Попаданка для ректора-дракона

Глава 1

Я открыла глаза и несколько долгих мгновений не могла понять, где нахожусь. Простыни подо мной были слишком мягкими, слишком тёплыми, да и сама кровать — настолько огромной, что в ней можно было бы разместить небольшой отряд, если не целый батальон. Широкий балдахин из тёмно-синей ткани нависал над головой, а где-то в глубине потолка медленно мерцали рунические символы, зажигая мягкий свет, словно успокаивающее ночное небо.

Я резко повернулась на бок — и тут же почувствовала, как холодный пот побежал по спине: рядом со мной, всего в паре сантиметров, совершенно обнажённый мужчина лежал на спине. Его дыхание было спокойным, грудь плавно поднималась и опускалась.

— Что за… — язык невольно сорвался на ругательство: — Да чтоб тебя зажарили собственным пламенем!

Я рывком отбросила одеяло и вскочила на ноги, босыми ступнями наступив на ковёр, столь мягкий, что мои пальцы почти утонули в его ворсе. Меня слегка качнуло: голова ещё кружилась, в груди стучала паника. Я оглядывалась по сторонам, и чем больше замечала, тем сильнее понимала: это не просто незнакомая спальня. Это был целый тронный зал, маскирующийся под покои. Я, конечно, читала фэнтези в своём мире, и даже очень любила, но никогда не подозревала, что это могло бы стать реальностью!

— Кто ты, чёрт возьми?! — выкрикнула я, ткнув в лежащего пальцем, пока подбирала слова, чтобы выразить всё, что я думала. — И почему я в постели… с тобой?!

Мужчина не спеша повернул голову, приоткрыв глаза. Его взгляд оказался золотистым, слишком ярким для обычного человека. Он лениво улыбнулся уголком губ, словно сам факт моего возмущения был для него милой забавой.

— Успокойся, Элла, — сказал он низким хрипловатым голосом, в котором слышалась привычка повелевать.

— Успокойся?! — я подняла руки к небу и почти взвыла. — Я проснулась в замке, о существовании которого никогда даже не слышала, и обнаружила себя рядом с каким-то голым мужиком, который ещё и знает моё имя! И ты мне предлагаешь успокоиться?!

— Голым мужиком, — протянул он, явно наслаждаясь моментом. — Ты умеешь выбирать формулировки.

Я шумно выдохнула и начала ходить по кругу возле кровати, будто так могла удержать остатки здравого смысла.

— Кто ты вообще? И как я сюда попала? Если это похищение, то знаешь ли, очень странная организация. Обычно похитители не укладывают жертву на пуховые подушки и не рисуют вокруг фрески с летающими змеями.

Он сел на кровати, упираясь ладонями в простыни. Длинные волосы цвета расплавленного серебра соскользнули на его плечи. Не морщась, он лишь лениво бросил:

— Я Каэр. Ректор Академии Элдора. Дракон. Древний.

Я застыла, уставившись на него, будто он только что сказал, что его хобби — вышивать крестиком на человеческой коже.

— Дракон? — Я переспросила, моргнула. — Прекрасно. То есть, у меня крыша едет? Или ты на полном серьёзе утверждаешь, что летаешь, дышишь огнём и обычно предпочитаешь спать на кучах золота?

Он слегка усмехнулся, и в этот миг от его глаз словно проскользнуло золотистое пламя: взгляд на секунду стал нечеловеческим. Меня пробрал холодок по позвоночнику.

— Думаю, золото слишком банально. Я сплю в горах, где нет лишнего шума. А сегодня… ну, портал решил иначе.

— Портал? — я нахмурилась. — Стоп. Мне показалось, или ты сказал…

— Ты прошла через портал в пространстве, — перебил он спокойно. — И оказалась в Элдоре. Вернуться обратно невозможно.

Я остановилась, широко раскрыв глаза.

— Ты издеваешься надо мной?! Как это возможно? У меня дела! Я должна была… Я не знаю, пойти на учёбу, сходить в магазин, решить миллион скучных вещей! — Я махнула руками. — А вместо этого я теперь экскурсионный приз для Академии драконов?

Он поднялся с кровати, и я поспешно отвернулась: наблюдать за древним драконом во всей его человеческой наготе, мягко говоря, добавляло слишком много лишнего напряжения. Краем глаза всё равно видела, как он, не спеша, накинул на себя длинный чёрный халат, вышитый золотыми узорами.

— Академия Элдора находится среди хребтов, куда у людей нет доступа, — его голос снова звучал так, словно он читал лекцию. — Замок — её сердце. За стенами тянутся ущелья, реки и обрывы, а выше — пики, скрытые вечным снегом.

Я скрестила руки на груди, делая вид, что его рассказ мне хоть чуть-чуть интересен.

— Прекрасный туристический буклет. А теперь скажи честно: ты меня сюда специально затащил? И откуда ты знаешь моё имя?!

— Нет, не специально. — Он всё так же спокойно рассматривал меня, словно зверя, пойманного в сети. — Но раз уж ты здесь… я предлагаю тебе убежище. Ты можешь учиться, исследовать магию. Ждать другого пути назад бессмысленно. А про имя всё просто, ты болтаешь во сне, — усмехнулся он.

Я вскинула брови, горько усмехнувшись.

— Ну да, конечно. Добро пожаловать, дорогая незнакомка, ты теперь вечно моя ученица и живёшь подле дракона, ха-ха. Звучит как идеальный план.

Каэр при этом серьёзно кивнул, что только сильнее меня взбесило. Я нервно огляделась, выискивая хоть что-то, что может объяснить происходящее. Стены украшали сияющие артефакты: резные зеркала со светящейся оправой, шкатулка, от которой ощутимо тянуло холодом, и на столике у окна — странный металлический глобус, вращавшийся без касания.

Я подошла ближе, ткнула пальцем в этот глобус, и он тихо загудел, обдав ладонь вибрацией.

— Прекрасно, — пробормотала я. — Очередной аттракцион потрогай — и умрёшь.

— Это навигационная сфера, — спокойно сообщил Каэр, устроившись в кресле напротив. — Она реагирует на поток аур.

— Ну конечно. Навигация по ауре. А у вас тут, случайно, инструкции для потерянных девчонок из других миров прилагаются? Типа буклета “Сто и один способ не сойти с ума в замке дракона”?

Он усмехнулся шире и чуть склонил голову:

— Твой язык остёр, Элла. Это забавно.

— Да мне бы лучше острый меч, — отрезала я. — Было бы спокойнее, чем твой замок и портал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я заметила, как его глаза чуть прищурились, но он явно наслаждался каждой моей саркастической репликой. А я… я всё ещё не знала, кричать ли, плакать или просто хлопнуть дверью. Но одно было ясно: этот мир, с его снежными вершинами и древними драконами, уже ухмылялся мне в лицо.

Глава 2

Я шла по коридорам Академии Элдора и всё больше ощущала себя мышью, случайно забредшей в логово хищных котов. Замок тянулся вверх из скалы, словно сам был её продолжением: высокие арочные окна пропускали свет так, будто камень становился прозрачным, полы сверкали мрамором странного зеленоватого оттенка, а стены украшали барельефы, где крылатые силуэты драконов переплетались со сражающимися людьми. Каждый шаг отдавался тихим эхом, и я чувствовала взгляды, будто сотни глаз прятались за гобеленами.

Каэр шёл рядом, его фигура в чёрном одеянии казалась частью этих мрачных коридоров. Я пыталась не выдать своей дрожи саркастической улыбкой — хотя трудно улыбаться, когда вокруг студенты, одетые кто в серебряные мантии, кто в черные плащи с символами, останавливались в дверях и откровенно таращились на меня.

— Замечательно, — пробормотала я, поворачиваясь к Каэру. — У вас тут строгий дресс-код? Чужеземка в джинсах и футболке обязана вызывать сенсацию?

— Ты слишком громко реагируешь на внимание, — с ленивой улыбкой заметил он. — Здесь все привыкли к необычному. Редко… но случается.

— «Редко» — то есть пару раз за тысячелетие? — вздохнула я. — Отлично. Буду вашим городским цирком. Можете билеты продавать.

Студенты действительно не скрывали любопытства: шепот преследовал меня всюду. Кто-то откровенно хмурился, кто-то переглядывался. Атмосфера таила в себе не только интерес, но и настораживающую подозрительность, словно я принесла с собой заразу.

Вскоре Каэр остановился перед огромными дверьми с символом в виде раскрытой книги, окружённой змеями.

— Это библиотека Академии, — сказал он. — Здесь ты будешь полезна.

— Перевод: Я не знаю, что с тобой делать, так что затолкаем её между пыльных полок, — буркнула я, толкая дверь.

Запах старой бумаги, чернил и чего-то тяжёлого, словно металлического озона, ударил в нос. Ряды стеллажей уходили ввысь до самого купола, лестницы, словно паучьи лапы, скользили сами по себе вдоль полок, а книги при моём взгляде едва заметно шевелились — как будто дышали.

— Скажи, что я схожу с ума, — пробормотала я. — Книги ведь не должны шевелиться, да?

— Здесь каждая книга — живая, — спокойно пояснил Каэр. — Если тебе нужны ответы, ты их найдёшь здесь.

— Ответы? На что?

— На то, что ждёт тебя дальше.

Оставив меня в библиотеке, он ушёл с тем же невозмутимым видом. Я тихо выругалась себе под нос и пошла к ближайшему столу. Стоило мне протянуть руку к книге, та вдруг шлёпнула меня по пальцам своей обложкой.

— Ай! — я отдёрнула руку. — Отлично. Напоминаю: я чужая, но хватит же нападать на меня всей академией!

Словно в ответ, том захлопнулся со зловещим стуком.

Первые часы я провела как в аду. Полки путались, лестницы сбрасывали меня на пол, а одна книга умудрилась прицепиться к моей руке и полчаса шептать нецензурные ругательства на каком-то древнем языке. Но в какой-то момент я набрела на секцию пыльных свитков. Их ткань шелестела, когда я разворачивала их, и строки вспыхивали красным при свете ламп.

В них говорилось о Войне Пламенных Веков — о кровавом противостоянии драконов и людей. Я с замиранием сердца читала строки о том, как драконы горели целыми городами, а люди, вооружённые серебряными копьями, выжимали обратные победы. В одном месте говорилось о союзе между человеком и драконом, который изменил ход войны.

— Великолепно, — прошептала я, — значит, моя новая работа — рыться в летописях, доказывая, что люди и драконы всегда ненавидели друг друга. Удобно устроилась, Элла.

Когда я подняла голову, заметила, что несколько студентов стояли в арке, наблюдая за мной. Их взгляды были холодными, подозрительными. Я натянула снисходительно-ироничную улыбку:

— Чего глаза такие круглые? Привидение нашли? Или у меня что-то на лице?

Их шёпот усилился, и они ушли.

К вечеру я устало брела по коридору, прижимая к себе один из свитков. У лестницы, ведущей в главный зал, я услышала звонкий голос — женский, высокий, слишком уверенный в себе.

— Учитель Каэр, вы же знаете, что мне всегда интересно ваше мнение…

Я выглянула из-за колонны и увидела девушку. Красивая, как картинка: длинные белокурые волосы спадали на её алую мантию, а глаза, яркие и сверкнувшие весельем, были прикованы к Каэру. Она стояла слишком близко, её ладонь едва касалась его рукава.

Каэр слушал её с тем же спокойствием, без тени смущения. Я прикусила губу, чувствуя, как что-то острое кольнуло внизу живота. Смешно — ревновать дракона, но всё же…

Я повернулась и сделала вид, что случайно наступила на ступеньку с чересчур громким стуком.

— Лириэль, я… — начал говорить он, но я вклинилась.

— Каэр! — позвала я. — У нас маленький разговор.

Он поднял бровь, оторвав взгляд от Лириэль.

— Разговор?

— Да. — Я вытянула свиток. — Ваша великая библиотека решила, что мне срочно нужен урок истории, — и ткнула ему в лицо старые буквы. — Может, вы объясните, зачем держать бедную «чужеземку» в комнате с агрессивными энциклопедиями?

Лириэль сморщила носик, бросив в мою сторону взгляд, явно намеренный прожечь дыру в моей голове.

— Она работает в библиотеке? — спросила она немного насмешливо.

— Да, — спокойно ответил Каэр. — Там она найдёт ответы.

Я закатила глаза.

— Отличная роль. Сидеть тихо, рыться в книгах и изредка получать дружелюбный щелчок по пальцам от томов. Может, вы ещё выдадите мне швабру как символ власти?

Каэр усмехнулся, уголок его губ дрогнул в явном удовольствии.

— Твой язык не меняется, Элла. Именно поэтому ты уже полезна.

Я прищурилась.

— Полезна? Я думала, я просто тут… терплю.

— Иногда терпение — самая редкая магия, — ответил он, так и не посмотрев на Лириэль.

Я почувствовала странный холодок, но одновременно и удовлетворение. Хоть это и выглядело комично, но я отвоевала крошечное место в этой академии. Пусть с сарказмом, пусть с шутками, но я была здесь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И мир начинал принимать меня всерьёз.

Глава 3

Я вошла в библиотеку уже без прежнего трепета — вчерашние стычки с местными «живыми» томами закалили меня, как полагается каждой уважающей себя жертве книжного насилия. Скрип половиц, шепчущие страницы и шуршание лестниц теперь казались почти привычными. Я устроилась за огромным столом из тёмного дерева, где сложила несколько потрёпанных свитков. Моё задание казалось простым — изучать хроники, но я знала: за этой простотой скрывались намёки Каэра.

Я наткнулась на Легенду Забытых. Рисунки на свитках были нарисованы углём и потемнели от времени. Читая строки, я чувствовала странный трепет. Там было рассказано о том, что из миров за завесой время от времени попадали люди — чужеземцы, как я. Большинство терялись, не выдерживая чуждой реальности. Но некоторые… эти Забытые становились героями: воинами или магами, меняли ход истории, оставляли след в Элдориане, словно его сама судьба вела к ним.

— Великолепно, — пробормотала я, водя пальцами по строчкам. — То есть выбор: либо сгореть быстро и безымянно, либо вписать имя в легенды. Звучит… очень «вдохновляюще».

Я тогда ещё думала, что это всё красивые сказки, которыми калечат пустые вечера. Но чем глубже погружалась в хроники, тем сильнее пробирал холодок мыслей: может быть, моё появление здесь вовсе не случайность?

Долго предаваться философии мне не дали.

— Ты всё-таки читаешь, а не с книгами ссоришься, — произнёс за спиной знакомый низкий голос.

Я вздрогнула и резко обернулась. Каэр стоял, как всегда, безупречно спокойный, тень от его фигуры тянулась среди стеллажей.

— Нечестно подкрадываться, — нахмурилась я. — Библиотеки и так похожи на кладбище.

— А может, это умение слушать тишину? — предложил он и положил ладонь на стол, скользнув взглядом по свиткам. — Тебя интересуют порталы?

— Скорее, они сами на меня охотятся, — отшутилась я. — В легенде сказано… люди вроде меня тут появлялись раньше. Некоторые стали героями.

— Иные — разрушителями, — тихо ответил он. — Тонкая грань, Элла. На стороне какой силы встанешь ты?

Я открыла рот для какой-нибудь язвительной реплики, но он неожиданно протянул ладонь ко мне.

— Пора начать. Даже ребёнок способен на базовую магию, вопрос лишь в том, слышишь ли ты её.

— То есть насмешки закончились, начинается обучение? — изобразила я настороженность.

— Ты слишком любишь язвить, — усмехнулся он. — Но магия любит тех, кто умеет смеяться. Покажи ладонь.

Я протянула руку. Тёплые пальцы Каэра накрыли мои, и я ощутила вибрацию — словно воздух дрогнул, а с внутренней стороны кожи побежали тысячи горячих мурашек.

— Представь свет, как дыхание, — шепнул он. — Выпусти его наружу.

Я уставилась на собственную ладонь — и ахнула, когда между пальцами вспыхнула крошечная искра, переливаясь голубым. Она трепетала, как само дыхание ночи, и тут же скользнула в воздух, рассыпавшись.

— Это была… реальность? — выдохнула я.

— Это была ты, впервые сказавшая миру «здравствуй».

Наши глаза встретились, и вдруг я ощутила, как в его взгляде мелькнула тень улыбки. Слишком близко, слишком много подсказывало, что он развлекается этим флиртом не меньше моего.

— Тогда и я скажу: здравствуй, новая я, — усмехнулась я.

В следующие дни я продолжала работать в библиотеке, но теперь искала не только сказания о порталах, но и карты. География Элдориана развернулась передо мной как полотно: материк окружали два океана — Серебряный и Хаарский, чьи волны грызли побережья с яростью тысячелетий. На севере лежали тёмные леса Ветрогривы, где по летописям жили племена деревянных духов, обидчивых и диких. Юг светился пастбищами и виноградниками, а восток обжигал пустынями с руинами древних империй. И всё это — целый мир, в котором я должна была найти своё место.

А вот студенты место мне находить не спешили. Они словно соревновались в умении не замечать меня: проходили мимо в коридорах так, будто меня не существовало, в библиотеке отворачивались, делая вид, что я часть мебели.

В какой-то момент меня это достало.

— Хм, ладно, — пробормотала я, схватив том с полки. — Если я мебель — то теперь я мебель с характером.

Я шлёпнула книгу на ладонь и сосредоточилась на вчерашней искре. Мурашки побежали по телу, страницы задрожали, и… к моему ужасу и восторгу книга оторвалась от руки. Она зависла в воздухе и закружилась, словно пьяная птица.

Несколько студентов, сидевших неподалёку, тут же начали коситься. Я ухмыльнулась и, почти играючи, запустила вторую книгу вслед за первой. Та развернулась, хлопая страницами. За ней — третья.

Уже через минуту над моей головой летал целый хоровод томов, и я с гордым видом управляла ими, как дирижёр оркестром.

— Видите? — крикнула я, изобразив радость. — Даже мебель умеет летать!

Смекалка моих «зрителей» сработала не сразу. Сначала они хлопали глазами, потом один парень отполз со стулом назад, пока книги засвистывали над его макушкой. Кто-то пискнул, кто-то выронил перо. Я же, довольная, сплела три книги в хоровое “бум” над столом.

Хлопок — страницы разлетелись, пыль сыпанула вниз. Студенты, кашляя, вскочили, бросив свои свитки.

Я, сияя победной улыбкой, откинулась назад.

— Ну вот, наконец-то меня заметили, — произнесла я.

Когда пыль осела, я увидела в дверях Каэра. Его взгляд скользил по окружению — испуганные студенты, рассыпанные листы, и я, счастливая обладательница круживших теперь вяло над головой книг.

— Значит, ты решила обучаться быстро, — сказал он с лёгкой ухмылкой.

— Я просто устала быть тенью, — парировала я. — Иногда нужно немного шума.

Он медленно кивнул, и в его глазах мелькнуло странное смешение гордости и опасной насмешки.

И я знала: моё присутствие в Академии Теней уже невозможно было игнорировать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4

Трепет в груди и холодная любопытность в мыслях сопровождали меня, когда я впервые переступила порог храма дракона. Даже на закате свет, пробивавшийся сквозь витражи из тёмного стекла, превращался в переливы, похожие на чешую гигантских существ. Колонны, как будто вытёсанные из чёрного базальта, высились, поддерживая своды, а на каждой была выгравирована изогнутая фигура дракона — то взмывающего в небо, то пожирающего города. Воздух был густым от запаха трав, жженых смол и чего-то металлического, напоминающего кровь.

Я чувствовала себя пришелицей здесь, куда люди приходили не за утешением, а за страхом. И этот страх был обожествлён.

Каэр ждал меня у подножия главного алтаря, негромко переговариваясь с одним из служителей. Его поза будто вырезана из камня: прямой подбородок, спокойные глаза, в которых теплилось знание. Когда он заметил меня, шагнул ближе и, как всегда, не дал мне времени перестроиться.

— Ты вовремя. Сегодня тебе нужно посмотреть на то, что невозможно постичь в книгах.

Я обвела взглядом огромный зал, где уже собралось немало людей. Некоторые — в простых одеждах, другие — облачённые в длинные ритуальные одеяния с драконьими символами. На помосте стояли серебряные чаши, полные тёмно-красной жидкости, и высокие масляные факелы, освещавшие пространство.

— Они действительно поклоняются этим тварям? — вырвалось у меня.

Каэр поднял бровь и усмехнулся уголком губ.

— Осторожнее с выражениями. Мы, драконы — не звери, а первые дети самой материи. Те, кто топтал этот мир, когда он только сшивался из хаоса. Люди учились у нас. Люди выживали среди нашего дыхания. И да, со временем страх превратился в культ. И теперь нам поклоняются даже люди.

— Звучит скверно романтично, — хмыкнула я, стараясь скрыть, какое впечатление производила гнетущая архитектура.

Церемония началась. Служители в масках драконьих морд зажгли новые факелы, гул голосов поднялся в унисон, сливаясь в ритмичные песнопения. Их голоса напоминали рёв — низкий, вибрирующий, тревожный. Люди падали на колени, простирали руки к алтарю. В чашах засияла жидкость — то ли кровь, то ли вино, но подсознание твердило: здесь всегда проливалась кровь. Я ощутила мурашки на коже.

— И так каждый месяц? — шепнула я.

— В полнолуние, — ответил Каэр так же тихо. — Они верят, что именно тогда Первые драконы слышат их дыхание.

— А сами Первые драконы? — я кинула на него взгляд. — Они хоть существуют?

Каэр промолчал, и только его взгляд стал тёмнее. Это молчание дало ответ раньше слов.

И именно в этот момент я заметила Лириэль. Высокая, хрупкая, с сияющими волосами, будто созданная для того, чтобы свет залипал в её очертаниях, она незаметно подошла слишком близко к Каэру. Когда песнопения перешли в протяжное завывание, она напряглась и будто случайно прикоснулась к его руке. Меня кольнуло в боку — жгучее, болезненное чувство, от которого захотелось рассмеяться громко и фальшиво.

Я сделала именно это.

— Ах, прекрасно. Ничто так не располагает к духовности, как возможность мило тискать соседа в храме, — театрально вздохнула я, чуть громче, чем следовало.

Каэр метнул на меня взгляд: смесь раздражения и — мне показалось — скрытой благодарности. Лириэль же побелела, но промолчала, делая вид, что продолжает вслушиваться в песнопение.

Я отступила чуть в сторону, ощущая собственный смех, как броню, скрывающую оголённую ревность.

После церемонии я вернулась в библиотеку. Запах смолы и крови будто преследовал меня, потому что я открывала старые свитки и видела всё то же — драконов и людей в их тени. Но чем больше я читала, тем яснее понимала, что поклонение однажды становилось началом падения.

Так я наткнулась на хроники Империи Суммарион. Когда-то непобедимое государство, опиравшееся на культ дракона-покровителя. Они жертвовали ему тысячи пленников, строили храмы и крепости с чешуйчатым узором, называли себя «детьми дыхания». Но все записи прерывались внезапным: «Империя сгинула за три луны». Упоминания о том, что дракон отвернулся. Или что народ был сожжён собственными жертвоприношениями.

Я провела пальцами по выцветшему тексту.

— Так это всегда было… — прошептала я. — Сначала страх, потом религия, а за ней — падение.

И я увидела отражение собственной ситуации. Я была чужой, предвестием изменения. Люди боялись, прятались за ритуалами и песнопениями. А я… я могла стать и катализатором взлёта, и причиной обрушения.

Закрыв книгу, я ощутила странную смесь отчаянного смеха и горечи. В памяти вставал голос Каэра: “Тонкая грань, Элла”. Да, именно так. Между божеством и чудовищем, между героем и разрушителем, между ревностью и смирением.

А тёмные витражи храма вспыхивали перед глазами каждый раз, словно шёпот драконов тянулся за мной сквозь ночь.

Я знала, что библиотека Академии не просто место для зубрёжки и полок с пыльными томами. Каждый раз, когда я открывала тяжелые двери, залы встречали меня будто живые — дыханием пергамента, запахом чернильных пятен, и шёпотом знаний, которые лучше было бы никогда не читать. Но именно в этот шёпот я и влюблялась, день за днём.

Я садилась за массивный дубовый стол, вокруг которого громоздились книги о войнах магии, записки о происхождении академий, и карты, покрытые паутиной мелких трещин, словно сами от времени становились прахом. Я жадно впитывала строки: как первые маги, едва научившись выдёргивать из воздуха искры, бросали их друг в друга, пока целые города не превращались в пепел. Войны магии, как их называли в летописях, были чудовищны и прекрасны одновременно. Я читала о Грехе Семи Башен, когда маги порвали землю, разломив её так, что море хлынуло туда, где был некогда цветущий центр — теперь это называлось Озеро Плача.

И всё же из этого безумия родилось то, что теперь казалось вершиной цивилизации: академии. Холодные, строгие, но стабильные. Они заменили дикость гильдий и самовольных чародеев. Академии стали крепостями, где магия обрела рамки. Кто-то назвал бы это мудростью, я же усмехнулась: в сущности, это та же тюрьма, только с уютными библиотеками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня больше всего увлекли карты. Я нашла огромный свиток, на котором Элдориан раскинулся, как на ладони, каждой чертой напоминая мне, что я в мире, где всё чужое. Я разворачивала её медленно, локти дрожали от веса пергамента. Волны Серебряного океана изгибались на западе, зубцы гор Дракендорн поднимались на севере, пустыни Калара обжигали взгляд на востоке, а к югу зеленели плодородные равнины. Академии отмечались на карте красными символами: их было шесть, каждая в своём регионе, но лишь наша, Академия Теней, возвышалась на границе трёх ландшафтов, будто специально выбрана балансировать всё.

Я поймала себя на том, что рассматривала карту так жадно, будто искала путь домой — даже зная, что дороги туда попросту нет.

— Вижу, ты наконец решила учиться, а не разрушать наш архив, — услышала я за спиной знакомый голос.

Каэр. Он как всегда появился бесшумно, словно тень, растворившаяся в камнях. Я не вздрогнула, — привыкла, но сердце, чёрт его дери, всё равно сделало лишний удар.

— Да, но теперь моя цель скромнее: разрушить только себя, — парировала я и постучала пальцем по карте. — Впрочем, карты тебе едва ли понадобятся, — добавила я, не удержавшись. — Ты же достаточно древний, чтобы лично помнить, как тут всё строили?

Уголок его губ дрогнул.

— Древность — это опыт, Элла, — ответил он. — Но я прощаю твою дерзость. Может, именно она и спасёт тебе жизнь.

— Или угробит, — хмыкнула я, сворачивая свиток. — Тут уж как повезёт.

Он не ушёл, присел рядом, и я почувствовала, как пространство каким-то образом сузилось. Его взгляд скользнул по картам, но я знала, что он изучает вовсе не их.

— Тебе стоит попробовать личные уроки, — произнёс он спокойно, как будто речь шла о чём-то бытовом.

Я подняла бровь.

— Звучит подозрительно, как предложение с подтекстом.

— Ты слишком привыкла искать подтексты там, где есть лишь простая истина.

Я усмехнулась. Господи, этот тон! Спокойный, уверенный, будто он был наставником и судьёй сразу. И чего уж скрывать — именно в этом спокойствии была та притягательная угроза, от которой тянуло избавиться и в то же время прижаться ближе.

— Ну что ж, Каэр, — произнесла я нарочито легко, — если твои личные уроки состоят в том, чтобы сидеть напротив и сверкать своими глазами, я готова оплачивать их смехом.

Он слегка склонил голову — и это было хуже, чем улыбка. Гнев в нём никогда не жил, но его внимание сжигало куда сильнее.

Я уткнулась снова в карту, лишь бы отвести взгляд. Но мысли понеслись куда‑то в сторону, в те самые фантазии, которые я пыталась задавить. Слишком многое намекало в храме, на той церемонии, на его молчании про драконов. Я ловила себя на том, что представляла Каэра не таким, каким он был сейчас — человеком в чёрном, строгим и неизменным, — а в иной форме. Я видела воображением титаническое тело, покрытое чешуёй, глаза цвета ночного пламени, крылья, затмевающие луну. Дракон. И рядом с этим образом — я.

Я подавила нервный смешок, морщась.

— Что‑то забавное нашла на карте? — тихо спросил он, явно уловив перемену в моём лице.

— Ага, — выдохнула я, давясь сарказмом. — Нашла место, где лучше всего хоронить глупые мысли.

Он не стал настаивать. И именно это заставило моё сердце пробиться сильнее. Его молчание было громче любой признательности.

Я, конечно, рассказала бы, что углубляюсь исключительно в историю, в хроники войн, что меня волнует лишь политика империй, но где-то в глубине знала — мои глаза возвращались не к строкам, а к тени на стене, отбрасываемой им.

И впервые библиотека перестала быть лишь храмом знания. Она стала моим собственным полем битвы между разумом и тем огнём, который я сама себе запрещала.

Глава 5

Я сидела над разложенными на столе магическими картами, и казалось, что каждая их линия не принадлежала чернильному перу, а была выжжена сиянием чародейской крови. Пергамент не хранил в себе сухую географию — он жил. Горы переливались серебром, моря слегка колыхались, будто нарисованные волны глотали берега, а дороги, соединявшие города, то вспыхивали, то гасли, напоминая мне о том, как непостоянен путь мага.

Я коснулась пальцами отметки в центре карты: Портал Семи Лучей. При прикосновении круг вокруг знака ожил, вспыхнул, показав мгновенную проекцию — высокий арочный проход, заросший мхом, где ветра крутили пески. Легенды утверждали, что портал соединял миры, давал дорогу тем, кто смел шагнуть, и поглощал тех, кто хотел лишь сбежать.

— Чудесно, — пробормотала я себе под нос, — ещё один способ умереть во славу науки.

Я придвинула следующую карту: северные Дракендорнские горы, где каждая вершина словно шип на теле чудовища. На склонах неслись снежные смерчи, обтекающие долины. Но под слоями льда скрывался другой символ — треугольник с чёрной рамкой. Черные вены. Я знала: там проходили подземные тоннели, наполненные источниками магии, такие сильные, что неподготовленный маг мог просто сгореть изнутри.

Чем глубже я вглядывалась, тем сильнее ощущала, что география Элдориана была сосудом магии. Реки текли не только водой, но и чарами, а пустыни скрывали шрамы, оставленные войнами.

Я уже погрузилась в чтение меток о друидских долинах и затонувших фортах, когда ощутила чьё‑то присутствие. Повернулась — это была Нери, хрупкая рыжеволосая ученица старшего курса, у которой смех всегда лился быстрее мыслей.

— Ты одна здесь разбираешься с этими картами? — спросила она, подходя ближе.

— Ага. Моя новая привычка: узнаю, где именно меня легче всего убьёт следующий выбор, — усмехнулась я.

Нери прыснула.

— Тогда ты в правильном месте. Говорят, даже хранители карты не знают всех её секретов.

К нам вскоре присоединился ещё один — Арвен, мрачноватый парень с глазами цвета мокрого угля. Он молчаливым жестом указал на часть карты.

— Вот тут, — сказал он неожиданно глубоким голосом, — поле Мёртвых пеплов. Там как будто до сих пор слышно крики тех, кто погиб в Войнах магии.

Я поймала себя на странной мысли: я впервые чувствовала не одиночество, а то, что рядом есть союзники, такие же любопытные и потерянные.

Естественно, магическое счастье долго не длилось.

— Как мило, — раздался со стороны певучий голос, и я не ошиблась, даже не подняв головы. — Элла нашла себе слушателей.

Лириэль. Её появление всегда оставляло после себя аромат роз и привкус яда. Она скользнула по залу, как будто каждый для неё был лишь зрителем. Взгляд её скользнул на Каэра, который в этот момент проверял свитки у другого стола, и я ясно уловила, как её глаза метнулись от него ко мне.

— Ты так увлечённо изучаешь карты, Элла, — её голос был сладким, как мед, засахаренный слишком давно, — надеюсь, ты не перепутаешь порталы. Было бы так жаль, если бы ты исчезла случайно… в каком‑нибудь болоте.

Она сказала это мягко, как будто заботилась, но смех, проскользнувший на её губах, выдал всё.

Я пододвинула себя ближе к карте и, не поднимая головы, ответила:

— Тебе стоит волноваться, Лириэль. Если вдруг я исчезну, то кто тогда будет показывать Каэру, что люди ещё способны на ум, а не только на жеманство?

Её глаза вспыхнули. Она сделала шаг вперёд, но я не дала ей перебивать.

— А между прочим, порталы, которые ты упомянула, опасны тем, что искажает твой облик. Иногда душа оказывается заключена в форму, какой ты жаждешь больше всего. У некоторых это сила. У других — пустая оболочка. Интересно, что выбрал бы дракон? — я посмотрела на Каэра, который теперь едва заметно наблюдал за всей сценой. Мой сарказм был оружием, отточенным до клинка.

Лириэль побледнела, но собрала свою маску.

— Осторожнее, Элла. Слова опаснее, чем порталы.

Я поднялась, выпрямляясь.

— А знаешь, — произнесла я громче, чтобы все слышали, — в отличие от порталов, мои слова не искалечат невинных. Но могут прогрызть маску лицемерия. Так что тебе, Лириэль, стоит держаться подальше: магия ещё никому не помогла выглядеть умнее, чем он есть.

Нери тихо прыснула в кулак, а Арвен странно усмехнулся. Атмосфера изменилась — мне удалось не только выдержать выпад Лириэль, но и показать, что я не играю чужую роль в этой академии. Я могла быть как саркастичной, так и опасной.

А когда я снова взглянула на карту, линии гор, пустынь и порталов показались ещё ярче. Как будто самая география магии признала: у меня уже была своя сила, пусть и не всегда волшебная. Моя сила — в словах, и в том, что я не склонялась перед чужими интригами.

И Каэр, чьё молчание я почувствовала спиной, наверняка это тоже заметил.

Позже я вошла в его настоящие покои, а не те, где я очнулась впервые, и сердце забилось так, будто я сама вызвала бурю, запершую дыхание в груди. Комнаты Каэра не походили на преподавательские или ученические — здесь было слишком мало лишнего, слишком много тишины и полутени. Каменные стены, ковры, приглушённый свет от камней‑огней по углам. Всё говорило о сдержанной силе и чём‑то сокровенном, чужом остальным.

Я остановилась у двери, не зная, решиться ли сделать шаг дальше. Но он поднял взгляд, и этого оказалось достаточно: его глаза, как чёрный огонь, влекли сильнее любого заклинания.

— Я думала, ты живёшь в настоящей пещере, — отозвалась я, нарочито легко. — Щёлкнул бы крыльями, и половина стен рухнула бы.

Едва заметная улыбка тронула его губы.

— Ты слишком часто упоминаешь крылья, Элла.

— Может, я хочу проверить, каково это — держаться за дракона, — выпалила я и только потом осознала, насколько прозрачной стала моя дерзость.

Но отступать поздно. Слова, как и желания, уже вышли на свободу. И я видела, как внутри его взгляда нарастало то же напряжение, что разъедало меня изнутри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сделала шаг. Потом ещё. И вдруг поняла: всё это время я не просто играла словами. Я жаждала его. Даже в его человеческом облике я чувствовала силу, спрятанную под кожей, и это будоражило, как запах грозы до первого удара.

Мои пальцы коснулись его плеча. Он был неподвижен, как скала, но тепло от его тела накрыло меня мгновенно. Моя ладонь скользнула выше — к линии его шеи, к лицу, к губам.

— Странное место для урока, — прошептала я, чувствуя, как сама горю внутри. — Надеюсь, ты учитель терпеливый.

Он ответил не словами. Его рука легла на мою талию, уверенно, так, будто он всегда имел право держать меня близко. Я выгнулась к нему сама, и наши губы соприкоснулись. Сначала осторожно, словно мы проверяли, сколько выдержит этот шаг. Но быстро всё сорвалось в жадность: я впивалась в его поцелуй, он отвечал, требовательно углублялся, пальцы его крепче вжимались в меня.

Моё тело предательски дрожало, соски натянулись под тканью платья, и я знала, что он чувствует это, прижимая меня ближе. Я провела руками по его груди — твёрдая, напряжённая, будто он был сделан из стали. Вскрикнула тихо, когда его ладонь скользнула по моей ягодице, прижала к себе так, что я ощутила его возбуждение через одежду.

Я оторвалась лишь на миг, тяжело дыша.

— Ну вот, твоя древность всё-таки ещё работает, — хрипло пошутила я, скользнув бедром вперёд, чувствуя, как он стонал низко, едва слышно.

Он резко поднял меня, усадил на край стола, оставив меня между своими руками. Моя юбка задралась, и его пальцы прошлись по голым бёдрам. Я ахнула, чувствуя, как жар растекается шире, к самому центру.

— Я хочу тебя с первого твоего появления в моей кровати, — сказал он низким голосом, и этот властный тон сводил с ума.

Его руки были жадными: они раздвинули мои колени, пальцы жёстко сжали внутреннюю поверхность бёдер. Я пыталась пошутить, но только сорвалось глухое:

— Тогда возьми меня.

Он улыбнулся глазами — и его пальцы двинулись дальше. Скользнули под всё ещё влажную ткань белья, нашли ту точку жара, которая пульсировала, как само сердце. Я застонала громко, сама толкнувшись навстречу.

Он двигался неторопливо, слишком уверенно, и от этого я едва не рвала воздух, роняя голову на его плечо. Я кусала губы, стараясь сдержаться, но он заставил меня выгнуться, почти умоляя о большем.

— Каэр, — выдохнула я между стоном, — или разорви меня сейчас, или оставь так и убей.

Он рычал тихо, будто внутри прятался зверь. А потом одним движением освободил меня от ткани, резким жестом разорвал бельё, и мои ноги обвились вокруг него сами. Его ствол был твёрдым и горячим, прижатым к моей влажной щели сквозь одежду. Я не могла больше ждать — выгнула бёдра вперёд, умоляюще.

Он рванул преграду из ткани — и вошёл. Глубоко, резко, так что я вскрикнула в восторге и чуть не упала назад. Всё напряжение мгновенно обрушилось в это одно ощущение — как он заполнил меня целиком, расправляя изнутри.

Я сжала ногти в его спине, оставляя красные линии. Он двигался ритмично, мощно, каждым толчком заставляя меня стонать громче.

Но он поймал мои губы поцелуем, глуша стоны, и вместе с ними — остатки моей бравады. Потому что я уже растворялась в нём без остатка.

Каждое движение было огнём и властью. Моё тело стонало, выгибалось, сокращалось от волн сладости, и я чувствовала его рядом, в каждом толчке, в каждом рыке. Мы были связаны дыханием, жаром, тем пульсом желания, что перерос в пламя.

Я кончила первой, громко, содрогаясь на его стволе, когда волна удовольствия сорвала с меня все остатки слов. Но он продолжал двигаться, не давая мне упасть в слабость, пока сам не напрягся, вбившись до самого конца, изливаясь горячим потоком глубоко внутри меня.

Мы остались так — я, всё ещё прильнувшая, обхватившая его ногами, и он, тяжело дышащий, с лицом, утонувшим в моих волосах.

Я усмехнулась, едва отдышавшись:

— Учитель, — выдавила я хрипло, — поставьте мне высший балл. За усердие.

И услышала, как его смех низко вибрировал у моего горла, обещая, что это был только первый урок.

Глава 6

Я сидела в библиотеке Академии, утонув в свитках и книгах, и пальцы у меня уже давно были чёрные от старого чернильного пылящегося текста. Легенды о драконах. Я вытянула очередной том — тяжёлый, пахнувший железом и сухой травой. Словно сама кожа переплёта пропиталась дыханием веков.

Чем дальше я углублялась, тем яснее видела: всё, что рассказывали о драконах в классах, было упрощённым, почти детской версией сказки. Здесь, в легендах, их описывали как хранителей равновесия между реальностью и магией. Не просто чудовищами, не просто божествами, а существами, которые умели быть и тем и другим одновременно. Именно это меня и зацепило — черта, которая… была похожа на Каэра.

Я нашла отрывок из хроник о Драконьем Пакте: Те, кто решаются связаться с драконом, обретают отражение себя, чистой или искажённой формы. Дракон не подчиняет, он — раскрывает. Я перечитала эти строки раз за разом и каждый раз ощущала, как где-то глубоко внутри они звучали отголоском в моих собственных встречах с ним. Каэр был загадкой, но всё чаще я ловила себя на том, что он видел меня слишком ясно, словно все мои маски прозрачны.

— Ну вот, всегда знала, — услышала я за спиной пропевучий, уже до боли узнаваемый голос, — читаешь сказки, а затем ведёшь себя, будто сама стала героиней мифов.

Я не обернулась. Лириэль умела входить так, чтобы каждый шаг звучал вызовом. Она подошла ближе, и мне пришлось поднять взгляд, видя её довольное лицо.

— Не мешай. Некоторые из нас хотя бы стараются учиться.

— Ах, учиться… или воровать? — она склонила голову, и её глаза блеснули опасно. — Пропажа артефакта из Хранилища совпала с твоим ночным визитом на третий этаж.

Несколько студентов подняли головы. Какой удобный момент она выбрала — бросить обвинение, когда мы окружены свидетелями.

— Ты серьёзно? — я медленно закрыла книгу, встав, чтобы быть с ней на одном уровне. — Артефакт? Ты хочешь обвинить меня в краже того, к чему даже старшие адепты допуска не получают? Какая‑то слишком жирная ложь, даже для твоего языка.

Лириэль усмехнулась.

— Все знают, что ты любишь ходить туда, куда не следует. Когда истины нет, остаются слухи. А слухи легко превращаются в обвинение.

Я наклонила голову, глядя прямо в её глаза:

— Слухи — оружие для тех, у кого нет силы. Правда в том, Лириэль, что если бы я хотела взять артефакт, он бы у меня уже был. И, возможно, весь этаж Хранилища гудел бы от освобождённой энергии. Но раз ты ещё стоишь целая и не покрыта пеплом, значит, мои руки чисты.

Сильный ропот прокатился по залу — кто‑то усмехнулся, кто‑то ахнул. Удар она получила, но не собиралась отступать.

— Тогда почему Каэр так тебя защищает? — её голос резанул как клинок. — Уж не потому ли, что ты используешь его, играя с его слабостями?

Я почувствовала, как кровь ударила мне в виски. Она вынесла в открытую то, что все могли обсуждать лишь шёпотом. И всё же я не позволила ей увидеть ни дрожи, ни страха.

— Каэр — преподаватель, — ответила я так спокойно, будто говорила о погоде. — Он видит, кто действительно думает, а кто тратит время на интриги. Если ты хочешь назвать это защитой, называй. Но это всего лишь разница между теми, кто способен учиться, и теми, кто умеет лишь язвить.

Секунду Лириэль молчала. Я же услышала новое дыхание в зале, низкое, глубокое — и поняла: он здесь.

Каэр стоял у книжных рядов, тень от него была длиннее, чем должно быть. Его взгляд скользнул по Лириэль, потом задержался на мне.

— Обвинения требуют доказательств, — сказал он медленно, но каждое слово будто весило камень. — Неправда, произнесённая вслух, способна разрушить больше, чем заклинание. Я не позволю этого в своих стенах.

По залу пронеслась невидимая волна. Лириэль побледнела, хоть и попыталась удержать высокомерие. Но мы обе знали: его слова были щитом, и щитом для меня.

Я села обратно, словно ничего и не случилось, и притронулась к свитку, стараясь скрыть дрожь в пальцах. Мои губы, однако, сами выдали лёгкую усмешку:

— Спасибо, учитель. Хотя я справилась бы и сама.

Он приблизился чуть ближе, настолько, чтобы я услышала его тихий голос, обращённый только ко мне:

— Я знаю. Но есть вещи, где твой язык остёр, как клинок, а есть — где одно моё слово убережёт тебя от ненужных шрамов.

Я взглянула на него, и наш взгляд встретился. Внутри моей груди что‑то сжалось: всё больше легенд о драконах переставали быть чужой историей и превращались в отражение моего настоящего.

И я поняла: в этих легендах всегда говорилось о связи, что раскрывает правду о тебе. Может, Каэр уже стал той связью для меня. Может, он видел во мне больше, чем я сама ещё успела осознать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7

Я помню запах ладана — терпкий, густой, тянущийся в горле. Огни факелов выстраивали ряды вдоль стен храма, и их дым поднимался к сводам, распадаясь на вязкие клубы. Всё помещение дышало чем‑то древним, застывшим во времени. Я чувствовала себя словно в узле, где пересекались вера, власть и тайна.

Мне разрешили участвовать в ритуале лишь как наблюдательнице, но я знала: любой шаг внутрь этих обрядов уже создавал связь, которая оставалась надолго. Жрецы в золотистых одеяниях расставили чаши с водой, в которой отражался свет, и каждый раз, когда их пальцы касались поверхности, оттуда поднималось лёгкое свечение, будто само пространство отзывалось.

Я смотрела и внимала словам, в которых сквозил древний смысл, перекликающийся с легендами о драконах. Они говорили, что Связующие Узлы — это места, где религиозный культ сцеплялся с самой географией: перекрещенные линии рек, горные перевалы, долины. Там, где земля хранила дыхание богов, возводили алтари, и там связывали клятвы, от которых зависели города.

Я нашла на алтаре вырезанный символ: кольцо, обвитое хвостом дракона. Когда дотронулась, почувствовала не холод камня, а странное биение — еле заметное, как отголосок давнего сердца. В тот миг я поняла: эти артефакты были не просто украшением или символом веры. Они были узлами силы, притянувшими магию к определённым точкам мира. Богами их назвали позже, но суть оставалась — это работа драконьего дыхания.

Пока я погружалась в эти мысли, её голос ударил мне по нервам как колокол.

— Как красиво устроено, правда? — протянула Лириэль, делая вид, что её бледные пальцы любопытно разглаживают полотно на алтаре. Но взгляд её был направлен не на резьбу, а прямо на Каэра, стоявшего чуть сбоку.

Она наклонилась ближе к нему, слишком близко. Её смех был лёгким, вкрадчивым, и я видела, как она специально дотрагивалась до его рукава, будто случайно.

— Я всегда думала, что только такие, как вы, способны объяснить, почему священные узлы источают сияние. Может быть, вы покажете мне? Лично? — её голос зазвенел, как колокольчик, наполненный ядом.

Я стояла рядом, слыша каждое её слово, ощущая, как во мне зарождается жар ревности. В груди пульсировало: она осмелилась флиртовать с ним прилюдно, среди жрецов, да ещё и с таким выражением, будто я пустое место.

Я удержала лицо спокойным.

— Если хочешь, Лириэль, — сказала я мягко, — я могу объяснить тебе, почему узлы сияют. Это чтобы отвлекать поверхностные умы. Учитывая твой интерес к блестящему, удивительно, что тебе ещё не повесили зеркальце на шею вместо амулета.

Её улыбка дрогнула, но она быстро собралась.

— У некоторых людей зависть сочится так густо, что они прячут её в насмешки.

Я шагнула ближе, и наши взгляды столкнулись.

— А у некоторых так пусто внутри, что они набивают себя чужими воспоминаниями. Только вот артефакты всё равно не слушают ничего, кроме силы.

Я чувствовала рядом его присутствие — Каэра, чей взгляд уже был на нас обоих. Лириэль словно играла только для того, чтобы проверить, насколько я сорвусь.

— Я уверена, — прибавила я почти шёпотом, — что он не из тех, кто поведётся на шелест мишуры.

Его голос разорвал паузу.

— Ритуал требует тишины, — сказал Каэр глухо и строго. Он не смотрел прямо на меня, но его слова гасили дрожь во мне быстрее, чем ледяная вода. — Все, кто не умеет хранить внимание, будут удалены.

На этот раз Лириэль побледнела чуть сильнее. Она отвела взгляд, а потом сделала вид, что снова увлечена рисунками на камне, но я знала, что её маленькая победная улыбка исчезла.

Я глубже вдохнула запах ладана, стараясь вернуть мысли к самому ритуалу, к узлам, к связи между местом и памятью. Но тяжесть поглощала меня: ревность и странное облегчение переплелись.

Я двигалась вдоль алтаря, ощущая под пальцами выбоины древнего камня. И в каждой из них я чувствовала: мир здесь соткан не из молитв, а из дыхания, старше самих богов. Всё, что осталось жрецам — назвать это святым. Всё, что оставалось нам — учиться видеть правду.

Но в тот вечер я также поняла другое: иногда самые крепкие узлы не на земле, а в сердце. И ревность была тем самым узлом, больным и тугим, который тянул меня сильнее, чем зов древних артефактов. Каэр, даже молчаливый, даже недоступный, становился для меня этой точкой силы. И от этого всё прочее — Лириэль, её игры, её блеск — выглядело лишь жалким отблеском на тёмной воде.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8

Я сидела у широкого стола в своей комнате, окружённая кипой пергаментов, баночками чернил и камнями‑утяжелителями, чтобы листы не сворачивались. За окном гудел ветер, гнал редкие снежинки и оставлял на стекле трещиноватые узоры. Я расстелила перед собой огромный лист пергамента — чистый, сверкающий пустотой. Он должен был стать моей картой мира.

Но я не рисовала обычные карты с горами, реками и границами. Я вплетала в линии рельефов то, чему научили меня легенды. Вдоль рек я ставила знаки, указывавшие на узлы силы. У подножий гор делала отметки древних культов. Те места, где в хрониках упоминались драконы, я выделяла знаком огненной спирали. Эта карта была не просто инструментом — она превращалась в сплетение истории, мифа и географии.

Каждую линию я выводила осторожно, будто выцарапывала её прямо из ткани мира. И чем больше соединяла воедино, тем отчётливее понимала: легенды о Первых драконах и культах не были фольклором. Они становились картой судьбы — той скрытой географией, которую почти никто не видел.

Я намочила кончик кисти, когда услышала тяжёлые, но тихие шаги за спиной. Я знала их, даже не оборачиваясь.

— Ты решила нарисовать собственное отражение истории? — голос Каэра всегда звучал низко, но сегодня в нём было что‑то мягкое, почти теплотой тянущее ко мне.

— Я соединяю воедино то, что разрозненно в книгах, — ответила я, не прекращая вести линию. — Видишь? Здесь, внизу, перевал, где поселение исчезло в один день. А в хронике сказано: там дракон затянул реку в землю. В легенде дыра в скале, а на карте — провал. Когда складываешь их, получается один и тот же узел.

Он подошёл ближе, и я почувствовала тепло его дыхания у виска. Он смотрел на карту так пристально, будто видел не линии чернил, а собственные воспоминания.

— Ты идёшь тем путём, которым обычно идут гораздо позднее, — тихо произнёс он. — Я видел сотни учеников, но ни один не думал о том, что карта мира — это не только земли, но и память.

Эти слова ударили в меня, и я внезапно замерла.

— Значит, ты… тоже когда‑то пробовал?

Он помолчал. Потом снял перчатку и положил ладонь на край пергамента, рядом с моим рисунком.

— Когда я был моложе, — продолжил он, — я пытался нарисовать подобное. Но тогда я нанёс на карту не земли, а собственные ошибки. Всё, что хотел скрыть, я обозначил знаками, будто боялся, что забуду. И со временем понял: иногда карта — это признание самому себе.

Я подняла взгляд. Его голос был непривычно открытым, как будто он разделывал небо и показывал уязвимость. Каэр редко говорил о себе. Он был учителем, был почти недосягаемым существом, и всё же сейчас он делился тем, что раньше бы утаил.

— Хочешь сказать, каждая карта становится картой судьбы того, кто её рисует? — спросила я.

— Именно, — его глаза чуть блеснули. — Вопрос лишь в том, готова ли ты встретиться с тем, что укажешь.

Я откинулась на стуле, ощущая, как сердце бьётся чаще, чем должно. Он был так близко, что я видела, как тень от его ресниц падала на щёку. И в этот момент я слишком отчётливо представила…

Я представила, как мы сидим не в холодной комнате Академии с запахом пергаментов, а за простым, деревянным столом где‑нибудь далеко, у камина. Я черчу карту, а он подаёт мне чай, ворчит, что я снова пролила чернила, и стирает следы с моего лица пальцами. Простая сцена, будничная, но какая‑то невыносимо тёплая. А затем ещё одна фантазия мелькнула — я сижу на полу среди свитков, а он нагибается, чтобы поправить мой наброшенный на плечи плед, и кончики его пальцев дольше, чем нужно, задерживаются у моей шеи.

Я зажмурилась, будто это могло стереть изголодавшиеся мысли. Но они лишь стали сильнее. Мне хотелось спрятать их от него, боялась, что он увидит по моему лицу всё.

— Ты покраснела, — вдруг сказал он тихо, и я чуть не выронила кисть.

— Это от огня… — буркнула я, и только потом поняла, что огня в комнате нет: камин давно потух.

Каэр чуть улыбнулся краешком губ, но промолчал. Он умел касаться намёками так же тонко, как я чертила линии на карте: едва‑едва, но достаточно, чтобы внутри всё дрогнуло.

Я снова наклонилась над картой, будто вся была поглощена работой, но рука дрожала. Линии рек смешивались с моим дыханием, и вся карта превращалась в откровение, которое я не могла закрыть. Пусть никто не увидит, но я‑то знала: в этих узорах, в этих узлах легенд и в моём собственном сердце его фигура уже проложила путь.

Я рисовала свою карту мира, но вместе с ней я рисовала карту себя. И где‑то на её краях, среди узлов судьбы, всё отчётливее вырисовывался один знак — знак Каэра.

Вечером мы собрались в библиотеке‑святилище, где стены были заставлены свитками и картами, а в центре стоял длинный стол из чёрного дуба. Я раскладывала перед собой свои заметки — линии на карте, которыми пыталась соединить места силы с событиями в хрониках. Я почти не спала прошлой ночью, думая о том, как география и история переплетены: реки, изменившие русло после катаклизмов; деревни, исчезнувшие там, где легенды говорили о драконьем дыхании; города, построенные у узлов, будто сами боги велели.

Лириэль вошла с каким‑то нарочитым звоном — её браслеты стукались друг о друга, и каждый шаг отдавался раздражающим эхом. Она держала в руках свиток и, не успев даже сесть, бросила его на стол.

— Каэр, — её голос был острым, как осколок стекла, — я нашла доказательство. Она, — она ткнула в меня пальцем, — украла карту из архива.

Мой желудок сжался, но я подняла голову и посмотрела прямо в её глаза.

— Я? Украла? — я нарочно произнесла это спокойно, хотя внутри уже бушевал пожар. — Ты уверена, что не спутала собственные фантазии с реальностью?

— Не смей! — Лириэль шагнула ближе. — Эта карта была в архиве закрытого доступа. И вдруг она у тебя? Слишком уж удобно.

Каэр поднял руку, останавливая её поток слов. Его взгляд скользнул по мне — внимательный, тяжёлый, но не обвиняющий.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я дал Элле доступ, — сказал он ровно. — По моему разрешению.

Слова разрезали воздух. Лириэль побледнела, словно её ударили. Несколько учеников, стоявших у полок, замерли, переглядываясь. Я заметила, как у неё дрогнули губы — не от удивления, а от ярости.

— Ты… ей доверяешь? — она почти прошипела. — Ей?

Каэр не отвёл взгляда.

— Да.

Это да ударило меня сильнее, чем все её обвинения. Оно было защитой, но вместе с тем — признанием. Я почувствовала, как кровь хлынула к лицу. И тут что‑то во мне сорвалось.

— Конечно, он доверяет мне, — вырвалось у меня, и голос мой зазвенел ядом. — В отличие от тебя, я умею работать с текстами, а не только с чужими рукавами.

Лириэль побагровела. Я слышала, как несколько учеников сдержали смешки. Но внутри меня не было облегчения. Вместо этого всё горело — ревность, обида, странное, двусмысленное удовольствие от того, что он встал на мою сторону.

Она отступила, но её глаза метали искры.

— Ты думаешь, это навсегда? — прошептала она. — Увидишь, как легко рушится доверие.

Она развернулась и вышла, браслеты снова зазвенели, как цепи на холодном ветру.

В библиотеке воцарилась тишина. Я опустила глаза на карту, но линии передо мной расплывались. Я видела лишь, как его защита — его голос, твёрдый и уверенный — отразилась во мне, как отблеск пламени.

— Ты слишком остро ответила, — сказал он наконец. Голос был ровным, но в нём я слышала скрытое напряжение. — Такие слова ранят.

Я усмехнулась, хотя внутри меня всё дрожало.

— А ты ждал, что я стану молчать, когда она вешается на тебя при всех?

Он молчал. Его взгляд был тяжёлым, но не осуждающим. Я знала: он понимал больше, чем показывал. И именно это сводило меня с ума.

— Я… — я вздохнула, сжимая перо. — Я просто не могла вынести, как она… как она смотрит на тебя.

Слова вырвались сами. Я не планировала их говорить. В библиотеке стало ещё тише, будто стены слушали.

Он не ответил сразу. Подошёл ближе, и я почувствовала его тень на своей карте.

— Ревность — это огонь, — произнёс он тихо. — Она сжигает того, кто носит её в себе.

Я подняла на него глаза.

— А если этот огонь — единственное, что греет?

Он задержал взгляд на мне, и в этот миг я поняла: я сказала слишком много. Но назад дороги не было.

Чтобы скрыть дрожь в руках, я вновь наклонилась к карте.

— Смотри, — быстро заговорила я, будто спасаясь в работе. — Здесь, где река делает поворот, в хрониках упомянуто сражение. Город здесь возник не случайно. История и география всегда связаны. Люди строили стены там, где земля сама диктовала им место.

Он долго смотрел на карту, потом кивнул.

— Ты права. И именно поэтому твоя работа важна.

Я слышала его слова, но внутри всё ещё горел огонь. Ревность, страх, желание — всё смешалось. Я знала: карта судьбы, которую я рисовала, теперь имела и другой слой. Линии истории и легенд были переплетены с линиями моих собственных чувств. И среди них самым ярким узлом был он.

Огонь ревности не угасал. Он жёг меня изнутри, но я уже не пыталась его тушить. Пусть горит. Пусть выжигает. Может быть, именно в этом пламени и рождалась моя собственная правда.

Глава 9

Я знала, что ночь началась слишком тихо, чтобы остаться без последствий. После бурного дня, после ссоры с Лириэль и моих собственных слов, отравленных ревностью, я чувствовала, как во мне пульсирует огонь, не находящий выхода. Я пыталась спрятаться за картами и пергаментами, но линии дрожали в руках, чернила растекались, и каждая мысль возвращалась к нему. К Каэру. К его голосу, защищавшему меня. К его взгляду, в котором я видела больше, чем он хотел показать.

Когда я услышала тихий стук в дверь, сердце ухнуло вниз. Я знала, кто пришёл, ещё до того, как повернула ключ.

Он вошёл без лишних слов. В комнате горела одна свеча, и её пламя дрожало, будто чувствовало напряжение между нами. Я хотела что‑то сказать, оправдаться, извиниться, но слова застряли в горле. Каэр лишь смотрел на меня — пристально, пронзительно, так, что я не могла дышать.

— Ты понимаешь, что сегодня произошло? — его голос был тихим, но в нём звучала сталь.

— Понимаю, — ответила я, и сама удивилась, как хрипло это прозвучало. — Понимаю… и всё равно не жалею. Я видела, как его челюсть чуть напряглась, но в глазах мелькнул огонь, тот самый, который я чувствовала в себе.

— Ты играешь с огнём, Элла, — произнёс он.

— Тогда пусть он сожжёт нас обоих, — сорвалось у меня.

И в следующую секунду его руки были на моих плечах, горячие, сильные, сжимающие так, будто боялся отпустить. Его губы накрыли мои — жадно, властно, с хриплым стоном, который вырвался из глубины его груди. Я ответила с такой же жаждой, и весь день, вся боль и ревность превратились в пламя, что вырвалось между нами.

Я чувствовала, как его язык пробивался в мой рот, как он властвовал надо мной каждым движением. Я прижималась к нему, к его груди, к его запаху — смеси кожи, металла и чего‑то тёплого, родного. Мои пальцы скользили по его плечам, находили ткань плаща и срывали её, бросая на пол.

Его ладони спустились по моей спине, сжали талию, прижали меня к себе так, что я ясно ощутила силу, напряжение его тела, его желание, твёрдое и требовательное, давящее сквозь ткань. Я задохнулась от волны возбуждения.

— Каэр… — выдохнула я, но он не дал мне договорить. Его поцелуи стали грубее, язык жёстче, зубы прикусили мою губу, и я застонала.

Свеча мигнула, и в этот момент я ощутила, как магия ожила в воздухе. Не моя — его. Она шла от него, как жар от костра. Ветер вдруг взметнул мои волосы, хотя окна были закрыты. Пламя свечи вытянулось, будто тянулось к нам.

Он поднял меня на руки, и я обвила его бёдрами, чувствуя, как ткань юбки поднимается, открывая кожу. Он опустил меня на стол, оттолкнув карты и чернила, не заботясь о том, что они упадут. Его руки рвали на мне одежду, пальцы скользили по коже — жадно, грубо, так, что я выгибалась, сама подставляясь под его прикосновения.

Я стянула с него рубаху, и его грудь оказалась горячей, как раскалённый металл. Я провела ладонью по линии его живота, вниз, и он резко втянул воздух. Его пальцы в то же время скользнули под моё бельё, нашли мою влажность, и я закричала от удовольствия, вцепившись в его плечи.

— Ты горишь… — прошептал он, и я не знала, говорил ли он о моей коже или о моём желании.

Его пальцы погрузились в меня, двигаясь сначала медленно, а затем всё быстрее, глубже, и магия вокруг нас зашумела, словно стены отзывались на ритм нашего дыхания. Я чувствовала, как моё тело уже готово взорваться, но он вдруг отдёрнул руку, заставив меня застонать от пустоты.

— Нет, — сказал он. — Я хочу тебя всю.

Он расстегнул свои штаны, и я увидела его ствол — твёрдоый, пульсирующий, налитый силой. Я не смогла сдержать дрожь. Он раздвинул мои бёдра, и я почувствовала, как он входит в меня — медленно, но властно, растягивая, наполняя до предела. Я закричала, вцепившись в край стола, а он стиснул зубы, будто тоже сдерживал себя.

Движения стали ритмом: сильные, резкие толчки, каждый раз глубже, каждый раз сильнее. Я ощущала его всего, слышала удары его дыхания, чувствовала, как наши тела сталкиваются. Магия в комнате вышла из‑под контроля: свеча взорвалась россыпью искр, воздух загудел, и в каждом толчке будто отзывалась сама земля.

Я выгибалась, встречая его движения, и каждый раз волна удовольствия захлёстывала меня. Его руки держали меня за бёдра, направляли, а потом одна рука скользнула к моей груди, сжала её, и я вскрикнула, упав в бездну.

Оргазм разорвал меня, как молния. Я кричала, чувствуя, как тело содрогается. Но он не останавливался, продолжал двигаться, жадно, жёстко, пока сам не застонал громко, низко, и я ощутила, как он кончает в меня, горячей, сильной волной.

Мы рухнули вместе, обессиленные, но магия ещё искрилась в воздухе, как грозовое облако, не желавшее рассеяться. Я лежала на столе, а он наклонился ко мне, его лоб прижался к моему.

— Тайны ночи… — прошептал он. — Они всегда открываются тем, кто не боится сгореть.

Я улыбнулась сквозь дрожь. Я сгорела. Но в этом пламени я наконец почувствовала, что жива.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10

Я часто оставалась одна в библиотеке, когда все расходились, и только пыльные свитки и мерцающий свет масляных ламп сопровождали мои мысли. Снаружи ночь дышала холодом, но внутри меня горел иной огонь, тот, что я тщетно пыталась скрыть. И каждый раз, когда я закрывала глаза, я видела его — Каэра.

Я представляла, как он входит сюда, в этот храм знаний, где каждый шёпот обычно звучал как кощунство. Его шаги были бы тяжёлыми, уверенными, и в тишине они отдавались бы эхом, будто сама библиотека склонялась перед ним. Я сидела бы за столом, склонившись над картами, делая вид, что работаю, но сердце стучало бы так громко, что я боялась — он услышит.

В моём воображении он останавливался позади меня, его дыхание ласкало бы мою шею, тёплое, властное. Я чувствовала, как его пальцы касаются моих плеч, медленно скользят вниз, обводят ключицы, и я замирала, боясь пошевелиться. В этих фантазиях я всегда оказывалась слабее, чем хотела, — хотя знала, что в реальности бросила бы вызов. Но там, в моих тайных мыслях, я отдавалась.

Я представляла, как он наклоняется и шепчет мне в ухо: «Ты думаешь, что можешь спрятать от меня свои желания?» И я дрожала, потому что знала — он прав. Я не могла больше прятать их ни от него, ни от себя.

В воображении его руки раздвигали мои колени прямо на стуле, юбка сдвигалась вверх, открывая кожу. Я ощущала, как его пальцы уверенно находят мою влажность, как он играет со мной, доводит до предела, пока я впиваюсь ногтями в дерево стола, чтобы не закричать слишком громко. Вокруг — книги, древние тайны, знания веков, а я становилась ничтожной и вместе с тем бесконечно живой, когда он властвовал надо мной.

Я думала о том, как он мог бы поднять меня, усадить прямо на стол, смахнуть рукописи, не заботясь о том, что страницы падали бы на пол. Я бы откинулась назад, встречая его поцелуи — жадные, грубые, такие, что губы потом горели бы. Его язык властвовал бы надо мной, заставляя стонать, а его руки рвали бы с меня ткань, открывая грудь, сжимая её так, что я задыхалась между болью и наслаждением.

Я представляла его ствол — тяжёлый, горячий, как раскалённое железо, — и то, как он медленно входит в меня, растягивая, заставляя выгибаться. Древние книги вокруг нас хранили истории о войнах и богах, но моя история в этот момент была только о нём — о его толчках, о его дыхании, о его глазах, в которых я видела власть и желание.

Иногда я думала о Лириэль. О том, как её взгляд цеплялся за него, как она пыталась быть рядом. И я злилась, даже воображая, как он берёт меня здесь, на её глазах, доказывая, что принадлежит мне. Эта ревность была горькой, но сладкой одновременно. Она только усиливала моё желание, делала мои фантазии ярче, отчаяннее.

В других своих видениях я вставала на колени прямо перед ним, среди полок, и мои губы скользили по его бархатному стволу, пока он держал меня за волосы, направляя, заставляя глотать глубже. Я ощущала вкус его кожи, солоноватый, плотный, и это было бы моим тайным посвящением, моим заклинанием, которое знала бы только я. Его стон, сорвавшийся сквозь зубы, звучал бы для меня музыкой, громче любого шёпота страниц.

Я фантазировала о том, как он прижимает меня к стеллажу, книги давят мне в спину, а он входит резко и глубоко, и каждая трещина в старом дереве отзывается эхом его движений. Я хваталась бы за полки, боясь упасть, и всё же сама просила бы больше, громче, сильнее. Магия просыпалась бы от наших криков, лампы вспыхивали бы ярче, и сама библиотека дышала бы с нами в унисон.

Я знала, что это лишь мои тени, мои тайные мечты. Но они были такими реальными, что я ощущала тепло между бёдер, стоило только закрыть глаза. Иногда мне казалось, что сама ночь подслушивает меня, что стены напитаны моими греховными желаниями.

И всё же я продолжала фантазировать. Потому что в этих тенях я была свободна. Я могла позволить себе ревность, позволить себе жажду, позволить себе быть слабой — и сильной одновременно. Могла позволить себе всё то, чего боялась наяву.

И каждый раз, когда я открывала глаза, книги снова становились просто книгами, стол — столом, и только моё тело горело от того, что я сама сотворила в своей голове.

Фантазии теней были моим проклятием и моим утешением. Я знала: если он когда‑нибудь коснётся меня здесь, в тишине библиотечных сводов, мои мечты сольются с реальностью. И тогда никакая карта, никакая история, никакая ревность не смогут затушить того пламени, которое я так долго вынашивала в себе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11

Я сидела в библиотеке дольше обычного, склонившись над тяжёлыми томами, пахнущими пылью и временем. В этих страницах жила история — не сухая хроника, а жгучая память о прошлом, о крохи и страхе. Войны Прошлого, так назывался один из трактатов, и я почти физически ощущала холод от этих слов. Казалось, сами буквы хранили крик тех, кто погиб, и стук копыт, и звон клинков.

Я читала о Первой Теневой Войне, когда маги пытались подчинить себе силу Ночи и открыли разломы, через которые хлынули существа из других миров. Я знала — то, что происходило сейчас, было отражением тех событий. Угроза повторялась, и мы снова стояли на краю.

Я проводила пальцами по строкам, словно могла впитать силу и мудрость прошлого, и думала о Каэре. О том, как он сражался бы тогда. И о том, как я должна быть готова сейчас.

Но тишину библиотеки нарушил голос, холодный и обидный:

— Ты снова прячешься за книгами, Элла? — Лириэль.

Я подняла взгляд. Её глаза сверкали, губы были искривлены усмешкой. В ней всегда было что‑то ядовитое, будто каждое слово она произносила, чтобы ранить.

— Я изучаю то, что тебе никогда не понять, — ответила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— О, конечно. Великая хранительница знаний. Только вот знания не удержат Каэра, — бросила она, и её слова ударили в самое сердце.

Я сжала кулаки. Ревность, боль и злость смешались во мне в одно. Я знала, что она нарочно бросает вызов, что пытается вытянуть меня из равновесия. Но я больше не собиралась терпеть.

— Замолчи, — прошипела я.

— А если нет? Что ты сделаешь? — её улыбка стала ещё шире. — Призовёшь свою магию?

Я встала. Воздух вокруг меня дрогнул, словно сам ждал, что произойдёт дальше.

— Если придётся — да, — сказала я, и мои слова прозвучали, как клятва.

Она рассмеялась, но смех был натянутым.

— Дуэль, Элла. Здесь и сейчас. Если ты так уверена — докажи.

И я согласилась.

Мы вышли во внутренний двор, где каменные плиты хранили память о многих поединках. Ночь была свежей, звёзды выглядывали сквозь облака, словно свидетели. Я чувствовала, как магия собирается во мне, как кровь ускоряет бег.

Лириэль первая подняла руку, и её заклинание вспыхнуло, как осколок молнии. Я оттолкнулась в сторону, и разряд ударил в колонну, разлетевшись искрами. Запах озона наполнил воздух.

Я подняла ладони, и вокруг меня раскрылись тени — я позвала силу, что всегда ждала под кожей. Они обвили мои руки, холодные и гибкие, словно дым. Я направила их на Лириэль, и она отшатнулась, когда тьма метнулась к её ногам, пытаясь связать их.

— Боишься? — выкрикнула я.

— Никогда! — её голос сорвался, и новая вспышка света ударила прямо мне в грудь. Я успела воздвигнуть щит, но сила толчком отбросила меня назад.

Я упала на колено, дыхание сбилось, но внутри меня горел огонь. Я вспомнила строки из книги: Тот, кто познал тьму и свет, может соединить их. И тогда я сделала то, чего раньше боялась.

Я впустила стихии. Свет отозвался слабым, но живым, а тьма рванулась жадно. Я смешала их, и в моих руках засияло заклинание, переливающееся серебром и чернотой. Оно било в такт моему сердцу, и я знала — это моё оружие.

Лириэль замерла. В её глазах мелькнул страх.

— Ты не посмеешь… — начала она.

— Ошибаешься, — прошептала я.

Я выпустила заклинание. Оно ударило в землю перед ней, взметнув камни и пыль, разорвав плиту на куски. Волна силы отбросила её назад, и она рухнула, потеряв равновесие.

Тишина вернулась, только моё дыхание и её хриплый стон нарушали её.

Я подошла ближе, тени ещё обвивали мои руки.

— Запомни, Лириэль, — сказала я тихо. — Я не играю больше. И если придётся — я сожгу всё, чтобы защитить то, что моё.

Её губы дрогнули, будто она хотела ответить, но не смогла. Она лишь отвела взгляд.

Я выпрямилась. Магия растворилась, но её след ещё жил во мне, горячий и тяжёлый. Я знала — это была только первая битва. Войны прошлого оживали, а я становилась частью их новой главы.

И в тот момент я поняла: я больше не просто хранительница знаний. Я была воином. И Ночь знала моё имя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12

Я шагнула в портал, и холодный свет сомкнулся вокруг меня, словно вода. В груди защемило дыхание, а мир на миг исчез — ни звуков, ни запахов, только ослепительная пустота, тянущая меня вглубь. А потом всё разом вернулось: воздух ворвался в лёгкие, и я оказалась там, где ещё никогда не бывала.

Передо мной раскинулись земли, которых не было на картах. Горы, чёрные, как обугленные кости, поднимались до самого неба, их вершины терялись в бурлящих облаках. Между ними лежали долины, где густой туман стлался над землёй, пряча то ли леса, то ли руины. Воздух пах серой и солью, и ветер приносил странный, почти металлический привкус.

— Мы на месте, — услышала я голос Каэра за спиной.

Я обернулась. Он вышел из портала, держась уверенно, словно уже бывал здесь. Его взгляд задержался на горизонте, и я почувствовала, как внутри меня снова шевельнулась ревность. Он был слишком спокоен, слишком готов — и я знала, что это не только моя заслуга. Лириэль тоже помогала ему готовиться.

— Эта область не упоминается ни в одном трактате, — сказала я, чтобы скрыть гнев. — Даже в самых древних хрониках нет упоминаний о таких горах.

Каэр кивнул. Его профиль был резким, сосредоточенным, и мне хотелось коснуться его плеча — но я сжала пальцы в кулак.

Мы двинулись вперёд. Я шагала осторожно, отмечая каждый камень, каждую трещину в земле. География этих земель была чуждой: почва раскалывалась, словно сама не выдерживала напряжения, и из трещин пробивался свет — не солнечный, а внутренний, магический. Казалось, сама земля дышала.

Я делала пометки в своём дневнике, чертила карту, ориентируясь по склонам и ручьям. Но мысли то и дело возвращались к Лириэль. Я знала, что она хотела идти с нами, знала, что её взгляд на Каэра был слишком долгим, слишком жадным. Я ненавидела это.

— Ты снова молчишь, Элла, — сказал он вдруг.

— Я думаю, — ответила я, не поднимая глаз.

— О землях?

— О войне, — солгала я.

На самом деле я думала о ней. О том, как её смех раздражал меня. О том, как её голос звучал рядом с ним. Я представляла, как она шла бы позади нас, как пыталась бы вставить своё слово, и мне хотелось обернуться и приказать ей замолчать.

Мы поднялись выше, и открылась панорама: внизу плескалось озеро, чёрное, как зеркало без отражения. Его поверхность была неподвижной, словно застывшей. Я ощутила холод по коже.

— Это не вода, — сказала я. — Это портал. Огромный.

Каэр посмотрел на меня серьёзно.

— Ты уверена?

— Я чувствую его, — я провела рукой по воздуху. — Он дышит.

Мы спустились вниз. Когда я приблизилась к озеру, поверхность дрогнула, будто откликнулась на моё присутствие. Я знала: это вход в иной мир, мир, где география станет ещё более чуждой.

Каэр опустился рядом, его пальцы коснулись воды, и она вспыхнула. Я стиснула зубы. Почему именно он? Почему портал отозвался так ярко на его прикосновение?

— Осторожнее, — сказала я резче, чем хотела.

Он взглянул на меня. Его глаза были спокойными, но в них отразился вопрос, который он не задал. Я отвернулась.

Мы исследовали берега, и я делала новые заметки: форма рельефа, очертания долины, направление ветра. Но мысли снова и снова возвращались к Лириэль. Я представляла, как она смотрит на него, как стоит рядом и улыбается, и внутри меня всё сжималось.

— Ты злишься, — сказал он тихо, когда мы остановились отдохнуть.

Я вздрогнула.

— Нет, — соврала я снова.

— На неё?

Я подняла взгляд. Его слова были точными, как удар.

— Она не имеет права… — начала я, но осеклась.

Он улыбнулся чуть‑чуть, едва заметно.

— Она не имеет власти над тем, что я выбираю, Элла.

Эти слова должны были меня успокоить, но внутри остался жар. Я знала: Лириэль не отступит. И я знала, что моё желание обладать им полностью будет только расти.

Мы продолжили путь вдоль озера. И там, где поверхность раскололась, я увидела очертания — словно карта, выгравированная светом. Линии складывались в изображение земель, которых я не знала. Я поняла: это и есть ответ. Географические тайны были не просто ландшафтом — они были закодированной магией.

Я вглядывалась в карту, и сердце билось быстрее. Я знала, что это приведёт нас к следующим шагам. Но я также знала: каждый новый портал, каждая новая тайна будет связывать нас сильнее.

Я закрыла дневник и посмотрела на Каэра.

— Эти земли не прощают слабости, — сказала я. — И я тоже.

Он кивнул.

А я знала: ревность жгла меня не меньше, чем магия земли. И если однажды Лириэль осмелится ступить сюда вместе с ним, я сама сброшу её в это чёрное озеро — и пусть география поглотит её навсегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13

Я вошла в сад, и воздух сразу изменился. Здесь всегда было иначе — будто сама ткань мира становилась мягче, откликаясь на дыхание и мысли. Магия струилась в каждой листве, в каждом цветке, в каждом камне, и я чувствовала её в коже, в крови, в сердце. И я знала: именно здесь Каэр ждал меня.

Он стоял у древнего древа, чьи ветви сияли тихим золотом, как языки пламени, и в этом свете его фигура казалась почти нереальной. Его глаза встретили мои, и я сразу поняла — в этот миг мы принадлежали только друг другу.

Я подошла ближе, и он протянул руку. Его пальцы коснулись моих, лёгкие, осторожные, но в этом прикосновении уже горело обещание.

— Элла, — сказал он тихо, и моё имя прозвучало в его устах как заклинание.

Я знала: всё, что было между нами — жгучая ревность, страх, ссоры — исчезало здесь, в этом саду. Здесь мы открывались друг другу без остатка.

Я подняла ладони, и он сделал то же самое. Между нашими руками вспыхнуло пламя — не обжигающее, а тёплое, словно сама страсть приняла форму огня. Оно обвило наши пальцы, переплело их, и я почувствовала, как жар проходит по венам, разливается по телу.

— Чувствуешь? — прошептал он.

— Да, — выдохнула я, и голос дрогнул.

Его руки скользнули к моим щекам, и я позволила себе закрыть глаза. Его губы нашли мои, и мир исчез. Поцелуй был жадным и нежным одновременно — в нём было всё: тоска, желание, клятва. Я растворялась в нём, словно падала в бездну, и эта бездна была сладкой.

Пламя вокруг нас вспыхнуло ярче. Оно обвило наши тела, но не жгло — наоборот, оно будто раздвигало границы плоти, позволяя чувствовать глубже, сильнее. Я прижалась к нему, ощущая твёрдость его груди, жар его дыхания.

Его руки скользнули по моим плечам, вниз, к талии, и я выгнулась навстречу. Каждое прикосновение было словно удар молнии, разрывающий меня изнутри. Я стянула с него одежду, пальцы дрожали, но я не могла ждать. Я жаждала его, как жаждала воздуха.

Он помог снять с меня платье, и ткань упала на траву. Ночь обнажила меня, но я не чувствовала стыда. Здесь, под ветвями пылающего древа, я была не просто женщиной — я была жрицей, и этот акт был священным.

Каэр провёл рукой по моему телу, задержавшись на груди, и я застонала, не в силах сдержаться. Его пальцы были горячими, как сам огонь, и я тянулась к нему, требовала большего. Он склонился, губы коснулись моей кожи, и пламя рванулось вверх, отзываясь на наше слияние.

— Ты моя, — прошептал он между поцелуями.

— Всегда, — ответила я, и это было правдой.

Он уложил меня на траву, мягкую и тёплую, будто сад сам готовился к нашему ритуалу. Его тело накрыло моё, и я почувствовала, как он вошёл в меня. Я зажмурилась, выдох сорвался с губ — это было слишком, слишком ярко, слишком сильно, и именно этого я жаждала.

Мы двигались вместе, как огонь и воздух, поднимаясь и опадая в едином ритме. Каждый его толчок был как волна, прокатывающаяся через меня, каждый стон — как новая искра, разжигающая пламя. Я обвила его ногами, впуская глубже, и потерялась в ощущениях.

Магия сада откликалась на нас. Цветы раскрывались, их лепестки светились, словно впитывали наше дыхание. Ветер кружил вокруг, поднимая золотые искры, и я знала: весь мир видел наше соединение. Но мне было всё равно. Я хотела только его.

Он целовал меня жадно, иногда грубо, будто боялся потерять, и это только сильнее сводило меня с ума. Я отвечала тем же, кусала его губы, тянула его ближе, вгрызалась в его плечи. Я хотела оставить следы, чтобы никто другой никогда не посмел прикоснуться к нему так.

Оргазм накрыл меня внезапно, как буря. Я вскрикнула, выгнулась под ним, и пламя вокруг взметнулось к небу, ослепительное, как рассвет. Всё моё тело дрожало, но я держала его крепко, не отпуская.

Он последовал за мной — его стон был низким, хриплым, и я почувствовала, как он излился во мне, горячо, жадно. Мы рухнули вместе, переплетённые, и сад стих, оставив только мягкое сияние.

Я лежала на его груди, тяжело дыша. Его пальцы перебирали мои волосы, и я чувствовала себя защищённой, любимой, вечно связанной с ним.

— Элла, — сказал он тихо. — Ты — моё пламя.

Я улыбнулась сквозь усталость.

— А ты — мой огонь.

И я знала: наш ритуал завершился, но страсть, что мы зажгли, будет гореть всегда. Сад стал свидетелем — и теперь наша связь была неразрушимой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14

Я помнила тот день, когда впервые открыла древний свиток, покрытый плесенью и временем. Его хранили в подземельях храма, куда мало кто решался спуститься. Воздух там был тяжёлым, пах плесенью и пылью, и казалось, что сами стены дышали воспоминаниями. Я развернула хрупкий пергамент и увидела строки, написанные неровными, но сильными чернилами.

«Когда придёт странница сквозь огонь и свет, земля содрогнётся, и небеса заговорят. Её шаги принесут разрушение и возрождение, и имя её будет скрыто в пламени».

Я читала и чувствовала, как дрожь проходит по телу. Они писали обо мне. В этих строках я узнавала себя — моё прибытие через портал, магию, что следовала за мной, и то, как сама земля отзывалась на мои шаги. Но вместе с этим в сердце поселился страх. Если легенда говорила правду, то я несла не только знание и силу. Я несла разрушение.

Я долго сидела внизу, в холоде, среди древних камней. В голове роились мысли: что, если я и правда была предвестницей конца? Что, если моя ревность, моя страсть, мои шаги в этих землях — всё это было лишь частью великого плана, написанного задолго до моего рождения?

Когда я поднялась наверх, мир казался другим. Каждый взгляд жрецов, каждый светильник в храме, каждый шаг отдавался тяжестью. Я знала: они ждали, когда пророчество сбудется. И я не могла скрыть от себя, что оно уже начинало исполняться.

Каэр встретил меня у входа. Его глаза были настороженными, но полными доверия.

— Ты нашла что-то? — спросил он.

Я кивнула.

— Легенду, — ответила я. — О разрушении.

Я не рассказала всего. Я не могла. Если бы он узнал, что строки указывали прямо на меня, он, возможно, тоже начал бы сомневаться. А я боялась его сомнений больше, чем самой истины.

Но одна знала. Лириэль.

Она всегда была рядом, тенью, слишком внимательной, слишком осторожной. Её глаза следили за мной, и я чувствовала, как её зависть и ненависть копились. Она подозревала больше, чем показывала.

И вот настал день, когда она решилась.

Мы собрались в большом зале храма, где сводчатые потолки звенели эхом каждого слова. Жрецы стояли полукругом, в центре был алтарь, а рядом — Каэр. Я стояла рядом с ним, держа голову высоко, хотя внутри меня всё дрожало.

Лириэль вышла вперёд. Её шаги были уверенными, голос — звонким и ярким.

— Вы все должны знать правду! — сказала она, и зал шумно зашевелился. — Эта женщина, Элла, не пришла к нам как спасительница. Она пришла, чтобы исполнить пророчество разрушения. Она несёт смерть и гибель, а не надежду!

Я почувствовала, как холод пронзил меня. Она знала. Она нашла свои доказательства — может быть, тот же свиток, может, ещё более древние записи. Её глаза сверкали, и я поняла: она наслаждалась этим моментом.

— В легендах сказано, — продолжала она, — что та, кто придёт сквозь огонь, принесёт с собой гибель. И разве это не совпадает? Разве не с её приходом земля начала трещать, а магия — бурлить? Разве не она стала причиной раздоров и страстей, что разрывают нас изнутри?

Шёпот прокатился по залу. Люди переглядывались, и я чувствовала их сомнения. Их вера колебалась, и это било по мне сильнее любого удара.

Я шагнула вперёд, и голос мой прозвучал твёрдо, хотя сердце билось в груди, как в клетке.

— Да, я пришла сквозь огонь, — сказала я. — Да, земля отзывалась на мои шаги. Но вы забываете, что легенда говорит не только о разрушении. Она говорит и о возрождении.

Я развернула свиток, который принесла с собой. Пальцы дрожали, но я подняла его высоко, чтобы все видели.

— «Её шаги принесут разрушение и возрождение», — процитировала я. — Разрушение старого, мёртвого, и возрождение нового, живого. Я пришла не уничтожить, а преобразить.

Каэр сделал шаг ко мне, и его рука коснулась моего плеча. Этот жест был простым, но в нём было всё: поддержка, вера, принятие. Я встретила его взгляд и почувствовала, как сила возвращается ко мне.

Лириэль сжала губы. Она не ожидала, что я отвечу так. Её оружие было правдой — да, но правдой однобокой, вырванной из контекста.

— Ты обманываешь их! — выкрикнула она. — Ты скрываешь свою истинную суть!

Я повернулась к ней.

— Нет, Лириэль. Я лишь принимаю её. Я не отрекаюсь от того, что во мне есть разрушение. Но я также несу и свет. И если ты видишь только одну сторону, это твой выбор.

Зал снова зашумел. Кто-то кивал, кто-то качал головой, и я знала: конфликт достиг пика. Теперь всё зависело от того, кому они поверят.

Я подняла руку, и пламя вспыхнуло в моей ладони. Оно было чистым, золотым, не жгло и не разрушало, а освещало зал. Люди смотрели на него и видели, что это не было орудием смерти. Это была искра жизни.

— Я не прошу вас слепо верить, — сказала я. — Я прошу вас смотреть. Смотрите на то, что я делаю, и судите сами.

Каэр встал рядом со мной, и его присутствие стало опорой. Лириэль отшатнулась, её глаза метали молнии, но я знала: её поражение уже началось.

Я стояла в центре храма, с пламенем в ладони и с легендой в сердце. И в тот момент я поняла: я действительно была той, о ком писали. Но не только предвестницей разрушения. Я была началом новой эпохи. И никто — ни Лириэль, ни сама судьба — не отнимет у меня этого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15

После нервного дня я сидела, стараясь расслабиться. Заставляла мысли уйти в другую стороны, нащупать якорь, который мне поможет отвлечься от нервных воспоминаний. И я такой нашла. Каэр.

Я закрыла глаза, и мир вокруг растворился. Я позволила себе упасть в жар своих мыслей, в глубину воображения, где всё было возможным. Там, где не существовало границ, где мои мечты становились реальностью, а желания — законом.

Я представляла Каэра. Его руки, сильные и уверенные, его взгляд, который всегда прожигал меня насквозь. Я видела, как он приближался ко мне, и сердце начинало биться быстрее. Но в этих фантазиях он был не просто любовником, не только тем, кого я знала в обычных часах. Он был огнём, стихией, способной сжечь мою ревность, мои сомнения, мои страхи.

Иногда я завидовала — даже не конкретным людям, а самому миру, который мог касаться его, видеть его, ощущать его дыхание, когда меня рядом не было. Я ревновала к его взглядам, к его улыбке, к любому, кто мог вызвать в нём искру. Эта ревность жгла меня, и я ненавидела её. Но в моих фантазиях я училась превращать её в силу, в страсть.

Я видела нас в саду, в том самом, где магия текла в воздухе. Но теперь он был другим — диким, необузданным. Цветы раскрывались в алом жаре, трава шептала, и каждый лепесток был языком пламени. Мы стояли друг напротив друга, и я чувствовала, как ревность рвётся наружу.

— Ты принадлежишь мне, — сказала я в этих видениях, и мой голос дрожал от внутреннего огня.

Каэр улыбался — не мягко, а вызывающе, так, что во мне вспыхивала буря.

— Докажи, — отвечал он.

И тогда я бросалась к нему. Мои руки вцеплялись в его волосы, мои губы жадно находили его губы. Поцелуи становились поединком, каждым движением я словно утверждала: он мой. Его язык боролся с моим, и в этом столкновении я находила сладость.

Я рвала с него одежду, не заботясь о нежности. Я хотела чувствовать его кожу, его жар, его сердце, бьющееся под моей ладонью. Он отвечал тем же: его пальцы впивались в мою талию, в бёдра, оставляя следы, словно метки, что я принадлежала ему так же, как он мне.

Мы падали на землю, на горячую траву, и магия сада начинала кружить вокруг нас, поднимая искры и золотые вихри. Я чувствовала, как он входил в меня резко, властно, и это было не просто наслаждение — это было испытание. Каждое его движение будто разрушало мои сомнения, каждое проникновение выжигало ревность до пепла.

Я стонала громко, не скрываясь, и эти стоны были признанием: он был моим, и я — его. Я царапала его спину, кусала плечи, оставляла на нём следы, будто хотела выгравировать на его теле свою собственность.

— Никто, — шептала я в его ухо, срываясь на крик, — никто не коснётся тебя так, как я. Никто не заставит тебя гореть так, как я.

Он отвечал толчками, всё более глубокими, всё более яростными, и я чувствовала, как моё тело ломается под этим напором, но именно в этом ломании я находила освобождение.

В другой моей фантазии мы были не в саду, а в храме, в самом сердце священного зала. Там, где обычно звучали молитвы, я представляла наши крики и стоны. Я видела, как он склонял меня на алтарь, прохладной и гладкий, и входил в меня так, что я выгибалась, почти теряя сознание от наслаждения. Я представляла, как жрецы и жрицы могли бы увидеть нас, и это не унижало меня — это, напротив, усиливало страсть. Пусть весь мир знал, что Каэр принадлежал мне.

Я фантазировала о том, как он связывал мои руки, удерживал моё тело, заставлял меня подчиняться, и в этом подчинении я находила дикое освобождение. Я представляла, как сама просила его быть жёстче, глубже, грубее. Я слышала свои собственные крики, полные ревности и наслаждения, и видела, как он смотрел на меня — взглядом, полным власти и любви.

И всегда, в каждой моей мечте, кульминация была одна. Я доходила до предела, до того момента, когда мир рушился, когда страсть становилась невыносимой, и в этом разрушении я находила возрождение. Моя ревность исчезала, растворялась в его руках, в его семени, пролитом глубоко во мне. Я чувствовала, как он заполнял меня, и знала: это и было доказательством.

Когда я открывала глаза, реальность казалась тише, холоднее. Но внутри меня оставалось пламя. Я знала, что мои мечты были не просто иллюзией. Они были частью моей силы. Потому что именно через них я училась принимать свои слабости, свои тени.

Я училась превращать ревность в страсть. Я училась превращать боль в желание. Я училась сгорать — и возрождаться из огня.

И каждый раз, когда я смотрела на Каэра, я знала: всё, что я представляла, могло стать явью. И однажды я позволю этому случиться.

Я позволила себе задержать дыхание, словно боялась, что мои мысли, мои видения вырвутся наружу и станут слишком явными для мира, что окружал меня. Но разве я могла их удержать? Они прожигали меня изнутри, как рассалённый металл.

Я шла по коридору храма, а в голове снова и снова прокручивала образы. Его руки, его тяжёлое дыхание у моего уха, его голос, низкий и повелительный. Иногда мне казалось, что он чувствовал это — словно улавливал тени моих фантазий, даже если я молчала. Его взгляд задерживался на моих губах, на шее, на запястьях, и я понимала: он тоже думал о том же.

В моей голове рождался новый сценарий.

Мы были среди руин, в месте, где камни ещё хранили тепло древних пожаров. Ночь окутывала нас, и только луна бросала серебряный свет на наши тела. Я стояла перед ним, и ревность снова разрывала меня: я представляла, как другие женщины могли бы мечтать о его руках, о его поцелуях. Но он был здесь, со мной. Я прижималась к нему, требуя доказательства, что я единственная.

Я видела, как он грубо брал меня за волосы, разворачивал, прижимал лицом к холодному камню. Я задыхалась от этого жеста, но именно в нём находила сладость — потому что он был моим, и я позволяла ему делать со мной всё. Я чувствовала, как он входил в меня с яростью, толкаясь глубоко, словно хотел выжечь во мне все сомнения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мои ногти скользили по камню, оставляя кровь, но я не заботилась об этом. Я кричала, и мой крик был и болью, и наслаждением. Его руки держали меня крепко, не позволяя вырваться, и в этом было то, чего я жаждала. Я хотела принадлежать ему так, без остатка, хотела раствориться в его силе.

— Громче, — шептал он в моём воображении. — Пусть ночь узнает, что ты моя.

И я кричала. Кричала его имя, пока он заполнял меня, пока моё тело дрожало от оргазмов, накатывающих один за другим. И каждый раз, когда я кончала, я чувствовала, как ревность растворяется, превращаясь в пепел.

Иногда я представляла нас в совсем ином месте — на поле битвы. Вокруг валялись тела врагов, воздух был густ от запаха крови и железа. Мы стояли среди хаоса, и адреналин кипел в жилах. Я бросалась к нему, и это было почти безумие: я целовала его прямо там, среди мёртвых и умирающих, и он отвечал мне с той же жадностью.

Мы падали на землю, на ещё тёплые камни, и в нас не было ни страха, ни жалости. Мы словно доказывали миру — даже смерть не могла нас остановить. Я чувствовала, как его ствол рвал меня изнутри, как мои крики смешивались с отголосками битвы. Это было безумие, но в нём я находила очищение. Его тело покрывалось потом и кровью, моё тело дрожало, и я знала: именно здесь, среди разрушения, я чувствовала жизнь сильнее всего.

А потом я представляла другое — то, чего, возможно, боялась больше всего. Я видела, как рядом с ним стояла другая женщина. Не лицо, не имя — лишь смутный силуэт. Она смеялась, она касалась его, и он смотрел на неё. Этот образ разрывал меня на части. Но даже этот кошмар превращался в топливо для моих фантазий.

В них я подходила и отталкивала её, прижимала Каэра к себе, как будто хотела вплавить его в собственное тело. Я брала его жёстко, яростно, не давая ему ни вдоха, ни выбора. Я садилась на него, насаживалась глубоко, пока боль не становилась наслаждением. Я кричала, плакала, стонала, и всё это сливалось в один поток. И он держал меня, крепко, будто понимал: только так я могла доказать себе, что он мой, только мой.

Я знала, что мои фантазии были крайними, безумными. Но именно в них я преодолевала то, что иначе не смогла бы. Каждое видение было испытанием для моей ревности. Я бросала её в огонь страсти и смотрела, как она сгорает, оставляя лишь пепел и жар.

Когда я возвращалась в реальность, Каэр мог просто улыбнуться мне, и этого было достаточно, чтобы я снова задыхалась от желания. Я видела в его глазах обещание — обещание того, что фантазии однажды станут правдой. И я знала: я позволю этому случиться.

Потому что мои мечты были не просто мечтами. Они были огнём. И этим огнём я жила.

Глава 16

Я открыла для себя тишину, которой прежде не знала. После бурь, после снов, где ревность пожирала меня, я устремилась туда, где слова были древнее любого желания. В библиотеке храма пахло воском и пылью. Сотни свитков и книг лежали передо мной, и я касалась их осторожно, словно они были живыми.

Я искала ответы. Ревность жгла меня изнутри, но я всё больше понимала: в ней не только боль, но и сила, которую можно направить. Я открывала тексты о богах огня и воды, о браках и клятвах, о том, как страсть и вера переплетались в жизнях смертных и бессмертных.

Я читала о богине, чьё имя давно забыли, но которую называли Та, что поглощает ревность. Она не отвергала этот яд, наоборот — вбирала его, превращая в пламенную верность. Я чувствовала, как строки впитывались в меня. Я понимала: ревность не враг. Она — искра, которую я могу превратить в свет, если сама захочу.

Каждый вечер я возвращалась в храм и снова искала. Я молилась — не богам, а себе, своей силе, своей способности преображать. И в этих поисках я постепенно чувствовала, как моя ярость становилась тише, как я училась дышать глубже.

И всё же Каэр оставался центром этой внутренней борьбы. Его взгляд, его прикосновения, его молчание — всё это было вызовом для меня.

В тот вечер он нашёл меня в храме. Я сидела у алтаря, свиток лежал на коленях, и я не слышала его шагов, пока он не коснулся моего плеча.

— Элла, — его голос был низким, глухим, — я больше не могу молчать.

Я подняла взгляд. Свет свечей играл на его лице, и я видела, как он боролся с собой.

— Ты знаешь, — продолжил он, — я пытался держаться. Я пытался быть рядом и не открывать всего. Но я не могу больше. Я хочу тебя. Я люблю тебя.

Моё сердце дрогнуло. Слова, которых я так ждала, которых боялась, наконец прозвучали. Всё, что я читала, всё, что я пыталась понять, вдруг встало на свои места. Его признание было огнём, и я хотела раствориться в нём.

Я потянулась к нему, но именно в этот момент воздух в храме изменился. Холодная дрожь прошла по телу, и я обернулась. В дверях стояла Лириэль.

Её фигура была стройной, взгляд — острым, как клинок. Она смотрела на нас и молчала. Но в этом молчании было больше слов, чем могли вместить книги и молитвы.

— Так вот как, — произнесла она наконец, её голос был ровным, но в нём звенели невидимые нити напряжения. — Я знала, что однажды это случится.

Я встала, мои пальцы всё ещё горели от почти случившегося прикосновения Каэра.

— Лириэль, — начала я, но она подняла руку, останавливая меня.

— Ты думаешь, я не вижу? — её глаза сверлили меня. — Ты думаешь, я не чувствую, как ты обвиваешь его мыслями, как ты горишь им? Но знай: он не твой. Или, по крайней мере, не только твой.

Каэр шагнул вперёд.

— Лириэль, — сказал он твёрдо, — я сделал выбор.

Я не сводила с него глаз. Его слова всё ещё звучали во мне — я люблю тебя. Но теперь они сталкивались с холодом Лириэль, и этот холод грозил поглотить меня.

— Выбор? — её голос стал жёстче. — Ты думаешь, всё так просто? Ты — его, Элла, но не забудь: он принадлежит и этому миру, и клятвам, которые давал. Его сердце может быть твоим, но его долг… он мой.

Я чувствовала, как во мне снова вспыхнула ревность. Но теперь я была другой. Я знала: я могу сжечь её и превратить в силу.

— Долг — одно, — сказала я тихо, но твёрдо. — А любовь — другое.

Лириэль усмехнулась, и её улыбка была острой, как нож.

— Посмотрим, Элла. Посмотрим, что сильнее.

Она развернулась и ушла, оставив за собой шлейф холода.

Мы остались вдвоём. Я смотрела на Каэра, и он смотрел на меня. Его рука нашла мою, крепко сжала.

— Я не отрекусь, — сказал он. — Не от тебя. Никогда.

И в этот миг я знала: впереди будут новые испытания. Религия и ревность переплетались вокруг нас, как змеи. Но я чувствовала силу. Я училась превращать ревность в огонь, и этот огонь теперь горел во мне ярче, чем когда-либо.

И если Лириэль думала, что сможет меня остановить, — она ошибалась.

Я не спала в ту ночь. Слова Каэра крутились в моей голове, как мантра: “Я люблю тебя”. Но вместе с ними звучали и слова Лириэль, её холодный вызов: “Посмотрим, что сильнее”.

Я снова вернулась к книгам. Но теперь я искала не просто утешение, а оружие. В древних текстах я нашла упоминание о ритуале — испытании ревности. Пары проходили через него в старых храмах, и считалось: если любовь истинна, ревность становилась пламенем, очищающим обоих. Но если чувства были ложны, огонь разрывал их, превращал союз в прах.

Когда я закрыла книгу, я уже знала, что должна сделать.

На следующий вечер я пришла в главный зал храма. Там горело множество свечей, и воздух был густ от ладана. Я позвала Каэра и Лириэль. Они пришли. Он — настороженный, но решительный. Она — холодная, как клинок, готовая к бою.

— Здесь, — сказала я, — мы решим всё.

Лириэль прищурилась.

— Хочешь устроить судилище?

— Нет, — я подняла руки, показывая, что здесь нет оружия. — Хочу устроить ритуал.

Каэр нахмурился.

— Элла, это опасно.

— Всё опасно, — ответила я. — Но иначе мы не сможем двигаться дальше.

Я рассказала им о ритуале. О том, что ревность может быть обращена в силу, если пройти испытание вместе. Что это — древняя проверка, где сердце открывается полностью, и уже нельзя лгать.

— Ты хочешь, чтобы мы трое прошли его? — Лириэль усмехнулась. — Ты безумна.

— Возможно, — я встретила её взгляд. — Но именно безумие рождает истину.

Мы встали в круг у алтаря. Свечи дрожали, и я чувствовала, как сама земля под ногами начинала вибрировать. Я произнесла слова из свитка, и огонь свечей стал выше, ярче. Воздух загустел, как перед грозой.

— Теперь, — сказала я, — каждый из нас откроет свою ревность.

Каэр молчал, но я чувствовала, как его ладонь дрожала в моей.

Я заговорила первой:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я ревновала к каждой женщине, что смотрела на тебя, Каэр. Я боялась, что ты выберешь кого-то другого, что я останусь с пустыми руками. И эта ревность жгла меня, доводила до безумия. Но я поняла: она не враг. Она — доказательство того, что я люблю.

Мой голос дрожал, но я говорила до конца.

Лириэль шагнула ближе.

— Хорошо, — её глаза сверкнули. — Моя очередь. Я вижу, как он смотрит на тебя, и это рвёт меня. Я была рядом с ним раньше, я делила с ним долг, кровь и битвы. И теперь ты пришла, и он меняется. Я ненавижу это. Но в этой ненависти — моя слабость.

Её признание ударило меня сильнее, чем я ожидала. В её голосе не было лжи.

Каэр закрыл глаза и заговорил:

— Я ревновал вас обеих. Одну — к миру, к её долгу. Другую — к её собственным мыслям. Я боялся, что ни одна из вас не примет меня целиком. Я боялся потерять то, что даже не осмеливался назвать своим. Но теперь я знаю: я хочу Эллу. Я выбираю её.

Слова прозвучали, и огонь свечей взметнулся выше. Пламя закружилось вокруг нас, словно живое. Я чувствовала, как моя ревность превращается в свет. Но в тот же миг я увидела Лириэль — её лицо исказилось болью.

Она шагнула ко мне, и я подумала, что она ударит. Но вместо этого она схватила меня за запястье. Её пальцы были холодны, но хватка — железной.

— Не думай, что я отступлю, — прошипела она. — Ты выиграла его сердце, Элла. Но долг остаётся. И долг всегда будет моим оружием.

Я сжала её руку в ответ.

— Тогда мы не враги, Лириэль, — сказала я. — Мы просто разные стороны одной силы.

Мы стояли так, пока огонь не стих. Ритуал завершился. Я чувствовала, что что-то изменилось. Ревность не исчезла, но она больше не была ядом. Она стала огнём, которым я могла управлять.

Каэр обнял меня. Его дыхание коснулось моей щеки.

— Ты сильнее, чем я думал, — шепнул он.

Я смотрела на Лириэль. Она отвернулась, но я знала — это не конец. Она не исчезнет. Она будет рядом, как тень, как напоминание.

Но теперь я не боялась.

Религия научила меня: ревность — это не проклятие. Это испытание. И я прошла его.

Я не знаю, когда именно ревность перестала терзать меня. Может быть, в тот миг, когда он произнёс: “Я выбираю тебя”. Может быть, когда мы прошли ритуал и огонь не уничтожил нас, а принял. Но теперь, когда мы остались наедине, я чувствовала: во мне не осталось яда. Только голод. Только жажда его тела, его дыхания, его силы.

Каэр стоял передо мной в полумраке храма, и пламя свечей отражалось в его глазах. Я видела, как он смотрел на меня — без страха, без сомнений, с такой страстью, что мои колени дрожали.

— Элла… — он прошептал моё имя, и этого хватило, чтобы я сделала шаг к нему.

Я коснулась его груди. Под пальцами я чувствовала жар, словно под кожей билось сердце дракона. Я скользнула выше, к шее, и притянула его к себе. Наши губы столкнулись, и я утонула в поцелуе, в его жадности, в его властности. Он прижал меня к колонне храма, и я застонала, ощущая, как твёрдое тело прижимается к моему.

Я чувствовала, как его руки исследовали меня — нетерпеливые, настойчивые. Он рвал ткань моего платья, и я не сопротивлялась. Наоборот — я помогала ему, разрывая тонкую материю, словно сбрасывая с себя старую кожу.

— Я хочу тебя, — он хрипел мне в губы, — я хочу тебя всю, без остатка.

— Возьми, — прошептала я, и мои слова превратились в заклинание.

Он опустился к моему горлу, жадно впиваясь в кожу, оставляя следы. Его зубы скользили по ключице, его язык обжигал. Я выгнулась, прижимая его к себе сильнее. Его пальцы уже скользнули вниз, под юбку, и, когда его рука нашла мою влажность, я вскрикнула.

— Ты готова, — он прошептал, и его голос был низким, хриплым, властным.

— Я всегда была готова, — ответила я, хватая его за волосы и притягивая ближе.

Он поднял меня на руки, и я обвила его бёдрами. Мы упали на каменный пол, но я не чувствовала холода. Только пламя. Его пальцы раздвинули меня, и затем я ощутила, как его твёрдый ствол скользнул внутрь. Я вскрикнула громко, эхом отразившись от стен храма.

Он вошёл глубоко, резко, и я почувствовала, как меня разрывает на части, но вместе с болью пришло наслаждение. Я выгнулась, встречая его толчки, и каждый новый удар его тела в моё был как удар молота в сердце.

— Элла… — он стонал моё имя, сжимая мои бёдра, входя снова и снова.

Я царапала его спину, чувствуя, как под пальцами напряжены его мышцы. Я хотела оставить на нём следы, чтобы они горели, чтобы он помнил этот миг.

— Сильнее, — я выдохнула, и он подчинился. Его движения стали яростнее, глубже, жёстче. Я кричала, но это был не крик боли, а крик освобождения. Моё тело отзывалось на каждый его толчок, и я чувствовала, как во мне растёт волна, как она поднимается всё выше.

Он перевернул меня, прижал к полу, поднял мои бёдра и вошёл сзади. Я вскрикнула от резкости, но тут же захлебнулась в удовольствии. Его ствол бил во мне глубже, чем прежде, и я теряла рассудок. Я прижималась щекой к холодному камню и одновременно горела, горела вся.

— Ты моя, — он рычал, сжимая мои волосы, вытягивая мою голову назад. — Слышишь? Моя!

— Да, — я задыхалась, — я твоя… вся твоя!

Каждое его движение было как удар огненных крыльев. Я чувствовала, как его дыхание становится тяжелее, быстрее, как он сам уже на грани. Но я тоже. Волна накрыла меня резко, неумолимо. Я закричала, выгибаясь, и моё тело содрогнулось под ним.

Оргазм был как взрыв. Я дрожала, билась, теряла себя, и всё это время он продолжал входить в меня, пока сам не застонал, захлебнувшись моим именем. Я чувствовала, как он кончал глубоко внутри, горячая сперма наполняла меня, и это было не просто слияние тел. Это был союз. Драконий союз.

Мы рухнули вместе, сплетённые, как две части одного существа. Я слышала, как его сердце бьётся рядом с моим, и знала: теперь мы едины. Ревность умерла. Осталась только страсть. Только любовь.

Я лежала на его груди, и он гладил мои волосы.

— Элла, — сказал он тихо, — это было больше, чем я мог представить.

— Потому что это было не просто плоть, — ответила я, — это была душа.

Он поцеловал меня, мягко, почти нежно, и я поняла: теперь нет ни страха, ни сомнений. Мы слились полностью.

Это был наш союз. Союз плоти, крови и огня. Союз, который не разрушить ничьей зависти, ничьей ревностью.

Я думала, что всё уже закончилось, что мы исчерпали себя в том первом слиянии. Я лежала на его груди, дыхание ещё тяжёлое, тело дрожало, но постепенно приходило в покой. Но Каэр не позволил мне остаться в этом спокойствии.

Я почувствовала, как он снова напрягся во мне — жёсткий, горячий, готовый к новой битве. Его рука сжала мою талию с такой силой, что я застонала.

— Ты думала, что это конец? — его голос был низким, хриплым, почти рычанием. — Нет, Элла. Это только начало.

Прежде чем я успела ответить, он перевернул меня на живот, прижал к камню, а его ладонь легла мне между лопаток, вдавливая в пол. Моё сердце бешено заколотилось. Я чувствовала, как он раздвигает мои бёдра, и вот — он снова вошёл. Резко, жёстко, без подготовки. Я вскрикнула, но этот крик был не отказом, а вызовом.

— Да! — вырвалось у меня. — Ещё!

Каэр двигался яростно, безжалостно, как зверь, как дракон в человеческой плоти. Его толчки были грубыми, глубокими, и я ощущала, как он берёт меня целиком, без остатка, как будто метил в самую душу. Он держал меня за волосы, дёргал, вытягивал голову назад, заставляя чувствовать его силу.

— Ты моя, — рычал он снова, и в его голосе было не нежное признание, а приказ, утверждение, закон.

— Да! — я задыхалась. — Я твоя, Каэр!

Я слышала, как его дыхание становится хриплым, как в каждом его движении есть не только желание, но и владение. Он не просто любил меня — он завоёвывал меня, метил, как дракон метит свою самку. И я принимала это. Я хотела этого.

Каждый его толчок отдавался в моей груди, в моём сердце, в моей голове. Я стонала, кричала, царапала камень пальцами, пока он снова и снова вбивался в меня. Боль и наслаждение переплелись, и я уже не могла отличить одно от другого.

— Скажи это, — он зашипел, склонившись к моему уху. — Скажи, чья ты.

— Твоя! — я закричала, теряя голос. — Вся твоя!

Он резко вытащил, развернул меня на спину и вошёл снова, глубоко, до конца. Я выгнулась навстречу, и наши тела встретились с такой силой, что казалось, храм дрогнул. Свечи вокруг трепетали, и я чувствовала, как будто сама магия мира откликалась на наш союз.

Он подхватил мои бёдра, приподнял, и его движения стали ещё быстрее, яростнее. Я задыхалась, не в силах больше сдерживать крики. Моё тело горело, дрожало, и я знала, что скоро сорвусь, что ещё одна волна накроет меня.

— Кончи для меня, Элла, — он прорычал, и его голос был как приказ повелителя.

И я подчинилась. Моё тело содрогнулось, и я закричала так, что сама испугалась своего голоса. Я кончала, дрожала, билась в его руках, и он держал меня, продолжая входить, пока сам не застонал, громко, низко, как зверь, и не излил в меня свою силу снова.

Мы рухнули вместе, сплетённые, разгорячённые, пропитанные потом и огнём. Моё тело было измождено, но я улыбалась, прижимаясь к нему.

Каэр гладил мои волосы, его дыхание было тяжёлым, но спокойным.

— Теперь ты знаешь, — сказал он, — что значит быть моей. Не только в сердце. Но и в теле. В крови. В огне.

Я закрыла глаза, чувствуя, как его слова проникают в меня глубже любого толчка.

— Да, — я прошептала. — Теперь я твоя. И навсегда.

И я знала: это не просто ночь. Это был настоящий союз — союз плотский, союз огненный, союз драконий.

Глава 17

Я знала, что эта ночь будет решающей. Слишком много знаков указывало на это, и всё, что мы сделали раньше, всё пламя и страсть, всё доверие и ревность — всё было лишь подготовкой к этому моменту.

Когда тени сгущались над Академией, воздух стал вязким. Луна потускнела, и по земле поползли шепоты. Я стояла на самой высокой площадке, чувствуя, как дрожит камень у меня под ногами, и знала: Лириэль идёт.

Она ненавидела меня, как никто другой. Её ревность была острее клинка, её амбиции — глубже самой бездны. Но едва я увидела, как её силуэт вырастает из мрака, как за её спиной тьма сворачивается в чёрные крылья, я поняла: ненависть — это лишь часть. Она шла сюда, чтобы уничтожить не только меня, но и саму Академию, сердце мира знаний.

— Элла! — голос её звенел, словно клинок. — Ты думаешь, пламя спасёт тебя? Ты думаешь, союз с Каэром сделал тебя сильней? Нет. Тени поглотят всё, и только я останусь.

Каэр шагнул ближе, его глаза вспыхнули огнём, но я подняла руку, удерживая его.

— Это моя битва, — сказала я. Голос дрожал, но внутри я чувствовала силу. — Она пришла за мной.

— Нет, — Лириэль усмехнулась. — Я пришла за всем, что ты любишь.

И тьма развернулась.

Взметнулся рой теней — существ, у которых не было тел, только глаза без белков, только когти из пустоты. Они обрушились на защитный барьер Академии, и я почувствовала, как он дрогнул. Камни завибрировали, стены охвачены трещинами света, словно всё здание уже стонало от напора.

Я закрыла глаза. Я знала: чистая сила пламени не удержит их. Мои знания — вот, что было нашим преимуществом. Всё, что я изучала: о природе мира, о связях стихий, о сплетениях магии и материи. Я заставила себя вспомнить уроки, старые тексты, древние законы.

Я произнесла шёпотом:

— Каждая тень существует лишь потому, что существует свет. Если свет залить огнём, тень исчезнет. Но если соединить свет и огонь вместе — тьма растворится.

Слова ожили во мне, как заклинание. Я протянула руки к небу, и изнутри меня рванул поток силы, не только огонь дракона, но и сияние, изначальный свет, который рождался из самой памяти мира. Моё тело дрожало, пламя смешивалось с белым сиянием, и я почувствовала, что становлюсь больше себя самой.

Лириэль вскрикнула.

— Ты не посмеешь! Это знание запрещено!

Но я знала, что нет запретных знаний, если речь идёт о спасении.

Я ударила магией, и волна света, переплетённая с пламенем, вышвырнула тени прочь. Они завыли, пытались удержаться, но исчезали, испарялись, будто их никогда не существовало.

Тогда сама Лириэль шагнула вперёд. Её глаза были двумями безднами, её руки держали тьму, как ткань. Она разорвала барьер, прорвалась внутрь Академии и устремилась ко мне.

Мы столкнулись. Её удары были как буря. Каждое заклинание — как клинок мрака. Я уходила, парировала, отбивала. Наши силы взрывались, сталкивались, искры и пламя летели над каменными шпилями. Я чувствовала, как дрожит земля, как рушатся стены, как плачут ученики внизу. Но я не позволила себе дрогнуть.

— Ты никогда не будешь сильнее! — кричала Лириэль, метая новые волны теней. — Ты всего лишь девчонка! Ты ничто без Каэра!

Я остановила её напор и встретила её взгляд.

— Я уже не одна, — сказала я. — Я часть этого мира. Я часть света. И я не позволю тебе разрушить его.

Я вдохнула глубже, подняла руки и вызвала последний поток силы. Огонь дракона, любовь Каэра, знания Академии, память всего, что я изучила, — всё это слилось во мне. Моё тело стало сосудом. Я больше не чувствовала боли. Только свет и огонь.

Я ударила.

Вспышка озарила небо. Свет разорвал тьму, огонь сжёг все остатки мрака. Лириэль закричала, её чёрные крылья рассыпались пеплом. Она тянулась ко мне, полная ненависти, но её тело растворилось среди криков теней. И тьма исчезла.

Тишина села на Академию.

Я стояла одна, едва держась на ногах. Каэр подбежал, поймал меня, прижал к себе. В его глазах сиял страх и гордость.

— Элла, — он сказал. — Ты спасла их всех.

Я подняла взгляд на разрушенные башни, на стены, залитые светом, и улыбнулась, хотя в груди было пусто от усталости.

— Нет, — ответила я. — Это мир спас сам себя. Я лишь вспомнила его закон.

И я знала: это было последнее испытание. Теперь Академия принадлежала не только ученикам и наставникам, но и памяти всех тех, кто защищал её свет.

Я закрыла глаза и позволила себе впервые за долгое время выдохнуть.

Когда всё закончилось, мир стал казаться странно тихим.

Я шла по разрушенным коридорам Академии, и каждый шаг отзывался эхом в пустоте. Камни были обуглены, стены треснули, а в воздухе ещё держался запах гари и магии. Но — тишина. Ни криков, ни стонов, ни завывания теней. Только дыхание мира, который выжил.

Я остановилась у развалин главного зала. На месте, где ещё вчера стояла сияющая арка знаний, теперь лежала груда камня и пепла. Но среди пепла пробивался росток — крошечный, зелёный, едва заметный. Я улыбнулась. Мир всегда знал, как возрождаться.

Каэр подошёл ко мне. Его шаги были тяжёлыми, но уверенными. Он выглядел уставшим, его волосы были спутаны, плечи исцарапаны, а на коже местами поблёскивали следы чешуи — отголоски того, что в бою он почти потерял человеческий облик. Но глаза… глаза горели мягким пламенем. Не воинским, не яростным, а тёплым.

— Всё кончено, — сказал он. Его голос был низким, спокойным. — Лириэль больше нет. Тьма рассеялась.

Я кивнула.

— Но Академия разрушена.

— Академию можно восстановить, — он положил ладонь мне на плечо. — Главное, что ты здесь.

Я посмотрела на него и почувствовала, как внутри поднимается странное чувство — не гордость, не облегчение, а что-то глубже. Всё, через что мы прошли, все битвы, все страсти, все сомнения — всё привело нас сюда. Мы стояли среди пепла, но держали в руках пламя, которое не угасло.

— Я боялась, — призналась я. — Боялась, что не смогу. Что не справлюсь. Что потеряю всех.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Каэр взял мою ладонь и прижал к своей груди. Его сердце билось ровно, сильно.

— Ты справилась. Ты сильнее, чем думаешь. И не потому, что у тебя есть я. А потому, что ты — Элла.

Я улыбнулась, впервые позволив себе почувствовать лёгкость.

Мы вышли во двор Академии. Ученики, маги, стражи — все, кто выжил, собирались вместе. Кто-то обнимал друг друга, кто-то молился, кто-то плакал. Они смотрели на меня, и в их взглядах я видела не только благодарность. Я видела веру.

И я поняла: теперь я была для них не просто ученицей, не просто частью Академии. Я была её памятью и её будущим.

Каэр наклонился ко мне и прошептал:

— Что дальше, Элла?

Я посмотрела на закат. Небо было окрашено в красное и золотое, и облака напоминали языки пламени. Я вдохнула глубже и сказала: — Мы построим всё заново. Камень за камнем. Слово за словом. Жизнь за жизнью.

Каэр улыбнулся, его глаза сверкнули.

— А вместе — мы построим и себя.

Я повернулась к нему, и в этот момент весь мир будто растворился. Остались только мы двое. Я, уставшая, но живая. Он, сильный, но мягкий рядом со мной. И это было больше, чем победа. Это было начало.

Я прижалась к нему, чувствуя тепло его тела, и прошептала:

— Пламя и пепел. Вот всё, что у нас есть. Но из пепла рождается жизнь. А пламя — это мы.

И он поцеловал меня. Не как воин, не как дракон, а как мужчина, который наконец позволил себе быть просто рядом.

Я закрыла глаза и поняла: впереди будут новые битвы, новые испытания. Но мы уже не одни. У нас есть Академия. У нас есть мир. Мы есть друг у друга.

И это было достаточно.

Глава 18

Я проснулась от того, что на нос упала пылинка, и она щекотно сорвалась на щеку.

Небо над мной было обломком потолка — три куска камня, между которыми лениво двигалось голубое утро. Пахло гарью, мокрым мхом и кашей из остатков магии. Всё ещё тишина.

— Вот и доброе утро, победительница, — пробормотала я, отпихивая рукой обломок гобелена. — Ничего, что мы теперь без крыши? Главное — романтика.

Слева послышалось тяжёлое дыхание и тихий смешок. Каэр стоял, прислонясь к уцелевшей колонне, и держал в руках какой‑то невероятно странный ковш. От него шёл пар.

— Романтика, говоришь? — кивнул он на ковш. — Тогда начнём с завтрака. Похоже на кофе, хотя я не уверен. Алхимик клялся, что это пищевой эксперимент.

Я осторожно вдохнула запах.

— Ммм… запах победы. С примесью… кирпича.

— Это не кирпич, — сухо отозвался тот самый алхимик Соран, всплывший как призрак из‑за груды руин. — Это минерализованный осадок здания. Полезно для костей.

— Ну вот, — сказала я. — Мы официально едим Академию. Приятного аппетита, господа.

Мы рассмеялись. Смех прозвучал немного хрипло, между трещинами и пеплом, но он был живым. После всего, что было, это уже чудо.

После быстрой попытки завтрака, до полудня я успела: трижды указать рабочим, где настоящая столовая, а не “место, где удобно выкинуть обломки”; дважды поймать метлу‑беглянку, решившую эмигрировать в лес; и один раз объяснить студенту-старшекурснику, оставшемуся помогать в восстановлении академии, что руна “всплеска энергии” не подходит для согрева супа.

Каэр, между тем, составлял план восстановления. Он чертил прямо на куске стены, потому что бумага кончилась.

— Если укрепим южный флигель, сможем запустить библио‑зал. Остальное по мере сил.

— А спальни учеников? — спросила я. — Ты забыл, что там теперь живёт семейство воронов?

— Не забыл, — улыбнулся он. — Они эффективнее ночных сторожей.

— И грязнее. — Я показала на перья, осыпавшие перила. — Может, хотя бы сделаем им униформу?

Он фыркнул.

— Элла, ты уверена, что хочешь руководить стройкой? Ты же привыкла заниматься с книгами, а не битвой с метлами.

— Во‑первых, метлы опаснее книг, — сказала я, поправляя волосы, — а во‑вторых, если кто‑то не будет ими командовать, они командуют нами.

Соран тяжело вздохнул.

— Прошу вас хотя бы не воскрешать кухонную утварь без моего разрешения. Вчера одна ложка пыталась жениться на кастрюле.

Я прикрыла рот, чтобы не рассмеяться слишком громко.

— Это трагическая любовь, Соран. Не мешайте чувствам.

Каэр усмехнулся, глядя на меня поверх чертежей.

— Чем дальше, тем больше я уверен, что восстановление Академии будет весёлым.

— Весёлым — если ты будешь держать свои дыхательные упражнения подальше от кладовой. Последний раз, когда ты чихнул, мы потеряли три окна.

Он поднял бровь, играя с тонкой улыбкой.

— Могу и снова показать, если захочешь испытать стёкла на прочность.

— Тогда уж испытай их на терпение.

Я сказала это шутливо, а между нами вдруг повисло короткое, тихое тепло — как искрящийся воздух перед разрядом. Мы оба отвели взгляд почти одновременно.

К вечеру первый день реставрации закончился. Академия всё ещё выглядела как пепелище, но внутри уже слышался звон инструмента, громкий спор оставшихся студентов и даже запах того странного кофе.

На дворе обосновались столы — импровизированная столовая. Лира чинила крыши заклинаниями, которые время от времени запускали в небо искры в виде сердечек.

Я сидела на ступенях, глядя, как солнце садится за горы. Рядом — Каэр. Его ладонь лежала на колене; я видела, как он сжимает её всякий раз, когда над Академией пролетают птицы. Словно проверял, всё ли держится.

— Ты заметила, — сказал он тихо, — что мы смеёмся чаще, чем сражаемся?

— Не заметила. Я всё ещё сражаюсь каждое утро с грязными котлами и твоим кофе.

Он хмыкнул.

— Значит, победа продолжается.

Я кивнула.

— И именно так она и должна выглядеть.

Сумерки опустились. Где‑то внизу опять загремела метла‑бунтарь, студенты громко спорили о том, кто пойдёт дежурить. Академия жила — искрилась, ворчала, дымилась, но жила.

А я, впервые за долгое время, почувствовала не величие и не боль, а просто… уют.

Пепел под руками становился тёплым, когда ты верил, что из него вырастет что‑то новое.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19

Утро пахло известью и чернилами. В главном зале — точнее, в том, что от него осталось, — над столом висели три светящихся шара, лениво покачиваясь под сквозняком. Я решила, что это даже красиво: если уж совет состоится среди обломков, пусть будет с иллюминацией.

Соран пришёл первым. Как всегда — аккуратный, сухой, будто его выгладили утюгом и припудрили мелом.

— Ректор, — кивнул он Каэру. — Я подготовил отчёт о запасах реагентов.

— Сколько у нас остатков?

— Одиннадцать колб, шесть реторт, два котла и один студент в состоянии анестезии.

— Прекрасно. Главное — студент ещё цел?

— Физически. Морально — посмотрим после того, как он проснётся.

Я усмехнулась и поставила кружку на край стола. Стук отозвался эхом по залу.

Следом впорхнула Лира. Она буквально впорхнула: на ней было платье цвета утреннего тумана, а вокруг — облачко искр.

— Извинтеи, что опоздала! — воскликнула она, запыхавшись. — Я пыталась убедить гобелены не плакать. Они скучают по стенам.

Соран закатил глаза.

— Если гобелены начнут подавать прошения о воссоединении, я официально ухожу в отпуск.

— Не будь циником, — сказала я. — Каждый имеет право на чувства. Даже текстиль.

Бренн появился последним. Хмурый, как облако перед грозой, с инструментами, торчащими из карманов. Он молча плюхнул на стол металлическую пластину.

— Это что? — спросила я.

— Фрагмент защитного купола. Он держался дольше всех.

— Потрясающе. Может, назначим его почётным преподавателем?

— Он уже умнее половины студентов, — буркнул Бренн.

Каэр стоял у окна, руки за спиной, лицо официальное, будто мы не собирались обсуждать хаос из‑под обломков, а планировали дипломатическую миссию.

— Начнём, — сказал он. — Нужно распределить обязанности. Элла, ты ведёшь.

— Как всегда, — ответила я и села на край стола. — Итак, мои дорогие мастера: Соран отвечает за лаборатории, Лира — за магическую инфраструктуру, Бренн — за артефакты и механизмы. Я — за всё, что разваливается, горит или спорит.

— То есть за всё, — пробормотал Соран.

— Именно, — кивнула я. — Но я всё‑таки надеюсь, что вы поможете.

Лира подняла руку.

— Можно мне пару студентов для поддержания эмоционального фона здания? Оно грустит.

— Возьми Сорановых помощников, — предложила я. — Они всё равно не улыбались с прошлого семестра. Пусть научатся.

Бренн что‑то буркнул о психотерапии для камней, но я сделала вид, что не слышу.

Каэр между тем листал свитки с отчётами. Его серьёзность была почти комичной на фоне наших перепалок.

— Каэр, — сказала я, — тебе стоит открыть новый факультет.

Он поднял взгляд.

— Какой ещё факультет?

— Огненного менеджмента. Курсы по контролю пламени для начинающих катастроф.

В зале раздался сдержанный смех. Даже Соран позволил себе лёгкую гримасу.

Каэр покачал головой, но уголки губ дрогнули.

— Очень смешно, Элла. Напомни, кто потушил твою лабораторию в прошлый раз?

— Не потушил, а испарил, — парировала я. — Разница ощутимая.

Совет длился больше часа. Мы спорили о приоритетах, чертили на обломках схемы, обменивались колкостями и время от времени смеялись, когда очередная искра Лиры превращала пыль в бабочку. После всего, что было в самом начале моей жизни здесь, эти моменты были отдушиной. Из проблем — только восстановить академию, в хорошей компании, без мыслей обо всём другом.

Соран предлагал строгие таблицы, Бренн упрямо требовал больше металла, Лира настаивала на живом дыхании архитектуры.

Я всё это записывала, чувствуя, как из хаоса постепенно рождается порядок — пусть и с нашим фирменным безумием.

Когда заседание подошло к концу, Каэр собрал свитки, а я подвела итог:

— Итак, господа мастера, Академия снова живёт. Пусть пока на три четверти из пепла, но живёт. Завтра начнём с восточного крыла.

— Там же обвал, — напомнил Бренн.

— Зато вид на озеро. Мотивирует.

Мы вышли на двор. Ветер играл в волосах, солнце блестело на осколках стекла, превращая их в миниатюрные радуги.

Каэр шёл чуть позади, потом догнал меня.

— Ты вела заседание уверенно, — сказал он спокойно. — Даже когда спорили.

— Главное — делать вид, что всё под контролем.

— А оно под контролем?

— Разумеется, — улыбнулась я. — Ну… почти.

Он тихо рассмеялся.

— Тогда у нас есть шанс.

Я кивнула, глядя, как мастера расходятся по своим направлениям. В их движениях чувствовалась усталость, но и решимость. Пепел под ногами уже не казался серым — в нём просыпалась жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20

Я всегда считала, что кухня — сердце любой Академии. Похоже, наша решила доказать это буквально: билась, кипела и испускала такие звуки, будто пыталась возродиться из пепла самостоятельно.

Мы с Каэром стояли у двери в кухонное крыло. За дверью что‑то булькало, посвистывало и время от времени шипело, как обиженный дракон.

— Ты уверена, что это безопасно? — спросил он.

— Конечно, — уверенно ответила я, хотя сама не была уверена ни в чём. — Мы просто проверим рунную сеть. Немного света, немного тепла — и никаких сюрпризов.

Я открыла дверь. Сюрприз, конечно, был.

Посреди кухни стоял огромный котёл, окружённый сияющими рунами. Они вспыхивали поочерёдно, как гирлянда на празднике. Лира где‑то в углу пыталась читать инструкцию, а Соран стоял, сжав пальцами переносицу.

— Я же говорил, не соединяйте руны питания с рунами вкуса, — прошептал он. — Они несовместимы!

— Зато красиво, — ответила Лира, и в тот же момент котёл издал подозрительное «блюм».

Следующее, что я помню, — вспышка, облако фиолетового пара и ощущение, будто меня окатили чем‑то липким и очень сладким.

Когда дым рассеялся, кухня превратилась в карнавал.

На потолке висели капли сиропа, стены стекали разноцветной жидкостью, а на полу бурлила фиолетовая каша, издавая тихие пукающие звуки.

Лира хохотала, Соран молча протирал очки, а Бренн вытирал лицо тряпкой, которая мгновенно превратилась в пирожное.

Я посмотрела на себя. Мантия была покрыта блестящее субстанцией, волосы слиплись, а руки липли так, что можно было поднимать ложку без пальцев.

И… я засмеялась.

По‑настоящему, громко, до слёз. Впервые с битвы. Смех вырвался сам, как глоток воздуха после долгого подводного плавания.

Каэр стоял рядом, весь в белых и фиолетовых пятнах, и смотрел на меня с таким выражением, будто не знал — то ли присоединиться, то ли отругать.

— Ну что, — сказала я, сгибаясь от смеха, — вот он, твой факультет Огненного менеджмента. Только меню обновилось.

Он фыркнул, подошёл ближе и провёл пальцем по моей щеке, смахивая каплю сиропа.

— Фиолетовый тебе идёт, — тихо сказал он.

— А тебе идёт терпение, — ответила я, всё ещё смеясь. — Пожалуй, я официально назначаю тебя главным по очистке катастроф.

Он вздохнул, но в глазах мелькнула улыбка.

— Тогда начну с тебя.

Вода в ведре была едва тёплой. Каэр налил её из резервного источника и поставил рядом. Я стояла у разбитого окна, где в воздухе ещё витал запах сахара и озона.

— Не двигайся, — сказал он, обмакивая ткань.

Касание оказалось прохладным, осторожным. Он проводил влажной тряпкой по моей шее, смывая липкий налёт, потом по плечу. Я чувствовала, как вместе с фиолетовой субстанцией уходит усталость последних месяцев.

— Ты знаешь, — сказала я, — я давно не смеялась так.

— Это хорошо, — ответил он. — Значит, мы ещё живы.

Я обернулась. Между нами — всего шаг, запах сиропа и тёплый воздух.

— И всё же, — добавила я, — в следующий раз проверяй руны сам.

— Обязательно. Но без тебя они бы не взорвались так эффектно.

Мы оба рассмеялись снова. Снаружи падал мягкий свет, и кухонное крыло, несмотря на разруху, напоминало место, где начинается новая жизнь — со смехом, липкими руками и чувством, что мир наконец‑то дышит.

Пыль в библиотеке стояла такая, что, казалось, можно черпать ложкой.

Старые полки торчали, как обугленные рёбра, и между ними крутились световые вихри — остатки защитных чар.

Я стояла у входа, сжимая список уцелевших томов. Их было… восемь. Из нескольких тысяч.

Каэр прошёл внутрь первым.

Он снял перчатки, провёл ладонью над обуглённым столом — и воздух дрогнул.

По полу пробежала золотистая волна, затихла, оставив после себя тонкий аромат озона и мха.

— Вот теперь можно дышать, — сказал он. — Пыль осела.

— О, вот оно как, — протянула я. — Не зналa, что драконы умеют прибираться.

Каэр вздохнул, но уголок рта дрогнул. Он развернул ладони, и между ними вспыхнуло мягкое свечение.

Пламя — не огонь, а скорее свет, густой, золотой — струилось, как тёплый шелк. Оно касалось порванных страниц, и буквы начинали складываться, будто вспоминая себя.

Я замерла.

— Ты ведь никогда не показывал, как это делаешь.

— Не всё в моей магии должно пугать, — тихо ответил он. — Иногда она просто чинит.

Он двигался осторожно, будто боялся спугнуть дыхание библиотеки. Каждая книга, к которой он прикасался, оживала: обложка выпрямлялась, страницы шелестели, запах пепла уступал место аромату старого пергамента.

— Ну что ж, — сказала я, — официально представляю нового сотрудника Академии. Каэр, чешуйчатый библиотекарь.

— Ещё слово — и я превращу тебя в подшивку отчётов.

— Сначала восстанови их, — отшутилась я. — А то мне даже скучно: всё горело, рушилось, а теперь ты вдруг решил, что бумага — священна.

— После того, как она спасает знания — да, священна.

— Тогда я вынуждена признать, что ты серьёзно заразился академизмом. Осторожнее, так можно начать цитировать учебники вслух.

Он усмехнулся, не отвлекаясь от дела.

Я наблюдала, как свет стекает по книгам, превращая руины в аккуратные ряды томов. Это было красиво — и спокойно.

После всех взрывов и крика, этот тихий ритуал казался чудом.

— Элла, — позвал он. — Подай ту папку, что на верхней полке.

Я встала на носочки, потянулась — и в тот же миг с полки посыпались обломки.

Каэр, конечно, успел. Подхватил за талию, отступил на шаг — и мы оказались почти вплотную.

— Вот, — сказал он, не отпуская. — Опять разрушаешь фонд.

— Я проверяла твою реакцию, — отозвалась я. — Работаю с живым экспериментом.

— И какие выводы?

— Дракон всё‑таки есть. А то ты мне так его и не показал. Я уже начинаю сомневаться!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он тихо рассмеялся, отпуская меня, и наконец‑то позволил себе улыбку по‑настоящему.

— Позже покажу, — сказал он. — Главное, чтобы библиотека снова дышала.

Я кивнула. Между полками уже зажглись мягкие огни, книги стояли ровно, а в воздухе витал запах чернил и нового начала.

И я подумала, что, может быть, именно так и начинается восстановление — не с боёв и заклинаний, а с того, что дракон в библиотеке аккуратно чинит страницы, пока кто‑то рядом смеётся над ним.

Глава 21

Утро началось с шума.

Не того, что рождается из разрухи, — а живого, человеческого: шаги, смех, гул голосов, хлопки дверей и звон посуды в столовой. После месяцев тишины Академия наконец звучала. И самое главное: после всего, что произошло, меня приняли в ней все. И преподаватели, и студенты.

Я стояла у входа, где на камнях ещё виднелись следы копоти, и смотрела, как по двору проходят первые группы студентов. Флаги факультетов снова колыхались на ветру. Даже полуразрушенные башни выглядели бодрее.

Каэр, стоявший рядом, усмехнулся:

— Ты выглядишь так, будто видишь чудо.

— Так и есть, — ответила я. — Живое чудо.

Первая ворвалась Тирна.

Как всегда, будто ураган в человеческом облике: рыжие кудри, плащ, расшитый гербом семьи, и улыбка, способная одновременно ободрить и вызвать бурю.

— Элла! — закричала она, не смутившись даже пятен на стенах. — Я предполагала, что нас встретят фанфары, но взрывы тоже подойдут!

— Фанфары закончились в прошлом семестре,— ответила я. — Теперь у нас мода на скромное возрождение.

— Скука, — заявила она, хлопая меня по плечу. — Нам надо устроить бал. С факелами. Или хотя бы драку между факультетами, чтобы все поняли — Академия жива!

Следом появился Мейр, как всегда с шуточкой на готове.

— Драку? — подхватил он. — Нет‑нет, Тирна, у нас теперь гуманитарный подход. Мы бросаемся цитатами, не фаерболами.

Он подмигнул, и все вокруг рассмеялись.

А замыкал троицу Элан — высокий, спокойный, с постоянным выражением мягкой задумчивости. Он кивнул мне и Каэру, словно возвращался домой после долгого путешествия.

— Хорошо снова видеть свет в окнах, — сказал он.

Каэр ответил кивком. Между ними проскочило молчаливое понимание — оба пережили слишком многое, чтобы говорить громко.

К обеду двор был полон. Кто‑то пытался настраивать инструменты, кто‑то — переплетать книги, кто‑то — варить зелья, на этот раз под наблюдением. Смех, разговоры, запахи — всё смешалось в радостную какофонию.

Я шла между группами и чувствовала, как что‑то внутри расправляется. Как заново появляется смысл.

Когда Тирна, Мейр и Элан уселись за стол в дворовом саду, я подошла к ним.

— Знаете, — сказала я, — вы даже не представляете, как я рада вас видеть.

— О, мы представляем, — улыбнулся Мейр. — Ты теперь как директор: стоишь, смотришь на нас и пытаешься не плакать.

— Она просто устала, — заметил Элан. — И счастлива.

Тирна подняла бокал с компотом:

— Тогда за возвращение.

— И за то, что мы всё ещё вместе, — добавил Каэр, появившись позади.

Он поставил на стол стопку свежих книг — восстановленных, чистых, пахнущих чернилами. Лёгкий ветер перелистнул страницы, будто подтверждая: жизнь продолжается.

Мы чокнулись бокалами.

Никаких фанфар, никакой торжественной речи — просто смех, солнце и ощущение, что все, кто сидит за этим столом, — одна семья.

Я посмотрела на них — на Тирну, Мейра, Элана, Каэра — и подумала, что именно ради этого стоило выжить: чтобы снова услышать, как мир звучит голосами тех, кто вернулся домой.

Вечер спускался мягко, как тёплая ткань.

Солнце уже касалось хребтов, и всё вокруг — башни Академии, долина, озеро — стало янтарным и тихим.

Я стояла на краю северной террасы, где ветер пах хвоей и холодом высоты.

Каэр подошёл бесшумно, как всегда.

— Я обещал, что однажды ты посмотришь на мир сверху, — сказал он.

— Я думала, ты имел в виду башню.

— Башни — для студентов. Сегодня — другое.

Он посмотрел на горизонт, потом на меня, будто проверял, не испугаюсь ли.

— Хочешь увидеть, как я это делаю?

Я кивнула. Сердце билось не от страха — от предчувствия чего‑то, что не бывает дважды.

Он снял перчатки, медленно расстегнул пряжки на рукавах.

Воздух вокруг него дрогнул, словно уплотнился, и я ощутила запах грозы.

Сначала показалось, что это просто свет меняется — но потом по коже Каэра пробежал узор золотых линий, как по камню, в который вплавляют молнию.

Он сделал вдох — и выдохнул не воздух, а сияние.

Тело вытянулось, плечи развернулись, за спиной выросли перепончатые очертания крыльев, огромных, как паруса.

Когда вспышка стихла, передо мной стоял не человек.

Дракон.

Не чудовище, не угроза — воплощённая сила и красота.

Чешуя отливала серебром, переходящим в янтарь на краях крыльев.

Глаза — те же, что у Каэра, только глубже. Он склонил голову, заглянув мне прямо в лицо, и в этом взгляде всё ещё было узнаваемое спокойствие.

Я шагнула ближе.

— Можно? — спросила я.

Он не ответил словами, но медленно опустился, подставив бок. Я протянула руку и коснулась чешуи. Холодная на первый миг, она почти сразу стала тёплой, будто под пальцами пробудился живой ток. Поверхность не была гладкой — каждая пластинка имела тонкий, почти бархатный рельеф, а между ними чувствовалось дыхание.

Каэр тихо выдохнул — звук, похожий на вздох ветра в горах. Я почувствовала, как под ладонью дрожит мощь, и одновременно — как он сдерживает её ради моего спокойствия.

— Ты не боишься, — его голос прозвучал прямо в голове, не словами, а ощущением.

— Немного, — ответила я так же. — Но больше — восхищаюсь.

Он наклонился ниже, и я поняла: приглашает.

Посадка на спину дракона оказалась проще, чем я думала. Между лопатками росли ряды коротких шипов, но один участок — ровный, тёплый, словно созданный для седла. Я устроилась, ухватившись за гребень у основания шеи.

— Готова?

— Да.

Взмах — и земля ушла вниз. Первое мгновение дыхание перехватило: ветер ударил в лицо, сердце сорвалось, и всё тело будто стало невесомым. А потом пришло ощущение свободы. Не просто полёт — растворение в небе.

Под нами тянулись горы, их вершины сияли последним светом. Озёра внизу отражали закат, похожие на глаза мира. Крылья Каэра двигались плавно, с огромной силой, и каждый взмах отзывался у меня в груди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я смеялась — громко, как ребёнок. Смех растворялся в ветре, и он, кажется, тоже улыбался, по‑драконьи: лёгкий изгиб шеи, мягкая вибрация подо мной. Мы летели долго — пока солнце не скрылось, пока звёзды не вспыхнули над хребтами.

В тот миг всё было просто: небо, дыхание, доверие. Я опустила ладонь на его шею.

— Спасибо, — шепнула я.

Он ответил тихим гулом, похожим на мурлыканье грозы.

Когда мы вернулись, он приземлился мягко, как падающий лист. Снова стал человеком — и в глазах у него было то же небо, что только что расстилалось над нами.

— Теперь ты знаешь, — сказал он. — Почему я люблю высоту.

— Потому что там нет стен, — ответила я.

Он улыбнулся.

— И потому что там легче быть собой.

Мы стояли на террасе, пока ветер не остыл. И впервые за всё время я почувствовала — не просто интерес или благодарность, а настоящую нежность. Как будто между нами тоже расправились крылья.

Глава 22

Утро пришло не в золоте, а в пепле — нежном, туманном свете, когда солнце ещё не решило, взойдёт ли. Окна были распахнуты, и ветер приносил запах сосен и влажной каменной росы. Я проснулась от тишины — такой тихой, что в ней слышалось дыхание.

Каэр сидел у окна, спиной ко мне, с распущенными волосами, в которых запутался утренний свет. На подоконнике мерцали искры — остатки его магии, ещё не погасшие после ночного полёта.

— Ты не спал? — спросила я.

Он повернулся, и в глазах было небо, то самое, над которым мы летели.

— Не мог. После такого сна трудно вернуться на землю.

Я улыбнулась:

— Может, не стоит возвращаться совсем?

Он подошёл, опустился рядом. Между нами было то самое молчание, в котором слова уже не нужны. Я коснулась его руки — тёплой, грубой, с тонкими следами чешуи, не успевшими исчезнуть.

— Ты не боялась, — сказал он. — Даже когда я стал другим.

— Потому что ты всё равно — ты.

Он провёл пальцами по моим волосам, и в этом касании было больше нежности, чем во всех речах о любви. Всё остальное произошло как дыхание. Никакого пламени — только тепло, растущее между нами. Кожа к коже, дыхание к дыханию. Мир будто растворился в тумане за окном, остались лишь два тела, два сердца, медленно находящие общий ритм.

Он был бережен, будто боялся разрушить то, что только‑только оформилось в нежность. Я чувствовала силу под руками, ту самую, что поднимала нас в небо, и знала: она вся — в этом движении, в доверии, в спокойствии. Когда всё стихло, он не отстранился. Мы просто дышали. В окне загорались первые лучи, и пепельный свет становился золотым.

— Теперь я знаю, — прошептала я. — Где мой дом.

Он тихо кивнул.

— Там, где ты не боишься смотреть вниз.

Я засмеялась сквозь слёзы и прижалась к нему. Внизу просыпалась Академия — снова, как каждое утро, как жизнь после бурь. Но для нас рассвет был другим: не началом дня, а началом покоя.

День начался с крика. Не боевого, не панического — рабочего, добротного, от которого стены Академии снова зазвучали как прежде.

— Кто поставил котёл прямо на рунический круг?! — орала мастер Невра из алхимического корпуса.

Откуда‑то из‑под стола виновато высунулась чья‑то рука:

— Мы думали, он устойчивее…

— Устойчивее? Он сейчас устойчиво взорвётся!

Я шла по двору, пытаясь составить план работ на день, и чувствовала, как мир постепенно скатывается в весёлый хаос. Каэр, уже в человеческом облике, держал в руках список поручений и время от времени усмехался.

— Ты уверена, что это не военная миссия?

— Абсолютно. Просто восстановление Академии.

— Тогда почему половина работников в доспехах?

— Потому что вторая половина — студенты.

В мастерской по зельеварению спорили два преподавателя:

— Я утверждаю, что пропорция должна быть три к одному!

— А я утверждаю, что ты вечно всё переливаешь!

На фоне их ссоры котёл тихо пузырился, а вокруг медленно поднимались радужные пузыри. Один из них лопнул — и все трое, включая меня, оказались покрыты тонким слоем голубой слизи, пахнущей мятой.

— Зато ароматно, — заметил Каэр.

Тем временем на дворе ожившая метла гонялась за двумя первокурсниками.

— Я только хотел, чтобы она сама подметала! — вопил один.

— Так выключи её!

— Я не могу, она теперь считает меня мусором!

Метла с возмущённым шорохом нырнула под лавку, выметая всё на своём пути, включая чьи‑то сапоги и половину песка из тренировочной площадки.

Когда Каэр, не сдержавшись, рассмеялся, я просто махнула рукой:

— Пусть подметает. Главное — результат.

К вечеру усталость сменилась лёгкостью.

На склоне за Академией развели костёр — большой, чтобы всем хватило тепла и света. Рабочие принесли глиняные горшки с тушёными овощами, студенты — хлеб и сыр, кто‑то вытащил лютню. Огонь потрескивал, над ним поднимались искры, похожие на звёзды, решившие слететь на землю.

Тирна рассказывала истории о дворцовых балах, Мейр пародировал преподавателей, Элан тихо подыгрывал на флейте.

Каэр сидел рядом со мной, протянул мне чашку с чем‑то горячим.

— Что это? — спросила я.

— Экспериментальное зелье. Говорят, поднимает настроение.

— А если нет?

— Тогда хотя бы согреет.

Мы смеялись, ели простую еду, слушали, как ветер шуршит в соснах. После тревог и бурь казалось чудом просто сидеть у огня и знать, что все рядом. Ночь опустилась мягко, и Академия, освещённая огнями, выглядела живой — настоящей. Я посмотрела на всех — и подумала, что именно так выглядит счастье: немного пепла, немного смеха, и чуть‑чуть магии, чтобы всё держалось вместе.

Ночь была прозрачной, как дыхание перед словом.

С вершины башни город казался россыпью янтарных искр, а небо — бесконечной водой. Каэр ждал уже внизу, у старого двора, где спали драконьи седла и запах сухой травы смешивался с дымом от кузницы.

— Сегодня без миссий? — спросила я, спускаясь по ступеням.

— Без. Сегодня — для нас.

Он улыбнулся как‑то иначе, мягко. С того полёта прошло много дней, но ощущение неба всё ещё жило между нами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23

Преображение теперь не пугало. Когда вокруг Каэра вспыхнули золотые линии, я лишь шагнула ближе, чтобы видеть, как из света рождаются крылья. Он опустился, и я привычно устроилась между лопатками, чувствуя тепло его спины через ткань плаща.

— Куда летим?

— В Лес из звёзд. Там светляки выводят свои узоры в ночь равноденствия.

— И ты решил, что это лучшее место для свидания?

— Я решил, что ты должна увидеть, как звёзды живут на земле.

Он взмахнул крыльями, и земля уплыла вниз.

Полёт был спокоен. Ветер не бил, а ласкал; луна шла рядом, как спутница. Под нами мерцали реки, и их изгибы напоминали серебряные корни, тянущиеся к небу.

Когда мы добрались до леса, воздух стал светлее. Тысячи крошечных огней плавали между деревьями — светляки, густые, как россыпь звёзд в тёплом молоке тумана. Каэр сложил крылья, и мы спустились на маленькую поляну.

Пахло влажной землёй и мёдом. Мы сидели у ручья, где вода тихо звенела, отражая свет. Каэр вытянул руку — светляки сели на пальцы, как живые искры.

— Они не боятся тебя, — сказала я.

— Им всё равно, кто я. Они знают, что свет — один и тот же.

Мы долго молчали. Потом я сказала:

— Я ведь начала думать, что моё место — в бою. Что если не защищаю, то бесполезна. С тех пор, как узнала о пророчестве.

— А теперь?

— Теперь хочу учить. Не только защищать. Научить других не бояться.

Он посмотрел на меня — взглядом, в котором было понимание, как будто он знал это раньше меня самой.

— Ты уже учишь. Просто не замечаешь.

Я рассмеялась:

— Тогда мне нужен класс и расписание.

— А мне — причина оставаться здесь.

Он сказал это без пафоса, почти шёпотом. Я почувствовала, как тёплый ветер двинулся по коже, и сердце вдруг стало лёгким, почти невесомым. Мы легли на траву. Над нами качались ветви, между ними мерцали звёзды и огоньки светляков, и я не могла понять, где кончается небо.

Каэр говорил тихо — о том, что Академия снова оживает, что строители верят в новый рассвет. Я слушала и думала: вот он, этот новый рассвет.

Он повернулся ко мне, коснулся моих пальцев.

— Элла, если бы у неба был дом, он, наверное, выглядел бы так.

— А у нас?

— У нас? — он улыбнулся. — Дом — где можно смеяться без страха. И где ты.

Я хотела ответить, но слова растворились между листьями и светом.

Мы просто лежали, пока звёзды не начали гаснуть одна за другой, уступая место первому серому свету.

Когда мы взлетели обратно, лес остался внизу, как отражение неба в воде. Я прижалась к его спине, чувствуя ровный ритм дыхания, и подумала, что, может быть, учить — это и есть летать, только по‑другому. А впереди, за горами, уже светился новый день.

Полёт обратно был тихим. Под нами серебрилась река — та самая, что видела наш смех. Над лесом ещё дрожали последние звёздные огни, а ветер уже не звал вперёд — только мягко касался щёк, словно напоминая, что ночь всё ещё наша.

Каэр не спешил возвращаться. Он опустился на ровную площадку между холмами, где трава хранила тепло прошедшего дня. Когда его крылья сложились, он стал просто человеком — усталым, сильным, немного уставшим от собственных мыслей.

Я склонилась ближе. Осторожно коснулась его щеки губами; кожа была тёплой, пахла дымом и ветром. Он ответил тем же — тихо, будто боялся спугнуть. Трава шуршала под нами, воздух наполнялся запахом влажной земли и цветов. Всё происходило медленно, как будто само время решило остановиться. Его руки нашли мои плечи, потом волосы, и в каждом движении было не стремление доказать силу, а желание быть рядом.

Я чувствовала, как его дыхание становится глубже, как дрожь проходит по телу — не от страха, а от того, что можно не прятаться.

Он шепнул:

— Я не помню, когда в последний раз чувствовал покой.

— Тогда запомни это, — ответила я.

Вокруг нас горы вставали стражами, их пики были окрашенны первыми лучами, а мягкая трава под телами была как шелковая постель, пропитанная росой и ароматом дикого меда. Я прижалась ближе, мои пальцы скользнули по его груди, чувствуя биение сердца — сильное, ритмичное, как барабан, зовущий к танцу страсти. Его глаза, отражавшие рассвет, были полны уязвимости, смешанной с голодом, и в них я видела отражение своей души, обнаженной и готовой.

Его ладонь легла на мою талию, нежно, но уверенно. Я вздохнула, когда его пальцы прошлись по изгибу моего бедра, вызывая мурашки, которые бежали волной от кончиков ногтей до самого сердца. Каждое прикосновение было как поэма — его губы нашли мою шею, оставляя лёгкие поцелуи, теплые и влажно-нежные, как капли дождя на листьях. Я ощущала его тепло сквозь ткань, его тело прижималось ближе, и в воздухе повисло электричество желания.

Эмоции переполняли нас: в его взгляде была смесь нежности и первобытной жажды, а в моем — ответный огонь, что разгорался с каждой секундой. Его дыхание обжигало мою кожу, когда он прошептал:

— Ты — мой рассвет, моя тайна.

Я ответила, проводя руками по его спине, чувствуя напряженные мышцы под рубашкой, как холмы, скрывающие сокровища. Мои губы нашли его, и поцелуй углубился, становясь более страстным, но всё ещё полным трепета — наши языки сплелись в танце, вкус его был солоноватым, как ветер с гор. Его пальцы скользнули под край моей блузки, лаская обнаженную кожу, вызывая волны тепла, что стекали вниз, к самому ядру моего существа.

Мы двигались в унисон, тела прижимаясь ближе, пока не стало невозможно игнорировать зов плоти. С медлительной грацией, он потянул за подол моей одежды, его руки дрожали от сдерживаемого желания, а я помогла, поднимая руки, чтобы ткань скользнула вверх, оголяя мою кожу на прохладном воздухе. Его рубашка последовала за ней, снятой с той же нежной настойчивостью, и вот мы уже лежали в свете зари, тела почти обнаженные, готовые к следующему шагу, где прикосновения обещали слиться в нечто большее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его руки скользили по моей коже, как тёплый бриз, лаская контуры. Мы лежали на мягкой траве, окружённые горами, чьи тени удлинялись с рассветом, а воздух был пропитан ароматом сосен и свежего росистого утра. Его взгляд, полный уязвимости и голода, скользил по моему телу, и я чувствовала, как волна тепла разливается внутри, заставляя сердце биться в унисон с его. Это было не просто желание — это была жажда, вырывающаяся на свободу в каждом прикосновении.

Я прижалась ближе, мои губы нашли его шею, оставляя лёгкие, влажные поцелуи, что вызывали у него дрожь. Его пальцы, сильные и нежные, обхватили мою талию, притягивая меня так, что наши тела слились в одно, кожа к коже. Я ощущала его тепло, как пламя, которое обжигает, но не ранит, и в этом тепле таилась опасность — ведь такие моменты могут сломать души, оставив только руины воспоминаний. Его дыхание смешалось с моим, горячее и прерывистое, когда он прошептал:

— Ты всегда была моим тайным огнём, тем, что жжёт изнутри.

Мои руки скользнули по его груди, чувствуя упругость мышц под пальцами, каждый изгиб знакомый, как старая мелодия. Его губы спустились к моей груди, обхватывая сосок с нежной настойчивостью, его язык кружил вокруг, вызывая волны удовольствия, что стекали по моему телу, как расплавленный мёд. Я зажмурилась, отдаваясь ощущениям, мои пальцы запутались в его волосах, прижимая его ближе, пока мир не растворился в этом единственном контакте.

Его ладони, такие уверенные, скользнули ниже, лаская бёдра, и я почувствовала, как напряжение накапливается, как тугая струна, готовая лопнуть. Когда его пальцы добрались до моих лепестков, всё внутри меня замерло — это было не грубое вторжение, а ласковое исследование, как художник, рисующий на холсте. Он коснулся их осторожно, кончиками пальцев, чувствуя влажность и тепло, и я выдохнула, ощущая, как каждая клетка моего тела оживает. Его движения были медленными, круговыми, раскрывая складки, как секретный цветок. Я шептала его имя, голос дрожал от эмоций, которые переполняли меня.

В ответ, моя рука опустилась ниже, находя его ствол, уже твёрдый и пульсирующий, как живое существо. Я обхватила его мягко, чувствуя текстуру, гладкую и горячую, и провела пальцами вдоль, от основания к вершине, вызывая у него глубокий вздох. Это было не просто прикосновение — это была власть, которую я держала в руках, сила, способная разрушить или исцелить. Он поцеловал меня глубже, его язык вторгся в мой рот, танцуя с моим, пока его бёдра прижимались ближе, позволяя мне ощутить ствол у входа к моим лепесткам. Но он не спешил, нет — это была пытка сладкой медлительности, где каждое движение было пропитано эмоциями: его глаза смотрели в мои, полные благодарности и голода, а в моём взгляде отражалось то же — страх потерять это снова, смешанный с эйфорией момента.

Мы двигались вместе, тела переплетаясь в ритме, который диктовала природа вокруг: шёпот ветра в листьях, далёкий крик птиц, и наше дыхание, сливающееся в симфонию. Его ствол скользил по моим складкам, не проникая, а всего лишь касаясь, лаская внешние края, вызывая трепет, который распространялся от кончиков пальцев до висков. Я приподнялась, чтобы поцеловать его плечо, мои зубы слегка прикусили кожу, оставляя лёгкий след, символ нашей страсти, которая была и нежной, и опасной. Его руки блуждали по мне, одна задержалась на груди, сжимая сосок, а другая продолжала исследовать лепестки, раздвигая их с бесконечной осторожностью, как будто открывая сокровище.

Эмоции кипели внутри нас: в его взгляде была смесь уязвимости и доминирования, а в моём — капитуляция перед неизбежным. Я чувствовала себя обнажённой не только телом, но и душой, и в этом было что-то пугающее, ведь такая близость может уничтожить, оставить шрамы. Его ствол, полностью возбуждённый, терся о мои складки, но он удерживал себя, контролируя момент, как хищник, играющий с добычей. Мы были на грани, тела дрожали от напряжения, воздух был наполнен нашими вздохами и ароматом желания. Это было бесконечное томление, где каждое прикосновение обещало больше, но ещё не давало, держа нас в плену сладкой муки.

Его ствол, твёрдый и пульсирующий, прижимался к моим лепесткам, и в этом моменте замерло всё — время, дыхание, даже эхо гор вокруг. Он не спешил, его руки ласкали мои бёдра, пальцы рисовали круги на коже, как будто готовя почву для бури. Я приподнялась, приглашая, и он ответил, его ствол медленно, неумолимо, начал входить, раздвигая складки с нежной настойчивостью.

Первое проникновение было как удар молнии — не грубый, а электрический, волна удовольствия, которая разошлась от моего ядра по всему телу. Он двигался медленно, сантиметр за сантиметром, его ствол заполнял меня, и я ощущала каждую вену, каждую пульсацию, как будто мы сливались в одно существо, рождённое из хаоса. Мои руки обхватили его плечи, ногти впились в кожу, оставляя следы, символы нашей безумной связи. Он шептал моё имя, голос был хриплый от эмоций. Его бёдра толкнули вперёд, глубже, и я выгнулась, чувствуя, как складки обхватывают ствол, влажные и жадные, создавая трение, которое было и наслаждением, и пыткой.

Каждый толчок был пропитан эмоциями. Его губы нашли мой сосок, обхватывая его с нежностью, язык кружил и посасывал, пока волны удовольствия не слились с ритмом наших тел. Я стонала, звуки эхом отражались от скал, и в этом эхе была свобода — дикая, беспощадная. Его руки блуждали, одна сжимала мою грудь, другая придерживала мою талию, контролируя движение, делая каждый удар точным, глубоким, но всё ещё нежным, как шёлковый удар.

Мы двигались в унисон, его ствол скользил, раздвигая лепестки с медленным ритмом. Я чувствовала, как напряжение накапливается, как тугая пружина. Его дыхание обжигало мою шею, поцелуи становились жаднее, а толчки — быстрее, но не хаотичными, а рассчитанными, чтобы продлить удовольствие.

Кульминация накатывала как цунами — его ствол пульсировал внутри, натягивая складки до предела, и я почувствовала, как волна разливается от ядра, разбиваясь о каждую клетку. Мои мышцы сжались вокруг него, и он застонал, его тело напряглось, освобождая поток, горячий и мощный, наполняя меня, пока мы оба не взорвались в пике. Это было не просто оргазм — это была катастрофа, где удовольствие смешалось с болью, оставляя нас обессиленными, дрожащими на траве, под рассветным небом. Мир кружился, эхо наших криков затихало, и в тишине была только пустота, сладкая и опасная.

На востоке солнце уже касалось земли, и в его свете его кожа казалась золотой, а трава вокруг — зелёным пламенем.

Каэр улыбнулся.

— Если это сон, пусть он не кончается.

— Если это жизнь, — ответила я, — пусть она будет такой.

Мы остались лежать рядом, пока день не вступил в силу, и я впервые за долгое время почувствовала, что мне есть где остаться.

Глава 24

Первое утро начала обучения после долгого восстановления пахло чернилами, свежим хлебом и нервами. По двору Академии стучали каблуки, гремели сундуки, кто‑то спорил о том, можно ли держать в комнате саламандру, если она «очень воспитанная». Небо было ясным, но над башнями уже клубился тонкий дым — похоже, кто‑то решил опробовать заклинание «лёгкого кипячения» прямо в спальне.

Я стояла у ворот и улыбалась, встречая возвращающихся студентов.

— Добро пожаловать домой, — сказала я, — и пусть на этот раз крыша останется на месте.

Первая пара нового семестра проходила в аудитории, где окна всё ещё пахли свежей краской, а на столах стояли новые котлы. Я поставила сумку, оглядела ожидающие лица и вдруг осознала: теперь я действительно преподаватель. Кто бы мог подумать в тот момент, когда я сюда попала, что я вернусь к обучению? В своём мире я бежала из преподавательства, погребённая за отчётами и невыносимым руководством. А в этом… Может, начну получать удовольствие от дела, которым когда-то горела?

— Итак, — начала я, — первое и главное правило: не взрывать лабораторию, если можно обойтись малым ущербом.

По аудитории прокатился смешок.

— Второе правило: если всё‑таки взорвали, — убедитесь, что я не вижу.

Из заднего ряда поднялась рука:

— А если вы всё‑таки видите?

— Тогда это практическое занятие по ликвидации последствий, — ответила я. Определённое волнение было: что не справлюсь с подачей материала, или с самим материалом. Но за время в библиотеке я успела узнать многое, и ещё больше мне рассказал и показал Каэр, пока шли долгие работы по восстановлению Академии. Он же провёл вчера небольшой экзамен и уверил, что я всё запомнила и готова.

Ко второй половине дня Академия уже гудела, как улей.

На тренировочной площадке кто‑то гонял заколдованный мяч, в библиотеке обсуждали, сколько страниц можно вырвать из трактата о демонах, прежде чем он начнёт шипеть.

Я заметила Каэра — он стоял у колонны и наблюдал, чуть улыбаясь.

Когда я подошла, он кивнул:

— Ты справляешься.

— Пока да. Никто не горит, никто не плачет.

— День явно удался.

Вечером я поднялась на крышу. Снизу доносились голоса, кто‑то играл на лютне, кто‑то звал друзей ужинать.

Каэр уже ждал там, прислонившись к парапету.

— Ну? — спросил он.

— Первый день без катастроф. Почти.

— Почти?

— Один студент попытался оживить подсвечник. Теперь тот спорит с ним по каждой теме.

Он тихо рассмеялся:

— Это даже прогресс.

Мы смотрели вниз, где зажигались огни, где кто‑то смеялся, кто‑то спорил о формулах, кто‑то пел. Академия дышала, как живое существо, и я чувствовала это дыхание каждой клеткой.

Я вздохнула и сказала:

— Кажется, начинается новая история.

— Она уже началась, — ответил Каэр. — Просто теперь у неё больше учеников.

Внизу, у фонтана, группа студентов запускала в воздух маленькие огни‑сферы. Они поднимались, распадаясь на цветные искры.

Я смотрела, как они тают в вечернем воздухе, и думала: вот ради чего всё это. Семестр начался — со смеха, света и ощущения, что всё впереди.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25

С самого утра Академия гудела, как котёл с переизбытком магии. Коридоры полнились суетой — перья летали, книги спорили между собой о правильной форме заклинаний, а в аудитории алхимии вдруг завыло окно так, будто решило петь арией. Я шла туда, вооружившись чашкой кофе и остатками оптимизма.

— Доброе утро, — сказала я, толкнув дверь плечом. — Что опять взорвали?

— Ничего! — взвизгнул студент, прячася за кафедрой. — Это профессор Мейр вернулся к преподаванию!

Я моргнула, потом ещё раз.

— Профессор Мейр? Тот, который умер сто лет назад?

— Он говорит, что не умер, а просто перешёл на «менее телесную форму».

Посреди аудитории плавало полупрозрачное облачко с аккуратным цилиндром и на редкость довольным лицом.

— Мисс Элла! — воскликнул дух. — Рад видеть, что дисциплина всё ещё жива!

— Мы тоже… пока, — осторожно ответила я. — И чему вы теперь собираетесь учить?

— Основам призрачной этики и введению в жизненную энергетику!

— Понимаю. А в расписании вас как записать?

— Хм… можно просто «Профессор Мейр, временно вне тела».

Через час я сидела в кабинете и заполняла график.

Секретарь, пожилая магичка с вечно поджатым ртом, хмурилась, глядя в таблицу.

— У нас нет категории «нематериальный преподаватель».

— Добавьте новую, — предложила я.

— А если он решит уйти сквозь стену посреди пары?

— Тогда поставьте примечание: «может внезапно исчезнуть, это не прогул».

Первые занятия профессора Мейра стали легендой ещё до обеда. Он пытался писать на доске — мел проходил сквозь пальцы. Пытался листать учебник — страницы перелистывались сами до конца. Попытался выдать зачёт — и зачётная ведомость улетела через окно.

— Не переживайте, — сказала я, когда он уныло завис над кафедрой. — Главное, что студенты хотя бы слушают.

— Да, — вздохнул Мейр. — Но они слишком буквально воспринимают выражение «пропускает мимо ушей».

К вечеру профессор Мейр торжественно объявил:

— Я начинаю эксперимент!

— Какой? — осторожно спросила я, наслышанная и начитанная об экспериментах этого выдающегося человека. Собственно, не был бы он таким выдающимся, и Каэр не пошёл бы у меня на поводу, и не разрешил бы внести призрака в расписание.

— Хочу провести семинар одновременно для живых и для духов!

— И где вы собираетесь найти духов‑слушателей?

— В подземельях полно скучающих коллег, — радостно сообщил он и испарился сквозь потолок.

На следующее утро весь первый этаж гудел от эхо‑голосов.

Десятки призрачных профессоров спорили о методиках преподавания, проходя сквозь стены и друг друга.

Я встала посреди коридора и закричала, перекрывая астральный гул:

— Стоп! Это уже не семинар, а конференция потустороннего уровня!

Каэр, державший в руках связку амулетов, усмехнулся:

— По крайней мере, теперь у тебя есть решение проблемы нехватки аудиторий.

— Да, — ответила я, глядя на сияющие фигуры, проплывающие мимо. — Будем пускать студентов на дополнительные измерения.

К вечеру духи разошлись, оставив после себя лёгкий запах озона и блестящие следы на потолке.

Мейр слегка поклонился, зависая передо мной.

— Благодарю за терпение, мисс Элла!

— Главное, чтобы никто не попал на учёт в загробном отделе, — улыбнулась я.

— Пустяки! Зато у нас теперь есть практика для будущих некромагов.

Он растворился в воздухе, оставив за собой тихий смех. Я вздохнула и записала в журнал: «Эксперимент с привидением прошёл успешно. Потерь нет. Почти».

А за окном вечерняя Академия вновь вспыхнула огнями — живая, шумная, полная магии и сюрпризов.

И я подумала, что, пожалуй, привыкла даже к тому, что по расписанию у нас теперь значится «профессор вне тела».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26

Я с самого утра чувствовала, как воздух в Академии будто искрит — будто кто-то зарядил само здание магией нетерпения. На доске объявлений красовалось новое послание крупными буквами:

«Сегодня — ДЕНЬ МЕТОДИК! Победит лучший преподаватель!»

Я шла вниз по лестнице, держа чашку кофе, и не могла отделаться от подозрения: ничем хорошим это не кончится. Когда у фонтана я заметила Сорана и Лиру, спорящих с таким жаром, будто завтрашнего дня не существовало, сомнений не осталось — грянет что-то громкое.

— Моя система концентрированного погружения доказала: студенты запоминают на тридцать процентов больше! — гордо заявил Соран, размахивая указкой, похожей скорее на жезл архимага.

— А мои студенты хотя бы выживают после занятий, — невозмутимо ответила Лира.

— Знание требует жертв!

— Пусть жертв требует твоя борода, а не учебная программа!

Я только вздохнула и поставила чашку на край фонтана.

— Так, вы оба преподаватели. Давайте хотя бы без разрушений.

— Мы без разрушений! — уверил меня Соран и щёлкнул пальцами.

Над фонтаном вспыхнула сферическая иллюзия — ослепительно яркая, переливчатая.

— Это просто демонстрация, — сказал он.

— Хорошо, — подняла бровь Лира, — тогда и я покажу демонстрацию.

Через минуту над двором уже кружились десятки магических формул, выписывая в воздухе спирали и всполохи.

Студенты толпились вокруг, делая ставки.

— Десять монет на Лиру!

— Пятнадцать на Сорана, он всегда делает эффектный финал!

Я прикрыла лицо рукой.

— Чувствую, сегодня крыша снова пострадает.

К полудню всё превратилось в настоящее учебное сражение. Соран создал целый иллюзорный лабиринт — его студенты метались внутри, решая заклинания и избегая ловушек. Лира ответила зеркальной ареной: каждое неверное слово порождало копию ученика с ошибкой — и требовалось её «исправить».

— Моя методика стимулирует критическое мышление! — объявил Соран.

— А моя — развивает терпение преподавателя, — спокойно парировала Лира.

Я, назначенная арбитром, бегала между аренами: фиксировала результаты, тушила вспышки и ловила студентов, которых сбивали с ног заклинания.

— Соран, убери фейерверки из коридора!

— Это визуализация знаний!

— Это пожарная тревога, а не визуализация!

К обеду ситуация окончательно вышла из‑под контроля.

На тренировочном поле выросли три миниатюрных вулкана — часть «лабораторного примера», как выразился Соран. А в небе горела гигантская надпись: «ПОБЕДА БУДЕТ МОЕЙ!» Лира, не будь она Лирой, ответила на это тем, что заколдовала облака: вместо дождя пошёл сладкий конфетти.

— Это контролируемый хаос, — объясняла она. — Психологический эффект радости повышает усвоение материала.

— Если студенты не ослепнут, то да, — буркнула я.

К вечеру Академия напоминала праздничное поле битвы. В одном крыле студенты отрабатывали «методику концентрации через танец», в другом — «ускоренное чтение при лёгком испуге». Когда наконец дым рассеялся, я поднялась на трибуну.

— Итак, подведём итоги.

Толпа стихла.

— Методика Сорана — динамичная, но опасна для мебели. Методика Лиры — изящная, но опасна для нервной системы. И потому победитель сегодня — дружба.

Студенты взорвались аплодисментами.

Соран и Лира переглянулись, потом оба рассмеялись.

— Мир? — спросила Лира.

— До следующего семестра, — ответил он.

Позже, когда двор наконец стих, я сидела у фонтана с Каэром.

В воздухе ещё пахло озоном и карамелью от конфетти.

— Думаешь, они успокоятся? — спросил он.

— До завтра. Потом начнут спорить, кто лучше объясняет грамматику древних рун.

— Ставлю на Лиру.

— А я ставлю на новый ремонт крыши.

Мы рассмеялись. А над Академией мерцали мягкие огни — не битвы, а вечернего покоя, напоминая, что даже самые бурные преподавательские войны оставляют после себя только тёплые, смешные следы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27

Я шла за Каэром, стараясь ставить ноги туда, где уже примялся мох под его шагами. Тропа уходила всё глубже в лес, и Академия где‑то за спиной постепенно исчезала — словно её и не существовало. Воздух здесь был влажный, пах камнем, корой и чем‑то пряным, тёплым. Он шёл почти бесшумно, будто сам растворялся в сумерках; только лёгкое движение крыльев выдавалось в свете заката.

— Ты уверен, что не ведёшь меня в ловушку? — спросила я, больше для того, чтобы нарушить тишину.

Он оглянулся, улыбнулся краешком губ:

— Если и ловушка, то только для света.

Я усмехнулась и подняла взгляд: сквозь ветви уже просвечивали первые звёзды.

Когда мы вышли к водопаду, я на мгновение просто замерла. Он прятался в узкой расщелине между скал, тонкая струя воды падала сверху и распадалась на тысячи капель, каждая из которых ловила солнце и вспыхивала золотом. Туман стелился по камням, и всё пространство казалось сотканным из света.

— Здесь я жил, — сказал Каэр тихо, будто боялся разрушить покой. — Когда хотел забыть, что мир шумит.

— И удалось?

— Нашёл тишину. Но не тепло.

Я подошла ближе, коснулась ладонью воды — она обожгла прохладой.

— Теперь ясно, почему ты такой задумчивый, — сказала я.

— Потому что жил среди камней?

— Нет. Потому что романтические навыки у тебя прямо пропорциональны длине крыльев. Чем больше крылья — тем эффектнее.

Он рассмеялся, и эхо отразилось от скал.

— Ты утверждаешь, что я использую аэродинамику для флирта?

— А разве нет?

Он подошёл ближе, опустил крылья, и их концы коснулись воды; брызги вспыхнули, как крошечные звёзды, разлетаясь по воздуху.

— Когда я решил привести тебя сюда, — сказал он после паузы, — думал, что буду говорить о прошлом.

— А говоришь о настоящем.

— Потому что оно, кажется, впервые не болит.

Я коснулась его руки — осторожно, будто проверяла, не исчезнет ли он вместе с туманом. Тишина водопада окутала нас, и всё вокруг замедлилось. Я видела, как с его ресницы падает капля, и ловила себя на том, что дышу в такт звукам воды.

Мы сидели на плоском камне у воды. Он рассказывал, как прятался здесь от бурь, как спас птенца из водоворота. Я слушала, и всё остальное теряло значение — лес, камни, даже шум воды стал фоном его голоса. Потом он посмотрел прямо в глаза:

— Ты умеешь превращать любое место в дом.

Я улыбнулась:

— А ты — любую тишину в музыку.

Он ответил той самой улыбкой, из‑за которой даже холодная вода вокруг будто стала теплее. Я почувствовала его ладонь на плече и тихо прикрыла глаза. Вечер опускался мягко, как покрывало. Вода шептала что‑то своё, отражая два силуэта, сидящих рядом. Когда ветер коснулся его крыльев, они дрогнули, словно хотели укрыть меня от всего мира. Я тихо сказала, не открывая глаз:

— Побудем здесь. Ещё немного.

— С удовольствием, — также тихо отозвался он.

Так мы и остались — слушать, как вода падает с камней, пока свет медленно растворялся в каплях, и время, кажется, действительно сделало паузу ради нас.

Дождь начался внезапно — словно кто‑то просто перевернул небо. Сначала лёгкий, как дыхание, он щекотал кожу и листья, а потом стал гуще, тяжелее, превращая воздух в тёплое мерцание воды. Мы с Каэром бежали, смеясь, к старой беседке на краю поляны. Под ногами всплескивала пыль, золотистая, смешанная с каплями, и всё вокруг пахло мокрой травой, озоном и летом.

Я выжала край плаща, вода стекала по пальцам.

— Кажется, природа решила смыть весь наш героизм, — сказала я, глядя, как капли сползают по камням.

Он улыбнулся:

— Пусть смывает. Останется только то, что настоящее.

Его пальцы коснулись моих волос — движение лёгкое, почти неуверенное, но от него по коже прошёл ток. Не магия. Жизнь. Я подняла взгляд и встретила его глаза — обычно холодные, сосредоточенные, сейчас они светились мягко, без защиты, как в мгновение, где нет ни побед, ни поражений, только мы.

Дождь усилился, барабаня по крыше, и этот ритм стал дыханием вечера. Каэр шагнул ближе. Я засмеялась, отступая на полшага:

— Ты уверен, что романтика под дождём — это будет комфортно?

— Вот и проверим.

Он наклонился, и всё растворилось — вода, шум, усталость. Поцелуй был сначала осторожным, как проба на вкус, потом — смелее, теплее, будто весь накопленный за день свет вырвался наружу. Я обвила его за шею, чувствуя, как влага на его коже смешивается с моим дыханием, и в этом смешении было больше правды, чем во всех клятвах.

Когда дождь стал почти прозрачным, мы просто стояли, прижавшись друг к другу. Тишина между нами была не пустотой — в ней жили дыхание, сердца, слова, которых не нужно было произносить.

Он провёл ладонью по моей щеке, убирая капли.

— Кажется, я только сейчас понял, что значит «быть рядом».

Я улыбнулась сквозь мокрые волосы:

— А я — что значит «не бояться».

Я снова засмеялась, легко, как будто звук сам вырвался из груди. Под ногами пыль уже превратилась в мягкую глину, и с каждым нашим шагом оставались отпечатки — следы, которые дождь не смоет, как бы ни старался.

Позже, когда буря ушла за горизонт, небо стало прозрачным, и в воздухе витал запах нового мира. Каэр расправил крылья, стряхивая капли — они мерцали, будто звёзды, упавшие слишком низко. Я дотронулась до чешуек на краю крыла — они были холодные, гладкие, живые.

— Теперь я знаю, почему дождь — это благословение, — сказала я.

Он посмотрел на меня, чуть склонив голову:

— Почему?

— Он делает всё живым. Даже нас.

Мы стояли в тихом, влажном воздухе, среди запаха земли и трав, окружённые светом после грозы. И впервые не нужно было ни слов, ни заклинаний — только дыхание, тепло, и тот самый вкус пыли и поцелуев, где начинается настоящее «мы».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 28

Я понятия не имела, что день начнётся с творческого кризиса у каменного голема. Хотя, если честно, с нашей удачей стоило ожидать чего‑то подобного.

Мы с Каэром стояли у подножия шпиля, глядя, как два новеньких магических голема оживают после заклинания. Хоть академия и достаточно восстановлена для обучения, однако остались различные пристройки, полоса препятствий, полигоны, и надо было заниматься теперь ими.

Первые минуты всё шло прекрасно: каменные исполины послушно поднимали балки, двигались слаженно, даже не роняли ничего тяжёлого — что само по себе уже чудо. А потом первый вдруг остановился, замер, повернул свою громоздкую голову к небу и торжественно заявил басом:

— Я вижу форму. Она внутри камня. Я должен освободить её.

— Нет, — сказала я, — ты должен поднимать балки. Балки, понимаешь? Не форму, не вдохновение, балки!

Но он уже выхватил кусок гранита и начал долбить по нему с вдохновением, от которого любой скульптор заплакал бы от зависти. Каэр промолчал. Он всегда начинает с молчания — пока я выплёскиваю сарказм, он ищет способ вернуть мир в рамки здравого смысла.

— Может, пусть закончит? — осторожно предложил он. — Иногда искусство — это тоже форма работы.

— Тогда ты объясни, почему у нас вместо шпиля на крыше будет статуя «Рождение гранита».

Пока мы спорили, второй голем сел прямо на груду камней и задумчиво произнёс:

— А что, если сам шпиль — иллюзия? Разве подъем не противоречит самой природе камня?

— О, превосходно, — сказала я. — Один лепит, другой философствует. Ещё один шаг — и они организуют арт‑группу.

Каэр вздохнул и отправился разбираться с философом, а я осталась с творцом‑скульптором. Он вырезал что‑то, напоминающее птицу с тремя крыльями и вполне довольным видом заявил:

— Это — свобода.

— Это — половина нашей стены, — отозвалась я. — Ты буквально вырезал свободу из опоры здания.

Когда Каэр вернулся, у него на лице было то самое выражение, с которым обычно смотрят на детей, решивших самостоятельно изобрести алхимию.

— Философ заявил, что отказывается поднимать камни, пока не поймёт смысл тяжести, — сообщил он.

— Прекрасно. Может, позовём ещё одного, чтобы прочитал им лекцию о цели существования?

Мы стояли под шпилем, вокруг которого два каменных гения спорили о высоком, и я серьёзно задумалась, не обратиться ли за помощью к обычным плотникам. Хотя нет — плотники хотя бы не начинают философствовать о смысле дерева.

Каэр тихо рассмеялся — тот редкий, почти детский смех, который у него появляется, когда всё идёт не по плану, но всё равно по‑человечески смешно.

— Признайся, — сказал он. — Без них наш день был бы скучнее.

— Скука — это недооценённая роскошь, — буркнула я, вытирая каплю пота со лба. — Но ладно. Пусть один ищет смысл, другой — форму. Мы хотя бы узнаем, что сильнее — искусство или гравитация.

К вечеру шпиль, конечно, так и не поднялся. Зато у нас появилась странная скульптура «Полет камня» и голем, который уверял, что достиг просветления и больше не нуждается в физическом труде. Каэр только пожал плечами.

— Главное, — сказал он, — что все живы.

— Да, — вздохнула я.

Мы рассмеялись оба, потому что иначе — никак.

Так закончился день, когда я поняла: с магическими големами лучше не строить. Разве что музей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29

Когда мы нашли её, никто сначала не поверил. Маленький фрагмент аркана, тусклый, будто потухший уголь, лежал в самом сердце старой лаборатории, под слоем пыли и времени. Аркан — это древний ключ к эфирным потокам, созданных в эпоху забытых знаний, когда маги выковывали артефакты из чистой жизненной энергии, чтобы связывать мир материи с миром духа. Аркан действует как катализатор, поглощающий окружающую энергию и перераспределяющий её по структуре, заставляя неживые объекты "вспоминать" свою изначальную суть. В случае Академии, этот фрагмент был недостающей частью — сердцем аркана восстановления, который, будучи целым, мог заново активировать древние руны, встроенные в стены, превращая камень в живую ткань. Я наклонилась, осторожно коснулась пальцами — и внутри будто что-то дрогнуло. Не магия, не страх — узнавание. Как будто этот кусочек всегда ждал нас, готовый раскрыться в момент соединения.

— Это оно? — спросила я тихо, чувствуя, как воздух вокруг сгущается, словно аркан уже начинал тянуть нити реальности.

— Оно, — ответил Каэр. — Недостающая часть. Сердце аркана восстановления. Это то, что сделает нас сильнее вместе.

Комната вокруг дышала странным светом, и теперь я понимала почему: фрагмент аркана, как только его коснулись, начал резонировать с эфирными узлами, спрятанными в фундаменте Академии. Эти узлы — древние магические контуры, построенные на принципах симбиоза, — были нужны для того, чтобы поглощать энергию от аркана и распространять её по всему зданию, заставляя молекулы камня вибрировать в унисон с жизненными ритмами. Пыль поднималась в воздух, превращаясь в искры — словно стены сами вспоминали, как быть живыми, потому что аркан инжектировал в них искру, которая перестраивала их структуру на атомном уровне. Мы знали: теперь самое сложное — соединить фрагмент с основой, чтобы всё гармонично слилось в одно целое.

Я встала в центр круга, ощущая, как магия вьётся вокруг, настороженная, как зверь, её потоки уже начали пульсировать в такт моему дыханию, благодаря аркану, который усиливал связь между нами. Каэр стоял напротив — спокойный, уверенный, его взгляд держал меня, как якорь, поддерживая нашу общую цель. Остальные — Лиан, Арден, даже упрямый мастер Ксир — заняли свои места. Мы дышали в один ритм, формируя магический круг, который служил буфером для плавного потока энергии. Когда я подняла фрагмент, он засветился изнутри — мягко, как свет рассвета под кожей. Пульс совпал с моим сердцем, и я почувствовала, как энергия пытается вырваться, как пространство дрожит, обретая новую силу. Он черпал силу из нашего круга, переплетая её с древними рунами, чтобы оживить здание в полной гармонии.

Каэр шагнул ближе, положил ладонь мне на плечо.

— Не борись, — сказал он. — Позволь ей жить. Аркан — это не инструмент, а сущность; он заставит здание дышать, потому что оно станет частью нас.

Я закрыла глаза. И впервые за долгие месяцы не сопротивлялась. Мы все — части одного дыхания, одной воли. Магия перестала быть оружием — она стала голосом, что поёт в груди каждого из нас, а аркан, как логический мост, связал нашу энергию с камнем, заставляя его клетки вибрировать, как в живом организме. Свет разлился по залу, переплетая линии круга, стены, нас самих, и в этот момент я осознала: аркан не просто оживил Академию — он перестроил её, интегрируя нашу сущность в её структуру, чтобы она "дышала" через нас.

Когда сияние угасло, воздух был свежим, как после грозы. Камни под ногами светились тонкими прожилками — жилами нового дыхания, аркан помог академии, делая здание саморегулирующимся организмом, способным поглощать и генерировать энергию. Аркан восстановился. Не в старом виде — в новом, живом, созданном нами, полным гармонии и света.

— Работает, — прошептал Лиан, с неверием трогая светящуюся гравировку, которая пульсировала, как артерии.

— Потому что теперь он наш общий, — ответила я. — Он помнит всех нас, и в этом его сила.

Каэр улыбнулся — устало, но светло.

— Ты слышишь? — спросил он. — Она дышит. Академия.

Я прислушалась. И действительно — в стенах звучал лёгкий, ровный гул — как биение сердца. Не машины, не магии — жизни, рождённой арканом, который преобразовал неживую материю в нечто живое и гармоничное. Мы стояли посреди зала, где раньше царили пыль и тишина, и я вдруг поняла: война ушла не только из мира, но и из нас. Мы больше не боролись за силу — мы её создали, вместе. Ветер прошёл по коридорам, принося запах бумаги, мела и весеннего дождя. Академия проснулась. И в её дыхании звучало новое слово — обновление. И всё благодаря этому недостающему аркану, который мы так долго не могли найти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30

Я до сих пор не знаю, как он уговорил меня на это. Наверное, дело было в его улыбке — той, что появляется у Каэра только тогда, когда он абсолютно уверен, что всё будет хорошо, даже если вокруг бушует буря.

Мы поднялись на рассвете. Воздух ещё хранил прохладу ночи, а на крыльях Каэра серебрилась роса. Я забралась на его спину, привычно устроилась между лопаток, чувствуя, как под ладонями двигаются мышцы, — мощные, живые, тёплые.

Он обернулся, чтобы убедиться, что я держусь крепко, и сказал:

— Сегодня ты увидишь, как драконы признаются в доверии.

Мы поднялись выше, чем когда‑либо. Сначала — мир под ногами, потом горы, потом только белая бесконечность облаков. Каэр пробил её одним движением крыльев — и вдруг вокруг стало светло, будто мы вылетели прямо в сердце солнца. Над нами — чистое небо, под нами — море облаков, а вокруг — тишина, такая глубокая, что в ней слышалось собственное дыхание.

— Здесь, — сказал он, — Первые драконы когда‑то танцевали.

— Танцевали? — я рассмеялась. — Ты хочешь сказать, устраивали воздушные балеты?

— Не совсем. Это был ритуал — не бой и не игра. Они показывали друг другу доверие.

Он расправил крылья шире, и взмахнул — так, что воздух загудел, как струна. Огненная линия прошла по небу — мгновенный след его дыхания.

— Каждое движение — обещание, — сказал он. — Если партнёр отвечает, значит, он принимает его.

— А если не отвечает?

— Тогда танец заканчивается. Но сегодня он начнётся.

Он сделал первый круг, широкую спираль. Я почувствовала, как тело тянет вниз, как по коже идёт дрожь — смесь страха и восторга. Потом — второй виток, ближе к молочной пелене облаков. Каэр бросил взгляд через плечо:

— Твоя очередь.

Я вытянула руку, и воздух под пальцами вспыхнул — тонкая нить света. Она потянулась за нами, повторяя траекторию движения. Каэр улыбнулся:

— Так и надо. Магия отвечает на сердце, не на слова.

Он сделал вираж, перевернулся через крыло — и мы понеслись вниз, в самое сердце облаков. Там, где сгущались грозовые потоки, молнии плясали между слоёв, но ни одна не касалась нас. Всё вокруг было похоже на огромный зал, где танцуют свет и вода.

Я смогла только смеяться — от ощущения свободы, от невесомости, от того, что он рядом. Каэр подхватил мой смех, отозвался гулким рыком, который слился с громом. Мир на мгновение стал чистым звуком, чистым светом.

Когда мы вновь вырвались из облаков, небо было окрашено в золото. Закат и рассвет встретились на границе горизонта — и всё вокруг сияло, словно расплавленное стекло. Каэр парил спокойно, почти не двигая крыльями. Я положила ладонь на его шею — там бился пульс, ровный, мощный.

— Спасибо, — сказала я. — За это.

Он чуть повернул голову:

— Ты не боялась.

— Боялась. Просто решила, что доверие важнее.

Он улыбнулся, и в его голосе прозвучал смех:

— Вот и есть суть ритуала.

Мы летали до самого вечера, пока небо не стало фиолетовым, а облака — тёмными островами. Молнии вспыхивали далеко внизу, но теперь они казались всего лишь отблесками прошлого.

Каэр тихо произнёс:

— Каждый раз, когда Первые драконы возвращались из этого танца, их связь становилась крепче.

Я кивнула.

— Теперь я понимаю почему.

Над облаками мы оставили след — тонкую линию света, которая ещё долго горела в сумерках. Наш след. Наш ритуал. И впервые за всё время я почувствовала не вес мира, а его лёгкость — словно мы сами стали частью неба.

Ночь опустилась тихо, как тёплый платок на плечи. Облака остались внизу, и теперь лишь звёзды дышали рядом, отражаясь в чешуе Каэра мягкими отблесками. Мы нашли уступ — узкий, почти невесомый, как сама граница между небом и землёй, — и он сказал, что здесь обычно отдыхают драконы после полёта.

Я сидела рядом, чувствуя, как воздух ещё вибрирует от полетной магии. Каэр смотрел вдаль, туда, где небо касалось тьмы. В его взгляде не было ни грозы, ни огня — только усталая теплынь.

— Ты всегда летишь дальше, — сказала я.

— Потому что ищу, — ответил он. — И потому что иногда забываю, что можно просто остаться.

Он повернулся, и я впервые заметила, как по‑человечески он устал. Без маски силы, без драконьего сияния. Просто — он. Я протянула руку, коснулась его щеки. Кожа тёплая, чуть шероховатая — там, где тонкий узор чешуи сливается с кожей. Он закрыл глаза, словно впитывая прикосновение.

— Ты не должен быть моим спасителем, — прошептала я. — Мне не нужен герой.

— А кто тебе нужен?

— Тот, кто дышит рядом.

Между нами не было ни заклинаний, ни долга, только дыхание — в один ритм. Я слышала, как его сердце бьётся — ровно, глубоко, как море под ветром.

Когда он поцеловал меня, в этом не было стремительности. Только осторожность, как будто он учился новому языку. Воздух вокруг дрожал, но не от магии — от тепла.

Мир сузился до прикосновений: дыхание, кожа, пульс под пальцами. Я поняла, что не ищу защиты. Я ищу равновесие.

Каэр провёл рукой по моим волосам, и в его движении было то самое — доверие, что он показывал в танце над облаками. Теперь — без огня, без неба, только мы.

— Элла, — сказал он тихо. — Я всё ещё боюсь тебя потерять.

— Тогда дыши, — ответила я. — Со мной.

Мы сидели так долго, что ветер стих. Ниже, в облаках, блуждали редкие вспышки молний, но здесь, на высоте, они не доставали нас. Я положила голову ему на плечо. Он обнял, и мне показалось, что крылья вокруг — это не преграда, а дом.

Позже, когда небо стало светлее, я вдохнула холодный воздух и поняла: люблю его. Не за спасение, не за силу, а за то, что рядом с ним можно быть собой. Равной.

Каэр улыбнулся, будто услышал мои мысли.

— Вот и нашли, — сказал он. — Настоящее дыхание.

И ветер снова поднялся, мягкий, живой, — словно сам мир выдохнул вместе с нами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31

Проснулась я от звука, который в Академии уже давно считался дурным предзнаменованием: громкое «БА-БАХ!» и следом радостный вопль где‑то внизу.Тонкий запах озона и карамели сразу подсказал — это не взрыв, а чья‑то особенно вдохновенная лабораторная работа.

Солнце за окном светило подозрительно розовым светом. Я моргнула и поняла, что это не иллюзия: небо действительно стало цвета клубничного мороженого. На балконе распластались крылья Каэра, отливавшие нежным лавандовым. Он высунул голову внутрь и сказал своим самым невозмутимым тоном:

— Полагаю, кто‑то решил украсить утро.

— Полагаю, кто‑то решил проверить, сколько времени займёт моё терпение, — буркнула я, натягивая халат. — Пойду посмотрю, кто у нас нынче художник по атмосфере.

Во дворе царил организованный хаос. На главной лестнице стояли трое первогодков, мокрые, как после ведра мыльной воды. Над ними плавала сияющая сфера, переливающаяся всеми оттенками розового — вот он, источник нового небесного колера. Рядом нервно перелистывал свои записи мастер Феон, наставник по иллюзиям. Его волосы стояли дыбом буквально — искры магии всё ещё прыгали по локонам.

— Это… эксперимент, — пробормотал он, заметив меня. — Мы всего лишь хотели проверить границы цветовой матрицы.

— Проверили, — сказала я. — Теперь у нас рассвет на весь день.

Ученики переглянулись. Маленькая девочка с веснушками и очками подняла руку:

— Но, профессор, посмотрите, как красиво!

Я вздохнула.

— Красиво, не спорю.

Позади тихо посмеивался Каэр.

— Может, так и надо, — прошептал он. — Пусть видят, что Академия жива.

Жива — да ещё как. Не успела я вернуть себе чашку кофе, как из ботанического сада донёсся вопль. Порыв ветра распахнул двери, и в зал влетел мини‑шторм — настоящий, только размером с комнату: молнии, вихрь лепестков и в центре — юноша, тщетно пытающийся поймать собственное заклинание.

— Профессор Элла! — кричал он. — Я просто хотел ускорить опыление!

— Ты его не ускорил, ты устроил им карнавал!

Вихрь, будто обидевшись, взвился выше, схватил горшок с фикусом и пустился в пляс. Каэр хмыкнул, шагнул вперёд и одним движением крыла направил поток воздуха обратно в окно. Мини‑шторм недовольно заворчал и исчез за пределами сада.

— Я всего лишь хотел помочь растениям, — пробормотал ученик.

— Они тебе благодарны, — сказала я, — но впредь, пожалуйста, не устраивай дискотеку посреди теплицы.

К полудню Академия напоминала улей. На втором этаже кто‑то случайно оживил статую древнего ректора — теперь мраморный старик ходил по коридору и ворчал, что «в его времена дисциплина была не та». В кухне бесновался самовар, разливая чай по собственному усмотрению, а во дворе алхимики спорили, можно ли превратить воду в сироп. Фонтан, естественно, уже стал янтарным.

Я шла среди всего этого весёлого бедлама и вдруг поймала себя на улыбке. Когда‑то Академия была тиха, будто спала. Теперь же она смеялась, спорила, переливалась красками. Пусть даже розовыми.

Каэр шёл рядом, наблюдая, как двое учеников тащат через двор гигантский зонт, который, похоже, обрёл собственный характер.

— Ты не злишься? — спросил он.

— Нет, — ответила я. — Пусть шалят. Значит, чувствуют себя дома.

Днём мы собрали всех виновников — то есть почти весь младший курс.

— Итак, — начала я, — небо у нас розовое, сад пережил ураган, фонтан стал сладким. Что‑нибудь ещё я должна знать?

— Э‑э… — поднялся робкий голос. — Мы случайно придумали заклинание самоуборки аудиторий.

— Прекрасно! — рассмеялась я. — С него и начнём.

Каэр тихо кашлянул, пряча улыбку.

— Кажется, этот курс побьёт наш рекорд по экспериментам, — заметил он.

— Главное, чтобы не взорвали библиотеку.

— Поздно, — донёсся голос из‑за спин.

Я замерла.

— Что значит «поздно»?

— Не взорвали! — спешно уточнил ученик. — Просто… книги теперь поют.

Мы отправились туда всей делегацией. И действительно — из‑за приоткрытых дверей доносился тихий многоголосый хор. Книги аккуратно стояли на полках и перелистывали страницы в такт мелодии. Старый библиотекарь, мистер Олд, сидел в кресле, покачивался и явно наслаждался концертом.

— Я пытался их успокоить, — сообщил он. — Но они, видите ли, нашли вдохновение.

— Пусть поют, — вздохнула я. — Главное, чтобы не танцевали.

К вечеру мне всё же удалось вернуть небу привычную синеву и усмирить самовар. Академия выглядела как после урагана — весёлого, доброго и слегка безумного.Ученики устали, но глаза у всех сияли. Они смеялись, обсуждая, кто виноват в том, что совы теперь разносят письма, распевая арии.

Я остановилась у входа в сад. Воздух всё ещё пах грозой и цветами. Каэр подошёл и положил руку мне на плечо.

— Знаешь, — сказал он, — раньше я думал, что Академия — это стены и магия.

— А теперь?

— Теперь вижу: это смех.

Я улыбнулась. В ветвях зашумел ветер, и мне показалось, что сама Академия отвечает довольным, тёплым вздохом.

Поздно ночью, обходя коридоры, я увидела своё отражение в окне: звёзды снова яркие, небо глубокое — но на самом горизонте всё ещё теплился лёгкий розовый оттенок. След шалости, след радости. Я не стала стирать его окончательно.

Пусть остаётся. Пусть напоминает, что Академия живёт, дышит, смеётся — и что каждый новый день, каким бы безумным он ни был, это ещё одно доказательство: мы вернулись к жизни.

И когда утром из‑за башен снова донёсся бодрый «БА-БАХ!», я только рассмеялась.

— Доброе утро, Академия, — сказала я. — Продолжай цвести.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 32

Утро родилось из солёного ветра. Он пришёл раньше солнца — прохладный, бодрящий, пахнущий тайной. Я стояла у края скалы и видела Каэра — он стоял спиной ко мне, словно продолжение горизонта: цельный, уверенный, спокойный.

Когда я подошла, он улыбнулся, не оборачиваясь:

— Готова увидеть, что я строил все эти ночи?

Я кивнула, хотя сердце уже знало ответ. С обрыва открывался вид на море — бескрайнее, глубокое, слоистое, будто живое дыхание. А ниже, на скалах, стоял дом — камень и свет.

Он будто вырастал прямо из берега: гладкий серый гранит, отполированный ветром, и в окнах — отражение неба. Никаких ограждений, только арки и открытые террасы, где можно сидеть и слушать прибой. Дом не казался убежищем — он дышал вместе с миром.

— Ты построил его… — начала я, но слова исчезли.

— Не для защиты, — ответил Каэр. — Для начала. Чтобы всё, что было болью, стало основой. Камень — это память, Элла. Если вложить в него радость, он поёт. Однажды мы оставим академию и будем жить здесь. С нашими детьми.

Он повёл меня вниз по узкой лестнице, высеченной в скале. Каждый шаг отзывался тихим звоном — словно камень и правда откликался. У дома не было дверей — только лёгкие занавеси, колышущиеся от ветра. Внутри — голые стены, пол из ракушечника и в самом центре — круглая ниша, где мерцала вода.

— Источник, — сказал он. — Морская влага проходит сквозь камень и становится пресной. Так дом дышит.

Я опустила пальцы в воду — она была прохладной, чуть солёной, как поцелуй ветра.

Мы вышли на террасу. Под нами гремело море — ниже, чем обычно, и волны разбивались о скалы, создавая облака блестящих брызг. Каэр раскрыл крылья.

— Полетим?

Я вложила ладонь в его ладонь — ответ без слов. Он подхватил меня, и сорвался вниз — в солнечный простор, в сияние, в смех.

Он показал глазами вниз — на маленькую бухту, где волны мягко входили в песок. Мы спустились туда. Песок был тёплым, золотистым, с перламутровыми отблесками.

Я сняла обувь, ступила босиком — и вода тут же обняла ступни. Каэр рассмеялся, когда волна брызнула ему на колени, и ответил ей взмахом крыла, подняв целое облако капель. Брызги осели на моих волосах, плечах, щеках — солёные, прохладные, живые.

Мы прыгнули в воду одновременно. Она оказалась глубже, чем казалось — прозрачная до самого дна. Я нырнула, открыла глаза под водой — и увидела, как солнце ломается в волнах, превращаясь в тысячи золотых линий. Каэр плыл рядом, его сложенные крылья сверкали, как тёмное серебро.

Мы всплыли, смеясь. Вода стекала по волосам, по плечам, и всё вокруг звенело от счастья. Я откинулась на волну, глядя в небо — и впервые за долгое время почувствовала себя лёгкой, как облако.

— Слышишь? — спросил он.

— Что?

— Море. Оно говорит.

Я прислушалась — и действительно: в шуме прибоя звучала мелодия — не печальная, не радостная, просто жизнь, непрерывная и свободная.

После купания мы сидели на камнях, сушили одежду на ветру. Каэр выложил на ладонь несколько ракушек — тонких, как слёзы.

— Хочу, чтобы они звенели в нашем доме, — сказал он. — Пусть помнят этот день.

Я улыбнулась:

— Ты стал романтиком.

— Нет, просто научился слышать, что в тишине есть музыка.

Он посмотрел на меня — внимательно, спокойно, как смотрят не на того, кого нужно спасать, а на того, с кем хочется идти рядом. И я почувствовала, как моё сердце бьётся в такт морю.

Когда солнце стало клониться к западу, дом уже наполнился звуками: ветер проходил сквозь арки, касался подвешенных ракушек, и они пели — тонко, нежно, будто смеясь. Мы сидели на террасе, укутавшись в один плащ, и смотрели, как море темнеет.

Я склонила голову ему на плечо. Ветер проходил сквозь камень, и в этом дыхании я слышала обещание — не вечности, не завтра, а просто жизни.

На обратном пути, когда крылья Каэра вновь подняли нас над волнами, я оглянулась. Дом на скале светился в сумерках — не огнём, а тем мягким светом, каким светятся только вещи, созданные из любви. Море отражало этот свет, и казалось, будто сам мир улыбается.

Мы летели домой — в Академию, где нас ждали книги, ученики, розовые небеса и чай в самоваре. Но в моём сердце теперь жил новый звук — песня ракушек над морем. И каждый раз, когда ветер касался лица, я вспоминала: этот день — не конец, а начало.

Каэр посмотрел на меня и сказал тихо, почти неслышно:

— Теперь у нас есть место, где можно просто дышать.

Я улыбнулась. Море под нами ответило вспышкой света, и мы понеслись вперёд — туда, где начиналось небо, неся с собой запах соли, камня и новой жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 33

Утро пришло тихо, как будто боялось разбудить Академию. Сначала появились звуки — мягкие шаги, скрип дверей, шелест перьев по бумаге. Потом запах — свежего хлеба из столовой, трав, прогретого воска. А потом — свет.

Он входил в окна осторожно, полз по стенам, задерживался на стеклянных шарах, на позолоте перил, на лицах студентов. И каждое отражение было как обещание: всё началось заново.

Я шла по коридору, где когда‑то стояли обугленные колонны. Теперь — белый мрамор, светлые арки, витражи. На полу — мозаика, где переплетались знаки стихий, и между ними пробегали отблески магии, как дыхание Академии.

— Здесь был пролом, — сказала я, останавливаясь.

— Я помню, — ответил Каэр. Он провёл ладонью по камню. — Мы тогда думали, что ничего не восстановим.

Я улыбнулась.

— Но у нас это получилось.

— Благодаря тебе.

Мы шли дальше. За окнами, на внутреннем дворе, ученики расставляли тренажёры для заклинаний. Смех, голоса, хлопки магических вспышек. Один мальчишка, слишком юный, чтобы помнить войну, случайно запустил искру в фонарь — и оттуда вылетела стая светящихся птиц. Они закружились над двором, и все засмеялись.

Я смотрела на них, и сердце наполнилось чем‑то странным — не радостью, не грустью, а их смешением, как свет и тень в одном дыхании.

В Большом Зале пахло камнем и чернилами. На кафедре стояли новые книги, на стенах — восстановленные фрески. Там, где раньше были пятна копоти, теперь сияли краски — огонь, вода, воздух, земля, всё соединённое в круг.

Каэр остановился перед фреской, провёл пальцем по золотой линии.

— Видишь, — сказал он, — художники оставили следы старой копоти под слоем краски. Специально.

— Чтобы помнить?

— Чтобы не забыть, что сияние рождается из пепла.

Я подошла ближе. От фрески шло тепло, будто заклинание в ней живое.

В отражении позолоты я увидела наши лица — усталые, чуть постаревшие, но спокойные.

— Мы тоже часть этой фрески, — сказала я. — Только движущаяся.

Он кивнул.

— И пока мы движемся, Академия жива.

На террасе, куда выходили солнечные часы, ветер был прохладным.

С высоты виднелись крыши, башни и мосты, покрытые новыми плитами. На каждой башне — флаг, и когда ветер касался их, они вспыхивали, будто дышали светом.

Я прислонилась к перилам. Под нами — город, за ним — поля и река, а дальше, где горизонт ещё дремал, начинался рассвет.

Каэр стоял рядом.

— Хочешь? — спросил он.

Я знала, что он имеет в виду.

— Да, — ответила я.

Он поднял руку, и воздух вокруг дрогнул. Ветер собрался в спираль, лёгкое свечение обвило нас. Мир под ногами растворился — и вдруг мы взлетели.

Воздух был холодный, прозрачный, как утренняя вода.

Академия осталась внизу — крошечная, золотая, сияющая, как сердце. Башни и мосты, дворы и луга — всё медленно уменьшалось, пока не превратилось в орнамент.

Мы поднимались выше, пока не стало слышно только дыхание ветра.

Я раскинула руки, и ветер подхватил меня. Волосы хлестали по лицу, одежда шумела, но в душе было тихо. Никаких заклинаний, никаких приказов. Только небо, солнце, свет.

Каэр летел рядом, чуть ниже, следя, чтобы поток не сбил меня.

— Страшно? — крикнул он.

— Нет! — ответила я, смеясь.

И действительно — не было страха. Я чувствовала, как воздух проходит сквозь пальцы, как солнце ложится на кожу. Снизу поднимался запах земли и воды, запах жизни. Пепел остался далеко позади, и только сияние двигалось вместе с нами.

Мы летели над миром. Внизу — деревни с дымом из труб, поля, где уже просыпались люди. Река блестела, как зеркало, отражая небо. И вдруг я поняла, что всё это — не просто вид. Это дыхание, общее для всех.

Мы летели так долго, что солнце окончательно поднялось, и воздух стал золотым. А потом Каэр ослабил поток, и мы медленно спустились, касаясь облаков, как лёгких парусов. Под нами снова появилась Академия. Она сияла в лучах, и её купола отражали свет так ярко, что казалось — это она сама рождает рассвет.

Когда мы опустились на террасу, всё вокруг уже было в движении: ученики спешили на занятия, колокола звали к утренним лекциям.

Каэр улыбнулся — редкая, спокойная улыбка.

— Вот и всё, — сказал он.

— Нет, — ответила я. — Это только начало.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде было отражение того самого света, что мы видели сверху. Сияние, родившееся из пепла. Я вдохнула воздух, полный запахов жизни — хлеб, чернила, камень, солнце. И поняла, что впервые за всё время не ищу тишины. Теперь тишина — внутри. Над Академией звенели колокола, и их звук был не приказом, а песней. Песней нового утра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпилог

Пятьдесят лет. Для него — мгновение, короткий выдох между ударами сердца. Для меня — целая жизнь, сотканная из рассветов, смеха и тихой нежности. Время больше не бежит от меня, не грозит забрать всё, что я люблю. Оно течёт сквозь меня, как спокойная река, потому что его время стало моим.

Я смотрю на свои руки. Кожа гладкая, без единой морщинки старости, хотя седина уже тронула мои волосы, вплетая в них серебряные нити. Это единственный знак прошедших десятилетий. Знак того, что я осталась человеком, просто человеком, которому подарили весну посреди вечной осени.

Я вспоминаю тот день, сорок девять лет назад, на вершине Драконьего Пика, куда не вела ни одна тропа. Мы поднялись туда на его крыльях, когда закатное солнце окрасило небо в цвета расплавленного золота и граната. Там, среди древних камней, согретых дыханием мира, он провёл ритуал. Это не было похоже на человеческие свадьбы с их клятвами и гостями. Это было таинство, тихое и глубокое, как само небо.

Он встал передо мной, и его глаза, обычно цвета грозового неба, горели внутренним огнём.

— Элла, — его голос был рокотом камней и шёпотом ветра. — Драконы не клянутся в любви. Они делятся ею. Они не обещают вечность. Они дарят её.

Он взял мою руку и прижал к своей груди. Сквозь рубашку я почувствовала жар его тела, мерное биение сердца, отсчитывающего тысячелетия. Затем он взял тонкий обсидиановый нож, одним движением полоснул по своей ладони и, прежде чем я успела возразить, сделал такой же лёгкий надрез на моей. Боль была мгновенной и незначительной.

Он соединил наши ладони. Его кровь, тёмная и густая, смешалась с моей, алой и яркой. А потом из его груди вырвался крошечный сгусток света — не пламя, а чистая, концентрированная жизненная сила, похожая на пойманную в ладони звезду. Этот огонёк скользнул по его руке, коснулся наших соединённых ладоней и впитался в мою кожу, устремляясь прямо к сердцу.

Я не почувствовала боли. Только тепло, бесконечное, проникающее в каждую клетку, разглаживающее морщины времени, которые уже начали появляться у моих глаз. Это было похоже на то, как весеннее солнце пробуждает замерзшую землю.

— Я, Каэр, хранитель пламени, делю с тобой своё время, — прошептал он, прижимая мою руку к губам. — Пока бьётся моё сердце, твоё не познает увядания.

Ритуал не сделал меня драконом. Я не обрела крыльев или способности дышать огнём. Он просто вплёл нить его долгой жизни в мою, хрупкую и короткую. Он заякорил моё время в своей вечности.

Мы давно покинули Академию, оставив её на повзрослевших учеников, которые сами стали магистрами. Наш дом стоит на уединённом утёсе у моря, вдали от суеты. Тот самый, который Каэр когда-то построил для нас. Здесь пахнет солью, вереском и свободой.

— Мама, смотри! Дариан опять боится! — звонкий детский голос вырывает меня из воспоминаний.

Я улыбаюсь и подхожу к краю нашей террасы, нависающей над обрывом. Внизу, на широком каменном уступе, Каэр проводит первый урок полётов. Наши сыновья-близнецы, которым сегодня исполнилось пять лет, готовятся к первому прыжку. Они похожи на маленькие копии отца, только в человеческом обличье, если не считать едва заметной чешуи, что покрывает их лопатки и предплечья. У Дариана она цвета расплавленного золота и вспыхивает на солнце, а у Лиана — лунного серебра, и кажется, что она светится изнутри.

— Это не страх, а осторожность, — терпеливо объясняет Каэр, стоя перед ними. Он спокоен, как скала, о которую бьются волны. — Прежде чем прыгнуть, нужно почувствовать ветер. Понять его. Сделать его своим союзником.

Лиан, более смелый и нетерпеливый, уже подпрыгивает на месте.

— Я чувствую! Он щекочет мне крылья! — кричит он, хотя его крылья ещё только прорезались.

— А теперь, — говорит Каэр, и его голос становится глубже, наполняясь силой, — смотрите.

Он делает шаг к краю, и на мгновение его человеческий облик расплывается, сменяясь величественной формой дракона. Огромные крылья с шумом раскрываются, поднимая вихрь, и он без усилий отталкивается от скалы, взмывая в небо. Он не улетает далеко, а делает круг над уступом — мощный, грациозный, само воплощение свободы.

Мальчишки смотрят на него, затаив дыхание, их глаза горят восторгом.

Каэр приземляется так же легко, как взлетел, снова принимая человеческий облик.

— Ваше тело знает, как это делать. Доверьтесь ему. Дариан, давай ты первый. Я рядом.

Мой осторожный мальчик подходит к краю и смотрит вниз, на бушующие волны. Он колеблется. Каэр опускается рядом с ним на колено.

— Я не дам тебе упасть. Никогда. Просто расправь руки и поверь.

Дариан глубоко вдыхает, зажмуривается и делает крошечный шажок вперёд. На мгновение его маленькое тело начинает падать, и моё сердце замирает, хоть я и знаю, что Каэр рядом. Но тут же невидимый порыв тёплого ветра, посланный отцовской волей, подхватывает его, и падение сменяется неуклюжим, коротким планированием. Он летит всего несколько метров, взвизгивая от смеси страха и восторга, и мягко опускается на камень.

— Получилось! — кричит он, и его лицо сияет от счастья.

Теперь очередь Лиана. Он прыгает без колебаний, смеясь, и Каэру приходится создать более сильный поток, чтобы поймать своего сорванца.

Я стою на террасе, и слёзы тихо катятся по щекам — слёзы не горя, а абсолютного, всепоглощающего счастья. Пятьдесят лет пролетели как один день, наполненный вот такими моментами. Каэр подходит ко мне, обнимает сзади и кладёт подбородок мне на плечо. От него пахнет ветром и морем.

— Они так быстро растут, — шепчу я.

— У нас впереди ещё много времени, чтобы смотреть, как они растут, — отвечает он, целуя меня в висок.

Внизу наши сыновья, забыв про страх, с хохотом прыгают с невысокого валуна, пытаясь поймать ветер. Я смотрю на них, на сильное плечо мужа, на бескрайнее небо. Когда-то я боялась времени. Теперь я знаю, что моя вечность — это не бесконечные годы. Моя вечность — это смех моих детей и тепло его руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И этого более чем достаточно.

Конец