Сводные. Простить нельзя ненавидеть

Глава 1 Мара

— Мара, это Константин Дмитриевич, мой будущий муж. Прости, что не познакомила вас раньше, всё как-то не до того было. Надеюсь, вы с Костей найдёте общий язык. У него есть сын, Владислав, я тебе рассказывала. Но сейчас он здесь не живёт.

Дверь дома распахивается настежь, как будто её вышибло ураганом. Гулкий стук о стену заставляет вздрогнуть, и в гостиную врывается порыв ледяного воздуха, пробирающий до костей. Атмосфера мгновенно становится наэлектризованной. В проёме появляется высокий парень. Его лицо — угрюмое, глаза сверкают неприязнью. На плече огромная дорожная сумка, которую он с грохотом швыряет на пол.

Я замираю с открытым ртом — и не одна. Мама с Константином Дмитриевичем тоже выглядят растерянными.

— Ну здравствуй, папа, — голос звучит почти лениво, но в нём присутствуют стальные нотки. Взгляд скользит по каждому из нас, как скальпель по коже. — А это ещё кто?

Его взгляд задерживается на мне. Я чувствую себя словно под прицелом. На инстинктах отшатываюсь назад.

Уже на этом этапе я понимаю — ничего хорошего не будет. Может, лучше вернуться в свою квартиру? Именно это я и пытаюсь сказать маме взглядом. Но в её глазах читается только решимость. Отступать она не собирается.

— Влад, знакомься, это Татьяна Дмитриевна Зимина, моя невеста. И её дочь — Мара. Они сегодня переехали ко мне.

— Ты серьёзно? — Влад припечатывает нас всех одной фразой.

Он смотрит на нас, будто мы опасная зараза, проникшая в его мир. Глаза ледяные, губы изогнуты в насмешке. Уверена, если бы мог — вытолкал бы нас прямо сейчас за дверь. Только вот не его это решение, и это его бесит.

— Как никогда. И рассчитываю, что ты проявишь гостеприимство, — голос Константина Дмитриевича напряжён, в нём звенит металл.

— А как насчёт гостеприимства по отношению ко мне? — фыркает Влад. — Что-то не вижу, чтобы кто-то радовался моему возвращению. Я, между прочим, из армии вернулся. Год отсутствовал. Неужели это не повод, чтобы меня ждали с распростёртыми объятиями? А тут — в доме уже кто-то живёт. Какие-то приблудные суки.

— Следи за языком, щенок! — Константин Дмитриевич резко делает шаг вперёд. Лицо его наливается кровью.

— Костя, спокойно. Не руби сгоряча, — мама едва удерживает его за руку.

— Я не позволю вас оскорблять, — Константин Дмитриевич с трудом сдерживается. — Если ты хочешь остаться в этом доме, Влад, тебе придётся соблюдать правила. Будешь уважать тех, кого я сюда пригласил.

— Ебать какой серьёзный, — ухмыляется Влад, с вызовом расправляя плечи. — Давай-ка раскинем мозгами. Это и мой дом тоже. Ты спросил меня, хочу ли я, чтобы в нём жил кто-то ещё? Или похер тебе было? С глаз долой — можно и хер забить, да? Полегчало тебе сразу? Никто глаза не мозолил, можно потрахивать кого хочешь, не стесняясь?

— Не тебе меня судить!

— А кто, если не я? Кто тебя осудит, скажи? Может, мать прямиком из небесной канцелярии?

— Не трогай Машу, — глухо произносит Константин Дмитриевич. Словно воздух из него вышел. Он теряется, на секунду становится человеком, а не фигурой власти.

Маша — его жена? Значит, умерла... Я-то думала, он просто в разводе. Тогда тем более, при чём тут претензии? Отец имеет право на новую жизнь. Ему ведь всего сорок пять, мама говорила. Разве он должен быть один до конца жизни?

— Устал, как собака. Пойду к себе. Позже поговорим на эту тему. Я надеюсь, моя комната всё ещё моя? Не отдал её этой, — он снова бросает в мою сторону взгляд.

— В ней никто не живёт. Все вещи на месте.

— Окей.

Он хватает сумку и исчезает в направлении лестницы, широкоплечий, высокий. Его фигура будто заполняет собой всё пространство. Он производит впечатление человека, с которым придётся считаться. Не потому, что он этого заслуживает, а потому, что иначе он растопчет.

Но, если так рассудить, то что мы ему сделали? Мама ведь не уводила чужого мужа из семьи. Просто так случилось, что их отношения закрутились очень стремительно. Всего месяц прошёл, и вот мы тут. Поэтому-то я и не познакомилась с маминым мужчиной раньше. Ей просто не хватило на это времени.

Я стою в гостиной, ощущая, как всё внутри стянуто в тугой узел. Только теперь замечаю, что всё это время почти не дышала. Хочется бежать. Вернуться домой, в свою тихую, пусть тесную, но знакомую квартиру. Но я не могу оставить маму одну. Да и учёба не ждёт. Переезды туда-сюда — не лучшая стратегия в момент, когда нужно сосредоточиться на практике и довести навыки до совершенства.

— Таня, Мара, простите нас, пожалуйста, — Константин Дмитриевич смотрит виновато. — Я сам не ожидал, что всё пройдёт так. Я поговорю с ним. Всё образуется. А пока располагайтесь и спускайтесь на ужин.

Я настолько на нервах, что машинально разбрасываю вещи по полкам в шкафу. Комната — просто фон. Мысли крутятся только вокруг одного: что делать с Владом. Как выстроить хоть какое-то равновесие, чтобы не превращать жизнь в ад.

Я не ищу с ним дружбы. И уж точно не хочу конфликтов. Но если он думает, что я буду молча терпеть его выходки — он ошибается.

Прохожу к окну. Вид из него — почти сказочный. Огромная территория, деревья, беседки, просторный двор. Наверное, гулять тут — одно удовольствие. Если бы не то, что происходит в доме.

В дверь стучат. Заходит мама.

— Идём вниз?

— Да, конечно. Не уверена, смогу ли я проглотить хоть кусочек…

— Я тоже на взводе. Но, пожалуйста, постарайся быть сдержанной. Не поддавайся на провокации.

— Обещаю. Хамить не буду. Даже если он этого добивается.

— Я в тебе не сомневаюсь, — мягко улыбается мама.

Мы входим в столовую. Влад уже там. Он сидит во главе стола, сжав руки в кулаки, подбородок — на костяшках пальцев. Его взгляд тяжёлый, прожигающий.

Как только он нас замечает, встаёт медленно, уперев кулаки в стол, как будто готовится к битве.

— У меня было время подумать. И я решил, что самое лучшее, что вы можете сейчас сделать — это свалить нахрен из нашего дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2 Влад

Я задыхаюсь от эмоций, которые рвут грудак на части, будто внутри взорвалась осколочная граната. Всё гудит, колотится, пульс скачет где-то в горле. Хочется швырнуть что-то тяжёлое об стену, закричать так, чтобы сорвать голос. Кажется, что если я ничего с ними не сделаю, то переверну тут всё вверх дном. Лучше бы никому не попадаться мне на глаза. Но на беду этих двух куриц, они пришли прямиком на убой, ко мне.

Смотрят испуганно, явно опасаясь слово поперёк сказать. Ещё бы, они тут на птичьих правах. Понимают обе, что их дни в этом доме сочтены. Желательно, ограничиться сегодняшним днём. Моя территория — не для них.

— Ну, что уставились? Кругом! Марш наверх. Через полчаса вызову вам такси.

— Мара, подожди, пожалуйста, здесь. Никуда не уходи, — шепчет своей дочери Татьяна Дмитриевна и, не оглядываясь, уходит из столовой, оставляя нас вдвоём.

Естественно, послушная овечка и не думает ослушаться. Стоит, уперев свой взгляд в меня, изучает. Ни слова не говорит. Только снопы ледяных крошек в меня взглядами мечет.

— Боишься меня? — приближаюсь. В несколько шагов оказываюсь перед ней.

Руки прячу в карманах джинсов. Окидываю её взглядом. А она ничего такая. Красивая кукла. Волосы длинные, каштановые, идут волнами. Глаза большие, серые, с длинными пушистыми ресницами. Носик аккуратный, губы пухлые. Платье надела короткое, чёрное, которое обтягивает её фигуру, как перчатка. Как будто специально нарядилась, чтобы показать, как уверенно себя ощущает в этом доме. Сексуальная до чёртиков. Я бы её трахнул без раздумий.

Втягиваю носом её запах, отмечая на подкорке, что и он у неё на твёрдую пятёрку. Женственный, терпкий, чуть сладковатый.

Понятно, отчего отец на её мать повёлся. Наверняка, несмотря на возраст, та вполне себе хорошо сохранилась. Сейчас уровень косметологии позволяет скостить себе лет десять, а то и больше. Главное, знать меру, чтобы не превратиться в мумию или утку.

Отец, видно, совсем башкой двинулся. Не думал он, когда приглашал их сюда. Ни сердцем, ни разумом. Только тем, что у него между ног, могу поспорить на что угодно.

— Что молчишь, язык проглотила?

— Мне нечего тебе сказать.

— Совсем нечего? Даже не хочется назвать меня козлом, мудаком или ещё кем похуже?

— Ну вот видишь, ты и сам прекрасно знаешь все свои сущности. Думаю, ни к чему перечислять.

— Острый язычок, м? — приближаюсь к ней и вижу, как её глаза раскрылись в страхе.

— Зато не такой грязный, как твой, — задирает нос выше, а взгляд горит такой неприязнью, что я чувствую себя самым отвратным отбросом общества.

— Кто-то слишком дерзкий, — хватаю ее за шею и прижимаю к ближайшей стене.

Холодная, гладкая штукатурка позади, и её кожа — как бархат под ладонью. Такое ощущение, будто я контролирую весь мир. Секунда — и она полностью подо мной. Но эта власть иллюзорна. И опасна.

— Ты же не думаешь, что можешь здесь качать права?

Она смотрит прямо в глаза. Глотает воздух.

Внутри всё сжимается от похоти, гнева и непонятного ощущения, которое сводит с ума.

Я бы трогал её бесконечно. Такой контраст между тем, что говорят мне инстинкты, и тем, что я должен делать. Хотел бы её утащить в свою спальню и так жёстко оттрахать, чтобы она сорвала свой сладкий голос и орала моё имя, пока совсем не упадёт без сил. Но я не могу себе позволить это, ведь тогда она и её мамочка будут мозолить мне глаза каждый день. Моя цель несколько отличается. Так что придётся прикрутить свои реакции на минимум.

— Пусти, — хрипит она почти беззвучно.

— А ты потом побежишь жаловаться, да? Папочке? Или своей мамаше?

— Пусти… — повторяет, слабее, отчаяннее.

Убираю руку, и она тут же сползает по стене, схватившись за шею. Дышит, судорожно вбирая воздух, со свистами и хрипами. Блять, кажется, переборщил.

Я отступаю. Поправляю член в джинсах. Злюсь. На неё. На себя. На весь этот долбаный дом.

В этот момент к столовую возвращается Татьяна Дмитриевна и отец. Тьфу ты, еще по имени-отчеству я её не называл! Имени с неё хватит. Оба тут же обводят нас по очереди взглядами, считывая обстановку. Татьяна испуганно охает и бросается к Маре.

— С тобой всё хорошо?! — поднимает её на ноги и обнимает.

— Да, я в норме. Не переживай, — шепчет ей, и я замечаю, что ей больно говорить. Даже сейчас держится. Сильная. Это бесит.

Отец смотрит на меня, как будто видит впервые.

— Ты что творишь? Кем себя возомнил?! — с наездом спрашивает. — Почему мои девочки должны бояться здесь находиться?

— Твои девочки… м-м-м… ясно, — бросаю с насмешкой.

Как многое может поменяться за год. Из сына я превратился в незнакомца, а моё место занимают незнакомые мне люди, которых мой отец считает “своими”. Я, конечно, этого статуса лишён. Чужак.

Закономерно, вы хотите знать, за что?

За то, что не простил ему смерти мамы. За годы дрочки и круглосуточных оров из-за того, что не оправдывал ожиданий, во время которых отдалялся и дистанцировался как мог.

Я так знатно офигел, когда услышал сегодня, как он разговаривает с этими двумя. Ласково, спокойно, местами даже заискивающе. Никогда такого не было со мной. Ни одного грёбаного дня!

— Влад! Я с тобой разговариваю! Не смей делать вид, что ты здесь жертва, которую все обижают! Это ты ведешь себя как дикарь. И я требую, чтобы ты прекратил.

— А то что?

— Думаешь, я не найду на тебя управу? Хоть пальцем тронешь Мару — и ты поедешь на пятнадцать суток. Понял?

— Больно надо.

— Я тебя предупредил. И это в первую очередь мой дом. И я решаю, кому здесь находиться. Если тебя что-то не устраивает, ты знаешь, где выход.

— Браво, пап. Вот так встречают сыновей. Сапогом под зад и вперёд на мороз. Аплодисменты! — громко хлопаю в ладоши.

Здесь больше нет ни семьи, ни дома. Только поле боя.

Надо валить отсюда. Найду где отсидеться. Без понятия пока, что буду делать дальше. Нужно пару дней на подумать. Может, вернусь на учёбу, на которой взял академ, а может, решу сразу налаживать вопрос с кэшем. Понятно, что здесь ловить нечего. Если для того, чтобы дорогой папочка отслюнявливал ежемесячное содержание, нужно будет засунуть язык в жопу, то я пас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Годами молчал, подстраивался и терпел. И чем это закончилось?

Отец считает себя святым, тем, на ком держалась семья. По факту же из-за него она и развалилась. Так что не получится у него засунуть голову в песок и дальше делать вид, что всё прекрасно. Вторых таких годовых каникул у него не выдастся.

Перед тем, как уйти, подхожу к Маре:

— Если ты думаешь, что на этом всё, то ты ни хрена меня не знаешь. Это только начало, девочка.

Выхожу в прихожую, подхватываю сумку. Последний взгляд — на столовую. И хлопаю дверью с такой силой, что стёкла звенят. Снаружи пахнет мокрой землёй и дымом из соседской трубы. Свобода. Или её иллюзия.

Визуализация. Мара и Влад

Мара Зимина, 18 лет

Играет на виолончели, учится в консерватории. Мечтает пройти отбор в городской оркестр, чтобы гастролировать с ним по всему миру.

Владислав Костров, 23 года

Ушел в армию после того как в его семье случилась трагедия. Всё это время не общался с отцом. Теперь же, когда вернулся, обнаружил, что в его доме живут чужие люди, новая семья отца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3 Влад

Выхожу за ворота нашего построенного и обставленного по последнему слову техники дома. Под ногами поскрипывает гравий, в воздухе повисла сырая прохлада. Слева — строгие очертания дома, в окнах отражается угрюмое, хмурое небо, как будто само мироздание решило подыграть моему настроению. Я поднимаю голову и пялюсь в эту серую пустоту.

Не рассчитывал, что вот так скоро придётся уйти. Хотел перекантоваться, переждать, пока не встану на ноги. Все заначки давно вложены в оборот — я слишком рано понял, что деньги должны работать, и теперь на карте — только остатки: то, что капало с договоров, подшаманенных в армейке, и зарплата главного айтишника военной части.

Открываю приложение такси и вбиваю адрес Димыча, своего лучшего друга. Одновременно с этим закидываю ему смс: «Жди. Буду через полчаса».

Переезд в соседний посёлок занимает чуть больше двадцати минут. Из окна машины проносятся одинаково роскошные коттеджи, ухоженные газоны, бронзовые статуи у ворот. Богатство здесь повсюду.

На крыльце уже топчется Димыч, по-хозяйски уперев руки в бока. Он моментально замечает меня и кидается вперёд.

— Влад! Какого чёрта я узнаю, что ты вернулся, только сейчас? Не мог заранее предупредить? Мы бы такую тусу замутили, как в старые добрые! — параллельно с этим он приобнимает меня и хлопает по плечу.

— Ты раскачался. Теперь опасно с тобой спорить, — ухмыляется, жестом приглашая в дом.

— А чем ещё заниматься? В части в свободное время только и оставалось, что в качалке торчать.

— Ты у отца ещё не был? — прищуривается.

— С чего ты так решил?

— Тащишь с собой баул, значит, вещи не закинул.

— С этим есть вопросы…

Он смотрит внимательно. Ждёт.

— Отец привёл в дом невесту с дочерью, — говорю наконец. — Заявил, что они теперь живут там, а я могу идти на три весёлых буквы, если мне что-то не нравится.

— И ты решил свалить?

— А что я должен сделать? Называть её мамой и сделать вид, что всё нормально? Мама умерла год назад. Всего год! Какая может быть невеста?

— Ты же в курсе, что у твоих родителей тёрки были постоянно…

— Ты на что намекаешь? — в голосе появляется угроза.

— Что они давно друг друга не любили. И поэтому твой отец вполне мог себе кого-то найти.

— Димыч, если ты продолжишь эту тему, я тебе морду расквашу.

— Хорош, неадекват блин психованный. Я ж не чтобы тебя побесить, а чтобы ты тоже мозгами пораскинул.

— А я тебе говорю, что невозможно за год построить такие отношения, чтобы речь шла о свадьбе. Мне жесть как всё это не нравится. Я готов сотку поставить, что здесь дело нечисто.

— А как же любовь-морковь?

— В сорокет? Сомневаюсь. Притом не забывай, что мой отец прожжённый циник, ну и местами неадекват. От осинки, знаешь ли, не родятся апельсинки, — хмыкаю, закидывая горсть орехов в рот.

Мы уже зашли на кухню. Просторное помещение с панорамными окнами. У Дмитриевых регулярно приходит повар, готовит им сразу на несколько дней, и холодильник у них всегда ломится от еды.

Открываю дверцу — и точно: борщ, блинчики с начинкой, сырники, котлеты. Рай голодного солдата.

— Бери что хочешь, — говорит Димыч, по-хозяйски развалившись на барном стуле.

Я накладываю котлеты, сверху кидаю пару блинов и запускаю микроволновку. Пахнет сногсшибательно.

С жадностью накидываюсь на еду, закусывая всё маринованным огурчиком.

— Вас там не кормили, что ли? — смеётся Димыч.

— Кормили. Но я с утра на ногах, из части выехал рано, в дороге перекусить не успел. Да и у вас тут почти как в ресторане — вон какой выбор.

— Лан, давай жуй пока. Я скоро вернусь.

Он исчезает, а я, не отвлекаясь, ем. Горячая еда приятно обжигает горло, желудок поёт от счастья. Наконец насытившись, откидываюсь на спинку стула. Теперь можно и подумать.

Не успеваю даже переварить, как в доме начинается движуха. Сначала хлопает дверь, потом слышатся крики, смех, возгласы. В кухню вваливается толпа: человек двадцать, если не больше. Знакомые лица из прошлого.

— Юху! Костров в деле! — орёт Лера и без стеснения целует в щёку. Следом появляется Макс, сдержанно кивает и жмёт руку.

— Как там, в армии? Сильно муштруют? — интересуется Пётр, не отрываясь от бутылки с колой.

— Надо было предупредить, Влад, так дела не делаются, — нудит Парусов, как всегда с кислой миной.

Толпа шумит, как улей. Кто-то смеётся, кто-то хлопает по плечу, где-то на заднем плане уже звучит музыка. Запахи духов, еды, табака смешиваются в воздухе. Голова идёт кругом. Чьи-то голоса перекрываются, кто-то зовёт по имени, кто-то смеётся над шуткой, которую я не расслышал. Воздух вибрирует от голосов и движения.

Я не планировал тусить, хотел просто сбросить с себя груз последних часов, но Димыч, как всегда, всё решил за меня. Шумно, весело, как будто ничего не изменилось — и одновременно всё не так, как прежде.

Я пробую втянуться. Периодически включаюсь в разговоры, кидаю реплики, шучу — но всё время ловлю себя на том, что мысленно возвращаюсь к дому. К отцу. К этой странной женщине. К тому, как легко и холодно он меня вычеркнул. Гул голосов будто глушит мысли, но они возвращаются — как волны, снова и снова.

Подхожу к Димычу, перехватываю его за плечо:

— Можно мне где-то отдохнуть? Я вообще не вывожу.

Он мгновенно кивает:

— Конечно. Второй этаж, левая комната. Там чисто, свежая постель. Ванна рядом.

Я поднимаю руку, привлекая внимание:

— Спасибо, что проведали. Сори, устал с дороги, пойду отдохну. Ещё увидимся!

Кто-то машет вслед, кто-то кричит «Давай, Костров!», но я уже поднимаюсь наверх, ловя себя на ощущении, что с каждым шагом мне становится легче дышать.

В комнате первое, что делаю — это иду в душ. Горячая вода струится по плечам, смывая пыль дороги и тревогу. Минут через пятнадцать, вытеревшись наспех, заваливаюсь в кровать и буквально в течение секунды вырубаюсь.

Сон накрывает резко. И в нём — она.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мара. Входит в комнату, тихо, будто бы крадётся. Я лежу, не в силах пошевелиться, и только наблюдаю. Она в коротком шёлковом халате, который соскальзывает с плеч, обнажая изгиб груди. Под ним — ничего. Кожа её будто светится — гладкая, горячая. Она подходит ближе, медленно, с ленивой грацией хищницы.

Поднимается на кровать, заползает ко мне, коленями обхватывая бёдра. Её бедро касается моего живота. Сердце колотится, дыхание сбивается. Она склоняется, губы касаются моей шеи, скользят по ключице. Пальцы её берут мои руки — кладёт их на свою грудь. Тёплую, тяжёлую, податливую.

— Я твоя. Возьми меня, — шепчет, и голос у неё такой, каждое слово проникает под кожу.

Меня буквально рвёт изнутри — возбуждение вспыхивает мгновенно, как пламя. Я не сопротивляюсь. Не могу. Не хочу. Её тело извивается, она прижимается крепче, её дыхание горячее. Я почти теряю контроль, уже готов ответить — но вдруг внутри будто вспышка: нечто неуловимое, тревожное. Чувство, что это — неправда. Что так быть не должно.

Где-то на краю сознания шевелится червячок сомнения. Что-то здесь не так. Что-то не сходится.

Рывком просыпаюсь. Сердце из груди выскакивает, лоб в испарине.

В темноте раздаётся голос:

— Ну привет, Влад. Я тебя ждала.

Глава 4 Влад

Вижу только силуэт напротив окна. Кудрявые волосы облаком окружают голову девушки. Сразу понятно, что это не Мара. Да и что бы той делать в доме Димыча? Они и не знакомы даже. Но всё равно в груди что-то сжимается. Будто она тенью уже проникла в моё пространство.

Как меня приложило… Сам в шоке от того, что мне могло присниться такое. Да, она секси, но, мать вашу, я не готов мириться с её присутствием дома. Можно, конечно, трахнуть её. Но тогда всё усложнится. Мне это не нужно. Так что хрен тебе, младший Костров, а не Мара.

Единственный вариант, который я могу себе позволить прямо сейчас, чтобы сбросить пар и опустошить яйца, стоит передо мной. Моя девушка, Лена Буйнова. Ну, как девушка… Сложно сказать, что творится в её голове спустя год. Ждала она или нет? Я ей ничего не обещал и особо ничего не жду. Хотя для моего эго будет целительно, если хоть кто-то, кроме друзей, будет рад меня видеть.

В комнате полумрак. За окнами — тусклый свет фонаря, капли дождя стекают по стеклу. Запах её духов вплетается в воздух — сладкий, липкий, вызывающий головную боль.

— Так и будешь молчать?

— Ты меня разбудила. Я что, должен сразу кинуться к тебе?

— Было бы неплохо. Знаешь ли, ты мне ничего не сказал, не предупредил. Свалил в свою армию, а я тут одна осталась, не понимая, мы ещё пара или уже нет? Я должна тебя ждать?

— Если у тебя возник такой вопрос, очевидно, что нет, — хмыкаю, понимая, что её бомбанёт от такого ответа.

— Ну ты и козёл, Костров! Ты меня вообще не ценишь! Я тебе не собачка, которая будет выполнять команды. Сидеть, ждать, бегом. Ты что вообще о себе возомнил? Боже, какая я дура…

Она делает шаг к двери, но я рывком дергаю Лену на себя. Она впечатывается в мой торс, охнув, и тут же пробегает пальцами по груди. Сердце у неё колотится. И всё это не про любовь — про притяжение, про желание, про уязвлённую гордость.

— Не истери. Не хотела бы, не притащилась сюда в тот же вечер, как узнала, что я вернулся. Так ведь? — обхватываю руками её ягодицы и перетаскиваю Лену на себя.

Она вглядывается в моё лицо, пытается рассмотреть в темноте. Я замечаю, как дрожат её губы.

— Так что ты хотела? — рычу, обхватывая тонкую шею и прижимаю к себе так, чтобы оказаться напротив губ.

— Тебя.

Услышав официальную отмашку, я набрасываюсь на её губы. Кусаю, зализываю, толкаюсь языком в рот. Она отвечает так, будто ждала этого весь год. И, чёрт, мне это нравится. Я сбрасываю остатки контроля. Отбросив одеяло, переворачиваю Лену под себя, отодвигаю бельё в сторону и вхожу. Всё вокруг замирает. Только её стоны и наши тела, двигающиеся в унисон. Как же это охуенно. Трахаться после года воздержания — с первой секунды оказаться в раю. И мне везёт, что Лена оказывается заведённой не меньше меня, потому что я кончаю уже минут через пять, заливая её живот.

Даже не сделав попытку пойти в душ, она прижимается ко мне всем телом, обнимает рукой, ногу закидывает мне на бедро. Сопит какое-то время в шею, после чего решается.

— Влад, я тебя люблю.

— Тоже, — отвечаю ей скорее на автомате.

Не хочу её обижать. В целом она неплохая девчонка. Да, со своими заскоками и тараканами. Но у кого их не будет, если ты живёшь на всём готовом, тебе дуют в попу, а папочка потакает любому твоему капризу?

Кстати, о её отце. Он тоже весьма успешный адвокат, как и мой, вот только занимается налоговым правом, и весьма преуспел в этом деле. Так что и Лена, и её брат, Виктор, с пелёнок относились к золотой молодёжи, что наложило свой отпечаток на их жизнь.

То, что когда-то она предпочла меня всем богатеньким сынкам партнёров её отца, стало неожиданностью как для него, так и для меня.

Я не стал отказывать ей поначалу, а потом привязался. Хотя до сих пор не знаю, можно ли назвать то, что я к ней чувствую, любовью. Но она определённо не самый плохой вариант, и мне с ней хорошо.

Поэтому да, я всегда отвечаю на её “я тебя люблю” взаимностью, хоть никогда и не говорю эту фразу полностью. До сих пор её это устраивало, а я не вижу смысла ломать себя.

Засыпаем с ней вдвоём, а когда утром встаём, все уже проснулись. Она уходит от меня чуть раньше, а я сначала принимаю душ, и только потом спускаюсь вниз. Почти сразу меня ловит Витя.

— Влад, я заметил, что Лена была у тебя.

— Да, заглянула ко мне вечером.

— Отойдём?

— Да не вопрос. Что хотел-то?

Мы выходим на террасу. Воздух холодный, острый. Небо затянуто облаками, лёгкий туман стелется по траве. Я зябко ёжусь — куртку не взял, но не думаю, что мы надолго.

— Слушай, Лена… она переживала, что ты кинул её, ничего не рассказав.

— Так было надо.

— Ты мой друг, только поэтому я сейчас не бью тебе морду. Но предупреждаю, что во второй раз не спущу на тормозах. Из–под земли достану. Моя сестра с тобой должна быть счастлива, а не заливаться слезами. Если ты решил трахнуть её по старой памяти…

— Вить, мы сами разберёмся, ок? Это наше дело.

— Я тебя предупредил, Костров. Хоть слезинка Лены и…

— Ты оторвёшь мои яйца и скормишь вашим собакам, я понял.

— Не только. Я знаю, ты не такой придурок, которым прикидываешься. Поэтому или относись к ней как к человеку, или отвали. Я не позволю, чтобы кто-то, даже ты, ломал ей жизнь. Я тебя считаю братом, Влад. Но не путай это с вседозволенностью. Дружба не отменяет ответственности.

На долю секунды я вижу в его глазах сомнение. Он хочет мне верить. Хочет, чтобы всё наладилось. Но в нём живёт волк, готовый рвать за свою стаю. За Лену.

— Я рад, что мы друг друга поняли. Вообще, рад, что ты вернулся. Больше никуда сматывать удочки не планируешь?

— Пока нет. Есть дела тут.

Витя уходит. Воздух становится вдруг легче. Как будто разговор с ним расставил всё на места. И почти сразу меня обнимает сзади Лена.

— Мур. Какие у нас сегодня планы?

Телефон пиликает.

"Заедь домой. Поговорить надо."

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5 Мара

Влад ушёл, но настроение у всех упало ниже плинтуса. Его уход словно прорвал тонкую плёнку молчаливого напряжения — теперь оно расплескалась по всему дому. Воздух сгустился, казалось, даже свет от люстры потускнел. Хоть мне и хотелось остаться одной, закрыться в комнате и хоть как-то выдохнуть, я решила остаться в столовой и поддержать маму. Думаю, она тоже в шоке от того, что только что произошло.

Переезжая сюда, я настраивалась на сложности. В конце концов, жизнь в богатом доме известного адвоката находится далеко за пределами моей зоны комфорта. Но масштаб возникших проблем поражает. Я и представить не могла, что всё окажется так... остро. Мало того, что я ни малейшего понятия не имею, как себя вести с Константином Дмитриевичем, так ещё и этот внезапно появившийся сын.

Судя по тому, как он себя ведёт, он та ещё заноза. Избалованный, хамоватый, шкафообразный парень с прищуром, будто каждый мой жест — личное оскорбление. И как такого поставить на место? Или хотя бы как увести фокус внимания от нас с мамой?

За столом — гробовая тишина. Никто не ест. Мама застыла с вилкой в руке. Константин Дмитриевич сверлит взглядом пустой бокал, как будто пытается прочитать в нём ответ, как гадалка на кофейной гуще. Я не знаю, куда себя деть и что сказать. Я слишком мало знаю о них обоих. Обрывочной информации недостаточно, но начать расспросы с порога — как-то уж совсем бестактно. Поэтому, нервно вздохнув, накладываю себе овощной салат. Единственное, что могу есть без ограничений.

Комната кажется душной, несмотря на высокие потолки и идеально выставленную температуру. Тяжёлые гардины на окнах не пропускают ни звука с улицы, ни спасительного свежего воздуха. Тиканье старинных часов над камином действует как капающая вода в металлической раковине — раздражающе и неумолимо. Каждая секунда давит на виски.

— Кхм. Надеюсь, вы не передумали жить тут. Тань? — голос Константина Дмитриевича режет тишину, будто нож.

— Конечно нет, Костя, — мама бережно протягивает руку, кладёт её на его ладонь. — Но знаешь, думаю, нам стоит обсудить, как быть дальше.

— Владу придётся смириться с моим решением, — его челюсть стискивается, лицо становится каменным.

Брр. У меня мурашки от его взгляда. Настолько суровый, холодный. Я с трудом представляю, как мама разглядела в нём не просто успешного адвоката, а мужчину, способного на чувства. Но они работали вместе над проблемами в фирме, где она работает… Видимо, на фоне усталости и поддержки это казалось сближением.

— Я не сомневаюсь. Но тебе со своей стороны нужно сделать шаг навстречу.

— Как именно? Выполнить его требования?

— Нет, конечно. Но представь себя на его месте. Он думал, что ты тяжело переживаешь смерть жены до сих пор.

— Так и есть. Но это не может продолжаться вечно.

— У горя есть много стадий. И так часто бывает, что человек застревает в какой-то из них, не может переступить и пойти дальше. У тебя была любимая работа, друзья, в конце концов появилась я. А что было у него? Ведь там, в армии, он по сути закрылся в вакууме. Не дал себе разобраться в том, что случилось. Не разговаривал с тобой. Он ведь даже не предупредил тебя о том, что приедет.

— И что дальше? Ему двадцать три! Я устал вытирать ему сопли.

— Подумай, чего ему сейчас не хватает? Что ты можешь ему дать. Может, что-то материальное? Дом это понятно… Есть что-то ещё? Потом, когда он пойдёт на контакт, постепенно будешь разговаривать с ним.

— Ты хочешь сделать из меня долбаного психолога?

— Костя, ведь это твой сын. Другого не будет.

— Ты не хочешь, чтобы у нас…

— Тщ-щ-щ. Рано пока поднимать эту тему, — мама переводит смущённый взгляд на меня.

Ого. Только общего брата или сестры нам не хватало. Не знаю, как относиться к этому. С одной стороны — мама имеет право на счастье. Но вот перспектива породниться с этим ненормальным... брр.

— Не знаю, что я могу ему дать сейчас. Кажется, что мы больше не найдём с ним общий язык. И раньше-то это было непросто. Маша была тем самым мостиком между нами.

— Подумай.

— Машина? У него была Ламборджини. Сейчас она пылится в гараже.

Убойная логика. Как же сложно не фыркнуть. Он вытворяет, что хочет, бросается угрозами, а ему под ноги кидают ключи от машины. Не смешно даже. Сейчас он почувствует себя королём и вообще станет неуправляемым. О каком налаживании отношений идёт речь? О какой взрослости?

Двадцать три года! А поведение — трёхлетнего, который бьётся в истерике на полу, если ему не дали чужую игрушку.

Разговор начинает действовать на нервы. Я тру пальцами виски, пытаясь разогнать противное покалывание, предвестник того, что организм требует перезагрузки. Мне нужно как можно скорее принять таблетку и полежать. Иначе станет поздно, и я превращусь в овощ. А ведь у меня ещё гора материала по сольфеджио, который нужно повторить.

— Мара, может, пойдёшь приляжешь? — мама замечает мои жесты.

— Да. Извините.

Как только я ложусь, сон накрывает меня мгновенно. Будто рубильник переключили.

А утром, едва спустившись вниз, слышу голоса из кухни. Мужские. Громкие. Один из них — определённо Влад. Второго не знаю.

— Тебе норм с ней под одной крышей жить? — говорит незнакомец.

— А у меня есть выбор? — зло отвечает Влад. — Как только отец снова начнёт откупаться, это будет последней каплей...

— А пока будешь терпеть эту пафосную…

Я отпрянула от двери. Дальше слушать стало невозможно. И слишком опасно. Сердце в груди застучало быстрее. Это уже не просто холодность. Это настоящая враждебность. И меня она злит. Но ещё больше — пугает.

Я стою, прижавшись к стене, пытаясь унять дыхание. Ладони вспотели, и мне становится душно, как будто стены дома вдруг стали ближе. Эти стены не дают мне покоя — всё здесь напоминает о чуждости. Даже картины на стенах — дорогие, но бездушные. Словно я — вторжение. Паразит. Лишняя.

В голове снова звучат его слова. Пафосная. Вот как он меня видит. Только не знает, через что я прошла, сколько стоило мне держать лицо, пока мама собирала осколки своей жизни. Я была рядом. А теперь должна отступить, чтобы уступить место его боли? Почему именно мне приходится всё терпеть?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пульс медленно успокаивается, но внутри растёт упрямое чувство: я не отступлю. Пусть Влад считает себя хозяином этого дома, но я не позволю ему выжить меня.

Пусть это игра в выживание. Но я умею играть в молчаливые войны.

И я не проиграю.

***

Дорогие читательницы, в литмобе "Мой сводный" еще одна новинка

Ксения Худякова "Забери свой рай! Сводные"

Два года назад я подслушала разговор моего сводного брата о том, что стану его, и сбежала в Россию из Лондона. Но теперь он нашел меня…

Из-за него я теряю работу. И он снова хочет стать хозяином моей жизни!

Я снова принадлежу ему. Но это он так думает!

Глава 6 Мара

— Доброе утро, Мара! — громогласно произносит Константин Дмитриевич.

Я подпрыгиваю на месте. Сам того не зная, он меня подставил перед Владом. Потому что уже секунду спустя он и его друг выглянули из кухни. Надеюсь, они достаточно самоуверенны для того, чтобы не заподозрить меня в подслушивании.

— Доброе утро. Планируем совместный завтрак? — улыбаюсь так широко, как только могу.

Спасибо генетике и своевременным визитам в стоматологию, на зубы мне грех жаловаться. Ровные и белые, улыбайся сколько хочешь, чем я и планирую заниматься.

— По возможности хотелось бы.

Спускаюсь и протискиваюсь в кухню мимо обоих парней. Пахнет крепким кофе, поджаренным хлебом и каким-то острым мужским парфюмом, от которого першит в горле. Я чувствую, как ко мне буквально липнут взгляды, и каждый шаг отдаётся эхом в ушах.

— Костров, можно?

Оборачиваюсь и вижу, куда только что пялился его друг. Прямо на мою попу. Ну прямо как животные! У них что, всеми рулят примитивные инстинкты?

— Даже не думай, — рыкнув на него, загораживает меня.

С чего бы вдруг такая доброта? Или мы уже переходим на стадию братско-сестринской любви, зарыв топор войны? Стоит мне размечтаться, как прилетает:

— Не стой как статуя. Или ты не против?

Влад отодвигается в сторону, и я снова оказываюсь под пристальным взглядом его друга. На его лице насмешка, словно он знает, что произвёл эффект. Меня передёргивает.

— Лев. Лев Дмитриев, — он осторожно поднимает мою руку и целует тыльную часть. — Очень приятно познакомиться. Кажется, я неожиданно полюбил ходить к тебе в гости, Влад.

Вырываю руку и украдкой вытираю за спиной об джинсы. Момент максимально неловкий. Лев, конечно, симпатичный — высокий, тёмные волосы, аккуратная щетина, уверенность в манерах, даже слегка притягательный голос. Скулы чёткие, губы немного пухлые, глаза тёмные, будто пронизывают насквозь. С первого взгляда — вполне себе обаяшка. И наверняка у него полно поклонниц. Но лично у меня — ничего. Ни мурашек, ни внутренней дрожи, ни даже капли любопытства. Как будто смотришь на глянцевую картинку — красивая, но не твоя.

Не хочу прослыть скандалисткой с первых же дней, но и такое внимание мне неприятно. Если быть совсем честной, то даже противно. Кожа в том месте будто по-прежнему горит.

Так уж вышло, что за все мои восемнадцать лет я ни разу не влюблялась. Тут смешалось многое. И то, что мне сложно доверять мужчинам после того, как нас бросил папа. И то, что мои приоритеты выстроены предельно точно — учёба и музыка, музыка и учёба. Попасть в городской оркестр я хочу куда больше, чем завести отношения. На них у меня банально нет времени. Ведь никакой протекции у меня нет, а значит, я должна стать действительно лучшей виолончелисткой выпуска. Ну и последнее — мне банально никто не нравится. Завышенные ли у меня запросы — время покажет.

Так что прости, Лев, но тебе стоит поискать кого-то другого.

Подхожу к холодильнику и достаю оттуда контейнер с сырниками. Раскладываю их на большую тарелку и ставлю в микроволновку. Электронный дисплей мигает жёлтым светом, отражаясь в глянце дверцы. Пока внутри гудит и крутится тарелка, я стараюсь не думать, как долго мне ещё придётся жить под одной крышей с ним.

— Проходите в столовую. Сейчас принесу.

— Я бы предпочёл подождать тут, — не унимается Лев. Его голос чуть понижается, приобретая почти заговорщицкий оттенок.

— Димыч, — грозно смотрит Влад. Его подбородок чуть выдвигается вперёд, брови сдвигаются.

— Ой да ладно тебе. Это у тебя есть… — Лев усмехается, поднимая бровь.

— Ну всё, — Влад буквально силой утаскивает Льва за собой, тот театрально сопротивляется, но всё же уходит.

Кто там у него есть? Неужели девушка? У вот этого буки? Мне кажется, он излучает такие мощные волны неприязни ко всему живому, что добровольно никто не согласится на эту роль. Или, наоборот, есть такая, кто видит под всей этой бронёй что-то другое? Не знаю, и знать не хочу.

Быстро погрев сырники, я приношу тарелку в столовую, где уже все в сборе. Приношу сметану, джем, мёд. Только после этого усаживаюсь, сразу же накладывая себе парочку самых румяных. Тепло от них приятно греет пальцы.

— Приятного аппетита, — опять же с улыбкой произношу перед тем как начать завтрак.

Влад и Константин Дмитриевич сверлят друг друга взглядами, будто у них соревнование, кто первым отведёт взгляд. Воздух плотный, как сироп. Даже Лев вдруг становится тише.

— Очень вкусно, не ждите, пока остынет, — делает замечание мама, и все наконец приступают к еде.

Довольно быстро тарелки пустеют. Становится понятно, что тот разговор, ради которого Влад приехал, вот-вот начнётся.

— Влад. Мы можем пройти в мой кабинет или поговорим тут.

— У меня ни от кого нет секретов, говори, — тот откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди, словно заранее выстраивая между собой и отцом невидимую стену.

— Я бы не хотел, чтобы ты ночевал непонятно где, — Константин Дмитриевич осторожно подбирает слова.

— У Дмитриевых — вполне себе понятно где, — Влад криво усмехается.

— Да хоть у Буйновых. Не дело, что ты не появляешься дома, — отец подаётся чуть вперёд, и в его голосе теперь уже раздражение, не прикрытое формальностями.

— У меня был такой тёплый приём, что я предпочёл другую компанию.

— Возвращайся домой. Твоя комната полностью готова, там уже убрались.

— Я подумаю. Так ты за этим меня звал? — в голосе Влада скепсис, он смотрит исподлобья, словно ждёт подвоха.

— Не только. Мы тут подумали, и решили, что тебе неудобно будет передвигаться без машины. Поэтому я хочу отдать тебе ключи от твоей Ламборджини, — достаёт их из кармана, кладёт на стол и подталкивает в сторону Влада.

—

Вы

подумали? — Влад обводит взглядом маму и отца, чуть приподнимая брови. — Охренеть…

— Выражайся культурно!

— Да я даже не начинал ещё…

— Влад!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Пиздец… — негромко, но достаточно ясно, чтобы в комнате повисла тишина.

— Хватит! — Константин Дмитриевич ударяет кулаком по столу. Стол дрожит, ложки звякают, мама вздрагивает и машинально поправляет подол платья.

Звук отдаётся в груди, будто кто-то кулаком выбил воздух.

Влад берёт ключи, резко встаёт из-за стола и уходит наверх.

Когда перевожу взгляд на Льва, с удивлением замечаю, что несмотря на то, что говорили между собой Влад с отцом, он всё это время смотрел на меня. И даже сейчас, когда очевидно, что я заметила это, ни тени смущения не появилось на его лице. Только лёгкий прищур, будто он что-то про себя решил.

— Костя, не переживай, я точно не в первый и не в последний раз слышу подобные слова. Ты уже с утра разнервничался, а у тебя сегодня серьёзное заседание. Что я могу для тебя сделать? Может, массаж?

Мне бы массаж точно не помешал. Но вместо этого пора в темпе собираться. Ещё добираться на учёбу, а ехать порядка полутора часов. В голове прокручивается список: тетради, канифоль, сменная рубашка, перекус. Всё собрала?

Быстро собрав всё необходимое, выхожу на крыльцо и замечаю, что красная ламборджини уже выкачена во двор и её обходит, внимательно осматривая, Влад. Он проводит пальцем по капоту, потом проводит ладонью по крыше, будто проверяет — она ли это. Или пытается вспомнить, какой была его жизнь до.

Мне на секунду становится жаль его. А в следующую я уже злюсь на себя за эту жалость.

***

Дорогие читательницы, в литмобе "Мой сводный" еще одна новинка

Кристина Миляева "Дикая бестия для сводных гадов"

Когда в восемнадцать лет, сбежавшая мамашка, объявилась в моей жизни, я не ждала ничего хорошего. Но неожиданно, я оказалась в плену кошмара, дурмана и сладких обещаний.

Они опасны... Они прекрасны... Они мои сводные братья!

Но, чёрт, каждый смотрит так, что хочется... И неважно чего!

Глава 7 Мара

— Уже уходишь? — Влад упёрся бёдрами о капот и теперь сверлит меня взглядом.

Нельзя было просто проигнорировать? Сколько там осталось до автобуса, десять минут? А мне ещё дойти до остановки надо. Сам факт наличия автобуса меня удивил до невозможности. Казалось бы, здесь у каждого есть машина. Кто же на нём ездит? Но нет, он пользуется популярностью, хотя, конечно, в основном среди обслуживающего персонала.

Мама пробовала уговорить меня воспользоваться гостеприимством Константина Дмитриевича, поехать с ним. Но мне не привыкать ездить общественным транспортом. Не барыня. Да и я налегке, свою виолончель я пока не перевезла, она так и стоит в нашей квартире.

Так и не решила, как будет лучше. С одной стороны, мне нужно много практики, пара часов в день минимум. С другой, инструмент достаточно тяжёлый, каждый день возить его туда-сюда не хочется. Это повод иногда оставаться дома. А то и вовсе незаметно переехать обратно, пока мама будет налаживать свою личную жизнь.

Пока что она категорически против того, чтобы я осталась одна в квартире. Считает, что мне рано начинать самостоятельную жизнь. Я с ней не согласна, но спорить не хочется. Нам обеим непросто. Может, со временем всё решится само собой.

— Да. Извини, некогда болтать, — бросаю, поправляя лямку сумки на плече и ускоряя шаг по гравийной дорожке.

— А ты не слишком вежливая. Как же "узнать друг друга получше", "наладить родственные связи"? — его голос звучит насмешливо, с лёгкой хрипотцой.

— Не ты ли обещал выселить нас ещё вчера? — оборачиваюсь на ходу, вскидывая брови.

— И всё ещё хочу. Но раз уж мы оба тут… — он делает неопределённый жест рукой, словно отмахиваясь от собственных слов.

— Слушай, я рада, что у тебя есть настроение поболтать. Видимо, сытный завтрак сбавляет градус твоего недовольства. Но я опаздываю, — выдыхаю я и уже собиралась свернуть за угол, как во двор выходит Константин Дмитриевич.

Он идёт с чашкой кофе в руке, в домашней одежде, как человек, который контролирует каждую мелочь своей жизни, даже в выходной.

— Влад, ну как, всё в порядке? — спрашивает он, слегка нахмурившись, осматривая машину.

— Да. Отвезу на техосмотр чуть позже. Но с виду можно ездить, — отвечает Влад, вытянувшись как по команде.

— Прекрасно. Тебя ждать на ужин? — интересуется Константин Дмитриевич, отпивая из чашки.

— Не решил. Есть кое-какие планы, — Влад пожимает плечами, но глаза его блестят — дерзко, вызывающе.

— Постарайся со своими планами решить вопрос до этого времени, — голос отца становится холоднее, жёстче, взгляд — пристальным.

— Началось… — бурчит Влад, явно подавляя раздражение.

— Так, Мара, ты же уже опаздываешь? — поворачивается ко мне Константин Дмитриевич, отвлекаясь.

Смотрю на время и понимаю, что автобус уехал только что. Чёрт.

— Ой, да… Ну вот, я же говорила, что тороплюсь! — в отчаянии восклицаю я.

— Ничего, Влад тебя подвезёт, — говорит он, словно всё решено заранее.

Мы обмениваемся задумчивыми взглядами. Он это специально сделал, заговаривал мне зубы? Надеюсь, что нет. Но подозрения жгут изнутри.

— Да я на такси доберусь. Не переживайте, — пробую возразить, но голос звучит неуверенно.

— Нет, зачем тратить время? Такси сюда будет ехать долго. А Влад уже готов ехать. Сын, я могу на тебя рассчитывать?

— Да. Но не надейтесь, что я буду личным водителем. Акция действует только сегодня, — усмехается Влад, обходит машину и открывает переднюю дверь. — Запрыгивай.

Перевожу взгляд с него на Константина Дмитриевича. Оба ждут от меня, что я с радостью прыгну в машину. Но мне так этого не хочется. Я ведь прекрасно понимаю, что со вчерашнего вечера ничего не поменялось. И я бы предпочла пешком идти, но не ехать с ним. Однако первая пара сегодня у такого преподавателя, который считает опоздание одним из смертных грехов. Притом что предмет непрофильный. Но его это волнует ещё меньше, чем судьба какой-нибудь водоросли в Тихом океане.

Сажусь на сиденье и сразу же пристёгиваюсь. Я не большая фанатка опасной езды. На такой машине вряд ли Влад поедет с разрешённой скоростью. Поэтому мне остаётся только контролировать дыхание, чтобы не паниковать.

— Погнали, — говорит он, усаживаясь рядом, и щёлкает ремнём безопасности.

Сжимаю ремень на сумке, боковым зрением замечая, что Лев тоже садится за руль своего автомобиля через несколько метров от нас.

Мотор урчит громче, набирая обороты, и мы выруливаем из посёлка. Тишина между нами звенит, как струна, натянутая до предела.

Влад ведёт машину резко, дерзко, наплевав на правила дорожного движения. Он не просто превышает скорость — он выжимает из автомобиля максимум. Обгоняет по встречке, ввинчивается между рядами, не снижая оборотов даже на поворотах. Руль в его руках — не инструмент, а оружие. А я — всего лишь случайный пассажир.

Понятия не имею, зачем он это делает. То ли для того чтобы запугать меня, то ли потому что не умеет по-другому.

— Ты собираешься нас убить? — не выдерживаю я, голос срывается от напряжения.

— Расслабься. Я всю жизнь за рулём, — бросает он, не оборачиваясь.

— Это не делает тебя бессмертным! Или меня! — вцепляюсь в край сиденья, чувствуя, как пальцы побелели от усилия.

Он усмехается.

— Боишься?

— Нет. Злюсь. Потому что не хочу, чтобы мою смерть потом назвали «несчастным случаем». Помедленнее, Влад!

— Если ты думаешь, что я смирюсь с твоим присутствием — забудь, — бросает он неожиданно.

Я поворачиваюсь к нему, сердце колотится в горле.

— А ты думал, я в ваш дом по доброй воле пришла? — шиплю в ответ.

— Неважно. Я сделаю так, что ты сама сбежишь отсюда.

— Психованный... Если всё это представление для того, чтобы я испугалась, заканчивай.

— А иначе что?

— Знаешь, я тоже умею кусаться. Лучше бы нам соблюдать нейтралитет.

— Даже не мечтай.

Внутри всё сжимается. Я отворачиваюсь, уставившись в боковое окно, в проплывающий лес и размытые силуэты дорожных знаков. Кажется, я ошиблась. Соглашаясь жить здесь, ехать с ним, вообще пытаться быть частью этого дома. Всё не так. Всё — ошибка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы подъехали к универу, и я, не прощаясь, выскочила из машины. Уф... до сих пор руки подрагивают. Экстремальное вождение — не моё, даже на пассажирском сидении.

Взвизгнув шинами, Влад уезжает.

— Мар, хэллоу! Ты чего так поздно? Потому что тебя этот красавчик подвёз? Я бы на твоем месте задержалась и на подольше. Неужели ты наконец-то себе нашла парня? Я хочу знать всё и даже больше! — восклицает Геля, как всегда тараторя, словно за секунду может выдать десять мыслей подряд.

Она хватает меня за руку и заглядывает в лицо с сияющей улыбкой, будто только что стала свидетельницей романтического эпизода.

— Геля, — только и успеваю выдохнуть, но она уже продолжает, не замечая моего бледного лица и трясущихся пальцев.

Я знаю, что придётся рассказать ей обо всём. И это займёт не пять минут. Значит, обед придётся пропустить.

***

Дорогие читательницы, в литмобе "Мой сводный" еще одна новинка

Мари Скай "Сводные. Исправить ошибку"

— Я же сказал: не попадайся мне на глаза! — его голос прозвучал холодно и резко, от него по коже пробежали неприятные мурашки, словно ледяные иглы впивались в тело.

Я выпрямилась, стараясь сохранить спокойствие и уверенность в голосе: — Не переживай, я заработаю денег и съеду из вашего дома. — Его близость давила на меня, будто невидимая тяжесть, и внутри всё сжималось от напряжения и страха.

— Так уверена в своём успехе? — его слова звучали словно приговор, холодные и безжалостные. Но я не собиралась сдаваться, не сейчас.

— Мама меня поймёт, — прошептала я тихо, с надеждой, хотя в глубине души знала: если и не поймет, я просто сбегу, лишь бы не оставаться с ним под одной крышей. Мне и того хватит, что нам предстоит встречаться в институте.

— Ну, посмотрим, — наконец он оттолкнулся от стены и отпустил меня, оставив в воздухе ощущение надвигающейся бури.

Глава 8 Мара

— Ты чего такая загадочная вся? — не унимается Геля. — Мара-а-а, ну не молчи.

— Тихо ты, дай послушать, — шикаю на неё, косо глянув и махнув рукой, чтобы она притихла хоть на секунду.

Аудитория, в которой мы сидим, немного душная — старенькие батареи под окнами не регулируются, и тепло такое густое, как парное молоко. В воздухе витает аромат старых тетрадей и мела.

Старенький преподаватель по ОБЖ монотонно бубнит что-то про правила эвакуации, то и дело утирая пот со лба мятым платочком. Он, кажется, не замечает, как его слушатели сидят кто с полузакрытыми глазами, кто вовсе уткнулся в телефон. Только Геля, как заведённая, сверлит меня взглядом.

— Ну хотя бы подмигни, если это твой парень, — шепчет она, наклоняясь ближе.

Молчу, прикрываясь волосами, будто это может спасти от её пытливого взгляда. В тетради появляются не заметки, а целая абстрактная галерея — звездочки, кружочки, витиеватые загогулины.

— Как ты могла скрывать такое от меня? Я же давно тебе говорю, что пора. Мара, в восемнадцать лет тухнуть вечерами над сольфеджио — высшая форма издевательства над самой собой.

— Нам это самое сольфеджио ещё на экзамене сдавать. Как тут не сидеть? И вообще, ты же знаешь, что мне кровь из носа нужно стать лучшей, — бурчу в ответ, старательно изображая, что вникаю в лекцию.

Геля закатывает глаза с таким драматизмом, что даже парень за соседней партой на секунду отрывается от телефона.

В какой-то степени я её понимаю. Когда музыка — не твоё призвание, а всего лишь прихоть твоей мамы, трудно гореть такой же страстью ко всему, что с ней связано. Мама у Гели с детства хотела стать музыкантом, играть на фортепиано. Но её родители считали, что это всё блажь, и такой профессией на хлеб с маслом не заработать. Теперь она трудится бухгалтером на заводе, получая крошечную зарплату и постоянно фантазируя о том, как могла бы сложиться её жизнь, пойди она против родителей. Вот и реализует свои мечты в Геле.

Геля же, хоть и творческая личность, но чем дальше, тем больше начинает музыку ненавидеть. Но против матери пойти не может, ведь она воспитывает её одна. Поэтому тайком от неё подрабатывает, рисуя картины на заказ, осваивает нейросети и фотошоп. Её цель — заработать на крутой графический планшет, чтобы рисовать ещё более качественные арты, и потом продавать их.

Каждая до последней капли крови готова отстаивать своё, поэтому боевые действия нет-нет да вспыхивают на их небольшой кухне, чему я не раз становилась свидетелем. Их крошечная хрущёвка словно сжимается при каждой их ссоре, и я знаю: Геля мечтает вырваться оттуда, как птица из клетки.

В глобальном же плане Геле хочется тусить, веселиться, влюбляться, жить на полную катушку. И встречаться с парнями, само собой. Так что мои приоритеты она считает старушачьими, и всячески пытается меня сосватать какому-нибудь красавчику.

Только на прошедшие несколько месяцев она под разными предлогами знакомила меня с пятью парнями с разных курсов. И все попытки закончились провалом. Но Геля была бы не Геля, если бы отчаялась и оставила свои попытки.

Как только начинается большая сорокаминутная перемена, меня под локоток тащат в столовую.

— Рассказывай, — с прищуром приказывает она, при этом продолжая тащить меня за собой.

— Может, сначала поедим? — пытаюсь спастись от расспросов.

— Как можно есть, когда тут такое!

— Какое такое? У нас ещё две пары впереди, а мне потом домой ехать долго.

— Полчаса это долго?

— Полтора.

— Ладно, пошли возьмем салатик, — сдаётся она, но в глазах пляшут нетерпеливые искры.

Столовая встречает нас запахами пюре, куриных котлет и варёной гречки. Люди гудят, как улей, в воздухе витает пар и приглушённый звон посуды. Мы усаживаемся за крайний столик у окна, я всё ещё чувствую остатки нервного напряжения после утренней поездки с Владом.

Стоит нам только усесться за стол, я начинаю рассказывать под давлением взгляда Кравцовой.

— Мы с мамой переехали вчера к её жениху.

— И ты молчала?! — глаза Гели округляются.

— Я и сама узнала об этих планах незадолго до этого.

— Ладно, прощаю, так и быть.

— Ну спасибо, — улыбаюсь ей. — Так вот, мамин жених — адвокат по семейному праву. Проще говоря, занимается разводами по большей части и наследством. Богатый.

— Мара, дак ты теперь у нас ни в чём не будешь нуждаться! Может, он тебя по блату пропихнёт в оркестр? Надо пользоваться такой возможностью, и перестанешь до ночи репетировать.

— Ты что? А вдруг у них с мамой разладится? Я не хочу потом быть должной.

— Для него это наверняка пустяк, а для тебя дело всей жизни. Есть разница.

— Гель, я так не могу, да и не всё так просто.

— Тогда рассказывай и о сложностях.

— У него есть сын. И как раз его ты видела сегодня утром.

— Хватай его и не отпускай, — с довольным видом Геля наматывает на палец свои рыжие волосы.

— Пфф… Он обещал нас выселить в ближайшее время.

— Серьёзно? Он что, слепой? — от удивления она даже есть перестала.

— На этот счёт не знаю. А вот что злой — это точно. Подробностей пока нет. Но его мать умерла и с этим явно связана какая-то семейная история.

— Если он такой засранец, то тогда точно нельзя складывать лапки. Мар, кто, как не ты, достойна того, чтобы жить лучше? Вот только иногда нужно вцепиться зубами и не отпускать своё.

Задумчиво вздыхаю. Так-то оно так, Кравцова права. Я, конечно, боец. Вот только немного в другой сфере. И пока что, хоть и шиплю и царапаюсь в ответ, но по большому счёту, рассчитываю на то, что Влад испугается такого большого и страшного противника, и перестанет.

Немного наивно, но как есть. Потому что противопоставить ему что-то серьёзное у меня просто нет ресурса. И морального, и материального. Первого, потому что если я ввяжусь в серьёзное противостояние, то кто будет учиться? А второго… думаю понятно. Хоть моя мама и главный бухгалтер в большой фирме, но всё же уровень не тот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне кажется, или ты только что собралась сложить лапки? Ни за что! Кто, как не ты, богиня смерти, великая и ужасная Мара?! Это он должен бояться! — Геля так увлеклась, что на нас уже косятся соседние столики.

— Всё-всё, боевая подруга, я тебя поняла, — смеюсь. — Я такая грозная, что это Влад меня должен бояться.

— Вот! В правильном направлении мыслишь. А ещё у тебя есть это, это и это, — Геля по очереди обводит пальцем лицо, затем поднимает грудь, а потом указывает на попу.

— Ты опять за своё? — возмущенно вздыхаю.

— Хватит отрицать очевидное, это не менее опасное оружие против мужика. Главное, уметь им пользоваться. В этой сфере ты пока ещё котёнок, но никогда не поздно отрастить когти и стать тигрицей.

Иногда Геля даёт действительно ценные советы, а иногда жжёт напалмом. В такие моменты я стараюсь слиться с обстановкой и не отсвечивать.

Тигрицей стать, скажет тоже…

После пар я заезжаю домой, где пару часов репетирую, а затем еду домой.

Надежды на то, что Влада не будет, разбиваются в ту же секунду, как я пересекаю порог.

— Оу, систер. Ты как раз вовремя. Приготовь ужин, я кита готов проглотить.

***

Мои хорошие,

Сегодня вы можете со скидкой купить мой роман "Скажи, что я тебе (не) нужна", а также много других книг

***

Дорогие читательницы, в литмобе "Мой сводный" еще одна новинка

Бэта Джейн "Сводные. Против правил"

Я ненавижу своего сводного, а все, потому что он мой бывший и врал мне с первой минуты нашего знакомства…

******

- Нашел чем перед ней крутить. Ха! - он щелкнул пальцами перед моим лицом. - Таким, как она, деньги не нужны. Им подавай светлые чувства, романтику, честные намерения. Так что ты, дружок, в пролете.

Я нахмурился.

- Хочешь сказать, если я буду бедным студентом, она в меня влюбится?

- Угу, - лениво потянулся он. - Вот только тебе таким никогда не стать.

- Почему?

- Брендовые шмотки, кольца на пальцах. На твоих волосах больше лака, чем у нее на губах помады, - он презрительно сморщил нос. - Я уже молчу о том, что твои туфли стоят больше, чем ее годовая зарплата.

В этот момент она проходила мимо нашего столика и даже не взглянула в мою сторону. Когда она скрылась за стойкой, друг многозначительно поднял бровь.

- Ну что? Готов к перевоплощению, принц?

Глава 9 Влад

— Оу, систер. Ты как раз вовремя. Приготовь ужин, я кита готов проглотить.

Я должен был это сказать хотя бы ради того, чтобы посмотреть на выражение её лица. Эмоции сменяются, как в калейдоскопе. Растерянность, затем удивление, осознание того, что я сказал, а затем возмущение.

Щёки краснеют, а грудь начинает часто-часто подниматься от того, как шумно она дышит. Ну чисто бык перед тореадором. Что, не нравится тебе? То ли ещё будет.

— Что замерла, иди давай, — машу рукой в сторону кухни, лениво опираясь на дверной косяк. Голос нарочито спокойный, даже ленивый, но в нём сквозит вызов.

Она с шумом скидывает рюкзак на диван, как будто этим действием хочет подчеркнуть своё возмущение, и подходит ближе. Вблизи она кажется ещё злее, напряжённее — будто натянутая струна.

Носом улавливаю её запах, тёплый, пряный, с ноткой цитруса — он расползается по всему телу ядом. Сердце начинает сбоить, будто в отлаженный механизм попало что-то и шестерёнки заедает. Не к месту, не вовремя, но почему-то ощущение слишком острое.

— С чего ты решил, что я твоя прислуга? — крылья носа у Мары трепещут, выдавая ярость. Голос чуть дрожит, но в нём столько стекла, что можно порезаться.

Какая вкусная девочка, эмоциональная. Дай мне больше, что там у тебя ещё есть?

— Хотя бы с того, что у тебя ничего, кроме твоей гордости, нет. Ты здесь приживалка. А значит, должна приносить какую-то пользу. В частности, приготовь мне ужин, — выношу очевидный приговор.

— Ты совсем крышей поехал? Лечиться не пробовал? — её натурально потряхивает от моих слов. Пальцы сжаты в кулаки, плечи напряжены. Она будто держит себя из последних сил.

Замечаю, какие у неё нереально огромные зрачки сейчас. И ресницы пушистые. Красивые глазки у этой змеи. Интересно будет наблюдать за тем, как будет меняться их выражение, когда я буду раз за разом указывать ей на её место.

Я, конечно, психанул поначалу, свалил к Димычу. Наверное, это было правильное решение, потому что на тот момент градус моего неадеквата зашкаливал и я мог натворить херни. Да уже натворил, когда схватил эту ведьму за шею. Не сдержался. Но теперь буду действовать аккуратнее и наслаждаться её страданиями.

За всё в этой жизни надо платить. За то, что Татьяна пробралась в постель к отцу, тоже. Не получится сделать вид, что у нас тут ёбаная счастливая семья. Потому что это ни разу не так. Возможно, отец сейчас прикидывается тем, кем не является, но эта шелуха быстро слетит с него, ведь невозможно носить маску постоянно. От неё придётся отдыхать. Тогда-то они обе поймут, с кем связались. Заботливым и добрым отцом он бывает только по большим праздникам. Потом же ему это надоедает и возвращается суровый и деспотичный характер, который они и будут наблюдать девяносто девять процентов времени.

Собирайте манатки и валите, пока можете.

— Апхах, думаешь, я неадекват? Милая, ты меня плохо знаешь, — ухмыляюсь, склонив голову набок. В голосе — почти ласковая угроза.

— Достаточно для того, чтобы отправить тебя готовить самостоятельно, — решительно задирает нос, скрещивая руки на груди. Вид у неё вызывающий.

Мы стоим на грани — шаг в сторону, и кто-то сорвётся. Но пока никто не отводит взгляда. Пульс грохочет в висках. Комната будто наполняется электричеством, которое вот-вот коротнёт.

— …Ты сама не понимаешь, на что нарываешься, — выдыхаю, медленно выпрямляясь. В голосе появляется металл. — Ладно, играем в долгую. Ты не хочешь по-хорошему — будет по-плохому.

Мара скалится. Не улыбается — именно скалится, как кошка, которую загнали в угол, но она готова царапаться до последнего.

— Проблемы со слухом? Я сказала: готовь сам.

— Не-а, — я медленно качаю головой, улыбаясь шире. — Это ты пойдёшь готовить. Потому что я так сказал. А ты вроде как гостья тут. И пока ты тут живёшь — играешь по моим правилам.

Секунду она колеблется, потом резко разворачивается и уходит на кухню. Не сказала ни слова, просто прошла мимо, даже не задев меня плечом — но так, будто хлестнула им. А я смотрю ей вслед, не скрывая удовлетворения. Щёлкаю языком, как будто подзываю собаку.

— Позовёшь, когда будет готово, — бросаю ей в спину, сдерживая довольный смешок.

— Пошёл к чёрту, Влад, — слышится из кухни.

О, музыка для моих ушей.

Перекинув футболку через плечо, я направляюсь в душ. Горячая вода с шумом стекает по телу, смывая напряжение. Пара капель скатывается по позвоночнику, вызывая мурашки. Закрываю глаза, прислоняюсь лбом к прохладной плитке.

Наконец-то, немного тишины. Никто не ноет, не огрызается.

Через двадцать минут возвращаюсь в комнату, вытирая волосы полотенцем. Врубаю музыку на колонке — тяжелый бит разносится по комнате, заглушая всё. Укладываюсь на кровать, закидываю руки за голову, вытягиваю ноги. Прикрываю глаза и просто кайфую. Мышцы расслабляются, мысли утекают. Остаются только звуки, вибрирующие в груди.

Не замечаю, как открывается дверь. Кто-то осторожно входит в комнату. Шаги почти неслышны — но в этом доме я привык держать ухо востро. Всё равно, расслабился слишком.

Когда тёплая ладонь дотрагивается до моего плеча, резко подскакиваю и в одно движение хватаю руку, перехватывая запястье.

— Пусти! — слышу панический крик.

Открываю глаза. Это Мара. Она дёргает руку, глаза широко раскрыты. Я сдавливаю её запястье тисками, пульс бешено стучит в ушах.

— Мне больно! — голос дрожит.

Резко отпускаю её. Она тут же отступает, прижимая руку к груди и растирая запястье.

— У меня теперь синяк будет! — смотрит с обидой и вызовом одновременно.

— Зачем пришла? — спрашиваю, отводя взгляд.

— Ужин готов, барин. Извольте откушать, — говорит с издёвкой, готовая плюнуть мне в лицо.

Выражение лица такое, что хочется тут же стереть его. Но я сдерживаюсь. Плевать.

Спускаюсь вниз за ней. Прохожу к столу, Мара наблюдает за каждым моим движением. Садится напротив, поджав ноги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пробую карбонару. Сначала — удивлён: вкусно. Даже слишком. В голову закрадывается мысль — а может, заставлять её готовить мне постоянно?

Но не успеваю насладиться — язык начинает жечь. С каждой секундой всё сильнее. Огонь расползается по горлу, по нёбу. Что за черт...?

Глаза расширяются. Я хватаю стакан воды и залпом выпиваю, но становится только хуже. В желудке будто пламя. Пот заливает лоб, в носу щиплет, а глаза слезятся так, что всё плывёт перед ними.

— Ты... — начинаю, сипло, — Ты что сюда насыпала?.. Чили? СКОЛЬКО?

— На глаз, — равнодушно отвечает она, подперев подбородок рукой. — Может, немного пересолила… переборщила… бывает.

Я рычу, хватаясь за рот. Вскакиваю, качаясь, как пьяный.

— Тебе конец, — выдавливаю сквозь зубы и выхожу из кухни, чтобы привести себя в порядок.

Прохожу в ванную, плещу в рот водой, затем смываю водой лицо, но жжение не уходит. Я шиплю, как дикий зверь.

Спустя несколько минут, спускаюсь обратно. И тут с кухни доносится рык отца:

— Какого черта, Мария Владимировна?! Уволю нахрен!

Мы с Марой одновременно застываем. Потом оба заходим на кухню.

Отец стоит у стола с перекошенным лицом, судорожно глотая воду из бутылки. На его тарелке — моя карбонара. Он пыхтит, пот течёт по вискам.

Мы переглядываемся с Марой.

— Приятного аппетита, — шепчет она.

Я не могу сдержать хриплый смешок.

***

Мои хорошие,

На моём втором акке сегодня вышла новинка

Горячий служебный роман одного властного босса и очаровательной подчинённой

Софья Феллер "Босс. Служебное искушение"

Присоединяйтесь!

Я только устроилась HR специалистом в крупную IT компанию, и тут же получаю приказ собираться в командировку в компании с боссом: холодным, красивым, пугающе уверенным в себе.

Он сводит меня с ума одним взглядом и, кажется, решил, что я теперь принадлежу ему.

Один перелёт, один отель, один новый филиал — и всё может измениться. Главное — не потерять голову. Или уже поздно?

Глава 10 Мара

Константин Дмитриевич, еле дыша, переводит злой взгляд на меня.

— Вы пробовали это?

— Только Влад. Простите, я не успела убрать это… Не думала, что кто-то ещё будет ужинать прямо сейчас.

— Ты-то тут причём?

— Это я приготовила.

Взгляд исподлобья, точь-в-точь такой же, как у Влада, застывает на мне. Его густые брови сдвигаются, скулы ходят от напряжения, а рука со стаканом воды белеет.

— Ты что, убить нас всех решила?

Кошусь на виновника этого происшествия, но он делает вид, что ему всё ещё ужасно плохо. Проходит к воде и жадно пьет залпом целый стакан. Его лицо всё ещё красное, на лбу выступили капельки пота, дыхание сбивчивое. Вытирает рот тыльной стороной руки и кашляет, будто собирается вывернуть лёгкие.

— Вот и приюти у себя женщину после этого. Какие ещё последствия нас ждут? Обострение твоего гастрита не за горами.

Я не знала, что у Константина Дмитриевича гастрит. Это не специально уж точно. И вообще, этот невыносимый сам вынудил меня на такой поступок. Но как теперь оправдаться?

— У меня рука дрогнула, когда я добавляла чили. Хотела всё выкинуть чуть позже, — опускаю глаза в пол, чувствуя, как щеки предательски горят. В висках стучит, сердце бьётся как бешеное, ладони становятся влажными. Я чувствую себя ребёнком, пойманным на шалости, и одновременно — взрослой женщиной, пытающейся не сорваться.

Что я ещё скажу? Что специально высыпала половину пакетика, чтобы у барина глаза на лоб полезли? Чтобы он перестал помыкать мной? Вряд ли холодная война то, что будет приветствовать в своём доме Костров старший.

— Мара, если ты далека от приготовления пищи, то советую отложить эту идею до лучших времён. Мария Владимировна справляется с этой задачей прекрасно. И я бы и дальше предпочёл обходиться без сюрпризов. Меню составляю специально с учётом всех вкусовых ограничений. Если есть что-то, что ты не ешь, сообщи.

Замечаю, как удивлённо Влад смотрит на отца. Что такого странного тот говорит, убей не понимаю. Конечно, немного обидно, что он судит о моих кулинарных способностях по одному блюду, которое я специально испортила, к тому же. Но я ожидала куда более резкой реакции. Так что даже выдохнула.

В комнате витает запах пережаренного чеснока и острого чили, разъедающего слизистую. На столе стоят тарелки, но теперь никто не торопится доедать.

Видимо, Влад тоже ожидал, что на меня наорут и с позором отправят как минимум к себе в комнату. Я для себя сделала вывод, что нужно быть аккуратнее. От моих необдуманных действий пострадал ни в чём не повинный человек, ещё и с проблемами по части ЖКТ.

— Конечно. Простите. Я правда не хотела…

— С кем не бывает.

Костров младший стоит истуканом и сверлит дырку во мне своим колючим взглядом. Его руки скрещены на груди, губы поджаты, взгляд хищный. Воздух между нами звенит.

— Мара, ты сегодня успела позаниматься на своём инструменте, виолончели, кажется? — меняет тему Константин Дмитриевич.

— Да, заезжала домой для этого.

— Почему не привезёшь её к нам? У нас полно места. Можно даже организовать репетиционную комнату.

— Да у нас там итак сделана звукоизоляция. Специально из-за этого делали ремонт. Там идеальные условия.

— Таня переживает, что ты слишком много времени тратишь на разъезды. И как я уже сказал, без проблем сделаем всё и тут так же удобно. Так что привози завтра сюда свою виолончель.

— Но я…

— Возражения не принимаются. Я сделаю всё, чтобы Тане было спокойнее.

В этот момент я слышу, как у Влада челюсть хрустит, так сильно он её сжимает. Его глаза сверкают злостью, но он молчит, будто боится сорваться. Щека дёргается от напряжения. Он словно кипящий чайник, которому не дают выпустить пар.

— Да она тяжёлая, ещё и с рюкзаком…

— Так в чём проблема. Пусть тебя заберёт Влад.

И тут он едва слышно, но выразительно выдыхает сквозь зубы. Я ощущаю, как нарастает напряжение, искрит воздух.

— Я неясно выразился, когда говорил, что ни твоей невесте, ни её дочурке не место у нас дома? Так какого хрена вы все делаете вид, что у нас идиллия? М? А ты ещё и делаешь из меня её личного водителя, как будто у тебя не под ногами стоит весь штат прислуги. Как будто я, блядь, живу здесь по своей воле и только и мечтаю обслуживать всю эту комедию.

— Я, кажется, достаточно прямо высказал свою позицию по этому вопросу, Влад. Моё решение не подлежит обсуждению, — голос отца ровный, почти ледяной. Он говорит спокойно, но на его виске пульсирует жила, будто сдерживает нечто куда более взрывное.

— Всё как обычно, мать вашу. Засунь язык в жопу и радостно виляй хвостом. Говори "гав", когда тебя о чём-то спрашивают, и получи косточку. Или поджопник, если делаешь что-то не так. Гениальная семейная система мотивации.

— Не паясничай. Я всего лишь прошу тебя об одолжении. — Константин Дмитриевич уже не пытается скрыть усталость. Его плечи чуть опускаются, голос становится тише, но твёрже, словно каждое слово выцарапывается изнутри.

— Добровольно-принудительном одолжении. Как всегда. — Влад кривит губы в усмешке, его голос пропитан ядом.

— Слушай, мне кажется, что тебе надо найти себе занятие. Ты вообще собираешься возвращаться на учёбу? Безделье — самое плохое, что может быть с человеком. Займи себя. Или я помогу тебе в этом, — больше не совет, а угроза. Взгляд отца проникает под кожу, сдирая с Влада последние остатки спокойствия.

— Сам разберусь, — сквозь зубы выдыхает Влад, и в этих словах чувствуется не просто раздражение, а сдерживаемая ярость. Он стискивает кулаки, ногти впиваются в ладони, но он стоит на месте, как скала.

— Разберись, Влад. Будь добр. Потому что твоя агрессия мне совершенно не нравится. И она начинает вызывать вопросы у окружающих.

В моей семье никогда не было подобных ссор. Мы с мамой живём душа в душу, поддерживаем друг друга. В этом большом мире до сих пор мы были совершенно одни, и дома у нас всегда было тепло и уютно. Запах кофе по утрам, мягкие пледы, бесконечные разговоры на кухне, когда дождь стучит по подоконнику. Здесь же... Холодный свет, натянутые улыбки, слова — как клинки, готовые ранить. В голове не укладывается, что такими могут быть отношения между отцом и сыном. Оба как два барана, не слышат друг друга. Просто давят каждый со своей стороны, с такой силой, что в этом противостоянии могут рухнуть стены.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Моя милая уютная квартирка, как же я по тебе скучаю... И по тишине. По искренности. По тому, чтобы быть собой, а не ходячим раздражающим фактором в чужом доме.

***

Дорогие читательницы, в литмобе "Мой сводный" еще одна новинка

Стася Лив "Сводные. По его правилам"

-

Моя мама собралась замуж. Все бы ничего, но ее избранник - отец самого отмороженного мажора в нашем колледже. И между нами пропасть: у меня есть квота на бесплатное обучение и работа в кафе, а у него - карточка отца с кучей денег. А еще - он совершенно не знает, что такое отказ. Как существовать с таким в одном доме?..

Глава 11 Мара

Конечно же, с утра дом полон раздражённых людей. Воздух, кажется, густеет от недосказанных упрёков и наэлектризованных взглядов. Даже солнечный свет, просачивающийся сквозь большие окна кухни, кажется чужим — слишком ярким для такой пасмурной атмосферы.

Константин Дмитриевич так и не остыл после разговора с Владом. Его челюсть напряжена, губы поджаты в прямую линию, взгляд колючий, как мороз в январе. Он сидит за столом, уткнувшись в чашку кофе, которую не пьёт. Пальцы постукивают по фарфору — не в ритм, неосознанно, как будто пытаются сбросить накопившееся раздражение.

Сам Влад смотрит на меня исподлобья. Его взгляд — тёмный, настороженный — будто пытается испепелить меня на месте. Он откидывается на спинку стула, скрещивает руки на груди, всем видом показывая, что его это всё раздражает до глубины души.

Мама стоит у плиты, но больше следит не за яичницей, а за каждым движением мужчин. Она нервно поправляет рукав своей кофты, потом снова берётся за лопатку, потом снова отступает, словно не знает, что делать с собой. Старается сгладить ситуацию, но, кажется, только сильнее подталкивает к открытому противостоянию.

— Костя, давай я просто переведу Маре деньги на такси, — наконец выдыхает она, стараясь говорить мягко, почти умоляюще. — Зачем ты вынуждаешь Влада непременно подвозить её? Если у него какие-то дела есть, разве не лучше так поступить?

Она осторожно подходит к мужу и аккуратно разминает плечи Кострову старшему, будто пытается унять ту злость, что копится в нём годами.

— Конечно, так проще, — фыркает он, не глядя на неё. — Но, Таня, до каких пор он будет на всех рычать? Какие слова ещё я должен сказать, чтобы это прекратилось?

Он раздражённо скидывает её руки с плеч. Мама вздрагивает, но не отступает.

— Слов недостаточно, — тихо говорит она. — Нужно время. Возможно, много времени.

— Ты слишком лояльна к нему, а ведь он тебе даже не сын, — говорит Костров старший с таким нажимом, что в кухне становится ощутимо холоднее.

— Костя, но он же твой ребёнок, — её голос дрожит, но она не отступает. — Каким образом мы поможем ситуации, если ты будешь сталкивать детей лбами снова и снова?

— А что я такого делаю? — его голос снова начинает подниматься. — Неужели так трудно просто подвезти?

Он резко поворачивается к сыну, посылая ему грозный, почти предупреждающий взгляд. Влад сидит молча, будто выжидает, когда ему позволят заговорить. У меня возникает странное ощущение — как будто мы все стоим на сцене, а он выучил свою реплику, но дожидается нужного момента.

— О, наконец-то мне дали слово, — с холодной насмешкой протягивает Влад, когда повисает явная пауза. Он резко расправляет плечи. — Представь себе, папа, у меня есть и другие дела, кроме того как подрабатывать личным водителем для не пойми кого.

— Влад, — тихо прерывает мама, но он не обращает внимания.

— Лучше скажи сразу, когда ты уже наиграешься и отправишь их обратно? Может, мне пожить пока у Дмитриевых? Месяца хватит?

— Это переходит все границы.

Константин Дмитриевич с шумом отодвигает стул, встаёт. Его фигура отбрасывает тень на сына, но Влад не отступает. Он поднимается, встаёт напротив, глаза в глаза.

— Я тоже так считаю, отец, — зло бросает он. — Скажи, как долго вы с Татьяной вместе? Весь год? Ты вообще хоть немного был в трауре? Или в первые же дни побежал себе новую жену искать?

— Я перед тобой отчитываться должен? — голос отца звучит тяжело. — Мы месяц вместе.

— Ещё круче! — Влад шагает вперёд. — Незнакомую по сути женщину в дом привёл, жениться он собрался. Может, это не я агрессивный, это у тебя кукуха отлетела?

Градус эмоций достигает пика. Константин Дмитриевич рвёт Влада за грудки, прижимает к себе с неожиданной яростью:

— Замолчал, я сказал! Не твоего ума дело, сколько мне времени нужно, чтобы начать жить вместе.

— Да пошёл ты!

Раздаётся глухой звук — отец резко отталкивает сына.

— Ты привезёшь виолончель. И прекращай свои детские нападки, — произносит он, почти рыча, разворачивается и выходит из кухни, оставляя после себя звенящую тишину.

Влад выходит вслед за отцом. Через минуту я слышу, как хлопает входная дверь и срабатывает сигнализация его машины. Он уезжает.

Мне остаётся лишь молча собраться и отправиться на учёбу. Весь день проходит словно в тумане. Слова преподавателей проходят мимо ушей — я не могу ни на чём сосредоточиться. Мысли вновь и вновь возвращаются к утренней сцене. От Влада ни строчки, и я не знаю, ждать ли его или уже не стоит.

После пар всё же решаю вернуться домой. Если ничего не поменяется, хотя бы порепетирую. Партия к декабрьскому выступлению не выучит себя сама.

Дорога кажется длиннее обычного. Ветер забирается под шарф, пробирает до костей. Дома первым делом грею руки, разминаю плечи. Открываю футляр виолончели с каким-то особым почтением. Сажусь, упираю виолончель в пол, прижимаю корпус к себе. Первые ноты рождаются тихо, но внутри они отзываются целым миром. Вибрации разливаются по телу, очищают, собирают меня заново.

Играю без остановки. Пальцы скользят по грифу, иногда ошибаюсь, но продолжаю. Мир за окнами исчезает. Пальцы немеют от усталости, но я не хочу останавливаться — только бы не думать.

В какой-то момент телефон вибрирует. Я не сразу соображаю, что кто-то написал. Неохотно открываю глаза и тянусь к смартфону.

Сообщение от Влада: «Буду через полчаса».

Я замираю, перечитываю несколько раз. Полчаса.

Минуты тянутся медленно, но я успеваю собрать виолончель, бережно укладываю её в футляр и выхожу. На улице пахнет снегом. Он выпал первый раз за зиму — белый, хрупкий, почти невесомый. Припорошил дорожки, сделал их скользкими. Я выхожу из подъезда, и морозный воздух мгновенно касается щёк.

Чуть в стороне стоит машина Влада. Он замечает меня, выходит и открывает заднюю дверь. Я приближаюсь, держа футляр покрепче, и вдруг — будто земля уходит из-под ног. Снег предательски скользкий, и я теряю равновесие. В отчаянной попытке удержаться, машу руками, стараясь не выпустить инструмент, чтобы не сломать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но не успеваю упасть — сильные руки Влада подхватывают меня вовремя.

***

Дорогие читательницы, в литмобе "Мой сводный" еще одна новинка

Элла Ми "Стану твоим кошмаром!"

– Почему? Почему мы не можем спокойно сосуществовать в этом доме? – задаю ему вопрос, срываясь на крик. Я устала от его постоянных нападок на меня. Устала от его бесконечных унизительных фраз в мой адрес. – Ведь ты можешь быть мне как брат...

– Я тебе не брат. И никогда им не стану.

– Но почему?

Мужчина улыбается и приближается ко мне, его рука внезапно скользит по моему бедру.

– Ты же сама прекрасно знаешь ответ на свой вопрос, девочка...

***

Десять лет назад мама вышла замуж за влиятельного человека. Мы начали жить прекрасно, словно в сказке.

Но в один из счастливых дней появился сын отчима. Тот, кто ненавидит меня, мою маму и все, что с нами связано.

Он силён, богат и чертовски привлекателен!

Он единственный кровный наследник своего отца.

Глава 12 Влад

Мара испуганно охает и вцепляется в меня одной рукой, второй крепко держа на весу футляр. Пальцы её вжимаются в мой рукав с такой силой, что тот вот-вот оторвётся. Надо же, какая ценность у неё там, что готова была даже сломать себе что-нибудь, лишь бы не уронить. Виолончель — не просто инструмент, а, похоже, часть её самой.

Снег всё ещё падает, мягкий, пушистый, ложится на плечи, за воротник, но я стою, не двигаюсь, будто прирос к ней. На долю секунды пересекаюсь с ней взглядом, и у меня буквально внутрянка в фарш превращается. Что-то совершенно необъяснимое происходит. Будто она ведьма, и в ту же секунду, когда смотрит в глаза, забирает твою душу себе. Нихрена себе у неё спецэффекты. Я проникся.

И глаза у неё такого необычного цвета, льдисто-серые, холодные, будто зеркальная поверхность на замёрзшем озере, в которую заглядываешь — и не знаешь, кто в ком отражается. Ресницы пушистые, длинные такие, отчего взгляд с поволокой становится. В темно-синем шарфе и чёрной шапке она похожа на персонажа из старого французского фильма, только без пафоса, с настоящим живым страхом в глазах.

Даже имя её говорит о многом. Мара. Долбаная богиня смерти. Похоже, моей собственной. Иначе не знаю, как ещё объяснить то, что мотор с перебоями работать стал, стоило только ей мне в руки попасться.

Я поднимаю её, аккуратно, словно фарфоровую куклу, а сам всё никак выпустить не могу. Стою, как полный дебил, и руки не разжимаю. В груди будто грохот литавр, и даже морозный воздух не помогает остыть.

— Влад? — испуганно смотрит на меня.

Представляю, какая у меня сейчас сложная морда должно быть. Лицо каменное, взгляд стеклянный. Я бы и сам испугался.

Резко опускаю руки, придерживая футляр. Мара тоже вцепилась в него, будто боится, что сейчас и его отберу.

— Садись, я сам, — отправляю её подальше от себя, коротко, грубее, чем хотел.

Не хватало ещё, как торчку последнему, начать её разглядывать и обнюхивать, чтобы кусочки паззла в голове сложить. Чтобы потом, наедине с собой, воспроизвести и попытаться понять, какого чёрта происходит.

Что я на неё сделал стойку, как самец на привлекательную самочку, мне стало понятно ещё в самую первую встречу с ней. Вот только этих самочек вокруг… Много, если не сказать дохрена. При желании можно хоть каждый день новую брать. Нет нужды, короче, зацикливаться на какой-то одной.

И чем быстрее я пойму причину такой реакции на неё, тем скорее смогу избавиться от этой отвратной тяги к ней и вернуться в нормальное русло. Потому что гораздо больше я её терпеть не могу.

Вся такая правильная, хорошая девочка, конечно, на контрасте со мной она кажется просто ангелом! Вот только я на сто процентов уверен, что и у неё есть свои тёмные стороны, которые она тщательно скрывает ото всех. Моя задача лишь узнать о них, раскрыть их, сделать так, чтобы на этом блестящем солнышке появились тёмные пятна. Чтобы она перестала, блядь, быть грёбаным идеалом.

Подвисаю, прихожу в себя тогда, когда дверь машины хлопает с силой. От неожиданного звука дёргаюсь, как будто током шарахнуло.

— Аккуратнее, ремонт ламбы тебе не по карману, — рычу, с усилием возвращаясь в привычный язвительный тон.

— Пфф, что там ремонтировать, я даже не начинала её ломать, — огрызается Мара и закатывает глаза. Губы подрагивают, но она быстро прячет нервозность под маской раздражения.

— Если бы ты что-то сломала, мы бы явно в другом тоне беседовали, — бросаю в ответ и, закинув виолончель за задние сиденья, возвращаюсь за руль.

Запах зимнего воздуха ещё витает в салоне. Тишина между нами снова глухая, напряжённая. Слишком много всего происходит — и всё без слов.

Я врубаю на магнитоле свою музыку, ритмичную, с жирным басом, который пульсирует в груди. Бит ровный, качающий, густой хрип вокалиста наполняет воздух. Салон наполняется вибрациями, но не успевает ещё как следует раскачаться, как сбоку раздаётся недовольное:

— Ужас какой. — Мара морщится, как будто я включил запись пыток, и отворачивается к окну, уткнувшись в стекло.

— Богине не нравится музыка? — тяну с насмешкой, скользя по ней взглядом.

— Я такое не слушаю, — отвечает, словно это оскорбление.

— И что же слушаешь ты? — интересуюсь, наблюдая, как она пытается не показать, насколько её задевает даже сам факт обсуждения.

— Много всякого. Но это сложно назвать музыкой, — кивает в сторону дисплея.

— Старик Шопен перевернулся в могиле? — приподнимаю бровь.

— Не думаешь же ты, что я сонаты по вечерам слушаю? — её губы кривятся в усмешке, но голос дрожит от раздражения.

— Нет? — делаю максимально удивлённый вид.

— Может, хватит делать из меня непонятно кого? Я вполне себе современная, — бросает, даже не удосужившись посмотреть на меня.

— Я вообще молчал на эту тему. Ты первая начала. Если уж на то пошло, то кому вообще нужна виолончель? — бросаю, специально цепляя, потому что знаю: заденет.

— В любом оркестре есть виолончелисты, — огрызается с такой яростью, будто я предложил запретить классическую музыку законодательно.

— И что, оркестры играют современную музыку?

— Нет, но... Какого чёрта я вообще перед тобой оправдываюсь! — вспыхивает, бросая на меня острый взгляд, от которого реально холодок по позвоночнику.

Я ржу, не сдерживаясь. Откровенно угораю, потому что вывел её на эмоции быстрее, чем планировал. Она — как огонь: тронешь чуть — вспыхивает. Щёки её пылают, дыхание чуть сбивается, ноздри дрожат, как у разъярённой кошки. Вкуснятина.

— И даже не надейся, что сегодня вынудишь меня что-то себе приготовить, — зло бросает, отвернувшись, но я вижу, как напряглись пальцы на ремешке.

— О, а я как раз хотел составить меню, — тяну, изображая задумчивость.

Она не отвечает, только демонстративно показывает мне средний палец и отворачивается, будто тем самым ставит точку.

Я упиваюсь этим. Вот именно за такие моменты и стоит терпеть её заносчивость. Потому что она даёт реакцию. Живую, настоящую. Её злость — просто офигенное топливо для меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Как насчёт того, что я расскажу отцу, что ты специально бахнула столько чили? — бросаю с ленцой.

— Ты что, решил меня шантажировать? — сверкает своими огромными глазищами.

— Что ты... Никогда... — развожу руками. — Но ты ведь специально это сделала. Как-то нехорошо вышло, да?

— Это всё было для тебя!

— Как жаль, что я без диктофона. Прекрасное признание, я считаю. Вот ты уже и не такая белая и пушистая, — улыбаюсь широко.

На повороте въезжаю во двор. Фары выхватывают из темноты ступени крыльца. Едва торможу, как Мара выскакивает из машины, хлопнув дверью, и мчится к двери.

Дёргает ручку. Раз. Второй. Вздыхает раздражённо, явно не в духе. Я нажимаю на кнопку разблокировки, выхожу, подхожу и театрально легко открываю дверь.

Она фыркает, подхватывает футляр с виолончелью и уходит. Под каблуками скрипит снег. Возле самого крыльца она резко оборачивается:

— Так барин идёт или нет?

— У меня ещё дела.

Возвращаюсь в салон и выруливаю на дорогу. Про дела я, кстати, не соврал. Сегодня встречаюсь с батей Димыча. Надо обсудить перспективы. И немного выдохнуть после этого урагана по имени Мара.

***

Дорогие читательницы, в литмобе "Мой сводный" еще одна новинка

Галлея Сандер-Лин "Сводные. Меж двух огней"

Нас объединяет общее прошлое… Впрочем, как и наших родителей, из-за которых две семьи неожиданно стали одной. Бывшие однокурсники, теперь преподаватель и студентка, а совсем скоро начальник и подчинённая, мы с молодым аспирантом вынуждены делить пространство и делать вид, что нашли общий язык, чтобы не расстраивать родителей, но… Сможем ли ужиться под одной крышей, простить былые обиды и стать по-настоящему родными? Особенно после того, как на горизонте появится его старший брат — полная противоположность моего (м)учителя и тот, с кем у меня схожие интересы. Что же делать? Они оба — мои сводные, однако между нами тремя постепенно разгорается не меньшее пламя, чем между моей матерью и их отцом…

Глава 13 Влад

Трасса до соседнего посёлка, где живут Дмитриевы, пустая и словно бесконечная. Асфальт мокрый после недавнего снега, редкие лужи под фонарями отражают их тусклый, жёлтый свет. Я позволяю себе разогнаться до максимума. Машина мчится быстрее ветра, а я кайфую от скорости, получая свою дозу адреналина. Музыка из динамиков долбит такими басами, что грудак вибрирует.

Как же охуенно… И никто рядом не закатывает глаза, не тыкает в плечо с просьбой сбавить скорость. Никто не морщит лоб, не поджимает губы в осуждении. Чтобы я ещё раз поддался на эти дешёвые манипуляции, целью которых было выдавить из меня чувство вины? Да идите вы. Я никому из них ничего не должен. Точка.

Сам от своих мыслей завожусь. Вписываюсь в поворот на пределе — руль в руках, будто продолжение моего тела. Слева вдруг выныривает машина, длинный гудок пронзает воздух. Когда равняемся, водила орёт, матерится, крутит пальцем у виска. Да пох вообще. Не я первый, не я последний. Я в своё время не зря заканчивал курсы экстремального вождения. Если он там обоссал сиденье, это его личные проблемы. У меня всё под контролем. Всегда.

Показываю ему в ответ средний палец и еду дальше. Газ в пол, рёв двигателя, мир размыт за стеклом. В такие моменты я чувствую себя живым.

У Дмитриевых охрана не сразу пускает. Меня не было здесь год на моей тачке. За это время и охрана сменилась — парни на воротах смотрят с подозрением, словно я какой-то левый тип, хотя раньше был здесь чуть ли не каждый второй день. Приходится звонить Димычу.

— Сорян, Влад. Внесу тебя в списки, чтобы в следующий раз без вопросов пустили, — отвечает Лев.

— Давай. А то как бедный родственник у ворот стоял, — фыркаю, выходя из машины, вдыхая влажный вечерний воздух. В нос сразу бьёт запах мокрой листвы и дыма из трубы соседнего дома.

— Да уж, что бедный, это точно, — смеется Лев, посматривая на мою ламбу, которая в свете уличных фонарей выглядит как настоящий зверюга.

— На машину не смотри. Это остатки былой роскоши. С отцом сейчас напряжёнка, — отмахиваюсь, взгляд скользит в сторону кухни, где светится окно. Сквозь шторы виден силуэт кого-то у плиты. Наверное, Мария Владимировна, их приходящий повар.

— Не помирились? — кивает он, ведёт меня внутрь.

— Неа, — бросаю, и сам чувствую, как внутри что-то сжимается. — Такими темпами вряд ли в ближайшем будущем.

— Может, перестанешь газовать? — предлагает Димыч, махая рукой в сторону кухни. Там пахнет жареным мясом и приправами. Прямой наводкой ведёт меня пожрать.

— Не вариант. Ты бы видел эту его “невесту”, — показываю пальцами кавычки. — Явно его профессионально обхаживала. А тот и развесил уши. Ради бабок это всё, тут и думать нечего.

— Ну сколько ты её видел, минут пять от силы. Я бы присмотрелся.

— Вот и присмотрись. А я пока что дистанцируюсь. Что думаешь насчёт зачётной тусы?

— Я-то всегда за, — оживляется Лев, достаёт пару бутылок из холодильника, по пути скидывая шапку на спинку стула. — Вопрос только — у кого.

— Тогда как утрясу детали, напишу.

— Звать будем всех?

— Так точно. Чем больше народа, тем веселее. Пусть эта осень тоже чем-то запомнится.

— Буйновы точно будут оба. Ты как, с Ленкой будешь продолжать? — спрашивает с интересом.

— Не знаю. Она-то ко мне в первый же день прилетела, ты видел.

Тот кивает, глядя, как я валюсь в кресло и тянусь за пивом. Холодная бутылка приятно остужает ладонь.

— Судя по её настрою, она считает, что у нас всё по-прежнему.

— А ты?

— Надеялся, что она за это время себе кого-то нашла, — прищуриваюсь, смотрю в окно. Там темнеет, фонари мягко вырисовывают беседку в глубине сада.

— Я, конечно, свечку не держу, но за весь год её ни с кем другим не видели.

— Хреново, — честно признаюсь, потому что это значит, что она будет держаться за старое.

— Я тебя не понимаю, бро. Лена классная, с зачётной фигуркой, — руками показывает выдающиеся бёдра и грудь.

— Терпеть вынос мозга от неё только ради того, чтобы не париться с тем, чтобы в любой момент под рукой была удобная и готовая на всё девочка… такое себе.

Я морщусь. Потому что, стоит представить Лену, мозг сразу подсовывает другой образ. Совсем не похожий. Темноволосая, с серьёзным взглядом и виолончелью в руках. Мара. И этого достаточно, чтобы младший тут же отреагировал.

Твою ж мать. Только мне не хватало тебя ещё и в голове.

— Тогда расстанься с ней.

— Так и собираюсь поступить. Пока что не встречался с ней с тех пор.

— Да ты просто неуловимый, — хмыкает Лев.

— Дела, — жму плечами. — Вечно занят.

— Ну-ну, то-то ты картоху у меня на кухне наворачиваешь, занятой ты наш.

— Так я не просто так приехал. Твой отец дома?

— В кабинете был. Пойдёшь к нему?

Я киваю. Давно не общался с отцом Льва. Мы нормально ладили раньше, он даже называл меня «парнем с головой» и, кажется, на полном серьёзе считал, что я смогу чего-то добиться, если выкину свои понты и перестану портить девушек. С тех пор прошло немало времени. И я многое успел просрать.

Поднимаюсь на второй этаж, стучусь в дверь. Голос — глухой, но узнаваемый:

— Да.

Открываю и захожу. Кабинет — всё такой же: тяжёлые книжные шкафы до потолка, резной письменный стол, настольная лампа с зелёным абажуром, как в фильмах. За столом сидит Виктор Сергеевич, в очках, смотрит в ноутбук. Поднимает взгляд — и я вижу, как узнавание скользит в его глазах. И ещё — некоторая настороженность.

— Владислав. Неожиданно. Присаживайся.

Сажусь в кожаное кресло напротив. Тепло от лампы мягкое, почти уютное. Я беру паузу, потом прямо:

— Я хочу поговорить о работе. У вас, — чуть наклоняюсь вперёд. — Юристом.

Он хмыкает. Медленно закрывает ноутбук и снимает очки. Глядит внимательно.

— Ты не работал весь год, насколько я знаю. После отъезда от отца.

— Это правда. Я не скрываю. Но я не потерял квалификацию. И у меня есть мотивация.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Почему ко мне?

— Потому что уважаю вас. И потому что знаю: если справлюсь у вас, значит, действительно чего-то стою.

Он откидывается на спинку кресла. Складывает пальцы домиком.

— Ты ведь понимаешь, Владислав, в какую позицию ставишь меня? Я дружу с твоим отцом. А ты… сейчас с ним в довольно странных отношениях.

— Я не прошу вмешиваться. И не собираюсь устраивать войну. Я просто хочу начать с нуля. Не через связи. Не через деньги.

Пауза. Он рассматривает меня. Я выдерживаю взгляд.

— Хорошо. Я дам тебе испытательный срок. Месяц. Начнёшь с дел, что поважнее бухгалтерии, но попроще судебных. Посмотрим, как справишься.

Я выдыхаю. Накатывает тёплая волна облегчения.

— Спасибо. Я не подведу.

— Только одно условие, — голос становится жёстче. — Ни одного звонка, ни одного намёка, ни одного наезда со стороны твоего отца. Никаких семейных скандалов на фоне моей фирмы. Устроит?

— Более чем.

Он кивает, и, кажется, впервые за всё время уголки его губ подрагивают, будто собираются в слабую, почти незаметную улыбку.

— Тогда до понедельника. Ровно в девять.

Глава 14 Мара

Оказавшись дома, я осторожно несу виолончель к себе в комнату, стараясь не задеть ею стены узкого коридора. Половицы паркета едва слышно поскрипывают под ногами. Приглушённый свет настольной лампы отбрасывает длинные тени, и сквозь полупрозрачные занавески в окна пробивается холодный, вечерний свет — напоминание, что за стенами этого дома мир остаётся чужим.

Сама по себе виолончель не слишком тяжёлая, но её стенки чуть толще обычных, и вес в четыре килограмма с массивным футляром ощутим. Я выбрала этот футляр, самый прочный, с мягкой прослойкой между слоями пластика, когда мы с мамой поклялись больше не допускать прошлых ошибок. Перед глазами сразу встаёт картина пятилетней давности: неловкий парень в коридоре музыкальной школы задевает мой старый инструмент, он падает, и в тишине раздаётся звонкий, словно ножом по сердцу, треск. Я тогда сидела на полу, обхватив колени, и не могла сдержать слёз, пока мама, пытаясь не заплакать, звонила мастеру.

Теперь, в этом доме, я слишком хорошо понимаю, что всё ценное должно быть под моим постоянным присмотром. Сначала ставлю виолончель у окна, и мягкий свет фонаря ласково обнимает её изящный силуэт. Но потом, почувствовав тревогу, аккуратно прячу её под кровать. Наклоняюсь, проверяю, чтобы футляр был полностью скрыт, и, отойдя к двери, прищуриваюсь — незаметно. В груди на миг щемит от осознания, что я уже прячу вещи, словно живу в доме, где доверие — роскошь.

Только собираюсь поделиться с Гелей тем, что теперь ещё меньше поводов появляться на нашей с мамой квартире, как в голову приходит мысль. А я немного того, наверное. Ахах. Схожу понемногу с ума, раз уже прячу самое ценное. А ведь не прошло и недели, как мы сюда переехали.

Что дальше? Персональные столовые приборы и тарелки? Замок на двери, запертый всегда, если я не тут? Так и до психушки недолго.

Не очень-то стабильная у меня психика, оказывается.

Но если без шуток, то как я могу быть уверена, что Влад не выдумает ещё что похуже того, что уже сделал?

Убедившись, что всё в порядке, решаю спуститься и поужинать. В этот раз Влада внизу не оказывается, зато мама и Константин Дмитриевич в столовой ужинают.

— Как твои дела? В консерватории нет проблем? — обеспокоенно смотрит мама.

— Да, полный порядок. Всё успеваю.

— А репетиции?

— Полноценные со всем оркестром ставят всё чаще. Думаю, к декабрю буду большую часть времени проводить там.

— Если вдруг нужно чем-то помочь…

— Я знаю, мам, — улыбаюсь ей, сжимая протянутую руку.

Константин Дмитриевич молча наблюдает за нами, и мне кажется, становится грустнее. Наверняка волей-неволей сравнивает свои отношения с сыном. Может, ему кажется, что у нас всегда так было, хотя это не так. Относительно недавно мы перестали воевать и нашли точки соприкосновения.

До этого было всё: бойкоты, споры, слёзы, мои и мамины. Я никак не хотела принимать в детстве, что отсутствие папы в моей жизни — не её вина.

Константин Дмитриевич спрашивает у меня, чуть прищурившись, наблюдая за реакцией на вопрос:

— Тебя Влад сегодня подвёз?

Мама тут же переводит на него взгляд, и в её лице появляется знакомое раздражённо-удивлённое выражение:

— Костя, ты опять?

— Да, привёз, — отвечаю торопливо, чтобы не наблюдать за очередным витком конфликта. — Всё в порядке.

Он коротко кивает, и тон у него становится почти деловым:

— Где тебе удобнее было бы разместить свою репетиционную комнату?

Я чуть растерянно улыбаюсь:

— Я пока плохо знаю дом… Осмотрюсь сначала, если можно.

— Конечно, — говорит он так, будто решение уже принято. — Как найдёшь подходящую, говори. Рабочих вызову, звукоизоляцию сделаем. Будешь хоть целыми днями там играть.

Его спокойная уверенность чуть удивляет. Я киваю в ответ, но внутри уже мелькает мысль, что отдельная комната — это не просто комфорт, это ещё и возможность быть подальше от некоторых… раздражителей.

Когда мы заканчиваем ужин, я сначала думаю пройтись по дому, хотя бы прикинуть, какие комнаты могут подойти. Но потом в памяти всплывает тот самый сложный фрагмент партии для новогоднего выступления, который никак не даётся. И раз Влада сейчас нет, это идеальное время, чтобы немного позаниматься, не рискуя снова нарваться на его раздражение.

В комнате тихо. Я достаю виолончель из-под кровати, аккуратно провожу ладонью по гладкому лакированному корпусу, который начинает отзываться на прикосновения. Устраиваюсь поудобнее на стуле, ставлю ноги так, чтобы не скользили по ковру, и открываю на подоконнике тетрадь с нотами. Свет настольной лампы ложится на страницы мягким пятном.

Смычок в руках ощущается уверенно. Я поглядываю на ноты, раз за разом повторяю сложный пассаж, то ускоряя, то замедляя темп. Комната наполняется низким гулким звуком, который иногда спотыкается, цепляется за неверную ноту.

Я злюсь на себя, поправляю смычок, пробую ещё раз. И снова, и снова, пока пальцы не начинают чуть подрагивать от напряжения.

Вдруг дверь распахивается с таким звуком, будто её пнули снаружи. На пороге стоит Влад, и в полумраке коридора его силуэт кажется особенно широким.

— Да сколько, блин, можно? — голос его резкий, с привычной насмешкой, но глаза — усталые. — Я теперь что, у себя дома должен слушать это заунывное пиликанье?

Я выпрямляюсь, сжимая гриф виолончели чуть крепче.

— Тебя не было дома, когда я начала.

— Да мне плевать, — он делает шаг внутрь, и от его присутствия в комнате становится тесно. — Заканчивай.

— Ты мне указывать будешь?

— А ты в моём доме делать что хочешь?

Мы замираем, словно на дуэли. Взгляды встречаются и держатся, как скрещённые клинки. Секунда, другая — и я уже встаю, чувствуя, как стул за спиной чуть отъезжает по ковру. Аккуратно пристраиваю виолончель и подхожу к нему ближе, так что между нами остаётся всего пара шагов.

Влад наклоняет слегка голову, уголки губ дергаются в еле заметной усмешке:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну? И что ты собралась делать? М? — он нарочито растягивает слова, будто испытывает моё терпение. — Может, поцелуешь?

Глава 15 Мара

Похоже, идея о замке в моей комнате не так уж плоха.

— С какой стати? Просто потому что тебе этого так хочется? — с вызовом отбиваю атаку.

— А тебе нет? — он делает шаг ближе, и я, едва заметно для него, отступаю назад. Словно он выдавливает меня из безопасного пространства, нависая, как тень.

— Нет. И не захочется никогда, — отчеканиваю.

— Сколько пафоса… Мара-а-а… — в его тоне скользит насмешка, будто он играет со мной, пробуя на прочность. — Ты целовалась раньше? — и снова приближается, а я, как пугливая дичь, отхожу вглубь комнаты. Он будто охотник, который точно знает, куда загнать жертву.

— Естественно, — не отводя взгляда, встречаю его огненный, почти обжигающий взгляд. Сердце в груди предательски срывается с места, как испуганный зайчишка, и начинает колотиться так громко, что мне кажется, он услышит.

— И сколько у тебя их было?

Нисколько. Но ему это знать необязательно. Пусть продолжает упиваться своей опытностью и уверенностью. Я же не собираюсь идти на поводу у этого «пора, потому что пора», поддаваться на уговоры в духе «ну ты же не до пенсии будешь нецелованной ходить». Я не участвую в этой гонке. Мне не нужно поставить зарубку, чтобы не отстать от подруг, которые уже вовсю обсуждают куда более близкие отношения.

Для меня важнее, чтобы рядом был тот самый человек. Не просто удобный момент, а правильный, мой.

Надеюсь, мои покрасневшие щёки не выдают меня. Полумрак комнаты скрывает многое, но ощущение, что он видит всё, пробирает до мурашек.

— Двое.

— Расскажешь? — в его голосе ленивое любопытство, но в глазах — хищная искорка.

— Ты больной? — смотрю прямо, стараясь не отводить взгляд. — Ты мне никто, чтобы я с тобой делилась хоть чем-то о себе.

— А я думал, ты моя сестрёнка. Разве нет? — он чуть склоняет голову набок, изображая удивление. — Мы же родня теперь, ты забыла?

Чувствую, что позади кровать, а значит, дальше мне отступать некуда.

— Тем более, — выдавливаю сквозь сжатые зубы. — Близкие отношения между братом и сестрой — табу. Какие поцелуи?

— Значит, всё-таки никого… — его голос стал мягче, но от этого только опаснее. — А мне вешаешь лапшу на уши? Нехорошо.

Его улыбка слишком широкая, слишком довольная, и в ней что-то дьявольское. От этого по коже пробегает неприятный холодок. Не знаю, что придумать, чтобы он просто развернулся и ушёл.

— Их звали Дима и Андрей, — бросаю, надеясь, что это оборвёт тему.

— Ну вот, а ты боялась, — он будто смакует каждое слово. — Совсем не страшно. Расскажи, кто из них был первый?

Закатываю глаза. Бред какой-то…

— Андрей.

— Тебе понравилось?

— Слушай…

— Внимательно.

— Уйди. Или я закричу.

— А ты разве не в курсе, что родители уехали? — его улыбка становится шире. — Кино. Записка внизу.

Странно. Мама ничего мне не говорила. Если это правда… ситуация становится куда хуже, чем я думала.

— Влад. Чего ты хочешь добиться? Я прекратила репетировать. Ты хотел тишины. Так иди, больше я играть не буду.

— Уже поздно, Богиня, — он делает ещё шаг, сокращая и без того крошечное расстояние. — Теперь мне интересно поиграть в тебя.

Такой серьёзный, что у меня не остаётся никаких сомнений, именно за этим он и пришёл. Взгляд прямой, почти хищный, и в нём нет ни капли игры. Если он не врёт и дома действительно никого нет, то что я могу ему противопоставить? Разве что рвануть к двери и убежать.

Бросаю полный беспокойства взгляд за него, к по-прежнему открытой двери.

Влад тоже оборачивается, прослеживая направление моего взгляда, и в тот же миг я понимаю: сама только что отрезала себе единственный путь к спасению. Он делает почти незаметный шаг в сторону, закрывая проход спиной.

— Я жду подробности.

— Какие? — голос предательски дрожит. — Тебе недостаточно того, что я сказала?

— Нет. Хочу знать где, когда, как.

— Боже… Кажется, год назад, — спешу выдать хоть что-то, надеясь, что это отвлечёт его. — Я плохо помню. То ли в библиотеке, то ли уже на улице. Он просто… взял и поцеловал.

Последний шаг, и у меня подгибаются колени. Я почти падаю, упираясь ладонями.

Влад ставит колено между моих ног, блокируя любое движение, и наклоняется ближе.

— Тех, кто так нагло врёт, обычно наказывают, сестрёнка.

Я рефлекторно упираюсь руками в его грудь. Чувствую, как бешено колотится его сердце под тонкой тканью футболки. Сам он горячий, почти обжигающий, и тепло его кожи жжёт мои ладони. Но я не убираю рук: пусть это будет хоть какая-то хлипкая дистанция между нами.

И вообще, с чего он взял, что я вру? Ему мало подробностей? Неважно. Надо любыми способами заставить его уйти.

— Если ты не уберёшься сейчас же, я расскажу обо всём родителям.

— Я тебя пальцем не тронул, — он криво усмехается. — О чём ты собралась ябедничать? Заходить в твою комнату мне не запрещено. И мы просто… мило беседуем.

Он слегка сдвигает ногу, и его колено задевает внутреннюю сторону моего бедра. Меня пробивает, будто ударило током, дыхание сбивается. Я дёргаюсь, пытаясь отползти, но его рука опускается на бедро, прижимая меня к матрасу, лишая возможности хоть чуть увеличить дистанцию.

— Не трогай, Влад.

Он преодолевает моё сопротивление, не прилагая никаких усилий, и нависает так близко, что я могу рассмотреть каждую мелочь в его взгляде, как в янтарной глубине зрачка вспыхивают чуть более светлые искры, переливаясь, будто в них прячется какое-то тайное пламя.

Его дыхание горячими волнами скользит по моему лицу, щекочет кожу, заставляя сердце биться так, что оно отзывается глухим эхом в ушах. Я замираю, боясь даже моргнуть, ожидая… чего именно? Самого худшего.

— Сейчас не трону, но знай, что твой первый поцелуй будет моим.

— Ни за что! — выкрикиваю испуганно.

— Поверь, это будет настолько приятно, что ты будешь просить ещё и ещё...

Он почти касается моих губ, и в этот момент моё тело ведёт себя очень странно. Грудь внезапно становится болезненно чувствительной — я ощущаю каждое, даже крошечное, движение Влада, чувствую, как при вдохе его широкая грудь слегка прижимается к моей, слишком близко.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В животе что-то скручивается в тугой узел, отдаваясь внизу странной, пугающей теплотой. Это так резко и неожиданно, что я не понимаю, что со мной происходит.

Меня пугает этот новый, незнакомый отклик, который вызывает во мне присутствие Кострова.

Он не сводит взгляда с моих губ, и я почти вижу, как в его голове прокручивается мысленный сценарий. Он расслабляется, будто давая себе разрешение на следующий шаг. Именно это даёт мне шанс.

Я делаю резкий рывок, сбрасывая его с себя, и, едва почувствовав, что он потерял баланс, соскальзываю с кровати. Босые ступни ударяются о холодный пол, и я бегу к двери так быстро, как только могу.

— Трусишка! — слышу смех Кострова за спиной.

Он и правда не в себе, если думает, что эти барские замашки способны меня впечатлить.

Едва не влетаю в родителей, которые в этот момент открывают дверь, и резко останавливаюсь, чувствуя, как холодный воздух улицы смешивается с теплом дома. Я хотела выбежать на крыльцо, подышать воздухом, лишь бы отдалиться от Влада, но вместо этого бросаюсь к маме и обнимаю её, вцепляясь так, будто только это способно удержать меня на месте.

— Как кино?

— Какое кино? — мама удивлённо морщит лоб. — Мара, мы были на улице, вышли пройтись перед сном.

Сжимаю её крепче, вдыхая знакомый запах её духов. Злость разгорается во мне всё сильнее. Мерзавец! Врал мне в лицо, лишь бы я не закричала, прекрасно зная, что никакого кино не было. Как же хочется его ударить, так, чтобы он наконец понял, что шутки со мной плохо кончаются.

Влад спускается вниз, насмешливо посматривая в мою сторону.

— Какие у вас планы на субботу? — в его тоне уже угадывается подвох.

— Пока никаких, — спокойно отвечает Константин Дмитриевич, помогая маме снять пальто и аккуратно повесить его в шкаф.

— Тогда уведомляю вас, что у нас намечается вечеринка. Найдёте, чем заняться?

— Конечно.

— Мара согласилась, что неплохо бы ей познакомиться с моими друзьями, — добавляет Влад с показной невинностью.

Я прищуриваюсь. Если бы я могла умерщвлять одним взглядом, этот наглец уже корчился бы в адских муках, умоляя о пощаде. Но он только сильнее подталкивает меня за грань терпения.

Глава 16 Влад

Как только Димыч с Буйным кинули клич, внезапно оказалось, что повидаться со мной хочет целая армия народа. Я, честно говоря, рассчитывал на куда более камерную тусу, но теперь отступать не вариант. Год меня тут не было, а значит, год не было и нормальных вечеринок.

В супермаркете затариваюсь по полной — тележка за тележкой, и всё равно кажется, что чего-то не хватает. В итоге три машины гружёного под завязку бухла и еды катят ко мне. Конечно, часть жратвы просто закажем, но то, что можно сделать на месте, поручим Марии Владимировне, а остальное — девчонкам. Пусть тоже не скучают.

Лена уже забросала телефон сообщениями, как она счастлива, что «всё снова как раньше». Естественно, приедет пораньше, будет помогать, улыбаться, старательно изображать хозяйку. А я в очередной раз думаю, что давно пора поставить точку в этой истории. Вот только не на вечеринке же. Если она устроит сцену, Буйнов взбесится, а я не хочу портить атмосферу. Так что этот разговор — потом.

Мара с того самого вечера со мной вообще не пересекалась. Прячется, что ли? Или реально испугалась? А ведь такая боевая казалась — я был почти уверен, что она попытается расцарапать мне лицо. Будет она на тусе или нет — не принципиально. Раньше или позже, я всё равно сделаю то, что задумал.

Когда я сказал, что её первый поцелуй будет моим, это было не ради красного словца. Сразу понял по реакции, что врёт, будто уже целовалась, да ещё и не один раз. Если бы это было правдой, не дрожала бы так и не жалась к стенке, сливаясь с простынёй по цвету. Теперь это вопрос чести — а я слова на ветер не бросаю.

Признайся она честно, мне, может, и не было бы так интересно. Ведь охотиться куда вкуснее, когда добыча убегает. Предвкушение. Азарт. Погоня. Мара, сама того не понимая, подкинула в мой костёр целую цистерну бензина. И теперь он будет полыхать до небес, сам себя раздувая, пока не рванёт.

Отец и Татьяна уже с утра укатили к каким-то друзьям на все выходные.

— Чтобы дом остался на месте. И никаких ментов. Гуляйте, но знайте меру, — назидательно сказал отец, глядя на меня как на потенциальную проблему.

— Есть, будет выполнено, — пообещал, хотя в голосе, наверное, сквозило слишком много веселья, чтобы он мне поверил.

В доме стало тихо. Не успел толком насладиться этим ощущением свободы, как через пару часов на пороге возникла Лена — первая, как и ожидалось.

— Я специально решила пораньше прийти, — шепнула, тут же прильнув ко мне губами. Запах её духов, приторно-сладкий и густой, моментально заполнил всё вокруг. — Мы же проведём время с пользой?

— С минуты на минуту парни будут, тормози, — отстранил её, но ей было плевать.

— Тебя год не было, Влад, мне мало одного раза, — хмыкнула и, даже не давая мне слова вставить, дерзко потянула резинку моих штанов. — Ты что, совсем в импотенты заделаться решил?

Холодок от резкого движения, её пальцы — и вот уже ствол, как назло, отвечает на зов. Да, с физиологией у меня полный порядок, работает как часы. Особенно когда рядом вот такая охренительно уверенная в себе девчонка. Но внутри… пусто. Глухо. Ноль эмоций по отношению к Буйновой.

Когда-то я был готов трахать её на кухонном столе, на диване, в душе — хоть пять раз за день. А теперь? Теперь в голове — только одна картинка. Одна фигура, которая засела намертво и не даёт ни малейшего шанса отвлечься. Чёртова Богиня — Мара. Не знаю, что именно она украла. Сердце? Нет, оно пока ещё бьётся в груди. Но душу… пожалуй, да.

— Я же чувствую, что ты хочешь, — Лена тянет мою руку вниз, под экстремально короткую юбку, и я даже краем глаза замечаю, что она совсем ничего не прикрывает. — Уже такая мокрая для тебя, проверь.

Торможу руку в паре сантиметров от цели. Смотрю прямо ей в глаза.

— Я же сказал, хватит.

Её губы тут же складываются в обиженный бантик.

— Не похоже, что ты по мне скучал.

— Ты решила вынести мне мозг?

— Я хотела провести время со своим парнем, Влад. Что в этом противоестественного?

— То, что мы в доме не одни.

— Ты же сказал, отца и Татьяны не будет.

— Их и нет. Мара дома.

— Ну и? — приподнимает бровь, как будто я сморозил полнейшую чушь. — Она что, не поймёт нас? Ей же не сто лет!

— Я сказал “нет”. Остановись, Лена.

— Капец, при наличии парня я должна вибрик использовать! — фыркает она, но отступает.

Я, чтобы прекратить этот спектакль, отправляю её на кухню.

— Проверь, всё ли готово. Это важно.

Она, конечно, всё ещё обиженная, но всё-таки уходит, бросив на прощанье взгляд из серии «ещё поговорим». Зато берётся за поручение с почти показным энтузиазмом — шум кастрюль и холодильника слышен уже через минуту.

Когда народ валит в дом непрерывным потоком, я только и успеваю пожимать руки, подставлять щёку, хлопать кого-то по плечу. Казалось бы, у нас обычный загородный дом, но ощущение такое, что сюда вваливается половина города. Не уверен, что в гостиной набилось меньше тысячи человек, хотя чисто физически это, конечно, невозможно. Но когда воздух уже плотный от дыма кальяна, разговоров и запаха парфюма вперемешку с перегаром, границы реальности начинают смазываться.

— Рад, что ты вернулся, — крепко трясёт мне руку Макс, однокурсник. Его хватка крепкая, и на секунду мне кажется, что он пытается сломать мне все кости.

— Влад, ты же насовсем вернулся? — Марина, подруга детства, целует в щёку и оставляет на коже холодное, чуть влажное пятно.

И так с каждым. Одно и то же приветствие, снова и снова, пока лица сливаются в сплошной поток.

Вечеринка набирает обороты. Алкоголь льётся без перерыва — кто-то уже разливает прямо на пол, не попадая в стакан. Музыка бьёт в грудь тяжёлым басом, стаканы звенят, кто-то орёт слова песни в потолок. И мне, странным образом, это нравится.

Я наконец расслабляюсь. Всё вокруг шумит, и в этой какофонии я чувствую себя в своей стихии. Никаких мыслей, никаких сомнений.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Помогаю раскурить кальян: подбрасываю угли, вдыхаю терпкий, густой дым с нотками мяты и чего-то сладкого, затягиваюсь глубоко, так, чтобы лёгкие заполнились до предела.

И тут — лёгкое, едва ощутимое прикосновение к плечу. Кто-то аккуратно, но настойчиво коснулся, чтобы привлечь внимание. Я оборачиваюсь и натыкаюсь на Мару.

Она стоит слишком близко, чтобы её взгляд можно было проигнорировать. Серьёзный, почти ледяной, и при этом в нём есть что-то укоризненное, как у учительницы, застукавшей ученика за списыванием.

— Вы мне мешаете, — говорит она тихо, но сквозь шум вечеринки её слова звучат как-то особенно отчётливо. — Может, сделаешь потише?

И в этот момент всё вокруг будто немного притихает — не в реальности, конечно, а в моей голове.

Глава 17 Мара

Я всерьёз думала уехать на выходные в свою квартиру, мысль пришла в голову сразу же, как только услышала про вечеринку. Казалось бы, логичный шаг: исчезнуть, спрятаться в тишине, где никто не будет топтаться у тебя над ухом. Но мама сразу воспротивилась.

— Мара, я бы не хотела, чтобы ты сбегала каждый раз, когда меня нет дома, — мягко, но настойчиво сказала она. — Я понимаю, что наладить отношения не просто, но…

— Ты, в отличие от меня, добровольно на это пошла, — отвечаю, чувствуя, как раздражение просачивается в голос. — Вот и вся разница, мам.

Я понимаю, что сдаюсь, что сама отрезаю себе путь к бегству.

— Первое время всегда непросто. И мне тоже, — продолжает она, стараясь поймать мой взгляд. — Я не прошу тебя выходить к гостям, но уходить… значит показать, что ты слабее.

— Ни за что. Вот уж что-что, а слабость свою я показывать не собираюсь.

— Такой настрой мне нравится больше.

Так и выходит, что я остаюсь заперта в своей комнате, вынуждена слушать весь этот бедлам, что творится внизу. Вакханалия набирает обороты: музыка гремит так, что стены дрожат, крики и смех перемешиваются, и даже сюда нет-нет да доносится запах табачного дыма. Иногда наверх поднимается кто-то из гостей, топот каблуков и пьяное хихиканье проносятся по коридору. Хорошо хоть дверь пока никто не пытался выбить.

Сначала я пытаюсь абстрагироваться — надеваю наушники, включаю музыку на максимум, но волна звуков из гостиной всё равно прорывается сквозь любые преграды. С каждой минутой моё терпение тает. Учёбу пришлось отложить: ни одна строчка в конспекте не держится в голове, мысли расползаются, как дым.

Сижу, сжимаю кулаки, ощущая, как глухая злость стучит в висках. Но в какой-то момент меня догоняет неприятная мысль: может, стоит попробовать договориться? Вежливо попросить сделать тише. Ненавижу саму идею, будто проглатываю собственную гордость. Но если я ворвусь с наездами, с приказами и обвинениями, добьюсь ли хоть чего-то? Скорее наоборот.

И это понимание — что нужно проявить мягкость, когда внутри всё кипит — выводит меня из себя ещё сильнее, чем сама музыка.

Спустившись вниз, я оказываюсь в совсем другом мире. Воздух густой от табачного дыма, сладковатого запаха кальяна и пролитого алкоголя. Кажется, все уже навеселе — глаза блестят, движения становятся свободнее, а смех слышится на каждом шагу. Никто особо не обращает на меня внимания: я всего лишь тень.

Нахожу Влада на диванчике, он лениво раскуривает кальян, откидываясь на спинку, словно хозяин этой вселенной. Туман сизого дыма стелется вокруг него кольцами.

Подхожу сбоку и, собрав всё самообладание, кладу руку ему на плечо.

— Вы мне мешаете. Может, сделаешь потише? — голос звучит удивительно ровно, хотя внутри всё клокочет. Проглатываю вместе со словами все претензии, что так и рвутся наружу.

Влад медленно оборачивается. Его взгляд врезается в меня, прожигая насквозь. Радужка темнеет, становится почти чёрной — адский омут, в который затягивает всё живое. Я цепенею. Уйти, отвести глаза, значит признать поражение. Поэтому держусь. Хотя руки уже начинает предательски потряхивать. Наконец, с усилием убираю ладонь с его плеча, словно обожглась.

— Не ломай нам кайф, Богиня. Лучше присоединяйся, — его голос тянется лениво, но в нём есть эта опасная нотка, от которой по коже пробегает ток.

Он не отпускает меня взглядом. И я, чтобы разорвать эту невидимую нить, скольжу ниже по его лицу, и спотыкаюсь о губы. Они… слишком правильные. Красивые, мужские, с чуть более полной нижней. И я ловлю себя на глупейшей мысли: а что, если прикоснуться?

«Тьфу, что за бред!» — мысленно одёргиваю себя, чувствуя, как жар заливает щёки. Отстраняюсь резко, и в этот момент замечаю Льва неподалёку.

— Красавица! Рад, что ты к нам присоединилась, — он подскакивает ко мне и обнимает за плечи, словно мы сто лет знакомы.

— Вообще-то я хотела, чтобы вы сделали музыку потише, — нахожу в себе силы произнести.

— Да это же кайф, когда басы сквозь тебя проходят! — восклицает он и жестом приглашает к дивану. — Давай, падай, чего тебе у себя тухнуть?

— Я тут никого не знаю, — честно признаюсь, чувствуя себя белой вороной в этом разноцветном муравейнике.

— Влада и меня знаешь. А с остальными познакомишься, — машет рукой Лев. — Вообще не проблема!

— Ей сто лет, Димыч, — кто-то из компании вмешивается со смехом. — Она уже столько вечеринок повидала…

— Эй, не неси чушь, — отмахивается Лев.

— Просто вечеринки — это для тех, у кого слишком много свободного времени.

— А ещё для тех, кто хочет жить на полную катушку! — подхватывает он снова, будто лозунг. — Ну же, красавица, не отказывай мне. Я буду твоим пажем на весь вечер: твой стакан не опустеет ни на секунду, все танцы — с тобой, и отбивать тебя буду от назойливых парней.

Я закатываю глаза, но в глубине души сдаюсь. В конце концов, что я теряю?

— Ладно. Но только на час. А потом вы всё-таки сделаете потише.

— Договорились! — Лев победно щёлкает пальцами. — Ну что тебе принести? Шампанское, вино, текилу, пиво?

— А есть сок?

Он застывает, будто я предложила что-то невообразимое, и театрально закатывает глаза к потолку.

— Детка, сок на вечеринке пьют только в одном случае: когда алкоголя уже выпито столько, что больше не лезет.

— Пожалуйста, — не отступаю.

— Чёрт с тобой, — вздыхает он. — Сейчас метнусь и принесу.

Я отхожу в сторонку от диванов, чтобы осмотреться. Неужели все они знают Кострова лично?

— Привет, — симпатичная девушка неожиданно оказывается рядом. Улыбается чуть нарочито. — Я Лена. А ты?

— Мара.

— О! — делает губы бантиком. — Та самая?

— Ты что-то обо мне знаешь?

— Ты теперь сестра Влада?

— Если так можно назвать тех, кто живёт вместе вынужденно.

В её глазах вспыхивает искра интереса, но она тут же замечает чей-то взгляд за моей спиной. Я автоматически оборачиваюсь. Влад сидит так же, как раньше, но я вижу, как он следит: его взгляд скользит от меня к Лене и обратно. Для неё — холод, от которого можно покрыться льдом, предупреждение без слов. Для меня — внимательность, интерес… и что-то ещё, почти похожее на тревогу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда я снова перевожу взгляд на Лену, она смотрит на меня с такой дотошностью, будто её глаза — рентген, а я лабораторная мышь. Медленно проходит по мне сверху вниз, задерживаясь на каждой мелочи.

— Знаешь, ты, наверное, не в курсе, но Влад мой парень, — произносит она приторно сладко.

— Поздравляю, — улыбаюсь, стараясь, чтобы в голосе не прорезалась язвительность.

— Спасибо. Это я так, на всякий случай, держи это в уме.

Я едва не фыркаю. На всякий случай? Она что, всем девушкам в округе раздаёт предупреждения? Самочка пометила территорию, громко и демонстративно. Выглядит даже не ревниво, а жалко.

— Держи, апельсиновый сок, как просила, — раздаётся рядом, и Лев протягивает мне стакан.

— Спасибо!

В помещении душно. Я делаю несколько больших глотков и почти сразу опустошаю стакан. Холодная кислинка приятно обжигает горло.

— Ещё есть?

— Да, принести?

— Да я сама схожу.

Разворачиваюсь и двигаюсь в сторону кухни. За дверью становится почти тихо, будто другой мир. Здесь на удивление никого.

Я открываю кран, подставляю ладони под ледяную струю и умываюсь. Вода скользит по коже, но не освежает, в голове всё равно странно шумит, будто рой пчёл поселился внутри. Может, просто от духоты?

Дверь с грохотом распахивается. Вваливается какое-то пьяное тело.

— Какая цыпочка… Иди ко мне, — тянет он, захлопывая за собой дверь.

Глава 18 Мара

Я оглядываюсь, быстро оценивая пространство. Бежать некуда: единственная дверь уже перекрыта широкой спиной этого громилы. Нет, даже не так — очень крупного громилы, с тяжёлой походкой и мутным взглядом. Он нависает надо мной так, что воздух будто становится гуще. И явно трезвым его назвать нельзя.

— Как тебя зовут? — выдавливаю, решая потянуть время и завести что-то вроде светской беседы. Может, отвлеку, выиграю пару секунд.

— Игорь, — ухмыляется он, поправляя перекошенную футболку. — А тебя, куколка?

— Ма… ша, — на автомате срывается с языка первое имя, пришедшее в голову. — Меня зовут Маша. Как тебе вечеринка?

— Маруся, вечеринка огонь! — он почти орёт мне в лицо, перегаром обдаёт так, что хочется отшатнуться. — У Кострова всегда самые отвязные тусы. И девки отборные. Я ещё ни разу не уходил без зачётного минета.

Сальный взгляд скользит по мне, задерживаясь на груди, потом на губах. Я чувствую, будто он влезает в личное пространство, раздевает глазами, и мерзкая улыбка только подтверждает догадку — в голове у него одно. У меня по спине пробегает холодок. Вот только в мои планы подобный финал вечера не входит. Наоборот, я хочу выбраться отсюда при первой же возможности.

Только как? Надо заставить Игоря хотя бы на шаг отойти, освободить проход.

— Уже присмотрел кого-то? — пытаюсь изобразить лёгкий интерес и почти незаметно отползаю к раковине.

— А то! — он хищно щерится. — Ты мне понравилась.

И делает шаг вперёд.

Давай же, громила, иди отсюда, быстрее… Но он не двигается. Наоборот, будто намеренно тянет момент, смакуя. Голова кружится всё сильнее, перед глазами начинает плыть. Желудок предательски сводит, тошнота подкатывает к горлу. Что со мной? Такое ощущение, будто в организме что-то сломалось. Никогда ещё не чувствовала себя так паршиво и беспомощно. Но расклеиваться нельзя. Сейчас точно нельзя. Иначе это всё плохо кончится.

— Может, у тебя на примете есть ещё кто-то? — в груди всё сжимается от страха. — Поопытнее?

— Да ладно, хорош прибедняться! — он резко хохочет, и смех у него мерзкий, визгливый, прямо как ржавым ножом по стеклу. Я непроизвольно морщусь. — Чтобы у Кострова и целочки на вечеринке? Да ни в жизнь! Хотя… так даже интереснее.

Я отхожу ещё на полшага назад, инстинктивно прижимаясь к раковине. Пространства становится катастрофически мало.

— Ты чё кривишься? — ухмылка Игоря становится звериной. — Я тебя так разработаю, что потом со свистом залетать будет!

Фу-у-у. Меня уже мутит от его слов, а теперь и вовсе выворачивает. Каждое его «предложение» хуже предыдущего. Самомнение, как Вавилонская башня, до небес, и такой же разросшийся комплекс бога.

И прежде чем я успеваю хоть что-то сообразить, Игорь резким движением бросается вперёд и перекрывает мне дорогу. Его ручища хватает меня, прижимая к себе так, будто я просто кукла. Я дёргаюсь, отворачиваюсь, успеваю подставить спину, но от этого не легче — то, что у него нагло торчит в штанах, теперь упирается мне прямо в ягодицы.

— Пусти! — мой голос срывается, и я сама не узнаю его. — Я заору!

— Пискнешь — отдеру насухую, — шипит он прямо мне в ухо, и дыхание его тяжёлое, пахнет спиртным и дешевыми сигаретами. — А так ещё подумаю…

Игорь хватает меня за шею так, что я едва не захлёбываюсь собственным воздухом, и грубо тащит в угол кухни — туда, куда с порога заглянуть нельзя. Чёрт, продуманный, скотина. Паника сжимает грудь, я извиваюсь, дёргаюсь, пинаю его ногами, но он будто бетонная стена. Все мои движения бесполезны против таких габаритов — он слишком массивный, слишком сильный.

Если только…

Взгляд цепляется за блеснувший металл — нож. Совсем рядом, на столе. Сердце гулко бухает в висках. Только бы дотянуться… только бы не промахнуться… И главное — не убить. Я ведь даже не знаю, смогу ли остановиться, если он попадёт не туда.

Игорь отталкивает меня так, что я ударяюсь бедром о столешницу, и рывком стягивает свои штаны. Всё внутри меня сжимается от ужаса. В этот момент пальцы нащупывают холодную рукоять ножа. Я хватаю его и, не раздумывая, замахиваюсь, разворачиваясь всем корпусом.

Лезвие полосует воздух и врезается прямо в его руку. Он пытается закрыться, хватает нож ладонью — и в ту же секунду я отдёргиваю его назад. Остриё режет глубже, кровь брызжет алым фонтаном, и громила срывается на дикий мат.

— Сучка мелкая! — орёт он так, что стены дрожат. — Ты хоть знаешь, кто я?! Я тебя засужу, падаль!

Слова тонут в его собственных стонах. Он одновременно орёт и судорожно баюкает раненую руку, из которой хлещет густая кровь. Я вижу, как она струйками сбегает по пальцам и капает на пол.

Лицо его стремительно белеет, будто вся кровь вытекает. Он делает пару шатких шагов назад, цепляется плечом за стену, а потом медленно оседает вниз, оставляя на обоях кровавый след. И отключается.

Меня же от этого зрелища скручивает вдвойне. В голове нарастает гул, уши звенят, желудок выворачивает, и тошнота становится нестерпимой. Кажется, ноги перестают слушаться, но я, держась за стену, выскальзываю из кухни. Главное до туалета. Иначе меня вывернет прямо здесь, на глазах у всех.

Меня резко перехватывает за локоть какой-то парень, вынырнувший из ниоткуда.

— У тебя всё в порядке? — с беспокойством заглядывает в глаза.

Слова застревают в горле, и я лишь с трудом киваю в сторону кухни:

— Там…

Он хмурится, явно не понимая.

— Не понял тебя.

Его ладонь обхватывает мою руку крепче, и от этого по коже пробегает неприятный холодок. Я раздражённо дёргаюсь, стряхиваю пальцы.

— Там помоги, — выдавливаю уже громче.

Парень выпускает меня с явным нежеланием, но разворачивается и идёт туда, откуда я выбралась.

— Твою-то мать! Горохов, какого хрена? Из тебя кровища хлещет как из брандспойнта! — доносится сзади его возмущённый крик.

Я не хочу слушать, что там будет дальше. Всё внутри меня словно затоплено ватой: мысли спутаны, ноги будто чужие. Я иду вперёд, сама не понимая, куда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Шорохи и голоса вокруг постепенно сменяются странными звуками, будто тяжёлые предметы падают в воду. Ритмичные всплески, смех, визгливые выкрики. С трудом осознаю: впереди бассейн. И действительно — всего в метре от меня открывается вид на залитое светом помещение, где вода играет отблесками, а рядом толпится народ.

Нет. Мне не сюда. Я должна найти туалет.

Резко разворачиваюсь, пытаясь сменить направление, но тут в меня врезается чья-то спешащая тень — высокая девчонка на невозможных каблуках. Я теряю равновесие.

Мир переворачивается… и в следующий миг холод сжимает меня со всех сторон. Я в воде.

Вскрикиваю, в нос и рот врывается хлорка. Паника захлёстывает. Я не понимаю, где верх, где низ, всё вокруг размыто, тяжёлое. Ноги и руки мечутся хаотично, бьют воду в разные стороны, но толку от этого ноль. В голове только один ужасный факт: я не могу дышать.

Глава 19 Влад

Вечеринка кипит, музыка долбит так, что стены вибрируют, и на какое-то время я забываю про Мару. Потерял её из виду и решил переключиться на тусу. Кальянный дым клубится, уже в голове туман, поэтому следующий круг пропускаю.

Лена, как всегда, появляется неожиданно. Усаживается рядом, цепляется за шею и оставляет влажный поцелуй.

— Слушай, а почему Мара вообще спустилась сюда? Ты её приглашал?

— Она здесь живёт, — хмыкаю. — Как ты себе представляешь, я должен был запереть её наверху?

— Сказать, что ей тут не рады, — коготком проводит по моей груди.

— Тебе что, заняться больше нечем? Пойдём лучше в басик, — киваю в сторону бассейна, надеясь переключить тему.

Но Лена только отстраняется и смотрит так, будто поймала меня на горячем.

— Ты на неё слишком пристально пялился, Влад. Я всё видела.

— Что ты могла видеть, тут темно, — отвечаю максимально невозмутимо, натягивая на лицо покерфейс.

Внутри всё-таки ёкает. Если Лена заметила, что я реально смотрел на Мару, значит, заметить могли и другие. Сцены ревности мне сейчас ну вообще не в тему. Хотя, по большому счёту, я не виноват. У мужчин в крови потребность рассматривать красивых девушек. Это же не измена, а инстинкт. Радар реагирует сам по себе, без участия мозга.

— Костров, вот только не надо делать вид, что я слепая. Я твоя девушка. Логично, что я хочу, чтобы ты смотрел только на меня.

— Мне что, выколоть себе глаза? — криво усмехаюсь. — Как ты это себе представляешь? Здесь половина девчонок симпатичные.

— Дурак! — бьёт меня по плечу. — Просто не пялься так откровенно. И вообще, пойдём к тебе наверх?

— Лена, — тяжело вздыхаю, — я же ясно сказал, что сегодня у меня не тот настрой.

— А на Мару у тебя есть настрой? — глаза сверкают, как у кошки, которая собирается расцарапать мне лицо.

Ну вот. Видно же: уже дорисовала в голове какую-то картинку, где я главный злодей. И попробуй потом докажи, что ничего не было.

— Всё, закончили разговор, — отрезаю. — Не подходи ко мне, пока не остынешь.

Скидываю её руки, поднимаюсь с дивана и решаю двинуться к бассейну. Там хотя бы прохладнее.

— Влад! — обиженно тянет Буйнова.

Но я даже не оглядываюсь.

Скольжу взглядом по толпе, сканируя лица, проверяю, кто вообще пришёл. Как обычно, половину этих людей я даже не знаю, вечно находятся те, кто решает завалиться без приглашения. Ни одна вечеринка без этого не обходится, и злиться уже нет сил. Просто смиряешься: раз уж тусовка у меня, значит, открытый вход.

Мары нигде нет. Чёрт. Я что, правда её ищу? В голове не укладывается, зачем. Сам себе объяснить не могу, но ноги сами ведут вперёд. Прохожу мимо кухни: там слышится возня, приглушённая ругань. На секунду хочу заглянуть, но решаю, пусть сами разбираются. Если будет что-то серьёзное, мне всё равно доложат.

Иду дальше. На подходе к бассейну раздаётся громкий плюх, звонкий. Сначала даже не напрягаюсь: подумал, кто-то с разбега прыгнул, обычное дело. Но подхожу ближе и замечаю — это не просто купание. В воде мелькает знакомый силуэт, тёмные волосы, которые раскинулись веером. Мара дёргает руками хаотично, будто хватает пустоту, и даже не пытается выбраться.

Вокруг толпа, все ржут, обсуждают что-то, кто-то сел на бортик и свесил ноги. И ни одна сволочь не замечает, что она реально тонет.

Меня будто током прошибает. В следующий миг я уже прыгаю в воду, волна накрывает с головой. Глаза режет, в ушах гул, но я ныряю глубже и тянусь к ней.

Хватаю за одежду, и холод сжимает внутри сильнее, чем вода. Она совсем не сопротивляется. Дёрнулась пару раз и замерла. Сознание потеряла. Счёт идёт на секунды, и мне становится по-настоящему страшно.

Обхватываю её за талию, прижимаю к себе и второй рукой начинаю грести изо всех сил. В груди уже давит нехватка воздуха, но я не отпускаю, пока не прорываемся к поверхности.

— Дыши, чёрт возьми! — срываюсь в полумольбу, полуприказ, хотя она меня не слышит.

Подгребаю к бортику, задыхаясь.

— Помогите! — рявкаю, захлёбываясь.

Виктор оказывается рядом быстрее всех. Он перегибается и буквально вытаскивает Мару за руки на плитку. Я вылезаю следом, выбиваясь из сил, вода льётся с меня ручьями, в голове только один вопрос: успели ли?

Проверяю пульс. Есть. Но грудь неподвижна, и от этого внутри холодеет. Сцепляю ладони одна на другую и начинаю ритмично надавливать на её грудную клетку. В голове отсчёт, будто кто-то чужой диктует: «Раз… два… три…».

Останавливаюсь, запрокидываю её голову и накрываю губы своими. Чувствую, как в горло хлынул хлористый вкус воды, но вместе с ним накатывает совершенно идиотское ощущение — будто это поцелуй. Тот самый, которого я хотел добиться любой ценой.

Губы у неё мягкие. Аромат крышесносный, даже сквозь запах хлорки и спиртного. И я ненавижу себя за то, что организм реагирует по-свински. Член встаёт, как будто плевать, что я вырываю её у смерти. Как будто моё тело не понимает, что это борьба, а не близость.

Снова массаж. Снова дыхание. Ещё круг. На третий раз Мара резко дёргается и закашливается. Я тут же переворачиваю её на бок, вода хлынет изо рта, она пытается вдохнуть и захлёбывается кашлем.

— Всё, разойдитесь! — рявкаю в сторону собравшихся. — В порядке!

Бешусь до дрожи. Когда она барахталась в воде — никого это не волновало. А как только я вытащил её и стало ясно, что жить будет — сбежались, как на шоу.

Мара приходит в себя, делает попытку подняться, руки дрожат.

— Стой, я тебя отнесу.

Подхватываю её на руки и быстрым шагом направляюсь к лестнице. Она тут же начинает дёргаться.

— Поставь меня! Я сама в состоянии идти!

— Не рыпайся, уроню, — бросаю, хотя вру. Держу крепко. Просто хочу ещё хоть немного побыть с ней так близко, почувствовать её вес, тепло. То, чего она сама мне никогда не позволит.

— Руки убери!

Приходится опустить её на пол. Она в ту же секунду пошатывается, и я автоматически подставляю руку. Хватается за меня — и этот мимолётный контакт почему-то бьёт сильнее любого слова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нахрена ты пила? Ещё и в бассейн попёрлась, — срываюсь.

— Что пила? Апельсиновый сок не запрещён.

— Ну да, — фыркаю. — А перегар от тебя, видимо, сам собой материализовался.

— Знаешь что? Иди куда шёл! Я сама дойду до комнаты, — она отталкивает меня, но тут же хватается за стену, едва не рухнув.

— Не выделывайся, начинающая алкоголичка. Не хватало ещё, чтобы ты шею на лестнице свернула.

Поддерживаю её за локоть, веду наверх аккуратно, хотя бесит всё это сильнее, чем хотелось бы.

— Я уже сказала, что пила только сок. Но вкус был странным…

— Ты что, не в состоянии отличить сок от коктейля? На вечеринке практически никогда не бывает ничего безалкогольного.

— Откуда мне знать? Я не пью алкоголь и не хожу по вечеринкам! И вообще, мне его принёс Лев.

— С Димычем я ещё потолкую, — цежу сквозь зубы. — А ты, Зимина, включай голову.

— Нечего меня отчитывать!

Оказываемся в её комнате. Она сразу сворачивает в сторону ванной, но на полпути резко тормозит.

— Здесь было открыто?

— Да, ты же видела.

Она вдруг замирает, обводит взглядом комнату, потом приседает на корточки и заглядывает под кровать.

И я понимаю, что мне конец. От одного вида её задницы, обтянутой шортами мозг отключается напрочь. Член в штанах взрывается так, что я невольно задерживаю дыхание, лишь бы не застонать.

Но у Зиминой, похоже, другие мысли. Она резко поднимается и тут же налетает на меня с кулаками.

— Это всё ты! — глаза сверкают. — Ты украл! Верни немедленно, или я за себя не отвечаю!

Глава 20 Мара

Я в настоящей панике. В голове сразу всплывают все возможные цифры: стоимость новой виолончели, сроки доставки, невозможность быстро найти замену. Этот инструмент нужен мне каждый день, без него я словно без воздуха. Каждая пропущенная минута занятий — упущенное время. Но самое страшное — деньги. Откуда я возьму такую сумму?

Спину и ягодицы будто раскалённым железом жжёт взгляд Кострова. Я чувствую его безошибочно, тяжёлый, наглый, прожигающий насквозь. Словно он не просто смотрит, а раздевaет, разрывает на куски изнутри, наслаждается моей беспомощностью. Всё внутри подсказывает: это его рук дело. Решил выжить меня из дома любыми доступными способами. Ничего не гнушается, избалованный мажор. Но я не намерена сдаваться.

— Это всё ты! — мои глаза сверкают, и голос срывается от злости. — Ты украл! Верни немедленно, или я за себя не отвечаю!

Накидываюсь на Кострова, кулаки молотят его грудь. Каждое движение отдаётся болью в руках, но он даже не вздрагивает, словно я не бью, а глажу. Толкаю его со всей силы, забыв о разнице — он сильнее, выше, тяжелее.

— Трус, да? Молчишь? Так ты со мной воюешь — исподтишка? Дождался, пока меня не будет? — голос дрожит, я разгорячённая, щеки горят, дыхание сбито. Знаю, наверняка выгляжу сейчас жалко и нелепо, но ярость перекрывает стыд. — Верни её, слышишь?!

В какой-то момент его терпение, кажется, заканчивается. Влад резко перехватывает мои руки, сжимает их одной своей ладонью. Его хватка железная, я дёргаюсь, но бесполезно, словно застряла в тисках. Всё его тело будто вылеплено из камня.

Он рывком разворачивает меня спиной к себе и прижимает так, что у меня перехватывает дыхание. Я ощущаю его грудь за своей спиной, жар его кожи, упругость мускулов, которые двигаются, будто в такт моему отчаянному сопротивлению. Моё тело оказывается полностью спелёнуто его руками, без вариантов вырваться.

И тогда я чувствую ещё кое-что. Грубое, тяжёлое, горячее — его член упирается мне в поясницу, выдавая больше, чем он, возможно, хотел показать. У меня внутри всё холодеет и одновременно странно сжимается, будто в животе вспыхнул огонь. Я застываю, не веря, что это происходит на самом деле. Его дыхание касается моей шеи, горячее, обжигающее, и у меня по коже бегут мурашки, которые никак не объяснить.

От осознания, что этот хам не просто играет со мной, а ещё и явно хочет, дрожь пробегает по всему телу. Будто внутри всё одновременно сжимается в тугую пружину, подчиняясь его близости.

— Угомонись, истеричка. Я тебя вытаскивал из воды. Когда бы я мог здесь оказаться и что-то взять? — его голос звучит низко и уверенно, так убедительно, что часть меня почти готова поверить.

— В доме полно твоих друзей, тебе необязательно было делать это лично, — шиплю, в очередной раз дёргаясь.

Одной рукой он продолжает крепко удерживать меня, будто я лёгкая тряпичная кукла, а вторая медленно ползёт вверх. Его ладонь горячая, движения медленные, наглые, будто он смакует каждый сантиметр. Когда останавливается под грудью, я застываю. Не знаю — то ли от ужаса, то ли от странного, непривычного жара, который внезапно расползается внутри.

Я должна вырываться, кричать, бить его локтями. Но не делаю ничего. Будто меня парализовало. У него есть девушка. Его касания недопустимы. Но тело предательски замирает, слушается не меня, а какую-то чужую волю. Сердце колотится так сильно, что я слышу его удары в ушах.

Когда его ладонь скользит дальше и сжимает мою напряжённую вершинку, я резко прихожу в себя.

— Убери руки от меня, — выдыхаю сдавленно, срывающимся голосом. — Считаешь, что тебе можно всё?

Наперекор моим словам он продолжает. Его пальцы играют со мной, чуть сжимают, чуть покручивают. Каждое движение, как вспышка огня, прямая дорожка к развилке между ног. Я ненавижу себя за эту реакцию, за то, что дыхание сбивается и губы сами ищут воздух, приоткрываются. Почему именно сейчас? Почему такая реакция на него? Может, это адреналин? Может, шок? Но слишком уж явственно пульсирует между ног, будто тело само решает, что ему нужно.

— Считаю, что удовлетворённая девушка куда спокойнее, — его шёпот скользит вдоль шеи, горячий и интимный. — Хочу тебе помочь с этим. Может, перестанешь бросаться голословными обвинениями.

Влад отпускает меня так внезапно, что я едва удерживаюсь на ногах. Мгновение свободы, и я тут же им пользуюсь. Рывком бросаюсь к двери в ванную. Но закрыться не успеваю. Тяжёлый кроссовок Кострова оказывается в проёме, мешая захлопнуть дверь. В следующее мгновение он наваливается всем весом, отталкивает дверь и резко захлопывает её за нашей спиной.

Я в панике хватаю душевую лейку и выкручиваю кран до упора. Ледяная вода бьёт Влада в лицо и грудь, стекает по мышцам, прилипает к футболке. Он морщится, отшвыривает капли рукой, рычит:

— Выключи воду!

— Тебе полезно искупаться, — выпаливаю сквозь сжатые зубы.

Он надвигается на меня, и в его взгляде злость, перемешанная с чем-то, от чего внутри всё переворачивается. Одно резкое движение, и он вырывает лейку, швыряет её на пол. Меня толкает к стене, ладони упираются в холодную плитку.

Сзади — его грудь. Горячая, плотная. Я ощущаю, как перекатываются мышцы, как он держит меня, словно у него нет ни малейшего сомнения в праве на это. Тёплое дыхание касается моей шеи, волосы прилипают к коже.

— Отпусти… — голос дрожит, но выходит совсем не так уверенно, как хотелось бы.

Его ладонь скользит вниз и оказывается там, где у меня внутри всё сжалось от напряжения. Первый же его осторожный, но настойчивый круг вызывает во мне такой отклик, что ноги предательски дрожат. Я вцепляюсь пальцами в плитку, стараясь не застонать, но срываюсь на тихий, сдавленный звук.

— Тише… — шепчет он мне на ухо и целует кожу под ухом. От влажного прикосновения меня пробивает дрожь до самых пяток.

Я знаю, что это неправильно. У него есть девушка. Я должна вырываться, бить, кричать. Но тело не слушается. Вместо сопротивления внутри распускается жгучее тепло, волна за волной накрывает низ живота, словно он нажимает на запретные кнопки, о существовании которых я даже не подозревала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Каждое его движение медленное, выверенное, мучительно чувственное. Он кружит пальцами вокруг самой чувствительной точки, доводя меня до потери дыхания. Спираль закручивается всё сильнее, и я понимаю, что не выдержу. Губы сами собой раскрываются, из горла вырывается стон, полный беспомощного наслаждения.

Он прижимает меня ещё плотнее, и я чувствую его возбуждение — твёрдое, горячее, настойчивое. Его бёдра подаются вперёд, и от этого движения я теряю последние остатки сопротивления. Всё моё существо тянется к нему, как будто так должно быть.

Влад разворачивает меня к себе, и в его взгляде — тёмная жадность. Он расстёгивает молнию на джинсах, выпускает наружу подрагивающий ствол. Я застываю, глядя на него, сердце колотится в бешеном ритме. Это первый раз, когда я вижу мужчину таким, и от одного вида по телу пробегает электрический разряд.

Он берёт мою ладонь, сжимает её вокруг себя, направляет движения. Моё дыхание сбивается, колени подкашиваются, но я не останавливаюсь. Всё происходит так быстро, так неправильно и в то же время невыносимо возбуждающе, что я теряю ощущение реальности.

В кульминационный момент я уже не понимаю, где граница между мной и им. Взрыв накрывает с головой, и я растворяюсь в этой яркой вспышке, дрожа от переполняющих ощущений.

Мы почти одновременно срываемся в яркий, ослепляющий финал. Мир замирает, остаётся только пульс в ушах и сладкая усталость.

Я едва держусь на ногах, сползаю по стене, ловлю воздух ртом.

А он отстраняется. Холод в его голосе остужает сильнее, чем ледяная вода из душа:

— Мойся. Теперь можно и поискать твою балалайку.

Глава 21 Влад

Пиздец.

Именно с этой мыслью я выхожу из комнаты Мары, прикрывая за собой дверь чуть сильнее, чем стоило бы.

Какого чёрта я только что сотворил? Богиня каким-то образом так выключила мои мозги, что они, похоже, и правда стекли вниз. Я позволил себе то, чего не должно было произойти ни при каких обстоятельствах. Ни при каких.

Самое хреновое во всём этом то, что мне понравилось. Даже слишком. До дрожи в пальцах, до судорог в груди. То, как Мара ощущалась в моих руках, будто создана идеально под мои ладони. Её запах всё ещё стоит в голове, сводя с ума. А эти стоны… они рвали меня изнутри, поднимали градус моего безумия в геометрической прогрессии. Её тело — моя самая сладкая зависимость. Мара — моё персональное проклятье.

И теперь я не имею ни малейшего понятия, что делать дальше. Она должна быть врагом, занозой, раздражителем, а вместо этого вбилась в каждую клетку, впиталась в кожу. Я должен держать дистанцию, должен помнить о том, ради чего всё это затевалось. Моя изначальная цель куда важнее, чем то, что я отчаянно хочу снова прижать её к себе и сорваться.

Когда они окончательно уйдут из нашего дома, я смогу дышать свободно. По крайней мере, я уговариваю себя в это верить. А пока — нужно отставить эмоции и похоть. Запереть их глубоко внутри и сделать вид, что этого не было.

Но слово уже сорвалось. Раз уж брякнул про её чёртову балалайку — придётся искать. Где она, мать её? Виолончель не могла испариться. Я точно не прикасался, никому не давал такого задания.

Значит, кто-то другой. Может, из гостей? По пьяни кто-то решил «показать талант» и утащил инструмент. Вероятно. Слишком вероятно. И если это так, то мне придётся ещё и объяснять, куда делась её драгоценность. А Мара не та, кто простит такое молча.

Я сжимаю кулаки. Чёртова девчонка. Она умудрилась влезть в мою голову и оставить там хаос. И всё же — придётся взять себя в руки.

Я выхожу в коридор, скользя взглядом по толпе. Музыка гремит так, что стены дрожат, смех и крики сливаются в единый шум. Улыбки, танцы, кто-то уже спит прямо на диване, а я двигаюсь сквозь всё это как чужой, сосредоточенный на одном.

Виолончель. Нужно найти её чёртову виолончель.

— Эй, Виктор, — окликаю я друга, который сидит с бутылкой виски. Он оборачивается, пьяные глаза слегка косят.

— А? Чего?

— Ты случайно не видел, куда делась эта... балалайка? Ну, здоровенный инструмент, струны, смычок.

— А, это? — он задумывается, чешет затылок, потом мотает головой. — Не, я тут за кальяном сидел. Музыки и так хватало.

— Понятно.

Иду дальше. Замираю у кухни, где Димыч, облокотившись на стол, спорит с кем-то о том, кто из рэперов «реально читает, а кто фуфло». Подхожу ближе.

— Димыч. Видел, кто-нибудь инструмент таскал?

— Какой инструмент?

— Виолончель.

Он фыркает, усмехается:

— Брат, у тебя вечеринка века, тут уже табуретку унесли на балкон, чтоб орать на соседей, но виолончель? Не-а. Я б заметил, если б кто-то тащил такую дуру.

— Ясно, спасибо.

Становится не по себе. Странное чувство, будто все знают что-то, а я — нет.

Дальше взгляд цепляется за Лену. Она стоит у окна, держит бокал вина и зачем-то крутит в руках салфетку, словно прячет нервозность. Подхожу ближе, и она сразу выпрямляется, делает вид, что спокойна. Слишком спокойна.

— Лена. Ты ведь тоже всё замечаешь. Скажи, не видела, куда виолончель делась? Может, кто-то её выносил из дома?

Она улыбается натянуто.

— Виолончель? Хм… может, ребята из зала её куда-то переставили? Я… я не знаю, Влад.

— Не знаешь? — я прищуриваюсь. — Точно?

— Конечно. А что такого? — голос её звучит выше обычного, почти пискляво. Она отводит глаза, делает вид, что ищет кого-то в толпе.

В груди у меня растёт подозрение. Чёрт, да она врёт. Стоит как на иголках, губы поджимает, ноготь грызёт. Видела. Точно видела. Но почему молчит?

И пока музыка гремит, кто-то орёт тост, а на кухне хлопает пробка от шампанского, я понимаю: эта история с виолончелью куда страннее, чем мне казалось.

Я облазил весь дом — от кухни до закутков на втором этаже. Под каждым диваном, в каждой кладовке, даже в ванной заглянул, словно она могла сама туда забрести. Чем дальше искал, тем сильнее остывал. Алкоголь будто испарился, оставив вместо приятного тумана неприятную сухость во рту и тяжёлую ясность в голове.

Нигде.

Эта чёртова виолончель словно растворилась.

Я с досадой отталкиваю ногой чью-то куртку, брошенную посреди коридора, и направляюсь к выходу. В голове крутится одна мысль: «А если её уже нет? Если кто-то вынес? Продал? Сломал?» От этого внутри холодеет сильнее, чем от ледяной воды в душе.

Наружу выхожу почти бегом. Ночной воздух бьёт в лёгкие, кажется — легче дышать. Иду вдоль тропинки к беседке, подсвеченной жёлтыми лампочками, и тут взгляд цепляется за чёрный силуэт.

Я останавливаюсь. Сердце гулко ударяет в рёбра.

На скамье, криво прислонённый, валяется инструмент. Не просто оставленный — раскуроченный. Гриф треснул, струны болтаются, корпус в трещинах и сколах, будто кто-то со злости пинал или швырял его.

— Блядь… — вырывается у меня.

Подхожу ближе, осторожно беру виолончель в руки. Дерево шершавое от сколов, пахнет сыростью и алкоголем. Провожу пальцами по трещине — никаким мастером это уже не починишь. Всё. Конец.

Как я скажу ей?

В голове крутится только этот вопрос. Мара ведь… Она жила этим. Я видел, как она смотрела на инструмент, с какой нежностью держала смычок, будто он — продолжение её самой.

Я медленно разворачиваюсь к дому, сжимая виолончель в руках. И замираю.

На крыльце, освещённая светом из прихожей, стоит Мара. Широко раскрытые глаза смотрят прямо на инструмент. Она даже не дышит, губы чуть приоткрыты, но ни звука не вырывается.

И этот взгляд пронзает меня сильнее, чем если бы она закричала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22 Мара

Поверить не могу, что он настолько двуличный.

Тот самый парень, что несколькими часами раньше нырнул за мной в бассейн, спасал, не давая утонуть. Тот, кто в душе заставил забыть обо всём — о злобе, обидах, гордости. Его руки будто обжигали меня, и я сама плавилась, позволяла ему слишком многое. А теперь… теперь он стоит передо мной с моей раскуроченной виолончелью в руках. С инструментом, который был для меня больше, чем вещь, больше, чем дерево и струны. Это была часть меня.

И всё сходится в слишком логичную картинку: именно он украл её, именно он вынес её наружу, и именно он сломал, добиваясь, чтобы мне было больно так же, как когда-то было больно ему. Глаза сами собой скользят по его лицу, и я вижу выражение, которое только подтверждает мои догадки: будто поймали с поличным. Будто хотел успеть спрятать подальше, чтобы я никогда не нашла, а потом развести руками и уверять, что это сделал кто-то другой.

Но кому ещё, кроме меня, нужна была эта виолончель? Она не стоила миллионы, её невозможно было продать, для постороннего это просто громоздкий ящик. Ценности она не представляла ни для кого. Кроме меня.

Зато Костров наверняка упивался возможностью ударить меня по самому больному месту. Уколоть так, чтобы я больше никогда не поднялась. Для него это игра? Месть? Проявление силы? Я не понимаю.

Не понимаю, за что. Мы ведь всегда были параллельными прямыми, которые никогда бы не пересеклись. Я жила своей жизнью, он — своей. И только причудливый излом судьбы, нелепая прихоть обстоятельств свела нас под одной крышей. Мы с мамой не сделали ему ничего плохого. Мы просто оказались рядом. Разве этого достаточно, чтобы разрушать чужие мечты?

Я знаю о его боли. Я её вижу за его наглостью, за его вечной бравадой. И, если быть честной, я понимаю её, хоть и не одобряю способов, которыми он пытается её уменьшить. Я видела его живым и настоящим — там, в душе, когда его дыхание жгло мою кожу, когда его пальцы выводили узоры на моём теле. Я не могу отрицать: меня к нему тянет. Необъяснимо, безумно, неправильно. Но иначе я не поддалась бы ему, не растворилась бы в его руках, как воск под пламенем.

Сейчас же всё во мне рвётся на части. От холода мелкая дрожь пробегает по телу, я ведь выбежала на крыльцо без куртки, даже не подумав, что на улице ночь и морозно. Плечи сводит, дыхание вырывается белым паром, зубы начинают стучать. Но возвращаться за тёплой вещью уже поздно. Я не хочу давать ему ни секунды, чтобы он успел придумать оправдания.

Собираю в кулак всё, что осталось от моей решимости, и шаг за шагом двигаюсь к нему. Растираю плечи руками, пытаюсь согреться, но холод пробирает глубже, словно залезает внутрь, в самую душу.

— Тебе хватило наглости врать мне? — мой голос дрожит. — Лживый, лицемерный! Хотелось доказать, что ты настолько хорош, что я поддамся в такой момент? И как? — на миг горло перехватывает, я едва не срываюсь на крик. — Оправдала твои ожидания?

Собрав остатки злости, толкаю его в грудь со всей силы. Он почти не двигается, только слегка отшатывается, как скала, на которую бесполезно обрушиваются волны.

— Мара, ты сейчас придумала себе то, чего не было на самом деле, — говорит он спокойно, даже слишком, и смотрит прямо в глаза.

И я тону. В этом взгляде столько уверенности, столько силы, что на миг у меня вырывает почву из-под ног. Чёрт, как же мне хочется поверить. Правда. Одним словом развеять весь этот кошмар, уткнуться в него и услышать: «Я бы никогда не сделал этого». Но я же знаю его. Знаю его план, знаю его характер. С самого начала понимала: он не отступит.

Значит, вероятность того, что это не его рук дело, настолько мала, что нужно быть последней идиоткой, чтобы поверить.

— А мне кажется, что ты слишком хорошо всё продумал, как по нотам. Очень удобно, в день вечеринки. Никто не проверит каждого. Под шумок можно сделать всё что угодно. И свалить на других. Скажешь, я не права?

— А тебе не кажется, что это слишком? — его голос спокоен, но в глазах вспыхивает раздражение. — Я не опущусь до такого, чтобы мелочно мстить.

— Какой принципиальный и честный, аж зубы сводит! — в отчаянии усмехаюсь. — Как раз до такого ты и опустился, Костров. Воспользовался моей слабостью.

— Да нужна мне твоя виолончель, — Влад опускает инструмент, и тот падает на деревянные доски крыльца с глухим, мучительным звуком, будто живое существо захлебнулось в стоне. Струны дрожат и затихают.

Я всхлипываю, не выдержав, и прижимаю руки к груди. Слёзы мгновенно подступают к глазам. Так больно видеть то, что осталось от моей верной партнёрши, с которой я делила каждый день последние пять лет. Она знала мои секреты, хранила мои победы и поражения, говорила со мной музыкой тогда, когда слова были бессильны.

Наплевав на то, что Костров внимательно наблюдает за каждым моим движением, я бросаюсь к виолончели, опускаюсь на колени рядом и дрожащими руками осматриваю повреждения. Лак треснул, корпус сломан, деко надломлено так сильно, что у меня не остаётся надежды. Всё. Восстановлению она не подлежит.

Ласково провожу пальцами по струнам, чувствуя, как они холодно дрожат под моим прикосновением, и прощаюсь.

“Прости, что не уберегла.”

Слеза скатывается по щеке, но я украдкой стираю её тыльной стороной ладони. Ни за что не дам ему увидеть, насколько я разбита. Не позволю ему упиваться этим зрелищем.

Медленно поднимаюсь на ноги и, собрав всю ярость, которая только есть во мне, смотрю прямо в его глаза.

— Если ты считаешь, что это достойные способы борьбы… что ж, я принимаю твои условия. Без правил так без правил. Ненавижу тебя, Костров.

Срываюсь с места, но он тут же хватает меня за локоть, резко разворачивает. Я с глухим стуком впечатываюсь в его грудь, горячую, твёрдую, словно стальную плиту. Рука ложится мне на спину, прижимая ещё сильнее.

— Не так быстро, Богиня, — его дыхание обжигает висок. — Советую пошевелить мозгами и перестать бросаться обвинениями без доказательств.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты думаешь, мне они нужны? — сквозь зубы шиплю я, вцепившись в его плечи.

— Даже самые захолустные суды следуют презумпции невиновности.

— В твоём случае она не работает, — бросаю, не отводя взгляда. — Ты сам заранее подпортил себе репутацию.

— Ауч, — ухмыляется он, но в глазах плещется опасный огонь. — Это жестоко.

— Зато справедливо. Пустишь?

Губы начинает колоть, будто иголками, от его горячего взгляда. Он наклоняется ближе, и я, хоть и упираюсь, не могу полностью увернуться. Его рот жадно накрывает мой. Слишком властно, слишком резко. И как бы мне ни было приятно, как бы не дрожали внутри струны моей души от этого касания, я не позволю ему обращаться со мной так.

Собрав всю злость и отчаяние, вцепляюсь зубами в его нижнюю губу.

— Бешеная! — рычит он, отпуская меня.

Металлический привкус во рту такой явственный, что я понимаю — прокусила до крови.

Не раздумывая, срываюсь с места и бегу к дому. Сердце колотится в висках, дыхание сбивается. Я едва замечаю удивлённый, почти торжествующий взгляд Лены, которую обхожу на лестнице. Мне плевать. Ничего объяснять я не буду.

Поднимаюсь в комнату, захлопываю дверь и тут же щёлкаю защёлкой. Опускаюсь на кровать, и только тогда позволяю отпустить себя. Глушу всхлипы в подушке.

Глава 23 Мара

Позволяю себе наконец пожалеть себя как следует. Не притворяться сильной, не прятаться за маской спокойствия, а просто рухнуть и дать боли пройти сквозь меня. Настолько жалко свою виолончель, что сердце сжимается при каждой мысли о ней. Я не могу переступить через это сразу. Час горьких слёз — ровно столько мне нужно, чтобы опустошить себя до дна. Слёзы сами собой заканчиваются, и я ловлю этот момент как знак: всё, хватит, время жалости прошло.

Если бы я закапывалась в каждой проблеме, меня бы никогда не хватило на то, чтобы закончить музыкальную школу с отличием и поступить в консерваторию на бюджет. Я научилась этому ещё в детстве: эмоции надо выпускать, иначе они пожирают изнутри, выбивают из колеи надолго. Но стоит выплакаться в одиночестве, и я снова на ногах, собранная, готовая бороться. Пусть и не с первой, так со второй, третьей, десятой попытки, но я всё равно добиваюсь своего.

Сейчас будет так же. Я не сложу руки. В университете есть несколько общих инструментов, и я смогу воспользоваться одним из них. Со своим личным буду решать позже, вместе с мамой. Это не каприз — это мой инструмент, мой хлеб, моё будущее. Играть в жертвенную героиню я не собираюсь.

А вот Костров… безнаказанным он точно не останется. Я слишком долго пыталась быть мягкой, сглаживать углы, не провоцировать конфликты, всё ради того, чтобы нам было проще уживаться под одной крышей. Но сегодня он показал, насколько беспринципным может быть. Для него нет ничего святого. Почему я должна продолжать быть паинькой? Нет. Если он хочет войны, он её получит. Буду сукой.

Смотрю на экран телефона, ровно полночь. По идее вечеринка должна быть в самом разгаре, музыка, смех, пьяные разговоры. Вполне возможно, его девушка всё ещё здесь. Если удастся найти её наедине, я смогу выяснить кое-что важное.

Обхожу первый этаж, заглядываю в зал, на кухню, мельком выглядываю в коридор, пусто. Никаких следов. Похоже, она уже уехала.

Выбираюсь на крыльцо подышать воздухом. Сырость ночи сразу пробирает до костей, но холод только проясняет мысли. И тут же замечаю Лену, стоит неподалёку, одна, как потерянная, словно выброшенная из своей же стаи. Странное зрелище: пару часов назад она вела себя как настоящая королева бала, вокруг неё вертелись и парни, и девчонки, а сейчас ни одного «подданного».

Когда за спиной хлопает дверь, Лена резко оборачивается. Наши взгляды встречаются, и в её глазах — страх. Я останавливаюсь на секунду, ошеломлённая: с чего вдруг? Я ведь явно не похожа на того, кто способен наброситься с кулаками. Но она смотрит на меня так, будто я застала её за чем-то, чего никто не должен был видеть.

— Дышишь воздухом?

— Да, там душновато, — Лена кутается в пальто.

— Здесь холодно. Не замёрзнешь?

— Вернусь, если что. А ты?

— Тоже хочу подышать перед сном. Лена, это, конечно, не моё дело, но… ты с Владом счастлива?

Она поворачивает голову, смотрит на меня с насмешкой.

— Вот именно. С чего ты решила, что я буду с тобой делиться?

— Я всё-таки сестра.

— Давно ли? Без году неделя. Да и я не слепая.

Я улыбаюсь.

— Ладно, не хочешь разговаривать ты, тогда поговорю я. Я ведь не просто так задала тебе этот вопрос.

Вижу, она хмурится. Её зацепило.

— Ты правильно поняла, — продолжаю мягко, — мы знакомы с Владом всего ничего. Не особо близки. Но кое-чем со мной он всё же успел поделиться.

Я делаю паузу. Достаточно долгую, чтобы она сама подалась ко мне, будто хищница, почуявшая запах добычи. И как только Лена поворачивается ко мне, я добиваю:

— Он сказал, что устал от ваших отношений, что не видит у них перспектив. Так что я тебе по-дружески советую, подумай, как вам вернуть то, что у вас было. Тем более что он намекнул — есть кто-то, кто зацепил его.

— Ты меня за дуру держишь? — её голос дрожит от злости, но в нём слышится и паника. — Ты только что на ходу это сочинила, пытаешься внушить, что у нас всё плохо?

— А у вас всё отлично? — я поднимаю бровь и чуть улыбаюсь уголком губ.

— Не собираюсь с тобой это обсуждать.

— Ну, если бы ты хотела похвастаться образцово-показательными отношениями, ты бы уже давно это сделала. Значит, я не сказала тебе ничего такого, о чём бы не знала ты сама.

Щёки Лены заливает яркий румянец, и я понимаю — попала в точку.

— Знаешь, я дам тебе встречный совет, Золушка, — её голос становится резким.

— Очень интересно послушать, какой.

— Ищи себе жильё и живи отдельно. В твоих интересах держаться от Влада подальше.

— С чего вдруг?

— Потому что я видела, как он смотрит на тебя. И если ты к нему потянешь свои обгрызенные ногти, тебе не поздоровится.

— Какая агрессия, — я делаю невинные глаза. — Ты не пробовала ходить к психологу?

— Хожу, — холодно отвечает она. — И весьма успешно. Все, кто хотят улучшить свою жизнь, занимаются со специалистом. Но нищебродкам как ты этого не понять.

— М-м-м, куда мне… — протягиваю я нарочито мягко. — То-то и видно: у вас с Владом прямо образцово-показательные отношения.

— Не лезь!

— Что ты, — пожимаю плечами, — я просто поделилась тем, что слышала от Влада лично. Твоё дело — верить мне или нет, Лен.

Я оставляю её с этой мыслью и ухожу к себе.

Внутри у меня сладкое чувство маленькой победы. Я рассчитываю, что посеяла в её голове зерно сомнений — в себе, во Владе, в их будущем. А значит, эффект будет. Она обязательно устроит ему допрос, а может и скандал. Пусть Костров лишится своей безотказной пары. Он думал, что я проглочу то, что он сделал?

Когда внизу раздаётся сначала громкий спор, а потом со звоном разбивается что-то стеклянное, я не выдерживаю. Сердце бьётся чаще — я подхожу к двери и замираю, ловя каждое слово. Любопытство сильнее страха. Мне нужно знать, что происходит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24 Влад

Стираю кровь рукой. Больно, зараза. Губа пульсирует, даже рот открыть сложно. Уровень агрессии зашкаливает, внутри всё кипит, немедленно хочется выплеснуть это куда угодно, иначе просто взорвусь. Чёртова Богиня… Совсем с катушек слетела!

Осмелела настолько, что угрожает мне. Мне! А что такая, как она, вообще может сделать? Пай-девочка, правильная до отвращения, со своими выверенными словами, аккуратными движениями, вечным стремлением понравиться. А при этом выносит меня с ноги, даже не касаясь. Раздражает до дрожи. Словами, взглядами, своим чертовым самоконтролем.

И уж когда между нами случается физический контакт, тут вообще туши свет. Мозг уходит в астрал, оставляя править балом инстинкты. Стоит прикоснуться к ней, и всё — ломка. Жар прожигает изнутри, сердце колотится как бешеное, вены гудят. Вся злость перемешивается с диким, животным влечением.

Вот и сейчас сорвался. Поцеловал её, чёрт возьми. И губы… мать их… такие вкусные, мягкие, такие, что касаешься их, и все внутренние инстинкты орут в унисон: «Возьми её. Присвой. Заклейми, чтобы больше никто не смел даже дотронуться». Они дикие, эти инстинкты, неуправляемые. Держать их под контролем становится всё сложнее, и я ненавижу себя за то, что начинаю проигрывать.

Не скажу, что стоп для меня в вопросах морали. В конце концов, родственники мы так себе, чисто на бумаге. И то только потому, что наши родители решили поиграть в новую семью. Проблема в другом: мозг взрывает сама мысль, что её мать так удачно устроилась. Взяла моего отца, заполучила всё, что с ним идёт в комплекте. Получается, если я пойду на сближение с Марой, значит, автоматически приму всё это. Одобрю. Соглашусь.

И тут же в голове мерзкая картинка — я называю Татьяну “мамой”. Тьфу. От одного представления челюсть сжимается до скрипа.

Нужно срочно занять руки и голову чем-то другим.

Заглядываю в самые забитые народом углы дома: кто-то танцует, кто-то бухает, у кого-то уже пошли обнимашки. Всем весело, всем плевать, никто не собирается расходиться. И это бесит ещё больше. Как будто мир специально издевается — они кайфуют, а я разрываюсь между злостью и… тем самым, что чувствую к ней.

Не буду их трогать. Главное, чтобы ко мне никто не полез. Не хватало сейчас выместить злость на первом встречном.

В голове мелькает мысль спустить пар в тренажёрке. Железо лучше любых слов, лучше любых душных разговоров. Там можно вколотить злость в гриф, в штангу, в гантели. Мышцы будут гореть, дыхание собьётся, но зато мысли станут чище. И вряд ли туда кто-то сунется среди ночи.

Да. Самое то.

Я направляюсь вниз по коридору, уже представляя, как сорву рубашку, включу музыку на максимум и буду тягать гантели, пока руки не перестанут слушаться.

Прохожу туда, распахиваю дверь и сразу упираюсь взглядом в картину, от которой хочется одновременно заржать и выругаться. Виктор уселся на лавку для жима, раздвинув ноги, а его рука активно шарит под трусами какой-то блондинки. Та выгнулась дугой, цепляется пальцами за край скамьи и шумно дышит, сдавленно постанывая, явно уже на финишной прямой.

— Ребят, ну вы нашли место, где зажиматься, — фыркаю, опираясь о дверной косяк. — Хоть бы дверь закрыли, что ли.

Вик и девка дёргаются синхронно. Она поспешно выдёргивает его руку из-под белья, срывается со скамьи и, красная как помидор, прячется за его спину. Потом нервно поправляет юбку и пулей вылетает из зала, каблуками цокая по полу, словно за ней сотня чертей гонится.

— Влад, ну ты и мудила, — морщится Виктор, подтягивая шорты и демонстративно поправляя ширинку. — Не мог свалить по-тихому?

— С хера ли я должен сваливать? — рявкаю. — Это вы нашли самое «уютное» место в доме. Найдите комнату и запритесь.

— Если ты не заметил, то ты меня жёстко обломал. — Он зло смотрит вслед блондинке. — Она сбежала, и вряд ли я теперь её догоню.

— А по-моему, она не выглядела против, Буйный. — Усмехаюсь, складывая руки на груди.

Вик кривится, натянуто ухмыляется, потом идёт к штанге. Хватается за гриф.

— Кто хоть такая? — спрашиваю, прищурившись. — Не видел её с тобой раньше.

— Дочка Касимова, — нехотя бросает он.

Я присвистываю.

— Ого. То есть ты решил, что будет хорошей идеей остаться без яиц, когда её батя узнает, кто расчехлил его принцессу?

— Никто ничего не узнает, — рычит Вик, поднимая штангу. — Всё как-то само получилось. Я вообще не собирался с ней…

— Мхм, — ухмыляюсь. — Видимо, у меня глюки, и я только что видел, как она чуть не кончила у тебя в руках.

— Влад, завались, — рычит он, со злостью опуская гриф на стойку. — Без тебя тошно. Она меня бесит до зубовного скрежета. Но, сука, хочу её так, что башню рвёт.

— Понимаю, бро, — киваю. — Давай лучше пар сбросим.

Мы молча берёмся за железо. Штанга ходит вверх-вниз, мышцы горят, пот льётся градом. В комнате тяжёлый запах пота и металла, дыхание хриплое, рваное. Постепенно злость и похоть уходят в мышцы. По крайней мере у меня в голове проясняется.

Наконец Вик, вымотанный, бросает полотенце на плечо и уходит в гостевую. Я остаюсь, принимаю душ прямо здесь, в маленькой ванной. Холодная вода бьёт по коже, смывая остатки ярости, но ненадолго.

Едва вытираюсь полотенцем и открываю дверь, как на меня налетает Лена.

— Козёл! Гондон! Урод! — визжит так, что стены дрожат. — Ты совсем охренел обсуждать меня с ней?!

— С кем? — поднимаю бровь.

Обвинение странное. Обсуждать Лену я мог только с Виктором или Димычем. Но явно она имеет в виду не их.

— С ней! — шипит Лена, глаза горят. — С твоей новой сестрой!

— Я с ней ничего не обсуждаю. Ты, видимо, перебрала, — спокойно отвечаю, натягивая футболку.

Делаю шаг, но она обгоняет меня и встаёт поперёк коридора.

— Не получится уйти, Костров! — выкрикивает. — Мне надоело терпеть то, как ты ко мне относишься!

— Ты уверена, что хочешь обсудить это здесь и сейчас? — намекаю на двери комнат, из-за которых доносятся голоса. Полдома подслушивает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Уверена! — истерично орёт она. — Ты избегаешь меня как чумную. Но сегодня ты перешёл все границы!

— Повторяю, я ничего ни с кем не обсуждал. Завязывай.

— Тогда давай сейчас всё и выясним! — Лена рвётся к лестнице, собираясь ворваться к Маре.

Я догоняю и хватаю её за руку.

— Стоп.

— Хочешь заткнуть мне рот?! — визжит. — Да пошёл ты, Костров! Хрен тебе!

Она вырывается, хватает вазу с тумбы и со всей дури швыряет об пол. Раздаётся громкий звон, керамика разлетается на сотни мелких осколков.

— Ненавижу тебя! — рыдает Лена. — Ты променял меня на эту нищебродку!

Я замираю, офигевший от всей этой сцены, и поднимаю голову вверх. Наверху лестницы стоит Мара. Смотрит на меня испуганно, широко распахнутыми глазами.

И тут в голове щёлкает. Конечно. Это она что-то наговорила Лене, подлила масла в огонь.

Маленькая сучка. Моя Богиня. Моя персональная смерть.

Берегись. Сейчас я спроважу одну истеричку, а потом займусь тобой.

Глава 25 Мара

По тому, как изменилось лицо Влада, понимаю: мне конец. Этот взгляд, тяжёлый, тёмный, прожигающий до костей. Бежать некуда. Единственная моя возможность спрятаться — захлопнуть за собой дверь и хотя бы на время отгородиться от него.

К счастью, кричащая Лена, привлекающая всё больше внимания, удерживает его на месте. Бросить её, выставив дурой на глазах у всех, Костров не может, сначала нужно усмирить. Я вижу, как он сжимает зубы, хватает её за локоть и силком тащит прочь. И в тот миг, когда его взгляд на секунду теряет меня из поля зрения, я рывком бросаюсь к себе и захлопываю дверь, дрожащими пальцами поворачивая ключ.

Прислоняюсь к дереву лбом, а затем прижимаю ухо. Снаружи гул стихает, шаги уходят вглубь коридора. Кажется, всё.

Я стою неподвижно, глотая воздух рваными порциями, и никак не могу восстановить дыхание. Ноги ватные, руки дрожат, словно я только что бежала марафон. Радость от того, что успела вырваться, перемешивается с торжеством: я сумела дать этому зарвавшемуся парню по-настоящему ощутимую ответку. Чётко, больно, эффектно. Сколько можно было молчать и терпеть?

Ложусь в кровать, сбрасываю с себя одежду. Закрываю глаза, и сразу перед внутренним взором — душ. Его рука, чужая, сильная, дерзкая, там, где сейчас нестерпимо пульсирует. Я резко втягиваю воздух, замираю, но тело не слушается. Оно живёт своим ритмом, требуя чего-то, чего я даже не хочу признавать.

Низ живота горит, мышцы сводит, пульс разносится по венам с каждым ударом сердца. Я вжимаю одеяло между ног, словно могу этим заглушить огонь, заставить его угаснуть. Но становится только хуже — тепло расползается по всему телу, тянет, мучает.

Я кусаю подушку, чтобы не сорвался ни один стон, чтобы не признаться даже самой себе в том, что происходит. Злость и стыд накрывают с головой. Чёртов Костров! Мужлан, которому мало своей девушки, так он ещё и меня заставил гореть, как безвольную.

И это сводит меня с ума больше всего.

Вдруг в тишине слышу шорох замка. Сердце тут же подскакивает к горлу. Что за чертовщина? Я же лично проверяла, что он заперт. Может, просто показалось? Я замираю, прислушиваясь, но всё стихает…

И именно в этот момент мой рот накрывает широкая мужская ладонь, грубая, пахнущая кожей и чем-то до боли знакомым. Вторая же с размаху шлёпает по ягодицам так, что звонкий хлопок отзывается жаром в каждой клетке.

— М-м-м! — вырывается из горла глухое мычание.

Я дёргаюсь, пытаюсь сбросить с себя чужие руки, но что толку? Силы явно не равны. В нос забивается его запах. терпкий, до безумия возбуждающий, и внутри всё предательски сжимается. Костров. Кто же ещё мог так бесцеремонно ворваться?

Жжение на попе разливается волной, до слёз, но Влад даже не думает останавливаться. Переворачивает меня одним движением на спину, садится сверху, тяжёлый, уверенный, и прижимает мои руки к подушке одной ладонью, словно я — его трофей.

— Пусти! Влад! — использую момент.

— Молчи лучше, — тут же вдавливает свои губы в мои. Поцелуй жёсткий, властный, лишённый нежности. Я в отчаянии прикусываю его губу, чувствую вкус крови, но он будто и не замечает. Напротив, злость только разгорается, и он целует меня ещё глубже, вымещая всё своё бешенство.

Я извиваюсь, упираюсь, выталкиваю его язык. Влад соскальзывает к шее и вдруг меняется, вместо грубости дарит медленный, тягучий укус, щекочущий кожу. И это контрастное движение пробивает меня до дрожи. Из груди вырывается стон, предательский, громкий, оголяющий меня перед ним.

— Твою мать, Богиня, — сипло шепчет он прямо в кожу, дыхание горячее, липкое. — Ещё раз… сделай так ещё раз.

— Даже не надейся, — выдавливаю сквозь зубы, хотя сама слышу, как предательски дрожит голос.

— Хах, уверена? — усмехается он и уже задирает тонкую ткань моей майки.

Губы накрывают сосок, язык жадно скользит по вершинке, и меня пронзает электрическим разрядом. Я выгибаюсь, хватаю ртом воздух, но зубы сжимаю до боли, не позволяя себе стонать. Тогда Влад переключается на вторую грудь, а первую берёт между пальцев — крутит, тянет, дразнит.

Я задыхаюсь от этой пытки. Каждое его движение мучительно приятно, до онемения, и сдерживаться становится всё сложнее.

Я опускаю взгляд — и сталкиваюсь с его взглядом. Костров выглядит порочно до невозможности: глаза блестят, в них пляшут злые черти, язык жадно проходит круг за кругом, а бедра упираются в меня, будто выжигая через ткань. Его твёрдый, неумолимый ствол скользит по моему напряжённому треугольнику, и я вздрагиваю всем телом.

Мышцы живота сокращаются непроизвольно, и я понимаю — шортики становятся влажными насквозь. Горячая, липкая влага пропитывает ткань, выдавая меня. Сдавленный скулёж вырывается, я закрываю глаза, но сдержаться больше невозможно.

— Да-а-а, вот так, Мара, — его низкий, севший от возбуждения голос прошивает меня, заставляет выгнуться ещё сильнее. Я подкидываю бёдра, цепляя его член, и он сипло выдыхает: — Фак…

Он резко отстраняется, но только затем, чтобы грубо запустить руку в мои шорты. От неожиданности я застываю, не веря, что он решился… и именно это мгновение становится для нас обоих переломным.

Его пальцы раздвигают мои губки, касаются вязкой влаги — и мы одновременно выдыхаем, в унисон. Мир вокруг сжимается в точку, остаёмся только мы и это касание. Наши взгляды скрепляются, горят одинаковым огнём.

— Твою мать, Богиня, — сипло рвётся из его горла, — охуеть какая ты…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26 Влад

Хотел наказать её за то, что превратила мой вечер в ад, но вместо этого снова сорвался. В голове вертелись слова, угрозы Лены, предостережения о проблемах с Виктором и их отцом — всё это мигом стало пустым звуком, стоило лишь увидеть её, Мару. Хрупкую, беззащитную, в тонкой пижаме, через которую просвечивала кожа.

Да пусть хоть весь мир рухнет. Сейчас взять себя в руки и уйти — выше моих сил.

Я отпускаю тормоза, позволяю зверю внутри прорваться наружу. Моё дыхание срывается, пульс колотится в висках. Пальцы жадно исследуют её тело, и каждый её прерывистый вздох, каждый сдавленный стон подливает масла в огонь. Она дрожит, цепляется ногтями в простыню, а я погружаюсь всё глубже в это ощущение: Мара — подо мной, в моей власти, моя добыча.

Когда, наконец, добираюсь до её лепестков и скользким прикосновением ухожу ниже, меня накрывает волна жара. Она нереально мокрая. Запах её желания накрывает так густо, что сводит с ума. Гормоны бурлят, в груди взрывается хищная мысль:

Моя. Наконец-то моя.

Я массирую пальцами её маленький бугорок, чувствую, как он твердеет, пульсирует в ритме её сердца. Мара замирает, выгибается, вся как натянутая струна, на грани. Я намеренно не даю ей упасть за эту черту — дразню, держу, лишаю разрядки, потому что хочу большего.

Раздвигаю её ноги — она пытается сжать бёдра, но я грубо ухожу внутрь, одним мощным движением вонзаясь до конца.

— А-а-а! — Богиня вскрикивает так, что у меня кровь застывает.

Я замираю. Сердце рвётся из груди, мышцы ноют от напряжения, но я понимаю: только что лишил её невинности. Чёрт… этого нельзя делать грубо.

Я нависаю над ней, дышу тяжело, но заставляю себя остановиться.

— Тш-ш-ш, Богиня… — шепчу, уговариваю, глажу по щеке. — Всё… сейчас станет легче, потерпи…

Она смотрит на меня с влажными глазами, и у виска блестит крошечная слезинка. Губы приоткрыты, дыхание сбивчивое.

— У тебя… настоящая бита, — простанывает она, и эти слова, смешанные с её болью, пробивают меня насквозь.

Чёрт. Я глотаю ком в горле. Слишком сильно, слишком жёстко. Мне хотелось наказать, а получилось — ранить.

Покрываю её лицо поцелуями — лоб, скулу, нос, подбородок, — сам офигеваю от того, что делаю. Я, Влад Костров. Тот, кто никогда не тратил время на нежности. С любой другой я бы уже давно закончил и даже не вспомнил имени. Но с ней всё иначе. С Марой все правила, по которым я жил раньше, будто стираются, перестают существовать.

Она же такая нежная девочка… мне чертовски важно, чтобы эта ночь запомнилась ей не только болью, но и удовольствием. Чтобы каждый раз, вспоминая, она знала — я могу быть не только зверем.

Медленно начинаю покачиваться, входя в её ритм. Она такая узкая, что обхватывает меня словно капканом, каждое движение даётся с усилием, и это сводит меня с ума. Хорошо ещё, что я успел её подготовить — иначе вряд ли смог бы сдержаться.

Отстраняюсь чуть, освобождаю руку и кладу большой палец на её клитор. Одновременно двигаюсь и мягкими круговыми движениями ласкаю её. Чувствую, как тело Мары постепенно перестаёт быть каменным — напряжение уходит, она начинает тихо постанывать и, совсем потеряв контроль, подаваться бёдрами навстречу моим толчкам.

Я в полной нирване. Действую на автомате, и всё же осознаю каждый её стон, каждый вздох. Эта девочка стала моей зависимостью. Мой кайф, моя одержимость. С ней охрененно всё — ругаться, мириться, спорить до хрипоты, а сейчас… сейчас просто лететь вместе с ней.

Ускоряюсь, когда слышу её вскрик. Её ногти больно врезаются в мою спину, мышцы сжимают меня так, что я едва не теряю контроль. Она трясётся подо мной, словно её бьёт ток, и этот вид добивает меня окончательно. Я взрываюсь, едва успев вырваться наружу.

Выжатый до последней капли, ложусь рядом и обнимаю Мару сзади, прижимаю к себе. Она горячая, вся дрожит, но её дыхание постепенно выравнивается.

— Ты зачем?.. — сонным голосом шепчет она, пытаясь отодвинуться. — В ванную надо.

— Сейчас, полежим минуту, ладно? — тихо прошу, сам удивляясь, что мне не хочется отпускать.

Она сопит, но остаётся. Смирилась.

Мы молчим, а меня грызёт одна мысль, не даёт покоя:

— Сильно болит?

Мара ненадолго задумывается, прислушиваясь к себе.

— Нет… только немного щиплет.

— Это хорошо, — выдыхаю с облегчением.

Прижимаюсь носом к её шее, вдыхаю нежный запах кожи, такой тёплый, домашний, и в ту же секунду проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь, щурюсь от солнечного света, пробивающегося сквозь шторы. На часах почти двенадцать, чёрт, времени совсем мало. Родители вот-вот приедут, а им ни в коем случае нельзя застать нас вместе.

Перевожу взгляд на неё. Мара спит, свернувшись клубочком, волосы разметались по подушке. Пара секунд, и я будто забываю обо всём. Такой тихой, мирной её вижу её впервые. Наклоняюсь, целую в губы, ловлю её сонный выдох, и аккуратно выбираюсь из-под одеяла.

Душ. Потом быстро организовать уборку, проверить, что все гости разошлись. План простой.

Шагаю по коридору к своей комнате и, открывая дверь, замираю. На моей кровати сидит Виктор. Лицо мрачное, взгляд злой.

— Я тебя просил, да? — его голос ровный, но в нём сталь. — По-человечески, блядь, разговаривал. Думал, раз ты друг, значит, не будешь вести себя как мудак.

Не успеваю даже открыть рот — кулак с размаху врезается мне в нос. В глазах вспыхивают искры, голова откидывается назад. Кровь моментально заливает губы.

— Чёрт!.. — шиплю, вытирая лицо, но адреналин уже кипит.

Виктор поднимается, нависает надо мной, и я вижу, что это не шутка. Он зол по-настоящему.

Я стискиваю зубы, сдерживая зверя внутри. Но надолго ли меня хватит?..

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27 Влад

— Буйный, остынь, — выдавливаю, поднимая ладонь, будто этим могу сбить градус.

Не дергаюсь, не отвечаю ударом, хотя кулаки сами чешутся. Надеюсь, что смогу загасить конфликт, не доводя до драки.

— Ты это мне говоришь? Мне?! — Виктор рычит, хватает меня за футболку и трясёт так, что трещит шов на плече. Его глаза налиты кровью, в них чистая ярость.

— А кому же ещё? — встречаю его взгляд, не отводя глаз. — В каком месте я мудак?

Он резко дёргает, прижимая меня ближе. Запах перегара бьёт в нос, кровь по губам течёт тёплой струйкой, но я всё равно не отступаю.

— Мне Лена в слезах и соплях звонила! — выплёвывает он, брызгая слюной. — Ревела всю ночь из-за тебя. Думаешь, я это просто так оставлю?

Внутри меня закипает, но я сглатываю, удерживаясь на грани. Зверь внутри царапает грудь, требует ответа, требует ударить в ответ, но я понимаю — если сейчас сорвусь, последствия будут куда хуже.

Виктор нависает надо мной, трясёт за футболку, и в какой-то момент чаша терпения переливается.

— Хватит, блядь! — срываюсь, выдёргиваю ткань из его рук и толкаю в грудь.

Он отлетает к шкафу, но сразу бросается обратно. Его удар в висок, мой — в челюсть. Звонкий хруст, мы оба рычим, будто два зверя. Стул падает, шкаф хлопает дверцей, с полки летит какая-то хрень.

Мы валимся на кровать, сцепившись. Виктор садится сверху, замахивается, но я подныриваю, переворачиваю его и прижимаю к матрасу. Он выворачивается, локтем задевает мне ребра, и боль пронзает бок.

— Сука! — выдыхаю, отвечая серией коротких ударов в корпус.

Он скривился, но не сдаётся, снова лезет в драку. Мы катаемся по кровати, роняем подушки, одеяло свисает на пол, и только тяжёлое дыхание и глухие удары наполняют комнату.

Наконец я прижимаю его к полу, навалившись всем телом, и замираю. Мы оба тяжело дышим, пот и кровь капают на паркет.

— Хватит, Вик, — хриплю, чувствуя, как горло сушит. — Не та ситуация, чтобы сейчас друг другу рожи ломать.

Он мотает головой, но руки опускает.

— Ты её довёл, Влад, — сквозь зубы, с яростью и болью.

Я закрываю глаза на секунду, пытаясь поймать дыхание. Медленно поднимаюсь, протягиваю ему руку.

— Понимаю. Но ты слышал только одну сторону. Может, пора наконец поговорить нормально?

Виктор колеблется, потом всё же берёт мою ладонь и поднимается. Мы садимся, оба взъерошенные, разбитые, с кровью на губах и сбитыми костяшками.

Вытираю кулак о джинсы, кровь на губе подсыхает коркой.

— Слушай, — начинаю тихо, — я серьёзно влип.

Виктор фыркает, но я продолжаю, не давая ему вставить ни слова:

— С Леной у нас всё. Точка. Я не хотел говорить ей прямо на вечеринке — не то место, не то время. Хотел после, спокойно. Но она, похоже, сама всё просекла… или кто-то сболтнул.

Виктор прищуривается, тяжело дышит.

— То есть ты… — он осекается, качает головой. — Блять, Влад, серьёзно?

Я делаю шаг назад, облокачиваюсь на стол, чувствуя, как гудит затылок от удара.

— Да. Сегодня был с Марой. И я не знаю, что теперь делать.

Виктор присвистывает, качая головой, усмешка выходит мрачная:

— Серьёзно? Нахрена ты это делаешь?

Смотрю прямо в его глаза и понимаю, что врать нет смысла.

— Сам не знаю. Чем больше проходит времени, тем сильнее тянет к ней.

— Блять… ты же понимаешь, что это полная жесть. У вас же родители по головке не погладят.

— Знаю, — говорю коротко. Сердце колотится, и в груди — не только страх, но и какая-то нелепая лёгкость от честности. — Я понял, что не могу притворяться, что ничего не происходит.

Он смотрит на меня дольше, словно пытается решить, верить ли. Потом качает головой и снова — почти по-отечески, с той самой смесью раздражения и заботы:

— Какие у тебя планы?

Я прочищаю горло, и первый ответ звучит хрипло от недосыпа и адреналина.

— Хочу… попробовать с ней.

— А она?

— Мы не говорили, — честно признаюсь. — Сегодня всё получилось вот так — спонтанно, и после… я не успел поговорить.

Он молчит минуту, потом резко откидывается на спинку кровати, ладони сцепляет за головой.

— Если батя узнает и отрежет тебе доступ к кормушке — что тогда?

Я понимаю, что это главное его опасение: не мораль, не честь, а где взять деньги.

— Я устроился к отцу Димыча. По-серьёзке, — отвечаю. — Буду нарабатывать опыт и клиентуру.

Виктор хмыкает, но в его взгляде мелькает искра — не одобрения, скорее интереса к тому, насколько я готов впрячься.

Я прекрасно понимаю, что для того, чтобы идти против отца, должен крепко стоять на ногах. Одного нахрапа тут мало. Он не привык, чтобы ему перечили, особенно я. Всегда был тем, кто оправдывает ожидания, наследником, которому прочертили дорогу и не дали свернуть.

Почему-то чувствую, что он не оценит того, что я бросил Буйнову и вместо этого выбрал Мару. Не стратегический союз, не выгодное знакомство, а «какая-то девчонка». И от этого у меня внутри уже сейчас холодок.

Скорее всего, Татьяна будет того же мнения. Она скажет, что влюблённость пройдёт, а последствия останутся.

Не стоит шокировать их новостями сейчас. Надо подготовиться, выстроить себе хоть какую-то базу. Финансовую, профессиональную, моральную. Доказать, что я не пацан, ведомый эмоциями, а мужик, который знает, чего хочет и может взять ответственность.

И главное — поговорить с Богиней. С ней всё сложнее, чем с любыми родителями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 28 Мара

Когда просыпаюсь одна, первое, что делаю — накрываюсь одеялом с головой, будто могу спрятаться от самой себя. Что мы натворили? Горячая волна стыда накрывает, сердце колотится так, словно я опять в его руках. Не представляю, что теперь будет. Никогда, даже в самых смелых фантазиях, не думала, что он окажется моим первым.

Низ живота тянет неприятно и сладко одновременно. Тело помнит каждое движение, каждый его поцелуй. И несмотря на лёгкую боль, я до сих пор ощущаю, как хорошо мне было, как будто электричество пробегает под кожей, стоит только закрыть глаза.

Но пора возвращаться в реальность. Она жёсткая: Влад воспользовался мной, а я, вместо того чтобы оттолкнуть, позволила. Нет, даже больше, сама подалась навстречу. Зачем? Ответ знаю слишком хорошо. Влад слишком опасный, слишком сексуальный, и меня тянет к нему сильнее, чем я готова признать. Но ведь это всё не может быть серьёзно? Не может.

Значит, надо взять себя в руки и первой сделать вид, что ничего не было. Стереть это из памяти, как будто ночь просто приснилась.

Я тяжело встаю с постели, ноги словно ватные, и плетусь в ванную. Долго стою под душем, почти полчаса, пока горячая вода не делает кожу сморщенной. Смываю с себя его прикосновения, запах. Намыливаюсь дважды с головы до ног. Даже одежду вытаскиваю из шкафа новую, будто свежая ткань даст ощущение чистоты.

Сегодня придётся рассказать маме про виолончель. От этой мысли снова щемит. Я знаю, что инструмент стоит дорого, и эти расходы для нас немаленькие. Но выбора у меня не будет.

Интересно, они уже приехали?

Спускаюсь вниз и прохожу на кухню. Дом сверкает чистотой, словно тут никогда и не было той шумной, отвязной вечеринки, где всё вышло из-под контроля. Полы блестят, на столах ни крошки. Сомневаюсь, что Влад лично носился с тряпкой, скорее всего, заказал клининг. Всё-таки удобно, когда есть деньги, можно решить проблему чужими руками. Мы в своей «докостровской» жизни никогда такого себе не позволяли.

Открываю холодильник и сгребаю себе на тарелку остатки канапе. Жую без аппетита, лишь бы занять рот и руки. Уже собираюсь вернуться в комнату, спрятаться от всех и всего, но путь из кухни вдруг перекрывает внушительная фигура Влада.

Он стоит в дверях, высокий, уверенный, и кажется, что весь воздух в помещении теперь принадлежит ему. Моё сердце предательски срывается в галоп.

— Доброе утро, спящая красавица, — голос Влада звучит лениво и низко, будто он специально играет на моих нервах.

— Доброе, — выдыхаю, стараясь не выдать смущения. — Ты давно встал?

— Не очень. Не хотел тебя будить. Ты ведь подумала, что я сбежал?

Он прав. Именно так я и подумала, когда проснулась в пустой постели. Но не признаваться же ему?

— Всё в порядке, — натягиваю маску безразличия. — Тебе не обязательно оправдываться.

Влад делает шаг ближе и поднимает мою голову вверх двумя пальцами за подбородок.

— Мара?

Смотрю прямо в его глаза и замираю. Радужка, словно с вкраплениями меди и стали, притягивает взгляд, не даёт вырваться. От его близости ноги превращаются в желе, а пульс бешено взлетает. И плевать моему глупому телу на то, что я уже всё решила: держать дистанцию, забыть.

— Я хотела подняться к себе, — с трудом нахожу голос.

— Мне нужно всего пять минут, — мягко, но настойчиво произносит он.

Обаятельный гад. Стоит взглянуть чуть ниже, на его губы — потрескавшиеся, с ещё большими ранами, чем вчера, — и я уже готова сдаться, лишь бы он снова меня поцеловал.

Как это называется? Раздвоение личности? Тогда мне срочно нужен психиатр.

— Ты снова подрался? — нахмуриваюсь, стараясь вернуть здравый смысл.

— Пришлось кое-что прояснить, но всё уже в порядке, — пожимает плечами, словно речь идёт о какой-то ерунде. — Я не это хотел обсудить.

Влад резко притягивает меня ближе, и всё моё тело напрягается в бессильной попытке сопротивления.

— Что ты делаешь?

Он касается моих губ лёгким, почти неуловимым движением, затем проводит ладонью по щеке и скользит вниз, к шее. Я дергаюсь, но вместо протеста в груди распускается предательское тепло. Хочется прижаться к нему сильнее, как мурчащая кошка.

— Мара, — его голос становится серьёзнее, — я хорошо подумал. Не хочу ставить точку на этой ночи.

— Нет, — резко отрезаю.

— Ты даже не выслушала.

— У тебя девушка есть! — вскидываю голову, чувствуя, как возмущение пробивает сквозь все барьеры.

— Уже нет, — отвечает он спокойно, берёт мою руку и переплетает пальцы с моими.

— Но наши родители… — почти шепчу, в груди сжимается страх.

— Мы пока им не скажем ничего, — упрямо повторяет он.

— Влад, — пытаюсь отстраниться. — Тебе не кажется странным, что ещё недавно ты ненавидел меня, а теперь говоришь совсем другое?

— Ты мне не веришь?

— Не очень-то, — избегаю его взгляда.

— Богиня, я максимально честен сейчас. Посмотри на меня, — его интонация становится требовательной, и я подчиняюсь.

Гадский гад, Костров. Ну кто же так делает? Оттого, что я вижу в его глазах, меня накрывает таким жаром, что градусник точно показал бы не меньше тридцати девяти.

Его ладонь приподнимает край моей футболки и скользит по спине горячей дорожкой, отчего кожа покрывается мурашками. Сердце делает сальто и замирает. Я хочу отстраниться, но в тот же миг его губы накрывают мои.

Сначала поцелуй мягкий, осторожный. Затем Влад углубляется, захватывает моё дыхание. Весь мой протест тает, как сахар в кипятке.

Его губы жёсткие, требовательные, но в них есть что-то безумно нежное. Он чуть прикусывает нижнюю, заставляя меня охнуть и приоткрыть рот. Тут же его язык скользит внутрь, цепляется за мой, и я теряюсь. Голова кружится.

Я чувствую привкус металла, наверное, из-за ранок на его губах, и от этого поцелуй становится ещё реальнее, болезненно-сладким. Влад целует так, будто хочет доказать что-то и себе, и мне.

Я закрываю глаза, теряюсь в его напоре и одновременно в том, как он чуть сдерживает себя, будто боится раздавить меня своей силой. Его пальцы на спине поглаживают, а затем крепче прижимают меня к себе. Я таю, растворяюсь в этом прикосновении и ненавижу себя за то, что мне так хорошо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда раздаётся хлопок двери, мы вздрагиваем и резко отходим друг от друга, будто между нами пробежал ток высокого напряжения. Оба тяжело дышим, я судорожно прикрываю припухшие губы рукой.

— Влад, Мара? — зовёт мама, голос её звучит удивительно бодро, будто ничего на свете не может омрачить ей настроение.

Мы переглядываемся. В его взгляде читается и злость на обстоятельства, и лёгкая усмешка, мол, нас опять застукали на грани. В моём же — паника. Я киваю ему, и мы, стараясь выглядеть как ни в чём не бывало, выходим в гостиную.

Родители сидят рядом, и их лица прямо-таки светятся счастьем. Мама держит Константина Дмитриевича за руку.

— У нас для вас есть важная новость, — сообщает она, и голос у неё дрожит от радости.

В животе всё холодеет — у меня предчувствие, что речь пойдёт о чём-то таком, что полностью изменит нашу реальность.

Глава 29 Мара

В тот день Константин Дмитриевич и мама объявили о том, что подали заявление в ЗАГС. Дата свадьбы назначена на тридцать первое декабря. Я до сих пор не понимаю, как им удалось договориться именно на это число. Насколько я знаю, ЗАГС, как и любое государственное учреждение, в такой день должен быть закрыт. Видимо, когда есть нужные связи и желание, даже выходные можно подвинуть.

Их лица тогда светились таким счастьем, что я даже не смогла задать лишних вопросов. Только кивала, изображая радость и поддерживая маму, хотя внутри всё тянуло тугой узел.

Так что весь остаток ноября и декабрь прошли в бесконечных приготовлениях к свадьбе. Мама с головой ушла в выбор платья, украшений и меню, а я — в репетиции своей партии на концерте. Дни мелькали один за другим: ноты, гаммы, репетиционный зал, редкие семейные вечера с обсуждениями торта и списка гостей.

С Владом я старательно не пересекалась. В буквальном смысле пряталась, меняла маршрут, уходила в комнату, когда он появлялся в коридоре, отказывалась от совместных поездок, даже за стол садилась позже или раньше. Мне было мучительно трудно хранить лицо и загонять чувства в самый дальний уголок души. Но в нашей ситуации я просто не видела другого выхода.

Я не могла подставить маму и Константина Дмитриевича. Они выглядели по-настоящему счастливыми, и мне хотелось, чтобы так и оставалось. Пусть у них будет шанс на новое начало. А я… я переживу. Когда-нибудь забуду. Время лечит, так ведь говорят? Нужно только выдержать.

Я убеждала себя, что стоит перестать реагировать на сбивающийся ритм сердца, когда Влад случайно оказывался рядом. Что нужно согласиться с Гелей и хотя бы встретиться с тем парнем, которого она так настойчиво «бережёт» для меня. Клин клином, верно?

Дни пролетают незаметно, и вот уже двадцать пятое декабря. Сегодня вечером — концерт в консерватории, к которому я готовлюсь последние месяцы. Мама и Константин Дмитриевич обещают быть в зале. Влада я намеренно не приглашаю. Слишком хорошо знаю, что его присутствие в первых рядах собьёт меня окончательно. Дирижёр тогда растерзает меня, а ещё хуже — я сама перечеркну себе карьеру.

Я приезжаю заранее и переодеваюсь в репетиционной. Красное атласное платье облегает фигуру, подчёркивая талию, лодочки в тон кажутся хрупкими и почти сказочными. Волосы я закалываю на затылке, оставляя мягкие локоны свободно спадать по спине. На губах — лёгкий штрих красной помады.

Когда я поворачиваюсь к большому зеркалу во весь рост, сама едва узнаю отражение. Оттуда на меня смотрит молодая женщина — сильная, уверенная, красивая. Невероятно женственная. И мне даже на секунду не верится, что это я, та самая девчонка, которая совсем недавно прятала глаза и боялась собственных чувств.

В этот момент мне действительно хочется быть достойной самой себя.

Когда родители уходят занимать места в зале, я вхожу в репетиционную. И сразу чувствую на себе взгляды. Один за другим они оборачиваются, шепчутся, задерживают взгляды слишком откровенно. Внутри поднимается раздражение и даже стыд: хочется накинуть сверху пиджак или шарф, лишь бы перестали пялиться. Нам же выступать, а они… слюни разводят.

— Так, последняя репетиция перед выходом! — голос Валентина Алексеевича пронзает воздух. — Сосредоточились все! Кто голову на Зимину ещё раз повернёт, пойдёт сидеть в зрительный зал. Ясно, Григорьев?!

— Чо сразу Григорьев… — бормочет тот, уставившись в пол. — Не смотрю я.

Зал разражается тихим смешком, но репетиция идёт по плану. Я сжимаю в руках смычок и делаю глубокий вдох: всё должно быть идеально. Сегодня. Именно сегодня.

Репетиция проходит как по маслу, и довольный руководитель отпускает нас на перерыв. Я выглядываю из-за кулис и нахожу взглядом маму. Она сидит рядом с Костровым-старшим и сосредоточенно слушает выступление ребят перед нами. Кострова-младшего не видно, и я облегчённо выдыхаю, чувствуя, как напряжение чуть отпускает плечи.

С лёгким волнением выхожу на сцену и занимаю своё место. По команде поднимаю смычок, и музыка течёт из-под пальцев. Я растворяюсь в ней, стараюсь не смотреть в зал, не отвлекаться, не думать ни о чём, кроме точного ритма и чистых нот.

Но есть у нас такой кусочек, когда виолончель не задействована. И тогда я позволяю себе всего один короткий взгляд вдаль.

Воздух в лёгкие перестаёт поступать. Софиты вдруг кажутся такими яркими, что глаза начинают слезиться, а кожа горит под их жаром. Сердце бьётся в висках так сильно, будто хочет вырваться наружу.

Зачем он пришёл?

В костюме, сидящем точно по фигуре, с огромным букетом бордовых роз в руках. Уверенный, сильный, опасный и притягательный до невозможности. Его взгляд цепляется за меня, и я мгновенно превращаюсь в ту самую раненую птицу, которая трепещет в клетке собственного сердца.

Я еле успеваю вступить в нужный момент, опуская глаза вниз. Но это не помогает: я чувствую, как Влад прожигает меня глазами, как будто держит невидимой нитью. Между нами возникает связь, крепкая, почти ощутимая, будто сотни тысяч электрических импульсов бегут от меня к нему и обратно, наполняя тело дрожью.

Я сосредотачиваюсь на музыке, но каждая нота теперь звучит иначе, в ней мои эмоции, мои запретные желания, мой страх и жажда одновременно. Если не выплеснуть их в мелодию, они разорвут меня изнутри.

Финальные аккорды замолкают. Секундная пауза, и зал взрывается аплодисментами. Щёки горят.

Перед тем, как уйти за кулисы, Валентин Алексеевич склоняется ко мне и почти шёпотом говорит:

— Ты сегодня превзошла себя, Зимина. Так держать.

Я гордо сверкаю глазами, сердце подпрыгивает от похвалы. Но едва выхожу в коридор, сталкиваюсь с Владом.

— Это тебе, — он протягивает розы.

— Спасибо, — шепчу, принимая букет. Наклоняюсь к цветам, втягиваю носом их нежный, густой аромат, и всё внутри тает. — Очень красивые.

— Как и ты, Мара.

Я хочу ответить колкостью, но не успеваю. Влад делает решительный шаг вперёд, и я оказываюсь в его тени. Его тепло почти обжигает сквозь тонкую ткань платья. Букет я успеваю опустить вниз, чтобы не повредить, и теперь мы стоим вплотную друг к другу, будто на глазах у всех мы укрыты каким-то невидимым коконом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я чувствую чужие взгляды. Знаю — все видят. Знаю — они шепчутся. Ведь я всегда была «примерной», и увидеть меня вот так, с парнем, да ещё с Костровым, для них событие.

— Влад, тут много людей… пусти, — слова звучат неубедительно. На деле я млею, таю от его близости.

— Плевать, Богиня, — его голос низкий, хриплый, и от него у меня дрожат колени. — Я так задолбался. Хочу, чтобы ты рядом была. — Его взгляд опускается на мои губы. — Поцеловать тебя хочу…

Это не вопрос, не просьба, не предложение. Это факт. И прежде чем я успеваю подумать, его губы накрывают мои.

Господи… как же мне этого не хватало!

Поцелуй глубокий, властный, обжигающий. Сначала я замираю, но в следующее мгновение сама тянусь к нему, глухо стону и кладу свободную руку ему на шею. Его пальцы ложатся на мою талию, сжимают её, притягивают ещё ближе. Весь мир исчезает, растворяется, остаёмся только мы двое и этот поцелуй, полный голода и нежности.

— Мара, Влад?! — ошарашенный голос мамы раздаётся за спиной.

Глава 30 Влад

Не знаю, чем я думал, когда целовал Мару на глазах у всех. Все мысли испарились, остался только её вкус на губах, сладкий и пьянящий, ощущение её хрупкого тела в моих руках. Два месяца я сдерживал себя, два месяца ходил на грани, и вот — сорвался.

За это время многое изменилось. Я в полную силу вкалываю у отца Димыча, наработал приличную клиентскую базу, поднял старые знания и впитал новые. Каждый день твержу себе одно: если хочу быть с Богиней, должен крепко стоять на ногах. Это не история про подростковый роман — это всерьёз.

Именно это не давало расслабиться. Даже Виктор Сергеевич посмеивается над моим энтузиазмом:

— Эк тебя прижало-то, а. Кто б знал, что тебе для того, чтобы дурь из башки выкинуть, просто правильная девочка нужна.

Но он же и подкидывает клиентов, консультирует, когда я упираюсь в тупик. По факту, поддерживает, хоть и в своей жёсткой манере.

Когда я узнал, что у Мары концерт двадцать пятого декабря, отложил всё. Так соскучился, что внутри будто пружина сжималась. Она морозила меня, делала вид, будто вычеркнула из жизни навсегда. А я хотел всего лишь посмотреть, услышать её игру, вручить букет. И всё. Без планов, без провокаций.

Но в момент, когда наши глаза встретились, всё пошло к чёрту. Словно выдернули предохранитель. Сорвался. И сейчас, когда её губы ещё помнят мой поцелуй, а родители смотрят с удивлением и осуждением, я ощущаю лишь раздражение. Не могли подойти позже? Дать нам хотя бы минуту?

— Всё это время вы? — Татьяна говорит с упрёком, её взгляд режет острее ножа.

— Нет, мама! Ничего не было… — Мара пытается оправдаться.

— Ну конечно, мой сын всегда целует так девушек, с которыми у него ничего нет, — ухмыляется отец.

— Хватит! — взрываюсь я. — Мы с Марой взрослые люди и сами решаем, в каких отношениях нам быть.

— Как ты заговорил, — мрачно бросает отец. — Влад, я тебе единственную просьбу высказал. Так сложно было выполнить её?

— Да, сложно, — встречаю его взгляд. — Мы с Марой друг другу не родня. Так что нет ничего постыдного в том, что нас тянет друг к другу.

Краем глаза вижу Богиню. Она стоит бледная, кусает губу, будто готова провалиться сквозь землю. Я подтягиваю её ближе, прижимаю к себе. Если я уже сорвался, то теперь ни шагу назад.

— Раз такой дерзкий стал, — прищуривается отец, — значит, самостоятельно собираешься жить?

— Именно, — отрезаю. — И Мару планирую с собой забрать.

— Что?! — одновременно вскрикивают Татьяна и Мара.

Все оставшиеся до свадьбы дни родители с нами почти не разговаривают. Мара тяжело это переживает: глаза её часто красные, а улыбка становится всё реже.

— Они привыкнут, — убеждаю я её вечером. — Им просто нужно время. Не запретят же они нам видеться.

— Но они явно не в восторге, Влад. Я себя ужасно чувствую, будто подвела их.

— Хватит подстраиваться под всех вокруг, — сжимаю её ладони в своих. — Кто подумает о тебе, если ты будешь задвигать своё мнение? Конечно, они будут счастливы, если мы расстанемся. Но ты от этого станешь счастливее?

— Вряд ли, — шепчет она.

— Значит, за нас надо бороться. И это им придётся смириться. Поняла?

Я накрываю её губы поцелуем, жёстким и решительным, закрепляя сказанное. Я не собираюсь подстраиваться под чужие хотелки. У меня есть только одна цель, и она стоит прямо передо мной.

К нам подходит отец.

— Влад, я хотел бы с тобой поговорить.

— Ну пойдём.

Как только оказываемся в его кабинете, он привычно садится за массивный стол, а я усаживаюсь напротив. Тишина тянется несколько секунд, и только потом он начинает говорить:

— Поскольку мы с Татьяной уже завтра поженимся, я бы хотел прояснить всё, чтобы у нас не осталось недомолвок. Выслушай меня.

Я напрягаюсь, ожидая нравоучений, но тон у него совсем не такой, как обычно.

— Да, с твоей мамой у нас была безумная любовь первое время. Но чем дольше мы жили вместе, тем больше понимали, что мы совершенно разные люди. Поэтому начались скандалы. У нас не получалось договариваться, но и жить порознь мы не хотели. Да и оба считали, что тебе нужна полная семья. Зря я не отпустил её раньше. Возможно, тогда бы она была жива.

У меня в груди что-то болезненно сжимается. Я первый раз слышу от отца такие откровения. Почему он не сказал этого раньше? Почему мы молчали столько лет? Но при этом мне важно услышать, что он жалеет. Что помнит маму. Что она для него значила многое.

— Я по-прежнему помню её, она всегда будет частью меня, — он тихо проводит ладонью по столешнице, будто там следы прошлого. — Но я встретил Таню, и понял, что у меня есть шанс на счастье с ней. Я не хочу его упускать. Мне важно, чтобы ты принял это.

Я жду подвоха, но он продолжает:

— Я не буду стоять у тебя на пути с Марой. Да, ситуация может быть истолкована двояко. Но я найду способы заткнуть шавкам пасть. Но только если ты согласен с тем, что мы одна семья. И твои бунты остаются в прошлом.

Я моргаю, не веря, что слышу. Вот так просто? Он принимает нас с Богиней? Никогда бы не подумал.

— Но я не буду сидеть у тебя на шее, — отвечаю жёстко, чтобы сразу обозначить границы. — Я уже присмотрел квартиру, и если Мара согласится, хочу съехать.

Отец чуть прищуривается, уголок губ дёргается.

— Если Таня не против отпустить её…

— А это не ей решать.

— И всё же, — устало кивает.

На следующий день мы собираемся большой толпой, чтобы поженить папу с Татьяной. Они захотели, чтобы свидетелями были именно мы с Марой.

И вот я ставлю свою подпись в документе, кошусь на ту часть, которую должна подписать она. «Зимина Марина Ильинична». Я едва не выдыхаю вслух: О-хре-неть.

— Почему ты не говорила, что на самом деле тебя зовут Марина, м?

Она тихо усмехается:

— Мама терпеть не может это имя. Так меня назвал папа. Назло ему она его сократила, всю жизнь звала меня исключительно Мара, ну и все вокруг тоже. Не ты один не в курсе, что это сокращение моего имени.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ма-ри-на… Мара… Богиня. Ты знаешь, тебе идут все варианты.

Она фыркает:

— Не подлизывайся, сегодня нам будет ни до чего.

Я наклоняюсь к самому её уху и шепчу так, что у неё тут же вспыхивают щёки:

— У меня хватит энергии на всё. Хочу тебя.

Она трогательно краснеет ещё сильнее, делает вид, что сосредоточена на том, что наблюдает за поцелуем родителей.

— Кстати, как ты смотришь на то, чтобы жить вместе? Отдельно от родителей, само собой. Тогда ты сможешь кричать для меня, не стесняясь никого.

— Влад, а как же учёба?

— Учись. А я буду работать. Вообще не проблема.

Она колеблется всего пару секунд.

— Ну… ладно.

— Тогда поехали паковать вещи.

— Ты что, у нас ещё впереди ресторан!

— Плевать на ресторан, хочу тебя попробовать везде в нашей квартире.

Я приподнимаю подол её платья, чтобы скользнуть ладонью по нежной коже между бёдер. Она вскидывается, шлёпает меня по руке:

— Подожди хоть чуть-чуть. Я тоже…

— Что тоже? — я придвигаюсь ближе, чувствую, как её дыхание сбивается.

— Хочу тебя… попробовать… везде…

Сокращаюсь в мучительном приступе неконтролируемого возбуждения. Сдвигаю Мару так, чтобы прикрыть свою топорщащуюся ширинку, и накрываю её губы жадным поцелуем, утопая в сладкой агонии.

О-о-о, я просто в нирване! Самая охуенная в мире девочка — моя!

Эпилог. Мара

Два года спустя

Покачиваю детскую кроватку. Игнат наконец заснул. Теперь главное тихонько выйти, чтобы не разбудить его.

— Спит? — и тут же оказываюсь в руках Влада.

— Еле заснул. Думала уже достать его из кроватки и просто лечь рядом.

— Мне повезло, — мурлычет он, прижимая меня к себе. Его дыхание горячим вихрем касается моей щеки.

Влад держит меня так крепко, будто за эти дни изголодался по моему теплу. Его тело в буквальном смысле излучает желание, и я ощущаю это каждой клеточкой.

— Жуть как соскучился, Богиня. Твои репетиции меня доканают.

— Что поделать, новогоднее время самое продуктивное и загруженное.

— Жутко ревную тебя, — он прикусывает кожу на шее, оставляя там горячий след.

— Я только твоя, ты же знаешь.

— И ещё его, — он кивает в сторону комнаты с малышом.

— Он слишком очаровательный. К тому же, он наш брат. Нельзя ревновать к родственникам.

— Я жуткий собственник, оказывается. К тому же, он постоянно претендует на твою грудь.

— Только когда голодный.

— Я тоже голодный. Прямо сейчас.

Прежде чем я успеваю ответить, Влад задирает мою футболку, открывая грудь. Его ладони жадные, горячие, губы и зубы доводят до мурашек. Я вспыхиваю, как спичка, тело откликается на каждое его движение. Даже спустя два года мне всегда его мало.

Всю неделю репетиций я проклинала оркестр, считала минуты, когда мы снова останемся вдвоём. И теперь, едва коснувшись его плеч, зарывшись пальцами в волосы, я понимаю, что не смогу остановиться.

— М-м-м, Влад… эй, постой, — стону я сквозь поцелуи.

— Что не так? — он дышит тяжело, глаза блестят хищным светом, язык облизывает губы так сексуально, что мои трусики можно выжимать.

Тяну его к двери, подальше от детской. Влетаем в ванную, и он тут же прижимает меня к стиральной машине. Шорты спадают вниз, его рука скользит туда, где я уже горю.

— Я щас кончу, — хрипит он, сам едва сдерживаясь.

— Не смей. Дамы вперёд, — требовательно потираюсь об его пальцы.

И через секунду чувствую, как он входит в меня, горячий, жёсткий, такой родной. Из груди рвётся протяжный стон. Его движения размашистые, напористые, а ладони не забывают терзать грудь, отзывающуюся каждой нервной клеточкой. Меня накрывает раньше, чем я успеваю осознать происходящее, и он идёт следом, срываясь в низком рычании.

— Удачно мы сюда зашли, — шепчет в моё ухо, оглядывая меня так, будто готов снова. — Давай я тебя помою.

— Скоро родители придут, — пытаюсь возразить.

— Мы успеем.

Мы и правда успели. Но в итоге из ванной выходим разомлевшие, обессиленные и… абсолютно счастливые. Лично я еле держусь на ногах.

Когда хлопает входная дверь, мы спускаемся вниз.

— Бандит чистый, довольный и сытый спит, — докладываю.

— Не сильно он вас ушатал? — интересуется Константин Дмитриевич.

— Мы опытные няни, — подмигиваю ему.

— Как твоё заседание, выиграли? — переключается на Влада.

— Да. Дмитриев обещал повышение. Но я, если честно, посматриваю в сторону открытия собственной фирмы.

— Если нужна моя помощь, совет или поддержка, я только за помочь.

Разговор плавно перетекает к делам, Влад делится победами и планами, а я обнимаю его сзади, сцепив руки на животе.

— Мара, что это у тебя? — мама берёт мою руку, иронично хмыкает. — Это у нас так сейчас экономят на кольцах?

На безымянном пальце сверкает аккуратное кольцо из фольги. Влад сделал его своими руками вместе с Игнатом.

— Ничего ты не понимаешь, мама, это хэндмэйд. Последний писк моды, — смеюсь счастливо. — Похоже, Игнат будет отличным ювелиром.

— Так это не то, что я подумала?

— Оно самое. Просто Влад не успел купить настоящее.

Влад берёт слово:

— Не беспокойтесь, мама Таня, всё будет в лучшем виде. Готовьтесь к свадьбе летом.

Я ловлю на себе её тёплый взгляд и впервые понимаю: мы уже давно — семья. Настоящая.

Споры, скандалы, прошлые страхи, всё позади. Теперь мы сплотились вокруг одного крохотного чуда — Игната Константиновича Кострова.

Да, своих детей у нас пока нет, но в глубине души я уже готова. Ведь кто же откажется от маленькой копии Влада? Уж точно не я.

Я прижимаюсь к его спине, шепчу прямо в изгиб его шеи:

— Люблю тебя.

И получаю в ответ самый сладкий поцелуй на свете, такой, от которого сердце замирает, а мир вокруг перестаёт существовать.

***

Мои хорошие,

Влад всё-таки сделал свой выбор в пользу "простить", и с Марой у них получилась замечательная семья???? Кто бы знал, как я обожаю писать эпилоги, где все счастливы, если бы можно было начинать книги с них????

Надеюсь, вы так же кайфовали в процессе чтения этой книги, как и я во время написания.

Следующая история будет про друга Влада Кострова - Виктора Буйнова и дочку декана, Сашу Касимову.

Обещаю, будет очень горячо????

Ваша Соня❤️

***

История живёт тут:

Соня Янс "(Не)любимый враг"

— Ты что делаешь? Руки убери!

— Доказываю тебе, что ты ничем не отличаешься от остальных. С тобой даже проще, Саша. Чуть приласкаю — и ты сдашься.

— Офигел?!

Я терпеть его не могу!

Каждую его ухмылку, каждое слово, каждый взгляд, который прожигает насквозь. Буйнов — сын врага моей семьи, мажор, привыкший брать всё, что захочет.

Теперь он хочет меня.

Он уверен, что сможет легко сломать меня, но я не его игрушка. И если Буйнов думает, что я сдамся под его натиском, он жестоко ошибается!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец