Элейн — королева его пороков

Начало, Глава 1

Начало

Меня подобрали на кровавом ристалище, где десять воронов кружили над моим изувеченным в битве телом. Мои однополчане перед этим сражением принесли жертву на алтарь славы короля и Всевышнего Светлого, потому подохли сразу. И только я, игнорируемая счастливой участью, будто первая избранница Тьмы, в предсмертных муках корячилась в луже собственной крови и чьих-то внутренностей.

Мои руки были переломаны, ноги вывернуты, лицевые кости раздроблены. Смерть выжидательно стояла надо мной, отсчитывая последние удары моего неугомонного сердца. В этот момент и появились они.

* * *

Глава 1

— Эта, — послышалось совсем рядом.

— Монах, ты спятил, под дурманом своих благовоний! — возмутился второй писклявым голосом.

— Она же вот-вот окочурится, — еще один голос довольно лестно подтвердил мои смутные догадки. — Чего вдруг тебя занесло именно сюда? Глянь, этим фаршем даже воронье брезгует!

— Она, — снова строго сказал Монах.

— Я против! Хочешь, чтобы Светлый нас верхенам скормил?! — трусил писклявый.

— Твоего мнения тут не спрашивали, делай молча свою работу. Еще минута моего терпения, и я скормлю тебя нечисти похуже верхен, только они сперва надругаются над твоим мужским началом. Прилюдно. Тогда ты пусть и поздно, но поймешь, что значит мое слово и последствия его невыполнения, — меня внутренне передернуло от леденящего магического голоса Монаха, даже мне захотелось отрастить новые ноги и убежать в обратном направлении.

— Крег, выполняй и не гневи колдунов лишний раз, пусть хоть ты трижды прав, тебе их не одолеть, — выплюнул бас третьего, а потом обратился к магу: — Монах, один Светлый знает, как она еще не сдохла, но живого места не осталось явно. Ее сейчас любое дуновение ветра прикончить может.

Монах, к которому обращался басистый, остался нем, но в воздухе едко запахло черной магией, примерно такой, как та, что изрубила наше войско. Серый туман подполз ко мне со всех сторон и проник под доспехи. В один миг вся боль ушла, но и тела я своего не чувствовала. Колдун наложил заклятие, заглушающее всякое проявление боли. Благодарностей я ему не собиралась выказывать. Лучше сдохнуть от потери крови и страшных увечий, чем попасть в сферу интересов колдуна.

Монах заметил, что я в сознании, и, заглянув глубоко в душу, произнес так, чтобы слышать могла я одна:

— Спи, пока можешь, а в будущем нас ждут годы бессонницы.

Пока магия томно спускала на меня свои крылья, я услышала еще один вопрос:

— Монах, что за битва тут была?

Монах мгновение подумал и ответил:

— Битва глупости и жестокости, кто победил, думаю, говорить не стоит.

Мне уж точно не требовалось, я знала, чьи знамена торжественно пронесли по полю брани над головами павших солдат. Мои веки медленно сомкнулись, позволяя чарам колдуна погрузить меня в летаргический сон.

* * *

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2

Я очнулась в сыром и пропахшем кровью помещении с круглыми стенами и огромным каменным столом посреди, столом, на котором абсолютно нагая лежала я. Или то, что можно было назвать когда-то мной. Мои руки и ноги по-прежнему были переломаны, выкручены, изувечены. На моем теле не было и дюйма, не покрытого кровью, ссадинами, ранениями. Боль глухим эхом выла где-то глубоко-глубоко, будто просыпалась из-под отступающей магии.

— Как тебя зовут? — послышался уже знакомый голос Монаха.

— Рейна.

— Хм... Королева... забавно, какие имена нынче дают своим отпрыскам простолюдины. Но имя самое подходящее, только оно тебе и останется напоминанием о прошлой жизни. Остальное утеряно безвозвратно, — задумчиво произнес Монах, раскладывая на столе рядом со мной ужасного вида конструкции.

— Ты собираешься меня пытать? — тихо поинтересовалась я.

— Можно и так сказать, — ответил он, продолжая подбирать инструмент.

— Если ты хоть чуть-чуть разбираешься в военном деле, должен был понять, что я из тех, кому не доверяют секреты и причины сражения, но под обстрел ставят в первых рядах.

— Мне нет дела до твоих прошлых сражений, и ты забудь. У тебя теперь новая жизнь и иное предназначение, ими и озаботься, — настоятельно произнес Монах.

— Мне неведомы ни новая жизнь, ни предназначение, а как только узнаю, может так статься, что не захочу принять их и следовать неотступно. Так не лучше б тебе, Монах, убить меня, пока не раскрыл всех тайн?

— К имени и характер. Отчего ж ты вдруг вздумала, что есть у тебя выбор? В армии прежнего своего правителя, испустившего дух на поле кровавой сечи, ты от приказов не отступала, не обсуждала.

— Так ему я клятву приносила, он монарх, пусть был глуп и беспечен, а ты кто таков, чем хорош, чем плох? Или веришь, что пред тобой склоню голову, только потому что ты забрал мое гниющее тело из-под клюва падальщика? — пересохшими губами сказала я.

— Недурно мыслишь. Я теперь горд вдвойне, что сделал выбор в твою пользу, — потирая подбородок, задумчиво произнес Монах будто самому себе.

А потом он снова принялся за свои железки и, кажется, не собирался больше ничего произносить, но вдруг опять заговорил:

— Если выживешь, будешь жить здесь какое-то время истинной королевой, пока не придет час исполнить свое предназначение.

— Какое предназначение, мудрец? Ты глянь на то, что от меня осталось, я и метлы в руке не удержу, если и выживу без твоей обезболивающей магии, — чуть не рассмеялась я, но мимику давно сковала гримаса нестерпимой боли, даже когда мучения отступили, эта маска словно закаменела на моем лице и должна была стать посмертной.

— В твоей руке еще сожмется клинок, безжалостно разящий головы неприятеля, — как-то исподтишка ухмыльнулся он, расставив рядом с моими конечностями громоздкие конструкции, которые мне отчаянно напоминали дыбу.

Поочередно Монах закрепил мои руки и ноги в жутких конструкциях, а потом проверил надежность механизмов и креплений.

— Я бы мог это сделать при помощи магии, но, поверь, боли было б не меньше, но риск сделать одну ногу короче другой выше. И вот поскольку я намереваюсь сделать из тебя самое совершенное свое творение, приходится прибегать к непривлекательным методам, — довольно подчеркнул он и, еще раз осмотрев меня с головы до ног, грубо сунул мне кляп в рот.

Теперь я уже понимала, какую цель преследует Монах, расставив груды металла вокруг меня, наверное, именно от осознания, что меня сейчас ожидает, мой язык превратился в камень, и я ничего не смогла ответить этому сумасшедшему.

— Только выживи, Рейна... Только выживи...

Не успел он закончить фразу, как чары Монаха рухнули, и всей своей нестерпимой беспощадностью боль кинулась на мое тело, точно голодный горный лев. Ко мне вернулся каждый ушиб, удар, ранение. Все мое тело терзали острые когти чертей, жаждущих смерти, крови, отмщения. По глазам полосовало резью, глотку сковало шипами, голова разрывалась от мигрени. Монах привел в действие свои механические конструкции. Синхронно страшные дыбы заскрипели и стали растягивать мои конечности. Я кричала до хрипоты, а потом уже и кричать не могла. непрекращающиеся судороги били все тело, грозя превратить переломанные кости в порошок. Слезы непрерывно лились по щекам, а их соленые потоки разъедали кожу.

Монах повернул рычаг еще раз. Дыбы вновь лязгнули и сильнее притянули каждая к себе. Мне казалось, я брожу по краю, и смерть, страшная, мучительная, жестокая стоит рядом со мной, простирая свои объятия.

— Следи за змейкой, — раздался строгий голос в моей поражённой деменцией голове.

Монах пытался отвлечь меня от сосредоточенности лишь на адской боли. Вдруг я действительно увидела проблеск магии, сорвавшийся с пальцев колдуна. Бесполезная зеленая искра превратилась в лучик, вертлявый, гибкий, юркий. Змейка заскользила по столу, направляясь ко мне. Не знаю, что там ожидал Монах, полагая, будто я смогу забыть о невыносимых мучениях, но сейчас меня даже вся магия Всевышнего Светлого не спасет.

Новое натяжение механизма. Новая порция смерти в меня. Я опять закричала, не имея уже даже хрипоты. Вдруг змейка юркнула между моих ног и пропала, а мгновение спустя сквозь всю палитру мучений я почувствовала странный огонек и пульсацию в лоне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вскинула обезумевший взгляд на Монаха и чуть не сорвала все цепи его конструкций.

— Но ведь отвлеклась же? — ехидно заулыбался тот. — На сегодня достаточно. Сращивать кости — занятие долгое и неприятное.

Будто по команде цепи и механизмы медленно опустились, а магия колдуна своевременно наложила запрет боли.

Монах не стал извлекать мои конечности из снаряжения для выправления костей, лишь ослабил тиски и снова навел обезболивающие чары.

— Утром повторим, — безразлично бросил он, пребывая в своих мыслях, и вышел.

То ли потому что мучения отступили, то ли это все та же магия монаха, но я моментально отключилась.

Как и обещал, Монах вернулся утром. В том помещении, где он меня держал, не было ни одного окна, но какое-то внутреннее чувство уверяло меня, что рассвет давно миновал.

Сегодня он был так же беспощаден, как и вчера. От уничтожающей боли я несколько раз теряла сознание. Тогда Монах применял магию и облегчал мои страдания, а потом все также хладнокровно растягивал меня на злосчастных дыбах. За ночь мой голос окреп, и я вновь могла вопить от мучений во все горло, вновь до сипоты и изнеможения.

— Как долго ты будешь истязать меня, Монах?! — выплюнула я в деменции, чувствуя, что вот-вот лишусь рассудка навсегда.

— Пока все части переломанных костей не встанут на нужные места, — спокойно произнес он, оглядывая меня со стороны. Его, похоже, абсолютно не смущало мое пусть и непривлекательное, но все же обнаженное тело.

— Почему ты не можешь в один раз сделать так, чтобы они встали на свои места?! — прорычала я в очередную передышку от растягивания в разные стороны.

— А потому что они, подобно брошенной ребенком головоломке, распались на кусочки и перемешались. Знаешь, что такое Вихрь чернокнижника? — я выражением лица дала отрицательный ответ, тогда он продолжил: — Вихрь чернокнижника – это смерч из частиц черной магии, насылаемой жрецами-чернокнижниками. Чем больше жрецов участвует в ритуале, тем мощнее заклятие, но даже один способен вызвать магию такой силы, которая превратит в пыль целый отряд. Думаю, над вашим войском потрудилось не менее дюжины чернокнижников. Размах чувствуешь? А ты теперь упрекаешь меня за то, что я так долго пытаюсь собрать из мешка с пылью земное божество.

— Божество? — вскрикнула я, когда Монах привел в действие механизм дыб.

— Об этом позже, ещё не факт, что ты выживешь. А живому трупу для чего обременять и без того уставший разум?..

Вопрос его прозвучал риторически. Да и пожелай я что-то уточнить, мне бы все равно не удалось. Новая порция боли разорвала внутренности, и сердце, булькнув, на мгновение умерло. В моих глазах полопались, наверное, все сосуды, отчего их прежде голубой цвет сейчас сменился на огненно-красный. Монах снова велел следить за змеей, которая скользнула с его пальцев и опять устремилась в мое лоно. Сегодня я не почувствовала приятного жара в области живота и ниже, сегодня я была способна чувствовать лишь дыхание смерти в лицо.

— Сосредоточься на ней, — почти приказал Монах, говоря о змейке.

В момент короткой передышки я, сама не зная зачем, последовала его настоянию и обратила мысли к магии, ублажающей меня. На этот раз даже сквозь возобновившиеся пытки я ощутила тлеющий огонек внутри. На фоне общей стихии боли я вообще не должна была распознать это приятно ноющее чувство, но оно каким-то образом смогло пробиться к моему восприятию сквозь глухую стену мучений. Сперва я искренне не понимала, зачем Монах делает это со мной, думала, это его странная прихоть, мания, но он никак не реагировал на мое женское начало, не обращал внимание и на то, чем занята его магия внутри меня. Когда же стала прослеживаться системность, до моего блуждающего на границах безумия рассудка наконец дошло. Монах отвлекает меня от боли посредством наслаждения. И хотя до наслаждения там как рабу до вольной, но его план работал. Я действительно могла распознавать в океане страшных мук каплю сладостной истомы. Поначалу это был лишь чуть различимый огонек, который, казалось, добавляет мучений, но с каждым новым днем я все больше прислушивалась к этой магии и получала больше и больше.

Спустя примерно неделю моего пребывания в пыточной Монаха, иначе эту комнату я не могла воспринимать, мои боли только усиливались. Каждую ночь сломанные кости сращивала магия Монаха, с каждым его появлением в предрассветный час мои кости ломались вновь. Он нарочно залечивал мои раны и увечил вновь, все также заставляя следить за змейкой. Теперь я могла чувствовать пульсацию в лоне при непрекращающейся пытке. Сознание само хваталось за ощущения внизу живота, вырабатывая стойкость и даже безразличие к физическим мукам. По прошествии двух недель мое нутро само просило сладостной магии в периоды самых страшных пыток, просило и получало незамедлительно.

Монах добивался взаимосвязи боль-наслаждение на бессознательном уровне, и на третьей неделе он продвинулся в своих экспериментах еще дальше. Я поочередно то кричала от страданий, то стонала от вожделения.

— Для чего ты вырабатываешь у меня эту взаимосвязь? — сглатывая стон наслаждения, спросила я.

— В будущем это главный твой козырь, Рейна.

— На какое же ты будущее обрек меня, Монах? Если репетиции в настоящем увлекают меня за порог безумия, за черту жизни… Ужели ты полагаешь, что у меня сейчас есть хоть одна причина жить дальше?

— Уверен, сейчас ты их не видишь, но я проясню все твои сомнения чуть позднее, — безразлично ответил тот.

— Сомнительный аргумент, не находишь?

— Зато правдивый.

— В данный момент только ты и решаешь, жить мне или умереть, но настанет время, и тебе придется дать мне власть над собственной судьбой, вот тогда-то и не сможешь ты удержать меня марионеткой в своих планах.

— Нет, не смогу, — все также хладнокровно произнес он, поправляя ремни, державшие мои ноги. — Но это не потребуется. Ты, Рейна, сама же и станешь себя подталкивать к нужным мне решениям. Но сейчас не торопила бы ты события, насладись страстью своего организма, усиленную невыносимой болью.

После этих слов Монах принялся за пытку, традиционно выпустив магию играть с моим вожделением. Четыре недели, ровно один месяц понадобился мне на то, чтобы выдрессировать свое тело аккумулировать любые степени боли в похоть, страсть, наслаждение. Больше я не кричала, не билась в страшных конвульсиях, не сходила с ума от увечий. Теперь мучения побуждали меня к сладким стонам и томным извиваниям. Чуть только Монах убедился в абсолютном успехе своего плана, меня освободили из металлических оков.

— Поспи, Рейна, ты это заслужила, — эта фраза Монаха была последним, что я услышала перед долгим целебным сном.

* * *

Глава 3

Я очнулась уже в другом помещении. Светлом, чистом и просторном. Я лежала на кровати с мягким постельным бельем, пахнущим розовым мылом. Справа от меня стояла тумбочка, а на ней глиняный кувшин и разноцветные мальвы в нем.

Монах не остановился и на этом. Он отворил засов балконной двери и впустил в мою келью ароматы летней природы. Я не знала, где территориально нахожусь, но место это было самым прекрасным из тех, что мне удалось повидать в своей непродолжительной прошлой жизни. Прямо от порога этой комнаты раскинулся полудикий сад. Фруктовые деревья наливались плодами, а простые, но яркие цветы пестрили всюду своим многообразием. Я закрыла глаза и втянула носом запахи, принесенные теплым июньским ветром, отчего кислый привкус крови на губах, ставший моим единственным вкусом в старой и новой жизнях, потерял всякий оттенок.

— Я должен уехать. Приблизительно на полгода, может этот срок, будет чуть больше, может, чуть меньше. По моим подсчетам столько времени тебе понадобится, чтобы восстановить структуру тканей, — серьезно заговорил Монах. Жестом он велел всем прислужницам выйти и оставить нас наедине. Женщины засеменили к двери, а Монах продолжил: — Теперь о цели твоего пребывания и новой жизни. Пока длится твое исцеление, ты успеешь все как следует обдумать, степенно, без импульсивных решений. Я даю тебе возможность обрести славу, величие и безбедное существование. Твоя голова никогда не склонится перед соперником или союзником, а имя твое тебе станет судьбой, как тому и положено. Если тебе этого мало, выздоравливай и возвращайся к прежнему бытию. Только вот бытия твоего нет ныне. Царство, за которое ваше войско сложило головы на Теуругских равнинах, теперь часть королевства Мирир. На службу тебя больше не призовет никто, в армии девиц жаловали только в Старии, все остальные страны Хагейта доверяют свою безопасность крепким мужским рукам и ледяной выдержке. В лучшем случае, ты попадешь на службу в королевские конюшни, выгребать лошадиный помет. В худшем, а в худшем, узнай они о твоем старийском происхождении, пустят по кругу на глазах у всей казармы. И не факт, что лишь раз, если понравится, а им точно понравится твоя внешность, та, который ты будешь обладать по прошествии ближайших шести месяцев, то они сделают тебя любимой шлюхой и станут забавляться с утра и после службы. Да, в том случае ты тоже оправдаешь свое гордое имя. Будешь королевой, королевой борделей и венерических недугов.

— Довольно красок. Слишком склонны твои сценарии к театральным представлениям, — прервала я, не желая больше слушать спланированное выступление. — Уж если ты не можешь сейчас рассказать подробностей, в которые собираешься меня втянуть, ответь на общие вопросы, кои я не могу не задать, потому что не враг себе.

— Слушаю.

— То, во что ты намерен втянуть меня, предполагает фатальный исход лично для меня?

— Не предполагает, но не исключает. Я маг – не провидец.

— Что с этого получаешь ты?

— Возможность отомстить.

— Причина мести может быть озвучена?

— Да, но не сейчас. Скажу лишь, что мстить я намерен справедливо.

— Как знать, справедливость твоя не пропитана ли насквозь враждебными чувствами, которые и толкают на отчаянные поступки.

— Похож я на отчаянного человека? — усмехнулся Монах, не сводя с меня удивленного взгляда.

— Внешне ты спокоен настолько, что ни один мускул не выдает внутреннего твоего состояния. Скорее ты похож на человека, который однажды потерял больше многих, но с того момента утекло много воды, минуло много времени, и ты успел принять как данность свои потери и проникнуться смирением. Не удивлюсь, если окажется, что путь отшельника ты принял именно после этих событий.

— Не дурно. Почти угадала с одной только разницей: я потерял не больше других, а все.

— Примерно так я и хотела сказать, но в последний момент решила не произносить страшных истин.

— Я думал, что нашел чудом выжившего солдата без чинов и званий, а на деле получил мудрость сродни провидению, — все также удивленно потирал подбородок.

— Ты столько раз толкал меня за границы вечности, многое я успела увидеть в покойных водах Реки Забвения.

На сей раз он ничего не сказал, просто направился к двери.

— Как тебя зовут, Монах?

— Седжал.

— Я подумаю над твоим предложением, Седжал.

* * *

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4

Монах уехал, а вместе с ним и его магия. Без ее живительной силы первый месяц я не спала сутками, изнывая от боли. Конечно, мои настоящие мучения не шли ни в какое сравнения с теми, что я перенесла, попав к Седжалу. Но эта изводила не силой, а постоянством. Если прежде у меня были длительные передышки от кошмарных пыток, то теперь я испытывала все прелести сращивания тканей и костей ежечасно, ежеминутно, беспрерывно. Я не ела, не пила и не подпускала к себе сиделок. Став заложником собственного тела, не могла даже носа почесать. Когда послушницы монастыря приходили покормить или переодеть меня, я почти умоляла их насыпать в пищу крысиного яда, так мне опостыло это существование, а боль все не отступала.

К концу лета мне сняли повязки навсегда, и я с содроганием взглянула на свое синее тело. Его цвет был хуже трупного, казалось, никогда уже моя кожа не обретет живого оттенка. Еще одним нововведением стало, что отныне послушницы не обривали мои волосы наголо, наоборот, они теперь бережно ухаживали за покрывшей мою голову щетиной. После омовения, мое тело натирали маслами и какими-то травяными снадобьями, которые разглаживали шрамы, покрывавшие почти всю поверхность кожи.

Осень прошла в пышном золоте листопадов и степенном, неизбежном увядании. По мере умерщвления природы к зимнему периоду я лишь набиралась сил. Кости и суставы теперь только изредка ныли в дождливую погоду. Меня стали пересаживать в кресло на больших колесах и вывозить в сад. При этом послушницы безжалостно принуждали меня делать усилия и тренировать двигательную систему, заставляя просыпаться мышечную память. От одного сгиба руки в локте я обливалась потом. Я не чувствовала своих конечностей, и в такие моменты меня одолевал страх остаться вот такой — просто головой с глазами — навсегда. Были моменты, когда я вновь кричала в голос, не в силах совладать со своей беспомощностью. Я ненавидела Седжала, я проклинала его за то, что он со мной сделал, желала, чтобы он сдох самой мучительной смертью.

Еще месяц ушел на то, чтобы разработать руки, только ничего, кроме листа пергамента я в них удержать не могла. После изнурительных тренировок меня приводили в чувства горячими банями или источниками, а потом погружали в ледяные скважины. Кипяток обжигал мою кожу, лед – сковывал и колол до онемения, а я никак не могла защититься от их воздействия. Поначалу мне помогали двое послушников там, где не справлялись женщины, например, достать или погрузить в источник меня, но потом будто получили команду стоять в стороне. И меня просто оставили наедине с моей беспомощностью. Весь двор смотрел на то, как я корчусь в попытках выкарабкаться из убивающей жаровни или, наоборот, замораживающей кровь в венах ледяной стихии. Это было частью восстановительных мер. Все прекрасно понимали, что дело пойдет быстрее, если добавить в тренировки опасности и диких условий для самовыживания.

Ноги не слушались совсем, их будто и не было у меня никогда. Руки отзывались, но их способности были не велики. Они становились ватными почти сразу, как пыталась подтянуться. Пару раз я срывалась обратно в воду, меня окунало с головой, от бездействия рук и ног меня тащило на дно камнем. Я хлебала воду легкими, теряя ориентацию и последние силы. Вот тогда вновь включался тот спасительный инстинкт, который не дал умереть на Теуругских равнинах. Сжимая зубы, я какими-то нереальными усилиями заставляла руки грести к поверхности и, кашляя, задыхалась потом еще очень долго.

Этот метод был единственным рабочим, никогда уговорами о прекрасной будущей жизни не добиться даже близко того эффекта, который достигается угрозой смерти здесь и сейчас. Вскоре мои тренировки были построены таким образом, чтобы даже малейшее движение предопределяло спасение из рук смерти. Меня топили, подвешивали над ущельем, бросали в яму со змеями – делали все, чтобы пробудить животное стремление выжить. И это были не какие-нибудь постановки, не игры. Я знала наверняка, если у меня не получится передушить всех змей в яме, то яд одной из них убьет меня в страшной агонии. Если не выплыву, то гнить моему слабому телу на дне этого колодца. Если не сумею подтянуться на утес, то после смертельного падения на острые пики внизу, моя душа еще сможет увидеть, как коршуны делят долгожданную падаль на куски.

Вскоре сквозь лиловую синеву узоров на моем теле стал проявляться белый оттенок. По мере возвращения чувствительности и подвижности в мое тело, ко мне стали проявлять еще больше заботы. При помощи масел и каких-то ароматных средств мои волосы за эти полгода отросли к плечам. Никогда в жизни не носила такой длины, даже в детстве. Я жила в бедной семье, моим родителям было проще обривать меня наголо, чем выводить насекомых из роскошной шевелюры. Потом меня отдали на службу, а в армии нас стригли очень коротко, чтобы еще и внешней жестокости придать. Если раньше большую часть дня занимали тренировки и разные процедуры по восстановлению двигательной системы, то сейчас времени на уход за моей внешностью выделялось столько же. Меня по-прежнему возили в кресле, во-первых, потому что я хотя и могла с трудом стоять на ногах, но это было лишь непродолжительное время и без движения. Шаги мне не давались.

Искусные целители монастыря Вейон делали мне ежедневные массажи, стимулируя приток крови к мышцам и коже. После них я готова была летать, не то что ходить.

Дальше меня забирали девушки-послушницы, и я часами сидела в теплых купелях, которые украшали лепестками роз, ароматизировали душистыми маслами из экстракта пиона и чубушника. Мне расчесывали волосы и делали массаж лица, ухаживали за ногтями и придавали форму. Тонкие пальчики послушниц скользили по моему телу, нанося мыльный раствор. Их щекотливые прикосновения вызывали легкую рябь на коже. Будто бы невзначай они уделяли более трепетное внимание моим особенно чувствительным местам. С блаженным и в то же время безразличным видом, каким готовили суп на кухне или мели двор, девушки гладили мою грудь до ее полного окаменения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Первой моей реакцией было удивление, но, возможно, служительницам монастыря запрещены жесткими правилами любые отношения с мужчинами. Но ласки между собой считаются чем-то безобидным. Богов-то своих они не предают, не отдаются земным бесам. Однако очень скоро я убедилась, что эти девушки не ищут ласк для себя, они выполняют лишь то, что им велели, будто это рядовой массаж или кормление немощного.

Одна послушница молчаливо коснулась моих ресниц, призывая закрыть глаза, если так мне будет проще расслабиться. Я послушалась и потом мысленно еще долго благодарила ее. Послушница продолжила путешествовать руками по моему телу, снова акцентируя внимание на чувствительных зонах. Вторая же встала у изголовья и стала делать приятные движения по шее и плечам. На какое-то время я даже отключилась с мыслями о том, было ли мне когда-любо в жизни так хорошо, как в эту минуту. А спустя пару мгновений убедилась, что нет! И я достигла высшей точки человеческого наслаждения. Молча, лишь выдавая себя участившимся дыханием и легким прогибом в спине.

Разумеется, послушницы это заметили, ведь их действия и были направлены на мое ублажение. Давая мне проникнуться сладкими фантазиями, они направились за полотенцем и одеждой для меня. Мое тело дышало жизнью после таких процедур. Кожу смазали каким-то лосьоном, отчего она стала шелковая и гладкая, а потом облачили меня в легкую льняную одежду. Отныне каждый мой день был наполнен всевозможными эмоциями от рядовых событий.

Монах вернулся…

— Как и было между нами договорено, мы встретились с тобой, Рейна, любимица Жизни, спустя полгода с момента твоего воскрешения, — Седжал устало опустился на скамейку в уснувшем на зиму яблоневом саду, я села рядом. Тогда он тихо продолжил: — Я давал тебе обещание, что поставлю на ноги, ты же мне – слово, что подумаешь над предложением. Свое я сдержал, что насчет тебя?

— Все эти месяцы не переставала думать. Ты можешь с легкостью назвать меня трусихой, только вот слепых обещаний давать я не в силах, Монах, — честно ответила я.

— Кем-кем, а трусихой я тебя не назову. Смелости в тебе одной на дюжину солдат. И ума. Я бы удивился, дай ты мне ответ сходу, — ответил он, закуривая благовонья.

— Ну почему же, отрицательный можно было дать без особых раздумий, — пожала плечами я.

— Э, нет. Ты никогда не поступаешь необдуманно, Рейна. Ты из тех, кто тщательно выверяет действия, предвидя последствия им. По этим соображениям ты не ответила сразу да. При этом те перспективы, которые я обрисовал тебе при нашей последней встрече, не позволили тебе ответить нет. Ты хорошо понимаешь, что я не стал бы тратить столько сил, времени и, главное, информации на ту, которую хочу попросить о небольшом одолжении в качестве платы за чудесное спасение…

— Чудесное – вот тот эпитет, который я искала все это время для своих мучений, — усмехнулась я.

— Тебе хорошо известно, что ткни я в любую другую, твое прекрасное лицо и не менее прекрасное тело давно бы уже были переварены стервятниками, — напомнил он то, что я и не забывала. — Так вот, я думаю, что решающим фактором в нашей с тобой сделке станет как раз-таки твоя храбрость.

— Думаю, мы перешли к сути вопроса, — подытожила я, ожидая, когда Монах озвучит истинные причины моего «чудесного» спасения.

Вместо того чтобы начать извергать правду, Седжал поднялся и спешно направился к зимнему саду в западной части монастыря. Мы вошли в богатый цветник и прошли его насквозь. Остановился Монах лишь у центрального фонтана и кивком головы указал на притаившийся в ветвях акации небольшой серокаменный бельведер. Внутри сидела светловолосая девушка лет двадцати, чуть полноватая и усыпанная веснушками по всему лицу.

— Это принцесса Элейн, сестра Эдмунда Второго, ныне короля Кендры, что далеко на запад отсюда.

— Прекрасно, генеалогия монархов Кендры — очень интересное занятие, но какое отношение она имеет к нашему разговору, — нетерпеливо поинтересовалась я.

— Самое прямое, однако если ты и дальше намерена меня перебивать, я с удовольствием переломаю тебе руки и ноги, и мы начнем с самого начала в том подземелье под монастырем, — недовольно выплюнул он.

— Продолжай, пожалуйста.

— В народе короля Эдмунда кличут не иначе, как Расточительный. За десять лет его правления Кендра из богатейшей державы превратилась в убогое пристанище нищеты. Народ ненавидит своего правителя, то тут, то там вспыхивают восстания. Пока это всего лишь жалкие предвестники большой беды, но не пройдет и пяти лет, как Эдмунд расстанется с венцом власти Кендры, а вместе с ним и с собственной головой. Принцесса Элейн — следующая и единственная претендентка на трон западного государства. Одна лишь проблема — она подходит на роль правителя еще меньше, чем ее братец. На престол Кендры должна взойти сильнейшая королева из всех ныне живущих, и это ты, Рейна. Точнее та, кем ты вскоре станешь. Трон Кендры должна занять такая королева, которая вернет величие стране. Но это лишь сопроводительная цель.

— Вот и правда, вернуть величие стране, десятилетие влачившей жалкое существование, всего лишь промежуточная цель… Монах, ты спятил? ― слова Седжала я считала абсурдными напрочь. ― Ты еще мог вообразить, что я способна заменить настоящую королеву, но заставить меня вот так просто уверовать в собственное мое безграничное могущество и успех данного мероприятия — дело не для смелых, а безрассудных.

― Ты вновь перебиваешь меня на полуслове, ― спокойно ответил Монах. ― Не даешь подойти к сути.

― А ты доноси суть осторожнее, без высокопарных высказываний о невыполнимых миссиях. Так какова же основная моя миссия, Монах?

― Страна, которой тебе предстоит править, погрязла в гражданских войнах и междоусобицах. Все внимание и народа, и власти сосредоточено на противостоянии друг другу, а тем временем страшнее беда грозит землям Кендры. И придет она с севера в обличии Великого короля Кхаана Аграахонского, слухи о жестокости которого дошли до самых отдаленных стран.

― Его цель убивать и грабить? Или он намерен подчинить Кендру?

― Когда-то, на заре моей монастырской стези, мне удалось узнать тайну разговора одного провидца и одного монарха. Долгие беседы пересказывать тебе не буду, а суть такова: Кхаан к своему 36-летию обретет истинное величие, и сила, которая будет дарована ему судьбой, сокрыта на обширных территориях Кендры. Кхаан неминуемо узнает о пророчестве, когда падет Эдмунд, ибо провидец, связанный договором безмолвия с королем Кендры, есть не просто ясновидящий маг, он — Проводник Пророчества — тот, кто служит Равновесию и его святому ордену.

— Это значит, что он будет добиваться исполнения пророчества любым путем… ― констатировала вслух я, вспоминая отрывки из старинных баек у походных костров.

― Да.

― Ты хочешь, чтобы я убила мага? ― нахмурилась я.

Монах рассмеялся в голос и горько ответил:

― Если бы все было так просто. Он бессмертен, Рейна, любимица Жизни. Все Проводники наделены вечной жизнью до тех самых пор, пока не запущено пророчество. Маг может носить эту тайну столетиями. История Ордена знает лишь один случай, когда носитель предсказания умер раньше исполнения самого предсказания. Но он был уже на смертном одре, когда Равновесие явило ему свою волю.

Теперь рассмеялась и я.

― Тогда что ты хочешь от меня, если результат заведомо обречен на худший из исходов. Седжал, даже глупый подросток из далекой глубинки Южного удела, не ведающий запаха войны, боли, крови, отлично знает это имя. Король Кхаан — завоеватель Старого мира со всеми девятью Королевствами Древности, ныне самый жестокий и не менее мудрый правитель необъятных территорий, богатейших ресурсов. Он — средоточие силы и бесстрашия нашего времени, а ты вдруг хочешь, чтобы я, лже-королева Кендры, которая не знает ни истории страны, ни основ правления, встала на пути у этого тирана?! Ты свихнулся, Монах, если полагаешь, что отсутствие страха приравнивает меня к Алейдским богам Древности! Все войско Кендры жалкая горстка неумех по сравнению с самым малочисленным взводом Аграахона.

― Тебе не нужно будет выводить войска против Кхаана.

― Что-то мне подсказывает, что и ты мне не помощник, Монах. Ведь ты не предоставишь, например, всесильную магию наподобие «Вихря чернокнижника» только на порядки сильнее, чтобы я в одиночку разгромила Великого короля и его несметную армию?

― Нет, не предоставлю. У меня нет таковой, которая сравнилась бы с мощью колдовства Кхаана, а была б, разве стал я перепоручать дело всей жизни кому бы то ни было? ― согласился он.

― И вот сейчас, мне кажется, мы наиболее близко подошли к разгадке. Седжал, что ты хочешь, чтобы я сделала?

― Ты должна найти это оружие раньше Кхаана. Оно не может достаться королю Аграахона, ― почти приказывал Монах.

― И как ты себе это представляешь? ― поражаясь обыденному тону Седжала, спросила я.

― Не знаю.

― И последний вопрос, ― выдохнула я. ― Какая тебе от этого польза?

― Никакой.

― Сломай мне ноги и руки обратно. Потом выброси в канаву за забором Вейона, и будем считать, что никто никому ничего не должен. Но я не дура идти на муки, которые хуже тысячи смертей ради твоего «никакой». Знаешь, Седжал, если ты хочешь моей искренности, научись ей сам, а до тех пор твои планы не вдохновляют меня на подвиги.

― Я Проводник Пророчеств, ― тяжело свесил голову Монах. ― Мое пророчество напрямую связано с тем, что явилось Дауру. Если его видение претворится в жизнь, то мне придется запустить свое.

― Что в нем? ― осторожно спросила я.

― Если Кхаан завладеет могуществом, сокрытым в недрах Кендры, то миру людей конец.

― Фатально. И ты должен будешь запустить это пророчество?

― Да.

― А ты можешь его не запускать?

― Даже если бы мог, то толку никакого, Рейна… Мое пророчество вписано в цепь событий, оно сбудется в любом случае, если выполнится условие первого.

― Как так?

― Цепь событий — редкость диковинная даже по меркам Равновесия. Только когда в мире людей грядут большие перемены, Равновесие запускает пророчества в строгой последовательности по смыслу, хронологии и спланированным последствиям. Сценарий пишется, по сути, для первого — ключевого, пророчества, а остальные лишь декорации и драматизм в чистом виде. Для первого пророчества проводников может быть и несколько, чтобы задумка Равновесия сбылась наверняка. Все прочие этапы запустятся по умолчанию каждый в свое время.

— Как ты обо всем этом узнал? Ты посвятил этой цепи всю жизнь?.. — догадалась я.

― Орден Проводников пророчеств лишь зовется таковым, на деле же ни один из членов этого ордена не знает ни имен, ни лиц других проводников. Мы получаем дар с рождения ли, приобретаем ли в течение жизни, но никогда не открываемся миру. Так уж вышло, что я не всегда был таким рассудительным и степенным. В своей жизни успел напортачить, как следует, и уж точно больше, чем следует, ― покаялся Монах. Не дожидаясь моего почти слетевшего с губ вопроса, он продолжил: — Именно благодаря собственной находчивости и порой подлости я владею информацией о двух моих предшественниках.

— А в твою тайну кто еще посвящен?

— Ты единственная, кто узнал о моем истинном предназначении.

― Зачем же ты рассказал мне?

― А как еще заставить тебя слушать? Если ты еще не поняла, то мы с тобой давненько уже в одной упряжке…

― Тот факт, что ты месяц выкручивал мне кости и сращивал, а потом снова выкручивал, еще не обозначает наше с тобой тесное сотрудничество. В любой момент я могу выйти, так и не начав этой игры, без зазрения совести, без каких-либо сожалений.

― Не можешь. Ты — часть наводящего или предшествующего пророчества.

― Сочиняешь на ходу, Седжал, ― разозлилась я.

Ожидая подобного ответа, он молча протянул мне свиток пергамента. Я тут же развернула и принялась читать:

«Сим письмом я, Рубен Бромли, пятый Проводник Пророчеств из священного ордена Благого Равновесия, излагаю вверенное мне судьбой пророчество и передаю в руки владельцу последующего видения, которые являются циклом об одном и том же человеке и событиях его эпохи. Моя часть — Королева Элейн — благородная, но не высокородная. В ее жилах не голубая кровь — сталь, в ее разуме не мысли — мудрость, в ее поступках не действие — решимость. Только ее рукой куется смерть или жизнь держав, только ее сердцем вершатся судьбы мира…»

— А теперь еще раз посмотри на Элейн и вновь прочти строки наводящего пророчества, а потом скажи мне, есть ли хоть щепотка изложенного Рубеном в этой королеве?.. — вопрос Монаха не прозвучал как вопрос.

— Ты пытался ее подготовить? — прежде чем осыпаться на него ворохом осуждений, уточнила я.

— А что она, по-твоему, делает здесь уже пятнадцать лет? У нее от природы по всем канонам должны были быть неплохие данные, все-таки благородная кровь, но иногда природа гениев на детях отдыхает. Там даже Эдмунд с изъяном получился, а Элейн… Ей бы родиться в семье мельника и с благодарностью принимать дарованный Всевышним Светлым кусок хлеба. Помимо того, что способности ее невелики, так еще и характер слаб, — без капли сожаления произнес Монах. — Не смотри на меня так, это ее слова. В отличие от братца она признает свою никчемность.

— Выходит, она знает, что ты собираешься посадить на трон Кендры другую?

— Она не просто знает, она молится за ту, которая возьмет на себя этот крест, а втайне пристыженно мечтает, чтобы поскорее освободиться от риска быть коронованной.

* * *

Глава 5

С этого дня моя жизнь превратилась в сущее тренировочное поле. Монах давно вынашивал план по замене королевы на престоле Кендры, а потому успел подготовиться основательно. Теперь, когда мне открылись новые знания, монастырь Вейон уже не казался таким уж намоленным местом. Теперь он предстал передо мной во всем своем тайном пороке. Нет, здесь действительно проходили служения и лечили тяжело больных людей, ухаживали за стариками и занимались летописью времен. Местные монахи обучались истории, магии, укрепляя свою духовную оболочку. Все это было и сейчас, но отныне где-то в стороне от меня.

Вейон открыл мне новые двери, уводя к иным, не таким, что у всех, целям. В мое существование снова ворвалась боль. От схваток, сражений, борьбы за жизнь. Каждая моя тренировка была настоящим поединком, чуть зазеваешься, и клинок расчертит горло. Седжал раскрыл личности прислужниц, которые все это время помогали мне встать на ноги, восстанавливали здоровье. Знакомство вновь было не таким приятным, потому что теперь эти девушки, не такие кроткие, не такие безотказные, стояли напротив меня в черных кожаных кирасах и с клинками острием вперед.

— Это Дхе-Фортис — отряд воительниц, не знающих поражений. Каждая из этих девушек прошла подготовку в Вейоне с ранних лет. Война — это дело всей их жизни. И теперь они помогут тебе заразиться этой идеологией. Раньше ведь ты воевала за крышу над головой и сомнительное жалование, а теперь ты сражаешься за свое королевство и право быть в нем хозяйкой, — выкрикивал Монах, пока я буравила взглядом новых-старых подруг.

А потом он выкрикнул еще что-то на ранее незнакомом мне языке. Кажется, эти фразы предназначались не мне. Не поняв ни слова, я спросила Седжала:

— Что это за язык?

— Язык Дхе-Фортис. Составлен специально для того, чтобы не обременять лишние умы. Тайный язык, который тебе предстоит освоить и привыкнуть вести все свои диалоги с Дхе-Фортис и Яном именно на этом диалекте.

— Прекрасно… — закатила глаза я, думая, что еще он велит мне освоить, чтобы я оказалась достойна быть убитой великим королем Кхааном. — И что ты сказал им, Монах?!

— Я велел им забыть о пощаде, — лукаво улыбнулся Седжал, затем повернулся на месте и направился прочь.

Мое внимание полностью сосредоточилось на Дхе-Фортис, перешедших в наступление. Не прошло и пары секунд, как я стояла в кольце воительниц без оружия и какого-либо шанса на продолжение боя. Меня обезвредили, не успела я и вякнуть. Была прижата лицом к земле и даже почувствовала запах сапог окруживших меня Дхе-Фортис. Ничего не изменилось и в следующем раунде, и даже на следующий день, и даже через месяц. Из меня выбивали дух упорно, методично, а толку не прибавлялось. Я уже начала сомневаться, что когда-то была сержантом в армии Старии. Разница между моей подготовкой и умениями специального отряда просто колоссальная.

Мне приходилось выкладываться на полную, чтобы ежедневно хоть немного приближаться к заветной цели. Не успевала моя голова коснуться подушки, как вновь приходилось подниматься. Мой сон длился не больше пары часов в сутки, а до рабочего состояния мое тело и разум доводили магия Монаха и другие менее хитрые приемы. После пробуждения меня ждал забег на непостижимое расстояние. Первые месяцы моей подготовки я едва волокла свинцовые ноги уже к середине намеченного маршрута, хотя в армии всегда отличалась неплохой физической формой. Меня поражали способности Дхе-Фортис и Яна, которые всегда бежали вместе со мной, но ни одним мускулом не выказывали усталость.

По словам Дхе-Фортис, ничто так не приводит в чувство после изнурительной пробежки, как ледяные источники. Не знаю, в какие чувства может приводить вода почти минусовой температуры, кроме предсмертных конвульсий, я и не замечала иных, но источники, к которым мы бегали каждое утро и зимой, и летом всегда были одной температуры. Меня не уговаривали на укрепление духа и здоровья этим варварским способом, меня просто кидали в эту воду во всем обмундировании и ждали, когда выплыву.

После таких бодрящих процедур до самой обеденной службы я послушно сидела за книгами, изучая историю, астрономию, алхимию, ботанику и даже строгий этикет. Особое внимание уделялось генеалогии. Я должна была знать своих новоиспеченных предков и современников по обеим линиям, не просто потому что так смогу лучше вжиться в образ, а так шанс разоблачения приблизится к нулю. Знания о тех или иных родственниках теперь нужны были мне не меньше искусства военного дела или этикета. В Вейон даже привезли портреты, а чтобы я хорошенько запомнила чопорные физиономии моих бабушек и дедушек, братьев и сестер, кузин и кузенов, их портреты развесили прямо в тренировочном зале. Потому ассоциации у меня с ними выработались самые кровожадные.

Осматривая новые убранства тренировочной площадки, Монах руководил процессом:

― Ян будет твоим наставником. Пора тебе уже научиться махать мечом правильно, а не как попало, что даже муху не отогнать.

Я ничего не ответила, но посмотрела на Седжала так доходчиво, чтоб в дальнейшем он был предельно осторожен с высказываниями. Ян занял наступательную позицию, я — оборонительную. Монах проигнорировал мои телепатические выпады и продолжил выстраивать планы или разговаривать с самим собой, что равнозначно:

— Передвигаться вы будете скрытно. Никто не должен знать, когда будущая королева покинула Вейон и каким путем движется на запад. У меня в Кендре свой человек, он сообщит сразу, когда король Эдмунд покинет этот бренный мир. Официальное объявление с гонцом прибудет куда позднее твоего отъезда из Вейона. Мы ждать не можем. Времени на поиски источника могущества и без того будет непомерно мало.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

― Сколько у нас, по-твоему, времени до того, как после смерти Эдмунда Кхаан перейдет к решительным действиям? — спросила я, с трудом скидывая с лезвия своего меча боевой молот Яна и уворачиваясь в сторону.

― Самое большее — полгода, — ответил Седжал, не обращая никакого внимания на то, при каких обстоятельствах мне приходится вести диалог.

― Территории Кендры обширны, без проводников и знания местности мы можем искать вечно, ― вступил в разговор Ян и вновь нацелил удар.

― Будут вам и карты, и проводники, и знание местности как своих пяти пальцев. Я сделал все, как ты и просила, Элейн, — Монах открыл кожаный рюкзак и извлек оттуда стопки каких-то бумаг. На них были гербы и восковые печати — это все, что успела разглядеть перед очередным выпадом соперника.

Пару минут мы ожесточенно бились, пока не схлестнулись оружием, учащенно выдыхая горячий воздух друг другу в лицо.

― Мне нужны информация о сильнейших магах страны, причем не только придворных, лучше, если это будут выходцы из народа, ― выкрикнула я и кинулась наперерез Яну.

― Что это тебе даст? ― нахмурился Монах, пытаясь понять мою задумку. ― Все сильнейшие чародеи, разумеется, собрались в столице.

― Не факт, что эти твои сильнейшие чародеи хоть раз в своей жизни покидали стены замка или, в крайнем случае, города. А мне нужны странствующие маги, которые побывали в глотке у дьявола и выбрались оттуда живыми. Только такие люди могут поведать о никому не известных местах силы, ― настаивала я.

― Разумно, — согласился Монах, с задумчивым видом развивая мысль эту в голове.

― Что мне твои оценки, скажи лучше, справишься?

― Да, но уеду сам.

― Монах, для тебя это безопасно? — спросила Арин, негласный лидер Дхе-Фортис.

― А тут от меня какой толк? Брюзжать да раздавать указания? Вы вон и без меня справляетесь. Ждите к весне, перезимую в Кендре, нужно потолковать с народом, узнать тайные тропы, чтобы королева Элейн де Моридер могла скорее отыскать силу, указанную пророчеством.

С этими словами Седжал поднялся и ушел готовиться к отъезду. После его отбытия моя жизнь особо не поменялась, только еще пуще стала похожа на имперскую арену с огромным разнообразием соперников и оружия, с которым они против меня выходили. Так прошли без малого пять лет моего пребывания в Вейоне — среди металла и непосильных боев.

Рукопашный бой был с самого первого дня самым нелюбимым видом поединков, так и остался им и по прошествии пятилетнего срока. Удары удавалось наносить редко, а отбиваться труднее. Сначала меня тренировали Дхе-Фортис. Один на один, двое на одного и далее до тех пор, пока весь отряд не стал выступать против меня. Отдельно мое искусство драться при помощи кулаков совершенствовал Ян. Не нужно рассказывать, что его удары были значительно мощнее атак Дхе-Фортис, а кулаки в два раза шире. Однако были в поединках с Яном свои неоспоримые преимущества. Во-первых, он явно стремился стимулировать меня к новым достижениям не при помощи беспощадного избивания, как это происходило с Дхе-Фортис. Ян учил меня не ярости в бою, а холодному расчету. Его уроки очень многое мне дали, прежде я сражалась лишь благодаря внутренней злости, теперь мне удавалось минимизировать потери физической энергии и правильно распределять силу на каждый удар. За счет этого наши бои стали более длительными и разнообразными.

Ян хотя и выжимал меня на площадке до последней капли пота, обращался он со мной бережно. Это его рыцарское благородство неизбежно будило во мне женское начало. Иногда мне особенно трудно было выносить его тепло рядом, его запах, его мужественный вид. Дыхание сбивалось, а чем больше он пытался восстановить его, тем меньше оно поддавалось. К моему несчастью, Ян собственному благородству не давал слабины, и в любых, даже самых «жарких» наших сражениях, он оставался невозмутим и даже безразличен ко мне как к женщине. А потом я, кажется, поняла причину холодности мужчин. Монах пригласил меня на прогулку по монастырским угодьям и завел любопытный разговор:

— Рейна, со всеми превратностями судьбы королевы Элейн тебе достались и ее обязанности. Сейчас ты постигаешь то, что необходимо знать правителю и, разумеется, больше того, поскольку мы условились, что тебе нужно стать великим правителем. Сейчас тяжело, а будет еще тяжелее. Потому мы должны быть ко всему готовы. Ты не можешь лишь играть роль королевы, ты ею должна стать.

— К чему клонишь, Монах? — искренне не понимала я.

— Как всякая высокородная особа, ты не можешь делить постель с тем, кто подвернулся под руку, — наконец выдал он. — Ты должна свою невинность сберечь хотя бы до восхождения на трон, чтоб никто не мог кинуть камень в королеву, развлекавшуюся направо-налево с местными монахами и прислужниками.

— Ян не монах и не прислужник. Он доблестный воин, не вижу причин, по которым мы должны отказать друг другу в ласке, — нагло заявила я Монаху, так лихо взявшемуся за мою личную жизнь.

— Он это он, а ты — королева, воспитанная монастырем. Если ты вернешься в Кендру развратной девицей, кто уверует в твое благородство?

— А верноподданные мне под юбку лезть будут с проверкой? Или после моих шашней с приличным мужчиной на лбу метка засияет ярче полуденного солнца? — не унималась я.

— Поверь, все это без метки будет видно. В любом случае, Ян и остальные не посмеют даже дотронуться до тебя. Просто предупредил, чтоб зря не старалась и потом не расстраивалась.

— Почему ты так уверен, что не дотронутся? — веселилась я.

— Все просто: потери несоразмерны получаемому. А Ян, он вообще за идеологию, даже глаза на тебя не поднимет, королевское твое величество. Слишком высоки его принципы и непоколебимы идеалы. Когда он увидел тебя всю в увечьях и на последнем издыхании, он первый сказал, что выживешь. У него огромный военный опыт, на Северных равнинах он сражался против войск Кхаана весь срок в Десятилетней войне.

А уж когда ты ногтями цеплялась за голый камень и ползла из змеиной ямы, Ян заявил, что ты та королева, которой он будет служить. И, знаешь, Элейн, такие люди, как Ян, слов ведь на ветер не бросают, а каждая из малочисленных фраз звучит как клятва. Такие люди должны окружать тебя.

— Ты отправишь его со мной в Кендру?

— Скажу иначе: без него я не отпущу тебя в Кендру.

— Хотелось бы мне знать, для кого так яростно ты оберегаешь мою девственность, — хитро улыбнулась я, бросив вопрос в воздух.

— И мне... и мне. Как бы я хотел, чтоб у нас в запасе было больше времени. Тогда мы смогли бы укрепить Кендру союзом с другим государством. Было бы проще противостоять Кхаану.

— Ты выдал бы меня за какого-нибудь короля с седой бородой и обвисшим телом? — захохотала я, ступая по мощеной аллее парка.

— Думаешь, жизнь королевы сплошь удовольствия и исполненные прихоти?

— Близость — не прихоть, а потребность, — возразила я. — И раз уж я королева, то своим потребностям могу и буду создавать идеальные условия.

— Всегда есть король. Его потребности непреложны, твои — второстепенны.

— Тогда мы найдем мне короля, соответствующего моим потребностям.

— Или заведешь любовников, — предложил Седжал.

Мы вместе посмеивались над заданной темой. Впервые за долгое время мы с Монахом смогли обсудить многое. В данный момент у нас имелась вся информация на руках, осталось дождаться лишь смерти моего достопочтенного лже-братца.

Площадь в предобеденный час была полна людей. Только что закончилась служение, и все неспешно возвращались к своим обязанностям. Под могучим тисом, росшим в самом центре площади, на скамейке сидела Элейн и ее пять гувернанток. Они тоже закончили молитвы, но не торопились уходить, перечитывая какую-то религиозную литературу. Дхе-Фортис и Ян уже ждали меня для новых тренировок, послушно оставшись в стороне, пока мы с Монахом обсуждали последние приготовления и детали грядущего.

Вдалеке послышались крики. Сперва я подумала, что это предсмертные вопли душевнобольного, коих содержали в дальнем корпусе Вейона. Но вдруг из арочного проема выскочил младший послушник и молнией рванул в нашу сторону. Он очень тяжело дышал, но все равно пытался что-то сказать, а потом просто протянул маленький клочок пергамента, свернутый трубочкой и опоясанный вощеной нитью. Голубиная почта. Волей-неволей шумное появление Оскара завладело всеобщим вниманием. Теперь все смотрели на Седжала, который осторожно развернул послание и в миг побледнел.

Его тихий голос прозвучал громче колокольного звона на горе Кадагар:

— Эдмунд пал…

Шум в ушах отдалял реальность. Мне казалось, я слышу мысли каждого молчащего на этой площади.

— Вот и пришло время… — выдохнула я, представляя, что спокойной жизни настал конец.

Седжал больше ничего не произносил, он просто опустился передо мной на колено и склонил голову. Моему удивлению не было предела, когда Элейн, настоящая королева Кендры, сгребла свои юбки в руки и опустилась рядом с Монахом. В следующий миг все те люди, что были на площади, на оборонительных стенах и прилегающих к площади аллеях, последовали ее примеру и тоже преклонили колени. Ян и Дхе-Фортис четким строем отдали мне честь и, приложив к области сердца крепкие кулаки, также склонились передо мной.

— Да здравствует королева Элейн де Моридер! Да благословится эпоха ее — делами великими и справедливыми! — громко произнес Седжал.

И эхом разлетались над равнинами, отражались от отвесных скал, тонули в озерной глуби слова нескольких сотен человек:

— Да здравствует королева Элейн!

* * *

Глава 6

— Эдмунд преставился, ты должна выезжать в Кендру немедленно. Путь отсюда займет по самым долгим расчетам три недели. Поедешь ты не одна для твоей же безопасности тебе понадобятся преданные люди. Отряд Дхе-Фортис подойдет как нельзя лучше.

— Дхе-Фортис твои воительницы, — отрицательно покачала головой я. — Не станут они мне преданными союзницами, да и с какой бы стати.

— Ошибаешься, моя дорогая Элейн, этот отряд был создан с одной целью — служить своей королеве. Чем сильнее ты, тем сильнее их вера тебе, в тебя, помни об этом, Элейн. Захват власти тебе не потребуется, в Кендре еще помнят о том, что принцесса находится на воспитании в монастыре, но по прибытию тебе нужно будет громко стукнуть кулаком по столу, чтобы ни одна мразь не смела поднять глаз без позволения на то королевы. Если для поддержания дисциплины и легкой дрожи в коленях среди благородной знати Кендры тебе понадобится посадить кого-то на кол, сажай сразу десяток. В назидание остальным. Так ты упрочишь свое влияние и внушишь страх.

— За эти методы мне переломают кости и кинут в сточную канаву, — оценила свои шансы я.

— А вот на этот случай у тебя есть Дхе-Фортис. Даже если кто-то и осмелится, им придется выступить против искуснейших из воинов современности. Твой брат Эдмунд Второй превратил армию в хлев, где каждый солдат, что обожравшаяся свинья, лежит в куче собственных испражнений и считает такое положение дел подарком судьбы. Постарайся решить все жестким словом, чтобы твоим благородным воинам не пришлось марать руки об этот мусор.

— Мне нравится твое красноречие, Монах. Вот бы и на деле все так вершилось, как поется твоими пророческими устами.

Седжал не стал отвечать размытыми фразами, он все просчитал наперед. У него для этого была вся жизнь. Монах протянул Элейн кованый перстень с огромным топазом в форме ока, внутри которого находился черный турмалин в виде заостренного зрачка.

— Кольцо Бериуса де Моридера или иначе — Глаз Кентавра. В незапамятные времена люди верили, что мудрейшими существами на земле были именно кентавры. Считалось, что они обладали способностями к прорицанию и чтению мыслей, отсюда вся их безграничная мудрость, — пояснил Монах, когда я — новоиспеченная королева — приняла символ власти Кендры.

— Красивая вещица.

— И очень ценная, к тому же. Доказывает твое прямое родство с Моридерами.

— Почему оно у тебя? Разве не Эдмунд должен быть его полноправным властителем?

— Перстень был передан Элейн ее матерью. Когда Бериус отошел к праотцам после тяжелой болезни, — начал Седжал.

— Похоже, на Эдмунда не ставила даже родная мать? — вдруг догадалась я.

— Вот именно. Ландинья, именно потому, что мать, знала Эдмунда лучше прочих, и для нее было понятно почти сразу, что способности сына не велики. Своим характером он очень походил на брата Ландиньи — Тоциуса Верейского, только с той разницей, что у второго любовь к мотовству могла проходить вполне безболезненно для страны, поскольку власти он не имел. А вот Эдмунд транжирил ресурсы некогда богатейшего государства, за что и поплатился головой. Жалкий конец для монарха, отличное начало для страны.

— Как скучно я жила до встречи с тобой…

— И то верно, — хвастливым тоном прервал он меня.

— Лучше бы так все и оставалось, — закончила я и получила в ответ смешок Седжала.

— Кончай языком трепать. Пора собираться в дорогу! — скомандовал Монах и подал знак Дхе-Фортис.

Весь день прошел в сборах. Не сказать, чтобы мы много с собой взяли, но то немногое тщательно подбиралось. Особенно это касалось моего облачения. Я давно уже не была той армейской нищенкой при низшем чине и таким же жалованием, даже в будние дни все эти пять лет пребывания в Вейоне я носила королевские шелка и меха. Да, одежда моя была проста и удобна, но вся без исключения из лучших и самых дорогих тканей. Монах нарочно рядил меня во все эти роскошества, во-первых, чтобы к новой жизни привыкала я, во-вторых, показывая всей общественности, что принцесса Элейн не превращается в монастырскую гниль, увядая в самом расцвете молодости, а шьет наряды и живет на широкую ногу, готовая занять трон в любой момент. Это все было частью хорошо продуманного Седжалом плана, и вот теперь настал момент, когда он будет запущен в полную силу.

Я стояла на широкой монастырской площади и смотрела на всех обитателей Вейона с чувством некой ностальгии. Все эти люди, вышедшие меня проводить, не пытались ликовать или праздновать. Они хорошо понимали, что отсюда, от самого этого порога, лежит необычайно долгий и тернистый путь, где я никогда, ни единого мгновения больше не смогу принадлежать себе…

Я подняла руку, холодно прощаясь с единственным в моей жизни домом, и навсегда закрыла в дальнем ящике робкое желание повернуть назад.

— Когда мне ждать тебя, Монах?

— Самое большее, через пару месяцев. Сегодня я отправляюсь в Бастру с официальным прошением от королевы Кендры к их королю.

— Прошением?

— Да, оказать честь и присутствовать на коронации.

— А что в нем такого особенного, что я лично прошу его явиться, простите — присутствовать на моей коронации?

— Ну, особенностей у него хватает. Нас более всего интересует его прочная власть и переполненная казна. Он лучше прочих подходит на роль твоего супруга.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ловко ты все решил, — безразлично бросила я и, кивнув Монаху на прощание, тронула лошадь в галоп.

* * *

Путь из Вейона в столицу Кендры занял у нас две с половиной недели. Если бы мы гнали лошадей, то легко уложились бы в две, но тогда у меня был бы не самый презентабельный вид, а это то, чего нельзя было допустить ни при каких обстоятельствах. Монах строго-настрого велел Дхе-Фортис доставить меня в Кендру внешностью свежее, чем у майской розы, поэтому продвигались мы неспешно, а привалы всегда были продолжительными и всегда с максимальными удобствами для меня.

Кендра была прекрасна во всех своих проявлениях. Ее природа дышала жизнью в полную грудь. Луга, обильно цветшие даже ранней весной, раскинулись богатыми коврами вдоль полноводных рек, чьи могучие русла-рукава тянулись далеко на юг. Мы продвигались все дальше, встречая на своем пути целые озерные края с кристальными водами, в которых, бликуя в солнечных лучах серебристыми чешуйками, плескалась самая разнообразная рыба. В тени могучих елей пряталось дикое зверье, а в пышных кучерявых дубовых кронах на все голоса заливались сладкоголосые птицы.

За все свои годы службы в армии Старии я никогда не видела таких красот, а ведь истоптала в армейских отрядах почти всю страну. Стария всегда казалась мне огромной, но такой безжизненной, и не зря. Где-то на подсознательном уровне я давно понимала, что она не жилец. Да и она будто давно понимала свои перспективы, от пагубных мыслей о скором упадке превратилась в усохшую, едва дышащую старуху. Степи да степи, а за ними новые, еще менее приветливые, еще более обширные. Здесь же, в Кендре, куда б ни падал даже самый скупой на эмоции глаз, он везде находил первозданную, смелую, откровенную красоту. Даже сточные канавы здесь выглядели произведением искусства, вышедшим из-под руки великого мастера. Не знаю, с чем было связано такое сентиментальное восприятие окружающего, но Кендра мгновенно влюбила меня в себя. Ей даже не потребовалось для этого обещать мне каких-либо благ и богатств, вот так, за приветливые птичьи трели и вечнозеленые долины я моментально продала свое сердце чужой для меня стране.

На восемнадцатый день путешествия мы наконец въехали в столицу. Наш отряд следовал по главной улице четко организованным строем, где головным всадником был капитан Ян. Дхе-Фортис шествовали рядом со всех сторон, их военная выправка и природная строгость вселяла в людей одновременно и страх, и благоговение. Затянутые в черную кожу, вооруженные острыми клинками и ледяными взглядами, эти воительницы моментально привлекали всеобщее внимание, а потом уже людям было трудно отойти от увиденного. Даже городская стража не решалась препятствовать нашему продвижению, мысленно задаваясь вопросами, кто мы, и зачем прибыл такой многочисленный отряд в столицу Кендры.

— Они даже не спросят, кто мы такие? — усмехнувшись, произнесла Арин, ехавшая по правую руку от меня.

— Бесстрашные, — хмыкнула Верна. Она была разочарована тем, что Дхе-Фортис не выказали должного внимания.

— Сейчас в городе много чужаков, — ответил Ян, как всегда спокойным, рассудительным тоном. — В эти дни в столице проходит весенняя ярмарка. А смерть расточительного короля только добавила пышности этому празднику.

— Заметил, что очень много одноруких детей, — высказался Ян, в то время пока я мысленно делала тот же вывод.

— Может, в местных канализациях есть гнезда граммитов? Они известны своей страстью к людоедству. Подкрадываясь к колыбели, впиваются зубами в детские конечности и, отрывая кусок, бегут прочь с долгожданной добычей…

Пока мои спутники беседовали, я наблюдала за происходящим в полном молчании. Люди действительно не испытывали горечи от потери государя, никакого траура и спущенных знамен в торговом районе я не заметила. Напротив, все было украшено весенними цветами и пестрыми лентами, где-то вдали под звуки флейты голосили неприличные песни бродячие музыканты.

По мере приближения к сердцу столицы, толпа все сгущалась, однако мы не останавливались, уверенно продолжая шествие. Среди торговцев, покупателей и обычных зевак то и дело сновали люди в форме, похожей на военную, но без каких-либо знаков отличия и званий. Что-то вроде добровольного отряда, но слишком неприветливого и наблюдательного. У них не было никакого военного лоска, выправки. Их форма содержалась не самым опрятным образом, а трехдневные щетины небрежно покрывали нижнюю часть лица. При себе они имели очень странное оружие. Как правило, стражники или городская охрана пользовались одноручными клинками, а у этих мужчин на поясах висели топоры с довольно большой длиной лезвия. Некие палачи разгуливали по площади города и все что-то тщательно выискивали. Взгляд их не задерживался на нечестных на руку торговцах, обвешивающих граждан, или проститутках, за каждым углом откровенно и нагло предлагающих себя клиентам, что побогаче. Их интерес принадлежал совсем иной категории людей — ворам.

— Ага, и эти граммиты сейчас прямо перед нами, — наконец догадалась я, увидев, как огонек в глазах стражника загорелся, когда он застал ребенка за воровством буханки хлеба.

— Вот эти, в зеленом?.. — спросила Верна, но мне уже было не до ответов.

Я знала, что произойдет в следующий момент, поэтому пнула коня в бока и рванула вперед.

Стражники ловко схватили худощавого чумазого парнишку лет десяти и поволокли на площадь, громко выражаясь при этом:

— Щенок, научился воровать левой рукой, чтобы мы не отрубили правую? Думаешь, нам сейчас что-то помешает отрубить тебе обе, чтобы неповадно и дальше было?

После злобной бравады он сорвал с пояса свой увесистый топор и вскинул вверх для замаха. Я буквально рассвирепела и спрыгнула с коня на скаку. Топор стражника неумолимо опустился на предплечье мальчишки, но мой меч оказался быстрее, и вместо худенькой детской ручки, заливаясь кровью, на площадь упала волосатая рука стражника. Мгновение спустя он завопил на весь торговый район бессвязные проклятия, а другие его соратники решили довершить начатое, будто не видели, что произошло с их предводителем. В этот момент уже Дхе-Фортис подоспели. Только одного я успела обезоружить, остальные пять достались моим воительницам и Яну.

— Семеро на одного отощавшего ребенка. Что за отбросы набираются армию Кендры? — выплюнула я, вытирая кровь с меча о камзол убитого мной стражника. Затем я перевела взгляд на мальчишку, все также стоявшего среди своих палачей, уже мертвых палачей. — А ты смельчак.

— Я просто голоден… — заикаясь, ответил светловолосый парень.

В этот момент сторожевой башни вылетел богато одетый мужчина. Сразу было видно, что он дворянин, а по отличительной ленте на его груди я поняла, что он еще и представитель местной власти. Жестикулируя в воздухе, он кричал своим подчиненным приказы:

— Схватить нарушителей! Всех до единого! Я покажу всем вам, отребье, что бывает с ворами, а что с теми, кто встает на их защиту!

— Меня они все равно не пощадят, еще никого не пощадили, а вы чужаки, вам лучше уходить, пока можете, — смиренно произнес парнишка.

Я была поражена, как ребенок может носить в сердце столько отваги и благородства, которого иной раз нет и в десяти старых генералах. Жестом я подозвала его к себе и опустила меч острием в землю, встречая разгневанного начальника городской стражи и весь его взвод неотесанных мужланов со всем своим спокойствием.

— Разграбили казну, облачили народ на жалкое существование, толкнули на воровство и теперь за это отрубаете руки этим чумазым детям, которые от голода уже готовы на все? — строго сказала я, когда он подлетел ко мне с выставленным вперед кинжалом.

— Ты грязная… — не успел выругаться начальник, как путь ему преградили Верна и Арин.

— Выражения подбирай, когда обращаешься к ее величеству королеве Кендры Элейн де Моридер, — желчно выплюнула Верна и, ударив начальника стражи в коленный сустав, так, что мужчина моментально сложился пополам и рухнул на брусчатую площадь. — И колени преклони, пока не вывернула твои ноги в обратную сторону, сверчок.

— Капитан Ян, думаю, этот почтенный дворянин станет нашим провожатым во дворец. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы он не сбежал на полпути, — сказала я и убрала меч. — Нам пора.

— Королева, королева Элейн! — раздался звонкий голос из толпы.

Я обернулась и увидела того самого мальчишку, которого спасла от стражников. В его маленькой ручонке был зажат цветок белой лилии. Он прямо на бегу упал на колени передо мной и протянул подарок, не смея поднять глаза на меня. Вокруг воцарилась тишина. Мне показалось, что даже дышать перестали все те люди, что стали очевидцами развернувшейся на площади сцены. Я присела рядом с ребенком и произнесла:

— Как тебя зовут?

— Маркус, — все также глядя в пол ответил мальчик.

— Этот цветок тоже был украден, Маркус? — строго спросила я.

В один миг лицо мальчика вспыхнуло протестом, он поднял на меня огромные голубые глаза и выпалил:

— Нет, королева Элейн! Я вырастил его сам, в глиняном горшке!

— Что ж, если это так, тогда спасибо за подарок, Маркус, — ответила я и приняла лилию.

— Спасибо вам…

— Больше никто не посмеет обидеть тебя. Но и ты запомни, что воровство дурное занятие для любого человека.

Маркус ничего не ответил, лишь пристыженно опустил глаза и кивнул светлой головой в знак согласия.

— Отныне все дети Кендры под личной защитой королевы. Если хоть кто-то посмеет снова совершить нечто подобное с этими несчастными детьми, сядет на кол без единого шанса на оправдательный приговор!

С этими словами я вернулась к отряду и, взяв коня под уздцы, пошла в сторону замка. За мной стройными рядами двинулись Дхе-Фортис и капитан Ян, к коню которого был привязан начальник городской стражи.

— Ваше величество?.. — вопросительный тон Арин заставил обернуться.

Я не сразу заметила происходящее, но когда воительницы моего отряда расступились, поняла, что заставило Арин окликнуть меня. Дорога позади нас была усыпана полевыми цветами. Люди передавали маленькие пучки из рук в руки по цепочке, и вскоре цветы расстилались уже под моими ногами, сопровождая меня на пути. Я глубоко вздохнула, чувствуя неподъемную ответственность, только что легшую на мои плечи — ответственность за судьбы многих людей и целого народа. Уверенной поступью я шла по дороге из цветов, в этот самый миг окончательно отрекшись от Рейны, навсегда приняв Элейн.

— Думаю, у тебя получилось не только стукнуть кулаком, но и нечто большее, — довольно произнесла Верна на языке Дхе-Фортис.

— Не радуйся раньше времени, самое веселье начнется именно сейчас, — ответила я и еще раз бросила взгляд в толпу, выстроившуюся вдоль дороги.

— Ты все выдержишь, не зря Монах назвал тебя любимицей жизни, — сказала Верна, когда мы подошли к главным воротам замка.

Я поднялась по ступеням, люди не могли идти следом, но они так и остались стоять на площади до тех пор, пока мы не вошли во дворец. У самых дверей замка я опустилась на колени, четко исполняя обычай вернувшегося домой монарха. Будь то военный поход или изгнание, дипломатическая поездка или многолетнее воспитание вне дома — по возвращении монарх обязан был преклонить колени перед домом своих предков, перед средоточием власти и величия. А сегодня этот жест символизировал еще больше, чем обычно. Народ видел в нем начало новой жизни, в надежде на светлое будущее каждый из этих людей принес цветок — как символ своей веры.

Стражники были наслышаны о произошедшем на ярмарочной площади или скованы увиденным только что, но не стали препятствовать нашему шествию, и мы прошли в замок под всеобщее ликование снаружи.

— Где же прячутся эти навозные жуки? — гадала вслух я, выбирая направление, а затем свернула в западное крыло.

Войдя в зал заседаний Совета провинций, я мысленно похвалила себя за проницательность. Вся гниль высшего общества Кендры, всех власть имущих и властью злоупотребляющих я нашла в этом богато убранном помещении. По их серым лицам я поняла, что почтенные господа осведомлены о моем появлении и не слишком ему рады. Ни тебе приветственных слов, ни поклонов и реверансов, только неприкрытая ненависть и злоба за сорванные планы.

— Почему в монастыре не дождались официального приглашения принцессы к престолу? — вздернул брови один из совета дворян, отчего-то вообразив, что может поучать меня со всей своей напыщенностью.

— А вы бы за это время растащили остаток обнищавшей от руки моего братца казны? — фыркнула я, используя метод кулака, на котором так настаивал Монах.

— Это обязательный этикет, дорогая кузина, — наигранная вежливость исходила от герцога. — Не просто прихоть дворянства, а свод правил, которые как никто другой монарх должен блюсти и уважать.

— Еще из детства помню, как по-хозяйски ты лез не в свои дела, дорогой кузен. В Вейоне у меня было много времени для получения качественного образования и заботливых гувернанток, которые уделяли особенное внимание этикету, — я положила на стол бумаги, подтверждающие мое происхождение, а сверху прихлопнула всю кипу кольцом Бериуса де Моридера. — Прошу совет назначить дату коронации как можно скорее, а также взять на себя всю подготовку. Решение должно быть принято сегодня до захода солнца. Сообщить о нем надлежит в письменном виде с соблюдением всех печатей и подписей. Это должен быть законный по всем статям документ.

— За такое короткое время Совету не удастся подготовить необходимые бумаги к указанному вами сроку, — развел руками плюгавый старик в серебристой мантии.

— Чем больше вы разговариваете, тем меньше у вас времени, нехватку которого вы только что озвучили, — отрезала я, не собираясь уступать. — И еще. Кто из присутствующих Рагнар Ноквист?

— Чем могу быть полезен? — буквально отхаркиваясь каждым словом, выступил вперед мужчина средних лет с увесистым перстнем на правой руке.

— Я пока не решила, а можете ли в вообще быть полезным, поскольку от вашей деятельности увидела лишь один вред. Но небольшую услугу вы мне все же окажете, — я даже не просила, я унижала его своим приказом за чрезмерно пренебрежительное отношение ко мне. — Этот человек назвал себя начальником городской стражи. С его подачи нет такой улицы в столице, где не жил бы хоть один безрукий ребенок. Такую мразь нужно изводить его же методами. А вы, как представитель внутренней военной мощи и дисциплины в Совете, лично проконтролируете, чтобы этот человек был приговорен к казни и непременно дождался ее. Повторюсь, вы несете за него личную ответственность. Если я не увижу его казнь, я назначу вашу. Более не смею отвлекать почтенные умы. Доброго дня, господа, и не затягивайте с подготовкой приглашения к престолу.

После этого выпада я уверенной поступью направилась в комнаты Элейн, которая покинула их, еще будучи пятилетним ребенком.

— Ваше высочество, принцесса Элейн, вам надлежит теперь занять другие покои, — семенила за мной следом одна из гувернанток Элейн из Вейона, которых Седжал отправил вместе со мной в столицу для пущей правдоподобности.

— Они уже подготовлены? — спросила я, не оборачиваясь и продолжая путь в восточное крыло замка.

— Нет, но мы сейчас сделаем все необходимые приготовления, — к нашему шествию присоединились еще несколько женщин, прислуживающих во дворце. — Ваше величество может пока устроиться в комнатах южного крыла.

— Мне вполне подойдет моя прежняя комната на то время, пока ведутся подготовительные работы. Спасибо за старания, — учтиво ответила я и захлопнула дверь прямо у них перед носом.

* * *

Глава 7

(из-за катастрофической нехватки времени глава не вычитана)

Коронация состоялась спустя месяц после моего приезда из Вейона. Седжал, как и обещал, приехал в срок, а следом за ним на церемонию прибыл и владыка Бастры — Натан Видный. Из видного у него было только брюхо, все остальное средней паршивости. Монах клялся, что из всех возможных претендентов на мою руку и сердце этот король самый сносный внешне. В целом, могло быть и хуже, и если закрыть глаза на брюхо, то мужчина в самом расцвете сил был вполне привлекателен. А когда он со всей учтивостью и богатым слогом заговорил со мной о политике, то я уже менее критично относилась к браку по расчету с Натаном.

Меня короновали с соблюдением всех традиций и обычаев Кендры. К назначенному дню в Алейдском храме все было празднично украшено красными и синими лентами в цвета национального флага Кендры. Всюду развесили остроконечные знамена и стяги тех же цветов с изображением герба. Колонны, балконы и даже пространство под сводами собора было декорировано гирляндами из неграненого хрусталя и живых цветов – белых лилий. С тех пор как Маркус подарил мне лилию в день моего появления в столице Кендры, именно этот цветок стал символом надежды. В народе мне дали имя — Белая Лилия Севера. Мне нравился этот символизм, все лучше, чем у братца Эдмунда — Расточительный.

Корона и власть отныне принадлежали мне, простолюдинке, некогда преданно служившей другой стране. Седжал был счастлив. Конечно, он этого не выказывал, но я отлично выучила его за эти пять лет, что провела в Вейоне. Если Монах не ворчал, значит, он всем был доволен. В представлениях Совету он не нуждался, поскольку все отлично знали Седжала, как одного из высших сановников монастыря, где воспитывалась королева. Так началась новая глава в летописи Кендры.

После коронации мне надлежало явиться к Пагоде Тысячи душ в Древнем городе. Именно их благословение могло активировать защиту Кендры от магических атак Кхаана. Мне нужно было использовать все методы для укрепления обороны моей страны, а потому пренебрегать священным обрядом я не собиралась. Единственной проблемой в этом идеальном плане был тот факт, что Древний город населяют люди исключительных магических способностей, распознать ложь для их дара будет проще, чем сосчитать до пяти.

— Ты должна склонить их на свою сторону, — безоговорочно напутствовал Седжал. — Лгать – глупо, это разрушит все наши планы. Ведь именно признание монарха Древним городом служит для всех прочих непреложным доказательством того, что монарх не подделка. Твои намерения должны быть тверды, но прозрачны. Они должны увидеть патриотизм чужачки к их родной земле, тогда ты завоюешь расположение сильнейшего союзника из возможных.

— Они впервые увидят настолько патриотичного чужака. Не сомневайся.

— Есть еще кое-что…

— Седжал, ты знаешь, как я не люблю твои недоговорки, но упорно продолжаешь ставить меня перед фактом в ситуациях, предрешающих жизнь или смерть. Всякий раз мне приходится думать, как сделать все красиво и не сдохнуть при этом, — озлобленно процедила я. — Что на этот раз?

— Врата Истины.

— Погоди, не торопись разрушать интригу. Я сама домыслю. Эти врата построены какими-то древними святыми, которые наложили сильнейшую магию на свое творение. И теперь всяк в город входящий против собственной воли будет исповедан этими вратами? Если распознают ложь, то убьют меня на месте? Я ничего не упустила, учитель?

— Ну, в общих чертах… — согласно кивнул он. — На самом деле все чуть лучше. Убивать тебя никто не станет, ибо никакая тамошняя древняя магия не способна на убийство. Это все же место святости, а ты всего лишь лже-королева, за такое не убивают, во всяком случае, не хранители.

— Утешил. Делать-то что? Дал загадку, дай подсказку.

— Я думаю, делать ничего не надо. Врата, конечно, выявят обман, но решение все равно будет за хранителями. Потому и говорю, что ты должна быть очень убедительна. Получишь благословение Пагоды, хранители даруют Кендре защиту от магии Кхаана. А она нам нужна больше воздуха сейчас, понимаешь?

— Понимаю. Понимаю, что ты опять бросаешь меня в змеиную яму и весело машешь ручкой сверху. Скажи честно, Монах, ты садист?

— Нет, я стратег, — гордо заявил Седжал.

— Одно другому не мешает, — выдохнула я, понимая, что спорить с ним толку мало. Снова придется смириться и марионеткой следовать задуманному кукловодом плану.

С отъездом в Древний город я немного затянула. Теперь, когда весь этот крысиный угол разорен, я не могла так беспечно покинуть столицу на два месяца.

— Монах, тебе придется остаться тут. В Совете сейчас я не самая почитаемая фигура, за время моего отсутствия может произойти много нежелательного. Это ни к чему.

— Мыслишь верно, — кивнул Седжал, нахмурившись. — Только и меня властью не наделяй. Лучше б нам выбрать кого-то из старожилов этого террариума, а я понаблюдаю со стороны и глаза им помозолю да плотно займусь тайными писаниями, что хранит королевская библиотека. Мы не продвинулись ни на дюйм в попытке предугадать планы Кхаана.

— Что думаешь насчет Генрига Батта? Мне кажется, он давно хочет выделяться среди соратников, но до того не имел возможности проявить себя.

— Идеально подойдет. Но его нужно в некотором роде доработать.

— Доработать?! — расхохоталась я, вспоминая методы Монаха по доработке. — Переломаешь ему ноги и руки, а потом с гордостью объявишь ему о вакантной должности королевского заместителя?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— О, нет, твое величество, этот человек не выдержит и половины тех мучений. Не наделяй его сверхспособностями.

— Арин, попроси позвать господина Батта ко мне. Пусть останутся только генерал Ян и Верна. Остальные – на подготовку к поездке, — озвучила я.

— Меня тоже отсылаешь? — изумился Монах моему решению.

— Тебя в первую очередь. Не хочу, чтобы он чувствовал давление, будто находится в стане врага.

— Хитро. Если присмотреться, ты великолепно справляешься. С некой обидой признаю, что я тебе совсем тут и не нужен.

— Не неси чепухи. Твоя почти провидческая мудрость меня с первого дня сделала преданной собачонкой.

В этот момент вернулась Арин и легонько кивнула в знак того, что поручение выполнено.

* * *

Поручив временное принятие решений Совету и моему доверенному лицу – Генригу Батту, я покинула столицу. Вместе со мной в Древний город отправилось войско в пять сотен копий – лучшие отряды в армии Кендры. Как символ военной мощи, они сопровождали нового монарха к местам великой почести предков – Пагоде Тысячи Храбрых Душ, чтобы провести обряд подношения и заручиться благословением хранителей. Если коронация в Алейдском храме была признанием народом и политической властью своего нового правителя, то поход в Пагоду Тысячи Храбрых Душ — ритуал посвящения для верховного военачальника.

Сама дорога в Древний город занимала меньше недели, но это если ехать напрямую. Нам же предстояло путешествие по определенному маршруту. Этот путь пролегал по местам славы моих предшественников – королей и королев Кендры, которые каждый в свое время совершили подвиг ради страны. Чтобы увековечить великие деяния предков, люди воздвигли обелиски на всем протяжении от столицы до Древнего города, который мне и требовалось проехать.

Всякий раз, подъезжая к очередному месту воинской славы того или иного предка Элейн, я поражалась незабвенному людскому почитанию своих правителей. С таким трепетом они заботились о памятниках, так ухаживали за территорией вокруг, жгли свечи и возлагали цветы. К обелискам тех монархов, которым удалось предотвратить голод или распространение пожаров на полях с урожаем, люди приносили дары в виде хлеба и овощей. В знак памяти искоренения чумы или иных пандемий жители возлагали к памятникам отличившихся правителей букеты из луноцвета – символа будущего. Королям или королевам, проявившим себя в защите родины, освобождению от вражеского гнета подносили вино и сыр, а также плели венки из полевых цветов, выросших на полях сражений, как символ жизни, поднявшейся из пролитой крови.

— Это завораживает, — тихо произнес Ян.

— Да, мне даже кажется, что я вижу вокруг тусклые очертания былых времен и лица предков, — согласилась я и спрыгнула с коня, чтобы в очередной раз преклонить колено перед обелиском короля Кендры.

— Здесь оживленнее, чем в других местах, — констатировала Верна.

— Король Игнис де Моридер прославился тем, что спас восточные земли от варваров, которые посягнули на наши территории в конце Седьмой эпохи… — принялся объяснять чужакам капитан первого специального взвода.

Наряду с ним я вспомнила историю десятого короля Кендры и продолжила:

— Он низверг врага чуть ли не в одиночку, когда на поле брани после многодневной ожесточенной битвы полегли все его войска. Игнис призвал магию Варлы и смог одолеть полчища варваров, нацелившихся на столицу. Отступить он просто не мог, ведь за его спинами, — я обернулась к югу, рассматривая едва различимое вдали поселение, — находился Брин – город в восемь сотен невинных душ.

— Моя королева прекрасно знакома с историей предков, — со всем уважением поклонился широкоплечий капитан.

— Это обязанность всякого потомка чтить память великих предков, — озвучила я и возложила шелковые цветы на каменный постамент.

— Ваш брат, покойный Эдмунд де Моридер, не был настолько патриотичен.

— Мой брат потому и сложил голову от крестьянской мотыги, что не был достаточно патриотичен. Пусть его дух найдет покой в чертогах предков, а здесь, в этих святых местах, не будем поминать его имя наравне с великими монархами Дома Моридер.

— Вы бесконечно мудры, ваше величество, — еще раз поклонился капитан и отступил назад, чтобы не мешать моей молитве к создателю.

Очередная поминальная песнь была завершена, она стала последней на нашем пути. На следующее утро мы наконец выехали к Коловианскому нагорью, откуда и берет свое начало Древний город. Я выехала вперед, как и полагалось традицией, следом отряд Дхе-Фортис и генерал Ян, а позади строгой колонной в ширину по двадцать копий воздвиглось мое войско. Громадные каменные врата, казалось, возвышались к самому небу. Их величественный дух давил на меня и устрашал. Темно-серый камень громоздился своей неподъемной тушей на моем сердце. Чуть погодя я догадалась, что это одна из особенностей магии Врат Истины.

По ту сторону каменных столпов стояли люди в длинных белых мантиях. Их лица оставались беспристрастными в своем ожидании. Пока я не ступила за границу города, они не собирались проявлять никакого участия, но при этом почтительно выстроились поприветствовать нового монарха, в случае если его признают Врата истины, конечно.

«Что ж, давайте проверим, кто из нас больший патриот Кендры. Нужна ли вам королева, преданная всем сердцем, но не кровью, или будете взирать на то, как худшие из ваших сыновей похоронят последнего ребенка под кровожадной поступью короля Кхаана…» — произнесла про себя я и прошла под каменной аркой.

Ничего не произошло. Я оказалась по ту сторону врат, и вся моя свита чинно появлялась следом. Когда же все миновали магические столпы, я остановила коня перед мужчиной средних лет, который находился чуть впереди остальных хранителей. В его руках покоился серебряный кубок с замысловатыми узорами вокруг бледных дымчато-белых каменьев. Старейшина выждал еще мгновение, а потом склонил передо мной голову. Следом то же самое проделали и остальные.

— Королева Элейн де Моридер, добро пожаловать в Древний город и Пагоду Тысячи Храбрых Душ. Да благословится эпоха нового монарха, и ознаменуется она делами его великими!

Когда я спешилась и встала на колено, он воздел руки с кубком к небу, как того требовал ритуал, и принялся читать молитву. Слова мне были непонятны из-за неясного бормотания, но некоторые отдельные фразы я смогла все же различить или домыслить. Старейшина говорил на древнем наречии, которое мне удалось освоить в Вейоне как раз на случаи вроде этого.

— Мы принимаем чужую кровь и вверяем ей будущее своей страны. Новоиспеченной королеве Элейн необходимо хорошо заботиться о подданных и землях Кендры. Мы оказались одни на перепутье времен, — тихо произнес старейшина, наклонившись ко мне.

— Это моя единственная цель, — ответила я, отпивая из кубка терпкий отвар.

— Королева Элейн де Моридер приняла святой нектар. Здесь и сейчас начинается двухнедельный пост всех воинов и сопровождающих, прибывших в Пагоду Тысячи Храбрых Душ. Отнеситесь к павшим с величайшим почтением, и они даруют нам силы для борьбы с высшим злом.

В миг весь город погрузился в тишину, а, казалось, и целый мир. Все люди: хранители и приезжие связали себя обетом молчания и смиренно приняли скромную отшельническую жизнь на эти две недели. Нам, всем без исключения, не позволялось произносить и слова. Еда за столом была очень скромной и только из тех ингредиентов, которые мы совместно добывали на полях и в близрастущих лесах. Так каждый из нас познавал нелегкое время войны и ее главного спутника — голода. Молчание нам давалось, чтобы лучше понять звуки тишины и самого себя. Прояснить мысли и обрести понимание будущих путей. Обязательным было посещение храма и многочасовые немые молитвы, а после, в свободное время, мы имели возможность заниматься своими делами, опять же не нарушающими скромный уклад жизни этого намоленого места. Крестьяне, что прибыли вместе с нами, ухаживали за скотом, лекари и священнослужители читали древние манускрипты по своей профессиональной деятельности. Ну а воины, воины посвящали свой досуг тренировкам и совершенствованию навыков.

Мы собирались на открытых площадках, которых в этом старом военном городе было достаточно, и устраивали поединки. Сперва участвовали только Дхе-Фортис, Ян и я, но постепенно наши состязания привлекали все больше народа, и вскоре на территории тренировочных полей оказалось слишком много людей. Что было примечательного, сотни участников и зрителей, все как один, неизменно молчали. В этой звенящей тишине были слышны только звон металла о металл, который разносился далеко над нагорьем.

Я вышла на площадку и воткнула в землю перед собой двуручный клинок. Это был негласный призыв к бою, условленный между Дхе-Фортис и мной. Без слов тоже можно понимать друг друга, особенно когда ведешь поединки плечом к плечу или плечо против плеча уже долгие годы подряд. Верна выступила вперед и подняла в воздух восемь пальцев. Это означало, что ей нужны восемь воительниц для этого боя. Я ехидно улыбнулась, когда на плац вышли девять вооруженных Дхе-Фортис и остановились напротив меня.

Народ по периметру оживился, перетаптываясь на месте, пытаясь занять наиболее выгодную позицию зрителя. Поначалу они думали, что мы поделимся пять на пять, но все присутствующие, кажется, чуть не забыли о принесенном обете молчания, когда убедились, что все девять воительниц выступят против меня одной. Отовсюду раздавались нервные шорохи. Я лишь извлекла меч из земли и заняла оборонительную позицию, пытаясь отследить, какой стратегией Верна будет направлять своих соратниц.

Это был клин, и в авангарде, конечно, была она сама. Отличная возможность размять кости. Я крепче сжала рукоять и радостно ринулась в бой. Разбив клин надвое своей молниеносной атакой, на доли секунды я застала Верну врасплох. Если я знала все их плюсы и минусы, то и они за эти годы выучили меня как облупленную. Конечно, мы постоянно совершенствовались и с максимальным упорством работали над прошлыми ошибками, но все равно временами грешили. Верна дралась и попутно жестами отдавала команды. Мне необходимо было устранить сначала ее, как навершие клина, тогда их тактика потерпит поражение, и я добью остальных уже по одной. Дхе-Фортис жалили быстро, точно змеи, кидаясь из своего клубка на меня все агрессивнее. Толпа ерзала, мне казалось, я слышу их мысли, так сильно было впечатление не только у простого народа, возможно, не видевшего за всю жизнь лезвие настоящего клинка, но и воины элитных отрядов Кендры смотрели с неким оцепенением.

Верна ушла за спину и свист ее меча на замахе предупредил меня об угрозе с тыла. Я развернулась и резко парировала, отталкивая соперницу далеко назад. Она ступила за границу плаца и автоматически выбыла из сражения. Оскал мой стал виден буквально всем. Теперь будет легко. Вихрем промчалась по флангу и отправила на скамейку запасных еще двух воительниц из временного отряда Верны. Дальше Дхе-Фортис выступили с изматывающей атакой, заставив меня уйти в глухую оборону. Они действовали профессионально и очень слаженно, но и мне не оставалось ничего, кроме как искать открытия.

Вскоре мне удалось найти брешь в их образцовой атаке, правда, для этого мне пришлось расстаться со своим мечом. Бросив его в атаковавшую меня слева Нэну, я совершила кувырок вниз воительницам, что смыкали кольцо прямо передо мной. Влетев между частоколом их ног, я быстро поднялась и оказалась в чрезвычайно выгодном положении, потому как сумела перехватить еще и клинок одной из соперниц. Верна аплодировала у кромки плаца, я же сосредоточилась на спинах дезориентированных Дхе-Фортис. В захвате перекинула Лисию через себя и попутно через границу поля. Еще одна выбыла.

Силы были все еще очень далеки от равных, поэтому я торопилась убрать с плаца как можно больше соперниц, пока не растеряю концентрацию и запас энергии. Дхе-Фортис кружили, отвлекая своими хаотичными перемещениями – в этом-то им точно нет равных. Мне ничего не оставалось, кроме как отзеркалить их тактику и оставаться нелогичной в своих действиях, чтобы они никак не могли прочитать меня. Соперницам удался прием быстрее и эффективнее, атака пришла, откуда я ее сейчас не ждала – прямая в голову. Больше ничего не успевала сделать и выставила скрещенные запястья над головой. Остановив меч Далии, я расцепила руки и применила оглушающий прием в шею. Минус пять. Осталось меньше половины. И когда я уже была готова исполнить новый выпад, у кромки тренировочного поля появилась старшая Дхе-Фортис — Арин.

Она совершенно точно ожидала, когда я обращу на нее внимание. Арин прервала наш поединок, всем своим видом показывая, что меня ждут в другом месте. Нам пришлось закругляться и тут же следовать за Арин, оставляя воодушевленных зрителей на тренировочной площадке.

Нужно ли говорить, что с этих пор наши поединки собирали почти всех обитателей Древнего города? Это было прекрасным и полезным досугом во время строгого двухнедельного поста. Воины элитных подразделений с большим энтузиазмом скрещивали мечи с моими искусными Дхе-Фортис и генералом Яном. Даже иногда и я принимала участие в совместных групповых тренировках, правда, больше предпочитала настоящие сражения. Я скучала по риску открытых противостояний, мне не хватало остроты ощущений в этих боевых постановках, которые, в конце концов, были направлены лишь на поддержание формы и не шли ни в какое сравнение с настоящим боем.

Мне было трудно отказаться от дела, которому я принадлежала большую часть своей жизни. Теперь, получив власть, я потеряла свободу и уже больше никогда не смогу принадлежать себе и своему простому воинскому занятию. Да, никто не запрещал мне участвовать в сражениях, никто не щадил меня на тренировках, но все хорошо понимали, что отныне в моей судьбе не должно быть никаких безрассудств. Скука. Смертная.

С этими мыслями я облачилась в черный ритуальный наряд, закинула меч за спину и побрела на панихиду, которую возглавляла все время поста. У горы Онор уже собрались все участники, ожидая моего восхождения к благословенному алтарю. Я приблизилась к каменному постаменту и, возложив венец из шелковых цветов на его потрескавшуюся поверхность, склонила голову перед духами предков. Мои мысли устремились прочь из этого мира, я не допускала и мысли, чтобы лениться во время медитаций, попутно разыскивая ответы на еще не заданные вопросы. После таких безмолвных молитв мне и впрямь становилось легче, и я покидала гору храма с неким успокоением.

На исходе пятнадцатого дня нашего пребывания в Древнем городе мы взошли на вершину Пагоды Тысячи Храбрых Душ. Я зажгла священный огонь, а хранители совершили обряд и призвали магию предков Моридер для защиты Кендры. Теперь каждый дюйм этой земли был пропитан силой, способной противостоять любой враждебной.

Вскоре мы простились с хранителями и все так же в полном молчании покинули место упокоения королей и королев Кендры. Возвратившись в столицу, я навсегда забыла, что такое молчание и покой. С порога на меня навалились бесчисленные дела моего пребывающего в разрухе королевства. Шли недели, я трудилась на благо страны и попутно искала сведения о некой силе, которую пытался заполучить Кхаан. Вместе с укреплением внутренней военной мощи страны было решено направить разведчиков по всем наиболее вероятным направлениям, которые король Кхаан может выбрать для подступов к Кендре.

Седжал предпринял множество попыток отыскать великую силу этих земель, которая может стать погибелью мира людей, если достанется Кхаану. Вот только все его попытки были погребены в отчаянных и пустых действиях. Ни маги, ни историки, ни провидцы Кендры – никто не был способен ответить на вопросы Седжала, никто так и не смог помочь.

— Я поеду в Тиверию. Похоже, мне нужна будет помощь тех, кто давным-давно меня проклял.

— Друиды? — вздернула бровь на лоб Арин.

— Да.

— Что это за непознанная мною часть твоей биографии, Монах? — цокнула я, убедившись, что только одна из присутствующих не понимала, о чем речь.

— Нечем хвастаться, моя королева. Это все ошибки дерзкой и глупой юности, Седжал ухмыльнулся и захлопнул увесистый фолиант, который читал целый вечер.

— Что натворил? Друиды ведь особенно изолированный от внешнего мира народ. Как можно было умудриться им досадить?

— Я совершил непростительный грех — соблазнил женщину их племени, а для Друидов связь с кем-то, кто не принадлежит их роду, хуже смерти, — хмыкнул Монах, с грустью вспоминая былое.

— И где та женщина сейчас? — спросила я.

— Полагаю, там же, где и прежде – в общине со своим народом. После того как стало известно о нашей связи, ее изолировали, а меня прогнали с земель Друидов под страхом смерти. Наверное, я ее не настолько любил, чтобы строить из себя героя в попытках изменить решение старейшин, — честно признался Седжал, не испытывая угрызений совести при этом.

— Главное, что при этом ты не стал несчастнее, — бездушно констатировала я. — Повернись все иначе, вам обоим пришлось бы расплатиться за мимолетные порывы. Сейчас же тебя может мучать лишь совесть, что бросил распутницу после скандала.

— Когда я оставлял поселение, она явно не была убита горем. Очень скоро я понял, что Кантара считала свое приключение отличной пощечиной по непреложным устоям предков. Она была бунтаркой.

— А ты попал под раздачу, — догадалась я об истинном положении дел. — Выходит, ты грустишь только оттого, что тебя попользовали больше, чем попользовал ты?

— Ты догадливее меня, Элейн, — рассмеялся Монах. — Мне для осознания своего эго понадобилось чуть больше времени.

— Думаю, не будь в твоей жизни подобных ситуаций, едва ли сейчас я превозносила бы твою мудрость к небу. Так зачем тебе своим появлением бередить старые раны в сердцах Друидов?

— Был у меня друг среди Друидов. Он настоящий мудрец – не я. Друиды дали ему особое прозвище – Сын Истины. Ойго единственный из тех, кого я встречал, без прорицательского дара может знать тайны прошлого и сюжеты будущего.

— Это как? — Верна первая озвучила вопрос каждого из нас.

— А так, что этот парень каким-то образом хранит в своей голове неимоверное количество информации и способен сопоставлять ее настолько стремительно, что рядовой разговор в мгновение перерастает в целое предсказание. Я раньше смеялся над его смелыми заявлениями, задирал его склонность фантазировать, но потом вдруг все происходило так, как он и предполагал, с точностью до деталей. Когда Кхаан получил корону Аграахона, Ойго сразу сказал, что первый заберет во владение весь мир и начнет непременно с Веренга и Нимиры, хотя был куда более слабый Дортленд. Затем мой друг Друид уверял меня в абсурдном захвате Кхааном девяти Королевств Древности, я его за эти высказывания чуть огню не предал.

— У тебя страсть к истязаниям, — выгнула бровь я.

— А потом пали и другие государства. Все это Ойго тоже предсказал до последнего нюанса. Когда мой друг впервые упомянул о Десятилетней войне, я уже просто спрашивал даты и исход. Нужно ли говорить, что он достоверно выложил мне все сведения, которые неизбежно сбылись.

— Думаешь, если Ойго знает каждый следующий шаг короля Аграахона, то ему известны и причины этих шагов?

— Думаю, что Ойго знает именно причины, из них он и выстраивает пути. Но и тут не обходится без его таланта в поиске истины, я уверен.

— Этот Ойго был бы нам очень полезен, — согласилась я, выслушав рассказы Монаха. — У нас нет другого выхода, кроме как просить твоего друга о знаниях, ибо сами мы перепробовали все возможное. Меня не покидает ощущение, что пока мы барахтаемся в собственной беспомощности, Кхаан уже ступает по землям Кендры в нужном ему направлении.

В подтверждение моим словам, разведка принесла тревожные новости. Как и предсказывал Монах, не прошло и полгода со смерти Эдмунда, а владыка Аграахона предпринял наступательные действия.

— Он нашел, — выдохнул Седжал, изучая данные разведки. — Войска Аграахона маршируют по Пустынным землям к Сиду.

— Мы ведь тоже рассматривали Сид как потенциальный тайник древней магии, учитывая его близость к хрустальным шахтам и аномальную природу, — вступил в разговор генерал Ян, глядя на большую настенную карту Кендры.

— Вот только мы неоднократно изучали эту местность, и лучшие маги каждый дюйм проползли в поисках чего-либо похожего на месторождение уникальной энергии, но ничего не нашли, — сокрушался Монах, почесывая подбородок. — Что же этот ублюдок там учуял?..

— Есть только один способ это узнать… — задумчиво пробормотала я. — Мы примем бой.

— Я поеду с тобой, — поменял свои планы Монах, когда услышал о моих.

— Нет, ты должен держаться первоначальной задумки. Если твой давний друг сможет нам хоть немного помочь, мы вполне обойдемся без тебя, Седжал, — категорично заявила я. — Магию король Кхаан против нас не применит, пусть даже он главный демон всех существующих миров. Слишком дорого ему обойдется влияние Пагоды Тысячи Храбрых Душ. Твои чары против него тоже бессильны, так какой…

— От меня толк? Это ты хотела сказать? — рассмеялся в голос Монах.

— Ну, примерно так, — отрешенно согласилась я, заботясь уже о другом: — Стянуть войска к Сиду!

* * *

Глава 8

Моя армия сражалась в поселении Сид, что почти на самой границе с бескрайними Пустынными Землями, за которыми уже простирались территории разросшегося в последние полтора десятилетия Аграахона. О наступлении Кхаана мы узнали еще задолго до его прибытия к Сиду благодаря эффективной разведке. Первые эшелоны были отправлены незамедлительно из близлежащих командований, еще несколько взводов переброшены из соседних зон. И наконец, мы выступили из столицы с тремя отрядами элитных войск. Наша часть прибыла лишь на второй день ожесточенного сражения. И мы тотчас усилили натиск, отталкивая соперника с земель Кендры. Вот чего я давно ждала, так это наконец оказаться в пылу сражения и дать волю внутренней злобе.

Перевес был на стороне соперника. Если бы не магия Древних, Кхаан давно бы расправился с нами. Мне вспоминались последствия Вихря чернокнижника, который стихией обрушился на наши войска шесть лет тому назад на Сигильских равнинах.

Разжившись военной формой Аграахона, втайне от своих и чужих я пробралась в лагерь врага. Мне нужно было знать больше. Здесь не было выставлено стражи или дозорных, кругом царила тишина, редкие воины выходили из своих палаток подышать ночной сыростью. Создавалось ощущение, что все эти люди были так далеко от реальных военных действий, происходивших в Сиде. Никакого напряжения не чувствовалось, потому что солдаты Кхаана знали, что в безопасности, когда рядом их демон-король. Именно из-за этой свирепой колдовской силы его страна сейчас не просто страшное наказание мира людей — она, подобно стаду верхен, проходя, сминает и сжирает все на своем пути.

Впервые я увидела его, шедшего с поля боя. Уставшего, потного, но яростного. Кхаан был необычайно высок и широкоплеч, а его сильные руки бугрились мышцами и венами. Небрежно расстегнутый ворот рубашки обнажал рельефную грудь, в которой точно никогда не было сердца. Вороные волосы в беспорядке спадали на мокрый лоб, укрывая выступавшее на нем напряжение. Владыка Аграахона был немного бледен, на лице виднелись следы болезненности. Магия Древних? Неужели Кхаану приходится сопротивляться ее подавляющей энергии. Даже несмотря на противостояние защитным чарам Кендры, при одном только взгляде весь облик короля Аграахона вживлял страх глубоко под кожу, ломал, уничтожал. Какая-то мертвая аура мерцала вокруг хозяина – магия темного божества. Эти черные глаза невидящим взором смотрели под ноги. Король Аграахона пребывал в задумчивости.

Король Кхаан вошел в самый большой шатер и по-хозяйски скинул оружие на подушки. Следом за ним в королевские походные покои, извиваясь, точно змеи, прошмыгнули наложницы. Полуголые и вульгарные, кружась, заигрывая, они сняли с Кхаана одежду и поманили к огромной купели в дальнем углу комнаты. Он властно шагал к ванне, полной горячей воды и голых девиц. Обнажившись перед взором своих любовниц, Кхаан погрузился в дымящуюся жаром воду. Его колдовское тело не чувствовало обжигающих прикосновений кипятка, но оно охотно отзывалось на женские ласки. Я стояла за тонким пологом шатра, точно окаменевшая, и сама не знаю, зачем смотрела на грязные утехи этого дьявола…

Наутро битва продолжилась. Чары Древних действовали безотказно, и король Кхаан не мог противостоять зеркалам магии. Чем больше он высвобождал энергии, тем больше терял сил.

— Я прикажу войску отступить, пусть только выйдет сюда тот, кто выставил против меня армию.

Кажется, мне пора обличить себя.

Лепестки кожаного подола рассыпались при ходьбе, открывая взору мои обнаженные бедра. И хотя высокие сапоги скрывали большую часть ног, но соблазнительно подчеркивали их длину и открытые участки. Тугой корсет был удобен в бою, защищал плотной стяжкой и прочной материей, а еще делал мою талию удивительно тонкой. Руки и плечи также были обтянуты кожей, которая поднималась по шее строгим стоячим воротником. Мои длинные белоснежные волосы были собраны в тугой конский хвост на затылке, чтобы не мешаться в бою и не пострадать.

Я выступила из-за спины генерала Яна, впервые заглянув Кхаану в глаза. В одно мгновение я вспомнила вчерашнюю ночь, когда втайне подглядывала за ним в лагере. Вспомнила этих женщин, которых он ласкал, которыми распоряжался, будто собственностью. Он удовлетворял себя ими до полного изнеможения этих девушек, брал стоя, лежа, снизу, сверху. Они кричали, нет, не от боли или унижения, они молили продолжить это насилие, сквозь непотребное, животное вожделение. И он давал им то, о чем они взывали, поил их своим семенем, много, долго. Я жалела, что увидела это, но в то же время не могла оторваться от наблюдения. Этот король был настоящим животным, он лежал в окружении шести красавиц, время от времени загоняя свой таран то в одну, то в другую, пробуя каждую, выбирая лучшую. С собачьей преданностью эти девушки взирали на его достоинство, в нетерпении ожидая своей очереди. Они задаривали его нежностями, ласкаясь на усладу его взору то друг к другу, то к нему, то сами с собой. А он, он не упускал ничего, хищный взгляд Кхаана был везде, он буквально пожирал эту концентрированную страсть, точно жизненную силу. Просто машина для спаривания. Ни одним мускулом не показал он, что испытывает привязанность, уважение, влечение к этим женщинам. Он их пользовал, как шелковые салфетки за обеденным столом, четко по назначению… Меня передернуло от одной мысли оказаться во власти этого мужчины. Такой судьбе покориться я не смогла бы никогда. Лучше трижды попасть под Вихрь чернокнижника, чем стоять на коленях перед этим узурпатором с до краев наполненным его семенем ртом.

— Кто эта воительница, генерал? — прикидываясь дураком, спросил Кхаан у самого высокого по званию из всех присутствующих.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А ты отгадай, — строго сказала я, остановившись прямо перед королем Аграахона, и закинула лезвие меча на плечо.

Кхаан скосил мгновенный взгляд на мой перстень и тотчас ответил:

— Кольцо Бериуса де Моридера, ныне покойного короля Кендры. Как досталось столь редкое сокровище?

— По наследству, — в той же манере ответила я, не двигаясь с места.

— Ну надо же, похоже, передо мной сама королева Элейн. Прекрасная и бесстрашная, — Кхаан подошел ближе, медленно обходя меня и при этом бесстыже разглядывая. — А мне сказывали, что она тяжеловесна и в бородавках.

— Козни лживых информаторов, король Кхаан, — уголок губ ехидно вздернулся вверх, чем еще больше распалила его интерес.

— Известно мое имя?.. — будто удивившись, спросил он. — Твои информаторы явно дороже моих.

— Не нужны соглядатаи и доносчики, когда б кровавый след, что тянется за тобой, король Аграахона, видно из самого Вейона, — не давая возможности ответить, я спросила прямо: — Зачем пожаловал, король-завоеватель?

Он обратил на меня леденящий взгляд черных глаз, будто пытался прочесть мои мысли, а потом вдруг вполголоса, может, сам себе? Произнес:

— Теперь и не знаю. Шел с войной, а убивать расхотелось.

— Тогда, возможно, король Кхаан покинет земли Кендры, коли желание воевать отпало? Ты уйдешь с миром, и станем добрыми соседями, — играла я по его правилам.

— Да и уйти просто так не получится. Воевать желание отпало, а с другими что делать, обворожительная королева Элейн? — Кхаан подарил мне самый нескромный, похотливый взгляд.

— От других, говорят, спасают травы. Пара ложек мелиссы и душицы в вечерний чай должны непременно помочь, — бездушно рекомендовала я средство для снижения потенции.

— Боюсь, я слишком увлекаюсь остроумием и смелостью женщины, что ни один рецепт не способен охладить этот интерес.

— Быть может, король Аграахона просто не привык себе в чем-то отказывать?

Он сделал вид, что задумался, а потом угрожающе улыбнулся и ответил:

— Точно. Так и есть.

— Когда-то нужно начинать, и чем раньше, тем скорее удастся привыкнуть, — язвила я.

— Вот мне интересно, королева Элейн так же хорошо владеет своим холодным клинком, как необычайно острым языком? — его слова прозвучали в шуточной форме, но столько угрозы в шутке я еще никогда не слышала.

Не давая времени для раздумий, он сделал выпад. Что-то подобное я и ожидала, поэтому легко уклонилась и приняла оборонительную позицию. Кхаан ударил вновь. Я парировала. Все это время мы неотрывно смотрели друг другу в глаза, не прекращая немого диалога. Он молниеносно выбрасывал меч вперед, при этом абсолютно не напрягаясь. Мне же стоило некоторых трудов отражать его атаки. Настал мой черед атаковать. Моими главными качествами в бою были скорость и маневренность. Кхаан – искусный воин, но и я в монастыре не молитвы читала все эти годы. Моя первая атака была им разгадана еще на стадии задумки, поэтому, когда я направила рубящий удар в грудь, Аграахон легко выставил блок и сбросил мой меч со своего. Я не стала отступать назад, а сделав усилие, с разворота отскочила вправо и уже в полете коротким ножом полоснула плечо короля.

— Красота не единственное смертельное оружие в вашем арсенале, королева Элейн, — размеренно произнес он, даже не обратив внимания на довольно глубокий порез, оставленный моим ножом.

Я предполагала, что этим действием взбешу его не на шутку, в конце концов, он получил не столько ранение, сколько пощечину при своих солдатах, при моих. Но, как ни странно, Кхаан не бросился на меня с неистовой атакой, однако контрвыпад все же сделал. Я отмахнулась и попыталась увернуться с шагом назад, но соперник оказался быстрее. Король схватил мое запястье и с силой притянул к себе, его могучая рука сдавила грудь, плотно прижимая меня спиной к своему торсу. Мне казалось, что я слышу его сердцебиение. Но это продлилось не долго, вскоре моим вниманием завладел другой его орган. Когда почувствовала твердую плоть, уперевшуюся в меня сзади, вскипела уже я.

— Я не могу в эту минуту думать о бое, ведь все мои мысли сейчас совсем о другом…— похабно шептал он мне на ухо.

Я снова вспомнила тех шлюх и их утехи, мне от этих воспоминаний здорово захотелось нанести ранение именно в то самое место, которым Кхаан в настоящий момент думал.

— Напрасно вы разбрасываетесь концентрацией, король…

Я перекинула нож в правую руку и со всей силы всадила в его кровоточащее плечо, а когда хватка Кхаана ослабла, освободилась из оков. Отскочив на безопасное расстояние, я вновь приняла стойку обороны. Каково же было мое удивление, когда Кхаан отступился от нападения, со всей силы вонзив меч в землю перед собой. Багровой от крови рукой он махнул своему войску, послушно внимавшему жестокому правителю, и властно произнес:

— Отступаем.

Кхаан приблизился ко мне и тихо произнес, чтобы слышать могла только я и ближайшее мое окружение:

— Думаю, несравненная и прекрасная королева Элейн, понимает, что зародившиеся во мне чувства отныне не позволят расстаться с ней надолго…

— За чем же стало дело? Продолжим бой и отрубим на корню все ваши чувства, — я уронила пренебрежительный взгляд на его штаны чуть ниже пояса, отлично понимая, к чему клонит Кхаан.

— До скорого, Белая Лилия Севера.

Он никак не отреагировал на мои язвительные фразы, а просто повернулся на месте и неспешно отправился вслед за своей армией.

Пока мои войска по незнанию ликовали неожиданной капитуляции врага, я неотрывно смотрела на удаляющегося короля Аграахона. Его плечо в мгновение было восстановлено, на нем не осталось и следа от ранения или кровяных подтеков. И хотя моя армия сейчас радовалась нежданной победе, я знала наверняка, что Кхаан в одиночку мог перебить нас всех на этом поле. Если он впервые в жизни покинул битву, добровольно сложив оружие, значит, придумал расплату пострашнее.

* * *

Прежде чем вернуться в столицу, мы отправились к одному руднику близ Сида, чтобы разузнать, не скрывает ли это место силы чего-то более опасного, чем концентрированное магическое месторождение. Отряд Дхе-Фортис и генерал Ян были единственными моими спутниками. Никто, даже элитные войсковые подразделения Кендры не должны знать о вверенной нам Седжалом миссии. Мы пробыли в Эвикоре две недели, а потом ни с чем вернулись в замок.

Поскольку наша миссия была скрытной, и все перемещения мы вели исключительно по неторным путям, избегая какого бы то ни было контакта с людьми. Наши одежды не имели знаков отличия или принадлежности к государственным военным отрядам, поэтому любой мог принять нас за рядовых наемников, которых в эпоху разрозненности встретить можно было повсеместно.

И вот теперь моя чрезмерная осторожность сыграла со мной в игру «кто кого перехитрил». Вернувшись в столицу, будто гром среди ясного неба, на меня свалилась ужасающая новость. Кхаан Аграахон ввел свои войска аж за третий рубеж, а это означало, что до столицы ему оставалось не больше пятидесяти миль. Молниеносное проникновение на территории Кендры – не самая страшная весть. Он ввел войска повсеместно, выступив по всем четырем направлениям. Моя страна за считанные недели превратилась в осажденное и абсолютно беспомощное государство.

— Моя королева, — хмуро позвал Ян, — из докладов различных городов и провинций следует, что король Кхаан не убивает людей, не сжигает деревень.

— Ты прав, он ведет себя странно. Обычно Кхаан не щадит противостоящих ему, а наши люди точно не сдались на милость этому узурпатору, — выдохнула я, пытаясь понять логику владыки Аграахона. — Какую цель ты преследуешь?..

— Ваше величество! — воскликнул только что влетевший в совещательный зал гонец. — Я доставил сведения от генерала Вайса. Он говорит, что самого короля Кхаана ни на одном из фронтов нет. Также военные докладывают, что наступательные силы были остановлены, чуть перейдя третий рубеж. Они находятся на этой отметке уже сутки и, кажется, пока не собираются сниматься с места. Мы попробовали дать отпор, но отряды врага слишком многочисленны, а еще их защищает магия их владыки.

— Как, черт возьми, этому демону удалось превозмочь зеркала магии? Ведь он получает колоссальный урон, когда использует свое могущество, — я устало потерла виски и поднялась с места.

— Элейн, ты должна отдохнуть, — категорично заявила Верна, когда военные снова принялись чертить что-то на картах. — От тебя полуживой толку мало, а ты не спала уже трое суток.

— И не уговаривай, все равно веки не сомкнутся… — отмахнулась я, мечась по комнате.

— Пока король Аграахона не выдвинул никаких условий, мы все равно его заложники и свои собственные, — пыталась вразумить Дхе-Фортис.

— Верна права. Король Кхаан имеет цель, и пока он ее не достигнет, мы его безвольные куклы, — поддержала Арин, озвучивая мои собственные мысли. — Люди в безопасности, урожаи целы, за твоей головой тоже никто не явился, а это все означает, что бессмысленно сейчас кусать локти и думать сквозь призму «что, если»…

— Ступай в свои покои, королева Элейн, а мы будем рядом. Если не уснешь, то хоть немного отдохнешь все равно, — с заботой сказала Верна.

— Хорошо. Но чуть только будут новости…

— Да, да, да, — кивала Верна, выпроваживая меня из зала совещаний, — мы тотчас тебе обо всем сообщим. Пришлю к тебе горничных.

— Не нужно.

Я зашла в личные комнаты, но не могла найти покоя и там. Из-за приоткрытой балконной двери слышался шелест листвы, встревоженный разыгравшимся ветром. Глоток свежего воздуха – вот что было сейчас так нужно, только я была уверена, что он не принесет облегчения. Я ступила на каменную веранду и села на выступ рядом с цветочной кадкой. Наслаждаясь ночной свежестью, я вдруг вспомнила военные походы и посиделки у костра с однополчанами. Тогда мой мир состоял из малого количества вещей: затяжные бои да короткие передышки. И несмотря на вечную схватку со смертью или судьбой, мне никогда не было так страшно и одиноко. Все потому что тогда я была в ответе только за свою жизнь, давно приняв тот факт, что она может оборваться в любую секунду. А что теперь? А теперь мне приходится отвечать сперва за сотни тысяч жизней и только потом за свою. Это пытка, настоящая пытка для того, кто всегда думал лишь за себя.

Я поежилась. То ли прохладе, то ли дурным мыслям, наводимым усталостью. Только было собралась вернуться в комнату, как на перила рядом со мной опустилась черная птица. Мой мозг замедленно реагировал на внешние факторы, это позволило сердцу сохранить прежний ритм, избежав испуга. Ворон оставался спокоен и выжидательно смотрел на меня. К его лапке было привязано письмо. Когда я отцепила сверток от птичьей лапы, ворон моментально взмыл в воздух и растворился в непроглядной тьме.

Сверток, который принес мне ворон, не имел восковых печатей или опознавательных знаков, но когда я развернула пергамент, то уже по первым словам выявила автора. Каллиграфический почерк нагло бегал по строкам этого послания, чья зловещая аура еще ощущалась в воздухе.

«Города Кендры парализованы, торговые пути отрезаны, границы схвачены, о Королева моих грез и кошмаров. Как тебе мой способ выразить глубину своих чувств и серьезность намерений? С тех пор как мы расстались у границ Пустынных Земель, я все никак не мог перестать думать о прекрасной королеве Кендры. И примерно в этот момент осознал, что лишь она может составить мое счастье в будущем. Уверен, ты женщина умная, не нужно упоминать, что отказы не принимаются? В любом случае, скажу одно, перед тобой сейчас непростая задача — решить судьбу собственного государства лишь одним словом. Если ты та королева, которая достойна своих предков, ты выберешь наименьшее из всех зол... Ну, довольно лирики, я бы как можно скорее хотел перейти к делам. Жду незамедлительного ответа. Всегда твой, Кхаан Аграахон»

— Ждешь ответа, явись за ним сам! — злобно выплюнула я, швыряя письмо в огонь.

С такими непредсказуемыми людьми, как король Аграахона, лучше не бросать требования вслух. Мгновение, и комната потускнела, свет свечей сделался приглушенным. В мои покои вошла ночь.

— Ты звала меня, королева Элейн, Белая Лилия Севера? — послышалось из-за спины.

— Чтобы лично послать ко всем чертям, — спокойно ответила я, пусть и в душе глубоко удивилась этому умению Кхаана являться из ниоткуда.

— Они всегда со мной, так что это лишнее, — усмехнулся он.

— Это они сделали тебя таким алчным, великий король Аграахона? Когда же все-таки твоей жадности наступит предел? Похоже, ты не угомонишься, пока есть в этом мире хотя бы одно свободное королевство, — со всем презрением выговорила я.

Он мгновенно приблизился и, склонившись к моему уху, стал резать слух жутким ледяным голосом. Было в его шепоте еще что-то, но за внутренней дрожью трудно было разобраться.

— Я буду убивать, сжигать, уничтожать до тех пор, пока ты не скажешь да. Сравняю Кендру с землей, а потом присвою себе некогда великое государство. И падет оно бесславно под моей ступней, а уже через пару веков люди забудут даже его прежнее место на карте. Кендры, которую все знали раньше, уже давно нет и не по моей милости.

— Ты присвоишь Кендру в любом случае, слишком непомерен твой аппетит и бесхребетна совесть, Кхаан.

— Да, это так и будет. Но лишь тебе решать, каким быть будущему Кендры. Лежать ей в руинах ли до полного переваривания землей, или сделаться частью непобедимого государства, где ты станешь королевой.

— Зачем?.. — тихо спросила я, проверяя, насколько щедр он со мной на искренность.

— У Кендры есть то, что сделает меня непобедимым.

— Что? Что так отчаянно ты пытаешься найти на моих землях? — пристально уставилась я в его черные глаза, находящиеся в дюймах от меня.

Кхаан некоторое время просто молчал, блуждая взглядом по моему лицу и едва скрывая коварную улыбку. Его пальцы коснулись моей щеки, а дыхание обожгло висок, когда он произнес:

— Не кажется ли тебе бесчестным, моя страстная королева, что я ответил на множество твоих вопросов, а ты мой единственный так и продолжаешь игнорировать?

— Ты – причина всех вопросов: твоих, моих. Именно ты пришел в мой дом и претендуешь на судьбы всех нас и каждого, а я не должна покорно кивать, ни о чем не спрашивая? — разозлилась я.

— Покорность – это не про тебя, королева Элейн! Но сегодня у тебя не осталось шансов ее избежать. Какой бы путь ты ни выбрала, смириться все же придется… Будь то гибель твоего государства или твоей свободы.

— Ты демон, Кхаан Аграахон… — бесцветно произнесла я, закусив губу.

— А ты хозяйка этого демона, — тихо ответил он, проводя горячей ладонью по моим глазам. — Завтра я вернусь за ответом, моя королева. А сейчас ты должна отдохнуть…

Очертания комнаты размылись перед глазами. Я почувствовала, как оседаю на пол, но руки Кхаана подхватили меня, а дальше… дальше все замерло до рассвета.

Утром я очнулась в своей постели, пытаясь вспомнить, что произошло после нашего с Кхааном разговора. Похоже, он применил магию, и я уснула.

Наутро я созвала Дхе-Фортис и Яна, чтобы рассказать о случившемся этой ночью, но какое-то происшествие на площади перед дворцом заставило отложить разговор.

— Кхаан явился, — тревожно произнесла Инга, бежавшая нам навстречу.

— Он один?

— Нет, позади армия. Их не много, но если прольется кровь, то каждая улица города омоется ручьями.

— Ничего не предпринимать, — строго сказала я. — Пусть воины останутся на площади, но не выступают. Кхаан не будет атаковать первым.

— Откуда такая уверенность, моя королева? — спросил Ян, обернувшись на меня.

— Это именно то, о чем я хотела поговорить с вами пятью минутами ранее, — ответила я, сходя по лестнице, ведущей ко выходу на площадь. — Теперь уже и так все поймете. Откройте!

Стражники, кажется, сперва сомневались, стоит ли так просто выпускать королеву к завоевателю, но, увидев мой озлобленный вид и категоричность действий, они послушно расступились и открыли тяжелые створы.

Я вышла на площадь, остановившись на ступенях. Кхаан стоял внизу и довольно улыбался. Он всегда получает, чего хочет, и сегодняшний день не станет исключением. Король Аграахона был одет в черную кожаную кирасу поверх сюрко из плотной также черной материи, полы которой были оторочены серебристой лентой. Его плечи и без того были широки, но строгие наплечники, окантованные платиной, придавали виду короля Аграахона еще большего могущества. Высокие сапоги закрывали колено и с каждым новым шагом хозяина издавали гулкий стук о мощеную площадь. Плечи Кхаана покрывал угольно-черный плащ, спускающийся к самой земле.

— Я явился за ответом, моя королева

Несмелая толпа с удивлением стала переглядываться. Только солдаты Кхаана стояли неподвижно, точно статуи.

— О, кажется, они не в курсе, а я забыл о приличиях и порядок в таких ситуациях. Пусть прекраснейшая из королев простит мне мои ошибки, памятуя о том, что я делаю это впервые в своей жизни.

После этих слов Кхаан опустился на одно колено, облокотив свой меч на второе. Его черные глаза продолжали буравить меня взглядом. А я… я гордо смотрела на все это представление. Со стороны могло показаться, что великий король мира живых склонился передо мной, но и я, и мое ближайшее окружение знали, что все с точностью до наоборот.

— Ваше величество, королева Кендры Элейн де Моридер, я пришел сюда с одним намерением – признаться в силе своих чувств к вам и просить прекратить мою агонию. Вы пленили мое бедное сердце, и теперь я бесконечно и страстно влюблен. Прошу вас принять мою руку и сердце, став моей супругой и королевой Аграахона на веки вечные и многим дольше.

Толпа ахнула. А я глубоко вздохнула, в очередной клетке, захлопнувшейся навсегда.

— Элейн… — вздрогнула Верна.

А я тихо произнесла:

— Идем до конца.

Кхаан выжидательно, но без презрения ожидал моего ответа. Тянуть не было и смысла. Теперь я разменная монета не только для своего государства, но и далеко за ее пределами. Предвкушая дальнейшую свою судьбу, со всей суровостью в голосе я громко сказала:

— Я стану твоей супругой, король Кхаан...

Коварная улыбка скользнула по безупречно красивым губам короля-колдуна. Кхаан поднялся с коленей и приблизился. Меня обожгло его дыханием и черной аурой. Я с трудом подавила внутреннюю панику, насланную чародейским могуществом Кхаана, и подняла на него глаза.

— Я жду тебя в Рисхеэли по истечении трех месяцев. Думаю, этого времени достаточно, чтобы уладить все дела здесь, — почти в приказном порядке говорил он.

— У меня есть одно условие, — не давая Кхаану продолжить свои распоряжения в мой адрес, перебила я.

Он наклонил голову набок и молча сверлил меня взглядом, вероятно, думая о моем безрассудстве вот так просто прерывать его. Если я согласилась на брак с бессердечным диктатором, это еще не значит, что я стану покорной марионеткой. Не отводя взгляда с черной бездны в его глазах, я озвучила свое условие:

— Кендра станет частью Аграахона, но она не утратит своего имени и останется на моем попечении до самой моей смерти.

— Хочешь сохранить суверенность? — выгнул бровь Кхаан.

— Частичную. Вопросы по Кендре, как части империи Аграахон, ты волен решать сам, но все связанное с внутренним управлением останется в моих руках. Ты не сможешь освобождать от должности моих чиновников и военных без моего согласия, не станешь менять религию или упразднять ее как таковую, не повлияешь на чествование предков и другие традиции моего народа. И самое главное – не прикоснешься и пальцем к памятникам, склепам, святыням, которые я лично укажу тебе.

— Ты перечислила самые простые требования для исполнения, — в голосе Кхаана слышалось разочарование. — Что-то для себя лично попросишь?

— Да. Генерал Ян и Дхе-Фортис. Ты признаешь их моими личными воинами и никогда не посмеешь единолично судить их поступки. Они обладают иммунитетом перед твоими приказами и могут подчиниться тебе только в том случае, если мне угрожает опасность, и я сама не могу отдать им приказ. Во всех остальных случаях я и только я вправе распоряжаться их судьбами и жизнью.

— Хочешь иметь маленькую армию в моем дворце?

— Называй, как знаешь. Все озвученные условия должны быть тобой приняты без поправок и уточнений. В противном случае, можешь вырезать всех на этой земле и после отрубить мою голову.

— Как можно портить такую красоту столь варварскими способами, — прошептал Кхаан, приблизившись.

Его дыхание обожгло кожу. Кхаан раскрыл передо мной ладонь, и на ее поверхности появился свиток пергамента с гербом Дома Аграахона.

— Здесь моя подпись и печать, ты вольна вписать все, что только что произнесла. Я исполню каждый пункт твоих требований, моя королева.

После этих слов Кхаан передал мне сверток. Еще раз одарив пристальным взглядом, повернулся на месте и отправился прочь из города.

* * *

_______________________________________

Дорогие мои читатели! Очень прошу оставлять мнение о романе в комментариях. У автора несколько проектов, мне хочется понимать, как расставлять приоритеты по выкладке последующих прод. В первую очередь на странице автора будут появляться наиболее востребованные романы плюс новые истории. Спасибо за внимание к странице и обратную связь.

Всегда ваша,

Варвара Атран

Глава 9

Я въехала на земли Аграахона спустя неделю после отъезда из столицы Кендры. Территории Кхаана когда-то носили иные имена и были независимыми друг от друга государствами, да и принадлежали они другим монархам. Теперь все эти монархи покоятся в земле или бесславно забыты своими же народами. У нынешнего Хагейта отныне один властелин и одно имя на всех.

Ходили слухи, что Кхаан был жутким диктатором и держал свой народ, особенно тот, который колонизировал, в страхе и жестких рамках. У Аграахона фактически не было законодательного органа, поскольку все преступления и прочие неугодные королю деяния автоматически были предупреждены боязнью за собственную жизнь. Кхаан не устраивал судов, он просто казнил на месте. Именно поэтому его прозвали тираном.

За время моего путешествия к Рисхеэли по землям разросшегося Аграахона, я успела вдоволь насмотреться здешней бытности, но нигде не встретила ущемление простого народа. Да, судьбы людей были всевозможными, кто-то терпел слишком много лишений, кто-то меньше, но никого не сжигали в адском пламени короля, никого не вешали на заборах в назидание.

Порой меня одолевало любопытство, хотелось знать, кто же он таков на самом деле, человек, супругой которого мне предстояло стать через каких-то пару недель, тогда я заводила пространные разговоры с людьми в любой из земель. Мнения не так уж отличались. Все считали нового правителя сущим дьяволом, но никто не мог сказать, что дьявольского сделал конкретно им Кхаан. Выходило, что страх был, как минимум, одним из источников этих чудовищных слухов.

— Однажды я видел его собственными глазами. Один только облик короля нагнал на меня ужасу до седых висков.

Такие рассказы больше походили на переданные из уст в уста страшилки, где едва ли кто-то из всей цепочки рассказчиков и впрямь видел нынешнего своего монарха. В целом, я вполне убедилась, что жизнь здесь ничем не отличается от жизни в любых других уголках Хагейта за исключением некоторых особенностей. Иногда мне встречались странные места, некие кладбища, но скорее даже братские могилы. Эти места были огорожены забором и всегда прилежно содержались в порядке. На тех могилах росли только черные цветы, похожие на орхидеи, а их аромат больше напоминал запах крови. Если подойти поближе, что в принципе было делом не для слабонервных, так как незримая сила давила на душу, заставляя опасаться этого места, то от этих курганов так и веяло холодом, будто там, в земле, лежали не люди, а осколки льда.

— Что это за странные погосты? Кто здесь похоронен? — спросила я однажды у хозяина таверны, где остановилась на ночлег.

Мужчина средних лет с залысинами и обвисшими мешками под глазами лишь тяжко вздохнул и скосил на меня осуждающий взгляд. Мое любопытство было чем-то кощунственным для него. Больше я не спрашивала у местных, не желая ранить память этих людей в угоду праздному любопытству. В конце концов, я здесь чужачка, просто путница, которая, покинув деревню, через пять минут и названия ее не вспомнит. Они молчали, а я и без того понимала, что такие могилы не следствие войны или мора. После того как я столкнулась с Вихрем чернокнижника на Сигильских равнинах, темную энергетику ни с чем уже не перепутаю. Эти могилы напрямую связаны с Кхааном и его чарами, у них даже аура одна. А молчание жителей логично: кто станет болтать о деяниях смертоносного короля какой-то чужачке? Какова вероятность, что позже деспот не придет за их душами?

— Это было три года назад, — внезапно произнес старик.

Я повернулась к нему и увидела всю пережитую в тот день жуть на его лице.

— Черная магия…

— Игры бога — так мы зовем подобное, — склонив голову к земле, сказал крестьянин.

— Бога? — с сомнением переспросила я, вообще не понимая, о чем толкует собеседник.

— Шеограт, — прошипел старик и поспешно направился прочь, будто опасался, что, болтнув лишнего, накликал на себя беду.

В замок столицы я прибыла в гордом одиночестве за неделю до назначенной церемонии, потому как хотела успеть немного привыкнуть к новому месту. Дхе-Фортис мне взять не позволили, поэтому генерал Ян и мои воительницы ждали назначенного срока на границе Кендры и Пустынных земель, чтобы пересечь расстояние и прибыть ко дню церемонии.

Я шла к королевским баням, заглядывая чуть ли не за каждую дверь. Где-то дальше по коридору разливался звонкий смех женщин и их вожделенное щебетание. У меня даже не было никаких сомнений, что происходит в той комнате. Только ослепленные необузданным желанием могут издавать такие непотребные звуки. Дверь оказалась открытой, и я невольно бросила взгляд, как ни пыталась обойтись без любопытства. Кхаан лежал на широкой софе, а рядом с обеих сторон от него в самых развратных позах извивались молоденькие девицы. Они лизали его мускулистое тело своими острыми языками, желая пробудить животную страсть короля. В его ногах сидели еще три красавицы, они по очереди припадали пухлыми губами к его могучему фаллосу, кокетливо заигрывали и ласкали бугрившуюся плоть. Кхаан никак не реагировал, но по его возбужденному органу было и без того понятно, что все эти ублажения он более чем одобряет.

Я отвернулась и с безразличным лицом направилась дальше по коридору, лишь в последний момент уловив боковым зрением взгляд Кхаана. Уверена, ему доставляет удовольствие, когда на его оргии смотрят другие, именно поэтому он никогда не закрывает дверей, не занавешивает штор. Все вокруг должны знать, что он король, а королю дозволено все и только лучшее. Не знаю, ставил ли он своей целью указать прежде всех мне на эти аспекты, но за эту неделю, что я находилась в замке Аграахона, меня регулярно посвящали в подробности бурной половой жизни моего будущего супруга. А я не испытывала ничего, кроме, возможно, легкой тошноты, при виде вульгарности этих сцен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наконец, я достигла цели, выбрав для себя самую дальнюю и просторную из всех. Здесь были высокие потолки и стены из белого мрамора, весь периметр стен застилали высокие зеркала. Так как Дхе-Фортис были сейчас далеко отсюда, то и местные служанки мне были ни к чему. Нанести на волосы шампуни я легко могла и сама, а вот чужого присутствия сейчас не перенесла бы это точно. Оставив за дверью целую толпу фрейлин, я заперла двери изнутри и стала готовиться к купанию.

Мои одежды скользнули к ногам, бельем в праздные от военных вылазок дни я пренебрегала, поэтому в мгновение оказалась нагой. Я взглянула на свое отражение в зеркалах с каждой стороны, восхищаясь красотой собственного тела. Монах был прав, он создал меня совершенством, земным божеством, которому суждено достаться сущему дьяволу. Из меня методично делали сосуд желания. Все эти годы, будто умышленно, во мне варили эликсир похоти и сладких утех, не позволяя вытечь ни капли, а теперь настало время для вкушения. Из меня сделали ту, которая способна обратить на себя взор бога Порока и Страсти, и, искусно перевоплотившись, мне отныне придется прожить эту чужую жизнь с гордо поднятой головой.

Свадьба состоялась на восьмой день после моего приезда. Гора Одиенху была самым высоким местом в Рисхеэль – столице Аграахона. Ее склоны были круты и рельефны, но почва оставалась необычайно плодородной, отчего гора вся была покрыта сетями дикой плетистой розы, которая в это время года цвела дивно и обильно. На самой вершине Одиенху располагался многоколонный бельведер с вензелевыми украшениями в виде лозы. На остроконечном куполе гордо реял флаг Аграахона – яркая звезда на черном небосклоне. Очень символично, учитывая, что Кхаан во всем Хагейте оставил сиять только одну звезду, и это Аграахон.

Мы стояли на этом пике, а внизу простиралась огромная площадь. Ровными рядами были выстроены отряды армии Кхаана и мой элитный корпус Дхе-Фортис во главе с генералом Яном. Другой публики не было на нашем бракосочетании, Рисхеэль — столица без жителей, его население проживало за стенами, в так называемом, внешнем городе — Арсене. Ни дворяне, ни простолюдины не имели доступа во внутренние территории столицы, у них были свои блага и достаток на месте. Рисхеэль же всегда оставался городом короля. Кхаан жуткий собственник и эгоист, мало ему исполинского замка с миллионами комнат и дворов, так он оставил за собой право единолично хозяйничать в целом городе.

Все было готово к церемонии, и я выступила шедшему навстречу Кхаану. Он был одет в соответствии с военной строгостью, но не без элегантности. В отличие от моих, его одежды были черны, точно безлунная ночь в Синериде, на самом краю мира. Матовый блеск шелковой рубашки струился по широким плечам и каменным мышцам рук. Размашистые рукава собирались на запястьях манжетами и крепились запонками с черными самоцветами. Могучую грудь обтягивала плотная кожаная кираса, сквозь текстуру которой проступал физиологический рельеф воина, почти не покидающего полей сражения. Стоячий воротник придавал еще большей строгости его образу, отчего один только вид военного облачения Кхаана мог нагнать страха на противника. В знак торжественности момента на плечах короля Аграахона покоилась угольно-черная мантия, крепившаяся к кожаным наплечникам двумя коваными аграфами. Брюки его были заправлены в высокие кожаные сапоги. Кхаан всегда был готов в любой момент сорваться с места, если армия призовет своего правителя на битву. И даже сейчас он будто стоял посреди поля брани, встречая новый день как очередную битву.

Когда Кхаан обратил на меня взгляд черных глаз, я не нашла в них ничего, кроме абсолютного беспристрастия. Это его и выдало. Именно так я поняла, что король Аграахона в этот момент умышленно лжет всему миру о своем безразличии. Я слишком хороша, чтобы не удостоиться и проблеска дрогнувшего мужского самообладания. И действительно, когда мы приблизились друг к другу под куполом церемониального бельведера, даже на некотором расстоянии я услышала громкий стук его сердца. Желание распалялось в Кхаане, пусть и было умело сокрыто внешне.

Мое платье было простого кроя и до слепоты белым и сияло перламутром. Ворот был широким, что его границы лежали на плечах. Легкий струящийся материал украшали нити бриллиантовых россыпей от ворота к краям длинного шлейфа. Овальный вырез открывал мои плечи и обнажал чуть ли не половину спины. Волосы мои собрали в объемный пучок из локонов как раз для того, чтобы выгодно показать королю красоту моего тела. Украсили прическу теми же бриллиантами, что сияли на платье. Каждый дюйм переливающегося шелка соблазнительно ласкался к груди и бедрам. Никаких пышных юбок и тесных корсетов. Моему телу было позволено демонстрировать свои идеальные данные во всей красе, особенно если принять во внимание тот факт, что я снова пренебрегла бельем. Конечно, Кхаан заметил это, отчего его сердце заколотилось еще яростнее. Я даже не смела ликовать, опасаясь, что, подловив меня на злорадстве, он сполна отыграется позже.

После непродолжительной паузы и войны наших с Кхааном взглядов, я взяла его горячую ладонь в свои руки и строго произнесла древние, как сам мир, слова брачной клятвы монархов:

— Ты мой король, супруг и спутник, судьбою данный, сердцем хранимый, жизнью связанный. Тебе клянусь я, король мой, почитать твою мудрость и уважать решения твои. Тебе клянусь я, супруг мой, любить и желать твоей любви до последнего вздоха и многим дольше. Тебе клянусь я, спутник мой, идти с тобой одною дорогой, делить одни беды, ликовать одними радостями. Отныне союз наших государств нерушим, а сердец — вечен. Я прошу твоего разрешения быть тебе королевой, супругой и спутницей.

После я надела кольцо на безымянный палец его левой руки и приложилась губами к символу нашего союза. После этого громко и властно, но не спесиво, заговорил Кхаан:

— Разрешаю, моя королева, супруга и спутница, судьбою названная, сердцем хранимая, жизнью связанная. Тебе клянусь я, королева моя, почитать твою мудрость и уважать решения твои. Тебе клянусь я, супруга моя, любить и желать твоей любви до последнего вздоха и многим дольше. Тебе клянусь я, спутница моя, идти с тобой одною дорогой, делить одни беды, ликовать одними радостями. Отныне союз наших государств нерушим, а сердец — вечен. Разреши и ты мне быть твоим королем, супругом и спутником.

— Разрешаю.

Кхаан также надел элегантное и очень богатое кольцо на мой палец, а затем коснулся его губами притом довольно продолжительно. На публику, для своих подданных, Кхаан умеет быть нежным, чувственным. Его рука легла на мою талию, король бережно привлек меня к себе, а потом поцеловал. Эти черные глаза не мигали, они наблюдали за моей реакцией. Не знаю, что было в моем взгляде, но я совру, если скажу, что не понравилось мне. Древним как мир жестом Кхаан поднял венец власти Аграахона и возложил корону с сияющими в полуденном солнце бриллиантами на мою голову.

— Запомни, Элейн, Белая Лилия Севера, королева Аграахона, этот символ мирского величия наделен могущественнейшей магией и никто, кроме меня и тебя, не смеет его касаться. Предупреди слуг, если хоть немного ими дорожишь. Всякий, кто коснется короны Аграахона, будет поражен черной магией и испепелен на месте.

* * *

От огромного множества горящих свечей в покоях короля Аграахона было слишком светло и пахло какими-то благовониями. Приторно на вкус, вульгарно по восприятию. Вокруг него танцевали фаворитки, он ласкал их смело, по-хозяйски, трогая, где вздумается и применяя любую силу. Меня подтолкнули внутрь комнаты, чтобы Кхаан мог увидеть мое появление. В отличие от этих болванов стражников, я знала, Кхаан давно меня заметил. Вот только он всячески давал мне понять, что мое положение еще ниже, чем у этих одноразовых шлюх. Умно, для Элейн, но не для Рейны. Его пренебрежение мной только забавляло. Едва сдерживала коварную улыбку, чтобы не выдать истинных эмоций. Все в этой комнате: шлюхи и слуги, король и королева — знали, что стоит мне обнажить свое тело, любая другая женская власть на этом и закончится.

Фрейлины подвели меня ближе и поклонились Кхаану. Он даже не заметил их реверансов, уставившись холодным взглядом на меня. Жестом Кхаан велел стражникам выйти, а потом обратился ко всем оставшимся в покоях женщинам:

— Не уходите далеко, мои дорогие, королева слишком молода и неопытна, чтобы суметь ублажить своего короля. Мне понадобится ваша ласка сегодня.

Он произносил это, желая ранить больнее, унизить перед прислугой. Меня такое не унижало. Я сама прислуга, чтоб ты знал, мой король. И сейчас они мне даже в подметки не годятся. Но фаворитки, похоже, так не думали, находя в словах Кхаана что-то забавное. Одна, та, что смелее прочих касалась выдающихся мест моего супруга, даже издала нескромный смешок, наивно полагая, что ей это сойдет с рук.

Шурша невесомыми накидками, они друг за другом покинули покои короля. Мы с Кхааном остались наедине. Он щелкнул пальцами, и весь прочий свет в покоях моментально потух. Остались лишь несколько свечей во всем помещении. Новый щелчок, в комнату через балконное окно ворвался свежий воздух. Допустим, этот дьявол умеет читать мысли, но почему вдруг так добр, чтобы исполнять желания? В любом случае, в покоях стало гораздо комфортнее, если моему нынешнему положению вообще можно было испытывать комфорт.

Король указал пальцем на место перед собой, все так же гордо восседая на своем троне. Я подошла и остановилась в метре от Кхаана, чтобы и он сделал встречное движение, если ему это надо. Он был уверен, что получает безвольное существо? Сюрприз. Он ошибся. Тогда супруг еще раз указал на то место, но я не отреагировала. Ноздри Кхаана распушил внутренний гнев, вызванный моим неповиновением, но король все же поднялся сам и медленно прошелся вокруг меня. Я не следила, мне было неинтересно его молчаливое рассуждение, до тех самых пор, пока он не перешел к действиям и не скользнул рукой к заветному треугольнику.

— Мой король должен бережнее обращаться с цветком девственности своей королевы, не стоит пробовать на нем не предназначенные для его ублажения «объекты», — сладко и язвительно прошептала я, внутренне хорошо понимая, что за подобную вольность эти пальцы могут лишить не только девственности, но и жизни, сомкнувшись на шее железной хваткой. Вместо того чтобы применять грубую силу, он наклонился к моему уху и, едва касаясь моих распущенных волос, произнес:

— Твое счастье, что этот цветок девственности испробуют сначала мои пальцы, а не тот «объект», что ниже.

Я сглотнула. Внушали страх не сам смысл слов, а голос Кхаана. Он был како-то уж очень холодный и режущий.

— Так значит, ты девственница, Элейн?.. — задумался он.

— Знать бы прежде, что достанусь такому, как ты, отдалась бы первому попавшемуся конюху…

Не успела я договорить, как сильная рука рванула мой широкий газовый пеньюар. Жемчужные пуговицы со звоном рассыпались по полу. Нагая я продолжала гордо смотреть перед собой, не замечая обжигающего взгляда короля. А потом он снова обошел вокруг, нарочно долго оценивая меня с ног до головы, точно пахотную кобылу на базаре перед покупкой. Кхаан снял с моей головы корону — символ власти теперь двух объединенных государств. Ее защитная магия признала руки хозяина и покорилась. Кхаан положил на трон мой венец, рядом со своим, а потом ловко подхватил меня на руки и перенес на кровать.

Вся моя решимость, хваленое самообладание и строгий вид улетучились, когда горячие руки короля коснулись меня. Я непроизвольно затаила дыхание, дрожа всем нутром от скорой близости с мужчиной. Первой близости. Прежде меня не касался ни один из них, а теперь я должна стать искусной любовницей самому искушенному из королей. Мне кажется, Кхаан прочитал мою трусость, но, к удивлению, не стал издеваться и грубить. Жестокость он может применить и на своих фаворитках, уж этого Кхаану не занимать, видела я эти сцены, а сейчас боялась, что он воплотит их здесь со мной.

— Закрой глаза, смелая королева, — прошептал команду он.

Я сглотнула и опустила веки, стараясь дышать ровно. Не помогло. Ничего не помогало, пока Кхаан не сомкнул меня в кольце сильных рук. Его губы начали свое путешествие по моему телу. Чувство совершенно незнакомое, к такому меня не могли бы подготовить даже самые смелые ласки прислужниц монастыря. Король накрыл меня собой и, обняв за поясницу могучей ладонью, толчковым движением вошел. Я вскрикнула от резкой боли, а потом еще, когда Кхаан вводил в меня свою плоть, огромную, испещренную мышцами и венами. В глазах темнело, все прежние пытки казались теперь скомканными воспоминаниями, даже вымыслом… Король двигался во мне все увереннее, его будто приводили в экстаз мои мучения. Кхаан знал, что я страдаю, из уголков глаз предательски бежали дорожки слез. Я хотела кричать в голос, хватать ртом воздух, но он намертво схватил мои губы своими и закусил зубами, наращивая темп, углубляясь в меня. Его плоть разрывала мою в клочья, и, казалось, не было предела выдержки короля.

Он двигался во мне ненасытно, рьяно, собственнически, доказывая, что каким бы острым ни был мой язык, последнее слово или действие будет именно за ним. Я чувствовала себя униженной, хотя прекрасно осознавала, что всякая королева должна принадлежать своему королю. Я знала, на что иду, была готова и не к таким превратностям своей новой судьбы, но отчего-то именно сейчас мне было так горько, как не было никогда.

Моя кожа горела под прикосновениями этого страстного короля, тело отзывалось на каждое его вожделенное действие, взгляд, мысль. Животное внутри меня требовало больше, яростнее, всегда! А душа тихо умирала на этих белоснежных королевских простынях. Тело и душа кричали в унисон, с той только разницей, что первое от неуемного восторга, а вторая — гулкими страданиями. Такого смятения я не испытывала прежде. В объятиях короля я разрывалась на две части, и, похоже, это делало его еще более свирепым, жадным любовником.

Кхаан был ненасытен. Наша близость продлилась до самого рассвета. Король практически не вынимал свой мощный член из меня. Физическая боль снова стала мне подругой. Я только сейчас поняла, почему Монах воспитывал во мне терпеливость к мучениям через наслаждение. Что если Седжал знал, какое животное достанется мне судьбой? Когда мне казалось, что вот-вот я потеряю связь с происходящим вместе с рассудком, рефлекторно мое тело включало отлаженный некогда механизм: боль — сладострастие. И тогда-то вместо болезненных судорог, я испытывала необузданное желание, кое тотчас удовлетворялось властным супругом сполна.

Я очень плохо понимала его внутренний мир, до того он был колюч и скрытен, что не могла с уверенностью говорить о переживаемых Кхааном чувствах. Но порой мне казалось, его взгляд на меня делался каким-то удивленным что ли. Король не ожидал, что его жестокие игры могут понравиться моему телу, а, быть может, он не рассчитывал, что оно столько выдержит. В душе по-прежнему было гадко, но инстинкты и закаленная выдержка моментально отключали все мешающие выживанию чувства. И тогда тело вновь молило короля о ласках, и, чем грубее, тем лучше. Поначалу я думала, что Кхаан умышленно насилует меня так долго и беспощадно, полагала, будто король назло делает то, что самому уже давно должно было наскучить. Я была уверена, что это своего рода наказание за непокорность, указание на мое унизительное положение в этой жизни. Но очень скоро убедилась в своем заблуждении, по всему поняла, что этот мужчина по природе своей настолько одержим, пленен страстью, безграничен в ее проявлениях и длительности. Изливался он много и долго, а стоило мне слегка коснуться его мускулистого плеча или бросить немой взгляд на это безупречное мужское тело, как огонь желания вспыхивал в моем супруге с новой силой. И он брал меня вновь, глубоко, жестоко, ненасытно.

С рассветом к нему пришла усталость.

— Ступай в свои покои, королева, — прохрипел он мне на ухо и перевернулся на спину.

Снова нацепив на себя маску безразличия, я поднялась с королевского ложа. Ни одним неловким движением или мимикой я не дала ему понять, сколько боли и ненависти уношу с собой из его спальни. Не успела я и ногой за порог ступить, как фаворитки короля толпой прошествовали в его покои. Поразительно, они не спали всю ночь, ожидая своей очереди на ублажение повелителя. Сперва мне стало противно при одной только мысли об их утехах, но по мере моего удаления от места, где прошла моя первая брачная ночь, мне становилось все больше наплевать.

* * *

Случился какой-то переполох с главами)) получилось как у ХедЕндШолдерс -- 3 в 1))) ха-ха-ха

Все поправила, прошу прощения за эту неразбериху.

Глава 10

Мои фрейлины семенили за мной на расстоянии шага, а я шла гордо, заставляя прочие звуки глохнуть в гулких отзвуках моей уверенной поступи. Первым делом, когда мы очутились в моих собственных покоях, я велела служанкам наполнить купель с крутым кипятком и принести ароматические масла. Пока они выполняли приказ, мои «фрейлины» готовили меня к восстановительным процедурам.

— Этот Король истый зверь, раз сотворил с тобой такое, — чтобы стены не смогли донести наши тайные диалоги, между собой мы с Дхе-Фортис общались на языке, доступном только этому отряду женщин-воинов.

— Верна, он теперь и твой король и легко может отрубить твою голову за такие речи. Тебе нельзя на эшафот, ты мне нужна, — я предостерегла Дхе-Фортис не от неосторожных высказываний, а скорее от ненужных эмоций на ее лице при будущих встречах с королем.

— С такими успехами, к концу недели он от тебя ничего живого не оставит, — добавляя в кипяток заживляющие компоненты, которыми нас снабдил Монах, продолжала уже Изида.

Я рассмеялась сквозь боль во всем теле и, прикрыв глаза, ответила:

— А ты вспомни, какой я предстала перед вами после четырехнедельной пытки Монаха. Вот тогда дела мои были действительно плохи, а это, — я подняла из воды руку и указала на гематомы от близости с королем, — мелочи. Вам лучше многих известно, что физическую боль я переношу легче многих крепких солдат, но Кхаан воздействовал на мою душу магией, от тех страданий у меня защиты нет.

— Можно спросить у Седжала какой-нибудь оберег, — предложила Арин.

— Едва ли чары Монаха сравнятся с магией Кхаана. Думаю, это испытание мне придется проходить до тех пор, пока он сам не решит освободить меня от него, — озвучивала я то, что недавно поняла на деле.

— Так, может, тебе и вовсе понравилось? — рассмеялась следом Верна.

Несмотря на общее веселье, взгляд мой сделался сосредоточенным, поскольку частично сама пока не могла найти объяснение пережитому:

— Скажу одно, если он хотел, чтобы меня от него воротило и трясло от одной только встречи взглядами, то сделал слишком мало для этого. А теперь меньше слов, больше дела. Через час я должна светиться энергией и неземным великолепием.

— Ты что, даже не отдохнешь?

— Вот еще, и предоставить им удобный шанс для осуждения? Ну уж нет, я не дам им повода говорить, что королева слаба, точно апрельский побег луноцветника, и после первой лишь ночи с мужем лежит в беспамятстве и апатии.

Мгновение я раздумывала, а потом добавила:

— Изида, найди генерала Яна, пусть седлает коней, мы поедем с ознакомительной прогулкой по нашему новому королевству.

Изида согласно кивнула, а потом шепнула на ухо Верне что-то, что я не смогла расслышать, после чего Дхе-Фортис дружно прыснули. Изида ушла, а остальные принялись восстанавливать мое израненное тело. А пока они порхали надо мной, я все же ненадолго провалилась в сон. Мне снились дикие тропы и высокие водопады. Я бесцельно брела по разнотравью, касаясь ладонями нежнейших маковых бутонов и подставляя лицо ярким лучам солнца, а вокруг стелились ковры из полевых цветов. Даже сквозь сон я чувствовала непомерную усталость. Неподалеку стояла одинокая плакучая ива, ее узорчатые ветви, точно ширмы, свисали к самой земле. Ее уют так и манил прилечь под сенью изумрудно-серой листвы, и потому я охотно уступила своему желанию.

Я подошла ближе и раскрыла руками эту плотную завесу, обнаружив внутри укромное местечко. Недолго думая, опустилась на махровый травяной ковер. Ветерок едва покачивал ветви ивы, действуя убаюкивающе. Я сладко потянулась и расстегнула пуговицы сорочки. Легкий материал охотно поддавался дуновениям ветра и тотчас игриво обнажил мои плечи и частично грудь. Пускай, здесь меня никто не увидит, никто не найдет. И уже умышленно я оголила ноги выше бедер.

«Ммм…» — прозвучал мой же голос внутри меня.

Томно облизывая пересохшие от желания губы, я будто невзначай коснулась своих сосков. Было так приятно, но хотелось большего. Словно по мысленному приказу нашлось и продолжение. Я почувствовала какое-то движение где-то позади, и в этот же миг в белоснежной рубашке с широкими рукавами и темных охотничьих штанах ко мне вышел генерал Ян. Мне бы пристыженно укрыться от его жадного взора, но не было сил… или желания?

Генерал медленно опустился рядом со мной, как обычно целуя мою правую руку. Только на этот раз коротким приветствием все не закончилось. Губы Яна пустились дальше, сперва к локтю, потом к плечу. И вскоре генерал уже покрывал поцелуями мою шею. Его ладонь скользнула по бедру и выше, лаская изнывающее от вожделения тело. Я приоткрыла рот и выдохнула жар, накопившийся внутри, а Ян нежно накрыл мои губы своими.

Я не помогала ему откровенно, но и не противилась его ласкам, все время пребывая в каком-то полусне. Не реагировать на чувственные прикосновения мужчины я тоже не могла, поэтому грациозно извивалась в его объятиях. Нежная ткань сорочки скользнула на землю, представляя взору генерала всю меня, обнаженную и преисполненную желанием. Ян припал к моей груди, одну лаская огромной ладонью, вторую пылко целуя. Я прогибалась в спине, желая отдать себя в объятия этого мужчины, а он с благодарностью принимал меня. Мою плоть, мою похоть.

Одежда генерала скоро тоже оказалась на земле, а я теперь могла подпитывать свою страсть великолепием его мужественного тела. Ян опустился сверху. Он был очень нежен и мягок со мной, проникая в меня бережно, почти неощутимо, совсем не то, что жестокий король. Его сильные руки бугрились мышцами, когда сжимали меня в объятиях, но как заботливы, как бережны они были. В этот же момент генерал принялся двигаться во мне. Он не разрывал меня на куски, а просто монотонно входил на всю длину и тотчас выходил. Как это приятно… В тот момент, когда мы с Яном испытали высшее наслаждение, которое только могут получить мужчина и женщина от близости друг друга, я проснулась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что вы еще такое удумали, грязные Дхе-Фортис?!! — постепенно восстанавливая учащенное от спланированного сновидения дыхание, хитро взглянула на обезумевших помощниц.

— Мы помогли тебе получить желаемое после такого напряжения. Разве ты не этого хотела, Рейна? — будто ничего не произошло, ответила Верна, обмакивая меня чистым полотенцем.

— Зови меня Элейн, Верна. С момента моего перерождения и до конца дней я королева Кендры – Элейн де Моридер.

— Элейн Аграахон, — поправила Джильда.

— Прости, тут виновата. Впредь буду осмотрительнее, — искренне покаялась Дхе-Фортис. — Ну а насчет сна можешь так не переживать, уверяю, генералу понравилось не меньше твоего.

— Что?! Что значит, генералу понравилось??? — обомлела я.

— Ты не в курсе про связанные сновидения, которые способны насылать Дхе-Фортис? — Арин озарила меня разочарованным взглядом.

— Связанные сновидения? Это как? — нахмурилась я, облачаясь в костюм для верховой езды.

— Под воздействием магии Дхе-Фортис люди могут видеть в своих снах то, что им навязываем мы. Это ты знаешь, наши способности все эти пять лет неизменные твои спутники. Но помимо всего, мы умеем вживлять сны с одним и тем же сюжетом в подсознание сразу нескольких людей, — пояснила Изида.

— О, боги…

Дальше я решила промолчать и просто закончила сборы в дорогу. Мне не регламентировали правила поведения и ограничения королевы, поэтому я совершенно спокойно покинула замок в компании трех Дхе-Фортис и генерала Яна. Мы объехали северную часть прилегающих к замку территорий, а потом остановились, чтобы дать отдых коням.

— Генерал Ян, простите Дхе-Фортис, их гнусные выходки породили неловкие паузы между нами, — пусть и вспоминая ласки генерала, совершенно спокойно произнесла я.

— Королева Элейн, не беспокойтесь насчет этого. Между нами не будет неловких пауз. Мы все приносили вам клятву верности и на своей крови зарекались служить вам верой и правдой, помогать в этой непосильной миссии всем, чем только можем. Если сейчас я нужен был вам в таком проявлении, то не мне оспаривать волю Всевышнего. Знайте же, что я тоже участник заговора Дхе-Фортис и дал свое согласие добровольно, — улыбка воина стала более заметной, а мне оставалось лишь покачать головой и забыть тот сладкий сон.

— Почему никому не пришло в голову спросить и меня?..

— Для того чтобы привести связанное сновидение в действие, всего лишь нужно согласие одного из участников этого сновидения, — отрапортовала Арин.

— Всевышний Светлый, меня окружают заговорщики, выдохнула я и пустила лошадь в галоп.

* * *

— Арин, мы специально уехали из замка подальше. Мне нужно было обсудить с вами вопрос связи с Монахом. Думаю, голубиная почта или гонцы будут отслеживаться королем, а я должна быть в курсе дел Седжала, должна знать, как идут поиски.

— У тебя что-то на уме, — это был даже не вопрос.

—Да. Думаю, здесь нам очень пригодятся связанные сновидения.

— Хитра.

— Скажите только одно, сможет ли кто-то еще видеть эти сны? Например, мой супруг, обладающий уникальной темной магией? — пыталась отыскать подводные камни в своем плане, чтобы ничего не упустить и, что страшнее, не быть раскрытыми.

— Исключено, — отрезала Верна.

— Только с позволения участников, — поддержала Арин, мнение которой в таких вопросах для меня было непреложной истиной.

— Ну тут проблем не возникнет. Осталось подобрать удачный момент между «аудиенциями» короля, — слово «аудиенциями» я произнесла очень грязно с не менее грязным подтекстом.

— Мы могли бы и сейчас организовать встречу, но едва ли Седжал спит в это время.

— В том и дело, что спит он теперь крайне редко и точно не сейчас, — догадывалась я.

Наша поездка оказалась вполне отрезвляющей для моего уставшего тела и сломленного духа. Несмотря на почти мертвый сейчас эмоциональный диапазон моего внутреннего мира я еще была способна восхищаться красотами нового места жительства. Строгие пейзажи буквально дышали одиночеством, но сколько же благородства было в этой тоске, не передать. Такая холодная и неприступная магия, совсем, как и ее хозяин.

Мы объехали окрестности в ознакомительных целях и смогли наконец поговорить без свидетелей. А как только вернулись в замок, я тотчас же была приглашена в личный кабинет короля. Служанки торопливо переодевали меня в платье и молча переглядывались. Меня начинал порядком бесить этот немой диалог, но, заметив мою реакцию, Верна мигом распустила девушек и сама принялась затягивать корсет.

— Знаешь, почему они так глазели?

— Нет. Но в следующий раз готова выпороть их за вольности.

— Это не вольности. Внутренне они боготворят тебя, поклоняются твоей выдержке и завидуют.

— Пока мы разъезжали по предместьям замка, вся прислуга узнала о вашей ночи с королем. А еще тебя тайно назвали Ненасытной Королевой, — улыбаясь во весь рот, ответила Арин.

— Это еще почему?

— Даже Кхаан выгнал фавориток и заснул, а ты, Элейн, своей неутомимостью поразила не только прислугу, но и двор.

— Прекрасно. На то и был расчет. Сейчас мне пора, но когда вернусь, уладим вопрос связи с Монахом.

— Я бы на твоем месте не рассчитывала на скорое возвращение, — закашлялась Верна.

Миновав сотню переходов, лестниц, коридоров, я наконец оказалась в восточном крыле. Даже не собираясь ждать, пока обо мне доложат его величеству, бесцеремонно вошла в кабинет Кхаана. Он сидел за большим письменным столом и рассматривал какие-то карты, что-то выверяя, делая пометки на полях. Быстрый взгляд супруга приковал меня к месту, обжигая похотью и некой усмешкой.

— Ты покидала замок? — спросил он, будто между делом, вернув свое внимание работе.

— Да. Запрещено? — холодно озвучила я свой вопрос.

— Нет. Даже приветствую твои выезды. Так ты скорее узнаешь место, которое однажды будешь считать домом. Подойди, — последнее слово не носило рекомендательный характер, оно прозвучало как приказ.

Я не сдвинулась с места.

— Пожалуйста.

Другое дело. Звучными шагами я пересекла комнату и остановилась напротив Кхаана. Между нами был лишь письменный стол. Король обошел его и встал ко мне вплотную, что я могла чувствовать кожей его жар. Он был возбужден. Его рука обхватила мою талию, а вторая скользнула по шее. В следующий миг Кхаан поцеловал меня. Властно, но умело.

Я лишь подчинялась.

Его дыхание становилось все более рваным и частым, а мое глупое тело отзывалось на все эти провокации.

— Так ты послал за мной, чтобы отыметь меня как одну из твоих шлюх прямо на этом столе? — будто невзначай спросила я, когда он стал задирать подол моего платья.

— А для чего еще нужны женщины? Супруга, шлюха, королева, служанка – есть ли разница, если главный признак отбора – красота?

Эти слова полоснули мое нутро. Резко, больно. Я догадалась, что он вновь применил темную магию к моей душе. Скрепя сердце и вмиг подавив все прочие чувства, я таким же наплевательским тоном ответила:

— В таком случае, продолжай, король Кхаан.

На мгновение он замедлился, но только на мгновение. А потом его действия стали еще более решительными. Кхаан подхватил меня и усадил на стол, освобождая от подъюбников путь к моему лону. Король ворвался в меня и принес новую порцию боли: душевной, физической. Только что исцеленное тело вновь стонало страданиями и страстью одновременно.

Излившись, Кхаан не успокоился, но похотливая ярость схлынула. Теперь его действия были более спокойными и даже нежными. В глазах перестала клубиться мгла и приобрела цвет тихой беззвездной ночи. Оставаясь во мне, он медленно расстегнул верхний лиф моего платья и отложил в сторону. Юбки упали к его ногам, обнажая мои бедра. Кхаан вновь поднял меня на руки, Он властно сел в свое рабочее кресло, а меня оставил сверху. Ладони короля гладили мою спину, обнимали талию, ласкали грудь. Неспешно, целуя меня в губы, шею, он развязал шнуровку корсета и прохрипел:

— Зачем тебе эти корсеты, в жизни я не видел более идеального женского тела...

— Есть мода и строгий этикет, мой король.

— К дьяволу этот этикет и моду, — рычал он, — хочу, чтобы ты ходила нагая.

— Ты и есть этот дьявол, — прошептала я скорее себе, чем для Кхаана.

— Нет, моя королева, дьявол – это ты, и, боюсь, душа моя давно в твоей власти, — эта фраза Кхаана отпечаталась долгим поцелуем на моих губах как раз в тот момент, когда он вновь вонзил в меня свою плоть.

Тотчас расцарапала душу новая мука. Протяжная, как стон филина студеной ночью, гулкая, как тишина в пустой тюремной камере, разнимая, как бутон пиона при нежданных заморозках. Кхаан подавлял мое наслаждение близостью с ним, великолепным, желанным, страстным любовником, все больше добавляя страданий в мои ощущения. Я не знала, для чего он это делает, почему нарочно призывает ненавидеть, почему не разрешает принимать таким, каков есть на самом деле... Да, бывали моменты, когда я ненавидела его до безумия искренне, по собственной инициативе мечтала, чтобы он подавился за обедом и умер в страшных судорогах удушья. Но то было за дело, за его грубость, несправедливость и прочие пороки. Он же наказывал меня за исполнение супружеского долга, но сам же его ненасытно требовал.

— Будешь выходить, вели, чтобы Сара навестила меня.

— Как прикажешь, мой король, — покорилась я, одеваясь очень медленно.

Боковым зрением я видела, как Кхаан пожирает меня глазами. Он по-прежнему сидел в кресле обнаженный и полный желания.

— На тебе печать темной магии, после которой не выживают, — задумчиво произнес он, лаская взглядом мои ягодицы.

— Вихрь чернокнижника, — спокойно ответила я.

— Как королева Кендры могла разгневать чернокнижников? — снова задал он вопрос и подошел сзади.

— Оказалась не в том месте не в то время, — не оборачиваясь, ответила я и продолжила одеваться.

— У моей супруги талант появляться не в том месте не в то время... Это может повлечь за собой много бед, — безразлично сказал Кхаан, напуская на мою душу новое проклятие.

— Раньше я полагала, что Вихрь чернокнижника – моя главная беда в жизни, теперь знаю, что ошибалась, — сглатывая комок боли, сказала я и обернулась.

— Выходит, среди всех неудач в твоей судьбе я занимаю особенную нишу?.. — было в его голосе что-то такое, нет, не издевательство точно, скорее уж надежда?..

Дальше я не знаю, что со мной произошло: чары ли Кхаана это, или мое собственное минутное наваждение, но я мгновенно обхватила рукой шею мужа и притянула его к себе. Губы хищно впились не поцелуем – укусом скорее. Король зарычал. Сперва я подумала, что от злости на мою дерзость, но когда ощутила упершийся в меня возбужденный орган, поняла, что это была крайняя степень вожделения.

В одно мгновение мы оказались в покоях Кхаана, теряя остатки рассудка в страсти, прикосновениях, поцелуях. Кхаан причинял мне боль и дарил наслаждение. Насилие в его объятиях становилось моим желанным безумством, непреодолимым наваждением. И я кричала, я умоляла, я плакала, но, похоже, уже не от боли...

Мои волосы разметались по простыням белоснежными вихрами, мое тело, безупречно красивое после огранки магией Монаха, совершенное, покоилось в могучих объятиях. Кхаан не велел мне уходить, напротив, он крепко прижимал меня к себе, готовый в любую минуту вновь погрузить свою плоть в мое лоно. Даже если он это сделает, я едва ли уже что-то почувствую. Помимо дикой боли во всем теле я ощущала непомерную усталость. Она заглушала все прочее.

Время близилось к полуночи. Из последних сил я цеплялась за сознание, желая, чтобы Кхаан поскорее меня отпустил. Я вспомнила, что за последние сутки так ни разу и не поела, и теперь шум в ушах напоминал мне о базовых человеческих потребностях. Король обнял меня сзади, примкнув плотнее, так что я чувствовала каждый дюйм его пылающего тела. Ладонь Кхаана скользнула по низу живота и проникла в тесное пространство между моими бедрами. Пальцы супруга обхватили мое лоно, едва поглаживая его, растирая. Он не добивался моего моментального возбуждения, наоборот, хотел продлить чувство наслаждения томным и бесконечным удовлетворением. Я чувствовала, как из меня вытекает сок порока, а источник этого сладострастия не иссякал. За потухшим возбуждением тотчас следовало новое, не менее приятное и длительное. Обессилев, я уснула, но даже во сне ощущала приятные ласки Кхаана. Ощущала и ждала их, пусть не торопилась реагировать, лишь изредка постанывая во сне. Кхаан был возбужден всегда. Он засыпал и просыпался с желанием насиловать меня. Его плоть большую часть времени стояла громадным мощным колоссом и жаждала властно вторгнуться в мое тело, пролиться в нем до последней капли и остаться до нового порыва. Прежде я никогда не знала мужской ласки и не была близка ни с одним из мужчин, но была уверена, что Кхаан скорее исключение, а не заурядный представитель своего пола. Монах, неужели ты и вправду знал...

Несколько дней после свадьбы так и прошли для меня в извращенных формах ублажения мужа. Кхаан почти не выпускал меня из покоев, подвергая постоянному соитию. И только спустя неделю он наконец вернулся к обязанностям монарха.

Вскоре Кхаан уехал в провинцию Хорге, что к юго-востоку от столицы и примерно в двух днях пути в один конец. Королю предстояла встреча с военачальниками дальних дивизионов и очень много вопросов для обсуждения. Кхаан намеревался в скором времени подчинить Озерный край – часть одичавших земель. Я знала, что такие вопросы наспех никто не решает, а потому меня было минимум пять дней, чтобы совершить задуманное.

К отъезду короля у меня было все готово для тайного побега в поселение Изгир, где меня уже ждал Седжал. Скрытно покинуть дворец и город было не самым серьезным испытанием, нужно же было все устроить, чтобы слуги даже не догадались о моем отсутствии. Именно поэтому было решено, что королева Элейн сляжет на четыре дня с острой формой лихорадки. За ужином после отъезда супруга я выпила какого-то яда, который любезно предоставила Арин. Его действие оказалось моментальным, отчего мне даже не пришлось старательно изображать из себя больную. Я ею сделалась на самом деле, во всяком случае, симптомы были вполне настоящие. В одно время со мной яд выпила и Джильда, единственная из всего отряда Дхе-Фортис, у которой был схожий с моим цвет волос.

Служанки не на шутку обеспокоились и тотчас позвали лекаря. Джильда заменила меня в тот момент, когда лекарь велел всем держаться на расстоянии из-за весьма вероятного распространения инфекции. Воспользовавшись тем обстоятельством, что Немус ни разу еще не встречался со мной в узких коридорах, а лишь видел издали наряду со всеми подданными при проведении свадебной церемонии, он, ничего не подозревая, проводил осмотр Джильды, занявшей мое место в королевской кровати. Пока я корчилась от приступов лихорадки в соседней комнате, Немус нашел состояние Джильды в достаточной степени опасным и поторопился в свою лабораторию, чтобы срочно заняться приготовлением лекарств.

Когда наконец вся суета более или менее стихла, Арин дала мне противоядие, и я немедленно покинула замок в сопровождении Яна и двух воительниц из отряда Дхе-Фортис. Прятаться мы не собирались при выходе из замка, но и афишировать не планировали, именно поэтому сопровождающий меня отряд был столь не многочислен. Чтобы замаскировать мою внешность, пришлось облачиться в форму Дхе-Фортис и их отличительную особенность, по которым отряд моих воительниц узнавали сразу – высокий хвост на затылке, заплетенный в тугую косу. Волосы мои окрасили отваром какой-то травы, отчего из жемчужных они сделались каштановыми. В таком обличии я могла даже под носом у самого Кхаана пройти, и он бы ничего не заметил, а его стражники и подавно.

* * *

____________________________________

И это все еще последствия неправильно залитых глав. В следующей уже будет часть добавленного на портал ранее и новая прода))))

Глава 11

— Куда теперь? — спросила Стелла, оглядываясь назад в поисках угрозы.

— Мы пойдем лесом, неторные пути замедляют передвижения, но риск слежки значительно меньше, — ответил Ян, всматриваясь в темноту.

Мы безоговорочно следовали за генералом. Поскольку наш побег в Изгир планировался уже некоторое время, у Яна была прекрасная возможность изучить местность и пути скрытного передвижения, что он с большим профессионализмом и сделал. Мы отыскали привязанных в лесу лошадей и, быстро оседлав их, устремились в Изгир.

— По самым неточным расчетам, мы прибудем к месту встречи завтра в ночи.

― Уж очень тихо тут, ― подметила Пейн, ― на кладбище и то веселее.

― Мне тоже не понравилось, ― протянула Стелла и остановилась.

Не успели мы сориентироваться, как из-за ближайших кустов выползли тени. Медленно так выползли, мерзко шаркая подолами по не сгнившей прошлогодней листве.

― Ну и кто эти ряженые? ― в момент опасности Пейн всегда становилась особенно груба. Обнажив меч, она сделала шаг навстречу.

― Королевские прислужницы и их верный пес генерал Ян? ― заговорил тот, что был выше всех. ― Чего надобно в наших владениях?

― Кто тут набрался смелости у короля Аграахона под самым носом земли себе присваивать? ― рассмеялась я в голос.

― Дхе-Фортис много говорит, мало делает. Сначала мы разделаем вашего евнуха, а потом порезвимся с вами на славу, ― грязно выплюнул главарь теней, а потом щелкнул пальцами, и напротив уже была не жалкая горстка плебеев, а войско головорезов.

Прекрасно. Давно мы уже сидим без дела в праздном унынии. Последняя наша битва была четыре месяца назад, в Сиде, когда Кхаан пришел на земли Кендры, именно тогда мы с ним впервые повстречались. Скучная жизнь вдали от полей сражений вызывала апатию, а тут мы наконец могли замять кости. Довольно цокнув, я извлекла двуручный меч из-за спины и парировала резкий выпад противника.

Нас было четверо. Их – пятнадцать. Силы абсолютно не равные, хотя, должна признаться, сражался соперник довольно умело. Десять минут, и их кровавые трупы громоздились бесформенной кучей на земле. Стелла достала из заплечного мешка херес и уже собиралась полить им тела, но генерал Ян остановил ее.

― Церемониальное сожжение жертв – это визитная карточка Дхе-Фортис, — сказал Ян. — Лишних следов оставлять не за чем.

— Ян прав, мы не знаем, кто может этим воспользоваться. Пусть в замке знают, что Дхе-Фортис и военачальник покинули столицу, но им совершенно не обязательно знать, куда мы направились, — вытирая клинок о траву, сказала я. — Эту падаль оставим дикому зверью.

Мы проехали еще несколько миль и глубоко в ночи устроились на короткий привал. Поев вяленого мяса и сухофруктов, я забылась чутким сном, краем сознания все же прислушиваясь к лесной тишине. Нас было четверо, по часу на каждого в дежурстве. Генерал взял на себя самый трудный час дозора и, вздремнув первым, сменил Стеллу на посту. Я дежурила третьей, наотрез отказавшись от поблажек последнего часа.

Всякие мысли лезли в голову, пока ночная тишь давала благоприятную среду внутренним страхам и сомнениям. В основном, я думала о Монахе, о том, что он хотел мне сообщить, потом размышления плавно переключились на Кхаана. Я все гадала, чем он сейчас занят, а потом вспомнила, что он забрал с собой чуть ли не весь гарем, и перед глазами живо затанцевали образы его плотских утех. Ревность меня не мучила, скорее была задета моя гордыня. Меня совсем недавно пользовали, как одну из тех дешевых шлюх… Конечно, подобные мысли всегда приводили меня к логическому выводу: они не дешевые, ведь каждая из фавориток Кхаана имела в своей стране отличную родословную, им с рождения было дано недурное воспитание и образование. Вот только когда они с благоговейным трепетом сидели у Кхаана в ногах, молили о ласках, точно портовые шлюхи, позволяли насиловать себя, истязать и, более того, с благодарностью это принимали, эти женщины роняли себя и всякое свое благородное происхождение.

Моя злость быстрее всего проходила не от осознания их низости, нет, я частенько напоминала себе, что добровольно позволила Монаху сделать из себя ту, кем являюсь теперь. Седжал никогда не обманывал меня, не внушал пустых надежд на безоблачное будущее, напротив, он всегда был предельно честен со мной, именно поэтому меня бросали в яму со змеями, топили, били, подвешивали над ущельем. Меня учили не жить, а выживать. Распутный супруг – это не смертельный удар от судьбы, а глупые женские сантименты, а я не женщина – я всего лишь королева, мне не позволены чувства— только холодный расчет.

На рассвете мы вновь отправились в путь, чтобы прибыть в Изгир как можно раньше. По дороге нам больше не выпало приключений, и к полуночи мы наконец добрались до места встречи с Монахом. Ян распорядился насчет лошадей и вернулся к нам. Накинув капюшон на голову, я вошла в таверну вслед за своими спутниками. Даже несмотря на поздний час, местное заведение пользовалось успехом у уставших путников. Само поселение считалось не большим, но находилось на пересечении двух значимых торговых путей, а потому людей здесь в любое время дня и ночи было хоть отбавляй. Монах умышленно выбрал людное место, он мастер маскировки и знает, что среди такой разношерстной компании наша не вызовет подозрений. Сброд здесь шатался всякий, некоторые расы я видела впервые в жизни, но старалась смотреть на все окружающее с апатией бывалого путника. В целях предосторожности капюшон с головы я так и не сняла, чтобы ненароком не быть узнанной. После того как мы день скакали под проливным дождем, мои волосы вновь обрели жемчужный цвет, так что теперь моя внешность ничем не отличалась от внешности королевы Аграахона.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Из соседнего зала к нам вышел служащий таверны и обратился к Яну, после чего мы дружно направились за местным работником. Этот зал оказался еще более просторным, чем предыдущий, гул здесь стоял невероятный. Всюду лилось вино и велись громкие разговоры, народ отдыхал и делился новостями этого мира очень эмоционально. Мужчина проводил нас в дальнюю часть помещения и указал на широкий стол возле окна. Нас ожидал не только Седжал, с ним был еще кто-то.

Седжал сперва долго смотрел мне в глаза, а потом грустно так улыбнулся и на выдохе прошептал:

― Ты стала истинной королевой, Рейна.

― Ты сделал меня ею… ― ответила я тоже чуть с тоской, вспоминая последние пять лет нашей непрерывной работы.

― Нет-нет, дорогая моя, эта стать, эти благородство и мудрость были с тобой с самого рождения. Даже в грязи и чужих кишках там, на Сигильских равнинах, ты отличалась от простых смертных.

— Ну это понятно, все они были мертвы, а я не успела… ― иронизируя, улыбнулась я, хотя внутри мне отчего-то было совсем не до иронии.

― И хвала Всевышнему Светлому, что не успела. Я этому рад. Теперь, когда сентиментальная часть позади, мы перейдем к более важным, но менее приятным делам.

Монах менялся как погода в апреле, но за все время, проведенное с ним, я уже ничему не удивлялась, поэтому только кивнула, чтобы он продолжал.

— Это Ойго, мой давний приятель. Я давно его разыскивал, но если друид хочет спрятаться, то его даже триокие ведьмы не найдут. Когда я уехал в Тиверию, прежде всего, надеялся, что мне удастся встретить Ойго в знакомых местах, но, увы, наша встреча состоялась значительно позднее твоей свадьбы с Кхааном, моя дорогая Рейна.

Я обратила внимание на Ойго, безучастно сидящего в углу и размеренно так потягивающего херес из глиняной кружки. Монах все это время говорил на привычном нам языке Дхе-Фортис, отчего я и сделала вывод, что спутник Седжала просто не понимает ни слова из нашей беседы. Однако, когда странный друг Монаха заговорил на тайном языке чуть ли не лучше самого Седжала, я немало удивилась.

― Ваш супруг личность уникальная, Элейн королева мира людей. У нашего ордена есть все основания полагать, что король Кхаан не забавы ради проливает кровь своих солдат и губит целые государства, присваивая им имя собственного. Он точно преследует какую-то иную цель.

― Как я понимаю, вы не в курсе, что это за цель? ― мой вопрос был риторическим от первого до последнего слога.

― Увы, нет. Как я понимаю, вы тоже? ― в такой же бесцветной интонации ответил он.

― Верно понимаете.

― Расскажи, что удалось узнать, Ойго, ― почти скомандовал Монах, у него вообще всегда был какой-то повелительный тон в отношении к окружающим. Только со мной он всегда обращался иначе и другим велел, воспитывать во мне королеву.

На удивление, Ойго даже ухом не повел на приказ Монаха, скорее наоборот, он стал держаться более свободно, будто наконец доверился собеседникам. Из-за пазухи он достал сверток пергамента и, отодвинув кружку в сторону, развернул на столе карту Хагейта и древних государств Севера. На этой карте Аграхон был средним государством наряду с несколькими десятками таких же. Предвидя мой вопрос, Монах сказал:

— Это Хагейт двадцать лет назад.

— До восхождения Кхаана на престол Аграхона, — Ойго взял с подоконника лучину и принялся зачеркивать страну за страной крестами, приговаривая: — в тот же год, когда ваш супруг был коронован, а ему, к слову, тогда только исполнилось шестнадцать, войска под его командованием с одного приступа взяли соседний Веренг. Не успел он освоиться в новом замке, как двинул армию еще восточнее, на Нимиру. Объединенные армии Аграахона и Веренга не встретили какого-либо сопротивления со стороны крохотной Нимиры, так Кхаан менее чем за год правления увеличил свои территории вдвое. Ему бы полагалось делать ошибки в столь юном возрасте, разбазаривать казну предков на удовольствия, благо, там всегда было что разбазаривать, да меньше всего заботиться о расширении своего могущества. А он к двадцати годам обзавелся мудростью и какой-то невероятной уверенностью в своих силах.

Собеседник смотрел на меня выжидающе, будто все еще сомневался, что мой супруг для меня такая же загадка, как и для всех остальных. Он рассказывал мне историю Кхаана Аграахона и высматривал реакцию, ждал, не появится ли у меня желание дополнить его монолог своими собственными знаниями.

— Все это вполне в духе короля Аграахона, — монотонно сказала я, ожидая продолжения. — Едва ли Монах поставил бы на кон наши жизни ради урока биографии моего супруга.

— Следующие два года Кхаан посвятил захвату еще пятерых соседей. Тоже успешно. Земли Аграахона теперь стали вчетверо больше первоначальных территорий. Взрастив могущественную армию, Кхаан выставил ее против не менее именитого соседа с запада – Сахса – воинственного государства короля Сергиза Кровавого. Прозвище свое он получил за жестокие бесчинства и беспощадность. Сергиз был убит Кхааном в ожесточенном бою. Молодость второго решила исход битвы в пользу Аграхона. Он тогда очень обогатился на этой войне и всерьез напугал непрошибаемых владык Хагейта своими намерениями. На этом Кхаан не остановился, но принял, опять-таки, очень мудрое решение и затаился, не пошел на соседей больше открытой войной. Его взгляд обратился к Старому миру. Девять Королевств Древности давным-давно стали мифом. «Просто гиблые земли», — скажут прочие, только не Кхаан Аграахон. К тому времени он уже искусно владел черной магией, а потому его нисколько не пугали эти самые «гиблые земли» и их вековые проклятия. Кхаан знал, что риск окупится с лихвой. Одно за другим Древние королевства Старого мира покорились ему, — зловеще растягивал Ойго, продолжая уверенно зачеркивать ныне несуществующие страны, — Аграахон стал могущественнейшей державой в Хагейте, а его земли по площади составляли одну шестую всей территории континента. Тогда-то на совете Великих монархами еще свободных государств и было принято решение выступить против Аграахона. Так началась Десятилетняя война…

— Ойго, вы служитель того же ордена, что и Седжал? — он вопросительно посмотрел на меня, а потом на Монаха. — Очень долго подходите к сути. Уверена, Седжал рассказывал вам мою историю, в противном случае, мы не сидели бы здесь с вами за одним столом втайне обсуждая деяния моего достопочтенного супруга, а посему вам известно и то, что меня продолжительное время обучали разным совершенно дисциплинам, в том числе и истории Хагейта. Теперь, когда мы это прояснили, нельзя ли покороче?

Ойго даже несколько растерялся и снова посмотрел на Монаха, а тот только усмехнулся и ответил на немой вопрос друга:

— В этом вся Рейна. Побывав за границей вечности в столь юном возрасте да не единожды, она ценит время, отведенное ей в мире живых, лучше нас несведущих…

— Вы мне все больше нравитесь, — сказал Ойго скорее самому себе, как мне показалось, а потом продолжил: — Только одна причина могла вселить в короля Аграахона бесстрашие и чувство непоколебимой уверенности — сердце Угвура.

— Сердце кого? — хором переспросили мы с Дхе-Фортис.

— Угвура — владыки теней, павшего от рук возлюбленной Шаэлин.

— Не думала, что стану настаивать на исчерпывающих ответах, но все же, не могли бы вы с этого места поподробнее? — почему у людей мания ерунду переливать из пустого в порожнее, а когда дело доходит до дела, вот тут начинаются интриги и дозированная формулировка?..

Ойго ничего не ответил на мой выпад, но уголком губ все же ехидно усмехнулся.

— В таком случае, если бесподобная и необычайно терпеливая королева Элейн не возражает, я начал бы с предыстории…

— Вот в этом и заключается главный талант моего старого приятеля Ойго. Он все равно сделает так, как ему нужно. Если ему нужно, чтобы выслушали все его байки, он непременно все так и организует.

— Я не стремлюсь травить пустые байки и тратить время королевы мира людей, у нее в грядущем есть дела куда важнее, чем подобные сомнительные развлечения. Моя цель - облегчить судьбу мира перед грядущим, а королева Элейн одна из немногих, в чьих руках информация может стать оружием получше любой магии, — он придвинулся ближе к столу и, уперевшись локтями в его неровную поверхность, тихо заговорил. — Угвур — древнее проклятие этого мира. Алчный до власти, жадный до смертей, был не плотью и не кровью природы, скорее порождением тьмы. Он никогда не проявлял жалости, не ведал пощады даже к голодному ребенку, которому пришлось украсть ради выживания. Угвур был сыном тьмы, а потому полноправно обладал ее магией. Могущество чародея не имело границ, и с каждым новым завоеванием оно только возрастало. Баланс всегда брал свое, и если в мире находилась сила, то ей обязательно противопоставлялась другая. Так было и с Угвуром. Ему противостояла Шаэлин — ведьма западной пустоши, последняя из первородных Баланса. Так вышло, что Угвур проникся к ней желанием, но для Шаэлин, как и для всего мира живых, он был лишь чудовищным порождением мрака, что сеет смерти и разрушения.

Угвур выжег царство Шаэлин, убил всех до единого, всякое живое существо было убито с присущей Угвуру жестокостью, только теперь, под действием лютой внутренней злобы из-за отказа Шаэлин, он был еще страшнее. Мир горел в пламени гнева Угвура, его черной магией разрушались города, стирались с лица земли страны, вершись судьбы эпохи. Шаэлин не было покоя. Она прекрасно знала, что пока жив Угвур, ни мир людей, ни она сама не обретут покоя.

Шаэлин сдалась. И исчадие мрака заполучило ее в свои объятия. Она дождалась, когда этот монстр обессилит на ней и уснет. Храбрая колдунья вонзила в сердце тирана магический клинок, созданный из страданий тех, кого погубил ее супруг, и расколола черное сердце на множество осколков. Шаэлин думала, что отныне этот мир вздохнет с облегчением, что у него будет шанс начать все сначала, но когда сердце стало срастаться в единое целое, она поняла, что убить Угвура не в ее силах.

Колдунья собрала осколки черного сердца и покинула замок, в котором отныне тлело тело самого жестокого из всех напастей этого мира. Остаток своей жизни Шаэлин провела в скитаниях. Она исходила все земли Хагейта, все до единой и даже Древние королевства…

Ойго достал еще одну карту и разложил на столе рядом с первой. Они были идентичны. И что примечательнее всего, так это отметки, на обеих картах они повторялись все до единой.

— Она прятала осколки сердца Угвура?.. — догадалась я, с ужасом выстраивая логическую цепочку из предоставленных сведений. Меня бросило в дрожь от осознания происходящего.

— Все верно, моя королева. Ваш супруг собирает осколки черного сердца, — спокойно подтвердил Ойго.

Повисла грузная пауза. Каждый из присутствующих был занят собственными мыслями об услышанном. Но мне казалось, что степенно переваривать информацию это сейчас непозволительная роскошь для меня.

— Седжал, я в толк не возьму, зачем ему это? — едва слышно говорила я Монаху, картинка в голове не складывалась. Не могла я даже на мгновение представить, что умнейший из всех, кого я в жизни встречала, руководствовался примитивной жадностью до всевластия.

— Чтобы никто уже не мог ему что-то противопоставить.

— Седжал, ты не хуже моего знаешь, что ему давно уже никто не может что-то противопоставить. Кхаан всемогущ. У него точно другая цель.

— Вот именно. И твоя задача, понять, какую угрозу ценит твой супруг настолько высоко, что готовится так основательно, — в привычно командирской манере напутствовал Седжал.

— Когда Кхаан вернется, я непременно спрошу его во время утреннего секса, какие у него планы на сердце Угвура… — съехидничала я в ответ.

Монах будто не обратил внимания на брошенную мной в недовольстве фразу, хмурясь, он посмотрел на меня и ни с того ни с сего снова сменил тему:

— Ты расцвела, Элейн, любимица жизни. Стала истинной королевой.

— Ты это уже говорил, Монах.

— Мои слова могут повторяться, ибо никакой красноречивой бравады не хватит, чтобы описать мое преданное поклонение королеве мира людей. В моей жизни многое было сделано с ошибками, но в случае с тобой, я не прогадал.

* * *

Глава 12

После разговора с Седжалом и Ойго я возвращалась домой в полном недоумении, хотя, как предполагала изначально, эта встреча поможет мне понять короля Аграахона лучше. Обратный путь прошел в размышлениях над тем, как мне теперь узнать больше уже от самого Кхаана. Этот способ был самый быстрый, но точно самый трудно выполнимый. Мой муж мне не доверял, а главное, он не искал возможностей сблизиться со мной, если речь, конечно, не шла о бесконечных актах сношения.

Кхаан вошел в библиотеку. Внутри меня что-то дрогнуло, скорее всего, снова применил чары подавления, но виду я не подала, продолжая читать. Он приблизился, раздражаясь моим безразличием все больше. В следующий миг моя книга уже летела в камин, а моя душа выворачивалась наизнанку. Кхаан был очень груб, он сорвал с меня платье, оставляя порезы на коже. Я терпела с непроницаемым выражением на лице. Зная, что избежать насилия все равно не получится, вновь принялась пробуждать в себе желание, то, что порождалось болью.

— Говорят, королева Элейн прошедшие четверо суток пролежала в постели с лихорадкой, но сегодня, на пятый день, по возвращении я вижу, что она все так же свежа и прекрасна, процарапал пространство ледяным голосом он.

— Поистине удивительная вещь — любовь, творит такие чудеса, — усмехнулась я, показывая Кхаану все свое отвращение.

— Как же тяжела твоя судьба, королева. Приходится ублажать ненавистного супруга.

— Это не главная моя беда, переживу…

— Что, если нет?..

— Не ты ли только что сказал, что моя судьба тяжела? Если все так, то смерть для меня — подарок Небес. Увы, такой исход уготован только святым, — горько посмеялась я, не отводя взгляд под тяжестью его черных глаз. — Чего же ты ждешь, король Кхаан, продолжи то, что начал.

Мои слова потонули в его прерывистом дыхании. Кхаан впился в мое плечо, кусая его до крови. Внутри я взревела от боли, но приказала себе терпеть до конца. В конце концов, ведь я сама только что спровоцировала мужа к жестокости, которую и без этого выпрашивать никогда не требуется.

В эту ночь он был поистине безумен, и это было моей целью. Я хорошо понимала, чего мне будет стоить такое строптивое поведение, но это был единственный способ сделать Кхаана зависимым от меня. Если он не желает мне доверять, тогда я пойду иным путем, но непременно найду возможность свести его с ума. Или я не Элейн.

— Как вообще эта безрассудная идея родилась в твоей голове? — спросила Верна, расчесывая мои волосы.

— Мне нужна будет уникальная способность Дхе-Фортис этой ночью. И так будет каждую ночь, когда Кхаан осмелится пренебрегать мной.

— Хочешь, чтобы он в бешенстве разнес полмира и превратил твою жизнь в кошмар? — отчитывая, Верна явно считала меня чокнутой.

— Это я устрою ему настоящий кошмар, ко всему прочему, мне не помешает разрядка.

— Разрядка? Ты намереваешься возлечь с пятью здоровенными мужиками!

— Это же всего лишь сон, — отмахнулась я, хоть отчетливо помнила, что связь с Яном имела вполне реальные ощущения. — Ты знаешь, что делать, а посему не спорь, Верна. С таким любовником, как Кхаан, я никогда не буду голодна, но, если хочу добиться задуманного, то придется потерпеть и других.

Верна собиралась приступить к наложению чар, но я мгновенно ее осекла:

— Нет, моя дорогая, тебе лучше удалиться отсюда. Проснувшись в поту от увиденного кошмара, Кхаан непременно прибежит сюда.

— Думаешь, он захочет убедиться в том, что ты верна ему, Элейн? — усмехнулась Верна.

— Нет, он захочет наказать меня за то, что я так порочна, — со сладостным предвкушением пропела я и обнажилась.

Пышные покрывала приняли меня в свои объятия, а я нарочно легла нагая поверх них, чтобы во всей красе предстать перед разъяренным королем в момент его появления. Верна цокнула моему сумасшествию и вышла, погружая меня в эротический сон.

Я шла по гулкой галерее, а мой шелковый пеньюар развевался от быстрого движения позади меня. Его невесомые ткани бесстыже оголяли мои ноги и пах, разжигая даже у ледяных стен огонь желания. Двери покоев отворились передо мной, и я по-хозяйски вошла в комнату с огромным количеством мужчин. Их было не меньше четырех десятков, все высокие, статные, мускулистые и напрочь обнаженные. При виде меня они приняли строгую стойку, выстроившись в шеренгу. Так я могла насладиться и выбрать одновременно. Мужчины разных мастей: светлые, смуглые, темноволосые, блондины – все как один стояли передо мной с выставленными вперед выдающимися органами. И хотя ни один из присутствующих не мог похвастаться таким же размером, каким обладал Кхаан, все эти фаллосы были однозначно лучшими в своем роде.

Раз уж мой похотливый супруг наслаждается этим сном вместе со мной, я решила ни в чем себе не отказывать, поэтому медленно направилась вдоль шеренги, в основном, рассматривая лишь достоинства, а не самих мужчин. В конце концов, они все очень мужественны и привлекательны. Верна знает толк в моих вкусовых пристрастиях. Я вдруг решила подлить масла в огонь и стала бесстыже касаться их плоти, сперва будто случайно, потом все настойчивее. Мне нравилось смотреть, как они сглатывают комок желания, не имея возможности взять меня здесь, сейчас и в самой непотребной позе. Мне нравилось думать, что Кхаан сейчас связан еще сильнее, чем эти рабы, и ни одной эмоции не может дать выхода. Восхитительна и так сладка эта месть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

После этой демонстрации я ткнула пальцем в пятерых, а еще одного взяла на всякий случай, вдруг не наиграюсь. Я демонстративно разрешила шестому смотреть за нашей оргией и в любой момент освобождать пульсирующий член от напряжения с помощью собственной руки. Остальные же пятеро были допущены непосредственно до моего тела, и как только их ласки коснулись меня, я растворилась в желании.

С меня бережно сняли пеньюар и обласкали восхищенными взглядами каждый уголок моего совершенного тела. Любовники сопроводили меня до моего ложа, а когда я с удобством устроилась в самом его центре, они возлегли рядом со всех сторон. И вот тогда начался настоящий праздник удовольствия.

Верна бесподобна, она воплотила мою месть в самый страшный кошмар для самолюбия моего мужа, заставляя его смотреть на затяжные пылкие сцены с участием этих мужчин, ублажающих и возбуждающих меня. Их языки скользили по всему моему телу, их губы умоляли о поцелуях, а я, как благосклонная королева, за их преданность позволяла всевозможные вольности и даже поощряла. Иногда я сама брала инициативу в свои руки, иногда – в прямом смысле в руки. Эти члены были такими привлекательными и соблазнительными, я гладила их, точно ласкают домашних питомцев и одобрительно взирала.

Мои любовники послушно исполняли приказы, но при этом не были марионетками. Каждый из этих мужчин был по-своему великолепен, каждому из них в награду я позволила побывать во мне. Кого-то просто манила пальцем, разрешая ублажить свою королеву, к кому-то приближалась сама, развратно насаживаясь на каменный фаллос. Я заигрывала с каждым и со всеми сразу, терзая самолюбие супруга и его гордость всеми возможными способами. Я демонстрировала ему свое наслаждение, упоение этими мужчинами. Он прекрасно видел разницу, какая я под гнетом его насилий, а какой могу быть, следуя обоюдной страсти. Пусть теперь наслаждается зрелищем, в котором я отдаю предпочтение грязным рабам, а не величайшему из королей.

Ласки ощущались остро и приносили немало удовольствия. Я чувствовала себя вполне удовлетворенной, но все больше от того, что отомстила Кхаану. Нежась в объятиях мужественных красавцев, я вдруг поняла, что делаю это исключительно для ревности зрителя, а не ради собственного наслаждения. Интересное открытие. Неужели я могу испытывать к мужу что-то большее, чем ненависть?

Порассуждать на эту тему мне при всем желании не удалось. Пробудившись от осознанного сновидения, которым нас развлекала Верна, я почувствовала холод. Кхаан был тут. По застывшему воздуху, по мертвой тишине вокруг я моментально поняла, что он пришел за моей душой.

— Что же ты так робок, король Кхаан? — не скрывая удовольствия от происходящего, озвучила свой вопрос я.

Ответа не последовало. Думаю, в этот момент Кхаану было очень трудно сдерживать свой гнев, а мои дерзкие речи не способствовали его усмирению. Но что бы там ни было впереди, я не могла выпустить его из плена эмоций.

На рассвете Кхаан ушел, проведя всю ночь в моих покоях. Ближе к обеду я узнала, что он сразу же покинул столицу, но никто, как обычно, не знал, куда он отправился. Так я не слышала о нем ни слова два следующих дня, хотя и обременять мысли о его действиях у меня времени не было. Все равно что ловить ветер в поле. Пока Кхаан не начнет мне доверять, допытаться до ответов напрямую я точно не смогу. Как он тогда сказал? «Супруга, шлюха, королева, служанка – есть ли разница, если главный признак отбора – красота?..» Женщина ему нужна в постели, а не в военном совете. Оттого мне ничего другого не оставалось, кроме как распутывать клубок прошлого с самого начала. На все у меня была лишь одна подсказка — история о сердце Угвура.

Монах рыскал в поисках ответов, не зная покоя. Вскоре он прислал весть. Это было короткое письмо с названием глухой деревни на юго-западной территории и строкой ниже: «Ее жизнь закончилась здесь». О ком он мне сообщал, догадаться было нетрудно. Шаэлин. Колдунья, убившая Угвура и разделившая его черное сердце на десятки частей. Монаху удалось выяснить, где она встретила свою ветхую одинокую старость. И теперь, очевидно, он хотел, чтобы я прочесала те места и наведалась в деревню Кроа. Конечно, не я лично, кто ж мне позволит без причины отправиться за долгую сотню лиг да еще и без объяснения причины?.. Если я не могу, это еще не значит, что не могут Дхе-Фортис.

— Арин, определись с теми, кто поедет в Кроа, как можно быстрее. Нельзя тянуть, ведь это может быть нашей единственной зацепкой, — отдавала распоряжения я, оставляя на карте нужные пометки.

— Думаю, нужно отправить Шоту и ее мечниц. Они имеют особые навыки в скрытности перемещения и очень умело заметают следы.

— Согласна. Необузданных воительниц таких, как вы с Верной, там не нужно. Нужны тени. Шора и ее девочки самое то. И тут особо никто не заметит их отсутствие. Дай им все необходимое и пришли ко мне. Я объясню задачу.

После Дхе-Фортис уехали в Кроа, а мы продолжили выяснять правду на местах. Для наибольшего охвата в изучении предыстории и причины, которые привели Кхаана к судорожным розыскам сердца Угвура и захвату чужих государств, помимо отправленных в Кроя Дхе-Фортис, я отослала в монастырь Вейона пятерых воительниц, и еще две были отправлены в Кендру. В монастыре хранились тайные доктрины и летописи времен, но прежде никто из нас не изучал подробно необходимые документы, ведь попросту не знали, что искать. Даже Седжал, проведя в Вейоне десятилетия, не мог воскресить в памяти хоть какое-нибудь упоминание об Угвуре и тем более Шаэлин. А ведь от его внимательного ока и жаждущего новых знаний разума не укрылось бы подобное.

Но выбора у меня не было, мне нужна информация, а источники крайне ограничены в количестве. Именно поэтому я не могла пренебрегать хранилищами Вейона, пускай и шанс найти что-то стоящее был не велик.

Написав письмо Монаху с изложением всех предпринятых шагов, я заперлась в библиотеке и почти ночевала там, среди книг и вековой пыли. Мои поиски были похожи на крайне бесполезное и не обещающее результатов занятие. Мне оставалось только методично взращивать в себе терпеливость и не терять энтузиазма даже тогда, когда провал так очевиден.

* * *

Шел третий день отсутствия Кхаана, никто так и не реагировал на мои вопросы о том, как долго он еще будет в отъезде, но по всему было понятно, что такие внезапные и бессрочные исчезновения короля случаются регулярно. Все бесчисленное количество людей, обслуживающих замок, буднично выполняли свои обязанности, не выказывая какого-либо беспокойства. Однако ближе к вечеру замок пришел в оживление. Слуги засуетились, разряженные в дорогие платья наложницы повыползали из своих комнат, словно змеи, перешептываясь по углам. Все вокруг гудело праздником встречи хозяина, но Кхаана так и не было видно.

Весть о том, что он одержал очередную победу и покорил новую страну, водрузив в ее столице знамя Аграахона, разлетелась по замку мгновенно. Только при всеобщей суете никто не желал ликовать без хозяина. В итоге, слуги уснули, наложницы разошлись по комнатам, чиновники вернулись в Арсене, отложив все дела до утра.

— Кхаан вернулся, но почему его нигде нет?.. — размышляла я перед сном, как вдруг услышала тихий стон.

Нет, он не был рядом, он словно шел откуда-то из глубины. Накинув куртку на плечи, я осторожно вышла из своих покоев и позволила мертвому плачу вести меня за собой к двери в подземелья замка.

Я спускалась все ниже, монотонно шагая по шероховатым каменным ступеням. Стук моих собственных шагов заглушал мысли, наверное, к лучшему. Я знала, что Кхаан где-то здесь, я почему-то это чувствовала. И не ошиблась.

Минуя старый мост и пустые гулкие помещения с высокими сводами, я наконец достигла цели. В тускло освещенной келье Кхаан стоял на коленях, без сил, свесив голову вниз. Он тяжело дышал, будто прямиком из сражения. Его плечи вздымались высоко, а по широкой спине шли глубокие кровавые борозды. Какая-то магия причиняла Кхаану боль, незримой рукой наносила ему эти увечья. Я подошла ближе, пытаясь понять, все ли из этого запланированный сюжет или Кхаан действительно сейчас близок к гибели. Он приехал из Выпии в полном здравии, на острие клинка привез очередной трофей — покоренную страну далекого запада, а сейчас отчего-то больше похож на призрака, мотающегося между мирами, чем на великого короля Хагейта.

Я не успела показаться ему на глаза, как сквозь учащенное звериное дыхание он рявкнул:

— Уходи отсюда!

— Ты отсутствуешь третьи сутки кряду, — холодно озвучила я причину своего появления, игнорируя вспышку гнева.

— Пошла. Вон, — чеканя каждое слово, прогремел он и сжал кулаки до побелевших костяшек.

В глазах Кхаана стояла непроглядная чернота. В этот момент он мог уничтожать одним лишь взглядом. Я была уверена, скажи еще хоть что-то, произнеси я один звук, он убил бы меня без раздумий, без сожалений. Мне пришлось покориться, с непроницаемым лицом я вышла из помещения. Остаток ночи я прислушивалась к тишине в темных покоях, будто сюда мог проникнуть какой-то звук из глубин подземелья. Даже если Кхаан устроит погром там, внизу, мы все равно ничего не услышим. И только тихий стон по-прежнему звучал в моем сознании.

Прошел еще день. Мне надоело быть в неведении, мне нужна была информация. К обеду я велела Дхе-Фортис привести Сару, любимую наложницу Кхаана.

— Что с Кхааном? — задала я прямой вопрос.

Сара меня ненавидела, считая недостойной ее идола, поэтому юлить с ней не было никакого смысла. Она перевела на меня пренебрежительный и даже брезгливый взгляд, так ничего и не ответив.

— Сара, ты слышала мой вопрос. Отвечай, — с титаническим спокойствием произнесла я.

— А кто ты такая, чтобы я давала тебе ответы? — хмыкнула она и принялась нетерпеливо стучать туфелькой по полу, состроив при этом мину полного непонимания, по какой причине ее задерживают.

— Отрежем ей язык за дерзость? — предложила Верна.

— Нет, лучше давай выцарапаем на лбу имя королевы. В зеркало эта кукла глядится большую часть дня, и так точно не забудет, кто здесь владыка, а кто рабыня, — Арин достала нож из высокого сапога и демонстративно провела по острому лезвию кончиками пальцев, заигрывая с самообладанием наложницы.

Уверенности и спеси у Сары поубавилось на порядок, когда она увидела деменцию в глазах воительниц.

— Плебейки! Кхаан отрубит вам руки и головы, если сделаете что-то со мной.

— Только тебя это уже не воскресит, — покачала головой я, приблизившись к собеседнице. — Еще раз спрашиваю, не получаю ответа — отдаю на забаву моим Дхе-Фортис. Они так давно не видели жестокости, крови, полей сражения, что делает их еще более жадными до убийств. А ведь твое неподчинение королеве легко можно расценивать как саботаж?.. А?

— Не знаю я, — нахмурилась Сара.

— Ответ неправильный, — наигранно выдохнула я и махнула Дхе-Фортис.

— Я действительно не знаю. С ним такое всегда, когда приезжает с битв.

— С чем связано? — продолжала я задавать вопрос за вопросом.

— Дорогуша, я с ним сплю и только, я не лезу в дела Великого короля Кхаана. Я доставляю ему удовольствие, а не проблемы, — она искренне верила, что роль шлюхи для женщины – улыбка судьбы.

— Сколько еще продлится его затворничество?

— Раньше он уходил максимум на сутки, теперь это может быть и неделя.

— С чем связано? — продолжала напирать я.

— Кхаан на тебе не за острый слух женился явно. Ты глуховата, ваше величество? Сказала же я тебе, что понятия не имею, отчего Кхаан временами такой. Ни причины мне не ведомы, ни последствия…

Она хотела еще что-то съязвить, но в зал вошел первый советник, и вид у него был обеспокоенный. Видимо, он надеялся найти здесь Кхаана, но никак не ожидал увидеть всех нас. На пороге советник замялся, но я жестом пригласила его войти.

— Ваше величество, прошу прощения за вторжение, я лишь хотел испросить короля об аудиенции, — объяснил он, кажется, не намереваясь открывать причину своего прихода.

Первый советник уже собирался развернуться и отправиться прочь, но я и не планировала его так быстро отпускать.

— Кхе-кхе, — привлекла внимание я, он неохотно остановился.

— Чем могу быть полезен, королева Элин? — я видела, как ухмыляется Сара, когда он умышленно исковеркал мое имя и с самым непроницаемым видом уставился на меня.

— Какое срочное дело заставило первого советника впопыхах нестись к королю Кхаану и беспардонно врываться в залы монарха, в кои должно ему входить, согнув горб выше головы? — вскинула брови я, призывая к ответу осмелевшего советника.

Его задело мое отношение. Нахохлившись как павлин перед бойней за самку, он гортанно так заговорил:

— Сожалею, моя королева, но эти дела касаются только короля и меня.

— В настоящий момент твой владыка не назначает аудиенций, если тебе не нравится моя кандидатура, выйди за дверь и ожидай возвращения Кхаана, а ко мне пришли генерала Морта, — тоном, не допускающим возражений, сказала я. Доверенный Кхаана уставился на меня злобными глазами, а я еще подзадорила его внутреннюю ярость: — Шевелись.

С оскорбленным видом советник выбежал из зала. Конечно, я не рассчитывала, что он выполнит мою просьбу, поэтому отправила Джильду к генералу. Они вернулись быстро, на лице Морта проступало беспокойство. Сара притихла умышленно, желая стать незаметной и подслушать, чтобы потом было что обсудить в своем гареме.

— Сара, свободна, — скосила взгляд на любовницу Кхаана я. Она, хмыкнув, тотчас удалилась.

— Ваше величество? — Морт вопросительно посмотрел на меня в ожидании.

— Генерал Морт, в настоящий момент супруг не может оторваться от своих неотложных дел, но я вижу, что его приближенные чем-то очень обеспокоены…

— Нам сейчас очень нужен владыка…

— Что случилось, мне хоть кто-то может тут сказать?! — резко вскочив с места, рявкнула я. — Заладили: король да король! Доложить немедленно!

— Моя королева, прошу меня извинить. Я не ставил под сомнение ваш авторитет, просто это та ситуация, когда никто, кроме короля Кхаана, не может противостоять…

— Генерал Морт, — минуя последний рубеж выдержки, прервала я его жалкие попытки оправдаться.

— Игра богов начата, — выдохнул он. — Шеограт пришел в Эригил. Слуги Тьмы сейчас там сеют смерть повсеместно.

Я вдруг отчетливо вспомнила могильники в селениях Аграахона, когда путешествовала из Кендры. Я вспомнила эту страшную ауру и кислый запах смерти, исходящий от захоронений.

— Кто он, что он? Этот Шеограт, — строго спросила я.

— Он один из богов Тьмы, — ответил Морт. — Время от времени он запускает игру, при которой обрушает на деревни или города свою темную магию, забирая души невинных людей в преисподнюю. Так он вступает в соревнование с королем Кхааном за живых. Они давние противники, враги… Наш владыка всегда быстро реагировал на появление Шеограта в этом мире, но сейчас…

― Собирайте отряд, Арин. Мы едем в Эригил.

― Ты с ума сошла, Элейн? ― выпучила глаза Верна. ― Тебя потом на кол посадят за самовольность.

― Уверена, ты ее не отговоришь, ― зевнула Кара, всем своим видом давая понять, что Верна старается напрасно.

— Пока мы тут меряемся противоречиями, там умирают люди, — категорично заявила я.

― А я не прочь размять кулаки, ― выдала всегда сдержанная Арин, а потом обратилась к молчаливо взиравшему на нас генералу: ― Ян, что думаешь?

Генерал медленно вышел из тени и в полной задумчивости подошел к нам. Похоже, он взвешивал все за и против.

― Как я понял, кроме короля и Дхе-Фортис, в армии Аграхона нет людей, не восприимчивых к чародейству. А это лишает возможности выбирать. Едем.

― У вас, генерал, такая способность тоже отсутствует, ― вопросительно посмотрела на воина я.

― У него свои методы, Элейн, ― хитро усмехнулась Арин. ― А вот с тобой труднее.

― Меня будете защищать вы, не зря Дхе-Фортис личная охрана королевы Кендры, ― отмахнулась я, чтобы отвести внимание.

― Играешь с огнем. Если ты удумаешь умереть на поле брани, Кхаан нас потом в порошок сотрет.

― Отвезете мои останки Монаху, он вернет меня к жизни, от чего бы я не умерла, ― я на мгновение вспомнила Сигильские равнины и лицо Седжала, нависшее надо мной. ― Сбор через полчаса, и выезжаем.

Немедля ни минуты, я принялась складывать необходимые в походе вещи, закинула за плечи свой двуручный меч. В самый последний момент мой взгляд упал на корону. Одна шальная и такая же абсурдная мысль посетила меня. Я взяла венец и небрежно затолкала в заплечный рюкзак. В этот момент в комнату вошла Верна.

― На кой бес тебе корона? Власть тебя испортила, Рейна! — хохотала в голос Верна. — Собираешься доказывать свой статус подданным, так оно лишнее, твоя внешность давно известна в королевстве.

— Кто сказал, что я буду доказывать свой статус подданным?.. — интригующе спросила я, зная наверняка, что Верна ни по чем не догадается о моих истинных мотивах. — Моя цель – соперник.

* * *

Глава 13

С приготовлениями покончили быстро. Не оставив никаких указаний, да мне, по сути, и некому было раздавать эти указания, мои подданные – это мой военный отряд, и все они ехали со мной, а остальные меня слушать все равно не стали бы. Кхаану я тоже не стала оставлять сообщений, сам поймет.

Мы вскочили на коней и умчались в ночь.

Когда мы прибыли в Эригил, от смога трудно было дышать. Полыхало тут явно до небес, целое поселение выжжено под основание, люди в панике метались кто куда. Всюду ерзали тени, они незаметно подкрадывались к трясущимся от страха селянам и убивали. Тени Шеограта перерезали горло в один миг, бросая окровавленные тела к своим ногам. Они наслаждались гримасами ужаса, застывшими на лицах их жертв. Люди кричали, стонали, барахтаясь в конвульсиях посреди навоза и осенней грязи. И только смех Шеограта, такой едкий, всепроникающий, омерзительно полосующий нутро, заглушал все прочие звуки.

― Когда же ты явишься, мой старый друг, Кхаан, непризнанный бог тьмы?! ― раскатисто прогромыхало над выжженным поселением. ― Мне наскучили твои немощные солдаты, и пристыло убивать мошкару от скуки. Прежде ты был более пунктуален.

Силуэт вспыхнул в ночи и тотчас растаял.

Мы быстро сориентировались и двинулись в гущу схватки. Солдаты Аграхона ничего не могли противопоставить воинам Шеограта, они просто предано жертвовали собой, давая простым людям отсрочку перед неизбежной смертью.

― Их сотни три.

― Нас тридцать.

― Так себе расклад.

― Для них.

Мы дружно рассмеялись и ринулись в бой, обнажая клинки. Набегу я кричала солдатам Кхаана отступать к поселению. Навстречу мне выступил высокий воин, командир подразделения, а точнее, того, что от этого подразделения осталось.

― Королева Элейн? ― вопросительно уставился он, тяжело дыша от непрекращающейся схватки.

― Да, а вас…

― Лейтенант Ханс, ― он быстро представился и едва поклонился. ― Где же король?

― Лучше не спрашивайте, лейтенант, он сейчас нам никак не поможет.

― В таком случае, нам никто не поможет. Шеограт будет развлекаться таким способом до тех пор, пока не явится наш владыка.

― И часто у вас происходят подобные стычки?

― Не редко, ― отрапортовал воин. ― У Шеограта свой интерес позлить короля. Личные счеты темных богов, но на кону всегда жизни простых смертных.

― У вашего отряда есть магическая защита? ― спросила я, вглядываясь в гущу сражения.

― Нет, госпожа.

― Плохо. Если вы все останетесь в битве, умрете неминуемо. Лейтенант, уводите людей в поселение, пусть солдаты помогут раненым жителям, здесь вы бессильны.

― А вы?.. ― с недоверием и в то же время с надеждой спросил он.

― Мы справимся, верьте мне.

― Вас могут убить, лучше останусь рядом.

― Будете только мешаться, а так меня убьют гораздо скорее, ― усмехнулась я. ― Вам придется мне довериться, другого выхода у вас все равно нет. Умереть обоим нам тут легко представится случай, давайте лучше попробуем вместе выжить.

Он молча поклонился и устремился к отряду, а я побежала на подмогу к своему. Путь мне преградила стена воинов-теней Шеограта. Ох, как же приятно было снова сжать в ладонях рукоять меча и дать выход внутреннему бесу, Кхаан прав, во мне живет нечто злобное и большое. Оскалившись, я позволила всей внутренней злобе, копившейся долгие годы до моего перерождения и продолжительное время в заточении Вейона, выйти наружу.

Сейчас, когда мы бились против вооруженного магией соперника, я могла оценить истинные способности Дхе-Фортис. Они действительно были невосприимчивы к любому проявлению чародейства, оттого и схватка каждой из воительниц против десяти солдат Шеограта была более чем посильной. Ян также обладал устойчивостью к магическому воздействию, вероятно, благодаря какому-то оберегу. Он противостоял сразу чуть ли не двум десяткам теней. Несмотря на безоговорочный перевес, сопернику он спуска не давал.

Что же касается меня, то я нашла свой способ еще в замке. Кольцо лже-отца худо-бедно защищало меня от применения черной магии, а моим настоящим оружием стала корона Аграахона. После ожесточенной схватки, которая приносила свои результаты слишком медленно и тяжело, я решилась на какой-то плебейский для настоящего воина метод. Я закинула меч за спину и крепко сжала в руке свою корону, а потом со всего маху вдарила по ужасающей гримасе. Стоило только зачарованному металлу коснуться противника, как прислужник Шеограта тотчас был обращен в пыль. Я с благоговением взглянула на свое оружие и кинулась в атаку вновь.

Не помню, скольких уничтожила магией короны, но с каждым новым убийством мне хотелось нового все больше. Внутри пылала ярость, она требовала подпитки в виде черных душ Шеограта, а когда получала необходимый ресурс, будто переходила на новый уровень и просила больше. Я быстро перемещалась от одного павшего пылью врага к другому, еще живому, и с той же легкостью развеивала в прах. Остановившись на мгновение, тяжело втягивая легкими горелый воздух, я ждала появления новых соперников, выискивала их глазами.

Вдруг из клубящегося смога показалась высокая тень. На нем мерцали черные доспехи, и длинный плащ развевался за спиной. От воина за милю исходила магическая рябь, угрожающая, умертвляющая.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

― Ужели это новоиспеченная королева Аграхона? ― оценивающе уставился на меня Шеограт и тяжелой поступью неспешно приблизился.

― Еще шаг и убедишься в этом наверняка, ― я сжала в руке корону так сильно, что костяшки пальцев побелели.

Мое предостережение не произвело на колдуна никакого эффекта, точнее, того эффекта, на который рассчитывала я. Он двинулся дальше без тени опасения и остановился только прямо передо мной. Рассмеявшись мне в лицо, Шеограт сказал:

― Магия венца не действует на меня. Я один из шести признанных Темных Богов, королева Элейн, а эти фокусы страшны лишь для смертных или низших существ.

Шеограт говорил все с той же непринужденной интонацией, но было в его голосе, виде, во всем его существе что-то такое, от чего кровь в жилах покрывалась толстой коркой льда. Он сделал еще шаг, его черная кисть коснулась моего подбородка, тогда как я сама не могла не то, что пошевелиться, – вдохнуть. Шеограт пристально всматривался в мое лицо, а я в его красивое, но в то же время такое отвратительное.

― Лик твой незауряден, королева Аграхона, так где же я мог видеть тебя прежде?

Он уже касался дыханием моей щеки, все пытаясь заглянуть в душу сквозь кожу. Я стояла спокойно, даже не пытаясь его провоцировать. Сейчас моя жизнь легко могла оборваться из-за эмоциональной нестабильности Богов Тьмы. Скорая смерть не входила в мои планы, поэтому единственное, что мне оставалось, так это смиренно ждать послабления деменции Шеограта.

― А ты бесстрашна, королева Элейн… — прошептал он с удивлением. — Любопытно… Ты ничуть не боишься смерти, но тебя пугает жизнь. Что ж, раз уж ты сама пришла ко мне, раз твоя душа не холодеет от присутствия смерти, мы сразимся. Ты будешь чудесным трофеем, который я заберу из царства Кхаана.

— Если б я хотела быть чьим-то трофеем, рядилась бы в платья и кокетливо улыбалась на балах, — брезгливо выплюнула я и откинула массивную руку от своего лица.

— Да, Кхаан тебя явно не в дворцовых залах встретил. Даже любопытно, как это судьба свела вас…

— Ты и вообразить не можешь, как на самом деле это было, а если расскажу, все равно не поверишь, — раздался хриплый голос Кхаана.

Его силуэт возник из тени, потом все отчетливее стал проступать в тусклом лунном свете. Когда я увидела его лицо, оно показалось мне бледным и лишенным жизни. Похоже, Кхаан до сих пор испытывает муки. Шеограт лукаво улыбнулся, но оборачиваться не стал. Все так же внимательно рассматривая мое лицо, эмоции, а сквозь них и душу.

— Ты потерял сноровку, Кхаан, или народ тебе стал безразличен с некоторых пор? Позволяешь людям умирать по прихоти моей скуки, бросаешь абсолютно не одаренную жену в битву с порождениями магии, уж не остыл ли ты к миру живых, мой друг? Какое кощунство, завладеть этакой воинственной красотой, женщиной, которой в этом мире, возможно, и равных-то нет, а самому расточительно подвергать ее опасности… Хм… Знаешь, мы с твоей королевой почти поладили, пока ты отсутствовал. И раз уж она тебе настолько не нужна, я мог бы предложить обмен?..

Щелчок пальцев, и перед Кхааном возникли людские образы. Все они были мертвы, точнее это были души умерших жителей Эригила и воинов королевской армии.

— Сотня душ за одну? Вполне недурно, а? — продолжал паясничать Шеограт, играя с терпением соперника. — Я понял, ты успел к ней привязаться, так и быть, даю двести душ.

Еще один щелчок и количество мертвецов увеличилось вдвое. Кхаан никак не реагировал на шутовство бога, казалось, он ждал, когда тот наиграется. Приняв терпеливость Кхаана за нежелание вступать в схватку с превосходящим по силе соперником, Шеограт осмелел совсем.

— А ведь я могу просто забрать ее.

Души вспыхнули черным пламенем, пожираемые его языками безвозвратно, а вокруг нас возникли тени-слуги. Шеограт призвал войско подземного мира, предъявив Кхаану прямую угрозу. Неведомая сила вновь коснулась меня. Но теперь, пожалуй, это было даже не прикосновение, а хватка. Невидимые пальцы сомкнулись на моей шее, но они не давили, скорее только пугали. Я не подала виду, что Шеограт применил ко мне магию, но Кхаан и сам все понял. Его глаза вмиг затуманились чернилами злости. Он терпеть не мог, когда что-то идет не по его. В следующий момент черная аура выпустила свои когти и подобралась к Шеограту. Противник смотрел с усмешкой, он явно знал, что магия короля не причинит ему никакого вреда. И как же он удивился, когда острые когти полоснули его нутро. Черная душа взвизгнула от боли, а глаза бога уставились на соперника в непонимании.

— Ты повеселился на славу, Шеограт, а теперь тебе пора в свой мир, — тихо сказал Кхаан, все еще удерживая душу бога в своей руке.

Шеограт постарался сохранить хладнокровие, но по дрогнувшей хватке на моем запястье я поняла, что это лишь напускное.

— Что ты такое, Кхаан Аграхон, король мира людей? — усмехнувшись, спросил скорее у самого себя Шеограт.

В тот же миг я оказалась свободна от сдерживающей магии. Шеограт отстранился от меня и самым будничным тоном бросил:

— В следующий раз приходи вовремя, чтобы это веселье было обоюдным. Ты прав, я достаточно повеселился, а теперь темный мир призывает меня обратно. Что ж, до новых встреч, несравненная королева Элейн, до новых схваток на полях сражений, Король мира людей.

Темный Бог брезгливо взглянул на Кхаана, сверкнул глазами и собирался уже раствориться во мраке, но король воспрепятствовал:

— Шеограт, кажется, ты забрал кое-что, что принадлежит моей жене.

Бог рассмеялся в голос и достал из магического пространства крошечный шар, будто из газа, он был похож на маленькую серебристую жемчужину. Когда Шеограт скрылся за завесой тьмы, я спросила у Кхаана, что это, но вместо ответа получила лишь вопросы. Я ничего не почувствовала, как и то, когда он забирал эту энергию.

— Чем ты думала, когда решила отправиться в Эригил?

Этот вопрос я не удостоила ответом, не потому что нечего было сказать, просто зачем? Мне не за что было оправдываться и не перед кем. Если Кхаан считает меня своей рабыней, это еще не означает правдивости его убеждений. Тогда он спросил снова:

— Зачем ты здесь, Элейн?

— Осточертел твой замок и однообразие местного общества. Захотелось крови.

— И как, ты получила то, что искала?

— Какая тебе разница, великий король Аграхона?

— Ты моя жена, — безразличным тоном произнес он.

— И что? Трахать некого? В твоем дворце этого добра как грязи по весне в низовьях Римуэльда. Сам говорил: служанка, королева — какая к черту разница?

Кхаан будто не слышал провокаций, а продолжал свой допрос.

— Ты знаешь, кто такой Шеограт и на что он способен?

— В общих чертах, — нейтрально произнесла я.

Похоже, Кхаана не удовлетворил мой уровень познания подземного мира, тогда он принялся за мое просвещение, указав на сияющую холодным светом жемчужину:

— Это пламя жизни. То, что смертные зовут душой. Шеограт забрал частицу твоей души и намеревался по крупицам вытянуть из тебя ее всю. Когда б ты лишилась души, ты была бы мертвее тех, кто обитает в темном царстве. Шеограт заполучил бы тебя в вечное рабство, и ты даже не можешь себе представить, что он делал бы с тобой, Элейн.

Голос Кхаана сделался умышленно зловещим, но меня нисколько не пугали описанные королем перспективы.

— И в чем разница между рабством, что сулил мне поступок Шеограта, и тем, которое влачу сейчас?

На этот вопрос я не требовала ответа и не ждала, поэтому просто развернулась и пошла в направлении своего отряда. Пламя жизни так и осталось в руках Кхаана, мне лично сейчас не было никакой разницы, кто из богов им владеет. Я давно поняла, что себе принадлежать для меня роскошь непозволительная.

В мышцах постепенно тяжелела усталость, я чувствовала расплату за магию короны. Она легла тяжким бременем не только физическим, но, прежде всего, на душу. Сущность магии Кхаана всегда бьет по внутреннему миру, это я уже уяснила. Не в силах идти дальше, я уселась на промерзшую траву и откинулась на шероховатый валун за спиной. Голову туманила слабость, я прикрыла глаза и постаралась дышать ровнее, чтобы скорее восстановить силы.

Послышался шелест травы. Торопливые шаги стремились ко мне.

— Со мной все в порядке, — не размыкая век, сказала я и снова замолчала.

— Ты ранена? — спросила Верна, осторожно касаясь меня.

— Нет, физически нет.

— Тебя касалась их магия?

— Нет.

— Уверена? — не унимались Дхе-Фортис.

— Да. Кхаан был тут.

— А где он сейчас?

— Ушел, — борясь с невыносимой усталостью, прошептала я.

— Если б это было что-то, связанное с магией, король обязательно бы это заметил, — без сомнений сказал Ян.

— Я думаю, это венец, его магия, — кивнула я в сторону своего дорожного рюкзака.

— Разве чары короны Аграахона могут тебе вредить? Ты ведь законная хозяйка…— наморщилась Пейн.

— Думаю, я превысила полномочия, — улыбнулась я при воспоминании, как кощунственно отнеслась к святой реликвии Аграахона, попользовав благородную энергию своей короны в своих плебейских способах сражения. — Смертным такая магия не под силу, мы или ее недостойны, или слишком для нее слабы, а, быть может, и то, и другое.

— Но ты была великолепна! — похвалила меня Верна. — Это было очень воинственно и грозно.

— Что дальше?

— Останемся в Эригиле до завтра. Нужно помочь людям с захоронением односельчан. И чем быстрее, тем лучше. Не станем дожидаться, когда сюда сползется вся нечисть на великий пир.

Смок рассеялся, и за полем сражения возвышался возрожденный из пепла Эригил.

— Это как так? — с недоверием смотрели воины.

— Кхаан. Говорю же, он был тут, — ответила я и медленно поднялась.

— Каких же пределов должна была достигнуть его колдовская сила, если он способен восстанавливать целые города? — Верна задала свой вопрос скорее не нам, а так безлично, в воздух.

— В считанные часы люди Эригила лишились и родных, и дома, и судеб. Хорошо, что сейчас им есть где согреться в неумолимо грядущую зиму… — плотнее запахнув плащ, сказала Арин, и мы пошли дальше в полном молчании.

Раз уж моему супругу было с кем развлечься до моего прибытия, и он не нуждался в моем обществе, я и сама решила не торопиться в замок. Мы остались в восстановленном чарами поселении, чтобы помочь с захоронением. Жители Эригила были напуганы, ранены, деморализованы. От них сейчас никакого проку. Из воинского отряда в две сотни человек в живых осталось от силы десяток. Им со своими ранениями в первую очередь справиться, не говоря уже о тяжелой работе в поселении.

Я шла и думала о Кхаане. Слова Верны заставили задуматься и меня. Ко всему прочему я стала свидетелем их разговора с Шеогратом, где один из признанных богов откровенно трусил перед смертным. Превосходство Кхаана было настолько очевидным, что даже без каких-либо действий он заставил Шеограта бежать во мрак, поджав хвост. Конечно, только сила дара могла определить проигравшего, и им стал не Кхаан, сегодня проиграл Шеограт.

«Непризнанный бог», — припомнились и слова темного, когда он обращался к Кхаану. Неужели смертный мог достигнуть такой ступени в иерархии бессмертных. Не признанный, но бог… Кто-то же поставил его на одну ступень с остальными шестью. Похоже, Кхаан и правда усиливается с помощью осколков сердца Угвура.

Мы вошли в Эригил через главные ворота. Несмотря на глубокую ночь, люди не покидали улиц, мысленно они еще пребывали в ужасе сражения, магии, огня. На нас поглядывали с опаской, никто из жителей не видел нашей битвы с тенями Шеограта, потому народ взирал с подозрением. Лейтенанту и его солдатам я строго-настрого запретила говорить, кто я такая, желая остаться для этих людей одной из воительниц королевского отряда. Мое обмундирование ничем не отличалось от воинского обличия Дхе-Фортис, а потому меня легко приняли за одну из них.

Впереди показалась главная площадь, народ неспешно двигался в ее направлении, по всему было видно, что там что-то происходит. Мы приблизились, люди расступались перед воинским отрядом. Оказалось, что на площадь свозили трупы погибших жителей. Эта картина напомнила мне о военном прошлом, о вечных сражениях, о вечных потерях. Я вспомнила, как плакала при виде мертвецов в свои первые походы. Сердце очерствело быстро, уже через некоторое время я хладнокровно смотрела на обезображенные страхом и болью лица. На войне люди не умирают красивыми. Они всегда в крови, в грязи, всегда ужасны…

— Здесь есть главный или староста? — выкрикнула я в толпу.

Пару человек кивнули куда-то в сторону, и мы пошли в указанном направлении.

— Вы староста? — спросил Ян у крепкого лысого мужчины лет пятидесяти.

Он накрыл лицо мертвого и обернулся ко мне.

— Да, я Карл. Чем могу служить?

— Генерал Ян, королевский отряд специального назначения, — представился Ян по должностному уставу.

Карл перевел взгляд с генерала на нас с Дхе-Фортис и с сомнением сказанного Яном произнес:

— Не припомню, чтобы у короля Кхаана был такой отряд.

— Вообще мы подчинены королеве Элейн де Моридер, но после объединения Кендры и Аграхона брачным союзом также заступили в расположение и местной армии.

— Это все объясняет, — после слов Яна староста потерял всякую подозрительность к нам. — Надо полагать, это вы спасли нас от уничтожения этими тварями?..

— Мы только тянули время, ожидая прихода государя, — спокойно соврал Ян.

— Король вернул нам город, пусть и горечь от потери близких не делается меньше, — Карл утер лоб рукавом.

— Мой отряд и я остались здесь, чтобы помочь вам с погребением. Вам сейчас лишние руки не помешают.

— И то верно. Нужно вывозить тела, иначе к рассвету сюда слетятся все коршуны нагорья, да и костенеют люди уже… костенеют…

— Командуй, староста, мы послушны твоему слову.

* * *

После того как мы собрали на площади все трупы, их погрузили на телеги и вывезли за пределы города. За небольшой рощей решено было устроить пепелище. И хотя обычаи Эригила велели предавать мертвецов земле, такое количество могил было просто не выкопать. На войне своя религия и свои правила. Огонь — лучшее средство, он очищает и устраняет. Сожжение всегда выглядит благороднее, чем забрасывание грязных, измученных, посиневших людей землей.

Мы натаскали хворост и поленья, соорудили помосты для погребального костра и завезли на них мертвецов. К полудню огонь полыхал до самого солнца, забирая с собой продрогшие от тьмы Шеограта души.

— Староста, вели людям отойти подальше, — морщась от солнца, произнесла я. Его непонимающий взгляд уперся в меня. Не отводя глаз с груды изуродованных трупов, я объяснила: — Этот запах они запомнят на всю жизнь. Горелое человеческое мясо — мало что есть в этом мире хуже и страшнее этого.

Не успела я договорить, как Карл уже давал указания своим помощникам отвести людей подальше от погребального костра.

— Ветер с севера, с той же стороны их и собери, — добавила я.

— А вы? — осторожно спросил Карл, — не пойдете?

— Нет.

Поленья и тела обильно полили маслом, и по команде Яна мы выпустили огненные стрелы. Пламенный дождь обрушился на павших и запалил вокруг них погребальные костры. На минуту в мире стало так тихо, что даже треск поленьев в адском пекле притихло, не смея нарушить скорбную тишину. Я смотрела на то, с какими почестями и искренней печалью провожают односельчан жители Эригила, и думала о своей смерти. О той, что почти свершилась на Сигильских равнинах. Никто так и не предал огню тела моих однополчан, оставив на корм стервятникам. Никто не предал бы огню и мое тело. Если бы Монах не появился в нужный час, мои кости давно бы уже вросли в землю далекого мне теперь дома. Никто не поставил бы в часовне поминальной лучины, никто не всплакнул бы, никто и не вспомнил…

Я стояла и размышляла, а сердце все больше черствело, чтобы в один миг не потерять своей неуязвимости, не размякнуть жалостью, точно двухнедельная корка хлеба в капле молока.

— Мы вам очень благодарны. И монархам за помощь с бедствием и его последствиями, — запинаясь, говорил Карл, кажется, он не мог подобрать слова.

— Это наш долг, — уставно ответил Ян. — Карл, по правде, я хотел бы попросить тебя об ответной услуге. Мой отряд и отряд лейтенанта Ханса измотаны, без отдыха мы не можем отправляться дальше…

— Конечно, конечно, — принялся уверять староста, внутренне сгорая от стыда за то, что сам не предложил это раньше. — Генерал, мы предоставим вам и вашим воинам кров и стол, чем богаты, как говорится. Вы можете занять таверну «Дары Мары», она у северных ворот. Я сделаю соответствующие распоряжения.

— Не стоит. Мы люди военные, сами о себе позаботимся. За кров спасибо, за горячую похлебку низкий поклон, но среди нас нет господ, нам не нужны ни увеселения, ни другие блага, — уверил Ян, и мы направились по указанному адресу.

По прибытии мы разместились в комнатах на верхнем этаже. Несмотря на всеобщую трагедию, жители поселения обеспечили нас всем необходимым, даже горячей водой, чтобы мы могли вымыться и постирать одежду. Вечером всех позвали к поминальному ужину. По горьким речам многих людей было понятно, что все здесь жили в согласии и мире, как одна большая семья.

Я специально устроилась в дальнем углу, чтобы видеть всех, но при этом оставаться неприметной. Ян, Арин и Верна мною были отправлены на передовую, как лидеры отряда, я же старалась быть самым незаметным солдатом, намереваясь слушать, а не вещать. Среди нас были и простые жители Эригила, и проезжие путники, торговцы, некоторые из которых больше походили на мелких разбойников. В таких пограничных местах, как Эригил, всегда ошивается разношерстный люд. Хозяева таверн не могут отказать в оплачиваемых, а порой очень щедро оплачиваемых, крове и еде только потому, что у посетителя подозрительное лицо или кровь на сапогах.

Столы были убраны сразу после того, как завершился скромный ужин. Никакого повода к затяжному застолью сегодня не было. Но люди расходиться не спешили, их сердца переполняла скорбь, а в такие моменты всегда хочется, чтобы рядом был кто-то понимающий твое горе. Трактирщик покончил со своими делами и присоединился к постояльцам в общем зале. Тем временем люди завели чуть слышный разговор.

— То, что пришлось нам пережить минувшей ночью, это огромная трагедия для всех причастных и нет, — сказал лейтенант Ханс, и все присутствующие его поддержали: кто молчанием, кто кивком, кто тихим всхлипом. — Хвала великому государю Кхаану, пришедшему к нам в трудный час. Отдельное спасибо бесстрашным воительницам и генералу из армии нашей королевы. Благодаря вам этих ребят дождутся дома.

Ханс выпил из чашки терпкую брагу и с большой благодарностью в глазах посмотрел на меня.

— Выходит, вы состоите на службе у королевы Элейн? — обратился к Яну один из немногих выживших солдат из отряда лейтенанта Ханса. Вместо ответа Ян лишь кивнул.

— Какая она, наша королева? — вдруг спросила молодая девушка в простом платье серого цвета. Она смотрела на Арин с благоговейным трепетом, одновременно восхищаясь и боясь сущности воительницы.

— Я был на коронации. Королева Элейн де Моридер красивейшая из женщин, что мне довелось видеть, — вставил слово одноногий мужчина средних лет, до того хранивший молчание и наблюдая со стороны, в точности как я.

Большая часть его лица была сокрыта капюшоном, но я та, что оставалась открытой, была испещрена шрамами. Он втянул легкими дым от тлеющего табака и с придавленным свистом выдохнул белесое облако перед собой.

— Была и я, — подняла руку пожилая хозяйка постоя. — И вот вам мое слово. Стан ее безупречен, волосы ярче жемчуга, в глазах горит огонь жизни. На фоне королевы Элейн даже самые удивительные природные красоты меркнут.

— Так и есть? — девушка вновь обратилась к моим воинам.

— Они говорят чистую правду, — кивком головы подтвердила Арин.

— Выходит, государь женился на королеве Кендры из-за ее ослепительной красоты? — снова спросила молодая жительница Эригила.

Эти широко распахнутые глаза выдавали живой интерес к такой сказочной, на ее взгляд, рассказы о чужеземке, ставшей супругой их великого государя. Для этой милой девушки моя многострадальная судьба казалась в высшей степени романтичной. Я горько улыбнулась ее ненарочному заблуждению.

— На этот вопрос только он может ответить, мы-то ее совсем не знаем, — пожала плечами трактирщица.

— Одно то, что государь выбрал супругой именно королеву Элейн, уже говорит о ее исключительности. Наш король мог жениться только на женщине, равной себе не только по положению, но и обладающей сильным духом и несгибаемой волей, — ответил Кант, поглядывая в мою сторону.

— Королева Элейн сильнейший человек, которого я когда-либо встречал в своей жизни, — твердо сказал Ян.

Его слова звучали как признание. В этот момент мы оба вспоминали мое появление в Вейоне, как Монах беспощадно готовил меня к будущему, и как я вынуждена была безропотно все сносить ради того, чтобы однажды обречь себя на еще большие лишения.

Слишком много внимания к моей персоне, к той, кто по своей сути был всего лишь фикцией, просто искусно созданной подменой. Я поднялась и незаметно вышла на улицу через черный вход. Все, что там говорилось, оно было не обо мне, потому что ведь от меня прежней давным-давно ничего не осталось… Наверное, я все же умерла тогда, под палящим солнцем да на Сигильских равнинах.

Эту тайну было позволено знать только мне. И хотя мои Дхе-Фортис и Ян они были посвящены во все тайны изначально, но никто из них не был посвящен в мои мысли и чувства. Никто из них не знал меня прежнюю, ту, что давно сгнила в бесплодных землях Сигила. Даже Монах всегда думал, что моя жизнь не прерывалась, что он вытащил меня с самого края в бездну. Но ведь если оно так и было, почему сейчас в речах чужаков, рассказах близких упоминается не Рейна, а она, Элейн де Моридер, королева-марионетка без прошлого, без будущего?..

— Тягостные мысли тревожат королеву Элейн. Но пусть она спокойно отправляется в столицу, однажды всему найдется свое объяснение.

Я скосила взгляд на незнакомца, теперь понимая, почему он весь вечер не сводит с меня глаз. Он узнал меня. Я ничего не ответила. Заводить откровенные беседы или соглашаться с предположениями подозрительного типа у меня не было ни одной причины, поэтому я просто дала ему уйти. Хромая на правую ногу, он ответил мне не менее неприветливым взглядом из-под капюшона своего потертого временем плаща и пошел прочь. Взгляд этот не пробрал до мурашек, но показался каким-то отдаленно знакомым. Слишком много подозрительных людей попадалось мне за всю мою жизнь, особенно когда я была в армии Старии, поэтому сейчас не намеревалась напрягать мозг и пытаться вспомнить был ли этот психопат среди прочего сброда, встречавшегося мне во времена военных походов.

* * *

Глава 14

На рассвете третьего дня мы тайно вернулись в столицу. Заменив Джильду в собственных покоях, я воспользовалась болезнью как предлогом не выходить из комнаты еще какое-то время и с пользой употребила его на осмысление того, что услышала от Седжала и Ойго, и разработку плана моих дальнейших действий. Самым беспощадным было то, что я понятия никакого не имела, что это за действия должны быть. До сих пор у меня на руках слишком мало информации, зато огромная степень риска неизменно мой спутник с тех пор, как я ввязалась в эту авантюру Монаха.

Как только вернулся и Кхаан, ступив под своды величественного замка Рисхеэли, я тотчас отправилась в его кабинет. Я настойчиво искала встречи с супругом, но ему, похоже, было не до меня. Мне снова указали на мое место: где-то между конюхом и портным — неприметное, но обязательное. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что конюх и портной все же полезнее меня. Выходит, я даже где-то после них.

Отринув никчемные эмоции, я усладила свое коварство мыслью: если показать ему еще одно осознанное сновидение с участием моих страстных любовников и меня, как скоро Кхаан сам придет ко мне?

Вернувшись в покои, я разогнала всех слуг и Дхе-Фортис под видом жуткой усталости и непреодолимым желанием лечь пораньше. Когда свет в замке погасили, я набросила на себя плащ и покинула свои комнаты. Украдкой спустилась в подземелье, почти не встретив препятствий. Все это время пришлось передвигаться в темноте, чтобы не привлекать внимания, но, едва оказавшись в безлюдных коридорах, запалила факел.

Через каких-нибудь полчаса я достигла цели. Дорогу я запомнила хорошо, и в этот раз у меня ушло гораздо меньше времени на поиски его тайного убежища, где он, словно побитый зверь, зализывал раны, нанесенные черной магией.

Я вошла в длинную галерею, ведущую в тайные помещения Кхаана, и поспешила вперед. По стенам за мной ползли рваные тени, их бесовские пляски сопровождали меня до самого входа. Толкнув тяжелую створу, я проскользнула в комнату, где в прошлый раз и застала Кхаана. Сейчас здесь было слишком пусто и тихо. Самое то, что мне нужно. Я оставила факел в держателе и осторожно двинулась по периметру, рассматривая обстановку.

В холодном зале было темно и жутко. Чувствовался едкий запах смерти и чего-то еще более зловещего. Я ступала по шероховатому полу с четким пониманием, что каждый новый шаг ведет меня к краю. Предостерегающий от неверных действий голос рассудка бессвязно что-то аргументировал, но его требовательным тоном перекрикивали любопытство, желание знать правду и явное скудоумие. Естественно, я прислушалась ко вторым, иначе просто не пошла бы в это гиблое место.

Большую часть помещения занимали стеллажи с книгами и фолиантами, от которых исходила пугающая аура. Даже не имея магического дара, было легко угадать, что многие из этих томов или даже все содержали самые страшные проклятия, на которые вообще была способна темная магия. От концентрации этой энергии перехватывало дыхание. Мне стало настолько некомфортно, что я интуитивно двинулась дальше.

Миновав просторный зал с каменными стеллажами, я вошла в коридор, ведущий к тесной келье. Из-за открытой двери я увидела убранство комнаты, гораздо более богатое и даже царственное. На столе у противоположной от входа стены лежал внушительный том в золоченом переплете. Он был отрыт на двух третях своего объема, во впадине между страницами лежал резной кожаный ремешок. Рядом с книгой не было никаких других предметов, словно сам этот постамент и обстановка вокруг, да вообще вся келья, были предназначены для хранения. Будто она занимала священное место и лежала как символ поклонения, нежели забытый читателем фолиант, предоставленный в общее пользование. Я была уверена, что доступ к этому экземпляру чего-то очень древнего и запретного охраняется Кхааном с необычайной ревностью. Исходя из этой теории, по спине пробежал холодок. Раз так легко было увидеть ее, значит…

«…Кхаан где-то рядом».

Моя догадка прозвучала в сознании в унисон с шепотом, процарапавшим у самого уха:

— И что ты забыла тут, Элейн?

Я медленно сглотнула ком испуга и, не оборачиваясь, ответила:

— Искала тебя, Кхаан. Или похоже, что во сне хожу?

— Ты получаешь вольности больше той, с которой способна справиться, — по-хозяйски строго молвил он.

— А ты слишком часто бываешь в обществе наложниц, что забываешься в разговорах с равной себе и сам зачастую переходишь дозволенные границы. Я не рабыня тебе, избавь меня от собственнических речей, — парировала я, отчеканив каждое сказанное слово явной брезгливостью. — Видимо, диалога у нас не получится.

Я знала, что сейчас Кхаан взял паузу, чтобы угомонить взбесившегося от моих слов внутреннего зверя, потому поспешила скрыться с его глаз подальше. Когда я достигла двери, Кхаан схватил мое запястье и рванул на себя что было сил и злобы. Я ударилась о широкую стальную грудь, отчего временно потеряла способность дышать. А потом Кхаан грубо поцеловал меня, не давая возможности откашляться. Как я ни пыталась вырваться из мертвых тисков, ничего не выходило. Король отстранился лишь тогда, когда сам того пожелал. Он буравил меня лютым, демоническим взглядом, а я с особым презрением смотрела в ответ. Его хватка ни на мгновение не ослаблялась, я уже не чувствовала онемевшей руки.

— Животное, — выплюнула я, отпихивая его от себя.

Кхаан схватил меня за подбородок, его лицо тотчас оказалось перед моим. Внутренне он кипел от гнева и одновременно гневом этим был возбужден до предела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Раздевайся! — рявкнул он, смакуя мерзкие мысли о насилии.

Я проигнорировала приказ, оставаясь недвижима в его тисках, тогда Кхаан прогремел снова:

— Я. Сказал. Раздевайся.

Дальше я не смела противиться этому властному тону. Кхаан снова подчинял мою волю с помощью магии. Вмиг мое сознание сделалось благодатной почвой для стыда, страха, боли. Мое нутро противилось подчинению пуще прежнего, но непризнанный бог имел надо мной нерушимую власть. Сколько бы я ни пыталась выстоять перед этой связью или порвать ее оковы, только еще больше окуналась в беспросветное духовное рабство.

Я пыталась остановить непослушные руки, но они машинально выполняли приказ Кхаана. Медленно я сняла с себя кожаную куртку Дхе-Фортис, под которой я никогда не носила белья. Взгляд короля обжигал и насмехался, он заставлял меня чувствовать стыд, унижение, всю никчемность своего существования. В этих черных глазах всякий раз при нашей близости я читала отношение повелителя к шлюхе и внутренне противилась, но всякий раз подчинялась. Переминаясь с ноги на ногу, я поочередно сняла высокие сапоги и бросила их в сторону. Босые стопы коснулись ледяного подвального камня, и мое тело покрылось крупными мурашками.

— Продолжай, — велел он, не переставая смущать меня своим похотливым взглядом.

Кожаная юбка с высокими разрезами расстелилась у моих ног, на радость Кхаану и услаждения его взора. Он сейчас наслаждался моим унижением, упивался дрожью, беззащитностью женского тела, судьбу которого вершить дано только одному ему. Эта власть и возбуждала Кхаана. Он становился одержим ею и ни на миг не задумывался отступиться.

Я подавляла внутреннюю истерику, пытаясь прятать постыдные чувства дальше и дальше, не от короля – от себя самой. Я мечтала только об одном в такие моменты, когда супруг насиловал меня, чтобы было наплевать… Но вопреки и назло всему мои эмоции только обострялись.

— Чего застыла? Я не привык ласкать женщин в одежде. Мою тоже снимай.

Ледяными пальцами я принялась расстегивать пуговицы его рубашки, пока не освободила из-под черного шелка мускулистую грудь короля. От нее так и веяло жаром, этот огонь не согревал — пугал мое продрогшее от унижения тело. Кхаан столько раз насиловал меня, не счесть, а я тряслась перед ним снова и снова как в первый раз, стоило ему только бросить наглый взгляд на мое тело.

Я судорожно скользнула к могучим плечам и стянула рубашку вниз. Мой взгляд опустился к штанам, а точнее к выдающейся части ниже живота. Руки неуверенно коснулись ремня, тогда Кхаан рассмеялся и сказал:

— Я тебе помогу.

Его железное усилие опустило меня на колени перед ним, а взгляд при этом стал еще более животным.

— Так удобнее, дорогая супруга, — вновь издевался он, внутренне сгорая от желания поскорее освободить свой таран из оков.

Когда же это произошло, и Кхаан предстал передо мной полностью обнаженным, он даже испустил протяжный стон, наслаждаясь моментом безусловного возбуждения.

Его пальцы снова мертво обхватили мой подбородок и привлекли ближе к набухшему фаллосу. Я знала, чего он ждет от меня, но не собиралась выполнять.

— Сделай это, — приказал он.

— Для этого у тебя есть целый дворец шлюх, — сквозь зубы и озноб произнесла я.

— Я хочу, чтобы сегодня это сделала ты, — тоном авторитарного владыки ответил Кхаан.

Я молчала, боясь произнести слово поперек, страх, что мне внушила магия Кхаана, растекался свинцом по моему телу и не позволял быть дерзкой даже на словах. Он подавлял меня все сильнее, и точно безвольная кукла, я подчинилась желанию кукловода. Мои губы разомкнулись, я впустила в себя пульсирующую плоть. Кхаан безжалостно проталкивал свой член все дальше в мой рот, а я чувствовала, как уголки губ рвутся под могучим органом короля. Меня тошнило постоянно не только от мысли собственного унижения, но все больше от животного поведения, на которое меня обрек мой супруг.

— Элейн, ты же женщина, где твоя страсть и желание угодить мужчине. Может, мне позвать Сару и ее подруг, они научат тебя, как надо и как я люблю. Нет? Тогда сделай мне приятно, милая королева…

Сказав это, Кхаан застегнул на моей шее железный обруч с цепью и, намотав на руку толстые звенья, притянул меня к себе еще ближе. От этого воздействия член короля вошел в меня на всю длину, мне было больно и противно. Кхаан ликовал. Я поняла, что если не стану выполнять его просьбы, то он начнет приказывать, если ослушаюсь приказов, то муж будет принуждать, как это было сейчас. Чтобы отделаться малой кровью, я выбрала путь смирения, а скорее магия Кхаана сделала это за меня.

Я обхватила гигантскую плоть ладонью и теперь уже добровольно коснулась губами. В сопровождении мерзких звуков мой рот медленно поглотил фаллос и также медленно соскользнул назад. Я повторяла эти действия раз за разом, постепенно ускоряя темп, конечно, не без настойчивой помощи мужа. Он хрипел, иногда со стонами, и дышал глубоко, часто, рвано, приближаясь к сексуальной агонии. Ошейник мерзко бряцал на мне при каждом моем движении, не давая забыть о моем унизительном положении. Мои волосы растрепались от бесконечных судорожных прикосновений Кхаана, а когда пик наслаждения был уже очень близок, король и вовсе обхватил мою голову руками, грубо насаживая мой рот на свой огромный фаллос, пока не пролился в меня до последней капли семени.

Получив желаемое, на минуту он отстал от меня и ослабил цепь. Я стала безостановочно кашлять от болезненного ощущения во рту. Привкус семени, его вязкая консистенция душили мое самолюбие. Я не могла смотреть на Кхаана, медленно осев на пол.

Сейчас я точно была на грани безумия. Моя гордость и гордыня смешались с грязью и обрели непотребный вид. Кхаан давно и методично ломал меня, и вот сегодня, после этого надругательства, он почти достиг своей цели. Я уже не чувствовала дрожи, мое тело сейчас было холоднее каменного пола, на котором я сидела, обхватив колени руками.

Цепь вновь натянулась, и Кхаан нещадно поднял меня с пола. На этом мое унижение не закончилось. Он потащил меня за собой дальше вглубь комнаты, постоянно дергая цепочку. Резко распахнув дверь, втолкнул меня в небольшое помещение с громадной кроватью. В этом замке все оборудовано с удобством для порока хозяина. Мановением руки король зажег свечи и огонь в камине.

Конец цепи он пристегнул к изголовью, а сам грубо развернул меня спиной к себе, перегнул через край кровати и неистовым движением вошел. Пока он вгонял в меня свой таран, его руки жестко вцепились в мои бедра, раздвигая их для лучшего и более глубокого проникновения. Он дернул цепь на себя, заставляя меня подняться, желая прижать к себе ближе, чтобы дать своему воспаленному сознанию ощущение полного обладания женщиной, строптивой, непокорной, не желающей его близости. Сейчас Кхаан пользовал меня так, как не пользовал ни одну из своих гаремных шлюх. Он стремился показать, что мое положение куда хуже и позорнее их.

После повторного удовлетворения он по-хозяйски разлегся на кровати и снова дернул за цепь. Я упала прямо в его горячие объятия. Кхаан усадил меня сверху, и снова могучая плоть оказалась во мне. Супруг обхватил мою грудь мощными ладонями и принялся грубо сминать. Теперь я испытывала еще и физическую боль, а вместе с ней внутри разгоралось вожделение, которое давно выработано рефлексом. Кхаан распустил мои волосы и вновь принялся за мои соски. Его зубы кусали меня, острый язык разрезал тонкую кожу, а мужской орган набухал внутри, грозя разорвать меня снова и снова.

Кхаан двигался во мне сперва едва ощутимо, потом все настойчивее. И только спустя какое-то время я поняла, что поощряю его сама! Мое тело, ведомое слепой страстью, вдруг вновь возжелало этого проклятого насильника. Подобно самой грязной из его шлюх, я насаживалась на этот неугомонный агрегат, насаживалась и проталкивала все дальше. Мои губы пересохли от учащенного дыхания, я увлажняла их кончиком языка, прикрывая глаза от наслаждения. Это возбуждало Кхаана еще сильнее, и тогда он окончательно терял голову, ревел в голос и кидался на меня с укусами-поцелуями.

Когда все закончилось, я не помнила или даже не застала в сознании. Помню только, как открыла глаза и увидела сидящего рядом Яна. Его глаза спокойно смотрели в мои, выражая трудные для моего понимания чувства.

— Сейчас я скорее дешевая шлюха, чем королева, которая так нужна была Кендре… Ты разочарован?.. — не имея сил на какие-либо эмоции, бесцветно спросила я у Яна.

— Нет – на оба вопроса, — ответил генерал, осторожно собирая мои волосы на затылке.

Казалось, его ничуть не смущает мой униженный вид, в его действиях все так же было бережное, уважительное отношение.

— Ты даже не смотришь на меня, ты не видишь во мне женщину или тебе настолько противно мое тело?

— Ни то, ни другое, моя королева.

— Твой холодный взгляд говорит мне об обратном…

— На свете есть немало женщин, которые в чем-то и по-своему прекрасны. Я готов замечать в каждой свою прелесть, часами рассматривая их лица и тела…

— Отчего же я стала исключением?..

— А в вас, в вас прекрасно все до мельчайшей черточки. Божество не оскверняют, ему поклоняются. Мне нет нужды желать вас как женщину, но и тот сон я не забуду никогда, — тихо сказал генерал и осторожно накинул на мои плечи покрывало из лисьих шкур. — Я помогу вам добраться до ваших покоев, незачем оставаться здесь, в остывающем подземелье.

Ян собрал мои вещи и помог мне подняться. Дыхания жизни в моем теле почти не осталось, поэтому я едва могла передвигать конечностями.

— Со мной что-то не так… Боюсь, мне не дойти, Ян…

Генерал ловко поднял меня на руки и понес через весь замок в покои. В его объятиях я чувствовала себя лучше, но что-то тянуло меня за собой в беспросветную трясину, выхода из которой, как я чувствовала, нет. Я то ли дремала, то ли бредила. Одна мысль не давала покоя моему отключающему сознанию, что-то выпивало мои силы, ослабляло меня, притом довольно быстро. Мне стало казаться, что Кхаан со своей ненасытной природой здесь совершенно не причем.

Последнее, что помню, это как коснулась нежнейших простыней своей постели, и как в комнату вошел Кхаан, а дальше мрак…

* * *

__________________________________________

Ничего не вычитывала. Как всегда приоритет на скорость. Плохо, конечно, но реалии...

Отредактирую. Обязательно. Однажды)))

Ваша Варя.

Глава 15

Я шла среди трупов сражения, теряя равновесие. Палящее солнце раскалило мой доспех, я чувствовала, как металл оставляет ожоги даже через хлопковую рубаху. В глазах темнело, я с трудом сняла с себя шлем и остановилась рядом с громоздящимся рыхлым валуном. Облокотившись на твердыню, я посмотрела на зияющую рану, разорвавшую бедро, и перевела взгляд на поле битвы. Сигильские равнины были усыпаны трупами до самого горизонта во все четыре стороны. Всюду были даже не трупы – фарш, вот, что осталось от славных воинов Старии после применения противником всепоглощающего Вихря чернокнижника.

Странно, что среди этого фарша нет сейчас моих останков. Почему он не затронул меня, я вспомнить никак не могла, будто воспоминание утеряно или стерто. Мои командиры, мои генералы — все были мертвы, я едва ли не одна, кто уцелел среди всего войска. Кто отдаст мне приказ? Кто скажет, что делать и за что теперь сражаться? Точно не они, не мертвецы…

Я прислонилась щекой к холодному камню, пытаясь мыслить ясно, вспоминая бушующий смерч из теней, несущийся на наше войско, как его несметная сила крушит мышцы, кости, пожирает души. Этот поток заполонил все вокруг, что стало нечем дышать. Мрак окутал с головы до ног, но показался мне каким-то статичным. Я слышала, как ревели однополчане, утопая в собственной крови, захлебываясь ею. И снова задавалась вопросом, отчего я не с ними?

В меня летели части тел, струи крови заливали с ног до головы, но я по-прежнему металась во тьме невредимая. Совсем рядом прозвучал обезумевший голос, а потом в мое бедро глубоко вошло лезвие клинка. Вероятно, кто-то из воинов в деменции мучений принял меня за врага. Она дернула меч и вновь принялась судорожно размахивать им. Уворачиваясь, я похромала в обратном от нее направлении, то и дело врезаясь в живые трупы без кожи. Из ноги хлестала кровь, мне срочно нужно было перевязать рану, иначе я потеряла бы всю кровь в считанные минуты. Пока я пыталась разобрать, чем и как затянуть рану, в меня что-то с силой врезалось, я упала на пыльную землю с перебитой грудной клеткой. Дышать и так было крайне тяжело, а от удара я и вовсе подавилась остатками воздуха в горле, так и не дошедших до легких. Вместо кислорода мои дыхательные пути наполнились пылью и омерзительным кислым запахом живой мертвечины. Зато под собой я нащупала знамя Старии, некогда гордо реявшее над головами наших войск. Теперь в нем нет ни гордости, ни надобности, потому я рванула край и быстро стянула им рану на бедре. Кровь продолжала сочиться, но уже не так интенсивно.

Я не знаю, сколько длился этот кошмар, секунды, часы; мгновения, вечность, но когда смерч стих, передо мной предстала эта ужасная картина. Всюду кишки и обезображенные тела, без рук и ног, изуродованные адской болью лица некогда юных и полных жизни женщин. Спустя какое-то время красная от крови пыль улеглась поверх трупов и останков, поле сражения превратилось в бескрайние багровые долины. С большим трудом я поднялась и побрела в поисках уцелевших.

Стояла страшная тишина, солнце палило нещадно. Я снова смочила губы и сделала очередное усилие, чтобы идти дальше. Как раз в этот момент совсем рядом послышался едкий смешок и удивленно-визгливый голос:

— Ты еще жива?! Не порядок, — наигранно сетовал на свою осечку голос, который теперь показался мне смутно знакомым.

Я обернулась по сторонам в поисках того, кто разговаривает со мной, но безуспешно.

Вскоре черный силуэт проступил из ниоткуда. Огромная тень накрыла меня и еще значительное пространство вокруг. Шипастые доспехи выглядели грубо и мощно. На остроконечные пики лампасов было страшно смотреть, они сами по себе уже были оружием, способным проткнуть человека насквозь при одном только движении плечом. Его, наверняка, обезображенное тьмой лицо, скрывалось под тяжелой маской с искривленными, точно ползущие змеи, рогами, которые имитировали королевский венец. Фактурные латы, которые словно были не просто защитой — оболочкой тела воина тьмы, испещряли глубокие царапины. Неровные борозды, без сомнений, оставлены ударами соперника. Сколько же раз он убивал, как длинна его вечность, если собственный доспех кровавого жнеца был весь покрыт следами противостояний?..

В мышцастых ручищах были зажаты острозубые кистени. От каждой рукояти тянулась мощная цепь, а на ней висело неподъемное било вытянутой формы с острыми бороздами и выступами по всей поверхности. Принять удар от такого оружия значить принять смерть. Именно это сейчас мне и предназначалось.

— Харуд, она твоя, — приказал голос и пискляво рассмеялся.

На каменном валуне вдруг проявилась темная фигура. Тот самый хозяин Харуда сидел и с наслаждением зрителя, попавшего на премьеру первым, взирал на поединок с заведомо решенным исходом. Это был Шеограт. Он оказался прав, мы встречались раньше, если это не хорошо придуманное воспоминание, конечно.

Харуд наступал без промедлений, сделав предупредительный замах. По его неторопливому поведению я поняла, что монстр тьмы наслаждается моментом. Он совершил еще один взмах, уже наступательный, я отпрянула назад, споткнувшись об окровавленный труп. В ногах валялся деревянный щит, я быстро схватила его и выставила вперед аккурат, когда Харуд нанес новый удар своим черным кистенем. Щит не выдержал, сразу после первой атаки разлетевшись вдребезги. Удар второго кистеня приняло уже мое тело. Я рухнула на землю, чувствуя, как физическая оболочка распалась на части. Кожа была мешком для изломанного скелета. Из глаз летели искры боли, а сердце сжималось, грозя не дожить до следующего своего стука.

Так вот, оказывается, что раздробило меня на части, не Вихрь чернокнижника — Харуд и его грубая, беспощадная сила. Я не могла вдохнуть, выдохнуть, ничего не могла. Голова кружилась. Краем угасающего сознания я увидела над собой хладнокровное чудовище в испещренном Харуда и услышала голос его повелителя:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты поиграйся еще, а я призван Тьмой.

Шеограт мгновенно растворился в воздухе, а Харуд сделал новую попытку к удару. На сей раз он принялся размахивать обеими руками, отчего устрашающие цепи пришли в движение, издавая леденящий душу лязг. Я не испытывала страха, я испытывала жуткую, невыносимую боль. Не могла сопротивляться, ни один мускул не слушался, через боль не проходил ни один импульс, какими бы усилиями я не заставляла себя биться до последнего.

Харуд вскинул свое оружие и готовился впечатать меня в землю на метр силой своего удара. Я не решалась закрыть глаза, встречая свою воинскую судьбу в полном бесстрашии или безумии… Я не сводила взгляд с жутких желтых глаз демона, показывая, что ни капли не дрожу перед ним. Как вдруг мерзкие ящерные глаза резко расширились и остекленели. Утробный хрип донесся из-под нагроможденного доспеха, а потом вся эта двухметровая громадина рухнула на колени. Позади моего убийцы стояла тень, а в руке у тени лежало мертвое черное сердце Харуда.

Момент этот из секундного превратился в вечность. Будто что-то замедлило ход времени, давая возможность Харуду осознать свою участь и принять ее. Взгляд слуги Шеограта был полон удивления, но он почему-то не оборачивался на своего убийцу, он продолжал взирать на меня своими остекленевшими глазами. Тень позади Харуда обрела очертания, облик кромешного демона в величественных одеждах. Если Шеограт был Богом Тьмы, то сущность, убившая Харуда — Владыка Преисподней. Слишком много охотников за моей нерадивой душой. Даже смешно.

Когда воин Шеограта осыпался на земли Сигила черной копотью, Владыка Преисподней направился ко мне, тяжко ступая по иссушенной каменной почве. Он на мгновение остановился, а потом исчез так же внезапно, как и минутой ранее появился.

Я открыла глаза. Комната была наполнена тусклым светом, на потолке плясала демоническая тень. Я уже подумала, что вижу продолжение сюжета своего самого реального кошмара, но паниковать не собиралась. Во мне не было страха тогда, не будет и сейчас. Что бы ни происходило в моей судьбе, я готова заранее… Смахнув остатки забытья, я открыла глаза и увидела Кхаана, склонившегося над моею кроватью. Мгновение назад он был в словно недвижимый дух, часть иного мира. На его губах еще звучали обрывки заклинаний. Этот шепот будто доносился из самой преисподней, и он точно звал кого-то. Когда я наконец поняла, кого призывал Кхаан, мой разум окончательно прояснился. Король Аграхона взглянул на меня с пугающей холодностью, но даже когда его взгляд вернулся к реальности из подземного мира, теплее не стал.

Ничего не объясняя, Кхаан поднялся и вышел из моих покоев.

— Это было нехорошо, — голос Арин прозвучал откуда-то из глубины комнаты.

— Рейна, что ты натворила? — обеспокоенно спросила Верна.

— Без понятия, — хрипло ответила я, все еще теряясь в пространстве. Вспомнить у меня не получалось, поэтому я беспомощно вернула ей вопрос: — А что я натворила?..

— Ты пролежала здесь три дня. Три дня в отключке. Что ты помнишь последнее?

— Ничего необычного, кроме, может, ярости Кхаана, которая в этот раз была просто безгранична, — нахмурилась я, взывая к собственному сознанию. — Он так меня прежде никогда не насиловал. Признаюсь, пытки Седжала — детские шутки, если сравнивать с этим… Все, что я помню, так это невероятное унижение, боль, но боль не физическую, а там, внутри, в душе. Мне впервые настолько безразлична стала смерть, что я готова была ступить за врата вечности. А потом пришел Ян, и последнее, что помню, как он утешал меня…

— Утешал? — Верна прикрыла ладонью лицо и закатила глаза.

— Чтоб ты знала, это совсем не означает то, что ты подумала. Ян не тронул меня и пальцем.

— За Яна я даже и не беспокоилась, — снова цокнула она.

— А мне точно было не до того. Холод, окутавший меня после близости с Кхааном, постепенно отступил. А дальше пустота…

Я нарочно не стала рассказывать о своем то ли сне, то ли воспоминании, потому как сперва должна сама разобраться, что это на самом деле было.

— Ян принес тебя сюда. Он первый и поднял тревогу, потому что знает силу твоего тела и духа. Изнасилование — это страшная участь, но смерть от него была бы для тебя высшей степенью позора. Мы все это знаем. Когда же ты перестала дышать, мы послали за королем.

— Все это время он сидел здесь. Все это время он применял магию. Каких только демонов мы тут не увидели, но главным из них был твой супруг… — в голосе всегда бесстрашной Арин едва заметно повизгивал страх.

— Хм…

Похоже, без Кхаана тут не обойтись. Только он знает, что произошло. Ответы мне были нужны, но только не прямо сейчас. сейчас я хочу немного насладиться тем, что жива. Служанки приготовили для меня ванну и чистую одежду. Ванной я воспользовалась с благодарностью к этим женщинам, а вот одеждой пренебрегла. Плотный пеньюар в самый раз.

Уснуть шансов не было. Три дня в отключке физическое состояние мое вернули в норму. Душа? Кого она сейчас особенно волновала, если даже мне самой до нее толком дела не было. Я запахнула пеньюар и вышла в сад. Мои мысли бродили далеко отсюда, мои ноги пытались угнаться за мыслями. Когда я очнулась от задумчивости, обнаружила, что достигла противоположной стороны сада. Дикое и пустынное место. Точь-в-точь как мой внутренний мир в эту минуту. Повинуясь инстинктам, я невольно нашла именно то место, которое так требовалось для уединенных размышлений.

Итак, Кхаан получил очередной осколок души Угвура и стал еще сильнее. И злее… Этот осколок он добыл в землях Выпии. Когда же очередь Кендры? Когда он заберет ту часть, что хранят территории «моей» страны? По докладам Седжала было ясно, что Кхаан не ведет в Кендре никакой разведывательной миссии, никакого движения вообще, даже несмотря на то, что он вправе теперь распоряжаться этими землями по своему уразумению. Наш союз развязал ему руки и отменил любые препятствия на пути. Если бы он шел войной, было бы гораздо труднее достигнуть цели. Однако по какой-то причине взор короля Аграхона был направлен в любое другое место, но только не на Кендру. Казалось, Кхаан вообще остыл именно к ней, после нашей свадьбы.

Мысли роились в голове, устроив целое столпотворение у границ ничего не соображающего разума. Мое теперешнее состояние напомнило мне о том сне, где я точно так же блуждала в поисках ответа: какой моя жизнь должна быть дальше.

Я откинула голову на каменную опору арки и прикрыла глаза, вслушиваясь в тишину. Роса взбиралась по босым ногам. Тотчас я услышала шаги, еще издалека. Размеренная и твердая поступь не оставила сомнений, кому она принадлежит. Это был Кхаан. По темной ауре, по проснувшемуся внутри страху, волнению, желанию?.. мне не требовалось использовать глаза. Только когда он поднял меня на руки, когда тело обожгло его жаром, я осознала, что давно дрожу от холода уходящей ночи. В моем теле будто не осталось ни капли крови, которая могла бы обогреть меня. А мне снова было все равно. Притом абсолютно.

Кхаан принес меня в свою спальню и положил на кровать. Опять насилие? Хотя и это меня также нисколько не волновало.

— Тебе все еще требуется магия для поддержания жизни. Можешь хоть день не покидать дворца? — злобно выплюнул он. По едва сдерживаемому тону было сразу слышно, каких трудов ему стоит самообладание.

— Хорошо, — бесцветно обронила я, не пытаясь ничего изменить.

Кхаана такое поведение не насторожило. Он приблизился и коснулся моей руки, будто щупая пульс.

— Презираешь меня? — вдруг раздалось в предрассветной темноте.

Два черных глаза уставились на меня, словно пытаясь прочитать реакцию, не дожидаясь или не доверяя слову. Чтобы не возникло сомнений, я ответила на пристальный взгляд своим безразличным и, еще слегка подрагивая от холода, сказала:

— Нет.

— Почему? — тут же послышалось в ответ.

Нет, мне точно не показалось – Кхаан был удивлен.

— Эмоции всегда имеют причину. Как правило, это реакция на отхождение от сюжета, к которому человек готовился изначально. Что же касается меня, то я заранее не была предубеждена на твой счет, потому неожиданностей не предвиделось.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказав это, Кхаан повернулся, чтобы уйти, но я не планировала так быстро его отпускать.

— Что со мной происходит?

— Шеограт пытался забрать твою душу, — коротко ответил он.

— Кажется, ему почти удалось это?.. — оценивая свое состояние, почти констатировала я.

— Да.

— Не понимаю.

Я нахмурилась, спрашивая скорее вслух саму себя, чем Кхаана, но он все равно спросил:

— Чего именно ты не понимаешь?

— Тогда, в Эригиле, ты ведь вернул пламя моей души. Я полагала, что без пламени Шеограт никак не сможет завладеть ей, это не так?

— Так.

— Тогда почему вдруг моя душа сейчас оказалась в его руках? — односложные ответы Кхаана вынуждали задавать очевидные вопросы.

— Ты сама знаешь ответ, Элейн, — спокойно озвучил он.

— Ты наделяешь меня чрезмерной проницательностью. Я таковой не владею, — ответила я и выжидательно уставилась на короля.

— Для призыва твоей души Шеограт мог действовать только с помощью пламени души. В Эригиле я забрал его. Значит, демон использовал то, которое получил в другую вашу встречу.

Он все видел. Кхаан видел мое воспоминание с Сигильских равнин. Не он ли призвал это воспоминание?.. Я не стала отрицать, но и акцентировать внимание на озвученной фразе не стала, вместо этого задала следующий вопрос:

— Тогда почему он не призвал меня раньше?

— Шеограт высший демон, он один из шести богов Тьмы, а потому его замыслы никогда не осуществляются лишь удовольствия ради. Какими бы безобидными или пустяковыми ни казались его поступки, они всегда имеют самый глубокий смысл, вескую причину и безоговорочный результат.

Я почувствовала, как по телу пробежала дрожь, а внутри вдруг что-то боязливо взвизгнуло, забиваясь в угол. Кажется, то был инстинкт самосохранения.

— Хочешь сказать, что это стало нужно ему именно сейчас?

— Да.

— Версии ты мне, конечно, не озвучишь? — смирилась я, озвучив вопрос в пустоту.

Кхаан будто на мгновение задумался, но не над тем, стоит ли рассказывать о мотивах его давнего врага, скорее сейчас он все еще и сам не знал точный ответ на этот вопрос.

— Есть многое, что мне просто неведомо, как и тебе. Возможно, он увидел в тебе что-то необычное. Думаю, он мог знать и то, что однажды ты станешь моей женой…

Внезапная откровенность Кхаана меня даже ошарашила. Какое-то время я молча лежала и взвешивала за и против, стоит ли мне сейчас воспользоваться этим порывом откровенности. Кхаан мне задолжал за тот приступ агрессии в подземелье. Более того, он и сам в этом признался себе.

— Зачем ты женился на мне, Кхаан? — раз уж у нас семейные откровения льются рекой, я рискнула спросить прямо.

Хитрая улыбка расползлась по его лицу, и король, приблизившись ко мне, зловеще так прошептал:

— Твоя очередь выдвигать версии.

— Ну, Кендра тут явно не причем — это все, что я знаю наверняка…

Кхаан коснулся моего подбородка кончиками пальцев, блуждая взглядом по очертаниям моего лица, а потом предупредительно произнес:

— Тебе лучше сейчас поспать, Элейн… В противном случае, я буду уже не так сдержан.

Мне не нужно было объяснять дважды. Ответ на свой вопрос я не получу, но нарваться на его внутреннего демона сейчас было проще, чем моргнуть. У меня не осталось контраргументов и уж точно не нашлось желания на очередной акт насилия, поэтому я просто замерла. Кхаан тотчас поднялся и направился к своему письменному столу. Его мысли уже явно были заняты другой темой, а мне ничего другого не оставалось, кроме как попытаться уснуть. Мои веки подозрительно быстро потяжелели, без магии Кхаана явно не обошлось.

Проснулась я далеко не с рассветом. Кхаана рядом не было, вероятно, он так и не ложился. И как подтверждение – спящий король в кресле. На его столе давно догорела свеча, наполнив комнату запахом остывшего воска. Ведомая каким-то детским любопытством, я осторожно приблизилась к спящему супругу. Он сидел в кресле, точно настоящий хозяин, точно истинный король мира живых. Даже во сне его величие и властная аура не отступали. Меня заставила поежиться одна только мысль, что в любой момент Кхаан может проснуться и застать меня, стоящую над ним. Я не испытывала страха, скорее это было похоже на смущение?.. Поэтому тут же переключила внимание на письменный стол и масштабную карту, лежащую на нем.

Чувство повторения посетило меня в этот же момент, когда я взглянула на помеченные крестом государства. Не так давно я видела похожую картину, в той таверне, где мы встречались с Монахом и его загадочным другом. Разница была лишь в одной детали – земли Выпии и Отакара на карте Ойго на тот момент не имели креста. Теперь я знаю еще одну страну, павшую под завоеваниями моего тираничного супруга.

Не успела я углубиться в свои мысли, как они были прерваны одним прикосновением. Рука Кхаана бесшумно скользнула по моему бедру, обнажая его от/из-под складок пеньюара. Сильные и ловкие пальцы пробежали по лону, пробуждая искру желания. Кхаан протяжно выдохнул и поднялся с кресла. Я стояла неподвижно, уставившись в карту невидящим взглядом, не решаясь обернуться. Жар супруга обжигал даже сквозь плотную ткань пеньюара, а когда единственная одежда, что была на мне, скользнула по плечам вниз, кожу буквально опалило.

— Ты подглядывала, Элейн? — довольным голосом прошептал Кхаан.

— Не похоже, чтобы ты что-то скрывал, Кхаан, — удовольствия в моем голосе не было, но звучал он твердо.

— Я говорил не о документах… — все в той же манере отвечал он.

В этот же миг Кхаан развернул меня и пристально взглянул, будто пытался получить нужную реакцию на свои слова. Кажется, его не разочаровало то, что он увидел, потому как в следующее мгновение он хитро улыбнулся и впился в мои губы поцелуем. Он привлек меня к себе, оплетая руками продрогшее тело. Истязающая душу магия последовала за физическими ласками, и я опять раз за разом испытывала отчаяние, беспокойство, страдания…

— За мной… Ты подглядывала… — выдохнул он, целуя мою шею, а потом резко вошел в меня.

— Ты же не соседский мальчишка, Кхаан. Ты мой муж, если уж не на небесах, то по закону, — прорычала я, пытаясь подавить боль и страсть, когда король начал медленные, но настойчивые движения во мне. — Разве в таких обстоятельствах мои действия могут расцениваться как бесстыдство?

— Едва ли. Но факт остается фактом, — коварно улыбался Кхаан, совершая еще один резкий толчок и выдыхая жар вожделения.

— Что ж, думаю, один единственный раз вполне можно расценивать безобидным поступком против множества твоих бесстыдных, не так ли? — сверкнула глазами я.

Кхаан вышел почти на всю длину и удивленно поднял бровь.

— Множества моих, да еще и бесстыдных?

Его взгляд был сфокусирован на моих глазах, но руки собственнически обнимали мое тело. Я обхватила могучую шею и, еще резче примкнула к королю. Его плоть ворвалась в меня мощным толчком, а я прильнула к уху Кхаана и, учащенно вздыхая, ответила:

— Ты играешь со мной, Кхаан?

— С тобой я всегда серьезен, Элейн…

— И что бы это значило?

— Не сейчас… — прохрипел Кхаан и всей массой навалился на меня.

Его объятия сомкнулись тисками, а через мгновение ласки и боль продолжились уже в постели. Сегодня он был значительно мягче, чем в подземелье. Дьявольская сущность поутихла с того момента, как Кхаан принял в себя новый осколок колдовской души...

* * *

Глава 16

Прошел почти месяц с момента отъезда Дхе-Фортис в Кроа, тихую деревню на юго-западе Хагейта, где в возрасте ветхой старухи ушла из жизни Шаэлин. И вот наконец-то пришли первые вести от Дхе-Фортис.

С помощью осознанного сновидения Шота сообщила мне, что последние годы ветхой старости колдунья существовала обособленно и вела почти отшельнический образ жизни. Из неких источников они узнали, что Шаэлин нередко помогала местным жителям целительством, только это не позволило ей закрыться от мира окончательно. Потомки тех, кто жил в то время в Кроа, рассказали, что Шаэлин даже оставила после себя несколько томов по врачеванию и множество рецептов для приготовления лекарств от всевозможных недугов.

— Среди тех трактатов было и еще кое-что, — хмурясь, сказала Шота и показала мне небольшой журнал для записей. — Посмотри, может, тебе знаком этот язык?

Я взглянула на странные письмена, символы которых прежде вообще никогда не видела, не говоря уже об их трактовании. Ни Арин, ни Верна также не смогли определить принадлежность использованной Шаэлин символики к какой-либо из диалектов и языковых групп Хагейта.

— Нужен Монах. Если он не сможет перевести, никто не сможет.

Только спустя сутки нам удалось связаться с Седжалом. Уже быстрее до него долетела бы посыльная птица, чем тот хоть на минуту забылся сном. Так увлеченно рыщет в поисках нужных нам сведений, что забыл про отдых. Даже Дхе-Фортис, которых я отправила ему в помощь, и тех услал с поручением в Сид.

Провалившись в темноту, я вдруг очутилась посреди широкой монастырской площади, где каждый камень и куст были до боли знакомы. Вейон был, как и прежде, строг в своем облике и отрешен от всего мирского. Небо повисло над головой непроглядной серостью, в любую минуту готовой сорваться на заунывные дождливые стенания. Горный воздух холодил слишком реалистично для иллюзии, созданной осознанным сновидением. Ничего иного не оставалось, кроме как мысленно чертыхаться на Монаха за страдальческий антураж, который он выбрал для нашего разговора.

Я прошла чуть дальше, за грабовую аллею, и увидела Седжала, сидящего на скамье перед храмом. Он был полностью погружен в чтение той самой записной книжки, а немного поодаль покорно стояли Шота и Лин.

— Почему мы в Вейоне? — спросила я, оглядываясь по сторонам в поисках подсказок, что помогут с ответом на мой вопрос.

Мне дико не нравилось в Монахе именно то, что он всегда из всего делал загадку, а я, как глупая ученица, должна была без конца выспрашивать объяснений. Может быть, он таким образом пытается доказать мне, что я все еще нуждаюсь в нем, чтобы и мысли не проскочило избавиться от старика?.. А, может, это же он пытался доказать самому себе?

— Здесь мне лучше думается, потому я попросил Фиэр воссоздать образы далекого дома.

— Ведь не Вейон был твоим истинным домом, но ты отчаянно зовешь его таковым, — запахнув плащ, я села рядом с ним. Все, как в старые добрые и не очень времена.

— Домом был не он, но именно его я считаю таковым.

— Помнишь, однажды ты сказал мне, что причина твоего участия во всем этом — месть.

— Причина не изменилась.

— Уверена, что не изменилась, потому и говорю это сейчас. Седжал, не иди против Кхаана. Какие бы козыри ты не скрывал в рукавах, какими бы преимуществами не обладал, ни одного из них не хватит, чтобы противопоставить Королю мира людей.

— Ты не хочешь видеть, как тот, кто тебе небезразличен, уничтожает того, кто тебе небезразличен? — прищурившись, спросил вдруг он, чем буквально опрокинул меня на лопатки.

Нет, меня удивило вовсе не то, что он произнес, меня удивило другое. Почему Монах читал мое подсознание четче, чем я? Тот факт, что я беспокоилась о судьбе Седжала в заведомо обреченном на провал противостоянии, был неоспорим, но теперь, когда он озвучил, стало очевидным и то, что я больше всего не желаю видеть Кхаана вершителем этой судьбы.

Пока я вкрадчиво так прощупывала новую реальность на устойчивость, Монах продолжил:

— Мне потому и нужно понять действия твоего супруга, Элейн, чтобы определить, он ли мой враг на самом деле. Но если он, то, кажется, в такой ситуации я потеряю сильного союзника и обрету непобедимого врага?

— Ты всегда знал, что я не стану твоей марионеткой, именно поэтому и выбрал меня, разве нет? — подняла бровь я и взглянула на собеседника в ожидании ответа, который я и ез него знала. Монах кивнул, только тогда я продолжила: — Тогда какого беса ты сейчас утруждаешь себя подобными бессмысленными речами? Или на жалость давишь?

Седжал улыбнулся, признавая, что его раскусили.

— Второе, — без капли притворства сообщил он. — Как бы то ни было, теперь мне еще меньше хочется, чтобы Король Кхаан оказался тем, местью к которому я живу всю жизнь.

— Сослагательное наклонение — увы, привилегия хорошо потрудившихся или в конец отчаявшихся, мы с тобой — ни то, ни другое. Давай же поскорее найдем, к какой группе мы относимся, Монах.

— Ха-ха, давай найдем, — вдохновленный моим энтузиазмом, произнес Седжал. Листая дневник Шаэлин, он все больше всматривался и все сильнее хмурился. — Чтобы разгадать эти письмена, мне понадобится этот журнал. Вероятно, на нем какая-то скрывающая магия, которая просто не позволяет видеть истинные символы. Я должен попробовать разные способы, но для этого иллюзорная его форма не годится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— От Кроа до Кендры далеко. Недели две — не меньше. Шота, ты должна немедленно выдвигаться. Пускай Лин останется в Кроа, на случай если Седжалу понадобится узнать у местных о Шаэлин что-то еще. Оставь для сна интервал с полуночи до четырех утра, чтобы мы могли поддерживать связь и координировать действия. Время дорого, кто знает, сколько еще нам ползти к истине…

Дхе-Фортис кивнула в знак согласия и, оставив на Лин контроль над сновидением, тотчас исчезла.

— Я выдвинусь навстречу, так сократим срок в неделю вместо двух

— Я приеду в Эригил, через несколько дней, после того как ты встретишься с Шотой. Дхе-Фортис сообщат тебе точную дату. Отправь письмо с соколом туда, слишком опасно проворачивать такое прямо перед носом у короля, наделенного могущественной магией, границы которой нам до сих пор неизвестны, — быстро произнесла я, услышав, как по коридору разносится гулкий стук шагов супруга. — Кхаан уже близко, мне пора возвращаться.

— Береги себя, Рейна, любимица жизни.

— Не поминай мертвых, Монах. Накликаешь беду, — бросила я напоследок, и тотчас картинка перед взором померкла.

Я еще не открыла глаза, но уже почувствовала, как на меня опустилось тяжелое дыхание то ли магии, то ли похоти. Лицо Кхаана оказалось в опасной близости, что я невольно вздрогнула. Ощущение, что он мог видеть мое осознанное сновидение, не покидало, а скорее все больше утверждалось.

— В чем дело, Элейн? — бросил заискивающе он и выждал паузу нарочно, чтобы я выдала свое смятение с потрохами. В магии Дхе-Фортис я была уверена целиком и полностью, и хорошо, что вовремя вспомнила об этом. — Неужели тебе так не мила моя внешность?

В награду за то, что он не догадался об истинных моих переживаниях, я готова была принести в жертву что-то посерьезнее, чем просто искренность на вопрос о его внешности, поэтому с улыбкой на лице и вернувшимся умиротворением в сердце правдиво ответила:

— Я не встречала мужчин красивее тебя, Кхаан. Но дело не в моем скудном кругозоре. Думаю, что трудно будет найти второго такого мужчину во всем Хагейте.

— Отчего ж тогда ты не испытываешь влечения к тому, чья внешность, по-твоему, превосходит все прочие?

— Кхаан, не стоит искать смысл в том, что изначально бессмысленно, — заводя разговор о недостатках представительниц своего пола, я нарочно употребила снисходительный тон, чтобы поставить этого женоненавистника на один уровень с теми, кого он принижает. Притянув к себе супруга, я в самой соблазнительной манере произнесла: — Женщины ведь не мужчины — они глупы. Так что для них внешность? Им любви подавай. Эка чушь, не правда ли?!

Рассмеявшись в голос, на мгновение я ввела короля в ступор. Это точно был ступор. Не обычное сдерживание злости, не банальное безразличное ожидание, когда закончится глупая бравада той, от которой изначально он не ожидал ничего выдающегося. Он изучал меня, словно в этот миг что-то вдруг осознав. Мне стоило больших трудов удержать внешнюю безмятежность.

— Несусветная…

Не переставая изучать меня своими черными глазами, Кхаан больше ничего не сказал. Он просто обхватил меня своими могучими руками и принялся дарить степенные ласки. Что это за обход канонов сегодня? Он мстит мне за вольность в отношении к нему и потому тоже решил прибегнуть к эффекту неожиданности?

Я ничего не имела против его перемены, ведь в конечном счете так избегала насилия. Нет, магию истязания моей души он, конечно, не отменил, но во всем остальном было как-то иначе. Его касания скользили по коже плавнее, его взгляды были чуть более долгими привычных, кажется, даже его поцелуи искали ответа.

Так, даже с течением времени желание Кхаана не ослабевало. Напротив, король только больше входил во вкус, все сильнее распалялся, буквально поселившись в моей постели. Почти каждую ночь он проводил в моих покоях. Его маниакальная жажда истязания моей души росла непрерывно. Даже глупые наложницы уже не скрывали своего недовольства, жалуясь прислуге, что король совсем забыл дорогу в свой гарем. Разве этим идиоткам понять, что маньяк, вроде Кхаана, возбуждается сильнее, когда под собой чувствует жертву. Издеваться над наложницами неблагодарное дело, их хоть режь, хоть бей — все в радость, если от руки любимого повелителя.

Кажется, моя слабость стала моим же преимуществом. Несмотря на то что Кхаан все равно возьмет меня, при этом не прилагая усилий, пусть и в малой степени, но он теперь был зависим от меня. У меня наконец-то появилась власть над авторитарным супругом, чем я, конечно, намеревалась воспользоваться. Близился день, когда я должна была попасть в Эригил, чтобы получить новости от Седжала. Любым путем мне необходимо было вымолить разрешение покинуть столицу. Что ж, настало время испытать свою удачу.

— Позволь мне делать и полезные вещи, — сказала я вполне решительно и беспристрастно, когда Кхаан наконец-то в полном удовлетворении откинулся на спину.

— Например? — заинтриговано спросил он, не меняя положения.

— Хочу делать хоть что-то кроме обслуживания тебя в постели. Хочу позаботиться о тех людях в Эригиле. После игрищ Шеограта жители селения нуждаются в помощи, в утешении. Их участь незавидна, потерять близких, родных…

— Хорошо, — просто ответил Кхаан, что я даже не успела переключиться, изначально смирившись, что придется привести несметное множество аргументов и прошений, как он неожиданно быстро дал добро.

— Ты позволяешь мне? — с сомнением переспросила я, сразу же пожалев о своем вопросе, ведь он мог и передумать.

— Элейн, ты их королева. В этом нет ничего такого, если ты проявишь милосердие и заботу. В конце концов, именно тебе в будущем нести это бремя…

— О чем ты? — насторожилась я, уж слишком странно прозвучал его ответ.

Кхаан не изменился в лице ни на мгновение. Его строгая мимика не позволяла прочесть что-либо, кроме присущей ему властности в себе.

— Действуй. Ты законная обладательница трона Аграахона. Ты — моя жена.

— Я думала, это лишь формальный статус.

— Формальный? Из нас двоих формальный точно не у тебя.

Его голос звучал на редкость спокойно, без привычно сдерживаемого недовольства. Кхаан лежал с закрытыми глазами и сейчас был так похож на простого смертного, который умеет уставать и испытывать сожаления.

— Мне не нравятся твои недосказанности, — фыркнула я то ли от злости, то ли по иной причине, но мне отчего-то стало очень неуютно после этих его слов.

Я уже собиралась подняться с постели, как Кхаан удержал меня мертвой хваткой. Что ж, он снова стал собой. Блуждая поцелуями по моей ноющей от многочасовых любовных утех спине, король произнес:

— Я голоден, Элейн.

— Накрыть тебе прям тут? Сколько блюд желаете, Король Кхаан?

— Мне достаточно будет одного — женской ласки…

— Еще проще, — закатила глаза я, делая вид, что только поняла его истинное намерение, — за дверью ждет гарем. Их ласки всегда сполна утоляли твой голод.

— Хочу, чтобы ты обслужила меня, — ответил он моей же фразой, сверкнув глазами. — Разве я не заслужил, ведь был так добр?..

* * *

Я поднялась на гору, где располагался пост приема посыльных птиц. В помещении, специально оборудованном присадами и полками в несколько ярусов, было довольно светло и просторно. Оживленный клекот, будто участвующий в перекличке, врезался в уши с непривычки. Несмотря на относительную чистоту птичника, внутри все равно смешивались резкие запахи помета и лежалой какое-то время плоти мелких грызунов.

Вонь и шум не приносили мне никакого дискомфорта, что это в сравнении с необъятным полем разлагающихся сослуживцев или с ямой, кишащей ядовитыми змеями?.. Потому я уверенно прошла в помещение, однако ж капюшон снимать не стала. Обратившись к служащему, я представилась Рейной. Мужчина в рабочей одежде и с потухшим от усталости взглядом, покопался на своем столе и вскоре протянул мне плотный сверток с восковой печатью, притом даже не взглянув на меня.

Хорошо все-таки, что я выбрала Эригил, здесь находится контрольная почтовая точка на все близлежащие поселения в радиусе многих лиг. Таких безликих и подозрительных чужаков, какой являлась и я, за день тут проходит немало. Никто не уделяет им внимания, не тратит время на разглядывание лиц, которые, вероятнее всего, больше никогда не увидят.

Послание от Монаха отправилось во внутренний карман плаща, и я поспешила обратно к деревне, где меня уже ждали Дхе-Фортис и генерал Ян. Еще на пороге поста я заметила крайне заинтересовавшегося моей персоной незнакомца. Его навыки слежки могли сработать с кем-то, кто не прошел школу Седжала, со мной же у него не было шансов. Сделав вид, что не замечаю его тайных перемещений, я пошла вперед. Чтобы разобраться с чужаком без свидетелей, мне нужно было менее открытое пространство, а потому я нарочно выбрала дорогу через плотно застроенный район Эригила.

Незнакомец, как глупый теленок, шел в мою западню, при этом думая, что находится в выигрышном положении лишь благодаря своей внушительной комплекции. Идиот. В этой ситуации я вообще могла бы бездействовать, ведь давно заметила генерала Яна и Дхе-Фортис, рассредоточившихся по переулкам в непосредственной близости.

Только подозрительный незнакомец не замечал ничего вокруг. Рассчитывая на свою весьма посредственную технику скрытного перемещения, он приблизился в плотную, в чем, собственно, и была его роковая ошибка. На плечо легла тяжелая хватка, а после мы уже поменялись местами. Я схватила его кисть и перекинула через свою голову, вывернув ее ему за спину. Попутно выхватила нож из-за пояса и обратным хватом приставила к шее преследователя. Реакция незнакомца замерла еще на моменте с захватом мною его руки в попытке нагнать происходящее.

— Рейна, стой! Остановись!!!

Довериться вот такому глупому трюку я не могла, но отчего-то голос обезвреженного соперника показался мне смутно знакомым. Прочитав мои мысли о недоверии, он завопил:

— Это я, Ван! Ты же помнишь меня?!

— Какого черта ты творишь?! — выплюнула я, успокаивая внутреннего беса, который жаждет крови.

— Откуда я знал, что ты так воинственно воспринимаешь простых незнакомцев! — все еще нервозно выдыхая, озвучил он.

— Ха! Ты преследовал меня и в темном переулке решил поприветствовать, схватив со спины, а я реверансы тебе должна была отвешивать и намерения выяснять? — посмеялась я, все еще не до конца веря в то, что передо мной друг из далекого детства.

Мы прошли поселение насквозь и не остановились, пока не оказались на безлюдном пустыре. К чему лишние свидетели, когда в банальной беседе друзей детства можно усмотреть государственный переворот.

— Ну, так что насчет тебя? Любопытно послушать, как сложилась твоя жизнь, ты ведь всегда преуспевал, сколько тебя помню, — сдержала глубокий вздох я, очень жалея о том, что встретила Вана, что пришлось вспоминать давно упокоенное прошлое.

Ван как-то грустно усмехнулся, что я на мгновение подумала, может, и ему не слишком приятно ворошить прошлое. В конце концов, за десяток лет с ним ведь тоже могло произойти много всякого, в том числе и необратимого.

— После того как поступил на службу к тому исследователю, я многому научился благодаря его человечному отношению к простолюдинам и, наверное, некоторым моим способностям к точным наукам. Первые пять лет служения я прожил в его доме, на юго-западе Старии, а после проигрыша в войне и установления власти Мирира, мы бежали в соседнее государство, названия которого я уже и не вспомню, потому как эти территории давно принадлежали Великому Кхаану Аграахону. Почти сразу мы поняли, что рискнули не зря, хотя и рисковать-то особо нечем было. Король Мирира был глуп и примитивен, все его правление можно описать так: воюй ради убийства и завоеваний. О каком развитии и науке могла идти речь, тем более на порабощенных, давно обнищавших территориях?

— Да, судьба Старии незавидна.

— Ну вот потому мы и обосновались в Аграахоне, не сразу, постепенно, наладив работу в лаборатории.

— Если сейчас все стабильно и хорошо, отчего же ты с грустью оглядываешься назад, Ван? Спустя столько лет скучаешь по дому? — не могла понять его томных вздохов я.

— Нет, ты хорошо знаешь, что я не испытывал патриотических чувств к месту, но это правило не распространяется на некоторых людей. Когда я стал наводить справки о выживших в битве Сигильских равнинах, то едва не сошел с ума, узнав, что никто из солдат Старии не выжил после применения Мириром сокрушающей черной магии. Я так сожалел, что не разыскал тебя, когда бежал из Старии, что не увез от этой войны.

— Теперь ясно, — усмехнулась я, игнорируя самобичевание Вана. — Сегодня ты будто бы увидел призрака.

— Точно… Когда увидел тебя, направляющейся к посту, до последнего не был уверен, что это ты, Рейна. Только услышав родное имя, больше ни мгновения не сомневался. Ты изменилась, Рейна, теперь тебя окружает ореол силы, что тень позади непроглядно черна. Расскажи, — тихо попросил Ван.

— Нечего тут рассказывать, Ван. Это армия, рано или поздно она всех нас превратит в трупы. Моя задача лишь — прожить чуть дольше.

— Ты никогда от меня ничего не скрывала, так что ж теперь дозированно бросаешь то, что видно и без слов?

Я на минуту задумалась, вспоминая тот ужас, который пришлось пройти. Не удалось сдержать эмоций из-за всплывших перед глазами фрагментов. Я улыбнулась, но улыбка моя получилась скорее болезненная. Бывает ли иначе у того, кто прошел через все круги ада? Наверное, нет, но Вану об этом знать необязательно, ему вообще не нужно знать обо мне ничего, потому что все это настоящее, все это не про Рейну. У мертвецов нет никакого настоящего, у них есть лишь то, что зовется светлой памятью, да каменное надгробие.

И все же было жаль, что не могу рассказать правду близкому человеку, моей единственной ниточке утерянного навек прошлого. Думаю, Рейне было бы приятно, если бы ее искренне кто-то оплакал. Однако вместо заслуживающих сочувствия речей, ради сохранения тайны, я просто солгала.

— Как только был отдан приказ, и мы вышли против Мирира, я дезертировала. После побега от сражения на стороне Старии, я отправилась в один далекий монастырь в Кендре, где, по слухам, воспитывали и обучали королевскую дочь, там я и вступила в отряд, который готовили с одной целью — защита принцессы. В ходе гражданских мятежей ее брат, король Кендры, пал. Как единственной наследнице, нашей госпоже надлежало занять трон. Мы, ее личная охрана и, конечно же, отправились вместе с ней. Ну а потом Король Кхаан пришел в Кендру с предложением о браке нашей королеве. Дальше ты знаешь.

— Действительно ты стала совсем другой, Рейна, — словно с сожалением произнес он. — Невзгоды закалили тебя и сделали черствой.

— У меня не было особенно выбора, знаешь ли, — хмыкнула я. — Сердце в обмен на жизнь — не самый плохой расклад для тех, кому даже помереть спокойно не позволено.

— Ты говоришь о смерти так легко, будто не испытываешь перед ней страха.

— Смерти бояться глупо, если она быстрая и без мук. Вместе с ней приходит свобода для таких, как я. По мне, жизнь может быть куда страшнее.

Ван нежно коснулся моего лица, все вглядываясь. Видимо, решив, что я не против, он пошел дальше и, приблизившись к моим губам, прошептал:

— Раньше мне удавалось скрасить твои невзгоды таким способом…

Он хотел продолжить и запечатлеть поцелуй на моих устах, но я грубо остановила его:

— То было раньше, Ван.

— У тебя кто-то есть? — дерзко спросил он, будто собирался сию же минуту бросить вызов конкуренту.

Внутри я посмеялась над глупым ребячеством друга. Мог бы он вообразить, с кем собрался соперничать, его прыть бы тотчас поутихла. Представила взгляд Вана, когда он узнает о том, что я жена величайшего тирана этого мира.

— Не думаю, что тебе стоит заморачиваться с этим.

— Разве женщинам не нравится, когда мужчины соперничают друг с другом за право быть рядом с ней? — продолжал хорохориться тот, кто уже давно не юнец.

— Вероятно, так и есть. Пока женщина еще не определила свой выбор… — ответила я и поднялась с места.

— Выходит, ты уже определилась?

— Да, — улыбнулась я, вспоминая наглое выражение лица Кхаана, когда мы встретились в Сиде, — с первого взгляда все поняла.

— Скажи мне его имя, я должен его поздравить.

— Твои поздравления только посмешат его, Ван.

— Неужели ты отдана ему по расчету? — додумывал Ван, но был не так уж и далек от правды. Его лицо стало спокойным, будто принявшим неоспоримый факт. — Надеюсь, однажды он все же поймет, каким сокровищем владеет.

— Твои надежды пусты. Оставь их.

Ван все еще удивленно смотрел на меня, будто бы пытался объяснить самому себе, почему так трудно найти сходства между той пятнадцатилетней Рейной, с которой он вместе вырос, и мной. Ему было невдомек, что он сравнивает двух разных женщин. Я — Элейн. В этом, пожалуй, главная разница. После протяжного вздоха он нехотя ответил:

— Жаль, что их оставила ты. Когда-то ты мечтала о чистой, достойной историй любви.

— Точно. Истории превратились в легенды, а легенды стали мифами. Моя прежняя наивность вызывает смех сейчас, — пожала плечами я.

— Смех, за которым ты скрываешь слезы, Рейна.

Уговаривать Вана в том, что он не прав, было глупо. Он всегда был тем человеком, который слушал мнение лишь своего рассудка. Какой смысл показывать слепому закат, а глухому петь о звездах, им никогда не понять, как бы ты не изгалялся. Слепой останется слеп, глухой останется глух. Что-что, а слезы нынешней мне лить нет ни желания, ни надобности, потому что от них ни облегчения, ни выгоды.

— Спасибо, что все так же переживаешь за меня, Ван, — только и всего сказала я, а потом просто пошла к дожидающимся меня спутникам.

— Рейна, — позвал он вновь. Я остановилась, но оборачиваться не стала. — Если твой король тебе надоест, ты всегда можешь прийти ко мне, сбежим вместе.

В его веселой подаче мне почему-то слышалась только горечь. Я никогда не клялась ему в вечной любви, даже будучи глупой пятнадцатилетней девчонкой, для которой он был единственным в мире, был целым миром. Неужели этот дурак все еще верит, что нам позволено прожить тихую жизнь, состарившись в одной постели?.. Если б это было так, были бы мы здесь?.. Если б было возможно, не я ли первая отдалась бы этому соблазну, когда так хорошо знаю иную сторону жизни…

* * *

_________________________________________

Вот и восстала из мертвых еще одна рукопись. Даже чернила не просохли.

Спасибо всем, кто ждал и поддерживал! Только благодаря вам я нашла в себе силы снова сесть за утраченные работы.

С любовью,

Ваша Варя.

Глава 17

Моя вера в Седжала была оправдана сполна. После нескольких дней без сна, Монах наконец-то нашел ключ к разгадке странных символов в дневнике Шаэлин. Он раскрыл ветхий сборник откровений в твердом переплете и, хмурясь, принялся переводить на понятный мне язык Дхе-Фортис архаичный диалект:

— «…Теперь я знаю, мой поступок был лишь одним из этапов, но, на беду, не завершающим. Уничтожив физическую форму чудовища, я бессильна в убиении духовной сущности, даже когда при помощи всей моей магии было разрушено вместилище нескончаемого зла — это черное сердце — на множество черепков. Теперь они лежат в моих ладонях, стремясь к воссоединению, а потому мне придется схоронить их под толщей сдерживающей магии вдали друг от друга до тех пор, пока не явится тот, кто завершит начатое мной…»

— Она уничтожила Угвура, положив жизнь на скитания по всему Хагейту в попытках спрятать то, что не должно быть найдено, а Кхаан добыл почти все это?.. Похоже, он действительно намерен стать новым Угвуром, — констатировала очевидное я.

— Боюсь, здесь все еще более запутано, чем нам казалось до обнаружения дневника Шаэлин.

По мученическому выражению лица Седжала я поняла, что сейчас он собирается поднять мое воображение на новый уровень. Выдохнув, я кивнула в знак того, чтобы он продолжал. Монах снова перевернул страницу и озвучил:

— Вот слушай, что она пишет дальше: «Сегодня мне было явлено предвестие, отвергать которое я не имею власти, даже будучи одной из ведьм Баланса. По воле Равновесия, я должна стать частью или даже истоком запущенной цепи событий, что были определены творцами мироздания как непреложные. Знание гласит, что ребенок, коего ношу сейчас под сердцем, один из потомков Угвура, первый из наследников крови Бога Тьмы, даст начало роду королей…»

— Шаэлин родила от Угвура?

Монах едва кивнул и ответил:

— Да. По ее же словам, в которых она подробно описывала свою жизнь во время своих странствий по Хагейту, ни одного дня она не пожалела, что отдала сына на воспитание другим людям. Шаэлин ненавидела собственное дитя, не сумев найти в своей душе даже каплю материнской ласки и тепла для сына, которого называла просто «наследник проклятой крови».

— Что с ним стало? — осторожно спросила я, предчувствуя новый крутой поворот в повествовании.

— Она продолжала свое скитание до самых родов. Войдя в столицу одного маленького, почти вымершего под гнетом соседей государства, она родила дитя. Почти сразу после родов, ослабленная до безжизненного состояния, она передала ребенка королю, чей род не мог быть продолжен из-за врожденного бесплодия. Шаэлин сказала монарху, что если этот ребенок станет наследником трона, то сможет уберечь от раздела соседями маленькой ничем не примечательной страны и обязательно сохранит ее суверенитет. Королю нечего было терять, а потому он доверился Шаэлин и принял младенца как родного.

Монарх решил вырастить сына в заботе и любви, вложив в него правильные понятия и мысли. Сын Шаэлин вырос достойным преемником трона, равно как и его сын, и сын его сына. Ни один из них не перенял и частицы магии как самой Шаэлин, так и Угвура. Позднее, на закате своей жизни, ведьма Баланса переосмыслила отношение к «наследникам проклятой крови», выражая мысли терпимее, растеряв на бесконечных дорогах своих странствий всю ненависть, пусть не к Угвуру, но к его потомкам.

Она сама пишет об этом так:

«…В мытарствах прошел остаток отпущенной мне жизни, словно наказание за сладкую вечность перед этим. Восемь десятков лет ушло на то, чтобы предать земле черепки самой бездушной твари всех миров, которая, словно непреодолимо нависшее проклятье, пьет жизнь из моих вен и по сей день. Каждый день был труднее предыдущего. Сдерживание темной материи разрушало меня беспощадно. Год за столетие — так теперь исчислялось мое время в мире живых под воздействием тьмы. Я больше не слышу некогда бушевавших потоков презрения в ныне покойных водах моей иссыхающей души. Моя ненависть достигла пика и рухнула с него вместе иными, куда более благородными чувствами, превратив тело в пустое, разлагающееся ветошью вместилище.

Последний обломок гнилого сердца я оставляю в Циэре, чтобы вернуться вместе с тихой старостью к своим истокам. Моя вечность давно позади, и я не хочу ее продолжать, да и не могу. Чары, поддерживавшие бесконечность жизни, давно мертвы во мне, а те их крохи, что остались, я много лет назад завещала человеку, чья участь — довести дело до конца…

Я не могу ничего изменить, ведь в этой действительности мне дано лишь исполнять, даже если все сделанное мной приносит одни только разрушения. Нет смысла уносить эту тайну в могилу, когда б после моей смерти она должна вновь стать чьим-то бременем, и потому я передаю содержание второго в цепи событий пророчества: «Род Угвура должен существовать, пока не будет восстановлено то, что ныне разбито и предано земле. Превозмогая ненависть и воспоминания, дай жизнь тому, кому суждено стать родоначальником королей и предком того из них, который однажды закончит начатое…»

Монах водил пальцем по строкам аккуратного, убористого почерка. Я остановила его руку, когда та поравнялась с какой-то заметкой на полях, судя по всему, сделанной намного позднее, чем сам текст.

— Что здесь сказано? — спросила я, разглядывая необычные символы и линии.

Монах поднял глаза на меня и выдохнул ответ:

— Это имя.

— Потомка? — переспросила я, чувствуя, как постепенное понимание происходящего шокирует меня. — Здесь указано имя избранного потомка?..

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, — твердо ответил Седжал, у которого уже было некоторое время на то, чтобы смириться с пришедшим знанием.

— Кхаан, — я уже даже не спрашивала и, наверное, не ждала подтверждения. Хмыкнув собственной удаче, я тихо сплюнула пару неприличных слов под ноги… — Кхаан потомок Угвура. Тот, кто призван в этот мир в качестве вселенского зла, мой муж. Теперь мне понятно, почему Шеограт назвал его непризнанным богом тьмы.

— А чтобы его признали, король Кхаан должен собрать сердце предка и, обретя его величие. Твой супруг действительно задался целью стать высшим злом этого мира.

Сказать, что я внутренне бесилась от осознания собственных глупости, никчемности и прочих уничижительных характеристик моего нынешнего положения. А когда представила наслаждающегося зрелищем Кхаана, как идиотка-жена с умным видом пытается разглядеть за деревьями лес, вообще чуть не взорвалась.

— Вот мне только одно интересно, какого черта, зная всю мощь Угвура и его жестокость, как Шаэлин вообще решилась на исполнение этого пророчества?

— Знал бы я, и эта война уже давно бы шла по нашим правилам… — потер виски Седжал.

Было видно, как его злит собственная беспомощность, ведь чем больше мы узнавали, тем больше понимали, как далеки от истины. На лице Монаха проступало напряжение от безостановочного и очень интенсивного мыслительного процесса, который все стремился постичь то, что давным-давно постигли наши соперники.

Складывалось ощущение, что кроме ощущения у нас вообще ничего не складывается. Словно пребывая в непроглядной темноте, мы инстинктивно пытались открыть глаза шире. Наивно полагая, что сможем увидеть монумент истины, мы всякий раз натыкались лишь на бесформенные его обломки, от которых только путаница и непроходящее ощущения собственной глупости, никчемности.

— Равновесие зачем-то запустило цепь пророчеств, исполнение которых приведет к падению мира живых и гибели людей, — рассуждал Седжал, снова нахмурив густые брови.

— Монах, ты сейчас паникуешь? — пристыдила я своего всегда уравновешенного наставника. — Прекрасно же понимаешь, что мы слишком мало знаем, чтобы делать выводы. В конце концов, нам ведь известны не все части предшествующих пророчеств, и это не говоря уже о главном.

— Нет, я не паникую. Я злюсь, Элейн, ведь теперь мы можем с полной уверенностью говорить, что Кхаану доподлинно известно содержание главного пророчества. Причем с самого начала, с момента, когда он готовился занять трон Аграахона, — сказал Монах, признавая, что в руке моего супруга всегда только козыри против наших — неизменно, неизбежно низших мастей.

— Думаю, не стоит недооценивать Кхаана. Он знает все, а не только главное пророчество. Абсолютно все знает, Монах. А иначе, как еще можно объяснить уверенность, с которой он идет к цели?

Седжал кивнул и упер взгляд в серый камень под своими ногами. Даже стены Вейона, его меланхоличные, одинокие пейзажи, которые всегда убаюкивали внутренних демонов Седжала и, словно дитя к матери, за руку приводили его к гармонии, на этот раз не могли оказать усмиряющее действие.

— Монах? — окликнула я собеседника, задумавшегося над очередными строками. — Где исторически зародился Аграахон? Ты знаешь точное место?

— Нет. Предки Кхаана и, как мы успели выяснить, потомки Угвура правили в Аграахоне очень долгие столетия до настоящего времени. Границы несколько раз перекраивались, столица переносилась еще до появления нынешнего правителя, самого жадного из всех до чужих территорий. Примерное местоположение определить, конечно, не так уж и трудно, но…

— Примерное не нужно. Как сказала Шаэлин, до появления у короля Аграахона лже-наследника страна была песчинкой на карте Хагейта.

— Хочешь продолжить поиски там?

— Думаю, это вполне логично? — обратилась я к Монаху встречным вопросом, потому что ничего другого из аргументов у меня и не было.

— И единственный путь продвинуться дальше, — согласился тот. — Мне нужен Ойго и его обширные знания. Завтра в то же время мы увидимся с тобой вновь. Надеюсь, у меня будет, что тебе ответить.

— Хорошо. До завтра.

Все еще пребывая в размышлениях, я махнула Верне, и осознанное сновидение мгновенно прервалось. Нужно было отдохнуть, но из-за всех этих шальных мыслей простого человеческого сна не случилось. Я поднялась с постели и подошла к окну. Рассвет еще не скоро покажется за чернеющими своей зловещей аурой тучами.

Дхе-Фортис тоже не сомкнули глаз и, чтобы хоть как-то приблизить заветный сон, нужно было очень постараться. Только титаническая усталость могла повалить с ног тело, принудительно получающее от общей нервозной обстановки критичный заряд бодрости. Именно поэтому мы вооружились и отправились на пустырь, откуда деревню не побеспокоит лязг сражения.

Миллион раз до этого работавшая техника помогла и сейчас. После двух часов изнурительной битвы всех со всеми мы едва принесли ноги обратно в комнаты, которые занимали на втором этаже таверны «Дары Мары».

Пока Седжал и Ойго разбирались с местоположением исторического Аграахона, я продолжила исполнять обязанности одной из Дхе-Фортис, которые прибыли в Эригил, чтобы позаботиться о его жителях и помочь налаживанию жизни после кровавой бойни Шеограта.

Немного отдохнув, мы вернулись к старейшине деревни, чтобы вновь приступить к обустройству кладбища, где после сожжения тел погибших от темной магии Шеограта захоронили их прах. Монотонные действия — лучшее лекарство, когда в голове бардак и в поступках нет слаженности.

С этой топорной идеологией я отправилась к периметру кладбища и, ухватившись обеими руками за черенок лопаты, принялась выкапывать в земле углубления для столбов будущей ограды. Ян и другие мужчины заготавливали материалы изгороди в ближайшей роще. Дхе-Фортис взяли на себя помощь местным каменщикам в установке надгробных плит, под которыми никогда не будет захоронений.

Как и все прочие подобные кладбища, это также находилось на некотором отдалении от поселения. Даже после сожжения, темная магия не исчезла, навсегда пропитав пепел человеческих останков. Губительная энергия действовала на живых деструктивно, подавляя волю, нагнетая суицидальные мысли. Подземный мир нуждался в постоянной подпитке своего демонического аппетита и любыми способами призывал, заманивал, губил слабые человеческие души. Поэтому нельзя было добровольно и так опрометчиво устроить место силы для разгулявшейся нечисти.

В самом центре кладбища, на месте захоронения праха был поставлен маленький алтарь в виде трех шероховатых камней высотой чуть ли не в человеческий рост. Лицевая часть каменных исполинов была плоской. Своими широкими телами валуны образовывали некую полукруглую нишу на небольшой мощеной площадке с двумя ступенями. Сама поверхность камней пока была пустой, но местный каменотес вскоре должен будет нанести молитвенный текст.

Половина дня пролетела для меня быстрее получаса. Стоило только остановиться и выдохнуть, как усталость тотчас подло заползла в каждую мышцу. Телу быстрее требуется отдых, чем разуму, а потому я вынуждена была оставить работу и устроить короткую передышку от изнурительной физической деятельности, но не от умственной.

Я стерла рукавом пот со лба и откинулась спиной на грубую фактуру алтарного валуна с его тыльной стороны. Общая суета, происходящая вокруг, не мешала, а, напротив, создавала фон для бесполезных мыслительных потуг, которыми я напрягала свой разум с тех пор, как Монах открыл тайны дневника. А тот факт, что все были заняты своим делом, отвлекал от меня какое-либо внимание кого бы то ни было. И только один взгляд неустанно следил за мной в течение всего времени, что мы находились в месте захоронения.

— Даже не стараешься сделать вид, что твоя истинная цель здесь — это не шпионить за мной, — бросила я, услышав шарканье его недействующей ноги по пожухлой траве. — Ты слишком подозрительный, чтобы назвать обе наши встречи случайностью.

Хромой незнакомец, который еще в Изгире показался мне уж слишком знакомым, хотел, чтобы его заметили. Вот почему сразу после моих реплик он вышел из-за обелиска и остановился на некотором расстоянии, показывая, что в его намерениях ни секунды не подразумевалось злого умысла. Это очень походило бы на почтение, если бы мы встретились в другом месте и при других обстоятельствах.

К черту фантазии о учтивых и всецело преданных незнакомцах. Их на свете еще меньше, чем единорогов с радужной гривой. То есть — нисколько. Я кивнула головой на место рядом с собой и тихо произнесла:

— Не нужно вызывать подозрений. Просто сядь рядом, словно это беседа давних знакомых, а не то окружающие примут нас за только что повстречавшихся неприятелей. Нам ведь не нужно, чтобы они знали правду, верно? Особенно Дхе-Фортис.

— Как могу я, презренный раб, сесть рядом с дамой, да еще и той, что носит титул королевы мира людского? — спросил он, нисколько не смущаясь, но и не обличая высокомерия.

— Здесь только ты видишь ту, о которой говоришь. Так что оставь пока призраков в стороне и располагайся с удобством. Раз противишься компании особам королевских кровей, не гнушайся сесть рядом с безродной воительницей.

Хромой усмехнулся, глядя на меня внимательным прищуром, а потом все же последовал моему настоянию. Довольно ловко сладив со своей недействующей правой ногой, он сел на траву все так же на расстоянии.

— С таким успехом ты мог бы остаться там.

— Они нас не слышат, — спокойным тоном ответил хромой, вскинув головой в сторону самого ближайшего к нам жителя деревни.

Почему я вдруг ему поверила? Пока размышляла над этим, его рука нырнула во внутренний карман плаща, а вынырнула уже вместе с потертой курительной трубкой. На лице подозрительного собеседника появился вопрос, позволено ли ему закурить в присутствии безродной воительницы. Я ответила утвердительно кивком головы, после чего хромой сразу же поджег табак в трубке.

Пользуясь его занятостью процессом раскуривания отсыревших листьев, я призвала к откровенности:

— Ну же, поведай мне о своих невзгодах, раз так отчаянно следуешь за мной всюду, кроме разве что замка в Рисхеэли.

Хромой хрипло усмехнулся, выдыхая терпкий дым, и тотчас произнес:

— Кто сказал, что замок исключение?

Кажется, этим вопросом он намеревался вызвать мое удивление, но надежд его я не оправдала. Было ли в этом мире что-то, что еще способно меня удивить?.. Я бы отнесла этот вопрос к риторическим, но все же решила дать шанс благородному собеседнику, замаскированному под бродягу.

— Кем ты приходишься Кхаану? — монотонно спросила я, едва скосив взгляд на собеседника.

— Недурно, — только и усмехнулся хромой, щурясь от попавшего в глаза дыма. — Весьма.

Он явно не рассчитывал на что-то подобное от меня, выстроив в голове определенный алгоритм, по которому я должна буду действовать, беседуя с ним. Позабавило.

— Ожидал пятиминутного обморока от скованной монастырским режимом воспитанницы?

— Нет, я никогда не предполагал, что королева Элейн окажется личностью заурядной, потому что был подготовлен заранее.

В очередной раз я заметила, что в голосе хромого не было неловкости, которую обычно обретают языки людей при обращении к другим людям высших званий и чинов. И хотя в его интонации не было неуверенности, но в ней отчетливо слышалось уважение, не напускное, не предписанное этикетом — самое настоящее уважение, которое испытывают к тем, кто спас страну от разорения или защитил собственной грудью от неминуемой гибели правителя.

— Еще один провидец? — закатила глаза я, всерьез задумываясь над тем, что призванные нести свет знаний бытия пока только осложняют мне жизнь, ведь вопросов приносят больше, чем обещали ответов. — Просто эпидемия ясновидения какая-то…

— Вас я немного знаю благодаря собственным наблюдениям, не более того.

— Любопытно, о каких из этих наблюдений известно Кхаану?

— Хммм… — протянул тот, что поначалу я была уверена — он только изображает задумчивость, но, похоже, хромой и впрямь озадачился. Не над ответом, а скорее над вопросом. Он снова затянулся полными легкими и, медленно отрывая трубку от тонких губ, произнес: — Предполагаю, обо всех. Но не от меня.

— Кажется, с натяжкой, но мы все же сравнялись в удачных попытках удивить друг друга. А еще, кажется, диалог наш на этом себя изжил, — бросила я через плечо. — Мой преследователь — человек короля Кхаана, пытаться получить от него информацию — дело для идиотов или бездельников. Я, с твоего позволения, ни то, ни другое. Всего доброго.

Не давая ему и шанса на новые словесные реверансы, я намеревалась подняться, чтобы продолжить работу, но его следующая фраза заставила меня врасти в каменный алтарь. Этот голос будто принадлежал кому-то другому… Кому-то другому — не человеку…

— Вместо одного проклятия он примет два: колдовское сердце и заботу об обреченной земле. Мир людей стал целью преисподней, кто встанет на его защиту, если великий король Кхаан оступится?

Меня словно придавило к земле тяжестью горной гряды, так властен был этот баритон, что оставалось лишь подчиниться, не было ничего важнее, чем подчиниться.

— Что?.. — выдохнула пар в не прогревшийся за целый день воздух я.

В один миг атмосфера вернулась к привычно расслабленной, будто и не было странного выпада хромого. Его голос вновь зазвучал с непререкаемой почтительностью:

— Я знаю, что королева Элейн ищет правду и пророчества.

— Ты знаешь их? Знаешь, о чем они?

— В некотором роде, — снова затянулся едким дымом незнакомец. — Мне было явлено одно из них.

В нашем разговоре меня, кажется, уже ничто не удивляло, пусть он хоть объявит себя Всевышним Светлым и призовет молиться ему денно и нощно. Самые наивные небылицы сейчас легко могли бы сойти за реальность, что угодно, но только не то, что без какого-либо умысла он сейчас предает доверие хозяина, который за малейшие проступки наказывает неоправданно жестоко.

— Зачем говоришь мне это?

— Затем, что собираюсь открыть вам то, что мне известно, как носителю тайного знания.

— Почему бы тебе понадобилось открывать мне что-либо, а в особенности тайные знания?

— Это труднее объяснить…

— Уж попытайся. В противном случае, что же я должна буду подумать на твой счет? Таскаешься за мной всюду, куда бы я ни пошла, словно шпион. Появляешься как дух предка — ни имени, ни цели. Завлекаешь речами о пророчествах и тайных умыслах моего супруга, обещаешь, что приоткроешь завесу секретных действий Кхаана, а потом, возможно, подашь ложь на голубом блюдечке для моего разгулявшегося на любопытство аппетита.

— …учитывая, что доказательств правдивости моих слов нет, — закончил свою фразу слуга Кхаана, будто моя и не встревала занозой. — А посему, полагаю, у вас есть все основания послать меня ко всем чертям.

— Именно поэтому я спросила, с какой бы стати тебе делиться со мной тайным знанием, которое Проводникам пророчеств запрещено даже самим себе озвучивать?

— Моя часть уже исполнена. И теперь лишь то, что эта информация является отрывком, дополнением величайшего пророчества современности, неприкосновенно для распространения. Но моя королева давно уж знает о пророчестве, о его наводящих фрагментах, пускай и содержание в большей степени остается тайной для нее.

— Сколько ж у величайшего пророчества современности частей? — хмыкнула я, адресуя вопрос скорее в воздух, чем рассчитывая на ответ собеседника.

— Семь предшествующих. И одно главное.

— И твое по счету?.. — подняла бровь я, ожидая честного ответа.

— Третье.

— Занятно. Все равно хочу услышать, чем заслужила эти откровения или, быть может, мой хитроумный супруг затеял какую-то игру, смысл которой мне попросту не удается пока уловить?

— Король Кхаан не знает, что я преследовал ее величество королеву Элейн.

— Что он сделает, если узнает о твоем поступке?

— Вероятнее всего, король Кхаан будет разгневан или даже взбешен, — без тени страха ответил хромой, отчего вдруг у меня сложилось странное ощущение — опасность грозила ему, а переживала я.

— Уходи, пока не согрешил, — бросила я, вновь намереваясь оставить его в одиночестве.

Да, разумеется, мне нужна была информация, но этот отчаянный не только себя сейчас под угрозу поставил. Если Кхаан узнает, что я за его спиной проворачиваю делишки и по всем подворотням собираю информацию о нем, то той, кого пощадят меньше всех, буду именно я.

— То, что я хочу вам сказать, не навредит моему владыке, — пробасил он, голосом заядлого курильщика. — Напротив, я делаю это ради него.

— Говоришь так, будто твой владыка может нуждаться в помощи, а, меж тем, он сейчас единственный, кто овеян славой и всемогуществом.

— Королева Элейн ведь знает, что даже всемогущество ее супруга имеет пределы, и они не столь обширны, сколь нам, его верным слугам, хотелось бы, — в самой учтивой форме возразил он, и каждое его слово в действительности звучало искренне.

Хромой был обеспокоен ситуацией, что никак не вязалось с моим и общим представлением о положении дел Кхаана. На этом вечно непоколебимом каменном лице никогда нельзя было заметить и тени сомнений, намека на то, что что-то вдруг пошло вразрез задуманному.

— Черный дух бога тьмы убивает его медленно, но наверняка. Вы же видели, какие муки испытывает хозяин, когда новая частица умерщвленного сердца попадает в него…

— Разве не наоборот? Очередной осколок сердца Угвура разве не поднимает его магическое могущество на новый уровень?

— Чтобы понять, так ли это, нужно обратиться к истокам этих поступков и, прежде всего, к их причинам, — выдохнул дым в морозный воздух тот и затянулся снова, продолжая медленное повествование: — Какова причина тому, что король Кхаан собирает скованные в земле древним проклятьем осколки?

— Кхаану нужна безоговорочная уверенность в том, что он сильнейший, — даже не знаю, зачем ответила на этот банальный вопрос.

— Это все уже результат. Сила, власть, стремление к всемогуществу — это ведь не то, что было дано ему от рождения в качестве каких-то исключительных привилегий. Хозяин проделал путь к алтарю своего величия в одиночку, без чьей-либо помощи, но при неустанном осуждении всех. Шаг за шагом, во тьме, он шел вперед не просто с оглядкой на судьбу, а с властной хваткой ее руки у горла; задыхаясь, харкая кровью под тяжелой ее ступней. И что страшнее всего, король Кхаан обязан был не просто выживать, он при всем этом должен был становиться сильнейшим, полагаясь лишь на собственные умения и волевые качества. За долгие годы жизни я не знавал тех, кто был бы в таком же рабстве у своей собственной судьбы, и уж точно нет никого, кто был бы в подобном рабстве у судьбы мира… Вот почему я спрашиваю прекрасную королеву Элейн, что могло заставить величайшего из людей пойти на подобные жертвы? Что может подвигнуть на исполнение чужой воли, даже если она принадлежит Высшим Силам?

— Он делает это не для себя… — онемевшими губами прошептала я внезапную догадку.

В один миг все монументальные теории, которые были мною выстроены вокруг поведения и мотивов Кхаана, рухнули, словно вдруг выяснилось, что их опоры изначально были соломенными. — Какую цель он преследует?..

— Его цель — исполнение пророчества, как и его обязанность.

— Сколько предшествующих пророчеств тебе известно?

— Помимо собственного, владыкой я посвящен в ту часть, что принадлежала последней ведьме Баланса — Шаэлин. То есть то, которое ныне известно и ее величеству, — чуть поклонился он, когда произносил свои слова.

— Почему ты убежден, что, рассказав мне все это, можешь помочь своему хозяину? — продолжала допрос я, не собираясь отставать пока не получу ответ на каждый свой вопрос.

— Потому что вы нужны ему. Только зная истину, вы будете способны правильно истолковать свое участие в его судьбе.

— Твой владыка даже мысли не допускает, чтобы доверить мне и несущественные сведения. Он продолжает ступать по своему пути в одиночку, ни малейшим намеком не выказывая его надобности во мне.

— Вы ему нужны, но он этого не желал и не пожелает никогда. Король Кхаан смог ограничить лютую ненависть к супруге, потому что такова была высшая воля, прислушиваться же к своей ему не позволено.

— Истинное несчастье, когда ближе всех должен быть тот, к кому ты способен испытывать лишь ненависть, — выплюнула я, ощущая в груди разгорающуюся ярость, в обжигающих языках которой что-то так тихо, но жалобно постанывало.

— Судьба всегда побеждает, как бы ни были сильны людские желания. И если на мгновение вдруг покажется, что желания эти исполняются, то происходит так только потому, что они являются частью замысла. Ненависть короля Кхаана к супруге — это желание, которое исполнилось.

В этом вновь изменившемся голосе не было ни одной живой ноты, только сухая, бесчувственная констатация факта. Слуга Кхаана, прежде так внимательно следивший за своей учтивостью, сейчас даже не подумал о проявлении самой малой ее толики. Он хлестал мою гордость плетью истины до кровавых борозд, с хладнокровным лицом требовал подчинения и, казалось, даже не замечал, что за изорванной толстой кожей человеческого достоинства уже показались тощие кости слабостей: отчаяния, страха, стыда, самолюбия — чувств.

— Ясно, — устало выдохнула я и на мгновение закрыла глаза, послушно проглатывая очередную порцию яда из рук собственной удачи. — Думаю, я уже усвоила, что и Кхаан, и его судьба единогласны в отношении ко мне. Достаточно об этом.

— Я знаю, королеве Элейн стоило больших жертв согласиться на этот брак, и все потому, что вам также не позволено выбирать свое будущее. Несмотря на все то, что мешает вам относиться к королю Кхаану как к союзнику, прошу вас следовать воле моего владыки, прошу доверять ему безоговорочно…

— Ты просишь доверять тому, кто меня ненавидит? Ха, это так абсурдно, но ты все равно просишь… Преданный слуга моего супруга, который все это время ходил за мной по пятам, выведывая, вынюхивая; который ни единым поступком не заслужил моего расположения, вдруг просит меня о слепом доверии к тому, чье сердце ко мне способно испытывать только ненависть? Нет, это даже не просто абсурдно, это безумно смешно. А еще смешнее то, что в качестве поощрения мне предлагается чертово пророчество, знание которого вновь нужно мне для того, чтобы быть максимально полезной моему дорогому муженьку в будущем… Почему мне вдруг показалось, что однажды меня все дружно приняли за дуру?!

— Хейнин, — просто произнес он, казалось, не обращая никакого внимания на мой срывающийся на крик голос. Я обескураженно уставилась на спокойного слугу Кхаана, а он снова произнес: — Хейнин. Мое имя.

— Назови истинную цель своего появления, — строго велела я.

— «То, что потеряло целостность, не утратило своей сущности, чужая магия чужого мира легко приживается в слабых человеческих сердцах. Маленькая злость породит большую трагедию, когда на благодатной для порока почве королевства, одно за другим, взрастят тираничное поколение монархов, жаждущих погибели друг друга. Хаос уничтожит Равновесие, если вверить судьбу мира живых в руки людей, меньше всех способных на героизм и самопожертвование. Лишь один из них, кто определен заранее самим Балансом, единственно способен принять общее проклятие, принять проклятие всех. Черная кровь до алого разбавится столетиями, но в нужный час отдаст потомку силу могущественных предков, и будет явлен миру его новый король», — так звучит фрагмент, ниспосланный мне.

— Что за бред? — хмуро посмотрела на Хейнина я, пытаясь понять эти вечно размытые формулировки. — Кхаан должен принять проклятье за всех, и это проклятье — магия Угвура?

— Чтобы отправить в небытие Бога Тьмы Угвура, ведьма Баланса Шаэлин израсходовала почти всю свою всесильную первородную магию. Злодей перестал существовать физически и духовно, но злодеяние живо по сей день. Энергия Тьмы копила силы в недрах земель необъятного Хагейта, питаясь отборными людскими пороками досыта. Как и любая темная сила, магия Угвура существовала, паразитируя. Она не избирательна, не прихотлива, но нуждается в постоянной подпитке.

— Трагедия могла быть, если бы Кхаан не собрал эти осколки? — слуга кивнул, тогда я продолжила. — То есть ты хочешь убедить меня, будто он собирает частицы сердца ради того, чтобы они не могли влиять на смертных? Кхаан делает это, чтобы…

— Все верно, великий король Кхаан неукоснительно следует воле пророчества, утратив собственную. Его цель — не могущество, в непомерной алчности к которому он обвинен с тех пор, как занял трон Аграахона. Цель господина — замкнуть проклятье на себе одном.

— И он никогда не стремился завладеть миром живых в угоду собственных амбиций?.. — тихо произнесла свой вопрос я, будто стыдясь за ошибочные выводы, которые сделала наряду со всеми и каждым в Хагейте.

— Нет. Не стремился, — покачал головой Хейнин и вытряхнул остатки прогоревшего табака из трубки.

Я задушила уличенную в предвзятости гордыню и смогла выдавить только:

— Какую же тайну скрывает главное пророчество, посадившее на цепь величайшего из людей?..

Слуга Кхаана протяжно выдохнул, прилагая усилия, чтобы поднять с земли свое изувеченное жерновами судьбы тело — словно кара, уплаченная слугой за преданность Кхаану. Изламываясь, он наконец-то выпрямился. Как только Хейнин преодолел трудности, связанные с движениями, то повернул голову через плечо и усмешливо предположил:

— Однажды королева Элейн узнает ответ на этот вопрос. Но не от меня — от себя самой.

Шарканье слышалось еще некоторое время, хотя облик Хейнина исчез перед глазами почти сразу, как отзвучала его последняя фраза.

* * *

Глава 18

— Седжал, ты знаешь, кто такой Хейнин?

На побелевшем вмиг лице Монаха проступила испарина, будто незримая рука злого рока погрузила его сперва в прорубь с ледяной водой и тотчас швырнула в кипящий котел. Он опустил потерянный взгляд в пол, не произнося ни слова в ответ.

— Ладно. Первый вопрос снят. Вопрос второй: Седжал, кто такой Хейнин?

Монах сглотнул, но в пересохшем от внезапной перемены настроения/? горле ком так и остался на месте. Кажется, я только что воткнула лопату в самые недра его души и очень беспощадно копнула то, что было похоронено там давным-давно и в надежде, что навсегда. Мне не стало совестно нисколько, ведь с моей душей в таких ситуациях никто не церемонился. В ней уже вытоптали и выкопали все, что могли и не могли, и Седжал больше прочих.

— Он тень Кхаана, его самый преданный слуга и мудрый советник. Он тот, кто был с Кхааном всегда, с самого рождения короля мира людей... — послышалось тихое признание. Мертвый голос Монаха звучал откуда-то из глубины его давно погребенной боли. — Как ты узнала о нем, Элейн?

— Он явился ко мне.

— Зачем?! Что он хотел? — Седжал вцепился морщинистыми кистями в мои плечи, демонстрируя несвойственное поведение, идущее вразрез с привычным спокойствием.

— Он один из Проводников, — отвечала я, внимательно наблюдая за поведением Седжала.

— Хейнин? Проводник?

— Да, его часть следует за той, что досталась Шаэлин. Он третий из вас.

— Он сам сказал тебе это? Ты знаешь, о чем его фрагмент?

Я не стала ничего отвечать, просто протянула Монаху сверток грубой бумаги, на котором было начертано третье предшествующее пророчество. Седжал взял в руки пергамент то ли с опаской, то ли с отвращением, явно думая о хозяине этого письма. Его взгляд бегло скользнул по строкам, а потом вдруг сделался потерянным. Монах проделывал сейчас то же самое, что и я часом ранее — складывал в уме части головоломки, заполняя очередной пробел ценным знанием.

— Теперь, когда твое любопытство удовлетворено сполна, я хочу того же для своего.

Седжал передал мне сверток и, понимая, что отмахнуться не удастся, злобно плюнул под ноги:

— Это убийца, клятвопреступник, который пролил кровь неприкосновенного…

— Кого?

— Жизнь Проводников хранится в святой неприкосновенности, ведь избранный человек должен запустить свою часть вовремя, он должен проследить, что ход событий в ключевом узле исполнен, тогда и прочие необходимые этапы будут пройдены и так до следующей контрольной отметки. Ввиду ее ценности для сохранения законов Равновесия забрать жизнь Проводника очень трудно, для этого простого оружия будет недостаточно.

— В вашем невероятно тайном ордене какая-то патологическая проблема с сохранением этого самого тайного статуса, — беспомощно выдохнула я, сбившись со счета всех тех бед, что свалились на меня из-за одного короткого «да», которое я по глупости произнесла однажды Монаху. — Как это произошло? По счету какого пророчества он был хозяином?

— Четвертого — с трудом ответил он и продолжил издеваться над моим терпением.

— То есть того, что после самого Хейнина… — в задумчивости произнесла я, прекрасно осознавая, какие у Кхаана могли быть к этому мотивы. — Как это произошло?

Монах и без моих призывов погрузился в свои тяжкие воспоминания, но мне его благородное молчание не дало ясности и не могло дать. Тогда я процедила сквозь сжатые зубы, расходуя последние капли самообладания:

— Слушай, Седжал, сейчас мои нервы, скажем так, слегка на пределе. Мне сегодня удастся получить от тебя ответ, не прибегая к уговорам?

— Ее звали Нантара. Пророчество было явлено ей в юном возрасте, обязав к строгому укладу жизни, к мнимому выбору заранее определенных судьбой вариантов. Как и все мы, она была лишена свободы и права на что-либо, что шло вразрез с осуществлением пророчества, с риском разрыва цепи из-за отхождения от великого замысла. Приняв обременение пророчества, Нантара посвятила жизнь изучению истории Хагейта. Она, хотя и не желала себе такой участи — становиться посланником воли Баланса, но истинно выполняла свое предназначение. Мы познакомились, когда я впервые приехал в столицу Кендры. Как ты помнишь, Ойго тоже изучал историю, ту ее часть во всяком случае, которая касалась Кхаана. Чтобы сложить в голове картину будущих действий короля мира людей, за свою жизнь он изъездил весь Хагейт вдоль и поперек, следуя тонкой нити тайн и хронологий. Так и пересеклись наши пути…

Монах на мгновение снова перешел в мир мыслей и воспоминаний. Его лицо стало таким же серым, как призраков прошлого, с которыми в настоящий момент он вел немой диалог.

— Неожиданно, но наши судьбы сплелись крепче, чем мы на то рассчитывали…

— Это потому, что ты узнал, что Нантара тоже Проводник? — заполнила повисшую паузу я.

— Нет, Элейн… То, что она была Проводником, я узнал уже слишком поздно…

— Была, — догадываясь о причинах состояния Седжала, произнесла я.

Монах не стал дожидаться, когда я начну выдвигать версии, при которых неизбежно придется выслушивать болезненные вопросы, а просто продолжил рассказывать, кажется, главную трагедию своей жизни:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы с Нантарой сблизились, не как друзья по несчастью, не адепты одной веры — как мужчина и женщина. Эти чувства росли постепенно, из маленького ростка в крепкое дерево. Не было ни стихийности, ни пылких признаний, просто однажды каждый из нас понял, что быть порознь дальше невыносимо. Это была любовь, вкус которой я так больше и не познал в своей жизни, вкус которой давным-давно стал горше яда и ненавистнее жалости. Перед глазами при воспоминании о ней только одна картина: в руках ублюдка Хейнина церемониальный клинок, что был напоен кровью Нантары и моего неродившегося ребенка…

— О боги, Седжал… — нахмурившись, я скрыла шок под маской скорбящего мужества, когда впервые за столько лет нашего с Монахом знакомства узнала истинную причину его мести.

— Стоя над трупом моей возлюбленной, умертвив дитя вместе с матерью, Хейнин взглянул на меня так, словно не было ничего проще, чем совершить это убийство… Хладнокровно, даже статично. Конечно, что есть смерть даже не сотен — одной — в угоду великим замыслам господина?..

— Как я понимаю, Кхаан — единственный, кто знает ее часть пророчества? — высказала свое умозаключение я. — Именно поэтому, как ты считаешь, он и приказал слуге убить Нантару.

— То, что это Хейнин убил Нантару у меня нет никаких сомнений, но я не могу быть уверен, что это приказал Кхаана. Возможно, мне просто не хочется верить в то, что король мира людей виновник ее смерти, ведь тогда мне придется признать свое поражение, мне придется сдохнуть с той злобой, что съедает меня столько десятилетий. Ему я не соперник, даже если бы моей ненавистью можно было сжигать целые города.

— Если бы только это была ненависть, — протяжно выдохнула я, осознав, что события тех дней поселили в сердце Седжала не только это едкое чувство. — Мы уже давно решили, что Кхаану известны все части пророчества, значит, и твое также не укрылось от него.

— Не укрылось. И получил он его тот день от Нантары вместе с ее фрагментом. Экая удача — не одно, а целых два. Мою часть Кхаан мог бы узнать только от нее…

— Ты раскрыл свой секрет возлюбленной, несмотря на нерушимый запрет ордена?

— Да, Элейн. Я поступился принципами и предал клятву, что давал Балансу, — произнес Седжал, доставая из дальнего угла своей души все прегрешения, которые трусливо спрятал туда много лет тому назад.

— Но, если твоя теория верна, ты остался жив лишь благодаря своей ошибке. Хейнин пришел бы за твоей жизнью точно так же, как за жизнью Нантары, — пыталась указать на некоторые значимые моменты я.

— Это возмездие. Я остался жить с петлей на шее, что с каждым прожитым днем затягивается все сильнее, не давая при этом ни жить, ни умереть.

Сожаления, точно иголки, впивались в кожу его лица, составляя выражение бесконечной боли, обиды, разочарований. Я прочла каждую из них.

— Сокрушаешься над тем, что вопреки твоей искренности Нантара не раскрыла тебе своего пророчества в ответ?

— Да, — прохрипел он, сгибаясь под тяжестью навалившихся воспоминаний.

— Думал ли ты когда-нибудь, что причина не в недоверии, а в самом пророчестве? Возможно, она пыталась защитить тебя, чтобы однажды, как она, ты не стал такой же жертвой этого знания.

— Думал, Элейн. Я много о чем успел подумать за столько-то лет, спроси лучше, стало ли мне от этого легче, — со злостью на самого себя произнес Монах.

— Зачем мне задавать вопросы, ответы на которые прямо перед глазами, Седжал?

Я крепко сжала его руку в своей, чтобы проявить хоть какое-то участие. Монах всегда был далек от чувств, теперь мне известна причина этого отчуждения. Даже если бы я и могла разрыдаться у него на плече, сопереживая этой трагичной истории, то он бы все равно не позволил. В этом мы с Седжалом очень похожи: элементарное сочувствие безоговорочно принимаем за позорную жалость.

* * *

Тучи кружили стаями перед дождем. Порывы ветра хлестко, наплевательски бросали из стороны в сторону почерневшую от застоявшейся сырости листву. В воздухе пахло могильной прелостью, словно где-то совсем рядом кто-то открыл проход в загробный мир. Приближалась зима, отчего в моем сердце все сильнее завывала тоска по югу, где я родилась и прожила наиболее долгий и вот уж точно самый беззаботный отрезок своей жизни.

После пробуждения от невыносимого разговора с Седжалом, от очередного калейдоскопа тайн и вопросов мне было тошно, мне было душно. Набросив плащ на плечи, я вышла в этот стихийный ад, своей атмосферой подходящий как нельзя кстати под ту безнадегу, которая скреблась у меня внутри. Арин и другие Дхе-Фортис молчаливо последовали за мной, но одним движением руки я остановила любые попытки сопровождать. Не сейчас. Только не сейчас, когда у меня не было намерений притворяться королевой Элейн с каменным сердцем и непробиваемым самообладанием. Мне нужно было многое осмыслить, погрузиться полностью в новое болото, и при этом я не собираюсь следить за тем, какое у меня в данный момент выражение лица. Если вдруг я захочу завыть или даже зарыдать, пусть эту слабость лучше увидят мои враги, чем мои союзники. Перед врагами не стыдно.

Я дошла до утеса и остановилась на самом его краю. Внизу простиралось обветренное до заусенцев плато. Его скудная растительность под неустанными порывами ветра сбросила листву еще в конце лета, дрожа сухостоем до будущих, но совсем далеких, весенних дней.

Бездна под моими ногами враждебно оголила гряду остроконечных скал. Я смело заглянула в пасть драконьих зубов, посмеявшись над жалкими попытками напугать меня, завлечь меня. Увы, в моем сознании никогда не возникнет и проблеска мысли о самоубийстве, но на удивление, тут, посреди безумства природы, где в непримиримой схватке сошлись боги земли и неба, я все равно смогла найти такое необходимое мне успокоение. Мне до безумия надоело быть звеном в цепи чьих-то сумасшедших замыслов и интриг. Хотелось лишь одного — стать кем-то, никому ничем не обязанным, ни с кем ничем не связанным…

Именно здесь я могла почувствовать себя ничего не значащей песчинкой, от которой не зависит ровным счетом ничего. И, о Боги, как это состояние меня успокаивало. Хоть где-то я могу просто стоять в стороне и смотреть, как дерутся другие, не нуждаясь в жертвах или отваге с моей стороны. В этот момент мне еще больше хотелось стать инертной песчинкой, которая не стоит внимания, которой позволено быть самой собой, позволено исполнять свою глупую миссию — со своего ничтожного положения, среди тысяч таких же, как она, тихонько взирать на мир…

Стадия жалости сменилась злобой, как только я вспомнила о чертовом предназначении и том, в какое дерьмо меня втянул Монах. Моя ненависть к нему еще тогда, в Вейоне, когда он ломал мои кости, была непреодолимо сильна, и казалось, будто она достигла своих пределов. Ну а теперь мне будто подарили второе сердце, чтобы я могла заполнять и его презрением, презрением, которому не хватило места в первом.

Ха, вот только мука от двойной порции ненависти и жалит вдвое сильнее…

Нутро сжимала боль от ее такого давящего переизбытка, от токсичности непрерывно вливаемого яда. Казалось, раскаленная магма растекалась в груди плавящим потоком, обжигая легкие, пожирая сердце, но даже когда наконец-то остывала, не приносила чувства облегчения. Затвердев, одним пластом падала эта каменная плита и, точно надгробие в замшелую почву, неумолимо врастала в оставившее попытки к сопротивлению нутро. А после… как после такого было избавиться от того, что является частью тебя, как вырезать то, что не имеет ни размеров, ни границ, лишь призрачные очертания?..

Ветер нещадно рвал над пропастью полы моего плаща, мечтая добраться до души, поступить с ней так же, да разве ж по зубам ему было одолеть броню, которой служило мое закаленное под бесконечными ударами судьбы тело? Мне вдруг стало то ли холодно, то ли страшно. Сковав плечи объятиями собственных рук, на этот раз я почувствовала боль физическую. Хорошо, отлично, пусть лучше истязает тело, чем хоть одним малейшим, случайным касанием заденет сердце.

Поверх моих оледенелых на лютом ветру рук легли горячие объятия. Сзади ко мне примкнуло мощное тело, рельеф мышц которого я ощутила даже сквозь слои его одежд и моих. Жаркое дыхание полоснуло по щеке и шее, я сглотнула, стараясь не дышать, чтобы не обличить сбившегося ритма вдохов и выдохов.

— Пойдем домой… — выдохнул Кхаан сквозь выбившиеся пряди моих волос.

— Не хочу, — отрезала я, стараясь предать голосу привычное равнодушие.

А вот Кхаан, в отличие от меня, не боялся перемен, которые так контрастно передают поведение.

— Чего тогда хочешь? — тихо спросил он, будто был готов исполнить любое мое желание.

— Крови. Сейчас я хочу крови.

— Что может быть проще, — усмехнулся он.

Вот уж точно, кто, как не Кхаан, способен исполнить мою прихоть? Если душа желает порока, греха, падения, то быстрее всего получит искомое, обратившись к Кхаану, ведь именно он есть Высшее Зло мира живых.

В один миг его объятия стали теснее, а потом Кхаан, слегка толкнув меня в спину, шагнул в пропасть.

Сердце ухнуло, прежде чем, разрезав поток воздуха, мы исчезли в клубящейся тьме пространственного коридора.

* * *

Вокруг было темно, постоянно темно. Только блуждающие огоньки кое-как освещали нам путь. Воздух пропитывала склизкая сырость, оседающая болотным привкусом на небе и губах. Такая горячая влажность, словно гнилоротый предводитель бандитской шайки, вылизывала своим сальным языком все открытые участки кожи, заставляя чувствовать себя жертвой насилия, от позора которого не отмыться никогда. Меня едва не вывернуло от аналогий в голове на основе ощущений. Вовремя вспомнила, что рядом со мной стоит человек, покушаться на собственность которого едва ли найдется смельчак, а если и найдется, то через мгновение — уже обезличенный труп.

Восстановив дыхание от впервые совершенного перехода сквозь границы времени и пространства, я открыла рот, чтобы спросить Кхаана, куда он нас перенес, но супруг, препятствуя, коснулся моих губ кончиками пальцев. Его огненное дыхание снова было совсем рядом, его тело так и находилось вплотную. Если бы не омерзительный антураж вокруг, я подумала бы, что сейчас он намерен заняться любовью.

— Тише, — прошептал он предупреждение.

И хотя этот призыв явно сигнализировал о возможной опасности извне, голос Кхаана при этом был до краев наполнен едва сдерживаемым желанием. Как бы ни был он противоречив, я решила прислушаться к предостережению и обратила слух к щемящей душу ночи.

Где-то вдали послышался вой. Нет, не волчий, а куда более визгливый и тошнотворный. Каждый, кто хоть раз бывал в Южных топях, никогда при жизни и вечность после смерти не забудет душераздирающего визга, сулящего лишь погибель. Вириски — непомерно свирепые и бесстрашные. Один представитель этого магического племени животных уже представляет угрозу, а стая по мощи поистине заслуживает своего названия «Жернова смерти». Вириски никогда не охотятся в одиночку, даже если рассредоточиваются на большой территории. Едва только заслышав вой одного, мгновенно сбегутся десятки и даже сотни сородичей, что в условиях чащобы значительно сокращает шансы хоть бы и самых искусных воинов не просто на победу — на выживание.

Вой раздался еще ближе, разрезая душу напополам. Чтобы справиться с тошнотой от этого мерзкого звука, я сильнее сжала пальцы вокруг рукояти своего клинка и продолжила ступать вперед. Кхаан подошел беззвучно и, притянув к себе, плотно прислонил к могучему вязу спиной. Его хищные глаза искали угрозу в темноте, мои тоже.

— Их уязвимое место — шея, — склонившись надо мной, прошептал Кхаан.

Я кивнула в знак того, что поняла его, и мы тотчас разошлись в разные стороны от дерева. Прятаться дальше не было смысла, вириски нас выследили, поэтому мы вышли против врага, сколько бы душ не насчитывало его полчище. Ведь именно за этим мы и были здесь.

Приглашения на обед монстры не дожидались, разъяренно кинувшись в атаку всем подоспевшим к месту пира поголовьем. Уворачиваясь от удара уродливой жилистой лапы, краем глаза я увидела, как Кхаан обнажил меч и бесстрашно ступил в полчище кровожадных тварей. Хм, любопытно. Он не стал прибегать к магии, кажется, решил составить мне компанию в сражении лишь посредством грубой физической силы. Его дело, а я сейчас была слишком зла, чтобы мыслить объективно, хотя, признаюсь, такой его поступок не разгневал меня еще больше, а это достижение в реальности наших болезненных взаимоотношений, что ни говори.

Как я ни старалась отделаться от мыслей о нем, как ни пыталась полностью отрешиться от всего, связанного с моим таинственным супругом, до конца не получалось. Вириски бросались на мой меч пачками, но даже такая интенсивность боя не могла окончательно вызволить меня из сети мыслей, которая была сплетена разумом из самого надежного материала — сомнение. Волей-неволей я все же бросала взгляды в сторону Кхаана, сперва машинально, затем все больше из-за увлечения эстетикой его сражения.

Как бы ни были мы далеки друг от друга, какие бы стены ни разделяли нас, я не могла отрицать того факта, что Кхаан безупречен во всем, что делает. Нет, его мастерство не было каким-то природным талантом, некой исключительностью, это точно не то, что досталось ему с легкостью, ведь чтобы стать лучшим, требуется пройти длинный и сложный путь. Хейнин был непреложно прав, давая своему владыке подобную характеристику. Воинское превосходство Кхаана — это результат тысячи выигранных битв, в каждой из которых он терял больше, чем приобретал. Ради боевых шрамов и добытых кровью умений он жертвовал самым дорогим, что есть у человека — свободой. Вот только ни один из этих шрамов не был нужен ему, тогда как потребность в собственной свободе никуда не пропадала. Есть ли в этом мире человек, который положил бы столько же на алтарь чьего бы то ни было, но только не своего, благополучия?..

Замах, выпад, удар, уход от ответной атаки, новое наступление — все это в высшей степени являлось искусным боевым танцем. Да, резким, да, грубым, да, свирепым, но слаженным и красивым. Столько страсти, столько чувственности. Нет, не в привычном их понимании, скорее какой-то теневой стороны их сакрального смысла, потому как в каждом из этих чувств сейчас и всегда присутствовала жажда убийства. Такая философия объяснима и не вызывает у меня противоречий. Если ты направляешь свой меч против непримиримого врага, то лишь ради того, чтобы забрать его жизнь. В кровавой схватке победит лишь один. В этом нет сомнений. Сомнения в другом: сможешь ли ты выжить, если не имеешь страсти убить?

Вот так и у меня сейчас. Душа отчаянно требовала крови, словно было недостаточно той, которая превратила в ручей дорогу позади; злость внутри ни на миг не утихла, будто не ее рукой были срублены сотни косматых голов; отчаяние не отступало, как бы настойчиво усталость не сбивала с ног. Каждая новая минута сражения неизбежно истекала, а вместе с ней одна за другой истекали и жизни свирепых тварей, против острого меча превращая время в ничто, во все…

Я не могла определить, сколько уже нахожусь в воинственном забвении. Лишь когда хватка вокруг меча ослабла, показался предел моих способностей. В тело омерзительной субстанцией втекало изнеможение, до онемения твердея в мышцах по мере накопления. Я пошатывалась из стороны в сторону, собирая силы для нового рывка. Мои веки отказывались подниматься, тяжелея с каждым смыканием все больше. Мои легкие не могли надышаться, испытывая все нарастающее, чудовищное голодание. Как следствие, потеря прежнего проворства.

— Как насчет того, чтобы остановиться? — строго сказал Кхаан, препятствуя моему мечу в очередном замахе. — Твоей истинной целью является умереть тут?

— Нет. Смерти я не ищу, не пугайся так, — озлобленно бросила я, сплевывая сгусток крови на траву. — Не нарушу твоих планов на мой счет.

— Элейн, о чем ты сейчас? — как всегда ровным и очень холодным голосом спросил Кхаан, не переставая изучать мои мысли.

— Тебе ли задавать подобные вопросы, Кхаан? А если и да, то почему бы я должна на них отвечать? — фыркнула я из последних сил, признавая, что мое самообладание оказалось слабее физической выносливости и наконец-то рухнуло в кровавое месиво под ногами.

Смотреть в его глаза было невыносимо. Даже терпеть болезненные удары битвы не так трудно, чем этот всепроникающий, всезнающий насмешливый взгляд. Превозмогая все то, что нужно было превозмочь ради совершения новой атаки, я пошла на поводу у трусости и с облегчением бросилась в драку.

Конечно же, я видела занесенную надо мной могучую когтистую лапу; конечно же, я хотела, если не блокировать, то хотя бы увернуться от нее; конечно же, я не успела… А так ли я того хотела, если в глубине души облегченно выдохнула в предвкушении физической боли, которая единственно сейчас могла стать отвлекающим от боли душевной фактором?

Долгожданного эффекта мне было не познать в эту ночь, напротив, от внезапного вмешательства Кхаана мне стало еще паршивее, чем прежде. Ну почему он не применил магию? Почему не отрубил конечность монстра в новом виртуозном выпаде? Почему нужно было заставлять меня злиться еще сильнее?..

Перед глазами в полный рост возник силуэт моего супруга, заслонивший меня от удара монстра собственной спиной. Когтистая лапа прошлась по всей поверхности его спины, раздирая кожу до костей, оставляя глубокие, рваные борозды. Боль без того была невыносимой, но ядовитые железы, попавшие в кровь Кхаана, мгновенно разъедали плоть. И только короткий миг запечатлел в глазах короля адскую муку, что причинила атака зверя.

Кхаан не сказал ни слова, просто подхватил на руки мое обессилевшее тело и шагнул в клубящийся темной магией туман. Только душа моя так и осталась в тех зловонных болотах.

* * *

Глава 19

Стоит ли говорить, что после удовлетворения моей прихоти пришлось заняться желаниями Кхаана?.. Два дня он не выпускал меня из спальни, буквально обезумев от страсти. Я не говорила ни слова, не препятствовала его нескончаемому принуждению к близости, позволяя наслаждаться завоеванной марионеткой сколько и как ему вздумается. После всех событий в Эригиле я уяснила, что навсегда останусь объектом его ненависти. Зачем тогда пытаться что-то изменить, на что-то повлиять? Не лучше ли послушно следовать намеченному Кхааном пути, а чтобы облегчить себе существование, можно ведь просто позволить своему сердцу очерстветь окончательно. Разве душевную боль нельзя приручить так же, как физическую?

Кхаана не интересовали перемены в моем настроении и поведении. Он со всем хладнокровием игнорировал мою отрешенность, ему не было дела и до моего безжизненного внутреннего состояния. Напротив, создавалось впечатление, что король использовал эту лишенную эмоций пропасть с целью взрастить в нейтральной почве богатый урожай ненависти, чьи всходы переживут даже самый сильный шторм из чувств и страстей.

После поездки в Эригил мне было чем занять свои мысли, чтобы минимально присутствовать в реальности. Теперь, когда стали известны и другие пророчества, бесконечный и, главное, безрезультативный, мыслительный процесс приводил меня к бешенству, а оттуда в уныние, и так по кругу.

Седжал все так же иногда присылал мне весточки с информацией, которую ему удалось добыть, но она была скудна и почти не давала никакого продвижения в поисках истины. Так или иначе, все сводилось к тому, что без позволения на то Кхаана нам так и придется довольствоваться малым. Это было мнение Монаха.

Я же считала, что помимо самого Короля Аграахона, есть еще один источник, чье расположение будет снискать не легче, но по нашему разговору я поняла, что слуга, переживая за своего хозяина, разделяет далеко не все строгие принципы последнего. У меня на руках вполне мог оказаться козырь, нужен лишь подходящий момент, чтобы создать необходимый эффект. Сейчас же мне оставалось понять, когда настанет этот момент, и что от меня для этого потребуется.

Итак, в моем распоряжении теперь имеется основное и пять из семи наводящих пророчеств, а еще бессчетное количество времени на анализ полученных сведений. Для удобства слово в слово я выписала их в правильном порядке благодаря восстановленной стараниями нас всех хронологии. И начала, конечно же, с основного, которое знал едва ли не каждый в Хагейте.

«

Мир людей почти неотличим от преисподней своей греховностью. Утратив веру, он стал ее недостоин и должен получить такого повелителя, какого заслуживает. Неизбежно н

астанет день, когда придет дьявол, что заменит богов. Новая вера будет принудительной, никто не сможет противостоять. В его власти сосредоточится сильнейшая магия, темнейшее из чародейств. С помощью дарованного могущества одно за другим им будут завоеваны государства малые и большие, пока весь Хагейт не обратится одной звездой на черном небосклоне».

Чем больше вчитывалась в слова этого пророчества, тем меньше логики в нем находила. Было навязчивое, непреодолимое ощущение то ли недосказанности, то ли неточности пересказа. Словно текст так долго и вольно передавался из уст в уста, что сегодня слишком мало общего имел с оригиналом. Не добавлял ясности и тот факт, что первое наводящее пророчество по-прежнему было неизвестно. Казалось, узнай я его смысл, и основное стало бы куда понятнее, но увы, пришлось вязать его со смыслом следующего фрагмента — фрагмента Шаэлин, второго наводящего.

«Род Угвура должен существовать, пока не будет восстановлено то, что ныне разбито и предано земле. Превозмогая ненависть и воспоминания, дай жизнь тому, кому суждено стать родоначальником королей и предком того из них, который однажды закончит начатое…».

Хвала Небу, тут у меня было предостаточно пояснений. И пускай ни одно из них не давало отгадок к основному и первому наводящему пророчествам, зато доходчиво объясняло тезисное повествование второго. С третьим тоже не возникло проблем. Да, конечно, Хейнин немало меня удивил, поведав суть своего фрагмента добровольно, но я не собиралась рассыпаться в благодарности. У этого слуги были мотивы

.

«То, что потеряло целостность, не утратило своей сущности, чужая магия чужого мира легко приживается в слабых человеческих сердцах. Маленькая злость породит большую трагедию, когда на благодатной для порока почве королевства, одно за другим, взрастят тираничное поколение монархов, жаждущих погибели друг друга. Хаос уничтожит Равновесие, если вверить судьбу мира живых в руки людей, меньше всех способных на героизм и самопожертвование. Лишь один из них, кто определен заранее самим Балансом, единственно способен принять общее проклятие, принять проклятие всех. Черная кровь до алого разбавится столетиями, но в нужный час отдаст потомку силу могущественных предков, и будет явлен миру его новый король».

Четвертое принадлежало Нантаре. После ее смерти оно было известно только Кхаану и его преданному слуге, едва ли Нантара доверила кому-либо свой отрывок, если не посвятила в него даже Монаха — самого дорогого человека в ее жизни. Что же такого кроется в словах того пророчества, если именно его хозяйка должна была умолкнуть навсегда, именно его смысл должен был остаться под семью замками?..

Была у меня еще одна причина для подобных размышлений. Почему Хейнин так услужливо поведал мне о своей части пророчества, но умолчал об этой? Он был тем, кто убил Нантару, ее тайну он же и принес Кхаану, а потому просто не мог не знать, о чем был тот фрагмент.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Даже несмотря на то, что у меня были предшествующая и последующая части, угадать смысл пророчества Нантары не представлялось возможным. Подсознательно я лишь понимала, что в тексте есть некий переход от Кхаана к Элейн. К той самой, которую упоминает в пятом фрагменте Рубен.

«Королева Элейн — благородная, но не высокородная. В ее жилах не голубая кровь — сталь, в ее разуме не мысли — мудрость, в ее поступках не действие — решимость. Только ее рукой куется смерть или жизнь держав, только ее сердцем вершатся судьбы мира…»

Итого четыре. Но раз уж мы начали выметать пыль из всех углов этого ветхого мира, готовясь к новым его реалиям и неизбежностям, то просто обязаны быть честными как минимум с собой.

Монах встретил меня в Вейоне, в очередное наше осознанное сновидение. Мы больше не рассуждали, не ломали головы над смыслом. Пользуясь возможностью, мы с Седжалом просто молчаливо бродили по засыпающим в преддверии зимы садам забытого богами и дьяволом монастыря. Я искренне наслаждалась нашей спокойной прогулкой, вспоминая дни, проведенные в Вейоне. А вот Седжал только сильнее горбился и становился все более хмурым с каждым новым шагом.

— Твои Дхе-Фортис стали такие же, как и ты. Из миллиона возможных пейзажей и мест они обязательно перенесли нас в траурный ноябрь Вейона. Того и гляди, мимо понесут наши гробы, а в главном храме закажут панихиду, — хрипло сплюнул раздражение Монах.

В последнее время он все чаще в таком состоянии. Каждый из нас чувствует приближение чего-то фатального. Даже я, не обладающая магическими силами, хорошо понимаю, что грядет нечто такое, что повлияет на судьбы всех и заберет жизни многих. Монах слишком долго варится в этом котле, по легкому дуновению ветерка он способен предвидеть начало большой бури.

Вздохнув, я как можно ласковее произнесла:

— Седжал, кажется, пришло время открыть мне тайны еще двух пророчеств, которые ты так стыдливо прячешь за душой.

Он знал и без меня, давно знал, что настанет день, и, если не скажет он, то обязательно спрошу я. Этот день настал. Он сам своей рукой поставил меня на этот путь, ему ли теперь скрывать и прятать? Конечно, Монах не собирался поворачивать назад, конечно, он все так же был непреклонен в раскрытии истин. А скорее он хотел наконец отважился посмотреть судьбе в глаза и убедиться, что все те жертвы, которые пришлось принести, не были напрасными… Он так боялся, что все было напрасно.

Решаясь, возможно, на самое постыдное откровение в своей жизни, за несколько секунд Седжал постарел лет на двадцать. Поначалу он было взял у меня грифель и записную книжку, в которой я фиксировала все связанное с пророчествами, но рука Монаха совершенно не слушалась. Сдавшись, он протянул мне мои письменные принадлежности и с горькой усмешкой произнес:

— Не сочти за труд, Королева мира людей. Запиши ты.

— Только если уберешь эту величайшую скорбь со своего лица… — грозно посмотрела на Монаха я, считая, что как-то он рановато начал хандрить. — И официальный тон. Это делает тебя жалким.

— Пиши, не придирайся, — буркнул он, с раздражением закатив глаза.

— Моя рука ждет твоих указаний.

—

«Королева Элейн будет явлена Сигильскими равнинами в год самой глупой войны всех времен и народов. Из сотен тысяч павших только ее сердце отречется от смерти, его огонь будет гореть даже в остывшем теле, ибо предречена ему судьба иная. Так начнется путь перерождения величайшей из королев».

Это шестое пророчество и еще одно из тех, которыми я владею, помимо собственного. Оно следует за фрагментом Рубена.

Мне пришлось попросить Седжала повторить, потому что моя рука остановилась сразу же на первых словах пророчества. В конце концов, эта часть была чуть ли не самой неожиданной именно для меня, потому что составлена она про меня. Нет, не об Элейн, этот фрагмент говорил о Рейне. О том, что солдату с низшим званием, девушке без фамилии из низшего социального слоя предначертано облачиться в мантию, расшитую красной нитью чужой судьбы. Почему мне вдруг стало до тошноты противно от услышанного? Не оттого ли, что мое везение изначально было паршивым, не потому ли, что, выбирая глупую жертву, из всех-всех в этом чертовом мире именно на меня указал острый коготь судьбы?.. За какое прегрешение я оказалась даже не первой — единственной — в этом списке на проклятие неудачей? Глупо было ожидать, что молчаливые и безликие палачи ответят на вопросы, которые разумно задавать лишь судье.

— С его помощью найти меня не составило труда, верно, Седжал? — выдохнула я, всей душой презирая каждое слово в этом фрагменте пророчества.

Должно быть токсичность яда, терзавшего мое сердце, проступила на лице, и Седжал заметил признаки моей внутренней коррозии. Он знал, что каждая подробность причинит мне новую боль, но ведь мы договорились быть честными к себе, друг другу. У сказки с кровавым, горько-драматичным сюжетом никак не могло быть счастливого конца. Превозмогая внутренние ощущения, Монах натянул привычную маску надменного в своей терпеливости учителя и ответил:

— Скажем так, без его помощи я бы никогда не нашел тебя.

— Как оно попало к тебе? Кто был его хранителем? — сквозь тошноту бросала я вопрос за вопросом, заставляя себя услышать всю мерзость об этой правде, правде, предназначенной стать моим персональным проклятием.

— Не знаю по сей день, кто был хранителем этого фрагмента. Однажды я просто получил письмо, на котором стоял герб ордена. В подлинности я не сомневался, а даже если б и усомнился, все равно бы проделал этот путь к Сигилу. В конце концов, что я потерял бы, прокатись в Старию просто так? Месяц-два жизни в пути? Пфф, что есть этот срок в сравнении с возможностью найти королеву из пророческих таинств?

— Почему тот человек сам не отыскал меня? Ты ведь говорил, что каждый лично отвечает за свою часть. Мы сейчас не будем брать в расчет погибших Рубена и Нантару.

— Что, если тут такой же случай? — предположил Седжал, пожимая плечами.

— Это еще больше угнетает, Седжал. О чем была твоя часть?

— «

Величие не приходит с молоком матери, но куется в тяжелом поту. Сила духа дана от рождения, а иная другая крепчает лишь под строгим наставничеством. В нем, наставничестве, рождается терпение, в трудностях обучения — искомая сила. Мало дать надежду на трон, много — дать трон, бесполезно — дать все вместе с троном.

Достаточно — показать путь к трону, вложив в руку меч, в голову мудрость, в сердце правду».

— Ты не просто так стал хранителем пятого и шестого фрагментов… — вытирая с лица несуществующую испарину, произнесла я. — Все это мне кажется чьим-то безошибочно составленным замыслом.

— Чьим-то? — настороженно, будто этим заявлением я намереваюсь предать, спросил Седжал.

— В этой игре я в дураках, но это обстоятельство не делает меня дурой, Монах.

* * *

Замок спал. Слуги и стражники были отосланы мной до утра. Чтобы скоротать очередную бессонную ночь, сегодня я выбрала внушительный сборник исторических фактов о Хагейте. Конечно, напрямую это не связано с тайной пророчеств, но косвенно может навести на тонкую нить истины, которой прочно сшито существование мира живых: его прошлое, настоящее и будущее. Вдруг даже самый обыденный факт поможет взглянуть на грядущее сквозь призму былых свершений. Ведь в исполнении всяких, иногда невероятно глупых на первый взгляд, событий можно проследить логику, если ты давно прожил то, что когда-то, в те времена считалось лишь еще грядущим.

Возможно, все эти неубедительные доводы моего рассудка были лишь жалкой попыткой найти значимость там, где ее и нет вовсе, но, если не пытаться, буду еще более ничтожной, чем сейчас. Гоняясь за знанием, я ожидаемо получила неожиданное. Кхаан и только он — тот, кто посадил меня на трон. Во всей этой истории с подменой Элейн был ли хоть один мой шаг моим? Или те действия, которые мы с Седжалом считали выверенной стратегией победителей, на деле оказались плясками марионеток под забавную мелодию кукловода?

Я откинула голову на спинку резного кресла и прикрыла глаза. Мысли и эмоции смешивались, создавая внутри что-то наподобие старого чердака, где хранится слишком много вещей и воспоминаний нескольких поколений или десятка эпох. По этой груде, среди нужного и ненужного, я рассеянно блуждала взглядом, сама не зная, что ищу, а что хочу потерять.

Кхаан все знал. Нет, не так. Кхаан все устроил. Каждое мое действие было его желанием, каждая моя случайная неудача была его запланированной победой. Он был и сценаристом, и зрителем, устраивая мне западни, а потом из первого ряда громко смеясь над идиоткой, очередной раз попавшейся на крючок. Наша первая встреча в Сиде, где он старательно изображал удивление была не чем иным, как игрой, фарсом. А потом меня вдруг прошибло холодным потом. Была ли встреча в Сиде первой для нас?

Раз уж Кхаан причастен ко всем значимым событиям в моей судьбе, то такая трагичная часть, как моя смерть на Сигильских равнинах, точно была если не его замыслом, то событием, которое полностью им контролировалось. Кхаан преданно исполнял все части пророчества в полном соответствии с написанным, мог ли тут пустить все на самотек? Конечно же, нет. Это чистый абсурд. Об Элейн говорилось едва ли не в половине наводящих пророчеств, а потому эта часть должна быть выполнена безукоризненно.

В ту ночь, когда Кхаан вернул пламя моей души из царства богов Тьмы, сон, который я видела в забытьи, был вовсе не моим воспоминанием. Откуда бы мне самостоятельно взять то, что было начисто стерто искусством всемогущей черной магии. Нет, это воспоминание никогда не принадлежало мне, но и Кхаан мог обладать им лишь в одном случае — если бы сам был свидетелем игр Шеограта на Сигильских равнинах. Тень, убившая Харуда, ту, что я приняла за Властителя Преисподней, являлась не кем иным, как моим будущим супругом.

Не требовалось прибегать к рассудительности, чтобы в очередной раз убедиться — я не имею власти над самой малой толикой собственного существования. Подобно богу, Кхаан бросает меня в яму со змеями, а затем вытаскивает, но лишь для того, чтобы погрузить в котел с кипятком или отдать на растерзание приспешникам Тьмы. Все, что я когда-то считала тяжкой ношей геройства, на деле оказалось злосчастьем марионетки. Как глубоко ты уронила себя, Рейна. Прежде, когда сражалась под знаменами родной страны, у тебя было низкое звание, но высокие цели, а что теперь? Ха. Теперь твой статус уступает лишь одному человеку во всем необъятном Хагейте, но что стало с твоими устремлениями…

Слушая льстивые сказки о влиянии твоей жизни на судьбы мира, безвольно исполняя танец под чужую дудку, ты не заметила, как поглупела, Рейна. Была солдатом, стала рабыней. Звонкое падение за роль в спектакле, концовка которого исключает «жила она долго и счастливо». Даже если бы между нами не было всех этих пророчеств, свое отношение к нашему браку и моему в нем положению Кхаан никогда не стеснялся демонстрировать открыто.

Я специально не цеплялась, но этот вопрос сам собой затмил все прочее. Почему он меня ненавидит, и какова истинная причина этой ненависти? У меня не было других предположений, а точнее я все их категорично отмела, остановившись на наиболее вероятном. Похоже, две скрытые от меня части пророчества таят в себе вполне логичное объяснение. Вынудив себя на этот брак, Кхаан ни дня не отказывался от своего презрения ко мне. Думаю, где-то в глубине души я уже знала ответ, как знала и содержание тайных фрагментов.

Тихие стоны замка, будто были сотворены его же собственным дыханием, развеивающимся по соседству, совсем близко. Будто еще один молчаливый посетитель этой древней библиотеки проводил совершенствование знаний в ущерб ночному отдыху. Мы не мешали друг другу, напротив, редким дыханием, монотонным перелистыванием страниц, шорохом одежды при смене позы не давали звенящей тишине перебить размеренное течение мыслей. Кажется, мы пришли сюда чужаками, а уйдем родственными душами из-за общего отчаяния, из-за схожей тихой грусти, так долго терзающей сердце, так мерзко царапающей шею тесной удавкой.

Я все меньше следила за текстом исторического сборника, желая знать, чем увлечен разум моего молчаливого соседа. О чем мечтает этот замок, коротая бессонные ночи в ожидании своего господина, о чем его надежды и чаяния в этот мертвый, кромешный предрассветный час? Не праздного любопытства ради я теперь взывала к нему с вопросом, просто и мне хотелось найти то, что заставляет верить в завтрашний день, когда б сегодня настойчиво сулит лишь худшее…

Точно сжалившись над глупой душой, замок глубоко вздохнул и дал свой ответ. Где-то внизу, словно в недрах близ земного ядра раздался гулкий грохот, не узнать который я не могла. Механизмы мостов и переходов в многоуровневом подземелье цитадели были запущены, святая святых тайн приветствовала своего владыку.

Я никогда не была сентиментальной и тем более суеверной, но сейчас вскочила с места и побежала вниз, старательно игнорируя оба этих параметра своего характера. Не то чтобы я поверила в некие знаки, но совершенно точно внутри сейчас сидело чувство, что я должна быть там и только там. Рискуя не только заслужить гнев Кхаана, а распрощаться с собственной жизнью за очередную дерзость, я ворвалась в подземелье, самовольное проникновение в которое мне еще в прошлый раз обошлось очень дорого.

Толкая тяжелую деревянную дверь в святилище, я, наверное, ожидала увидеть все и ко всему была готова, но не к этому, только не к этому. Пришла сюда встретиться со своей смертью, а стала свидетелем того, как ее покрытая струпьями рука властно занесла свой сверкающий серп над головой великого, непобедимого, сильнейшего из всех людей. В этот разбавленный бесконечностью час Кхаан покорно склонил голову, вытолкнув последний глоток жизни из своих легких.

Король мира людей стоял на коленях, покрытый потом и кровью. Его глаза оставались плотно сомкнуты, было видно, что он пытается запереть страдания внутри себя, силясь не выпустить наружу дикое свирепство, обуздать которое едва ли получится после высвобождения. Цепи на его руках и ногах звенели от разящей все тело дрожи. Широкий ошейник обнимал усмиряющим кольцом лютого зверя, не давая демонической стихии раздолья для действий.

Я впервые видела Кхаана таким слабым. Магия Угвура действительно в один миг превратила величайшего короля мира живых в любимую жертву. Было очевидно, что Кхаану невыносимо больше это противостояние. Чем ближе воссоединение всех осколков проклятого сердца, тем меньше шансов у Короля Аграахона на победу над ним. Необходимо поглотить еще один фрагмент, а сил на борьбу у него уже не осталось. Наконец, спустя долгие годы, счет которым превратился в десятилетия, Кхаан исчерпал свой предел. Здесь. Сейчас.

И вот, в этот момент я не могла ни помочь, ни помешать — бесполезность в чистом виде. Чертова бесполезность. В голове было пусто. Мысли путанно мерцали, даже не пытаясь похвастаться хоть чем-то мало-мальски вразумительным. И тогда я сделала единственное, что мне осталось — спросила чувства. Как ни странно, но стало легче, словно в один миг я избавилась от сдерживающей меня цепи сомнений. И пусть я не знала, стараниями пророчеств кем мы будем друг другу завтра: врагами, друзьями, но то будет завтра, а сейчас я — Элейн — его жена, и потому должна бы сделать все возможное, чтобы облегчить страдания порученного судьбой супруга. Даже если завтра окажется, что моя глупость в разы превосходит мое милосердие.

Я приблизилась к Кхаану и взглянула на стоящего передо мной на коленях величайшего из всех людей. Он был на грани. В любой момент дьявольская сущность могла поглотить душу Кхаана и призвать действовать под своей волей. В моем арсенале против таких могущественных сил не было ни одного приема, но я отчаянно хотела отщипнуть от его проклятия хоть маленький кусок, хоть чуть-чуть, только бы ему стало немного легче, чем сейчас. По какой-то непонятной мне причине Кхаан нес этот крест и нес его в одиночку. Одиночество невыносимо даже в привычном и спокойном укладе жизни, что уж говорить, когда от человека требуется геройствовать?.. Геройствовать не здесь и сейчас. Нет! Геройствовать долгие годы, обращенные злорадством времени в десятилетия. И рядом лишь собственное дыхание, лишь стук собственного сердца…

Сама не знаю, как это вышло, будто в забытьи, будто по наитию, я упала рядом с ним на колени. Мои руки отчаянно обхватили могучий торс супруга в тот самый момент, когда наружу вырвался демон, так старательно взращиваемый Угвуром в душе избранного потомка. Могучие цепи с громким лязгом натянулись под титаническими усилиями Кхаана, яростный крик пронзил бездонное пространство подземелья, каждый коридор, каждое его святилище. Мое тело будто сразило многотонным тараном, отчего разорванное на лохмотья дыхание еще несколько мгновений блуждало среди поломанных костей и не могло найти путь к легким.

Боль. Опять эта адская, безумная, смертоносная боль с ехидной улыбкой приветствовала меня на пороге беспамятства. Я так надеялась, что, пройдя все те мучения в прошлом, заслужила право никогда больше не испытывать на себе ее вседробящий молот… Нет, такие, как я, точно не умирают от старости в теплой постели. Плевать. Спрошу с судьбы в следующей жизни, а в этой мне давно уже пришлось стать любимой игрушкой для ее костлявых рук. Кто бы только еще напомнил мне, ради чего я все это делаю?..

С этими по-идиотски геройскими мыслями я сжала объятия еще крепче, вкладывая все свои силы, чтобы помочь Кхаану сдержать агонию бога Тьмы внутри себя. Во взгляде короля впервые мелькнула осознанность. Из-под полузакрытых век на меня смотрели смертельно уставшие черные глаза, и только они сейчас выражали истинное состояние души Кхаана. Не беснующееся в дикарстве тело, не полный угрозы яростный крик были проявлением его искренних намерений — глаза смиренно молчали о том, что судьба должна этому человеку на десять жизней вперед.

Короткая передышка между приступами была еще губительнее, чем сами муки от вживления в душу нового осколка черной магии. Слишком трудно не растерять концентрации, мужества, по крупицам собранные на следующий залп адских страданий. Я коснулась рукой его головы и, склонила ее на свое плечо, показывая, что буду рядом, что останусь до тех пор, пока не отгремит последний раскат этого неистового проклятия. Голова Кхаана послушно опустилась, пока не почувствовала опору.

Его зубы вонзились в мое плечо, в жадной агонии прокусывая кожу до самой кости. Я зажмурилась от резкой боли и, поймав крик на кончике языка, сглотнула его обратно в пересохшее горло. Вызывая тошноту и отвращение, горячий поток крови растекался по груди. В злости, я только крепче сжала объятия и даже не собиралась препятствовать Кхаану вымещать на мне свой безрассудный гнев. Если ему так легче, пускай вымещает…

Когда все закончилось, мое тело уже даже не болело, оно просто окаменело от длительного напряжения, от противостояния. Возможно, мозг таким образом попытался защитить меня от критичной порции мучения, которое мне причиняли переломы и травмы от сопротивлений Кхаана. Под собственной тяжестью, неспособное самостоятельно удерживать вертикальное положение, я рухнула набок. Ожидая удара головой о каменную поверхность пола, я немало удивилась, когда этого не произошло. Кхаан поддержал, хотя я, наверное, сейчас была бы очень рада отключиться. Боль действительно была убийственной.

Так я осталась в сознании, наблюдая за происходящим сквозь влажную пелену слепоты, принесенной едва сносимой болью. Кхаан силился вернуть себе способность двигаться быстрее, чем это могли позволить онемевшие мышцы. Он вынужденно сбавил темп, позволяя телу накопить каплю силы, медленно сочившуюся сквозь мелкое сито усталости. Вскоре его дыхание, хотя и сопровождаемое протяжными хрипами, выровнялось. Запястья, щиколотки и шею покрывали рваные раны от оков, из поврежденных участков кожи обильно расползались кровавые дорожки. Дрожащими от долгого напряжения руками Кхаан расстегнул кандалы и небрежно сбросил их на каменный пол.

Как только металл, запирающий магию, был отвергнут, Кхаан вновь обрел способность к регенерации. Его тело в считанные мгновения излечилось от всех полученных повреждений. К Королю Аграахона вернулось его прежнее величие, только теперь оно было усилено новым осколком черного сердца Угвура. Предпоследним.

С указательного пальца он снял кольцо, инкрустированное большим черным камнем, и надел на мой большой. Подчиняясь величественной силе его магии, моя боль моментально отступила. В следующий миг я уже была абсолютно невредима, хотя все еще ощущала где-то глубоко внутри ледяное касание, которым смерть успела поставить на мне свою печать.

Кхаан бросил на меня пустой взгляд, а затем просто повернулся и пошел прочь. Без единого увечья, способная сейчас даже вступить в схватку с целой армией, я не могла пошевелиться и просто продолжала лежать на полу в полном оцепенении. Мысли занимало лишь удивление над безрассудным поведением. Теперь мне еще любопытнее, ради чего я все это терплю?..

В гулкой тишине, в слепящей темноте не было мне ответа. Только лицо Кхаана, моего деспотичного супруга, перед глазами, к коему после всего содеянного я не испытывала отвращения. Как глупо, тайно боготворить чью-то способность к самопожертвованию, поставив на колени собственную гордость. Очень глупо, Элейн.

Я медленно поднялась. Не позволяя мыслям захватить разум, которые неизбежно спровоцируют бурю в сердце, я просто покинула подземелье...

Глава 20

Так началась зима. Долгая, а в столице Аграахона еще и холодная.

С того дня в подземелье Кхаан отдалился от меня настолько, насколько это было вообще возможно в границах необъятного замка. Он отказался даже от своего излюбленного занятия — близости со мной, утоления своего всегда ненасытного, извечно грубого желания. Его внимание и милость снова были отданы гарему. Наложницы не отходили от своего господина даже тогда, когда он вел длительные переговоры со своими военачальниками. Двери этих советов всегда были закрыты наглухо, а угрюмое молчание генералов давало понять, что их встречи не рядовые посиделки на лаврах.

В замке становилось все люднее, словно назло, словно умышленно Кхаан собирал вокруг себя бесчисленное количество подданных, приехавших из регионов необъятного Аграахона. Нет, он точно не разлюбил тишину и спокойствие в стенах своей королевской обители, по-прежнему с трудом перенося шум, который причиняют даже самые смиренные из людей, но, кажется, теперь он не мог позволить себе даже эту привилегию.

Кхаан вел какие-то приготовления и вместе с тем чего-то выжидал. Интуитивно мне начинало казаться, что происходящий вокруг хаос постепенно стал обретать каркас исключительного, пугающего порядка. В моем сознании наконец-то проявлялось представление реальности. Словно расшитое рукой времени полотно теперь имело четкий орнамент, в котором ясно как на ладони переплетались легенды прошлого, события настоящего, задумки будущего. И однозначно я уже не сомневалась, что каждый стежок, каждый изгиб и элемент на мирском гобелене судьбы был, если не сотворен Кхааном, то точно подконтролен ему. Все пророчества, так или иначе теперь, собраны в одних — его — руках и запущены точно в нужный ему срок.

С каждым днем мое существование все больше становилось похожим на бесцельное прозябание тени без хозяина. Никакой роли Кхааном мне снова не отводилось, теперь я даже не годилась в качестве объекта для изнасилований.

Погода за окном сменялась то морозными солнечными днями, то серой снежной завесой. Даже бесконечно белые, до омерзения надоевшие мне пейзажи были разнообразее моих беспросветно скучных дней. Меня никогда ни в чем не ограничивали, но это совершенно не означало, что я могла делать все, что вздумается. Как бы ни был далек от меня сейчас Кхаан, он не переставал следить за каждым моим шагом. Я чувствовала его взгляд на своей спине даже тогда, когда просто выходила в заснеженный сад подышать воздухом. Он молча наблюдал за моими действиями, словно пытаясь распознать в банальных движениях скрытые мотивы. Как трудно быть им, как это, должно быть, утомляет — следить за всем, а более всего за женой, к которой ненависть — меньшее из того, что осталось.

С приходом весны Монах прислал весть о вошедших в Кендру войсках Кхаана. По его словам, солдаты не предпринимают никаких попыток действовать, но не намерены покидать занятых позиций. Вскоре подобные новости стали приходить и из других частей огромного Аграахона. Каждая бывшая столица или стратегически важный в прошлом, когда страны Хагейта еще имели свой собственный суверенитет, город с непонятной на первый взгляд целью теперь был занят армейскими подразделениями.

Мы очень долго рассуждали над причиной таких мер и единогласно пришли к выводу, что Кхаан готовится к чему-то беспрецедентному. Единственное, что оставалось сложным для понимания, так это странная, нет — абсурдная, необходимость Кхаана сражаться или защищаться при помощи физической силы, когда он магически и в одиночку способен уничтожить мир живых. Какое действие грядущего требовало подобного противодействия? С кем собрался воевать Кхаан на давно принадлежащих ему землях?

— Генерал Ян, — тихо произнесла я, вырываясь из задумчивости, когда моих плеч коснулся длинный плащ, подбитый мехом черной лисицы, — спасибо за заботу.

Его могучие руки всегда были нежны в обращении со мной, вот и сейчас почти не касаясь, бережно возложили на плечи утепленную королевскую мантию. Я брезгливо взглянула на поистине величественную вещь с гербом дома Аграахона и с терзающим душу сожалением выдохнула.

— Ненавижу рядиться…

— Знаю, — коротко перебил меня его красивый, но строгий голос.

Ян обошел и встал напротив. Он осторожно свел вместе края плаща и застегнул аграф у моей шеи.

— Есть новости от Верны и Арин? — перевела тему я, только бы не испытывать жалость к самой себе.

— Они еще в провинции Абалакен. Ничего нового не сообщали.

— Вам удалось разыскать Хейнина?

Покорное, иногда даже благоговейное поклонение Яна мне — лжекоролеве — всегда вызывало в моей душе удивление. Как можно слепо следовать за кем-то, зная все его прежние унижения, унижения, что не стираются из памяти и едва ли перекрываются даже самыми геройскими поступками?.. Как можно стоять на коленях пред статуей, что была вылеплена из грязи на твоих глазах, и взирать на это нелепое изваяние с истинным, непоколебимым благоговением?

— Мне жаль, что оказался бесполезен в вашей просьбе, Хейнин покинул столицу еще две недели назад вместе с неким элитным подразделением воинов, которых Король Кхаан отбирал лично.

— Куда они направились?

— В Южный Предел. Больше мне ничего неизвестно.

— Чем занят Кхаан? — отрешенно спросила я, вглядываясь в последний снежный морок неохотно отступающей зимы.

— Король Кхаан отпустил совет, а сам направился в Восточное крыло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Гарем, — озвучила я то, что генерал тактично решил замолчать, и усмехнулась над глупым вопросом, который задала мгновением ранее. Разве мог мой супруг изменять своим привычкам, разве мог отказывать своим желаниям? Я повернулась на месте и подгоняемая внутренней злобой решительно зашагала в замок. — Что ж, придется отложить утехи на время.

В моей голове было пусто. Я нарочно избавила себя от суетных размышлений, потому что знала — именно они, вечные «а что, если» не давали мне до сего момента сделать то, что единственно должно в нашей ситуации — прояснить все, пусть даже на мечах, до первой или последней капли крови, но не оставлять так, как есть сейчас.

Буквально влетев в Восточное крыло, я отмахнулась от стоявших перед дверью наложниц, которые отчаянно пытались помешать мне попасть внутрь. Можно считать, что вошла я беспрепятственно. Неужели Кхаан привык к тому, что моя гордость послушно соблюдает установленную им дистанцию, и окончательно ослабил бдительность? Но не это было главной неожиданностью.

Приготовившись увидеть сцены непотребного разврата, интересам к которым прежде славился Король мира людей, я буквально остолбенела, когда увидела совершенно иную картину. Никто из присутствующих не рассчитывал на мое появление, а потому лица у наложниц Кхаана были не просто удивленные, но еще и сконфуженные, будто их поймали за занятием, которое они в иной ситуации старательно попытались бы скрыть. В праздном унынии, замалчивая обиду на остывшего к ним владыку, девушки занимались рукоделием, играли в карты или просто подавляли зевки.

В тот же миг взгляды наложниц вспыхнули, они едва ли не повскакивали со своих мест, будто в попытке прикрыть пристойное, будто в надежде обмануть мое зрение. Поздно. Я уже тут. И, похоже, предстала перед ними с не менее растерянным видом. Из всех нас Сара первая отринула удивление и тотчас одарила меня ненавидящим взглядом. Бесстрашно продемонстрировав мне свое отношение, она обернулась к хозяину словно за помощью.

Вот кто поистине оставался спокоен. Возможно, Кхаан и не ожидал моего прихода, но, кажется, не имел возражений, потому что иначе ни за что бы не допустил моего появления в Восточном крыле. Это насторожило. А еще насторожил едва заметный вздох, прежде чем черные глаза медленно поднялись на меня. Взгляд Кхаана сегодня был не просто строг, в его непроглядном прежде мраке, мелькая, теперь примешивались какие-то иные, неведомые мне оттенки: сомнения, тоски, безнадежности. Это больше не настораживало — это пугало. Беззвучный гром прогремел внутри, от которого я бессознательно, трусливо содрогнулась всем телом.

Кхаан небрежно махнул рукой, точно постановщик спектакля, который изначально был обречен на провал, и обратился к наложницам:

— Сара, на этом все. Идите.

— Ваше величество, прогоните ее тоже… Вы не должны больше ст…

— Сара. Уйди. Отсюда. Живо, — раскатисто повторил он, грозя применить наказание за неподчинение.

Любимая наложница смирилась, но не потому что испугалась гнева владыки, от него она с радостью приняла бы даже смерть. На этот раз Сара уступила мне его внимание, словно не хотела доставлять Кхаану ненужную проблему, словно берегла его. Жестом она призвала других девушек подчиниться, и, оставив все занятия, они вместе покинули кабинет владыки.

Дверь за наложницами захлопнулась, но взгляд Кхаана не спешил обращаться ко мне. Не выпуская из рук какую-то древнюю рукопись, он все так же сидел на краю стола и отрешенно смотрел в то место, где только что исчезли его преданные любовницы.

Звук моих шагов все же привлек его внимание. Не знаю, что вдруг заставило меня почувствовать бесстрашие перед всемогущим и тираничным супругом, но я твердо произнесла свой вопрос:

— Не пора ли тебе рассказать мне, что происходит, Кхаан?

— Кажется, самое время, Элейн, — ответил он в привычной властной манере, вглядываясь в мое лицо. — В любом случае, лучше так, чем получить от тебя неудобные вопросы.

— Ты хвастаешься тем, что вновь оставишь между нами высокую стену из тайн и непониманий?

— Хвастаюсь?.. — с сожалением повторил он. — Было б все вокруг прихотью моего хвастовства, я бы мгновенно отказался от этого сладкого для большинства людей порока.

— Клянусь, сегодня я не уйду отсюда, пока ты не расскажешь мне обо всем.

— Нет нужды в клятвах, Элейн. Сегодня ты получишь не только ответы на все свои вопросы, но и заглянешь в грядущее, — улыбнулся он, и от этой улыбки у меня внутри разлилась какая-то едкая субстанция, горечь которой оседала на небе.

— Что такого хорошего для меня в грядущем, раз ты так весел и беззаботен?

— Для тебя все в грядущем хорошо.

Его откровенность едва не сбивала с ног. В сердце вдруг зашевелился червь страха.

— А что насчет тебя? — выдержав паузу, со всем напускным беспристрастием спросила я.

Кхаан вновь растянул на губах эту безумную улыбку и, скосив на меня взгляд, сказал:

— Ты скоро все узнаешь. Потерпи еще немного. Сейчас нам предстоит небольшое путешествие, но на рассвете следующего дня я дам тебе все ответы.

В руке Кхаана появились два клинка: тот, которым пользовался в сражениях он, и двуручный меч, ставший моим оружием еще с Вейона. О причинах их надобности мне все равно никто не расскажет, и придется узнавать по ходу действия. Я была права. Ничего не говоря, Кхаан взял меня за руку и повел за собой в ничто, в никуда.

Едва мы ступили из портала на поросшую лишайником каменистую почву, и мне больше не требовался проводник, Кхаан мгновенно разжал пальцы. Моя рука безвольно упала, теряя тепло его прикосновения. Лучше б пощечину дал… Ах да, что будет лучше, решаю не я. Не зацикливаясь на отношении Кхаана ко мне, я просто последовала за ним. Никто не обещал мне чувств, никто не приносил мне священных клятв, а те, что были высказаны, принадлежали публике, ради которой и задумывались.

Я сделала то, в чем уже давно достигла совершенства, — выбросила из головы ненужные деструктивные мысли и огляделась по сторонам. Похоже, мы оказались в какой-то лесной чаще у подножия гор. Этот поздний час виделся кромешно-черным не только из-за плотной завесы ночи — нависшие с трех сторон скалы даже дышать мешали, не то что видеть. Из плюсов: воздух был теплым и приветливым. Ласкаясь к немногочисленным открытым участкам на моей коже, он был утешением, через которое сочилась та самая, низкая, слезоточивая, бесчестная жалость к себе.

Постепенно тепло стало удушающим, превратившись из лестного друга в подлого пакостника. С каждым новым вздохом разница от смены климатических зон давила все больше. В Рисхеэли сейчас лютует зима, а на мне все еще утепленный мехом плащ и плотная одежда. Я была так вовлечена собственной яростью в игру своего супруга, когда влетела в гарем, что мне некогда было думать о подобных мелочах. И если в момент злости я не чувствовала ничего, кроме нее, то сейчас, остыв от гнева, я могла замечать внешние раздражители и испытывать дискомфорт от их надоедливого воздействия. Не было похоже, что за этим бесконечным лесом нас ждет ледяная пустыня, поэтому я сбросила с плеч тяжелую королевскую порфиру прямо на землю и продолжила путь. Мне полегчало не только физически, я будто бы отыгралась на ней вместо тех, на ком не могу выместить свою злобу. Какая же ты жалкая, Элейн.

Мы шли несколько часов, и постепенно пейзаж горных мест поменялся, обретая менее дикие очертания и антураж. Что лес, что поле — мне никакой разницы, я просто переставляла ноги и не останавливалась, пока не остановился Кхаан. На небольшой опушке он осмотрелся, прислушался к каким-то своим внутренним ощущениям и просто сложил оба наших клинка на траву. Кхаан распалил костер с помощью двух камней и уселся перед пламенем, словно он был каким-то уязвимым смертным, которому требовался отдых от продолжительного путешествия. Снова это нелогичное поведение вызвало у меня одни только вопросы, почему мы оставили позади столько сотен миль благодаря пространственному барьеру, но эти считанные три-четыре большую часть ночи пытаемся преодолеть физически.

Кхаан изредка бросал на меня молчаливые взгляды, которые, точно искры в холодном ночном воздухе, вырываясь из пламени, мгновенно гасли. Его целью не было привлечение моего внимания, вероятно, он просто наблюдал за моими мыслями, так старательно лезшими наружу из-под деланного самообладания. Я давно познала границы терпения, буквально растворенная в том неведении, в которое меня погрузили лет этак шесть назад, когда вернули к жизни посреди Сигильских равнин.

Не было нужды скрывать свои истинные мысли, не было ни одной причины показывать свои истинные чувства, а потому я продолжала играть по правилам Кхаана. Бездушная кукла просто следует за кукловодом, не надеясь на объяснения, не рассчитывая даже на минимальное уважение.

— Почему ты не мог просто перенести нас к нужному месту? — спросила я, глядя на супруга сквозь пламя костра.

— Здесь повсюду магия Шаэлин, — словно ничего логичнее не было, мягко произнес Кхаан.

— И? — мой голос не терял враждебной ноты.

— Во мне кровь Угвура, ты ведь уже знаешь это, — снова мягко бросил недосказанность он и отправил в огонь еще несколько поленьев.

Видимо, пламя, которое нас разделяло, казалось ему недостаточным барьером для разграничения наших разных положений во всей этой истории с пророчествами. Кхаан всегда очень доходчиво объяснял то, что должно быть понято. Будь то слово или действие, но за ними никакой двусмысленности.

— В тебе ведь и ее кровь также, — нахмурилась я в попытке увидеть суть в его оборванной фразе, отмечая при этом, что Кхаан сегодня напрочь отказался от привычной властной манеры поведения.

— Она запечатала силы, дающие возможность снять барьеры вокруг тайников. Чем я ближе к завершению его духа, тем сильнее запрет на магию.

— Это так Шаэлин пыталась помочь избранному потомку?

— Избранному? Или проклятому? — спросил Кхаан с сомнением. Кажется, он и сам не знал, какой ответ является правдой, а какой его личным желанием. — Для нее каждый из нас был лишь его потомком. С каждым из нас она поступила бы так же, как с Угвуром. В борьбе между чувствами справедливости и обиды Шаэлин встала на сторону второго.

— Ведь она одумалась, пусть и поздно, разве нет? Не она ли помогла тебе, передав наследие и знания?

— Нет. Все это я узнал бы и без нее. Увы, я знаю и больше.

— При всех талантах ты еще и пророк?

— Не имеет значения, кто я, — усмехнулся Кхаан, отчего лично мне совершенно не хотелось радоваться.

— Хочешь сказать, что тебе были бы открыты все замыслы Баланса? Как?

— Если скажу, что от него самого, поверишь в такое?

— От кого? Баланса? — он кивнул утвердительно, тогда я добавила: — Поверю.

— Почему? — казалось, Кхаан искренне заинтересовался.

Впервые за этот день на его лице появились хоть какие-то эмоции, сменив гнетущую задумчивость. Постепенно и я оставила свой то ли враждебный, то ли обиженный тон, продолжая наш тихий разговор этим признанием:

— В моем представлении ты тот, с кем вполне может считаться даже сам Баланс. Один вопрос: если вы такие друзья, чего ж он не взвалит на себя эту ношу? Почему доверил человеку судьбу, с которой впору тягаться богу?

— Быть может, только человек способен понять ценность этой борьбы?

— Человек скорее поймет цену, которую за эту борьбу платит. А ценность… ценность — это что-то такое, что ждет тебя лишь в случае счастливого финала. На каменном же надгробии они будут смотреться насмешливо и глупо.

— Страх такого исхода действует лучше плети только для человека. Хочу сказать, что ни один бог никогда не познает боли потерь, — твердо ответил он.

— В этом-то и есть самая страшная истина, которую верующие прячут в дальнем уголке своего обманутого сердца. Богам нет нужды идти на жертвы, а принудить их делать это попросту нечем. Люди — другое. Что же боишься потерять ты, Кхаан?

— Ничего. Во мне нет страха, Элейн.

— Тогда чем ты отличаешься от богов?

— Сейчас это уже не так и важно. Я боялся, прежде чем ступить на этот путь, в противном случае я бы на нем не оказался.

— Что же могло вытеснить из твоего сердца главное чувство для таких жестоких и гибельных путей, как этот?

Кхаан молчал, хмуро глядя в огненную завесу перед собой. Мыслями он был где-то очень далеко отсюда, чувствами — еще дальше. Зато мои лежали совсем у поверхности, и эта тишина между нашими фразами вытягивала их все ближе. Под ребрами расползалась омерзительная изжога, имя которой — страх. Передо мной не стояло цели быть надоедливой, но мое подсознание инстинктивно подталкивало меня к новым вопросам. Как еще было бороться с пугающим молчанием?..

— Не ради богатства ты все это делал. Ты никогда не был беден, полная казна — так себе мотивация. И в итоге, что не дает тебе сдаться и повернуть назад?

Он молча смотрел на щепку в своих руках, а потом бросил ее в пламя и с сожалением произнес:

— Возможно, надежда вернуться?

Но Кхаан больше не произнес ни слова, в мгновение его слух напрягся, а взгляд устремился к подозрительно молчаливой ночи. С этого момента его действия стали несколько торопливыми. Кхаан достал нож и безжалостно полоснул свою ладонь. Кровь заструилась багровыми подтеками, окропляя землю под его ногами. Капли, касаясь земли, испещряли ее точно вены плоть, а потом словно ищейки зарывались вглубь. Ритуал? Это был ритуал?

— Элейн, тебе придется немного отвлечь их от меня… — прохрипел Кхаан, бросая мне мой меч, а дальше он снова сосредоточился на поиске последнего фрагмента где-то в недрах земной тверди.

Я ничего не поняла, но на вопросы у меня попросту не осталось времени, так как уже через мгновение до меня донеслось гнилостное дыхание смерти. Землю под ногами разорвала глубокая трещина, горящие поленья нашего костра рухнули в неизвестность, а мы с Кхааном оказались по разные ее стороны.

Ни один из нас не успел что-либо предпринять: Кхаан — потому что был занят, я — потому что оставалась в блаженном неведении, как вдруг из расщелины вырвалось зеленое свечение, а вместе с ним во весь рост поднялось мертвое войско. Теперь нас с Кхааном разделяла еще и реальная угроза. Так вот кого я должна отвлечь или развлечь, ха! Любопытно только, каким вот образом, когда во мне нет ни капли магии, а они напрочь ее порождения?

«Что ж, отвлекать — не убивать...» — сказала я себе и ринулась к полчищу, однако уже первый замах меча приятно удивил, когда голова мертвяка, отсеченная от тела, покатилась под ноги соратникам. Оторопевший от моей молниеносной атаки или своей такой глупой гибели, мертвяк рухнул на землю бесформенным мешком.

Нечего говорить, что подобная смелая выходка стоила мне едва ли не единоличного властвования над вниманием мертвой армии. Оставалось только надеяться, что Кхаан закончит раньше, чем я потрачу все силы на сражение с этим неиссякаемым полчищем. Сразу после этой мысли раздался пробирающий до самого нутра треск ломающихся костей.

— Это ведь не может быть магией Шаэлин, — предположила я, уходя в подкат.

— Нет, это просто порождения Тьмы, — размеренный голос прозвучал над головами мертвяков.

Сраженные убийственной силой Кхаана приспешники темного мира рассыпались в прах вокруг своего убийцы. Мой супруг расчищал себе путь и уже через мгновения достиг своей цели. Перемахнув через расщелину, Кхаан оказался рядом со мной и продолжил отбиваться от бесконечного потока мертвяков.

— Почему я могу сражаться с ними простым оружием? В Эригиле меня спасла только зачарованная тобой корона, меч же был бесполезен.

— А вот это как раз магия Шаэлин. Она справедливо действует не только на мои чары, но и любое порождение Тьмы. Пока не рассеется защитный барьер, который наложила колдунья на эти земли, они уязвимы даже к деревянной палке.

— Отлично, и что им тут делать?

— Очевидно, они не хотят, чтобы и последний осколок достался мне.

— Ну надо же какая солидарность… Разве они могут тягаться с тобой за право обладать осколком черного сердца?

— Они чувствуют, что я слаб в такие моменты, к тому же энергия Угвура сводит их с ума, соблазняя своим могуществом. Всякая нечисть хочет владеть этой силой, — на мгновение Кхаан оторвался от битвы, чтобы призвать подавленную заклятьем Шаэлин темную магию. швырнув сгусток убивающих чар в ближайших противников, Кхаан добавил: — Так было всегда, разница только в том, что сегодня их больше.

— Ты не можешь сейчас поглотить последний осколок, потому что это смертельно ослабит тебя?..

Закрыв меня собой, Кхаан вернул себе свое могущество и словно бы без усилий смел всю бесчисленную нежить обратно в разлом. Расщелина сверкнула яркой вспышкой напоследок и схлопнулась. Лишь рваная полоса соприкосновения двух земляных плит свидетельствовала о том, что мгновением ранее здесь произошла какая-то аномалия.

Кхаан повернулся ко мне. В его глазах все только что произошедшее было не более чем обыденностью. Ничего вокруг, казалось, не способно было вызвать его эмоции.

— Нет разницы, когда принимать последний фрагмент, — сказал он, будто от этого решения уже ничего не зависело. — Просто сейчас не хочу.

Оставив меня в недоумении своим ответом, он сбросил свой плащ на землю и пошел к воде. Я смотрела вслед удаляющемуся мужественному силуэту, и не могла не думать о том, что Кхаан был все меньше похож на себя прежнего. Он и правда сейчас остановился ради простых человеческих вещей? Почему это несвойственное ему поведение только все больше внушало моему сердцу тревогу?

Я так и осталась смотреть, не решаясь вмешаться…

Я продолжала молчать, но не потому что страшилась его гнева, я продолжала молчать, чтобы не получить подтверждение своим догадкам...

Над горизонтом забрезжил рассвет. Душная южная ночь отступила под легкой свежестью раннего утра.

* * *

Глава 21

После продолжительного купания я сидела нагая на камнях за завесой водопада, а его покойные воды тонкой ширмой ниспадали к моим ногам. Над головой по пологой поверхности скалы плясали блики солнца, отраженные в кристально чистой воде. Магия перстня Кхаана залечила мои раны, не оставив и шрама на память. Мое тело вновь было идеальным и полным желания. От высокой влажности мои волосы завились крупным локоном, рассыпаясь по плечам, груди и спине, а в лучах яркого дневного света они отливали всеми оттенками перламутра.

После казавшегося вечностью пребывания в темном, сыром, пропахшем смертью лесу я наслаждалась ласками солнечного тепла, касающегося каждой клеточки моего тела. Ах, как приятно омывает легкая водная рябь ступни, как ласкает прохладный ветерок мою высоко вздымающуюся грудь. Медленное течение принесло в мою заводь венок, составленный, казалось, из миллиона самых разнообразных цветов. Я оглянулась по сторонам, но все по-прежнему было тихо и безмятежно. Когда венок коснулся моих ног, я выловила его из воды и бережно положила на колени. Из неясной тени за тонкой мантией водопада появился Кхаан. Я даже почувствовала его сладкое дыхание, когда он шепотом произнес:

— Твою голову всегда должна венчать корона, Элейн.

— Не говори мне, что должно быть, лучше спроси, чего хочу я… — так же тихо сказала я, почти касаясь губами потока воды.

Кхаан приблизился настолько, что теперь нас разделяло лишь тонкое водное полотно. Его тело пылало, но он ничего не предпринимал, не принуждал, как это было раньше. Он ждал действий от меня.

— Чего же ты хочешь, Элейн?..

Я коснулась пальцем его чувственных губ, чтобы последним, что он произнес в этот волшебный миг, было мое имя. Я налилась желанием, когда это ставшее мне судьбой имя застыло на его губах. Не произнося ни слова, не отрывая взгляда от его черных глаз, я перекрутила цветочную корону, подаренную Кхааном, в символ бесконечности. В одну из получившихся петель я вдела его руку, во вторую свою. И теперь мы были связаны этими браслетами. Наши ладони соприкоснулись, а пальцы сплелись.

— Сейчас, когда мне позволено сказать, чего хочу, я прошу тебя забыть о нашем прошлом, о нашем будущем. Будь со мной в настоящем. Не монархами одной страны, не врагами разных религий, а теми, кем мы с тобой нигде и никогда не перестанем быть — супругами.

Кхаан отмахнулся магическим щитом от водопадной ширмы и, взяв меня на руки, перенес на берег. Мы возлегли среди тех самых цветов, которые он вплел в венок, скрепивший наши запястья. Кхаан вновь напустил на меня чары уже такой привычной, но всякий раз усиленной боли.

— Дай узнать тебя настоящего, не причиняй мне страданий хотя бы сейчас… — умоляя, прошептала я.

Из глаз зачем-то бежали слезы, и я не могла остановить их капризный поток. Кхаан вдруг тяжело выдохнул, будто сдался и, стерев дорожки слез с моих щек, поцеловал так нежно, как никогда еще не целовал. Я обняла его лицо ладонями и ответила на поцелуй, не в силах сдержать счастливой улыбки. Что-то сегодня изменилось в моем властном муже, в этом тираничном любовнике, привыкшем удовлетворять лишь свое желание, иногда даже самыми жестокими способами. Сегодня наша близость впервые за эти месяцы супружества была лишена насилия. Сегодня Кхаан не просто сделал меня равной себе, он вознес меня к небесам, он возвысил меня над богами, он подарил мне то, чего у меня за всю мою жизнь никогда не было — ощущение, что мной дорожат, нет — даже что я бесценна?

Его губы целовали меня, а руки гладили, даруя ласку каждой клеточке моего тела. Мне казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди и своим жаром опалит само солнце, так я пылала от страсти. Кхаан вошел в меня настойчиво, но так приятно, что я чуть не лишилась рассудка. А потом я стонала, не зная стыда, стонала, стонала… Открывалась полностью, чтобы он мог войти на всю длину, а после бережно обнимала его плоть собой, призывая желать меня еще сильнее. Кхаан без устали поил мое наслаждение своим семенем, не прекращая ласк, не останавливая движений. И я была благодарной супругой, позволяя мужу насладиться и моими ублажениями сполна. Я садилась сверху, соблазнительно извиваясь в танце страсти и желания. Покрывала это мужественное тело ласками и обжигающими прикосновениями, утоляла самые тайные мечтания мужа о порочности и разврате. Его могучий фаллос был ласкан моим лоном, моим языком, моими губами. Я позволяла ему поить меня собой много, до последней капли, но и он жадно вкушал соки моего наслаждения. Я знала, я чувствовала, что ни одна, ни все сразу его любовницы не сравнятся со мной, никто не сможет стать моему мужу лучшей любовницей, чем я сама. Именно поэтому я позволяла ему все, не устанавливала никаких ограничений, кроме одного, когда я наконец познала истинное счастье быть любовницей, я больше не хочу испытывать боль. Отныне моим желанием было бессовестно наслаждаться каждым моментом нашей с Кхааном близости.

— Нам пора, — отрезвил тихий голос Кхаана.

Еще мгновение назад он едва ли не рычал от вожделения, но вот так быстро даже не выгорел — обесцветился. Он отстранился и потянулся за одеждой. Интерес моего супруга точно не откликнувшись ни на какие уговоры, если б они входили в мои намерения. По привычке, я не стала спрашивать, а просто исполнила его волю.

Похоже, Кхаан удивился моему безропотному согласию, посмотрел на меня через плечо и тихо ответил на вопрос, который я даже не собиралась озвучивать:

— Разве не ты хотела ответов? Время пришло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сперва я все гадала, почему Кхаан перенес нас не в замок, а на окраину столицы. Он молча глянул со стены на раскинувшиеся внизу просторные территории, занятые военным лагерем в десятки тысяч воинов, и, похоже, остался удовлетворен увиденным. На этом строгом, точеном лице застыло выражение полного безучастия, уверена, что его мимика была бы другой, пойди что-то не так, как задумано владыкой.

В отличие от мужа, меня этот вид угнетал. В голове всплывали воспоминания о тяготах армейского быта вне поля боя и какое-то животное желание жизни посреди его адского месива. Мысли навязчиво подсовывали до сих пор и столько лет такие яркие, кроваво-красные образы, где знамена обеих сторон, падая наземь, окрашивались в один цвет — поражения. Когда ты мертв — ты проиграл, и совершенно не важно, на чьей стороне ты был, даже если судьба избрала победителем твоего короля, твоего живого однополчанина. Ты проиграл, потому что пал. Триумф же выжившего еще глупее, ведь его награда — лишь короткий миг передышки до следующего сражения. А дальше судьба снова спросит с твоей удачи, как сегодня эта полоумная насмешница разыграет твою партию.

Подгнившая ли на солнце, смешавшаяся ли с прелостью болот, кровь вливалась в легкие своим противным железистым смрадом, который столько мирных лет терзал сердце. Медленно вползая, она оставляла этот липкий зловонный след на моей душе, своей багровой печатью она клеймила мою память символом вечного должника войны, и долг этот не будет оплачен никогда.

Поморщившись тошнотворному соленому привкусу, я вырвалась из плена воспоминаний и снова осмотрелась. По опыту прожитых военных лет я отлично знала, что означает большое присутствие армии в округе. Были бы это чужие стены и чужой замок, я сказала бы, что мы пришли завоевывать. Но это наши стены, наша столица, наш народ, и между ними и бескрайней территорией четырех сторон света были они — воины Аграахона. Только дурак не ответит на вопрос, какая цель у этой армии — она собирается обороняться.

Мы вернулись в замок мгновенно, и мои слова прозвучали уже в его каменных стенах.

— Всегда задавалась вопросом, зачем тебе такая смертоносная армия, если ты владеешь безусловной магией и в одиночку способен уничтожить Хагейт вместе со всеми своими врагами щелчком пальцев… — эта внезапная догадка не принесла мне облегчения, она, увы, не оставила и ясности в картинах грядущего. Нет, напротив, мне отчего-то стало трудно дышать, трудно мыслить, а в особенности мне стало совсем невыносимо надеяться. — Ты намерен оставить этот мир?

Кхаан остановился напротив, я сама не заметила, как мы оказались в главном зале, где сегодня было особенно мрачно и тоскливо. Сквозь высокие узкие окна в это необъятное и холодное помещение вползали сумерки. Их серые одеяния вызывали брезгливость своим видом и прикосновениями, отчего мне хотелось поскорее зажечь свечи и прогнать шепчущие злорадства фантомы.

Похоже, Кхаан не ожидал то ли такой догадливости, то ли прямого вопроса. Его суровый взгляд медленно обратился ко мне, но по этому непроницаемому лицу я никогда не могла прочитать мыслей человека, ближе которого у меня и нет.

— Ты удивительная женщина, Элейн… — лишь это из всего того, что держал в мыслях, озвучил Кхаан и снова замолчал, не отводя при этом взгляда.

— Не говори мне комплиментов, иначе я подумаю, что это твоя прощальная речь, — для вида усмехнулась я, а внутри всеми силами пыталась сдержать захлебывающееся паникой сердце.

Мне теперь еще сильнее была не по нутру эта скованная безвременьем пустота. Кхаан почти сливался с ее серым пространством, словно растворялся в ней, словно становился ее частью. Я сглотнула сухим горлом, отчего показалось, что эта седая старуха влезала в мое нутро, царапая до хрипоты небо, обрывая голосовые связки.

— Тогда что бы ты хотела услышать от меня на прощание, Элейн? — прошептал он, будто боялся, что голос может подвести.

В тот же миг, как он произнес эту фразу, меня пронзило насквозь. Я намеревалась пылко сыпать вопросами, призывать к откровению, умолять об искренности, но на деле смогла лишь выдавить тихое:

— Так ли это необходимо?..

— Возможно, и нет необходимости, учитывая обстоятельства, при которых наши судьбы были переплетены между собой…

— Прощаться, — слово свинцовой тяжестью буквально рухнуло на землю.

Кхаан открыл рот, но лишь резко выдохнул поток воздуха. Без слов. Без обещаний. Но с чувством. Тогда мне стало только хуже.

— Да.

В тронном зале стало еще мрачнее. Или это только мне казалось…

Мне казалось, что я вижу каждую частицу этой пустынной, дряблой темноты, собирающейся в одну сплошную черную массу, нагнетающую, подавляющую… Она запрещала мне сопротивляться, она диктовала мне повиновение, когда я так отчаянно боролась за право возражать!

— Ты — величайший король мира людей! Нет тебе равных и даже близко похожих, — то ли констатировала, то ли уговаривала себя к заблуждению я. — Соперничать с тобой может только смерть…

Это был не первый раз, когда я хотела, чтобы меня настигла смерть посреди Сигильских равнин, но сегодня был тот самый, при котором у меня оставалось так мало надежды. Ничто не угрожало моей жизни, но это же ничто обещало мне что-то еще страшнее — существование.

— Смерть? Увы, ей меня не напугать, — Кхаан поднял на меня взгляд, в котором я видела лишь боль. Мое сердце разрывалось. — Всю свою жизнь я сражался и жертвовал собой, отдал всего себя этой войне, этой борьбе, где мне суждено было выиграть, а наградой за победу назначена смерть, моя смерть. Я всегда знал, что есть что-то хуже погибели, но я рассчитывал, что, будучи в рабстве у безысходности, мне, на правах мученика, не придется вкушать иных ядовитых блюд от судьбы...

— Скажи… — разломленным голосом произнесла я, не зная, как привести чувства в порядок.

В моей груди зарождалась буря, погасить которую, казалось, не сможет даже самый оптимистичный ответ, потому что в душе есть место не только надеждам, иногда там кроются и предчувствия. Для меня сейчас хуже смерти было неведение. Оно хлестало кнутом мое оголенное чувствами сердце, заставляя его биться о ребра быстрее, сильнее, больнее. Это порождало агонию поскорее услышать уже любую, но правду.

— Скажи, как мне помочь тебе, Кхаан… Только не говори, не говори, что ты чего-то боишься! Ведь если страшно тебе, тому, кто ни единого раза не оступился, не усомнился, не проиграл… то этот страх дает мне лишь один ответ — что в следующий миг мир рухнет.

— Элейн, осторожнее, это похоже на признание… — на его губах появилась обманчивая улыбка, но в глазах так и осталась боль.

Кхаан извлек из ножен небольшой клинок и протянул мне рукоятью вперед. Я отказалась брать оружие.

— Кхаан… — мой голос дрожал, когда я произносила его имя.

Теплые пальцы коснулись моих губ со всей нежностью. Он будто бережно собирал каждый звук только что произнесенного мной имени. Взгляд Кхаана стал умиротворенным, как у человека, который получил исполнение единственного желания от жизни в последний ее миг. Это напугало меня еще больше. Он отказался от борьбы. Он сдался. Он вложил в мою ладонь рукоять заостренного ножа.

Будто рассказывая о своей жизни Богу, будто оставляя свои сожаления позади, Кхаан спокойно заговорил:

— В моих руках была сосредоточена безграничная власть, безусловное могущество, при помощи которых я получал все, на что падал мой взгляд, но сам я никогда не принадлежал себе. Как символ рабства, на моей шее всегда был этот поводок… Каких бы высот я ни достигал, сколько бы ни завоевывал, доказывая всем и вся свое превосходство, я всегда чувствовал его сдавливающий след. И принимался ненавидеть тебя еще сильнее…

— ...меня? — непонимающе спросила я.

Настолько отстраненными были его слова и интонация, что я не могла понять, к кому он обращался. Однако Кхаан будто бы не слышал меня, а продолжал диалог с самим собой:

— Я ненавидел тебя всю свою жизнь, но когда ушла моя ненависть, я так уповал на твою, потому что сам трусливо сдался, возжелав тебя еще сильнее, чем прежде. Я намеренно взращивал в тебе это жгучее, ядовитое чувство, чтобы ни одной, даже самой безумной, мысли, мелькнувшей в твоей голове, ты не сказала «да».

Его пальцы обняли мои на рукояти клинка. Кхаан снова погрузился в свои размышления, точно тонущий в суровом неистовстве вод, и на выдохе продолжил:

— То, что у меня было, по праву ли рождения, или благодаря дарованному всевластию, никогда на самом деле мне не принадлежало, но вот однажды у меня появилось что-то, чему я был единственным хозяином. С такой ревностью я прятал мое собственное чувство, которым никогда и ни за что не стал бы делиться с другими, с сильнейшими, которое я сохраню даже тогда, когда сгниет моя плоть, сгинет мой дух. И за эту слабость я ненавидел тебя еще сильнее…

Его рука уверенным движением направила ритуальный нож Церхей вверх, пока его острие не уперлось в его грудь. Я истошно кричала, предчувствуя неизбежное:

— Почему, черт возьми?! Ответь же мне! Почему?!!!!

Вместо ответа он протянул мне сверток бумаги, где рваным почерком значился текст, знание которого я предпочла бы променять на самую мучительную и долгую смерть.

«И дано ему будет всемогущество, сопоставимое с силой шести Темных Владык. И только одной силе будет подчинен он сам — долга, и только одна плата достанется ему за преданность — самопожертвование. Фрагменты скверны вберет в себя его собственное сердце, и после воссоединения неоспоримо будет возвращено в мир, частью которого и является. Так падет на алтарь благополучия миров судьба короля в рабских кандалах, и палачом ему станет рука той, что носит символ самого незыблемого из всех союзов. Смертью потомка Темного Бога и завершится начатый вечность назад цикл, жертва принесена.

Нантара,

IV

»

— Как бы я хотел и теперь испытывать к тебе только ненависть, как бы хотел проклинать при одном взгляде на это безупречно красивое, преисполненное гордостью и мудростью лицо, только бы не прощаться сейчас с тобой, разрывая душу в клочья. Ты — та, которую я встретил презрением, потому что тебе и только тебе было предписано стать моей убийцей. Но этой проклятой судьбе моя участь показалась недостаточно трагичной, и она придумала способ, чтобы добавить настоящих, невыносимых истязаний. В тот же миг, как только я встретил тебя, тотчас полюбил. И, чтобы наверняка — не в Сиде, а задолго до тех событий, — когда нашел тебя едва живую на Сигильских равнинах.

…Тени, повсюду плясали тени, демонстрируя всеобщую радость от своей победы над Королем мира людей. Они не решались заходить в круг, но уже поджидали момента, когда полноправно смогут завладеть всем тем, что всегда принадлежало Кхаану.

Между сталью и сердцем осталось только признание Кхаана. Как только последнее его слово отзвучит, их встреча станет непреодолимой, их встреча станет роковой.

Кхаан не дал мне возможности даже говорить. Он не хотел слушать ничего от той, которая была призвана в этот мир, чтобы убить его. Я умирала вместе с ним, но воля Кхаана не позволяла мне даже помышлять о смерти. Он открыл мне все карты, рассказал об этом ужасном предназначении, где мы почему-то поменялись местами, и я стала его палачом, а он — моей жертвой.

Мне казалось, мое нутро медленно вспарывают ржавым с рваными краями клинком, нарочно искривляя траекторию, чтобы раскроить площадь побольше, чтобы доставить мучений невыносимее. Я оглохла от собственных внутренних воплей, в реальности не имея возможности произвести ни звука.

Он больше не смотрел на меня звериным взглядом, давно уже не смотрел. Но сейчас в этих черных глазах было то, что ранило больнее, чем сотня грубых слов и изнасилований. Любовь. За миг до конца мужчина моих грез и кошмаров признался в святом чувстве ко мне, а потом его рука без колебаний потянула мою за собой, вонзая клинок все глубже в сердце.

— Приди в себя, молю!

Не было вниманий к этим мольбам. Мой супруг просто хотел сказать то, что должен, то, что мог, перед неизбежным нашим расставанием. Я впервые хотела, чтобы никогда он не произносил слов, кои в любой другой ситуации считала бы величайшим божьим благословением.

— Я полюбил ту, которую призвали для моего убийства.

С этой фразой Кхаан принял в себя последний осколок черного сердца. Было видно, как трудно ему бороться с тем безумием, которое настигало его всякий раз после подчинения фрагмента. Собирая последние остатки сознания, хрипло, прерывисто, но с самой теплой интонацией он озвучил:

— Знаю, чудовищно эгоистично, говорить тебе такое за миг до падения, но я не найду покоя, если не отдам тебе эту правду. Я уже говорил, что во мне нет страха... Его и правда нет, Элейн, и даже сейчас, стоя на пороге своей погибели, я не боюсь… Не боюсь, но так этого желаю… Оставаясь сильным все время, однажды теряешь возможность испытывать страх, а мне бы сейчас так этого хотелось… Я хочу бояться того, что больше никогда не увижу твоего прекрасного лица, я молю о страхе не услышать больше твоего решительного голоса, я мечтаю о страхе, потому что только он сможет дать мне право надеяться. Ведь если я не боюсь потерять, тогда чего ради возвращаться?..

— Кхаан! — почти закричала я, хотя в душе знала, что не будет никакого эффекта от любых моих действий.

— Я люблю тебя, Элейн… — выдохнул он со всей искренностью и, как никогда прежде, нежно коснулся губ поцелуем.

Я противилась этому поцелую, потому что знала его истинный смысл. Я не могла попрощаться с Кхааном, но именно в этот самый миг мое тело стало безвольно-кукольным. Я вдруг не ощущала ни силы, ни жизни. Этот поцелуй был самым горьким из тех, что дарил мне мой супруг за все время нашего брака. Он был горьким от моих слез. Он был таким ядовитым, потому что был прощальным.

Кхаан крепко сжал мой кулак в своем и медленно погрузил острие ритуального клинка Церхея в свою грудь. Протяжный выдох оставил леденящий след на моей щеке, и в тот же миг я осознала, что Кхаан сделал.

У меня не было времени на понимание, у меня не было права на понимание. Способность управлять собственным телом просто вернулась ко мне, будто ничего не произошло минутой ранее. Рука Кхаана разжала хватку, ослабилась и моя. Клинок упал на каменный пол с гулким лязгом. С таким же лязгом упало и мое сердце.

В затуманенном рассудке творился шабаш. Я судорожно перебирала руками, пытаясь зажать смертельное ранение, из которого вытекала красная, теплая, человеческая кровь. Охвативший меня ужас напрямую был вызван именно осознанием, что при всем своем величии и непобедимости Кхаан — человек из плоти и крови. Он смертен. После чего я впала в неистовство, пытаясь вернуть жизнь в его погибающее тело.

Кхаан обессилил, но твердой рукой остановил мои жалкие попытки спасти его. Его губы едва растянулись в беззаботной и такой безжалостной теплой улыбке, и тогда он прошептал:

— Чем бы я ни стал после, я хочу помнить тебя, Элейн… Я боюсь забыть тебя, Королева моих пороков…

Взгляд в черных глазах потух вместе с этим тихим обещанием.

Кхаан был мертв.

* * *

Глава 22

Кровь потомка Угвура просочилась в алчные жилы алтаря, напитывая этот магический механизм досыта. Сеть рваных, уродливо изогнутых капилляров расползалась по всему залу, протискиваясь за стены куда-то неопределенно дальше. В воздух едва поднималось кроваво-черное свечение, которое мгновенно слизывалось самой преданной собакой Кхаана — мраком.

Я лежала на бездыханной груди убитого мною супруга и не чувствовала жизни ни в одной клетке своего тела. Мои лицо и руки, моя одежда — все было залито кровью Кхаана, ее сладкий запах скручивал мое нутро ощущением безмерного одиночества и определенно чем-то много паршивее простого чувства вины.

От того мимолетного проблеска счастья, которое мелькнуло в первый и, вероятно, последний раз в моей жизни, не осталось даже воспоминаний. Ядовитая черная желчь, изрыгнутая из чертовой зловонной пасти моей судьбы, безразлично поглотила каждое мгновение, за которое так отчаянно цеплялось мое разрывающееся сердце. Эта боль никогда не сравнится ни с какой из физических… уж я-то в этом толк знала. Когда ты получаешь увечья физические, то точно знаешь, что рано или поздно им точно придет конец, но с душевными все иначе — они будут длиться вечно, даже тогда, когда она переродится в новом… новых своих жизнях.

Мое нутро располосовали вдоль и поперек, вытащив из него самое светлое и доброе, будто по ошибке мне доставшееся. В назидание за преданность своему короткому счастью мне остались глубокие гноящиеся раны, затянуться которым не позволят никогда. Вот только одних воспоминаний проклятой судьбе и ее подельникам было недостаточно. Они не успокоятся, пока не отберут у меня все, что может хоть как-то упокоить мое дурацкое, преданное жизни сердце.

Порожденные Тьмой, на меня бросались черные шавки со слюнявыми от предвкушения погребального пира пастями. Их шерсть, сотканная из не догнивших в могилах прядей людских волос, враждебно дыбилась клочьями на загривках. Клацая зубами, они выпускали мне в лицо свои зловонные проклятия и рычали от бессилия что-либо противопоставить. Они чувствовали магию ритуального клинка и боялись ее настолько, что даже затуманенный лютым голодом разум прояснялся. Я вцепилась в тело Кхаана, не желая размыкать объятий, пока не смолкнет последний удар моего сердца. Я не собиралась жить дальше, но пока была жива, не могла позволить отродьям Тьмы забрать и частицу магии Кхаана, потому что считала ее последним упоминанием о нем в мире живых. Мне больше не нужна была моя жизнь, но если она не закончится здесь и сейчас, то единственным, что мне остается — помочь супругу обрести покой. Его дух останется целостным, пока я дышу.

Мрак кусал мои остывающие, липкие от крови кисти, тени кружили, намереваясь отобрать у меня мертвое тело мужа, они жаждали устроить своему владыке бесславные похороны. Полы их ритуальных ряс подметали грязь, которую сами же и приволокли. Рваные и неряшливые саваны скользили передо мной, сужая круг.

— Пошли прочь!!! — выкрикнула я голосом, яростное отчаяние которого было мне совершенно незнакомо.

Церхей рванул воздух со свистом, когда я полоснула мерзкую тварь, посмевшую приблизиться. Истошный визг, казалось, прошел сквозь стены и своды — до того острым он был. Тишина, накрывшая меня прозрачным куполом, вмиг надломилась, и ее осколки разом вонзились в мое сознание своими идеально ровными краями. В голове зазвучал хор шепотов — верный предвестник деменции.

Тени, исполнив погребальный ритуал, отступили к стенам. Их очертания медленно всасывались в царящий всюду мрак, напитывая его, делая его гуще, вязче. Так наступило абсолютное безмолвие. И только мое обесцененное сердце кощунственно громко билось в груди.

Сколько пролежала так, я не знала. Минуту, десятилетие — какая теперь разница? Смерть снова не хотела принимать меня, потому что судьба еще недостаточно мною наигралась. А я все так же лежала на ледяном полу огромного алтаря и безучастно смотрела в пространство перед собой.

Что я там видела? А что можно увидеть в абсолютной, первозданной тьме? Я видела там отражение. Отражение моей души, в которой кроме мрака ничего больше и не осталось. Теперь я понимала, почему моей судьбе так не хотелось отпускать меня за границы вечности, я все время сопротивлялась ей, я была ей настоящим соперником, принимая ее правила, я не принимала поражения.

Однако теперь все иначе. Теперь я ей не ровня и не пища. Так почему никто не хочет забрать в ад и меня? Моя роль тоже исполнена, почему тогда я не могу последовать за мужем, если те чертовы пророчества исполнены все до единого, и единственное логичное, что мне осталось, так это покинуть мир живых? Неужели после всего даже эта участь будет для меня слишком щадящей? Неужели мне не позволено даже сгнить рядом с супругом…

Вдалеке уже какое-то время слышались шаги, неровные, медленные, с прерывистым шарканьем, уродливые в своей не имеющей ритма поступи. Какое еще чудовище ползет порадоваться падению Кхаана, ехидно похохотать над моей распластавшейся по полу жизнью?

По стенам и потолку коридора озаренные красным светом факела заплясали тени, те самые, которые исполняли ритуальный танец после смерти Кхаана и теперь ждали плату за то представление, кровавую плату. Шаркающее чудище сполохом яркого света отшвырнуло шакалов Тьмы подальше и устало ввалилось в проем.

Крепкие руки стали тянуть меня к себе. Я отмахнулась, не произнося и слова, не реагируя никак. Действие стало навязчивее. Хриплое дыхание изрыгнуло фразу:

— Ваше Величество, поднимайтесь.

Я снова дала понять, чтобы он катился ко всем чертям, но Хейнин не собирался отступать. Чем отбивалась от нежити, тем же отмахнулась и от него. Церхей снова устрашающе блеснул в темноте, но Хейнин не внял угрозам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Королева, вы должны подняться и пойти со мной, — не обращая никакого внимания на мою враждебность, произнес он.

— Гребаный инвалид!!! Пошел вон! Убирайся! — проклиная, заорала я.

— Король Кхаан отныне не может нам помочь. Вы должны пойти со мной, — монотонно повторял он. Эти бездушные слова человека звучали больнее, чем самый радостный смех нежити. — Вы — Королева мира людей. Есть то, с чем вам нужно разобраться немедленно.

Я окрысилась на него и даже, наверное, вцепилась бы ему в глотку голыми руками, своими окровавленными голыми руками, если бы не страх оставить Кхаана. Мое лицо исказила безобразная и такая жалкая гримаса, которой я хотела выразить все отвращение, что испытывала к Хейнину в этот миг.

— За то время, что я лежала здесь, меня окружало несметное количество нечисти и чудовищ, но даже они были человечнее, чем тот монстр, что стоит сейчас передо мной. Проваливай с глаз моих, пока я не освободила твое уродливое тело от твоей не менее уродливой души.

Мои слова звучали подобно змеиному шипению, извиваясь своими склизкими языками, они предупреждали о смертельной опасности клыков. Похоже, оставаясь долгое время в объятьях тьмы, с моего безразличия и при полном бездействии, ее слуги запустили деформацию моей души и отметили ее темной печатью, как какую-то собственность, на которую мрак теперь имел все права.

Хейнина не напугали эти угрозы. Разящий без промаха Церхей тоже. Когда он понял, что я не послушаю ни слова из призывающих речей, его намерение разлучить меня с Кхааном стало категоричным. Проклятый калека снова потянул ко мне свои руки, на кончиках пальцев которых еще светилось пламя пылающего факела. Или это было какое-то другое свечение?..

В помещение забежал генерал Ян. Мне даже не нужно было смотреть на него, чтобы знать, каким обеспокоенным он сейчас выглядит. Ха. Отчего ж судьба просто не позволила нам встретиться где-нибудь в поле на скосе пшеницы или на рынке для бедняков, чтобы с первого взгляда проникнуться чувством друг к другу и прожить эту жизнь в нищем, никому не нужном счастье. Кто захотел бы возиться с такими никчемными людьми, как мы? Кто бы смог заметить нашим бедняцким, приземленным радостям? И уж точно не было бы никого из великих мира сего, кто стал бы завидовать ничтожествам, вроде нас…

Ян мог бы носить мне полевые цветы каждый день, а я вышивала бы на его рубашках узоры да пекла самые вкусные пироги. Мы состарились бы на одной подушке, никогда не узнав, как пахнет кровь и чем смердит разочарование. Мы были бы, мы просто были бы… Где-то, когда-то, но не сейчас…

— Господин Хейнин, позвольте, я сам помогу Ее Величеству, — как всегда, спокойным голосом сказал Ян.

Мой генерал бережно коснулся меня, словно предупреждая о своем присутствии, опасаясь навредить моему сознанию, абсолютно не готовому реагировать на окружающий мир с должным вниманием и фокусироваться на том, что отныне неважно. От его объятий мне стало теплее, но еще сильнее возросло желание сдохнуть. Я не отпихивала его от себя, как поступила с Хейнином, в конце концов, Ян — мой человек, к которому я испытываю почти поклонение. Даже если его действия были бы невыносимы, я бы сдохла, но вытерпела, не посмев упрекнуть.

Генерал понял, что я не собираюсь оказывать сопротивление, и стал не так напряжен сам.

— Моя госпожа, можем ли мы сейчас покинуть это место? — осторожно спросил он, предоставляя мне право выбора этим вопросом.

Я закрыла глаза и, обездвиженная апатией к жизни, опустила голову на его плечо. Генерал не торопил меня с ответом, его молчаливая преданность не смела выказать неуважение ко мне даже малейшим проблеском нетерпения.

— А куда мы пойдем, Ян?.. — хрипло спросила я, но, по сути, его ответ меня вовсе не интересовал.

— Я помогу вам подняться в ваши покои, а Дхе-Фортис позаботятся о вас.

— Не хочу, — это больше было похоже не на отсутствие интереса, а на мольбу. Этой короткой фразой я молила, чтобы меня оставили в этом месте и позволили умереть вслед за супругом.

Жестом генерал подозвал Дхе-Фортис, я поняла это по легкой поступи за спиной и окутывающему меня туману насылаемого магией сна. А дальше пустота. Меня просто погрузили в некое беспространство, тихое, не нарушающее моего траура, уважающее мою скорбь.

* * *

Мои дни наполнили глухим беспамятством. Я не знала, что сон, что явь, только по щемящей тоске в груди понимала, в какой момент мне не следует вслух заикаться о боли внутри меня. Никто из окружающих меня людей не собирался позволить мне скорбеть: одни по жестокости, другие — из страха. Впервые в моей жизни настал тот час, когда даже рядом с самыми близкими людьми я была безнадежно одинока — какая отличная месть для той, что вонзила нож в сердце собственного мужа…

Почему же все дошло до такого, Элейн?.. Элейн? Элейн… Ха-а, это как же нужно было сродниться с этим лживым именем, с этой лживой судьбой, чтобы даже в разговоре с собственной совестью да без свидетелей искренне принимать себя за другого человека? Разве не с тех самых пор все пошло наперекосяк, когда я позволила чужой тягостной доле сменить мою вполне ясную, паршивую, но имеющую право на смерть?

Какие у меня были причины, чтобы играть роль великой Элейн?! Какую пропагандистскую нелепицу я приняла однажды за благороднейшую миссию, и почему эта миссия вдруг стала моей именно для меня?! Мало ли что хотело окружение, да кто бы там ни был, с какой стати я расплатилась за спасение собственной жизни своей же судьбой?! В тот день, на Сигильских равнинах, я могла умереть пусть не быстро, но наверняка. А теперь что? Теперь я не имею видов на смерть, пока не позволят мне мои правители, те, кому я сама, согнувшись в низком от слепой преданности поклоне, сложила в руки договор одностороннего, бесправного, вечного рабства.

Смерть меня по итогу непременно настигнет, но только в худших мучениях, гораздо более страшных и длительных, и явно только после того, как из меня выжмут все, что планировали выжать мои кукловоды. Но поистине наводит ужас на мое сердце то, что отныне мой путь до самой кончины будет сложен из никчемных, безрадостных действий во благо кого-то и чего-то совершенно от меня далекого. Неужели я стала королевой Элейн для того, чтобы таким изощренным способом вернуться к рабским кандалам Рейны?

— Элейн, новости плохие, — сказала Арин, та, кто легко мог вторгнуться в мое запретное для всех прочих одиночество.

— Иди и сообщи их кому-то другому, — бесцветно сказала я, не желая отпускать унылые размышления о своих будущих днях.

— Я не могу другому — ты моя королева.

Я устало откинула голову на стену позади себя и смежила веки, мечтая, чтобы все эти неугомонные в своей преданности люди оставили меня в покое. Северный ветер жестоко срывал безмятежность с моих траурных подолов, и их шелковая гладь вздрагивала, теряя свое благородство в грубых ледяных порывах. Моя левая щека до онемения замерзла от пощечин, что доставались моему мокрому то ли от снега, то ли от слез лицу. Отдавая морозному воздуху Рисхеэли остатки своего тепла, я выдохнула:

— Найди Седжала, он коронует новую для тебя.

— Я, по-твоему, такая дешевка, что буду раз в пятилетие присягать на верность новой королеве? — недовольно цокнула Арин, напрочь игнорируя мое горе. — Тот ритуал в Вейоне, когда было объявлено о гибели короля Эдмунда, был не односторонней присягой, знаешь ли. Думаешь, я стала бы клясться в верности той, которая взамен не отплатит тем же? Ты нарушаешь обет.

Глупая Арин, глупые одухотворяющие речи, глупые надежды вразумить меня, когда б все это в один миг и безвозвратно уже потеряло для меня всякую значимость. Я больше не собиралась исполнять клятвы, что давала чести, и уж тем более приносить новые.

— Что там полагается за отречение от обета? Смерть? Темница? Сделай это, дай мне или бесславно помереть, или сгнить за решеткой в сыром подвале, потому что ни на что другое я больше не способна.

— Во всех трех мирах только одному человеку под силу принудить тебя к жизни, — смирилась со своим бессилием Арин и покинула мое ледяное пристанище.

Ко мне не вернулась моя апатичная задумчивость, потому что с уходом Дхе-Фортис я не получила долгожданного одиночества.

— Ну и почему ты еще здесь? — подарив пустой взгляд Хейнину, высвободила презрение из легких я.

Он доковылял ко мне и остановился ровно там, где пролегала черта между слугой и хозяином.

— Я бы хотел поговорить с Вашим Величеством.

— Поговорить? О чем бы нам с тобой разговаривать, если само по себе твое присутствие здесь абсурдно. Твой владыка мертв, а мне достаточно тех слуг, что находятся подле меня и преданности которых я могу доверять.

— Вашему Величеству нет надобности сомневаться в моей преданности, потому что мы находимся на одной стороне. Но сейчас важнее не ваше доверие ко мне, а неминуемая угроза со стороны подземного мира… Остается все меньше времени…

— Ты свои размытые формулировки продавай в представлениях на дворцовой площади Арсена зевакам, жаждущим тайн и мистики, а мне хватило тех, которыми меня пичкали с момента, как подобрали на Сигильских равнинах! — грубо оборвала я, а затем поднялась и пошла в замок. Прежде чем скрыться за дверью, я бросила через плечо: — Ах да, кажется, я уже говорила тебе, что мне абсолютно плевать, что станет с этим миром. Больше не докучай мне своими святыми заботами о нем. По обыкновению, просто позовите меня, когда нужно будет кого-то убить.

Только оказавшись в тепле, я поняла, как сильно продрогла от многочасового пребывания на заснеженном балконе верхнего яруса замка. Мне хотелось хоть ненадолго избавиться от любого вмешательства в мои мысли и чувства, мне так хотелось оплакать своего супруга без свидетелей, но всюду за мной постоянно кто-то да таскался. На данный момент было только одно место во всем замке, куда закрыт доступ для всех. Туда-то я и направилась.

Едва я оказалась в Западном крыле, как тотчас увидела удручающую взгляд картину. Вдоль комнат Короля Аграахона в траурных одеяниях, лишенная привлекательности и даже намека на былую элегантность, на подкашивающихся ногах брела Сара. Она словно ждала своего владыку здесь все эти дни, отказываясь верить в его трагичную гибель. Иногда под тяжестью обрушившегося на нее горя белой костлявой рукой наложница опиралась на стену и переводила дух, а уже через мгновение снова продолжала свое бесцельное, напрасное ожидание.

Дойдя до конца длинного коридора, она повернулась и поковыляла обратно. Взгляд ее впалых от истощения и невозможности больше выплакать ни слезинки глаз был направлен под ноги, но смотрел куда-то намного глубже подземелий Рисхеэли. Даже будучи на грани безумия, Сара заметила мое присутствие, и подняла на меня изуродованное безграничным, абсолютным презрением лицо. И это было проявление подлинного убожества — вот как выглядела искренность того горя, что она носила в своей груди из-за потери любимого мужчины. Я ненавидела ее за эту искренность, потому что чувство Сары имело больше прав на существование, чем мое, чем скорбь убийцы…

Мы шли навстречу друг другу. Нож в руке любимой наложницы Кхаана я заметила сразу, но и у нее не было намерений атаковать исподтишка. Клинком, который был обращен вперед и открыто, она орудовала слишком неумело, чтобы нападать на кого-то вроде меня. Обезумевшая любовница резко бросилась вперед, изрыгая проклятья до хрипоты:

— Будь ты проклята, Элейн! Я мечтаю убить тебя, разорвать на куски за то, что появилась в жизни владыки!!! Будь ты проклята!

— Давно и не раз. Проклята, — с насмешкой над ее наивностью ответила я и честно приняла удар.

Ее замах был слишком очевидным, но преимущество Сары состояло в том, что ей некому было помешать. Бегущие за мной Дхе-Фортис во главе с Арин не успевали, я же намерено не собиралась препятствовать ее злобе оставить на мне следы отмщения. Наверное, я даже была ей благодарна за возможность хоть какого-то наказания за то, что я сделала. Было бы хорошо, если бы таких людей, как Сара, жаждущих справедливого возмездия для убийцы Короля Кхаана, нашлось больше. Вдруг мне повезло бы сдохнуть от рук одного из них?..

Сара махала своим ножом, как человек, окончательно потерявший связь с рассудком, но больше ни одной из ее атак не удалось достичь цели, хотя я все так же стояла перед ней. Арин мгновенно обезоружила ополоумевшую наложницу, как всегда, став моим щитом перед любой опасностью.

— Сдохни самой страшной смертью, мразь!!! — не унималась Сара, беспомощно дергаясь в мертвой хватке Арин.

— Так бы и поступила, если бы могла, — бросила я с сожалением и вошла в покои Кхаана, абсолютно безразличная к тому, что Дхе-Фортис сделают с мятежницей, как и к глубокому порезу на моем плече.

За дверью, которую я заперла для всех, чтобы побыть наедине со своим отчаянием, еще некоторое время доносились звуки возни, но вскоре все вокруг погрузилось в могильное молчание. То самое, которого я так долго искала.

Запах моей крови мутил пустой уже много-много дней желудок, как же мне был ненавистен запах этой крови, что станет мучительно долго, капля за каплей, вытекать из раны, боли от которой я даже не чувствовала. Не обращая внимания на головокружение, я дошла до огромной кровати, где столько раз мой супруг насиловал меня, и тихо опустилась в ее холодные объятья, будто прежде никогда не испытывала к этому месту отвращения, будто в один миг оно стало мне дороже всего в опустевшем без Кхаана мире.

Со дня его смерти я запретила заходить в покои мужа кому бы то ни было и ревностно хранила вещи на своих местах, так, как оставил все здесь Кхаан, уходя в тот день вместе со мной за последним осколком сердца проклятого чудовища Угвура. Это было единственное место во всем необъятном мире, завоеванном моим супругом, где еще осталось его присутствие, его дыхание… И я его хранила, я, как обезумевшая вдова ждала, что вот скоро, вот в следующее мгновение он мог бы вернуться…

Желая избавиться от навязчивого тошнотворного привкуса крови, я уронила лицо в подушки и жадно, остервенело, до истерики, вдыхала запах его кожи, аромат его тела, пока не обессилила от пролитых слез, от истощения, от многодневной бессонницы.

* * *

Не знаю, как скоро прибыл в Рисхеэль Седжал, но его присутствие будь я даже трижды мертвой, не спутала бы ни с чьим другим. Грузная фигура все в той же поношенной временем и невзгодами рясе приблизилась ко мне со спины. Уперев глаза в отвесную скалу позади Рисхеэли, я прохрипела:

— Уходи к черту, Монах, если задумал неладное.

— Ладное или неладное для нас с тобой одно. Сейчас что неладно тебе, ой как ладно мне. Так мне по чьему неладному мерки снимать, когда буду решать уйти или нет?

— Тогда просто проваливай и не тревожь меня. В этот раз поломанными костями ты делу не поможешь.

— Элейн, как мне тебя не тревожить, когда б без тебя тут никто не в силах разобраться?

— А ты перестань прикидываться и вспомни, кто я на самом деле. Тогда надобности в моем участии не будет вовсе. Я — Рейна, Седжал, Рейна! Дочь нищего крестьянина, рабыня без фамилии, пушечное мясо мертвой армии! Отпусти меня хотя бы сейчас, будь милостив, останься благодарен!

Седжал молчал. Он лишь сцепил кисти рук и понуро свесил голову вниз, как провинившийся ученик, тем самым просто выказывая свое уважение моему гневу. Еще некоторое время он не нарушал тишины, желая убедиться, что я закончила свой выпад.

— Была б ты Рейной, как было бы всем нам просто… — выдохнул он, не упрекая — сожалея. — Однако я больше никогда не смогу назвать тебя Рейной, моя королева, ибо не знаю, что делать с преданностью, которую испытываю к Элейн. Ты мое проклятье, ты — мое спасение, Владычица мира людей.

— Устала я слушать о том, что я чье-то проклятье! Ненавижу я слушать, что я чье-то спасенье!!! Когда можно будет говорить мне?! Когда хоть кто-то из вас спросит, чего хочу я?! Вы кидаете меня то в огонь, то в полымя, только б удовлетворить свои интересы, но никто не удосужился познать, чему предано мое сердце!

— Элейн, неужели?.. — выдохнул Монах свои страхи и безнадежность. — Ты и король…

— Неужели?! Что это вообще значит — неужели?! — закричала я, заставив его заткнуться на полуслове. — Ты думаешь, что рядом с таким мужчиной, я бы не сломалась?! Что такой, как он, не сможет пробудить во мне чувства? Я каменная, по-твоему, рядом с этим великим мужчиной думать о ромашках?

— Нет, моя дорогая Рейна… — словно съел что-то горькое, произнес Седжал, — просто я надеялся, что судьба хотя бы тут пожалеет тебя и не позволит испытать еще и роковую любовь.

— Мой муж все это время взращивал во мне ненависть… Он умер, не спросив, удалось ли ему задуманное. Он ушел, но так и не узнал, что его план полностью провалился, — откусила от той горечи, которую пережевывал Монах, и я.

— Твой муж хранил много тайн, хотя каждую из них он позволял постепенно раскрывать. И только любовь к тебе была той, которую он оберегал ревностнее всего, оберегал до самого конца…

— Знаешь, Монах, — признавая свое бессилие, свою слабость, которую искусно прятала за суровым властным видом все эти годы, начала я, — прежде меня ничто не могло сломить, и ты тому свидетель. С момента рождения жизнь ни единого раза не считалась с моими слабостями, требуя преодолевать трудности, будто дала мне для этого какое-то достойное оружие. Голод и абсолютная нищета в детстве, лишения воинской службы и выживание в собачьих условиях в молодости, а потом и вовсе — чужая судьба, в которой дерьма оказалось куда больше, чем в моей собственной… Но теперь, Седжал, чего бы она от меня не ждала или даже требовала, я не готова продолжать без ее содействия. Моя вера в нее умерла давным-давно, а после пришел какой-то глупый энтузиазм, как еще один от меня ей шанс проявить благосклонность, но я снова единственная, кто остался в дураках. Я устала просить скромную милостыню у судьбы, когда б давно уже заслужила от нее царские почести.

— У меня для тебя нет ни одного возражения, моя королева, — выдохнул Монах. — Все, что ты говоришь, верно; все, чего ты просишь, неоправданно мало. Но мне не дает покоя все то, что я вижу, все то, что творится вокруг. Такое ощущение, что помимо лишений, нас еще и обманули… Мне отчего-то кажется, будто к худшему мы только подошли…

— Мы не подошли, Седжал, мы в это вступили, вляпались, — брезгливо бросила я, желая никогда больше не прикасаться. — Вот только расхлебывать чужое лично у меня нет намерения.

Монах снова выдержал паузу, будто наши с ним мнения и интересы вновь разошлись. Его уважение к моим словам существовало лишь как некая обязательная часть дипломатии для демонстрации дружелюбия, нет, даже не дружелюбия — отсутствия враждебности, но на деле его мысли твердо намеревались противостоять чужому повествованию. И в следующий миг Седжал подтвердил мою теорию.

— Элейн, ты лучше всех знаешь, как я ненавижу Хейнина, но даже так я призываю тебя, я умоляю тебя выслушать то, что он хочет сказать.

Кто же виноват, что в нем осталась еще какая-то доля глупого самопожертвования? Едва ли я могла укорять того, кто в прошлом стерпел столько невежества от меня.

— Монах, какой мне прок от его речей, когда б единственное, что мне нужно, он дать не в силах, — не теплея ни на градус, безразлично ответила я.

— Как же мне добиться твоего снисхождения, когда б никому не под силу дать то, что ты хочешь?..

— Никак. Монах, наши игры кончились.

— Но жизни — нет…

— Однажды закончатся и они. Нам всего-то и нужно подождать, Седжал. Давай просто заберем Дхе-Фортис и Яна, а потом все вместе вернемся в Вейон.

— Больше многих я был бы рад поступить так, как ты говоришь. Моя душа поет, когда я слышу о безмятежном этапе своей жизни, особенно перед смертью. Какими бы благородными лозунгами я ни кичился, какой бы доблестью себя ни благословлял на воинские завоевания, в глубине души я больше всего на свете хотел бы сдохнуть в тепле и покое. Чтоб по мне службу отслужили и слезу скорби проронили над моим дубовым гробом, а не в чистом поле от когтей нечисти. Вот только сдается мне, что потому душа и поет, что эти мысли могут быть лишь недостижимой мечтой.

— А кто помешает нам в осуществлении этой мелкой мечты?

— Кто? Пожалуй, помешать-то как раз некому. Но если ты спросишь, что нам помешает, то я непременно дам ответ. Наша судьба. Наша чертова скотская судьба.

— Наплюй на нее. Если делать вид, что мы ее не замечаем, она лишь с сожалением будет наблюдать, как, не доставшись ей, мы преданно каждый в свой час уходим рука об руку со смертью.

— У твоего красноречия появился новый слог, долгой пыткой тянущий жилы, когда бы раньше ты предпочитала только быстро рубить. Мне нравилось умирать от твоей руки безболезненно, это давало надежду на бесславную кончину.

— Каков учитель, таков и ученик, Седжал. Не вини меня в том, что я послушно усвоила каждый заданный тобой урок, — обернулась на него я. — Лучше отдохни с дороги, вдруг так станется, что уже завтра нам предстоит долгий обратный путь...

* * *

Глава 23

Я стояла перед огромным зеркалом в покоях Кхаана, отсчитывая последние часы в роли королевы Аграахона. Но чувства в моей душе не имели ничего общего с ощущением правильного выбора. Мне не стало легче от принятого решения, решения, которое было основательно и степенно взвешено.

Что я делаю? Я убегаю? Поджавши хвост, я впервые в своей жизни выбираю то, что легче? Ох, Элейн, это в самом деле прогресс! Браво! Ты наконец-то начала думать о себе, вот только снова не угодила чертовому благородству, пронизывающему тебя точно тряпичную куклу грубой вощеной нитью.

Отчего же теперь все внутри меня противилось поступку, который был принят именно мной и на основании моих личных желаний? Никто ведь не влиял на это решение, никто не препятствовал этому решению! Как же сильно за эти годы я деформировалась морально, что не могу просто взять и послать все в тартарары, оставив чужие цели позади собственных…

Под воздействием этого смятения у меня все внутри разрывалось. Я едва не начала кидаться из угла в угол от противоречий, путающих мою и без того сейчас потерянную душу; противоречий, силы которых были между собой равны. Я не могла отступиться, но и мысли о новых геройствах в угоду проклятой судьбе вызывало отвращение, тошноту, ненависть к собственной бесхребетности. Я умоляла высшие силы предопределить уже мой выбор, чтобы только не оставаться в этом разжижающем состоянии еще хоть одно мгновение, мгновение за мгновением… Невозможность выбора при наличии вариантов казалась мне сущей каторгой, а решение все не приходило.

Зубы сводило от напряжения, от сильного сжатия. Я чувствовала, как уходят остатки разума под гнетом безысходности. Так мне сейчас было противно мое существование, мой облик, что я, не задумываясь, какой урон принесет это действие, я схватила первое, что попалось под руку и с затмившей рассудок одури бросила в зеркало перед собой.

Стекло разлетелось на маленькие подлые осколки. Вытесняемые силой удара, они обратились ко мне, ах нет, скорее против меня. Лицо поразило будто укусами разъяренных диких пчел. Острые частицы моего собственного жалкого отражения попали в широко раскрытые глаза. Глаза, до смерти уставшие от однообразия лежащего перед ними мира, желавшие видеть каждое кровавое ранение разбившейся вдребезги жизни и выразить благодарность за ее последнюю для меня милость.

Было пронизывающе, необратимо, мертвецки больно, но в сравнении с гноящимися кровавыми порезами моей души то были всего лишь царапины, которые едва заглушали внутреннюю боль. Я улыбнулась чувству безмятежности внутри себя, впервые вздыхая без груза на сердце, впервые узнавая истинный смысл слов о выбивании клина клином. Так мне казалось первое время, пока я не поняла, что дело вовсе не в том, что новая боль могла заглушить уже имеющуюся.

В самый последний момент я, должно быть, все же струсила и закрыла глаза. Мгновением коснувшееся меня физическое страдание будто погасло едва вспыхнувшей искрой, когда слилось с мукой душевной. Теперь я не испытывала ничего. Я мертва? Нет… Не так быстро, не так легко… Что угодно, но, к сожалению, не мертва. Внутри стало проясняться, как после порыва ветра, рассеявшего плотную завесу тумана, и я постепенно смогла ориентироваться в своих ощущениях.

Боль осталась где-то позади, в мутных воспоминаниях, что забрал с собой тот порыв. Вдруг почему-то стало так тихо и спокойно, словно от ласковых любящих рук… Разве посреди этого безнадежного, вязкого, ядовитого горя может ощущаться что-то подобное? Проще признать окончательный триумф деменции над слабым от страхов и сомнений рассудком, чем то, что во всей этой мерзости со мной могло произойти что-то хорошее.

Ведомые каким-то бессознательным импульсом, мои руки потянулись к лицу. Вздрогнув от ожидания неизвестного, я коснулась деревянными пальцами своих выцарапанных до дна глаз и не нашла ни единого повреждения. Рефлекс был сильнее страха, когда, задохнувшись вставшим поперек горла воздухом, я разомкнула веки. Если бы не разбитое под ногами стекло, я точно решила бы, что время обернулось вспять, когда остатки испещренного паутиной трещин зеркала показали мне множество моих отражений, где ни на одном из них у меня не было никаких повреждений.

Мгновенный импульс подкинул новую догадку. Не теряя времени, я разорвала ворот платья и оголила плечо. Сара оставила на нем глубокий порез всего лишь несколько дней назад, но я о нем даже не вспомнила, потому что считала, что боль физическая моим телом воспринимается теперь иначе из-за анестезии, которой напитывает меня нестерпимая душевная. Могла ли я подумать, что этой раны от боевого клинка просто больше нет?..

Это была магия. Это точно была магия Кхаана… Но как? Что-то в этой комнате еще хранило его память и частицу колдовского могущества? Могло ли подобное быть, если отовсюду и повсеместно она ушла вслед за своим хозяином? Я продолжала смотреть на себя, на открытые участки кожи, которая оставалась идеально гладкой, без каких-либо следов от нанесенных увечий. Мой взгляд бродил по лицу и рукам, так и одеревеневшим в прикосновении к нему, и вот тогда-то я поняла…

Магия была не в комнате, не в предмете или просто запечатлена пространством. Энергия Кхаана все это время была при мне. В кольце, которое мой супруг надел на мой палец в тот самый день, когда чуть не убил в гнилом подземелье, корчась в агонии вживления предпоследнего осколка. Если магия жива, то и Кхаан, где бы он сейчас ни находился, тоже?..

Эта мысль напрочь лишала рассудка, когда в безымянном омуте скорби я отчаянно цеплялась за протянутую надеждой руку. В тот самый миг, когда мне казалось, что я совершаю последний вдох перед вечностью во мраке, появляется луч света, способный вмиг обратить меня против силы любого толка, против врага любого могущества. Я ощутила, как в моем опустошенном, выжженом внутреннем мире, вытягиваясь к солнцу подобно могучему дереву, с каждой секундой крепнет дух, с которым я уже успела навсегда проститься.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мне не требовалось много времени, чтобы поверить в то, что Кхаан жив, мне пришлось долго осознавать шаткость этого положения. Как бы я ни радовалась, силой пришлось заставить себя смириться с тем фактом, что в любой момент все может стать еще хуже, чем было. Я должна была понять, что, вставая на путь борьбы в попытке вернуть Кхаана, не имела, по сути, ни одного шанса на положительный исход.

На сей раз мне следовало четко уяснить, что снова могу потерять все, и только это трезвое осознание способно стать моим единственным преимуществом на выбранном гибельном пути. Если я хочу попытаться, то не могу действовать вполсилы, но, выложившись на полную, не стану сожалеть, когда б решится, что все было зря…

Мысленно я дала себе клятву поставить все на кон спасения этого мира в обмен на жизнь моего мужа. Победа окупит любые жертвы с моей стороны, поражение — не заберет ничего, потому что у меня больше уже и забирать нечего. Если Кхаан умрет, я уйду вслед за ним в тот же миг. А пока судьба вольна пользоваться мной в угоду своим маниакальным повадкам.

Кхаан, живи! Я клянусь, что вынесу все и приду к тебе, мой порочный любимый супруг. В жизни или смерти. Я приду, я приду...

* * *

Рисхеэль, как и всегда, была молчалива и со всем почтением предана своему благородному одиночеству. Утопающая в снегах, переметаемая северными ветрами, столица необъятного Аграахона молчала и о своем горе. Лишившись владыки, она, казалось, и сама апатично испускала последний дух. Все здесь и ныне напоминало о тяжкой участи обитателя этого замка, его обреченной на отчуждение души. Посреди богатейшего государства, где жизнь била ключом в благополучии и достатке, стояла пустая внутренняя столица Рисхеэль, будто бы вовсе незаслуженно присутствуя на чужом празднике. И, вероятно, все обитатели ее замка были ей под стать.

Мое состояние всегда идеально сочеталось с тоскливым безвременьем этого места. Казалось, каждый коридор необъятного дворца Короля Аграахона звучал тем же гулким разочарованием, что нараспев стенало панихидой в моей душе уже настолько давно, словно бы тянулось и вовсе откуда-то из прошлых жизней. С первого дня моего появления в Рисхеэли в унисон мы с ней нехотя вдыхали сырой, пасмурный, щемящий воздух и всякий раз, будто в предсмертный час, делали тяжкие выдохи. Это было безмолвное сосуществование, это было даже что-то очень похожее на дружбу двух тихих душевно больных, присутствие в забвенном сознании друг друга которых не тяготило — утешало. Но лишь до тех пор, пока я не предала наш с ней негласный союз.

Рисхеэль, как и я, отныне оставалась бездыханной нежитью, сменив благородные печали на уродливую скорбь. И мы больше не были частью одного безумия, мы теперь болели каждая своим, хотя и с абсолютно схожими симптомами. Рисхеэль больше не реагировала на меня, не доверяла мне своих сожалений, окончательно погрузившись в бесформенное, холодное, как могильная плита, забытье.

А я… Да что я? За время своего многодневного траура я исчерпала себя полностью и безусловно. Иссушаемое скорбью, тоской, осуждением мое сердце было постепенно обескровлено, отчего вскоре за этим и мое тело лишилось живительной силы. Физически я едва справлялась с расстояниями в несколько десятков шагов и не была способна держать в руке ничего тяжелее свитка бумаги. Мое траурное платье повисло на мне черным бесформенным саваном, в котором я и намеревалась отправиться в могилу. Сущее убожество.

Казалось, даже в моей тени было больше жизни, чем во мне самой. Меня всегда бил озноб, а руки и вовсе потеряли чувствительность из-за отсутствия внутри даже искорки тепла. Эти симптомы напомнили мне о дне в подземелье, когда Шеограт призвал мою душу в царство Тьмы, завладев ее частицей. Вот и теперь моя душа, мое внутреннее пламя покинуло меня, и больше ничего не осталось. Ха-а-а… если бы существовала единица измерения пустоты, то ее непременно следовало бы назвать моим именем.

Так все и было, но лишь до тех пор, пока не явила мне себя магия Кхаана. Если сломить меня и сделать живым призраком, мечтающим о скорейшей смерти, было чьим-то маниакальным планом, то следовало исполнять его с большей прилежностью, особенно когда я всецело разделяла этот замысел. А теперь у меня свои планы, теперь с пустотой меня больше ничего не связывает: ни имя, ни участь.

Вот наконец-то мой разум и чист, чтобы понять простую истину, данную мне с самого рождения: нет у меня врагов — враг у меня есть лишь один, и это моя судьба. Спустя столько лет мы встретились лицом к лицу, и, хвала справедливости, ей больше не за чьей спиной спрятаться от меня. Все ее тайны разгаданы, все мои карты биты — разве не прекрасный повод для нашего первого честного последнего сражения?

Я сидела на троне моего великого супруга ледяным изваянием, без единого помысла полноправно этим троном владеть. Очередная бессонная ночь отличалась от всех своих предшественниц хотя бы тем, что не пила мою кровь, жадно вцепившись в горло: до отвратительно позорных гематом, растекшихся лиловыми сетками, до омерзительного бульканья и клокотания, доносящихся из глубоких прокусов. Холодная выдержка и взвешенное, окрепшее желание сшибиться на копьях с судьбой в последний раз, где ставкой с обеих сторон будет абсолютное и непреложное все. Каждая из нас, после той яростной схватки, безропотно отдаст победительнице себя. Когда завершающий удар попадет точно в цель, одна из нас неминуемо примет поражение, склонившись перед сильнейшей до земли.

Вокруг меня собрались самые преданные мне люди, самые верные мои союзники и, пожалуй, самые отчаянные мои друзья. Все Дхе-Фортис, отправленные мной в провинции, успели вернуться назад, пока я сама познавала границы вдовьего горя. Монах, узнав обо всем, мчался ко мне так быстро, будто сами дьяволы хлестали плетьми его загнанную еще в начале пути кобылу. И, наконец, мой молчаливый на осуждения, но красноречивый в своей безусловной верности генерал Ян, как и всегда, находился совсем близко. В любую секунду он был готов облегчить каждое мое действие, движение, что с ослабшим до предела телом в одиночку давались мне слишком тяжело.

Не обращая внимания на цепенящий конечности холод, на ставшее обыденностью головокружение, я смотрела перед собой, туда, где вот-вот должен был появиться человек, покорно исполняющий приказы моей судьбы. Сейчас мне предстояли очень важные переговоры, в которых проиграть я не могла ни при каких обстоятельствах. Ах… у меня было столько времени на отчаяние, и потому у меня теперь нет ни секунды на сомнения…

Когда Хейнин вошел в тронный зал, Монаха аж затрясло. Его скулы ходили под сумасшедшим сжатием челюстей, а из закрытого рта донесся вполне отчетливый бесконтрольный скрежет. Знаю, что Седжалу сейчас стоило титанических усилий, чтобы не пустить в ход весь свой праведный гнев, которому он со всей благоговейностью приносил клятву верности с того самого дня, как умерла Нантара. Ненависть — очень страшное чувство, ненависть, жившая в человеке десятилетиями, одной аурой способна покалечить.

Хейнин, которому наконец дали слово, дали преподнести это слово медленно и уверенно, смакуя каждый нерв нашего самообладания, по которому он шел своей кривой, рубленой походкой. Его не интересовали причины моей кардинальной перемены — Хейнину не было дела до чувств, в его приоритеты входили совершенно другие вещи и другие понятия, а потому он с самым искренним безразличием выдал эту оду цинизму:

— Все, кто должен был умереть — мертвы, все, кто должен был выжить — живы. Подними голову, королева, и выйди на защиту того, что давала клятву защищать. Над миром людей нависла угроза, которую столько лет сдерживал твой супруг, но ее наступление остановить был не в силах.

— Великий Король мира людей остановить не мог, а я смогу? — вела диалог я в той же плоскости, что задал Хейнин, желая прояснить все цели этого загадочного слуги Кхаана через его размышления вслух.

— У каждого своя роль, королева Элейн. И своя очередность, — его слова несли слишком пренебрежительный посыл для той строго уважительной интонации, в которую он их облек.

— Только сейчас я вдруг поняла, что ты всегда вел себя вот так. Ты был одержим спасением этого чертового мира, но оставался абсолютно холоден к тем, кто этот мир спасает… Хейнин, это ты, именно ты, своей лживо-заботливой преданностью взрастил Кхаана как самое могущественное оружие, это ты воспитал в нем бесчувственного зверя. Сейчас ты напутствуешь меня перед битвой, которая нужна тебе, но соберет богатый урожай из наших душ. Так же, как ты не поскупился жизнью Нантары и ее нерожденного малыша, убивая, чтобы сохранить тайну ключевого из пророчеств.

Я нарочно вскрыла больное нутро Седжала. Я нарочно хотела сделать ему больно. Между нами, участниками этого проклятья, может быть ненависть, но не может быть недосказанного. Если ненавидеть, то открыто, чтобы в нужный час, в час принятия решения убить или пощадить тебе не пришлось судить за вынутый из-за пазухи камень. Сегодня мы все проясним, иначе нам никогда не сдвинуться с этого места, а тянуть время для меня теперь хуже смерти.

— Ваше обвинение ошибочно в случае с четвертой пророчицей, моя королева. Я не причастен к смерти Нантары.

— Если не ты, то кто? — скривившись сомнением, произнесла я, потому что внутри у меня возникло явное противоречие. Хейнин был слишком самодостаточен, чтобы лгать, при этом я не видела причин верить ему, потому что убивать Нантару больше было некому.

— Мне не дано этого знать. Я не всесилен, — просто развел руками преданный слуга моего мужа. Снова он не парировал, а просто повторял о своей непричастности.

— Каким образом ты оказался рядом с Нантарой, когда она умирала? Я видел своими глазами! Думаешь, я поверю, что это случайность? — утробно прорычал Монах, сдерживая до тряски беснующуюся в его теле ненависть. — На твоих руках была ее кровь!

Взгляд Седжала стихийно воспламенился, предупреждая врага об опасности, но под воздействием сильной воли и безграничной человеческой мудрости, которые Монах приобрел за свою нелегкую отшельническую жизнь, яростный огонь ненависти был почти сразу потушен тихими, целительными потоками смирения. Седжал снова стал привычным собой — смертельно уставшим от своей судьбы человеком. Он так хотел бы за все страдания взыскать с Хейнина, иметь хотя бы шанс поквитаться с ним за прошлое, но вновь в угоду этой проклятой стези, стези проводника пророчеств, должен был скрыть свои раны, гниющие в гангренах ненависти бесконечно много лет. Выталкивая каждое слово, будто сгустки крови из изрезанного болью нутра, Седжал произнес:

— Церемониальный клинок, он был в твоих руках.

Хейнин остался безучастен к любой проявленной Монахом эмоции. Он не показывал безразличие, он лишь вновь остался отстраненным. Похоже, его сухое, чуждое ко всему человеческому сердце было рождено только для того, чтобы качать кровь по организму.

— Четвертая провидица умерла бы все равно. Даже если бы я успел прибыть вовремя, то не смог бы остановить ее гибель.

— Кто это был? — настороженно спросила я, силясь не упустить подсознательно что-то очень важное.

— Я не видел его лица, но по его ауре понял, что он крайне силен. Даже владыка Кхаан не совладал бы с ним, по крайней мере, не в том своем пока весьма ограниченном могуществе.

— Это темный маг? — обратила свой вопрос ко всем нам Арин.

— Да. Это был один из слуг Тьмы. У меня нет приемов против такой ощутимой магии. Я не мог противостоять, — снова в повествовательной манере доложил Хейнин.

— А что насчет Кхаана, он знал убийцу?

— Уверен, что владыка знал, — все так же честно отвечал Хейнин, без единого презрительного вздоха сделавшись покладистым слугой ради одного лишь момента — когда сам сможет обратиться в задающего вопросы. — Но он не называл имени, не говорил со мной об этом маге. Король Аграахона был очень мудрым человеком, не раз доказав, что из всех потомков Угвура он единственный заслуживал быть равным предку.

— Кхаан не доверял даже тебе, тому, чья преданность была стократно сильнее собачьей, — высказала вслух свое наблюдение я. — За всю свою жизнь мой супруг не встретил никого, кому мог довериться. Его считали Высшим Злом только потому, что он просто был самым одиноким человеком в этом мире…

— У владыки не было другого выхода. Он с самого начала знал, что в этом его предназначение, и был бесконечно смел принять судьбу и ею последовать, — со всем уважением, но настолько же монотонно озвучил Хейнин. — До смерти четвертой провидицы случилась ведь еще одна.

— Неужели Рубен?.. — открыл рот побледневший вмиг Седжал.

— Мне неведомо, как, но Король Кхаан узнал, что хранителям пророчеств грозит опасность. И вскоре произошла гибель пятого провидца, однако владыка еще до этого предугадал, что некто попытается не просто завладеть тайными знаниями, но при этом намерен стать единственным, кто имеет полную картину пророчеств. Он задался целью отыскать все части цепи как можно скорее. Затея убийцы не удалась не только потому, что Король Аграахона преуспел раньше, была другая причина…

— Кхаан стал сильнее, — поняла, к чему ведет Хейнин, я.

— Верно, Ваше Величество.

— Но он не убил мага, — дополнил цепочку выводов генерал Ян, впервые вступив в разговор.

— Точно. В противном случае, мы бы сейчас тут не сидели...

— Владыке удалось сохранить жизни оставшимся провидцам, когда он благодаря осколкам черного сердца превзошел в силе своего противника. Этот маг больше не мог подобраться к тем, кто имел защиту Короля мира людей.

— Вот только до самих пророчеств он все же добрался, — выдохнула Верна, стоявшая позади меня без движений, словно несла боевое дежурство около священного символа людской веры.

Монах в машинальном действии поднялся со скамьи и нагруженный тяжкими мыслями принялся расхаживать вдоль подножия трона.

— Итого, вопросов стало еще больше, а тот, кто способен на них ответить давно за порогом этого мира.

— На самом деле вопросы меня сейчас меньше всего интересуют, — теперь уже поднялась я. Спустившись со своего возвышения, я обошла вокруг изломанно опирающегося на свою трость Хейнина. — Сейчас мне важно понимать, нужно ли на все это вообще искать ответы.

— Кажется, заговорив открыто, мы наконец имеем шанс прийти к согласию, — тон Хейнина по-прежнему звучал отстраненно, но теперь в нем ощущалась доселе тщательно скрываемая властность. Так обычно говорят те, кому есть чем сделать ставку, в чьих руках лежит нечто безусловно ценное для другой стороны.

— Это целиком и полностью зависит лишь от твоего искреннего желания прийти к согласию, — усмехнулась я, в душе похвалив Хейнина за шаг навстречу прямому диалогу между нами.

Стук моих каблуков в смолкшем необъятном пространстве тронного зала резко оборвался. Мой взгляд уперся в глаза слуги с решимостью владыки, а кривая улыбка явственно, без намека на двусмысленность анонсировала будущие мои безрассудства. В следующий миг я выставила ладонь вперед и без жалости полоснула себя острием клинка. Из смертельно ровной раны хлынула кровь, напитывая багровым оттенком рукав моего траурного платья. Не успели струи крови промочить одежду, как у пореза на моей руке уже зарубцевались края.

— Примечательное зрелище, не так ли? — направила безумный взгляд на Хейнина я и улыбнулась тем чертям, что бесновались в моей необратимо травмированной душе.

Удивление затронуло лица всех присутствующих, но лишь Хейнин остался в прежней мимике. Выходит, мои догадки подтвердились — он знал.

— Что это такое, Элейн?! — прохрипел Монах.

Я подняла брови, усмехаясь над Хейнином, гордо застывшим передо мной в ожидании моих невыполнимых условий, а затем повернулась к Седжалу с ответом:

— Это, дорогой мой Седжал, магия.

— А я думал, фокусы ярмарочного шута в погожий день! — рявкнул недовольно он, требуя объяснения.

— Магия моего супруга, Седжал, — произнесла я, наблюдая за реакцией Хейнина. — Которая должна была умереть вместе со своим хозяином…

— Король Кхаан не мертв?.. — хором озвучили Дхе-Фортис.

— Нет. Во всяком случае, его духовная форма.

Монах махнул рукой, призывая вернуть ему мое внимание.

— Элейн, это правда?

— Его не вернуть в этот мир, — не позволив мне и слово вставить, отрезал Хейнин, как будто думал, что он тот, кто тут что-то решает.

— В таком случае, я отправлю этот мир туда, где Кхаан.

— Королева Элейн — та, кто должен защищать его, а не разрушать, — тон слуги все больше делался авторитарным.

— А ты мне ничего хорошего не сделал, чтобы выдвигать требования по долгам. Я ничем тебе не обязана, так что схватись покрепче за свой костыль и попробуй заставить меня служить тебе. Или ты, по обыкновению, насобираешь еще десяток пророчеств и разбросаешь эти загадки по всему миру, чтобы мы еще четверть века потратили на игры с тобой Хейнин? Так я тебе приготовила одно слово на это: мечтай.

— Ваше Величество думает, будто моей целью только и является, что обрекать смертных на мучения?

— Мне плевать на твои цели, Хейнин, пока по значимости ты не поставишь их после моих, — продолжала открытый и острый диалог я.

— Ваши цели слишком эгоистичны для того, чтобы ставить их выше.

— А твои лишены мотивации. И знаешь почему? Да вот как раз потому, что в них нет ничего, способного удовлетворить мою эгоистичность. Если ты такой весь из себя благородный спаситель мира, так ты не влачись за моим черным эго и защищай свой мир сам! А ко мне он ни разу, никогда не был ни благосклонен, ни справедлив, чтобы то, что от меня осталось я готова была смиренно положить на алтарь его существования!

— Элейн, кто он такой? — Монах с нетерпением в голосе прервал наши упрямые обвинения в адрес друг друга.

— А ты у него и спроси, Седжал, — фыркнула я, чувствуя все больше презрения к тому, кто цинично тянет мое и без того ограниченное время. — Пускай господин Хейнин хоть раз будет честен с теми, кого без зазрения совести бросает в жернова смерти ради якобы благородных целей!

— Кто в итоге чей слуга, ежели мы все это время ошибались? — задал новый вопрос Монах. По его суровому лицу можно было сразу определить, что он готов обрушить этот мир вместе со мной.

— Я тот, кто призван Балансом следить за строгим исполнением предписанного им.

— А если конкретнее?

— А если конкретнее, то Хейнин — обратная сторона медали под названием Угвур. Отколовшаяся частица его отражения, в которой, как во всем обратном, заложено зерно противоборства. Есть действие, и на всякое действие имеется свое противодействие. Чтобы уравновесить силы, не дать Угвуру безграничную власть, Баланс породил Хейнина. Кривого, убогого, изломанного сущностью Бога Тьмы. С тех пор он призван восстановить границы Равновесия, так что Хейнин не фанатик мира во всем мире, он создание, наделенное высшей волей и ее машинально исполняющее.

И вот тут, после моих рассуждений, которые я уверенно раскладывала перед собеседниками абсолютно наугад, на лице Хейнина наконец-то проявились эмоции. Его голова склонилась в легком почтительном кивке, когда он произнес:

— Королева Элейн поистине удивительная женщина, от которой не скроется ничего.

— В Эригиле ты сказал мне, что однажды я узнаю все, но отказался быть тем, кто расскажет.

— И вы действительно узнали все сами, как я тогда и предрек.

— А похоже, что у меня был выбор? Разве ж со мной кто-то делился знаниями — нет, только тайнами. Скармливали одну за другой и ждали послушания от цепной собаки. Когда же у собаки не осталось хозяев, ей пришлось самой позаботиться о себе. Эта собака отрастила клыки и стала своенравной, так что теперь ты, Хейнин, никуда не денешься от меня, пока я не удостоверюсь в том, что все тайны перестали для меня таковыми быть.

— Какие тайны мне полагается открыть?

— Первая из них — как попасть за границу мира Тьмы?

— Такой способ есть, — сухо прозвучал Хейнин.

— Ты замолчал, потому что ляпнул, не подумав, или ждешь, что я стану тянуть из тебя слова, Хейнин? Какой бы ни была причина, оставь ее при себе. Кхаану изначально никто не предоставил иной судьбы, поэтому ты успешно довел его до гибели, я же — не героиня твоих гребаных пророчеств, а их главное зло, так что запросто могу послать тебя ко всем чертям! — показывая ему все свое омерзение, сплюнула я.

— Вы ошибаетесь, — категорично, без церемоний отвечал мне при почти раболепном отношении Хейнин. — Как Королева мира людей может быть злом? Ваше Величество призваны стать оплотом защиты для всех тех, кого ваш супруг собрал под флагом Аграахона.

— Оставь уже свои сладкие речи. Мы тут все знаем, что во мне нет ни капли королевской крови. Стань мне уже равным собеседником, а не прячущим камень за спиной слугой.

Хейнин выдохнул последний оставшийся в его легких глоток лести, и уже в следующую секунду поднял на меня совершенно другой взгляд. Глаза заскучавшего среди дураков повелителя судеб, глаза, в которых будто бы никогда и не было почтения ни к кому, ни к чему. Его аура изменилась и даже обрела какой-то зловещий силуэт позади своего хозяина. Этот инвалид с перебитым и распаханным на шрамы телом казался сущим воплощением бессмертия. Выпрямившись во весь свой не физический рост, он наконец-то заговорил честнее:

— Что у тебя за условия?

Я не собиралась тратить время на похвалы его искренности и желанию идти на компромиссы, мне было важно только одно — добраться до Кхаана, пока он еще жив. Мои слова были произнесены без лирических отступлений.

— Ты поможешь мне попасть в Подземное царство. Если нет, я без зазрения совести похороню мир, который ты так заботливо лелеешь.

— Так у тебя не условия, а угрозы, — склонил голову на бок бывший слуга, все с тем же любопытством вглядываясь прямиком в мою душу. — Ты торгуешься со мной, королева Элейн?

— Пфф… — закатила глаза я, будто он слишком наивен в своих заблуждениях на мой счет. — Нет, Хейнин, я учу тебя быть благодарным.

— Я — страж Баланса, существо вне времени, вне обстоятельств. Чувства для меня пустой звук, а это значит, что твой урок может быть потраченным впустую временем.

— Снова заговорил с простолюдинкой возвышенными речами? Мне казалось, минуту назад мы начали понимать друг друга, Хейнин. Давай же, выбирай! Или это так трудно? Уверена, раньше ты всегда получал желаемое, но нельзя постоянно брать взаймы и не оставаться при этом должником, — заявила я, не намереваясь уступать.

Я слышала, как Монах довольно хмыкнул, когда я выставила Хейнину ультиматум. Сами виноваты, что не дали мне просто сгнить на том полу в церемониальном зале. Хромой не показывал эмоций, но то, что он говорил, было противно слушать:

— …Он останется в мире Тьмы, как противодействующая сила. Только так Равновесие будет завершено. Границы мертвых и живых вновь останутся непоколебимы, когда создание той крови и плоти вернется в свой мир. Угвур пошатнул Баланс, когда миновал барьер мира живых, все порожденное во Тьме приговорено там и остаться. Тебе не спасти владыку.

Я осталась нема, не имея интереса снова покоряться написанной Хейнином судьбе. Тогда в разговор вступил Монах.

— Если ты уверен, что найдешь для своих замыслов кого-то получше, то вперед. Не будем мешать, — бросил он через плечо. Седжал тоже не тот, с кем можно в такое играть. Развернувшись на месте, он без блефа и драматизма пошел прочь. Под аккомпанемент своих звучных шагов Монах командным голосом провозгласил: — Арин, собери всех, мы отбываем в Вейон!

— Не торопись так, господин Седжал, — авторитарно заявил Хейнин, от такой подачи меня пробрал холод, чего я не рассчитывала испытать в своем нынешнем состоянии.

Монах обернулся исключительно ради того, чтобы показать ему свое отношение. Седжалу всегда было плевать, раб перед ним или Бог, если что-то должно быть сказано, то непременно будет. Презрительным взглядом исподлобья он одарил наглеца, однако голос Монаха оставался поучительно строгим:

— Ты слишком много должен Элейн. Она права, пора возвращать долги.

Хейнин не стал отвечать на этот выпад, но к настоящему моменту он наконец-то четко уяснил нашу позицию. Этого было достаточно.

— Я пропущу тебя в мир мертвых, но только тогда, когда ты завершишь начатое владыкой Кхааном. А до тех пор тебе следует обдумать свое желание еще раз, потому что лишь напрасно сложишь голову в бесконечных коридорах Тьмы.

— Учти, ты мне обещал, — тоном, способным наслать проклятие, озвучила я свою угрозу.

— Ты опаснее своего мужа, намного опаснее, — ответил на угрозу внезапным наблюдением Хейнин.

Я вновь взглянула на него, пытаясь отыскать в себе хоть каплю уважения к его какому-то там особенному статусу, но тщетно. Как по мне, так он для меня навсегда останется лишь жалким трюкачом. Вслед за этим выводом, я бросила ему под ноги сгусток слов, смешанный со слюной:

— А теперь давай посмотрим, смогу ли я отплатить тебе ответным комплиментом. Если бы мой муж получил хоть каплю любви к той бездонной чаше своего одиночества, из которой ты его поил до самой смерти, он перевернул бы все миры, спас всех их обитателей, а после стал бы для них справедливым и милостивым владыкой. Я не гожусь быть даже его тенью, но непременно сделаю все, чтобы вернуть его к жизни!

Бросив последний взгляд на неподвижного Хейнина, я пошла за Седжалом и Дхе-Фортис. С этого момента перед нами разверзалась бездна, до краев заполненная нашей же кровью.

Но мы обязаны перехитрить смерть.

* * *

Глава 24

Судьба встретила меня с распростертыми объятиями и мерзкой слащавой улыбочкой, такой, какую обычно невозможно сдержать от восхищения чужой глупостью. Как ей еще было реагировать на мое новое покорное жертвоприношение, которым я добровольно вписывала свое имя в гранитную плиту бесславно павших дураков? Похоже, она не добивает меня только по одной причине — после моей смерти кто же будет ее веселить? Найдется ли еще тот, кто станет с исправной преданностью бросаться в жертвенный котел, где шансы выжить, если не равны нулю, то с каждым разом все ближе и ближе к этой трагической отметке?..

Одна за другой, словно проклятье, стали приходить новости из разных частей Аграахона о том, что повсеместно и стихийно распространяются очаги темной магии. По рассказам очевидцев, с появлением слуг Тьмы в земле возникают разломы, и оттуда, расползаясь по поверхности, стелется гниль проклятья. Так, без защиты Кхаана, в мир людей пыталась проникнуть вся возможная шваль подземного царства.

Сперва это были редкие отдельные сигналы из разбросанных друг от друга частей континента, но все распространение напасти было сродни лесным пожарам. Черный огонь проклятья подземного мира перекидывался из одного населенного пункта к другому, под радостно-истеричный смех вовлекая беззащитные души людей в игры Темных Богов.

— Завеса между мирами не была восстановлена...

Хрипота Хейнина звучала в этот мрачный час как новое зловещее пророчество. Предчувствуя очередную подлость от судьбы, я перебила прогулочный тон повествования Стража Равновесия:

— И что это значит?!

— …она теперь будет только все больше тлеть, обращаясь в пепел под ступнями наступающей Тьмы, — не обращая внимания на мой призыв к объяснениям, все так же спокойно договорил Хейнин.

— Это может значить только одно, Элейн, — с сожалением, что однажды ввязался во все это, выдохнул Седжал. Хах, будто бы он мог выбирать… — Пророчество не завершено.

— Как это не завершено? — в унисон произнесли свой вопрос Арин и Верна, а у меня в этот момент просто не осталось сил удивляться своей удаче.

— А так это, — в свойственной ему недовольной манере буркнул Седжал. Он никогда не любил объяснять подробности, ему нравилось, когда простые смертные по его же прихоти обретали дар предвидения и начинали читать мысли, лишь бы угодить ворчливому старику и позволить не вести надоедливых пространных бесед. — В этой цепи мы собрали не все пророчества, не все они исполнены.

— Какого черта?! — выплюнула я, слишком остро ощущая, как внутри меня вздымается неудержимый, чудовищный поток злости. Страшась расплескать эту кровавую магму проклятий, я обратилась к единственному здесь хоть что-то понимающему человеку и сквозь зубы процедила: — То есть все было напрасно? Отвечай же, Хейнин!

— Ничего не было напрасно, королева Элейн. Ничто из предписанного не может остаться лишь одним из возможных вариантов, потому как предписанное обязательно исполняется. В свое время. Замысел трех миров прост — все придет к Равновесию. Если нам не открылись какие-то части цепи, значит, не настал их час.

Впервые в голосе Хейнина слышались нотки непонимания. Он, как Страж Баланса, веками терпеливо, скрупулезно сводил все фрагменты разбросанной по всему Хагейту к этому моменту, полагая, что после смерти Кхаана все придет к этому ненасытному на людскую кровь Равновесию, но прогадал. Прогадал даже он, даже тот, кто был преданной шавкой Баланса. Я могла бы искренне и во все горло засмеяться над побитой за верность псиной, но в моей душе были совершенно обратные чувства. Все потому что я тоже была преданной псиной и, возможно, даже более преданной, чем этот убогий калека…

Я думала, что между мной и Кхааном осталось только, что спасти чертов мир смертных, а, как выяснилось, мне еще и недоступна возможность бежать сломя голову на смерть. Мне по-прежнему нужно проявлять преданность, но теперь к ней добавилась еще и покорность в ожидании указаний Равновесия. Судьба написала для меня трагедию, но перед тем как сдохнуть, я должна развлечь ее своими бесцельными паническими метаниями из угла в угол в попытке найти способ приблизить собственную кончину.

Вот так мы впервые открыто посмотрели в лицо своей беспомощности, а в это время Тьма оплетала сетью гнилых корней земли Аграахона. Разведчики возвращались в Рисхеэль с плохими новостями, докладывая о вспышках заболеваний, массовых сражений, распространении всеобщей паники.

Кхаан один предвидел это, а потому разослал свои многотысячные войска во все части континента, который теперь был объединен под одним флагом — под флагом Аграахона. Если бы не солдаты, люди остались бы с миром мертвых один на один. Из донесений мы узнали, что нечисть не обладает магией. Ее силы хватает только на то, чтобы принять физическую форму, чаще — обезображенную, уродливую, и только поэтому у нас все еще оставалось преимущество, которое точно носило временный характер. В любой момент силы нечисти могли перевесить наши, если не магически, то хотя бы и количеством. Что станет с Хагейтом, если выполнятся оба этих условия?..

И тогда я вспомнила, как в Эригиле буйствовали слуги Шеограта, сжигая темной энергией с помощью одного только касания. Меня бросило в дрожь. Если бы сейчас по землям Аграахона ступала армия Шеограта, самое жалкое, что нам бы осталось — смехотворные попытки остановить эту повсеместно сеющую смерть чуму.

Просто ждать дальше и оставаться бездейственными было нельзя. Пока мы тут силились понять замысел Равновесия, Хагейт еще больше наводнялся нечистью, которая порождала все новые и новые разломы в земле. Чтобы руководить обороной городов и быть в курсе положения на местах, мне снова пришлось отослать Дхе-Фортис в разные части континента. Так рядом со мной остались лишь Верна и Арин, которых я бы и рада была отослать в обездоленные регионы, где координация также считалась необходимой, но получила категоричный отказ в выполнении приказа — лидеры моего личного отряда воительниц остались подле меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Несмотря на численное преимущество армии Аграахона и своевременные меры по изоляции разломов, всего за месяц с небольшим континент буквально погрузился во Тьму и стал неким, если не подобием, то напоминаем подземного царства. Вскоре земля разверзлась и под моими ногами. В Арсене — внешнем городе вокруг Рисхеэли — тоже произошел разлом, и оттуда, охотясь за людскими душами, на запах страха поползла всяческая тварь.

Мы тотчас встали на защиту города, отбиваясь день и ночь, попеременно сменяя друг друга. Нескончаемая вереница выродков Тьмы не давала нам и малейшей передышки. Все потонуло в трясине монотонных, изматывающих сражений, где не осталось ни проблеска надежды на завершение, ведь у Тьмы в арсенале имелся нескончаемый ресурс.

Рассыпаясь в прах под лезвиями наших мечей, слуги подземного царства возвращались вновь через разрушенную границу двух миров. Они могли позволить себе убывать, мы — нет. Нечисть — потеря восполнимая и потому никакой ценности для хозяев не представляет. У людей нет хозяев — у нас есть родные и близкие, что стоят позади наших спин, не хотят умирать и уж тем более видеть наши смерти.

Во всем этом багряно-беспросветном побоище столица короля — Рисхеэль — была единственным свободным островком посреди вязкого гнилостного болота, который нечисть подземного мира обходила стороной. Кхаан предусмотрел перед своей гибелью даже это, умышленно выбрав церемониальный зал для места своей казни. Переступая порог жизни и смерти, он проливал священную кровь владыки в недра магического алтаря, потому что желал сберечь свой дом и его обитателей. Рисхеэль и оказавшиеся внутри ее стен люди получили защиту моего погибшего ради мира живых супруга. Даже после смерти он смог спасти меня, свою убийцу, от страшной участи, которая постигла его самого.

Я смертельно устала за эту ночь. Перед глазами мутнело, и налитые свинцом мышцы потеряли всякую подвижность. Оставив надежду на сон в этот кровавый предрассветный час, я просматривала собранные нами в одном месте материалы, в которых хоть сколько-нибудь, хоть намеком упоминалось о пророчествах. Все эти документы, дневники, оборванные на полуслове записки были заучены нами едва ли не наизусть, но всякий раз мы подходили к этому громадному столу в тронном зале и с усердием дурака вновь принимались искать между строк хотя бы призрачный намек на то, что не было замечено прежде.

Тщетно. Только сменяющие друг друга буквы, слова, абзацы, превращающиеся в бессвязное ничто в разжиженном усталостью мозгу. Моя голова безвольно опиралась на руку, а глаза оставались закрытыми не потому, что меня клонило в сон — просто так мне казалось, что я нахожусь ближе к ответу, что я глубже в своих размышлениях. Видимо, Верна приняла эту позу за попытку отдохнуть, поэтому позвала очень осторожно:

— Элейн…

Усталым жестом я дала понять, чтобы она продолжала, но вместо всегда сострадательной Верны заговорила жесткая к слабостям Арин. Ее манера напрочь игнорировать проявление мною действий и поступков, свойственных простым смертным, порой обескураживала окружающих, но самые близкие нам люди всегда знали, что таким образом она спасается от тех страхов, что ютятся в углах ее собственной души. В конце концов, что плохого в том, чтобы честно бороться со своими слабостями, пускай и в некотором роде радикальными методами?

— Элейн, здесь девочка из Юстаса.

— Юстаса? Это же за сотни миль отсюда, — нахмурилась я, подсознательно чувствуя, что ни с чем хорошим такие гости не явятся.

— И это не самый любопытный факт о ней.

Несвоевременная игра обычно сухой и немногословной Арин заставила меня сменить позу. Я поняла глаза и вопросительно уставилась на старшую Дхе-Фортис. Добившись должного с моей стороны внимания, она настояла:

— Выслушай их.

Я хорошо разглядела на лице Арин внутреннее истощение. Это не было следствием физической усталости, которая буквально валила нас с ног в последние дни, это была усталость другого толка. Так проявляется чувство безнадежного уныния, когда на долю человека выпадает такое количество несправедливости, несчастья, на противостояние которым он истратил все духовные силы. Физическая усталость уходит, стоит только хорошенько поесть и выспаться. Душевная требует совершенно другой вид энергии для восполнения — ей нужна надежда, что во всем этом беспросветном мраке есть маленький шанс однажды вновь почувствовать теплый весенний луч простого человеческого счастья.

В тот самый миг, когда я увидела, как сильнейшие из тех, кого я знаю, теряют веру в завтрашний день, я не воспряла духом и не лишилась самообладания от горя, я просто еще больше возненавидела себя. Потому что стала свидетелем разрушения чужой непоколебимой некогда веры и ничего не могла сделать для того, чтобы остановить этот процесс.

— Веди, — махнула я, придавая своему голосу уверенности.

Я должна была хотя бы попытаться и показать всем смотрящим на меня, всем ищущим хоть отблеск надежды во мне, в моем существовании, что стойко выдержу даже самые ужасные вещи и во что бы то ни стало найду путь к нашему спасению.

Пока в мыслях я хлестала себя по щекам за упаднические настроения, высокие двери тронного зала так негостеприимно узко, даже не вполсилы отворились, и в эту небольшую щель друг за другом вошли двое. Короткие шаги девочки были ритмичнее и увереннее невнятного шарканья сопровождающего ее мужчины. Внешне они были очень похожи: овал лица, чуть вздернутый нос, большие карие глаза и мелкий завиток волос — все выдавало между ними наличие прямого родства, но вот характер точно отличался.

Девочка лет десяти, которая и жизни-то еще не могла видеть, держалась с несвойственной детям уверенностью и даже неким философским хладнокровием, отец же — переминался на месте, несознательно теребя край плаща, будто все, чего он сейчас желал, так это без славы и почестей провалиться сквозь землю.

— Ваше Величество! — закричал отец малышки и, в отличие от храброй девочки, упал на колени, всем своим видом моля о прощении. Я жестом показала Дхе-Фортис не трогать отчаявшегося мужчину, но он, все так же трясясь от страха, продолжил: — Ваше Величество Королева Элейн, прошу вас, моя дочь не хотела, это не то, чего мы могли бы избежать! Пощадите!!

— Если ты не прекратишь истерику, я не уверена, что смогу быть терпеливой слишком долго. Излагай суть! Не видишь разве, что мрак всюду, некогда мне слезы утирать, тем более мужикам!

Собрав волю в свой не самый твердый кулак, деревенеющими губами мужчина наконец-то выпустил воздух с подобием невнятной человеческой речи.

— Моя дочь Кейара… она… Ей было явлено пророчество!

Он снова упал лицом в пол и принялся умолять о пощаде. Однако, как бы этот слабовольный ни нервировал меня своим поведением, я не могла применить к нему жестокость, а потому просто переключила внимание на его маленькую дочь. Во взгляде девочки на отца читалось смирение, она тоже не пыталась повлиять на малахольные выходки — похоже, типичные для него, и вместо этого показала, мне, что готова сама обо всем рассказать. Я лишь устало кивнула, и без ее объяснений понимая, что в своих детских ладошках она услужливо принесла новый гвоздь в крышку гроба этого мира.

Кейара вынула из внутреннего кармана мятый кусок бумаги и обломок грифеля, показывая, что не может говорить, но может написать. Я жестом подозвала маленькую гостью и помогла забраться в кресло за столом. Девочка слегка улыбнулась и сосредоточилась на письме. Осторожно выводя букву за буквой, она писала очень уверенно, будто знала наизусть и никогда бы не смогла забыть каждое сухое слово этого пророчества. Когда текст был готов, она протянула записку и полными печали глазами посмотрела на меня. Я еще не успела прочитать ни слова, но тягостное молчание во взгляде Кейары рассказало все вполне красноречиво.

«Склоните колени все праведные и грешники, а кто воспротивится благодатной силе, тот не сохранит головы. Зайдется темною завесой над скорбью людской полотно злодеяния, грянет гром Преисподней, празднуя победу над ныне беззащитными. Сгустятся самые черные тучи, и под их беспросветной сенью ступит на землю Тьма в кромешных своих одеяниях. Ворвется хаос, и после терпеливого вскармливания посеянное некогда зло даст свои всходы, взрастив черную армию для одной цели — превратить мир людской в царство Тьмы».

— Жаннин! — срываясь на рык, чтобы придать своему сдавленному голосу силы, позвала я.

Будто бы только этого и ждала, в дверь торопливо вошла одна из бывших наложниц Кхаана. Девушка с милым лицом смотрела на меня обеспокоенно, но не смела выказывать неуважения, напротив, она явно стремилась мне угодить, приготовившись слушать так внимательно.

Лишившись заботливого хозяина, наложницы короля Аграахона не могли потерять еще и дом. Конечно, им пришлось подстраиваться под новые реалии, горчащее чем-то неосязаемо фатальным настоящее, но никто из моего окружения не ожидал, что преданные любовницы Кхаана в корне изменят свое ко мне отношение. Странным образом они усмирили собственную гордость и в минувших мирных днях оставили всяческую ко мне враждебность. Словно в один момент все эти своенравные девушки забыли о том, что именно моей рукой был убит их любимый повелитель.

Так, по воле общей беды, мы научились жить в мире, помогая друг другу в условиях ожесточенной, изматывающей, бесславной войны. Их роскошные наряды сменились простыми и удобными; на праздные занятия, на привычные увеселения больше не оставалось времени и сил. Каждая из наложниц всецело отдавала себя помощи в нашем общем противостоянии исчадиям Тьмы. И пусть оружия они в руках держать не умели, но стали по-настоящему незаменимы в тылу, там, где всегда не хватало рук.

Бывшие наложницы безропотно взяли на себя всю грязную работу по стирке, готовке, уборке, заменив вернувшихся в Арсен к семьям слуг. Женщины гарема без жалоб или уговоров заботились о раненых и всех пострадавших из-за нашествия нечисти, которых мы временно разместили в южном крыле Рисхеэли. Бывшие любовницы Кхаана стойко приняли на себя свое нелегкое бремя, как и все мы, кто был достаточно силен, чтобы вступиться за этот мир перед Тьмой. Поразительно, насколько быстро им удалось перестроиться и во многом переступить через себя, прежде капризных, избалованных, дерзких. Эти девушки проявили необычайную способность к адаптации, которой удивили не только меня.

Их терпеливое, упрямое стремление быть хоть в чем-то полезными не раз придавало мне мужества. Я смотрела на этих беспомощных, не способных постоять за себя женщин и заряжалась их храбростью не просто делать все от них зависящее здесь и сейчас, но непреложно верить в то, что завтрашний день будет лучше вчерашнего. Для меня, прошедшей столько смертельных битв и повидавшей такое количество ужасающих вещей, эти слабые женщины стали наглядным примером несгибаемой силы духа, к которому в момент отчаяния я обращалась за верой.

Так было со всеми, кроме Сары. Ее участь оставалась самой незавидной, но не потому что я наказала ее за выходку с ножом, нет. Сара была глубоко и безвозвратно поражена горем ввиду своих личных чувств к владыке, от которых она не смогла отказаться даже ценой своего рассудка. Сперва она находилась под замком за попытку причинить мне вред, а позже ее оставили взаперти, чтобы она не причинила вреда себе.

С каждым днем любимица Кхаана увядала все больше. Ее красота истощалась ее же безумием. Она исхудала, в постоянных безутешных метаниях из одного угла комнаты в другой по наитию больной души. Ее красивые каштановые волосы очень быстро потускнели, а в моменты внутренней агонии Сара, не щадя, выдирала их целыми клоками, и в конце концов, нам пришлось состричь то, что от них осталось. Некогда полные алые губы теперь были покрыты трещинами и ранками от постоянных укусов, а выразительные карие глаза потеряли былую игривость, словно вместе со слезами по владыке они выплакали все счастье прошлых дней, возврата к которым для Сары больше никогда не случится.

Я велела относиться к обезумевшей с пониманием и окружить заботой, в которой она теперь нуждалась пожизненно. Так положение этой потерявшей рассудок женщины нашло сострадание в сердце каждого из нас. С большим терпением за ней ухаживали все, кто был на тот момент свободен от войны. Но самым странным оставалось то, что в часы особо острых приступов деменции, когда ни одно снадобье не могло унять ее душевных терзаний, она находила утешение рядом со мной. Та, которая была повинна в разрушении ее счастливого мира, стала единственным лекарством для потерявшейся в гулких лабиринтах безумия.

В бессонные часы передышки между сражениями я подолгу сидела в ее комнате и успокаивала бурю, что бросала душу несчастной по волнам смятения и страха. Сара сворачивалась калачиком на моих ногах, роняя немые слезы и вздрагивая от холода одиночества, на которое ее обрекло сумасшествие. Ни она, ни я — мы больше не испытывали взаимной враждебности, нынешнее чувство по отношению друг к друг было еще более жестоким. Жалость…

— Пожалуйста, уведи и накорми ребенка, — сглатывая ком в горле, попросила я. Бросив взгляд на не перестающего разбивать лоб в бесконечных поклонах жителя Юстаса, добавила: — И малахольного прихвати…

— Будет сделано, Ваше Величество, — мягко ответила Жаннин и едва качнула головой, демонстрируя то ли покорность, то ли почтение.

Теперь, когда в зале не осталось ни чужаков, ни слабовольных, каждый из нас мог проявить скудные эмоции и полное бессилие, вот только никто не знал, с чего из этого начать.

— Это то самое пророчество? Ради него мы преданно оттягивали свои смерти? — спокойно спросила я у Хейнина, стоявшего напротив, по другую сторону стола.

— Как минимум, одно из них, — коряво перемещая вес своего изуродованного шрамами тела на другую ногу, высказался слуга Кхаана.

— Надеюсь, что одно из них, — перефразировала Арин, не желая признавать худший исход. — Только вот как нам узнать наверняка?..

— Похоже, мы и так это знаем. Достаточно глянуть на разломы по всему Хагейту и полчища нечисти, неустанно карабкающихся из-под земли в наш мир, — со злостью на ситуацию, в которой мы оказались, несмотря на непосильные, многолетние, совместные старания, выплюнул Монах.

— Нет! Это не так! — рявкнула я, запрещая присутствующим даже думать о том, что мой муж пожертвовал всем напрасно.

Я не просто храбрилась сейчас, я старалась разделить сердце с разумом и мыслить без оглядки на эмоции. Это было чертовски трудно в такой момент, когда очередное пророчество, чью суть невозможно трактовать двусмысленно, сулило тебе долгую и мучительную жизнь. И, как ни странно, единственным отрезвляющим фактором была мысль о том, что самое глупое в нашей ситуации — паниковать. Что толку от истерики, если секира смерти еще не занесена над твоей головой?! Так ты достойно не сможешь встретить эту падлюку, потому что вскоре трусливо затянешь на своей шее петлю, только б унять трясущиеся без остановки поджилки.

Я не могла потерять шанс на последнее сражение. А чтобы не потерять шанса на победу, я должна была раз и навсегда избавиться от страха.

— Если бы Кхаан не собрал под знамена Аграахона весь Хагейт и не вычистил землю от частей черного сердца Угвура, то Тьма взрастила на нашей земле нового неуязвимого Бога, который был бы гораздо сильнее Угвура, потому что среди нас нет Шаэлин, способной совладать с его губительной магией! Мы либо идем до конца, либо прощаемся на этом самом месте! Кто и что бы ни решил, я приму и, черт возьми, даже похвалю за благоразумие, которого у меня в данный момент нет! Но, во имя нашей старой дружбы, прошу всех сомневающихся облегчить мне жизнь и уйти без трусливых вздохов, я остаюсь не для того, чтобы подтирать чужие сопли.

— Ты права, Элейн, — выдохнул Монах, — прости мою трусливость…

— Не за что извиняться, Седжал, — хрипло проронила я, покидая тронный зал. — Если бы не Кхаан, я первая пустилась бы наутек. А теперь всем разойтись на отдых. На рассвете мы должны сменить тех, кто сейчас сражается у разлома.

Я уходила под общее молчание, такое красноречивое и совпадающее с каждой моей мыслью. Мы пришли к немому пониманию друг друга не из-за того, что столько лет учились этому, а потому что второго варианта в текущей ситуации представить было невозможно. Карты легли на стол мастями вверх, и каждый из нас легко прочитал истинное положение вещей, глядя на отсутствие козырей. Оставалось непонятным лишь одно: как мы при этом при всем еще живы?..

Была во всем этом какая-то тайна, которая вспахивала до того ладную в своей плоскости теорию плугом нелогичности. Если предположить, что Кхаан знал все наперед и продолжал бороться, значит, шанс у этого мира еще есть, жаль только, что возможностей безошибочно им воспользоваться у нас пока нет ни одной.

Очевидно, что Кхаан был гораздо мудрее всех нас вместе взятых. Даже страж Баланса не смог предугадать замысел Равновесия, но мой супруг сделал это, и более того, он сумел подготовиться к худшему сценарию. Вопрос только в том, почему он не рассказал об этом своему самому верному слуге и соратнику?.. Для чего он оставил Хейнина в неведении, когда б посвящал всегда и во все?..

Даже теперь, когда его нет в живых, Кхаан продолжает цепляться за людской мир, потому что по сей час противостоит силам Тьмы, потому что никто из нас или все мы вместе никогда не заменим его. Существование Кхаана подтверждало наличие магии в кольце, что я носила, не снимая. С тех пор как мне открылась эта правда, я оставляла на себе увечья по несколько раз за день, равноценно страшась и желая их, как давно ничего другого не опасалась, не желала. Я была одержима, мое нутро жаждало новой порции боли, потому что ей на смену тотчас приходило это тихое теплое чувство. Чувство, что мой муж жив. Вот то, что избавляло меня от страданий физических, душевных, прочих — знание, что мой супруг жив!

Дверь в купальню едва скрипнула, оповещая о приходе служанки, и с тем же скрипом закрылась. Воздух едва подернулся от легкого скольжения Жаннин, принося не выветрившийся запах лекарственных трав, с коими она находилась целый день то в покоях Сары, то в Восточном крыле среди раненых солдат Аграахона.

— Тебе не стоило приходить, Жаннин, — сухо сказала я, набрасывая халат на обнаженные плечи, чтобы скрыть от ее глаз порез, не успевший затянуться. — Вы все устали, нет нужды прислуживать, вымыться я вполне могу сама.

— Ваше Величество, да разве ж я устала? Целый день прячусь в замке и переживаю за тех, кто вне его стен.

— Вы взяли на себя всю черную работу по Рисхеэли, помогаете с лечением солдат, обеспечиваете едой и одеждой пострадавших из Арсена. Все истощены физически и морально, так что не нужно передо мной выслуживаться, потому что помощь с купанием — это то, без чего я точно могу обойтись, Жаннин.

— Для меня это не работа, моя госпожа. Мне правда хочется послужить вам, поэтому, прошу, не гоните Жаннин, — мягко произнесла одна из самых молодых наложниц Кхаана.

Я перестала противиться. Она не отстанет, а у меня нет сил выставить ее прочь. К тому же, у Жаннин такая теплая аура, она действует на мое внутреннее беспокойство положительно. Смирившись с ее присутствием и даже мысленно поблагодарив за него, я сбросила халат на пол и погрузилась в купель. Выдыхая усталость вместе с болью, я откинула голову на каменное основание купальной чаши и прикрыла глаза. Мне нужно было сосредоточиться.

Жаннин добавила в воду какие-то ароматические масла, это было что-то пряное и древесное. Несмотря на непосильную усталость не знавшей прежде тяжкого труда наложницы, все ее действия оставались легкими, почти невесомыми. Жаннин искренне старалась окружить меня покоем, зная, как трудно мне удается хоть немного отдохнуть.

— Моя королева, вы снова ранили себя?.. — тихо произнесла девушка, со всей бережностью касаясь моих волос. Она была слишком добра ко мне.

Я молчала. Я молчала, потому что боялась открыть свое сердце и выпустить на волю все то горе, которым до предела наполнено его развороченное, кровоточащее нутро. Не то чтобы мне не хотелось с кем-то поделиться, просто я знала, что могу закончить еще хуже, чем Сара. Попробовав единожды этот сладкий вкус слабости, мне никогда уже не восстановить прежнюю целостность своего духа. Как жаль, что я не могу рассчитывать даже на то, что нормальный человек счел бы худой участью. А ведь я сейчас всерьез завидую слабоумным...

— Моя госпожа?.. — выдернула из размышлений Жаннин, продолжавшая преданно прислуживать мне. Увидев, что я вернулась в реальность, она возобновила свой тихий, убаюкивающий монолог: — Если вы скучаете по владыке, то ладно… Но если вдруг вы делаете это, потому что вините себя, прошу, умоляю, не причиняйте больше своему телу вреда, достаточно уже того, что страдает ваша душа.

— Достаточно ли того?.. — хрипло и без какого-либо интереса уронила я свою фразу на мраморные полы купальни. Конечно, этот вопрос я задавала скорее самой себе, но давно зная на него ответ, обратилась с новым уже для Жаннин: — Разве ты не должна быть среди тех, кто проклинает меня и желает смерти за содеянное?

Девушка сочувствующе выдохнула, а ее голос зазвучал так искренне, как обычно произносятся только исповеди:

— Мое горе и горе всех женщин гарема ничтожно в сравнении с вашим. Я не имею права даже на бессознательное или случайное осуждение Вашего Величества.

— Мою скорбь питает чувство вины, в их слившемся потоке не разобрать, что благородное, а что лишь жалость к себе…

— Ваше Величество, разве жалость к себе проявляется в таком виде?

— В каком?

— Вы не спите, не едите, вы только все время пытаетесь помочь тем, чьи судьбы никогда бы не озаботили черствого человека.

— И снова я делаю все это лишь ради себя. Чтобы попасть к Кхаану, мне нужно пройти через все это…

— Тогда разве вы делаете все это не ради Короля?

— …

После моего безысходного молчания голос Жаннин стал тверже. Наверное, она не хотела, чтобы ее слова звучали как жалость.

— Вам кажется, что вы совершили великое злодеяние, но был ли у вас шанс не совершать чего-то подобного?

Мне снова захотелось смолчать, вот только смелости на это не хватало. Стиснув зубы, я призналась:

— Разве я могу судить об этом так легко? Возможно, если бы я знала все с самого начала, то непременно постаралась найти способ, чтобы избежать…

Слово «убийство» отказывалось выходить из моего рта, поэтому я просто умолкла, не закончив фразу.

— Моя королева, что было бы, если б вы знали все изначально, но вам все равно пришлось нанести владыке смертельную рану?

— Хочешь сказать, что я страдала бы еще сильнее?..

— Думаю, именно так все и было бы… — покорно склонив голову, произнесла Жаннин. — Дело не в том, что вы не смогли бы предотвратить или избежать подобного, просто что, если это вовсе не то, чего можно было бы избежать?

— Ты сейчас ведешь к тому, что все случившееся это то, что называют малой кровью?

— Служанка не осмелится на подобную вольность, Ваше Величество!

— Скажи, как есть, не бойся…Титулы ни к чему в такое смутное время.

— Хорошо, — с тоской, но решительно сказала она. — Я лишь поведаю свою точку зрения, моя королева. Прошу не судите строго свою глупую служанку. Великий Владыка всегда был милостив к нам, своим наложницам. Попадая в гарем, ни одна из девушек никогда больше ни в чем не нуждалась. Мы жили как принцессы, каждая из нас, в богатстве, роскоши и заботе хозяина. Владыка получал нашу любовь заслуженно, но мы всегда знали, что отдаем не в пример меньше, чем получаем. Вот почему наложницы выполняли все прихоти господина не просто покорно, а с большим желанием. Много ли нужно одинокой женской душе? В благодарность за милостивое обращение каждая из нас отдала Королю свое сердце, каждая втайне или открыто мечтала стать той самой, чью любовь он благосклонно примет. Но в то же время, мы все точно знали, что мечта эта пуста и несбыточна, и мы навсегда так и останемся лишь принцессами. Успокоения ради мы могли лишь тешить себя эгоистичными надеждами, что, отвергая искреннее чувство самых красивых и страстных женщин Хагейта, Великий Владыка вообще не примет ничьей любви и никому не дарует своей.

Однако, как обычно это и бывает, когда чего-то больше всего страшишься, оно непременно настигнет… Вот так, словно в назидание за наши греховные помыслы, в жизни Великого Владыки появились вы.

Это было понятно каждой его любовнице, что больше ни одна очаровательная улыбка или самая нежная ласка не смогут вернуть никому из нас его внимание и любовь. Владыка ни к одной из нас не испытывал даже близко похожего и тем более такого глубокого чувства. Набравшись смелости взглянуть правде в глаза, ведь каждая женщина легко может отличить страсть тела от страсти души… И ровно с тех самых пор он к нам не просто охладел, он забыл о существовании гарема.

— Его действия не подтверждают твоих слов.

— Я не знаю, зачем владыка это делал, но вопреки своему сердцу он умышленно давал вам ложную информацию о себе настоящем. Много раз он появлялся в гареме и просто часы напролет сидел за своим письменным столом, пока над горизонтом не вставало солнце. Он нарочно создавал видимость, которая взращивала в вас чувство ненависти и брезгливости. Вам приходилось терпеть унижения от собственного супруга, который держит под одной крышей с вами, его законной женой, его единственной королевой, несколько десятков наложниц. Наложниц, к коим он не прикасался с того самого дня, когда принес вам клятву…

— Жаннин, тебе не стоит обелять репутацию моего мужа, я приняла его и таким — порочным, — отгораживаясь от ужасающей правды, произнесла я.

— Я не оправдываю Великого Владыку, только хочу, чтобы вы наконец узнали правду, впервые за все это время…

— Я видела его в ваших объятиях и после нашей свадьбы.

— В глубине души вы ведь давно знаете, что это была иллюзия?..

— Сейчас это не имеет никакого значения, Жаннин, — выпалила я, учащенно смаргивая болезненное пощипывание в глазах.

— Ваше Величество, сейчас как раз то время, когда это имеет очень большое значение, потому что только правда поможет вам найти верные ответы.

— Твоя правда лишь добавит горечи в чашу с терпким ядом моей вины, — мой голос звучал сдавленно из-за сдерживаемого внутри раскаяния.

— Верно. Но гораздо важнее, что так вы сможете постичь тяжесть не своей вины, а Владыки, ведь он умышленно обрек вас на эту участь в полной вашей слепоте только потому, что всем сердцем желал сохранить незапятнанным единственное святое для него имя — имя любимой женщины.

Горечь сожалений и других токсичных чувств разъедала мое сердце. Оно захлебывалось в собственной крови, не справляясь с хлынувшими из вновь раскрывшихся ран потоками. Моя грудь хаотично вздрагивала, то подавляя, то подчиняясь истерике. Сомкнув веки, я позволила слезам выразить все то, что не могла сказать словами.

— Он уходил с глубочайшим чувством одиночества внутри…

— Уходя, Великий Владыка сохранил в своем сердце только одно чувство, ибо только любовь в силах, вправе была дать ему надежду на возвращение. Он не собирался ненавидеть себя за содеянное, потому что все это было для него уже безвозвратно ушедшим, пускай и трагичным, прошлым. Гораздо важнее, что подарит ему шанс на будущее.

Я вышла из купели еще мертвее, чем в нее заходила. Жанин молча помогла мне одеться и так же тихо проследовала со мной до покоев Кхаана, в которых я в последнее время бывала чаще, чем в своих.

От сковавшего по рукам и ногам бессилия моим эмоциям и страхам было тесно под маской хладнокровия, которую мне приходилось носить ежедневно. Я не могла показать это всем тем, кто остался со мной, свои истинные чувства, потому что сама боялась их как огня. В поисках утешения неприкаянной души, я неизменно возвращалась в то единственное место, где мне хотя бы ненадолго можно было стать собой.

* * *

Глава 25

В пустых, безжизненных покоях Кхаана, как и во всем необъятном замке, было холодно. Из-за нашествия нечисти добывать дрова даже в близрастущих лесах стало крайне трудно, поэтому мы экономили как могли. Хорошо отапливалось только восточное крыло, в котором находились больные и раненые, все остальные части Рисхеэли были выморожены до основания последними беспощадными стужами казавшейся мне вечностью зимы.

Я завернулась в одеяло из лисьих шкур и села за письменный стол Кхаана. Пламя одинокой свечи боязно мерцало во тьме и холоде, царящих вокруг. Его спасительный свет будто бы сам нуждался в защите, но всюду встречал лишь противоборствующие силы. Так оно походило на пламя моей души, подавленное, едва теплящееся среди фобий и сомнений, из последних сил пытающееся противостоять судьбе.

Уснуть сегодня мне не удастся тем более, попробую хотя бы не замерзнуть и поразмышлять в тишине. Мой супруг, всевластный Король мира людей, что бы он в этой ситуации предпринял? Какие бы в этот момент мысли он считал ключевыми, а какие игнорировал или вовсе выбросил?

Сколько раз я наблюдала его напряженную, молчаливую задумчивость. Кхаан хмурился и непроизвольно потирал висок, опираясь на массивный подлокотник своего кресла. Мне нужны были качества Короля Аграахона: мудрость, сила, терпение и уверенность в себе, чтобы осуществить задуманное. Мне нужно было выиграть не просто одно сражение, а все до единого, которые разделяли меня с моим супругом.

Он был самым могущественным человеком на земле, но самым жалким, потому что даже у самого слабого было понимание, что такое настоящее счастье, а у него — нет. Я готова возненавидеть этот мир еще сильнее, только бы отплатить Кхаану за его любовь. Я готова была перевернуть этот чертов мир, чтобы он хоть немного отплатил Кхаану за преданное служение.

Несмотря на рушащийся к чертям мир и сомкнувшийся над землей купол беспросветного мрака, мой муж сейчас бы точно не испытывал проблем с решимостью, ведь владыка Аграахона всегда был уверен в себе и знал все наперед. Он вел затяжную, заведомо проигранную лично для него войну со всем этим ублюдским подземным миром с улыбкой, играючи, потому что для любого их действия он давно просчитал противодействия и в своей мудрости никогда не ошибался.

— Кхаан, супруг мой, как же мне быть?.. Как же мне обыграть их и не омрачить твоей жертвы?

Бесцельно перебирая пальцами по бумагам на его столе, листок за листком я пересматривала уже наизусть выученные документы, карты, заметки. От моего неловкого движения стопка рухнула на пол и разлетелась по его шероховатой поверхности. Мои замерзшие руки не слушались, когда я пыталась как можно бережнее собирать беспорядочно разбросанные документы. Я даже не стала стараться разобрать или как-то упорядочить их — просто не повредить уже было за счастье.

Собирая документы, я невольно продолжала их просматривать, пока мой монотонно неподвижный и даже отрешенный взгляд не коснулся небольшого рисунка на обороте одной из записок Кхаана. Мое сердце снова принялось кровоточить…

Это была я, а скорее некогда утерянная часть меня. Кхаан изобразил меня такой, какой я предстала перед ним в нашу первую встречу тогда, в Сиде. Обнаженный клинок, выставленный вперед, и мое полное решимости лицо. Такой ты запомнил меня, Кхаан? Такой ты считал меня, любимый супруг? Сильной, воинственной, никогда не уступающей. Никогда не отступающей… Ты верил в меня до последнего вздоха, а я расклеилась и растеряла свое мужество, слишком привыкнув к тому, что мне есть на кого положиться.

Мне впервые снился Кхаан со дня его гибели. Он был величественнее прежнего, но оттого еще более отчужденным. Его могучие плечи покрывала черная порфира с громоздкими витиеватыми наплечниками из темного металла. Это выточенное мужеством и несгибаемым характером лицо по-прежнему оставалось безупречно красивым, хотя нет, оно стало еще красивее из-за смягченной мимики при взгляде. Наконец-то он смотрит на меня сквозь призму истинных чувств. Наконец-то он не прячет настоящего себя за маской жестокости.

— Кхаан… — задыхаясь тоской, прошептала я.

Мне хотелось подойти, нет — броситься в его объятия, но разделявшая нас черта грозила смертельной опасностью. Интуитивно я чувствовала исходящую от нее угрозу. Как во сне может быть нечто подобное? Слишком реалистично сновидение указывало нам о принадлежности к разным, не соприкасающимся друг с другом мирам. Кхаан тоже хотел дотронуться до меня, бессознательно потянув ко мне руку, но Тьма будто хлестнула его своей длинной плетью, оставляющей невыносимую душевную боль.

— Я люблю тебя, моя Элейн… — улыбнулся он сквозь мучение, разбивая мое сердце очередным прощанием.

После этого короткого свидания Тьма вновь забирала у меня Кхаана. Мгновение, и он в ней будто был потоплен, будто растворен в ее жадных, липких объятьях… Зловещий смех царапал слух, вертляво пробираясь к оголенному страданиями сердцу, и ликовал над новой победой. Проклятая Тьма снова разлучила нас, наслаждаясь моими конвульсиями в попытке ухватиться за Кхаана.

Я продолжала выкрикивать имя супруга в вязкую пелену мрака, что простирался передо мной и сквозь меня, а где-то глубоко, далеко, одиноко в сознании все еще звучал его тихий бархатный голос Кхаана.

— …Когда противопоставить будет нечего, и все вокруг затянется густым туманом отчаяния, вспомни о магии предков, признавших тебя кровью от крови, отдавших тебе наследие, добытое тысячью доблестных и сильнейших человеческих душ…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это какое-то очередное пророчество? — со слезами на глазах спросила я, зная, что сейчас мой муж растает, будто долгожданный, но мимолетный сон.

Кхаан ласково, но очень устало улыбнулся мне, словно потратил все силы на то, чтобы появиться в моем видении. Мрак сгустился и вокруг меня, но я чувствовала лишь спасительное и желанное тепло, защищающее меня от склизких прикосновений Тьмы. Руки Кхаана были нежны в прикосновении к моему лицу, его губы источали холод, касаясь поцелуем моих. Тихий шепот убаюкивал, я будто слабела под тяжестью редкого, беспокойного сна в военное время, позволяя голосу Кхаана тонуть в густом тумане моего уставшего разума:

— Нет, Элейн… Это лишь напоминание…

Последним, что я помню, был его прощальный поцелуй и остывающее тепло в руке, которую Кхаан мгновение назад так крепко держал. Его слова звучали в сознании эхом, что заставили меня мгновенно проснуться. В очередной раз задыхаясь от чувства потери, я даже не сразу заметила, что в моей руке, той самой, которую держал Кхаан, лежал сложенный в несколько раз листок бумаги.

Я собрала остатки храбрости и развернула над свечой послание моего погибшего супруга. Слова последнего пророчества вернули смысл моему нынешнему существованию и желание существовать дальше:

«…Угвуру суждено было проиграть, но лишь за тем, чтобы переродиться чем-то более могущественным. И имя ему Шеограт. И жадности его нет насыщения. Мир людей — источник безграничной энергии: в глупом разуме и порочной душе никогда не иссякнет Тьма. Так взойдет Шеограт под кровавым венцом злодеяний на заслуженный трон и призовет во служение новому порядку бесчисленное свое войско.

Нет никого, кто смог бы одолеть его, но есть Великий Король мира людей. Путь к его величию может быть пройден только через Смерть, но надеждой на спасение станет лишь одна — Любовь. Клятва любви священна, а сила непреодолима. Ее истинный свет способен рассеять самую кромешную тьму,

обрекая на погибель, даруя воскрешение.

Все оды тебе, о судьбоносная Королева Элейн! Тебе и вершить судьбу миров. Ты и есть Равновесие».

После произошедшего я, наверное, должна бы броситься к своим союзникам и рассказать обо всем, но мои руки и ноги словно онемели, а мой рассудок в это время твердо решил обдумать все без суеты.

Источавшее холод мгновение назад пространство вокруг меня стало похожим на душную субстанцию, переставшую подчиняться законам природы, физики и привычному своему устройству. Эта тошнотворная масса, сжиженная, лишенная воздуха, сдавливала грудь и своей неотвратимостью вызывала панику — так, медленно всасываясь в кровь, расползаясь по венам и сосудам, ко мне приходило осознание истинного положения вещей.

Я по-прежнему старалась не обращать внимания на эмоции, из-за которых лишь сбивались мысли и сердцебиение, но теперь мне удавалось это еще трудней. Только взвешенные выводы, только конструктивные решения позволят мне вернуть Кхаана. Если я могу уравнять силы, то из всех этих сложных, запутанных, опасных путей должна сразу выбрать верный, потому что мой соперник не даст мне еще одного шанса. Теперь я продолжаю дело своего супруга, который ни разу не ошибся, в одиночку ступая сквозь эту кромешную Тьму.

Ближе к рассвету пришла Арин, которая всегда была беспокойна, если не находилась рядом. Не объясняя ничего, в категоричной форме я отдала приказ и велела исполнять его со всем проворством. Даже смелости старшей Дхе-Фортис не хватило на то, чтобы задавать вопросы или ослушаться, поэтому Арин тотчас поспешила во внешний город, снова оставив меня наедине с моими тяжкими мыслями.

— Мы все ошибались… — осознавая жуткую правду, произнесла вслух я. — Дождись меня, Кхаан! Чего бы мне это ни стоило, я верну тебя или кану вместе с тобой…

* * *

Я вошла в общий зал в сопровождении первых солнечных лучей. Искрящийся морозом воздух остывшего помещения подло щипал лицо, но я не обращала на это внимания, потому что мою душу, боязливо крадучись и пока только призрачным касанием, но уже согревала весна.

Мои соратники присутствовали в полном составе, похоже, Арин успела не только исполнить мой приказ, но и собрать всех в беспокойстве из-за моего странного поведения. Так, под пристальными выжидающими взглядами я объявила:

— Мы едем в Кендру!

— Ваше Величество? — скосил голову набок Хейнин, вероятно, полагая, что я повернула назад и сейчас планирую свой побег в Вейон. — Еще ничего не потеряно, вы не должны отчаиваться…

— Элейн? — настороженно спросил Монах. Зная меня лучше всех, он, в отличие от Хейнина, не верил, что я могу вот так просто сбежать с поджатым хвостом. — Хочу услышать о причинах сейчас срываться в Кендру, когда единственным разумным действием мне видится командование обороной из столицы.

— Мы едем в Кендру, Монах, потому что только в Кендре есть то, что способно помешать Тьме в ее планах. Обороняться нам без этого вечно, но вечно мы не сможем.

— Дхе-Фортис докладывают, что сейчас в Кендре идут ожесточенные бои, — спокойно озвучила последние сводки Верна. — На пути к Кендре вся карта сплошь в крупных городах, где, как достоверно известно, в настоящее время очень тяжелая ситуация.

— Будем пробираться, если нужно, — словно ничего закономернее этого решения для него не было, произнес генерал Ян.

— Одной армией нам не победить, значит, придется рискнуть всем, — бросила я, оставляя пометки на карте при расчете сроков прибытия. — Армия Аграахона выставлена Кхааном только на первое время.

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что Кхаан не рассчитывал победить только армией. Он в отличие от нас знал, что вся эта нечисть лишь следствие.

— Следствие чего?

— Что на землю придет тот, кто попытается занять трон Короля мира людей, а, возможно, и двух миров сразу.

— Элейн, откуда ты все это знаешь?! — побелел Седжал, страшась не того, что я уже озвучила, а того, что еще не сказала.

— Скажем так, я вынула остатки соплей из головы и посмотрела на все глазами Кхаана. Мой муж не для того оставил столько подсказок, чтобы мы просто взяли и проигнорировали их все.

— Почему он не сказал об этом прямо?

— Потому что он понимал, что обо всех его планах станет известно и тому, кто не должен о них знать.

— Что ты намерена получить в Кендре? — спросил Хейнин, как-то слишком легко приняв мои домыслы за основную версию.

— Силу предков. Силу Пагоды тысячи душ.

— С кем же нам придется сражаться, если тебе потребуется несметная мощь предков древнего государства? — это скорее был не вопрос, а ужасающая догадка от Арин.

— С Шеогратом.

— Но Шеограт не может претендовать на трон Короля мира людей, — возразил Монах.

— Господин Седжал прав, Боги Тьмы, кроме Угвура, лишены физического тела. Они не могут полноценно находиться в мире смертных без него.

— Ошибаетесь, — помотала головой я, мысленно продолжая корить себя за ту недальновидность, что проявляла до сегодняшней ночи. — Потому что Шеограт — это реинкарнация Угвура. И единственное, чего ему не хватает для обретения всемогущества — это сердце, которое все мы так удачно отправили в подземный мир. На блюдечке с голубой каемочкой.

— И убрали того, кто один единственный мог сдерживать Шеограта в мире живых, — упал в кресло Монах, произнося это.

— Как он узнал о пророчествах? — впервые лицо всезнающего Хейнина покрылось испариной страха.

— А вот это главная загадка, — ответила я. — Но мне кажется, я знаю, как это произошло. Если на мгновение представить, что Угвур имеет связь со своим сердцем, с каждым из его осколков, а это значит, что мы сами преподнесли ему не просто всю необходимую, а даже исчерпывающую информацию.

— Как только Король Кхаан поглотил первый осколок, Угвур, а точнее его перерожденный дух — Шеограт, знал обо всем, о чем знал владыка Аграахона?.. — осознавая весь ужас нашей ошибки, спросила Арин.

— Именно.

— Подарок судьбы, что Шеограт еще не воцарился в этом мире?

— Точно не подарок, — в задумчивости произнесла я.

— Чтобы обрести физическую форму вновь, ему нужно сердце. Похоже, владыка Кхаан сдерживает Бога Тьмы в подземном мире, — сразу смекнул Хейнин.

— Вопрос только в том, сколько еще он сможет противостоять Шеограту…

— Души убитых нечистью осквернены и прямиком отправляются в подземный мир. Мне довелось однажды видеть бесчисленный полк неприкаянных людских душ. Истончившаяся, словно от ветхости, материя едва создавала рябь в воздухе. Они были похожи на водоросли в тихой заводи, монотонно пошатывающиеся вслед за едва уловимым колебанием водной толщи — ни чувств, ни боли, ни сожалений — только смиренное, бессильное ничто… Думаю, он таким образом подпитывает свою магию.

— Ваше Величество, как всегда, очень проницательны. Тьма забирает до последней энергию человеческих душ, — развивал мою версию Хейнин, — если все так, как вы предположили, то Шеограту нужны силы для противостояния с владыкой Кхааном, могущество которого в благодатной для черной магии среде подземного мира только увеличилось. Перерожденный Бог Тьмы знает, что получить сердце назад будет очень тяжело, но он непременно сделает все, чтобы это случилось. Вот почему Шеограт запустил свои щупальца в мир людей и ничего больше не предпринимает — сейчас он просто черпает в нем энергию.

— Но почему же сейчас, в отличие от того нашествия в Эригиле, слуги Тьмы не способны применять магию своего владыки, разве так процесс получения энергии не пойдет быстрее? — озадаченно спросила Верна.

— Мне кажется, только что ты сама ответила на этот вопрос, — произнесла я, наконец выстраивая полную логическую цепочку происходящего. — Они не способны как раз потому, что Шеограт находится в своем мире. Кажется, у них некая форма взаимной подпитки: слуги зависят от хозяина так же, как и он зависит от них.

— Магия Шеограта питает нечисть? Они заимствуют его силу для применения магии. Нет источника, нет силы.

— Таким образом, если Кхаан не выстоит против Шеограта, то мы получим чудовище куда страшнее, чем Угвур. А противопоставить уже будет нечего.

И снова проницательный взгляд Монаха уловил истину. Его глаза пытливо уставились на меня из-под тяжелых бровей, когда он спросил:

— Почему из твоих уст этот приговор звучит как надежда?

— Мне плевать на мир, в котором нет Кхаана, но если я смогу вернуть своего супруга, то этому миру очень повезло. Мы должны помочь Кхаану, чтобы чертов Шеограт не смог достичь цели.

— Что ты собираешься делать?

— Превратить свою боль в мудрость, — сухо бросила я.

— Думаю, если тебе удастся переработать хотя бы треть, то мы победим даже лежа на земле, — по традиции проворчал Монах, но его забота никогда не была многословной и чувственной. — Если ты позволяешь себе пространные изречения, значит, в твоей голове уже созрел какой-то вполне конкретный план.

— У меня нет плана, но есть способ помочь нам в войне с нечистью темного мира, — выдохнула я. — Арин, ты нашла нам кузнеца?

— Да, он ждет за дверью, Элейн.

— Вот и отлично, пускай зайдет.

Кузнец был простым работягой из населенного города за стенами Рисхеэли. Его одежда была перепачкана и местами изношена едва ли не до дыр, не спасал даже толстый кожаный фартук, который из-за настойчивости Арин не успел снять перед выходом из кузницы.

Мужчина смотрел на меня прямо, но с недопонимаем, для чего в такой спешке понадобился собравшимся. Того и гляди, из его рта вырвется проклятье за то, что потревожили в и без того смутное время. Незнание этикета не смутило никого из нас. Пора бы всем окружающим привыкнуть к тому, что почести можно отдавать лишь в мирное время, а на войне некогда раскланиваться.

— Ты работал когда-нибудь с магическими предметами? — спросила я.

— Нет. Но мой мастер, от которого я принял ремесло кузнеца, имел подобный опыт. Я знаю основы, — твердо ответил он.

— Превосходно. Это все, что требуется, — выдохнула я и с гулким лязгом положила на стол свою корону. — Мне нужно выплавить клинок.

— Элейн, он не маг. Да тут и маг бессилен. Тиара Аграахона зачарована так, что принимает лишь двух владельцев — Короля и Королеву. Как кто-то, будь он даже магом, сможет не просто коснуться ее, а воздействовать на нее. Она убьет любого, кто посягнет на ее целостность.

— Нам не нужен маг, Седжал. Я сделаю это.

— Королева Элейн намерена с помощью этого оружия сразиться с Шеогратом? — задал вопрос, который для него являлся риторическим, Хейнин.

— Я знаю, что ты мне скажешь, Хейнин, — спокойно произнесла я. — Мне не одолеть Бога Тьмы, будь у меня в руках даже три тысячи таких мечей. Но мне и не нужна победа над ним, мне нужна возможность отправить этот мешок с черным прахом в подземный мир. В этой короне магия моего супруга, сила, которую всегда боялся Шеограт. Я лишь надеюсь, что это обстоятельство даст мне маленькое преимущество, став для вечного противника Кхаана неожиданностью.

— Шеограт боялся магии Короля Кхаана, но он не дурак. То, что ты переплавишь корону в меч, действительно не даст никакого эффекта.

— Эффект будет от другого.

— И что же позволит нам воевать с сильнейшим Богом Тьмы на равных?

— Энергия Пагоды тысячи душ.

— Если Шеограт будет драться на моей территории, то у меня непременно будет шанс. Пагода сама поработает на нас. Думаю, ее защитный барьер станет надежным союзником.

— Шанс на что, Элейн? — сопоставив все, спросил Монах, хотя и сам уже прекрасно знал ответ на свой вопрос. — Ты ведь не собираешься его победить, верно?

— Нет, Седжал, не собираюсь. Даже дурак знает, что ставить на меня в этом противостоянии — чистое безумие.

— В чем тогда твой план?

— Не переживай, жертвовать собой напрасно я тоже не стану, — с деланной беззаботной улыбкой на лице, заверила я.

— Тогда объяснись доходчивее, потому что лично я вижу в твоем плане только шансы на смерть. Тебе следует быть более искусной во лжи, которую ты припасла для меня, ибо ни одно твое слово я не воспринял с оптимизмом! — теряя терпение, махнул длинным рукавом Монах.

Так он показывал, что ждет от меня прямого ответа, без уверток и иносказаний. По правде, я и не собиралась лгать, просто хотела подвести к своим выводам наиболее логично, мне просто нужно, чтобы задуманное было принято моим окружением с наименьшим резонансом.

— Что бы ты там ни видел и как бы ни воспринимал, я уйду за Кхааном. Это главное и единственное условие для моего участия в войне против сил Тьмы. Удастся мне пройти подземный мир и вернуть моего супруга или нет — это никого из вас не касается. Вы просто соглашаетесь с тем, что после сражения с Шеогратом наш совместный славный путь и его, возможно, бесславное завершение станут частью одной наспех рассказанной истории. Я не отчаиваюсь, но и не хочу, чтобы сожаления ваши или же мои удерживали меня от задуманного. Мы сделаем все возможное и невозможное ради спасения этого мира в независимости от финала, однако если я смогу прихватить с собой в преисподнюю еще и этого недоумка Шеограта, то все наши старания до сего момента можно будет считать как минимум ненапрасными.

— Но ведь он вернется в любой момент…

— Нет, — со всей уверенностью сказала я, — не вернется. Не вернется, потому что мы лишим его физической формы.

— Всевышний Светлый, как ты до всего этого додумалась? Неужели ты рассчитываешь, что твой план каким-то чудом может сработать?

— Почему бы и нет? — задумчиво произнес Хейнин вопрос, который он скорее задавал в размышлениях самому себе, просто высказался вслух. Взгляд Стража Равновесия прояснился, когда он заговорил с нами, простыми смертными: — Его черное сердце должно покинуть этот мир раз и навсегда, только так Шеограт лишится возможности ступать за завесу двух миров и только так будет восстановлено Равновесие.

— Самое ужасное в том, что нам все равно придется попробовать этот вариант, потому что никаких других у нас попросту нет… — уговаривал себя Монах, делаясь все ворчливее от внутреннего негодования.

Мгновение все присутствовавшие переваривали информацию и уживались со своими эмоциями в новом положении дел. Воинская привычка — с достоинством встречать любые испытания храбрости — заставила генерала Яна заговорить первым. Его голос, как и всегда, звучал уверенно и степенно:

— Тогда остается нерешенным только один вопрос, как нам заманить Шеограта в Пагоду Тысячи душ?

— Это будет не так сложно, как кажется на первый взгляд, — скрестив руки на груди, продолжил рассуждать Хейнин. — Магия Бога Тьмы сейчас находится в подземном мире и направлена на борьбу с владыкой Кхааном. И если мы верно догадались, именно поэтому слуги Шеограта не могут использовать энергию Тьмы для убийства людей, как это случалось временами, когда они совершали набеги на то или иное поселение ради развлечения своего хозяина. Но все изменится, как только Шеограт явится в мир смертных занять давно желанный им трон короля людей.

— Разве все это не выглядит безвыходной ситуацией? — без тени страха, просто для большего понимания ситуации спросила Верна. — И наши попытки превзойти его.

— Выглядит еще хуже, если б не одно обстоятельство, — нахмурился Монах, что-то вдруг осознав. — Да, ни Элейн, ни все мы вместе взятые Богу Тьмы не ровня, тем более перерожденному Шеограту, но пока у нас частица магии короля Кхаана, он не найдет покоя. Он ни за что не допустит, чтобы в наших руках оставалось оружие, которое способно противостоять его могуществу.

— А, возможно, его истинная цель лежит глубже, — озвучила я ответ, который искала в своем сознании всю эту бессонную ночь. — Шеограт не глупец, чтобы пренебрегать горьким опытом своей прошлой жизни. Он не допустит тех ошибок, которые совершили его противники.

— Королева Элейн хочет сказать, что Бог Тьмы намерен уничтожить всякую возможность владыки вернуться в мир живых? — склонил голову набок Хейнин, распутав этот клубок куда быстрее, чем все мы.

— А если мы всего лишь фантазируем и на самом деле Шеограт о таком даже не задумывался, то нам следует зародить в нем это опасение. Пусть страх перед давним противником, которого предписало ему пророчество Баланса, станет нашим преимуществом.

— Хитро, — щелкнула пальцами Верна. — Тогда действительно это лучшая приманка для Шеограта.

— Все, что нам нужно, так это громко заявить о нем, — поддержал нить повествования генерал Ян.

— Думаю, это нам вполне по силам, — кивнула Арин, довольно усмехнувшись.

— И еще одно… — перебила всеобщую радость я.

В звенящей тишине эти слова прозвучали как-то уж очень зловеще, что присутствующие даже бросили в мою сторону враждебные взгляды.

— Элейн, ради Всевышнего Светлого, ты же сейчас не собираешься отнять ту надежду, что дала нам раньше? — едва ли не взвыла Верна.

— Нет. Возможно, даже наоборот, — жестом поднятой руки успокоила я своих собеседников.

— Будь в следующий раз осторожнее. Я чуть было не проклял тебя! — бросил недовольный взгляд в мою сторону Седжал.

— Не ты первый, не ты последний, Монах, — усмехнулась я и принялась раскладывать на столе перед собой заранее подготовленные фрагменты пророчеств.

— Что не так? — спросила Верна, рассматривая давно заученные всеми нами фразы.

— Мы почему-то решили, что у этой цепи вот такой порядок, но что, если это не так? — подвела я и перенесла пророчество, считавшееся основным, в начало. — Что, если оно никакое не основное, а просто первое в цепи?

Без лишних слов и объяснений я положила свое пророчество под всеми предшествующими фрагментами. На лицах собеседников отображался мыслительный процесс, который я сама прошла несколько часов назад. Мне казалось, я слово в слово знала то, о чем они сейчас думали, потому что все прошлые попытки докопаться до истины путем исключения не оставили иных вариантов. Нас всегда злило наше топтание на месте, но по факту это положение стало самым результативным из наших действий, просто проявилось не сразу. Отметая ложные пути, мы непроизвольно вышли к истинному, где нас преспокойно дожидались все необходимые ответы.

— Если расположить фрагменты в таком порядке и считать основным последнее пророчество, то не дает ли это большей логики и уверенности в завтрашнем дне?

— Еще как дает, — потирая подбородок, произнес Монах и уставился в записи, лежавшие перед ним.

— Хейнин? Что скажешь? — обратилась я к Стражу Равновесия, единственному из всех, кто не интересовался порядком бумаг на столе и записанными в них пророчествами.

Все это время он смотрел на меня, снова о чем-то своем размышляя. Некоторое время он даже не скрывал, что сбит с толку новым фрагментом — еще бы, ведь эти несколько строк не просто вмешались в общий смысл, а в корне его поменяли.

— Если порядок действительно таков, то логики, напротив, меньше, ведь все это время мы искали не там и не о том, а наши ложные выводы водили нас кругами, потому что изначально точка отправления наших мыслей неверная. Но я готов признать, что это раздражающее неведение впервые сыграло нам на руку. Если б мы наперед знали об истинном основном пророчестве, то и Шеограт тоже. Бог Тьмы уж точно не допустил бы такого расклада, при котором смертная королева Элейн будет играть ключевую роль в расстановке сил его противостояния с величайшим из потомков, и вместо того, чтобы стать палачом Владыки Кхаана, она станет оружием в его руках.

— Он добил бы меня, и сие действие не стоило бы Шеограту ровным счетом никаких усилий.

— Верно. Возвращаясь к сказанному ранее, если логики меньше, то надежда наша теперь гораздо ощутимее.

* * *

Глава 26

Как и предполагалось изначально, наше продвижение к Кендре стало непростым испытанием. С каждым днем присутствие сил Тьмы нарастало в какой-то ужасающей прогрессии. Мир менялся на глазах, все больше превращаясь в ад на земле. Зловония, что исходили от выползающей из разломов нечисти, душным смрадом поднимались в воздух выше и выше, под непроглядным куполом скрывая от солнца все живое. Свет становился все тусклее, не имея возможности пробиваться сквозь нарастающую толщу зловещей ауры.

Хотя армия Аграахона, даже по нашим самым приблизительным подсчетам, была бесчисленна, ее резервов не хватало, чтобы блокировать выползающую нечисть из разрывов, что теперь покрывали территорию Хагейта тесно, словно сетью. Эти адские капилляры пронизывали стонущую от боли землю, отравляя ее богатые недра своим гнилостным дыханием.

На третью неделю после нашего отъезда из Рисхеэли ситуация стала почти безнадежной повсеместно. Из городов, одного за другим, приходили страшные новости. Дхе-Фортис одна за другой доносили, что Шеограт воскресил всех бывших наместников и правителей, которых силой сверг Кхаан, на протяжении двух десятилетий завоевывая новые территории. При жизни эти правители не заботились о народе, а после смерти стали настоящими палачами, пробивая себе путь к власти. Армия Аграахона стояла и стояла насмерть, только бы не дать Черным Наместникам вернуть себе могущество над миром смертных. А для меня все это означало еще и то, что возвращение Шеограта уже очень близко.

Эта битва стала самой продолжительной из всех на нашем пути в Кендру. Мы были измотаны физически и опустошены морально. Тьма давила, делала из нас соперников, неспособных поднять ни головы, ни оружия и выступить против. Только одна сила не давала мне остановиться, продолжая звучать в сердце, точно персональная молитва. Такая тихая — полная отчаяния, едва согретая надеждой — она стала моим внутренним стержнем и опорой в момент крайнего бессилия. Моя тоска по мужу.

К ночи мы прорвали коридор среди полчища нечисти и со всех ног рванули к реке на переправу. Наших лошадей давно разорвали существа подземного мира, израненные и выбившиеся из сил, мы действовали, давно миновав предел своих физических возможностей, потому что позади нас ждала лишь смерть. Противоположный берег был чист, о чем просигнализировали встречающие нас Инга и Джильда. Однако не успели мы сделать и десяти шагов, как нас со всех сторон обступили слуги Тьмы. Позади осталась быстрая и порожистая горная река, за которой обозленное полчище, так и рвущееся отомстить за поражение, потому выбирать нам не пришлось — смертельно уставшие мы приняли бой с новым темным легионом.

Когда надежды почти не осталось, появились очертания. Ровные, стройные, симметричные силуэты могли принадлежать только людям, а строгая выправка и полное бесстрашие перед врагом, по количеству в разы превосходящим их, свидетельствовали еще и том, что на помощь нам пришли военные.

На солдатах была форма военного подразделения, входящего в состав элитных войск Кендры, но подчиняющегося непосредственно монашескому ордену Пагоды Тысячи душ. Я хорошо знала боевые навыки этих воинов, ведь за время моего двухнедельного поста мы часто проводили совместные тренировки по боевым искусствам. Мало кто может сравниться с умениями солдат — сейчас мне даже бог не стал бы лучшим помощником, чем они.

Мысленно я облегченно выдохнула, рассчитывая на скорое завершение этой смертельной битвы, ведь с подкреплением наша боевая мощь значительно возросла. И когда мы уже побеждали, а до отдыха оставалось всего ничего, случилось то, что выбило землю у меня из-под ног. Словно мое настоящее кто-то замедлил, словно происходящее вокруг внезапно погрузилось в вязкую субстанцию, в которой время текло иначе, в которой жизнь все так же ускользала, но ускользала маниакально медленно, чтобы вдоволь посмаковать мои мучения.

Меня заставили рассмотреть каждую эмоцию на бледнеющем лице Седжала, чью грудь проткнул железный прут одного из слуг Тьмы. Монах интуитивно схватился за место ранения, но его рука, уткнувшись в ржавый кол, причинила лишь очередную порцию боли вдобавок к той, что уже терзала его застывшее в пространстве тело. Словно читая мои мысли, а, может, его просто совпали с моими, Седжал перевел стеклянный взгляд на меня, его мимика тут же смягчилась вопреки нестерпимым мукам.

Я знала, что легкая улыбка этих безжизненных губ предназначалась мне как прощальный привет, но я не собиралась так быстро на него соглашаться. Сметая все на своем пути, я бросилась к своему самому верному из соратников, своему самому дорогому из друзей. Страх парализовал, но он же помогал отречься от усталости и прочих физических пределов моего изможденного состояния. В мгновение я оказалась рядом с истекающим кровью Монахом.

— Седжал, — слабым от потрясения голосом пробормотала я, поддерживая его оседающее на землю тело.

Все так же из-за страха, в моих руках пропала сила. Точно фантомные, они действовали неуклюже и, как мне казалось, приносили больше вреда, чем пользы. Мы ломано опустились на взрытую сражением почву, когда вокруг еще кипела схватка. Я знала, что мою спину прикроют, а не прикроют — так тоже плевать… Как мне может быть теперь до чего-то, когда все те, ради кого стоит терпеть эту гребаную жизнь, один за другим покидают меня?..

— Седжал, — снова позвала я, пугаясь его замедлившейся реакции, — будь в сознании! Сейчас нельзя засыпать!

— Зачем тебе сдался старый пес, который все равно сдохнет от немощи не сегодня-завтра?.. — хрипло выдохнул Монах и сразу же закашлялся. Каждый глоток воздуха давался ему через жуткие страдания, почти непреодолимые, но он все равно продолжал причинять себе боль, выталкивая слова из клокочущего кровью горла: — Отпусти меня, королева Элейн, этот твой верноподданный чертовски устал…

— Даже не думай так легко отделаться, Седжал! — рявкнула я так, что застонали даже мертвые, чей покой я нарушала своими криками. — Считаешь, что справедлив, Монах? Вперед, можешь закрыть глаза и сдохнуть сию же секунду, если считаешь, что сейчас справедлив!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я готова была прибегнуть к любым способам вернуть ему боевой дух, которым он всегда заряжал других, и ни за что не намеревалась мириться с его унынием перед самой развязкой нашего существования. Даже если мы сгинем после осуществления нашего сумасшедшего плана, он должен увидеть этот финал и должен стать его действующим лицом, потому что из нас всех именно Седжал больше всего заслужил шанс на победу, он заслужил не просто нести это знамя, он должен был стать этим знаменем сам. За всеми этими событиями последних дней я не заметила, как Седжал становился все бледнее эмоционально. Он постепенно ослабил поводья своих героических устремлений и веры в справедливость, прежде крепко натянутых. Он отказался от борьбы, потому что слишком долго не знавал вкус побед, и с каждым новым днем его голова опускалась все ниже и ниже, а на плечах громоздилось еще больше сожалений.

Вот почему Монах молил о смерти — ему было стыдно за то, что, рассчитывая на победу в войне длиной почти всю его жизнь, он пришел к финалу этой жизни обретши лишь чувство унижения. Седжал так хотел избавиться от ядовитых сожалений, что был согласен умереть в грязи от ржавого прута случайного монстра. Он даже был готов отречься от всего, что было до самого момента его трусливой смерти, потому что только так он мог бы скорее расстаться со своим унынием. Он, но не я! Я не могла согласиться на то, что Седжал, бесславно канет в небытие, когда б достоин величайших почестей за свой терпеливый и многотонный вклад в финальную битву.

— Ты должен очень внимательно выслушать то, что я тебе скажу, Седжал, — строго и размеренно произнесла я, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности. — Ты боишься, знаю. И я тоже боюсь, Седжал… Я боюсь умереть не страшной смертью, а глупой… Потому что если уж подыхать, то в лучах славы и героизма, в праведных мучениях, на которые неспособен никто иной, чтобы ни одна падла потом не плюнула на твое кривое надгробие, выражая свое пренебрежение. Я столько раз мечтала поддаться этому искушению и провалиться сквозь землю, лишь бы не ощущать собственной беспомощности, лишь бы не смотреть в глаза собственным сожалениям, но именно ты призывал меня из-за постыдной грани. Так часто, это было очень часто…

Знаю, на пороге смерти все видится совершенно иным — менее радостным, более фатальным. Сколько раз я взирала на мир сквозь это заляпанное моей же кровью стекло и так мерзко оседал железистый привкус на языке, когда я молила о покое… Отступая, я понимала, как это низко, и я соглашалась на эту низость, ведь мне всегда было чем утешиться, когда б я всего лишь Рейна без фамилии и звания, только пушечное мясо великих королей, расходный материал в самой глупой и бесполезной войне всех миров…

Мой главный союзник молчаливо соглашался. Он в несколько коротких вдохов вобрал морозный утренний воздух и после недолгой паузы ответил:

— Я надеялся на скупую слезу, надеялся разжалобить самую сильную женщину, которую боготворил за характер, за смелость противостоять всему и вся с того момента, чуть только увидел.

— Тебе не стоило покидать Вейон со мной, если ты рассчитывал в этой жизни еще хотя бы раз быть обласкан милосердием! — фыркнула я, нарочно заставляя проявлять эмоции, потому что только они сейчас могли оставить Седжала в сознании. — Сменив монахинь на солдат, святое безмолвие на ужасы войны, ты сам себе отказал в жалости.

Седжал даже нахмурился в недоумении.

Я выдохнула, ощущая, как горечь расставания отступает от сердца. Потерять Седжала — все равно, что лишиться жизни самой. Он мне нужен сейчас как воздух. Нет, не для наставлений или поиска очередных ответов, он был мне необходим как близкий человек, родственная душа в этом неотступном, удушающем мраке одиночества. Чтобы не показывать ему свою слабость, чтобы не давать расслабиться Седжалу еще больше, я деланно закатила глаза и снова разразилась осуждающими фразами:

— Вместо этого предсмертного нытья, лучше бы ты вспомнил сколько раз я была в объятиях смерти по твоей вине, и по твоей же просьбе выжить всякий раз карабкалась по той отвесной без единого выступа скале, между прочим. И ты после этого убежден, что ничего мне не должен?! Не можешь потерпеть ради меня!

— Разве я могу сдаться, Элейн, если ты настаиваешь на обратном?.. — на последнем издыхании пробормотал Монах.

Мои руки заливала кровь Седжала, человека, которого до сей поры я считала совершенно неуязвимым, однозначно бессмертным. Я не могла отпустить его, потому что, оставшись без его поддержки, просто сломалась бы сама. Я снова эгоистично использовала людей.

— Вот и помолчи, Седжал, — сурово оборвала я. — Не трать свои силы и мое время на эти сопливые сантименты, когда б нам с тобой до прощания еще много-много лет жить бок о бок.

— Хах, вот как ты обращаешься с человеком, находящимся в шаге от смерти. Никакого почтения, — едва оставаясь в сознании, усмехнулся Монах. — Я должен был выбирать более тщательно ту, на служение которой отдам столько сил и лет.

От сердца еще немного отлегло, когда Седжал снова взялся шутить в своей привычной манере. Осторожно опуская его голову на самодельные носилки, я честно ответила:

— Мы с тобой друг друга стоим. Ты ни за что не променяешь меня даже на самую преданную и покладистую.

— Ты права, как, впрочем, и всегда… — одними губами произнес Монах.

— А теперь отдохни, друг мой. Ты достаточно позаботился обо мне, сейчас моя очередь, — провожая Седжала, напутствовала я. Воины ордена уходили строгими рядами, пока мне оставалось только смотреть им вслед. Их путь был куда яснее моего, пусть и собирались мы на одну битву. — Прежними нам никогда больше не быть. Мы останемся такими лишь в воспоминаниях друг друга.

Некогда было оплакивать минувшие дни и жалеть об утраченном, не осталось времени ни на что, кроме сражения; последнего, решающего сражения. Повернув назад, я присоединилась к своему малочисленному отряду. Вот так, будто ничего и не произошло, мы продолжили путь.

Старейшины ордена приняли мое вторжение, как и свойственно глубоко верующим людям, — с покорной преданностью судьбе. В их степенных, размеренных речах не было экспрессивных лозунгов, они не вдохновляли на подвиги и завоевания, но давали нечто большее — тот самый прочный фундамент для укрепления моей жертвенности. Вместе мы подготовили все для воссоздания защитного механизма Пагоды и продумали каждый наш шаг с учетом непредсказуемости соперника.

Я старательно привлекала внимание Шеограта с самого нашего прибытия в Пагоду Тысячи Храбрых Душ. Мне нужна была гарантия, что он явится в расставленную мной ловушку как можно скорее, чтобы у хитрого Бога Тьмы не осталось возможностей раздумывать о тайных умыслах и последствиях. Я надеялась, что его самоуверенность станет мне самым надежным союзником, а пока старательно завершала последние приготовления перед нашей встречей.

Моя кровь теперь попала в ту самую чашу, из которой в день посвящения старейшины ордена давали мне испить ритуального вина. Считалось, что священный сосуд был связан с магией предков, а вино, находившееся в нем, было их кровью. Тогда мне казалось, что этот обряд просто часть церемонии, некое представление с божественным подтекстом: для верующих, для послушников ордена и, прежде всего, для армии. Но сейчас, в тот самый миг, когда я наполнила чашу своей кровью, кровью самозванки, которой Пагода Тысячи Храбрых Душ благословенно отдала место в роду Де Моридер, я на интуитивном уровне знала, что это и есть мой долг перед названными предками — защитить их народ, земли и историю.

Как только кровь признанного владельца трона Кендры окропляла чашу, активировалась магия древних королей, магия Пагоды, в которой была накоплена сила неисчислимого количества человеческих жертв ради своей страны. И теперь эта крайняя мера при угрозе высших уровней противостояла распространению Тьмы, давая мне время на финальный рывок.

Во всем этом была и маленькая хитрость. Этот оборонительный план казался не самым полезным с точки зрения игры вдолгую, но у него имелся более ценный эффект — после активации на крови магия предков Кендры распространилась гораздо дальше территорий этого древнего государства, потому что власть их ныне избранного монарха охватывала и другие земли.

Я была уверена, что такой способ защиты земель Аграахона, а вместе с тем и всего Хагейта, точно разозлит Шеограта и станет еще одним поводом для его появления в Пагоде. Ждать оставалось все меньше, и, чем меньше, тем ненавистнее было это ожидание.

* * *

Огонь в камине не мог согреть меня, потому что не холод был причиной моей дрожи… Меня трясло от многодневного напряжения, от работы на износ в сжатые сроки. Эта же причина не давала мне уснуть — невозможность расслабиться даже для того, чтобы выдохнуть. Если бы Кхаан увидел меня нынешнюю, такую исхудавшую, такую изношенную, он создал бы второй гарем и ни на шаг ко мне не приблизился. И о чем я только думаю? В мой уставший мозг еще способны проникать такие глупые бытовые размышления, и это за мгновение до едва ли не предрешенной гибели…

За спиной послышалось знакомое шарканье, которому в этот сырой, уничтожающий своим безразличием предрассветный час я была даже рада. Моей душе хотелось исповеди, хоть и не покаяние было ее целью. Мне нужна была частица тепла, какую не мог дать полыхающий в камине огонь.

Я откинула голову на высокую спинку кресла и сделала вдох, но, как и все предыдущие, он не принес насыщения. Мой голос зазвучал мертвой хрипотой, напугав даже меня саму:

— Как там Монах?

Несмотря на свою инвалидную немощность Хейнин так и остался стоять позади меня. Его порой рабская почтительность и строгое соблюдение этикета слуги по отношению к хозяину сбивали столку, ибо совершенно не соответствовали его статусу. Сейчас я не собиралась тратить силы на глупые расспросы о странностях его поведения, сейчас мне нужно было успеть озвучить главное.

— Лекари ордена его хорошо подлатали, жить будет, — коротко произнес Хейнин. Вероятно, он тоже решил тратить время рационально, потому что тотчас же сменил тему: — Все готово, королева Элейн. К ритуалу.

Я прикрыла глаза, будто это действие помогло бы мне не только не видеть, но и не слышать. По всему телу, точно проклятием, ползло бессилие. Духовно я все сильнее ощущала свое истощение, к настоящему моменту я пришла с четким пониманием, что почти растворилась в своих тяготах и печалях. В объятиях тьмы и страха как теперь понять, кто я, что я такое? Может ли быть, что из миллиона моих желаний для исполнения было выбрано самое постыдное, самое трусливое, до омерзения жалкое, и теперь я ровно то, что загадала сама, — я наконец-то стала никчемной песчинкой, неспособной повлиять на что бы то ни было…

— Другие Проводники, не без твоей помощи, но запустили каждый свое пророчество. А на мои плечи ты положил камень, который мне не под силу ни нести, ни скинуть.

— Я раздал камни соразмерно силе, моя королева, — спокойно заключил он и подал мне выкованный из короны меч. — Нет моей вины в том, что ваш оказался самым тяжелым.

Я вгляделась вдаль своих унылых мыслей, туда, где рдело багровое пламя зла. Кроваво-красные жилы испещряли чернеющую длань туч, нависшую надо мной, готовую прихлопнуть и вдавить в мертвую почву под ногами. В этой реалистичной иллюзии даже воздух причинял мне боль, при новом вдохе сжижаясь все сильнее то ли от удушающей влажности, то ли от страха: моего, моих предшественников. Ни дуновения ветерка, ни намека на просвет там, впереди, в этой гибельной неизвестности…

— Кажется, пришло время определить: песчинка я или твой самый тяжелый камень, — сглатывая горечь, усмехалась я.

— Я определил давно, — одобрительно кивнул он. — Черед за тобой.

— А у меня нет такой возможности — выбирать. Есть только один вариант, все же прочее — ничто. Я сдержала свое обещание, теперь мне остался всего лишь шаг, — вернувшись к состоянию безмятежного увядания, сказала я.

— Есть ли что-то, что ты хотела бы попросить у меня, прежде чем сделаешь этот шаг?

— Ты читаешь меня лучше всех, — выдохнула я, но не испытала облегчения. — Я не знаю, что меня ждет там, в этой чертовой бездне, но я не собираюсь по этому поводу расстраиваться. Также, я не настолько глупа, чтобы не понимать, что этот путь скорее всего окажется путем в один конец, но и тут не намерена роптать на судьбу. Мне всего то и нужно, что остаться с Кхааном навсегда, даже если я не смогу его вернуть в мир живых.

Страж Равновесия выдохнул вслед за мной, его выдох был куда тяжелее моего.

— Ты хочешь получить Церхей?

— Да, Хейнин. Только черным клинком я смогу оставить на своей душе след вечного проклятья и остаться в мире Тьмы.

Я поднялась и посмотрела в глаза Стражу Равновесия, чтобы убедить в своей решимости. Пробил тот зловещий час, которого жертвенно ждал каждый из нас. Мой собеседник без лишних слов протянул мне ритуальный кинжал, которым я убила Кхаана. Он не давал мне никаких наставлений, не сыпал предостережениями, должно быть, потому что все это будет лишним в последние минуты нашего знакомства. Хейнин просто смотрел мне в глаза, но его взгляд не собирался мне о чем-то поведать, скорее наоборот — это были мысленные вопросы. Их суть меня совсем не интересовала, да и Хейнин не намеревался меня ими задерживать. Никто лучше нас двоих сейчас не понимал, как важно закончить начатое.

— И последний вопрос, — обернулась на прощание я. — Откуда у тебя столько шрамов, если ты бессмертное создание самого Баланса?

— Мое существование тоже уравновешивается, пусть и другими законами, — усмехнулся Хейнин, показав эмоции впервые за все время нашего знакомства. — У моего срока другая единица измерения, он отмечается не временем, а событиями. Взгляни на меня, Великая Королева мира людей, и твой вопрос будет тебе исчерпывающим ответом.

— Твои шрамы?..

— Да, да, эти шрамы — это события на пути к установлению Равновесия. Это неизменные спутники любого сражения.

— Глядя на тебя, кажется, что твоим сражениям не было числа, — произнесла я, впервые проявляя сожаление по отношению к Хейнину, ведь раньше я смотрела на него как на главного выгодоприобретателя, а не одну из жертв всей этой трагедии с цепью пророчеств Баланса.

— На самом деле их было не так уж и много, королева Элейн, — при этих словах на его лице появилась улыбка развенчанного человека, — просто в каждом моем сражении было сразу два противника…

— Ты никогда не принимал чью-либо сторону, — наконец-то я стала что-то понимать.

— Верно. Я всегда стоял между Светом и Тенью. Только пропуская удары через себя, можно что-то уравновесить.

* * *

Я стояла в центре Храма Предков, опираясь на меч, в котором бушевала магия Кхаана. Под воздействием нескольких источников света мои тени плясали повсюду, но в отличие от меня они не были статичны. В мыслях я усмехнулась: к чему же я пришла, если в этот роковой час даже мои тени живее меня?..

Каменный пол под ногами едва вздрогнул — так отреагировало многотонное фундаментальное основание храма на появление в нем Темного Бога. Пагода противилась его природе и поочередно запускала свои защитные механизмы, но ни один из них, да и все разом не могли противопоставить что-либо энергии такой несметной силы.

Шеограт получил черное сердце своей прошлой реинкарнации и с прогрессом текущего воплощения стал на порядки могущественнее ее. От его ауры теперь не просто перехватывало дыхание — отмирали все добрые и чистые помыслы без права на возрождение. Мне казалось, что моя физическая оболочка разлагается и гниет тем быстрее, чем ближе ко мне подходит сильнейший Бог мира мертвых. Мысли о Кхаане и его судьбе заполняли мой разум, но с каждым новым мгновением становились все больше похожи на панические атаки. Лишь мое выхолощенное хладнокровие отрезвляло, давая понять, что эта психологическая война нарочно затеяна Шеогратом. Бог Тьмы не просто так проделал этот путь, унизил себя играми со смертной на ее условиях — теперь уж он с лихвой отыграется и возьмет с меня за каждое усилие, за каждую мою жалкую попытку противостоять воцарению нового порядка, его порядка в мире живых.

Моя участь незавидна. Моя цель — поделиться ею с врагом, сделать так, чтобы мое падение его задело как можно больнее, что я и поклялась себе исполнить.

— Как долго я ждал этого момента, момента моего торжества и свержения величайшего, но смертного Короля Кхаана, — закатился хохотом победителя он. — О, сожалею, моя дорогая королева Элейн, тебе выпала не самая героическая роль. Даже сейчас твои перспективы так себе…

Он обошел меня, бросая попеременно то жалостливые, то заинтересованные взгляды. Шеограт мысленно сам со своим сумасшествием рассуждал, и этот процесс без утайки отражался на его лице.

— Увидеть, как мир, за который так рьяно сражался твой горячо любимый глупый супруг, сгорает в адском пламени раздоров, это, скажу честно, зрелище не для слабонервных, но явно для невезучих! — он снова нарушил ночную тишину своим истерическим хохотом, а потом, как все сумасшедшие уроды, вмиг сменил гримасу на озабоченную и, хмуро посмотрев на меня, добавил: — Но ты, кажется, и тут впереди всех. Твоя удача прямо противоположна твоей красоте. В тот самый миг, как все вокруг тебя рухнет в подземный мир, ты испытаешь еще одну боль, которую я приготовил лично. А знаешь, почему?! Потому что я хочу все, что принадлежало когда-то Кхаану!

— У меня для твоих непомерных желаний плохая новость, — вздернув уголок губ, ответила я. — Они больше не будут исполняться.

После этих слов, монахи ордена, как по команде, выступили вперед, формируя ритуальный круг. В руках старейшин зажглись свечи, чье яркое пламя было неподвластно никаким стихиям, ни тем более Тьме. Мы с Шеогратом оказались в плотном кольце древнего ордена, в силе веры которых нельзя было найти ни одной червоточины или бреши. И пусть Темный Бог не будет лишен своих сил, но он хотя бы не сможет просочиться наружу. Наш план сработал на этом этапе, и теперь покинуть Круг веры Шеограт сможет, только вернувшись обратно в свой мир.

— Ха-ха! И что ты этим изменишь, прекрасная Элейн? — искренне потешался он над моими детскими приемами в его адрес. — Моя сила все еще при мне, а это значит, что когда я тебя убью, то смогу выйти отсюда. Магия королей Кендры погаснет как свеча, когда ты испустишь последний вздох. И после уже ничто не остановит меня от исполнения моих планов. Скукота. Честно признаться, я ожидал большего от супруги Короля мира людей. Даже как-то разочарован.

Смакуя самоуверенность и превосходство Бога над смертными, Шеограт поигрывал когтистыми пальцами железной перчатки. Так же играючи, он вскинул свою длинную плеть, покрытую шипами и зазубринами, но меч с магией Кхаана не был уязвим к подобным трюкам. Коснувшись лезвия клинка, кнут, точно скулящая гиена, с диким визгом был отброшен обратно к хозяину. Конечно, такой ход только еще больше разозлил Шеограта, и уже с новой силой в меня полетел очередной удар. Усиленный темной энергией свист кнута в воздухе оказался настолько оглушительным, что не выдерживали барабанные перепонки. В моей голове пространство раскололось надвое с деморализующим треском. На мгновение я потеряла концентрацию, чем и воспользовался мой противник. И хотя в последний момент я попыталась увернуться, плеть все же хлестнула меня по плечу.

Рваная рана загнивала на глазах из-за яда, который покрывал всю длину этой дьявольской лозы. У Шеограта никогда не имелось честных приемов даже для тех, кто был заведомо слабее него. Зря я делала ставку на его близорукость ввиду чрезмерной самоуверенности, он, как и тогда, на Сигильских равнинах, всячески подстраховался, выходя на бой.

Не время было рассуждать о трусости Бога Тьмы, которая, нужно признать, по ходу противостояния все больше оправдывала себя. Однажды потеряв жизнь и сердце из-за своей беспечности, он не мог совершить эту же ошибку и во второй раз, иначе как бы ему достигнуть того величия, каким он располагает теперь, если б не способность анализировать и предугадывать шаги врага наперед.

Не прошло и секунды, как в меня полетела новая атака. Я издала хриплый, протяжный, усталый вой, схватившись за глубокий порез на боку, но даже эта жуткая рана не остановила моего напора. Во что бы то ни стало мне нужно было подобраться к Шеограту вплотную, вот почему я продолжала идти в объятия смерти, словно безумная. И вскоре такой подход дал свои плоды. Очередной раз взмыла в воздух шипастая плеть Бога Тьмы, но теперь я была готова принять атаку. Взмахнув клинком собственного кузнечного творения, я поймала это ядовитое лассо над своей головой и, перекрутив несколько раз вокруг лезвия, дернула оружие врага на себя.

— Ты живучая, как таракан, — искривив свой и без того уродливый рот, выплюнул он.

Отрадно было видеть это знакомое выражение на его лице. Шеограт боялся. Он сейчас выглядел точно так, как тогда, в Эригиле, после прихода Кхаана. Вот и теперь, почувствовав магию моего супруга у своего горла, поджал хвост.

— Но за что ты бьешься, глупая вдова?! Ты своей рукой оправила Кхаана на погибель, а теперь пытаешься вступиться за мир живых в одиночку?! Аха-ха-ха! Как же это иронично! Благодаря твоим же стараниям дорогой муженек бесславно сгинул в пучине Тьмы, а ты тут размахиваешь железякой, в которой осталось лишь жалкое воспоминание былого величия и думаешь, что сможешь одолеть меня?

— Почему бы и нет? — довольно дернула уголком губ я, усилием воли игнорируя эти болезненные слова о Кхаане. — Когда задумал что-то, убедись, что довел дело до конца. Ты все прекрасно устроил для своего восхождения на трон мира живых, кроме одного — ты должен был убить меня в тот день, на Сигильских равнинах. Ты не должен был позволять нам с Кхааном встретиться…

Громоздкая черная длань ударила меня в грудь. Я задохнулась от вероломного вторжения магии Шеограта в мою душу. Темный Бог вновь завладел искрой моей жизни и напомнил, что я все еще дышу лишь благодаря его долгому терпению. После того как мое тело покинул источник существования, я необратимо приближалась к смерти. Шеограт ликующе забрал из моих ослабших рук клинок с магией Кхаана, но мое лицо озаряла улыбка.

Несмотря на последние секунды жизни, на безумную боль от потери души, мне вдруг стало так легко, словно я наконец почувствовала, что такое счастье. Все свои обещания я выполнила, и теперь остался последний шаг перед вечностью, у меня было еще одно незаконченное дело в этом мире, прежде чем я смогу погрузиться во Тьму. Я обязательно уйду честно, я не оставлю миру живых повода для упреков…

Шеограт схватил меня за волосы и грубо притянул к себе. Мое тело безвольно повисло в мощной железной руке — уверена, это была очень жалкая картина. Его ледяное дыхание замораживало кровь в жилах, у сердца оставалось все меньше сил сопротивляться и прокачивать по почти мертвому телу эту живительную субстанцию, на что я, собственно, не имела никаких возражений. Сил на последний рывок у меня хватит точно, даже если, утратив душу, я превращусь в холодный труп, моя рука не дрогнет.

— Глупая смертная возомнила, что может соперничать со мной?! — чуть ли не плакал от умиления над болтающимся в его хватке почти трупом. — Твой благоверный муженек не должен был доверять каким-то пророчествам, а выбрать кого-то сильнее куклы с мечом! Ах да, уже даже без меча! Ты, королева Элейн, закончила свой короткий век самым бесславным образом! После твоей смерти магия Пагоды спадет, а я всецело подчиню мир живых своей власти. Ты же и твой муж будете гнить на дне бездны, подпитывая царящий в ней мрак, пока окончательно не растворитесь в нем! Ведьма Шаэлин хотя бы смогла сдержать меня на несколько сотен лет, когда разбила мое сердце на осколки и закопала в разных частях света, а ты даже этого не смогла, величайшая героиня пророчеств!

Его истеричный хохот прибил к земле всех, кто еще мог стоять на ногах после бесконечного сражения. Я засмеялась тоже. Громко и не менее искренне. Мой исход был предрешен, моя жизнь завершалась по велению противника, который знать не знал, что я приготовила ему ответную участь. Собрав последние силы, моя рука скользнула в сапог. Черное лезвие распороло бедро, пуская почти застывшую кровь на землю предков, а уже в следующий миг Церхей по самую рукоять вошел в черное сердце Шеограта.

Этот клинок был моей последней надеждой вернуть Кхаана, был нашим единственным шансом на победу, и вот он снова, теперь уже смертельно, пронзил проклятое сердце. На последнем издыхании я усмехнулась и приблизилась к ошеломленному Богу Тьмы со словами:

— Я выбрала более надежный способ закопать тебя в той дыре, из которой ты вылез!

Эта фраза забрала мои последние силы. Падая во тьму, я мельком успела взглянуть на скорбные лица союзников и друзей, которых теперь уже совершенно точно покидала. Мир перед глазами подернулся алым рассветом, после чего все погрузилось во мрак.

Я была мертва.

На этот раз я наконец-то мертва.

* * *

Следующая глава - финал

Глава 27

Я лежала посреди самого темного места во всех мирах. Мой разум пребывал в спокойствии, потому что моя душа была подавлена произошедшим несколько секунд, а, может, вечностей назад.

Зловонное дыхание, к которому я почти привыкла в мире живых, порождало звуки мертвого мира — под стать заунывные, противоестественные, жуткие. Но меня и без того все еще трясло от пережитого ужаса, от животного страха за свою жалкую жизнь, который перечеркнул все благородство самопожертвования. Такова природа человека — пока душа рвется в бой, разум разбавляет отвагу в крови чистой трусостью. Ладно, главное, этой концентрации храбрости хватило, чтобы запустить магию Пагоды Тысячи Душ. Сейчас земли Кендры, а вместе с ними и Аграахона, защищает древнее заклятье, поглощая скверну, которую принес с собой Шеограт.

Шеограт… Где сейчас этот чертов псих? Ступив за границу мира мертвых, наши пути разошлись. Хотя я и не ожидала подобного исхода, но так даже лучше. Богу Тьмы пришлось несладко от удара Церхея, однако до смерти ему точно далеко, чего нельзя сказать обо мне. Даже после официального погребения мое состояние едва ли отличается от того, в котором я пребывала за минуту до гибели от руки Шеограта. Всякий раз после встречи с этим ублюдком я чувствую себя попавшей в адские жернова, и всякий раз мне нужно подниматься и идти дальше.

Ломанными в бессилии движениями я собрала себя с этой бесплодной щербатой поверхности и кое-как встала на ноги. Да, сражаться в таком состоянии я явно не смогу, но доковылять как-нибудь доковыляю. Раз уж я все еще дышу, значит, мне дан шанс исполнить задуманное. Я должна идти. Идти до конца.

Могучая фигура Кхаана возвышалась посреди безжизненного плато, теперь лишь отдаленно напоминавшего тронный зал богов Тьмы. Полуразрушенная архитектура некогда поистине королевского места говорила о том, что недавно здесь произошла яростная и такая же масштабная битва. Повсюду валялись мятые щиты и вырванные из подъемных механизмов цепи, словно выброшенные сюда из других залов и этажей. Будто взрывной волной были разбиты резные каменные своды и сорваны жаккардовые полотна хоругвей. Страшно было представить, каким смертоносным оружием были скошены эти массивные колонны под самое их основание.

Под давлением некой незримой силы плечи Кхаана провисли, его мертвенно-бледное лицо покрывали порезы и кровяные подтеки, а во взгляде не было ни проблеска жизни. В каком-то бреду, будто под воздействием назойливого нашептывания, он поднял мертвое тело в королевских доспехах. Корона свалилась с головы бога Тьмы и унизительно покатилась по разбитым в непримиримой схватке ступеням. Кхаан подобрал венец власти и голыми руками разорвал черный металл. Не проявляя никаких эмоций, он протащил тело своего противника через весь зал и остановился только рядом со стеной, которая, казалось, в пылу сражения одна осталась незыблема только потому, что у Кхаана на нее были особые планы. Мой безумный супруг буквально впечатал труп пятого бога Тьмы в шероховатую отвесную скалу рядом с остальными четырьмя, кого погубил чуть раньше.

Мощным ударом он вонзил два рваных конца короны в твердь камня, проталкивая кольцо до самого горла бога Тьмы. То, что раньше было горделивым символом власти, теперь больше походило на ошейник раба, раба, с которым разобрался истинный владыка. Пять небрежно вколоченных в скалу трупов висели, удерживаемые в этом уничижительном положении некогда символами гордости и непререкаемого могущества. В глазах жертв непризнанного бога Тьмы навечно застыли страх и неверие — чувства, что они испытали в первый и в последний раз за предшествующую этому бесславному концу вечность.

От увиденного у меня перехватило дыхание. Я уже давно считалась душевнобольной, а потому абсолютно не стеснялась чувства наслаждения, которое дарила мне жестокость моего кровожадного мужа. И если бы не тревога за состояние Кхаана, эта картина могла бы стать самой прекрасной из всего, что я видела за всю свою воинскую жизнь.

— Ха-ха, а кровь-то не водица, да? — посмеялся явивший себя Шеограт, наблюдая, как Кхаан теряет рассудок от переизбытка Тьмы внутри него.

Шестой бог Тьмы ликовал, ведь был уверен, что Кхаан и сам близок разделить участь своих соперников.

— Спасибо тебе, о мой сумасшедший потомок, за то, что облегчил работу. Ты с пользой для меня провел время в Подземном царстве, пока я, нужно заметить, тоже не без успеха пребывал в твоем мире! — рассмеялся в своей привычной истеричной манере Шеограт. — Избавившись от всего, что принадлежало тебе и было предано, включая твою глупую женушку, я прочно закрепил за собой власть в царстве смертных. Теперь мне только и остается, что дождаться твоей кончины ради получения трона в подземном!

Кхаан был безучастен к словам безумца, что больно резануло мое иссушенное тоской по супругу сердце. Шеограт, похоже, тоже был разочарован отсутствием реакции со стороны соперника, но быстро списав такое поведение на предсмертное состояние Кхаана, рассмеялся еще безумнее.

— Напрасно ты так торопилась к своему муженьку, моя прекрасная королева Элейн! Как видишь, теплой встречи вам не уготовано. Или уж проявить милосердие напоследок?! Аха-ха-ха!

Шеограт небрежно взмахнул рукой, невидимая плеть обвила мое горло. Еще одно незначительное движение, и меня вздернуло в воздух, а потом швырнуло в сторону. Мое безвольное тело покатилось по усыпанной камнями земле и потеряло импульс лишь у самых ног Кхаана. Я задыхалась не от пыли, которую сама же и подняла, не от вновь переломанных ребер, изрешетивших легкие, концентрация темной магии вокруг Кхаана — вот, что беспощадно душило меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А теперь страстные объятия и последнее прощание! — драматично воскликнул он, утирая невидимые слезы расчувствовавшегося безумца. — Как же это все-таки трогательно!

На этот раз Шеограт не был предубежден насчет реакции Кхаана, поэтому сразу же выбросил в его сторону свою адскую плеть. Омерзительный, режущий надвое пространство звук пересек расстояние между шестым богом Тьмы и нами, после чего был остановлен телом Кхаана. Мой бездушный супруг даже не попытался защитить себя, словно шипастая лоза, разившая монстров и свергавшая горы, не могла причинить ему вреда. Конечно же, это было не так. Черная плеть разорвала плоть, раздробила кости на своем пути и с громким хлопком полоснула оставшуюся без защиты душу.

Кхаан дрогнул. От причиненной боли, но не от страха. В его взгляде по-прежнему царило безразличие… Нет, это была пустота… Тьма сломила его и прибрала к рукам своего нового слугу. В это самое мгновение я поняла, что если ничего не предпринять, то он так и будет ждать своей смерти в рабском бездействии.

Цепляясь за края его одежд, я помогала себе подняться. От неудачного движения ребро вновь проткнуло внутренности, и я почувствовала, как по пищеводу поднимается сгусток крови. Пытаясь подавить рвотный рефлекс, я сделала только хуже, отчего фонтан крови брызнул мне на руки и доспехи Кхаана. Я тряхнула головой, избавляясь от размытых образов головокружения, и наконец-то встала на ноги.

— Кхаан… — хрипло выдохнула я любимое имя в попытке достучаться до сознания супруга. Однако голос мой потонул в новом свисте адской плети, ударившей Кхаана.

Его ноги подкосились, и он рухнул на колени, чем очень позабавил нашего общего кукловода.

— Вот эта поза, развенчанного и порабощенного, тебе подходит больше, дорогой родственник!

Шеограт точно знал, как добить врага. Он прекрасно понимал, что душа Кхаана больше неспособна принимать Тьму, в ней не осталось места, она и так уже была растворена той концентрацией темной энергии, которую приняла от убитых богов. В глазах Кхаана клубилось бессознательное подчинение.

— Кхаан! — выкрикнула я сквозь боль, отчаяние и страх, но этот безумный вопль не вызвал у супруга даже мгновенный импульс.

Окровавленными, трясущимися, казалось, в предсмертных конвульсиях руками я обхватила его лицо, умоляя услышать меня. Рыдая в голос, я просила его о пробуждении, но ни одно слово не нашло отклика в его затуманенном Тьмой сознании. Кхаан был холоден, точно лед, хотя прежде его тело всегда дышало огнем.

— Ты не можешь просто так уйти, ты — король мира живых, ты его завоеватель, ты его хозяин!!!

— Может, еще как может! И ни один твой духоподъемный лозунг не избавит его от этой участи. Ты же давно уже все поняла, не так ли, королева Элейн? Уже догадалась, почему мы, боги Тьмы, никогда не затевали войн друг с другом? Едва ли ты веришь, что причиной тому отсутствие алчности и жажды всевластья. Как раз нет, все это присуще нам в равной степени, но так же в равной степени мы отвергаем мысль о сражениях, ибо подчинить Тьму неспособен даже сильнейший! Этот непризнанный бог не имел выбора, ведь чтобы выжить, хоть и ненадолго, он должен был сокрушить каждого из них, — Шеограт с презрением махнул на менее удачливых своих братьев, павших от руки Кхаана. — Теперь же Тьма возьмет свое всенепременно, она заберет твоего муженька целиком, без остатка, поглотив своей зловещей утробой. В этом и заключался мой беспроигрышный план, и сейчас мне лишь остается дождаться радостного события!

Очередной взмах смертоносного кнута и едкий голос Шеограта слились дуэтом, оповещая о новой порции страданий, которая в любой момент могла стать последней. Я закрыла собой потерявшего волю в бесконечных лабиринтах Тьмы мужа и приняла удар на себя. Кожа на моей спине лопнула вместе с доспехом, обнажая кости в своих рваных бороздах. Но мне уже было все равно, я не чувствовала боли, не ощущала на своем теле увечий, моей целью являлось пробуждение Кхаана, за которое я готова была отдать свою ничтожную жизнь.

— Кхаан, взгляни же на меня, на свою супругу, королеву, спутницу! Вспомни, мой король, как клялся мне в вечности нашего союза, в нашей вечности… Вспомни нашу встречу в Сиде, там, посреди остывшего сражения, но в разгорающемся пылу страсти… Ты стал моей судьбой задолго до того мгновения, и как много времени мне понадобилось на осознание этого. То сердце, что поработило твою душу, не знает счастья, пребывая вечную вечность в боли и тоске. Это не твоя участь, Кхаан король мира людей, не тебе носить траур, не тебе бежать от одиночества. Ты не уйдешь за грань небытия, потому что в этом мире есть одна душа, которая не сможет жить без тебя, которая безнадежно болит по тебе днями и ночами, рвется на части, не зная покоя в своих поисках… Эта душа — моя. И я не знаю, как мне с ней совладать, когда б она умирает без твоего тепла, присутствия рядом, Кхаан Аграахон!

Потухший взгляд так и остался потухшим. Холодное тело так и осталось холодным, но мне безумно хотелось почувствовать хотя бы каплю прежнего тепла перед неизбежностью, которая нас ожидала. Там, в пучине темных лабиринтов, где продолжится наша с Кхааном вечность, мне не испытать былых человеческих радостей, не прикоснуться к ушедшим навек счастливым моментам. На пороге мучительного небытия я лишь хочу сделать последний обжигающий глоток, что даст мне сил решиться на этот шаг. Нет моей вины в том, что я хочу унять дрожь холода и страха, опьяняя свое отчаявшееся сердце последними теплыми эмоциями, будто алкоголем.

Я взяла безвольно висящую руку Кхаана и приложила его ладонь к своей щеке. Из моих глаз непроизвольно покатились слезы — мои невысказанные сожаления и запоздавшие раскаяния. Целуя ледяную длань, я крепко зажмурилась и произнесла:

— Мы имели одну судьбу, одно проклятье, одно предзнаменование. Пускай и смерть у нас будет тоже от одной руки.

…Всю жизнь я копила силы и выдержку не для борьбы, как считала раньше, — для удара, все было для одного, этого последнего удара, и отныне он должен быть исполнен без колебаний, с удовлетворением. Всю жизнь я считала себя сильной, пела оды собственному мужеству, превознося себя даже над многими благородными мужами, на деле же оказалось, что во мне нет и капли хваленой доблести. Вернуться в мир живых без Кхаана? Нет, я не могла, я не хотела! Ненависть к этой мысли была несравнимо сильнее, чем стыд от признания собственной трусости и никчемности. Пусть на моей могиле напишут ругательства на всех языках и диалектах, пускай даруют мне самые непотребные имена и впишут в людскую историю на веки вечные, но я отказываюсь и дальше служить этому миру, в котором повода не то что для службы — для жизни — у меня на сей раз не осталось.

Моя рука поднялась в воздух, наливаясь силой для удара, который наконец-то оборвет нить на гобелене моей судьбы. Совершая трусливую казнь над собой, я не могла смело смотреть в глаза мужу, такие уставшие, почти мертвые. Я отвернулась, задушив в горле скорбный крик приговоренного к смерти сердца, и вонзила Церхей в свою грудь…

…Я почти чувствовала ледяной поток сожалений, что вырывался из треснувшего под ударом сердца. Я почти ощутила кипящую лаву хлынувшей наружу крови, когда бы треснуло под ударом сердце… Но как бы яростно я ни желала освободиться от собственной трусости и никчемности, изогнутое волной обоюдоострое лезвие Церхея на своем праведном пути отмщения встретило непреодолимое препятствие, так и не достигнув цели. Пальцы Кхаана намертво сжимали холодную черную сталь, не позволяя ей двинуться дальше. Багровая, точно зарево заката после жестокой битвы, кровь капала на мою грудь. Вот так, без травм и ран, мое сердце кровоточило, словно его страдания наконец-то нашли выход.

В застывшей форме безумия я смотрела на эту сцену сквозь тонкую завесу безвременья, ибо разум, плененный слабостями без сопротивления, хладнокровно толкнул меня в пропасть небытия. И только до отказа набитое надеждой сердце, продолжало верить, верить, пока не смолкнет в нем эхо последнего удара. Не я была врагом для моей злополучной судьбы, столько раз приговаривавшей меня сложить голову на плаху, у нее всегда был лишь один настоящий соперник — безрассудное, глупое сердце. Если бы не оно, мои останки давно бы вросли в раскаленную твердь Сигильских равнин.

Кхаан уронил клинок и, набросив на меня свои грубо-жадные объятия, прижал к себе.

— Элейн… — прохрипел он, из последних сил сопротивляясь победившей Тьме внутри себя.

Я облегченно выдохнула и улыбнулась вернувшемуся ко мне супругу. Утопая в горячих объятиях, целуя алые губы, касаясь любимого лица, шептала:

— Я… это я… я здесь…

— Элейн… — вновь стонал он, будто умоляя вызволить его из этой кромешной тьмы, призвать, отвоевать, не покидать.

— Держи меня в объятиях, держи так крепко, чтобы выбраться иль погибнуть, но вместе! — приказывала я, ощущая, как мрак запускает и в меня свои когти.

— Элейн…

Кхаан смотрел в мои глаза со смертельной усталостью, с какой смотрит тонущий посреди бушующих черных вод на далекий свет маяка. В нем не было отчаяния, но это не означало, что он способен преодолеть Тьму, ведь эта борьба стоила ему существования. Следуя в темноте, в одиночестве, он так хотел вернуться в мир, из которого вместе с черным сердцем Угвура его изгнало то чертово пророчество. Без оглядки на свои желания Кхаан исполнил предписанное. Поселив в себя осколки проклятой магии, мой муж взрастил новое проклятое сердце. Когда все части были собраны и изъяты Шеогратом, внутри Кхаана все также продолжила жить Тьма.

То была уже его собственная Тьма.

Она мучила его, сгибая к повиновению, но подчиниться ей — хуже, чем просто умереть. Стащив с себя оковы рабства, Кхаан победил, однако для новой схватки он не был готов, ему требовалось больше времени. И я должна была выиграть столько, сколько могла. Во что бы то ни стало, мне нужно переключить внимание Шеограта на себя, даже если для этого придется стать еще более безумной, чем он сам.

— Чего же ты остановился, Шеограт? — рассмеялась со всем наигранным бесстрашием я. — Неужто адская плеть послушно следует за милосердной рукой?!

— Ты не смогла помереть сама, так теперь ждешь милости от меня? — жалостливо издевался он, при этом щелкнув смертоносной лозой в воздухе.

Я вздрогнула от этого мерзкого, сулящего непреодолимые муки звука.

— Мне так хотелось досмотреть этот драматичный момент, не принимая в нем участия, но снова я думал о тебе лучше, чем есть на самом деле. Ты, королева Элейн, вновь меня расстроила, даже сдохнуть героически не можешь, кишка даже на это тонка. Ах… Ну какое же разочарование!

— Знаешь, поначалу мне было немного обидно, что ты не считаешь меня врагом и играючи разгадываешь то, что я так старательно выверяла, — не скрывая удовольствия от осознания того, что все же переиграла Шеограта, произнесла я. — Твои инстинкты притуплялись с каждой новой легко выигранной битвой, и вот ты уже почувствовал себя непобедимым, отринув даже слова пророчеств, которые прежде бросали тебя в дрожь. Ты все больше убеждался в том, что твой единственный враг — это Кхаан, а когда отправил его в Царство Тьмы, то счел исход противостояния предрешенным. Это окончательно усыпило твою бдительность. А дальше остались лишь какие-то мелочи, но ты слишком велик для того, чтобы знать, что дьявол кроется именно в мелочах. Шеограт, ты просчитался.

— С чего бы? — захохотал он, словно я несла несусветную чушь без какого-либо стеснения. — Не кажется ли тебе в настоящий момент, что это ты стоишь передо мной на коленях и ждешь милости с моей стороны даровать тебе смерть?! В каком из предсмертных твоих видений ты вдруг углядела, что можешь мне что-либо противопоставить?

— Я?! О нет, ни в коем случае! — так же искренне хохотала я. — На свой счет подобных подвигов записывать у меня и в мечтах не было, поверь.

— Ах, так мы сейчас говорим о той безвольной тени, что ты закрываешь собой? Очнись, королева Элейн, Тьма поглотила твоего муженька на веки вечные, он существует последние мгновения в физическом мире, уже очень скоро он станет темной энергией и будет подпитывать источник моего могущества, как и все прочее, обращенное во мрак!

— Как же складно ты поешь, будто не стратег, а провидец.

— Называй, как хочешь. Сути происходящего это не поменяет.

— Вот именно. Не поменяет. Я сейчас именно об этом и говорю, Шеограт, — хмыкнула я. — То, что Кхаан обзавелся своим собственным черным сердцем, для тебя не стало откровением. Такой исход ты предвидел с самого начала, на это ты и делал ставку, если все пойдет по худшему для тебя сценарию. Весьма проницательно, будь все хоть бы по какому-нибудь из твоих сценариев, ведь ты предусмотрел их невероятное множество, жаль лишь, что без особой пользы. Лишь один исход ты не мог спрогнозировать, но оттого вероятность его наступления не была нивелирована.

— Что ж, давай наконец проверим, кто из нас оказался истинным победителем!

Терпение Шеограта закончилось на этих словах, или отсюда начался его страх? Резкий свист в воздухе возвестил меня о последней, о губительной атаке моего врага, а вот он до самого конца остался в неведении о моем преимуществе. Я улыбнулась ясному взгляду супруга и тихо произнесла:

— Тебе снова придется спасать меня, мой король…

В тот момент, когда шипастая плеть должна была снова полоснуть меня, хватка Кхаана остановила ее смертельный удар. Победный смех Шеограта стих в одночасье. Воцарилась гробовая тишина, словно на поминках утраченного величия.

Кхаан поднялся во весь рост, не сводя взгляда с соперника. Наконец-то я могла выдохнуть и не переживать о нашей безопасности. Кхаан теперь ни за что не позволит Шеограту владеть инициативой. Мои коленные суставы буквально окаменели, я неуклюже осела на землю, при всей смертельной усталости впервые за долгое время наконец-то чувствуя облегчение.

Кхаан больше не был похож на безвольное порождение Тьмы, теперь он пребывал в рассудке и точно знал, чего хочет. Никаких эмоций, никаких реплик, только всепоглощающее доминирование над своим противником, который оказался в обратной ситуации. Точно крыса, загнанная в угол, Шеограт огрызался и делал это довольно умело. Его плеть свистела в воздухе, предупреждая о беспощадном ударе, но мой смертоносный супруг, казалось, не придавал этим угрозам никакого значения. Его глаза были прикованы к жертве, ибо соперником Шеограта он уже не считал.

В последний раз шипастая лоза взметнулась в небо, в последний раз огласила пространство над нашими головами своим истошным свистом, в последний раз достигла она цели, вот только больше никого не смогла бы погубить. В руке Кхаана она и закончила свое существование, осыпавшись пылью к ногам губителя. Больше не было препятствий между моим супругом и его развенчанным предком. Кхаан переступил через остатки лозы и двинулся к Шеограту.

— Ты не посмеешь! Тьма чуть не поглотила тебя после убийства пяти высших существ Темного царства, твоя сущность не выстоит даже перед малейшим потоком энергии! — орал обезумевший Бог Тьмы и пятился назад.

— Какая забота. Неужели от страха в тебе проснулись родительские чувства? — себе под нос произнесла я, злорадствуя над его жалким положением.

Шеограт попытался применить магию, но любое действие было подавлено Кхааном, словно детскую шалость, отчего даже тень шестого Бога Тьмы съежилась вокруг собственного страха.

Кхаан схватил за глотку своего извечного противника и поднял над собой.

— Наслаждайся триумфом, дорогой пращур, — довольно оскалился он, — ведь ты так высоко забрался. И отныне у тебя будет вечное преимущество перед другими Богами.

Мощным ударом Кхаан пронзил грудину Шеограта, ритуальным клинком рассеяв в прах его душу. На лезвии осталось болтаться пустое, обескровленное тело.

Когда все наконец закончилось, истощился и мой запас сил. Мои раны все это время кровоточили без остановки, рано или поздно это должно было произойти — очередное свидание со смертью. Кхаан обнял меня, подставляя плечо для моей отяжелевшей головы. Я хотела было что-то сказать, но он остановил меня.

— Сперва твое состояние…

Я схватила его за ворот и притянула к себе.

— Разве великий Бог Тьмы не может делать два дела одновременно? — спросила я и наконец-то поцеловала супруга.

* * *

Глава 28

Кхаан распахнул завесу между мирами и во всем величии вернулся в свое необъятное царство. Меня он вынес на руках. Я ничего не имела против не только потому, что была слаба, но все больше из-за невероятно приятного чувства — ощущать тепло его живого тела рядом. Наверное, с виду наше возвращение из Подземного мира было невероятно эпичным, но для него все равно не нашлось зрителей.

Ни души, ни шепотка. Вокруг стояла мертвая тишина, могильная. Казалось, битва смолкла мгновение назад — до того все здесь выглядело смертельно усталым. Однако, приглядевшись повнимательнее, я поняла, что у царящего всюду хаоса, оставленного непримиримым сражением жизни и нежити, все же присутствовал некий порядок. Разрушения хотя и были повсеместными, но находились не в своем первозданном виде. Завалившие входы перекрытия были разобраны и сложены в стороне, поврежденные часовни, алтари и другие строения архитектурного ансамбля Пагоды бережно расчищены для полуденных молитв вне храма, а главное, никаких следов пребывания созданий Тьмы — то ли их тела унесли, то ли Тьма сама прибралась за собой, когда канул в небытие ее бесноватый хозяин.

Едва держась на ногах, у врат Пагоды нас встречал Хейнин. Его тело и лицо было испещрено новыми шрамами, к которым мы с Кхааном имели самое непосредственное отношение. С убийством Шеограта Хейнин получил свой последний шрам, ставший смертельным для Стража Баланса. Его миссию наконец можно считать исполненной, он проследил за тем, чтобы все части сложного пророчества воплотились в жизнь. Теперь, когда границы двух миров были надежно выставлены и не осталось тех, кому под силу их вновь нарушить, Хейнин мог завершить свое существование.

— Король Кхаан жестоко обошелся с Богами Тьмы. Равновесие вновь не достигло своей цели, и однажды оно снова запустит цепь событий для установления порядка.

— Это уже не твоя головная боль, старина Хейнин, — поддержал своего верного слугу Кхаан.

— Ты прав, владыка. Это доставляет мне особое удовлетворение… что я больше не в ответе за исполнение пророчеств, я слишком изношен для новых миссий. А еще я уже не так объективен, ведь искренне доволен тоем раскладом, которого вам удалось добиться с несравненной супругой Элейн.

— Твой Баланс слишком слеп, чтобы понять, что на двух его чашах никогда не останется поровну. Люди и события будут вносить свои коррективы: проигрыш облегчит чашу, победа — склонит к земле. Все циклично — вот истинно нерушимый закон. Наша задача состоит в том, чтобы как можно дольше оставить свою чашу ниже противовесной, и я всегда намерено следовал этой цели.

— Верно, мой владыка. Ты был тверд в своих решениях, не позволяя мне вторгнуться в твои идеалы и принципы. Скажу так, у нас с тобой никогда не было единой цели, нам всего лишь было по пути. Ты сделал свой путь победоносным, но и я не вышел проигравшим.

— Чтобы проиграть, ты слишком старательно исполнял заветы Баланса. Следуя букве пророчеств, не отступая в сторону, ты добился многого. Наша самодеятельность в Подземном мире вполне может оказаться финальной строкой какого-нибудь не проявившего себя пророчества, все же остальные ты исполнил безукоризненно, мой друг.

— Нет смысла в сожалениях, даже если очень хочется, — улыбнувшись, вздохнул Хейнин.

— Возможно, ты хотел бы, чтобы я упокоил тебя, как это принято у смертных?

— Мне неизвестно, что такое покой, владыка. После того как я уйду, все содеянное станет лишь воспоминанием в умах людей, а что до меня, то моего духа не станет так же, как и тела. Я — часть энергии Баланса, когда он заберет ее назад, я перестану существовать в привычной вам форме. За время, проведенное в человеческом теле, я обзавелся и человеческими повадками, привычками, чувствами, вот и теперь, как самому обычному человеку, мне хочется оставить в этом мире частицу себя.

— Твой Баланс крайне предусмотрительная сила. Если бы ты мог оставить здесь частицу себя, то это стало бы очередным моим преимуществом. В его идеализированном представлении это является грубейшим нарушением законов мироустройства.

— Точно. Но я бы все равно хотел этого, — усмехнулся сквозь боль Хейнин. — Вот как раз то, о чем я толкую, во мне осталось слишком много человеческого. А теперь, когда моя миссия исполнена и я умираю как самый обычный смертный, и вовсе превратился в сентиментального старика.

Хейнин получил критический урон, именно он и стал последним шрамом на его теле. Изуродованный схваткой двух сторон ради установления равновесия страж исполнил свой долг не просто как мог, а как было предписано. Напоследок он поклонился, выражая Кхаану свое глубочайшее почтение даже в предсмертный час. Как и завещал Хейнин, после разрушения физического тела от него действительно не осталось следа пребывания в нашем мире, ни в одном из миров. Он вернулся в безвременье Баланса и снова стал его неотъемлемой частью.

Я никогда не питала светлых чувств к загадочному слуге своего супруга, но в момент его гибели ощутила облегчение, словно была родственником смертельно и давно больного человека, наконец обретшего покой.

Кхаан был еще менее сентиментальным. В его взгляде не нашлось сожаления, он смотрел на уход своего давнего сторонника с философским спокойствием, он и относился к этому так же — как к чему-то неизбежно цикличному, что достигло своего завершения и отныне начнет заново. Для тех же, чей срок еще не пришел, время продолжает свой привычный ход и требовательно ждет новых строк в летописи судеб. Это правило Кхаан знал с самого детства, поэтому так легко прощался с отжившим момент назад настоящим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Окинув взглядом руины Пагоды и, призвав магию, он восстановил разваленные постройки. Непоправимый ущерб был нанесен только садам и деревьям. Это то, что можно считать невозвратными потерями, и растения придется заботливо выращивать снова. Жаль, мне так нравились эти кряжистые карликовые сосны, аскетично существовавшие среди валунов, в них было столько истинной жизни, они словно были хранителями вековой мудрости.

— Я принесла разрушение в твой дом, Терциус, — выдохнула я, поднимая сломанную хвойную ветвь.

— Мой дом заплатил бы куда большую цену, королева Элейн де Моридер, если бы ты не принесла сюда это разрушение, — с присущим ему отстраненным спокойствием ответил старейшина древнего ордена. — Пока есть земля и ее недра благодатны, я всегда смогу взрастить новые побеги. Я рад, что вы смогли вернуться из пучин Тьмы.

За спиной послушников ордена вырос четкий строй моего личного отряда во главе с генералом Яном. Единственным отличием в привычных мне военных людях, людях, которых я знала как себя и которым доверяла больше, чем себе, было наличие едва тронувших губы улыбок. На этом все.

Для выражения радости от встречи, которая могла и не состояться, нам хватило уставного рукопожатия. Такая сухость в общении между самыми преданным друг другу людьми — обычное дело среди военных. Годы службы деформировали нас эмоционально. Во времена бесконечных сражений жертвы тоже бесконечны. Каждый день ты теряешь кого-то очень дорогого, с кем прошел не одну битву, с кем всякий раз до сей поры ускользал из лап кровожадной смерти. Однажды потеряют и тебя, помянув глотком кислого вина за скупым солдатским ужином. Это суеверие — не проявлять эмоций — ради того, чтобы не спугнуть удачу, чтобы не выказать Богу Войны неуважение к его всевластью, радуясь малой победе перед сотней больших сражений. Такова истинная армия — в бою нет места сомнениям, но паузы между битвами сплошь напичканы суевериями.

Никто из них не скажет высокопарных слов, чтобы похвалить за хорошую работу, ты увидишь масштаб собственных заслуг в строжайшей выправке и почтительном приветствии, в преклонении головы и преданном взгляде — все это и есть воинский авторитет. Вот так, мы перебросились лишь парой фраз, будто расстались минуту назад, будто не прощались навсегда, а после в тишине продолжили исполнять свой воинский долг: восстанавливать разрушенное, предавать тела погибших товарищей земле и вообще стирать всяческий след сражений, чтобы мир поскорее смог зажить своей прежней жизнью и забыть об ужасах войны.

Да, это была большая победа, настолько огромная, что ни один из нас, вступая в битву с Шеогратом, не стыдился признаться в том, что считает наши шансы на успех призрачными. Это была большая победа, но радость от нее имела горький вкус, потому что пока мы шли к ней, каждого из нас сломала война. Чтобы принять реальность, в которой ты так долго полз вдоль обрыва, оставляя след собственной кровью, где ты столько раз ощущал на губах пыль с сапог твоего врага, — это неизлечимый удар по психике, это невосполнимая утрата в душе. Увы, эта победа досталась огромной ценой, вот почему она была такой болезненной для всех и каждого из нас.

Подобные угнетающие мысли рождались и под действием усталости, и, несомненно, из-за желания наконец-то получить то, ради чего я согласилась пройти весь этот ад. Мне сейчас особенно хотелось побыть эгоисткой, ведь я совершенно серьезно верила, что заслужила использовать несколько минут или часов своей жизни только для себя. Однако, прежде чем дать волю своим слабостям, у меня осталось еще одно незавершенное дело, меня ждала еще одна встреча после возвращения из ада.

— Я всегда был в тебе уверен. Ты ведь Рейна — любимица жизни, — улыбнулся Седжал, все еще слишком слабый от ранения.

— Это было трудно, знаешь ли, держать марку, соответствовать, — посмеялась я в ответ, приветствуя старого друга.

— Так причина твоих подвигов — тщеславие?!

— Причина моих подвигов — страх остаться в этом мире без смысла существования. Именно страх сделал меня сильной.

— Все у тебя не как у людей, королева Элейн.

— Говоришь так, будто это тебя вообще не касается, Монах, а ведь ты первым внес вклад в мое безумие.

— Что ж, с этим трудно не согласиться, — пожал плечами он, признавая очевидное.

— Так какие планы на будущее?

— Уже мечтаешь избавиться от меня?

— Только если это сделает тебя счастливым, — искренне ответила я. — Ты заслужил это сполна, Седжал.

— Вообще-то, твой супруг оказался куда щедрее, — коварно улыбнулся Монах. — Король Кхаан отдал мне приход в старом городе с угодьями в сотню акров. И я охотно согласился.

— Твой благодетель — великий король Аграахона, даже самые скромные его дары всегда имеют размах, — одобрительно кивнула я. Шутливый тон был оставлен, когда я добавила: — Седжал, спасибо.

— И за что на этот раз?

— За то, что дал мне выжить, за то, что выжил сам…

— Ничего в этом заслуживающего благодарности нет, Элейн. Все это были нашими общими желаниями, ведь так?

— Но не для всех этих желаний у нас имелись возможности, кое-что из этого было сделано через невозможности. Ты стал моим мостом через пропасть. Набирайся сил без спешки, Седжал. Мы задержимся в Пагоде еще на две недели.

— С чего бы? — выгнул бровь он.

— Старейшины хотят предложить моему наивному супругу пройти через Врата Истины. Мне отчего-то кажется, что он согласится.

— А король Кхаан знает о последствиях? — заинтересовался этой новостью Монах.

— Нет, — усмехнулась я. — Разве это не шанс для всех нас научиться смирению?

— Это также может стать шансом для хладнокровного массового убийства, — поддержал мое шутливое настроение Седжал. — А вообще, дело нужное для владыки такого огромного государства. И смирение попрактикует, и получит магию предков Кендры. Не посвящай его в подробности, Элейн, не посвящай.

Как я и предполагала, ничего не подозревающий Кхаан согласился принять участие в древнем ритуале. Сила, которой он обладал, уже была несокрушимой, но никто не знал, какую тварь еще способна породить Тьма, чтобы вновь попытаться занять трон мира смертных.

После исполнения обряда Врата Истины признали Кхаана истинным правителем. И старейшина объявил:

— Король Кхаан Аграахон принял святой нектар. Здесь и сейчас начинается двухнедельный пост всех воинов и сопровождающих, прибывших в Пагоду Тысячи Храбрых Душ. Отнеситесь к павшим с величайшим почтением, и они даруют нам силы для борьбы с высшим злом.

Вот так начался мой второй в жизни пост как дань уважения отважным правителям Кендры. Утро начиналось до восхода солнца, со служения в храме и обязательного участия монархов в предписанных ритуалах. Днем мы проводили восстановительные работы в Зале Предков, который, по настоянию старейшины ордена, восстанавливался вручную, а вечером у нас оставалось свободное время, и, за неимением ограниченных постом иных занятий, мы снова занимали себя тренировками. Для Кхаана эта часть дня была самой мучительной, ведь в тесном взаимодействии он едва справлялся с плотскими желаниями. По манере ведения боя можно было определить, что он максимально сосредоточен отнюдь не на соперничестве. Меня это и забавляло, и вызывало сочувствие. Кхаан пыхтел, хрипел, мысленно проклинал то, во что ввязался, но ни разу не нарушил двухнедельного обета.

Я с удивлением обнаружила, что в этом аскетичном образе жизни были и невероятно романтичные стороны. Мы наконец проводили время вместе, как самые обычные люди, а это было заветным желанием каждого из нас на протяжении всей нашей сознательной жизни. Спустя столько лет, сквозь столько преград, нам было позволено снять рабские ошейники судьбы и вдохнуть чистый воздух свободы. Этот первый глоток я не забуду никогда, а все, что было до него, даже если не смогу забыть, то точно очень постараюсь. Отныне у моего существования иные причины и цели, теперь моя жизнь была всецело посвящена супругу.

В моменты неспешных прогулок мы облюбовали одно тихое, заброшенное место, похожее на часовню. Кхаан переносил нас на крышу, откуда так здорово было наблюдать за звездами и слушать звуки ночи. В полнейшей тишине было слышно лишь разговор двух любящих сердец — когда бы еще такое могло быть между нами с Кхааном?

Его бережные объятия спасали от вечерней прохлады, а безмолвное присутствие рядом вселяло уверенность в том, что отныне у нас все будет хорошо. Разве не ради такого финала мы все это пережили, разве не ради этого момента мы смогли сохранить рассудок в заготовленном для нас судьбой кровавом пиршестве безумия? Нет, после такого нам уже не требовались слова, мы смогли найти более понятный язык — молчание. Лишь без слов можно услышать сердце: свое, чужое. Эта речь проще и честнее, с ее помощью легче простить. Оно и к лучшему, наверное. Сколько всего пришлось бы говорить, чтобы наконец объясниться за прошлые поступки; сколько требовалось испытать при этом боли?.. А так, в искреннем молчании, каждый из нас исповедовался почище непрерывного потока откровений. Вот так мы и оставили прошлое в прошлом.

Исполнив свой долг перед миром смертных и всеми остальными, мы вернулись в наш дом, в нашу грозную и неприветливую Рисхеэль, все еще скованную зимними льдами, но уже ощущающую в воздухе теплое дыхание весны. Магия замка тотчас ожила, с возвращением хозяина он обрел прежнюю статность и словно заново наполнился жизненной силой.

Люди высыпали на улицы и радостно приветствовали своего владыку, как и всех тех, кто был причастен к спасению их будущего. Эту преданность они пронесут сквозь года, а их потомки — сохранят на тысячелетия. Земля, пропитанная родной кровью, всегда взрастит сильные побеги, и ни одной пришедшей сюда мерзости их никогда не вытоптать.

Прямо с порога нас обступили всевозможные чиновники и наперебой принялись докладывать Кхаану о неотложных делах. С улыбкой я наблюдала, как мой супруг постепенно теряет терпение, пока недогадливые министры продолжали свои многоголосые пламенные речи.

— Владыка, есть несколько вопросов касательно восточных земель. Дело срочное.

— Владыка, на южном направлении проблемы с подтоплением дорог. Ожидаем утверждения указа…

— К черту все дела и указы! — отмахнулся он, не скрывая злости на окружающих.

— Но, владыка…

— Как вы все это время без нас обходились?! — злобно выплюнул он. — Не для того я прошел сквозь ядовитое горнило смерти, чтобы попусту тратить время на государственные дела!

— Что может быть более важным сейчас?.. — с недоумением смотрели друг на друга чиновники.

— В ближайшие неделю или две я намерен посвятить всего себя своей жене, — коварно улыбаясь, бросил Кхаан.

Мой супруг у всех на глазах схватил меня, как вор благочестивую девицу, и шагнул во тьму.

* * *

Заключение

На окраине маленького северного поселения стоял невысокий деревянный дом. Из каменной трубы вился белый дымок, маня уютом и домашним теплом. Набитая соломой крыша почти касалась громоздящихся вокруг снежных барханов, которые в серебряном свете луны сияли тысячами маленьких искр, придавая домику еще большей сказочности.

Кхаан толкнул резные двери и завел меня внутрь этого волшебного терема. Вмиг меня коснулось сухое тепло и смолистый запах дерева. Убранство дома было простым, если сравнивать с дворцовой роскошью, но чрезмерная вычурность в таком уютном месте смотрелась бы странно.

— Что это за дом, Кхаан? — оглядываясь по сторонам, спросила я.

— Это место, которое будет принадлежать лишь нам двоим. Только здесь мы сможем быть простыми людьми, без титулов и обязанностей, только мужем и женой.

— Мне нравится, — улыбнулась я, коснувшись кончиками пальцев его черных волос.

Кхаан привлек меня к себе, обхватив сильными руками, и сорвал с моих губ долгожданный поцелуй. А дальше мы оба отдались нашей страсти, которую совсем недавно считали более недоступной.

Кхаан ухаживал за мной со всей нежностью, он был ласков и терпелив, когда дарил мне неспешное наслаждение. Моя одежда впервые осталась невредимой, хотя и была сброшена на пол неряшливой горой. Супруг перенес меня на кровать, укрытую одеялом из меховых шкур. Нагого тела приятно коснулась мягкая поверхность, и я прикрыла глаза от удовольствия. Кхаан зарычал, довольный тем, что видит.

Его рубашке повезло меньше моей, от резкого рывка пуговицы побежали по полу врассыпную. Теперь зарычать готова была я, глядя на мощную мужскую грудь и широкие плечи. Это воплощение силы и несметного могущества будило во мне трепетные чувства, стремление принадлежать, желание обожать. А после наши тела сплелись.

В пылких стонах, влажном дыхании, тесных объятиях в унисон звучали наши с Кхааном признания. Кожа горела под его прикосновениями, страсть отзывалась на его поцелуи. Мы наконец-то были искренни друг с другом не только в поступках и мыслях, но теперь и телами. Больше не будет никакой боли и страданий, больше не найдется чего-то нерешенного между нами — оставаясь преданным долгу, каждый из нас остался верен любви. Мы смогли исполнить пророчества, которые писала на наших надгробьях судьба, и потому, после стольких смертельных сражений, нам предстояло выстоять еще одно — с ней самой. И отныне каждая секунда после нашей с Кхааном победы принадлежит нам, и мы разделим их все на нас двоих, для нас двоих…

Эта ночь была бесконечной и прекрасной. Удовольствие не покидало наших возбужденных тел, не давая усталости прийти на смену страсти. Кхаан снова и снова оставлял во мне свое семя, и в эти моменты он становился особенно нежным в своей преданности, словно исполнял какой-то самый сокровенный ритуал. Перехватывало дыхание от ощущения сотен трепещущих бабочек в моем животе — жаль, Кхаан не мог почувствовать, что у этого алтаря двое молящихся.

За окном тихо падали снежинки в бескрайнее белоснежное море. Ночь стояла за дверью молчаливым стражем нашей с Кхааном близости. Мои пальцы бережно прошлись по неровным краям шрама на его груди, отчего я испытала боль. В тот день я нанесла два смертельных ранения: на первый из этих шрамов я сейчас смотрела, а второй — продолжал незримо кровоточить в моем сердце по сей день и едва ли однажды даст забыть пережитое.

— Ты по праву великий король мира живых, ты заслуженно сильнейший бог мира мертвых, нет такой власти, которая способна указывать тебе и подчинять… — сглатывая горечь невозвратных потерь, произнесла я, но Кхаан не дал моему унынию договорить.

— Есть.

— А?

Кхаан накрыл мою руку своей и прижал к сердцу. Какая жестокая аналогия с тем злополучным ударом Церхея...

— Есть такая власть, которая способна указывать, подчинять, уничтожать, — мягко улыбнулся он, вернув своему взгляду привычный огонек желания, — и находится она вот в этих руках. Если я воплощение всего темного во всех мирах, то ты — истинная владычица Тьмы, ты моя хозяйка… Элейн — королева моих пороков.

* * *

Бонус

Монах с благодарностью принял от Кхаана приход близ Арциса. Вдали от мирской суеты он наконец смог обрести гармонию, он наконец почувствовал, что его вечная гонка за пророчествами остановилась и теперь, под сенью пышных дубов, можно осмыслить итоги прожитой жизни, постичь глубины обретенной мудрости.

Дхе-Фортис и генерал Ян все так же остались на службе в моем личном отряде. Хорошо, что в мирное время у них было больше возможностей узнать о жизни вне устава, преданность которому, к слову, они сохранили навсегда.

Гарем был распущен. Из его прежних обитательниц лишь Жанин я оставила рядом, по ее же просьбе доверив хлопоты по хозяйству. Остальные девушки благополучно зажили в Арцисе, обзавелись семьями, после чего я о них никогда больше ничего не слышала. Только будущее Сары выглядело невероятно печальным, потому что до конца своей долгой жизни она так и осталась заточена в иллюзиях собственного безумия.

Заботу о ней я доверила монастырю, но каждую неделю неустанно навещала свою нерадивую соперницу. Утратив рассудок, Сара лишилась и всяческой ненависти ко мне. Ее чувства отныне подпитывала робкая преданность и какое-то детское обожание. Она встречала меня с неподдельной радостью в глазах, и в те недолгие часы, что я проводила рядом с ней, не могла оторваться от моей руки. Она частенько молчаливо усаживалась у меня в ногах и, покорно сложив голову на мои колени, ела любимые когда-то сливы. Когда же приходило время расставаться, она не истерила, лишь молча давала понять, что будет терпеливо ждать нашей следующей встречи.

В ее путанных, беспокойных мыслях не было просвета, но в такие моменты она вовсе не казалась сумасшедшей, скорее — милым, послушным ребенком, жаждущим любви и заботы, кои до самой смерти она получала от меня.

Что же до нас с Кхааном, то с того дня, как пал Шеограт, мы сполна испытали счастье. У нас родилось пятеро детей, которым впоследствии мы передали власть, доверие народа и лучшие качества самих себя. А после…

После мы вдвоем покинули этот мир, чтобы, однажды возродившись, повстречать друг друга вновь, ведь судьба задолжала нам на несколько жизней вперед.

* * *

Конец

Еще несколько слов…

Этот роман я посвящаю всем тем, чьим терпением пренебрегала столько лет. А еще хочу сказать вам огромное спасибо, потому что без вашего участия и отзывов я совершенно точно бросила бы эту работу на полпути (или даже раньше).

Если вдруг вам хотелось бы узнать, что будет дальше с моим творчеством, то в скором времени начну публиковать новые истории. По жанрам, это все больше современный любовный роман, но есть и фэнтези.

Вот некоторые из них.

«Мой дождливый Сеул» (жанр: СЛР) расскажет историю русской девушки Киры, по неблагоприятным стечениям обстоятельств с детства вынужденной покинуть родину и стать белой вороной в чужой стране. Она пройдет жестокую школу жизни и почти признает, что одиночество — ее вечный спутник. Но однажды, словно вопреки всем превратностям судьбы, ей встретится американец корейского происхождения, который на себе испытал тот же недуг.

В общем, аннотацию к произведению пока не готовила, а сюжет описывать не буду. Могу сказать только одно: из добротной ненависти снова будет взращено семя истинной любви. Будут красивые локации Сеула, атмосферные сцены и, конечно, сильнейшие чувства!

P. S. Любителям дорам посвящается))

«…С любовью, твоя Несси» (жанр: современный фэнтезийный роман).

История разворачивается в стенах особо секретной корпорации издательского дела, которая обучает нейросеть создавать бестселлеры современной литературы. Под контролем авторов и редакторов, НС расписывает истории вокруг заданного краткого сюжета, превращая скудные черновики в шедевры самых разнообразных жанров. Но лишь одно неподвластно гениальной программе — правдоподобного описания человеческих взаимоотношений и чувств. Этому ей приходится учиться у людей. С помощью виртуальной реальности настоящие актеры погружены в мир, прописанный нейросетью, где, строго придерживаясь сюжету, каждый исполняет свою роль.

На этот раз по задумке совета директоров, новая книга имеет скрытый сюжет, чтобы получить неподдельные эмоции актеров и внести в произведение еще больше чувств. Жгг (еще мучаюсь с выбором имени) всегда играла только злодеек и невольно настроила НС против себя, но разве способна бездушная программа понять, что ты всего лишь актер, выполняющий свою работу? Вскоре мы узнаем, какой сюжет придумала Несси для заклятой подруги. Останется только понять, что реальность, а что вымысел…

Что ж, на этом пока все)

Желаю вам всем здоровья и побольше счастливых моментов в жизни!

До новых встреч,

Ваша Варя Атран

Конец