Псих из Крашти. Нодлутский вечер

1

По желаниям читателей и при деятельном участии

Анны Сиротиной

1

Он

— Совершенно бесплатно! Вжух — и в небо!

Глотка у мелкого пронырливого мальчишки, разносчика рекламных листков, была луженая, от звонкого голоса зудело в ухе, пустырь, отданный на попрание выставке магтехнических достижений со всех уголков Нодштива, которая еще даже официально не началась, походил на муравьиную кучу.

Пи, сегодня Пи, а не секретарь министра по внутренней безопасности Питиво, только вышел из экипажа, отточенным движением водрузил на макушку шляпу. И сразу захотел обратно. В уютный, обитый бархатом салон, затем, по вихляющим вдоль Вертлюги улочкам Восточного, на проспект, запруженный экипажами и пешими по случаю выставки сверх всякой меры, через центр, мимо министерства и храма в Северный. Домой. Или в кабинет в министерстве. Или в архив. Или в еще какое-нибудь темное тихое место, где не орут на ухо и не машут перед лицом пачкой дрянных оттисков на рыхлой бумаге.

Идеально сидящий костюм, шляпа, трость, синие стекла в серебряной оправе.

Цветные стекла стали таким же привычным атрибутом, как шляпа и трость. Не сразу. Так же, как Пи не сразу заметил, что краски вокруг начинают выцветать. Будто бы он по капле погружается на изнанку, перемычку между реальностью и гранью, где живым нет места, если ты не темный.

Окружающее больше не слепит глаза пестротой? Какая мелочь. Есть мечта и возможности, а цвета легко добавить самостоятельно. Тем более что придание оттенка восприятию — не далеко не единственное свойство нанесенного на стёкла состава.

Зато с даром все в порядке. Настолько, что Пи избавился от связанной с водой досадной мелочи, когда он лишался возможности использовать магию, стоило под дождь попасть или не вовремя принять ванну. Даже случайно пролитый стакан и тот был чреват неприятностями.

Пи окунулся в людское море, ориентируясь на видимый издалека купол аэростата. До агрегата Пи дела не было, интересовал расположенный рядом павильон прибывших из Драгонии мастеров клана арГорни. Алхимики, мастера горного дела и немножко некромаги. Работа и личный интерес.

— Маленькие радости, — в который раз за нестерпимо долгое утро напомнил себе Пи. — Маленькие радости и немного запланированного безумия, чтобы встряхнуться.

Безумием, как сегодняшний светлый костюм, теперь было все, что хоть как-то не укладывалось в каркас выстроенной жизни. Идеальной. Идеально направленной к желаемому: очередное повышение и собственный при Управлении магического надзора и порядка отдел — отдел магических аномалий. Кому как не ему?

Но больше, чем секретики, свои ли, чужие, Пи обожал совмещать нужное и личное. Как сегодня. И сегодня он уже выбрал цвет настроения, как вдруг в сутолоке краем глаза уловил яркий сполох. Рыжий. Даже сквозь синие стёкла.

Сначала от палаток, отмеченных значками магической опасности и огороженных лентами для обслуживающего персонала, повалил дым, затем оттуда с хохотом и гвалтом выбежали чумазые работники. И она. В штанах и мятой рубашке, чумазая, хохочущая и…

— Рыжая…

Память взорвалась фейерверком ничуть не хуже того, который готовили за лентой ограждения для торжественного вечернего открытия выставки.

Улыбка стала другой. Кто-то шарахнулся с пути, породив в условно упорядоченном движении островок хаоса и ругани на нескольких используемых в королевстве Нодштив наречиях.

То, ради чего Пи явился до открытия выставки, было забыто.

Дым привлек внимание, жадные до развлечений более шустрые зеваки помешали, и Пи потерял яркий сполох за мельтешением плеч и голов. Первая мысль была — мало ли похожих? Но он тут же ответил сам себе: «Да. Мало. Вообще нет», — и, наплевав на манеры, ведь обходился как-то когда-то без них, протолкался ближе, не стесняясь использовать локти, трость и мелкие темные пакости вроде «спотыкалки».

Резкий запах алхимических смесей, дыма и, внезапно, жасмина заставил сердце провалиться куда-то в бездну. Пи нырнул под ленту ограждения, показал возмущенному коротышке со вставшими дыбом волосами карточку с символом «благостной длани», спросил:

— Где… — Снова провалилось. — Где эта, — нервный взмах рукой, — рыжая?

— Ди? Так ушла, маджен. Туда вон, — широкая ладонь дернулась в сторону и за одну из палаток. — Еще догоните.

Здесь публика была почище, места больше, а шатры кое-где уже вовсю торговали сувенирами. Пи завертел головой, уверенный в том, что быстро найдет девицу в штанах и мятой рубашке среди прилично… Переоделась. Гладкая юбка, жакет, миниатюрная шляпка с вуалеткой, ажурный зонтик, игривые рыжие локоны задевают кружевной воротничок-стойку.

— Леди.

Обернулась, перехватив зонт, как когда-то за миг до удара перехватывала черенок обожаемой метлы, чтобы огреть по пальцам нахала, вздумавшего хватать за плечо.

Зеленые глаза смотрели как на чужого.

Рука соскользнула. Пи, ошеломленный, остался стоять. Она ушла, а в ушах металось брошенное с презрительной жалостью: «Вы обознались, маджен».

Тогда, после жаркого завершения совместного безумного путешествия, Пи несколько раз принимался ее искать. Говорил себе, что затем, чтобы в глаза бесстыжие посмотреть. Безрезультатно. Несмотря на все значительно возросшие возможности и связи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Потерпев очередное поражение, примерно на день-два отдавался унынию, затем забывал, отвлекаясь работой. Затем и искать перестал. Совсем. Кажется, тогда всё и начало цвет терять. Или раньше, а тогда он заметил?

И ведь искал везде, куда смог дотянуться, кроме… Нодлута.

Стиснутая в руке трость хрустнула колким разрядом.

— Глядь, — изумился Пи, резко останавливаясь, и повторил: — Глядь! Драть меня гулями! Нет! Драть гулями Арен-Феса, чтоб ему позорно сдохнуть и встать только для того, чтобы я его собственными руками окончательного посмертия лишил. Вот же св… светен.

_______________________________

Приветствую, дорогие.

В свой день рождения автор дарит Вам любовь и "Нодлутский вечер"

Первая книга о приключениях отчаянной и страстной парочки

2

Эти

Несколько лет назад. Конгрегация. Орден Арина

Солнце садилось за венчающей храм статуей, а у Посланника, Пастыря живущих и т.д. и т.п. сделался донельзя фривольный вид.

Белый камень окрасился розовым, тени лежали так, словно каменные губы Ее проводника и ключника чувственно изгибались, а пальцы протянутой ладонью вниз руки и вовсе намекали на неприличное. Занятный оптический эффект создавал иллюзию, что тайная обитель ордена такой же высоты, как и храм Света, оттого каменный лик Пастыря живущих направлен прямо на этот вот балкон.

Арен-Фес поежился. День посвящения ордену был не тем воспоминанием, которое станешь призывать сознательно, но главе, Светлейшему Арен-Эйшу, вздумалось поговорить именно здесь. Не потому ли, что именно с балкона прекрасно просматривался выход целительского дома для сотрудников?

Целительством там занимались больше для вида. Как для вида были три надземных этажа. Самое интересное происходило несколько ниже, а выход, он же вход, был один. Оттуда совсем недавно вышла симпатичная рыжеволосая ведьма.

Закатное солнце не оставило без внимания и ее. Волосы приобрели необычайно сочный оттенок. Веда приподняла лицо вверх, Арен-Фесу подумалось, что с улыбкой, поудобнее перехватила метлу и махнула, подзывая экипаж.

— Эксперимент прошел не просто удачно, а пугающе удачно, — произнес Светлейший, шевельнулся, кресло скрипнуло.

Арен-Фес занимал такое же, по другую сторону миниатюрного столика, на котором таял паром из тонкого носика чай. Чайник и чашки были стеклянными, чай — розоватым, как подкрашенные закатом каменные одежды Посланника. Светлейший собственноручно по чашкам разливал.

— Что-то не так? — с несвойственным беспокойством спросил Арен-Фес, принимая угощение. Чай оказался с кислинкой.

— Она не просто идеально среагировала на процесс, — неторопливо ответил глава ордена, делая два осторожных глотка и глядя в сторону, куда укатила рыжая особа. — Ее регенеративные возможности теперь мало чем уступают врожденному свойству дивных. Она, конечно, не начнет заращивать потенциально смертельные раны, не обретет новых сил к имеющимся, но ее продолжительность жизни по прогнозам теперь практически равна эльфийской. Обидно только, что мои умники так и не смогли выяснить, какой фактор сыграл.

— Фактор Пи, — Арен-Фес ухмыльнулся. — Насколько мне известно, в ночь перед тем, как веда Зу-Леф отправилась за своим вознаграждением, они весьма бурно и активно… прощались. Я понимаю, куда умчались ваши мысли, Светлейший. Но даже для фактора Пи нужно определенное стечение обстоятельств, вплоть до случайного морфа в шкафу. Повторить не получится.

— Тогда, может, всё к лучшему.

— Что именно?

Арен-Фес не особенно надеялся на ответ, не тот у него был уровень, но Арен-Эйш ответил:

— Она забыла всё, что случилось с нею, с ними обоими. Последнее воспоминание — инцидент на Цитрусовом балу в Фалмари.

— Вы имеете в виду скандал на балу в Фалмари? — усмехнувшись, уточнил Арен-Фес.

— Он самый.

— Потеря памяти обратима?

— Вполне, — кивнул Светлейший. — Естественным путем. Со временем она вспомнит.

— Что же… Действительно, может, и к лучшему. Каждый пойдет своей дорогой. Это будет более… эффективно. Если использовать. Со временем.

Солнце опустилось ниже, фривольная улыбка сползла с каменного лика Посланника, но проплывающее мимо легкомысленно подкрашенное облако замоталось вокруг шеи статуи и улеглось на плечах пушистым боа. Будто Пастырю живущих вдруг вздумалось посетить один из ныне модных вампирских заведений со срамными танцами на столе вокруг вколоченного в центре шеста.

Куда только не заводит подчас служебная надобность…

Не к месту вспомнилось стремительное преображение брата после завершения авантюры с перевозкой копии флейты, оригинал которой был без лишнего внимания доставлен из Корре в хранилище в Нодлуте благодаря бедламу, устроенному Питиво и его напарницей Амандой Зу-Леф.

Артефакт… оба артефакта в надежном месте, конгрегация сумела удержать заинтересованность Драгулов, что не лишнее, учитывая страсть Светлейшего к экспериментам на сути и крови старших рас, а его, Арен-Феса, беспутный и почти совсем пропащий братец Пи получил идеальный шанс для воплощения мечты. В той ее части, что касалась карьеры в министерстве.

Арен-Фес был чрезвычайно доволен, даже рад, что всё устроилось как нельзя выгоднее всем сторонам, но совесть, которой у инквизитора полагалось быть если не мертвой, то покладистой и покорной, дернулась.

— Всё еще не успокоились? — В почти лишенном эмоциональной окраски голосе Светлейшего Арен-Эйша проскользнуло раздражение и капля отеческой укоризны. — У вас исключительно неординарные аналитические и организационные таланты, Арен-Фес, но слишком трепетная привязанность к брату и прочие неудобные атавизмы, кои истинным сынам Арина надлежит оставлять за порогом, тормозят вас, как привязанные к ногам колодки.

— Вы сейчас о том, что я предложил Пи в качестве кандидата для участия в эксперименте по вживлению активных блокирующих и ограничивающих плетений?

— Не просто предложили, вы его наглым образом протащили, — наполненная чаем чашка Светлейшего, уже не первая, опасно накренилась, грозя пролить напиток. Чай, к этому времени настоявшись, стал почти красным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Он подходил, — пожал плечами Арен-Фес и отрицательно качнул головой на предложение главы ордена подлить горячего.

— Могли поискать кого-то более полезного ордену.

— Больше половины ваших полезных не выдержала. Они сошли с ума.

— Ваш брат тоже почти… Впрочем, теперь, в основном благодаря его участию, мы знаем, как притормозить процесс фрагментации сознания. Жаль, что никто из Крево не согласился.

— У них не нашлось никого ненужного с нужной способностью?

— Это у нас после гибели Арен-Хола не нашлось никого, с кем бы они стали разговаривать. Их способность делить сознание на фрагменты… — Выдержка Светлейшего дала сбой. Всего миг, но Арен-Фес заметил мелькнувшие на кончиках пальцев Светлейшего тонкие длинные иглы вместо ногтей. Досада на упущенную возможность. — Для полноты картины нам недоставало реакции как раз подобного типа дара.

— Поэтому я и предложил Пи с его асинхронной некроформой. Почти то же самое. Что с того, что физически он мой брат?

— Вы использовали систему, потому не криви́тесь, что система использовала вас и вашего брата так, как было нужно системе. И если все еще желаете добиться большего, настоятельно советую прекратить…

— Таких как он, гениев-интуитов с чрезмерной энергией, следует держать ближе, эмоциональные связи — отличный, а в некоторых ситуациях наилучший мотиватор. Любые эмоциональные связи, Светлейший. Мы ведь с… хм… людьми работаем, с живыми, — произнес Арен-Фес и не без облегчения отставил наконец опустевшую чашку.

— Вы скоро перестанете быть человеком, — сказал Арен-Эйш, — но раз вас так тянет нянчиться с кем-то, рекомендую начать присматривать ученика.

— Я подумаю. Я, Светлейший, в этом всецело полагаюсь на судьбу.

— Чем же вы тогда недовольны?

— Не люблю чай. И розовый цвет.

© Мара Вересень, 2025. Для портала Литнет. Копирование на другие ресурсы без согласия правообладателя является нарушением авторских прав

3

Она

Обычно способ заняться нудной монотонной кропотливой работой до полного мысленного опустошения срабатывал идеально, но не сегодня. Пестик в ступке то и дело замирал, а рука вместо вращательного движения норовила совершить совсем другие, мало соотносящиеся с подготовкой трав для варки зелий.

— Пестик должно подбирать по руке, иначе толку не будет, — вспомнились теткины наставления. — Форма идеальная, чтобы рукой обхватить, и округлый верх, чтобы большой палец удобно ложился.

Обхватила, легла… Вот же… Эльфийской крови в теле на порядок больше, чем было, а реакция на сезонные приливы вожделения никуда не делась. Конец лета, начало осени, время созревания, сбора урожая, бунта между телом и мозгами. Так накрыло, хоть отворотное пей. И замуж хочется. А за кого выходить, когда кругом одни темные или недоумки? Первый котел…

Испорченное пришлось выбросить и идти в кладовую за новой меркой. Вожделение вожделением, а заказы за нее никто не сделает. Ничего, забористее будет.

Главное, Аманда уже и на вывеске писала, что дорого, а все равно ходят. Так она и без рекламы в «Сплетнике», про которую жена пекаря с энтузиазмом рассказывала, себе клиентов соберет. Слухи эффективнее иной рекламы.

Еще бы светены-благодетели не давали поручений так же часто, как некоторые девицы за «холостым сбором» бегают. Будто Аманда единственная ведьма на весь Нодлут, способная сварить «вспышку» или «гремучую плеть». Алхимики с подобным и без ведьмачьей силы справляются.

Пестик ерзнул по дну ступки, и идеально растертая мерка стеблей полыни пыхнула, едва не подпалив челку.

— Драть меня гу…

Пригласить на чай старшего сына бакалейщика? Или найти карточку, которую встреченный на прошлой неделе в парке эльф всучил? Миленький. Не местный и не из Лучезарии. С севера. Из дома Авата. Визитку всучил как раз после того, как Аманда, согласно судебному предписанию после инцидента в Фалмари, предупредила, что общение с ней чревато случайным получением неснимаемого проклятия. Брюнет. Волосы для эльфа неприлично короткие, крупной волной, парфюм аппетитный, будто в кондитерской лавке стоишь. Кофе с кардамоном и шоколадом. Прямо как…

Чашка вывернулась из рук, а кофе, как раз с кардамоном, щедро оросил стол, пол и юбку.

Ни с зельями, ни с готовкой не ладилось катастрофически. С таким настроением только уборку делать. На чердаке. Там с момента въезда было еще полно всякого, сгруженного по принципу «потом разберу». Давно собиралась, но так и не собралась. И сейчас не рискнула. Еще пожар устроит.

С пальцев искрит, а саму знобит.

Попить всё же сделала. Чай. Успокоительный. Ушла в комнату за столик, где разбирала письма и занималась другой бумажной скукотой. Села в окошко смотреть. День, улица, фонтан. Окна можно бы и протереть, а самой переодеться. Потом. Сначала чай.

Нервное состояние было напрямую связано с последним поручением на готовящейся к открытию выставке. И ведь не один день прошел, а как час назад.

Сначала сквозь дым и толпу Аманда почувствовала взгляд, от которого волоски на коже встали дыбом, словно она протекающий накопитель лизнула, а потом, когда домой шла, решив заодно поглазеть на палатки, ее окликнул и остановил…

«Кто такой этот Пи?» «Гений! Урод! Идиот… Красавчик.» «Конгрегация Нодштива и Орден Арина кое-что ему…»

Густые черные волосы, безумные и безумно притягательные синие и лиловые искры в темных глазах, пугающе живой рисунок тьма-вязи на груди, знак благословения на упругой заднице… Запах тела похож на аромат кофе, который варят орки, с кардамоном и перцем, очень горький и очень черный. Или шоколад, тоже черный. С соленой карамелью. Такой вкус был у его страсти. Безумие.

«Как он вам показался?» «Полный псих.» «Как его на самом деле зовут?» «Вам это не нужно».

— Мне это не нужно, — произнесла Аманда, наткнувшись взглядом на прохожего, и в который раз поежилась. Так можно ежесекундно вздрагивать. Сейчас каждый второй носит трость.

Прохожий обошел фонтан, остановился, почти скрывшись за скульптурной композицией, потоптался там и направился в дом напротив, где была лавка артефактора.

В ситуации, в которой Аманда оказалась, когда Пи ее остановил, романтичным барышням следовало испытывать от нечаянной встречи бурю чувств, ронять сжавшееся сердце в туфли, бросаться на грудь со слезами или хотя бы ошеломленно распахивать бездны глаз и ошеломленно же замирать на вдохе, лепеча что-то бессвязное.

Сердце осталось, где природой положено, и с лепетом не сложилось. Разве что ошеломление присутствовало. Потому что не было узнавания в первый же миг. Было во второй. Уже после того, как сказала: «Вы обознались, маджен», и после того, как отвернулась.

Шок.

Зато первая, инстинктивная реакция оказалась верной. Зонтик, как когда-то черенок метлы, перехватила, чтобы по загребущим лапам огреть, хотя правильные ведьмы сначала проклинают, а потом уже лупят.

Он был всё так же хорош, несмотря на бесячие жучиные усы. Притягательно властный флер сильного темного, идеально сидящий костюм, дорогая трость. Словно ожившая картинка с первой страницы «Сплетника». Сквозь дразняще терпкий парфюм — горькие нотки кардамона и перца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не. Такой. Совершенно. Разве что взгляд — безумие, придавленное контролем за приопущенной ширмой цветных стекол.

Аксессуар? Артефакт? Зачем?

Зачем она пряталась за палаткой и смотрела, как он застыл посреди толчеи? Зачем который день носа из дома не высовывает, изводит литрами успокоительный чай и дергается от вида прохожих с тростью?

Поверил, что не узнала? Или будет искать?

Любой бы темный искал, получив подобный щелчок по самолюбию: сбежала наутро после жаркой ночи без объяснений. Разве так сложно найти кого-то в Нодлуте? Но не искал. Неприятненько.

Впрочем, Аманда обо всем этом далеко не сразу вспомнила. Когда вспомнила, решила, что не нужно. Безумие заразительно, особенно жадное, горячее, пахнущее опасностью и пряным шоколадом безумие, а у нее сбывшаяся очень долгая жизнь, дом с зеленой крышей, приятная сумма в банке, перспективы и...

И.

До прикушенной от воспоминаний губы́ и стыдливо-жарких мурашек.

Чай помог. И вообще у нее характер, метла на чердаке и заказы, которые сами себя не сде...

В дверь постучали.

4

Он

Пи не мог ошибиться. Однако, Аманда была — собственными глазами видел, собственной рукой потрогал — и не было. Не было в системе того уровня, куда у Пи был официальный доступ. И вроде как не было там, куда доступа не было, но хватило связей, наглости и денег влезть посмотреть, не вызывая лишнего внимания.

Гнусный манипулятор, в ухо тюкнутый благодатью братец Цзафес тоже куда-то пропал, будто нарочно. Как знал, что у Пи к нему случится вопрос, и заблаговременно испарился из Нодлута. Куда-то, как удалось выяснить окольными путями, в приграничье.

Пи даже на выставку возвращался несколько раз и едва душу из запускавших фейерверк алхимиков не вытряс. Душа вытрясалась, а сведений по-прежнему было с гулий хвост. Ведьма являлась для инспекции и проверки с предписанием конгрегации, проверила всё как положено и нос везде сунула. Оставила резолюцию, выдала заверенное дланью разрешение и отчалила.

— Хотя, когда отсыревшая коробка с реагентом случайно хлопнула и подготовленные для смешивания, а потому открытые красители выдуло на воздух, думали, что не выдаст, — как на духу (а дух от него после второй кружки пенного было густой) делился хоббит. — Но она только выматерилась как проходчик, и хохотала, когда мастер-пламятехник ее в дыму и кутерьме за мягкое мацнул и на рефлексе огреб.

Огрести — это как два сложить. И за словом рыжая никогда в карман не лезла.

Стало хуже. Пусть бы тоска, как раньше, но не это вот глухое раздражение, которое даже любимым делом было не заглушить.

Показался в министерстве, переложил пару бумажек для вида, забрал приглашения на ежесезонный благотворительный бал в магистрате и пошел пройтись.

До Центра дворами, потом через проспект в парк. Тепло. Дорожки, клумбы, шиповник в налитых кроваво-красных ягодах. За парком небольшая площадь с фонтаном, а на площади лавка мастера-артефактора Рома, у которого Пи когда-то купил трость и который чуть позже помог привязать к трости дурной и упрямый ритуальный клинок.

Дурной, потому что Пи во время обретения получил меч, а не кинжал или нож, как все нормальные темные его категории. А упрямый потому, что у клинка было слишком устойчивое воплощение в мире живых. В столице с мечами на бедре не гуляют, не приграничье. Да и какой меч, когда на тебе шляпа и костюм? Трость другое дело.

Дверь в лавку едва головой не открыл. Споткнулся на крыльце о кота, опознав в животном старинного знакомца, не кота ни разу. Хотя как можно опознать морфа, когда в морфьей природе заложено облик менять что в мире живых, что на изнанке, где эти пакостливые твари большей частью себя обитают?

Но морф, полыхнув наглыми зенками, уже растаял зеленоватой дымкой, дверь открылась, а слово вырвалось. Не совсем приветственное. Но Пи успел уточнить, что сказанное относится не к уважаемому мастеру-артефактору, который поправлял что-то на витрине в торговом зале, а гнусной твари, бросающейся под ноги посетителям.

— Ваш? — спросил Пи.

— Кот? — уточнил мастер, вычленивший из ранее произнесенного единственное приличное слово. — Вроде как мой. Является, когда я в лавке или в мастерской. Поесть, на крыльце полежать, иногда гуляет со мной до парка, дохлого крота в мастерскую приволок... Хотя я думал сразу, что он веды из дома напротив, который с зеленой крышей. Даже относил его туда, но он возвращается. — Последнее прозвучало неуместно зловеще, мастер Ром смущенно кашлянул. — Вы по делу, маджен Питиво, или просто гуляете?

— Гуляю. По делу.

Пока артефактор смотрел трость, ставшую слишком чувствительной к незначительным проявлениям дара во время эмоциональных всплесков (с момента встречи на выставке), Пи шлялся от одной витрины к другой и пытался поймать мелькнувшую мысль. Мысль проявляла чудеса увертливости. Как морфа по подвалам ловить, не имея в кармане рыжего волоска натуральной ведьмы, желательно с примесью эльфийской крови.

«А я всего-то хотела домик. Маленький домик с зеленой крышей…»

— Веда в доме напротив давно живет? — выпалил Пи, хватая трость, протянутую вышедшим из мастерской артефактором.

По древку тут же промчался разряд, круглое навершие матово подсветилось, а с пятки в пол ударила лиловая молния.

— Трость в порядке, — сказал мастер Ром, провожая взглядом юркнувший к высокому потолку сизый с ноткой вишни дымок. — Кажется, дело в вас, маджен.

Пи моргнул, сдержанно поблагодарил, не считая, насыпал чаров в плошку на столе-прилавке, разделяющем торговый зал и вход в мастерскую, торопливо извинился за подпорченный пол и вышел. Медленно. Но едва оказался за порогом, рванул через площадь.

Трость задела бортик фонтана. Дохнуло вдруг болотной сыростью. Отчетливо вспомнилось приземление после первого (и последнего!) полета на метле, разговор-исповедь на островке посреди болота и пальчики Аманды, доверчиво тычущиеся в ладонь.

Вдоль ограды росли высокие кусты с такими шипами, что захотелось рефлекторно поджавшееся благословение шляпой прикрыть. Второй линией обороны была табличка: «Зелья только за деньги. Нереально дорого». На лицо вползла шальная улыбка.

Шляпу Пи всё же снял и так, с улыбкой наперевес, постучал. Дверь распахнулась.

Пи смотрел на Аманду, Аманда на него. Долго. Целых две секунды. Он с несвойственной неловкостью нерешительно подался навстречу и едва не получил по носу. Дверью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От хлопка звенело в ушах. И чувство было, что никаких чувств не было, кроме удивления.

Пи вернул шляпу на место, вышел за калитку. Продолжая удивляться, обогнул фонтан и вернулся к дому с зелёной крышей, держа в руке одно из приглашений на бал в магистрате.

Хотел в горшок с хризантемами воткнуть, но решил, что под дверь подсунуть будет надёжнее.

«Ведьма. Вот же ведьма! — думал Пи, чувствуя, как опасно пощипывает кончики пальцев встрепенувшийся дар. — Не узнала она…»

5

Она. Он.

Просто не ожидала, что он окажется на пороге. И теперь было всё: и сердце в туфлях, и спертое дыхание, и ощущение, что поймали с поличным на горячем. Горячо тоже стало. Дверная ручка в руке стремительно нагревалась.

Аманда сделала осторожный шаг назад, попятилась и села.

Спустя несколько долгих минут под дверь, нагло презрев охранку, пролез конверт, слегка замятый на уголках. Внутри оказалось приглашение на бал в магистрате. Не именное, но по вензелям и тиснению понятно было, что кому попало подобных не раздают.

Бездна.

— Мне это не нужно, — угрожающе повторяла Аманда, бросая взгляды на лежащее на столе приглашение.

Тисненая, бархатистая на ощупь темно-багровая картонка вызывающе торчала из розовато-кремового конверта, раскуроченного в стремлении открыть поскорее, а завитки вензеля на углу топорщились прямо как эти его… м-мер-р-рзс-ские усики.

Бесит. Усы, очочки, гладкий прилизанный вид, костюмчик модный.

А улыбка безумная. Та. Прежняя…

Аманда стиснула кулаки, решительно отвернулась к приглашению спиной и ушла. В шкаф. И там тоже была бездна. Бездна всего, но ничего того что можно было бы надеть на прием уровня, на который намекала бархатная бумага и тиснение.

— Не слишком ли дорого мне обходится бал, на который я не пойду? — проворчала Аманда, не без удовольствия разглядывая себя в зеркало в салоне готового платья на следующий день. — Не слишком ли…

Спина открытая, вызывающий блеск тяжелой золотой парчи приглушен несколькими слоями газовой ткани. Верхняя расшита мелким черным бисером. Плотный корсет чуть придавливает грудь…

— Не слишком, — заметила продавщица, помогая надеть перчатки и набрасывая на плечи идущее в комплекте манто из короткого черного меха. — Платье отказное, клиентка несколько польстила себе в области декольте. И даже манто не спасло ситуацию. Так что я сделаю вам скидку, веда. В любом случае, бал пройдет, а платье останется. И раз уж вы так деятельно не собираетесь никуда идти… — Чуть вздернутые к вискам, намекающие на мимобеглых эльфов в родословной глаза лукаво блеснули из-под полуопущенных ресниц, указывая в сторону двери с табличкой «Только для дам».

— Вот Тьма! — воскликнула Аманда несколькими минутами позже, разглядывая черное кружевное бесстыдство с шелковой лентой на ответственном за приключения месте.

Изготовитель обещал отсутствие швов, максимальный комфорт, повышенную эластичность и полное падение нравов, едва узелок будет распущен.

— Насколько… дорого?

— Так же, как выглядит.

— Бессовестно… Беру. Бал, как вы сказали, пройдет, а платье останется.

— Бессовестно? Оригинально. Не хотите поучаствовать в лотерее? Владелец салонов одежды, Хисимэ Аватэль ищет название для новой торговой марки. Любой покупатель может участвовать. Если ваш вариант выберут, получите подарок.

Аманда пожала плечами. Пусть. В любом случае ее сейчас интересовали совсем иные, подброшенные мирозданием подарки.

Прохладный летний вечер мягко опустился на Нодлут. Бал... шел где-то там, в магистрате, а Аманда осталась снаружи. Давно укатил экипаж, на котором она приехала, давно закрылись двери за последними припозднившимися гостями, смятая в руке картонка-приглашение так же давно потеряла презентабельный вид, как Аманда — свою решимость.

Когда она стала такой трусихой?

В голове обрывками метались придуманные слова и образы, как она войдет, а он увидит. Но она не вошла. Храбрости не хватило даже на то, чтобы выйти из экипажа у крыльца магистрата — попросила остановить раньше. Говорила себе, что нужно пройтись и успокоиться, унять нервную дрожь, угомонить грохочущее сердце.

Уняла, угомонила и осталась стоять снаружи. Даже спиной отвернулась. Дышала вечером, улыбалась воспоминаниям, немного корила себя за транжирство и медленно, словно разматывала душу на мгновения, шла прочь.

Шла и повторяла, как заклинание: «Безумие. Совершеннейшее безумие. Мне это не нужно». Однако чувства не зелье с накопительным эффектом, над которым чем дольше наговор читать, тем надежнее и сильнее работает, а у безумия были на этот счет совсем другие планы.

Безумие уже вырвалось из душного, шумного, слишком пестрого, слишком многолюдного зала наружу. Прижав трость и шляпу под рукой, безумие дернуло слишком туго повязанный шейный платок, вдохнуло прохладу, сумерки, искры фонарей и робкие звезды.

Бросив быстрый взгляд, на секунду замерло с занесенной над ступенькой ногой и как в пропасть шагнуло… Куда?

Эпичнее было бы в бездну, но сердце звало направо с небольшой площади, где золотом мелькнул в свете фонарей блик на платье и яркий огненный сполох в усыпанных искрами волосах.

Нагнал, обхватил и прижал к себе, тьму распустил и руки. В глазах безумные лиловые искры, в небрежно прижатых шляпой волосах ветер. Улыбка. Резкий запах кардамона и черный шоколад. Плавится, обволакивает, как урчащий, обманчиво ласковый голос:

— Возможно, мы могли бы быть знакомы, прекрасная веда.

— Могли бы, маджен. С чего начнем? Вы… представитесь? — ответила Аманда, борясь с желанием облизать пересохшие губы и просто борясь с желанием. Ведь пальцы безумия уже нырнули под манто и, едва прикасаясь, крадутся, поглаживая каждую ямочку и позвонок на голой спине. Вверх-вниз…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В бездну правила. Начнем с поцелуев. Привет, рыжая.

— Привет, ненормальный.

6

Он и она

Потерять голову от поцелуев? Легко. Тут бы части туалета не растерять. Но Пи внезапно повел себя как воспитанный темный. Он прекратил безобразие, потрогал кончиком языка губу, надкушенную в алчном порыве сожрать поганца целиком (колени предательски дрогнули), и махнул тростью, подзывая экипаж.

Момент слабости в коленях был замечен, но за предложенный локоть Аманда не вцепилась, а лишь элегантно оперлась, и в подкативший экипаж они сели как приличные, друг напротив друга, будто сумасшедшие поцелуи несколькими минутами ранее были лишь плодом расшалившегося воображения, а галстук на Пи еще до всего криво сидел.

Аманда успела рассмотреть обивку сидений в модный огурчик. От узора, состоящего из миндалевидных капель с заостренным загнутым верхним концом, рябило в глазах, а от запаха кофе с кардамоном и перцем, который стал насыщеннее и гуще в замкнутом пространстве, кружилась голова. Снова хотелось губы облизать, или чтобы Пи... Тьма, как горячо… На кончике языка остался вкус его губ и кожи. Горький шоколад... Аманда прижала язык к нёбу, стараясь удержать ускользающее ощущение. Хотя, чего проще, вот же, напротив, только руку протяни, но руки остались лежать, и в этом тоже было удовольствие.

— Куда, маджен? — густым и гулким, как из бочки, голосом напомнил возница-гном снаружи.

— Северный, — ответил Пи, не сводя взгляда с Аманды. — Яшмовый съезд, от сквера налево и до конца.

Аманде казалось, что он знает. Чувствует ее состояние и тоже нарочно тянет, прикасаясь только взглядом.

— Гулий дом, что ль? — снова загудел возница.

— Трогай.

Экипаж дернуло, прислоненная к ноге трость качнулась в сторону Аманды, и та ловко сцапала ее. Обеими руками. Пи запоздало подумал, что лучше было бы ехать к ней домой, но рыжая молчала.

Бесстыжие зеленые глаза, сладкие губы, витающее в воздухе желание… Безумие. Безумие растекалось по венам, дурманя словно молодое ягодное вино. Нестерпимо хотелось скорее оказаться внутри желанной ведьмы, заставить её стонать и извиваться, кусаться и царапаться, под его напором. Но Пи нарочно тянул, сдерживая себя, и в этом тоже было удовольствие.

— Гулий дом? — изобразила вежливое удивление Аманда.

— Горгулий, — поправил Пи. — Дом горгулий. Так особняк называется.

Одна рука рыжей плотно обхватывала костяное навершие, вторая сползла на соединяющую его с древком серебряную розетку. Пальчики нервно скользили по завиткам узора. Вверх-вниз…

Светляк в салоне тлел, но Пи не стал его обновлять, в неверном свете зеленые глаза Аманды казались почти черными, манто распахнулось, открывая вид на придавленную жестким корсетом грудь. Вдох.

Аманда подняла свой голодный, полный вожделения взгляд и наткнулась на пылающий сине-фиолетовыми искрами такой же. Трость грохнула на пол. Она дернулась подхватить, но попала ладонями в ловушку рук. Пальцы переплелись. Ладонь прижалась к ладони. Под бельем мгновенно стало очень горячо и влажно, а места в экипаже — катастрофически мало. Воздуха тоже.

Навзничь.

Сорвавшийся стон.

Звон в голове.

Прикосновение вскользь по шее и груди как разряд молнии.

Не прошло и минуты, как ловкие пальцы Пи нашли скрытую под хитрым швом шнуровку корсета. Дышать стало легче, но ненадолго, Пи принялся играть с освобожденной грудью, то прикусывая, то скользя языком по напряженным вершинкам. Руки рывком задрали юбки, прошлись по внутренней стороне бедра, оставляя след из горячих мурашек, и добрались до сокровенного.

Подвижные пальцы нетерпеливо повозились с промокшим кружевом, отодвинув в сторону, погладили влажные складочки, раздвинули, устремились внутрь, погружаясь на всю длину, и, уверенно согнувшись, дотронулись до пылающей точки внутри, запуская сладкие импульсы. И, словно этого было мало, большой палец лег на крошечный бугорок, сминая его и отправляя Аманду в сладострастный нокаут.

Беззащитно оголенный животик вздрагивал, окаменевшие соски стояли торчком. Тело Аманды еще не успело отойти от первой волны наслаждения, всё внутри еще сжималось. Под музыку сладких стонов, Пи быстро избавил себя от мешающей одежды и одним мощным толчком погрузился в трепещущее лоно.

В этот раз Пи подчинил её полностью, не давая ни малейшего шанса контролировать процесс. Толчки становились сильнее, ускорялись, и Аманда позорно капитулировала. Стоны срывались с губ, но их заглушали горячие губы некроманта. Впитывали. Не позволяли добраться до чужих ушей. Словно хотели сохранить только для себя.

Но несмотря на охвативший тело экстаз, ведьмачья натура воспротивилась сладкому, но наглому порабощению. Пи толкнулся яростнее, буквально вколачивая себя в ее покоренное тело, и на благословенной заднице расцвели восхитительные в своей простоте алые узоры, похожие на молодой полумесяц. Ознаменовал сие событие блаженно-мучительный стон. Пи тот час же впился в припухшие губы с новой силой, покалывая нежную кожу своими усиками, запуская щекотные мурашки и вызывая желание тут же почесаться.

Так как руки были заняты, а подобная «ласка» требовала мщения, Аманда яростнее запустила коготки в упругие половинки, прижимая к себе некроманта, выгнулась и подалась вперед, насаживаясь плотнее. Пи откликнулся на призыв, ускоряя движения. Ненавистные усики были забыты, ведь тело плавилось от резких глубоких толчков, стимулирующих скрытую внутри точку удовольствия. Миг невесомости и острые ощущения пронзили низ живота, заставляя Аманду сжаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пи был доволен собой. Один ноль в его пользу! Если бы не скоротечность поездки, он бы довел этот счет до трех. Но время неумолимо неслось вперед, вместе с ним рушился и контроль. Он слишком долго ждал и желал этого. Так долго, что почти перестал верить.

Безумие. Сладкое строптивое безумие.

Он чувствовал, что рыжая балансирует на грани, и его вулкан тоже был готов к извержению. Сжав Аманду в объятьях, обхватив руками головку в нимбе растрепавшихся рыжих волос, запутавшись в прядях пальцами, он притянул к себе единственную и неповторимую женщину, вновь пленив её губы, и тремя резкими толчками отправил себя и ее к вершине удовольствия.

— Глядь, Первый предок… Что ж она так орет… — не сдержался возница.

Парочка попалась на редкость необузданной, а звуки страсти, наверняка слышали не только кошки на крышах, но и гули на пустыре. Но самое главное, эти страстные вопли рождали исключительно развратные мысли, какие только по молодости случались. Гном возвел очи в ночное небо и увидел распростертую длань Посланника.

— Твою вагонетку. Прости всесветлый за грязные слова и срамные мысли, — каялся возница, но активное шевеление в штанах коварно путало мысли, оставляя одну единственную. Так что сегодня он не пойдет пропустить стаканчик после работы, как собирался, а отправится прямиком к жене, чтобы еще больше согрешить.

Сквозь вязкую пелену, окутавшую сознание, Аманда поняла, что они прибыли. Экипаж стоял. Тело вздрагивало от полученной разрядки и вместе с тем продолжало требовать еще, напрочь отказываясь подчиняться голосу разума, который нашептывал, что пора делать ноги.

Натягивая белье и штаны на пострадавшее в страстной возне благословенное место, Пи наблюдал за тщетными попытками Аманды зафиксировать корсет. Концы шнуровки никак не находились. Ещё бы, ведь шнурочек остался в его руках, и Пи беззастенчиво помахал им перед носом ведьмы. В этот раз он не даст рыжей сбежать, пусть не надеется. Даже если придется ее связать. Хм…

© Мара Вересень, 2025. Для портала Литнет. Копирование на другие ресурсы без согласия правообладателя является нарушением авторских прав

7

Все еще

он и она

Приключение в экипаже только раззадорило. Запихав ленту в карман, Пи подобрал с пола трость. Шляпу искать не стал, какие, в бездну, шляпы, когда с дамы платье вот-вот свалится, а до спальни как до Штиверии пешком.

Возница на щедрую доплату за беспокойство только сплюнул, и в любое другое время Пи объяснил бы замшелому моралисту, что частная жизнь клиентов в его комментариях не нуждается, но растрепанный вид озирающейся по сторонам Аманды вызывал жгучее желание хватать, тащить в нору, сорвать наконец шуршащие тряпки и добраться до мягкого и сладкого целиком.

Она только пискнула, оказавшись у него на плече.

Пи дернул дверцу в ограде на себя, по прутьям волной промчалось сиянием, но контур признал хозяина и пропустил. Гравий на дорожке хрустел, как сухие кости. У ступенек крыльца Пи понял, что прижатая под мышкой трость сейчас выскользнет, опустил Аманду на землю и приложил палец к губам.

Дом, усаженный горгульями, будто пень грибами, нависал громадой. Тускло светились окна на самом верху. Ветер пролез под висящее на честном слове манто и усыпал кожу пупырышками. Аманда прижалась к Пи, носом в теплую кожу, и тут же захотелось лизнуть, прижать губами быстро бьющуюся жилку на шее.

Пальцы Пи прошлись по затылку, окончательное лишая волосы шпилек. Рука, смяв освобожденные пряди, требовательно потянула вниз, заставляя запрокинуть голову, и губы тотчас попали в обжигающий плен.

Несколько мгновений оглушающей жадной тьмы и обрыв, от которого хотелось стонать.

— Ш-ш-ш, немного… потерпи. Почти пришли.

Полутемный просторный холл она не запомнила, а лестницу — очень даже, когда Пи ее к перилам прижал. Гения-резчика самого бы на всю эту выпирающую рельефную красоту почти голым задом усадить… Или Пи, чьи шаловливые ручонки почти добрались до сокровенного. Отплатить нахалу немедленно! Впрочем, благословение и так отмечено, а вот застегнутых пуговиц на рубашке некроманта как-то подозрительно много… Тьма, какие тугие… Р-р-р…

Раздался хруст и звук, словно горошины посыпались.

Пи предупреждающе куснул за ухо, сграбастал Аманду вместе с комом платья, рванув наверх с энтузиазмом распаленного тролля. Дверь в спальню открывал спиной, закрывал ногой, другой отшвыривал прочь рубашку, которую Аманда с него едва не живьем содрала и, кажется, частично с кожей. Куда подевались пиджак и трость, вообще непонятно, удивительно, что штаны еще держались.

Платье… в бездну. И штаны туда же. Простыни пахнут травами и шоколадом, рисунок тьма-вязи вьется по коже, наползая на шею, и распускается на груди над сердцем экзотическим цветком с острыми хищными лепестками.

Безумно, безумно красивое чудовище с лиловыми бликами в глазах прижимает к постели восхитительно горячим тяжелым телом и снова впивается в губы. Пальцы терзают грудь, скользят по бедрам. Аманда не в силах больше терпеть, выгибается, чтобы прижаться теснее, снова ощутить его в себе, а он ускользает, дразнит, заставляя извиваться и стонать, вымаливая взять ее, а потом набрасывает на запястье тонкий шнур.

Пи сделал достаточно витков, но так, чтобы не повредить тонкую нежную кожу рыжей строптивицы, а заодно чтобы шнур оставил после себя красивый след. Свободные концы Пи привязал к решетчатому изголовью, и отстранился, любуясь.

— Какой бездны ты творишь! — зашипела Аманда и заерзала, точно змея, стараясь вывернуться.

— Мщу. За наше первое утро, которого не было. Теперь не сбежишь, рыжая. А еще, хочу обезопасить себя. Острый у тебя не только язык, а мне дорог мой филей.

Шнурок-предатель хоть и был узким, разорвать его не представлялось возможным, разве только затянуть сильнее в процессе.

— Чтоб тебя гули драли, темная сво…

Звучный шлепок по бедру оборвал поток брани. Не больно, предупредительно. Ах так?

Аманда яростно сверкнула глазами, и Пи едва не прилетело. Не проклятием, к чему он подсознательно был готов, а пяткой. Увернулся и, перехватив ножку, обе ножки, дернул на себя восхитительно прекрасную в гневе добычу, успевшую немного отползти.

— А будешь брыкаться, — глаза вспыхнули безумными лиловыми искрами, — у меня помимо рук есть это.

За спиной Пи сгустилась тень, мигнула как свеча на сквозняке и расслоилась на шевелящиеся ленты, похожие на готовых к броску змей. Одна уже оплела щиколотку, вторая кралась выше вдоль прижатой к бедру и впившейся в мягкое некромантской руки, распуская по коже озноб и мурашек.

Аманда знала, что некроманты многое могут творить этими штуками, но использовать их так!? Это как-то слишком… слишком. Однако, поймав зловещий блеск в глазах Пи, решила не испытывать судьбу.

Меж тем «темная сво…» наклонился ближе, продолжая смотреть, как уличный пес на свежую вырезку. Искры в черных зрачках медленно гасли, оставляя лишь бесконечный животный голод.

Раздражение от невозможности освободиться, близкое к бешенству, придавало желанию новые оттенки, усиливало его, даже несмотря на путы. А может, благодаря им. Аманда вдруг очень четко увидела себя глазами Пи, обнаженную, связанную, изнывающую от желания и такую соблазнительную…

Пи мог еще долго любоваться попытками Аманды избавиться от привязи, которые лишь будоражили, вызывая желание перевернуть рыжую и отшлепать по мягкому месту за непокорность, но зеленоглазая бестия выгнулась, приподнимая грудь с напряженными сосками, и, открываясь, призывно застонала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В бездну…

Габариты экипажа не позволили в полной мере насладиться близостью, самое время это исправить.

Впиться в припухшие, раскрасневшиеся губы. Толкнуться языком. Прикусить. Рукой по скуле и медленно, едва касаясь, спуститься на шею, немного сдавить, показывая, кто главный. Снова вломиться в приоткрытый рот, шалея от покорности…

И тут рыжая его цапнула, сжала зубы, прихватив за кончик языка — что удивительно, не до крови — и отпустила.

— Знал, что тебе понравится! — не сдержался Пи.

Аманда фыркнула, а потом рвано вздохнула, когда его пальцы, рисуя замысловатые узоры по коже, вновь обхватили упругое полушарие, поглаживая большим пальцем возбужденную вершинку.

Застонала, требуя больше, и Пи схватил губами вишневый сосок.

Тьма хранящая, как сладко! Безумно.

Безумно мало.

7.2

* * *

Перед вторым, но точно не последним раундом, он был просто обязан увеличить разрыв в количестве полученных удовольствий, и в дело вступил язык. Пальцы, скользя по разгоряченной, гладкой, как у эльфиек, коже, лишенной и намека на растительность, пробрались к влажным складочкам, нащупали маленький бугорок и принялись интенсивно его ласкать. Дыхание сделалось чаще, прерывистее, по рыжим, беспорядочно разметавшимся локонам разбежались зеленые искры, а Пи сдавил напряженную ягодку соска зубами.

Чувственная пытка над постанывающей ведьмой пьянила и туманила разум, но он пока держался. Немного отодвинулся, удобнее расположившись между стройных ножек, и провел своей напряженной плотью по нежным лепесткам. Аманда нетерпеливо заерзала и приподняла попку, всем видом показывая, что более чем готова его принять.

— Не так быстро, конфетка! — проговорил Пи. Отодвинулся еще, опустился ниже, накрыл ртом складочки и, проведя языком вдоль сочащейся соком щелки, добрался до горячего средоточия.

Новый стон, в котором слышится мольба.

Она сжимает бедра, но Пи мешает, удерживает на месте, и Аманда, желая поскорее получить разрядку, начинает покачиваться, усиливая нажим. Нет, рано. Мстить, так мстить! Он еще не наигрался, а зеленоглазая заноза очень вкусная, во всех смыслах.

Пи еще раз обвел кончиком языка чувствительный бугорок и с сожалением отстранился.

— Ммм, скотина темная, ненавижу, — протестующе простонала ведьма и от досады двинула его пяткой по бедру. В голосе больше мольбы, чем обозначенной ненависти.

— Осторожней, повредишь кое-что важное, и точно ничего не получишь, — подразнил Пи.

— У тебя пальцы есть, справишься, — прошипела Аманда, а глаза жадные, две пронзительно зеленые бездны желания.

— Ну раз тебя больше интересует именно эта часть…

Пи погрузил два пальца в подрагивающую, истекающую соками податливую плоть, согнул, нащупывая скрытую точку наслаждения. И по распахнувшимся глазам рыжей, по протяжному грудному стону, понял, что попал куда надо.

Пара круговых движений, несколько толчков…

Аманда сорвалась на крик, вздрогнув всем телом и приподнявшись над кроватью, словно ее молнией ударило.

Пи с диким восторгом наблюдал, как она, в изнеможении закрыв глаза, продолжает плавиться от экстаза. Как вздрагивает ее грудь и мышцы живота, как поджимая пальчики, она пытается подтянуть к себе ноги, чтобы продлить наслаждение. Но самым восхитительным было то, как стенки ее лона ритмично сдавливают пальцы.

Если бы Аманда могла, вцепилась бы в простыни, а еще лучше — в спину Пи или в то, что пониже. Но плотный шнур не позволял. Он впивался в запястья, терся о кожу, и это доставляло какое-то извращенное удовольствие.

Безднов псих! Но, как же сладко! Безумно сладко.

— Три — один! — Пи навис над своей пленницей, заглянул в затуманенные наслаждение глаза и начал развязывать. И уж точно не был готов к тому, что произошло.

Легкое покалывание от прилившей к рукам крови не помешали Аманде резко сесть и, не жалея, врезать коварному некроманту под дых. Развратный гад лишь шумно выдохнул и ухмыльнулся. Она замахнулась второй раз, но Пи поймал запястья и провел языком по узору, который оставил вдавившийся в кожу шнур. Вспышка раздражения и гнев снова сменились на жажду. Да, Аманде понравилась игра. Но теперь будет по её правилам!

Она толкнула оборзевшего некроманта в грудь, а тот картинно завалился на лопатки, подложил руки под голову и многозначительно указал глазами, предлагая в полной мере оценить могущество.

Низ живота свело только от одного взгляда на поджарое тело с рельефно проступающими мускулами. Кое-что возвышалось особенно рельефно, вызывающе даже.

Вот гад! Он открыл счет! Это требовало решительных действий.

От желания мстить буквально чесались руки, и не только.

Нельзя допустить, чтобы такое добро простаивало без дела.

Аманда пробиралась ближе, обходя Пи по кровати на четвереньках, как крадущаяся к добыче кошка, нарочно изгибаясь и соблазнительно виляя попкой. Уверенная, что Пи наблюдает, чуть опустив угольно-черные ресницы, она легонько потрогала «лапкой» предложенную игрушку, а подобравшись на оптимальную для захвата дистанцию, перекинула ногу и… плавно заскользила вниз. Остановилась на полпути, приподнялась до самого кончика, и резко, с громким пошлым шлепком опустилась, вбирая напряженную плоть в себя до основания. Грудь подпрыгнула, но тут же была поймана и сжата слегка шершавыми ладонями некроманта. Как раз так и тогда, как Аманде хотелось.

Стоны удовольствия, биение сердца, дыхание — всё было одним на двоих. Пи будто в голову забрался, идеально чувствуя её желания, да и вообще был очень даже хорош во всех смыслах, ну, кроме бесячей мочалки под носом. Но Аманда тут же одернула себя от мыслей о досадной мелочи, переключаясь на горячее ощущение наполненности. Она начала раскачиваться вверх-вниз, совершая круговые движения, дразня и играя с телом и желанием Пи так же чувственно и безжалостно, как он играл с ней.

Темный сдался быстро, ведь он был давно на пределе. Прервал сладкую пытку, впился пальцами в бедра с такой силой, что после точно останутся синяки, и принялся ритмично двигаться, помогая Аманде, и с каждым толчком, погружаясь в нее как можно глубже.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эйфория накрыла одновременно.

— Я всё ещё веду, — хрипло произнес Пи, прижал вздрагивающую Аманду к груди, к колотящему в ребра сердцу и перевернулся, оказываясь сверху. — Готова?

Она не успела ответить, рот оказался в плену поцелуя, а напряженный стержень, который всё еще находился внутри и не думал опадать, задвигался снова, вовлекая их обоих в очередной водоворот наслаждения. Как оказалось, не последний.

— Ничья, — в полном изнеможении прошептала Аманда, спустя время, доползла до подушки и совершенно неэротично рухнула.

— Еще посмотрим. Но… позже, — отозвался Пи, падая рядом. Протянул руку, вытер влагу с уголков губ, подгреб рыжую занозу ближе, прижимая руками и ногой, чтобы точно никуда не делась, и тоже провалился в сон.

Утро, и так непозволительно запоздавшее, раздвинуло нависшие над Нодлутом тучи и бесстыдно заглянуло в окно сквозь неплотно задвинутые шторы. Удивилось, протянуло любопытный луч. Натыкаясь на парящие в воздухе мелочи и детали одежды, добралось до двери, и та, словно по волшебству, открылась, а изумленный и капельку обеспокоенный женский голос спросил:

— Дорогой? Вы в порядке? По всему дому…

8

Она

— Дорогой? Вы в порядке? По всему дому…

Аманда отпрянула от Пи, натягивая одеяло до самых глаз. Парящие в паре метров над полом мелочи вроде расчесок и флаконов, белья и выбравшихся стайкой из ванной полотенец, рухнули. В дверном проеме, придерживая дверь за ручку, стояла большеглазая брюнетка в элегантном темном платье.

— Ладно, уже не важно, — добавила она. — Анже, гостья останется на завтрак?

Аманда была готова развеяться пеплом от стыда или сквозь землю провалиться. Некоторое облегчение принес звук закрывшейся двери. Очень незначительное. Дверь закрылась, щелка осталась.

— А это была?..

— Рин, — спокойно, слишком спокойно для ситуации, ответил Пи.

Бесстыжая беспринципная темная наглая… У-у-у… Убью.

— И давно вы?..

— Ма! — завопил в коридоре приглушенный дверью детский голос. — Ты видела? Видела? Всё летало!

Желание убить, причем с особой жестокостью, окрепло.

— Ну ты и… с… ск… скотина, Анже, — процедила Аманда и угрем вывернулась из пытавшихся поймать рук, торопясь выбраться из постели, насквозь пропахшей… разным.

Не мешало бы смыть с себя последствия ночи, но вряд ли она перестанет чувствовать себя грязной. Плевать, какие у них отношения, и плевать, что спальни разные. И, скорее всего, вряд ли Аманда мучилась бы угрызениями совести, пройди ночь в ее доме, а не здесь. Но темная сволочь Пи ни словом, ни намеком не дал понять, что у него семья и…

Где этот безднов шнурок!?..

Шнур от корсета болтался на спинке кровати. Чтобы забрать его, а заодно выглядывающие из зазора между спинкой и матрасом трусики, пришлось бы подойти к Пи.

От взгляда на оба явления (Пи и шнурок) саднящее в особо чувствительных местах тело недвусмысленно напомнило о неоднократно полученных удовольствиях сладким спазмом.

Первый котел! Как под приворотом…

Аманда стиснула пальцы в кулаки, без жалости вонзая ногти в ладони. Помогло. Немного. Хватило как раз платье натянуть. А что простынь, которой прикрылась, в наглую темную рожу швырнула, так пусть спасибо скажет, что не что-то поувесистее.

— Аманда, — сидящий на краю постели Пи воспользовался пойманным комком, чтобы задрапировать готовое к продолжению безобразий… безобразие. Сжимал вздрагивающие губы, будто изо всех сил старался не ржать. — Я всё объясню.

— На кой!? Жене своей будешь объяснять, жеребец гулев, чтоб тебе не…

Рот Аманда захлопнуть успела, и рванувший с цепи дар тоже. Сцена и так походила на дешевую комедию, не хватало только проклясть на нерве, как когда-то кобеля Кингара Эфареля. Вдобавок Пи на рефлексе отгородился какой-то лиловой паутиной, так что не случилось. Кроме того, что уже.

Анже… Усики… Костюмчик… Манеры… Бесстыжий наглый жук!

Глядь. Бесит!

Как ее угораздило? А ведь ни разу не эльф, но… те же грабли, только в профиль. Не успела отдаться, как у него вдруг жена. Впрочем, отдаться успела. Теперь успеть бы улизнуть до того, как… До завтрака.

К дару всё же пришлось прибегнуть, иначе побег не удался бы по двум причинам: свалившееся платье и уговоры. Так что Аманда похватала туфли (бездна с ним, с бельем, кто там под платьем видит), выскочила в коридор и, отгородившись пытавшейся прищемить хвост слишком активной дверью, прекратила сползание корсета простенькой «удавкой».

Еще одна «удавка», до того как дверь закрылась, была брошена в развратную тёмную сволочь, превратив свисающее с постели одеяло и простынь, которой он прикрывался, в непреодолимое для ног препятствие. Звук грохнувших об пол костей и виртуозная брань подтвердили.

Внизу у лестницы стоял невозмутимый слуга с плащом в руках. Больше никого, хотя Аманда почувствовала взгляд. Не злой, скорее любопытный. Ведьма ведьму издалека… Дальше могли быть варианты от «почует» до «проклянет».

Не стала брезговать презентом, потом вернет. Спиной поняла, что Пи отделался от одеяла, натянул штаны и вот-вот выберется из спальни. Шмыгнула наружу.

Входная дверь оказалась с секретом. Собственно дверей было две, а между ними пространство метр шириной. Этакий футляр, мечта параноика, пока одна дверь не закрыта, другая не откроется. А вчера и не заметила…

Аманда поежилась, настолько замкнутые пространства вызывали неприятное чувство, будто в саркофаг живьем. Взялась за ручку и только собралась толкнуть тяжелое темное дерево, как услышала диалог на два голоса. Один принадлежал Пи, второй был женский.

— Любопытно.

— Что именно, дорогая?

— Прежде вы не выскакивали провожать гостей в одних штанах и босиком.

— Прежде я и гостей не приводил.

— Потому и любопытно. Та самая или просто похожа?

— Без «или».

— Полагаю, мне следует воспользоваться ситуацией. Это хороший повод.

— Если ты считаешь, что время пришло…

Чужие секреты, как камни в карманах. Случается, годны, чтобы себя обезопасить, но чаще тянут на дно. Голоса то звучали громче, то стихали. Последнее, что Аманда услышала, до того как толкнула дверь и ушла, было: «Зная ваш темперамент, всё наверняка началось еще до постели и безобразия на лестнице».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Снова захотелось крови. И вымыться нормально, а не магией себя чистить. Той самой, без участия воды и с неизменным удушающим амбре. Вымыться — особенно.

Оказалось, что мадам Питиво позаботилась не только о плаще, но и про экипаж не забыла. А в экипаже на скамье, будто в отместку обитой такой же тканью, что и те, где свершилось первое грехопадение, в бумажном пакете лежало аккуратно сложенное манто, а в бархатном мешочке — часть растерянных по пути в спальню шпилек.

— Звонца, — сказала Аманда, стукнув в стенку экипажа.

Экипаж качнулся и покатил. Пи (внутри сладко дернуло, помурашилось, но уже не так сильно) тоже пусть катится.

9

Он и другая

— Если ты считаешь, что время пришло… — неуверенно начал Пи.

— Считаю. Считаю с момента его рождения. Тянуть дальше опасно… И́вейну осталось меньше года до крайнего срока первой пробы на уровень дара. Данные попадут в систему, которой вы служите, и рано или поздно о существовании мальчика станет известно тем, от кого я его прячу. Арен-Хол… Он отнял у меня мое сердце и мой свет, сына я не отдам.

Всего на миг глаза супруги вспыхнули чистой невероятной силы искренней ненавистью, отчего темные, практически черные радужки обрели цвет. Одна стала голубой, другая почти: часть была карей. Лицо сделалось белым, как алтарный камень в храме, и засияла. Холодный белый свет, лишенный тепла.

Выходит, не только Пи вчера вечером поддался безумию. За Рин водилось совершать прогулки за город в сторону Навьей горы. На болото. Ходили разговоры, что иногда там можно услышать свирель или голос, похожий на свирель, особенно если отважиться пройтись подальше, к охраняемому древнему архефакту*. Из-за влаги и воды окружающий древние камни контур часто сбоил, зато топь всегда была рада услужить, если тропинок не знать. Тайна оставалась тайной. Почти для всех.

Как раз после прогулок на болоте Рин делалась менее сдержанной и излучала

это

. Будто рядом вот-вот закричат, чтобы заполнить оглушающую тишину, и пауза все длится, длится, длится…

Миг между двумя ударами сердца, способный вместить целую жизнь и немного еще.

— У вашего… грехопадения, дорогой супруг, были свидетели? — снова заговорила Рин.

Пи моргнул, стряхивая наваждение.

Кожа зудела, вязь привратной ленты наверняка расползлась во всю спину, раз уж руки в завитках и мельтешащих мошками знаках, а печать на груди хищно шевелит отростками. Цвет еще не пропал, было ярко, как вчера и сразу после пробуждения, но на границе зрения уже начало блекнуть.

Щиты… поплыли. Фонит от него сейчас, как от беспокойного склепа с кривым контуром. Ивейна задеть не должно, он вроде наверху, там дополнительная защита, а Рин… Рин и не такое видела-знает.

Она вроде говорила что-то. Что?

— Что? — переспросил Пи.

— Свидетели были? Зная ваш темперамент, всё наверняка началось еще до постели и безобразия на лестнице, — ответила супруга и добавила, чуть обозначив улыбку губами и бровью: — Одежда, трость, перила местами… обуглились.

— Зачем свидетели? — Пи опустил взгляд вниз, задумчиво пошевелил пальцами ног и под большим нащупал пуговицу. — Вам нужен публичный развод?

— Нет, конечно. Только слухи. У вас хорошая репутация, слишком хорошая для темного, так что случайная шалость вам даже на руку, а я узнаю, обижусь, как чопорная, но мстительная краштийская женщина…

— Насколько мстительная? — уточнил Пи.

— Очень умеренно. Обзову вас как-нибудь соответственно ситуации в паре лавок, соберу вещи и демонстративно уеду к единственным оставшимся родственникам в Драгонию, дабы вы одумались. Затем, когда окружающие привыкнут видеть вас не слишком несчастным, почти холостым и женатым на работе, случится развод по доверенности.

— Очаровательно.

— Это хороший план.

— Еще бы. Ведь я приложил руку к его составлению, — хмыкнул Пи.

Привратная лента успокаивалась, щиты он сразу поправил. Из столовой тянуло чем-то в высшей степени аппетитным. Булочками? Мысли попытались резко сменить направление с гастрономического на эротическое, но… не время. Взятые обязательства сейчас важнее удовольствий, обид по неосторожности и нечаянно задетого самолюбия.

— Всё складывается очень удачно, Анже. Пугающе удачно, я бы сказала. — Рин позволила эмоциям проникнуть в голос, но взгляд остался спокойным. — Я, если потороплюсь, смогу уехать вместе с мастером арГорни. Документы на дом в Драгонии подписаны, приглашение у меня на руках. Посыльный от арГорни привез вчера, когда вы уехали на бал в магистрат. И если у вас получится поторопить с паспортом для Ивейна…

— Я попробую. Доплачу за срочность.

— Тогда я начну собираться. До закрытия выставки еще несколько дней, но вы знаете, я предпочитаю готовиться заранее насколько возможно.

— Да, конечно. Еще слухи. Можете не стесняться в выражениях, вы же мстительная краштийская женщина. Всё-таки это как-то… вдруг.

— Вы будто расстроены, маджен Питиво. — Красивая угольно-черная бровь приподнялась.

— Не то чтобы… Я к вам привык, Рин, — признался Пи. — К тебе и мальчику. Думаю, даже буду скучать.

— Это как раз пригодится, — задумчиво кивнула Рин.

— Из вас вышла идеальная жена, мадам Питиво.

— Знаю, у меня был достойный опыт в подобном деле, если опустить финал. Вы в курсе. Так свидетели неверности есть?

— Возница разве что…

— Этого мало. Нужно что-то более… публичное или шумное. Я могу на вас положиться, дорогой супруг?

— Вполне, у меня был достойный опыт в подобном деле, — ухмыльнулся Пи. — И вы тоже в курсе.

Подкрался слуга. В министерстве, помнится, Пи напропалую советовали завести парочку конструктов и даже карточки совали, у какого мастера выгоднее заказать, чтобы соответствовать, но Пи нанял живого. Вампира. Хладены не хуже неживых слуг умеют быть полезны, незаметны, молчаливы и бесшумны, как тени. Или дети.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Подслушивать…

— Невежливо? — спросил мальчик, выныривая из закутка возле лестницы.

— Опасно. Я думал, что ты наверху, Ивейн. Я был почти без щитов. Не сильно задело?

— Не… Не сильно, — почти не соврал мелкий. — У меня было это. — Он вытянул из кармана курточки кругляш амулета.

Черные волосы, черные глаза. Упрямый, любопытный, подвижный. Любит желтые цветы, дешевую карамель из жженого сахара и часами готов болтаться на самодельных качелях в углу двора. Обычный темный мальчишка. Случалось, Пи жалел, что Ивейн не его. Случалось, жалел, что Рин научила Ивейна обращаться к нему только «маджен Питиво» или «тан».

Мало кто в Нодлуте достаточно понимал краштийский говор, чтобы уловить разницу между «тан», старший в семье, и «таншэ», отец. Но Ивейн скоро избавится от детской округлости, и принадлежность к семье Холин можно будет и без пробы крови определить. На глазок. Слишком уж устойчивы фамильные черты у родов, входящих в конклав Первых семей.

Ему почти пять. Дар еще не проснулся, но уже дает о себе знать. Ивейн реагирует на всплески вроде сегодняшнего и тянется, несмотря на неприятные ощущения от давления чужой силы. Пи велел мальчику носить при себе заряженный амулет, когда он дома, а Рин следила, чтобы не забывал.

— Всё понял из разговора?

— Нет. Только что придется уехать. Я не хочу уезжать, тан. Я там никого не знаю.

— Познакомишься. Это легко.

Мальчик ссутулился. Попинал ногой ковер, из ворса выскочила еще одна пуговица и укатилась под диван. Пи прижал ту, что пряталась у него под большим пальцем. Стало слегка неловко.

— Мне жаль, что мама запретила называть вас отцом, тан Андрзедж. Мне бы хотелось, — проговорил мальчик.

Пи прислушался, глянул по сторонам и выразительно подергал бровями.

Ивейн прижал ладонями рот, потом выпрямился, напустив на себя забавно-серьезный вид. Сказал:

— Пойдемте завтракать. — И тихонько добавил: — Таншэ.

_____________________

* О причине прогулок Рин в этом небезопасном месте можно узнать в книге «Крысолов».

10

Она

Можно было не идти. Нужно было не идти, но всё валилось из рук.

Аманде хватило сил не открывать, когда Пи являлся. Прикатил на служебном экипаже. Деловой и до дрожи, до раздражения привлекательный. Черный костюм, плащ, шляпа, трость. Очередные очки. Янтарного цвета стекла отливали огнем, когда свет падал. Аманда в окно смотрела, прячась за занавеской, и ругала себя за трусость.

Не стучал, потоптался под дверью, обеспечил кумушек на Звонца темой для бесед за полуденным чаем, истыкал концом трости землю в горшке с хризантемами и там же, в хризантемах, оставил записку: короткое «Я объясню», место, время.

Открытое кафе. Не центр, но рядом центральный парк и все сидящие за столиками как на ладони. Аманда никогда этого не понимала — есть на улице вот так, ради развлечения.

Все же пошла.

Ведь всё валилось из рук, и другого способа разрешить ситуацию не придумала. Не выпьет она столько успокоительного чая, даже того, что продавать и смешивать имеет право только после предъявления разрешения от целителя с указанием дозировки и режима приема. Любопытство как дополнительное оправдание, а на откуп ведьмачьей натуре мелкая месть: опоздать, чтобы ждал, теряя терпение, послушать сказок и послать в бездну.

Чая, того самого, рецептурного, Аманда всё же попила. Для профилактики безумия и во избежание рецидива. А месть не задалась с самого начала. Аманда опоздала на целый час. С полчаса посидела, измываясь над заказанным десертом, не прикоснувшись, и совсем было обрадовалась, что скотина Пи приходил и не дождался, как оная скотина нарисовалась рядом.

Сцапал за руку, блестя маслеными глазами поверх цветных стекол, травянисто-зеленых, приложился к пальцам, походя смахнув языком каплю попавшего на костяшку крема, и упал поджарым задом на жалобно скрипнувший спинкой плетеный стул.

В падении Пи избавился от шляпы, затем стянул перчатки. Добро вместе с тростью отправилось на другой стул, длинные пальцы сомкнулись, словно в знаке мольбы, затем переплелись, а на конструкцию улегся подбородок. Усы встопорщились, как у майского жука перед взлетом.

Если бы не бесячая поросль, Аманде не удалось бы так быстро отрешиться от мыслей, что с ней творили сомкнутые пальцы Пи пару дней назад. Однако сидеть все равно было нервно и неуютно, а ноги захотелось сжать.

И ни слова. Только взгляд и… взгляд. Красноречивее некуда.

Зараза… Чувствует себя в своем праве уже потому, что она пришла.

— Опоздала. — И этакое игривое “уррр” в голосе…

Аманда представила, как идущий мимо разносчик с подносом спотыкается и выворачивает чашки и парящий чайник на голову Пи. Угомонить.

Ведь ждал! Ждал где-то неподалеку с видом на кафе тот час, на который она опоздала, и те полчаса, что сидела, и точно момент подгадал, гад такой, чтоб появиться.

Встать и уйти.

Отвлек запах. Другой разносчик опустил на столик две чашки и блюдце с колотым шоколадом. Штиверийский горький, соль и ванильная карамель. Ее любимый. Аромат кофе с пряностями щекотал обоняние. Кардамон лидировал. О том, как она слышит Пи, Аманда проболталась еще во время первой совместной ночи, разомлев от ответных «мстительных» ласк. Не думала, что Пи запомнит.

— У тебя сейчас выразительное лицо. А у меня хорошая память.

— Настолько хорошая, что забыл о жене и ребенке? — В дополнение к словам Аманда обозначила на лице еще несколько выражений.

— А ты сбежала и забыла о…

— Не нарочно. Побочный эффект. Мне так объяснили. Ты не искал. Всё.

Схватил за руку, вонзила ногти, не жалея.

Улыбался. Злилась.

— Брак договорной. Взаимовыгодная сделка. Всё.

Пи спокойно разогнул ее пальцы, оставившие на коже глубокие, тут же налившиеся красным лунки, подцепил щипцами кусочек шоколада и бросил в чашку, которая стояла ближе к Аманде.

— Так вкуснее. Ярче.

Вот теперь аромат был идеален. Зачем пробовала? Будто ночью не напробовалась. И темный прав. Очень ярко. До звезд в глазах от собственной неспособности противостоять магнетически безумному блеску. Под всей этой шелухой и лоском всё тот же ненормальный.

Вопросы терпкой горечью на языке, и Аманда знает, если спросит вот сейчас — ответит. Для того и звал.

— У вас было?

— Да. Несколько раз. Ничего такого, просто… — Незнакомая кривоватая ухмылка тоже горчит. — Просто немного тепла. Это странно?

— Странно, если бы не было. И странно, что ты не врешь. Я слышала, как она говорила про твой темперамент.

Глаза в глаза, а его руки вновь в замок. Сжал, расцепил. Нога на ногу, одна кисть на колене, вторая на столе небрежно, пальцы паучьей лапой. Им будто не хватает чего-то. Трости. Привык.

— Это что, ревность?

— Обойдешься, — Аманда тоже умеет не отводить взгляда, улыбаться заносчиво и признавать очевидное. — Она очень красива.

— Так хорошо ее разглядела?

Еще бы было не разглядеть. Ведь Аманда лично отнесла одолженный плащ, зная, что маджен секретарь Питиво в это время в министерстве.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Постой. Ты приходила?

Удивлен. Она сама удивлялась, как вышло то, что вышло утром, но ведь не почудилось же… И мальчишка кричал, что всё летало, и получается, что этот беспринципный лживый темный для нее, а тут жена.

— Приходила. Плащ вернуть и… Не знаю. Извиниться. Ты скотина, Пи.

— Не исключаю. Но ты пропала, мне нужна была жена, а ей защита. Защита ей до сих пор нужна. Сейчас даже больше, потому что ребенок… Она связана с тем нашим путешествием. С тем, что мы везли…

Пи сцепил зубы и зашипел, пальцы лежащей на колене руки свело судорогой, вены проступили жгутами.

— Печать о неразглашении, — пояснил Пи, но Аманда и так поняла. У нее тоже была печать, и то, как она бьет, предупреждая, что следующее слово обойдется стократ дороже, знала прекрасно.

— Чей это ребенок, Пи?

— Не мой. — Полог безмолвия, цапающий по напряженным нервам темной силой, пузырем обволок столик еще до того, как некромант заговорил. — Но все должны думать, что мой. И пока все так думают, Рин и мальчик в безопасности.

— Насколько всё… серьезно?

— Если все выплывет, я отделаюсь внушением, должности лишусь, положения и денег, мальчика заберут родственники бывшего мужа, а она отправится на эшафот. Я как-то говорил тебе о темных семьях, старых темных семьях, да ты и сама не первый год в Нодлуте, так что должна хоть как-то понимать. Одиночкам сложно, гораздо сложнее, но и семья — не всегда благо. Я обещал ей, понимаешь? Тебе не нужно в это лезть.

— И не собираюсь.

— Будет лучше, если ты…

Дослушивать не стала. Тем более, что ей он ничего не обещал, а значит, и она не обязана. Она в принципе не обязана. Одна безумная авантюра и одна, ладно, две ночи еще ничего не значат. Любопытство… удовлетворено более чем.

Отодвинула стул, и пузырь молчания лопнул. Звуки города поторопились заполнить отвоеванное пространство, а Пи — перегородить путь к отступлению. Поля шляпы бросали тень на лицо, в зрачках затлело синим.

— Была в вампирском клубе? — спросил некромант подпустив урчащих ноток в голос. Подхваченная со стула трость ползла от ключицы вниз, чуть придавливая скрытую под платьем грудь, остановилась в точности на самом чувствительном месте. — Ну знаешь, особые напитки, азартные игры, срамные танцы…

Бровь дернулась, улыбка сделалась шире, гадские усики встопорщились.

— Только через мой труп!

— Кардинально, но живые мне больше нравятся. Аманда… — Нахальный тон сменился другим, почти умоляющим, хотелось сдаться. Очень. Но… Просто время такое, конец лета, начало осени.

— Вы обознались, маджен, — она отодвинула пальчиком приставучую трость, мало ли, вдруг поймет, как внутри дернулось от низких вкрадчивых ноток, и наконец ушла.

Взгляд тянулся следом. Хорошо, что только взгляд.

Бал закончился, он обещал, она не лезет.

И пусть только попробует…

11

Он и она

Пи проснулся оттого, что его придавила приятная тяжесть. Придавила, поерзала, устраиваясь удобнее, и замерла, ощутив естественную и естественно верную в подобных случаях реакцию. Можно было глаз не открывать, но Пи открыл и увидел едва прикрытые сползшей рубашкой, его рубашкой кстати, полушария с вызывающе торчащими сосками, полные вожделения зеленые глазищи, а в непосредственной близости от носа — край бликующего на свету лезвия.

— Любопытное сочетание, — проговорил Пи. — Что собираешься делать?

— Поиграть. Так что не дергайся, если не хочешь, чтобы я случайно не оттяпала что-нибудь лишнее.

— Решила напоследок удовольствие получить, вдруг в ближайшее время не перепадет?

— Удовольствие я в любом случае получу, — зловеще улыбнулась Аманда, прижимая бока Пи коленями.

— Тогда, может, чуть привстанешь, сдвинешься немного вперед, и тогда мы получим удовольствие вместе?

— Обязательно, — блеснули глаза, — но сначала… — Она потянулась ему за голову, затем пальцы в чем-то скользком и ароматном прошлись по щеке Пи и над верхней губой, а к другой щеке прижалось лезвие.

Кончик розового язычка соблазнительно мелькнул между заманчиво приоткрытых губ. Пи прижал нахалку за гладкие бедра, пробираясь выше, под край рубашки, к еще более заманчивому и соблазнительному. А рыжая шевельнулась как раз так, как он ее просил: привстала и подвинулась немного вперед. И наклонилась, прижимая остро отточенный кинжал к дорогому.

Пи прикрыл глаза и застонал:

— Только не усы!

— Не дергайся, — прошептала рыжая стерва и продолжила свое черное дело.

Скольжение кромки лезвия по коже, а также прижавшееся к голому животу горячее местечко вызывали настолько приятные ощущения, что ноющая, саднящая и щиплющая спина, давшая о себе знать, почти не…

Пи перехватил руку Аманды с кинжалом, резко сел и, возможно, не слишком бережно ссадил ее с себя, скрипнув зубами, поскольку приставшая к коже простынь отлепилась кажется вместе с куском этой самой кожи.

— Глянь, что со спиной? Такое чувство, будто на мне…

— Костер разводили, — озадаченно проговорила рыжая, подползая к страдающему месту. — Там сплошной ожог…

Пи ощутил отголосок силы, повеяло холодком, болеть стало меньше, но как-то очень меньше, чем бывает после «обезбола» и «малого восстановления».

— Троллий зад, — удивилась Аманда. — Я пустая! И… А как мы здесь… И где мы вообще?

Пи прислушался. Резерв показывал не совсем чтобы дно, а как в былые разудалые времена, когда случалось вымокнуть. В голове, стоило напрячься, начинало гудеть и позванивать, но и только. Вечер вчерашнего дня и ночь как ящерок языком слизал.

Смутно припоминался разговор с Терин возле сейфового шкафа, и как она разглядывала забытые Амандой трусики, которые Пи по какой-то дури там оставил. А Терин…

— …собиралась вернуть кольцо, а у вас здесь пикантные тайны, дорогой. Запаслись реквизитом для скандальчика?

— Вам же нужны были слухи?

— Пусть я и мстительная краштийская жена, но вряд ли решусь предъявлять подобные доказательства вашей кобелиной сущности широкой общественности.

Это еще до кафе было и до приглашения в клуб.

— Вампирский клуб. Я помню, как тебя пригласил, — уверенно сказал Пи сосредоточенно растирающей висок рыжей, будто это могло помочь восстановить события.

— А я помню, что категорически не собиралась никуда с тобой идти, тем более в этот… притон.

— И все-таки пошла. А кинжал «людоеда» откуда? Впрочем, откуда — не суть. Я ведь тебя вроде как на свидание позвал.

Вроде как? Вот же, глядь, незамутненная простота. Собственно, чему удивляться, связалась с этой кобелиной сущностью на свою… хм… голову.

Аманда раздраженно принялась сползать с постели, в прореху растегнувшейся еще на пару пуговиц рубашки проглянул живописный кровоподтек, нашлись следы ушибов на коленях и зад как-то подозрительно ныл. Сейчас бы в ванную…

…оттолкнули к стойке, пятилитровая чаша с красным пуншем пошатнулась и схваченная за край хрустнула о чью-то голову, окатив содержимым грубияна и двоих его приятелей. На платье только попало мало, но все равно удачно, что оно…

Аманда опустила ноги на пол, нагнулась и подняла платье. Красное, надетое всего пару раз из-за слишком плотного и неудобного корсета. Вид у наряда, несмотря на магическую чистку (резко пахнуло дешевой цветочной отдушкой) был, будто им полгорода протерли.

Момент, как она открывает шкаф, чтобы платье взять виделся четко. Затем злость, упавшая с полки шляпная коробка, а из коробки — кинжал, подаренный рыжим эльфом, временным соседом по камере в Нункорской тюрьме.

Клинок Аманда увидела на барахолке пару лет назад, что послужило толчком к началу череды воспоминаний о безумном путешествии из Корре в Нодлут. Но это, как сказал Пи сейчас, не суть, а вот злорадство, с которым она совала кинжал под корсет за спиной, — как раз.

— Кинжал, — напомнил Пи. — Зачем?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Затем, что ты меня бесишь? — с сомнением в голосе, оглянувшись, спросила ведьма.

У Пи будто хлопушка в голове взорвалась.

Дым слоями, почему-то цветной, какие-то невнятные вопли, напротив, очень-очень близко, инфернально яркие зеленые глаза, вкрадчивый вздрагивающий голос, от которого все нервы дыбом:

— Как же ты меня бесишь.

И собственный:

— А мне хочется уложить тебя лицом в стол, задрать юбку и…

Приличный район, модное место. Дорогой алкоголь и полулегальные коктейли с магическими добавками. Сделки, деньги. Настольные сферы, придумка клана … как и сам клуб с извивающимися возле и на шесте девицами в корсете и чулочках. Обтянутый бордовым сукном стол.

Каменные шары размером с яблоко разбежались по углам, одна юркнула в лузу, две ударились в лежащий на краю стола нелепо изогнувшийся труп с проткнутой насквозь головой. Но на труп плевать, рука уже забралась под гладкий шелк платья, пальцы пытаются стянуть кружевные шортики с постанывающей Аманды, прижавшей зубами за пальцы. Пальцы в чем-то красном, он хотел, чтобы она попробовала, обняла губами. Она лизнула и прижала зубами с грудным стоном, больше похожим на рык, а его едва не колотит от желания обладать.

Желание, как в зеркале, отразилось в широко распахнутых глазах Аманды, которая тут же поторопилась отвести взгляд. Но мысли возникли интересные, реакция рыжей на реакцию от мыслей была еще интереснее. Она смяла рубашку на груди горстью, ткань натянулась, проступил темнеющий набухающий сосок. Аманда рефлекторно скрестила ноги и поджала живот, ерзнув попкой.

Инстинкты взвыли.

11.2

* * *

Пи едва сдержался, чтобы не опрокинуть ее лицом в подушки, как уложил тогда на стол, отбросив скользкий обломок…

— С какой силой нужно воткнуть кому-то в голову трость, чтобы череп пробить? — сглотнув пересохшим горлом спросила Аманда. От накатившего и медленно отступающего возбуждения даже начавший понаивать ушибленный бок, перестал тревожить.

— Что? — у Пи глаза в поволоке похоти, на донце зрачков тлеет лиловое безумие, он напряжен и явно думает о…

…шершавое сукно цвета темной крови покалывает щеку, край стола с бортиком, платье собралось под животом и бортик стола для игры в сферы давит на низ, добавляя дрожи, что и так бежит вверх по позвоночнику, а у Пи на пальцах кисловатый, терпкий брусничный сироп. Сладкое… И она хватает пальцы языком, губами, чувствует, как вдавливается колено, между ослабевших ног, а рука, бесстыдно задрав юбку, как блудливой трактирной девке, поддевает край кружева. Зубами, зубами в сладкое… мое… И плевать что…

— Не «что», а трость. Трость в черепе.

— Моя?

— Очень сложно не заметить торчащий под подбородком каменный шар размером с детский кулак в валяющемся в двадцати сантиметрах от лица мёртвом теле.

Аманда встала, пнула ногой платье, увидела лежащие под ним штаны и ботинок. Штаны комком отправились к хозяину. Нечего тут… благословением светить.

Пи, как нарочно, как раз благословением повернулся, натягивая сначала белье (черный шелк, эстет, глядь), потом штаны. А она, получается, опять как

такая

без трусов домой поедет? В прошлый раз хотя бы платье чистое было.

Некромант прошлепал к окну, отдернул тяжелую штору. Снаружи было мрачно и пасмурно, дождило. Короткое нодлутское лето всегда заканчивалось вдруг. Пи поморщился, сел на подоконник, поерзал, запустил руку в задний карман, с ухмылкой вытащил кружевной лоскут, протянул Аманде с некоторой неохотой.

Жалко ему? Он их что, нарочно собирает? Ненормальный…

— Мы в Западном, клуб в Южном… — сказал Пи. — Странно. Но не то, что мы в другой части города, а что я точно помню, как воткнул в того идиота вовсе не трость. Деревяшка сломалась, и я отбросил ее, когда тебя на стол… Рука была в крови. Хотя трость я тоже в кого-то.

— Брусничный сироп. На пальцах был брусничный сироп.

Пи задумался и потянулся, поймал пуговку на рубашке Аманды, отпустил, прижал пальцами переносицу.

— Совершенно не помню, как вошел. Мы что-то пили?

— Наверное, — неуверенно проговорила Аманда. — Странно было бы ничего не пить в клубе. Я не помню, как ехала, но помню, как вошла. Одна. Меня ждали, а потом появился ты и начался бардак.

— Из-за меня? — Пи задумчиво разглядывал руку и видел, как бьет кулаком… тростью…

— Министерским хлыщам следует сидеть в ресторанчиках в Центре, чтобы их нежную шкурку не попортили.

Пи отвел внаглую брошенное проклятие, но стёкла, синие, которые он предпочитал прочим, пошли мелкой трещиной. Обидно, но терпимо, а вот идиотов, которые лезут к внекатегорийным тёмным, приняв вежливость за слабость, нужно учить.

Замах, удар. Никакой магии. Одна кость проламывает другую.

Аманда. Кричит… Звука нет, зато есть туман. Красный. Или дождь? Пинок в спину. Изящный и смертоносный эльфийский клинок нанизывает алые капли, с хрустом вонзается в глазницу… плечо…

Хруст он слышал. Картинки накладываются одна на другую.

Нижний зал. И верхний. Внизу бар и столы для игры в сферы, наверху просто столы и подиум с шестом танцев. Он должен был… Он пришел на встречу, забрать… что-то важное.

— Я пришла в клуб не потому, что ты меня пригласил, поэтому была одна. Мне нужно было кое-что забрать. Не помню, что именно, но это что-то было у типа, которому ты голову проломил. Я и так на взводе была, а тут ты и…

— Ты сказала…

— Что ты меня бесишь.

— А потом…

Аманда развернулась и направилась в ванную, подобрав по пути убитое в хлам платье. От греха подальше и вообще.

Ванная была одна, Аманда надеялась Пи даст ей привести в порядок себя, мысли. Думать было тяжело. Нет, если не начинать вспоминать события ночи, сразу отпускало.

Она открыла кран, и пока вода наполняла небольшую продолговатую ванну на гнутых бронзовых ножках, смотрела на свое отражение. Белое лицо, волосы спутанные… в углу туфли, чулки змеями и трость в хлопьях свернувшейся крови, на стене смазанный след пятерни и невнятные пятна, будто к этой стене кого-то прижимали. Например, ее в грязном платье?

Аманда дернула тугую пуговицу, воротник рубашки врезался в шею и сразу стало больно и липко.

Дверь открылась.

— Твоя трость тут.

— Вижу. Тихо, не дергай, — сказал Пи, приподнял волосы, убрал на плечо, опустил рубашку с плеч.

— Глядь.

— Согласен.

— Нет, ты не понял, — Аманда потянулась рукой к кровящим отметинам от укуса, которые видела в зеркале. — Там был Глядь. Тот вампир, что служит Драгулу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Эверн, — кивнул Пи, — угу. Ко мне он тоже приложился. Как раз шел тебе показать. — Пи протянул запястье с двумя аккуратными, едва заметными проколами.

— У тебя затянулось.

— Ты и в прошлый раз на него слишком сильно реагировала. И у меня новости. Первая: я знаю, что с нами происходит.

— Вторая мне не понравится?

— Ты… ванну прими пока. Халат вон есть, полотенца.

— Пи! Я тебя сейчас сама загрызу!

— Это «калейдоскоп». И третья новость. Есть вероятность, что мы легко отделались. Почти как тогда с Драгулом. Но мой долг Эверну значительно увеличился. Аманда… — Пи неловко притянул ее к себе и погладил по волосам. — Я, конечно, могу помочь тебе искупаться, но, боюсь, процесс затянется. Ты сейчас такая растерянная и безумно соблазнительная в моей окровавленной рубашке, а я… Ощущение, будто я опаздываю, но было бы подло тебя сейчас бросить и уйти.

Ушел. Из ванной. И рубашку свою забрал. И трость, тщательно протерев полотенцем.

Из-под двери потянуло дикой смесью фиалко-сирене-ландышей. Пи все еще избегает в воду лезть? Аманда же лежала в ней по подбородок. Пару раз сползала и лежала под, пуская пузыри, как рыба.

Она не спец, это темные штуки, а из известного — «калейдоскоп» вместе с рядом других относился к условно неснимаемым смертным проклятьям, нуждался в материальном носителе и медленно сводил проклятого с ума, путая оставшиеся в памяти события.

Разве можно легко отделаться после подобного?

— При чем здесь ручной пес главы Драгул, Глядь-Эверн? — спросила Аманда, выбравшись из ванной.

— Он заклинатель крови, — пояснил Пи, уже одетый. — А это тебе. Одевайся.

Заклинатель крови… Пояснил так пояснил. Почему умники считают всех вокруг такими же начитанными и удивляются, что кто-то что-то не понял?

Было муторно и гадко. Самое гадкое, что часть смертных проклятий, которые не наносят видимого физического вреда, не выявить обычными способами. Вы даже не почувствуете, как подхватите эту дрянь.

Дрянь… Надо же было так вляпаться. И вот она, причина, в костюмчике, сидит на подоконнике, ноги вытянул, щурится, иногда лицо трогает там, где усы были. Злиться бы и обвинять, но…

Аманда сдернула крышку. В коробке, доставленной, пока она страдала в ванной о загубленной жизни, лежало строгое синее платье, нижняя юбка к нему и белье. Чёрное.

— Должно подойти. У меня был образец.

Ну да… Зря кружева в качестве трофея оставил? И прочего материала для вычислений было предостаточно.

Подразнить бы и одеваться медленно, но… Тут как со злостью. Настроение испарилось, а Пи без усов был какой-то не тот.

Ей казалось, причина непохожести теперешнего Пи с прежним в дурацких усах, но… Опять это «но». И мысли странные.

— Я сильно изменилась?

— Да. И нет. Я помню… Знаю тебя иначе, чем только глазами, хотя теперь, когда я знаю, что ты есть, окружающее видится куда привлекательнее. Ярче.

— Ты говоришь это, чтобы очистить свою никчемную темную душу перед смертью?

— Угрозы?

— Калейдоскоп! Мы, считай, мертвецы.

— Судя по записке, которую Эверн оставил у меня в пиджаке — нет. Но какое-то время в голове будет каша, а резерв почти на дне. Постарайся никуда не вляпаться в ближайшее время.

— Если ты рядом тереться не будешь, не вляпаюсь.

— Звучит крайне двусмысленно и немного обидно. Эльфы так изящно хамить окружающим учат или генетически передается?

Кулаки сжались сами собой, но ни зонтика, ни метлы у Аманды под рукой не было, коробку швырять неудобно, туфли снимать лень, а проклинать… сил и так кот наплакал. Как теперь быть с заказами, где дар вплетать нужно?

— Уверен, мы попали под раздачу случайно. И «калейдоскоп» как раз Эверн притащил. Но ты, раз он дал себя заметить и помог, чем-то его зацепила.

— Или ты.

— О нет. Я в нагрузку шел. И на меня долг выгоднее повесить, ресурсов и связей не в пример больше твоего. А ты в него кинжал метнула и жива осталась. Говорил же, — Пи не слишком определенно показал на шею, глаза блеснули синим, — что ты вкусная.

12

Он

Пи не успел толком войти, как в него с воплем «Таншэ!» пульсаром врезался Ивейн, ощутимо боднув головой в живот. Вцепился клещом, и Пи шкурой почуял, что если примется отковыривать воспитанника сейчас, без потерь не обойдется.

Трость едва не стала добычей закрывшейся двери. Шляпа поехала.

В холле стояло и сидели. Чемоданы могильным курганом, похожий на конструкта слуга-вампир, Рин с выражением престранным (не то обнимать бросится, не то закапывать), невозмутимые с налетом скуки на постных ликах надзоровцы и посыльный из министерства. Последний ерзал, будто ежей в штаны насыпали, и теребил то форменную шапочку без козырька, то сумку.

— Маджен-секретарь Питиво! — Надзоровцы хором.

— Анже. — Терин, которая никогда его так не звала при посторонних.

— Вам срочное! — Посыльный, дав петуха и вскакивая с диванчика, выселенного в холл из-за твердокаменного сиденья.

Слуга молчал. Ивейн наконец перестал горячо сопеть в живот, повозил носом и отошел. К матери.Рин чуть вздернула подбородок, а Пи поступил как положено, напал первым.

Не мешало бы тьму распустить, но сил было с ложку, так что Пи постарался, чтобы бледная морда и гневно сведенные брови с лихвой компенсировали недостаток мощи.

— Дорогая, что это еще за композиция? — трость пошла по дуге, равно очертив и курган, и слугу, и набежавших.

— Мне надоело терпеть ваши загулы, Анже. Пока вы бесстыдствовали вне дома и без огласки, я еще могла бы обойтись, отказав вам во внимании, но это! — Рин, невысокая, изящная и стремительная как цельнолитой метательный краштийский лаш, прошла вперед, звонко вколачивая каблучки и припечатала к груди черный кружевной… не платок. Перед припечатыванием вещица развернулась стягом и кокетливо взмахнула ленточками.

Надзоровцы поразились приступом кашля, посыльный краснел, мало понимающий, что происходит, Ивейн таращился во все глаза.

— В нашей спальне, Анже! В нашей спальне! — чуток перебрав, с надрывом воскликнула Рин. — И с кем! С какой-то… безродной рыжей ведьмой!

И ведь хороша. Хороша бесспорно, особенно вот такая, пусть вся эта экзальтация и ураган эмоций не более чем представление.

Пи еще тогда, после поспешного заключения договора о намерениях в карете по пути из Корре в Нодлут, и неоднократно спустя время думал, как бы всё сложилось, будь у Рин волосы того же цвета, что у Аманды? Получилась бы семья? Впрочем, тогда бы сейчас чемоданов в холле было куда больше, потому что уехать пришлось бы всем. Энергичного и полезного выскочку еще бы потерпели, может, даже приняли бы как своего, но идти против тех же Холинов — чистое самоубийство, когда за спиной не стоит такой же или хотя бы вполовину такой же темный род.

— А еще смеете пропадать почти на двое суток! — голос взвился, срываясь на всхлип, с ресниц капнуло, плотно сжатый острый кулачок пребольно ткнулся в грудь.

— Что-то я не пойму причину слез, дорогая. Вы расстроены моей… хм… случайной оплошностью или настолько рады возвращению?

— Вы… Вы… — задохнулась от возмущения Рин и красиво вспыхнула гневным румянцем. — Видеть вас не хочу! Я уезжаю! К тетушке! В Драгонию! Вместе с сыном! А вы!..

— Постойте. Двое суток? — прервал Пи обвинительную речь, скомкал кружево и поспешно, будто бы в состоянии замешательства, принялся пихать в кармашек для платка. Вещичка целиком не впихалась и теперь торчала оттуда бутоньеркой.

— Да! Двое суток! Что, по-вашему, делают здесь эти достойные служители надзора? Я подала на поиск по крови! Потому что по-другому вас было не найти, бессердечное вы чудовище, ни живым, ни мертвым. Но даже для служащего вашего ранга по закону должно пройти…

— Двое суток, — договорил Пи и посмотрел на надзоровцев. — Полагаю, я успел?

Служаки активно закивали, снова закашляли, затем вразнобой попрощались и вымелись. Посыльный ушмыгнул с ними, оставив конверт с министерской печатью на диване. Слугу Пи отослал на кухню за кофе, Ивейна туда же за внеплановым пирожным, кивнул Ри на кабинет.

До кабинета она еще играла роль оскорбленной и обиженной жены, а едва вошли, опустилась в кресло, и лишь по собирающим в складки ткань платья пальцам было заметно, что она на самом деле нервничает.

— Терин?

— Я в порядке, паспорт для Ивейна принесли поздно вечером. Я сама купила билеты. Просто когда стало известно про инцидент в клубе, а вы встречались с вашим посредником именно там… Я немного волновалась. И мальчик переживал. Пришлось изображать оскорбленную жену и перепуганную клушу одновременно.

— Вы справились.

— Мне сказали, там кто-то использовал «калейдоскоп», потом был погром и пожар. Много пострадавших, но виновных не найти, потому что показания…

— Не могут быть приняты в качестве свидетельства. Да. Так что если вы ждете от меня объяснений, где, как и с кем я провел эти почти двое суток…

На «с кем» Рин посмотрела снисходительно, в область бутоньерки, но улыбку сдержала. Пальцы больше не мяли платье.

— Мне бы следовало у вас прощения просить, Анже, за то, что я вот так между вами… влезла. Тогда и сейчас. Сейчас особенно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Какой смысл извиняться, если раскаяния нет?

Рин помолчала, бросила взгляд в серое за окном, посмотрела на Пи, на сей раз в лицо и обозначила на губах улыбку.

— Немного жаль. С усами вы выглядели… интереснее.

— А теперь?

— Теперь обычно. Вы голодны?

— Наверное. И спину не мешало бы посмотреть. По мнению знающих людей, на ней костер разводили. Потом, как я понимаю, мне нужно в министерство. А вам? Вам, дорогая пока что супруга, еще что-то нужно?

— Вы ведь свой экипаж возьмете? Не подвезете до Звонца, хочу попрощаться с мастером Ромом и… Просто попрощаться.

Пи пронзило болью. А взгляд посветлевших глаз договорной жены — один карий, а другой почти — только вскользь задел. Он никогда больше, после ее исповеди в дороге, не спрашивал. Слишком много… всего. Такие тайны лучше прятать так же глубоко и надежно, как топь прячет древнее строение за окраинами Нодлута.

Возможно, он действительно был слегка не в своем уме, когда согласился предоставить убежище для нее и ребенка. Или когда отвечал на ее одиночество своим, прекрасно зная, что наутро будет лишь хуже. Никогда не приходил сам, но и не отказывал. Немного тепла.

Сейчас было немного горько, немного стыдно. За испытываемое помимо воли осознание, что все почти закончилось. За сомнения, стоит ли начинать, вернее, продолжать, или лучше сказать… Глядь. Но ведь ярко. Так ярко, что цветные стекла больше не нужны.

— Хорошо, возьмем экипаж, — кивнул Пи.

Он сидел на стуле напротив Терин. Трость покачивалась в руках. Краем глаза заметив недовытертое бурое пятнышко, торопливо опустил пятку в пол и накрыл костяной шар обеими руками.

— Перекушу, вы посмотрите, что там с моей спиной, прокачусь с вами до Звонца. Там такой парк душевный, тихий, несмотря на то что к проспекту выходит. Шиповник... Впрочем, погода дрянь. Высадите у министерства. Я оттуда сразу на станцию.

— Зачем?

— Хоть вы и сердиты на мужа, со стороны мужа будет непорядочно не проводить жену и сына. Вдруг да сменит гнев на милость перед перспективой нескольких суток тряски в дороге. Вы ведь не экономили на комфорте?

— Ни в коем случае, дорогой, — поддержала игру Рин. — Как мстительная жена, взяла самый дорогой план за ваш счет.

© Мара Вересень, 2025. Для портала Литнет. Копирование на другие ресурсы без согласия правообладателя является нарушением авторских прав

13

Он, другая и она

К вечеру погода испортилась настолько, что даже старожилы удивлялись. Ранние волглые сумерки сочились из низких туч, разливаясь по улицам вместе с моросью, а потом и вовсе снег пошел. И хоть таял, не касаясь земли, пришлось добывать из шкафа пальто и обувь потеплее.

Ивейн, расстроенный переездом, ныл, но Пи нашел, чем его отвлечь. Оставил его за старшего, велев надзирать за слугой, который носил вещи, готовые к отправке на станцию. За самим Ивейном приглядывала приходящая няня — основательная суровая дама, в чьем облике угадывались черты малочисленной народности оборотней-беров.

Пи не хотел ехать в министерство, но в последние дни он и так слишком вольно относился к обязанностям. Официальная версия «приболел» меркла по сравнению с общественно известной «загулял». Но, как сказала Рин, ему это было даже на руку. Не вляпывающийся во что-нибудь хоть иногда темный в глазах той же ответственности выглядит подозрительно, а репутацию следовало поддерживать.

Экипаж был не совсем личный, и лошадь-конструкта с уже вложенными схемами проезда и тремя резервными, для прочих нужд, как значилось в документе временного владения, обслуживали штатные кукольники министерства. Рин могла пользоваться экипажем только если вложенные схемы позволяли, для прочих поездок нужен был Пи. Или хотя бы другой темный, способный правильно приказать не-мертвой лошади.

Погода и мрачноватое настроение в очередной раз за день напомнили Пи обстоятельства знакомства с женой, а обивка в салоне — обстоятельства другого почти знакомства. Главное, никогда дела не было до того, чем сиденья обтянуты, а тут вдруг. Повертел трость, почувствовал, как наливается желанием тело. Когда тем вечером пальчики Аманды, сидящей напротив, скользили по полированному древку, у него возникло чувство, будто они скользят по его груди под одеждой.

Хорошо, что экипаж остановился и Терин вышла, пообещав не задерживаться, и нехорошо. Фонтан, особенно мрачный из-за какой-то подозрительно подвижной тени, видимой даже в сумерках, закрывал вид на дом с зеленой крышей, сам дом никуда не делся. Так что Пи какое-то время таращился на тень, похожую на мальчишку со свирелью, а потом не выдержал, вышел, сопротивляясь сам себе.

Состояние было слишком похоже на одержимость, а ему с такими вещами шутить опасно. У него уже есть одна — новые знания. Братец Арен-Фес, чтоб ему лечь и встать, почти всякий раз напоминает про зависимость контроля над даром от пиковых эмоций, особенно слишком частых, и что остановиться будет сложно, если поведет. Они там знают теперь, где и как накосячили, но заново не пере

петь

. До

певать

рискованно. Шансов между все окончательно развалить и сделать лучше поровну, а он слишком хорошо помнит, каких усилий стоило собрать разбегающуюся черепицу.

Его ведет? Скорее уж тянет. Фонтан решил обойти так, чтобы дольше вышло, просто из чувства противоречия. Обошел почти и даже убедился, что окна в доме темны. Тогда откуда ощущение взгляда, словно к щеке теплая ладошка прижалась?

Ветром дернуло, водяная пыль от фонтана, будто дождя мало было, бросилась в лицо. Резко пахну́ло болотом. На какой-то миг всё разом выцвело, и показалось, что дом Аманды не просто темный — пустой, словно в нем давно никто не живет, а ограда полностью скрылась под колючим кустарником.

Потом в ноги пушистым черным снарядом ударился ломанувшийся из дома Аманды кот, потом Пи окликнули, и он обернулся. Или наоборот, сначала обернулся? Иначе как объяснить, что Пи четко увидел лавку мастера Рома такой же заброшенной, с провалившимся крыльцом, и окном эркера, зияющим разбитыми стеклами, сквозь раму которого проросли плети дикой розы?

Гадство. Гадство. Изнанка здесь слишком близко! Перейти, как два сложить. Или дело в нем самом?

Вывеска над крыльцом мертвой лавки… скрипнула-скрежетнула.

— Маджен Питиво… Анже…

Ладошка на щеке была настоящая. Другая, в замшевой перчатке. Была и тут же соскользнула, будто стряхнула навалившийся морок в котором Пи .казалось увяз как в трясине. Терин, сквозящая невыразимой светлой печалью, как слышанная в детстве и почти забытая колыбельная без слов, смутилась своего слишком близкого жеста. Чересчур близкого для договорных супругов, которые иногда, довольно редко, если подумать, делили одиночество.

— Всё? Ты попрощалась? — Пи показалось уместным подобное обращение.

— Да. А ты, — поддержала она, — промок и замерз. Сейчас в министерство?

— Нет. Я передумал. Я могу не успеть вас проводить.

— Это не обязательно.

— Верно, не обязательно. Но мне хочется.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

13.2

* * *

Пи окончательно удостоверился, что терпеть не может прощаний с теми, кто вдруг сделался близок. Ни долгих, ни коротких. Лучше уж как рыжая, тишком или со скандалом, а не это вот… Сам не ожидал. Он привык к чаще неощутимому присутствию Рин, ему нравилась незамысловатая привязанность Ивейна, а арендованный особняк, больше подходящий секретарю министерства с перспективами, не был пустым. Так же как прощания, Пи не любил пустые дома. В пустых домах, как в пустых душах, чего только не заводится.

Мальчик, утомившись сдерживаться, бросился обнимать. Шмыгал носом, шапка съехала… Рин отыгрывала сценарий обиженной женщины, но перед тем как сесть в экипаж, сжала руку, коснулась губами щеки и шепнула «Спасибо», щекотно обдав кожу теплом.

Пи не сделал ни пол-движения навстречу. Морда до того каменная была, что едва скулы не сводило. Права была Рин. Не стоило. Но он захотел, а за исполненными желаниями всегда следует расплата. Слишком дороги в Нодлуте, да и во всем королевстве Нодштив, крохи светлого. Яркое…

Темнело, но возвращаться в дом категорически не хотелось. Всё вокруг от сумерек и дождя сделалось серым. Хотелось тепла. Казалось, что продрог до костей.

В будке рядом с почтовой станцией Пи купил у жилистой, хотя обычно они пышнотелые, орчанки твейн — горячий пряный травяной чай, щедро сдобренный вином. Спрятался под навес с узким высоким столом (за таким только стоять), уложил трость поперек, навалился локтем, пристроился краем зада на странный табурет, больше похожий на насест. Пил. Тянущиеся к ароматной будке за теплом прохожие бросали под навес завистливые взгляды, но тревожить своим соседством темного поостереглись. Пи даже проверил, не улыбается ли он часом. За ним водилось улыбаться и не замечать, а народ психовал и шарахался.

С почти облетевшего дерева напротив на него глянул… ворон, наверное. Слишком крупный для вороны, которых в тополях возле Управления дознания и возмездия водилось целое сонмище. Посмотрел, переступил лапами, крыльями повел и вздохнул будто. Уставился на разлившуюся под деревом лужу.

Пи тоже глянул. Морось ерошила опрокинувшееся туда небо с вяло ползущими клочковатыми облаками, графитовые изломы веток и черепичный край навеса. Зеленый. Занятно. Еще занятнее, куда день пропал. По ощущениям, в клубе они с Амандой были прошлой ночью. Сутки проспать? Нужно заглянуть в гостиницу и уточнить.

Когда уходили, он подписал чек, не задумываясь о сумме, но даже этого двухминутного дела хватило рыжей, чтобы исчезнуть. Было бы славно, если бы появилась вдруг и разбавила пейзаж. Такие яркие волосы. Никто не видит, какие яркие? Тогда еще, в Корее, сил стоило не жмуриться, глядя на нее, и без конца потрогать хотелось. Прямо как сейчас, чтобы…

— Ты меня использовал.

…пришла.

— Рин сказала то же самое.

Пи не торопился оборачиваться. Сначала нужно согнать с лица эту дурацкую…

— Еще и лыбится, темная сволочь.

Раздражение в голосе было того же свойства, что изобличающая гневная речь Терин с размахиванием доказательствами блуда. Не забыть бы выложить не-платок из кармана. Будет перебор — явиться в министерство с этакой пикантной бутоньеркой. На него за цветные стекла до сих пор покашиваются. Сегодня зеленые прихватил. По привычке скорее, чем по надобности. Даже в дождливом сером сейчас было больше цвета, чем раньше. Чем до нечаянной встречи на выставке.

На Аманде тоже было зеленое. Короткий плотный жакет, неширокая бархатная юбка, на которую моросящий дождь усеял бисером, и выглядывающая из-под нее глянцевым, более ярким бликом атласная. Атласной же лентой был отделан жакет, из-под которого кокетливо проглядывала плотная рубашка с высоким воротником-стойкой и меленькими, застегнутыми до верха малахитовыми пуговками. Миниатюрная черная шляпка, приколотая чуть набок, придавала рыжей кокетливый вид и чудесно смотрелась на восхитительно ярких волосах, убранных как-то слишком уж строго. Тонкие перчатки, сумочка… Над головой, иногда сбиваясь на радужные переливы, мерцал купол «зонтика».

— Откуда ты здесь, рыжая заноза? — Пи забил на нервы окружающих и улыбнулся еще шире. — Понимаю, не терпелось удостовериться, что нагретое рядом со мной место окончательно свободно, но как узнала время?

Аманда скорчила рожицу: не то улыбнуться в ответ собиралась и передумала, не то обругать. Пристроилась напротив, по другую сторону узкого стола, зеркально отразив его собственную позу, правда, куда изящнее, и достала из болтающейся на запястье сумочки-мешочка корешок от билета.

— Твоя жена уронила у фонтана.

— Следила?

— На Звонца не так много развлечений. Было забавно наблюдать, как ты там…

— Что?

— Ничего.

И ведь не просто следила, потом вышла и тоже у фонтана бродила. Пи очень четко представил: губы сжаты, брови к переносице и мысли о том, какого дохлого гуля она тут под дождем делает…

— Чем занималась?

— Уборкой. Морф пролез в дом, потому что кое-кто, — взгляд и намек были более чем красноречивы, — изгадил отвращающий контур и устроил настоящий бедлам. Видел его? Ты ведь к артефактору иногда заходишь. Прикидывается обычным котом. Та самая падла, что тогда с нами… Какой бездны ты ржешь?

— Настроение хорошее, твейн вкусный, ты пришла, и так же вкусно злишься, одно удовольствие смотреть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пи поднялся, подхватил трость, шляпу надел, чтоб на макушку не капало, с детства не выносит, когда на макушку каплет, решительно обошел навес, пару секунд полюбовался замешательством и желанием сбежать, отразившихся в глазах Аманды, которые от сумерек и дождя казались двумя лесными озерами со стелящейся травой и плотными крупинками перепревших шишек и веток на дне. Черный провал зрачка, малахитовые радужки.

Дрогнуло.

Он чуть поклонился и отставил локоть.

— Прогуляемся?

— До проспекта, — сделала одолжение рыжая.

Гуляли. Молча. Лежащая на сгибе руки ладошка будто голой кожи касалась. И еще это долгое сладкое ожидание. Пи поймал ощущение, что подобное было. И ведь было. В экипаже. Ничего удивительного для того, кто попал под «калейдоскоп»... В груди дернулось, и страхом обожгло. Иррациональным, глубинным, когда даже кричать воли нет. А было ли? Вдруг всё — навеянные проклятием миражи, ложные образы? Эверн уверял, что последствий не будет, что если оттянуть кровь в первый час после волны…

— Пару суток каша в голове, момент, когда накрыло, вряд ли вспомните отчетливо, и несколько часов после лучше не мучить себя, принять сонное зелье и переспать.

— Переспать?

— В этом смысле тоже. Яркие живые эмоции. Держи.

— Любовное письмо? Так нравлюсь?

— Клоун. Там то же, что я тебе сказал сейчас. Чтобы наутро не истерил, как сообразишь, что произошло, а ты сообразишь. Да, рыжей конфетке спасибо передай за… — Пес щелкнул по ошейнику. — Повреждение на каплю, ана Драгул даже не заметит, но дышать у ж е́ легче, а дальше — больше. Любопытно, каким чудом у нее светлый клинок. Уникальная вещь, некромант, гораздо более уникальная, чем твой меч, другие ваши ритуальные железки. Хотя по сути то же самое. Не будь в конфетке нужной крови, она бы его держать не могла несмотря ни на добровольную передачу права владения, ни на привязку по крови. У светлых не меньше секретов, некромант, чем у вас и у нас. — Вампир снова потрогал ошейник, с гадким звуком проскреб краем когтя по поверхности красного камня. — Возможно, скоро я попрошу вернуть долг.

— До гроба и за ним, Глядь, — с ухмылкой отозвался Пи.

— До последней крови, псих…

— Ты псих! — задохнулась Аманда, когда Пи развернул ее к себе и жадно впился в губы, тогда он вновь к ним прижался, чувствуя, как разжимаются тиски страха, теплеет внутри, губы рыжей становятся податливыми, она сама, уже без его усилий, прижимается теснее, норовя пробраться ладошкой под пальто.

Когда он ее отпустил, неровно дышали оба. Целоваться под моросящим дождем на краю тротуара не безумие ли? Шляпка чуть сбилась, рассеялся купол «зонтика»... Трость чуть не уронил…

— Грязный интриган, — процедила Аманда, совершенно по-девичьи вспыхнув румянцем на щечках, даже кончики ушек зарозовели…

Промчавшийся мимо экипаж попал задним колесом в залитую водой выбоину на мостовой, щедро окатив ботинки и брюки.

— Ведьма… — почти беззлобно ругнулся Пи. Почти, потому что грязь на ботинках не самое приятное, а беззлобно, потому что против натуры не пойдешь. Такое свойство у ведьм — глазить.

— У тебя по-прежнему эта твоя магическая водобоязнь? — спросила Аманда, отведя блеснувшие изумрудным глаза.

— Нет. Но могу притвориться. Исключительно для того, чтобы ты могла сделать со мной всё, что захочешь.

14

Он и она

— Номер на ночь! Лучший! — рявкнули от входа, затем через холл промчался стремительный темный вихрь, боком вписавшись в стойку.

Дурноватый на лиловом глазу некромант тискал эффектную рыжуху и так поглядывал на нее, что у управляющего, от тоски и гадкой погоды разогнавшего служак и самолично усевшегося гостей встречать, тоже кой-где зачесалось. Он быстренько отложил «Светский сплетник», где вот только тоже про блуд какой-то министерской шишки собирался читать. Статейка, игриво подмигивающая буквицей, называлась «Кружевная бутоньерка». Пото́м. Тут распаленный и явно платежеспособный клиент, а в такого только мертвой хваткой к общему удовольствию.

— Пожалуйста, прошу, лучший номер для новобрачных, второй этаж налево, первая дверь, — управляющий, протягивая ключ, расплылся в самой приветливой улыбке, на которую был способен.

Так как руки Пи были заняты ведьмой, Аманде пришлось расцепить пальчики, которые были сплетены в замок на его шее и забрать ключ.

Пи поднялся по широкой, устланной ковром лестнице быстро и легко, словно у него на руках никого не было. Нашел искомую дверь и немного наклонился, чтобы Аманда смогла открыть дверь. Свою ношу Пи выпускать не собирался, а то, кто её знает.

— Вставляй! — скомандовал он. Аманда хихикнула, но послушно погнала ключ в замочную скважину и повернула. — Глядь какое! — ошеломленно не сдержался Пи, когда дверь подалась и они ввалились в номер.

Этот розовый кошмар считается лучшим?

Даже потеющая в ведерке со льдом прозрачного стекла пузатая бутылка вина, слишком вычурная, чтобы там содержалось что-то приличное, была…

— Розовое, — Пи продолжал стараться изображать на лице подобие радостной улыбки вместо гримасы.

— Чтоб ты понимал… — будто в пику ему воодушевилась Аманда. — Судя по искривленному, напоминающему формой могущество горлышку, это «Мэлла́ савэ́» !

— Любовный сок? — улыбка изобразилась уже без усилий. — Всегда считал, что эльфы те еще из… затейники. Надеюсь, в качестве ужина к этой сове не подали каких-нибудь птичьих гузок или язычков.

— Могу подать язычки вместо ужина, — кокетливо взмахнула ресницами Аманда и осторожно, будто ее сейчас кипятком окатит, прикусила Пи за край губы и тут же провела кончиком языка. Пи накрыл влажный ротик своим, но спустя миг сбавил напор, ограничившись легкими касаниями.

— Так и будешь меня держать?

Пи на несколько секунд завис. Ни у одного нормального темного в этом царстве поросячьих оттенков и рюшей, могущество не встанет, хоть воззванием поднимай. Но то у нормального!

Он ухмыльнулся, быстро осмотрел комнату и уверенно двинулся в сторону арки с легкими прозрачными шторами, за которыми пряталась ванная комната.

— Куда? — Аманда, как строптивая коза, уперлась ножкой в косяк

— Ты назвала меня грязным интриганом. Тороплюсь исправить положение.

— А я при чем?

— Мне нужен будет эксперт, чтобы определить, все ли места должным образом отмыты.

В отличие от номера, ванная комната произвела лучшее впечатление, розовый здесь не вызывал желание пожевать лимон. Цвет мрамор отделки был приглушенным, дымчатым с похожими на паутинки белыми прожилками. Вставленные в стены огромные зеркала создавали загадочные дрожащие коридоры, умножали и расширяли пространство.

Центр и большую часть помещения занимал круглый бассейн, который начал наполняться прозрачной водой, едва Пи с Амандой оказались под аркой. Мраморные прожилки в воде отсвечивали золотом, овальная форма и изгибающееся чашей дно делало бассейн до странного похожим на венчальную купель в храме Хранящих в Краш-Тадт. Их на экскурсию в столицу возили, и он потом матери рассказывал про храм, а та глаза жмурила, будто так представлять лучше.

В храме в Барку-Пешкут купели не было, храм небольшой, сколько там того поселка, а венчали на берегу, на кромке, босыми или совсем в воде, если лето. Лепестки бросали. Красиво.

Здесь тоже были разбросаны лепестки, алые, как первая кровь. Пи тут же представил, как они прилипают к влажному телу Аманды, и как он снимает их губами. О, да! Но сначала…

Он поставил свою ношу на пол и стал аккуратно избавлять от предметов туалета.

Жакет моментально полетел на пол, а подобранная в тон, шелковая рубашка с мелкими пуговками, для приличия посопротивлялась, но отправилась вслед. Обе юбки оказались куда более сговорчивыми, шурша, упали вниз, едва Пи расстегнул застежки. Ведьма изящно переступила бархатно-атласную горку своими стройными ножками. Затем наклонилась, добавив несколько томительно приятных и приятно нервных ноток к имеющимся ощущениям, сняла ботильоны на высоком каблучке и осталась в белье и чулках, держащихся на бедрах с помощью эластичного кружева.

Кучка одежды росла, Пи тоже избавлялся от своей, получая не меньшее удовольствие от того, что Аманда наблюдает за процессом, как он сам на нее смотрел. Миниатюрная шляпка, которая красовалась на рыжих локонах, стала достойной компанией перчаткам ведьмы и вывалившимся из кармана зеленым очкам

Полупрозрачные изящные трусики-шортики Аманды, с высокой талией, открывали больше, чем скрывали, особенно сзади. Зеркала давали полный обзор на аппетитные прелести. У корсета, завлекательно приподнимающего аппетитные полушария груди, лента-шнуровка оказалась спереди. Как удобно…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И всё это соблазнительное бесстыдство было…

— Белое?! — со смесью удивления и восторга выдохнул Пи. Этот цвет также не входил в число любимых, разве до момента, как он увидел его на рыжей.

— Черные комплекты как-то подозрительно часто теряют детали, — муркнула Аманда, чувственно повела плечиками и озорно улыбнулась.

Пи, с взглядом полным искреннего (да-да!) раскаяния, бухнулся перед рыжей на колени, и, воспользовавшись позицией, тут же вцепился зубами в кружево чулка, стягивая его.

— Аах! — шумно выдохнула Аманда, когда некромант обжигая горячим дыханием сладкое местечко и, придерживая за округлые бедра, занялся второй ножкой, а покончив с чулками, поднялся, окинул оценивающим, достойным ревизора, взглядом.

— Всё ещё слишком много одежды, — вынес вердикт Пи.

Ему хотелось дернуть за призывно свисающую белую ленточку на корсете, а поскольку сдерживать желания, идущие от души — преступление против себя же, не стал тянуть и потянул, освобождая вожделенные полушария из одного плена затем, чтобы они сразу попали в другой.

К недовольству Аманды плен оказался недолгим. Руки некроманта переместились вниз, ныряя под кружево трусиков. Эротичный предмет туалета преодолел округлые бедра, а дальше сам свалился на пол.

— Ну вот, совсем другое дело, — заявил Пи, легонько прикусывая покладистую рыжую за нижнюю губку, быстро избавился от остатков собственной одежды, не глядя, швырнул в общую кучу, подхватил Аманду и направился в бассейн.

14.2

* * *

Всплеск.

Теплая вода окутала обнаженные тела по самую шею.

Глубина была оптимальной, чтобы комфортно сидеть. Пи притянул Аманду, прижал спиной к своей груди, провел губами по шее, к которой прилипли потемневшие от влаги волоски, поддел языком мочку уха. Аманда, поглаживая под водой его мускулистые бедра, откинула голову на плечо, подставляя свой ротик для поцелуя, который не заставил ждать.

«Какое же восхитительное… восхитительно моё безумие», — подумала ведьма, ощущая спиной твердый торс и кое-что еще, что явственно давило на копчик. Аманда потерлась об него, упершись пятками в дно бассейна, намекая, что уже совсем не против перейти к более решительным действиям.

— Куда-то торопишься? — прервав нежный поцелуй, хриплым голосом спросил некромант.

Шершавые ладони прошлись по ребрам, пальцы, оставляя горячие отметины на сделавшейся чувствительной коже, накрыли полушария, нежно и чувственно массируя и сжимая мгновенно закаменевшие соски.

Внизу живота потяжелело, желание краткой судорогой отдалось в мышцах и растеклось по телу томительной волной. Аманда плотно сжала ножки, чтобы усилить ощущения.

— Хочу… тебя, — шепотом простонала она между касаниями губ.

Пи перехватил её одной рукой под грудью, а вторая поползла вниз, неторопливо поглаживая животик, добралась до сомкнутых ножек, провела по нежной коже сокровенного, и…

— Ну всё, пора купаться.

Он резко убрал руку и потянулся к расставленным на широком краю бассейна баночкам, коробочкам и флаконам, в которых наверняка было всё для омовений и даже сверх того. Ведьма протестующе засопела. Пи поцеловал её в макушку, потом чмокнул в щеку и сунул в руки губку и флакон с мылом. Она оценила набор, краешки её губ игриво приподнялись, глаза лукаво прищурились.

Аманда выдавила тягучую прозрачно-малиновую каплю на губку, затем привстала, чтобы вернуть уже ненужный флакон на край бассейна позади Пи. При этом её соблазнительно качнувшиеся округлости оказались прямо напротив лица некроманта. Настойчивые губы тут же поймали одну из торчащих вершинок. Язык совершил круг, лаская твердую ягодку.

Пи слегка придавил сосок, выпустил, не удержавшись от причмокивания, и подул.

Ощущение легкой прохлады, после тёплой воды и горячих губ, иголочками пробежалось по коже, жаром отдаваясь между ног. Ах так!

Аманда встала. Уровень воды в бассейне доходил до середины бедра, открывая полный обзор на прелести. Прозрачные капельки стекали по её телу, и каждую Пи хотелось провожать взглядом. Хотелось их слизывать. Тоже каждую. Медленно, так медленно, пока нахалка не начнет молить о пощаде.

А рыжая принялась намыливать себя ладошками. Тоже медленно. Поглаживала живот и плавные изгибы тела, прижимала соблазнительные округлости, а когда ручка скользнула между бедер, он не выдержал, поднялся, оказавшись рядом так, чтобы она чувствовала близость распаленного представлением тела, но не касаясь.

— Кажется, ты должна мыть меня.

— Тогда, — влажные ресницы дрогнули, пряча лукавые зеленые глазищи, на донце которых мигнул притягательно-зловещий огонек. — Повернись, и я потру тебе спинку.

Аманда мазнула язычком по губам. Движение было едва уловимым, но Пи успел заметить мелькнувший розовый кончик. Воспоминания о ночи в его постели и о том, что она творила этим вот язычком… Окатило жаждой.

Пи резко повернулся, подставляя спину, только легче не стало. Теперь он лицезрел Аманду в зеркалах, в каждом из которых была соблазнительная голая рыжая ведьма, а то и не одна.

Зеленоглазая заноза приблизилась, положила ладошки на плечи, начала водить ими, размазывая мыльную пену и одновременно массируя, снимая напряжение. Грудь покачивалась в такт движениям, и Пи завороженно следил за этим действом со всех ракурсов. Внезапно рыжая прижалась к нему всем телом, просунула ручки под его, обхватила и начала плавно двигаться вверх-вниз, поглаживая по спине намыленными холмиками, а ладошками по мышцам груди и пресса. Да! Пи готов всегда быть ужасающе грязным только для того, чтобы рыжая его так отмывала.

Мысли сбивались. Несмотря на мыльную пену отчётливо ощущалось трение кожи о кожу, и это дарило наслаждение. Тем временем руки Аманды добрались до давно и надежно восставшего могущества, обхватили и принялись старательно его… отмывать. Пи застонал. Нежная пытка… Но ведь он сам её попросил. Бездна! Еще немного, и он…

Пи увлек их обоих в воду, избавляясь от мыла, и усадил Аманду на край бассейна.

— После купания нужно намазаться кремом! — сказал он и слегка надавил на плечи ведьмы, укладывая её на россыпь красных лепестков. — Подними ножки, сладкая, нельзя пропустить ни одного миллиметра.

Рыжая послушалась, поставила пяточки на бортик. Пи разместился между широко разведенными бедрами, сцапал ближайший флакончик, в котором оказалось розовое масло, налил на ладони и принялся растирать.

Аманда смотрела в зеркальный потолок, на своё отражение и таяла от прикосновений. Кровь приливала к щекам. В какой же развратной, но при этом шикарной позе она лежала, любуясь, как Пи гладит её тело, нанося теплое масло. Умелые пальцы творили что-то невообразимое, каждая клеточка пела, а сама Аманда постанывала и выгибалась. Руки пытались ухватиться хоть за что-нибудь, но находили лишь лепестки, которые летели в стороны, на пол, в бассейн, в Пи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда осталось только одно место, которое еще не получило свою порцию розового масла, а Аманда сделалась словно оголенный нерв и жалобно заскулила, выпрашивая продолжения, Пи, чуть придавив, провел ладонью по складочкам и опустился на колени. Он раздвинул бархатистые лепестки и захватил губами чувствительный бугорок. Ведьма вскрикнула. Он начал посасывать этот узелок блаженства, одновременно нежно вводя внутрь её лона пальцы, запуская по разомлевшему, причем не только её, телу сладкие импульсы.

— Такая вкусная и такая отзывчивая! — шепнул Пи.

Мышцы лона легонько сдавили находящиеся внутри пальцы, и это стало последней каплей.

Притянуть. Поцеловать, едва не срываясь.

На руки и на постель.

Он подхватил свое сокровище, одна ладонь на попке, вторая крепко прижимает за талию. Ведьма обняла ногами, запустила пальчики в волосы, приблизилась.

Дойти бы, не вдавить в стену или прямо на пол опрокинуть.

Стон-призыв… Стон-музыка…

Глаза в глаза, губы в миллиметре…

Такой сладкий миг. Острый, как бритва…

Касание.

Её вкус — шиповник, сочные кисло-сладкие ягоды, чуть терпкие, если прижать языком к небу. Настоящий дурман.

Пи никого и никогда так не целовал. Не хотел целовать так. Никогда и ни с кем не чувствовал подобного от поцелуев. Сердце в груди билось неровно, то проваливаясь, то срываясь серией быстрых, почти болезненных ударов.

Последний штрих… Вздрагивающими от нежности и желания руками Пи вытащил из волос шпильки, освобождая шикарную густую копну.

Идеально.

Огненно-рыжий шелк волос рассыпался по бледно-золотому шелку простыней. Каждый изгиб её тела был совершенен. Тонкая талия и плоский животик с впадинкой пупка, округлые бедра, упругая попка и длинные стройные ноги. А уж эти восхитительные полушария с темными вершинками, блестящими словно спелые вишни на солнце, лишали Пи возможности думать. Он провел ладонью по нежной коже Аманды, которая сама словно источала золотистый свет в полутемной с едва тлеющими светильниками спальне.

Аманда смотрела чуть безумными, яркими от сжигающей ее страсти глазами. Невероятная, потрясающая, желанная…

Он навис над ней, развел ножки и подался вперед, медленно заполняя собой возбужденную влажную плоть. Губы ловили прерывистое дыхание Аманды, пили сладкие протяжные стоны, отдающиеся глубоко в груди сводящей с ума вибрацией. Руки гладили бархатистую кожу, сжимали. Аманда цеплялась за его плечи, выгибалась, зарываясь пальчиками в волосы. И всё это было так… Правильно!

Пи приподнялся и немного сменил позу. Стало острее и глубже. Аманда вцепилась за простыни. Он смотрел туда, где соединялись их тела, и понимал — ничего прекраснее в своей жизни не видел. Его руки, лежащие на талии, поддерживали, направляли, помогая Аманде двигаться в правильном ритме, и сам двигался внутри нее, заполняя полностью и неумолимо приближая их обоих к вершине.

От нежных толчков тело Аманды стало воздушным и легким. Удовольствие накатывало мягкими волнами. Она едва не до крови искусала губы, стонала, вскрикивала, была наполнена наслаждением, которое вот-вот — и выплеснется за край, но, наоборот, пробивалось куда-то внутрь, всё глубже, касаясь чего-то… касаясь сути. Еще немного, и захочется оставить это навсегда.

Она распахнула глаза и поймала горящий взгляд Пи, в котором за туманом страсти пряталось точно такое же отчаянное, жадное, сладкое желание присвоить-навсегда.

Моя ведьма!

Оборвалось, хлынуло через край, выбило слезы из глаз.

Мой темный!

Сжатая до предела раскаленная пружина, пронизавшая обоих, распрямилась и ударила.

Тело дрожало от тягуче-сладких спазмов. Аманда чувствовала, как пульсирует внутри нее естество Пи, как их уносит в блаженную негу, перепутав и смешав, как рассыпавшиеся бусы. И не понять, где какие, только собрать заново, но уже совсем иначе. Только это совсем не важно. Важно, что эта не единственная ночь, всё равно — первая. Важно тянуться, обнимать, дарить наслаждение, целовать, дышать в такт… Друг другом дышать. Чтобы присвоить-навсегда.

15

Он и этот

Пи точно знал, что когда откроет глаза, ее не будет рядом, потому, проснувшись, глаз не открывал и не шевелился, до последнего цепляясь за тьму под веками. Думалось, что, лишившись этого ненадежного убежища, и всего прочего лишится, но осталось. Что-то теплое. А он схитрил: глаза приоткрыл на щелочку всего. Встал.

В щелочку виделись босые пальцы, хвост бежевой простыни, намотанной на благословение и иже с ним, тело ломило, будто Пи долго спал скрючившись бездна знает где, или наоборот — весьма активно не спал. А судя по кое-каким ощущениям, размялся бы и сейчас с превеликим…

Закрыл глаза, пару раз выдохнул, а когда открыл, оказалось, что стоит, держа в одной руке клочок бумаги, в другой — обломок шиповниковой ветки. Чуть привядшие лепестки, две пустые плодоножки и две тугие багровые ягоды, прямо как…

Замурашило, тьма-вязь оплела руки и бока, печать на груди распустила усы…

— Что собираешься делать?

— Поиграть.

— Только не усы!

— Не дергайся, если не хочешь, чтобы я случайно не оттяпала что-нибудь нужное, — прошептала рыжая стерва и продолжила свое черное дело.

Скольжение кромки лезвия по коже, а также прижавшееся к голому животу горячее местечко вызывали… Пи застонал…

— Что собираешься делать?

— Поиграть.

— Аккуратнее, Рин, прежде чем дергать монстра за усы, убедись что тварь спит достаточно крепко и не оттяпает тебе внезапно что-нибудь нужное.

— На одного монстра всегда найдется другой. Не дергайся, я говорила, что помогать мне не обязательно.

— Не обязательно, да, — Пи прикрыл глаза. — Но я хочу

…

Слова на обрывке бумаги выглядели так, словно их на коленке второпях разными руками писали. Руны прыгали, и он всё разобрать не мог…

«Она беременна, слепой идиот».

Пи прикрыл глаза и застонал.

Потом дернуло. На пальце, куда он когда-то намотал рыжий-рыжий, как пламя, волосок. Волоска давно не было, а руку обожгло. Пальцы свело, ветка смялась, и шипы будто раскаленные уголья воткнулись в ладонь…

— Почему дом обязательно с зелёной крышей?

— У нас с мамой такой был. Она всегда говорила, что ведьме обязательно нужен дом, чтобы никто не мог войти без разрешения.

— Что случилось с вашим?

— В него постучался дурной человек, а мама его пожалела и впустила. Так мне тётка сказала. Я этого не помню. Помню только, как она в окно посмотрела, а потом вдруг дала мне метлу свою, которую брать запрещала, и позволила одной к Тинкатиэ на пасеку за мёдом сходить. Мол, мёд срочно, ей самой никак, за отваром следить нужно, а метлу, чтоб не страшно. Только страшно всё равно было. Я вернулась, а там головешки.

— Никогда не хотела узнать, кто это был?

Она качнула головой, вздохнула тихо. И то верно, зачем. Не больно уже, давно отболело, но память такое дело… Он повозился в волосах, подул, снова повозился, почувствовал кончиком носа голое и бугорок позвонка, который торчал забавно, когда она голову наклоняла, обнял губами. Вздохнула снова. Иначе.

— А у тебя почему, когда в ванну меня окунал, такое лицо было…

Улыбается… Точно улыбается.

— Какое?

— Торжественное! Будто у жениха перед алтарем!

Сдавленные смешки вибрацией отозвались в груди, к которой Аманда прижималась лопатками и спиной, обнимая подушку, а он ее вместе с подушкой.

— Смешно… Ещё хочешь? Бассейн этот почти один в один венчальная купель в храме Хранящих в Краш-Тадт. А если вспомнить, что я на пальце колечко из твоих волос носил, а ты из моих… Теперь смейся.

— Чего это? В смысле, каким боком тут волосы?

— Когда в Крашти молодых сговаривают, они друг дружке на средний палец вязаные из волос кольца надевают.

— А лента? Красная лента на руку. Не помню, где слышала.

— Так кольцо вроде как обещание, а лента — однозначный замуж. Только обязательно красная нужна…

Шипы пропороли шкуру глубоко, до красного. Потекло, завиваясь вокруг запястья, и на пол. Размазалось лепестком. Потом…

— Пи, мать твоя темная, — Арен-Фес сгреб за воротник, встряхнул как куклу, протащил, будто в Пи весу было, чем в куренке, и о стену приложил. Ветка и выпала.

От этакого братского приветствия душа, обе души, если подумать, едва не сиганули прочь из обмякшего и ненадежного тела. Едва, потому что привратная лента стиснула ребра, мешая сути дернуть подальше от разъяренного инквизитора, и вкупе с инквизиторской благостной дланью в горло впилась до потемневших глаз.

Вдохнуть было никак, а удивляться не мешало. Багровый капюшон свалился с головы братца, и непонятно было, откуда в этом обтянутом кожей скелете с запавшими воспалёнными глазами такая силища, от которой щиты как ящерком слизало, а дар, весь сколько есть, в пятки ушел.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Где она? — пропел, вплетая в голос свой собственный дар, Арен-Фес и добавил-хлестнул: — Отвечай!

Стало пусто-пусто, до звона. Будто Посланник оплеуху отвесил. И нутро выворачивало от желания отвечать. Знать бы, про кого из…

— Кто? — с трудом, но высипел передавленной гортанью, во рту стало солоно, а где-то в убежавшей душе обидно, мать-то у них одна, а эта падла ругаться… — Кто?

— Вдова бывшего главы надзора Корре Арен-Хола, твоя дражайшая супруга! — рявкнул братец-инквизитор и снова о стенку его, Пи, лопатками брякнул.

Гулий потрох он, а не братец, чтоб его те же потрошеные гули драли.

Казалось, от удара черепушка треснула и вот-вот посыплется, так Пи приложился и уже тюкнутым затылком. Потому даже когда Арен-Фес отпустил, Пи, сползая по стене киселем, не сразу понял, что вдова и супруга — это одна дама, а не две разных женщины, но порадоваться, что среди названных рыжей нет, успел. Еще успел записку, которую в руке держал, за край простыни со спины воткнуть, когда возился, нащупывая опору, чтобы встать. Смешно, простыня, на благословении, после всех бряканий держалась крепче, чем руки за стену.

Арен-Фес не мешал, но и помогать не стал. Прошелся, принюхиваясь, как штиверийский поисковый енот, бокалы на столике понюхал, выплюхал в один остатки «Мэлла́ савэ́», сел и, смакуя, протягивая на языке терпкий кисло-сладкий напиток, наблюдал. Пи все еще вставал, опираясь на стену. Медленно и аккуратно, чтоб не развалиться. Гурман, глядь.

…У вина оказался вкус прихваченного морозом шиповника.

— Теперь верю. Хороший сок, — закашлялся Пи. Аманда уговорами-угрозами заставила выпить целый бокал. В носу щипало, и язык щипало тоже, будто иней лизнул. — На тебя похоже.

— Это не шиповник…

Надо же, запомнила, что он, ошалев от ее и своего желания, в полубреду от нежности нес.

— …Это особый сорт винограда, очень дорогой. Лоза плодоносит всего трижды за всё время, пока растет, затем погибает. Там на донце всегда цифра есть, какой урожай. Самый ценный — третий. Первые два с промежутком в два-три года, а третий можно лет десять ждать…

Вина было жаль. Пи сам его допить хотел. А теперь хотелось убивать. Недолго. Как бы мимо пройти, как бы тоже запить и горло вырвать, а потом тоже сесть и смотреть, как булькает, как мантия на груди темнеет, пропитываясь кровью, незаметно почти, и языком растягивать послевкусие. У смерти тоже вкус есть. А еще красное всегда хорошо видно, даже когда серое всё. Если подумать, при таких перспективах и гадский розовый неплох. Очень даже. А Цзафес — падаль. Такое хорошее утро было.

— Итак?

Пи доскребся до столика, вытряс на язык последние капли из бутылки, сел… Ладно, рухнул на соседний стул. От Арен-Феса сквозило, и темная суть щетинилась, будто Пи сдуру в храм вперся, причем под самый алтарь влез.

— Не думал, что ты знаешь.

— Не думал, что ты такой идиот и не понимаешь, что ей позволили тут жить, когда ясно стало, кого ты в качестве жены представил. Где она?

— Так в Драгонии же. Я ее обидел. Ну знаешь… — Пренебрежительный взмах удался на славу, с усилием приподнятая кисть мотнулась тряпкой. — Загулял чуточку. Случайная встреча, вечер воспоминаний о разном, вспыхнувшая страсть.

Запнулся.

Вспыхнуло-обожгло… Как свет в глаза, серый, но слепит, а ты кожей, сердцем, чем-то еще не видишь, но чувствуешь рядом с собой развороченную постель, и уже этой памятью скомканных простыней и примятых подушек, памятью оставшихся на постели и полу лепестков помнишь вместе. А слова не нужны. Слова способны лгать, но разве подделаешь нежность?

Моргнул, а по полу и правда… лепестки? Пятна крови и ягоды. Давленые ягоды. С ветки оборвал, когда…

— О чем это я? А! Про вечер. Встретил, слегка увлекся, а она сначала скандал закатила, будто я ей действительно муж, и свалила к какой-то драконьей… тетушке? бабушке? Да без разницы…

— Я читал. Весь Нодлут читал. Про бутоньерки. За какой бездной ты ее после скандала тогда провожал? Тебя на станции видели.

— На станции… Там в будке твейн варят — огонь!

— Она тебе тоже наварила, не расхлебаешь. Жалел, когда уезжала? Тянет?

— Что? К кому?

— К сучке этой чернокровой.

Пи задумался и врать не стал. Инквизитору врать — последнее дело, даже если ты в собственном…

— Тянет. Жалел. Даже скучать буду. И жалеть тоже.

Уже жалел. Вина. Понравилось. Надо еще такого. Пусть.

— Еще как будешь, особенно — жалеть. Но сначала всё мне расскажешь.

— Всё и сначала — это долго получится, Цзафес.

Арен-Фес на мирское имя не среагировал, но Пи точно знал — дергает так же гадостно, как у него самого сейчас в утробе.

— Будет полезнее нам обоим, если ты прекратишь инквизитора корчить и пояснишь. Пропал, явился, беснуешься, как одичавший конструкт, выглядишь так же, требуешь, чтоб я тебе жену сдал. Она хоть и фиктивная, но уже и своя где-то, понимать должен. Какой темный такому, как ты, свое за так сдаст? Да, можешь еще поорать своим страшным ором, до вывернутых кишок пронимает, только вряд ли кроме кишок что-то выдавишь, пока я ни хвоста не выкапываю, что тебе конкретно нужно, кроме того, что ты пытаешься свалить с больной головы на еще более нездоровую.

В утробе гадостно, голова на осколки. Помнил, как ветку держал. В одной руке ветка, в другой записка, комната… другая вроде была, не столовая, спальня и тоже вино в ведерке… В бездну мраком… Стоп. Если он сейчас сорвется — запрут.

Сначала… В одной руке записка, в другой ветка, потом прочел, потом дернуло, потом шипы пропороли ладонь, потом Арен-Фес…

«Арен-Фес, гулева отрыжка, говори, говори, с-с-светен, мать твоя темная. Сейчас как никогда жаль, что она еще и моя…»

— Твоя идеальная краштийская жена, сговорившись с неким Эверном — знаешь такого? — обнесла временное хранилище ордена. И пропало-то всего ничего, сущая мелочь: дудка старая и древний же ошейник.

Пи приподнял брови, выражая крайнее внимание, но, кажется, перегнул. В ухе тоненько зазвенело. Как комар пищит.

«Глядь, ненавижу тварей. Ненависть — это хорошо, это сейчас как раз то, что нужно. А вот лыбиться рано… Рано, я сказал! Сорвемся — запрут…»

— Это который вы у старшего Драгула одолжили, а отдать забыли, а он скумекал, что если к вам попало, считай, выбросил, и потому хотел в отместку ту самую дудку отжать? — сглатывая подступивший к горлу ком, сказал Пи, зубы на всякий стиснул и… его затрясло. Ржач требовал выхода.

— И что, прям сама обнесла? Пошла и-ы-ы-ы…

— Отчего же только сама, радостный мой, когда у нее был такой удобный ты, а у тебя подружка с нужной кровью?

16

Все еще

он и этот

Пи дернулся. От Пи ждали, что он после этих слов дернется, вот он и… И снова ребрами, стиснутым горлом, комком сердца, опутанным стяжками пролезшей в нутро печати, ощутил, как ласково и крепко держит благостная длань.

— Тихо, — так же ласково, как держал, сказал Арен-Фес. — Ты ведь проникся, жалел ее, гулять отпускал, в дела ее не лез и, когда она к тебе за утешением приходила, не отказывал? Героем себя считал? Умным и прозорливым? Арен-Хол тоже считал. Считал-считал и просчитался. А ведь он правильный темный был, и совести с жалостью у него не было. А ты, Пешка, наоборот, совестливый слишком. И привязчивый. Всегда таким был, идиота кусок. Что не смеешься? Уже не весело? Дошло? — от всей души вызверился братец. — Тебя-то благословением на заднице от этой задницы уберегло, как всегда, а на твое «слегка увлекся» хватит ли удачи?

Только ржать все равно хотелось, пусть во рту опять крови полно пополам с кислятиной. Он псих, что с психа взять? А Рин красотка, так багроворясых умыть…

Драгония хоть и в составе Нодштива, и пропуск через пригранконтроль полупрозрачный, договора о выдаче с Нодлутом нет и вряд ли появится скоро, поиск по крови за Драгонийским хребтом не работает, Рин не дура, наверняка придумала, как от наемников себя и сына обезопасить, так что всё. Куда именно и что за родичей ей арГорни организовал, Пи ни ухом ни благословением. Специально в бумаги не лез и не спрашивал. Теперь и не скажет. Путь хоть на компост изойдут, выпытывая.

Гномам, что тут обживаться собрались, ничего не будет. Нодштиву невыгодно таких мастеров гонять. Вон в Ливено черный изумруд нашли, который с умом достать не всякий мастер сумеет. Богатая жила, и Ливиу не прочь делиться, если им годных добытчиков… добудут.

А сам Пи как всегда. Изначальная через задницу уберегла. Сначала Рин постаралась, наверняка поила чем-то, чтоб покладистее был. Может, и серость эта оттуда… Ведьма. Но злости не было, только восторг.

В клуб он очень вовремя сходил. Ага, сам все придумал. Как же. Паразитка Терин про этот клуб говорила, что срамной и девки на столах. Зато теперь в перепаханной «калейдоскопом» башке ни один мозгоправ концов не найдет. А что найдет — собирать будет долго. Попробуй отфильтруй, что там на самом деле было, а что так, фантазии всякие. Про стол для игры в костяные сферы, например. И пусть Эверн, глядь, который там точно спецом терся, в уши не льет. Острую фазу он, когда их с Амандой покусал, может и снял, по дружбе, но по собственному шкурному интересу во всё это и втравил. Пусть только явится долг требовать, псина снулая…

И вот куда часы в сутках девались, и почему дара на дне было, а на спине разводили костер… Не в клубе ему шкуру прожарило, не такой там ожог был, чтоб тем, чем Терин его пользовала, мазать. Ведьмин язык, который по двадцать чаров за грамм на теневом торгу, штука слишком дорогая. Да, ожоги тоже лечит, всё лечит, быстро и с гарантией, а следы от светлых боевых плетений только она и лечит. Готовится долго, пахнет слишком специфически и наиболее эффективен, когда на конкретную кровь заговорен…

— Как щедро, дорогая, это на радостях от скорого отъезда? — не удержался от улыбки Пи, расслабившись от движений рук, ловко втирающих мазь.

— Всё равно испортится через пару дней, потом только выкинуть, да и вы сами просили что-нибудь, чтобы быстро и с гарантией. Кто бы мог подумать, что некроманту могут быть интересны ведьмачьи рецепты…

— Если это рецепты кого-то вроде вашей наставницы, хладны Анар анДрагул, вполне.

— Вы ведь не станете слишком сильно сердиться на меня за то, что я втянула вас в игры с конгрегацией? — Руки замерли и Пи тоже подобрался.

— Я хоть что-то вспомню?

— Эверн избавил вас и веду Зу-Леф от фатальных последствий, а я оставлю вам подарок и якорь, который поможет вернуть недостающие кусочки воспоминаний.

— Это он? — Пи смотрел на ветку шиповника в высоком бокале, из которого принято пить игристое. Чуть привядшие лепестки, две пустые плодоножки и две тугие багровые ягоды. — Вы прежде не держали в спальне… цветов. — Рука сама потянулась.

— Осторожно!

Предостережение, слишком поспешное, все же запоздало. Неестественно длинные шипы, удачно скрывавшиеся под листьями, уже впились в пальцы. Пи растер алый бисер.

— Я совсем всё сейчас испортил?

— Нет, если так же поранитесь, когда снова ее возьмете…

— Надо полагать, этот разговор я помнить не буду?

— Теперь да. Вспомните позже, как всё прочее. Вы берегли меня и Ивейна, я стараюсь уберечь вас. Мне ни к чему такие долги.

— Тоже рецепты наставницы?

— На сей раз рецепт союзника. Хладен Эверн, несмотря на достаточно юный для хладенов возраст, всё же куда более опытный Заклинатель крови, чем была Анар.

— Где флейта?

— Вернулась к хозяину.

— А оковы?

— Вернутся к хозяину.

— Ана Драгул был в курсе?

— Да. Как бы Эверн мог действовать без прямого приказа? Он же не самоубийца, — Терин чуть пожала плечами, будто досадовала на такую вопиющую непонятливость. — Зато теперь, благодаря счастливой случайности и вашей темпераментной подруге, у него будет больше шансов вывернуться из удавки подчинения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Как вы познакомились?

— Ана Драгул приезжал подышать свежим воздухом.

— Дышал он, конечно же, за городом? Где-то в окрестностях Навьей горы?

— Совершенно верно, там чудесный...

Окончание фразы забил звон в ушах, а когда прекратилось, Пи был одет, а столик с плошками, горелкой и баночкой с мазью пропал. И бокал, в котором ветка стояла пропал. Была только ветка. Лежала на тумбочке у кровати. Кровать была та же, в спальне Рин. Он ей как-то сказал, что лучше бы сменить весь этот розовый ужас, на что Рин ответила, что ей все равно, какого цвета шторы и покрывало, что ему беспокоится незачем и можно вообще сюда не входить, поскольку брак номинальный, а буде случится какая блажь, так в темноте все и всё серое.

— Что? — на всякий случай переспросил я. — Вы что-то говорили?

— Вы говорили. Вы снова мне про парк рассказывали, — терпеливо пояснила Рин. — Цветы принесли. Ветку. За пазухой, как мальчишка. Оборвали чей-то куст, пока я к мастеру Рому ходила. Проштрафившиеся мужчины розы корзинами несут, выстилают лепестками дорожку к ванной и устраивают ночь любви, а вы мятый шиповник… — Укоризна в голосе фальшивая, а вот тепло настоящее, капля, но… — Да, я велела подать вино к ужину, вам точно придется по вкусу букет.

— Букет, остроумно. Меня развезет, могу уснуть, а я хотел вас проводить.

— Это не обязательно.

— Не обязательно, но я хочу.

— Если снова уснете, я разбужу. Или Ивейн. Он не признается, но уверена, хотел бы, чтобы вы нас проводили.

— Погодите… ужин? Был же обед. Вы мне спину… Потом…

— Потом мы ездили в лавку Рома, потом вы уснули. Здесь. Подарок свой мятый понесли и уснули. Это из-за «калейдоскопа», скоро легче станет. Идем?

— А что за вино?

— Эльфийское розовое. «Мэлла савэ». Это особый сорт винограда…

Шиповник… И знает же, что виноград, понимает, что тех капель, что осталось на дне бутылки, никак не хватило бы перебить гадость во рту после братцевых объятий, но если язык к небу вот так прижать.

Прижал. Язык к небу, в руке поднятую с пола (чуть рядом не лег!) ветку, окончательно ее измочалив.

Хоть разорвись теперь, за которой из своих…

Да в бездну…

За которой? Кто клятую записку, глядь, писал?!

От того, кто писал, зависит, кто из них теперь

своее

.

Ладно… Рин за Драгонийским хребтом посидит, Аманда… выходит, тоже посидит. Только рыжей не так весело сидеться будет. Конгрегация хочет флейту; как флейту выковырять, теперь только Рин знает; Арен-Фес уверен, что он, Пи, знает, где Рин, но упирается, а как упрется вконец, тут они ему Аманду и предъявят, чтоб язык развязать.

Но он-то НЕ ЗНАЕТ, где!

И что теперь?

Под ногу что-то попалось. Он опустил взгляд вниз, прижал пальцами ног тугую розовую ягоду, отпустил. Ветку из руки тоже. А ощущение осталось и вместе с болью от проколотой шипами кожи разгоняло по телу… желание? Да, пожалуй, желание. Желание жить.

А там посмотрим, кому и как надолго удачи хватит.

Конец. Наверное…

Конец