Примирение

Дни тянулись, как резина, после их последней ссоры. Слова летели, как ножи, и каждый из них ушёл в свою раковину.

Валерка вернулся тихим и покорным, его плечи ссутулились. Он не говорил, а лишь несмело прижался к Санычу, и этот жест, этот лёгкий толчок всем телом, сказал больше, чем любые слова. Саныч почувствовал, как к нему приливает волна горечи и обиды. Но вместе с ней - и облегчение. Он не смог удержаться и обнял его в ответ, крепко, словно боялся, что тот снова исчезнет.

- Мне следовало бы отшлёпать тебя, - мрачно проговорил Саныч, и Валерка услышал в его голосе и усталость, и нежность.

Он понял, что прощён, и в его теле разлилось тепло. Валерка прижался ещё крепче, промурлыкав:

- О, неужели ты всё-таки это сделаешь? Я была очень плохой девчонкой, Саныч...

Валерка положил ладонь Саныча себе на ягодицы и, кокетливо вильнув бёдрами, прижался к нему всем телом. Он прильнул к нему, зашептал в ухо тоненьким, певучим голосом, который Саныч слышал только в такие моменты:

- Я хочу, чтобы ты наказал меня. Слишком долго мы были врозь.

Его мужское достоинство тут же упёрлось в Валеркин живот, словно отвечая на вызов.

- Ты неисправима, - попенял Саныч, стараясь не рассмеяться.

Он-то думал, что они ещё поговорят. Но Валерка, блять, был хитрее, быстрее. Саныч чувствовал, как тот, словно дикий зверёк, сбросил с себя всю покорность и рвётся к нему. Он ещё не успел опомниться, как Валерка, выдохнув, притянул его к себе.

- Иисусе, да он твёрже железа! - он обхватил ногами его талию, прижимаясь всем телом, и зашептал горячим дыханием в губы:

- Поспеши, мой дорогой... Я сгораю...

Саныч со стоном медленно вошёл в его влажный жар. Эта податливость, эта мягкость... она каждый раз ошеломляла его. Ему казалось, что он вонзается в саму жизнь, а не в тело. Озноб вожделения мгновенно охватил его, пробежав от поясницы до самой макушки, и он крепко сжал челюсти. Блять, неужели он никогда не устанет от этого парня? Наверное, нет. Сколько бы он ни обладал им, для него это всегда было как впервые. Когда он чувствовал, что Валерка отдаётся ему всем своим существом, он, взрослый мужик, дрожал от волнения, как грёбаный зелёный юнец.

Едва мышцы его ануса сжали плоть, Саныч застонал. Это был не стон от боли, а чистый, животный выдох невероятного блаженства. Он зарылся лицом в душистые чёрные волосы Валерки и, почти задыхаясь от нахлынувших чувств, прошептал:

- Валерка... Я, блять, люблю тебя!

Валерка задохнулся от счастья. Он не просто слышал слова - он чувствовал, как они вибрируют в теле Саныча, как его голос дрожит. "Как же я люблю, когда он медленно, так медленно входит в меня, наполняя своим желанием!" - эта мысль пронзила его. Яростный, медовый жар охватывал его, поднимаясь от низа живота и сжигая всё на своём пути, пока Валерка сам не загорелся.

- Саныч! - выкрикнул он, и этот крик был не просьбой, а чистым экстазом. - Саныч!

Саныч стал пронзать его длинными, размеренными выпадами, выбивая из него воздух. Голова Валерки кружилась не просто от наслаждения, а от безумия, которое это наслаждение рождало. В припадке, в этом сладком исступлении, он продолжал говорить о своей любви, выкрикивая её, словно молитву. Он уже не мог больше сдерживаться, не мог держаться на пике этого блаженства. И тогда он закричал - закричал не от боли, а от того, что его тело и разум рассыпались на атомы, и он взлетел к звёздам, а когда уже не мог держаться на этой вершине, упал в бархатную темноту, которая окутала его теплом и негой, словно укрыла от всего мира.

Саныч снова и снова врезался в раскалённое очко Валерки. Он вбивался в него, как в последнюю гавань, не думая ни о чём, кроме этого ритма. Валерка, сжимая его ягодицы, впился ногтями глубоко в плоть. Эта боль была такой желанной, как и само наслаждение. Страсть хлынула бурным потоком, чистой, первобытной яростью. Первобытный рык, исторгшийся из самой глубины груди Саныча, удивил его сам ого. Это был крик, который нельзя было сдержать. Они нашли свой экстаз не по отдельности, а вместе, в этом яростном безумии. И только потом, когда огонь угас, они заснули в объятиях друг друга, обессиленные.

Утром, когда первые лучи солнца пробились сквозь шторы, Саныч поцеловал Валерку долгим, неспешным, полным любви поцелуем, словно пробуя его вкус на рассвете. Он перебирал его волосы, улыбаясь.

- А знаешь, о чём я думал вчера утром? - засмеялся Саныч. - Хотел тебя отшлёпать.

- А я тебя, старый извращенец, - лукаво улыбнувшись, промурлыкал Валерка. - Впрочем, ты меня всё равно нашёл.

- Я не могу без тебя, - прошептал Саныч, а в его глазах стояла правда. - Ты моя непослушная девчонка, и я, блять, верю тебе.

И он снова притянул его для поцелуя. Это был уже не утренний поцелуй, а обещание, которое они оба давно знали. Обещание, что ночь всегда наступит, и после любой ссоры всегда будет утро.