Разрешаю меня забыть. Из книги Как меня ебали

Глава 1. Соня

— Может, вон то голубое? — Ира сжала мой локоть чуть сильнее, чем нужно, ее пальцы слегка дрожали от усталости. Она указывала на витрину, где манекен в небесно-голубом платье застыл в изящном полуповороте.

Я медленно провела взглядом по струящемуся шелку, отмечая, как вышитые серебряные нити переливаются под ярким светом софитов. Разрез от бедра обнажал манекену ногу почти до талии — слишком откровенно для корпоратива, но именно такой дерзости, кажется, и жаждала моя подруга после месяцев подавленности.

— Неплохо... Примеряешь? — слова падали, как тяжелые капли дождя. Мы уже пятый час блуждали по бесконечным коридорам торгового центра, и мои ноги горели огнем. Каждый новый магазин сливался с предыдущим в калейдоскопе зеркал и вешалок.

Когда мы наконец выбрались на парковку, холодный вечерний воздух обжег легкие. Я глубоко вдохнула, чувствуя, как усталость просачивается в каждую клеточку тела. Пакеты с покупками оттягивали руки, а где-то между ними болталась та самая голубая обновка — Ира в последний момент все же решилась на смелый фасон.

Я только успела вызвать такси, когда резкий визг тормозов заставил нас вздрогнуть. Черная Audi с тонированными стеклами остановилась в полуметре, брызги грязного снега из-под колес попали мне на сапоги.

Из машины вышли двое — первый, широкоплечий мужчина с шеей борца, носил дорогой костюм, который странно контрастировал с тюремными татуировками на его кистях. Второй был похудее, но не менее устрашающим — его узкие глаза бегали между нами, как у хищника, выбирающего жертву.

— Которая? — спросил Борец, перекатывая во рту жвачку. Звук его голоса заставил меня непроизвольно сглотнуть — в нем было что-то влажное, липкое, как прикосновение слизняка.

Его напарник сравнивал нас взглядом, и я почувствовала, как мороз сковал плечи. Мы с Ирой действительно были похожи — одинаковый рост, зеленые глаза, темные волосы до плеч. Но сейчас наша схожесть казалась проклятием.

— Ирина Никонова кто? — прищурился Борец.

Я увидела, как пальцы Иры вцепились в ручку пакета так, что костяшки побелели. Ее бывший муж Макс был настоящим проклятием нашей дружбы — влиятельный бизнесмен со связями в криминальном мире. Каждые несколько месяцев он устраивал ей новые проблемы, будто не мог смириться, что она осмелилась уйти.

Конечно, это он. Только для него подобный дешёвый спектакль с тонированной Audi и громилами в плохо сидящих костюмах был бы идеальным способом продемонстрировать власть и унизить Иру. Мысленно я закатила глаза — он всегда был таким пафосным. Для меня же эта ситуация была не опасна, а лишь досадна.

— Это я! — вырвалось у меня. Голос прозвучал неестественно громко в тишине пустынной парковки.

Меня грубо толкнули к машине. В последний момент я успела поймать взгляд Иры — в ее глазах читался ужас, благодарность и обещание "я что-нибудь придумаю". За себя я не боялась — Максу я была не нужна. И даже усмехнулась, представляя, как он скривится, увидев вместо бывшей жены ее лучшую подругу.

Дверь захлопнулась с глухим стуком, пахнущим дорогой кожей и опасностью. Audi рванула с места так резко, что меня вдавило в сиденье. Через тонированное стекло я видела, как подруга постепенно уменьшается, пока не превращается в маленькую темную точку.

Дорога заняла около часа. Когда машина остановилась перед полуразрушенным промышленным комплексом на окраине, меня вытолкнули наружу. Холодный ветер ударил по лицу, заставляя содрогнуться. Охранники, не говоря ни слова, повели меня к зданию, их пальцы впивались в мои плечи как стальные клещи.

Внутри царила гробовая тишина, нарушаемая только скрипом ржавых металлических конструкций. Пыль висела в воздухе, заставляя щипать глаза. Где-то капала вода, ее звук эхом разносился по пустым коридорам.

В центре помещения стояли двое. Первый — высокий брюнет лет двадцати пяти с глазами цвета зимнего неба. В его позе читалась расслабленная уверенность хищника, знающего, что добыча уже в ловушке. Второй, со шрамом через щеку, курил, прислонившись к стене. Дым от его сигареты вился в луче света из разбитого окна, создавая сюрреалистичную картину.

— Это что? —холодно спросил брюнет.

Охранник, который вел меня, заерзал:

— Никонова, как вы и просили...

Наступила тягостная пауза. Незнакомец медленно подошел, изучая мое лицо с холодным любопытством. Его взгляд скользил по моим чертам, как скальпель хирурга. Затем внезапным движением он ударил охранника в солнечное сплетение, прижал его голову к столу и показал фотографию:

— Ты хочешь умереть сегодня?

Громила побледнел, а два его друга сделали пару шагов назад.

Я же стояла в полном оцепенении, боясь даже пошевелиться, а в голове билось только одно слово: «бежать!»

Внезапно шрамированный рассмеялся, мазнув взглядом по фото:

— Не повезло тебе, красавица. В барак ее.

Когда меня потащили в темный коридор, я наконец осознала — это не Макс...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Соня

Тьма сгущалась в углах запертой комнаты, пропитанной запахом сырости и чего-то затхлого, будто это помещение годами не проветривали. Я прижалась спиной к холодной стене, обхватив колени дрожащими руками, и заставила себя не закрывать глаза ни на секунду. Замызганный матрас с желтыми пятнами в углу выглядел настолько отталкивающе, что даже мысль присесть на него вызывала отвращение. Бледный прямоугольник лунного света, падающий из крошечного окошка под потолком, казался единственной связью с внешним миром, но эта связь была обманчивой — слишком высоко, слишком далеко.

Мысли путались, набегая одна на другую: кто эти люди? Что им нужно от Иры? Я до боли сжала кулаки. Если они не собираются разговаривать, значит, рассчитывать можно только на себя. Нужно бежать при первой же возможности.

Ира наверняка успела скрыться. Она не из тех, кто будет сидеть сложа руки — если я знала ее хоть сколько-то, подруга уже искала способы помочь. Эта мысль согревала, но ненадолго — слишком многое оставалось неясным.

Утро началось с резкого лязга дверного замка. Дверь распахнулась с грохотом, и в проеме возник знакомый силуэт — один из вчерашних громил, с перекошенным от злости лицом.

— На выход. И без фокусов.

Его голос звучал как скрежет железа по стеклу. Я медленно поднялась, делая вид, что покорна, но глазами искала слабое место в его бдительности. Он был один — это давало призрачный шанс.

Длинный коридор с облупившейся краской на стенах казался бесконечным. Охранник держал меня за предплечье, но его хватка была небрежной — он явно не ожидал сопротивления от перепуганной девушки.

Я действовала молниеносно. Резкий рывок всем телом — и ногти впиваются в его лицо, оставляя кровавые полосы от виска до подбородка. Охранник вскрикнул от неожиданной боли, на мгновение ослабив хватку. Этого мгновения хватило.

Побег превратился в безумный марафон по лабиринту технических помещений. Ноги подкашивались, в груди кололо от нехватки воздуха, но адреналин гнал вперед. За спиной — тяжелый топот и хриплые ругательства.

Поворот. Еще один. Темнота.

Я влетела в случайную комнату, надеясь, что преследователь пронесется мимо, и замерла.

Равнодушные серые глаза уставились на меня через стол, заваленный бумагами. Тот самый брюнет — высокий, с бесстрастным лицом — медленно поднял голову, будто мое появление было лишь досадной помехой в его делах.

В ушах стучала кровь.

Дверь распахнулась — охранник с окровавленной щекой вцепился в мое плечо мертвой хваткой.

— Сорвалась, стерва...

Брюнет даже не пошевелился. Просто отвернулся к документам, словно я была пустым местом.

Новое место оказалось массивным зданием, вросшим в склон горы. Густой лес вокруг шелестел листьями, словно насмехаясь над любой мыслью о побеге.

Подвал встретил меня металлическим звоном захлопнувшейся двери. В полумраке постепенно проступали силуэты — десятки глаз смотрели на новенькую. Худые, изможденные девушки сидели вдоль стен на подобиях кроватей, одни — с тусклым любопытством, другие — с равнодушием давно сломленных людей.

— Что это за место? — мой голос прозвучал громче, чем я планировала.

Ответы приходили обрывочно, как кусочки страшной мозаики. Долги. Деньги, взятые не у тех людей. Днем — изнурительная работа в цеху, ночью — липкий страх. Охранникам запрещено к нам приставать, но иногда приезжают незнакомцы и увозят девушек. Назад никто не возвращается.

Ногти впились в ладони, оставляя красные линии. Ира никогда не связывалась с такими суммами, иначе точно рассказала бы мне.

В углу притаилась девочка — ей на вид не больше пятнадцати, остальные выглядели значительно старше.

— Меня забрали вместо сестры, — прошептала она, пряча лицо в коленях.

Ее пока не трогали. Пока.

Утреннее построение превращалось в унизительную процедуру. Мужчина со шрамом — Глеб, как я позже узнала — похаживал вдоль шеренги, изучая каждую как товар. Его взгляд задержался на мне дольше обычного.

Я не опустила глаз, высоко подняв подбородок.

— Новенькая думает, она особенная? — он осклабился, обнажив зубы.

Тишина.

— Работать!

Швейный цех встретил меня гулом машин. Руки помнили движения — мама учила меня шить в детстве. Но здесь все было иначе. Тугие нитки рвались, иглы ломались под нарочито грубой тканью, а за каждую ошибку следовал удар по пальцам. Готовые платья — дорогие, изящные — уносили охранники, чтобы продать "на воле".

Вечер принес жидкую похлебку и черствый хлеб. Ноги горели огнем, спина ныла от скрюченной позы.

— Сегодня выбор, — прошептала соседка.

Я закрыла глаза. Бежать. Нужно бежать до того, как за мной придут.

Но глухой лес и толстые стены смеялись над моими планами.

Темнота сгущалась. Время заканчивалось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. Соня

Когда охранник начал зачитывать список имен, я затаила дыхание, нервно царапая ногтями ладонь.

Десять чужих имен. Моего среди них не было. Волна облегчения прокатилась по телу такой теплой дрожью, что я едва не застонала. Сегодня я вне опасности. Хотя после утреннего построения мне казалось, что Глеб непременно устроит мне проблемы — его взгляд скользил по мне, как нож по горлу.

Через полчаса шесть девушек вернулись. Они были бледные, как мел, их руки дрожали, а глаза смотрели куда-то внутрь себя, будто видели то, чего не должны были видеть. Я подсела к одной из них, худенькой брюнетке с синяком на скуле, и тихо спросила, что там происходит на этих "выборах".

— Богатые ублюдки,— прошептала она, обхватив себя за плечи. — Им подавай девушек по описанию - блондинок, брюнеток, высоких, миниатюрных...— Ее голос сорвался, когда она добавила: — Глеб назвал твое имя. Но тот охранник, новый, что-то прошептал ему, покачал головой. После этого Глеб скривился, будто уксус хлебнул.

По спине пробежали ледяные мурашки. Значит, я должна была идти. Но кто-то вмешался. Почему? И что теперь будет делать Глеб? Он явно не из тех, кто просто так отступает. Значит, в следующий раз мне не отвертеться.

Утро началось с того, что на построении я не сводила глаз с Глеба. Его шрам сегодня казался особенно отталкивающим — багровым рубцом, пересекающим щеку, как след от кнута. Рядом со мной стояла девушка, не успевшая заплести косу — ее светлые волосы были собраны в небрежный хвост. Глеб остановился перед ней, потом вдруг резко дернул за волосы, заставив вскрикнуть от боли.

— Ты что делаешь? — крикнула я, не успев подумать, и вцепилась ему в руку. Вокруг мгновенно воцарилась мертвая тишина — даже дыхание девушек замерло. Глеб медленно разжал пальцы, высвободил руку из моей хватки и со всей силы ударил меня по лицу.

Мир на мгновение померк. Я почувствовала, как теплая кровь наполнила рот, разбитая губа пульсировала болью. Но я выпрямилась, медленно повернула голову и посмотрела ему прямо в глаза - с ненавистью, которая, казалось, могла бы его испепелить.

Он прищурился, угрожающе наклонился ко мне, готовясь ударить снова...

— Глеб.— Голос прозвучал спокойно, но с такой неоспоримой властью, что все вздрогнули. В дверях стоял Руслан - тот самый брюнет с серыми глазами, холодными, как зимнее утро. — Работа уже пять минут как идет, — он равнодушно провел взглядом по моей разбитой губе. — Иди на спарринг, если силу некуда девать. Или ты с девочками помаду не поделил?

Глеб скрипнул зубами, но лишь злобно махнул рукой:

— Работать!

Его взгляд, брошенный мне вслед, обещал: это еще не конец.

Весь день я не могла сосредоточиться, вздрагивала от каждого шороха, каждую минуту ожидая мести. Но спину держала прямо — где-то в глубине души я знала, что за мной наблюдают. Не только Глеб, кто-то еще.

Неделя прошла относительно спокойно. "Выборов" больше не устраивали. На построениях я лишь ловила на себе ненавистные взгляды Глеба, но открытых стычек избегала. Больше времени проводила с Алиной — той самой девочкой-подростком. Учила ее шить, рассказывала истории из детства, делилась скудным ужином. А по ночам, когда все засыпали, прокручивала в голове планы побега, мысленно проходя по каждому коридору, запоминая расположение охраны. Но лазейки не находилось.

И вот однажды после ужина дверь распахнулась. Охранник, обычно молчаливый, крикнул только мое имя.

— Соня... — Алина сжала мою руку так сильно, что стало больно. Я успокаивающе улыбнулась ей, хотя кровь стучала дробью в висках.

Шаг. Еще шаг. Охранник закрыл за мной дверь и пошел следом. Коридор был узким, темным, где-то перегорела лампочка. Вдруг шаги позади прекратились. Я обернулась — никого. Абсолютная темнота. Абсолютная тишина. И невероятный, невозможный шанс...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4. Соня

В тот момент, когда я, не думая, бросилась вперёд по тёмному коридору, в груди разгорелась дикая, почти животная надежда. Она жгла изнутри, ослепляла. Казалось, ещё несколько метров — и этот кошмар останется позади. Я вдохну не спёртый, пропахший потом и страхом воздух барака, а холодную свежесть ночи, увижу звёзды, а не зарешеченные окна. Кто и зачем устроил мне этот шанс, было неважно. Разум отключился, остался лишь первобытный инстинкт бегства. Главное — бежать!

Но уже через два шага я врезалась во что-то твёрдое, неподвижное и неумолимое, как скала. В кромешной тьме я не сразу поняла, что это человек — высокий, мощный, одетый во всё чёрное, сливающийся с мраком. Он не вышел навстречу случайно. Он ждал. Его руки, холодные и жилистые, как стальные капканы, мгновенно схватили меня, с силой, от которой хрустнули кости, вжав в шершавую стену всем телом. Я почувствовала запах табака и чего-то металлического, оружейного, что въелось в его кожу.

В горле встал комок леденящего ужаса.

"Мммф!" — хотела закричать я, но ладонь с мозолистыми пальцами грубо, почти рванув кожу в уголках губ, зажала мне рот, перекрывая кислород. Другая рука рванула рубашку — пуговицы, словно насмешливые слёзы, звеняще рассыпались по грязному полу. Тело охватила не волна, а целая лавина парализующего страха. Я билась как рыба на крючке, задыхаясь в немом крике, колотила ногами, пыталась ударить коленом в пах — но это было словно пытаться сдвинуть бетонную стену. Бессилие, острое и ядовитое, затопило меня.

Нет, нет, нет!

Его пальцы впились в мою грудь, сжимая до боли, до тошноты, с каждым движением оставляя на коже синяки. Когда он рванул за пояс штанов, я в полном, отчаянном исступлении извернулась и вцепилась зубами в его руку, почувствовав на языке солоновато-горький вкус чужой кожи и крови. На мгновение его хватка ослабла — и в сердце, вопреки всему, рванула та самая безумная надежда: смогу, вырвусь!

Но тут последовал удар. Острая, обжигающая боль взорвалась в висках, мир поплыл, запрыгал красками. Меня швырнули на стену — спина ударилась о рельефную поверхность, и показалось, будто кто-то вонзил в плоть сотню раскалённых игл. Я всё ещё пыталась сопротивляться, цепляясь за ускользающее сознание, но силы были слишком неравны.

Его тело, тяжёлое и чуждое, прижало меня, и вдруг низ живота пронзила острая, режущая боль — будто кто-то полоснул по коже лезвием.

В полубреду, сквозь пелену слёз и боли, я увидела, как он расстегивает свои штаны. Волна тошноты, горькой и жгучей, подкатила к горлу.

"Нет, только не это. Лучше убей." — пронеслось в голове, обрывком последней молитвы.

Он ударил меня снова, и мир на мгновение провалился в беззвучный, чёрный вакуум.

И вдруг — свет. Яркий, режущий воспалённые глаза луч фонаря в конце коридора. Голоса. Несколько голосов сразу. Не сон, не галлюцинация.

Человек в чёрном резко отпрянул, его дыхание стало частым и злым. Он швырнул меня на пол, и прежде чем я успела понять что-то, его след простыл в темноте. Я попыталась подняться, но мир снова закачался, уходя из-под ног, и на этот раз густая, липкая темнота накрыла меня с головой.

***

Очнулась я на своей койке. Первое, что я увидела — широкие, испуганные до боли глаза Алины. Её пальцы, холодные как лёд, судорожно сжимали мою руку, будя в памяти ощущение тех самых, других пальцев. По телу пробежала судорога, и я чуть не закричала снова.

— Соня! Соня, что случилось? Где ты была? — её голос дрожал, срывался на шёпот.

Я попыталась ответить, но из пересохшего, сведённого спазмом горла вырвался только хрип, звук разбитого существа. Каждое движение, каждый вдох отзывался глухой, ноющей болью — будто всё тело побили палками.

Мысли путались, не желая складываться в картину. Тёмный коридор. Сильные руки. Боль. Свет. Почему он ушел? Кто эти голоса? Случайность? Или… Нет. Это не могло быть случайностью. Меня ждали. Кто-то знал. Кто-то подстроил эту ловушку, подсунув мне ложный ключ, сыграв на самом главном, на инстинкте. Кто? Руслан? Чтобы получить повод сломать окончательно? Глеб? Или кто-то другой, чьё имя даже не приходило на ум? И зачем? Зачем было устраивать этот побег, чтобы так грубо, так жестоко поймать? Чтобы подавить? Насладиться моим падением? Чтобы я сломалась и стала удобной? В голове звенело, а ответа не было. Только липкое, тошнотворное чувство, что за мной наблюдают. Что я пешка в чужой игре, правил которой не знаю.

­— Всё... нормально. Мне повезло, — прошептала я, выдавливая из себя слова, различая в полумраке её бледное, искажённое страхом лицо.

"Повезло"

. Какое чудовищное, какое кощунственное слово в этой ситуации.

— Скоро построение. Как ты пойдёшь? — её пальцы сжали мою руку сильнее, и это было единственное, что хоть как-то удерживало от паники.

Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как пламенем болят рёбра.

— Соберусь. Надо идти. — Мысль о том, что будет, если я не явлюсь, пугала куда больше, чем физическая боль.

Через час, еле раздобыв целую рубашку, которая скрывала синяки, но не могла скрыть сведённые болью плечи, мы шли по коридору. Алина незаметно, но крепко поддерживала меня под руку. Каждый шаг отдавался огнём в висках и по спине. Но я стиснула зубы до хруста, впилась ногтями в ладони и вошла в зал с высоко поднятой, хоть и бесконечно тяжелой головой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глеб лениво обвёл всех взглядом хищника, его глаза скользнули и по мне, сегодня лишь на мгновение, но я замерла, натянутая как струна, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он уже открыл рот, чтобы отдать команду начать работать, когда дверь распахнулась.

Руслан вошёл стремительно, его высеченные словно из гранита глаза как обычно не выражали эмоций.

Глеб скривился:

— Что-то ты зачастил. — Но брюнет проигнорировал его, передав какие-то бумаги охраннику.

Потом он повернулся — и наш взгляды встретились. Секундная пауза, и на его лице, обычно непроницаемом, промелькнула непонятная тень — что-то острое, оценивающее. Он медленно, целенаправленно пошёл через зал, и я почувствовала, как Алина сжимает мою руку, замирая.

Внутри всё сжалось в ледяной ком. Я не опустила глаз, вложив в свой взгляд всю ненависть, всю выжженную боль, всё оставшееся достоинство. Пусть видит. Пусть видит, что сломать меня не удалось. Даже сейчас. Даже после этого.

Руслан остановился в шаге, его взгляд, тяжёлый и пристальный, скользнул по моему лицу, задержался на ссадине на щеке, которую я не могла скрыть, потом опустился ниже, на неестественно прямые плечи, на рубашку, застёгнутую на все пуговицы. Его брови чуть сдвинулись, в глазах мелькнуло нечто, что я не могла расшифровать. Не сочувствие. Нет. Скорее… расчёт.

— В лазарет, — резко бросил он, не отводя от меня глаз.

Глеб удивлённо приподнял бровь, потом окинул меня заинтересованным, порочным взглядом. Его ухмылка стала шире, циничнее, но он лишь махнул рукой охраннику.

Когда меня повели, я почувствовала на спине два взгляда — ледяной, пронизывающий взгляд Руслана и горящий, как раскалённый уголь, взгляд Глеба.

***

Дорогие читатели, спасибо за звездочки, мне очень-очень приятно!!

Глава 5. Соня

Лазарет оказался удивительно чистым помещением с белыми, почти стерильными стенами и резким запахом антисептика, режущим ноздри. Этот запах, символ нормальности и лечения, здесь, в аду, казался инородным. Врач — седой мужчина с глубокими, уставшими морщинами вокруг глаз — выглядел выгоревшим, но не жестоким. Его пальцы, осматривающие мои раны, были удивительно мягкими, почти отцовскими, по сравнению с грубыми руками охранников. Эта неожиданная аккуратность заставила слёзы подступить к горлу, но я сжала зубы. Он молча проверил сотрясение, ощупал рёбра, но на все мои вопросы, на мой немой, испуганный взгляд, ответил лишь коротким, бесстрастным «отдыхай» перед тем, как выйти, оставив меня одну со жгучей болью в боку и целым роем ядовитых мыслей.

Я лежала, вглядываясь в потолок, где трещины образовывали причудливые, безумные узоры, похожие на карту моего нового мира. Вспоминала тёмный коридор, чьи-то грубые руки, разрывающие мою одежду, запах чужого тела и металла. И Руслана. Его странное вмешательство на построении… Сердце сжалось от нового витка паники.

Я прикрыла глаза, как новая внезапная и дикая мысль заставила меня резко приподняться на локте — дверь! Она была заперта? Щель под дверью и полом манила полоской света из коридора. А что если свобода в двух шагах? Маловероятно, но все же... кажется, я не слышала поворота ключа, после того, как врач вышел. Адреналин ударил в виски, заставив на секунду забыть о боли.

Сейчас! Бежать!

Я резко рванулась на кровати, но острая, разрывающая боль в рёбрах тут же швырнула меня обратно на подушку, вырвав сдавленный, беспомощный стон. Бессилие накатило новой, горькой волной. Нет, я должна попытаться снова...

Неожиданно дверь распахнулась с такой силой, что я вздрогнула, почувствовав, как сердце бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. В проёме, заполняя его собой, стоял Руслан, его серые глаза казались ещё бездоннее при ярком, безжалостном свете лазарета.

— Кто? — спросил он коротко, отрывисто, и это единственное слово повисло в воздухе, тяжёлое, как гиря, грозящая раздавить.

Я отрицательно покачала головой, но вложила во взгляд всю накопившуюся ненависть, все испепеляющее отвращение. Это он? Пришёл проверить, не узнала ли я его в темноте? Или ищет того, кто осмелился нарушить

его

правила? Ведь охранникам строго запрещалось трогать "товар"...

В голове метались мысли — что опаснее: рассказать о нападении или промолчать? Слова застряли в горле комом. Игра шла на краю пропости, и я не знала правил.

Мысли прервались, когда его пальцы неожиданно, почти невесомо коснулись моей пряди, выбившейся из косы. Я замерла, чувствуя, как кожу стянуло парализующим ужасом, будто по ней пробежал ядовитый паук. Нельзя показывать страх. Нельзя. Глазами я искала хоть что-то, что могло бы стать оружием — шприц, ножницы, даже стеклянный стакан. Готовность к борьбе заставила кровь бежать быстрее.

Но Руслан уже небрежно откинул мою прядь и убрал руку и, внезапно, не спрашивая разрешения, грубо задрал мою рубашку. Я успела лишь прижать руками ткань к груди, но синяки на ребрах, живот с уродливой рваной царапиной прикрыть не удалось. Стыд и омерзение вспыхнули во мне ярким пламенем.

— Что ты... — я не успела договорить, как он развернулся и вышел так же молча и стремительно, как и появился, оставив после себя лишь едва уловимый запах одеколона и миллион невысказанных вопросов, давящих грузнее любого камня.

***

Три дня в лазарете прошли в мучительном, изматывающем ожидании. Каждый скрип за дверью, каждый шаг заставлял сердце замирать. Врач появлялся редко — приносил лекарства, проверял температуру, молча уходил. Но в день выписки, уже стоя в дверях, он вдруг обернулся, и его усталое лицо дрогнуло:

— Постарайся вести себя тише. Иначе будешь моим частым гостем. Или... тебя не будет вовсе. — Его глаза на мгновение выразили что-то похожее на старую, потухшую жалость, прежде чем дверь закрылась за ним, оставив меня с этим леденящим душу предупреждением.

Возвращение в барак встретили десятки глаз девушек — кто-то с любопытством, кто-то с опаской, кто-то с откровенным страхом. Алина бросилась ко мне, обняла так сильно, что заныли едва зажившие рёбра, но я не стала её останавливать. Её дрожащие, холодные руки говорили лучше слов — она боялась за меня больше, чем я сама.

Но на следующий день, когда мы строем, как стадо покорных овец, шли в цех, тяжёлая рука охранника вдруг выдернула меня из шеренги. Волна животного страха ударила под колени.

— За мной, — буркнул он без эмоций и повёл в противоположную сторону — к административному крылу.

Сердце стучало где-то в горле, сухо и часто. Что со мной будет? Что я сделала? Мысли путались, в голове проносились самые страшные варианты. Меня ведут на расправу. Или…

Полупустая комната. И он. Руслан у окна, его профиль чётко и резко вырисовывался на фоне грязно-фиолетового неба. Он повернулся, и я впервые разглядела его полностью — высокий, подтянутый, смертельно опасный, он крайне резко контрастировал с убогими, грязными стенами этого места. Его спокойствие было пугающим.

— Я могу забрать тебя из барака, — его голос был ровным, почти равнодушным, будто он предлагал чаю. — Никакой работы. Чистая одежда. Полноценная еда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок, а внутри всё сжалось в тугой, болезненный комок. Он не просто предлагал. Он покупал.

— Но...? — выдохнула я, уже догадываясь, уже чувствуя тошнотворный привкус цены.

Уголок его губ дрогнул в подобии холодной, безжизненной улыбки.

— Ты будешь проводить ночи со мной.

Кровь ударила в лицо так резко, что в ушах зазвенело, а мир на мгновение поплыл. Руки задрожали от сдерживаемой, бессильной злости, от оскорбления, от унижения. В горле встал ком.

— Спасибо, обойдусь, — прошипела я сквозь стиснутые зубы, вкладывая в слова все свое презрение.

Его лицо не изменилось, лишь в глазах появилась твёрдая, стальная уверенность.

— У тебя секунда, чтобы передумать.

— Пошёл ты! — вырвалось у меня прежде, чем я успела обдумать последствия. Ярость затмила разум.

В его глазах вспыхнуло что-то стремительное и опасное, как удар кинжала. Я инстинктивно отпрянула, ударившись спиной о стену, снова оказавшись в ловушке. Он шагнул вперёд, одним движением схватил за плечо — его пальцы впились в кожу, обещая новые синяки.

— Я могу взять тебя прямо сейчас, — он говорил тихо, почти интимно, но каждое слово обжигало, как раскалённый металл, оставляя рубцы на душе. — И уже никто не поможет. А за твои слова... могу отдать охранникам. По кругу. Каждому.

Он отпустил меня, сделал шаг назад, оценивающе, как товар, оглядел с ног до головы.

— Хотя... судя по всему, до этого и так недалеко, да?

В тот момент ненависть заполнила меня целиком — горячая, слепая, всепоглощающая. Но вместе с ней пришёл и животный, парализующий страх — потому что в его спокойных словах была жестокая правда.

Глава 6. Соня

Тёмный барак, пропитанный запахом сырости и страха, наполнялся шёпотами, словно ядовитым дымом. Я, прижавшись затылком к холодной стенке за койкой, рассказывала Алине о предложении Руслана, выдавливая из себя слова, каждое из которых обжигало горло, как глоток кислоты. Её глаза расширились до предела, стали огромными, совсем детскими, в них плескался чистый, неразбавленный ужас. Её пальцы, тонкие и нервные, скручивали край моей рубашки, оставляя заломы на ткани. Она была всего лишь ребёнком — пятнадцать лет, узкие плечи, тонкие запястья, которые я могла обхватить двумя пальцами. Видеть такой всепоглощающий страх в этих ещё не успевших повзрослеть глазах было невыносимо. Во мне всё сжималось от боли и безысходности.

— Ты что, отказалась? — резкий, сиплый шёпот, полный немого осуждения, донёсся с соседней койки.

Я вздрогнула. Девушка с тёмными кругами под глазами приподнялась на локте. Её потрескавшиеся губы искривились в горькой, уставшей усмешке. Это была Катя, одна из девушек постарше меня. Её когда-то красивое лицо теперь напоминало потрёпанную, пожелтевшую фотографию.

— Дура, — выдохнула она, и в её голосе звучала не злоба, а некое странное, извращённое сожаление. — Руслан редко берёт к себе. Обычно возвращает через пару недель, но... — Она облизнула пересохшие губы, будто вспоминая вкус жизни, которой у неё не было. — Хоть немного пожить по-человечески. Постираться нормально. Поспать на чистом белье. А ты... ты добровольно отказалась от этого. Сама.

В груди что-то ёкнуло. Нет, я не сожалела о своем решении, но скрипнула зубами, чувствуя, как нарастает волна гнева — и на неё, и на себя, и на всю эту несправедливую вселенную. Значит, правила для него не писаны. Но тогда... тот человек в темноте — не он? Но как Руслан узнал, что мне нужен лазарет? Охранники, нашедшие меня, явно не докладывали — просто швырнули на койку, как мешок с картошкой. Глеб тоже не обратил внимания, пока не появился Руслан.

Мысли путались, как нитки в неумелых руках, заходя в тупик. Все же кто-то хотел помочь мне сбежать? Или как раз встреча с маньяком в темноте не случайна? Единственный, кто проявлял хоть каплю человечности — врач, но ведь я увидела его позже...

— Подумаешь, что не нравится, — Катя не унималась, её шёпот становился всё язвительнее. — Может, ты ждёшь принца? Здесь их нет. Здесь есть они. И выбор невелик: либо передышка, один и на выгодных условиях, либо купит какой-нибудь неадекват и найдут потом в канаве. Ты понимаешь, что ты сделала? Ты плюнула на свой единственный шанс. И не спасешь ты себя. И свою малявку тоже.

Её слова падали, как камни, прямо в душу. Одна мысль о том, чтобы согласиться на предложение Руслана, вызывала во мне такую дрожь, что зубы начинали стучать, будто в лихорадке. Да, возможно, все это звучало логично, но... Это было бы предательством самой себя, последней чертой, за которой я перестану быть человеком. Нет. Ни за что. Но теперь к этому «нет» примешивался едкий, отравляющий душу страх — а не подписываю ли я этим отказом приговор не только себе, но и Алине?

Весь следующий день в цеху я притворялась, что сосредоточена на работе, а сама изучала каждую щель, каждый угол, каждый взгляд охранника с болезненной, почти безумной интенсивностью. Последний ряд швейных машин стоял в трёх шагах от двери, куда охранники выходили курить. Не выход — крошечный загончик, заваленный ящиками. Но на стене...

Мои пальцы замедлили работу, когда я разглядела пожарную лестницу, старую, ржавую, но, кажется, ещё целую. Мысль о побеге зрела в сознании, как зерно в тёмной земле — медленно, но неотвратимо пробиваясь к свету, становясь единственной соломинкой, за которую можно ухватиться. С лестницы можно добраться до маленького окна на третьем этаже — кухня, где стояли огромные баки с отходами. Их вывозили каждый день перед обедом. Если отвлечь охрану у входа хотя бы на минуту...

План складывался в голове, обретая чёткие, пусть и безумные очертания. Совершенно ненадёжный, отчаянный, но единственный. Завтра. Мы попробуем завтра. Это «мы» относилось ко мне и Алине. Я должна была вытащить её. Это стало навязчивой идеей, искуплением.

Я уже собиралась сказать Алине о плане, наклонившись к ней, чтобы шепнуть на ухо обрывок надежды, когда услышала перешёптывание, заставившее кровь застыть в жилах:

— Сегодня вечером будет "выбор"... — голос одной из девушек дрожал, как лист на ветру, в нём слышались слёзы и паника. — Только что охрана обсуждала... Список немаленький.

Волна беспомощности, куда более страшная, чем та, что вызывало воспоминание о Руслане, прокатилась по спине. Я медленно подняла голову и тут же встретилась взглядом с Глебом. Он стоял у двери, его шрам растянулся в мерзкой, самодовольной ухмылке, а глаза блестели, как у кота перед тем, как сожрать мышку. Его взгляд скользнул по мне, потом медленно, с наслаждением переполз на Алину, и обратно — немой вопрос и обещание одновременно.

В горле пересохло, сердце заколотилось, отчаянно пытаясь вырваться из клетки груди. План. Надо менять план. Сегодня. Сейчас. Потому что после "выбора" может быть уже поздно. Поздно для меня. Для нас обеих.

Иголка снова соскользнула с ткани, оставив кривую, уродливую строчку. Я дышала глубже, пытаясь сосредоточиться, но пальцы не слушались — дрожали так, что нитка постоянно путалась и рвалась. Сообщение о "выборе" висело в воздухе, как ядовитый туман, обволакивая каждую мысль, отравляя последние крупицы надежды. Алина сидела рядом, её обычно ловкие, быстрые пальцы сегодня двигались неестественно медленно и неуверенно — она тоже знала. Мы украдкой обменивались краткими, испуганными взглядами, в которых читался один и тот же, невысказанный вопрос: "Кого сегодня заберут?"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глеб медленно, с театральной важностью прошёлся вдоль шеренги девушек, его сапоги гулко, как молот палача, стучали по бетонному полу цеха. Внезапно он резко остановился и хлопнул в ладоши — сухой, резкий звук громко разнёсся под высокими потолками, заставив всех вздрогнуть и замереть.

— Досрочный выбор! — прокричал он, и в его голосе слышалась не просто нездоровая радость, а неподдельное, садистское наслаждение. — Здесь и сейчас. Никто не уйдёт до окончания.

Мои пальцы сами собой, цепко, до боли сжали холодную, липкую от пота руку Алины. Нет, только не это. Обычно списки объявляли после ужина, давая хоть какое-то время подготовиться, морально себя обмануть. Это внезапное изменение правил пахло чем-то личным, местью, направленной прямо в меня. Глеб поймал мой взгляд и ухмыльнулся ещё шире, демонстративно потягиваясь, как сытый хищник перед тем, как начать играть с жертвой.

Охранник с блокнотом начал зачитывать имена. Каждое имя падало в гробовой тишине, как приговор, отзываясь эхом приглушённых всхлипов. "Марина. Ольга. Светлана..." Девушки выходили вперёд, некоторые плача беззвучно, другие — с пустыми, остекленевшими лицами — те, кто уже проходил через это раньше и чья душа, казалось, просто умерла. Я считала в уме, пытаясь найти логику, закономерность — уже семь, восемь, девять...

— Алина.

Воздух вырвался из моих лёгких со свистом, будто мне нанесли удар ножом в живот. Девочка рядом со мной замерла, её зрачки расширились, поглощая весь свет, делая глаза двумя бездонными чёрными дырами страха.

— Нет, — прошептала я, чувствуя, как всё внутри скрутилось в тугой, болезненный узел, перехватывая дыхание. — Это ошибка. Ей всего пятнадцать! Вы не можете...

Глеб подошёл ближе, намеренно медленно, наслаждаясь моментом.

— Правила изменились. Возрастной ценз снижен, — произнёс он сладким, ядовитым тоном. Его глаза блестели. — Если хочешь присоединиться — милости просим. Твоё имя я могу внести дополнительно. Сделать исключение для подружки.

В цеху повисла гробовая, давящая тишина. Все смотрели на меня — девушки с немым ожиданием и страхом, охранники — с предвкушением кровавого, унизительного спектакля. Алина дрожала, как осиновый лист, её губы шептали что-то беззвучное, мольбу или моё имя.

Я сделала шаг вперёд, тело напряглось, но в этот момент дверь цеха с лёгким, скрипучим звуком приоткрылась. В помещение зашел Руслан. Он остановился у входа, его лицо оставалось каменным, глаза — пустыми и абсолютно равнодушными. Он просто наблюдал, скрестив руки на груди, не делая ни шага вперёд. Ни слова протеста. Ни намёка на вмешательство. Просто холодный, безучастный свидетель.

И это его равнодушие ударило сильнее, чем любая жестокость Глеба. Он мог остановить это. Но не стал.

Глеб оскалился в победной, торжествующей ухмылке и резко, грубо дёрнул Алину за руку, вырывая её из моей ослабевшей хватки.

— Время вышло, — прошипел он мне на ухо, низко склонившись, пока девочку, спотыкающуюся и плачущую, уводили к остальным "избранным".

Я стояла, совершенно парализованная, глядя, как Алину толкают вперёд. Её последний взгляд через плечо — полный необъятного ужаса, мольбы и вопроса «почему?» — прожигал меня насквозь, выжигая душу дотла. Руслан всё так же молча наблюдал со стороны, его лицо не выражало ничего, кроме лёгкой, пресыщенной скуки.

В цеху прокатилась волна шёпота, но я уже не слышала окружающих звуков. В ушах стоял оглушительный звон, в котором стучало только одно: "Я ничего не сделала. Я её не спасла. Я просто стояла и смотрела."

Пальцы сами собой, почти без участия сознания, сжали забытую на столе иглу — маленькую, острую, смехотворно бесполезную против всех них. Но больше у меня ничего не было. Ничего, кроме этой всепоглощающей боли в груди, чувства вины, что разъедало изнутри, и внезапно, с ужасающей ясностью пришедшего понимания: теперь мне по-настоящему нечего терять.

Глава 7. Соня

Игла в моей руке была холодной и острой, как лезвие бритвы. Я чувствовала, как её тонкий стальной кончик слегка дрожит вместе с моими пальцами. В носу стоял резкий запах машинного масла и пота, смешавшийся со сладковатым ароматом свежесшитой ткани. Я сделала шаг вперёд, не думая ни о последствиях, ни о том, что эта крошечная стальная заточка вряд ли сможет остановить Глеба. Но видеть, как Алину — эту худенькую девочку с испуганными глазами-блюдцами и тонкими, как прутики, руками — уводят на "выбор", я больше не могла.

Свет ламп дневного света в цеху мерцал, отбрасывая резкие тени на лица девушек. Некоторые из них плакали, другие нервно теребили одежду, но никто не смел пошевелиться. Алина пыталась вырваться, её светлые волосы растрепались, а на щеках горели красные пятна от слёз.

Руслан появился передо мной будто из ниоткуда. Его рука сжала моё запястье с такой силой, что игла выскользнула из пальцев и со звоном упала на бетонный пол, подпрыгнув несколько раз, прежде чем закатиться под швейную машинку.

— С ума сошла? — прошипел он, и в его голосе впервые прорвалось что-то, кроме привычного холодного равнодушия.

Его дыхание пахло мятой и чем-то ещё — дорогим, чуждым этому месту.

Я подняла на него глаза, и внезапно в груди вспыхнула искра надежды. Его серые глаза вблизи оказались не однотонными — в них были прожилки голубого и серебристые вкрапления, как у зимнего волка.

— Спаси её, — прошептала я, чувствуя, как губы онемели, будто их коснулся лед. — Ты же можешь!

Он лишь медленно приподнял бровь, будто я предложила ему что-то абсурдное. На его левой скуле я заметила тонкий шрам, который не видела раньше — белый, почти прозрачный, длиной не больше сантиметра.

— Я согласна! — вцепилась я в его чёрную майку, чувствуя под пальцами жар его кожи и рельеф мышц живота. Материал был мягким, дорогим, так непохожим на грубую ткань нашей робы. — Ты зол, потому что я отказалась? Хорошо, я согласна! Но её отпусти! Ей всего пятнадцать!

Руслан прищурился, изучая моё лицо. Его взгляд скользнул по моему лбу, где выступили капельки пота, остановился на дрожащих губах, затем вернулся к глазам.

— Серьёзно? — Он резко стряхнул мои руки с себя, словно отряхиваясь от чего-то грязного. На его лице мелькнуло что-то похожее на отвращение. — Меня не интересуют твои внезапные предложения.

— Тогда замени её на меня! — голос мой сорвался, но я не опустила глаз. Где-то за спиной кто-то из девушек ахнула. — Какая им разница? Всё равно используют и выбросят, как мусор.

Тишина в цеху стала такой плотной, что можно было услышать, как кто-то сглотнул. Руслан несколько секунд молча смотрел мне в глаза.

— Глеб.

Тот уже почти вывел Алину за дверь и обернулся с раздражённой гримасой. Его шрам на щеке покраснел, как всегда, когда он злился.

— Ты хочешь пойти на поводу у этой сучки? — он дернул Алину за руку, и девочка вскрикнула от боли.

— Я хочу её сломать, — спокойно ответил Руслан, и от этих слов у меня похолодела кровь.

В его голосе не было злости — только безжалостная констатация факта, будто он говорил о ремонте сломанного механизма.

Он расслабленно скрестил руки на груди, его взгляд скользнул по мне сверху вниз, оценивающе, как покупатель рассматривает товар на рынке.

— Так что ты там предлагала? — громко спросил он, нарочито медленно. — Повтори, а то я не расслышал. Неужели себя? Хочешь, чтобы я тебя трахал?

В цеху воцарилась мёртвая тишина. Даже дыхание девушек стало неслышным. Я чувствовала, как жар стыда поднимается к щекам, но взгляд Алины — её широкие, полные слёз глаза, в которых читался немой вопрос "Почему ты это делаешь?" — приковывал меня сильнее, чем страх.

— Хочу, — мой голос дрогнул, но не сломался. Я выпрямила спину, чувствуя, как под моей робой выступает холодный пот. — Только оставь её в покое.

Ухмылка Руслана стала шире. Он сделал шаг ближе, и я почувствовала запах его одеколона — древесный, с горьковатыми нотками.

— Мне не нужна в постели фригидная девка, изображающая жертву.

Я прикусила губу, чтобы не выпалить лишнего. В глазах потемнело от ярости — мне хотелось вцепиться ему в лицо, выцарапать эти холодные, насмешливые глаза.

— Я... буду делать всё, что тебе нравится, — выдавила я сквозь зубы, чувствуя, как во рту появляется вкус крови — я прикусила щеку.

Руслан замер на секунду, его глаза сузились. Затем он резко щёлкнул пальцами — звук был таким громким в тишине, что некоторые девушки вздрогнули.

Глеб скрипнул зубами, его лицо исказила гримаса злости, но он разжал пальцы на запястье Алины.

— Соня... — девочка бросилась ко мне, ее грудь вздымалась неровными рывками, а моя рубашка заскрипела под ее пальцами.

— За мной, — Руслан уже повернулся к выходу, даже не оглянувшись. Его спина была прямой, плечи расслаблены — будто ничего особенного не произошло.

Я шла за ним, чувствуя на себе взгляды. Некоторые девушки смотрели с завистью — им казалось, что я вырвалась из ада. Они не понимали. Быть с ним не значило спастись. Это значило лишь сменить одну клетку на другую. Впереди меня ждала не свобода, а другая форма рабства — и не известно, что было хуже.

А Руслан шёл впереди, его ботинки чётко стучали по бетонному полу. Он не оглядывался, не проверял, иду ли я за ним. Он знал, что у меня нет выбора. И где-то глубоко внутри, под слоем страха и отвращения, я чувствовала — самое страшное только начинается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8. Соня

Мы свернули в узкий коридор, который вел в часть здания, где я еще не была. Стены здесь были не обшарпанными, а ровными, выкрашенными в холодный серый цвет, пол — чистым, без пятен и трещин. Охранники шли позади, их шаги гулко отдавались в тишине. Руслан шел впереди, не оглядываясь.

Дверь перед нами была современной, с электронным замком. Руслан провел картой, раздался тихий щелчок, и створки бесшумно раздвинулись.

Лифт. Чистый, с зеркальными стенками. Я вошла, сжавшись в углу, чувствуя, как в ушах шумит так громко, что, кажется, этот звук слышно всем вокруг. Руслан встал ближе к двери, его отражение в зеркале было бесстрастным, лишь пальцы слегка постукивали по бедру.

Я не могла осознать, что через несколько минут мне придется... Нет. Я не хотела даже думать об этом. Но Алина была спасена. Это стоило того.

— Руслан… — мой голос прозвучал тише шепота.

Он лишь слегка повернул голову, не отрывая взгляда от цифр на панели.

— Я… понимаю, что обещала. И я не отказываюсь...нет... но… — я сглотнула, чувствуя, как ком в горле мешает говорить. — Дай мне немного времени... хотя бы до завтра. Всего одну ночь… чтобы подготовиться.

Мои пальцы незаметно царапали руки, вызывая физическую боль, чтобы не разрыдаться от беспомощности.

Он медленно, почти с хищной грацией, развернулся ко мне.

Его лицо было по-мужски красивым, грубоватым, будто высеченным резцом из цельного куска гранита, не терпящим нежности. Скулы — жесткие и резкие, подбородок с легкой ямочкой, упрямый, четко очерченный. Но главное — это глаза. Взгляд тяжелый, пронизывающий, будто ощупывающий душу на прочность.

И в этих глазах уже читался ответ — жесткий, безжалостный.

Нет.

Этот беззвучный приговор прозвучал в тишине комнаты громче любого крика. У меня и не было надежды, но моё сердце все равно упало куда-то в пустоту, и по телу пробежал озноб.

Но в этот момент в кармане у него резко и настойчиво запищал телефон, нарушая напряженную тишину. Руслан нахмурился, его брови резко сдвинулись, но движение, которым он достал телефон, было отточенным и быстрым. Он скользнул взглядом по экрану, и я увидела, как маска непроницаемости на его лице на мгновение дрогнула, сменившись настороженностью, а затем и вовсе стала каменной, абсолютно нечитаемой. В воздухе повисло напряжение.

— У тебя есть ночь. — Он бросил это сквозь сжатые зубы, и в его голосе послышалась не просто неохота, а какая-то тщательно скрываемая буря, словно каждое слово было вырвано силой.

Я глубоко вздохнула — от облегчения и от щемящей тревоги одновременно.

Охранники украдкой переглянулись — в их взглядах мелькнуло неподдельное удивление. Они явно не ожидали такого поворота.

Телефон пискнул снова, настойчиво и требовательно. Руслан резко стиснул челюсти, его взгляд ушел куда-то вдаль, в свои мысли, полные явной угрозы. Он больше не смотрел на меня.

---

Его комната оказалась не камерой, а почти нормальной квартирой-студией: кухонный уголок с техникой, диван, даже телевизор. И, конечно, большая кровать с темным покрывалом.

На пороге Руслан окинул меня взглядом, полным брезгливости.

— Душ. И выбрось это. — Он кивнул на мою робу. — Сейчас.

Повернувшись к охраннику за дверью, он отрывисто бросил:

— Принеси одежду. И побыстрее

Затем достал телефон, принимая звонок.

— Сейчас буду. — Коротко ответил и сбросил вызов.

Один из охранников вопросительно посмотрел на Руслана.

— Он становится проблемой. — качнул головой он.

Охранник кивнул и вышел. Руслан еще раз взглянул на меня — оценивающе, холодно — и направился к шкафу.

Я поспешила в ванную, захлопнув за собой дверь. Горячая вода хлынула потоком, пар быстро заполнил пространство. Я залезла под почти кипящие струи, стараясь смыть с себя не только грязь, но и этот день, этот ужас, это место.

Сквозь шум воды раздался звук захлопнувшейся входной двери.

Он ушел.

Я выключила воду, прислушиваясь. Тишина.

Осторожно завернувшись в полотенце, я приоткрыла дверь. Комната была пуста.

Я вышла из ванной, крепче затянув полотенце вокруг тела. Комната утопала в полумраке - только слабый свет настольной лампы рисовал теплые круги на паркете. У двери лежал обещанный пакет с одеждой. Из него торчал уголок чего-то мягкого - возможно, свитера.

Подойдя к большому зеркалу над комодом, я заметила на его поверхности аккуратную деревянную расческу. Ее зубья были широкими, идеальными для мокрых волос. Я взяла ее в дрожащие пальцы и начала медленно распутывать пряди, наблюдая в отражении как капли воды стекают по моим плечам.

Мои движения становились все увереннее с каждым взмахом расчески. Горячий душ и эта простая, почти домашняя процедура ненадолго вернули ощущение нормальности. Я закрыла глаза, проводя расческой по длинным прядям, слыша только тихий шелест волос...

Когда я снова открыла глаза, глаза уловили движение в отражении в зеркала. Руслан. Он стоял в дальнем углу комнаты, спиной ко мне, снимая через голову футболку. Мышцы его спины плавно сдвинулись, прорисовывая под кожей чёткий, сильный рельеф. Я замерла с расческой в волосах, наблюдая как обнажается его кожа, невольно любуясь этой игрой мускулов, линией плеч, уходящей в узкую талию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Руслан повернулся - и мой взгляд упёрся в идеальный пресс, каждый кубик будто выточенный резцом. Сознание «подвисло», охваченное каким-то инстинктивным восхищением перед этой физической силой и совершенством.

Я задержала взгляд дольше, чем следовало, когда вдруг поняла, что он замер.

Испуганно подняла глаза выше к его лицу и увидела, что он смотрит в отражение прямо на меня.

Расческа выпала у меня из рук, с глухим стуком ударившись о деревянную поверхность комода. Звук показался невероятно громким в тишине комнаты. Я резко отвела взгляд, смущенно потянулась рукой, чтобы поднять ее, но в этот момент ощутила тепло его тела за своей спиной.

Руслан стоял прямо за мной. Так близко, что я чувствовала исходящий от него жар даже сквозь плотную ткань полотенца.

Я видела в зеркале, как он медленно поднял руку, убрал мои мокрые волосы с плеча. Его пальцы слегка коснулись кожи — и там, где он прикоснулся, кожа тут же вспыхнула, будто обожженная.

Секунду мы просто смотрели друг на друга в отражении — в его взгляде сейчас был не привычный холод, а горячее, почти животное пламя. А я… я чувствовала, как по моей коже рассыпались тысячи крошечных искр, пробуждая желание, которое я так отчаянно не хотела признавать даже перед самой собой.

Еще движение — и полотенце беззвучно упало на пол.

Потом он резко развернул меня к себе — и в следующее мгновение его губы уже были на моих, жесткие, требовательные, не оставляющие выбора, сметающие все сомнения одним властным прикосновением.

---

Дорогие читатели, спасибо за интерес к истории, буду рада обратной связи в комментариях!)

Глава 9. Соня

Его губы обрушились на мои с такой жаркой настойчивостью, что перехватило дыхание. Одна рука легла на мой затылок, пальцы вплелись в волосы, не оставляя шанса отстраниться. Другая скользнула по спине, обжигая кожу ладонью, прежде чем крепко обхватить талию и прижать меня к себе так сильно, что я почувствовала каждый мускул его тела.

Я вскрикнула в его рот, когда он резко подхватил меня за бёдра и посадил на край комода. Дерево было холодным под обнажённой кожей. Он встал между моих раздвинутых ног, не прерывая поцелуя — его язык был настойчивым, требовательным, вытягивающим из меня ответную дрожь.

Его руки были повсюду — то сжимали мои бёдра, то скользили вверх по животу, едва касаясь сосков, заставляя их набухать от прикосновений. Мои собственные пальцы цеплялись за его плечи, скользили по шее, впивались в короткие жёсткие волосы. Я ненавидела себя за то, как тело отзывалось на каждое прикосновение, за стон, вырвавшийся из горла, когда он зубами задел мою нижнюю губу.

Краем сознания я услышала металлический звон расстёгивающегося ремня. Дыхание перехватило, но протеста не последовало — где-то в глубине я уже знала, что не хочу останавливать это. Не сейчас. Не когда его пальцы уже скользнули между моих ног, находя там влагу, которой не должно было быть.

С лёгкостью, пугающей в своём совершенстве, он поднял меня на руки и перенёс на кровать, даже не разрывая наш поцелуй. Его тело накрыло моё, горячее и тяжёлое, и в тот момент что-то во мне сдалось, сломалось, позволив волнам удовольствия захлестнуть с головой. Он двигался во мне с методичной жесткостью, с каждым толчком заставляя забывать, кто мы друг другу, почему это неправильно, что будет завтра. Только здесь и сейчас — его кожа под моими пальцами, его дыхание у моего уха, его имя на моих губах, когда волна нарастающего удовольствия наконец накрыла меня, а за ним последовал и он, с тихим стоном, впившись зубами в мое плечо.

***

Утро пришло с туманным сознанием и мгновенной паникой. Я открыла глаза, не сразу понимая, где нахожусь — не обшарпанные стены барака, а нормальная комната с мягким светом из-за штор. И тут я ощутила — тяжелую руку поперёк талии, горячее дыхание у самой шеи, голое тело Руслана, прижатое к моей спине.

События прошлой ночи пронеслись в голове вихрем. Я покрылась липкой испариной.

"Дура. Что я наделала"

. Тело, проклятое, слабое тело, помнило каждое прикосновение, каждый стон, каждый вздох, и от этих воспоминаний я сжалась в комок, желая исчезнуть, испариться. Вчера это самое тело откликалось, наслаждалось, в то время как сейчас моя душа кричала от ужаса и презрения к самой себе.

В этот момент телефон Руслана издал вибрацию. Рука мгновенно исчезла с моей талии. Я зажмурилась, притворяясь спящей, чувствуя, как он резко переворачивается и встаёт с кровати. Шорох одежды, шаги, щелчок двери — он ушёл.

Я вскочила с кровати, подбирая с пола своё полотенце. В ванной умывалась ледяной водой, пытаясь смыть с себя следы его прикосновений, его запах, эту ночь. Я терла кожу, пока не стало больно. Зеркало отражало красные следы на шее, синяк на бедре — метки, которые теперь напоминали о моём предательстве самой себя.

Как я могла. Как я могла ему ответить.

Но немые вопросы только усиливали тошнотворную волну стыда.

До обеда я металась по комнате, как зверь в клетке, не находя себе места. Руслан не возвращался, и эта неопределённость, эта тишина сводила с ума. Каждый скрип за дверью заставлял сердце останавливаться, когда я представляла его взгляд, его насмешливую и самодовольную ухмылку.

Наконец дверь открылась — охранник.

— Руслан разрешил тебе навестить Алину.

Алина. Сердце сжалось от нового витка самоуничтожения.

Я кивнула и пошла за ним, но каждый шаг давался с трудом — как я посмотрю ей в глаза после того, что произошло? Как я буду прикосаться к ней своими руками, которые всего несколько часов назад обнимали

его

.

Мысль увидеть Алину, напуганную, которая, наверняка, всю ночь не сомкнула глаз, представляя мне самые страшные муки, заставила меня замедлить шаг. Возникло предательское желание — не идти. Но как я могла ее оставить с этими мыслями, нет, я должна ее успокоить.

Алина бросилась ко мне, едва я переступила порог. Ее пальцы обхватили мои плечи, глаза лихорадочно бегали по лицу, шее, рукам — искали следы, синяки, признаки боли.

— Соня... — ее голос дрожал. — Ты... как ты? Он... они...?

Я схватила ее руки, резко сжала, заставив замолчать.

— Все в порядке. Не надо.

Я прижалась к ней, пряча лицо в её волосах, чувствуя, как предательские слёзы подступают к глазам. Руслан хотел сломать меня — и преуспел. Только не силой, а тем, что заставил мое тело откликнуться на его прикосновения.

— Но я вижу... — ее пальцы дрогнули у моего ворота, где кожа была красной.

— Неважно. — Я отвела взгляд. — Просто знай, что я жива. И ты будешь жива.

Она хотела спросить еще что-то, но я потянула ее в угол, подальше от чужих ушей.

— Я не могу передвигаться свободно, — прошептала я. — Руслан не дурак. Он не выпустит меня из виду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Алина сжала мои руки.

— Тогда что мы...

— Не знаю. — Я провела ладонью по лицу. — Пока — ничего. Но если будет шанс... если я что-то найду... ты должна быть готова.

— Готова к чему?

— К любому варианту. — Я посмотрела ей прямо в глаза. — Даже к самому плохому.

Она замерла, потом кивнула:

— Я готова.

Я обняла ее — крепко, как будто это могло что-то изменить. Она прижалась ко мне, и я почувствовала, как ее худенькое тело дрожит.

— Не думай об этом, — прошептала я. — Думай только о том, что мы выживем.

Охранник у двери заерзал.

— Время.

Я отпустила Алину, последний раз сжала ее пальцы.

— Жди.

Она кивнула. В ее глазах не было слез — только та же пустота, что и у меня внутри.

Я повернулась и пошла к выходу, чувствуя, как ее взгляд жжет мне спину. Плана не было. Только одно знание: если шанс появится — я его не упущу.

***

Возвращаясь в комнату, я попыталась успокоиться. На кухне нашла кружку, собираясь заварить кофе — может, хоть это вернёт ощущение контроля. В этот момент дверь открылась.

Кружка выпала у меня из рук, разбившись о пол. На пороге стоял Руслан — спокойный, собранный, с тем же нечитаемым выражением лица. Его глаза медленно скользнули по мне, останавливаясь на осколках у моих ног, затем снова поднялись к лицу.

Я стиснула зубы, пытаясь испепелить его взглядом, но смогла лишь ненавистнически смотреть исподлобья. Он сделал шаг вперёд, затем ещё один — неспешный, уверенный, как хищник, знающий, что добыча уже в ловушке.

Глава 10. Соня

Руслан сделал еще шаг вперёд, сократив расстояние между нами до опасного минимума. Его пальцы коснулись моих волос — лёгкое, почти невесомое прикосновение, от которого по спине пробежали противные иголочки. Я резко отбила его руку, ногти впились в его запястье, оставив красные царапины.

— Ну ладно, — он усмехнулся, будто моя реакция его забавляла. — А что насчёт твоего долга?

Мои пальцы непроизвольно сжались. Долг. Сделка. Алина. Всё это смешалось в голове в один клубок горечи. Я опустила руку, чувствуя, как подступает тошнота, и отвела взгляд — не могла выдержать его насмешливых глаз.

Он неторопливо достал кружку из шкафа за моей головой, заварил кофе. Аромат горького напитка заполнил комнату, такой обыденный, такой несовместимый с тем, что происходило между нами. Я стояла посреди кухни, как истукан, не зная, что делать со своими руками, с этим стыдом под рёбрами. Потоптавшись на месте, присела на корточки, стала собирать осколки.

— Как прошла встреча с подругой? — он листал что-то в телефоне, даже не глядя на меня.

Вопрос несколько сбивал с толку, как и сам факт того, что он вообще разрешил мне навестить Алину. В своем самобичевании как-то не сразу обратила внимание на эту странную "щедрость". Я покосилась на него, продолжая подбирать остатки кружки:

— Нормально.

В этот момент осколок впился в ладонь. Острая боль, тёплая кровь на коже. Руслан поднял глаза, отложил телефон и без слов направился к аптечке. Его пальцы обхватили моё запястье — жёстко, без возможности вырваться — и потащили к дивану.

— Почему от тебя всегда столько проблем? — он надавил на рану ваткой, смоченной в спирте.

Я впилась зубами в губу, но не издала ни звука. Его прикосновения жгли, но не из-за боли — из-за внутреннего протеста, который пульсировал в висках.

— Ну так отпусти меня, и я постараюсь больше никогда в жизни с тобой не пересекаться.

Он хрипло рассмеялся:

— Уверен, ты уже каждый угол здесь облазила в поисках выхода.

Я заставила лицо оставаться каменным.

— А это возможно?

— Проверять не советую. — Его улыбка исчезла.

Я бросила взгляд на кухонные ножи. Блестящие, острые, такие близкие...

— С ножами тоже баловаться не стоит... а то еще опять порежешься. — Он сказал это, даже не поворачивая головы.

Как он...?

— Впрочем, как и душить меня ночью подушкой. Я чутко сплю.

Да, он определённо издевался. Но в его словах была правда — все мои мысли за этот день крутились вокруг этих "планов". Удар ножом. Удушение. Но даже если бы я смогла — что дальше? Охрана на этаже, Глеб, который с радостью пристрелит меня за это... Нет, мне нужна была хитрость, а не грубая сила.

***

Вечером я стояла перед зеркалом в ванной, дрожащими пальцами сжимая край раковины. Отражение смотрело на меня пустыми глазами — бледное лицо, следы от его зубов на плече, синяк на бедре. Сегодня всё будет иначе. Сегодня не будет этого предательского желания, только ненависть. Только сила.

Он возьмет то, что считал своим по праву. И я боялась этого. Боялась до тошноты, до дрожи в коленях.

Зеркало запотело. Я провела ладонью, и в отражении снова возникло мое лицо — я выглядела как жертва. И, возможно, именно поэтому в глубине души почувствовала… облегчение.

Потому что когда он сделает это силой — я наконец смогу ненавидеть его по-настоящему. Без этой грязной дрожи в животе, без стыда, который грыз меня после прошлой ночи. Я смогу сказать себе: «Он монстр»— и не добавлять: «А я сама позволила».

Я резко сжала полотенце. Это было ужасно. Это было… спасение.

Я вышла из ванной, подошла к кровати, аккуратно устроилась на самом краю и замерла, вцепившись в простыню. Руслан изучал документы, свет лампы подчёркивал резкие черты его лица. Спустя минуту, показавшейся вечностью, он отложил бумаги, погасил свет — и в следующее мгновение его тело прижало меня к матрасу.

— А как же сказка на ночь? — его голос звучал насмешливо в темноте.

Я не ответила. Его губы скользнули по скуле, шее — лёгкие, дразнящие прикосновения. Руки держали мои запястья, но не слишком сильно, будто давая шанс вырваться. Я не воспользовалась им.

— Просто... делай, что хотел, — прошептала я сквозь зубы.

— Говоришь так, будто я насильник.

— А разве нет?

Он внезапно отстранился. В лунном свете его глаза блестели, как у хищника.

— Мы оба знаем, что я тебя не насиловал.

Эти слова ударили больнее, чем если бы он действительно ударил меня. Потому что это была правда. Вчера... вчера я хотела этого так же сильно, как и он. И он знал. Знал и теперь играл с этим, забавлялся.

Он резко отпустил меня, встал с кровати.

— Спокойной ночи. — Ухмылка.

Затем он взял сигареты и вышел, оставив меня одну с этой правдой, которая жгла изнутри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. Руслан

Дождь барабанил по жестяной крыше склада, сливаясь в монотонную какофонию. Руслан стоял под навесом, затягиваясь сигаретой за сигаретой. Дым вился вокруг него призрачными кольцами, растворяясь в сыром ночном воздухе. В голове — одна и та же мысль, въевшаяся, как ржавчина:

Как вырваться из этой ловушки?

Ответа не было.

Гора, двоюродный брат отца, забрал их с Агатой двенадцать лет назад, после той странной "аварии", унесшей родителей. Руслан тогда не задавался вопросами. Крыша над головой, еда, защита — что еще нужно четырнадцатилетнему пацану? Сначала мелкие поручения: передать пакет, запомнить лицо, шепнуть пару угроз. К семнадцати — первые "воспитательные" беседы с должниками. К двадцати — управление целой сетью, где люди были просто расходным материалом.

Но сейчас...

Бессмысленно.

Сегодня Глеб снова перешел все границы. Ударил рыжую в цеху за упавшую иглу. Не для дисциплины — для удовольствия. Руслан видел, как его глаза загорелись, когда девчонка дернулась от удара.

Гора назвал это "неизбежными издержками".

— Ты портишь всю малину, — бросил он Руслану в последний раз. — Бизнес не строится на сантиментах.

Может, он прав.

Тогда почему каждый день чувствуешь, как грязь затягивает глубже? Нет, ему не жаль этих девчонок — сами напросились, взяв деньги у не тех людей. Но зачем превращать это в кровавый цирк? Да, Руслан и сам без единого сомнения мог раздавить человека, но в этом всегда был смысл — наказать за ошибку, добыть нужные сведения. Обычно он имел дело с мужчинами — их надо ломать, девушки же сдавались после первого же намека на угрозу.

Мысли, еще минуту назад кипевшие от злости на Глеба, теперь плавно смещались в другое русло.

Агата.

Сейчас ей тринадцать. Она жила в хорошем доме, ходила в частную школу, ни в чем не нуждалась. Гора называл это «заботой о семье».

Но Руслан это видел иначе — для него Агата была заложницей.

Пока она под крылом Горы — Руслан будет служить.

И если он решится выйти из игры, первое, что сделает Гора — начнет давить через неё.

«Ты же не хочешь, чтобы с сестренкой что-то случилось?»

Руслан сам не заметил, как сжал рукоять пистолета. Он не мог допустить, чтобы Агату втянули в этот бизнес. Не мог позволить, чтобы она стала разменной монетой.

Значит, сначала — её.

Надо вытащить её. Спрятать. Дать новые документы, переправить туда, где Гора не достанет.

Но как?

Гора держал ее в железной клетке — школа-дом, дом-школа, ни шага без присмотра. Приставил бывшего зэка, который чуть ли не в туалет за ней ходил. В школу её возил личный водитель. После уроков — сразу домой. Никаких друзей, никаких лишних контактов.

Попытка переговорить с охранником в доме — позже его нашли в реке, далеко от поселка.

Руслан медленно прошелся под навесом, останавливаясь около стены из дождя.

Вариант первый — договориться с Горой.

Смешно. Гора не отпускал

никого

.

Вариант второй — забрать силой.

Рискованно. Если что-то пойдет не так, Агата пострадает первой.

Вариант третий...

Руслан замер.

Ему нужен был кто-то, кому Гора не станет мешать подойти к Агате. Кто-то, кто не вызовет подозрений.

Учительница? Няня?

Нет. Гора проверяет всех, кто приближается к Агате.

---

Очередная сигарета догорела, обжигая пальцы. Руслан раздавил окурок о бетон, ощущая, как тяжесть в висках превращается в тупую боль.

Соня.

Ее образ всплывал все чаще.

Первый день. Огромный громила тащит ее в барак, а она царапается, как дикая кошка, оставляя на лице охранника кровавые дорожки. Руслан тогда усмехнулся: "Ну и злюка". Но внутри — что-то дрогнуло.

Остальные сразу сникали: плакали, умоляли, обещали "все что угодно". А эта...

Дура

.

Подставилась за подругу. Добровольно шагнула в машину к незнакомцам. Даже не зная, зачем ее берут.

И теперь она здесь.

Челюсть свело от напряжения.

Он видел, как она смотрела на него в первый день — ненависть сквозь слезы. Как пыталась сбежать. Как не сломалась, даже когда Глеб ударил ее при всех.

Упрямая. Глупая. Несгибаемая.

И это... бесило.

Потому что она была

другой

. Не как те, кто годами жил в бараках, смирившись. Не как Глеб, получающий кайф от чужих стонов. Не как он сам, когда-то переставший спрашивать "Зачем?".

Глеб рвался отправить ее на "выбор", но Руслан неожиданно для себя вмешался. Сказал, что нужно "разобраться", хотя все было ясно — раз попала сюда, обратной дороги нет. Сам не понял, зачем ввязался.

А потом тот день в цеху... Он вошел передать бумаги, и вдруг — удар между лопаток. Обернулся — и застыл. Соня стояла, как всегда, с гордо поднятой головой, но что-то было не так. Дыхание прерывистое, лицо бледнее обычного, а та девчонка, Алина, будто поддерживала ее. Хотел уйти, но ноги сами понесли его к ним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он знал, как выглядят люди с болью, которую пытаются скрыть. Видел, как она сжимает зубы на каждом вдохе, как пальцы впиваются в плечо Алины.

В лазарете все подтвердилось. Охранники, конечно, "ничего не видели". Те, кто нашел ее в коридоре, мямлили что-то про "уже такую нашли".

Ярость накрыла волной. Он не понимал, почему это его так задело. Просто не терпел, когда нарушали его приказы. Да, именно так.

Предложил ей сделку — защиту в обмен на тело. Ожидал страха, покорности. Получил — презрение. Чистое, обжигающее.

Ненормальная

.

А на следующий день она готова была на все ради этой пятнадцатилетней дурёхи. Это взбесило еще больше — ну сколько можно спасать других? Она же и здесь-то из-за подруги оказалась.

Хотелось сломать ее. Заставить понять, как устроен этот мир.

Но потом...

Она вышла из ванной в одном полотенце, и все планы рухнули. В зеркале он увидел не пленницу, а женщину — с мокрыми волосами, горящими глазами, губами, прикушенными от какого-то своего решения.

И она... отдавалась так, будто не было барака, Глеба, страха. Будто в этот момент существовали только они двое.

Утром он ушел, не дожидаясь, когда она проснется. Не хотел думать, что увидит в ее глазах — отвращение? Сожаление? Ненависть?

К вечеру убедил себя, что ему все равно. Но когда увидел ее снова — тело вспомнило все само.

Соня подчеркивала — это насилие. Она готова терпеть.

Вот только Руслан внезапно понял: он не хочет, чтобы она его терпела.

---

Дверь распахнулась с грохотом. В проеме — Глеб, с перекошенной физиономией и бутылкой самогона.

— Гора ждет. Сейчас.

Руслан медленно повернул голову.

— Передай — через пять минут.

Глеб замер, пальцы сжали горлышко так, что стекло затрещало.

— Ты ему и так уже на нервах, а еще и выебываешься?

— Через пять минут, — повторил Руслан, и в голосе зазвучала сталь.

Они секунду мерялись взглядами. Глеб плюнул, хлопнул дверью так, что задрожали стены.

Руслан провел рукой по лицу.

Пора завязывать.

Но как?

Это не офис, где можно написать заявление. Отсюда уходят только двумя путями — вперед ногами или с компроматом, способным похоронить всех.

А у него пока нет ни того, ни другого. Жалкие крупицы, способные разве что разозлить и без того недовольного «дядю».

Но должно появиться.

Глава 12. Соня

Дни в комнате Руслана тянулись однообразной чередой, сливаясь в монотонное полотно времени, где утро невозможно было отличить от вечера. Руслан появлялся редко — только чтобы переодеться или взять документы из сейфа. Его отсутствие давало мне ложное ощущение безопасности. В те редкие часы, когда мне разрешали навестить Алину, я превращалась в тень — скользила вдоль стен, впитывая каждую деталь этого проклятого места: расположение коридоров, график смен охраны, но главное — двери. Особенно те, что открывались кодовыми замками. Карточки доступа были недосягаемы, но цифры... Цифры можно было подсмотреть, запомнить, сложить в голове как пазл возможного побега.

Я постепенно освоилась в его пространстве — научилась пользоваться кофемашиной, разогревала еду в микроволновке. Книги из его шкафа удивляли своим разнообразием: Достоевский рядом с Ницше, томики Бродского на полке с детективами. Странный выбор для человека, который держал женщин в подвальных бараках. За это время я аккуратно изучила содержимое тумбочек, пошарила под одежой в шкафу, но так ничего стоящего и не обнаружила. Иногда я включала телевизор, бесцельно переключая каналы, но с каждым таким днем бездействия во мне росло глухое раздражение — время текло сквозь пальцы, а я оставалась беспомощной, как птица в клетке.

В тот день я неловко двинулась и пролила кофе на светлую майку. Переодевшись, решила сразу застирать пятно. Вода в раковине обжигала руки, когда я услышана, как в коридоре распахнулась входная дверь. Я даже не вздрогнула — уже научилась различать его тяжелые шаги. Но следующий звук заставил меня замереть — пронзительный электронный писк чужой карты доступа. Таких карт, как я знала, было всего две-три на весь комплекс.

— Какого черта ты здесь делаешь? — голос Руслана прозвучал как удар хлыста, в нем чувствовалась сдерживаемая ярость.

Я медленно выключила воду, затаив дыхание. Каждая мышца в теле напряглась до предела, пальцы непроизвольно сжали мокрую ткань майки.

— Ого, какой нежный прием! — знакомый хриплый смех Глеба заставил мое сердце бешено заколотиться. — Одолжил карточку у твоего пса. Один раз не считается, да?

Я осторожно приоткрыла дверь в ванну, прислушиваясь. Руки задрожали от воспоминаний. Глеб был другим — непредсказуемым, жестоким, в его глазах светилось что-то животное, чего не было даже у Руслана.

Послышался глухой удар, затем шум борьбы.

— Зачем пришел? — Руслан говорил сквозь зубы, и в его голосе я услышала опасную, стальную нотку.

— Ты слишком расслабился, дружок. — Глеб хрипел, будто его душили. — Гора недоволен. Пора ему взбодрить тебя. Кстати, а где твоя…

Я вышла и застыла в дверном проеме.

Картина передо мной выглядела угрожающе: Руслан прижимал Глеба к журнальному столику, его пальцы впились в шею противника, перекрывая дыхание. В другой руке он сжимал карту доступа, края которой впивались в ладонь.

Я наблюдала за ними, рассматривая каждую деталь. Внезапно мой взгляд упал на ремень Глеба — странную треугольную пряжку с неестественно острыми краями. В голове мелькнула мысль: "Как он не режется, когда застегивает штаны?" Руслан заметил направление моего взгляда. Его брови чуть сдвинулись.

В памяти против воли вспыхнул образ.

Темный коридор. Грубые руки, впивающиеся в мои запястья. Запах табака. Я дергаюсь, пытаюсь вырваться — и тогда острая боль в животе, будто меня режут. И теперь этот странный треугольник с острыми как бритва краями...

— О, а пленница выглядит слишком… мммм…. живой? — голос Глеба вернул меня в реальность. Его глаза скользнули по мне, и в них мелькнуло что-то хищное. — Плохо стараешься, Русланчик.

Мое дыхание участилось. Ладони стали влажными. Это был ОН. Не Руслан. Глеб. Все это время я ошибалась, думая, что нападавший в том коридоре — Руслан.

Я машинально прикоснулась к шраму на животе, через футболку ощущая под пальцами неровную ткань кожи. Глеб заметил этот жест — его ухмылка стала шире, почти торжествующей.

Руслан резко повернул голову. Его взгляд перебежал с моего лица на Глеба, на его ремень... Его пальцы сжали плечо Глеба так, что костяшки побелели.

— Ладно, скучные вы, — Глеб вырвался из хватки. Он поправил воротник, бросая на меня долгий взгляд, полный немых угроз. — Гора приедет. Тик-так... — Он сделал непристойный жест в мою сторону, но теперь это выглядело как-то по-другому — словно продолжение того, что началось тогда в темноте. Затем медленно, словно нарочито, пошел к выходу.

Как только дверь закрылась, Руслан повернулся ко мне. Его движения были точными, как у хищника. Он шагнул вперед, и прежде чем я успела отреагировать, его пальцы впились в ткань моей майки, грубо задирая её, совсем как тогда в лазарете.

Когда его взгляд упал на шрам, челюсть сжалась так сильно, что выступили бугры на скулах.

Он отпустил майку, резко развернулся и вышел, хлопнув дверью с такой силой, что задрожали оконные стекла. Я осталась стоять посреди комнаты с ощущением, что только что произошло что-то нехорошее. Руслан теперь знал. И Глеб знал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я стояла посреди комнаты, мелко дрожа. Их конфликт был глубже, чем я предполагала. Глеб — явная угроза. "Гора" — кто-то выше в этой иерархии. А Руслан... У Руслана была своя личная охрана. Верные ему люди. Эта информация могла быть полезной.

Когда он вернулся через час, то выглядел уставшим. Сел на диван, запрокинул голову на спинку, закрыл глаза длинными темными ресницами. Я притворялась, что читаю, но каждым нервом чувствовала его напряжение, исходящее волнами.

— Подойди, — его голос прозвучал глухо, но в нем была та стальная нотка, против которой не было возражений.

Я медленно поднялась, ощущая, как сердце колотится где-то в горле. Каждый шаг давался с трудом, будто я шла по тонкому льду.

Его рука молниеносно сжала мое запястье, рывком усаживая к себе на колени. От неожиданности я вскрикнула — его мускулистые бедра оказались твердыми, как камень.

— Хочу расслабиться, — он снова закрыл глаза, но его пальцы впились в мои бедра с такой силой, что завтра точно останутся следы.

— Что... что это значит? — Я изо всех сил старалась, чтобы голос звучал ровно, но предательская дрожь все равно прокралась в слова.

Его губы искривились в той полуулыбке, которая всегда предвещала неприятности:

— Придумай. Или я решу сам. — Он открыл глаза, и в них вспыхнул тот самый опасный огонь, от которого становилось одновременно жарко и страшно. — Тебе не понравится.

Глава 13. Соня

Руслан снова закрыл глаза, откинув голову на спинку дивана. Его пальцы были напряжены, но выдавали усталость. Я поерзала у него на коленях, пытаясь найти удобное положение, но его твердые мышцы не давали расслабиться. Нерешительно положив руки на его плечи, я начала легонько разминать напряженные мускулы. В голове крутились десятки вопросов, но язык будто прилип к нёбу.

— Что ты с ним сделал? — наконец вырвалось у меня, нарушая тягостное молчание.

Тело Руслана резко окаменело под моими пальцами, превратившись в напряженную глыбу. В воздухе повисла тягостная, мучительная пауза, растянувшаяся, казалось, на вечность. Я уже смирилась с этим молчанием, потеряв всякую надежду на ответ, когда его голос, низкий и обволакивающе-опасный, разрезал тишину, словно лезвие:

— Поговорил. — Он открыл глаза, и в них читалось жетское предупреждение, как и очевидность, как именно он «разговаривал» — Не люблю, когда нарушают мои приказы.

Эти слова, произнесенные с пугающей душу ударностью, заставили меня внутренне съежиться. Я застыла, продолжая автоматически двигать руками, будто мои ладони жили отдельной жизнью от переполненного волнением сознания. Мои пальцы сами собой сползли ниже, наткнувшись на твердый рельеф грудных мышц. Его торс казался выкованным из стали — каждый мускул был идеально очерчен даже под тканью рубашки.

Дыхание Руслана изменилось — стало глубже, горячее, прерывистее. И тогда его пальцы, все еще сжимавшие мои бедра, совершили по моим ногам несколько едва уловимых, почти невесомых движений, похожих на непроизвольную ласку. Это крошечное, предательское проявление чего-то, что не было грубой силой, заставило меня затаить дыхание.

«Расколись» — внезапно пронеслось в моей голове. — «Дай мне увидеть того человека, что скрывается за этой маской. Покажи мне тот огонь, что я видела однажды.»

Я видела его. Помнила тот самый первый вечер, когда в его взгляде бушевали эмоции, живые и настоящие, а не это вечное ледяное безразличие.

Снова поерзала у него на коленях, движение теперь было нарочитым, вызовом, брошенным его каменному спокойствию. Его веки дрогнули, но не открылись. Ободренная, я позволила своим ладоням скользнуть еще ниже, к тому самому упругому прессу, который навсегда врезался в мою память... Жар хлынул мне в лицо от этой дерзости и воспоминаний. Хорошо, что он не видел охватившего меня смущения.

И тогда я ощутила это — под моей ладонью, под ребрами, учащенно, гулко забилось его сердце. Его ритм был диким, неистовым, совсем не таким, какой должен быть у непоколебимой статуи, которой он всегда пытался казаться. Триумф и страх одновременно сжали мне горло.

Я балансировала на лезвии, проверяя границы дозволенного, пытаясь отвоевать у него крупицу мнимого контроля. Я жаждала увидеть пламя, но панически боялась обжечься. Я уже собралась отступить, испугавшись собственной смелости, как его железная хватка сомкнулась на моих запястьях.

— Ты не понимаешь, во что играешь, — голос Руслана прозвучал хрипло, в нем слышалось напряженное, с трудом сдерживаемое предупреждение.

«Остановись! Сейчас же!» — закричало внутри меня самосохранение, заглушаемое азартом.

— А во что играешь ты? — выдохнула я, и в моем голосе прозвучал вызов.

Это был последний миг осознания. Последняя секунда перед обрывом. Я увидела, как та самая хрупкая плотина, что сдерживала бурю, рухнула.

Реакция Руслана была сокрушительной и мгновенной. Мир перевернулся, прежде чем я успела понять что-либо. Его мощные ладони притянули мое лицо к его. Его поцелуй обрушился на меня — жесткий, властный, забирающий воздух и рассудок. Его пальцы скользили по моему телу с хищной уверенностью, сдирая с меня одежду, безжалостно и эффективно уничтожая все барьеры между нами.

Внутри меня бушевала гражданская война. «Надо споротивляться!» — кричал один голос. «Не останавливайся!» — стонал другой, низкий и непобедимо сильный. Я уперлась ладонями в его плечи в тщетной, жалкой попытке оттолкнуть, но в итоге лишь впилась ногтями в его кожу, чувствуя, как мое собственное тело предает меня, отвечая на каждое его прикосновение волной огненного желания. Где-то в глубине, в самом низу живота, закрутился тугой, болезненно-сладкий узел, пульсирующий в такт его яростным движениям.

Резкий, металлический лязг ремня прозвучал как выстрел, но мне было уже все равно. Он с легкостью приподнял меня и медленно, мучительно медленно опустил на себя. Обжигающая, разрывающая полнота заставила меня застонать.

— Какая же ты мокрая, — хрипло сказал Руслан, глядя мне прямо в глаза. — Из-за меня...

Эти слова должны были вернуть мне рассудок. Но они лишь подожгли фитиль, доведя до предела то безумие, что бушевало внутри.

Я хотела его? Да. И это признание, пронесшееся в голове, пугало больше всего.

Затем он словно сорвался — несколько резких движений, и я уже лежала на спине, чувствуя, как диван прогибается под его весом. Его темп становился все жестче, но вместе с тем с каждым движением затягивая меня все сильнее, распаляя поглощающее желание, которое я сама же и вызвала своим глупым экспериментом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В момент пика я прикусила губу, пытаясь заглушить громкий стон, но он все равно вырвался, смешавшись с его тяжелым дыханием. Когда волна удовольствия отступила, я почувствовала, как он резко выходит, и горячая жидкость плеснула на мое бедро.

Он тяжело дышал, уткнувшись мокрым от пота лицом в мою шею, и на мгновение его тело стало непосильной тяжестью — живой, уязвимой, человеческой. Я почувствовала странную, болезненную близость, иллюзию взаимности.

А потом Руслан поднялся. И это исчезло. Его движения снова стали точными, резкими, лишенными всякой связи с только что произошедшим. Он скользнул по мне пустым, стеклянным взглядом. Он был снова непроницаем, холоден и абсолютно недосягаем. Брошенная мне пачка салфеток и безмолвное исчезновение в сторону душа стали финальным аккордом.

Я лежала, уставившись в потолок, чувствуя, как по моей коже медленно расползается пустота, гораздо более пронзительная, чем любая боль. Я добилась своего. Я сорвала с него маску и увидела огонь. Я даже нашла в этом кошмаре свое извращенное удовольствие.

Я не ждала признаний и стихов в свою честь, но его мгновенное возвращение к полному безразличию, его способность выключить все это в один миг...

«Я не буду себя винить в этот раз, — повторяла я как мантру, — мне просто нужно бежать».

***

Все следующую неделю, дождавшись, когда Руслан уйдет, я вновь принималась за поиски. И вот уже пятый круг по комнате, и снова ничего. Я стукнула кулаком по стене в отчаянии — должно же быть хоть что-то полезное!

Мой взгляд упал на книжную полку. Без лишних раздумий я начала скидывать книги, не обращая внимания на грохот. Время было против меня — я не знала, когда вернется Руслан, и что он сделает, если застанет меня за этим занятием. Но сейчас мне было уже все равно.

Когда я добралась до второго ряда, одна из книг неудачно упала на пол, и из нее выскользнула небольшая фотография. Я подняла ее и замерла — на меня смотрела девочка лет двенадцати с косичками и широкой улыбкой. В руках она держала мороженое, которое уже начало подтаивать, оставляя капли на пальцах. Но больше всего меня поразили ее глаза — серые, почти прозрачные, такие знакомые...

Я стояла, завороженно рассматривая фотографию, когда дверь отворилась. Руслан замер на пороге, его глаза за долю секунды превратились из равнодушно-холодных в дико-яростные. В одно движение он выхватил у меня фото, а другой рукой сдавил горло, отрезая доступ воздуха.

Я в ужасе царапала его руку, пытаясь освободиться, но его пальцы сжимались все сильнее. Он смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было ни капли человеческого — только всепоглощающая ярость. В голове мелькнула мысль об Алине — я так и не смогла спасти ее...

Глава 14. Соня

Внезапно Руслан разжал руку, и я рухнула на пол, хрипло хватая ртом воздух. Он присел рядом на корточки, его мрачные глаза впились в меня:

— Забудь, что видела. Поняла меня?

Затем просто вышел из комнаты, оставив меня одну с болью и унижением.

Горло горело, будто в нем застряли раскаленные угли. Каждый вдох давался с трудом, а при глотании по телу пробегала острая волна боли.

Какая же я дура.

Наивная, слепая дура, которая поверила в собственные фантазии. Как я могла думать, что в Руслане есть хоть капля человечности? Что он

жалеет

меня?

Стоило ему пару раз не тронуть меня, и я уже начала выдумывать несуществующее благородство. А правда проста — ему просто было не до меня. Он был занят своими делами, своими планами, своей властью. Я для него — всего лишь вещь, которую можно отложить на потом, когда будет время на развлечение.

А этот эпизод с Глебом... Боже, как же я заблуждалась. Руслан не защищал меня. Он просто наказал его за неподчинение. Для него это был вопрос власти, контроля, а вовсе не справедливости. Глеб нарушил его приказ — вот и вся причина его гнева. Не потому что ему хотелось защитить меня, не потому что он считал насилие недопустимым. Просто это была его привилегия — решать, когда и как меня трогать.

Я сжала кулаки, чувствуя, как жгучий стыд разливается по всему телу. Как я могла даже на секунду предположить, что он... Это же смешно. Он душил меня сегодня без тени сомнения. Его пальцы впивались в мою шею с такой жестокостью, что перед глазами поплыли темные пятна.

Я провела рукой по шее, ощущая болезненные следы. Вот она, правда. Вот что такое Руслан на самом деле. Холодный, расчетливый хищник, для которого люди — всего лишь пешки. И я — одна из них.

Не нужно больше выдумывать оправданий его поступкам, не нужно искать скрытый смысл в его действиях. Он — монстр. Я — его пленница. И единственное, что мне сейчас нужно — это выбраться из этого ада живой.

Теперь я вижу Руслана таким, какой он есть. И больше не позволю себе заблуждаться.

***

Спустя полчаса охранник грубо толкал меня в спину, направляя по длинному коридору к лазарету. Мои пальцы непроизвольно тянулись к шее, нащупывая выпуклые следы от пальцев Руслана — пять четких полос, которые уже начали синеть.

Лазарет встретил меня резким запахом антисептика, смешанным с чем-то сладковатым. Врач — уже знакомый мне мужчина, Борис Игнатьевич — поднял голову от бумаг и тут же нахмурился, увидев мое состояние.

— Опять? — пробормотал он, жестом указывая на кушетку. Его голос звучал устало, но без той привычной жестокости, что была у других.

Охранник фыркнул:

— Руслан перестарался. Посмотри.

— Выйди, — врач даже не взглянул на него, доставая из шкафа бутыль с бесцветной жидкостью. — И закрой дверь.

Как только дверь закрылась, врач вздохнул и подошел ко мне. Его пальцы, касаясь моей шеи, были удивительно мягкими для этого места. Он аккуратно нанес прохладную мазь, и я невольно вздрогнула.

— Дыши глубже, — пробормотал он. — Голосовые связки не повреждены, но говорить тебе сегодня стоит поменьше.

Я хотела было кивнуть, но в этот момент раздался резкий стук в дверь.

— Док, открой! — хриплый голос Глеба заставил нас обоих вздрогнуть.

Врач метнул взгляд на ширму в углу комнаты, затем на меня.

— Спрячься. Быстро.

Я едва успела юркнуть за белый экран, как дверь распахнулась. Сердце бешено колотилось в груди, руки тряслись, ладони стали влажными.

— Что нужно? — голос врача звучал спокойно, но я видела, как его пальцы напряженно сжимают ручку.

— Гора велел принять новый груз, — Глеб шагнул ближе к двери, его грязные ботинки громко стучали по кафелю.

— Сейчас не могу уйти, — ответил врач.

Глеб засмеялся — противный, хриплый звук.

— Это не просьба — сам знаешь.

Затем вдруг протиснулся в лазарет и плюхнулся на стул у входа.

— Подожду тут, сразу инфу передашь.

Я замерла за ширмой, чувствуя, как холод разливается по спине. Врач нервно потер переносицу.

Как только он вышел, в комнате воцарилась тишина. Я видела силуэт Глеба через тонкую ткань ширмы — он развалился на стуле, закинув ногу на ногу. Потом раздался звук набираемого номера.

— Да, это я, — его голос стал тише, но в тишине лазарета каждое слово было отчетливо слышно. — Все по плану. Девчонку эту, Агату, везут в Архиповку, на старую дачу за заводом...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он замолчал, слушая собеседника, потом рассмеялся:

— Да ладно, с ней проблем не будет. Маленькая еще, куда денется. А то Русланчик наш совсем от рук отбился, Гора предупреждал его… теперь пусть побегает, поищет, в другую сторону его "увели".

Глеб снова рассмеялся.

Мое сердце пропустило удар. В памяти вдруг всплыла фотография из комнаты Руслана — девочка с серыми глазами, так похожими на его, с мороженым в руках.

Когда Глеб закончил разговор, я прикрыла рот рукой, боясь, что он услышит мое дыхание. Но он просто сидел, напевая что-то под нос.

Через несколько минут вернулся врач. Глеб тут же поднялся:

— Ну наконец-то. Пойдем.

Как только дверь закрылась за ними, я вышла из-за ширмы, дрожащими руками опираясь о кушетку. В голове было миллион мыслей, но они путались и сбивались, и никак не могли сложиться во что-то единое. Меня до сих пор колотило.

Когда Борис Игнатьевич вернулся один, его лицо было бледным.

— Ложись, — сказал он. — Нужно закончить осмотр.

Я послушалась, но когда он наклонился, в голове будто молния сверкнула, и я схватила врача за рукав:

— Как зовут сестру Руслана?

Он резко выпрямился, глаза расширились:

— Что...? Откуда ты...

— Видела фотографию в его комнате.

Врач оглянулся, будто боясь, что нас подслушивают, затем наклонился так близко, что я почувствовала запах мяты от его дыхания:

— Агата. Но если скажешь, что узнала от меня...

Я кивнула.

Архиповка. Дача. Агата.

И Руслан, который убил бы меня за это знание.

Врач отошел, доставая шприц и набирая какое то лекарство:

— Тебе нужен успокоительный укол. И отдых.

Я не сопротивлялась. Мне действительно нужно было время подумать. Как использовать эту информацию.

Но одно я знала точно — теперь у меня был шанс.

Глава 15. Руслан

Мотор рычал под капотом, разрывая темноту за окном. Чёрная лента дороги уплывала под колёса, уводя прочь от коттеджного посёлка с дурацким названием «Солнечный берег». От места, где никого не было. Где его снова надули.

Проклятие сорвалось с губ хрипло, потонув в шуме ветра. Руслан с силой ударил ладонью по рулю. Боль отдалась в запястье — тупая, живая. Приятная. Единственное, что не было ложью в этот вечер.

Ложный след. Как и всё вокруг в последнее время.

Мысли, от которых стынет кровь, полезли в голову сами, цепкие и навязчивые. Всплыла та сцена в его комнате. Не просто злость из-за наглости Глеба. Нечто большее.

Он вспомнил, как они стояли в комнате: Руслан, взбешенный приходом Глеба, Глеб с его тупой ухмылкой и Соня, нервно замершая на пороге ванны. И как её взгляд, дикий, животный, скользнул не на него, Руслана, а на Глеба. Точнее, на его ремень. На эту дурацкую пряжку с острыми, как бритва, краями. И в её глазах читалось не просто отвращение. Читался узнаваемый ужас.

И он понял. Понял всё в одно мгновение, без слов. Это не просто стычка. Это тот самый человек из тёмного коридора. Тот, кто оставил на её животе шрам. Кто...

Внутри всё перевернулось. Ярость, которую он испытал тогда, когда смотрел на неё, избитую, в лазарете, вернулась, но теперь у неё было имя. И лицо. Он видел перед собой не просто подчинённого, перешедшего дорогу. Он видел гниду, которую нужно раздавить. Медленно. Болезненно. Чтобы чувствовал.

Пальцы сами сжались в кулаки. Руслан помнил каждый хруст, каждый стон Глеба под его ударами. Как тот захрипел, захлёбываясь собственной кровью. Как сладко было чувствовать его страх. Убить. Сейчас же. Просто задушить тут, на полу, и выбросить, как мусор.

Но потом, сквозь красную пелену, пробился холодный, голый расчёт.

Гора

.

Гора, который ценил Глеба за тупую исполнительность и жестокость, которой можно пугать должников. Убрать Глеба — значит подписать себе и Агате смертный приговор. Это будет открытый вызов. Война, которую он не мог позволить себе сейчас.

И он остановился. Сжал зубы до хруста, чувствуя, как адреналин жжёт жилы, но отпустил. Отшвырнул от себя. Это была не победа. Это было поражение. Признание того, что даже он не свободен. Что его злость — всего лишь собака на цепи, а поводок держит Гора.

Он тогда сказал Соне, что «поговорил». Но это была не беседа. Это была попытка не сломать ему шею.

И всё равно. Даже эта демонстративная, сдержанная порка стала последней каплей. Глеб побежал с жалобой, размазывая сопли и кровь по лицу. И тогда пришёл Гора. Не просто недовольный. В бешенстве.

«Ты стал непредсказуемым, Руслан. Упрямым. Агата уезжает на каникулы. Далеко. Вернётся ли она — зависит только от тебя. Перестань подводить меня».

Руслан искал. Собирал информацию по крупицам, платил молчанием, деньгами, угрозами. Все нити вели сюда, в этот проклятый посёлок. А здесь — пыль на полу и запах сырости. Никого.

Агаты нигде нет.

А он гонит по пустой дороге, проигравший и обманутый.

Гнев снова подкатил к горлу, горьким комом. Он не просто ошибся. Его провели. И он клюнул. Как последний лох. Из-за своей несдержанности. Из-за

нее

.

Эта девчонка. Соня...

Четкая картинка сама всплыла перед глазами: её испуганное лицо, его пальцы на её шее. Как он душил её. Наверняка на ее бледной коже остались следы. Он чуть не...

В тот момент, когда он увидел у неё в руках фотографию Агаты, его затопило не просто бешенством. Его затопило предательство. Какое-то идиотское, дикое чувство, что эта девчонка, эта пленница, посмела прикоснуться к чему-то самому святому, самому больному. К единственному светлому, что у него осталось.

И этот факт злил его ещё сильнее. На себя. Он всегда гордился холодным рассудком, железной выдержкой, а тут... какая-то девчонка заставила его потерять лицо. Вывела на чистую воду, показала, что под слоем льда в нём бурлит та же грязь, что и у Глеба. Только Глеб не скрывает своего животного нутра, а он, Руслан, прятал. И вот теперь сорвался. На беззащитной. На той, что и так в его власти. Это было слабо. Глупо.

Чёрт. Он провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть с себя это воспоминание. Она не виновата. Она просто оказалась под рукой. Удобный громоотвод для его беспомощного гнева, для страха за сестру. И вместо того, чтобы направить её на настоящего врага, он чуть не сломал шею той, кто...

Кто что?

Горькая волна чего-то, что он не хотел признавать виной, подкатила к горлу. Он ненавидел это чувство. Ненавидел себя за эту слабость. Ненавидел её за то, что она эту слабость в нём вызвала.

Машина резко дёрнулась, съехав на обочину. Руслан заглушил двигатель и сидел в гробовой тишине, слушая, как стучит его собственное сердце. Буря сменилась другим чувством — холодным, тяжёлым, как свинец. Он не просто сорвался. Показал, что она может его задеть. И это было невыносимо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она сбивает его с толку. С самого начала. Своим упрямством. Глупыми, самоубийственными попытками сопротивления. Взглядом, в котором нет и намёка на покорность. Он ловит себя на том, что думает о ней, когда должен планировать. Ищет её взгляд. Отвлекается. А любое отвлечение здесь — смерть. Для него. И для Агаты.

Решение пришло внезапно, холодное и простое, как приклад пистолета.

Она должна вернуться в барак.

Там её место. Там всё понятно. Там она — просто номер. Просто товар. А он — надсмотрщик. Без лишних связей. Без этой едва ли не физической боли где-то под рёбрами, когда он видит синяки на её коже.

Свои

синяки.

Да. Так будет лучше. Он выкинет её из головы. Сосредоточится на главном. Найдёт Агату. А Соня... Соня просто вернется обратно.

Он завёл машину, резко включил передачу. Решение принято. Окончательно.

Но почему-то по спине пробежал холодок, будто он только что подписал себе приговор.

Машина, издавая скрежет, вползла на территорию и замерла. Руслан выключил зажигание, и в наступившей тишине снова ударил по рулю, уже больной рукой, и ощутил тупую боль в костяшках. Глубокая ссадина, полученная при обыске пустого дома, разошлась, выступила кровь.

Чёрт. Надо было зайти к врачу, при Соне заниматься обработкой ран совсем не хотелось.

Лазарет встретил его ярким светом и резким запахом лекарств. Борис Игнатьевич, как всегда, копался в бумагах, наставив на нос очки. Увидев Руслана, он лишь поднял бровь, без тени удивления.

Руслан молча протянул руку. Старик взял её своими твёрдыми, знающими пальцами, принялся обрабатывать рану. Руслан даже не дрогнул, уставившись в стену. В голове снова и снова прокручивался тот пустой дом, залитый лунным светом. Кажущийся реальным тихий смех Глеба где-то за спиной. Его собственная слепая ярость, из-за которой он чуть не задушил Соню... Из-за которой всё это и началось.

— Ну что, полегчало? — тихо спросил врач, не глядя на него, и в его голосе не было страха, лишь знакомая, уставшая укоризна. — Попробовал свою силу на беззащитной девчонке?

Руслан напрягся, челюсть его сжалась так, что на скулах выступили резкие тени.

— Совсем с ума сошёл, парень, — спокойно продолжил Борис Игнатьевич. — Совсем... Весь в отца.

Руслан прикрыл глаза. Эту фразу он ненавидел больше всего.

— Он тоже, бывало, влетит с разбитой рожей, — говорил старик, будто не замечая его реакции. — Весь в грязи, в крови. А потом сидит вот так же, молчит, кулаки сжаты, и кипит. Словно весь мир ему должен за то, что он не такой, как все. — Борис Игнатьевич вздохнул и наложил пластырь с таким нажимом, что Руслан невольно повернул голову.

Врач отпустил руку Руслана и посмотрел на него поверх очков. В его взгляде не было упрёка. Была какая-то старая, выстраданная усталость.

— Твой отец гордился бы твоей силой. А не тем, как ты её на девчонках отыгрываешь. Или на стенах.

Руслан не ответил. Мышцы на его лице напряглись, застыв в неподвижной маске, но взгляд, которым он впился в старика, выдавал бурю — слепую, немую бурю, смешанную с чем-то острым и постыдным, что било точно в цель.

Молча. Не сказав больше ни слова, Руслан развернулся и вышел, захлопнув дверь с такой силой, что задрожали склянки на полках.

Но слова старика пошли за ним, цепкие и неотвязные, как пыль на ботинках.

Глава 16. Соня

Весь день я провела в состоянии, будто по мне пропахали раскаленным плугом. Мысли метались, цепляясь за одну идею, затем за другую, но так и не находя решения.

Если попробовать обменять информацию о сестре на свободу...

Я сжала кулаки, представляя, как Руслан, лишь услышав такое предложение, тут же выбьет из меня все силой. Его пальцы на моей шее, его голос, холодный и безжалостный: "Говори, или я заставлю".

Нет, этот вариант не подходил.

А если рассказать всё просто так? Помочь ему, а потом надеяться на благодарность?

Горькая усмешка сама собой сорвалась с губ. Это же Руслан. Он прикончит меня сразу после, чтобы ни одна живая душа не узнала правду.

Я зарылась лицом в подушку, пытаясь заглушить нарастающую панику. Что же делать? Как использовать это знание?

Дверь открылась так внезапно, что я вздрогнула, как загнанный зверь. Руслан вошел, рассеянно сбрасывая куртку. Его взгляд скользнул по мне, собираясь пройти мимо, но вдруг зацепился за мою шею — за те самые синие отметины, которые теперь проступали четкими полосами.

Он замер. Скулы напряглись, челюсть сжалась. Затем медленно подошел.

Я рванулась вбок, но его рука молниеносно поймала моё запястье, прижимая к стене. Его пальцы коснулись синяков — легкое, почти невесомое прикосновение, будто проверяя, насколько сильно повреждена кожа. Я застыла, не понимая этого жеста.

Подняв глаза, я попыталась прочитать его выражение, но его лицо было каменной маской. Только в глубине глаз, казалось, мелькнуло что-то... Что? Раздражение? Досада?

Он убрал руку и, не сказав ни слова, ушел в душ.

Что это было?

Хотелось бы сказать, что он сожалел. Но я уже знала, к чему приводят попытки оправдать его. Нет уж, спасибо.

Ночь принесла не покой, а бесконечную череду тревожных мыслей. Руслан не трогал меня, лежал на спине, но я всё равно не могла уснуть. В голове снова и снова прокручивались события в лазарете: стук в дверь, ширма, разговор Глеба...

И вдруг — озарение.

Решетка вентиляции.

Тогда, затаившись за ширмой, я мельком заметила ее над полками. Но страх быть обнаруженной не дал мне задуматься. А теперь... Теперь я понимала — это может быть моим шансом.

Мне нужно было снова попасть в лазарет. И как можно скорее.

С этой мыслью я наконец провалилась в тревожный сон.

---

Утро началось с того, что что-то тяжелое придавило меня поперёк тела. Я открыла глаза и замерла — рука Руслана лежала на моем животе, пальцы слегка впились в кожу.

Обычно он уходил на рассвете, и я просыпалась одна. Но сегодня...

Я осторожно попыталась отползти, но едва сдвинулась — его рука сжалась, резко притягивая обратно. В следующее мгновение он уже лежал сверху, его тело горячее и тяжелое.

Я застыла, глядя, как он просыпается: сначала напрягаются веки, затем медленно открываются глаза. Серые. Бездушные. Он фокусируется на моем лице, потом взгляд скользит ниже — к губам, к шее...

И вдруг он наклоняется.

Его нос скользнул по моей коже, затем губы коснулись синяков — легкий, почти невесомый поцелуй. По телу пробежали мурашки, но я сжала зубы. Нет. Больше никаких иллюзий.

— Руслан... — мой голос прозвучал слабее, чем я хотела.

Он приподнялся на локтях, изучая мое лицо.

— Я тебя не хочу, — на этот раз в голосе была сталь.

В его глазах мелькнуло что-то — удивление? Раздражение?

— Не помню, чтобы спрашивал, чего ты хочешь.

Но я видела, как напряглись его скулы. Его задело. Раньше мое тело предательски отзывалось на каждое прикосновение, а теперь...

Он посмотрел на часы и резко поднялся с кровати.

— Через три дня синяки сойдут. Вернешься в барак. От тебя нет никакой пользы.

Слова ударили, как пощечина.

— А Алина? — успела выдохнуть я.

Руслан скривился:

— Она не должна была попасть на «выбор». Глеб — идиот.

Он ушел в ванную, оставив меня с одной мыслью:

три дня

. Всего три дня, и меня вернут в ад. Шансов на побег станет меньше. Времени — тоже.

Нет, я должна действовать сейчас.

Не знаю, что на меня нашло, но я решилась на отчаянный шаг. Приготовила кофе, села за стойку и ждала.

Руслан вышел, мокрый после душа, и удивленно поднял бровь, увидев меня. Но кажется, был скорее расслаблен, чем зол.

— Как ты оказался здесь? — начала я осторожно. — Кажется, ты этому тоже не рад.

Его взгляд в одно мгновение стал ледяным. Я тут же замолчала, но было уже поздно.

— Не нужно заблуждаться на мой счет, — прозвучало после паузы.

И тогда я решилась на последнее:

— Я вижу, как ты ненавидишь Глеба. Как тебе плевать на этот «бизнес». Ты помог мне тогда — отправил к врачу. Заметил травмы сразу. И ты... — я сделала глубокий вдох, — ты не стал меня насиловать. По-настоящему.

Слова вылетали пулеметной очередью — я боялась, что он просто перебьет меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И я знаю, что ты ищешь свою сестру. Они прячут ее от тебя!

Последняя фраза повисла в воздухе.

Руслан медленно поставил кружку. Его пальцы сжались в кулаки так, что побелели костяшки.

Казалось, мир остановился.

Теперь мне точно конец.

Глава 17. Соня

Он поднялся так резко, что стул с грохотом опрокинулся на бетонный пол. Каждое слово падало, как удар молота:

— Что. Ты. Знаешь. О моей. Сестре.

Я не хотела показывать страх, но ноги сами сделали шаг назад, пока спина не уперлась в холодную стену. Пальцы непроизвольно вцепились в шершавую поверхность — искали опору, которой не было.

— Я знаю, что ты не можешь её найти, — голос звучал хрипло. — Знаю, что она у них.

Я кусала губу, намеренно удерживаясь от главного — места. Слишком рано. Доверять ему сейчас было всё равно что подставлять горло под нож.

— Я могу помочь тебе узнать. За тобой следят, а я... всего лишь пленница, которую все уже списали. Помогу найти информацию, отвлечь, что-то еще, что сможет помочь тебе...

Его кулак врезался в стену в сантиметре от моей головы. Мелкие кусочки штукатурки посыпались на плечо. Он стоял, тяжело дыша, и я видела, как напряжены мышцы его спины под тонкой тканью черной футболки — каждое волокно будто готово было разорваться от ярости. Я неосознанно накрыла рукой следы на шее. От него не ускользнул этот жест, и он слегка отклонися, будто давай немного пространства.

— Мне не нужна помощь, — прошипел он, и в его голосе впервые зазвучало что-то кроме гнева — что-то почти похожее и на боль.

Когда он развернулся к выходу, я, забыв про страх, вцепилась в его ладонь.

— В лазарете есть вентиляционная шахта, — слова вылетали быстрее мыслей, — если Алине "станет плохо" и её отведут туда... Ей хватит десяти минут. Тебе нужно только не поднимать тревогу.

Я видела, как его пальцы сомкнулись, будто готовые к удару, но продолжала, торопливо, почти без пауз:

— Что ты теряешь? Убить меня если что ты всегда успеешь. А Алина... — голос сорвался, — она же просто ребёнок, как и Агата... Никому не нужная девочка.

Он повернулся, и в его глазах вспыхнуло что-то опасное — не гнев, а скорее холодный, расчётливый интерес хищника, учуявшего след.

— И я...правда сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. А когда мы узнаем, где твоя сестра, ты вывезешь меня отсюда, — добавила я, опуская главное: что потом при первой же возможности сбегу от него и исчезну.

Тишина растянулась, наполненная только нашим тяжёлым дыханием.

Он опустил взгляд на наши сцепленные руки: мои бледные, почти прозрачные пальцы на фоне его загорелой кожи. Я торопливо отпустила, но в тот же миг он сам схватил мои запястья и с силой прижал к стене. Его дыхание было горячим на моём лице, пахло мятой и чем-то металлическим.

— Сколько же от тебя проблем, — прошипел он сквозь зубы, и я почувствовала, как его пальцы впиваются мне в кожу.

Его взгляд скользнул по моему лицу, остановившись на губах, затем снова встретился с моими глазами.

— Один шанс, — сказал он наконец, и в его голосе появилась странная нота, которую я не могла распознать. — Одно неверное движение…и тебя нет. И запомни — я тебе не верю.

Он отпустил мои руки, но не отошёл, продолжая буравить меня взглядом:

— И я ещё не решил, что сделаю с тобой после...

Я затаила дыхание.

После

. После я всё равно сбегу. Но сейчас главное — вытащить Алину.

В голове уже строились планы: как убедить Алину, как симулировать болезнь, какое время подойдет лучше. Но вместе с надеждой пришла и новая волна страха — а что, если вентиляция ведёт не наружу? Если шахта слишком узкая? Если ее поймают?

Я закрыла глаза. Рисковать всё равно придётся. Лучше смерть в попытке, чем медленное угасание в этом аду.

---

Позже, когда он собирался уходить, я наблюдала, как он натягивает чёрную толстовку. Его движения были точными, выверенными — каждое действие доведено до автоматизма.

— Ира Никонова, — вдруг сорвалось у меня. — Моя подруга. Вам же была нужна она.

Он замер на секунду, затем накинул на голову капюшон.

— Где она сейчас?

Я затихла, боясь услышать ответ. Всё это время я надеялась, что подруга ищет меня, что где-то там, за стенами этого ада, кто-то пытается меня найти.

Он повернулся, и его глаза были пустыми, как зимнее небо.

— Сбежала за границу. В тот же день.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня будто обухом по голове ударили. Воздух вырвался из легких, оставив после себя ледяную пустоту.

Она не пыталась меня спасти. Не сообщила в полицию.

Ничего

.

Слова Руслана висели в воздухе, тяжелые, как свинец, отравляя каждый вдох. В его голосе не было ни лжи, ни злорадства — просто холодная констатация факта, будто он сообщал о погоде. И почему-то именно это — не насмешка, а абсолютное равнодушие — заставило что-то сжаться внутри, будто невидимый кулак сдавил сердце.

— Что она сделала? — Я сглотнула ком в горле, пытаясь борось с тошнотой, подкатывающей волнами.

Ладони стали влажными, а в ушах зазвенело, как будто кто-то ударил в колокол прямо у виска.

Руслан уже был у двери, его силуэт резко вырисовывался на фоне серого света, пробивающегося из коридора. Широкие плечи, прямая спина — поза человека, для которого этот разговор ничего не значил.

— Хотела уничтожить бизнес своего бывшего мужа. Заняла для этого денег, но обратилась не к тем людям. — Его голос звучал отстраненно, будто он читал сводку новостей.

Он вышел, не оглянувшись, оставив меня одну с этой мыслью, которая раскаленным гвоздем вонзалась в сознание, прожигая все на своем пути. Дверь закрылась с глухим щелчком, но я продолжала смотреть на нее, будто ожидая, что он вернется и скажет, что это всего лишь жестокая шутка.

Долги.

Да, здесь все девочки были из-за больших долгов, которые не смогли отдать. Но Ира? Все это просто не укладывалось в голове. Я машинально поднесла руку ко рту, кусая сухую кожу на костяшках пальцев, пока не почувствовала вкус крови.

Мы с Ирой дружили с детства. Она знала, что я никогда не бросила бы ее в беде — мы же клялись друг другу в вечной дружбе под старой яблоней в ее саду, смеясь и перемазанные ягодами. Но об этой ситуации она даже не рассказала. И просто сбежала, спасаясь, бросив меня на растерзание.

Я закрыла глаза, представляя ее лицо — смеющиеся зеленые глаза, ямочки на щеках, когда она улыбалась, золотистые веснушки на носу. Как же я могла ошибиться в ней? Все эти годы дружбы, все секреты, все "мы как сестры" — оказались фальшивкой, дешевой подделкой.

Слезы жгли глаза, но я лишь крепко зажмурилась. Нет, я не дам себе плакать. Не из-за нее. Не после всего, что она сделала.

Глава 18. Соня

Утро принесло с собой решение навестить Алину. Руслан не придавал важности спасению Алины, но все же сообщил, что вентиляция из лазарета ведет к старому складу на улице. Теперь мне нужно было ее подготовить. Воздух в коридоре был спертым и влажным, будто даже стены здесь потели от страха.

Барак встретил меня знакомым запахом сырости, дешевого мыла и затхлостью — запахом отчаяния. Девочки, сидевшие вдоль стен, подняли головы, их глаза — пустые, усталые — скользнули по мне, но никто не сказал ни слова. Здесь никто никому не доверял, и это было мудро.

Алина сидела в углу, обхватив колени худыми руками, похожими на птичьи лапки. Ее светлые волосы, обычно собранные в небрежный хвост, сегодня растрепались, обрамляя бледное, почти прозрачное лицо. Она казалась еще меньше, будто потеряла последние силы.

— Соня! — Она вскочила, бросилась ко мне, вцепилась в рукав, как будто боялась, что я исчезну, растворись в воздухе, как мираж.

Я присела рядом, опустив голос до шепота, который едва можно было разобрать даже в сантиметре от уха:

— Слушай внимательно. Когда придет время ты должна будешь «упасть» в цеху. Судороги, пена изо рта — что угодно, лишь бы тебя отправили в лазарет. Тогда у тебя будет шанс сбежать.

Пальцы Алины сжали мою руку с неожиданной силой, оставив белые отпечатки на коже. Глаза расширились, наполнившись одновременно надеждой и ужасом.

— А ты? Ты пойдешь со мной? — В ее голосе слышалась мольба, и мне хотелось обнять ее, сказать, что все будет хорошо. Но ложь здесь была непозволительной роскошью.

— Я не смогу. Он меня не отпустит. — Я оглянулась, проверяя, не подслушивает ли кто-то. — Но ты должна запомнить: в лазарете есть вентиляционная шахта. Она ведет наружу. Ты заберешься туда и будешь ползти так быстро, как только сможешь.

— Я не смогу одна… — Глаза Алины наполнились слезами, которые она пыталась смахнуть тыльной стороной ладони, оставляя грязные полосы на щеках.

Я резко сжала ее пальцы, заставив вздрогнуть. В голосе появились стальные нотки, которых я сама от себя не ожидала:

— Сможешь. Я обязательно буду с тобой, но позже. Иначе мы обе сгнием здесь.

Она кивнула, губы ее дрожали, но в глазах появилась решимость, которой я раньше не замечала. Возможно, страх давал ей силы, которых не было раньше.

Я обняла ее, чувствуя, как ее худенькое тело дрожит, как бьется сердце — часто-часто, как у пойманной птицы.

— Будь сильной, — прошептала я. — Всего несколько дней.

Но в душе я знала — если что-то пойдет не так... Я не дала себе додумать эту мысль. Не сейчас. Не когда Алина смотрела на меня с такой надеждой.

После разговора охранник повел меня в лазарет — как и договаривались с Русланом. Я хотела еще раз осмотреть все на месте, запомнить каждую деталь, каждую щель в стене, каждый звук, который мог бы помочь Алине выбраться.

Коридор был длинным, полутемным, с облупившейся краской на стенах, которая осыпалась при малейшем прикосновении, оставляя на пальцах следы, как пепел. Шаги охранника гулко отдавались в тишине, а я считала повороты, привычно запоминая все на своем пути: трещину в потолке после второго поворота, пятно ржавчины у третьей двери, скрип половицы перед выходом в коридор.

И вдруг — резкий звук, шум двери, который заставил меня вздрогнуть, будто кто-то провел ножом по стеклу.

Из бокового прохода, из той самой тьмы, что казалась живой и дышащей, вышел Глеб.

— О, да это же наша героиня всея барака, — его голос прозвучал хрипло, как скрежет металла по бетону.

Он остановился прямо передо мной, загораживая путь, заполняя собой все пространство. Его тень накрыла меня, холодная и тяжелая.

Охранник замер, но не вмешался, будто превратился в часть стены.

Глеб наклонился, от него пахло табаком и каким-то вином.

— Руслан еще не устал от твоих фокусов? — Он провел пальцем по моей щеке, оставляя за собой липкий след, будто от прикосновения слизня. — Если что, я тоже могу обеспечить тебе крышу над головой. — Он сделал многозначительный жест бровями и его ухмылка обнажила зубы, а глаза сверкнули, как у голодного шакала.

Я не отстранилась, не подала виду, что боюсь, хотя сердце колотилось так сильно, что, казалось, он слышит его стук.

Он рассмеялся — резко, неприятно, как треск ломающегося дерева.

Его рука сжала мое плечо, пальцы до боли впились в кожу, и в этот момент что-то выпало из его кармана — маленькая пластиковая карта, упавшая на пол с легким щелчком, будто капля воды в тишине.

Глеб не заметил. Я быстро наступила на карту ботинком, прикрыв ее, почувствовав под ногой жесткий прямоугольник.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Двигайся, — буркнул мне охранник, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, словно боялся, что Глеб передумает и заберет меня себе.

Глеб оскалился, но отошел, его сапоги гулко стучали по бетону, пока он удалялся, оставляя за собой шлейф табачного дыма и угрозы.

Я задержалась на секунду, сделала вид, что поправляю шнурок, и — быстрым движением, будто крадучись, — подняла карту, сунув ее в карман штанов. Пластик был теплым от его тела, и от этого стало противно.

Сердце стучало на пределе, а в ушах стоял звон, будто после удара.

Вернувшись из лазарета, я так и не нашла способ, как я могла бы добраться до комнаты Глеба, но все же решила не говорить Руслану о карте.

Еще не время.

Я не знала, можно ли ему доверять. После всего, что произошло, после его равнодушных глаз и резких движений, после того, как он душил меня... Все было слишком сложно, слишком непонятно, как паутина, в которой я запуталась.

Комната была пуста, тиха, лишь скрип дверцы моего шкафа нарушал тишину. Я вздохнула, сняла майку, собираясь переодеться, как вдруг дверь в комнату начала открываться.

Я резко обернулась, застигнутая врасплох — майка уже была снята, руки замерли в воздухе, когда в проеме возник Руслан.

Он застыл на пороге. Его глаза, еще секунду назад ничего не выражающие, вдруг вспыхнули, как сталь на солнце, и в них появилось что-то дикое, неконтролируемое. Взгляд скользнул по моим плечам, обнаженной талии, синякам на ребрах, оставшимся после его же рук... и остановился на лице. В комнате стало душно, хотя окно было приоткрыто, и я почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

— Я... — начала я, но голос предательски дрогнул.

Руслан шагнул вперед. Не спрашивая. Не предупреждая. Его пальцы легли на мои бедра, обжигая кожу даже через ткань штанов. Я почувствовала, как под его ладонью дрожит мое тело — предательская реакция, которую невозможно контролировать.

Я видела, как его зрачки расширились, как напряглись мышцы челюсти. Он хотел меня. Сейчас. Здесь. И самое ужасное — мое тело отвечало ему тем же, будто забыв все страхи и боль.

Я должна была оттолкнуть его.

— Не надо... — прошептала я, но это прозвучало как приглашение, как мольба, а не отказ.

Руслан наклонился, его дыхание обожгло шею, губы едва коснулись кожи, и я зажмурилась, пытаясь вернуть себе контроль, но… Руки сами скользнули на его шею, прошлись по коротким волосам, будто ища опору.

И в этот момент...

Его пальцы, скользившие по моему бедру, наткнулись на жесткий прямоугольник в кармане.

Он замер.

Я открыла глаза — и увидела, как его лицо меняется. Страсть в глазах угасла, сменившись сначала недоумением, затем — ледяной яростью.

— Что это? — его голос стал опасным, низким, как гром перед бурей.

Руслан вытащил карту и повернул к свету. Узнал ее мгновенно.

— Карта Глеба, — прошипел он, и в его голосе зазвучало то, что заставило меня отшатнуться.

Глава 19. Соня

Тишина в комнате была густой, как смола, налипшей на все предметы, делая каждый звук неестественно громким. Даже собственное дыхание казалось мне предательски шумным. Руслан стоял передо мной, сжимая в руке карту Глеба до такой степени, что пластик начал слегка прогибаться под его пальцами. Я видела, как по его скуле пробежала нервная дрожь — почти незаметная для постороннего глаза, но для меня, изучившей каждое его движение за эти недели плена, очевидная, как вспышка молнии в ночи.

— Глеб убьет тебя за это! — его голос был полон сдавленной агрессии, словно кипящая лава, готовая вырваться наружу. — Или сделает так, что ты сама будешь молить о смерти!

Его глаза, обычно холодные как лед, теперь пылали, скользя по моему лицу с такой интенсивностью, будто пытались прочитать каждую мою мысль. И вдруг я уловила на мгновение еще что-то — он не просто злится. В глубине этих серых глаз, за всей этой яростью, пряталось что-то другое. Он будто боялся за меня. Это осознание заставило сердце сжаться в груди.

— Я подняла её, когда он обронил, — выдохнула я, ломая это тягостное молчание, повисшее между нами. Голос звучал хрипло, будто в горле застрял ком из колючей проволоки. — Он даже не заметил.

Руслан медленно скользил по моему лицу глазами, и в них не было привычного пустого безразличия — только тлеющие угли, готовые разгореться в любой момент.

— Ты могла попасться. — Он сделал паузу, и следующая фраза прозвучала с задевающей душу четкостью. — Он бы тебя разорвал.

— Но я не попалась. — Я подняла подбородок, встречая его взгляд.

Он закрыл глаза, сдержанно и глубоко вдохнул, словно пытаясь успокоиться. Затем с силой захлопнул дверцу шкафа, вымещая свой гнев на неодушевленном предмете. Звук удара гулко разнесся по комнате.

— Накажу позже, — прошипел он, наклоняясь так близко, что его горячее дыхание обожгло мою кожу, заставив по телу побежать мурашки. — Сейчас я иду в комнату Глеба. Искать зацепки по Агате.

Агата. Имя, которое теперь звучало в моей голове как набат. Я кивнула, снова умалчивая о том, что уже знаю её местоположение. Архиповка. Дача. Эти слова жгли язык, но я сжала зубы. Пока я не была на сто процентов уверена в Руслане, это знание оставалось моим единственным козырем. К тому же мне тоже отчаянно нужно было попасть в ту комнату — это был шанс найти что-то полезное и для себя, любые зацепки, которые помогли бы мне в борьбе за свою жизнь и свободу.

Я метнулась за Русланом, когда он уже направлялся к двери:

— Я пойду с тобой, времени мало, я ведь обещала помочь тебе... — мой голос сорвался, когда я представила, что может случиться, если Глеб вернется раньше. — Скоро Глеб обнаружит пропажу, если уже не...

Я не успела договорить, как Руслан, не тратя больше время на лишние разговоровы, схватил меня за руку и потащил в коридор. Его пальцы сжимали мое запястье так крепко, что я почувствовала, как кровь начинает пульсировать в кончиках пальцев.

Комната Глеба оказалась такой же отвратительной, как и он сам, словно отражая всю грязь его души. Тяжелый запах пота, сигарет и чего-то прелого ударил в нос, как только Руслан открыл дверь, заставив меня сморщиться. Воздух здесь был настолько спертым, что казалось, будто стены впитали в себя все мерзости, которые здесь происходили.

Руслан, не колеблясь, шагнул внутрь. В его движениях не было ни тени сомнения или страха — только холодная решимость.

— Ищи любые адреса, документы, записи, — бросил он через плечо, его голос звучал жестко, как сталь. — Всё, что может быть связано с Агатой. И не трогай ничего лишнего.

Я кивнула и двинулась к столу, заваленному бумагами, пустыми бутылками из-под дешевого алкоголя и окурками. Мои пальцы дрожали, когда я перебирала листы — какие-то счета, списки с именами девушек, грубые каракули на полях... Каждый клочок бумаги мог оказаться ключом к свободе, но большинство из них были просто мусором, отражающим хаос в голове их владельца.

И вдруг — толстая папка с пометкой "Контракты", спрятанная под грудой грязного белья. Сердце заколотилось чаще, когда я потянулась за ней.

— Руслан, — я дёрнула его за рукав, показывая находку. Мои пальцы оставили на ткани легкие морщинки, которые тут же разгладились.

Он нахмурился, быстро пролистав страницы. Его глаза сузились, когда он пробегал взглядом по строчкам.

— Это списки "выбранных". Даты, суммы, имена покупателей. — Его голос стал еще жестче, если это было возможно.

Я почувствовала, как по спине пробежал холодок, несмотря на спертый воздух комнаты. Эти бумаги были не просто записями — это были доказательства. Улики. Шанс разрушить этот ад и спасти тех, кто еще мог быть спасен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Надо забрать их, — прошептала я, чувствуя, как в горле пересыхает. — Это может помочь...

Руслан фыркнул, перелистывая страницы с таким видом, будто они обожигали ему пальцы.

— Мне плевать на этих девушек. — Его слова были резкими, как удар ножа.

Но затем он замер, его взгляд снова упал на записи.

— Ты можешь обменять документы, — догадалась я, осторожно подбирая слова. — Те, кто прячет Агату... для них ведь это может быть проблемой? Если эти списки попадут не в те руки...

Он повернулся, его серые глаза впились в меня, словно оценивая.

— У нас пять минут, — наконец сказал он. — Обыскивай дальше.

Мы перевернули всю комнату, но ничего об Агате так и не нашли. Я притворилась расстроенной, когда Руслан, обыскав последний ящик, с силой швырнул на пол какую-то коробку. Его дыхание стало частым, на лбу выступили капельки пота, которые он смахнул резким движением.

— Всё, — сквозь зубы произнёс он, его голос звучал хрипло от сдерживаемых эмоций. — Уходим.

Я кивнула, крепче прижимая к груди ту самую папку, которая теперь казалась мне тяжелее свинца. В ней была не просто информация — в ней были судьбы. И возможно, ключ к моей свободе.

Глава 20. Соня

Тяжелая дверь захлопнулась за нами с глухим стуком, словно ставя точку в сегодняшнем безумии. Я прислонилась к холодной стене, чувствуя, как дрожь в коленях постепенно утихает. Воздух в комнате казался густым от невысказанных мыслей.

— Завтра, — выдохнула я, пытаясь сосредоточиться. — Алина должна бежать завтра.

Руслан двинулся в сторону кухни, его широкие плечи напряглись под мятой рубашкой. Он даже не обернулся, будто мои слова были просто фоновым шумом.

— И как я должен это сделать? — его голос прозвучал резко, как хлопок двери. — Вывести ее за ручку через парадный вход?

Я шагнула к нему, перекрывая путь. Моя тень на стене выглядела больше и решительнее, чем я себя чувствовала.

— Я говорила тебе про вентиляцию... — я нервно сжимала пальцы. — Помнишь? Если ты поможешь...

Руслан наконец посмотрел на меня, и в его глазах я увидела не привычную сталь, а усталость. Глубокая морщина между бровей выдавала напряжение последних дней.

— Руслан, я чувствую, что-то будет. — Я понизила голос, будто стены могли подслушать. — Глеб постоянно тебе угрожает. Они что-то затевают.

Он склонил голову набок, изучая мое лицо с неожиданной внимательностью.

— И что? — его вопрос прозвучал тихо, почти задумчиво.

— И если не вытащить Алину до этого... — мой голос предательски дрогнул, когда перед глазами всплыл образ худенькой девочки с испуганными глазами. — Её убьют. Или продадут. Или...

Мои слова повисли в воздухе, тяжелые, как свинец. Руслан вздохнул, потирая переносицу двумя пальцами. В этом жесте было столько обыденности, будто мы обсуждали не побег, а планы на ужин.

— Ладно. Завтра.

Я едва успела выдохнуть с облегчением, как он резко прижал меня к себе. Его тело было горячим и твердым, как мрамор, нагретый на солнце. А в глазах снова вспыхнул тот самый опасный огонь, от которого по спине пробежали мурашки.

— Но сначала — наказание.

Внутри все замерло, горло пересохло.

— За карту, — его губы скользнули по моей шее, оставляя за собой пылающий след. — За "слабоумие и отвагу".

Я хотела бы протестовать. Хотела бы оттолкнуть его. Но мои предательские руки сами потянулись к нему, пальцы легли на его плечи, ощущая под тонкой тканью рубашки напряженные мышцы.

Руслан усмехнулся, чувствуя мой отклик. Его дыхание стало горячим на моей коже.

— Ты ненавидишь себя за это, да? — прошептал он, прежде чем его губы накрыли мои, заглушая любой мой ответ.

Я закрыла глаза, чувствуя, как мир сужается до этого момента, до этого касания. Где-то там, за стенами этой комнаты, был страх, опасность, неопределенность. Но здесь и сейчас существовали только мы двое — и это странное, болезненное влечение, которое я не могла объяснить.

Завтра — побег. Шанс спасти Алину.

А сегодня...

Сегодня я снова проиграю ему.

Руслан подхватил меня за бедра и отнес на кровать. Его взгляд скользнул по моему телу — и в этот раз это был не взгляд хозяина, оценивающего собственность, а взгляд мужчины, видящего женщину. В его глазах было что-то новое, возможно... восхищение.

Когда он наклонился, я напряглась, ожидая привычной грубости. Но его пальцы лишь легли на мои бедра — горячие, но удивительно нежные. Он провел ладонью вверх по боку, и я вздрогнула от неожиданности.

— Ты вся дрожишь, — прошептал он, и в его голосе впервые прозвучало что-то, кроме привычной жесткости.

Что-то почти похожее на заботу.

Его губы коснулись моей шеи, но не укусили, как я ожидала, а мягко скользнули к плечу. Я невольно выгнулась навстречу, и он почувствовал это — его дыхание стало прерывистым на моей коже.

— Нравится? — он провел языком по ключице, и я не смогла сдержать стон, сминая пальцами простынь.

Руслан замер на мгновение, будто удивленный собственной нежностью. Потом его руки обхватили мои бедра, подтягивая выше на кровати. Он укладывал меня бережно, как что-то хрупкое, хотя его мышцы напряглись от сдерживаемой силы.

Когда он вошел в меня, это было не резким вторжением, а медленным, невероятно чувственным движением. Я вскрикнула, цепляясь за его плечи, чувствуя, как каждый мускул его спины играет под моими пальцами.

— Смотри на меня, — приказал он, но в голосе не было привычной команды — только хриплая просьба.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я открыла глаза и увидела его лицо — напряженное от наслаждения, но с непривычной мягкостью в чертах. Он двигался сильными, но плавными толчками, находя ритм, который заставлял меня стонать.

Его пальцы сплелись с моими, прижимая ладонь к матрасу, когда волны удовольствия накрыли меня. В этот момент он поцеловал меня — по-настоящему, глубоко, не скрывая желания.

Когда он достиг кульминации, его тело напряглось, он не отпустил мои руки, но не причинил боли. Лишь прижал лоб к моему плечу, тяжело дыша.

Мы лежали так несколько минут в тишине, пока его пальцы нежно перебирали мои волосы — жест, столь неожиданный для него, что у меня перехватило дыхание. Казалось, в этой тишине мы впервые стали не врагами, не тюремщиком и пленницей, а просто двумя людьми, уставшими от боли.

— Агата… Какая она? — сама не знаю, что заставило меня спросить. Может, эта хрупкая близость, которая вот-вот могла рассыпаться, как песок между пальцами.

Руслан, до этого абсолютно расслабленный, заметно напрягся всем телом. Перекатился на спину, уставившись в потолок. Я уже готова была пожалеть о своем вопросе, как вдруг он ответил — тихо, почти задумчиво:

— Она — свет в тёмной комнате. Вечно с книгой, упрямая, с обострённым чувством справедливости. Гордая… — он замолчал на секунду, и тут совершенно неожиданно уголок его губ дрогнул в улыбке. — Такая же заноза, как ты.

Я невольно улыбнулась в ответ, но тут же меня накрыла волна паники. Внутри все сжалось.

— А сейчас… они её… — я не смогла договорить, слова застряли, будто обожжённые страхом.

Мысль ударила с новой силой: я знаю, где Агата. Знаю уже несколько дней. Но я молчала, пытаясь спасти Алину, а позже и себя. Думала только об этом. Но Агата… она ведь тоже всего лишь ребёнок. Невинная, гордая девочка с книгами. Что, если прямо сейчас её бьют? Морят голодом? Или готовят к «выбору», как тех девушек в бараке?

Я представила её — такую, какой описал Руслан. Со светлыми глазами, сжатыми губами. И моё предательство стало таким огромным, что закружилась голова.

— Нет, — голос Руслана прозвучал твёрдо, вырывая меня из кошмара. Он помрачнел, но говорил уверенно: — С ней всё в порядке. Она даже не понимает, что находится в заложниках. Сейчас у Агаты… просто каникулы, которые она проводит вне дома. Её не тронут. Пока.

Я поняла, что не дышала, пока он говорил. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. Сказать? Выложить всё сейчас?

Но язык будто онемел.

А если это все испортит? Он наверняка бросится туда сломя голову — и побег Алины сорвется? Глеб уже настороже, каждый шаг Руслана под контролем….Но что если Агату переместят? Или того хуже…

Нет. Не сейчас. Надо выбрать момент. Обдумать. Но как жить с этим знанием, пока она там одна?

Я медленно выдохла, чувствуя, как тяжесть оседает где-то под рёбрами. Это было хуже, чем страх. Это была вина.

— Спи, — прошептал Руслан, накрывая меня одеялом. И в этом одном слове будто была забота, так чуждая ему.

Я закрыла глаза, чувствуя, как его рука все еще лежит на моей талии — тяжелая, теплая, но уже не ощущалась как оковы.

Мое тело отвечало ему, но это было не самое страшное. Самое страшное — что где-то глубоко внутри, вопреки всему, я начинала чувствовать нечто большее, чем страх или ненависть. И это пугало куда сильнее, чем любые угрозы. Как и эта тайна, что легла между нами невидимой, но непреодолимой стеной.

Глава 21. Соня

Утро пришло с тянущим ощущением внизу живота — напоминанием о вчерашнем. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь щель в шторах, разрезал полумрак комнаты пополам. Руслан уже встал — его место на кровати было пустым, простыня смята в точном отпечатке его тела. Я провела ладонью по мягкой ткани, ощущая под пальцами остаточное тепло, и тут же одернула себя.

Где-то за тяжелой дверью раздавались приглушенные шаги. Я инстинктивно затаила дыхание, превратившись в слух. Шаги были тяжелыми, размеренными, отстукивающими ритм чужой власти. Охранник. Не Глеб. К счастью, не Глеб.

Пальцы нащупали заранее приготовленный клочок бумаги — шершавый, спасительный. Карандаш в моих руках казался невероятно тяжелым, он дрожал и выскальзывал, оставляя на листе неровные, корявые буквы, больше похожие на следы пауков:

«Сегодня перед обедом. Врач отвлечёт охрану. Вентиляция выведет к старому складу. Там будет ждать машина. Водитель отвезет тебя в заброшенный дом моей бабушки. Ключ под ковриком. Там безопасно.»

Я перечитала записку для Алины трижды, мысленно выверяя каждую букву, каждую точку. Потом сложила бумагу вчетверо, но края вышли кривыми, несовершенными — пальцы вдруг онемели и отказались слушаться, будто чужие.

Охранник у двери — один из немногих, кому доверял Руслан, — принял записку без единого слова. Его прищуренны глаза скользнули по красным, еще свежим следам на моей шее — безмолвным свидетельствам прошлой ночи. Но его лицо осталось каменным, непроницаемым. Для него я была всего лишь частью интерьера, аксессуаром, который принадлежал боссу.

---

— Я хочу пойти с ней, — выпалила я, едва Руслан переступил порог, впустив за собой запах мокрого асфальта и осенней сырости. Его волосы были слегка влажными от дождя, темные пряди липли ко лбу.

Он не спеша поднял бровь, медленно снимая кожаную куртку. В каждом его движении читалась усталая, привычная грация крупного хищника, который знает, что ему ничто не угрожает.

— То есть... — я с усилием проглотила подступивший к горлу горячий ком, — я лишь хочу убедиться, что она попала в вентиляцию. Если что-то пойдёт не так...

— Охранник всё доложит, — отрезал он, бросив куртку на спинку стула. Та с грохотом опрокинулась на пол, и звук этот отозвался во мне глухой пустотой.

Я сделала шаг за ним к раковине, осторожно, почти несмело дотронувшись до его руки. Кожа была ледяной от уличного холода, и этот холод проник под мои пальцы, пробрался до самого сердца.

— Руслан. Пожалуйста.

Он медленно обернулся. Его глаза, цвета утреннего тумана, скользнули по моему лицу, выискивая, сканируя, пытаясь обнаружить фальшь. Взгляд был тяжелым.

— Ты не доверяешь мне? — спросил он негромко, но в этой тишине слова прозвучали словно гром.

— Я... — голос предательски дрогнул и сорвался на шепот. Я опустила взгляд, уставясь на его руки — широкие ладони, длинные пальцы, на сбитых костяшках которых красовались ссадины. Красноречивее любых слов. — Я просто хочу убедиться.

Тишина в комнате растянулась, стала густой и тягучей, как патока. Ее нарушал только монотонный звук капающей из крана воды. Капля. Пауза. Еще капля. Каждая капля отстукивала секунды моего ожидания.

— Ладно, — наконец сказал он. — Как только она полезет в шахту — уходишь.

Его взгляд был странным и задержался на мне дольше обычного. Я поспешно кивнула, чувствуя, как в груди что-то сжимается.

Когда время пришло, я стояла у выхода из комнаты, прижимая ладонь к груди. Сердце отбивало безумный, ликующий и ужасный ритм, пытаясь вырваться из костяной клетки. Каждый удар отдавался в висках оглушительным гулом. Губы пересохли. Комната была пуста — Руслан ушел еще полчаса назад, отдав последние распоряжения охране. Эта временная, зыбкая свобода давила на плечи тяжестью возможного провала.

Сейчас.

Я уже потянулась к холодной металлической ручке двери, когда мысль ударила с такой сокрушительной силой, что у меня перехватило дыхание и потемнело в глазах.

Я же…могу уйти с ней.

Не просто подстраховать — а исчезнуть. Навсегда.

Вентиляция выводила наружу. Охранник Руслана будет ждать у склада только Алину. А я... Я могла спрятаться в кустах, пока они не уедут. Дальше — пешком, автостопом, хоть на край света. Лучше голодная смерть в лесу, чем еще одна ночь в этом аду.

Сердце бешено стучало, кровь гудела в висках. Я оглянулась на комнату — на смятую кровать, где Руслан доводил меня до исступления; на стол, где лежали документы, способные разрушить всю эту преступную сеть; на его куртку, все еще валяющуюся на полу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И решилась.

Быстро схватив карандаш, я нацарапала на обрывке бумаги:

«Агата в Архиповке. Старая дача за заброшенным заводом. Глеб сказал об этом по телефону.»

Не «прости». Не «спасибо». Просто факт.

Я положила записку на его подушку — прямо в углубление, где еще сохранился отпечаток его головы, где пахло его шампунем. Пальцы на мгновение задержались на ткани.

Потом глубоко вдохнула, сунула драгоценные документы под кофту, ощущая, как бумага царапает кожу, и шагнула в коридор. В спину будто впивались невидимые глаза, но я не обернулась.

Прощай, Руслан.

Глава 22. Соня

Тишина в лазарете была звенящей, словно само пространство затаило дыхание в ожидании. Прерывали её только хриплые всхлипы Алины — она притворялась, что теряет сознание, искусно закатывая глаза и судорожно хватая воздух ртом. Её пальцы впились в край кушетки так, что костяшки побелели. Я стояла за ширмой, прижав ладонь ко рту, чувствуя, как тело дрожит, но не от холода — от адреналина, рвущегося наружу. Вот-вот услышат, вот-вот обнаружат.

— Подожди снаружи, — сухо бросил врач охраннику, поправляя очки.

Его голос прозвучал как приговор, после которого всё должно было измениться. В глазах, обычно усталых и равнодушных, теперь читалась странная решимость.

Охранник, лениво перекатывающий жвачку во рту, лишь пожал плечами и вышел, не удостоив Алину даже взглядом. Его сапоги гулко стучали по кафелю, пока звук не растворился в коридоре.

Как только дверь закрылась, Борис Игнатьевич резко развернулся.

— Двадцать минут, — прошептал он, бросая взгляд на часы. — Затем мне нужно будет поднять тревогу, иначе заподозрят.

Он вышел, громко хлопнув дверью: "Нужны другие лекарства, схожу на склад!" — его голос прозвучал неестественно громко. Прикрытие. Его не должно было быть здесь во время побега.

Алина вскочила с кушетки, её лицо, ещё секунду назад искаженное мнимой болью, теперь было бледным, но решительным. Мы переглянулись — и бросились к решётке. Мои пальцы скользнули по холодному металлу, оставляя на пыльной поверхности влажные следы.

Темнота вентиляции давила на грудную клетку, словно живое существо. Пыль щекотала нос, заставляя сдерживать чихание, а металлические стенки неприятно обжигали кожу. Я ползла впереди, нащупывая путь в кромешной тьме, каждый мускул напряжён до предела. За мной слышалось прерывистое дыхание Алины — тихое, но такое громкое в этой звенящей тишине. Она цеплялась за мою ногу, как ребёнок за последнюю ниточку надежды.

И вдруг — крики.

Глухие, приглушённые стенами, но от этого не менее страшные. Я замерла, чувствуя, как Алина в страхе вцепилась мне в лодыжку.

— Соня… — её шёпот был похож на всхлип. В нём читался немой вопрос: "Что теперь?"

— Тихо, — резко оборвала я, хотя сама едва дышала. Кровь стучала в ушах, мешая думать.

Шум доносился из вентиляционного отверстия слева. Я медленно подползла к нему, ощущая, как металл впивается в рёбра, и заглянула вниз.

Комната внизу была освещена тусклым жёлтым светом аварийной лампы.

Глеб, с рассечённой бровью и окровавленными зубами, с стоял напротив Руслана. Его рубашка была порвана на груди, обнажая татуировку с паутиной, которая теперь казалась зловеще уместной.

— Где документы? — голос Глеба хрипел от ярости. Слюна с примесью крови брызгала изо рта. — Ты думаешь, я не знаю, что это ты забрал их из моей комнаты?

Руслан казался спокойным. Только его глаза — холодные, как лезвие ножа — выдавали напряжение. Он стоял словно сжатая пружина, как пантера перед прыжком.

— Я не трогал твои бумаги.

— Врёшь! — Глеб рванулся вперёд, кулак метил в живот, но Руслан увернулся с грацией опытного бойца. — Я обыскал твою комнату. Их там нет, но я уверен, что это ты!

И тут я увидела, как взгляд Руслана на секунду затуманился. Он понял: документы пропали после нашего обыска у Глеба. А значит, унести их могла только я.

Но он не сказал ни слова.

— Может, ты просто плохо искал? — издевательски протянул Руслан, его губы растянулись в той самой улыбке, которая всегда предвещала беду.

Глеб взревел и снова бросился на него.

И тут дверь распахнулась — в комнату ворвались четверо охранников, явно подчинённых Глебу. Руслан оказался в кольце, и, несмотря на то, что был отличным бойцом, не мог противостоять такому количеству нападавших. Его движения были резки и точны, но на каждого отброшенного им тут же набрасывались двое других. Прорываясь из окружения, он неизбежно подставлялся под удары.

Я видела, как кулаки опускаются на него снова и снова. Как кровь из разбитой губы растекается по подбородку.

И самое страшное — он молчал. Не издал ни звука. И не сдал меня. Мог сказать, что был совершён побег, что он ничего не знал. И "поймать" нас, вместе с документами. Но он молчал.

— Соня! — Алина дёрнула меня за рукав. — Нам надо идти!

Я оторвала взгляд от этой сцены, чувствуя, как что-то горячее и горькое подкатывает к горлу.

"Не думай об этом. Забудь его. Твои чувства — ошибка. Он не перестал быть злодеем. Он заслуживает этого."

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но эти мысли звучали фальшиво даже в моей голове.

Свежий воздух ударил в лицо, как только мы выбрались из вентиляции. Я жадно вдохнула, но облегчения не почувствовала — только ком в горле и странную, гнетущую тяжесть в груди.

Алина, дрожащая, но живая, прижалась ко мне. Её пальцы вцепились в мою рубашку, как когда-то в бараке.

— Мы сделали это… — прошептала она.

Но радость была преждевременной.

— Ну что, девочки, — хриплый голос заставил нас вздрогнуть.

Из-за угла вышел охранник Руслана — тот, что должен был ждать Алину у машины. Одну. Его карие глаза бесстрастно скользнули по нам, останавливаясь на моём лице.

Всё кончено. Он увидел и меня.

Я инстинктивно прикрыла Алину собой, готовясь к худшему.

Но охранник лишь ухмыльнулся, обнажив свои зубы.

— Двое. Всё чётко, как в аптеке, — пошутил он, плюнув на землю.

Двое….?

Мир остановился и на секунду я закрыла глаза.

Он знал.

Конечно же, Руслан знал, что я тоже сбегу. И…

позволил

этому случиться. Не знал, что я в курсе, где его сестра, и просто позволил нам сбежать, собираясь продолжить её поиски один. А теперь понял, что я ещё и все улики с собой прихватила, лишая его козырей. Глеб же заметил свою пропажу слишком быстро, и Руслан не успел подготовиться. И теперь он там один.

До этого момента я убеждала себя, что он — монстр. Что всё, что он делал, было лишь игрой.

Но сейчас…

Я посмотрела на охранника — его безликую форму, равнодушные глаза, пистолет на поясе.

И вдруг заметила торчащую из кармана его куртки зажигалку — старую, поцарапанную, с гравировкой в виде орла.

Решение пришло мгновенно.

Я шагнула вперёд, нарочито расслабив плечи.

— Ошибка, — сказала я, голос звучал удивительно спокойно. — Девушка поедет одна. Только Алина.

Пока охранник, нахмурившись, переваривал эти слова, мои пальцы уже ловко вытащили зажигалку из его кармана, спрятав её в рукав. Металл обжигал мои пальцы.

Алина посмотрела на меня с ужасом, но я лишь слегка тряхнула головой — молчи. Пока мы шли к машине я также незаметно передала ей документы.

Открывая дверь, охранник фыркнул:

— Как хочешь. Но Руслану я доложу.

Руслан.

Имя обожгло, как раскалённое железо.

Где-то там, в этом аду, его избивали.

А я…

Я сжала зажигалку в кулаке, ощущая её острые грани. Пламя ещё не разгорелось, но я уже знала — назад дороги нет.

Глава 23. Соня

Зажигалка в моем кармане казалась невероятно тяжелой, будто весила не граммы, а целые килограммы. Каждый шаг отдавался странным эхом в висках, словно мое тело протестовало против того, что я задумала. Но я уже не могла остановиться — не после того, что увидела.

Я заметила этот старый сарай еще когда мы с Алиной выбирались наружу — покосившееся деревянное строение, притулившееся к основному зданию, с прогнившими досками и ржавой крышей. Идеальное место для пожара. Ветер шевелил мои волосы, когда я подбежала к нему, озираясь по сторонам. Ни души. Охранники все еще не заметили нашего побега.

Дрожащими пальцами я щелкнула зажигалкой — пламя дрогнуло на ветру, но не погасло, отражаясь в моих глазах.

Это должно сработать. Это отвлечет их...

Первая сухая доска вспыхнула мгновенно, с тихим потрескиванием. Я пробежала вдоль стены, поджигая все, что могло гореть — кучу тряпок у входа, старые газеты, рассыпавшиеся от времени, деревянные ящики, пахнущие бензином. Огонь распространялся с пугающей скоростью, языки пламени лизали стены, поднимаясь все выше, окрашивая вечер в кроваво-оранжевые тона.

Я застыла на мгновение, наблюдая, как огонь пожирает строение. Жар бил в лицо, а в ушах стоял треск пожираемого дерева. Где-то вдалеке раздались первые крики тревоги, затем топот сапог по бетону.

Теперь у них есть чем заняться...

Обратный путь в вентиляцию дался тяжелее — страх сменился осознанием того, что я делаю. Каждый метр в темном туннеле давался с трудом, но я ползла вперед, к лазарету, к последней надежде. Металл царапал колени, пыль забивала нос, но я не останавливалась.

"Какая же я дура, почему не могу просто уйти!?"

Ответ стоял перед глазами — образ Руслана, избиваемого в той комнате.

Лазарет встретил меня неестественной тишиной. Врач стоял у окна, наблюдая за пожаром, когда я вылезла из вентиляции. Его отражение в стекле было искаженным, как в кривом зеркале.

— Ты?! — он резко обернулся, его глаза за стеклами очков расширились. — Они уже обнаружили пропажу Алины. Охранника снаружи нет — всех подняли по тревоге.

Я кивнула, переводя дыхание. Значит, путь был свободен. Я не знала, чем я вообще смогу помочь Руслану, но упрямо шла вперед. И вот уже повернувшись к двери, я вдруг замерла.

"Пистолет... У врача в таком месте должен быть пистолет..."

— Дайте мне свое оружие, — резко сказала я, оборачиваясь.

Борис Игнатьевич нахмурился, его брови почти сошлись над переносицей:

— Что? Нет, конечно. Ты с ума сошла?

Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

— Руслан в опасности. Глеб и его люди избивают его прямо сейчас. Я должна...

— Ты должна бежать! — перебил врач, хватая меня за плечо. — Пока есть шанс! Не бери на себя чужие проблемы!

— Это он дал нам этот шанс, — мои слова прозвучали тише, но тверже. — Алина свободна благодаря ему. Теперь моя очередь. Вы не понимаете… — как будто я сама понимала.

Борис Игнатьевич замер, изучая мое лицо. Его взгляд скользнул по моим рукам, по разодранным коленям, по решимости в глазах. Казалось, целая вечность прошла, прежде чем он медленно потянулся к нижнему ящику стола.

— Черт возьми, — пробормотал он, доставая старый "Макаров". — Я знал Руслана еще мальчишкой... с ним всегда было непросто.

Холодный металл пистолета в моей руке казался одновременно чужим и нужным. Вес оружия был непривычным, но успокаивающим.

— Спасибо, — кивнула я, уже поворачиваясь к двери.

Коридоры были пусты — пожар сделал свое дело. Я бежала, прижимая пистолет к груди, ноги сами находили дорогу. Все эти дни в плену я шаг за шагом мысленно составляла карту этого ада, запоминала каждый поворот, каждую дверь.

"Беги сама! — все еще кричал внутренний голос. — Пока не поздно!"

Но я уже знала — поздно.

Кодовый замок. Мои пальцы дрожали, набирая заученные цифры — 4-7-2-1. Зеленый свет. Щелчок.

Створка медленно отъехала. Еще коридор. Та самая комната.

Я тихонько приоткрыла дверь.

Помещение было освещено тускло, но я сразу увидела их. Руслан стоял неподвижно, как скала. Его лицо было искажено следами боя: губа разбита, скулу заливала кровь из рассечённой брови. Но его осанка была прямой, а плечи — расправленными. Казалось, физическая боль была для него лишь досадной помехой. И лишь глаза пылали неукротимым огнем. Напротив него стоял Глеб — с пистолетом, направленным в грудь Руслана. Охраны уже не было: пожар, побег — у них было много дел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты весь такой крутой, Русланчик, — говорил Глеб, и в его голосе звучала фальшивая веселость. — Но что можно сделать против пистолета, а? Даже если он в руках у слабака.

Он засмеялся — противный, хриплый звук, наполненный ненавистью.

Я шагнула вперед. Дверь скрипнула. Глеб начал оборачиваться, но было уже поздно. Холодный металл дула уперся ему в затылок.

— Да, Глеб, что можно сделать? — мой голос звучал удивительно спокойно.

Глава 24. Соня

Тишина в комнате была настолько плотной, что казалось — даже пылинки замерли в воздухе. Я слышала, как кровь пульсирует в висках, как стоновится сухо во рту. Пальцы, обхватившие рукоять пистолета, онемели, но я не осмеливалась пошевелиться. Глеб дышал тяжело, его затылок был мокрым от пота под дулом.

И тогда Руслан дернулся вперед.

Его тело среагировало быстрее мысли — мускулы напряглись под окровавленной рубашкой, рука метнулась вперед с точностью хищника. Металл блеснул в тусклом свете, и пистолет Глеба уже был в его пальцах. Я даже не успела вдохнуть. Глеб лишь глупо заморгал, когда стальная рукоять со свистом рассекла воздух и обрушилась на его висок.

Глухой удар, будто падающее мясо на разделочный стол. По лицу Глеба разлилась алая река, наполняя морщинки у глаз, стекая по щеке со шрамом.

Он осел на колени, но сознание не отпустило. Когда он поднял голову, его взгляд — мутный, но все еще злой — нашел меня. В этих глазах была такая ненависть, что желудок сжался в комок. Моя ладонь сама потянулась к шраму на животе, к тому самому, что он оставил мне в темноте.

— Нужно было прикончить тебя еще тогда, в коридоре, — его шепот был похож на шипение змеи.

Перед глазами всплыли воспоминания — его тяжелое дыхание, вонь табака, острая боль... Тело вспомнило все само, и меня затрясло.

Выстрел оглушил меня.

Глеб рухнул, как подкошенный. Его тело дергалось, пальцы скребли бетон, оставляя кровавые полосы. Я зажмурилась, но образ уже врезался в память — широко открытые глаза, внезапно ставшие пустыми.

— Он бы все равно не сказал, где Агата, — Руслан говорил ровно, будто докладывал о погоде.

Но я видела, как его пальцы сжимают пистолет, как челюсть напряглась до боли.

Он повернулся ко мне, и в его глазах бушевала буря.

— Я должен остаться. Докопаться до правды. Ты — уходи.

Слова застряли в горле. Я смотрела на его окровавленное лицо, на сведенные скулы, на глаза, в которых отражался весь ад, через который он прошел.

— Я... я знаю, где твоя сестра, — признание вырвалось само, будто кто-то другой говорил моим ртом. — Архиповка. Дача за заброшенным заводом.

Тишина.

Руслан замер, будто превратился в камень. В его глазах промелькнуло что-то дикое, необузданное — будто перед ним внезапно распахнулась бездна, и он стоял на краю, не зная, шагнуть вниз или отпрянуть. Губы его слегка дрогнули, но он не произнес ни звука. Лишь дыхание стало резким, прерывистым, словно он бежал долгие годы и только сейчас остановился.

— Ты... ты знала все это время? — его голос был низким, опасным, но в нем дрожала не только ярость. Что-то еще. Что-то, от чего у меня внутри все оборвалось.

Я увидела, как зрачки его расширились, как глаза покрываются тем самым зловещим огнем. В этот момент я поняла — он способен на все.

После долгой паузы он двинулся в мою сторону, но вместо удара резко схватил меня за руку и потянул к выходу. Его пальцы впились в запястье, но эта боль была ничтожной по сравнению с тем, что творилось у меня внутри.

— Уходим. Быстро.

Лазарет встретил нас все тем же запахом — спирт, кровь, страх. Врач все еще стоял у окна, его очки блестели в отблесках пожара.

— Тебе тоже надо уходить, — Руслан даже не замедлил шаг.

Врач покачал головой:

— Позже. Меня не заподозрят. Идите, пока есть время.

Темнота вентиляции казалась еще гуще после яркого света пожара. Я ползла, чувствуя, как металл режет ладони, но боль была где-то далеко. Мысли путались, наваливались одна на другую, как волны, смывающие берег.

Как вышло так, что теперь мы бежим из этого ада вместе?

Почему сейчас мне так важно, о чем он думает?

Должна ли я была сказать ему о сестре раньше?

Простит ли он меня?

Спазм сжимал горло, но это был не страх смерти — страх от того, что я оборвала ту хрупкую нить, что связала нас в этом хаосе.

Свежий воздух обжег легкие.

— В лес, — Руслан потянул меня за собой.

Мы бежали сквозь чащу, ветки хлестали по лицу, колючки цеплялись за одежду. Когда мы остановились в глубине леса, я едва могла дышать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И вдруг он развернул меня к себе. Его руки потянули меня к себе и прежде, чем я успела что-то сказать, Руслан с силой сжал меня в своих объятиях.

Он не просто обнимал. В нем чувствовалась вся мощь, вся боль, все, что он не мог выразить словами. Я замерла, боясь пошевелиться.

Когда он наконец отпустил меня, его глаза сверкнули в лунном свете.

—

Ненормальная

, — прошептал он, и в голосе впервые за все это время прозвучали нотки чего-то, похожего на теплоту.

Я смотрела на него, все еще чувствуя жар его тела, и не находила слов. В груди было странно тепло, несмотря на весь ужас этого дня.

Глава 25. Соня

Лес встретил нас колючими объятиями. Каждая ветка, каждый сухой сучок цеплялись за одежду, словно пытаясь удержать, не пустить дальше. Холодный ночной воздух обжигал легкие, а под ногами хлюпала осенняя грязь, просачиваясь сквозь дырявые кроссовки. Я шла следом за Русланом, спотыкаясь о невидимые в темноте корни, чувствуя, как липкая жижа забивается под ногти, как колючки впиваются в ладони, когда я пыталась удержать равновесие.

Его телефон, который он держал перед собой как факел, светил тускло — батарея вот-вот сядет. Тогда нас поглотит абсолютная тьма этого осеннего леса. Каждый наш шаг сопровождался треском сучьев, и мне казалось, что этот звук разносится на километры, привлекая нежелательное внимание.

— Должны быть уже близко, — пробормотал он, протискиваясь между двумя особенно плотными стволами.

Его голос звучал хрипло от усталости, но в нем по-прежнему чувствовалась та стальная решимость, которая не оставляла места для сомнений.

Я промолчала, сжав зубы. В голове крутилась только одна мучительная мысль — как я объясню Алине, что пришла с человеком, который столько времени держал нас в плену? Как найду слова, чтобы оправдать свое решение привести его прямо к нашему убежищу?

Шоссе оказалось пустынным. Мы стояли почти час, дрожа от холода, прежде чем остановилась потрепанная "Лада". Водитель — пожилой мужчина с глубокими морщинами вокруг глаз и желтыми от никотина пальцами — даже не спросил, откуда двое оборванцев в такую ночь на пустынной дороге. Он просто кивнул, когда Руслан назвал деревню, и жестом пригласил нас в машину, от которой пахло бензином и старыми сигаретами.

Сердце бешено заколотилось, когда в окне мелькнул знакомый покосившийся дом. В единственном освещенном окне теплился желтый свет — Алина ждала, как мы и договаривались. В груди что-то болезненно сжалось при мысли, что сейчас ей придется пережить новый шок.

Дверь распахнулась еще до того, как мы успели постучать.

— Соня?! — ее голос прозвучал для меня как самая прекрасная музыка после месяцев молчания. Но радостный возглас тут же оборвался, когда она увидела Руслана за моей спиной. Ее лицо стало белым как мел, глаза расширились от ужаса, а тонкие пальцы вцепились в косяк двери так, что побелели костяшки. — Ты... с ним?!

Я инстинктивно шагнула вперед, частично закрывая Руслана собой, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.

— Он нам помог. Без него мы бы не выбралась, — сказала я, с трудом выдавливая из себя слова. Как странно было защищать перед ней того, кто еще недавно держал нас в клетке.

Алина не выглядела убежденной, но после долгой паузы молча пропустила нас внутрь, отступая вглубь комнаты, как загнанный зверек.

Вечер прошел в тягостной, давящей тишине. Мы молча отправили фотографии документов во все СМИ, какие смогли найти. Руслан аккуратно, почти бережно завернул оригиналы в плотный пакет, завязал его на тугой узел.

— У меня есть человек, который передаст это в полицию, — сказал он, не поднимая глаз. Голос его звучал устало, но уверенно. — Без лишних вопросов.

Я лишь кивнула, не спрашивая подробностей. Видела, как он устал — красные от бессонницы глаза, замедленные движения. Каждое действие давалось ему с видимым усилием, будто он нес на плечах невидимый груз.

— Завтра утром я пойду за Агатой, — пробормотал он, откидываясь на стул и закрывая глаза. Его руки дрожали от напряжения, а на лбу выступили капельки пота, несмотря на прохладу в комнате.

— Я хочу помочь — подстраховать, отвлечь внимание — так у тебя будет больше шансов. — я не хотела, чтобы он шел туда один.

Руслан лишь кивнул, рассеянно глядя на меня:

— Всё утром.

Но утром его уже не было.

Я стояла посреди пустой комнаты, ощущая странную пустоту под ребрами. Он ушел. Без слов, без объяснений. Просто исчез, оставив после себя лишь смятую простыню на диване и недопитый кофе в кружке.

Он поехал за сестрой один.

Слова застряли в горле, но мысли бились, как пойманные птицы.

Не хотел подвергать меня риску? Или не доверяет?

Или просто... не нуждается во мне.

Я провела пальцами по краю кружки, все еще теплой. Вчерашний вечер казался сном — его усталые глаза, редкие слова, тяжелое молчание. Ничего из того, что я надеялась услышать. Ничего из того, что могло бы объяснить эти объятия в лесу, этот взгляд, полный чего-то, что я боялась назвать.

А может, мне все это просто показалось?

Я сжала кружку так, что пальцы побелели.

Кто он для меня? Тот, кто держал нас в плену? Или тот, кто рисковал собой, чтобы вытащить меня?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А кто я для него? Союзница? Жертва? Или... что-то большее?

В голове всплывали обрывки воспоминаний: его руки на моем лице, губы, обожженные кровью и яростью. Но потом — холодное молчание. Расстояние.

Может, для него это ничего не значит. Может, там, в лесу — это был просто порыв. Адреналин.

Я закрыла глаза, чувствуя, как что-то острое впивается в грудь.

А если даже и нет... Какое будущее у нас возможно?

Он — из того мира, где правят кровь и жестокость. Где люди исчезают в подвалах. Где любовь — слабость, а доверие — роскошь.

Я обвела взглядом комнату — Алина спала, свернувшись калачиком на узком диване. Ее лицо, наконец расслабленное, казалось почти детским.

А что, если он передумает?

Мысль ударила, как нож.

Что, если, найдя сестру, он решит, что мы — лишние свидетели? Что если его мир снова настигнет нас?

Я медленно выдохнула, ощущая, как страх сковывает ребра.

Об этом заброшенном доме моей бабули никто не знает. Кроме него. Он знает, где мы. Знает, как найти.

Солнце за окном поднималось выше, заливая комнату холодным светом. В его лучах все казалось четким, ясным — и безнадежно хрупким.

Нам нужно исчезнуть.

Я подошла к окну, глядя на пустую дорогу. Где-то там он ехал за своей сестрой. Где-то там решалась его судьба.

И наша — тоже.

— Он ушел? — Алина стояла в дверях, ее голос дрожал, а пальцы сжимали край халата.

Я кивнула, не поворачиваясь.

— Нам тоже нужно уходить, — сказала я тихо, но твердо.

Алина не спорила. В ее глазах читалось облегчение и страх.

Я взяла ее за руку, чувствуя, как тонкие пальцы сжимаются в ответ.

— Мы выжили. Мы выберемся.

Но почему-то это не приносило радости. Только горечь — как от прощания, которое так и не состоялось.

Глава 26. Соня

Дождь встречал нас в маленьком прибрежном городке, где мы решили затаиться. Серые волны бились о бетонный пирс, а соленые брызги смешивались с дождем, оседая на лице холодными слезами. Мы сняли старый домик у самой воды — дешево, сыро, но зато вдали от чужих глаз. Деньги я одолжила у знакомой моей бабушки в той деревне. Хоть бабушки давно не было с нами, тетя Зоя вспомнила и обрадовалась мне.

Через неделю приехали родители Алины — заплаканные, счастливые, не верящие своему счастью. Ее мать все время всхлипывала, а отец не выпускал дочь из объятий, будто боясь, что она снова исчезнет.

— Поедешь с нами? — спросила Алина, уже сидя в машине.

В ее глазах читалась надежда, но и понимание тоже. Родители увезут ее заграницу. Подальше отсюда.

Я покачала головой, приклеивая улыбку.

— Мне нужно начать сначала. Совсем сначала, — ответила я, обнимая ее на прощание. Ее худенькое тело дрожало в моих объятиях, словно последний лист на осеннем ветру.

Кафе, куда я устроилась, пахло дешевым кофе и свежей выпечкой. Никто не спрашивал о прошлом, не копался в моих тайнах. Просто "кофе с собой", "спасибо" и "хорошего дня". Обычная, нормальная жизнь, о которой я так мечтала в заточении.

По утрам я вставала рано, пока город еще спал, и шла на работу, вдыхая свежий морской воздух. Владелец кафе — пожилой мужчина с вечно закатанными рукавами и татуировками времен молодости — научил меня правильно взбивать молочную пену и не пережаривать круассаны.

— У тебя руки золотые, — говорил он, и в его словах не было ничего, кроме искренней похвалы.

Я училась жить заново. Планировала пойти на курсы: в тумбочке у кровати лежали брошюры — бухгалтерия, дизайн, иностранные языки. Все, что могло помочь забыть.

Но по ночам, когда город затихал, а в комнате оставался только шум прибоя за окном, я ловила себя на том, что прислушиваюсь к шагам за дверью. Что дыхание замирает, когда в толпе на рынке мелькает высокий брюнет. Что пальцы сами собой тянутся к телефону, чтобы набрать номер, которого у меня никогда не было.

Могло ли все закончиться для нас иначе?

Я запрещала себе думать об этом. Каждое утро начиналось с твердого решения — сегодня я не вспомню его лицо. Не вспомню руки, которые могли быть и нежными, и жестокими. Не вспомню его поцелуи, которые обжигали губы даже спустя месяцы.

Но память — предательская штука. Она возвращала запах его кожи. Звук его голоса, когда он шептал "ненормальная", и в этом слове было больше нежности, чем в любых признаниях.

Я научилась жить с этой тоской, как живут с хронической болью — привыкая, но никогда не забывая.

Промозглая мгла того осеннего вечера прилипала к коже, и единственным моим желанием было поскорее скрыться за дверью. Ключ звякнул в замке, предательски громко в давящей уличной тишине. Я вошла, смахнув с плеч ледяные капли дождя, который к этому времени уже не шел, а буквально барабанил по крыше, словно слепой пианист, отчаянно выбивающий свою последнюю мелодию.

Я щелкнула выключателем, но света не последовало — то ли перегорела лампочка, то ли снова проблемы со старой проводкой. В гостиную просачивался лишь тусклый отсвет уличного фонаря, выхватывая из мрака знакомые очертания. И один новый силуэт.

Фигура в темноте. Спиной. Но я узнала бы этот силуэт из тысячи — широкие плечи, осанка, манера держать голову, будто бросающая вызов всему миру. Даже через год, через десять лет, через всю жизнь. Сердце на секунду замерло, а затем рванулось вскачь, отзываясь в висках тяжелым, неровным стуком.

Он обернулся. Словно почувствовал мое присутствие кожей, спиной, всем своим существом.

Руслан.

Имя прозвучало в тишине беззвучно, лишь губами, но он его прочел. За одну секунду я испытала весь спектр чувств — от ослепительной, пьянящей радости до леденящего кровь страха. От воспоминаний о тепле его рук до осознания всей боли прошедшего времени.

— Ты… — я не успела закончить фразу. Не было слов. Не было воздуха.

В два шага он преодолел пространство между нами и обнял так крепко, что у меня перехватило дыхание. Его пальцы впились в мои плечи, а горячие губы коснулись виска, обжигая холодную кожу. В комнате витал запах сырой штукатурки и чего-то еще — может быть, наших страхов, может быть, наших надежд, смешавшихся в один клубок.

Его тело прижало меня к стене с такой силой, будто боялся, что я исчезну. Я чувствовала каждую мышцу, каждую вену, каждый шрам под мокрой тканью его рубашки. Его губы нашли мои не в поцелуе, а в столкновении, и в этом было что-то дикое, как будто он пытался не поцеловать, а вдохнуть меня, впитать, сделать частью себя. Губы мои дрожали — не от холода, а от того напряжения, что копилось все эти недели разлуки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Думала, я тебя отпущу? — хрипло прозвучал его голос, и в этих словах была не просьба, а утверждение, полное какой-то отчаянной решимости.

Мои пальцы впились в его волосы — жесткие, колючие, как щетина на его щеках. Когда я пригладила их, он резко вдохнул, и вдруг его руки, только что сжимавшие меня так сильно, стали двигаться иначе. Медленнее. Осторожнее. Как будто он постепенно осознавал, что перед ним не враг, не добыча, а... я.

Его ладонь, шершавая от старых шрамов и оружия, скользнула под мой свитер. Холодный воздух смешался с жаром его прикосновения, и я вздрогнула — не от страха, а от этого контраста, от того, как его пальцы касались моей кожи.

— Боишься?— В его глазах мелькнуло что-то жесткое, но тут же погасло, сменившись чем-то более сложным, более человеческим.

Я прикусила губу, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

— Нет, — Ложь. Я боялась.

Не его — себя. Того, что происходит между нами. Того, что мы больше не можем контролировать.

Он рассмеялся — низко, глухо, как рычание зверя, запертого в клетке.

— Врёшь, — но продолжил, и теперь его прикосновения были другими — все еще жадными, но... бережными. Как будто он боялся раздавить последний цветок в выжженной пустыне.

Позже, когда дождь стих, оставив после себя только тихий шепот капель за окном, мы лежали в полумраке. Его рука лежала у меня на животе — не обнимала, а держала, как якорь, как последнюю связь с реальностью. Я чувствовала, как его сердце бьется под моей ладонью — часто, неровно, совсем не так, как должно биться сердце такого человека.

Когда я повернулась к нему, в тусклом свете утра его лицо казалось другим — без привычной маски холодности, без злости. Просто... человеческим.

— Соня...— мое имя впервые на его губах, прозвучало странно — будто он пробовал его на вкус, проверял, как оно звучит. И потом, уже тверже: — Моя.

Не вопрос. Не просьба. Констатация.

И я не стала спорить. Потому что в этот момент, в этой комнате, под шёпот дождя за окном, это была единственная правда, которая имела значение.

От автора: Вот и конец моей первой книги! Спасибо всем, кто читал! А я приглашаю вас в свою новинку — будет очень эмоционально! Книга "Я здесь".

Конец