Научи меня любить aka Как меня ебали

Роман

- Роман Алексеевич! - О боже, зачем так орать? Эта женщина научиться когда - нибудь говорить тише?

- Роман Алексеевич! Я вас по всей больнице ищу, уже с ног сбилась!

Мой секретарь - Маргарита Анатольевна, тридцати пяти годиков от роду. Глубоко замужем, мать двух ангелочков. И всё туда же...

Декольте до пупа, юбка едва прикрывает зад. Для кого этот ежедневный перформанс - я, в общем-то, понимаю. И не раз намекал : выглядит это мягко говоря неуместно. Но как об стенку горох - мадам непоколебима.

- У вас посетитель, уже полчаса ждёт! - Слюни этой неугомонной разлетаются на километр - приходится отступить на шаг назад.

- И что ? Кто там такой важный, что вы, Маргарита Анатольевна, ноги выламываете на своих ходулях ради него ?

- Это Маркус!... Ну, тот нейрохирург... Ну вы поняли !? Я его сразу узнала !

- Успокойтесь. - Быстро увожу Маргариту под руку от палаты своего пациента. Здесь люди после операций, а не в театре, чтобы наблюдать такие сцены.

- Да я что ? Я ничего ! - не унимается бешеная. Иногда я сам себе поражаюсь - почему до сих пор не отправил её дурить голову кому-нибудь другому.

- Я вас понял. Возвращайтесь на своё рабочее место и передайте Роберту Альбертовичу, что я скоро подойду. - Подталкиваю неугомонную в сторону выхода из отделения нейрохирургии. Хоть сейчас ей хватает ума замолчать и скрыться с глаз моих.

Маркус? Что ему надо? Ведь явно что-то нужно ? Неужели решил переехать в столицу и теперь меня нагнут, чтобы я ему выделил местечко в своей больнице ?

Чёрт.

Надеюсь, этот противный хрен тут проездом.

Маркус Роберт Альбертович. Мой учитель ... изверг, деспот. Много всяких слов можно подобрать в его адрес - и не одного хорошего. Именно у этого святила нейрохирургии я проходил в своё время ординатуру. Самые тяжёлые годы моей жизни.

Нет, я не жалуюсь. Но этот демон мог вытрясти из человека всё нутро - и делал это с удовольствием.

За одно, пожалуй, могу сказать ему спасибо: он показал, какими бывают люди без прикрас. Закалка прошла на все сто.

Через десять минут заканчиваю дела и возвращаюсь в кабинет.

В приёмной посетителя нету. Странно.

- Он у вас... в кабинете, - еле мямлит Маргарита.

Понятно. Этот - в своём репертуаре. Птица высокого полёта. Таким по коридорам ждать не положено.

- Я вас приветствую, - вхожу в кабинет.

При виде меня Маркус даже встаёт со стула... Что ж, явно что-то нужно.

- Чем обязан такому неожиданному визиту ?

- Добрый день, Роман, - конечно же, отчество он, как всегда, опускает. Многое остаётся неизменным, даже спустя столько лет.

- Я хотел бы переговорить с тобой по личному делу.

- Внимательно вас слушаю, - глаза бы мои тебя не видели, но делаю лицо весьма озабоченное его <<личным делом>>.

- Чем могу помочь ?

- Дело касается моей дочери, Виолетты, - мне всерьёз хочется рассмеяться ему в лицо.

Серьезно ? Он будет просить у меня, своего ученика, за дочь ?

- Она блестяще закончила обучение в вузе. У нас были планы на будущее - конечно же, в нейрохирургии. Но месяц назад она заявила, что не видит себя в этом направлении. Но это ещё не самое страшное, - делает мхатовскую паузу. - Она, видите ли, решила податься в... мясники !

- Вы сейчас имеете в виду патологоанатомов ? Я правильно Вас понял ? И чем плоха эта тропа ? - смотрю на него в упор. Жду взрыва. И долго ждать не приходится.

- Ты сейчас серьёзно сравниваешь нейрохирургию с колупанием в мертвом мясе !? - цвет лица Маркуса начинает напоминать спелый помидор. - Спасение жизней и ...и...

- Роберт Альбертович, я ничего не сравниваю. Это не сравнимые категории. Но и говорить о профессии патологоанатома в таком ключе - считаю по меньшей мере некорректно

- Хорошо. Если тебя задевает такая формулировка, скажу иначе. Мне нужна помощь. Содействие. Как хочешь это называй. Между нами сейчас весьма натянутые отношения. Внимать моим и словам матери она не желает. Повлиять на неё, к сожалению, не могу. Через свои каналы я узнал, что она собирается подать документы в твою больницу, на ординатуру.

- Что Вы хотите от меня конкретно ? Отказать ей ? - о-о-о, нет. Я точно ей не откажу.

- Нет. Не нужно отказывать. Если ты её отвергнешь, она просто найдет другое место. А бегать впереди неё, расставляя флажки, мне не хотелось бы. Прими. Но проведи с ней беседу. Поводи по отделению. Объясни, что к чему. - Старый хрен смотрит мне в глаза почти с мольбой.

- И я не прошу тебя взять этот вопрос под контроль по доброте душевной. Я заплачу. В пределах разумного, конечно.

- Вы считаете, я нуждаюсь в таких подработках ? Нет. Моя зарплата меня вполне устраивает, - смотрю на старика с откровенным сарказмом.

- Я считаю, Роман, ты прекрасный специалист в своём деле. И мне действительно нужно твоё содействие. Если это возможно.

Ничего себе накинул. Специалист своего дела. М-да... Вот это проблема у него. Что же там за Виолетта такая, что умудрилась так выкрутить папке яйца ?

Никогда особенно не интересовался его потомством - вроде бы у него только одна дочь. Поздний ребёнок. Старику, как никак, уже за семьдесят.

Как поступить ?

Послать его далеко и надолго ? Но что-то внутри не даёт это сделать. Наши "гляделки" затягиваются. Каждый явно занят своими мыслями. Но всё же я считаю, что должен пойти ему на встречу. Посмотрим, что там за непослушная маркиза.

- Хорошо Роберт Альбертович. Я переговорю с вашей дочерью. Посмотрим по ситуации, что можно будет предпринять. Но прошу вас не возлагать на меня особых надежд. Уж если она не идёт на поводу у собственных родителей, то я - тем более для неё не авторитет. И, разумеется, ни о каких деньгах не может быть и речи.

Через пять минут Маркус отчаливает из моего кабинета, унося с собой свою мрачную ауру. Честно говоря, не до конца понимаю, зачем я на всё это подписался. Хотя... От меня ведь не убудет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стук в дверь вырывает меня из водоворота мыслей.

На пороге появляется Анастасия Сергеевна - наш лучший акушер - гинеколог. И по совместительству моя любовница вот уже полгода. Красивая блондинка с голубыми глазами и потрясающей фигурой. Всё как я люблю.

- Привет Роман Алексеевич, - улыбается во все тридцать два. - Как насчёт вечера ? Всё в силе ?

- Конечно. Если до вечера не случится никакого ЧП, - отвечаю, наблюдая за ней из под опущенных ресниц.

Она чертовски сексуальна. От таких женщин у мужиков мозги слетают в момент. Член напрягается за доли секунды, и я перестаю соображать, что было пять минут назад - какие у меня на сегодня планы, дела, пациенты...

- Я тут бельишко прикупила... Оценишь ? Сейчас...

Она безцеремонно усаживает свою аппетитную задницу прямо на мой стол и разводит ноги буквально у меня перед носом. Долго я себя уговаривать не заставляю - сдергиваю Настю к себе на колени. Десять секунд - и я уже в ней.

Наша скачка длится недолго. Работа всё-таки - не то место, где можно по-настоящему расслабиться. Она встаёт, поправляет трусики, юбку - и с довольным видом удаляется работать.

Мне бы тоже не мешало вернуться к делам. Но почему-то из головы не выходит этот мерзкий старикан. И что больше всего бесит - даже спустя столько лет я чувствую, что не могу ему отказать. Хотя я - на голову выше него. Я - практикующий нейрохирург. Я - главврач. Кем он никогда не был. Чёрт. Чувствую, этот козёл доставит мне проблем.

Следующая неделя проходит в обычном режиме. По правде говоря, я благополучно забываю о визите Маркуса. До утра понедельника.

- Роман Алексеевич, вас в приемной ожидает Маркус Виолетта Робертовна, - объявляет Маргарита.

Язык сломаешь, пока выговоришь.

Что ж...

Барабанная дробь....

Прошу впустить.

- Доброе утро, - на пороге стоит кто-то, кого я никогда бы не назвал дочерью Маркуса.

Я поначалу думаю, что Марго что-то напутала. Но потом эта особа представляется:

- Я Маркус Виолетта Робертовна. К вам по вопросу ординатуры

Вопросы, вопросы, вопросы...

Итак. Старикан - высокий блондин в прошлом, сейчас просто высокий седой старикан. У него голубые глаза, тонкие губы, строгое, почти арийское лицо.

Эта же особа...

Невысокая. С густыми волнистыми волосами почти до пояса, покрашенными какими-то новомодными техниками в вишневый оттенок. Огромные зелёные глаза. Пухлые губы. Невооружённым глазом видно даже на расстоянии, что лицо покрыто множеством родинок. Или это веснушки ? Не разобрать. Выглядит это... странно. Очевидно что от природы она не рыжая. Одета в простую белую майку, кажется мужскую, и черные обтягивающие джинсы.

Ловлю себя на том, что смотрю на неё непозволительно долго. Слишком долго - для человека, которого вижу впервые.

- Проходите. Присаживайтесь, - наблюдаю за ней.

- Расскажите подробнее, что Вас интересует.

- Думаю, мой отец уже и так всё вам рассказал, - смотрит на меня с лёгким ехидством.

Марго ! Не предупредил, чтобы не трепала языком. Сам виноват. Придется всё-таки менять её на адекватного работника.

- Ну, допустим,- не вижу смысла юлить, - возможно, вы расскажите что-то новое?

- Я не знаю, что именно вам напел мой отец. И самое главное - зачем. Меня интересует ординатура в поталогоанатомии, - её глаза впиваются в меня.

Да вы боевая мадам !

- Я ведь не обязана объяснять, почему я этого хочу ?

- Нет, что вы, - дурацкая улыбка сама собой трогает мои губы. Спохватившись стираю её и придаю лицу скучающие выражение.

- Но... для начала - экскурсия по отделению нейрохирургии и лекция от главврача на тему звёздной профессии нейрохирурга.

Виолетта Робертовна подкатывает глаза до небес, но, к счастью, не спорит - соглашается выслушать никому не нужные потоки информации. Только сейчас в полной мере осознаю: и мне это тоже не нужно. Но слово, данное её отцу, я сдержу. А дальше пусть сама решает.

Выходим из моего кабинета - под пристальным взглядом невозмутимой Марго. Я буквально силой мысли посылаю ей приказ собирать свои манатки, от чего она сразу бледнеет, начинает лихорадочно шарить ладонями по рабочему столу.

Отворачиваюсь.

Чёрт с ней. Не настроен я сегодня выяснять с этой дурочкой отношения.

Движемся с Виолеттой по коридорам больницы под мои монотонные рассказы. По большей части я наблюдаю за ней - как за невиданной зверушкой. Она же бездумно скользит взглядом по стенам и снующему туда-сюда персоналу.

Да, интересный персонаж.

Всё в ней будто кричит этому миру: <<Вертеть я вас всех хотела>>. Такая себе пацанка с претензией на небрежную сексуальность.

При близком рассмотрении вижу, что всё-таки это веснушки на лице, а не родинки. Хотя темные, почти коричневые. Наверное, в мать пошла. Хотя я и не имею ни малейшего представления, как та выглядит.

- Мне через десять минут нужно быть на совещании, - смотрю на часы.

- У Вас есть какие-то вопросы ? Лично ко мне ? Если нет - можете пройти в морг и познакомиться с непосредственным наставником, так сказать. Дорогу найдёте ?

Мне уже порядком надоели эти хождения по мукам. Очевидно, что Виолетта непробиваемая, и мои монологи ей до лампочки.

- Найду, конечно, - бросает она безразлично, будто это она здесь начальник.

- И спасибо вам, за то что предоставили такую возможность. Лучшая больница страны, как-никак.

Не успеваю даже рот открыть, чтобы что-то ей ответить, как она резко разворачивается и быстрой походкой буквально вылетает по лестнице на первый этаж.

Так...

И что, Виолетта Робертовна, мне говорить твоему папеньке ?

Виола

Страшно представить, что там за главврач, если на работу он берёт таких недалёких, как эта тощая вобла. Уже минут пять она с упоением вещает мне, как буквально на днях их посетил некий Маркус Роберт Альбертович. И как она в восторге — и от него, и от меня, и вообще от всего мира во всём мире.

Ждала ли я подставы от отца? Да. Была уверена, что он попытается надавить. Я готова ко всему. Если тут мне откажут — не конец света. Это только первая больница в длиннющем списке. И вообще, надо было сначала на кафедру сходить, узнать, как обстоят дела с ординатурой. Но я ж дочь своего отца — всё делаю наперекор логике и системе.

Родиться в семье врачей — сомнительное везение. Мне априори не светили ни пед, ни художка, ни эконом. С самого детства мне вдалбливали, что я должна. И я поступила в мед, как и мечтали мои предки. Но довольно быстро поняла: я и живые люди — понятия несовместимые. Эмпатии во мне — как в камне, общения с людьми избегаю, и вообще, как сказала мне одна преподавательница:

— Ты, Маркус, хамло редкостное!

Первый поход в морг я помню до мелочей. Уже тогда на подсознании знала, куда меня ведёт судьба. Только родителям об этом, конечно, не рассказывала — во избежание ежедневных промываний мозга. И, как оказалось, правильно делала. Их реакцию не хочется вспоминать даже под дулом пистолета. Отец тогда в припадке гнева разбил фамильный сервиз своей пробабки. Красиво, да?

— Проходите, Виолетта, — сияет как гирлянда секретарша, придерживая мне дверь.

Переступаю порог, здороваюсь.

Напротив входа — массивный стол. За ним сидит мужик лет сорока. Русые, чуть волнистые волосы. Накачанный, но не до безобразия. Лицо приятное. Всё, описание окончено. Он смотрит на меня с каким-то странным выражением — будто вспоминает, где видел. Потом собирается с мыслями и начинает разговор. Слово за слово — и мы уже перебрасываемся колкостями.

Он без прикрас сообщает, что отец недавно был у него в гостях. Что он там нёс — не знаю, но, хвала всем святым, на Романа Алексеевича это не подействовало. Влияние у батеньки, конечно, есть, но не настолько, чтобы дирижировать мнением других. Да и Рогозину я сто лет тут не сдалась.

Покорно соглашаюсь выслушать лекцию на тему "Нейрохирургия — наше всё". Мы идём по больничным коридорам, он что-то говорит, я киваю. Отмечаю про себя, что Рогозин спешит по делам, и ему, судя по всему, плевать. Отлично. Выдыхаю с облегчением и сбегаю подальше от живых.

Морг искать долго не пришлось — по классике он в подвале. Хотя слово "подвал" сюда не подходит: всё отремонтировано, блестит новейшим оборудованием. Не то что в фильмах ужасов, где всё серо, мрачно и в кровищи. Тут — стерильная белизна, аж в глазах рябит. Кто вообще додумался делать морг в цвете хирургической комы?

Прохожу длинный коридор — в конце, судя по всему, прозекторская. Стучу по косяку, чтоб не спугнуть. Захожу — и сразу взгляд натыкается на мужика с чьим-то сердцем в руках. На столе — тело женщины. Он смотрит на меня с удивлением:

— Ты кто? Как сюда попала? Вышла из прозекторской, быстро!

У меня реально подгибаются коленки. Вылетаю в коридор. Ну вот, чёрт! Дверь же была открыта! Я-то тут при чём?

Из соседней двери выглядывает девчонка, улыбается:

— Я Оля, лаборантка. Недавно тут. Эм… Это я забыла дверь закрыть.

Ну и отлично. Пусть каждый сам отвечает за свои факапы.

Минут через двадцать бессмысленного ожидания в коридоре из прозекторской выходит этот неандерталец. Ну, преувеличиваю, но голос у него всё ещё звучит у меня в ушах. Идёт вальяжно, снимает маску и шапочку. Волос под ней нет — голова выбрита наглухо. Блестит как прожектор. В общем… экземпляр. Настоящий. Фактурный, с приветом из 90-х. Новые русские, кажется, так выглядели.

Смотрит на меня, как будто у меня на лбу что-то написано.

— Оля, я не понял, что за цирк? Почему посторонние шляются по моргу, как по музею?

— Я не посторонняя. Я новый ординатор, — смотрю ему в глаза. Мне не привыкать к грозным дядькам. — Меня направил Рогозин.

— Лично направил? Сказал: "Идите к Герману Марковичу, дорогуша"?

Он откровенно стебётся. Я бы могла ответить, но смысла нет — не в моих интересах. Корчу кислую мину и проглатываю.

— Нет. Имен не называл. Сказал — идти к наставнику.

Опять этот наглый взгляд. Я не наивная и прекрасно считываю посыл. Мы говорим всего минуту, а я уже могу выдать характеристику: кобель. Возможно, редкий. Возможно, обычный. Кто их разберёт.

— Вы, мадам, зачислены на кафедру? Бюджет? Платно? Там вам не сказали, что мест нет?

Он сыплет вопросами, раздевая меня взглядом.

— Пока не была. Сначала решила поговорить с главврачом, осмотреться. — Поднимаю подбородок. Пусть не думает, что меня можно так легко заткнуть. — Может, тут у вас всё печально, и мне лучше выбрать другое место.

Несу ахинею, аж самой стыдно. Судя по его взметнувшимся до затылка бровям — он того же мнения.

Не знаю, сколько бы мы ещё с ним пикировались, если бы не вмешалась Оля:

— Герман Маркович, так у вас же ни одного ординатора. Какие "мест нет"?

— Оля… У тебя, я смотрю, работы нет совсем? — он почти запинывает её обратно в кабинет и хлопает дверью.

Всё ясно. Герман Маркович тут царь и Бог. Все страдают от нехватки людей, а он прохлаждается.

Вникать в их офисные страсти у меня ноль желания. Если надо, пойду обратно к Рогозину — пусть сам разбирается. Я пока здесь вообще никто, и звать меня никак. На кафедре моих документов ещё и не видели.

Решаю не устраивать драму. Включаю режим дурочки — обычно с мужиками работает.

— Кто такая? Наглая. Любовница Рогозина, что ли? — ухмыляется. — Пусть сам придёт. Поговорим о протекции его девочек.

Вот это поворот. То есть тут толпами шастают "девочки" Рогозина? Когда закончится этот позор?

— Я не любовница Рогозина, — выдавливаю максимально спокойно, хотя голос держится на последнем нерве. — Но за меня действительно просили. Мой отец. Маркус Роберт Альбертович.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он меняется в лице. Улыбается. Почему — не знаю, да и не интересно.

— Ну, раз Роберт Альбертович просил… Ладно. Допустим. Проходи в мой кабинет.

За следующие пятнадцать минут я узнаю то, что и так подозревала. Герман Маркович тут главный после заведующего, которого сейчас нет — как, впрочем, и всех остальных. Какой-то вирус выкосил половину персонала (надеюсь, не чума), работать некому. А тут я — со своими претензиями.

Я уже готова убежать отсюда, но внезапно получаю приглашение — приходить после зачисления.

На выходе в спину мне летит наглое:

— Приятно было познакомиться.

Молча закрываю за собой дверь и выхожу. Фууух. Вот это денёк.

На улице буквально врезаюсь в Рогозина. Он придерживает меня за талию. Волнительно. Чего уж там.

— Всё в порядке? Почему такая перепуганная? — заглядывает в глаза. Когда это мы на ты перешли?

— Всё нормально. Договорилась с Германом Марковичем по ординатуре.

Делаю шаг в сторону. Хватит меня лапать. Один глазами, другой руками.

— Отлично. Я уже шёл тебя спасать. Герман сейчас тянет на себе процентов восемьдесят всей работы. Честно — думал, откажет.

— Ммм… Нет, всё в порядке, — разговор меня уже порядком напрягает. Чувствую себя школьницей у доски. Противное ощущение. Быстро прощаюсь и выхожу за территорию больницы.

Больше года без секса. Может, это я неадекватно реагирую на мужиков?

Гера

— Дочь Маркуса? Серьёзно, Ром? У тебя, случайно, план мести не созрел? — с интересом смотрю на Рогозина, вальяжно развалившегося напротив. Мы знакомы со времён учёбы в меде. Потом немного разошлись, но судьба снова свела в этой самой больнице. Каждый пошёл своей дорогой: я — в "подвал", он — к небожителям. Друзьями мы не стали. Просто нормально общаемся. И то хлеб.

История Рогозина с Маркусом в своё время была у всех на слуху. Чем она так цепляла? Да ничем. Ни драк, ни убийств. Только чистая, взаимная ненависть, которую они даже не пытались скрывать. Её флюиды буквально пропитывали всё вокруг. Сестры, работавшие с ними, до сих пор пересказывают байки о совместных операциях. В этих сказках Рогозин — герой, прошедший через все круги ада и вернувшийся обратно целым и невредимым.

— Какая, к чёрту, месть? Кому? Старому хрычу? — театрально закатывает глаза Роман. — Его и так жизнь опустила на землю. Я его сто лет не вспоминал, он сам приполз на поклон.

Следующие десять минут он рассказывает, как проходила их беседа. И, знаешь, я делаю вывод: момент "щёлкнуть по носу" всё же был. Потому что Виолетта пришла ко мне, а не осталась в нейрохирургии, как батя хотел.

— Я с ней поговорил, как обещал. Дальше ко мне какие вопросы?

— Да мы оба понимаем, что ты просто захотел старика уесть. Он будет в бешенстве. Ты это знаешь лучше всех.

Улыбка Рогозина плотоядная, как у кота, сожравшего канарейку. Ну, всё ясно. Все мы люди. Все любим делать мелкие пакости. А иногда и крупные.

— Ладно, я чего зашёл-то. Хотел предупредить: не устраивай тут "Санта-Барбару", как два года назад. В этот раз я тебя из дерьма вытаскивать не стану. Надеюсь, поняли друг друга? — в упор смотрит мне в глаза.

— Естественно, — скриплю зубами. Сука, не упустит случая подколоть. — Только в дерьме я тогда оказался не по своей воле.

— Мы поняли друг друга.

Он уходит, как всегда, оставляя последнее слово за собой. Ненавижу это. Пользуется своим положением редко, но метко.

Ситуация двухлетней давности мне самому, по большому счёту, не мозолит. А вот всем вокруг — да. Тогда меня обвинили в сексизме, харассменте и ещё какой-то херне. Всё из-за одной ушлой ординаторки — Марины Билецкой.

Она была в моём ординаторском списке. Одна баба среди мужиков. Ну вы поняли. Флирт витал в воздухе. И она флиртовала с каждым, включая меня. В одну из наших ночных смен Марина решила перейти в наступление. Зашла в комнату отдыха, молча разделась и полезла ко мне в штаны. Был ли я в шоке? Да нет. Всё к тому и шло. Сношал я её до утра, пока не пришла смена.

Через пару дней девочка Марина стала наглеть. Грубила, орала, устраивала цирк. Я, как наставник, поставил её на место. Провёл публичный разнос. В ответ она при коллегах выдала, что я — сексист и чуть ли не насильник. Её конкретно понесло.

А я, идиот, решил не усугублять. Передал её коллеге — Маслову. Что она ему там наплела — неизвестно, но он начал против меня мелкую, но упоротую войну. Сплетни поползли по больнице, как тараканы. Кто знал меня — не верили. А кто ждал повода потрепать языком — те кайфовали.

В итоге вмешался Рогозин. Маслов свалил в другую больницу, а Марина пропала с учёбы. Я не интересовался, куда. Благодарности Рогозин так и не дождался. Я его не просил вмешиваться. Его решение — его проблемы. До сих пор не знаю, зачем он вообще это сделал.

А теперь он волнуется за Виолетту? Бред. Мне есть с кем трахаться. Или он реально думает, что я тут жених для каждой ординаторки? Да, она красивая. Очень. Необычная внешность. Веснушки - родинки... с ума можно сойти. Интересно, а в других местах есть? Так. Стоп. Вот и не хватало, чтоб Рогозин оказался прав.

Как говорит моя заботливая мамочка: «Все твои мысли на поверхности, и от всех них несёт пороком». Роза Давидовна давно во мне разочаровалась. Но надежду на женитьбу и десять внуков пока не теряет.

Хорошо хоть в наше время стало нормой не хотеть семьи и детей. Мужчинам тоже можно. Обычно это и проговариваю матери, когда она устраивает очередной допрос.

Ладно. Хватит размазывать сопли. Работы — завались.

Заглядываю в лабораторию. Оля чем-то занята. Для порядка бросаю пару замечаний и возвращаюсь в прозекторскую.

На столе — не совсем типичный случай. Женщина, 47 лет. Умерла в гинекологическом стационаре. Лечение почти закончено, через два дня на выписку. Но сегодня, пару часов назад, соседки забили тревогу. Думали, спит. А она не дышала. К моменту поступления в морг была мертва уже больше часа.

При вскрытии — ничего. Ни в брюшной, ни в грудной полости. Внешне тоже всё чисто. Остался мозг. Сейчас инсульты лезут отовсюду. И, как назло, у самых неожиданных пациентов.

Остаток смены заполняю бумажки. Уже начинаю грешно надеяться, что и до меня дотянется этот вирус. Я бы с радостью недельку провалялся дома.

На ночь заступает Илья Завгородний. Передаю ему смену. По факту — нас осталось двое. Всех остальных вирус скосил. Олю я даже не считаю. Это не сексизм. Просто она новичок. Только начала, опыта — ноль. И сама к столу не рвётся — сидит за микроскопом, делает вид бурной деятельности.

Домой добираюсь к девяти. Люська встречает в дверях — рыжая морда, скучает одна целый день. Жалко. Но увы — не могу ничего поделать.

Не успеваю упасть на диван — звонок в дверь.

— Твою мать... Кто там ещё?

Открываю. Уже знаю, кого там увижу. Лера. Эта женщина — как вирус. Не знает слова «нет». Не понимает отказов. Я её просто использовал. Когда не хотелось искать кого-то нового — звонил ей. Она в курсе. Знает, что максимум пара встреч. Но лезет. Опять. С тем же энтузиазмом.

Ладно. Впускаю. Пар надо куда-то скинуть. Пазл сложился.

Не разуваясь, не раздеваясь, гну её над тумбочкой. Без слов. Ещё даже не вошёл — уже стонет. Переигрывает. Достаю член, натягиваю резинку. И — в неё. Мокрая как чертово болото. Шлепки отдаются эхом по всей квартире.

Не сразу замечаю шум за дверью. Когда крики на лестничной площадке достигают уровня истеричных чаек — кончаю, синхронно с её воплями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лера, вся в паре, пытается обниматься. Меня накрывает волной раздражения. Отвращения. Без слов разворачиваю её к двери, открываю, выталкиваю.

Слёзы, проклятья. Возле лифта — две мамаши с детьми. Разборки на паузе. У всех глаза на выкате. Смотрят. А я, блядь, стою с полным презервативом на члене и ширинкой нараспашку.

Вот это номер.

Разворачиваюсь и закрываюсь. На удивление, Лера не выносит дверь. Видимо, решила, что на сегодня хватит позора.

До следующего раза.

Позор? Я не знаю такого слова. Мои студенческие годы не то видели.

Всё это… достало. И работа, и жизнь, и "псевдо-жизнь". Будто чего-то не хватает. Только вот чего — не пойму.

Роман

— Ром, ты почему ничего не ешь? Почему ты такой? Злой, что ли?.. — мама с беспокойством заглядывает мне в глаза.

Второй день торчу у родителей. Отцу снова стало плохо — очередной гипертонический криз. В больницу ложиться этот дуб непробиваемый не соглашается. Мать на нервах. Я, соответственно, тоже. Семейный врач приезжает каждый день. Уже, наверное, на них состояние сколотил. Вроде бы медицина бесплатная… ну-ну. Только на бумаге.

Я у родителей один, скинуть их проблемы больше не на кого. В такие периоды стараюсь держать фронт. Морально. Финансово — они сами кого хочешь поддержат.

Но причина моего настроения — не давление отца. А встреча с Робертом. Этот урод меня просто выбесил! Месяц назад виделись — и вот тебе. Его дочь уже успела поступить в ординатуру по патанатомии. Как только новость дошла до него, начался апокалипсис. Виолетта, по видимому, имеет иммунитет к яду своего батюшки — поэтому доставалось мне. В пятницу вечером он буквально с ноги влетел в мой кабинет. Я ожидал истерики? Нет. В моменте реально подумал, что он бросится с кулаками.

Минут пять он орал, как сумасшедший. Назвал меня щенком. Сказал, что никогда не добьюсь таких высот, как он. Понесло его знатно. Я смотрел — и не понимал, каким чудом этот псих ещё оперирует. Что там у него в медкарте? Где психиатрия смотрит?

Пришлось вызывать охрану. Я мог бы и сам его вывести, но устраивать цирк — не в моём стиле.

Этот осадок на нервах, как коррозия. Гложет.

— Всё в порядке, мам. Рабочие моменты, — отмахиваюсь. Мать не в курсе нашей истории с Маркусом. Когда я был ординатором — слухи до неё доходили. Она тогда сильно переживала. Сейчас мне сорок. Я уже не ученик дьявола. Сравнивать себя со старой школой смысла не вижу. Я делал такие операции, о которых Маркус только читал в «Lancet».

Нужно закрыть эту тему. Но как, если Виолетта теперь у нас ординатор? Я зол и на неё тоже. Ощущение, что меня поимели. С двух сторон. Что я пытался доказать? Помочь старому маразматику? Или наоборот — выбесить его? Второй день задаю себе эти вопросы. Ответа ноль.

— Ты не хочешь познакомить нас со своей женщиной? — влезает в мои мысли мамин голос. — Не смотри так. Я знаю, что ты встречаешься с ней уже полгода.

— Знаешь?.. Откуда?

Только не это. Значит, она уже видела Настю. Ну, Анастасия Сергеевна… Решила меня обложить со всех сторон? Так топорно? Даже смешно.

— Мам, не надо лезть в мою личную жизнь. Настя — моя любовница, не более. Ты со всеми моими любовницами хочешь знакомиться?

Маму перекосило, как будто я это изрёк в двенадцать лет. Знаю, для родителей мы вечно дети… Но тут уж перебор.

— Можно мне не слушать про твоих шалашовок?! Зачем она тогда подошла ко мне в кафе?!

Шестьдесят лет, а наивности — как у школьницы. Что ей ответить?

— Очевидно, она на что-то рассчитывает. Но меня женитьба не интересует, — честно говорю. В сотый раз.

— Тогда зачем морочишь ей голову? Почему не расстаться?

Интересный вопрос. Ответа мать не услышит. Не тот человек.

---

Понедельник. Утро. Добрым не бывает. Я застрял в пробке на два часа — вчера поленился уехать от родителей. Голова раскалывалась от её нравоучений. Выпил колёса, вырубился в девять вечера. Пожинаю плоды.

На парковке моё место занял чей-то белый мерседес. Кто бы сомневался. Прямо как в меме — «Что у вас тут происходит?!»

Захожу в приёмную. Та-даам. Вишенка на торте — Виолетта. Чинно сидит, ручки на коленях. Очень, кстати, симпатичных. В белом халате. Под ним, кажется, только бельё. Нет, неприличного ничего — халаты у нас сшиты плотно. Но... почему этот просвечивает? Почему я это вообще замечаю? У Насти такой же — на ней выглядит как скафандр. А тут как будто подогнан под соблазнение.

Она вскакивает, как ужаленная. И я замираю. Халат реально прозрачный. Лёгкие очертания чёрного белья. Твою мать.

— Доброе утро, Роман Алексеевич! — орёт Маргарита. Я дёргаюсь.

— Доброе… Наверное. Маргарита Анатольевна, убавьте децибел. Со слухом у меня пока всё в порядке.

Она бросает на меня обиженный взгляд. Потом на Виолетту. Потом снова на меня. Понятно. Ревность. К постороннему мужику, на минуточку. Ни единого повода я ей не давал. Эта клиника или уже паранойя? Почему меня окружают одни неадекваты?

Прохожу мимо Виолетты. Она — следом, без приглашения. Дочь своего отца. Спасибо хоть не с ноги. Снимаю пиджак, сажусь, смотрю на неё. Мнётся, выглядит сконфуженной. Что ещё?

— Ближе к делу. Что случилось?

— Я хотела бы извиниться за отца. От себя. Спасибо, что не вызвали полицию. Мама бы не пережила.

Она и правда стыдится. Не притворяется.

— Он что, хвастался своими подвигами перед семьёй?

— Типа того. Я здесь, они — за семьсот километров. Всё по телефону.

— Ну, я польщён. Ради скандала он не пожалел свою колымагу гнать сюда.

Молчим. Напряжение висит в воздухе. И не из-за Роберта.

Мне нравится Виолетта. Глупо отрицать. Но насколько? Просто интерес? Или больше? А может — похоть? Но зачем она мне? Мне сорок. Ей… двадцать пять? Пятнадцать лет разницы. Простая арифметика. Для секса у меня есть Настя. Отличный вариант, если не считать её последний заскок.

Виолетта вдруг смотрит на телефон, отключает звук. Глаза на меня.

— Мне нужно идти. Сегодня занятия. В морге, — поднимается. Стоит.

— Удачи. Ты этого хотела. Хорошей учебы, — несу какой-то словесный мусор. В голове пусто. А вот в штанах... Слава богу, убрал тот прозрачный стеклянный стол. Теперь у меня — дерево. Добротное.

— До свидания. Ещё раз извините.

Когда за ней захлопывается дверь, меня накрывает апатия. Состояние «никакое». Решаю вызвать Настю, но в последний момент передумываю. Понимаю: трахаться не хочу. Или не с ней.

К чёрту.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Виола

В субботу в шесть утра мой телефон чуть не взорвался от количества пропущенных от матери. Беззвучный режим не спас. Какого чёрта я полезла в него посмотреть время? Пришлось перезванивать. За секунды гудков я уже передумала все варианты событий, которые могли случиться. Но всё оказалось до безобразия... безобразно. Через минуту разговора я узнала о поездке моего отца к Рогозину. О скандале. А точнее — истерике, которую закатил светило нейрохирургии.

Какой позор.

Два дня выходных я жила как на иголках. Я не умела извиняться. Никогда и ни при каких условиях. Но здесь была та самая ситуация, в которой отморозиться было бы верхом наглости с моей стороны.

Всё же решила в понедельник извиниться перед Романом Алексеевичем.

Роман.

Почему я о нём постоянно думаю? Не только эти два дня. Месяц. Я думаю о нём уже месяц. С тех пор, как он впервые коснулся моей талии возле морга.

Перед первым днём учёбы я не могу уснуть. Но волнуюсь по другой причине. Эта причина заставляет меня возбуждаться и фантазировать. Хотя это мне совершенно не свойственно. У меня всегда был секс, если я того хотела. Фантазировать не было надобности. За годы учёбы я встречалась с двумя парнями. Не одновременно, конечно. Все мои отношения строились исключительно на физике и на моих условиях. Расставалась я без слёз и претензий. С моей стороны. За парней не знаю. Но последний год я посвятила себе, зачётам, курсовым, диплому. И вот — что-то пошло не так. Я месяц проматываю в голове день моего знакомства с Рогозиным. Что происходит вообще?

С утра — общий сбор на кафедре. Вводная лекция. Потом окно. И первый поход в морг в роли ординатора.

Решаю пойти к Рогозину после первой пары. Не тянуть агонию до вечера.

В приёмной меня встречает бессменная Маргарита. Не пойму, что с этой женщиной не так. Но она вызывает у меня определённое чувство тревоги. Как будто находишься на одной территории с бешеной собакой. Она сообщает, что начальник ещё не явился на работу, и я решаю его дождаться, чем вызываю в свою сторону едкие взгляды секретарши.

Через полчаса Рогозин заходит в приёмную. При виде него в моём организме срабатывает какая-то пружина, не иначе. Потому что как ещё объяснить ту прыть, с которой я вскакиваю с дивана? Дурдом. Даю себе внутреннюю установку: успокоиться.

Напряжение с первых секунд его появления просто разрывает воздух. Роман молча проходит к себе в кабинет. Без промедления иду следом. Меня не пригласили. После выходки моего отца не думаю, что его заботит моё воспитание.

Так же — без приглашения — присаживаюсь на стул для посетителей.

Рогозин первый не выдержал наши гляделки и завёл разговор. Я извинилась. Это было непривычно. Странно. Словно я со стороны наблюдала за чьим-то нелепым блеяньем.

Совсем не вовремя начал звонить телефон. На экране — мой коллега по учёбе, Стас Никифоров. Наверное, нужно спешить в морг. В первый день опоздать — было бы свинством. Но я упорно жду от Романа слов, а может и действий. Каких — сама не знаю. Ну не скажет же он мне вслух то, о чём я думала всю ночь. Какая глупость. Собираю всю волю в кулак и покидаю его кабинет.

Бреду в сторону морга. Пытаюсь надавать себе ментальных пощёчин. Что с тобой происходит, дура!? Навстречу идёт Стас, и мне приходится натянуть на лицо хоть какое-то подобие доброжелательности. Нахрен эти карусели. Он мне не нравится. Он мне не нравится. Нужно повторять как аффирмации. Может, сработает.

Страдания как рукой снимает, стоит только оказаться в морге. Тут, в отличие от прошлого раза, просто столпотворение людей. И живых, и не очень. Всего действующих патологоанатомов — девять. По три на каждую смену. К каждому прикрепляется один ординатор. Нас тоже девять. И тут я понимаю, что могла просто не попасть сюда. Ведь Вердин не собирался никого обучать. А так как я последней из группы подала документы — выводы напрашиваются сами. Он надо мной сжалился? Ну да... Конечно. Но на раздумья нету никаких сил. Убираю эти мысли на потом.

На первое, так сказать, знакомство явились все. Дальше таких толкучек, естественно, не будет. Я здесь одна особа женского пола, если не считать лаборантку Олю. Чувствую себя не в своей тарелке. В голове всё время на репите играет It’s Raining Men. Стараюсь не обращать внимания на откровенно изучающие взгляды.

Вердина не наблюдаю. Он решил меня кинуть? Надеюсь, нет. Через две минуты он появляется у входа. Ясно — этот тоже сегодня опаздывает. Сейчас я могу рассмотреть этого мужчину в человеческой одежде, а не резиновом фартуке и маске.

Бычара. По-другому у меня язык не поворачивается его назвать. Он большой. И не от частых походов в тренажёрку, а именно от природы. Это сразу бросается в глаза. Из-под футболки на шее виднеются тату. Руки тоже забиты. Да вы бунтарь, Герман Маркович! Для полного антуража в его образе только золотого зуба не хватает. Ха-ха.

— Всем привет, — здоровается с коллегами. На ординаторов — ноль внимания. Ладно. Переживём.

Дальше проходит сумбурное знакомство. Все давят из себя счастье. Даже в морге нельзя расслабиться. Что за жизнь? Вижу, что контингент тут собрался разношёрстный. Пока что больше всех мне импонирует патологоанатом Стаса — Николай Петрович. По-моему, самый простой мужик из всех. Но, как мне кажется, он знатный алкаш. От него исходит такое амбре… Трупы не так травят.

Сегодня смена не Вердина. Делать мне тут нечего. Завтра я целый день закреплена в морге. Решаю не зубоскалить и ухожу домой.

Я снимаю квартиру в двадцати минутах ходьбы от больницы. В панельной девятиэтажке. Так себе апартаменты, но я не жалуюсь. Вообще у меня есть деньги — снять что-то поприличнее. Но я экономлю. Три года назад умерла моя бабушка и оставила мне в наследство квартиру в моём родном городе. Я её продала. Деньги сейчас мне нужны по зарез, так как я пока не работаю. Родители отказались мне помогать после того, как узнали, куда меня занесло. Рассчитывать теперь приходится только на деньги от продажи квартиры.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Стою на светофоре. Мимо проезжает машина Рогозина. На переднем сиденье рядом с ним — красивая блондинка. Рабочий день в разгаре. Он с блондинкой в машине. По-моему, всё более чем очевидно.

Сердце за грудиной приходит в бешеный ритм.

С такими эмоциями я столкнулась впервые в жизни. И они мне не нравятся. Чувства — это рабство. А я хочу свободы.

Люди, жаждущие любви — вы в себе вообще? Зачем вам это нужно? Мне точно не нужно. И я решаю вытравить из себя эту дурь.

Дома я открываю ноутбук и захожу в знакомства. Мне нужен секс. Просто чтобы разбавить концентрат бреда в моей голове.

Два часа переписок доводят меня до истерики. Она, в свою очередь, возникает от смеха. У меня только один вопрос ко вселенной: откуда берутся такие извращенцы? Закрываю ноутбук. На сегодня хватит. Ни один Роман Алексеевич не стоит таких радикальных жертв с моей стороны. Решаю сходить за вином в ближайший маркет, напиться и забыться. Как никогда чувствую острую нехватку подруги рядом. Я могу ей позвонить. Но, если честно, даже как-то стыдно. Что у меня за проблемы? Их нет. А она недавно родила. Вот где веселуха. Это мне нужно ей сочувствовать.

Я ненавижу детей. Нет, не так. Я не люблю людей. Дети — просто одна из подкатегорий. Рожать в двадцать? Двадцать пять? Да даже в тридцать? Зачем? Но я никогда не лезу в чужой монастырь со своим мнением. Каждый живёт своим умом. Может, и я для кого-то кажусь сумасшедшей. Какая старость меня может ждать с таким характером? Сорок кошек? Но я и кошек не люблю. И собак. У меня никогда не было домашних животных. Говорят, это нехороший признак.

После похода в магазин и покупки трёх бутылок какого-то вина я закрываюсь дома на все замки и позволяю себе напиться. Раньше я никогда таким непотребством не занималась. Максимум — бокал. Сейчас мне это нужно. Нужно то, что вывернет меня наизнанку. Даже если в прямом смысле этого слова.

Вырубаюсь я уже на второй бутылке. Падаю в бездну пьяного бреда.

И впервые в жизни переживаю состояние вертолётов.

А во сне со мной рядом "летает" почему-то Вердин.

Гера

Первый раз — в первый класс.

Примерно так я себя и ощущаю. Два года жил спокойно, без этих воспитательных плясок с ординаторами. Прекрасное было время. Спокойное. Без глупых вопросов, бегающих глаз и попыток понравиться. Так какого хрена я опять в это влез?

Хотя... Виолетта Робертовна — это нечто. Пришла, как ураган, и разнесла весь мужской состав в щепки. Вела себя при этом абсолютно равнодушно, будто халат у неё не просвечивает до трусов. А он просвечивал. Не критично, но нам, мужикам, и этого хватает. Воображение у нас работает исправно.

Мне, как наставнику, откровенно завидуют. Всем кажется, что я её буду учить не патанатомии, а позам из Камасутры. Ну не дебилы?

С ней мы не виделись месяц. Что-то в ней изменилось. Не внешне — что-то другое. Вчера не сказал ей ни слова. Не из гордости — просто не хотел лишнего внимания. Вокруг неё и так стая крутилась. Мне в той толпе было делать нечего.

Сегодня приехал пораньше — надо было добить документацию. Зашёл в морг — и тут на тебе, с порога слышу голос Виолетты. Семь утра. Что она здесь забыла в семь утра?

Заглядываю в лабораторию — стоит, как ни в чём не бывало, у микроскопа, а Оля вещает ей лекцию, будто у неё педагогическая ставка.

— Доброе утро.

Обе вздрагивают. Виолетта чуть инфаркт не получила. Сердце держит, глаза бешеные. Ну ладно, теперь буду заходить с колокольчиком.

Выглядит она, мягко говоря, как после бомжатника. Хотя всё ещё красивая. Очень даже. Но явно с тяжёлого бодуна. Что, бухает? С трудом верится. На вид — вся такая приличная. Может, просто разовая акция? Отмечала поступление, предположим. С кем интересно?

— Виолетта Робертовна, с вами всё в порядке? Если плохо — идите домой. Прогул не поставлю, не переживайте.

Она смотрит на меня, будто я только что её смертельно оскорбил.

— Со мной всё в порядке. Почему я должна уходить? — делает вид, что не понимает. — И, пожалуйста, называйте меня Виола. Ненавижу полное имя.

Виола.

Ну да, ей идёт. Больше, чем эта вычурная "Виолетта". Хотя, с её отцом — всё логично. Роберт Альбертович — не тот человек, который назовёт дочь Машей или Ирой. Там явно что-то прибалтийское в крови. Хотя, какая разница.

Ушёл к себе. Бумажки терпеть не могу, но надо. Противная часть работы. Одно из немногих, что заставляет пожалеть о профессии. Выгорание? Ага. Оно, родное. Осталось только в слюнях захлёбываться и плакать по ночам. Не дай бог.

К восьми пришли Завгородний с Яровым. Ординаторы тоже на месте. Молодняк — как на подбор. Странно даже, глазу не за что зацепиться. Всё ровно.

Начинаем работать.

Виола сегодня одета правильно: штаны, рубашка — и на том спасибо. Держится ближе ко мне, от остальных дистанцируется. Боится осуждения за вчерашний алкотур? Смешная.

И вот что я скажу — уже к обеду я вижу, что она реально умная. Умная, как чёрт. По её ответам создаётся впечатление, что она не первый день тут, а будто уже отработала пару лет. К вечеру начинаю подозревать, что она знает всю учебную литературу по патанатомии. Это вообще возможно?

Ближе к смене принимаем тело младенца. Умер при родах. Вскрытие покажет, что и как. Но я решаю — хватит с Виолы на сегодня.

— Виола, можешь идти домой. Дальше — по расписанию.

Реакция — будто я её обидел до слёз.

— Почему это? Саша и Коля остаются. Я что, лицом не вышла?

— Причём тут твоё милейшее лицо. Ты правда хочешь в первый день, с бодуна, вскрывать младенца?

Смотрит так, будто я ей сейчас пощёчину отвесил.

— Герман Маркович, я, конечно, уже наслышана о вашем сексизме... Но хотелось бы думать, что это были домыслы и выдумки... — бровь вверх, интонация с издёвкой. Прямо картинка.

Меня рвёт.

— Маркус. Я вам не друг и не товарищ. Если есть вопросы ко мне — идите на кафедру. Пишите жалобу. Уверен вам поменяют наставника. Или вообще — место учёбы. Ваше право.

Занавес.

Большинство женщин после такого устроили бы истерику. Но Виола — не из большинства. Она смотрит так, будто готова вгрызться мне в горло.

— Я… хотела бы остаться, — говорит сквозь зубы. — Если это возможно. И… я не подумала о том, что сказала.

Ну да, не подумала. Ещё как подумала. Умная слишком. Если и сплетница — то с мозгами. Обидно будет, если окажется такой же, как все.

— Иди в прозекторскую. Начинаем.

Завгородний с Яровым возятся с биопсией. Ординаторы у них на подхвате. Всё как обычно.

А вот я... я волнуюсь. Не за младенца. За неё. Абсурд. Не хочу, чтобы она видела такую смерть. Самую несправедливую. Когда человек не сделал даже первого вдоха. Когда ему не дали шанса.

Женщина и ребёнок — даже если это не твой ребёнок — всегда воспринимается иначе. По первости прошибает. Потом притупляется. Потом атрофируется. Чья-то смерть становится нашей жизнью.

Работаю. Виола справа. Два ординатора — напротив. Слежу краем глаза. Те — белые, как мел. Молчат, смотрят. В глазах страх. Натуральный, не маскируемый. И у меня появляются сомнения — а вообще тем ли они занимаются?

Перевожу взгляд на право и .... Ничего. Никак эмоций. Абсолютно. На мгновение мне кажется, что Виола спит с открытыми глазами. Когда она моргает, понимаю, что нет. Ей плевать. Ей просто плевать на происходящее.

Рука со скальпелем зависает в воздухе. Понимаю, что передай я его сейчас в руки Виолы та согласиться провести все манипуляции не моргнув глазом.

Кто ты, женщина?

Вопрос остаётся не озвученным.

Она хладнокровна. Настолько, что я почти уверен — социопатка. Не на сто процентов, но процентов на девяносто пять. Оставим пять на учёбу и вежливый контакт с миром. Таких не интересуют дети. Ни свои, ни чужие. Ни семья, ни уют. Она — идеальный функциональный робот.

И, мать его, я хочу ошибаться.

Вечером, едва успеваю зайти домой, как получаю охреневший сюрприз. Моя обожаемая младшая сестричка Элла решила познакомить маму со своим ё... кхм, мужчиной. Послезавтра. Я, разумеется, приглашён. Без права отказаться. Прилагается ещё одно «приятное» дополнение — будет и подруга мамы с дочкой. Лапочкой. Для меня, естественно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда, блядь, закончится этот цирк с конями?

Мать, как заведённая сваха, устраивает мне смотрины с завидной регулярностью. Каждые три месяца — новая претендентка на звание «жена Германа». Я уже не уверен, что не в шутку готов был бы сбежать в монастырь. Только там, чую, и то бы не дали покоя.

Надо с этим что-то делать. Всё, хватит. Хватит этих кастингов на роль невестки. Только вот как остановить этот беспредел — не ясно.

Нанять эскортницу, чтобы сыграла мою женщину? Не вариант. Моя мать — это чёртов рентген. Просветит любую насквозь, и ещё при всех об этом скажет. Привести одну из своих... временных? Риск. Слишком велик шанс, что подумают, будто меня уже взяли за яйца. А мне такое счастье не светит — добровольно, по любви, ага.

Послать родную мать? Звучит красиво. Но я не идиот — всё равно не отстанет. Просто подключит артиллерию в лице сестры, дяди, бабки с собачкой и всех остальных родственников.

Ночью мне снится кошмар. Я, блядь, женюсь. На какой-то Матроне. С лицом как у военкома. В фате. Проснулся в холодном поту. Слава Богу, дома, один.

А утром, на трезвую голову, вдруг приходит идея.

Глупая, безумная, но, мать его, рабочая.

Роман

Музыка разрывает танцпол.

Клуб "Эверест" встречает меня толпой полуобнажённых тел. Давно же я не посещал подобные заведения. И не потому, что не любитель. Мне, бляха, просто некогда. Работа съела меня с потрохами.

Сегодня я приглашён на день рождения двоюродного брата. Руслан — отличный парень. Насколько я помню… Хотя мы не виделись уже года три. Его звонок был неожиданностью.

С его родителями ни я, ни мои предки не общаемся. Всему виной баснословное наследство, оставленное дедом в пользу моего отца. Свою дочь — мою тётку — он обделил по всем фронтам. Она не пережила такого удара и послала всех нас куда подальше.

С трудом нахожу нужную випку. Здесь приглушённое освещение, но даже оно не может скрыть то, что отпечатывается у меня на сетчатке. Сразу узнаю Руслана. Он мало изменился с нашей последней встречи. Такой же холёный мачо. Но не он меня сейчас интересует, а девица, сидящая у него на коленях. Её волосы переливаются нереальным блеском красно-фиолетового оттенка. Она обвивает руками его шею и что-то шепчет на ухо, при этом её губы порхают по виску. Вся картина выглядит довольно интимно.

— Роман Алексеевич?.. — Да, это Виолетта. Она меня преследует, что ли? Почему мы постоянно сталкиваемся? Вчера, сегодня. Как такое возможно? Больница огромная, но мы, как два магнита, тянемся друг к другу. Или она реально больная и сталкерит меня?

Как оказалась здесь? Откуда знает Руслана? Он буквально пару дней как вернулся в страну.

Чувствую раздражение. Мне с ней в одной компании нужно находиться? Если так, то лучше я откланяюсь.

— О, Ром, привет, брат! — Руслан бесцеремонно ссаживает Виолетту на диван рядом и встаёт обниматься со мной. Чувствую её запах на нём. Фак. Почему меня это так бесит?

— С днём рождения, брат. Всех благ тебе, — вручаю ему подарок. Марго купила какие-то часы. Честно говоря, я даже их не видел. Надеюсь, всё на уровне.

— Спасибо, Ром. Проходи, знакомься. Это Миха — мой университетский друг, его девушка Вика. Тут у нас Серёга и Макс. Это Аня. И ещё одна Аня, ха-ха. Ну а с Виолой, как я понял, ты знаком? — смешливый взгляд в мою сторону.

Виола? Сссукааа. В голове почему-то всплывает картинка, где я — клиент в борделе, и мне представляют всех его работниц. Виола… Пока я варюсь в своих мыслях, она отвечает за меня:

— Да, знакомы. Я прохожу ординатуру в его больнице.

— Серьёзно? Ты врач, что ли? — Руслан смотрит на неё с неподдельным интересом.

— Ну… будущий патологоанатом, — стыкуемся взглядами. По коже мгновенно пробегают мурашки.

Все сразу начинают засыпать её вопросами: что, зачем и почему.

Падаю на диван напротив неё. Виолетта отвечает на все допросы, не сводя с меня взгляда. Ей неудобно в моём присутствии? Или причина в другом?

Решаю остаться. Я не видел брата много лет. Ещё не хватало — из-за девчонки уходить. Может, она первая свалит.

— А вы когда успели познакомиться? — спрашиваю неожиданно для самого себя.

— Час назад. На танцполе, — как на духу отвечает Руслан. Виолетта при этом отводит взгляд. Ей, похоже, стало неприятно от сказанного.

Похоже, зря я возвёл её в ранг «серьёзных девочек». Если бы не моё появление, они бы уже трахались.

Пытаюсь пресечь мысли о её возможной роли моей любовницы. Но они, как угарный газ, незаметно травят сознание.

Руслан пересаживается ко мне. Хочет поговорить о семейных делах. Остальным слушать это необязательно.

Следующие полчаса обсуждаем всякое: семья, работа, отдых. Вижу, что ему действительно интересно. Мне же интересно только одно — куда пропала Виолетта.

Прошло уже двадцать минут с тех пор, как она ушла «в дамскую комнату». Слушаю Руса в пол-уха. Почему-то начинаю волноваться.

Когда ещё спустя пять минут она не возвращается, решаю найти её.

Зачем? Да пусть делает что хочет!

Неубедительно. Встаю и ухожу под предлогом срочного звонка.

Обхожу весь клуб — её нигде нет. Уехала домой?

Решаю выйти на улицу. Если и там нет — вернусь в випку.

У входа толпа. Смех, разговоры. Провожу взглядом по лицам. Нет её. Разворачиваюсь — и тут слышу: голос, повышенный тон. Её голос. Второй — мужской.

Не раздумывая, иду в ту сторону. За припаркованными машинами, метрах в тридцати, Виолетта и какой-то тип. Он пьян. Держит её за руку.

— Проблемы? — обращаюсь к нему. — Отпусти девушку. Или я тебе твою руку засуну в за...

— Слышь ты... иди куда шёл, дядя. Я со своей соской базарю, — мычит быдло.

Кулак летит ему в табло.

Всё происходит слишком быстро. Я просто не успеваю сориентироваться. Этот мудак падает и тянет за собой Виолетту.

— Аааай! Урод! Отпусти! — она вырывается. Безуспешно. Приходится прописать ему ещё раз. Вырываю её из его рук.

Запах её волос — фрукты. Приятно.

Отхожу с прижатой к боку девчонкой подальше от тела на асфальте. Уроды пусть валяются. Главное — она цела.

— Ты как? — подвожу её к машине.

— Нормально. Спасибо тебе… вам. Я собиралась домой, а этот алкаш прицепился, — смотрит мне за спину.

Решаю отвезти её. Не потому что хочу отыметь её прямо в машине. Просто думаю о безопасности. Всё просто. Да, так и запишем.

— Садись. Отвезу. Хватит на сегодня приключений.

Она молча кивает и садится рядом.

Едем в тишине. Мобильный орёт. Руслан. Объясняю, что появились дела, не успел попрощаться, пусть не обижается.

Живёт Виолетта недалеко от больницы. Останавливаюсь у подъезда.

Она не торопится выходить. И я не тороплю. Противоречие: хочу вцепиться в неё как зверь — и одновременно не хочу ничего общего с её семейкой.

Пропускаю момент, когда она тянется ко мне. Её губы касаются моих. Она ждёт. Я теряюсь — и через пару секунд срываюсь с тормозов.

Целуемся как малолетки. Слюна, голод, нет эстетики. Возбуждение долбит по полной. Руки гуляют по бёдрам. Хочется всего и сразу.

И — звонок. Мелодия незнакомая. Значит, не мой.

— Ром… Остановись. Подожди. Если это отец, мне нужно ответить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Как ушат ледяной воды. Маркус.

Я забыл, что зарёкся с ней связываться. Даже разово. Я ненавижу её отца. А связь с ней — прямой путь к нему.

Отстраняюсь. Она берёт трубку. Голос Роберта разбавляет тишину в салоне. Я абстрагируюсь. Курю в окно.

Она быстро сворачивает трепания старого козла и нажимает отбой. Повисает гробовая тишина. Понимаю что она ждёт продолжения. Я дико хочу закончить начатое, но торможу себя последней силой воли.

— Уже поздно. Мне пора, — говорю. Да, давай, открывай дверь и проваливай. Не рви душу.

— Куда тебе пора? — её голос садится. В нём претензия.

— К своей женщине. Не хочу заставлять её ждать, — выдавливаю ложь.

— А для тебя нормально — целоваться с одной, имея другую?

— Это тебя не касается. Что для меня нормально, а что нет. Следи за собой. Я тебя буквально снял с члена моего брата.

Понимаю, что несу, но не торможу. Нам надо послать друг друга раз и навсегда.

— Ну ты и придурок… — разочарованно тянет она. — Да пошёл ты.

Придурок. Ещё какой. Как вообще допустил мысль о нас?

Наконец она уходит. Скрывается за дверью подъезда. Ещё долго я стою возле дома, выкуриваю пол пачки сигарет. Демон в моей голове шепчет, что не всё потеряно и я могу подняться к ней. Я этого дико хочу. Буквально фантазирую как беру её ещё в коридоре, потом в душе, потом на кухне, потом в спальне. Я чувствую её кожу на своих пальцах. Это так реально, как если бы она сейчас была рядом.

Дверь подъезда открывается. Вываливается компания подростков. Стоять тут дальше — тупо.

Срываюсь с места. Хватит страдать хернёй. Точно не из-за девчонки.

Завтра я уже не вспомню её.

Виола

Взлетаю на свой этаж со скоростью ракеты. Меня буквально трясёт. Эмоций столько, что идёт бешеный перегрев всех запчастей организма. Руки не слушаются. Дыхание рвёт грудную клетку.

Нет. Он не придурок. Я дура. Причём полная. Чувство никчёмности заполняет полость рта горечью.

Дома мечусь как зверь в клетке. Мне плохо. Плохо! Останавливаюсь только, когда нахожу себя на кухне с ножом в руке и кровью на запястье. Чёрт.

Но меня резко отпускает. Накатывает резкое облегчение. Как будто бы с пролитой кровью из меня вышла нечисть.

Обрабатываю порез и падаю в одежде на кровать. Хочу спать. Не могу... В голове снова и снова калейдоскоп кадров сегодняшнего вечера.

Вчера был тяжёлый день в морге, закончившийся разборками с Вердиным. Но напиваться по этому поводу я уже не хотела. Стоит признать, что алкоголь — это не моё. Сегодняшний день начался с того, что я опять налетела на Рогозина возле больницы. В этот раз он молча обошёл меня стороной. Я ему настолько неприятна?

День на кафедре прошёл как в тумане, а вечером я решаю развеяться, но уже с помощью танцев. Нахожу в интернете отзывы о недавно открывшемся крутом клубе и, не раздумывая, вызываю такси.

На танцполе клуба ко мне подходит знакомиться красивый и высокий парень. Оцениваю. Принимаю решение продолжить знакомство. Он приглашает меня к себе в випку. У него сегодня день рождения. Чтож, я настроена его поздравить. Годовое воздержание даёт о себе знать. Мне хочется внимания, объятий, поцелуев. Всё идёт к ничему не значащему сексу. Хоть для меня это и ново, решаю не заморачиваться. Я давно не девочка, чтобы рефлексировать по таким мелочам.

Но вечер преподносит мне сюрприз в лице Романа Алексеевича. Из всех мужиков на планете ко мне в трусы захотел залезть его брат. Что за насмешки судьбы.

Принимаю решение уйти. Мне не по себе от его взглядов в мою сторону. Он как будто говорит мне: «Теперь я знаю, какая ты плохая девочка».

И мне действительно становится стыдно.

Дальше — улица, пьяный мужик, драка, Рогозин. И вот я еду в его машине домой. Я уже знаю, что поцелую Рому. Мне это нужно.

Целую.

Эмоций не разобрать. Эйфория вперемешку с ядом. Так хорошо, что плохо.

Всё же больше — плохо. Ведь заканчиваю я не в его объятиях, а сама и с перевязанной рукой на кровати.

Утро приходит неожиданно быстро. Я совсем не выспалась. В зеркале ванной на меня смотрит растрёпанное нечто. С армейской выдержкой привожу себя в порядок. В кого я превращаюсь? И из-за чего самое главное?

Хватит страдать. Где моя холодная голова? Пора возвращать её на место.

Уже на подходе к больнице принимаю вызов с неопределённого.

— Виола, здравствуй. Это Герман беспокоит. Ты уже на кафедре? — что хоть этому нужно.

— Ещё нет. Только подхожу... — не успеваю закончить мысль.

— Отлично. Зайди ко мне в кабинет. — слышу гудки. Он что, трубку кинул?

Я и так опаздываю, но проигнорировать Вердина тоже не могу. Придётся идти.

Нахожу его в лаборатории. При виде меня он скрупулёзно обводит взглядом мою одежду. Что не так?

— Пошли поговорим. — Идём в кабинет. — Ты же понимаешь, что должна мне?

— Что я вам должна? — ничего не понимаю.

— Я не собирался брать на поруки ординатора. И меня бы не заставили. Ведь ты уже собрала все сплетни и в курсе моей подмоченной репутации.

Так. Мне не нравится начало разговора. Молчу. Жду разъяснений.

— Мне нужна твоя помощь по личному вопросу. И отказ не принимается. — Смотрит на меня взглядом, не терпящим никаких пререканий.

— Что вам нужно? Я по личным вопросам не специалист. Уж лучше по рабочим...

Ожидаю чего угодно, но только не того, что он говорит:

— Сегодня вечером ты отыграешь роль моей девушки перед моей семьёй.

А-а-а? Что? В каком смысле?

Наверное, эти вопросы появляются на моём лице. Вердин продолжает:

— Ты не сплетница? — Мотаю головой. — Отлично. Сегодня моя младшая сестра приводит своего мужика на знакомство с матерью. Я приглашён. Как и какая-то очередная баба на роль моей будущей жены. Понимаешь, к чему я веду? — Киваю. — Хочу закрыть этот вопрос раз и навсегда. Ты идёшь со мной. Мы разыгрываем любовь-морковь. Я в плюсе, ты отдаёшь долг родине.

Твою мать. Ещё этого не хватало. Хотела посвятить себя учёбе, но опять влезаю в какую-то сомнительную историю.

Мысли мечутся в голове, как белки в колесе. Как ему отказать? Я вообще не актриса. Ни разу.

Пока я занята своими мыслями, он продолжает:

— Можешь не врать, что у тебя есть парень и ты не хочешь его обидеть. Его нет. Откуда я знаю? Ты сама сказала Оле. К счастью для меня, она не умеет держать язык за зубами. — Вот зараза. На Олю я не злюсь. Сама виновата, протрепалась.

— Ещё есть вариант, где я просто не хочу этого делать? — попытка не пытка.

— Ты точно хочешь не пойти мне навстречу? — Это неприкрытая угроза.

— А если эта ложь дойдёт до работы? Мне-то всё равно. К вам же могут быть вопросы. — Ну давай, подумай об этом. Ты же не хочешь вылететь с работы?

— Мне плевать на сплетни. Ещё аргументы?

— Почему я?

— Потому что ты. Я тебя прошу просто быть собой. На максималках, так сказать. Не лебезить, не стесняться. Обыграть нужно только нашу связь. Придумывать ничего не нужно. Познакомились тут — ну и закрутилось.

Бля... Мало мне проблем. На, дорогуша!

— Это будет разовая акция? — Уверена, что нет, но спросить обязана.

— Давай я не буду тебе врать... У тебя есть приличная одежда?

— Вы же сказали быть собой на максималках.

— Моя женщина должна выглядеть адекватно, иначе никто в этот спектакль не поверит.

Соглашаюсь. Не хочу, но приходится. А какой у меня выбор?

Покидаю морг с квадратной головой. Чего не отнять у Вердина — так это способности загрузить меня по полной. Мне некогда думать о Романе. Теперь некогда. Нужно морально готовиться к вечеру.

Ровно в шесть вечера Вердин уже под моим подъездом. Выхожу и сразу теряюсь. Кто этот хамелеон? Он опять другой. В костюме я вижу его впервые. Это захватывающее зрелище. Только одно слово характеризует его сейчас:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сексуальность.

Белая рубашка облегает его торс как вторая кожа. Узоры тату из-под ворота... Глаза получают оргазм. И не только у меня. Слышу вздохи и охи. На лавочке сидит компания школьниц. Они в восторге. Мне почему-то становится смешно.

Он тоже неотрывно смотрит на меня. Сегодня я впервые надела новое платье от Dior, привезённое отцом из Парижа два года назад. Это вообще не мой стиль, но выбросить его рука не поднялась. Оно серебристое, лёгкое и не подразумевает наличие нижнего белья. Вижу, как Герман Маркович тяжело сглатывает. Ну чтож, сегодня мы друг друга удивили.

— Добрый вечер, дорогой. Ну как я выгляжу? — мне хочется расхохотаться. Его выражение лица — это нечто.

— Очень... красиво. — его взгляд блуждает в районе моей груди. Я начинаю нервничать. Как бы вся эта затея не закончилась плохо.

Он подаёт мне руку. Сажусь в его танк. Машина огромная и дорогая. Откуда деньги? Спрашивать, конечно, я не буду.

Выезжаем с моего двора. До самого дома его матери обсуждаем детали. Меньше всего я хочу спалиться и подставить его.

Квартира его матери ожидаемо находится в хорошем районе. Дом какой-то исторический, как мне кажется.

— Ты спрашивала: «Почему я?» — он говорит мне это у двери в квартиру. — Ты не прогоришь. Я уверен. Ты же точно сейчас не нервничаешь. — это не вопрос. Утверждение. В этот момент я понимаю, какой он меня видит. Холодной. Ладно. Приму за комплимент. Хотя что-то внутри сводит в конвульсиях от неприятия этого факта.

Дверь открывает высокая женщина. На вскидку лет шестьдесят-семьдесят. Волосы собраны в высокую причёску. На лице изящные очки в тонкой оправе. Она критически осматривает нашу пару и без приветствия задаёт вопрос Герману Марковичу:

— Кто это? — кивок в мою сторону. Отличное приветствие. Но, как и заметил Вердин, меня этим не смутить.

— Может, ты нас впустишь? На площадке не хочется представляться. — смотрит на мать не моргая.

Входим в прихожую. Ё-моё. Хочется присвистнуть. Вот это хоромы. Ощущение, что попала во дворец.

— Знакомьтесь. Моя мама — Роза Давидовна. Моя девушка — Виола Робертовна.

Роза Давидовна, очевидно, не довольна таким раскладом. Через пару секунд понимаю, почему. К нам из другой комнаты выходит симпатичная девушка. Краснеет, глядя на Германа. Смущается. Это та «баба»? Ну, тут он приукрасил. Она кажется очень приятной.

— Знакомьтесь и вы. Лиличка. Дочь моей подруги Алевтины Петровны. Преподаватель на кафедре права. — гордо задирает голову мама Вердина. Прорекламировала потенциальную невесту на все сто.

В прихожую выходит ещё одна девушка. Понимаю, что это сестра. Сходство присутствует.

— Какие люди! Привет! — бросается обнимать брата. — А это у нас кто? — вижу в её глазах смех. Нас что, уже с порога раскусили?

— Моя девушка Виола. — гордо заявляет Герман (он попросил меня не проколоться и не называть его по отчеству). — Виола, это моя сестра Элла.

Обмениваемся любезностями, и Элла тянет нас к столу. В столовой присутствует её мужчина Вадим и мать Лилички. Последняя явно в шоке от моего появления. Извиняйте, гости дорогие, я тут не по своей воле.

Знакомимся достаточно поверхностно. Мне здесь не рады. Три пары глаз готовы меня расчленить.

В общем, вечер проходит достаточно хорошо. Я узнаю неожиданную новость: Вердин оказывается владельцем сети кафе. Очень популярных в городе. Но сам он не занимается делами. Его странность в моих глазах зашкаливает. Бизнесмен, работающий в морге. Сюр какой-то.

Элла без умолку болтает. Я же остаюсь собой. То есть немногословной. Ничего не играю. Веду себя естественно, как и зарекал начальник. Роза Давидовна смотрит на нас скептически. Герман ничего не замечает, а я могу дать руку на отсечение, что нам не поверили.

Что предпринять?

Я могу вести себя спокойно, но вхожу в азарт. Хочу доказать самой себе, что могу справиться с такой задачей. Обвести вокруг пальца эту прошаренную женщину.

Прошу прощения и удаляюсь в уборную. Спустя минуту зову Германа, помочь мне с якобы не открывающимся краном. Почему-то уверена, что его мать пойдёт следом. Точно подумает, что захочу его предупредить, что нас раскрыли.

Герман, ничего не подозревая, заходит ко мне, сразу движется к умывальнику. Наивный.

Хватаю его за ворот рубашки, привстаю на носочки и впиваюсь в его губы. Боковым зрением вижу, что за нами наблюдают. Герман в явном шоке. Но хватает ума не оттолкнуть меня. Поцелуй переходит в категорию 18+. Пора остановиться. Герман не отпускает. Чувствую резкое возбуждение. Неожиданно. Наверное, это выход адреналина.

Дверь в уборную открыта. Но нас несёт. Ничего не соображаю от желания. Хочу его в себе. Так сильно хочу... Влагалище сокращается в дикой пульсации. Я могу кончить от одного прикосновения.

— Кхм-кхм! — на пороге стоит Роза Давидовна.

Герман нехотя отрывается от моих губ. Облизывает свои. В глазах пляшут черти. Кажется, ему начинает доходить, для чего я это затеяла.

— Потерпите до дома. Ведёте себя как... — замолкает, с брезгливостью глядя именно на меня. Ну конечно, сынуля тут ни при чём.

Через пять минут мы покидаем дворец герцогини Розы. Можно выдохнуть.

Гера

Хочу её.

До дрожи. Похоть просто срывает башню. Она сегодня невероятная. Это платье размазало меня возле её дома. Самое возбуждающее — она даже не старается соблазнить. Настолько цельная, настолько в себе… Я восхищён.

Ясно осознаю свои чувства. Она притягивает меня по физике. Химии между нами нет. Уверен в себе — и в ней.

— Поедешь ко мне? — не вижу смысла тянуть кота за причинное место.

— Да. — так просто. Без кокетства, без набивания цены.

В доме матери мы были на грани. Если бы нас не прервали…

Едем ко мне. Точнее — летим. Скорость 120. Насобираю штрафов. Сейчас — плевать.

До квартиры добираемся, не прикасаясь друг к другу. Стоит только войти…

Набрасываемся, как дикари. Рвём одежду, стонем, материмся. В бреду возбуждения падаем голые на кровать. Отрываюсь, чтобы рассмотреть её. Всю.

Она смуглая, а соски розовые. У неё самая красивая грудь на моей памяти.

Виола мечется по постели, не может лежать спокойно. Шлёпаю по сочной заднице — она хохочет и закидывает ноги мне на поясницу. Опускаю руку между ног. Мокрая.

— Быстрее, — она на грани.

— Презерватив. Подожди.

Тянусь к тумбочке, достаю резину. Виола смотрит на мой член. Вижу, что впечатлена. Приятно. Раскатываю — и вхожу со стоном. Какой кайф…

Виола трясётся подо мной, как в горячке. Без игр, без постановки. Ей реально хорошо. И это чувство, что именно я причина — возносит до небес.

Тела бьются друг о друга с такой силой, что нас, наверное, слышно на другом конце города. Её соки размазываются по нашим бёдрам.

Виола тянет мою руку к себе на горло. Хочет, чтобы придушил? Делаю лёгкий нажим. Она кричит — и начинает сокращаться с такой мощью, какой я ещё не испытывал ни с одной своей любовницей. Мой оргазм не менее фееричный. Кажется, я опустошаюсь до последней капли.

Падаю рядом. Дышу тяжело. По телу тремор.

— Презерватив порвался, — спокойно говорит она. Я даже не сразу понимаю. Опускаю взгляд. Твою…

— Я хочу ещё, — без церемоний стягивает резину и седлает меня сверху. Не успеваю даже подумать. Я снова в ней.

Движется агрессивно. Грудь колышется перед моими глазами. Пытаюсь поймать губами, но Виола не позволяет.

Меня имеют. В прямом смысле этого слова. И я не против. Через пять минут я уже на грани. Она это чувствует и даёт доступ к соскам. Кончаем одновременно.

— Это был лучший секс в моей жизни.

Мы лежим на мокрых простынях. Дышим тяжело. Она говорит это словно сама себе, не пытаясь мне угодить и умаслить моё мужское эго. И всё равно я чувствую себя самым лучшим любовником из всех возможных. Для меня этот секс тоже самый лучший. Но я об этом молчу.

— Ты предохраняешься? — может не в тему, но спросить обязан. Дети мне не нужны.

— Нет, — томный взгляд. Я напрягаюсь, а она смеётся: — Есть экстренная контрацепция. Успею выпить, не переживай.

Максимально комфортная. Ни истерик и выноса мозга

- Ты в курсе, что у этой гадости побочек — на километр?

— И что? Переживаешь за моё здоровье? — опускает руку на член и водит вверх-вниз. Возбуждение накатывает мгновенно.

— Опускайся, — прошу. Повторять не надо. Виола сползает вниз. Смотрит. Медлит. Терпение на пределе.

— Соси.

Даааа. Мммм…

Хочется стонать. Держусь из последних сил. Такого со мной не было.

— Не сдерживайся, — отрывается и хихикает. — Стони. Можешь даже покричать.

Я это вслух сказал?

Кажется, мозги вытекли вместе со спермой. Сколько раз мне делали минет — не сосчитать. Но этот… Он неумелый, но крышесносный. Всё от нереального возбуждения.

Виола не может взять полностью — помогает руками. Всё в слюне. Но ей плевать. Я не хочу так кончать. Хочу её сзади.

— Стоп. Стань на четвереньки.

Слушается тут же. Вид сзади — умопомрачительный.

Просто влетаю в неё. Кровать бьётся об стену. Такого бешенства моя спальня никогда не видела. В порыве страсти я даже не замечаю когда кончаю. Происходит что-то невообразимое. Всё нутро скручивается раз за разом. Кажется это называется мультиоргазмом. До сегодня я считал это небылицей.

Виола кричит. Всех до неё я затыкал. Слава на весь дом мне не нужна. Но как я могу делать ей замечания, если сам выдаю толи крики, толи стоны.

Она не отрывая головы от подушки, как повергнутый боец, начинает бить рукой по постели. Понимаю, что просто раскатал её и пора остановиться. Хочу ещё, но нужно остыть. Это уже что-то на ненормальном. Выхожу из неё. Виола остаётся в той же позе. Дышит тяжело. Наблюдаю как из неё потоками выходит моя сперма, капает на простынь. Меня колотит. Чтобы не накинуться на неё ухожу в душ. Включаю холодную воду. Кажется от меня идёт пар как от печи.

Стою под ледяной водой, но тело кипит. Что происходит ? Уже закрадываются мысли, что на ужине у матери мне что-то подсыпали в еду. Бред конечно. Но мои эмоции меня пугают. Провожу в душе минут десять. Наконец-то чувствую спад. Ура !

Выхожу в спальню. Виола раскинулась на кровати звездой. Спит. Простынь под ней измочаленная в пух и прах. Ладно. Пусть отдыхает. Мне тоже не помешает прийти в себя. На часах два ночи. Ей сегодня на учебу, мне на работу. Ставлю будильник на 6:30 и вырубаюсь.

---

Слышу сквозь сон вибрацию телефона. Открываю один глаз и выключаю будильник. На кровати возле меня пусто. Куда она делась ? Слышу шум воды в душе и падаю обратно на подушку. Виола крепче чем я мог подумать. Спустя время она выходит в одном полотенце. Видит, что не сплю, улыбается. Член сразу становится в стойку. Этот ходячий секс сбрасывает с себя ненужный атрибут и забирается ко мне в объятия.

— Я не чувствую свою вагину. - со смешком в голосе объявляет эта зараза.

— И поэтому ты голая пришла ко мне под бок ? - тоже смеюсь. - Опрометчивый поступок.

— Хочу, чтобы ты мне полизал. - прямой взгляд в глаза. Я даже теряюсь от её прямолинейности. Ни одна моя женщина никогда не просила об этом напрямую. И я никогда этого не делал. Точнее, делал один раз, но это было так давно, что кажется неправдой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Эй, женщина, мы ещё не настолько близки, — улыбаюсь. Не хочу обидеть.

Она смеётся легко, заразительно. Не обижается. Не понимаю её.

— Ты порвал моё платье.

— А ты — мою рубашку.

Опять смеётся.

— В чём мне идти? Отвезёшь домой?

Даю ей свою новую рубашку. Она надевает её поверх платья.

Утренний секс мне не перепадает. Я сам его удачно просрал, отказав в куни.

Спускаемся на парковку. В лифте, этажом ниже, заходит мужик с собакой на поводке. Оценивает нас двоих с головы до ног и объявляет :

— Я ваш сосед снизу. У меня в спальне ночью осыпалась декоративная штукатурка с потолка. Сегодня придёт ремонтная бригада. Вы оплачивать будете ?

Мы хохочем до самой парковки. Обещаю так больше не делать, отдаю ему всю наличку. Надо менять квартиру. Этот дом слишком хлипкий для бурного секса.

Везу Виолу домой. Жду в машине, пока приведёт себя в порядок. Через двадцать минут едем в больницу.

Торможу не доезжая до места назначения. Не нужно никому видеть нас вместе. Виола выскакивает на остановке и убегает в сторону учебного корпуса.

Смотрю ей в след и понимаю, что одного раза мало. И двух раз будет мало. Решаю обговорить с ней дальнейшие действия сегодня, как только она придёт после двух занятий в морг.

---

— Что с тобой? Чего такой счастливый? — спрашивает Яровой. Он что-то разглядел? Я ж никому не улыбаюсь.

— Показалось, — бурчу.

— Ну-ну...

Да пошёл ты.

Виола заходит после лекций. Хорошо, что я в маске. Иначе выражение лица — как у дебила.

— Добрый день. Я не опоздала? — голос на грубой ноте.

— А у нас тут уже никто не торопится, — заявляет Завгородний. Все ржут. Клоуны.

Виола не улыбается. Все сразу замолкают.

Сегодня мы с ней в лаборатории. Завгородний с Яровым берут вскрытия.

Ближе к вечеру все уходят на конференцию. Я остаюсь с Виолой.

Уединяемся у меня в кабинете. Никто не придёт ближайший час.

— Хотел поговорить, — начинаю.

— Если не знаешь, как меня отшить — не утруждайся. Я бегать не собираюсь.

Ясно. Успела накрутить себя.

— Как раз наоборот. Я тебя хочу. Хочу секса. Думаю, мы могли бы встречаться… для секса. — уточняю. Я не про отношения.

— Мгм. Для секса… — пауза. — Меня устраивает.

Снова удивляет. Но это же Виола. Она не будет дурить голову ни себе, ни мне.

Тяну её к себе на колени. Она наигранно отбивается. Флиртует. Договариваемся на сегодняшний вечер у неё дома. Целуемся и возвращаемся к работе.

Выходя из кабинета я чувствую знакомый запах мужской туалетной воды. Кому он принадлежит только вспомнить не могу. Кто-то был здесь? Слышал наш разговор с Виолой ? Остаётся надеяться что нет.

Роман

Весь день четверга проходит в каком-то коматозе. Я не могу сосредоточиться ни на чём. В голове только она. Переспав ночь, я уже не так уверен в том, что нам нужно держаться друг от друга подальше. Диалог с самим собой не прекращается ни на миг. И что самое страшное — я думаю о ней во время пятичасовой операции. Не отдаю, по сути, отчёта своим действиям. Но раз ассистенты ещё не кричат: «Что ты делаешь, идиот?!» — значит, всё идёт по плану.

В конце рабочего дня я вымотан морально и физически настолько, что с трудом доползаю до кабинета.

Настя является ко мне под вечер при полном параде. Я забыл, что мы договаривались в понедельник об ужине на сегодня. Смотрю на неё и понимаю, что всё. Конец. Даже если я не буду с Виолеттой — я всё равно больше не хочу Настю. Не вижу смысла оттягивать неизбежное:

— Насть, мы больше не будем встречаться, — от своего равнодушного голоса становится неприятно даже себе. Но как сказать иначе — просто не знаю.

Она этого не ожидала. По лицу проходит тень непонимания.

— В чём причина? Нашёл другую дырку?

— Не унижай себя, — что за сравнения? Она сама опускает себя в моих глазах.

— А что я не так сказала? Я же для тебя эти семь месяцев, по сути, была сливным бочком! Ты считаешь, что можно иметь женщину по щелчку пальцев? А как же я? Мои желания? Ты не хочешь их исполнить?

Я даю ей выговориться. У меня нет сил что-либо доказывать. Пусть я останусь для неё сволочью. Это было неизбежно.

— Посмотри на меня, Рогозин! Да за мною толпы увиваются, а я как последняя идиотка возле твоего члена сижу! Оставайся сам в своей никчёмной жизни!

Настя с грохотом закрывает за собой дверь. Я никогда не хотел её обидеть. Но всё равно обидел. Пусть идёт своей дорогой. Она хочет замуж — это очевидно. А то, что этого не хочу я, её, по всей видимости, не интересует.

Смотрю на время. Виолетта должна быть уже дома. Мне нужно её увидеть. Если отложу на потом — боюсь, не смогу нормально работать. А это чревато последствиями.

Прыгаю в машину. Пора нормально поговорить.

Резко торможу на въезде во двор.

У меня что — галлюцинации? Моргаю.

Виолетта. Она сногсшибательна в этом платье. Стоит возле гелика. Я знаю, чья это машина.

Не хочу верить в происходящее. Герман подаёт ей руку и сажает на переднее пассажирское. Он в костюме, при полном параде. Смотрятся просто шикарно.

Что происходит? Да ещё так быстро. Только вчера вечером мы целовались, как сумасшедшие. Кажется, что это мне просто приснилось.

Нет. Было.

Я видел желание в её глазах. Я точно знаю, что нравлюсь ей. Как минимум.

Тогда что? Может, я чего-то не знаю? Решаю себя не накручивать и проследить за ними.

Они подъезжают к знакомому дому. В нём живёт его мать. Зачем они здесь?

Стою на парковке ещё минут десять. После решаю не пороть горячку и уезжаю домой. Они у его матери — это сто процентов. Зачем — не знаю. Думаю, ничего криминального. Они не вместе. Они не могут быть вместе.

В пятницу с утра у меня операция. Я на диком взводе. Что мне делать? Сказать, что плохо себя чувствую? Куда меня несёт... Господи. Я чётко осознаю: пока не решу вопрос с Виолеттой, покоя мне не видать.

Операция плановая. Не ургентная. Можно отложить. Пациент недоволен. Ну не говорить же ему, чтобы сказал спасибо, что его не будет оперировать неадекват.

Кое-как разгребаю накопившиеся дела и к вечеру спешу в морг. Виолетта должна быть по расписанию там.

Открываю своим ключом-картой. В коридоре — тишина. Вспоминаю, что сейчас идёт конференция. Может, она тоже на ней.

— Герман! Отпусти! Ха-ха, мне щекотно! — слышу её смех. Слышу всё, что у них там происходит.

Вростаю в пол. Сердце выдаёт на максималках. Мне кажется, его грохот слышно даже у них за дверью.

Значит, они вместе? Позавчера она была со мной. Целовала. Сама ко мне тянулась. Сейчас — с ним. Настолько ведомая? Кто поманит пальцем — тому и даёт? Хочу её презирать. Так будет легче.

Я её совсем не знаю. То, что она не так проста, становится ещё более очевидным.

Пострадал хернёй и хватит. Пора возвращаться в реальность.

Домой добираюсь на автопилоте. Моё состояние не даёт возможности трезво оценивать дорожную обстановку. Меня ломает. Причём не слабо. Хотел конкретики по своим чувствам — получил. Я, кажется, влюбился. Я зол. Я ревную.

Несмотря на всё вышеупомянутое, лезть к ним не буду. Устраивать с Вердиным битву за принцессу? Точно мимо. Может, это глупо, но моя гордость не даёт скатиться в разборки. Она сделала свой выбор. Остаётся его принять.

Выхожу на своём этаже. Под моей дверью сидит Настя. Её лицо красное от слёз. Ещё её мне не хватало!

Почему так? Тот, кого мы хотим — не хочет нас.

Она полностью разбита. Вижу это в её глазах. Мои, наверное, сейчас такие же.

— Не гони меня. Прошу тебя... — срывается на слёзы.

Оставить её сидеть под дверью я не могу. Приходится пригласить в квартиру.

Отправляю её умыться в ванную. Сам иду к бару. Есть у меня коллекционный виски. Пришло его время. Наливаю полстакана — и сразу залпом. Настя подходит ближе, подвигает свой стакан. Наливаю и ей.

Через час и полторы бутылки мы с Настей пьяные вдрызг. Даже в пьяном дурмане я не могу выкинуть Виолетту из головы. Она меня целует. Мы занимаемся сексом. Это нереально. И реально одновременно. Отключаюсь и падаю в бездну. Так проще, так лучше.

---

Головная боль разрывает виски. Вспоминаю, что сегодня суббота. Слава всем богам — можно разлагаться дальше. Открываю глаза от звука работающей кофемашины. Что за фигня? Не сразу, но вспоминаю вчерашний вечер.

Настя.

Почему она до сих пор здесь?

Еле отрываю себя от кровати. Иду в душ. Немного привожу себя в порядок. Выходя из спальни, бросаю взгляд на постель. Простынь и одеяло в засохшей сперме. Я не мог с Настей переспать. Я её не хочу. Вспоминаю сон. Мне казалось, что я с Виолеттой. Всё ясно. Стоит догадаться, что мы не предохранялись. Ладно. Разберёмся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На кухне Настя играет хозяйку. Стол уже накрыт. Ждёт меня.

Начинаю не на шутку раздражаться.

— Давай поговорим, — сажусь напротив неё за стол. — С позавчерашнего дня ничего не изменилось. Мы не вместе.

Её глаза на мокром месте. Только это ничего уже не поменяет.

— У тебя кто-то есть? Кто? — начинает рыдать. Чувствую себя куском дерьма. Ей реально плохо.

— Насть, хватит. У меня никого нет. Это неважно. Я не люблю тебя. Зачем мне тебя мучить?

— Я буду твоей любовницей, как и прежде. Ничего не буду от тебя требовать. Никогда даже не заикнусь, что меня что-то не устраивает.

Это невыносимо. Зачем она унижается?

— Собирайся. Отвезу тебя домой, — встаю из-за стола и ухожу одеваться. За спиной разражаются рыдания с новой силой.

Как я устал.

Везу Настю домой. Она подозрительно спокойна. Смотрит в окно пустым взглядом.

Вспоминаю про аптеку. Останавливаюсь у ближайшей.

— Сейчас мы прогуляемся.

Смотрит с непониманием.

Выхожу из машины, открываю пассажирскую дверь, подаю ей руку. Настя без заминки выходит. Веду её в сторону аптеки. До неё начинает доходить.

— Что ты делаешь?! Отпусти! — начинает вырываться, но я держу крепко. — Чего ты хочешь?! Я не буду травиться этой таблеткой!

На нас смотрят люди.

Насильно завожу. От её криков очередь рассыпается в разные стороны. Как же мне стыдно.

С боем, но мне удаётся уже в машине заставить её выпить эту проклятую таблетку. Меня колотит. От злости. От беспомощности. Хочется набрать Виолетту и прокричать в трубку, что она виновата. Во всём! Но это не так. Она не имеет к Насте никакого отношения.

Как такое возможно? Как одна встреча с человеком может перевернуть всю твою жизнь с ног на голову? Хотел бы я вернуться на месяц назад и послать Маркуса на хер. Почему я так не поступил?

Я раздражаю сам себя. Откуда во мне столько эмоций и чувств? Откуда только это всё повылазило...

Довожу Настю до дома. Она в слезах пытается выбраться из машины. Ничего не получится — двери заблокированы.

— Сядь спокойно. Я тебя сейчас отпущу, но имей в виду... если дома ты вставишь два пальца в рот — этим ты ничего не добьёшься. Ничего! Ты меня поняла? — хватаю её за щёки. Она долго молчит, потом вяло кивает. Снимаю блокировку. Настю сдувает из машины со скоростью света. Послушает ли она меня? Думаю, нет. Скорее всего, она сейчас «очищается».

Решаю закрыть эту тему. Может, ничего и нет. Залететь с первого раза — не у всех получается. Буду надеяться, что вхожу в категорию счастливчиков.

Чтобы не сойти с ума дома на выходных, решаю навестить родителей. Хоть мама тоже часто выносит мне мозг — лучше побыть в компании родных.

Выезжаю на трассу. Включаю на всю громкость Nirvana.

Как любит говорить моя соседка, Мария Леонидовна:

— Всё проходит. И это пройдёт.

Виола

Ночь с пятницы на субботу и весь день субботы мы не вылазим из постели. Мы у меня в квартире. Квартира находится в панельном доме. Догадайтесь о слышимости этих стен. Не знаю, как теперь смотреть соседям в глаза. Неужели я становлюсь одной из тех женщин, которых обсуждает весь подъезд? А некоторые особо находчивые даже объявление вешают: «Просьба потише сношаться».

Герман на мои стенания только смеётся. Ну конечно, не ему же здесь жить!

Вообще он благотворно на меня влияет. С ним я забываю обо всём на свете. Герман потрясающий любовник. Мои предыдущие парни… Мне даже сказать нечего по их поводу.

С Германом легко. Он безопасный. Не затрагивает мои больные точки. В перерывах между близостью мы много разговариваем, смеёмся, смотрим идиотские реалити по кабельному, едим доставку корейской еды.

Когда в рассказе о больничных буднях он вскользь упоминает Рогозина, я не могу удержать лицо. Герман это видит, но тактично игнорирует. Спасибо ему за это.

В отношении Ромы ничего во мне не поменялось. Я не привыкла себя обманывать. Мне тяжело дать определение чувствам. Любовь? Влюблённость? Симпатия? Наваждение?..

Мысли о нём делают мне больно. Только из этого делаю вывод — он мне нравится. Сильно. Я боюсь даже в своей голове говорить слово «любовь». Роман для меня недосягаем. Нет, он не мечта. Он — реальность. Но не моя.

Лежа в объятиях Германа, я отдыхаю от проблем этого мира. Эта связь — то, что мне сейчас нужно.

— Забываю спросить — как ты поняла, что моя мать нас чуть не раскусила? — Герман расслабленно массирует мою многострадальную грудь. Он не может от неё оторваться. Если руки не заняты чем-то другим — они на груди.

— О, мой дорогой… — мне становится смешно. — Я свои секреты не раскрываю. А вообще, твоя мать — «милая женщина». — Делаю страшные глаза.

Герман заходится в истеричном смехе:

— Ты даже не представляешь, насколько она милая. А как насчёт твоего отца? Он тоже милый мужик? Расскажи о ваших отношениях.

— Зачем?

— Интересно. А зачем же ещё?

Мой отец — мой злой рок. Насколько он тяжёлый человек? Тяжелее только оксид урана.

Тёплых чувств между нами никогда не было. В своём доме я всегда была проектом. Меня создавали, строили, лепили, сшивали по своим меркам.

Мама добровольно отдала бразды правления отцу. Она у меня детский хирург. Сколько малышей она спасла — не сосчитать. Только своя дочь её, видимо, не интересовала. Я за свои двадцать пять лет ни разу не слышала от мамы слова любви. Не видела ласки. Наш дом напоминал офис. Отец — директор. Мать — менеджер. Я — нерадивый стажёр. Никакой теплоты, никакого уюта. Всё чётко и по делу.

И вот он итог — Я. Девушка с телегой психологических проблем.

— Ты знаком с ним? — очевидно, что Герман в курсе его скверного характера.

— Я лично — нет. Наслышан.

Понимаю, от кого он наслышан. Опять укол в сердце. Брысь из моей головы! Считаю низостью — лежа в постели с одним, думать о другом.

— Трахни меня, — рядом с ним я перманентно возбуждена.

Герман нависает надо мной. Смотрит в глаза. Мне кажется, он видит меня. То, кем я являюсь. Я уверена, что он меня не обидит. Зачем? Нам нечего делить. Просто два человека. Просто в одной постели. На этом — всё.

— Можно называть тебя Герой? — Я уже знаю от его сестры, что он от этого сокращения в бешенстве.

— Попробуй… мммм… — входит в меня. Сегодня он уже не стесняется своих эмоций. Стоны, рычание. Разве это не потрясающе — когда ты можешь быть собой? Не скрывать от партнёра свои желания и предпочтения?

Он такой сексуальный…

После знакомства с его семьёй мы поехали к нему. Что мы творили… Это было чистое безумие. Я влюбилась в его член. Без шуток. Он не знает, но я впервые делала минет. Захотела попробовать, как только Герман разделся. Слюна буквально затопила рот. Бывшие просили — я не соглашалась. Никогда. Казалось, это неприятным. Бррр. А всё дело, оказывается, в человеке.

Гера набирает темп. Быстрее. Быстрее. Бедная моя кровать…

Как же мне хорошо. Чувство тяжести его тела, трение кожи. Его поцелуи сводят с ума.

Он забрасывает мои ноги на свои плечи. Новый угол проникновения выносит душу из тела.

Вечером принимаем совместный душ. Гера собирается на работу. Настроение начинает портиться. Я не хочу оставаться одна. Всего день вместе — и у меня уже потекла крыша.

Провожаю его до машины. Бабки на лавке смотрят на меня с осуждением. На Геру — с вожделением. Всё ясно. На эту «машину» ведутся все — от мала до велика. Уверена, у него отряд поклонниц. Не завидую им. Заполучить этого кобеля — наверняка из разряда «Миссия невыполнима». Теперь я знаю на собственном опыте, каково это — хотеть того, кто к тебе равнодушен.

Вечером решаю заняться уборкой квартиры. После пребывания в ней мужчины я не нахожу половины своих вещей. Везде бардак. Мой перфекционизм рыдает горькими слезами.

Стук в дверь заставляет напрячься. Первая мысль — отец. Больше некому. Может, не открывать? Стук быстрый, истеричный. Нет, скорее всего, не он.

И каково моё удивление, когда за дверью обнаруживается Элла. Та самая — сестра Геры. Она заходит без приглашения, кидает ворох пакетов на пол, осматривает моё жилище. Ходит как хозяйка по всем комнатам, распахивает окна. Не обалдела ли?

— Здесь дышать нечем! Ты что, сама не чувствуешь? — смотрит на меня с издёвкой.

Я в ступоре. Ненавижу такое поведение. Что она себе позволяет? И что она вообще забыла у меня дома? С трудом сдерживаюсь, чтобы не послать её на три весёлых. Гера может не понять. Сначала получит он. Дальше пусть сам разбирается.

— Не чувствую, потому что с воздухом всё отлично. Здравствуй, для начала.

— Здравствуй! Здесь не воздух, а концентрированный секс, — делает брезгливое лицо. — Нюхать своего брата я не хочу.

— Ну, тебя и не приглашали, — не могу сдержаться.

— А ты ещё та стерва! Я тебя сразу раскусила, — улыбается.

Не пойму, чему она радуется. Что ей нужно?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне нужна твоя помощь в семейном вопросе, — заходит на кухню, я — за ней. — Речь пойдёт о моём Вадиме и о бизнесе Геры.

Чего? Что она несёт?

Пока я ошарашенно наблюдаю, как грабится мой холодильник, она продолжает:

— Всеми делами управляет Вика. Его директор. А должен — Вадим. — Делает бутерброды, заваривает чай. — И это в твоих интересах тоже. Я знаю, что она тайно влюблена в Геру. Она хорошенькая. Зачем рядом с ним держать такую бабу?

В голове — каша. Моё нутро рвётся наружу, но я не могу его выпустить. Я в сговоре с её братом.

— Я должна приказать Гере её уволить? — конечно, сарказм.

— Ты его женщина. Можешь им вертеть, как хочешь!

Знала бы она…

Вертят здесь только меня. Во всех позах.

— Мы вместе без году неделя. Ты переоцениваешь мои возможности, — пора спускать Эллу с небес на землю.

— Ну а ты себя недооцениваешь.

— У меня много вопросов. Первое — почему ты сама не попросишь брата. Второе — смотри первое.

Естественно, я не буду никого ни о чём просить. Мне это не нужно. Просто Элла и Роза Давидовна знать этого не должны.

Как знала, что этот фарс испоганит мне жизнь. Сегодня я должна устроить судьбу Вадима. Завтра что? Ехать на дачу — пропалывать помидоры?

Моя проблема в том, что я всегда сдерживаю обещания. А его я дала Вердину. Но если так пойдёт дальше — боюсь, не выдержу.

— Ты не подумай ничего такого. Мой Вадим не альфонс. Это только моя инициатива. Он не в курсе моих планов. Ну а что? — действительно, ну а что? — У него проблемы с начальником на работе. Хочу ему помочь.

Ну Гера. Ну спасибо тебе огромное. О чём он думал, когда давал ей мой адрес? Ещё и не предупредил!

Всё это начинает заходить слишком далеко. Мы так не договаривались.

Эпическим завершением нашего разговора становится звонок Розы Давидовны своей дочери.

— Да, мам. Я в гостях у Виолы. Да. Да. Адрес сейчас скину.

Что?.. Нет, не так. ЧТО?!?!

Где я так нагрешила? За что мне всё это?

Запираюсь в спальне, звоню Гере. Я готова убивать.

— Да, Виол. Что хотела?

— Удушить тебя голыми руками! — срываюсь на крик. Резко замолкаю. Меня же слышно на кухне! — Что за подстава?! Кто разрешил тебе давать мой адрес? Почему не предупредил? Сейчас сюда явится твоя мать! Что мне делать? Что мне говорить?..

— Так, стоп. Успокойся. За мать я был не в курсе. Элле дал добро приехать. Мне показалось, что тебе будет скучно вечером…

Нажимаю на отбой. Продолжать диалог я не в состоянии. Кроме матов в голове нет приличных слов.

Он решил, что мне скучно…

Сейчас мне весело.

Звонок в дверь.

Уже? Так быстро?

Ну что же. Не обессудь, Гера.

Гера

Почему никто не берёт трубку? Что у них там происходит?

Я уже миллион раз обозвал себя последними словами. Как я повёлся на уговоры Эллы дать адрес Виолы?

Я сошёл с ума. Других ответов не нахожу.

На работе просто аврал, и я не могу отлучиться даже на десять минут. Надеюсь, что все живы. Даже не знаю, за кого больше переживаю. В голове мелькает картинка клубка из змей. Так я представляю их встречу.

В семь утра мне звонит мама. Ну наконец-то!

— Где вас всех носит? Почему никто не отвечает на звонки?! — ору как потерпевший.

— Для начала, как ты со мной разговариваешь? Нас ждёт очень серьёзный разговор, Герман!

— Ты можешь мне ответить...

— Жду тебя через час!

Вот и поговорили.

Я чертовски устал после работы, хочу помыться и лечь спать. Вместо этого делаю круг почёта по всему городу. Так как ближе к Виоле, решаю поговорить с ней первой. Взлетаю на её этаж, звоню в дверь. Ничего.

Паника не заставляет себя долго ждать. Ну не убили же её Элла с матерью? Шутка, конечно, но не смешно.

Сегодня воскресенье. Ей не на учёбу. Опять набираю на мобильный — она сбрасывает. Ну, уже хоть что-то. Наверное, встреча с моими родственниками не прошла бесследно.

Стоять под дверью — не в моих правилах. Успокоится — перезвонит.

Еду к матери. Надеюсь, Виола не выдала ей правду о нас. Хоть я и сам этой правды не знаю. Ведь по факту — мы спим. Не совсем и посторонние друг другу.

Мать встречает меня с похоронным выражением лица. Меня этим не проймёшь, но она пытается.

— Говори.

— Кого ты подцепил? Что это за профурсетка? Невоспитанная грубиянка. Заносчивая. Эгоцентричная. Распутная.

— Хватит! — у меня заканчивается терпение слушать этот бред.

— Ты знаешь, как она меня вчера назвала? А я тебе скажу! «Старая маразматичка»! И с этой… ты собираешься строить семью? Рожать детей?!

— Я не собираюсь рожать детей. Угомонись.

Она замирает как громом поражённая.

— Как не собираешься?

— Ты забегаешь наперёд. Я так далеко не планирую.

Замолкаем. Вижу, что она не всё ещё сказала. Явно, есть что-то на десерт.

— Ты уже был у неё? — глаза бегают по комнате.

— Она не хочет со мной разговаривать. Благодаря тебе.

Мать выдыхает с облегчением.

— Сто раз подумай, нужна ли тебе такая женщина.

— Хорошо, подумаю. — Смысла спорить нет. Ей ничего не докажешь. — Я очень устал и хочу отдохнуть. Не звони мне до завтра, пожалуйста.

Уезжаю домой.

Уже лёжа в постели думаю о Виоле. Она так и не перезвонила. Не верю, что её могут задеть оскорбления матери. Не та порода. Решила поиграть в обиженку? Пусть играет. Завтра всё равно встретимся.

---

Понедельник — день тяжёлый. Народная мудрость врать не будет.

Сегодня с утра решили помереть три мужика и две женщины. Скопилась гистология.

Другие смены не работают? Почему так много всего?

— Доброе утро! — пришла. На меня не смотрит.

Пытаюсь поймать её взгляд, но всё впустую. Что, чёрт возьми, произошло? Не терпится выяснить, но возможности просто нет. Мы как на ладони — везде кто-то да снуёт.

В перерыве не выдерживаю и вталкиваю Виолу к себе в кабинет. Она молчит, но я добьюсь правды.

— Я вчера тебе телефон оборвал. Почему не отвечала?

Она полдня в маске. Даже сейчас её не снимает. Меня это уже бесит. Резко делаю выпад и сдёргиваю маску с лица. Эта тряпка не поможет ей спрятаться.

Виола дёргается, но не отбивается.

Что это за херня!?

У неё на всю щёку отпечаток ладони жёлто-зелёного цвета. Нижнее веко отекло. За маской этого не было видно.

Я теряюсь на мгновение и буквально сразу всё понимаю. Виола смотрит в упор. Её глаза транслируют ненависть.

Как я себя чувствую в этот момент? Лучше не спрашивайте. Отпечаток ладони своей матери я чувствую на себе. Словно это меня ударили.

Слова застревают в горле. Я, бляха, в ступоре. Я не буду просить прощения. Она не простит.

Вместо этого беру ключи и вылетаю из морга. Запрыгиваю в машину и еду к женщине, перешедшей все возможные границы.

Такое ощущение, что меня уже ждали. Дверь открыта. Мать сидит в столовой, пьёт свой липовый чай.

Не разуваясь, сажусь напротив. Она виновато смотрит мне в глаза.

Как можно быть такой? Поднять руку на ни в чём не повинного человека. Нам даже говорить не нужно — она всё читает по моему лицу.

— За что? За «маразматичку»? За это ты вправе бить людей?

— Я не знаю, что на меня нашло. Это было как помутнение рассудка.

— Собирайся.

— Куда?

— На поклон. Будешь просить прощения.

— Нет. Я не буду этого делать.

— Будешь. Если не хочешь потерять сына.

До неё начинает доходить серьёзность ситуации.

Через полчаса мы втроём у меня в кабинете.

Виола отстранённо смотрит на плакат анатомии человека. Мать — перепуганно на меня.

— Виола. Я не хотела тебя ударить. Это… Не знаю, как объяснить.

— Я знаю! — наконец-то я слышу её голос. — Это называется — бабка охренела в корень! Если ты пришла извиняться, то засунь себе эти извинения в жо...

— Прекратите! — смотрю на мать. — Уходи.

Долго просить не приходится. Она с оскорблённым видом покидает морг.

Патовая ситуация. Что мне делать — ума не приложу. Виола не ждёт от меня никаких действий, встаёт и спокойно выходит.

Ещё долго я смотрю на закрытую дверь. С трудом собираю себя в кучу и иду работать. Откладываю нормальный разговор до вечера.

Пока вечером я занят оформлением трупа, Виола уходит домой, не предупредив меня. Коллеги понимают, что у нас конфликт — мы не разговаривали целый день. Плевать. Ни перед кем я отчитываться не обязан.

После работы еду к ней. Не открывает и не отвечает на звонки. Эта детская позиция неимоверно раздражает. Не такая Виола и хладнокровная, оказывается.

Решаю всё пустить на самотёк. В конце концов, у нас не отношения. Два раза трахались. Моё правило двух раз и здесь оправдалось.

Сегодня у меня ещё много дел. Еду в одно из моих кафе на встречу с Викой. Нужно обсудить рабочие вопросы, на которые у меня никогда нет ни времени, ни настроения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вика — мой директор. Трудяга, какую поискать. Буквально на ней и держится весь мой бизнес.

Вижу её перед зданием кафе. Разговаривает по телефону. Вика очень красивая девушка: среднего роста, ноги от ушей, каштановые волнистые волосы, карие глаза. Напоминает фарфоровую статуэтку.

— Привет.

— О, привет, Герман! — сбрасывает звонок. — Давно не виделись. Дел накопилось... — загадочно тянет она.

Садимся за столик. Вика достаёт из сумки кипу бумаг. Не хочу это всё перебирать — я ей доверяю как себе.

— Давай то, что действительно зависит от меня. Перебиранием бумажек я заниматься не хочу.

Она кидает томные взгляды в мою сторону. Я ей нравлюсь. Не слепой — вижу с первого дня. Но тут точно нет. Директора менять я не хочу, а если мы переспим — придётся. Не умею я оставаться в хороших отношениях с бывшими любовницами.

— Я думаю поменять диваны по всей сети. Как ты на это смотришь?

И это её срочные дела? Понимаю, что она просто хотела со мной встретиться.

— Вик, я чертовски устал. И если это все твои важные вопросы, то я лучше поеду домой отсыпаться.

— Извини, что отвлекла. Я просто давно тебя не видела. Соскучилась.

— Не нужно, Вик. Не развивай эту тему. Ты работаешь на меня. На этом всё.

Она умная девочка и сворачивает разговор. Надеюсь, что навсегда.

---

Неделя проходит в молчании. Нет, мы разговариваем — но только на рабочие темы. Все чувствуют напряжение между нами, но не комментируют.

С матерью я больше не встречался. Она притихла. Никаких звонков и претензий.

Разговаривал с Эллой. Она первая позвонила и попросила увидеться. Сестра рассказала свою версию произошедшего, и по ней виноваты обе. Мать, конечно, перебрала по количеству вины, так как именно она опустилась до рукоприкладства.

Видел, что Элла искренне переживала и винила себя. Я молчал, хотя понимал, что вина здесь только на мне.

Вечером в четверг Виола сама заходит ко мне в кабинет.

— Герман Маркович, можно с вами поговорить?

— Виола, перестань. Здесь только мы.

— Я предпочту всё же по отчеству. Мне кажется, нужно забыть произошедшее и вернуться на две недели назад. У меня два года ординатуры, и проводить их в непонятных контрах я бы не хотела.

— Ты предлагаешь закрыть тему нашего секса? — ставлю ударение на то, что отношений у нас не было, и дуть губы — как минимум глупо.

— Именно. Ничего не было.

— Ну раз ты так хочешь — то ок. — почему-то неприятно скручивает желудок.

— Отлично. До встречи.

За Виолой бесшумно закрывается дверь.

До встречи…

Девочки, если книга вас заинтересовала и понравилась не забывайте ставить звёздочку в мобильной версии или сердечко через ПК. Спасибо :)

Роман

— Семён Иванович, ну как вы себя чувствуете? — спрашиваю у своего пациента. Он только вчера перенёс тяжёлую операцию. — Говорить можете?

— Да… Роман Алексеевич, спасибо вам огромное.

— Подождите благодарить. Долгое восстановление ещё впереди. Будем отслеживать ваши показатели.

В кармане вибрирует мобильный. Мама. Она просто так в рабочее время никогда не звонит. Выхожу из палаты.

— Да, мам.

— Рома! — плачет. — Ромочка, мы на скорой едем в больницу. Папа сознание потерял и не приходит в чувства.

Сердце стопорится. Кажется, начинаю задыхаться.

— В какую больницу вас везут? — стараюсь говорить спокойно. Только от меня ещё истерики не хватало.

— В твою… — тяжёлый вздох. — Встреть нас, пожалуйста. Я боюсь, Ром. Вдруг он…

— Всё будет хорошо. Не накручивай себя. На месте разберёмся. Жду.

Спешу на въезд в приёмное отделение. Волнение достигает своего пика. Я не вижу людей, не слышу, когда ко мне обращаются и здороваются. Кручусь как юла на месте, но машины в поле зрения ещё нету. Ну же, быстрее!

Кто-то трогает меня за запястье. Поворачиваю голову. Виолетта. Она взволнованно заглядывает мне в глаза.

— Роман Алексеевич, что случилось? Вам плохо? На вас лица нету.

Не ожидал её увидеть.

— Моего отца везут на скорой. Без сознания. — зачем я это ей рассказываю?

— Всё будет хорошо, — повторяет мои слова, сказанные матери. Звучит неубедительно, но я киваю головой. Мне самому нужна поддержка. Пусть даже в её лице.

Она остаётся стоять рядом, хотя руку убирает. Через десять минут скорая на месте. В объятия мне из машины буквально выпадает мама. Она плачет так горько. Что? Он что…

— Все расступились! — кричит реаниматолог.

Отца быстро увозят. Понимаю, что живой.

Дальше — как в тумане.

У отца инфаркт. Его пытаются стабилизировать. Никаких прогнозов.

Мать рыдает у меня на руках.

Краем глаза вижу Виолетту на другом конце коридора. Она не ушла. Почему? Может, ей что-то нужно, но в сложившейся ситуации она боится обратиться ко мне?

Меня так не вовремя вызывают к пациенту, нужна срочная операция. Разрываюсь на части. Как оставить мать в таком состоянии? В реанимации некому успокаивать убитых горем родственников. Смотрю на Виолетту. Уместно ли будет попросить её посидеть с моей мамой? Сможет ли она проявить сострадание и поддержку к постороннему человеку?

На долгие раздумья нету времени. Подзываю Виолетту кивком головы. Она тут же спешит к нам. За грудиной у меня при виде её беспокойства нещадно начинает щипать. Хоть бы самому с инфарктом не шлёпнуться.

— Виолетта. Это моя мама, Елена Викторовна. Ты не могла бы побыть с ней недолго? Меня срочно вызвали на операцию.

Вижу, что Виолетта в смятении. Глаза мечутся из стороны в сторону.

— Пожалуйста, — не знаю, что ещё сказать. Ну не приказывать же ей.

— Да, конечно, побуду. Не волнуйтесь.

С неспокойным сердцем спешу в операционную. Случай очень тяжёлый. Операция длится больше трёх часов. Не успеваю закончить, как мне сообщают, что меня ждёт человек из министерства здравоохранения. Провожу с ним ещё час. Хочется сказать, чтобы убирался, но это только в мечтах.

Через более четырёх часов моего отсутствия возвращаюсь в реанимацию. Ни матери, ни Виолетты не наблюдаю. Медсестра сообщает, что они ушли. Отец пришёл в себя. Я могу его увидеть.

Захожу в палату. Отец под капельницами. Слышит меня и открывает глаза.

— Ну ты нам и устроил, — печально улыбаюсь ему. — Ты мать совсем не жалеешь.

— Мммм… — ему тяжело говорить, и я прошу его молчать. Недолго побыв с ним и узнав все прогнозы, иду на поиск пропавших девочек.

В ходе звонка выясняется, что они сидят в кафе больницы. Интересно. Направляюсь туда.

Вижу их за столом у окна. Мама улыбается и эмоционально что-то рассказывает Виолетте. Та внимательно слушает, а потом смеётся.

При виде этой картины мне становится грустно. Я хочу смотреть так на них почаще, но это невозможно.

— Я вас потерял, — сажусь на свободный стул. — Был у отца. Он выкарабкается.

Сжимаю руку матери и с благодарностью смотрю на Виолетту. Она странно смотрит в ответ. Если бы не знал про их отношения с Вердиным, решил бы, что я что-то для неё значу.

— Елена Викторовна многое мне рассказала о вашем детстве. Смешного, конечно, — даже не сомневаюсь. С иронией смотрю на мать. Та лишь плечами пожимает.

— Мне уже пора. Я сегодня все занятия пропустила, — встаёт. — Елена Викторовна, было приятно с вами познакомиться. С Алексеем Романовичем обязательно всё будет хорошо. До свидания.

Я и не подумал, что ей учиться нужно! Надеюсь, из-за меня у неё не будет пропусков и недовольства со стороны преподавателей.

— Интересная девочка, — загадочно тянет мама, смотря в спину удаляющейся Виолетте. — Мне понравилась.

А как мне нравится...

— Тебе все нравятся. Ну что ты улыбаешься?

— Это дочка Маркуса… — не спрашивает. — Она сама представилась.

— И что? — не понимаю, к чему она ведёт.

— Да так. Ничего, — и опять загадочная улыбка.

Едем с мамой ко мне домой. Переночует у меня. Завтра всё равно с утра — к отцу в больницу.

— Не хватает тут женской руки, — мама с порога уже проводит ревизию на кухне. — В холодильнике пусто, в раковине — гора чашек из-под кофе. Ты вообще как питаешься? Врач называется. Гастрит хочешь заработать?

Меньше всего я хочу устраивать дебаты с матерью, поэтому просто убегаю в душ.

После выматывающего дня, не дождавшись ужина в исполнении временной хозяйки кухни, я сразу проваливаюсь в сон.

---

На следующий день отец уже чувствует себя хорошо, если можно так сказать. Может разговаривать и шевелиться. Провожу с ними в палате немного времени и ухожу к себе в кабинет. Сегодня суббота, но работы всегда хватает. Раз уж я и так здесь — займусь делами.

В переходе между корпусами вижу знакомую фигуру. Что она тут делает в выходной?

Виолетта видит меня. Останавливаемся напротив друг друга.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Привет. Здравствуйте, — говорим одновременно. Улыбаемся.

— Что делаешь тут в выходной? Вас уже ставят в дежурства?

— Пока нет. Отрабатываю вчерашнее отсутствие.

— Каким образом? — что у них там за самоуправство?

Виолетта видит мой настрой и пытается смягчить:

— Ничего такого. Всё нормально. Как ваш отец? Как Елена Викторовна?

Мне безумно приятен её интерес. Видно, что переживает, и это не банальная вежливость.

— Всё хорошо. Он у нас сильный. Ещё поборется.

Я не хочу её отпускать. Мне нужно урвать хоть немного времени вместе.

— Кофе хочешь? — не нахожу ничего лучше этого предложения.

— Да, выпила бы.

Идём ко мне. В приёмной есть кофемашина. Готовлю американо. Приглашаю Виолетту в кабинет.

— Как у тебя дела? Как учёба и вообще? — только не говори мне о Вердине. Этого я слушать не хочу.

— Ничего интересного. Учёба, дом, учёба. В смысле — интересно, как для учёбы, — смеётся. — Не обращай внимания. Что попало несу.

Виолетта волнуется. Это очевидно. Перешла на "ты" и сама не заметила.

Она такая красивая...

Почему Вердин? Почему не я? Зачем я оттолкнул её тогда в машине? Винить некого. Сам всё проебал.

Ну что мне мешает за неё побороться? Если только она даст мне хоть один знак. Я на всё согласен.

— Ты не хочешь сегодня поужинать? — с замиранием жду ответ. Она выглядит удивлённой.

Молчание затягивается. Жду, что скажет про то, что не свободна.

— Я не против.

В моей голове происходит салют. Такого подъёма я давно не испытывал.

— Только если ты с той женщиной в отношениях, то это неуместно.

Какая женщина? Я ничего не понимаю.

— Та, к которой ты спешил тогда...

Теперь понятно.

— Нет никого. И тогда не было. Просто так ляпнул.

Виолетта смотрит так, что мои внутренности скручивает в тугой узел.

— Где будем ужинать? Куда мне подъехать? Я сама доберусь, забирать меня не нужно.

Обговариваем, где поужинаем, и Виолетта уходит отрабатывать прогулы.

До вечера я окрылён. Предвкушение встречи будоражит моё сознание.

Только на встречу она так и не приходит.

Виола

За что он так со мной? Сколько можно мне врать? Где он настоящий?

Сегодня я окончательно пришла в себя. Сняла розовые очки. Перестала в своей голове возводить Романа на пьедестал. Он такой же лжец, как и все особи мужского пола. Почему я решила, что он лучше и выше кого-то?

Что же произошло, спросите вы?

Произошло моё прозрение.

И случилось оно благодаря его беременной женщине.

Анастасия Сергеевна. Настя. Шикарная блондинка. Гинеколог в нашей больнице. Они уже давно вместе. Кто бы подумал? Я, вот, например, не думала. А зря.

Когда я сегодня шла из его кабинета, казалось, что крылья выросли за спиной. Он сказал, что никого не было. Я безоговорочно поверила.

На входе в учебный корпус меня окликнули. Я сразу её узнала. Это она была с Романом в машине.

Она представилась и попросила о разговоре. Я понимала, что ничего хорошего не услышу, и всё равно согласилась. Мы зашли в одну из аудиторий. Анастасия Сергеевна закрыла дверь.

Дальше она поведала мне их историю.

А история стара, как мир, и до безобразия банальна.

Они хотели пожениться, но сильно поругались. Роман попросил перерыв в отношениях. Но Настя буквально на днях узнала о беременности. О каком перерыве может идти речь?

Я не хотела безоговорочно верить, но Настя приводила железные аргументы. Невозможно было закрыть глаза на её слова. Она сказала, что Роман знает о беременности и не отказывается от неё с ребёнком.

Откуда узнала обо мне? Просто проследила за Романом вчера днём.

Он решил потрахаться напоследок? Очевидно, что скоро свадьба, а тут такая дурочка в моём лице подвернулась.

Мерзость ситуации просто зашкаливала. Всегда считала, что разбираюсь в людях. Как тогда могла так облажаться? Не желая того, вляпалась в треугольник. Это что получается? В глазах Насти я — тварь и разлучница? Несправедливо.

Я успокоила её, сказав, что между нами ничего не было и нет. Даже не соврала.

Когда она ушла, утирая слёзы, я хотела пойти к Рогозину и разнести его на атомы. Вовремя себя остановила.

Чего я этим добьюсь? Чтобы он сорвал злость на беременной? А если на нервной почве с ней что-то приключится? Тогда я буду чувствовать себя причастной.

Смысла устраивать разборки не вижу. Дело до постели не дошло — и на том спасибо.

Домой не спешу. Если он совсем сошёл с ума и явится ко мне, то поцелует двери. Его номер кидаю в чёрный список. Роман Алексеевич — умный мужчина, думаю, правильно расценит, что к чему.

Сидя на лавке в парке, вспоминаю время, проведённое с его матерью. Она добрая и невероятно наивная для своего возраста. Любит мужа и сына. Непроизвольно сравниваю со своей. Столько всякой ерунды про Романа рассказала. И про детство, и про юность, и про учёбу в меде. Я была голодна до этой информации. Слушала и впитывала как губка.

Теперь и это нужно выбросить из головы.

В десять вечера бреду домой. Озираюсь по сторонам. Машины Романа во дворе нет. Выдыхаю. Может, не так я ему и нужна для утех, а я уже накрутила себя до предела.

Дома принимаю душ и падаю в постель. Сна — ни в одном глазу.

В двенадцатом часу звонят в дверь.

Да он прикалывается! Ну ничего себе у этого человека самомнение. Решил мне разборки среди ночи устроить?

Набрасываю халат и спешу на встречу со своим разочарованием.

Распахиваю дверь.

Неожиданно...

Подпирая плечом косяк, стоит Герман.

— Привет. Можно войти?

Да они все издеваются.

— Что-то серьёзное? Ты время видел? То есть вы.

Мне под завязку только Вердина не хватало. С ним мы все вопросы решили. Или эта ведьма-мать ещё какие-то козни придумала? Ну в этом случае по лицу получит уже она.

— Я соскучился, — улыбается печально. Бедный-бедный Герман Маркович.

— И что мне делать с этой информацией?

— Впусти, и я объясню, — тянет руку к поясу на халате. Развязывает и запускает пальцы под топ пижамы.

Я совру, если скажу, что Герман не вызывает во мне никаких эмоций. Если бы их не было — я не легла бы с ним в одну постель. Он меня привлекает. От Германа за версту разит сексом. Этот искуситель умеет доставлять удовольствие женщине.

Зачем он всё испортил своей семейкой? Зачем я думаю об этом в двенадцать ночи на пороге квартиры?

— Проходи, — в противовес своим мыслям говорю я. — Давай по-быстрому, я спать хочу.

— Ну, для начала и по-быстрому сойдёт.

— По-быстрому говори, что хотел. Я не в кровать тебя приглашаю.

Герман, кажется, меня не слышит. Я с отвисшей челюстью наблюдаю, как он прямо в коридоре раздевается. Полностью. Когда дело доходит до трусов, я отмираю:

— Что ты делаешь?

Не знаю, как такое возможно, но, несмотря на все потрясения сегодняшнего дня, я начинаю возбуждаться.

— А на что это похоже? — вжимает меня в стену. Его руки — на моих ягодицах.

— Отпусти. Ты с ума сошёл? — звучит неубедительно. Сама себя начинаю раздражать.

— Сошёл. Я хочу вернуть наш секс. Обещаю, что будем только мы. Никаких родственников. Считай, что их нет у меня совсем.

Замечательно. Только вот обида во мне червоточит гнилью и не даёт всё забыть.

Ударил меня не Вердин, но виновен он. Извинений я так и не дождалась. Видела его растерянность от ситуации. Конечно, я не ставлю себя на одну ступень с его матерью. Это просто невозможно. В любой непонятной ситуации он выберет семью. Получается, сейчас он опять играет, отказываясь от контактов с ними в контексте меня.

— Гера, я не хочу ничего слышать о твоей семье.

— Договорились.

— Мы не договариваемся сейчас. Ты нарушаешь мои границы. Я тебя не хочу...

...Его пальцы — во мне. Он тяжело дышит мне в шею.

Дьявол! Как он это делает? Почему не могу выставить его за дверь?

— Сейчас я тебя хорошенько оттрахаю, а потом будем разговаривать.

Не успеваю ничего ответить. Гера подхватывает меня под бёдра, сдвигает в сторону пижамные шорты и входит — без подготовки и прелюдий. Мне больно. Я кричу и бью его по лицу, плечам. Кусаю за шею. Но он только больше входит в раж. Нападает на мой рот. Лижет, как зверь, кусает. Его язык — везде. Боль начинает понемногу отступать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Гера кончает быстрее меня. Я никак не могу расслабиться полностью. Всё не так. Начинаю раздражаться и отталкивать его. Резко становится плохо. Меня просто выносит на карусели чёртовых эмоций.

Мне нужно лезвие. Срочно.

— Отпусти, я хочу писать, — скрываюсь за дверью ванной комнаты.

Под бешеным адреналином шарю по всем полкам и ничего не нахожу, кроме одноразовой бритвы.

Ладно. И такое сойдёт.

Пускаю кровь на внутренней стороне бедра. Мне не нужны вопросы на работе, что с моими руками. Я сошла с ума, но, наверное, не до конца — раз думаю о своей репутации.

— Что ты делаешь?

От неожиданности бритва падает на пол. Герман смотрит на мою ногу. По ней стекает тонкая струйка крови.

— Ты себя режешь?

Жалость в его глазах разъяряет меня ещё больше. Я не приглашала Германа на представление, почему он считает возможным лезть ко мне в душу?

— Уходи!

— Давно ты такой хернёй занимаешься? Что с тобой? Какие у тебя проблемы?

— Вот видишь, какая я больная на голову? Может, сейчас уже свалишь?

Он без разговоров меня скручивает и уносит в спальню. У меня откат, поэтому молчу, не кричу и не вырываюсь. Кидает моё тело на кровать и возвращается в ванную. Через минуту выходит с аптечкой и мокрым полотенцем.

— Раздвинь ноги.

Молча повинуюсь. Истерики уже не хочется.

Гера вытирает кровь, обрабатывает порез и клеит пластырь.

Он не удивлён. Похоже, Вердин с первого дня нашего знакомства считает меня сумасшедшей.

— Это второй раз, — зачем-то говорю. Герман поднимает на меня свой взгляд. — Очевидно, что это не норма. Я разберусь.

— Завтра отвезу тебя к хорошему специалисту. И не вздумай взбрыкнуть.

— Никуда меня возить не нужно. Я сама решу — что, зачем и почему.

— Ты прикалываешься? — смотрит с недоумением. — Да по тебе дурка плачет. С чем ты сама собралась разбираться?

— Можешь закрыть дверь с той стороны. Герман, мне не нужны нравоучения. Если ты хочешь проводить со мной время, будь любезен закрывать глаза на некоторые нюансы моей личности.

Он сам ко мне пришёл. Может так же отправиться восвояси.

Герман пилит меня взглядом. Не привык, что не он командует? Всё бывает в первый раз.

— Мы можем сейчас договориться, что наша связь строится на позитиве. Или не договариваться ни о чём.

Пусть уже быстрее решает. День был настолько длинным. Силы покидают меня.

— Согласен, — после долгой паузы задумчиво тянет Вердин. — Это не моё дело. Будем жить на позитиве. А ты так вообще умеешь?

Клоун.

— Я разносторонняя личность. Не думай, что ты меня знаешь.

Я сама себя не знаю. Последний месяц просто кричит мне об этом.

Ещё немного поговорив, мы просто ложимся спать. Вот так. Любовники из нас сейчас — так себе.

Перед сном я думаю о том, что завтра будет лучше. Каждый новый день будет лучше.

Пора выходить из тьмы...

Гера

Мы не справляемся с работой. Зашиваемся от нагрузки.

Девяти патологоанатомов критически мало, даже если мы будем работать без выходных. Вопрос с расширением штата у Рогозина повис где-то между «да-да, конечно» и «сейчас ну никак». От заведующего, как оказалось, толку — ноль. Как всегда, никому ничего не нужно.

Последнюю неделю всё чаще задумываюсь бросить работу к чертям собачьим. Она меня никогда не кормила. Скорее, была моим хобби.

Ну да… такое себе хобби.

Сеть кафе досталась мне от покойного отца. Он был бизнесменом до мозга костей. Меня же его дела никогда не интересовали.

Благо, что родители поддержали моё поступление в мед с энтузиазмом. Они понимали, что денег я там не заработаю, но никогда не усомнились в моём решении.

Восемнадцать лет назад отец погиб в автокатастрофе.

Его бизнес перешёл ко мне. Вот так. Не хотел — но получил.

Все эти годы я занимался им номинально. Повезло с людьми, работающими на меня. Сейчас всем заправляет Вика. До неё долго был — уже тоже покойный — друг семьи.

Уйти в закат мне не даёт потенциальное чувство пустоты, которое обязательно образуется в моей жизни, как только я сяду на задницу ровно. Чем мне заниматься в отрыве от морга?

Я не знаю. Вообще не имею ни малейшего представления.

Уезжать жить на острова? Ха-ха.

Ну, это — месяц-два. А дальше пустота и депрессия скажут мне «привет».

Чувствую себя заложником ситуации. Кто-то бы от души посмеялся — вот у человека проблемы...

Решаю поговорить с Рогозиным лично. Это соплежуйство уже порядком достало.

В пятницу вечером специально приезжаю на работу пораньше, пока ещё не закончился рабочий день.

В приёмной — никого.

В кабинете — тоже.

"Отлично".

Уже на выходе с этажа вижу его прибаханную секретаршу. Та, оттопырив зад, флиртует с мед братом.

— Маргарита, куда ваш начальник подевался?

— Ой, Герман Маркович, добрый вечер. Тут такое горе… Его отца привезли с инфарктом. Даже не знаю, где он сейчас.

Ситуация.

Ну, в таком случае на сегодня отбой разборок.

Время до пересменки полно.

Решаю выпить чаю в больничном кафе — спешить уже некуда.

На входе в кафе даю по тормозам.

Картина маслом.

Рогозин, его мать и Виола. Мило беседуют и улыбаются. Идиллия, чтоб её.

Я впервые со времени нашего знакомства вижу её искреннюю улыбку, направленную на других людей, кроме меня.

Она совсем другая. Её взгляд на Рогозина я ни с чем не перепутаю.

Он ей нравится.

А вот мне это всё ни хрена не нравится. Резкий укол ревности не заставляет себя долго ждать.

Мы на ножах.

Но подсознательно я поставил на ней метку — моё.

Всю неделю я понимал, что мы помиримся. Рано или поздно.

Но такого поворота событий никак не ожидал.

Ещё неделю назад у неё дома я обратил внимание на странную реакцию на тему Романа. Решил не развивать.

Спустя неделю — она с ним и его матерью за одним столом ведут беседы. Видно, что Виола мила и любезна.

Игра?

Не похоже.

Или это мне и моей семейке досталось по полной?

Решаю не мелькать у них перед носом и ухожу к себе.

В субботу после работы отсыпаюсь целый день. Под вечер просыпаюсь с головной болью и чувством, что если не предприму сейчас какие-то действия — то проебу Виолу раз и навсегда.

Я по-прежнему не хочу впрягаться в полноценные отношения.

Меня коробит от мысли, что я кому-то что-то должен.

А отношения это в полной мере подразумевают.

Нет. Мы можем сойтись только на сексуальной почве.

Но то, чем заканчивается встреча с Виолой, приводит меня в тупик.

Она реально больная. И это не для красного словца сказано.

У этой девчонки большие проблемы с головой. Она же их, по всей видимости, знает и принимает.

Кто я такой, чтобы диктовать ей, как жить?

Впервые в жизни просыпаю работу. Забыл поставить будильник.

Просыпаюсь от звонка Леванчука. Время — начало девятого утра.

Чёрт.

— Я надеюсь, ты уже на парковке? — без приветствия спрашивает Игорь.

— Ты не поверишь, но нет. И даже не рядом, — под рукой шевелится упругая задница.

— Дай поспать в выходной. Не грузи мне над головой, — Виола недовольна, что её разбудили.

— Это Виола? — Игорь услышал эту заразу.

— Да. Это Виола, — за секунду решаю не врать и не выкручиваться. Кому какое дело, кто с кем спит?

— Ну ни хрена себе! Вердин, совесть есть у тебя? Моя смена закончилась, а он лежит с красоткой прохлаждается. Я, конечно, всё понимаю, и даже завидую. Но будь любезен — сейчас же явиться на работу.

Уверен, что завтра уже вся больница будет знать о нас.

Ну и пусть.

Главное — чтобы Рогозин знал и валил куда подальше.

Сбрасываю вызов.

Виола смотрит с претензией:

— А меня спросить не нужно было?

— По поводу?

— Хочу ли я афишировать наши недоотношения.

— Не хочу прятаться. Что случится, если все будут знать о нас?

— Перемывать мне кости. На фига мне это нужно?

— День пообсасывают новость — и забудут. Не преувеличивай.

Раз уж всё равно опоздал, решаю не терять время и помять Виолу по-быстрому.

— Ну-ну, — машет пальчиком. — Быстро вниз.

Да что ж такое!

Думает, не соглашусь и она меня пошлёт?

На это расчёт? Нет уж, дорогая.

Спускаюсь к бёдрам, целуя ключицы, грудь.

В районе лобка Виола уже заведена до предела.

Недолго думая, присасываюсь к клитору.

Неожиданно для самого себя начинаю бешено возбуждаться.

Она сладкая.

Твою мать. Это чертовски приятно.

Но уверен, что так — только в контексте её киски.

Раньше у меня и мыслей не было так ублажать своих любовниц. Только от одной мысли сводило челюсть. Не моё. Был уверен.

И вот я уже наяриваю между ног у Виолы.

Да… нету в жизни постоянства.

С неё течёт смазка в бешеном количестве.

Чувствую, что Виола на грани.

Хочу в неё.

Пока она не успела опомниться, переворачиваю и ставлю на четвереньки. Секунда — и я в ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кайф.

Член входит как по маслу. Краем мысли цепляюсь за то, что опять без резины. Нужно что-то с этим решать.

Вдалбливаюсь в тесноту её тела.

Почему так хорошо? Что в ней такого особенного?

Вид её красивых ягодиц с моими ладонями на них выглядит максимально порнушно.

Мелькает неожиданная мысль — снять с Виолой домашнее видео.

Чтобы её вынесло на максимум, решаю поэкспериментировать. Смачиваю палец в слюне и нажимаю на анус.

Виола начинает сопротивляться.

Ясно. Попка у нас девственна.

— Я не сделаю больно. Расслабься.

Сразу успокаивается. Палец не без труда погружается в святая святых.

Неожиданно Виола начинает биться в дичайшем оргазме.

Вот это да!

Она максимально отзывчивая.

Я сделал правильный выбор, когда пришёл к ней вчера мириться.

Кончаю не менее бурно, чем она. Успеваю достать в последний момент. Сперма летит, как с брандспойта, на задницу, спину и волосы Виолы.

Бля. Вот это зрелище.

Падаем обессиленно.Не хочу никуда идти.

Может, реально уволиться?тА кто тогда будет эту сумасшедшую учить?

Нет уж.

Такой экземпляр нужно держать рядом.

После возобновления дыхательных функций выдвигаемся в душ. Естественно, всё заканчивается бешеным трахом в тесной душевой. Неудобства компенсируются крышесносным оргазмом.

— Уверена насчёт мозгоправа? — решаю всё же уточнить. Вдруг случилось чудо, и Виола решила сдаться специалистам.

Мы сидим на кухне. Пьём утренний кофе. Леванчук мне уже оборвал мобильный. Угрожает сдать начальству.

Мне максимально наплевать.

— Ты считаешь, что лечение в дурке добавит мне авторитета в коллективе?

Понятно. Переводит всё в шутку.

— А если серьёзно — это действительно было только второе помутнение рассудка. Третьего я не допущу.

У меня есть проблемы. Я не закрываю на них глаза. В последнее время было много эмоций. Очевидно, что они отложили отпечаток на моей менталке.

Хорошо, если она понимает свои проблемы. Это уже полпути. Но без помощи извне такие вопросы редко решаются.

Пока закрою эту тему. Понаблюдаю за ней.

Уже в пороге квартиры Виола задаёт волнующий её вопрос:

— Я надеюсь, больше не увижу Розу Давидовну?

Мне неприятно.

Моя мать отвратительно поступила, но она остаётся для меня родным человеком. И понимание того, что есть кто-то, ненавидящий её до глубины души, меня ранит.

Моя мать не плохая на самом деле. Просто здесь нашла коса на камень.

Понимаю, что Виола никогда не будет сидеть и мило улыбаться ей, как делала это для матери Рогозина.

Я ревную к матери Рогозина. Это что-то новое…

— Я же сказал тебе вчера — только мы, никаких родственников, — подумав недолго, добавляю:

— Но скрываться от них я не буду. Скажу, что ты моя любовница. Ты не против?

— Говори, что посчитаешь нужным. Это твоё дело. Главное — мне не встречаться с ними. Единственная моя просьба.

— Прости меня за пощёчину. Да... Я долго созревал для извинений. Мне казалось, что тебе это не нужно. Я ошибался.

Виола сканирует меня непонятным взглядом, хочет что-то сказать, но её перебивает звонок мобильного.

Она отвечает на вызов.

— Какой Руслан?.. А. Привет.

Не понял. Что ещё за Руслан?

— Ты звонишь в девять утра. Кто так делает в воскресенье?.. Нет, я не сплю.

Я критически опаздываю, но вместо срочной эвакуации из квартиры Виолы стою столбом и выслушиваю каждое её слово.

— Сегодня?.. — смотрит на меня. О чём-то думает.

Что, бляха, за "сегодня"?

— Нет. Не получится. Ты долго обо мне вспоминал. За это время у меня уже появился любовник.

Она отказала ему потому, что я стоял рядом?

А если бы была одна? Что бы тогда ответила?..

Виола заканчивает разговор и смотрит на меня вопросительно.

Решаю уточнить:

— Ты же понимаешь, что мы не в свободных отношениях? Мы только вдвоём. Больше никого.

— Ты в себе уверен? — откровенно подкалывает меня.

— А ты в себе?

Улыбка на её лице пропадает.

Она сейчас о Рогозине думает? Или об этом неизвестном Руслане?..

— Я в себе не уверена. Честно. Не люблю обманываться. И тебе того же желаю. Не стоит ставить рамки. Иначе ты их обязательно нарушишь.

— Ты меня тоже не знаешь. Если я даю слово, я его сдерживаю.

Виола печально улыбается и открывает мне дверь.

Чёрт. Работа.

Страстно целуемся в пороге — и я наконец-то уезжаю из этой обители порока.

Роман

В понедельник утром отца перевели из реанимации в кардиологию. Хоть какие-то хорошие новости. Он быстро идёт на поправку. Думаю, через пару недель отправится домой. Хотя… ещё рано загадывать.

Мама пока ночует у меня. Днями сидит возле отца. Мне его уже жаль становится — она буквально не даёт ему полежать в тишине.

— Ромочка, можно к тебе? — мама заглядывает ко мне в кабинет. — Твой отец меня выгнал. Представляешь?

Ещё как представляю. Она буквально задушила его своей заботой.

— Мам, выдохни. Ему ещё лежать как минимум две недели. Пусть отдыхает.

— А я, значит, его напрягаю? — голос дрожит от обиды.

— Нет, конечно. Но он сейчас слаб, а ты хочешь, чтобы он с тобой интеллектуальные беседы вёл.

— Так может, мне вообще домой уехать, и пусть лежит, отдыхает? — ну началось...

— Иди домой. Приготовь сыну ужин. Ну же… Не надо раскисать.

Вижу по лицу — что-то задумала.

— А где я могу найти Виолу? Такая хорошая девочка. Я бы с ней хотела пообщаться.

Виола. Только я не воспринимаю это сокращение? Как я могу не думать о ней? Даже мать туда же.

— Виолетта учится. Не думаю, что у неё есть время на встречи.

— Ты знаешь её расписание? — бешеный блеск в глазах матери меня настораживает.

— Ничего я не знаю, — начинаю раздражаться.

— Ладно. Не буду отвлекать тебя от работы, — быстро ретируется.

Что она задумала? Неужели пошла на поиски "хорошей девочки"?

Эта девочка меня кинула. Вот так, банально. Я сидел в ресторане уже полчаса, когда начал понимать, что она не опаздывает. Она просто не пришла.

Конечно, я сразу ей набрал, но интрига... Виолетта кинула меня в ЧС.

Хотел поехать к ней, но вовремя остановился.

Ну не получается у нас. Это же очевидно. Сколько мы будем устраивать эти пляски с бубном? Она для меня малолетка. Я не могу зависеть от её заскоков. Сегодня она одна — завтра другая.

Ещё вопрос, что у них с Вердиным. Может, они вместе и просто смеются надо мной. Почему нет? Я уже ни в чём не уверен. Хотя, с другой стороны, зачем это им было бы нужно? Мы с Германом никогда не были в контрах, чтобы он мне мстил.

— Роман Алексеевич! — не дожидаясь моего разрешения, Марго входит в кабинет. Я уже даже не злюсь. Она неисправима.

— Сейчас будет скандал!

— Что ещё случилось?

Подходит вплотную к моему столу и полушёпотом докладывает:

— В приёмной сидит злющий мужик. Требует главврача. Что-то случилось в роддоме с его женой.

— Приглашайте. И, Маргарита Анатольевна, начинайте носить юбки подлиннее. Неприлично смущать посетителей в приёмной.

Молча уходит. Её обиды я переживу.

В кабинет входит злой как чёрт мужик. Лицо искажено гримасой ненависти.

— Добрый день. Присаживайтесь, — показываю рукой в сторону стула.

— Для кого он добрый? Для вас? Для меня — нет! — мужик на взводе.

— Успокойтесь и объясните, что произошло.

— Это Кудряшова! Белобрысая тварь! — переходит на крик. Речь идёт о Насте.

— Без оскорблений, пожалуйста. — Да что там за трагедия?

— Какие оскорбления? Да я её придушу голыми руками!

— Говорите конкретно! Что произошло?

— Она вырезала моей жене матку! — пытается успокоиться. Держится руками за голову. — Со вчерашнего вечера у Нины начались схватки. Мы поехали в роддом. Кудряшова вела нашу беременность. Будь она проклята! Нине было очень плохо. Шейка матки не раскрывалась. Мы просили эту ведьму сделать кесарево, но она проморочила нам головы. А с утра с перепуганными глазами сказала срочно везти на операцию.

Начинаю понимать. Это плохо. Для обеих сторон. Конечно, рано без комиссии делать выводы. Но они сами напрашиваются.

— Она просто вышла и сказала: "Матку пришлось удалить. Скажите спасибо, что с ребёнком всё в порядке". Как такое возможно?

Настя не в себе, что ли? Что за херню она выдала?

— Я урою эту дрянь! Она не будет больше работать. Даже в захудалом медпункте!

Нужно срочно решать этот пиздец. Если мужик окажется принципиальным, может пострадать вся больница.

— Давайте не будем пороть горячку. Мы обязательно во всём разберёмся. Естественно, с вашим участием. Всё будет прозрачно. Если Анастасия Сергеевна виновна, то понесёт наказание.

Отправляю мужика к жене и ребёнку. Сам иду на поиски Насти.

Дежурная медсестра в гинекологии направляет меня в подсобку. По её словам, Настя там находится уже полчаса.

Застаю её сидящей на полу. Она опять в слезах. Твою мать!

Она допустила ошибку, но виновным чувствую себя.

— Встань. И пройдём, поговорим.

— Я виновата. Рома, я так виновата...

— Мы обязательно разберёмся, даже не сомневайся. Приведи себя в порядок и приходи ко мне. Пока мы поговорим наедине. Дальше будут разбирательства, инициируемые мужем женщины, которую ты… Ладно, жду тебя. Будь добра — быстрее.

Уже в кабинете в моей голове начинают складываться в пазл нехорошие мысли.

Слишком много смертей в последнее время, связанных с гинекологией. Что происходит? Что самое худшее — так это то, что везде фигурирует Анастасия Сергеевна. Её вина нигде не доказана. Но сам факт...

Почему я раньше не сопоставлял все эти случаи?

Она бесшумно входит. Лицо опухшее от слёз. Садится напротив. Молчит.

— Начинай говорить. Я не умею читать мысли.

— Я сама не своя в последнее время. Я была уверена, что всё под контролем.

— Под каким, нахрен, контролем?! Родовая деятельность остановилась. Чего ты хотела дождаться? Чтобы и она, и ребёнок умерли?

— Нет! Нет, конечно! Я ничего такого не хотела. — Опять слёзы.

— Ты понимаешь всю серьёзность ситуации? Что прикажешь мне делать? Я бы выпер тебя без суда и следствия. Но это не на пользу больнице.

— Да за что?! Рома, у всех врачей бывают ошибки. Ни я первая, ни я последняя. У всех есть свои кладбища! А тут даже никто не умер. Ты хочешь за одну ошибку меня уволить?

— А ошибка одна?

Настя дёргается, как от пощёчины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что ты такое говоришь?

— Почему так много смертей возле твоего имени? Уверена, что при моём детальном рассмотрении ничего не всплывёт?

— Понятия не имею, что тебе привиделось.

— Ты хочешь сама разобраться с Ковалевским? Вперёд. Уверен, ты справишься.

Равнодушно перевожу взгляд на рабочие документы. Настя пыхтит, как дракон. Сама она может только что закопать себя ещё больше.

— Что мне делать, Ром? — а вот и моё мнение интересует.

— Я предложу им компенсацию. Но это будут твои личные деньги.

— Какие мои деньги?

— Продашь одну из своих квартир. Что ты так смотришь? А что ты, собственно, хотела? Если он откажется… ничего хорошего нас не ждёт. Точнее — тебя. Больница не должна отвечать за твои проколы.

— Квартиру? Это разве не много?

— Ты в праве решать. Вот и решай.

Хватает меня за руки. Взгляд побитой собаки.

— Ром, помоги, пожалуйста. Я сейчас вообще ничего не соображаю.

Это намёк, что в её состоянии виновен я? Решила переложить с больной головы на здоровую?

— Будь на связи. Всегда. Мне нихрена не в прикол искать тебя по больнице.

Настя вовремя меня покидает. Иначе могла бы случиться встреча с рукоприкладством.

Ковалевский возвращается с твёрдым намерением придать разгласке этому дело.

— Николай Львович, давайте скажу прямо. Больница готова выплатить вам компенсацию. Как вы на это смотрите?

— Я — никак.

Так. Не отказал в категоричной форме. Можно работать.

— Какая сумма вас бы устроила?

Мерзко? Да, вполне. Только я знаю, что в нашем мире значат деньги. Семья Ковалевских может раскрутить это дело до немыслимых масштабов. Может даже выиграть суд. Только всё это — время. И не факт, что сумма компенсации будет их удовлетворять.

Я же здесь и сейчас даю ему карты в руки.

Вижу, что ему стыдно соглашаться сразу. Решаю помочь.

— Вы можете отказаться. Ваше право. Но скажу прямо — в суде вы не получите ожидаемую сумму.

— Я переговорю с женой. Не могу принимать решение за неё.

— Конечно. Буду ждать.

К счастью, Ковалевские соглашаются на компенсацию.

Набираю Настю. Пусть готовит квартиру на продажу.

Вот так вот. Одна ошибка — минус матка и минус квартира.

Но это не конец.

Нужно разобраться в ситуации. Во всех ситуациях по Насте. Трахая её полгода, я не видел перед своим носом ничего подозрительного. В который раз убеждаюсь — связи на работе ни к чему хорошему не приводят.

На выходе из кабинета становлюсь невольным свидетелем разговора Марго с кем-то по телефону.

— Ты представляешь? Да. Инфа сто процентов. Сорок лет, а всё туда же, — она меня что ли обсуждает? — Почему не найти себе ровесницу? Ищут молодые письки, а потом это боком им же и выходит. Ха-ха-ха. Они не прячутся. Он уже у неё ночует. Да от верблюда! Знаю. Я не сплетница! Ну так они нашли друг друга — Герман Маркович и Виолетта Робертовна. Интеллигенты сраные.

Они вместе. Что и требовалось доказать. Зачем она тогда согласилась на свидание? Не понимаю.

Виолетта для меня — загадка. Её поступки нелогичны.

А Вердин... Я его предупредил. Пусть сам разбирается в своих делах. Этой связью он подтвердил своё клеймо — начальник, склоняющий своих ординаторов к интиму.

Я прекрасно понимаю, что никого он не склоняет. Ему это просто не нужно. Женщины всегда липли к нему, как мухи на мёд. Ещё в меде он крутил с десятком девиц одновременно. Соблазнить Виолетту ему не составило бы труда.

Но в этот раз пресекать сплетни я не буду. Это не мои проблемы. Два взрослых человека — сами разберутся.

Тем временем Марго продолжает взахлёб обсасывать последние сплетни. Она пританцовывает у кофемашины, спиной ко мне. То, что я стою позади, она не знает.

— И куда только на кафедре смотрят? Чему он её там учит? Ага. Несложно догадаться. Да кобель он. Потягает дуру — и всё на этом...

Так, хватит.

— Маргарита Анатольевна! Если ещё раз в приёмной главврача будут литься такие помои — мы с вами распрощаемся. Всё ясно?

Марго сбрасывает звонок и как горная коза прыгает за рабочий стол.

— Прошу прощения. Не повторится.

Надеюсь. Эта женщина меня уже дастала. Спасибо отцу — это он пристроил ко мне дочь своего давнего друга.

Перед уходом навещаю отца. Тот говорит, что мама ушла по делам. Сказала — на встречу со знакомой. Догадываюсь с кем.

Набираю маму. Та отвечает практически сразу:

— Я уже на парковке. Жду тебя.

Иду к машине. Вижу впереди удаляющуюся Виолетту. Мама смотрит ей в спину. После поворачивает голову ко мне и театрально-романтично заявляет:

— Ром... Я, кажется, влюбилась.

Виола

Она машет мне рукой.

Чёрт.

Не хочу. Не хочу. Не хочу.

Ускоряет шаг.

Буквально перерезает мне дорогу.

Мне не скрыться.

— Виола, здравствуй! — улыбается до ушей.

— Добрый день, Елена Викторовна. Как ваши дела?

— Всё хорошо. Алексей Романович уже в кардиологии. А я вот прогуливаюсь, дышу свежим воздухом, так сказать, — строчит, как из автомата. Переживает, что я убегу и она не успеет рассказать все новости?

— Понятно. А я иду в морг. Срочно нужно.

Она мне не неприятна. Даже наоборот — милая женщина. Действительно милая, а не такая, как у некоторых Германов — матери. Но я категорически не хочу слушать что-либо о Романе. А она только о нём и настроена говорить. Я это ещё в прошлый раз поняла. Тогда слушала, раскрыв рот. Сейчас же — увольте. Моя нервная система и так хромает.

— Давай посидим, поговорим. Роман весь в работе, я с ума схожу от безделья, — ну лиса. Становится даже смешно. Она так неприкрыто пытается сблизиться. Только зачем ей это нужно, не пойму. Почему не пообщаться с будущей невесткой?

Понимаю, что мне от неё просто так не отвязаться:

— Елена Викторовна, мне нужно примерно пятнадцать минут на решение своих дел. Дальше я могу прогуляться с вами полчаса.

— О, отлично. Я тут на лавочке посижу, подожду.

Ухожу в морг. С заданием справляюсь даже быстрее, чем думала.

Елена Викторовна на месте. Зря я надеялась, что у неё появятся дела поважнее.

Следующие полчаса мы просто гуляем по территории больницы. И, на удивление, о своём сыне она больше не говорит ни слова. Зато мою биографию решила узнать от и до.

Рассказываю, как есть. Мне скрывать нечего.

При проходе мимо здания, в котором находится гинекология, мой взгляд случайно натыкается на Анастасию Сергеевну. Она стоит у открытого окна, смотрит на нас в упор. Её лицо напоминает восковую маску. Только сейчас задумываюсь, как это выглядит со стороны: я гуляю с её будущей свекровью. Дела...

Увожу Елену Викторовну в сторону парковки — здесь недалеко. Нужно сворачивать эти трепания ни о чём. Мы друг другу чужие люди в конце концов.

Ей звонит сын. Пора прощаться.

— Мне пора. Я и так задержалась. Нужно застать одного человека на кафедре, — ну тут уже приходится солгать. Разыгрывать хорошую мину при её сыне я не собираюсь.

— Ну постой. Подожди, — вижу, что намеренно меня задерживает. Делаю вывод: отношения с Настей у них плохие или вообще отсутствуют. Возможно, мать Романа даже ещё не в курсе её беременности. Только мне эти семейные драмы не нужны, от слова совсем.

— Простите, не могу. Если задержусь — могут быть проблемы.

— Жаль... До встречи тогда.

Лучше бы не встречаться.

Забираю свои вещи на кафедре и спешу домой. Герман у меня. Сказал — будет ждать. Ему сегодня в ночь. Если опоздаю, он просто не явится на работу вовремя и его выпрут. Кто будет меня учить? Короче, шантаж полным ходом.

Он ненасытный. И немного меня этим пугает. Где его друзья? У него вообще есть какие-то увлечения, хобби? Быть с ним в постели всё свободное время... Перебор, как по мне.

— Виола, постой.

Не удивлена.

Следом за мной на остановку спешит Настя. Глаза высекают искры. Это она зря. Я ни в чём не виновата перед ней. И если она начнёт задирать меня — я не посмотрю на её интересное положение.

— Я вас слушаю.

— Как я должна понимать твоё общение с матерью Романа?

При близком рассмотрении вижу, что лицо у неё отёкшее до безобразия. Вот тебе и радости будущей мамки.

— А в чём, собственно, дело? У нас свои темы для разговоров.

Настя буквально извергает пламя ненависти в мою сторону. Мне почему-то кажется: окажись мы наедине, а не в людном месте, — она вцепилась бы мне в волосы.

— Тебе что, Вердина мало? Ты бы за ним лучше смотрела. Он кобель знатный, всю больницу перетягал.

— И вы тоже в числе потяганных? — если кто-то по глупости подумал, что я не связываюсь с беременными и стариками — он круто ошибся.

— Чего!? Ты охренела? Шалава! — а вот и истинное лицо этой женщины. Жаль. А с другой стороны — они с Рогозиным идеальная пара. Просто на подбор.

— Ну, допустим, я охреневшая шалава. Дальше что? — говорю спокойно.

Настя теряется.

Такие, как она, ждут на агрессию такой же агрессии. В противном случае не понимают, как себя вести в ситуации конфликта. Крики и истерики — наше всё.

Вижу подходящий троллейбус. Пора ставить точку в этом театре абсурда:

— Я не имею никаких планов на Романа Алексеевича. Можете быть спокойны. Но общаться с его матерью или нет — я буду решать сама. Ясно? Понятно?

Она не успевает ответить. Я захожу в троллейбус. Надеюсь больше не сталкиваться с этой "счастливой" парой. А Елене Викторовне при следующей встрече придётся отказать в общении.

---

Дома меня ждёт неприятный сюрприз.

Заходя в коридор, сразу понимаю, что что-то не так. На тумбочке творится полный беспредел, парфюмы валяются на полу.

Прохожу дальше. Картина ещё хлеще: по всей гостиной разбросаны бумажки, нитки, декоративные шарики из вазы. Что за... Что здесь произошло? Меня что, ограбили? Хотя что у меня брать…

Герман меня не встречает. Иду в спальню.

— Ну это уже полнейшая наглость! — кричу на эмоциях.

Этот бугай лежит и спит, как ни в чём не бывало. У него на груди растянулся рыжий кот. Кот, ёпрст!

Герман открывает глаза:

— Зачем так орать? Ты мне Люську напугаешь, — гладит рыжую морду. Люська!

— Что Люська делает у меня в квартире? — ненавижу животных. Шерсть, вонючие лотки. Фу.

— Живёт. Как что делает.

Такой ответ меня не устраивает.

— Гер, мы, кажется, договаривались — никаких родственников, — только сказав, понимаю, что ляпнула.

Герман начинает громко хохотать. Люську пробирают припадки, и она, задрав хвост, начинает дурачиться и носиться по спальне.

Что за дурдом? Гера хотел меня сдать в дурку на лечение? Ну так я уже в ней — его стараниями.

— Не злись, Ви. Я днями дома не бываю. Ей одиноко.

— Ты её вернёшь на место, я надеюсь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Молчит.

Он серьёзно? Я что, похожа на терпилу?

— Это не обсуждается. Я ненавижу животных.

— Мы с Люськой будем тебя лечить.

— От чего?

— От тебя.

Неожиданно внутри моего тела срывает все затворы. Я не могу себя контролировать. Слёзы просто льются по щекам. Я никогда не плакала. Ни разу. Даже когда в детстве упала с дерева и сломала ногу. Даже на похоронах бабушки. Никогда.

Герман подскакивает с кровати и кидается мне навстречу. Сжимает в объятиях. Я рыдаю как умалишённая. Просто не могу остановиться. Да что это такое?!

Я больная. Я действительно ненормальная.

Гера садится на кровать и тянет меня к себе на колени. Колышет в руках, как маленького ребёнка. Я такой себя сейчас и чувствую. Почему-то безумно себя жаль. Жаль своё детство, а точнее его отсутствие. Жаль нелюбовь родителей. Жаль, что ни один мужчина за двадцать пять лет так по-настоящему и не полюбил меня. Для всех я была просто красивой обложкой с дебильным характером. Меня хотели завоевать — не более.

— Прости меня. Я что-то не то ляпнул. Не хотел тебя обидеть. Идиот. Что поделать?

— Гер, мне нужна помощь. Найди мне хорошего психолога. Хотя нет — мне нужен психиатр.

Так дальше не может продолжаться. Я нестабильна — это факт. Как самой справляться, не имею ни малейшего представления.

— Есть один на примете. Я его имел в виду, когда говорил с тобой в субботу.

— Хорошо.

— Секса не будет? — понимаю, что хочет меня рассмешить.

— Ты хочешь оставить кошку у меня? Зачем? Не боишься, что я её прикончу в твоё отсутствие?

— Я не буду доставлять тебе неудобства. И моя Люська тоже. Просто сегодня захотелось взять её с собой. Она совсем одинокая. Уже даже думал отдать её кому-нибудь ответственному.

Смотрю на кошку и вижу в ней себя. Красивая, сумасшедшая, одинокая.

— Оставь её у меня. На время. Посмотрим...

Герман смотрит с теплотой во взгляде.

— Как скажешь. Она хорошая. Вот увидишь, — он как будто говорит это обо мне.

Гере приходится ехать на работу, так и не дождавшись от меня любви и ласки. Но он держится героически.

Вечером ко мне на кухню присоединяется Люська. Видно, что хозяин кормит её хорошо. Толстая, зараза. Даю ей немного колбасы. Не ест. Ещё и переборчивая. Ну ничего, поголодает до утра.

В десять звонит отец. Ему всегда плевать на время. Главное — что он не спит.

— Привет. Как дела? Не пришла ещё к уму? — с издёвкой.

— Ты у меня это каждый день спрашиваешь. За сутки ничего не поменялось.

Молчим.

— У меня кошка появилась.

— Что с тобой происходит? Какая, к чертям собачьим, кошка?

— Люська. Мне её любовник подарил.

Опять молчим.

— Ты меня любишь? — сегодня день откровений.

— Ты пьяная там, что ли?

Вот и ответ.

Нажимаю отбой.

Гера

— А что Виола думает по этому поводу? — вот уже второй час меня пытаются развести на разговор о личном.

Мои прибаханные коллеги, оба женаты, отцы семейств. Но не брезгуют копаться в чужом нижнем белье.

Если вы думаете, что сплетни — это прерогатива женщин, то жестоко ошибаетесь. Мужики в плане "кто, с кем и как" превосходят слабый пол в разы.

Я уже послал их в начале смены. Теперь они выбрали тактику: «Идём в обход, чтобы Вердин не догадался».

— Со следующей недели уже будут дежурить ночью, — Завгородний говорит таким тоном, будто я могу не знать.

— А чего резину тянуть, я не пойму? Почему не с этой недели? — Яровой задаёт этот вопрос мне.

— Вы у меня спрашиваете? Идите к заведующему и поинтересуйтесь, — достали. Вижу их насквозь. Водят вокруг меня хороводы. Очень уж им интересно, что у меня с Виолой.

Ещё в воскресенье я им сказал, что у нас отношения. Скрываться ото всех не будем. Конечно, какие именно — им знать не нужно. Пусть думают, что мы полноценная пара, так проще. Не все адекватно воспринимают фразу "встречаемся ради секса". Ещё не хватало, чтобы Виолу записали в легкодоступные.

— Меня больше волнует вопрос расширения штата, — уводя тему в другое русло, заявляю. Все с радостью подхватывают и начинают поливать дерьмом заведующего, Рогозина и всех, кого можно сюда хоть как-то приплести.

К Рогозину я больше не ходил. Не хочу видеть его рожу. Я ему не доверяю. Он начал меня дико раздражать. Причин вроде бы нет... Хотя, стоп. Есть. Я ревную Виолу.

Недавно узнал, что у него в любовницах уже полгода числится местная кукла Барби — Кудряшова. Если честно, думал, вкус у него получше. Она же настолько рафинированная, что зубы сводит.

С другой стороны — совет им да любовь.

— Герман Маркович, у вас на столе три запроса на повторное исследование гистологии. Просили вас… — заглядывает в прозекторскую Оля.

— И?.. Меня лично просили? Один я на весь морг гистологией занимаюсь?

Вижу, как Яровой уводит взгляд. Это его работа? Что не так?

— Вить, после тебя, что ли?

— Без понятия.

Ну конечно, «без понятия». Я должен за всех в этой шараге пахать. Слишком многого от меня хотят. Кажется, пора искать своё призвание где-то ещё. Здесь меня решили доконать.

После тяжёлой ночи приходится ехать на встречу со старым знакомым. Прохоров Вадим Дмитриевич — практикующий психиатр, много хороших отзывов в своей сфере.

Я пообещал Виоле помощь. Надо держать слово. Сама она хорошего специалиста искать не будет. Просто будет жить дальше. Пока не случится очередная задница.

Встречаемся в кафе недалеко от его дома.

— Вот это встреча! — пожимаем друг другу руки.

Вадим улыбается, и я замечаю, что у него отсутствует передний зуб. Не могу сдержать улыбку.

— Ты как был представительным, таким и остался, — Вадим захлёбывается в смехе.

— Так заметно? Дочка вчера выбила. Такие вот игры у пятилеток. Через два часа к стоматологу. Так что давай, рассказывай, какими судьбами.

— Мне нужна консультация. Точнее — моей девушке, — звучит почти как анекдот, но Вадим слушает серьёзно, и я продолжаю. — Я не специалист в психиатрии. Тебе будет виднее.

— Почему психиатр, а не психолог? Какие симптомы?

— Ну, из самого трэшакового — она себя режет и...

Вадим резко вскидывает ладонь, призывая меня замолчать.

— Этого достаточно.

Не понимаю. Достаточно для чего?

— Сколько вы вместе? Когда началось членовредительство?

— Мы недолго вместе. Она говорит, что было всего два случая, но я ей не верю.

Вадим смотрит на меня подозрительно.

— А психически здоровые девушки уже закончились? Нет, не подумай, я не учу тебя жить. Просто... это опасно. Не только для неё, но и для тебя. Ты понимаешь, о чём я?

Понимаю ли я? Наверное, не до конца.

— Ладно. Не будем гадать на кофейной гуще. Завтра в шесть вечера пусть подъезжает ко мне в клинику. Вот адрес. — даёт визитку. — И ещё. Герман, если ты не готов тянуть эту лямку — лучше расстаться в самом начале.

Молчу. Не знаю, что ответить. Я не считаю, что Виола потеряна для общества. Просто Вадим пока не знает всей сути проблемы и выдаёт самые плохие варианты.

— Спасибо за совет. Что насчёт оплаты?

— Номер счёта и сумму скину после встречи с твоей девушкой. Всё, давай. — жмём руки. — Пора к стоматологу. А то так и останусь с решетом во рту.

Вадим уходит. Я остаюсь. Надо всё обдумать.

Домой даже не еду. Сразу к Виоле и Люське. Надеюсь, последняя не выброшена на улицу или чего хуже.

Открываю своим ключом. Да, у меня есть свой ключ. Это ничего не значит — просто удобно.

Люська трётся в пороге. Рыжая морда ждёт меня.

Уверенный, что Виола на учёбе, чуть не получаю инфаркт, когда она выходит из спальни.

— Да твою же мать! — хватаюсь за сердце. — Ты почему не на учёбе?

Ответ вижу сразу: порез на руке.

Дело дрянь.

— Ты договорился со своим знакомым? Когда я могу с ним встретиться? — тянет равнодушно.

Пустой взгляд пугает меня до чёртиков.

— Что произошло? Почему ты опять себя порезала? — нужно звонить Вадиму. Срочно.

— Это… так получилось, — смотрит на руку. — Сейчас уже всё в порядке. Так что насчёт врача?

Ни хрена не в порядке. Она нестабильна. И, похоже, сама уже не осознаёт этого.

— Всё будет хорошо, — подхожу и заключаю её в объятия. — Что же с тобой происходит?

---

Вечером везу Виолу к Вадиму. После моего звонка он согласился перенести приём на сегодня.

Клиника — за городом. Район красивый, живописный.

— Ты же меня здесь не оставишь? — Виола мне не доверяет. Напрасно. Я не собираюсь решать за неё. Я буду рядом.

— Нет, конечно. Тебе же на учёбу ходить, какая дурка? — пытаюсь пошутить. Правда, не смешно.

После звонка нас впускают на территорию. Миловидная медсестра, стреляя глазами в мою сторону, ведёт нас по коридорам.

Мне здесь не по себе. Бред, но в морге и то спокойнее.

Из одной палаты выскакивает сумасшедшая бабка и кидается на медсестру с кулаками. Та спокойно скручивает её и запирает обратно. Охренеть. Я уже сам хочу свалить отсюда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Подходим к кабинету. Виола хватается за мою руку — испугана.

— Не волнуйся. Я не оставлю тебя здесь. Обещаю. Даже если Вадим будет настаивать.

Заходим.

— Герман, подожди в коридоре. Приём — тет-а-тет. Виола, присаживайтесь на кушетку.

Приходится выйти. Надеюсь, он ей поможет. Если нет… сообщать родителям?

Прогуливаюсь по территории. Обстановка очень красивая. Всё буквально утопает в цветах. Да и сама клиника на уровне. Откуда такие деньжищи? Вадим из семьи простых работяг. С финансами у них всегда было плохо. Клинику открыл пять лет назад. Моя чуйка просто кричит, что платят ему дохрена. Но за какие услуги, вот вопрос. Кто тут лечиться? И лечатся ли тут реально больные люди?

Через час меня зовут.

Виола в коридоре спокойно листает журнал. На меня даже не смотрит. Уже накачали чем-то?

— Герман, пройди на пару слов, — Вадим выглядывает.— Можешь выдохнуть. Всё не так плохо, как я думал.

— Что с ней? — тороплю.

— У неё ПРЛ — пограничное расстройство личности. Пока в лёгкой форме. Но самоповреждения — тревожный сигнал. Мы откровенно поговорили, она молодец. Начнём терапию завтра. Оставлять её тут смысла нет. Она будет приходить раз в неделю ко мне и к психотерапевту Лидии Ивановне. Сколько по времени займёт весь процесс я естественно не могу предсказать.

— И это всё? Раз в неделю?

— Герман, успокойся. Будет и медикаментозное лечение. Подберём препараты. Состояние стабилизируется — возможно, она быстро придёт в норму.

Облегчение накатывает с головой.

— И ещё. Ваши отношения — под вопросом. Для ПРЛ характерна смена привязанностей. То, что она чувствует к тебе сейчас, может исчезнуть завтра.

Вот и ложка дёгтя. Но обсуждать это с Вадимом не буду. Это наше с Виолой.

— Лечение в моей клинике недешёвое. Кто будет платить?

— Я.

Вадим скидывает счёт и сумму. Да. Нехило. За эти деньги можно прикупить квартирку в области.

Прощаемся.

— Как ты? — спрашиваю в машине.

Виола молчит. Начинаю волноваться.

— Нормально. Вадим Дмитриевич дал таблетку успокоительного. Меня немного таращит. Гер, это дорого. У меня нет таких денег. Просить у отца? Он сразу запихнёт меня в стационар. Я этого не переживу.

— Я заплачу, — вижу, что хочет возразить. — Не обсуждается. У меня есть деньги. И для меня это не большие суммы. Ты мне ничего не должна.

Она отворачивается к окну. Плачет.

Ничего, котёнок. Всё будет хорошо.

Ты справишься.

Роман

Четыре месяца спустя

Последние месяцы больница буквально погрязла в разборках и судах. Одна из бывших пациенток терапии написала поток кляуз во все инстанции. За ней подтянулось ещё с десяток недовольных. Глупые претензии, не стоящие и выеденного яйца. Но на обрушившуюся грязь тут же накинулись СМИ.

Сегодня мы по всем каналам и новостям. Удивительно, что я до сих пор занимаю кресло главврача.

Наши юристы зашиваются от количества навалившейся работы. Репутация больницы летит в пропасть. Всех смешали в одну кучу. Даже лучшие врачи, ни разу не мелькавшие ни в одном скандале, начали терять пациентов.

Месяц назад волну славы поймал Ковалевский — мужик, получивший откуп от Насти. Вот где рвануло.

Он заявил, что его расписка о получении денег от Кудряшовой А. С. — подделка. Ковалевский оказался обычным, жадным до наживы мерзавцем.

Я сразу отправил Настю в отпуск. Пока не разберёмся — пусть не мелькает перед носом разъярённой общественности.

— Мам, успокойся. Не нужно мне звонить после каждой прочитанной бредовой новости, — пытаюсь вернуть мать из мира телевизора в мир реальный.

— Ром, да что же это такое? Что все эти люди от вас хотят? Когда этот кошмар закончится?.. — всхлипы на другом конце провода выводят меня из равновесия.

— Мам, мне пора. Созвонимся позже, — сбрасываю вызов. Сейчас не до неё.

От отца всё держится в строжайшем секрете. Ему нельзя волноваться. Матери приходится делать вид, что всё в порядке. Они сейчас отдыхают за границей. Я бы тоже свалил отсюда куда подальше.

Напряжение последнего времени мне помогают приглушить только встречи с Лизой. Мы познакомились три месяца назад в кругу общих друзей.

В октябре я был приглашён на юбилей к своему университетскому товарищу — Тихонову Максиму. Мы хорошо общались раньше, можно сказать — дружили. Сейчас видимся редко из-за загруженных рабочих графиков.

С Лизой мы проговорили весь вечер. Я прекрасно провёл время и понял, что хочу увидеть её снова.

Это не была вспышка страсти или желание затащить её в постель. Она просто понравилась мне как человек и собеседник.

Тридцать лет. Не замужем. Детей нет. Учитель английского в простой школе. Без вредных привычек. Симпатичная брюнетка, маленького роста.

Так себе описание — я сам это понимаю. Но как есть.

Она — как спокойная гавань в пучине того бреда, в котором я варюсь. С ней легко. Очень легко. Мы можем говорить обо всём. Она в меня влюблена — это не мои догадки или больная самоуверенность. Лиза призналась мне в любви.

Я ей не ответил. А что нужно говорить в таких случаях? Не знаю.

Врать о любви? Разве это честно по отношению к такому хорошему человеку?

Тем более я знаю, как выглядит настоящая любовь. Я её ни с чем не спутаю. Она до сих пор живёт во мне — как неоперабельная опухоль. Я просто с ней сосуществую. Пытаюсь, по крайней мере.

С Виолеттой я не разговаривал уже четыре месяца. Вижу её, конечно, мимолётно — на территории больницы. Её и Германа. Они до сих пор вместе. Наверное, они счастливы. По крайней мере, создаётся такое впечатление. Они неразлучны. Везде вместе. Сплетни про их короткую интрижку быстро стали неактуальны.

После меня, конечно, больше всех их связь расстроила мою мать. Пришлось спустить её с небес на землю. Я настойчиво попросил её не искать встреч с Виолеттой. Это неуместно.

— Роман Алексеевич, можно к вам? — Марго заглядывает в кабинет.

— Входите. Что?

— Я хотела бы уволиться. Вот, — кладёт на стол заявление.

Вот те раз! Мне казалось, что Марго — последняя, кто покинет тонущий корабль. Удивила.

— Без проблем, — ставлю подпись. — Удачи.

Марго стоит как истукан. Что ещё?

— Вам всё равно, что я увольняюсь?

— А должно быть не всё равно?.. — давай, ещё ты мне тут устрой истерику.

— Я посвятила вам три года своей жизни, а в ответ получаю: «удачи»?! Это несправедливо!

— Вы уже передумали увольняться? — еле сдерживаю смех.

Марго хватает заявление, рвёт его пополам и вылетает в приёмную. Сумасшедшая.

Через минуту возвращается:

— Вы же знаете, как я к вам отношусь. Почему вы так жестоко со мной поступаете?..

Пора ставить точку. Слишком долго я терпел эту дуру.

— Маргарита Анатольевна, вы уволены. Сегодняшним числом. Можете отправляться домой — к мужу и детям. Если вы ещё помните, что они у вас есть.

— Я люблю вас! Как вы так можете?!

Что за театральщина?..

— Я вызываю охрану. Вас выведут под руки, если не покинете кабинет прямо сейчас.

Уходит. Надеюсь, больше никогда её не увижу. У неё реально есть муж? Серьёзно? Кто-то живёт с этой чокнутой?..

Звоню в кадры. Прошу подобрать мне секретаря. Желательно пожилую женщину. А если найдут мужчину-секретаря — я буду счастлив.

Уже в машине набираю Лизу. Она сразу отвечает, как будто ждала моего звонка.

— Привет. Как дела? Чем занимаешься? — хочу её увидеть.

— Привет, Ром, — с придыханием шепчет Лиза. — Да ничем, в принципе. Проверяла уроки. Сейчас просто скучаю по тебе.

Она такая ласковая. Я таких женщин никогда не встречал.

— Могу к тебе приехать. Можно? — знаю, что не откажет.

— Конечно. Что тебе приготовить? Не отказывайся, пожалуйста. Мне будет очень приятно что-то для тебя сделать.

— На твоё усмотрение. Я всеядный, — есть я не хочу, но обижать её тем более.

— Хорошо, жду.

Отключаюсь и выезжаю на свидание. Настроение понемногу выравнивается.

Лиза живёт на другом конце города. Неудобно, но терпимо.

По пути заезжаю в цветочный. Покупаю большой букет ромашек. Мне кажется, они очень подходят Лизе — тёплые и нежные.

— А вот и ты, — Лиза впускает меня в квартиру. — Проходи. Я уже почти приготовила нам ужин. Надеюсь, тебе понравится.

Не даю ей сбежать на кухню. Притягиваю к себе за талию, смотрю в глаза. Её тело трепещет в моих объятиях. Она волнуется. Глупенькая. Сама скромность. Мы переспали на третьем свидании, и после этого секс у нас был уже много раз. Но каждый раз — как будто соблазняю девственницу.

— Не спеши убегать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Целую мягкие губы. Лиза отвечает неуверенно. Ничего, сейчас разогрею.

— Подожди, а как же ужин?..

— Потом.

Разуваюсь, скидываю пальто. Движемся в спальню и падаем в постель. Я тяну вверх её домашнее платье — и не нахожу под ним белья. Шалунья Елизавета Александровна!

Трусь о промежность ширинкой джинс. Лиза тихо стонет. Ну давай же, отпусти себя, хватит зажиматься.

Раздеваюсь и беру защиту. Хочу, чтобы Лиза сама надела. Протягиваю ей презерватив. Она замирает. Да ладно! Никогда?.. И это в тридцать лет? Я удивлён, что она была не девочка до меня.

Дрожащими руками забирает резинку. Движения отрывистые, волнение на максимуме.

С трудом справляется с задачей. Я на пределе от этой возни. Хочу трахаться нещадно.

Вхожу в неё и сразу начинаю жёстко двигаться. Лиза, наконец, расслабляется и толкается бёдрами мне навстречу. Мне хочется больше эмоций от неё в постели, но пока никак.

После первого раунда хочу зайти на второй, но меня ждёт облом.

— Ром... У меня сильно живот разболелся.

— Я сделал тебе больно? — начинаю переживать.

— Нет, что ты... Он у меня болел ещё до твоего приезда.

— И почему ты только сейчас это говоришь? — зачем насиловать себя и соглашаться на секс? Чувствую лёгкое раздражение. — Можно было сразу сказать, что плохо себя чувствуешь.

Лиза заматывается в одеяло до подбородка, водит глазами по моему телу. Между нами повисает странное напряжение.

— Я боюсь тебе отказать...

Что?..

— Боюсь, что не нужна тебе вне постели...

Подскакиваю, одеваю джинсы и свитер и выхожу с сигаретой на балкон.

Твою мать.

Она взяла и кинула меня мордой о правду.

Даже копаться в себе долго не надо. Всё как на ладони: я её не люблю, семью с ней не планирую. Зачем я вообще связался с ней? Чтобы было к кому поехать после работы и провести время с пользой? Хотел тепла и света? А достоин ли я их? Ни хрена. Не достоин. А Лиза точно не заслуживает такого к себе отношения.

Возвращаюсь в комнату. В глазах у Лизы стоят слёзы. Она такая беззащитная сейчас. А я — последняя тварь.

— Лиз, я лучше сейчас поеду домой.

Она судорожно начинает что-то лепетать — не понимаю ни слова, потому что голос дрожит.

— Прости меня, я не хотела тебя расстраивать...

— Перестань! — сажусь рядом, беру её ладони в свои. Какая она маленькая… — Лиз, ты напридумывала себе ерунды. Это я должен просить прощения. Я не всегда внимателен к тебе. Прости, пожалуйста. Пойдём ужинать.

Готовит Лиза потрясающе. Да простит меня мама, но она сдвинута с пьедестала.

Едим молча. Чувствуем себя неуютно. Ума не приложу, что сказать, как вернуть лёгкость. Оставаться у неё на ночь — точно не вариант.

— Спасибо, Лиз. Очень вкусно.

— На здоровье, — ложит руку поверх моей. — Останься, пожалуйста...

Я всё же не остаюсь у Лизы на ночь. Сидя в машине возле её дома, испытываю огромное облегчение. Не надо думать, как сглаживать неловкость.

Почему я не могу в неё влюбиться? Она — идеальная женщина для жизни. Но я не могу себя заставить.

Лиза наблюдает за мной в окно. Пора валить отсюда.

Дома — пустота холодильника и непрезентабельный вид забитой посудой раковины. Всё как всегда. Ничего нового. Все мои дни одинаковые, как и ночи.

Только сегодня я ещё не знаю, как скоро изменится моя жизнь.

Виола

— Да я до сих пор под впечатлением! И это только фото твоего самца. Вживую он, видать, ещё круче выглядит.

Моя подруга Ника уже второй день восторгается Германом. Она перелистала мою галерею в телефоне вдоль и поперёк.

Вчера я приехала в родной город — навестить родителей. Сделала я это не по своей воле. Терапия, чтоб её.

Меня не ждали. Спасибо, что хоть в дом впустили. Могло быть всякое. Разговор совершенно не клеился, и я ушла в гости к Нике.

Ника — моя единственная подруга ещё со школы. Она особенная. Ни один другой человек не смог бы выдержать мой скверный характер. Частые перепады настроения, грубость и ненависть к окружающим уже тогда были моими спутниками. Ника никогда не старалась подобрать ко мне ключи — просто выбила двери с ноги и обосновалась в моей жизни раз и навсегда.

Вчера мы долго разговаривали, пили безалкогольные коктейли, заколоченные её мужем. Опомнились уже в первом часу ночи — и мне предложили заночевать. Идти к родителям желания не было, я согласилась.

Сейчас полседьмого утра, но мы уже не спим — сидим на кухне. В этом доме своё расписание, которое устанавливает Максим Алексеевич. Разбудил всех убийственным криком и уже полчаса висит у мамки на сиське. Я в шоке. Ника довольна жизнью. Вот так — каждому своё.

Благодаря лечению я становлюсь более терпимой к разговорам о семье и детях. По крайней мере, это больше не вызывает во мне отвращения.

— Расскажи, какой он в постели.

Лёшка давится чаем и заходиться в кашле.

— Можно это без меня обсуждать?! Ник, пожалей мои уши.

Хохочем как дурочки.

Лёшка допивает чай и забирает сына в спальню — подальше от неприличных разговоров.

— Потрясающий. Даже этого слова будет мало. Но это не самое главное.

— А что? — у Ники чуть ли не слюна на стол капает. Я опять не могу удержаться от смеха.

— Он добрый, смелый, харизматичный, весёлый, искренний…

— Воу-воу-воу! Вот это тебя, мать, понесло! Да ты, похоже, влюбилась?

Ника не застала меня врасплох этим вопросом. Я уже думала об этом. И не раз.

— Я не уверена. То есть уверена, но не на сто процентов.

— На девяносто девять? — Ника гладит мою руку.

— Может быть... Ник, он меня буквально спас. Был со мной всё это время. Я не была одинока ни дня. Герман оплатил моё лечение наперёд. Он мой любовник, друг, наставник. Просто близкий человек.

Только проговорив это вслух, понимаю весь масштаб нашей связи.

— А он влюбился? Как ты думаешь?

Это единственное, чего я не знаю. Его чувств ко мне. Мы вместе, но в то же время как будто не до конца. Все считают нас полноценной парой, но это не так.

— Я не знаю, Ник. Мы не говорим о чувствах.

— Значит, стоит начать. Если он такой тугой в этом плане — возьми инициативу на себя.

Ника, конечно, права. Только пока я ничего ему не сказала, у меня ещё есть шанс надеяться, что он тоже что-то ко мне чувствует. А если окажется, что нет? Что тогда? Я не готова его потерять.

— Я подумаю. Спасибо, Никусь, за поддержку. Пора возвращаться в отчий дом. Через два часа поезд. Нужно решить ещё кое-какие вопросы.

Тепло прощаюсь с подругой. Её мужу достаётся кивок головой.

В родительском доме всё стабильно. Меня встречают недовольные лица с вагоном претензий.

— Ты так вчера и не сказала, зачем приехала, — отец жуёт свой завтрак, не поднимая на меня взгляда.

— Забрать кое-какие свои вещи. — Я больше сюда не вернусь. Захотят меня увидеть — сами приедут.

— Смотрела моё интервью в программе «Врачебная тайна»? — Мою мать, как всегда, волнует только она.

— Нет, не смотрела. Мне некогда смотреть телевизор.

— Как твой любовник поживает? Герман, кажется? — Яд буквально сочится при каждом произнесённом отцом слове.

— Всё отлично. Герман. Тебе не кажется.

Наши «дружные» посиделки первой сворачивает мама — просто встаёт из-за стола и, не прощаясь, уезжает на работу. Кого это удивляет? Точно не меня.

Ухожу к себе в комнату. Нужно собрать кое-какие вещи. Выгребаю из тумбочек всякий хлам, кидаю в чемодан пару джинсов и кофт.

Ну всё. Делать мне здесь больше нечего. На душе образуется пустота, но я быстро её прогоняю мыслями о Гере. Не видела его больше суток и просто не могу дождаться встречи.

Уезжаю, не прощаясь. Моё «пока» никому не нужно.

Уже в столице, на вокзале, набираю Геру. Он не отвечает. Наверное, на работе завал. Решаю закинуть вещи в квартиру и поехать к нему. Ждать его дома просто нет сил.

В шесть вечера я захожу в морг. Вокруг тишина. Заглядываю в прозекторскую, лабораторию, кабинет Геры. Никого. Иду в комнату отдыха.

Гера полулёжа откинулся на диване. Глаза прикрыты.

— Привет. А где все? — говорю тихо, чтобы не напугать.

Гера открывает один глаз, тянет с лёгкой улыбкой:

— Все с гриппом свалились.

Не раздумывая, начинаю сбрасывать с себя одежду. До Геры на диван добираюсь уже голой. Набрасываюсь на него как одичалая. Целую губы, нос, щёки. Срываю с него рабочую рубашку. Глажу грудь, узоры татуировок.

Возбуждение застилает мне взгляд, и я не сразу понимаю, что что-то не так.

Он меня не целует.

Он меня не обнимает.

Это впервые.

Отстраняюсь. Смотрю в его глаза.

Это не его глаза. Что произошло?

Чувствую себя глупо. Слезаю с его коленей и сажусь рядом. Я всё ещё обнажена. Но он не смотрит на мою наготу.

— Что с тобой? Что-то случилось?

Герман молчит. Думает о чём-то своём. Спустя долгую минуту он вспоминает о моём присутствии:

— Случилось. Я вчера случайно встретил свою бывшую. — Переводит взгляд на меня. — Мы были вместе больше года, во времена моей ординатуры. Она тоже патологоанатом.

Моё сердце бьётся где-то в горле. Я хочу его проглотить, но оно очень большое и перекрывает кислород. Приходится задержать дыхание.

Молчу. Вижу, что Гера настроен на разговор. Я не хочу этого всего знать, но ему, по всей видимости, наплевать.

— Мы были влюблены. Вечно неразлучны. Я был уверен, что это навсегда. Только в конце учёбы она слиняла в Германию. Я долго страдал... — делает паузу. — Со временем чувства, конечно, притупились. А вчера увидел её в моём кафе. Сразу узнал. Алина совсем не изменилась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Алина.

— Она тоже меня узнала. Мы разговорились. Всё как-то сразу нахлынуло. Фух... — Герман прикрывает глаза рукой. — Она в разводе, детей нет, уже полгода как вернулась домой.

Нет. Не говори этого.

— Ви, я хочу попробовать.

Смотрит на меня в упор.

Что. Я. Должна. Ответить.

— Ви?

Отмираю.

Мне кажется, что мой рот зашили нитками. Я просто не могу его открыть.

— Это... круто, на самом деле. Почему нет?

— Думаешь?

— Да. Да, конечно. Если ты этого действительно хочешь — то почему бы не попробовать.

Какой абсурд. Я голая. Он спрашивает моё мнение о бывшей. Видела бы меня сейчас Ника.

— Может, позвонить ей сейчас?

— Позвони. Возможно, сама жизнь даёт вам шанс всё исправить. Если всё так вспыхнуло спустя столько лет — всё возможно. — Я даже смогла выдавить из себя улыбку. Да мне Оскар нужно дать за лучшую актёрскую игру.

Герман достаёт мобильный из кармана брюк. Он при мне будет звонить? Вот и ответ на вопрос, что он ко мне чувствует.

Ничего.

— Подожди, пока я выйду. Ты же не будешь при мне разговаривать? — Начинаю одеваться. Руки не слушаются. Меня колотит как при лихорадке. Чёрт. Соберись, тряпка!

Герман весь в своих мыслях. На меня — ноль внимания. По-моему, он вообще ничего не соображает.

Последний раз бросаю на него взгляд и выхожу из комнаты отдыха.

Бреду по зимним, заснеженным улицам. Я ужасно замёрзла, но идти быстрее не могу. Я плохо ощущаю реальность. Есть такое выражение — «как в космосе летаю». Оно как нельзя кстати описывает моё состояние.

Домой добираюсь только через час, хотя обычно иду двадцать минут. Люська на посту. Сидит на комоде в прихожей. Он её теперь заберёт?

Скидываю одежду и забираюсь под душ. Включаю горячую воду. Нужно хорошенько прогреться, иначе подцеплю сопли. Только этого не хватало для полного счастья.

Глаза натыкаются на бритву среди гелей для душа. Это легко. Мне сразу станет легче. Я знаю точно.

Беру. Кручу в пальцах. Кладу обратно. Нет.

Лечение мне всё же помогает.

После душа опустошаю аптечку. Травиться я не собираюсь. Просто пью свои препараты в удвоенной дозе, плюс снотворное.

Звонит Ника. Блин. Забыла ей набрать после приезда.

— Я дома.

— Забыла про меня, коза? Хи-хи.

— Как про тебя забыть? Просто замоталась.

— Что с голосом?

— Нормально всё.

— Ага. Так и поверила. Козёл твой отмочил уже что-то?

Начинаю хохотать как ненормальная. Ну как у неё получается меня рассмешить в таком состоянии?

— Ты же в восторге была от этого козла?

— Не-не. Ты не путай. Я была в восторге от его внешки. Но для твоего счастья она роли не играет.

— Ммм… Очень философски.

— Так что? Не расколешься?

— Давай в другой раз. Мне нужно созреть.

— Буду ждать. И, Виол… Ты потрясающая. Если он этого не видит, то он полнейший кретин. И в таком случае — нахрен он тебе сдался!

— Так точно, сэр! Ладно, давай, до созвона. — Сбрасываю звонок.

Я потрясающая. Он — кретин. Думаю, правда где-то посередине.

Люська горланит на всю квартиру, требует хозяина. Всё-таки у них особая связь. Я проигрываю по всем фронтам. Кормлю крикуху и отправляюсь в постель. Таблетки начинают действовать, и я просто вырубаюсь.

---

Утро.

Мне на учёбу.

Встаю через силу. Больше так таблетками увлекаться я не буду.

На мобильном — пусто. Ни звонков, ни смс.

А чего ты ожидала? Что вчерашний вечер окажется шуткой?

Быстро собираюсь и выхожу из дома. Холод немного проветривает тяжёлые мысли. Ничего непоправимого не произошло. Все живы-здоровы — а это самое главное.

Сейчас меня больше беспокоит моя реакция на происходящее. Разве я не должна страдать и рыдать? Это было бы логично, учитывая мои чувства к Герману. Но ничего такого нет. И мне почему-то кажется, что это — не к добру.

Весь день на кафедре. Голова просто раскалывается от потока информации и вынужденного контакта с окружающим миром. Под вечер вижу смс от Геры:

«Ты не забыла, что сегодня к Вадиму нужно?»

Ещё помнит обо мне. Удивительно.

«Помню. Ну как ты? Поговорил с Алиной? Всё получилось?»

Дура. Зачем я сама себе делаю больно? Мне, оказывается, и бритвы для этого не нужно.

«Всё супер. Хочет посмотреть, где я работаю. Пригласил завтра с утра приехать в конце смены в морг. Нормальное такое свидание ха-ха ;)»

Ну отлично. Как я должна себя вести? Что говорить коллегам? Вопросов не избежать. Почему Герман ставит меня в такое глупое положение?

Заканчиваю трепаться. Убираю телефон в сумку. Вижу, как Стас стреляет в меня многозначительными взглядами.

А тебе что надо? Оставьте меня все в покое.

Вечером еду на приём к Прохорову. Впервые — сама. Герман даже не спросил, как я буду добираться.

Уговариваю себя не обижаться. Ведь, по сути, он мне ничего не должен. Это я должна ему кругленькую сумму за лечение.

Вадим хвалит мой прогресс. Я сама чувствую сдвиги в лучшую сторону. И это не может не радовать.

Вадим ничего не спрашивает о Германе — куда тот делся сегодня, почему я одна.

Он не верил в нас как в пару. Сейчас я это отчётливо вижу.

Домой добираюсь с уверенностью, что рыжая морда уже отчалила на прежнее место жительства, и удивляюсь, когда обнаруживаю её на месте.

Про тебя забыли, Люська?

Так бывает. Твой отец нашёл себе другую.

Через час пью снотворное и отключаюсь. Завтра мне нужно быть в ресурсе.

Будем всем коллективом дружно знакомиться с прошлой — а может, уже и настоящей — любовью Германа Марковича.

Гера

Я схожу с ума.

Это официально.

С того самого момента, как увидел Алину в своём кафе.

Что это, если не судьба?

Я не собирался в тот вечер никуда ехать. Но меня какого-то хрена занесло именно в этот район. Виола уехала к родителям, и мне нечем было заняться. Решил проветрить голову.

Проветрил.

Алина сидела в самом углу кафе. Ела свой любимый морковный торт и пила капучино. Отметил, что её вкусы не изменились.

Столько лет прошло, а она как будто та же девчонка. Возраст обошёл её стороной — ни одной морщинки на нежной коже.

Она подняла на меня взгляд серых глаз — и всё. Мы просто зависли. Пятнадцать лет словно стирались в реальном времени.

Я без разрешения присел к ней за столик. Мы долго молчали. Просто смотрели. А после сорвались — долгие разговоры, прямые и жадные взгляды, касание коленей под столом.

Кафе давно закрылось, но мы всё сидели и разговаривали, не могли остановиться.

Обсудили всё, что только можно: где и как работали, как жили, с кем жили, где бывали, чем увлекались.

Жизнь Алины в Германии была намного насыщеннее моей. Она изучала языки, работала в нескольких научно-исследовательских институтах, путешествовала по миру, встречалась с интересными людьми. Была десять лет замужем за каким-то представительным хреном. Детей так и не родили — бывший муж был закоренелым чайлдфри. Недопонимания, скандалы и, как результат, развод. После него она решила перезагрузить жизнь и вернуться на родину.

Полгода как живём в одном городе, а встретились только сейчас. Хотя в городе-миллионнике можно вообще никогда не пересечься. Считай, что нам ещё повезло.

В два часа ночи я отвёз Алину домой. И каково было моё удивление, когда оказалось, что она живёт недалеко от меня.

Только я хочу её ещё ближе. Намного ближе.

Мы не целовались. Даже не прикоснулись друг к другу. Держать дистанцию было чертовски тяжело.

Я был ошарашен нашей встречей, всё время хотел её хотя бы обнять. Но как назло в голове всплывали воспоминания о том, как Алина бросила меня, как ненужного щенка, и уехала в закат.

Уже возле дома Алина попросила у меня прощения за свой поступок. За то, что не поговорила со мной по-человечески, не объяснила причин своих действий. Сказала, что все эти годы думала обо мне, а когда вернулась в страну, даже хотела встретиться. Но банально струсила. Побоялась, что я её оттолкну и не приму извинения.

Я давно её простил. Разве нормально для мужика держать обиду на маленькую женщину на протяжении стольких лет? Думаю, что нет.

Тогда она выбрала карьеру. Правильно это было или нет — сейчас уже не важно. Тяжело винить человека, желающего достичь успеха в любимом деле.

Расстались мы с чувством недосказанности. Она не пригласила меня к себе, я не просил. Думаю, это было бы неуместно. Мы не виделись долгих пятнадцать лет. Прыгать в койку сломя голову при первой встрече? Нет. Я так не хотел.

Весь день на работе я не переставал думать об Алине.

Дошёл до того, что захотел попробовать построить отношения снова. Кто-то скажет, что новое на руинах старого не строят. Может эти люди не пробовали?

Я не верю в то, что в одну реку дважды не входят. Чушь. Всё только в наших руках. При обоюдном желании возможно всё.

На следующий день при разговоре по телефону Алина сказала, что хотела бы побывать у меня на работе. Ей очень интересно, и она соскучилась по профессии. Алина уже два года как не работает в этой сфере. С удовольствием проведу ей экскурсию.

В эти дни я намеренно дистанцировался от Виолы. Мне нужно было время наедине с собой. Обдумать свои последующие поступки.

Плюс ко всему, были дела семейные. А Виола и моя семья — понятия несовместимые. Как две параллельные прямые.

Общение с матерью и Эллой у меня тоже испортилось. Виолу я не винил. Это только мой выбор.

Надеюсь, у Ви не будет ко мне никаких претензий. Мы близкие люди, и я готов помогать ей в случае проблем. Я не хочу рвать с ней отношения в категоричной форме. Да и зачем? Мы договаривались с самого начала, что будем лишь любовниками, не более. Пришло время разойтись в разные стороны.

День Х настал. Сегодня я опять увижу Алину. Она должна скоро приехать.

Смотрю на часы каждые двадцать секунд. Волнуюсь, как пацан.

— Что с тобой? Чего такой нервный? — Завгородний опять лезет куда его не просят.

Жаль, что нельзя выгнать всех отсюда нахрен, пока тут будет присутствовать Алина. Но предупредить нужно:

— Сейчас сюда придёт одна женщина. Я бы попросил вас не лезть к ней с разговорами и не таращиться. Занимайтесь своими делами и не отсвечивайте.

Завгородний смотрит на меня как на идиота.

— Нахрен мне сдалась твоя женщина. Мне своей с головой хватает, — бросает удивлённый взгляд и сваливает подальше.

Ну где же она?

Телефон выдаёт мне долгожданное СМС:

«Я на месте»

Без промедления выхожу ей навстречу.

Как же меня кроет!

Алина стоит под дверью морга. Глаза блестят. Открытая улыбка. Моя любимая ямочка на подбородке.

Протягиваю ладонь. Она тут же тянет свою. Наши пальцы сплетаются. Это потрясающе. Сердце превращается в мякиш.

— Привет. Пойдём?

— Привет. Пойдём.

Идём по коридору. Она с нескрываемым интересом рассматривает обстановку. Я рассматриваю Алину и вообще ничего не соображаю. Происходящее кажется нереальным.

— Герман Маркович, а Виола сегодня зайдёт к нам? Мне нужно передать ей свои конспекты, чтобы… — Оля замолкает, не договорив. Глаза стреляют на наши с Алиной переплетённые пальцы. Её лицо перекашивает. — Аммм... извините, — спешно скрывается за дверью лаборатории.

Алина вопросительно смотрит на меня.

— Не обращай внимания. Она немного с приветом.

Алина хихикает, и я веду её дальше — в прозекторскую. Там людно. Коллеги работают. При нашем появлении прерываются и замолкают.

Вижу нескрываемый интерес в сторону Алины. Не как к женщине, а как к объекту сплетен.

— У вас всё на уровне… — в голосе Алины явное удивление. — Даже круче, чем в Европе.

— Ещё бы, — Яровой с издёвкой стреляет взглядом в нашу сторону.

Только ляпни, тварь, ещё хоть слово — я тебя урою.

Транслирую ему свои мысли взглядом. Он отворачивается и возвращается к работе. То-то же.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну, как-то так. Пошли, покажу свой кабинет. Лабораторию — если Оля нас оттуда не выгонит.

Заходим в лабораторию. Оли нет. Отлично. Пусть подольше задержится там, где она сейчас есть.

— Ты знаешь, Герман, на меня прямо ностальгия нахлынула, — смотрит так открыто. Я хочу её поцеловать. Просто невыносимо.

— Так устраивайся к нам на работу. Ну а что? Зачем ностальгировать, когда можно брать всё в свои руки?

— Мне нужно подумать над таким шагом… Покажешь свой кабинет?

Этот посыл невозможно не уловить. Веду её к себе.

Закрываю за нами дверь кабинета — и нападаю на её губы.

Поцелуй уносит меня на пятнадцать лет назад. Мы опять молодые и беззаботные. Стоим под нашим дубом на берегу реки в селе её бабушки Зои. Дождь льёт как из ведра, а мы целуемся как безумные, не можем остановиться.

Сердце сжимается от воспоминаний.

Алина отрывается от моих губ первой. Молчит и смотрит. Потом сама тянется и возобновляет поцелуй.

Не знаю, сколько в реальности проходит времени. Слышу бурные разговоры в коридоре — пришла пересменка.

— Позавтракаем вместе? — я не в состоянии её отпускать так быстро.

— С удовольствием. Давай посидим в твоём кафе. Мне там очень понравилось.

— У меня их много по городу. Выбирай любое, не обязательно это.

— Выбирай ты. Я поеду куда скажешь, — звучит очень двусмысленно.

Через пять минут покидаем морг.

По дороге на парковку буквально кожей ощущаю все взгляды, обращённые в нашу сторону.

Но даже не смотрю по сторонам — только на Алину.

Хорошо, что мне плевать на чужое мнение.

У нас получится. Я в этом уверен.

В этот раз мы не совершим старых ошибок.

Роман

Опять моё парковочное место занято. Это уже не смешно. Почему каждое утро начинается с какой-то задницы!?

Чтобы получить вагон негативных эмоций, мне достаточно только подъехать к больнице. Даже внутрь заходить не нужно. Вечно какие-то проблемы.

Выискиваю свободный участок на другой стороне парковки. Возможно, занимаю чьё-то место. Плевать.

Пересекаю больничную аллею по направлению к курилке. Взгляд останавливается на интересной картине. Сначала мне кажется, что зрение меня подводит. Замедляю шаг.

Нет. Это точно он.

Герман быстрым ходом движется к своей машине. Рядом с ним спешит какая-то женщина. Сразу замечаю, что они держатся за руки.

Что происходит?

В курилке вижу Ярового и Завгороднего. Они с нескрываемым интересом наблюдают за разыгравшейся сценой.

Достаю сигарету, прикуриваю и подхожу к ним:

— Кто это? — не могу не спросить. Меня порвёт на части, если я сейчас же не узнаю, что к чему.

— По всей видимости, новая пассия, — Яровой даже глазом не ведёт на мой вопрос. Хорошо. Не заподозрят в излишнем интересе.

— Пора Вердину посетить окулиста, — со смешком заявляет Завгородний. На вопросительный взгляд коллеги разъясняет: — Ты её видел? А Виолу? Походу, у него крыша конкретно подтекла.

— Может, у него кризис среднего возраста? Решил на старости лет серую мышь поиметь. Завтра, может, в поход соберётся, — начинают смеяться.

Перевожу взгляд на эту женщину. Она как раз садится в машину Германа.

Обычная. Прямые русые волосы немного ниже плеч, простые черты лица. Улыбка — да, красивая.

Вердин расстался с Виолеттой ради неё? Не верю.

Я не знаю, кто она такая. Что их связывает и как давно. Но я категорически отказываюсь верить, что Виолетту можно было променять на эту незнакомку.

— Да он ещё в пятницу с Виолой был. Я их в комнате отдыха застукал. Сегодня утро вторника. Это рекорд, даже по блядским меркам Вердина.

Яровой с Завгородним не унимаются.

— Он не мог пережить два дня её отсутствия? Вот это высокие отношения! Пока Виола была у родителей, этот Дон Жуан пристроил свой хер в тёплое местечко.

— Давай забьёмся.

— По поводу?

— Твои ставки? Когда он прозреет и приползёт к Виоле на поклон? Я ставлю на две недели, максимум.

— Ты гонишь? Три-четыре дня — потолок. На сколько?

— Десять косарей.

— Давай двадцать. Я уверен в победе.

Ну и придурки. По полтиннику, а всё туда же.

Вижу Виолетту...

Она стоит дальше от нас, у входа для персонала. Оперлась спиной о стену. Между пальцами дымится сигарета. Не знал, что она курит.

От того, как она смотрит на удаляющуюся машину, меня пробирает озноб. В её глазах нет слёз, только боль и разочарование.

— А примет она его или нет? Тут какая ставка? Я думаю, что не примет.

— Я тоже. Тут спорить не на что. Без вариантов.

Ну не знаю. Варианты всегда есть.

Особенно один вариант.

И он ни для кого не очевидный.

Я сменю её фокус внимания в мою сторону.

Герман просто сказочный дебил, и грех этим не воспользоваться. Пусть немного погуляет. То, что он приползёт к Виолетте на брюхе, очевидно всем. Кроме него самого, наверное.

Виолетта выкидывает сигарету в урну и заходит в больницу.

Не раздумывая, иду за ней. Возможно, это опрометчивый поступок, но я не буду его сейчас анализировать.

Настигаю её между вторым и третьим этажами. Она стоит в пролёте и смотрит в окно на парковку. Заготовленного плана у меня нет. Буду действовать по ситуации.

— Привет. У тебя всё в порядке?

Виолетта заторможено переводит на меня свои потрясающие глаза. Как давно я в них не смотрел.

Она нереальная. Таких женщин просто не бывает. Её словно создала нейросеть. Собрала по кусочкам из самых красивых людей на Земле.

— Привет. Да, всё отлично. Как сам?

Как её заинтересовать? Очевидно, что ей сейчас не до меня. Но боюсь, что отложи я это дело на потом — будет слишком поздно. Герман может опомниться уже к сегодняшнему вечеру.

Решаю ничего не придумывать и говорить прямо:

— Ты расстроена из-за Вердина?

Рисково. Но с Виолеттой можно только так.

Она смотрит на меня взглядом «не охренел ли ты, дядя» и вдруг... улыбается.

— Ты знаешь, что такое личные границы?

— Я перешёл твою границу?

— Прополз под колючей проволокой.

— Я не могу иначе. У меня нет официальных документов.

Улыбка сходит с её лица. Что не так я сказал?

— У тебя вообще совести нет? Ну правда. Заигрываешь с той, которая только что вышла из отношений. При этом имея дома беременную женщину.

Кого я имею дома?

— Что за бред? Какая беременная женщина? О чём ты? — смотрю прямо ей в глаза.

Виолетта на мгновение теряется.

— Анастасия Сергеевна?

Твою мать! Да твою же нахрен мать!

На меня обрушивается понимание всего, что произошло между нами, почему она не пришла тогда в ресторан.

У меня просто отнимается речь.

Виолетта блуждает взглядом по моему лицу. Не знаю, что она там видит — наверное, полнейший шок.

— Она не беременна, да? И никогда не была беременна? — говорит таким тоном, как будто предъявляет мне за это.

— Что она тебе напела о беременности?... — замолкаю. С третьего этажа спускается делегация студентов. Смотрят так, словно застукали нас голыми.

Молчим, пока не проходит последний.

— Давай поговорим в другом месте, — разговаривать на лестнице — не лучший вариант.

— О чём? Ну, развели нас как детей. Дело прошлое.

— Нихрена! — Виолетта дёргается от моего рёва. — Я эту суку...

— Хватит! Ладно... Пошли.

Идём ко мне. В голове переворачиваются целые мириады мыслей.

Настя. Хитрая мразь. Поимела меня по полной. А я ещё жалел эту сраную актрису, пытался её вытянуть из той грязи, в которую она вляпалась.

На что она рассчитывала? Что правда никогда не всплывёт?

— Где Маргарита? — Виолетта останавливается возле стола в приёмной.

— Уволилась. Не выдержала безответной любви, — на тему бывшей секретарши не могу говорить на серьёзной ноте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Всё так серьёзно?

— Нормально всё. Проходи.

Заходим в кабинет.

Виолетта снимает свою куртку. Бросает её на стул.

Она в майке. Зимой под курткой на ней летняя майка. Удивительная девушка.

— Давай уже заканчивай рассматривать мою грудь.

Моргаю. Отворачиваюсь.

— Расскажи, как всё было. Что конкретно говорила Настя? Для меня это важно.

— Сказала, что вы поругались, но она узнала о беременности, и вы решили пожениться. Это если вкратце.

Виолетта прикрывает глаза рукой и начинает хохотать.

— Как я на это повелась? Какой бред, боже мой.

Тут не поспоришь. Это бред. Уверен, что Настя приложила все свои актёрские таланты, чтобы развести Виолетту.

— Мы действительно были вместе. На момент моего приглашения тебя в ресторан — уже расстались. Но она... плохо это перенесла, по всей видимости.

Чувство облегчения прошивает меня насквозь. Я ведь всё это время думал — почему? Почему она не пришла? Строил догадки, теории заговоров. А всё оказалось настолько глупо.

Всё могло быть иначе. Ненавижу Настю за утраченное время и возможности.

— Ладно. Чего теперь заморачиваться? Повторюсь — дело прошлое. Если для тебя это важно — разбирайся со своей бывшей. Хотя, по-моему, ей и так сейчас не сладко.

И совсем это не прошлое. Для меня так точно.

— Ты бы пришла? Если бы не Настя, ты бы пришла ко мне на свидание?

Виолетта молчит. Ну ответь же мне!

— Пришла бы.

Это всё, что мне было важно услышать.

— Пошли сейчас.

— Куда?

— Позавтракаем где-нибудь, — да, я наивный в некоторых вопросах. Этого у меня не отнять.

— Нет.

— Почему?

— Ром, ты сейчас серьёзно?

Я не слепой. Конечно, вижу и понимаю, что всё изменилось за четыре месяца. Она была с Вердиным. Я не знаю её чувств к нему. Надеяться, что ничего серьёзного? Ну нет, я не настолько глуп.

Но я как маленький ребёнок хочу верить в чудо. Вдруг однажды Виолетта почувствует те же чувства, что и я.

— У тебя серьёзно? С Германом.

Может, она его любит и надеется на воссоединение, а я тут пристал со своим завтраком.

Виолетта встаёт, надевает куртку и выходит из кабинета. Не проронив при этом ни слова.

Чёрт. Всё серьёзно.

Рефлексировать по поводу Виолетты мне, к счастью, некогда. После обеда еду в суд и нахожусь там до вечера. Наши дела сдвинулись с мёртвой точки. Спасибо юристам.

Ковалевского вывели на чистую воду. Экспертиза доказала подлинность его расписки. На что этот идиот рассчитывал — непонятно.

Выйдя из здания суда, ищу в толпе Кудряшову. Сегодня ей чертовски повезло. Но расслабляться Насте рано. Впереди нас ждёт огромный разбор полётов.

Вижу, как спешит к подъехавшему такси.

Торопится побыстрее убраться от репортёров?

Не даю ей удрать.

— Куда же ты так спешишь? Пошли переговорим.

— О чём?

— О твоей беременности.

У Кудряшовой все краски с лица сходят.

Веду её под руку к своей машине. Сажаю насильно внутрь.

— Ну когда уже, любимая, мы станем счастливыми родителями? Почему я узнаю такие чудесные новости от посторонних людей?

— Что ты несёшь? Какая беременность? Ром, ты переработался, что ли?

— Переработалась ты, Настён. Придётся нам с тобой попрощаться. Будешь отдыхать от работы в своей оставшейся квартире. Береги её. Вдруг придётся и эту продавать.

— Да пошёл ты! — выпрыгивает из машины и как умалишённая бежит прочь от здания суда.

Хотел поступить благородно в отношении бывшей любовницы. Не судьба.

Почему так несправедливо? Чтобы оставаться мужиком в глазах общественности, нужно спускать на тормозах все гадости, сделанные в твой адрес женщиной.

По этой логике я должен оставить Настю в больнице.

Окончательное решение я ещё не принял. Сомневаюсь, конечно, что к ней придут пациенты. Только не после такого разноса. Никто не захочет рисковать своей жизнью. В особенности беременные женщины. Оставлю, наверное, этот вопрос на рассмотрение высших чинов. Захотят оставить работать — их право.

Мысли прерываются звонком мобильного.

Лиза.

Мы не разговаривали со времени моего побега из её квартиры. Я не знаю, что с ней делать, куда вести наши отношения. По-моему, они в тупике. Плюс ко всему — сегодняшний день, давший мне призрачную, но такую желанную надежду.

Я мерзавец. Бесспорно. Самому от себя временами противно. Я не хочу обижать женщин. Мне не доставляет это никакого удовольствия. Но так исторически сложилась моя личная жизнь, что я постоянно первый разрывал отношения. Меня ненавидели, презирали, обзывали последними словами.

Я шёл дальше. Не оборачиваясь назад и не интересуясь дальнейшими событиями в жизни этих женщин. Иногда я думаю, что проклят всеми теми, кого я бросил. Поэтому я так и не могу найти покоя с одной единственной.

Лиза набирает повторно.

Что же мне с тобой делать, солнышко? Почему я не могу влюбиться в тебя?

Почему?

Виола

Я не смогла.

Нужно было зайти к Оле за конспектами, пока та не ушла домой. Но я не пошла. Встреча лицом к лицу с этой Алиной меня конкретно пугала. И не потому, что я слабачка. Нет. Я просто панически не хотела видеть все эти взгляды в мою сторону. А они были бы — сто процентов. Завгородний и Яровой — ещё те придурки. Точно начали бы беспардонно лезть мне в душу.

Но я всё же её увидела.

Они шли по парковке в направлении машины Германа. Держались за руки.

Сколько ей? Сорок? Со спины выглядит как девочка.

Делаю вывод: он её до сих пор любит.

Почему мне так кажется?

Всё просто. Она обычная баба. Во всех смыслах этого слова.

Но, как говорит моя Никуся, настоящая любовь не смотрит на внешность.

Я знаю, что красивее её в тысячи раз. У меня здоровая самооценка - по крайней мере внешне. Я каждый день вижу себя в зеркале.

Но я также знаю: внешняя красота не равна счастью в личной жизни.

Они уезжают. На прошлой неделе на месте Алины была я.

Сидела рядом с Герой, мы ехали домой, обсуждали рабочие моменты.

После он заезжал на закрытую парковку ТЦ. Глушил мотор — и мы трахались в машине до умопомрачения.

Прогоняю мысли и ухожу отсюда к чёртовой матери.

Дальше меня ждут не менее интересные события.

Я узнаю всю правду о фейковой беременности Кудряшовой.

Сейчас всё выглядит очевидным.

Почему тогда я не докопалась до правды? Почему не пошла на разборки к Роману? Всё стало бы ясно в тот же день.

Наверное, так должно было быть.

Ну а как мне ещё себя успокаивать? Буду все проблемы скидывать на судьбу. Почему нет?

А если серьёзно — я не верю в судьбу. Мы сами творцы своей жизни. Сами, зачастую, ведём её ко дну.

Роман опять пригласил меня на свидание. Ещё четыре месяца назад я бы всё отдала за эту возможность.

Сейчас же — я не понимаю, куда мне двигаться.

Я как маленькая девочка стою на распутье тысячи дорог. Куда пойду — сама не знаю.

В моей жизни только одно стабильно — желание быть патологоанатомом. Оно как основа меня. На этом и стоит сосредоточиться.

---

Следующий день. Я в морге.

Уже десять минут стою на улице у входа. Не могу настроиться на день.

Всю ночь я провела в мыслях: думала, анализировала, раскладывала по полочкам все чувства и эмоции. Вадим Дмитриевич посоветовал как можно чаще практиковать это.

Пришла к тому, что испытываю чувства сразу к двум мужчинам. Мда...

Но это не точно. Возможно, это не я — а моё ПРЛ. Пока что мы неразделимы.

Чувства абсолютно разные. Такие же разные и непохожие, как и сами мужчины.

Роман запал мне в душу раньше. И, возможно, если бы не наши недосказанности, мы были бы вместе.

Но случилось то, что случилось. Я узнала Германа. Он вошёл в мою жизнь прочно и фундаментально.

Если бы мне сейчас сказали выбрать между ними двумя — не уверена, что смогла бы.

Прекрасно осознаю: я была с Герой всё это время только потому, что не получилось с Романом.

Как-то так...

Голова идёт кругом. Разбирать свои поступки под микроскопом — тот ещё мазохизм.

И ещё я пришла к выводу: винить Вердина мне не в чем. Я сама как собака на сене — мечусь в мыслях от одного к другому.

— Долго тут будешь стоять? — вздрагиваю от весёлого голоса Геры. Он тоже опоздал. Не выспался? Тьфу ты... Мне всё равно.

Нет. Не всё равно.

Я абсолютно не понимаю, почему не могу его сейчас поцеловать. Не могу закрыться у него в кабинете и заняться сексом на столе.

Этого больше не будет?

— Кхм... — прочищаю горло. — Дышу свежим воздухом.

— Хватит дышать, пошли работать, — он чуть ли не в ладоши хлопает от счастья. Знатно она его завела. Что ж там за богиня любви такая?

Заходим вместе, но расходимся по разным кабинетам.

— Виол, привет, — в комнату отдыха заходит Оля. Только молчи. Я тебя очень прошу. — Конспекты будешь брать?

— Да, конечно. Спасибо. Вчера опоздала на занятия и не зашла забрать.

Конечно, Оля не идиотка. Всё прекрасно понимает.

— Ясно, — мнётся. Вижу, что растеряна. — Ладно, давай работать.

Выходит.

Первый пошёл. Дальше хуже. Два брата-акробата. Надеюсь, у них хватит совести не задавать лишних вопросов.

Переодеваюсь и иду в прозекторскую. При виде меня замолкают все, кроме Геры. Этот даже не замечает изменения атмосферы в помещении.

— Виол, надевай перчатки, будешь номером один. Я на подхвате.

Хорошо. Хоть здесь я могу быть номером один.

Надеваю перчатки и подхожу к столу. Выслушиваю доклад Вердина о теле: вес, рост, возраст, время смерти.

Передо мной лежит молодой парень.

Очень молодой. Всего восемнадцать.

Вчера попал в ДТП. Сегодня скончался в реанимации.

Принимаюсь за работу, на время забывая о своих метаниях.

Этот мальчишка ещё вчера жил обычной жизнью, о чём-то мечтал, шёл к своим целям. Сегодня его нет.

Вот она — жизнь. Во всей своей конечной красоте.

Понимание того, что она может оборваться в любой момент, делает бесценным каждый прожитый день.

— Молодец. Как всегда — всё круто сделала… если это уместно по отношению к трупу, — Герман улыбается и хвалит меня. Все смотрят на нас как на пару дураков.

Может, уже решили, что мы обратно сошлись?

— Спасибо, Герман Маркович. — Мы сейчас как два клоуна.

Яровой закатывает глаза на этой фразе и транслирует взглядом Завгороднему только им понятные сигналы.

К моему удивлению, весь день проходит неплохо. Все заняты работой, времени трепаться просто нет.

В конце рабочего дня Герман приглашает меня к себе в кабинет на разговор. Есть догадки, что меня сейчас культурно попросят не отсвечивать на фоне его новых отношений. А может, и не культурно.

— Виол. Давай на чистоту, — он вертит в руке свою любимую ручку. — Я сейчас выгляжу в глазах общественности полным дерьмом. Мне на это плевать. Что обо мне думаешь конкретно ты?

— Эмм… Зачем тебе это нужно знать?

— Перестань. Скажи как есть. Не юли.

Как есть, значит?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне неприятно всё, что сейчас происходит... — не знаю, что нужно говорить. Как правильно оформить мысли и чувства словами? Раньше в таких дурацких ситуациях я не бывала.

Герман не даёт мне продолжить:

— Мы были просто любовниками, — он категорично выделяет последнее слово. — Это не полноценные отношения.

— От того, что ты их так не называл, они не перестали ими быть.

Он не понимает. Ждёт от меня разъяснений.

— Мы не просто трахались. Мы жили вместе. Ели и пили вместе. Я готовила тебе по вечерам, стирала и гладила твои вещи. Мы ездили по магазинам, отдыхали на выходных на природе. Ты припёр ко мне свою кошку. — замолкаю. Перевожу дыхание. — Как все эти действия называются? Разве не отношения?

Вижу, как напрягаются скулы на его лице. Не нравится слышать мою версию происходящего? Но он сам попросил её озвучить.

— Ты хочешь, чтобы я забрал Люську?

— Причём тут твоя Люська?! — кричу на эмоциях. Да он непробиваемый дурак!

Молчим.

— Я с завтрашнего дня иду в отпуск. Ты пока будешь с Завгородним.

Мне уже без разницы — Завгородний, кто-то другой... Делай что хочешь.

— Ты же говорил, что не ходишь в отпуска. Что случилось? — я знаю, что случилось.

Вердин колеблется, говорить или нет. Понимаю, к чему ведёт. Пусть уже скажет. Отрывать так с мясом.

— Мы с Алиной едем за город. Новая база отдыха открылась.

Больно.

Мерзкое чувство предательства. Я не хочу этого чувствовать — вот только меня никто не спрашивает.

— Месяц будете отдыхать? — включаю равнодушие на максимум.

— Может, и месяц. Мы пятнадцать лет не виделись. Мне кажется, и месяца будет мало.

Нож.

Я его реально чувствую в себе. Холод и запах стали.

Сердце режет.

Терплю.

Он не увидит, что творится у меня внутри. Я и сама этого видеть не хочу.

— Чтож. Могу только пожелать вам хорошего отдыха.

Встаю.

Смотреть на него больше не могу. По крайней мере сейчас.

— До встречи, — покидаю кабинет.

— Виол... — уже в закрытую дверь. Хватит. Я не железная. И так достаточно услышала.

В коридоре встречаюсь взглядами с Яровым и Завгородним. Жду. Но, к счастью, ничего не происходит. Они молча покидают морг.

Опять дорога домой. Опять холод. То, что нужно. Всё внутри тлеет от обиды и недосказанности.

Я сколько угодно могу убеждать себя, что Герман ни в чём не виноват. Только моё сердце кричит об обратном.

Дома — Люська. Уже знаю, не отдам её Вердину. Я к ней привыкла. Захотят — нового кота заведут. Это не проблема. Их по всем подворотням с десяток шляется.

И снова ночь. И снова диалог самой с собой. Спасибо Прохорову за эту методику — она реально спасает меня от истязаний своего тела.

К утру, нелёгкими трудами своих мыслей, прихожу к умиротворению.

Да пошло оно всё к чёрту.

Жизнь одна. Я не буду убиваться по человеку, которому на меня плевать. Было — и было. Закрываю эту страницу.

— Виол, тебя в коридоре Рогозин ждёт. Попросил позвать. У тебя всё в порядке? — ко мне подсаживается Стас Никифоров. Его навязчивость уже порядком раздражает.

Рома с ума сошёл? Зачем приходить на кафедру? Решил активно пойти в наступление?

Выхожу в коридор — и сразу попадаю к нему в руки. Благо, что вокруг никого.

— Что ты делаешь? Отпусти. — Он крепко держит. Смотрит в глаза, не отрываясь.

Да что же это такое... Он меня смущает. Как такое вообще возможно?

— Это последнее занятие.

— И что?

— И мы едем ужинать в одно классное место.

Теряюсь с ответом. Я сто лет не была в «классных местах». Последний раз — года два назад. Ночные кабаки не в счёт.

И да, с Германом я тоже нигде не была.

Неожиданно для себя решаю согласиться. Всё равно это интереснее, чем вечер в компании кошки.

— Хорошо. А теперь отпусти. Мне нужно вернуться в аудиторию.

Не отпускает.

Его губы — совсем рядом.

— Иди. Буду ждать тебя на парковке.

Это чистая провокация. Выйти на виду у всех — и сесть в машину главврача. Думает, что сдрейфлю?

Едем в неизвестном направлении.

Да, я села к нему в машину на виду у десятка пар глаз. Это было... легко, на самом деле.

За нами наблюдали. Похоже, я становлюсь главной звездой больницы. Не страшно. Я знаю, что это ненадолго. Завтра обязательно случится что-то более интересное, и грязные рты найдут новые сплетни.

Но меня больше интересует поведение Ромы. Он хочет показать всем, что мы вместе? Зачем? Чтобы все знали? Ну, в таком случае несложно догадаться, для кого это представление.

— Куда мы едем?

— Не любишь сюрпризы? — смотрит игривым взглядом.

— Ненавижу, если честно.

— В новый ресторан на берегу реки. Отзывы — высший класс.

Улыбаюсь.

— Я не одета для ресторана, — на мне чёрные широкие джинсы, под дублёнкой розовая футболка.

— Ты выглядишь потрясающе. В любой одежде, — Роман поворачивает голову от дороги в мою сторону. Смотрит так… Щёки заливает краска. Опять новые реакции моего тела. Это начинает меня пугать.

— Смотри на дорогу, — ну же! Отвернись.

— Мы приехали, — тормозит на парковке.

Действительно. Я за своими переживаниями уже перестала соображать.

Ресторан потрясающий. Интерьер невероятный. Блюда — нереально вкусные. Атмосфера — мегаинтимная.

— Потанцуем? — Рома протягивает ладонь, касается моих пальцев.

По телу проносится табун мурашек.

— Я не умею танцевать.

— Шутишь?

— Нет.

Он мне не верит, но это правда. Никогда не танцевала. Даже не могу назвать этому причину. Наверное, никто и никогда не водил меня по таким заведениям.

— Я научу. Доверься мне.

Роман встаёт из-за стола и тянет меня за руку. Подаюсь навстречу.

Через минуту нашего нахождения в середине зала я не могу перестать смеяться:

— Ты меня не учишь! Мы просто трёмся друг о друга.

— Ничего не знаю. Это такой танец, — он тоже смеётся. Похоже, мы немного перебрали с вином.

Его ладони блуждают по моей спине. Мои — на поясе его брюк. Вечер обещает быть весьма интересным.

— Виолетта...

— М?

— Я хочу сказать...

— Говори...

— Безумно хочу тебя, — шепчет мне в волосы.

Разряды тока прошивают моё тело. Я не была готова. Не сегодня.

Становится волнительно и страшно. Что мне делать? Отказать и уехать домой?

— Здесь многолюдно, — пытаюсь отшутиться.

Роман смеётся так заразительно. Я не могу держать лицо и присоединяюсь к нему.

— Поехали, — он уводит меня с танцпола.

Как в трансе, следую за ним.

Забираем свои вещи и покидаем это чудесное место.

Садимся в машину. Рома поворачивается ко мне:

— Я не буду тебя ни к чему склонять. Вижу, что ты не настроена на продолжение вечера.

Странные чувства.

Мне хочется идти наперекор его выводам обо мне.

— Давай попробуем.

— Что?

— Продолжить вечер.

Я не уверена. Буду ориентироваться по ходу дела. Есть вариант, что отступлю в последний момент.

Роман будто не верит в мои слова. Долго смотрит на моё лицо. Не найдя в моих глазах отказа, заводит машину, и мы уезжаем с территории ресторана.

Дорога мне не знакома. Значит, едем к нему.

Волнение вперемешку с лёгким возбуждением долбит в виски.

Всё иначе. Не так, как с Германом. С ним я вообще ничего не соображала. Всё было на животных инстинктах.

С Романом мои мозги ни на секунду не прекращают свою работу. Я хочу ему понравиться. Очень. Но сам факт присутствия этих мыслей меня напрягает.

Мы подъезжаем к элитному ЖК. Почему-то так и представляла его жилище.

Не дожидаясь, пока Рома откроет мне дверь, сама выпрыгиваю из машины.

— Непослушная, — берёт мою ладонь и ведёт за собой.

Ждём лифт. Моё волнение уже за шкалой "Опасно! Не приближаться!" Пульсирует всё тело.

Заходим внутрь. Лифт пустой. Я уже знаю, что Рома не дождётся до квартиры. Как только двери закрываются, он сразу зажимает меня в углу.

Чувствую животом его эрекцию. Он просто каменный. Моё тело сразу же выдаёт порцию влаги.

— Не передумала? Из квартиры я тебя уже не выпущу, — расстёгивает дублёнку, запускает руки под футболку.

— Прекращай болтать, — я не передумаю. Завтра могу пожалеть, но сейчас не откажусь от ночи с ним.

Рома тянется ко мне, но лифт останавливается. Мы выходим на его этаже. Вижу, как он с облегчением смотрит на пустой коридор. Он думал, что кто-то будет ждать под дверью? Интересно.

— Ты сейчас ни с кем не спишь? — спрашиваю уже стоя в его прихожей.

— В смысле? — вижу, что съезжает с вопроса.

— У тебя сейчас кто-то есть? — меня достала ложь и недосказанность.

Рома расстреливает меня взглядом:

— Я же говорил, что из квартиры тебя не выпущу.

— Я и не ухожу. Просто хочу знать правду. Если ты гуляешь от своей девушки — это только твои проблемы.

Я реально не уйду. Понимаю, что это неправильно, но сейчас эмоции взяли надо мной верх. Я не виновата в тех решениях, которые принимают мужчины. Это их выбор. Я буду делать свой.

— Есть одна женщина. Мы были вместе... Недолго. Ничего серьёзного. Официально я с ней ещё не расстался.

Я так и думала.

— Где у тебя ванная? — после дня на учёбе я не прыгну к нему в постель без душа. Отмечаю про себя, что с Германом мы могли не мыться сутки. Даже не возникало мыслей, что что-то не так с моим телом.

— Вот дверь, — показывает рукой направление.

Разуваюсь и вешаю дублёнку. Рома напряжённо наблюдает за мной. Думает, что сбегу?

В душе — потрясающий дизайнерский ремонт. Стою минуты две, просто смотрю по сторонам. Сколько женщин здесь бывало? Смотрелись в это зеркало? Пользовались этими полотенцами?

Открываю шкафчики. Женских вещей не нахожу. Ни одной. Становится немного легче.

Избавляюсь от одежды и захожу в навороченный душ. Да тут сам чёрт ногу сломит! Что за кнопки космического корабля?

Разбираясь с настройкой воды, не замечаю, что в душе уже не одна.

— Вот эта кнопка… — его рука нажимает на панели какие-то комбинации, и на нас обрушивается тёплый тропический дождь.

Меня буквально парализует. Моя спина и ягодицы соприкасаются с его обнажённым телом.

С уверенностью могу заявить, что это самый чувственный момент в моей жизни. Я хочу застыть в нём навечно.

Руки Романа приходят в движение. Он медленно и нежно начинает водить ими по моему телу. Гладит. Ласкает.

Это потрясающе.

Вижу, что тянется за гелем для душа. Наливает в ладонь. Начинает меня мыть. По-настоящему. Проходится руками по всему телу. Я не чувствую опоры под ногами.

Когда он доходит до развилки ног, мой мозг уже в отключке. Его пальцы в скользкой пене ласкают клитор. Стоны неожиданно начинают покидать моё тело. Я на грани. Так быстро.

Рома убирает пальцы. Мычу от разочарования. Верни на место!

За своими мыслями упускаю момент, когда он прогибает меня в пояснице. Прихожу в себя от чувства его члена у входа во влагалище. Толкаемся навстречу друг другу. Его член легко и безболезненно проникает в меня. Мы сразу срываемся в бешеный ритм. Шлепки его бёдер о мои ягодицы разрывают тяжёлый воздух в душевой.

Мои стоны быстро перерастают в крики. Хоть Рома и молчит — я знаю, как ему хорошо. Его всего колотит. Дыхание горячее, прерывистое.

Он берёт меня с дикой страстью. Я не представляла его таким.

Чувствую, как его член ещё больше увеличивается в размере. Он готов взорваться.

Но Роман, как джентльмен, пропускает даму вперёд. Возвращает пальцы на клитор. Пара движений и меня разбивает в оргазме. Сквозь сладкую вату дурмана чувствую спазмы его члена. Он кончает долго. Вижу такое впервые. Рома словно слышит мои мысли:

— Я так долго этого хотел. Кажется, что вышла вся жидкость из моего организма.

Мы даже не смеёмся. Просто нет сил.

Я хочу его увидеть. Разворачиваюсь в его руках. При движении сперма потоками льётся по моим ногам.

Рома нависает надо мной. Бесстыдно рассматриваю его. Грудь, руки, член… Он стоит. Значит, не вся жидкость покинула его. Никогда не сравнивала мужские причиндалы, но, не желая того, в голове вижу образ голого Геры. Они разные. Совсем. Оба большие, но совершенно не похожие.

Рома тоже смотрит на меня. Его глаза сейчас безумные. Тянет рукой мои волосы назад, приходится запрокинуть голову вверх. Наши губы сплетаются в диком танце.

Второй раунд у нас тоже проходит в душе. Только в этот раз — глядя друг другу в глаза.

После, мокрые, мы идём в его спальню и там окончательно теряем рассудок. Третий оргазм забирает все мои силы, и я просто отрубаюсь.

— Гера... — дёргаюсь во сне и просыпаюсь. Сразу соображаю, что сейчас ляпнула. С встревоженным сердцем поворачиваю голову. Рома спит. Он не услышал.

От этого не легче.

Во сне Герман меня звал. Я не могла его найти и плакала.

Тру кожу под глазами — она мокрая. Что ещё за фигня?

Бесшумно встаю с постели и крадусь, как воришка, в ванную комнату.

Мне нужно прийти в себя. Это ненормально. Он даже во сне мне покоя не даёт.

Сажусь на унитаз и смотрю в стену напротив. В голове кавардак. Мне срочно нужно на приём к Прохорову. Иначе боюсь натворить какой-нибудь дичи.

Возле умывальника на столе лежат часы Ромы. Три часа ночи.

Бабушка мне в детстве всегда говорила, если я не хотела спать, что в это время нечисть гуляет по земле и нельзя бодрствовать — иначе могут меня забрать с собою. Я ей не верила. А сейчас почему-то ощущаю страх за свою жизнь.

Меня кроет. Только сейчас вспоминаю, что уже как сутки не пила свои лекарства. С собой их нет. Придётся терпеть до утра.

Будить Романа среди ночи, чтобы отвёз меня домой, считаю последним свинством.

Ничего. Скоро утро. Потерплю.

Возвращаюсь в постель. На секунду мне кажется, что Роман не спал, когда я пришла. Наверное, показалось.

Ложусь на край кровати и обнимаю себя руками.

Снова возвращаюсь в сон.

Мне кажется, что я только закрыла глаза, но ощущаю резкое пробуждение.

— Просыпайся, соня. На учёбу опаздываешь.

Роман уже во мне. Я могла бы возмутиться, но не делаю этого. Чувствую себя виноватой перед ним.

Мы занимаемся чувственным сексом. Для меня это что-то новое и не совсем понятное. Но я поддаюсь на все его желания. Я как будто искупаю вину за то, что всю ночь плакала за Герой.

Эмоции были такие реальные, что даже такое пробуждение не может вырвать меня из морока.

Нужно успокоиться. Это был сон.

Всего лишь дурацкий сон…

Гера

В три часа дня стою под домом у Алины. Она прилично опаздывает, но девочкам такое простительно.

Сегодня мы едем на базу отдыха. Идея провести время в уединении друг с другом была обоюдной. Позавчера утром, на завтраке в моём кафе, мы пришли к решению попробовать снова. Мы столько всего упустили. Столько лет. Их не вернуть. Но мы можем построить будущее.

Я за время своей работы в морге ни разу не брал отпуск. Не было надобности. Дней между сменами всегда хватало на отдых. Поэтому вчера я в резкой форме заявил заведующему, что иду в отпуск. Давать мне его, естественно, никто не хотел, но я пригрозил увольнением — и всё быстро разрешилось. Рогозин дал добро в течение пяти минут.

Я уже на грани выдержки. После наших посиделок в кафе я с Алиной больше не виделся. Она попросила эти дни для себя. Какие-то спа-процедуры и прочая белиберда перед поездкой. Пришлось согласиться. Мы пока не в тех отношениях, чтобы устраивать ей сцены о моих переполненных яйцах. Плюс ко всему я понимаю её желание как женщины выглядеть передо мной на все сто. Хоть лично для меня это всё и неважно.

На панели машины вибрирует телефон. Неужели ещё не собралась? А, нет — это Элла. Желания отвечать нет, но вдруг что-то серьёзное.

— Да, слушаю.

— Привет, пропажа. Как дела? Ты за сестру хоть помнишь ещё?

— Ты не даешь о себе забыть. Что хотела?

— Спросить хотела... — резко замолкает. Связь пропала, что ли? — Что с Виолой?

Не понял. Что с Виолой?

— Что ты имеешь в виду?

— Вы расстались?

Откуда она узнала? Следит, что ли, за мной? Абсурд.

— С чего ты взяла?

— Есть свои люди на той базе, куда ты едешь с некой Алиной Мейнер.

— Мне сорок лет, Элла. Ты там ничего не попутала? Звонить и выяснять подробности моей личной жизни?

— Да мне подробности и не нужны. Не преувеличивай. Чисто интерес.

— Алина — моя женщина. Есть ещё вопросы?

— Ага... ясно... Всё так серьёзно?

Она что там, на бумагу мои ответы записывает? Что за шуршание в телефоне?

Вижу, как из подъезда выходит Алина с дорожной сумкой на плече. Чёрт. Не могла позвонить, чтобы я помог? Быстро сворачиваю разговор с сестрой:

— Всё, пока. Мне пора.

Сбрасываю звонок и спешу навстречу этой самостоятельной женщине.

— Почему не позвонила? — смотрю в искрящиеся глаза и начинаю улыбаться.

— Мне не тяжело. Я очень сильная. Вот увидишь...

Твою мать. Член сразу становится в стойку. Как мало, оказывается, нужно, чтобы меня завести.

Забираю сумку и тянусь за поцелуем. Ммм… Что за сладкий блеск на губах? Какая-то редкостная гадость. Отрываюсь от неё. Как намекнуть, чтобы она им больше не пользовалась?

— В чём дело? — сразу раскусила меня.

— У меня аллергия на косметику, — ляпаю, не подумав. Вот придурок.

Алина выглядит растерянной. Только не вздумай сейчас обидеться.

— Буду знать.

Вроде бы пронесло.

Выезжаем из города. До места назначения — час езды.

Веду машину и втихую наблюдаю за Алиной. Она заметно нервничает. Почему?

— Как прошли эти дни? Что нового? — решаю разбавить тишину.

— Да знаешь… — и начинает подробный рассказ своих бытовых проблем за эти два дня. Я не этого ожидал, спрашивая её о новостях.

Молча слушаю. Как-то странно. Мне не интересно от слова совсем. Но делаю внимательное лицо. Сам спросил — чего уж там.

— …и чемодан оказался с поломанным замком. Представляешь, — замолкает, потому что мы подъезжаем к базе. Спасибо, Господи.

Если честно, я немножко прифигел за час дороги. Списываю на то, что Алина, очевидно, нервничала.

Нас встречает администратор и проводит на регистрацию.

База находится в сосновом лесу. Очень атмосферно. Все строения — деревянные. Запах свежей древесины обалденный.

По пути в номер нам рассказывают обо всех здешних развлечениях и услугах. Мы обязательно всё это посетим — но позже. Сейчас есть дела поважнее.

Остаёмся одни в номере. Я даже не смотрю по сторонам, сразу зажимаю Алину возле двери. Нападаю на губы. Она отвечает неуверенно. Что ещё не так?

— Алин, в чём дело? Я тебя чем-то обидел?

Она с непониманием смотрит на меня. Опомнившись, отвечает:

— Нет. С чего ты взял?

— Ты не отвечаешь на поцелуй.

— Я? Не отвечаю? Герман, ты чего? Я тебя тоже целую, вообще-то.

Серьёзно? Это поцелуй? Она что, разучилась целоваться с нашей последней встречи?

Снова склоняюсь над ней. И опять то же самое! Ну она же позавчера целовалась со мной… Как это было? Я уже, блин, и не помню.

Ладно. Не буду заострять внимание.

Принимаюсь её раздевать. Чувствую, что Алина начинает возбуждаться.

— Герман, подожди, мобильный. Герман, постой. Это рабочий. Нужно ответить.

Да ты издеваешься!

Мы потрахаемся сегодня или нет?

Хватает ума не проорать это вслух.

Алина поспешно достаёт телефон из сумки и уходит говорить в ванную комнату.

Слышу немецкую речь.

У неё после развода остался бизнес в Германии. Она, как и я, своим не занимается лично. На неё работает штат сотрудников. Салоны красоты какие-то? Или спа-салоны? Не знаю, в чём разница.

Пока Алина занята разговором, обхожу номер по пятому кругу, заглядываю во все шкафы и тумбочки. Мне скучно. Я не нахожу себе места. Время затягивается. Терпение на нуле.

Прилегаю на кровать — и просто вырубаюсь.

— Герман. Нас приглашают на ужин. Ну же, просыпайся.

Сквозь сон не сразу понимаю, что происходит и где я нахожусь:

— Виол, какой нахрен ужин? Люська, что ли, приглашает?

Тишина.

Блядь. Я на базе с Алиной.

Резко сажусь на кровати. Смотрю на Алину. Чего и стоило ожидать — она в шоке.

Протираю ладонью сонную морду. Какая-то жопа.

— Алин… — что говорить в таких ситуациях? — Извини, спросонья не понял, что к чему.

Лучше бы промолчал.

— Виола — твоя бывшая девушка? А Люська кто?

— Если можно, то я предпочёл бы это не обсуждать.

Алина зла. Ноздри трепещут от негодования. Уж извини, но у меня тоже была жизнь все эти годы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо. Пошли на ужин. Ты будешь переодеваться? — она стоит в чёрном платье миди.

Я в своих любимых джинсах и чёрном свитере. Что не так?

— Алин, это база отдыха в лесу, а не светский приём.

— Как хочешь.

Вот и поговорили.

Как-то всё идёт через одно место.

Заходим в ресторан. Ничего себе! Всё на высшем уровне. Алина при этом поворачивается ко мне с видом — «А я тебе говорила!»

Ничего. Отдыхающие как-нибудь да переживут мой внешний вид.

Нас провожают в дальний угол. Народу полно. Замечаю взгляды каких-то девиц за соседним столиком. Они открыто строят мне глазки. Поспешно отворачиваюсь. Но поздно. Алина уже просекла эти гляделки.

Её настроение стремительно падает в пропасть.

Для меня это обычное дело. Пусть смотрят сколько влезет. Я же с ними не флиртую. Но, видимо, Алина другого мнения.

— Если бы знала, что тут будет столько женщин, лучше бы поехали куда-то в более безлюдное место.

Предпочитаю отмолчаться.

Чтобы снять напряжение, заказываю бутылку шампанского для Алины и полстакана виски для себя.

Уговаривать её выпить даже не приходится. Она выдувает шампанское за двадцать минут.

Происходит то, на что я и рассчитывал — настроение приходит в норму.

Вечер перестаёт напоминать чьи-то поминки. Начинается развлекательная программа, живая музыка, танцы. На самом деле тут весьма неплохо.

Алина первая тянет меня танцевать. Мы захмелевшие и весёлые. Кружимся как два дурака по танцполу. Замечаю смешки других отдыхающих в нашу сторону. Идите нахрен.

Только в десять вечера мы попадаем в номер.

Ничего себе ужин!

Мы оба заведены до предела. Целуемся с порога. Опять как-то непонятно, но решаю, что это у меня какой-то заскок.

Сбрасываем вещи. Алина тормозит:

— Сначала в душ, — указывает пальцем на дверь ванной комнаты.

Что? Не сразу понимаю её.

Я уже почти в ней. Она вообще знает, что такое страсть? Когда невмоготу?

— Давай, давай. Я уже была до ресторана. Ты — нет. Иди.

Я сейчас ощутил себя школьником, которого мама загоняла принять ванну в нашей старой квартире.

Психанув, ухожу в душ.

Моюсь не больше минуты. Я уже реально боюсь, что у меня упадёт. Возбуждение по чуть-чуть покидает меня.

Возвращаюсь голым в комнату.

Алина на кровати уже полностью раздета. При виде меня закрывает руками все стратегические места. Не сразу понимаю, что происходит. Но она тут же мне всё популярно объясняет:

— Что за взгляд? Почему ты так на меня посмотрел?

— Как? — я ни черта не понимаю. Она решила мне сегодня взорвать мозг?

— С разочарованием! Я видела, — её голос начинает дрожать.

— Ты с ума сошла? Какое разочарование? — подхожу к ней и заваливаю на кровать. Смотрю на неё. Она сопротивляется, но я убираю её руки.

Да, на самом деле я уже забыл её тело. С тех пор как мы были близки, остались лишь фантомные воспоминания.

Она другая. Совсем не похожа на Виолу. Светлая, белая кожа, маленькая грудь с коричневыми сосками. Аккуратная полоска волос на лобке. У Виолы там нет ни одной волосинки.

Какого чёрта я думаю сейчас о груди и лобке Виолы?!

Решаю приступать к делу, иначе этот вечер может закончиться печально.

Наваливаюсь всем телом на Алину. Она неуклюже начинает барахтаться подо мной. Догадываюсь, что хочет принимать активное участие в процессе.

Хватит этих плясок. Беру с тумбочки презерватив. Раскатываю за секунду и вхожу в Алину.

Как можно описать свои чувства?..

Это пиздец.

Нет. Это хуже.

Понимание того, что я наделал, молнией простреливает моё сознание. Даже останавливаюсь на время, чтобы прийти в себя. Смотрю в лицо Алины.

Если честно, мне хочется соскочить с неё и с воплями бежать в лес.

Она видит, что что-то произошло, и берёт инициативу в свои руки.

Мы меняем позицию. Она сверху.

По правде говоря, у меня уже на «полшестого». Она что-то пытается предпринять, но очевидно, что уже поздно. Я молча наблюдаю за всем процессом.

Алина трётся об мой член своей вагиной, но это бесполезно. Конечно, что-то на рефлексах оживает, но это даже эрекцией не назовёшь.

— Ты любишь анал? — она сама анал предлагает? Молча моргаю. — Давай попробуем.

Она резво соскакивает с меня и становится на четвереньки.

Я на каком-то автомате пристраиваюсь сзади. В голове — полный вакуум.

Член встаёт только от мысли о сексе, который мне нравится и которым я достаточно редко занимаюсь. Других причин просто нет.

Даже не думая о смазке, начинаю входить в Алину. Ей не больно? Как часто она этим занимается?

Двигаюсь по инерции, не испытывая и грамма удовольствия. Через пять минут активной стимуляции своего клитора Алина бурно кончает.

Я не могу кончить. Уже минут пятнадцать я имею её в задницу. Алина испытывает дискомфорт. Понимаю это потому, что она перестала стонать.

Хочу быстрее закончить этот трэш и решаю симулировать оргазм.

Да, и такое может случиться. Не каждый просто в этом признаётся.

Делаю последние рывки и замираю. Резко выхожу из неё и удаляюсь в душ.

Снимаю резину как что-то заразное. Фу, блядь.

Как так? Что вообще произошло?

Это не то, чего я хотел.

Это не та Алина. Той уже давно нет.

Смотрю в зеркало на своё отражение.

Ебаааать… Ты дебил. Просто конченый.

Я не понимаю, что мне в данную минуту делать.

Хочу уехать отсюда.

Но я просто не могу так обидеть Алину. Я, конечно, тварь. Но чтобы сорваться среди ночи и оставить её одну? Это уже за гранью.

Иду в душ. Вот сейчас я конкретно вымываюсь с мочалкой. При каждом движении достаточно абразивной ткани думаю о Виоле.

С меня словно спал морок, и я трезво вижу, что натворил.

Я изменил Виоле.

Я изменил Виоле!

Я изменил Виоле?

Нет. Я не изменил Виоле. Я же её перед этим бросил!

Из груди вырывается то ли крик, то ли всхлип. Из глаз и носа течёт вода. Живот резко скручивает с такой силой, что я еле успеваю выскочить из душа и открыть крышку унитаза.

Меня выворачивает сегодняшним ужином.

Алина тихонько стучит в дверь:

— Герман, что у тебя там происходит? Всё в порядке? Открой.

Уйди.

— Нормально всё. Скоро выйду.

Не знаю, поверила она мне или нет. Может, стоит под дверью.

Смываю унитаз и чищу зубы. Меня херачит бешеный озноб. Тело буквально подкидывает. Раньше я такого никогда не испытывал, но как врач знаю — это реакция организма на стресс.

Собираюсь с силами и выхожу в комнату.

— Отравился ужином, — подхожу к кровати и падаю в постель.

Алина смотрит на меня круглыми глазами. Молчит. Лучше ничего не говори. Иначе боюсь своих реакций.

— Я в душ, — уходит, опустив плечи.

Сейчас я не в состоянии на честный разговор. Дождусь утра.

Поворачиваюсь на бок и делаю вид, что уснул.

Алина молча ложится рядом. Я слышу её тихие всхлипы, но мне всё равно. Я мёртв внутри. Не осталось ничего.

Всю ночь я не сплю.

Смотрю в окно на заснеженные домики в свете уличных фонарей. В голове — тысячи вопросов и ни одного ответа.

Она меня примет назад?

Она меня простит?

Она любит меня?..

Мне кажется, я её люблю… Нет, мне не кажется.

Я точно её люблю.

В семь утра я встречаю рассвет, так и не сомкнув глаз. Пора решать этот вопрос.

Поворачиваюсь на кровати и натыкаюсь на взгляд Алины. Её глаза красные от слёз. Очевидно, она тоже не спала всю ночь.

— Привет.

— Привет.

Как сказать женщине, которую ты поимел — причём неудачно — что собираешься с ней расстаться?

Конечно, опыт такой у меня есть. Но это же Алина. Не какая-то левая баба.

— Алин...

— Молчи. Не делай мне ещё больнее. Я и так чувствую себя тряпкой.

Мы оба голые. Но в комнате, вместо запаха секса и страсти, — запах разочарования и горя.

Встаю и начинаю одеваться. Алина недвижимо сидит на кровати, подтянув колени вверх и обняв их руками.

Сегодня я смотрю на неё без дымки дурмана, сопровождавшего меня эти дни. Я её уже давным-давно не люблю. И то, что вспыхнуло при нашей встрече, не назовёшь ничем другим, как «воспоминания о былом».

— Ты поедешь со мной? — умоляю, откажись.

— Нет. Я вызову такси. Езжай.

Обуваю ботинки, хватаю куртку.

— Герман...

Оборачиваюсь в пороге.

— Никогда так больше не поступай с женщинами. Прощай…

---

Еду по трассе со скоростью гоночного болида. Куда ехать? Моя квартира, её квартира, работа.

Выбираю больницу.

Залетаю на парковку. Время — десять минут девятого. Она уже на кафедре?

Вижу в курилке Завгороднего и Ярового. Курят после работы и сплетничают.

— Привет. Давно курите? Вы Виолу не видели?

— Вон она, — Илья машет головой в сторону. Оборачиваюсь туда же.

Вижу, как она выходит из машины Рогозина.

Почему она ехала с ним?

— Неожиданно, — Илья тоже наблюдает за ними.

— Ожидаемо, — затягивается Витя. — Кстати, Илья, номер карты ты мой знаешь.

— Это грабёж!

— Не умеешь спорить — не берись.

Что эти придурки несут?..

Я смотрю, как Виола и Рогозин вместе идут в сторону учебного корпуса. Они уже далеко, но я отчётливо вижу, как он кладёт руку ей на поясницу. На входе тормозит её и целует в щёку.

— Что это ещё за херня?.. — вопрос риторический. Конечно, я не жду, что мне кто-то на него ответит.

Я просто не верю. Это последствия бессонной ночи. У меня глюки. Всё что угодно, но не это.

— Кто бы мог подумать? Надо же…

— Забиваться будем?

— Нахрен. У меня и так дыра в бюджете.

— Зато я сегодня Алёнке шикарный веник роз куплю.

— Ну ты и каблук...

Слышу удаляющиеся шаги.

Я не мог так быстро её потерять.

Это просто месть. Она точно хочет, чтобы я приревновал.

Они переспали? Если да — то я... В общем, пиздец.

Это тварь Рогозин. Он подсуетился. Дал мне отпуск в ускоренном режиме, чтобы я свалил в закат.

Сука.

Он думает, что я просто так отдам ему Виолу? Пусть помечтает.

Завтра я вернусь из отпуска. У нас смена вместе.

Сегодня мне нужно прийти в себя.

Да, я виновен во всём произошедшем.

Но я костьми лягу — а исправлю всё, что натворил.

Девочки, поддержите пожалуйста книгу звёздочкой в мобильной версии или кнопкой нравиться на ПК. Это очень важно для продвижения на сайте. И конечно же оставляйте свои комментарии. Мне будет безумно приятно узнать ваше мнение о книге ❤️❤️❤️

Роман

Он ей снится.

Я не спал. Просто не мог уснуть, зная, что она рядом. Смотрел на её сладкие губы, пушистые ресницы на закрытых веках, густые волосы, раскинувшиеся копной по подушке.

Я не мог поверить в то, что сегодня случилось между нами. Всё произошедшее казалось нереальным.

Мне было её мало. Очень мало.

Виолетта буквально отключилась после третьего оргазма. Её удовольствие — это ярчайшее воспоминание на всю мою оставшуюся жизнь. Она громкая в постели, эмоциональная и искренняя в своих реакциях. И мне это безумно нравится.

Я витал в облаках, пока она во сне не начала звать "Геру". Это неприятно, но я знал, куда лезу. Обижаться мне не на что.

Виолетта резко дёрнулась и проснулась.

Я успел притвориться спящим.

Если она и могла догадаться об обмане, то только по бешеному стуку моего сердца.

До утра не мог уснуть. Я думал.

Как мне сделать её своей? Да, мы переспали, но это не приблизило меня к обладанию ею всецело.

Пришлось признаться ей о наличии ещё одной женщины в моей жизни. Я мог соврать Виолетте, но почувствовал — не стоит. Потеряв её доверие я совершу непоправимую глупость.

Конечно же я не буду предлагать Виолетте отношения, не разорвав связь с Лизой. Сделать это нужно как можно скорее. Иначе я могу потерять Виолетту раз и навсегда.

Также меня подгоняет наличие Германа. Он приползёт обратно — дело времени. Может, через неделю, а может, завтра. Уверен в нём, как в себе. Я не раз зарекался связываться с Виолеттой, а через пять минут уже не помнил своих обещаний.

Зачем он устроил представление с той женщиной — не знаю. Наверное, были какие-то причины.

Герман испытывает чувства к Виолетте. Это очевидно. Я знаю его давно. Он ни с кем не задерживался в отношениях так долго. Они были вместе четыре месяца. Я часто наблюдал за ними возле больницы. Он, как цепной пёс, носился возле её ног. Всегда рядом, как тень.

Я смирился с тем, что не могу заполучить Виолетту себе. До того дня. Понял, что это мой шанс. Возможно, первый и единственный. Я просто не имею права его упустить. Сама вселенная наслала на Вердина приступ идиотизма. Иначе я его поведение назвать не могу.

Утром я не удержался. Взял Виолетту ещё сонной. Меня всю ночь ломало от желания прикоснуться к ней, а наутро сорвало крышу окончательно.

Ночью я понял, что она очень страстная, но захотелось попробовать нежный секс.

Нет. С ней это не работает. Осознал свой промах уже через пять минут. Виолетта предпочитает силу и мужское превосходство в постели. При этом и сама достаточно активна.

Подсознание подкидывало сгенерированные кадры из постели Виолетты и Германа. С ним она такая же? Или ещё отвязнее? Как мне превзойти его?

От этих мыслей я закипал и в моменте выбрасывал всю свою агрессию на Виолетту. Трахал её так, словно от силы моего проникновения зависели наши жизни. Её тонкие пальцы были в моих волосах. В порыве страсти она едва не лишила меня шевелюры.

Она билась в экстазе. Её кайф пропитал всю мою квартиру и заразил меня.

Я отравлен ею и не хочу исцеления.

Её тело — произведение искусства. Дотрагиваясь до её кожи, я не верю, что имею на это право. Лаская языком её грудь, думаю о том, что я самый счастливый человек на этой планете.

Впервые за сорок лет жизни я испытываю такие чувства. Не могу им дать определения. Это больше, чем любовь и страсть. Это что-то, не поддающееся разуму.

---

— Тебе не нравится имя Виола?

Мы едем в больницу. По радио играет какая-то сопливая муть для девочек-подростков.

Я счастлив.

Хочется даже подпевать на припеве.

— С чего ты взяла? — она видит меня насквозь.

— Не трудно было заметить. Все, кроме тебя, зовут меня Виола.

— Может, я захотел выделиться на фоне общей массы?

Виолетта так на меня смотрит...

Мне стоит огромных усилий не таращиться на неё, как сумасшедший, а следить за дорогой.

— Ты и без этого выделяешься.

Чёрт.

Как она это делает?

Что там говорят женщины про бабочек в животе? А мужчинам они полагаются?

При въезде на парковку вижу машину Вердина. Бабочки сдыхают в конвульсиях.

Как понимаю, отпуск подошёл к концу? Жаль, что так быстро. Мне нужно больше времени.

Виолетта ничего не замечает. Проезжаю подальше.

Выходя из машины, боковым зрением вижу Германа в курилке. Следит за нами. Нетрудно догадаться, что он в шоке.

Да, Гера, я тоже в шоке от твоего скорого появления. Быстро ты пришёл в себя.

— Я провожу. — Конечно же, мне нужна демонстрация.

— Это не обязательно. — Виолетта не в восторге.

Без лишних пикировок идём к учебному корпусу. На улице никого. Возле входа торможу Виолетту и целую в щёку. Хочется наброситься на губы, но решаю не наглеть. Боюсь, она не оценит такой поступок в моём исполнении.

Виолетта, не ожидавшая от меня такой подставы, выглядит совершенно дезориентированной.

— Ром...

— Можно я сегодня отвезу тебя домой после занятий? — знаю, что не согласится.

— У тебя есть женщина.

— Я сегодня же поговорю с ней. Понимаю, как это выглядит в твоих глазах, но я не солгал, сказав, что ничего серьёзного к ней не чувствую.

— Это твои дела и твои чувства. Не приплетай, пожалуйста, меня к своим решениям.

— Мои решения напрямую зависят от тебя.

— То есть, если я тебе сейчас откажу, ты с ней не расстанешься? Я правильно понимаю? — её взгляд не сулит мне ничего хорошего.

Чёрт. Опять я сморозил какую-то фигню. Виолетта слишком умна, чтобы я мог не обдумывать каждое слово.

— Ром. Разберись в своих делах. Только хорошо обдумывай все свои действия, чтобы потом тебе не было мучительно больно от неверно принятых решений.

Последний взгляд мне в глаза — и Виолетта заходит в здание.

---

И у меня, и у Лизы рабочий день. Придётся ждать вечера и личной встречи. Расставание по телефону я не могу себе позволить. Хотя, если быть честным, мне нихрена не хочется смотреть ей в глаза. Никогда не испытывал стыда при расставании. Это впервые.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Какая-то рациональная часть меня протестует против разрыва с Лизой. Мне было с ней хорошо и спокойно. С Виолеттой спокойно мне не будет. Я знаю это наверняка. Но я готов на всё: на любые взлёты и падения. Только вместе. Только с ней.

Прохожу мимо курилки. Никого нет. И машина тоже отсутствует. Неужели уехал? Какие действия он предпримет для возвращения Виолетты? Просто покаяться?

Всё же надеюсь, что после произошедшего она не подпустит его к себе. Хотя бы на какое-то время. Мне нужно это чёртово время.

Работу никто не отменял. В приёмной обнаруживаю немолодую женщину за шестьдесят.

— Добрый день. Вы мой новый секретарь?

— Добрый день, Роман Алексеевич. Рада знакомству. Меня зовут Валентина Николаевна.

— Взаимно. Располагайтесь, ознакамливайтесь. — Захожу в кабинет. Немного непривычно наблюдать не чокнутую Марго, а на первый взгляд адекватного человека.

На работу нет настроя от слова совсем. Чувствую себя потерянным. Я знаю, кто является тому причиной. После утренней эйфории произошёл резкий спад. И так бывает только в контексте Виолетты.

Опять мысли возвращаются к Лизе. С ней такого взрыва эмоций не бывает. Она стабилизирует меня, уравновешивает бурю, даёт тепло и уют. Всё во мне кричит, что я потеряю замечательного человека и возможность прожить счастливые и спокойные годы. Но остаться с ней — значит предать себя. Пойти наперекор своим желаниям и чувствам.

Глупое ощущение не покидает меня. Кажется, что Лиза — моя нелюбимая, но родная и удобная жена. Виолетта — любовница: страстная, горячая, сумасшедшая, дарящая мне кислород и возможность жить. А я — гуляющий на стороне урод, разбивающий сердца двух невинных женщин.

На двенадцать часов дня у меня назначена операция, чему я несказанно рад. Примерно пять долгих часов я смогу не думать ни о Виолетте, ни о Лизе. По крайней мере, я на это надеюсь.

---

Рабочий день подошёл к концу. Время расставить все точки над i.

Уже полчаса кручу в руке мобильный. Палец зависает над кнопкой вызова. Я думал, что смогу сделать это легко и просто. Нет. Нихрена. Совсем не просто.

Была не была. Нажимаю вызов.

— Да, алло. — Нежность в её голосе льётся тёплым маслом по моему сердцу.

— Здравствуй, Лиз. Я могу к тебе сегодня приехать?

Я слышу, как взволнованно она дышит.

— Да... Да, конечно. Я тебя очень жду.

Твою мать! Как же это тяжело. Ненавижу себя в этот момент.

И вот я под её дверью. Лиза открывает. Я вижу, насколько она счастлива меня видеть.

Прохожу в квартиру. Ароматы вкусной еды сбивают с ног уже в пороге.

— Я тут немного приготовила, пока ты ехал. Думаю, тебе понравится. Новый рецепт мяса в духовке. Ты же ещё не разлюбил мясо? — Она волнуется. Я тоже уже на грани.

— Не разлюбил... — замолкаю. Лиза тянется к моим губам. Соприкасаемся и замираем. Лиза понимает, что я завис и не отвечаю. Она очень проницательна и чувствует меня, как никто другой.

— Давай поговорим.

Идём на кухню. Здесь уже накрыт стол. Бутылка шампанского, бокалы. Скажу «прощай» — и мы выпьем за это на брудершафт.

"Она будет счастлива".

Садимся напротив друг друга. Лиза молчит, но я уверен — уже всё поняла.

— Прости меня, Лиз. Я никогда не хотел тебя обидеть. Ты просто замечательная девушка. Всё дело в том, что я... — не могу. Просто не могу это сказать.

— Любишь другую... Я уже догадалась. — Из глаз Лизы огромными каплями текут слёзы.

Моя душа — просто в клочья. Зачем мы встретились на пути друг друга? Для чего? Неужели для того, чтобы я растоптал её сердце, и она окончательно разочаровалась во всём мужском поле?

— Я буду тебя ждать. Вдруг так случится, что всё поменяется.

Мне нечего ответить, и я, как последний трус, молчу.

Хочу ли я, чтобы она меня ждала?

Нет, конечно.

Но убеждать влюблённого человека в том, что всё пройдёт — бесполезно. По себе знаю. Никакие аргументы не действуют, если дело касается Виолетты.

— Лиз, ты всегда можешь ко мне обратиться, если будут какие-либо проблемы. Я обязательно постараюсь тебе помочь.

— Я могу хоть иногда тебе звонить? Чтобы просто услышать твой голос? — Она молит взглядом, чтобы я согласился. Но я не могу.

— Нет. Не нужно, Лиз. Не делай себе больно. Это будет неуместно. Мы расстаёмся не на время. Прости меня ещё раз за то, что, возможно, дал ложную надежду на что-то большее.

— Она хорошая? Она будет о тебе заботиться?

— Лиз, прошу, остановись. Мне сорок. Я сам могу о себе позаботиться.

Намереваюсь встать из-за стола, но Лиза хватает меня за руки. Приходится оставаться на месте.

— Побудь со мной ещё немного.

Мне хочется облегчить её боль, и я, не отдавая отчёта своим действиям, тяну Лизу к себе на колени. Она тут же бросается мне в объятия. Не понимаю, как это происходит, но осознаю себя уже целующимся с ней. Резко отстраняюсь.

Что я делаю? Нужно срочно уходить, иначе я могу натворить дел и похуже. Это даже не похоть. Чувство привязанности. Оно неожиданно оказалось очень сильным.

— Лиз, дай мне уйти.

Она молча встаёт и отходит к холодильнику. Пользуясь моментом, спешно покидаю кухню. Уже в пороге торможу. Лиза стоит за моей спиной.

— Будь счастлива.

— И ты...

Выхожу и навсегда оставляю за собой стабильную и спокойную жизнь.

Виола

Он врёт, говоря, что не чувствует к ней ничего серьёзного. Врёт в первую очередь себе.

Меня тоже уже не так легко обмануть. Я быстро учусь на своих ошибках. Доверять безоговорочно мужчинам — последнее, что мне нужно в этой жизни.

Если Роман решит остаться со своей девушкой — я не буду лезть в их отношения. Что бы я ни чувствовала к нему — это не стоит моей испорченной кармы. Я ни разу не роковуха. Всем сердцем презираю любовниц и беспринципных девок, влезающих между двумя людьми.

Но если Роман расстанется с ней... Он должен сам прийти к этому решению. Без моей подачи и влияния.

— Виол, постой! — Стас догоняет меня на выходе из корпуса.

В последнее время он ведёт себя слишком навязчиво. Я прекрасно вижу, что нравлюсь ему, но никогда не даю даже малейшего намёка на взаимность.

— Мы сегодня собираемся у Сашки на хате. Приходи тусить. Хватит дома сидеть. Тебе двадцать пять, а ведёшь себя как старуха.

Ну и придурок.

— Ты хоть сам понял, что сейчас сказал?

Не понял. Хлопает глазами и ждёт разъяснений.

— Сравнил меня со старухой, — делаю оскорблённое лицо.

Стас смешно выпучивает глаза и начинает махать руками, доказывая, что я его не так поняла.

— Стас, угомонись. Я пошутила. В любом случае мне не хочется тусить. Пусть в ваших глазах я и выгляжу старухой.

Стас недоволен таким ответом. С чего он вообще решил, что я обязательно соглашусь?

— Мы для тебя малолетки? От одного старика к другому?

Всё понятно — он видел меня сегодня с Романом. Только это не даёт ему никакого права лезть не в своё дело.

— Да, Стас. Люблю взрослых дядек. Маленькими мальчиками не интересуюсь.

И я даже не вру. Стас для меня ещё мал. Двадцать пять — это возраст мужчины, а не юнца. Но, к сожалению, нынешнее поколение вызывает только разочарование. Инфантильные маменькины сынки, считающие себя маленькими царьками. Не уважают женщин и считают нас лёгкой добычей для своих утех. Видела я таких ещё в меде — повсеместно. Гордые, заносчивые, самовлюблённые эгоисты, именующие себя мужчинами. Ненавижу.

— Прости, глупость сказал, — извиняется. Ну, может, не всё ещё потеряно. Хотя для таких мальчиков-зайчиков слово «прости» может и ничего не значить.

— Прощаю, — никогда не обращала внимания на такие выпады в мою сторону. Пусть думают, что хотят.

Оставляю его и иду домой.

Люська на посту. Мои парфюмы — на полу. Вот коза! Вроде уже старая, а бесится как молодуха. Или просто противная?

— Ну что ты бешеная? Папку своего ждёшь? Забудь. Он про нас забыл. А мы чем хуже?

В квартире бардак. Мне тяжело это переносить, но я намеренно себя ломаю. Переступаю через разбросанные вещи, иду на кухню. Там картина ещё печальнее — гора немытой посуды, забитое до верха мусорное ведро.

Я соревнуюсь сама с собой: кто быстрее сдастся — я, потенциальная обладательница ОКР (обсессивно-компульсивного расстройства), или я — пофигистка.

На столе стоит

его

чашка. Зависаю на ней. Не мыла её с тех пор, как он был здесь в последний раз. Беру в руки.

Это было так легко?

Вычеркнуть меня из своей жизни?

Герман удивительный. Во всех смыслах. Немного глуповатый и наивный, но в то же время умный и рассудительный.

За четыре месяца я срослась с ним. Где-то на подкорке считала его своим. Полностью. Но, как оказалось, Гера не видел во мне спутницу жизни. И это — живя со мной буквально в гражданском браке. Говорю же: удивительный человек.

Самое лучшее, что он сейчас мог сделать — это свалить на месяц в отпуск. Надеюсь, за это время мои мозги встанут на место. Время лечит. Это общеизвестный факт.

Поздно вечером приходит сообщение от Романа:

«Я соскучился».

Я не позову его. Не сегодня. Быть утешением после расставания с его девушкой — не моя роль.

Я уверена, что он порвал с ней. Иначе не писал бы.

Какая она? Наверное, полная противоположность Насте. Не знаю почему, но так кажется. Я даже имени её не знаю, но моё больное воображение рисует её доброй, красивой душой и телом.

И — мне её не жаль. Даже если она влюблена в Рому. Эмпатия так и не проклюнулась во мне, несмотря на терапию.

Ничего не отвечаю Роману. Я ещё не разложила всё по полочкам в голове. Для этого есть ночь. Мне нужно подумать и решить — впустить его в свою жизнь или закрыть тему личных отношений раз и навсегда. В любом случае я не сделаю первый шаг. Это не моё. Никто всё равно не оценит. Пусть мужчина остаётся мужчиной. Если я ему нужна — он сам всё сделает.

Утром собираюсь на учёбу и попутно собираю вещи Геры.

В гостиной стоит его спортивная сумка. Я кидаю в неё всё подряд — шмотки, мыльно-рыльные принадлежности, недокуренную пачку сигарет. Смотрю на Люську.

— Ты остаёшься здесь, хочешь ты этого или нет. — Она с интересом наблюдает за сбором вещей бывшего хозяина. Он бывший — и это не обсуждается.

За ночь я себя прилично накрутила. Не специально — само как-то вышло. Пускай я и больная на голову, но всё же женщина. Меня, как и любую из нас, ранят такие поступки.

Меня бросили. Просто променяли.

Можно быть выше этого и с гордо поднятой головой идти дальше. Но разве это весело?

Наш мозг выбирает страдать. Сердце болеть. Душа разрываться.

Я не строю из себя святую, но за месяцы жизни с Герой ни разу не вспоминала Романа. Любая глупая мысль вылетала сразу. Я была верна ему даже мысленно.

А он... считал меня удобным вариантом: и секс безлимитный, и домработница на полставки. Круто.

Как женщины попадают в такую кабалу? Где их мозги в это момент?

С Романом я такой оплошности не допущу. Если, конечно, у нас что-то получится.

Закрываю сумку. Выхожу на учёбу.

Мне нужна машина. Почему у меня её до сих пор нет? Права я получила ещё в восемнадцать — конечно с подачи родителей. Тогда водить не хотела, а сейчас — очень даже. Особенно когда приходится тянуть проклятую сумку на себе.

В морг прихожу за двадцать минут до начала. Надо занести вещи в кабинет Геры, пока никто не видит. А от Ярового и Завгороднего не скроешься. Эти две «сплетницы-подружки» просто вездесущие.

Захожу в кабинет, торможу у стола. Там полный хаос. Кто-то явно покидал рабочее место в спешке. Ещё бы — так спешил потрахаться с Алиной, что, наверное, и имя своё забыл.

Выхожу и замираю.

На входе стоит Роман. В руках — чудовищно большой букет кроваво-красных роз.

Он с ума сошёл? Зачем?

Хочется накричать на него и выставить за дверь. Но... мне никогда не дарили такие цветы.

Почему? Я не заслуживаю?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Рома идёт ко мне навстречу, как в замедленной съёмке. Он предельно серьёзен. А мне хочется улыбаться, как влюблённой дурочке.

— Привет, — тянет мне цветы.

Трясущимися руками принимаю букет.

— Не мог дождаться утра. Так хотел тебя увидеть.

Это приятно слышать. Я верю ему.

— Куда мне его девать? Я целый день в морге… — говорю больше сама себе. — Наверное, в комнату отдыха?

На негнущихся ногах разворачиваюсь и иду в поисках хоть какой-нибудь тары для этой красоты. Рома идёт за мной. Почему он не уходит? Нас увидят вместе. Не уверена, что хочу этого сейчас.

Заходим в комнату отдыха. Вспоминаю про небольшое ведро для технических нужд. Вот оно. Наполняю водой и водружаю в него букет.

Смотрю на Рому. Он подходит вплотную. Возбуждение простреливает меня — так не вовремя.

Его пальцы едва касаются моего лица, шеи. Я ничего не соображаю, тянусь к ремню на его брюках. Пальцы задевают его эрекцию.

Что мы творим? Я, блин, на работе! Мы же не будем… Или будем?

Дверь резко распахивается — и мы с Ромой отпрыгиваем друг от друга, как два застигнутых подростка.

Сердце обрывается, потом бешено начинает колотиться.

На пороге — Гера.

Тот взгляд, которым он смотрит на меня, вызывает внезапный приступ тахикардии. Меня бросает в пот. Я чувствую приближение обморока.

Какого чёрта я так реагирую? Мы не вместе. Он не застал меня верхом на Романе.

Немая сцена. Молчание. Кто нарушит первым? Точно не я.

— Герман? Какими судьбами? Даже в отпуске не можешь забыть о любимой работе? — это Роман. Он зол. Его голос звенит сарказмом.

— Да… любимая работа. Куда же я без неё, — Гера смотрит мне прямо в глаза. Что с ним?

— Месяц мог поваляться на пляже где-то на островах. Неужели здесь… — он обводит рукой комнату. — Интереснее?

Роман отходит от меня и садится на диван. Тот самый диван, где я была послана Германом на три весёлых буквы.

Я не знаю, куда себя деть. Может, уйти, а они пусть выясняют отношения?

— Ты же знаешь меня. Я неизлечимый трудоголик. Виол, — он будто расчленяет меня взглядом, — зайди ко мне в кабинет перед пересменкой.

Разворачивается и уходит, не закрыв за собой дверь.

Я не была готова увидеть его сегодня. Возможно, и через месяц не была бы.

Почему он вышел из отпуска? Что-то произошло? Но что?

Смотрю на Рому. Он расстроен — это очевидно. Думает, я брошусь в ноги Герману?

Подхожу, сажусь рядом. Роман тут же обнимает меня, прижимает к плечу. Я растеряна. Не понимаю, что делать дальше.

— Всё будет в порядке? — спрашивает с надеждой. Но сам не верит. И я не верю.

— Мне нужно идти. Спасибо тебе за такие красивые цветы, — смотрю на букет. Сейчас он уже не вызывает во мне никаких эмоций.

— Виол… — запинается. Он впервые назвал меня так. Кажется, сам растерялся. — Я больше всего на свете хочу быть с тобой.

Он склоняется, прижимает лоб к моему. Я не отвечаю, но если ему важно это сказать — пусть говорит.

— Я хочу знать, что мы вместе. Иначе мне не будет покоя. Оставляя тебя наедине с Германом, я должен знать, что ты только моя.

Прекрасно его понимаю. Наверное, я сказала бы то же самое. Но я не умею врать и давать пустых обещаний.

— Я не буду с ним спать, если ты об этом. У меня есть гордость. Ты в этом сомневаешься?

— Никогда. Но он так просто не отдаст тебя.

— О чём ты? У него есть женщина. Он без ума от неё. Тебе не о чем волноваться.

Рома тянет губы в печальной улыбке. Он не договаривает. Что я не знаю?

— Какая женщина, Виол? Какие, кроме тебя, у нормального мужика могут быть женщины?

Что он несёт? Рома окончательно меня запутал. Неужели нельзя говорить прямо?

Я смотрю на него вопросительно.

— Я не знаю, кто та дама. Но каждый встречный скажет тебе: Герман попросится назад. Вопрос только в том, примешь ли ты его.

Ах вот оно что. Наверное, уже и ставки сделаны. Здесь это практикуется.

Отстраняюсь от Ромы и начинаю переодеваться в рабочую форму. Я раздражена. Моя личная жизнь стала достоянием общественности. Все знают больше меня.

— Ром, я не могу рассуждать о мыслях и действиях Геры. Я могу отвечать только за себя. И я не собираюсь с ним сходиться обратно. Даже если ты прав, и он не с Алиной. Это ничего не меняет.

Звучит красиво. Убедительно. Надеюсь, он поверит. Только я себе ни хрена не верю. Мне нужен внеочередной сеанс терапии. Иначе боюсь натворить дичи.

Рома берёт меня за руку, тянет в объятия. Я подаюсь ему навстречу. Он хочет поцеловать — и я не сопротивляюсь.

Наши губы слипаются. Мы выпадаем из реальности.

Почему я не могу быть с ним — и не думать о Гере?

Почему, когда было наоборот — всё получалось?

Мне нужно время. Я ещё не стабильна. Всё придёт в норму — я в это верю.

— Я могу быть спокоен? — он хочет услышать хоть что-то. Я должна ответить. Но что?

— Мы попробуем. Ты и я. Но никаких пустых обещаний.

Лёгкое касание губ — и мы расходимся по своим делам.

---

Без стука захожу в кабинет Геры. Он стоит над своей сумкой.

— Я собрала твои вещи. Все. Ничего не забыла. Можешь не переживать.

— Люську забыла положить… — его голос ломается.

Меня пробирает озноб.

— Она останется у меня. Уж прости, но её я не верну.

— Я соскучился по ней. Могу я её увидеть? — он поворачивается ко мне и пронзает своими зелёными омутами.

— Нет. Не сейчас. И не в ближайшее время. Когда-нибудь — возможно.

— Я хочу сегодня, — он меня провоцирует. Не получится, Гера.

— Заведите себе новую кошку. Эта теперь только моя, — блин, не хотела, но приплела сюда Алину. Дура.

— Мне не с кем заводить кота, — он растерян. Его взгляд скользит по мне, будто ищет изменения. — Я не вместе с Алиной.

Та надежда, с которой он смотрит мне в глаза, одновременно обезоруживает и выбешивает.

Рома был прав?

Гера думает, что я его приму обратно?

Просто прекрасно. Бросил меня как ненужную вещь. С Алиной не получилось — можно сделать вид, что ничего этого не было?

Только сейчас понимаю, насколько глубока моя обида. Если сейчас же не уйду то боюсь разрыдаться и сдать себя с потрохами.

— Пошли работать. Мы не друзья, и обсуждать личное здесь неуместно.

Поспешно выхожу. Иду в уборную. Мне нужен перерыв. Целый день с ним в одном помещении я не выдержу.

Как настроить себя на то, что он мне больше не нужен?

Гера

Что вы знаете о самобичевании и ненависти к себе?

Ещё вчера лично я ничего об этом не знал. Теперь же — могу уверенно нести ветвь первенства.

Вторая ночь без сна. Выгляжу откровенно паршиво: мешки и чёрные круги под глазами, морда в жёсткой щетине. С трудом узнаю своё отражение в зеркале.

Моё подорванное моральное состояние уже сказалось и на физическом. Ночью мне реально стало плохо. Впервые в жизни забарахлило сердце. Дома не нашлось ни одной захудалой таблетки — пришлось вызывать скорую. Искать круглосуточную аптеку я был просто не в ресурсе.

Фельдшер сделал мне кардиограмму и вколол успокоительное. Какой, блядь, позор! Вызывать скорую в два часа ночи из-за стресса. Он подумал, что у меня кто-то умер. Отрицать я не стал.

Кто-то и правда умер. По ходу, мой мозг. Должно же быть хоть какое-то объяснение тому, что я сказал Виоле. И не просто сказал. Я сделал. Конечно, она об этом не знает, но это ничего не меняет. Кто бы мне стёр память? А лучше — отмотал время назад.

Почему так произошло? Зачем? Ради чего?

Я уже ни хрена не понимаю в этой жизни и не доверяю сам себе. Может, и самому записаться к Вадиму? Похоже, мне тоже не помешает подлечить голову.

Утро, как и ожидалось, не принесло ясности мыслей.

На вопрос «как вернуть Виолу» я вижу только один ответ — валяться в ногах. Но знаю точно — не поможет. За всё время, что мы были вместе, я понял: она не прощает таких проступков. Это унизит её, а она такого не допустит. Не после моих идиотских демонстраций на работе. Как гордо я держал Алину за руку...

Просто конченый. Не устаю повторять. Это теперь моё второе имя.

А ещё — Рогозин.

Урод.

Конечно, не такой, как я. Но тоже где-то рядом.

Он выжидал. А я преподнёс ему Виолу на блюдечке. На, держи!

Всю ночь я думал только о том, что между ними успело произойти. Моё чутьё выло и кричало, что всё было. Я не хотел в это верить, но чувствовал всем прогнившим нутром.

Я хочу ошибаться. Так сильно хочу. Если бы знал хоть одну молитву — помолился бы высшим силам. Потому что в свои силы я уже не верю.

Что я могу сделать?

Могу признаться Виоле в любви. Только сейчас это прозвучит как грёбаная брехня, выданная для возвращения утраченной любовницы. Я бы на её месте ни за что не поверил:

«Извини, дорогая. Я тут, трахая другую, вдруг понял, как сильно тебя люблю!»

Ситуация тупиковая. Но и сдаться я не могу.

Она моя женщина. Целиком и полностью. Она моя жена. Пусть и без штампа в паспорте. Куда я смотрел раньше? Мы ведь жили как настоящая пара. Я переехал к ней. Дома вообще не появлялся. А зачем? Всё, что меня интересовало, находилось в этой убогой панельке. Виола, Люська... Наша старая, но такая удобная кровать, кухня со вкусными ужинами и тёплыми посиделками за просмотром дурацких комедий. Маленький душ, в котором так неудобно и так сладко было брать

её.

Я был счастлив каждую секунду.

Я хочу обратно. Хочу закрыть глаза и проснуться от поцелуев, порхающих по моему лицу и шее. Пусть оставляет на мне тысячи засосов — я не против. Я хочу ехать уставшим с работы и предвкушать вечер с ней. Заходить в квартиру и набрасываться друг на друга как озабоченные. А потом — лежать на влажных простынях, гладить её тело, целовать грудь... Потом, уставшие и разнеженные, мы будем спать в обнимку до самого утра.

И всё это я променял на воспоминания пятнадцатилетней давности?

Это не судьба меня свела с Алиной, а её насмешка. Проверила меня на верность любимой женщине. И я не прошёл испытание.

Почему только после случившегося я понял, как сильно её люблю? Почему раньше не думал об этом? Принимал как должное всё, что было между нами.

Что она чувствовала тогда ко мне? И что чувствует сейчас?

Подъехав к больнице, я не спешу покидать машину. Курю в открытое окно третью сигарету.

Мне стыдно. Перед Виолой, конечно же, в первую очередь. Но также перед всеми, перед кем я метафорически обосрался.

Уверен, все решили, что я спятил. Это похоже на правду.

В морге сразу иду в комнату отдыха. Если Виола уже пришла, то будет, скорее всего, там.

Но то, что я там обнаруживаю, выводит меня из равновесия и делает ноги ватными.

Виола и Роман.

Они отлетели от друг друга, как только я вошёл. Не сложно догадаться, чем они здесь занимались.

Я хочу наброситься на него и разнести в труху. Но не при Виоле. Я встречусь с ним отдельно. Её не могу ни в чём винить. Во мне теплится надежда, что происходящее направлено на то, чтобы вызвать во мне ревность.

Наивно. Я знаю. Но только это меня и держит на грани от взрыва.

Как же это больно.

В кабинете натыкаюсь на свою спортивную сумку. Не веря в происходящее, открываю и перебираю пальцами свои вещи. Здесь всё. Я уверен. Меня выставили из своей жизни.

Прощай, Герман Маркович!

Развести Виолу на встречу с Люськой я не смог. Конечно же, я не собирался её забирать. Они привыкли друг к другу. Виоле необходима компания. Пусть лучше это будет моя кошка, а не Рогозин.

Нам с Виолой нужно поговорить. Моё молчание не поможет её вернуть.

Иду к заведующему и пишу заявление о выходе из отпуска. Отдохнул, бляха. Один день — и, возможно, проёбанная вся дальнейшая жизнь.

Гурунькову плевать на причины моего возвращения — главное, что вернулся. По работе завал, и в отпуска пока никто не ходит. Какого хрена меня в него отпустили?

Глупо искать виновных в своих поступках, но так уж устроено сознание человека: всегда приятнее обвинить кого-то, но не себя.

Виолу нахожу в лаборатории. Она и Оля активно что-то обсуждают, не обращая на меня внимания. Я не знаю, куда себя деть. Мне тесно в собственном теле. Оля мельком стреляет в меня взглядом. Я вижу неприкрытое презрение.

Ладно. Заслужил. Хоть перед ней ни в чём и не виноват. Она поддерживает Виолу — и это неплохо.

— Оль, выйди, пожалуйста. Мне нужно поговорить с Виолой. — Я знаю, что в кабинет ко мне она не вернётся. Но провести целый день в подвешенном состоянии я не могу себе позволить. У меня охренеть как сильно тянет левую руку и ноет эта дурацкая мышца, именуемая сердцем. Боюсь, до вечера меня разобьёт инфаркт, если мы сейчас же не поговорим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Оля вопросительно смотрит на Виолу.

— Оль, сходи попей кофе. — Я не уйду отсюда. Буквально отсылаю силой мысли эту упрямую девицу куда подальше.

Виола ей кивает, и та покидает лабораторию.

Подхожу вплотную и сажусь напротив на стул.

Мы просто молчим и просто смотрим. Её глаза красные. Она плакала? Или мне кажется?

— Говори. Почему молчишь? — Её голос режет меня как лезвие.

Как я хочу её обнять. Просто смертельно. Что если я так и сделаю? Чем она мне ответит?

Я уже не чувствую мизинец и безымянный палец. Встряхиваю рукой.

— Ты сможешь меня простить? — нет, не так. — Прости меня, Виол.

На её лице никаких эмоций. Я хочу её услышать.

— Скажи всё, что думаешь.

Она отмирает и пренебрежительно отводит взгляд. Ей неприятно. Я причина её отвращения.

— Прошу. Скажи что-нибудь.

Поворачивается ко мне — и просто в лицо:

— Я позавчера ужинала в ресторане с Романом. — Резко замолкает.

Ужинала? Это не так плохо, как я себе накрутил.

— А потом мы поехали к нему домой и там трахались как сумасшедшие. Было классно. Я кончила три раза. — Прямой взгляд. Ноль жалости.

Она не врёт. Я вижу и чувствую, что это правда.

Хочется сдохнуть.

И ударить её по лицу.

Конечно, я так никогда не сделаю. Но это не отменяет моего желания.

Она не отводит взгляд. Я вижу призыв в её глазах. Она больная. Я забыл об этом. Конкретно сейчас ей нужно насилие. И, возможно, я бы дал ей его. Но мы на работе, и в любую секунду сюда могут войти.

— А как твоя поездка на базу? Всё так плохо? — Ей нужна вся грязь в деталях. Она молит меня глазами сказать всю правду в лицо.

— Да, не очень. Я долго трахал её в задницу, но так и не смог кончить. Представляешь? Пришлось имитировать оргазм. — Моя улыбка, наверное, похожа на оскал.

Что мы делаем? Два больных придурка.

Лицо Виолы искажается, как если бы ей сказали о смерти самого близкого человека. Я сделал тебе больно, котёнок? Ты мне тоже. Теперь мы квиты.

В лабораторию кто-то заходит, но я никого не вижу, кроме неё. Моё зрение стало тоннельным. Только она. Только её губы, искажённые гримасой боли.

Мы сможем переступить через это? Мне кажется, что нет. Слишком больно. Слишком остро. Моя душа просто в клочья.

Ей было хорошо.

Не со мной. С ним.

Я не единственный, кто может доставить ей удовольствие.

— Вы долго тут заседать будете? Олька уже всё наше кофе выдула. — Илья. Какую картину он сейчас наблюдает?

Два разбитых корыта на берегу высохшей реки. Это мы. Это про нас.

Выходит. Мы не двигаемся. Мне кажется, я не смогу встать на ноги. Руку я уже не ощущаю полностью.

Виола первая не выдерживает и выбегает из лаборатории. Вот и выяснили, что к чему. Лучше бы я ничего не знал. Просто закрыли бы тему и жили в неизвестности.

Я хочу уйти с работы, но как это сделать, если только написал заявление о выходе из отпуска?

Как сосуществовать с ней на одной территории?

Иду в прозекторскую. Виолы нету. Перевожу дыхание. Завгородний и Яровой занимаются вскрытием. Их ординаторы, как всегда, мешаются под руками.

Меня никто не цепляет — и это удивительно. Я что, так печально выгляжу, что меня даже трогать жалко?

— Виола пусть будет на вскрытии? — Илья, не смотря в мою сторону, задаёт вопрос.

— Да. Пусть будет.

Как я могу быть её наставником? Это издевательство над нами двумя.

Возвращаюсь в лабораторию. Оля уже на месте.

— Что там у нас по повторной гистологии? Всё их устроило? — Нужно включаться в работу.

— Я не знаю. — Что хоть с этой? Почему губа отвисшая?

— Оль, у тебя какие-то проблемы?

Вроде бы мы на работе, а по факту — в каком-то балагане.

— Нет проблем. По гистологии всё нормально.

Пошли все к чёрту. Уж вам я точно ничего не должен.

Включаюсь в работу. Пытаюсь, по крайней мере. С Виолой мы стараемся не пересекаться. Шарахаемся от друг друга при каждой встрече. Это глупо, но мы не можем иначе.

В конце смены ко мне в кабинет заходит Илья:

— Я на пару слов...

Слабо верится.

— Виола попросила поменять её на Сашку. Она ко мне, он к тебе. Ну ты понял.

Понял. Что тут непонятного.

Это правильное решение. Возможно, самое лучшее в нашем случае.

— Я отказал.

Чего?

— Почему? — Я реально не понимаю.

— Ну как тебе сказать... Виола проблемная. Очень сильно. Все, кроме тебя, у нас женатые. Жёны общаются между собою. Понимаешь, к чему я веду?

— Нет. Разъясняйся понятнее.

— Никому не нужны проблемы дома. А они обязательно будут, как только я стану её наставником. И так у каждого. — Прокашливается и продолжает: — Она красивая и вызывающая. Это не нравится другим женщинам. Слухи о ней достаточно активны. И они нехорошие.

Теперь понятно.

Простая бабская зависть.

— Я могу поговорить с твоей женой. Объяснить, что к чему. — Звучит бредово.

— Не нужно. — Илья начинает смеяться. — Мне ещё пожить хочется.

Смотрит на меня с сочувствием:

— Это твоя карма. Тебе её и тянуть. Уж прости.

Илья прав. Я натворил дел, а теперь ищу крайних. Это неправильно. Мы два взрослых человека. Неужели не договоримся о совместной работе?

Выйдя из морга на улицу, вижу Виолу возле урны. Она курит. Вадим предупреждал её и просил не увлекаться. Он не поддерживает такое отвлечение от негативных эмоций. Но Виола идёт более доступным путём. Ей не интересны медитации и дыхательные техники.

Вадим. Она была у него на приёме без меня. Как она туда добиралась? Вызывала такси? Почему я подумал об этом только сейчас, а не тогда, когда был ей нужен?

У Виолы звонит мобильный. Я не хочу слушать, но стою как вкопанный за её спиной.

— Да. Уже освободилась. Нет. Давай в другой раз. Я устала. Нет. Ммм… Хорошо. Приезжай.

Сука, сука, сука!

Ну почему? Она устала, а этот козёл всё равно добился её согласия.

Виола резко разворачивается, и я не успеваю отвернуться. В её глазах нету ничего: ни злости, ни ненависти, ни претензий в мой адрес. Сплошное равнодушие. В таком состоянии она может навредить себе. Её нельзя оставлять наедине с собой.

— Мне нужно позвонить Вадиму и договориться о внеплановом приёме? — я лезу не в своё дело. Но как иначе? Она может порезать себя.

— У меня всё в порядке. Не знаю, с чего ты решил, что мне нужен дополнительный приём. — окурок летит в урну. — Я просила Завгороднего поменять ординаторов. Он отказал. И Яровой отказал. Мне аккуратно намекнули, что никто, кроме тебя, не будет со мною связываться. Вот так. От меня как от проклятой теперь будут шарахаться?

— Дело не в тебе, не в нас. Просто не хотят, чтобы жёны ревновали и клевали им мозг.

Виола начинает дико хохотать. Держится за рёбра.

Мне не смешно. Она сейчас встретится с Рогозиным. Я не могу на это никак повлиять.

— Тебе он всегда нравился? Рогозин. Ещё до того, как мы… сошлись?

Я знаю ответ. Хочу услышать из её уст.

Виола перестаёт смеяться. Думает над ответом.

— Нравился. Было дело. Но я была с тобой. И ты тоже мне понравился. Бывает же такое?

Прохоров предупреждал меня, но я не хотел верить. Это её ПРЛ. Оно руководит её жизнью. Нихрена ей не легчает. Она запуталась в своих чувствах и эмоциях.

— Ты была с ним, когда мы были вместе?

— Не была. Только ты был. Скажу больше: я даже не думала о нём. Тогда не думала. Сейчас всё изменилось.

Нас прерывают. На улицу выходит вся моя смена. Мы замолкаем, и Виола, пользуясь моментом, исчезает из поля моего зрения.

Я не буду за ней бежать. На сегодня достаточно. Мне самому нужно переварить сегодняшний день. На большее я просто не способен.

Следующий мой шаг — это встреча с Рогозиным.

Роман

Целый день как на иголках.

Она сказала, что мы попробуем. Я должен быть рад. Но нет же! Мне этого мало. Не знаю почему, но я ей не верю. Не могу понять, что заставляет меня сомневаться в Виоле.

Она для меня полнейшая загадка, и я не понимаю её от слова совсем. Почему именно такие женщины сводят с ума мужчин? Почему мы не кидаемся сломя голову в отношения с понятными и предсказуемыми девушками?

Я не доверяю Виоле на сто процентов. Хотя уверен, что она не склонна ко лжи.

Видел, как она растерялась от встречи с Вердиным. Он её волнует. Сильно волнует. Это вызывает во мне кучу вопросов. Она одновременно что-то чувствует к нам двоим? Как такое возможно? Или я просто навязался со своим вниманием, и она решила отомстить Герману?

Ну нет. Ей было хорошо со мной. Я ещё не совсем разучился читать женское тело. Оно не врёт. Его реакции — неподдельны.

Где ответы? Я их не нахожу. Это начинает порядком напрягать.

Ещё с детства я не любил загадки и недосказанности. Так меня воспитывали родители. Мы всегда говорили правду, были открыты для других людей.

Сейчас же я нахожусь в подвешенном состоянии. Не могу расслабиться и спокойно работать. На протяжении всего дня хочу позвонить Виоле, услышать её голос и понять, что всё в порядке.

— Роман Алексеевич, к вам человек из министерства, — Валентина Николаевна заглядывает ко мне в кабинет.

Ну вот, сейчас меня по полной отвлекут от страданий фигнёй. Эти люди из министерства уже скоро тут поселятся. Сколько можно шастать? Нас проверили уже вдоль и поперёк. Только в задницу не заглянули. Но никак не закроют эти разбирательства. Они могут, но не хотят. Причины мне не известны.

— Добрый день. Андрей Егорович, не ожидал вас сегодня увидеть. Внеплановая проверка? — как меня бесят эти чинуши. Строят из себя невесть что. Считают, что все обязаны им поклоняться.

— Добрый, Роман Алексеевич. Я сегодня к вам по личному. Ну и косвенно по рабочему.

У Платонова хорошая и одновременно плохая репутация. Он не любит долгих разбирательств и скор на расправу. Не хочу иметь с ним ничего личного. Этот мерзкий червяк устраивал проблемы моим коллегам на раз-два.

— Как ваши дела? Юристы не собираются сбегать с рабочих мест?

Имеет в виду суды? Можно подумать, он не знает, как обстоят у нас дела. К чему этот спектакль?

— У меня замечательный штат сотрудников. Уверен в каждом как в себе. — Тут, конечно, преувеличиваю.

— И в Кудряшовой? — изучает меня как под микроскопом. — Она останется работать. Дамочка может убедить и мёртвого.

Он плотоядно улыбается, а мне хочется харкнуть в его красную рожу.

Мне абсолютно фиолетово, как Настя осталась на должности. Это её личное дело. Не хрен мне тут кидать намёки на её блядовитость.

— По Кудряшовой не могу ничего сказать. Оставили — и ладно.

— Неважно. В общем, я по какому делу. Я могу вам помочь и замять скандал вокруг вашей больницы. Как я это сделаю — не ваше дело. Взамен вы в срочном порядке оперируете мою сестру. Вне очереди, естественно.

Неожиданно. Я ничего не знаю о его сестре. Впервые слышу. Какой у неё диагноз и кто его поставил? Ничего не понятно.

— Что с вашей сестрой?

— Доброкачественная опухоль в стволе головного мозга. Проходила обследование в Швейцарии.

— Спрошу прямо: почему ваша сестра хочет оперироваться в государственной больнице нашей страны? Её могут хоть завтра прооперировать за границей, в платной клинике.

— Отвечу прямо: она вбила себе в голову, что только тут ей помогут. Конкретно вы. Наташа прошерстила весь интернет и влипла в хвалебные отзывы ваших пациентов. Была бы моя воля — она бы уже давно избавилась от опухоли в голове. Но она непробиваемая… дура, одним словом.

Что мне ему ответить?

Проблема в том, что я не двигаю очередь. Никогда таким не занимался и начинать не собирался.

Возможность закрыть вопрос с судами, конечно же, манит меня. Но внутреннее чутьё взывает отказаться.

— Соглашайтесь. Неужели вам хочется вариться в этом дерьме? Вы же сами понимаете, что всё это может растянуться на годы.

У меня нет времени думать. Нужно принимать решение здесь и сейчас.

— Хорошо. Пусть ваша сестра завтра к девяти приходит ко мне на приём.

Почему у меня ощущение, что я подписал контракт с дьяволом?

— Как скоро решатся наши проблемы?

— Начнут с сегодняшнего дня. Всего наилучшего. — Ну конечно, подробностей я не заслуживаю.

Платонов уже давно ушёл, но я никак не могу перестать мусолить в голове мысли о его «помощи». Может, нужно было отказаться?

Возможность разобраться со всеми свалившимися на больницу проблемами выглядит чертовски привлекательной.

Нужно дождаться завтрашнего дня и прихода его сестры. От этого и будем плясать.

Хоть день сегодня и без операций, но всё равно чувствую себя вымотанным на ноль.

Однажды мой университетский товарищ сказал, что я не продержусь на должности главврача дольше года.

Держусь уже больше трёх. Но с каждым прошедшим годом понимаю, что скоро конец.

Я в первую очередь нейрохирург. Это моя жизнь. Мой выбор всегда будет очевидным. Попробовать себя в роли руководителя такой большой больницы — кто бы отказался? Вот и я вляпался на свою голову. В первую очередь нужно быть административным руководителем, всё остальное — второстепенно. Только у меня не получится отвернуться от своего призвания.

Возможно, совсем скоро я попрощаюсь с этим креслом. Не хотелось бы покидать его с вагоном оставленных за собой проблем и нажитой репутацией неудачника.

Мой рабочий день давно подошёл к концу, но я всё ещё на месте. Хочу дождаться Виолу. Понимаю, что веду себя как ненормальный, но ничего не могу с собой поделать.

В восемь вечера набираю Виолу и буквально насильно склоняю её на совместный вечер. Она не горит желанием меня видеть. День с Германом не прошёл бесследно.

Вот как мне можно расслабиться?

Никак.

Приходится быть настойчивым прилипалой. Так себе опыт, хочу я вам сказать.

Конечно же, я не скажу ей, что до сих пор сижу на работе. Моя неуверенность в себе и так зашкаливает. Не хватало, чтобы она знала, как я на ней повёрнут.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В девять я у дверей Виолы. Пальцы бьёт мелкая дрожь, не с первого раза попадаю по дверному звонку. Как малохольная девица, ей-богу.

Спустя долгую минуту она открывает.

Понимаю, что Виола только что вышла из душа. Наспех наброшенный халат открывает мне такую картину, от которой перехватывает дыхание, и наливается кровью всё, что ниже пояса.

— Входи. Или ты на лестничной площадке пришёл постоять?

Отмираю и вхожу в прихожую.

Виола внимательно наблюдает за моими передвижениями по квартире.

Мужских вещей на первый взгляд я не вижу. Это немного успокаивает.

— Побудь пару минут в одиночестве, мне нужно нанести крем, — не дожидаясь ответа, уходит в ванную.

У неё дома невероятно уютно. Много всяких интересных деталей. Виола могла бы быть отличным дизайнером интерьеров. Но с таким отцом — это, конечно, навряд ли.

На кухонном столе обнаруживаю рыжего кота. Лежит возле вазы с фруктами. Вот это наглая морда!

У Виолы есть кот?

Немного удивлён. Почему-то думал, что она не любит животных.

Хочу погладить — и тут эта зараза начинает шипеть и кидаться на меня. Своенравная шкура.

— Не советую её трогать. Она злюка, — Виола возвращается из ванной и смотрит вместе со мной на мою поцарапанную ладонь.

— Ещё какая злюка, — улыбаюсь, словно рад разодранной руке.

Виола приносит аптечку и обрабатывает царапины. Наблюдаю за ней, как загипнотизированный. Она сосредоточенно протирает спиртом ладонь и клеит пластырь.

Не могу удержаться. Это выше моих сил. Здоровой рукой тянусь к поясу на её халате. Виола спокойно убирает её обратно.

— Не торопись.

То, каким тоном это сказано, ещё сильнее накручивает моё возбуждение. Конечно, она видит, в каком я состоянии. Играет со мной? Жестоко...

— Я надеюсь, она не бешеная? — смотрю, как кошка прямо на столе начинает вылизывать свой зад. Тьфу, блядь. Вопросительно смотрю на Виолу. — Это нормально?

Её тело начинает сотрясать беззвучный смех.

— В этой квартире установлена полнейшая анархия, — Виола тянет руку к кошке и тоже получает лапой, но уже без когтей.

— Даже хозяйку не любит? Вот это характер!

— Я ей не хозяйка. Это Германа кошка. И она ужасно невоспитанная.

Пытаюсь не подать виду, что меня задевает его упоминание. Не знаю, получается или нет, но Виола не развивает тему.

Внезапный звонок в дверь проходится по моим нервам наждачкой. Я уверен, что это Вердин. Тело напрягается, как перед прыжком. Если он пришёл сюда с разборками — будет спущен головой вниз по лестнице. Он больше меня в весовой категории, но это ещё не показатель.

Виола спокойно идёт открывать. Я за ней.

Твою мать. Это доставка. Похоже, мне пора подлечить нервы.

— У меня в холодильнике пусто. Решила заказать нам стейки и салат. Ты не против?

Облегчение, которое я испытываю, имеет вселенские масштабы.

— Мне стыдно, что не я подумал об ужине. Извини за мой прокол.

Я не преувеличиваю. За время встреч с Лизой я капитально расслабился. Меня всегда ждал накрытый стол и хорошее настроение. Надо не забывать: это две разные женщины.

— Ты и не обязан думать об ужине. Никто не обязан. Расслабься. Доставка для этого и существует.

Виола не пытается предстать мировой хозяйкой. Она только пришла с учёбы и рационально распоряжается временем.

— На кухню не приглашаю. Не будем тревожить Люську. Располагайся в гостиной, — Виола ставит пакеты с едой на журнальный столик и уходит за посудой.

Мы сидим на полу. Пьём какое-то отвратительно сладкое вино и едим потрясающие стейки. Это очень вкусно. Никогда не заказывал в этом ресторане.

Мне настолько хорошо в этот момент жизни, что даже немного страшно. Боюсь её потерять. Боюсь проснуться утром и понять, что всё случившееся — только игра моего воображения.

— Расскажи, как дела с судами? Всё настолько плохо?

Не хочу обсуждать эти проклятые суды. Но приходится наступить себе на горло:

— Возможно, скоро всё разрешится в нашу пользу. Хотя лучше не загадывать.

— Что это значит? Как решится? — Виола улыбается. Чёрт. Да она меня дразнит. Просто оттягивает время до постели.

Убираю приборы в сторону и тяну Виолу к себе на колени. Она молча перебрасывает ногу через мои бёдра. Мы лицом к лицу.

— Не издевайся надо мной. Умоляю, — со смешком говорю ей в губы. Она тоже улыбается.

— Даже не думала, — её пальцы гладят мою шею. Мурашки бегут по телу.

Руки уже давно ушли в свободное плавание по её телу. Виола горячая. Без преувеличения.

— Эй! Ты горячая. У тебя температура? — только этого не хватало. Говорю взволнованнее, чем надо.

— Всё со мной нормально, — её губы касаются моих.

Она не спешит. Не набрасывается в страстном поцелуе. Совсем на неё не похоже. Отстраняюсь и смотрю ей в глаза. Мне кажется, они печальные. Несмотря на происходящее.

— Можно мне в душ? — не хочу обрывать момент близости, но не мешало бы освежиться.

— Нельзя. Просто расслабься. От тебя пахнет тобой — и мне это безумно нравится, — Виола утыкается носом мне в висок и с наслаждением вдыхает.

Ну, в таком случае — сама напросилась. Поднимаюсь с пола с Виолой на руках и бросаю её на диван. Начнём, пожалуй, здесь.

Халат задирается, и передо мной открывается её сладкая писечка. В том, что она сладкая — не сомневаюсь. В прошлый раз мы не дошли до оральных ласк. Пора исправлять.

Раздеваюсь полностью. Виола с явным возбуждением наблюдает за моими действиями. Оставшись обнажённым, приступаю к делу. Не скажу, что я гуру кунилингуса, но кое-что умею. Виола подтверждает это: начинает стонать, её бёдра приходят в движение.

Её вкус сводит меня с ума. Возбуждение вылетает за красную шкалу "Опасно". Чувствую как член напрягается, семя уже готово выйти из меня. Чёрт. Хочу кончить в неё, а не на диван. Резко поднимаюсь вверх по её телу.

— Быстрее... — Виола тоже хочет меня внутри.

Вгоняю член и начинаю остервенело её трахать. Мышцы преса сводит жгучей волной, тело буквально немеет. Я ощущаю, что мой оргазм будет грандиозным.

Сквозь "вату в ушах" и звона наших бьющихся тел не сразу улавливаю голос Виолы:

— Ром... Сделай мне больно.

Что?

Правильно ли я понял? Она хочет, чтобы я её ударил?Или что она имеет ввиду?

Не сбавляя темпа, нахожу единственное решение: сильно давлю пальцами на её соски. Выкручиваю. Наверняка это больно. Но она кричит не от боли — тело бьётся в оргазме. Мышцы влагалища выжимают меня досуха. Я уже сам не понимаю, что делаю — то ли стону, то ли кричу.

Вот это накал.

Спустя долгие минуты просто падаю на Виолу.

Что это, бляха, было?

За все годы не припомню такого оргазма. Это не просто разрядка. Это высшая степень наслаждения.

Опомнившись, перекатываюсь и ложусь рядом. Смотрю на неё как на восьмое чудо света. Она нереальная.

— Спасибо. Мне это было нужно, — Виола поворачивает голову ко мне, с благодарностью смотрит.

Не сразу, но всё же понимаю о чём она:

— Тебе нравится жёсткий секс? — хочу понимать, к чему быть готовым с этой женщиной.

— Нет. Не совсем. Иногда я хочу боли, но это случается редко.

Она что-то недоговаривает. Здесь глубже.

— Ты не по БДСМ? — ну а что, может, подводит меня к своим вкусам.

Виола смеётся:

— Нет. Не по БДСМ. Я и правда не увлекаюсь никаким "жесткачом". Тебе претит, что нужно применять насилие по просьбе женщины?

Даже не знаю, что ответить. Никогда не задумывался об этом. И, естественно, не делал.

— Если это нравится тебе и в пределах разумного — я готов на эксперименты.

И как по заказу — в голове вспышка: Вердин. Он знает её тело. Её реакции. Я ревную. Сумасшедше ревную. Я хочу, чтобы она была только моей. Душа, тело, мысли, движения. Только для меня.

Но это невозможно.

— Что с тобой? Я тебя расстроила? — Виола внимательно смотрит на меня.

— Нет, конечно. Просто, мне кажется, я тебя безумно...

Виола не даёт закончить:

— Замолчи. Не нужно, пожалуйста. Не говори.

И снова качели. Моё настроение летит вниз.

— Ром, не раскидывайся такими словами. Прибереги их. Возможно, это совсем не те чувства, о которых ты думаешь.

— Виол, я хочу говорить о своих чувствах. Мне это необходимо. Я не прошу ответного признания. Просто хочу, чтобы ты знала, как ты мне дорога.

Замолкаем. Напряжения нет — по крайней мере, с моей стороны. Мне легко было сказать. И пусть Виола меня прервала — сказанного достаточно.

На кухне с грохотом что-то падает. Подозреваю, что это ваза с фруктами. Эта кошка — исчадие ада.

Виола перелазит через меня и, не одеваясь, идёт разбираться с произошедшим. Я как придурочный слежу за движением её ягодиц. Только слюна не капает.

— Ну ты и свинья, Люська! — Виола ругается на кухне. Я бездумно смотрю в потолок.

Мысли прерывает вибрация телефона. Тянусь к своему. Нет, не мой. Часы — одиннадцать. Кто ей звонит в это время?

Рука тянется к её телефону.

Прохоров.

Кто это? В одиннадцать вечера ей звонит какой-то мужик. Фамилия незнакома. Не из нашей больницы. Неприятное ощущение заливает разум. Есть ещё кто-то? Третий?

Бред. У меня уже паранойя. Мало ли кто может ей звонить.

Звонок заканчивается. Приходит СМС. Ощущаю себя мерзко, но всё равно читаю всплывшее уведомление:

«Виол, напиши мне, если ещё не спишь. Герман очень за тебя волнуется. Давай завтра встретимся...»

Дальше не видно — нужно открывать полностью.

Что за хрень? Я ничего не понимаю. Кто это? Зачем им встречаться? При чём тут Герман?

В последнюю секунду успеваю вернуть телефон на столик. Виола возвращается.

— У тебя телефон вибрировал, — наблюдаю за реакцией. Её нет.

Она берёт мобильный, бегло читает, молча кладёт обратно. Понятно. Комментариев не будет.

— Кто тебе звонит в это время? — рискованно, но не могу молчать.

Виола с подозрением смотрит мне в глаза:

— Подруга. Для нас это ещё детское время.

Соврала.

Я видел борьбу в её глазах. Только легче от этого не становится. Она что-то скрывает.

Точнее — кого-то.

Прохоров. Кто ты?

Виола

Слишком большие надежды Рома возлагает на мою совесть. Он ошибочно считает, что я не буду врать и выкручиваться в любой сомнительной ситуации.

Буду — ещё как. Редко, но я могу так сделать. Вчера я дала ему это понять.

Конечно же, я знаю, что он читал сообщение от Вадима Дмитриевича. Рома не знает многих нюансов обо мне. Например, один из них — моя фотогеничная память. Я знаю, как лежал мой телефон. Когда я вернулась в комнату, он был повернут в другую сторону.

Оттолкнуло ли это меня от Романа?

Нисколько. Он сделал то, что сделал бы каждый. И я в том числе.

Прочтение чужих переписок я не считаю чем-то недопустимым и греховным. Человеческое любопытство — это нормально.

Мне написали в одиннадцать вечера. Было бы странно, если бы он проигнорировал это событие.

Мне стало даже немного жаль его. Сказав, что это пишет подруга, я показала ему реальность, к которой он не был готов.

Я лгу. И кто знает, в каких вопросах я опять обману его.

Его признание в любви было скоропалительным. Рома не знает меня. Совсем. Он видит только картинку. Боюсь, что моё наполнение ему не понравится.

Вывернуть перед ним наизнанку душу я пока не готова. Как я уже говорила, он другой. Не такой, как Гера. С Романом я хочу быть лучше. Это получается непроизвольно.

С Герой я не думала ни о чём. Просто жила. Мне не стыдно было предстать перед ним в неприглядном виде.

Я бы тоже могла сказать Роману слова любви. Но боюсь, у меня бы после этого отсох язык. Я сейчас ни в чём не уверена, своим чувствам так вообще не доверяю.

Говоря о любви Роману, я не должна ничего чувствовать к Гере. Только так будет честно.

Но я чувствую! Столько всего во мне намешано и бурлит. Голова идёт кругом.

Ночью, несмотря на подпорченное настроение, мы занимались сексом ещё дважды. Роман был зол и вымещал свою агрессию в постели.

На самом деле я вижу, что Рома больше тяготеет к медленному, нежному и чувственному сексу. Но вынужден покорно подстраиваться под мои предпочтения и идти на поводу у моих желаний.

Не знаю почему так — я далека от нежности в постели. С предыдущими парнями была та же ситуация. Я чуть ли не насильно заставляла их быть со мной жёстче. Только в процессе агрессивного поведения мужчины я могу получить оргазм. Конечно же, это не увечья и прочая чернуха. Хватает с лихвой доминирования с небольшими «нюансами».

---

Раннее субботнее утро разрывает звонок в дверь. Надеюсь, это не Герман.

Роман открывает глаза и пронзает меня недовольным взглядом.

— Опять доставка? — голос сочится сарказмом.

— В этот раз точно нет. Можешь сам открыть, — я вижу, что он накрутил себя до предела всего за пару секунд.

На моё удивление, он реально встаёт с постели и с голым задом отправляется открывать нежданному гостю.

В голове проносится только одна мысль — кто это может быть? У меня резко перехватывает дыхание. Я совершенно не готова играть роль равнодушной дивицы.

Сижу на кровати в позе лотоса и жду дальнейших событий. Слышу звук открывающегося замка, а после:

— Это что здесь за блядушник происходит?! Ты, урод! Я тебя закопаю!.. — это отец. Его фальцет сотрясает стены моей квартиры. Просто истеричка на минималках.

Резво подлетаю с кровати. Выхватываю из шкафа первые попавшиеся футболку и шорты. Вскакиваю в них с реактивной скоростью и выбегаю в коридор.

Картина маслом. Отец не один. С ним мама. Последняя с выпученными глазами смотрит на член Романа. Он до сих пор голый. Просто стоит на месте, никуда не движется.

Я быстро беру полотенце из ванной и прикрываю этого эксгибициониста.

Все эти действия проходят в полной тишине. У отца, кажется, отняло речь. Он молча наблюдает за моими плясками возле голого тела Романа.

Первой в себя приходит мама:

— Ты пригласишь нас пройти или мы так и будем топтаться в пороге? — при этом её глаза не отлипают теперь уже от обнажённого торса Ромы. Блеск в её глазах выдаёт все порочные желания с потрохами.

Моя мать изменяет отцу. Уже давно. Я знаю. Да все знают. Кроме него самого. Как в таких случаях часто бывает, рогоносец узнаёт последним. А может, и вообще никогда не узнает.

— Ты, старый урод, полез на мою дочь! А ты, дура, куда вляпалась?! — а вот и наступило пробуждение отца.

Мне дико стыдно перед Романом. У него совсем другие родители. Он просто не знает, какие бывают отношения в семье. Больные отношения в больной семье.

— Ты старше маму на двадцать лет. Если забыл — напоминаю. Тебя самого ничего не смущает? — я не собираюсь молча выслушивать словесный понос этой парочки.

— Роберт, успокойся. Виола нам сейчас всё спокойно объяснит, — мама уже разулась и направляется в гостиную.

Что за цирк? Я никого не приглашала проходить.

— Мам… давайте встретимся позже. Я не одна. Вы это прекрасно видите.

— Где мы встретимся? Нам что, под подъездом у тебя сидеть, пока вы накувыркаетесь? Мы, вообще-то, к тебе приехали, — делает оскорблённое лицо.

Что значит «ко мне»? Это шутка такая?

Пока мы выясняем отношения, Рома неторопливо собирает возле дивана свои разбросанные вещи. Замечаю, как искоса рассматривает мою мать. Да, мы с ней похожи. Это невозможно не заметить. В свои пятьдесят два она выглядит на сорок. Не мудрено, что до сих пор пользуется спросом у мужиков. Только отец наивно верит, что в свои семьдесят два вызывает у неё хоть какие-то эмоции.

— Тебе трахать больше некого? Обязательно нужно было свой хер в мою дочь засунуть?! — какой ужас. Это невыносимо слушать и адекватно реагировать.

— Роберт Альбертович, я не собираюсь с вами обсуждать свою личную жизнь. Вашей дочери двадцать пять. Она тоже не должна оправдываться, — Роман держится на удивление спокойно. Его уверенность передаётся и мне.

На самом деле — что за спектакль? Они на моей территории. Я никак от них не завишу и могу послать куда подальше.

— Ты мне тут ещё повыступай, сосунок! — отец не намерен успокаиваться. Пора принимать радикальные меры.

— Хватит! Если я услышу ещё хоть слово в адрес Романа — ты будешь выставлен за дверь!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Отец неверяще таращит на меня глаза. А чего он, собственно, хотел?

— Вот Таня... — смотрит на мать. — Родили себе дочь! Неблагодарная!

На самом деле мне плевать на их слова. Я уже давно не расстраиваюсь и не обижаюсь. На данный момент мне неудобно перед Романом. Он наблюдает за этим представлением и попутно одевается. Возможно, после встречи с моими родителями он уже не так сильно будет меня «любить».

— Зачем вы приехали? — пытаюсь перевести разговор на другую тему. Ясно же, что не дурную дочь они захотели навестить.

— На конференцию, — за них отвечает Рома. — Сегодня вечером будет проходить международный съезд.

Я ничего об этом не знаю. Да мне и не интересны эти конференции. Если Рома тоже будет там, то, боюсь, скандала не избежать. Отец и там может устроить показательные выступления.

— Я тоже там буду, — обращается ко мне. — Хочешь пойти со мной?

Мне кажется, или он решил доканать отца? По-моему, он специально нарывается.

— Нет. Не хочу. Что я там забыла?..

— Конечно, тебе там делать нечего! Ты даже не врач и, похоже, никогда им не станешь! — отец уже снял пальто и расположился в кресле. Оскорблённо уходить он не собирается.

Его слова даже не цепляют. Молча ухожу на кухню. В раковине — гора посуды. Мне нужно успокоиться, и я начинаю перемывать вековые залежи.

Рома тихонько подходит сзади и обнимает меня за талию:

— Чем мне тебе помочь? — он явно не о грязной посуде.

— Всё нормально. Правда. Это у тебя после такого может случиться стресс.

Рома грустно усмехается. Я и забыла, что он прекрасно знает моего отца. Он с ним работал. Не представляю, как это было.

— Эти часы правильно показывают время? — указывает рукой на старые настенные часы. Голос встревоженный.

— Да. В чём дело?

— У меня на девять пациент. Я уже опаздываю. Чёрт… — смотрит мне в глаза. Он серьёзно или просто решил свалить отсюда куда подальше?

— В субботу на девять утра? — слабо верится, но мало ли.

— Да. Человек из министерства предложил помощь с судами взамен на операцию вне очереди его сестре, — говорит шёпотом, чтобы не услышали родители.

Звучит бредово. Скептически смотрю на Рому.

— Как он поможет? Что с сестрой? А если что-то пойдёт не так? Зачем ты связываешься с такими людьми? Ты не боишься за свою карьеру?

— Тише… — легонько целует меня в губы. — Всё будет хорошо. Не волнуйся. Мне правда пора.

— Ну так иди.

Целуемся с таким жаром, словно расстаёмся навсегда. Спустя минуту Рома покидает мою квартиру.

— И давно ты спишь с этим ушлёпком? А куда подевался Герман?

Мы сидим напротив друг друга за столом на кухне. Распиваем чай. Бредовость происходящего зашкаливает.

Самое удивительное, что на коленях у отца расположилась Люська. Он чешет ей за ухом, и эта скотина довольно мурлычет. Что за подстава с её стороны? Вместо того чтобы выдрать ему глаза, она счастливо проводит время пузом кверху.

— Любовники имеют свойство меняться. Был Герман — стал Роман. Так иногда происходит, — смотрю на маму. Той — хоть бы что, и глазом не ведёт.

— Я надеюсь, это не серьёзно? Не переношу этого выскочку.

— А каким боком ты к нему касаешься? Не тебе же с ним спать.

Если бы посторонние люди услышали мои разговоры с родителями, у них бы случился культурный шок. Так уж заведено, что у нас в семье никто не фильтрует сказанное. Уже в свои пять лет я знала всё о менструации, контрацепции, ну и, конечно, о «пестиках-тычинках». Я была любопытным ребёнком. Часто задавала неудобные вопросы родителям — и они всегда говорили мне правду. И это не потому, что они такие честные или придерживались каких-то особенных методик воспитания. Нет. Они просто больные на всю голову. Этим всё сказано.

— Если ты залетишь от него, то меня это будет касаться ещё как. Только этого мне не хватало, — резко встаёт из-за стола и покидает кухню. Вот это он накрутил…

— А мне он нравится. Хороший экземпляр, — мама не промах. Страшно представить, что бы она выдала, увидев Геру.

Без комментариев ухожу из кухни и иду собираться, чтобы свалить из собственной квартиры. Я не выдержу их присутствия до самого вечера — ну или до скольки там они собирались надо мной издеваться.

---

Выйдя на улицу, не знаю, куда идти. Я отвыкла от ничего неделанья. Решаю прогуляться до торгового центра. Посижу где-нибудь в кафе — так время и пройдёт.

Вспоминаю про сообщение Прохорова. Быстро набираю ответ:

«Доброе утро. Со мной всё в порядке. Герман что-то напутал. Буду на следующей неделе.»

К чему эта мнимая забота? Он утратил право лезть в мою жизнь. И мне ни капли не приятно его беспокойство. Гложет только то, что я должна ему охренеть какую немалую сумму за лечение. Было бы проще, если бы я не чувствовала благодарности к этому человеку. Только я чувствую. Я просто знаю наверняка, что он помог мне без какого-либо умысла со своей стороны. Он помог мне как близкому человеку.

Чёрт. Жжение в глазах выводит меня из гнетущих мыслей. Разрыдаться ещё не хватало на морозе.

В своих раздумьях дохожу до ТЦ. Просто бездумно хожу от одного магазина к другому. Денег у меня с собой практически нет, да и мерять шмотки я ненавижу.

Блин, блин, блин!

Сегодня родительский день, что ли? Осталось ещё мать Рогозина здесь встретить!

При выходе из очередного бутика натыкаюсь лицом к лицу на Эллу и «мать драконов». Элла сразу же расплывается в натянутой улыбке. Не знаю, как себя вести. Может, сделать вид, что не знаю их?

— Ой, Виол, привет. Давно не виделись. Как ты? Как дела? — говоря это, она странно косится на мать. Боится, что та набросится на меня с кулаками?

— Лучше всех. У тебя как? — ладно, от меня ничего не отвалится, если я поговорю с ней.

— Всё по-старому. Ну и отлично, пока, — тянет мать под руку дальше. Странное поведение.

Только Роза, мать её Давидовна, не спешит уходить. Стоит на месте, как вкопанная. Элла за её спиной начинает подавать мне непонятные знаки лицом и руками: выпученные глаза, кресты руками… У неё не все дома?

— Гхм... Виола. Я не могу уже три дня дозвониться до Германа. Он не берёт трубку, — её нижняя губа оттопыривается, как у маленького ребёнка. — С ним всё в порядке? Я волнуюсь, а ему — хоть бы что.

Она не в курсе, что мы не вместе.

Злостная мысль закрадывается мне в голову. Я обеспечу этому самцу новый виток сватовства за хороших девочек.

Игнорирую непонятные телодвижения Эллы. Мне с ними уже нечего делить.

— Откуда мне знать, что с Германом? Мы расстались. Вы не в курсе разве?

Это выражение лица я буду помнить до конца своих дней. Ха-ха. На радость это, конечно, мало похоже, но шок явно присутствует.

Элла смотрит на меня как на предателя родины. Разбирайтесь сами в своей семейке! У меня своя чокнутая имеется.

— Я не знала… Давно? Расстались?..

— Неделю назад. Он уже и с другой на базу отдыха успел смотаться, — меня несёт. Заткнись уже! — Какая-то университетская любовь. Алина. Может, вы и знакомы?

У Розы Давидовны уже дёргается глаз. Я вижу, как она закипает.

Ситуацию спасает звонок моего мобильного. Гуруньков. Что этому ещё нужно?

— Прошу прощения. Важный звонок, — не прощаясь, ухожу в сторону кафе. Злорадно усмехаюсь. Ну теперь держись, Герман. Уже завтра будешь «счастливый» сидеть на приёме в честь знакомства с замечательной кандидаткой на твои причиндалы.

— Да, слушаю.

— Добрый день. Виола, сегодня ты вместо Николая выходишь в ночь. Он уехал на родину. Какие-то проблемы с родителями.

Снова родители! Да что же это такое?!

Опять дежурство с Германом. Почему так быстро? Я ещё не успела отойти от вчерашнего.

— Понятно. Хорошо.

Этот день решил меня добить.

А, нет. Это ещё не всё.

Словно ледокол, на меня движется Элла. У неё только пар из ноздрей не валит.

— Ну ты и интриганка! Зачем ты так подставила Геру? Мама же теперь с него не слезет! — без приглашения плюхается на стул напротив.

— Элла, оставь меня в покое. Мы не вместе, и я не обязана беречь ваши чувства. Герман — взрослый дядя и может при большом желании поставить мать на место.

— Он идиот! О чём ты говоришь! — переходит на визг. Резко затыкается, глядя по сторонам. — Видела я эту Алину. Смотреть не на что!

Господи Боже! Дай мне сил пережить этот день.

— Она неплохо выглядит. Не преувеличивай.

— Ну да, ну да… — откидывается на стуле и пристально меня изучает. — Нашла уже кого-то другого? Ммм... Всё ясно. Так бы и сказала. Не сильно-то ты и расстроена.

Смотрю на время — ещё рано возвращаться домой. Но и сидеть в компании Эллы я больше не могу.

— Мне пора. Удачи, — оставляю недопитым кофе и сбегаю отсюда куда подальше.

Роза Давидовна явно направилась на поиски потерянного сына. Мне действительно не жаль Геру. Он сам идёт у неё на поводу. Значит, не сильно его все эти невесты и напрягают.

Не думал же он, что я буду хранить новость о нашем расставание в тайне? Больше я не дам впутывать меня в дела своей семейки. Хватит за мой счёт решать свои проблемы.

Мысленно посылаю Гере "лучшие" пожелания и возвращаюсь домой.

Гера

Эта ночь пройдёт под конской дозой успокоительного и снотворного. Мне нужно выспаться. Третьи сутки без сна не сыграют мне на пользу.

Дома запрещаю себе думать о Виоле и Романе. Прекрасно понимаю, чем они будут заняты этой ночью. И если я буду разбирать свои представления по крупицам, то к утру окажусь в кардиологии.

Зайдя в квартиру, первым делом принимаю душ и выпиваю горсть «волшебных» таблеток.

Уже лёжа в постели, вспоминаю, что хотел позвонить Вадиму. Надеюсь, это будет не слишком неуместным в десять вечера.

— Привет. Прости, что звоню в такое время. Можешь говорить?

— Да, могу. Что случилось? — на фоне слышатся звуки басов и громкой музыки. Он явно не дома.

— Я насчёт Виолы. Она сейчас находится в плохом эмоциональном состоянии. Боюсь, что может себе навредить. Сегодня предложил ей встретиться с тобой раньше, но она отказалась. Поговори ты с ней, пожалуйста. Очень волнуюсь за неё.

— Хорошо. Я наберу ей сейчас. А ты успокойся. Виола уже лучше переносит эмоциональные качели. Уверен, что она не станет ничего делать.

Почему он ничего не спрашивает о нас?

— Виола что-то говорила обо мне? На последнем приёме?

— Ничего не говорила. Должна была?

— Нет. Не должна. Позвони ей, пожалуйста.

— Герман... Я тебя предупреждал.

Не хочу слушать морали. Нажимаю отбой. Меня резко начинает клонить в сон. С облегчением проваливаюсь в чёрную пустоту.

---

Почему так болит башка?

С трудом открываю залипшиеся глаза. Сколько времени? Тянусь рукой к телефону.

14:05

Нихрена себе!

Вот это чудотворные таблетки. Через шесть часов опять на работу, а я разлёгся как спящая красавица в ожидании принца.

На телефоне двадцать пропущенных от матери. Ничего себе. Явно что-то случилось. Не без волнения набираю её номер.

— Открой мне дверь, — дальше идут короткие гудки. Какая дверь?.. Опять набираю.

— Я стою под твоей дверью. Могу я увидеть своего сына?! — её крик я слышу даже без телефона. Он проходит через стены моего дома. Да что такое происходит в конце концов?

Скрипя всем телом, выползаю из кровати и иду открывать эту чёртову дверь. В коридоре кидаю мимолётный взгляд в зеркало. Твою налево! Зрелище достойное фильма ужасов.

Мать, как фурия, залетает в квартиру.

— На кого ты похож? Что с тобой происходит? Ты бухаешь, что ли? — её тело аж подкидывает от эмоций.

— Почему ты так кричишь? Можно потише говорить? Я только проснулся.

— Проснись, ворона! Ты усралась! — я выпадаю в осадок от речей этой интеллигентной женщины. Впервые в жизни я слышу от неё такие выражения. Может, я ещё сплю и вижу всякий бред?

— Ты можешь спокойно объяснить, что случилось?

Мама не разуваясь идёт на кухню. Достаёт из своей сумки какие-то пилюли и запивает их водой из-под крана. Из-под крана! Уже лет двадцать такого не видел.

— Ты что, расстался с Виолой?

Только не это. Я хотел бы оставить эту новость в тайне. Хотя бы на какое-то время. Но и соврать я уже не смогу. Как не вовремя всё это.

— Да. Можешь радоваться. Но только не сильно. Я больше не буду ходить к тебе на смотрины. Хватит.

Готовлюсь к очередным манипуляциям с её стороны. И совсем не ожидаю следующих слов:

— А я говорила отцу, что ты немного того... — крутит пальцем у виска. — А он мне не верил. Говорил: не лезь к сыну, пусть идёт в этот свой медицинский.

Что она несёт? Причём здесь моя учёба?

— Как я внука своего буду воспитывать, если ты с этой ведьмой не будешь вместе?!

Ого.

Похоже, к Прохорову готов ещё один пациент.

Мне сказать нечего. Просто слушаю этот бред и не понимаю, почему меня со всех сторон окружают сумасшедшие женщины.

— Знаешь что? Ты мне это тут не того!... Возвращай её назад.

Если честно, то в данный момент я смотрю на подставку с ножами. Как далеко они стоят от матери. Я реально её боюсь.

— Мам, пошли в гостиную и там спокойно поговорим. — Где мой телефон? Похоже, нужно вызывать дурку.

Идёт мимо меня. Связывать, я надеюсь, её не нужно?

— О каком внуке речь? — на меня резко нисходит озарение. Виола сказала ей, что беременна?

— О моём. О каком же ещё?

— Виола беременна? — в эту решающую секунду я молю бога, чтобы это оказалось правдой. Я не думаю о том, что никогда не хотел детей. Я хочу детей! Очень хочу. Пусть она будет беременной.

— Возможно. Лариса Игоревна сказала, что родит она поздней осенью, — смотрит на меня невменяемыми глазами.

— Какая Лариса Игоревна? Что ты несёшь? — Нет. Она всё же сбрендила.

— Это мой таролог. Она ещё и ясновидящая.

Фух. Дурка отменяется.

Падаю на диван и выдыхаю с облегчением. Теперь вспомнил, кто такая эта Лариса. Шарлатанка, высасывающая из моей матери с регулярной периодичностью деньги.

С сожалением понимаю, что Ви не беременна. Сердце сжимается от утраченной возможности. Что ещё должно произойти, чтобы в очередной раз показать мне, что я не смогу без неё? Не задумываясь и на мгновение, я всей душой пожелал, чтобы она носила моего ребёнка.

— Мам, это бред. Перестань выкидывать деньги на ветер. По твоей Ларисе Игоревне тюряга плачет.

— А вот и нет. Я ей полностью доверяю. Я месяц назад была у неё на приёме. Она полностью мне описала внешность Виолы. Сказала, что та будет беременной в этом году.

— От меня?

— Что? В каком смысле? — моя мать не настолько глупа, как иногда пытается показать.

— В прямом. У Виолы сейчас отношения с Рогозиным. Может, она от него будет беременна? — сам не верю, что обсуждаю с матерью эту тему.

Мама на время выпадает из реальности. На такой поворот она явно не рассчитывала.

— Лариса Игоревна сказала, что Виола будет беременной. От кого — я не спрашивала! Я же была уверена, что вы вместе! — её разочарованию нет предела.

— Что ещё тебе наплела эта хитроумная женщина? И жили они долго и счастливо?

— Ты смеёшься надо мной? Считаешь мать дурой? Ну-ну. Посмотрим, кто окажется в результате прав. — Молчит. Думает, говорить остальное или нет. — За ваше совместное будущее речь не шла. Знала бы, что всё так... И Лариса куда-то в лес уехала. Где мне её теперь искать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не могу удержаться от смеха.

— В лес? Ха-ха. Потрясающе. Сколько ты заплатила ей за эту информацию? Предполагаю, что она сейчас в Турции загорает.

Мать подрывается с дивана и спешит на выход. Похоже, я высмеял больную для неё тему. Иду следом. Сокращаю ей путь к возвращению — ведь она точно ещё не всё сказала. Я слишком хорошо её знаю.

— Хохочи-хохочи! Я посмотрю на тебя потом! Когда твоего сына будет воспитывать Рогозин!

Звук захлопывающейся двери отдаётся жутким звоном в моей голове.

С ума сойти.

На такой поворот событий от матери я никак не рассчитывал. Представляю, чтобы на это сказала бы Виола. Хотя от смеха она вряд ли смогла бы говорить.

Мать не догадывается, как бы я хотел поверить этой проходимке Ларисе. Это было бы подарком с небес. Только я не верю в эту чушь. Даже на миллионную долю процента.

На ночное дежурство прихожу в отвратительном настроении. Меня всё угнетает в этой организации. Словно кто-то выкачал из меня всю жизненную энергию. Я не хочу ничего. Даже вставать со своего рабочего кресла. Может, ну его нафиг? Уволиться и свалить отсюда? Сейчас я как никогда близок к этому решению.

Зачем я цепляюсь за эту работу? Ну правда? Неужели я настолько потерянный, что не смогу найти себя в чём-то другом?

Опять эти пустые рассуждения. Я снова мечтаю. Действовать не буду. Мне реально страшно сделать шаг в сторону с проторенной дороги. А нужно меньше думать — больше делать.

Но как же Виола? Я смогу её оставить? Не думаю. Наверное, только если она меня окончательно прогонит.

Не знаю, сколько бы я ещё занимался самоуничтожением, если бы не услышал за дверью

её

голос.

— Виктор Иванович, ну вы тоже не наглейте! Я тут пока ещё не в штате работаю.

У меня слуховые галлюцинации? Виола не должна быть сегодня на ночном дежурстве.

Выглядываю в коридор — никого. Похоже, я спятил.

Иду в холодильник. Оттуда слышны оживлённые голоса.

— Виола Робертовна, вы здесь пока на птичьих правах.

— Виктор Иванович, у меня вообще никаких прав нет. Одни обязанности.

Она здесь.

Яровой вещает ей какую-то чепуху о правах и обязанностях. По правде говоря, я ничего не слышу. Просто смотрю на то, как Виола бурно доказывает свою точку зрения. Её руки взлетают в воздух, грудь содрогается от бурных эмоций.

— Герман Маркович, ваш ординатор явился на дежурство с получасовым опозданием. По-вашему, я не должен был сделать ей замечание? — Яровой вопросительно смотрит на меня.

— Вить, не пыли. Я сам разберусь со своим ординатором.

— Разбирайтесь… — оставляет нас самих.

Виола стоит столбом. Никуда не движется, ничего не говорит. Только смотрит на меня. Я тоже не могу оторвать от неё взгляд. От лица он почему-то скатывается на её живот. Спасибо маме! Теперь я буду думать об этом постоянно.

— Привет. — Как же мне хочется, чтобы Виола сейчас бросилась мне в объятия.

— Привет. — Не сухое «здравствуйте». Уже хорошо.

— У тебя всё в порядке? — Виола вопросительно смотрит на меня. — Ты опоздала. Что-то случилось?

— Нет. Да. Родители были в гостях. Пришлось, в общем… Неважно. — Она теряется. Не хочет говорить на эту тему? Или конкретно со мной?

— Тебе звонил Вадим?

Её глаза загораются недовольством:

— Звонил. Я хотела бы попросить тебя больше не лезть в моё лечение. Со мной всё в порядке.

— С тобой не всё в порядке. Как и со мной. Просто мы в этом не признаёмся.

Хочу вывести Виолу на разговор. Вчерашний был хреновым, может, сегодняшний будет лучше.

— Мне не нужны твои признания. Не преувеличивай, — пытается пройти мимо меня на выход.

Мои руки живут своей жизнью, смыкаются на талии Виолы. Я как чумной ныряю носом в её волосы. Как я по ней соскучился. Невыносимо.

Виола замирает. Кажется, что даже не дышит.

Как же сильно я её люблю.

Мне хочется упасть ей в ноги и признаваться в своих чувствах снова и снова. Я почему-то уверен, что и она не безразлична ко мне. Возможно, Виола и не любит меня, но точно я для неё что-то да значу. Мне бы и этого было достаточно.

Я чувствую, как её руки, висевшие до этого прямо, приходят в движение. Её ладони на моей спине. Можно ли считать это объятиями?

— Герман. Мы не вместе. Зачем ты это делаешь? Обнимаешь, лезешь с разговорами. Если для тебя важно общение со мной — давай будем общаться, я не против. Но не склоняй меня на большее. Я скажу один раз. Запомни, пожалуйста. Мы не пара. Мы не любовники. Мы никто друг для друга. Не смотри на меня так. Ты сделал свой выбор. Я его приняла. Прими и ты мой.

Я ей не верю. Не хочу верить. Невозможно так скоро перечеркнуть месяцы совместной жизни.

— Ты сама не веришь в это. Я сделал тебе больно, и ты защищаешься от меня. Это правильные реакции нашего мозга. А что говорит твоё сердце? Чего оно хочет?

Виола внимательно меня слушает. Её глаза блуждают по моему лицу.

— Моё сердце мне не советчик. Оно слабое и ведомое. — Тянется пальцами к моим губам. Невесомо трогает. — Оно хочет вернуться назад. Туда, где его не предавали.

Резко снимает с себя мои руки и уходит в лабораторию.

Меня оттолкнули, но я совершенно этого не чувствую. Теперь я окончательно убедился в том, что могу свернуть горы. Её сердце — моё.

---

Дежурство проходит хорошо. Мы с Виолой больше не избегаем друг друга. Общение достаточно сухое, но это лучшее, что может быть в данной ситуации.

В три часа ночи решаю прилечь ненадолго отдохнуть. Меня до сих пор клонит в сон. Неужели вчерашние таблетки никак не отпустят?

Во сне я вижу жуткие кошмары. Вообще не припомню, чтобы раньше мне такое снилось. Резко выныриваю из морока под звук колёс каталки по коридору. Поступило тело.

На часах 05:20. Ничего себе — придремнул.

Еле собрав себя в кучу, иду в прозекторскую. Над секционным столом с телом стоят Виола и Илья.

— Так на мою одноклассницу похожа, жуть. Может, родственница её? — Илья видит меня. — Займёшься? Мне ещё кучу бумаг заполнять.

— Займусь, — подхожу к телу и замираю. Мне кажется?.. Может, я ещё сплю? Узнаю её сразу. Меня буквально парализует от нахлынувших чувств.

Лера.

Она не похожа на себя прежнюю, но я не ошибаюсь. Её лицо очень худое и изнемождённое. На руках вижу следы от проколов. Она болела?

— Герман Маркович, что с вами? — Это Виола. Поднимаю на неё взгляд. Она взволнованно смотрит на меня. — Вы её знаете?

Знал ли я её? Не думаю.

— Да. Знал. Я не могу её вскрывать. Не смогу. — Разворачиваюсь к Илье. — Где Витя? Пусть он сделает.

— Сейчас позову.

Я остаюсь недвижимо стоять над телом.

— Откуда она поступила? Что с ней? Она болела?

— Передозировка, — тихо сообщает Виола.

Её вены… Я подумал, что это от капельниц. Наркоманка? Не может быть. Раньше я не замечал за ней этого.

Хотя сколько я её знал? И знал ли вообще?

— Будешь должен, — Витя заходит в прозекторскую и направляется к столу. — О, а я её знаю. Дивица из моего соседнего дома. Часто видел её с какими-то мужиками.

Молчу. Теперь и сюда меня припишут. Потрясающе.

— Твоя знакомая? — Яровой напрашивается на хорошего леща. Не может, козёл, не прокомментировать.

— Общались когда-то, — выхожу из прозекторской. Если останусь ещё хоть на секунду — съезжу по морде Яровому.

До пересменки нахожусь у себя в кабинете. Вспоминаю свои встречи с Лерой. Анализирую её поведение. Ей не было и тридцати. Всегда на позитиве. Может, уже тогда на чём-то сидела?

Дверь тихо открывается, и в кабинет заходит Виола:

— Она чистая. Можешь не проверяться. — В её голосе нет и капли издёвки.

— Мы всегда предохранялись. Да… Это ни о чём не говорит.

При плохом раскладе я мог заразить Виолу. Ведь с ней-то мы не пользовались резинками.

Вот жизнь в который раз и стукнула по лбу, напомнив о глупой человеческой беспечности. Никто из нас не застрахован от неприятностей.

— Как ты?

Понимаю, о чём она.

— Она не была моей девушкой. Мы просто иногда встречались. Раз пять в общей сложности.

Виола никак не комментирует. Мы просто молча сидим.

— Вчера видела Розу Давидовну. Я сказала ей, что мы не вместе. Не знаю, как ты хотел, но мне эти интриги не нужны.

— Я уже в курсе. Всё в порядке. Пусть знает. Устраивать сватовство она больше не будет.

— Да? А что так? — Так и думал, что Ви хотела меня подставить. Коза мелкая.

— Она, наверное, сейчас ищет по лесу Ларису Игоревну, — не могу сдержать смех.

Виола непонимающе смотрит на меня.

— Глупости. Просто у матери новый заскок. Ей сейчас не до меня.

Смена закончилась, но мы сидим. Никто никуда не движется.

— Давай сходим на свидание? — Уверен в отказе, но спросить просто обязан.

— У меня есть с кем ходить на свидания. Я вместе с Романом. Официально.

— Ненадолго. — Я верю в это всем сердцем.

— Ну тебе же лучше знать… До завтра, Герман Маркович.

— До завтра, котёнок.

Виола с печальной улыбкой оставляет меня одного.

Сегодня я встречусь с Рогозиным. Пусть не думает, что я ушёл в тень. Виола — моя. Как бы она это ни отрицала.

Осталось только донести это Роману.

Роман

Платонова Наталья Егоровна встречает меня на входе в больницу. На улице минус десять. Зачем она морозится? Смотрю на часы — полдесятого. Капец. Она, по всей видимости, уже уходила.

На удивление, на её лице нет и намёка на недовольство. Она — копия своего брата, только женская версия. Понять, кто эта Снегурочка с красными щеками, мне не составило труда.

— Наталья Егоровна? — она воодушевлённо кивает. — Прошу меня простить за опоздание. Были неотложные дела.

Стыдно врать, но ничего не поделаешь.

— Ничего страшного. Это же мне нужно, а не вам, — бежит вприпрыжку за мной к подъехавшему лифту.

Она не в курсе о нашей договорённости с её братом? Логично. О таком не распространяются.

Поднимаемся на этаж и проходим в мой кабинет. Наталья сразу же достаёт все свои анализы и выписки и кладёт на мой стол.

— Присаживайтесь. Не волнуйтесь так, пожалуйста, — указываю ей на стул.

Мне категорически не нравится то, как она на меня смотрит. Без лишней скромности — как на кумира. Непонятно только, чем я это заслужил.

Беру увесистую папку и начинаю листать. Через минуту понимаю, что дело — труба.

Опухоль, конечно, операбельна, но гарантия на хороший исход — не более двадцати процентов. Это ничтожно мало.

Уверен, что в швейцарской клинике её бы прооперировали. Теперь главный вопрос: почему она хочет, чтобы это сделал именно я?

— Наталья Егоровна, давайте начистоту. Почему вы отказались от операции в Швейцарии? Это одна из лучших клиник в мире. Там делают операции и намного сложнее вашего случая.

— Вы не скажете моему брату? Он не знает того, что я там узнала, — она настолько сильно волнуется, что пот по её вискам течёт градом. — Официально они дали двадцать пять процентов на хороший исход. А неофициально — пятнадцать. Я совершенно случайно услышала разговор медсестёр. Они думали, я их не понимаю, и обсуждали того врача, который меня консультировал. Если вкратце, то этот врач привирает всем пациентам. Пятнадцать процентов — ведь мало? Может, мои шансы будут выше, если я прооперируюсь в другом месте?

Видеть разочарование в глазах смертельно больных людей — невыносимо. Но врать и успокаивать — никак не поможет исцелению от недуга.

— Наталья Егоровна, я со своим опытом работы тоже могу дать не более двадцати процентов. К сожалению...

Её надежда умирает на глазах.

— Что же мне делать?

— Решать только вам. Советовать я не в праве. Обещать, что всё будет хорошо, тоже не могу. К сожалению, это что-то наподобие рулетки. Звучит ужасно, но это правда.

Наталья плачет. Мне её безумно жаль.

— Я сильно боюсь. Но что мне остаётся? Я вам доверяю. Всё будет так, как должно.

Я сделаю всё, что от меня зависит. Но лучше бы я не связывался с её братом. В случае неудачной операции меня сравняют с землёй. Умею я вляпываться.

Назначаю ей повторное обследование в моей больнице. Я должен ещё раз убедиться в диагнозе. У меня плохое предчувствие, но я упорно его игнорирую.

---

Совершенно не хочу идти на конференцию, но не пойти — не могу. Ещё и Маркус будет там присутствовать. Этот придурок может закатить скандал на ровном месте. Надеюсь, конечно, что он ещё не до конца спятил и не будет так портить свою репутацию.

А вообще, семейка у Виолы просто «атас». Там и к матери есть куча вопросов. Ведь адекватная женщина вряд ли связала бы жизнь с Робертом. Она достаточно хороший детский хирург в своём городе. Хотя я никогда и ничего о ней не слышал.

Навскидку могу сказать, что у Виолы было тяжёлое детство. Да и сейчас ей достаётся.

Чувствую себя счастливчиком. Моя семья потрясающая. Любящие родители, всегда здоровая атмосфера дома, любая поддержка по первой просьбе. Отец и мать для меня — наглядный пример удачного брака. Они любят друг друга по сегодняшний день. Я тоже так хочу. Мне нужна семья не для галочки, не потому что уже пора заводить потомство. Хочу один раз и на всю жизнь.

Конференция запланирована на три часа дня. Будучи уже собранным дома, я всё-таки решаю точно узнать у Виолы, не передумала ли она пойти со мной. Оказывается, что её поставили сегодня на ночное дежурство.

«Замечательно». Ночь с Вердиным может откинуть нас на два шага назад. Возможно, мне пора принимать радикальные меры?

Мне нужно убрать Германа с шахматной доски. Только по какой причине я могу его уволить? У него кристальная репутация, не считая случая двухлетней давности с Билецкой. Но это уже и за уши сюда не притянешь. А что касаемо работы, то он у нас передовик труда.

Проблема в том, что если всё оставить как сейчас — эти качели будут бесконечными. Нам нужно поговорить и разобраться между собой. На Виолу я давить не буду. Есть у меня такое подозрение, что это без толку.

---

В двенадцать ночи я возвращаюсь домой с фуршета Общение в неформальной обстановке плавно перешло в обыкновенную попойку. Вот так отдыхают светила современной медицины.

Я практически не пил, но голова раскалывается от прошедшего дня. Слишком много людей, слишком много информации. Без сил падаю в постель. Даже нет желания смыть с себя убойный запах табака.

Хочу позвонить Виоле. Мне необходимо услышать её голос.

Первый вызов проходит без ответа. Набираю ещё раз.

— Да! — голос на взводе. Похоже, я не вовремя. Опять ощущаю себя идиотом.

— Я уже дома. Только пришёл. Что ты сделала со своим стариком? Он даже ни разу ко мне не подошёл, — решаю приплести сюда Маркуса. Если скажу, что просто соскучился по её голосу — буду послан нахрен.

— Это секрет, — голос перестраивается на спокойно-смешливый. Так-то лучше.

— Честно, думал, что не переживу сегодняшний день, но всё оказалось не так плохо.

— Я за тебя рада, — слышу голос Вердина на заднем фоне. Он рядом с ней. Зараза. — Ром, я не могу говорить. Давай потом созвонимся?

Как плаксивая девчонка, чувствую обиду. Виола ломает мой хребет день за днём. Это может плохо для меня закончиться.

— Конечно. Извини, что отвлёк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Чёрт! Ну почему я звучу как истеричка?

Она сбрасывает звонок. Не прощается. Просто нажимает отбой!

Не понимаю, как это происходит, но вот я уже крушу мебель в своей спальне. Настольная лампа летит в стену. Туда же отправляется прикроватный столик. Через десять минут вся комната разбита в хлам.

Я сижу в этой куче мусора и ненавижу себя. Мне реально страшно скатиться на дно. Но что-то подсказывает, что я уже близок к этой черте. Так и засыпаю, сидя, подперев спиной стену.

---

Будит меня звонок в дверь. Моё затёкшее тело отказывается слушаться. Я всё в той же позе под стеной. Звонок не прекращается. Надеюсь, это не Виола. И не родители решили сделать мне сюрприз.

Дорога до прихожей занимает у меня добрых десять минут, не меньше. Человек за дверью не уходит.

Открываю непослушными пальцами замок. По ту сторону порога наблюдаю никого иного, как Вердина. На ловца и зверь бежит.

Герман окидывает меня взглядом и без приглашения заходит в квартиру. Хорошо. Допустим.

— Нам нужно поговорить. Ты так не считаешь? — он чувствует себя на коне. С чего такая самоуверенность? Или я сейчас выгляжу как кусок дерьма, и поэтому он считает себя выше?

— Нужно. Можешь начинать, а я пока послушаю, — мы всё так же стоим в коридоре.

— Не пригласишь войти? Почему? Мы же вроде бы не враги? Или нет? Давай уже определимся.

— Ну, проходи, — показываю рукой в направлении гостиной. — Если ты намерен выдать мне часовую лекцию.

Располагаемся в креслах напротив друг друга.

— Ты думаешь, что она твоя? Серьёзно? Влезешь в отношения двух людей, наведёшь шороху. А дальше? Что ты получишь? Я тебе скажу — ничего. Она воспользуется тобой как носовым платком и выбросит. Тебя это не унижает?

— Вот это да! Да ты считаешь себя победителем, — мой смех неискренний, но я не могу остановиться. — Если бы я не представлял опасности, тебя бы здесь не было. Давай я расскажу тебе, как обстоят дела. Ты — не от большого ума — решил связаться с какой-то заурядной бабой. Через пару дней на тебя снизошло озарение, и ты решил отмотать назад. Но вот сюрприз! Это так не работает. И ты сам знаешь, даже если бы я не влез между вами — тебя бы не приняли обратно с распростёртыми объятиями. Она не моя? Но и не твоя тоже. Мы на равных. Так почему я должен отступить?

Герман с ненавистью сканирует меня взглядом.

— Мы не на равных. Виола четыре месяца была со мной. Мы жили как семья. Мы любим друг друга. Да, ты прав — я сделал глупость. Но я вовремя её осознал. Она тоже совершила... Связавшись с тобой. И если бы не моя ошибка, ты никогда не подошёл бы к ней и на пушечный выстрел.

— Да ладно! Не заливай. Ты слишком самоуверен, — пытаюсь держать лицо, но у меня ни хрена не выходит.

— Она сама мне это сказала. Ты не был ей нужен. Она даже не думала о тебе.

Тварь. Он бьёт меня в болевую точку целенаправленно. Ладони сжимаются в кулаки. Мне нужно спустить пар. Обвожу прощальным взглядом мою пока ещё целую гостиную.

— Ну что ж, предоставим Виоле сделать этот выбор. Делай, что считаешь нужным, а я буду делать своё. Например, сейчас я поеду к ней, и мы будем до завтрашнего утра трахаться как ненасытные. А завтра на работе она может быть тебе ещё что-то расскажет. Наверняка — то, как мы уничтожали её кровать.

Я добиваюсь этого. Герман налетает на меня. Его кулак прописывает мне точно в челюсть. Больно. То, что нужно. Отталкиваюсь от кресла — и мы сцепляемся как в последнем бою. Я не соображаю, что делаю. Наверное, если бы сейчас в моих руках оказалось оружие — я бы мог убить. Вердин сильнее меня физически, но я держусь на уровне благодаря тому, что, мне кажется, окончательно снесло крышу.

Когда кровь начинает заливать мне глаза, всё останавливается. Понимаю, что у меня рассечён лоб. Герман тоже приходит в себя. Его одежда вся в крови. На руке глубокий порез. Между нами на полу лежат осколки разбитой стеклянной вазы.

Смотрю на свои руки. Они бешено трясутся, но, к счастью, целы. Я только что поставил свою карьеру над пропастью. Идиот.

Мои руки — это жизнь, которую я могу спасти. О чём я только думал, бросаясь в драку с Германом?

— Она не твоя. Ты её совсем не знаешь, — Герман идёт на выход к дверям. Решил, что последнее слово за ним?

— А что ты о ней знаешь? Уверен, что как и я — ничего. Не балаболь, — вытираю рукой слипшиеся от крови ресницы.

Герман резко тормозит:

— Я знаю, что у неё пограничное расстройство личности. Она любит резать себя и причинять боль своему телу. Она лечится уже пятый месяц. Я был с ней всё это время. На всех её приёмах. Как ты считаешь — я знаю, о чём говорю?

Он выходит в подъезд. Я остаюсь на месте.

Что он сказал?

Он специально это сделал?

Она здорова. Он врёт.

Её желания в постели... Но это же другое. Он сказал — «резать». Мне не послышалось.

Если это правда... В таком случае я реально её не знаю.

Виола

Приходя с ночного дежурства домой, я никак не рассчитываю застать на своей кухне родителей. Почему они до сих пор здесь?

Мать — в моей футболке и трениках — жарит яичницу. Отец попивает за столом кофе. Люська давится огромным куском мяса, лежащим в её тарелке.

— Что здесь происходит? Почему вы ещё тут, а не дома? — возможно, грубо, но для нас это норма.

— О, привет. Тебе яичницу жарить? — мать отрывается от плиты и начинает крошить салат.

Я не знаю, как на это реагировать, по одной простой причине — я наблюдаю такую картину впервые в жизни.

— Я не голодная, — сажусь на стул. Осматриваю эту парочку с подозрением. — Так в чём дело? Вы же вчера говорили, что не пойдёте на второй день конференции.

— Мы хотели бы с тобой поговорить, — отец откладывает телефон и переводит на меня взгляд. — Мы хотим переехать в столицу.

Надеюсь, что это шутка. Иначе мне придётся переезжать в другой город.

— И? Вы решили переехать в мою квартиру? Поэтому вы здесь устроили показательные семейные посиделки?

— Мы хотим устроиться на работу в твою больницу, — мама ставит передо мной тарелку с бутербродами. — К сожалению, свободных вакансий там сейчас нет.

Ах вот оно что?! Ну конечно, что же ещё им от меня может быть нужно.

Две пары глаз устремляются на меня. Беру бутерброд и начинаю жевать. Ну уж нет. Можете даже не надеяться.

— Ты долго будешь нас мариновать? — первым не выдерживает отец.

— Что конкретно вы хотите от меня услышать? Неужели вы решили, что я буду просить Романа взять вас на работу? Или, может быть, он ради вас уволит уже имеющихся специалистов?

— А если бы и да! Какая с него ещё может быть выгода для нас?

— Да никакой! Вы к нему не имеете никакого отношения. Перестаньте нести чушь.

— Если ты переживаешь, что, переехав, мы будем к тебе лезть, то ты ошибаешься. Мы сможем ужиться на одной территории без каких-либо проблем.

— Как раз в этом я не сомневаюсь. Вам всегда было на меня плевать. Но просить Рому я ни о чём не буду.

— Я же говорила, что это бесполезно. Поехали уже домой, не могу больше находиться в этом клоповнике, — мама обращается к отцу. При этом кидает в раковину сковороду с яичницей и, виляя тощим задом, уходит из кухни.

Вот такое поведение в их исполнении мне понятно. К такому я привыкла с самого детства.

— Виолетта, ответь мне только на один вопрос. Когда тебе будет неимоверно хреново — к кому ты приползёшь за помощью? Тогда ты вспомнишь о родителях? — отец сегодня отвратительно многословен. — Мы плохие родители? Серьёзно? Ты жила как принцесса. Никогда ни в чём не нуждалась. У тебя было всё, о чём мечтают все провинциальные дурочки. У тебя было будущее. И что ты имеешь сейчас? Кучу любовников? Просранную профессию? Ты пустила свою жизнь под откос. И не я с матерью тому виной. Когда-то ты обернёшься назад и ужаснёшься. Опомнись, пока не поздно.

В который раз убеждаюсь, что я совершенно одна в этом мире. Мне не к кому приложить голову в случае беды. Эти люди меня родили, но так и не смогли полюбить. Я тоже их не люблю. Никогда не любила и не боялась потерять. Если завтра их не станет — что я почувствую? Мне кажется, что ничего.

— Если вы хотите жить и работать в столице — ваше право. Но я не буду вам никак содействовать. И не потому что не хочу помогать. Нет. Я не хочу никого просить. Мы с Романом только начали встречаться, и неизвестно, что будет завтра. Решайте этот вопрос с ним напрямую. Хотя ты прекрасно знаешь, что он не подпустит тебя к своей больнице и на километр.

Родители с показной обидой покидают мою квартиру. Только закрыв за ними дверь на замок, я выдыхаю с облегчением. Надеюсь не встречаться с ними ещё как минимум год.

Лёжа в постели, думаю о прошедшем дежурстве. Я была на вскрытии этой женщины. Стояла над ней и не могла отвести взгляд. Герман спал с ней. Неважно — когда и при каких обстоятельствах. Она была наркоманкой. Не со стажем. Буквально до полугода. Она скололась после того, как Герман переехал ко мне? По всему выходит, что так. Мне кажется, что она его любила. Глупости, конечно. Я без понятия, что между ними происходило на самом деле. Но как в Геру можно не влюбиться? Его чёртова харизма просто сбивает с ног весь женский пол. Я тоже попала под этот бульдозер.

Валерия Симончук. Двадцать девять. Передозировка комбинацией различных веществ. Отказало сердце.

Герман тяжело отреагировал на её смерть. Не выходил из кабинета до самого утра. Конечно же, это не понравилось остальному коллективу, но никто не посмел предъявить ему претензии.

После пережитого стресса этот ненормальный ещё додумался позвать меня на свидание. Дурдом.

Я не слепая и вижу все его взгляды в мою сторону. Он быстро раскаялся в содеянном. Только вот беда — я ни в чём не раскаиваюсь. Я хотела Романа задолго до Геры. Он в первый же день нашего знакомства всколыхнул мои чувства. Мне даже иногда кажется, что Гера сделал мне медвежью услугу своей изменой.

И в то же время я не могу не думать о нём. Он глубоко под моей кожей.

Я сама себя дико раздражаю. Было бы проще и правильнее думать о ком-то одном. Любить одного. Только я всегда была неправильной. У меня остаётся одна надежда — моя терапия. Надеюсь, что смогу разобраться в себе рано или поздно.

После беспокойного дневного сна решаю позвонить Роме. Мы так и не поговорили нормально. Рядом был Гера, и мне не хотелось играть на публику.

После двух вызовов он так мне и не отвечает. Решаю не навязываться. Будет свободен — перезвонит.

До вечера провожу время в постели. Созваниваюсь с Никой, и мы долго треплемся о личном. Смотрю телевизор, листаю соцсети.

В девять вечера я так и не дождалась звонка от Романа. Меня гложет нехорошее предчувствие.

Опять жду два вызова. Не получая ответа, решаю поехать к нему домой. Если с ним всё в порядке и он просто не берёт трубку — я пошлю его по известному направлению.

Выйдя из такси возле высотки, я без проблем нахожу глазами его окна. В них горит свет. Интересно.

Поднимаясь в лифте, я испытываю непонятное облегчение. Мне как будто хочется застать Романа с женщиной. Словно это поможет мне определиться и поставить жирную точку в моих метаниях между двумя мужчинами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Жму на звонок. Ничего не происходит. Я так просто не уйду. Ещё одна попытка. Тишина. Он прячет её в шкаф? Или выкидывает из окна?

Что за каламбур в моей голове? Возможно, он просто не хочет меня видеть. Всё ясно и понятно.

На третьем звонке дверь открывается.

Это даже и близко не то, о чём я могла подумать.

С трудом узнаю в стоящем напротив человеке Романа. На его лице нет живого места. Через весь лоб наклеена марлевая повязка. Она полностью пропитана кровью. Веки синюшные и отёкшие. Губы разбиты.

Что произошло?

Он меня не приглашает войти, и я решаю не дожидаться — захожу сама. Торможу возле него впритык. Роман смотрит так, словно мы незнакомы и он видит меня впервые.

— Что случилось?

— С Германом поговорили, — Рома еле открывает рот. Догадываюсь, что ему больно.

Герман сошёл с ума? Зачем он это сделал?

— Он сам явился к тебе? Зачем ты его впускал?

— Не переживай. Он выглядит не лучше.

И вот тут я ещё больше начинаю переживать. А что хоть с ним? Спрашивать у Романа я, конечно же, не буду. Он неправильно меня поймёт. Или правильно…

Я сама ничего не понимаю. Как они меня достали! Оба.

— Я тебе звоню весь день — ты не отвечаешь. В чём я перед тобой виновата? Скажи сразу, чтобы я ничего не придумывала.

Рома молча уходит в сторону гостиной. Иду за ним.

Нихрена себе! Да они могли убить друг друга.

Вся мягкая мебель и белый ковёр на полу залиты кровью. Там же лежит разбитая ваза.

Я неуверенно останавливаюсь на входе. В комнате стоит выраженный запах железа. Что я должна сейчас делать? Что говорить? Я не хотела их стравливать. Даже не возникало мыслей, что Герман явится к Роме домой и будет устраивать драки.

— Тебе нужно в больницу. Что на лбу? Марля вся в крови. Если глубокий порез, то нужно зашивать...

— Я сам знаю, что мне нужно делать! — Роман орёт с такой силой, что я дёргаюсь от неожиданности и испуга. — Я врач, если ты забыла!

Он зол на меня. Это очевидно. Догадываюсь, что Герман устроил здесь хорошо отрепетированный спектакль. Что он ему сказал?

— Что тебе наговорил Гера? Говори прямо. Не нужно на меня орать. Меня здесь не было, но я имею право защищаться.

— Гера… — с презрением. — Он уверен, что вы сойдётесь. А я просто для тебя временное отвлечение от неудач в личной жизни. Конечно же, он хорохорился передо мной. Я ещё не совсем глупец.

— Тогда в чём дело? Что произошло? Зачем вы сцепились? Ты ведь мог остаться без рук! О чём ты только думал!? — неосознанно тоже перехожу на крик.

Рома с бешеной силой отправляет в стену стакан с водой, который до этого держал в руках. Осколки летят по всей комнате, доставая и до меня. Прикрываю лицо руками.

— Прости, — быстро сдувается. — Тебя не задело?

Мне не хочется ничего отвечать. До жути обидно.

— Что сказал Вердин? — повторяю вопрос ещё раз. Мне важно знать правду. Иначе я так и останусь блуждать в своих догадках.

Рома, держась рукой за рёбра, со стоном садится в кресло:

— У тебя ПРЛ? — короткий вопрос, но он разрывает меня в клочья.

Герман сказал ему. Зачем? Я не просила его держать это в тайне, но была и так уверена в нём. В том, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не скажет никому эту информацию. Только он выдал её при первом же удобном случае.

Я не собиралась говорить Роме о моей проблеме, о терапии. По крайней мере какое-то время. Я не знала, как он к этому отнесётся. А проверять на практике не хотела. Врать теперь нет никакого смысла.

— Да. Это для тебя проблема?

Рома с осуждением смотрит на меня сквозь опухшие веки:

— Ты мне соврала. Тогда, у тебя дома. Сказала, что иногда любишь насилие в сексе. Я повёлся. А дальше как ты планировала выкручиваться?

Его голос фонит разочарованием. Вот тебе и толерантность нашего общества. И ещё от кого? От врача!

— Мы впервые переспали! Я должна была перед тобой в тот же вечер душу выворачивать? По истечении какого-то времени ты бы узнал правду. Тогда, когда я посчитала бы это уместным. Но не раньше!

— В чём ещё ты мне врёшь? Давай разберёмся здесь и сейчас. Я ненавижу ложь. Меня от неё воротит. А если тебе лжёт любимая женщина... — Рому начинает трусить от эмоций.

Я, не думая, подлетаю к нему и приседаю возле его ног:

— Я никогда не хотела тебя обижать своей ложью. Ром, я больна. Моё поведение порой нелогично и саму меня пугает. Я работаю над этим. Правда.

Я не могу спокойно смотреть на его окровавленное лицо. Ему нужно в больницу. Есть подозрения, что он не хочет светиться перед своими подчинёнными.

— Позвони Степану Васильевичу. Пусть приедет сюда и зашьёт тебе лоб. Я слышала сплетни, что он так подрабатывает периодически. Он никому ничего не расскажет.

— Я ему уже позвонил. Он едет с дачи. В течение часа должен быть у меня.

Выдыхаю с облегчением.

— Мне остаться? — не хочу оставлять его в таком состоянии.

— Нет. Не нужно. Мне необходимо отдохнуть и прийти в себя. Завтра я на работу не выйду. Наверное, и в ближайшую неделю тоже.

Это правильное решение. В таком виде лучше не показываться в этом рассаднике сплетен.

На телефон Романа приходит СМС.

— Он уже на подъезде, скоро будет.

Мне пора уходить. Я не могу его поцеловать, поэтому разрываю зрительный контакт и поднимаюсь на ноги.

— Ты позвонишь мне? Я буду волноваться, — ещё я хочу спросить о Германе. Уволит ли он его? Но удерживаюсь в последний момент. Это вообще доконает Романа.

— Сегодня не обещаю. Возможно, завтра.

Стоя на улице под его домом, я понимаю, насколько виновата во всём происходящем. Я отравляю не только свою жизнь, но и окружающих.

Послезавтра мне на терапию. Мне нужна помощь. Я уже не справляюсь. Нужен человек со стороны, который скажет мне, что нужно делать. Как поступить.

Возможно, пока не поздно, я должна расстаться с Романом.

Да. Всё верно. После разговора с Прохоровым я решу, как мне быть дальше.

Гера

Сижу в машине под больницей уже минут двадцать. Периодически смотрю по зеркалам на своё отражение. Не представляю, как появлюсь с такой физиономией на работе. Сплошное фиолетовое нечто. По ощущениям — терпимо, но выглядит намного хуже. Вот рука болит и тянет достаточно сильно. И это я ещё под обезболом.

Вчера от Рогозина пришлось ехать к бывшему сокурснику, чтобы тот меня подлатал. Обращаться к своим я не захотел — лишние вопросы мне не нужны. Хотя они, естественно, будут сегодня. Моя разбитая рожа просто напрашивается на комментарии. Руку никто не увидит: зашита и забинтована, спрятана под рукавом свитера.

Меня жутко гложет то, что я проболтался про болезнь Виолы. Я не обещал на крови хранить это в тайне, но моё молчание как-то само собой подразумевалось. Слова слетели с языка раньше, чем я понял, что сказал. Это не добавило мне очков перед Рогозиным, но опустило перед Ви. Конечно же, он ей всё расскажет, возможно, ещё и приукрасит. Как она отреагирует? Не представляю.

Анализируя вчерашний день, прихожу к выводу, что поступил бы так же. Наша стычка была неизбежна. Кто знает, сколько их ещё может быть впереди. Я не собираюсь отступать. Если и он тоже, то у нас может быть затяжная война.

Ещё есть такой вариант, как моё увольнение. Не могу предугадать, пойдёт он на это или нет. Придраться можно к любому, было бы желание.

Когда время переваливает за восемь, покидаю свою тачку и быстрым шагом спешу скрыться от посторонних глаз. В самом морге мне, конечно же, так не повезёт. Не успеваю проскочить к себе в кабинет и надеть маску, как на пути вырастает Оля с Ильёй. Их глаза чуть ли не выстреливают из орбит от вида такой «красоты».

— Твою девизию! Вот это рожа! — Илья не сдерживается в комментариях. Чего и следовало ожидать. — Это ж кто тебя так разукрасил? Или тебя машина сбила?

Оля хватается за сердце и начинает тихонько причитать.

— Не разминулся с камазом, — объясняться перед ними я не собираюсь. Захожу к себе и демонстративно захлопываю перед их лицами дверь. Самое хреновое, что заживать моя физия будет ещё достаточно долго. И терпеть эти взгляды придётся тоже нестерпимо долго.

На рабочем столе первым делом просматриваю расписание ординаторов. Виола с утра на кафедре, в морге — с одиннадцати. У меня есть ещё немного времени на сочинение оправданий. Но, как назло, в голове полнейший вакуум, и я не могу ничего придумать.

Переодеваюсь в рабочее, маску — на лицо, и вперёд. Отсидеться у себя не получится.

Коллеги встречают меня полным составом в лаборатории. Яровой не видел меня без маски, но уже наверняка наслышан — прищуриваясь, пытается разглядеть мои «фары» под глазами.

— Вить, ты так внимательно смотришь, что я прям смущаюсь.

— Не стоит смущаться. Я просто тебе завидую. У тебя такая насыщенная жизнь — нам и не снилось, — этот шут гороховый ещё и юморит. — У меня, например, в жизни сейчас только предстоящее поступление дочери в универ. Скучно и неинтересно. Другое дело у тебя: что ни день, то новость.

— Если не хочешь выглядеть как я, то лучше начинай работать, — можно посмеяться, но всему есть мера. Зубоскалить вместе с ними я не собираюсь.

Принимаюсь заниматься биопсией. Из лаборатории уходят все, кроме Оли.

— У вас болит рука? — в голосе сплошное сочувствие.

— Ты очень проницательна, — не хочу ей грубить, но получается на автомате.

Руку я действительно стараюсь по максимуму не задействовать. Хорошо, что хоть левая пострадала, а не рабочая правая.

— Я сама могу всё сделать, вам не обязательно её напрягать. Просто посидите здесь, чтобы остальные меньше вопросов задавали.

— Оль... — нестерпимо хочется послать её в далёкое пешее. Останавливаю себя в последний момент. Она реально волнуется, а я ещё не последняя свинья, чтобы так разговаривать с женщинами. — Всё нормально. Не накручивай. Занимайся своими делами и не обращай на меня внимания.

Оля молчит минуту, потом больше не выдерживает:

— Вы никогда не дарили ей цветы...

— Что? — я сразу понимаю, о чём она. Вопрос вырывается реакцией на удивление.

Мы реально сейчас будем обсуждать мою личную жизнь?

— И не водили её в рестораны. Не делали сюрпризов, романтических вечеров, — внимательно смотрит на мою реакцию.

Я немного в недоумении. Почему мне выговаривает за мои промахи лаборантка из морга?

Мне бы возмутиться на такую неприкрытую наглость, но ведь сейчас была сказана отвратительно правдивая информация.

Я никогда не делал ничего из перечисленного. Просто не видел в этом смысла. Зачем? Мы днями на работе. Виола ещё и на кафедре. У неё максимально загруженный график. Нам было хорошо вдвоём в её небольшой квартирке. Мы не вылазили из постели. Любую свободную минутку и любой выходной мы проводили в полной спайке друг к другу.

Виола никогда не была злой и расстроенной, не было даже намёка на недовольство моим поведением.

Но чёрт побери! Почему я раньше не задумывался над такими элементарными вещами?

— Это она тебе сказала? Что именно она говорила?

— Виола мне говорила? Нет, конечно. Она бы никогда не сказала ничего плохого в ваш адрес, — Оля для пущей убедительности ещё и руками машет.

Тогда я ничего не понимаю.

— С чего тогда все эти домыслы?

— Мне не сложно было понять. Я недавно рассказала ей о своём парне. Мы пять месяцев вместе. Он чуть ли не каждый день дарит мне цветы, водит на потрясающие свидания. Вы не подумайте, что я выпендриваюсь! Нет, конечно! Просто девчачие разговоры. И, в общем, несложно было догадаться по её реакции, что у неё такого нет.

— Какая у неё была реакция? — мне нужно знать всё.

Оля задумывается. Молчит, смотрит на свои руки.

— Она словно расстроилась из-за того, что ей нечего мне рассказать в ответ. Виоле было некомфортно оставаться со мной, и она в спешке ушла в прозекторскую.

Мне ужасно стыдно. Перед Виолой. Перед Олей. Перед самим собой.

Я же не жлоб какой-то. Ведь мог же дарить ей эти цветы хоть каждый день, и не один букет. Мог водить её на свидания и делать сюрпризы. Почему я этого не делал? Тут только один ответ напрашивается — я придурок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Герман Маркович, вы простите, что я так влезла. Просто когда я увидела, какой букет ей преподнёс Рогозин... — присвистывает для пущей убедительности. — Я, мягко говоря, обалдела. Он сразу установил планку.

Какой букет? Почему я ничего не видел? Хотя в том моём состоянии это не удивительно.

— Виола оставила его в комнате отдыха. Не стала забирать домой. Это хороший знак... для вас.

Отворачиваюсь к микроскопу. Что мне ответить этой наивной девочке? Всё не так просто. И хорошего знака здесь не наблюдается.

В перерыве от работы я ненароком заглядываю в комнату отдыха. Он до сих пор здесь.

Огромный букет кроваво-красных роз. Эту красоту не портит даже зелёное пластиковое ведро, в котором он стоит.

— Вот это у Рогозина бабла! Моя бы от такого букета с ума сошла, — за моей спиной стоит Илья. Я понимаю, что он не со зла, но как, сука, не вовремя!

— Слишком дорого? — я ничего не знаю о ценах на цветы. Последний раз дарил букет лилий Алине на день рождения. Пятнадцать лет назад.

— Ты серьёзно? Не знаешь, сколько стоят цветы? — неверяще таращится на меня. Я опять спалил себя с потрохами. — Этот букет потянет как крыло от самолёта. Это ж ещё и сорт какой-то навороченный.

Ну конечно. Рогозин зашёл сразу с козырей. Тварь. А я реально в этой ситуации выгляжу как обделавшийся мальчишка.

— Не пались. Кажись, Виола идёт, — толкает меня по направлению лаборатории. Зачем он меня предупредил? Опять с Яровым на что-то поспорили?

Через десять минут в лабораторию заходит Виола.

— Привет, Виол! Ой, пора на кофе прерваться, — Оля быстренько спрыгивает со стула и улетает в неизвестном направлении.

Смотрю в микроскоп, боясь поднять глаза.

— Повернись, — приказывает Виола. Я тут же исполняю.

Она резко срывает маску. Тяжело сглатывает.

— Зачем ты это сделал? Кто тебе дал право распускать руки?! Ты же мог навредить Роману, и он остался бы без своей профессии!

— Ну конечно, бедный Роман! — меня срывает. — Меня не хочешь пожалеть? Я-то, в прямом смысле, чуть без руки не остался!

Задираю рукав и демонстрирую забинтованную руку. Виола сразу успокаивается.

— Что с рукой?

— Нормально всё, — мои припадки тоже сходят на нет.

— Ты ему лоб порезал.

— Не я, а разбитая ваза.

Виола садится на Олин стул. Тяжело вздыхает.

— Ты хотел просто почесать кулаки или решил, что драка — путь к моему возвращению? Мы расстались, Герман. Всё, точка! Ты думаешь, что я пошутила, сказав, что в отношениях с Романом? Нет. Это правда.

Глупо и наивно, но я не верю ни единому её слову. Я ей нужен. Знаю это. Просто, мать его, знаю!

— Ты не хочешь меня? — решаю показать ей реакцию её тела на меня.

— Ты совсем, что ли? Ты вообще слышал, что я тебе только что сказала?

Снимаю перчатки и встаю со стула, подхожу впритык к ней. Нос к носу. Виола тоже резко поднимается. Её тело сразу начинает вибрировать.

Ах ты врунишка. Ты меня хочешь так же сильно, как и я тебя.

Мне не нужно даже целовать её. Я уверен на миллион процентов, что в трусах у Виолы уже потоп. Но она не подозревает о том, что я хочу сделать.

Глядя ей прямо в глаза, я запускаю руку ей в штаны. Её бёдра инстинктивно сжимаются, но рот не произносит ни слова. Мы просто смотрим. Просто дышим, как два паровоза.

Мои пальцы ныряют во влагу её влагалища. Там огненно жарко и неприлично мокро. Виола закатывает глаза и пытается сдерживать стоны. Я своих не сдерживаю. Я пьяный. Ничего не соображаю. Моя рука работает: вперёд — назад. По лаборатории разлетаются чавкающие звуки.

Совсем не ожидаю того, что Виола засунет свою руку мне в трусы. Там уже всё не то, что в боевой готовности — уже на грани извержения. Ви с жадностью начинает мне дрочить. Её ладонь ласкает головку, массирует яйца. Мы одновременно расставляем ноги для лучшего доступа наших рук.

Нападаю на её рот. Слюны настолько много, что я ощущаю её на подбородке и щеках.

Мы на грани. Ещё чуть-чуть. Я чувствую, как её стенки сокращаются в бешеной пульсации. Виола мычит мне в рот. Через несколько секунд я кончаю ей в руку. Меня выносит из этой вселенной.

На краю сознания я слышу звук закрывающейся двери. Нас видели. Мне всё равно. Надеюсь, Виоле тоже.

Мои пальцы до сих пор в ней. Ловят последние спазмы её плоти. Виола упирается лбом в моё плечо, и я всем нутром предвижу неприятный разговор.

Через минуту Виола достаёт свою руку и вытирает ладонь о салфетку. Она больше на меня не смотрит.

— Только не говори, что это ничего не значит. Мы созданы друг для друга. Мы одно целое.

— Не преувеличивай. Мы сексуально совместимы. Не более. Что ты хотел мне доказать? Что я на тебя теку? Пускай так. Это простая физиология. Она не отменяет наших поступков.

— Я ненавижу себя за то, что натворил! Я готов на всё! Прости меня, умоляю. Я без тебя сдыхаю. Виол, я тебя...

— Хватит! Замолчи! Что вы мне тычете этой любовью! Сколько можно! Я тебя не люблю! Понятно? — её дыхание прерывается, и Виола срывается в рыдания.

Не раздумывая, заключаю её в объятия. Мой маленький котёнок. Знаю, что не любишь. Не беда. Я буду любить за двоих.

Недолго поплакав, Виола начинает выпутываться из моих рук.

— Гер. Перестань меня мучить. Просто отпусти. Я устала. Правда. Хочу учиться и работать в спокойной обстановке. Это возможно?

Понимаю, что давить дальше чревато последствиями.

— Я не могу отпустить тебя навсегда, но дам время побыть в спокойствии, — глажу её мягкие волосы, касаюсь нежной кожи лица.

В лабораторию заходит Яровой, и мы нехотя отрываемся друг от друга.

— Я только забрать кое-что, — быстро хватает какие-то бумажки и в спешке выходит.

— Отлично! — в сердцах восклицает Виола. — Новые сплетни прибыли! Я уже в глазах окружающих выгляжу как падшая женщина.

Хлопнув дверьми, уходит вслед за Яровым. Я не буду её останавливать. Пусть успокоится.

Хочет спокойствия? Хорошо. Но я буду рядом. Всегда.

Роман

На работе — полнейшая задница. Мои плановые операции «зависают вне пространства и времени». Я всем должен, и все меня ненавидят за отсутствие на работе. Платонов оборвал мне телефон и грозится отмотать наши дела назад. Его сестра до сих пор не прооперирована, и я нарываюсь на неприятности. Очень и очень крупные неприятности. Знал, что всё этим и закончится. Зачем связывался — непонятно.

Всё максимально хреново, но, несмотря на это, я уже две недели нахожусь в незапланированном отпуске.

Моё лицо только начинает приходить в норму. Отёчность сошла полностью, но бледные синяки ещё кое-где виднеются. Через весь лоб идёт тонкий шрам. Степан Васильевич — профессионал, и зашил меня не как рядовой хирург, а как пластический. Не удивлюсь, если вообще не останется и следа от пореза.

Всё это время я провожу у себя в квартире. Не выхожу даже в магазин. Меня знают все соседи, и появиться в таком виде на людях я не могу себе позволить. Опять же — должность главврача. Она не даёт мне расслабиться. Почему-то все вокруг считают меня чуть ли не святым. Это жутко раздражает. Я — обычный человек, со своими проблемами и слабостями.

Я до сих пор не сошёл с ума только благодаря Виоле. Она отсутствовала в моей жизни неделю после нашей последней встречи. Написала сообщение во вторник вечером, в котором сказала, что пока нам не нужно встречаться. Честно говоря, я думал, что это конец и она выбрала Вердина. Но через пять дней Виола позвонила в мою дверь.

Не могу описать свои эмоции в тот момент. Казалось, что только тогда я полноценно начал дышать.

Мы не занимались сексом в эти дни, но были близки на каких-то других уровнях. Виола приходила ко мне каждый день, приносила продукты, и мы вместе готовили обеды или ужины. После мы подолгу сидели за столом. Много ели, много пили. Ну и, конечно, много разговаривали. Я рассказывал Виоле всё, что её интересовало. Она рассказывала о себе. О своих проблемах. О своих планах. О своих мечтах.

Виола открылась для меня с другой стороны. К сожалению, не во всех нюансах эта сторона была хорошей.

Я как будто заново с ней знакомился. И вот она — эгоистка до мозга костей, эмоционально нестабильная, нетерпимая к чужим людям, ненавидящая детей и животных. Кошка Вердина стала неожиданным исключением.

В то же время — ранимая, отзывчивая для того, кто ей дорог, умная, целеустремлённая…

На самом деле, она невероятная. Без прикрас. Её внешняя красота в тандеме с острым умом делают Виолу невероятно желанной.

Сегодня я жду Виолу с самого утра. Шесть вечера, но её до сих пор нет. Головой я понимаю, что у неё, кроме меня, есть ещё и свои дела. Только сердцу это не объяснишь.

Я влюблён в неё по уши. Никогда не испытывал настолько сильные чувства. Они равноценно приятные и болезненные. Моё сердце перманентно ноет. И это происходит как в отсутствие Виолы, так и с ней вместе. Но это сладкое, щекочущее ощущение внутри размазывает меня, как наркомана под дозой. Не представляю своей жизни без неё.

Утратив всякое терпение, я намерен оборвать ей телефон. А если не будет отвечать — поеду к ней домой. Хватит сидеть в заточении.

— Я уже под дверью. Открывай. — Она здесь. Её голос в телефоне действует на меня как афродизиак. Кровь моментально курсирует в нижнюю часть тела. Я соскучился по Виоле, по её оргазмам. Эта неделя рядом с ней, но без секса была отвратительно долгой. Я принял её желание узнать друг друга лучше без физического контакта. Принял, но не до конца. Я безумно хочу близости, телесного единения.

Виола заходит в квартиру, и я сразу замечаю её плохое настроение.

— Привет, — тянусь к её губам за поцелуем. Без спроса и с напором. Я устал без неё. Мне нужно тепло её тела. — Что-то случилось?

Виола отвечает на короткий поцелуй, но глаза транслируют недовольство. Я нарушил нашу договорённость.

— Привет. Нет. Просто устала после ночного дежурства. Спала целый день. Еле собрала себя в кучу. Плюс ко всему желудок болит, — отдаёт мне небольшой пакет с продуктами. — Сегодня будешь ужинать сам, а я кефира попью.

— Может, нужно было отлежаться дома? А ты ещё и ко мне приехала. Чувствую себя ничтожеством, честное слово.

Виола мило улыбается и ведёт меня за руку на кухню:

— Не придумывай. Я не настолько плохо себя чувствую. Сегодня у тебя на ужин сёмга в духовке и лёгкий салат. Нормально?

Вместо ответа подхожу к ней ближе и обнимаю. Виола замирает, как пугливый зверёк.

— Виол, обними меня. Я по тебе скучаю.

С заминкой, но оплетает мою талию руками. Стоим посреди кухни и просто молчим.

— Мы можем хотя бы иногда целоваться? — этот вопрос меня в данный момент волнует больше всего.

Виола начинает смеяться. Ей смешно, а мне — не очень. Неужели она этого не понимает? Находиться с любимой женщиной на одной территории и не иметь возможность к ней прикасаться — это сравнимо пыткам.

— Я подумаю, — короткий, но весьма обнадёживающий ответ.

Приступаем к приготовлению ужина. С меня никакой повар, но я упорно не хочу в этом признаваться. Помогаю с приготовлениями по мере своих возможностей.

В восемь вечера, когда мы только садимся за стол, в дверь звонят.

Виола вопросительно на меня смотрит. Я пожимаю плечами — не имею и малейшего представления, кто там может быть. В последний момент она хватает меня за руку:

— Не открывай.

Она думает, что там Вердин? С чего бы это?

Но лучше бы это был Герман.

На пороге, сияя неестественно белоснежными улыбками, стоят родители.

— Сюрприиииз! — счастливо завывает мама. Отец косо на неё смотрит и просто улыбается.

Я не готов был их увидеть сегодня. Наверное, на моём лице это транслируется крупным шрифтом.

Мать сразу сдувается, но спустя пару секунд расплывается в такой счастливой улыбке, что становится немного страшно.

— Виола! Здравствуйте, деточка! — меня отпихивают в сторону, как ненужный предмет интерьера. — Здравствуй, дорогая!

Отец стреляет в меня глазами и движется вслед за мамой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Виола, как и я, не ожидавшая такого сюрприза, выглядит максимально растерянной.

— Здравствуйте, Елена Викторовна, — умоляюще смотрит на меня. Прости, но тут я тебе не помогу. Сам в шоке.

— Лёша, познакомься — это Виола… — мать переводит на меня свой неадекватно счастливый взгляд. Она ждёт моей команды на продолжение начатой фразы. Кто же такая Виола?

Смотрю на Виолу. Мы все в данную минуту выглядим как сумасшедшие. Смотрим на друг друга, не понимая, что кому отвечать.

Принимаю решение, которое может вылезти мне боком:

— Моя девушка, — заканчиваю за мамой предложение.

Последняя от услышанного едва не теряет сознание. Хотя Виола тоже выглядит на грани — бледная и перепуганная.

Мизансцена затягивается, и я решаю отправить всех на кухню:

— Проходите. Мы как раз ужинать садились. Вы голодные? Когда прилетели? Почему не предупредили? — несу всё подряд, лишь бы не молчать.

Все располагаются за столом. Виола, как полноправная хозяйка, расставляет приборы для родителей. Мать с нескрываемым интересом смотрит за каждым её шагом.

— Мам… — одёргиваю, чтобы не смущала Виолу.

— А… Да… Только прилетели и сразу к тебе. — Я вообще не интересен матери на данный момент. Она вся направлена на Виолу. Чего не скажешь об отце.

— Что с твоим лицом? Ты дрался с кем-то? — голос отца взволнованно и громко звучит по кухне.

Все взгляды устремляются на меня. Правду я им, конечно же, говорить не буду.

— Было дело. В клубе была стычка, и мне немного досталось, — на ходу не смог придумать ничего лучше.

— С каких пор ты по клубам ходишь? — мать с недовольством смотрит на меня, потом на Виолу. Её мысли завели уже куда-то не туда. Решила, что Виола провоцирует меня на неподобающее поведение?

— Встреча была по работе. Нарвались на компанию пьяных придурков.

— По работе в клубе теперь встречаются?.. — да, мою мать ничем не проймёшь.

— Лен, угомонись! — на помощь приходит отец. — Сын тебе ответил. Чего прицепилась?

— Так почему прилетели? Не отдыхается? У нас погода отвратительная. На юге куда лучше.

— Хватит. Я домой хочу. Мне эти юга уже в печёнках, — отец у меня не многословен. И так много выдал для первого знакомства с Виолой.

Принимаемся за еду. Виола молча ковыряется в салатных листьях. Очевидно, что есть она не будет.

— Очень вкусно. Что за соус такой к рыбе интересный? — мама не может отлипнуть от Виолы. Она в таком восторге, что вряд ли сегодня ночью уснёт.

— Это секретный рецепт, — отвечаю за Виолу. Я вижу, насколько ей некомфортно. Сейчас, зная её лучше, я не буду навязывать общение с моей мамой. Она сама должна этого захотеть. Иначе никак.

В перерыве между основным блюдом и чаем ухожу с отцом покурить на балкон. Он, конечно, не курит, но привычка постоять рядом осталась.

— Тебе будет тяжело, — смотрит с печалью.

— Что ты имеешь в виду? — я понимаю, к чему он ведёт.

— Такие женщины… Знал я таких. До твоей матери, — смотрит в ночную даль улицы. — Эти эмоции сравнимы с ураганом. Они настолько сильные… смертельные. Они ломают. До основания. Ты готов к такому?

Я уже поломан. Отец этого не знает. И не должен узнать. Ему нельзя волноваться.

— Мы не можем знать, что нас ждёт впереди. Я люблю её, — смотрю на отца. Он должен меня понять. — Безумно люблю.

— Безумно… Это и страшно.

Через балконную дверь вижу, как мать осаждает Виолу. Нужно утихомирить эту неугомонную, иначе моя девушка больше никогда сюда не придёт.

Моя девушка.

Моя женщина.

Звучит потрясающе.

Только при этом внутри я не ощущаю её полностью моей. Словно Виола не сделала последний шаг мне навстречу. Для моей нервной системы проще всего винить во всём Вердина. Возможно, так я отворачиваюсь от неудобной правды. Как знать.

Чаепитие проходит под весёлую трескотню моей матери: где были, что видели. Виола не выражает никаких позитивных эмоций, но это не останавливает «говорящий рупор».

Я начинаю нервничать. Такое ощущение, что Виола сейчас убежит отсюда сломя голову. С ней что-то происходит. Не знаю что именно, но определённо она хочет уйти как можно быстрее.

Я оказываюсь прав, и в самом разгаре маминых рассказов Виола не выдерживает:

— Я прошу меня простить, но я уже пойду домой. Неважно себя чувствую. Ночное дежурство было тяжёлым. Целых девять трупов.

Мама закашливается. У нас в семье такие темы за столом никогда не обсуждались.

— Да, конечно. Нужно отдохнуть, — хватает Виолу за руку. — Мы обязательно ещё встретимся на днях!

Какой ужас.

Ужас на лице Виолы. Незаметный для посторонних, но такой очевидный для меня.

Останавливаю её в прихожей. Мне волнительно. Что с ней происходит? Я, конечно, почитал на досуге про ПРЛ, но, честно говоря, мало понял, что требуется конкретно от меня. Как поддерживать Виолу? Проконсультироваться у Вердина? У него, очевидно, всё получалось неплохо.

Не смешно.

— Тебе плохо? Виол, поговори со мной. Я нихрена не понимаю. Если что-то не так — говори мне сразу. Хорошо?

Вместо ответа она становится на носочки и легонько целует меня. Притягиваю её ближе и углубляю поцелуй. Может, выгнать родителей? Я так хочу остаться наедине с Виолой.

— Выходи уже на работу. Ты нормально выглядишь. Правда, — отрываясь от моих губ, гладит мой лоб и скулы. — Всё, иди уже к своим.

— Позвони, как доберёшься. Ты такси уже вызвала? И расплачивайся, пожалуйста, моей картой. Хорошо?

Пора заткнуться. Я становлюсь похожим на свою мать.

— До встречи.

— До встречи.

Закрываю за Виолой и направляюсь на растерзание.

Дай Боже мне сил и терпения…

Виола

Наконец-то я дома.

Вечер у Романа был невыносим. Не он, конечно, тому виной — это всё моё плохое самочувствие. Я никогда не имела проблем со здоровьем, за мои прожитые годы ни разу не жаловалась на головную боль или сердечную. И, естественно, у меня нет в домашней аптечке ни единой таблетки на случай плохих времён. По правде говоря, я и не знаю, что со мной, поэтому пить всё подряд — не мой вариант.

Началось всё с самого утра, когда я пришла с дежурства. Я чуть не отключилась в душе — резко потемнело в глазах, закружилась голова. После короткого дневного сна я проснулась от тянущей боли в желудке. Если это побочка от моих таблеток, то как-то поздно она начала проявляться.

Попыталась встать с постели — но не тут-то было. Моё тело было ватным, сил не было даже руку поднять. Так и осталась валяться в кровати. Опять уснула. Подозрительное состояние, но не настолько, чтобы я начала бить тревогу.

Проснувшись под вечер, я почувствовала небольшое облегчение и решила всё же поехать к Роме. В такси мне опять стало нехорошо, но возвращаться домой я уже не захотела. Зря. Лучше бы я развернула такси.

Вечер в компании родителей Ромы был последней каплей в моём отвратительном состоянии. Я не хотела говорить, что мне плохо, и привлекать ещё больше внимания к своей персоне. Елена Викторовна и так чуть с ума не сошла от моего присутствия. Вообще-то, она мне приятна, и я бы с удовольствием с ней поговорила, но только не сегодня.

Надеюсь до завтра прийти в норму, иначе не представляю, как переживу учебный день.

Насыпаю Люське целую тарелку корма и отправляюсь в постель. Даже мыться не буду — всё завтра. На удивление, в плохом самочувствии я нахожу и плюсы — мне в голову не лезут никакие посторонние мысли. Весь фокус на том, как же мне хреново.

К сожалению, утро я встречаю над унитазом. С трудом успела вскочить с кровати и добежать до туалета. Сижу на холодном полу вот уже полчаса. Как же мне плохо! Аааааа! Хочется орать и рыдать. А ещё — чтобы кто-то пожалел. Что за бред.

На последней силе воли я принимаю душ. Надевая бельё, понимаю — что-то не так. Открываю упаковку противозачаточных и тупо смотрю. Сегодня я должна принять четвёртую таблетку плацебо. Месячных нет. Они всегда начинались после первой. Что это ещё такое? Далеко на подсознании блуждает какая-то заблудшая мысль, но я упорно обхожу её стороной. Я выпью сейчас четвёртую, а к вечеру всё будет. Уверена в этом.

Словно зомби добираюсь до кафедры. Слушать лекции я не в состоянии, поэтому отпрашиваюсь у преподавателей и ухожу в морг. Здесь я могу расслабиться и поваляться в комнате отдыха.

К счастью, никого не встречаю в коридоре и быстро проскакиваю в комнату. Сразу же падаю пластом на диван и закрываю глаза.

— Котёнок, что с тобой? Что случилось? — чувствую сквозь сон, как Герман гладит меня по лицу. Как же это приятно. — Ты бледная, и пот на лице выступил.

Резко раскрываю глаза. Не соображая, что делаю, подрываюсь с дивана и бегу в сторону туалета. Рвота уже стоит у меня во рту. Какой звездец!

Меня выворачивает какой-то желчью, так как желудок пустой ещё с утра.

Чувствую на голове чьи-то руки — они собирают мои волосы в хвост и крепко держат. Понимаю, что это Гера. Ну отлично. Ещё он меня рыгающую не видел.

Слышу за спиной какие-то движения, а после меня легко пересаживают к себе на колени. Герман сел на пол и посадил меня сверху.

— Не хватало ещё простудиться, — ворчит. — Сейчас вызову терапевта. И не вздумай мне тут возмущаться!

Я даже при большом желании не смогла бы повозмущаться. Меня словно пропустили через мясорубку.

Так и сидим какое-то время, пока не отекает всё тело.

— Подними меня и поставь к раковине, пожалуйста. — Мне стало легче физически, но стыдно перед Герой. Он видел меня блюющей. Это мерзко.

Герман без труда поднимается и подводит меня к умывальнику. Сам открывает воду и начинает споласкивать мне лицо. По всей видимости, решил меня доконать.

— Я сама. Спасибо. Можешь выйти?

— Не могу. Ты на ногах еле стоишь. Посикать хочешь? Я отвернусь.

— Я хочу умереть от стыда! Уж точно не посикать! — сквозь паршивое состояние меня начинает пробирать смех вперемешку со слезами.

Пока я, согнувшись над умывальником, полощу рот, Герман пользуется моментом и гладит меня по спине. Совру, если скажу, что мне не приятно его беспокойство. Ещё как приятно.

— Ложись, котёнок. Через пять минут придёт терапевт, — опускает меня на диван и садится у моих ног. — Как давно тебе плохо? Что ты ела? Может, отравилась?

— Герман, прекрати. Ты патологоанатом, а не мой врач, — одёргиваю себя. Он волнуется, а я веду себя как сучка. — Может, и отравилась. Не знаю.

Герман гладит мои ноги и неотрывно смотрит мне в глаза. Какой же он красивый. Почему он вцепился в меня и не отпускает? С ним захочет быть любая. Стоит ему только поманить за собой.

Я не верю в его любовь ни на грамм. Если бы он меня любил, то не связывался бы с этой проклятой Алиной. Всё просто. А те, кто говорит, что всё не так однозначно, как кажется, — просто идиоты. Я тоже его не люблю. Если бы любила, не была бы с Ромой. Тут тоже всё очевидно.

И что такое эта ваша «любовь»? Химические процессы в нашем поехавшем мозге. Научно доказанный факт.

— Люблю тебя...

— Замолчи.

— Люблю, люблю, люблю, — улыбается как дьявол-искуситель. — У тебя аллергия на слово «люблю»?

— У меня аллергия на ложь.

— Я не лгу тебе. Никогда не лгал и начинать не собираюсь.

Не хочу ничего отвечать. С ним бесполезно спорить. Он старше, он умнее, а я просто незрелая дурочка.

Последние две недели он меня не осаждает. Но и не отпускает от себя. Всегда рядом, помогает, оберегает. Каждый день дарит цветы.

Вся комната отдыха уже превратилась в оранжерею. Старые вянут — появляются новые. Поворачиваю голову и вижу новый букет — прекрасные пионы нежно-розового цвета. Стоят в какой-то вычурной вазе. Герман ещё и вазы к цветам покупает. Сумасшедший.

— Красивые? — каждый раз спрашивает. Ему настолько важно дарить эти цветы?

— Красивые. Прекращай транжирить деньги. Это ни к чему.

— Хочу и транжирю. Тебе нравится, а это главное. И не спорь. Знаю, что нравится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Невыносимый! Он читает меня на раз-два. Мне действительно нравятся эти цветы. Очень сильно. Но я боюсь признаваться в этом даже себе.

— Тук-тук. Где мой пациент? — в комнату заглядывает молодая женщина. Понимаю, что это терапевт.

— Проходи, Надь, — Герман встаёт с дивана. Надь?! Надь... — Вот эта принцесса.

— Ну что, принцесса, я вижу. Лежит вся в цветах, такая красота, — Надя противно хихикает. Или я просто к ней придираюсь. С чего бы? — Ну что у нас случилось? Вид бледный.

— Со вчерашнего дня плохо себя чувствую... — замолкаю, смотрю на Геру. — Можешь выйти? Тебе здесь не обязательно находиться.

— Обязательно. Рассказывай дальше, — скрестив руки на груди, смотрит из-под нахмуренных бровей. Противный!

— Вчера после ночного дежурства плохо себя почувствовала. Потемнело в глазах, закружилась голова. После обеда прихватило желудок. Позже отпустило. Сегодня с утра рвота... И сейчас тоже. Слабость ужасная.

Надя Батьковна внимательно меня слушает:

— Похоже на отравление. Может, и грипп подхватила. Пока температуры нет, но может ещё сегодня-завтра появится. Давай давление померяем, — достаёт из переносной сумки тонометр. Меряет. — Хоть в космос отправляй! Горло? Сопли? Кашель? Ничего?

— Ничего.

— Сдавай мочу на ацетон. Посмотрим, что к чему, — достаёт баночку и торжественно мне вручает. — Кстати, что по месячным? Задержки нет?

Причём здесь мои месячные? Она совсем дура? Непроизвольно скашиваю взгляд на Геру. Что с его лицом? Почему у него глаза на выкате?

Что ей ответить? У меня реальная задержка. Но всего лишь пару дней.

— Всё в порядке. Как часы, — сейчас, при Германе, я точно не буду разбираться в этом вопросе.

— Желательно собрать анализ сейчас. Быстрее выясним проблему, быстрее начнём лечение. Сейчас позвоню в лабораторию, пускай придут, возьмут кровь.

С помощью Геры отправляюсь в туалет. Делаю свои дела и выхожу в коридор.

— Постой. Ты задумалась, когда Надя спросила за месячные. Соврала?

— Зачем мне врать?

— Без понятия.

— Не морочь мне голову.

Возвращаюсь в комнату отдыха и застаю интересную картину: Надя снимает на телефон окружающую обстановку, а точнее букеты цветов. При виде меня телефон вылетает из её пальцев и с грохотом приземляется на кафельный пол.

— Держите, — вручаю ей стаканчик с мочой. Делаю вид, что ничего не произошло. Очевидно, одна из бывших подружек Германа. Ничего удивительного. Здесь пол больницы под ним побывало.

Надя в оперативном режиме сворачивает свою бурную деятельность и скрывается в неизвестном направлении.

— Она на телефон что-то снимала? — похоже, Герман тоже заметил. — Совсем очумела?.. Вот коза, я ей сейчас... Побудешь одна? Я догоню эту дуру.

— Ты всех своих бывших дурами называешь?

Герман закрывает дверь и возвращается ко мне.

— Она не бывшая. Одноразовый секс. Прости, что таких, как она, очень много. Знал бы раньше, что встречу тебя, — хранил бы девственность.

Не хочу, но улыбаюсь. Я не ревную его к бывшим. Я ревную к будущим. Ведь они когда-то будут. Как я это переживу? Надеюсь, что достойно.

Прикрываю глаза и отключаюсь.

Не знаю, сколько проходит времени, — опять слышу голос Германа:

— Просыпайся, соня, — целует мои пальцы. — Анализы готовы.

С трудом открываю глаза.

— Что там?

— Не отравление. И воспаления нет. Кровь тебе взяли, пока ты спала. Как ты себя чувствуешь? — с беспокойством меня рассматривает.

— Уже лучше. Но я не смогу сегодня заниматься работой.

— Какая работа? Уже пять вечера. Скоро домой тебя отвезу. Лежи, пока отдыхай.

Пять часов? Ничего себе.

— Никто не заходил сюда, пока я лежала в отключке?

— Только Оля. Следила за тобой, когда я не мог. На завтра я тебя отпросил на кафедре. Можешь не волноваться.

— Спасибо.

— Не за что. Это моя обязанность как твоего мужчины, — опять эта улыбка.

— Прекрати.

— Никогда.

Оставшееся время провожу в горизонтальной плоскости. В восемь Герман приходит за мной и ведёт к своей машине. Кажется, что я не сидела в ней целую вечность. Такой родной запах кожаного салона и его туалетной воды.

Домой добираемся в полной тишине. Даже радио не включается.

— Я провожу тебя до квартиры. Это не обсуждается, — выходит из машины и идёт открывать мне дверь. Резко останавливается. Смотрит на выезд со двора.

Что там такое?

В зеркале бокового вида наблюдаю машину Романа. Этого ещё не хватало!

Не дожидаясь, пока мне откроют, — сама выхожу из машины.

Роман уже спешит мне навстречу. Он зол. Твою мать! Я не позвонила ему сегодня ни разу, а если звонил он — не взяла трубку. Что он мог подумать? А тут ещё и Герман меня домой привёз.

— Что происходит, Виол? — Рома растерян. В его глазах читается явный страх.

— Мне плохо сегодня целый день. Герман подвёз домой, — беру его ладонь, сжимаю.

Рома сразу начинает успокаиваться.

— Можешь уезжать. Мы сами разберёмся, — смотрит с ненавистью на Геру. Я же боюсь даже обернуться.

Слышу, как хлопает дверь машины, и Гера резко даёт по газам. Моё сердце обливается кровавыми слезами. Он целый день меня выхаживал, а я что? Даже не попрощалась.

— Дойдёшь сама или отнести?

— Сама. — Я не хочу сейчас ни с кем общаться, но как мне выпроводить Романа? И ему в душу нагадить? Это у меня получается лучше всего.

Добираюсь до своей спальни и сразу отрубаюсь. Завтра я обращусь к нормальному врачу, а не к Наде. Ей не лечением моим хотелось заниматься, а насобирать свежих сплетен.

Утром меня будит запах жареных яиц и свежесваренного кофе. Желудок сразу скручивает в спазме. Не спеша иду в ванную комнату, тихо закрываю за собой дверь и склоняюсь над умывальником. Мой желудок пустой, но меня ужасно тошнит. Открываю холодную воду и умываю лицо.

Дальше — на унитаз. Ничего. Пусто. Я надеюсь, что это гормональный сбой. Встаю и беру в руку новую пачку противозачаточных. Кручу-верчу. Стоит начинать пить или нет? Наверное, нужно обратиться к гинекологу.

Выхожу на кухню. Роман завтракает. На моей половине тоже накрыто: лёгкий салат и каша на воде.

— Ну как ты?

Если скажу, что плохо — он не пойдёт на работу. Ведь он собирается туда идти? Сейчас семь утра. С чего бы он в это время завтракал?

— Нормально. Сегодня я дома. Нужно отлежаться.

Рома с недоверием меня осматривает:

— Тебе было плохо ещё позавчера? Почему не сказала? Скрываешь от меня, а Вердин, как всегда, в курсе всех событий. Так нечестно, Виол, — голос звенит обидой.

— Так получилось, что он мой наставник и увидел моё состояние, — начинаю закипать. — Мне от него прятаться на работе?

Роман недовольный, но, очевидно, решает не усложнять.

— Я выхожу на работу. Но буду на связи в любой момент. Звони мне, пожалуйста. Или же отвечай на мои звонки.

— Хорошо. Извини, что заставила волноваться.

Провожаю Романа до дверей. Он хочет меня поцеловать, но я отстраняюсь.

— Я ещё не чистила зубы.

Смотрит. Молчит. Уходит.

Это невыносимо. Мои визиты к Прохорову, кажется, не помогают. Он отказался решать за меня. Даже ничего не посоветовал. Я должна сама разобраться в себе — вот его рекомендации. За что только такие бабки берёт? Вчера я не попала к нему на приём. Смотрю в телефон — пусто. Наверное, Герман предупредил его.

Ладно, сейчас не до этого. Нужно разобраться с отсутствием месячных. Это пугает меня больше, чем поехавшая крыша.

Собираюсь и иду в частную гинекологическую клинику. К себе в больницу — ни ногой. В этом рассаднике я ещё не консультировалась.

Клиника находится недалеко от моего дома. Добираюсь за десять минут. Без проблем попадаю на приём к милому старику Геннадию Александровичу.

— Тест вы уже делали? — записывает в новую карту мои жалобы.

— Нет, не делала.

— Сейчас сделаем! — весело кивает на стеллаж с разными приблудами. — Берите тест и проходите в туалет на этаже. Оттуда сразу с ним возвращаетесь ко мне.

Смотрю на тесты как на ядовитых змей. Я не могу быть беременной. Это невозможно. Трясущимися руками беру одну коробку и отправляюсь в туалет.

Моё сердце норовит пробить грудную клетку. Как же меня колотит!

Делаю, как написано в инструкции. Смотрю на полоску — и снова ощущаю землю под ногами.

Одна! Она одна!

По щекам текут слёзы облегчения.

Быстро всполаскиваю руки и возвращаюсь к врачу.

— Вот, — показываю ему тест. Руки до сих пор трясутся.

— Что ж вы, милочка, так нервничаете? Успокойтесь. Нервы — главный враг спокойной беременности.

Чего? Какой беременности? Он что, тест не видит?

Переворачиваю полоску к себе.

— ...

В смысле две? Была же одна!

— Я ничего не понимаю, — голос куда-то пропал. Хриплю, как тяжелобольная. — Была одна, когда я к вам шла.

Это сон. Дурацкий сон.

— Вторая не всегда сразу проявляется. Особенно на раннем сроке. Хотите ещё один тест сделать?

Я хочу проснуться от этого кошмара.

— Присаживайтесь. Давайте сейчас сходим на УЗИ. Посмотрим, кто там у нас подселился, — ему весело. А я хочу раствориться в пространстве.

Идём на УЗИ. Остаётся последняя надежда: может, тесты бракованные. Такое тоже часто случается.

— Косвенные признаки наблюдаю. Плодное яйцо практически нереально увидеть на таком сроке... А нет, вот оно. Четыре–пять акушерских недель. Две–три от реального зачатия. Это на понятном языке.

Мир останавливается.

— Как так получилось?

— Так часто случается, — узистка улыбается и игнорирует мой шок.

— Давайте, Виолетта, пройдём ко мне. Будем дальше разбираться, — Геннадий Александрович помогает мне подняться с кушетки. Не чувствую своих ног.

В кабинете наливает мне стакан воды.

— Это незапланированная беременность? Я прав?

— Правы. Я хочу сделать аборт, — слова вылетают из меня как пули.

Конечно, я сделаю аборт. Это даже не обсуждается. Тут даже думать нечего!

— Не торопитесь. Выдохните. Успеете ещё. Сейчас просто подумайте. Спокойно. Взвешенно.

— Я в своём уме. Не разговаривайте со мной как с чокнутой. Я хочу сделать аборт. Нравоучения мне не нужны.

Геннадию Александровичу не нравится такой гонор с моей стороны, но он тактично молчит.

— Сегодня вам никто ничего не сделает. Приходите завтра. Я вас запишу. Выпьете таблетку. Процесс безболезненный, но будет проведён в клинике, под нашим присмотром.

— Я пью КОКи. Как могла случиться беременность? — мне нужно знать точно, почему так произошло.

— Вы принимаете ещё какие-то препараты?.. — начинает перечислять названия, среди которых я узнаю знакомые.

— Нет. Ничего из этого не принимаю, — говорить о моём лечении у психиатра я не буду.

Записываюсь на завтра и ухожу домой.

Всё хорошо. Ничего страшного. Сейчас школьницы уже по десять абортов делают — и ничего. Мне двадцать пять и первый аборт. Тьфу, мелочи.

Зачем я себя успокаиваю? Мне всё равно.

Домой возвращаюсь на автопилоте. Блуждаю по квартире как привидение. Как дожить до завтра? А учёба? Мне опять нужно отпрашиваться. Пишу Стасу, чтобы передал преподавателям, что я болею.

Пишу Роману. Пишу Гере. Для всех — я выпила успокоительное и легла спать. Звонить мне не стоит.

Решаю реально выпить снотворное. Бодрствуя, боюсь сойти с ума до завтра.

Мне можно снотворное?

Конечно можно! Я завтра на аборт иду вообще-то.

Выпиваю таблетки и ложусь в постель. Завтра. Всё будет завтра. Я снова буду здорова. Во мне не будет жить паразит!

Засыпая, я хочу провалиться в пустоту, но вместо этого вижу во сне маленького мальчика. Он так на меня похож: шатен с веснушками на лице. Он заразительно смеётся. Я счастлива просто смотреть на него, слышать его голос.

— Мааам!..

Гера

С пробуксовкой вылетаю со двора Виолы. Как же не вовремя явился этот пижон недоделанный.

Козлина!

В припадках бью ладонями по рулю моей ни в чём не повинной тачки. Прости, дорогая. Мне необходимо на ком-то сорвать злость.

По пути домой заезжаю в винный маркет. Мне нужно расслабиться. От напряжения уже сводит мышцы на теле. Беру бутылку креплёного. Одной будет достаточно. Напиваться не входит в мои планы.

— Не подскажите с выбором вина? Совсем не разбираюсь в алкоголе.

Поворачиваюсь на голос. Передо мной стоит симпатичная блондинка. Окидываю её оценивающим взглядом. Дамочка явно в поиске: короткая маечка, под которой отсутствует бюстгальтер, кожаная юбка, с трудом прикрывающая зад, туфли на высоченной шпильке. Путана, что ли?

— Я нихрена не понимаю в вине. Проконсультируйся у продавца, дорогуша, — беру свою бутылку и иду на выход.

— Хамло, — долетает мне в спину.

Сажусь в машину и по газам.

Дома прокручиваю в голове сегодняшний день. Что с Виолой происходит? Я ужасно переживаю за неё. С чего вдруг такое состояние? Слабость, рвота...

Я заметил, как она затормозила с ответом про задержку. Она соврала. Понял это сразу, но не стал выяснять при Никольской. При этой сплетнице нельзя лишний раз открывать рот.

Слаживая в уме все исходные, прихожу к выводу, что Виола может быть беременной.

Я не знаю, как на это реагировать. Если это, конечно, является правдой. У неё было с Рогозиным. А если она беременна от него?

Мои эмоции шатает из одного состояния в другое. Я буду самым счастливым, если Виола беременна от меня. И я сдохну нахрен, если от Рогозина.

Решаю не накручивать себя и дождаться завтрашнего дня. Нужно выяснить, что к чему. Завтра днём я дома. Поеду к ней и заставлю сказать правду.

Ночь пролетает на одном дыхании. Я как будто подгоняю время. В семь утра я уже на ногах. Выпиваю утренний кофе — и вперёд.

Во дворе Виолы меня ждёт сюрприз — машина Романа. Он ночевал у неё.

Тварь. Тварь. Тварь.

Опять достаётся моей машине. Еле сдерживаюсь, чтобы не оторвать руль к чёртовой матери.

В половину восьмого Рогозин выходит из подъезда. Я заблаговременно перегнал машину за угол дома. Ему не нужно знать, что я здесь. Садится в своё корыто и отчаливает на работу. Ну наконец-то прекрасный принц решил показаться на глаза простолюдинам. Даже шрама на халёной морде не осталось, не то что у меня. Руку тянет просто невыносимо.

Не спешу выходить из машины. А если Виола ещё спит? Подожду до девяти и поднимусь к ней.

Без пяти девять Виола сама выходит из дома. А куда это мы собрались?

По бледному лицу понимаю, что ей до сих пор плохо. Куда идёт дурочка в таком состоянии?

Выхожу из машины и отправляюсь следом. Идея проследить за ней приходит неожиданно.

Через десять минут Виола заходит в гинекологическую клинику.

Я знал! Я так и знал!

Мечусь, как ужаленный, на крыльце. Что делать? Идти за ней? А если спугну? Нет. Подожду.

Через сорок минут Виола выходит из клиники и идёт обратно в сторону дома. Я сижу в кафе напротив и не вижу её лица, только удаляющуюся спину.

Спешу за ней. Вдруг ей станет плохо. Держусь на расстоянии, но не выпускаю из виду. Она благополучно добирается до дома, а я прыгаю в машину и возвращаюсь в клинику.

На регистрации сидит молоденькая девчонка. Ну тут без проблем.

— Привет, солнышко. Здесь пятнадцать минут назад выходила девушка с вишнёвыми волосами. Не подскажешь врача, к которому она ходила? — включаю харизму на максимум. Просто источаю нарочитую сексуальность.

Девочка Маша (имя написано на бейдже) зависает на моём лице. Рот приоткрывается и чуть ли слюна не капает.

— Ой. Я не могу говорить такую информацию. Извините, — мило смущается.

— Что же мне делать? Она беременна от моего брата и хочет сделать аборт. Его сейчас нет в стране. Он поручил мне за ней приглядывать. Что же я ему скажу, если она такое учудит? — делаю максимально расстроенную физиономию.

Маша мнётся. Глаза мечутся по моему телу. Ну же, давай уже, телись!

— Хорошо. Только если это останется между нами. Врачу не пробалтайтесь.

— Клянусь, — крещусь для общей убедительности.

— Второй этаж, кабинет тридцать пять. Ручкин Геннадий Александрович.

— Спасибо, солнышко, — посылаю ей воздушный поцелуй. Маша сидит красная, как помидор.

Забегаю на второй этаж. Под дверью кабинета никого. Стучу и жду разрешения войти.

— Да-да. Входите.

Вхожу в кабинет. За столом сидит старик лет семидесяти, может, больше. Это гинеколог? Дурдом. Сидят до смерти на работе, на пенсию не выгонишь.

Тут уже моя сексуальность не прокатит. Придётся отстегнуть на лапу. Надеюсь, дед не принципиальный попался.

— Добрый день, Геннадий Александрович, я хотел бы узнать у вас кое-какую информацию. Надеюсь, вы правильно меня поймёте, — делаю паузу, смотрю на его реакцию. Её нет, продолжаю дальше. — У вас на приёме только что была моя девушка, Виолетта Маркус. Она скрывает от меня своё состояние. Я знаю, что она беременна. Боюсь, что натворит глупостей.

Добавляю в голос максимум уверенности.

Врач молчит. Рассматривает меня словно разбирает на атомы.

Резко осознаю, что Виола реально может сделать аборт. Я уверен, что она захочет сделать аборт! Это же Виола. Она ненавидит детей.

— Очень интересно. А ещё очень подозрительно. Как вы узнали о беременности раньше самой беременной?

Она беременна... Это точно.

— Понял по её самочувствию.

— Присядьте, — показывает на стул. — Вы понимаете, что такое врачебная тайна?

— Понимаю. Я патологоанатом в соседней больнице.

— Ммм...

Непонятная реакция.

— Вы мне поможете?

Геннадий Александрович стучит ручкой по столу, думает. Я пойму, если он откажет. Это будет правильно.

— Я не знаю вас и ваших отношений с Виолеттой Робертовной. А если вы тиран и абьюзер? Если она забеременела, не желая того? Если вы...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я люблю её. Больше жизни. Она боится, что её жизнь изменится и не будет такой, как прежде. Ей нужно время. Она придёт в себя. Только ведь может быть уже поздно...

В кабинете повисает давящая тишина. Конечно, я хотел бы узнать всю информацию от врача. Боюсь, что Виола будет мне врать.

— Завтра на десять утра она записана на аборт, — сочувствующий взгляд. — Она настроена решительно. Я пытался её отговорить, но это бесполезно. Виолетта Робертовна очень конкретная дама.

Горло сжимается, как от захвата удавки.

Виола даже не думала сказать мне о беременности? Может, он не мой? Ребёнок... А если он мой? Она не имеет права лишать моего ребёнка жизни! Я не позволю ей убить ни в чём не повинное создание.

— Вам нужно успокоительное? Может, воды?

Хороший мужик этот Ручкин.

— Спасибо вам. Огромное. Я попытаюсь отговорить её от аборта.

— Надеюсь, у вас получится. Если да, то приходите к нам и становитесь на учёт. Будем рады.

Покидаю клинику в полном раздрае. Маша что-то говорит мне в след, но я ничего не слышу.

Уже в машине на телефон падает смс от Виолы:

«Я буду отдыхать. Выпила успокоительное. Не звони мне, пожалуйста. Мне уже лучше».

Лучше ей! Врунья! Думает, что всё шито-крыто? Нет уж, дорогая! Хрен тебе, а не аборт.

Думаю, что и Рогозину отправлено такое же сообщение. Будет собираться с силами и не хочет, чтобы мы отсвечивали в этот момент.

Не пойму, что мне делать: ехать к ней сейчас или разбираться завтра? Возможно, Виола уже собирается спать. Несмотря на то, что я зол на неё как бешеная собака, мне безумно её жаль. Ведь Виоле реально плохо. Я сам всё это вчера наблюдал.

Решаю оставить разборки на завтрашнее утро. Пусть набирается сил, но только не для аборта — а для отхватывания звездюлей.

До ночной смены полдня впереди. Съезжу-ка я к матери. Узнаю, в каком там лесу блуждает неуловимая Лариса Игоревна.

Вот так сорокалетний мужик может неожиданно начать верить тарологам и ясновидящим.

— Привет. Как дела? Что нового? — переступаю порог родительской квартиры.

— Ну привет. А почему ты интересуешься? Что случилось? — мать с характерным прищуром смотрит на меня сквозь свои раритетные очки.

Мы не виделись с тех пор, как она приходила ко мне с разборками. Мы даже больше не созванивались. И вот я лично явился. Её подозрения понятны.

— Был неподалёку, решил заскочить ненадолго, — разуваюсь и прохожу в гостиную. — Так что нового?

Напрямую я спрашивать не буду. Это чревато моей растрощенной нервной системой.

— Вспомнил про мать... — ворча садится напротив. — Что у меня может быть нового? Ничего! Ты подумал над тем, что я тебе говорила?

Хвастаюсь и раскручиваю тему:

— Ты о чём? О своей Ларисе что ли?

Это оказалось проще простого.

— А ты всё смеёшься? Шут гороховый!

— Так что там? Она вышла из леса? — добавляю в голос гору сарказма.

— Нет! — с расстройством тянет мать. — Абонент не абонент, телефон отключён. Может, она того... померла? Так вроде молодая ещё. Шестьдесят девять всего.

— Ну да, молодая...

Понятно. Ничего нового я здесь не узнаю. Можно уезжать домой. Только если засобираюсь сразу — это будет подозрительно.

— Есть что поесть? Голодный ужасно.

— Я на диете. Холодильник пустой. Могу чая заварить. Будешь?

— Нет, спасибо. Поеду где-нибудь поем.

Хорошо, что можно свалить немедленно.

Уже в пороге мать тормозит меня:

— Ты про бизнес не забыл? Встретила вчера Вику. Говорит, что не видела тебя уже сто лет. Может, уже на неё всё имущество перепишешь? Ну а что? Тебе же ничего не нужно, — выдаёт с издёвкой.

— Если я захочу на кого-то отписать бизнес, то это будет Элла. Не переживай. Наше от нас никуда не денется.

Ухожу от матери, не получив желаемого.

Не представляю, как переживу ночную смену. Как дожить до утра и расставить все точки над i. Скорее бы.

Дежурство проходит как в тумане, и вот в пятнадцать минут девятого я стою у дверей Виолы. Не могу собраться с духом и позвонить в звонок.

Если она откажет мне в категоричной форме, смогу ли применить к ней физическую силу? Привязать к батарее? Ну а что, так до родов и просидит.

Цирк. Было бы смешно, если бы не хотелось плакать.

Нажимаю на звонок. Слышу шаги за дверью, но мне не открывают.

— Виол, я не уйду. Открывай.

Пару минут тишины, и слышу щелчок замка. Захожу в квартиру. Виола уже собранная стоит в пороге.

— Раздевайся.

Она непонимающе на меня смотрит.

— Ты никуда не идёшь. Раздевайся, — тянусь к её куртке. Виола с норовом выкручивается из моих рук.

— Что тебе нужно? Что значит «раздевайся»? Ты совсем сбрендил? Врываешься ко мне в восемь утра и права качаешь. Совсем попутал?

— Это ты попутала. Куда ты сейчас собралась? Ну? Отвечай! — перехожу на крик.

В глазах Виолы мелькает осознание.

— Ты за мной следил? Ну конечно! — начинает нервно расхаживать по квартире. — Я буду делать всё, что посчитаю нужным. Ты мне не указ! Понятно?

— Можешь пускать яд сколько угодно, но из дома ты не выйдешь. Если понадобится, то я буду стеречь тебя до родов.

Виола в шоке. Смотрит на меня как на ненормального.

— А с чего ты взял, что ребёнок твой? Ты забыл, что я трахалась с Романом? Напоминаю, — подходит вплотную и кричит мне в лицо: — Я трахалась с Романом!

Неприятно ли мне? Безусловно. Но я потерплю. Становится понятно, что она сама не знает, от кого беременна. И пока есть вероятность, что ребёнок мой, мы будем бороться.

Виола достаёт из сумки мобильный, я вырываю его из её рук.

— Без звонков, любимая. Раздевайся, а то упаришься.

— Выпусти меня. Я на тебя заяву накатаю! Тебе конец!

Подхожу к ней и начинаю раздевать. Она резко выдохнулась и не сопротивляется. Я знаю эти её перепады. Сейчас она будет молчать. Такие вот эмоциональные качели. Под руки, как неадекватную особу, веду Виолу в гостиную.

«Люська, привет». Рыжая морда сидит на диване и наблюдает за развернувшейся сценой.

— Садись. Давай спокойно поговорим.

Смотрю в зелёные глаза. Их заволакивает слезами.

— Ты же понимаешь, что я не буду рожать? Я сделаю аборт — не сегодня, так завтра. Это моё тело, моя жизнь. И только мне решать, как её прожить. Тебя это никак не касается. К тому же повторюсь: возможно, это ребёнок Ромы. По срокам вы оба подходите.

В мыслях резко всплывают воспоминания нашего последнего секса. Это было до её отъезда к родителям. Мы трахались всю ночь напролёт. Я кончал в неё раз пять, не меньше.

— И что, если Романа? Мне ты нужна. А если в довесок к тебе будет идти его ребёнок, я как-то это переживу.

Понимаю, что не откажусь от Виолы даже с ребёнком Рогозина в животе. Просто не смогу.

— Ты больной? Зачем тебе чужой ребёнок? Он мне не нужен, а тебе на кой сдался?

— Не говори так, он тебя слышит.

— Что он может слышать? Там какая-то песчинка к матке прицепилась. Это просто плод, даже не ребёнок!

— Замолчи! Не обижай его так. Он не виноват, что появится у детоненавистницы.

Виола подкатывает глаза и откидывается на спинку дивана. Пристраиваюсь рядом. Молча смотрим в стену напротив.

— Рогозин не знает? — я уверен, что не знает. Просто что-то нужно говорить. Молчание не выход.

— Зачем ему знать? А тебе зачем? Я могу сейчас выпить таблетку, и уже к вечеру всё будет как раньше, — смотрит на настольные часы. Время до десяти ещё полно.

— Как раньше уже не будет. И можешь не гипнотизировать часы — всё равно я тебя не отпущу никуда.

— Тебе завтра на работу. Я потерплю. Тем более сделать аборт можно где угодно и когда угодно.

— Ты завтра тоже идёшь со мной. Я смотрю, что ты уже очухалась — бегаешь по городу, румянец на щеках. Хватит страдать хернёй.

Достала! Думает, что переговорит меня? Ха! И ещё раз — ха!

В моей руке вибрирует мобильный Виолы. Ну конечно. Кто же это ещё может быть? Папа номер два. Ви пытается вырвать телефон, но безуспешно. Прижимаю её одной рукой к дивану, а другой отвечаю на вызов.

— Слушаю...

Рогозин явно не ожидал такого поворота. В трубке тишина.

— Почему ты отвечаешь на телефон Виолы? Что с ней? Что-то случилось?

— Случилось. Я пришёл к ней в гости. Она сейчас в душе, не может с тобой разговаривать. Могу передать, что ты там хотел.

Звонок закончен. Уверен, уже бросил все дела и несётся сюда.

— Ты совсем охренел?! — Виола переходит на ультразвук.

— Есть немного. А теперь успокойся и послушай меня внимательно. Сейчас мы воочию посмотрим, как отреагирует Рогозин на твою беременность и возможное отцовство. Тебе что — не интересно?

— Ты больной придурок! Оставь меня в покое!

— Если ты сейчас же не успокоишься, я вызову Вадима и парочку медработников.

Истерику как рукой снимает. Виола знает, что я не шучу.

Через пять минут Рогозин выносит двери. Не в прямом смысле, конечно. Барабанит в дверь так, что стены панельки норовят сложиться, как карточный домик.

Открываю, и меня резко сметает ураганом «Роман». Он уже заносит кулак, но я успеваю среагировать и отскочить в сторону.

— Успокойся! Сейчас не до драк. Нужно поговорить.

Рогозин тормозит, а после несётся в гостиную на поиски Виолы.

Застаю их на диване. Рогозин до чёртиков перепуганный, а Виола кажется вообще в отключке. Она не реагирует на его вопросы, молча смотрит на часы.

— Виол, что случилось? Ответь, — дёргает её за руку. Не получая ответа, переводит взгляд на меня. — Что ты с ней сделал?

— Не пустил её на аборт, — внимательно наблюдаю за его реакцией. Виола тоже переводит взгляд с часов на него.

Его лицо становится мертвецки белым. Молчит. Время идёт, но он так и не произносит ни слова.

Мне надоедает ждать, когда он придёт в себя. Я увидел всё, что хотел. Радости и счастья там нет и в помине.

— Ты претендуешь на отцовство?

Рогозин отмирает и с ненавистью смотрит на меня:

— Я буду говорить об этом с Виолой, не с тобой! Можешь проваливать!

— Говорить мы будем все вместе, пока не выясним, кто отец. Виола хочет избавиться от ребёнка. Я не могу этого позволить. Если ты тоже заинтересован, то будь любезен подключиться к доброму делу. Или тебе плевать — сделает она аборт или нет?

Я намеренно его провоцирую. Мы втроём это прекрасно понимаем. Роман готов меня разорвать. Он зол и расстроен. Боится, что ребёнок не от него или вообще не хочет становиться отцом?

— Что от меня требуется? Не выпускать её из квартиры? Это твои методы? У меня операция через три часа, и я не знаю, сколько она продлится.

— Я буду с Виолой всё время. Но если случится форс-мажор, то ты должен быть на подхвате.

— Ты тоже работаешь, вообще-то.

— Уже нет.

Виола с Романом в шоке смотрят на меня. Наверное, я сейчас максимально неадекватно выгляжу.

— В смысле? — наконец-то она подаёт голос.

— Если мне нужно уволиться, чтобы стеречь тебя, то так тому и быть.

Опять выставляю Рогозина в невыгодном свете. Он-то явно не уйдёт с работы ради сохранения беременности. Удар ниже пояса, но на войне все средства хороши.

— Ты не хочешь этого ребёнка? — обращается к Виоле. Я не боюсь, что он встанет на её сторону, в любом случае аборта не будет.

Виола молчит. Смотрит пустыми глазами на Романа. Он это расценивает по-своему и сразу идёт на попятную:

— Я не против ребёнка, если ты об этом подумала...

— Я не хочу рожать! — голос звенит сталью. — И ты этого всего не хочешь. К тому же он может быть от Геры. Тебе это нужно?

Конечно, ему это не нужно. Его кислая мина это транслирует на всеобщее обозрение. Рогозин растерян. Если бы мы были одни, разговор был бы другим. Сейчас же он не знает, в какую игру играть и чью сторону принять. Извивается, как уж на сковородке.

— Оставь нас ненадолго. Мне нужно поговорить с Виолой наедине, — уже спокойно и уравновешенно. — Выйди хотя бы на балкон.

— Я подожду в коридоре, — выхожу из гостиной и закрываю за собой дверь. Пусть говорят, но из квартиры я не дам ему увести Виолу.

Долго ждать не приходится, и через пару минут Рогозин пробегает мимо меня на выход. Моя девочка может доконать взрослого мужика по щелчку пальцев.

Люблю её...

Она не для каждого. Только для меня. Только я могу вытерпеть её скверный характер.

Я всё стерплю.

Роман.

Она невыносимая, нелогичная и неадекватная!

Почему я так сильно её люблю?

Может, это со мной что-то не так? Может, это я не совсем здоров?

Я не выдержал, психанул и свалил из её квартиры. Мне необходимо осмыслить услышанное. Переварить и принять.

Виола беременна...

Почему? Что случилось? Она говорила, что пьёт таблетки. Обманула?

Когда я задал ей эти вопросы, то был послан нахрен. Это меня жёстко разозлило. Я не имею права спросить и выяснить, что к чему?

Но, что самое интересное: она не знает, кто отец ребёнка. Просто «замечательно»! Как в таком случае я должен реагировать? Да, я растерян! И я имею на это полное право.

Плюс ко всему меня выбесил Вердин. Этот мудак выставил меня перед Виолой трусливым сопляком, не способным нести ответственность за свою женщину. Хотя, конечно же, он считает Виолу своей — тут даже без вариантов. Сильно нагло он себя ведёт, чем подтверждает мои догадки.

Мне уже начинает казаться, что Виола не порвала с Германом. Чувствую себя полнейшим идиотом и обманутым рогоносцем. Она крутит нами двумя? Похоже на то.

Одно могу сказать точно: Виола не хочет этого ребёнка, чей бы он ни был.

Хочу ли я ребёнка?

Если это ребёнок от Вердина, то, конечно же, нет. Даже не обсуждается. Если мой... трудно ответить. Мне нужно переварить случившееся. Возможно, потом я смогу более осознанно мыслить.

Я никогда не хотел детей. Не могу назвать себя этим пресловутым словом «чайлдфри», но мои жизненные ценности стояли где-то рядом. Моя работа всегда была на первом месте. С появлением Виолы всё встало с ног на голову. Теперь на первый план вышли совсем другие желания. Но детей в них по-прежнему не было. Я видел себя вместе с Виолой, рука об руку, до конца наших дней. Мы были только вдвоём. Как я понял, она точно так же рассуждала: учёба и работа — вот её приоритеты.

Ну какая, блин, беременность? Сейчас это ей точно не нужно. Она ещё слишком молода, впереди много всего интересного ожидается. И я хочу ей дать всё: любовь, заботу, достаток, развлечения и путешествия. Да много чего, на самом деле!

Запираться дома и нянчить малыша? Бессонные ночи, первые зубы, садик, школа, университет!.. Не представляю себе такую жизнь.

Возможно, в иной ситуации я бы по-другому отреагировал. Если бы я точно знал, что ребёнок мой и Виола хотела его. Наверное, обрадовался... но это не точно.

Я запутался.

Тут ещё и Платонов, зараза, звонит уже раз десятый. Ну почему всё наваливается на мою голову одновременно?

— Да. Слушаю, — готовлюсь выслушать в свой адрес гору оскорблений.

— Правильно делаешь, что слушаешь. Если моя сестра не будет прооперирована в ближайшие дни — тебе конец. И не подумай, дорогой, что это касается твоей карьеры. Ты у меня сядешь. По какой статье, хочешь спросить? Это уже не настолько важно, главное — результат...

Сбросил вызов. Побоялся, что я запишу его угрозы?

Моя жизнь всё больше начинает походить на драму с элементами триллера. Боюсь ли я Платонова? Скорее нет, чем да. Но проблем он может мне доставить немалых. Его сестра прошла все обследования повторно, пока я лечил свою физиономию. В принципе, я могу уже сегодня определить её в стационар и завтра после обеда в экстренном порядке прооперировать. Решено. Так и сделаю.

В приёмной меня ожидает Кудряшова. Что хоть этой нужно?

— Ром, есть свободная минутка? Нужно поговорить.

Проходим в кабинет, и Настя сразу запирает за собой дверь на ключ. Это ещё что за фокусы?

— Зачем ты закрылась? — догадаться не сложно.

— Чтобы нам никто не помешал, — прикусывает губу и включает соблазнительную роковуху. Глядя на это представление, мне хочется засмеяться.

— Открой и не позорься. Так что ты там хотела? По делу или в трусы мне залезть?

Настя покрывается красными пятнами. Ей стыдно, что ли? Не думал, что она знает о таком чувстве. Удивила.

— Ты совсем по мне не скучал? Не поверю.

— Настя, что ты несёшь? Уже скоро будет полгода, как мы расстались. По-твоему, я всё это время скучал по тебе? Поверь, даже не вспоминал. Если только в контексте суда.

— Спутался с подружкой Вердина? Зачем она тебе нужна? Посмотри на себя и на неё.

— А что с ней не так? — даже интересно становится.

— Она какая-то мутная. Ни с кем не общается, вечно чем-то недовольная. Да плюс ко всему одевается как неформалка. Ты рядом с ней выглядишь смешно!

— Не то, что с тобой, я правильно понимаю? Ты же у нас достойная. Всегда при параде. Жаль, что только по работе сплошные косяки.

— Да пошёл ты! Моралист нашёлся. Жизнь долгая, и мы ещё посмотрим, как она тебя нагнет. Не думай, что всегда будешь на коне. Когда ты будешь тонуть в дерьме, я буду рядом и с удовольствием за тобой понаблюдаю. Чао-какао! — выскакивает в приёмную, как нашкодивший пёс.

Ну и дура. Непроходимая к тому же. Чего приходила, спрашивается?

Даю задание секретарю дозвониться до Платоновой и ухожу готовиться к операции. Для себя я уже точно решил, что пора освобождать кресло главврача. Хватит. Моя жизнь и так летит в трубу. Нужно разобраться с накопившимся. Оставаясь в этой должности, рискую потерять и работу, и Виолу. Загруженность главврача в тандеме с нейрохирургом выходит мне боком. Мне некогда жить. Я днями замаханный и хочу только доползти до кровати и отрубиться. При таком раскладе Виола быстренько помашет мне ручкой на прощание.

Это Вердин может себе позволить плясать возле неё днями напролёт. Бизнесмен хренов. Потеряв работу, он не теряет заработок. Может кружить возле Виолы двадцать четыре на семь и жить припеваючи.

Я, конечно, тоже могу попросить у отца денег и открыть какую-то шарагу. В любом случае не пропаду. Но это уже буду не я.

Я — нейрохирург. Это моя сущность. Другого не дано. Стоит сконцентрироваться на этом направлении и идти вперёд.

Операция проходит неудачно, и пациент погибает на операционном столе. Такое часто случается при смертельных диагнозах, и врач должен переживать это достойно. Только сегодня я не способен адекватно вынести потерю. В коридоре меня встречают ближайшие родственники, ждут новостей. Они предупреждены о том, что, скорее всего, их отец и муж не переживёт операцию. Но надежда всегда умирает последней.

— К сожалению, Леонид Викторович скончался. Примите мои соболезнования. Мне очень жаль, — заученная фраза сегодня разрывает моё сердце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я молча наблюдаю за рыданиями и истерикой его жены. За скупыми слезами его сыновей. Сегодня они потеряли главного человека в своей жизни.

Что остаётся после нас? Только наша семья. Наши дети. Если у меня не будет детей, кто обо мне вспомнит? Да никто. Мы больше никому не нужны.

С трудом тяну ноги к себе в кабинет. Сидя в кресле, размышляю обо всём и ни о чём. Недолго думая, беру ручку и пишу заявление на увольнение с должности главврача. Пора.

— Валентина Николаевна, прошу отправить по адресу, — оставляю заявление на столе секретаря и ухожу домой.

Да-да, именно домой. Не к Виоле. Сегодня мы можем наговорить друг другу лишнего. К вечеру я нихрена не определился со своей позицией насчёт беременности. Склоняюсь к тому, что поддержу её в случае окончательного решения об аборте. Я просто не могу ей указывать в этом вопросе. Если она категорически не хочет становиться матерью, то никто не имеет права насильно её заставлять.

Вердин ведёт себя неадекватно. Даже если это и его ребёнок. Только Виола будет принимать окончательное решение.

Дома хожу по пустым и холодным комнатам и пытаюсь примерить на окружающую обстановку наличие здесь Виолы и маленького человека. И каким-то чудом мне нравится то, что я вижу.

Я прихожу домой с работы. Уставший, но счастливый. В моих руках цветы и детские игрушки. Виола с малышом встречает меня в пороге. Мы обнимаемся и целуемся, словно не виделись целый месяц, а не полдня. Я помогаю готовить ужин и ношу на руках своего сына или дочку. После ужина мы купаемся и ложимся спать. А ночью я люблю Виолу как в последний раз, пока нас не прерывает плач из соседней комнаты. Оставляю Виолу отдыхать, а сам ухожу к кроватке этого сладкого крикуна.

Смаргиваю наваждение. Это было так... реально. Тепло. Нежно.

Неожиданно. Это было до невозможности неожиданно. Может, Виола не сделает аборт?

Может, передумает?

Виола.

— Я надеюсь, ты собираешься на работу?

— А ты — на учёбу?

— А как ты думаешь?

— Понятия не имею.

Полседьмого утра. Герман полностью голый сидит на моей кухне и пьёт свой вонючий чёрный чай с ароматом бергамота. Брр... Какая гадость. Меня начинает мутить. Забыла выкинуть упаковку после его ухода, а этот проныра нашёл её.

Ночевали мы в одной постели. Ничего не было. Ему просто было «одиноко» одному на диване в гостиной. Короче говоря, я не смогла его выпроводить из спальни.

— Чего кривишься?

— Тошнит от твоего чая.

— Хоть я и не гинеколог, но подозреваю, что это ненормально — твоя тошнота на таком маленьком сроке.

— Мне тоже кажется ненормальным — держать в заложниках женщину и заставлять её мучиться.

Герман не обращает на моё нытьё никакого внимания. Я даже злиться на него не могу. У меня просто нет на это сил.

— Позволь спросить: где твоя одежда?

— Конечно, позволю. Боксёры досыхают после стирки на батарее. У меня же нет возможности поехать домой и переодеться. Пришлось постирать.

— Почему у тебя нет такой возможности? Едь с Богом. Штаны тоже сушатся вместе с трусами?

— Не можешь спокойно смотреть на мой член? Так и скажи.

Подкатываю глаза и отворачиваюсь. Не могу. Он абсолютно прав. Такого удава в комнате невозможно игнорировать.

— Давай поговорим.

— Давай, я не против.

— Ты понимаешь, что не можешь мне запретить сделать аборт? Ты не имеешь права не выпускать меня из квартиры. Это, между прочим, всё уголовно наказуемо.

— Я плохо знаю Уголовный кодекс.

С ним бесполезно разговаривать. Я ничего не добьюсь. Мне нужен Роман. Он мне поможет. Больше чем уверена. Ему не нужен ребёнок. Тем более есть высокая вероятность, что он не его.

Герман ошибочно считает, что я могла обидеться на Рому за его якобы трусливую позицию относительно моей беременности. Он не хочет детей. Я не хочу детей. Мы идеальная пара.

Откуда у Германа проснулось такое рвение — непонятно. Или он думает, что если ребёнок его, то это залог нашей счастливой совместной жизни? Если так, то он ненормальный.

— Что ты собираешься делать дальше?

— Что ты имеешь в виду?

— Меня не устраивает твоё присутствие в моей квартире. Когда ты уже свалишь? Мы едем на работу?

Герман сканирует меня взглядом, не спешит отвечать. Я не выдерживаю его энергетику. Лучше вернусь в спальню.

— Иди ко мне, — не успеваю отойти от стола, как оказываюсь у него на коленях.

— Отпусти, — голос срывается. Голым бедром ощущаю эрекцию Геры. Моё тело молниеносно настраивается на его волну.

— Просто ни о чём не думай сейчас. Посиди спокойно.

Спокойно? Он серьёзно? Моё возбуждение растёт в геометрической прогрессии. Если он сейчас же меня не отпустит, то я боюсь, что сама его изнасилую.

— Я не буду тебя сейчас трахать. Даже не надейся, — целует меня в скулу. — Для начала мы проверимся у врача, и если он даст добро, то только тогда я укатаю тебя по полной программе.

— Чего?! Ты больной? Кто тебе даст, придурок?! — вырываюсь из его рук и убегаю в ванную. Вслед мне доносится радостный хохот.

Что с ним не так — я не понимаю. Зачем он издевается надо мной? Я не собираюсь обследоваться у гинеколога.

Звонок в дверь. Это Рома. Сто процентов.

Выбегаю в коридор и налетаю на Геру. Как этот медведь успел проскочить быстрее меня?

— Куда ты так летишь? Иди собирайся, я сам открою.

— Я никуда не собираюсь. Уйди с глаз моих! Верни мне ключ! — бросаюсь на него с кулаками. Конечно, для Германа это комариные укусы. Он даже не смотрит на меня.

В последний момент вспоминаю, что этот сумасшедший полностью голый.

— Оденься! Не устраивай представление перед Ромой. — Для меня это действительно важно. Сейчас Роман — моя последняя надежда, и я не представляю, как он может отреагировать на голого Германа. Он просто не поверит, что между нами ничего не было.

— Какое ещё представление, котёнок? У нас всё по-домашнему. Если Рогозину не понравится, то это его проблемы.

Герман подходит к дверям и вставляет ключ в замок. Откуда он его достал?

На пороге стоит Рома. Его взгляд не опускается ниже лица Геры.

— Я могу войти? — вопрос адресован мне.

— Конечно. Герман...

Вердин пропускает Романа в квартиру, закрывает дверь на замок и уходит в ванную.

Молча веду Рому в спальню. Он тормозит возле кровати, смотрит на смятую подушку Геры. Его лицо искажает гримаса отвращения.

— Он спал здесь, но мы не были близки. Ты мне веришь?

Я бы на его месте не поверила. Это всё выглядит максимально грязно. Я сама чувствую себя грязной и недостойной Романа.

— Верю... — долгая пауза. — Что мне ещё остаётся? Только верить тебе на слово.

Он даже не поворачивается ко мне лицом. Стоит над кроватью и смотрит на растрёпанную постель.

— Ром, я тебе клянусь, что не спала с ним. Это всё чистой воды провокация с его стороны. Доканывает и тебя, и меня.

— Ты только моя? Виол, ответь мне честно. Я устал строить догадки и сомневаться в тебе. Если ты до сих пор не определилась с выбором, то так и скажи. Не нужно обманывать нас и, в первую очередь, себя.

Я не могу сказать Роме правду. Только не сейчас. Мне нужна его помощь.

— Твоя.

— Врёшь. Виол, открою тебе один секрет: ты не умеешь лгать. Совсем.

— Зачем тогда ты спрашиваешь? — мне реально становится обидно. Хотя это я в конкретной ситуации — плохая сторона.

— Так сложно сделать выбор? Мы ведь совсем разные. Или мы равнозначно для тебя ничего не значим? В таком случае это хоть что-то объясняет.

Мысли в моей голове уже вышли за грани вселенной. Я не могу потерять его доверие, только не сейчас. Но что бы я ни сказала, Рома не поверит. Так, может, попробовать сказать правду?

— Не знаю, что я к вам чувствую. Совершенно. Если бы ты смог заглянуть в мою душу, то сам бы всё понял. Каша. Винегрет. Называй как хочешь. Всё намешано в одну кучу, и я не могу расплести эти узлы. У меня не получается! Поверь мне, я так стараюсь! Каждый грёбаный день!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сказала. Дальше — ход Романа. Если он сейчас уйдёт, я не буду его винить.

— Ты на самом деле не знаешь, чей ребёнок?

— Не знаю. И не хочу знать.

Рома резко поворачивается ко мне лицом:

— А я хочу. Если он мой? Я должен помочь тебе сделать аборт и убить собственного ребёнка?

— Только не говори, что и ты переметнулся на сторону Геры!

— У меня своя сторона! И потенциально — мой ребёнок.

— Хорошо! Просто отлично! И что ты предлагаешь? Ждать какой-то там далёкой недели и делать ДНК-тест? А дальше что? Если он не твой окажется? Тогда ты меня благословишь на прерывание? Но я его не сделаю, потому что есть Герман! Он не даст мне избавиться от плода! И тебе я больше не буду нужна с чужим ребёнком!..

Мне сорвало голос от криков, и начало тянуть низ живота. Хватаюсь рукой между ног и вижу на пальцах кровь.

— Что это?.. Выкидыш? — мне не больно. Даже наоборот — я чувствую потрясающее облегчение.

Рома бросается ко мне:

— Ляжь быстро! — укладывает меня в постель и хватается за свой телефон.

— Не звони на скорую, со мной всё в порядке! — не хватало ещё, чтобы успели его спасти.

—

Мам, я пачик поезав, мне боно! Ааааа!

— Да здесь совсем чуть-чуть. Вот он, твой пальчик, целый и невредимый. Смотри. Ты же мужчина, а мужчины не плачут.

— А я буду пакать!

— А перед папой тебе не будет стыдно? Сейчас он придёт с работы, а тут такая рёва-корова.

— Мне боно! А када боно, мона пакать!

— Давай я поцелую — и всё пройдёт...

— Что с ней? Котёнок... Ты меня слышишь?

— Я уже вызвал скорую. Будут через пару минут.

— Сам довезу до клиники. Она не хочет светиться в нашей больнице.

—

Ты вообще собираешься делать уроки? Артур!? Открой дверь немедленно! Что за поведение? Мне только что со школы звонили. Говорят, что ты совсем от рук отбился! Слышишь меня? Открывай!

— Она в сознании? Почему молчит?

— В сознании. Смотри за дорогой, а не на нас!

— Если с моим ребёнком что-то случилось, я тебя убью, тварь!

— Закрой хлебальник! Это не твой ребёнок!

—

Я хочу сегодня познакомить вас со своей девушкой. Вы не против встретиться в ресторане вечером?

— Всё настолько серьёзно? Не против, конечно. Мне же не стоит волноваться?

— Мааам... Ну перестань. Она очень красивая и характер на твой похожий.

— Упаси Господи! Тогда я уже начинаю расстраиваться.

— Ха-ха, я пошутил. Таких, как ты, больше не бывает. Люблю тебя...

Палата, в которой я лежу, напоминает мне наш морг. Такая же белая и безликая. Может, я умерла? А нет, жива. Рядом с моей кроватью, откинувшись на стуле, спит Гера. Почему-то нет голоса его позвать. Тяну руку к его колену. Он резко дёргается и просыпается:

— Котёнок. Как ты? — он довольный. Значит, ребёнок живой.

Испытываю смешанные чувства. Я

его

видела. Конечно же, это просто бред моего сознания. Но я ощутила всё как наяву. Он действительно такой? Эта песчинка во мне...

— Виол, ты меня слышишь? — Герман гладит моё запястье.

— Слышу. Что случилось?

— Ты в больнице. Вроде как сознание потеряла. Было кровотечение, но всё хорошо. Наш малыш на месте.

Отворачиваюсь к стене. Мне хочется плакать. Я рада, что он на месте. Почему я рада? Ведь я не хочу детей. Наверное, я окончательно свихнулась.

Поворачиваюсь на звук открывающейся двери. В палату входит Геннадий Александрович. Значит, я в клинике недалеко от дома.

— Добрый день, Виолетта Робертовна. Как ваше самочувствие? — добродушно улыбается.

— Пока не поняла. Вроде бы нормально.

— Беременность удалось сохранить, но нужно быть максимально аккуратными. Первые недели самые решающие, — смотрит на Геру. Представляю, что тот ему напел, пока я была в отключке. — Можно вас в коридор на пару слов?

Они выходят. Где Рома? Он меня бросил? Не успеваю закончить мысль, как он входит в палату.

— Проснулась? — присаживается на стул рядом. — Прости, что пришлось оставить тебя на Вердина. У меня была срочная операция, не мог перенести.

Я его понимаю. Всё правильно. Только маленькая ранимая девочка внутри меня плачет от обиды. Ведь она знает, что Герман никогда бы её не оставил одну в таком состоянии.

— Ничего страшного. Я жива-здорова.

— Явился... — в палату возвращается Гера. За ним следом заходит и врач.

— Так, молодые люди! Свои вопросы решайте вне палаты беременной женщины. Вам всё ясно?

— Ясно... — хором отвечают эти два злых дядьки.

Представляю, что обо мне подумал врач. Позор.

Через пару часов их насильно выпроваживают из клиники. Даже предложенные взятки не помогают им остаться рядом со мной.

Я испытываю облегчение. Мне нужна тишина. Я хочу подумать. С ними эта функция невозможна.

За грядущую ночь я должна принять окончательное решение. Быть или не быть в этом мире мальчику Артуру.

Это самый тяжёлый выбор в моей жизни...

Гера.

В семь утра я уже под зданием клиники. Знаю, что ещё слишком рано и меня не впустят к Виоле, но ничего не могу с собой поделать. Тревога подняла меня на ноги ещё пару часов назад. Всю ночь не спал, смотрел через окно в темноту улицы и представлял мою девочку совсем одну в той стерильной палате. Может быть, ей там невыносимо одиноко, и она хочет домой.

Конечно же, я хотел вчера остаться на ночь. Только вот Геннадию Александровичу эта идея не понравилась, и он наложил строжайший запрет. Желание заночевать выказал и Рогозин, чем конкретно удивил врача. Пришлось объяснять Ручкину, что к чему и почему. От него же я узнал и о тесте ДНК на отцовство. К сожалению, раньше чем через месяц эту процедуру не смогут провести.

Также от врача я узнал, что Виоле нельзя нервничать. Запрещено. Категорически. Иначе наш малыш просто не захочет рождаться у таких психованных родителей.

Я и так не собирался нервировать Виолу, а после отповеди от врача — тем более. Но было бы намного спокойнее, если бы на горизонте не маячил Рогозин. Он для меня как красная тряпка для быка: только вижу его рожу — сразу хочу по ней прописать.

Вчера вечером, перед тем как разъехаться по домам, мы возле клиники перекинулись претензиями в адрес друг друга. Конечно, было бы проще навешать этому придурку, но это не решит наших проблем и, к тому же, не понравится Виоле. А ей нельзя волноваться.

Придётся какое-то время терпеть наличие Романа рядом. Если ребёнок окажется моим, я уверен, что Рогозин сам свалит из нашей жизни без шума и пыли. А если его... всё равно свалит. Я ему в этом помогу, просто он ещё об этом не знает. Рано. Пусть пребывает в неведении до нужного времени.

Вчера я не явился на работу. Заведующий морга хотел лично поплакаться Рогозину, но того тоже не оказалось на рабочем месте. Вот так совпадение. Уже перед сном, пролистывая пропущенные звонки, я обнаружил сообщение от Оли. Она доложила обстановку за сегодняшний день: Яровой и Завгородний в истерике, Гуруньков тоже где-то рядом. Такой вот я безответственный человек.

Я готов потерять работу в морге. Сейчас — как никогда раньше. Мои приоритеты сменили свой вектор. Буду развивать бизнес, как и мечтали родители. Мама с ума сойдёт от счастья. Она, кстати, тоже вчера звонила мне много раз, но я не стал ей перезванивать. Не хочу рассказывать о случившемся. Если она узнает обо всём, то Виола точно не сможет спокойно выносить ребёнка. Мать не сможет держаться в стороне, будет лезть со своими непрошеными советами и никому не нужным мнением. Пока смогу скрывать — буду это делать.

Дожидаюсь восьми часов и иду нахрапом сразу в палату Виолы. Дежурная медсестра чуть ли не матом орёт мне вслед о моей наглости. Распахиваю двери и замираю. Постель смята, но пациентка на ней отсутствует.

Сердце замирает. Дыхание перехватывает. Это же не то, о чём я думаю? Она же не сделала ничего с беременностью? Ей нельзя подниматься с постели. Где же тогда она может быть?

Ничего не соображая, вылетаю из палаты и бегу на пост медсестры:

— Где Виола? Маркус Виолетта. Её нет в палате! — ору на весь коридор, как для глухих.

— А ну тихо! Вы совсем уже оборзели? Что вы здесь устроили? — возрастная дамочка замахивается на меня какими-то папками с листами А4. Те высыпаются веером мне под ноги.

— Герман!

Поворачиваюсь на

её

голос.

Виола сидит в кресле-каталке. Возле неё стоит женщина в медицинском халате и с интересом наблюдает за представлением. За ними вижу дверь в туалет. Очевидно, что вышли они оттуда.

— Привет, — пристыженно буркаю себе под нос.

— Привет, — поджатые губы говорят о том, что ей смешно. Ну умею я опозориться, этого у меня не отнять.

— Какие только мужики истеричные нынче! — не унимается старая карга.

— Надежда Николаевна, спасибо, меня этот голосистый мужчина до палаты довезёт, — Виола обращается к рядом стоящей женщине. Та с улыбкой оставляет нас одних.

Подхожу молча к креслу и качу его обратно к палате. Краем глаза вижу, как тихонько смеётся Виола.

— Не вижу ничего смешного. Меня чуть кондратий не схватил, когда я не обнаружил тебя в палате. Я твои нервы должен беречь — побереги и ты мои.

Заезжаем в палату, и Виола, не дожидаясь моей помощи, ловко пересаживается на кровать.

— Ты можешь не скакать тут как коза? Совсем от рук отбилась, — тоже начинаю улыбаться. — Как ты, котёнок? Как самочувствие?

Виола откидывается на подушку и загадочно на меня смотрит. Я начинаю волноваться. Если она сейчас опять начнёт про аборт, то я за себя не ручаюсь.

— Я его оставлю... — машет рукой, чтобы дал ей договорить. — Но к тебе это не имеет никакого отношения. Гер... я тебя не простила. И я не забыла. И вряд ли когда-то забуду, как легко ты от меня отказался. Не думай, что мне хочется раз за разом поднимать эту тему. Совсем нет. Просто я не могу закрыть на произошедшее глаза. Эта ситуация показала мне, какая я могу быть злопамятная.

Она режет меня без наркоза. Адская боль простреливает под рёбрами, но я не подаю вида.

— Я ненавижу себя за то, что сделал с нами, — опускаю голову в ладони. Тяжело говорить, не хватает воздуха. — Это было каким-то помутнением, честное слово. Я только на базе осознал, что натворил. Словно пелена с глаз спала. Я не люблю её уже как сто лет. И вообще сомневаюсь, что любил раньше. Скажи, как мне заслужить твоё прощение?

— Никак. Ты забываешь, что и я с лёгкостью тебя предала. И об этом я тоже помню. Я хочу попробовать с Романом. Правда хочу. Может, у нас ничего и не получится. С большой вероятностью не получится. Не думаю, что он примет ребёнка, если он будет твой. Но мне нужно знать наверняка, что я сделала всё возможное для нас.

То, с каким спокойствием она об этом говорит, разбивает меня в крошку. Она уже всё решила. Только что мне делать со своей любовью?

— Куда ты так торопишься? Зачем давать надежду Рогозину, не дождавшись ДНК-теста? Если ты уверена, что он не примет чужого ребёнка, отложи свои решения на потом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мне кажется, что я говорю правильные вещи. Почему же тогда Виола так спешит?

— Ты не любишь его. И меня не любишь. Я это прекрасно вижу. Побудь одна. Не держи возле себя того, на кого тебе плевать. Вынашивай в спокойствии нашего малыша.

Послушается ли она меня? Хотелось бы верить.

— Может, ты и прав...

Конечно, я прав, просто Виола не хочет копаться в себе и, как обычно, принимает импульсивные решения.

— Ты же не уйдёшь с работы? Надеюсь, что ты пошутил.

— Собирался. Может, меня уже и так уволили после вчерашнего прогула. Чёрт его знает. Это меня сейчас меньше всего волнует.

Мне тяжело находиться рядом и не иметь возможности взаимодействовать с Виолой. Она как магнит заставляет мою кровь тянуться к себе. Мой мозг отказывается воспринимать неудобную правду.

— Ты точно не собираешься избавляться от ребёнка? Я могу выдохнуть?

Виола кладёт руку на свой плоский живот, и я задерживаю дыхание, глядя на эту картину.

— Выдыхай. Если честно, то я по-прежнему не хочу детей. Но мне жаль его убивать. Звучит ужасно, да?

— Терпимо. Это лучшее, что ты могла бы выдать в этой ситуации, — натянуто улыбаюсь и получаю такой же ответ.

Дверь в палату открывается, и на пороге появляется Рогозин с отвратительно пафосным букетом каких-то непонятных белых цветов. С ненавистью смотрим в глаза друг другу. Как всё-таки жизнь сталкивает лбами двух совершенно разных людей. Ещё «вчера» мы были никем для друг друга, а сегодня — заклятые враги.

— Привет, Виол, — мнётся на входе. Ждёт, что я выйду? Хрен тебе! — Как ночь прошла? Как малыш?

Скриплю зубами и держусь из последних сил, чтобы не наброситься на него с кулаками.

— Проходи, не стой в пороге, — переводит взгляд на меня. — Ты не уволил Германа? Он может сегодня выходить на работу?

Я вспыхиваю как спичка. Какого чёрта она решает мои дела? Кто из нас здесь мужик?

— Не уволил, — сквозь зубы отвечает Рогозин. Ему тоже наступили каблуком на яйца. Хоть это радует. — Но сегодня он должен быть на работе, иначе...

— Не нужно мне твоих «иначе»! Мне есть чем заняться в отрыве от морга. Могу себе позволить.

— Ну конечно! Папочкин бизнес тебе в помощь! Сам-то чего добился, деляга?

Вовремя торможу себя. Рядом Виола. Мне не в падлу проглотить такие никчёмные оскорбления. Потом разберусь с этим петухом.

Напряжённую ситуацию спасает приход врача к Виоле. Выходим с Романом в коридор и расходимся в разные стороны. Не место и не время устраивать разборки.

Через десять минут ловлю на выходе с этажа Ручкина:

— Геннадий Александрович, как обстоят дела у Виолы?

— Пока рано давать какие-либо прогнозы, но если Виолетта Робертовна будет меня слушаться и выполнять все рекомендации, то мы доведём эту беременность до логического завершения.

— Спасибо. Мне нужно ещё оплатить какие-то расходы?

— Роман Алексеевич уже оплатил всё, что было нужно.

Вот урод!

— Вы не могли бы о поточных делах говорить мне, а не Роману!

— Герман Маркович, не переживайте так. Уверен, что Виолетте Робертовне без разницы, кто из вас оплатит ей палату. Это не самое главное.

— А что, по-вашему, главное?

— Ваше внимание. Только ненавязчивое, — хитро улыбается и выходит с этажа.

Возможно, старик знает, о чём говорит.

Возвращаюсь в палату, чтобы попрощаться на сегодня. Решаю прислушаться к совету Ручкина и не наседать на Виолу. Роман скромно сидит возле её кровати. Они негромко о чём-то разговаривают.

— Я поеду домой. Отдыхай. Я завтра приду... если ты не против.

Наконец-то мне удалось удивить Виолу. Она непонимающе смотрит сначала на меня, потом на Рогозина.

— Если хочешь, то приходи, — в голосе отчётливо слышна обида. Глупая девочка. Сама не знает, чего хочет. Она запуталась, но никто ей не поможет. Виола сама должна вывести себя на свет.

Рогозин тоже не ожидал от меня такого хода. Я сам ухожу, без скандалов и пререканий. Смотрит с вопросом во взгляде. Ответа у меня нет. Пусть идёт в задницу!

Закрываю дверь и направляюсь прочь из клиники. На улице прекрасная солнечная погода. Останавливаюсь на минуту насладиться моментом света и тепла.

Мимо меня идут люди, каждый спешит по своим делам. А я просто стою, проживаю не растраченные чувства и эмоции.

Я вернусь в морг, но только потому, что там будет она. Виола выйдет на учёбу, как только восстановит здоровье. А я буду рядом. Всегда.

Роман..

Два часа назад Виолу выписали из клиники. Пробыла она там в общей сложности больше двух недель. Её состояние стабилизировалось, прошла тошнота и общее недомогание. Всё чаще за эти дни я наблюдал улыбку на её лице.

Я не смог забрать Виолу и отвезти домой, и этому есть уважительная причина: сегодня мой последний рабочий день в должности главврача. С самого утра началась передача полномочий временному руководителю. Им стал мой коллега, кардиохирург нашей больницы — Нестеров Пётр Павлович. Я, по доброте душевной, предупредил его о возможности профвыгорания, если совместить эти две должности в одну. Он, конечно же, мне не поверил. Ничего, пусть проверяет на собственном опыте. Иногда до людей только так можно что-либо донести.

Платонов выполнил свою часть сделки, и буквально вчера последний из недовольных пациентов отказался от своих необоснованных претензий в адрес больницы. Так что ухожу я с чистой совестью, если можно так сказать. Всё дело в том, что операция его сестры прошла не совсем удачно. Конечно, она жива, но вот о полном восстановлении уже речи не идёт. Наталья попросила меня ничего не говорить брату. Если она посчитает нужным, то сама ему всё расскажет. К сожалению, я понимаю, что в её случае, скорее всего, всё закончится плохо. Повторную операцию в случае необходимости она просто не переживёт.

Вхожу в своё отделение — словно возвращаюсь домой. Коллеги разделились на два лагеря: кто-то поддерживает, а кто-то откровенно с меня смеётся. Они не верят, что с такой должности можно уйти по собственному желанию. Ещё как можно, но никому и ничего я доказывать не собираюсь.

— С возвращением, Роман Алексеевич! Рада вас снова видеть в наших рядах, — Алёна, операционная медсестра, одна из тех, кто меня поддерживает и считает, что я правильно поступил, уйдя из админуправления.

— Спасибо, Алён. Приятно слышать. Но, к сожалению, не все разделяют твою радость.

— Это вы о заведующем? Так это же понятное дело. Он просто боится, что вы теперь покуситесь на его драгоценное место. Переживает, бедолага.

Петренко, заведующий нейрохирургическим отделением, был неприятно удивлён моему возвращению. Его тоже можно понять. Он добивался своей должности чуть ли не кровью и потом, а тут явился потенциальный претендент на его место. Только ему не о чем беспокоиться — вставлять ему палки в колёса я не собираюсь. На данном этапе жизни мне достаточно и должности рядового нейрохирурга.

В ординаторской уже приготовлен стол для моих вещей. На столе стоит коричневый бумажный пакет. Заглядываю в него и нахожу там бутылку дорогого коньяка и коробку чёрного швейцарского шоколада. Ничего себе! Приятно, конечно, такое внимание. Значит, не всем я здесь как кость в горле.

Разбираюсь с поточными делами до позднего вечера. Уже собираюсь домой, как получаю от коллег предложение отметить моё возвращение в баре неподалёку.

Я хочу к Виоле, но и отказаться будет просто неприлично. Мне нужна здоровая атмосфера в коллективе, а не вечные пересуды моей персоны. Недолго думая, соглашаюсь. Но сначала нужно позвонить Виоле. Я обещал ей приехать вечером, и она будет меня ждать. Надеюсь, что не сильно обидится на мой небольшой загул.

— Да. Алло, — голос сонный.

— Что делаешь? Разбудил?

— Нет. Я выспалась в клинике на сто лет вперёд, — зевает. — А если серьёзно, то реально хочу спать. Это какой-то ужас!

Улыбаюсь. На душе становится невероятно тепло.

Виола очень сильно изменилась за эти две недели в клинике. Стала спокойнее и мягче. Она как будто вся светится нежностью и лаской. Непривычно наблюдать такие метаморфозы, но уверен, что это ненадолго. Наверное, сейчас она находится под воздействием различных гормонов.

— Коллеги пригласили меня в ближайший кабак отметить возвращение в родные пенаты. Неудобно будет отказать... — не успеваю договорить.

— Ром. Мы не женаты. Не нужно у меня отпрашиваться. Иди гуляй, только не напивайся сильно. В противном случае завтра ты очень сильно пожалеешь.

— Ты сама?.. — не могу не спросить. Если Герман у неё, то ни о каком баре не может быть и речи.

— Нет... С Люськой. — Она издевается надо мной!

— Зачем он опять её к тебе припёр?

Как же меня бесит Вердин. Хотя эти две недели я с ним ни разу и не столкнулся. Это очень подозрительно, и я ощущаю тревогу по этому поводу. Он что-то задумал. Не мог он просто отойти в сторону и дать мне с Виолой жить спокойно.

Но самое хреновое, что и предъявить ему нечего. Он не устраивает разборок и не нервирует Виолу. До безобразия порядочный гражданин.

Именно Герман забирал Виолу домой. Пришлось скрипя зубами согласиться с таким раскладом. Уйти сегодня с работы я просто не мог, каждая минута была расписана.

— Ром, это уже моя кошка. Гера вернул её обратно после моего двухнедельного отсутствия. Чем она тебя не устраивает?

Меня не устраивает Вердин, а не его плешивая кошка! Так, нужно выдохнуть. Это не повод себя накручивать до неадекватного состояния.

— Она противная. Зачем тебе лишние нервы? Плюс ко всему — убирать её горшки, — понимаю, что загоняюсь, и становится стыдно за своё поведение. — Ладно. Тебе виднее.

Виола молчит. Наверное, решила, что я чокнутый придурок.

— Я могу сейчас приехать. Всё равно не хочу никуда идти, — меня штормит не хуже, чем беременную женщину. Капец!

— Успокойся. Иди уже и не морочь себе голову. Завтра созвонимся.

Сбрасывает звонок. Очевидно, что я её достал своим нытьём. Ну хотя бы успокаивает то, что Вердина сейчас нет с ней рядом.

Заваливаемся всей толпой в ближайшую забегаловку. Приличным баром это место язык не поворачивается назвать. Плевать. Я тут не день рождения собрался праздновать — перекину пару порций алкоголя и можно будет ставить галочку о выполнении своего гражданского долга.

Нас всего десять человек. Это, конечно же, не все, но других не вижу смысла приглашать — не те масштабы. Больше похоже на небольшой междусобойчик коллег по смене.

Через полтора часа наших посиделок градус разговоров повышается. Я тоже чувствую колоссальное расслабление и пью уже неизвестно какой по счёту стакан виски. Мозги отключаются, а тело плавает в лёгкой алкогольной неге. Иногда нашему организму просто необходимо отдохнуть — главное, не перейти черту и не свалиться в невменяемое состояние.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Этот козёл не может нормально со мной разговаривать! — Алёна сбрасывает звонок и захмелевшими глазами смотрит на меня.

— Кто? — не понимаю, о чём она говорит.

— Муж мой ненормальный! Я что, не имею права с коллегами выйти раз в год посидеть в баре? Что у вас, мужиков, только в голове творится? Ужас какой-то!

Она такая смешная, просто умора. Начинаю хохотать, и Алёна с удовольствием ко мне присоединяется.

Ещё через час мы всем составом пьяные как свиньи. Может, я и преувеличиваю, но не похоже на это. Бурные разговоры, громкий смех, кто-то даже пошёл танцевать. Кто бы подумал, что ничего не предвещающий вечер превратится в настоящую гулянку.

Не от большого ума решаю набрать Виолу. Не смотрю на время, просто хочу услышать её голос. После трёх наборов и ни одного ответа в мою пьяную голову начинают лезть бредовые мысли.

А что, если она сейчас с Вердиным? Не долго думая, набираю его номер. Не отвечает! Они вместе?

Резко накатывает тошнота, и я в темпе выбираюсь из-за стола. Недолго ищу туалет, захожу в него и сразу выкручиваю кран с холодной водой. Умываю свою "фотографию " и жду просветления в поплывшем мозге. Но вместо этого дожидаюсь полной отключки всех систем.

Меня накрывает по полной. Пока сидел за столом, был ещё хоть в каком-то адеквате. Лучше бы я не вставал на ноги. Картинка перед глазами плывёт. Твою мать! Держусь за стену, чтобы не упасть.

Не знаю, сколько проходит времени, когда в мужской туалет заглядывает белобрысая голова Алёны.

— А вы чего тут? Я вас ищу, а вас нигде нету. Ик... — Алёна тоже пьяная в хлам.

Ничего не отвечаю. Язык прилип к нёбу. На секунду прикрываю глаза. Открываю их — и обнаруживаю себя в кабинке туалета. Как я здесь оказался?

Но самое неожиданное — это мои ощущения ниже пояса. Опускаю голову и вижу Алёну, стоящую на коленях и сосущую мой член с неимоверным упоением. С отупением наблюдаю, как он, мокрый от слюны, скрывается в её горле и снова возвращается на моё обозрение. На задворках сознания я ощущаю какое-то вялое возбуждение. Но больше всего я испытываю неприятие ситуации.

Хочу оттолкнуть, но руки словно вата. Да что же это такое!

— Уйди. Уйди!

Она не слышит меня. Её голова начинает работать с удвоенной силой. Не могу отследить реакции своего тела — я его просто не контролирую. Резко скручивает в паху, и я кончаю в рот Алёны.

Со спермой из меня выветривается часть дурмана.

— Твою мать! Ты ёбнулась совсем?! — не рассчитывая силы, отталкиваю Алёну от своих ног. Она, как тряпичная кукла, летит к унитазу и сильно ударяется плечом.

— Ай! Больно! — трёт место ушиба и зло смотрит на меня снизу вверх.

— Ты что только что сделала, идиотка? Ты отсосала постороннему мужику в параше возле унитаза! Может, не зря твой муж не хотел тебя отпускать?

Глаза Алёны округляются до неимоверных размеров. Возможно, что именно сейчас она осознаёт содеянное.

— Блядь... — коряво подскакивает на ноги и выбегает из туалета.

И вот тут я вспоминаю про Виолу...

Может, я уснул за столом, и мне снится какая-то бредятина? Я не мог так вляпаться. Нееет. Не мог.

Смотрю на свои расстёгнутые джинсы. Член опал и телепается, как кусок дерьма. Возникает молниеносное желание его отрезать. Я неприятен сам себе. С трудом подхожу к умывальнику и начинаю с мылом вымывать своё хозяйство.

Такое ощущение, что алкоголя во мне не осталось и грамма. От многих людей я слышал, что организм в стрессе может резко протрезветь.

Я не виноват! Ни в чём не виноват! Я не контролировал себя. Никто ничего не узнает. Никогда.

Я бы ни за что на свете не полез к другой бабе. У меня есть Виола. Я её люблю, и у нас скоро появится ребёнок.

В последний момент успеваю застегнуть ширинку — в туалет вваливается пятеро моих коллег. Меня уже потеряли.

— Ну где виновник торжества? Тебя тут пробрало, что ли? — ржут как кони.

Я не могу даже вялую улыбку выдавить. Произошедшее разрывает меня на клочья. Как мне это пережить? Как стереть из своей памяти?

Грязь. Она во мне и возле меня. Я тону в ней. Те, кто считают, что изменившая сторона ничего не чувствует, глубоко ошибаются. Я изменил не по своей воле, но мне от этого не легче. Я предал доверие Виолы. Знаю, что она не была с Германом после меня. Уверен в этом.

И чем же я ей ответил?

Покидаю бар через пять минут. Остальные остаются догуливать. Все, кроме Алёны. Её тоже нет. Наверное, убежала к неродивому мужу под крыло.

Сажусь в подъехавшее такси и снова отлетаю. Алкоголь возвращает свои бразды правления. Перед тем как отключиться, я вспоминаю

её

зелёные глаза. Я больше не имею права в них смотреть и чувствовать себя достойным. Я оказался ещё хуже Вердина.

Теперь в нашем трио я отрицательный герой.

Виола..

Сегодня я наконец-то вернулась домой! Оказывается, для счастья человеку не так-то много и нужно. Удивительно, что совершенно чужая квартира стала мне так дорога. Каждую ночь в клинике я мечтала оказаться в своей постели.

В пороге меня встречает рыжая морда. Перевожу удивлённый взгляд на Германа.

— Я думала, что Люська ещё у тебя. Когда ты успел её привезти?

Герман заносит сумку с моими вещами и закрывает по квартире окна после проветривания.

— Сегодня утром привёз вредину.

Захожу вслед за ним на кухню и не слабо удивляюсь тому, что в квартире с вероятностью на миллион процентов убирались. Это видно невооружённым глазом.

— Почему везде так чисто? Ты убирал тут, что ли? — не могу удержаться от сарказма.

— Я? Ты меня уже в разряд святых решила записать? Нет, конечно. Вызывал клининг. Тебе сейчас не нужно напрягаться с уборками и готовками, — открывает холодильник, и я просто теряю дар речи.

Подхожу ближе, рассматриваю контейнеры с едой. Тут огромное количество еды!

— Зачем столько? Я же это не съем. Гер, это уже перебор, — укоризненно на него смотрю. — Ненавижу, когда пропадает еда и приходится её выкидывать.

— Ничего не знаю. Чтобы всё съела. Здесь не так уж и много. Это меню на три дня. Всё со сроками годности. Ты же не собиралась кормить малыша кофе с печенькой? Тебе нужно нормально питаться.

Не знаю, что на это ответить. Чувствую себя не в своей тарелке. Гера так обо мне заботится. За эти две недели он разбаловал меня всякими вкусняшками. Сам не приезжал практически, а заказывал доставку из новой кондитерской, итальянского ресторана, грузинского ресторана. По-моему, я набрала на таком питании уже пару килограммов.

Я не хотела, чтобы Рома видел эти произведения искусства, и съедала всё подчистую, не оставляя никаких улик. А ему говорила, что у меня совершенно нет аппетита.

Я завралась. Знаю и признаю. Но отказаться от внимания Геры я не могу. Или не хочу. Мне было мало его присутствия в моей жизни за прошедшие недели, и этими доставками я лечила своё сердце. Он не забыл обо мне, ему не всё равно.

Если быть честной с собой, то я дико соскучилась по Гере. Он как будто отстранился от меня. Почему? Не знаю. Может быть, я его уже конкретно достала.

В клинике я много думала о нас. Даже звонила Прохорову и просила консультацию по телефону. Ответом мне было заезженное: «Только тебе решать». Но проблема заключается в том, что я не могу ничего решить. Как бы ни перебирала в своей голове происходящее — ничего подытожить так и не смогла.

Отталкивая Геру, в душе я надеюсь, что он будет рядом несмотря ни на что.

Я ужасный человек и порчу жизнь сразу двум мужчинам. Думаю, что после теста ДНК всё кардинально изменится, и я навсегда потеряю одного из них. Мне хочется оттянуть это время как можно дольше.

Повторюсь: я ужасный человек.

— Не нужно мне больше заказывать доставку, я сама могу о себе позаботиться. Сварить ту же овсянку не тяжело, — боюсь в конец оборзеть от такого внимания в адрес моего питания. Лучше буду сама понемногу что-нибудь готовить.

— Виол, ты завтра выйдешь на учёбу. О какой готовке ты сейчас говоришь? Слушай меня — и будет тебе счастье!

Смотрю на Геру не отрываясь. Наверное, выгляжу в этот момент как дурочка. Хочу его обнять, но это будет лишним. Вот если бы он сделал первый шаг, то я бы ответила.

Ненавижу себя в этот момент. Жду от него чувств, при этом ничего не давая взамен.

Ведь до измены Геры я была уверена, что влюбилась в него. Неужели его загул с Алиной мог в одно мгновение убить все мои чувства? Возможно, обида перекрывает мою любовь, и я, как слепец, не вижу её наличие во мне.

Герман тоже зависает на моём лице. Как же он смотрит. Ну же... Потянись ко мне. Умоляю.

— Мне уже пора. Отдыхай до завтра. Тебе больше ничего не нужно? — он резко отворачивается к умывальнику, словно смотреть на меня невыносимо больно.

— Хочу драгонфрут, — ляпаю неожиданно даже для самой себя. Герман в полной растерянности смотрит на меня.

— Чего? Какой фрукт?

Улыбаюсь и включаю вредину и капризулю:

— Ну ты что, не знаешь такого экзотического фрукта?

— Я такое не ем. Ты же знаешь, что я по мясу специалист. Так что? Привезти тебе эту лабуду?

— Привези. Если не тяжело.

— Совсем не тяжело. Эта штука в маркетах продаётся?

— Да, — он должен понять, что я не хочу его отпускать.

— Сейчас привезу, — бросает последний взгляд и выходит из кухни, а потом и из квартиры.

Как на иголках жду его уже больше часа. Где же он пропал? Звоню, но телефон отключен. Когда волнение достигает пиковой точки, входная дверь открывается, и на пороге появляется счастливый Гера с огромным пакетом фруктов.

— Прости, что задержался. Авария на дороге произошла, пришлось стоять в пробке.

— А с телефоном что? — предъявляю, как сварливая жена.

— Не злись, котёнок. Просто разрядился.

Я думала, что Гера уже никогда меня так не назовёт.

— Что случилось? — бросает пакет на пол и обнимает меня. Понимаю, что плачу. Чувствую на губах солёный вкус.

— Я соскучилась по тебе, — хлюпаю носом в районе его груди. Слышу бешеное биение его сердца.

— А как я по тебе соскучился...

— Правда? — заглядываю в его глаза. Молю в своих мыслях о поцелуе.

— Правда, — гладит меня по волосам как маленького ребёнка. Мне становится смертельно обидно. Неужели он не хочет меня поцеловать?

Сама я не смогу сделать этот шаг. На это есть причина: я официально являюсь девушкой Романа. Ничего не изменилось.

— Ты с Романом? — слышу над головой его тихий вопрос.

Простой вопрос. На который есть простой ответ. Только он ставит меня в тупик. Если я сейчас отвечу как есть, то Герман уйдёт.

Я сойду с ума, если он сейчас выйдет за дверь. Вцепляюсь пальцами в его торс. Не отпущу.

— Понятно...

Ему больно. И мне больно. Что я творю?

— Не пропадай больше так надолго. Хорошо?

— Мы завтра встретимся в морге, котёнок, куда я от тебя денусь.

— Ты не хочешь меня больше видеть?

— Это уже можно считать капризами и истериками беременной женщины? — печально улыбается и целует меня в лоб.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не осознавая себя, тянусь к его губам. Герман ловко уворачивается и мажет ими по моей щеке.

— Не делай так, котёнок. Я живой человек. Сейчас ты меня поцелуешь, а вечером к тебе придёт Рогозин, и ты будешь целовать его. И не говори, что вы только за руки держитесь. Ты понимаешь, что это ненормально? Виол... осознай уже тот факт, что втроём мы не будем.

— Да. Не будем. Я боюсь, что мне придётся отпустить вас двоих и остаться одной.

— Ты теперь никогда не будешь одна, даже если очень сильно захочется. Будет малыш, будет Роман... Или я, если мне повезёт.

Бью Германа в грудь кулаком:

— Как ты мог всё испортить? Зачем связался с этой бабой? Чтобы сейчас так страдать? — кричу, плачу, луплю ладонями куда попало.

Гера опутывает меня руками словно канатами.

— Я до конца моих дней буду себя презирать за этот поступок. Виол... Даже если когда-нибудь ты меня простишь, то я себя не прощу никогда.

Так и стоим в обнимку, пока у Германа не начинает звонить мобильный.

— Виол. Мне нужно ехать, — достаёт из кармана джинсов мобильный. На дисплее светится «Вика».

Ревность сносит мне башню, и я вырываю телефон из пальцев Геры и кидаю его об стену. На наших глазах конструкция рассыпается на отдельные запчасти.

— Ой...

Сразу прихожу в себя. Что я наделала? Идиотка. Со страхом поднимаю глаза, боясь увидеть в лице Германа полнейшее разочарование, но вместо этого вижу довольную улыбку.

— Чего ты лыбишься?

— Приятно знать, что ты меня ревнуешь.

— Иди к своей Вике, я буду ложиться отдыхать. Проваливай! — толкаю Геру в сторону выхода.

Он резко притягивает меня к себе и впивается в мои губы. Без языка. Всё скромно и невинно, но и этого хватает, чтобы успокоить мою душу.

Остаток дня провожу перед телевизором с набитым чипсами ртом. Пора завязывать с едой, иначе к концу беременности буду весить центнер.

«

Я буду рожать. Я буду матерью. Это реально. Это навсегда. До конца моих дней»

. Эти мысли со мной двадцать четыре на семь. Я сама не верю, что решилась на такой поступок. Как я буду доучиваться? Как буду работать? Как я вообще буду жить?

А ещё меня невероятно заводит это незнание — что там дальше ждёт меня в жизни.

Ни родители, ни Никуся пока не знают о моём положении. И если Ника будет искренне радоваться, что я стану мамой, то родителей, наверное, хватит удар. Отец словно предвидел, чем всё это закончится.

Роман вечером ко мне не приходит. Идёт выпить с коллегами в бар. Не скажу, что я расстроена, совсем нет. Он не носится вокруг меня, как Герман, и я этого и не жду. Рома другой. Для него профессия — это несущая стена, от которой строится всё остальное. Он спасает жизни, и для него это как наркотик. Роман не сможет быть кем-то другим. Я этого и не хочу, и не собираюсь ломать его под себя.

Меня удивило его решение уйти с должности главврача. Но, поразмыслив, я его поняла: это ведь не была работа его мечты. Так зачем тратить свою жизнь на то, что не приносит удовольствия и радости?

Ночь проходит как в бреду. Мне снятся кошмары, я просыпаюсь от собственных слёз.

На улице уже сереет, пора вставать. Беру телефон, чтобы посмотреть время, и нахожу там три пропущенных от Романа. Он звонил почти в полночь. Внутри всё замирает. Что-то случилось, я чувствую ужасную тревогу. Просто так он бы мне не звонил в такое время. Не раздумывая, сразу набираю его номер. Не отвечает.

Ради ребёнка стараюсь держать себя в руках.

Мне нельзя волноваться

— шепчу это как мантру.

Возможно, Рома ещё спит. Да мало ли что может быть. Почему в голову сразу лезет только трэш?

С утра заставляю себя позавтракать и еду в больницу. Сначала зайду в нейрохирургическое отделение. Если Рома не на работе, тогда уже буду бить тревогу. Может, он просто напился? Ещё ни разу не видела его пьяным, и мне тяжело представить такую картину.

На улице отвратительная мартовская погода. Под ногами каша из воды и грязного снега. Решаю дождаться на остановке троллейбус: идти пешком точно не вариант.

Я уже опаздываю. Ровно в восемь звонит Гера.

— Виол, у тебя всё нормально? На учёбе сегодня будешь? — голос взволнованный.

— Да. Жду троллейбус, а он, зараза, опаздывает. Скоро буду. Хотя не совсем скоро. Мне нужно найти Романа. Ты его возле больницы не видел? — я понимаю, что такими вопросами раздражаю Геру, но не спросить не могу. Я ужасно переживаю.

— Не видел. Что случилось? Он пропал? — в голосе явная насмешка.

— Нет. Ладно, скоро увидимся, — сбрасываю. Зря я завела эту тему. Герману, в отличие от меня, плевать на Рому.

Подходя к больнице, сразу вижу на парковке его машину. Немного отпускает, но не до конца. Почему он не ответил и не перезвонил?

Захожу в нейрохирургическое отделение. Не знаю, куда идти дальше. Просто стою в начале коридора и жду непонятно чего. По обе стороны куча дверей без табличек. Куда ломиться?

Прохожу метров десять и за одной дверью слышу приглушённые голоса. Решаю спросить у тех, кто внутри, где найти Рогозина.

Но стоит мне коснуться ручки, как я резко одёргиваю руку. Я слышу злой голос Романа. А ещё — женский плач. Рефлексы срабатывают на автомате и я припадаю ухом к дверям. Сердце бьётся так, что вот-вот выпрыгнет. Я не должна подслушивать, но что-то держит меня на месте.

— Если хоть одна живая душа узнает от тебя то, что вчера произошло, я тебя уничтожу. Тебе понятно?!

Что произошло? Может, он кого-то сбил на машине? Подрался в баре?

— Зачем мне по-вашему это нужно! Вы забыли, что я вообще-то замужем? Я была пьяная в хлам! Мне самой невыносимо стыдно за всё произошедшее!

Понимание обрушивается на меня удушливой волной. Бросает то в жар, то в холод.

— Алёна, о каком стыде ты сейчас говоришь? Можно быть упитой в доску, но при этом никогда не опуститься до того, чтобы отсасывать в грязном туалете бара.

Я правильно расслышала? Может, у меня слуховые галлюцинации? Очень на это надеюсь.

— Чего?! Вы тоже, Роман Алексеевич, не перегибайте! Я вас не насиловала! У вас стоял, и вы кончили! — слёзы переходят в воинственный визг.

Мне кажется, что я сейчас потеряю сознание. Это просто п***ц!

— Закрой рот, идиотка! Я был в полном неадеквате, и если бы не ты, то максимум уснул бы под умывальником в туалете! — резкий грохот, словно что-то кинули на пол. — Лучше бы так и было! У меня есть любимая женщина. Ты понимаешь? Как мне теперь ей в глаза смотреть?..

Я ухожу, не дослушав. Моя жизнь всегда будет такой отстойной? Надеюсь, что нет.

Из услышанного я делаю вывод: Рома не хотел того, что случилось с этой Алёной. Он был пьян, она тоже. Но этот факт никак не уменьшает моей боли.

Возможно, Бог наказывает меня за то, что я никак не могу определиться или отпустить обоих мужчин. Ведь я тоже морочу им головы. Наверное, так выглядит карма. Нужно просто принять происходящее как данность.

Перед тем как зайти в морг, настраиваю себя на спокойный лад. Шепчу себе под нос: «Я жива. Я беременна. Я справлюсь».

Оля радуется моему появлению, лезет обниматься, спрашивает о моём самочувствии и чем я болела эти две недели.

Никто пока не знает, что я в положении. Не хочу распространяться. Возможно, расскажу после теста ДНК или когда начнёт расти живот.

Нахожу Германа в прозекторской. Он готовится к вскрытию. Замираю в пороге. Просто смотрю на него. Он тоже мне изменил — и тоже утверждает, что любит.

Что такое «любовь»? Разве она такая? Мне кажется, из нас троих никто не любит. Мы просто потерянные люди. Слабые и ничтожные. Мы изменяем, предаём, врём, делаем друг другу больно.

Ладонь ложится на живот. Этот будущий человек — чистый лист. Я ему нужна, без меня он не справится в этом мире.

Теперь у меня есть кого любить по-настоящему. И это навсегда.

Гера..

Мне снова нужно искать управляющего своим бизнесом. Надеялся, что Вика меня поняла и тема её симпатии больше не будет маячить на горизонте, но не тут-то было. Похоже, что я совершенно не умею доносить до женщин свою точку зрения.

Вчера у нас была назначена рабочая встреча. Много нерешённых вопросов уже начали стопорить работу всей сети.

Я не ожидал от Вики никакого подвоха и был сильно удивлён, когда она подсела ко мне ближе и положила свою ладонь на мою ширинку. Моя реакция была молниеносной и отчасти неадекватной: сбросил руку и наорал на всё кафе. Сам от себя не ожидал, если честно. Можно было и деликатнее её отшить. Видел, как стыдно ей стало перед посетителями и работниками, но не испытал и капли сочувствия.

Я оскорбил её и унизил в общественном месте — такого Вика не смогла простить. Как итог — теперь у меня нет директора.

Понимаю, что мне нужен человек не женского пола и с яйцами. Достали эти озабоченные девицы. И ладно бы я к ним подкатывал. Нет же, они сами прут как танк, несмотря ни на что. Их не волнуют отказы. Каждая считает, что только ей, такой особенной, удастся привязать меня к себе. Глупые, не знают, что я уже привязан к одной конкретной заразе.

Кстати, вот и она. Та, которая зараза. Стоит на входе в прозекторскую. Молчит и смотрит на меня пустым взглядом. Явно что-то случилось. Подозреваю, что дело в Рогозине. Как всегда, все пути и дороги ведут к нему, будь он неладен.

— Проходи, не стесняйся, — улыбаюсь как можно добродушнее. — Чего ты там мнёшся?

Виола медленно идёт к секционному столу. Она расстроена и растеряна. Можно ли мне спрашивать о причине? Я не знаю, устал угадывать её настроение. Лучше буду держаться рабочих тем — так безопаснее.

— Не будет тошнить? — только сейчас об этом подумал.

— Нет. Наверное. Пока что всё в порядке.

— Если нужно отдохнуть...

— Не нужно, Гер. Со мною всё хорошо. Как твоя встреча? — переводит свой взгляд с трупа на меня.

Сказать правду? Можно попробовать.

— Я остался без управляющего, Вика уволилась.

— А что так? — вижу откровенный интерес.

— Покусилась на мои причиндалы. Я не мог стерпеть такого унижения своей девственности, — совершенно серьёзно смотрю на Виолу.

Она внимательно меня слушает, после хмурится и в результате улыбается. Так-то лучше.

— Найми Вадима. — Виола видит моё удивление. — Парня своей сестры. Элла просила за него. Я тебе разве не рассказывала?

— Нет, не рассказывала, — это ещё что за новости. — Почему она тебя просила, а не меня?

— Знала, что ты откажешь ей. Это было ещё в тот день, когда твоя мать нагрянула с визитом.

— И ты только сейчас вспомнила?

— Я вообще могла тебе не говорить, если на то пошло! Какие ко мне претензии? — котёнок начинает на меня шипеть.

— Успокойся, никаких. Не понимаю, зачем Элле это нужно. Ей и так на счёт капает каждый месяц.

— Хочет помочь своему мужчине, что здесь непонятного.

Задумываюсь над этой идеей. Я не знаю этого Вадима. Видел его первый и последний раз на знакомстве у матери.

— Нужно с ним встретиться. Я его не знаю совершенно. Как бы это родство-кумовство мне потом боком не вылезло.

— Тебе решать. Но не отвергай идею, не пообщавшись с ним лично.

Если я найму его, а через месяц Элла с ним разойдётся? Мне тогда тоже по её просьбе нужно будет выкинуть Вадима пинком под зад?

До самого вечера мы с Виолой неразлучны. Она не отходит от меня ни на шаг. Вижу, что ей нужна компания. Предлагаю сегодня свозить её на приём к Вадиму. Не по графику, но она и так пропустила предыдущие приёмы.

Но спокойно уехать к Прохорову у нас не получается, потому что ровно в 20:00 на пороге морга появляется отвратная морда Рогозина. Что-то между ними произошло, даю руку на отсечение. Роман избегает прямого взгляда нам в глаза. Ведёт себя как провинившийся ребёнок.

— Виол, можно тебя на пару слов? — бросает на меня мимолётный взгляд и отворачивается.

Виола не спешит ему отвечать, повисает напряжённая пауза.

Это уже интересно! Что же натворил этот напыщенный сноб?

— Можно нам поговорить в твоём кабинете? — Виола обращается ко мне.

— Недолго, мы уже опаздываем, — иду мимо Романа на выход. Он в недоумении. Наверное, хочет возмутиться нашим совместным времяпрепровождением. Злорадство из меня так и прёт.

Думаю, что придётся ждать Виолу очень долго, но разговор заканчивается через максимум пять минут. Рогозин, опустив голову, бредёт в сторону своей машины, а подойдя вплотную, начинает лупасить колёса ногами.

Вот это да! Хорошо. Отлично, я бы сказал.

Приходится оторваться от лицезрения нервного срыва Рогозина, так как Виола садится на соседнее сиденье. Без разговоров завожу мотор и выезжаю с парковки.

Виола молчит. Я молчу. Ни слова не скажу, научен горьким опытом.

В клинику добираемся в полной тишине, так же заходим в кабинет Вадима. Сегодня я хочу поприсутствовать и надеюсь, меня не отправят сейчас же за дверь.

— Привет, Вадим. Я хотел бы поприсутствовать на сеансе, если это возможно?

Вадим вопросительно смотрит на Виолу. Та только плечами пожимает.

— Хорошо. Располагайтесь. Как ты, Виола? Как дела? Я уже подумал, что больше не увижу тебя на приёме.

Виола смотрит на меня, а после уводит взгляд на картину на стене. Понимаю, что она не хочет сама рассказывать Вадиму о беременности.

— Вадим... Виола беременна. Она сейчас не принимает никакие препараты, назначенные тобой. Нужно пересмотреть лечение.

Прохоров держит лицо, но я вижу, что хочет многое сказать в мой адрес. Это он ещё не знает всех подробностей, о которых я, конечно же, умолчу.

— Так... Ну, я хотел бы переговорить с твоим гинекологом, — строгий взгляд на Виолу. — Возможно, мы что-то совместно и подберём.

— Никто не знает о моём лечении у психиатра, и я хочу, чтобы так осталось и впредь.

Вадиму не нравится такой расклад, и он ищет в моём лице поддержку.

— Виола сейчас стабильна, — я в это не верю, но говорю для её успокоения. Я буду поддерживать Виолу в любом случае.

— Дорогие мои друзья, вы не совсем понимаете, как это работает, — ироничная усмешка в наш адрес. — Виол, тебе необходимо продолжать лечение. В противном случае предыдущие месяцы просто улетают в трубу. Я могу заменить препараты терапией, но для этого придётся увеличить её в три раза. Ты физически не сможешь сюда мотаться. Или ты хочешь лечь в стационар?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он на неё давит, и мне это нихрена не нравится. Срабатывает инстинкт, и я хочу защитить свою женщину от нападок.

— Виола пролежала на сохранении две недели, была большая угроза выкидыша. Здесь нечего выяснять, травиться таблетками она не будет. Если нужно увеличить терапию — мы согласны. Я могу привозить Виолу хоть каждый день, только за время придётся заранее договариваться.

— Герман, я редко нахожусь в клинике в девять вечера. Не забывай, что у меня есть семья, и для них важно моё внимание и присутствие на совместных ужинах.

Вот козёл! Я заплатил ему офигеть какие бабки, а он ещё тут будет перед нами выделываться?

— Мне нужно доплатить? Сколько?

Мы на грани мордобоя. Вижу, как ходят на его лице желваки.

— Я нормально себя сейчас чувствую. Никакие дополнительные визиты мне не нужны. Здесь я буду решать, а не вы, — как всегда, за Виолой последнее слово.

Вадим полностью игнорирует сказанное и монотонно выдвигает свои условия:

— Будешь приезжать два раза в неделю вместо одного. Визиты обговариваем минимум за три дня и встречаемся только в моё рабочее время, — ядовитый сплёв в мою сторону. — А ты, конечно же, доплатишь, даже не сомневайся.

Вот тебе и хорошее общение.

Не чувствую, что вёл себя нагло. Прохоров берёт за работу бешеные бабки — пусть будет любезен отрабатывать их по полной, а не пичкать беременную колёсами.

Выяснив всё, что хотел, выхожу и оставляю их одних. Дальнейшие разговоры уже не для моих ушей.

— Я сама могу за себя отвечать. Не обязательно было устраивать разборки с Прохоровым.

Мы уже едем домой, и Виола решила поумничать напоследок.

— Разбираться с мужиками буду я, а не ты.

— Это врач! Какой мужик? — подкатываю глаза в недоумении.

— Да, врач — мужик. Он хотел тебя продавить, это же очевидно. Я уверена, что малышу не нужны все эти пилюли. Ты не смертельно больная, чтобы сравнивать риски. И так вытянем всё в лучшем виде.

Сжимаю её ладонь и тяну руку, чтобы поцеловать пальцы. Виола никак не реагирует, опять летает где-то в своих мыслях.

Во дворе дома обнаруживается машина Рогозина. Ну конечно, ждёт возвращения блудной дочери.

Я ещё не отошёл от разговора с Вадимом и решаю спустить пар на этом придурке.

— Гер, — Виола хватает меня за рукав куртки. — Не трогай его. Он не переживёт, если повредит руки.

— Что случилось? Что он уже натворил?

Виола отрицательно машет головой, не хочет говорить.

— Я не из праздного любопытства спрашиваю. Если Роман для тебя является раздражителем, то в таком случае он не должен ошиваться у твоего дома. Я просто покажу ему направление со двора, — хочу выйти из машины, но Виола непреклонна и вцепилась в меня мёртвой хваткой.

— Я просто пойду домой. Его к себе приглашать не буду. Ты тоже не выходи из машины. Сделаешь ради меня? — хитрая кошка решила, что может мною крутить. Не буду её разочаровывать.

— Хорошо, не выйду. Иди уже отдыхай, — легко целую её в губы.

Как же я скучаю. Хочется просто выть от желания обладать этим сладким телом. Её губы самые вкусные — таких больше не бывает.

— Пока... — шепчет мне в губы и выпрыгивает из машины.

Виола быстрым шагом проходит тачку Рогозина и, не оборачиваясь, скрывается за дверью подъезда.

Вижу, как Роман заводит машину, даёт мне сигнал поворотником и выезжает со двора.

Конечно, я приму приглашение. Он сам напросился. Меня, в отличие от Виолы, не интересуют его драгоценные руки. Сейчас он будет отпиз@ен в очередной раз. Роман сам выбрал, как провести сегодняшний вечер.

Роман...

Совершенно не задумываюсь о том, чем может закончиться наш "разговор". Заруливаю в какую-то подворотню и жму на тормоз. У меня есть пять секунд на то, чтобы прийти в себя и не разрушать свою жизнь ещё больше.

Словно через толщу воды до моего слуха доходит звук стука по стеклу машины. Выныриваю из мыслей и поворачиваю голову влево.

Вердин стоит в метре от дверей, руки в карманах брюк, поза выжидательно-агрессивная.

Закрываю глаза на доводы рассудка и выхожу из машины. Я готов к тому, что Герман нанесёт мне удар первым, и поэтому даже не группируюсь.

— Какие-то вопросы? — тон вальяжный и расслабленный.

Он решил со мною для начала поговорить? Удивительно. Я был уверен, что сразу получу под рёбра. Даже теряюсь от того, что всё идёт не по плану.

— А ты решил со мною поговорить, как культурный и воспитанный хрен? Давай сразу к делу, зачем время тянуть? — вот сейчас я точно осознаю, что хочу драки.

Ничего не происходит, Вердин смотрит на меня с интересом на довольной роже. Похоже, я его веселю.

— Ты меня сюда целенаправленно позвал для того, чтобы я тебе табло начистил? Это какой-то твой очередной план? Решил меня сделать тварью перед Виолой?

Какой ты, сука, проницательный! Но не совсем так.

— Мне нужно спустить пар. Виола здесь ни при чём. Хватит трепаться, уже весь запал ушёл!

— Как раз-таки при чём. Я так понимаю, что ты перед ней конкретно обделался и теперь придумываешь себе досуг на вечер в моём лице.

Всё. Резко сдуваюсь. Из тела выходит вся энергия, и остаётся только пустая оболочка. Опираюсь спиной о машину и тяну спасительный кислород. Я полностью потерян и не понимаю, в какую дыру провалилась моя жизнь.

— Если Виола не хочет тебя видеть, то будь хорошим мальчиком и не маячь у неё на горизонте. В противном случае я помогу спустить твой пар.

— Давно ли ты стал таким праведным? Думаешь, я переплюнул тебя?

— Ой-ёй! Порядочный Роман Алексеевич куда-то пристроил свой стручок? — Вердин счастлив и не скрывает этого. — Неужели мой пример тебя ничему не научил? Ты ещё, оказывается, и тупой.

Ведомый резким порывом налетаю на Германа. Первый удар по лицу он пропускает, но сразу же приходит в тонус и прописывает мне кулаком в район уха. Ощущаю резкую боль, головокружение и потерю ориентации. Тело на рефлексах ищет опору и, не найдя, решает унизить меня ещё больше: мои ноги подгибаются, и я падаю на одно колено.

Чёрт. К головокружению присоединяется отвратительная тошнота.

Пусть уже Вердин меня просто добьёт, чтобы я вырубился и не чувствовал себя в данный момент таким никчёмным.

Спиной начинаю ощущать опору и сажусь полностью на ледяную землю. Тело бьёт бешеный озноб.

— Смотри на меня! — пощёчины по щекам не способны привести меня в чувства, но Вердин лупасит раз за разом. — Твою мать! Давай очухивайся! Сука, ну ты и калич! Лучше бы не связывался с таким рахитом!

Герман какими-то чудом поднимает меня с земли и садит на заднее сиденье моей машины. Включает печку и сам садится рядом.

— Тебя везти на скорую, каратэ-пацан?

Он надо мной насмехается. На его месте я поступил бы так же, а может и хуже. Но Вердин благородно пытается привести меня в чувства.

— Я тебя слышу, перепонка не лопнула, — с трудом открываю рот, тошнота как будто бы ещё больше увеличилась. — Просто оглушил... Пройдёт скоро.

Не знаю, сколько проходит времени, но мне не становится лучше. Наверное, Герман тоже это видит.

— Пересаживайся в мою тачку, отвезу тебя к ЛОРу.

— Нет, не надо. Сейчас всё пройдёт.

— Закрой поддувало! Давай, поднимайся, я помогу пересесть ко мне, — тянет меня под руки.

С трудом перебираюсь на заднее сиденье его гелика и падаю навзничь. Машина трогается, и мы куда-то едем. Слышу, как Вердин без остановки матерится себе под нос.

Почему он меня не бросил? Настолько сильно боится гнева Виолы? Мне кажется, что ей было бы уже всё равно.

Я думал, что не смогу пережить случившееся в клубе, чувство стыда просто сжирало меня. Но всё оказалось ещё хуже: Виола услышала мой разговор с Алёной. Я прокололся по всем фронтам. Почему не ответил на её звонки? Она бы тогда не пришла меня искать в отделение. Я сам разрушаю свою жизнь глупыми поступками, даже обвинить некого.

Проснувшись утром, я принял чёткое решение, что Виола никогда не узнает о случившемся. Поспешил на работу, нужно было срочно переговорить с Алёной на случай её неадекватного поведения. Я, по сути, не знаю её и что она может отмочить, если захочет. Все коллеги были на пятиминутке, и я решил, что нас никто не услышит.

Целый день собирался с силами, обдумывал своё поведение, а в результате это всё оказалось бесполезным.

Не успел я и рта открыть, чтобы выдать заготовленную ложь о своём якобы похмелье и плохом самочувствии, как Виола меня прервала и сказала, что слышала мой разговор с Алёной.

Отрицать было бы последней глупостью. Сознался во всём, о чём помнил с того вечера. Ожидал от Виолы всего чего угодно, но только не спокойствия и серого равнодушия.

Отпустил её с Вердиным в неизвестном направлении. Она не будет с ним спать, я был в этом уверен и не переживал по этому поводу. Но уехать домой просто не мог и решил дождаться Виолу возле дома. Их не было почти три часа. Выйдя из машины Вердина, она прошла мимо, даже не обернувшись. Идея разговора с Германом пришла молниеносно. Только вот закончилась она моим унижением, поражением и, возможно, лопнувшей барабанной перепонкой.

— Прибыли. Приходи в чувства, принцесса, — Герман открыл дверь, и в салон ворвался ночной холодный воздух.

Встаю и выбираюсь из его танка. Смотрю по сторонам, но нихрена не понимаю. Куда он меня привёз? Какой-то частный сектор. Вокруг одни коттеджи и высокие заборы.

— Где мы?

— У частного врача дома. — Недолго подумав, добавляет: — Или ты хотел бы к нам в больницу прокатиться?

Он опять меня удивляет. Почему его волнует моя репутация?

Железная резная калитка открывается, и нас встречает женщина с гулькой на голове и в розовой пижаме. На улице приглушённое освещение от фонарей, и я не вижу её лица.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Привет, Маш. Прости, пожалуйста, за ночной визит, не хочется обращаться в больницу. Может, ничего серьёзного.

— Без проблем, дорогой. Ты мне заплатишь за этот визит по полной программе, так что не сильно раскланивайся тут, — голос грубый, то ли посаженный, то ли прокуренный. — Проходите.

Идём следом за хозяйкой дома. Во дворе потёмки хоть глаз выколи, свет падает только из окон кухни. Штор на них нет, и можно рассмотреть всю домашнюю обстановку с улицы.

Заходим на кухню, я промаргиваюсь и наконец-то вижу её лицо. Сердце пропускает удар.

Это Маша. Девочка, в которую я был безумно влюблён в школе. Она была на год младше меня. Училась в соседнем классе, и мы часто встречались с ней в коридоре. Она была самой красивой в школе. Так мне по крайней мере казалось в то время. А я был никаким. Обычным худощавым пацаном с прыщавой мордой. У меня так и не хватило смелости подойти к ней и пригласить на свидание. Я просто молча страдал и наблюдал за ней, когда была такая возможность.

Самое интересное, что я вижу их сходство — Маши и Виолы. Они похожи и очень сильно. Просто Маша рыжая от природы и белокожая. Но их черты лица...

Поворачиваю голову к Вердину. Жду от него какой-то реакции, он не мог не заметить. Но Герман занят рассматриванием фруктовой тарелки на столе.

— Тебя покормить? — Маша видит его голодные глаза.

— Нет. Спасибо.

Что их связывает? Неужели и тут Герман успел побывать?

Пробирает необоснованное раздражение и злость. Есть хоть одна женщина в этом городе, не знакомая с Вердиным?

Маша меня не узнаёт, на лице при виде меня не мелькает никакая эмоция. Стоит ли говорить ей, что я её узнал? Наверное, нет. Это будет выглядеть странно. Столько лет прошло, а я помню девчонку из соседнего класса? Она поймёт, что я испытывал к ней чувства.

— Присаживайтесь на стул, — Маша берёт с подоконника какой-то чехол и достаёт из него рефлектор и воронку.

Делаю, как велено. Маша дотрагивается до моего лица, и я испытываю смешанные эмоции. Её тёплые и нежные пальцы воняют даже не табаком: какими-то самосадом. Непроизвольно кривлюсь.

— Плохая привычка. Знаю, но ничего не могу с собой поделать. Даже кодировалась два года назад, — прокашливается и возвращается к осмотру. — Ничего смертельного не вижу. С перепонкой всё нормально. Думаю, до утра будете в порядке. Нужно просто отдохнуть.

— Вот и ладушки! Сколько я должен, Машунь?

Машунь? Жаль, что Виола не видит сейчас этого женского угодника.

— Я сам заплачу. Придержи свои кровные при себе.

Маша называет сумму, и я перевожу через мобильный банкинг на телефоне.

— Рогозин Р.А.? Знакомая фамилия. Вы не главврач нашей больницы?

— Бывший. Ушёл с должности. Я нейрохирург.

Маша внимательно меня слушает, глаза блуждают по моему лицу и телу.

— А вы, случаем, не во второй школе учились? В соседнем классе тоже был Рогозин. Не помню, правда, имени. Занимал первые места на олимпиадах по химии и биологии.

Не могу сдержать удивление. Она меня знала?

— Да, это был я. А вы — та рыжая Маша, участвовавшая во всех конкурсах красоты?

Надеюсь, моё наигранное удивление выглядит правдоподобно.

— Да. Это я. Надо же... — странно меня осматривает и улыбается.

— Что? — чувствую стеснение.

— Вы изменились с тех пор, — начинает тихонько смеяться, и я тоже улыбаюсь.

Перевожу взгляд на Вердина. Что за выражение лица? Он наблюдает за нами с приподнятой бровью и мерзкой ухмылкой.

— Может, Роман Алексеевич заночует у тебя, вспомните школьные годы, все дела. Ты же говоришь, что ему нужно отлежаться.

Маша бросает в него кухонным полотенцем:

— Ну ты и придурок! Сорок лет, а ума как у подростка.

Полностью согласен.

— Ну раз ты такая негостеприимная, то нам пора откланяться. Да, Роман Алексеевич? — прищуренный взгляд.

— Извините, Маша, что потревожили в такое время, — на самом деле я бы ещё побыл в гостях.

— Ничего страшного. Выздоравливайте.

Опять идём вслед за ней, только теперь на выход. Не понятно, для чего бросаю взгляд на обувную полку. Только женская обувь. Ни мужской, ни детской. Сам себя одёргиваю. Какая мне разница.

— А поплыл-то как! Вот и вся любовь. Да, Роман Алексеевич? Тебе без разницы, на кого глаз ложить, — смеётся и мотает головой, словно сам себе не верит. — Чуть слюной не подавился. Тьфу, срамота. Ха-ха-ха.

Молчу. Я не в том состоянии, чтобы лезть на рожон. После ещё одной стычки я могу остаться глухим.

— А где контраргументы? Решил помолчать? Ну и хрен с тобой.

Возвращает меня к моей машине.

— Дальше сам разбирайся. Домой я тебя везти не буду.

— Мог вообще меня никуда не возить. Я тебя не просил ни о чём.

— Я тоже тебя не просил ни о чём два с половиной года назад. Ты всё замял без моего участия. Считай, что теперь мы квиты. Ты спас мою репутацию, а я не дал тебе сдохнуть на холодной земле. Проваливай, — ждёт, когда я покину его машину.

— Я не изменял Виоле, — зачем-то говорю напоследок.

— Верю, — с сарказмом. — Аривидерчи.

Оставляет меня одного.

Три часа ночи. Я стою возле какого-то мусорного бака и смотрю на звёздное небо.

Вижу падение «звезды-кометы» и загадываю желание:

Хочу, чтобы моя жизнь стала лучше и по ночам я проводил время не на холодной грязной улице, а в постели с любимой женщиной.

Пусть оно сбудется...

Виола...

Это становится невыносимым.

В последние дни моё либидо взлетело до небес, и мне это ни капли не нравится. В голове без остановки крутятся пошлые картинки. Утром, в обед и вечером я возбуждена и нахожусь на грани нервного истощения. А попытки самостоятельно достичь оргазма каждый раз с треском проваливаются.

Я хочу полноценной близости. Я буквально мечтаю о ней. Только где мне её взять? С кем?

Есть два кандидата, с которыми я не могу получить желаемого. Герман, как и прежде, держит дистанцию. Он вроде бы рядом и всегда на подхвате, но физического контакта не допускает. Максимум — прикосновения рук и детские чмоки в щёки, лоб и губы.

Роман... Тут ещё сложнее. После нашего разговора в морге прошло три недели. Моя боль и разочарование притупились, и я бы, наверное, смогла закрыть глаза на случившееся, но вот только от него не было даже намёка на желание пообщаться. Точка между нами не была поставлена, по крайней мере, никто из нас не произносил вслух этих слов. Я не знаю, что происходит в его жизни. Ни звонков, ни смс. Сделать первый шаг я не смогу — для этого нужно наступить на горло своей гордости.

Не мой вариант. Я в этой ситуации потерпевшая сторона, и первой идти на сближение будет сродни унижению.

Конечно же, я не страдаю царской самоуверенностью и понимаю, что могу банально надоесть и разонравиться. Это жизнь, и в ней всякое бывает. Рома мог думать, что безумно в меня влюблён, но, пройдя случившиеся события, понял, как сильно ошибался на мой счёт.

Я проблемная, и это не бонус к моей биографии. Моя жизнь всегда состояла из хаоса. От всей души я поделилась им с Герой и Ромой.

Без понятия, как они жили до меня, но уверена, что намного лучше. Это уже подтверждают и другие люди. Позавчера случайно услышала разговор Ильи и Вити. Они обсуждали нашу троицу. Эти две "сплетницы" очень наблюдательны и в курсе всех новостей в больнице. Так вот, по их версии, я худшее, что могло случиться с этими двумя несчастными мужиками.

Грех с ними не согласиться. Это очень похоже на правду, и мне искренне жаль, что я испортила их жизни своим присутствием.

Как бы то ни было, мне нужен мужчина. Ещё никогда на моей памяти я не чувствовала такого желания, гормоны делают из меня другого человека.

— Привет, мамулечка! — Никуся звонит мне каждый день после того, как я призналась ей в беременности. — Как поживает мой крестник?

Эта сумасшедшая уже и в крёстные ко мне набилась. Пришлось согласиться, иначе мне бы не было покоя.

— Хорошо, в отличие от меня, — горестно вздыхаю, доедая уже третью шоколадку за день. Хоть что-то же должно приносить мне удовольствие, раз другого не предвидится.

— А что так? Давай быстрее рассказывай!

— Даже не знаю...

— Хватит меня нервировать! Говори уже!

С другой стороны, с кем мне ещё можно обсудить свои «страдания»?

— Я постоянно хочу секса. Уже дней пять подряд. И не предлагай мне мою руку или вибратор — это не работает.

— За кого ты меня принимаешь, чтобы я такое тебе предлагала? — хихикает, а после серьёзно продолжает: — У тебя два мужика есть. В чём проблема? Бери любого в оборот, а можешь сразу двух. Одновременно. Ха-ха-ха.

Ника ржёт как чокнутая. Я на неё не обижаюсь, у каждого свои заскоки.

— Они меня не хофят... — говорю с набитым ртом.

— В смысле — не хотят?

— В прямом.

— А чего ж ты раньше не рассказывала, что они импотенты? Как ты залетела, я что-то не пойму?

— Вот дурная... — хохочу теперь уже я.

— Виол, не морочь мне голову. Ты что, как маленькая? Тебя учить нужно, как мужика соблазнить? Я бы с удовольствием, но я тоже не умею, — опять дикий хохот. Да что ж такое! Юмористка хренова.

— Я сегодня с Герой на ночном дежурстве.

— Вы прям в морге чпокаетесь? — в голосе неподдельное удивление.

— Так! Я сейчас нажму отбой! Хватит ржать надо мной.

— Ладно-ладно! Успокойся. Трахайтесь где хотите. А если серьёзно, скажи, что тебе очень нужно в лечебных целях. Он просто не посмеет тебе отказать!

Глупость, но я реально задумываюсь. Мне на самом деле очень сильно нужно. Простые механические движения. А после можем сделать вид, что ничего не было.

В морг прихожу в приподнятом настроении. Сегодня с нами только Илья. Было бы замечательно его куда-нибудь сплавить. Но куда?

Герман сидит в лаборатории, уже работает.

— Привет, — блею как дурочка. Весь запал улетучился за одну секунду. Не смогу я ничего предпринять, как бы сильно ни хотела.

— Привет, котёнок, — Гера бросает свои дела и скрупулёзно меня осматривает. — Чего такая задумчивая? Что-то случилось?

Ну давай же, скажи ему сейчас!

— Нет. Всё хорошо, — чувствую себя ещё хуже, чем до этого. Что я за трусиха?

Я точно знаю, что Гера меня хочет. Он никогда этого и не скрывает. Я вижу взгляды, которыми он меня буквально съедает, но при этом не предпринимает никаких действий.

— Так я тебе и поверил. Говори давай.

Меня уже начинает дёргать от стресса: руки трусятся, ноги подгибаются, сердце на вылет, в ушах звенит и долбит с неимоверной силой.

Была не была!

— Мне нужен секс! — чуть ли не выкрикиваю на весь морг.

С испугом смотрю на Германа и подсознательно готовлюсь к неистовому смеху в мой адрес. Пускай я опозорюсь — это сейчас не так важно, как моё эмоциональное состояние. Если я не получу желаемого, то могу начать себя истязать.

Герман заторможенно хлопает глазами. Очевидно, что такого предложения он никак не ожидал.

Молчит. Мне кажется, что проходит целая вечность, но Гера не выдаёт и звука.

— Шутка! Ха-ха... — быстро выбегаю из лаборатории в сторону комнаты отдыха.

Позорище! Это просто невыносимо! Хочется даже не плакать, хочется разрыдаться, как маленькой девочке. Сажусь на диван и пытаюсь глубоко дышать.

— Всё хорошо. Всё хорошо. Всё хорошо, — повторяю раз за разом.

Я хочу уйти домой. Мне тесно в собственном теле. Я ненавижу себя. Слёзы всё-таки срываются с моих ресниц.

Долго жалеть себя не приходится: дверь открывается, и в комнату заходит Герман. Наблюдаю, как заворожённая, за тем, как он идёт в мою сторону, садится рядом, сжимает мою ладонь своей сильной рукой. Зачем он меня трогает? Этого ничтожно мало, и такие подачки только больше вгоняют меня в депрессию.

— Илья ушёл, — голос, которым Герман это говорит, доводит меня почти до предоргазменного состояния.

— Куда? — ничего не понимаю. Причём здесь Илья?

— Не знаю, домой, наверное. У нас пока затишье, только по мелочи надо кое-что доделать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В горле пересыхает и начинает першить.

— Понятно... — на самом деле ничего не понятно. — Я сейчас переоденусь и подойду к тебе в лабораторию.

— Мы не идём в лабораторию.

— Почему?

Я на грани...

— Потому что я буду тебя трахать до самого утра. Если, конечно, нас не засыпет трупами и не придётся работать, — прямой взгляд на мои губы, потом в глаза.

Мой оргазм уже осязаемый. Разряды тока прошивают мышцы, и они начинают сокращаться по всему телу. Герман, больше не говоря ни слова, тянет мой свитер наверх через голову. Я послушно поднимаю руки и остаюсь в одном топе.

Это всё реально или я окончательно сошла с ума?

Топ тоже быстро покидает моё тело, и Гера с блаженным стоном припадает ртом к моей груди.

Откидываюсь на спинку дивана в приступе блаженства.

— Гер... Я сейчас кончу... Я не могу терпеть... Аааааммммм...

— Не нужно терпеть, кончай, — он лижет, кусает, мнёт и целует мои соски.

Меня сносит таким долгожданным наслаждением. Но этого мало. Я хочу ещё. Хочу больше. Намного больше.

Герман опрокидывает меня на спину и без промедления стягивает джинсы вместе с трусиками.

— Моя любимая кисюля, — восторженно смотрит мне между ног и сам начинает раздеваться.

Его стриптиз не занимает больше десяти секунд. Герман спешит: его пальцы трясутся и не слушаются. Член в полной боевой готовности блестит выступившей смазкой. Как же я соскучилась по нему.

— Хочешь, чтобы я сначала полизал?

Я настолько оглушена эмоциями, что не сразу понимаю, о чём он говорит.

— Потом. Гер, я не могу терпеть. Войди в меня.

Я прошу, я требую, я умоляю. Мои бёдра уже сами по себе танцуют завлекающий танец. Наверное, со стороны я сейчас выгляжу как загулявшая кошка. Такой, в принципе, я себя и ощущаю.

Герман накрывает моё тело своим. Растворяюсь в этих чувствах по полной. Глажу его по лицу, груди, тяну руки к спине и ягодицам.

Проникновение застаёт меня врасплох. Гера сразу же переходит на последнюю передачу и начинает вколачивать меня в диван с неимоверной скоростью.

Мы стонем, кричим, материмся, целуемся, царапаемся, творим полный беспредел. Мокрые шлепки наших тел звенят и разрывают на части воздух в комнате. Я никогда не была такой мокрой. Надеюсь, что это не сквирт произошёл на общественном диване. Хотя... С меня и так течёт, как с дырявой бочки.

Герману просто снесло крышу. Так сумасшедше он никогда не вёл себя со мной в постели. Он голодный. Только это определение подходит под его действия. Его руки не находят себе места: они везде и всюду — блуждают, хватают, сжимают, ласкают. Его губы зацеловывают моё тело, каждый его участок. Герман словно хочет залезть мне под кожу и остаться там навсегда.

Я задыхаюсь. Происходящее больше начинает походить на изнасилование, а не на соитие двух влюблённых людей. И это не одностороннее насилие — оно обоюдное. Мы входим в такой раж, что кажется — разорвём друг друга на части.

Герман знает меня. Он видит все мои желания и с удовольствием выполняет их. Его ладонь ложится на моё горло и уверенно надавливает.

Это комбо.

Оргазм невероятной силы лишает меня всякой возможности оставаться в сознании: в глазах темнеет, и я проваливаюсь в розовую негу. Какой же это кайф.

— Котёнок! Эй! Не пугай меня! — Гера нежно гладит моё тело и невесомо порхает губами по лицу.

Открываю глаза и смотрю на такие родные черты. В это мгновение исчезают последние месяцы нашей разлуки. Кажется, что ничего непоправимого между нами никогда не случалось.

Я счастлива.

Впервые за долгое время я по-настоящему счастлива.

— Виол... Я так по тебе соскучился. Прошу, не отталкивай меня, — смотрит мне в глаза с мольбой, кладёт руку на мой живот. — Мы не навредим малышу? По-моему, мы немного перестарались.

— Я чувствую себя прекрасно. Потрясающе. Гер... Я хочу ещё.

— Я и не думал останавливаться. Это только начало ночи, — впивается в мои губы в развратном поцелуе.

Меняем наше местоположение: я в коленно-локтевой, а Гера вбивается в меня сзади. Это моя любимая поза, но только вместе с ним. Знание, что за моей спиной именно он, доводит до точки кипения быстро и неотвратимо.

— Гер... — звуки уходят в сиденье дивана. — Герман...

— Что? Что, котёнок? — он меня слышит, но не останавливается. Его член словно поршень движется в моём теле.

— Мало... Хочу тебя ещё, — я окончательно сошла с ума.

— Виол, не здесь.

Но, несмотря на сказанное, ощущаю давление на задницу. Герман не проникает внутрь, только массирует внешне подушечкой пальца. Мне и этого становится достаточно, чтобы отлететь в нирвану. Звуки моих криков заглушает обивка дивана. Герман же, наоборот, не сдерживает себя: рычит и воет, словно бешеное животное.

Вырубаемся.

Нас будит звонок в служебную дверь морга. Одновременно смотрим на часы. Два часа ночи.

Моё тело полностью затекло, и виной тому Гера. Он практически лежит на мне сверху.

— Прости, котёнок. Больно? — массирует меня, ласкает спину и ноги.

— Ты слышишь звонок? — сладко потягиваюсь в объятиях Германа. — Будешь открывать?

— Нет. Если бы это был кто-то свой, то позвонил бы на мобильный, — начинает натирать мой клитор и вводить пальцы во влагалище. Я сразу же подстраиваюсь под него и начинаю тереться ягодицами об его член. — Малолетки иногда так развлекаются, не обращай внимания.

Мы лежим, прижавшись друг к другу. Гера поднимает мою правую ногу, кладёт на своё бедро и входит в меня сзади. Его движения медленнее и размереннее.

Как же мне хорошо. Его руки на моей груди: нежно массируют, оттягивают соски.

Звонок не прекращается, и это каким-то странным образом ещё больше усиливает моё возбуждение. Возможность быть застуканными в момент секса — очень пикантная перспектива.

Кончаем одновременно и снова проваливаемся в сон.

Просыпаюсь одна. На часах семь утра. Ничего себе! Быстро подскакиваю с дивана и собираю разбросанные по полу вещи. В истеричных метаниях привожу себя в порядок.

Где Гера? Почему не разбудил меня? Вот засранец!

— Доброе утро, котёнок.

Поворачиваюсь на его голос. Гера стоит в дверях и держит в руках бумажные пакеты доставки из своего кафе.

Я удивлена. Он заставил своих работников готовить в такое раннее время? Какой кошмар. Как же это приятно. Чувствую себя нужной и любимой. Конкретно сейчас я явственно вижу его любовь. Я ошибалась, думая, что ничего такого нет.

— Давай завтракать, — довольный и радостный расставляет лотки с едой на столе.

Сажусь на стул и неотрывно смотрю на него. Он настоящий?

— Я, кажется, тебя люблю... — не отдаю отчёта своим словам и действиям.

Герман садится напротив, берёт мои ладони в свои.

— Кажется?

— Да. Ты же знаешь, что я никогда ни в чём не уверена.

Улыбается. Такой счастливой улыбки я ещё никогда не видела на его лице.

— Зато я уверен, что люблю тебя больше жизни.

— Я порчу тебе эту самую жизнь.

— Ничего ты не портишь, не придумывай. Ешь давай и корми нашего сына.

Не сдерживаю слёз. Ну зачем он так со мной?

— Ещё ничего не известно. Может, это сын Романа.

— Может быть... Это не важно. Если ты со мной, то и ребёнок мой. И не спорь.

Не спорю. Это бесполезно.

— Только ответь мне на один вопрос: что ты чувствуешь к Рогозину? Правду, Виол.

— В данную минуту я ничего не чувствую. Но это только сейчас. Когда ты рядом — я никогда о нём не думаю. Когда рядом он... Я не понимаю себя.

— Ты бы поверила мне, если бы я сказал, что он тебя не любит?

Хитрец.

— Ты заинтересованное лицо. Как я могу тебе верить? — улыбаюсь, чтобы не обидеть Германа. — Я не видела его уже три недели. Возможно, что мы уже не вместе. Нам нужно поговорить.

— Ты бы могла провести с ним такую же ночь, как сегодня со мной? — Герман нехотя задаёт вопрос. Зачем он делает себе больно?

Я не знаю, что ему ответить.

Смогла бы? Наверное... Если бы между нами не было раскола и обид.

Гера ждёт моего ответа.

— Я...

Гера'

Зачем я спросил? Вот кто меня за язык только потянул?

Виола молчит. Я знаю ответ. Логично было бы обидеться, но я не испытываю к этой женщине ничего, кроме всеобъемлющей любви.

— Я… не хочу думать, что было бы, если… Есть этот момент, есть ты и я. Сейчас мне этого достаточно как никогда.

Я ей верю. Сейчас. Именно это «сейчас». А потом? Решаю перевести тему разговора. Хватит портить такое замечательное утро.

— Ты сегодня идёшь на приём к Геннадию Александровичу?

— Ты всё обо мне знаешь, — с теплотой в голосе констатирует факт моего помешательства её жизнью.

— Конечно знаю. Это важно. Всё, что касается тебя, для меня первостепенно.

Вижу, что смущаю Виолу. Решаю понизить эмоциональный накал:

— Ешь. Твой любимый сырный суп, — придвигаю к ней приборы и чесночные гренки.

Виола принимается за еду. Я же просто смотрю, как она ест.

Своя. Родная.

Как я могу отказаться от неё? Это невозможно. Она — мой мир, мой свет, моя жизнь. Без неё я просто биологический набор из костей и мяса.

Если Виола не думает о Романе, когда мы вместе, то я приму это к сведению.

Что происходит с Рогозиным, я не знаю. Как и Виола, не видел его три недели. Неужели он откажется от неё? Верится с трудом.

Всё в разы усложнится, если Ви носит его ребёнка. Я не знаю, как Роман себя поведёт. Может, не делать тест и просто жить дальше? А почему нет?

— Тук-тук. Все одеты? — дверь приоткрывается, но Илья не входит.

— А почему мы должны быть раздеты? — играю с ним в ответ.

Виола перепуганными глазами смотрит на диван. Да, выглядит он печально. Я даже с расстояния вижу, что тёмная обивка залита спермой.

— Тогда вхожу, — Илья появляется на пороге, и я не успеваю среагировать вовремя. — Приятного аппетита.

Виола тут же бросается к дивану и падает на него пластом, дабы скрыть все неприличные улики. Мне становится дико смешно.

— Виол, не нужно так прыгать. Я всё равно не мог не увидеть обляпанный диван. Надеюсь, что вы дружно его вымоете, — Илья идёт к кофемашине и начинает свои утренние кофейные ритуалы.

Виола покрывается красными пятнами. Конечно же, нам, мужикам, легче переносить такие подколки. Виола — девочка, и ей стыдно.

— Илья, харэ! Зачем ты смущаешь Виолу? Неужели нельзя просто молча сделать кофе и свалить отсюда?

— А вы в курсе, что слишком бурная половая жизнь может навредить ребёнку?

Мы с Ви в шоке смотрим друг на друга, а после переводим удивлённые лица на этого недоделанного Шерлока.

— Что ты несёшь? — совсем неуверенным голосом предъявляю Завгороднему.

— Напоминаю: у меня трое детей, и я в курсе всех метаморфоз с женским телом и их ментальным здоровьем.

— И? — он уже наконец-то разродится или так и будет умничать на показ?

— Что «и»? Не усердствуйте с сексом, говорю! У моей жены так чуть выкидыш не случился на раннем сроке, — задумчиво смотрит в свою чашку. — Ну, если вам гинеколог разрешает, то, конечно, вперёд и с песней.

Перевожу взгляд обратно на Виолу. Молча транслирую вопрос. Ви только плечами пожимает.

Она не знает, можно ли нам заниматься сексом? Серьёзно? Я же ночью раскатал её кисулю вдоль и поперёк! Сегодня чья-то жопка будет красная.

— А вообще, мне понравилось ночевать дома, так что почаще оставайтесь одни на дежурстве. Пойду в лабораторию делать вид, что работал всю ночь без отдыха.

— Подожди, Илья, — я обязан предупредить появление сплетен вокруг моей девочки. — По-человечески прошу тебя не распространяться на эту тему. Яровой тоже в курсе?

— Конечно, в курсе.

"Замечательно".

— Вы уже кому-то сказали об этом?

— Нет, не сказали и не собирались. Мы все новости обсуждаем только между собой, хоть вы так и не думаете, — заявляет с претензией в голосе и уходит в лабораторию.

Молча перевариваем услышанное.

— Котёнок, ты ведёшь себя несерьёзно. Сразу после пересменки едем к врачу.

— Какой позор… — Виола меня не слышит. Она ещё не отошла от разговора с Завгородним.

Наблюдаю, как Ви достаёт из напольной тумбочки какие-то тряпки, намачивает их водой и принимается с психами натирать диван.

Отбираю у неё мокрое полотенце и отправляю обратно завтракать. Ви не сопротивляется, а я впервые за сорок лет занимаюсь оттиранием своей спермы с мягкой мебели.

В восемь утра покидаем морг и вместе идём на парковку к моей машине. Ну конечно же, как по заказу и непонятно откуда, перед нами возникает Рогозин. Выходит из своей машины, останавливается и смотрит на нас больными красными глазами.

Что с ним?

Виола дёргается, как от удара, и тормозит на месте. Я, бляха, просто не переживу, если она сейчас меня кинет и пойдёт выяснять с ним отношения.

Крепко сжимаю её ладонь.

— Давай подойдём? Пожалуйста. — Она не отшивает меня, и я чувствую колоссальное облегчение.

Идём ему навстречу. Тормозим.

— Привет, — Роман здоровается первым. Конечно, не со мной. Смотрит, не отрываясь, на Виолу.

С ним что-то происходит. Это настолько очевидно, что сразу бросается в глаза. Вид реально больного человека. Я бы ещё понял, если бы забухал, но тут что-то другое.

— Привет, Ром. Что с тобой? Ты болеешь?

Рогозин печально улыбается, глядя на наши с Ви сплетённые пальцы:

— Болею. Любовью. Похоже, это неизлечимо и безответно.

Вот гандон! Давай ещё слезу пусти для пущей убедительности.

— Почему ты не звонил и не писал?

— А ты почему?

— Это не я была с незнакомым мужиком в туалете, а ты — с посторонней бабой.

Ничего себе поворот! Я просто счастливчик. Рогозин конкретно подмочил свою кристально чистую репутацию.

— А ты, я смотрю, мне верность хранишь? — рычит ей в лицо. Я успеваю закрыть Виолу своим телом.

У Ви начинают трястись руки. Она явно не ожидала от него агрессии.

— Ты собираешься быковать? Ну давай, попробуй. — Разминаю кулаки перед его носом.

— Гер, не вздумай, — котёнок хватает меня за локоть.

— Да, Гер, не вздумай, — с ядом передразнивает Виолу. — Не сильно ты обо мне и вспоминала. А зачем? Мы же с Вердиным взаимозаменяемые! Как, сука, удобно!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слушать его сплёвы мы не будем. Разворачиваю Ви в сторону моей машины и отправляю садиться в салон. Сам же остаюсь на месте: нужно сказать пару ласковых этому страдальцу херову.

— Ты сам веришь, что любишь её?

— Верю.

— Тогда как ты можешь её обижать?

Рогозин опускает глаза на свои кроссовки. Устыдился, бедолага. Но быстро приходит в себя:

— Я не откажусь от своего ребёнка, можешь даже не надеяться. Ты не станешь его отцом. — Сучья улыбка прорезает его рожу словно у Джокера.

— Это не твой ребёнок.

— Ты этого не знаешь.

Не знаю. И это меня убивает.

— Разберись в своей жизни и не нервируй Виолу. Папаша херов. Ты за эти недели хоть раз поинтересовался, как она себя чувствует? Вдруг ей нужна твоя помощь — как возможного отца своего ребёнка? Ты просто забил, варился в страданиях и жалел себя, как сопливая малолетка.

— Что-то случилось? — наконец-то взгляд прояснился.

— Всё в порядке. — Разворачиваюсь, чтобы уйти отсюда подальше, но Рогозин тормозит меня.

— Вы близки? — Ему с трудом удаётся выдавить из себя этот вопрос.

Я не обязан ничего говорить, но и врать не стану. Виола моя, целиком и полностью. Я её не отдам. Пусть Роман ищет другую любовь. Возможно, когда-нибудь он её и найдёт.

— Да. — Этого ответа ему будет достаточно. Остальное может додумать сам.

---

— Живот твёрдый. Что такое, Виолетта Робертовна? Что за негоразды? — Геннадий Александрович в шутку ругает Виолу за непослушание. — Болит? Выделения?

Я конкретно напрягаюсь. Если ночью я навредил малышу, то как я смогу жить с этим дальше?

— Ничего не болит, выделения обычные, — переводит на меня взгляд. Стесняшка моя.

— Геннадий Александрович, нам можно заниматься сексом? — беру удар на себя. Виола опять смущается и краснеет.

Ручкин хитро улыбается. Чему он так радуется?

— Если Виолетта Робертовна чувствует себя хорошо, то, конечно, можно. Но если что-то ощущается подозрительным, то лучше для начала провериться. Как, например, сейчас. Если тонус спадёт через пару часов, то всё в порядке, а если нет, то от контакта нужно воздержаться.

— А как мне понять, что тонус ушёл? — к допросу присоединяется Ви.

— Проще простого. Вы трогаете рукой низ живота. Если он твёрдый, как камень — значит, матка в тонусе. Если мягкий — то всё отлично.

— Последние пять дней я ощущаю себя озабоченной самкой. Это тяжело и выматывающе. Может, есть какие-то безопасные таблетки для снижения либидо?

Эй-эй-эй! Не надо ничего снижать!

Мои глаза чуть ли не вылетают из орбит.

Геннадий Александрович начинает смеяться и утирать глаза носовым платком.

— Виолетта Робертовна, не пугайте так Германа Марковича. Он чуть сознания не лишился от испуга.

Мне самому становится смешно от моей реакции на услышанное.

— Если вас ничего не беспокоит, то просто наслаждайтесь близостью. Занимайтесь сексом тогда, когда вам этого хочется. Желательно, конечно, не в общественных местах, — Ручкин продолжает забавляться. — Только следим за своим самочувствием и не жестим в постели. Через три недели по плану первый скрининг. Будем смотреть на малыша.

О тесте никто из нас не заводит разговор. Хотя его уже можно будет делать через неделю-две. Я боюсь. Уверен, что Виола тоже.

Довожу Ви до дома. Я не хочу с ней расставаться, и мы долго сидим в машине. Я глажу её пальцы, целую её губы. Надеюсь, что получу приглашение подняться в квартиру.

— Ты хочешь подняться ко мне?

— Хочу, — тут же выпаливаю на одном дыхании.

Смеёмся в унисон.

— Пошли.

Поднимаемся на этаж. У меня стойкое ощущение, что я возвращаюсь домой из долгой командировки. Даже этот вонючий подъезд кажется мне родным.

Охранница на месте, узнаёт меня и сразу начинает тереться о мои ноги, пушит хвост, урчит, как паровоз.

— Ну конечно! Встретилась со своим любимым хозяином, а я уже и не нужна.

— Только ты и нужна, — кто о чём, а я о своём.

Прохожу с Люськой на руках в гостиную. Здесь ничего не изменилось со времён моего отсутствия: тепло и комфортно. Именно тут я чувствую себя как дома, а не в своей пустой квартире.

— Ты пойдёшь со мною в душ? — Ви легко и просто предлагает составить ей компанию.

— Ты ещё спрашиваешь? — Люська летит в сторону, и я, не теряя времени, плетусь следом за Ви.

Раздеваемся вместе, стоим, прижавшись телами в маленькой ванной комнате. Мы до сих пор пахнем сексом. Наши тела пропитаны им с ночи.

Забираемся вместе в душ. Виола настраивает воду, пока я, как ошалелый, рассматриваю её тело. Живота ещё совсем не видно, но грудь стала больше, соски потемнели и стали тёмно-розовыми.

— Хватит так смотреть, ты меня смущаешь, — брызгает в меня водой из душевой лейки.

— Как там наш живот поживает? — трогаю на наличие тонуса и понимаю, что живот мягкий. Это несказанно меня радует.

— Всё хорошо, если можно так сказать. Я опять хочу секса. Эти гормоны сводят меня с ума.

— Может, это не гормоны?

— А что же тогда?

— Ну смотри: я тоже постоянно хочу секса с тобой, но у меня же не гормоны, — засасываю нижнюю губу Виолы. Она тут же закидывает руки на мои плечи и скрещивает их на шее.

Я легко подкидываю Виолу вверх и усаживаю на свой торс. Член упирается между её ягодиц. Сразу вспоминаю о её желании этой ночью.

За четыре месяца наших отношений мы так и не дошли до полноценного анального проникновения. Были пробки, которыми мы зачастую пользовались, но моего члена в этом месте Виола всегда боялась. Возможно, сегодня она решится, и мы попробуем.

Душевая кабина заполняется паром, наши тела нагреваются и липнут друг к другу.

Виола сама направляет в себя мой член. Я помогаю ей и полностью опускаю на себя. Стыковка проходит идеально. Так как старая душевая кабина не позволяет нам опереться о стенки, мне приходится держать Виолу руками за ягодицы и на весу вколачиваться в её сладкое тело.

— Тебе хорошо? Почему ты молчишь? Котёнок? — обычно Виола громкая, а сейчас удивительно тихая.

— За стеной новые соседи с маленьким ребёнком, — сквозь сдержанные стоны выдаёт Ви.

— Тогда нам срочно нужно переместиться в спальню.

Мокрые и в облипку мы падаем в мою любимую постель. Я не выходил из Виолы, и мы продолжаем наш древний танец, но уже в горизонтальной плоскости.

Я сверху. Виола сверху. Я сзади. Мы на боку. Мы сидя. Мы стоя.

Мы сошли с ума.

Виола всё-таки решается и даёт мне добро на анал.

Беру из прикроватной тумбочки нашу ещё запечатанную смазку, купленную для будущих экспериментов, и презерватив. Каждый врач знает, что заниматься таким сексом без резинки чревато последствиями для обеих сторон.

Виола волнуется. Мне тоже передаётся её настроение.

— Расслабься, котёнок. Я буду действовать по чуть-чуть и не сделаю тебе больно. Ты мне веришь?

— Верю.

Мне кажется, что Виола уже совсем без сил. Её тело, зацелованное моими губами и разнеженное моими руками, напоминает пластилин.

Конечно же, мы начинаем по классике. Я довожу её до точки кипения, но не даю кончить и плавно перехожу к основному блюду. Смазки по максимуму. Первыми в неё входят мои пальцы, и Виола сразу готова взорваться. Ну уж нет. Быстро достаю пальцы и сменяю их членом. Несмотря на все исходные, Ви не сразу меня впускает, приходится потрудиться. Массирую её клитор, возбуждаю пошлыми словами.

Когда головка уже внутри, Виолу сокрушает дичайший оргазм. Она кричит, напрочь позабыв о соседях. Пока она ничего не соображает, я вгоняю член полностью и начинаю двигаться — не быстро, но уверенно.

Растянуть удовольствие не получается, и вскоре я и сам кончаю.

— Ты как? — массирую её многострадальную попку.

— Это странное чувство, непривычное. Мне понравилось.

Хотя мне и не досталась её девственность, я стал для неё первым в двух видах секса. Как оказалось, минет она мне делала тоже впервые в жизни.

— Хочешь есть? Я сейчас бы слона съел. Сутки во рту не было и крошки.

Виола шустро подскакивает с кровати и убегает в сторону кухни. Я преуменьшил своё желание поесть. Такое ощущение, что желудок сейчас переварит сам себя.

На часах уже вечер. Виоле нужно отдыхать. Мне тоже не помешало бы поспать перед работой. Только вот член со мной категорически не согласен: стоит колом и не собирается облегчать мне жизнь.

Виола возвращается в постель с подносом еды. Я съедаю всё подчистую и запиваю сверху чашкой своего любимого чая.

— Я счастлив.

— Я вижу, — смеётся с моей довольной рожи.

— Иди ко мне, — тяну эту невозможную женщину в свои объятия.

— Я устала. У меня ужасно болит всё тело.

— Не переживай, мы будем спать. Не обращай внимания на этого солдата, — указываю взглядом на своё хозяйство. — Он дежурит — мы отдыхаем.

Ви смеётся и утыкается носом в мою шею. Через минуту я слышу её размеренное дыхание.

Перед сном я думаю о том, как сказать Виоле о своей матери и её маниакальном желании заниматься воспитанием своего внука. Она не забросила эту идею и уверена на сто процентов, что ребёнок мой. Аргументов, кроме слов Ларисы, у неё нет. Но они ей и не нужны.

Отложу разговор на утро. Надеюсь, что не буду послан нахрен и выставлен за дверь квартиры.

С этими мыслями я и отхожу ко сну.

Роман'

Последние три недели я нахожусь в каком-то аду. Моя жизнь превратилась в череду нескончаемых ударов судьбы. Или же всё началось намного раньше, в тот день, когда ко мне на поклон пришёл Роберт? Если трезво оценивать ситуацию, то действительно, до встречи с Виолой я жил вполне себе нормально: жизнь шла своим чередом, никаких проблем, разборок, стрессов. На сегодняшний день я нахожусь в какой-то беспросветной заднице.

Куда я пропал на это время и почему не звонил Виоле? Вряд ли бы ей понравился честный ответ. Мне банально было не до неё. Жизнь сыплется как карточный домик, и нужно разобраться в навалившихся на мою голову проблемах.

Началось с того, что тварь Алёна решила облегчить свою душу и признаться мужу в измене. Позже я узнаю причину такого поступка: она давно мечтала о разводе, но не могла отвязаться от надоевшего супруга.

Но зачем она назвала моё имя? Чтобы что?

Как итог: избитая Алёна и почти отбитые почки у меня. Её муж оказался бывшим борцом, а ныне просто домашним тираном с проблемной простатой. Этой шалашовке не хватало секса в браке, и она периодически наставляла рога своему благоверному. На моей кандидатуре Алёна решила поставить точку в своём замужестве.

Возвращаясь под утро с разборок с Вердиным, я был избит на парковке своего дома. Избивающий не забыл представиться. Стоит отдать ему должное: по лицу и ниже пояса он не наносил удары, только по корпусу. Но и этого было предостаточно для того, чтобы я последующую неделю мочился с кровью.

Конечно же, спускать с рук своё избиение я не собирался и подал заявление в полицию. Видео с камер наблюдения на парковке было мне в помощь.

Ответить этому придурку тем же я просто физически не мог, как бы мне этого ни хотелось. Я врач, а не боец ММА.

В ходе разбирательств была обнаружена избитая и изуродованная Алёна. Этот бугай отметелил её до неузнаваемости и запер в квартире, без возможности даже вызвать себе скорую. Но что самое интересное — эта идиотка отказалась писать на него заявление, ссылаясь на то, что когда он выйдет из тюряги, то просто закатает её в бетон.

Сейчас Бешкатов Дамир находится в СИЗО. Конечно же, у него есть адвокат, рвущий обвинение в пух и прах, но сдаваться я не намерен. Уверен, что посажу этого неадекватного, чего бы мне это ни стоило. Такие особи несут угрозу для общества и должны отвечать за содеянное.

Неделю я отлеживался дома и приходил в чувства. Рентген показал два сломанных ребра. А о том, что тело было сплошной синей гематомой, я вообще молчу.

На работе никто не знал о произошедшем и не связал моё отсутствие с отсутствием Алёны. Официально я свалился с гриппом.

Выйдя через неделю на работу, я принимал тонну обезболивающих, так как отсиживаться дома больше не имел возможности. Я уже не был главврачом и не мог себе позволить забить на рабочий процесс. Теперь я подчинённый, за которым ведётся неустанный контроль.

Не успел я спокойно отработать и пары дней, как до меня дошла новость о смерти Платоновой Натальи Егоровны. Произошло то, о чём я её и предупреждал: кровоизлияние в мозг. Конечно же, я надеялся на лучшее, но, к сожалению, никто из нас не застрахован от последствий вмешательства на мозг. Её случай и так был непростым, а в ходе операции я понял, что хорошего исхода ожидать не стоит.

Тело Натальи ещё не было предано земле, как на пороге моего отделения объявился её братец. Он инициировал разбирательства по моим действиям относительно лечения своей сестры. Пока что всё было на стадии внутри больничных разборок, но я чувствовал приближение бури, переломающей в щепки всю мою жизнь.

Платонов открыто угрожает мне. Он утверждает, что если не получится меня посадить, то я просто буду живьём закопан где-нибудь в ближайшей лесополосе.

Я верю, что он сможет воплотить в реальность один из предъявленных вариантов.

Не знаю, как долго получится хранить в тайне от родителей все свои проблемы. Отцу категорически нельзя волноваться, а если он узнает обо всём, то боюсь, что опять загремит в больницу. Приходится играть роль беззаботного сына, занятого только своей личной жизнью.

Мама каждый день обрывает мой мобильный своими звонками. Она понимает, что между мной и Виолой не всё в порядке, но никак не может докопаться до правды. Говорить родителям о беременности и возможном отцовстве я не буду. Для начала нужно сделать ДНК-тест, а уже после решать, как быть дальше. С каждым днём мне всё больше кажется, что ребёнок не мой. Я знаю, что в таком случае Герман не даст нам спокойной жизни. Да и как мы будем вместе? Я не представляю, что буду воспитывать чужого ребёнка.

Наверное, я слабак в глазах Виолы и Германа. Он-то наверняка согласен на всё, и даже принять моего ребёнка. Уверен, что Вердин по полной программе промыл Виоле мозг и выставил себя лучшей кандидатурой на роль отца. Я бы посоперничал с ним, но на данном этапе для меня важнее не загреметь за решётку.

Что я сейчас могу предложить беременной женщине? Только стресс и ничего больше. И я не преувеличиваю масштабы моих проблем. Вчера мои двери в квартиру были облиты какой-то горючей жидкостью и подпалены. Камеры наблюдения на входе в дом, естественно, не работали в тот момент, и выяснить почему у меня не получилось. Наша консьержка — бабушка-божий одуван — не была в курсе случившегося и клянётся, что в дом, кроме жильцов, никто не входил.

Сегодня ночью я понял, что не могу подставлять Виолу под удар. Если Платонов выяснит, что мы как-то связаны, то сможет надавить на меня через её безопасность. Он хочет, чтобы я написал чистосердечное признание, в котором сообщил, что намеренно убил его сестру.

Ублюдок. Платонов не видит из-за своей злости и ненависти ко мне никаких доводов здравого рассудка. Я не виновен в том, что случилось с его сестрой. Это не врачебная ошибка или моя халатность. Это, мать её, жизнь! Она может закончиться в любой момент, независимо от поставленного диагноза. Наталья могла умереть и в ожидании операции. Никто не знает, как себя может повести организм человека при таком серьёзном вмешательстве.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конечно же, меня поддерживают мои коллеги и вся комиссия, собранная этим ненормальным мстителем. Они понимают суть вопроса и не видят причин раздувать скандал с привлечением вышестоящих правовых органов. Только Платонов не сдаётся и намерен довести дело до суда. А если не выгорит с моей посадкой, то готовит мне место на кладбище.

Мне ещё ни разу не удалось записать на диктофон его угрозы. Этот червяк очень изворотлив и умен, чтобы не попасться так банально на угрозах жизни и здоровью. Он настигает меня в моменты, когда я меньше всего этого ожидаю и не подготовлен ко встрече с ним. Ну не ходить же мне с камерой сутки напролёт.

Или ходить? Хотя уверен, что это мне не поможет.

Так уж сложилось в моей жизни, что я не имею никаких связей. Ни блатных, ни правовых, никаких. Я всегда был сам по себе. Никогда не имел проблем ни с законом, ни с беззаконием. Просто жил, учился, работал. Всё моё окружение с восемнадцати лет — это врачи всех категорий. Меня всегда это устраивало, до недавнего времени. Просить поддержки мне не у кого. Близкие друзья ничем не помогут. Они обычные врачи, да ещё и с семьями. Впутывать в свои разборки я никого из них не буду.

Я решил смотреть по ситуации и предпринимать какие-либо меры только в экстренных случаях. Если будет суд — буду судиться. Если будет угроза жизни — буду...

Без понятия, что я буду делать. Я устал.

Сегодня я видел Виолу. Как же я по ней соскучился. За всей суетой мне казалось, что чувства немного притупились, но я сильно ошибался. Один взгляд — и я снова её раб.

Мне больно от того, что она вернулась к Герману. Но даже сейчас не могу её винить и обижаться. Она одна, родители не в счёт. Конечно, Виоле нужна поддержка, забота, внимание. Вердин всегда рядом, а я чёрт знает где, да ещё и с подмоченной репутацией и вагоном проблем.

Через неделю можно сделать тест ДНК и наконец хоть в чём-то определиться. Если ребёнок мой, то я не откажусь от его воспитания и, естественно, от Виолы. Если он от Вердина...

Я не знаю, как поступить в такой ситуации. Я люблю Виолу, но категорически не хочу чужого наследника.

Смешно, конечно. Интересно я рассуждаю. Может, Виола меня не захочет ни в одном, ни в другом случае, а я тут губу раскатал.

Сегодня я провёл похожую на случай Платоновой операцию. Пациент выжил. Теперь к нему будет приковано внимание комиссии. Если что-то пойдёт не так, то боюсь, что решение по Наталье будет не в мою пользу, и моя карьера, как и моя жизнь, полетит в пропасть.

Рабочий день заканчивается неплохо: пациент вышел из наркоза и пока стабилен. Надеюсь, что так будет и впредь, пусть выкарабкивается.

Выходя вечером из больницы, я не хочу ехать в свою опостылевшую квартиру. Боюсь, что там меня может ждать новый сюрприз. Но куда же мне податься, если не домой? Не к Виоле же? Сто процентов, что она не одна.

В голову начинают лезть бредовые мысли в виде Насти или Лизы. Куда-то не туда ведут меня мои страхи и переживания. Эти женщины мне не нужны, и тревожить их будет сверх лицемерием.

В сознании резко возникает образ Маши.

Нет.

Как я к ней явлюсь? Что скажу? Глупость.

Возможно, и глупость, но я уже десять минут сижу в машине под её забором. Дорогу я вспомнил по памяти. Никогда не ездил до того случая в этот район, но нашёл её дом без проблем.

Осознаю, что не выйду из машины, просто посижу немного в тишине и поеду, скорее всего, к родителям.

Вдруг до моего слуха доносятся звуки голосов на повышенных тонах. Опускаю немного стекло, чтобы услышать происходящее.

Калитка резко распахивается, и на улицу вываливается пьяное мужское тело. Он тянет за собой Машу, та отбивается, но неудачно. Не думая, выпрыгиваю из машины и бросаюсь в гущу событий. Оттянуть мужика не составляет труда — он мертвецки пьян и еле стоит на ногах. Но так как Маша женщина, то справиться с этим ушлёпком ей не так-то и легко.

— Ах ты, шалава! — орёт этот гавнюк на всю улицу. — А вот и ёбарь твой нарисовался. Я тебя сейчас!..

Мужик замахивается, чтобы дать мне по лицу, но я вовремя отхожу в сторону, и он летит мордой в асфальт. Сразу затихает и начинает барахтаться в луже, намереваясь подняться.

Вижу, как к дому подъезжает такси, и из него с причитаниями выбегает старая бабуля с собачкой в переноске. Та заливается лаем на всю округу. У меня и самого проясняется в голове от такого звона.

— Да что же это такое?! Маша, как ты так можешь? Зачем ты его толкнула в лужу? Или это твой хахаль тут хозяйничает? Так я сейчас поеду в полицию и накатаю на вас двоих заявление за избиение моего мальчика! — эта безумная орёт похлеще своей собаки.

Просто замечательно. Плюс ещё одно заявление. Да я уже по всей столице самый криминальный элемент! Зачем я сюда приехал? Как у меня получается цеплять на себя все проблемы этого мира?

— Виктория Станиславовна! Что вы несёте! Мужчина мимо проходил и бросился ко мне на помощь. Ваш сын мне чуть руки не вырвал, так хватал своими клешнями! Это я на него заяву напишу! А учитывая его подноготную, то закроют Валерочку надолго!

Она меня не узнала? Жаль. Очевидно, что только у меня феноменальная память на внешность Маши.

— Валерочка, поднимайся! Да что же вы, мужчина, стоите? Помогите посадить его в такси. Человеку плохо, а вы так безразличны к чужому горю!

Перевожу взгляд на Машу. Та давится от смеха и, подмигивая, просит помочь старой карге. Ну допустим. Поднимаю мокрое тело и гружу на заднее сиденье. Таксист ругается с бабкой на тему обоссанного пассажира. Спустя долгую минуту такси выезжает с улицы и скрывается за поворотом.

— Рогозин, вы ли это? Заблудились или меня караулили? — Маша с улыбкой осматривает меня с ног до головы. Узнала.

— Я хотел ещё раз проверить ухо. Залаживает периодически. — Что я несу? Становится смешно, и я не могу сдержать улыбку.

— У вас на всю больницу не нашлось ни одного отоларинголога? — она флиртует. Всё моё естество становится в стойку. Я хочу лёгкого общения, оно необходимо мне как воздух.

— Ну, я по больнице и не искал... — многозначительно смотрю на неё в ответ.

— Ну проходите, посмотрю ваше ухо, — звучит многообещающе.

На самом деле я ни на что интимное не рассчитываю, хочу просто провести время в компании Маши. Откуда такое желание — непонятно.

Иду вслед за хозяйкой по знакомой дорожке. Сегодня во дворе горит фонарь, и я могу рассмотреть окружающую обстановку. Уютно. Не то, что у меня в квартире. Наверное, так и должен выглядеть настоящий дом. Всё просто, но со вкусом.

В прихожей опять неосознанно смотрю на полку с обувью. Только женские вещи, ни одной мужской или детской. Значит, она живёт одна.

— Проходи в гостиную. Не против, если на «ты»?

— Нет, так даже лучше.

Маша как-то странно на меня смотрит и уходит на кухню. Наверное, за инструментами.

Прохожу в большую комнату и не могу удержаться от просмотра настенных фотографий.

Обалдеть.

Маша в Канаде. Маша в Китае. Маша в Мексике. Много разных стран и достопримечательностей. Невероятно. Когда она успела побывать во всех этих местах?

Подхожу ближе, чтобы рассмотреть наличие фотошопа. Ну а что? Может, она занимается на досуге обработкой фотографий и дорисовала себя на всех этих картинках.

— Что ты там хочешь рассмотреть? — Маша застаёт меня врасплох.

— Фотошоп?

— Ха-ха-ха. Нет там фотошопа. Я действительно была во всех этих странах, — ставит на журнальный столик бутылку вина и поднос с мясной нарезкой, шоколадом и фруктами. Мы будем пить?

— Может, ты хочешь есть? У меня в холодильнике есть куриные рулетики с грибами. Будешь? — Маша бесхитростно предлагает ужин, и я, как по заказу, ощущаю дикий голод.

— Только если и ты будешь есть. Самому мне как-то неудобно будет.

— Буду. Сейчас. Подожди две минуты, — уходит на кухню, а я, как пришибленный, сажусь на диван.

Уместно ли будет спросить у неё об этом мужике? Или о семье?

— А вот и я. Угощайся, — Маша ставит передо мною тарелку с картофелем и рулетами. Также в тарелке обнаруживаю греческий салат.

— Это ты за две минуты успела приготовить?

— Возможно...

Едим молча и бросаем друг на друга короткие взгляды. Когда с едой покончено, Маша уносит тарелки на кухню и даёт мне задание открывать вино и разливать по бокалам. Выполняю просьбу хозяйки дома и на нервах начинаю ждать её возвращения.

Я же не делаю ничего предосудительного? Просто общаюсь со старой знакомой. Или не знакомой. Кто она мне? Хрен его знает.

Маша возвращается слишком быстро, и я не успеваю обдумать свои дальнейшие действия.

— Рассказывай, что у тебя случилось. Почему ты по ночам блуждаешь по чужим улицам? — опять лёгкий флирт и весёлое заигрывание.

— Я не хотел домой. А больше мне некуда было ехать. Ну кроме родителей, конечно, — не знаю, как Маша отнесётся к такому моему признанию. Возможно, подумает, что я сумасшедший извращенец.

— А к девушке своей?

Откуда? Вердин что-то ей наплёл?

— Наверное, ей сейчас не до меня.

— Она с Германом? — с пониманием смотрит мне в глаза. — Этот чёрт кого угодно сведёт с ума. Ты, конечно, прости, что я такое говорю тебе в лицо. Но это правда. И если она сейчас с ним, то не думай о ней, она уже потеряна.

Сказать, что я в шоке — это ничего не сказать. Это слишком прямо и слишком не прошено. В горле встаёт ком, и мне хочется срочно уйти из этого дома.

— Прости ещё раз. Я вижу, что зашла на запретную территорию.

— Я люблю её. И ты права — это запретная территория, — получается грубо, но Маша сама виновата в таком ответе. Не нужно лезть к чужим людям со своим мнением, не зная всей ситуации.

— Не любишь, — легко и просто, словно мы погоду обсуждаем.

Я опять в недоумении смотрю на неё. Ну это уже переходит все границы. Пора уезжать, дабы не нарываться на скандал.

— Прости, наверное, мне пора домой, — пытаюсь встать, но Маша тянет меня за руку обратно на диван. Не могу применять силу к женщине и вырывать руку, поэтому со скрипом сажусь назад. С претензией смотрю на эту, как оказалось, нахалку.

— Я никогда не пустословлю, Роман, — впервые называет меня по имени. — Если бы ты любил эту женщину, то никогда бы не приехал ко мне «посмотреть ухо». Ты бы даже в больном бреду до такого не додумался. Разве я не права?

Мне нечего на это ответить. Со стороны всё так и выглядит: по-блядски грязно и низко. Говорю о любви, при этом карауля под домом другую. Понимаю, что запутался в себе и своих чувствах.

— Всему виной Вердин, — неожиданно для себя говорю вслух.

— Нет, не Вердин. Он, конечно, специалист по соблазнению, этого не отнять. Но знаешь, кого он никогда не сможет уложить в койку?

Молчу. Мой рот сковали тысячи цепей.

— Ту, которая уже любит, — Маша с сожалением гладит мою ладонь.

Это неприятно слышать. Всё потому, что сказанное очень похоже на правду.

— Это из личного опыта? — пытаюсь кусаться. Мелко, но на большее я не способен в данную минуту.

— Да, из личного. Я была влюблена в этого пьянчужку, которого ты достал из лужи. Конечно, Валера не был таким отвратным двенадцать лет назад. Бизнесмен, красивый, без вредных привычек. Ухаживал за мною... Как в кино, — мечтательно поднимает глаза к потолку. — Я была влюблена как кошка, когда на горизонте нарисовался Герман. Он пер, как бульдозер, всё сметал на своём пути. Только безразлично мне было на него. Я никого не видела, кроме Валеры. Вердин бился головой об стену — всё впустую. С тех пор мы общаемся по-дружески.

Неужели на этой планете есть хоть одна женщина, не видевшая его член? Не верю.

— Хочешь сказать, что никогда с ним не спала?

— Так тяжело в это поверить? — Маша смеётся и отпивает залпом сразу полбокала вина. — Нет. И никогда не хотела. Даже когда развелась три года назад.

— Ну тогда тебе нужно дать медаль за такую нечеловеческую выдержку.

Вместо того чтобы обидеться, Маша начинает хохотать.

— Можно и дать...

Повисает напряжённая пауза.

— Ты хочешь уйти?

— Не хочу.

— Ну тогда раздевайся.

Эм... Что? Я правильно услышал или это игры моего разума?

— Повтори.

— Раздевайся, — Маша убирает бокал и тянет вверх свою футболку.

Я не верю в происходящее. Это на самом деле или галлюцинации вышли на новый уровень?

Я вижу её грудь. Её голую, красивую и сочную грудь. Слюна затапливает мой рот, и если я её сейчас сглотну, то выдам себя с потрохами.

Дыхание спирает, и я начинаю ощущать нехилый дискомфорт в штанах. Ширинка давит на член, и хочется поправить его рукой, но я держусь из последних сил.

Маша тем временем уже стягивает свои джинсы вместе с бельём.

Не могу ничего сказать. Не могу не смотреть. Всё происходящее странно и правильно одновременно.

Словно в тумане наблюдаю, как она перебрасывает свою длинную стройную ногу и садится мне на колени. Руки сами ложатся на её ягодицы и начинают их мять и гладить.

Маша стягивает с меня свитер и припадает губами к моей шее. Глаза подкатываются как по мановению волшебной палочки.

Она раскованная и знает, чего хочет от мужчины. Ловко расстёгивает ремень и добирается до молнии на ширинке джинс. Торможу её руку в последний момент.

— Маш, я не уверен в этом.

— Ты уверен. Отпусти себя. Просто будь со мной здесь и сейчас. Отдайся полностью процессу. Завтра ты подумаешь о случившемся и увидишь, что так было нужно.

Я ни черта её не понимаю. Мои мозги стекли в штаны, и только одно желание руководит сейчас моим телом.

Виола с Германом. Она не думает обо мне. Почему же я должен хранить ей верность? Кому это нужно? Пускай завтра я пожалею о сексе с Машей, но сегодня я проживу момент близости с девочкой, о которой я так долго мечтал в школьные годы.

Набрасываюсь на её губы. Они мягкие и сладкие от вина. Маша с удовольствием отвечает и целует с неистовым напором и жаром.

В бреду возбуждения ощущаю её ладонь на своём члене. Джинсы расстёгнуты и приспущены на бёдрах. Её рука активно работает, и я на грани скорого оргазма.

— Не так быстро... Маш, перестань. Я сейчас кончу.

Маша убирает ладонь, но тут же надевает резину и садится сверху на мой член.

Стонем в унисон.

Это потрясающе. Как же мне хорошо.

Наши тела приходят в движение. Хоть я и не сверху, но всё равно мои бёдра работают как отбойный молоток. Напротив дивана, подпирая стену, стоит зеркало в человеческий рост, и я могу наблюдать невероятную картину нашего соития.

Мои руки на спине и ягодицах Маши. Я вижу, как член исчезает в ней, а после появляется блестящий от огромного количества смазки.

Я словно одновременно смотрю порно и являюсь главным участником процесса.

— Да! Да! Да! — Маша начинает пульсировать и откидывается назад спиной. Я еле успеваю поймать эту лётчицу за плечи. Дотрахиваю её на весу, буквально в полёте.

Оргазм такой сильный, что не сразу соображаю, где и с кем я нахожусь. В какой-то момент кажется, что я с Виолой. Становится не по себе. Словно переспал с чужой женщиной и теперь придётся отвечать за свой опрометчивый поступок.

Быстро прихожу в себя, так как перед глазами я наблюдаю Машу. Испытываю облегчение вперемешку со злостью.

Я люблю Виолу. Что я творю? Зачем?

— Ром, ты со мной. Посмотри на меня, — Маша кладёт мои ладони на свою грудь. — Трогай меня, ну же!

И я трогаю. Образ Виолы тут же улетучивается из моей головы, и я снова вместе с Машей в её доме.

Переворачиваю нас на диване — и вот я уже сверху. Смотрю по сторонам в поисках презервативов и нахожу на полу целую ленту. Быстро снимаю использованный и надеваю новый.

Маша наблюдает за каждым моим движением, словно копирует себе на память все наши действия.

Закидываю себе на плечи её прекрасные ножки и без промедления вхожу в теплоту её тела.

Мы сношаемся как звери. Смотрим друг другу в глаза: без стеснения, без каких-либо чувств. Только чёрная похоть, ничего больше.

Когда оргазм настигает нас, я чётко осознаю, что хочу уйти. Сейчас же. Мне плохо настолько, что хочется проблеваться. Я понимаю, что дело только во мне, в моей голове. Маша здесь ни при чём.

Кажется, что она улавливает мой настрой и не говорит мне больше ни слова.

Я молча выхожу из неё и начинаю в спешке одеваться.

— Мне нужно идти. Прости, пожалуйста, меня за такой скотский поступок. Я не хотел тебя обидеть.

— Ты меня не обидел. Я сама захотела. Кого же мне в таком случае винить? Мне всё понравилось. Спасибо тебе, — печальная улыбка отпечатывается на её лице. — У меня не было секса со времён развода. Представляешь себе такой срок?

Не представляю. Три года, что ли? Почему я стал первым кандидатом на роль одноразового секса?

— Не нужно меня провожать, — иду в сторону прихожей. Маша остаётся сидеть на диване. Она очень красива в своей печали. Какая-то неземная красота. — Я сам закрою за собой. Пока.

— До встречи, — доносится уже на выходе.

До какой встречи?

Не думаю, что мы ещё когда-то встретимся. Хотя зарекаться будет глупо и недальновидно.

Сажусь в машину и не знаю, куда мне ехать. В моменте хочется нагрянуть с разборками к Виоле. Спустя минуту понимаю, что этот дурацкий поступок ничего не решит. Только расстрою беременную женщину и ничего не изменю в свою пользу.

На полпути до дома случается то, чего я так боялся. Угрозы Платонова обретают реальные очертания. Меня выследили и решили укоротить жизнь с помощью неисправных тормозов.

На скорости девяносто я жму на тормоз, но ничего не происходит. Впереди красный свет светофора и пешеходный переход, по которому идёт небольшая компания молодёжи. Они наверняка уверены, что на своём зелёном в полной безопасности, но это не так. Жму на сигнал, но ничего не происходит. Да твою нахрен!

Чтобы принять решение, у меня есть не более трех секунд. И я выкручиваю руль.

Последнее, что я помню, — это столб, в который летит моя машина.

Дальше пустота.

Виола'

Сегодня потрясающее утро.

Я счастлива: хочу танцевать, петь песни и обнимать весь мир. Похоже на сдвиг по фазе, но мне всё равно. Пусть так. Я лечусь у психиатра — мне можно.

Сначала было спокойное пробуждение, потом бешеный секс и, в довершение, вкуснейший завтрак с чашкой моего любимого кофе.

— Никогда не видел тебя такой довольной, — Герман с самоуверенной физиономией наблюдает за моими нелепыми танцами на кухне.

— И ты, конечно же, решил, что твой императорский член тому виной? — не могу не подколоть этого зазнайку.

Герман давится чаем и заходится в диком хохоте:

— Какой член? Императорский? Вот теперь я точно поймал звёздную болезнь, — деловито закидывает ногу на ногу и задирает подбородок вверх.

— Не зазнавайся так сильно. Я тоже кое-что да умею в постели.

— Ты умеешь свести меня с ума, — Герман тихо подкрадывается ко мне сзади и запускает свои шаловливые ручонки под мою футболку. Одна ладонь сжимает грудь, другая ныряет в мои стринги. Бёдра, как по заказу, разъезжаются шире.

— А мои пальцы? Тоже королевских кровей? — с придыханием шепчет мне на ухо, при этом активно работая ими во мне.

— Возможно… но до императора им далеко, — не говорю, а буквально выстанываю каждое слово.

Герман придавливает меня своим массивным телом к столешнице и заставляет прогнуться вперёд. Я знаю, что будет дальше, и всё равно испытываю невероятное предвкушение. Его пальцы сменяются членом — и я улетаю в космос.

Гера заботливо подлаживает ладони под мой живот, чтобы я не ударялась им о стол. В этом весь он: в мелочах, делающих мою жизнь безопаснее и приятнее. Каждый день Герман показывает заботу и внимание, отслеживает моё настроение и состояние здоровья. Я нахожусь словно в коконе, состоящем из уюта и спокойствия.

Часом позже Герман отправляется на работу, а я заваливаюсь спать. Сегодня суббота, мой долгожданный выходной и отсыпной день.

Сквозь марево сна мне чудится звонок мобильного. Мелодия повторяется много раз, но я никак не могу проснуться. Резко накатывает чувство тревоги — и я распахиваю глаза. Сердце колотится о рёбра, словно птица в клетке.

Хватаю телефон дрожащими руками.

Неизвестный номер.

— Да…

Мне дико страшно. Что происходит? Почему я чувствую, как поднимаются все волоски на теле?

— Виол… Виол… Ты где?.. Пусть Господь заберёт меня… Не его…

Даже сквозь слёзы я сразу узнаю голос матери Романа.

Ужас сковывает всё моё тело. Мне кажется, что время остановилось и я медленно умираю.

Нет. Нет. Нееет!

— Я не могу… Я не хочу… Мой мальчик!!! — крики. Это истерика.

— Что? Что с ним? — мне всё же удаётся открыть рот и задать этот вопрос.

Вызов завершён.

Он живой. Он должен быть живой!

Набираю этот номер, но никто не отвечает на звонок. Как в тумане, я встаю с кровати и начинаю одеваться.

Не соображаю, что делаю и куда иду. Глаза застилает слезами, тело бьёт озноб, но я упорно перебираю ногами в сторону больницы.

Захожу в приёмное и вижу знакомую девочку из реанимации.

— Катя! Постой.

— Виол, мне некогда, давай позже.

— Рогозин здесь? Что с ним?

Катя вопросительно смотрит на моё лицо.

— Тебе плохо? Николаевна! Давай сюда кресло! Девушке плохо! — Катя кричит на весь коридор, при этом держа меня под руки.

Я падаю. Стараюсь держаться в сознании, но это чертовски тяжело.

Ощущаю, что сижу. Резкий запах нашатыря приводит меня в чувства.

— Фу! Хватит. Уберите! — машу руками в надежде избавиться от ядовитого запаха.

— Тихонько! Сиди спокойно. Дыши, — Катя машет перед моим лицом какой-то картонной папкой. Мне реально становится легче.

— Он здесь? Не молчи. Что с ним? — смотрю умоляющим взглядом на Катю. Она что-то знает.

— Он живой. Выдохни, дурочка. За себя подумай. Хочешь тут помереть от испуга?

Тело прошивает облегчением, но оно настолько кратковременное, что я не успеваю им насладиться.

— Говори уже! Я сейчас сдохну от нервов! — перехожу на крик и начинаю рыдать.

Возле меня собирается куча медперсонала. Каждый пытается принять активное участие в моём успокоении и возвращении в адекватное состояние.

Слышу над головой, как кто-то кому-то задаёт вопрос о состоянии Рогозина.

— В реанимации. Никаких прогнозов.

Мой слух улавливает среди потока десятков голосов ту информацию, которой я так боялась.

В реанимации. Что произошло? Мне нужно к нему. Нужно к Елене Викторовне.

— Куда ты встаёшь, чокнутая! Сиди спокойно! — какая-то неприятная тётка не даёт мне подняться.

— Отвали от меня! — отталкиваю её руки и поднимаюсь с кресла. Меня капитально шатает, но я упорно иду к своей цели.

— Ох и дура! — за спиной сокрушаются противные курицы. Плевать. Ещё на это бабьё я не обращала внимания.

Кое-как добираюсь до этажа реанимации. Выходя из лифта в коридор, сразу натыкаюсь на родителей Романа. Они не видят меня. Они не видят никого и ничего вокруг себя. Елена Викторовна рыдает на плече Алексея Романовича, который тоже плачет, но не так бурно.

— Что с Ромой? — тут же бросаюсь к ним в надежде, что Рома живой.

— Ви...ола! — Елена Викторовна заикается и не может внятно объяснить, что случилось.

На помощь приходит её муж.

— Он попал в аварию. Машина на скорости влетела в столб. Мы не знаем, что произошло, — делает глубокий вдох. — Повреждения внутренних органов. Сильные. Удалили селезёнку. Зашили лёгкое. Что-то там ещё за кровотечение было. Я ничего не понимаю в этом. Он в критическом состоянии.

В его глазах — животный, липкий страх. Эти люди могут потерять своего единственного ребёнка. И не важно, сколько ему лет, он до сих пор их маленький мальчик.

Моя рука автоматически накрывает живот.

Это самое страшное, что может пережить родитель. И пускай я ещё не родила своего ребёнка, но уже чувствую страх за его жизнь.

Я разбита в труху, но что мои переживания по сравнению с чувствами его мамы и папы?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я хочу к нему.

— Никого не впускают. Мы как только не умоляли их. Не положено, и всё тут!

Может, и не положено, но мне плевать. Я сквозь стены пройду, но увижу Романа.

Захожу в реанимацию и уверенно иду по коридору, попутно заглядывая в окошки палат.

Где же он?

Навстречу ко мне, как реактивный двигатель, летит медсестра. По лицу вижу, что готова выставить меня отсюда со скандалом.

— Это ещё что такое? Быстро на выход!

— Я никуда не уйду! Рот закрой и не трать на меня время. Я всё равно зайду к нему в палату.

— Давай, попытайся!

— Что здесь происходит? — к нам подходит хирург. Возможно, это он оперировал Рому?

— Я хочу увидеть Рогозина и не уйду отсюда, — уверенно заявляю, глядя на эту парочку.

— Тарас Петрович, я устала от такой наглости! Нужно ставить охрану на этаже.

Я не шевелюсь. Пускай вызывают свою охрану.

— А вы ему, собственно, кто? — этот Тарас Петрович начинает меня раздражать.

— Жена! Мне вам документы нужно предоставить?

Я конкретно перегибаю, но в данный момент мне всё равно, как я выгляжу.

— Свет, пусть зайдёт на одну минуту, — обращается к медсестре.

Света готова выдрать мне все волосы на голове, но не спорит с врачом и ведёт в палату к Роману.

— Минута, — шипит и оставляет меня одну.

Я не верю, что это он. Это тело больше напоминает моих пациентов на секционном столе. Пугаюсь своих мыслей.

Он живой! Он выкарабкается и проживёт долгую и счастливую жизнь!

Подхожу ближе.

Он настолько бледный и не похожий сам на себя, что если бы не писк приборов, то я бы решила, что его больше нет.

— Ром, я здесь, — задыхаюсь от слёз. — Что с тобой случилось? Как же ты так?..

Тишина. Хочется думать, что он меня слышит.

— Ты же не собираешься на тот свет? Не вздумай. Здесь твои родители... Пожалей их.

Кончиками пальцев дотрагиваюсь до его руки. Тёплая.

— Минута прошла, — Света-крыса уже стоит за моей спиной.

Бросаю последний взгляд и совершенно опустошённая выхожу из палаты.

На выходе из отделения реанимации опять встречаюсь с родителями Романа. Елена Викторовна бросается мне в объятия. Как же жаль эту несчастную женщину.

— Ну что там? Как он? Ты его видела? Как мой мальчик?

Ком в горле не даёт нормально дышать. Что мне ответить?

— Видела. Он не в сознании. Подробностей не знаю.

Я даже не подумала о том, чтобы узнать у врача хоть какую-то информацию. В голове карусель из горя, страха, боли и надежды. Наверное, нужно вернуться и узнать о его состоянии, но Елена Викторовна так крепко держится за меня, что не могу её сейчас оставить.

— Давайте спустимся в вестибюль. Там можно сесть, — смотрю на Алексея Романовича. Он тут же подходит к жене и помогает ей дойти до лифта.

Откинувшись на диване, Елена Викторовна бездумно смотрит на снующих туда-сюда людей. Отец Романа разговаривает с какими-то родственниками по телефону. А я сижу рядом с ними и не могу поверить в происходящее.

— Почему он был в том районе ночью? Откуда он ехал? Ты же живёшь недалеко от больницы? — Елена Викторовна словно очнувшись от гипноза начинает засыпать меня вопросами.

Я не знаю, где он был этой ночью. И все предыдущие дни и ночи. Что происходит в его жизни? У него появилась другая?

— Я не знаю. Я живу тут, недалеко. Он не был у меня.

Мать Романа неверяще всматривается в мои глаза. Она думает, что я лгу. Зачем мне ей врать? Лучше уж сказать правду.

— Мы не виделись уже три недели. Я не знаю, что он делал на той дороге.

Родители внимательно меня слушают. Похоже, они вообще не в курсе его личной жизни.

— Я ничего не понимаю...

Я, честно говоря, тоже.

— Вот ты где! Где твой телефон? Я чуть с ума не сошёл! — Герман, как ураган, залетает в нашу печальную компанию. — Как ты себя чувствуешь? Всё в порядке?

Он присаживается передо мной на корточки, гладит колени и рассматривает всю, как под микроскопом.

Скашиваю взгляд на Рогозиных.

Бл@дь!

Елена Викторовна в полном шоке наблюдает за руками Геры. После поднимает глаза вверх и прибивает меня тонной презрения.

Мне становится стыдно. Чувствую себя недостойной её сына. В другой ситуации я вряд ли бы испытала такие чувства, но сейчас...

В данную минуту из памяти стираются все наши разногласия с Романом. Это всё кажется пустым и неважным. Речь идёт о жизни мужчины, который мне дорог, а не о наших сексуальных связях с другими людьми.

— Со мной всё в порядке, — говорю Гере полушёпотом. — Перестань.

Он непонимающе на меня смотрит:

— Что перестать?

— Давай потом поговорим, — подаю ему знак глазами в сторону Рогозиных.

Вижу, как на лице Геры сводит все мышцы. Ноздри раздуваются, взгляд становится злым и раздражённым.

Быстро поднимается на ноги:

— Конечно. Позвони, как найдёшь время в своём напряжённом графике.

Не прощаясь, выходит из здания. За что он так со мной? Что я сделала не так? Неужели Герман настолько безразличен к чужому горю?

Становится невыносимо обидно, а после злость заполняет все мои помятые чувства.

Чурбан бессердечный! Ну и вали! Придурок!

Вытираю мокрые глаза и с вызовом смотрю на Рогозиных:

— У нас сейчас тяжёлые времена, и уж извините, но я не буду перед вами оправдываться за свою жизнь. С Ромой мы официально не расставались, но и не виделись последние три недели. Причины останутся только между нами.

— Почему тогда Вердин так себя ведёт? — Алексей Романович не остаётся в долгу.

— Мы работаем вместе. Он мой наставник. Естественно, что мы общаемся, — противно от самой себя. Только сегодня утром я была безумно счастлива с «просто наставником». Чувствую себя предательницей.

Рогозины больше ничего не комментируют. Мы сидим на месте ещё больше часа, а позже идём в кафе больницы. Нужно хотя бы попить воды, не говоря уже о том, что я хочу есть. Мой зверский аппетит не смотрит на окружающую обстановку и происходящие события.

К вечеру мы ещё на месте. Никто не собирается уходить домой. Родителей Романа определяют на ночь в комнату отдыха в нейрохирургии. Я ухожу в морг.

Герман уже сменился, чему я несказанно рада. Разговаривать с ним сейчас у меня нет никаких сил. Запираюсь у него в кабинете, сажусь в удобное кресло и просто мгновенно проваливаюсь в сон.

Утро наступает невероятно быстро. Я разбитая и невыспавшаяся иду в реанимацию к Роману. Рогозины уже на месте. Елена Викторовна не сдерживает удивления во взгляде.

— Виола? Ты здесь ночевала?

— В морге. Новости есть?

— Только что говорили с врачом. Давление ещё ночью пришло в норму, и показатели вроде как выровнялись. Говорит, что через два часа будут выводить его из искусственной комы.

С жадностью тяну прохладный воздух коридора. Лёгкие, словно паруса, расправляются, и я наконец-то могу полноценно дышать. Всё будет хорошо. Он сильный. Он не уйдёт в небытие в сорок лет.

В коридоре появляются стулья, принесённые неравнодушными работниками реанимации. Мы садимся и начинаем ждать. Время тянется, как резина.

Спустя четыре часа нам сообщают, что Роман пришёл в себя. Никогда не чувствовала большей радости и облегчения.

Врач разрешает зайти кому-то одному. Рогозины умоляюще смотрят на меня. Думают, что я полезу впереди них? Очевидно, что они не очень хорошего мнения обо мне. Родители уходят, а я остаюсь ждать новостей в коридоре. Через пару минут они возвращаются со слезами на глазах.

— Рома попросил позвать тебя, — Елена Викторовна обижена и не скрывает этого. Её сын хочет видеть меня, а не своих родных. Рома не в себе, надеюсь, они это понимают.

Спешу в палату, но резко торможу у входа. Мне страшно. Вдох-выдох — и я уже внутри.

Рома лежит с открытыми глазами. Как только наши взгляды встречаются, я сразу же бросаюсь к его кровати. Слёзы льются ручьями. Он живой. Живой!

— Как ты? Господи, я чуть с ума не сошла! Не вздумай умирать... — я рыдаю навзрыд.

— Виол... — голос Романа тихий и скрипучий. — Мне испортили тормоза в машине. Это Платонов. Его сестра умерла, и теперь он винит меня.

Что? Его хотели убить? В шоке смотрю на бледное лицо Ромы.

— Сейчас идёт разбирательство в больнице, но он хочет расплаты по полной программе. Если он узнает о тебе...

Я понимаю, к чему он ведёт.

— Ром... Я уже засветилась по больнице. Прости. Пришлось сказать врачу, что я твоя жена, — кривлю губы в подобии улыбки.

— Скажи, что пошутила. Виол, это серьёзно. Я не знаю, на что ещё способен этот безумец. Он может навредить тебе и... ребёнку. Не допусти этого. Попроси помощи у Вердина. Будь с ним рядом. И не говори ничего моим родителям.

В палату заходит врач, и мне приходится оторваться от Ромы.

— Давайте закругляйтесь. Роман Алексеевич только пришёл в себя, а тут такое паломничество! Быстренько на выход!

— Я приду позже, — говорю Роме. После — врачу: — Можно вас на минуту?

Выходим в коридор.

— Что с ним? Кроме удалённой селезёнки и зашитого лёгкого?

— Переломы рёбер, к старым добавились новые. От огромного ушиба было кровотечение в брюшной полости. Пострадали буквально все органы. Скажу честно, я думал, что Роман не очнётся.

Меня передёргивает от услышанного. Какие старые переломы? Что, чёрт возьми, происходит в его жизни?

Рогозины ждут меня на выходе из больницы.

— Что он говорит? — Елена Викторовна истерично дёргает меня за руку, отчего я чуть ли не падаю со ступенек.

— Лена! Ты что творишь? — Алексей Романович оттягивает жену и виновато смотрит в мою сторону.

— Всё хорошо. — Нихрена. Я успела испугаться и схватиться за живот. Даже через куртку можно понять, что он твёрдый, как камень.

— Ты беременна? — мать Романа сканирует меня на возможность лжи.

Я не планировала ей говорить до теста ДНК. А зачем? Может, во мне живёт не её внук, и для чего тогда создавать бурю в стакане воды? Но раз я так тупо прокололась, то скажу как есть.

— Да, беременна.

Рогозины, кажется, теряют дар речи. Сразу же спешу их разочаровать:

— Я не знаю, кто отец ребёнка... Извините.

Ухожу, оставив их стоять ошарашенных и удивлённых такими новостями.

До квартиры добираюсь совершенно обессиленная. Люська. Да твою же дивизию! Я совершенно о ней забыла.

В квартире полнейший погром. Когда она вовремя не получает еду, то ведёт себя как исчадие ада. Горшок переполнен и воняет на всю квартиру. Вот зараза дристливая!

Первым делом насыпаю корм, после вымываю туалет. Может, вернуть её Гере?

Смотрю, как она давится с голодухи кормом, и сразу же передумываю. Она ни в чём не виновата. Это мне, как всегда, ни до чего в этом мире нет дела.

Отсыпаюсь до вечера и снова отправляюсь в больницу. Не могу сидеть дома в неведении. Уж лучше в коридоре на твёрдом стуле, но рядом с Романом.

Рогозиных, слава Богу, нет на посту. Надеюсь, что не увижу больше их сегодня.

Заглядываю в реанимацию и снова напарываюсь взглядом на противную Свету.

— У меня нет распоряжения на ваш счёт, так что можете здесь не высиживаться, а ехать домой.

— Ты мне будешь рассказывать, что и когда мне делать? Я сейчас вырву твои пакли на голове и скажу, что так и было. Позови мне дежурного врача. С тобой мне не о чем разговаривать.

Через пять минут я в палате у Романа. Он слышит мои движения и открывает глаза.

— Привет.

— Привет. Я не помешаю тебе? Не могу сидеть дома и не знать, как ты.

Роман легонько улыбается одним уголком губ.

— Ты не можешь мне помешать. Подойди ближе.

Я тут же бросаюсь в его объятия. Конечно, это громко сказано, но я стараюсь отдать ему всё своё тепло и сопереживание.

— Я соскучился по тебе. Стоило только немного умереть, чтобы ты меня обняла.

— Не говори глупостей! Я бы и так тебя обняла. Где ты пропадал три недели?

— Моя жизнь сейчас не самая безопасная, и я бы не хотел тебя втягивать во всё происходящее.

— Куда ты ехал среди ночи? Почему был в том районе?

Внимательно слежу за его реакцией. И она есть. Глаза бегают, словно он не знает, что мне ответить. Я понимаю всё без слов.

— Ты был у женщины? — хоть я и знаю ответ, но надеюсь, что Рома опровергнет мои догадки.

— Был, — тяжело сглатывает слюну.

Повисает молчание. Рома не отводит взгляд от моего лица.

— Что между вами?

— Ничего. Это просто моя дурацкая обида. Увидел тебя с Вердиным и поступил необдуманно.

Он поступил необдуманно. А я как раз-таки думала, снова сближаясь с Герой. Кто же из нас в таком случае отрицательный персонаж?

— Я хочу быть с тобой. Очень хочу. Но какого-то лешего меня раз за разом окунает с головой в дермище.

Точнее и не скажешь. Есть у меня такие подозрения, что чёрная полоса в жизни Романа началась именно с моим появлением. Неприятно осознавать свою исключительную роль в рухнувшей жизни дорогого тебе человека.

— Я люблю тебя. Правда люблю. А ты меня?

Кардиоманитор начинает пищать, оповещая об учащённом пульсе.

— Ром, не нервничай. Сейчас сюда сбежится весь персонал, и меня выставят за двери.

Когда сердцебиение приходит в норму, Рома повторяет свой непростой вопрос:

— Ответь мне. Ты меня любишь?

Его взгляд обезоруживает. Что я должна сказать мужчине, лежащему под аппаратами в реанимации? Я не знаю. Пережив прошедший день, я с точностью могу сказать, что боюсь его потерять. Очень боюсь.

Мне нужно ответить то, что так хочет услышать Рома. Я не хочу его обижать и расстраивать своими рассуждениями на тему любви. Сейчас ему как никогда нужна поддержка.

Ломая себя, я произношу эти слова чётко и громко:

— Люблю.

Гера...

— Что за Рогозина слышно? Живой?

— Вроде бы уже пришёл в себя.

— Чудеса... Тарас говорил, что вряд ли очухается.

— Тарас — идиот. Ты ещё не заметил, что его прогнозы работают в обратную сторону? Страшно должно быть тем, кому он пророчит хорошее здоровье и быстрое излечение. Обычно после этих его слов у нас добавляется работы в морге.

— Хрен на него. Что по расширению штата слышно?

— Ничего нового. Возможно, через месяц могут быть сдвиги в лучшую сторону.— Скорей бы уже!

Завгородний с Яровым обсуждают последние новости перед работой. Я же стою как истукан и пялюсь на этаж реанимации. Её окна как раз выходят на курилку.

Окурок обжигает пальцы, но я упорно его держу. Пусть уже пропалит дыру в моей коже. Одной больше, одной меньше — не важно. Вторая дыра зияет в моём сердце.

Так уж случилось, что я влюбился в неправильную женщину. Она ядовитая. Её отрава незаметна невооружённому глазу, и тем страшнее. Находиться под её влиянием опасно для жизни.

Именно сейчас мне нужно решить, куда двигаться дальше. Я в тупике. Выхода из него нет. Есть только два варианта: остаться стоять на месте или вернуться назад, на исходную.

Если я останусь, то как долго смогу жить в ритме борьбы за выживание? Не думаю, что долго. Рано или поздно мы с Виолой разбежимся в разные стороны, как бы ни были сильны мои чувства. Всему на свете есть предел — и человеческой выдержке тоже.

Если я вернусь назад, то раз и навсегда порву личное общение с Виолой. Конечно же, в случае моего отцовства всё усложнится. Но ведь мы можем быть просто общими родителями одного ребёнка.

Варианты без вариантов, одним словом.

Вчера я в очередной раз покинул работу ради Виолы. Это уже традиция. Когда местные сплетницы донесли новости о Рогозине, я сразу начал ей звонить. Виолане отвечала — и я сорвался к ней домой.

Квартира встретила меня тишиной. Постель была не застелена, дверцы в шкафу открыты. Нетрудно было догадаться, что Виола уже в больнице.

Вернулся обратно и застал её с Рогозиными. Не хочу снова прокручивать в голове её поведение и мои реакции. Достаточно того, что я мусолил эти мысли больше суток: и на работе, и дома.

За своими обидами я совсем не думал о Романе, выживет ли он. Лишь на долю секунды проскочила мысль о том, что лучше бы его не стало. И я даже не устыдился своих желаний. Опять всему виной

её

яд. Я становлюсь бессердечным куском дерьма.

Перед ночным дежурством решил всё же навестить Рогозина и узнать о его состоянии. Собирать сплетни — последнее дело, лучше поговорю с его врачом.

Светик-семицветик любезно сообщила мне о том, что у Рогозина в палате сейчас его жена.

Даже так?

Ну посмотрим на эту жену.

Врываться я не собираюсь, медленно приоткрываю дверь.

— Ответь мне. Ты меня любишь?

Замираю в пороге. Я не вижу их, только слышу голоса.

Повисает молчание. Что она ответит? Только вчера мы были безумно счастливы. Это было по-настоящему. Мне так казалось. Наверное, поэтому сейчас я так спокоен. Виола со мной.

— Люблю, — уверенно и чётко.

Вот так...

Старая дыра в сердце трещит и увеличивается в размере.

Мне даже не нужно принимать никакое решение — Виола сделала это первая.

Это не больно. Это не разочарование в любимом человеке. Это не злость или ревность.

Это пустота.

Возвращаюсь в морг и сразу принимаюсь за работу. Я не совсем осознаю свои действия, мир кажется другим, каким-то бутафорным. Понемногу я начинаю понимать, что это конец.

К утру бардак в моей голове рассортировывается по полкам, и я трезво вижу сложившуюся ситуацию.

Два старых дурака увязались за одной юбкой. Каждый думает, что любит. Эта же юбка мечется между двумя огнями и не может определиться. Всё это может длиться вечно. Я уверен, что Виола хочет, чтобы это длилось вечно. Ей плевать на себя, что уж говорить о нас. Мы для неё обычные игрушки. Если одна сломалась, то из-под дивана достаётся другая. Пока на первой кукле сохнет клей, Виола играет со второй. И так по кругу.

— Привет. Можно к тебе? — Виола стоит в пороге моего кабинета. Легка на помине.

Поднимаю взгляд и, наконец-то, ясно вижу эту женщину. Она больна. Я постоянно об этом забываю. Возможно, у меня скучная и отстойная жизнь, но она одна, и положить её к ногам Виолы я не могу. Да ей это и не нужно.

Я отступлю. Осознаю это как единственно возможный вариант. Сомневаюсь, что Роман потянет эту лямку, но это уже не будут мои проблемы.

— Проходи, — показываю взглядом на стул напротив.

Виола молча садится и прожигает меня своими ведьминскими глазами. Они мечутся по моему лицу. Ви грызёт губы и заламывает свои пальцы. Вижу, что ей непросто начать разговор. Не с удовольствием, но помогу ей.

— Как Роман? Слышал, что он очнулся?

Ви тяжело сглатывает и прочищает горло:

— Да, очнулся. Пока рано говорить о его состоянии. Нужно время на восстановление.

Виола начинает хаотично дышать.

— Тебе плохо? — несмотря на произошедшее, я не перестану беспокоиться о её здоровье.

— Нет, — истерично машет головой. — У Люськи закончился корм, не заедешь в ветеринарку за пачкой? А то боюсь, что эта сумасшедшая разнесёт нам всю квартиру. У меня только три пары, я к обеду уже буду дома. Что на вечер приготовить? Ты говорил, что хотел пасту с креветками? Я забыла окна снять с проветривания. Закрой, пожалуйста...

Дальше я не слушаю. Что она несёт? Я был уверен, что Виола как минимум разорвёт нашу связь, а как максимум — признается в чувствах к Роману. Но она идёт всё тем же путём. Игра продолжается.

— Виол... Хватит, — прерываю её эмоциональный спич. — Как твоё состояние? Моральное?

— Ну... Перенервничала, конечно, позавчера, но сейчас всё хорошо.

— Точно?

— Да.

Значит, время пришло.

— Когда ты решила делать тест? Через неделю или две?

Виола растеряна. Она начинает что-то подозревать.

— А что такое? Ты спешишь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Можно и так сказать. Хотелось бы расставить все точки над i.

— Ты говорил, что тебе всё равно, от кого этот ребёнок, и если я с тобой, то и он твой! — зло и истерично выкрикивает мне в лицо.

— Мы не вместе... — горло скребёт от этих слов. — Если ребёнок мой, то я буду его отцом, а если Романа — то это уже ваша жизнь.

Виола неверяще смотрит на меня. Словно ждёт, что я скажу будто это шутка.

— Ты говорил мне совсем другое...

— Говорил. Мы только и занимаемся тем, что просто говорим. Хватит. Пора уже и действовать. Будь с Романом счастлива. Если вы любите друг друга, то обязательно будете вместе, и он примет наличие у тебя ребёнка от другого мужчины. А если не примет, то он просто трус. Создавайте семью. Хватит уже ему заниматься хернёй и метаться в своих страданиях.

Всё.

Чувствую колоссальное облегчение. Как же это важно — вовремя ставить точку. Надеюсь, что дальше будет только легче.

Виола никак не реагирует на мои слова. По-моему, она находится в какой-то прострации.

— Виол?

Ноль реакции.

— Что с тобой? — тянусь через стол и трогаю её за руку. Ледяная и дрожит. — Тебе плохо?

Виола резко хватает обеими руками мою ладонь, её глаза красные и безумные:

— Я уже опаздываю на пару! Купи ещё, пожалуйста, сливки — не жирные, а то я опять забуду.

Тут нужен Прохоров. Похоже на нервный срыв.

— Иди на пару, — аккуратно высвобождаю свою руку.

— До вечера! — подскакивает со стула и, как ураган, вылетает из кабинета.

Сразу же набираю Вадима и пересказываю только что случившийся разговор.

— Герман, она в своём уме. Я тебя уверяю. Просто такая реакция на стресс. Виола не была готова, что ты легко и просто отпустишь её. Она зависима от тебя и, возможно, её будет ломать как настоящего наркомана в отсутствии дозы. Но она должна пройти этот путь. Другого не дано. Только боюсь, что Виола забросит лечение в связи с твоим отсутствием в своей жизни.

— Если ребёнок мой, то я не буду отсутствовать.

В мобиле тишина. Не знаю, о чём там думает Вадим, но я думаю о том, что проблемы ещё впереди.

— Как мне себя вести с ней?

— Как посчитаешь нужным. Если ты принял окончательное решение, то доведи его до финала. Виола осознает и примет происходящее. Ей придётся.

Конечно же я не еду к Виоле. Заваливаюсь к себе в квартиру и сразу же спотыкаюсь о ботинки своей матери. Это ещё что? Мало мне было встряски сегодня. Вселенная решила меня добить.

— Привет. Какими судьбами?

Нахожу мать на кухне. Пьёт чай и довольная что-то смотрит в телефоне.

— Привет. Как Виола? Как мой внук чувствует себя?

И снова здрасьте!

— Мы расстались. Окончательно и бесповоротно.

Я был готов к тому, что мать будет в шоке, но не к тому, что запустит в меня чашкой.

Мокрый и злой я подхожу к этой ненормальной и за руку веду её на выход. Сегодня получат все. Хватит на мне ездить.

— Ты меня выгоняешь? Родную мать!? Как ты можешь?

Молча выставляю её за дверь и выкидываю её сапоги на лестничную площадку.

Поднимаю глаза и натыкаюсь опять на двух знакомых мамаш с детьми. Те в полном шоке наблюдают за происходящим.

— Извращенец! Молодые уже не возбуждают, так на старух перешёл? Люд, надо заявить на него. Такие особи не должны жить в нашем доме, — обращается одна к другой.

— Что вы несёте, курицы! Это мой сын! Идиотки! — мать вступает с ними в перепалку, а я под шумок скрываюсь за дверью. Пусть развлекаются.

Расслабиться не получается, так как вскоре мне звонит мой новый управляющий. Да, я взял на работу мужика Эллы. Вадим неплохо справляется, но часто требуется моя помощь. Через час выезжаю на встречу для решения рабочих вопросов. Хочется что-то поменять в своём бизнесе. Мне нужны перемены. Пока, правда, не могу понять, какие.

Дела затягивают на целый день. Мы ездим по всему городу между моими кафе. Убеждаюсь в том, что Вадим хороший парень и Элла сделала правильный выбор. Зная её скверный вкус, я неимоверно удивлён.

Домой возвращаюсь поздно вечером и получаю неожиданный сюрприз в лице Виолы под моей дверью. Она звонила мне больше десяти раз, я не отвечал. Намеренно её игнорировал. Она должна осознавать, что между нами всё кончено. Мне и самому не помешает это осознать.

— Почему ты сидишь под моими дверьми?

— Почему ты не отвечаешь на мои звонки?

— Я был занят.

— Чем?

Мы будем выяснять отношения в подъезде?

— Проходи, — пропускаю её в квартиру.

Виола сразу же разувается и идёт на кухню. Только сейчас замечаю в её руках пакет с продуктами.

— Что ты делаешь?

— Буду готовить ужин. Пришлось самой купить продукты. Час стояла в очереди на кассе в маркете.

Наблюдаю за этой сценой со щемящим сердцем. Всё неправильно, всё не так.

— Виол. Присядь на стул. Нам нужно поговорить, — сам сажусь за стол и приглашаю взглядом её.

— Говори, а я пока начну готовить, — крутится возле плиты и делает вид, что всё в порядке. Она всё поняла. Я уверен.

— Сядь, пожалуйста, — еле сдерживаюсь, чтобы не гаркнуть.

Виола, как подкошенный колосок, падает на стул. Такое ощущение, что она умрёт, как только я произнесу ещё хоть одно слово.

— Ты помнишь, что я тебе сказал сегодня утром?

Помнит. Знаю, что помнит. Это написано в её глазах. Они так и не научились мне лгать.

— Мы не вместе. Мы и не были вместе. Ты не расставалась с Рогозиным. Ты же это помнишь? — разговариваю с ней как с маленьким ребёнком.

— Умгу... — с трудом выдавливает из себя.

— Вы пара. Вы вместе. Вы не расставались. Понимаешь, к чему я веду?

— Нет, — лжёт мне в глаза.

— Понимаешь, — снисходительно парирую ей в ответ. — Что тогда ты делаешь у меня дома?

Тишина.

А что внятного она может мне ответить? Что хочет сразу двух мужиков?

Я действительно верю в её любовь к Рогозину. Подсознательно я всегда чувствовал его незримое присутствие в нашей жизни. Виола хотела с ним отношений ещё до меня. Это я влез между ними и перетянул её больное внимание на свою сторону.

Я для неё просто удобный способ скоротать время. Прохоров прав в том, что Виола путает привязанность с чувствами. Я помог ей, был рядом в трудную минуту — и тем самым спутал все карты в её голове. Она сама себя не понимает. Возможно, ей нужна шоковая терапия и осознание итогов своих действий и поступков. Пройдёт время, и всё встанет на свои места.

— Ты же не закинешь своё лечение? Не вздумай. Тебе это нужно.

— Мне ничего не нужно.

— Виол!.. Это твоё здоровье и здоровье ребёнка. Подумай хотя бы о нём.

— А ты о нём думаешь? — её голос дрожит и ломается.

— Я не отказываюсь от СВОЕГО ребёнка. Я буду участвовать в его жизни. Это даже не обсуждается. А в остальном — это уже ваше с Романом личное дело.

Никогда прежде мне не было так больно. Отрывать от себя любимого человека сравнимо с маленькой смертью. К своему стыду мне не было так плохо даже после ухода из жизни моего отца. Сейчас же моя душа просто порвана в клочья.

— Ты говорил, что любишь меня? Что никогда не оставишь... Ты мне врал? — Виола начинает плакать.

Держусь из последних сил, чтобы не забрать свои слова обратно. Как же это, бляха, тяжело!

— Не врал. Я люблю тебя. А ты любишь Романа. Так зачем ты держишь меня при себе? Будьте вместе и будьте счастливы.

— Кто сказал, что я люблю Романа?

— Ты?

— Я никогда тебе такого не говорила! — у Виолы начинается полноценная истерика.

— Ты говорила это ему.

Ви сразу затыкается. Обдумывает следующие слова.

— Это тебе кто такое донёс? Света из реанимации придумала?

— Виол. Ты только что сама во всём призналась. Хватит. Замолчи и выдохни.

— Не буду я молчать! — подрывается со стула и начинает громить мою кухню. Тарелки, чашки, вазы... Всё, что бьётся, летит или в стену, или на пол.

Я не препятствую. Пусть выплеснет весь чемер. Лучше уж так, чем порезы на её нежной коже.

Когда в поле её зрения не остаётся ни единого уцелевшего предмета, Виола переворачивает стол, за которым я сижу, и покидает моё жилище.

Я остаюсь сидеть на стуле. Ночь я встречаю в той же позе. Утро и вовсе приходит неожиданно быстро.

Я ненавижу свою квартиру, свою некогда любимую работу, свою ущербную жизнь.

Единственное, о чём я сейчас думаю — так это о том, чтобы ребёнок Виолы был от Романа. Так будет правильно. Мне нужно оторвать её от себя целиком и полностью. Насчёт её перевода к другому наставнику я договорюсь. Кто-то да согласится. А в крайнем случае — я оставлю работу и уйду в свободное плавание. Пора что-то менять в этой жизни.

Только сейчас, встречая рассвет, сидя на кухне, осознаю, насколько я стар. Мне сорок. По статистике я прожил большую часть своей жизни. И что в итоге нажил? Ничего.

Одинокий дурак, не способный поменять свою жизнь к лучшему. Оставаясь с Виолой рядом, я рискую просрать последние годы. Это ей двадцать пять — и она может ещё сходить с ума и заигрывать с судьбой. У меня нет на это ни сил, ни времени.

Дальнейшие мои действия будут зависеть от теста ДНК. Это и будет моей отправной точкой.

Роман_

Прошло две недели с тех пор, как я нахожусь в больнице после аварии. Мучительно долгие часы, перетекающие в отвратительно нудные дни, понемногу сводят меня с ума. Чувствую себя мешком с костями, валяющимся на обочине жизни. Лежать на одном месте без движений невыносимо. Это может понять только тот, кто проходил через подобное. Хотя восстановление идёт достаточно быстро, мне хочется ещё быстрее.

Но даже физическое состояние не настолько жестоко ко мне, как моральное. Знать, что ты весь шитый-перешитый, как кусок тряпки, тяжело. Не сойти с ума мне помогают постоянные посетители. Никогда не думал, что для меня будет так важно общение с внешним миром.

Каждый день приходят родители и Виола. Также меня навещали друзья и родственники. Руслан даже привёл свою мать. Та плакала и желала мне скорейшего выздоровления, а после проклинала моего отца и его жадность. Весело, одним словом.

Я никому, кроме Виолы и знакомого адвоката, не говорил о своих подозрениях относительно Платонова. Родители сойдут с ума, если узнают всю правду. Для них всё произошедшее под грифом «чистая случайность».

Адвокат раскидал по пунктам все перспективы. Ничего утешительного для меня в итоге не оказалось. Я ничего не докажу — нужны серьёзные и неоспоримые факты участия Платонова в организации покушения на мою жизнь. В противном случае это просто мои догадки и домыслы.

У полиции есть доказательства того, что тормоза намеренно были испорчены. А толку? Когда я заикнулся о том, что сейчас я взаимодействую в негативном ключе с Платоновым А. Е., органы правопорядка быстро свернули видимость бурной деятельности и выдали предположение, что тормоза испортила какая-то шпана.

Но больше всего меня волнует Виола. Она не слушает весомые аргументы насчёт своей безопасности и каждый день светится в моей палате. Весь персонал называет её «жена Рогозина». Мне, конечно, приятно это слышать, но не настолько, чтобы это стоило её жизни или здоровья.

А ещё Виола подозрительно тихая и молчаливая. Не улыбается и не рассказывает ничего о своей учёбе и работе. Все наши разговоры сводятся к погоде и моему самочувствию. Какой-то абсурд, а не общение двух влюблённых людей.

От Виолы мои родители узнали о беременности. Теперь мама каждый день выносит отцу мозги на тему теста ДНК. Она не верит в этот анализ и считает его ерундой, не стоящей и капли нашего ожидания. Объяснять ей, как это работает, — пустая трата времени.

«Ну никак кровь матери не может показать ДНК отца!» — именно так она и кричит во всеуслышание.

Я вижу, что мама действительно хочет, чтобы этот ребёнок оказался моим. Она понимает, что другого случая может и не предоставиться. И уж лучше непонятная женщина с двумя претендентами на отцовство, чем я навсегда останусь бездетным и холостым.

Виола уже могла бы сделать тест, но почему-то откладывает эту процедуру со дня на день. Мне начинает грешным делом казаться, что она не хочет узнавать, кто отец малыша.

Я её не понимаю. Совершенно не знаю, что у неё в голове. О чём она думает? Чего хочет? О чём мечтает?

Когда я спросил у Виолы о Вердине, то не получил никакого внятного ответа. У меня создалось впечатление, что они вообще никак не контактируют. Узнать точную информацию мне просто не у кого. Для окружающих людей мы являемся парой, и вплетать опять сюда Германа не входит в мои планы.

По ночам я плохо сплю и частенько перебираю в мыслях прошедшие события. С каждым днём всё больше вопросов и всё меньше ответов.

Виола знает, что я был с другой. И это не её догадки — это моё признание. Какая её реакция?

Никакая.

Это и страшно, что нет негатива, выяснения отношений, истерик, упрёков. Вообще ничего.

Ей всё равно?

Не хочу так думать, но мысли упорно атакуют мою больную голову. Я устал сам от себя. Постоянные накручивания изматывают даже такую недвижимую колодку, какой я сейчас являюсь.

На часах пять вечера, и я нахожусь в ожидании прихода Виолы. На мобильный падает сообщение о том, что она задержится ещё на полчаса. Ладно, подожду. Выбора у меня всё равно нет.

Вскоре ко мне в палату тихонько стучат и входят. Но это не Виола.

Маша.

Это настолько неожиданно, что наверняка меня конкретно так перекашивает.

Маша с сочувствием осматривает моё ложе и без приглашения садится на стул рядом.

— Можно?

— Ты уже села.

— Действительно, — глаза сияют как два изумруда. Она так заразительно улыбается, что мне самому неистово хочется ей ответить.

— Почему ты здесь? Откуда узнала, где я? Вердин доложил?

Ну а кто же ещё мог так постараться? Устраивает очередную подставу? Нихрена. Я не попадусь на эту удочку.

— Нет. Вердина я видела последний раз в день нашей совместной встречи. О том, что ты попал в аварию и лежишь в больнице, случайно узнала от знакомых. Они работают в вашей шаражке.

— С каких это пор мы стали шаражкой?

— Вы всегда ею были. Года идут, но ничего здесь не меняется.

— Ты сейчас бредишь? Чего ты хочешь? — смотрю время на мобильном.

Необходимо спровадить Машу куда подальше. Мне не нужно её присутствие в момент прихода Виолы.

Хотя, с другой стороны, Виоле, по всей видимости, плевать.

Маша. Даша. Глаша.

Без разницы кто.

А как же тогда её слова о любви?

Хотя нужно быть честным с самим собой и признаться, что я вынудил её сказать мне эти слова. Но я почему-то наивно уверен, что Виола не стала бы врать в таком вопросе.

— Не переживай, я ненадолго. Просто хотела тебя увидеть и убедиться, что всё хорошо.

— Что ты здесь видишь хорошего?

— Ты живой. Это самое главное.

— Маш, сейчас придёт моя девушка, и мне бы не хотелось вас знакомить, — нужно говорить в лоб, иначе я так никогда от неё не избавлюсь.

Маша не выглядит обиженной и продолжает сидеть дальше.

— Это та девушка, которая с Вердиным?

— Нет. Это та, которая со мной, — начинаю закипать и злиться на эту беспардонную женщину.

— А до тебя была с Вердиным?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не пойму, она что, специально меня драконит?

— Я не буду с тобой обсуждать свою личную жизнь. Маш... спасибо, что навестила, но не стоило, — веду себя как последняя тварь.

— Мне было не тяжело, — тянет с сарказмом. — Ты так хочешь обманываться? Ром, она не...

На полуслове Машу обрывает Виола, зашедшая в палату.

Замираем втроём и смотрим друг на друга.

Девочки удивлены — и можно понять почему. Они выглядят как сёстры. Их отличают только такие детали, как возраст, тон кожи и цвет волос.

Смотрю на них по очереди. Кажется, что сейчас глаза выпадут из черепа от напряжения. Вердин реально не видел их сходства? Не верю.

У них даже мимика одинаковая. Смотрят на друг друга как на грязь под ногтями. Они случайно не родственницы? Иначе как такое возможно?

— Это твоя девушка? — Маша отмирает первой. — Кого-то она мне напоминает.

Я готов провалиться сквозь землю. Выглядит эта ситуация ахренеть как стрёмно.

— А ты кто? Щелка на одну ночь? — Виола не из робкого десятка и сразу становится на дыбы.

— Бл@дь! Успокойтесь обе! — чувствую себя петухом в курятнике. — Маш, спасибо, что проведала.

Маша даже бровью не ведёт. Сидит как вкопанная. Мне нужно её нахрен послать, чтобы она наконец-то вышла из палаты?

— Мне вас оставить? — Виола задаёт вопрос мне, но на него моментально отвечает Маша.

— Было бы неплохо.

— Маша! Выйди нахрен из палаты! Что с тобой не так? Зачем ты строишь из себя суку? — меня прорывает, и если бы не моё лежачее положение, то, наверное, за шкирку выкинул бы её в коридор.

— А я и не строю. Я такая и есть. Скажи мне, Ром, зачем тебе эта неопределившаяся девочка? Она раба Германа. С его члена никто просто так не соскакивает.

Это шок.

И я ещё по наивности считал Виолу неуравновешенной. Оказывается, есть акулы и позубастей.

— Пошла вон! Тебе не доходит?! — ору на всю палату не своим голосом.

— Ром, успокойся. Меня таким не проймёшь, — Виола улыбается довольным оскалом. И вот сейчас я понимаю, что являюсь лишним в этой неадекватной компании.

— Да тебя, по всей видимости, вообще ничем не проймёшь. Морочишь головы сразу двум мужикам. Круто, чего уж там, — Маша чувствует себя хозяйкой ситуации. Сидит вальяжно, нога за ногу.

— Ты...

Только и успеваю булькнуть, как Виола налетает на Машу и впивается ей в волосы. Происходит полнейшая вакханалия: крики, визги, маты, выдранные локоны и неимоверно звонкая пощёчина по щеке Маши. Та, в свою очередь, замахивается на свою обидчицу.

— Не трогай её! Виола беременна! — твою мать, я не могу подняться с этой проклятой кровати и навести порядок в этом дурдоме.

Всё резко останавливается.

Две растрёпанных мегеры испепеляют меня взглядами.

— От кого? — Маша не унимается.

Эта женщина когда-нибудь заткнётся? Она уже перешла все границы.

В палату заходит дежурный врач с медсестрой. Молча оценивают обстановку и культурно просят удалиться посетителей. Оказывается, весь этаж слышал происходящее. Виток новых сплетен подъехал.

Пытаюсь взглядом поговорить с Виолой, но ей не до меня. Она настолько всклокоченная, что боюсь продолжения драки в коридоре или на улице.

— Роман Алексеевич, вы, конечно, меня простите, но надеюсь такого неподобства больше не видеть в своём отделении.

Я тоже надеюсь, что больше такого не увижу.

— Кроме вашей жены мы больше никого впускать не будем. С остальными женщинами будете встречаться после выписки на своей территории.

Жена... Женщины...

Сплошное враньё. Где в этом лживом хороводе правда?

— Николай Иванович, прошу прощения за произошедшее. Не впускайте посторонних, и всё будет хорошо.

Врач недовольно смотрит на медсестру. Кажется, я только что подставил эту бедолагу.

— Я была уверена, что это Виолетта Робертовна, — еле пищит медсестра. — Ну только волосы перекрасила...

— Надя! Сколько раз я тебе говорил носить очки? Красоваться будешь дома! На работе нужно работать!

Ну давайте ещё вы тут подеритесь!

— Извини, — одними губами шепчу медсестре. У той уже глаза на мокром месте.

После ухода врача я два часа обрываю телефон Виолы, но эта зараза не отвечает, чем выводит меня из себя ещё больше. Ну неужели так тяжело сказать хоть слово, чтобы я не сошёл с ума от переживаний?

В десять вечера, когда уже вся больница отходит ко сну, Виола является как дьяволица ко мне в палату.

Кто её пропустил? Она вообще не видит препятствий?

— Ты трахнул мою тётку.

Мммм... ЧЕГО? КОГО?

— Да-да, ты всё правильно расслышал. Мария Максимовна Токмачёва — моя родная тётка.

Я нихрена не понимаю. Это шутка?

— Ты прикалываешься? — всё, что я могу из себя выдавить.

— Я? Нет. А ты?

Как Маша может быть её тёткой? Что за бред?

— Ты серьёзно? Этого не может быть.

— Я бы с тобой поспорила.

— Ты можешь нормально объяснить?! — начинаю не на шутку беситься.

Виола ходит по палате словно заключённый по камере.

— Она младшая сестра моей матери. Они не знали о существовании друг друга. Прикол?

Ещё какой.

Это хотя бы объясняет их сходство. Странно, но Виола не так похожа на свою мать, как на Машу.

— Как вы это выяснили?

— По-твоему, это тяжело? Она Максимовна, моя мать Максимовна. Девичья фамилия, правда, у неё Светляк. Фамилия её матери. Отца она никогда в жизни не видела. Он бросил её мать через месяц после её рождения. Через тринадцать лет в новой семье у него родилась ещё одна дочь.

Санта-Барбара на минималках. И меня, конечно же, угораздило занять одну из ролей в этом сериале.

— Я не знаю, что тебе сказать. Правда. Это какой-то абсурд.

— Ты видел, что мы похожи, когда трахал её?

Я боялся, что Виола задаст этот вопрос.

Конечно видел. Но для меня они абсолютно разные, и я никогда их не сравнивал. Виола — это Виола. Я не хочу её заменять похожим экземпляром.

— Я сразу заметил ваше сходство, как только увидел её.

— Ты поэтому с ней переспал? Потому что она похожа на меня?

— Нет. Она не сказала тебе, что мы учились в соседних классах? Она на год младше.

Виола резко останавливается и сканирует меня взглядом.

— Что? — чувствую себя некомфортно. Что я не так сказал?

— Ты был в неё влюблён в школе?

Как она это поняла?

— Нет.

— Врёшь.

— Зачем мне врать? — я вру.

— Значит, это я замена?

— Виол... Твои догадки увели тебя не туда.

— Ты безответно любил девочку в школе. А спустя двадцать с лишним лет ты встречаешь её копию.

— Перестань!

— Ром. Ответь мне честно. Ты бездумно переспал с ней или же целенаправленно шёл на этот шаг?

— А как ты спишь с Вердиным? Бездумно или целенаправленно? — царапаюсь словно котёнок. Я не способен отвечать на такие провокационные вопросы.

— Всегда целенаправленно. - даже взгляд не отвела.

Мне больно. Виола постоянно делает мне невыносимо больно.

Мы когда-нибудь станем нормальной парой? Или же нам суждено собачиться на постоянной основе?

— Я не хотел с ней спать, но так получилось.

Виола тянет губы в насмешке. Она точно сейчас меня презирает.

— Зачем мы барахтаемся в этой луже? — разводит руками в полном непонимании. — Зачем цепляемся за друг друга? Не проще ли разойтись и жить спокойно?

— Для меня не проще. Я хочу быть с тобой.

— Я хочу спросить тебя в первый и в последний раз: ты будешь воспитывать ребёнка Германа, если вдруг он окажется его? Ты будешь со мною в этом случае?

Виола выжидающе мониторит каждую мою эмоцию. Стараюсь держать лицо, но мышцы сводит жгучей волной. Сейчас решается моя дальнейшая жизнь. Отчётливо осознаю, что пути назад не будет. Мой ответ или сблизит нас ещё больше, или оттолкнёт окончательно.

Я не имею права на ошибку.

Виола_

Выходим с этой сукой в коридор. Испытываю смешанные эмоции. Она настолько меня бесит, насколько и нравится.

Сталкиваемся взглядами и, не сговариваясь, идём на выход из больницы. Я чувствую её ауру. Она резкая и тяжёлая.

— Давай поговорим, — стерва вертит головой по сторонам в поисках уединённого места. — Здесь недалеко есть кафе.

— Я в курсе. Пошли.

В полном молчании доходим пешком до ближайшей забегаловки. Садимся за столик и начинаем расчленять друг друга глазами.

— Я не буду телиться и скажу сразу, как есть: мне нужен Роман, — взгляд-выстрел и уверенность в своих силах.

— Кто ты? — меня сейчас интересует не Роман, а она. Здесь что-то не так, и мне необходимо это выяснить.

— Я спала с ним две недели назад.

— Мне это неинтересно. Кто ты?

Она не понимает, что я хочу от неё услышать.

— Я Токмачёва Мария Максимовна. Тридцать девять лет. Врач-отоларинголог в частной клинике. Что ещё тебе нужно от меня узнать? В каких позах мы трахались?

Токмачёва...

Максимовна...

Достаю из кармана мобильный и набираю маму. Она сразу отвечает, чем неимоверно меня удивляет.

— Какие люди... Дай угадаю: тебе что-то нужно? — голос так и сочится ядом.

— Какая фамилия у твоего отца? Не у отчима, у биологического.

В трубке повисает тишина. Понимаю, что застала её врасплох. Выяснения её биографии она не ожидала.

— А что? — ну конечно же она не скажет мне ничего без мозгоклюйства.

— Ты мне ответишь или нет? Если нет, то я не буду тратить своё время.

— Я даже точно и не помню. Или Толкачёв, или Токмачёв. Имя Максим, если ты ещё помнишь моё отчество.

— А его отчество?

— Зачем оно тебе надо? Вроде бы Васильевич. Но это не точно.

Поднимаю взгляд на Марию. Всё становится ясно как белый день.

— Спасибо, что просветила. Позже созвонимся, — сбрасываю звонок, не дослушав её неинтересный монолог.

— Ты моя тётка.

Маша неверяще смотрит на телефон в моей руке.

— Мы реально похожи, но я тебе никто. К счастью, — чуть ли не плюётся в негодовании.

— Родной отец моей матери — Токмачёв Максим Васильевич.

Мария зависает.

— Мало ли однофамильцев встречается? — уже не так борзо.

Открываю на телефоне фотографию матери и тычу её под нос этой не верящей дуре. Осознание достигает адресата. Игнорировать наше общее сходство невозможно. Мы выглядим как один человек в разные годы жизни. Да, мы отличаемся, не без этого. Но фундаментальные черты никуда не скрыть: ни за цветом кожи, ни за цветом волос.

— Это невозможно. У моего отца есть только я.

— Давай у него и спросим? Зачем строить догадки?

— Его нет на этом свете уже как два года. А матери — десять. Не у кого спрашивать.

— Совершенно не аргумент. Нету и нету. Это не отменяет факт нашего родства.

— Ты вообще базар фильтруешь? Что значит «нету и нету»?

— То и значит. Он бросил мою бабку после рождения матери. Исчез в неизвестном направлении. По всей видимости, позже решил завести семью.

— Не смей открывать свой рот на моего отца! Ты не знала его. Это был замечательный человек, и я никогда не поверю, что он бы бросил новорождённого ребёнка.

— Мне по барабану на твоего замечательного человека.

Маша готова на меня наброситься. По всей видимости, тема семьи для неё неприкосновенна. Ну и хрен с ней! Мне на её сантименты плевать.

— Ну допустим, что ты моя племянница. Дальше что? Как это относится к Роману?

— Никак. При чём здесь Роман? Мы сейчас говорим о нашем родстве.

— Я так и думала! — Маша торжествующе выкрикивает на всё кафе. — Тебе не нужен Роман. Ты с потрохами принадлежишь Вердину.

— Ху@рдину! Я никому не принадлежу. Ты вообще больная на голову? Мы о чём сейчас говорим?— тоже перехожу на крик. На нас начинают оборачиваться посетители.

— Тебе ведь неважно, что Рома переспал со мной? Ну скажи правду, не ври. А теперь представь, что это сделал Герман. Что бы ты почувствовала?

Боль.

Я её чувствовала, когда видела его вместе с Алиной. И потом. И даже сейчас. Я чувствую боль лишь от одного воспоминания об этой женщине.

— Можешь не отвечать, я и так всё вижу. Значит, слушай сюда. Романа ты не получишь. Он живой человек, а не твоя игрушка. И не говори мне сейчас ни о какой любви. Ни ты его не любишь, ни он тебя. Влюблённые люди не еб@тся на стороне. Как ты с лёгкостью можешь прыгнуть в постель к Герману, так и Роман переспал со мной. Если бы он тебя, такую королеву, любил, то никогда бы не пошёл на такой шаг. Открой уже глаза! Отвали от него!

Она в него влюбилась что ли? Откуда столько эмоций?

— Я беременна. И возможно от Романа. С этим что делать?

— Ничего. Живи и радуйся материнству.

— Спасибо за совет. Обидно, наверное, когда тобой попользовались и бросили как использованный гондон?

Я всё-таки её задеваю. Глаза наполняются слезами и губы начинают дрожать. Поплачь, детка.

— Никто мной не пользовался. Я сама захотела и получила желаемое. И давай смотреть на истоки: это ты похожа на меня, а не наоборот. Рома знал меня ещё со школьных лет. Могу поставить на то, что я ему нравилась. А может, и больше, чем просто нравилась.

Даже так? Ну в таком случае здесь присутствует зерно правды. Если они были знакомы раньше и эта ведьма нравилась Роме, то его подсознание могло сыграть с ним злую шутку.

— Я тебя услышала. Ну что ж, всё в твоих руках. Дерзай, — встаю из-за стола и иду на выход.

— И это всё? Ты так просто уйдёшь? Ты пустышка! Самой от себя не стрёмно? — Маша кричит уже мне в спину.

Стрёмно. Ещё как.

Я ходячее пособие по тому, как не стоит жить на белом свете. Но что мне сделать с собой? Я такая, какая есть. Поломанная, нестабильная, а временами и дебильная.

Выйдя на улицу, решаю пойти в морг и обдумать грядущий разговор с Романом. Пока что в голове полнейший сумбур. Боюсь, что я не смогу и двух слов связать в предложения.

Уже две недели, как я ординатор у другого патологоанатома. Меня поменяли со Стасом. Теперь я каждую смену дышу алкогольными парами Николая Петровича. Он первоклассный мужик: добрый, отзывчивый и невероятно умный. Но я хочу Германа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я так сильно его хочу, что он мне снится ночами напролёт. По утрам я просыпаюсь вся мокрая. И это не пот от тревожных снов. Мои ночные оргазмы вышли на новый уровень. Как только я закрываю глаза, то сразу оказываюсь в объятиях Геры. Мне не снится ничего, кроме его губ, его рук и, конечно же, его члена.

Что мы только творим в моих снах...

Я не хочу жить реальную жизнь. Я хочу спать.

Моя реальность хуже самого унылого дождливого и промозглого дня.

Я напрочь забыла, что ношу ребёнка. Мне это стало совершенно неинтересно. Что я буду с ним делать? Зачем я его оставила?

Меня штормит.

Прохоров не справляется со своей работой. Да, я не забросила свои визиты к нему, но они нихрена мне не помогают.

Мне может помочь только один человек, но он отгородился от меня кирпичной стеной и не желает никаким образом контактировать.

После того как я разнесла его кухню, мне было очень плохо. Дома я была на грани от вскрытия вен.

Я удержалась. Справилась с собой, чем неимоверно горжусь.

Уже на следующий день я поменяла наставника. Точнее — поменяли меня.

Зацикливаться на Германе мне не позволил лежащий в реанимации Роман. Я, как верная жена, постоянно находилась рядом. Но только телом. Мои мысли были рядом с Вердиным. Я говорила с ним в своём воображении. Изливала ему свою душу.

У меня было время обо всём подумать. И как итог моих умозаключений: я хочу ребёнка от Геры.

Опять вру.

Я хочу Геру. Ну и логично — ребёнок просто обязан быть от него.

Рома не будет любить моего сына, если тот окажется не его. Знаю, чувствую, верю.

Могу ли я утверждать, что люблю Германа?

Чёрт возьми, да! Могу!

Я очень долго к этому шла, но наконец-то дошла. Я не испытываю к Роме и сотой части того, что вызывает во мне Гера. Да, он мне близок, он мне нравится. Наверное, даже как просто образ. Но я не смогу быть с ним, зная, что где-то по планете Земля ходит Герман. Меня убивает сам факт существования Вердина в отрыве от наших отношений. Он мой. Только мой.

Решаю дождаться его ночного дежурства и поговорить.

Ровно в восемь я выхожу из комнаты отдыха и иду к Герману в кабинет. Вхожу без стука и обнаруживаю сидящую напротив Геры расфуфыренную Розу Давидовну. Что у неё на голове? Она осветлялась? Волосы напоминают мочалку.

— Виола? — Герман отвлекает меня от разглядывания причёски своей матери. — Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?

Он беспокоится обо мне. Это событие действует как заживляющая мазь на моё подряпанное сердце.

— Я хотела поговорить, — мой запал немного угасает. Его мать не сводит взгляд с моего живота.

— Это срочно? — Герман тоже растерян. Глаза блуждают от матери ко мне.

— Нет, наверное.

— Виола, — Роза Давидовна сразу добавляет претензию в голос. — Когда ты уже сделаешь тест? Сколько можно морочить голову окружающим тебя людям?

— Мама! Оставь Виолу в покое! Без тебя как-нибудь разберёмся! — Герман сразу заводится.

— Я не хочу делать тест.

Герман удивлён. Роза Давидовна — нет.

— В смысле не хочешь? Это шутка?

— Не шутка. Это мой ребёнок, и только мне решать, чего я хочу, — на самом деле я так не думаю, но мой язык работает на опережение.

— Да конечно! Решака нашлась! Мы тебе моего внука так просто не отдадим! — Роза машет перед моим лицом своими костлявыми пальцами. Что за манеры у этой интеллигентки?

— Так... — Герман уводит мать из кабинета. Я остаюсь ждать.

Не знаю, как себя вести, что говорить.

— Присядь, не стой в пороге, — Герман возвращается, и я сразу становлюсь чуточку счастливее. — Виол, что за приколы? У тебя что ни день, то что-то новое.

Сказать ему, что я не могу жить без него?

Я боюсь. Мне страшно быть отвергнутой.

— Всё логично. Я не хочу вам навязываться. Что ты, что Рома будете чувствовать себя обязанными.

— Почему Рогозин будет чувствовать себя обязанным? Если, допустим, это его ребёнок и вы вместе?

Говори... говори... говори!

Не могу! Ну что я за дура?

— Пока что так. Может, завтра я придумаю ещё что-нибудь. — Лучше уйти. Я не в состоянии вести адекватный разговор.

— Успокойся. Скажи нормально, что с тобой происходит?

— Я по тебе скучаю, вот что происходит.

Герман не выражает никаких эмоций.

— А ты по мне скучал? Хоть немного?

— Виол... Давай без этого. Мы уже обсудили все вопросы. Не хочу по новой мусолить эту тему.

— Как ты живёшь без меня? — мне стыдно быть такой тряпкой. Я совсем себя потеряла.

— Нормально, Виол. Правда нормально. Всё это проходящее. Тебе со временем тоже станет легче.

Держусь из последних сил, чтобы не разрыдаться. Он мне не верит. Он считает меня больной и не способной разобраться в себе. Чтобы я ему ни сказала — это бесполезно.

— Ладно. Извини, что отвлекла. Просто сама не своя. Пойду домой. Режим прежде всего. — Встаю со стула. — И ещё... неважно.

Опустошённая выхожу в темноту весенней ночи. Ближайшая лавка становится моим пристанищем на следующие два часа.

Итак, что мы имеем по итогу?

Мне нужен Герман. Я не нужна Герману. Мне не нужен Рома. А что нужно Роме? Наверное, я должна его спросить об этом лично.

Не буду я делать этот никому не нужный тест. Сама вляпалась, сама буду расхлёбывать.

Ага, так они от меня и отстанут. Рано или поздно придётся пройти через это.

Замёрзшая и голодная, я иду к Роману в палату для выяснения последнего интересующего меня вопроса.

Жду ответа.

Он сильно долго думает. Это говорит само за себя.

— Ром. Мы не будем вместе.

Роман, не ожидавший такого поворота, выглядит явно ошарашенным.

— Я ничего не чувствую к Маше! Виол, эта глупость не должна разрушить наши отношения.

— Какие отношения? Разве это отношения? Жалкая имитация. Ром... Я соврала тебе. Прости меня, пожалуйста. Ты мне очень дорог. Но я не люблю тебя настолько, чтобы прожить с тобой всю жизнь.

Я ненавижу себя в этот момент. Я разочаровываю всех, с кем меня сводит судьба.

— Уходи, — всё, что я слышу от него в ответ.

Дважды меня просить не приходится. Выметаюсь из палаты, а после и из больницы.

Всё. Я сделала шаг. Надеюсь, что верный.

Неожиданно у меня созревает план. Ненормальный и глупый, но именно в нём я вижу спасение своей менталки.

Нужно дождаться окончания первого года ординатуры. Осталось недолго.

Гера_

— Когда вы собираетесь устраивать свадьбу? Вы в курсе, что на это нужно время? Будешь брюхатая стоять в белом платье? — мать на повышенных тонах высказывает своё недовольство Элле.

Сегодня на семейном ужине, устроенном моей сестрой у себя дома, мы были оповещены о её втором месяце беременности.

Элла и Вадим светятся от счастья. Я безумно за них рад. Вадим — достойный вариант: уравновешенный, строгий, ответственный, трудолюбивый. И что самое главное — просто обожает мою противную сестрицу. Я верю в его любовь. Такое нельзя так искусно сыграть.

Я завидую им белой завистью. В их компании я чувствую себя неполноценным.

Я одинок, несчастен и потерян для этого мира. Словно робот с установленной программой проживаю снова и снова «день сурка».

— А ты чего сидишь как с креста снятый? Тебе плохо, что ли? — Элла выводит меня из транса печальных мыслей.

— Устал. Тяжёлое дежурство было, — стараюсь никому не показывать своё отвратительное состояние.

— Как Виола? Как её беременность проходит? Хотелось бы с ней пообщаться на всякие разные темы. Она не собирается ходить на курсы для будущих мам? Я буду обязательно! — Элла не может удержаться от извержения позитивных эмоций.

Я не знаю ни за курсы, ни за питание, ни за жизнь в целом. Состояние здоровья Виолы узнаю от Геннадия Александровича. Он втихаря от Виолы сливает мне всю информацию, которая есть у него в наличии.

Я вижу её практически каждый день, но мы не общаемся. Вообще. Никак. Только сухое «привет».

Я намеренно держу такую огромную дистанцию. Если допущу сближение, то всё опять закончится провалом. Пора перестать думать о Ви каждую секунду своей жизни, но это выше моих сил. Она поселилась в моей голове и не хочет покидать её границы.

Месяц назад я впервые заметил маленький животик у Виолы. Она выходила из морга после ночного дежурства.

Лето. Жара. Обтягивающая майка.

Я сидел в машине и, как заворожённый, провожал её взглядом до выхода со двора больницы. Моё сердце трепыхалось, словно подвешенное за нитку, истерило и билось о грудную клетку.

Она настолько красива, что это не поддаётся никаким законам природы. Такое ощущение, что Ви стала ещё лучше. Хотя куда ещё больше?

Как я хотел побежать за ней следом... Конечно же, я этого не сделал.

Намеренно не собираю сплетни о её личной жизни. Ещё со времён валяния Рогозина в больнице я поставил крест на любой информации, касающейся их двоих.

На работе тема Виолы со мной не обсуждается ни под каким предлогом. Даже сердобольная Оля молчит, как рыба.

Я сам построил стену, об которую бьюсь башкой с завидной регулярностью. За той стеной любимая женщина и, возможно, мой ребёнок.

Прохоров говорит, что Виола сейчас в прекрасном моральном состоянии. Она изменилась. То ли гормоны тому причина, то ли терапия. Но факт остаётся фактом — Ви стала лучшей версией себя.

Рогозин ещё не вышел на работу. Слышал от Ильи, что он по уши погряз в каких-то судах. Никогда бы не подумал, что Роман окажется таким проблемным человеком. Как это всё переживает Виола?

— Возьмите в свидетели Германа и Лилечку. Зачем вызывать из Америки Камилу? Она будет лететь к тебе на свадьбу с грудным ребёнком? Не придумывай!

Снова возвращаюсь в реальность. А она такова, что мне опять сватают Лилечку. Предостерегающе смотрю на Эллу. Та понимает без слов и сразу отметает предложение матери.

Какая нахер Лилечка? Я даже смотреть не могу на других баб.

Неделю назад до меня дошла информация, что моя бывшая, Алина, хочет устроиться к нам на работу. Зачем? Неужели ей так хочется маячить у меня на глазах? Кажется, я совсем перестал понимать женщин и их поступки. Лично с ней я не разговаривал, не хочу проявлять активность к её персоне. Хочет работать — пусть работает. Я не начальник и не мне решать вопросы кадров.

— Я так понимаю, Виола не передумала насчёт теста? Что за противная особа! — мама решила вспомнить обо мне и оставить в покое Эллу с Вадимом.

— Перестань оскорблять беременную женщину, тебя это не красит. Виола вправе решать сама.

Мать недовольно уводит разговор в другое русло.

И с чего я решил, что она не сделала тест? Может, уже знает результат и просто не говорит мне. А возможно, отец ребёнка Рогозин. В таком случае это вообще не моё дело.

Домой попадаю поздно вечером. С каждым днём мне всё сложнее находиться в этом склепе. Раньше здесь хотя бы жила живая душа — Люська. Сейчас же в помещении висит тяжёлый и спертый воздух. На мебели лежит чуть ли не сантиметровый слой пыли. Нужно вызвать клининг, но мне плевать на окружающую меня обстановку. Я нахожусь здесь только для того, чтобы помыться и поспать. В холодильнике, наверное, уже паутиной всё поросло. Я ем только по каким-то заведениям. В своих кафешках не появляюсь, дабы не создавать волну сплетен.

Сегодня тоже всё идёт по старой схеме: душ — кровать. Завтра с утра на работу. Надеюсь, что увижу Виолу и она скажет мне «привет». Одно её слово не даёт мне окончательно сойти с ума.

Утром на работе меня ожидают сразу два неприятных сюрприза. Гуруньков делает чуть ли не официальный доклад текущих событий в нашей конторе. Итак, первое: Алина Мейнер с сегодняшнего дня заступает на работу, да ещё и со мной в смену. Но это всё херня по сравнению со второй новостью.

Виола переводится после окончания первого года ординатуры в другой вуз. В другой, мать его, город!

Я не верю собственным ушам. Она дура? Зачем? У нас самая лучшая база, и Виола это прекрасно знает. Для чего эта демонстрация?

Решаю немедленно с ней переговорить и иду на кафедру искать эту импульсивную даму.

Проходя по больничной аллее, я никак не ожидаю столкнуться нос к носу с Рогозиным. По всей видимости, он собирается выходить на работу. Выглядит вполне себе нормально. Никаких явных следов аварии на нём не наблюдается.

— Приветствую. Как самочувствие? — решаю не морозиться, как малолетка, и поздороваться.

— Привет. Всё нормально. Выхожу на работу с сегодняшнего дня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глупый диалог ненавидящих друг друга людей. Но раз я столкнулся с Романом, то поговорю с ним на тему перевода Виолы. Он так просто её отпустит на шестом месяце беременности?

— Ты не собираешься переводиться следом за Виолой?

Рогозин не понимает, о чём идёт речь.

— Куда переводиться?

Он не знает о её переводе? Что у них происходит?

— Ты не в курсе, что она переводится после окончания первого года ординатуры? — я не понимаю, как на это реагировать.

— А я должен быть в курсе? — брови Рогозина взлетают вверх, выражая неподдельное удивление. — Я не видел Виолу уже больше двух месяцев. Куда она собралась переводиться?

Как отупевший придурок смотрю на Романа. Мне же не послышалось, что он только что сказал? Сколько он её не видел?

— Вы не вместе? — понемногу разум начинает возвращаться в мою черепную коробку.

— Нет. Я думал, что она с тобой... — Рогозин тоже растерян от таких новостей. Мы как два барана таращимся друг на друга.

Что бл@дь происходит?!

— Почему вы не вместе? Ты её бросил, что ли? — зная, как Рогозина порой штормит, я уже ничему не удивлюсь.

— Тебя это не касается, — огрызается со мной и смотрит на наручные часы. — Мне пора. Я опаздываю.

Расходимся в разные стороны.

Я не могу сложить в голове полученную информацию. Возможно, сама Виола объяснит мне свои действия?

Глаза сразу находят её в толпе своих одногруппников. Я останавливаюсь, не доходя до здания учебного корпуса, и просто смотрю.

Я как будто не видел её сто лет. Ви стоит ко мне спиной. На ней надет белый свободный сарафан длиной до колен. Ветер развивает её шикарные волосы и треплет ими по лицу Стаса. Этот урод чуть ли слюни не пускает от удовольствия.

Вся компания замечает меня и показывает Виоле взглядами, что за её спиной стоит несчастный придурок.

Виола поворачивается, и я сразу теряю почву под ногами.

Когда её живот стал таким... большим?

На глаза набегает влага, и я, дабы позорно не спалиться, хватаюсь за мобильный, словно мне срочно понадобилось что-то там посмотреть.

Когда снова поднимаю взгляд, меня прошибает похлеще, чем разрядом в двести двадцать. Виола стоит напротив, остальные зашли в здание.

— Привет. Ты ко мне? Что-то случилось? — без малейшей наигранности. В голосе ни обиды, ни раздражения. Это непривычно.

— Да... Гхмм... — прочищаю вмиг пересохшее горло. — Насчёт твоего перевода. Давай где-нибудь поговорим. Не на солнце.

— У меня сейчас пара, — нервно смотрит на входную дверь здания. — Я буду после обеда в морге, зайду к тебе. Хорошо?

— Да, конечно, — не понимаю, о чём мы сейчас говорим. Просто смотрю, как шевелятся её губы.

Виола уходит и оставляет меня стоять, как столб посреди площади.

Придя в себя, я возвращаюсь в морг и обнаруживаю там Алину. Она мило общается с моими коллегами, рассказывает какие-то шутки-прибаутки. Все в восторге, кроме Оли. Та с подозрением смотрит на Мейнер и не скрывает своего негативного настроя.

— Герман, мы можем поговорить? — при посторонних называет меня просто по имени. Меня это сразу бросает в котёл с раздражением.

— Маркович. Алина Леонидовна, не забывайте отчество.

Все замирают. Даже воздух останавливает своё вечное движение.

— Прошу прощения, Герман Маркович. Можно вас на пару слов? — её перекашивает, но она старается держаться в образе.

Заходим ко мне в кабинет. Алина с интересом смотрит по сторонам.

— Уютно. В прошлый раз я не обратила внимания на обстановку, — жирнющий намёк на наш поцелуй у меня в кабинете.

— Обычно. Что ты хотела? — я не намерен с ней заигрывать. Эта женщина не просто так устроилась на работу туда, где её бывший.

— Это же не будет проблемой? Моё появление здесь. Ты же говорил, что нужно исполнять свои желания. Вот я и решила, что пора.

— Твоё желание — это торчать в одной смене со своим бывшим? Ещё учитывая на какой ноте мы расстались.

— Я хочу работать, а совместную смену не просила. Гуруньков сам меня закрепил с тобой вместе, — на последних словах Алина добавляет томления в голос.

Она настолько глупа? Как же я раньше этого не замечал? После своего унижения на базе она приходит ко мне на работу в надежде соблазнить? Я совершенно не знаю эту женщину. За время нашей разлуки она стала такой непроходимой дурой? Или это я начал видеть очевидные вещи?

— Работай. Я не вижу никаких проблем в твоём присутствии.

— Вот и замечательно, — уходит, но оставляет шлейф своих приторно-сладких духов. Фу. Какая гадость.

Нервно отсчитываю минуты до прихода Виолы. Пары закончились, но её всё ещё нет. Может быть, она меня обманула?

Нет. Не обманула.

Виола заходит в морг с какими-то подарочными пакетами в руках.

— Общий сбор в комнате отдыха! — весело выкрикивает на весь коридор. — Бросаем все дела!

Вся смена заваливается в помещение. Начинаются бурные разговоры. Алина тоже какого-то чёрта заглядывает.

Смотрю на Виолу, но не обнаруживаю на её прекрасном лице никаких эмоций. Она бросает мимолётный взгляд на Мейнер и продолжает раздавать пакеты.

— Я не пью, поэтому гулянки не будет.

— Оууууу... — тянут эти клоуны.

— Но! Подарки намного лучше испорченной печени!

Все дружно смеются. Кроме меня. Я хочу разнести здесь всё к чёртовой матери.

— Давайте хоть сока выпьем, а то уж совсем как-то не по-человечески, — Витя достаёт из холодильника литровую пачку яблочного сока и разливает по чашкам.

— Герман Маркович... — Оля вставляет мне в руки чашку. Она плачет. — Как вы можете её отпускать?

Понятия не имею. Я вообще не понимаю, что сейчас происходит.

— Нихрена себе! Вот это подарок! — Илья присвистывает. — Ну, это больше моим девчонкам, чем мне.

У него в руках какая-то картонка с надписью «Сертификат».

Дальше я уже не слышу происходящее.

Виола, словно прекрасная бабочка, порхает от одного человека к другому, весело что-то рассказывает, обнимается и даёт гладить свой живот.

Я дам ей уехать? Серьёзно? То есть мы, возможно, больше никогда не увидимся? А ребёнок? Вдруг он мой?

Молча ухожу к себе. Уверен, что Виола не уйдёт, не поговорив со мной.

Через долгих двадцать минут Ви заходит в мой кабинет. Садится на стул напротив. Смотрим в глаза друг другу.

— Что происходит? Почему я узнаю об этом в последний день? — как бы ни старался вести себя спокойно, у меня ничего не получается.

— Я не хочу оставаться жить в столице. Мне здесь скучно и одиноко. Решила вернуться в родной город.

— Очень смешно. Ещё скажи, что к родителям.

— Нет, конечно, — Виола кривляется, показывая, что я сморозил глупость. — Там мне будет проще в учёбе. После родов я не хотела бы бросать последний год незаконченным. В моём универе уже всё договорено, и я смогу иногда получать поблажки в виде прогулов. Здесь это невозможно.

Я ей не верю. Причина не в этом.

— Почему ты не с Рогозиным? — вот главный для меня вопрос на сегодня.

Виола, не думая и секунды, сразу мне отвечает:

— Я не хочу с ним быть.

— Почему?

— Что «почему»? По какой причине ты интересуешься?

— Вы были вместе. У вас вроде бы была любовь. Разве нет?

— Нет. Я его не люблю. Почему я должна быть с ним вместе? Это какие-то лично твои домыслы.

— Это не мои домыслы! — повышаю голос. Я был уверен на миллион процентов, что они вместе и Виола по-настоящему его любит.

— Ты предъявляешь мне за то, что я не вместе с Романом? Я правильно тебя поняла?

— Неправильно! То есть... Ты...

Бл@дь! Я запутался. Что мне нужно говорить? Виола просто смеётся надо мной.

— Гер. Давай выясним всё раз и навсегда. Я не с Романом. Я сама. То есть уже не сама, — гладит свой живот. — Тест мы сделаем уже после рождения моего сына. Если он будет твоим, то только тебе решать, принимать участие в его жизни или нет. Я не собираюсь никому ничего предъявлять.

— Сына? Будет мальчик? — руки начинают трястись в какой-то лихорадке.

— Не будет. Уже есть.

У меня будет сын. Почему я думаю, что у меня? Ещё ничего не известно.

— Виол, тебе не нужно уезжать. Ты в любом случае не останешься здесь без поддержки.

— Это уже решённый вопрос. Мне это нужно.

— А твоё лечение? — начинаю цепляться за каждый возможный повод.

— Найду там себе врача. Это не проблема. Оставшиеся деньги Прохоров тебе вернёт. Там ещё приличная сумма.

Вадим знал о том, что Виола уезжает, и ничего мне не сказал? Тварь. Он точно не считает меня за человека.

Я не знаю, что ещё можно сказать. Только то, что я её безумно люблю. Но она меня не любит. Тогда зачем мне в очередной раз изливать ей душу? Может, Ви права, и нам просто необходимо идти каждому своим путём? Рождение ребёнка покажет, куда двигаться дальше, но сейчас нужно просто отпустить ситуацию.

— Ну чтож... Удачи тебе в таком случае. Я могу тебе звонить? Или ты сама позвонишь?

Виола как-то блаженно улыбается. С ней точно всё нормально?

— Я позвоню после родов. Ты обязательно узнаешь результат.

Оставшись сам в кабинете, я проваливаюсь в кромешную пустоту. Почему у меня полное ощущение, что жизнь закончилась?

Всё время до вечера я не нахожу себе места. Это полная дурость — отпускать Виолу в другой город. Я обязан в который раз признаться ей в чувствах. Пускай они ей не нужны, но они есть, и мне невыносимо держать их в себе.

Заезжая во двор её дома, я понимаю, что опоздал.

Возле подъезда стоит небольшая газель, в которую грузчики носят вещи Виолы. Она стоит возле клумбы и весело беседует с каким-то мужиком. Высокий, смазливый блондин. Это явно не сосед. Он приобнимает её за плечи и гладит по волосам. Виола при этом выглядит максимально расслабленной. Ей с ним спокойно. У неё есть другой, а я идиот думал, что она с Рогозиным.

Тихо и спокойно сдаю назад, чтобы не обратить на себя внимание. Заворачиваю за угол соседнего дома и вырубаю мотор.

Осознание накрывает удушливой волной.

Всё кончено.

Роман__

Первый рабочий день после долгого перерыва выдаётся весьма напряжённым. И проблема не в том, что у меня по плану назначено много операций. Совсем нет. Только две, и те весьма простые. Проблема в моём страхе сделать что-то не так.

За время отсутствия возле операционного стола я стал чувствовать себя неуверенно. Я как студент, только что сдавший экзамены, но так и не понявший, куда двигаться дальше.

К счастью, этот день подходит к концу, и я могу выдохнуть с облегчением.

Пока меня не было в строю, наш коллектив претерпел некоторые изменения. За границу уехал один из молодых специалистов, на его место взяли какую-то девушку после ординатуры. Также появилось много новых медсестёр. Куда делись старые, я не спрашивал. Знаю только про Алёну. Она уехала из города в неизвестном направлении, даже не написав заявление на увольнение. Такое впечатление, что она просто бежала от своего пришибленного мужа.

Этого урода так и не посадили. Склоняюсь к тому, что судью банально подкупили. Откуда только деньги — вот вопрос. Бешкатов Дамир получил условное и выплатил компенсацию в размере полумиллиона.

Я бы мог подать апелляцию, но не стал дальше развивать этот конфликт.

У меня над головой ещё висит дело по Платоновой Наталье. Её ненормальный брат подал на меня в суд. Не добившись в самой больнице никаких результатов, он пошёл напрямик. Пока что все его поползновения в мою сторону были неудачными. Как бы он ни пытался повесить на меня смерть своей сестры, у него ничего не получается. По этому поводу я на подсознании ожидаю очередного покушения. Новую машину я не спешу покупать, и поэтому езжу на такси. Бабушку-консьержку в доме заменили на более молодую женщину и повесили камеры наблюдения на моём этаже.

Конечно же, это всё детский лепет, и если Платонов решится меня устранить, то он это сделает. Но и не делать ничего я не имею права. Мнимая безопасность — наше всё. Со мной на постоянной основе присутствует диктофон. Мой адвокат уверяет, что дело быстро схлопнется, если я предоставлю суду записи его угроз.

Только вот Платонов больше не выходит на меня напрямую. Никаких звонков, а тем более встреч. Очевидно, что он понял свой промах или же его проконсультировали умные люди.

Мы неоднократно встречались в суде, и я могу сделать вывод, что у Платонова «не все вальты в колоде». Почему этого не видят окружающие? Человек явно страдает навязчивыми идеями. Он болен желанием сделать мне плохо и категорически не слышит доводов моих уважаемых коллег, высказавшихся в мою пользу. Его сестра скончалась не потому, что её оперировал именно я, а потому что она пошла на операцию с огромным процентом рисков.

К сожалению, родители узнали о моих проблемах. Как бы я ни старался уберечь отца от стресса, это оказалось нереальным. С огромным трудом две недели назад я наконец-то отправил их домой. Мать ни в какую не хотела уезжать: причитала, истерила, обижалась и плакала. Даже отец не мог на неё никак повлиять. Мне пришлось пойти на небольшую хитрость и соврать, что хочу пригласить на дом проститутку. Смешно, конечно, но, зная, как мама реагирует на любые разговоры о моей личной жизни, я не прогадал — и в тот же вечер наконец-то отдыхал дома в полном одиночестве.

Виола.

Это имя теперь у меня прочно ассоциируется с разочарованием и болью. Конечно же, я не забыл о ней, как только за её спиной закрылась дверь моей палаты. Она у меня под кожей: зудит и чешется, как какая-то зараза. Как бы я ни пытался вытравить её из своих мыслей — ничего не получается. Но это совсем не те чувства, которые я испытывал раньше. Они новые: злые и раздражающие. Виола не прекрасная принцесса — она злая королева. Её руки сжали моё сердце в тиски и не отпускают по сегодняшний день. Ей меня не жаль. Она даже не думает о том, какую доставляет боль своими решениями и действиями.

Первую неделю после её ухода я думал, что сойду с ума. Так сильно болело, пекло и разрывало. Но с каждым днём становилось всё легче. Я сам себе был психологом и настраивал своё настроение на позитив.

И у меня получилось!

Я буквально за шкирку вытянул себя из болота.

Я знал, что она где-то рядом и, возможно, в ней растёт мой ребёнок. А ещё я был уверен, что всё это время она была с Германом.

Ну а как иначе?

Новость о том, что они не вместе, меня не просто удивила, она меня ошарашила.

Но потом я вспомнил, кто такая Виола. Она не просто умеет удивлять — она вся целиком и полностью состоит из противоречий. Если кто-то решил, что разгадал её загадку, то он просто лох.

Почему она хочет перевестись в другой город? Неужели ей так сильно не хочется находиться со мной и Вердиным на одной территории? Это побег? Не верю. Виола сильнее, чем может выглядеть на самом деле.

Мне кажется, что я начинаю выздоравливать от Виолетты Маркус. Её имя для меня теперь звучит как штамм вируса. Он тяжёлый, сопровождается головными болями, учащённым сердцебиением и даже может вызвать смертельный исход.

Я не хочу умирать и поэтому просто обязан излечиться от этой напасти раз и навсегда.

В голове нон-стопом пульсирует мысль о совместном ребёнке. Что если он мой? Как дальше будет развиваться наше общение? Смогу ли я принимать активное участие в их жизни? Кем я буду: полноценным папой или отцом выходного дня?

Но самое главное — чего хочу я? На этот вопрос я сам себе пока не могу ответить.

Моя мать была разбита от новости о нашем расставании. Я в категоричной форме запретил ей даже на пушечный выстрел приближаться к Виоле. Моя мама бывает очень эмоциональной, и не хватало наговорить много лишнего беременной женщине.

Совсем противоположная реакция была у отца — он выдохнул с облегчением. Я помнил его слова о вероятности тяжёлой жизни рядом с Виолой. Тогда я этого не желал слышать и не воспринимал как предостережение. Сейчас же я вижу, что отец сильно за меня переживал и старался уберечь от, возможно, самой большой ошибки в жизни.

Пока что я нахожусь в подвешенном состоянии и жду, когда Виола родит. Опять же логичный вопрос: почему она не делает тест ДНК сейчас? Она получает удовольствие от этой никому не нужной интриги? Для чего нужно нас всех мариновать в неизвестности? Это злит меня больше всего остального.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Выйдя после работы на улицу, решаю поговорить с Виолой перед её отъездом. Я не буду её отговаривать. Она взрослый и самостоятельный человек. Раз так решила — то вперёд и с песней. Мне необходимо решить мелкие нюансы относительно нашего дальнейшего общения. Позвонит ли она мне после родов? От неё можно ожидать всего, чего угодно.

Направляясь с территории больницы к своему такси, случайно обращаю внимание на знакомые черты лица.

На лавочке в парке сидит до боли знакомая фигура. Она плачет. Тихонько и даже не особо заметно. Но я знаю, как она это делает.

Лиза.

Чувствую резкий укол в сердце, словно действительно близкий человек оказался в беде. Не думая ни о чём больше, иду в её сторону.

— Лиз? — сажусь с ней рядом. Она резко вскидывает на меня свои глаза. — Привет. Что случилось? Почему ты плачешь?

Лиза, явно не ожидавшая меня увидеть, выглядит максимально растерянной.

— Привет. Мама попала в больницу. Инсульт. Я волнуюсь. Вдруг что-то случится, и ей не смогут помочь.

— Она в сознании?

— Да. Пришла в себя, но очень слабая, — всхлипывает через каждое слово.

— Не волнуйся, у нас в больнице первоклассные специалисты. Ей помогут в любом случае. Ты хочешь остаться возле неё на ночь?

— Хотела, но мне не разрешили. В отделении карантин. Когда уже эти ковиды оставят нас в покое?

— Я бы мог договориться за тебя, но думаю, что тебе всё же лучше отправиться домой. В больнице ты не отдохнёшь нормально. Выспись ночью, а утром уже приедешь с новыми силами.

— Да, наверное, ты прав, — её глаза жадно блуждают по моему лицу и телу.

Не могу бросить её в таком состоянии и решаю отвезти домой на такси.

— Меня уже ждёт такси, давай я отвезу тебя домой, — рядом с Лизой я снова ощущаю себя живым существом.

— Да ну что ты! Я сама доберусь, всё в порядке, — эмоционально выдаёт на одном дыхании.

— Не спорь. Пошли, — беру её ладонь в свою и чувствую, как Лизу начинает сотрясать мелкая дрожь. Она так сильно волнуется в моём присутствии?

Время в такси пролетает незаметно, так как мы много разговариваем. Лиза рассказывает о своём, а я — о своём. Удивительно, но слова льются из меня рекой. Мне легко и просто говорить с ней на различные темы. Я рассказываю ей об аварии и дальнейшем восстановлении, о судах и угрозах и даже о возможном отцовстве. Конечно же без подробностей — только поверхностно и сухо.

Такси останавливается возле её дома, и нам нужно расставаться. Я этого не хочу. Конечно же ожидать, что Лиза меня пригласит к себе, было бы сверх наглостью. Особенно учитывая, что я её бросил.

— Давай чая у меня попьём... — еле слышно тянет Лиза. На переднем сиденье себе под нос хмыкает водитель с ехидной улыбкой.

— Проблемы? — ещё не хватало, чтобы какие-то персонажи открыто насмехались над женщинами.

— Нет никаких проблем, — мерзкая улыбка сразу сходит с его лица.

— Давай... — так же тихо даю ей ответ.

Через минуту мы у неё в квартире. Здесь всё до боли знакомое. Только мои эмоции теперь совершенно другие.

Лиза уходит на кухню ставить чайник. Мы реально будем пить чай? Начинаю стыдиться своих неуместных мыслей. У Лизы мать с инсультом в больнице, а я представляю, как мы проводим эту ночь в одной постели.

— У меня есть маковый пирог. Будешь? — Лиза нервно мнёт пальцы на руках. Как тормоз, слежу за её движениями.

— Буду.

Лиза начинает волноваться ещё больше. Подхожу ближе и бережно беру её руки в свои ладони.

— Не волнуйся, пожалуйста.

— Не могу... Я так рада тебя... Я так по тебе скучаю. Я не верю, что ты сейчас у меня дома. Я думала, что больше никогда тебя не увижу, — сумбурно и полушёпотом.

Она меня любит.

Это настолько очевидно, что не вызывает никаких сомнений.

Мне эгоистично хочется купаться в её любви и желании. Я так устал от невзаимности и постоянного ожидания быть отвергнутым.

Не сговариваясь, мы тянемся друг к другу. Когда наши губы соприкасаются, я ощущаю нереальное тепло в районе сердца. Это приятно и по-настоящему.

Руки Лизы тут же смыкаются на моей шее. Она маленькая, и я скручиваюсь для поцелуя в три погибели. Для нашего удобства обхватываю её за ягодицы и подкидываю вверх. Скромный поцелуй сразу же перерастает в нечто неприличное. Впервые Лиза так жарко меня целует.

Не стоит говорить о том, что я моментально возбуждаюсь. Всё происходит за долю секунды, и я тотчас начинаю запускать свои руки под длинную учительскую юбку.

Последний мой секс был с Машей у неё дома. Дальше — моё восстановление после аварии и полное отсутствие либидо. Мне казалось, что желание близости с женщиной сказало мне «прости-прощай». Как же я ошибался.

Решаю переместиться в спальню, но Лиза меня тормозит.

— Давай здесь... — её щёки покрываются розовым милым румянцем. Это что-то новое. Раньше мы ни единого раза не экспериментировали с локацией нашего секса: была только спальня и только кровать.

Подозреваю, что для Лизы это предложение стоило огромных усилий. Она очень стеснительная по своей природе.

Сразу же опускаю Лизу на обеденный стол. Юбка уже задрана до самого пояса. Под ней я обнаруживаю чёрные ажурные чулки и такие же трусики.

Мне моментально сносит крышу от открывшейся картины.

— Как же это сексуально... — не могу не откомментировать. Лиза, кажется, вот-вот потеряет сознание от стыда.

— Я... я...

— Ч-ч-ч... — снова впиваюсь в её губы и одновременно расстёгиваю ширинку джинсов. Член с нетерпением вырывается на свободу и шлёпает меня по животу.

Вспоминаю, что у меня нет резинок, и это сразу остужает сексуальный накал.

— У тебя есть презерватив? — я на грани от того, чтобы войти в Лизу без защиты.

— Нет... — чуть ли не плача стонет она.

Да твою же нахрен!

Если я сейчас не окажусь внутри её тела, то уверен, что просто струшу и уеду домой, так и не дойдя до ближайшей аптеки или магазина.

Мне нужно её разрешение, и я его получаю.

— Не уходи. Давай так... Пожалуйста.

Лиза не успевает даже закончить предложение, а я уже отодвигаю полоску её белья в сторону и приставляю член ко входу.

— Пожалуйста... — она на грани.

Мягко вхожу в теплоту её тела и начинаю двигаться в размеренном темпе.

Белоснежные ноги, чулки и монашеская юбка... Всё это как комбо складывается в общую картину моего безумия.

Меня срывает на жёсткий трах. Как ненормальный начинаю вбиваться в Лизу. И на удивление вижу такую же отдачу. Она стонет и откидывается на спину для лучшего доступа к своей вагине.

Максимальное слияние.

Меняю угол проникновения и резко дёргаюсь от неожиданного крика. На долю секунды кажется, что я сделал Лизе больно, но тут же ощущаю, как её мышцы бешено пульсируют вокруг моего члена.

Это оргазм. Он настолько сильный, что у меня закрадываются сомнения насчёт наших предыдущих встреч в постели. Она точно испытывала настоящее удовольствие или просто имитировала?

Успеваю выйти из неё в самый последний момент. Сперма выстреливает на учительский чёрный наряд и расползается белыми кляксами.

— А-а-а-м... — Лиза выдаёт какие-то непонятные звуки, никак не может прийти в себя. Когда же её глаза открываются и мы встречаемся взглядами, то, не сговариваясь, начинаем смеяться.

— Какой кошмар, — закрывает глаза рукой. — Я кричала как чокнутая.

— Это не кошмар, это страсть, — успокаиваю эту глупышку. — Так и должно быть между двумя людьми в одной постели.

— Столе... — учительским строгим тоном поправляет меня на слове.

— Как скажите, Елизавета Сергеевна.

Помогаю ей принять сидячее положение. Лиза видит свою заляпанную одежду и становится ещё краснее.

— Мне нужно переодеться, — пытается неуклюже слезть со стола.

Совершенно неожиданно на меня находит какой-то приступ дурачества, и я решаю доконать эту скромницу до последней кондиции.

Растираю пальцами сперму по её девственной юбке и подношу их к её губам.

Я еле держусь, чтобы не расхохотаться на всю квартиру. Глаза Лизы напоминают размером чайные блюдца.

Я адресую ей немой вопрос: как она поступит? Исполнит или пошлёт меня куда подальше?

Конечно же мне безумно хочется развратить её и показать, что секс — это не только про кровать и выключенный свет. Секс — это свобода. Мы обязаны отпускать себя. Только так можно получить настоящее удовольствие.

Я вижу, как Лиза открывает рот и высовывает язык навстречу моим пальцам.

Твою мать!

Я опять хочу трахаться. В горле пересыхает, словно в пустыне. Не могу отвести взгляд от этих губ.

Язык Лизы касается подушечек, на которых каплями свисает моё семя, и я отлетаю в другую реальность. Проталкиваю пальцы глубоко ей в рот. Меня начинает колбасить и подкидывать от нетерпения. Нажимаю на её плечи и, не встретив сопротивления, опускаю её передо мной на колени.

Лиза никогда не делала минет. Я в этом уверен. Она словно под гипнозом смотрит на мой качающийся член как на маятник часов.

— Я не умею, — шепчет, но мне удаётся услышать.

— Оближи головку и возьми в руку у основания. Води ею вверх-вниз. В общем, делай так, как посчитаешь нужным, а я, если что, подскажу.

И Лиза, как примерная ученица, а не строгая учительница, начинает выполнять моё эротическое домашнее задание.

Несмотря на то, что её действия максимально бережные, ласковые и нежные, я испытываю нереальный кайф. Как зачарованный, наблюдаю сверху за процессом.

Готова ли она к более жёсткому варианту? Думаю, что нет. От этого ещё больше хочу попробовать.

Запускаю пальцы в её строгую причёску и начинаю управлять её действиями в агрессивной форме.

Лиза, хоть и не ожидала такого поворота, не отталкивает меня.

— Дыши носом, — коротко даю наставления. Как только вижу выполнение приказа, начинаю иметь её рот по полной программе.

Лиза мычит. Слёзы ручьями заливают её лицо, но я не останавливаюсь. Я эгоистично хочу получить свой оргазм и не вижу никаких преград для этого.

Через пару минут понимаю, что Лиза тоже возбуждена до предела. Её рука тянется к развилке ног, но она не решается себе помочь.

Дёргаю Лизу под руки вверх и укладываю животом на стол. Открывшийся обзор срывает последние клепы, и я врываюсь в её влагалище как озабоченный насильник.

Дальше всё как в тумане.

Приходим в себя мы, лёжа на полу кухни.

— Как ты? — боюсь, что мог нажестить.

— Это... потрясающе, — утыкается носом в моё плечо и сладко вздыхает. — А ты как?

— Тоже потрясающе, — и я даже не вру. Сегодня я испытал невероятные по силе оргазмы. Возможно, дело в долгом воздержании, а возможно, всему виной эта маленькая девочка.

— Ром... можно тебя спросить? — совершенно неуверенно.

— Конечно можно, — я знаю, о чём она хочет спросить, а точнее — о ком.

— Ты не вернёшься к той девушке?

Пытаюсь представить себя рядом с Виолой — и у меня не получается.

Лёжа на полу в обнимку с Лизой, я очень чётко осознаю: независимо от результатов теста ДНК мы с Виолой никогда не будем вместе. Последняя тонкая ниточка, державшая меня мысленно рядом с ней, была разорвана в этой квартире — с этой маленькой женщиной.

Конечно же, я не влюбился в Лизу после случившегося секса, но понял одну очень простую истину: я не человек страстей. Мне нужно спокойствие, верный и защищённый тыл, в который я смогу возвращаться после работы. Мне нужна забота и любовь. И я тоже готов отдавать всего себя своей второй половине. Кто ею будет — я не знаю. Сейчас мне хорошо с Лизой, но я не хочу давать ей ложные надежды и обещать золотые горы. Хватит пустословить. Если мы и будем строить какие-то отношения, то только на беспрекословной правде.

— Не вернусь.

Утром просыпаюсь пораньше, так как всё же хочу до работы переговорить с Виолой. Лиза сладко спит, и я решаю её не будить. Уверен, что у неё стоит будильник.

Пишу короткую записку о том, что хочу заскочить домой перед работой. Это же не будет считаться ложью? Не хочу писать о Виоле в записке и объяснять, почему мне нужно с ней встретиться.

Вызываю такси и называю давно забытый адрес.

Через пять минут моих бессмысленных топтаний под её дверью на лестничную площадку выходит молодая девчонка с детской переноской в руках.

— Так нету её. Съехала поздно вечером. Здрасьте.

Нету её.

Вот и поговорил. Что теперь? Звонить ей на мобильный?

Вот лажа!

Вываливаюсь на улицу из подъезда и резко поднимаю голову на её бывшие окна.

Больно.

В груди происходят непонятные процессы. В памяти, как по заказу, начинают всплывать все наши проведённые дни и ночи. Их было не так много, а точнее совсем мало, но они останутся со мной до конца моих дней. Я уверен в этом. Это словно реквием по утраченному. Последние проводы умерших чувств и эмоций.

Пешком покидаю двор. На повороте не могу не обернуться назад.

До встречи, Виола.

Возможно, что — прощай.

Виола__

— Почему я битый час стою под твоей дверью? Чем ты тут таким важным занимаешься? Я день стоял возле операционного стола, а теперь ещё вечер должен проторчать в твоём подъезде? Ещё этот Дымов испортил всё настроение!

Это никто иной, как мой отец. И я его не приглашала.

— Как ты можешь наблюдать, я с трудом передвигаюсь по квартире. Этот живот меня уже доконал! Когда, наконец, Артур вылезет на свет? — вопрос риторический, и отец мне точно на него не ответит.

— Поешь чернослива или кураги.

— Чего? При чём здесь чернослив?

— Говорят, что при запоре помогает, — заявляет с весьма серьёзным видом.

Пздц!

— Ха-ха! Очень смешно!

— Ну а что ты хочешь от меня услышать? Я не твой гинеколог, — выгружает на мой диван гору каких-то пакетов. — Здесь одежда для моего внука. И не смотри на меня так! Мы живём в двадцать первом веке, а ты как идиотка веришь в какие-то суеверия! Когда ты собираешься скупляться? Когда ему год исполнится?

Киплю, как чайник на плите, вот-вот крышка отлетит в далёкие дали.

— Ну кто тебя просил это делать?! Что за самоуправство?! Я хочу сама выбирать одежду сыну!

— Ещё навыбираешь! Лучше поесть мне что-нибудь организуй. Хватит орать!

У меня нет сил с ним бороться! Как он меня достал!

Месяц назад отец поймал мать на измене (неужели это свершилось?) и выставил ту из дома. Теперь ему просто нечем заняться, и он практически каждый день ошивается у меня.

Я не понимаю его заботы. Все его движения в мою сторону выглядят весьма подозрительно. Поначалу я хотела отшить его в категоричной форме, но потом поняла, что мне иногда нужна физическая помощь. Пусть он уже старик, но ещё полон сил.

— Мать ещё не вернулась?

— А кто ей позволит? Пусть теперь живёт «на широкую ногу» с Дымовым.

Дымов Макар Антонович — новый молодой коллега моего отца. Это с ним мать закрутила бурный роман. Он младше её на двадцать пять лет... Занавес.

— Ты же по ней скучаешь, — констатирую как факт.

— Ни грамма! — врёт и не краснеет. — И вообще я не хочу говорить об этой... нехорошей женщине!

— Проститутке, ты хотел сказать? — намеренно провоцирую.

— Как ты смеешь говорить такое о своей матери!

Что и требовалось доказать. Он никогда не отпустит эту «плохую женщину». Нужно понять и простить, и забирать эту гуляку обратно домой. Уверена, что она уже раскаялась.

— Не нервничай так. Ты уже слишком стар. Побереги здоровье, — обожаю его бесить. — Ты можешь завтра отвезти меня в больницу? Я к восьми буду готова.

— Отвезу...

Нас прерывает звонок моего мобильного.

Роман.

— Что этому гандону нужно? А ну дай я ему сейчас отвечу!

— Угомонись уже, наконец-то! — беру телефон и ухожу в спальню. Закрываю за собой дверь, чтобы одна любопытная Варвара не грела уши. — Алло. Слушаю.

— Привет, — тяжёлый вдох. — Не отвлекаю?

Я не слышала его голос с тех пор, как покинула его палату в больнице. По телу тут же несутся огромные мурашки. Я соскучилась по нему. Просто как по близкому человеку, не более.

— Нет. Кхм... Что ты хотел? — получается совсем не приветливо, хотя я этого и не хотела.

— Ты не звонишь мне. У тебя уже срок. Ты не родила? — он волнуется. Я слышу, как дрожит его голос.

— Нет ещё. Сегодня ровно сорок первая неделя.

— Ты перенашиваешь... Я тоже родился переношенным.

На что он намекает? Это ещё ничего не значит.

— Понятно. Такое часто случается. Как у тебя дела? Как здоровье? — мне действительно очень интересно. Надеюсь, что с ним всё хорошо.

— Со мной всё хорошо. И здоровье, и вообще.

— Как с Платоновым? Он отстал от тебя?

— Надеюсь. Недавно был суд, и он не получил желаемого. Что будет дальше — остаётся только догадываться.

Под кожу пробирается противный холод. Я не хочу подвергать жизнь своего сына опасности.

— В таком случае тебе лучше не приезжать ко мне после родов. Прости, но мне не нужны проблемы.

В трубке повисает гробовая тишина.

— Ты тоже прости, но я приеду, и мы сделаем этот сраный тест! — его наконец-то прорывает. Понимаю, что ему нужно выбросить весь накопившийся на меня негатив.

Подхожу к окну и смотрю через прозрачный тюль на детскую площадку во дворе. Зачем я нужна Платонову? Может, это только мои бзики и ничего больше? Неужели он навредит ни в чём неповинному ребёнку?

— Виол, извини. Не хотел орать на тебя. Просто я чертовски устал находиться в неведении. Незнание правды не даёт мне жить полноценной жизнью.

— В каком смысле? Почему?

— У меня есть женщина, но я день за днём нахожусь в подвешенном состоянии.

Вот оно что. Женщина.

— Маша?

Уверена, что это она.

— Неважно. Виол, разговор сейчас не о том.

— Приезжай. Я не могу тебе запретить. Возможно, на днях я рожу, и ты наконец отделаешься от меня.

— Не передёргивай мои слова.

— Хорошо, не буду. Ладно, мне пора по делам. Созвонимся, — нажимаю отбой.

Становится невероятно обидно.

Рома не хочет этого ребёнка. А если он его? Получится, что мы с малышом испортим жизнь несчастному мужику.

Надеюсь, что Артур всё же окажется Германовичем.

И вот тут моё сердце сжимается.

Герман.

Я скучаю по нему. Особенно по ночам, когда остаюсь одна в своей постели и мысли атакуют мою несчастную голову.

Герман не Роман, и этим всё сказано. Он хочет ребёнка — это точно. Мы не разговариваем с ним по телефону, но часто переписываемся в мессенджерах. Конечно, мы не обсуждаем ничего, кроме моей беременности, но я и этому несказанно рада. А ещё мне уже два раза звонила Роза Давидовна. Она слёзно просила меня позвонить сразу после родов. Зачем, спрашивается? Она что ли собирается на выписку? Да и зачем она цепляется за меня, если вот-вот у неё будет внучка от Эллы. От Геры я узнала, что она с Вадимом ждёт дочку.

Герман в курсе того, что я перенашиваю. Последнюю неделю мы каждый день на связи. В отличие от Ромы, Гера не напрашивается приехать. Ведёт себя максимально сдержанно и не давит на меня. И это очень подозрительно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Целенаправленно приглашать его до родов я не буду. Мы не семейная пара, и не нужно мне сыпать соль на рану своим мнимым присутствием в моей жизни. За время наших переписок он ни единого раза не флиртовал и не нежничал со мной. Всё чётко, коротко и ясно.

Мне этого мало, но я понемногу учусь принимать чувства и эмоции других людей. В этом мне помогает психиатр, которого я нашла в родном городе. И о чудо — он ничем не хуже Прохорова, но стоит в двадцать раз дешевле. Просто Вадим Дмитриевич искусственно создал репутацию нереального специалиста и косит бабло в космических масштабах.

Я давно забыла, что такое нервный срыв и желание себе навредить. Можно сказать, что я проживаю самое счастливое время в своей жизни. И ещё я знаю, что сделала правильный выбор, уехав из столицы. Не было бы мне там покоя. Работать под одной крышей с Герой я бы просто не смогла.

В свой последний день в морге я видела Алину. Она устроилась в одну смену с Германом. Конечно же она будет идти на всё, чтобы быть с ним. Я видела её взгляды, обращённые к нему. Желание и надежда. Как знать: может, они уже вместе. А возможно, что Герман нашёл ещё какую-нибудь девушку. Он точно не будет одиноким и несчастным.

Я завидую чёрной завистью той, которая сейчас греет его постель, и заочно ненавижу её. Она точно недостойна его. Сто процентов, что не такая красивая, как я.

Уж простите, но я просто обязана поддерживать сама себя! И поэтому считаю, что лучше меня не бывает.

Улыбаюсь сама себе, как дурочка. Рома бы поспорил, что я самая лучшая.

Конечно же это всё шутки. Никакая я не особенная. Обычная психбольная девица, да ещё и с пузом.

День ото дня я жду, когда же меня отпустит. Когда его имя не будет вызывать никаких эмоций. Пока всё безрезультатно.

— Ну что ты тут застряла? Что этому дегенерату было нужно? — отец стоит в пороге моей спальни и критично рассматривает старые обои на стенах. — В какой конюшне ты живёшь? Возвращайся домой, там у тебя все условия.

— Не выдумывай, нормальная квартира. К тебе я точно не перееду.

— Ну посмотрим... — себе под нос. Уже наверняка строит коварный план по моему возвращению. Но я лучше буду гореть в аду, чем переступлю порог родительского дома и останусь там навсегда.

Вечером ко мне является Ника, и мы отправляемся на пешую прогулку по парку возле моего дома.

— Ну что там мой крестник? Не собрался ещё вылазить ко мне на ручки?

— Фуууу. Что ты несёшь?

— Что?

— Я просто представила, что ты принимаешь у меня роды, — еле сдерживаюсь, чтобы не смеяться. Последние дни это действие больно отдаёт под рёбра.

— А что? Я бы приняла!

Ну актриса! Всё-таки начинаю тихонько хихикать.

— Ты, конечно, моя близкая подруга, но всё же я скажу «нет». Ни в коем случае не нужно принимать у меня роды.

— Ладно, уговорила, — обнимает меня за плечи, и мы идём дальше. — А вообще у тебя здесь как-то стрёмно. Почему только два фонаря на весь парк горят?

— С каких это пор ты стала такая сцыкливая? Нормальный парк в нормальном районе. Может, лампочки перегорели.

— Ага, все разом. Как там твои мужики поживают? Уже, небось, сидят на измене?

— Сегодня разговаривала с Ромой. Он сам позвонил. Нервничает, конечно, — тяну холодный ноябрьский воздух. Кайф. — Он в отношениях, и возможное отцовство ему точно не нужно.

— Мало ли, что ему там нужно! Будет содержать, как миленький! А то я тебя знаю — сейчас скажешь, что ничего от него тебе не надо. Ещё как надо! Ты пока что нифига не понимаешь, какое это дорогое удовольствие — ребёнок!

Даже не спорю. Ника точно знает больше моего про материнство.

— А Герочка мой сладкий как поживает? — как кошка мурлычет эта зараза. Она от него в восторге ещё с первого показа фотографий в моей галерее с ним в главной роли.

— Без понятия, мы только о беременности переписываемся.

В молчании возвращаемся обратно и возле подъезда останавливаемся.

— Почему ты не скажешь ему? Для чего так мучаться? Я правда не понимаю.

— Он меня не любит. Ник, прости, конечно, но ты не знаешь, что это такое — неразделённая любовь. Вы с Лёшкой две половинки одного целого. Вам повезло. К сожалению, так происходит не у всех.

— Если это его ребёнок, то ты можешь привязать его к себе. Стоит только захотеть!

Глупая дурочка. Романтическая мечтательница. Ей просто повезло встретить своего человека.

— Виол... — Ника резко дёргает меня в сторону. Слышу звук закрывающейся двери подъезда. Что такое? Не успеваю повернуть голову, как чувствую резкий удар по пояснице.

Мои ноги моментально подгибаются, и я падаю на асфальт.

— Что ты, тварь... А-а-а! — Ника бешено голосит на всю округу. Звук удара — и она затихает.

Хочу повернуться, чтобы увидеть происходящее, но получаю ещё серию ударов по спине и частично животу.

Резкая боль.

Удары прекращаются, и слышится топот ног.

Чувствую страх за Артура. Боль уходит на второй план.

— Скорую вызывай! Володя, быстрее! — грубый женский голос разносится над головой.

— Скорая? Срочно приезжайте! Калинина 45, второй подъезд. Две женщины лежат на земле! Одна беременная, у другой кровь на лице. Какой-то урод убегал со двора!

Начинаю содрогаться от рыданий. Что с Никой? Не могу повернуться и посмотреть. Адская боль сковывает всё тело.

— Лида, у неё, кажись, воды отошли! Смотри, какая лужа!

— Твою мать! Сейчас, золотце, потерпи. Мы не будем тебя ворочать, чтобы не навредить ещё больше. Сейчас скорая подъедет, — к голове прикасаются чьи-то горячие ладони.

Сквозь туманную дымку моего сознания доносятся звуки сирен.

— Виол. О Господи... Всё будет хорошо. — Ника жива. Спасибо, Боже! Она жива!

— Разошлись! Быстро грузим в машину!

— Я с ней! Со мной всё нормально!

— У вас лицо всё в крови! Сядьте!

Блаженная тишина.

Прихожу в себя в машине реанимации. Рядом Ника. Её лицо в крови. Сразу бросается ко мне.

— Виол. Всё хорошо. Уже скоро.

Чувствую боль, похожую на схватки.

— Я рожаю... — с трудом размыкаю губы.

— Она рожает! — как сирена визжит на всю машину.

— Миш, поставь ей успокоительное. У меня сейчас голова лопнет.

— Ах ты придурок недоделанный!

— Мы успеем в больницу, тут она не родит. Сядьте уже да в конце-то концов!

Опять схватка — и я теряю сознание.

Потерпи, Артур.

Ты же мужчина.

Гера__

— Что случилось? В чём причина остановки? — валяю дурака.

— А вы не в курсе? Ай-яй-яй! — довольная физиономия мента сверкает, как натёртый самовар. Чует, гад, наживу. — Мы с коллегой подумали, что ещё чуть-чуть — и вы в космос полетите! Такой разгон был!

— Да? Мне казалось, я еду сто тридцать.

— Вам казалось.

— Сколько? — у меня нет времени торчать с этими гиенами посреди дороги.

— Сорок. — он жадно осматривает мою тачку.

Даю ему семьдесят.

— Мне и дальше надо ехать «сто тридцать».

— Счастливого пути.

— Счастливого…

На нервах и с пробуксовкой вырываюсь обратно на трассу. Надеюсь, дальше доеду без таких остановок.

Я еду к Виоле. Точнее — лечу, как метко подметил мент. Стыдно даже самому себе в этом признаться, но меня сюда в срочном порядке направила мать. А её, в свою очередь, — Лариса Игоревна. Эта блаженная позвонила из какой-то глуши и сказала, что ей приснилась девушка, на которую они когда-то делали расклад. Сон был плохим.

Мама позвонила мне на работу. Орала в трубку так, что я теперь едва слышу правым ухом. Взбодрила капитально.

Возможно, я уже не работаю в морге, потому что бросил всё и ушёл, оставив на секционном столе вскрытое тело. Надеяться, что Алина меня прикроет, не приходится — у нас не те отношения. Вместо того чтобы лезть ко мне в трусы, она теперь мечтает выставить меня с работы. Наивная овца думает, что я расстроюсь.

С тех пор как Виола уехала, я не держусь за своё рабочее место. Наоборот — жду того дня, когда меня попросят.

Я хочу к ней. Страстно. Дико.

Всё время, что мы врозь, я надеюсь на одно: что Ви носит моего сына. Тогда мы навсегда будем вместе. Даже если не как пара — как родители. Я смогу быть рядом официально.

А если ребёнок Романа?..

Не знаю, как я это переживу. Надеюсь, не сойду с ума окончательно.

Совсем скоро я увижу её. И, возможно, её нового мужика. Кто он? Будет ли растить чужого ребёнка?

Сердце ведёт себя неадекватно: то стучит на вылет, то замирает. Я волнуюсь.

Сразу после звонка матери я начал писать Виоле. Обычно она отвечала в течение пяти минут, но в этот раз — полнейшая тишина.

Может, всё дело во времени? Мы обычно переписывались после десяти вечера, а тут я написал в пять. Не дождавшись ответа, начал звонить. Гудки шли, но она не брала трубку. Воображение тут же стало рисовать самые жуткие картины.

Верить этой Ларисе?.. Неужели я опустился до такого? Но, с другой стороны, про беременность она тоже сказала…

После трёх неотвеченных вызовов я, поддавшись эмоциям, вылетел из морга и рванул на парковку. Вслед мне кричали трёхэтажным матом коллеги. Я их достал — понимаю. Но иначе я не мог. Вдруг и правда что-то случилось?

Надеюсь, что нет. Пусть всё окажется глупостью. Пусть я просто выставлю себя идиотом, явившись среди ночи к беременной женщине.

На подъезде к городу понимаю: я не знаю, куда ехать. Вот дятел!

Торможу у придорожного кафе и набираю Виолу ещё раз. Опять — гудки без ответа.

Времени на раздумья нет. Принимаю решение звонить Рогозину.

— Да.

— У тебя есть номер телефона Маркуса? — без прелюдий перехожу к делу.

— В чём дело? Что-то случилось? — сразу напрягается.

— Ничего. Просто нужен номер. — Я не собираюсь рассказывать, что нахожусь с Ви в одном городе.

— Не пи@ди!

— Хватит ломаться как целка. Даёшь или нет?

— Сейчас пришлю, — недовольно, но соглашается. — Точно всё в порядке? Я должен что-то знать?

Ты ничего не должен, задрал!

— Ви не родила, если ты об этом. Всё, давай, сбрасывай.

Номер падает в сообщения. Я сразу набираю.

— Алло. Слушаю. — у Маркуса отвратительный голос.

— Добрый вечер. Вас беспокоит Вердин Герман. Не могли бы вы дать адрес Виолы? Я в городе, но она не отвечает на звонки.

Тишина. Слышу только тяжёлое дыхание.

— Так может, она не хочет отвечать? Об этом ты не думал?

Вот же старый хрен!

— Не думал. Мы с ней на связи с момента её отъезда.

— Она знает, что ты приехал?

Сколько он собирается меня допрашивать?

— Нет. Хотел сделать сюрприз.

— Я ей сейчас наберу. Она мне всегда отвечает. Через минуту перезвоню, — сбрасывает. Не успеваю послать его на хрен.

Отсчитываю секунды. Где он?

Наконец звонит:

— Калинина 45, второй подъезд.

— Она дома?

— Не отвечает. — В голосе явное волнение. — Я тоже выезжаю.

Вбиваю адрес в навигатор — ехать недалеко.

Я заезжаю во двор и сразу замечаю движение у подъезда. Чую: что-то не так. Надеюсь, что котёнок дома, под тёплым одеялом.

— Добрый вечер, — здороваюсь с местными жителями. — Что тут произошло?

Все резко замолкают и настороженно смотрят на меня.

— А ты кто? Чего надо? — мужицким басом спрашивает какая-то тучная тётка.

— Я ищу Виолу. Девушку с вишнёвыми волосами. Красивую очень, — ну, описал, как влюблённый осёл.

— А вы ей кто?

— Родственник. Она на телефон не отвечает.

— Ой, батюшки! Её уже, как с полчаса, скорая увезла!

Сердце на стоп. Голова кругом. Полная остановка организма.

— Здесь произошло нападение! Представляете? Никогда такого не было! Это впервые — такой кошмар у нас во дворе приключился. Вы езжайте в больницу — первую городскую. Там и найдёте свою пропажу. Ведь она ещё и беременная! Ой, батюшки! Хоть бы всё нормально закончилось — воды то, тут, на асфальте отошли!

Бл@ть!

Я сейчас сам растянусь на этом асфальте.

Ничего не соображая, сажусь за руль. В глазах всё плывёт, картинка — полнейший расфокус. Тру морду ладонями, чтобы прийти в себя.

Так! Нужно собраться. С ней всё будет хорошо — я в это верю. Надеюсь…

Навигатор показывает путь до больницы. Какие-то лабиринты! Чёрт ногу сломит, где вход?

Мечусь между корпусами, в поисках приёмного отделения. Наконец нахожу.

Там мне сразу говорят, что женщину отвезли в родильное отделение.

Начинаются поиски родильного. Какой-то дебильный архитектор натворил чудес с планировкой!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В перерыве между поисками звоню Маркусу и говорю, куда он должен ехать.

Нахожу крыльцо с аистом на козырьке — начинаю колотить по двери обеими руками. Изнутри слышно движение и в коридоре появляется какая-то бабка в белом халате. Осматривает меня через стекло.

— Я сейчас полицию вызову! Переставайте буянить!

— Простите, — убираю руки в карманы куртки. — Я ищу недавно поступившую женщину. Виолетту Маркус.

— Ты кто?

— Отец ребёнка.

— М... Ну, проходи, — открывает дверь и приглашает меня войти. — Анализы и флюорография с собой есть?

— Нет ничего.

— Тогда будешь сидеть в коридоре.

— Что с Виолой?

— Мне почём знать? Я санитарка, а не доктор.

Ну отлично.

На первом этаже снимаю куртку и получаю бахилы. Дальше поднимаюсь на второй этаж и оказываюсь в длинном коридоре.

— За поворотом диваны для посетителей. Там садись и жди, — командует санитарка.

Иду по направлению злой бабки и оказываюсь в небольшом "отстойнике" с диванами.

И что дальше? Мне сидеть тут без какой-либо информации?

Напротив меня садится какое-то тело. Узнавание происходит не сразу. Наверное потому, что в голове полнейший кавардак.

Глаза цепляются за белобрысую шевелюру.

Это он! Тот хрен с горы, которого я видел с Виолой! Сидит весь расстроенный. Урод! Почему не защитил Виолу? Почему она была на улице ночью?

— Чего таращишься? — этот смертник ещё поддувало на меня открывает.

— Да вот, смотрю, что ж ты такое чучело, что не защитил Виолу? Почему она ночью была на улице?

У мужика челюсть отпадает.

— Чего? Ты кто такой? Откуда знаешь Виолу?

— От верблюда! Так… что там по моему предыдущему вопросу? Был ли ты с ней? Потерял сознание от страха? Или удрал куда подальше?

— Слышь ты… Обезьяна дерзкая! Хочешь по еб@лу получить?

— Нех@я себе! — в секунду налетаю на блондинчика.

Сцепляемся, как уличные коты в драке.

А он неплох, несмотря на меньшие габариты — видно, драться умеет. Тогда почему не защитил Ви?

— Что здесь происходит? Лёша! — раздаётся тонкий писклявый голос, и мужик пропускает мой удар кулаком в глаз. Но тут же я получаю по затылку чем-то тяжёлым. — Ах ты козёл! А ну слезь с моего мужа! Сейчас сюда полиция приедет и посмотрю, какой ты борзый тогда будешь… Ой. Гера?

Подскакиваю на ноги и вижу перед собой незнакомую девчонку. Её лицо покрыто засохшей кровью, а на лбу торчит огромного размера гематома. Откуда она меня знает?

Так, стоп! Это её муж?

— Ника! Отойди от этого урода! Вызывай ментов, пусть заберут буйного. — Лёша встаёт на ноги.

Сука, что тут вообще происходит? Кто эти люди?

— Гыыыы, — начинает лыбиться Ника окровавленными губами. — Рада знакомству. Я Ника — подруга Виолы. А этот — избитый тобой парень — мой муж Лёша. За что он, кстати, получил в глаз?

Так стыдно мне уже давно не было.

— Прошу прощения. Я что-то, наверное, напутал. Мне показалось, что этот Лёша — парень Виолы. Видел их во дворе, когда грузили вещи из её бывшей квартиры.

Он её обнимал. Об этом лучше умолчу. Лезть в чужую семью не буду.

— Я помогал ей переезжать! Надо было подойти и спросить, а не строить больные догадки. — Лёша обратно садится в кресло и трогает пальцами под глазом.

— И за помощь нужно сразу на людей набрасываться? Ну ты… — Ника смешно оттопыривает губу.

— Ника! Сейчас же идём к хирургу! Сколько ты ещё будешь бегать с рассечённым лбом? Виолой занимаются врачи, обрати наконец внимание на своё состояние! Ты не думаешь, что у тебя может быть сотряс?

— Что с Ви? — хватаю Нику за руки. Видно, она уже в курсе кое-чего. — Вы были вместе? На тебя тоже напали? Что произошло?

— Так, мужик, клешни нафиг убрал от моей жены! — Лёша вклинивается между нами.

— Лёш, успокойся! Это Гера. Виолкин мужик. — опять довольная моська .

Клипаю глазами в растерянности.

Виолкин мужик…

Я правильно слышал? Я её мужик? Я?

— Мне всё равно. Пусть для начала успокоится. - нагло и демонстративно пренебрежительно осматривает меня с головы до ног.

— Что с Виолой? - веду себя уже более спокойно.

— Она сейчас в родильном. — глядя на меня, Ника уже не скрывает слёз. — Мне почти ничего не говорят. Я только узнала, что Артурчик в родовых путях. Виола не может разродиться.

Ника начинает громко плакать. Лёша, как макака, скачет вокруг неё, пытаясь успокоить.

— Почему не кесарят? Что ждут? — я не акушер-гинеколог, но понимаю риск для матери и ребёнка. Они оба могут погибнуть.

— Наверное, надеются, что она сама сможет родить. Сейчас уже очень опасно. Но Виола против щипцов.

Твою мать! Какие нахрен щипцы?!

— Как мне попасть к ней? Где родильный зал? — начинаю метаться, как зверь в клетке.

— Давай я покажу! — оживляется Ника. — Только сам пробивайся туда — я ничем помочь не могу.

— Ника! Да @б твою мать! Ты угомонишься сегодня или нет?! — Лёша в полном шоке от поведения своей жены. Ох и парочка

Бегу следом за Никой в другое крыло.

Родильный зал.

Без спроса заходим в первый коридор и сразу встречаемся с мужиком в форме.

— Вы потерялись?

— Нет. Я муж Виолетты Маркус. Хочу присутствовать на родах. Можно? — влаживаю во взгляд всю мольбу на которую только способен.

Врач тяжело вздыхает.

— Вы подготовлены?

— Нет.

— Какая подготовка? На женщину напали! Что вы выясняете?! — Нику несёт.

— Только муж. Вы, пожалуйста, женщина — на выход. И тише чуть-чуть.

Ника тормозит меня, когда я уже готов бежать за врачом сломя голову.

— Послушай. Она не скажет сама. Пусть она простит, что я лезу. Она тебя…

— Маркус! Вы идёте? — врач прерывает Нику и я прошу прощения у неё за то, что не могу выслушать до конца.

Мне выдают маску, шапочку и одноразовый халат.

Вхожу в родильный зал и сразу вижу её.

Хочу разрыдаться, похлеще чем Ника. Эмоции накрываю меня с головой и сносят человеческий облик к чертям собачьим.

Виола не видит меня. Она, по моему, вообще находится не в здравом рассудке. Бледное и изнеможденное лицо, покрытое бисеринками пота, тонкие бледные ручки утыканные капельницами со всех сторон.

Вокруг неё толпятся человек пять персонала. Каждый что-то говорит, из-за чего создаётся гул по всему помещению.

— Пришёл муж, — сообщает во всеуслышанье врач. — Может он поможете нам разродиться?

Она смотрит на меня.

Между нами сейчас больше, чем тысяча слов. Ви тянет маленькую ладонь ко мне, я бросаюсь к ней в объятия.

— Котёнок мой любимый, — целую её лицо, не могу себя удержать.

— Муж! Давайте будем целоваться после того, как родим малыша! Поддержите Виолетту. Пусть серьёзно постарается! Ну же!

— Ты настоящий? — Виола смотрит, будто бредит.

— Самый настоящий. Помоги нашему сыну появиться на свет, — шепчу ей. — Пожалуйста. Он очень хочет жить.

— Не могу. У меня нет сил, — начинает плакать.

— Можешь! Где та Виола со стальными яйцами?! Ты сильная! Ты всё сможешь! — сердце сжимается от страха за неё.

— Сейчас будет схватка! Мамочка, соберись! Постарайся, девочка! Посмотри, как муж за тебя волнуется! А ну давай — рожай ему здорового малыша! — медсестра громко подбадривает.

Из моих глаз потоками льются слёзы. Вот это, блин, радости деторождения! Так и ласты можно склеить от нервов.

— Ааааа! — Виола держит мою руку и начинает тужиться. Моя маленькая девочка. Как же ты переживёшь этот ад?

— Вот! Совсем другое дело! — слышу, как медсестра заряжает атмосферу. — Собери все силы и на следующей схватке вытолкни малыша в наш прекрасный мир!

Персонал улыбается, поддерживает.

— Где же вы муж раньше то были? Мы бы так давно уже родили. - врач смотрит на меня с благодарностью.

— Опоздал немного… — неотрывно смотрю в глаза Виоле. — Ты сможешь. Веришь мне?

— Верю… — почти шёпотом.

— Схватка! Давай, дорогая!

Я пытаюсь передать Виоле через наши скрещенные руки все свои жизненные силы.

Боже, помоги… Умоляю…

— Дыааа! — Виола отдаёт себя на все сто. Меня и самого скручивает так, словно это я рожаю.

Всё словно в тумане.

Поворачиваю голову и вижу

его.

Он тут. Он родился.

— Уааааааа! — на всё помещение разносится богатырский рев моего сына.

Моего!

Даже сквозь белесую смазку и разводы крови на его маленьком тельце я могу рассмотреть крупную родинку возле его пупа. У меня такая же, на том же месте.

Меня нещадно колотит. Зубы стучат друг о друга как в лихорадке.

У нас сын! Наш сын!

— Я родила… — Виола рассматривает его. Его кладут к ней на грудь. — Я сделала это… Привет, малыш.

Не сдерживаясь, припадаю к губам Виолы.

— Спасибо тебе, котёнок. Спасибо за сына. — голос ломается, слова комкаются. — Как же я тебя люблю. Я жить без тебя не могу.

Виола ошарашенно смотрит на меня.

— Ты меня любишь? По‑настоящему? — в её голосе — неверие.

— Ты даже не представляешь, на сколько сильно…

— Не представляю. А ты не знаешь, как сильно тебя люблю я… Ты меня бросил. Не захотел быть рядом…

— Нет, нет, я хотел. Всегда хотел. Просто был уверен, что ты меня не любишь. Что тебе кажется, что тобой манипулируют совсем другие чувства. — шепчу быстро, чтобы не слышали врачи.

— Ты отпустил меня, — злым шёпотом.

Сын начинает кряхтеть, мы переводим взгляд на него.

— Привет, сынок. — трогаю его пухлые щёчки. Он смотрит на меня. У него зелёные глаза. Как у меня и у Виолы. — Привет, мой хороший. С днём рождения.

Виола тихо плачет. Слёзы текут и у меня. Мне не стыдно — это самые лучшие слёзы в моей жизни.

— Давайте осмотрим вашего богатыря, — медсестра подходит и уносит сына на осмотр.

— Идите к сыну, — врач говорит мне. — Нам ещё плаценту рожать и зашиваться. Здесь вам больше нечего делать.

Не хочу уходить от Виолы.

— Иди, — мягко говорит она. — Не стоит смотреть.

Целую её губы и ухожу к сыну. Не буду мешать. Пусть делают всё, что нужно.

После осмотра неонатолога и когда сын уже одет, впервые держу его в руках.

Невыразимые чувства. Новая жизнь — новая вселенная. Этот ребёнок — один в своём роде: самый лучший, красивый, любимый.

Когда завершаются родильные дела, Виолу переводят в палату.

Не выпускаю сына из рук. Не хочу класть его в кроватку.

— Давайте попробуем приложить к груди, — медсестра тянется к Артуру.

— Сейчас?

— Конечно! Дайте человеку поесть. Потом будете его тискать.

Несу Артура к Виоле, наблюдаю за первым кормлением. Она смущается, бросает короткие взгляды на меня.

Когда Артур, конкретно истерзав несчастные соски матери, успокаивается и засыпает, медсестра выходит из палаты и мы остаёмся втроём.

Мы семья. Настоящая.

— Что случилось возле твоего дома? Кто на тебя напал? — держу спящего сына на локте. — Тебе угрожали?

— Не знаю, кто это был. Я не видела лица. Может, Ника видела? Он ударил меня со спины. Я упала. Потом ещё несколько ударов — ногой по спине и животу.

Во мне кипит ярость. Я найду этого ублюдка. Кто бы он ни был — он ответит. И просто тюрягой не отделается.

— До этого не было ничего подозрительного? Ты с кем‑то ругалась? Никто не предъявлял претензий?

— Нет.

Что‑то Виола умалчивает.

— Подумай ещё.

Ви не хочет говорить, меня это бесит.

— Виол. Это не шутки! Это твоя жизнь и здоровье, и жизнь нашего сына.

— Ромe угрожали, — она смотрит на меня, словно ищет реакцию. Ситуацию спасает только спящий Артур. — Он уверен, что его хотели убить, и специально испортили тормоза в машине. После аварии он сказал, чтобы я не светилась рядом с ним.

— И ты не светилась? — готов в ярости взорваться.

— Гер...

— Виол!

Мы оба кипим, как два упрямых барана.

— Почему я узнаю об этом только сейчас? После того, как на тебя напали?

— Может, это и не связано с Романом! Ничего не известно, не придумывай!

Вижу, как Виола жмёт грудь.

— Больно?

— Терпимо. Кхм... Нужно позвонить Роме. Я обещала.

— Зачем? Ему здесь нечего делать.

— Он спешит с тестом ДНК.

— Ты не видела?

— Что? — Виола нервничает.

Поднимаю верх распашонки сына и показываю Ви его живот.

Может, она уже не помнит таких мелочей на моём теле?

Ви внезапно прикрывает лицо руками и начинает рыдать. Я не понимаю, как реагировать. Она расстроена? Или рада? Сердце колотится, будто вырвалось из груди.

— Твоя родинка… — вытирает глаза. — Твоя…

Она рада.

Улыбаемся не сводя взглядов со спящего человечка.

В течение десяти минут палата наполняется толпой народу: родители Виолы, Ника с мужем, злая медсестра.

Все хотят увидеть Артура, но я никому не даю взять его на руки. Он — только мой и Виолы.

Отец Виолы крайне недоволен и бросает на меня гневные взгляды.

Привыкайте — ко мне «папа». В нашем доме я главный.

К утру наша компания разбавляется ещё моей матерью и Рогозиным. Он всё же явился. Но уже без разницы. Решать нечего. Артур — мой, и Роман может спокойно идти в своё светлое будущее.

— Твой? - глаза матери горят как у больной горячкой.

— Мой. Они спят. Как проснутся — я тебя позову. Посиди пока в коридоре.

Впервые в жизни мать не спорит. Молча садится ждать пробуждения внука. Я не узнаю её. Пусть она навсегда останется такой счастливой и довольной жизнью.

Рогозина нахожу на первом этаже возле входа. При виде меня он кривится, словно съел кислый лимон.

— Пи@деть ты мастер! Не мог сказать, что ты в городе с Виолой?

— А ты мастер чего? — хватаю его за ворот куртки. Я готов урыть этого придурка. - Кто там тебе угрожал? Ты тварь подверг опасности жизни Ви и Артура!

Рогозин молчит, смотрит как обосравшийся ребёнок.

— Я разберусь с Платоновым. Он за всё ответит.

— Да уж, разобрался! Долго ты телишься, идиот! Давай все данные на него.

— Он слишком высоко летает. Не строй из себя рыцаря в золотых доспехах! Он тебя с землей сравняет.

— Не твоего ума дело. Давай, что есть — и проваливай в свою тухлую жизнь.

— Сначала сделаем тест, — его голос полон издевки.

— Обязательно. И на лоб тебе повесим! Ведь ты должен знать: у нас с Виолой этой ночью родился сын.

Его лицо меняется: пощёчина — не пощёчина, но видно: ударило.

Он разворачивается и что-то бормочет.

— Можешь говорить что угодно, но только лабораторное подтверждение имеет значение.

Меня не трогают его слова. Роман действительно не знает правды. Пусть остаётся в неведении, пока нет теста.

— Я хочу увидеть Виолу.

— Нет.

— Я имею право!

— Не имеешь. Она моя и сын мой. Ты чужой. Тебе нечего делать в палате недавно родившей женщины. Я поговорю с Ви о тесте. Сегодня сдадим материал. Я позвоню.

Разворачиваюсь, ухожу к палате. Уже соскучился по ним.

Мать не нахожу в коридоре — рано я радовался.

Конечно, она в палате. Держит Артура. Разбудила?

— Что ты делаешь? — шепчу, чтобы не разбудить Виолу.

— Прости. Не удержалась. — в её голосе столько нежности и тепла, что я сразу сбавляю обороты. — Так на тебя похож.

— Чем? Лысой головой? — улыбаюсь, глупо, блаженно.

— Дурачок ты… — мама смеётся тихо. — Конечно, он на Виолу похож. Я не спорю. Но и на тебя тоже.

— Посмотри на живот. — поднимаю распашонку. Сегодня готов всем показывать эту чудесную родинку.

— Я и без родинки вижу, что он наш. Я уже люблю его.

Чувствую, что Виола не спит. Поворачиваюсь к ней, прошу прощения взглядом за неожиданный визит мамы.

— Доброе утро. — Виола не выглядит расстроенной. Как я хочу их помирить. Может когда-нибудь это получится сделать?

— С рождением сына, Виола. Это самое главное событие в твоей жизни. Может, потом будут ещё два‑три таких. — хитрый взгляд на меня.

— Спасибо за поздравления, но думаю, одного Артура будет достаточно.

Не будет. Знаю, что не будет. Мы родим ещё не одного ребёнка.

Хочу много детей. По неприятному стечению обстоятельств я пропустил беременность Ви и хочу наверстать все этапы со следующими нашими отпрысками. Токсикозы, странные вкусовые пристрастия, первые шевеления, совместные походы на УЗИ.

Она сказала, что любит. Это всё, что нам нужно для крепкого союза. Ведь я уже давно без ума от этой нереальной девочки.

Роман___

— Что это?

Лиза взволнованно смотрит на конверт в моих руках. Я не могу его открыть и целый день ношу с собой в кармане пальто.

— Результаты теста.

— Не будешь смотреть? — её голос дрожит, дыхание всё время обрывается.

Мы сидим в моей машине на парковке ресторана. Настроения нет абсолютно, но я обещал Лизе хороший вечер и приходится выполнять данное слово.

— Я знаю, что там написано... Это не мой ребёнок. Германа.

— Откуда ты знаешь? — слышу обиду в голосе. — Это плохо? Что не твой?

Если бы я знал...

— Нет, конечно. Не плохо.

— Открой. Иначе это всё только твои догадки, — Лиза кивает в сторону конверта.

Мне нужно подтверждение — и я не хочу его видеть. Вот такой абсурд.

Материал на тест ДНК был взят в день моего приезда к Виоле. Оставаться в городе дольше я не мог и к вечеру того же дня уехал домой. Для меня работа — моя жизнь. Я не могу, как Герман, уйти в закат, не обернувшись.

Конечно же, я хотел увидеть Виолу. Я тоскую по ней. Эти чувства никто никогда не увидит — это только моя боль. Но устраивать скандал и разборки с Вердиным возле роддома — последнее, что можно было придумать.

Я ему поверил. Это были не просто слова. Ребёнок его. Эта истина читалась в его глазах.

Последние месяцы беременности Виолы я уже подсознательно знал результат. Я свыкся с мыслью, что больше нас ничего в этой жизни не связывает. Но когда Герман подтвердил мои догадки, ощущение пустоты сбило меня с ног. Сколько бы времени ни прошло, сколько бы ни произошло разных событий, сколько бы я ни убеждал себя в полном исцелении от Маркус Виолетты — всё пустое. Она останется во мне навсегда. Нужно просто смириться и принять это как данность.

Я не любил её в общепринятом понимании. Правы были и Герман, и Маша: любящий человек никогда не совершил бы тех поступков, которые совершил я.

Виола меня отравила. Эти отношения изначально были обречены на провал. Она никогда не была моей и для меня. А я не был её. Как же тогда нас так закружила судьба, и мы вляпались друг в друга?

Открываю конверт. Глаза сразу находят заветные строки:

«Вероятность отцовства 0,00 %».

Секунды на принятие — и я снова надеваю на лицо маску равнодушия. Надеюсь, Лиза не успела рассмотреть мои эмоции. Я поклялся себе никогда её не обижать.

Убираю конверт обратно в карман.

— Как и говорил...

Лиза, кажется, сканирует меня даже на изменившееся дыхание. Она очень сильно переживает — и я могу её понять. Мы договорились быть честными и не обманывать, но она всё равно не доверяет мне целиком и полностью. Однажды я слышал такую байку от одной из своих бывших: женщина всегда чувствует наличие соперницы, даже если эта соперница живёт только в голове мужчины.

Лиза очень проницательна и наблюдательна. Порой мне кажется, что она видит меня насквозь. Если это так, то ничего хорошего нас в будущем не ждёт. Всё же должно оставаться что-то только для себя, то, что ты не сможешь рассказать даже самому близкому человеку.

— Пойдём?

С трудом вспоминаю, где мы находимся и по какому поводу. Я хотел бы сейчас побыть один, но увы — это невозможно.

— Пойдём.

Вечер оканчивается у меня в квартире. Лиза спит после долгого сексуального забега, я таращусь в потолок.

Всё правильно. Лиза — та женщина, которая мне нужна. Я хотел спокойствия, и я его получил.

Люблю ли я её?

В каком-то смысле да. Понимаю, что формулировка ужасная, но другой, к сожалению, нет.

Я в неё не влюблён. Лиза не сводит меня с ума и не заставляет останавливаться моё сердце. Но в то же время Лиза родная. Этим всё сказано. Я знаю, что смогу прожить с ней хорошую жизнь. Мы можем родить детей. Я могу быть уверен в её любви и верности. И самое главное — моя работа всегда будет стоять на первом месте.

Наверное, я не заслуживаю такую женщину. В некотором роде мой выбор просчитан и выверен с расчётом на мой комфорт. Но мне сорок, и я не хотел бы бросаться в омут с головой с подобной Виоле. С — стабильность. Всё, что сейчас меня интересует. Думаю, Лиза всё понимает и готова пойти со мной по жизни.

Виола решила, что я в отношениях с Машей. Не стал её разубеждать. Почему-то хочется скрыть от неё эту часть моей жизни.

Маша.

Давно же я о ней не вспоминал. Эта женщина оказалась совершенно неуравновешенной и, можно сказать, опасной. Она буквально обложила меня со всех сторон своим навязчивым вниманием и заботой. Не знаю, что она себе придумала, но я сразу ей сказал, что между нами ничего не будет.

Она узнала о Лизе и явилась к ней в школу прямо на урок. Стоит ли говорить, что Лиза была не готова к встрече с Машей? Она в принципе не знала о её существовании, а тут такой неприятный сюрприз.

Маша не просто вела себя как сумасшедшая — она угрожала. Лиза прорыдала целый день и на следующие дни взяла больничный. Бедная девочка боялась выходить на улицу.

В тот же вечер я окончательно послал Машу на хер. Приехал к ней домой. Меня ждали. Ещё как ждали. Боевой раскрас, красное прозрачное бельё. Маша была уверена, что я с порога потеряю голову и забуду, как меня зовут.

Нет. Так со мной уже не работает. Виола сломала меня. Теперь я вряд ли ещё когда-то посмотрю на красивую обложку.

Разговор прошёл на повышенных тонах, едва не дошло до рукоприкладства. Маша пыталась расцарапать мне физиономию, но я вовремя её скрутил. Следующие полчаса я объяснял на пальцах этой притрушенной истеричке, что не хочу иметь с ней ничего общего. И самое главное — что я обращусь в суд, и ей запретят подходить ко мне и Лизе на расстояние километра. Пришлось даже пригрозить физической расправой, если она не успокоится и попытается навредить Лизе.

Маша затихла. Надеюсь, что так будет и дальше. Не хотелось бы ещё и с женщиной устраивать войну. У меня и так одна никак не закончится.

Платонов никак не успокоится. Я наивно надеялся, что он уже наконец-то забыл обо мне и портит жизнь кому-то другому. Не выиграв суд, он решил пройтись по близким мне людям. Откуда он узнал о Виоле и о том, где та живёт? Мы с апреля месяца не были вместе, но Платонов наверняка решил, что мы водим его за нос. Он не знал всей правды и сделал неверные выводы. В его глазах мы пара, и Виола носила моего ребёнка.

Конечно же, это всё мои догадки. Я не могу знать, что думает и как будет действовать дальше этот преступник. Остаётся только надеяться, что он каким-то образом узнает, что я не имею к новорождённому никакого отношения.

Что, если он направит своё внимание на Лизу? К своему стыду, я даже ни единого раза не задумался о таком варианте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Моя голова раскалывается от мыслей, и всё равно я не нахожу никакого выхода из ситуации. Ну не убивать же мне его? Если бы даже он попал ко мне на операционный стол, то со стопроцентной вероятностью я бы помог ему всем, чем только смог. Лишить человека жизни сможет не каждый. Это очень страшно, и чувство вины может съесть буквально заживо.

Что может противопоставить Платонову Герман? Без понятия. Я не знаю, какие он имеет связи и какие методы воздействия собирается предпринимать.

Чувствую ли я себя уязвлённым тем, что не могу никак повлиять на Платонова?

Ещё как чувствую.

И если Вердин каким-то чудом разберётся с этим уродом, то я вообще в его глазах потеряю всю мужественность. Да он и сейчас считает меня самым нижним звеном пищевой цепочки.

С тяжёлыми мыслями я наконец-то проваливаюсь в сон. В нём я снова вижу Виолу. Только во снах всё иначе, чем в действительности. Здесь мы семья. У нас общие дети и огромный дом на берегу моря. Эта сказка снится мне уже больше полугода.

Самое страшное для меня — это то, что я не хочу, чтобы это заканчивалось. Я как будто проживаю вторую жизнь — параллельную моей реальности.

Недавно я задумался о том, чтобы обратиться к специалисту и проработать все пережитые чувства и эмоции. Мне нужно двигаться дальше, я это прекрасно понимаю. Но в самый последний момент я отказался от встречи с психологом. Может, всё само пройдёт?

*****

— Андрей Егорович на совещании. На ближайшую неделю приёма граждан не будет, — потасканного вида секретарша высокомерно задирает нос.

— Я подожду, — игнорирую перегидрольную блондинку и сажусь в кресло для посетителей.

— Вы плохо слышите? — натягивает на своё перешитое операциями лицо оскал в виде улыбки.

— Да, плохо. Займитесь уже, наконец-то, работой и не отвлекайтесь на меня, — беру в руку медицинский журнал и начинаю бездумно перебирать страницы.

Уже три дня как я не могу дозвониться до Платонова. Хочу назначить ему встречу, но он не отвечает на звонки. И вот, в свой обеденный перерыв, я сижу в его приёмной и жду этого ублюдка. Диктофон пишет ещё из моей машины. Нельзя упустить ни единой секунды. Хочу вывести его на эмоции. Чем чёрт не шутит, может быть, у меня получится.

Спустя десять минут он появляется в приёмной. Резко тормозит и смотрит так, словно ни в коем случае не ожидал меня здесь увидеть.

— Андрей Егорович, я предупредила, что вы не принимаете. Мужчина не хочет уходить, — тут же подскакивает со стула секретарша и рапортует начальнику.

— Понятно. Что вам нужно, Роман Алексеевич? — издёвка так и лезет из него.

— Переговорить нужно.

— Мне некогда. Мария Валерьевна вам это уже и так сообщила.

— Мне сразу обращаться в полицию? — блефую. Больше уверенности и наглости во взгляде — и Платонов ведётся.

— Ну проходите… — сквозь зубы.

В кабинете у этого слизняка творится полнейший срач. Стол завален какими-то кучами бумаг. Так же ими занят и пол по всему периметру. Выглядит это, мягко говоря, странно. А если быть точным, то как будто у кого-то был нервный срыв.

— Так что там с полицией? — садится в своё кресло и открывает ноутбук. Делает вид, что не особо заинтересован. Ну да, поэтому и пригласил меня в кабинет.

— Да вот как-то не знаю, что и делать: сразу обращаться туда или для начала переговорить с «виновником торжества»?

— Я не понимаю, о чём вы говорите. Вы меня в чём-то обвиняете? — змеиный взгляд искрится превосходством.

— Обвиняю. В покушении на мою жизнь и здоровье. А также на жизнь и здоровье Маркус Виолетты Робертовны, которую избили возле своего дома по вашей наводке. И как отягчающее идёт её беременность.

Я ловлю его реакции — и они есть! Он доволен! Эта мразь, именуемая человеком, испытывает полное удовлетворение от своих решений и действий.

— Кто такая Маркус Виолетта Робертовна? Первый раз слышу это имя. Вы знаете, что можете ответить перед судом за необоснованную клевету?

Так дело не сдвинется с мёртвой точки, нужно вести себя наглее и вывести его из себя.

— Конечно знаю. Благодаря вам я уже прописался в суде, бываю там чаще, чем на своём рабочем месте.

— Ваше рабочее место только выиграет от вашего на нём отсутствия. Убийства невиновных беззащитных людей не идут на пользу нашему обществу. Вы так не считаете?

Иду ва-банк.

— Вы всё никак не успокоитесь со своей сестрой? Уже с десяток различных комиссий и суд отказали в ваших параноидальных обвинениях, но вы не хотите выдохнуть и жить дальше. Мне вас жаль.

Словно ураган, Платонов подлетает со стула и бросается на меня с кулаками. Конечно же, мне порядком надоело ходить с синей мордой, но для дела я готов и не такое перетерпеть.

Я даю ему себя ударить. Но этого мало, мне нужно и звуковое сопровождение.

— Я тебя, тварь, сожру и не подавлюсь! — удар мне в челюсть. Даже не больно. Ну и хлюпик. — Ты будешь сдыхать, как червяк под моим ботинком! И твоё отродье тоже пойдёт вслед за тобой!

Единственное, о чём я сейчас думаю — это чтобы диктофон записал всё произнесённое.

— Это не мой ребёнок, идиот! Ты заказал постороннюю мне девушку и чужого ребёнка! Ха-ха-ха!

— Не пи@ди! Думал, спрячешь от меня свою брюхатую подстилку?

— Я её не прятал, мы не пара. У неё есть мужик, и если бы ты лучше собирал данные на своих жертв, то знал бы это! Ну ничего, на нарах ты будешь самой лучшей подстилкой! Уверен, что с тобой никто не сравнится. — меня трясёт от ненависти, но я и пальцем до него не дотронусь. Он не должен меня ни в чём обвинить.

Сплёвываю кровь с подбитой губы прямо на пол. Наблюдаю в реальном времени, как к Платонову возвращается трезвый рассудок. Он перепуган и начинает метаться глазами по моему телу.

Быстро встаю со стула и, не дав мрази опомниться, покидаю кабинет. За моей спиной раздаётся какой-то грохот и летят трёхэтажные маты. Нервничает тварь. Он понял, что прокололся. Сейчас для меня главное — позвонить своему адвокату и доехать живым до знакомого следователя.

Прыгаю в машину и без промедления сваливаю отсюда подальше.

Через пару часов запись с диктофона находит своё применение и дополняет открытое дело.

Помимо облегчения я испытываю страх за родителей и Лизу. Совершенно не верю, что Платонов так просто сдастся. Я уверен, что если он будет тонуть, то попытается утопить не только меня, но и моих близких.

Домой возвращаюсь поздно вечером. Пришлось пропустить половину рабочего дня. Объяснил заведующему своё отсутствие, и тот пошёл мне навстречу.

В пороге ко мне в объятия сразу влетает Лиза. Обнимаемся и просто стоим, пока из кухни не начинают доноситься умопомрачительные ароматы запечённого мяса.

— Я соскучилась, — так просто и так по-настоящему.

— Я тоже соскучился. — Это правда. Мне так хорошо на душе, что даже немного не по себе. Неужели я могу быть по-настоящему счастливым?

— Пошли скорее на кухню! Иначе мясо начнёт подгорать, и я очень сильно расстроюсь! — целует меня в шею, туда, куда может с трудом достать из-за своего маленького роста.

— Постой, — тяну ставшим густым воздух и выдаю на одном дыхании: — Выходи за меня…

Лиза впадает в состояние шока. Она неверяще смотрит по сторонам и начинает нервно мотать головой.

— Ты же не хочешь этого на самом деле?! Зачем ты так со мной? Мне же больно! — слёзы оставляют разводы на её нежных щёчках.

— Лиз… — возвращаю её обратно и прижимаю к себе ещё крепче. — Если бы я этого действительно не хотел, то ни за что на свете бы не делал. Это правда. Я хочу видеть тебя своей женой… Матерью наших детей. Своим преданным другом. Ты хочешь быть моей? Навсегда, по-настоящему?

— Да-да-да! Уииииии! — Лиза счастливо прыгает на месте, выражая неподдельную радость.

Моё сердце переполняется теплом и нежностью рядом с этой женщиной. Она делает меня лучше, сильнее, смелее, увереннее в своих силах.

Этой ночью мне опять снится сон… Только на месте Виолы я вижу Лизу. Те же декорации, те же дети. Только поменялась главная героиня.

Теперь Лиза — главная женщина в моей жизни.

Виола___

У меня есть ребёнок…

У меня? То есть это я родила этого человека?

Даже спустя три дня после родов осознание так и не настигло мою больную голову. Я часами напролёт только и занимаюсь тем, что наблюдаю за Артуром: как он спит, как сосёт грудь, как водит по сторонам своими нереально красивыми глазами. Эти длинные пушистые ресницы сводят меня с ума.

Я не верю.

Всё моё нутро постоянно вибрирует от радости и эйфории. Чувствую себя пьяной и дурной.

Мои прошлые постулаты разбились вдребезги. Как я могла так относиться к детям? Они же такие… сладкие. Или это только мой такой?

Мой.

— Да конечно! Ты папкин сын! Правда, сынок? — Герман словно курица-наседка не спускает Артура со своих рук. Я вообще с трудом узнаю этого мужчину.

— Ты мне его собираешься давать на руки, Гер?

Он меня не слышит. Воркует с сыном: сюсюкает и агукает. Дурдом.

— Котёнок, лежи, отдыхай. Успеешь ещё.

Он меня злит. Нет, он меня уже конкретно так бесит! Это я мучилась и чуть не померла, пока из меня не вылез этот чудесный мальчик. А по итогу я должна вымаливать минутки, чтобы подержать его на руках. Где справедливость?

— Какой он красивый. Представляешь, какой парень из него вырастет?

— Не представляю. Я ещё пока ничего не соображаю. Так далеко моё воображение не работает.

Я вру. Если скажу, что видела Артура во снах, то боюсь быть высмеянной Герой.

Артур вырастет точной моей копией, но только в мужской версии. От Геры там только и будет что «знаменитая» родинка.

— А я представляю. Будет точной твоей копией, — повторяет мои мысли. — Ну и ладно, следующий сын будет на меня похож.

Что???

— Ты, по-моему, форсируешь события. Я не собираюсь больше рожать. И вообще мы не вместе.

Ненавижу себя в этот момент. Зачем я ляпаю такую фигню? Сама себе делаю больно. Но мне так хочется, чтобы Гера раз за разом меня убеждал в обратном.

— Сделаю скидку на то, что у тебя после родов не всё в порядке с кукухой. Не собирается она больше рожать… Не вместе… — на меня даже не смотрит, рассказывает только сыну. — Мы вместе. Во веки веков. Аминь. И детей мы с тобой ещё нарожаем.

Да твою же!

Слёзы, не спрашивая разрешения, брызгают из моих многострадальных глаз. Сколько ещё я буду рыдать? Алё? Когда гормоны перестанут выворачивать мне душу?

— Я люблю тебя…

Первый раз эти слова идут от самого сердца. Сейчас я точно могу сказать, что если Гера меня бросит по какой-либо причине — я не переживу. Конечно, так нельзя говорить, когда ты только стала матерью и несёшь ответственность за малыша. Но я неправильная. Эгоистичная.

Может быть, спустя какое-то время я поставлю на первое место Артура, но в данный момент Гера является тем каркасом, на котором держится моё желание жить.

— Я так сильно тебя люблю, что мне страшно.

Гера наконец-то отрывает взгляд от Артура.

— Виола, я люблю тебя. И мне ни разу не страшно. Я самый счастливый человек на планете. Моя любимая женщина родила мне сына. О чём ещё можно мечтать?

— Поцелуй меня, — всё, о чём я сейчас могу думать, — это его губы.

Не сосчитать, сколько раз за эти дни в больнице мы целовались. В перерыве от сына Герман не отрывается от моего рта. Это максимум, который нам позволен в ближайшее время.

Гера без промедления подходит ко мне и запускает свободную руку в мои волосы.

— Ты же знаешь, как сильно я тебя хочу? Специально провоцируешь? Знаешь же, что ничего нельзя.

— Нет. Это само… Так получается. — его запах затуманивает мой разум.

Углубить поцелуй не получается, так как на второй руке Германа лежит наш сын.

— Ну конечно! Чем ещё нужно заниматься над головой у ребёнка! Извращенцы! — в палату без стука входит отец.

За ним следом скромно заглядывает мама. Почему скромно? Потому что она очень хочет назад домой. Её грандиозный роман на работе с треском провалился, и теперь приходится прикидываться невинной овцой и ходить за «любимым мужем» словно привидение.

— Стучать нужно, прежде чем входить туда, где вас не ждали, — Гера доцеловывает меня и только потом отвечает на претензии.

Герман не боится моего отца, всегда отвечает ему равнозначно. Если папа вежлив, то и Гера зеркалит его тон.

— Ещё я к своей дочери в палату не шкребся, как мышь! Ладно. — недовольно переводит взгляд на меня. — На выписку сегодня?

— Да! — не могу удержаться от радости, что наконец-то попаду домой. Ненавижу больницы!

— Я подготовил вам комнату. Нечего тебе с Артуром делать в той халупе, которую ты снимаешь. На первое время у нас дома побудешь.

Осторожно перевожу взгляд на Германа. Он дышит как загнанный конь. Ещё немного — и двинет копытом в высокомерное лицо моего предка.

Честно говоря, я ни на секунду не задумывалась о том, что будет дальше. Куда я буду выписываться из роддома? Точнее, думала, что в съёмную квартиру. Но тогда тут не было Геры и моих новых надежд. Если мы признались друг другу в любви — значит ли это, что теперь он главный и решает, где и как мы будем жить?

Многие женщины меня бы не поняли. Феминистки так вообще закидали бы гнилыми помидорами. Но я хочу быть слабой возле сильного мужчины. Никогда не примеряла на себя эту роль и вдруг чувствую острое желание быть ведомой, быть за спиной. Гера сильный, он доказывал мне это на протяжении всех наших отношений. На него можно положиться и быть просто любимой женщиной и матерью.

Кто-то скажет: «все они козлы и смотрят налево», «он обязательно изменит», «в мире много искушений» и многое-многое другое.

Мы не можем знать, что будет с нами в будущем. Нужно жить сегодняшним днём, любить и быть любимыми.

— А я вам не буду мешать? Или у вас там на всех места хватает? У меня же много вещей, придётся ещё как минимум одну комнату под них выделять. У вас двухэтажный дом? — Гера издевается. Я это понимаю. Отец — нет.

— Тебя никто никуда не приглашал! Я говорю о дочери и о внуке. А ты пока ещё никто им. — папа доволен собой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ну как же никто? Нате, держите… — всовывает отцу в руки неизвестно откуда взявшийся конверт. Это результат теста?

Папа сразу понимает, что там увидит, и отдаёт его обратно.

— И что? Где ты был всю беременность?

О Господи! Я уже грешным делом подумала, что мы цивилизованные люди и избежим разборок.

— Где был — там уже нету. Роберт Альбертович, мы с Виолой будем жить в своём доме, не в вашем. А на первое время мы найдём где остановиться. У меня вообще-то есть квартира. И если Виола захочет вернуться в столицу, то… — спокойно и уверенно смотрит на меня. — А если не захочешь, то купим дом в любом другом городе или даже стране.

Можно ли любить ещё больше? Вряд ли. Я боюсь разбиться в полёте своих чувств. Просто тогда мне не суждено будет выжить.

— Мне всё равно где жить, только чтобы ты был рядом. — мне не стыдно признавать свою слабость. Я настолько сильно люблю этого человека, что готова кричать об этом всему миру.

Ещё недавно я была несчастна от мыслей, что моя любовь не взаимная. Не хочу оборачиваться назад и вспоминать эту пустоту и печаль на сердце.

— Тогда ты доучишься здесь, а потом мы вместе решим, куда будем двигаться дальше. — Герман смотрит на меня с благодарностью. Ему важно, чтобы я доверила всё на его усмотрение.

Доверяю. И даже не насильно заставляю себя подчиниться.

— Виола! — отец заставляет обратить на себя внимание. — Не спеши с решениями. Поживи у нас, а потом, если ничего не приключится, съедешься с Германом.

— Приключиться может только наша свадьба. И если вы не перестанете давить на свою дочь, то вас на неё не пригласят.

Я, мама и отец во все глаза смотрим на Геру. Мне же не послышалось? Он хочет на мне жениться?

Опять начинаю плакать. Моё бедное сердце уже не выдерживает всех свалившихся на него эмоций.

— Не плачь. — меня обнимает мама. Это настолько непривычно, что слёзы сразу пересыхают. Это она так перед отцом играет «Мать Терезу»?

Отец тоже немало удивлён. Его перекашивает от такой картины. Отворачивается и выходит из палаты.

— Перестань. — убираю её руку со своего плеча. — Что за спектакль? Через меня ты не вымолишь прощение у отца. Раньше нужно было думать, когда меняла любовников пачками. Живи сама. Зачем ты опять к нему липнешь? Пусть хоть на старости лет поживёт спокойно.

Мать даже не обижается. Она непробиваемая. То, какой я выросла, — только её заслуга. Сейчас я даже не могу винить отца в отсутствии любви и заботы ко мне. Он любил всю жизнь только её. Так сильно любил, что не обращал внимания даже на свою дочь. Мама не любила меня, и он перенимал целиком и полностью её поведение.

Мы же не станем с Германом такой парой? Не поломаем жизни наших детей? Надеюсь, что нет. Ведь я уже люблю Артура и могу поклясться чем угодно, что он никогда не будет одиноким в своей семье.

— Татьяна Максимовна, не портите Виоле настроение. — Герман недоволен и не скрывает этого.

— Не суди — да не судим будешь. Знаете такое выражение? — говорит, словно действительно что-то чувствует. Через пару секунд тоже оставляет нас одних. На душе образуется неприятный осадок. Почему я чувствую себя неправой? В чём я ошибаюсь?

— Давай собираться? — Гера подбадривает меня улыбкой.

На выписку, конечно же, приходят Ника с Лёшкой и своим мелким. Ника выглядит помятой, но улыбается во все тридцать два и заряжает атмосферу позитивом.

Также неожиданными гостями оказываются Элла с Вадимом.

Ну и куда же без Розы Давидовны? Она чуть ли не с боем вырывает сына из рук отца и до конца дня выдаёт его только для кормления.

Я счастлива. Со мной рядом любящие люди. Они искренне радуются рождению нашего сына. Даже мой отец улыбается — скупо, но от всей души.

Все дружно фотографируемся в фотозоне. Гера неотрывно следит за моими движениями, за каждым моим шагом и вздохом.

— Люблю тебя... — шепчет мне на ухо, когда вокруг творится настоящая вакханалия с чересчур разговорчивыми друзьями и родственниками. Его губы нежно порхают по моей коже.

— Люблю тебя... — отвечаю одними губами.

— Горько! — выкрикивает неугомонная Ника. Все дружно начинаем смеяться.

После роддома мы сразу едем на мою съёмную квартиру. Ещё на пороге я понимаю, что над моим жильём капитально поколдовали. Вокруг — стерильная чистота и порядок. По всему периметру развешены синие шарики, а в воздухе витают запахи вкусной еды.

Заглядывая в спальню, я теряю дар речи: здесь даже обои переклеены...

Новая двухспальная кровать, большой шкаф-купе, кроватка для Артура, пеленальный столик, какие-то комоды и тумбочки.

— Когда? — в полном шоке спрашиваю у Геры.

— Секрет. Нравится? — он обнимает меня со спины и затягивает в спальню. За нами закрывается дверь, и мы остаёмся одни.

— Очень, — поворачиваюсь в объятиях и упираюсь носом в его грудь. — Гер, ты ушёл с работы окончательно? Ради меня? Ради нас?

— Переживаешь, что связалась с тунеядцем? — подкалывает он.

Щипаю его под рёбра. Дурачок.

— Переживаю, что ты бросишь любимое дело. Тебе же нравится твоя работа.

— Нравится. Даже не буду врать, ты меня хорошо знаешь. Но сейчас я больше всего на свете хочу быть рядом с вами. Тебе нужна помощь и поддержка, а если я буду работать, то меня днями не будет дома. Плюс ко всему ты ещё не доучилась и на полноценный декрет не можешь рассчитывать. Будешь учиться, а я побуду в декрете. Мой бизнес не даст нам помереть с голоду.

— Ты настоящий? Разве такие мужчины бывают? — смотрю в его глаза и не верю до конца, что он только мой.

— Ну ты давай не преувеличивай, — начинает смущаться. — Обычный.

А вот и ничего подобного. Как его не женила на себе ни одна женщина? Значит ли это, что он был предназначен лишь мне?

— Родители! Идите за стол! Горячее стынет! — с коридора зовёт Ника.

— Пошли. Иначе все подумают, что мы окончательно сошли с ума и уже сразу после роддома обновляем кровать, — тяну Геру из спальни.

Сидим за накрытым столом до позднего вечера. Разговоры льются рекой. Улыбки, смех и веселье затмевают дождливую погоду за окном.

— Маринка уже не даёт мне спать по ночам! Так сильно толкается! А ещё только шестой месяц. Футболистка настоящая, — Элла гладит живот и рассказывает Нике о своей беременности.

— Кто? Маринка? Других имён, что ли, нету? — Гера выхватывает из разговора только эту фразу и начинает кривиться.

— Не поняла... — с обидой тянет Элла. — А что тебе не нравится в имени Марина?

— Да так, нехорошие ассоциации, — Гера, наверное, и не рад, что затронул эту тему. Теперь Элла вытрепет ему все нервы.

— А с каким женским именем у тебя нет ассоциаций? Таких имён, наверное, не осталось на планете Земля! Как ты свою дочь интересно назовёшь? Доздроперма? Прости, Виол, но он беспардонный чурбан!

Все смеются, а я только пожимаю плечами. Теперь ко второму вымышленному сыну присоединилась и дочь. Так наша семья дорастёт до футбольной команды.

Только к одиннадцати вечера все расходятся по домам. Роза Давидовна, Элла и Вадим едут ночевать к моему отцу. Я, честно говоря, в шоке, но упорно не подаю виду, что это невероятное событие в нашей семье.

Артур, помытый и накормленный, спит в своей кроватке, когда я совсем не сексуально выползаю из ванной в спальню.

Дети не даются легко — тело подтверждает это раз за разом. Всё болит и ноет, нет сил даже руку поднять. А что творится «по-женски» — вообще молчу.

Гера, словно Аполлон, лежит голый на кровати.

— Да ты издеваешься! Гера... Я же... Мне же нельзя...

Как я по нему соскучилась. Даже просто смотреть на его безупречное тело — уже несказанное удовольствие.

Между ног моментально начинает пульсировать, и я неистово начинаю злиться на этого провокатора.

— Иди ко мне, — как искуситель, зазывает он меня к себе.

— Ты с ума сошёл? Это не смешно! Я не могу перед тобой раздеться, — настроение портится, и я иду не к Гере на кровать, а к кроватке Артура.

— Виол. Я соскучился. Неужели ты не хочешь просто обняться и полежать в объятиях друг друга?

Конечно, хочу. Разворачиваюсь и иду к Гере. Ложусь рядом, но не прикасаюсь. Всё моё тело наэлектризовано и просит разрядки.

У Германа стоит, и я не могу не смотреть на его член. Хочу дотронуться, но стесняюсь, как в первый раз. Хотя в первый раз я и не стеснялась. Просто сейчас я максимально уязвима и неуверенна в себе.

— Дотронься до меня. Пожалуйста... — шепчет мне в губы, и мы начинаем целоваться. Я забываю обо всём, все комплексы уходят на второй план.

Руки сразу отправляются в путешествие по телу Германа, пока не останавливаются на интересующей меня части тела. Начинаю водить ладонью по члену, ощущая, как из головки выделяется смазка. Герман не продержится долго — он уже готов взорваться. Неужели у него никого не было после меня? Конечно же, я не буду спрашивать. Может, я и мазохистка, но не до такой степени.

Герман запускает свою руку мне в пижамные штаны. Я, не ожидавшая такого поворота, начинаю мычать ему в рот и сжимать ляжками его ладонь.

Каждая рожавшая женщина знает, что делать у неё в трусах через три дня после родов нечего.

Но буквально сразу понимаю, что Гера ещё не совсем чокнулся: дальше клитора его пальцы не заходят. Совсем невесомо и нежно он за несколько движений доводит меня до оргазма. Удовольствие немного болезненное, но оттого не менее приятное.

Через полминуты он тоже кончает в мою руку и счастливо раскидывается посреди постели.

— Полгода без секса. Я не был ни с кем, — сам признаётся Гера, и я ему верю.

— То же самое, — произношу с деловым видом, и мы сразу начинаем смеяться. Ещё бы я искала какой-то левый член, будучи глубоко беременной.

— Завтра к нам придёт следователь и расспросит тебя о нападении. Расскажи ему всё как было и не забудь про недоброжелателя Рогозина, — уже засыпая, сообщает мне Гера.

Открываю один глаз и зло смотрю на этого самоуправщика.

— Мы не знаем, кто это был. Может, этот Платонов здесь ни при чём. Зачем его сюда приписывать?

— Мы разберёмся, кто при чём, а кто нет. От тебя требуется только рассказать всю правду.

Не спорю, хотя внутри всё не согласно с таким раскладом.

На следующий день я даю показания, в которых указываю всё, что знаю и о чём могу догадываться. Пусть следствие разбирается. Надеюсь, Рома не предъявит мне претензии по поводу моих догадок. Если это всё дело рук Платонова, то он обязан ответить за содеянное. Себя я могла бы простить, но не Артура. Мой сын родился из-за огромного стресса матери, а не из-за того, что решил, что пришло его время.

Теперь я не боюсь ничего. Я не одна с ребёнком. У нас есть защита в лице его отца и моего мужчины.

Я знаю, что Герман сделает всё для нашей безопасности.

Гера___

— Он нанял Бронеславского. У этого проныры ни одного проигранного дела. Так что готовьтесь.

Я уже давно готов. Ну как давно… последние две недели. И на наше правосудие я ни капли не надеюсь.

— Вердин, ты тут? Я с кем разговариваю?

На связи со мной знакомый юрист. Иногда Артём даёт мне всякого рода консультации и помогает в правовых вопросах.

— Здесь я. Понятно. Спасибо.

— Удачи.

Было бы неплохо. Не то чтобы я сомневался в задуманном, но некоторое волнение всё же присутствует.

У моего покойного отца в своё время были сомнительные связи, которые я старался поддерживать на протяжении всех лет. Как говорится, «на всякий случай». Учитывая то, что я никогда не был на высшей ступени бизнеса в нашей стране, проблем у меня никогда никаких не было. Моя просьба о содействии таких людей не была бесплатной. С меня содрали весьма крупную сумму денег. Если всё получится — оно того стоило.

— Гер? Ты там живой? Ты на телефоне, что ли, висишь? — Виола без стука заглядывает в ванную комнату.