Не сахарная. Мой первый. Лесби первый раз

Не сахарная

Я простая студентка из рабочей семьи. Он преподаватель искусства из мира богемы. Цена наших отношений — его карьера и мое разбитое сердце. Но… мы рискнем?

Наши любимые читатели! Добро пожаловать в новую историю! Обещаем, что она будет очень красивой, атмосферной, чувственной и, как обычно, непредсказуемой. Вы испытаете массу эмоций. Будете нас ругать и любить всем сердцем. Ну что, полетели?!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1. Это же Вадим Вересаев

— Это же Вересаев…

— Это Вадим Вересаев!..

— Вересаев будет нашим преподом?!

Мои одногруппницы произносят это имя с таким придыханием, что я невольно отрываю взгляд от конспекта.

Девчонки смотрят в приоткрытую дверь аудитории, в которой через пару минут должен начаться семинар по промышленному дизайну. Я вижу только их спины и полосу солнечного света. Весь август и первую неделю сентября шли дожди, а сегодня наконец наступила золотая осень.

— Кто такой Вадим Вересаев? — спрашиваю я Машу — единственного человека на потоке, кого я могу назвать подругой. И то… что может быть общего между мной и наследницей элитного конного клуба, которая и сама выглядит роскошно, как породистая лошадь? Палевая — потому что блондинка.

— Ты вообще из конспектов не вылезаешь? — спрашивает она.

— Вот, вылезла, — отвечаю я и демонстративно закрываю тетрадь.

— Боже, Лера, погугли! — театрально возмущается Маша и вслед за одногруппниками втягивается в кабинет.

Дожидаюсь, пока пробка у двери рассосется и иду следом.

Вхожу в аудиторию — и на доли секунды замираю. Просто не ожидала… я совершенно не ожидала на втором году учебы вдруг увидеть среди этих серых стен, помпезной советской лепнины, дешевых исцарапанных парт кого-то… такого.

Вадим Вересаев.

Он стоит, прислонясь к столу, и общается с нашей старостой. Спина прямая, руки скрещены на груди, чуть наклонился вперед — внимательно слушает.

Ему лет под тридцать. Высокий, стройный, но не худощавый. У него выразительные, аристократические черты лица. Гладко выбрит. Темно-каштановые, почти черные, волосы в легком беспорядке, словно потрепанные ветром.

На нем черные брюки и строгая темно-синяя рубашка из какой-то дорогой, плотной ткани. Рукава на два манжета закатаны — кажется, будто он только что рисовал или перебирал старинные книги в библиотеке. На одной руке — тонкий кожаный браслет, на другой — какие-то необычные часы с крупным циферблатом.

Такой… идеально-небрежный образ. Простой и богемный одновременно. Вадим Вересаев — даже имя, как у художника.

Он совсем, совсем не похож на тех мужчин, которые окружают меня всю жизнь.

Кто-то проходит мимо, задев меня плечом. Я спохватываюсь и направляюсь к преподавателю — первый ряд у окна.

Когда кладу конспект на парту, он поворачивает голову, и мы на мгновение встречаемся взглядами. Глаза у него густо-карие — темные, как вишни.

Кто вы такой, Вадим Вересаев?..

Хоть гугли тайком под партой.

Сажусь на свое место. Нашариваю в сумке ручку, украдкой поглядывая на преподавателя. Мне хочется на него смотреть — на каком-то физиологическом уровне, ноющей щекоткой в груди. В последний раз такое чувство у меня возникало в подростковом возрасте, когда я была влюблена в молодого Пола Маккартни и заслушивала альбомы “Битлз” до дыр.

— Боже, какие у него ушки… — шепотом млеет Маша, и я перевожу взгляд на них: аккуратные, чуть оттопыренные — ровно настолько, чтобы примагничивать внимание.

— Давайте, заходите! — Вадим делает приглашающий жест кому-то у двери, кто, вероятно, застрял там, как до этого я.

— Меня зовут Вадим Алексеевич Вересаев, — говорит он и записывает имя на доске. Мел с тихим стуком ударяется о стекло, и почему-то этот звук тоже будоражит — словно попал в мою тональность. — Я буду вести у вас спецкурс “Чувство искусства”.

Смотрю, как двигаются его плечи под рубашкой, и сама не замечаю, как взгляд опускается ниже, на брюки… Прикрываю глаза. Ну ты, Лера, и даешь…

— Итак, начнем со знакомства. — Вадим Алексеевич кладет мел на подставку и поворачивается лицом к аудитории. — Сыграем с вами в игру. Положите перед собой лист бумаги, любой… да, из блокнота годится. Еще вам понадобится ручка или карандаш.

Я вырываю лист из конспекта, рядом кладу шариковую ручку и по привычке складываю руки на парте — как прилежная ученица.

За всю мою учебу ни один преподаватель не начинал лекцию с игры.

— Все готовы? Тогда слушайте задание. У вас пять секунд на то, чтобы… — Вадим Алексеевич делает паузу, концентрируя на себе внимание группы. Солнечный свет снова прорезается сквозь тучи, ложится на его волосы легким золотистым отблеском, — …записать название картины, которая первой придет вам на ум. — Он смотрит на часы с коричневым кожаным ремешком. — Время пошло…

Я отмираю, хватаю ручку.

Первая мысль — название не появится, я ничего не вспомню так быстро! Но не успеваю додумать это, как название все же появляется. Я записываю его стремительным почерком, сокращаю.

— Стоп! — командует Вадим. — Отложите ручки, переверните листы. А теперь я угадаю, что вы написали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2. Мне хочется на нее смотреть

— А если не угадаете, с вас вечеринка! — выкрикивает кто-то из парней.

— Хорошо, — соглашается Вадим Алексеевич, и галерка со свистом ему аплодирует. — Итак, с кого начнем?

— Спросите у меня! — лыбится звезда нашей группы, хоккеист молодежки, который приняли вне конкурса. Он впервые пришел в универ с начала учебного года.

Вадим Алексеевич скрещивает руки, едва заметно улыбается. Смотрит на хоккеиста так пристально, что я наконец осмеливаюсь внимательно рассмотреть его самого. Пушистые, почти девичьи, ресницы, четкие скулы и такие выразительные губы…

— Как вас зовут?

— Леша Ломов.

— Леша Ломов, думаю, вы ничего не написали, — отвечает Вадим Алексеевич.

Сосед Леши по парте переворачивает его листок — на нем только неприличный рисунок. Не вижу, какой именно, но смысл понятен по их ржачу.

— А вас как зовут? — обращается Вадим Алексеевич к бойкой девочке, одетой как секретарша.

— Нина Лодыжника.

— Нина, вы загадали «Мону Лизу» Леонардо да Винчи.

— Да, — улыбается она, перевернув листок.

Маша приподнимает свой. Я заглядываю: у нее тоже “Мона Лиза”, только в другой интерпретации — “Улыбка Джоконды”.

— А вы… — Вадим Алексеевич подходит к главному хулигану нашего класса, который не снимает кепку даже в аудитории.

— Михаил Стрельников.

— А вы, Михаил Стрельников, загадали… — Он касается пальцами подбородка, будто задумывается. — “Без названия”? “Крылья Миры”? В общем, что-то из последних работ Стаса Волошина.

— “Без названия”. Как вы угадали?!

— Обычная магия. А вас как зовут?

Я получаю от Маши толчок локтем в бок и перевожу взгляд на преподавателя… а он смотрит на меня. На меня!

Делаю медленный вдох и поднимаюсь со стула, хотя до меня никто не вставал. Поднимаюсь так медленно, будто мне нужно время для раздумий.

— Валерия. Серова.

— Валерия… — Он касается согнутым пальцем своей нижней губы, мнет ее. Я сглатываю комок в горле. Сама себя не узнаю. — «Девушка с жемчужной серёжкой» Яна Вермеера.

Я прочищаю горло.

— Нет. — От волнения тереблю цепочку с крестиком на шее, замечаю это и как можно незаметнее опускаю руку.

Вадим Алексеевич вскидывает бровь и улыбается. Черт… какая у него улыбка… Он словно на мгновение перестал быть выше меня на полголовы по росту, возрасту и статусу. Словно мы давно знакомы.

— И что вы загадали? — с любопытством спрашивает он.

— Не рискнете еще предположить? — спрашиваю я, восторгаясь и пугаясь своей дерзости.

— Это был самый очевидный вариант. — Вадим Алексеевич улыбается еще шире, и уголки моих губ дергаются сами собой. — Но допустим… «Звездная ночь» Ван Гога? «Утро в сосновом лесу» Шишкина?

Я смеюсь и мотаю головой.

— Значит, это что-то личное. Что-то очень особенное, связанное с вашим чувственным опытом. Такое невозможно угадать… Сдаюсь! — Он поднимает руки.

Я переворачиваю листок и пододвигаю ему. Опираюсь ладонью о стол, будто между прочим, но мне и в самом деле нужна опора — от этих неожиданных эмоций слабость в коленях.

Вадим Алексеевич подходит ближе, словно попался на мою уловку, хотя у меня и в мыслях не было.

— Купание кр коня, — зачитывает он, держа листок перед глазами. — И поднимает на меня взгляд. Как бы я хотела узнать, что он означает! Особенно вкупе с этим приподнятым уголком губ.

— Да. «Купание красного коня» Петрова-Водкина, — говорю я и чувствую, как теплеют щеки, будто я выболтала что-то личное.

По аудитории проносится смешок — кто-то реагирует на “водку”.

— Любопытно… что вам отозвалось в этой картине, Валерия? — Он снова мнет нижнюю губу — похоже, такая же привычка, как у меня теребить цепочку. Я спохватываюсь, поднимаю взгляд, но это тоже не вариант — смотреть вот так, глаза в глаза, на расстоянии вытянутой руки.

— Это же про революцию? — спрашивает кто-то.

— Это про то, что вы там видите и чувствуете. — Вадим Алексеевич отвлекается, и я незаметно выдыхаю во время этой короткой передышки. Но вот он снова смотрит на меня — даже не смотрит, а разглядывает. У меня снова теплеют щеки. — Валерия, глядя на эту картину, вы чувствуете революцию?

— Нет…

— А что вы чувствуете?

— Не знаю. Не могу понять… Мне просто хочется на нее смотреть.

— Продолжайте.

— Я ощущаю это на каком-то физиологическом уровне. Какой-то... ноющей щекоткой в груди.

“Какой-то уровень, какое-то томление…” Я словно внезапно потеряла половину словарного запаса.

— Вадим Алексеевич! — раздается от двери строгий голос нашей преподавательницы по промышленному дизайну. — Вы случайно вузы не перепутали? Что вы здесь делаете?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3. Секунда, две, три…

Людмила Викторовна. Железная леди факультета и куратор моей группы. Ей чуть больше сорока, русые волосы с легкой сединой всегда подняты красивой ракушкой. Она носит строгие юбки и белые блузки, всегда на каблуках. За ней вьется тонких шлейф каких-то жутко дорогих духов.

Она теоретик до мозга костей. Ей нужна четкость, она не признает полумер. На экзаменах не заваливает и на мелкие оплошности закрывает глаза, но если прогуливать, не соблюдать ее правила или, не дай бог, ей перечить — пощады не будет.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает она, и я уже переживаю за Вадима Алексеевича.

Несколько секунд все пребывают в замешательстве. Все — кроме самого Вадима Алексеевича.

— Я разогревал публику перед вашим семинаром, Людмила Викторовна, — улыбаясь, отвечает он обычным тоном, но я улавливаю особую интонацию, как подтекст, который не могу понять.

— Пожалуйста, покиньте аудиторию.

Вадим Алексеевич кивает и берет со стула темно-коричневую сумку из мягкой кожи.

— Если будут вопросы по искусству, я всегда в вашем распоряжении, — обращается он ко всем сразу, направляясь к двери. — Приятно было познакомиться!

— С вас вечеринка! — выкрикивает Ломов.

Вадим Алексеевич поднимает большой палец, и парни с энтузиазмом реагируют.

— Поторопитесь, пожалуйста, — уже вовсе не строгим тоном просит Людмила Викторовна, хотя этим только задерживает преподавателя, который вынужден остановиться рядом с ней в узком дверном проеме.

Он не отвечает — скользит по ее лицу взглядом. Кивает ей и уходит.

— Говорят, он ее шпилит, — шепчет мне на ухо Маша.

— Чего?!— оглядываюсь я на нее.

— Ну, пара они. Просто не афишируют.

Округлив глаза, я смотрю, как Людмила Викторовна идет по проходу к столу.

У меня никогда даже мысли не возникало, что эту женщину изо льда и металла может кто-то шпилить. Кажется, прикоснись к ней языком, и прилипнешь, как к детским качелям на морозе. И уж тем более мне сложно — нет, невозможно! — представить, что у нее что-то может быть с Вадимом Алексеевичем. Хотя, это объяснило бы и его интонацию, и их переглядывания в дверном проеме.

— Но она же старая… — Я все еще не могу поверить. — Он младше ее лет на десять, может, даже пятнадцать.

— Ты тоже младше его лет на десять. Но ведь это не мешает тебе пускать по нему слюнки, — бубнит себе под нос Маша, делая вид, что внимательно рассматривает свой конспект — Людмила Викторовна стоит в паре шагов от нас.

От Машиных слов что-то царапает в груди, будто перед сложным экзаменом.

Без всякого повода бросаю взгляд в окно. Тучи цвета голубики истончаются, их прорезают косые солнечные лучи, и при этом льет дождь.

По дорожке между кленов идет Вадим Алексеевич, раскрыв большой темно-синий зонт — будто цветок на фоне ржавой влажной листвы. Смотрю, не отрываясь, пока он не исчезает за поворотом.

Дождь льет все сильнее — и сильнее царапает в груди.

Я отвожу взгляд от окна, заставляю себя пялиться на доску. Секунду, две, три… Потом незаметно достаю из рюкзака телефон и под партой в строке браузера набираю “вадим вересаев”.

Участник литмаба "Мой первый"

"Нокаут. Бой за сердце"

от Катерины Пелевиной

#невинная героиня #разница в возрасте #противостояние характеров #чувственно и эмоционально

Я наткнулась на него случайно, когда убегала от людей, похитивших меня ночью в одном из баров столицы…

Читать -

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4. Не сегодня!

Преподаватель в академии искусств. Консультант по инвестициям в искусство. Организатор выставок, мастер-классов и семинаров. Ведущий блога и подкаста. Автор множества специализированных статей по искусству.

После пары, скроля страницы в браузере, спускаюсь в гардеробную. Перекладывая телефон из одной руки в другую, надеваю папину черную ветровку — вернее, уже полинявшую до графитового, с черно-белыми полосами на манжетах. Ветровка велика мне на пару размеров. Манжеты плотно облегают запястье, не съезжают на кисти рук, но рукава возле них собираются в пузатую гармошку.

Не отрывая взгляда от телефона, выхожу на улицу.

А еще Вадим Алексеевич — “звезда” светской хроники и глянцевых журналов. Потому что он чертовски харизматичен. Особенно это стало заметно сейчас, когда я могу рассматривать его долго и подробно, увеличивая фото на экране телефона. Эти слегка взлохмаченные волосы, эти чуть оттопыренные уши... И зажженная сигарета в красивых пальцах, и взгляд темно-карих глаз, с легкой усмешкой, с обещанием…

Я засмотрелась на это фото и ступила в лужу — теперь мне придется все сорок минут добираться до дома в промокшем ботинке.

А еще Вадим Алексеевич бунтарь: ему запретили появляться в художественном музее. Что нужно вытворить, чтобы получить такой запрет?! У меня температура поднимается только от мыслей об этом — я же всю жизнь живу по правилам.

Возле стройки прячу телефон в карман — здесь надо быть внимательной: оступишься на досках и окажешься по щиколотку в грязи.

Вот и мой дом: старая заводская девятиэтажка, квартира в которой досталась отчиму в наследство. У подъезда меня ждет Виталик. Черт… Я же сама предложила ему провести вечер у меня дома, раз мама и отчим в гостях.

Мы знакомы с Виталиком с детского сада, и между нами давно уже отношения, как у супругов после двадцати лет брака — мы друг к другу привыкли, и между нами нет секса. Но скоро будет. Виталика забрали в армию до моего восемнадцатилетия, и вот он вернулся. Через неделю мне девятнадцать, мы договорились сделать это на мой день рождения.

— Я уже пятнадцать минут тебя жду, — говорит он вместо приветствия и чмокает меня в щеку холодными губами.

— Почему не позвонил? — спрашиваю я, хотя сама виновата — опоздала, потому что рассматривала фото преподавателя.

Просто после всех этих снимков Вадима Алексеевича небритый Виталик в дутой куртке и джинсах с грязной бахромой выглядит словно карикатура. И это отчего-то меня задевает.

— У меня телефон сел.

— Тогда откуда ты знаешь, что ждешь пятнадцать минут? — не унимаюсь я.

— Ты чего такая злая, конфетка? — Он машинальным движением чешет подбородок с редкой бородкой. — Месячные что ли?

Я стискиваю зубы.

В старших классах перед экзаменами я пакетами скупала ириски и жевала их утра до ночи — так снимала стресс. Потом с трудом отучила себя от этой привычки. Но прозвище привязалось. Я сто раз просила Виталика так меня не называть.

— Да, месячные, — вру я.

Мы поднимаемся ко мне домой. Пока готовлю бутерброды, украдкой смотрю на настенные часы. Мама вернется только через три часа… Плавлю сыр на бутербродах в микроволновке, завариваю черный чай в пакетиках, и мы идем смотреть какое-то дурацкое аниме.

Сидим на диване, тарелка с бутербродами и кружки с чаем стоят перед нами на табуретке. Виталик быстро запихивает в себя бутерброды, вытирает ладони одна о другую, хотя я принесла салфетки. Сегодня меня это раздражает. Я прислушиваюсь к себе — нет, меня это бесит!

Бесит, что телевизор с пузатым экраном, хотя у всех моих знакомых уже давно плоский. Что в моей кружке коричневая полоска от чая — теперь мне и глоток в горло не полезет. Меня жутко бесит, что я, пусть и не явственно, но чувствую запах мужских носков — хотя что взять с парня, который пришел ко мне после пар в универе?

— Можно съесть твой бутик? — спрашивает Виталик и тянется за ним еще до моего согласия.

— Конечно, — ровным тоном отвечаю я.

Меня бесит, что уголок обоев возле потолка отслоился, и что они желтые, как старая газета. Что Виталик одной рукой держит чашку, будто чаепитие сейчас для него в приоритете, а вторую руку перекинул за мою шею и начинает поступательное движение под блузкой к чашечке лифчика.

Я внутренне сжимаюсь, но не останавливаю его. Не хочу быть стервой, которой попала шлея под хвост, и поэтому она не позволяет своему парню себя потрогать, хотя это все, что она вообще позволяет ему с пятнадцати лет.

Стискиваю зубы, чувствуя, как его пальцы отодвигают край чашечки лифчика и двигаются ниже… Сжимают сосок и начинают его покручивать. Мне же раньше это даже нравилось. Но, черт, не сегодня! Не сегодня!

Я закрываю глаза, будто в этой темноте можно спрятаться, но становится только хуже — ощущения будто усиливаются. Я терплю, терплю, терплю, как это делаю всю жизнь, а потом… не знаю, что происходит. Само собой, без моей воли, моя нога дергается вперед, задевает табуретку. Она опрокидывается вместе с кружкой. Кружка вдребезги, чай стремительно впитывается в светлый ковер. Я бросаюсь за тряпкой, Виталик — собирать осколки.

До прихода мамы остается два часа.

_______________

Участник литмоба "Мой первый"

"(НЕ)красивая помощница для горячего босса"

от Лилии Хисамовой

Моя яркая внешность — словно проклятие. Поэтому я пошла на крайнюю меру и превратилась в серую мышку. Но стоило мне встретить своего нового босса, которым оказался горячий миллиардер, как всё пошло не по плану.

Читать:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5. Вадим. Или да

Мы возвращаемся в Людину квартиру после восьми. Я включаю пластинку с легким джазом “I Know You Know” Esperanza Spalding, и меня сразу отпускает. Суета, эхо разговоров, мысли о работе — все остается на вешалке вместе с пальто.

— Откроешь вино? — спрашивает Люда, снимая в коридоре туфли на высоких каблуках. Тоже устала.

Я беру из бара бутылку красного сухого, откупориваю, разливаю по бокалам. Мы легонько чокаемся.

— Останешься? — Люда одним движением распускает прическу-ракушку. Встряхивает волосами, они рассыпаются по плечам. Сколько раз я уже видел это, и все не привыкну, как мгновенно Люда-тигрица превращается в Люду-кошку.

Делаю глоток вина, поглядывая на нее поверх бокала.

Мотаю головой. Не останусь.

— Ничего. — Она прячет улыбку за бокалом. — Скоро в твоей каморке станет холодно, и ты сам ко мне придешь.

— К этому времени мы уже уедем.

— Дай-то бог…

В ее сумочке звонит телефон, она идет за ним. Я выхожу на балкон — крохотный, на два стула, как и во многих домах, построенных в пятидесятых.

Со второго этажа открывается вид как на старых открытках: аккуратный внутренний дворик с фонтаном посередине — сейчас он не работает. Темно-синие сумерки, звезды и гирлянды огней по периметру крыш. Редкие горящие окна отбрасывают желтые и оранжевые прямоугольники на влажную брусчатку.

Днем здесь ходят туристы, работают лавки ремесленников и кофейни на первых этажах, а вечерами тихо.

У лавки керамики за столиком на двоих сидит парочка, у женщины на плечи накинут плед. Они пьют кофе, тихо разговаривают о чем-то. Женщина прикуривает от спички, и я понимаю, что тоже хочу курить.

Возвращаюсь к комнату. Снимаю рубашку, остаюсь в брюках и белой нательной майке. Прикуриваю, стоя у двери балкона, — занавеска то заслоняет от меня парочку, то снова открывает.

Люда бесшумно подкрадывается ко мне с бокалом вина, прислоняется спиной к стене, я оглядываюсь на нее через плечо.

— Мне нравится, когда ты такой — загорелый, в белой майке и с сигаретой. Ты как юный мафиози из “Крестного отца”.

— Мне тридцать. Я юный только для сорокалетней женщины, — с легкой иронией говорю я и выдыхаю дым в сторону балкона.

Люда подходит ближе, зарывается пальцами в мои волосы — я машинально веду головой. Не люблю, когда кто-то трогает мои волосы.

— Неприрученный. Мустанг, — ласково говорит она. — Я знаю, что ты со мной из-за денег. Вернее, из-за моих связей.

Выдыхая дым, качаю головой.

— Не только из-за связей. Ты умная, целеустремленная, масшабно мыслишь. У тебя безупречное тело. Это ты со мной из-за секса.

— Нет, — пылко отвечает она. Ее щеки уже розовые от вина. — Или да...

Мы улыбаемся друг другу.

Люда льнет ко мне, проводит подушечками пальцев по скуле, по подбородку.

— Что ты такое устроил сегодня на моей лекции? — задумчиво говорит она, будто это имеет отношение к моему лицу. — Я же сказала просто предупредить детей, что опоздаю на десять минут.

— Ты же знаешь, я не люблю приказы, — отвечаю я, не меняя тона, но это заигрывание, Люда понимает. Так что беру бокал из ее рук и делаю глоток. Вино приятно горчит на языке, оставляя привкус ежевики. Возвращаю бокал Люде. Она поворачивает его к себе той стороной, с которой только что пил я.

Я в душ собирался. Но, похоже, до него дело не дойдет.

— Снова играл с моими детьми в свою любимую игру? — спрашивает она и, не отпуская моего взгляда, тоже делает глоток. Киваю, улыбаясь уголком губ. — Кто-то в моей группе запомнился тебе особенно?

Я сразу вспоминаю ту девушку с ошеломленным взглядом. Как ее зовут? Лера? Она смотрела на меня так, будто я не вопрос ей задал, а зашел к ней в спальню, когда она переодевалась.

— Да нет, не особо, — лгу я Люде, наверное, впервые за много лет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6. Вадим. Что-то хрупкое

Не знаю, почему лгу. Просто не хочу этим делиться — будто пытаюсь защитить что-то хрупкое.

— Совершенно никто? — допытывается она. — У меня есть талантливые ребята.

— Я же сказал, — спокойно отвечаю я, а перед глазами снова Лера.

Девушка как девушка. Но “Купание красного коня”... Может, кто-то в этом и видит символ революции, но для меня вся эта картина — чистый секс. И, судя по ее румянцу, по этому испуганному блеску в глазах, она тоже это чувствует — просто не понимает, что именно. Не понимает, на каком уровне пересекается искусство и ее потаенные, очень глубоко запрятанные желания.

А с виду — просто робкая, закомплексованная девочка.

У большинства людей все на поверхности — поэтому я так часто угадываю, что они написали на листках. Но у нее — омут. Она сама не знает его глубину. А я, возможно, знаю. И оттого в который раз возвращаюсь мыслями к ней.

Я помню себя таким — когда смотрел, чувствовал, реагировал — и не понимал, что со мной происходит, почему так. И вот тогда в моей жизни появилась Людмила Викторовна — моя преподавательница по искусству. Это было почти десять лет назад.

— Я говорила Юре, что ты не согласишься вести у нас лекции, а он гнул свое, — с легким раздражением говорит Люда. — Не понимаю, зачем вообще технарям искусство.

— Искусство нужно всем. Юрий Антонович прогрессивный декан и прекрасно это понимает. У меня просто нет времени.

Люда отпивает большой глоток и, не проглатывая, отставляет бокал. Не глядя, тушу сигарету в пепельнице на полке и склоняюсь к ней, чтобы принять глоток из ее губ. Вкусно.

То ли от вина, то ли он ее теплых ладоней, которые тянут за пряжку ремня, по животу и в паху разливается тепло.

— Ммм… — со стоном выдыхает она во время поцелуя, и я уже чувствую, как от желания туманится голова.

Кладу ей ладонь на шею — и ощущаю под пальцами прохладный металл цепочки. Люда обычно не носит цепочки — аллергия, кожа идет пятнами, но сегодня на выставке купила у знакомой.

Такое непривычное ощущение… Особенно, когда глаза закрыты… На какое-то мгновение кажется, что это шея той девочки, это ее цепочка. Что-то отзывается во мне, но я останавливаю фантазию. Это уже зона турбулентности.

Прерываю поцелуй и мельком бросаю взгляд на авиаторские часы на моей руке, легко сжимающей ее шею. Они — напоминание о том, что некоторые фантазии надо вырубать на корню. Юная девушка, ученица Люды — эта территория обнесена красной лентой как зона преступления. Заходить запрещено.

Я расстегиваю цепочку и кладу ее возле пепельницы.

Оглядываюсь на балкон — парочка ушла, ни одно окно не горит. Щелкаю по выключателю — теперь не горит и наше. Легонько толкаю Люду на балкон.

— Ты что делаешь?.. — слегка заплетаясь языком, спрашивает она.

— То, что ты хочешь, — отвечаю я и поворачиваю ее лицом к перилам, она опирается о них руками.

— Ты сумасшедший… А если увидят?..

— Твоя репутация, а как же… Нет ничего важнее твоей репутации — даже когда я задираю тебе юбку.

— Особенно, когда…

Она не договаривает — я резко, как она любит, наклоняю ее ниже, к самым перилам.

— Нас здесь никто не увидит, — говорю ей на ухо — Просто будь тихой… Ну или не будь…

* * *

Участник литмоба "Мой первый"

"

Любовь в нотной тетрадке"

от Кати Хеппи

спор | невинная героиня | первая любовь | музыка

Он выбирает не любить.

Она любит впервые.

Может ли у этой песни быть второй куплет?

Читать:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7. Сегодня я думаю об этом

Когда возвращаются родители, Виталик испаряется. Он побаивается моего отчима — и, думаю, не зря. Меня отчим и пальцем не тронул, но рядом с ним всегда кажется, что он на это способен. Высокий, мощный, как танк, — бывший военный. Иногда взглядом пройдется по лицу — как пощечиной. Я до сих пор не понимаю, мама действительно его любит или просто боится.

— У нас сегодня гости, — говорит отчим, вваливаясь в квартиру. Куртка нараспашку, ширинка брюк расстегнута.

Он уже заметно подвыпивший, но его не выдают ни голос, ни мимика. Наверное, он даже по прямой линии смог бы пройти. Я определяю степень его опьянения по внезапному оптимизму, уверенности, что он круче всех, что ему все позволено.

— Лерка! — Он сжимает ручищей мое плечо. — Сделаешь свои фирменные сухарики нам к пиву?

Конечно. Куда я денусь.

Мама входит в квартиру следом. На ней бежевый плащ до колен, высокие замшевые сапоги на каблуке. Светлые волосы с тщательно закрашенной сединой завиты мелкими кудряшками. Красивая, статная, но вечно уставшая женщина. Рядом с отчимом она всегда на посту.

Мама коротко меня обнимает.

— Ты классно выглядишь, — шепчу ей на ухо.

— А у тебя глаза горят, — тепло говорит она.

Теперь у меня горят и щеки. Потому что я знаю, откуда этот блеск — от предвкушения.

Я ускользаю в свою комнату и, наконец, занимаюсь тем, о чем мечтала весь вечер: забираюсь с ногами на подоконник, подключаю наушники к телефону и загружаю подкаст Вадима Алексеевича.

В узком пространстве между стеклом и шторой я будто в портале между нашими мирами.

“Искусство — это не только то, что хочет сказать художник, — вливается в меня его голос вместе с прохладой стекла и бликами фонарей на размытом дождем стекле. Мне от этого так хорошо… так спокойно и волнительно одновременно. — Это и то, что чувствуете вы, когда смотрите на объект искусства. Иногда вы сами не понимаете, отчего при виде картины с ромашковым полем вас бросает в дрожь, а от изображения птицы на фоне неба просыпается ужас. Докапываться до этого — вот самое увлекательное путешествие, самое большое приключение”.

Это же прямо о моем ощущении от “Красного коня”! Я хочу докопаться, хочу понять, что меня цепляет. Только как это сделать?..

Он много всего интересного рассказывает о современном искусстве, о художниках, выставках, концепциях. Столько информации, столько нового мира, что мне неудобно дышать — будто стало слишком много кислорода, до головокружения.

Продолжая слушать подкаст, загружаю его соцсети. На фото Вадим Алексеевич с разными женщинами, но такие снимки нельзя назвать личными. Он везде открыт, и, вместе с тем, вежливо-отстранен. Даже на его фото с Людмилой Викторовной я бы не обратила внимания, если бы не Машины слова.

Увеличиваю фото на экране.

Они на какой-то выставке. Вадим Алексеевич общается с репортером, Людмила Викторовна стоит рядом, железная, как обычно. Внимательный строгий взгляд из-под очков в черной оправе. Они очень идут ее строгому, но при этом открытому черному платью.

Его ладонь на ее талии — будто случайно, между делом, чтобы обратить на что-то внимание. Но у меня при виде этого словно кислота разливается по внутренностям. Что еще за реакция?..

— Лерка! — Дверь с грохотом открывается, и я едва не падаю с подоконника, резко распахивая штору. Отчим смотрит на меня так внимательно, будто застал за чем-то запретным. — Гости пришли, ты что, оглохла?

— Иду, — покорно говорю я и всовываю ноги в домашние тапочки.

К отчиму пришли два его друга, они раскладывают покер на кухонном столе. Мама суетится рядом. Я иду готовить свои фирменные сухарики: ржаной хлеб с чесноком и солью. Вся тонкость в количестве подсолнечного масла, интенсивности огня и времени жарки. Обычно я готовлю их к бульону.

У мамы болит голова. Она отпрашивается у отчима, берет таблетку снотворного и уходит к себе, поцеловав его на прощанье. Я дожариваю сухарики, ставлю блюдо с ними на край стола — отчим перехватывает мое запястье:

— Посиди с нами. А то одни мужики.

Молча сажусь рядом с ним на стул. Отчиму нравится, когда я рядом — не нужно самому вставать к холодильнику за пивом.

Они играют, матеряться, сигаретный дым завивается к потолку, даже вытяжка не спасает.

Незаметно для себя ускользаю из этой кухни в свои мысли. Как проводит вечер Вадим Алексеевич? Мне почему-то чудится тихая городская улица, освещенная старинными коваными фонарями. Шаги по мостовой. Шуршание листьев под ногами. “Искусство провоцирует тебя быть творцом”, — говорит он мне голосом из подскаста…

— Лера, налить тебе пива? — спрашивает у меня один из его приятелей, открывая банку.

Я мотаю головой.

— Тебе же есть восемнадцать? — уточняет он.

— Лерка не пьет алкоголь, — громогласно отвечает отчим, точными движениями раздавая карты. — И никогда не пила — вообще ни капли в рот не брала. Целочка во всех смыслах.

Не знаю, как реагируют на эту пошлость остальные, — я внутренне сжимаюсь и опускаю голову. Мне не по себе, когда взрослые мужики разговаривают на такие темы, особенно обо мне. Смотрю на свои пальцы, которыми вцепилась в джинсы на коленях.

— Не пялься на нее! — набрасывается отчим на кого-то из дружков. — Она моя падчерица! Она не-при-косновенная! Любого урою, кто ее тронет!

Я резко поднимаюсь из-за стола. Гляжу на отчима в упор — в его наглые, маслянистые глаза.

— Мне завтра рано в универ. Я пойду.

— Ну иди, иди, — ласково говорит он. — Ты же у нас умная, горжусь тобой!.. Я вам говорил, что у нее повышенная стипендия?.. — Он наконец отводит от меня взгляд.

Я выскальзываю из кухни. Наскоро чищу зубы, на цыпочках пробираюсь в свою комнату и с головой накрываюсь одеялом — чтобы отчим, если решит меня проверить, не заметил, что я сижу в телефоне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Листаю соцсети Вадима Алексеевича — и меня отпускает. Я снова чувствую спокойствие пополам с легким приятным волнением.

Тихо пикает телефон — пришло уведомление о его новом посте. Отматываю в начало ленты — и замираю, каждой клеточкой. Он выложил фото картины “Купание красного коня”, а внизу подпись: “Сегодня я думаю об этом”.

______________

Новинка литмоба от Рины Беж

“Не по залёту”

Она спасла ему жизнь и ничего не попросила взамен. Только сказала: “Вы, главное, живите, пожалуйста!”

А

он влюбился, как мальчишка, пусть давно вышел из этого возраста.

✔️ Героиня – девочка-девочка. ✔️ Герой – серьезный мужик

✔️ Разница в возрасте ✔️ Брак по договору

Глава 8. Цвет индиго

— О, так ты, оказывается, есть в соцсетях! — шепчет Машка, косясь на мой телефон, который я старательно прячу под партой. Я тотчас же переворачиваю его экраном вниз.

— Просто особо ими не пользуюсь, — бубню я, опустив голову, чтобы Людмила Викторовна не заметила по губам, что я разговариваю.

Но она все же что-то замечает, потому что мимоходом цокает нарощенными ногтями по моей парте и чуть повышает голос:

— До дипломной работы — три года. Это мало, поверьте. — Она медленно двигается между партами, оставляя тонкий шлейф духов. Вот этот запах чувствует Вадим Алексеевич каждый раз, когда они вместе. — Дипломная работа — мостик в ваше светлое будущее. Наша промышленность нуждается в креативных управленцах. Для вас это большие возможности и большие деньги. Поэтому начинайте думать уже сейчас… Все, на сегодня мы закончили.

Мы гурьбой вываливаем из универа в золотую, умытую дождем осень. Я делаю глубокий вдох, подставляя лицо нежному, едва теплому солнцу.

— Поехали со мной в конный клуб? — Маша догоняет меня по ступенькам. — Сегодня моя мама приезжает. Только представь: конные прогулки, гитара, отец с отчимом пытаются друг друга не убить… Будет весело.

— У меня на сегодня планы.

— У тебя все два года “на сегодня планы”. Так что, вероятно, завтра уже получится? — с легкой обидой спрашивает Маша. — Ладно, пока!

Я прикусываю губу. Маша будто и в самом деле расстроилась. Почему?.. У нее каждая девчонка на факультете — подруга. Мне всегда казалось, что она приглашает меня просто из вежливости.

И у меня действительно на сегодня планы. Сердце начинает биться быстрее, когда я думаю, где скоро окажусь.

Даже дорога к этому месту особенная. Сначала иду через сквер, поддевая мокрое золото носами ботинок. Потом еду на дребезжащем трамвайчике. Остаток пути пробегаю, прикрыв голову капюшоном папиной ветровки, — брызнул дождь.

У этого магазина витражные окна и деревянная резная дверь — такая высокая, что для посетителей открывается только нижняя ее часть. Когда я вхожу, солнце простреливает витражи и рассыпается по полу разноцветными пятнами. Как по волшебству…

Любимый книжный Вадима Алексеевича — так он написал в своем блоге.

В магазине пахнет новыми книгами и свежим кофе. Винтовая лестница убегает на второй этаж — там кафе. А мне сюда, по широким деревянным ступеням, в лабиринт стеллажей, заставленных книгами.

Я ищу конкретную книгу, но невольно останавливаюсь то на одном издании, то на другом. Сколько же здесь красоты! Особенно в отделе искусства.

А вот и она —“Чувство искусства” Вадима Вересаева — большая и увесистая, как альбом,с глянцевыми страницами.

На обложке непонятная картина с египетскими кошками, крестами и каким-то глазами. Внутри — много необычных фотоиллюстраций, абстракций, коллажей. Я ничего не понимаю в этом искусстве, но некоторые фото прямо требуют моего внимания.

Сажусь на ступеньку. “Эдип и Сфинкс” Густава Моро. Вот что меня привлекло в этой картине? Стоит Эдип. В него вцепился когтями Сфинкс с женским лицом. Они так смотрят друг на друга… Как?.. Я не понимаю.

Как-то по-настоящему, как живые. У каждого своя эмоция, прямо за душу берет. Но глубже понять ощущения не получается. Словно пробую без подготовки нырнуть на большую глубину, и воздуха не хватает. Я по-настоящему делаю глубокий вдох.

Иду к кассе, прижимая книгу к груди. И только на полпути понимаю, что надо бы посмотреть стоимость. Смотрю — и сердце будто опускается на пару сантиметров. Черт… Это же почти моя месячная стипендия.

Еще секунду медлю — а если?.. Но нет. Серьезно — нет. Иначе придется просить деньги у отчима.

Возвращаю книгу на место и понуро выхожу на улицу. Сумерки, но фонари еще не зажглись. Тоскливо. Даже телефон, кажется, уныло звонит в рюкзаке.

— Скажи, ты хочешь что-то особенное на твой дэрэ? — спрашивает Виталик заспанным голосом. — Может, сходим куда-нибудь?

Не хочу…

— Да, хочу! — спохватываюсь я, ставлю разговор на громкую связь и судорожно листаю посты в аккаунте Вадима Алексеевича. — Хочу в ресторан-клуб “Кредо”.

— Звучит дорого.

Я опускаю телефон, выдыхаю и снова подношу к уху.

— Я заплачу за себя сама. Просто хочу именно это место.

— Хорошо, пойдем туда.

— Забронируй столик, а то мало ли.

— Хорошо. Пока, конфетка!

Прячу телефон карман. Кажется, будто у меня сдают нервы, как в школе перед экзаменами. Только никаких экзаменов нет. Вообще ничего не происходит, а меня снова тянет на сладкое — на мгновение ощущаю приторный вкус ириски на кончике языка.

Возвращаюсь домой и весь вечер не выхожу из комнаты: слушаю под одеялом подкаст Вадима Алексеевича.

“Спросите себя — что вы чувствуете? Как это ощущение отзывается в теле? Определите его цвет, вкус, запах”, — говорит он.

Меня просто ломает от звука его голоса. Я морщусь от удовольствия, как от боли. Мне горько от счастья. У его голоса цвет индиго, терпкий древесный запах, и на ощупь он — кашемир.

______________

"Бунтарь и принцесса" Если нельзя, но хочется.

Он — бунтарь, который вообще не умеет нормально общаться, но он единственный знает мою тайну и протянул руку помощи.

Читать:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9. Вадим. Хорошее вложение

Я вбегаю в зал художественной галереи. Полумрак, только прожектора ощупывают воздух, и софиты освещают невысокий подиум, на котором выступает ведущий. Замечаю возле подиума Люду, направляюсь к ней — и едва не налетаю на скульптуру в толпе. Пытаюсь обойти скульптуру, а она вдруг расправляет плечи, взмахивает неизвестно откуда взявшимися крыльями и в свете прожектора взлетает к потолку.

Все почти по-настоящему — я едва заметил трос. Твою мать… Так и поседеть можно.

Под потолком на колоннах сидят и другие «птицы». Они время от времени возвращаются на мраморный пол. Застывают, снова превращаясь в статуи. Я забыл, зачем сюда пришел… Точно, на открытие выставки Стаса Волошина.

Я был его первым агентом — меня, еще студента, познакомила с ним Люда. На этой должности я сделал себе имя. Потом Стас уехал на шесть лет в Казахстан и вернулся уже с новым агентом. Да и у нас с Людой к этому времени появились другие планы, для которых преподавание и публикации были куда важнее бесконечных фуршетов и разъездов по стране.

Наконец, добираюсь до Люды, которая стоит у самого подиума с бокалом шампанского. Глядя на выступающего, чуть касаюсь рукой ее пальцев — наше с ней приветствие на людях. Киваю нескольким знакомым, среди них и Людин начальник — декан Юрий Антонович.

Ведущий что-то воодушевленно рассказывает про талант Стаса, сам же художник едва ли не зевает от этой официальщины. Нет, он действительно зевает. Мелькают вспышки фотоаппаратов — кто-то из СМИ запечатлел этот момент.

Вспышки и за моей спиной. Оглядываюсь — там коротко стриженый подросток дает прикурить сигарету статуе. Можно и не приглядываться — это точно Валик, сын Стаса и Миры. В колледже искусств от него уже все стонут.

— Это не мой ребенок, — вполголоса говорит Мира Стасу, глядя на Валика. К вороту ее платья прицеплен микрофон, так что эту реплику, думаю, слышат все. — Он только твой, милый, весь.

По залу прокатывается смешок. На выставках Стаса никогда не бывает скучно.

— Как тебе Мира? — спрашивает меня Люда, глядя на подиум.

Мире за пятьдесят, но я бы не дал ей и сорока. Она шикарно выглядит: женственная и все еще дико сексуальная. Словно Стас ради нее продал душу одному из своих монстров. Светлое облегающее платье из мягкой ткани, которую хочется потрогать, открытая шея, которую…

— Ты бы с ней переспал? — спрашивает Люда, и я мельком оглядываюсь — не привлек ли наш разговор чье-то внимание.

— Конечно, — честно отвечаю я.

Впервые за вечер Люда одаривает меня взглядом.

— Мне нравится, что ты не врешь, — тихо говорит она. — Хотя это и означает, что ты меня не любишь. Не любишь — поэтому не боишься сделать больно. Но мне и не нужна твоя любовь.

Ей не нужна и моя верность — что стало залогом наших хороших отношений длительностью в десять лет. Ей нужно только мое уважение. Говорить правду — один из способов его проявлять. Наше доверие настолько безгранично, что мы знаем пароли друг друга на телефоне.

И все же я меняю тему:

— Я через полчаса ухожу — обещал до закрытия магазина подписать книги, — говорю Люде, чуть склонив к ней голову.

— Тогда пойдем, — отвечает она и под локоть ведет меня к галерее картин. — Кстати о книгах. Ты взял “Друга сына”, как я просила?

— Конечно. — Достаю из сумки роман и попутно оглядываю экспозицию. — Его картины лучше бы смотрелись на черном фоне — как фрагменты бездны.

Люда снова окидывает меня взглядом.

— А ты прав. — И кивком указывает на картину, к которой мы подошли.

Полотно 35х35 сантиметров. И не сказать, что сразу бросается в глаза, но когда останавливаешься на картине взглядом, уже не оторваться.

На ней не популярные демоны Стаса и не женщина с крыльями, а просто крылья: черное рядом с белым. Они будто лежат рядом, переплетаясь перьями.

— Вот, смотри. — Люда открывает “Друга сына”. Глава девяносто четыре “Слушаю наше дыхание”. “Мира спит у меня на плече, обнаженная, сладкая…” Так, подожди… Вот: “Зато теперь лежу, распластанный по кровати силой земного притяжения, уткнувшись носом в макушку Миры, медленно, глубоко дышу ее запахом и слушаю «Дыхание» Наутилуса.”

Смотрю на название картины — “Дыхание”. У меня пульс учащается от понимания того, какое сокровище отыскала Люда.

— Думаешь, это хорошее вложение? — спрашивает она.

— Уверен. Когда до этого додумаются остальные, картина подорожает раз в пять или шесть.

— Хорошо. Я ее куплю.

— Нет, это я ее куплю. Для тебя.

Мы обмениваемся взглядами. Потом молча смотрим на картину. Думаю, у нас с Людой одинаковые мысли: жаль, что мы сейчас не одни.

_______

Если вы не понимаете, о чем речь, значит вам точно пригодятся эти промокоды.

"После развода. Друг сына"

8ypGx-Aq

6eVliZse

Больше промокодов в нашем ТГ канале @Leto_Ptahova

_______________

Я с сожалением ухожу с выставки, сажусь в такси и еду в книжный. Всю дорогу, прикрыв глаза, мысленно рассматриваю “Дыхание”. Это как крик, выраженный маслом. Или песня.

Весь в этих мыслях вхожу в книжный и едва не спотыкаюсь на ровном месте — прямо передо мной на деревянных ступенях сидит девочка из Людиной группы — Лера. Волосы у висков завились от влаги — похоже, попала под дождь. Ветровка старая, мужская, такие уже не шьют. Отцовская?

Лера вдумчиво рассматривает что-то в моей книге, покручивая цепочку на шее. Смотрит сосредоточенно, даже не обращает внимания на мужчину, который едва ее не задел. Так и хочется ему сказать: “Какого черта? Здесь широкие ступни, хватает же места!”

Но я ничем себя не выдаю. Поднимаюсь в кафе, заказываю кофе и подписываю книги. Только время от времени отвлекаюсь и бросаю взгляд вниз, на Леру.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она долго листает страницы. Потом встает, отряхивает юбку и направляется к кассе, попутно открыв первую страницу с ценником. И замирает. Смотрит на нее, прикусив губу — издание коллекционное, дорогое. Потом возвращает книгу на место.

Верчу в пальцах ручку, которой подписал уже гору таких книг. Почему бы не подписать еще одну — в подарок девушке, которая интересуется искусством?

Уже касаюсь листа ручкой — мне хочется, чтобы Лера знала: это подарок от меня. И именно поэтому останавливаюсь. Я хочу оставить автограф не как автор или преподаватель. Это что-то другое, мужское.

Беру неподписанную книгу, спускаюсь к кассе и прошу завернуть ее в крафтовую бумагу. На упаковке пишу: “Для Валерии”.

____________________

Новинка литмоба "Мой первый"

"Предатель. Вернуть самую лучшую" от Саши Авериной

Этот мужчина стал моим первым и единственным. Моим всем. Я выходила его после травмы, вдохнула в него жизнь.

А он мне лгал. Предал меня.

Он сожалеет? Хочет меня вернуть?

Пусть даже не мечтает…

Читать

-

Глава 10. Будем считать это согласием

Через пару дней захожу в аудиторию, где будет проходить семинар по промышленному дизайну, и еще от двери вижу — на моей парте лежит коричневый пакет. Первая мысль: кто-то забыл его на прошлой паре. Подхожу ближе — это какой-то плоский предмет в крафтовой бумаге с надписью “Для Валерии”.

Оглядываюсь. Я бы решила, что это сюрприз от Маши, но такую форму моего имени используют только те, кто обращается ко мне на "вы".

Надрываю упаковку — и сердце начинает биться чаще. Оно раньше меня догадалось, что я увижу.

Книга “Чувство искусства” Вадима Вересаева.

Я словно нахожусь в невесомости от волнения, когда открываю титульный лист — вопреки логике и здравому смыслу мне очень хочется, чтобы подарок был от Вадима Алексеевича. Но автографа нет — только синяя точка посреди белого листа.

Оглядываюсь, как воришка, и прячу книгу в рюкзак. Он целый день приятной тяжестью давит на спину.

Дома первым делом иду готовить суп, а сама мечтаю только о том, чтобы вернуться в свою комнату. Наконец я свободна: плюхаюсь на кровать рядом с книгой, вдыхаю запах страниц, глажу их подушечками пальцев — текстура рисунков чувствуется на ощупь.

На задней обложке книги — портрет Вадима Алексеевича. Я ложусь щекой на подушку, поднимаю обложку, и теперь кажется, что мы смотрим друг другу в глаза. Улыбаюсь ему. Хотя, если подумать, это вовсе не смешно. Я словно сталкерша, только преследую не человека, а его образ жизни.

Пока не человека…

Внимательно рассматриваю его лицо, как раньше рассматривала картины. Что меня в нем так волнует, так цепляет? До самой глубины души…

Переворачиваюсь на спину и смотрю в белый потолок.

Мы даже не общались толком… Я вживую видела его раз в жизни. Почему же меня так ломает?.. Замечаю, что карман на блузке дергается, — так сердце колотится. И щеки теплые, и лоб горит.

— Лерка, что у нас на ужин? — орет отчим из коридора.

Я пропустила его возвращение — настолько далеко витала в своих мыслях.

Прячу книгу подальше, под кровать. Касаюсь щек тыльной стороной ладоней.

— Иду! — кричу я в ответ.

Пока наливаю суп, отчим моет руки в раковине, глядя на меня не пойми каким взглядом. Мне от этого неуютно.

Разогреваю котлеты с картошкой в микроволновке, ставлю возле него на стол.

— Куда уходишь? — спрашивает он, когда я поворачиваюсь спиной. — Садись, посиди со мной, ты же знаешь, как я это люблю. Что ты как неродная?

Его любимая шутка. Я же и в самом деле не родная.

Ненавижу, когда мама в больнице работает в ночную смену.

— Я в душ.

— Успеешь. Садись.

Сажусь.

— На меня смотри.

Смотрю.

— Это что за взгляд такой? Суп поперек горла станет, — угрюмо говорит отчим, пробует суп — и выплевывает его в тарелку!

Какого черта?!

Я внутренне сжимаюсь.

— Тарелку поменяй и соль дай — ты не посолила. Живее! У тебя что, так много задач по дому, что ты с супом не можешь справиться? — Он повышает голос, но не сильно — просто, чтобы я помнила свое место. — У моего отца Альцгеймер, у него и то с памятью получше.

Меня аж колотит от негодования. Забираю его тарелку, наливаю суп в новую. Солю. На мгновение рука с солонкой заминает над тарелкой — хочется высыпать туда половину банки. Но я точно не рискну проверить, как далеко может зайти отчим в гневе.

Снова ставлю тарелку перед ним.

— Приятного аппетита. Мне нужно идти, — говорю уже твердо. Не останусь. Ни за что. Но все еще стою, жду его ответа.

Он только проходится по мне хмурым взглядом, отламывает кусок хлеба и запихивает его в рот.

Будем считать это согласием.

Под струями теплой воды мне становится легче, спокойнее. Сердце уже не так колотится, и воздуха хватает. Мою волосы своим любимым шампунем — с ромашкой. Это запах моего детства, когда все еще было хорошо… И слышу, как открывается дверь в ванной.

Я застываю.

Сердце подскакивает к горлу, затылок вмиг тяжелеет.

Замок на двери сломан несколько месяцев, но он и не нужен — в двери стеклянная полоса, всегда видно, когда ванная занята. Даже мама ко мне никогда не входила.

— Выйди, пожалуйста, — ледяным тоном говорю я. Мурашки по коже бегают тоже ледяные.

Он молчит. Это куда страшнее любого ответа.

_________________

Участник литмоба "Мой первый"

"Мажор? Иди лесом!"

от Дарины Вэб

#очень горячо #противостояние гг

– Ну-ка, ну-ка, – прикладывает Сатир ладонь к моей голове.

– Отвали! – стряхиваю его руку.

– Кажется, у нашего мальчика температура, – льётся сарказм от друга.

– Нееет. Наш мальчик влюбился, ах, как это мило, – дирижирует рукой Поэт, поднимая глаза в небо.

– Хочешь сказать, что Жучка соблазнила его своими балахонами? – продолжает издеваться Сатир.

– Думаю, не этим. Своей чистой, непорочной душой и даже телом, – вздыхает Поэт, как герой любовного романа, которые я ненавижу всей душой.

Их ржач затмевает разум и придаёт решимости выжечь Жучку до основания. Чтобы не стояла перед глазами каждый раз, когда они закрываются, чтобы пульс не давил полный газ при виде её манящих губ и томных взглядов.

Давить зародыш гнилого чувства в себе станет моим наказанием. Я выиграю эту схватку! Я не влюблюсь!

Читать

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. Похоже на план

— Выйди, — говорю громче. — Я освобожу ванную через пару минут.

Он не уходит и молчит. Слышу его сопение даже через шум воды. Между нами только штора.

— Выйди! — в отчаянии воплю так, что у самой уши закладывает.

— Не ори! — огрызается он. — Где маникюрные ножницы? Этикетку надо отрезать, чешется.

— На своем обычном месте, — дрожащим от эмоций голосом отвечаю я, — в шкафчике слева.

Не выдыхаю до тех пор, пока он не уходит. Потом опускаюсь на дно ванны — меня мелко трясет, ноги ватные. Мне давно не было так страшно… Хочу поверить, что он искал ножницы. Я обязана поверить, если собираюсь здесь жить — потому что, если не здесь, то где, на какие деньги?.. Но паника скручивает живот так, будто кто-то руками свивает кишки в канат.

Проскальзываю в свою комнату. Наскоро переодеваюсь в джинсы и футболку, хватаю рюкзак, ветровку, всовываю ноги в кроссовки — и вон из дома.

На улице ливень. Ветровка промокает быстрее, чем я забегаю в ближайший магазин. Мне все равно — не сахарная, не растаю.

Иду прямиком в отдел сладостей. Покупаю полкило ирисок и распихиваю по карманам ветровки. Все, так лучше, так тише.

Сажусь на скамейку в беседке, разворачиваю ириску и, прикрыв глаза, методично ее жую. Хорошо… Прямо сознание проясняется.

Что теперь делать?

Я точно знаю, чего не буду делать, — не вернусь домой, пока там нет мамы.

Дождь барабанит по жестяной крыше. В сумерках зажигаются фонари.

Жую ириски, кутаясь в мокрую ветровку. Листаю ленту Вадима Алексеевича в соцсети. Сегодня нет новых постов. Так что я читаю чужие посты, в которых он упоминается. Рассматриваю фото, ставлю на паузу видео, если там мелькает он. И натыкаюсь на старый отзыв о его курсе. “Погружение в искусство… — восторженно рассказывает девушка о своих впечатлениях, а я толком ее не слушаю: всматриваюсь в видео — вдруг мелькнет Вадим Алексеевич? — Умение чувствовать, ощущать… Заглянуть в глубину своего сердца…” А потом она называет адрес. Адрес мастерской, где проводились занятия.

Смотрю на часы — восемь. Не так уж и поздно. В худшем случае, будет закрыто. В лучшем, посмотрю на это место, подышу им. Запишусь на курс, если он еще проводится. Может быть… может, я даже увижу Вадима Алексеевича. Это похоже на план.

Я добираюсь до указанного адреса за полчаса. Дом находится в одном из самых старых районов города: здесь сплошные двухэтажки с чердаками и причудливыми балконами. Подъезды утопают в кустах сирени, ветки заползают на лавочки, будто тоже хотят отдохнуть.

Стою возле дома, озадаченно его оглядывая. В том отзыве девушка упомянула только улицу и номер дома. Я не знаю, какая квартира, даже не знаю, который из двух подъездов. Единственное, о чем я догадываюсь, что мастерская, вероятнее всего, на мансардном этаже.

Подхожу к двери первого подъезда, а на ней кодовый замок.

“Ничего, — думаю я, жуя очередную ириску и передергиваясь от холода, — кто-то скоро обязательно войдет или выйдет”.

Но проходит еще четверть часа, прежде чем из подъезда, шурша тапочками, выползает старушка с мусорным ведром.

Я проскакиваю в дом. Здесь так вкусно пахнет влажным цементом и краской — обожаю этот запах! И еще чем-то непонятным. Запах старых подъездов, но не затхлый, не гадкий, а какой-то старинный, особенный, который говорит, что ты из другого времени, ты здесь гость.

Ступени деревянные, поскрипывают. Они совсем старенькие, по краю стертые до глянцевости, узкие — даже моя ступня целиком не помещается.

Окно разделено лестничным пролетом — как странно. К перилам на втором этаже пристегнут велосипед.

Поднимаюсь выше, ищу на дверях табличку, указывающую на то, что здесь мастерская, но везде только номера квартир. Поднимаюсь на последний этаж. Здесь две двери, но ни на одной нет ни таблички, ни цифр.

Подхожу к той, что слева. Приближаю ухо к двери — тишина. Подхожу к другой — слышу тихий джаз. Вадим Алексеевич любит джаз — это я тоже узнала из соцсетей.

Достаю из кармана фантик, выплевываю на него остатки ириски и прячу в карман. Набираю полные легкие воздуха — и жму на кнопку звонка.

Раздается тихая заливистая мелодия. Она смолкает — и снова только джаз.

Я жду, нервно покусывая губу. Потом снова жму на кнопку.

И дверь распахивается.

Передо мной лицом к лицу оказывается Вадим Алексеевич. В черных брюках и белой нательной майке, будто он дома, а не на работе.

— Здравствуйте… — едва слышно говорю я.

______________

«Мой первый» — это любовные романы о самом важном опыте в жизни каждой девушки. Они о страхе и нежности, о доверии и ошибках, романтике и всепоглощающей страсти. О нас с вами.

Познакомиться со всеми участниками литмоба можно здесь:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12. Так, Лера…

— Привет, — отвечает он, и в его голосе не меньше замешательства, чем в моем.

— Я хотела бы записаться на курс, — выдаю я, таращась на него во все глаза.

Вадим Алексеевич сейчас вовсе не выглядит как преподаватель, который занят набором учеников. Он выглядит, как мужчина который вернулся домой после долгого дня, включил музыку, налил себе стакан виски и собирался переодеться в домашнее. А тут я…

— Какой курс? — опираясь рукой о дверной косяк, с любопытством спрашивает он.

— По искусству, — уже увереннее отвечаю я.

— Я уже год как не веду курсы по искусству.

— Ясно… — Облизываю губы. Сжимаю в кармане ветровки пару ирисок так, чтобы они впечатались в ладони. Дура-дура-дура! — Извините за беспокойство.

— Бывает, — улыбается он и тянет на себя дверь.

И что-то заставляет меня остановиться. Или дурацкое упрямство, или тупость, или злость, которая все еще живет во мне после вторжения отчима в ванную. Или та сладкая, волнующая боль в груди, с которой я жила все две недели после обсуждения картины “Купание красного коня”.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

— Спасибо за книгу, — говорю.

Блеф чистой воды. У меня нет никаких причин верить, что это его подарок. Но для веры и не нужны причины.

Вадим Алексеевич молчит, пристально глядя на меня в приоткрытую дверь.

Молчит! Меня от счастья окатывает духотой, хотя после дождя все еще зуб на зуб не попадает.

Он молчит, но это и есть ответ.

— Не за что, — наконец говорит Вадим Алексеевич и распахивает дверь. — Зайдешь?

Как же тепло от его “зайдешь”! Это совсем не похоже на “зайдите”.

На коврике в прихожей оставляю промокшие кроссовки. Достаю из лукошка пару мужских гостевых тапок на три размера больше и погружаю в них ноги в промокших носках. Расстегиваю молнию куртки негнущимися от холода пальцами.

— Давай помогу. — Вадим Алексеевич берет ветровку за воротник, не касаясь меня, и помогает стянуть влажные рукава, прилипшие к коже.

Футболка тоже вся влажная — настолько, что виден рельеф лифчика.

Вадим Алексеевич окидывает меня взглядом. Потом молча, с укором смотрит мне в глаза.

— Садись поближе к камину.

Я только сейчас замечаю, что здесь настоящий камин, маленький, похожий на чугунную печку, от него пышет жаром. Пахнет сосновой смолой, тихо потрескивают дрова.

Мастерская небольшая, как раз, чтобы плотно уместились кухонный уголок, диван, журнальный столик с тремя креслами и высокий стол с барными стульями. У окна вдоль стены — низкая тумбочка, заставленная книгами, пластинками и странными скульптурами. Над ней — экран.

Вадим Алексеевич пододвигает мне складной стул, я сажусь очень близко к камину, жар едва ли меня не опекает. Но мне так холодно внутри, что хочется забраться прямо в огонь, на секундочку.

— Так странно — настоящий камин в квартире, — говорю я, наблюдая за магнетическим танцем языков пламени.

— В таких домах печи были запроектированы изначально. В 80-х в жилых квартирах их заменили батареями, а в мастерских они остались.

Вадим Алексеевич накидывает мне на плечи плед. Становится еще теплее, но от этого меня будто трясет больше.

Он что-то наливает из бутылки, стоя ко мне спиной. Я поглядываю на него — какие красивые подкачанные плечи, как интимно двигаются его лопатки под майкой… И тотчас же делаю вид, что рассматриваю мастерскую. Здесь высокие потолки, в мансардном окне виден желтый кружок луны. Белые стены увешаны картинами и фотографиями. На полках тоже картины, скульптуры… Можно год все это разглядывать.

— Тебе нужно выпить, — говорит Вадим Алексеевич и поворачивается ко мне с пузатым бокалом в руке. — Это коньяк, хороший. Ты быстро согреешься.

— Я не пью… алкоголь, — отвечаю я, от внутреннего холода постукивая зубами.

— Так, Лера… — Вадим Алексеевич в пару глотков выпивает коньяк, который предназначался мне. — Я не готов взять на себя ответственность за твое воспаление легких. Я заварю тебе чай. Черный пьешь?.. А ты пока… — он достает из комода темно-синюю толстовку и протягивает мне, — переоденься в ванной. Надо высушить твою одежду.

Я даже ответить ничего не могу — проглатываю комок в горле и, путаясь в ногах, иду в ванную. Мне даже не приходит на ум запереться.

С трудом стягиваю с себя промокшие джинсы, носки, снимаю футболку, лифчик. Смотрю в зеркало на свое белое тело с розовыми полосками от бретелей и думаю о том, что мне здесь совсем не страшно. В этой крохотной незнакомой ванной, пропитанной незнакомыми запахами, с незнакомым мужчиной за незапертой дверью я чувствую себя дома.

Надеваю его толстовку — она едва прикрывает бедра. Такая мягкая и теплая внутри! А молния прохладная. Глядя в зеркало, расстегиваю ее на ширину ладони — чтобы была видна цепочка, так красивее. Распускаю волосы, собранные в хвост. Они тяжелой влажной волной падают на плечи.

Неужели это происходит со мной на самом деле?.. Я стою в ванной Вадима Алексеевича, в его толстовке. Еще полчаса назад я не могла такого даже представить.

Собираю вещи и выхожу из ванной.

Вадим Алексеевич сидит в кресле с бокалом коньяка, по-прежнему в белой нательной майке. Скользит по мне взглядом, ни на чем особо не задерживаясь. Потом меняет положение в кресле, прочищает горло, будто хочет что-то сказать, но не говорит.

— Вадим Алексеевич… — начинаю я, но он меня с легкой насмешкой перебивает:

— Лера, ты в моей толстовке на голое тело. Можешь звать меня Вадимом.

— Хорошо… Вадим, — отвечаю я, внутренне замирая от острого приступа счастья.

___________________

Новая история моба “Мой первый”

от Натали Эклер

“Правильная девочка”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она продаёт невинность, чтобы вылечить маму. Он — тот, кто готов заплатить. Их встреча в отеле должна была закончиться короткой связью и остаться тайной, но стала началом общей истории…

разница в возрасте | невинная героиня | горячо и откровенно | ХЭ

Глава 13. Рисковая

— Так на какой курс ты хотела записаться? — спрашивает Вадим, когда я сажусь напротив него в кресло, укутав ноги пледом.

Моя одежда сохнет на спинках стульев, составленных возле камина.

— Все равно на какой. — Я делаю обжигающий глоток чая с лимоном из керамической кружки. — Вы очень заинтересовали меня тогда, на уроке... — Черт, я же с ним флиртую… — Вот скажите, — пытаюсь вырулить я, цепляясь взглядом за дольку лимона в чае, — как вы узнали, кто какую картину загадает?

— Ты же понимаешь, что это тайная информация? — склонив голову набок, спрашивает Вадим. — После этого…

— …вам придется меня убить? — зачем-то перебиваю его я — какая дурацкая шутка! — будто хмелею от коньяка, который он пьет.

— Нет. Нам придется навсегда остаться друзьями.

— Я готова рискнуть, — улыбаюсь от уха до уха.

— Ты вообще рисковая, как я посмотрю, — серьезным тоном говорит Вадим, и я снова опускаю взгляд в кружку.

Сижу в одной толстовке, в доме мужчины, которого вижу второй раз в жизни. Это даже не “рисковая”... На языке крутится слово похуже. Не могу его вспомнить, но мне за себя стыдно.

— Все просто, — говорит Вадим. Я чувствую, как он внимательно меня разглядывает, как перетекает взглядом по лицу, шее, ладоням, обнимающим кружку…. Или просто фантазирую. — Тот, кто так нагло, с вызовом, просит отгадать его картину, почти всегда сидит с пустым листом — обычно недостаточно умен, чтобы вспомнить название за такое короткое время. Дальше… “Мона Лиза” — еще проще. Ее загадывает треть студентов. У парня, который написал “Без названия”, кепка с эмблемой мастерской Стаса Волошина — крохотная вышивка с белым и черным крыльями. Заметила?

Конечно, нет…

Киваю.

— А «Девушка с жемчужной серёжкой» Яна Вермеера? Почему вы… ты решил, что я загадала эту картину?

— Вы чем-то похожи с героиней. Такой образ… скромности и внутренней красоты. Еще похожи глазами, овалом лица. Тебе когда-нибудь говорили об этом?

— Ага… папа. Он погиб, когда мне было пятнадцать — просто переходил пьяным дорогу в неположенном месте. Новым подругам я врала, что он летчик и разбился на самолете.

— А мой отец действительно летчик и разбился на самолете. Это от него подарок. — Вадим приподнимает руку с авиаторскими часами.

Мы оба замолкаем. Потрескивают дрова в камине. Тепло от него наплывает волнами.

Вадим смотрит куда-то сквозь меня, покачивая коньяк в бокале. Наверное, уже пожалел, что так со мной откровен.

— Как вы думаете, что зацепило меня в картине “Купание красного коня”? Почему я так на нее реагирую? — спрашиваю я, чтобы сгладить паузу. — У меня самой не получается до этого докопаться.

Вадим переводит взгляд на меня, и теперь такое ощущение, что он не прочь был бы продолжить говорить об отце.

______________

Новая история моба “Мой первый”

от Анель Ромазовой

“ Моя плохая девочка”

Дикая кошка с розовыми волосами, свалилась на него, как снег на голову. Она играет не только с огнем. Она выносит его выдержку и превращает жизнь в ад. Но…там где её учили сводить с ума , он преподавал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14. Пожалуйста, поведитесь

Вадим встает с кресла, приоткрывает дверь балкона и чиркает зажигалкой, прикуривая. Это словно предлог, чтобы оказаться подальше от меня.

— Просто… — он выдыхает дым в щель и только потом смотрит мне в глаза, — еще не время.

— Или вы знаете, но стесняетесь сказать?

У него бровь так характерно взлетает, что я против воли улыбаюсь.

— Может, я и не прав, — хмыкает он. — Может, ты уже и готова. Но это точно между тобой и этой картиной. Я здесь лишний.

Подаюсь вперед. Смотрю на него, прищурившись.

— Значит, вы знаете, но молчите... Что ж вы ломаетесь, как девочка? — Мне становится жарче от моей смелости.

Вадим коротко смеется, запрокинув голову. Любуюсь им, глаз не могу отвести.

— Я на такое не поведусь!

— Пожалуйста, поведитесь, — искренне прошу я, хмелея еще больше от этой ситуации, ее интимности, его близости.

Вадим делает затяжку, не сводя с меня глаз. Он словно раздумывает, насколько можно быть со мной откровенным. Накручиваю на палец локон и легонько его подергиваю. Я бы сейчас съела жменю ирисок.

— Я думаю, Лера, что это ты — девочка, — говорит он серьезным тоном. — Что у тебя нет сексуального опыта, но есть потребность. А еще есть четкие родительские установки, которые мешают тебе расслабиться и просто чувствовать — без оглядки на хорошо или плохо.

Невольно вжимаюсь в спинку кресла, кровь приливает к щекам. Я еще ни разу в жизни ни с кем не вела настолько откровенные разговоры. Тем более, с мужчиной. Тем более, глядя ему в глаза.

— И вы все это поняли по моему выбору картины? — спрашиваю я, отставляя кружку на стол. Потом снова ее беру — просто не знаю, куда деть руки, куда деть взгляд. Откашливаюсь и снова смотрю ему в глаза.

— Нет, конечно. — Огонек его сигареты чертит в воздухе зигзаг. — По выбору картины я это только предположил. А понял по твоему поведению, по твоим реакциям. И вопросу, который ты мне только что задала.

Господи, как душно… Как душно, откровенно и волнующе. Этот разговор — как пытка, которую хочется продолжать бесконечно, потому она причиняет удовольствие.

— Допустим, вы правы... — Я ерзаю в кресле, будто устраиваюсь поудобнее, а на самом деле — не нахожу себе места. — Но почему я так реагирую на картину?

— Потому что в твоей жизни, как я уже сказал, полно предубеждений и запретов. Никакого секса до восемнадцати, никакого секса с малознакомыми мужчинами… и дальше по списку. А с картинами иначе — насчет картин запретов нет. Вот через них и открываются твои желания. Иными словами… — Он поспешно тушит сигарету в пепельнице. — В общем, смотри, как это работает.

Он берет с пола позолоченную раму от картины и садится в кресло.

— Вот ты смотришь на меня — и что видишь? — увлеченно говорит он — прямо как в подкастах. — Преподаватель, намного старше тебя, встречается с университетским куратором, от которой зависит твое будущее. Нельзя. Запрещено. Но если вот так? — Он ставит рамку на стол, и сам оказывается в ней — как портрет. — Так можно чувствовать.

Я смотрю на Вадима в этой рамке — на его карие глаза с бликами огня, на четкую линию чуть приоткрытых губ — и чувствую... Я в полной мере чувствую, как до головокружения учащается дыхание, наливается тяжестью низ живота, как — боже мой… — влага выделяется на белье.

Смотрю на Вадима, не мигая, замерев, будто притворяясь, что все это происходит не со мной.

Вадим опускает рамку на пол. Смотрит на меня в упор, прожигая взглядом, раздевая до сердца. Смотрит так, будто понимает, что именно я сейчас чувствую.

Мне от этого неловко, но так волнительно, так жарко, что, кажется, я запекаюсь в этой толстовке, как в духовке. Сзади по шее скатывается капелька пота. Надо снять толстовку, хотя бы расстегнуть. Я берусь непослушными пальцами за язычок молнии.

_______________

Новая история литмоба “Мой первый”

от Натали Рик

“Френдзона”

Это правда, что ты целовалась с Анохиным? - от неожиданности вопроса застываю в дверях под гнетом непривычно тяжелого голубоглазого взгляда, забыв о том, что делала секунду назад.

- А что? - сосредоточенно хмурю брови, не улавливая сути вопроса.

- Я задал вопрос, - гремит вибрацией голоса, от которого вдоль позвоночника стекает колючий холодок. Что за хрень происходит? И куда этот угрюмый парень дел мою душеньку Кира? - Он очень простой, даже напрягаться не надо.

- Ну, да, - безразлично пожимаю плечами, по инерции делая шаг назад, и выходя из-под этого гнета. - А в чем, собственно говоря, дело? - как бы невзначай интересуюсь, нервно поправляя у зеркала волосы.

- Боже, какая же ты дура набитая, - несдержанно рычит, переворачивая вверх дном всё представление, которое у меня сложилось за долгое время, о своём лучшем друге.

- Павлин белобрысый! - парирую на внезапное оскорбление, фыркаю и вылетаю на лестничную клетку.

- Я тебя никуда не отпускал, - цедит сквозь зубы, хищно скалясь. - ПОДРУГА...

Френдзона - это ловушка, и мы по неосторожности в неё попали…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15. Без вопросов, без пояснений

— Лера, — говорит Вадим таким тоном, что я замираю. Он отпивает коньяк, ставит бокал на стол и легонько покручивает за ножку. Стекло с тихим, приятным звуком ударяется о дерево.

Вадим смотрит мне в глаза, пристально, будто раздумывая над чем-то важным. Мнет подушечкой большого пальца губы и я невольно перевожу взгляд на них.

— Лера, — тотчас же повторяет он, будто мой взгляд стал сигналом, — я вызову тебе такси.

Только “вызову такси”, “какой адрес” — и все.

Я молча выползаю из-под пледа, молча собираю со спинок стульев почти высохшую одежду и переодеваюсь в ванной. Мне так обидно, так горько! Я что-то сделала не так, но что именно?!

Мне казалось, что мы с Вадимом не чужие, что между нами есть связь. А теперь, натягивая чуть влажные джинсы, я осознаю, что никакой связи не было. Был просто вежливый разговор взрослого мужчины с юной девушкой, которая ему навязалась.

Я все придумала. Потому, что очень этого хотела.

Мы односложно прощаемся. Сажусь в такси, даже не пытаясь найти взглядом его окно — все равно не смотрит.

Едва открываю дверь квартиры, как из спальни выходит отчим.

— Где шлялась? — глухо спрашивает он.

— Нигде. — Скидываю кроссовки, на него даже не глядя. — Тронешь меня хоть пальцем, расскажу маме, как ты сегодня искал ножницы в ванной.

Я не знаю, что сработало, — отпор, который отчим не ожидал получить, тон голоса или угроза, но он и слова мне не сказал.

Я пошла в свою комнату, на всякий случай перетащила к двери стол и, не почистив зубы, рухнула в кровать.

Конечно, я ему не интересна — он же встречается со взрослой успешный женщиной. Зачем я ему сдалась? Малолетка, которая даже не пьет алкоголь. Мне просто повезло оказаться в его мастерской — чистая случайность.

Только что делать с моим чувствами? Я так и буду унижаться, пытаясь привлечь его внимание? Или найду в себе силы это остановить?

Но выбора словно и нет. Потому что вот я — застыла в дверях аудитории. И вот он — стоит возле учительского стола, листая какой-то журнал. Потом поднимает взгляд — и замечает меня. Его пальцы застывают, так и не перевернув страницу.

Я захожу в кабинет и закрываю за собой дверь.

Сегодня маленькая глава, но мы компенсируем вам ее завтра очень жаркой следующей главой)

_____________

Новая история литмоба “Мой первый”

“

Таинство первой ночи” от Ксении Хиж

Читать:

- Я просто искал в ваших убогих местах вдохновения, а нашел тебя. – Он усмехается.

А я дрожу. Смотрю на него во все глаза.

Я еще училась в школе, а он уже мелькал на всех каналах ТВ. Его фильмы я смотрела в кинотеатре. Он снимался в Голливуде. А теперь он здесь. Напротив меня. В этой спальне…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16. Да или нет?

Стою у двери в легком платье на бретелях оттенка жженого сахара. Никогда не одевалась в универ настолько откровенно.

— Лера, что ты тут делаешь? — сухо спрашивает Вадим.

— Я хочу с вами поговорить, — робко отвечаю я.

Вадим выпрямляется, скрещивает руки на груди.

— Ты для меня так оделась? — с укором спрашивает он. У меня внутри все сжимается от стыда. — Не отводи взгляд, Лера. Для меня?

— Да, — выдавливаю я.

Теперь платье кажется слишком коротким — проститутским. Кожа под косметикой будто нагревается. На мне даже лифчика нет…

— На что ты рассчитываешь, Лера?

Я опускаю глаза. Слезы подкатывают к горлу.

— Вадим Алексеевич… Можно я пойду?

— Нет, нельзя.

Вадим подходит к окну, открывает его и прикуривает сигарету — точно так же, как делал это в мастерской.

В универе запрещено курить. Категорически.

— Поставь стул к доске, — говорит он, глядя в окно.

На ватных ногах иду к первой парте. Каблуки стучат по паркету — так забиваются гвозди в мою гордость.

Тащу стул к доске.

— Садись на него спиной к двери, — командует Вадим и поворачивается ко мне.

Мы смотрим друг на друга. Кто-то проносится по коридору, и снова становится тихо, будто мы одни в универе.

Сажусь на стул.

Вадим делает глубокий вдох.

— Ты хочешь меня? — спрашивает он.

Меня окатывает волной стыда. Кажется, я краснею вся, целиком, как персонаж мультфильма.

— Это простой вопрос, Лера. Да или нет?

— Да, — едва слышно отвечаю я, с трудом выталкивая воздух из легких.

Он делает затяжку, прикрыв глаза, будто с чем-то внутренне соглашается.

— Ты можешь уйти в любой момент. Дверь открыта.

— Надо закрыть, — тотчас же говорю я, хотя еще толком не знаю, что он задумал. Просто надеюсь.

— Не надо. — Он присаживается на подоконник. — Если кто-то войдет, то в первую очередь обратит внимание на курящего преподавателя, а не на спину студентки. А запираться со студенткой — подозрительно.

Теперь я вообще ничего не понимаю.

— Ладно… — Цепляюсь пальцами за край стула. Волнуюсь так, что голова идет кругом.

Вадим смотрит на меня, даже когда выдыхает дым. Наши сплетенные взгляды — словно прелюдия.

— Опусти бретели платья.

Сердце колотится, прибивая жар к щекам. Я моргаю от смущения, но по-прежнему смотрю ему в глаза. Касаюсь прохладными пальцами плеч, подцепляя бретели. Медленно тяну их вниз. Уголки губ вздрагивают, будто в улыбке — мне нервно и страшно. Но я так хочу продолжения!..

— Еще, — требует Вадим.

Опускаю бретели ниже, они тянут за собой платье, оголяя грудь.

Вадим рассматривает ее пристально, не скрываясь, — от этого пересыхает в горле. Он касается груди взглядом, гладит, будто руками, — жадно, но осторожно, невесомо. Соски тотчас же сжимаются.

— Поласкай грудь.

Руки едва меня слушаются, но я подчиняюсь, повторяя движения, которые только что представляла. Скольжу подушечками пальцев по разгоряченной коже, описывая зигзаги и полукруги. Обвожу ореолы по контуру указательным пальцем и не могу сдержать стон, когда случайно задеваю сосок.

Мне хочется прикрыть глаза от удовольствия, но я продолжаю затуманенным взглядом смотреть на Вадима, потому что это тоже кайф.

— Оближи большой и указательный пальцы.

Я засовываю кончик указательного пальца в рот. Как же это будоражит!

— Вот видишь, тебе не нужен я, чтобы доставить себе удовольствие, — с улыбкой в голосе говорит он.

И что-то от этих слов во мне меняется, будто идет трещинами броня из стыда и неловкости, которые меня сдерживали, сковывали.

Я медленно проталкиваю палец глубже в рот. Так же медленно его достаю и нежно, игриво провожу по нему кончиком языка.

Вадим замирает, смотрит на меня прищурившись, сверху вниз, позабыв о сигарете в руке.

Медленно погружаю в рот большой палец.

Низ живота уже не ноет, его будто режет от желания — остро, болезненно.

Ты мне нужен, Вадим. Очень.

Не спуская с меня взгляда, он тушит сигарету о жестяной карниз и выбрасывает ее в окно. Подходит ко мне, опускается на колено. Я замираю от ошеломительного чувства его близости. Я могла бы прямо сейчас зарыться пальцами в его непослушные волосы, провести ладонями по его щекам…

Не отпуская моего взгляда, Вадим запускает руки под платье. Я приподнимаю бедра, и он стягивает белье, все еще меня не касаясь.

— Разведи колени, — надломленным голосом просит он.

Я тотчас же подчиняюсь.

Я так безумно… неистово… хочу близости с ним, что, кажется, от силы эмоций потеряю сознание.

Больше между нами нет никаких преград, никаких тайн, никаких запретов.

Он склоняется между моих ног, и от предвкушения его первого прикосновения из меня вырывается стон.

Вадим опускается ниже, мое сердце бьется так громко, будто кто-то кулаком молотит в дверь. Я задыхаюсь от желания…

— Лерка! — кричит отчим.

Я в ужасе дергаюсь — мы же не заперли аудиторию!

Стук в дверь повторяется.

— Лерка, ты на пары опоздаешь!

Я распахиваю глаза.

Сердце по-прежнему колотится так сильно, будто оно и есть кулак, который молотит в дверь.

— Мне сегодня ко второй паре, — хриплым спросонья голосом отвечаю я.

Щеки горят, лоб горит.

— До вечера! — прощается мама.

Пытаюсь успокоить дыхание.

— Пока!

Я мучительно долго дожидаюсь, пока они возятся в коридоре. Меня потрясывает, как при простуде, твердые соски царапаются о хлопковую майку, как о наждачку. Промокшее между ног белье липнет к коже.

Я никогда не чувствовала такого возбуждения.

Наконец, хлопает дверь, и я тотчас же забираюсь пальцами под пижамные шорты.

Арт-спойлер для вдохновения:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17. Что, снова?!

Не помню, как я пришла на пары. Не помню, о чем говорили преподаватели. Я словно попала через портал в другой мир с другими ценностями. Отметки, лекции, планы на будущее — все стало просто фоном для моих переживаний.

Кажется, я влюбилась…

— Лер, ты что, влюбилась? — спрашивает меня Маша, с тревогой заглядывая в глаза. — Или у тебя грипп?

Я на пару секунд зависаю от такого совпадения и, наверное, впервые за этот день возвращаюсь в реальность. Мы стоим возле окна между лестничными пролетами. Солнце светит так ярко, что кажется жарким. Скоро начнется лекция по бухучету.

— Не похоже на грипп, — отвечаю я просто, потому что очень сложно — невыносимо — держать это в себе. — Насчет влюбленности не знаю — не с чем сравнивать.

— Значит, влюбилась, — улыбается Маша и тепло обнимает меня. Мне странно и приятно от ее объятий. — И кто он? Вряд ли кто-то из наших.

— Нет, не из наших. — Я тяжело вздыхаю — и этим сдаю себя с потрохами.

— О! Кто-то божественно прекрасный и запретный! — радуется она. — Взаимно?

— Вообще нет… — Я печально опускаю голову. — Маш, все. Я не хочу об этом говорить.

А ей все равно.

— Я вот с детства влюблена в мужа моей матери. И что тут поделаешь? — Маша садится на подоконник и болтает ногами, попутно посылая улыбку парню, который едва не свернул шею, заглядываясь на нее. — Притворяюсь, что ничего такого не чувствую. Типа мы друзья. Ищу что-то общее, чтобы быть поближе — вот, попросила его научить меня играть на гитаре.

Я смотрю на Машу, не моргая. Вот уж не подумала бы, что неразделенная любовь — это про нее, что она вообще может так глубоко чувствовать. Машка же как стрекоза, у которой вечное лето.

— Знаешь, — продолжает она без тени грусти, — если приспособиться и как-то научиться не ревновать, то такая любовь — это даже хорошо. Хочется быть ради него лучше… Мы вот с тобой благодаря моей любви познакомились. Я хотела стать дизайнером интерьеров, в поступила на промышленный дизайн, потому что он инженер — чтобы у нас с ним были общие интересы. И так тоже можно жить.

— Наверное, так действительно можно жить… — отвечаю я Маше, а про себя думаю: “Интересно, тебе тоже снятся такие же сны, как и мне? Ты тоже днями пребываешь в невесомости, с ватой в голове?” Может, так и можно жить. Но если есть хотя бы шанс жить по-другому, я им воспользуюсь.

Возвращаюсь домой и надеваю платье из моего сна — оттенка жженого сахара. Поверх — черную кожанку. Распускаю волосы.

Еду в мастерскую к Вадиму.

Его нет дома — и это совершенно меня не удивляет. Все будет сложно, очень сложно — я в этом уверена. Но это меня не остановит.

Я жду его до девяти вечера, сидя на верхней ступеньке лестницы, вскакивая каждый раз, когда хлопает дверь подъезда. Потом звоню маме и говорю, что заночую у Маши. Кутаюсь в кожанку — мне зябко. Попа от долгого сидения уже кажется квадратной.

В черное окно вкатывается луна. В телефоне садится батарейка.

“А если он не придет? — проносится мысль. — Если это и в самом деле мастерская, которой он редко пользуется, и в прошлый раз мне просто повезло?.. Значит, я здесь замумифицируюсь”, — отвечаю себе совершенно спокойно и сажусь в угол у его двери, обняв колени, — так удобнее дремать.

— Лера… — слышу я голос Вадима, такой же настоящий, как тогда во сне.

Что, снова?!

Я дергаюсь спросонья и ударяюсь головой о что-то твердое. Открываю глаза.

Я не в своей кровати. Не в своей комнате. В глаза бьет рассветный свет из подъездного окна, выделяет мужской силуэт напротив меня.

— Лера, что ты тут делаешь? — спрашивает силуэт голосом Вадима. Ровный тон: не укоряет, но и не беспокоится. Будто формальная фраза, чтобы завязать разговор.

Я встаю, опираясь о стену. Все еще жмурюсь от света. Тело затекло, ног не чувствую.

— Я хочу с вами поговорить, — хриплым голосом отвечаю я.

Вадим молча открывает дверь ключом.

— Ну давай поговорим.

И я захожу следом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18. Ты пахнешь ромашками

— Вы здесь живете? — спрашиваю я, снимая кожанку.

— Временами, — без интонации отвечает Вадим.

Он вешает пальто на вешалку. Я незаметно наклоняюсь к нему, чтобы почувствовать запах — запах другой женщины, тех терпких духов, которые постоянно чувствую в универе. Но Вадим пахнет… утром? Свежестью, листьями после дождя.

Он точно был с ней. Иначе где ему находиться всю ночь и вернуться домой после душа?

— У вас здесь вкусно пахнет. Деревом, красками и чем-то… вашим, — говорю я, проходя в мастерскую.

Рассматриваю ее, то и дело оборачиваясь на Вадима, который готовит чай. Он оглядывается, и наши взгляды пересекаются. Я поспешно отворачиваюсь.

— А у меня дома пахнет старостью — еще с тех пор, как там жила бабушка. Запах лекарств и старых тряпок, — от волнения говорю все, что приходит в голову. — Ненавижу запах старых тряпок — ненужной, заношенной одежды, которую бабушка прятала в полиэтиленовый пакет, вместо того, чтобы выбросить...

Оглядываюсь — и сердце тихонько екает: Вадим стоит прямо передо мной — я не заметила, как он подошел.

— Не знаю, как там у тебя дома, но ты пахнешь ромашками. — Вадим протягивает кружку с ромашковым чаем. Веревочка от пакетика обмотана вокруг ручки — я тоже так делаю.

Смотрю на кружку, не поднимая глаз, — настолько это прозвучало интимно. Он запомнил мой запах…

Я беру кружку из его рук и вижу, и чувствую, как мы соприкасаемся кончиками пальцев. Дыхание перехватывает, как на качелях, когда несешься вниз.

Мне больше не нужна багетная рамка, чтобы чувствовать это по отношению к Вадиму.

— Я знаю, что привлекло меня в картине “Купание красного коня”. — Я медленно поднимаю взгляд — прозрачные пуговицы темно-синей рубашки, выемка шеи в расстегнутом воротнике, подбородок с легкой щетиной, чувственные губы, переносица, глаза… Карие, глубокие, теплые. Так близко…

— И что же? — вполголоса спрашивает он.

Я сглатываю комок в горле.

— Страсть. Красный — это цвет страсти. Необузданность… Естественность… — Я перевожу взгляд с его глаз на губы и обратно. Так сложно при этом подбирать слова. — Разрешение чувствовать то, что есть, а не то, что надо... Купаться голышом — это же от природы, вызов морали. Это про «быть собой», жить и дышать… Верно?

— Хм… — Я на мгновение прикрываю глаза — так отчетливо этот приглушенный звук отзывается в груди. — Ты когда-нибудь купалась обнаженной?

— Нет…

— Считай это заданием на лето. От преподавателя по искусству.

Я отпиваю чай — кипяток! Обжигаю губы, невольно касаюсь их подушечками пальцев.

— Горячо? — с беспокойством спрашивает Вадим.

— Я как ребенок… — с отчаянием говорю я, глядя в пол.

Он забирает мою кружку и отставляет ее на стол. Берет меня за руку, нежно поглаживает тыльную сторону моей ладони большим пальцем.

Я снова чувствую себя, как в недавнем сне, — словно из-за таких острых ощущений вот-вот потеряю сознание. Это просто невозможно переживать, снова и снова, каждую секунду. У меня сейчас сердце остановится.

— Не понимаю, что со мной происходит, — тихо говорю я. — Это невыносимо… Что мне делать?..

Вадим легонько сжимает мои руки чуть выше локтей — такие крепкие теплые ладони.

— Это не я тебе должен объяснять, Лера. А твой парень. Объяснять, показывать и помогать тебе снимать это… напряжение.

— Но… — Я силой воли заставляю себя поднять на него взгляд. И оказывается, что Вадим еще ближе — мы стоим почти вплотную. — Он не вызывает во мне никаких чувств.

— Лера… — Вадим чуть склоняется ко мне — я замираю, перестаю дышать — и делает глубокий вдох. — Пожалуйста, не приходи ко мне больше — это ни к чему. Хорошо? — Он отпускает меня.

— Хорошо, — отвечаю я надтреснувшим голосом и зажмуриваюсь, чтобы не дай бог не расплакаться.

Вадим снова вызывает мне такси.

Мы снова односложно прощаемся — только теперь навсегда.

Спускаюсь по лестнице, держась за перила, — кажется, иначе упаду.

Сажусь в такси. Оно долго выруливает из заставленного машинами дворика — будто что-то не хочет меня отпускать.

Его окно не горит.

Меня разрывают чувства. Я хочу биться лбом в стекло и смеяться, как истеричка, хочу выскочить из машины на ходу и бежать под дождем, хочу уткнуться лицом в подголовник сиденья и рыдать.

Суматошно выворачиваю карманы кожанки — черт, все ириски остались в ветровке!

Выхожу на квартал раньше, у магазина. Пока иду в кондитерский отдел, понимаю, что ирисок не достаточно. Меня так трясет внутри, что нужно средство помощнее.

Хожу, разглядывая витрины. Кажется, я готова грызть сахар… И в этот момент замечаю сгущенку — металлические банки с темно-синей этикеткой, как цвет его рубашки. Покупаю сразу три.

Дома беру на кухне консервный нож, закрываюсь в комнате и опускаюсь на пол. Металл с тихим скрежетом мягко проваливается под лезвием.

Приподнимаю крышку. Провожу по тонкому слою сгущенки указательным пальцем и облизываю его, медленно, прикрыв глаза от удовольствия. Почти как в моем сне…

Спохватываюсь, окунаю палец в банку и слизываю густой, плотный слой сгущенки, пытаясь разобрать вкус на оттенки: карамель, молоко, ваниль.

Мне становится лучше, я словно улыбаюсь внутри — не знаю, как точнее это описать.

Облизываю крышку, жадно, но медленно, широко скользя по ней языком.

Кайф…

Подношу банку к губам и делаю глоток — сгущенка тягуче, сладко проскальзывает внутрь, растекается по телу, замедляя сердцебиение. Боже… Как же хорошо!... Я лакаю из банки, пока она не остается пустой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19. Вадим. Хочу курить

Я открываю дверь мастерской, а передо мной — Лера.

Судя по распахнутым глазам, она удивлена не меньше меня. Что вообще происходит?..

Честно стараюсь поступить правильно — притворяюсь, что мне и дела до нее нет, но Лера догадалась о подаренной книге. Догадалась — хотя я не оставил автографа. Ну что ж, проходи. И я впускаю этого невинного зверька в свое логово. Щелк!

Дальше все по классике — восторженный взгляд, огонь в камине, картины, пластинки, луна в мансардном окне… Стоп, Вадим, стоп! Ученица Люды. К тому же, зачем тебе малолетки — зачем усложнять?

Но она раздевается в моей ванной, надевает на голое тело мою толстовку — и воображение потихоньку стирает тормоза.

Я ее не трону — я дал себе слово, но я не давал себе слова надевать рубашку. Так что остаюсь перед ней в нательной майке. Хочу, чтобы она смотрела. Мне нравится, как она на меня смотрит. Это вызывает внутреннюю борьбу, а я давно с собой не боролся, давно себе ничего не запрещал.

Она выходит из ванной — и я немалым усилием воли заставляю себя на нее не пялиться. Я же выше Леры, почему моя толстовка такая короткая?! Она что, села после стирки?

Усложняю себе жизнь алкоголем. С каждым глотком приходится заново напоминать себе, почему нет. Я будто дразню себя Лерой.

Блеск в глазах, приоткрытые губы, порозовевшие щеки, учащенное дыхание — она вся моя. Отставив бокал, беру Леру за руку, поднимаю с кресла и расстегиваю молнию толстовки…

Не-е-ет, Вадим, твою мать… Угомони фантазию.

И я остаюсь в кресле напротив.

До тех пор, пока Лера не спрашивает меня о картине «Купание красного коня».

То есть теперь мне надо сидеть в этом крохотном, замкнутом пространстве наедине с симпатичной девушкой в моей толстовке на обнаженное тело, ловить ее взгляды, полные желания, — и разговаривать о сексе?.. Я хочу курить.

Пытаюсь сдерживать коней, но она разводит меня на откровенный разговор, будто подростка. Заводит меня и себя тоже. Говорю же, рисковая.

Воздух между нами накаляется, и камин тут ни при чем. Я смотрю, как Лера берется пальцами за язычок молнии и совершенно серьезно задаю себе вопрос: «А почему ученица Люды должна быть под запретом?..»

Ловлю себя на этом и отчетливо понимаю — все, теперь точно стоп.

Я едва не выталкиваю Леру из мастерской.

Все, проехали.

Но воспоминания о ее горящих щеках, трепетных взглядах, дрожащих от волнения пальцах следуют за мной по пятам. Уверен, у нее очень вкусные губы… Вкусные губы, которых мало кто касался.

— Ты сегодня не со мной, — говорит Люда, когда на следующий вечер мы остаемся одни в ее квартире.

Когда знаешь друг друга десять лет, сложно что-то утаить.

У нас свободные отношения. Люда временами спит с деканом, а на днях застала меня в семь утра на выходе из магазина керамики. И все было спокойно. Но сейчас она напряжена. Что-то видит по мне, чего я сам не могу рассмотреть.

— Я с тобой, Люда.

Я и в самом деле прикладываю усилие, чтобы мысленно вернуться в эту квартиру.

Вот, стою на своем любимом месте — у стены возле приоткрытого балкона, расстегиваю рубашку. Крутится пластинка с джазом — John Coltrane “Naima”, вино разлито по бокалам — хороший вечер после насыщенного дня. Зажимаю губами сигарету.

— Я же просила — не лгать, — жестко, как неспособному студенту, говорит Люда, а потом делает шаг ко мне и отвешивает пощечину. Звонкую и такую крепкую, что сигарета выпадает из губ. Щеку жжет как огнем.

Она точно привлекла мое внимание.

Не отрывая от Люды взгляда, достаю из пачки вторую сигарету. Моя грудная клетка ходит ходуном. Смотрю на Люду, прищурившись. Она знает, что будет дальше.

Давно мы не играли в эту игру, но когда-то с нее начались наши отношения.

В первый раз Люда залепила мне пощечину в жутко дорогом пафосном бутике — я посмел отпустить шутку о ее вкусе. После пощечины я схватил платье с блестками и уволок Любу в примерочную кабину, за тяжелую парчовую штору. Стянул с нее всю одежду, будто кожу, с треском ткани, с отлетевшими пуговицами. И трахал ее, прижимая голым задом к ледяному зеркалу, пока она не кончила. Тогда я узнал, что ей это нравится. Оказалось, под костюмом неприступной училки скрывается такой омут…

— Как же мне нравится тот мустанг, который бьет копытами по ту сторону твоих зрачков, — говорит Люда, расстегивая пуговицы на блузке.

Я вынимаю изо рта сигарету.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20. Вадим. По наитию

А потом Лера пришла ко мне снова.

Я же ее почти отпустил. Напоминанием о ней остался только чай с ромашкой, который я купил по наитию. Как эта коробка вообще оказалась в моей корзине? Я не люблю чай с ромашкой.

Возвращаюсь под утро в мастерскую — а тут эта девочка спит возле моей двери, обнимая себя руками. Спит самозабвенно, целиком отдаваясь процессу, как это делают дети.

Пряди волос упали на лицо. Щеки чуть розовые — здесь прохладно. Я машинально заслоняю ее от света, чтобы поспала еще. Потом только доходит, какая это глупость.

Рядом с ней я постоянно делаю глупости, кроме, разве что, самой главной. И то… прямо сейчас мы входим в мастерскую, где снова останемся наедине. Хорошо хоть сегодня ей не понадобится моя толстовка.

Никакого алкоголя — только ромашковый чай. Но и он словно бьет в голову.

Протягивая кружку, рассматриваю Леру — все пытаюсь понять, почему вообще впустил ее в свою жизнь. Молодость и наивность — это, скорее, минус. Что-то в ее образе, взгляде, движениях? Каждый раз, когда она касается цепочки на шее, во мне отзывается мужчина. Так и хочется схватить ее за запястье и отчитать: “Хватит, Лера! Не надо, не провоцируй!” Но она же понятия не имеет, что происходит.

— Я знаю, что привлекло меня в картине “Купание красного коня”, — говорит Лера, теребя цепочку, и при этом поднимает на меня взгляд, нерешительно, медленно. Заснять это на видео — и готовый эротический клип.

Она такая… живая, трепетная. Такая очевидная в своих чувствах.

— Страсть... Необузданность… Естественность… — запинаясь, говорит Лера и переводит взгляд с глаз на губы — прелюдия к поцелую. Я мысленно зарываюсь пальцами в ее волосы...

Зачем мне алкоголь? Меня добьет фантазия.

Никогда не понимал мужчин, которые не могут контролировать свои желания. Кажется, начинаю понимать.

— Ты когда-нибудь купалась обнаженной? — спрашиваю я быстрее, чем это осознаю.

— Нет…

“У моего друга-художника есть бассейн в частном доме”.

— Считай это заданием на лето, — перебиваю я свои мысли.

И что делает она? Обжигает губы, касается их подушечками пальцев, как мысленно делал я. И вот сейчас мысленно делаю это снова.

Действительно, почему нет?

Забираю у нее кружку и отставляю на стол.

Чем этот раз будет отличаться от многих других? Тот же процесс. Второй курс — ей точно есть восемнадцать. Она сама этого хочет — никакого принуждения. Я даже не ее преподаватель. Так какого черта?..

Беру ее за руку. Такие нежные, прохладные пальцы… Глажу их, чувствуя, как во мне стремительно растет возбуждение. И в ней тоже. В ней тоже…

— Это невыносимо… Что мне делать? — говорит она, будто умоляет.

Я знаю, что делать, девочка…

И я знаю, почему нет.

Дело не только в том, что она младше меня лет на десять. Не в том, что она ученица Люды, хотя и это важно. Дело в том, что это я разбудил в ней чувства рассказами об искусстве. Я их распалил, впустив Леру в мастерскую, предложив раздеться в моей ванной. Я наслаждался ее невинностью, робостью, влюбленностью в меня. И я точно не буду тем козлом, который этим воспользуется.

Все, что я могу предложить, одноразовый секс. Пусть повезет кому-то другому. Тому, кто не сломает эту хрупкость. С кем она сможет завязать отношения, быть счастливой — это точно не я.

Вызываю такси и едва ли не выпихиваю ее из квартиры. Снова.

Мне неспокойно. Неприятно. Почти больно. Ощущение такое, будто я только что с ней порвал, хотя между нами ничего не было, вообще ничего.

Я поступил правильно.

…Дни после этой встречи тянутся долго, муторно. Люда не показывает вида, но я знаю — она нервничает, чувствует: что-то во мне изменилось. Ей неспокойно — у нас общее, тщательно спланированное будущее, очень далеко отсюда. Все в порядке, Люда. Все по-прежнему.

И вот отличная новость — нам дали визы. Я иду с приятелями праздновать свой скорый отъезд — что-то вроде мальчишника. Спокойный вечер, вкусный коньяк, приятная музыка, девушкам за соседним столиком уже принесли бутылку шампанского за наш счет.

А потом я вижу Леру — в темно-синем платье, больше похожем на короткую комбинацию, в туфлях на шпильке, робко сжимающую серебристый клатч.

И все летит к чертям.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21. Шестьсот двадцать девятый

Мама с утра суетится, будто я собираюсь замуж, а не праздную заурядные девятнадцать. В который раз спрашивает, не взять ли ей на работе день за свой счет. Я в который раз, на ходу запивая бутерброд чаем, отвечаю, что нет смысла: вечером иду с Виталиком в ресторан и вернусь поздно.

Мама останавливает меня за руку.

— Тогда я сейчас подарю подарок, ладно? — Она выбегает из кухни и возвращается с белой коробкой, украшенной темно-синим бантом. Темно-синий… Я, наверное, до конца жизни не перестану реагировать на этот цвет.

— Это, конечно, не ноут, как на совершеннолетие… — извиняется она.

— Мам, ты же знаешь… — Я запинаюсь. В коробке — платье, которое я примеряла в бутике полгода назад, когда мы искали наряд маме на сорокалетие. Примеряла просто так, ни на что не рассчитывая, потому что стоило оно половину маминой зарплаты.

Вытаскиваю его из коробки, несусь к зеркалу в коридоре и прикладываю платье к себе. Темно-синее, на тоненьких бретелях… Атласное — такое нежное, гладкое, оно будто вытекает из рук. Чуть ниже колен, по фигуре. Я простушка для такого платья…

— Это от нас двоих подарок, — уточняет мама. Я только незаметно для нее кривлю губы. Лучший подарок от отчима — уйти сегодня на планерку до моего пробуждения.

Отчим после той самой истории в ванной будто успокоился, стал даже… доброжелательным, что ли. Позитивным. Но это еще больше настораживает — раньше я хотя бы знала, чего от него ожидать.

— Мам… Оно волшебное… — искренне говорю я, любуясь платьем в отражении.

Она целует меня в макушку.

— Возьми на вечер мои праздничные туфли на шпильке. И серебристый клатч. Ты будешь просто неотразимой именинницей! Виталик при виде тебя потеряет дар речи.

От ее слов в груди проскальзывает холодок. После ресторана мы с Виталиком идем на съемную квартиру. Как представлю… чужая мебель, чужая кровать, чужое застиранное белье — Виталик наверняка снял что-то подешевле. С резким запахом чистящего средства. Со скрипучей кроватью — все же посуточно снимают квартиры именно для этого.

И на этом выцветшем белье — я, голая. Виталик трогает меня, теперь везде — уже можно. У него холодные руки — всегда холодные. Он двигается на мне сверху… Может, не включать свет?

— Все, милая, я на работу!

— Пока!

Мне будет больно?

Точно будет...

Я тяжело вздыхаю.

Я все последние дни тяжело вздыхаю, будто мне сто лет.

Мое прощание с Вадимом проходило тяжело. Сначала отходняк после выпитой банки сгущенки — меня подташнивает даже при воспоминании об этом. Как же драло горло от сухости, как же мутило… Мутило не только от сгущенки, но и от себя самой. Потому что я всю ночь слушала подкасты, насыщая себя его голосом, листала соцсети, увеличивая его фото, вглядываясь в них так пристально, будто хотела отпечатать его образ на подкорке.

Мне взвинтил нервы его последний пост об искусстве. Вернее, не сам пост — там только репродукция картины “Лебеди, отражающиеся в слонах” и цитата «Искусство смывает пыль повседневности с души». А то, каких усилий мне стоило поставить лайк. Ведь это означало появиться в его уведомлениях, напомнить о себе — после того, как он попросил этого не делать.

Что подумает Вадим? Какие это вызовет в нем чувства?..

Как же сложно было поставить лайк — наверное, как нажать на кнопку, запускающую ядерное оружие.

И когда, едва ли не покрываясь испариной от моральных усилий, я все же нажала на сердечко, оказалось… что мой лайк — шестьсот двадцать девятый.

Меня словно окатило ведром ледяной воды от этой очевидности.

Шестьсот двадцать девятый.

Я вообще никто. Одна из десятка тысяч его поклонниц…

С тех пор эмоции поутихли. Самую малость. А сегодня, в свой день рождения, я клятвенно обещаю себе выкинуть Вадима из головы — начать девятнадцать лет с чистого листа.

Отсиживаю пары, возвращаюсь домой с букетом разноцветных гелевых шаров — подарок Маши. Я ходила с ними из аудитории в аудиторию, как дура. Но все равно было приятно.

Надеваю новый комплект белья — черный, кружевной, с полупрозрачными чашечками. Натягиваю чулки с подвязками — настолько неудобное изобретение, что кажется, будто их придумал мужчина. Но я должна быть сексуальной — хотя бы в эту ночь.

Натягиваю платье, подаренное мамой. Слегка завиваю волосы плойкой, чуть подкарашиваюсь.

Надеваю туфли — как же непривычно на шпильках! Накидываю черный плащ, но не застегиваю — так меньше заметно, что он не моего размера — мамин. Беру серебристый клатч.

Перед выходом смотрю на себя в зеркало.

Вот так вот, Лера. Ты уходишь из дома девушкой, а вернешься женщиной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22. Лера, ты что?!

Виталик ждет меня через дорогу от подъезда — боится наткнуться на отчима. Он принарядился, но как-то наполовину: в джинсах и белой рубашке, дутая куртка расстегнута.

— Привет! С днем рождения! — Виталик протягивает мне букет из пяти розовых гвоздик в целлофановой упаковке и целует в щеку — меня обдает резким запахом одеколона. — Мы уже опаздываем.

Вдруг начинает щипать в переносице.

Все, Лера, хватит! Виталик всегда такой. Просто ты ждешь от этого вечера с ним чего-то особенного.

— Подъедем на автобусе? Здесь недалеко, — предлагает он.

— Угу.

Хорошо, что не идет дождь.

В автобусе мы долго молчим. Потом Виталик склоняется к моему уху:

— Ну что, волнуешься, конфетка?

— Очень, — отвечаю я и стискиваю челюсть.

Мы приходим в “Кредо” ровно к семи.

— Офигеть! — комментирует Виталик, позабыв, что я позади него, — дверь едва не прилетает мне в лоб.

Хорошо, что ее успевает придержать мужчина, который идет следом. Я оглядываюсь, чтобы поблагодарить: блондин, холеный, вкусно пахнет.

Он задерживает на мне взгляд, и я отворачиваюсь в некотором недоумении — на меня такие роскошные мужчины раньше не смотрели. По крайней мере, до того момента, пока я не назову своей любимой картиной “Купание красного коня”.

Потом вспоминаю, что сегодня я — не совсем я, а моя приукрашенная версия. Хм… Это приятное чувство.

— Добрый вечер! Вы бронировали столик? — спрашивает нас девушка, настолько прекрасная, будто она тоже гостья.

— Э-э-э… — тормозит Виталик. — Конечно.

Думаю, он не ожидал такой роскоши — мягкие кожаные диваны и кресла, блеск хрустальных люстр, тихое журчание фонтанов, элегантные гости в дорогих нарядах. Даже я не ожидала — фото в соцсетях не передают всей этой красоты.

Музыканты на небольшой сцене готовятся к выступлению — в свете софитов сверкает золотистый саксофон, ударник аккуратно выстукивает ритм на барабанах.

Я скольжу взглядом по лицам гостей, пока не останавливаюсь на профиле, который будто притягивает внимание. За пышным фикусом толком на вижу лица. Мужчина сидит ко мне вполоборота, рука — на спинке кожаного дивана. Он что-то рассказывает друзьям, потом, смеясь, поворачивает голову — и я пропускаю вдох.

Вадим...

Такой… настоящий. Не серьезный, или сдержанный, или вежливо-внимательный, каким он был со мной, а свободный, беспечный и, может, немного пьяный.

Он оглядывается, будто что-то почувствовав, и мы встречаемся взглядами. Клянусь, в эти мгновения мир вокруг нас на самом деле замедляется.

— Это вы перепутали число, я четко все сказал по телефону! — словно сквозь вату доносится напряженный голос Виталика. — Найдите нам столик, у моей девушки сегодня день рождения!

Не мигая, смотрю, как Вадим встает с дивана и направляется ко мне. Боже… У меня так колотится сердце, что в ушах шумит, словно у водопада.

Он идет ко мне спокойной, уверенной походкой, будто именно меня и ждал. У него глубокий, мягкий взгляд и теплая, едва уловимая улыбка. Я улыбаюсь ему в ответ.

Это любимый ресторан Вадима — неудивительно, что мы встретились. И все равно происходящее кажется чудом.

— У нас есть место за столиком. — Вадим останавливается напротив меня, засовывает руку в карман брюк. Я сто раз представляла нашу случайную встречу: мы вежливо здороваемся, он спрашивает, как дела. Я знала, что мне будет немного грустно, немного больно — мои чувства не исчезнут бесследно. Но я и не представляла, что не смогу отвести от него глаз — просто физически не смогу. Что ноги прирастут к полу, а руки станут ватными настолько, что едва смогут держать клатч.

— О, это замечательно! — радуется Виталик и снимает куртку.

Вадим по привычке мнет большим пальцем губу. Ни на секунду не отпускает моего взгляда.

— Место только одно.

Я все еще стою как вкопанная. Смотрю и смотрю ему в глаза, не могу оторваться. Наши взгляды будто сплавились.

— Только одно? — не унимается Виталик. — У вас же там целый диван свободен.

Вадим только качает головой.

— Все, Лера, пойдем! — психует Виталик, воинственно застегивая куртку. — Здесь рядом хорошая пиццерия… Лера?

Вадим обходит меня, останавливается за спиной — так близко, что я чувствую его притяжение каждым позвонком. Так близко, что я ощущаю его дыхание на моей шее, когда он склоняется, чтобы сказать мне на ухо:

— Я помогу тебе снять плащ.

Он не ждет моего ответа. Плащ медленно, будто нехотя, скользит по обнаженным плечам, а следом разбегаются мурашки.

Где-то в глубине души понимаю, что потом мне будет стыдно, что я поступаю с Виталиком плохо, предаю его. Но если уйду, всю жизнь буду об этом жалеть.

— Лера, ты что?! — ошарашенно спрашивает Виталик. А потом его слова сливаются с фоновым шумом — потому что Вадим берет меня за руку и ведет за собой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23. Одним сердцеедом меньше

У столика он отпускает мою руку. Придерживая за локоть, помогает сесть на диван. Сам садится рядом: и близко, и невообразимо далеко одновременно.

— Валерия, ученица Люды, — представляет меня Вадим.

Все его друзья тоже из высшей лиги — ухоженные, статные. Бородатый в очках — учредитель фабрики по пошиву постельного белья. Худощавый, с черными вихрами — модный художник. Блондин — тот самый, кто придержал мне дверь, — хозяин арт-галереи. У него звучное имя, сразу запомнилось — Иван Новак.

— О, дизайн-проекты… — оживляется владелец фабрики. — Нам на производстве нужны креативные сотрудники, особенно, воспитанники Люды. Приходите к нам на практику.

Я улыбаюсь в ответ и присаживаюсь на диван.

Диваны здесь будто созданы для мужчин — они полулежат в расслабленных позах. А мне сидеть на краю жутко неудобно, но глубже нельзя — я просто провалюсь. У меня и так платье задралось выше колен, и грудь скоро из него вывалится. Никогда не думала, что у меня такая большая грудь.

Кладу цветы возле подлокотника.

— Приятно познакомиться! — Иван подходит ко мне и галантно целует руку. Мне льстит такое внимание, но еще больше я чувствую смущение — готова сквозь диван провалиться.

— Что будешь пить? — спасает меня Вадим.

— Колу, — отвечаю я — и по легким усмешкам на лицах мужчин понимаю, что ответ неверный.

— Здесь не пьют колу, — говорит Иван, глядя на меня через стол — просто взгляд навылет.

— А что обычно пьют женщины в таких местах?..

— Порнстар Мартини.

— Лера, не слушай его, — вмешивается Вадим. — Ты можешь пить, что хочешь. И есть, кстати, тоже. Ты голодна? Заказать что-то еще?

Только сейчас замечаю, что стол заставлен блюдами с закуской: мясное и сырное ассорти, что-то в корзинках, на шпажках. Но сейчас я и крошку не проглочу.

— Вадим Алексеевич, — серьезным тоном говорю я, глядя ему в глаза. Он так реагирует… полуусмешкой, ироничным вопросом во взгляде: “Вадим Алексеевич? серьезно?” Я просто таю от нашей никому не заметной игры. — Я хочу Порнстар.

— Даже не спросишь, что в составе? — Вадим пригубляет коньяк, на губах остается манящий влажный след.

— И что там в составе? — словно между прочим задаю вопрос, а сама подергиваю от волнения локон.

— Ванильная водка и ликер маракуйя.

Водка… Там же в названии “мартини”, откуда в составе водка?..

— Ну и отлично. — Я безразлично пожимаю плечами.

Официант испаряется. Я мысленно выдыхаю, когда перестаю быть в центре пристального внимания этих незнакомых мужчин.

— …Это, кстати, очень хороший показатель искусства, — продолжает художник диалог, начало которого я пропустила. Я так взбудоражена близостью Вадима, чей взгляд то и дело чувствую на своем лице, что не могу сосредоточиться. — Потому что, если искусство нравится всем, — это дерьмо, а не искусство. Валерия, вы согласны?

Киваю. И двух слов не могу связать. Лучшая студентка на потоке, а чувствую себя глупой курицей.

— Ну а ты, Вересаев, как считаешь?

Теперь внимание на Вадиме, и я могу безнаказанно его рассматривать: четкую линию губ, пушистые ресницы, линию плеч.

Вадим улыбается:

— Я тоже согласен. — И переводит взгляд на меня. Снова замечаю чертиков в его глазах. Он смеется надо мной, или это просто игра света?

А еще в каждом его взгляде я вижу интерес ко мне, и от этого внутри все замирает и расцветает одновременно. В такие моменты кажется, что мы с ним выпадаем из реальности, она вырезается, как фон в фотошопе. Звуки приглушается, слова стираются. Мы остаемся одни. А потом — раз, и снова посреди диалога.

— Существуют базовые парадигмы мира, которые не могут быть описаны исключительно словами. Для их описания нужен язык образов и метафор — язык искусства... — вдохновленно размышляет художник.

К счастью, официант приносит коктейль до того, как кто-нибудь задаст мне очередной вопрос.

Коктейль один, а емкости две. Широкой бокал на ножке, в котором на фоне белой пенки плавает жизнерадостный кружок маракуйи, и рюмка с чем-то, напоминающим шампанское.

— Как это пить? — шепотом спрашиваю я у Вадима, наклонив голову, чтобы не привлекать внимание других мужчин. Хорошо, что музыканты играют джаз, и меня вряд ли слышно со стороны.

— Сначала отпей…

Я беру рюмку и, зажмурившись, делаю глоток. Точно шампанское. Только очень сухое. Пузырьки тотчас дают в нос.

— …из коктейльного бокала, — с улыбкой в голосе заканчивает фразу Вадим. — Но можно и так.

Я уже использовала все шансы, чтобы опозориться, или это еще не конец?..

Впрочем, какая разница. Всего глоток шампанского, а мне уже приятно. По телу разливается тепло, чуть задерживаясь внизу живота. Очень хочется взять Вадима за руку — она же так близко. Просто накрыть его ладонь своей. Что в этом такого?

Что в этом такого… Вот поэтому, Лера, тебе и не стоит пить алкоголь.

С наслаждением делаю крохотный глоток из бокала — в жизни не пила ничего вкуснее: такой насыщенный, терпкий вкус с оттенком цитруса и ванили. Хмельной, сладкий, но с легкой горечью — как мои чувства к Вадиму.

— За что пьем? — спрашивает владелец фабрики.

— За знакомство! — говорит художник.

— И за скорый отъезд Вересаева в Америку, — вклинивается Иван. — Одним сердцеедом в наших краях станет меньше.

Сердце дергается и каменеет.

Я выпиваю коктейль залпом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24. Вадим. Здесь колу не пьют

— Как сказал Оскар Уайльд, “Все в мире о сексе, кроме секса. Секс — это сила“, — заводит свою любимую шарманку Иван, приподнимая третий бокал коньяка в сторону соседнего столика. Девушки уже распили подаренную нами бутылку шампанского. Все идет как по маслу. — А тебе, Пикассо, похоже, вообще женщины не интересны.

— “Для меня как для художника корова и женщина равнозначны — на картине они всего лишь элементы композиции”, — отвечает Пикассо. — Это сказал Шагал.

— Ненавижу интеллектуалов, — устало ворчит Маковский, стягивая зубами со шпажки кусок индейки. Он не в духе — только пришел после десятичасового рабочего дня на фабрике, пусть и в кабинете директора. А еще он единственный из нас женат.

— „Интеллектуал — это человек, который нашел кое-что интереснее секса“. Это сказал Олдос Хаксли, — встреваю я в разговор — и в этот момент замечаю Леру…

Я даже не сразу понял, что это она, — просто почувствовал на себе чей-то взгляд. Оглянулся — симпатичная, совсем юная девушка. В темно-синем, как я люблю. Длинные ноги, красивые бедра. Шелковистая ткань облегает аккуратную упругую грудь. Цепочка на тонкой шее. С недавних пор мне нравятся цепочки…

Лера?!

Даже толком не могу описать, что ощутил в этот момент. Одновременно страх, как перед внезапной опасностью, и трепет, будто влюбленный подросток.

— А Вересаев, оказывается, каннибал, — с иронией замечает Пикассо. — Пожирает девочку глазами. Она, кстати, похожа на эту… “Девушку с жемчужной сережкой”.

— Это ученица Люды, — машинально отвечаю я, вслушиваясь в разговор ее спутника с администратором. У Леры день рождения, а этот олух перепутал дату брони.

— Конечно, уставился, — соглашается Иван. — Надоело уже трахать старуху. Девочка ничего, а пришла с каким-то уродом...

Я отставляю бокал с коньяком на стол.

— Сейчас ты ведешь себя как урод. Пересядь к Пикассо.

— Зачем?

— Освободи место возле меня, — говорю я с нажимом и иду к Лере.

Чем ближе подхожу, тем сильнее к ней тянет. Это действие коньяка? Или дело в ее взгляде, таком отчаянном и влюбленном, что крышу сносит.

— У нас одно место, — говорю я, игнорируя и ее парня, и администратора.

Она пойдет со мной — я знаю. Я бы тоже сейчас пошел за ней куда угодно. Не могу понять, откуда это ощущение. Ее появление здесь настолько невозможно, что теперь все кажется знаком.

Хочу к ней прикоснуться, аж кончики пальцев покалывает. Распаляя себя еще больше, помогаю снять плащ.

Потом сжимаю ее ладонь, крепко и бережно, и веду за собой. Она идет так покорно, будто у нее нет выбора. Может, и в самом деле нет.

Подвожу к моему столику, знакомлю с друзьями. Иван подхватывается, церемониально целует Лерину ладонь. Предупреждаю его взглядом — держись от этой девушки подальше.

Беру бокал в правую руку, левую опускаю на диван — просто чтобы быть к Лере ближе.

Делаю глоток коньяка и тайком бросаю на нее взгляд.

Такая юная, такая невинная… Лера совсем не понимает, что происходит. Не представляет, как выглядят ее ноги, едва прикрытые платьем, — оно безбожно задралось. Не видит, как переглядывается мужики за этим столом. Я отвечаю на их немые вопросы взглядом в упор. Не трогать. Не трогать!

Иван советует ей Порнстар Мартини. Хорошо хоть не «Секс на пляже», идиот.

Пытаюсь ее образумить, а она:

— Вадим Алексеевич. Я хочу Порнстар.

Глупая девочка. Это что, вызов мне?

Иван, довольный, откидывается на спинку дивана. Он даже позабыл о девушках за соседним столиком — настолько ему стало интересно здесь.

— Ну… расскажи что-нибудь о себе, — напирает Иван с хитрой улыбкой. — Какой предмет тебе больше всего нравится в универе?

Это намек для меня: “Ученица Люды? Так что ты встреваешь? Все равно тебе нельзя”.

Официант приносит коктейль. Лера наклоняется, чтобы взять рюмку, и тут я замечаю, что она в чулках. Чулки, твою мать! Их резинка едва выглядывает из-под платья, но я человек искусства, у меня отличное воображение.

Заказываю еще коньяк. Слушаю диалог вполуха. В основном, стараюсь не смотреть на Леру, особенно на эту резинку от чулок, которая с каждым ее движением словно приоткрывается больше.

Я же все сделал правильно. Поговорил с Лерой, объяснил. Не искал с ней встреч. Я через три дня уезжаю — вероятно, навсегда. Тогда какого хрена все это происходит?.. Почему она здесь, когда я так хорошо накачал себя коньяком, что при всех взял ее за руку — и осознал это только сейчас? Почему она в платье моего любимого цвета? Почему в чулках?.. В свой день рождения… Пьет Порнстар… Я просто не знаю, как еще можно усложнить этот вечер.

А нет, знаю.

— Лера, я курить, — говорю, поднимаясь. — Составишь компанию?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25. Дура, дура, дура!

Мы идем в какое-то место, похоже на оранжерею, но без цветов: с трех сторон стены из красного кирпича, с четвертой — большое панорамное окно, разделенное коричневыми рамами на прямоугольники — будто картины.

В одной картине — фрагмент проспекта с ползущими огоньками машин. В другой — разноцветные огни бара. Где-то просто черные ветки деревьев на фоне почти потухшего заката.

“Ты уезжаешь?.. С ней?” — хочу спросить я, хотя прекрасно знаю ответ.

Мне так горько!..

Избегаю его взгляда — смотрю на прямоугольник стекла, в котором отражаемся мы. Это тоже словно картина в рамке — мужчина и девушка стоят так близко друг другу, будто их сжимает толпа, хотя здесь больше никого нет.

“Если картина — значит можно…” — вспоминаю я слова Вадима и вижу, как мужчина убирает локон с плеча девушки, оголяя его. Как осторожно ведет подушечками пальцев по тонкой бретельке платья.

У меня сердце колотится в горле.

Невольно облизываю губы и чувствую на них сладкий привкус коктейля.

Перевожу взгляд с оконного стекла на Вадима. Он только что тоже смотрел на мои губы, а сейчас поднимает взгляд, но делает это медленно, не таясь. Господи, как же волнительно…

Вадим достает сигарету из пачки, зажимает ее губами, но не прикуривает — смотрит мне в глаза, будто проникая взглядом. Я сглатываю комок в пересохшем горле.

Вадим видит меня насквозь. Он знает о моих снах. Он лучше эпл-вотч чувствует, как зашкаливает мое сердцебиение. Он ведь что угодно может сотворить со студенткой, которая все это к нему чувствует. “Пусть бы он мной воспользовался…” — думаю я и тотчас же мысленно отвешиваю себе пощечину. Дура, дура, дура! Где твоя гордость?

Вадим отнимает сигарету от губ. Слышу, как пальцами другой руки чиркает колесиком зажигалки, но на нее даже не смотрит.

— Ты красивая, — вполголоса говорит он. — Линии твоего лица. Линии бровей. Линия носа... — Вадим проводит по лицу взглядом, будто подушечной пальца.

Я на миг прикрываю глаза, переживая эти ощущения.

В голове легкий дурман. Шпильки словно размякли, не стоят ровно.

Как это — когда тебя касается такой мужчина?.. Как это — когда он тебя целует?.. Невольно касаюсь губ и, поймав пронзительный взгляд Вадима, не опускаю руку.

Что он подумает? Девочка выпила первый коктейль в своей жизни и соблазняет мужчину? Пусть думает.

Не отпуская его взгляда, медленно провожу указательным пальцем по губам и слегка проникаю им между ними — я опытная, я много раз делала это во снах.

Вадим Алексеевич… Вы даже не представляете, что мы с вами вытворяем в моих фантазиях…

Вадим так смотрит на меня, будто я произнесла это вслух.

И в этот момент я отчетливо понимаю, что у нас все может получиться. Что он тоже испытывает ко мне влечение. Что этот невероятный, обалденный мужчина может стать моим первым…

Меня чуть ведет в сторону. Ой!..

Машинально хватаю Вадима за плечо, он так же машинально придерживает меня за талию, притянув к себе.

Я замираю в его объятиях.

Наши тела, наши губы почти соприкасаются, почти… Воздух между нами, кажется, сейчас взорвется от напряжения.

То жар приливает к щекам, то кровь отливает от лица. Я сейчас точно рухну.

Нужно только чуть приподняться на цыпочках…

Поздно. Вадим отпускает меня. Засовывает неприкуренную сигарету в пачку.

— Все, Лера, пойдем, — твердо говорит он. И словно по команде в курилку вваливается толпа.

Я в полном смятении. Пойдем куда?! Просто вернемся в зал? Или к нему домой?.. По тону голоса казалось, что в зал. Но по его взгляду — точно домой.

С замиранием сердца иду следом.

— Мы уходим, — бросает он друзьям, которые почему-то пересели за соседний столик к каким-то девушкам.

Господи, пусть у нас все случится…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26. Всё наслаждение мира

Пока Вадим рассчитывается с официантом, я выхожу на улицу — крошечная передышка перед тем, как все продолжится, глоток свежего воздуха — голова кружится от волнения.

Стою в одиночестве, кутаясь в плащ. Из-за двери глухо доносится музыка, но здесь, снаружи, тихо. Слышно, как капли плюхаются с кленовых листьев на асфальт — недавно прошел дождь. Темно, тепло и влажно. Тускло светят белые резные фонари. Над ними горит луна, будто еще один фонарь.

Я жду Вадима.

Это надо еще раз произнести вслух, чтобы осознать: “Я жду Вадима”.

И вот он выходит вместе с какой-то компанией, очень веселой и шумной. Она стекает со ступенек, и мы снова остаемся одни.

Вадим протягивает мне клатч:

— Ты обронила, Золушка?

— Да, — улыбаюсь я. — Все время с рюкзаком, непривычно, что сумочка…

Он вызывает такси. Потом лезет в карман брюк за пачкой сигарет.

Я смотрю на него и не могу отвести взгляда. Будто какая-то магия. Нельзя так пялиться — это неприлично, слишком откровенно. И продолжаю смотреть. И продолжаю смотреть на него во все глаза, запоминаю каждую черту лица, каждую родинку, каждую морщинку. Потому что это наш последний вечер, я больше его не увижу.

Холодный свет фонаря будто вырезает его образ из чернично-желтого ночного пейзажа. Его плащ распахнут, из кармана торчит язычок синего галстука. Рубашка расстегнута на две пуговицы, я вижу край нательной майки. Я легко могу представить, как в этой майке он перед сном чистит зубы. Или как утром натягивает брюки и застегивает на них ремень. Белая майка оттеняет его загорелые подкачанные руки…

— Ччерт!.. — Вадим бьет пальцем по колесику зажигалки, но искра не высекается.

— Давайте помогу, — предлагаю я и делаю шаг к нему.

Он поднимает голову, сигарета застывает между его губ. Взгляд пронзительный, волосы взъерошены на макушке.

Я смотрю на него и понимаю, прямо в этот момент понимаю, что отчаянно в него влюбилась. От этого ноет сердце, но так солнечно на душе!

Он протягивает зажигалку. Я подхожу ближе, чиркаю по ней, и огонек тотчас же разгорается.

Он тихо хмыкает — как ловко у меня получилось. Наклоняется с сигаретой к огоньку — и обхватывает мою ладонь своими.

У меня сердце останавливается, и кровь приливает к щекам.

У него теплые сильные руки, но касается меня бережно.

Вадим медленно выпрямляется.

Теперь мы стоим прямо друг перед другом — так близко, что неудобно смотреть в глаза. Поэтому я смотрю на его губы, выпускающие в сторону струйку дыма.

— Хочешь? — спрашивает он, вероятно, о сигарете.

Я никогда не курила.

— Хочу.

Он подносит сигарету к моим губам. Я делаю осторожную, медленную затяжку, почти не вдыхаю. Я вообще не помню, как надо дышать. Но все же как-то дышу, потому что чувствую запах его парфюма, и от этого под ногами размягчаются бетонные плиты. Снова смотрю на его губы. Я оглушена его близостью. Я словно вся звеню.

Он убирает сигарету от моего рта. И в тот же миг поднимает другую руку и запускает пальцы в мои волосы на затылке. Я невольно прикрываю глаза, из меня вырывается тихий стон удовольствия.

Он замирает. А потом я чувствую на своих губах его губы. Мягкое прикосновение, пауза, настойчивое прикосновение. Он дико приятно, дико чувственно языком раздвигает мои губы, а я застыла, как дура, даже ответить не могу, от шока, от этих невероятных ощущений.

Наши языки соприкасаются, это тотчас же отзывается внизу живота. Я чувствую сексуальное желание, настоящее, женское, требовательное, — просто от соприкосновение языков. Я отвечаю ему, не отдавая себе отчета, говорю поцелуем то, что никогда не решусь сказать вслух: я потеряла из-за тебя голову, я хочу тебя.

Меня никто никогда так не целовал — будто наслаждаясь, упиваясь мною. Не планируя в следующую секунду залезть мне под юбку, но собираясь взять от этого поцелуя все наслаждение мира.

А потом поцелуй прекращается.

Вадим отстраняется, смотрит мне в глаза — ищет ответ.

— Все в порядке? — спрашивает он.

Я только что целовалась с Вадимом.

Киваю.

Он тушит сигарету, спускается с крыльца и открывает мне дверь такси.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27. Я взрослая

Мы садимся на заднее сидение. Он у одного окна, я у другого.

Мне очень хочется потрогать свои губы.

Едва сдерживаю улыбку от того, как мне хорошо. Но, вероятно, улыбка сейчас не к месту.

Вадим не улыбается. Смотрит то на меня теплым, но быстрым взглядом, то в окно, задумчиво поглаживая подбородок. И тогда у меня закрадывается подозрение… Я выглядываю из-за головы водителя, чтобы увидеть на навигаторе пункт назначения.

Мы едем ко мне домой.

Мое сердце проваливается в пустоту.

Я мгновенно трезвею — не от алкоголя, а от своих фантазий.

Он везет меня домой. Просто домой — и больше ничего.

Все становится таким очевидным!..

У меня вспыхивают щеки от того, что я о нас нафантазировала. Стыдно… Боже, как стыдно… Хорошо, что я пила алкоголь — хоть какое-то объяснение моему поведению.

Какая же я распутная… Предала Виталика, чтобы провести день рождения в компании четверых взрослых мужчин. Я в прямом смысле слова была готова отдаться одному из них.

Теперь я знаю, чем меня привлекла картина “Эдип и Сфинкс”. Сфинкс с женским лицом и голой грудью — это я. Льну к Эдипу, вцепилась в него когтями, вцепилась взглядом… Он мужчина моей преподавательницы, а мне все равно. Он уезжает с ней в Америку, а мне все равно. “Пусть бы он мной воспользовался…” Мама сгорела бы от стыда, если бы прочла мои мысли.

— Остановите здесь, — просит Вадим. — Я сейчас вернусь.

Он исчезает в темноте. Сижу, невидящим взглядом уставившись в окно. Задерживаю дыхание, чтобы не зареветь от обиды и отчаяния. Ненавижу себя… и особенно за то, что, все понимая и осознавая, я ничего не хотела бы изменить. Мне невыносимо плохо без Вадима. Его нет и минуты, а я чувствую такое острое одиночество, что готова быть распутной и падшей, готова предать, кого угодно, лишь бы он просто вернулся в такси.

Он возвращается, с пышным букетом ромашек. Садится в машину и протягивает мне букет.

— Вместо того, который ты оставила в ресторане.

И я снова улыбаюсь. Вот так просто. Какая же я жалкая! И какая счастливая.

Я принимаю букет и едва сдерживаюсь, чтобы не окунуться в него лицом, — в это белое, нежное облако.

Вадим достает цветок из букета. Смотрит на меня с озорством, будто мальчишка.

— Хочешь, на примере ромашки покажу тебе, что такое искусство?

Я улыбаюсь еще шире.

— Конечно!

— Вот смотри… — Он крутит ромашку в пальцах, мы вместе внимательно ее рассматриваем. — Красивая, да? Но это просто цветок. А если сделать так…

Он резко отрывает лепесток — и я вздрагиваю внутри. Вот такой ромашкой буду я, когда Вадим уедет. С пустотой между белых лепестков.

— …А теперь это уже эмоция, — продолжает он. — В ромашке появился подтекст. Теперь каждый в этом цветке найдет что-то свое… Твой подъезд?

Вадим помогает мне выйти из машины.

Мы останавливаемся друг напротив друга.

Все, последние минуты. Секунды…

— У меня сегодня день рождения. — Я пытаюсь улыбаться, а на самом деле просто тону. — Мне исполнилось девятнадцать, — говорю будто между прочим, но это же намек, намек! Я почти открытым текстом заявляю:”Я взрослая, нам можно”.

Цепляюсь пальцами за букет, как за спасательный круг.

Вадим кладет ладонь мне на шею. Чуть притягивает к себе — легкое, едва ощутимое движение, я подчиняюсь, подаюсь к нему — и целует меня в лоб.

— С днем рождения, Лера. Спокойной ночи.

Он уходит первым.

Я отворачиваюсь. Поднимаюсь по ступеням к подъезду.

Каждым шаг болезненно отдается внутри — будто отрывается по лепестку ромашки.

Я постепенно возвращаюсь в реальность. В этот подъезд с вечно неработающим домофоном. В этот скрипучий лифт с прожженными кнопками. В эту квартиру…

Едва я открываю дверь ключом, как отчим хватает меня за шиворот плаща и втягивает в коридор. Букет летит на пол.

— Я же просил тебя выливать воду из таза под раковиной, — орет он, а я даже не понимаю, о чем речь. — Труба протекает, дура!

Да, просил — я и вправду забыла из-за всех этих переживаний.

— Мы с твоей мамой карачимся с утра до вечера, у тебя обязанностей раз два и обчелся!… — Отчим тащит меня на кухню, будто мешок какой-то. Я даже не пытаюсь сопротивляться — будет больнее. — Думаешь, уже взрослая, да? Можно уже бухать? Можно перед дрыщом твоим ноги раздвигать?! Шлюха! — Он швыряет меня на пол. Удерживая за плащ, возит туда сюда по луже, вытирая ее, будто тряпкой.

Он как тайфун: кажется, просто сметет меня с земли, ни пылинки не оставит.

Зажмуриваюсь, группируюсь, закрываю голову руками.

Наконец, он выдыхается, отступает.

Лежу в луже, боюсь открыть глаза.

— А ты кто такой?.. — слышу его удивленный голос.

У входа на кухню стоит Вадим с серебристым клатчем в руках.

__________________

Доброе утро, наши обожаемые читатели! А у нас сегодня скидки на две наши любимые соавторские книги:

"Друг сына"

(про обалдленного художника Стаса Волошина, он уже встречался в "Не сахарной" и еще сыграет важную роль)

И

"Его копия"

(подруга Леры - Маша - оттуда)

Обе книги можно найти на страничке Лены Лето

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 28. Вадим. Этим вечером урод — я

В курилке мы одни. Зажимаю сигарету губами, поднимаю взгляд на Леру — и забываю о зажигалке.

До меня наконец доходит, почему я похитил Леру у того парня.

Не потому, что хотел спасти ее день рождения, — конечно, нет. Я хотел снова испытать это чувство — болезненное до дрожи в мышцах и сладостное до щекотки в груди.

Я хотел снова находиться с ней рядом. Ловить ее робкие отчаянные взгляды, видеть румянец, припухшие губы — она часто прикусывает их от волнения. Желать ее так сильно, что нужно принимать позы, при которых это не так очевидно.

Если так рвет крышу от женщины — поддайся или уйди. А я как идиот только подпускаю ее ближе. Может, чувствовать жжение в легких, опаленных ее ромашковым запахом, — мое извращенное удовольствие?

Нет, я хочу не этого. Я хочу сорвать с нее платье, как подарочную упаковку. Хочу целовать ее так, чтобы стерлись зубы... Мне точно тридцать? По ощущениям семнадцать. Хотя и в семнадцать меня так не ломало от близости женщины.

А если добавить к этому бутылку коньяка, выпитую за вечер? И еще пресловутое “никто не узнает”?.. Не понимаю, где беру столько силы воли, чтобы завершить этот вечер.

Мы выходим из ресторана на улицу. Я вызываю такси на Лерин адрес. Через четыре минуты подача. Как раз, чтобы покурить.

…Я просто немного расслабился, отпустил контроль — все же закончилось. Но, похоже, что-то внутри меня только этого и ждало.

И вот Лерина прохладная ладонь с язычком огонька уже в моих руках. Такая нежная и хрупкая…

Ее губы касаются фильтра сигареты, которую только что прикурил я.

Еще мгновение — и ее волосы струятся между моих пальцев. Я обхватываю ее затылок ладонью, притягиваю к себе и в то же время склоняюсь к ее губам.

Это просто происходит, вот и все. Как стихия — неконтролируемая, непреодолимая. Я словно даже и не целую Леру, а узнаю ближе: какая ты на вкус? на ощупь? как ты стонешь, когда тебе хорошо? Какой же это кайф!..

Слава богу, приезжает такси.

Сижу в машине, прихожу в себя. Отворачиваюсь к окну, чтобы провести кончика языка по губам и снова почувствовать ее вкус. Твою мать…

Какого хрена я не удержался?

Зачем ей это надо?

Этим вечером урод — я.

Прошу водителя остановиться, покупаю букет ромашек вместо тех хилых гвоздик, которые сознательно оставил на диване. Это похоже на извинение?

Что-то несу про искусство — пытаюсь ее отвлечь.

Какой же я дурак…

Прощаюсь с ней. Целую в лоб — все, конец. Пока.

Сажусь в такси, слишком громко хлопнув дверью. Внутри бушует ярость — на себя, на обстоятельства, на то, что мне не двадцать.

— Все, поехали! — говорю таким тоном, будто во всем виноват водитель.

А он:

— Ваша девушка, похоже, забыла. — И кивает на заднее сидение.

Оглядываюсь, а там Лерин клатч.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29. Я знаю, знаю

— Давай, вставай, Лера, — спокойным голосом говорит Вадим, протягивая мне руку. Но я вижу, как быстро поднимается и опускается его грудная клетка, как от гнева порозовели щеки.

— А ты, Лерка, время зря не теряла… Твой новый трахаль? — Отчим аж расплывается в улыбке, будто рад, что кто-то еще подвернулся ему под руку — он выше, мощнее и злее Вадима.

Я встаю, изо всех сил цепляясь за Вадима. Только не отпускай меня, пожалуйста, не отпускай.

“Не отпущу”, — отвечает он взглядом.

Крепко сжимая мою ладонь, Вадим ведет меня в коридор. Отчим следом. Слышу его тяжелое, пьяное дыхание.

— Пришел защищать эту шлюху?! — пьяно орет он и хватает Вадима за плечо.

Вадим торопливым движением подталкивает меня вперед, поворачивается к отчиму лицом и поднимает руки, будто показывая, что безоружен.

— Все, спокойно, спокойно… С ней все будет хорошо, обещаю!

Я хватаю с пола букет, выбегаю за дверь и жму кнопку лифта, оглядываясь на Вадима.

— Да мне насрать на твои обещания! Лера! Ты куда собралась?! — Отчим с силой толкает его ладонями в грудь. Вадим отступает на пару шагов, но удерживает равновесие и снова преграждает отчиму путь.

— Соседи уже вызвали ментов. Нам с Лерой подождать их здесь? Или уйдем, а ты скажешь, что вызов ложный.

— Сука… — хрипит он, но замедляется. Верит или нет, но угроза подействовала — у него уже был привод за дебоширство в баре. — Она мне как дочь!

— Я уже это понял, — говорит Вадим, мельком оглядываясь на меня.

Старушка из соседней квартиры вышла на лестничную клетку, вытягивает шею, пытаясь заглянуть в мою квартиру.

— Что ж это такое творится, что творится?.. — шамкает она.

Мы входим в лифт. Я вжимаюсь в стенку. Боюсь, что отчим, как в фильмах, в последнюю секунду вставит ладонь между створок. Но ничего не происходит.

Когда лифт закрывается, я, опустошенная, сажусь на корточки. Вадим опускает голову и упирается в дверь ладонью.

— Он ударил тебя?..

— Нет. Он в жизни меня не бил. Но тебя мог бы, — тихо отвечаю я.

— Ну… — Вадим ведет плечами, — я бы ответил. Не зря же шесть лет боксом занимался. И там на столе стояла удобная бутылка водки.

Боже… Как подумаю, что могло произойти…

Лифт, натужно скрипя, отсчитывает этажи.

Я прочищаю горло.

— И что, соседи в самом деле вызвали ментов?..

— Не знаю, может быть. Орал он так, что я от лифта услышал.

Мы выходим из подъезда. Я цепляюсь за локоть Вадима, когда мы спускаемся с крыльца. Алкоголя во мне уже ни капли, но после произошедшего колени подкашиваются.

Мы садимся в такси. Ловлю себя на мысли, что мне совершенно все равно, куда мы едем.

— Как ты узнал… — спрашиваю я, теребя ромашки. — Ну ладно, домофон не работает, но этаж?..

— Лифт остановился на твоем этаже, — отвечает Вадим, глядя в окно. — А там я уже пошел на звук… У тебя часто такое?

— Нет, не часто. Как сегодня — вообще впервые… Но, понимаешь, отчим военный, был в горячих точках…

— У меня переночуешь, — прерывает меня Вадим. — И в магазин зайдем — сигареты закончились.

Такси высаживает нас недалеко от его дома.

Так непривычно, так волшебно-буднично — рассматривать с Вадимом прилавки магазина. Чувствую себя словно в каком-то фильме — столько всего уместилось в этом вечере.

— Купить тебе шоколадку? — спрашивает Вадим. Я бросаю на него взгляд — на мгновение кажется, что я рассказала ему про сладкое. Но нет, не рассказывала.

— После того, что случилось, только если с коньяком, — улыбаюсь я.

— Как скажешь. — И Вадим берет с соседнего стеллажа бутылку коньяка.

— Я не это имела в виду…

— Я знаю.

Мы поднимаемся в мастерскую. Я наконец снимаю эти жутко неудобные туфли. Ступни в них будто зацементировались — даже босиком ощущаю себя, словно на каблуках.

Вадим включает нижний свет — мягко вспыхивают лампы на столе, на тумбочке. Уютно. Потом разжигает камин, и становится теплее: и телу, и душе.

Не снимая плаща — меня все еще знобит после встречи с отчимом, — ставлю букет в какую-то дизайнерскую вазу в виде ладони и сажусь на край дивана.

Смотрю на Вадима, и дрожь успокаивается, а сердце трепыхается все сильнее.

Он стоит у стола, прикуривает сигарету, огонек зажигалки удлиняет тени его ресниц. Пламя камина мягко подчеркивает черты его красивого открытого лица с тонкими морщинками между бровей — он о чем-то глубоко задумался. Темные короткие пряди падают на лоб. Глаза кажутся черными, как ночное небо, и отблески огня в них похожи на звезды.

Я могла бы смотреть на него всю жизнь, и это никогда бы не надоело. Но у нас всего одна ночь.

Все было не случайно. И мой день рождения, и путаница с бронью, и приглашение Вадима. И поцелуй. И происшествие с отчимом. Это крошки, разбросанные судьбой, по которым я пришла сюда.

Я должна была оказаться этой ночью в его мастерской.

Это не я задумала, а кто-то свыше — кто очень меня любит.

Вадим поворачивается ко мне спиной, наливает коньяк в бокал.

— Будешь? — спрашивает.

— Нет, — отвечаю я. Жар обжигает щеки перед тем, как я произношу: — Хочу все помнить и все чувствовать.

Его плечи замирают.

Коньяк льется и льется — бокал почти полный. Вадим держит бутылку, не шевелясь. Потом отставляет ее, опирается о стол ладонями.

Он все понял.

Вадим поворачивается ко мне лицом, тушит сигарету в пепельнице и прислоняется к столу. Наши взгляды переплетаются, как стебли плюща. Стягиваются, приближая нас друг к другу.

Я встаю с дивана и медленно иду к Вадиму.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30. Вадим. Возможно, навсегда

Я стою в мастерской и наливаю коньяк в бокал. Меня внутри колотит, как во время простуды. Хотел бы я списать это на встречу с тем мудаком, но мне до него нет дела. А вот Лерин взгляд я чувствую сквозь рубашку.

Лера в моей мастерской и останется здесь на ночь. Она сидит на моем диване, который так легко раскладывается. В плаще, который так хочется с нее снять...

Не знаю, что теперь меня остановит. Землетрясение?

Мне надо выпить.

Предлагаю ей коньяк — отказывается.

— Хочу все помнить и все чувствовать, — говорит Лера, замирая от собственной откровенности.

Я едва не проливаю коньяк.

Все мои мысли об этом, только об этом — так что я понимаю ее слету. Смысл слов окатывает низ живота болезненным жаром.

— Лера… Ты сейчас сама не своя. Не надо. — Я все еще пытаюсь поступить правильно, хотя в этом уже нет никакого смысла.

— Со мной все в порядке, — вполголоса отвечает она. — Я знаю, что чувствую. Я научилась это понимать — благодаря тебе.

Поворачиваюсь к ней лицом.

— Я через три дня уезжаю, — голос ломается.

— Это я тоже знаю, — говорит она, поднимаясь с дивана.

— Возможно, навсегда.

— Знаю… — Она все ближе.

— Это только на одну ночь, Лера.

— Я знаю, знаю, — улыбается она, подходя ко мне вплотную.

Сложно понять, кто из нас делает движение первым, — мы просто сталкиваемся телами, губами. Я впиваюсь в нее пальцами. Вжимаю в себя, будто хочу себя ею заполнить.

Рывком стягиваю с нее плащ.

— Лер, я слишком пьян, чтобы быть терпеливым и нежным, — говорю я охрипшим голосом.

— Не будь… — отвечает она на выдохе.

Целую ее, попутно расстегивая сзади молнию платья. Стягиваю его вместе с этим дурацким лифчиком без бретелей. Разворачиваю ее лицом к столу, резко наклоняю к нему, вжимаясь в нее пахом. Прикусываю основание шеи, не сильно себя сдерживая, мну грудь, сжимаю между пальцев камешки сосков. Какой кайф…

В этом шторме удовольствия что-то меня настораживает. Лера больше не мягкая и податливая. Она дрожит в моих руках, она хочет, но все равно зажата.

И тут до меня доходит…

— Лера… — Я останавливаюсь. Мягко касаюсь губами ее затылка, пока думаю, как с ней об этом говорить. — Лера, у тебя это в первый раз?

Целую вечность жду ответа. Наконец, она кивает.

Черт… О таком надо предупреждать, Лера! Так и хочется ей это сказать. Только смысл? Второго первого раза у нее не будет.

Я поворачиваю ее к себе лицом. Вглядываюсь в ее глаза, пытаясь понять, что она чувствует. Чертов коньяк…

— Тебе страшно? — тихо спрашиваю я, поглаживая ее обнаженные плечи.

— Немного…

— Ты по-прежнему этого хочешь?

Она кивает.

— Тогда поцелуй меня.

Лера так смотрит на меня… будто не понимает. Потом понимает.

Стою, не двигаясь. Она сама осторожно обвивает мою шею руками и нежно касается моих губ. Я выжидаю пару секунд и с такой же нежностью ей отвечаю. Как могу, пытаюсь сдерживать коней, наслаждаться этой неторопливостью, робостью, ее теплом, ее запахом.

— Теперь сними с меня рубашку.

Ее губы вздрагивают в улыбке. Любуюсь ей. Мягко провожу подушечкой пальца по ее горячей щеке. Сейчас удержать себя в руках куда сложнее, чем в курилке. Но и ставки выше.

Я рассматриваю ее лицо в свете камина, убираю пряди ее волос за плечи, пока она дрожащими руками расстегивает пуговицы моей рубашки.

Чуть приподнимаю пальцами ее подбородок, чтобы снова соприкоснуться с ней губами — я уже соскучился по ее поцелуям. Она замирает.

— Продолжай, — улыбаюсь я, поглаживая большим пальцем ее подбородок. — У тебя хорошо получается.

Лера неловко, прикусив губу, возится с пуговицей. Потом со следующей. Наконец, справляется со всеми. Я помогаю ей снять с меня рубашку.

Она поднимает на меня вопросительный взгляд.

Я отвечаю улыбкой.

Тогда Лера берется за край майки и тянет ее вверх, я покорно поднимаю руки.

— Теперь прикоснись ко мне.

Она осторожно — боже, как осторожно! будто я помнусь — кладет теплые ладони на мою грудь.

— Теперь не страшно? — спрашиваю я. Она улыбается. — Тогда подожди меня немного, ладно?

Иду в душ и становлюсь под ледяную воду.

Стою там, пока от холода в голове не начинает звенеть, зато проясняется.

Я обматываю бедра полотенцем и выхожу к ней.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31. Умница, моя девочка

Вадим выходит из душа с мокрыми волосами, в одном полотенце. Садится в кресло и протягивает руку.

— Иди ко мне.

Иду, сердце замирает при каждом шаге. Я снова застегнула платье, чтобы не выглядеть странно. А Вадим смотрим на меня таким горячим взглядом, будто я уже обнаженная.

Он наклоняется и, глядя в глаза, обхватывает мои лодыжки ладонями, медленно скользит по чулкам выше. Я зарываюсь пальцами в его ледяные пряди, он прикрывает глаза от удовольствия.

— Я думал, что мне не нравится, когда касаются моих волос… Я ошибался. — Вадим открывает глаза. У него такой мягкий, затуманенный взгляд!.. — А еще, оказывается, я до одури люблю чулки, — едва не мурлычет он и ласково трется головой о мой живот. — Ты дрожишь.

— Немного… — Я снова медленно пропускаю пряди его волос между пальцами.

— Так и должно быть, когда чувствуешь все это. Я намного старше тебя и куда опытнее, но я сел в это кресло… ммм, еще раз так сделай… потому что пол уходил из-под ног. И алкоголь здесь ни при чем.

Его волосы еще холодные, а плечи горячие — от них пышет жаром. Я поднимаюсь ладонями выше и прикрываю его прохладные ушки, грею их. Мелькает воспоминание, как на эти ушки засматривались девчонки в универе, когда Вадим притворялся нашим преподавателем.

Он поднимается с кресла, оттесняет меня к столу, пока я не сажусь на него. Склоняется к моим губам — и я понимаю, что чувствует женщина, когда мужчина вот так сильно хочет близости, и ему не надо сдерживаться. Это похоже на ощущение скорой грозы, неотвратимой, величественной и мощной настолько, что дух захватывает от предвкушения и восторга.

— Раздвинь ноги, — шепотом просит Вадим и прикусывает мочку уха.

Он руками и губами ласкает мое тело, покрытое мурашками. Проскальзывает ладонью по животу, ниже, по завиткам волос… Я замираю в осторожном ожидании, но Вадим не дает передышки: целует меня жарко, настойчиво, одновременно касается между ног такой чувствительной точки, что я ахаю. Мягко нажимает на нее, кружит пальцем, запуская по телу то горячие волны, то россыпь мурашек. Я снова дрожу, но теперь не от волнения или холода, а от удовольствия. Ох!.. Божечки…

Он пробирается пальцем вовнутрь, в горячую влагу, скользит им туда-сюда у самого входа. Мое возбуждение становится неудобным, хочется его успокоить, унять, но как-то… не останавливаясь… Пусть бы он проник глубже…

— Я очень тебя хочу, — шепчу ему в губы. Щеки и лоб раскаленные, дыхание сбито.

— Я вижу. И чувствую…

На эти слова, произнесенные этим тоном, выделяется влага — мое тело так реагирует на его голос…

— Я сейчас хочу, — стону я, едва слыша себя сквозь ощущения.

— Скоро… — отвечает Вадим и глубже проталкивает пальцы.

Я охаю от нового витка удовольствия. Невольно раздвигаю ноги шире, впуская его в себя, двигаюсь бедрами навстречу. Еще… Пожалуйста… Обвиваю рукой его шею, второй вцепляюсь в край стола. Целую Вадима в губы, трусь о его щеку. Удовольствие накатывает волнами все чаще, они длятся все дольше. Пока вместе с моим стоном не сливаются в одно мощное пронзительное ощущение.

— Умница, моя девочка, — шепчет Вадим мне на ухо, пока я пульсирую вокруг его пальцев. Ощущения настолько сильные, что звук его голоса кажется острым.

— Давай еще… — шепчет он, и я морщусь от этого болезненного кайфа.

Он делает во мне едва заметное движение пальцами, и меня будто разрывает от остроты ощущений.

— Я не выдержу… — умоляю я. — Давай теперь вместе.

— Давай, — с улыбкой в голосе говорит он и отодвигается от меня. Я замечаю, как что-то меняется в его взгляде — будто внезапно в радужку попадает отблеск фонарного света. — Только сначала я хочу кое-что сделать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 32. В натуральную величину

Кое-что сделать?..

Он нежно целует меня в шею и отходит от стола. Я машинально поправляю бретель платья, наблюдая, как Вадим открывает верхний ящик комода и вынимает оттуда шелковое постельное белье.

— Темно-синее? — улыбаюсь я.

— А ты как думала? — Он подмигивает.

Вадим раскладывает диван и расстилает белье.

— Ложись.

Я смотрю на мягкие складки пододеяльника, в которых запутался свет камина.

— Просто лечь?..

— Да. Просто ложись на спину. Руки закинь за голову.

Я так и делаю. Мне немного неловко, но больше интересно, что он задумал.

Ерзаю, устраивась поудобнее. Такая ласковая ткань…

— Мне надо что-то делать? — Я физически чувствую, как его взгляд скользит по моему телу: лицу, груди, бедрам, ногам — до самых кончиков пальцев.

— Ты уже делаешь.

— И что я делаю?..

— Доставляешь мне удовольствие. — Вадим присаживается на край стола, мнет губу. Боже, как это эротично… — Я именно так это и представлял. Ты после оргазма. Но все еще невинная. Последние минуты… В темно-синем на темно-синем.

Он поднимает с пола пустую раму и смотрит на меня через нее.

— Хотел бы я себе такую картину на стену. В натуральную величину. Ты не представляешь, насколько это красиво…

— Тогда сфотографируй меня, — прошу я, не шевелясь. — Хочу увидеть то, что видишь ты.

И хочу, чтобы мое фото осталось в твоем телефоне на память.

Вадим берет мобильный и фотографирует меня. Сначала через картинную раму, потом без нее.

— Покажи, что получилось, — прошу я.

Как же это будоражит! Первое эротическое фото в моей жизни. Сделанное мужчиной, которого я люблю всем сердцем. Который станет моим первым.

Вадим медленно мотает головой.

— Перерыв закончился.

Он откладывает телефон, берет из ящика стола серебристый квадратик презерватива и скидывает полотенце с бедер.

Я лежу на диване, все еще закинув руки за голову и, плавясь от стыда и возбуждения, наблюдаю, как Вадим надевает презерватив. У меня сладко сжимается низ живота от этой картинки: такой пошлой и такой прекрасной.

Он опускается на диван на колено и, глядя мне в глаза, скользит ладонью от щиколотки до самого платья, потом задирает его вместе с лифчиком выше, еще выше, пока оно не остается на запястьях. Тогда я перекидываю руки через его шею — теперь он в ловушке. Притягиваю его к себе, его губы горячие, с легкой горечью… Как может поцелуй доставлять такое удовольствие?..

Вадим выныривает из-под моих рук, стягивает с них платье и отбрасывает в сторону.

— Не шевелись, не произноси ни звука… — говорит он, нависая надо мной, упираясь локтями в диван. — Иначе все закончится слишком быстро.

Не прерывая нежного, тягучего поцелуя, он погружается в меня — я выдыхаю стон, его невозможно сдержать, когда испытываешь такое. Вадим едва ощутимо дергается, зажимает мне рот ладонью и начинает во мне двигаться. Сначала очень медленно, словно наслаждаясь каждым мгновением, потом быстрее, накрывая мои губы и шею поцелуями.

Я извиваюсь под его ласками, хочу быстрее, сильнее, глубже. И он будто слышит мои желания, но не торопится их выполнять. Я уже и не знаю, что ощущаю острее: его движение внутри меня, или жаркие поцелуи в губы, или сладкую боль, когда он сжимает мои соски.

Он входит в меня полностью, на всю глубину, я вскрикиваю от неожиданности и пронзительного кайфа, за пеленой которого едва ощущается отголосок боли. Еще несколько толчков, и на последнем, самом глубоком, Вадим замирает с надрывным стоном, таким чувственным, что внутри меня все снова ярко и горячо сжимается.

Он приподнимается на локтях, молча смотрит мне в глаза, гладит по волосам и нежно, тягуче целует в губы.

Не смотря на туман в голове, у меня появляется абсолютно четкая мысль: я никогда не буду счастлива больше, чем в эти самые секунды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 33. Плохая девочка

Я открываю глаза, и ощущение счастья накатывает на меня вместе с солнечным светом, который лавиной льется в окно.

В ванной шумит душ, будто теплый дождь. Я уверена, что теперь теплый и холодный дождь смогу различить по звуку.

Боже, это все было по-настоящему… Куда круче, чем в моих снах. И не больно… Я приподнимаюсь на локтях, откидываю одеяло — на внутренней стороне бедер слабые мазки засохшей крови.

Мне не было больно. Я даже забыла об этом подумать.

К ощущению счастья примешивается острое чувство благодарности Вадиму за то, что, оказалось, можно вот так.

Улыбаясь, я откидываюсь на подушки. И вот тогда на меня обрушивается реальность.

“Это только на одну ночь, Лера”. Он же сразу предупредил. А я согласилась.

Вадим сейчас выйдет из душа, и настанет этот неловкий момент, когда я буду собирать вещи, чтобы уйти. Потом вежливый поцелуй в лоб, как тогда у подъезда. “Я вызову тебе такси”.

Нет, пусть наше прощание останется в памяти, как сейчас: ослепительное солнце, звук дождя из ванной, еще теплая нега в теле, помнящем его ласки…

Я вскакиваю с дивана, суматошно натягиваю платье. Где чулки?! Едва нахожу их под диваном, засовываю в карман плаща. В универ опаздываю, а еще надо вернуться домой. Хорошо, что утром не будет отчима.

Всовываю ноги в туфли. Открываю дверь… а она поддается только на ширину ладони. Дергаю сильнее — едва поддается.

— Даже не попрощаешься? — слышу голос Вадима за спиной.

Резко оборачиваюсь.

Он стоит прямо передо мной в одном полотенце и удерживает дверь рукой.

— Все было настолько плохо? — спрашивает он абсолютно серьезно, но взгляд… снисходительный что ли? Будто я нашаливший ребенок.

— Э-э-э… — Оглядываюсь на дверь, словно жду подсказки. — Нет.

— Нет? — чуть склонив голову набок, переспрашивает Вадим.

— Все… было замечательно. — Я засовываю руки в карманы и сжимаю чулки. Почему так сложно — невозможно — сейчас смотреть ему в глаза?

— Тогда, может, еще задержишься?

Я выдыхаю и все же поднимаю на него взгляд.

— Ты сказал, “только одна ночь”. Вот я и подумала…

Вадим не дает мне договорить: одним движением втягивает меня в мастерскую, захлопывает дверь и прижимает меня к ней спиной. А затем целует так страстно, так сладко, что на мгновение проскальзывает ощущение дежавю: будто только начинается наша первая ночь.

— Останься, — шепчет Вадим, глядя в глаза, зарываясь пальцами в мои волосы.

Меня снова захлестывают эмоции, еще сильнее прежних, ведь теперь я знаю, как все будет.

— Мне надо в универ… — едва слышно говорю я ему в губы.

— Скажешь, что заболела…

— Нужна справка… — отвечаю я между поцелуями. Едва не висну на его шее — колени снова подкашиваются. — Но я сделаю… совру терапевту…

— Плохая девочка… — приглушенным голосом отвечает Вадим и легким движением скидывает полотенце с бедер.

Наши драгоценные читатели! Книга пишется прямо на ваших глазах, и нам сейчас нужно немного времени, чтобы определиться с сюжетом. Некоторое время продолжения будут выходить через день, но потом опубликуем сразу несколько глав. С любовью, Лена и Маша.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 34. Я не один

Мы распластались на диване — светлые тела на темно-синем. Я лежу на спине. По животу почти незаметно глазу ползет скошенная полоса солнечного света, падающего из мансардного окна. Живот чуть пульсирует, будто в нем сердце.

Удивительно… Еще вчера ночью я думала, что быть счастливее невозможно, но с тех пор я чувствовала себя счастливее уже много раз.

Я так внимательно изучаю полоску на животе, чтобы постоянно — ежесекундно — не смотреть на Вадима. Не смотреть на него очень сложно.

— Какую ты слушаешь музыку? — спрашивает Вадим — и все, он снова в фокусе моего внимания, будто ничего в этой жизни больше не существует. Только он: его запах, кусочек моей солнечной полоски на его бедре, взгляд, скользящий по моему лицу и замирающий в зрачках.

Я поворачиваюсь на бок, подкладываю ладонь под щеку и, глядя ему в глаза, мысленно повторяю, снова и снова: «Не уезжай, не уезжай… пожалуйста, не уезжай…» Я не могу его об этом попросить вслух, не имею права, но вдруг эти слова как-то проникнут в его подсознание, как двадцать пятый кадр, который не виден глазу.

— Музыка… Я ее не слушаю.

Его бровь взлетает.

— А что ты делаешь, когда… например, идешь от универа домой?

Пожимаю плечами.

— Думаю.

— О чем? — Вадим подкладывает ладонь под щеку — копирует мою позу.

Теперь я снова могу рассматривать и рассматривать его лицо, сколько угодно, совершенно безнаказанно. А еще могу быть с ним откровенной — все равно он уедет.

— О том, как вырваться из моей тусклой не сахарной жизни.

— И у тебя есть план?

— Окончить универ с отличием, устроиться на хорошо оплачиваемую работу. Выпускники моего факультета очень востребованы, я, в целом, поэтому сюда и поступала. — Приподнимаюсь на локте и пылко продолжаю: — А еще я буду создавать что-то красивое. Настолько красивое, что когда-нибудь ты услышишь обо мне даже в своей Америке.

Он едва заметно кивает.

— Мне нравится твой план. Но, знаешь, его будет проще осуществить, если иногда о нем не думать… Я дам тебе кое-что послушать.

Вадим встает с дивана и возвращается ко мне с телефоном и большими наушниками.

— Эта инди-рок группа Arctic Monkeys, песня "No. 1 Party Anthem". Если надо будет отключать мысли, слушай ее, ладно? Закрой глаза. — Он надевает мне наушники и нажимает в мобильном приложении play.

С первыми же аккордами я узнаю эту музыку, хотя раньше никогда ее не слышала. Я ее чувствовала — в ресторане с Вадимом, когда казалось, что мы остались одни. Эта мелодия, этот вокал будто стирают фон: другие звуки, картинки, мысли. Слушая ее, я всегда смогу оказаться наедине с Вадимом.

Погружаюсь в музыку, растворяюсь в ней… и чувствую, как Вадим почти невесомо касается кончиками пальцев моих губ, подбородка, медленно скользит по шее, по груди, вокруг сосков, двигается ниже. Его губы повторяют путь пальцев. Как нежно и чувственно… Слушая эту песню, я буду представлять нас с Вадимом в мастерской на этом темно-синем шелковом белье.

Его руки блуждают по моему телу, губы прихватывают мои сжавшиеся от возбуждения соски… Музыка и прикосновения сливаются в одно воспоминание…

Композиция заходит на второй или третий круг — я уже сбилась со счета… Я вдруг чувствую, как Вадим отстраняется, выпрямляется.

Открываю глаза — он оглядывается в сторону коридора.

Сколько времени мы провели в постели?.. Солнце уже потухло, по мастерской разлились сумерки.

Стягиваю с головы наушники, теперь музыка звучит очень тихо, и слышу стук в дверь. Стук — не звонок. Словно какой-то условный сигнал. От какого-то определенного человека.

Стук повторяется.

Вадим совершенно спокойно встает с дивана, натягивает на голое тело джинсы и идет в коридор.

Меня внезапно начинает тихонько знобить, как от сквозняка: плохое предчувствие.

Дверь открывается. Я замираю. Отсюда ничего не видно, но я отчетливо слышу знакомый голос, только с совершенно незнакомой, соблазнительно-томной, интонацией:

— Ты не отвечаешь на звонки, и я подумала, что застану тебя здесь. Вот купила, твое любимое.

Я так и представляю, как Людмила Викторовна протягивает Вадиму бутылку вина. И еще я представляю ее в высоких сапогах на шпильке и черном кожаном плаще на голое тело.

— Я не один, — отвечает Вадим. Вот так вот просто. Я бы умерла после такого ответа..

— А… — слышу в ее голосе удивление, разочарование, но Людмила Викторовна точно не умирает. — Ясно…

Длинная пауза. Как они смотрят друг на друга? Она пытается заглянуть за плечо Вадима, чтобы узнать, кто в его мастерской? Натягиваю одеяло до самого носа.

— Ладно… — Она будто тянет время. — Тогда до завтра?

— Скорее, до послезавтра.

— На рейс не опоздай, — с легкой издевкой говорит она, и дверь закрывается.

Вадим возвращается в комнату. Останавливается у дивана и внимательно на меня смотрит. Я спохватываюсь и тихонько опускаю одеяло до шеи.

Удерживая мой взгляд, он стягивает джинсы, садится на диван и берет наушники в руки.

— Теперь проверим на деле, как ты научилась не думать.

Он надевает на меня наушники, смачивает пальцы о мой язык и скользит ими между моих бедер. И это последнее, о чем я думаю в ближайшие часы.

Друзья, напоминаем, что музыку из наших книг мы выкладываем у нас в тг-канале, наслаждайтесь) @Leto_Ptahova Прямая ссылка на канал в вкладке “обо мне”

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 35. Ты тоже

Два дня и две ночи. За это время я прожила отдельную жизнь.

Весь последний вечер меня била дрожь от волнения и крутило живот, как перед самым сложным экзаменом. Я знала, что, когда проснусь утром, Вадима уже не будет.

— Лера… Мы же договорились… — вкрадчиво говорит он.

Мы лежим на разложенном диване, моя щека на его груди. Я честно старалась смахивать слезы до того, как они скатятся на его кожу, но их слишком много.

— Я все понимаю. — Улыбаюсь, а слезы текут и текут по щекам. — Это как курортный роман, но мне не нужно никуда уезжать. Ты предупреждал. Все честно. И видишь, я не прошу тебя остаться. Не прошу…

Вадим делает вдох и задерживает дыхание. Крепче прижимает меня к себе.

— Давай обсудим, что будет дальше.

Я всхлипываю. Мне очень нравится слово “дальше”.

— И что будет?..

— Ты не вернешься к отчиму.

Я привстаю на локтях, наплевав на то, как выглядит в свете камина мое заплаканное лицо.

— В смысле?.. Я там живу.

— Тебе нельзя жить с отчимом, — вполголоса говорит Вадим, поглаживая мое плечо. — Это небезопасно. Ты можешь остаться здесь до конца месяца — аренда оплачена. Потом переедешь в общагу — у меня хорошие отношения с деканом, я договорюсь. Общага новая, комнаты на двоих — почти отель. И еще…

Я и от первой его идеи не отошла, а он встает с дивана, достает какой-то блокнот из комода и протягивает его мне.

Открываю блокнот. На белом листе черной гелевой ручкой нарисована женщина с крыльями.

Не понимаю, в чем секрет. Вроде бы самый обычный рисунок, но эти штрихи… То резкие, с нажимом, как крик, то едва заметные, как сорвавшийся голос, и рваные пустоты между ними, словно тишина… Это не рисунок, это исповедь. Не зрителю, а самому себе.

Рассказываю об этом Вадиму.

Он смотрит на меня с любопытством, с приятным удивлением.

— У меня тоже такое ощущение… Смотри дальше.

Перелистываю страницу — там та же женщина, но план крупнее. На следующей — еще крупнее.

Собираю страницы пальцами и медленно отпускаю, одну за одной. Рисунки сливаются в непрерывное кино. Женщина оживает: взмахивая крыльями, увеличивается. Страницы опадают, и она все ближе, подходит к краю листа…

— Ого! И что это за блокнот? — смахнув со щек застывшие слезы, спрашиваю я.

— Это твоя страховка на случай, если понадобятся деньги, — пристально глядя мне в глаза, отвечает Вадим. — Когда-то я был агентом Стаса Волошина, и он отдал мне этот блокнот просто так. Сейчас это отличное вложение. Если понадобятся деньги, позвони по номеру на последней странице. Это хороший человек. Он даст честную цену.

Смотрю на него не мигая.

— Я не могу это принять.

— Конечно можешь! — говорит Вадим с таким удивлением, будто я сболтнула глупость. — Можешь, Лера. И примешь. Я хочу, чтобы у тебя все получилось. Чтобы ты окончила универ с отличием, устроилась на хорошую работу и создала такую красоту, о которой я услышу даже в своей Америке. И если для этого тебе понадобится блокнот — ты им воспользуешься. Это не просьба, Лера. Блокнот твой.

Теперь мне хочется плакать еще больше. Изо всех сил сжимаю переносицу.

Вадим обнимает меня, будто убаюкивает, гладит по волосам.

— А говорила, что не сахарная. Вон как таешь, — ласково шепчет он на ухо, а потом обхватывает мое лицо ладонями, заставляя поднять голову. — Смотри, смотри на меня внимательно! Ты и дальше будешь умницей, моя девочка. Закончишь универ с красным дипломом и найдешь себе отличную работу, где сможешь раскрыть свой талант. В твоей жизни будет много творчества, красоты и денег. Сама выберешь себе мужчину, выйдешь замуж по любви — это важно. Замуж только по любви, поняла? Ты добьешься всех своих целей и осуществишь все свои мечты. Ты будешь счастлива. Обещаешь?

Всхлипываю.

— Лера, обещаешь? — Его теплые ладони липнут к моим мокрым щекам. Между бровей пролегла складка, будто ему больно.

Больно. Из-за меня.

Я поспешно киваю. Делаю глубокий вдох.

— Вадим… Ты самое, самое лучше, что было в моей жизни.

Он скользит взглядом по моему лицу: подбородку, губам, переносице — и останавливается на глазах.

— Ты тоже. Ты тоже…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 36. Вадим. Когда теряешь голову

Конечно, Люда что-то почувствовала.

— Сходи в душ. Мне неприятно, когда от тебя пахнет другой женщиной, — сказала она, когда я пришел к ней в день отлета с чемоданом в руках. Закрылась в спальне, хлопнув дверью.

Я и в самом деле вернулся к ней, не приняв душ, — чтобы не разбудить Леру.

Потом Люда успокоилась, пришла ко мне на кухню.

— Мне все равно, с кем ты спишь, — сказала она, с силой нажимая на кнопку кофемашины. — Мы в первую очередь партнеры.

Я к ней такой не привык.

Такси, аэропорт. Зал ожидания.

Мне казалось, будет проще. Но вот смотрю в панорамное окно на взлетную полосу — и вижу Леру в темно-синем на темно-синем. Приоткрытые губы, порозовевшие щеки, руки закинуты за голову — в ожидании меня. Еще девушка. Но уже моя. От этого воспоминания мурашки бегут по ребрам, будто от стекла тянет холодом.

— Это не просто везение, ты же понимаешь? — Люда становится возле меня, и возникает неприятное чувство, будто она подсмотрела мою картинку воспоминаний. — Конечно, они могли пригласить любого преподавателя. Но пригласили меня. Потому что все решают связи. А я пригласила тебя как своего ассистента — твое будущее тоже решают связи. Вернее, связь со мной, — говорит она, не умолкая, будто хочет меня в чем-то переубедить. — Конечно, университет Западного Орегона — не самое престижное заведение, но это просто старт, возможность закрепиться. Нас ждут такие перспективы!.. Аукционы, частные коллекции… Это, конечно, не быстрый процесс. Нужно больше связей, больше денег…

Смотрю на Люду с недоумением. Что с ней происходит? Мы же все это давно обсудили.

Говорю ей, что мне надо в туалет. Останавливаюсь возле раковины, пялюсь на экран телефона.

“Не надо, Лера, не пиши, — мысленно прошу я ее. — Не пиши, не звони. Это не нужно ни тебе, ни мне. Все закончилось”. А сам гипнотизирую экран в ожидании какого-нибудь “доброго утра”, или “спасибо за цветы”, или хотя бы “ты забыл зубную щетку”.

Дебилизм!

Пытаюсь смыть ледяной водой это дурацкое выражение лица.

Снова открываю мессенджер. Пишу “Доброе утро”. Стираю.

С силой прижимаю телефон ко лбу.

Дурак, дурак, дурак!

Все. Хватит! Я удаляю ее имя из списка контактов.

Посадка.

Занимаю место у окна — Люда не любит там сидеть.

Взлет. Запихиваю в рот мятную конфету, вставляю наушники в уши и включаю John Coltrane “Naima” — как раз для длительного медитативного полета. Устраиваюсь поудобнее, прикрываю глаза… Ведь ничего у этой музыки нет общего с Arctic Monkeys, а все равно в темноте мыслей сразу возникает Лера, обнаженная, тоже в наушниках, с распущенными волосами…

Люда касается моей руки. Я внутренне напрягаюсь и вынимаю один наушник.

— С кем ты был в мастерской? — спрашивает она, пристально вглядываясь в меня болотными глазами.

Я не отвечаю — отворачиваюсь к окну.

— Кто она, Вадим? — требует Люда.

Поворачиваюсь к ней лицом.

— Ты же не хочешь, чтобы я тебе врал.

Она склоняется ко мне, сжимает мое запястье, прямо вцепилась в него.

— Вспомни своего отца. Ты сам говорил, пока твоя мама не ушла, у него ни разу не было проблем в небе. Ни разу!

— Причем тут это? — сквозь зубы говорю я.

Люда отодвигается. Смотрит на меня с жесткой улыбкой, будто я сам напросился на грубость.

— Когда теряешь голову, теряешь и все остальное.

— Моя голова на месте, — отвечаю я и надеваю наушники.

А сердце — нет. Сердце осталось в мастерской.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 37. Для него

“Я хочу запомнить тебя глазами... Я хочу запомнить тебя руками... Я хочу запомнить тебя губами…” — звук его голоса, ласка его ладоней проникают под кожу, разгоняются кровью по телу. Вадим целует меня в губы, и эта нежность оседает на сердце.

Мы не спим всю ночь. Под утро я просто выключаюсь, как телефон, у которого сел аккумулятор.

Когда я просыпаюсь, Вадима уже нет. Только букет ромашек на моей подушке — уже более пышный, чем прежний. Я зарываюсь в него лицом. Улыбаюсь, окропляя цветы слезами. Мне пронзительно грустно и все же так светло на душе!

Приподнимаю подушку, перетряхиваю одеяло, иду к столу — никакой записки. Ее и не должно быть — мы же договорились не писать, не звонить. Просто…

В телефоне ни одного сообщения от него, ни одного пропущенного вызова. Зато два от Виталика.

Пока я смотрю на экран, он звонит снова. Принимаю вызов. Медленно подношу телефон к уху.

— Привет, — говорит он, — как дела?

И этим простым вопросом ставим меня в тупик.

Как у меня дела?..

— Хорошо, — наконец, выдавливаю я дежурную фразу.

— Слушай… — Я прямо вижу, как Виталик, нервничая, скребет ногтями небритый подбородок. — Давай забудем то, что произошло в ресторане. Пусть все будет как раньше.

У меня аж брови приподнимаются — я просто на доли секунды забыла, что до встречи с Вадимом у меня была другая жизнь.

— Прости меня, — искренне прошу я. — Я поступила с тобой как настоящая…

— Прощаю, — перебивает он меня. — Давай встретимся.

— Виталик… — Я сажусь на край кровати, заворачиваюсь в одеяло, пока тщательно подбираю слова. — Мы с тобой всю жизнь были друзьями, и не надо было ничего менять.

— Это что значит? — напряженно спрашивает он. — Ты меня бросаешь?..

— Я тоже хочу, чтобы все было, как раньше. Но до того момента, как мы решили поиграть в парня и девушку.

Он шмыгает носом.

— Да блин, конфетка… Ну ты даешь! — Пауза длится и длится. Слышу в телефоне, как Виталик ходит туда-сюда. — Думаешь, получится?..

— Конечно, получится!.. — уверяю я. И вспоминаю, о чем хотела спросить его с того самого вечера. — Только скажи честно… Честно — слышишь? — как другу. Что случилось с бронью? Ты специально это сделал?

Виталик тяжело вздыхает.

— Ну… мне показалось, что, когда они повторяли дату, то сказали немного другую. Плохо было слышно. И я не переспросил… Но Лера! — взвинчивается он. — Ты видела, какие у них цены?! У меня же нет таких денег, ты знаешь. Мы бы просто сидели там, глядя на стакан воды. Разве это день рождения? На что ты вообще рассчитывала?!

— На чудо, — тихо отвечаю я. И оно произошло.

Не сказать, что после этого разговора мы и в самом деле стали друзьями, но иногда вместе ходим в пиццерию или в кино. Я познакомила его со своей одногруппницей и, кажется, они друг другу понравились.

Когда срок аренды мастерской закончился, я переехала в общагу — она и в самом деле оказалась, как отель.

Складывая в рюкзак свои вещи перед отъездом, я вспоминала, как в наш последний вечер собирал вещи Вадим. Тогда я смотрела на него и думала о том, что буду любить его всю жизнь. Я понимала, что спустя время мне не будет так больно, не будет так остро. Что когда-нибудь я смогу без слез рассматривать его фото в соцсетях. Но также я знала, что такая любовь в моей жизни больше никогда не повторится.

Время покатилось своим чередом.

Наступила середина октября.

Суббота, я иду из общаги в сторону метро, глядя в телефон, — решаю свои вопросы. Вдруг появляется солнце, и на его фоне, вопреки прогнозу погоды, начинает сыпать первый снег. Снежинки мелкие, будто манка, мельтешат в воздухе, искрятся. Я пару секунд любуюсь этим зрелищем, потом снова утыкаюсь в экран телефона. Прохожу несколько шагов, останавливаюсь и, щурясь от солнца, смотрю на снег. Потом прячу телефон в карман, достаю из рюкзака наушники и включаю Arctic Monkeys "No. 1 Party Anthem".

Я адски скучаю по Вадиму, я думаю о нем постоянно — это стало таким же необходимым и естественным делом, как дышать. При этом у меня совершенно ясная голова.

А сердце… Сердце улетело в Америку.

Наши любимые читатели! Как было и с “Не подарком”, и с “Нежностью” — вы можете завершить историю Леры и Вадима прямо сейчас, на красивой светлой ноте. Согласитесь, не самый плохой финал: герои не могут быть вместе, но благодаря Вадиму жизнь Леры полностью изменилась.

Но у истории может быть продолжение. Предупреждаем: открыв эпилог, вы попадете в зону турбулентности (как говорил Вадим)). Эмоции, которые вы испытаете, будут мешать вам спать по ночам, вы будете хотеть сжечь авторов (такое у нас уже бывало)), но и любить нас будете безмерно. И да, будет ХЭ) А еще вы узнаете, чем завершилась история влюбленности Маши в Даника из “Его копии”. Ну что, рискнете?))

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эпилог

Выхожу из здания аэропорта в туманную влажную российскую осень. Я прилетел без пальто, но, если такая погода продержится две недели, оно не понадобится — в Калифорнии всегда тепло.

В кармане пиджака вибрирует телефон.

— Как долетел? — сонно спрашивает Люда — у нее сейчас ночь.

— Без проблем. — Поднимаю руку, привлекая внимание таксиста.

— Я скучаю…

— Мне пора.

Любопытно, что ностальгия настигает меня именно сейчас, когда я смотрю на город из окна такси. В Америке я не скучал по этим местам. Разве что по одному человеку. А теперь что-то тихонько скребет на сердце.

Люда оказалась права — Америка стала для меня трамплином в будущее, о котором здесь я не мог и мечтать. Мы живем в доме на берегу океана, много путешествуем. Люда преподает, а на самом деле, налаживает связи. Я ими пользуюсь для нашего блага — помогаю богатым людям, покупая предметы искусства, становиться еще богаче. Теперь мое окружение — топ-модели, владельцы холдингов, гонщики со всемирно известными именами.

Оставляю вещи в Людиной квартире, которую я должен продать до отъезда, принимаю душ и отправляюсь на встречу с деканом факультета экономики и маркетинга. У меня полсотни пунктов в списке дел, и этот визит — в самом конце, но я начинаю с него.

Чем ближе подхожу к универу, тем быстрее бьется сердце. Оно сейчас само по себе, отдельно от логики и здравого смысла.

В здании тихо — идут занятия. На другом конце коридора раздаются гулкие шаги — кто-то спускается по лестнице. Я невольно оглядываюсь, замираю. Вдруг Лера? Она же прямо сейчас занимается в одной из этих аудиторий. Четвертый курс. Уже выпускница.

Лера…

Просто в мыслях произношу ее имя — и щемит в груди. Память тотчас отзывается чередой образов: Лера стоит передо мной в кабинете, от волнения теребя цепочку на шее. Лера в моей мастерской, промокшая насквозь: “Не сахарная. Не растаю”... Я целую ее в макушку: “У тебя это в первый раз?..” Ее пальцы в моих волосах, ее губы, ее слезы… Наши сплетенные тела в последнюю ночь: “Лера, я хочу запомнить тебя глазами... Я хочу запомнить тебя руками... Я хочу запомнить тебя губами…”

И я запомнил. Так запомнил, что каждый раз, думая об этом, переживаю круговерть под ложечкой и жар в паху. Вот как сейчас.

Нет, не она. Просто какая-то девчонка сбегает по лестнице.

— Вадим Вересаев! — Декан распахивает мне объятья. — Два года прошло! А ты возмужал, похорошел! Костюмчик какой! И загар тебе к лицу! А зубы сверкают не по-нашему, не по-нашему… Кстати, поздравляю! — Он кивает на обручальное кольцо.

Я сдержанно благодарю. Не важно, как оно появилось.

Декан — поклонник современного искусства. Передаю ему сувенир от Люды — постер Кита Харинга. Декан в восторге. Долго благодарит, потом засыпает вопросами. Через полчаса смотрю на часы:

— Мне пора.

— Понимаю, понимаю! — Он трясет мою руку. — Люде пламенный привет!

Сбегаю по ступенькам. Задерживаюсь у расписания. У Леры последняя пара. Черт…

Мне надо просто уйти — это будет правильно.

Выхожу на крыльцо. Останавливаюсь, щурюсь — солнце внезапно вылезло из-за туч, золото на темно-синем. Желтые листья, кружась, падают на черный асфальт — как и в день нашего знакомства.

Отхожу к стене, прикуриваю сигарету — пальцы дрожат. Ей богу, как школьник...

Какая она теперь? Два года прошло — в ее возрасте это много. Может, подстриглась под мальчишку? Может, набила татушки? Стала краситься, выделяя клубничной помадой чувственные губы?

Вот будет мне урок — не караулить бывших девушек, — если сейчас прямо к крыльцу подкатит ее принц на черном Харлее.

Мне светло от этих мыслей, хотя лучше бы без принца. Просто хочу убедиться, что у нее все в порядке.

“Я окончу универ с отличием, устроюсь на хорошо работу, — она лежит на диване в моей мастерской, на ее обнаженном бедре скошенная полоса солнечного света, — и буду создавать что-то красивое. Настолько красивое, что когда-нибудь ты услышишь обо мне даже в своей Америке”.

Улыбаясь, выпускаю струю дыма.

На второй сигарете студенты начинают шумно выбегать из двери. Смутно угадываю в толпе несколько ее одногруппниц, но Леры среди них нет.

Толпа все редеет.

Окликаю ее одногруппника в кепке с логотипом мастерской Стаса Волошина.

— Привет, “Без названия”!

— Вадим Алексеевич! Вы вернулись?! — Он протискивается ко мне через пестрый поток студентов, широко улыбается.

— На пару недель. Лера была сегодня в универе?

— Лера? Серова? Так она же того…

— Чего — того? — напряженно спрашиваю я.

На конференцию уехала? Заболела? Ногу сломала?!

— Ну… ее же исключили. Еще в середине второго курса.

Сразу после моего отъезда…

Значит, из общаги тоже выгнали.

Резким щелчком сбиваю с сигареты пепел.

— Исключили? Точно?

— Точно. За неуспеваемость.

— Леру? За неуспеваемость?! — чувствую себя долбанным попугаем. Просто… как это возможно? Она была лучшей студенткой на потоке!

— Наверное, какие-то личные проблемы. — Парень трет затылок, спихивая кепку на глаза.

— Когда личные проблемы, берут академический, — глухо говорю себе. От плохого предчувствия в груди, посередине, будто давит кусок льда. — Ты знаешь, где она сейчас?

А дальше, наши любимые читатели, вам сюда:

С любовью, Лена и Маша.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец