Хорошая Девочка. Глава Девочки секс рассказы

Пролог

Вот он, мой личный ритуал: я проскальзываю в боковую дверь института ровно за пять минут до начала лекции по теоретической физике. Мой ежедневник, если бы я его вела, представлял бы собой жалкое зрелище: пустые клеточки на неделе, кроме двух, густо заштрихованных ярким маркером – «СР, 10:00» и «ПТ, 12:00». Физика. Только физика.

Не подумайте ничего такого. Я не прогульщица по натуре. Просто остальные пары – это фон, белый шум, обязательная программа. А лекции Антонина Валерьевича – это… мой побег. Мой собственный «Интерстеллар», портал в другую реальность, где всё подчиняется изящным, пусть и сложным, законам. Где есть ответы. Где хаос мироздания уложен в стройные ряды дифференциальных уравнений.

Я успеваю занять своё место – первый ряд, у прохода – как раз когда он входит в аудиторию. Антонин Валерьевич. Не профессор, не преподаватель. Именно Антонин Валерьевич. Он не просто красив. Он – точность. Его движения, его голос, манера, с которой он выводит на доске формулы, – всё выверено, лишено суеты. Он – олицетворение той самой физической гармонии, которую так красиво описывает.

По спине пробегают мурашки. Я чувствую, как щёки наливаются румянцем, и тут же ненавижу себя за это. Я не из тех вздыхающих девочек, что шепчутся о нём на переменах и томно закатывают глаза. Я здесь ради физики. Чёрт возьми, я здесь ради науки!

Он начинает говорить – низкий, бархатный баритон, который будто бы резонирует у меня где-то глубоко в груди. Он объясняет квантовую запутанность, и я ловлю каждый его взгляд, обращённый в зал, каждый жест. Но когда его глаза на секунду останавливаются на мне, я тут же опускаю свой взгляд в конспект, делая вид, что с упоением вырисовываю греческую букву «пси». Сердце колотится где-то в горле. Глупо. По-девичьи глупо.

Я – Мария. Я серьёзная студентка. Немного замкнутая, возможно. Ответственная. Мама называет меня «моя разумница». Но мои юбки часто бывают короткими. Потому что у меня неплохие ноги, и потому что... почему бы и нет? Но я не пытаюсь никому ничего доказать или привлечь внимание. Я просто следую своему стилю. Бабушка часто повторяла, что девочки должны носить юбки, чтобы выглядеть женственно. И я с ней согласна.

После пары я спешу уйти первой, стараясь не задерживаться, не попадаться ему на глаза один на один. Сегодня у меня есть причина задержаться – я должна сдать ему проект. Я нервно нащупываю флешку в кармане, чувствуя её прохладный пластик кончиками пальцев. Готово. Всё готово. Я аккуратно протягиваю её ему, пока он собирает свои материалы.

– Мария, – его голос заставляет меня вздрогнуть. – Проект?

– Да, – мой собственный голос звучит пискляво и неестественно. – Всё там. До свидания.

Я не смотрю на него, лишь киваю и почти бегу к выходу, чувствуя, как его взгляд жжёт мне спину. Он, наверное, считает меня странной. Застенчивой зубрилкой. Ну и пусть. Я ведь и правда застенчивая зубрилка. Хорошая девочка.

Если бы я только знала, что на той флешке, которую я только что отдала, нет ни строчки кода, ни графика, ни формулы. Там только я. Другая я. Та, о существовании которой я сама даже не подозревала. Та, что вышла на свет прошлой ночью под вспышки камеры и хмельное головокружение.

Но я этого не знаю. Я просто тороплюсь домой, с лёгкостью на душе. Проект сдан. Всё позади.

Какое же это было заблуждение. Всё только начиналось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

1.

Воздух в квартире Саши пах свежей краской, кофе и чем-то сладковатым – видимо, предвкушением того самого дорогого вина, что она теперь могла себе позволить. На полу, прислонённые к стенам, стояли её последние работы – чёрно-белые портреты с глубокими, пронзительными взглядами. А посреди этого творческого хаоса, на разобранном диване, сидели мы с ней, и я пыталась объяснить квантовую электродинамику так, будто это был сюжет захватывающего сериала.

– То есть, если я правильно понимаю, – Саша сделала глоток из бокала, прищурившись, – твой профессор – это этакий Шелдон Купер, только сексуальный и без социальных проблем?

Я фыркнула, откладывая в сторону распечатанные графики.

– Нет! Ну то есть да, он очень умный. Но он… другой. Он не сумасшедший гений. Он… строгий. Сдержанный. Как лёд. Но когда он говорит о физике, лёд тает, и сквозь него видно самое ядро звезды.

Саша покачала головой, ухмыляясь.

– Маш, ты влюблена. Это диагноз. И лечится он только одним. – Она многозначительно подняла свой бокал.

– Я не влюблена! – запротестовала я, но румянец на щеках выдавал меня с потрохами. – Мне нравится, как он преподаёт. Мне нравится предмет. Всё.

– Ладно, ладно, твоя правда, – Саша поднялась и потянулась. – Но твой звёздный проект мы почти победили. Осталось всё это великолепие записать на флешку и отдать завтра мистеру Льду. А теперь – время праздника! Я закрыла тот адский заказ! Три месяца нервотрёпки!

Она вскрыла бутылку вина с таким торжественным видом, будто это было шампанское на победном параде. Звук вылетающей пробки был похож на выстрел, возвещающий начало чего-то нового. Запретного.

Первый бокал разлил по телу приятную теплоту. Второй – сделал мир чуть более размытым и дружелюбным. К третьему я уже смеялась над своими же шутками про волновые функции и с удовольствием слушала Сашины байки о невменяемых моделях.

– Знаешь, чего не хватает этому вечеру? – вдруг спросила Саша, её глаза блеснули озорством.

– Ещё одной бутылки? – предположила я, чувствуя, как расслабленно растекаюсь по дивану.

– Нет. Арта! Настоящего, живого, дерзкого! Ты же моя муза, Маш! Давай снимем тебя! Прямо сейчас!

Идея показалась мне гениальной. Безумной, но гениальной. Вино шептало на ухо, что нет ничего невозможного, что стыд – это глупый пережиток, а я – прекрасна и свободна.

– Только не ню! – с хохотом выдохнула я, уже поддаваясь её напору.

– Конечно нет! – Саша уже тащила из гардероба чёрный бархат для фона. – Что-то элегантное… пикантное! У меня как раз есть пара идеальных комплектов.

Всё произошло как в тумане. Лёгкость, смех, ощущение, что это не я, а кто-то другой, моя двойница, позволила надеть на себя кружевное чёрное бельё, которое Саша назвала «минималистичным и художественным». Вспышки камеры ослепляли, превращая меня в серию световых пятен, в образ. Я закидывала голову, закрывала глаза, пыталась изобразить томную страсть, а потом срывалась на смех. Это была игра. Кукольный театр для взрослых, где я была и куклой, и зрителем одновременно.

– Боже, Маш, ты просто огонь! – восторгалась Саша, щёлкая затвором. – Смотри какая линия! Какая пластика! Твой профессор… ой, то есть, твой предмет просто обзавидуется!

Мы валились на пол, хохоча, допивая вино и рассматривая получившиеся кадры на экране фотоаппарата. Я краснела, но внутри пело что-то тёплое и пьяное. Это была не я. Это была какая-то другая Мария – смелая, раскрепощённая, сексуальная. Ненастоящая.

– Вот это я понимаю – проект! – Саша умильно вздохнула, перекидывая файлы на компьютер. – Ладно, муза, иди одевай свою розовую пижамку в зайчиках, а я сброшу твой научный труд и твои порношедевры на две разные флешки.

Я побрела в ванную, умываясь прохладной водой, пытаясь вернуть себе хоть толику трезвости. В отражении в зеркале смотрела на меня девушка с растрёпанными волосами, блестящими глазами и алым румянцем на щеках. Чужая.

Когда я вернулась, Саша уже засыпала на диване, укрывшись своим же бархатным фоном. Рядом с ноутбуком лежали две одинаковые флешки – чёрные, без опознавательных знаков.

«Надо не перепутать», – мелькнула у меня сонная мысль.

Я аккуратно взяла одну из них, ту, что была ближе к краю стола, и положила в свою сумку. Ту, что с проектом. Научным. Серьёзным.

Ту, что для хорошей девочки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2.

Сознание вернулось ко мне не плавно, а рухнуло, как бетонная плита. Голова раскалывалась на части, за каждым веком пульсировала отдельная, злая боль. Язык прилип к нёбу, а во рту был стойкий привкус винного перегара и стыда.

«Боже, что мы вчера творили…»

Я лежала на Сашином диване, укрытая каким-то пледом, и по фрагментам памяти собирала вчерашний вечер. Праздник. Фотосессия. Смех. Мои нелепые позы перед камерой в том самом чёрном кружеве. Жар стыда разлился по щекам, таким горячим, что, казалось, можно было поджарить яичницу.

Саша уже копошилась на кухне, громко гремя посудой.

– Живая? – донёсся её весёлый голос. – Кофе будет готов через пять минут! И таблетка от головы уже ждёт тебя на столе, героиня!

Я с трудом поднялась, мир поплыл перед глазами. Надо было собираться. Лекция. Проект. Антонин Валерьевич. Мысль о нём заставила меня внутренне сжаться. Как будто он уже всё знал и смотрел на меня с холодным осуждением.

– Твой проект я скинула, как и обещала, – крикнула Саша из кухни. – Флешка в твоей сумочке, проверь. И твои… э-э-э… художественные исследования тоже там, на отдельной. Не перепутай, когда будешь показывать профессору! – она фривольно рассмеялась.

Я, шатаясь, подошла к столу. Рядом с ноутбуком лежала моя сумочка, раскрытая. Внутри, среди привычного хлама – ключей, помады, смятых салфеток – болтались две абсолютно одинаковые чёрные флешки.

«Господи, Саша, ну нельзя что ли было найти разные…» – с раздражением подумала я.

Рука сама потянулась к той, что лежала сверху, на самом виду. Я почти не глядя сунула её в карман куртки. Мозг отказывался работать, каждая мысль давалась с трудом. Главное – передать. Сдать и забыть. Забыть вчерашнее, забыть эту глупую, пьяную игру, вернуться в нормальное, трезвое, безопасное русло.

– Спасибо за всё, Саш! Я побежала! – сделав глоток кофе, крикнула я, на ходу натягивая куртку и едва не спотыкаясь о разбросанные по полу объективы.

– Удачи соблазнить мистера Льдину! – донеслось мне вслед.

Я только закатила глаза, выскакивая на лестничную площадку. Холодный утренний воздух немного прочистил голову, но тревожное чувство, смутное и необъяснимое, не отпускало. Я списала его на похмелье и общий стресс.

В институте я двигалась на автопилоте. Ноги сами принесли меня к нужной аудитории. Лекция уже началась. Отсидеть её до конца с пульсирующими висками, оказалось отдельным видом пытки.

Я постояла у двери, дожидаясь, когда студенты начнут расходиться. Вот вышел последний и я направилась к нему. Антонин Валерьевич. Безупречный, холодный, собранный. Стоял с папкой в руках. На его фоне я чувствовала себя помятым, невыспавшимся существом из другого мира.

– Антонин Валерьевич, – мой голос прозвучал сипло и неестественно тихо. – Я… проект. Принесла.

Я судорожно полезла в карман куртки, нащупала прохладный пластик и протянула ему флешку. Мои пальцы дрожали.

Он взял её, его пальцы на миг коснулись моей ладони. Взгляд его скользнул по моему лицу, задержался на, вероятно, помятых чертах и синяках под глазами. В его глазах читалось лёгкое, почти незаметное удивление, возможно даже лёгкая брезгливость. Мне показалось, что он на секунду замер, изучая меня, будто видя впервые.

«Он всё видит, – пронеслось в моей голове панической мыслью. – Видит, какая я на самом деле развратница».

– Спасибо, Мария, – произнёс он своим ровным, бесстрастным голосом, пряча флешку в карман пиджака. – Завтра посмотрю.

Я кивнула, не в силах выдержать его взгляд, и, бормоча что-то невнятное про «не за что», развернулась и почти побежала прочь, по коридору, на улицу, к метро.

Облегчение накатило волной. Сделано. Готово. Теперь можно выдохнуть, прийти в себя, стереть вчерашний вечер как досадное недоразумение.

Я была уверена, что отдала ему именно то, что нужно. Флешку с кодами, графиками и формулами. Флешку хорошей девочки.

Я даже не могла вообразить, как же я ошибалась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3.

Вечер того дня был похож на любой другой. Я наконец-то пришла в себя: долгий душ смыл остатки вчерашнего веселья, таблетка усмирила головную боль, чашка крепкого чая вернула ощущение реальности. Мир снова обрёл чёткие контуры, а я – контроль над собой.

Всё было позади. Глупая фотосессия осталась забавным, хоть и немного постыдным воспоминанием. Проект сдан. В пятницу можно будет с чистой совестью прийти на пару, сесть на своё место и снова погрузиться в прекрасный мир физики, где всё логично и предсказуемо.

Мне вдруг дико захотелось посмотреть на те самые фото. Не чтобы возбудиться или что-то в этом духе, нет. Просто… из любопытства. Увидеть ту, другую себя, со стороны. Посмеяться над своими глупыми рожами и неуклюжими позами. Закрыть эту страницу навсегда.

С ухмылкой я потянулась к своей сумочке, стоявшей на стуле. Рука привычно нащупала на дне вторую флешку, ту самую, чёрную и невзрачную. Я вставила её в разъем ноутбука, и он жужжаще отозвался.

На экране появилась папка с названием «МАША_ШЕДЕВРЫ». Ухмылка стала шире. «Ну конечно, Саша…»

Я щёлкнула по ней мышкой.

И мир рухнул.

Внутри не было ни одного JPEG, ни одного RAW-файла. Ни намёка на чёрное кружево, на мои зажмуренные от вспышки глаза или смешные позы.

Вместо них аккуратными рядами выстроились файлы с расширением .py. Текстовые документы «Расчёт.txt», «Пояснительная записка.docx». Папка «Графики_и_диаграммы».

Сердце не просто ёкнуло – оно провалилось куда-то в бездну, в абсолютную пустоту, а потом рванулось обратно с такой силой, что больно ударило в виски. Кровь отхлынула от лица, застучала в ушах, заглушая все звуки.

«Нет! Нет-нет-нет-нет-нет!»

Я лихорадочно начала листать содержимое папки, тыкая в файлы, открывая их, надеясь вопреки всякой надежде, что это какая-то ошибка, что фото просто в другой папке, заархивированы, что…

Но нет. Это был мой проект. Весь. Полностью. Тот самый, что я должна была сдать. Тот, что я… сдала.

Значит… Значит, ему я отдала…

Мысль ударила с такой физической силой, что меня затрясло. Я отшатнулась от ноутбука, будто от раскалённого железа. Руки задрожали, дыхание перехватило.

Я отдала ему НЕ ТО! Я сунула в руку Антонину Валерьевичу, самому строгому, холодному, невозмутимому человеку во всей вселенной, флешку с моими… с моими…

В голове пронеслись картинки. Те самые. Где я… А он… Он уже посмотрел? Он пришёл домой, сел за компьютер, вставил флешку, чтобы проверить работу… и увидел ЭТО! Это всё! Всё подряд. Каждый кадр. Каждый уголок моего тела, выставленный напоказ в пьяном угаре.

Холодный ужас сковал меня, сжал горло. Меня начало тошнить. Я сглотнула комок, подкативший к горлу, и отчаянно замотала головой, пытаясь отогнать жуткие образы.

Его лицо. Его ледяные глаза, смотрящие на экран. На меня. На ту, развратную, пьяную дуру, которой я была прошлой ночью. Что он подумал? Что он подумает обо мне? Все мои старания, всё моё поведение «хорошей девочки», серьёзной студентки – всё было уничтожено в один миг. Я опозорена. Полностью и абсолютно.

«Хорошая девочка». Да какая же я хорошая? Хорошие девочки не напиваются до потери сознания и не позируют в нижнем белье. Хорошие девочки не путают флешки с учебными проектами и порно.

Паника, острая и животная, сжала грудную клетку. Мне стало нечем дышать. Я схватилась за край стола, чтобы не упасть, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Что делать? Бежать к нему сейчас? Стучаться в дверь его квартиры? Умолять? Объяснять? Но что я скажу? «Простите, профессор, я перепутала флешки, вот вам проект, а мои интимные фото можете удалить, пожалуйста»? Это звучало как издевательство. Как наглая ложь.

Нет. Нет, я не могу. Я не могу смотреть ему в глаза. Я не переживу этого.

Я осталась сидеть на стуле, обхватив голову руками, и тихо, почти беззвучно, застонала. Трещина прошла по всему моему привычному миру, по моему представлению о себе. И из этой трещины на меня смотрело что-то чужое, стыдное и пугающее.

И самое ужасное было в том, что сквозь весь этот леденящий ужас и стыд пробивался тонкий, нитевидный, ядовитый луч чего-то другого. Дикого любопытства. А что, если он уже посмотрел? Что он почувствовал? Что подумал? Ему понравилось...?

Я тут же прогнала эту мысль, испугавшись её ещё сильнее, чем самой ошибки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

4.

Весь следующий день прошёл в тумане. Я была похожа на зомби, механически переставляющую ноги. На парах я не слышала ни слова, в тетрадке выводила каракули. Всё во мне было сжато в тугой, болезненный комок ожидания и ужаса. Я ловила себя на том, что вздрагиваю от каждого скрипа двери, от каждого шага за спиной. Мне везде чудился его строгий, оценивающий взгляд.

Я проверила расписание. У моей группы сегодня не было его пар. Значит, он будет свободен после шестой пары. В половине пятого.

Сердце выскакивало из груди каждый раз, когда я смотрела на часы. Я мысленно репетировала речь. «Антонин Валерьевич, я… это… произошла ужасная ошибка…» Звучало жалко и неправдоподобно.

Когда стрелка наконец приблизилась к заветной отметке, я уже вся покрылась нервной испариной. Я постояла несколько минут в пустом коридоре, прислушиваясь к доносящимся из аудитории обрывкам его лекции – тому самому ровному, гипнотизирующему голосу, который я так любила. Теперь он звучал как приговор.

Последние студенты высыпали из аудитории, громко переговариваясь. Я дождалась, когда их шаги затихнут, и сделала глубокий, дрожащий вдох. Пора.

Дверь в аудиторию была приоткрыта. Я робко заглянула внутрь. Он был один. Стоял у окна, спиной ко мне, просматривая какие-то бумаги. Вечернее солнце золотило его тёмные волосы, очерчивая его широкие плечи. Он выглядел таким… спокойным. Неприступным. Как гора, которую мне предстояло штурмовать со своей дурацкой, постыдной историей.

Я постучала костяшками пальцев по косяку. Звук получился жалким, едва слышным.

– Антонин Валерьевич? Можно на минуточку?

Он обернулся. Его взгляд был отстранённым, погружённым в работу. Увидев меня, он слегка удивился, потом кивнул.

– Мария. Входите.

Я зашла, чувствуя, как ноги стали ватными. Аудитория, обычно такая знакомая и безопасная, вдруг стала ощущаться как ловушка. Пахло мелом, старой древесиной и его лёгким, едва уловимым парфюмом.

– Я… я по поводу вчерашнего проекта, – начала я, запинаясь и глядя куда-то в район его подбородка. – Я… кажется, совершила ужасную ошибку.

Он молчал, давая мне возможность говорить. Его молчание давило сильнее любого крика.

– Видите ли… я сдала вам флешку с проектом… но… – я сглотнула комок в горле, – но я, кажется, перепутала. Я отдала вам не ту флешку.

Я рискнула поднять на него глаза. Его выражение лица не изменилось. Ни тени удивления, ни понимания. Только лёгшая между бровей едва заметная складочка.

– Перепутали? – переспросил он. Его голос был ровным, без эмоций. – А что было на той, «не той» флешке?

Вопрос повис в воздухе, тяжёлый и неизбежный. Я чувствовала, как горит всё лицо, шея, уши. Готова была провалиться сквозь землю.

– Это… это были личные файлы, – выдохнула я, опуская взгляд в пол. – Фотографии… Глупые… Мы с подругой дурачились… Я не хотела, чтобы вы их видели. Мне безумно стыдно. Я принесла правильную флешку с проектом. Вот. – Я протянула дрожащую руку со второй, спасительной флешкой. – Могу я просто… забрать ту, первую? И отдать вам эту? И мы забудем этот… этот инцидент?

Я умолкла, переводя дух. В ушах стучало. Я молилась, чтобы он просто кивнул, взял флешку и отпустил меня.

Но он не сделал ни того, ни другого. Он медленно, словно оценивая каждое движение, прошёл к своему столу, опёрся о него ладонями и внимательно, пристально посмотрел на меня. Его взгляд из отстранённого стал пронизывающим, аналитическим. Таким, каким он смотрел на сложную задачку на доске.

– Мария, – произнёс он, и в его голосе впервые появились новые, металлические нотки. – Давайте я проясню ситуацию. Вчера вы передали мне флешку. Сегодня вы приходите и сообщаете, что это была ошибка, и на флешке были ваши… личные файлы. Так?

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

– И вы хотите, чтобы я просто отдал вам эту флешку, и мы сделали вид, что ничего не было?

– Да, – прошептала я. – Пожалуйста.

Он помолчал, изучая моё пылающее лицо, мои дрожащие руки. Атмосфера в аудитории сгустилась, стала тяжёлой, звенящей.

– И вы действительно ожидаете, что я поверю, – он произнёс следующую фразу медленно, растягивая слова, вкладывая в них ледяную, беспощадную логику, – что это была случайность? Что вы, такая собранная и серьёзная студентка, случайно перепутали флешку с учебной работой и флешку со своими… интимными фотографиями? И случайно принесли её именно мне?

Он сделал паузу, дав этим словам проникнуть в самое нутро, разбить вдребезги все мои жалкие надежды.

– Скажите честно, Мария, – его голос упал до опасного, почти интимного шёпота, от которого по коже побежали мурашки. – Это был рассчитанный риск? Попытка привлечь моё внимание таким… прямым способом? Чего вы хотели добиться?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

5.

Его слова повисли в воздухе, тяжёлые и ядовитые, как свинцовые пары. «Рассчитанный риск». «Прямой способ». Каждое слово било точно в цель, заставляя меня внутренне сжиматься. Мир перевернулся с ног на голову. В его картине реальности я была не неловкой жертвой обстоятельств, а расчетливой соблазнительницей. И самое ужасное, что эта картина казалась ему гораздо более логичной.

– Нет! – вырвалось у меня, голос сорвался на визгливую, испуганную ноту. – Я… клянусь, это была ошибка! Я не хотела… я бы никогда!..

Но мои оправдания тонули в давящей тишине, которую он создавал вокруг себя одним лишь своим присутствием. Он не сводил с меня взгляда – холодного, изучающего, безжалостного. В нём не было ни гнева, ни отвращения. Был лишь жёсткий, неумолимый анализ.

– Неправда, – отрезал он тихо, но так, что это прозвучало громче любого крика. – Ты хотела. Иначе бы не пришла.

Он выпрямился и сделал шаг в сторону двери. Моё сердце на мгновение ёкнуло надеждой – он отпускает? – но он лишь протянул руку и с глухим, окончательным щелчком повернул ключ в замке. Звук был негромким, но для меня он прозвучал словно выстрел. Дверь была заперта. Мы остались одни.

Воздух в аудитории стал густым, стало нечем дышать. Ловушка захлопнулась. Инстинктивно я отступила на шаг, натыкаясь на спинку ближайшего стула.

Он медленно, не спеша, вернулся к своему столу. Его движения были плавными, экономичными, как у большого хищника, уверенного в своей добыче. Он сёл в своё кресло, скрестив руки на груди.

– Подойди, – сказал он. Уже не «подойдите», а «подойди». Грань между студентом и профессором, между «вы» и «ты» рухнула в одно мгновение, оставив после себя голую, неравную динамику власти.

Ноги повиновались ему быстрее, чем мой разум успел осознать приказ. Я сделала несколько шагов вперёд, чувствуя, как дрожь становится сильнее.

– Садись, – его голос не повышался, в нём не было угрозы. Была лишь непререкаемая уверенность в том, что его приказ будет выполнен. Он указал взглядом на свои колени.

Внутри что-то оборвалось. Это было уже за гранью любого возможного стыда, любой мыслимой ситуации. Я замерла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как по щекам ползут предательские слёзы унижения и беспомощности.

– Я не буду повторять, – произнёс он, и в его голосе впервые прозвучала сталь.

Что-то во мне сломалось. Не сопротивление, нет. Что-то другое. Острая, почти животная потребность подчиниться, чтобы это прекратилось, чтобы вернуть себе хоть крупицу одобрения, стереть тот ужасный образ, который сложился у него в голове. Я двинулась, как во сне, медленно, неуклюже.

Повернулась к нему спиной, чувствуя, как горит всё тело.

– Нет! Лицом ко мне. – холодно скомандовал он. – Раздвинь ноги и садись.

Зажмурившись, опустилась ему на колени. Твёрдая мускулатура его бёдер, прочувствованная даже через ткань брюк, показалась мне раскалённой. Я сидела на самом краешке, стараясь свести к минимуму контакт, мои руки беспомощно висели вдоль тела.

– Ближе, – он недовольно хмыкнул, и его руки собственнически легли на мои ягодицы, властно притягивая меня ближе, усаживая плотнее, так что я всей тяжестью ощутила его под собой.

Я вскрикнула от неожиданности. Поза была невероятно унизительной, интимной до боли. Короткая юбка задралась, обнажив нежную кожу бёдер и край белых трусиков. Я попыталась её одёрнуть и он тут же перехватил мои руки.

– Сиди смирно, – его дыхание коснулось моего уха, заставив меня вздрогнуть. – И скажи мне теперь, глядя в глаза, что это была случайность.

Я хотела отвернуться, но не смогла. Сидела, прижатая к нему, чувствуя каждый его вздох, каждое движение грудной клетки. Стыд сжигал меня изнутри, но сквозь него пробивалось другое, чужое и пугающее ощущение – странная, извращённая безопасность. Быть такой беспомощной. Быть вынужденной подчиниться. Не нести больше ответственности.

– Ну? – он подался вперёд, и его губы почти коснулись моей шеи. – Какая ты на самом деле, Мария? Хорошая девочка? Или плохая?

Слёзы текли по моим щекам беззвучно, оставляя солёные дорожки.

– Я… хорошая… – выдохнула я, сама уже не веря в это.

Он рассмеялся тихо, почти ласково, и провёл рукой по моему затылку, заставляя меня вздрогнуть снова.

– Сомневаюсь. Хорошие девочки не приносят профессорам такие… интересные… материалы. Но мы это выясним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

6.

Его смех, тихий и беззвучный, лишь вибрацией прошедший сквозь его грудь в моё тело, был страшнее любой насмешки. Он не отпускал меня, его руки по-прежнему лежали на моих бёдрах, тяжёлые и тёплые, пригвождая к месту. Я сидела, застывшая, боясь пошевелиться, боясь дышать. Каждый мускул был напряжён до боли, сердце колотилось где-то в горле, сдавливая его.

– Хорошая девочка, – повторил он, и в его голосе снова зазвучала та же стальная логика, что и раньше, только теперь приправленная интимностью и опасной ласковостью. – Хорошие девочки не делают того, что сделала ты. Но давай разберёмся. Я наблюдал за тобой, Мария. Долгое время.

Он сделал паузу, давая этим словам проникнуть в её сознание.

– Ты практически не появляешься на других парах. Твоё посещение – это мои лекции. Только мои. Ты никогда не пропускаешь и не опаздываешь. Разве это не странно для… как ты говоришь, «хорошей девочки»?

Я попыталась что-то сказать, оправдаться, но из горла вырвался лишь сдавленный стон. Он был прав. Ужасно, неоспоримо прав.

– Ты всегда садишься в первых рядах, – продолжил он, его голос был ровным, как будто он вёл семинар, а не разбирал мою унизительную исповедь. – И на тебе всегда эти… короткие юбки. Ты специально выбираешь такую одежду? Для меня?

– Нет! – это наконец вырвалось у меня, отчаянно и искренне. – Мне просто так удобно! Так учила бабушка, девочки должны ходить в юбках.

– Удобно, – он произнёс это слово с лёгкой, язвительной усмешкой. – Удобно краснеть до корней волос и терять дар речи каждый раз, когда я задаю тебе вопрос? Удобно смотреть на меня такими глазами, полными обожания, что, кажется, вот-вот хлынут слёзы? Этому тебя учила бабушка?

Я зажмурилась. Он видел. Он видел всё. Все мои глупые, неконтролируемые реакции, которые я сама списывала на робость и восхищение предметом. Он выстроил из них стройную, неопровержимую теорию. Теорию моей тайной страсти к нему. И против этой теории мои жалкие оправдания выглядели смехотворно.

– Я… мне нравится, как вы преподаёте, – прошептала я, последний оплот моей защиты рушился на глазах. – Мне нравится физика. Вы… вы просто очень хороший лектор.

– Лжешь, – отрезал он мягко, почти с сожалением. Его пальцы слегка сжали моё бедро, и по моей спине пробежала судорога. – Ты могла бы слушать лекции и в джинсах, и с последнего ряда. Но ты выбираешь именно это. Именно так. Скажи честно. Я тебе нравлюсь? Как мужчина?

Вопрос повис в воздухе, прямой, неотвратимый. Я могла солгать снова, но что бы это изменило? Он уже всё для себя решил. И в глубине души, под пластом стыда и страха, копошилось осознание, что он не совсем не прав. Он нравился мне. Не как абстрактный «лектор», а как мужчина. Красивый, умный, властный. И это пугало меня больше всего.

– Вы… интересный мужчина, – сдавленно выдохнула я, выбирая слова с осторожностью разминирующего сапёра. – Но если бы я… если бы я хотела вам понравиться, разве я стала бы делать нечто… ТАКОЕ? – я кивнула в сторону его кармана, где лежала та самая флешка. – Это же… это отвратительно! Это так пошло и глупо! Я бы никогда!..

Я умолкла, понимая, что опять запуталась.

Он снова тихо рассмеялся, и на этот раз в его смехе слышалось удовлетворение.

– А как бы ты это сделала, моя хорошая девочка? – его голос стал тише, интимнее, он наклонился так близко, что его губы почти коснулись моей кожи. – Если бы действительно хотела привлечь моё внимание? Каким твоим, правильным, способом?

Я замерла. Мозг, отключённый паникой и стыдом, отказался работать. Каким способом? Я никогда об этом не думала. Это было за гранью моего воображения. Для меня он был недосягаемым идолом, предметом тихих, робких вздохов, а не объектом реального соблазнения.

– Я… я не знаю, – растерянно прошептала я. – Я не думала об этом…

И в этот миг я увидела, как в его глазах что-то изменилось. Ледяная уверенность вдруг дрогнула, уступив место лёгкому удивлению, затем – пристальному, почти щупающему взгляду. Он изучал моё лицо, мои растерянные, полные слёз глаза, мои дрожащие губы.

Он искал ложь. Но находил лишь искреннюю, животную растерянность.

И, кажется, нашел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

7.

Тишина, последовавшая за моим сбивчивым признанием, была оглушительной. Он не двигался, его дыхание было ровным, но я чувствовала, как изменилось напряжение его тела подо мной. Ледяная уверенность, казавшаяся незыблемой, дала трещину. Он изучал меня, его взгляд скользил по моему лицу, по моим губам, по дрожащим векам, будто пытаясь прочитать скрытый код, разгадать последнюю загадку.

И в его глазах что-то переменилось. Оценка сменилась на азарт исследователя, наткнувшегося на неожиданный феномен. Лёд растаял, обнажив нечто гораздо более опасное и обжигающее.

– Ты… действительно не думала об этом, – произнёс он наконец, и это был не вопрос, а констатация факта, открытие, которое его поразило. Его голос потерял металлический оттенок, стал глубже, тише, почти… восхищённым.

Он медленно провёл пальцем по моей щеке, смахивая слезу. Его прикосновение было неожиданно нежным, но от этого ещё более шокирующим. Я вздрогнула, затаив дыхание.

– Все эти месяцы… – он говорил задумчиво, больше себе, чем мне, – я видел... тебя. Видел твой взгляд, твоё обожание. Видел, как ты краснеешь. Но потом ты принесла мне "проект". И я был абсолютно уверен. Уверен, что это всё была игра. Что ты одна из тех, кто хочет заполучить не столько знания, сколько самого преподавателя. Опытная, хитрая маленькая обольстительница.

Он покачал головой, и на его губах появилась удивительно тёплая, почти смущённая улыбка.

– Но я ошибался. Ты и вправду… хорошая девочка. Искренняя. Наивная. И твоя страсть к физике – настоящая. Просто… – его пальцы скользнули к моему подбородку, мягко заставляя меня поднять голову, встретиться с его взглядом. – Просто она неразрывно связана со мной. И ты даже не осознаёшь этого до конца. Так?

Я не могла ответить. Я могла только смотреть на него, загипнотизированная этим внезапным преображением, этой странной, пугающей нежностью в его глазах.

– Я заметил тебя сразу, Мария, – признался он, и его голос приобрёл новый, сокровенный оттенок. – Твоя жажда знаний… она светилась в тебе. Ты была настоящей. Не такой, как все. И ты… ты понравилась мне. С самого начала.

Слова повисли в воздухе, горячие и невероятные. Они не укладывались в голове. Я… понравилась ему? Я, серая мышка, заучка?

– Но я не мог позволить себе ничего, – продолжал он, его большой палец нежно провёл по моей нижней губе, заставив её задрожать. – Потому что ты была… хорошей девочкой. Неприкосновенной. Слишком чистой для моих мыслей. Для моих желаний.

Его взгляд стал тяжёлым, томным, полным нескрываемого желания.

– А теперь… теперь ты сама пришла ко мне. И принесла… это. – Он кивнул в сторону кармана с флешкой. – Ты показала мне другую себя. Ту, что скрывалась под маской прилежной студентки. Страстную. Дерзкую. Отчаянную. И… невероятно послушную.

Последнее слово он произнёс с особым, властным ударением. Его руки снова легли на мои бёдра, сжимая их уже не так безжалостно, а как утверждение права собственности.

– Ты сидишь у меня на коленях, вся дрожишь, и делаешь всё, что я скажу. Ты не убежала. Не дала мне пощёчину. Ты слушаешься. И тебе это нравится. Я вижу это.

Я попыталась отрицать, покачать головой, но не смогла. Он видел меня насквозь. Он видел ту пугающую, тёмную часть меня, которая замирала и расцветала от его властного тона, от его прикосновений.

– Вот мой ультиматум, Мария, – его голос снова стал твёрдым, бескомпромиссным. – Сейчас ты сделаешь выбор. Ты либо встаёшь, забираешь свою флешку, уходишь, и мы забываем этот разговор навсегда. Ты останешься моей хорошей, прилежной студенткой, а я – твоим строгим профессором. Либо…

Он сделал паузу, давая мне прочувствовать вес этого «либо».

– Либо ты говоришь «да». Ты соглашаешься быть моей. Слушаться меня. Позволить мне показать тебе, кто ты на самом деле. И тогда ничего уже нельзя будет вернуть. Выбирай.

Он отпустил меня, убрав руки, откинулся в кресле, предоставив мне пространство и… свободу выбора. Самую страшную свободу.

Я сидела, парализованная. Вся моя жизнь, всё моё «я» раскалывались на два берега. На одном – безопасность, привычный стыд, одиночество, образ «хорошей девочки». На другом – он. Его власть. Его желание. Тот тёмный, пугающий, незнакомый мир страсти, в который он предлагал шагнуть. И та часть меня, что уже проснулась и жаждала этого.

Я посмотрела на него. На его серьёзное, прекрасное лицо, на губы, готовые либо изречь приговор, либо произнести моё имя шёпотом. На руки, которые могли оттолкнуть или прижать так крепко, как никто и никогда не прижимал.

Страх был оглушительным. Но тише, глубже, на уровне инстинкта, звучал другой сигнал – зов. Дикий, необузданный, непреодолимый.

Я сделала глубокий, дрожащий вдох. И кивнула.

– Да, – прошептала я, и это слово прозвучало как обет. Как точка невозврата.

Его глаза вспыхнули торжеством и чем-то тёмным, хищным.

– Полностью. Я хочу услышать ответ полностью.

– Я согласна, – голос окреп, повинуясь его воле. – Я буду твоей. Я буду слушаться.

Удовлетворённая улыбка тронула его губы.

– Моя хорошая девочка...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

8.

Удовлетворённая улыбка, тронувшая его губы, была подобна вспышке молнии – ослепительной и опасной. В его глазах читалось торжество, но не злорадное, а… собственническое. Как будто он нашёл редкий, бесценный артефакт и теперь приступал к его изучению.

– Моя хорошая девочка, – повторил он, и в этих словах теперь звучала не насмешка, а утверждение факта. Права собственности.

Его руки, лежавшие на моих бёдрах, сжались чуть сильнее, не причиняя боли, но и не оставляя сомнений в том, кто здесь главный.

– Первое правило, – его голос снова приобрёл тот методичный, лекторский тон, но теперь он обжигал, как прикосновение раскалённого металла. – Ты делаешь то, что я говорю. Сразу и без возражений. Поняла?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Горло было пересохшим.

– Второе, – он продолжил, его пальцы начали медленно, почти лениво поглаживать мою кожу через тонкую ткань юбки, – ты не лжёшь мне. Никогда. И самое главное – ты не лжёшь самой себе. Ты хочешь этого. Я видел твои фото. Видел голод в твоих глазах, даже если ты сама его не осознаёшь. Мы просто поможем ему выйти наружу.

Его слова парализовали меня сильнее любого приказа. Они были ужасны своей точностью.

– Сейчас я буду трогать тебя, – объявил он, как будто сообщал тему следующего семинара. – А ты будешь сидеть смирно. Руки за спину. Сцепи кисти. И не шевелись. Если пошевелишься – сразу последует наказание. Поняла?

Моё сердце бешено заколотилось, предвкушая и пугаясь одновременно. Я послушно завела руки за спину, сцепила пальцы. Поза была неудобной, уязвимой, она заставляла подать грудь вперёд, выгибая спину. Я чувствовала каждое движение своих мышц, каждое биение крови в висках.

– Молодец, – он похвалил меня, и от этого простого слова по телу разлилась тёплая волна. Его пальцы скользнули вверх, к вороту моей скромной блузки. – Такой послушной я тебя и хочу видеть.

Он медленно, с наслаждением растягивая момент, расстёгивал пуговицы одну за другой. Я зажмурилась, слыша, как лёгкая ткань разъезжается, обнажая кожу, чувствуя прохладный воздух аудитории на груди, на животе. Затем его пальцы нашли застёжку моего простого хлопкового бюстгальтера. Лёгкий щелчок – и он разомкнулся.

Я ахнула, когда он с лёгкостью стянул его, обнажив мою грудь. Стыд пылал на моих щеках. Я сидела перед ним, на его коленях, с заведёнными за спину руками, с обнажённой грудью, абсолютно беспомощная и выставленная напоказ.

– Открой глаза, – мягко скомандовал он. – Смотри на меня.

Я повиновалась. Его взгляд был пристальным, изучающим, полным нескрываемого восхищения. Он смотрел на мою грудь так, будто это был самый очаровательный физический феномен, который он когда-либо видел.

– Красивая, – констатировал он, и его большие, тёплые ладони накрыли мою грудь.

Я вздрогнула от прикосновения, от его тепла, от лёгкой шероховатости кожи его пальцев. Он не спеша, методично начал массировать её, сжимая, перебирая пальцами, заставляя соски наливаться и твердеть почти до боли. Больше всего меня пугала и возбуждала его полная концентрация, его научный, исследующий подход. Он изучал мои реакции, наблюдал, как я краснею, как дыхание сбивается, как по коже бегут мурашки.

– Тебе нравится, – констатировал он, и это снова не было вопросом. Его большой палец провёл вокруг соска, заставив меня выдохнуть со стоном. – Твоё тело говорит правду, даже если твой язык лжёт.

Он наклонился, и его губы обхватили мой сосок. Его язык, твёрдый и влажный, водил по чувствительной коже. Его рот кусал лёгкими, щиплющими укусами, заставляя меня извиваться. Я вскрикнула, резко дёрнувшись, забыв о запрете.

– Я же сказал – не шевелись, – он оторвался от груди, его голос прозвучал строго, но в глазах плясали искорки. Я тут же замерла, стиснув зубы, пытаясь совладать с телом, которое рвалось ему навстречу. Наказания не последовало, лишь удовлетворённый кивок.

Он продолжил, переключившись на другую грудь, лаская первую пальцами. Он исследовал её ртом и руками с дотошностью учёного, находя особо чувствительные точки, заставляя меня сдерживать стоны, сжимать до белизны пальцы, сцепленные за спиной. Внутри всё закипало, сжималось в тугой, раскалённый комок. Я дрожала, готовая расплавиться от каждого его прикосновения.

Затем его губы двинулись выше. Он целовал мою шею, оставляя влажные, горячие следы, покусывал мочку уха, заставляя меня вздрагивать. Его дыхание было горячим на моей коже.

– Дыши, – приказал он шёпотом, и я с жадностью вдохнула, не понимая, что задерживала дыхание.

Он нашёл мои губы. Поцелуй был не нежным, а властным, требовательным. Он заставил меня открыть рот и исследовал его языком так же тщательно, как до этого исследовал мою грудь. Это был поцелуй-завоевание, поцелуй-утверждение власти. И моё тело отзывалось на него дикой, животной дрожью.

Когда он отпустил меня, у меня перехватило дыхание. Губы горели. Соски горели. Всё тело горело. Я сидела, опьянённая, потерянная, с затуманенным взглядом, вся отданная на его милость.

– Хорошо, – произнёс он, оценивающе глядя на моё состояние. Его руки легли на мои бёдра, снова заявляя о своём праве. – Очень хорошо для первого раза. Ты учишься быстро, моя хорошая девочка.

Он позволил мне несколько секунд просто дышать, приходить в себя, чувствуя, как бешено стучит сердце. А потом его взгляд стал серьёзным.

– А теперь следующий урок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

9.

– А теперь следующий урок, – произнёс он, и в его голосе снова зазвучали нотки холодной, методичной собранности, контрастирующие с темным пламенем в его глазах. Его руки с моих бёдер переместились на талию, легко приподнимая меня. – Встань.

Мои ноги, ватные и непослушные, едва удержали меня. Я стояла перед ним, вся перекошенная от стыда и возбуждения, пытаясь прикрыть грудь руками. Аудитория плыла перед глазами, залитая предзакатным солнцем, и это придавало происходящему сюрреалистичный, похожий на сон, оттенок.

– Ко мне, – он встал и жестом указал на свой массивный преподавательский стол, заваленный бумагами и книгами. – Залезь на него.

Моё сердце ёкнуло. Это было уже за гранью любого возможного унижения. Я колебалась, но его взгляд, тяжёлый и не терпящий возражений, подействовал сильнее любого толчка. Я, покорная марионетка, неуклюже приподнялась и уселась на холодную деревянную поверхность, сдвинув стопку конспектов.

– Не так, – его голос был спокоен. – Встань на четвереньки. Повернись ко мне спиной.

В горле встал комок. Я послушно, двигаясь как во сне, перегнулась, оперлась на колени и на ладони. Поза была откровенно пошлой, животной. Я чувствовала, как короткая юбка задралась, обнажив всё, что было ниже, включая мои жалкие мокрые трусики, которые теперь казались верхом неприличия.

– Руки, – напомнил он. – За спину.

Это было уже совершенно невозможно. Я замерла в нерешительности, чувствуя, как по спине бегут мурашки страха.

– Мария, – в его голосе прозвучало предупреждение.

Я зажмурилась и, сделав глубокий вдох, опустила грудь на прохладное дерево стола. Мягкие, ещё чувствительные от его ласк соски болезненно упёрлись в твёрдую поверхность. Руки, заведённые за спину, неестественно вывернулись, сцепившись в замок. Я лежала, полностью обездвиженная, подавшаяся назад, с откровенно поднятой кверху попой. Я никогда в жизни не чувствовала себя так унизительно обнажённой и уязвимой.

Я слышала, как он сделал шаг ближе. Его тень накрыла меня.

– Шире, – раздалась очередная команда. – Раздвинь ноги.

Слёзы снова выступили на глазах, но я повиновалась. Плечи напряглись до хруста, бёдра разъехались, приняв ещё более вызывающую, открытую позу. Я была полностью в его власти. Готовая. Доступная.

Я чувствовала его взгляд на себе, тяжёлый, обжигающий, изучающий каждый сантиметр моей кожи. Он молчал, и это молчание было хуже любых слов. Потом его пальцы легли на мою лодыжку, и я вздрогнула. Он медленно, с невозмутимым спокойствием, провёл рукой вверх по моей ноге, от щиколотки к колену, затем выше, по внутренней поверхности бедра, к самой промежности. Его прикосновение было одновременно ласковым и безжалостно-исследующим.

– Кто ты? – его голос прозвучал прямо у меня за спиной, низкий и властный.

Я сглотнула, пытаясь выдавить из себя звук.

– Я… хорошая девочка…

– А чья ты девочка? – его пальцы упёрлись в резинку моих трусиков, но не стали их стягивать, лишь слегка надавили.

Мысль была чудовищной, неправильной, но мое тело, разгорячённое и покорное, уже знало ответ.

– Твоя… – прошептала я.

– Скажи полностью. Я хочу слышать подробный ответ, – потребовал он, и в его голосе снова зазвучала та самая, знакомая по лекциям, требовательность.

– Я твоя хорошая девочка, – выдавила я, чувствуя, как от этих слов по телу разливается странная, греющая волна стыдливого удовольствия.

– Только моя и не чья больше? – его пальцы начали медленно стягивать ткань трусиков в сторону, обнажая мою самую сокровенную, смущённую плоть вечернему воздуху.

– Только твоя! – мой голос сорвался на визгливый шёпот.

– Повтори!

– Я твоя! Твоя! Твоя! – я уже почти не контролировала себя, меня несло на гребне какой-то тёмной, мощной волны. – Вся твоя! Только твоя! Твоя хорошая девочка!

Удовлетворённый, низкий звук сорвался с его губ. В его молчаливом одобрении была какая-то дикая, животная мощь. Он добился своего. Он заставил меня не только принять это, но и выкрикнуть, признать вслух.

И только тогда, удовлетворившись моим ответом, его пальцы коснулись самой моей сердцевины.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

10.

Его пальцы, тёплые и уверенные, коснулись самой моей сердцевины, и я вздрогнула, как от удара током. Всё моё существо, уже натянутое как струна, затрепетало в ожидании. Но он не спешил. Он лишь мягко, почти невесомо провёл подушечками пальцев по моим самым чувствительным, самым сокровенным местам, уже влажным и горячим от возбуждения.

– Лежи смирно, – его голос прозвучал как обжигающий лёд, возвращая меня к реальности. К тому, что я всё ещё лежала грудью на его столе, с руками, сцепленными за спиной, в самой унизительной и откровенной позе, какую только можно вообразить. – Не двигайся.

Это было пыткой. Блаженной, сладкой, невыносимой пыткой. Его пальцы начали своё медленное, методичное исследование. Он водил ими по моим половым губам, раздвигал их, находил бугорок клитора и принимался ласкать его – то нежно, едва касаясь, то с лёгким нажимом, от которого по всему телу пробегали судороги наслаждения.

Я стиснула зубы, упираясь лбом в поверхность стола, пытаясь сдержать стоны. Всё моё тело рвалось ему навстречу, желая извиваться, тереться, требовать большего. Но приказ был ясен: не двигаться. И это невыполнимое ограничение лишь заставляло каждое прикосновение чувствоваться в десятки раз острее.

Затем его пальцы скользнули выше, к самому входу. Он легко, играючи проник внутрь одним, потом двумя пальцами. Они вошли легко – я была такая мокрая, так готовая. Он начал двигать ими с той же неторопливой, изучающей точностью, с какой ласкал мою грудь. Глубоко, медленно, находя внутри меня какие-то точки, о существовании которых я и не подозревала, и каждая из них отзывалась вспышкой огня.

– Ты вся горишь, – констатировал он, и в его голосе я услышала удовлетворение исследователя, подтверждающего гипотезу. – Вся течёшь для меня. И вся моя.

Его слова, грубые и властные, добирались до чего-то глубокого, тёмного во мне, заставляя сжиматься ещё сильнее вокруг его пальцев.

И тогда он наклонился.

Его дыхание коснулось моей кожи, а затем… затем его язык, тёплый и шершавый, коснулся меня там, где ещё секунду назад были его пальцы. Я закричала, резко дёрнувшись, забыв обо всём на свете. Это было слишком. Слишком интимно, слишком по-звериному, слишком интенсивно.

– Не двигаться! – его голос прозвучал резко, и он шлёпнул меня по ягодице ладонью. Звук был громким, звонким, и от неожиданности и лёгкой боли во мне что-то ёкнуло, послушно заставив замереть. Боль странным образом смешалась с наслаждением, усиливая его.

Он продолжил, и на этот раз его язык работал с безжалостной точностью. Он вылизывал меня, водил круги вокруг клитора, затем сосредотачивался на нём, заставляя вибрировать от напряжения. Потом проникал глубоко внутрь, имитируя движения члена, от которых сводило живот. Его пальцы вернулись, помогая языку, растягивая, наполняя меня.

Мир сузился до ощущений в моём теле. До его рта, его пальцев, его властных команд. Я перестала думать, перестала стыдиться. Я была просто сосудом, переполненным нарастающим, невыносимым наслаждением. Стоны, сдавленные и хриплые, рвались из моего горла. Я задыхалась, захлёбывалась, слюна капала на стол из моего приоткрытого рта. Я была на грани, меня раскачивало на огромной волне, вот-вот готовой обрушиться.

– Кончай, – приказал он, отрываясь на секунду, и его голос был хриплым от страсти. – Сейчас же. Кончай для меня.

И этого было достаточно. Приказ, отданный в тот миг, когда я уже висела на самой вершине, стал тем последним толчком, что сбросил меня в бездну.

Оргазм накрыл меня с такой силой, что я закричала, забыв о тишине аудитории, обо всём на свете. Это была не волна, а взрыв. Внутри меня полыхнуло белое, ослепительное пламя, выжигающее всё, кроме чистого, животного экстаза. Тело выгнулось в немом крике, затряслось в конвульсиях, беспомощно и неконтролируемо. Спазмы сжимали его пальцы, выжимая из меня последние капли наслаждения.

Я рухнула на стол, как подкошенная. Дыхание вырывалось прерывистыми, хриплыми всхлипами. Всё тело била мелкая дрожь, мышцы были жидкими, не слушались. В ушах звенело, в глазах плавали тёмные пятна. Я лежала, раскинувшись, совершенно пустая, разбитая и… очищенная.

Он медленно вынул пальцы, и я почувствовала, как он проводит рукой по моей спине, по моим влажным от пота волосам. Его прикосновение теперь было почти нежным.

– Хорошая девочка, – произнёс он, и в его голосе звучала неподдельная, тёплая гордость. – Очень хорошая. Всё сделала правильно.

Эти слова, прозвучавшие после такой немыслимой близости, достигли чего-то глубокого в моей душе. Я бессильно всхлипнула, чувствуя, как по щекам текут слезы – уже не стыда или страха, а странного, всепоглощающего облегчения.

Я была его. И в этот миг это было единственным, что имело значение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпилог

Я лежала на холодном столе, как выброшенная на берег морская звезда. Всё моё существо было пустым, весомым и невесомым одновременно. Казалось, будто меня вывернули наизнанку, промыли от всего старого – стыда, страхов, иллюзий – и оставили сушиться на этом столе, залитом алым светом заходящего солнца.

Его пальцы осторожно расцепили мои онемевшие руки за спиной. Кровь хлынула обратно, вызывая мурашки и лёгкое покалывание. Он помог мне подняться, его движения были удивительно мягкими и точными, как будто он собирал хрупкий, бесценный прибор после успешного эксперимента. Мои ноги не держали меня, и он на мгновение прижал меня к себе, дав опору, позволив ощутить твёрдость его тела и быстрое, ровное биение сердца под рубашкой.

Молча, с какой-то почти отеческой заботой, он помог мне надеть бюстгальтер, застегнуть блузку, поправить скомканную юбку. Его прикосновения были деловыми, лишёнными теперь той разжигающей страсти, но от этого не менее властными. Каждое его движение говорило: «Я тебя раздел, я тебя и одену. Ты – моя».

Когда я была более-менее приведена в порядок, он отошёл на шаг, критически оглядел меня и кивнул.

– Иди домой, – сказал он, и его голос снова стал привычно-ровным, профессорским, но в нём теперь чувствовалась глубокая, неоспоримая интимность. – Отдохни.

Он подошёл к двери, повернул ключ и отворил её. Шум коридора, обыденный и безразличный, ворвался в наше застывшее, наполненное страстью пространство, как ледяной душ.

Я сделала шаг к выходу, всё ещё шатаясь, всё ещё чувствуя между ног влажность и лёгкую дрожь в коленях. Но он мягко, но уверенно взял меня за локоть, задержав.

– Завтра, – произнёс он тихо, наклоняясь так, что его слова были предназначены только мне, – у тебя пар со мной не будет.

Я кивнула, не поднимая на него глаз.

– После твоих последних пар, – продолжил он, и его пальцы слегка сжали мой локоть, вкладывая в это прикосновение вес приказа, – ты придёшь ко мне. На кафедру. Кабинет 314.

Я снова кивнула, чувствуя, как по спине пробегает знакомый, уже почти ожидаемый холодок.

– И, Мария, – его голос упал до опасного, интимного шёпота, от которого перехватило дыхание. – Не вздумай надеть нижнее бельё. Я проверю.

Он отпустил мою руку. Приказ был отдан. Условия ясны.

Я вышла в пустой, прохладный коридор, не оглядываясь. Дверь позади меня закрылась с тихим, но окончательным щелчком.

Я шла по длинному институтскому коридору, и мир вокруг казался другим. Краски стали ярче, звуки – чётче. Я чувствовала каждую мышцу своего тела, каждую точку, к которой он прикасался. Они горели, как метки. Я всё ещё была его хорошей, послушной девочкой. Как будто что-то внутри сломалось, перевернулось и встало на новые рельсы.

Стыд никуда не делся, но теперь он был приправлен острым, дурманящим возбуждением. Страх никуда не ушёл, но теперь в нём было предвкушение. Я боялась завтрашнего дня. Боялась его кабинета. Боялась его проверки.

Но больше всего я боялась саму себя. Потому что сквозь весь этот страх и стыд пробивалось одно ясное, неоспоримое, пугающее чувство – я не могла дождаться, когда же он снова прикажет мне не двигаться.

Я вышла на улицу. Вечерний воздух ударил в лицо, свежий и свободный. Я сделала глубокий вдох, пытаясь вернуть себе хоть тень старой себя, той «хорошей девочки», что утром несла проект своему профессору.

Но её больше не было. Она осталась там, в той аудитории, – разобранная по винтикам, изученная и заново собранная им по своему усмотрению.

И завтра ей предстояло прийти на первую в своей новой жизни пару. Без лифчика и трусиков. С готовностью слушаться и повиноваться.

Я пошла домой, и каждый шаг отдавался между ног сладкой, стыдной болью-напоминанием. Напоминанием о том, чья я.

И к своему ужасу и восторгу, я понимала – мне это нравится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец