Чужая буря Вождя орков. Из книги Секс у орков истории

Глава 1. Пролог. Для кого-то последний день, для меня — первый.

— Ну вот, просто замечательно! — выдохнула Аня, вжимаясь в холодный камень и пытаясь вцепиться в скалу кончиками онемевших пальцев. — Аффтар жжот. Написано же: «маршрут для опытных альпинистов». Видимо, я сегодня не очень опытная.

Внизу под ногами клубилась молочно-белая пелена облаков, наглядно демонстрируя, насколько глубоко она облажалась. Где-то там шумела река, но ее рокот тонул в оглушительной тишине высоты и в бешеном стуке ее собственного сердца.

Она сорвалась. Нелепо, по-дурацки, из-за крошечного камушка и неловкого движения. И теперь висела между небом и землей, как забытое божеством подаяние, отчаянно цепляясь за жизнь.

И знаете, что было самым паршивым? Не страх. Даже близко не страх.

Ее накрыло волной такого щемящего, идиотского и до коликов острого сожаления, что перехватило дыхание куда сильнее, чем разреженный воздух.

— Двадцать пять лет, Карл! — мысленно прошипела она, обращаясь к вселенной, Богу и всем, кто стоял в очереди на раздачу жизненного смысла. — Двадцать пять лет, а я что? Я — ходячее, пыхтящее, сверхуспешное недоразумение!

Она успела получить красный диплом, встроиться в систему, купить квартиру в ипотеку и даже собрать коллекцию медалей с соревнований по фехтованию. Она была сильной, независимой, чертовски самодостаточной Аней. Ее жизнь была расписана по пунктам в ежедневнике и выглядела как эталонный план по захвату мира.

А на деле оказалась просто идеально отлаженной консервной банкой. С красивой этикеткой «Превосходно» и полной пустотой внутри.

Она так и не узнала, что значит — потерять голову от какого-то придурка. Чтобы сердце колотилось, как сумасшедшее, не от адреналина перед стартом, а от одного взгляда. Чтобы мурашки бежали не от холода в горах, а от случайного прикосновения его руки.

Нет. Ее близостью были строгие правила поединка на рапирах. Ее страстью — покорение немых и абсолютно безучастных к ее подвигам вершин. Ее любовью — тихий вечер наедине с книгой, где у героев, черт побери, было куда больше страсти и чувств, чем у нее за все двадцать пять лет.

— Эпик фэйл, — хрипло прошептала она, и ее голос сорвал ветер. Слезы, мгновенно леденевшие на щеках, текли не от страха, а от осознания чудовищной, просто анекдотической ошибки. Она отчаянно цеплялась за жизнь, которую на самом деле так и не прожила. Потратила ее на достижения, которые сейчас показались ей пылью.

Ее пальцы онемели. Силы покидали ее. Каждый мускул кричал от невыносимого напряжения.

— Ладно, Вселенная, — мысленно бросила она вызов, собрав остатки своего сарказма как щит. — Шутка зашла слишком далеко. Давай договоримся. Я признаю, что была круглой дурой. Ты дашь мне второй шанс? Хотя бы один раз почувствовать, что это вообще такое? А? Сделку?

Но камень под ее пальцами дрогнул. Крошечный кусочек сланца с предательским треском откололся и полетел вниз, исчезая в белой пустоте.

Больше не за что было держаться.

— А вот и нет, сволочи! — ее крик разорвал тишину. Это был не крик ужаса. Это был крик самой чистой, самой ядреной обиды на несправедливость.

И тогда время остановилось.

Ее падение замедлилось, превратившись в подозрительно плавное парение. Вихрь из сверкающих льдинок и осенних листьев, которых тут, на вершине, быть не могло в принципе, мягко подхватил ее. Воздух вокруг загудел низким, могущественным аккордом, словно кто-то ткнул пальцем в саму ткань реальности.

— Серьезно? — удивилась Аня уже вслух. — Галлюцинации из-за нехватки кислорода? Ну что ж, хоть какое-то развлечение.

Она не упала. Она парила в центре зародившейся бури, и ветер, уже не колющий и злой, а нежный и до чертиков любопытный, обвивал ее, словно изучая. Он касался ее лица, спутанных волос, окровавленных пальцев — и боль утихла, сменившись странным покалыванием.

Перед ней материализовалось Нечто. Нет, не так. Перед ней материализовалась сама идея движения. Бесконечный, пульсирующий вихрь из сияющего воздуха и чистого света. Формы не было, только мощь. И дикое, неподдельное любопытство.

«Ты так громко звала. Мешаешь круговороту воздушных масс…»

Голос прозвучал прямо в голове. Он был похож на то, как если бы ураган вдруг научился говорить, вплетая в свою речь шелест листвы и завывание вьюги.

— Звала? — мысленно огрызнулась Аня, напуганная до усрачки, но не подавая вида. — Я, вообще-то, тут помирать собралась. По-тихому. Без свидетелей.

Существо — Дух — склонилось над ней, и ее тоска, ее щемящее сожаление, ее невыплаканные слезы и неиспытанные желания хлынули наружу, как из прорванной плотины. Он видел ее насквозь. Видел ту самую пустоту, которую она так мастерски прятала под броней сарказма и показной силы.

«Какая занятная… Хрупкая скорлупа. А внутри… шум и тишина. И голод. Такой чистый, наивный голод.»

В его «голосе» прозвучала нота, похожая на удивление и восхищение.

«Твой мир кормил тебя камнями. А ты хотела огня. Как несправедливо.»

Дух Ветра — ибо это был он — будто задумался. Он был древним, он видел миры, и эта маленькая, разбитая, но такая яростная человеческая душа с ее простым и огромным желанием показалась ему бесконечно любопытной.

«Твой зов слишком искренен для такого конца. Слишком… громок. Я его слышу.»

Он принял решение.

Вихрь света и воздуха сгустился вокруг Ани, подхватывая ее, унося прочь от холодной скалы, от серого неба, от мира, который так и не стал для нее домом.

«Подарю тебе новый мир. Там тоже хватает идиотов и камней. Но там есть место и для огня. Найди его. Раздуй его. И тогда… тогда посмотрим, какой шум ты сможешь поднять.»

Он вдохнул в нее часть себя. Искру своей бесконечной, необузданной свободы. Дар, который был и благословением, и проклятием, и самым большим приключением в ее жизни.

Последнее, что успела подумать Аня, прежде чем сознание отключилось насовсем, было:

— Ну, я же просила всего один раз… Ладно, хоть не скучно будет.

А потом — мягкий удар о влажный мох. И запах. Сладковатый, пьянящий, незнакомый запах цветов, земли и чего-то такого, чего в ее старом мире точно не было. Что-то вроде… магии.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тишина. Только шелест листьев где-то высоко-высоко.

А где-то в другом мире, на дне ущелья, спасатели так и не нашли ее тела. Консервная банка была вскрыта, и ее содержимое наконец-то отправилось на свободу.

Глава 2. Проснуться принцессой. Ну почти.

Анна

Первое, что я почувствовала — это адскую боль в висках. Такое ощущение, будто внутри моей черепной коробки лихие гномы устроили боулинг, используя мои же мозги в качестве шаров.

Второе — мягкость под спиной. Не мох, не земля. Что-то вроде перины. Очень настораживающе.

Третье — тихий, прерывистый плач где-то рядом.

Я рискнула приоткрыть один глаз. Потом второй. Взгляд сфокусировался на деревянных балках высокого потолка. Резные, темные. Ничего не напоминает. Я медленно повернула голову — мир поплыл волной тошнотворной каши — и увидела ее.

Девочку. Лет шестнадцати. Бледную, как простыня, с огромными глазами цвета незабудок, полными слез. Она сидела на краю моей кровати и смотрела на меня с таким облегчением, что я почувствовала себя последней дрянью просто за то, что лежу тут, а не бегу марафон во имя добра и справедливости.

— Ты… ты жива! — выдохнула она, и ее голосок задрожал. — Я так испугалась! Я думала, ты…

— Умерла? — хрипло закончила я. Горло было сухим, как воронье гнездо. — Нет, пока нет. Но есть планы на вечер. Что случилось? И, что более важно, где я, и кто вы?

В голове гудел только белый шум. Полная пустота. Кроме одного-единственного якоря.

— Меня... меня зовут Анна, — вдруг выдохнула я, поймав на лета обрывок самого себя. Больше — ничего.

Девочка всплеснула руками, тонкими, как прутики.

— Анна! Какое красивое имя! Я Мила. А это наш дом. Замок моего отца, князя Барагоса. Ты упала с неба прямо в наш сад! Прямо на розовый куст! Отец сказал, что это знак!

Замок. Князь. «Упала с неба». Гномы в голове сменили боулинг на отбивную из моего здравомыслия. Информации было слишком много, а опорных точек — одна-единственная. Собственное имя.

— Знак, говорите? — я медленно приподнялась на локтях, и мир снова заплясал джигу. — Знак чего? Того, что небесам надоело мое лицо и они решили сплавить меня с рук? Или что у местного розового куста отличная страховка?

Мила смотрела на меня с искренним недоумением. Сарказм, видимо, не долетел до ее ушей, застряв где-то в стратосфере ее наивности.

— Знак судьбы! — прошептала она с придыханием. — Отец сказал, что ты теперь моя сестра. Я всегда хотела сестру!

Вот как. С неба свалилась — получи сестру в подарок. Логика железная. Я огляделась. Комната была огромной. Гобелены, толстые свечи, дубовая мебель. Пахло медом, воском и чем-то чуждым, непривычным. Пахло… другим миром. Таким же чужим, как и я сама для себя.

И тут мой взгляд упал на руки. Вернее, на то, что на них было надето.

Два широких браслета. Идеально отполированный черный металл, холодный на ощупь. На поверхность были нанесены какие-то замысловатые серебристые узоры. Они были красивыми, если бы не одно «но»: они были намертво припаяны к запястьям. Ни застежки, ни щели. Как будто их отлили прямо на мне, пока я была в отключке.

— Э-э-э… это что за новомодный аксессуар? — поинтересовалась я, потянув за один из них. Не сдвинулся ни на миллиметр. — Браслеты — это, конечно, мило, но я, кажется, предпочитала более… съемные варианты.

Лицо Милы стало серьезным, почти печальным.

— Отец сказал, это для твоего же блага. Когда ты упала, с тобой творилось что-то… странное. Воздух дрожал. Ты была вся такая горячая. Мудрец сказал, что твое тело может быть опасно для тебя самой. Эти артефакты… они помогут тебе восстановить силы. Уравновесят твою природу.

«Мудрец». «Уравновесят твою природу». Звучало как развод лохов на деньги. Я посмотрела на ее искреннее, полное беспокойства лицо и проглотила язвительное замечание о том, что меня бы лучше «уравновесили» аспирин и крепкий кофе.

Она верила в эту сказку. Искренне и безоговорочно. Верила, что ее отец — благодетель.

А я… а я чувствовала подвох. Огромный, как этот дубовый шкаф. Никто просто так не подбирает незнакомок с улицы и не объявляет их дочерьми, и не одевает на них непонятные магические наручники.

Но смотреть на ее большие, полные надежды глаза и рушить ее веру не было сил. Да и какая от этого польза? Я в этом мире одна. Абсолютно одна. Без прошлого, без имени. А тут — крыша над головой, еда и девочка, которая смотрит на тебя, как на чудо. Пусть и с сомнительными дополнениями в виде колец на руки.

— Ладно, — сдалась я, снова падая на подушки. — Значит, я теперь твоя сестра. Предупреждаю, я, наверное, не умею заплетать косы и делиться игрушками.

Мила просияла, как будто я подарила ей целое королевство, а не выдала очередную порцию сарказма.

— Ничего! Я научу тебя всему! Мы будем вместе гулять, читать сказки… Ой! — она вдруг всплеснула руками. — Я же забыла! Тебе нужно отдыхать! Я позову служанку, она принесет тебе бульон и хлеб!

Она выпорхнула из комнаты, оставив меня наедине с гнетущей тишиной, дурацкими браслетами и треском дров в камине.

Я подняла руки перед лицом, разглядывая эти черные, холодные обручи. Они были тяжелыми. Не физически — я быстро к этому привыкла. Тяжелыми была та тишина, немой укор, который они воплощали. «С тобой что-то не так. Тебя нужно держать в узде. Ты — опасность».

— Ну что, Анна, — пробормотала я своему единственному воспоминанию. — Поздравляю. Ты упала с неба, тебя приютили и заковали в наручники. Старт, я считаю, просто замечательный. Жду продолжения.

Ветер за окном что-то завыл. Или это просто сквозняк в старой крепости. Но на мгновение мне показалось, что он звучал насмешливо. Или… знакомо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. Сказки для больной девочки и прочие прелести жизни при дворе.

Анна

Два года.

Два года моей новой, стыдно удобной жизни в позолоченной клетке. Два года ношения этих чертовых браслетов, которые за это время не нагрелись ни на градус. Два года тоски по чему-то, чего я не могла вспомнить, но чье отсутствие сверлило меня изнутри, как зубная боль.

Я освоилась. Если можно так назвать умение есть еду вилкой, а не руками, и не смеяться вслух над чопорными придворными, чьи лица всегда были затянуты так туго, будто они проглотили удила.

Мой главный анклав в этом цирке — комната Милы. Она была моим щитом, моим оправданием и моей единственной отдушиной. Когда ее болезнь отступала, мы гуляли по саду, и я учила ее «странным играм»: простым гимнастическим упражнениям, чтобы укрепить хоть какие-то мышцы, и дыхательным техникам, которые сама откуда-то знала. Она смеялась, запрокидывая голову, и на ее щеках появлялся слабый румянец.

Но чаще она была прикована к постели. Тогда я садилась у ее изголовья, и начиналось наше главное таинство.

— Анна, расскажи еще одну сказку! Про тот… аэропорт! — просила она, укутавшись в одеяло.

Мой мозг услужливо подкидывал обрывки. Картинки огромных залов, людей с чемоданами, голоса из динамиков.

— Ну, смотри, — начинала я, чувствуя легкое покалывание в браслетах. — Представь огромную-огромную пещеру, такую большую, что наш весь замок туда поместится. И в ней живут… железные птицы. Огромные, блестящие. А люди приходят к ним, садятся им на спину, и птицы уносят их в другие страны, высоко-высоко, над облаками.

— Выше облаков? — Мила замирала, ее глаза становились круглыми. — И они не падают?

— Почти никогда, — уверенно врала я. — А чтобы птица поняла, куда лететь, ей дают специальную бумажку… билет. Без него не пустят.

— Как в королевскую библиотеку! — восклицала она, находя знакомую аналогию.

— Да, точно, — улыбалась я. И продолжала. Про машины — «повозки без лошадей, которые рычат и ездят сами». Про компьютеры — «волшебные зеркала, в которых можно узнать всё на свете и даже поговорить с человеком на другом конце света».

Это были наши сказки. Мои обрывки памяти, которые я сама не понимала, облеченные в привычные для нее образы. Я говорила, а она слушала, завороженная, и в эти минуты казалось, что болезнь отступает. А я ловила себя на мысли, что рассказываю это не только для нее, но и для себя. Чтобы не забыть. Хотя забыть было, в общем-то, нечего.

Князь Барагос относился ко мне с вежливой, холодной отстраненностью. Как к полезному, но странному домашнему животному. Он следил, чтобы меня хорошо кормили и одевали, но его взгляд, тяжелый и оценивающий, всегда останавливался на моих браслетах. Я ловила этот взгляд и мысленно скалилась. Наш негласный договор соблюдался: я не делаю сцен и не пытаюсь снять украшения, а он не вышвыривает меня на улицу и дает мне заботиться о Миле.

Все изменилось в один день.

В замке поднялась суматоха. Заскрипели ворота, во двор влетел отряд всадников в чужих, слишком ярких ливреях. От них пахло дорогой пылью и чужой спесью.

Я стояла у окна в комнате Милы, наблюдая за этим представлением.

— Кто это? — прошептала она, привстав на локте.

— Цирк на гастроли приехал, — буркнула я. — Судя по костюмам.

Вскоре нас обеих попросили спуститься в большой зал. Барагос уже был там, стоял перед камином с таким важным и довольным видом, будто проглотил канарейку. Перед ним стоял тощий человечек в расшитом золотом камзоле, с лицом, на котором читалось непоколебимое самомнение.

Человечек выпрямился, достал свиток с большой восковой печатью и начал зачитывать высоким, визгливым голосом что-то о «великой милости», «высокой чести» и «скреплении союзов».

Я зевала, разглядывая гобелены. Пока не услышала свое имя.

«…а потому Его Светлость, принц Лидрих, младший брат нашего возлюбленного короля Луторгина, изъявляет желание взять в супруги девицу Анну, приемную дочь князя Барагоса…»

Воздух вылетел из моих легких. Весь шум в зале — шепот придворных, треск огня в камине — пропал, заглушенный оглушительным гулом в ушах. Я медленно перевела взгляд на Барагоса. Он смотрел на меня не с извинением, а с холодным, жестким торжеством. Это был взгляд тюремщика, который наконец-то нашел применение своему пленнику.

— …помолвка состоится по прибытии… — продолжал визжать гонец.

— Нет, — выдохнула я. Слово сорвалось с губ тихо, но в гробовой тишине зала оно прозвучало, как удар хлыста.

Все взгляды устремились на меня. Барагос нахмурился.

— Что? — не понял гонец, морщась, будто я сказала нечто неприличное.

— Я сказала НЕТ — голос окреп и зазвучал уже с привычным мне сарказмом, за которым я прятала панику. — Вы, видимо, ошиблись адресом. Я не супруга. Я… падающий метеорит. Непригодна для династических браков.

Гонец покраснел от возмущения. Барагос сделал шаг ко мне, его лицо исказила маска ледяной ярости.

— Анна, — его голос был тихим и опасным, как шипение змеи. — Ты не в себе от радости. Воспользуйся моментом молчания.

Он схватил меня за руку чуть выше браслета, и его пальцы впились в кожу так больно, что я едва не вскрикнула. Он силой развернул меня к гонцу.

— Моя дочь выражает безмерную благодарность Его Светлости, — произнес он гадко, и его хватка стала еще железнее. — Она смиренно и с радостью принимает эту величайшую честь.

Я пыталась вырваться, но он был невероятно силен. Он тянул меня за собой, как куклу, из зала. На пороге я успела обернуться и встретиться взглядом с Милой. Она стояла бледная, худая, как тростинка, и смотрела на меня с таким ужасом и жалостью, что у меня похолодело внутри.

Он втолкнул меня в мои покои и захлопнул дверь, оставшись с другой стороны.

— Будешь умницей — выйдешь к ужину, — прозвучал его голос сквозь дубовую дверь. — Нет — так и будешь сидеть здесь до самой свадьбы. Выбора у тебя нет, Анна. Никакого.

Я услышала, как щелкнул ключ в замке.

Я осталась одна посреди комнаты, дрожа от ярости и унижения. Помолвка. С каким-то принцем-извращенцем, о похабных наклонностях которого шепталась вся прислуга.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тогда до меня дошло. Это не просто брак. Это расчет. Барагос что-то замышляет. И я — разменная монета. Бесправная, никчемная вещь в его политических играх.

Я подняла руки и в ярости дернула браслеты, как делала это уже тысячу раз.

— Ну же! — прошипела я им. — Если вы тут для моего же блага, то сейчас самое время проявить себя! Сделайте что-нибудь! Взорвитесь, разорвите его на куски!

Но металл оставался холодным и немым. Как и всегда.

Единственным ответом мне был тихий стук в дверь. И голосок Милы:

— Анна?.. Анна, прости меня… Отец сказал… он сказал, что если не ты, то… то мне придется выйти за него…

Вот оно. Второе дно этого ада. Шантаж. Идеальный, беспроигрышный ход.

Я медленно сползла по двери на пол, закрыла лицо руками. Клетка, в которой я жила два года, внезапно сузилась до размеров темного, душного ящика. И выход из него был только один — в объятия незнакомого монстра.

— Прекрасно, — прошептала я в ладони. — Просто прекрасный поворот сюжета. Надеюсь, этому принцу нравятся нервные невесты с украшениями на руках. Я ему всю его светскость к чертям собачьим сведу.

Глава 4. Выбор без выбора.

Анна

Я не знаю, сколько времени просидела на холодном каменном полу, прислонившись лбом к дубовой двери. Достаточно, чтобы ярость перебродила в ледяное, тошнотворное спокойствие. Достаточно, чтобы понять всю безнадежность своего положения.

За дверью было тихо. Мила, видимо, ушла. Или ее увели. Мысль о том, что ее, хрупкую, прозрачную, могут силой заставить сделать что-то против ее воли, заставляла мои руки сжиматься в кулаки. Эти чертовы браслеты впились в кожу.

Ключ в замке повернулся беззвучно. Дверь открылась, впуская в комнату не свет, а тень. Тень по имени Барагос. Он вошел и закрыл дверь за собой, не спеша. Его движения были плавными, выверенными, как у хищника, который знает, что добыча уже в ловушке.

Он обошел меня, уселся в кресло у камина, закинул ногу на ногу и сложил руки на животе. Смотрел. Молча. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, ползал по мне, словно проверяя на прочность.

— Ну что, — наконец произнес он. Его голос был ровным, без единой нотки эмоций. — Ты немного остыла? Или тебе нужно еще времени, чтобы осознать оказанную тебе честь?

Я подняла на него глаза. Во рту было сухо и горько.

— О, я осознала, — мой голос прозвучал хрипло. — Осознала, что честь — это когда спрашивают. А не когда объявляют в приказном порядке, как о новом налоге на воздух.

Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки. Ему, видимо, нравилось это. Нравилось, что я огрызаюсь. Это давало ему повод ломать меня дальше.

— Ты наивна, как ребенок, — сказал он, и в его словах не было ни капли снисхождения. Только констатация факта. — В нашем мире приказы и есть высшая форма признания. Принц Лидрих — второй человек в королевстве. Его благосклонность… — он многозначительно посмотрел на мои браслеты, — …открывает многие двери. И закрывает многие рты.

— Что он хочет от меня? — выдохнула я. — Я же никто. Подкидыш с дурной наследственностью, если верить вашим мудрецам.

— Он хочет то, что принадлежит мне по праву, — холодно ответил Барагос. — А я решил поделиться. Из великодушия. И ради высших интересов наших земель.

Великодушие. Высшие интересы. У меня зашевелились волосы на затылке. Это пахло чем-то очень, очень плохим.

— Я не выйду за него, — заявила я, пытаясь встать. Ноги не слушались. — Вы не можете меня заставить.

— О, могу, — он произнес это так тихо, что я чуть не пропустила. Потом вздохнул, снова приняв вид усталого, многострадального отца. — Но я не хочу применять силу, Анна. Ты — моя дочь. Пусть и приемная. Я предлагаю тебе выбор.

Он сделал паузу, давая мне прочувствовать весь идиотизм этой фразы. «Выбор». Пока я сидела взаперти.

— Какой же? — спросила я, уже зная, что ничего хорошего он не предложит.

— Ты выходишь за Лидриха. Ты становишься принцессой. Ты живешь в роскоши, которую тебе и не снилось. Ты забываешь обо всем этом, — он махнул рукой, словно говоря о досадной неприятности. — Или…

Он снова замолчал, наслаждаясь моментом.

— Или? — мне удалось подняться на ноги. Я стояла, пошатываясь, как пьяная.

— Или я буду вынужден предложить принцу другую невесту. Более… соответствующую его статусу по крови. Милу.

Слова повисли в воздухе, тяжелые и ядовитые, как угарный газ. Комната поплыла перед глазами.

— Ты с ума сошел, — прошептала я. — Она не переживет этого. Она…

— Она моя дочь, — перебил он меня, и в его глазах мелькнуло нечто настоящее, нечто ледяное и беспощадное. — И ее долг — послужить укреплению нашего рода. Как и твой. Раз уж ты считаешь себя частью этой семьи.

Это был не выбор. Это был ультиматум, оформленный в виде издевательства. «Спаси сестру, пожертвовав собой». Красиво. Пафосно. И абсолютно бесчеловечно.

— Он ее убьет, — выдохнула я. Слухи о забавах Лидриха были слишком живучими и слишком подробными, чтобы быть просто сплетнями.

— Возможно, — Барагос пожал плечами, как если бы речь шла о прогнозе погоды. — А возможно, ее хрупкость тронет его сердце. Кто знает. Это будет ее судьба. Или твоя. Выбирай.

Он встал и подошел ко мне вплотную. От него пахло дорогим вином и холодным металлом.

— Ты сильная, Анна. Выносливая. С характером. С тобой он… поиграется, и ему надоест. А Мила… — он покачал головой, делая скорбное лицо. — Мила сломается в первую же неделю. Ты же не хочешь смерти сестры? После всего, что я для тебя сделал?

«После всего, что я для тебя сделал». Посадил в клетку. Надел кандалы. Назвал дочерью для отвода глаз.

Я смотрела на него, и во рту был вкус пепла. Ненависть была такой острой, что я физически чувствовала ее вкус.

— Ладно, — прошипела я. Слово вырвалось против моей воли, обжигая губы. — Ладно. Я сделаю это.

Торжество в его глазах было мгновенным и безобразным. Он достиг цели.

— Умная девочка, — он потрепал меня по щеке, как собачонку. Я отшатнулась, как от удара. — Готовься. Принц принц прибудет через 2 месяца.

Он вышел, оставив дверь открытой. Символично. Теперь моя тюрьма была везде. Весь этот замок. Весь этот мир.

Я подошла к открытому окну и вдохнула холодный воздух. Где-то там, вдалеке, были Поющие Леса. Место, где я иногда чувствовала себя почти свободной.

— Отлично, — пробормотала я беззвездному небу. — Итак, вариант первый: выйти замуж за садиста. Вариант второй: стать причиной смерти единственного человека, который ко мне по-доброму относится. Что же выбрать, что же выбрать… О, да у меня просто разбегаются глаза от перспектив!

Я схватила первый попавшийся под руку кубок со стола и швырнула его в стену. Бронза звонко ударилась о камень и покатилась по полу.

Выбора не было. И это бесило больше всего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5. Бегство в никуда, или Идиотский план «Б»

Анна

Итак, план «А» — смириться и стать пушечным мясом для принца-садиста — был единогласно признан идиотским. В основном мной. И поскольку других добровольцев на роль жертвы не нашлось, пришлось срочно разрабатывать план «Б».

План «Б» был, скажем так, не сильно лучше. По сути, он заключался в одном слове: бежать.

Куда? Неважно. Зачем? Неважно. Главное — подальше от этого цирка уродов с его клоуном-распорядителем в лице Барагоса. Пусть его «высшие интересы» подавятся им сами.

Решение созрело ночью, после двух дней затворничества, в течение которых я извела все запасы еды, принесенные дрожащей служанкой, и обдумала примерно семьсот тридцать четыре способа отравления свадебного пирога. Все они были признаны несостоятельными, так как отравить всю свиту принца, включая коней, у меня просто не хватило бы яда.

Над замком повисла зловещая тишина, предвещавшая приезд «жениха». Воздух звенел от напряжения. Идеальные условия для того, чтобы сделать ноги.

Я оставила Миле записку. Короткую, безличную. «Уезжаю. Не ищи. Будь здорова». Солгала в последнем пункте. Мы обе знали, что она не будет здорова. Но иначе она побежала бы за мной, а мне было нужно, чтобы она осталась. В относительной безопасности. Пока я не придумаю, как вытащить и ее из этой помойной ямы.

Пробраться через спящий замок оказалось до смешного просто. Стража дремала, потирая замерзшие руки. Видимо, никто не ожидал, что ценный «приз» добровольно сбежит из теплой клетки в холодную ночь. Идиоты.

Ноги сами понесли меня по знакомой, вытоптанной за два года тропинке. Не к воротам — это было бы слишком очевидно. А туда, где кончались владения Барагоса и начиналось нечто другое. Нейтральная территория между королевством Серебряный Престол и землями орков. В Поющие Леса.

Это место стало моим тайным убежищем. Единственным, где я могла дышать полной грудью, не чувствуя на себе оценивающих взглядов слуг или тяжелого, просчитывающего взгляда «отца». Где я могла быть просто… Анной. Кем бы она ни была.

И вот он, мой личный краешек свободы — небольшое озерцо, спрятанное в чаще. Вода в нем была всегда чистой и странно теплой, даже зимой, благодаря подземным ключам. А деревья вокруг, огромные и древние, стояли плотной стеной, надежно укрывая от всего мира.

Я приходила сюда, когда тоска по чему-то неведомому становилась невыносимой. Когда сарказм уже не спасал, а хотелось просто кричать. Здесь я могла позволить себе быть слабой. Здесь я втайне от всех пыталась тренироваться, повторяя смутно всплывавшие в памяти движения с палкой вместо рапиры. Здесь я просто сидела на берегу и смотрела на воду, пытаясь поймать в ней обрывки лиц, которые не могла вспомнить.

Это было мое место. Единственное, что принадлежало лично мне в этом мире.

И сейчас Леса встретили меня знакомым, тревожным шепотом. Деревья, словно старые друзья, расступились, пропуская меня в свои владения. Здесь пахло свободой. Или мне так хотелось думать.

Я шла, не разбирая дороги, подгоняемая адреналином и слепой яростью. Наконец я вышла к воде. И тут меня накрыло.

Отчаяние. Беспомощность. Ярость. Все сразу. Дрожь бьет не от холода, а от осознания полного, абсолютного тупика. Я сбежала. А что дальше? Умереть с голоду в лесу? Или… вернуться? Смириться?

— Нет! — я крикнула в ночь, и эхо издевательски повторило мой крик моему же единственному безопасному месту. — Нет, черт возьми! Нет!

Я упала на колени на холодный влажный мох у самой кромки моего озера и вцепилась в эти проклятые браслеты. Впервые — не с тихим отчаянием, а с лютой, бешеной ненавистью.

— Снимитесь! — прошипела я им, дергая что есть сил. Металл больно впивался в кожу, оставляя красные полосы. — Ну же! Вы же должны меня защищать, так защитите! Сделайте что-нибудь!

Я искала хоть какую-то защелку, хоть малейшую трещинку. Ничего. Идеально отполированная, монолитная поверхность. Как и вся моя жизнь сейчас — гладкий, отполированный до блеска тупик.

— Да что же вы такое?! — я замахнулась и изо всех сил ударила браслетом о выступающий камень у воды.

Раздался оглушительный лязг. Искры боли пронзили руку до самого плеча. По камню поползла тонкая трещина. По браслету — ни царапины.

Я била снова и снова. Лязг, боль, снова лязг. Слезы злости текли по щекам, но я даже не замечала их.

— Отпустите меня! Я не хочу! Я не буду его! Я не вещь!

Отчаянный крик сорвался с губ. И в тот же миг я почувствовала это.

Покалывание. Слабый, едва уловимый разряд, пробежавший от запястья до локтя. Браслеты… загорелись.

Тусклым, холодным синим светом засветились те самые серебристые руны. Они пульсировали в такт бешеному стуку моего сердца. Воздух вокруг руки затрепетал, зашумел, хотя ветра не было. Вода на озере внезапно покрылась рябью.

Я замерла, затаив дыхание, смотря на это диковинное, пугающее свечение. Сердце колотилось где-то в горле. Это что, сработало?!

Я снова, уже с надеждой, рванула браслет. Нет. Он не поддался. Свечение стало слабеть, руны потухли, оставив после себя лишь легкое, едва заметное тепло и щемящее чувство пустоты. Вода успокоилась.

Я сидела на холодной земле у своего озера, вся взъерошенная, с грязным лицом и больными руками, и смотрела на эти черные, немые обручья. Они снова были просто холодным металлом. Даже здесь, в моем единственном месте силы, они были сильнее. Моя маленькая, отчаянная вспышка ярости ничего не изменила.

— Ну конечно, — хрипло рассмеялась я, чувствуя, как истерика подкатывает к горлу. — Сигнализация сработала прямо в штаб-квартире партизана. «Хозяин, ваша вещь пытается сбежать». Молодцы. Очень полезная функция.

Я плюхнулась на спину на мягкий мох и уставилась в черное небо между ветвей. Где-то там были звезды. Чужие звезды чужого мира, которые я так часто рассматривала здесь, мечтая о чем-то невозможном.

— Ладно, — прошептала я им. — Допустим, выиграли этот раунд. Но игра еще не окончена. Если я стану чьей-то собственностью, то только своей собственной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

План «Б» провалился. Пора было придумывать план «В». А для этого нужно было вернуться. В свою клетку. Сделать вид, что я смирилась.

Самая отвратительная часть побега — это дорога обратно.

Глава 6. Зов ветра. Зов крови.

Торд

Ветер гулял по Седым Скалам, завывая в бесчисленных пещерах и расщелинах Логова Рока. Для моих сородичей это был просто шум. Фоновый, привычный, как собственное дыхание. Для меня же в этом шуме была музыка. Или… карта. Карта мира, по которой я читал настроение стихий, приближение бурь, передвижение стад.

А сегодня в эту музыку вплелась фальшивая нота.

Я стоял на краю каменного балкона, вмурованного в скалу на уровне облаков, и смотрел, как последние лучи солнца догорают на зубцах дальних гор. В руке я сжимал рукоять топора, привычным жестом проверяя баланс. Не для войны. Просто для ощущения твердости. Вес холодного железа успокаивал ум, отточенный не годами, а десятилетиями битв, предательств и тяжелых решений.

Меня зовут Торд. Вождь Объединенных Племен Седых Скал. Мой титул не дань крови — я вырвал его в бою, заслужил в походах и скрепил клятвами старейшин. Я собрал разрозненные, воющие друг с другом кланы орков в кулак, который теперь был способен постоять и за себя, и за свою землю. Мы не искали войны с людьми. Хрупкий мир, установленный после последней кровавой бани, нас устраивал. Но мир — это не дружба. Это готовность к войне, которую отложили на завтра.

Мои мысли прервал тихий, но уверенный шаг за спиной. Я не обернулся. Я знал эту походку.

— Говори, Магда, — произнес я, не отрывая взгляда от темнеющих долин.

Шаманка подошла и встала рядом, опираясь на посох, увенчанный клыком снежного барса. Ее сморщенное, как печеное яблоко, лицо было серьезным.

— Ветер принес странные вести, Вождь, — ее голос был скрипучим, как трение камня о камень, но в нем была сила, не уступающая моей. — Из долины. С нейтральных земель.

Я нахмурился. Нейтральные земли — это головная боль. Ничья территория, где постоянно творится какая-то чертовщина.

— Опять бандиты? Или эльфийские шпионы пьянствуют у горячих источников? — я уже мысленно отдавал приказ отправить туда патруль для устрашения.

— Нет. Нечто иное. — Магда повернула ко мне свое слепое, затянутое бельмом око. Она не видела солнца, но видела нити судьбы. Или так всем казалось. — Ветер там… болеет. Ранен. Он мечется и стонет. Как зверь в капкане.

Метафоры шаманов всегда действовали мне на нервы. Я предпочитал прямые удары.

— Конкретнее.

— Сила. Дикая. Чужая. Она прорывается сквозь что-то. Сквозь оковы. Она зовет о помощи. Но не словами. Чувством. Болью. Гневом.

Я повернулся к ней, скрестив руки на груди. Холодный ветер трепал мои дреды.

— Человеческие дела? Их магия? — предположил я. Людские маги всегда были источником проблем.

Магда покачала головой.

— Не их слабая, книжная сила. Это… древнее. Как дух горы. Но моложе. И яростнее. Как первый ураган при смене сезонов. Она не принадлежит этому месту. Она… потерялась.

В ее словах прозвучала неподдельная жалость. Это задело меня. Магда не жалела слабых. Значит, эта сила не была слабой. Она была в беде.

— Где? — спросил я уже другим тоном. Дежурный интерес сменился вниманием охотника, учуявшего странный, незнакомый след.

— У озера в Поющих Лесах. Там, где старые деревья говорят с луной.

Я мысленно прикинул путь. День скачки на варге по горным тропам. Не ближний свет. Отвлекаться от дел на такой срок — безрассудство.

— Прикажешь отряду проверить? — Это был разумный шаг. Осторожный. Вождеский.

Магда снова покачала головой. Ее слепой взгляд уперся в меня с невероятной интенсивностью.

— Нет, Торд, сын Грома. Это должен проверить ты.

— Я? — я не смог сдержать удивленного хрипа. — Я — Вождь. У меня есть дела поважнее, чем трястись в седле за призраками, которые приснились шаману.

— Это не призрак, — ее голос стал твердым, как гранит наших скал. — Это знак. Для тебя. Ветер зовет тебя. Только тебя.

Она сказала это с такой непоколебимой уверенностью, что спорить было бесполезно. Да и… что-то внутри меня уже отозвалось на этот зов. То самое чутье полководца, что не раз спасало мне жизнь, тихо зашептало, что старуха права. Это было важно.

Я вздохнул, смирившись с неизбежным. Не впервые судьба тыкала меня мордой во что-то неприятное, но необходимое.

— Хорошо, — буркнул я. — Но если это окажется заблудившаяся овечка какого-нибудь человеческого лорда, я выставлю тебя на смех перед всем советом.

Магда усмехнулась, обнажив беззубые десны.

— Овечка… да. Та, что может сокрушать скалы. Иди, Вождь. И будь готов. То, что ты найдешь… изменит все.

Я не стал спрашивать, что она имела в виду. Ответа, кроме очередной загадки, я бы не получил.

День.

День в седле, под пронизывающим горным ветром. День, за который я успел мысленно проклясть Магду, ее пророчества и этот дурацкий ветер раз сто. Я проклинал себя за то, что поддался на ее россказни и бросил племя ради дикой погони.

Но с каждым часом пути мое раздражение сменялось растущим внутренним напряжением. Шаманка не ошиблась. Здесь, в глубине нейтральных земель, творилось что-то неладное. Воздух вибрировал, как натянутая тетива перед выстрелом. Дичь попадалась редко, будто животные чувствовали незваного гостя и разбегались. Даже деревья в этих частях Леса стояли как-то иначе — не спокойные и древние, а настороженные, будто прислушиваясь к чему-то.

К вечеру я уже не сомневался. Я шел по следу. Не звериному. Не человеческому. Чему-то третьему. Этому вибрирующему от ярости и боли эху в воздухе.

И когда я наконец почувствовал влажное дыхание озера и услышал звенящую, гнетущую тишину, я понял — я опоздал. Охота была окончена, и добыча ушла.

Я бесшумно соскользнул со спины варга и жестом приказал ему остаться. Замирая в тени исполинских сосен, я вышел на берег.

Никого. Только легкий пар стелился над теплой водой, да сумерки быстро сгущались между деревьями.

Но следы были повсюду.

Помятый мох на том месте, где кто-то сидел или падал на колени. На камне у кромки воды — свежие, темные зазубрины и сколы. Металл о камень. Я провел пальцем по шероховатому повреждению. Сильный удар. Не один.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И потом… я почувствовал это. Легкое, едва уловимое покалывание в воздухе. Остаточная энергия. Та самая, о которой говорила Магда. Дикая, чужая, яростная. Она висела здесь, как запах грома после бури. И в ней безошибочно читались отчаяние и бессильная ярость.

Я сделал медленный круг, вглядываясь в землю. И нашел его. След. Небольшой, изящный след босой человеческой ноги, уходящий обратно в сторону владений людей.

Так. Значит, «овечка» была здесь. И она была в ярости. И она ушла обратно в свою клетку. Добровольно? Или ее нашли?

...Я стоял на пустом берегу, и странное чувство опустошения смешивалось с жгучим любопытством. Я пришел по зову и нашел лишь эхо. Эхо чужой боли.

— Ну что ж, — пробурчал я в наступающую темноту. — Показала хвост и исчезла. Хорошо играешь в прятки, незнакомка.

Но игра только начиналась. Теперь я знал, что она существует. И что она где-то рядом. Этого было достаточно. Уезжать сейчас, проскакав полдня — значило бы признать свое поражение. Нет. Охотник должен знать терпение.

Я свистнул варгу, который терпеливо ждал в кустах.

— Не уйдешь, — пообещал я пустому месту. — Рано или поздно ты снова позовешь. А я буду ждать.

Я разбил лагерь там же, на берегу, вдалеке от следов, но так, чтобы видеть и озеро, и тропу. Небольшой костер, шкура под бок, топор наготове. Серый Тень свернулся у моих ног, навострив уши, улавливая каждый шорох ночного леса.

Я не ожидал, что она вернется этой же ночью. Это было бы слишком глупо с ее стороны. Но я ждал... чего-то. Какого-нибудь знака. Еще одного всплеска той странной силы, что витала в воздухе, как запах озона после грозы.

Я сидел, прислонившись спиной к стволу древней сосны, и вслушивался в ночь. В привычный шепот Поющих Лесов теперь вплетался новый мотив — тревожный, полный недосказанности. Я закрыл глаза, пытаясь прочитать его, как читал настроение ветра над своими скалами.

Кто ты? Что заставило тебя так яростно сражаться с камнями? И почему, черт возьми, ты сбежала обратно?

Вопросов было больше, чем ответов. Но одно я чувствовал точно — Магда не ошиблась. То, что побывало здесь, было сильным. Раненым и загнанным в угол, но сильным. И это представляло интерес.

Я не нашел ее сегодня. Но я уловил ее запах — букет ярости, отчаяния и чего-то неузнаваемо-чужого. Этого пока было достаточно.

Завтра я вернусь в Логово. Но я теперь я знал, куда стоит направить своих лазутчиков. Охота только начиналась.

Глава 7. Незваный гость на моем берегу

Анна

Еще сутки в клетке. Сутки унизительного молчаливого одобрения, притворных улыбок служанкам и ледяных взглядов, которыми я обменивалась с Барагосом за ужином. Он был доволен. Его сломанная игрушка вернулась в коробку.

А внутри все кипело. Ярость, которую я не могла выплеснуть, превращалась в токсичный пар, отравляющий все внутри. Мне нужно было пространство. Воздух. Одиночество. Или я начну разбирать свою комнату по камешкам и швырять ими в портреты предков Барагоса.

Поэтому, когда замок окончательно затих, погрузившись в сонное самодовольство, я снова сделала ноги. На этот раз — тихо, как тень. Мне было плевать. Если меня поймают, я просто объявлю, что пошла искать лучшие виды для будущих свадебных портретов. Пусть порадуются моей «инициативе».

Мой берег. Мое озеро. Оно встретило меня тем же тревожным шепотом, что и прошлой ночью. Но теперь в этом шепоте была не только моя боль. Было ощущение, что лес… насторожился. Прислушивается. Я отбросила это ощущение как плод расшатанных нервов.

Я шла к воде, сдирая с себя платье — еще одно ненавистное подтверждение моего статуса «вещи». Я скинула его на мох и осталась в одной тонкой рубашке. Ночь была теплой, вода — манила.

— Ну что, водичка, — обратилась я к озеру. — Снова я. На этот раз без истерик с битьем посуды. Только тихий, интеллигентный нервный срыв.

Я зашла в воду по колено. Теплая, почти горячая вода обняла кожу, и я закрыла глаза, вдыхая влажный, терпкий воздух. На секунду мне показалось, что я чувствую чье-то присутствие. Тяжелый, внимательный взгляд. Я резко обернулась, вглядываясь в сумрак меж деревьев.

Ничего. Только луна пробивалась сквозь листву, отбрасывая причудливые тени.

— Паранойя, — вздохнула я. — Новый мой друг. Очень приятно.

Я отбросила страх и, не раздумывая больше, нырнула с головой в темную воду.

Торд

Она вернулась.

Я не видел ее, но почувствовал. Воздух снова затрепетал, зазвенел тем самым напряжением, что сводило с ума. Только сейчас вибрация была не яростной, а… усталой. Горькой. Как эхо после бури.

Я замер в тени, слившись со стволом векового дуба, в двадцати шагах от воды. Мой варг, Серый Тень, затаился рядом, не издавая ни звука. Охотник должен уметь ждать.

И вот она появилась. Она шла медленно, понуро, словно ее вела под руки невидимая стража. Ее плечи были ссутулены, а в лунном свете ее лицо казалось бледным и потерянным.

Я ожидал много чего. Воина. Беглянку. Колдунью. Но не это хрупкое, изможденное существо, которое начало разговаривать с озером. Я не разобрал слов, но тон был знакомым — саркастичным, усталым.

Она начала раздеваться. Я отвел взгляд, следуя древнему закону чести. Но потом… любопытство взяло верх. Она была загадкой. А загадки нужно изучать.

Я смотрел, как она стоит у воды, как ее тонкая фигура напряжена, а взгляд мечется по лесу. Она почуяла меня. Чутьем дикого зверя. Интересно.

Потом она нырнула. Вода сомкнулась над ней беззвучно.

Я ждал. Десять секунд. Двадцать. Слишком долго.

Инстинкт заставил меня сделать шаг вперед из тени.

И в этот момент она вынырнула.

Анна

Вода смыла часть напряжения. Я всплыла, откинула мокрые волосы с лица и…

Увидела его.

На берегу, в двух шагах от моей одежды, стоял он.

Не человек. Орк. Но не в привычном представлении — уродливый громила с дубиной. Нет. Это был… монумент. Изваяние из оливковой кожи и напряженных мускулов, отлитое в лунном свете. Высокий, на две головы выше меня. Его лицо было испещрено шрамами, а один, тонкий и белый, пересекал губы, придавая его и без того суровому лицу жестокое выражение и как будто ухмылку. Из темноты на меня смотрели два осколка зимнего льда — его глаза.

Но самое жуткое — он был абсолютно бесшумен. Как призрак. Он стоял и смотрел. И в его взгляде не было ни злобы, ни угрозы. Был лишь холодный, невероятно интенсивный интерес.

Сердце провалилось куда-то в пятки, а потом выскочило в горло. Кровь ударила в виски. Испуг, дикий и животный, сменился чистейшей, кристальной яростью. Это мое место! Мое единственное убежище!

— Боже мой, — выдохнула я, делая широкие глаза. — Служба доставки? Или местный туроператор решил предложить мне экскурсию «Ночные страшилки Поющих Лесов»? Извините, не заказывала. Уже есть один корпоративный монстр по имени Барагос, спасибо.

Торд

Она вынырнула. Вода стекала с ее каштановых волос, с ее бледной кожи. Лунный свет зацепился за капли на ее ресницах и на родинке над губой. Она была… хрупкой. Как стеклянная фигурка. Пока не открыла рот.

Ее голос, резкий и полный ядовитого сарказма, ударил по мне с неожиданной силой. Ни страха, ни подобострастия. Чистая, концентрированная дерзость. Уголок моего рта непроизвольно дернулся. Шрам на губе напрягся.

«Служба доставки». «Туроператор». Я не все слова понял, но тон был ясен. Она метала в меня стрелы, отточенные на языке, которого я не знал.

Я сделал шаг к воде. Всего один. Не угрожающе.

— В лесах не заказывают, — прорычал я на ее языке. Мой голос прозвучал глухо, непривычно. — Здесь или охотятся, или становятся добычей. Ты что?

Я видел, как она сглотнула. Видел, как напряглись ее пальцы под водой. Но ее взгляд не дрогнул. Напротив, в ее глазах вспыхнули зеленые огоньки.

Анна

Его голос. Боги. Он был похож на скрежет валунов в горной осыпи. Низкий, вибрирующий. Он говорил на моем языке, но звучало это… дико. И чертовски притягательно.

«Ты что?» — спросил он.

— Я? — я сделала наивное лицо. — Я — призрак прошлого, которого не пригласили на ужин. А ты? Местный критик, оценивающий качество моего заплыва? Надеюсь, ставки высоки.

Он издал короткий, похожий на покашливание звук. То ли насмешка, то ли удивление.

— Ты много говоришь, — заметил он. Его ледяной взгляд скользнул по моим плечам, по шее, и задержался на запястьях. На этих проклятых браслетах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я инстинктивно опустила руки под воду. Ирония ситуации не ускользнула от меня: я стою почти голая перед незнакомым дикарем, а смущаюсь из-за украшений.

— Это чтобы не скучать, — парировала я. — Когда тебя собираются съесть, этикет требует поддержать беседу. Или у вас в обычаях сразу накидываться на дам, не спросив имени? Очень невежливо.

Торд

Она пыталась спрятать браслеты. Интересно. Значит, в них и был ключ. В них была ее тайна.

Ее слова были как танец с клинками — опасные и красивые. Она фехтовала языком, как воин мечом. Это было… восхитительно.

— Имена для друзей, — ответил я. — Врагам они не нужны. Мы враги?

Она замерла на секунду, и я увидел, как в глубине ее глаз снова мелькнула та самая золотая искра. Сила. Она была там, глубоко внутри, и она реагировала на меня.

— О, я еще не решила, — она откинула голову, и вода снова плеснулась. — Пока что вы ведете себя как крeпкий середнячок в рейтинге «Надоедливые твари, встреченные мной в лесу». Обогнали летучую мышь, которая запуталась в моих волосах, но до семейства скунсов вам еще пилить и пилить.

Я не знал, кто такие «скунсы» и почему их нужно пилить, но по тону было ясно, что это не комплимент. И что она абсолютно бесстрашна. Или абсолютно безрассудна.

Я не сдержал короткого, хриплого смеха. Он вырвался против моей воли.

— Ты странная, — констатировал я. Это была высшая форма одобрения в моем лексиконе.

— О, это еще цветочки, — она фыркнула. — Ягодки вы еще не пробовали. Советую не торопиться.

Мы замолчали. Тишина повисла между нами, напряженная, густая. Она все еще была в воде. Я все еще на берегу. И ни один из нас не собирался уступать.

Анна

Тишина затягивалась. Вода, еще недавно такая теплая, начала казаться прохладной. Мурашки побежали по коже. Этот молчаливый гигант не собирался уходить! Он просто стоял и смотрел, словно ожидая, что я сделаю следующий ход.

— Что, — наконец не выдержала я, — устраиваете конкурс на самую стойкую статую? Поздравляю, вы в финале. Приз — разочарованная женщина, которая замерзает.

Он не ответил. Только брови чуть приподнялись. Черт возьми, он наслаждался этим!

Серьезно? Мне теперь тут плавать до рассвета? Ждать, пока он не свалится от скуки? Или пока я не превращусь в сосульку?

Ярость снова закипела во мне, на этот раз от безысходности. Ладно. Хочешь зрелищ? Получишь.

— Ну, смотрите, не обляпайтесь, — бросила я с вызовом и, гордо вскинув подбородок, пошла к берегу.

Вода сопротивлялась, цеплялась за меня, но я шла, не снижая темпа, пытаясь сохранить остатки достоинства. Выходя на сушу, я почувствовала, как моя мокрая рубашка прилипла к телу, подчеркивая каждую линию, а на коже выступают мурашки — и от холода, и от его пристального взгляда. Он смотрел, не отрываясь. Его ледяные глаза скользили по мне, изучая каждую деталь, каждый нерв, вздрагивающий от холода и ярости.

Я прошла мимо него, стараясь не смотреть в его сторону, и наклонилась, чтобы подобрать платье. Руки дрожали. От холода. Только от холода.

— Доволен? — бросила я через плечо, сжимая в пальцах мокрую ткань. — Полюбовались местной диковинкой? Можете бежать рассказывать друзьям.

Я повернулась к нему, готовая к насмешке, к грубости, к чему угодно.

Но он не смеялся. Он смотрел на меня все с тем же невыносимо серьезным, изучающим выражением лица. И в его взгляде читалось не вожделение и не насмешка. А… понимание. Как будто он видел не просто полураздетую девушку, а ту клетку, в которой она томилась. Как будто он видел *меня*. И это было в тысячу раз страшнее.

— Нет, — наконец проговорил он своим низким, вибрирующим голосом. — Не могу.

Я застыла, не в силах вымолвить слово.

— Не могу рассказать, — пояснил он. Потом его взгляд упал на браслеты, которые я уже не могла скрыть. — Твои оковы… они кричат так громко, что заглушают все остальное.

Он развернулся и отошел к краю поляны. Присев на корточки, он стал методично, с неожиданной ловкостью, собирать хворост для костра. Через мгновение между его ладонями уже трещал и разгорался аккуратный огонек.

— Замерзнешь, — кивнул он на пламя, не глядя на меня. Сказал это просто, как констатацию факта. Без насмешки, без приглашения. Просто… констатация.

И продолжил молча разводить огонь, словно я была всего лишь частью пейзажа. Девушка в мокрой рубашке с оковами на руках. Ни больше, ни меньше.

Я стояла, сжимая в руках свое платье, и чувствовала, как жар от разгорающихся поленьев начинает согревать мою ледяную кожу. И как его последние слова — «твои оковы кричат» — жгут меня изнутри сильнее любого огня.

Глава 8. Предложение, от которого нельзя отказаться.

Анна

Я стояла как вкопанная, с комом платья в руках, и чувствовала, как по моей спине бегут мурашки — не только от ночной прохлады, но и от его слов. *Твои оковы кричат.* Казалось, само воздух вибрирует от этой фразы, и каждый нерв в моем теле отзывается на низкий тембр его голоса.

Он сидел у своего костра, повернувшись ко мне спиной — мощные плечи напряжены под тонкой льняной рубахой. У его ног, сливаясь с тенями, лежал тот самый огромный лохматый зверь — варг. Его желтые глаза, узкие и умные, были прикованы ко мне. В них читалось не просто любопытство, а какое-то древнее знание.

— Что, — выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло, — теперь вы еще и по совместительству костровой? Универсальный солдат. Ищете потерявшихся принцесс, разводите огоньки, держите при себе зубастого друга… Что дальше? Будете суп варить из шишек?

Я сняла мокрую рубашку и натянула платье.

Он не обернулся. Только мышцы на его спине играли под тканью. Варг насторожил уши, и его нос вздрогнул, словно он учуял мой страх, смешанный с чем-то еще… чем-то опасным и сладким.

— Шишки невкусные, — прорычал он в ответ. Голос его был как глухой удар по барабану — он отзывался где-то глубоко внутри меня. — Серый не одобрит. — Это он про зверя.

Я сделала несколько шагов к костру, осторожно обходя зверя. Тепло было соблазнительным, но еще соблазнительнее была близость к нему. К этому дикому, необузданному орку, от которого исходила такая сила, что воздух вокруг него казался гуще.

— Ну, раз уж вы тут взяли на себя роль моего спасителя от переохлаждения, — я скрестила руки на груди, чувствуя, как соски затвердели от холода и… чего-то еще под его тяжелым взглядом, — может, на этом ваша благотворительность не закончится? Может, знаете, как снять эти… кричащие аксессуары? А то они немного портят ансамбль.

Наконец он повернул голову. Огонь играл на его жестких чертах, делая шрамы глубже, а глаза — еще более пронзительными. Варг лениво зевнул, обнажив ряды устрашающих зубов, но в его взгляде читалось скорее любопытство, чем угроза.

— Не знаю, — честно сказал он. Его взгляд упал на мои запястья, и мне показалось, что я чувствую призрачное прикосновение к коже. — Но кричат они не от боли. От гнева.

Я фыркнула, пытаясь скрыть дрожь, пробежавшую по телу.

— О, отлично! Теперь вы еще и переводчик с языка магических украшений. Много работы у вас тут, в лесу.

Я подошла еще ближе и села на корточки напротив него, по другую сторону костра. Пламя было между нами, но я чувствовала его жар на своей коже — или это был жар от его взгляда? Я смотрела на него сквозь дрожащий воздух, и сердце бешено колотилось в груди.

— Послушайте, — начала я, и голос мой звучал хрипло. — Меня выдают замуж за принца-садиста. Он… коллекционер. Коллекционер невинностей и чистых игрушек. — Я сделала паузу, видя, как его глаза сузились. В них мелькнуло что-то темное, опасное. Что-то, от чего по спине побежали мурашки. — Представьте его лицо. Его ярость. Его унижение, когда он узнает, что его драгоценная вещь уже… испорчена. Что ее уже кто-то опробовал. И не какой-нибудь придворный хлыщ, а… — я обвела его взглядом с ног до головы, чувствуя, как между нами натягивается невидимая нить напряжения, — дикарь. Существо, в тысячу раз более опасное и сильное, чем он.

Я подняла подбородок, вкладывая в свои слова всю свою горькую, ядовитую надежду, всю отчаянную смелость.

— Так вот. Я предлагаю вам сделку. Вы получаете меня. А я получаю зрелище — как этот ублюдок корчится от ярости. Оно того стоит, поверьте.

Торд

Ее слова обрушились на меня, как удар тарана. Кровь ударила в голову, горячая и густая. Серый, почуяв мое напряжение, тихо заворчал, но остался на месте.

Она сидела напротив, вся напружинившаяся, как загнанная лань, готовая либо бежать, либо броситься на врага. Огонь играл в ее мокрых волосах, делая их темным золотом. Ее глаза горели — не слезами, а тем самым внутренним огнем, что я чувствовал в ней с первого взгляда. В них была ярость. Боль. И такая сила, что перехватывало дыхание.

И было в ней что-то еще… что-то, что заставляло мою кровь петь древнюю, дикую песню. Что-то, что будило во мне не только желание защитить, но и желание обладать. Взять. Сделать своей.

— Нет, — вырвалось у меня. Слово прозвучало жестко, как приказ самому себе. Серый прижал уши, уловив мой тон.

Ее глаза расширились от изумления. Она явно ожидала другого ответа.

— Что значит «нет»? — ее голос дрогнул. — Это же идеально!

— Ты хочешь мести, — поправил я, чувствуя, как мышцы на спине напрягаются. — А я не стану твоим орудием.

— Почему? — она вскочила на ноги. Серый приподнял голову, следя за ее резкими движениями. — Одна ночь! Всего одна ночь!

— Он не избавится от тебя, — я поднялся ей навстречу, чувствуя, как между нами пробегают искры. Серый встал рядом со мной, молчаливой грозной тенью. — Он сделает тебе больно. Сильнее.

— Меня уже ничто не спасет! — ее голос сорвался. Серый оскалился, но по моей команде замер. — Так пусть я хоть получу от этого удовольствие! Я заслужила это!

Она замолчала, тяжело дыша. Слезы блестели на ее ресницах, и мое сердце сжалось от странной боли. Я видел не только ее гнев. Я видел ту боль, что пряталась за ним. Ту хрупкость, что она так яростно пыталась скрыть.

Мы смотрели друг на друга через костер — она, вся в гневе и дрожи, я — чувствуя, как во мне борются два зверя. Один хотел притянуть ее к себе, ощутить вкус ее кожи на своих губах, заставить ее забыть обо всем на свете. Другой — более мудрый, более древний — знал, что это будет не правильно.

— Нет, — повторил я, и в моем голосе прозвучала вся моя воля. — Я не позволю тебе использовать себя так. Ты заслуживаешь большего.

Она отступила на шаг, словно я ударил ее. Вся ее бравада испарилась, оставив лишь уязвимость. Даже Серый, почуяв ее отчаяние, перестал скалить зубы и лишь наклонил голову набок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она долго смотрела на меня, и в ее глазах читалась такая боль, такая неуверенность, что я почувствовал желание просто взять ее в охапку и унести отсюда. Унести в свое логово и спрятать ото всех.

И тогда ее губы дрогнули, и она прошептала вопрос, который прозвучал как последний, отчаянный крик ее угасающей самооценки:

— Я что… не красивая?

Воздух застыл. Даже костер будто перестал трещать. Только ее вопрос висел между нами, полный такой наивной, такой ранящей неуверенности, что у меня сжалось сердце.

Глава 9. Ночь страсти и магии.

Торд

Ее вопрос повис в воздухе, хрупкий и ранимый, как она сама. «Я что… не красивая?» В этих словах было столько боли, что все мои доводы рухнули.

Я закрыл расстояние между нами одним шагом. Мои пальцы грубо, но нежно смахнули слезы с ее щек.

— Ты ослепительна, — прорычал я, голос хриплый от сдерживаемой страсти. — Как молния в ночи. Яркая, жгучая.

Я притянул ее к себе и захватил ее рот своим в поцелуе, который был не вопросом, а утверждением. Ответом на все ее вопросы.

Она ответила с такой же яростью, с такой же жадностью. Ее руки вцепились в мои волосы, тело прижалось ко мне, и я почувствовал, как она дрожит каждым мускулом.

Это была битва. Битва двух одиноких душ.

Я сорвал с нее платье. Она была прекрасна в лунном свете — хрупкая и сильная одновременно.

Я опустил ее на мягкий мох у костра, накрывая своим телом. Серый, фыркнув, отошел в тень.

— Не бойся, — прошептал я, чувствуя, как трепещет ее тело подо мной.

Анна

Его поцелуй был ураганом. Он сметал все — страхи, ярость, боль. Оставалась только всепоглощающая потребность в нем.

Когда его губы коснулись моей кожи, я перестала думать. Чувствовала грубые руки на моей талии, тепло его тела, дикий запах его кожи — кожи воина, зверя.

Он был таким сильным. И таким бережным. Каждое прикосновение было властным и восхищенным. Он смотрел на мое тело как на сокровище.

— Ты так идеальна, — прошептал он, и слова были ласковым ожогом.

И тогда он опустился между моих ног. Его взгляд был таким интенсивным, что у меня перехватило дыхание.

— Что ты... — я начала, но слова застряли в горле.

Он не ответил. Только приник губами к самому сокровенному месту, и мир перевернулся.

Торд

Ее вкус сводил с ума. Сладкий, как дикий мед, с горьковатым привкусом соли и страсти. Я пил ее, как жаждущий источник, чувствуя, как трепещет ее тело под моими губами.

Ее пальцы вцепились в мои волосы, то притягивая, то пытаясь оттолкнуть. Ее стоны были музыкой, дикой и нестройной. Я чувствовал, как нарастает буря внутри нее, и хотел быть той силой, что выпустит ее на свободу.

— Отпусти, — прошептал я против ее кожи, чувствуя, как она сжимается. — Отпусти для меня.

Анна

Ощущения были ошеломляющими. Грубый язык и нежные губы находили такие места, о которых я не подозревала. Волны удовольствия накатывали одна за другой, смывая все мысли, оставляя только чувства.

Я чувствовала, как что-то нарастает во мне — горячее, неконтролируемое. Браслеты на запястьях загорелись теплым золотым светом, и ветер заиграл в моих волосах.

— Я не могу... — застонала я, чувствуя, как теряю контроль.

— Можешь, — его голос был низким и властным. — Ты сильная. Отпусти.

И я отпустила. Крик вырвался из моих губ, когда волна наслаждения накрыла меня с головой. Мир распался на миллиарды искр, и каждая из них пела.

Торд

Когда ее тело перестало содрогаться, я поднялся над ней. Ее глаза были полны благодарности и доверия, которое я не заслуживал.

— Теперь, — прошептал я, проводя рукой по ее бедру, — я войду в тебя.

Я видел легкую тень страха в ее глазах, но также и решимость. Она кивнула, обнимая меня за шею.

Я вошел медленно, давая ей время привыкнуть. Она была невероятно тесной. Ее тело сопротивлялось вторжению, и я видел, как она закусывает губу от боли.

— Дыши, — приказал я мягко, останавливаясь. — Расслабься.

Она сделала глубокий вдох, и ее мышцы постепенно расслабились. Я двинулся глубже, чувствуя, как она принимает меня. Ее глаза были широко раскрыты, в них читалась смесь боли и изумления.

Когда я вошел полностью, мы замерли на мгновение, глядя друг другу в глаза. В этом была какая-то невероятная близость — более интимная, чем сам секс.

Анна

Боль была острой, но кратковременной. Она быстро сменилась странным чувством наполненности, завершенности. Он заполнял меня целиком, и в этом было что-то пугающе правильное.

Я видела его лицо над собой — напряженное, сосредоточенное. Он сдерживался, и в этом проявлении заботы было что-то, что растрогало меня до слез.

— Двигайся, — прошептала я, проводя руками по его спине.

Он начал медленно, осторожно. Каждое движение было продуманным, каждое касание — выверенным. Но по мере того как боль утихала, на ее месте разгоралось новое пламя — глубокое, пульсирующее удовольствие.

Я начала двигаться ему навстречу, находя ритм. Его глаза расширились от удивления, а затем в них вспыхнуло одобрение.

— Да, вот так, — прошептал он, его дыхание стало тяжелее. — Ты принимаешь меня так хорошо.

Его слова зажигали меня изнутри. Я обвила его ногами, притягивая глубже, желая большего. Боль окончательно уступила место нарастающему наслаждению.

Торд

Она была невероятной. Сильной, страстной, отзывчивой. С каждым движением она раскрывалась все больше, доверяя мне свое тело.

Я чувствовал, как нарастает напряжение в ее теле, слышал, как учащается ее дыхание. Ее браслеты снова засветились мягким золотым светом, и ветер закружил вокруг нас, поднимая листья и искры от костра.

— Со мной, — приказал я, чувствуя, как приближаюсь к краю. — Вместе.

Она вскрикнула, ее тело сжалось вокруг меня в сладкой судороге. Это стало последней каплей. Я погрузился в нее в последний раз, мое собственное освобождение было таким же мощным и всепоглощающим.

Мы лежали, сплетенные, не в силах пошевелиться, слушая, как бьются наши сердца.

Анна

Когда мир вернулся в фокус, я почувствовала его вес на себе, его тепло. Он все еще был внутри меня, и это чувство было на удивление уютным.

Он осторожно перевернулся на бок, не выпуская меня из объятий, прижимая к своей груди. Я прильнула к нему, слушая ровный стук его сердца.

Никто не говорил ни слова. Слова были не нужны. Он проводил рукой по моей спине, и я почувствовала, как дрожь медленно покидает мое тело.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Постепенно его дыхание стало ровнее, глубже. Его рука ослабела на моей спине. Он заснул первым, его лицо впервые выглядело спокойным, почти безмятежным.

Я лежала, прислушиваясь к его дыханию, чувствуя тепло его кожи под своей щекой. Впервые за долгое время я чувствовала себя... в безопасности. Защищенной.

Но с первыми лучами солнца, пробивающимися сквозь листву, реальность начала возвращаться. Я осторожно приподнялась, боясь разбудить его.

Он спал глубоким сном, его лицо было мирным. В свете утра он выглядел менее устрашающе и... моложе. Почти уязвимо.

Я наклонилась и легонько коснулась губами его плеча, прощаясь с тем, что между нами произошло. Потом осторожно выбралась из его объятий.

Он повернулся во сне, что-то прошептал на своем языке, но не проснулся.

Я надела свое мятое платье, в последний раз взглянула на спящего великана и его зверя, охраняющего сон хозяина, и тихо исчезла в утреннем лесу.

Оставив часть себя с ним навсегда.

Глава 10. Утро после бури.

Торд

Сознание возвращалось медленно, как отливает волна. Первым пришло ощущение тепла — от потухших углей костра, от шкуры под боком. Потом — память тела. Приятная тяжесть в мышцах, легкая ссадина на спине от ее ногтей, сладкая усталость.

И запах. Ее запах. Смесь озерной воды, ночного пота и чего-то неуловимого, сладкого и горького одновременно, как спелый лесной плод. Он все еще витал в воздухе, пропитывал мою кожу, мои легкие.

Я потянулся рукой, чтобы притянуть ее к себе, чтобы почувствовать тепло ее кожи под своей ладонью.

Встретил пустоту.

Мои глаза распахнулись.

Рядом никого не было. Только смятый мох, где она лежала, да пара темных волос на шкуре, блестящие в утреннем свете.

Я поднялся на локти, резко оглядывая поляну. Лес проснулся, птицы щебетали, солнце пробивалось сквозь туман. Все было мирно. Слишком мирно.

— Девушка? — позвал я, и мой голос прозвучал хрипло и неестественно громко в тишине.

В ответ — лишь шелест листьев. Далеко в чаще каркнула ворона.

Серый, дремавший у моих ног, поднял голову, учуяв мое напряжение. Он обнюхал воздух и тихо заскулил, глядя в ту сторону, где исчезла тропинка к владениям людей.

Она ушла.

Не попрощавшись. Не оставив ничего, кроме воспоминаний на моей коже и этого проклятого сладкого запаха, что сводил меня с ума.

Я вскочил на ноги, и по поляне прокатилась низкая волна рычания. От меня. От ярости, что внезапно вспыхнула в груди, жгучая и беспощадная. Я швырнул в остывший костер охапку хвороста, и угли взметнулись искрами.

Как она посмела? Использовать меня, как последнего поденщика, и уйти на рассвете, как вороватая кошка? После всего… после той близости, что была между нами? После той магии, что звенела в воздухе?

Я начал метаться по поляне, как раненый зверь, не в силах усидеть на месте. Мои кулаки сжимались сами собой. Мне хотелось ломать, крушить, рвать на куски. Выместить на чем-то эту дикую, бессмысленную ярость.

Но под ней, под этой звериной яростью, копошилось что-то другое. Что-то холодное и тяжелое, как речной булыжник. Пустота.

Она ушла. И я даже не знал ее имени.

Это осознание ударило с новой силой, заставив меня остановиться посреди поляны. Я, Торд, вождь орков, повелитель Седых Скал, провел ночь с женщиной, отдал ей часть своей дикой, неприрученной души… и даже имени ее не спросил.

Мы были двумя кораблями, столкнувшимися в кромешной тьме. Мы узнали плоть друг друга, вкус, звуки страсти. Но не имена. Не истории.

«Как тебя зовут?» — этот простой, дурацкий вопрос так и не был задан. Вместо него были стоны, прикосновения, шепот на непонятных языках, который был красноречивее любых слов.

Я подошел к тому месту, где она лежала, и опустился на колени, проводя ладонью по еще теплому мху. Я искал… что? Записку? Надежду? Знак?

Ничего. Только ее запах. И тихое, настойчивое эхо ее голоса в моей голове: *«Я что… не красивая?»*

Черт возьми. Она сомневалась. Сомневалась в себе, даже отдаваясь мне с той дикой, всепоглощающей страстью. Кто заставил ее усомниться в своей силе? В своей красоте? Кто эти люди, что загнали ее в клетку и надели на нее эти оковы?

Я поднял голову и посмотрел в сторону замка Барагоса. Туда, где она сейчас, наверное, возвращается в свою позолоченную тюрьму. Туда, где ее ждет брак с тем, кого она называла «принцем-садистом».

И ярость во мне сменилась холодной, стальной решимостью.

Она думает, что это конец? Она думает, что может прийти, перевернуть мой мир с ног на голову и просто уйти?

Нет.

Она — моя. Не как вещь. Не как трофей. Она была той, кого послал мне ветер. Та, чья боль отзывалась в моей крови. Та, чья магия пела в унисон с моей силой.

Я не знал ее имени. Но я узнал ее душу. И этого было достаточно.

Я встал, и Серый тут же подошел ко мне, чувствуя смену моего настроения. Я грубо потрепал его за загривок.

— Пошли, старик, — прорычал я. — Охота только начинается.

Она ушла. Но это не значит, что я позволю ей исчезнуть.

Я найду ее. Узнаю ее имя. И тогда… тогда мы посмотрим, кто кого поймал в свои сети.

Я бросил последний взгляд на поляну, на то место, где она была со мной, и развернулся, чтобы идти к своим скалам. К своему народу. К плану.

Ветер поднялся, донеся до меня последний шлейф ее запаха. И на мгновение мне показалось, что я снова слышу ее тихий, прерывистый стон.

Я стиснул зубы и зашагал быстрее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. Возвращение в клетку.

Анна

Утро было холодным и безжалостно ясным. Каждый лучик солнца, пробивавшийся сквозь листву, казался обвинением. Я шла по знакомой тропинке к замку, и с каждым шагом тяжесть на душе становилась все невыносимее.

Пахло хвоей, влажной землей и… им. Его запах все еще смешивался с запахом моей кожи, впитываясь в поры. Я поднесла запястье к лицу, вдыхая этот дикий, пряный аромат — смесь дыма, кожи и чего-то неуловимого, чисто мужского. И что-то в самом низу живота сжалось горячим, стыдным комком.

— Отлично, Анна. Теперь ты еще и пахнешь, как гриль-бар для дикарей. Принцесса-барбекю. Очень изысканно

.

Воспоминания накатывали волнами. Его грубые руки. Голос, что звучал прямо во мне. Вспышка золотого света от браслетов…

Да уж. Познакомились, занялись сексом, даже именами не обменялись. Очень романтично. Настоящая сказка для будущих поколений — «Красавица и чудовище, которые даже не знали, как друг друга зовут». Я даже имени его не знаю. Мысль жгла, как раскаленный уголь.

Я подошла к потайной калитке в стене замка. Сердце бешено колотилось. «Ну что, обрадовался, Барагос? Твоя беглая типа дочь вернулась. С поправкой на некоторую… брутальность.»

Калитка была не заперта. Я проскользнула внутрь, прижалась спиной к холодному камню. Внутри пахло знакомой затхлостью, воском и страхом. Моим страхом.

«Добро пожаловать домой, дорогая. В твою позолоченную клетку. С возвращением.»

Я пробралась в свою комнату по пустым коридорам. Моя комната встретила меня ледяным молчанием. Все было на своих местах — идиллическая картина благополучия. Ложь.

Я сбросила платье — то самое, что было на мне ночью, — и швырнула его в дальний угол. Потом схватила кувшин с водой и принялась тереть кожу, пытаясь смыть с себя запах леса, дыма… его. Но он въелся в меня, как клеймо.

Внезапно дверь распахнулась. Я вздрогнула, прикрываясь руками, ожидая увидеть гневное лицо Барагоса.

Но на пороге стояла старая нянька Милы, Элси. Ее лицо было серым от усталости, а глаза красными от слез.

— Леди Анна! Слава богам! — она задыхалась. — Где вы были? Мы обыскали весь замок!

— Гуляла, — буркнула я, отворачиваясь. — Считала звезды. Искала вдохновение для свадебной церемонии. Что случилось? Корону кто-то стащил?

Элси сделала шаг внутрь, и ее голос упал до шепота.

— Это… это леди Мила, — она сглотнула. — Ночью ей стало совсем плохо. У нее начался жар, она бредила… Дышать ей тяжело. Лекарь был у нее всю ночь, он говорит… — голос ее сорвался. — Он говорит, что она на краю.

Мир опрокинулся. Все мои думы о ночи, о незнакомце — все это показалось таким ничтожным, таким мелким.

Мила.

Нет. Нет-нет-нет. Не сейчас. Не после всего.

— Что? — выдавила я, и мой голос прозвучал чужим. — Но… она же вчера еще…

— Болезнь такая, дитя мое, — Элси смахнула слезу. — То отпустит, то снова сожмет в своих тисках. На этот раз… на этот раз тиски сжимаются слишком сильно.

Я быстро оделась и бросилась к двери, не обращая внимания на крики Элси. Я летела по коридорам.

— Держись, сестренка. Держись, черт возьми.

Я ворвалась в ее комнату.

Воздух здесь был густым и тяжелым, пахнет травами, болезнью и страхом. В камине тлели угли, но в комнате было холодно.

Мила лежала на огромной кровати, такая маленькая и хрупкая, что ее почти не было видно под грудами одеял. Ее лицо было восковым, прозрачным. Каждый вздох давался ей с трудом, с хриплым, клокочущим звуком, от которого кровь стыла в жилах.

Возле нее сидел Барагос. Он держал ее руку в своей, и его спина была неестественно прямой. Когда я вошла, он медленно повернул ко мне голову.

Его глаза… в них не было ни гнева, ни упреков. Только пустота. Бездонная, ледяная пустота.

— Где ты была? — спросил он тихо, и его голос был безжизненным.

«О, знаешь, отец дорогой, просто занималась самопознанием в объятиях дикаря. Мелочи жизни.» Но сарказм застрял в горле. Мне было не до него.

Я подбежала к кровати и упала на колени, хватая другую, холодную руку Милы.

— Мила? Сестренка? Это я, Анна, — я задыхалась, гладя ее кожу, такую горячую и сухую. — Эй, без передышек, договорились? Я же должна рассказать тебе, чем закончилась та сказка про железных птиц.

Ее веки дрогнули. Она с трудом открыла глаза. Глаза, которые обычно были цвета весеннего неба, теперь были мутными, потухшими.

— Ан… на… — ее губы едва шевельнулись. — Ты… пришла…

Потом ее взгляд сфокусировался на мне, и в нем мелькнул крошечный огонек осознания. Она слабо сжала мои пальцы.

— Не… плачь… — прошептала она. — Ты… сильная… Как всегда…

Ее рука обмякла. Глаза снова закрылись. Дыхание стало еще тише, еще реже.

Я застыла, не в силах пошевелиться, сжимая ее безответные пальцы.

«Ну что, Анна? Добилась своего? Сбежала, покуражилась, а вернулась — а тебя тут уже и не ждали. Вообще-то, тут серьезные проблемы, не до твоих дурацких драм.»

Я вернулась слишком поздно.

Я променяла свою ночь свободы на последние часы жизни единственного человека, который меня любил. И теперь мне предстояло наблюдать, как она уходит, и знать, что я могла быть здесь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12. Новая тюрьма.

Анна

Комната Милы пахла смертью.

Не резко, не отталкивающе. Она пахла тихим, настойчивым увяданием. Тяжелый, сладковатый запах лекарственных трав смешивался с кисловатым духом потной кожи и воска догорающих свечей. Воздух был спертым, неподвижным, словно и он застыл в ожидании.

Я сидела в кресле у ее постели, сжимая в своих ее горячую, почти невесомую руку. Каждый хриплый, прерывистый вздох отзывался в моей собственной груди ледяным уколом. Я не плакала. Слезы казались непозволительной роскошью, слишком простой реакцией на все это.

Ну вот и все, Анна. Поздравляю. Твоя новая тюрьма. Стены были не каменными, а из страха и беспомощности. Решетки на окнах — из каждого хрипа Милы. А я — добровольный заключенный. Потому что сбежать отсюда было бы хуже, чем предательство. Это было бы малодушием.

Я смотрела, как на ее лбу выступают капельки пота, как синева под глазами становится все гуще. И думала.

Думала о том, как нелепо и мелко теперь казалось мое бунтарство у озера. «Отнять у Лидриха его игрушку!». Какая наивная, детская злость. Пока я играла в мятежницу, настоящая трагедия тихо дожимала свое здесь, в этой комнате.

Мои пальцы непроизвольно потянулись к запястьям, к холодному металлу браслетов. Они молчали. Как будто и их подавила эта всепоглощающая тяжесть. А тогда, ночью… тогда они пели. Тогда они горели золотым светом, и ветер танцевал вокруг нас.

Он.

Образ его всплывал в памяти без спроса. Грубые черты лица, изрезанные шрамами. Ледяные глаза, в которых читалась не злоба, а какая-то дикая, животная честность. Сила его рук, которые могли быть такими жестокими и такими невероятно бережными.

«Как тебя зовут?» — этот вопрос горел на языке теперь постоянно. «*Кто ты?» Тот, кто видел меня не принцессой, не вещью, а просто женщиной. Испуганной, яростной, живой. И принял меня такой.

А теперь он стал еще одним призраком. Еще одной частью той жизни, которой могло бы быть, но не случилось. Как воспоминания о мире с летающими птицами из железа. Красивая сказка. Не более того.

Я вздохнула и поправила одеяло на Миле. Она не шевельнулась.

И тогда накатила третья волна мыслей. Самая тяжелая. О будущем.

Замужество. Лидрих.

Теперь это висело над моей головой не просто как неприятная обязанность, а как приговор. Раньше я думала, что это будет битвой. Что я смогу дразнить его, злить, сделать его жизнь адом. Теперь я понимала — ему не нужно будет меня ломать. Он просто возьмет то, что ему причитается. Без эмоций. Как палач, который выполняет свою работу.

Я больше не чувствовала в себе той ярости, что давала силы для борьбы. Ее выжгла боль за Милу и… странная, несвоевременная тоска по незнакомцу с озера.

Что осталось? Пустота. И долг.

Долг сидеть здесь, в этой комнате, и держать ее за руку, пока она не перестанет дышать. А потом — позволить надеть на себя свадебное платье и повести к другому монстру. Без возражений. Без искр. Без ветра в волосах.

Я закрыла глаза, прижавшись лбом к краю ее постели. Усталость накатывала тяжелыми волнами.

«Прости, сестренка, — подумала я. — Прости, что не смогла быть сильнее. Ни для тебя, ни для себя.»

Где-то там, за стенами замка, начинался новый день. Где-то пели птицы, светило солнце. А в этой комнате время остановилось, запертое в четырех стенах вместе с двумя сестрами — одна умирала, а другая добровольно хоронила себя заживо.

Я не знала, что хуже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13. Исповедь вождя.

Торд

Дорога назад в Логово Рока была одним сплошным наказанием. Каждый звук лап моего варга по камню отдавался в висках назойливым эхом:

ушла, ушла, ушла

. Я гнал зверя так, будто за мной гнались демоны из преданий, но самые главные демоны сидели внутри — в памяти о ее глазах, ее прикосновениях, ее запахе.

Серый Тень, чувствуя мое смятение, изредка покряхтывал и бросал на меня умоляющие взгляды. Он не понимал причины моей ярости, но видел бурю.

Воздух в горах был чист и резок, пах снегом и хвоей. Но я все еще чуял ее. Тот самый запах, что впитался в мою кожу у потухшего костра — сладковатый, терпкий, с горькой ноткой отчаяния. Я закрывал глаза — и видел. Бледную кожу, испещренную мурашками. Глаза, полные ярости и бездонной боли. Тяжелые, мокрые пряди волос.

И этот вопрос. Этот проклятый, ранимый шепот: «Я что… не красивая?»

От него сжималось что-то внутри, заставляя стискивать зубы до хруста. Кто? Кто довел ее до этого?

Я вонзил пятки в бока варга, заставляя его рвануть с новой силой. Бесполезно. Чем быстрее я мчался, тем отчетливее становился ее образ.

Логово встретило меня привычным гулом жизни. Лязг кузниц, крики воинов, запах жареного мяса. Обычно этот шум действовал умиротворяюще. Сегодня он резал слух. Воины у ворот, встретив мой взгляд, поспешно отводили глаза. Они видели тень на лице своего вождя.

Я спешился у своей пещеры и, не говоря ни слова, прошел внутрь. Серый рухнул на свою подстилку, тяжело вздохнув.

Пещера — моя крепость, моя твердыня — сегодня казалась чужой и пустой. Слишком тихой.

С грохотом отшвырнул ногой чурбан у очага. Он раскололся о стену. Серый встревоженно поднял голову, но, видя, что я не продолжаю разрушать, снова улегся.

Бегство не помогло. Ярость не помогла.

Я был Торд, сын Грома, вождь, смотревший в лицо смерти десятки раз. А теперь я был сломлен воспоминанием о хрупкой человечихе, чьего имени не знал.

Это было унизительно. И… пугающе.

Мне нужен был совет. Не совет воина. Не донесения разведчиков. Мне нужна была старая мудрость. Та, что видит не глазами.

Я вышел из пещеры. Серый Тень мгновенно вскочил и пошел за мной.

Я шел не спеша, но целеустремленно. Мимо любопытных взглядов, мимо почтительных поклонов. Я не отвечал ни на что.

Жилище Магды было на отшибе, у священного источника. Воздух здесь был иным — тонким, звонким, пахнущим озоном и влажным камнем.

Она сидела на камне у воды, что-то шептала, перебирая засушенные травы и бросая их в небольшой костерок. Густой ароматный дым стелился по земле.

Она не обернулась, но ее согбенная спина выпрямилась.

— Пришел, — произнесла она своим скрипучим голосом. Не вопрос. Констатация.

— Пришел, — буркнул я, останавливаясь в нескольких шагах.

Серый Тень сел поодаль, насторожив уши. Он уважал старуху и не смел мешать.

Магда закончила бормотать и медленно, с трудом повернулась ко мне. Ее слепое око было затянуто пленкой, но второе, ясное и пронзительное, уставилось на меня, словно видя насквозь.

— Ветер все еще воет о потере. Он ищет свою пропавшую песню.

Я сжал кулаки. Ее слова, как всегда, били в цель.

— Я нашел ее. Твою аномалию.

— И потерял.

— Она ушла! — мой голос прозвучал громче, чем я хотел. Эхо покатилось по скалам. — Добровольно! Вернулась в свою клетку!

Магда покачала головой, костяные бусины в ее волосах тихо зашелестели.

— Не в клетку, Вождь. На плаху. Ты же чувствовал это. Ее боль. Ее оковы.

Я отвернулся, глядя на черную воду источника. Да. Я чувствовал.

— Она предложила мне себя, — выдохнул я, и слова дались с трудом. — Как орудие мести. Чтобы испортить ее для другого.

Старуха издала звук, похожий на сухое потрескивание хвороста. Я понял, что она смеется.

— Сильная. Горячая. Глупая. Как молодая варгиня, кусающая скалу.

— Она отчаянная, — поправил я, не зная, почему защищаю ее.

— Это одно и то же. А ты? Что ответил великий Вождь?

Я почувствовал прилив той самой ярости, что охватила меня тогда.

— Я отказал! Я не орудие! Я не стал бы брать ее так… так…

— Так, как того заслуживает женщина? — она закончила за меня. Ее единственный глаз сверлил меня. — С почтением? Со страстью? С… любовью?

Последнее слово повисло в воздухе, тяжелое и незнакомое. Я вздрогнул.

И тогда во мне что-то надломилось. Вся моя гордость, вся моя вождеская спесь рухнула под грузом воспоминаний, что жгли меня изнутри. Я пришел сюда за правдой. Значит, я должен дать ее всю.

— Я… мы… — я запнулся, голос внезапно осип. Я посмотрел куда-то поверх ее головы, не в силах выдержать этот пронзительный взгляд. — После моего отказа… она не ушла. И я… я не отпустил.

В пещере повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костерка. Даже Серый Тень замер, не шевелясь.

— Говори, сын Грома, — голос Магды утратил насмешку, став тихим и повелительным. — Говори, если пришел за истиной.

Я сглотнул ком в горле. Говорить об этом было все равно что обнажать рану.

— Я взял ее. Не как орудие. Не как трофей. Я… — я искал слова, чувствуя, как жар заливает мое тело. — Я прикоснулся к ней. И она… ответила. Ее плоть плакала под моими руками, а душа пела. И была боль, и был гнев, но было и… принятие. Ее браслеты… они светились, Магда. Золотым светом. И ветер танцевал вокруг нас, хотя ночь была тихой.

Я выдохнул, опустошенный этим признанием, ожидая ее осуждения, ее гнева за то, что я смешал все карты, поддавшись страсти.

Но она молчала. Долго молчала. Потом медленно кивнула.

— И теперь она не дает тебе покоя? Ее образ, ее запах? Тебе кажется, что ты предал ее? Или себя?

Ее вопросы били прямо в цель.

— ВСЕ! — вырвалось у меня. — Я чувствую ее под своей кожей, как заразу! Я злюсь на нее за то, что ушла! Я злюсь на себя за то, что отпустил! Я не знаю ее имени, шаманка! Но я знаю вкус ее губ! Какой я после этого вождь?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я почти кричал, и эхо моего голоса раскатилось по скалам. Я стоял, тяжело дыша, сжимая кулаки, чувствуя себя не могучим предводителем орков, а сбитым с толку юнцом.

Магда поднялась с камня. Ее движения были внезапно плавными и полными странной силы. Она подошла ко мне вплотную и подняла руку, словно собираясь коснуться моей груди. Я застыл.

— Ты не предал ни ее, ни себя, — ее голос прозвучал тихо, но с невероятной мощью. — Ты ответил на зов. Зов ее духа. Ты принял ее дар — ее боль, ее ярость, ее дикую силу. И отдал ей частицу своей в ответ. Теперь вы связаны. Не просто плотью. Ты принял ее судьбу в себя. Ее оковы… — она сделала паузу, — …стали и твоими.

Я замер, не в силах пошевельнуться, завороженный ее словами.

— Что это значит? — прошептал я.

Она открыла глаз. В нем горел странный, неземной свет.

— Это значит, что ты должен быть сильнее. Сильнее своей ярости. Сильнее своей гордости. Чтобы освободить ее, тебе придется сначала поймать ветер. А чтобы поймать ветер… его нужно полюбить. Принять его дикую, непокорную суть. Со всей его яростью, болью и силой. Ты стал ей скалой, Вождь. Теперь ты должен выдержать ее напор.

Она повернулась и пошла прочь, к своему костерку, оставив меня стоять одного в наступающих сумерках с ее словами, что гудели в моей голове, как набат.

Поймать ветер. Любить ветер. Быть скалой.

Я смотрел на темнеющее небо, чувствуя, как внутри меня что-то перестраивается. Стыд и ярость отступили, сменившись холодной, тяжелой ответственностью. Охота была окончена. Начиналось нечто большее. Испытание.

Я развернулся и твердыми шагами пошел к своему жилищу. Серый Тень бросился за мной.

— Гарт! — крикнул я, и мой голос снова обрел привычную твердость, но теперь в нем звучала не просто целеустремленность, а непоколебимая решимость.

Мой старый дружинник появился из тени.

— Вождь?

— Собери двух самых быстрых и незаметных лазутчиков. Теней. Они должны проникнуть в земли Барагоса. Узнать все о его приемной дочери. Как зовут. Что с ней. Все. Я должен знать.

Гарт кивнул, без лишних вопросов.

— Будет сделано.

Он скрылся. Я остался один, глядя на зажигающиеся звезды.

Где-то там была она. Моя дикая, яростная, потерянная девушка ветра. Моя боль. Моя судьба.

И я дал себе клятву. Я узнаю ее имя. Я найду ее.

И я буду ее скалой.

Глава 14. Бремя скалы.

Торд

Слова Магды висели в воздухе моей пещеры, густые и тягучие, как дым от ее костра. «Любить ветер. Быть скалой.» Казалось, они отпечатались на камнях, звучали в потрескивании углей в очаге, в мерном дыхании Серого Тени у входа.

Я остался один, но одиночество мое было теперь иным. Оно было наполнено ею. Ее призраком. Ее болью, которую, как сказала шаманка, я теперь носил в себе.

«Ты принял ее судьбу».

Я смотрел на свои руки — могучие, испещренные шрамами, способные сокрушать и убивать. Они все еще помнили тепло ее кожи, дрожь ее тела. Как эти руки могут удержать ветер? Как они могут стать защитой, а не угрозой?

Любовь. Это слово было чужим, неудобным. Оно не из моего мира. В моем мире были уважение, сила, долг, ярость в бою, суровая нежность к своим. Но любовь? Это было что-то из людских баллад, слащавое и бесполезное. Магда говорила о другом. О силе. О принятии. О долге, выкованном не из клятв, а из плоти и духа.

Я вышел из пещеры. Ночь была безлунной, усыпанной бриллиантовой россыпью звезд. Воздух звенел от мороза. Я подошел к краю плато, откуда открывался вид на бескрайние владения моего народа — темные, безмолвные, увенчанные зубчатыми пиками. Мои Скалы. Моя твердыня. Они стояли тысячелетия, непоколебимые перед любыми ветрами.

«Будь скалой.»

Ветер, что всегда был моим союзником, моей картой и моим голосом, теперь казался мне насмешкой. Он трепал мои дреды, завывал в ущельях, и в его голосе мне чудился ее шепот. Ее смех. Ее рыдания.

Как полюбить это? Как принять то, что не можешь контролировать? То, что может принести и прохладу, и разрушительную бурю?

Я привык командовать. Приказывать. Моя воля была законом. А как приказать ветру? Как приказать ей? Приказать не бояться? Приказать быть счастливой? Это было бы новым насилием. Новыми оковами.

Магда говорила не о командах. Она говорила о понимании. О терпении.

С грохотом, от которого содрогнулась земля под ногами, я ударил кулаком в ближайший валун. Боль пронзила костяшки, принося странное облегчение. Физическая боль была проста. Понятна. В ней не было этой душевной смуты.

Серый Тень подошел и ткнулся мокрым носом в мою ладонь, тихо поскуливая. Он чувствовал мою агонию и не знал, как помочь.

— Что, старик? — я грубо потрепал его за загривок. — И тебе не знакомы такие сложности? Выбрал самку, победил соперников, и нет проблем.

Но и это была ложь. Даже звери чувствовали связь. И преданность. И тоску.

Я снова погрузился в воспоминания. Но теперь не о страсти. Я искал в них ключи. Ключи к ее душе. Ее слова. Ее отчаянная, ядовитая храбрость. Ее попытка использовать меня как орудие мести — это был крик. Крик загнанного в угол, но не сломленного существа. Она не просила о пощаде. Она предлагала сделку. Всегда — борьба. Даже в поражении.

Именно это я должен был полюбить? Ее ярость? Ее непокорность? Ее боль?

Мысль была пугающей. Принять это — значит, позволить ей бушевать. Позволить ранить себя. Рискнуть быть сметенным этим ураганом.

Но разве скала боится ветра? Нет. Она стоит. Она принимает на себя его ярость, укрывая в своих расщелинах все живое. Она шлифуется им, становясь только прочнее. Она не подчиняет ветер. Она просто… существует. Незыблемая. И в этом ее сила.

Вот оно. Пророчество обретало форму.

Любить ветер — не значит его укротить. Не значит посадить в клетку или приказать дуть в нужную сторону. Любить ветер — значит уважать его природу. Знать, что он может быть ласковым и разрушительным. Быть готовым принять на себя его удары, не падая и не ломаясь. Доверять ему, даже когда он затихает, зная, что сила его никуда не делась. Искать в его бесконечной изменчивости ту постоянную суть, что делает его… им.

Любить ее — не значит сломать ее волю или спасти против ее желания. Значит — принять всю ее. С ее колкостями и ранимостью. С ее яростью и страхом. С ее странными речами и дикой, непонятной магией. Быть рядом. Быть тем, о кого она сможет разбиться, если будет нужно, и не рассыпаться при этом. Доверять ей, даже когда она убегает. Искать в ней ту искру, что зажгла свет в ее браслетах, и защищать ее, даже если пламя опалит.

Это была не сладкая баллада. Это был суровый долг. Бремя. Самое тяжелое, что я на себя взвалил.

Я снова посмотрел на свои руки. Теперь я смотрел на них не как на орудие силы, а как на инструмент защиты. Чтобы укрыть. Чтобы удержать. Чтобы быть опорой.

В ту ночь я не сомкнул глаз. Я сидел у входа в пещеру, спиной к теплу очага, лицом к холодному звездному небу, и учился слушать ветер. Не как полководец — как ученик. Я впускал его в себя, пытаясь различить в его многоголосом хоре ту единственную, потерянную ноту.

Серый Тень сидел рядом, положив тяжелую голову мне на колени, и мы слушали вместе.

На рассвете ко мне пришел Гарт. Его лицо было серьезным, в руках он держал сверток.

— Вождь. Гонец от лазутчиков. Первые вести.

Мое сердце ударило по ребрам один раз, громко и тяжело. Я кивнул, не доверяя своему голосу.

Гарт развернул сверток. Внутри была тонкая, испещренная мелкими знаками береста — донесение, написанное зольной палочкой.

— Они проникли в замок под личиной торговцев целебными травами, — начал докладывать Гарт. — Имя ей — Анна.

«Анна». Имя обожгло мой разум, как молния. Оно перестало быть абстракцией. Оно обрело плоть. Звук. Значение.

— Приемная дочь Барагоса. Появилась около двух лет назад при загадочных обстоятельствах. Ее нашли без памяти. Барагос объявил ее своей дочерью, — Гарт читал, и с каждым словом моя хватка на рукояти ножа у пояса становилась все жестче. — Говорят, она… странная. Говорит не так, как все. Смотрит прямо. Никого не боится.

Гордость шевельнулась у меня в груди. Конечно, не боится. Она — буря.

— О ней ходят слухи, — продолжал Гарт, и его голос стал осторожнее. — Слухи о помолвке.

Ледяная волна прокатилась по моей спине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— С кем? — мой голос прозвучал низко и опасно.

— С принцем Лидрихом. Младшим братом короля.

Имя было мне знакомо. Слишком знакомо. Лидрих. Человек с глазами змеи и репутацией, от которой кровь стынет в жилах. Коллекционер живых игрушек. Изощренный садист.

Ярость, старая, знакомая, поднялась во мне, черная и слепая. Мне захотелось крушить, ломать, вести орду на штурм этого жалкого замка и вырвать ее оттуда.

Но я сжал зубы и подавил этот порыв. Нет. Это был бы ветер, сметающий все на своем пути. Мне нужно было быть скалой. Холодной. Незыблемой. Расчетливой.

— Что еще? — процедил я.

— Есть еще одна, — Гарт снова посмотрел на бересту. — Его кровная дочь. Мила. Тяжело больна. Говорят, она… привязанность Анны. Причина, по которой та не сбегает.

Пазлы встали на свои места с оглушительной ясностью. Ее отчаяние. Ее предложение. «Если не я, то ее». Это был не просто шантаж. Это была ее личная тюрьма, выстроенная из любви к той, другой девушке.

И ее уход на рассвете… Она не сбежала от меня. Она вернулась к ней. К сестре.

Моя ярость сменилась чем-то иным. Глубоким, щемящим пониманием. И стыдом. Я думал лишь о своем уязвленном самолюбии, а она несла на себе груз, который мне и не снился.

— Гарт, — сказал я, и мой голос был тихим, но стальным. — Все остальное можешь забыть. Запомни два имени: Анна и Мила. Они теперь под моей защитой. Скажи лазутчикам: их задача — узнать о болезни Милы. Все, что можно. О лекарях, о лекарствах. Все. И ждать моих указаний.

Гарт удивленно поднял брови, но безропотно кивнул. — Будет сделано, Вождь.

Он развернулся и ушел. Я остался один с новым знанием.

Теперь у меня было имя. Анна. И была цель. Не поймать. Не завоевать. Защитить. Обеих.

Я вышел на утренний воздух. Солнце только поднималось над горами, окрашивая снежные вершины в розовый и золотой цвет. Ветер, уже не казавшийся мне насмешкой, трепал мои волосы. Он был полон утренней свежести и… надежды.

Я не знал, как спасти Милу. Не знал, как сорвать помолвку, не начав войну. Но я знал, что теперь я не один в этой битве. Со мной была моя воля. Мои воины. И пророчество старой шаманки.

Я не просто должен был любить ветер. Я должен был стать для него укрытием. Для нее. Для Анны.

Я посмотрел в сторону владений Барагоса, туда, где за лесом и горами была ее тюрьма.

— Держись, Анна, — прошептал я в утренний ветер. — Держись, моя буря. Твоя скала уже здесь.

И впервые за долгое время я почувствовал не ярость и не смятение, а спокойную, неумолимую уверенность. Бремя было тяжелым. Но я был Торд, сын Грома. И я его понесу.

Верим в Торда? :)

Дорогие читатели, буду безмерно благодарна вашим звездочкам и комментариям

❤️❤️❤️

Глава 15. Увядание.

Анна

Комната Милы стала центром вселенной. Ее затхлый, сладковато-кислый воздух был единственным, что я вдыхала. Ритм ее хриплого, прерывистого дыхания — единственной музыкой. Свет свечей, колеблющийся на ее восковом лице — единственным солнцем.

Месяц.

Целый месяц, который растянулся в бесконечную, монотонную пытку надеждой и отчаянием. Я стала экспертом по умиранию. Могла по звуку дыхания определить, насколько сегодняшний день будет дерьмовее вчерашнего.

Сначала была лихорадочная деятельность. Я не отходила от ее постели. Я поила ее настоями, обтирала, кутала. Я говорила с ней. Говорила без умолку, пока у меня не пересыхало горло. Я рассказывала ей новые «сказки» — нафантазировала целый сериал про «железных птиц» и их пилотов, которые вечно опаздывали на свои рейсы из-за идиотской системы безопасности.

Иногда она приходила в себя. Ненадолго. Ее взгляд, мутный и неосознанный, блуждал по комнате, пока не находил меня. И тогда на ее губах появлялась слабая, едва заметная улыбка.

— Анна… — шептала она, и это одно слово стоило больше всех сокровищ мира.

— Я здесь, сестренка. Все хорошо. Спи. Твоя личная сиделка-рассказчик к твоим услугам. Очередная серия «Вся правда о повозках без лошадей» уже в разработке.

Я гладила ее раскаленный лоб, и она снова проваливалась в забытье, сжимая мои пальцы своей горячей, исхудавшей ручкой. В эти минуты я верила. Верила, что мы сможем. Что моя воля, мое упрямство смогут обмануть смерть. Что я хоть в чем-то могу быть сильной.

Но смерть оказалась упрямее. И, надо признать, куда как эффективнее меня.

С каждым днем проблески сознания становились все короче. Все реже. Ее дыхание превратилось в хриплый, клокочущий звук, который стоял в комнате днем и ночью, проникая в сны, в мысли, в самое нутро. Лекарь, старый циник с руками, пахнущими полынью и поражением, только качал головой.

— Легкие заполняются, леди Анна, — бормотал он, избегая моего взгляда. — Сердце не выдерживает. Природа болезни такова…

— Да-да, природа, — соглашалась я. — Видимо, у природы на нас с Милой большой и жирный зуб. Надо было в прошлой жизни меньше тюльпаны топтать.

Я ненавидела его беспомощность. Ненавидела служанок, которые крались на цыпочках и смотрели на Милу с жалостью, а на меня — с тупым любопытством, будто я была экспонатом в музее под названием «Как медленно сходит с ума девушка у постели умирающей». Ненавидела Барагоса, который приходил раз в день, стоял у порога с каменным лицом, смотрел на дочь и уходил, не сказав ни слова. Его молчание было красноречивее любой фальшивой соболезнующей речи.

Но больше всего я ненавидела себя. За свое бессилие. За ту ночь у озера.

Проклятые воспоминания накатывали в самые неподходящие моменты. Вот я пытаюсь напоить Милу, а в голове всплывает грубая шершавость его ладони на моей талии. Вот она задыхается в очередном приступе кашля, а я слышу низкий, похожий на отдаленный гром, звук его голоса.

И самое дурацкое — запах. Мне повсюду чудился его запах. Дым, кожа, дикая природа и что-то неуловимо мужское. Он вплетался в смрад болезни и лекарств, сводя меня с ума. Мой личный фантомный ароматический спутник. Очень кстати.

— Ну что, — мысленно обращалась я к этому призраку, вытирая с лица Милы пот. — Доволен? Наслаждаешься зрелищем? Я тут реализовываю свой потрясающий потенциал сиделки, а ты где? На своем троне из костей и черепов строишь глазки очередным варгам?

Я перестала бороться с Барагосом. Перестала огрызаться. Когда он как-то раз завел речь о «необходимости готовиться к приезду принца», я просто посмотрела на него пустым, выгоревшим взглядом.

— Делайте что хотите, — сказала я, и мой голос прозвучал плоско и безжизненно. — Шейте платья. Готовьте покои. Закажите оркестр и танцующих девиц. Мне все равно. Главное, чтоб канапе были со вкусом моих несбывшихся надежд.

Он что-то еще сказал, но я уже не слышала. Я повернулась к Миле, поправила одеяло. Он постоял еще мгновение и вышел. С тех пор он меня не беспокоил. Я стала призраком в этом замке. Тихим, покорным призраком с убийственным сарказмом для внутреннего пользования.

Даже браслеты на моих запястьях казались притихшими. Они не покалывали, не напоминали о себе. Как будто и моя магия, та дикая, непокорная сила, что рвалась наружу той ночью, сдалась. Умаялась. Увяла вместе с моей надеждой. Предала, как и все остальное.

Однажды ночью, когда Мила металась в особенно сильном бреду, а ее дыхание казалось обрывками какой-то жуткой, нечеловеческой речи, я сидела, вцепившись в ее руку, и чувствовала, как по щекам у меня текут слезы. Тихие, беззвучные, бесполезные.

И вдруг мне снова померещилось. Не запах. А… ощущение. Тяжелый, спокойный взгляд, устремленный на меня сквозь стены и расстояния. Глупое, безумное ощущение, будто где-то там, в темноте, кто-то большой и молчаливый знает. И ждет.

«Ты сильная», — шепот как будто был в голове.

— Сильная, ага, — хрипло выдохнула я в тишину комнаты. — Сильно плачу у постели умирающей сестры. Отличный навык. Надо будет вписать в резюме: «Профессионально проливаю слезы, пока все вокруг рушится».

Я тут же с ненавистью отогнала эту мысль. Что он? Кто он? Дикарь, которому я сама бросилась в объятия в порыве отчаяния. Мимолетное увлечение. Экзотическая диковинка для него. Получил свое и забыл.

Ко мне пришла старая служанка, та самая, что приносила мне еду. Она вошла, поставила поднос и замерла, глядя на Милу.

— Бедняжка, — прошептала она. — Совсем ее болезнь замучила. Никакие снадобья не помогают.

— Ну, знаете, — я беззвучно усмехнулась. — Видимо, местная фармацевтика не шагнула дальше подорожника и заговоров от бородавок.

Старуха покачала головой, ее сморщенное лицо исказилось подлинной болью.

— Никто бы не помог, дитя мое. Это же проклятие такое. Не лечится.

Проклятие. Ну конечно. Куда ж без проклятий в этом веселом парке развлечений. Почему бы просто не сказать «неизлечимая генетическая хрень»? Нет, обязательно нужно добавить мистики.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но ее слова не подарили надежды. Они добили последнюю. Если это и правда какое-то проклятие… то кто я такая, чтобы с ним бороться? Просто девушка с двумя дурацкими браслетами и не менее дурацкими воспоминаниями.

Я посмотрела на кружку с питьем у постели. На бледное, безжизненное лицо Милы. На ее грудь, с трудом поднимающуюся в такт тому ужасному, клокочущему дыханию.

И последняя надежда во мне умерла.

Она угасла не со вспышкой ярости, а с тихим, ледяным щелчком. Как будто в самой глубине моей души захлопнулась последняя дверь и наступила вечная тьма.

Все было бессмысленно. Не только моя свобода. Не только моя сила. Даже эта комната, даже моя жертва, даже моя любовь — все это было просто фоном для медленного, неотвратимого угасания.

Я не закричала. Не заплакала. Я просто… опустела.

— Спасибо, — тихо сказала я служанке. — Можете идти.

Та кивнула и, бросив на меня последний жалостливый взгляд, вышла.

Я подошла к кружке, подняла ее. Пахло горькими травами. Пахло тщетностью. Я отнесла ее к окну и выплеснула в ночь. Все равно уже не имело значения.

Потом вернулась на свое место. Я взяла руку Милы в свою. Она была такой легкой. Как пушинка.

— Прости, — прошептала я ей, уже не зная, за что именно прошу прощения. За все. За этот жестокий мир. За нашу общую несчастливую карму. За то, что я не волшебница, а просто Анна. С дурацкими браслетами и еще более дурацкими мечтами.

Я больше не боролась. Не молилась. Не надеялась. Я просто сидела и ждала. Ждала конца. Ее конца. И своего.

Снаружи доносились привычные звуки замка. Где-то смеялась служанка. Где-то стучал молоток — готовили покои для «жениха». Жизнь шла своим чередом. А в этой комнате время остановилось, и две сестры, одна мертвая при жизни, другая умирающая, ждали, когда тьма поглотит их окончательно.

Я закрыла глаза. И впервые за этот долгий месяц мне не приснились ни кошмары, ни воспоминания о другой жизни. Приснилась только тишина. Бездонная, абсолютная, без единого проблеска света. Без запаха дыма и кожи.

Это и был конец надежды.

Глава 16. Последний выдох.

Анна

Она умерла на рассвете.

Не было никакого драматичного последнего слова, никакого прощального взгляда. Просто в какой-то момент между одним хриплым, затрудненным вдохом и следующим — наступила тишина.

Абсолютная, оглушительная тишина.

Я сидела, как обычно, держа ее руку в своей, и рассказывала ей очередную сказку. О том, как «железные птицы» однажды соберутся все вместе и устроят в небе грандиозный балет, рисуя радуги своими инверсионными следами.

И замолкла. Потому что мой единственный слушатель перестал дышать.

Сначала мой мозг отказался понимать. Я ждала. Ждала следующего клокочущего звука, этого ужасного, но такого желанного сейчас доказательства того, что она еще здесь. Но его не было.

— Мила? — тихо позвала я, и мой голос прозвучал невероятно громко в этой новой, жуткой тишине.

Я сжала ее пальцы. Они были все еще теплыми, но уже не отвечали на мое прикосновение. Та пугающая легкость, что была в них все эти недели, сменилась странной, безжизненной тяжестью.

— Сестренка? — снова позвала я, уже громче, начиная паниковать. — Эй, хватит шутить. Это не смешно.

Я потрясла ее руку. Слегка. Потом сильнее. Ее голова безвольно покачнулась на подушке.

— Нет, — вырвалось у меня шепотом. — Нет-нет-нет-нет…

Я вскочила, опрокинув табурет. Я приложила ухо к ее груди, туда, где должно было стучать ее маленькое, измученное сердце. Тишина. Только шум в моих собственных ушах.

— НЕТ! — это был уже не шепот, а крик, вырывающийся из самого горла, полный такого отчаяния, что даже я сама испугалась.

Я начала тереть ее руки, ее плечи, пытаясь вдохнуть в нее жизнь силой собственной ярости, собственного нежелания смириться.

— Ты не можешь! Слышишь?! Ты не можешь так поступить! Я не разрешаю! Вставай! Вставай, черт тебя дери!

Но она не вставала. Она лежала неподвижно, и на ее лице застыло странное выражение — не боли, не страха. Облегчения. Как будто она наконец-то отпустила ту тяжесть, что таскала на своих хрупких плечах всю свою короткую жизнь.

Ко мне ворвались служанки и лекарь, разбуженные моими криками. Лекарь грубо оттолкнул меня, приложился к ее запястью, к ее шее, потом медленно покачал головой.

— Господи, упокой ее душу, — пробормотала одна из служанок и перекрестилась.

Я отступила к стене, прислонилась к холодному камню и смотрела, как они суетятся вокруг постели. Как будто это было какое-то представление, а я — зритель в последнем ряду.

Потом в дверях появился он. Барагос. Он замер на пороге, его взгляд скользнул по плачущим служанкам, по лекарю, и наконец упал на кровать. На то, что осталось от его дочери.

Его лицо не дрогнуло. Ни единой мышцей. Он сделал шаг внутрь, подошел к постели и медленно, почти торжественно, накрыл ее лицо белым покрывалом.

Этот простой, страшный жест вернул меня в реальность. Окончательно и бесповоротно.

Он обернулся ко мне. Его глаза были пусты. Как два куска зимнего льда.

— Всё, — произнес он плоско. — Ты сделала все, что могла. Теперь можешь отдохнуть. К вечеру прибудет портной для примерки траурного платья.

Я смотрела на него, не в силах вымолвить слово. Во мне не было ни слез, ни ненависти. Только ледяная, всепоглощающая пустота.

Он вышел, отдав распоряжения о подготовке к похоронам. Служанки, всхлипывая, потянулись за ним.

Я осталась одна. В комнате, где теперь пахло только смертью.

Я подошла к кровати и осторожно, словно боясь разбудить, приподняла край покрывала. Она казалась просто спящей. Немного уставшей. Я наклонилась и поцеловала ее в лоб. Кожа была холодной.

— Прости, — прошептала я в последний раз. — Что не спасла. Что не была сильнее. Но теперь… теперь ты свободна. Лети, моя птичка.

Я натянула покрывало обратно, повернулась и вышла из комнаты. Не оглядываясь.

Последняя цепь, что держала меня в этом аду, порвалась с тихим, почти неслышным звоном.

*чес

тно, пока писала про Милу, даже всплакнула :(

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17. Прах и воля.

Анна

Похороны были такими же холодными и бездушными, как и все в этом замке. Церемония, отточенная до мелочей. Правильные слова. Правильные слезы на лицах придворных. Правильное траурное платье на мне, сковывающее каждое движение.

Я стояла у свежей могилы в фамильном склепе и смотрела, как гроб опускают в каменную яму. Барагос стоял рядом, прямой и недвижимый, как статуя. Лицо его было маской скорби, но я видела — нет, чувствовала — ледяное удовлетворение в его глазах. Теперь ничто не мешало его планам. Никакие больные дочери.

Когда священник закончил говорить и гости начали расходиться, он повернулся ко мне.

— Тебе нужно прийти в себя, Анна, — сказал он голосом, не терпящим возражений. — Принц Лидрих подтвердил свой визит. Он будет здесь через две недели. Я ожидаю, что ты будешь выглядеть и вести себя соответственно.

Я медленно перевела на него взгляд. Казалось, я впервые вижу его по-настоящему. Без призмы Милы, без иллюзий, без страха. Я видела просто человека. Жалкого, пустого, одержимого властью человека.

— Соответственно чему, «отец»? — спросила я, и мой голос прозвучал ровно и спокойно. — Его садистским наклонностям? Или твоим амбициям?

Его глаза сузились. Он сделал шаг ко мне, понизив голос до угрожающего шепота.

— Осторожнее, «дочь». Твое горе не дает тебе права забывать о долге. О том, что ты мне должна.

— Должна? — я чуть не рассмеялась ему в лицо. — Я тебе ничего не должна. Ты подобрал меня, одел в шелка, накормил объедками со своего стола и заковал в эти… — я подняла руки с ненавистными браслетами, — …в эти доказательства твоего страха. Ты думал, я не знаю? Не чувствую? Ты не спасал меня. Ты запасался ресурсом.

Он побледнел. В его глазах мелькнуло нечто похожее на страх. Страх быть разоблаченным.

— Ты не в себе. Иди в свои покои. Приходи в себя.

— О, я уже в себе, — сказала я тихо. — Как никогда.

Я развернулась и пошла прочь от склепа, от него, от всей этой лживой, прогнившей насквозь жизни. Я шла по замку, не видя ничего перед собой.

В моей голове, ошалевшей от горя, вдруг пронеслось воспоминание. Не о Миле. О нем. О ледяных глазах, смотревших на меня без осуждения, без жалости. Смотревших и видевших. «Твои оковы кричат».

И еще одно. Его голос, низкий и уверенный: «Ты заслуживаешь большего».

Я замерла посреди коридора. Сердце заколотилось, выбивая новый, яростный ритм.

Нет. Нет, я не позволю этому случиться. Я не стану еще одной вещью в коллекции Лидриха. Не стану разменной монетой в играх Барагоса. Мила умерла, но я — жива. Я дышала. И пока я дышу, я буду бороться.

Я почти побежала к своим покоям, срывая с себя по пути ненавистное траурное платье. Я захлопнула дверь и прислонилась к ней, переводя дух.

План. Мне нужен план.

Побег. Сейчас. Немедленно. Пока Барагос оправляется от моей стойкости и готовится к приезду принца. Пока замок не превратился в неприступную крепость.

Куда? Вопрос дурацкий. Одно место сразу же всплыло в памяти. Озеро. Поющие Леса. Нейтральная территория. Место, где я была почти свободной. Место, где я встретила его.

Это было безумием. Идти одной, без провизии, без оружия, в земли, кишащие бандитами и бог знает кем еще. Но оставаться здесь было еще большим безумием.

Я не была той же глупой, отчаявшейся девчонкой, что сбегала месяц назад. Та сбегала в порыве ярости, не думая о последствиях. Та хотела умереть или найти волшебное решение.

Я же теперь бежала, чтобы жить.

Я быстро переоделась в самое простое и темное платье, нашла прочный плащ и крепкие ботинки. В тайнике под половицей — спасибо моей паранойе — лежало немного монет, подаренных когда-то Милой «на сладости», и маленький, но острый кухонный нож. Смехотворное оружие против солдат Барагоса, но лучше, чем ничего.

Я стояла у окна, глядя на темнеющий лес на горизонте. Сердце колотилось, но уже не от страха, а от предвкушения. От адреналина.

Я больше не была Анной, приемной дочерью князя Барагоса. Я была Анной. Просто Анной. С дурацкими браслетами, с ножом в кармане и с волей к жизни, которую у меня так и не смогли отнять.

Я вздохнула полной грудью, впервые за долгие недели.

— Ладно, Вселенная, — прошептала я. — Ты дала мне второй шанс тогда. Не опозорься теперь. Дай мне добраться до леса. А там… а там посмотрим.

Я потушила свечу, погрузив комнату во тьму, и прислушалась к звукам замка. Он затихал, погружаясь в сон. Скоро стража сменится, и будет короткий промежуток, когда бдительность ослабнет.

Я ждала. В тишине и темноте. Готовая к своему последнему побегу.

А пока Анечка готовится к очередному побегу, предлагаю сбросить напряжение)

Приглашаю вас в мой горячий миник ????

"Когда попадаешь в другой мир, главное — удачно приземлиться. Алисе повезло: она приземлилась прямо в сердца двух могущественных орков."

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18. В лапах у тишины.

Анна

Тьма в замке была густой, живой и соучастницей. Она прятала меня в своих складках, заглушала скрип половиц под ногами, превращала знакомые коридоры в лабиринт теней. Я двигалась как тень сама — быстро, бесшумно, прижимаясь к стенам, замирая при малейшем шорохе.

Сердце колотилось где-то в горле, выстукивая сумасшедший ритм. Каждый нерв был натянут струной. Я ждала окрика, лязга оружия, тяжелых шагов стражи. Но замок спал мертвецким, самодовольным сном. Почему бы и нет? Их непокорная принцесса сидела в трауре и готовилась к свадьбе. Кто мог подумать, что у нее хватит духу на побег сразу после похорон.

Проклятое траурное платье я скинула, оставшись в простом темно-сером платье служанки, поверх которого был накинут потертый плащ. В кармане — жалкая горсть монет и холодная рукоять ножа. Мои единственные союзники — ночь и отчаяние.

Потайная калитка в стене, та самая, что я использовала месяц назад, была моей целью. Добраться до нее было полдела. Вторую половину составляла молитва всем богам, которых я не знала, чтобы ее не заперли на новый замок по приказу осторожного Барагоса.

Я прижалась к арочному проему, затаив дыхание. Впереди, в конце коридора, у выхода во внутренний двор, стояли два стражника. Они лениво перебрасывались словами, позевывая. Дежурство было скучным.

«Отвлекись», — умоляла я мысленно всю вселенную. «Хоть чем-то.»

И вселенная, впервые за долгое время, услышала меня. Где-то в глубине замка громко хлопнула дверь, послышались сердитые голоса. Кто-то явно проспал свою смену. Оба стражника встрепенулись, переглянулись и, лениво потянувшись, двинулись на шум.

Сердце у меня упало куда-то в ботинки, а потом выпрыгнуло обратно в горло. «Идиоты. Идите. Идите скорее.»

Как только они скрылись за поворотом, я рванула с места, не дыша, пересекла открытое пространство двора и юркнула в узкий проход между стеной и кузницей. Холодный ночной воздух обжег легкие. Я бежала, не оглядываясь, к тому участку стены, где рос старый плющ, а под ним скрывалась моя свобода.

Калитка была не заперта. Ржавые петли издали жалобный скрип, когда я отодвинула засов и выскользнула наружу. Я замерла, прижавшись к холодному камню с внешней стороны, ожидая, что сейчас поднимется тревога. Но из-за стены доносилась лишь та же ленивая, сонная тишина.

Я была на свободе.

Не было времени на ликование. Я оттолкнулась от стены и побежала. Прямо передо мной был спуск к реке, а за ней — темная стена Поющих Лесов. Моя цель. Мой единственный шанс.

Ноги подкашивались, в боку закололо, но я гнала себя вперед, спотыкаясь о корни и камни. Я даже не пыталась скрыть следы — мне нужно было как можно быстрее уйти подальше от замка, пока меня не хватились.

Река встретила меня ледяным объятием. Я, не раздумывая, вошла в воду, скользя по скользким камням на дне. Течение цеплялось за плащ, пытаясь сбить с ног, но я боролась, перебираясь на другой берег. Вода залилась в ботинки, леденя ноги, но это было ничто по сравнению с ледяным ужасом, что сидел у меня в груди.

И вот он — лес. Я отшатнулась от реки и нырнула под сень первых деревьев, как раненый зверь в свою нору. Только тут я позволила себе остановиться, опереться о ствол старого дуба и, задыхаясь, попытаться отдышаться.

Тишина в лесу была иной. Не сонной, а настороженной. Она была полна звуков — шелеста листьев, потрескивания веток, далекого уханья совы. Но эти звуки лишь подчеркивали ее глубину. Здесь пахло хвоей, влажной землей и свободой. Свободой, которая пахла опасностью.

Я шла всю ночь. Целилась на север, туда, где, как я помнила, было то самое озеро. Но ночь и страх — плохие проводники. Я сбилась с пути. Деревья становились выше, тень — гуще, а знакомых примет не было видно.

К утру силы начали покидать меня. Ноги горели, глаза слипались. Я нашла небольшое углубление между корнями огромной ели, закуталась в мокрый плащ и провалилась в короткий, тревожный сон, полный образов Милы и ледяных глаз незнакомца.

Я проснулась от холода и голода. Солнце пробивалось сквозь густую листву слабыми, размытыми пятнами. Я не имела ни малейшего понятия, где нахожусь. Ориентироваться было не на что — одни деревья, мхи да камни.

Я плелась дальше, жуя горькую мяту, чтобы заглушить сосание под ложечкой. Лес менялся. Сосны и ели сменились какими-то древними, исполинскими дубами, поросшими мхом. Воздух стал еще холоднее. Я заметила на стволах странные зарубки — не похожие на следы лесорубов, более грубые, сделанные будто бы намеренно. Знаки территории.

Но я была слишком измотана и голодна, чтобы придать этому значение. Единственное, что имело значение — найти воду и хоть какую-то еду.

К полудню я вышла к ручью. С жадностью напилась ледяной воды и, обернувшись, увидела на склоне холма куст с мелкими темно-синими ягодами. Почти как черника. Не думая о последствиях, набросилась на них, срывая и отправляя в рот кисловатые, терпкие плоды.

Наевшись, я снова почувствовала страшную усталость. Ручей журчал убаюкивающе. Решив передохнуть хотя бы полчаса, я забралась под нависшую каменную плиту, образующую нечто вроде пещерки, и снова уснула.

Меня разбудили голоса.

Грубые, гортанные, говорящие на языке, которого я не понимала. Я замерла, сердце уйдя в пятки. Осторожно выглянула из-под своего укрытия.

Внизу, у ручья, стояли трое. Не люди. Высокие, могуче сложенные, с зеленоватой кожей. У одного из них из-за губы торчал массивный клык. Орки.

Они не выглядели солдатами. На них была прочная, походная одежда из кожи и меха, за плечами — туши недавно добытой дичи. Охотники. Но их лица были не мирными. Они о чем-то спорили, тыча пальцами в разные стороны, и их голоса звучали все громче и злее.

Я прижалась к камню, стараясь дышать как можно тише. Моя рука судорожно сжала рукоять ножа в кармане. Смехотворная защита.

Один из орков, самый крупный, внезапно развернулся и сердито ткнул пальцем прямо в сторону моей пещерки. Мое сердце остановилось. Они что, учуяли меня? Или это просто случайность?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он что-то рявкнул своим спутникам и сделал несколько шагов в мою сторону. Его глаза, маленькие и пронзительные, скользили по склону. Он был метрах в двадцати от меня.

Не двигаться. Не дышать.

Вдруг из чащи донесся отдаленный, протяжный вой. Все трое орков мгновенно насторожились, забыв о своей ссоре. Самый крупный еще раз недовольно оглядел склон, потом что-то буркнул и махнул рукой. Они развернулись и быстрым, легким шагом скрылись в лесу.

Я сидела, не двигаясь, еще добрых десять минут, пока дрожь в коленях не утихла. Адреналин бил в виски. Орки. Я забрела на их территорию. Глупость, сравнимая разве что с побегом из замка босиком и без еды.

Теперь нужно было убираться отсюда. И быстро. Но куда? Я совершенно заблудилась. Идти назад — значит рискнуть снова наткнуться на них или на стражу Барагоса. Идти вперед — углубляться в неизвестность.

Я выбрала вперед. Под покровом наступающих сумерек я двинулась дальше, стараясь идти как можно тише, постоянно прислушиваясь и оглядываясь. Каждый шорох заставлял меня замирать, каждый крик ночной птицы отдавался эхом в моей пустой голове.

Я шла, сама не зная куда. Дорога в никуда. Лес смыкался за моей спиной, скрывая меня от одних врагов и, возможно, подводя к другим.

Но чего я боялась больше? Орков с их грубыми лицами? Или изысканной жестокости в глазах Лидриха? Каменистых троп в незнакомом лесу? Или позолоченной клетки в знакомом замке?

Выбор, как ни странно, был очевиден. Я шла вперед. Навстречу своей судьбе, какой бы страшной она ни была. Потому что позади осталось только одно — могила.

Глава 19. Нежданный привет из-за угла.

Анна

Идея о том, что я «иду навстречу своей судьбе», продержалась ровно до следующего утра. К этому моменту моя судьба напоминала скорее грязную, мокрую и голодную тряпку, которую выбросили в самом глухом углу чужого огорода.

Я бродила по лесу, который становился все более угрожающим. Деревья здесь были какими-то корявыми и злыми, тропинки — подозрительно протоптанными, а в воздухе витал стойкий запах дыма, немытого тела и… жареного мяса. Мой желудок предательски заурчал, напоминая, что последний раз я ела какие-то сомнительные ягоды, которые могли оказаться как питательными, так и смертельно ядовитыми. Лотерея, скажем так.

Именно в этот момент, пока я пыталась решить, стоит ли жевать кору с ближайшей сосны, моя судьба решила проявить инициативу.

Из-за густых зарослей папоротника передо мной выросла стена из мышц, кожи и уверенной силы. Очень, ОЧЕНЬ много мышц.

Я отскочила назад, сердце прыгнуло в горло. Передо мной стоял орк. Не тот, полупризрачный охотник у ручья. Этот был облачен в грубые, но прочные кожаные доспехи, с внушительной, украшенной резьбой дубиной на плече. На его наруче был выжжен сложный символ — знак племени, но мне-то от этого было не легче. Его лицо, с мощным подбородком и широким лбом, было испещрено ритуальными шрамами, а не уродствами. Взгляд из-под насупленных бровей был оценивающим и холодным, как горное озеро.

— Стой, — прозвучал низкий, гортанный, но вполне членораздельный приказ на моем языке. Звук был похож на перекатывание камней.

Мой мозг, отключенный голодом и усталостью, выдал единственную доступную реакцию.

— А я, вообще-то, просто проходила мимо, — выдавила я, делая шаг назад. — Ищу… потерявшегося хомячка. Пушистый такой, милый. Вы не видели?

Орк не улыбнулся. Его взгляд стал еще тяжелее. Он не издал никакого рева, просто сделал резкий, отточенный жест рукой.

Этот жест оказался сигналом. Из-за деревней появились еще двое таких же здоровяков, явно составлявших его патруль. Все с теми же знаками на наручах, все с тем же спортивным, поджарым телосложением и боевой выправкой. Дело принимало крайне неприятный оборот.

— Эй, парни, не надо массовки! — попыталась я парировать, продолжая пятиться.

Пятиться было некуда. Я уперлась спиной в ствол сосны. Трое орков окружили меня, обсуждая добычу на своем гортанном наречии. Их тон был деловым, без злобного хихиканья. До мне долетали отрывки: «…человечиха…», «…к вождю…» или, возможно, «…на ужин…». Я предпочла не углубляться в лингвистические детали.

Один из них, тот, что поменьше ростом, но с самым цепким взглядом, сделал шаг ко мне, его движение было быстрым и экономичным.

Инстинкт самосохранения, дремавший где-то глубоко под слоями отчаяния и сарказма, наконец проснулся. Я рванулась в сторону, пытаясь проскользнуть между двумя другими. Не вышло. Огромная, но точная в движении рука схватила меня за плащ и придержала на месте.

— А ну отпусти! Это ограниченная коллекция! — взвизгнула я, пытаясь выкрутиться.

Но против вышколенной солдатской силы мое барахтанье было смехотворным. Самый крупный орк, тот, что первый, фыркнул, перебросил дубину через плечо и… просто наклонился, чтобы взвалить меня на него, как мешок с картошкой.

Вот тут во мне что-то щелкнуло. Унижение. Чистейшее, непередаваемое унижение. Меня, Анну, которая фехтовала на рапирах и покоряла скалы, сейчас собирались унести перекинутой через плечо, как какую-то безропотную добычу!

Мой взгляд упал на его пояс. Там, рядом с каким-то изящно выделанным трофеем, висел внушительный, кривой нож в добротных ножнах. Идея родилась мгновенно, блестящая, отчаянная и до идиотизма дерзкая.

В тот момент, когда он уже почти перекинул меня через свое плечо, и мое лицо оказалось на уровне его могучей, облаченной в кожу спины, я сделала единственное, на что была способна.

Я не стала царапаться или кусаться. Нет. С истинно олимпийским спокойствием отчаяния я рванула руку, выхватила нож из ножен и со всей дури, на которую была способна, воткнула его ему в то самое выпуклое место, которое при такой переноске оказывается на самом видном месте.

Эффект превзошел все ожидания.

Раздался не крик, не рев. Это был оглушительный, высокий, почти что девичий визг, абсолютно не сочетавшийся с его гренадерскими габаритами и воинственным видом. Он подпрыгнул на месте, отпустил меня и схватился за свою пострадавшую часть тела, принялся скакать по поляне, как ошпаренный кот.

Я шлепнулась на землю, все еще сжимая в руке окровавленный нож. Его два товарища застыли в полнейшем ступоре, их мозги явно не могли обработать увиденное.

И тут один из них, тот что поменьше, фыркнул. Потом другой крякнул. А через секунду оба разразились таким оглушительным, раскатистым хохотом, что с ближайших деревьев слетели птицы. Они буквально держались за животы, тыкая пальцами в своего прыгающего товарища и что-то выкрикивая на своем языке. Сомнений не было — они ржали как кони над его незадачливой участью.

Даже сквозь боль и унижение на лице «пострадавшего» я увидела краску стыда. Его авторитет, похоже, был серьезно подорван.

— Ну что, — выдохнула я, поднимаясь на ноги и размахивая ножом перед собой. — Кто следующий на укол? Бесплатно! Акция!

Моя бравада продлилась ровно до того момента, как тот самый «весельчак», все еще хохоча, сделал ко мне пару шагов. Его движения были молниеносными. Прежде чем я успела среагировать, он выбил нож у меня из рук одним точным ударом по запястью, а затем, все так же беззлобно и почти что изящно, обмотал мои руки за спиной прочной веревкой. Он не причинил мне ни малейшей боли, просто лишил возможности двигаться.

— Эй, а это нечестно! — возмутилась я, хотя и понимала всю абсурдность претензии. — Двое на одного, да еще и со смехом! Это нарушение каких-то… оркских конвенций о ведении войны!

Орк, который меня связывал, лишь усмехнулся, демонстрируя крепкие зубы, больше похожие на человеческие, чем на клыки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Молчи, человечиха, — буркнул он беззлобно. — Весело же.

Тем временем «раненый» здоровяк наконец перестал прыгать и, хромая и бормоча проклятия, подошел ко мне. Его взгляд обещал медленную и мучительную смерть. Но его товарищ, тот что поменьше, хлопнул его по плечу, что-то сказал на их языке, и снова рассмеялся. Здоровяк мрачно буркнул что-то в ответ и отвернулся, явно не в силах вынести насмешек.

Меня, связанную, грубо подняли и перекинули через плечо самого маленького из них, того, что связывал. Он, все еще посмеиваясь, тронулся в путь.

— Эй, — хрипло просипела я, болтаясь вниз головой. — А можно узнать, куда мы направляемся? Турфирма «В гости к оркам»? С рейтингом хоть сколько-то выше одной звезды?

Мой «носильщик» лишь добродушно хрюкнул и похлопал меня по заднице, как котомку с провизией.

— В Логово Рока. Сиди тихо.

Я попыталась осмотреться. Мы двигались по хорошо протоптанной тропе вглубь леса. Впереди и сзади шагали другие орки. Мой «раненый» друг шел сзади, заметно прихрамывая и бросая на меня взгляды, полные такой лютой ненависти, что, кажется, можно было бы зажарить на них мясо. Его товарищи все еще периодически перекидывались шутками за его счет.

— Эй, здоровяк! — не унималась я, обращаясь к нему. — Как попа? Все заживает?

Он что-то прорычал на своем языке, от чего мой носильщик обернулся и рявкнул на него, уже без смеха, видимо, призывая к порядку. Веселье закончилось, началась служба.

Я закрыла глаза, смирившись с неизбежным. По крайней мере, меня не избили. И Лидриху я здесь была не видна. Пока что это были единственные плюсы в бесконечно длинном списке минусов моего положения.

Куда мы шли? Что такое «Логово Рока»? И что меня там ждало? На эти вопросы у меня не было ответов. Только тяжелая поступь орков и моя собственная, перевернутая вверх ногами, реальность.

Глава 20. Эхо у озера.

Торд

Слова Магды жгли мне душу, как раскаленные угли. «Ты принял ее судьбу в себя. Ее оковы стали твоими». Я отдал приказ лазутчикам, видел, как они растворились в предрассветных сумерках, но беспокойство не отпускало. Оно сидело в груди колючим комом, заставляя сердце биться неровно, а кулаки сжиматься сами собой.

Мне нужно было движение. Пространство. Я оседлал варга и, не говоря ни слова никому, помчался прочь из Логова. Серый Тень, почуяв мое настроение, бежал рядом, не отставая.

Инстинкт, тот самый, что всегда вел меня верно, вел меня к озеру. К тому месту, где все началось. Где я впервые почувствовал ее дикую, раненую силу.

Я прибыл туда к полудню. Лес встретил меня неестественной тишиной. Воздух, обычно звонкий и наполненный жизнью, был неподвижен и тяжел. Я соскользнул с седла и замер на берегу, вслушиваясь.

Ничего.

Не было того едва уловимого, вибрирующего эха ее силы, что витало здесь после ее прошлого визита. Не было даже воспоминания о нем — лишь пустота. Глухая, безжизненная пустота.

Тревога во мне зашевелилась, превратившись в нечто острое и холодное.

Я обошел знакомую поляну. Мох на том месте, где она сидела, уже полностью расправился, скрыв следы ее отчаяния. Камень, о который она била свои браслеты, молчал, его шрамы уже присыпала пыльца. Ничего не говорило о том, что здесь недавно бушевала буря в образе хрупкой женщины.

Она не возвращалась. Ни разу.

Это осознание ударило с неожиданной силой. Почему? Страх? Но та, что осмелилась бросить вызов орку и предложить ему себя в отчаянной сделке, не из тех, кого пугает опасность. Что-то случилось. Что-то, что не позволило ей вернуться в ее единственное убежище.

Передо мной снова всплыл образ ее глаз — широко распахнутых, полных ярости, боли и… обреченности.

Я остался у озера. Приказал Серому Тени вернуться в Логово — пусть Гарт знает, где меня искать, если лазутчики принесут вести. А сам разбил лагерь под сенью того самого дуба.

Я ждал.

Прошел день. Два. Я вслушивался в каждый шорох, в каждый порыв ветра, надеясь уловить знакомый след ее энергии, ее боли. Но лес молчал.

На третью ночь я уже не мог сидеть на месте. Я метался по берегу, как раненый зверь. Мое терпение было на исходе. Лазутчики могли идти неделями. А у нее, возможно, недель не было.

Я сел у потухшего костра, спиной к дубу, и закрыл глаза, пытаясь силой воли пронзить пространство, дотянуться до нее, почувствовать ее. Я сосредоточился, взывая к той нити, что, как говорила Магда, связала нас. Я представлял ее лицо, ее запах, звук ее голоса...

Внезапно, далеко в ночи, послышался знакомый топот. Быстрый, легкий. Серый Тень.

Я вскочил на ноги. Через мгновение из темноты вынырнул мой верный спутник, тяжело дыша. К его ошейнику была привязана свернутая в трубочку береста.

Сердце у меня упало. Вести. И не из замка Барагоса. Из Логова.

Я сорвал бересту, почти не веря своим глазам. Сообщение было от Гарта. Нацарапано торопливым почерком.

«Вождь. Патруль Скарга у ручья Медвежий Клык. Взяли в плен человечиху. Зеленые глаза. Мелкая. Дикая. Напала на патрульного, ранила его... особым образом. Везут в Логово. Ждут твоего суда.»

Я перечитал сообщение еще раз. Зеленые глаза. Дикая. Напала на патрульного... особым образом.

Это могла быть только она. Никто другой не посмел бы. Никто другой не обладал такой дерзостью.

Смесь облегчения и ярости ударила мне в голову. Облегчения — потому что она жива. Она не в замке, не в лапах у того принца. Ярости — потому что ее схватили. Возможно, связали. Как дикое животное.

И она там. В моих горах. Ее везут ко мне.

Я не стал больше ни секунды медлить. Вскочив на варга, я дал ему шпоры. Серый Тень с радостным визгом рванул подо мной.

Мы мчались сквозь ночь, как ураган. Камни летели из-под лап, ветер свистел в ушах. Все мои мысли теперь были сосредоточены на одной цели — добраться до Логова. Увидеть ее. Убедиться, что с ней все в порядке.

И тогда... тогда мы наконец поговорим. Без лжи. Без игр. Я заставлю ее понять. Заставлю увидеть, что ее место не в клетке у Барагоса, и не связанной в моей пещере.

Ее место... ее место было там, где она решит. Но я буду рядом. Чтобы защитить. Чтобы не дать сломаться.

Как и обещал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21. Каменное сердце гор.

Анна

Путь в горы казался бесконечным. Я болталась, как тюк с соломой, перекинутая через плечо орка, и с каждым шагом моего «носильщика» мир уплывал у меня на глазах в каком-то тошнотворном мареве. Голова раскалывалась от непривычного положения, в боку саднило, а по рукам, туго стянутым за спиной, бегали мурашки. Ярость, еще недавно такая жгучая и спасительная, постепенно вытекала из меня, как песок сквозь пальцы, оставляя после себя ледяной, парализующий страх.

Я пыталась отвлечься, считать шаги, вглядываться в проплывающие мимо камни и корни деревьев. Но тщетно. Мы поднимались все выше, воздух становился разреженным и холодным, а сердце сжималось от одного-единственного вопроса: куда меня везут и что со мной сделают?

И вот, наконец, мы вышли из лесной чащи на огромное каменное плато. И я замерла, забыв на мгновение и о страхе, и о боли.

Передо мной, вгрызаясь в скалы и раскинувшись по горным уступам, лежало Логово Рока.

Это был не лагерь дикарей. Это был суровый горный город, созданный не для красоты, а для жизни и защиты. Дома, высеченные прямо в скалах или сложенные из гигантских, грубо отесанных камней, каскадом спускались по склонам. Их плоские крыши служили фундаментом для вышестоящих построек. Мощные стены повторяли естественные изгибы гор, а узкие, зигзагообразные улицы-серпантины были больше похожи на укрепленные тропы.

Повсюду горели факелы в железных раструбах, отбрасывая длинные, танцующие тени на каменные лики домов и скал. Воздух гудел, как растревоженный улей, но это был гул упорядоченной жизни. Слышался стук молотов из кузниц, расположенных в естественных гротах, смех, доносящийся с открытых площадок, гортанные команды на языке орков.

И тут мой взгляд начал улавливать детали, от которых дыхание перехватило уже по-новому.

Да, большинство прохожих были орками — высокими, зеленокожими, с уверенной походкой воинов и ремесленников. Но среди них я увидела и других. Вот у водоема с чистейшей ледниковой водой, стекающей по каменному желобу, две женщины-орка и… человек в простой одежде из грубой ткани мирно беседуют, наполняя кожаные бурдюки. Вот у входа в кузницу молодой орк что-то живо обсуждает с эльфом — темнокожим, с серебристыми волосами, одетым в практичные кожаные доспехи, а не в придворные шелка. Их жесты спокойны, лица не выражают ни вражды, ни подобострастия.

Это было потрясающе. Дико, непривычно, но… прекрасно. В этой суровой, мужественной красоте была своя, железная поэзия. Сила и порядок, высеченные в вечном камне, и странное, немыслимое для мира Барагоса мирное сосуществование рас.

Моего «носильщика» окликнули с каменной сторожевой башни у входа в город. Он что-то крикнул в ответ, и отряд проследовал внутрь, под арку из двух огромных клыков какого-то доисторического зверя.

И тут страх вернулся. Внешнее величие сменилось внутренним, давящим масштабом. Мы прошли по главной улице, и на нас обрушилась вся мощь жизни этого места. Здесь пахло дымом, жареным мясом, кожей, хвойной смолой и ледниковым ветром. На меня смотрели сотни глаз — любопытных, оценивающих, но без злобы. Взгляд человека-оружейника, чистящего меч у входа в таверну, был не менее любопытным, чем взгляд орка-дружинника.

Меня пронесли дальше, вглубь города, к центральному плато, где располагались самые крупные и, видимо, важные постройки. Повсюду кипела жизнь, странная и незнакомая. Я видела, как орчиха учит маленького человеческого мальчика обращаться с луком. Видела, как седовласый эльф в робе мастера что-то чертит углем на камне, а вокруг него стоят молодые орки и внимательно слушают.

И сквозь весь этот страх, сквозь унижение от того, что меня тащат как вещь, пробивалось странное, почти предательское чувство. Не смирения — нет. Смирение предполагает принятие. А я лишь поняла всю ничтожность своих представлений. Я думала, что орки — это дикари из страшных сказок. А меня привезли в город, где они жили бок о бок с другими расами. Древний, сильный народ, живущий по своим, неведомым мне, но явно сложным законам.

Моя ярость и мое отчаяние казались теперь смешными и беспомощными, как плевок в океан.

Наконец мы остановились у невысокого, но крепкого здания из темного камня, больше похожего на казарму или на сторожевой пост. Мой «носильщик» сбросил меня с плеча на каменный пол внутри небольшой, спартанской комнаты. Я больно шлепнулась, зашипев от боли в затекших мышцах.

Комната была пуста, если не считать груды свежих шкур в углу. Вход закрывала не дверь, а тяжелая кованая решетка. Охранник-орк, стоявший снаружи, с грохотом задвинул ее и щелкнул массивным замком.

Трое орков, мои «проводники», еще немного постояли снаружи, перебрасываясь короткими фразами. Тот, в чью пятую точку я всадила нож, бросил на меня последний, исполненный чистейшей ненависти взгляд и, заметно прихрамывая, удалился. Двое других последовали за ним.

Я осталась одна.

Тишина обрушилась на меня, оглушительная после долгого пути и гула большого города. Я подползла к решетке и выглянула наружу. Улица была почти пуста, лишь где-то вдали слышались голоса и звон металла. Никто не обращал на мою клетку ни малейшего внимания.

Я отползла обратно в угол, на шкуры, и попыталась устроиться поудобнее, насколько это было возможно со связанными руками. Холод камня проникал сквозь тонкую ткань платья. Я тряслась от холода, страха и дикой, невероятной усталости.

Что теперь? Что они со мной сделают? Принесут в жертву? Выдадут Барагосу? Или просто забудут здесь, и я умру от голода в этом величественном, безразличном каменном городе?

Слезы подступили к горлу, но я сжала зубы и прогнала их. Нет. Я не буду плакать. Я уже сделала себя посмешищем. Хватит.

Я закрыла глаза, пытаясь загнать обратно наружу тот страх, что разрывал меня изнутри. Я проиграла. Пока что. Меня поймали. Со мной будут делать то, что посчитают нужным.

Но пока я дышу, я еще не сломлена. Я затаюсь. Как раненая птица. Буду копить силы. Смотреть. И ждать своего часа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пусть этот каменный город и его обитатели думают, что я смирилась. Пусть.

Где-то в глубине души, под слоями страха и отчаяния, тлела одна-единственная, упрямая искра. Искра той самой Анны, что не сдается. Даже когда все потеряно.

Особенно когда все потеряно.

Глава 22. Вспышка в камне.

Анна

Время в каменном мешке текло густо и медленно, как застывающая смола. Я сидела, поджав колени, спиной к холодной стене, и пыталась дышать ровно. Страх отступил, оставив после себя пустоту и леденящую усталость. Мысли путались, цепляясь за обрывки воспоминаний: лицо Милы, ледяные глаза незнакомца в лесу, ярость Барагоса... и вот это — каменные стены, уже третьи по счету в моей жизни. Видимо, такая у меня судьба — менять одну тюрьму на другую.

Снаружи доносились звуки жизни города: отдаленные голоса, лязг металла, чьи-то тяжелые шаги. Никто не подходил к моей решетке. Я была никому не интересна. Мысль была одновременно и пугающей, и странно успокаивающей.

И вот, спустя несколько часов, шаги наконец раздались прямо за решеткой. Я вздрогнула, вся внутренне сжавшись. В проеме показались две массивные фигуры, заслонив скучный свет факелов в коридоре. Два орка. Один был незнаком мне, держал в руках деревянную миску, от которой валил пар и исходил дразнящий, жирный аромат тушеного мяса. Второго я узнала сразу — тот самый «весельчак», что так ловко связал меня и потом тащил через пол-города. Выражение его лица было невозмутимым, но в глазах читалась профессиональная настороженность.

Незнакомый орк что-то сказал своему напарнику на их гортанном языке. Тот в ответ буркнул и, доставая ключ, бросил на меня оценивающий взгляд.

— Не делай глупостей, человечиха, — предупредил он на ломаном, но понятном языке. — Поешь. Сиди смирно.

Сердце заколотилось чаще. Решетка со скрежетом отъехала. Они вошли внутрь. Пространство комнаты мгновенно стало крошечным, заполненным их мускулистыми телами, запахом пота, кожи и… еды. Мой желудок предательски заурчал.

Орк с миской сделал шаг ко мне. Его товарищ остался у входа, загораживая проход, руки свободно лежали вдоль тела, но я чувствовала — он готов к любому моему движению.

«Весельчак» что-то коротко сказал. Тот, с едой, медленно, демонстративно неторопливо, чтобы не спровоцировать, присел на корточки передо мной, развязал меня и протянул миску.

— Ешь, — сказал он просто.

В этот момент что-то во мне надломилось. Вся эта ситуация — их снисходительная осторожность, как с диким зверем, этот вкусный запах еды, который они мне «разрешали» съесть, вся моя беспомощность и тоска — нахлынула единой, удушающей волной.

Я не хотела есть. Я не хотела их видеть. Я хотела, чтобы все они исчезли. Чтобы эти стены рухнули. Чтобы меня оставили в покое.

Я потянулась к миске. Руки мои дрожали. И в тот миг, когда мои пальцы должны были коснуться грубой деревянной поверхности, отчаяние вырвалось наружу.

Я не кричала. Не рыдала. Это было тише и страшнее.

Воздух в каменной клетке вдруг зазвенел, как натянутая струна. От моих запястьев, от этих проклятых, вечно холодных браслетов, рванулась волна… чего-то. Невидимого, но ощутимого. Густого, как мед, и острого, как лезвие.

Раздался оглушительный ХЛОПОК, как от разорвавшейся тетивы огромного лука. Миска с тушеным мясом вырвалась из рук орка и с грохотом шлепнулась о стену, разбрызгивая горячее варево. Сам он отлетел назад, как щепка, и грузно рухнул на пол, тяжело дыша от неожиданности.

Но это было еще не все.

Тусклые серебристые руны на моих браслетах, которые до этого лишь изредка и слабо теплились, ВСПЫХНУЛИ. Не привычным холодным синим светом, а ослепительным, яростно-золотым сиянием. Он бил в глаза, заливая все вокруг, отбрасывая на стены безумные тени.

И поднялся ветер. В запертой каменной комнате! Он завыл, закрутил пыль и солому с пола в миниатюрный вихрь. Он гудел низко, на самой грани слуха, и в этом гуде слышалось что-то древнее и безумно одинокое.

Длилось это всего несколько секунд. Не больше.

Потом свет на браслетах погас, будто его и не было. Ветер стих, и пыль медленно осела обратно на пол. В комнате воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием орка на полу и бешеным стуком моего собственного сердца.

Я сидела, не в силах пошевелиться, смотря на свои руки. Браслеты снова были просто холодными, черными, немыми обручьями. Но на коже под ними чувствовалось легкое, пульсирующее жжение.

Орк у входа замер в той позе, в которой его застала вспышка. Его глаза, широко распахнутые, были устремлены на меня. Но это был уже не взгляд охранника на пленницу. Это был взгляд… почти что суеверного ужаса. В нем читалось недоумение, страх и что-то еще, чего я не могла понять. Он смотрел на меня, как на внезапно ожившую статую или на призрака.

Его напарник на полу медленно поднялся, потирая ушибленный бок. Он тоже смотрел на меня. На разбитую миску. На стены, забрызганные мясом. И на мои руки.

Они переглянулись. Между ними прошел какой-то безмолвный диалог, полный понимания чего-то очень важного, чего я была не в силах уловить.

«Весельчак» первым нарушил тишину. Он сказал всего одно слово на своем языке, обращаясь к товарищу. Тот кивнул, все еще не сводя с меня широких глаз.

Потом он повернулся ко мне. Его выражение лица изменилось. Исчезла настороженность, снисходительность, даже остатки злости от произошедшего в лесу. Его лицо стало… серьезным. Почти что почтительным.

— Встань, — сказал он тихо, но твердо. Его голос звучал иначе. — Иди с нами.

Сердце у меня упало. Ну все. Теперь точно принесут в жертву или сбросят с утеса. Моя маленькая вспышка только все испортила.

— Куда? — выдавила я, не в силах скрыть дрожь в голосе.

Орк, поднявшийся с пола, молча подошел ко мне. Я зажмурилась, ожидая удара или грубого захвата. Но его прикосновение оказалось на удивление… аккуратным. Он просто взял меня за локоть и помог подняться на ноги. Его пальцы были шершавыми, но не причиняли боли.

— К шаманке Магде, — ответил второй орк, тот, что был у входа. И в его голосе, когда он произносил это имя, прозвучало неподдельное почтение. — Она должна на тебя посмотреть.

Шаманка?

Меня не поволокли и не понесли. Мне просто указали жестом идти вперед. Один орк шел впереди, второй следом за мной. Мои руки были свободны, но бежать было бессмысленно. Да я и не могла пошевелить ногами от страха и изумления.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы вышли из камеры и двинулись по коридору.

Куда меня ведут? Что эта Магда со мной сделает? Разрежет ли эти браслеты? Или наложит новые?

Я не знала. Но один страх сменился другим, новым и неизведанным. Страхом перед тем, что было во мне. Тем, что вырвалось наружу. И перед тем, что об этом знали здесь, в этой каменной крепости, среди этих людей, не похожих ни на кого, кого я встречала раньше.

Моя тихая, отчаянная вспышка отчаяния стала ключом, отпирающим новую, еще более пугающую дверь. И мне оставалось только сделать шаг в неизвестность.

Глава 23. Нити судьбы и железные обручи.

Анна

Меня вели по узким, слабо освещенным туннелям, уходившим вглубь горы. Воздух здесь стал другим — сухим, прохладным и густым от запаха дымных трав, сушеных корений и чего-то древнего, каменного. Шум города остался где-то далеко наверху, сменившись звенящей, давящей тишиной.

Орки шли молча, их лица были напряжены и серьезны. Я чувствовала, как дрожу, но теперь это была не только дрожь страха, но и странное, щемящее ожидание. Что они все видели? Что это было?

Наконец мы остановились у завесы из длинных кожаных ремней, украшенных костяными бусинами и перьями. Один из орков, мой «весельчак», кашлянул и негромко произнес:

— Магда. Мы привели ту, что вызвала бурю в камне.

Из-за завесы донесся тихий, скрипучий голос, словно два камня терлись друг о друга:

— Введите. И оставьте нас.

Орк отдернул завесу и жестом велел мне войти. Я переступила порог, и он тут же опустился за моей спиной, оставив меня одну с… с ней.

Пещера была небольшой, освещенной лишь светом небольшого костерка, тлевшего в каменном круге в центре. Воздух струился от жаровни, на которой что-то тихо кипело в глиняном горшке. Повсюду висели связки трав, сушеные грибы, мешочки с корешками. А в дальнем углу, на груде шкур, сидела она.

Шаманка. Магда.

Она была древней, сморщенной, как печеное яблоко. Ее лицо испещрили не шрамы воинов, а морщины, глубокие, как ущелья. Один глаз был затянут молочно-белым бельмом, а второй… второй был ясным, пронзительно-острым, цвета темного янтаря. И смотрел он на меня с такой интенсивностью, что мне захотелось отступить. Казалось, он видит не меня, а что-то сквозь меня.

— Подойди ближе, дитя ветра, — проскрипела она. — Покажи мне оковы, что ты носишь.

«Дитя ветра. Ну хоть не

дитя сардельки

, уже прогресс», — промелькнула в голове саркастичная мысль, но я послушно сделала несколько шагов вперед и молча протянула руки.

Магда медленно, костлявыми пальцами, коснулась браслетов. Ее прикосновение было удивительно легким и теплым. Она провела по холодному металлу, шепча что-то на своем языке.

— Да, — прошептала она наконец. — Они… чужие. Как и ты.

Сердце мое пропустило удар.

— Что? — выдохнула я.

— Ты не отсюда, — ее ясный глаз уперся в меня. — Твоя душа… она пахнет иными ветрами. Видела иные солнца.

В голове у меня все перевернулось. Воспоминания-призраки… железные птицы… Они были реальными?

— Я… я не понимаю, — прошептала я.

— Эти оковы, — она кивнула на браслеты, — не для твоего блага. Они — тюрьма. Для силы, что живет в тебе. Они гасят твой дух. Дух ветра.

«Дух ветра. Звучит куда поэтичнее, чем

истеричка с неуправляемыми магическими выбросами

,» — я едва сдержала язвительный комментарий, но внутри что-то сжалось от точности ее слов.

— Как их снять? — голос мой дрожал. — Я пыталась… я не могу!

Магда покачала головой.

— Силой — нет. Их нельзя сломать. Можно только… разомкнуть.

— «Как? Золотым ключиком? Волшебным словом?» — мысленно ехидничала я, но вслух произнесла: — Как?

— Истинной связью. С тем, чья воля сильнее воли того, кто их надел. С истинным вождем.

«Ага, конечно. Сейчас выйдет прекрасный принц в сияющих доспехах и поцелуем расколет мои кандалы. Ой, нет, я же у орков. Значит, прекрасный орк. С клыками.»

— С тем, кто не боится твоего ветра, — продолжала она. — Кто примет не только твое тело, но и твою бурю.

Несмотря на весь свой внутренний сарказм, я чувствовала, как ее слова находят во мне отклик. Эта старая, полуслепая женщина, пахнущая дымом и кореньями, видела меня насквозь. Говорила то, о чем я сама лишь смутно догадывалась. И за это, черт возьми, я невольно проникалась к ней уважением. Не доверием — нет, я уже разучилась доверять. Но уважением — да.

Я сделала вид, что обдумываю ее слова, позволив на своем лице отразиться смеси надежды и неуверенности.

— Истинный вождь… — повторила я с наигранным благоговением. — И он… он здесь?

— Возможно, — в ее скрипучем голосе прозвучала едва уловимая усмешка. Ее ясный глаз, казалось, видел все мои притворства насквозь, но он не осуждал. Он... понимал. — Сильные духом часто не носят свои титулы на груди. Их узнают по делам. Ветер всегда находит ту скалу, о которую ему суждено разбиться.

«Ветер и скала. Боже, какая романтичная чушь. Хотя...»

— Я… я не знаю, смогу ли я его найти, — проговорила я, нарочито тихо. — Как узнать его?

Магда изучающе смотрела на меня.

— Когда время придет — узнаешь. Ветер всегда находит свой путь.

Она замолчала, уставившись в тлеющие угли костра. Казалось, наш разговор окончен, но она не отпускала меня. Было чувство, что она ждет чего-то. Или кого-то.

Я стояла, не решаясь пошевелиться, чувствуя, как холод камня проникает сквозь тонкую подошву моих ботинок. Воздух в пещере сгустился, наполнившись невысказанными вопросами.

«Отличная история. Прямо сказка для затравленной дикарки. Найди себе сильного мужчину-орка и живи счастливо.» Я мысленно хмыкнула. Но несмотря на весь скепсис, семя было брошено. Семя сомнения не только в Барагосе, но и в моем собственном, привычном отчаянии.

Эта женщина, эта Магда, с ее слепым глазом и всевидящим взглядом, дала мне не ответы, а нечто более ценное — новую загадку. И за это, хоть я и не собиралась в это признаваться даже самой себе, я была ей... почти благодарна.

Я молчала. Я делала то, что у меня получалось лучше всего — притворялась сломленной, задумавшейся, готовой поверить в спасителя.

А сама внутри затаилась, как зверь в засаде, готовая в любой момент к прыжку. Но теперь у этого зверя было новое знание. И новая, странная союзница, которая, возможно, даже не понимала, что стала ею.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24. Осколки зеркала.

Анна

Тишина в пещере становилась все гуще, тяжелее, словно сам воздух ждал чего-то. Магда не сводила с меня своего единственного ясного глаза, и мне казалось, что она читает каждый мой саркастичный, испуганный, отчаявшийся внутренний комментарий. И, кажется, понимала.

— Твоя душа разорвана, — наконец проскрипела она, нарушая молчание. — Одна часть здесь, в оковах. Другая… там. В мире, что ты забыла. Память — это якорь. Ты оторвана от него, и тебя носит по волнам, как щепку.

«Вот это поворот. Сначала «дитя ветра», теперь «щепка». Похоже, у шаманки целый арсенал поэтических сравнений для моей персоны,» — промелькнуло в голове. Но сердце почему-то застучало чаще.

— Что ты предлагаешь? — спросила я осторожно, уже не притворяясь.

— Вернуть тебе то, что твое. Вернуть тебе память. Все. И хорошее, и плохое. И радость, и боль. Ты готова посмотреть в лицо тому, кем была? Или предпочитаешь и дальше быть никем? Вещью с пустой головой?

Удар был точен и безжалостен. Она не предлагала сказку о спасении. Она предлагала правду. Горькую, болезненную, но правду. И в этом было какое-то дикое, пугающее уважение ко мне. Она видела во мне не объект для манипуляций, а личность, способную сделать выбор. Пусть даже выбор между ужасом и пустотой.

«Ну что ж, Анна. Всегда хотела приключений на свою задницу. Вот тебе и приключение.»

— Делай, — выдохнула я, и голос мой не дрогнул.

Магда кивнула, словно и не ожидала другого ответа. Она медленно поднялась с шкур и подошла к жаровне. Ее костлявые пальцы порылись в подвешенных связках, отсыпала чего-то в горшок. Воздух запах горьковато-сладким дымком.

— Сядь. Закрой глаза. Не сопротивляйся. Что бы ты ни увидела — не беги. Прими. Это тоже ты.

Я опустилась на пол, скрестив ноги, и закрыла глаза. Сердце колотилось где-то в горле. Я слышала, как она бормочет что-то на своем языке, слышала треск углей и шипение жидкости, капающей на раскаленные камни.

Потом она прикоснулась ко лбу. Сначала холодной, шершавой рукой. Потом — чем-то влажным и пахучим. На лбу заныла старая, забытая ранка, та самая, что осталась от падения.

— Иди назад, — прошептала она. — По кровавой тропе памяти. Найди себя.

И мир рухнул.

Не пещера. Мир внутри меня.

Не воспоминания. Это было слишком слабым словом. Это было падением в водоворот ощущений, звуков, запахов и образов. Они накатывали волнами, смывая все на своем пути, рвя душу на части.

Резкий, химический запах больницы. Скучный голос диктора по телевизору. Холодный ветер в лицо на вершине горы. Сладкий вкус персика, купленного на рынке. Звон рапиры в спортзале. Глухой удар тела о выступ скалы. ПРОБУЖДЕНИЕ В ВОЗДУХЕ. НЕ ПАДЕНИЕ, А ПАРЕНИЕ. ВИХРЬ ИЗ ЛЬДИНОК И ЛИСТЬЕВ. НЕЧТО ДРЕВНЕЕ, СИЛЬНОЕ, ЛЮБОПЫТНОЕ. ОНО СМОТРИТ НА МЕНЯ. И ПОНИМАЕТ. ПОНИМАЕТ МОЮ БОЛЬ, МОЕ ОТЧАЯНИЕ, МОЮ ТОСКУ. И РЕШАЕТ ДАТЬ ШАНС. ПОДАРИТЬ НОВЫЙ МИР. ОНО ВДЫХАЕТ В МЕНЯ ЧАСТИЦУ СЕБЯ. И... ОТПУСКАЕТ. УДАР О МОХ. ЗАПАХ ЦВЕТОВ И ЧЕГО-ТО НЕЗЕМНОГО. ПУСТОТА В ГОЛОВЕ. ТОЛЬКО ИМЯ. АННА.

Я закричала. Или это кричало во мне? Я падала в бездну, и меня рвало на части. Я видела свое лицо в зеркале — другое, более молодое, с короткими волосами и глазами, полными амбиций и тоски. Я слышала голоса друзей, которых никогда не знала здесь. Я чувствовала холод руля машины в руках и жар солнца на пляже, которого не было в этом мире. И я видела ЭТО. Момент между жизнью и смертью. Момент дарения.

Это был не поток. Это был ураган. Хаос из обрывков жизни, которую я потеряла, и чуда, которое меня спасло.

Я лежала на холодном камне пещеры, всхлипывая, из глаз текли ручьи, но я даже не пыталась их смахнуть. Я смотрела в потолок, не видя его, все еще находясь там, в своем мире, в своей смерти, в своем чудесном спасении.

Шок. Абсолютный, всепоглощающий шок.

Я помнила. ВСЕ.

Я была Аней. Анной Сергеевой. Фехтовальщицей. Альпинисткой. Сиротой. Неудачницей в любви. Программистом. Я была собой. Настоящей.

И я не просто умерла. Меня спасли. Мне подарили второй шанс. И его же у меня украли.

Магда сидела рядом, молча. Она не пыталась меня утешить или что-то объяснить. Она просто давала мне время. Ее ясный глаз был полон не жалости, а того самого понимания, которого мне так не хватало.

— Добро пожаловать домой, дитя двух миров, — тихо сказала она наконец.

Я медленно села. Голова гудела, будто после долгого запоя. Мир вокруг казался и прежним, и совершенно новым. Я смотрела на свои руки, на эти проклятые браслеты, и теперь я знала. Знала, что они гасили не просто какую-то магию. Они гасили меня. Ту, кем я была на самом деле. Гасили дар, данный мне самим ветром.

Меня не «нашли». Меня подобрали. И надели на меня эти наручники, чтобы я никогда не вспомнила, кто я, откуда и какая сила во мне скрыта, и не смогла им противостоять.

Ярость. Чистая, ядреная, кипящая ярость поднялась из самой глубины моего естества. Она была такой яркой, такой настоящей по сравнению с тем туманным отчаянием, что было у меня раньше.

Я знала. Теперь я знала всё.

Шкуры на двери пещеры отодвинулись. Вошли те же два орка. Их лица были невозмутимы, но в глазах читалась настороженность.

Магда что-то сказала им на своем языке. Не приказ, а констатацию. «Она готова». Или «Отведите ее».

Ко мне не потянулись грубые руки. Орк, тот самый «весельчак», просто слегка кивнул в сторону выхода.

Я поднялась на ноги. Ноги подкашивались, но я выпрямилась. Я посмотрела на Магду. Не на шаманку. На женщину, которая вернула мне себя.

— Спасибо, — прошептала я. И это было самое искреннее слово, сказанное мной за последние два года.

Она кивнула, и ее бельмо, казалось, на мгновение блеснуло.

— Не благодари меня. Благодари ветер. И готовься. Теперь начинается самое интересное.

Меня повели обратно по темным туннелям. Но на этот раз я шла не пленницей, не запуганной зверушкой. Я шла Аней. С памятью. С болью. С яростью. С благодарностью к тому, что спасло меня тогда. И с ненавистью к тому, что заточило меня сейчас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня привели не в темницу, а в комнату с дверью и окном. Дверь закрылась. Я осталась одна.

Я подошла к оконцу и вгляделась в наступающие горные сумерки. Теперь это был не просто «другой мир». Это был мир, который стал моим по праву дара. По праву второй жизни.

И я смотрела на него новыми, зрячими глазами. Глазами Анны. Той самой, которая сражалась на рапирах и покоряла скалы. И которая теперь собиралась покорить и этот мир.

Или умереть, пытаясь. Но на этот раз — по-настоящему.

Глава 25. Личина покорности.

Анна

Маска. Я должна была надеть маску. Самую сложную в своей жизни. Роль смиренной, потрясенной, сломленной открывшейся правдой девушки. Но только на несколько часов.

Меня больше не запирали. Дверь в мою комнату оставалась незапертой, но за ней, в коридоре, всегда дежурил один из орков. Вскоре после моего возвращения от Магды пришла орчиха с добрым, усталым лицом. Она принесла таз с теплой водой, грубое полотенце и сложенную одежду — простые штаны из мягкой кожи, рубаху из некрашеной шерсти и теплый жилет. Она что-то пробормотала на своем языке и жестом показала, что я могу помыться.

«Ну конечно. Привели в порядок товар. Чистую пленницу и подавать приятнее,» — ядовито подумала я, но на лице изобразила робкую, почти слезливую благодарность.

— Спасибо, — прошептала я, опуская глаза. — Вы очень добры.

Когда она ушла, я двинулась быстро, без лишних сантиментов. Вода была теплой. Я смывала с себя не только грязь и пот двухдневных злоключений. Я смывала старую себя. Забитую, отчаявшуюся, не помнящую родства. Каждое движение мочалки было клятвой. Каждая капля воды, стекающая на пол, уносила с собой частицу жертвы.

Я надела новую одежду. Она сидела удобно, не сковывая движений. Впервые за долгое время я чувствовала себя не куклой в кринолинах, а человеком. Воином. Затем принесли еду — тушеное мясо с кореньями, темный хлеб. Я ела. Заставила себя есть, хотя нервное напряжение сжимало горло. Мне нужны были силы. Сегодня.

Сделав вид, что устала, я прилегла на шкуры, закрыла глаза и стала ждать. Притворяясь спящей, я продумывала каждый шаг. Окно-бойница была слишком мала. Оставался балкон. И часовой за дверью.

Я ждала, пока шум города за стенами не стих, сменившись редкими окликами ночной стражи. Я ждала, пока дыхание часового за дверью не стало ровным и глубоким. Сердце колотилось, вырываясь из груди. Сейчас или никогда.

Я, как тень, скользнула к двери и заглянула в коридор. Молодой орк спал, прислонившись к стене, его мощная грудь мерно поднималась и опускалась. Я проскользнула мимо него, затаив дыхание, и вышла на небольшой каменный балкон.

Ночь встретила меня ледяным объятием. Я не стала медлить. Перекинула ногу через перила, нащупала ногой первую узкую полку в камне. Каждый шорох, каждый скрежет подошвы о камень казался оглушительно громким.

Я спускалась, как тогда, в своей прошлой жизни, на соревнованиях по скалолазанию. Только теперь на кону была не медаль, а жизнь. Каждое движение было выверенным, точным, полным адреналина и ярости. Ярости, которая грела лучше любой шубы.

Я достигла низа стены и прижалась к холодному камню, затаившись в тени. Патруль прошел в двадцати шагах от меня, даже не повернув головы. Я выждала, пока их шаги затихли вдали, и рванула к восточному обрыву — тому самому, что заметила ранее.

Дорога заняла вечность. Я кралась от тени к тени, замирая при каждом звуке. Но город спал. Или не видел в темноте одну-единственную беглянку.

Вот и он. Восточный обрыв. Край света. Внизу, в темноте, шелестел лес. До него было метров тридцать почти вертикальной скалы. Без страховки. Без ничего.

Я обернулась, в последний раз глядя на Логово Рока. На город, который стал моей тюрьмой и моим первым настоящим испытанием в этом мире.

«Прощайте, орки. Спасибо за ночлег и еду. Извините за беспокойство.»

Я глубоко вдохнула, перебросила ногу через край и начала спуск.

Камень был холодным и шершавым под пальцами. Ноги искали опору почти вслепую. Один неверный шаг — и падение в темноту. Но страх был парализован злостью и решимостью. Я не упаду. Я не имею права.

Спуск казался бесконечным. Мускулы горели, пальцы сковывало холодом. Но я ползла вниз, сантиметр за сантиметром, как тогда, в своей прошлой жизни.

И вот под ногами наконец упруго подался мох. Я стояла на твердой земле. Дрожа от напряжения и холода, я обернулась и посмотрела наверх. Темная стена скалы возвышалась над мной, безмолвная и грозная.

Я сделала это. Я выбралась. В эту же ночь.

Без оглядки, не разбирая дороги, я бросилась в чащу леса. Ветки хлестали по лицу, корни норовили споткнуться, но я бежала. Бежала от своей тюрьмы. Навстречу своей свободе. Навстречу ветру.

Он гудел в вершинах деревьев, и мне показалось, что в его голосе звучало одобрение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26. В ярости и страхе.

Торд

Я въехал в Логово Рока затемно. Варг подо мной тяжело дышал, пар клубился из его ноздрей на ледяном воздухе. Вся моя сущность была одной сплошной напряженной струной, готовой лопнуть. Анна. Имя жгло изнутри, смешиваясь с диким нетерпением и той странной, щемящей нежностью, что поселилась во мне с той ночи у озера.

Меня у ворот встретил Гарт. Его обычно невозмутимое лицо было искажено беспокойством.

— Вождь! Ты вернулся как раз. С той человечихой… случилось что-то.

Я резко осадил варга, спрыгнул на землю, встав перед ним во весь свой рост. Холодный камень предчувствия упал мне в грудь.

— Что? — мой голос прозвучал как скрежет камня по камню.

— Она… у Магды была. Шаманка что-то с ней сделала. Потом ее отвели в комнату, она помылась, поела… а ночью исчезла. Как сквозь землю провалилась.

Я не помнил, как оказался у дверей той комнаты. Я отшвырнул в сторону бормочущего что-то оправдания часового и ввалился внутрь.

Пустота. На кровати из шкур — вмятина. На столе — пустая миска. И… распахнутая дверь на балкон.

Я двумя шагами пересек комнату и выскочил на холодный воздух. Мои глаза, зоркие как у горного орла, мгновенно выхватили главное: следы на перилах, свежие сколы на камне чуть ниже. Спуск.

Я замер, вцепившись пальцами в каменные перила так, что костяшки побелели. По моей спине пробежала ледяная волна. Но это была не ярость. Это был страх. Чистый, животный, всепоглощающий страх.

Она сбежала. Одна. Ночью. По отвесной скале. После всего, что с ней произошло. После разговора с Магдой, который, я знал, мог сломать кого угодно.

Моя Анна. Моя дикая, яростная, бесшабашная дуреха. Она была где-то там, в темноте, одна, без оружия, с головой, полной чужих воспоминаний и боли.

И тогда нахлынула ярость. Горячая, слепая, всесокрушающая. Я обернулся к сгрудившимся за моей спиной воинам. Моё лицо, я знал, было искажено гримасой, в которой смешались бешенство и неподдельный ужас.

— ВАРГ! — мой рёв потряс ночную тишину, заставив даже бывалых воинов вздрогнуть. — Немедленно! И двадцать лучших следопытов! Сейчас же!

Я не стал ждать, пока мне подадут варга. Я рванул к за ним сам, сметая всё на своём пути. Мысли неслись быстрее, чем я мог бежать.

Она побежала на восток. К людям. К Барагосу. Она не знала, что я здесь, что я уже искал её. Она бежала из одной клетки, не зная, что несётся прямиком в другую, куда более страшную.

Сердце сжималось от леденящего предчувствия. Если с ней что-то случится… Если я опоздаю…

— Вождь! — Гарт, запыхавшись, догнал меня, держа под уздцы моего боевого варга. Остальные воины уже садились на своих животных. — Куда?

Я вскочил в седло, с силой вжав пятки в бока зверя. Варг взревел от знакомого ему языка ярости и рванул с места.

— НА ВОСТОК! — я проревел в ночь, и в моём голосе был не приказ вождя, а отчаянный клич души. — И найти её! Живую!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27. Из огня да в полымя.

Анна

Я бежала. Лес становился все гуще, ветки хлестали по лицу, цеплялись за одежду, будто пытаясь удержать. Ноги подкашивались от усталости, в легких горело ледяным огнем. Но я не останавливалась. Страх и ярость гнали меня вперед, прочь от каменного сердца орков, прочь от воспоминаний, что жгли мозг.

Я уже почти поверила, что смогла. Что я обвела их вокруг пальца, что я свободна.

И тут лес расступился.

Передо мной была не просто опушка. Это была просека. Слишком ровная, слишком ухоженная. А за ней — знакомый, ненавистный пейзаж: ухоженные поля, дымок из труб дальнего хутора, и вдалеке — зубцы замка Барагоса на скале.

Я замерла, как вкопанная. Сердце, только что выпрыгивавшее из груди от бега, словно остановилось. Нет. НЕТ. Не может быть. Я бежала не в ту сторону?

Прежде чем я успела сделать хоть шаг назад, раздался резкий свист. Из-за деревьев справа и слева появились они. Люди Барагоса. Ополченцы в потрепанных, но прочных кожаных доспехах, с тяжелыми алебардами и напряженными лицами.

— Стой! Кто идет? — крикнул один из них, выходя вперед.

Я могла бы попытаться рвануть обратно в лес. Но ноги не слушались. Я стояла, тяжело дыша, смотря на них с чувством полнейшего, абсолютного краха. Все мои усилия, весь мой побег, вся моя отчаянная храбрость — все это привело меня сюда. Прямо в лапы к моему тюремщику.

— Да это же… леди Анна? — один из солдат, помоложе, присмотрелся ко мне, и его глаза округлились от изумления. — Вы… вы живы? Мы же обыскали все леса!

— Ведите ее к капитану, — старший, тот что крикнул первым, мрачно скомандовал. — Быстро!

Ко мне подошли двое. Их прикосновения были не грубыми, но твердыми и безжалостными. Они скрутили мне руки за спиной знакомой. Я не сопротивлялась. Во мне не осталось ни сил, ни воли. Было только пустое, леденящее оцепенение.

Меня повели по просеке, потом по пыльной дороге. Солдаты шли молча, украдкой поглядывая на меня. Я шла, опустив голову, видя только свои ноги в чужих, оркских сапогах, и пыль на дороге. Каждый шаг отдавался в душе глухим стуком захлопывающейся клетки.

Мы прошли через ворота в частоколе, мимо удивленных лиц крестьян, мимо лая собак. И вот он — замок. Его темные, мрачные стены казались мне теперь не защитой, а насмешкой. Я возвращалась домой. В свою тюрьму.

Ворота со скрежетом открылись, пропустили нас во внутренний двор, и снова захлопнулись. Звук этот прозвучал для меня громче любого приговора.

Во дворе нас уже ждали. Не Барагос. Капитан стражи, суровый мужчина со шрамом через щеку, и пара его подручных.

— Ну, ну, что у нас здесь? — он обошел меня вокруг, изучающим взглядом. — Леди Анна, если не ошибаюсь? В довольно… своеобразном наряде. Где это вас так угораздило?

Я молчала, уставившись в каменную кладку мостовой.

— Ладно, — он махнул рукой. — Не хочешь говорить — не надо. Отведете ее в ту же комнату. И усильте охрану. На этот раз, чтобы ни одна муха не проскользнула. Доложить князю, что его пропажа нашлась.

Меня повели через знакомые, ненавистные коридоры. Тот же запах воска, камня и страха. Те же взгляды служанок, быстро отведенные в сторону. Ничего не изменилось. Абсолютно ничего.

Дверь в мои покои распахнулась. Комната была точно такой, какой я ее оставила. Ни пылинки. Как будто меня и не было.

Меня втолкнули внутрь. Дверь захлопнулась, и я услышала, как снаружи щелкнул тяжелый замок, а потом — мерные шаги двух стражников, вставших по обе стороны от нее.

Я осталась одна.

Я медленно подошла к кровати и села, не в силах больше стоять. Я смотрела на свои руки, на чужие штаны и рубаху, пахнущие дымом и кожей орков.

И тогда это случилось. Не ярость. Не слезы. Тихий, беззвучный, истерический смешок вырвался у меня из груди. Потом другой. Я смеялась, давясь этим смехом, чувствуя, как он рвет меня изнутри.

Какой идиотизм. Какой полный, абсолютный, унизительный провал. Я променяла полную безопасность оркской клетки на свою старую, добрую, знакомую темницу. Я сама, своими ногами, прибежала обратно в ад.

Я рухнула на спину на кровать и зажмурилась, пытаясь загнать обратно этот сумасшедший смех, грозящий перейти в рыдания.

Я была дома. В своей позолоченной тюрьме. С новыми воспоминаниями, новой болью и старыми, надетыми на запястья оковами.

Побег окончился. Началось нечто новое. Что — я не знала. Но знала одно — в следующий раз я буду умнее. В следующий раз я не побегу на восток.

В следующий раз я буду сражаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 28: Визит Тёмного Принца.

Анна

Комната, которая за два года стала почти родной, теперь казалась мне клеткой. Воздух в ней застыл, тяжелый и сладковатый от запаха дорогих духов, что предвещал недоброе. Я переоделась и стояла у окна, спиной к резной ширме, сжимая в карманах складок платья кулаки. Браслеты на запястьях леденили кожу, будто впитывая всё тепло, всю жизнь. Дверь отворилась без стука.

Вошел он. Лидрих.

Его белоснежные волосы были убраны в безупречный хвост, а одежды из темного шелка струились по его худощавому телу, словно жидкая ночь. Он двигaлся бесшумно, как паук, плетущий узор на своей паутине. Его ледяные глаза медленно скользнули по комнате, по мне, оценивая, вычисляя уязвимости.

— Ну что ж, — его голос был тихим, почти ласковым, и от этого по спине побежали мурашки. — Вот мы и остались наедине, моя невеста. Наш добрый князь Барагос предоставил нам возможность… познакомиться поближе.

— О, как мило с его стороны, — выдавила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — А я уже думала, свидания вслепую остались в моем прошлом. Ошибалась, как видно.

Уголок его идеального рта дрогнул в подобии улыбки. Он подошел ближе, и я почувствовала запах мороза и полыни.

— Юмор. Мило. Прямо как у уличной циркачки. Князь предупреждал, что ты… своеобразна.

Он протянул руку, чтобы коснуться моей пряди волос. Его пальцы были холодными, как мрамор. Я резко отпрянула назад, как от прикосновения змеи.

— Ах, как живо, — заметил он, и в его голосе впервые прозвучала сталь. — Не бойся, я не укушу. Пока что. Мы же цивилизованные люди.

— Цивилизованные люди обычно стучатся, перед тем как войти, — парировала я, чувствуя, как по рукам бегут противные иголки. Браслеты отзывались на его близость тупой, сосущей болью.

— Это мои будущие владения, милая. Все двери здесь для меня открыты. Как и все тайны. — Его взгляд упал на мои запястья. — Например, твои изящные украшения. Они тебе к лицу. Подчеркивают… хрупкость.

Он знал. Черт возьми, он все знал.

— Спасибо, это семейная реликвия, — парировала я. — Дарят на совершеннолетие всем несговорчивым девушкам.

Лидрих мягко рассмеялся, и этот звук был страшнее любого крика.

— О, я обожаю несговорчивых. С ними так… интересно играть. Они дольше ломаются.

Он отошел к камину, на полке над которым когда-то стояла шкатулка Милы. Теперь полка была пуста.

— Жаль, что твоя сестренка не смогла насладиться зрелищем нашей помолвки, — произнес он безразличным тоном, будто констатировал погодное явление. — Хрупкие создания так легко ломаются. Одно дуновение ветра — и нет их.

По моей спине прошел ледяной холод. Он не просто знал о ее смерти. Он использовал ее как еще один инструмент для давления.

— Не смей о ней говорить, — выдохнула я, и голос мой дрогнул от ярости.

— Почему? Боязнь смерти — это так… по-человечески. Но мы-то с тобой скоро станем чем-то большим, не так ли? — Он повернулся ко мне, и его глаза сверкнули. — Ты знаешь, мой брат, наш добрый король Луторгин, считает, что магия — это дар, который нужно лелеять. Скучно, не находишь?

Я молчала, следя за ним глазами, сжимая кулаки в карманах.

— Я же вижу в магии… потенциал. Неограниченный потенциал для… изменений. Для переустройства мира по своему вкусу. Но для этого нужен ключ. Особенный ключ. — Его взгляд снова прилип к моим браслетам. — Спящая сила, которую можно разбудить и… перенаправить. Скажем, на низвержение устаревшего режима.

Вот оно. Он говорил об этом так легко, так буднично, словно обсуждал погоду.

— Ты хочешь свергнуть собственного брата? — спросила я, и голос мой, к моему удивлению, звучал ровно.

— Я хочу сделать королевство… интереснее, — поправил он меня. — А твой милый приемный папочка, князь Барагос, хочет занять место у трона. Мы нашли точки соприкосновения. Он поставляет мне ключ, а я… я даю ему власть. Симбиоз, ничего личного.

Он подошел ко мне вплотную, его ледяные глаза заглядывали в самую душу.

— Твоя сила, моя дорогая, будет тем топором, что разрубит старый порядок. И когда я возьму то, что мне причитается, я, возможно, даже оставлю тебя себе. В качестве живого напоминания о… победе.

Его рука молнией взметнулась и схватила меня за подбородок, заставляя смотреть на него. Пальцы впились в кожу с такой силой, что на глазах выступили слезы.

— А пока… нам предстоит много работы. Тебе нужно научиться слушаться. Или, по крайней мере, бояться непослушания.

Он отпустил меня, и на моей коже остались красные следы от его пальцев.

— До завтра, моя невеста, — он повернулся и вышел, оставив меня стоять посреди комнаты с колотящимся сердцем и с новым знанием, что было страшнее любой угрозы.

Он не просто садист. Он честолюбивый маньяк с планом. И я была в самом его центре.

Я медленно провела пальцами по краснеющим отметинам на подбородке.

«Хочешь поиграть, тёмный принц? — подумала я, чувствуя, как ярость побеждает страх. — Что ж, посмотрим, кто кого сломает.»

Но впервые за этот вечер по моей спине пробежал не просто страх. А леденящий ужас от масштаба его безумия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29: У стен логова льва.

Торд

Владения Барагоса встречали нас удушающей тишиной, непривычной после вольного гула Седых Скал. Воздух, прежде звонкий и напоенный хвойной свежестью, здесь, у подножия Утеса, отдавал пылью, влажной землей и запахом пресной воды с орошаемых полей. Мой варг, чуя мою ярость, фыркал и мотал головой, разбрасывая слюни. Я вжал пятки в его бока, заставляя замедлить шаг. Позади, словно тени, выплывали из ночи два десятка моих лучших воинов. Мы остановились в чаще у самой кромки леса, уставившись на неприступную громаду замка, вцепившегося в склон холма.

Логово льва. И в нем — моя плененная пантера.

Гарт подъехал ко мне вплотную, его лицо в лунном свете было похоже на высеченный из дуба маскaron.

— Вождь? — он не стал тратить слова на вопросы. Он видел мое лицо и читал в нем бурю.

— Она там, — прорычал я, и слова обожгли горло, как раскаленный шлак. — За этими стенами.

Мои воины замерли. Ни один не усомнился, не спросил, откуда я знаю. Они видели, как я изменился за эти недели. Как тень незнакомой человечихи встала между мной и моим разумом, заставив вождя племени Седых Скал метаться по лесам, как юнца в первой горячке.

Я спрыгнул с варга, позволив ему отойти к другим. Мне нужна была земля под ногами. Твердь. Камень. То, что не подведет. Но даже земля здесь казалась чужой, мягкой и податливой после вечных скал моего дома.

«Будь скалой». Слова Магды прожгли память, как молния.

Я был плохой скалой. Во мне бушевала лава. Беспокойство за нее грызло внутренности острее любого голода. Я закрыл глаза, пытаясь загнать обратно образы, что преследовали меня всю дорогу: ее, снова в цепях. Ее, испуганную. Ее, сломленную. Этого я вынести не мог. Лучше бы мне самому сгореть в огне.

— Гарт, — голос мой прозвучал хрипло. — Карта.

Старый воин развернул передо мной кусок обработанной кожи с нанесенными углем линиями — план замка и его окрестностей, добытый лазутчиками неделю назад. Я впился в него взглядом, пытаясь силой воли прожечь камень, найти в этих линиях ее.

— Главные ворота. Боковые входы. Посты стражи здесь, здесь и здесь, — пальцы Гарта, толстые и покрытые шрамами, тыкали в точки на карте. — Ночью охрана удваивается. Взять тихо не получится.

— Мне и не нужно тихо, — я провел пальцем по стене, окружавшей замок. — Мне нужно быстро.

— Штурм? — в голосе Гарта прозвучало не сомнение, а холодная констатация факта. — Мы втроем заложим взрывчатку у восточной стены, у конюшен. Шум прикроет, пока остальные штурмуют главные ворота.

Я покачал головой, все еще глядя на карту, но не видя ее. Я видел ее комнату. Ту, что описывали лазутчики. На западной стороне, с окном, выходящим в сад.

— Нет, — я отодвинул его руку и ткнул пальцем в западную стену. — Здесь.

Гарт нахмурился.

— Там крутой склон, Вождь. И частокол. Подобраться незамеченным невозможно.

— Именно поэтому они будут ждать атаки на ворота, а не на стену, — я поднял на него взгляд. — Я поведу группу на западную стену. Остальные — отвлекающий удар на ворота. Шума много. Огня. Пусть думают, что это главная атака.

— Это безумие, — пробормотал кто-то из воинов сзади. Я обернулся, и он тут же опустил глаза.

— Да, — согласился я. — Это безумие. Но она там. И я не оставлю ее там еще на одну ночь.

В тишине, что повисла после моих слов, было слышно, как скрипят зубами мои воины. Они были готовы умереть за меня. Но умирать за человечиху? За ту, что ранила одного из наших и сбежала? Я видел вопрос в их глазах. И не мог их винить.

— Она не то, чем кажется, — сказал я, и слова дались мне тяжело. Я не умел говорить о таких вещах. — Ее сила… Она может изменить все. Не только для меня. Для всех нас. Барагос и Лидрих хотят использовать ее как оружие. Я… — я запнулся, подбирая слова. — Я не дам им этого сделать.

Я не сказал им о ветре. О скале. О пророчестве. Это было бы глупо. Но я сказал то, что они могли понять: угрозу и стратегический интерес.

Гарт первым кивнул.

— Твоя воля, Вождь. Мы с тобой.

Его преданность была как камень в бушующем море моего безумия. Один за другим воины стали кивать, хмурясь, но принимая мое решение. Они верили мне. Даже когда я вел их на верную смерть.

Я снова посмотрел на замок. Где-то там она была. Моя дикая, яростная буря. Запертая в каменной клетке.

«Держись, Анна, — мысленно послал я ей приказ, мольбу, клятву. — Держись, моя непокорная. Я уже близко. Твоя скала идет за тобой.»

И пусть весь этот проклятый замок содрогнется от нашего прихода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30: Рёв твоей скалы.

Анна

Тишина в моей комнате была густой и липкой, как смола. Она давила на уши, на виски, на душу. Я сидела на краю кровати, вцепившись пальцами в шелковое покрывало, и пыталась не слышать собственных мыслей. Они кричали об одном: о побеге, о мести, о бессилии. Браслеты на запястьях были ледяными и невыносимо тяжелыми.

И вдруг тишину разорвали.

Сначала это был приглушенный, далекий гул, словно где-то за горой началась гроза. Я замерла, прислушиваясь. Сердце заколотилось в такт этому нарастающему гулу. Потом к нему присоединились другие звуки — металлический лязг, короткие, отрывистые крики, треск, от которого кровь стыла в жилах.

Бой.

Я сорвалась с кровати и метнулась к окну, распахнув створки настежь. Ночной воздух, прежде спокойный и сладковатый, ударил мне в лицо, пахнущий дымом, гарью и чем-то медным, знакомым до тошноты — кровью.

Замок, уснувший мгновение назад, взорвался хаосом. Внизу, у главных ворот, полыхал огонь. В его багровом свете мелькали фигуры в доспехах людей Барагоса, сбитые в кучу, отчаянно отбивающиеся от…

Я вгляделась, и дыхание перехватило.

Орки.

Их было не так много, но они сражались с яростью стихийного бедствия. Мои пальцы впились в холодный камень подоконника. Это было одновременно и страшно, и… прекрасно. Дико, первобытно, свободно. Так, как я не могла.

«Они пришли за мной?» — пронеслась безумная, эгоистичная мысль. Но нет, это было невозможно. Они ненавидят меня. Я ранила одного из них. Я сбежала.

Но затем мой взгляд упал на западную стену, ту, что считалась неприступной из-за крутого обрыва. И я увидела ЕГО.

Он был огромен, даже на расстоянии. На голову, а то и на две, выше своих соплеменников. Его черные волосы, заплетенные в дреды, развевались на ветру, словно боевое знамя. Он не просто сражался — он рушил. Его огромный топор сверкал в огненном свете, описывая смертоносные дуги, и люди Барагоса разлетались от него, как щепки. Он двигался с невероятной, хищной грацией, мощно и неумолимо, как лавина.

Вождь.

Тот самый, что нашел меня у озера. Чьи ледяные глаза видели меня насквозь. Чьи руки обжигали кожу. Чей низкий голос звучал у меня в ушах по ночам.

Он пришел. ОН пришел сюда. За мной.

В груди что-то оборвалось, и по телу разлилось жгучее, ослепительное тепло. Все сомнения, весь страх, вся ярость — все смешалось в один клубок и ударило в голову.

Истинный вождь.

Слова шаманки прозвучали в памяти так ясно, будто она стояла рядом. «Только истинный вождь, чья воля сильнее воли надевшего эти оковы, может разомкнуть их. Тот, кто примет не только тебя, но и твою бурю.»

Я смотрела на него, на этого дикого, яростного короля битвы, и не могла оторвать глаз. Он был воплощением силы. Не той показной, жестокой силы Лидриха или Барагоса, а настоящей. Силы духа, чести, воли. Он был…

Скалой.

Той самой, о которой говорила старая орчиха. Нерушимой, несокрушимой, той, о которую разбиваются все волны. И он пришел за своей бурей. За мной.

Что-то горячее и соленое потекло по моим щекам. Слезы. Я не могла остановиться. Это были слезы облегчения, ярости и чего-то еще, какого-то дикого, всепоглощающего чувства, которое рвалось из меня наружу.

Я любила его.

Не просто хотела. Не просто помнила ту ночь. Я любила этого свирепого, молчаливого великана с глазами цвета зимнего неба. Любила его честь, его ярость, его силу. Любила за то, что он видел во мне не вещь, не инструмент, а равную. Любила за то, что он сейчас здесь, крушил целый замок, чтобы до меня добраться.

И в тот миг, когда эта мысль оформилась в моем сознании, браслеты на моих запястьях взорвались болью.

Но на этот раз это была не тупая, сосущая боль, которую они причиняли рядом с Лидрихом. Это было жгучее, пронзительное, почти невыносимое покалывание, будто изнутри по металлу били молотом, раскаляя его докрасна. Руны на черной стали вспыхнули ослепительным синим светом, заливая все вокруг мертвенным сиянием.

Они реагировали. Реагировали на него. На мое прозрение. На мою любовь.

Я отшатнулась от окна, сжимая запястья. Боль была адской, но сквозь нее пробивалось что-то новое. Ощущение… давления. Огромной, неукротимой силы, которая билась изнутри, требуя выхода. Силы, которая ждала своего часа два долгих года.

Я снова посмотрела в окно, на него. Он пробивался ко двору, к главному подъезду. К моей башне.

«Держись, — подумала я, обращаясь к нему, к своей скале. — Держись. Я почти свободна.»

И впервые за все это время я улыбнулась. Яростно, по-волчьи.

Громыхнул новый взрыв, и замок содрогнулся до основания. Игра начиналась по-настоящему. И на кону была уже не только моя свобода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31: Рождение бури.

Анна

Боль стала единственной вселенной. Огненная, рвущая на части, она пульсировала в такт бешеному стуку сердца, выжигая изнутри. Синие руны на браслетах пылали, впиваясь в кожу раскаленными иглами. Я согнулась пополам, сжимая запястья, и из горла вырвался не крик, а хриплый стон. Это была агония. Агония моей собственной силы, рвущейся на свободу из двухлетнего заточения.

И сквозь боль я видела его. В проеме разрушенной двери, залитом алым светом пожаров и синим свечением моих оков, стоял он. Мой вождь. Мой орк. Его могучая грудь вздымалась, лицо было иссечено брызгами чужой крови, а в ледяных глазах горела такая ярость, что казалось, он один мог обратить в пепел весь этот проклятый замок.

Наши взгляды встретились.

И в этот миг что-то щелкнуло внутри. Не в браслетах. Во мне.

Это была не магия. Это была любовь. Дикая, яростная, всепоглощающая, как ураган. Любовь к нему, к его силе, к его чести, к тому, что он пришел за мной. Любовь к себе самой, к той девушке, что не сломалась, что дождалась. Любовь к жизни, которую у меня украли.

И воля. Железная, несгибаемая воля быть свободной. Быть с ним.

«НЕТ!» — это был не крик, а мысленный приказ, обращенный к оковам, к Барагосу, ко всему этому миру, что пытался меня сломать.

Я выпрямилась во весь рост. Глаза залило серебристо-голубым светом, мир стал морем сияющего тумана, сквозь который я видела только его.

Браслеты на запястьях взревели. Не просто засветились — они затрещали, по черному металлу поползла паутина тончайших трещин, из которых хлынул ослепительный, слепящий ветер.

И тогда это случилось.

Громовой хлопок. Оглушительный, абсолютный. Браслеты разлетелись на тысячи острых осколков, которые тут же подхватило и унесло рождающимся вихрем.

И я… я взорвалась.

Из меня вырвалось То Самое. То, что томилось в заточении все эти годы. Дух Ветра, подаривший мне второй шанс, проснулся.

Комната наполнилась ревущей мощью. Ковер взметнулся в воздух, обломки мебели закружились в бешеном танце, со стен сорвались гобелены и картины, превратившись в летящий хлам. Я парила в центре урагана, который сама и породила. Мои волосы бились по лицу, шелковое платье трепетало и рвалось на клочья, но мне было не больно, не страшно. Я была жива. Я была свободна. Я была самой бурей.

Сила лилась через край, пьянящая, неукротимая. Я протянула руку — и в коридоре с воплем сорвало с петель массивную дверь и швырнуло ее в группу солдат Барагоса. Я взмахнула другой — и каменная кладка пола вздыбилась волной, сметая все на своем пути.

И сквозь рев стихии я увидела его снова. Он стоял, уперев топор в пол, сопротивляясь моему ветру всей своей могучей силой. Но он не пытался его остановить. Он смотрел на меня. И в его ледяных глазах не было ни страха, ни ужаса. Было… почтение. Восхищение. Гордость.

Он принял мою бурю.

«Анна!» — его голос прорвался сквозь вой ветра, низкий и властный, как удар гонга.

Это было все, что мне было нужно. Ураган стих так же внезапно, как и начался, оставив после себя оглушительную тишину, звон в ушах и коридор, усеянный телами ошеломленных стражников.

Я стояла среди развалин своей комнаты, голая, дрожащая от адреналина, с дымящейся кожей там, где были оковы. И он уже был рядом, скинул с плеч свой простеганный кафтан и набросил мне на плечи. Ткань пахла им — дымом, кровью, кожей и чем-то диким, горным. Его рука, огромная и теплая, легла на мою щеку, заставляя меня поднять на него взгляд.

— Ты… — он сказал только это. И этого было достаточно. В этом слове была вся вселенная.

Но наш миг был коротким. Из глубины коридора, из-за поворота, донесся ледяной, ядовитый голос, полный бешеной злобы.

— Воистину впечатляюще, моя невеста.

Лидрих. Он стоял невредимый, его белые волосы даже не были растрепаны. Вокруг него мерцал слабый фиолетовый щит — защитная магия. Его глаза сияли холодным бешенством. Но он не смотрел на меня. Он смотрел на моего орка. И в его взгляде читалось нечто большее, чем злость. Жажда. Жажда той силы, что только что высвободилась.

— Но игра только начинается, — прошипел он. И прежде чем я успела что-либо сделать, пространство вокруг него исказилось, и он исчез. Телепорт. Барагоса рядом с ним не было — трус, должно быть, сбежал еще раньше.

Я сделала порывистое движение, чувствуя, как ветер снова собирается у моих пальцев, готовая ринуться в погоню за призраком.

Сильная рука вождя легла мне на плечо, удерживая на месте.

— Нет, — его голос был спокоен, но в нем звучала сталь, не терпящая возражений. — Он не стоит того, чтобы ты тратила на него свою силу. Не сейчас.

Он обернулся, его взгляд скользнул по разрушенному коридору, по его собственным воинам, которые уже подтягивались к нам, смотря на меня с новым, почтительным ужасом. Он что-то коротко бросил им на своем гортанном языке, и те немедленно принялись оцеплять периметр, оттаскивая раненых и выставляя охрану.

Но потом его внимание всецело вернулось ко мне. Внезапно наступила тишина, оглушительная после рева бури и битвы. Шум боя за стенами замка стих, остались только треск пожаров и наши с ним дыхания — мое частое, прерывистое, его — глухое, ровное, как удары сердца земли.

Мы остались одни среди хаоса, который сами и создали.

Его рука все еще лежала на моем плече, тяжелая и реальная. Сквозь грубую ткань его кафтана я чувствовала исходящее от него тепло. Я подняла на него глаза.

Он смотрел на меня. Не на Освобожденную Магию, не на Оружие, не на Диковинку. Он смотрел на

меня

. На Анну. Его ледяные глаза потеряли свою боевую ярость, в них теперь читалось что-то другое — глубокая, бездонная серьезность, смешанная с тем самым вопросом, что витал между нами с той первой ночи у озера.

Он медленно, давая мне время отпрянуть, провел большим пальцем по моей щеке, стирая следы пыли и, возможно, слез. Его прикосновение было удивительно нежным для такой грубой, иссеченной шрамами руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты, — повторил он, и в этом одном слове прозвучало целое признание. Удивление. Уважение. Облегчение.

Я не стала ничего говорить. Слова были бесполезны. Я просто прикрыла глаза, прижалась щекой к его ладони и позволила себе просто быть. Быть спасенной. Быть сильной. Быть желанной. Быть собой.

Вокруг нас лежали обломки моего старого мира. А мы стояли в самом центре нового, который только что родился в вихре и воле к свободе. И для его постройки нам нужно было только одно — смотреть друг на друга и дышать в унисон.

Глава 32: Имя твоей скалы.

Анна

Тишина после бури была густой, звенящей, наполненной смыслами, которые не требовали слов. Его ладонь на моей щеке была якорем в этом море обрушившихся стен и перевернутых миров. Я прикрыла глаза, вдыхая его запах — дым, железо, пот и что-то неуловимо дикое, горное. Это был запах свободы. Его запах.

Я чувствовала, как дрожу — не от страха, а от свалившегося адреналина, от осознания того, что только что произошло. Браслетов больше не было. Только тонкие, обожженные полосы на коже, как шрамы, напоминающие о двух годах плена. И его рука, грубая и нежная одновременно, которая держала меня, не давая разлететься на тысячу осколков.

Я открыла глаза и встретилась с его взглядом. Ледяная синева его глаз больше не была холодной. В ней плясали отблески далеких пожаров, и в этой глубине я читала то же потрясение, то же недоумение, что было и во мне.

— Спасибо, — прошептала я, и мой голос прозвучал хрипло, непривычно. — Что пришел.

Он молча кивнул, его взгляд скользнул по моим запястьям, по красным полосам, и в его глазах мелькнула та самая ярость, что я видела в бою. Но она тут же угасла, сменившись все той же невероятной серьезностью.

— Мне нужно было, — ответил он просто, как о чем-то само собой разумеющемся. Как о законе природы.

За его спиной осторожно копошились его воины, тушили последние очаги пожара, стаскивали тела, но казалось, они сознательно оставили нам это небольшое пространство среди руин, этот островок тишины.

Я вдруг осознала весь сюрреализм происходящего. Я стояла почти голая в его огромном кафтане среди разрушенного коридора собственного дома, а вокруг ходили орки. И самый главный из них смотрел на меня так, будто я была единственной драгоценностью во всей вселенной.

— Я… я не знаю, как тебя зовут, — выпалила я, и это прозвучало так глупо и так правильно одновременно.

Уголок его рта дрогнул в едва уловимой усмешке, отчего шрам на губе изогнулся.

— Торд, — сказал он, и мое сердце пропустило удар от низкого, гортанного звука его имени. — Вождь Объединенных Племен Седых Скал.

Торд

Она стояла передо мной, закутанная в мой кафтан, который тонул на ней, и смотрела своими огромными глазами цвета моря, в которых все еще плескалась отдача от высвободившейся силы. Она была похожа на юную богиню войны и ветра, только что сошедшую с пьедестала. Хрупкая и невероятно сильная одновременно.

Она сказала «спасибо». Будто я мог не прийти. Будто что-то в этом или любом другом мире могло бы меня остановить после той ночи. После осознания фразы шаманки «полюбить ветер».

И теперь этот ветер дрожал под моей ладонью, живой и настоящий. Ее кожа была обожжена оковами, и при виде этих отметин во мне снова закипала ярость. Я бы разнес этот замок до основания камень за камнем за то, что с ней сделали. Но сейчас она нуждалась не в ярости.

Она спросила мое имя. Просто и прямо, как и все, что она делала. И в этом не было подобострастия или страха. Было любопытство. Равенство.

«Торд», — сказал я ей. И видел, как мое имя отозвалось в ней. Как что-то встало на место.

Анна

— Торд, — повторила я, пробуя звучание. Оно было твердым, надежным, как он сам. — Я Анна. Просто Анна. — Я чуть не сказала «из мира, которого нет», но остановилась. Это было слишком сложно для сейчас.

— Я знаю, — он кивнул. Его рука все так же лежала на моей щеке, большой палец продолжал совершать медленные, успокаивающие движения.

От его голоса по коже побежали мурашки. Он чувствовал меня. По-настоящему. Не так, как Барагос, видевший во мне ресурс, или как Лидрих, видевший игрушку. Он видел

меня

. И мою бурю. И принимал и то, и другое.

— Мне страшно, — призналась я вдруг, сама удивившись своей откровенности. — От этой силы. От того, что будет дальше.

— Не бойся, — его голос был тихим, но в нем был стержень несгибаемой уверенности. — Ты не одна.

Он наклонился ко мне. Медленно, давая мне время отступить. Но я не отступила. Я потянулась ему навстречу.

Торд

Она сказала «мне страшно», и в этом признании было больше доверия, чем в любых других словах. Она была сильной, моя пантера, но даже буря может бояться собственной мощи.

«Ты не одна», — сказал я ей. И это была не просто фраза. Это была клятва. Перед ней. Перед своими богами. Перед самим собой.

Я наклонился, и она не отвернулась. Ее глаза были широко открыты, в них читалось доверие и желание. Я коснулся ее губ своими.

Ее губы были мягкими, чуть приоткрытыми, и на вкус они были как первая гроза после долгой засухи — электричеством, озоном и надеждой. Она ответила мне сразу, без жеманства, со всей той страстью, что кипела в ней. Ее руки в длинных рукавах моего кафтана обвили мою шею, притягивая ближе.

Это был не просто поцелуй. Это было обещание. Взаимное признание. Пломбирование договора, начатого у озера.

Когда мы наконец разъединились, чтобы перевести дыхание, она прошептала мое имя прямо мне в губы:

— Торд…

И мое сердце, это битое в боях сердце вождя, сжалось от чего-то острого и прекрасного. Я прижал ее к себе, чувствуя, как ее стройное, сильное тело приникает к моей груди, и просто держал ее, пока вокруг нас затихал последний гул битвы. У нас было все впереди. Враги, опасности, целое королевство, которое могло ополчиться против нас. Но в этот миг у меня было все, что было нужно. Ветер в моих объятиях и мое имя на ее устах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 33: Путь к правде.

Торд

Она вышла из покоев, и воздух перестал двигаться. Мои воины, чистившие оружие и перевязывавшие раны, замерли, уставившись на нее. Мой кафтан все еще тонул на ней, но из-под тяжелой ткани виднелись края практичной одежды, найденной в покоях Барагоса: простые кожаные штаны, темная рубаха из плотной ткани. Ее каштановые волосы, еще хранившие память о буре, были стянуты в простой хвост. Она выглядела как воительница, закутанная в знамя своего победителя. И была прекрасней любой придворной дамы в шелках.

Ее подбородок был высоко поднят, а в бирюзовых глазах читалась твердая решимость, уже оправившаяся от недавнего шока. Она подошла ко мне, не обращая внимания на потрясенные взгляды моих орков.

— Мне нужна аудиенция у короля, — заявила она без предисловий. — Луторгин должен узнать, что его младший братец не только извращенец, но и предатель, а верный вассал точит нож ему в спину. Думаю, это испортит им весь праздник.

Я смотрел на нее, на эту хрупкую, несгибаемую девушку, которая только что сокрушила часть замка силой мысли, а теперь язвила о придворных интригам. В ней уживались буря и острый язык. Дикость и насмешка.

— Луторгин слеп к злу у себя под носом, — прорычал я, вспоминая все, что знал о «светлом» короле. — Его доброта — слабость.

— Отлично. Значит, он не заподозрит подвоха, когда мы придем и вежливо попросим его не доверять маньяку и интригану, — парировала она, не моргнув. — Если мы не пойдем, Лидрих и Барагос обратят все против тебя и твой народ. Они представят это как нападение орков на вассала короны. Это будет война. А я, знаешь ли, уже была сегодня в одном апокалипсисе. Хватит на весь день.

Разумом я понимал ее правоту. Но вождь во мне не желал кланяться тому, кто мог быть врагом.

— Мы поедем не с пустыми руками, — сказала она, видя мое колебание. — Мы поедем с доказательствами. Со мной. Живым свидетелем, который может наконец-то рассказать, что черные браслеты — это не модный аксессуар.

В ее словах был холодный, отточенный ум стратега. И ядовитый сарказм. Она была права. Это был единственный путь.

Я медленно кивнул.

— Хорошо. Мы едем в Серебряный Престол.

Приказал Гарту остаться, укрепить замок и ждать наших вестей. Мы взяли с собой лишь десяток самых проверенных воинов. Для скорости и скрытности.

Я подвел ее к своему варгу. Зверь, почуяв ее силу, беспокойно переступил с ноги на ногу, но жесткая команда заставила его успокоиться. Я вскочил в седло и протянул ей руку.

— Держись крепко.

— Не сомневайся, — она взяла мою руку без тени сомнения. — После сегодняшнего полета по коридору верхом на урагане, думаю, я справлюсь с большим мохнатым ковриком.

Я втянул ее на варга, и она устроилась передо мной, прижавшись спиной к моей груди. Ее тело оказалось удивительно хрупким и одновременно сильным на ощупь. Я обнял ее одной рукой, прижимая к себе, а другой взял поводья.

— Пора, — бросил я своим воинам, и наш маленький отряд тронулся в путь, покидая дымящиеся руины Утеса Барагоса.

Дорога в Серебряный Престол займет целый день. Первые часы мы ехали молча, прислушиваясь к лесу, напряженные и готовые к бою. Но по мере того как мы углублялись в чащу, а тревога отступала, осознание происходящего начало медленно менять свой оттенок.

Она сидела, прижавшись ко мне. Я чувствовал каждый ее вздох, каждое движение мышц под тонкой тканью рубахи. Ее волосы пахли дымом и ветром. Этот запах сводил с ума.

Она расслабилась, откинув голову мне на плечо. Ее дыхание стало ровным и глубоким. Доверие, с которым она отдалась мне в эти моменты, было дороже любых клятв.

— Торд? — ее голос прозвучал тихо, почти приглушенно ритмичным топотом когтистых лап моего зверя.

— Анна? — откликнулся я, и мое горло вдруг пересохло.

— Спасибо, что не отказался ехать. Хотя, признаться, вид у тебя был, будто тебя зовут не на аудиенцию, а на казнь.

— Ты была права. Это единственный путь, — проигнорировал я ее колкость, но уголок моих губ дрогнул.

— Всегда рада быть голосом разума, — она помолчала, потом ее пальцы легонько легли на мою руку, все так же сжимавшую ее за талию. — Там, у озера… я не хотела просто использовать тебя. Я просто… панически искала способ насолить Барагосу. Не самый лучший способ познакомиться, да?

— Я знаю, — пробормотал я. Я всегда знал. В ее отчаянии тогда не было расчета, только чистая, жгучая боль и дерзость.

— А теперь? — она повернула голову, и ее губы оказались опасно близко к моей шее. — Теперь я тоже использую тебя, чтобы добраться до короля?

Я заставил варга замедлить шаг, отстав от остальных. Лес сомкнулся вокруг нас, поглотив звуки. Остановился.

— Нет, — я повернул ее лицо к себе. — Теперь мы идем вместе. Ты и я. Против них.

Ее глаза искали ответ в моих. Находили. Она медленно потянулась ко мне, и на этот раз наш поцелуй был не вспышкой страсти, а чем-то более медленным, более осознанным. Обещанием. Признанием.

Она разорвала его, чтобы перевести дух, и прошептала с усмешкой:

— Тогда вези меня к королю, вождь. Устроим им представление. Думаю, появление орка с беглой невестой его брата точно испортит ему обед.

Я прижал ее к себе, чувствуя, как ее сердце бьется в унисон с моим. Щелкнул поводьями, и варг ринулся вперед, догоняя остальных. Мы мчались по лесной тропе, и ее смех смешивался с ревом ветра в ушах. И впервые за долгие годы я чувствовал не тяжесть долга, а странную, новую легкость. Как будто я нашел ту часть себя, о существовании которой даже не подозревал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 34: Суд в белых стенах.

Торд

Серебряный Престол сиял. Солнце слепило в отполированных белых стенах, в высоких стеклянных витражах, в золоченых украшениях. Воздух пах цветами, пылью и сладкими духами. От всей этой чистоты и благодати зубы сводило. Мой народ строил крепости из скал и дерева, сильные и честные. Эти же возводили стены из лжи и притворства, прикрываясь блеском.

Нас встретили у ворот не радушно. Двойной ряд копейщиков в сияющих доспехах преградил путь нашему маленькому отряду. Какой-то придворный в вышитой одежде, бледный как полотно, выступил вперед.

— Вождь Торд! — его голос дрожал. — Король… король Луторгин не ожидал такого визита. Мы не можем впустить вооруженный отряд орков в сердце королевства!

— Мы пришли не с войной, — прорычал я, и мои воины, стоявшие сзади, замерли еще неподвижнее. — Мы пришли с правдой.

— Правда не требует сопровождения из десятка варваров, — раздался холодный, знакомый голос. Из-за стражей вышел Лидрих. Он с насмешливой улыбкой окинул взглядом Анну, облаченную в простые штаны и рубаху, и меня. — Если ваши намерения чисты, войдите вдвоем. Без оружия. Без… свиты.

Оставить своих воинов снаружи, одних, в окружении враждебной стражи… Гарт поймал мой взгляд и едва заметно кивнул. «Мы выстоим». Он был старой, мудрой скалой. Я мог положиться на него.

Я повернулся к Анне. Она стояла, выпрямившись, ее поза и взгляд кричали о силе громче любых доспехов. В ее практичной одежде, с волосами, стянутыми в простой хвост, она выглядела чужеродно и опасно среди всей этой позолоты.

— Готова? — спросил я тихо.

— О, я ждала этого момента два года, — ее губы тронула холодная усмешка. — Готова посмотреть, как они будут выкручиваться. Идем, вождь. Покажем им, что правде не нужна охрана.

Я снял с пояса топор и молча протянул его Гарту. Затем кивнул Лидриху.

— Веди.

Нас повели по широким, залитым светом коридорам. Придворные замирали и шарахались в стороны, заслышав тяжелый топот моих сапог и легкие шаги Анны. Шептались. Кто-то крестился. Я чувствовал, как по спине Анны бегут мурашки, но ее лицо оставалось спокойным и насмешливым.

Великий зал был еще ослепительнее. Мраморный пол, высокий потолок, трон из светлого дерева и серебра. И на нем — Луторгин.

Он выглядел именно так, как о нем говорили: седовласый, со спокойным лицом и усталыми, добрыми глазами. Но в них читалась мудрость, а не слабость. Рядом с троном, в резном кресле, развалился Лидрих. Он смотрел на нас с томной, скучающей улыбкой, будто мы были мухами, залетевшими на его любимый пир. Барагоса не было видно, но я чувствовал его крысиное присутствие где-то в толпе.

Мы остановились в центре зала. Тишина стала гнетущей.

— Вождь Торд, — голос Луторгина был тихим, но он заполнил весь зал, не требуя повышать тон. — Мне сообщили, что ты явился не с войной. Объясни, что привело тебя в мой город.

Я сделал шаг вперед.

— Я привел свидетельницу. Свидетельницу предательства и заговора против твоей короны.

Лидрих мягко рассмеялся.

— Милый брат, о чем он? Какие заговоры? Это же дикарь со своей… что это у него там? Охотницей? Конюхом?

Но прежде чем я успел ответить, из толпы выступил Барагос. Он выглядел бледным, изможденным, на нем были поношенные одежды, а на лице — маска искренней скорби.

— Ваше Величество! — его голос дрожал от подобранного ужаса. — Простите мое вторжение… Но я должен сказать! Эта девушка… Она моя названая дочь! Я приютил ее, сжалившись над бедной сиротой! А она… — он сделал паузу, давая словам просочиться в сознание собравшихся. — Она вступила в сговор с орками! Открыла им ворота моего замка! Они все разграбили, перебили моих верных людей! А ее… — он «с болью» посмотрел на Анну, — ее, видимо, пощадили за молодость и красоту. И теперь используют, чтобы приблизиться к вам!

Ложь лилась из него так же легко, как дыхание. Я видел, как Анна замерла, как сжались ее кулаки. Но она молчала, давая ему договорить.

— Да, братец, — подхватил Лидрих, играя яблоком, которое кто-то подал ему. — Я же говорил, что Барагос — верный вассал. А эту девицу я, признаться, прочил себе в жены, о чем уже говорил тебе. Видимо, ее сердце оказалось столь же ветреным, сколь и легкомысленным. Предпочла… грубую силу, — он бросил на меня пренебрежительный взгляд.

Луторгин смотрел на Барагоса, и на его лице читалась борьба. Он хотел верить в добро. В верность.

— Князь Барагос, твои слова… тяжелы. У тебя есть доказательства? — спросил король.

— Разрушенный замок и тела моих людей — не доказательство ли? — голос Барагоса сорвался на фальшивую слезу. — Она воспользовалась моим доверием! Я любил ее как дочь!

В зале прошел возмущенный ропот. Взгляды, устремленные на Анну, стали откровенно враждебными.

Тогда она сделала шаг вперед. Ее голос, чистый и звонкий, разрезал шепот как нож.

— О, закончен же прекрасный спектакль? — она окинула Барагоса и Лидриха взглядом, полным ледяного презения. — Теперь можно и правду сказать? Или вам, ваше величество, достаточно слез крокодила и сказок развратного принца?

Тишина в зале стала абсолютной. Даже Лидрих перестал играть с яблоком. Луторгин удивленно поднял брови. Никто не ожидал от «пленницы» такой дерзости.

Игра начиналась. И моя пантера выпускала когти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 35: Голос бури.

Анна

Тишина в тронном зале была густой, как сливки. Все эти разодетые придворные, эти солдафоны в сияющих латах — они замерли, пораженные не фактами, а моей наглостью. Сметь говорить таким тоном в присутствии короля! Вот что их волновало. Не ложь, которую только что полили на их уши, а нарушение этикета.

Луторгин смотрел на меня не с гневом, а с любопытством. Как ученый на редкий экземпляр жука.

— Ты позволяешь себе слишком много, дитя, — мягко сказал он. Но в его мягкости таилась сталь.

— Я позволяю себе правду, Ваше Величество, — парировала я, не опуская глаз. — А вот эти двое позволяют себе гораздо большее. Предательство. Порабощение. И планирование убийства.

Лидрих фыркнул, но его глаза стали холодными, как лед.

— Слышишь, братец? Бредни испуганной девицы, которая пытается выгородить себя и своего… дикого покровителя.

— Испуганная? — я рассмеялась, и звук вышел резким, как удар хлыста. — О, милый принц, ты еще не видел меня испуганной. Ты видел, как я играю по твоим правилам в твоей позолоченной клетке. Правила изменились.

Я повернулась к королю, к этому доброму, слепому мужчине на троне.

— Вы хотите доказательств против слов «верного вассала» и «любящего брата»? Извольте.

Я подняла руки, демонстрируя тонкие, все еще красные полосы на запястьях.

— Князь Барагос не «приютил» меня. Он нашел меня без сознания, надел на меня эти кандалы, подавив мою магию, и держал в плену два года, соврав, что это для моего же блага! Он назвал меня дочерью лишь для того, чтобы выдать замуж за вашего брата, Ваше Величество. Чтобы Лидрих мог забрать мою силу и использовать ее для свержения вас.

В зале прошел шопот. Луторгин нахмурился.

— Магия? Какая магия? И почему я должен верить в столь фантастические обвинения?

— Потому что это правда, — голос Торда прорвался низкий, как грохот камнепада, бас. Он сделал шаг вперед, и вся его мощь, вся дикая сила, казалось, наполнила зал, заставив придворных невольно отпрянуть. — Я нашел ее не в замке. Я нашел ее в Поющих Лесах, куда она сбежала от его, — он кивнул на Барагоса, — «опеки». Она была в отчаянии. И она не «открыла» мне ворота. Она сокрушила часть его замка, когда ее сила вырвалась на свободу, сломав эти оковы. Сила, которую Барагос и твой брат хотели украсть.

— Сказки для детей! — выкрикнул Барагос, но его лицо было мокрым от пота. — Они сговорились!

— Молчи, — бросил ему Торд, и князь действительно на мгновение заткнулся, сраженный чистым авторитетом в его голосе. — Ты говорил о телах своих людей? Это тела тех, кто пытался помешать мне спасти то, что ты украл.

— А почему, собственно, тебя это так волнует, вождь? — вступил Лидрих, его голос сладок, как яд. — Почему предводитель орков так яростно защищает одну-единственную человеческую девушку? Неужели твои интересы… личные?

Он хотел выставить это животной страстью. Оправдать мое «предательство» расовой неверностью.

Торд повернулся к нему, и его ледяной взгляд мог бы заморозить ад.

— Я защищаю то, что честно, — прогремел он. — Ее свободу. Ее право быть той, кем она рождена быть. То, что ты и твой шакал, — он кивнул на Барагоса, — пытались у нее украсть. И я пришел сюда, потому что честный правитель, — он посмотрел прямо на Луторгина, — должен знать правду о змеях, которые ползают у его трона.

Настал мой черед. Я вышла вперед, рядом с Тордом, чувствуя, как моя сила, все еще новая и дикая, трепещет в крови, отзываясь на его непоколебимую твердость.

— Они не просто лгут вам, Ваше Величество, — сказала я, и мой голос зазвучал громче, подпитываемый ветром, который начал кружить по залу, шевеля волосы и плащи придворных. — Они считают вас глупцом. Слабым. Слепым. Они планировали ваше убийство, уверенные, что их ложь пройдет. Потому что кто поверит слову орка и какой-то безумной девчонки против слова князя и принца крови?

Я посмотрела прямо на Лидриха.

— Ты хотел мою силу, Лидрих? — я подняла руку, и на ладони закрутился маленький вихрь из пыли и лепестков, сорванных с чьего-то платья. — Она здесь. Приди и возьми.

Он отшатнулся, и в его глазах впервые мелькнул настоящий страх. Не перед королем. Передо мной.

Луторгин наблюдал за всем этим. Его доброе лицо стало строгим, усталые глаза затвердели. Он смотрел на потного, дрожащего Барагоса. На своего брата, который пытался сохранить маску презрения, но уже проиграл. Он смотрел на нас — на огромного орка и девушку с ветром в руках, стоящих плечом к плечу против всего его двора.

Молчание затягивалось. А потом король поднялся с трона.

— Князь Барагос, — его голос прозвучал громоносно. — Ты обвиняешься в государственной измене, порабощении и лжесвидетельстве. Ты будешь заключен в темницу, пока не будет проведено полное расследование.

Барагос вскрикнул, но стража уже взяла его под руки.

— Брат… — начал Лидрих, но Луторгин повернулся к нему.

— Ты, Лидрих, будешь находиться под домашним арестом в своих покоях до выяснения твоей роли в этом… заговоре.

Это был не самый суровый приговор, но он был публичным. Это было падением.

Луторгин затем посмотрел на нас.

— Вождь Торд. Леди Анна. Ваши обвинения… оказались не беспочвенны. Королевство в долгу перед вами. — Он сделал паузу, его взгляд перешел с меня на Торда и обратно. — Я вижу, что старые раны еще свежи. И старые предрассудки сильны. Но, возможно, именно такие, как вы, — те, кто способен увидеть правду поверх границ и рас, — смогут помочь нам построить мир, который не будет держаться на лжи.

Он предлагал нам союз. Не как вассалу и подданному, а как равным. Как силе, с которой нужно считаться.

Торд склонил голову, что для него было высшей степенью уважения.

— Мои люди всегда чтили силу и честь. Мы примем вашу руку, если она будет искренней.

Все взгляды устремились на меня. На диковинку. На оружие. На женщину, которая стояла между двумя мирами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как ветер успокаивается внутри меня, уступая место новому, странному чувству — принадлежности.

— Я готова говорить, — сказала я. — Но только если это будет разговор на равных. Без цепей. Без секретов.

Я посмотрела на Торда, и в его глазах я увидела не только страсть, но и гордость. За меня. За нас.

Буря утихла. Но ее эхо навсегда изменило очертания этого мира. И мы стояли в самом его центре.

Глава 36: Дом там, где твой ветер.

Анна

Дорога из Серебряного Престола казалась сном. Не кошмаром, а тем странным, светлым сном, после которого просыпаешься с улыбкой. Стража короля проводила нас до границ его владений, и теперь мы снова были одни — я, Торд и его воины, которые смотрели на меня уже не с подозрением, а с глубочайшим, почти мистическим почтением. Я была для них не пленницей и не чужой. Я была Бурей, которую их вождь сумел поймать и приручить. Только я не была приручена. Я была… понята.

Мы остановились на ночлег в старой крепости на нейтральных землях. Орки разбили лагерь во внутреннем дворе, а Торд молча взял меня за руку и повел в полуразрушенную башню, что возвышалась над руинами.

— Здесь будет тише, — только и сказал он, его голос грубый и нежный одновременно.

Комната под самой крышей была пуста, если не считать охапки свежего сена в углу и старого камина, в котором уже потрескивал огонь — кто-то из его орков успел все подготовить. Луна заглядывала в огромные бойницы, роняя на каменные плиты серебристые блики.

Я стояла посреди комнаты, вдыхая воздух, пахнущий дымом, старым камнем и им. Все было кончено. Барагос в темнице. Лидрих в немилости. Я была свободна. Но что теперь?

— Куда я поеду? — спросила я вслух, не обращаясь конкретно к нему. — У меня нет дома.

Торд подошел ко мне сзади, его огромные руки легли на мои плечи, согревая сквозь тонкую ткань рубахи.

— У тебя есть я, — произнес он просто, как о чем-то само собой разумеющемся. — И мой дом. Он суровый. Каменный. Но он будет твоим, если ты захочешь. Ты будешь не пленницей. Ты будешь… моей равной. Моей грозой.

Я обернулась к нему. В его ледяных глазах не было и тени сомнения. Была только уверенность и та самая, еще не высказанная до конца любовь, которая грела меня куда лучше любого огня.

— Твой дом, — прошептала я, пробуя это звучание. Логово Рока. Не позолоченная клетка, а крепость. Его крепость. — Да, — я кивнула, и на душе стало на удивление спокойно. — Я поеду с тобой домой.

Он не сказал ничего. Он просто притянул меня к себе и прижал свои губы к моим. Этот поцелуй был не как предыдущие — яростный или нежный. Он был… обетом. Клятвой. В нем была вся та дикая, необузданная сила, что бушевала в нем, и вся та нежность, которую он берег для меня одной.

Торд

Она сказала «да». Это слово, такое простое и такое вечное, отозвалось в моей груди глухим, ликующим ударом. Мой дом. Наши скалы. Они будут ее убежищем, ее крепостью. Я сделаю их такими для нее.

Я притянул ее к себе, и наши губы встретились. В этот раз не было спешки, не было отчаяния, что владело нами у озера. Было лишь медленное, глубокое познание. Ее губы были мягкими и сладкими, они отзывались на каждое движение моих с такой же неторопливой страстью.

Я водил руками по ее спине, чувствуя под тонкой тканью рубахи напряжение мышц, гибкость стана. Я чувствовал, как она трепещет под моими пальцами, но не от страха, а от ожидания. Я медленно, давая ей время остановить меня, стал расстегивать застежки на ее рубахе. Кожа под тканью оказалась нежной, горячей. Она вздохнула, когда мои пальцы коснулись ее обнаженной спины, и прижалась ко мне ближе.

Анна

Его пальцы были шершавыми, покрытыми следами бесчисленных битв, но их прикосновение было бесконечно нежным. Он снимал с меня одежду, как будто разворачивал самый драгоценный дар, который ему когда-либо доводилось получать. Рубаха мягко соскользнула на пол, затем — штаны. Я стояла перед ним в лунном свете, чувствуя на своей коже его взгляд — горячий, почти физически ощутимый.

— Ты так прекрасна, — прошептал он, и его голос звучал сдавленно, будто ему не хватало воздуха. — Как дух гор, явившийся мне.

Он не бросился на меня. Он подошел ближе и снова поцеловал, пока его руки скользили по моим плечам, рукам, талии. Каждое прикосновение было вопросом и утверждением одновременно. Каждое прикосновение говорило: «Ты здесь. Ты в безопасности. Ты желанна».

Мои руки потянулись к нему. Мне тоже хотелось чувствовать его. Я стянула с него кожаную куртку, затем — простую льняную рубаху, которая скрывала его торс. Под тканью открылась кожа, покрытая шрамами и мощными рельефами мышц. Я провела ладонями по его груди, чувствуя биение его сердца — ровное и сильное, как удары кузнечного молота. Он замер, позволив мне исследовать себя. Мои пальцы наткнулись на старый, ужасный шрам от когтей какого-то зверя. Я наклонилась и прикоснулась к нему губами.

Он вздрогнул.

— Анна…

— Я здесь, — прошептала я. — Я с тобой.

Торд

Ее губы на моем шраме… Это прикосновение было болезненным и исцеляющим одновременно. Она не целовала меня как героя или победителя. Она целовала мои раны. Мою историю. И в этот миг я понял, что отдал бы ей все свои победы, все свои земли, просто чтобы она смотрела на меня так — с принятием и нежностью.

Я поднял ее на руки — она была такой легкой и такой прочной в моих объятиях — и перенес на груду мягкого сена у камина. Опустился рядом с ней, опираясь на локоть, продолжая смотреть на нее. Лунный свет ласкал ее кожу, делая ее почти светящейся, играл в каштановых прядях ее волос, рассыпавшихся по сену.

Я касался ее лица, проводя большим пальцем по линии скулы, по контуру губ, по той самой родинке над губой, что сводила меня с ума с первой встречи.

— Я думал о тебе, — признался я, и слова дались мне нелегко. — Все эти недели. Ты была у меня в голове, как навязчивая мелодия.

— Какой я была? — ее голос был тихим, как шелест листвы за стенами.

— Дикой. Прекрасной. Испуганной и отважной одновременно. Ты была загадкой, которую я должен был разгадать.

— И ты разгадал? — в ее глазах плескались лукавые искорки.

— Нет, — я честно покачал головой. — Я просто понял, что не хочу переставать пытаться. Всегда.

Я наклонился и снова поцеловал ее. Этот поцелуй был долгим, медленным, глубоким. Наши языки встречались, танцевали, знакомились заново. Моя рука скользила вниз, по ее шее, по ключице, остановилась на груди. Я ладонью ощутил упругий, маленький сосок, почувствовал, как он затвердел под моим прикосновением. Она тихо застонала мне в рот, и ее бедра непроизвольно дернулись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я оторвался от ее губ и переместил свои поцелуи на шею, на ту чувствительную впадинку у ключицы. Она запрокинула голову, подставляя мне шею, и ее пальцы впились мне в волосы. Я спустился ниже. К ее груди. Я взял в рот один сосок, лаская его языком, слегка покусывая, и она взвыла, выгнувшись всем телом. Ее руки скользнули по моей спине, впиваясь ногтями в кожу, и эта слабая боль лишь подстегивала меня.

Анна

Его ласки сводили с ума. Каждое прикосновение его губ, каждое движение языка заставляло кровь петь в жилах. Я тонула в ощущениях, в его мускусном, диком запахе, в том, как его мощное тело прикрывало меня от всего мира. Я была абсолютно открыта ему, уязвима и сильна одновременно.

Он спускался все ниже, оставляя влажные, горячие поцелуи на моем животе, на бедрах. Я чувствовала, как дрожу в предвкушении. И когда его дыхание коснулось самого сокровенного места, я уже была на грани.

— Торд… — это было одновременно и мольбой, и поощрением.

Торд

Она была вся — ожидание и трепет. Я опустился перед ней на колени, раздвинул ее бедра и погрузился в нее лицом. Ее вкус опьянял, как самый крепкий мед. Я ласкал ее языком, губами, находил тот чувствительный бугорок и посвятил ему все свое внимание, чувствуя, как она трется о мое лицо, как ее бедра двигаются в такт моим ласкам. Ее стоны становились все громче, отчаяннее, они эхом разносились под сводами старой башни, и для меня это была самая сладкая музыка.

Я чувствовал, как ее тело натягивается, как струна, и затем оно взорвалось конвульсиями наслаждения, заливая мое лицо своими соками. Она кричала мое имя, и это имя звучало как молитва.

Анна

Я все еще дрожала от оргазма, мои колени подкашивались. Я поднялась над ним, спустилась ниже. Его член, твердый и величественный, был прямо перед моим лицом. Я видела каждую прожилку, чувствовала исходящее от него тепло. Я посмотрела ему в глаза, в эти ледяные озера, полные теперь только огня и обожания.

— Теперь моя очередь, — прошептала я, и мой голос звучал хрипло от пережитых ощущений.

Я наклонилась и приняла его в рот. Он застонал, низко и глубоко, и его огромная рука легла мне на затылок, не давя, а просто касаясь. Я исследовала его всей полнотой рта, языком, губами, чувствуя его соленый, мужественный вкус, слушая, как его дыхание сбивается. Он был всей той силой, всей той властью, что покорилась мне. И теперь я покорялась тоже, даря ему наслаждение.

— Анна… — он попытался отстраниться, но я удержала его, желая довести до конца.

Но он был сильнее. Он поднял меня, как перышко, и развернул спиной к себе. Одной рукой он пригнул меня вперед, а другой направил свой член к моей еще влажной, чувствительной плоти.

— Я хочу видеть, как ты трепещешь подо мной, — прошептал он мне в ухо, и его голос был полон темной, животной страсти. — Я хочу чувствовать твой ветер на своей коже.

И он вошел в меня. Медленно, неумолимо, заполняя собой до самых краев. Я вскрикнула от наслаждения и от полноты ощущений. Он не начинал двигаться сразу, давая мне привыкнуть к его размерам, целуя мои плечи, шею, вдыхая мой запах.

А потом он начал. Его движения были не быстрыми, но мощными, глубокими, каждым толчком он достигал самой моей сути. Я откинулась назад, прижимаясь к его могучей груди, чувствуя, как его живот бьется о мои ягодицы. Одной рукой он обхватил меня за грудь, сжимая ее, другой — держал за бедро, помогая мне принимать его удары.

Я ничего не могла контролировать. Только чувствовать. Чувствовать его внутри себя, слышать его хриплое дыхание у своего уха, видеть, как лунный свет лежит на наших сплетенных телах. Я была его. Полностью. Без остатка. И он был моим.

Второй оргазм накатил на меня внезапно, сокрушительной волной, вырывая из груди не крик, а стон, больше похожий на рыдание. Я чувствовала, как сжимаюсь вокруг него, и это стало его последним толчком. Он глухо рыкнул, вонзившись в меня до предела, и я почувствовала внутри себя горячие всплески его семени.

Мы рухнули на сено, он лег рядом, не выпуская меня из объятий, прижимая к своей потной, могучей груди. Его сердце билось так же часто, как мое.

Мы лежали молча, слушая, как трещит огонь и как ветер гуляет в бойницах. Мой ветер.

— Домой, — прошептала я, прижимаясь к нему. — Мы едем домой.

Он не ответил. Он просто крепче обнял меня, и этого было достаточно. В его объятиях я нашла то, что искала всю свою жизнь — и в прошлом мире, и в этом. Не просто любовь. А место, где я могу быть собой. Дикой. Сильной. Свободной.

Его бурей. Его Анной.

Глава 37 (Эпилог): Клятва на скалах.

Анна

Прошло несколько дней с тех пор, как суровые пики Седых Скал впервые приняли меня в свои объятия. Несколько дней, чтобы отдышаться после дороги, привыкнуть к новому ритму жизни — гулу водопадов, крикам варгов, размеренной, мощной работе огромного горного города-крепости. И за эти несколько дней Логово Рока стало больше, чем просто убежищем. Оно стало домом.

Эти дни были наполнены не только освоением нового мира. Они были наполнены им. Ночью мы жадно исследовали друг друга в его суровых покоях, вырубленных в скале. Днем его прикосновения, его взгляды, полные обжигающего собственничества, напоминали мне о той страсти, что бушевала между нами за толстыми каменными стенами. Мы наверстывали упущенное время, и каждое прикосновение, каждый вздох, каждый крик, заглушаемый шумом водопада за окном, сплетали нас все крепче.

И вот настало утро, когда туманы у пиков рассеялись, уступив место ясному, холодному солнцу. Сегодняшний день был особенным.

Я стою в центре каменного круга на главном плато. Под ногами — вековые отполированные камни, под которыми, кажется, бьется само сердце гор. На мне не кожаный убор, а платье. Плотное, шерстяное платье глубокого красного цвета, как закат над горами. Его выкроили и сшили за эти дни лучшие мастерицы племени. Рукава и высокий воротник были украшены вышивкой из темно-золотых нитей — замысловатые узоры, повторяющие очертания скал, стилизованные завитки ветра и символы рода Торда. Я чувствовала себя частью этой земли, одетой в ее цвета и ее символы. Рядом — Торд. Не вождь сегодня, а мужчина в парадном кожаном доспехе, оттеняющем его мощь. Его рука сжимает мою, и эта твердая, шершавая ладонь — моя главная опора.

Шаманка Магда, та самая, что предсказала нам этот путь, стоит перед нами. В руках у нее чаша из темного дерева, наполненная дымящейся жидкостью, пахнущей травами и дымом.

— Народ Седых Скал! — ее голос, хриплый и древний, разносится под сводами окружающих скал. — Несколько солнц назад наш вождь привел в наше логово Бурю! И сегодня мы свидетельствуем не брак. Мы свидетельствуем слияние! Слияние воли и ветра! Скалы и бури!

Она поворачивается к Торду.

— Вождь, сын камня и стали. Ты идешь к этому союзу по зову сердца или по велению долга?

Торд выпрямляется во весь свой исполинский рост. Его ледяные глаза не отрываются от меня.

— По зову сердца, — его голос гремит, не нуждаясь в усилии. — Ибо мое сердце навеки отдано ей. Моей Буре. Моей Анне.

В груди у меня что-то защемило от нежности и гордости.

Магда кивает и поворачивается ко мне.

— Чужеродка, рожденная иным ветром. Ты идешь к этому союзу по зову сердца или по расчету?

Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как на меня смотрят сотни глаз — орков, немногочисленных людей и эльфов, троллей. Но я вижу только его.

— По зову сердца, — говорю я громко и четко, и мой голос не дрожит. — Ибо мое сердце навеки отдано ему. Моей Скале. Моему Торду.

Магда подносит чашу сначала к его губам. Он отпивает, не моргнув. Затем — ко мне. Напиток обжигает горло, горький и терпкий, но за горечью чувствуется сила этой земли, этих скал.

— Отныне вы — одно, — провозглашает Магда. — Плоть от плоти, дух от духа. Ваша сила — в вашем единстве. Ваша слава — в вашей верности!

Торд поворачивается ко мне. Он берет мои руки в свои, и его огромные ладони полностью скрывают мои пальцы.

— Анна, — говорит он, и в этот раз его голос тих, предназначен только для меня. — Я… я не умею слагать песни. Но я научился слушать ветер. И он шепчет мне только одно твое имя. Я люблю тебя. Больше своей жизни. Больше своей чести. Ты — мое величайшее сокровище.

Слезы наворачиваются на мои глаза. Эти простые, неотшлифованные слова для меня дороже любой поэзии.

— И я люблю тебя, Торд, — шепчу я в ответ, чтобы слышал только он. — Я люблю тебя за твою силу, за твою честь, за ту нежность, что ты прячешь ото всех, кроме меня. Ты — мой дом. Мой вождь. Моя любовь.

Он наклоняется и целует меня. И этот поцелуй под одобрительный, сдержанный гул своих соплеменников — не просто формальность. Это обет. Данный при всех. Навеки.

Торд

Прошло несколько дней с ее прибытия в Логово. Несколько дней, когда каждый миг, не занятый делами племени, я посвящал ей. Ночью наши покои оглашались ее стонами и моим рычанием, мы познавали друг друга с новой, неутолимой жаждой, как будто хотели наверстать все потерянные недели за эти несколько суток. Ее запах, ее вкус, ее тело, отзывающееся на каждое мое прикосновение, — все это сводило с ума и делало мою крепость настоящим домом.

И вот теперь она стоит рядом со мной в платье цвета крови и заката, в узорах моей семьи, давшая мне клятву перед всем моим народом. И сказала те слова, что я жаждал услышать. «Я люблю тебя».

Пир длился до глубокой ночи. Били барабаны, ревели варги, воины соревновались в силе, а она — моя Анна — сидела рядом со мной на резном кресле вождя, не как украшение, а как равная. Она говорила со старейшинами о планах на будущее, о союзе с Луторгином, о совместной охране границ и торговых путях. Ее острый ум и смелые вопросы заставляли даже седых ветеранов смотреть на нее с новым уважением.

Но сейчас пир закончился. Мы одни в наших покоях, вырубленных в самой скале. Огонь в очаге отбрасывает танцующие тени на стены. Анна стоит у окна, глядя на долину, утопающую в лунном свете, ее красное платье алеет в полумраке. Я подхожу к ней сзади, обнимаю, чувствуя под ладонями плотную, теплую шерсть, чувствуя, как она прижимается ко мне спиной.

— Они приняли тебя, — говорю я, целуя ее в макушку.

— Они приняли

нас

, — поправляет она, оборачиваясь ко мне. Ее глаза светятся тихим счастьем. — Луторгин прислал гонца. Он рад союзу. Говорит, что вместе мы построим мир, который будет прочнее стали.

Я киваю. Планы важны.

Она берет мою руку и кладет ее себе на еще плоский живот, поверх мягкой шерсти платья. Ее взгляд становится серьезным и в то же время сияющим от тайны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Торд… наша сила… наше единство… оно дало свои плоды. Здесь растет новая жизнь. Наша жизнь. Я чувствую.

Я замираю. Словно гром грянул среди ясного неба. Я смотрю то на ее глаза, то на ее живот, под своей ладонью. Во мне все переворачивается. Гнев вождя, который хочет защитить. Гордость мужчины. И всепоглощающая, дикая радость.

— Дитя? — вырывается у меня хриплый шепот.

Она кивает, и по ее щекам катятся слезы, но она улыбается.

— Наследник ветра и скалы.

Я не нахожу слов. Я опускаюсь перед ней на колени и прижимаюсь щекой к ее животу, к тому месту, где бьется наше будущее, чувствуя под щекой мягкую шерсть. Я чувствую ее пальцы в своих волосах.

— Я буду охранять вас, — клянусь я ей и тому, кто растет внутри нее. — Всех вас. Всею своей жизнью.

Она опускается рядом со мной на колени на мягкую меховую шкуру, расстеленную перед камином, обнимает меня. Алое платье растекается вокруг нее, как лужа крови, но это кровь жизни, а не смерти.

— Мы будем охранять друг друга, — поправляет она меня. — Всегда.

Мы сидим так на теплой шкуре, у огня, в нашем логове высоко в горах. За стенами воет ветер — ее ветер. Но здесь, в наших объятиях, тихо и безопасно. Здесь — наш дом. Наша любовь. Наше будущее. И оно полно надежды.

*вот и подошла к концу эта история :) буду рада вашим оценкам и комментариям

Спасибо, что прочитали ❤️

подписывайтесь, в работе еще один очень горячий???? мини

P.S. Я задолбалась бороться всеми возможными способами с загрузкой изображений :( поэтому завела телеграм канал, все буду скидывать туда arinasokol_fantasy

у меня тут новинка, кстати:

Он взял ее в плен. Она покорила его сердце. Договор закончился. Любовь — нет.

Конец