Последний поцелуй вдовы. Из книги Секс вдовы

Участники Искупления

Дэсмур

Луна скрылась за толстым слоем тумана, когда Эскар Тамасви мчался по пустынной ночной улице. Подол его длинного пальто из черного габардина развевался за ним, как мрачная тень. Если бы любопытный прохожий случайно взглянул на него в этого момент, то оказался бы в недоумении, не в силах определить истинный возраст мужчины. Хотя лицо Эскара и его телосложение выглядели молодо, но всякий раз, когда он испытывал внутреннее смятение, его лик превращался в ледяную маску гнева, что старило его лет на десять. Так было и сейчас.

В эту ночь ярость жнеца была направлена прежде всего на самого себя. Он решительно отрицал, что баронесса стала иметь над ним какую-либо власть, ведь был уверен, что никто и никогда не заполучит его привязанности. И все же, волею судьбы, сегодня в закрытом клубе «Черный Делакруа», ее энергия пронзила весь воздух, заставляя его кровь бурлить от негодования. Поначалу жнец усомнился в собственном здравомыслии, заподозрив, что в его энергетическом осязании впервые за все время произошел сбой восприятия, ибо ему чудилась энергия той, кого априори быть в этом месте не могло.

Его пронзительный взгляд обшарил море пирующих, отчаянно ища ее присутствия. Одновременно с этим его охватила мучительная головная боль, грозящая поглотить сознание снова. Как только Эскар начал отбрасывать то навязанное чувство, как бред, его скучающий взгляд наткнулся на женскую фигуру у бара. Облаченная в пленительное платье цвета глубокого сапфира, она элегантно восседала у барной стойки, ведя оживленную беседу с барменом. Это была Сандрина Лорелей — та самая, что преследовала жнеца в самых мрачных его снах.

Мир вокруг него словно потемнел. Бред оказался реальностью. Лицо мужчины исказилось в презрительной гримасе, но он не мог оторвать от нее взгляда. Каждый сантиметр ее изящной фигуры стал предметом его молчаливого анализа, челюсть сжималась со свирепой силой с каждой секундой.

В этот миг его тщательно спланированный замысел оказался на грани краха, когда Фира Ахсаник, сидевшая рядом на софе, не могла отвести своего любопытного взгляда от неожиданно напряженной фигуры спутника.

Приблизившись, ревнивая дама разыграла его на желанное прикосновение к своим стройным плечам, в то время как он откинулся назад, положив руку на спинку дивана. Вскоре Фира вновь попыталась завладеть ослабевающим вниманием Эскара, но наткнулась на внезапную фригидность с его стороны. Она не подозревала, что глаза Тамасви, скрытые под маской, были устремлены лишь на одну особу в толпе, а его гневная энергия вызывала головокружение у многих, находившихся поблизости.

Очнувшись от наваждения, мужчина осознал, что его план рушится. Эскар вырвался из рук Фиры, заставив её на мгновение усомниться в их взаимном влечении. Однако, поспешно обняв ту за талию и притянув к себе, чтобы отдалиться в более уединенное место для их беседы, он развеял все сомнения, терзавшие её душу.

Фира не была простой аристократкой, как многие собравшиеся в клубе; лишь она обладала знаниями, доступными немногим в Восьми Графствах. Выросшая в семье чиновников, где оба родителя служили в Министерстве Системы и Порядка, она унаследовала не только их ум, но и глубинные связи. Горячая религиозная преданность её отца привела к строительству великолепных соборов и капелл, посвященных почитанию Церкви Будущего, что укрепило союз её семьи с влиятельными служителями церкви. Фира была проницательной и послушной, впитывая плоды этих связей, как губка, становясь невольным свидетелем бесед состоятельных людей.

И вот, в интимной атмосфере клубной террасы, после чарующей беседы с желанным мужчиной, который пленял её интерес больше всех остальных меркантильных ухажеров, она нашептала ему на ухо всё, что знала о теме, столь его интересующей. Эта информация была лишь крошечной частью тех знаний, которые хранились в одержимых умах главных служителей церкви, в яростно преданных церкви чиновниках и в подземных библиотеках Дэсмура — в старинных томах, укрытых под Базиликой Совета 8.

Получив искомые сведения, Эскар решил, что его план увенчался успехом, удовлетворив его неутолимое желание овладеть этой крупицей знаний. Однако, словно судьба решила изощренно покарать его, энергия баронессы вновь окатила его холодной волной. Краем глаза он заметил её у входа — лёгкая и грациозная, она двигалась в сопровождении навязчивого кавалера.

В черепе Эскара вновь запульсировала мучительная головная боль, свирепствуя с новой силой. Полуприкрытыми веками он следил за тем, как другой мужчина провожал его баронессу на уединенный балкон.

Вспоминая это сейчас, жнец ускоряет шаг по мостовой, неистово удаляясь от центра города.

«Ненавижу... Ненавижу тебя... я презираю тебя больше всего на свете, Тамасви!» — раздался голос Сандрины в его голове.

Эти повторенные памятью слова разорвали что-то притаившееся между его рёбер, по телу прокатилась жгучая боль, подкашивая ноги мужчины.

Превозмогая боль, жнец срывает с рук перчатки, небрежно бросая их в ближайшую лужу. Ногти впиваются в ладони, царапая гладкую поверхность кожи. Из его уст вырывается вязкое шипение, когда обезумевшие пальцы проходят по кистям и дальше до локтей, оставляя след из мелких кровоточащих царапин. Эта привычка самоистязания, давно забытая с подростковых лет, вновь нагрянула с новой силой.

Опустив рукава рубашки, он наблюдал, как тонкая ткань пропитывается темными липкими пятнами, а жгучее ощущение боли вселяло долю трезвости в его обезумевший от ревности разум.

Отдышавшись у стены, жнец нахмурился и продолжил свой путь по туманному переулку, раскинувшемуся впереди.

~

Сквозь зазеркалье, где оправдание имеет каждый вздох,

Сердца пылающие тонут в пучине неизведанных оков,

Слияние контрастов, антиподов — игра, игра, игра актеров!

~

Сандрина

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Великолепный зал отеля «Наполеон», с его грандиозными окнами, устремляющимися к небесам и открывающими взору величие Исаакиевского собора, восхищал своей роскошью. Высокие потолки, украшенные изысканной лепниной и позолоченными люстрами, излучали теплый свет, омывающий собравшуюся элиту города. Воздух был насыщен ароматом полированного дерева и нежных французских духов, смешивающимся с едва уловимым запахом свежезаваренного кофе с соседних столиков. Я разместилась на бархатном стуле: его темно-малиновая ткань резко контрастировала с бледно-голубым цветом моего платья.

Рядом со мною была моя тетя Тамара. Она наклонилась чуть вперед, и свет, играя в её светлых волосах, придал ей особое очарование, пока она внимательно слушала молодую особу, читающую «Фауста» Гёте. Читательница, дворянка с каскадом каштановых кудрей, держала книгу с такой грацией, что это привлекало к ней всеобщее внимание. Её тон, чистый и выразительный, перекрывал шепот публики, когда она декламировала:

«Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», — произнесла она, цитируя ответ Мефистофеля на вопрос Фауста.

Я поерзала на стуле, украдкой взглянув на часы на стене, стрелки которых, казалось, двигались чересчур медленно. Мое обещание близнецам поиграть в саду отвлекло меня от угнетающих мыслей о желанном избавлении от этой удушающей атмосферы литературного благоговения.

— Александра Васильевна, Вы не находите Фауста интересным? — прошептал знакомый голос, прервав мои размышления. Это была Нина, молодая боярина со склонностью к сплетням, склонившаяся над кофейным столиком.

Я изобразила вежливую улыбку, хотя это больше походило на опытно скрытый оскал.

— Что Вы. В этом году я слушала эту пьесу пять раз. Поверьте, каждый раз она становится все интереснее предыдущего, — парировала я.

Тетя резко шикнула на меня, обводя взглядом комнату, словно оценивая реакцию других дам. Их же захлестнула волна любопытства, и я почувствовала, как их взгляды пронзают меня насквозь, словно я была реликвией, выставленной на всеобщее обозрение для их развлечения. Неудивительно. Всего год назад заголовки всех газет пестрели моим именем: «Чудо года! Юная племянница барона Лоренского очнулась после года комы!»

С другого конца комнаты я заметила Анфису, женщину, чей острый язычок пользовался такой же дурной славой, как и её частные вечеринки с шампанским и разгульными молодыми половыми. Она наклонилась к своей подруге, её голос был тихим, но достаточно слышным, чтобы достичь моих ушей. Конечно, не случайно.

— Думаю, бедняжка потеряла чувство всякого приличия во время своей комы, — усмехнулась она с хищным прищуром.

Её подруга, изображая невинность, ответила: — О, это не та племянница барона, чья карета упала в реку? Говорят, это произошло по вине пьяного извозчика.

Тетя Тамара крепче сжала мою руку, её молчаливое предостережение было понятным. Я почувствовала, как к моим щекам приливает жар, а внутри все бурлит от желания возразить этим двум болванкам.

Я прочистила горло и резко встала.

— Вижу, что Фауст многим здесь уже поднадоел порядком, оттого и внимание в русло дел других людей утекает. Но раз уж мы все собрались здесь сегодня, чтобы насладиться литературными шедеврами, могу я тоже почитать что-нибудь из своей коллекции вслух? А лучше даже по памяти перескажу. В последнее время я, признаться, довольно много заучиваю наизусть, дабы укрепить память свою после целого года крепкого сна.

В комнате воцарилась тишина, когда я вышла на середину, все взгляды были устремлены на меня. Лицо тети стало пунцовым, когда она сквозь зубы попросила меня вернуться, но бунтарский дух во мне поднялся слишком высоко.

— Я бы хотела поделиться отрывком из моего последнего любимого прочтения: «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех», — объявила я ровным голосом.

Глаза присутствующих дам синхронно расширились, по залу прокатилась волна шока и изумления. Я же начала декламировать один из фрагментов книги, который лучше запомнила, мой голос то повышался, то понижался в такт пересказу:

— Губы мои, вдруг оказавшиеся на пути его так, что он не мог избегнуть поцелуя, заворожили, воспламенили его, придали ему решимости. И вот уже взгляд мой упал на ту часть его одежды, под которой скрывался необходимый для наслаждения предмет; поскольку я слишком далеко продвинулась, чтобы останавливаться на этом волшебном пути и в самом деле не могла больше сдерживать себя или ждать, когда медленно двинет вперед его целомудренная стыдливость…

По мере того, как я продолжала, по залу пронесся шепот потрясения, кружащийся, как осенние листья, подхваченные порывом ветра. Никогда еще эти стены не слышали ничего столь откровенного. Тем временем я пошла вдоль первого ряда, наслаждаясь их ошеломленной реакцией, пока я продолжала: — Правда! Полнейшая и голая правда – вот суть слов моих, и я не собираюсь изыскивать ухищрения, дабы прикрывать наготу её кисейным флёром!

С этими словами я развернулась на каблуках и вышла из зала: за моей спиной эхом отдавались вздохи публики. Тетя наверняка убьет меня за это представление. Но я не знала, за что именно она захочет уничтожить меня больше: за то, что я зачитала вслух самую скандальную эротическую книгу в присутствии избранниц самых влиятельных фигур Империи, или за то, что эта книга принадлежала ей, а я лишь тайком выкрала на пару часов её из тетиного тайника в вишневых садах.

Передо мной возвышался величественный Исаакиевский собор, его золотой купол мерцал на фоне серого хмурого неба Санкт-Петербурга.

Я покрыла голову черным платком, мои короткие волосы по-мальчишески развевались на сильном ветру, когда я поспешила на посадку в экипаж.

На улицах царила атмосфера летнего выходного дня, смех на базаре и болтовня прохожих наполняли воздух.

Когда я подъехала к нашему имению на набережной Мойки, меня приветствовало знакомое жужжание служанок, их болтовня сливалась в успокаивающий гул. Я вежливо отказываюсь от их предложений поесть чего или выпить чаю с повидлом, стремясь поскорее сбежать в сад, где обычно играла с близнецами.

Однако, поискав, я обнаружила, что их там нет. Маруся, кормилица братьев, поспешила за мной по дорожке меж бутонов шиповника, запыхавшись.

— Илья и Андрей у себя в комнате, у них уроки французского до позднего вечера, — сообщила она мне, накидывая мне на плечи шерстяной шарф.

Я бродила по садам, которые казались мне меньше, чем я помнила в своем воображении. Пышная зелень, казалось, смыкалась вокруг меня, и я не могла избавиться от ощущения, что территория сада должна была быть просторнее, более обширной. Почему у меня возникло такое чувство? Разве это не был единственный сад в нашем владении, который я когда-либо знала?…

Я устроилась под раскидистой вишней с чашкой чая в руке и открыла мистические повести Николая Васильевича Гоголя. Ритм мрачной прозы убаюкал меня, и вскоре я откинулась на спинку скамьи: тепло шерстяного шарфа погрузило меня в глубокую дрему.

И снова всё повторилось. И снова всё было слишком реалистично. Я оказалась в карете, уносящейся прочь из города. Пейзаж за окном был окутан туманом, темный лес зловеще нависал по обе стороны.

Паника сковало моё дыхание, когда карета подъехала к мосту, атмосфера была наполнена дурными предчувствиями. Внезапно вдалеке раздался слабый хлопок, от которого карета сильно накренилась.

Лошади заржали, и я почувствовала, как мир перевернулся, прежде чем погрузиться в ледяные глубины реки. Я закричала, брыкаясь в темной тесноте, отчаянно пытаясь спастись.

Тут я заметила, что я не одна. Фигура, окутанная тенями, была рядом со мной, протягивая руку, чтобы помочь мне.

— Александра, выбирайся! Быстро! — поспешно убеждал незнакомец. Он протолкнул меня вперед, и я упала в холодную воду, задыхаясь, когда она заполнила мои легкие. Я снова закричала, беспомощно размахивая руками, и темнота сомкнулась вокруг меня.

Я резко проснулась, моё сердце бешено колотилось, была я вся в холодном поту. Сумеречное небо окутало сад мягким сиянием, и я поняла, что снова в безопасности, под вишневым лиственным пологом.

Слухи о моем туманном прошлом все еще преследовали меня. С тех пор, как я очнулась год назад, вокруг меня ходили слухи о моем предполагаемом побеге от брака по расчету и последовавшем за этим трагическом происшествии. Я не помнила, но, очевидно, я потеряла человека, которого очень любила и с которым собиралась бежать. Этого я не помнила. Все, что мне оставалось, — это тени и отголоски того, что могло бы быть.

Поднявшись со скамейки, я зажгла керосиновую лампу, её мерцающий свет отбрасывал танцующие тени на землю. Я вернулась в дом, тяжесть прошедшего дня все ощутимее давила на меня.

Я намеревалась проскользнуть в свою комнату наверху, но у судьбы были другие планы. Проходя мимо закрытых дверей гостиной, я услышала, как тетя и дядя переговариваются вполголоса. Тамара живо рассказывала о моей выходе во время сегодняшнего чтения, пока дядя безмолвно слушал.

— Мы должны что-то предпринять с ней в ближайшее время. Если дорогой Ларион по-прежнему великодушно желает взять её под своё крыло, нам следует организовать их встречу. Чем скорее, тем лучше.

— У Лариона широкая душа, он наверняка согласится, — ответил мой дядя. — На его щедрые средства в сельской местности было построено так много церквей... Он дворянин с большой буквы.

Моё сердце болезненно кольнуло, ногти впились в ладони. Кто такой этот Ларион? У меня не было ни малейшего желания выяснять это.

Я бросилась в свою комнату, рухнула на кровать и зарылась лицом в подушку. Ноющее ощущение осталось где-то в глубине моего сознания, что-то тревожно знакомое, чему я не могла найти объяснения. Как будто всё повторяется. Эффект дежавю. Странно... Мне нужно как следует выспаться.

Погружаясь в беспокойный сон, я не могла отделаться от ощущения, что уже была в подобной ситуации с такими же эмоциями и раньше, запутавшись в паутине ожиданий и тайн.

~

Один год в знакомом нам мире равен одному полнолунию в 8 туманных графствах

~

Дэсмур

Одно полнолуние назад

На рассвете жнец пробудился после ночи, наполненной кошмарами, цеплявшимися за его разум, как терновые нити. Постепенно приходя в себя, он осознал окружение — его квартира, некогда безупречное убежище холостяка, теперь превратилась в беспорядочный хаос. На полу и столах, на каждой плоской поверхности валялись исписанные листки. Так жнец вел свое личное расследование исчезновения Сандрины. Прошло два месяца с той поры, как она бесследно пропала. Последний раз её видела тетя Тимадра, когда они вместе посетили Елисейский театр. На следующую ночь Сандрина покинула поместье по непонятной причине и больше не вернулась. Где она и что с ней произошло — никто не знал.

Тело жнеца ныло, особенно зудели руки, и он обнаружил, что не может толком вспомнить события прошлой ночи.

Он вновь начал перечитывать свои хаотичные записи по расследованию. Мерзкое чувство дезориентации охватило его, и он впервые растерялся, не найдя ответов на подступающие к горлу вопросы.

Отбросив накинутое покрывало, глаза Эскара постепенно расширились от представшего перед ним вида собственного тела. Его худые руки были изрезаны, а одежда: нагрудник рубашки и начало брюк — испачканы засохшей кровью — остатками того, чего он никак не мог вспомнить. Куда он подался прошлой ночью после кабака?…

Он коснулся пульсирующего виска, морщась от мучительных образов, всплывавших в памяти. А потом, словно поток, обрушившийся на берега его рваного сознания, всё вернулось. Он опять вспомнил. Вспомнил её. Чем дольше он её искал, тем сильнее разгадка её исчезновения мучила его. Это был ад.

Размытые воспоминания о её залитом слезами лице, искажённом ненавистью, затопили чувства жнеца.

С трудом поднявшись, его шаткие ноги грозили рассыпаться под ним, но решимость перевесила физическую слабость. Он бегло окинул взглядом свою квартиру, ставшую нечто после погрома.

И тут среди хаоса он заметил его — обсидиановый кинжал, доставшийся от отца, лезвие которого, до самой ручки, окрасилось в тёмный засохший багровый цвет.

Эскар странно пошатнулся, нечаянно опрокинув стопку книг локтем. Лишённый ясности ума, бледный, как призрачная тень, он торопливо двинулся к двери. Не заботясь ни капли о своём скверно-отталкивающем виде, он накинул длинное пальто и шляпу, чтобы хоть как-то скрыть свой дикий взгляд.

С неистовой поспешностью жнец помчался по улице в промышленную часть города, уловив ушами крик юного продавца газет на углу очередного бульвара, возвещавшего последние новости: «Берегите своих прекрасных дам, господа Дэсмура! Еще одна жертва Безымянного убийцы была обнаружена этим утром! Совет 8 намерен ввести комендантский час по всему городу! Полный отчет читайте в нашей газете — Энигма Экспресс!» — визжал мальчонка лет десяти.

Кончики пальцев Эскара дрогнули, а лицо исказил больной прищур. Не останавливаясь, он спрятал руки в карманы, раскачиваясь при каждом шаге, словно пьяница с запоя.

В голове возникло её измученное бледное лицо — прекрасный образ печали, запечатлённый в его сознании. Тошнота сковала всё тело, он дико отшатнулся от мысли о том, что кошмары в его сознании могут оказаться суровой реальностью.

Наконец мужчина резко остановился возле трёхэтажного здания из серого кирпича с выцветшей вывеской «Дом Спящих». Это был центральный морг города.

С волчьим оскалом Эскар бросился к дверям заведения, не обращая внимания на удивлённых прохожих.

Ему не составило труда убедить скучающего секретаря у стойки, что его прислали из Департамента полиции Дэсмура для опознания только что поступившего трупа — новой жертвы, всеми известного убийцы. Добавив ледяного напора к настоянию, чтобы его отвели прямо к телу немедля, жнец был готов растратить остаток своей тёмной энергии на ничего не подозревающего служащего морга.

Унылый секретарь — мужичок лет пятидесяти с густыми серыми усами, рутинно провёл очередную нагрянувшую к ним «детективную шишку из Департамента» в подвал — просторный, тускло освещённый зал с высокими потолками и узкими окошками, в которых то и дело мелькали ноги проходящих мимо людей.

В этом хранилище усопших Эскару стало ещё хуже. На лбу проступила испарина, по спине пробежал липкий холодок, но проклятые ноги всё продолжали нести его вглубь покойницкой.

— Господин, прежде чем Вы приступите к осмотру, возможно, Вы сперва захотите увидеть вещи и одежду покойной? — с серьёзной торжественностью произнёс лысый худосочный мужчина средних лет — патоморфолог.

— Захочу, — нехотя процедил Эскар сквозь зубы.

Чёрный ящик был благоговейно поставлен перед ним, но жнец не осмелился прикоснуться к нему. Вид его отвращал и отталкивал. Он вдруг почувствовал желание поджечь всё и вся в этом здании, руки зачесались от одной этой будоражащей мысли.

Тем не менее он решил сосредоточиться на энергетическом осязании и стал прощупывать в шкатулке хотя бы слабый след её сущности — но безрезультатно.

Исступление гнева и изнеможение грызли его, угрожая поглотить каплю ясности, что ещё не высохла в нём.

Не обращая внимания на типичную заторможенность очередной присланной ищейки, работник морга решил сам продемонстрировать содержимое коробки. Первым предметом, который он извлек и торжественным жестом показал жнецу, был из одежды: длинный чёрный пиджак, некогда безупречная ткань которого была испачкана грязью, чем-то неопределённым и пятнами крови. Спереди около груди виднелись жестокие следы от острого орудия, разорвавшего некогда первозданную одежду высшего качества.

Тамасви попятился назад, словно парализованный увиденным, и его действия спровоцировали россыпь операционных инструментов из стаканчика с соседней тумбы. Он инстинктивно кашлянул в кулак — один-единственный, отрывистый кашель, который, казалось, высвободил саму суть его духа. Со стороны было не понять, но разум мужчины задыхался в этот момент под тяжестью откровений. Локти тяжело опустились на свободный операционный стол, а грудь вздымалась, словно он только что сделал забег по городу. Это был его пиджак — тот самый, что он накинул на плечи баронессы, прежде чем оставить её в клубе.

Эскар прикрыл глаза, его пальцы безжалостно впились в край стола, ища крупицу надежды, ища ясности. И на какое-то мимолётное мгновение он нашёл её.

Работник смотрел на него пытливым взором из-под бровей, укладывая истерзанный пиджак обратно в ящик. Он надменно кивнул кому-то в стороне, прочищая горло. Вскоре к жнецу подошла молодая девушка с бесцветным лицом и туго завязанным пучком серых волос, механически поднося стакан воды. Как-никак, такая реакция работника полицейского Департамента в этих стенах была для них не впервой.

Однако взгляд Эскара оставался отрешённым от предложенного, его внимание было сосредоточено совершенно на другом. Сгорбленный над столом, мужчина тяжело выпрямился на ноги, вынужденный направиться к столу, где лежало бездыханное тело под белоснежной простынёй.

Так он и стоял там, на негнущихся ногах, вплотную перед металлическим столом. Патоморфолог уже было протянул руку, готовый обнажить лицо очередной жертвы. Но едва его пальцы коснулись ткани, как жнец перехватил его руку, свирепо сверкнув чёрными, налитыми кровью глазами.

Опешив от такой реакции, работник поднял руки в знак капитуляции, передавая задачу по раскрытию лица ему, всецело и полностью.

Кончики пальцев Эскара коснулись ткани, невесомо проведя над поверхностью ладонью. Одним резким движением он отбросил ткань у изголовья в сторону. Тяжёлый взгляд метнулся к лицу девушки, лежащей на столе.

В этот адский миг он застыл между надеждой и отчаянием. Лицо покойницы, вернее, его отсутствие, прочно удерживало на месте всех присутствующих в подвальном зале.

Голос жнеца, холодный и лишённый каких-либо эмоций, едва достиг его собственных ушей, когда он пробормотал: — Это не она.

— Что Вы имеете в виду, господин? Вы желали увидеть кого-то определённого?

Взгляд работника обеспокоенно метался между странным посетителем и неподвижным телом на столе.

— …Этого я желал меньше всего на свете, — тихие слова слетели с его побелевших губ.

— Простите?

Но жнец уже ничего не ответил, вместо этого он круто развернулся на каблуках, покидая стерильные стены покойницкой.

Озадаченный патоморфолог вскоре собрался с мыслями и понял, что багровые капли на рукаве посетителя не могли появиться от контакта с их операционной, так как дело было уже после тщательной уборки всех столов. Он кинулся к своей помощнице, поспешно наказывая ей вызвать Паучью стражу на место.

Сон в склепе

Сандрина

Солнечные лучи, пробиваясь сквозь облака, танцевали по хмурому небу, придавая необычный свет садам родовой усадьбы в Сестрорецке. В воздухе витал аромат свежескошенной травы и цветущих вишен, создавая атмосферу, полную ожидания и веселья.

— Мы слишком давно не устраивали семейных чаепитий в саду! Как скверно же мы проводим наши дни! — воскликнула тётя Тамара, её голос, как мелодия, разносился по усадьбе, наполняя её живостью.

Я, погруженная в подготовку, уложила свои короткие волосы рубиновым гребнем, чтобы непослушные пряди не мешали мне играть с близнецами. На мне было лёгкое белое платье, которое струилось до земли, его высокие ворот и кружевные рукава придавали виду элегантность. Шляпка, украшенная вышитыми розами, защищала моё лицо от солнечных лучей, которые обещали быть сегодня яркими.

Нуждаясь в помощи с корсетом, я позвала кормилицу Марусю. Её проворные руки быстро справились с задачей, и вскоре я чувствовала себя готовой к предстоящему чаепитию.

Дядя, поглощённый своими делами на угольном предприятии, уехал в город ранним утром. После его отъезда в усадьбе воцарилась тишина.

Спустившись по парадной лестнице, я мельком взглянула на себя в позолоченное зеркало в прихожей, убеждаясь, что каждая деталь моего внешнего вида соответствует стандартам, приличествующим чаепитию в саду.

Дойдя до вишневого сада, я присоединилась к тёте Тамаре и моим озорным братьям. Их внимание было приковано к подносу, который несла служанка, уставленным мармеладными сладостями, переливающимися под солнечными лучами. Тётя, всегда отличавшаяся чопорностью, требовала от старенькой служанки держать над головой цветочный зонтик, чтобы защитить свою бледную дворянскую кожу от солнечного света.

С лёгким раздражением я встала и попросила служанку отдать зонтик мне. Аккуратно приспособив его ручку на спинку стула тёти, я освободила бедную служанку от необходимости прислуживать ей часами. Подозрительный взгляд тёти следил за каждым моим движением, но я проигнорировала её невысказанный вопрос.

— Услуга, которую мне выполняла служанка, — её прямой долг, милая, — произнесла она с нарочитой добротой. — Слуги на то, чтобы служить.

Чаепитие проходило в душной атмосфере, и лишь Илья и Андрей развлекали меня своим милым детским поведением. Вскоре тётя объявила о каком-то сюрпризе для меня. Я с тревогой ожидала её возвращения и вскоре увидела, что обратно её уже сопровождает какой-то долговязый мужчина средних лет.

Воспоминания о недавнем разговоре между тётей и дядей вызвали неприятную дрожь. Это, наверняка, был тот самый Ларион.

— Александра, прошу поприветствовать нашего дорогого гостя, Лариона Августиновича Морибина. Филантроп, дворянин и человек широчайшей души! — с восторгом произнесла тётя Тамара.

— Рад наконец-то видеть Вас в добром здравии, Александра Васильевна, — ровным тоном произнёс он, его голос звучал холодно и безжизненно.

Меня охватило чувство отвращения: его надменная улыбка, впалые щеки на бледном лице и ледяные серые глаза, немые, как у рыбы, — вызывали у меня страх. Пытаясь сохранить видимость дружелюбия, Ларион начал вежливую беседу со мной, даже удостоил натянутого приветствия моих братьев.

Когда напряжение сковало почти каждый мой нерв, Ларион неожиданно прервал удушающую атмосферу просьбой о приватной прогулке после чаепития. Паника грозила поглотить меня, но Илья, всегда проницательный, заметил мой дискомфорт. В молчаливом обмене мнениями он шепнул что-то Андрею, который, жуя булочку с корицей, понимающе кивнул своему старшему брату.

В их невинных глазах плескалось озорство. Андрей незаметно проскользнул под стол, заставляя меня гадать о их задумке. Игривая ухмылка Ильи намекала на спонтанный план, который они разработали. Чувствуя их поддержку, я облегченно выдохнула.

— Чай допит, варенье иссякло! Теперь вы вдвоём можете и отправиться на прогулку к озеру, — вклинилась тётя, обрадовавшись. — Надеюсь, что смогу выдержать компанию этих двух сорванцов за столом без Вас, дорогой Ларион Августинович. Прекрасной Вам прогулки с Александрой!

Сбросив каблуки, я почувствовала, как прохладная трава щекочет мои босые ноги. Илья, отставив чай, встретился со мной испытующим взглядом, его пальцы крепко вцепились в шелковистую скатерть, готовясь принять мою команду. Андрей, как всегда незаметный, вернулся на стул, обменявшись робкой улыбкой с братом.

Коротко кивнув, я ощутила прилив возбуждения от предстоящего. Одним движением Илья дернул скатерть на себя, и все чашки и блюдца взлетели в воздух, нарушив идеальную сервировку.

Пронзительный вопль тёти Тамары раздался в воздухе, к нему присоединилось изумлённое восклицание Лариона, взывающего к имени Господа. Искренний смех вырвался из моих уст, и я пожалела, что не видела шока на их лицах, так как уже была далеко от них.

Босиком я бежала по траве, как лань сквозь заросли ближайшего леса, ища укрытия в безопасных просторах высокого зеленого лабиринта впереди, зная, что там меня никто не найдёт и подавно.

Пробираясь сквозь повороты лесного массива, я ощущала, как моё дыхание становится всё более затруднённым. Наконец, мои усталые ноги подкосились, и я рухнула на мягкий мох. Если посмотреть вверх, небо казалось мрачным и предчувствующим.

Я почувствовала, как погружаюсь в глубокую дремоту, и шепот ветра убаюкал меня, погружая в мечтательную дымку.

Последним ощущением перед тем, как я погрузилась в сон, был странный привкус на языке... Язык будто немел с каждой секундой. В голове зашевелились вопросы, пытаясь понять странное ухудшение моего состояния.

Несколько мгновений спустя я обнаружила, что погружаюсь в темноту. Мир вокруг меня искажался, цвета становились яркими и преувеличенными.

...

В тишине садов, где яркие цветы распускались под ласковыми лучами весеннего солнца, я оказалась у входа в лабиринт, скрытый под пологом густой зелени. Мое зрение было затуманено, и я сразу поняла, что это был очередной сон о нем — о загадочном мужчине, который приходил ко мне каждую ночь во снах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С самого пробуждения я нередко видела подобные сны. Мы гуляли с этим незнакомцем по садам, беседуя о вещах, что казались незначительными, но в то же время были полны глубинного смысла.

Я сделала нерешительные шаги, и путь передо мной сузился, как будто сам лабиринт пытался удержать меня в своих объятиях. Необъяснимая дымка начинала затуманивать мое восприятие, окутывая окружающее бесплотной пеленой.

Я не поддавалась панике и, вытянув руки, искала поддержки у зеленеющей стены, покрытой мхом и цветущими лианами.

— Не бойся, моя дорогая баронесса, — его шёпот звучал как нежное прикосновение у моего уха.

Я досадливо цокнула языком. В глубине души знала, что это его темная энергия играет с моим зрением, и все его уловки были мне хорошо знакомы. Загадочный незнакомец обладал незримой силой и мудростью, которые пленяли меня все больше с каждой нашей встречей.

— Когда же ты мне расскажешь о себе? Кто ты? Почему являешься мне во снах почти каждую ночь?

— ...Позволь ответить на твой вопрос историей обо мне, — предложил мужчина, и его тихие слова были так же призрачны, как мелодия реквиема, уносящая в мир воспоминаний.

Его шаги танцевали вокруг меня, словно в медленном вальсе, сплетаясь в симфонию, пока он начинал свой рассказ.

— В глубинах моего прошлого захоронена тайна — тайна, о которой знаю только я. Будучи ребенком, я обладал способностью видеть сквозь темноту ночи так же легко, как человек воспринимает яркость дневного света. Эту истину я скрывал от своей семьи, зная, что они отбросят её как причудливые фантазии юного разума. Я хранил эту тайну, лелея её... Пока мне не исполнилось двадцать.

Я внимательно слушала, очарованная меланхоличными нотками его голоса.

— ...Давно это было, наверное?

— Не давнее, чем девять лет назад.

— ...Что же случилось с тобой потом? — слепо оглядываюсь, когда он замолкает, погружаясь в глубины своих воспоминаний. Я никогда не видела его четкий образ, не знала его черт лица, лишь всегда ощущала его присутствие, его будоражащую энергию.

— Орден Дахмы, да ты и позабыла, что это за Орден такой. Допустим, местные власти, что имеют власть там, откуда я родом. Так вот, эти местные власти в давние времена организовывали зачистки бездомных в самом сердце трущоб моего города. Обычное дело минувшего века, знаешь ли... Я стал случайным свидетелем очередной такой зачистки. В какой-то момент споткнулся и упал прямо под ноги обезумевшей толпы.

В воздухе повисла тяжелая тишина, и я с трудом пыталась осознать вес сказанного.

— ...Ты необычно молчалива, баронесса. Неужели я наконец-то оставил тебя без вопросов? — мрачно усмехнулся он.

Я молчала, в голове бушевала трагедия, о которой он поведал.

— Если ты полагал, что такая биография вызовет во мне шок и сочувствие, то ты просчитался. В последнее время моя душа лишена таких чувств. Более того, я полагаю, что твоя кончина была неполной, если ты теперь стоишь передо мной. Хоть и во сне...

— Ты себе не изменяешь. Всякий раз, когда тебя задевает жалость, ты выпускаешь свои шипы наружу, полагая спрятать свою человечность за ними. Прав я?

— ...Нет.

— Прав, значит... Иногда, баронесса, ты кажешься мне самым прекрасным бессердечным созданием на всем белом свете, — тихо произнес мужчина. — Но даже в таких случаях я помню, что подобная безразличная жестокость может исходить лишь от того, кто не испытал ничего в этой жизни, кроме злобных поворотов в гобелене судьбы.

— Ошибаешься. В моём "гобелене" были и повороты, благодаря которым я никогда не буду сожалеть ни о каких злобах мира, что упали или ещё выпадут на мою долю.

Я услышала его тихий смешок прямо у себя за спиной. Я резко обернулась, пытаясь найти его.

— Почему ты так много знаешь обо мне, в то время как я совсем ничего не ведаю о тебе?

— Ведаешь. Просто временно не помнишь. Уверен, что скоро ты все вспомнишь. Это всего лишь вопрос времени, моя дорогая. Между тем... Позволь задать тебе один вопрос. Ты же уже поняла, где мы находимся?

Я нахмурилась, оглядывая окрестности: запахи цветущих акаций, шорохи листвы, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кроны деревьев.

— В садах моей усадьбы.

— Насколько ты в этом уверена?

— ...Что ты имеешь в виду?

Он неожиданно протянул руку к моему лицу, нежно проводя костяшками по моей щеке. Это прикосновение было неосязаемым, эфемерным.

— Я найду тебя, Сандрина. Возможно, сейчас мы в разных мирах, но даже это не разрушило душевную связь между нами. — он наклонился ближе ко мне, его прохладные губы коснулись моих, или, может, это было лишь в моем воображении. — Думай обо мне, и я всегда буду это чувствовать. Это поможет мне вернуть тебя.

— Куда?... Подожди, где ты? Ответь!

Темнота.

...

Вечерело. Солнце медленно опускалось за горизонт, окутывая озеро мягким золотистым светом. Я бродила вдоль его берегов, наслаждаясь тишиной и уединением, которые так редко удавалось найти в моем городском окружении. Ветер тихо шептал, будто призывая остаться здесь навеки. Но время неумолимо подгоняло меня к возвращению.

Я вздохнула, собравшись с мыслями, и направилась к усадьбе, надеясь, что Ларион, этот ненавистный мне человек, уже покинул наш дом.

Я старалась незаметно пробраться в свои покои, но, как всегда, неудачно. Дверь в комнату открылась, и я столкнулась с дядей Олегом Борисовичем, который уже вернулся из своей деловой поездки. Он сидел за моим письменным столом, ожидая меня с выражением строгости на лице.

— Ты снова сбежала, — произнес он, поднимая брови. — Как ты могла так осрамить нашу семью перед Ларионом? Мы краснели от стыда из-за твоей ребяческой выходки!

Я опустила глаза, не в силах встретиться с его прожигающим взглядом.

— Я лишь хотела немного свободы, дядя...

— Свободы? Ты не понимаешь, что твое поведение ставит под угрозу наше имя? Ларион дал тебе второй шанс. Он ждет тебя на ужине.

Он велел кормилице переодеть меня как следует и отправить в обеденный зал. Я почувствовала, как внутри меня все сжалось от тревоги.

Когда я вошла в обеденный зал, на мне было надето простое, но элегантное платье из темно-синего бархата. Оно обтягивало фигуру, подчеркивая мою хрупкость. Я заметила, как глаза Лариона мгновенно засияли недобрым блеском, и мне стало не по себе.

Тётя Тамара и дядя уселись за стол, намеренно усаживая меня рядом с Ларионом. Я чувствовала, как живот сжимается от напряжения, а воздух становится недостаточным. Светский разговор за столом вскоре перерос во что-то животрепещущее и мрачное.

— Ларион Августинович, Вы уже слыхали о неуловимом маньяке, что терроризирует окраины Петрограда? — спросил дядя, заговорщицки наклоняясь к Лариону.

— Как же не слыхал. Слыхал, — ответил тот, его голос был низким и холодным. — Поговаривают, что все его жертвы — барышни дворянских кровей.

Услышанное несколько раз прокрутилось в моей голове. Я вспомнила, что уже слышала что-то знакомое... Возможно, это было из какой-то книги, что я прочла накануне. В ней все жертвы городского убийцы были женского пола и посмертно лишены лиц. Я решилась спросить:

— Дядя, а с лицами жертв этого маньяка все в порядке?

Дядя удивленно вскинул мохнатые брови.

— Откуда ты знаешь об этом? Это информация, которую городовые еще не разглашали общественности. Я-то узнал это по секрету от начальника Министерства внутренних дел... Он признался мне за бокалом нашей вишневой наливочки, что все лица несчастных жертв этих всегда изуродованы до неузнаваемости. Не маньяк это, а изверг какой-то!

— Александра, откуда ты узнала об этом? — осведомилась тётя с прищуренными глазами.

Я ответила расплывчато:

— Прочитала одну книгу с похожим сюжетом...

После неловкого чаепития, где разговоры скользили по поверхности, как ледяные иглы, я направилась к библиотеке усадьбы, полная решимости найти ту самую книгу. В комнате царил полумрак, и только свет от красной лампадки у старинной иконы Богоматери едва освещал ряды пыльных томов.

Я медленно проходила мимо полок, проводя пальцами по корешкам, с удовольствием вдыхая запах старой бумаги и воска.

Внезапно, к моему удивлению, дверь скрипнула и приоткрылась, и в комнату вошел Ларион. Его фигура, обрисованная в тусклом свете, казалась угрюмой и зловещей.

Ничего не говоря, мужчина вальяжно прошел в комнату, прислонившись к шкафу неподалеку.

— Ты ведь знаешь, что уже обещана мне? Мне кажется, пора бы уже прекратить твои эти детские убегалки, — произнес он, его глаза заискрились хитрой радостью. — Скоро ты станешь моей верной рабыней, будешь служить мне, как я того захочу.

Я почувствовала, как кровь приливает к щекам, и, собрав всю свою волю, я резко ответила:

— Никогда! Этого не будет!

Мои слова лишь разожгли его агрессию. Он бросился на меня, и в тот миг мир вокруг закружился. Головокружение накрыло меня темной волной. В памяти всплыли обрывки: как я уже пыталась сбежать от него однажды, как он пытался завладеть моим телом. Эти воспоминания были болезненными и расплывчатыми, но они... Были настоящими.

Я вдруг вспомнила, как, покидая один из званых вечеров год тому назад, Ларион выследил меня и напал, затащив в подворотню. Взмахом ножа был разрезан мой корсет. Холодный камень был прижат к моей щеке, его руки в перчатках сжимались на моей шее. Затем последовал толчок. Жгучая боль пронзила все тело. Затем ещё один толчок. Ритм толчков возрастал, вызывая у меня приступы тошноты и пущего головокружения. Когда толчки закончились и мое тело лежало обездвиженно на сырой земле, последовал оглушительный удар по голове, а дальше — темнота.

Я трясла головой, пытаясь стряхнуть эти ужасные образы и ощущения.

— Я была обещана! У меня уже был жених, а ты... А ты! — заикалась я, хватаясь за голову.

Ларион сначала вскинул брови, но затем его лицо исказила лукавая ухмылка.

— Вспомнила все-таки. Хорошо. Так даже лучше. Будет лишь приятнее подчинить тебя снова.

— Это из-за тебя меня остригли коротко. Из-за тебя я теперь ношу черный платок на публике. Ты — монстр!

Я схватила книгу, стоявшую рядом, и, ударив его по лицу, бросилась к выходу. Сбегая из дома, я не могла не думать о том, что пережила за прошедший год. Воспоминания стали наконец-то возвращаться. И чем больше я узнавала о своем прошлом, тем меньше верилось во что-либо светлое в этой жизни.

Я вскочила на лошадь и, не оглядываясь, помчалась прочь, в ночном платье, босая, но свободная.

Ветер свистел в ушах, когда я скакала по пустынной деревенской дороге. Вскоре, не замечая, как оказалась в незнакомой мне местности, я слезла с лошади. Я стояла прямо перед деревенским кладбищем.

Я начала бродить между могилами, их мраморные плиты казались призрачными в лунном свете.

Вдалеке я заметила тусклый огонек. Страх сковал все тело. Какой нормальный человек будет бродить ночью по кладбищу?

Мысли о городском убийце, охотящемся на благородных дам, сразу пронзили мой разум.

Я бросилась в бегство, споткнулась и упала, но зато завидела впереди склеп. Двери оказались незапертыми. Я вбежала внутрь, как раз когда незнакомец с лампадкой уже был рядом.

Заперев дверь, я восстановила дыхание, прислушиваясь к звукам.

Внутри было темно, и я зажгла свечу, ее теплый свет разогнал тени. Я оглядела склеп, и мое сердце замерло, когда я прочитала надгробие:

«Михаил Алексеевич Тамасов»

Ноги подкосились. В голове зазвучал его тихий голос, и я поняла, что все, что происходило со мной ранее — неспроста. Я была на верном пути.

Михаил Тамасов... Мой Микаэль. Я всегда звала его на французский манер. Тот, за кого я собиралась выйти замуж. Мой погибший жених. Погибший ли?... Или же... Убитый?

Дэсмур

В разгар безлюдного вечера, когда за окном бушевала гроза, жнец, снедаемый множеством эмоций, ворвался в темноту своей квартиры. Каждый его вздох был тяжелым и резким.

Затрудненными движениями он выпрямился, его лицо омрачила кривая улыбка. Расстегнув пуговицы окровавленной рубашки, Эскар пополз в сторону кухни, ориентируясь лишь на пальцы, проводящие по шершавым стенам.

Ноги, выдавая его дикую усталость, отказывались подчиняться воле владельца. Его сбившееся дыхание и раздражение было сопряжено с энергетическими махинациями, к которым он прибег, чтобы замедлить погоню и скрыться от патруля пауков, мчащихся за ним с самого морга по наводке работников.

«Старый лысый кретин, должно быть, догадался о чём-то. Будь я на его месте, я бы поступил так же», — подумал про себя жнец.

Стакан с водой манил его. Одним взмахом он вылил содержимое бокала в пересохшее горло. Капли воды, похожие на хрустальные слезы, каскадом упали на его обнаженную грудь.

Непроизвольное движение, чтобы вытереть их, было остановлено пальцами, которые задержались над шрамом на левой стороне груди, нанесенном ножом для писем всего наделю назад. Воспоминания о той ночи нахлынули на него. Образ дрожащей женской руки, охваченной страхом, ее серые глаза полные слез перед тем, как полоснуть лезвием по его коже, всплыли перед глазами мужчины.

Странно, но в тот момент он не почувствовал ничего, кроме мимолетного касания чего-то холодного. Теперь же боль пронеслась по венам, словно ядовитая змея, заставляя его вздрагивать при каждом вздохе.

Эскар поспешно поставил стакан обратно на столешницу, но тремор руки отправил его за край, и стекло разлетелось на мелкие осколки от удара. Звук отозвался в его сознании, усиливая головную боль.

Поддавшись невыносимому давлению в висках, он опустился на колени, затыкая уши руками. Агония терзала его во всех частях тела и разума, издеваясь над тщетными попытками восстановить равновесие с помощью глубоких вздохов.

Жнец собрал все оставшиеся силы и рванул вперед, стремясь добраться до полумрака своей спальни.

Но сама Вселенная сговорилась против него, подкосив ноги и опрокинув его слабую фигуру на спинку дивана, оставив в подвешенном состоянии, словно незадачливое насекомое, попавшее в паутину.

Бесконтрольно съехав на подушки, его тело в конце концов поддалось удару о ледяной мраморный пол, а изрезанные ладони оставили кровавые мазки на белой плитке у потухшего камина.

Лежа на спине, Эскар почему-то стал размышлять о самом своем существовании. Как он стал жнецом. Лишь единицам была дана эта участь. Так почему именно он?

Воспоминания перенесли его на восемь лет назад, во времена его инициации. Он впервые открыл глаза с ночным зрением в Центре Сброса Памяти — изолированный ото всех, восьми этажный комплекс в заснеженных горах пригорода Дэсмура, под надзором Совета 8-ми. Это место выполняло функцию инструктажа и испытания на пригодность особо важных ячеек общества. Там Эскар и получил информацию по своей прошлой жизни и клинической смерти, а после, был заключён в изолятор на сорок дней, чтобы закрепить эту правду в его опустевшем хранилище памяти.

Однако фрагменты прошлого оставались разрозненными даже после инициации жнеца проведённого в Храме Вечности. Складная сказка или мрачная реальность — он уже не мог различить истину.

Возможно, Система, управляющая его существованием с момента сброса памяти, заглушила ему страх перед собственной смертью, но не смогла стереть из его плазмы возможность, что однажды страх может возникнуть за чужую жизнь. Ее жизнь.

Теперь, прикованный к холодному полу, парализованный какой-то неведомой силой, Эскар полностью осознал это. Его глаза расширились, как у подстреленного зверя. И, словно в ответ на его осознание, что-то зашевелилось глубоко внутри него от живота к рёбрам. Сердце, которое раньше покоилось мертвенно тихо, зашлось в беспорядочном барабанном бое. Потеря чувствительности в конечностях сменилась инферно, бушевавшим во всем теле. Его руки неистово затряслись, а ноги онемели.

«Я умираю...» — подумал было Эскар.

И тут случилось неожиданное. Истерический смех полился из его уст, дикий и безудержный.

Затем, словно по приказу, его сердце замерло, прекратив свой ритмичный танец. Глаза мужчины закатились, голова с гулким стуком упала на пол.

Неподвижный, бездыханный, он долго лежал на полу.

Но все же, спустя несколько часов, его сердце вновь забилось. Одновременно с этим ожил камин, озарив все с такой яркостью, которая не поддавалась объяснению.

Эскар, движимый инстинктом, бросился прочь от пламени, перекатившись в сторону. Жадно хватая воздух ртом, он схватился рукой за место, где ещё недавно остановилось его сердце.

Настенные часы пробили полночь. Наполненное жизнью сердце билось гулко, словно пробуждаясь от забытого сна.

Жнец с трудом поднялся. Цепляясь за стены, он пополз к ванной комнате. Там, схватил таз и наполнил его ледяной водой.

Когда мужчина плеснул освежающую жидкость на свое лицо, его глаза расширились от ужаса.

На коже его левой ладони начали проступать едва различимые линии, сплетая замысловатый узор какой-то неизвестной ему судьбы. Другая рука оставалась прежней, лишенной каких-либо признаков нитей жизни. Но левая рука...

Эскар оторопел. Долго он ещё так простоял, уставившись на левую ладонь. Ведь он знал, что за вновь обретенную человеческую линию жизни и сердцебиение Система Совета 8 сурово наказывает и заставляет платить всех, кому она противопоказана в работе. Особенно в жатве душ.

Пробуждение во тьме

Голова кружилась, будто после долгого плавания на штормовой волне, а в висках стучало — то ли от мороза склепа, то ли от воспоминаний. Воздух был пропитан запахом сырости, ладана и старого дерева. В слабом свете лампадки, мерцавшей перед иконой в углу, плясали тени, превращая стены в живые полотна ужасов.

Я прижала ладони к лицу, ощущая, как дрожат пальцы.

Ларион...

Это имя жгло сознание, как раскаленный клинок. Он не просто отнял у меня невинность — он убил во мне человека. Теперь я была лишь тенью, "черной вдовой", проклятой собственной историей.

А мой Микаэль... Простил ли он меня? Мысль о нем пронзила грудь острой болью. Я не знала, что случилось той страшной ночью. Виноват ли Ларион в том, что наша карета сорвалась с моста в реку? Микаэль погиб, а я осталась жива. Было ли это справедливо?

Внезапно скрип железной двери вырвал меня из раздумий. Луч света, словно нож, разрезал тьму.

Фигура в проеме была высокой, почти неестественно стройной, окутанной дорогим мехом и бархатом.

— Боже правый... — его голос звучал мягко, но с небольшим акцентом. — Вы... живы?

Он сделал шаг вперед, и я инстинктивно отпрянула. Его пальцы, в перчатках из кожи, сжали трость с набалдашником в виде вороньей головы.

— Как Вы оказались здесь, мадемуазель? — спросил незнакомец, наклоняясь. В его взгляде не было жалости — лишь холодный интерес.

Я обняла себя, чувствуя, как ночнушка — когда-то белая, а теперь серная от грязи — прилипает к коже.

— Я... сбежать хотела, — прошептала я.

— ...От жизни?

— От себя.

От него.

Незнакомец замер, затем медленно снял плащ и набросил его мне на плечи. Мех пахнул камфорой и чем-то дорогим, чуждым.

— Разрешите представиться. Даниш Вороновский, — мягко произнес он, слегка склонив голову. — Герцог, хотя титул здесь мало что значит. Этот склеп... Я увидел свет в этом склепе, когда посещал могилу жены. А тут Вы.

Его глаза скользнули к дальнему углу, где стоял небольшой саркофаг, украшенный резными ангелами.

— Вы не можете остаться здесь, мадемуазель, — продолжил он. — Петербургская осень не прощает таких прогулок. Мое поместье в двух часах езды. Я... настаиваю.

В его тоне была не просьба, а приказ, завуалированный вежливостью.

Карета, запряженная парой вороных, ждала у ворот кладбища. Внутри — темно-бордовый сафьян, подушки с вышитыми воронами — герб его рода, как герцог объяснил мне.

Когда мы тронулись, уличные фонари изредка высвечивали его профиль, выхватывая детали: лицо было бледное, с резкими чертами — высокий лоб аристократа, нос с горбинкой, придающий профилю хищность, тонкие губы. Над верхней губой — маленькая родинка, словно поставленная кистью художника для завершения портрета.

Пока мы ехали герцог все смотрел в окно, будто чтобы не смущать меня своим вниманием, а может, чтобы дать мне возможность разглядеть его. Глаза его были карие, но не теплые — глубокие, как болотная вода. В них читалась усталость, несмотря на молодое лицо. Густые, черные волосы, с синеватым отливом, зачесанные назад, открывали висок с едва заметным шрамом.

«На вид ему лет тридцать восемь... Возможно, и больше», — решила я про себя.

Сюртук из черного бархата с серебряными пуговицами привлек моё внимание, жилет с вытканными арабесками, белоснежный галстук. На мизинце — перстень с темным камнем.

— В моем поместье остались вещи моей покойной супруги, — сообщил герцог, глядя в окно. — Я ничего не трогал с дня трагедии пять лет назад. Все вещи будут полностью в Вашем распоряжении.

Я смутилась, представив себя в платье мертвой женщины.

Когда карета остановилась, перед нами возникло трехэтажное здание у огромного пруда: остроконечные башенки, витражи с изображением птиц, железные решетки на окнах. Внутри — мраморные полы, люстры с сотнями свечей, портреты предков с тем же хищным взглядом, что и у Даниша.

— Добро пожаловать в Вороново, — прошептал он, и его голос слился с шумом ветра в трубах.

Коридоры поместья тонули в полумраке, лишь редкие канделябры бросали дрожащие блики на стены, увешанные портретами с глазами, будто следящими за каждым моим шагом. Дворецкий Витто — сухопарый старик с лицом, напоминающим пергаментную карту, — шел впереди, неся серебряный подсвечник.

— Здесь так мрачно... Но красиво. Как будто это все нереально. Вне времени. — проговорила я, разглядывая очередной портрет, пока дворецкий вел меня в гостевую комнату.

— Реальность, сударыня, — там, где лежит сердце, — прошептал старик внезапно, оборачиваясь. Его голос звучал как скрип старых половиц. — А сердца... имеют привычку теряться. Вот Вы... Точно потерянная.

Я замерла. Его слова отозвались эхом в памяти, смешавшись с образом того загадочного мужчины из моих снов — высокого, с глазами цвета ночного неба, чьи пальцы касались моей щеки в прошлом сне, шепча мне: «Наши души связаны»

— Я не потеряна. Почему Вы так решили?

Дворецкий лишь улыбнулся, открывая дверь в гостевую спальню.

Комната была обставлена с роскошью: кровать с балдахином из черного бархата, трюмо с зеркалом в серебряной раме, на котором лежало платье.

— Герцогиня предпочитала зелёный, — пробормотал дворецкий, исчезая за дверью.

Платье оказалось шелковым, цвета лесной тени, с кружевными рукавами и корсетом, расшитым серебряными нитями. Когда я надела его, наряд обнял тело, будто был сшит специально на меня. В зеркале отразилась незнакомка — бледная, с тёмными кругами под глазами, но... живая.

Лестница в столовую была узкой, ступени скрипели под ногами. Внизу, у камина, стоял герцог Вороновский. Услышав шаги, он обернулся — и застыл.

Его глаза, обычно холодные, вспыхнули нездоровым огнем. Пальцы сжали бокал с вином так, что костяшки побелели.

— Вы... — он сделал паузу, будто подбирая слова. — Прекрасны.

Я засмущалась, опуская глаза.

Стол ломился от яств: фазаны в гранатовом соусе, груши в вине, тёмный хлеб с тмином. Даниш говорил мало, но каждое слово было сказано по существу:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В Петербурге я на месяц. Торговля антиквариатом... и могила жены.

Он отпил вина, и свет свечи задрожал в его зрачках.

— Она умерла зимой пять лет тому назад. Пневмония. Я уехал в свою родную Прагу, но... здесь остались дела. Ювелирные мастерские, долги.

Внезапно он встал и вышел, вернувшись через несколько минут с ожерельем в руках — изумрудным, тяжёлым, с подвеской в виде капли.

— ...Позволите?

Герцог остановился около меня, разглядывая мою обнаженную шею.

Я лишь удивленно кивнула.

— Всё должно быть на своём месте, — прошептал он, застёгивая замок на моей шее. Его холодные пальцы чуть коснулись моей кожи, и я вздрогнула. — Это — дополнение Вашей красоты. Теперь все на месте. Я рад.

Мы продолжили ужинать у тишине.

— Скажите, Даниш, а почему же Вы не женились во второй раз? Прошло много времени...

Мужчина улыбнулся, прощая мне мою дерзость.

Тень от камина заплясала между нами, когда он произнёс:

— Любовь — как ваза: разобьёшь — не сложишь.

Я улыбнулась, поднося бокал к губам:

— Для этого изобрели клей.

Даниш наклонил голову, изучая меня.

— Разве резонно клеить то, что может разбиться вновь? Лучше заменить на новую — прочнее, идеальнее... Красивее.

— А если та ваза — единственная, созданная именно для Вас?

Он тихо рассмеялся, но смех был безрадостным.

— Такого не бывает. Всегда есть реплики... лучше прежних.

Я провела пальцем по краю бокала.

— Когда старая ваза разбивается, вода вытекает, цветы в ней вянут. Новая ваза... уже, получается, и не нужна.

Его глаза сужаются, оценивая меня.

— Надеюсь, это не окончательный Ваш вердикт. Возможно, найдётся новый букет... более достойный новой вазы.

Тишина повисла между нами. Мы оба знали: речь не о вазах.

Позже, когда слуги унесли десерт, Даниш вдруг спросил:

— Александра, скажите, Вы верите в связь душ? В то, что смерть — далеко не конец?

Я взглянула на портрет его жены над камином — молодой женщины-брюнетки с глазами... Как у меня.

— Верю.

Иначе... зачем мне снится он?

Герцог задумчиво разглядывал меня. Ветер за окном выл, как потерянный дух.

Поко́и, отведённые мне, напоминали келью монахини: высокий потолок с фресками ангелов, затемненные окна.

Витто вошёл бесшумно, неся поднос с фарфоровым чайником. Пар пахнул ромашкой и мёдом.

— Герцог... редко приводит гостей, — прошептал он, ставя чашку передо мной. Его пальцы, узловатые от возраста, дрожали. — Вы... напоминаете её.

Я подняла сонные глаза.

— Его жену?... Расскажите, какой она была?

Старик кивнул, поправляя жабо на груди. В свете свечи его лицо казалось вырезанным из слоновой кости.

— Жизнь дана на добрые дела. Анна Викторовна была самой щедрой душой. Жертвовала в приюты и госпитали...

Он замолчал, глядя в окно, где луна цеплялась за сосны.

— После её смерти герцог стал другим. Закрылся. Лишь ювелирные скупки занимали его. Но однажды... он встретил барышню на одном балу, что завладела его разумом. Но её сердце уже было занято.

В его голосе прозвучало что-то вроде: "а жаль".

После ухода Витто я осмотрела комнату. На столике у кровати лежала книга в кожаном переплёте «Les Fleurs du Mal» Бодлера, с дарственной надписью: «À mon âme, pour l'éternité»

*Моей душе, на вечность.

Я попыталась читать, но строки сливались:

«Твой взгляд, как лезвие, мне в сердце вошёл,

И рана там цветёт, как алая роза на снегу...»

Сон пришёл беспокойный. Мне снился он — тот мужчина из прошлых видений. На этот раз он стоял у окна в библиотеке, держа в руках разбитую вазу. Руки его были в крови... Это он разбил её.

— Ты должна вспомнить, — прошептал он, сжимая осколки в руках.

Я проснулась с его именем на губах:

— ...Эскар?

...

Наутро стол в обеденном зале был накрыт лишь для одного: груши в сиропе, чёрный хлеб, кофе в серебряном кофейнике. Даниш не спустился на завтрак.

— Герцог уехал по делам, — пояснила горничная, избегая моего взгляда. — Он вернётся к вечеру.

Его отсутствие было ощутимым, как будто дом затаил дыхание, ожидая хозяина.

...

Скука загнала меня в карету. Я приказала кучеру ехать в Императорскую публичную библиотеку — место, где когда-то бывала с отцом в далеком детстве.

Центральный Санкт-Петербург встретил меня радушно. Я с любовью любовалась Невским проспектом: толпы чиновников в мундирах чинно шли по делам, дамы под зонтиками беседовали о чем-то, разносчики с корзинами ягод предлагали свой товар прохожим.

Вскоре мы подъехали к зданию библиотеки: колонны, пахнущие известняком, скрип половиц под ногами.

Я листала старые газеты, ища упоминания о своем прошлом, о Микаэле — но всё будто стёрлось. Ни некрологов, ни светских хроник. Кто-то подчистил все упоминания в газетах... Зачем?

У выхода меня ждал сюрприз. Девушка в простом платье и чепце бросилась ко мне, завидев меня с конца улицы:

— Барышня! Александра Васильевна! Вы живы!

Я узнала её — младшая служанка тёти, та самая, что подавала нам чай по утрам. Но имя...

— ...Лана? — сорвалось у меня с губ.

Девушка заморгала.

— Я — Дуня, сударыня! Вы... вы не помните меня?

Она схватила меня за рукав, шепча:

— Вернитесь! Вернитесь домой, барыня! Все думают, что Вас украли! Ларион Августинович организовал поиски...

Я вырвалась и побежала, не слушая её криков.

...

Даниш вернулся лишь к ужину. Он вошёл в столовую, одетый в дорожный тёмно-синий костюм, пелериной от дождя.

— Мой дом теперь в вашем распоряжении, Александра Васильевна, — заявил он, снимая перчатки. — В поместье Лоренских уже вовсю орудует Ваш "жених". Не советую Вам пока туда возвращаться. Мне будет очень радостно, если Вы останетесь моей гостей. Город для Вас тоже опасен. Орудует маньяк. По возможности, не выходите из дома... пока я не разберусь с вашим делом.

Его взгляд упал на моё платье (я снова надела зелёное).

— Послезавтра будут новости.

...

Когда слуги удалились, а Даниш уехал куда-то снова, я отправилась в манящую зону — крыло с кабинетом и читальней герцога.

Что я обнаружила: письменный стол, чернильница в форме ворона, стопка писем с печатями из Чешского королевства, трактаты по алхимии, сборник «De Umbrarum Regni» («О царстве теней») с закладкой на главе «Связь душ после смерти».

На камине рядом с книгами стоял портрет: маленький, в рамке под стеклом. Молодая женщина в зелёном платье. На обороте надпись: «Анна, душа моя. До встречи за зеркалом. 1845 г.»

Я присела, мне стало нехорошо... Голова раскалывалась, будто кто-то вбивал в виски гвозди. Мой взгляд упал на стопку бумаг для растопки камина.

Сердце сжалось. Пять стопок газет. Тех самых газет... Обо мне.

Я вцепилась в подлокотники кресла. Значит, вот кто собрал все печатные издания, где освещали под неправильным углом мою жизнь...

1848 год

Званый вечер в особняке на Английской набережной

Хрустальные люстры отражались в паркете, как озёра в глазах Михаила, когда он в последний раз целовал мне руку перед отъездом.

— Вернусь к Рождеству, — обещал он.

Но вместо него ко мне подкрался другой, подливая что-то в мой бокал.

Дальше — все было как в тумане.

Его пальцы пахли табаком и медяками, а тяжёлое дыхание обжигало шею. После... только мокрый снег под щекой и крик городового, нашедшего меня в темном переулке: «Барышня, да Вы окровавлены!»

Больница на Выборгской стороне

Белые стены, пахнущие карболкой. Сестры милосердия шептались у моей койки: «Очнётся — узнает, что случилось... Бедняжка, как же она дальше жить-то будет? Князь Тамасов расторгнет же поволоку, как прознает про все. Жалко барыню!»

Они не знали, что я слышала каждое слово. Не знали и того, что Михаил примчался в город, едва получил письмо от моего дяди.

Как только меня перевезли домой, он ворвался в наше поместье на Мойке, сбивая с плеч снег. Увидев мой чёрный платок — знак позора для «испорченных» невест, — он не содрогнулся.

— Прости меня, Саша, — прошептал он, падая на колени и целуя мои пальцы, обмотанные бинтами. — Я во всем виноват. Будь я трижды проклят, что оставил тебя одну! Прости, прости меня, если сможешь!

— ...Прощаю.

Мы бежали той же ночью. Карета скрипела на повороте у Тучкова моста, лошади понесли... а потом — ледяная вода, его руки, толкающие меня к поверхности, и последние слова: Александра, выбирайся! Быстро!

1849 год

Санкт-Петербург жил двойной жизнью. По Невскому проспекту катили экипажи с гербами знатных семей, их взглядами провожали попрошайки, а в переулках за Садовой уже шептались: «Слышали про Александру Лоренскую? Отравила князя, да и сама сгинула...», — говорил кто-то, «Нет, не так было! Сама отравилась и наказала извозчику свернуть прямо в реку, потому что Тамасов её отверг!» — вторил другой.

Ветер с Финского залива нёс запах моря и гниющих водорослей, смешивая его с ароматом горячих пышек из булочной Филиппова.

Сейчас

Я открыла глаза. В читальне было тихо, лишь часы на стене отсчитывали секунды. Газеты лгали, но правда жила во мне — в шрамах под корсетом, в памяти о его голосе. За окном, над лесом, вставала луна — такая же холодная, как та ночь.

— Михаил... — прошептала я, сжимая газетный лист. Город, видевший нашу любовь и нашу гибель, молчал. Но где-то в его переулках ещё пахло древесиной с фабрики Тамасовых, и, казалось, тень князя навсегда вплелась в туман над Невой.

— ...Александра? Что Вы здесь делаете?

Даниш тихо заходит в кабинет, настигая меня врасплох.

— Зачем Вам все эти газеты с моим именем? — тихо прошептала я.

— Вы спрашивали меня вчера, почему я не женился повторно?... По правде говоря, я уже приезжал в Петроград из Праги год назад из-за Вас, Александра Васильевна. Вы стали единственной женщиной, что завладела моими мыслями после смерти моей супруги. Я увидел Вас на одном осеннем балу. Надеялся, заполучить Вашу руку и сердце. Не успел. Меня опередили.

Я вскидываю брови.

— Вы думаете это так работает?

Герцог жмет плечами.

— Возможно.

Я удивленно смотрю на него. Повисает неловкость. У меня возникает наистраннейшая, но существенная мысль. У герцога Вороновского много влияния и он, оказывается, расположен ко мне благосклонно.

— Скажите, пожалуйста... У Вас есть знакомые в Министерстве внутренних дел? — спрашиваю я.

Лицо мужчины не показывает ни капли удивления.

— У меня есть знакомые и гораздо высшего ранга. Вам для каких целей?

— Для целей правосудия... Год назад я была на одном званом ужине. Меня специально опоили там до беспамятства, подмешав что-то в мой напиток. После, на улице, когда я шла к своему экипажу, на меня напал и опорочил мою честь один человек, который и опоил меня. Надругавшись надо мной, он лишил меня статуса чистой невесты. На мою голову надели черный платок, вместо белой фаты. Этот человек рассчитывал, что мой жених откажется от меня после этого, но этого не случилось. Тогда... Тогда подстроили несчастный случай. Мой жених погиб, спасая меня. Теперь же, будучи вдовой, я лишена права выбирать мужа самостоятельно. За меня по праву решают родственники. И теперь тот ужасный человек заявился к нам в дом с брачным контрактом, чтобы завладеть мной и моим наследством. Я пряталась тогда на кладбище от него. Говорить что либо родственникам бесполезно. Им надо срочно выдать меня замуж, чтобы переписать наследство на себя.

— ...Назовите его имя.

— Его имя... Ларион Морибин. Он приближенный моего дяди — Олега Борисовича Лоренского. Только дядя не знает, что это именно из-за Лариона я была опорочена перед свадьбой и впала в кому. Не поверит. Ларион его крестник.

Герцог медленно провёл пальцем по краю бокала с коньяком, оставляя мокрый след на полированном дереве стола. Его глаза, холодные, как балтийский янтарь, взирали в окно.

— Ларион Морибин... — он выплюнул это имя, будто сам звук отвращал его. — Значит, именно он подсунул газетчикам ту версию о Вашем "позоре"? Любопытно. Обычно такие люди не оставляют следов.

Я сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— Он думает, что я ничего не помню. Что кома стёрла мою память. Но я видела его лицо тогда, в переулке у Тучкова моста, когда карета сорвалась с моста. Я знаю, это подстроил он. Выстрелил в лошадей и извозчика.

Ветер за окном вдруг завыл сильнее, будто город сам откликнулся на эти слова.

Даниш встал и подошёл к камину. Огонь отбрасывал на его профиль дрожащие тени, превращая черты в подобие театральной маски.

— Вы поможете мне в моей ситуации, герцог?

Даниш вежливо улыбнулся, приближаясь ко мне.

— Я уже приезжал в этот город из-за Вас, но теперь приезжаю сюда постоянно по другой любви и не из-за торговли. Я влюбился в этот загадочный город целиком и полностью. За это я обязан Вам, Александра Васильевна. Я помогу Вам уничтожить Морибина. Но взамен мне нужна будет одна вещь.

— ...Какая?

Я замираю в трепетном ожидании. Конечно, должно быть условие. За все надо платить.

— Составите мне пару на один вечер в кругу малознакомых мне людей?

— ...О каком вечере идет речь?

— Скажите, Александра, Вы когда-нибудь слышали о спиритических сеансах?

Склянка с тенями

1850 год

Спиритический сеанс в особняке Морозовых

Карета герцога остановилась у чугунных ворот особняка на канале Грибоедова. Я поправила чёрный креповый шарф — тот самый, что я носила с тех пор, как газеты объявили меня «опозоренной невестой». Ветер рвал с крыш жухлые листья, швыряя их под ноги, будто город пытался стереть мои следы.

Я и раньше слышала о графине Морозовой, что увлекалась модным мистическим делом — спиритизмом. Теперь во мне был трепет любопытства перед неизведанным.

Особняк Морозовых был самым заметным из своего ряда: трёхэтажный дом, с колоннами в стиле ампир. На фасаде — трещина от землетрясения 1829 года, которую так и не заделали. Говорят, по ночам из неё доносился шёпот усопших.

Подав руку Данишу, я поднялась по парадной лестнице. В складках моего платья — склянка с лавандовой водой, приятно холодила мою кожу.

Когда я вошла в холл, лакей в ливрее с вышитыми совами протянул мне маску Арлекина.

— Правила сеанса. Никто не должен видеть Вашего лица — произнес он, кланяясь.

Я надела маску, и в этот момент заметила ее.

Сестра Микаэля... Она стояла у мраморной лестницы. Без кринолина, в простом платье цвета васильков. Её волосы, тёмные, как смоль, были собраны в тугой узел, а в руках она сжимала кожаный футляр.

— Морин?... — я окликнула девушку по имени.

Она вздрогнула, будто её ударили током. Потом — стремительный шаг вперёд, объятия, и её губы у моего уха:

— Александра... Я слышала, что ты пришла в себя... Прости, что не пришла навестить тебя. Было слишком много неотложных дел после похорон брата. Ты здесь тоже на сеанс?

— Да, я пришла с одним моим знакомым.

— Марина Алексеевна, Вас ожидает маркиз в музыкальном зале. — лакей сообщил торжественным голосом, поклонившись девушке.

Марина?... Почему я назвала ее иначе? Морин?... Существует ли такое имя вообще?

Её пальцы впились в мои плечи, и я почувствовала: сестра Микаэля знала правду.

Перед сеансом я укрылась в зимнем саду — комнате с заколоченными окнами, где среди мёртвых пальм стоял рояль с обгоревшими клавишами. Тут ко мне и пришёл его голос. Голос мужчины из моих снов прозвучал у меня в голове:

«Смертные — лишь тела. Как только это поймёшь, можешь рассуждать хоть до основания Туманных Земель о смысле жизни...»

Он звучал так, будто доносился из-под пола. Из-за зеркала...

...

Все приглашенные — около тридцати человек, собрались в голубой гостиной ровно в полночь. Гостиная была довольно аскетична — стены цвета угасшего неба и стол, накрытый чёрным бархатом. На нём — какая-то доска с буквами, окружённая 13 свечами.

Даниш помог мне присесть за круглый стол, опустившись на стул рядом. Он был в маске Бауты — венецианской «чумной» маске. Его пальцы барабанили по столу, выдавая нетерпение.

Несколько господ ютились в углу, за ширмой с вышитыми глазами. Они нюхали табак из флакона с крошечным черепом вместо пробки.

Старуха-медиум, её звали Ульяна Степановна — в платье, усыпанном звёздами из фольги, вскоре ввалилась в комнату. Её ногти были чёрными от травяных настоек.

Она, как сытая кошка, обвела всех медленным взглядом, торжественно воздев руки вверх.

— Начнем же наше таинство, господа!

Сеанс начался с вызова покойного мужа одной подавленный особы. Было скучно и примитивно. Старуха-медиум врала на голубом глазу, играя на эмоциях.

Но потом ее привлек мой спутник. Старушка старательно занялась спектаклем по вызову покойной жены герцого Вороновского.

— Ты не плачешь по мне, милый,— застонала старушка из темноты, подражая голосу молодой дамы. — С тобой красивая спутница... Она тебе так нравится? Клялся мне, что никого после меня... Соврал?

Даниш сохранял холодное спокойствие и ничего не ответил на эту провокацию.

Вдруг все свечи разом погасли.

Ульяна Степановна начала жадно вдыхать воздух в широкие ноздри свои и истошно завопила:

— Здесь что-то тёмное! Оно идёт сюда по запаху чьей-то душы! Кто?! Кто среди вас обещанный врагу рода человеческого?!! Признавайтесь! По чью душу искуситель ползет сюда?!!

Её костлявый палец заметался по кругу собравшихся и указал прямо на меня.

— Ты... За тобой идет! — прохрипела старушка. — Хочет, чтобы ты стала его! Вернись! Вернись за зеркало! Прочь!

Сама тьма вокруг зашевелилась. Я почувствовала её. Запахло сыростью, разложением, вонью трущоб. Заскрипели ставни, половицы, послышался лязг — будто кто-то волочил цепи где-то в коридоре.

Неожиданно глаза старухи закатались до белизны.

— Моя. Ты обещана мне... — процедило что-то загробным голосом через её рот.

Я вжалась в стул, зажмурив глаза.

Как вдруг послышался мощный хлопок.

Распахнув глаза, я увидела герцога Вороновского, упирающегося ладонями в стол.

— Достаточно! Предлагаю уже закончить это мракобесие. На сей раз Вы перегнули палку дозволенного, Ульяна Степановна. Мы уходим.

...

После сеанса Марина перехватила меня в коридоре и отвела в библиотеку — комнату с зарешечёнными окнами.

— Михаил заставил меня поклясться в своих письмах, что он слал нам из командировок, — она развязала футляр. Внутри лежал пергамент с текстом на латыни: «Juro ut secueritis me» («Клянись, что вскроете меня»).

— ...Что это? — с ужасом прошептала я.

— Брат хотел, чтобы его вскрыли после смерти. В нашем роду трое были похоронены заживо. Михаил панически боялся этого с рождения. Его сердце вынули при аутопсии, поместили в склянку с формалином. Оно у нас дома.

— ...Где?

— В красной гостиной нашего поместья на Каменном острове, за портретом Екатерины II. Ты должна его забрать. При жизни оно было всецело твоим, сейчас — и подавно. — Марина вложила мне в ладонь ключ с гравировкой «M.T.» — Забери его, прошу тебя. Оно... Оно не дает мне спать по ночам. Клянусь, я будто слышу, как оно все ещё бьется. Приезжай в любое время, Александра, и забери его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— ...Хорошо. Я заберу.

...

Даниш ждал меня в карете.

— Как Вы себя чувствуете? Вас напугала старуха Морозова? — спросил он, снимая маску. — Надеюсь, Вы не восприняли её бредовые речи всерьез? Она обычная шаралатанка. Просто богатая и скупает половину моего товара. Поэтому и хожу сюда иногда.

Я ничего не ответила.

...

Столовая была освещена восковыми свечами в канделябрах из черненого серебра. На стене — портрет Анны Вороновской, взирающий на меня с сожалением.

Холодная дичь на моей тарелке под соусом из гранатовых зерен напоминала кровь. Есть это не хотелось.

Даниш наливает вино, жидкость густая, как сироп.

— Вы слышали о последней находке городовых у Обуховского моста? — его голос звучит слишком бесстрастно для такой темы.

Я провожу пальцем по краю бокала.

— Газеты пишут, это уже седьмая...

— Восьмая. — он поправляет меня. — Княжну Орлову нашли вчера. Изуродованную, в ее собственном будуаре.

Пауза. Где-то на кухне падает нож.

— Особенность в том, — продолжает герцог, — что все они — дворянки. Все — незамужние. И ни одна из них не была ограблена, и не тронута.

Я чувствую, как холодная капля стекает по спине.

— Что значит "не тронута"?

Даниш медленно режет мясо на тарелке.

— Не изнасилованы. Только... лица. Изрезаны.

Лезвие ножа скребет по фарфору.

— У меня ощущение, — его глаза фиксируют меня, — что убийца ищет кого-то конкретного. Какую-то особую девушку. Будто лица для него — всего лишь маски, и под ним он ищет кого-то конкретного.

В этот момент я понимаю: он намекает. Намекает, что "кто-то конкретный", — я.

Фонограф в углу начинают играть "Смерть Озе" Грига.

Даниш встает, его тень неестественно вытягивается по стене.

— Подарите мне танец, Александра Васильевна?

Его рука — холодная даже через перчатку — берет мою.

Первые такты: его ладонь давит на мою талию, пальцы впиваются в корсет. Он танцует слишком хорошо для мужчины, который утверждает, что ненавидит балы. С каждым поворотом герцог притягивает меня ближе.

— Как Вам сеанс? — его губы почти касаются моего уха. — Вы ничего не сказали о нем.

— Невероятно. Невероятно, что кто-то верит в это все.

Даниш слабо ухмыляется. Его улыбка чертовски обворожительна.

— Ничего невероятного в этом нет. Люди всегда стремились понять и преодолеть смерть...

Его рука скользит ниже, обнимая мою спину.

— Фараоны возводили себе пирамиды... — рассуждает он. Я чувствую его дыхание — пахнет горьким миндалем и табаком. — Даосские святые бросались в костер...

Внезапно мужчина резко притягивает меня к себе, наши губы оказываются в сантиметрах друг от друга.

Я отталкиваюсь от него и падаю спиной на стол, разбивая вазу с розами. Багровые лепестки мгновенно осыпаются на кафель.

Даниш не сердится, не выражает никаких эмоций. Он поправляет жабо и спокойно говорит:

— Подумайте хорошо, Александра Васильевна. Что, по-вашему, способно спасти Вас от брака по расчету с извергом, что убил Вашего жениха и на—... — его тяжелый взгляд скользит по моему лицу, — надругался над Вами?

Внутри меня все холодеет. Я уже давно поняла это, но боялась признать. Спасти меня может одно — брак по расчету с более влиятельным мужчиной.

— Вы предлагаете?... Хотите?

— Вы обратились ко мне за помощью. Я готов помочь.

Жертва Бессмертного

В Высшем Храме Карнака, где стены дышали древними знаниями, а воздух был густ от запаха сандала и предзнаменований, я стоял перед Отцом-Ра. Его янтарные глаза, словно два закатных солнца, видели сквозь тысячелетия — но не могли разглядеть её в моем сердце.

Девушка, затерянная между мирами. Её душа, словно папирус в пасти Аммита, трещала по швам. Две разных мерности тянули её в свои объятия, угрожая разорвать пополам. А я... я был лишь наблюдателем за ее судьбой. До этого дня.

— Ты просишь невозможного, — прошелестел Сешат, перебирая золотые часы на груди. — Бессмертие дано тебе не для игр с судьбой.

Но разве судьба — не игра изначально?

Когда Отец-Ра поднял руку в молчаливом согласии, жрецы замерли. Даже Хатхор, вечный насмешник, стиснул кубок так, что тот затрещал.

Я вышел на середину зала, где мозаика под ногами изображала Древо Миров.

— Я знаю цену, — сказал я, и голос мой больше не был голосом жреца. — Заберите моё бессмертие. Я хочу воплотиться в мир людей, где находится она. Я обязан ей помочь. Они хотят, чтобы она совершила грехопадение. Это откроет путь врагу рода человеческого в их мир. Я должен предотвратить это.

Тишина. Потом — гул, как перед бурей.

Нефрукх, холодный и точный, бросил на меня взгляд, полный... зависти?

— Опомнись, брат. Ты отказываешься от солнца ради искры светляка.

— Нет. Ты не понимаешь. Я отказываюсь от солнца, чтобы стать её светляком.

Ритуал прекращения бессмертия был прост и ужасен.

Жрецы окружили меня, их песни на санскрите сплетались в петлю. Отец-Ра провёл рукой по моей груди — и я увидел, как золотые нити бессмертия вытягиваются из меня, как паутина на ветру.

Боль? Нет. Было холодно. Как будто я впервые за десять тысяч лет почувствовал тяжесть тела и стук собственного сердца.

А потом...

Щелчок.

Я упал на колени. Кровь на губах. Сердце, бьющееся слишком громко. Скоро я умру и открою глаза уже под другим солнцем.

Слышу, как жрецы шепчут:

«Он больше не один из нас».

Но когда она смеётся где-то в саду и ощущает мое присутствие. Я понимаю — ради этого можно пожертвовать не только бессмертием.

Дэсмур

Под покровом темноты женщина в плаще спешила по тихим улицам. Жуткий звон часов Башни Молчания разносилась по воздуху, возвещая о наступлении полуночи.

По спине девушки пробежала дрожь, и она сердито зашипела. Она не планировала задерживаться так поздно после работы в таверне. Город превратился в город-призрак, его жители обезумели от страха после появления Безымянного убийцы, охотившегося на таких симпатичных девиц, как она.

Торопливо миновав капеллу Церкви Будущего, девушка огляделась. На витражах были изображены страдальцы, ищущие утешения у таинственного Темного Властелина, который даровал им знания, чтобы отличать тьму от света.

Это здание давило на нее, вызывая первобытный страх, от которого по спине шли мурашки.

Продолжая идти к своему дому, она загляделась на внушительное поместье «Позолоченный ключ» — якобы школу-интернат для необычных умов мадам Катерины.

Старый пятиэтажный кирпичный особняк излучал готическое великолепие, а его двор обступали высоченные ели. В городе, среди простого люда, ходили мрачные слухи о престарелой, богатой благотворительнице, Катерине Вин Клян, которая финансировала это частное заведение и жила там же.

Поговаривали, что дети, живущие в его стенах, использовались для поддержания ее угасающей жизненной силы.

Сердце женщины дрогнуло при этой мысли. На секунду ей показалось, что она заметила огонек свечи в темном окне на чердаке.

Ускорив шаг, она поспешила подальше от поместья.

Заблудившись в своих мыслях, она пробиралась по лабиринту узких переулков и в конце концов зашла в тупик. Паника охватила ее, когда та осознала свое положение — птичка попала в ловушку.

В этот момент позади нее возникла высокая фигура. Тяжесть предстоящего противостояния тяжело давила на сердце, и дрожащими руками девушка откинула капюшон, открыв лицо Эльвиры Птахи, имя которой знали все в таверне Чёрная Лилия.

Ее эбеновые волосы каскадом рассыпались по плечам, обрамляя узкое лицо, словно темная вуаль.

— Я сделала то, о чем вы просили! — взмолилась она. — Клянусь, я заставила его поверить, что ее больше нет! Стражники-пауки слишком поздно сообразили погнаться за ним!... Прошу, моей вины в том, что его не поймали эти толстяки — нет!...

В воздухе повисла тишина, пока стоящая перед ней фигура выжидала.

Внезапно поднялась трость, ее острый наконечник был направлен прямо на Эльвиру.

Мгновенно ноги девушки подкосились, и она упала на колени, подгоняемая невидимой силой.

— Ты будешь продолжать делать то, что мы тебе говорим, — раздался в темноте властный голос. — Твоя верность Совету Восьми должна оставаться непоколебимой. Когда она вернется в Дэсмур, его здесь не должно быть. Сделай все, чтобы его арестовали до этого. Иначе...

— Я сделаю все! Прошу, только не трогайте его душу! Он будет в тюрьме, обещаю!

Эльвира с расширенными от страха и преданности глазами прижала дрожащую руку к тому месту, где находилась ее скрытая татуировка Уробо́роса.

Неделю спустя

Эскара Тамасви поглотила одна-единственная навязчивая идея. Он неустанно погружался в глубины хранилищ центральной библиотеки — в те мрачные залы, где забытые тома шептали истории о запрещённых для простых людей знаниях, — чтобы разгадать секрет оружия, способного красть лица и оставлять жертв безликими.

Стремясь разгадать эту тайну, Эскар прочел все книги на полках хранилища Министерства Системного Порядка, но не нашел на их страницах ничего похожего.

Сегодня он снова сел за дубовый стол среди моря разбросанных книг, выцветшие страницы которых украшали зловещие иллюстрации потусторонних орудий для уничтожения человеческой души. Толстые красные шторы окутывали зал, создавая жуткую атмосферу, а бесчисленные свечи отбрасывали тени, которые плясали на высоких стенах украшенных масштабными картинами эпохи Возрождения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Темно-угольные волосы мужчины рассыпались по плечам, словно пытаясь закрыть лицо от ужасов, содержащихся в лежавших перед ним томах. Раздраженный, он отбросил очередную книгу и прижал кончики пальцев к виску в тщетной попытке унять нарастающую мигрень.

— Еще не нашел то, что искал, милый? — раздался мягкий, как мед, голос.

Фира Ахсаник с изяществом кошки вплыла в комнату подносом, украшенным двумя чашками ароматного кофе, золотой бутылкой темного коньяка и ассорти из темного шоколада.

— Я не знала, что ты оценишь больше, Эскар, — промурлыкала Фира, ее глаза игриво блеснули в полумраке. — Еще одну порцию кофеина, чтобы подстегнуть твои неустанные поиски, или, может быть, наконец-то позволишь себе расслабиться и насладиться бокалом прекрасного коньяка в моей компании?

Даже не взглянув в ее сторону, жнец потянулся к чашке с кофе. Горькая жидкость дала кратковременную передышку, согревая внутренности.

— Еще один час. — отрешенно пробормотал он.

Примостившись на краю стола, Фира стала с интересом изучать его лицо.

Женщина провела взглядом по его точеным скулам, прослеживая линии, придававшие его лицу такой специфичный, капризный характер. Черные глаза мужчины, словно порталы в неведомый мир, одновременно интриговали и тревожили ее.

Фира сделала глоток кофе, ее губы скривились в загадочной улыбке. Она знала, что неустанное стремление Эскара к каким-то тайным знаниям подводило его к безумию. Но, если это удерживало его у неё, почему бы ей этим не насладиться как следует?...

Она поднялась, тарелка с шоколадом осталась нетронутой. Дым из ее тонкого держателя для сигарет парил в воздухе, выплетая замысловатые узоры, когда он срывался с ее вишневых губ.

Бросив на мужчину последний томный взгляд, в котором было и желание, и уважение, девушка оставила его в одиночестве, покидая старинную библиотеку своей семьи.

«Потом... Потом, утолив свою жажду к знаниям, он будет её», — подумала Фира с хитрой улыбкой.

Возвращение сердца

Санкт-Петербург, октябрь 1850 года

Ассортимент бутиков на Невском проспекте мелькал перед глазами. Слуги Даниша вели себя как тени — молчаливые, с опущенными головами, но их пальцы дрожали, когда они застегивали на мне корсет с китовым усом, будто боялись обжечься. В зеркале мадам Лефевр я видела не себя — какую-то другую девушку: черное муаровое платье с золотыми вышивками в виде змей, пожирающих собственные хвосты, горностаевую пелерину, которая казалась слишком тяжелой для моих плеч.

— Вам идет траурный цвет, — пробормотала модистка, поправляя шлейф, и тут же побледнела, осознав двусмысленность своих слов.

Даниш прислал бриллиантовый гребень — тот самый, что когда-то украшал волосы его покойной матери. Когда его вкалывали мне в шиньон, я почувствовала запах ладана и чего-то кислого, будто металл пах ржавчиной, хоть он и не выглядел так.

Раздался шепот за спиной: — Герцог сошел с ума... Она же ведьмовского рода! — шептались модистки.

— Говорят, он видел, как она остановила часы в его спальне одним взглядом...

Они не знали, что часы остановились сами — в тот миг, когда Даниш и я подписали договор кровью. Наш договор взаимного согласия на брак.

Карета мчалась по пустому Литейному мосту, копыта лошадей высекали искры, будто сам ад раскалывал лед под нами. Поместье Тамасовых встретило меня глухим скрипом флюгеров — их железные петухи кривили клювы, словно предупреждая об опасности.

Марины нигде не было. Пыль в бальном зале лежала ровным слоем, но на рояле — свежие отпечатки пальцев. Кто-то играл недавно. Михаил очень любил этот рояль и часто играл мне на нем сонаты...

Неожиданно из тьмы холла ворвался какой-то зверь. Нет, не кошка. Собака — мастиф, которого мы с Эскаром... Нет, с Михаилом!... Почему я снова вспомнила это имя? Я уже догадалась, что оно принадлежало тому таинственному мужчине из моих снов, но почему оно врезалось в мою память так глубоко...

Собака опознала меня. Ее горячее дыхание, лапы, упавшие на мои плечи, вес, сбивающий с ног — и удар затылком о мраморный пол.

Когда я открыла глаза, все стало монохромным. Люстры — лишь скелеты из проволоки, портреты на стенах — пустые глазницы в рамах. Только белая нить, выходящая из моей груди, вела меня куда-то вглубь дома.

Я шла, цепляясь за нее, как за путеводную звезду, пока не оказалась лицом к лицу перед портретом Екатерины II.

За холстом, как и говорила Марина, — темная склянка с сердцем.

Я замерла в холодном ужасе. Марина была права. Оно билось. Оно было живым.

Как такое вообще возможно?...

Медленно, как будто через силу, сердце сжималось в такт моему дыханию.

Я прижала сосуд к груди, а потом коснулась его губами, и тени вокруг меня взвыли.

Когда зрение прояснилось, я заметила — на пыльном полу следы от босых ног, которых раньше точно не было. Мои? Но я была в туфлях...

Подойдя к роялю, я обнаружила листки с нотами, а среди них — разорванный лист из дневника Марины: «Он говорил, что сердце нельзя похоронить, пока оно не отомстит...»

Собака рядом лизала мои пальцы, словно извиняясь

— Скоро все кончится. Мы отомстим, — прошептала я ему, но поняла, что лгу.

Конца не будет. Только брак с Данишем, только бегство от Лариона — и этот тревожный стук в грудной клетке, который теперь всегда будет со мной.

Карета герцога Даниша Вороновского была выкрашена в черный лак с золотыми виньетками, словно гроб, предназначенный для королевской особы. Когда я залезла внутрь, запах воска и ладана обволок меня.

— Ты выглядишь... потрясающе, — произнес он, медленно проводя взглядом по моему платью.

Я знала, что это не комплимент, а констатация факта. Шелковое платье, черная горностаевая накидка — все было подобрано так, чтобы не оставить сомнений: я не просто невеста. Я — его оружие.

— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил он, поправляя перчатку.

— Уверена.

Он улыбнулся, но в его глазах не было тепла.

— Хорошо.

Карета мчалась по темным улицам Петербурга, и я чувствовала, как сердце в склянке — спрятанное в складках моей шубы, стучит в такт копытам.

— Сегодня вечером мы наконец-то объявим о помолвке, — сказал Даниш, глядя в окно. — Но помни: после этого у нас будет ровно месяц до подписания брачного контракта. По закону, должен пройти месяц перед подписанием, чтобы решение было взвешенным и окончательным. Месяц, за который твои родственники и Ларион сделают все, чтобы разорвать этот союз. Не отходи от меня на балу.

— Ты думаешь, они осмелятся напасть на меня прямо там?

Герцог повернулся ко мне, и в его взгляде вспыхнуло раздражение.

— Они уже сделали это однажды. Помнишь Лариона?

Я вздрогнула.

— Ты обещал не говорить о нем.

— Я обещал не убивать его. Но он все еще где-то здесь, и если он узнает, что ты собираешься выйти замуж...

Он не договорил.

...

Особняк Юсуповых сиял, как зимний дворец царской семьи. Хрустальные люстры, зеркала в позолоченных рамах, дамы в бриллиантах — все это сливалось в ослепительный хаос.

Когда мы вошли в холл, шепот пополз за нами, как длинная змея.

— Кто она?

— Говорят, ведьма... Околдовала вдовца.

— Да. Герцог Вороновский никогда не женился бы второй раз просто так...

Даниш крепко сжал мой локоть, ведя меня через зал.

— Не обращай внимания, — прошептал он. — Нам выгодно, чтобы они говорили.

Вдруг воздух в зале сгустился. Я почувствовала его прежде, чем увидела.

Ларион.

Он стоял у колонны, в черном фраке, с бокалом шампанского в руке. Его глаза сверлили меня, словно два лезвия.

— Ты видишь его? — спросила я у Даниша.

— Вижу.

Я сжала пальцы на руке герцога.

— Ты обещал защитить меня.

Он наклонился к моему уху, и его губы едва коснулись моей кожи: — Я обещал сделать тебя своей. А свое — я всегда буду защищать до конца. Но сначала... ты должна пережить этот вечер. Договорились?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда оркестр заиграл вальс, Даниш поднял руку, требуя тишины.

— Дорогие друзья! — его голос разрезал зал, как нож. — Сегодня я хочу разделить с вами радостную новость!...

Он посмотрел на меня, и в его глазах не было любви. Только азартное предвкушение.

— Эта прекрасная женщина... скоро станет моей женой. Мы обвенчаемся ровно через месяц в моем поместье, куда я вас всех приглашаю!

Гул пронесся по залу.

Я заметила, как Ларион нырнул глубже в тень колонны. А я почувствовала, как сердце в склянке забилось чаще. Оно все ещё было со мной. Я спрятала его в складках юбки.

Хрустальные люстры дрожали, отражая в тысячах подвесок бледные лица петербургской элиты. Даниш вел меня через толпу, его пальцы впивались в мой локоть с демонстративной нежностью.

Повсюду раздавался шёпот аристократов:

— Говорят, Вороновский выкупил её долги...

— Нет, это же Александра Лоренская! Я слышала, что она заключила сделку с самим Дьяволом, чтобы выйти из комы!

— А вы слышали? Ларион Морибин вернулся из-за границы... говорят, что ради нее. А она за герцога Вороновского выходит...

Даниш наклонился, будто поправляя прядь моих волос.

— Они уже решили, что ты ведьма и профурсетка. Идеально.

Оркестр заиграл «Le Rouge et le Noir» — вальс с запрещёнными пассажами, который танцевали только в салонах королевских куртизанок.

— Что это за музыка?

— Я заказал. — хмыкнул герцог, кланяясь мне.

Даниш притянул меня так, что корсет врезался в рёбра, а его бедро намеренно скользнуло между моих ног.

— Ты дрожишь, — прошептал он, проводя ладонью по моей спине до самого низа.

— Зачем ты так со мной? Это не танец, а публичная экзекуция, — выдохнула я.

— Нет, моя милая. Это игра. Ларион должен увидеть, как ты сгораешь от моего прикосновения. Все они должны.

Когда музыка стихла, герцог опустил вуаль на мое лицо и прижался губами к моим через тонкую ткань. Шёлк пропустил жар его дыхания, а крики дам: — «Как скандально!», подтвердили: спектакль удался.

Я вырвалась под предлогом воздуха, но мраморный балкон не принёс облегчения. В темноте мерещилось: Чёрный силуэт у фонтана — Ларион?... Нет — просто статуя Аполлона. Шорох шёлков за колонной — Тётя Тамара?... Нет — служанка с бокалами.

Даниш нашёл меня, когда я кусала губы до крови, прижимаясь спиной к колонне с видом на ночной розарий.

— Хочешь уехать?

— Прежде чем они решат, что я продала свою душу, чтобы стоять рядом с тобой? Да.

— Просто знай, что они будут полными глупцами. Потому что души в этой сделке — лишился лишь я.

Мы уже шли к выходу, когда в толпе вспыхнуло алое пятно — тётя в парчовом платье, пахнущем лавандой и крахмалом.

— Ты опозорила семью! — её пальцы вцепились в моё запястье, как когти. — Сбежала из дома, как гулящая кошка! Ну ничего, Ларион вернёт тебя в родовое гнездо!

Я дёрнулась, шов на юбке лопнул — и тогда оно упало. Склянка с сердцем.

Стекло разбилось о кафель, а мокрый комок мышц отскочил к ногам графини Бобринской.

Графиня упала в обморок, рухнув на диван в облаке кринолина. Князь Голицын перекрестился. Тётя Тамара закричала, другая дама завопила рядом: «Ведьма! Она носит с собой сердца своих жертв!» — и побежала, срывая жемчужное ожерелье, будто я сглазила его.

Я опустилась на колени, подбирая сердце в дрожащие руки, когда чёрный плащ укрыл меня.

— Поднимись с колен, — голос Даниша звучал как удар хлыста. — Мы уходим домой.

Карета качалась на ухабах, а я прижимала к груди свёрток, закрывая его шубой. Сердце пульсировало сквозь мех, будто пыталось сказать что-то.

Даниш молчал всю дорогу, лишь изредка бросая на меня взгляды, от которых кровь стыла в жилах.

— Ты испугалась? — наконец спросил он.

— Я не знаю, чего бояться больше: толпы, которая назвала меня исчадием ада, или твоего молчания.

Он усмехнулся, и в его глазах наконец-то мелькнул намек на что-то теплое.

— Скоро узнаешь.

Когда карета остановилась, я выскочила первой, не дожидаясь помощи слуг. Бежала по коридорам, чувствуя, как стекло склянки холодит пальцы.

Мои покои оказались роскошными — бархатные шторы, камин, зеркала в серебряных рамах. Но главное — стеклянный сосуд на столе, наполненный тёмной жидкостью. Я приготовила его на всякий случай. Он настал.

— Быстро! — крикнула я слугам, разворачивая шубу. — Принесите мне водный раствор формальдегида!

Сердце упало в банку, забилось — и я наконец выдохнула.

Я обернулась на призрачные звуки. Внизу заиграла музыка.

Я спускалась по лестнице, чувствуя на себе взгляды портретов предков Вороновских.

Даниш стоял в центре зала, распуская слуг одним жестом.

— Всем вон! — его голос прокатился по комнате, как гром. — У всех сегодня выходной.

Когда входные двери захлопнулись, он повернулся ко мне.

— Теперь мы наконец-то одни.

Я замерла.

— Зачем ты распустил слуг?

— Чтобы не было лишних ушей. Ты останешься здесь. Месяц. До подписания контракта. После этого никто не посмеет тронуть тебя. Потому что ты будешь герцогиней Вороновской.

Мой взгляд упал на огромный портрет над камином. Женщина в зеленом платье, с такими же, как у меня, глазами.

— Я где-то её видела... Не здесь. Где-то ещё. — прошептала я.

Даниш подошёл ближе, даже не взглянув на портрет.

— Конечно, видела... В зеркале каждый день.

— ...Что?

— Анна же — это ты.

Я отшатнулась, вскинув удивленные глаза на мужчину.

— Это шутка такая?

— Нет. Была бы шутка, я бы не искал тебя так долго. Думал, куда ты попала. Спиритические сеансы, бестолковые медиумы... Знаешь, зачем я занимался всем этим мракобесием так долго?

— ...Зачем?

— Ради тебя.

— Но Анны нет в живых. Я не могу быть ей.

Герцог взял меня за руки, притянул к себе.

— Анны больше нет, да. Но её вечная душа — в тебе.

Я попыталась вырваться, но его хватка была железной.

— Успокойся, — процедил он, и моё тело послушалось, будто загипнотизированное. — Я знал, что ты посчитаешь меня безумцем. Не страшно. Я сам себя таким считаю.

— Я не верю в переселение душ!

— А как ты можешь доказать, что этого не существует?

— Мне не надо этого доказывать! Во мне не может быть души другой женщины.

— Она не "другая". Она — это ты, Александра. Я догадывался об этом давно, следил за тобой, всматривался. Но потом потерял тебя год назад. А теперь нашел. И не собираюсь больше терять.

— Я свободно могу уйти от тебя в любой момент. Наш контракт не запрещает мне этого.

Он отпустил меня, хмуро кивнув.

— Тогда подари мне последний танец. Притворись Анной. Попрощайся со мной. У нас не было времени тогда. Подари мне эту возможность сейчас.

Я нехотя кивнула, поправляя платье.

Граммофон заиграл что-то старинное, грустное. Даниш обнял меня, ведя по залу медленно, чувственно.

— Ты помнишь? — спросил он, прижимая мою ладонь к своей груди.

— Нет.

— Тогда закрой глаза.

Я послушалась. Его губы коснулись моего виска, шеи, ключицы — горячие, как угли.

— Анна... Я не была Анной.

Но в этот момент почувствовала, как внутри груди что-то откликается, когда он осыпает мою шею поцелуями.

Боль. Тоска. Любовь. Его любовь.

— Ты не была Анной. Она была тобой. У души нет имени. У нее есть свет. И я научился видеть лишь твой. Все эти годы я жил в кромешной тьме. Это было до тебя... Это было адом.

Когда танец закончился, Даниш отступил, глядя на меня с прежним холодом.

— Ты хочешь знать, как это возможно? Переселение душ. Я могу дать тебе научное объяснение.

— Надеюсь, моих знаний хватит, чтобы хоть немного понять.

— ...Душа — энергия. Она никуда не исчезает, когда умирает тело. Анна умерла от пневмонии двадцать один год назад. Мы были ровесниками и только обручились по воле наших родителей. Она знала, что вернётся ко мне. Анна мне об этом сказала. Я должен был искать её. Глаза — зеркало души. Я искал её глаза в толпах людей десятилетия. Уже отчаялся. Но когда случайно встретился с тобой взглядом на одном осеннем балу год назад — понял, что моим поискам наконец-то пришел конец.

— ...Но почему я?

— Потому что ты — единственная, чьё тело подошло для ее перерождения.

Я задрожала.

— Это неправда... Ты сумасшедший.

Он рассмеялся.

— Нет. Учёный.

Темные Ветви Судьбы

Тишина зала особняка Вороновских была густой, как смола, пропитанная вековой пылью и шепотом теней. Я стояла перед портретом Анны — той, что умерла двадцать один год назад. Ее глаза, написанные мастерской рукой, смотрели на меня с холста, но это были мои глаза. Теперь я это отчетливо видела. Тонкие, с серебряными искорками, словно зимний лес, пойманный в ловушку сумерек.

— Неужели... такое может быть? — прошептала я, касаясь холодной позолоченной рамы.

Герцог стоял в трех шагах, его черный сюртук сливался с мраком. Он молча наблюдал, как мои пальцы дрожат, как дыхание сбивается в груди.

— Когда заключим брачный договор, ты можешь уйти, — его голос, обычно острый как лезвие, теперь звучал приглушенно, почти мягко. — Живи своей жизнью. Или... останься. Но не как гостья. Не как тень прошлого. Если решишься — только как жена. Настоящая. Верная.

Я молчала. Воздух между нами сгустился, наполненный невысказанным. Он принял мою тишину за отказ. Его карие глаза — темные, мрачные, — скользнули по моему лицу в последний раз.

— Что ж. Я уважаю твое решение, — он повернулся к двери, и в этот миг что-то внутри меня разорвалось от груза навалившихся эмоций.

— Даниш!

Он замер. Не оборачивался, но плечи его напряглись, будто под тяжестью невидимых цепей.

— Я останусь с тобой. Хочу быть твоей... Твоей настоящей женой. Как тогда. Как двадцать один год назад.

Тишина заволокла все.

Он резко обернулся, лицо — маска изумления и боли.

— ...Ты вспомнила?

— Все.

Я бросилась к нему. Платье, тяжелое от кружев и парчи, захлестнулось вокруг ног, но я не чувствовала ничего, кроме жара в груди. Расстояние между нами исчезло — и вот его руки схватили меня за талию, прижали к себе так, что легкие опустели.

— Анна... — его голос разбился о мое имя, словно он боялся, что я рассыплюсь в прах.

Я впилась пальцами в его плечи, чувствуя под сукном жесткие мышцы, мужскую силу.

— Зови меня Александра. Только так.

— Как скажешь.

Его губы нашли мои — не поцелуй, а утверждение, клятва, высеченная в плоти.

Даниш оторвался, дыхание горячее на моих губах, как адское пламя.

— На этот раз я не отпущу тебя никуда. Не отдам даже самой смерти. Клянусь. Запомни мои слова.

— Я принимаю твою клятву.

За окном, в такт нашему безумию, завыл ветер, будто сам особняк застонал от давно забытой боли.

Он рассмеялся — низко, глухо, и в этом звуке было что-то животное.

— Тогда позволь доказать тебе свои слова.

Его руки скользнули под мои колени, подхватили меня. Шаги его гремели по лестнице, а за окном начал накрапывать дождь.

Покои герцога тонули в полумраке — тяжёлые шторы, кожаные кресла, постель с шёлковыми простынями, чёрными, как его глаза сейчас.

Он бросил меня на кровать, сорвал перчатки зубами.

— Разденься, любовь моя.

Я дрожащими пальцами расстёгивала корсет, но шнуровка не поддавалась.

— Медлишь? — он наклонился, перерезал ленты ножом — откуда он взялся, я не поняла.

Ткань расползлась, обнажая мою грудь. Дождь усилился, стуча в стёкла, как сотня нетерпеливых пальцев.

Даниш прижал меня лицом к подушке, руки завел за спину, связал тем же шнуром от моего корсета.

— Ты хотела этого? — его шёпот мне в ухо, зубы на моей мочке.

Я закивала, не в силах выговорить что-либо.

Ладонь шлёпнула по заднице, боль запылала на моей коже.

— Громче. Скажи это громче.

— Да... Да! Я хочу этого!

Его пальцы вошли в меня резко, без предупреждения. Я вскрикнула, выгнулась, но он прижал мою спину плечом, не давая двинуться.

— Ты вся мокрая, — прошипел он мне в затылок. — Как эта ночь.

Герцог развернул меня, поднимая на руки. Я не успела сообразить что-либо, как уже стояла у окна.

Он вдруг подтолкнул меня на колени к самому подоконнику. Холодное стекло прилипло к груди, ветер завывал, дождь хлестал, а он вошёл сзади, — одним толчком, разрывая мое сознание на части.

— Боже!...

— Нет бога здесь, — прорычал он, вбивая себя глубже с каждым толчком. — Не в этой спальне. Не сегодня.

Боль смешалась с удовольствием, слёзы капали на подоконник. Даниш схватил меня за волосы, откинул голову назад, заставив смотреть в своё отражение — растрёпанное, алое, смущенное до дикости.

— Кто ты теперь?

— Твоя...

— Не ври!

Удар бёдрами, заставляющий взвыть.

— Я никогда не совру тебе!

Он замолчал, замедлился, затем резко развернул, уложив меня на меховой ковер у камина.

Тело его горело, как уголь, кожа пахла моим жасминовым парфюмом. Губы нашли мои, язык вторгся, как захватчик, а руки приковали запястья к полу.

— Смотри, любовь моя, — прошептал он, поднимая мои ноги на свои плечи. — Смотри, как я возьму тебя. Творец создал тебя лишь для меня. Ты — моя Ева, сотворенная из ребра моего.

Я повернула голову в сторону и увидела длинное зеркало в пол у стены. Мы отражались там.

Проникновение было медленным, мучительным, каждую секунду я чувствовала как он заполняет меня целиком. Ритм ускорялся, удары становились жёстче, резче, я цеплялась за него, кричала, но он не останавливался, пока волны не накрыли нас обоих.

Последнее, что помню — его голос, прорезающий шум ливня: — Теперь ты моя навсегда... Александра.

Я прижалась к его груди, чувствуя, как содрогается все тело.

— Отнеси меня в ванну... — прошептала я, закрывая глаза.

Он не ответил, но руки его подхватили меня снова, лёгкие, как перо.

Дождь за окном стих, я ждала, пока наполнится ванна. Вода была горячей, почти обжигающей, наполненной маслами с ароматом лаванды. Даниш опустил меня в неё медленно, словно боясь, что я растворюсь в воде.

— Можешь оставить меня... — я попыталась выговорить, но он уже снимал рубашку, обнажая тело.

— Нет. Если оставлю, заплачешь. Я же уже сказал. Я не оставлю тебя больше никогда, — сказал он тихо, шагая в воду. — Особенно сейчас. Ты пережила потрясение, а то, что между нами было, лишь усугубило это.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не усугубило.

— Не спорь.

Его пальцы скользили по моей коже, смывая следы ночи — пот, соль, слезы. Губка касалась шее, плеч, груди, заставляя мурашки бежать вниз, к животу.

— Холодно? Ты дрожишь, — прошептал он, целуя мое плечо.

— От тебя...

Он усмехнулся, опустился ниже, проводя мочалкой по моим изгибам.

— Чистая, — произнёс он, целуя мою шею.

Я закрыла глаза, чувствуя, как сердце колотится в горле.

Даниш вынул меня из воды, завернул в полотенце, отнёс на кровать. Лёг рядом, целуя ключицы и грудь.

— Это блаженство, смотреть на тебя такую. Расслабленную, разгоряченную. Я хочу сделать тебе ещё приятнее, — сказал он, опускаясь между моих ног. — Хочу, чтобы ты знала, что ожидает тебя в нашем будущем.

Первый поцелуй там был лёгким, как крыло бабочки. Но этого было достаточно, чтобы глаза помутнели, а сердце неистово забилось. Потом язык задвигался — медленно, кругами, заставляя меня вздрагивать каждый миг.

— Даниш... О, Боги...

Он не ответил, углубился, ласкал, кусал, доводя до изнеможения. Я схватила его за волосы, не зная, то ли тянуть прочь, то ли прижимать ближе. Волны удовольствия накатывали, становились выше, резче, пока не смыли меня целиком.

Я ахнула, выгибаясь, чувствуя, как тело растворяется на части.

Мужчина поднялся, обнял, прижал к себе.

— Ты прекрасна, — прошептал он. — Я люблю тебя, Александра. И буду защищать тебя всегда. Какое бы ты имя не носила, где бы ни была, я отыщу твои глаза из миллионов и верну на истинное твое место — рядом со мной, как и должно быть.

После этого было медленно, нежно. Он вошёл в меня, глядя в глаза, шепча что-то по-чешски. Движения были ленивыми, глубокими, как прилив, затягивающий на дно.

Я обняла его за плечи, чувствуя, как тело наполняется теплом.

— Не уходи...

— Никогда, — пообещал он, целуя меня в губы.

Блаженство пришло тихо, как осенний листопад — без боли, без суеты, просто растворив меня в нём.

Мы заснули в обнимку, его рука на моей груди, моя голова под его подбородком. За окном снова начал лить дождь.

Эпилог: Утро после бала

Газета «Северная пчела», 10 ноября 1850 года:

«Герцог Вороновский объявил о помолвке с загадочной алхимичкой. Очевидцы утверждают: невеста принесла на бал человеческое сердце!»

Пять лет спустя, Прага

Пять лет с Данишем — это шелковые простыни и его нежные объятия, ночные вальсы в пустых залах с позолотой, а теперь — его руки, поглаживающие мой беременный живот.

— Ты моя религия, — шепчет он, целуя шрам на шее — тот самый, от ножа Лариона.

Мы ходим на свидания — он наряжает меня в платья, которые стоят целых чешских деревень, водит в оперу, где певцы кричат о любви, а я чувствую его взгляд на мне на протяжении всего представления — горячий, ласковый.

Иногда ночью я просыпаюсь от кошмаров — Ларион зловеще смеётся, держа мою отрубленную кисть с обручальным кольцом. Тогда я пробуждаюсь вся в слезах. Даниш всегда зажигает ночник и убаюкивает меня в своих руках, шепча самые нежные слова мне на ушко.

...

Эта ночь пахла розами и грозой. Я гуляла одна в саду нашего пражского поместья, гладила живот, шептала будущему ребёнку о звёздах. Я скучала по Санкт-Петербургу, но вернуться назад, в его общество, не хотела. Может, лет через десять, когда подрастет малыш...

Задумчиво касаюсь серебряного кулона на своей шее. Лунная сфера. А внутри — прах его сердца. Он всегда со мной. Мой Микаэль.

Неожиданно тени ринулись на меня из-за кустов — трое в масках. Один сорвал свою сразу же.

Это был Ларион.

— Наконец-то нашел. Ты испортила мне жизнь, — прошипел он, и в его глазах было то, что я видела в своих кошмарах — безумие. — Теперь моя очередь.

Я побежала. Ноги скользили по мокрой траве, сердце рвалось наружу, пальцы крепко сжимали кулон. Позади — их шаги, впереди — обрыв, а за ним — горная река, чёрная, как смоль.

— Тебе некуда бежать, Александра! Ты попалась! Это конец! — заорал Ларион, нагоняя меня с другими. — Перестань смотреть туда. Все равно не прыгнешь же!

Я прыгнула.

...

Холод. Тьма. Я выползла на песчаный берег в лесу, кашляя водой, и увидела — это не пражская Влтава. Природа какая-то странная... Мрачная, враждебная.

Где я? Тело такое... лёгкое. Слишком лёгкое.

Я схватилась за живот. И сразу же пришла в дикий ужас.

Беременный живот куда-то исчез.

Волосы упали на плечи — длинные, белые, как снег.

Я подскочила на ноги, голова закружилась. Медленно, но верно, я пошла на просвет в деревьях.

Вскоре лес рассеялся и я увидела совершенно странную картину. Величественный город вздымался передо мной — готические шпили, паровые кареты, афиши с кричащими заголовками.

Неожиданно мальчик-разносчик газет толкнул меня в бок, сунув в руки газету с печатью змеи, пожирающей свой хвост.

— Энигма Экспресс! Безымянный убийца затих на целых пять месяцев! Что это — конец или затишье перед бурей?! — провопил он в мое удивленное лицо, удаляясь вопить дальше по улице на прохожих.

Я уронила черную газету с золотыми буквами в лужу под ногами, прижалась к стене.

...Где я?

Александра Лоренская не смогла бы выжить в той горной реке. Она бы не выбралась из глубокой пучины, разбилась бы о прибрежные камни или утонула в быстром потоке.

Тогда... чьё это тело? Кто я?

Лужа. Мое отражение. Это не совсем моё лицо. Слишком бледное, слишком худое. Серые глаза, серебристые волосы. Белое платье, совсем как у невесты.

Я знаю, кто я...

Я Сандрина Лорелей, баронесса. А это...

Это город — столица Восьми туманных земель. Дэсмур.

Шепот мертвецов

Туман. Он обволакивал Дэсмур, как саван, плотный и непроглядный, пропитанный запахом сырой земли и гниющего дерева. Я шла босая, ощущая под ногами холодные камни мостовой, острые камешки, как зубы мертвеца. Белое платье, некогда струившееся по полу бальным залам, теперь волочилось за мной, испачканное в грязи и чем-то темным... кровью? Или просто тенью этого проклятого города? Прохожие останавливались, их глаза, широкие от удивления, следили за мной, словно я была призраком, вырвавшимся из склепа. Их шепот сливался с шорохом ветра, но слова терялись в тумане, превращаясь в бессмысленный гул.

Я пыталась вспомнить... что случилось? Была река... холодная, черная вода, цепляющаяся за платье, как руки утопленников. Я упала? Выбралась? Или... меня вытолкнули?

Чем глубже я вдыхала этот городской туман, тем больше воспоминаний ускользало, словно песок сквозь пальцы. Кто-то дернул меня за рукав — маленький старик с глазами, полными ужаса, забормотал что-то на странном наречии, звучавшем как смесь латыни и скрипа старых дверей.

Я вырвалась, не понимая, бежала, пока ноги сами не привели меня к высоким железным воротам.

"Necropolis Silentium" — гласила надпись, выкованная в ржавом металле.

"Город мертвых. Молчание вечно."

За воротами, среди надгробий, мерцал синий огонек. Он звал, манил, обещал ответы.

Я побежала, спотыкаясь о корни деревьев, вцепившихся в землю, как скелетные пальцы. Запах жасмина ударил в нос — сладкий, губительный, знакомый. Где-то я уже чувствовала его... но когда?

Огонек погас, как только я протянула руку. Я упала на колени, слезы смешивались с грязью на лице. Кто я?

— Баронесса Санрина Лорелей... — прошептала я, но имя звучало чужим.

Тьма сгущалась. Где-то вдали завыл ветер, и вдруг раздался хриплый голос:

— Дитя, что ты тут делаешь?

Старуха, сгорбленная, как корень старого дуба, стояла рядом, ее лампа бросала дрожащий свет на мое лицо.

— Опасно здесь, — проскрипела она. — Безымянный убийца хоть и затих на пять лун, но ночи в Дэсмуре не прощают легкомыслия.

Ее пальцы, сухие и цепкие, впились в мою руку. Она повела меня в свою сторожку — крошечную лачугу, пахнущую полынью и старостью.

Чай из полыни, горький, как деготь, вернул мне немного ясности. Старуха пристально смотрела на меня, потом вдруг схватила газету — «Энигма Экспресс», напечатанную на черной бумаге золотыми буквами.

— Вот же ты! — прошипела она, ткнув кривым пальцем в портрет.

Я увидела свое лицо.

«Пропала. Санрина Эрналин Лорелей. 100 000 пентаклей за информацию. Обращаться в Министерство Темных Дел».

Старуха захихикала, ее глаза сверкали алчностью.

— Сто тысяч... — прошептала она. — Сто тысяч...

А я смотрела на газету и понимала: кто-то очень хотел меня найти. Но... кто?

Старуха зашевелилась, ее грубые пальцы сжали мою руку так, что кожа покраснела в районе запястья.

— Пойдем, дитя, — проскрипела она, и в ее голосе звенела жадность, словно монеты в гробу. — Министерство заплатит за тебя хорошие деньги...

Туман сгущался, обволакивая нас. За спиной шептались могильные плиты.

— Не иди с ней... — прошелестел один голос.

— Она продаст тебя не тому... — добавил другой, холодный, как лезвие.

— Вы... слышите? — спросила я, глядя на старуху.

Она нахмурилась, ее желтоватые глаза сузились.

— Кого, дитятко? — она притворно вздохнула. — Ох, бедняжка, наверное, головой ударилась, когда падала...

Но духи не умолкали:

— Она лжет...

— Она знает, кто ты...

Старуха потянула меня вперед, ее голос стал резким.

— Пять месяцев назад все решили, что тебя убил Безымянный, — прошипела она. — Но тела не нашли. Потом стали говорить, что тебя ему в жертву отдали... чтобы он затих.

Я вздрогнула. Жертва?

— Твои родственники искали тебя, — продолжала она, ускоряя шаг. — Объявления по всему городу... а теперь вот в Энигма Экспресс. Сто тысяч пентаклей... — ее губы растянулись в беззубой ухмылке.

Духи зашептали громче: — Беги! Она ведет тебя к гибели!

Я вырвалась, отстраняясь от смотрительницы.

— Я никуда не пойду с тобой!

Старуха взвизгнула, ее рука впилась в мое запястье, как капкан.

— Ах ты!... — она резко поднесла ко рту мешочек и дунула мне в лицо.

Горькая пыль заполнила глаза. Мир погрузился в слепую, жгучую тьму.

— Духи! — закричала я, падая на колени. — Помогите мне!

— Какие ещё духи, дитятко? Совсем с ума сошла?

Старуха тащила меня, ее скрипучий смех сливался с шепотом мертвецов.

— Мы с тобой...

— Отомстим за тебя...

И вдруг — пронзительный крик.

Рука старухи разжалась.

Я упала в грязь, нащупывая вокруг себя. Лужа. Холодная вода.

Я промыла глаза, и мир вернулся расплывчатыми пятнами.

Впереди — толпа. Они стояли над чем-то, перешептываясь.

— Сама под колеса кинулась! — бормотал кучер, бледный, как мел. — Я ее и не видел!...

Я подползла ближе. В канаве лежало тело старухи. Ее голова — в метре от туловища, глаза еще широко открыты, рот — в немом крике.

Колеса кареты были багровыми.

Духи шептали у меня за спиной.

«Мы освободили тебя, госпожа. Но теперь ты должна вспомнить...»

Я отползла назад, в тень. Неужели... это сделали они из-за меня?

И тогда я услышала новый голос — не шепот, а четкий, ледяной, будто звук лопаты, вонзающейся в мерзлую землю.

«Санрина... Любовь моя. Я тебя скоро найду».

Я убежала, не оглядываясь.

Но куда?

Город знал меня. Духи знали меня. А я не знала даже себя.

...

Тьма медленно отступала, словно шелковая вуаль, поднимаемая утренним ветром. Сознание возвращалось ко мне нехотя, обволакивая разум тягучими, как патока, воспоминаниями.

Первым пришло осознание тяжести — пуховое одеяло, словно свинцовая плита, придавливало тело к матрасу неестественной мягкости. Подушки, казалось, впитывали в себя не только форму головы, но и саму волю к движению.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Комната. Она пряталась за малиновыми шторами, скрывая от меня не только свет, но и само время. Сквозь полумрак, густой, как дым опиума, проступали очертания уюта, выверенного до мелочей: стены, расписанные черными фиалками и бордовыми розами, темно-коричневая мебель, отполированная до зеркального блеска. Балдахин над кроватью перекликался с узорами, словно весь этот интерьер был соткан из одного и того же мрачного шепота.

Но воздух... Он был пропитан сладким, удушающим парфюмом — женским, но чужим. Никто из моих смутных воспоминаний не мог пахнуть так. Чьё это место?

Обрывки мыслей вспыхивали, как искры в пепле: тепло мужских рук, бархатная глубина голоса, шепчущего что-то. Сердце бешено застучало, но имя... имя ускользало, растворяясь в липком тумане.

Я попыталась пошевелить ногами. Тело не слушалось. Мышцы онемели, будто кто-то выпил из них всю жизнь, оставив лишь восковую куклу, беспомощно взирающую на балдахин. Даже дыхание давалось с трудом — каждый вдох казался подвигом.

За окном стучал дождь. Его ритм, монотонный и гипнотический, выдавал мансарду — капли били по крыше с особым, приглушенным эхом. Сколько времени я здесь? День? Неделя? Полгода?

Шаги. Они донеслись из коридора — тяжелые, размеренные, сопровождаемые бормотанием двух мужских голосов. Я замерла, цепляясь за каждое слово.

— Ты полагаешь, что это трава забвения, так?... М-да уж... Похоже на нее, да... — голос пожилого человека, глуховатый, но пронизанный профессиональной озабоченностью. — Как опытный доктор, Эскар, могу тебя заверить, что даже малейшие следы травы забвения могут привести к подобным последствиям. Но, должен тебя спросить, ещё раз. Ты точно уверен, что это именно она? Все-таки она была в летаргии почти полгода. На моем опыте не было таких затяжных ситуаций.

Пауза. Затем — второй голос. Холодный. Тихий.

— ...Я знаю это так же точно, как вы знаете свое имя, доктор Дживанский. Вы были доверенным лицом моего покойного отца когда-то, и вы, теперь среди немногих смертных, осведомлены о моей истинной природе. Так вот, позвольте заверить вас, что если и есть в этом мире что-то, способное правильно определить любой существующий яд, так это язык жнеца.

Тишина. И тот холодный голос продолжил:

— Я вызвал именно вас из-за вашего медицинского опыта, а не для того, чтобы вы поставили под сомнение мои наследственные способности.

Доктор вздохнул.

— Так чего же ты хочешь от моего опыта, дорогой друг?

— Я прошу вашего руководства в её лечении.

Еще одна пауза. Напряженная, как тетива лука.

— Знаешь, ты определенно обладаешь характером своего отца, друг мой. Такой же целеустремленно-настойчивый... Временами, разговаривая с тобой, мне даже кажется, что я снова беседую с ним...

Попытка разрядить обстановку провалилась.

— Ну... — доктор откашлялся. — Что сказать, трава забвения известна своей незаметностью и мощным действием на мозг и сердце, помещая человека в летаргический сон. Ее практически невозможно обнаружить в теле при вскрытии. Поэтому, крайне удачно, что у этой прекрасной юной леди есть ты в качестве жениха, который смог вовремя обнаружить и назвать яд. Очень похвально. Это спасло ей жизнь.

Жених?! Я едва не задохнулась. Кто этот человек? Почему он называет меня своей невестой?

Голос "жениха" снова нарушил тишину, но теперь в нем звучала ледяная ярость.

— К сожалению, доктор, я совершенно не знал, что столь смертоносный и редкий яд все еще может попасть в руки простых смертных, даже обладающих, казалось бы, безграничным богатством... Моя невеста уже больше года получает этот яд в малых дозах. А пять месяцев назад она получила дозу, намного превышающую все предыдущие вместе взятые. Я полагаю, что её отравили в Церкви Будущего. Злоумышленники скрылись за туманной границей. У меня была возможность обнаружить яд и раньше, когда у неё были подозрения, но я по глупости счел его не более чем сильным успокоительным...

Он замолчал, стук дождя усилился.

— ...Я никогда так не ошибался, доктор. Искал ее все эти месяца. Везде. Каждый темный уголок Дэсмура осветил. Но нашел сегодня на ступеньках своей квартиры. Без сознания.

Доктор пробормотал что-то утешительное, но дождь заглушил это.

— Молодой человек, не вините себя за это несчастье. Я уверен, что ваша прекрасная дама скоро поправится, вот увидите. Ее бледные щеки со временем обретут здоровый румянец. Однако ее волосы... Ах, они такого белого цвета, я полагаю, из-за разрушительного побочного действия травы забвения.

— Не волнуйтесь, доктор, такой она нравится мне ещё больше.

Их шаги затихли в коридоре, но последние слова доктора все же долетели до меня:

— Да, да! Осмотр показал, что ее температура и пульс пришли в норму. Ей потребуется отдых и твой тщательный уход. Потребление большого количества жидкости имеет первостепенное значение. Ах, моя жена? Да-да, мы ездили в санаторий Эгора в прошлом месяце. Позволь, я расскажу тебе об этом за бокалом изысканного хереса твоей сестры...

Голоса растворились в шуме дождя.

Я осталась одна. В мерцающем свете свечи, отбрасывающем на стены танцующие тени, я позволила слезам скатиться по щекам.

Кто я? Кто они? И главное — кому я так нужна была мертвой? И почему очнулась?

...

Я не помнила, как погрузилась в эту дремоту — тяжелые одеяла, настойчивый стук дождя за окном, будто отсчитывающий часы моего беспамятства. Но сквозь пелену сновидений, странных и обрывистых, до меня донеслись шаги. Тихие. Настороженные. Они замерли у двери, и я услышала, как чья-то рука сжимает дверную ручку.

Скрип петли, и в комнату вплыл незваный гость.

Я зажмурилась сильнее, замедлила дыхание, сделала его глубоким и ровным — мастерство притворного сна, отточенное с детства.

Портьеры кровати раздвинулись беззвучно, лишь шелк слегка зашелестел. Кто-то склонился надо мной.

Незнакомец опустился на край постели, поставил что-то на тумбочку — звонкий стук фарфора о дерево. Я оставалась неподвижной, не дрогнула даже ресницами.

Неизвестный человек наклонился ближе. Я втянула воздух, пытаясь уловить запах — землистый, с оттенком мускуса, тот самый, что мерещился мне в снах. Но потом в ноздри ударили мыло, табак и сладковатый херес.

Пальцы — осторожные, почти невесомые — отодвинули прядь волос с моего лица. Большой палец скользнул по скуле, едва касаясь кожи. Потом — металлический звон, холодная ладонь под шеей, и моя чуть голова приподнялась.

Что-то теплое коснулось губ. Ткань. Мокрая. Она прижалась сильнее, и горькая жидкость хлынула в рот.

Горло сжалось от жгучей остроты. Я дернулась, глаза распахнулись сами собой. Кашель вырвался наружу, чашка выскользнула из рук незнакомца и опрокинулась мне на грудь.

— Ради всего святого, Сандрина!!!

Голос. Глухой, злой, но... Знакомый.

Я подняла взгляд. Передо мной стоял он — тот самый мужчина, что являлся ко мне во снах. Прошлое я забыла, но сны... Сны я почему-то отчетливо помнила.

Высокий, с резкими чертами лица, глаза — как два осколка ночного неба.

Эскар...

Имя всплыло само собой, будто всегда было где-то на краю памяти.

— ...Что это за пойло? — мой голос звучал хрипло, горло будто выскоблили наждаком.

Он резко вдохнул, поднял пустую чашку, понюхал содержимое и скривился.

— Пойло или нет, но ты должна употреблять его в течение недели, независимо от того, нравится тебе это или нет. — его тон был сухим, ровным. — Сочетание куркумы, корня имбиря и порошка травяного сока способствует детоксикации твоей печени.

Он развернулся и исчез за портьерой, оставив меня с пересохшим ртом и жгучим послевкусием.

Мои чувства? Смесь потрясения, страха и... странного облегчения. Он реален. Но почему я видела его во снах? Почему он здесь? И почему я здесь?

Я попыталась приподняться, но руки дрожали, как у той старухи.

— Что это за место? — спросила я, голос едва не сорвался. — Кто ты? Почему я тебя знаю?

Мокрая рубашка прилипла к коже, усиливая дискомфорт.

Мужчина замер в дверном проеме с новой порцией "пойла". Развернулся и скрылся за портьерой в другой комнате.

— Доктор сказал, память вернется. Скоро. Сейчас у меня нет сил объяснять тебе все, что нас связывает и почему тебя неизменно влечет ко мне.

— Чего?!

Из соседней комнаты донесся его голос, теперь с оттенком насмешки.

— Твоё природное любопытство вновь обрело силу? Очень похвально! Осмелюсь заметить, что лекарство, похоже, наконец-то начало давать ожидаемые плоды.

Я сжала кулаки.

— Было бы лучше, если бы твоя природная язвительность потеряла свою силу, Эскар!

И тут же замерла.

Я назвала его по имени. Откуда я его знаю?

Его смех прокатился по комнате, низкий и довольный.

— Увы, в ближайшее время она точно не исчезнет! — он появился в дверях, опираясь о косяк. — Более того, я надеялся, что ты сама узнаешь жилище своей болтливой подружки. К примеру, по слишком сладкому, тошнотворному запаху её духов, проникающему в каждую щель этой обители!

Я огляделась.

Стены, увешанные вышитыми бабочками, фарфоровые статуэтки, засушенные цветы в рамках...

— ...Это квартира... Морин?

Имя сорвалось с губ само собой. Морин? Кто это ещё?

— Ее. — Эскар скривился. — И если хочешь знать, то я нахожу крайне неудобным для человека в здравом уме жить среди мириада цветов и бабочек, украшающих каждый мыслимый дюйм стен по всему дому.

Он вышел из тени, и теперь я разглядела его полностью: черные брюки, белая рубашка, подтяжки, подчеркивающие широкие плечи. Он выглядел так же, как и во сне.

Мой взгляд упал на черно-белую фотографию среди фарфоровых безделушек — Морин, сияющая, и рядом Эскар, мрачный, как грозовая туча.

— ...Я слышала щебетание птиц за окном... — пробормотала я, чтобы прервать молчание.

Он приподнял бровь.

— Неудивительно. — уголок его рта дрогнул. — Здесь неподалеку центральный дендрарий. Если пообещаешь вести себя хорошо и не выплевывать мои сыворотки, я даже разрешу тебе прогуляться туда, как оправишься от своего паралича.

Он бросил на кровать черный бархатный халат.

— Переоденься. — приказал он. — Морин возражать не будет.

Я попыталась пошевелить руками, но силы покинули меня на середине движения.

Эскар вздохнул.

— Я вызову экономку.

— Нет! — я дрогнула. — Не мог бы... ты...

Он замер.

— Что-что, баронесса? — его губы растянулись в ухмылке. — Прошу, скажи мне четко, чего тебе угодно.

Я стиснула зубы.

— Я буду благодарна, если ты поможешь мне переодеться. Я не привыкла к помощи с... переодеванием от незнакомых рук.

Но почему я ему доверяю?

Его ухмылка стала шире.

Мужчина подошел, его пальцы развязали пояс моего платья с холодной точностью. Прикосновения были короткими, но аккуратными — ни лишнего движения, ни взгляда на чуть обнаженную кожу.

Когда он завязывал пояс халата, я коснулась его руки. Он тут же замер.

— Спасибо... За все.

Мои пальцы сжали его ладонь, пытаясь передать тепло. Он не отдернулся, лишь смотрел на меня, будто пытаясь разгадать загадку, которую я сама собой представляла.

Кто я? Кто он? И почему его присутствие ощущалось как... возвращение домой?

Мои тонкие пальцы скользнули по его ладони, медленно направляя его руку с талии выше — к ребрам, к ключицам, к месту, где пульс стучит под тонкой кожей. Жест, исполненный не столько дерзости, сколько уязвимости, словно я впервые осмелилась прикоснуться к чему-то запретному.

Эскар позволил вести себя, не сопротивляясь. Его пальцы лишь слегка дрогнули, когда мои коснулись их, но не отнял руки.

Уголки его губ тронула тень улыбки — не привычной едкой усмешки, а чего-то искреннего, почти нежного. Глаза, обычно холодные, теперь скользили по моему лицу, задерживаясь на румянце, выступившем на щеках.

Воздух между нами сгустился, наполнился тихим напряжением. Казалось, еще мгновение — и он наклонится ближе, подчиняясь той невидимой силе, что неумолимо тянула нас друг к другу. Сердце бешено колотилось в груди, и я прикрыла веки, готовая раствориться в этом моменте...

Но судьба распорядилась иначе.

Громкий стук в дверь — резкий, наглый — разорвал зачарованную тишину.

Эскар вздрогнул, словно очнувшись от транса. В одно мгновение его лицо преобразилось: мягкость исчезла, уступив место привычной холодной ярости.

Он резко поднялся, заслонив меня собой, и одним движением задернул портьеры кровати, окутав меня полумраком.

— ...Я? Что я здесь делаю?... Милая Морин все мне рассказала. И попросила меня передать кое-что после работы, — донесся из коридора приглушенный, почему-то знакомый мне голос. — ...Тяжелую болезнь хорошая пища лечит!

Раскатистый смех, затем недовольное хмыканье Эскара.

Я приподнялась на локтях, серебристые пряди скользнули по плечам.

— ...Хью? Это ты? — голос мой прозвучал звонко, нарушая напряженную тишину.

Ответом стало невнятное бормотание жнеца и раздраженный щелчок языка.

Дверь приоткрылась, и в проеме показалось лицо Хью — румяное, обрамленное рыжей бородой.

Увидев меня, его глаза широко распахнулись.

— Леди Сандрина! Как невероятно радостно наблюдать за вашим выздоровлением! — воскликнул он, и в голосе его звучала искренняя, почти отеческая забота.

Я махнула ему рукой, приглашая войти. Эскар же, скрестив руки на груди, оставался в тени, его взгляд был напряженным и тяжелым.

— Я слышал, что болезнь не красит человека, но, похоже, это утверждение не распространяется на вас, моя дорогая госпожа! — продолжал Хью, озираясь по сторонам. Его взгляд скользнул по затемненным шторам, по тяжелому воздуху комнаты. — В этих покоях царит такая гнетущая тьма! Неудивительно, что цвет лица леди Сандрины лишился естественного сияния.

Не дожидаясь разрешения, он шагнул к окну и одним движением распахнул портьеры. В комнату хлынул мягкий свет заката, золотистый и теплый.

Я улыбнулась, вдыхая свежий воздух... Но Эскар уже был рядом с окном.

— Скажи, кто назначил тебя на эту непосильную по уму роль лекаря? — его голос был тихим, но каждое слово обжигало. — Твое место, уважаемый Хью, — на кухне, где ты готовишь превосходные наваристые супы, а не лезешь в дела, выходящие за рамки твоей компетенции!

Он схватил повара под локоть и решительно направил к выходу.

Хью лишь рассмеялся.

— А в твоей ли компетенции диктовать ее условия проживания, Тамасви? Неужели леди Сандрина за две ночи стала твоей питомицей, подчиняющейся любой твоей прихоти?

Рука его тяжело легла на плечо жнеца. Лицо Эскара на мгновение исказилось — то ли от ярости, то ли от чего-то еще.

— Суд Небесный!... — вырвалось у него. — Дайте мне сил и терпения.

Глаза его метнулись ко мне, и в них на мгновение мелькнуло что-то неуловимое.

Он резко развернулся и буквально вытолкнул Хью за дверь.

— ...Я отказываюсь от своего заявления, Тамасви! Ты — ее покорный питомец! Гончая леди Сандрины, неугомонное создание, которое так усердно охраняет свою хозяйку от посторонних! — смех повара донесся даже сквозь плотную дверь.

Эскар прислонился к косяку, его пальцы сжались в кулаки.

— ...За что мне это, — прошептал он так тихо, что я едва расслышала.

Он исчез за портьерой соседней комнаты, а через мгновение вернулся, держа в руках бутылочку из темно-зеленого стекла. Теперь на нем были затемненные круглые очки, скрывающие глаза.

— Открой рот, Сандрина, — приказал он, поднося ложку с густой жидкостью к моему лицу.

Я скривилась, но повиновалась. Вкус был обманчиво сладким вначале, но затем горечь разлилась по языку, заставив меня сморщиться.

— ...И что же содержит этот сироп?

— Если бы я стал исчерпывающе перечислять ингредиенты каждого средства, которое я тебе прописываю, баронесса, ты бы надумала, что я тебя не лечу, а отравляю.

Он снова скрылся за портьерой, оставив меня одну.

Голова слегка кружилась, и я откинулась на подушки, закрыв глаза.

— Зимняя вишня, шиладжит, зелёная спаржа с медом, — донеслось из другой комнаты.

— Вкус такой... горький, — пробормотала я.

— Больному все горько.

Я приоткрыла глаза. Он стоял в дверном проеме, очертания его фигуры терялись в полумраке.

— Но я знаю кое-что, что может подарить сладость, — прошептала я, позволив взгляду скользнуть вниз по его телу.

Он замер, чуть наклонив голову вбок.

— Что предлагаешь?

— ...Забыла. А что предложишь ты?

Я ухмыльнулась. Этот сироп как-то странно воздействовал на меня.

— Баронесса... ты все еще в бреду. Ослабь свой пыл.

— Так потуши меня.

Его глаза сузились, губы дрогнули в ухмылке.

— Боюсь, если потушу, ты больше не зажжешься.

— Плевать.

Он наклонился ближе — неожиданно, резко. Его губы коснулись моего лба — легкое, почти невесомое прикосновение.

— Спи, луноликая. Зимняя вишня и не таких побуждала говорить горячие речи. Пройдет. Сон — лучшее лекарство.

И исчез так же быстро, как и появился.

Я улыбнулась в полузабытьи. Не сон, а поцелуй жнеца...

Ужин под луной

Я очнулась от мертвенного сна, тело мое, скованное до этого незримыми цепями, теперь подчинялось воле — спасибо снадобьям Эскара. Каждое движение давалось с трудом, будто плоть помнила, как недавно была куклой в руках неведомых сил.

Поднялась с кровати, и холодные половицы впились в босые ступни. Тяжелые занавеси, черные, как крылья ворона, скрывали окно.

Я раздвинула их — за стеклом лежал мир, затянутый пеленой серого тумана. Парк за домом тонул в мареве, лишь очертания летнего домика у пруда проступали сквозь мглу. Купол дендрария, тот самый, о котором я лишь слышала, сверкал вдали, словно глаз древнего бога, наблюдающего за этим темным городом.

Я потянулась к кувшину с водой, но взгляд мой скользнул по столу — среди пожелтевших газет лежал свежий экземпляр, его черные страницы отливали зловещим блеском, а золотые буквы заголовков сверкали, как оккультные символы.

«Десять жертв. Безымянный Убийца не остановился, а лишь затих на время, — уверено Министерство Темных Дел».

Имена жертв перечислялись одно за другим, будто заклинание:

Дамира Милай,

Амина Дебор,

Нива Каспий,

Ирта Сахвара,

Шавира Каракурт,

Вадея Эль,

Оина Айна,

Рада Ранидай,

Орис Таврия,

Нора Решид.

Десять душ, унесенных в небытие. Десять свечей, погасших в ночи.

«Кто творит это?», — пронеслось в голове. — «И когда этот кошмар закончится?»

Я машинально перевернула страницу — и вдруг пальцы мои оцепенели.

Фотография. Мой дядя Оберон и его жена Тимандра, облаченные в роскошные одеяния, сияющие на каком-то благотворительном балу в Ониксмире.

Заголовок гласил: «Дом Лорелей номинирован в Орден Дахмы. Голосование через десять дней».

Я сжала газету так, что бумага смялась.

— Люди могут быть бальзамом друг для друга... или ядом. Но моя кровь выбрала для меня второе, — прошипела я, чувствуя, как гнев разливается по жилам, черный и густой, как чернила.

Я закрыла глаза, пытаясь заглушить этот гул в висках.

— Но яд всегда имеет противоядие. Просто найди его, — раздался за моей спиной голос, живой, насмешливый.

Я не повернулась сразу — не дам ему удовольствия видеть мое смятение.

— ...А может, я не хочу его искать? — холодно бросила я. — Может, и нет смысла в моей жизни.

Только тогда обернулась.

Эскар стоял в дверях, его длинный черный плащ был покрыт каплями дождя. Он небрежно сбросил его на кресло. Его глаза — темные, как у ночного хищника — пристально изучали меня.

— Ты окончательно лишилась рассудка или все еще в бреду? — прошипел он, брови сведенные в жесткую складку.— Баронесса, ты должна его найти.

— Зачем? — я скрестила руки, бросая вызов его авторитету.

Он шагнул ближе.

— Да потому что иначе ты умрешь. И не так, как они, — он кивнул на газету. — С твоим пребыванием в летаргии, срок исполнения заказа у жнецов по твою душу иссяк. Теперь ты — свободна. Но, если решишь все же покинуть этот мир, для тебя это будет уже иначе. Не сможешь уже воспользоваться услугами жнецов по смене мерности. Ты умрешь медленно, по кусочкам, пока от тебя не останется лишь тени. Ты не представляешь, каких усилий мне стоило вернуть тебя обратно к жизни. Эти снадобья не так-то просто заполучить, знаешь ли.

Я замерла, опуская затравленный взгляд.

— ...Спасибо.

— Нет, — его губы искривились в усмешке. — За эгоистичные поступки не благодарят.

Тишина повисла между нами.

— ...И что же теперь нам делать?

Эскар наклонился так близко, что его дыхание коснулось моего уха.

— Хочешь пережить этих жалких тварей? Хочешь посыпать солью гниющее нутро твоих родственничков?

Губы Эскара изогнулись в жестокой усмешке, а в глубине зрачков вспыхнул опасный огонь.

Он провел пальцами по своим слегка влажным волосам, затем повернулся к камину. Одно движение — и пламя ожило, облизывая поленья алчным языком.

Я опустилась в кресло, наблюдая, как его силуэт танцует в оранжевых отблесках.

— Да. Я хочу этого...

Когда последняя искра занялась, он резко выпрямился и шагнул ко мне, сокращая расстояние между нами.

— Гнев высушивает кости и разрывает сердце, ангел мой. Отпусти их. Судьба отомстит за тебя. Доверься мне.

Он исчез в соседней комнате.

Я застыла, пальцы крепко сжали ручки кресла.

— Довериться? — голос сорвался, став чужим. — Как? Ты возьмешь на себя роль судьбы?

Тишина. Затем — низкий смех из темноты.

— ...Возможно.

Мой взгляд упал на шахматный столик у окна. Но это были не обычные шахматы. Все фигуры — и черные, и белые — были окрашены в единый ночной цвет, сливаясь с доской в зловещем единстве.

— Что за странность? — прошептала я, подходя ближе.

В углу, под тканью, пряталась картина. Та самая, что висела в квартире Эскара — мужчина и женщина, разделенные пропастью и природными стихиями. Но теперь она была разорвана пополам, словно кто-то намеренно разлучил влюбленных.

Слышу его шаги за спиной.

— Что ты сделал с этим шедевром? — вырвалось у меня.

Эскар стоял в дверях, его пальцы перелистывали страницы какой-то книги.

— То, что творцы делают со своими творениями, — он даже не поднял глаз. — Я стер его в ничто. Надоело смотреть на один и тот же конец.

— Ты... ты написал это?

Он наконец взглянул на меня.

— Твое изумление оскорбительно, баронесса. Не волнуйся, моя сестра вызвалась починить его. У нее талант склеивать разбитое.

«Склеивать разбитое?... Где я слышала похожую речь?... Где? Вспомнить никак не могу».

— Но зачем уничтожать такую красоту?

Он проигнорировал мой вопрос, указав на шахматы.

— Знаешь, почему они все в черном? Когда-то давно Морин была одержима победой надо мной. Но всегда проигрывала, потому что, по её мнению, я всегда играл за белых. Тогда я решил сделать игру честной — покрасил все в черное. Чтобы она поняла: цвет — лишь иллюзия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И тогда она выиграла?

— Ни разу. После этого моя сестра больше не играла.

Я провела пальцем по пыльной доске, оставляя след на черном лакированном дереве.

— Сыграем? — спросила я, и в голосе зазвучал вызов.

Эскар медленно закрыл книгу.

— Почему бы и нет? Но предупреждаю: я играю без пощады. Как ты перенесешь поражение, баронесса? Будешь ли плакать?

Я встретила его взгляд, чувствуя, как между нами натягивается незримая нить.

— Надеюсь, ты выдержишь женские слезы так же стойко, как и я переношу твой сарказм, — бросила я, усаживаясь напротив.

Он рассмеялся, и в этом смехе было что-то первобытное.

— Приготовься всплакнуть, баронесса.

...

Шахматные фигуры дрожали под моими пальцами. Я знала — этот ход последний. Эскар уже поднял руку, его король готов был обрушить всю тяжесть черной доски на мою беспомощную королеву.

Я зажмурилась, ожидая его язвительного: «Баронесса, ты играешь, как слепая кошка в подвале!»

Но вместо этого —— Апчхи!

Громкий, нарочито грубый чих.

Его кулак, сжатый у рта, резко опустился на край доски. Дерево взмыло в воздух, черные фигуры рассыпались по полу.

Я распахнула глаза. Эскар шмыгнул носом, доставая из кармана крошечный мешочек с нюхательной солью.

Вдох. Ухмылка.

— Душно. Не хочешь выйти на крышу?

— Хочу, — ответила я, даже не думая.

...

Холодный ветер подул на разгоряченное лицо, когда я вышла наружу. Луна, полная и одинокая, висела над нами, заливая все серебром.

— Уверяю, баронесса, — Эскар стоял сзади меня, его дыхание обжигало шею. — Я не веду тебя на виселицу. Расслабься.

Его руки легли на мои плечи. Повязка развязалась с моих глаз сама собой.

Я ахнула. Крыша превратилась в алтарь ночи. Черные арки, увитые плющом, бросали узорчатые тени на каменные плиты. Стол на двоих, уставленный свечами в матовых подсвечниках, казался центром этого мистического круга. А вокруг — море цветов, таких темных, что их лепестки сливались с тьмой, и только лунный свет выхватывал бархатистую текстуру.

— Это...

— Ужин, — перебил он, подводя меня к столу.

Тарелки и бокалы поблескивали. Черный рис, перемешанный с трюфелями, напоминал землю после дождя. На нем — алые ростки свёклы, будто капли крови. Рядом — бокалы с напитком цвета ночи, где плавали лепестки шалфея.

— Ты ожидал, что я проиграю, — сказала я, касаясь края бокала.

— Ожидал. Но не хотел, чтобы так произошло.

Его пальцы скользнули по моей руке, оставляя мурашки.

Внезапно воздух наполнился музыкой. Старый граммофон, спрятанный в кустах, заиграл виниловую пластинку. Мелодия была такой же старой, как звезды над нами, — томной, с хрипотцой.

Эскар подошел ко мне, его тень накрыла меня целиком.

— Танцуешь?

— Только если ты обещаешь не ронять меня, — я улыбнулась, чувствуя, как сердце бьется в такт музыке.

Он рассмеялся, низко, по-волчьи.

— В таком случае, мы не танцуем.

— ...Почему же?

— Риск не оправдан.

Луна застыла над нами, как золочёный нож, разрезающий небо. Эскар улыбался — лукаво, с прищуром, будто знал, что его губы сейчас вкусят не только вина, но и моего смущения.

Он ловко чиркнул зажигалкой, и сигарета вспыхнула алым угольком в темноте.

— Ради всего святого! Потуши эту гадость, Эскар!

Я сморщила нос, отчаянно махая рукой перед лицом.

Он лишь рассмеялся, подмигнул нагло и, не спеша, придвинул мне стул.

— Дорогая... Неужели ты внезапно озаботилась моим здоровьем? — прошептал он, садясь рядом так близко, что его колено коснулось моего.

— Нет, — я запнулась, чувствуя, как жар поднимается к щекам. — Просто... это эгоистично.

— Прошу, продолжай!

Он наклонился ближе, и в его глазах заплясали дьявольские искры.

Я стиснула зубы.

— Ты обещал мне отомстить за меня. Помнишь?

Тишина. Потом — тихий смешок, звон бокала.

— Как трогательно, — он отхлебнул вина, не отрывая взгляда. — Но, милая, сигареты убивают куда медленнее, чем ты думаешь. Успею ещё отомстить и за тебя, и за твою подругу.

— Какую ещё подругу?

— Какую-нибудь. Неважно.

Я прищурилась.

— Отлично. Значит, я постараюсь потушить все твои сигареты раньше, чем это сделает твоя пагубная привычка.

Его смех прокатился по крыше. Я не выдержала и потянулась к еде.

Чёрный рис с трюфелями взорвался на языке — насыщенный, земляной, с горьковатой ноткой. Я промычала что-то невнятное, позабыв о манерах.

— Это... божественно.

Эскар вдруг отвел взгляд, будто смутился.

— Передам комплимент Хью, — пробормотал он, ковыряя вилкой в своей тарелке.

Я ухмыльнулась, зная, куда заведёт мой следующий вопрос.

— Но я видела его корзину на кухне. Там не было этого блюда. Скажи, Эскар, кто тогда приготовил этот рис?

Тишина сгустилась, как смола. Его пальцы сжали вилку.

— А в чем разница? Повара могут брать разными. Главное, что еда съедобна.

Он отпил вина, будто смывая горечь прошлых дней. Я застыла с вилкой у лица.

— Ты... ты приготовил это?

Он не ответил. Только луна знала правду — и молчала.

Хрустальный бокал сверкал передо мной, как застывшая слеза. Мои пальцы застыли в миллиметрах от тонкой ножки. Крыша, укутанная в ночные тени, дышала рассветом.

— И вот теперь, — его голос разрезал тишину, — ты видишь яд в каждом бокале. Не так ли, моя дорогая?

Я не ответила. Горло сжалось.

Эскар наблюдал за мной — эти глаза, будто выточенные из ночного неба. Потом, с кошачьей грацией, он схватил мой бокал и отпил крупный глоток. Поставил обратно.

— Вот. Даже если здесь и вправду яд, — его губы искривились в усмешке, — мы узнаем это вместе.

Я лишь грустно улыбнулась.

— Если ты отравишься, боюсь, моих скромных познаний в отварах будет недостаточно.

Эскар закатил глаза.

— Они и не нужны. Каждый должен уметь спасать себя сам, — провозгласил он, разрезая мясо. — Мир — это капкан. И щёлкнет он тогда, когда меньше всего ждёшь.

Я наклонила голову.

— Но ты же спас меня от летаргии. Без тебя я бы...

— Я написал все рецепты в свою записную книжку, — перебил он. — Я дам тебе целый чемоданчик с инструкцией. Как почувствуешь недомогание, смело пользуйся.

От этих слов мне стало физически больно.

Он откинулся на спинку стула, и в его взгляде вспыхнуло что-то древнее, почти звериное.

Потом он резко встал, протянул руку в перчатке. Свечи дрожали, отбрасывая на его лицо тени.

Я колебалось всего секунду. Вложила свою ладонь в его.

Эскар поднял меня одним движением. Голова закружилась — последствия травы забвения — и я пошатнулась. Он поймал меня, прижал к груди. Его запах — дым, ладан, что-то горькое, как полынь — ударил в голову.

— Сандрина, — прошептал он мне в волосы.

Я вцепилась в его плечи, ища спасения от головокружения.

— Я знаю, как ты рисковал, чтобы найти информацию об орудии Безымянного убийцы.

Эскар хмыкнул тихо, беззвучно.

— Я не только вытерпел обрядную порку у хранителей секретной библиотеки, если ты об этом, — его пальцы запутались в моих волосах, — но и месяцами постился. И воздерживался.

— ...От чего?

Мужчина наклонился чуть вперед.

— От удовольствий, дорогая. От тех, что случаются, когда между двумя любовниками не остаётся ни одной преграды.

Сердце прыгнуло в горло.

— Хочешь, сказать, что ты... воздерживался от секса?

Его глаза сверкнули в полумраке.

— Хочу.

Ветер рвал последние осенние листья, шуршал в голых ветвях, будто шептал запретные слова прямо в душу. Я стояла перед Эскаром, а его глаза прожигали меня насквозь. Его чёрные волосы, непокорные, как сам он, падали на лоб, будто и ветер жаждал прикоснуться к нему.

Тишина. Только наше дыхание.

— Я не смел мечтать о тебе все эти месяца, — его голос был тише шелеста листвы, но каждое слово обжигало. — Одна мысль о тебе... сводила меня с ума. Лежа в постели я будто чувствовал тебя рядом. Запивал, дурманил разум всяким пойлом. Но даже во снах видел тебя, как наяву. Разговаривал с тобой.

Его взгляд скользнул по моему лицу, и я почувствовала, как жар разливается по щекам. Эскар вдруг поднял глаза к небу, будто искал там ответа.

— Тот вечер в клубе, когда ты была с этим идиотом Базилем Делакруа... — его пальцы впились в мои волосы, но не больно — скорее, отчаянно, будто он боялся, что я исчезну. — Я готов был разорвать его энергию на месте. И сделал бы это.

Я усмехнулась, сжала его запястье.

— Зато он хотя бы был честен в своих желаниях. А не прятал их за жестоким обращением со мной, как некоторые.

Эскар рассмеялся — низко, глухо, как гром перед бурей.

— Говорят, если любишь розу, должен любить и её шипы, — его пальцы скользнули по моей щеке. — Но я... сначала влюбился в шипы. И только потом разглядел лепестки.

Его губы были так близко, что я чувствовала его дыхание.

— Зеркала, — прошептал он вдруг мне на ушко. — Тот, кто крадёт лица, использует зеркала.

— ...Зеркала? — я едва слышно переспросила.

Он кивнул, притянул меня ближе.

— Не простые. Древние. Те, что исчезли из тайных хранилищ подземных библиотек. Первая цивилизация Восьми Земель называла их Опаляющими Зеркалами. Если на их поверхность попадает кровь... они становятся горячими, тягучими. Они сделаны из чистейшего обсидиана — вулканического стекла.

— ...Ты думаешь, Безымянный убийца использует их, чтобы снимать лица со своих жертв?

— Да. Но зачем... я пока не знаю. — его челюсть сжалась. — Сандрина, есть кое-что...

Эскар начал снимать перчатку, но вдруг с улицы донёсся шум. Эскар мгновенно вскочил на парапет, всмотрелся в темноту.

— Пауки! — прошипел он с отвращением.

Он набросил на меня свой плащ, толкнул к запасному выходу.

— Иди через чёрный ход. На рынке внизу, в отделе экзотических цветов, спроси Олмину. Скажи, что ты от Морин. Она организует тебе экипаж до поместья. Твои родственники в Ониксмире, дом пуст. Там безопасно. — его пальцы сжали мои плечи. — Завтра вечером жду тебя в гостевом доме у вокзала, на окраине. Собери необходимые вещи — я собираюсь увезти тебя из города.

Его улыбка растянулась в полумраке, отбрасывая зыбкие тени на скулы.

— И помни, баронесса, — его голос, низкий, коснулся моего уха, — что бы ни происходило в этом аду... теперь мы в нем вместе.

Эскар резко развернул меня, и в следующий миг его губы — холодные, но неумолимые — уже слились с моими. Это не был поцелуй. Это был захват. Его пальцы впились в мою талию, скользили по изгибам корсета. Страх и желание сплелись воедино, и я не могла понять, где заканчивается одно и начинается другое.

— Ты дрожишь, — прошептал он, не отпуская моих губ.

— От холода, — солгала я, чувствуя, как его язык касается моего.

— Лжешь.

Его руки скользнули под мои скулы — в кожаных перчатках — обхватили мое лицо.

Я вцепилась в его волосы, потянула сильнее, заставляя его наклониться ниже.

— Ты сказал, что хотел, чтобы я оказалась в твоей постели? — прошептала я прямо в его рот.

— Я хочу тебя везде, баронесса, — его голос сорвался, когда мои зубы впились в его нижнюю губу.

Он оторвался на секунду, и в его глазах — обычно таких холодных — теперь плясали искры.

— Но особенно... — его пальцы провели по моим опухшим губам, — на полу. На столе. У окна, чтобы весь Дэсмур видел, кому ты принадлежишь.

Я ахнула, чувствуя, как его губы опускаются на мою шею, как зубы сжимают кожу над ключицей.

— ...Я никому не принадлежу.

— Завтра проверим.

Он подтолкнул меня к двери, и я почувствовала, как дерево врезается в спину.

Эскар опустил меня на ступеньку лестницы, чмокнул в лоб и скрылся за дверью, что ведет на крышу.

Дверь захлопнулась за нами. И тьма поглотила всё.

Особенно — меня.

Туманный побег

Колеса кареты глухо стукнули о булыжники парадного подъезда, и я наконец выдохнула.

Я приехала домой...

Статуя нимфы у фонтана всё так же протягивала руку, и в её холодных пальцах лежал ключ — точь-в-точь как я оставила его перед отъездом. Никто не трогал.

Я провела пальцем по мраморной руке, и пыль осыпалась, будто время здесь остановилось.

Дверь скрипнула, пропуская меня в холл. Высокие потолки, портреты предков в золочёных рамах, запах воска и старого дерева. Всё так же.

Эскар сказал, что здесь никого нет...Но почему-то я шёпотом позвала:

— ...Есть кто-нибудь?

Только эхо ответило мне, отражаясь от стен.

Я прошлась по залам, касаясь мебели, будто проверяя, не мираж ли это. Библиотека с потрёпанными томами, бальный зал с затянутыми чехлами креслами, зимний сад, где орхидеи давно засохли... Всё было на месте. Как будто я и не исчезала. Как будто не было ни травы забвения, ни Безымянного убийцы, ни... моего жнеца.

Я зашла в свои покои. Шкафы стояли нетронутые, даже любимое платье — кремовое, с кружевными рукавами — висело там, где я его оставила.

Переоделась. Ткань скользнула по коже, напоминая о временах, когда мир был проще. Завтра. Всего одна ночь — и мы с Эскаром увидимся. Мы уедем. Далеко.

Я легла в постель. Подушки пахли лавандой — горничная, видимо, меняла их даже в моё отсутствие. Глаза закрылись сами собой. Но прежде чем сон окончательно забрал меня, я услышала...

Скрип. Тихий. Где-то в конце коридора.

Я приподнялась на локтях.

— ...Кто здесь?

Ничего.

Наверное, старый дом просто кряхтит...

Я снова опустилась на подушки.

А за окном, в саду, где-то среди кустов роз, что-то шевельнулось.

Но я уже не видела. Я спала.

...

Тук-тук-тук.

Стук разбудил меня. Не торопясь, а тянуще, будто кто-то бил в дверь костяшками, считая секунды между ударами.

Я спустилась по лестнице, ступени скрипели под босыми ногами.

— Кто там? — мой голос сорвался шёпотом.

— Сандри, это я... Морин.

Голос за дверью был знакомым, но от этого не стало спокойнее. Сердце сжалось, будто предчувствуя беду.

Я отодвинула засов.

На пороге стояла она — сестра Эскара, бледная, с глазами, полными тревоги. Ветер играл её тёмными локонами, словно пытаясь утащить в ночь.

— Что-то с Эскаром?! — вырвалось у меня, и я тут же пожалела о резкости.

Морин моргнула, удивлённая моей реакцией.

— Нет... Всё в порядке.

Но её пальцы теребили край платья. Лжёт?...

Я шагнула в сторону, пропуская её внутрь. Мы крепко обнялись, но её тело было напряжённым, словно она боялась чего-то.

— Я... я рада тебя видеть, — она улыбнулась, но улыбка не добралась до глаз. — Мне очень не хватало тебя и наших бесед. — её взгляд скользнул по стенам, по теням в углах. — Может, пройдёмся по саду? Твой дом... он сейчас какой-то...

— Пугающий? — я усмехнулась.

— Да.

Мы вышли. Воздух был густым, прелым.

— Эскар просил передать тебе одно послание, — прошептала Морин, останавливаясь у чёрных роз. Их лепестки казались влажными, будто только что после дождя.

Я указала на скамью под дубом. Девушка села, сжав руки на коленях.

— Ты знаешь, я всегда думала... его характер — это следствие того места, где Эскар родился, — неожиданно начала она, глядя куда-то в темноту.

— А где он родился?

Морин замерла, закусывая губу.

— Видишь ли, у нас с ним... разные матери. Его мать была любовницей какого-то герцога из Аддермура. Когда она забеременела, он запер её в подземелье своего особняка из-за яростной ревности... — её голос дрогнул. — Она родила Эскара за решеткой. Пять лет они провели там... Потом им удалось сбежать сюда. Но след тюрьмы остался в нём навсегда.

Я сжала кулаки. Маленький мальчик за решёткой вдруг возник перед глазами.

— ...Морин, скажи, пожалуйста, что он просил передать мне?

Морин глубоко вдохнула.

— Он наказал мне забрать тебя. Сказал, что так он спокоен, что ты не одна будешь в пути к нему.

Я хмурюсь. Вроде, Эскар мне вчера дал ясно понять, что я должна сама добраться до ночлежки у вокзала. Но и сестре его я доверяю.

Морин нахмуривает брови.

— ...Так ты поняла, куда он хочет, чтобы я доставила тебя? А то, может, он опять обкурился своего багульника и бред несёт...

Я бросаю взгляд на бескрайнее серое небо над головой.

— ...Думаю, я поняла твоего брата. Спасибо, Морин.

Девушка крепко сжала мою руку, подводя к экипажу. Карета, чёрная, как смоль, стояла у подъезда, её деревянные панели покрыты резьбой в виде переплетённых ветвей — будто сам лес вырос вокруг неё. Кучер не шелохнулся. Его лицо скрывала тень широкополой шляпы, лишь пальцы, обёрнутые вокруг узды, выдавали в нём живого человека — бледные, с синеватыми прожилками.

— Положите чемодан в багажник, — приказала Морин, и кучер молча повиновался, двигаясь словно марионетка на невидимых нитях.

Мы сели внутрь. Дверца захлопнулась с глухим стуком, и экипаж тронулся, увозя нас прочь от поместья. За окном плыл лес, окутанный густым, почти осязаемым туманом. Он вился между деревьями, как дым от невидимого костра, и от этого зрелища у меня похолодело внутри.

— Ты боишься тумана? — Морин наблюдала за мной, её глаза блестели в полумраке.

Я кивнула, не в силах оторвать взгляд от клубящейся пелены.

— В этом тумане я потеряла всё самое дорогое.

Морин наклонилась ближе.

— Расскажешь?

Я закрыла глаза, позволив памяти унести меня назад.

— В детстве мы с мамой ходили в этот лес за ягодами. Однажды я отстала... Туман опустился так внезапно, что я не успела даже крикнуть. А потом... — мой голос дрогнул. — Потом я скиталась в этом тумане целую неделю. И поняла, что есть вещи страшнее, чем просто заблудиться.

Морин не перебивала, но её пальцы слегка сжали мою руку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Позже, когда я выросла... этот туман забрал и моего жениха.

— Как это — забрал? — её брови взметнулись вверх.

— После одного званого ужина он исчез. Мы искали его неделями... А потом нашли у озера. В тумане. — мои губы сами сложились в горькую улыбку. — Он был мёртв. Холодный, бледный... Как будто спящий.

Морин замерла.

— Он не успел сменить мерность?

Я покачала головой.

— Нет. Но иногда... мне кажется, я слышу его. Шёпот в коридорах, шаги за спиной...

Глаза Морин стали мягче.

— Он с тобой, — прошептала она. — Души не уходят просто так. Особенно если их держит любовь.

Экипаж качнуло на ухабе. В тот же миг за окном что-то мелькнуло — белое, быстрое.

Я вжалась в сиденье.

— Ты видела?...

Но Морин уже смотрела в другую сторону, её лицо стало каменным.

— Просто не смотри туда. Это воображение.

А туман за окном сгущался. Будто ждал чего-то.

Я погрузилась в воспоминания, и слова вырвались сами, будто их вытянули из меня невидимые руки:

— Вчера я прочитала в газете... пятимесячной давности... Безымянный убил мою подругу, пока я отсутствовала. Служанку моей тёти. Она работала у нас в поместье.

Морин молчала, но её пальцы сжали мои.

— Живые знают, что могут сменить мерность. А мёртвые... — я закусила губу. — Они уже ничего не знают. И нет им воздаяния, потому что даже память о них стирается. Но я хочу, чтобы о них помнили. О Лане... и о других девушках, которых забрал этот зверь.

Морин тихо кивнула, отпуская мою руку.

— По вере твоей да будет так, милая моя. — потом её голос изменился, стал странно ровным: — А я... надеюсь, что ты сможешь простить меня за то, что сейчас сделаю.

Я не успела понять.

Карета дёрнулась — Морин резко толкнула дверцу, и туман хлынул внутрь, как жидкий дым. Он обвил мои ноги, пополз вверх, заполняя лёгкие ледяной тяжестью.

— Что ты делаешь?! — я попыталась встать, но тело не слушалось. Туман сжимал горло.

Морин отступала к выходу, её лицо было мокрым от слёз.

— Прости... Они приказали держать Эскара подальше от тебя. Если бы я не согласилась... его бы убили.

— Кто "они"?! — я хрипло крикнула, цепляясь за сиденье.

Её ответ прозвучал как приговор:

— Те, кто служит Церкви Будущего. Они не ушли из города. Они в тени... дергают нас за ниточки.

Кучер подвёл лошадь. Морин вскочила на подножку, последний раз глянув на меня.

— Выбирая между тобой и им... я всегда выберу брата. Прости меня, Сандри. Надеюсь, сможешь.

И они исчезли в пелене.

Я осталась одна. Туман сгущался, превращая карету в склеп. Сначала послышался скрип — будто гвоздем водят по дереву. Потом царапанье по стёклам, всё громче, ближе...

— Пожалуйста... — я сжалась в уголке, обхватив колени. — Если ты здесь... спаси меня.

Я не знала, кого я просила о помощи. Но знала одно — он придет. Как тогда, много раз. Что-то оберегало меня, следило за мной.

И вдруг вспыхнул свет.

Ослепительный, золотой, он пронзил туман, как меч. Стёкла задрожали, тьма завыла — и вдруг... тишина.

Я осмелилась выглянуть из кареты.

Тумана не было. Только пустая дорога, убегающая к городу, и чёрные силуэты деревьев, больше не шевелящиеся.

Дверца со скрипом открылась сама.

Я вышла. Воздух пахнул дождём и землёй — обычной, живой. Ни звука, ни движения.

И тогда я окончательно убедилась: кто-то действительно услышал мою мольбу. Я не одна.

Шаг за шагом, я пошла к городу. Но за спиной, в глубине леса, что-то замерло... и задышало ровно в такт моим шагам.

На окраине города дорога внезапно растворилась среди пестрых шатров и повозок — я случайно забрела в цыганский табор. Взгляды, острые как ножи, скользили по моей спине.

Я уже собралась бежать, когда услышала топот копыт позади себя.

Лошадь остановилась в сантиметре от меня. На ней восседала Эльвира — та самая официантка из «Чёрной Лилии», что когда-то готова была выцарапать мне глаза из-за Эскара. Теперь её губы кривились в насмешливом полуулыбке.

— Эскар послал меня за тобой, — бросила она, играя уздечкой.

Я скрестила руки, отдаляясь от нее.

— Докажи.

Она закатила глаза, будто ждала этого вопроса.

— Он сказал передать... что ещё раз приготовит тебе чёрный рис. Раз уж тебе так понравилось.

Сердце ёкнуло. Только Эскар мог знать об этом.

— Хорошо, — кивнула я, цепляясь за гриву лошади. — Хотя выбор провожатых у него странный.

Эльвира резко дёрнула поводья, заставив меня вцепиться в неё.

— Держись крепче, кошечка.

Мы мчались через задворки города, петляя между складами и ржавыми заборами. У вокзала Эльвира вдруг свернула к рынку.

— Зачем туда?

— Ты кричишь "аристократка в бегах" всем своим видом. — хмыкнула девушка.

Через полчаса я была в грубых кожаных штанах и широкополой шляпе, скрывающей лицо. Но когда вернулась к лошади, Эльвира стояла, прижимая к груди дрожащие руки. Рукава её рубахи сползли, обнажив синяки — тёмные, как чернильные пятна.

— Кто это сделал? — прошептала я.

Она дёрнула плечом, пряча синяки.

— Те же, кто гонится за вами сейчас. Мне угрожали. Чтобы я сделала все возможное, лишь бы Эскара в городе не было, когда ты вернешься. Не знаю, зачем они так хотят разлучить вас. Сам государственный секретарь Церкви Будущего приходил ко мне с угрозами. Представляешь?

— ...Почему не послушалась?

— Не люблю подчиняться. — Эльвира улыбнулась, но потом вдруг схватила мою руку. — Возьмите меня с собой. На поезде... Я не могу остаться. Мне надо уехать из Дэсмура. — её голос звучал так, будто она впервые в жизни просила, а не требовала.

Пока мы шли к гостинице, где меня ждал Эскар, Эльвира неожиданно пробормотала:

— В детдоме даже чувствовала себя безопасней.

Я остановилась, вздохнув.

— Мы не оставим тебя. Уедешь с нами.

Она усмехнулась, но в глазах мелькнула благодарность.

— "Постучит беда в окошко — подружится и собака с кошкой?"

Я качнула головой с полуулыбкой.

— Не обольщайся. Мы с тобой не друзья. Я, может, и кошка. Но ты всё та ещё крыса.

Эльвира лишь усмехнулась в ответ.

— Все никак не простишь мне мою ревность?

А впереди, за поворотом, уже виднелась вывеска постоялого двора. И тень кого-то высокого у входа в табачном дыму...

Обет во тьме

Мы подошли к постоялому двору, и мужская фигура у входа резко обернулась. Длинное чёрное пальто, широкополая шляпа, скрывающая лицо — я не сразу узнала Эскара в этом наряде.

Дым от его сигареты рассеялся, и я бросилась к нему. Ноги подкосились, но он поймал меня на лету, и я уткнулась лицом в его грудь, вдыхая знакомый запах ладана и табака.

Эскар распахнул полы своего плаща, окутав меня тёмным коконом. Его пальцы обхватили мой затылок, медленно гладя волосы, будто проверяя: цела ли?

— Спасибо, что довезла её, — его голос прозвучал над моей головой, обращаясь к Эльвире.

Та фыркнула:

— Я, похоже, с вами прокачусь на поезде. Мне надо срочно уехать из этой паутины, что наплели пауки вокруг меня.

Эскар кивнул, крепче прижимая мне к себе.

— Да. Видел их у твоего дома, когда ехал сюда. Они теперь и за тобой следят.

— Вот и я о том, — Эльвира недовольно вздохнула. — Знала же, что дружба с тобой ничем хорошим не кончится. Весь город тебя теперь ищет, Эскар. Ты первый в списке по подозрению на роль Безымянного убийцы. Ну вот зачем ты только в тот морг поперся к жертве этого зверя, а?

Я резко подняла голову, но Эскар лишь плотнее закутал меня в плащ, его лицо оставалось бесстрастным, как мрамор.

— Какой ещё морг? — прошептала я.

Эскар покачал головой.

— Меньше знаешь, крепче спишь. — потом он наклонился так близко, что губы коснулись моего уха. — Но слаще будет со мной, конечно.

Я закатила глаза, но улыбка предательски дрогнула.

Номера ночлежки были на двоих. Эльвира и я — в одной комнате, Эскар — в соседней. Хотя я бы предпочла совсем иного соседа, но мне проще сквозь землю провалиться, нежели признаться в этом вслух.

Эльвира, смыв с себя дорожную пыль, мгновенно рухнула на кровать и заснула. Я же сидела на краю своей, кусая губы, и считала секунды.

«Стоит ли пойти к нему? А если, он занят? Если... подумает, что я слишком настойчивая?»

Только я встала, чтобы раздеться и тоже немного поспать, как раздался тихий стук в дверь.

Я распахнула её — и тут же оказалась в его объятиях. Эскар прижал меня к себе, его губы нашли мои в долгом, жгучем поцелуе.

— А я всё ждал, когда сама придёшь ко мне, — прошептал он, отрываясь. — Решил, что уже проще поседеть и состариться, чем тебя дождаться.

Я обвила его шею руками, улыбаясь.

— Странно, но я думала то же самое.

Он улыбнулся, взял меня за руку:

— Пойдём. Прогуляемся.

...

Тени деревьев сплетались над головой, как чёрное кружево. Эскар вёл меня по узкой тропинке, его пальцы крепко сжимали мои.

— Кто они, Эскар? — наконец сорвалось у меня. — Те, кто преследует нас, кому они подчиняются?

Он остановился, повернулся ко мне. Луна серебрила его черты, делая их ещё резче.

— Церкви Будущего, — сказал он тихо. — А они работают с Орденом Дахмы. А сам Орден выполнят все приказы Совета Восьми. Так что, считай, за нами много сейчас кто гонится. От малого до великого.

Я почувствовала, как холод пробежал по спине.

— А морг? Зачем ты туда ходил? Теперь все подозревают тебя...

Его глаза потемнели.

— Я искал ответы.

— Нашёл?

— Нашёл только новые вопросы. — он притянул меня ближе, его дыхание смешалось с моим. — Но теперь у меня есть ты. И это — единственный ответ, который мне нужен.

Вдали завыл ветер, будто сама ночь предостерегала нас.

Лесная тропинка извивалась, как змея, уводя нас всё дальше от постоялого двора.

— Ты сказал, что я тебе снилась, — мои пальцы скользнули по его рукаву, цепляясь за шероховатую ткань. — Ты мне тоже. Часто. Я не знаю, где я была, что со мной было все эти пять месяцев. Единственное, что помню — это сны с тобой.

Эскар остановился, его профиль резко очертился в полумраке.

— Что я тебе говорил в твоих снах?

— Ты рассказал мне, как с детства тебя притягивала тьма. Как однажды, гуляя по трущобам, попал под ноги напуганной толпы во время зачистки... — я сделала шаг ближе, ощущая тепло его дыхания. — Что случилось с тобой потом, после смерти? Ты стал жнецом?

Его взгляд потемнел, словно вбирая в себя всю ночь вокруг.

— Сначала я оказался погружён в непроглядную тьму. Пустота, лишённая формы и реальности. — он чиркнул спичкой, пламя осветило его губы, искривлённые полуулыбкой. — Это было... завораживающе. А потом забрезжил слабый свет, показавший, что бесконечное пространство, в котором я блуждал, было всего лишь удлинённым туннелем.

Я выхватила сигарету из его рта, скомкав её в своем кулачке.

— Ты был вынужден пойти за этим светом?

— Нет, — Эскар продолжил медленно двигаться по тропинке. — Мысль о том, что меня неумолимо ведут к этому свету, оставляя все остальные варианты нерассмотренными, показалась мне гнусной. Как будто этот путь был предопределён с единственной целью — заставить меня покориться решению кого-то свыше.

— ...А дальше?

— Вот так я и принял мантию жнеца.

— Но как же ты выбрался из туннеля? — прошептала я, перешагивая через корни дуба.

Он издал смешок, и звук этот был тёплым и опасным одновременно.

— Вышел через дверь. Там было множество дверей по всему туннелю. Все, что мне нужно было сделать — остановиться и присмотреться. Для обычного человека дверь, скрытая среди кромешной тьмы, навсегда осталась бы незамеченной. Но дарованное мне с рождения зрение тогда подсобило. Правда... у меня не было желания сразу же уходить из этого туннеля.

— Почему?

Он отстранился, его глаза пылали в темноте.

— Потому что в той неземной тьме я нашёл себя настоящего. Я чувствовал себя по-настоящему потерянным... Дрейфующим в мире без времени и пространства, но на месте... С тех пор такое глубокое умиротворение ни разу не навещало меня. Ты, конечно, не поймёшь меня, баронесса, насколько опьяняющим было то ощущение.

— ...Что же заставило тебя покинуть то место?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Свет, который когда-то тускло сиял в конце туннеля, начал ослабевать. С каждым угасающим отблеском тьма разрасталась, неумолимая и ненасытная. Я понял, что без света тьма становится дикой, необузданной. Равновесие между ними придавало этому месту тот покой, порядок. Чем дольше я упивался тьмой, тем сильнее душил в себе свет. Поэтому... пришлось уйти.

Эскар вдруг резко остановился, ещё раз чиркнул спичкой, поднося ее к моему задумчивому лицу.

— А что же ты, моя дорогая? Что бы выбрала ты, оказавшись в том туннеле?

Он снял перчатку на правой руке, его голые пальцы обвили мои, кольцо с песочными часами холодно прижалось к коже.

— Не припомню, чтобы сталкивалась с подобной ситуацией... — я прикусила губу, аромат его смешивался с запахом леса. — Однако уверена, что тьма поглотила бы меня целиком. Я бы неизбежно поддалась её захвату, не дойдя до просвета.

Жнец рассмеялся, его голос смешался с тенями.

— Как ужасно обыденно это было бы — судьба, столь унылая в своей банальности. Разве не так?

Я почувствовала, как усталость наваливается на меня, но его руки не отпускали.

— Я так устала... Перспектива никогда больше не пробуждаться обладает особой притягательностью, а не банальностью.

— ...Знаешь, баронесса, несмотря на нарушение пары тройки правил, я готов оставить потайную дверь туннеля приоткрытой в следующий раз, — он наклонился, его губы коснулись моей щеки. — Если когда-нибудь ты, моя баронесса, окажешься в плену тьмы того туннеля, я подхвачу твою хрупкую фигурку по пути к той двери.

Я поймала его взгляд, тёмный и обещающий.

— Неужели ты действительно считаешь, что способен вытащить другую душу из воронки смертного туннеля? Может ли кто-то обладать такой силой?

— Каждая душа может помочь другой душе, — Эскар откуда-то достал термос, аромат чая смешался с запахом хвои. — Однако всегда должно иметься волеизъявление обеих сторон.

Я усмехнулась, принимая крышечку, куда он налил чая.

— ...С сывороткой правды, надеюсь?

— Можно и с ней в следующий раз, — его глаза сверкнули. — Но у меня от тебя больше нет никаких секретов. А у тебя от меня?

Я слабо улыбнулась, решив поиграть с ним.

— Может, и есть. Я всего ещё не вспомнила после травы забвения.

— Что ж, — он хмыкнул, откидывая волосы назад. — Надеюсь, память к тебе вернется быстро.

Его кольцо блеснуло в лунном свете, песочные часы замерли между нами.

— Знаешь... Обычные люди клеймят жнецов как чудовищ. Они считают, что в нас нет ни капли человечности. Что мы — лишь машины для жатвы. — он сжал мои пальцы, проводя большим пальцем по моему запястью. — Как думаешь, есть ли в их словах доля правды?

Я приподнялась на цыпочках, губы оказались почти вплотную к его.

— Если бы я позволяла чужому мнению формировать моё восприятие, до сих пор бы сидела в четырёх стенах траура.

Я закинула голову, но даже так он оставался недосягаемым — высокий, загадочный, окутанный дымкой лунного света.

— Эскар... — прошептала я, и мои губы дрогнули от желания.

Мне так хотелось поцеловать его, рассказать, как все они ошибаются. Что среди всех людей, что я встречала, именно он — самый живой, самый настоящий. Но для этого ему нужно было всего лишь наклониться... А он продолжал смотреть на меня из-под ресниц, его взгляд жёг кожу, как угли в камине.

— Баронесса, — его голос был тихим, но непреклонным. — Пока тебя не было... со мной кое-что произошло. Это что-то изменило во мне многое.

Я замерла, сердце забилось чаще. Неужели он собирается сказать, что...?

Но прежде чем страх успел овладеть мной, его ладони охватили моё лицо, приподнимая его к себе.

— Не то, о чём ты думаешь, — прошептал он, и в его глазах вспыхнула какая-то незнакомая нежность. — Это... Это никогда уже не изменится.

Я криво улыбнулась, ещё не понимая, но уже чувствуя — он скажет сейчас что-то очень важное.

— Сними её, — попросил он, протягивая мне свою левую руку в перчатке.

Я послушалась, мои пальцы скользнули по его запястью, снимая перчатку медленно, будто разворачивая драгоценный свиток.

Он чиркнул спичкой, и в миг пламя осветило его ладонь.

Мои глаза мгновенно расширились.

— Как?.. — вырвалось у меня, голос прервался.

То, что я увидела, не укладывалось ни в какие рамки. Где раньше была гладкая, безликая пустота ладони жнеца — теперь лежали чёткие линии судьбы. Человеческие.

— Как это произошло? — прошептала я, трепетно беря его ладонь в свои руки.

Он сжал мои пальцы, будто боялся, что я вот-вот отдерну свою руку.

— Я не знаю, — тихо признался он. — Но если пауки узнают... если поймают меня... — его слова повисли в воздухе, тяжёлые, как приговор. — Они приволокут меня в Центр Сброса Памяти. И сотрут душу. За такое жнецов уничтожают, Сандри.

Я закусила губу до боли, но не от страха — от ярости.

— Я никому тебя не отдам, — прошептала я, целуя его ладонь снова и снова, касаясь губами каждой новой линии, как будто могла запечатать их своей любовью.

Эскар цокнул языком, его челюсть напряглась.

— Только не плачь. Пожалуйста, — он стёр мои слёзы большими пальцами, его прикосновение было грубым и нежным одновременно. — Я готов вытерпеть все порки и казни. Но только не твои слёзы.

И тогда он наклонился, и его губы нашли мои. А я?... Я погрузилась во тьму, что жила в его глазах.

Наш поцелуй длился вечность — медленный, сладкий, как густой мёд, стекающий с ложки. Его губы были тёплыми и влажными, а язык — осторожным, будто пробующим на вкус что-то неизведанное. Он нёс меня по лесной тропинке, и я чувствовала, как его мышцы напрягаются под моим весом, как его дыхание учащается, когда мои губы касаются его шеи.

— Тебе холодно? — прошептал он, и его голос звучал так низко, что вибрация от него отдавалась у меня в груди. — Можем вернуться в номер.

Я лишь прикусила его кожу в ответ, заставив его задержать дыхание.

Эскар опустил меня на мягкий мох, и он оказался удивительно нежным под моей спиной — сухой, упругий, пахнущий землёй и хвоей. Его пальцы скользнули под мою рубашку, развязывая шнуровку с мучительной медлительностью. Каждое движение его рук заставляло меня вздрагивать — не от страха, а от предвкушения.

— Эскар... — мои пальцы невесомо прошлись по его плечам, когда он освободил мою грудь от ткани.

Холодный ночной воздух коснулся кожи, но тут же растаял под горячим дыханием его губ. Он целовал мою шею, спускался ниже, оставляя на коже ожоги от прикосновений. Его пальцы расстёгивали мои штаны для верховой езды с невыносимой неторопливостью, заставляя меня извиваться под ним.

— Ты такая красивая... — Эскар откинулся на колени, его глаза пылали в темноте, изучая меня. — Ты уверена?

Я кивнула, не в силах выдержать его взгляд, и потянула его к себе, захватывая его губы в поцелуе.

— Для меня это будет в первый раз... но тебе не обязательно относиться ко мне, как к стеклянной кукле, — прошептала я, улыбаясь в его губы.

Эскар нахмурился, его брови поползли вверх.

— Как первый раз?... А как же твой жених?

Я замерла, закусив щеку.

— Мы решили тогда, что это будет у нас только после свадьбы. Как по старым правилам аристократов. А до свадьбы... у нас дело так и не дошло, — горько выдохнула я.

Он выпрямился на коленях передо мной, и я напряглась, приближаясь к нему.

— Прости... Ты больше не хочешь меня?

— За что ты извиняешься? Не смей. Ты ни в чём не виновата, Сандри, — он поцеловал меня, его язык провёл по моей нижней губе, заставляя меня вздрогнуть. — Я безумно хочу тебя. Но больше всего сейчас... я хочу жениться на тебе.

Я отстранилась, удивлённо моргая.

— Не обязательно это делать, чтобы...

Он положил большой палец на мои губы.

— Обязательно. Не обязательно только... — он усмехнулся, хмыкнув про себя. — Что ты скажешь мне на это «да».

— ...Да.

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться.

Эскар же нахмурился.

— Что, «да»?

Я пожала плечами, зарываясь пальцами в его густые волосы.

— Это мой ответ, — наклонилась и прошептала ему в самые губы. — Мой жнец... Я хочу быть твоей во всех смыслах.

Он не заставил себя ждать. Его пальцы исследовали меня медленно, осторожно, подготавливая к тому, что должно было случиться. Каждое прикосновение зажигало огонь под кожей, заставляя меня стонать и выгибаться.

— Ты такая нежная... чуткая, — хрипло прошептал он. — Это потому что ты... — я задохнулась, когда его палец вошел в меня, наполняя теплом и болезненным ощущением. — только мне доверяешь себя?

Я ничего не ответила. Забыла, какой был вопрос.

Он целовал меня, пока его палец двигался во мне, приучая моё тело к нему, к боли.

— Сейчас будет немного больно, — предупредил он, и я почувствовала, как его твёрдость прижалась к моей промежности.

Первый толчок заставил меня вскрикнуть — не от боли, а от неожиданности. Эскар замер, его тело напряглось, ожидая моей реакции.

— Всё хорошо?

Я кивнула, обвивая его ногами, притягивая его глубже, хоть и было это нестерпимо больно. Но эту боль причинял он. К ней я точно привыкну.

— Не останавливайся больше, прошу...

И он не остановился.

Каждое движение было медленным, глубоким, наполняющим меня целиком. Его губы не отпускали моих, поглощая каждый мой вздох, каждый стон.

— Тебе все ещё больно? — прошептал он, его дыхание горячее на моей коже.

Я не могла ответить — только зажмурилась, чувствуя, как постепенно волны удовольствия накатывают на меня.

Не получив ответа, жнец ускорился, его бёдра врезались в мои, руки держали меня крепко, не позволяя цепляться за его плечи.

— Сандрина... — моё имя на его губах звучало как молитва.

И тогда я сорвалась — мое тело затряслось, волны удовольствия прокатились по мне, заставляя простонать его имя.

Эскар последовал за мной почти сразу, его стоны смешались с моими, тело прижалось ко мне, наполняя меня теплом.

Мы лежали на мху, сплетённые как корни деревьев, наши дыхание и сердцебиение постепенно успокаивались.

— Теперь осталось дело за малым, — прошептал он, его губы коснулись моего лба. — Жениться на тебе. Чтобы уже официально получить права на ношение тебя на руках.

Я рассмеялась от такой милой реплики. Не думала, что он способен на такие...

Где-то в далеке, за кронами деревьев, звёзды смеялись над нами.

Глажу его голую ладонь, проводя большим пальцем по каждому сантиметру с нежностью, свойственной только сердцу, которое любит.

— Твои руки неподвластны времени... Они отражают твою истинную природу, которую я нахожу бесспорно прекрасной. Для меня жнецы — не машины для жатвы. Они всего лишь пленники своей судьбы, брошенные в вечно вращающееся колесо смены мерности. Я могу лишь благоговеть перед твоей волей отвергнуть путь, который тебе уготован системой.

На мгновение между нами воцарилось молчание. А затем, немного охрипшим голосом, он задаёт вопрос:

— Думаешь, получится?... Отвергнуть систему?

— Знаешь... Мне кажется, судьба не играет по правилам этой системы. Иногда руки судьбы сжимают нас слишком крепко, не оставляя возможности для маневра. Мы просто сосуды для накопления опыта в этом вечном круговороте. И как бы далеко мы ни бежали, как бы яростно ни сопротивлялись, судьба все равно найдет нас в свое время и преподаст уготовленный урок...

Его лицо становится каменным, а в глазах застывает загадочный блеск.

— Ты порой мыслишь слишком глубокие истины, Сандри. Будь осторожна, от таких дум и человечность потерять недалеко. Ты считаешь, что мы лишь сосуды. Я согласен. Но не соглашусь лишь с тем, что нас наполняют предназначенные уроки. Как жнец пропустивший сотни душ через себя, могу тебе сказать одно. Не уроки — основа пути всех вечных душ, а то, как они их воспринимают. Наши реакции, милая, они отличают нас друг от друга, формируя следующие сценарии жизни в круговороте.

— Предостерегаешь меня не рассуждать глубоко, а сам копаешь ещё глубже. Это зло.

Он улыбается, притягивая меня к себе и целуя в макушку.

— Нет такого понятия, как добро или зло.

— Что же тогда есть?

— Только вечное восхождение или нисхождение. — он вздыхает, его палец показывает сначала вверх, потом вниз.

— И где же... Где находимся мы?

— Мы здесь, ангельское личико, где-то в двусмысленной середине. В серости между белым и черным.

Не нахожу достойного ответа и мои думы возвращаются к радостной перспективе выйти за него замуж. Все во мне трепетно откликается лишь от одной этой мысли.

Проведя так некоторое время в блаженном молчании, Эскар поднял меня со мха. Его руки скользнули по моей спине, выправляя скомканную ткань рубашки с терпением, достойным религиозного ритуала. Каждое его движение было медленным, осознанным — будто запоминал изгибы моего тела не только пальцами, но и кожей.

— Ты вся в хвое, — пробормотал он, стряхивая с моих волос остатки леса, и его губы коснулись моего лба.

Потом он неожиданно замолк.

Я увидела, как его пальцы скользнули к мизинцу на правой руке, снимая кольцо жнеца — чёрное, с крошечными песочными часами, где пылинки давно застыли в вечном падении.

Жнец опустился передо мной на колени, и внезапно весь лес затаил дыхание.

— Ты вернула мне человечность, Сандри. — его голос звучал тихо, но каждое слово падало мне в грудь, как раскалённый свинец. — Моё сердце раньше не билось. Оно работало лишь на систему. Мои глаза видели всё в серых тонах, а лёгкие дышали воздухом подчинения. Но ты... Ты меня разбудила. Ты единственная, для кого я хочу жить, с кем хочу просыпаться и через кого я хочу видеть этот мир.

Он протянул мне кольцо на раскрытой ладони — предложение и исповедь в одном жесте.

— Знаю, что ты уже ответила. Но вдруг успела передумать. — его губы дёрнулись в полу-ухмылке, вбрасывая свойственный ему сарказм даже в этот момент. — Но, надев это кольцо, ты станешь невестой жнеца. Передумать тебе уже будет нельзя.

Я вскинула брови, но улыбка не сошла с моих губ.

— Почему?

— Я запрещаю.

Я опустилась на колени рядом с ним, зеркаля его позу, и протянула ему пальцы — хрупкие, чуть дрожащие.

— Я принимаю твой запрет.

Эскар замер, его глаза расширились — впервые за всё время по-настоящему шокированный.

Кольцо медленно скользнуло на мой палец, холодное и тяжёлое, как обет, который мы только что произнесли.

— Теперь ты официально проклята моей любовью, — прошептал он, целуя кольцо на моей руке.

— Это не проклятье, — рассмеялась я, притягивая его за воротник к себе. — Это благословение.

Где-то вдали закаркала ворона — единственный свидетель нашей клятвы.

Чёрные крылья молчания

Ночь растягивалась, как капля смолы, медленная и липкая. Я лежала на простынях, полуголая, ощущая тепло его тела, оставшееся на ткани. Счастье пульсировало во мне — невероятное, незаконное, как краденый свет в царстве тьмы.

Эскар стоял у раскрытого окна, его рубашка развевалась на ветру, обрисовывая силуэт крепких плеч. Лунный свет лился на его кожу, превращая его в призрака — красивого, опасного, моего.

— Ты помнишь, что я говорил о зеркалах? — его голос донёсся до меня.

Я кивнула, проводя пальцами по следам его губ на своей шее.

— Да.

Он развернулся, его глаза сверкали странным знанием.

— Я нашёл кое-что в секретных архивах библиотеки Атриума. Некоторые зеркала... они могут создавать связь между душами. Но только те, что никогда не видели отражения.

Моё дыхание замерло, я приподнялась на локтях.

— Ты достал такое?

— С большим трудом.

Он достал из кармана небольшое зеркальце в чёрной оправе. Стекло было совершенно пустым — никакого отражения, никакого намёка на реальность.

— Каждый раз, когда я засыпал, пока тебя не было... я клал его под подушку. Возможно, поэтому мы слышали друг друга во сне. Это были не просто сны, Сандри. Я помню каждый наш разговор.

Я моргнула, и внезапно воспоминания хлынули обратно, как прилив.

Мужчина с вороном на трости. Поместье. Зеркала, покрытые тканью. Он говорил о душах, о перерождении, о том, как разговаривал со своей мёртвой женой через отражение, которое никогда не видело её при жизни. Он заставил меня поверить...

Моё сердце заколотилось бешено, кровь стучала в висках.

«Я... начинаю что-то вспоминать. Но мне что-то мешает...».

И тут раздался пронзительный крик Эльвиры из соседней комнаты.

Мы бросились на звук.

Эскар сломал дверь ударом ноги, она распахнулась с грохотом.

Комната была пуста.

Только распахнутое окно, и чёрное ночное небо, смотрящее обратно на нас без единой звезды.

Эльвира исчезла.

...

Эскар схватил меня за руку, втащив в тряский экипаж. Дверца захлопнулась с металлическим лязгом, и лошади рванули вперед, срываясь с места.

В последний момент я увидела его — мужчину в шляпе, высокого, худого, следующего за нашей повозкой ровным шагом. Его лица не было видно, только тень от полей.

— Эскар... За нами следят.

Он уже высунул голову из окна, его ругательства растворились в свисте ветра.

— Пауки! Уже напали на наш след.

Вокзал проплыл перед глазами — шумный, заполненный толпой, пахнущий углем и потом.

Эскар тащил меня за руку, продавливая путь через людей, не обращая внимания на возмущенные крики.

— Билеты куплены, но мы не поедем туда, куда они думают, — прошипел он, затаскивая меня в уезжающий поезд.

Дверь вагона захлопнулась ровно в тот момент, когда первые фигуры в чёрных плащах вынырнули из толпы.

Пауки. Они не бежали. Они шли — медленно, уверенно, словно знали, что мы уже не уйдём.

Эскар прижал меня к себе, вдыхая воздух у моей макушки.

— Через полчаса прыгаем из вагона.

Я вскинула глаза к окну. За стеклом клубился туман, поглощая контуры леса и далёких гор. Поля тянулись бесконечной серой лентой, сливаясь с горизонтом.

— Зачем?

— Чтобы запутать следы. Я знаю одно место... переждём там ночь, а завтра — в Аддермур.

Его глаза сверкали — твёрдые, решительные, без намёка на компромисс.

Я кивнула.

Поезд набирал скорость.

Через полчаса, мы прыгнули в туман.

Предзакатная дымка цеплялась за ветви деревьев, обволакивая стволы молочной пеленой. Мы шли по мокрой от росы траве, и каждый мой шаг отдавался глухим шорохом в тишине леса.

— Что будем делать дальше? — спросила я, цепляясь за рукав Эскара. — Бежать? А потом?

Он шёл молча, его плечи напряглись, будто под невидимой тяжестью.

— Если так подумать, тебя это вообще не касается, Сандри. Ищут меня. Ты можешь уйти.

Я резко дёрнула его за руку, заставив остановиться.

— Не говори так. Я согласилась быть твоей невестой. Это значит — до конца.

Эскар развернулся, схватил меня за плечи, его пальцы впились в кожу почти больно.

— Тогда слушай. Теперь моя главная задача — сделать так, чтобы ты была в безопасности рядом со мной. Но в Дэсмуре... — он замолчал, его голос сорвался. — Там никогда не будет нам спокойной жизни.

Я прижалась к нему, чувствуя рваный ритм его сердца.

— Хорошо.

Я знала, на что соглашаюсь.

Тропа вывела нас к реке, где стоял небольшой дом с покосившимся крыльцом. Усадьба не казалась заброшенной — на лужайке паслись овцы, а из трубы поднимался дым.

— Откуда ты знаешь этот дом? — прошептала я.

Эскар не успел ответить.

Дверь скрипнула, и на крыльцо вышла женщина — высокая, худощавая, с клюкой в одной руке и платком, накинутым на плечи.

— Кто там идёт?! — её голос прогрохотал, как гром.

Но когда она увидела нас, её поза резко изменилась. Женщина выпрямилась, нахмурившись.

— Эскар? Ты?

Жнец хмыкнул, его рука нащупала мою, слегка сжав её.

— Привет, мам.

...

Я застыла, впиваясь взглядом в Эскара.

— Почему ты не предупредил, что мы идём к твоей матери?

Он сжал мою руку, его глаза потемнели.

— К этому невозможно подготовиться. Она... специфическая у меня.

Мать Эскара застыла в проёме, её бледные, почти прозрачные веки дрогнули. Тени от масляной лампы играли на её острых скулах, делая лицо похожим на маску из жёлтого воска.

— Ты... Что ты принёс в мой дом, сын?

Эскар сделал шаг вперёд, его тень накрыла нас обоих.

— Мама, позволь представить тебе Сандрину. Баронессу Лорелей.

Я ощутила, как холодный коготок страха пробежал по моему позвоночнику, но я все равно подняла подбородок.

— Ваш дом прекрасен, миссис Тамасви. Как и всё, что связано с вашим сыном.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Её глаза — два чёрных бездонных колодца — медленно скользнули по мне.

— Лорелей... — она произнесла это слово так, будто пробовала на язык гнилой плод. — Я читала. В газетах. О вашей... необычной семье.

Её губы искривились в подобие улыбки, когда она отвернулась, оставляя в воздухе запах полыни и чего-то лекарственного.

— Входите. Раз уж мой сын решил, что это хорошая идея.

Эскар схватил мою дрожащую руку, ведя за собой в дом.

— Не бойся. В этом доме все страхи — всего лишь тени на стенах.

Воздух внутри был густым. Запах старой древесины смешивался с ароматом сушёных трав, висящих пучками под потолком.

Эскар провёл меня к креслу у камина, его пальцы на мгновение задержались на моём плече.

— Отдыхай. Огонь здесь никогда не гаснет. Я пойду переговорю с мамой.

Когда он исчез в коридоре, я осталась наедине с тиканьем старых часов и десятками глаз портретов на стенах.

И тогда до меня донеслись голоса... Голос его матери, резкий:

— Ты сошёл с ума? Привести её сюда? После всего, что я читала...

Тишина. Потом — голос Эскара, твёрдый и холодный:

— Она не похожа на тех, о ком ты читала. Она — другая.

— Другая? — женщина зашипела, как разъярённая кошка. — Она вообще не от мира сего! О ней писали, что ее забрал Безымянный убийца! А теперь она вернулась, значит, и он тоже объявится скоро?!

— Не говори глупостей. Ее отравили её родственники травой забвения, чтобы заполучить наследство. Безымянный здесь не при чем. Это все байки.

Внезапно что-то мягкое коснулось моей ноги. Серый кот терся о мои лодыжки.

— Привет... — прошептала я, чувствуя, как его мурлыканье сливается с биением моего сердца.

Эскар вернулся бесшумно, как тень. За ним последовала его мать.

— Встань, душа моя, — голос жнеца был тихим, но в нём звучал приказ.

Когда он поднял мою руку, кольцо на моем пальчике вспыхнуло в свете огня, будто капля крови.

— Мама, взгляни хорошенько. Это — будущая госпожа Тамасви.

Лицо женщины стало белее известняковых стен.

— Эскар... ты знаешь, что за это будет? — её голос задрожал. — Орден Дахмы разорвет твою душу на части! А её... её назовут ведьмой за то, что вернула человечность жнецу! Ее сожгут на площади за это!

Эскар только усмехнулся.

— Пусть попробуют.

Когда женщина исчезла, хлопнув дверью кухни, он неожиданно рассмеялся — тёмным, бархатным смехом.

— С самого детства обожаю доводить её до кипения!

— Эскар... а ведь твоя мама права.

Но он лишь фыркнул, мотнув головой.

— Не думай об этом. Думай о хорошем.

Потом он повёл меня по дому, показывая комнаты своего юношества.

— А теперь — отдых, — Эскар открыл дверь в небольшую гостевую комнату, где кровать была застелена покрывалом с вышитыми чёрными розами. — Не волнуйся. После хереса за ужином моя мама станет... терпимее.

Его губы коснулись моего лба, оставляя после себя жгучий след.

Паутина имён

Платье Морин приятно облегало меня — бархатное, тёмно-зелёное, с вышитыми по подолу воронами. Оно пахло лавандой и чем-то горьким.

— Тебе идёт, — прошептал Эскар, проводя пальцами по моей талии. — Выглядишь как настоящая Тамасви.

Его мама, Люцилла, поставила на стол фамильное серебро с гравировкой в виде змей.

— Садитесь, — бросила она ледяным тоном.

Суп дымился, как болотные испарения. Люцилла подняла глаза — янтарные, как у кота, что крутился под столом.

— Эскар, — начала она медленно, — ты знаешь, что твоя сестра вчера приезжала ко мне? Она была в истерике.

— Что, очередной жених бросил?

— Нет. Скорее, она бросила кое-кого. В Туманном лесу.

У меня замирает дыхание, а Эскар медленно переводит взгляд на свою маму.

— Морин сказала, что ради твоего блага оставила одну баронессу в Туманном лесу... на верную гибель. Так как та барышня до смерти боится тумана больше всего в темноте. Каково же было моё удивление, когда ты привёл её в мой дом живой!

Тишина. Только часы стучали в такт моему сердцу.

— ...Это правда, Сандрина?

Эскар повернулся ко мне, его глаза потемнели до цвета мокрого пепла.

Я отставила тарелку.

— Да. Но я не хотела говорить тебе... Мы всё равно теперь вместе.

— Она хотела погубить тебя. Ты бы потеряла там рассудок. Ты это понимаешь? — он тихо вскипел.

Люцилла фыркнула.

— И ты всё ещё хочешь жениться на этой... особе? Ты сам сошёл с ума, сын.

Эскар резко встал, опрокидывая бокал.

— Я, может, и сошел. Зато я честен со своим безумством. А ты всю жизнь учила нас лгать и предавать! Морин — твоё отражение.

— А ты — свой отец! — зашипела Люцилла. — Он тоже бросался в огонь ради чужих женщин.

Стул грохнулся на пол. Эскар схватил кувшин с вином и швырнул его в камин. Стекло разлетелось, и на мгновение пламя стало синим.

— Завтра мы уезжаем. Навсегда.

Люцилла вскинула руки.

— Беги! Как всегда!

Она выбежала, хлопнув дверью так, что с полок посыпались сухие травы.

Эскар поднял уцелевший бокал, налил мне тёмного вина.

— Прости, — сказал он хрипло.

Я прикоснулась к его руке.

— Ты не виноват. Ни в чём.

Он опустился на колени передо мной, прижал лоб к моим ладоням.

— Я должен был защитить тебя. От леса. От Морин. Даже от неё...

Вино казалось кровью в бокале. Я сделала глоток — горькое.

— Завтра не будет ни леса, ни Дэсмура. Только мы.

Он поднял глаза — в них горело то самое синее пламя.

— Только мы, — повторил он, и это звучало как клятва.

В доме воцарилась тишина, лишь изредка прерываемая шагами Люциллы наверху. Эскар закурил у камина, дым клубился вокруг него, как туман в проклятом лесу.

— Она знала, — прошептал он. — Знала, что ты можешь потерять рассудок от страха перед туманом, и все равно оставила тебя там.

Я молча обняла его сзади, чувствуя ладонями, как его сердце бьётся в ровном ритме.

Где-то в углу зашипел кот, его глаза сверкнули в темноте. Завтра они тоже останутся здесь... вместе с призраками Дэсмура.

Эскар провёл меня по коридору, где портреты предков смотрели на нас с немым укором. Дверь в спальню Морин скрипнула, еле открываясь.

— Здесь никто не спит уже годы, — сказал он, проводя рукой по пыльному покрывалу.

Я села на кровать, чувствуя, как скрипят подо мной пружины.

— Эскар... как ты думаешь, куда исчезла Эльвира из гостевого дома? Она кричала... Значит, её кто-то настиг?

Он замер у окна, его силуэт чёрным пятном на фоне лунного света.

— Это нас большая не касается, Сандрина. Не думай об этом.

Я проснулась от того, что не могу дышать. Тёмная фигура нависла надо мной, мягкая, но неумолимая тяжесть прижимала подушку к моему лицу. Я билась, царапала пальцами, но сил не хватало — воздух заканчивался...

«Умираю... Если умру так, без контракта, то моя душа не сможет сменить мерность... Я просто исчезну».

И вдруг — грохот, крик, свет.

Эскар сбросил темную фигуру с меня, его руки сжали запястья Люциллы так, что та обмякла.

— ТЫ СОШЛА С УМА?! — его рёв разорвал тишину дома.

Люцилла, бледная, как сама смерть, задыхалась.

— Это... для твоего же блага!...

— Ты пыталась УБИТЬ её!

— Пока она пропадала, Безымянный убийца прекратил убивать и красть лица! Но теперь она вернулась — и он вернётся тоже! Он уничтожит всех, кто рядом с ней! — её голос дрожал, но в глазах горела фанатичная убеждённость. — Я должна была защитить тебя...

Эскар отпустил её, словно обжёгшись.

— Сандрина, мы уезжаем. Сейчас.

...

Мы скакали через лес, снег начал падать — густой, белый, как саван.

Эскар молчал. Я прижалась к его спине, дрожа от холода и остаточного ужаса.

— Ты... тоже веришь, что Безымянный замолчал из-за меня?

Он не ответил. Только сжал поводья так, что кони рванули вперёд.

Через час в снежной мгле показался силуэт — маленькая деревянная избушка, затерянная в горах.

Эскар соскочил с коня, его руки обхватили мою талию, поднимая меня. Я едва стояла, ноги подкашивались.

— В мороз заснуть легко, проснуться трудно, — прошептал он.

— А может, я хочу...

— Прекрати! — его рёв разнёсся по лесу, пугая ночных птиц.

Я вздрогнула.

— Согреться, Эскар... Я хочу согреться. Мне холодно.

Его лицо дрогнуло. Он снял с себя плащ, обернул меня в него, и мы вошли в охотничий дом.

Внутри было холодно, но хотя бы без ветра. Эскар разжёг огонь в камине, его руки дрожали — не от мороза, а от ярости.

Я села у огня, протянула к нему ладони.

Эскар подбросил дров в камин, языки пламени взметнулись выше, осветив его напряжённое лицо. Он нашел в шкафу старый меховой плащ и закутал меня в него, его пальцы коснулись моей шеи — и вдруг замерли.

— Откуда у тебя этот шрам?

— Что?

Он достал из кармана маленькое зеркальце, поднес его ко мне. В отражении, чуть выше ключицы, виднелся тонкий белый шрам — почти незаметный, но идеально ровный, как след от лезвия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я потрогала его пальцами.

— Я... не помню...

И тут — вспышка.

Мои зрачки закатились, ноги подкосились. Эскар поймал меня на лету, не давая голове удариться о пол.

— Держись, Сандрина... терпи... — его голос звучал сквозь нарастающую боль, будто из-под толстого слоя воды.

Мозг раскалывался на части.

Между волнами агонии я услышала собственный голос:

— Где мы, Эскар?... Что это за место? Почему мне здесь так плохо?

Эскар прижал меня к себе крепче.

— Граница Дэсмура и Туманной Пустоши. Здесь... забытые воспоминания возвращаются. Я не хотел везти тебя сюда, думал сразу в Аддермур, но эта вьюга...

Его слова растворились в новом взрыве сознания.

Церковь Будущего. Коллегия.

Епископ Морибундус — высокий, сухой, с глазами, как две черные дыры в черепе.

— Владыка избрал тебя на роль своей жены в Новом Порядке нашей мерности...

Лезвие блеснуло у моей шеи. Чёрная вода бассейна, где плавали лица девушек — все те, кого убил Безымянный. Серые рясы склонились вокруг, шепчущие молитвы на языке, который забыт.

— Сандрина!

Эскар тряс меня за плечи. Я вернулась в охотничий дом, в его объятия, с истиной на губах:

— Я знаю, кто Безымянный убийца...

Жнец замер.

— Кто?

— Не один человек. Их несколько. Морибундус и его культ. Они убивали девушек через Опаляющие Зеркала — забирали лица... и души. Десять невинных душ... чтобы открыть портал для своего Владыки в эту мерность.

Эскар мягко убрал волосы с моего лба.

— Ты вся горишь...

— Нет! Послушай меня, пожалуйста...

Я застонала и он замер в тягостном молчании, его пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

— Но зачем им нужна была ты? — голос его был низким, будто сквозь зубы.

Я отвела взгляд, чувствуя, как по спине пробежал холодный след.

— Я... обещана ему. Морибундус сказал, что стану женой их Темного Повелителя.

Тень пробежала по лицу жнеца. Челюсть напряглась так, что выступили скулы.

— Не станешь.

Внезапно перед моими глазами всплыла газета — та самая, из его квартиры со списком всех жертв.

Я резко выскользнула из его хватки, бросилась к камину, где дрожащий свет выхватывал из тьмы квадрат пыльного пола. Упала на колени, пальцы судорожно стали чертить по поверхности.

— Что ты делаешь?

Эскар шагнул ко мне, но я уже не слышала его.

— Десять... должно быть десять... — шептала я, выводя буквы. — Он не остановился. Просто ждал... Когда на меня напал культ, у них было восемь. Не хватало двух...

Голова кружилась, но руки продолжали двигаться сами, будто ведомые чужой волей.

Эскар схватил меня за плечи, поворачивая к себе.

— Сандрина, ты в бреду!

— Нет! Отпусти!

Я вырвалась, продолжая писать.

Одна за другой появлялись имена:

Дамира Милай

Амина Дебор

Нива Каспий

Ирта Сахвара

Шавира Каракурт

Вадея Эль

Оина Айна

Рада Ранидай

Орис Таврия

Нора Решид

Сначала смысл ускользал от меня. Просто список... просто буквы...

И вдруг — сквозняк. Холодный ветерок из-под двери коснулся написанного, оставив лишь заглавные буквы.

Д... А... Н... И... Ш... В... О... Р... О... Н

Мир вокруг будто перевернулся.

— Даниш... — прошептала я, чувствуя, как сердце замирает.

Это было Его имя. Того, кого они ждали. Того, чье пришествие готовил культ, собирая невинные душы в жертву ему. Темного Повелителя из древних пророчеств.

Темное переплетение душ

Я запрокидываю голову, и Эскар ловит меня, прижимая к груди. Его пальцы скользят по моим, счищая пыль с моих рук тряпкой.

— Я была им нужна... — мой шёпот звучит как предсмертный хрип. — Это не была трава забвения, Эскар. Они использовали мёртвую воду... чтобы вырвать мою душу из этого мира и переместить в другой. Там меня ждал Он. Их Владыка. Ради него убивали и там. Десять невинных. А я... я стала ключом. Они послали меня в ту мерность, чтобы из-за меня Он перешёл сюда. В Дэсмур. Он придёт... из-за меня...

Тряпка падает на пол с глухим шлепком. Эскар перестаёт вытирать мои руки.

— Тебе нужно держаться от меня подальше, — я сжимаю его рубаху, чувствуя, как дрожу. — Я боюсь за тебя.

— Бредни, — он хватает меня за подбородок, заставляя встретиться взглядом. — Никакой Темный Владыка не придёт за тобой. Это сказки для одурманенных благовониями сектантов.

— Нет! — я вырываюсь, отталкивая его. Раз. Два. Пока его спина не ударяется о стену. — Что-то ужасное случится, я чувствую это!

Но Эскар... смеётся. Глухо, с хрипотцой.

— Ты можешь отталкивать меня хоть тысячу раз, Сандрина. Но я буду лишь прижиматься ближе.

Замираю, глядя прямо в его глаза. Взгляд скользит к его кольцу на моём пальце. Я киваю.

Эскар оценивающе смотрит на меня, затем опускается у камина, закуривая. Я же начинаю бродить по дому. Он огромен. Тихо изучаю интерьер, и это, похоже, сводит его с ума.

— Хватит! — жнец вскакивает, хватает меня за плечи и усаживает на диван. Но вдруг сам сгибается пополам от боли.

Я ловлю его, снимаю перчатку с правой руки — и замираю. Теперь она тоже не пуста. Как и на левой, линии жизни проступают на ладони, обжигая плоть, будто выжигаемые невидимой иглой.

— Боже...

Я мчусь на кухню, смачиваю полотенце в ведре и оборачиваю им его руку. Целую каждый палец. Эскар молча наблюдает.

— Спасибо.

— ...Что это значит, Эскар? Эти линии. Ты можешь их прочесть?

Он молчит. Угрюмо. Тишина.

Я опускаю глаза на его ладонь.

— Я... кое-что вспомнила. Должно быть, из-за близости к Туманной Границе. Теперь я знаю, где была все эти пять месяцев. Там... для меня прошло пять лет. И я прожила их, Эскар. Полностью.

Он поднимает на меня взгляд. И я рассказываю.

— Этот шрам... — касаюсь шеи. — Он заставил меня вспомнить. Я не помню название города, где проснулась, но он был прекрасен. Не как наш серый Дэсмур. Там я тоже была баронессой... но под другим именем. У меня там был жених. Я любила его. Всей душой.

Эскар мрачно прищуривается, но бледнеет, когда я продолжаю:

— И это был ты. Ты, но под другим именем. В другом времени. Теперь я знаю — это была твоя душа. А потом... я потеряла тебя. Мои родственники там, как и здесь, хотели продать меня замуж как можно скорее.

Вижу, как пальцы жнеца сжимают подлокотники кресла, а глаза темнеют.

— Он... тот, за кого меня хотели отдать, сделал со мной ужасные вещи. Но меня спас один человек. Богатый. Влиятельный. А потом... я полюбила его. Мы поженились. Прожили вместе пять лет.

Слёзы катятся по моим щекам, я наспех смахиваю их рукавом.

— ...Я носила его ребёнка, когда на меня напали... Упала в реку и очнулась уже в Дэсмуре.

Эскар нем. В его глазах — тихая ярость похожая на безумие.

— ...Ты всё ещё любишь его?

Я вздыхаю и печально улыбаюсь. Подхожу, беру его ладонь и прижимаю к своей щеке.

— Сколько бы ни было красочных иллюзий... я никогда не променяю эту серую реальность с тобой. Разве ты не понимаешь? Всё связано.

Жнец замирает, морщинка на его лбу разглаживается.

— Теперь я верю: время существует только для тех, кто думает, что смерть — это конец. — шепчу я. — Для нас... его нет. Смерть — лишь смена оболочки. Душа внутри всегда одна. Она просто забывает. Потому что так легче. Если помнить все, можно лишиться рассудка.

Мои пальцы скользят по его скулам и лбу. Он устало закрывает глаза и я шепчу ему прямо в губы:

— Неважно, где мы, Эскар, какие имена носим и что нас ждёт впереди. Ты... всегда будешь единственным, к кому моя душа будет стремиться.

Наши губы встречаются — не поцелуй, а поглощение. Эскар впивается в меня, как утопающий в последний глоток воздуха. Его зубы зажимают мою нижнюю губу, язык — горячий и влажный — проникает глубже, будто хочет вырвать признание прямо из гортани. Я чувствую вкус дыма и железа: он курил у камина, кусал собственные губы, пока ждал.

Дрожащими пальцами начинаю развязывать его рубашку. Шёлк падает на пол.

И я вижу их. Глубокие рубцы на спине — следы плети с шипами. Старые шрамы белеют, как молнии на ночном небе, свежие ещё розовеют по краям.

Касаюсь самого длинного, идущего от лопатки к пояснице.

— За доступ в хроники под Атриумом, — его голос ровный, спокойный. — Там хранятся гримуары смены мерностей. Плата за вход — боль. Чем дольше читаешь, тем сильнее бьют стражи.

Я прижимаю губы к шраму у позвоночника, скользя пальцами по его ребрам.

— Маленькая цена, — он поворачивается, ловя моё запястье. — Чтобы разорвать контракт смерти по твою душу.

— ...Ты что-то отдал взамен?

Жнец разжимает ладонь перед моим лицом. Линии жизни теперь горят на обеих руках — багровые, как раскалённая проволока.

— Перед тобой больше не жнец. Теперь твоя душа под печатью. Неприкосновенна для жатвы. Никто не сможет заказать твою смену мерности.

Я закрываю глаза. Он отдал свои способности. За меня.

— Одно не понимаю, — вдруг говорит Эскар, проводя пальцем по моей щеке. — Когда мы встретились, любое касание жгло меня. Уверен, тебя тоже. Ты знаешь почему?

— ...Потому что ты должен был меня ненавидеть, — я целую его ладонь, где пульсируют новые линии. — В тот день в "Чёрной Лилии"... Ты не помнишь? Я упала в обморок, едва увидев тебя.

Его брови взлетают.

— Это была ТЫ?!

— Да... Я молилась в руинах на Туманной Границе. Просила древних вернуть мне погибшего жениха, — мои пальцы вплетаются в его. — Прошло много времени... Я думала, меня не услышали. Пока не почувствовала схожую энергию. Его энергию. Ты изменился. Точнее, тебя изменили. Но я узнала твои глаза. Не сразу... Но узнала. Попросила родственников разослать объявления в газету насчет работы секретаря. Отвергла десятки кандидатов. Пока наконец-то не пришёл ты... Но ничего не помнил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Эскар застывает.

— Микаль... — он пробует имя, как слепой — незнакомый предмет. — Третий дом Совета Восьми. Твой... жених.

Я киваю, глотая слёзы.

— Мы должны были пожениться. Но на одном ужине в нашем особняке... что-то случилось. Ты вернулся из кабинета дяди бледным, будто видел саму смерть. А через три дня тебя нашли в Туманном лесу. Мертвым.

Эскар замер, его глаза — два ледяных осколка в полумраке — впились в меня с немым ужасом.

— Как?... Как это возможно?

Я шагнула ближе, касаясь его щеки.

— Я не знала, как заставить тебя вспомнить. Ты забыл меня... полностью. Но чем чаще мы касались друг друга, тем ярче и болезненней вспыхивали мои воспоминания. А ты... — мой голос сорвался, — ты оставался пустым. Как будто кто-то выжег тебя изнутри.

Он резко отвернулся, сжав кулаки.

— Когда это случилось? Когда ты нашла его в лесу?

— ...В ту самую ночь, когда ты стал Жнецом, Эскар.

Тишина. Потом — глухой стон, когда он уронил лицо в ладони. Его плечи дернулись, будто под невидимым ударом.

— Я... всегда чувствовал, что что-то не так, — его голос пробивался сквозь пальцы. — Не помню ни одного детского воспоминания. Только туман. И эта... эта ложь про отца, которого "стерла система" за непослушание.

Он поднял голову, и в его глазах заплясали отражения нашего прошлого.

— Люцилла... она ведь тоже не моя настоящая мать?

Я молча кивнула, обхватывая его руки. Они дрожали, как у загнанного зверя.

— Знаешь... Когда я встретила Микаля, то сразу поняла — это судьба. — я закрыла глаза, позволяя воспоминаниям затопить меня. — Мы должны были пожениться. Я жила в его особняке — ты же был одним из Восьми, помнишь? Третий дом Совета. Но мои родственники... — горькая усмешка, — они не могли позволить мне получить наследство и такое влияние.

Эскар (нет, Микаль) напрягся, слушая.

— На том злополучном ужине... они "благословили" нас. Согласились провести нашу свадьбу в их поместье. Ты тогда играл в карты с моим дядей. А когда я вернулась... — мой голос дрогнул, — ты был белее мрамора. Сказал только: "Пойдём отсюда". Я узнала всю правду только из твоего дневника. Сожгла его потом... чтобы никто не нашёл.

Эскар резко вскинул голову.

— Ты помнишь, что там было?

— Я запомнила все, но когда сожгла... Было сложно вспомнить. В этом-то я и просчиталась. Меня годами травили травой забвения в моем же доме. Но... ты помнишь ту дверь, которую я искала в поместье?

— К которой любой ключ подходит?

— Да... Так вот это была не дверь. Она... существовала лишь в моей голове, но и это я поняла не сразу. Только с твоими касаниями к моей коже. Только с болью, что приносили те воспоминания. Я вспомнила все записи в твоем дневнике.

Дневник Микаля Дес Люмингольда

2 Октября.

Сегодня родственники Сандрины наконец дали согласие на наш брак. Я видел, как Сандрина сияла за столом, её смех звенел, как хрустальные колокольчики в часовне. Но теперь я пишу это в их библиотеке, дрожащими руками. От ярости и отчаяния.

Оберон и Тимадра пригласили меня в кабинет после карточной игры. Вино внезапно стало горчить.

«Ты знаешь, почему Сандрина так часто болеет?», — спросила меня её тётя. — «Почему не выносит солнечного света?».

Они рассказали мне историю, от которой кровь застыла в жилах. Отец Сандрины ушёл на войну не из долга — он ненавидел семью. Мать умерла от болезни. А Сандрина...

«Мы растили её, как свою», — сказал мне её дядя, разложив передо мной документы. — «Наследие древнего рода по праву переходит к ней, когда ей наступит двадцать пять. Но состояние Лорелеев слишком велико, чтобы доверить его девушке с... такой хрупкой психикой».

И тогда я понял. Они травили её. Два года подмешивали в еду траву забвения и капли ночной цикуты. Ждали, когда врачи признают её недееспособной и аннулируют права на наследство. Но я "испортил" их планы — в моём поместье Сандрина начала выздоравливать без ежедневной дозы яда, что давали ей родственники.

«Сегодня за ужином она получила смертельную дозу», — заявила Тимадра положив передо мной какой-то контракт. — «Подпишешь — спасёшь её. Откажешься — через час будешь целовать её труп».

Я видел её через витражное окно кабинета. Сандрина бледнела на глазах, бродя по саду в поисках меня. Она звала меня, а потом... Кровь. Алая, как лепестки роз на её свадебном платье, хлынула у неё изо рта. Она упала на колени, стирая её рукавом — будто это можно было скрыть.

3 Октября.

Атриум Совета Восьми. Здесь воздух пахнет ладаном и гнилью.

«Ты понимаешь условия?», — голос Первородного Жнеца звучал из-за чёрной занавеси. — «Твоя душа станет вечным серпом. Ты не сможешь больше перерождаться, как все люди. Память о прошлых жизнях — станет пеплом. Но её яд нейтрализуется. Ты отдаешь свой свет души за то, чтобы выжила та девушка, что была отравлена».

«Я понимаю и принимаю условия контракта», — прошептал я тогда.

Я расписался. Когда перо коснулось пергамента, кто-то за спиной тихо прошептал: — «Они хотят сделать тебя жнецом, чтобы стереть память твоей вечной души напрочь. Они боятся того, что произойдёт, если вы останетесь вместе...».

Последняя запись дневника гласила:

«Сандрина... Любовь моя. Если ты найдёшь эти страницы, знай: Твои родственники — безвольные марионетки. Кто-то в Совете Восьми дергает их за нитки. Нас пытаются разлучить не из-за денег и власти. В наших душах есть что-то... опасное для них. Я стану Жнецом, но... (Далее текст смыт, будто страницу окунали в воду. Видны лишь отрывки:) ...«ищи дверь в западном крыле...», «...не пей чай, что подает тебе служанка...», «...когда все вспомнишь — беги... если они узнают, что ты вспомнила меня...».

P.S. Ветер за окном воет, как голодный зверь. Скоро я забуду даже своё имя. Но не тебя, Сандри. Никогда не тебя.

Подпись превратилась в кляксу, будто руку автора дёрнули в последний момент.

Сандрина

сейчас

— ...Я все постепенно вспомнила. И когда культисты схватили меня... их епископ сказал, что это я убила моего жениха. Что я — убийца. Сначала я не поняла значение их слов. Думала, они ничего о нас не знают, что так запугивают меня. Но... Они были правы. Один из нас всегда умирает, когда мы вместе, Эскар, — мои пальцы сжали его рукав. — Неважно, в каких телах, в каких жизнях. Наше время... всегда коротко. Потому что кто-то... — мои слёзы капали на его руки, — всегда будет пытаться разлучить нас.

Он схватил меня за подбородок, заставив встретить его взгляд.

— ...Ты уже знаешь кто?

— Те, кто сделал тебя Жнецом, чтобы стереть всю твою память о прошлых жизнях со мной. Те, кто отправил меня в другую мерность, как можно дальше от тебя. Но даже там мы были когда-то вместе. Они боятся... чего-то, что случается, когда мы вместе.

В камине с треском рухнуло полено, осыпав нас искрами. Но в его глазах горело куда более опасное пламя.

— Значит в этот раз они окончательно просчитались. Их играм придет конец.

Не вопрос. Не сомнение. Утверждение.

Я устало кивнула, прижимаясь к его груди. За окном тьма сгущалась, готовясь к бою.

— ...Я знаю что делать, Сандри.

Я ощутила, как его пальцы сжали мои — так крепко, будто он пытался впечатать себя в мою кожу. Эскар нагнулся, начиная шептать мне на ухо.

— Оставить друг друга?... — прошептала я, не веря тому, что только что услышала от него.

Эскар кивнул, его глаза — два уголька в полумраке — отражали пламя камина.

— Да. Это единственный способ обмануть саму Систему. Они поверят, что мы ненавидим друг друга... что больше не боремся за нашу любовь.

Я резко вдохнула, все внутри клокотало.

— Но как? В Атриуме они проверят наши чувства, наши воспоминания!

Он провёл рукой по моей щеке, и его голос стал мягким, как шёлк.

— Есть один способ. Но... он сравним только со смертью. Я знаю, что может временно стереть нашу память.

— Временно?... — моё сердце забилось быстрее. — Значит... мы вспомним друг друга потом?

— Вспомним. Но не сразу.

— Нет, Эскар. Я не хочу этого. Может, это и кажется единственным выходом сейчас, но... Мы не обязаны идти только этим путём, правда? Где-то же есть множество дверей в конце туннеля... Мы найдем другой выход. Без стирания памяти, без перехода в другую мерность.

Он наклонился ко мне, и его губы коснулись моего виска — горячие, влажные.

— Сандри... Если мы не сделаем этого, один из нас точно умрёт. Они сделают все, чтобы это случилось. И так снова и снова. Это бесконечный круг: находить друг друга, терять, страдать. Это ад. Но мы можем перехитрить его... и сбежать навсегда.

— ...Куда? Куда отсюда можно сбежать от них?

— Если пересечь все восемь земель их владений, там будут врата в туманную пустошь. Туда за нами никто не кинется. За вратами они не способны действовать. Но сначала нам нужно заставить их поверить, что мы отказались друг от друга. Что мы все забыли и готовы играть по их правилам и подчиняться. Ты готова, Сандри?

Я закрыла глаза, чувствуя, как слёзы катятся по щекам.

— Что нам нужно сделать сейчас?

— У Туманной границы, рядом с горами, есть река. Лета. Если мы окунёмся в её воды и сделаем глоток... наши воспоминания исчезнут.

— Я готова. Отправимся на рассвете.

...

Огонь в камине трещал, отбрасывая золотистые блики на наши переплетённые тела, словно пытаясь запечатлеть каждый миг этого последнего танца.

— Открой глаза, Сандри, — его голос прозвучал как шёпот, смешанный с треском поленьев, и я почувствовала, как его пальцы нежно скользят по моим векам. — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня.

Я улыбнулась, не открывая глаз.

— Зачем? Я помню тебя даже с закрытыми глазами. Даже в кромешной тьме буду знать каждый кусочек твоего тела. Потому что это ты...

— ...Пожалуйста, Сандри.

Когда мои ресницы дрогнули, я увидела его лицо — озарённое пламенем, с тенью неизбывной тоски в глубине зрачков.

— Сейчас всё иначе, — прошептал Эскар, касаясь моей щеки. — Ты же знаешь, что глаза — зеркало души. И именно поэтому... я больше не могу оставаться в здравом уме, не ощущая твоего взгляда. — его дыхание стало прерывистым, губы обожгли мою шею. — Я жажду прикоснуться к тебе, и я могу... но зная, что не смогу больше касаться твоей души через эти глаза... это разрушает меня изнутри.

И тогда он прикоснулся ко мне губами так, будто пытался впитать каждую молекулу моего существа. Его пальцы исследовали каждый изгиб моего тела с благоговением первооткрывателя, а язык оставлял следы, подобные опалённым страницам древнего манускрипта. Это не было просто страстью — это было паломничество, где каждое прикосновение становилось молитвой. Моё тело трепетало не от простого удовольствия, а от осознания — это он, только он, единственный, кто знает, как заставить мои нервы петь хоралом экстаза. Когда его ладонь скользнула ниже, я вцепилась в ковёр, ощущая, как вязкие узоры впиваются в мои пальцы, а в горле рвётся стон, смешанный с его именем.

Огонь в камине бушевал, отражаясь в каплях пота на его спине, когда он вошёл в меня медленно, с почти невыносимой нежностью. Мы двигались в ритме, который знали лишь мы двое — как два крыла одной птицы, обречённой на падение. Его глаза не отрывались от моих, и в них я видела отражение всего: первых поцелуев в садах моего поместья, наших споров об извечном, ночей, когда мы прятались от мира в каминном свете его квартиры. С каждым движением я чувствовала, как время растягивается, будто сама вселенная замедлила ход, чтобы подарить нам ещё один миг вместе.

Когда волны наслаждения накрыли меня, я закричала — не от боли, а от щемящей красоты этого мгновения, где блаженство граничило с мукой предстоящей разлуки. Эскар прижал меня к себе, когда дрожь экстаза ещё не отпустила наши тела, и его губы прошептали в мои спутанные волосы: «Ты обязательно найдёшь меня, когда воспоминания вернутся. Я уверен. Даже если мы опоздаем на тысячу лет. Мы все равно вернемся друг к другу».

В его голосе звучала не надежда, а знание — твёрдое, как сталь, и древнее, как звёзды над нами. Я прижала ладонь к его груди, чувствуя, как бьётся его сердце, и кивнула, не доверяя своему голосу.

В последний раз наши губы встретились в поцелуе, который был одновременно прощанием и клятвой — клятвой, высеченной не в камне, а в самой ткани времени.

Остатки запретной любви

Рассвет размыл очертания леса, превратив деревья в призрачные силуэты. Мы стояли у реки, где вода казалась жидким серебром, смешанным с пеплом. Эскар притянул меня к себе, и его поцелуй был горьким, как полынь — последний глоток памяти перед забвением. Я смотрела в его глаза, и слёзы катились по моим щекам, оставляя солёные дорожки. Он поймал их пальцами, словно пытался сохранить даже это.

— Сандри... Я хочу сказать тебе слова, которые никто не может произнести во всех Восьми Туманных графствах... — начал он, но я перебила, выдохнув:

— Я люблю тебя.

Он замолчал. На мгновение его веки сомкнулись, будто он впитывал звук этих трёх слов, а затем обнял меня так крепко, что воздуха стало не хватать.

Его шёпот обжёг ухо:

— Я люблю тебя... Моя баронесса. Прощай.

Река Лета лежала перед нами, серая и безмолвная. Мы разошлись без оглядки — он зашагал в сторону леса, я — к городу.

Я вошла в воду, ощущая, как холод обволакивает кожу. Один вдох — и я нырнула в мутную глубину. Вода сомкнулась над головой, унося с собой всё: его улыбку, тепло его рук, даже боль от расставания.

Когда я вынырнула, на берегу уже стояли всадники — десятки черных лошадей в доспехах, с эмблемой уробороса на плащах.

— ...Кто вы? — прохрипела я, вытирая лицо.

Мне протянули руку, помогли выбраться. Без лишних слов меня подвели к карете, где за занавеской из чёрного бархата сидел мужчина в мундире с серебряными застёжками. Его пальцы перебирали документы с печатями змеиной цифры восемь.

— Марцелл ван Дейк, Главный Инквизитор по делам Великих Восьми Домов, — представился он, даже не подняв глаз. — Ваше присутствие здесь... неожиданно.

— Что вы здесь делаете? — спросила я, но он лишь поднял бровь.

— Лучший вопрос — что делаете здесь Вы у Туманной границы, баронесса Лорелей?

Я нахмурилась. В голове — пустота.

— ...Я?

— Вы — Сандрина Лорелей, единственная наследница Пятого Дома. Должен вам сообщить темную весть. Сожалею, но ваши тётя и дядя были убиты мятежниками вчера ночью по дороге из Ониксмира в Дэсмур. Столица на грани бунта, и Совету Восьми нужен ваш голос в Атриуме, чтобы удержать равновесие.

Он говорил чётко, как читал бы доклад. Карета тронулась, а я смотрела в туман за окном, сжимая кулаки.

Странно... Я не помнила ничего. Ни убитых тёти и дяди, ни своего детства, ни титула, ни даже того, как выглядит Пятый Дом. Но сквозь пелену в голове всплыла лишь одна догодка: память была стерта намеренно.

Я не знала, что где-то в этом тумане леса, под сенью деревьев, шёл человек, который тоже ничего не помнил... но чьё сердце вечно билось и будет биться в такт моему.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Колесо и Забвение

Всего на несколько часов — но хотя бы здесь, в царстве теней, я могла забыть, что вокруг лишь холодные стены и шепот заговорщиков. А теперь… теперь я засыпаю, чтобы вернуться к тебе.

Кто ты? Я не знаю. Но ты — единственное, что осталось рядом в этом проклятом месте. Я чувствую твой взгляд, когда брожу по ночным садам, когда плачу в подушку от одиночества. Если ты слышишь меня… Пожалуйста. Я так устала.

Чёрное платье, как смоль, облегает мои плечи. Ткань тяжела — будто впитала всю скорбь этого утра. Сегодня хоронят дядю Оберона и тётю Тимадру.

«Мятежники», — сухо сообщил мне Главный Инквизитор по делам домов аристократов неделю назад. — «Их карету атаковали на пути в Дэсмур».

Но я видела их тела сегодня утром. Слишком чистые разрезы на шеях. Слишком… профессиональные.

В зале собрались все: аристократы в траурных вуалях, советники с каменными лицами. И среди них — Виола, моя кузина, чьи глаза всегда сверкали презрением ко мне. Но сегодня…

— Сандри… — её голос дрогнул. Она сняла вуаль, и я увидела слёзы. Настоящие.

— Виола… Как ты?

— Они были… Я… я не знаю, что теперь делать, — прошептала она, сжимая мои руки. — Прости их. За всё… Если сможешь. И меня. Тоже прости.

Её муж, господин Артель, молча увел её, оставив меня в одиночестве.

Я обвела зал взглядом. Где же мои братья? Они гостили у тетушки Леи все это время, но должны были вернуться сегодня к обеду.

Выследив служанку, хватаю её за руку.

— Анатель? Ималдин? Где они?

— Их… их же час назад увезли в Мандирский Храм, миледи. Для… благословения.

— Что?… Какого ещё благословения?

— Не знаю, миледи. Но то были люди с эмблемами Ордена Дахмы. Я думала, что Вас уведомили об этом.

Траурная процессия двинулась в сад. И тут — чья-то рука резко дёрнула меня в сторону, в тень кипарисов.

— Тише, дитя моё… — шепнул старческий голос.

Я резко обернулась, вглядываясь в незнакомца.

— …Вито?!

Мой старый дворецкий, лицо которого я не видела годами стоял перед мной.

— Я пришел предупредить. Совет Восьми решил связать близнецов с Колесом Времени. Сделать их… Нетленными. Забрать их годы и сделать их взрослыми.

— …Что?!… Зачем?

— Так они смогут учесть их голоса в Атриуме в Ночь Черного Солнца. Они не могут ждать их полноценного взросления. Совет собирает голоса всех Великих Домов туманных земель. По пророчеству, первое пришествие их Владыки уже близко. Они торопятся набрать побольше слуг для него.

Мое сердце сжалось, как в тисках.

— Нет… только не это. Я думала, этого уже не делают со времен Черного мора.

Колесо Времени… Семь зажженных спиц, семь Эпох. Оно ткёт Великий Узор, определяя прошлое, настоящее и будущее. Нетленные — те, кого Колесо избирает, чтобы следить за соблюдением Узора. Они могущественны, Колесо дает им силы… но они забывают каждый свой прожитый год. С каждым поворотом Колеса их воспоминания стираются, а годы прибавляются. Они становятся пустыми сосудами, исполняющими волю системы.

— Мы должны остановить церемонию, — Вито сунул мне обсидиановый кинжал. — Пойдём скорее.

Мы перехватили экипаж, отправляясь на окраину города. Через час мы уже бежали к Мандирскому Храму, где вовсю лился хорал монахов. Где моих братьев готовили к забвению и мгновенному взрослению.

Я не позволю. Даже если ради этого придётся сжечь весь этот проклятый Храм.

Вито остановил меня у самых ворот, его голос — шёпот, смешанный с тревогой:

— Слушай внимательно, дитя. В храме три круга: внешний — для огнепоклонников, средний — для жрецов, внутренний — где проводят церемонии. Близнецов уведут во внутренний круг, где находится Святилище Колеса, под алтарём. Там будет семь чаш с огнём на спицах Колеса — погаси их, и ритуал прервётся.

— Как я войду внутрь незамеченной?

— Переоденься. Схвати одну из служительниц, скажи, что новенькая. Но будь осторожна — твои белые волосы… они слишком заметны.

Кивнув, я поспешила внутрь, стараясь не забыть о плане действий.

Я поймала девушку в красных одеждах, её лицо скрывала полупрозрачная вуаль.

— Я… новенькая. Мне нужна форма.

Она окинула меня взглядом, задержавшись на моих волосах и бледном лице.

— Кто тебя нанял? Ты же похожа на призрака. Но ладно… и такие нам нужны.

Она принесла мне наряд: длинный рукав из чёрного шифона, обвивающий тело, как дым, и пояс с символами огня. Лицо скрыла маска с позолотой.

Едва я вышла в зал среднего круга, как меня схватили за запястье другие танцовщицы, увлекая в танец.

— Ты! Танцуй для Атарвана-Сахиба!

Главный проповедник, восседающий на троне из обожжённого дерева, наблюдал за пиром. Его титул звучал как "Голос Вечного Пламени", но глаза были холодны, как лёд.

Зал утопал в алом свете. На столах — гранаты, разломанные, как сердца, и вино, густое, как кровь. Жрецы спорили о "чистоте будущего", купцы шептались о недавнем "бунте в Дэсмуре".

— Совет Восьми стал слишком слаб, — бормотал какой-то старик с опалённой бородой.

— А Церковь Будущего все сходит с ума и требует новых жертв для своего вымышленного Владыки, — отвечала женщина в золотых перчатках.

В центре зала в кругу сидел юноша с пепельными волосами, склонившись перед троном. Его запястья были исчерчены рунами-наручниками.

— Разве я не служил вам верно? — его голос звучал сухо, ложась поверх какофонии. — Весь этот век я исполнял ваши приказы. Взамен просил лишь одного. Одну единственную вещь.

— Ты просишь невозможного, — ответил Атарван. — Ожерелье даётся тебе на часы, не навечно.

— …А если я добьюсь большего?

— Город вне нашей власти. Мы не сможем контролировать тебя вне храма.

— Получается, ваши обещания были пусты?

И тут… тот юноша отрешенно посмотрел на меня. В его взгляде, как мне почудилось, вспыхнула вспышка узнавания. Улыбка, быстрая, как язычок пламени.

Неужели, он только что улыбнулся мне? Хотя… Он, наверняка, подумал что я какая-нибудь знакомая ему танцовщица.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я танцевала, приближаясь к арке, за которой был узкий проход, освещённый оранжевыми лампадами. Последнее, что я увидела — золотые глаза того юноши, следящие за мной до конца.

Кто же ты такой?… Но ответа не было. Только музыка бубнов отражалась от стен, когда я скользнула в темноту коридора.

Тени внутреннего круга сгущались, словно живая ткань, обволакивая колонны зала. Я прижалась к холодному камню, чувствуя, как сердце бьется так громко, что, казалось, его услышат даже мертвые. Воздух был пропитан запахом ладана и чего-то древнего, затхлого — как будто само время здесь истлело.

Нетленные, закутанные в черные балдахины, двигались в ритме незримой мелодии, их голоса сливались в монотонный гул.

— Колесо Хаоса, прими нас, твоих Нетленных слуг! Века приходят и уходят, и вновь возвращаются, когда Колесо вращается!

Их слова вибрировали в воздухе, как предсмертные стоны. В центре зала, на полу, простиралось само Колесо — огромное, с семью золотыми спицами, каждая из которых заканчивалась чашей, наполненной живым красным огнем. Оно уже начало вращаться, медленно, неотвратимо, и пламя в чашах вспыхнуло ярко-алым.

Между спицами стояли два маленьких гроба из мрамора.

Мои братья…

Нетленные подошли к ним, их иссохшие руки скользнули по крышкам, отодвинули их. Внутри лежали Ималдин и Анатель — бледные, почти прозрачные, как восковые куклы. Один из монахов поднес к их губам кубок с чем-то темным, густым. Братья зашевелились, их глаза открылись — пустые, безжизненные, пока не упали на кольца, которые им протягивали Нетленные монахи на позолоченных подносах.

Ималдин схватил первое — золотистое, с желтым камнем, внутри напоминающим змеиный глаз.

— Это мое, Анатель! Я уже на него глаз положил. Красивое!

— Будь осторожен со своими желаниями, сын мой, — прохрипел один из монахов, но мой брат лишь усмехнулся, сжимая кольцо в кулаке.

Анателю досталось второе — темно-красное, как зерно граната. Он смотрел на него с немым ужасом, словно видел в нем что-то, чего не видели остальные.

И тогда Нетленные начали свой ритуал. Их голоса взметнулись ввысь, сливаясь в единый вопль, а Колесо ускорилось. Пламя в чашах вспыхнуло ярче, и я увидела, как тела моих братьев начали меняться. Их детские черты истончались, вытягивались, кожа покрывалась тенями взрослых морщин. Они забирали их годы. Делали их старше.

Я не могла больше ждать.

С криком я выскочила из-за колонны и бросилась к Колесу. Ноги подкашивались, будто кто-то высасывал из меня жизненные силы с каждым шагом.

Я дотянулась до первой чаши — и опрокинула ее.

Огонь погас с шипением, но Колесо не остановилось. Голову пронзила жгучая боль, мир поплыл перед глазами. Я услышала, как Нетленные завопили — не от гнева, а от ужаса.

Что-то вошло в зал.

Я едва успела повернуться, как хлынул ослепительно-белый свет, заливая собой все вокруг. Он был настолько ярким, что обжигал кожу, но не теплом — холодом, пронизывающим до костей.

Нетленные падали на колени, их черные одежды вспыхивали, как бумага, обнажая иссохшие тела. Они кричали, но их голоса тонули в реве света.

Я бросилась к братьям. Ималдин стоял, широко раскрыв глаза, и смотрел прямо на этот свет. Из его век струилась кровь, но он не моргал, словно был загипнотизирован. Анатель закрывал свое лицо ладошками и кричал. Впервые в жизни. Его голос — чистый и звонкий, разрывал тишину, как колокол.

Я схватила их за руки и потащила прочь.

Последнее, что я увидела перед тем, как выбежать в коридор, — отражение в разбитом кубке с вином. Белый свет медленно двигался по залу, обтекая алтарь и само Колесо, Нетленные падали перед ним, как скошенные колосья.

А потом я почувствовала запах. Жасмин. Сладкий, удушающий, как воспоминание, которое я никак не могла вспомнить.

Мы бежали из храма, не оглядываясь больше.

…

Прошел месяц. Месяц бессонных ночей, когда я металась между лекарями, которые лишь разводили руками, глядя на выжженные глаза Ималдина.

«Роговица полностью уничтожена», — твердили они, и каждый раз я сжимала кулаки, чувствуя, как ненависть к Нетленным прорастает в моей груди корнями из стали.

Анатель, хоть и лишился части детства, теперь мог говорить. Слова давались ему тяжело, будто язык был чужим, но он пытался. Ималдин же… Он больше не видел. Но странным образом чувствовал больше, чем раньше. Его пальцы научились читать шероховатость стен, а уши улавливали мои шаги за три коридора.

Сегодня, на закате, я ездила в центр Дэсмура — подписывать бумаги. Наследство Лорелей. Древний род, чье имя теперь лежало на моих плечах. Через месяц, в Ночь Черного Солнца, Совет Восьми будет выбирать новых представителей от столиц графств. И я собиралась стать им.

После бесконечных печатей и пергаментов я зашла в Башню Молчания. Здесь, среди серых стен, где даже эхо боялось нарушить покой, я пила кофе и слушала тишину. Она была густой, как смола, и такой же липкой.

Но когда я вышла на улицу, что-то позвало меня. Мои ноги сами понесли меня через сумеречную площадь, к Капелле Церкви Будущего. Ее колоннады вздымались к небу, словно пальцы мертвеца, цепляющиеся за последний луч света.

И тогда я наконец увидела то, что меня звало.

Фреска на центральной стене — змей, пожирающий собственный хвост, свернувшийся в восьмерку.

Символ бесконечности. Уроборос.

— Целостность и перерождение, — раздался голос за моей спиной. Мягкий, но проникающий под кожу, как лезвие в масло.

— Любовь и бессмертие души, — ответила я машинально, оборачиваясь.

И тут же забыла, как дышать. Передо мной стоял высокий мужчина в черной мантии. Его волнистые волосы темного эбенового дерева ниспадали на плечи, а глаза… Медовые. Они смотрели на символ с тем же благоговением, что и мои секунду назад. Нос с горбинкой привлек мое внимание. Интересная внешность. Необычная.

Кто ты такой?…

Он повернулся ко мне, и его губы дрогнули в едва уловимой улыбке.

— Мадам…

Я выпрямилась, стараясь не дрогнуть. Его улыбка стала чуть шире.

Легкий поклон. Цилиндрическая шляпа, скользнувшая на голову одним изящным движением. И незнакомец ушел. Без слов. Без объяснений. Его тень растворилась в темных коридорах капеллы, оставив после себя лишь вопрос, висящий в воздухе: Мы встретимся снова?

Затишье перед грозой

Я уложила волосы в тяжелую косу, которая мягко покачивалась у бедра, когда я двигалась по кухне. Фартук с вышитыми апельсиновыми ветвями защищал платье от брызг молока — сегодня я решила приготовить для близнецов овсяную кашу с изюмом. Ималдин всегда ворчал, что это "едят только старухи в монастырях", но съедал свою порцию до последней крошки ради десерта.

Когда я расставляла тарелки на стеклянной террасе, где даже зимой было тепло благодаря атмосферным батареям, в комнату ворвались двое.

— Где пудинговый пирог? — Ималдин, пятнадцатилетний, по крайней мере, внешне, упер руки в боки. Его слепые глаза, скрытые под черной шелковой повязкой, будто сверлили меня насквозь.

Я замерла. Пудинговый пирог. Такой он любил в том детстве — до Колеса, до Нетленных.

— Ты… вспомнил? — осторожно спросила я.

Он нахмурился, резко отвернулся и плюхнулся на стул.

— Нет.

Но это была ложь. Я видела, как дрогнули его пальцы.

Анатель, теперь десятилетний, молча сел рядом и начал есть, игнорируя брата. Его голубые глаза, такие же, как у нашей матери, скользили по моему лицу, словно спрашивали: "Зачем ты его мучаешь?"

Я разливала цветочный чай с медом, когда в арке террасы раздался стук. И тут же — кашель.

Моя чайная ложка звякнула о блюдце.

— Добрый день, леди Лорелей!

Голос — мягкий, как бархат.

Я обернулась. Чай пролился на скатерть. На пороге стоял Базиль Делакруа.

Я знала его. Владелец "Черного Делакруа" — самого роскошного клуба Дэсмура, где сливки общества теряли состояния за карточными столами. Его васильковые глаза сейчас смотрели на меня с беспокойством.

— Господин Делакруа… — я быстро вытерла лужицу чая на столе. — Что привело Вас в наше скромное жилище?

Он улыбнулся — искренне, без привычной светской маски, поправляя золотистые пряди, выбившиеся из-под цилиндра.

— Я не мог спать спокойно с тех пор, как ты исчезла из клуба пять месяцев назад. Признаюсь, искал тебя. Даже приезжал в поместье, но твои тетя и дядя сказали, что ты пропала. — его пальцы сжали трость. — Потом я прочел в газетах, что тебя нашли… Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке, Сандрина.

Ималдин фыркнул, едва не расплескав чай на Анателя. Повязка съехала с его глаз, и я тут же поправила ее, но Базиль уже заметил.

— Прости за дерзость, но… что случилось с твоим братом?

Я натянуто улыбнулась.

— Несчастный случай. Он опрокинул на себя лампаду…

Ималдин дернулся, и я сжала его руку.

— …Бедный мальчик, — пробормотал Базиль.

— Насчет моего исчезновения. Оно не было преднамеренным. Были… обстоятельства.

— Умоляю, скажи, что с тобой все хорошо.

Я не ожидала такой тревоги от незнакомца, который даже и не знал меня — будто он месяцами носил камень за пазухой.

— Уверяю, господин Делакруа, я в полном порядке.

Он выдохнул, и по его лицу пробежала тень, словно туча, отпустившая солнце.

— Слава небесам…

Я собрала грязные тарелки, катя столик к двери. Базиль наблюдал, его брови взлетели к волосам.

— Ты все делаешь сама по дому?

— Горничная в отпуске. Но я управляюсь.

— …Вижу, что благородные дамы куда способнее, чем я думал, — он усмехнулся, и в глазах вспыхнул искренний восторг.

— Спасибо. Не желаешь чая или кофе?

— Кофе, если позволишь.

Пока я готовила напитки, Ималдин устроил допрос нашему гостю.

— Мистер Делакруа, а много ли прибыли приносит ваш знаменитый клуб?

Базиль рассмеялся, но, увидев серьезное лицо мальчика, прочистил горло.

— У меня несколько заведений, но открыты они далеко не для дохода. Скорее, для… престижа.

— То есть, не будь у Вас богатеньких родителей, они бы давно прогорели? — Ималдин язвительно скривился. — Прелестно.

— Ималдин! — я ворвалась с подносом. — Сходи, присмотри за братом, пожалуйста.

Он ушел, шаркая ладонью по стене.

Кофе обжег мне язык. Базиль, делая вид, что не заметил, отхлебнул и тоже невольно сморщился. Тишину нарушал только дождь по стеклу оранжереи.

— Твои братья… энергичны, — наконец сказал он, поправляя платок.

— Они обычно очень тактичные. Просто несчастный случай изменил их.

Он пил кофе, мизинец изящно оттопырен, взгляд зацепился за мою косу.

— Ты справляешься с ними, как опытная нянечка. Это восхитительно.

Мои щеки вспыхнули. Дождь усилился, превратив мир в аквариум с мутными стенами.

— Должен признаться, — его голос упал до шепота, — с той ночи все кажется мне иным. Я думал о тебе… и боялся, что ты никогда больше не появишься в моей жизни.

Сердце прыгнуло в горло.

— Господин Делакруа, я… не ожидала таких слов.

— Просто Базиль. Прости, я не хотел смущать.

Он коснулся моих пальцев. Я непроизвольно отдернула руку. Его лицо стало маской, но глаза кричали.

— Мы можем поговорить в более уединенном месте?

Он кивнул в темноту за аркой. Там мелькнули голубые глаза Анателя — и растворились.

— …Можем прогуляться по оранжерее? — предложила я.

— Увы, у меня аллергия на цветы.

— Тогда я удивлю тебя.

Мы вошли в заброшенный зал, где плющ душил статуи, а воздух пах старыми апельсинами.

— Ты поражаешь меня, Сандрина. Нашла сад без цветов… — его взгляд упал на покрытое пылью пианино.

Вскоре «Лунный свет» Дебюсси лился сквозь полумрак. Свечи рисовали тени на его лице — золотые волосы, розовые от игры щеки, глаза, как море перед штормом.

Последний аккорд затих. Мужчина повернулся, и маска сдержанного аристократа слетела.

— Сандрина, я должен признаться.

Мое сердце ушло в пятки.

— В чем же?

— …Я искал спутницу годами. Ты… ты та, кого я ждал.

— Ты уверен?

— Да. Поэтому я здесь.

Он аккуратно взял мои руки. Его ладони были нежными и приятными.

— Чем больше я с тобой, тем сильнее очарован. Твой ум, дух… даже твоя загадочность в клубе тогда покорила меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я смотрела на наши переплетенные пальцы. Все мне казалось в этой ситуации странным — будто он предлагал нарядить сову в кружева.

— Базиль… твои слова очень лестны мне, но…

— …Но?

— Брак — это не только чувства. Ему нужна… любовь.

В его глазах что-то погасло.

— Ты, наверное, права. Как жаль. Жаль, что любовь нельзя купить, — он усмехнулся горько. — Возможно, я слишком поторопился.

Повисла тишина. Где-то с ветки упал перезрелый апельсин.

— Кто нашел добрую жену, тот нашел благо, — прошептал он. — Я не стану давить на тебя своей симпатией. Буду терпеливо ждать своего "благо". Но скажи, пожалуйста… есть ли малейший шанс, что однажды мы обретем его вместе?

Я взглянула на зал. Тени плюща ползли по стенам, как чернильные пятна.

— …Я не хочу врать тебе, Базиль. Я не знаю.

— Что ж… Благодарю за честность.

Он кивнул, поднялся и, не оборачиваясь, растворился в дожде.

…

Некрополь встретил меня холодным дыханием осени. Листья, словно обугленные перья, кружились над могилами, а туман цеплялся за камни.

Я опустилась на колени перед безымянной плитой, пальцы впились в сырой мох.

— Вы спасли меня, — мой голос дрогнул, но я продолжила. — Та старуха-смотрительница… если бы тогда не вы, если бы не ваши шепоты, она отдала бы меня моим родственникам. Я бы села в ту карету вместе с ними. И погибла бы.

Ветер завыл между надгробиями, и в ответ что-то коснулось моей щеки — будто невидимая рука.

— Да, я знаю. Их убили. Ритуальными ножами. Их души… стерты.

Горло сжало. Даже зная, что дядя и тетя ненавидели меня, мысль о стирании их душ заставила меня содрогнуться.

— Завтра Ночь Черного Солнца. Мой шанс попасть в Совет 8… — я сжала кулаки. — Помогите мне. Я хочу иметь право менять этот мир. Но для этого… мне нужны силы.

Туман сгустился, и вдруг я почувствовала, как что-то вливается мне в грудь — теплое и живое. Энергия духов, их верность, их служение. Они называли меня своей госпожой, и я больше не сомневалась, почему. Только я могла их слышать и сочувствовать их вечной тоске.

Поместье встретило меня светом в окнах. В гостиной Ималдин и Анатель сидели с Вито, но атмосфера была напряженной, будто перед грозой.

— Сан-дри-на! — Анатель бросился ко мне, но Вито определил его, взяв меня под руку.

— Нам нужно поговорить. В саду.

Мы вышли под луну, уже почти полную. Вито, обычно такой спокойный, сегодня казался… другим.

— Завтра решающий день, — начал он. — Совет Восьми изменится. Ты должна быть готова выступить перед ними с речью, почему должны выбрать тебя.

— Я готова.

Он посмотрел на меня, и в его глазах отразилось древнее тепло.

— Есть кое-что, что ты должна знать, дитя мое.

Тишина. Даже сверчки замолчали.

— Я служу Совету Восьми. Испокон веков. Меня назначили твоим дворецким, чтобы… подготовить тебя с детства.

— Что? Подготовить к чему?…

— Твоя душа должна была раскрыться. Судьба должна была сложиться определенным образом. И твои братья… — он замолчал. — Они должны были попасть в Колесо. Их память стерли не только для голосования. Они должны были забыть прошлый год. Как и ты.

Я отшатнулась.

— Ты… спланировал их страдания?

— Нет. Я лишь позволил судьбе идти своим путем.

— Ты — Нетленный?

Он кивнул, демонстрируя мне кольцо на пальце в форме огненного колеса.

— Мою память стирают, чтобы я помнил только свою миссию. Воспитывать тебя. Направлять.

Сердце бешено колотилось.

— Почему сейчас ты решил сказать мне это?

— Потому что завтра все изменится. И ты должна знать правду, прежде чем сделать выбор. — он поклонился, глубоко, как перед королевой. — Я всегда буду служить тебе, дитя. И завтра… все решится так, как должно.

Мой старый дворецкий ушел, растворившись в тени, оставив меня одну — с луной, туманом и мыслями, которые снедали меня изнутри.

Ночь Черного Солнца

Карета медленно продвигалась по затемненным улицам Дэсмура. Сегодня солнце было скрыто за черным диском затмения, и город погрузился в сумерки — не ночь, но и не день. Лишь редкие фонари, зажженные слугами Базилики, освещали путь.

Я сидела между братьями, их пальцы крепко сжимали мои. Наши одежды, вышитые гребом с кошкой и лилиями, переливались в полумраке. Ималдин нервно постукивал ногой, а Анатель смотрел в окно, его голубые глаза отражали мерцающие огни.

— Мы… по-чти прие-хали, — прошептал он.

Карета остановилась перед величественным зданием Базилики Совета Восьми. Ее черные деревянные двери, украшенные позолотой, казались вратами в иной мир. Нас встретили слуги в темных мантиях, их лица скрывали серебряные маски.

— Дом Лорелей, — произнес один из них, склоняясь. — Вам назначено место на балконе.

Мы вошли внутрь. Зал Базилики напоминал театральный — огромный, с высокими сводами, украшенными резными панелями из черного дерева и золотыми инкрустациями. Внизу, за длинными столами, сидели чиновники, советники, представители знатных родов. Среди них я узнала графа Вальдера с его вечной тростью, маркизу де Л'аскас в платье, усыпанном звездами, и старого герцога Орлана, чей взгляд был острым, как лезвие.

Нас провели на балкон, откуда открывался вид на сцену.

— Здесь будет решаться наша судьба? — прошептал Ималдин. — Пахнет не очень.

Анатель лишь крепче сжал мою руку.

На сцену вышли Инквизиторы в черных плащах с пурпурными подкладками. За ними последовала высокая женщина с серебряными волосами, собранными в тугой узел.

— Леди Элена де Монфор, — шепнул кто-то из слуг. — Главный арбитр голосования.

Женщина подняла руку, и зал затих.

— Если тьма и свет разделены — это знак баланса, гармонии. Если тьма и свет сосуществуют в одном месте… Это знак развития. За развитие!

Ее голос, чистый и холодный, эхом разнесся под сводами. Начались выступления. Один за другим кандидаты от Дэсмура выходили на сцену, произнося речи о могуществе своих родов, о заслугах перед Туманными Землями. Графиня Изабелла Вандерлих говорила о торговых путях, лорд Кассиан Ровен — о военной мощи.

Я слушала, анализируя каждое слово. У них есть шансы. Но когда настала моя очередь, я не дрогнула.

Ималдин шепнул: — У тебя все получится, сестра.

Анатель обнял меня.

И я вышла на сцену.

Молчание. Сотни глаз смотрели на меня.

— Совет Восьми создан не для власти. — начала я. — Он создан для равновесия. Баланса Тьмы и Света. Мой дом — Дом Лорелей — веками стоял на грани миров. Мы не искали богатства, не рвались к тронам. Мы помнили. Помнили, что такое истинная цена власти.

Я посмотрела на балкон, где сидели братья.

— Мои братья… они потеряли многое. Но они не сломались. Как не сломались Туманные Земли, когда тьма пыталась поглотить их.

В зале зашептались.

— Выбирая меня, вы выбираете не просто имя. Вы выбираете память. Память о тех, кто пал. О тех, кто боролся. О тех, кто верит, что свет и тьма могут сосуществовать не только в гармонии, но и в хаосе.

Я склонила голову.

— Спасибо.

Тишина. А потом — легкий шум. Я подняла глаза и увидела, как многие в зале наклоняют головы в знак уважения.

Леди Элеонора наблюдала за мной с едва уловимой улыбкой.

Я вернулась на место.

Голосование началось. Перед моими братьями появились листы пергамента и черные перья. Они должны были расписаться, подтвердив свое присутствие и отдав голос за один из других Домов.

Ималдин быстро начертал что-то, ощупывая буквы пальцами. Анатель сделал то же самое.

Леди Элеонора вновь вышла на сцену.

— Голосование закрыто.

Затем она произнесла слова, которые, казалось, знал каждый в Туманных Землях:

— Время рождаться, и время менять мерность; время насаждать, и время вырывать посаженное; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время войне, и время затишью.

В зале воцарилась тишина.

Я почувствовала взгляд. Кто-то пристально наблюдал за мной из толпы. Я обернулась, но не смогла разглядеть, кто это. Лишь холодное ощущение, будто чьи-то глаза прожигали меня.

Результаты были объявлены.

Лидировали два имени: мое и графини Изабеллы Вандерлих.

Мы вышли на сцену.

Леди Элеонора вздохнула.

— Голоса разделились поровну. Нам не хватает одного.

И тогда из темноты раздался голос:

— Храм Мандир еще не давал своего голоса.

Все обернулись.

Из дверей в глубине зала вышел высокий мужчина. Его пепельные волосы были коротко подстрижены, а свободный серый костюм подчеркивал легкость движений. Он снял шляпу, и я сразу узнала его.

Тот самый юноша, что сидел около трона Атарвана-Сахиба. Только его длинные волосы теперь были острижены.

Он подошел ближе, его золотые глаза сверкали в полумраке.

— Меня зовут Амир аль-Мандир, — представился он. — Я — хранитель огня при Храме Мандира.

Леди Элеонора кивнула.

— Кому вы отдаете голос Храма?

Амир медленно поднялся на сцену. Он посмотрел на меня, на графиню, затем снова на меня.

Пауза. Потом хранитель развернулся ко мне и поклонился.

— Храм Мандир отдает свой голос самой достойной места в Совете Восьми. Дому Лорелей.

Зал взорвался аплодисментами. Где-то заиграл дудук, громко ударили бубны.

Я посмотрела на Амира. Он улыбнулся — тепло, почти по-дружески — и, не сказав больше ни слова, ушел.

Я сделала это. Получила место в Совете!… Но почему-то в груди было не только ликование. Было и предчувствие. Что все только начинается.

Банкетный зал Базилики вспыхнул золотым светом сотен свечей, отражающихся в хрустальных бокалах. Музыка лилась мягким потоком — виолончели и арфы переплетались в мелодии, напоминающей древние гимны Туманных Земель.

Я отступила в тень массивной колонны, обхватив прохладный бокал с вином, и наблюдала, как мои братья — Ималдин и Анатель — с детским восторгом набросились на пирожные, украшенные серебряной глазурью в форме лилий.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты должна попробовать это, — кое-как проговорил Анатель, протягивая мне десерт с каплей гранатового желе.

Я улыбнулась, но прежде чем ответить, почувствовала чужое присутствие.

Из-за соседней колонны, словно материализовавшись из самого мрака, вышел Амир аль-Мандир. Его пепельные волосы почти сливались с полутьмой, но золотые глаза горели. Он изучал меня с любопытством, будто разгадывал сложную головоломку.

— Поздравляю, леди Лорелей, — произнес он, слегка склонив голову.

Я подняла бокал в знак благодарности.

— Спасибо за ваш голос. Храм Мандира оказал мне честь.

— Не стоит благодарности, — хранитель сделал шаг ближе, и свет свечи скользнул по острым скулам. — Я отдал голос самой достойной.

Тишина между нами стала плотной, как туман перед рассветом.

— Миледи, если хотите моего мнения насчет Совета… — начал он, но я перебила:

— Благодарю. У меня всегда есть собственное.

Его губы дрогнули в улыбке.

— …Если настанет день, когда его у вас не будет. Вы знаете, где меня найти. Для меня это будет величайшая честь.

Я отхлебнула вина, чувствуя, как его слова оседают где-то глубоко внутри.

— С чего бы? Состояние без мнения меня не пугает.

Мужчина нахмурился, и в его глазах мелькнуло что-то тревожное.

— Меня пугает, что такая храбрая юная леди, с красотой миллиона звезд и мудростью тысячи лун, допускает, что может остаться без собственного мнения и без страха перед темным путем, куда это ведет. Это ужасает.

Я рассмеялась — коротко, беззвучно.

— Не должно. Кроме того, это вы первым такое предположили.

— Я предположил. Но не думал, что это вообще возможно. Хотя… тайно надеялся.

— Не беспокойтесь, — я повернулась к нему, и наши взгляды скрестились, — я не сказала, что такое со мной может случиться. Я лишь констатировала, что это состояние меня не пугает.

Он замер, будто пытался разгадать скрытый смысл в моих речах.

— …Неужели ничего вас не пугает?

Я приподняла бровь.

— Осторожнее. Я начинаю думать, что вы пришли сюда, чтобы поставить меня в должники своим голосом и выведать все мои слабости после.

— А они у вас есть? — он склонился чуть ближе, и запах сандала и дыма окутал меня. — Это была бы самая провальная миссия с моей стороны. А я, миледи… могу ошибиться лишь однажды. И боюсь, теперь уже никогда.

— Как интересно. В этом мы почти похожи.

— …Почти?

Я покачала головой, притворно возмущаясь.

— Вы уже раскапываете мои самые сокровенные тайны!

Он приложил руку к груди в ложном раскаянии.

— Прошу прощения, но это вышло… Совершенно случайно.

— В этом я не сомневаюсь, — я сделала глоток вина, наблюдая, как его глаза следят за движением бокала. — Признаю, мистер аль-Мандир, вы действительно мастер сладких речей, как я о вас слышала.

Его улыбка стала шире.

— …Надеюсь, ничего плохого?

— Не все добрые слова от людей по-настоящему добры. Особенно от знати. И наоборот… Так что я составила собственное мнение о вас.

— Я рад, что в моем случае вы не остались без мнения.

Я фыркнула.

— И все же вы продолжаете закидывать меня сладкими речами? Вы когда-нибудь останавливаетесь?

Он замер, и в его взгляде внезапно появилась тень серьезности.

— Боюсь, что пора остановиться.

Где-то заиграла скрипка, и братья позвали меня присоединиться к танцам. И в этот момент я поняла — мой разговор с этим загадочным хранителем храма Мандир ещё не закончен. И где-то в глубине души, под слоями иронии и словесных дуэлей, я почувствовала… Опасность. И интерес.

Я спускаюсь в зал под сценой, где собрали избранных после выборов. Воздух здесь густой от аромата воска и старых книг, пропитанный вековой мудростью и тайнами. Свет факелов дрожит на стенах, покрытых резными символами восьми столиц, отбрасывая причудливые тени, будто сами древние знаки оживают в полумраке.

Арбитр в маске из черненого серебра приближается ко мне. Его шаги бесшумны, словно он не идет, а скользит над землей, как призрак.

— Леди Лорелей, — его голос звучит как шелест пергамента, низкий и чуть скрипучий, — Совет Восьми приветствует вас.

Он протягивает мне тяжелый перстень с восьмилучевой звездой — знак моего нового статуса. Металл ледяной, но быстро нагревается в моей ладони, будто впитывая тепло живого.

— Завтра ночью, — продолжает он, слегка склонив голову, — во Дворце Собраний состоится первая встреча. Вы, как представитель Восьмой столицы Туманных Земель, будете новым Покровителем Баланса.

Я киваю, чувствуя, как вес титула оседает на плечах.

Братья ждут меня у выхода, их глаза горят любопытством, но они знают — сейчас не время для вопросов. Экипаж катится по мощеной дороге, и я смотрю в окно, где городские огни мерцают сквозь пелену тумана, как далекие звезды.

Все члены Совета — опытные, с армиями советников и сетью связей, сплетенными веками. А у меня… только я.

— Мне нужен кто-то мудрый, — шепчу я себе, прижимая ладонь к холодному стеклу, — кто-то, кто не дрогнет перед игрой теней Совета.

И тогда я вспоминаю его.

…

Утром я переодеваюсь в платье из темно-синего бархата, подчеркивающее бледность кожи, и приказываю служанке накормить братьев, когда те проснутся.

— Пусть Ималдин не забудет надеть теплый плащ, — говорю я, поправляя серебряные застежки на рукавах. — А Анателю скажи, чтобы не убегал в сад до завтрака. Кучеру приказываю ехать в Храм Мандир, но судьба распоряжается иначе.

Улица Стальных Роз. Здесь дома стоят так близко, что почти касаются друг друга, а мостовая выложена плитами с выгравированными именами давно забытых жертв Черного Мора. Воздух пропитан запахом жареных каштанов и дыма из кузниц. И среди толпы — он. Амир аль-Мандир. Его длинный черный плащ колышется на ветру, а посох с набалдашником в виде огня отбрасывает причудливые тени.

Я выхожу из экипажа и иду к нему, чувствуя, как сердце бьется чуть быстрее.

— Господин Амир аль-Мандир?

Он оборачивается, и его улыбка — как луч света в этом сером городе.

— Для вас просто Амир, миледи.

Он пригласил меня пройтись с ним до конца торговой улицы.

— Я хотела бы пересмотреть ваше предложение.

— Какое именно? — его голос звучит мягко, но в нем слышится легкая насмешка.

— Мне нужен советник. Кто-то мудрый, опытный… для дел в Совете Восьми.

Он останавливается, и его глаза — два янтарных озера — изучают меня с непроницаемым выражением.

— Вы предлагаете мне стать вашим советником?

— Да. Моим личным советником.

Мужчина медленно выдыхает, и в его взгляде появляется что-то нечитаемое — то ли удивление, то ли удовлетворение.

— О…

— Я понимаю, вам может потребоваться время на раздумья.

— Да.

— Тогда могу ли я ожидать ваш ответ к завтрашнему вечеру?

Амир смеется — тихо, почти неслышно, но в этом смехе есть что-то теплое.

— О, но, миледи, вы меня не совсем поняли. Я уже дал вам ответ.

Я замираю. Уже?… Его ответ?… Да?

— …Не стану лгать, мне нравится, как развивается наш разговор. Довольно необычно для меня. И… забавно.

— Я рад, миледи. Очень рад.

Он провожает меня до экипажа, и когда дверца закрывается, я ловлю его последний взгляд — обещание, загадку, любопытство?

Сегодня ночью Совет Восьми соберется новым составом. И у меня теперь есть свой собственный советник.

…

Тени колонн Дворца Советов удлинялись в предвечернем свете, когда я поднималась по мраморным ступеням. Амир уже ждал на скамье с газетой в руках. Солнечные блики играли на серебряных застежках его плаща, а трость с огненным набалдашником стояла прислоненной к резной балюстраде.

— Вы опоздали ровно на семь минут, — он не поднял глаз от печатных строк, но уголки губ дрогнули. — Но кто я такой, чтобы упрекать Покровителя Баланса?

— Семь минут — это еще не опоздание, а стиль. Вы же знаете, советник, театральные паузы ценятся при дворе.

Он наконец отложил газету, и его взгляд скользнул по моему наряду — темно-синий бархат с серебряными кружевами.

— Сегодня вы особенно... излучаете. — его пальцы поправили складку моего плаща у плеча, движение было почти невесомым. — Будто лунный свет, заключенный в сапфир.

Мы вошли под стрельчатые арки. Внутри воздух вибрировал от тысяч зажженных свечей в железных канделябрах. Готические своды терялись где-то в вышине, а между колоннами стояли статуи прежних Покровителей — каменные лики, стертые временем.

— Часто бываете здесь? — спросила я, когда наши шаги зазвучали по мозаичному полу.

— Храм Мандира регулярно приглашают на собрания. — он указал тростью на фреску над аркой: ангел и демон, сплетенные в вечном танце. — Видите? Свет и тьма не существуют друг без друга.

Мы остановились у центральной скульптуры — двухфигурная композиция из черного мрамора и позолоченного серебра. Женщина с закрытыми глазами держала в каждой руке по чаше: из одной лился свет, в другой клубился черный дым.

— Совет Восьми, — пальцы Амира обвели силуэт, — четыре темных дома, четыре светлых. А вы... — его трость коснулась ступней статуи, — ноль на весах. Точка равновесия.

Я почувствовала, как по коже пробежали мурашки.

— Они будут пытаться перетянуть меня на свою сторону?

— Ежедневно. Ежечасно. Но ваша власть — в отказе от выбора.

Золотые двери перед нами распахнулись, и волна теплого воздуха, пахнущего жареным фазаном и грушевым ликером, ударила в лицо.

Зал сиял: позолоченные балки, витражи с солнечными символами, длинный стол, уставленный яствами. Десятки масок повернулись к нам.

— Дом Орла, — шепот Амира тек позади меня, пока мы шли к местам. — Графство Акилла. Честность как принцип, наследственные целители. Первые среди Света.

Старик с тростью в виде орлиной головы поднял бокал. Его шея была похожа на высохшую кору дерева, но глаза горели ясным пламенем.

— Благодарю, Дом Орла, — кивнула я, когда тост закончился. Видела, как серебряные глазки на трости сверкнули в мою сторону.

Мой взгляд скользнул к мощной фигуре следующего гостя. Маска скрывала лицо, но рыжая борода и стать выдавали воина.

— Дом Льва, — губы Амира почти коснулись моей мочки уха. — Графство Асландар. Храбрость и верность Совету. Хотя... — в его голосе мелькнула ирония, — их преданность иногда слишком... пламенна.

Я разглядела львиную голову на трости — но это была львица. И за спиной великана стояла изящная фигура в серебряной полумаске.

— Матриархат? — прошептала я.

— Мудрость направляет силу, — парировал Амир. — Они всегда правят парой.

Третий тост поднял человек с бычьей головой на посохе.

— Дом Вола. Оксидар. Трудолюбие и выносливость. — Амир подал мне бокал с белым вином. — Они чинят мосты после каждой Войны Теней.

Когда очередь дошла до исполина с медвежьей шкурой на плечах, я заметила четырех детей, прячущихся в складках его плаща.

Амир замер, уставившись в алтарь.

— Дом Медведя. Эбермор. Возрождение жизни. Последние у Света.

Я пригубила вино, чувствуя его медовую сладость на языке.

— А темные дома? Где они?

— Ждут в Черной Галерее. Они не смешиваются со Светом... со времен Последнего Раскола.

— Когда это было?

— Двести лет назад. — он вдруг улыбнулся, и в этой улыбке было что-то древнее камней дворца. — Но времена не меняются, миледи. Только маски.

Мраморный холл встретил нас гулким эхом шагов. Стены, выточенные из молочного камня с прожилками золота, уходили ввысь, где своды терялись среди хрустальных люстр, свисающих, словно застывшие водопады. Тишина здесь была особого рода — не мертвая, а выжидающая, словно само пространство прислушивалось к нашим словам.

— Сожалею, но сопровождать вас в обитель Тьмы не смогу, миледи, — Амир склонил голову, и тень от его капюшона скрыла выражение лица. — Однако Дом Льва любезно согласился стать вашим провожатым.

— Почему не сможешь ты?

— Причина… банальна. — его пальцы сжали посох. — Мне запрещен вход в их владения. Сегодняшнее присутствие среди Светлых Домов — уже жест доброй воли с их стороны. Темные же… — он сделал паузу, подбирая слова, — весьма ревностно охраняют свои границы от чужаков.

— Поняла. — я провела ладонью по резному парапету, ощущая шероховатость древних символов. — Справлюсь.

— Если что-то пойдет не так, — его голос внезапно стал жестче, — львы встанут между вами и любой угрозой.

Я киваю. И вот уже Амир отступает в тень колонн, а ко мне приближается массивная фигура в львиной маске.

— Лорд Онис из Дома Льва, — представился он, и его голос напомнил мне рычание далекого грома.

— Вы всегда носите маски? — спросила я, отмечая, как позолота на его трости сверкает даже в этом приглушенном свете.

— В стенах Дворца — всегда. — его пальцы скользнули по голове львицы на набалдашнике. — Таков закон.

Мы двинулись вглубь здания. С каждым шагом свет мерк, а стены постепенно теряли позолоту, сменяясь черным мрамором с алыми прожилками.

Над аркой впереди висела табличка с выгравированными словами: «Оставь весь свет у этих врат»

Онис распахнул массивные двери, и нас окутал воздух, густой от аромата ладана. Длинный коридор уходил вниз, и с каждым шагом до нас доносились обрывки разговоров, поднимающиеся из глубин:

— Балансодержатель наконец явился. Давно мы не видели их, — прозвучал женский голос, старый, но язвительный.

— Возможно, на сей раз его вмешательство действительно необходимо, — ответил кто-то медлительный, растягивая слова.

— А разве когда-то не было? — язвительно парировала женщина.

— Ты же знаешь ответ. Для нас Баланс всегда был… скользкой темой. Особенно когда все лавры достаются верхним, — это уже шипящий шепот, полный яда.

— «Верхние» не значит «лучшие», Змей.

— О, да это именно то и значит!

Рык Ониса разорвал воздух, заставив стены содрогнуться:

— Молчание! Совет начинается!

Мы вышли в просторную галерею, и передо мной открылся зал, достойный кошмаров и легенд. Высокие колонны, обвитые черным плющом, поддерживали потолок, расписанный фресками падших ангелов. В центре стоял круглый алтарь из черного оникса, окруженный чашами с темно-красной жидкостью — вином или чем-то иным. В нишах вдоль стен мерцали факелы, отбрасывая кровавые блики на маски собравшихся.

И тут к алтарю вышел человек. Его мантия скользнула с плеч, а маска чуть съехала с лица, раскрыв лицо: гордый нос с горбинкой, темные, почти бездонные глаза и волосы, черные, как крылья…

— Дом Ворона к вашим услугам, миледи, — он поклонился с почтением.

Я замерла. Я же его уже видела. В зале мозаик, у символа Уробороса…

— Архидюк Даниш Фон Ур из графства Корвин, — проревел Онис, явно недовольный.

— Необычное имя, — заметила я, чувствуя, как взгляд Даниша изучает меня.

— Как и ваше положение, — он улыбнулся, подходя к стойке с напитками. Его пальцы обвили бокал, чья ножка была стилизована под змею. — Позвольте предложить вам вино?

"Не пей", — будто шепнул голос Амира в моей памяти. "Дом Ворона… Пятый среди Тьмы. Искусство обмана и двойственность. Остерегайся их."

Я вежливо приняла бокал, но не поднесла к губам.

Тут из тени колонн вышли две женщины. Первая — пожилая, с огненно-рыжими волосами, собранными в сложную прическу, украшенную черными булавками. Вторая — молодая, с седыми, туго заплетенными косами, ниспадающими до пояса.

— Какая честь, — заговорила старшая, кланяясь. — Мы слышали, что вы… особенная. Хранительница нашего Баланса.

— Да, — подхватила младшая, улыбаясь слишком широко. — Такая юная и уже столь властная.

— Дом Лисы приветствует Вас. — прогремел голос Ониса рядом со мной.

Я лишь кивнула, чувствуя фальшь в их словах.

Где-то в темноте раздался смешок.

Мой взгляд упал на мужчину, сидящего у колонны. Три змея обвивали его ноги, а его пальцы лениво гладили их гладкие головы.

— Балансодержатель, — прошипел он, не вставая. — Я бы поприветствовал вас, но мои ноги… отягощены моими советниками.

Онис зарычал, но я подняла руку, останавливая его.

— В следующий раз, — сказала я, глядя в желтые змеиные глаза незнакомца. — Уверена, это не последний мой визит.

Волчий Дом, как оказалось, отсутствовал. Никто не знал почему. Онис, явно раздраженный поведением Темных, предложил удалиться. Я согласилась.

Когда мы поднялись обратно в светлую часть дворца, Амир ждал у тех же колонн, будто не двигался с места.

— Ну как? — спросил он, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на беспокойство.

— Было интересно, — ответила я, бросая последний взгляд на темный коридор. — Но теперь мне нужен ваш совет.

— О ком именно?

— О Вороне. И о змее, что не пожелал встать.

Амир замер, затем медленно улыбнулся.

— Ах, архидюк Даниш… — его голос стал тише. — Он всегда играет. В дипломатии ему нет равных. Но змеи… — тут он нахмурился, — их лучше не тревожить. У них скверный характер.

Я кивнула, понимая, что впереди — долгая игра. И мой первый ход был уже сделан.

Тени служителей Дворца Советов скользнули по стенам, как беззвучные призраки. Они приблизились к Амиру, шепнув что-то на ухо, и исчезли так же быстро, оставив после себя лишь легкий запах ладана.

Амир повернулся ко мне, его глаза блестели в полумраке коридора.

— Мне переделали, что Ваш кабинет готов, миледи.

Он провел меня через лабиринт коридоров, где стены, украшенные барельефами забытых богов, казалось, следили за нами. Мы подошли к узкой платформе, скрытой за резной дверью из черного дерева.

— Это лифт? — спросила я, разглядывая странные символы, выгравированные по краям.

— Не совсем. — Амир провел пальцем по одному из знаков, и платформа дрогнула, медленно поднимаясь вверх. — Это воздушный мост. Древний механизм, созданный еще до Раскола.

Стены шахты проплывали мимо, и я заметила, что они покрыты мозаикой, изображающей битву между светом и тьмой.

— Амир… — я повернулась к нему, — ты говорил о каком-то ожерелье в Храме Мандир.

Мужчина замер, затем медленно улыбнулся, словно вспоминая что-то давно забытое.

— Так это вы были той танцовщицей… А я-то уже подумал, что благовония окончательно свели меня с ума, если мне привиделась баронесса Лорелей, исполняющая танец перед алтарем Мандира.

— Мне нужно было остановить ритуал с Колесом Хаоса. Моих братьев похитили Нетленные.

Лицо Амира мгновенно потемнело.

— Если бы я знал… — он сжал кулаки, — я бы разнес это Колесо в щепки.

— У меня получилось остановить его.

Он долго молчал, глядя вдаль, прежде чем заговорить снова:

— То ожерелье… не просто украшение. Оно позволяет управлять песчинками времени — но лишь на мгновение. Я использовал его, чтобы оставаться невидимым, выполняя поручения Храма.

— Но почему ты служишь им, если они используют тебя?

Амир задумался, его пальцы сжали набалдашник трости.

— У нас был уговор. Век службы — в обмен на артефакт. То ожерелье. Атарван-Сахиб… — он произнес это имя с особым почтением, — не просто проповедник. Он — сосуд. В нем живет дух древнего огня, которому я служу уже сто лет здесь.

— …Сколько тебе ещё осталось?

— Полгода. Всего полгода.

Он слабо улыбнулся, но в его глазах не было радости.

Платформа остановилась. Мы вышли в длинный коридор, освещенный голубоватыми светильниками. В конце его возвышалась массивная дверь из черного мрамора с серебряными вставками.

— Ваш кабинет, миледи.

Он толкнул дверь, и передо мной открылось пространство, достойное Хранителя Баланса.

Просторный зал с высокими потолками, украшенными фресками, изображающими восемь Домов — четыре Света, четыре Тьмы. Пол был выложен шахматной мозаикой из черного оникса и белого мрамора. В центре стоял массивный стол из черного дерева, покрытый картами, свитками и странными артефактами.

Но главное — это вид. Целая стена была стеклянной, открывая панораму ночного Дэсмура. Город раскинулся внизу, как драгоценное ожерелье, усыпанное огнями. Вдали мерцала Базилика, Башня Молчания и Коллегия Церкви Будущего, а еще дальше — темные очертания Туманного Леса.

— Здесь вы будете принимать послов, — Амир провел рукой по столу, — и вершите судьбы Домов.

Я подошла к окну, чувствуя, как холодное стекло касается кончиков пальцев.

— Это… слишком величественно.

— Нет, — он стоял позади, его голос звучал твердо. — Это достойно вас.

Где-то внизу пролетела стая ночных птиц, их крики растворились в темноте.

Амир молчал, но его присутствие было таким же весомым, как и этот кабинет.И я поняла — игра только начинается.

Последний Жнец

«И так продолжается во все времена. Ведь обычные люди обладают истинным даром Богов — их души вечны, и никто не смеет посягать на их свет, ведь душа — это частичка света самого Творца. Но подневольные души таких существ, как я, созданных системой слуг, не вечны. Мы существуем без права на перезагрузку сознания и памяти. А изношенные души наши могут быть уничтожены одним взмахом когтей Совета Восьми. Хранить память о своем существовании на протяжении столетий и более — настоящая пытка… Это не замысел Небесного Творца. А скорее, умысел Темного Архитектора. А может быть... Это самый закономерный, упорядоченный процесс, не требующий никакого созидания. В нем нет хаоса. Лишь порядок равновесия».

Блокнот захлопнулся с глухим стуком, будто гробовая крышка, раздавившая последний вздох. Пергаментные страницы, испещренные аккуратным почерком, на мгновение вспыхнули в луче света уличного фонаря, пробивающегося сквозь тяжелые бархатные шторы.

Эскар Тамасви сжал кожаную обложку своего нового дневника.

"Сжечь."

Мысль ударила в висок, горячая и навязчивая. Один бросок — и огонь поглотит эти признания, эти слабости, этот немой бунт против собственной природы.

Но рука не поднялась. Потому что эти строки — единственные свидетели его человечности.

"Обычные люди. Они даже не подозревают, каким даром обладают. Частицы первозданного света, которые нельзя погасить, можно лишь... перенаправить." — подумал жнец.

Но он — не человек. Его душа — это счетчик, тикающий в такт контрактам.

Последние месяцы Эскар пытался сопротивляться зову своей природы. Но с каждым днем это давалось ему все труднее.

"Если сломаюсь, не прощу себе этого", — мысль крутилась в его голове, как заезженная пластинка.

Может, он и сопротивлялся этому потому что его разум — самый мятежный из всех, что когда-либо попадали в капкан этой роли. Или потому что где-то в глубине, под слоями забытых воспоминаний, жнец все еще помнил вкус человечности?…

Эскар резко поднялся с кресла, швырнув записную книжку на стол. Он был полон конвертов с просьбами — аккуратно сложенных, нетронутых. Он не открывал их. Не хотел.

"Я больше не буду заниматься этим. Даже если это будет стоить мне самого себя."

Горькая усмешка скользнула по его губам. Остаться человеком... Какая ирония. Пальцы сжали виски, пытаясь подавить нахлынувшие воспоминания. Туманная граница. Лес, где деревья стоят, как немые свидетели. Он приковывал себя цепями к самому крепкому стволу каждую ночь — но все равно просыпался с окровавленными ладонями и пустотой в голове. Чьи-то последние вздохи, чьи-то невысказанные слова... Все стиралось к утру.

Эскар оделся, машинально скользнув взглядом по рукам.

Человеческие, с линиями жизни. Но ногти...Черные, как смоль.

Он не помнил, когда это случилось. Однажды просто проснулся — и они уже были такими. После особенно тяжелой ночи, когда едва сдержал себя от очередного "заказа". Теперь он носил перчатки, чтобы скрыть все.

Темная квартира осталась за спиной, когда жнец спустился в таверну "Черная Лилия". Недавно приобретенную. Теперь он — хозяин этого знаменитого во всём городе места.

Эскар налил себе виски, взял свежий номер "Энигма Экспресс" и опустился в любимое кресло у дальнего стола.

Газета зашелестела, повествуя о мрачных новостях Дэсмура: Фабрики на восточном квартале снова увеличили производство, несмотря на протесты рабочих. ИУОД — исправительное учреждение Ордена Дахмы, объявило о побеге трех заключенных — все пожизненно приговорены за мятежную деятельность. И главная новость: "Безымянный Убийца" наконец покинул Туманное Графство. Целый год без жертв.

Эскар отхлебнул виски, чувствуя, как алкоголь обжигает горло.

Где-то в городе часы пробили полночь. Тени от дрожащего пламени газовых фонарей за окном таверны ложились на страницы неровными пятнами, словно пытаясь скрыть напечатанные там слова.

«Совет Восьми объявляет новые выборы. Впервые за три столетия — полная ротация».

Пальцы жнеца сжали газету чуть сильнее.

— Полная ротация… — пробормотал он. — Значит, даже их время истекает.

Статья пестрела именами и титулами. Дома Света и Тьмы выдвигали новых представителей. Но один абзац заставил его остановиться:

«Новым Хранителем Равновесия назначена баронесса Сандрина Эрналин Лорелей из Дома Лорелей. Церемония интронизации состоится во Дворце Совета в Ночь Черного Солнца».

Эскар медленно опустил газету. Его взгляд устремился в темный угол таверны, где тени казались особенно густыми.

— Лорелей…

Стакан с виски оказался пуст раньше, чем он осознал. Алкоголь обжег горло, но не смог заглушить странное чувство — что-то между тревогой и… надеждой.

— Еще один, — хрипло сказал он бармену, толкая стакан через стойку. Тот лишь кивнул, наливая янтарную жидкость. В «Черной Лилии» не задавали лишних вопросов.

Эскар снова поднял газету, перечитывая абзац.

«Бабушка нынешней баронессы, легендарная Алиса Лорелей, последний раз занимала пост Хранителя перед Великим Расколом. Назначение ее внучки многие считают символичным — возможно, Совет пытается восстановить утраченное равновесие».

— Символичным, — фыркнул Эскар. — Или отчаянным.

Он знал, что Совет не делает ничего просто так. Если они вернули Лорелей к власти — значит, в Дэсмуре назревает буря.

Эскар допил второй стакан и встал. Пора возвращаться в свою берлогу — до того, как ночь возьмет свое, и он снова проснется где-то в другом месте, с новым контрактом в руках и пустой головой.

Но перед тем как выйти, жнец бросил последний взгляд на газету.

— Удачи тебе, баронесса, — прошептал он в пустоту.

Неделю спустя

Жнец пришел в себя на городском кладбище, в тени скрюченного дуба, чьи ветви, словно костлявые пальцы, цеплялись за низкое небо. Густой туман стелился между надгробиями, скрывая следы его собственных шагов.

Эскар поднялся, отряхивая сюртук от прилипших листьев и влажной земли. В кармане — очередной контракт, подписанный не его рукой. Он даже не взглянул на имя. Просто разорвал бумагу, оставив клочья на могильном камне. Он не станет пожинать ничью душу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дорога домой вела через "Черную Лилию". Таверна была пуста в этот час — лишь бармен дремал за стойкой, а в углу копошилась крыса, утаскивая хлебную корку. Эскар поднялся по узкой лестнице в свои апартаменты, но не успел вставить ключ в замок, как холодное лезвие уперлось ему в лопатки.

— Ты сменил замок, — прошипел женский голос.

Он узнал ее сразу.

— Эльвира, ты?

Девушка отступила, но нож не опустила. Ее платье было поношенным, волосы — спутанными, а в глазах горела смесь ярости и страха.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, медленно снимая перчатки.

— Когда сбежала из города, жила в деревне у бабки. Боялась, что пауки меня поймают за помощь вам.

Эскар поморщился.

— Пауки? Какую ещё помощь? Ты о чем?

— …Ты, что, не помнишь, что было несколько месяцев назад? — она прищурилась, изучая его лицо.

Он не помнил. Только туман, цепи, крики... Все расплывалось, как чернила под дождем.

Эльвира вдруг рассмеялась и сунула нож за пояс.

— Ладно, хватит. Давай лучше выпьем.

Они опустошили бутылку вина, потом вторую. Она говорила о месте, где жила последний месяц, о заговорах деревенских против властей, о мятежах за городом. Ее пальцы скользили по его руке, губы шептали что-то томное.

— Нет, — он отстранился.

— Почему? — она нахмурилась.

— Потому что ты пришла убить меня. Я прав?

Повисла тишина. Потом Эльвира вздохнула и достала кинжал из обсидиана.

— Они прислали меня с этим. Он может убить даже Жнеца.

Эскар взял лезвие, поворачивая его в свете лампы.

— Почему не попробовала?

— Потому что я, наверное, худшая служанка Ордена, — она усмехнулась. — И не могу убивать старых знакомых. А ты вообще не удивлен?

— Я ждал кого-то вроде тебя.

— Так ты знаешь, зачем я здесь?

— Ты — верная слуга Системы. А я — жнец, который отказывается выполнять свою работу. Конечно, они хотят меня убрать.

— И ты продолжишь отказываться?

— Продолжу.

— Ты идиот, если думаешь, что перехитришь их! — девушка вскочила, опрокинув стул.

— Посмотрим. Но в следующий раз скажи им прислать кого-то посильнее. Ладно? — он усмехнулся.

— Прекрати! Ты — тоже их слуга, Эскар. Жнец. Сколько бы ты ни сопротивлялся, твоя природа все равно возьмет верх!

Она ушла, хлопнув дверью. Эскар ударил кулаком в стену, потом пнул ее, сбивая обои. Гнев кипел в жилах, смешиваясь с отчаянием. Он рванул в ванную, набрал ледяной воды и погрузился в нее с головой.

Дышать не надо. Надо забыть. Все.

Легкие горели. Сердце бешено колотилось. Но он не выныривал.

И тогда, когда вода заполнила его до краев, его глаза распахнулись.

Он вспомнил. Причину, по которой, очнувшись на туманной границе несколько месяцев назад, он никак не мог вспомнить, что было до этого.

Теперь он вспомнил. Все.

…

Тусклый газовый фонарь мерцал, отбрасывая неровные тени на мостовую. Эльвира шла быстрым шагом, кутаясь в поношенный плащ, пальцы судорожно сжимали обсидиановый кинжал в кармане.

Он не помнит. Он действительно не помнит.

Мысль грызла её. Она выполнила приказ — проверила, осталось ли что-то в памяти Эскара после той ночи у реки Леты. Но там была только пустота.

Внезапно — холодное прикосновение тени. Кто-то шагнул перед ней, перекрывая узкий переулок.

— Ты сделала, что я просил? — голос звучал так, будто исходил из самой тьмы.

Эльвира отпрянула, но дороги назад не было.

— Я пыталась! — вырвалось у нее. — Он не помнит ничего о своей жизни несколько месяцев назад. Они действительно нырнули в ту реку. Думаю, они забыли всё намеренно. Но он всё равно откажется от жатвы! Это не моя вина, что он теперь притворяется святым! Я не знаю, как его спровоцировать, ясно?!

Незнакомец играл с ожерельем в пальцах — тонкая золотая цепочка, на которой висела древняя монета.

— Но он же не последний Жнец, верно? — добавила Эльвира. — Теперь же есть я. Я хорошо выполняю работу, да? Не зря же вы явились за мной тогда?

Воспоминания нахлынули на нее. Как ее выкрали прямо из той ночлежки на окраине, где она пряталась с Эскаром и его баронессой. Как пауки притащили её в ИУОД. Та темница. Сырые стены, пахнущие кровью и ржавчиной. Как двери распахнулись и вошли слуги Дахмы — в черных масках, с иглами в руках. Они вытащили её, кричащую, царапающуюся. Иглы вошли под ногти, в виски, в самое сердце. Голоса шептали: «Стань одной из нас. Или умри в муках».

Она сдалась. Поклялась в верности. Стала Жнецом, заменив остальных.

— Так… я больше не нужна? — Эльвира сделала шаг назад, но тени уже сгущались вокруг её ног. — Я пойду исполнять свои обязанности дальше. Да?

— Да. Ты больше не нужна.

Фигура подняла руку. Тени ожили — поползли к ней, как змеи.

— Вы не можете убить меня! — её крик разорвал ночь. — У меня есть миссия! Я теперь Жнец!

— Ты выполнила свою работу. Теперь будет только один Жнец. Как и завещало пророчество.

Эльвира успела лишь вскинуть руки. Но тени уже обвили её горло.

И тогда небо почернело. Тысячи черных дроздов хлынули из тьмы, заполняя улицы, заслоняя луну. Их крики слились в один пронзительный вопль, и они ринулись вниз — атакуя всех, кто осмеливался выйти из домов.

…

Дворец Собраний остался позади — величественный, холодный, с витражами, отражающими последние лучи заката. Сандрина вышла на мраморные ступени, поправив перчатки. Восемь Домов Совета, восемь взглядов, полных скрытых намерений — всё это уже казалось ей далёким.

А потом небо почернело. Сначала — одна птица. Потом десять. Потом сотни.

Чёрные дрозды кружили над городом, их крылья сливались в сплошную тьму, а крики напоминали скрежет металла.

— Миледи!

Твёрдая рука обхватила её запястье. Амир, её молчаливый советник, уже стоял рядом, лицо непроницаемо, но в глазах — тревога.

— В карету. Сейчас же!

Он не ждал ответа. Ловко подхватил её под локоть, почти не касаясь, словно боясь оставить следы на дорогом шелке её платья.

Сандрина прижала ладонь к груди, чувствуя, как бешено бьётся её сердце.

— Что это?!

Амир ответил не сразу. Его пальцы сжали трость, взгляд скользнул по улице, где люди уже начинали метаться, кричать.

— Похоже… Это пророчество.

— Чьё?

— Церкви Будущего. В «Книге Уробо́роса» сказано, что город погрузится во мрак под крыльями чёрных дроздов, когда в Восьми Туманных Землях останется лишь один Жнец.

Сандрина резко повернулась к окну. Один из дроздов ударился в стекло — клюв, крылья, чёрные глаза, полные безумия. Она вскрикнула, отпрянув.

— Значит… это сбывается?

Амир кивнул.

— Похоже на то.

За окном уже слышались первые крики и распространяющиеся слухи. В тавернах уже шептались, что за последние месяцы никто не видел Жнецов. Ни теней в переулках, ни контрактов, подписанных кровавыми чернилами.

— Их убивают, — бормочет старый солдат у стойки. — Или они сами уходят. Но куда?

Кто-то вспоминает старую книгу пророчеств, пылящуюся в архивах Церкви Будущего.

— Там сказано, что когда останется один пожинатель — дрозды прилетят. А за ними — Тёмный Владыка, — пересказывает торговец специями, крестясь.

— Вы слышали, на улицах стали исчезать люди?

— Точно! Это Последний Жнец очищает город, — шепчется служанка, пряча лицо в платок. — Готовит путь.

— Дома Совета не комментируют это. Никак.

— Значит, они в сговоре, — заключает студент-алхимик, разливая вино.

Амир аль-Мандир смотрел в окно кареты, где тьма уже почти поглотила город.

— …Что теперь? — спрашивает Сандрина.

— Теперь, миледи, — он наклоняет голову, — мы продолжаем нашу игру.

Их карета мчится в ночь, оставляя за спиной крики дроздов и первые языки пламени, вспыхивающие на крышах.

…

Утро было тихим, вода в пруду — гладкой, как зеркало. Я сидела на камне, наблюдая, как стрекозы касаются поверхности, оставляя крошечные круги.

— Миледи. — мягкий голос Амира раздался сзади. Он поклонился мне, но в тот же момент вокруг его головы зажужжала пчела.

— В Совете вас ждут дела. Сегодня вечером…

Он сделал шаг назад от пчелы, споткнулся о корень — и с громким всплеском рухнул в воду. Я рассмеялась, прикрыв рот рукой.

— Ой, вылезайте скорее, Вы же можете так простудиться!

Амир вынырнул, отряхивая мокрые волосы.

— …Что бы ни случилось, миледи, жизнь стоит проживать с радостью. А в этот момент я полностью счастлив.

Его глаза блестели, как будто он и правда нашёл восторг в том, чтобы промокнуть до нитки.

Мы шли по аллее, ведущей к моему дому, когда Амир вдруг остановился.

— Миледи…

— Да?

— Вы грустите сегодня. Что-то случилось?

Я не ответила.

В столовой нас уже ждал чай — тёплый, с ароматом мяты и мёда. Слуги молча расставляли фарфор, но один из них вдруг прервал тишину:

— К вам гость. Кто-то из Совета.

Амир нахмурился.

— Мне это не нравится, — прошептал он.

Я же, напротив, почувствовала странный трепет. Может, это он? Тот самый… Последний Жнец?

На пороге стоял высокий мужчина с волчьим посохом.

— Лорд Егеш из Дома Волка приветствует Вас, — начал он, но взгляд его скользнул мимо меня — к Амиру. — Прошу прощения за отсутствие на собрании вчера. Были чрезвычайно важные дела в моем графстве.

— Хранительница равновесия — здесь, — вежливо, но холодно поправил его Амир.

Лорд медленно повернулся ко мне. Его глаза — ледяные, серые, как туман над болотами — сузились.

— Прошу прощения. Я должен был догадаться.

Он поклонился, предлагая посетить его земли в свободное время. Его слуги преподнесли мне дары от лорда, а затем он удалился, оставив за собой лёгкий запах дождя и табака.

— Можно заметить, миледи? — Амир аккуратно положил вилку, когда мы обедали.

— Если это стоит того.

— Как я уже заметил ранее. Вы… печальны. Я думал, может, это я…

Я перебила его, мотнув головой с улыбкой.

— Ты когда-нибудь любил?

Он замер, потом улыбнулся мне в ответ.

— Конечно. Я люблю жизнь. Природу. Маленькие вещи, которые делают её полной. Люблю, как всё может измениться в самый неожиданный момент.

— …Я рада, что рядом со мной такой светлый человек.

— Но если вы спрашиваете о другой любви… — он потянулся за чашкой, — то мой ответ — нет.

Я вздохнула, кивая.

— В этом и есть моя печаль, Амир. Мой ответ тоже был бы отрицательным. И мне стоило бы сфокусироваться на работе теперь. Но… иногда я просто не знаю куда деться от этого одиночества.

В этот момент я заметила на его шее цепочку — золотую, с древней монетой.

— Какое интересное украшение…

Амир смутился и быстро поправил воротник.

— Благодарю. Это родовое украшение.

…

В это же время тьма сгущалась на окраине города, где старые деревья, скрюченные временем и ветром, тянули к небу голые ветви, словно моля о пощаде. Эскар снова приковал себя цепями к одному из них — к этому проклятому дубу, который уже давно стал единственным свидетелем его терзаний. Его пальцы, некогда человеческие, теперь больше походили на когти хищной птицы — чёрные, заострённые, впивающиеся в собственную плоть. Он был измождён, будто кто-то выпил из него все соки, оставив лишь оболочку, дрожащую от боли и бессилия.

Ночь опустилась быстро, а с ней пришёл и туман — густой, липкий, пропитанный запахом гниющих листьев. Чёрные прожилки на шее жнеца пульсировали, расползаясь под кожей, как ядовитые корни. Он сжал зубы, но голоса уже начали шептаться у него в голове, сливаясь в один невыносимый рёв.

"ЖНИ. ЖНИ. ЖНИ."

Это не были слова. Это был приказ, вбитый в его сознание, как гвоздь в гроб.

— Нет!… — его голос сорвался в хрип. — Не снова…

Но цепи, толстые, ржавые, скрежещущие, уже начали трещать на его руках. Он рванулся, пытаясь удержаться, но плоть была слабее металла. С треском, похожим на смех демона, оковы разлетелись, и жнец рухнул на колени, чувствуя, как тьма поднимается изнутри, заполняя каждую его клетку.

И тогда прилетели дрозды. Чёрные, как сама ночь, они кружили над ним, смыкаясь в живой вихрь, обвивая его тело, словно мантия. Их крылья не шелестели — они жужжали и шипели, сводя его с ума.

Эскар медленно поднял голову, и его глаза, теперь полностью лишённые белого, отразили только черноту. Он больше не сопротивлялся тому зову.

Последний жнец встал. И пошёл в сторону города. Туда, где ждала его работа.

Борьба за Хранительницу

Вечерние свечи в зале для приёмов уже догорали, отбрасывая трепещущие тени на стены, обтянутые тёмным бархатом. Я сидела за длинным дубовым столом, ожидая Амира — моего советника, который должен был сопроводить меня на собрание Совета. Вино в бокале давно потеряло вкус, а пальцы нервно барабанили по резному подлокотнику кресла.

И тогда дверь открылась.

Но вошёл не Амир. Тень, длинная и изящная, скользнула через порог, и воздух наполнился запахом старых книг, чернил и чего-то ещё — холодного, как зимний ветер.

— Баронесса.

Его голос был мягким, почти ласковым, но в нём слышалось что-то, от чего по спине пробежал холодок. Лорд Даниш Фон Ур, глава Вороньего Дома, стоял передо мной, одетый в чёрное пальто с высоким воротником, скрывавшим нижнюю часть лица. Его глаза смотрели на меня без эмоций, но я знала — за этой маской скрывался острый ум.

— Лорд Фон Ур… — я медленно поднялась, сохраняя достоинство, хотя сердце забилось чаще. — Что привело вас в мой дом?

Он слегка наклонил голову, словно в поклоне.

— Я предлагаю вам свою карету до Дворца Совета.

— Благодарю за приглашение.

— …Но?

— Но мой советник скоро должен прибыть.

— Тогда мы подождём его вместе.

Его предложение прозвучало как приказ, завуалированный под любезность.

Мы перешли в гостиную, где мои слуги уже спешили подать нам кофе — густой, чёрный, с ароматом кардамона. Лорд Фон Ур занял место у камина, его пальцы, длинные и бледные, обхватили чашку, но он не пил.

— Эти времена… нестабильны, баронесса. — он заговорил тихо. — Я могу предложить вам знания. Поддержку.

Я подняла бровь.

— И что вы ожидаете взамен?

Он улыбнулся — едва заметно, будто тень скользнула по его губам.

— Лишь вашу мудрость. Чтобы правление ваше было долгим. Чтобы баланс сохранился.

Я прищурилась.

— Вы слышали о пророчестве последнего Жнеца?

— Слышал, конечно. О нём все говорят.

Он отпил наконец глоток кофе, не сводя с меня глаз.

— Так Вы что-то знаете об этом, Лорд? Не то, о чем все говорят. Может, что-то более конкретное?

— Честно говоря, я вообще не верю в существование этого жнеца. Это древняя городская байка, чтобы запугать народ.

Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

И в этот момент дверь распахнулась. Амир застыл на пороге, его глаза расширились при виде гостя.

— …Лорд Фон Ур?

Лорд медленно повернулся к нему, и в его взгляде промелькнуло что-то, отчего даже Амир, обычно невозмутимый, сделал шаг назад.

— Мы как раз ждали вас, советник.

…

Тень лорда Фон Ура ещё не успела раствориться за дверью, как Амир резко развернулся ко мне, его обычно спокойные глаза теперь пылали холодным огнём.

— Нет. Мы поедем в вашей карете, — произнёс он твёрдо, но тихо, чтобы слуги лорда не услышали. — Иначе к утру весь город зашепчет, что Ворон уже вьёт гнездо вокруг Хранительницы Баланса.

Я вздохнула, проводя пальцами по кружевному манжету — там, где губы Фон Ура коснулись моей кожи на прощание.

— Он просто предложил помощь…

— Он хотел предложить вам свое покровительство. Чтобы Вы попали под его "воронье" крыло. И теперь, когда сбываются предсказания того пророчества, каждый хищник в этом городе будет пытаться вцепиться в Вас своими зубами. Особенно такие, как этот Фон Ур. Они боятся потерять свои новенькие места в Совете. Потому что в пророчестве говорится, что с наступлением Нового Витка Уробо́роса и исчезновением всех жнецов, кроме Последнего, Совет 8 падет и перестанет существовать. Наступят затяжные времена Хаоса. А вы, как Хранительница Баланса, можете изменить ситуацию. Так они думают.

За окном завыл ветер. Я подошла к камину, где ещё теплились угли, и сжала кулаки.

— …Так кому я могу доверять в Совете?

Амир молча подошёл ко мне, его тень накрыла мою, как щит.

— Никому. Даже Светлым Домам. Теперь Вам нельзя оставаться одной даже в своем доме. Это опасно. Сюда будут постоянно заявляться всякие и просить вашей аудиенции.

Я прикрыла глаза, чувствуя, как тяжесть короны — незримая, но настоящая — давит на виски.

— Ты прав… я не могу больше оставаться одна. Мне надо переехать в город. Ближе к работе.

— А я больше не отойду от вас ни на шаг, моя госпожа. Буду приходить на работу раньше, уезжать позже. Времена наступают темные. Надо их переждать.

Где-то в саду прокаркал ворон. И в тот же миг раздался стук копыт — наша карета подъехала.

…

Карета остановилась у мраморных ступеней Дворца Совета, но прежде чем я успела сделать шаг, слуги дворца плотной стеной окружили меня, оттесняя назойливых газетчиков.

Мой кабинет встретил меня холодным молчанием. Огни ночного города мерцали за высокими окнами, словно сотни глаз, наблюдающих за тем, как я подписываю бумаги — одну за другой. Каждая печать оставляла на пергаменте кроваво-красный след.

— Пора, госпожа.

Амир возник в дверях, его тень удлинялась в свете канделябров.

— Они уже собрались в зале Совета.

Я глубоко вдохнула, сжимая перо в пальцах.

Черные свечи вспыхнули сами собой, когда я заняла своё место за массивным столом. Один за другим лорды Домов снимали маски — их истинные лица теперь были открыты моему взору.

— Почему сейчас? — прошептала я Амиру. — Раньше никто не снимал маску.

— В полночь им дозволено быть здесь собой… на один час.

Лорд Онис из Дома Льва подошёл ко мне, его жена — женщина с глазами, полными огня — схватила мою руку с фамильярной улыбкой.

— Наконец-то мы можем приветствовать вас как подобает, Хранительница Баланса!

Музыка зазвучала глухо, будто из-под земли. Красное вино лилось, слова звенели, но в воздухе уже витало напряжение.

— Город погружается во тьму не из-за плохой погоды, — провозгласил Дом Вола.

— Надо успокоить народ, а не искать причины! — парировали другие светлые Дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вспомнила слова Амира: «Это пророчество Церкви Будущего».

И в тот же миг… Все свечи погасли, будто их кто-то разом задул.

Повисла гробовая тишина.

И вдруг раздался всепоглощающий рокот крыльев.

Сотни чёрных дроздов ворвались в зал, заполняя пространство между нами, их перья сливались с тенями, их крики звучали как один голос — голос Жнеца.

Он вошёл. Высокий. Окутанный птицами. Его лицо было скрыто их перьями.

— Дом Лисы приветствует Того, Кто Видит. — неожиданно произнесла старушка и склонила голову, призывая свою дочь сделать то же самое.

— Дом Змеи… признаёт силу. — раздался шипящий шёпот со стороны Темных Домов.

— Дом Ворона приветствует Последнего Жнеца. — голос Фон Ура прозвучал так, будто он уже знал, что именно это и произойдёт сегодня ночью.

Амир склонился к моему уху.

— Последний Жнец. Его аура… цвета индиго. Такого оттенка я никогда не видел.

— …Что значит этот цвет?

— Он читает нас… как открытую книгу.

— Почему ты пришёл? — спросил Лорд Онис из Дома Льва.

Жнец повернулся к нему, и птицы на мгновение расступились, открыв лишь половину лица своего властелина.

— Правление Совета 8 должно измениться. Люди больше не верят вам. Вы стали… слабы. Вашей власти скоро придет конец.

Дом Змеи вскипел от такой наглости.

— Ты не имеешь права судить нас!

Змеи у его ног остервенело бросились к Последнему Жнецу, но тот вдруг зашипел на языке графства Аддермура — древнем наречии Дома Змеи, которое не звучало здесь столетия.

Змеи стали быстро отползать в стороны от жнеца, остерегаясь его как огня.

И тогда… Всё взорвалось. Дома вскочили со своих мест, крича проклятия на своих языках, древняя энергия рвала воздух, дрозды носились между нами, ослепляя и душа.

Я попыталась встать, но тут тьма резко сгустилась вокруг меня, и вдруг…

Я открыла отяжелевшие веки. Незнакомое помещение. Много книг, чёрный стол. И… он.

Лорд Даниш Фон Ур сидел напротив меня, его пальцы были сложены домиком, а на губах — мягкая, почти невинная улыбка.

— Здесь Вам будет безопаснее, Хранительница Баланса.

— …Как я здесь оказалась? — мой голос прозвучал раздраженно, но мужчина лишь усмехнулся, произнеся что-то на языке Дома Ворона — отрывистом, чуть ломком наречии.

— Простите, но я не говорю на Илише. Только на языке Дэсмура.

— Странно… Обычно Хранитель Баланса знает все языки Домов… — Лорд наклонил голову, и свет от камина скользнул по его скулам, подчеркивая острые скулы. — Видимо, время учиться?

— До этого ещё не дошло.

— …Значит, вы не поняли значения моих слов?

— Очевидно, нет.

Он протянул мне бокал с вином, тёмным, как его взгляд. Я не приняла его.

— Где мы?

— В моем кабинете рядом с Дворцом Совета.

Он подошёл к окну, и я последовала за ним. За стеклом, внизу, Дворец Совета был окутан живой, трепещущей тьмой — тысячи дроздов кружили над ним, словно предвещая конец света.

— Что будет с Советом? — прошептала я.

— Орден Дахма уже на подходе. С их силами не справится даже Последний Жнец. Его успокоят и приведут в чувства.

— Думаете?

— Знаю.

Он распахнул дверь на балкон, и ночной ветер ворвался в комнату, унося с собой запах антикварных книг. Лорд ловко поймал пролетающего мимо дрозда, сжал его шею пальцами. Птица протяжно захрипела, открыв клюв.

— Не трогайте её!

Он рассмеялся и протянул её мне.

— Можете сделать с ней что угодно. В конце концов, это всего лишь птица… как и те, что принёс с собой Последний Жнец. По отдельности они — ничто.

Я взяла дрозда в руки. Его сердце билось так быстро, что казалось, вот-вот разорвёт хрупкие кости. Перья были гладкими, почти шёлковыми.

— Удушите её, если хотите. Жнец нарушил все законы, явившись в Совет без приглашения. Оскорбил нас всех.

Я сжала пальцы… и тут же разжала.

— Я не стану этого делать.

— …Ничего иного я от Вас и не ожидал. Вы слишком милосердны.

Плащ Лорда Дома Ворона колыхнулся, как крыло.

— Вам пора учиться, Хранительница. Учиться видеть то, что скрыто за словами. За масками. За ложью. — он сделал шаг к двери, и тень поглотила его профиль. — Если захотите мои знания, Вы знаете где меня найти. А теперь извините. У меня есть дела в моем графстве.

Дверь за ним закрылась беззвучно. Я осталась одна. Дрозд в моих руках дрожал, но не пытался больше вырваться.

Я провела пальцем по его голове, ощущая подушечками биение его жизни.

— Ты тоже боишься будущего, да? — прошептала я.

Птица посмотрела на меня чёрными бусинками.

И тогда я наклонилась к ней с улыбкой, коснулась губами её перьев… и разжала ладони.

Дрозд взмыл в ночь, растворившись в стае своих сородичей. А я смотрела в темноту, вспоминая голос Последнего Жнеца — тот самый, что звучал, как сотня шёпотов и почему-то казался мне таким… знакомым.

...

Зеркало Дворца Совета 8 графства Аддермура отражало меня, словно пытаясь удержать в своём холодном, мерцающем мире. Моё платье, сотканное из самоцветов, переливалось всеми оттенками ночи: глубокий сапфир, кровавый рубин, тёмный аметист. Каждый камень был словно капля звёздного света, застывшая в ткани. Платье облегало мою фигуру, подчёркивая изгибы, а шлейф, словно тень, скользил за мной по мраморному полу. Мы только что прибыли на бал, организованный Домом Змеи. Приглашения разослали неделю назад, якобы чтобы загладить недавний инцидент, когда один из их членов спустил змей на Последнего Жнеца. Этот поступок пробудил его древнюю, неконтролируемую силу, и с тех пор слухи о Последнем Жнеце только росли. Уже говорили, что он погубил всех остальных жнецов сам, забрал их силы и остался один.

Я не знала, что с стало тогда с Последним Жнецом после того хаоса, который он устроил во Дворце Совета в Дэсмуре. Видимо, Орден Дахмы разобрался с ним, потому что с тех пор всё было относительно тихо.

Амир подошёл ко мне, держа в руках два бокала с символикой Дома Змеи. Церковь Будущего верила, что время — это змей, и каждый, кто прерывает его цикл, становится частью хаоса. Видимо, так и было…

Амир был одет в форму храма Мандир: свободный костюм из огненно-красного бархата, расшитый золотыми узорами, символизирующими пламя. На груди — эмблема храма: пылающий круг, обрамлённый змеёй, кусающей собственный хвост. Его белоснежные волосы были аккуратно убраны, а в глазах горел тихий, но уверенный огонь.

— Ты выглядишь… впечатляюще, — сказала я, и он смущённо улыбнулся.

— Спасибо, госпожа. Вы добры.

Я кивнула в сторону балкона, где тьма сгущалась, как живая сущность.

— Похоже, с каждым днём в туманных землях становится всё темнее.

Амир вздохнул, его взгляд стал задумчивым.

— Тьма всегда была здесь. Просто сейчас она стала… заметнее. Люди боятся её, но они не понимают, что она — часть их самих.

Я задумалась, глядя на него.

— Как думаешь, к кому больше склоняются смертные в Аддермуре — к Тёмным или Светлым Домам?

Амир помолчал какое-то время, прежде чем ответить:

— Тёмные Дома знают, что приверженцев тьмы больше. Сознательно или нет, но их больше. Светлые Дома… они не считают своих приверженцев. Для них это не игра на победу или поражение… Именно поэтому они никогда и не выиграют. Это борьба будет вечной.

Мимо нас прошли несколько дам, пристально оглядывая меня. Я закрыла глаза на секунду, чувствуя усталость от бесконечных балов и приёмов.

— Сколько ещё таких вечеров нам придётся посетить, Амир? Мы должны сосредоточиться на защите туманных земель, а не на этом постоянном пиршестве. Времена меняются. Нам надо думать, как удержать баланс.

Он мягко улыбнулся.

— Вам нужно собирать знакомых и друзей, Хранительница. В дружбе и связях столько пользы. Не надо забывать об этом.

В этот момент мимо нас пробежали придворные дамы, переговариваясь о том, что, возможно, скоро прибудет сам Последний Жнец.

— Последний Жнец тоже приглашён?! — я не смогла сдержать своего удивления.

Амир кивнул.

— Да. Но мы не знаем, придёт ли он. Он не подтвердил свое участие. После того, как Орден Дахмы его… успокоил, они предложили ему союз. Он обещал объявить своё решение в ближайшее время. Если он появится здесь, они захотят услышать его ответ. Мне даже самому интересно, что будет, если он явится.

Мы поднялись по мраморной лестнице на второй этаж дворца. Амир галантно подал мне руку, и я почувствовала тепло его ладони. Но в этот момент все свечи разом погасли, и нас поглотила кромешная тьма.

Многие гости вскрикнули, начали шептаться. Я же оступилась на лестнице и полетела вниз.

Но вместо холодного мрамора моя спина приземлилась на что-то мягкое и тёплое. Запах мирры и ладана ударил в ноздри.

— …Мои птицы рассказали, что Вы обращались с ними очень хорошо. — знакомый шёпот коснулся моего уха.

Я медленно повернула голову, чувствуя, как моя щека скользит по щетинистой мужской щеке.

Неожиданно руки незнакомца подхватили меня, унося куда-то прочь.

— Безмолвствуете, баронесса? — его голос прозвучал где-то у моего виска. — Безмолвствуйте сколько пожелаете. Всё-таки не каждый день можно оказаться в присутствии Последнего Жнеца.

Он усадил меня на что-то мягкое — кресло или диван. Я почувствовала, как жнец наклонился ко мне, его взгляд скользил по моему лицу.

— И, кстати… Мы не боимся будущего. Ведь оно будет нашим. — его пальцы коснулись моих волос, поглаживая их с нежностью, которая заставила меня замереть в оцепенении. — Мои птицы также прощают Вас за ваши чрезмерные эмоции. Видите ли, они и я… мы связаны крепкой связью. Я чувствую всё, что чувствуют они, а они чувствуют всё, что чувствую я.

Мои глаза расширились, щёки вспыхнули румянцем.

Вчера я поцеловала того дрозда, гладила её перья… Он тоже это почувствовал???

— …Им понравилось? — прошептала я в полном шоке.

— Простите?

— Вы услышали меня, Последний Жнец.

Он замолчал, подобрав прядь моих волос.

— …Полагаю, понравилось. Очень даже.

Я могла поклясться, что увидела блеск его чёрных глаз в темноте.

— …Хорошо. Потому что этого больше не повторится, — твёрдо заявила я.

Наступила тишина. И свет неожиданно вернулся, ослепляя меня не мгновение.

Я оглянулась, но его нигде не было.

Резко подскочив на ноги, я чуть пошатнулась от пережитых эмоций, но быстро взяла себя в руки и рванула к балкону на первом этаже.

В сады! Срочно… Мне нужно выбраться на воздух.

Поцелуй и вспышка золота

Я мчалась в сад, где ночной воздух, напоённый сладким ароматом цветов и свежестью росы, окутывал меня, успокаивая. Но это не смогло заглушить тревожные мысли, терзавшие меня.

Почему этот Жнец так вывел меня из себя? Почему его присутствие одновременно будоражило и раздражало? Я не могла понять, как одно лишь его появление могло вызвать у меня такой бурный океан эмоций.

Сосредоточившись, я призвала духов, своих верных защитников. Они пришли ко мне, ластясь, как кошки, их шёпот был тихим и успокаивающим.

«Мы сделаем всё ради тебя, хозяйка», — мурлыкали они, и я почувствовала, как их энергия наполняет меня теплом.

Я прикрыла глаза, позволяя себе немного успокоиться, и, полная решимости, направилась обратно во Дворец.

Внутри, среди блеска свечей и шёлка, я искала своего советника, но неожиданно на моём пути возник Лорд Даниш Фон Ур.

Он кланялся, целуя мою руку с такой изысканной грацией, что я на мгновение потеряла дар речи.

— Как вы поживаете, Хранительница?

— Как и всегда. Эта ночь прекрасна, хоть и полна неожиданностей, — ответила я, стараясь скрыть волнение, которое накатывало на меня волнами рядом с ним.

— Позвольте мне развеять ваши тревоги. Потанцуем? — его улыбка, на удивление, была теплой и искренней.

— Я плохо танцую, — призналась я, пытаясь уклониться от его предложения.

— Не беспокойтесь, я научу.

Я нехотя кивнула, и мы направились в полутёмный зал, где звуки виолончели наполняли пространство.

Лорд плавно вел наш танец, его движения были грациозными, а прикосновения — деликатными, он не позволял себе чрезмерно касаться меня. Я кружилась в его объятиях, и, несмотря на внутреннее волнение, улыбка невольно расползалась по моему лицу.

— А говорили, что плохо танцуете, Хранительница.

— Но так и есть.

— Как же так, если не так? Вы танцуете, будто сами звёзды ведут вас, — сказал он, смотря мне в глаза.

— Это вы ведёте меня, Лорд Фон Ур. Я лишь следую за вами.

— …Я польщен.

Но вскоре мне стало душно, ноги заплетались, как будто кто-то невидимый пытался удержать меня на месте.

Непослушные пряди упали на лоб, и я хотела уже поправить их, но Лорд сделал это за меня. Его пальцы коснулись моей кожи, и я замерла от такой неожиданности.

— У вас восхитительные глаза, Хранительница, — произнес он с придыханием. — Они светят, как звёзды, которые я уже миллион раз видел на небе и в отражениях водной глади. Думаю, вам постоянно говорят об этом.

Я попыталась сдержать улыбку, но вдруг споткнулась. Даниш тотчас поймал меня, и я неловко улыбнулась в ответ на его шутливое замечание:

— Вам не стоит падать сейчас, Хранительница. Я не готов расстаться с вами так быстро.

В этот момент я почувствовала, как мои духи начали шептать мне на ухо, предупреждая о том, что за мной наблюдают, и кто-то пытается помешать мне танцевать.

Я обратилась к ним мысленно, с тревогой спрашивая, кто это. Они ответили шёпотом:

«Обернись, хозяйка. Там тот, кто мешает тебе своей энергией».

Я резко обернулась и увидела в темноте колонн облако из тёмных теней похожих на птиц, а среди них — пронзительные глаза Последнего Жнеца.

Мое сердце сжалось в груди, и я снова призвала своих духов, прося их отомстить ему за то, что он мешает мне так бесцеремонно.

«Прошу, защитите меня от него», — мысленно прошептала я, чувствуя, как страх и гнев переплетаются во мне.

«Мы можем создать тени, чтобы отвлечь его», — зашептали они.

Но в этот момент Жнец, словно почувствовав их намерения, поднял руку из своего темного облака.

Тени вокруг него зашевелились, и я увидела, как он отразил силу моих духов, не позволяя им даже близко приблизиться к нему.

Я ощутила, как мои слуги отступают, но в их шёпоте всё ещё оставалась решимость.

— Даниш… — это имя сорвалось с моих губ впервые. — Он здесь. Последний Жнец. Его присутствие давит на меня. Я больше не могу.

Лорд Фон Ур, почувствовав моё напряжение, сжал мою руку крепче.

— Я могу перенести тебя куда угодно. Назови место — и мы исчезнем, — предложил он, но прежде чем я успела ответить, по залу прокатился шёпот.

Гости замерли, взгляды устремлялись к главной лестнице. Я подняла голову — и моё сердце упало в пятки.

По мраморным ступеням спускались десятки фигур в чёрных мундирах Ордена Дахмы, их эмблемы — серебряные пауки — сверкали при свете свечей. А за ними, медленно, словно сама ночь, двигалась огромная тень. Последний Жнец. Его лицо скрывали клубящиеся тени, но я чувствовала его взгляд — пронзительный, холодный.

— Значит, он всё-таки принял их предложение о союзе, — констатировал Даниш рядом со мной.

Члены Ордена поднялись на сцену, расчистив место для Жнеца. Тот шагнул вперёд, и зал затих.

— Орден Дахма предложил мне союз, — его голос был низким, словно гул далёкого грома, — и я принимаю его. Но это не означает, что я согласен сотрудничать с Советом Восьми. — он выжидает паузу, давая присутствующим возможность зашептаться. — Сердцевина нового Совета… слишком слаба.

Публика ахнула. Я почувствовала, как кровь ударила в виски. Он говорил обо мне…

— Я не намерена смотреть этот цирк, — резко сказала я Данишу. — Я ухожу.

Лорд поднёс мою руку к губам, и в тот же миг свечи в зале меркнули, будто кто-то задул их одним дыханием. Я инстинктивно взглянула на сцену — и встретилась с горящими глазами Жнеца. Они пылали, испепеляя всё вокруг, но смотрели только на меня.

Я отвернулась и ушла, высоко подняв голову, но внутри всё клокотало от ярости.

Только я подумала о своем советнике, как он тут же появился рядом, будто вызванный моей мыслью.

— Хочу уехать отсюда, — бросила я, но вдруг остановилась.

Мысль, острая как клинок, пронзила сознание.

Нет. Сначала я проверю кое-что.

Я подошла к центральной лестнице, ведущей вниз. Отсюда ещё была видна сцена. Притворившись, что оступаюсь, я резко наклонилась вперёд, будто падая. И тут…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Свечи снова дрогнули. Ветер, резкий и внезапный, рванул мои волосы, по щеке скользнуло что-то лёгкое — будто крыло птицы… и запах ладана — густой, сладкий.

Время будто замедлилось. Я почувствовала, как невидимые руки бережно подхватили меня за талию, не дав упасть, и тут же отпустили.

Амир уже был рядом.

— Всё в порядке, госпожа? — его взгляд был тревожным.

— Всё хорошо, — пробормотала я, но тут же обернулась к сцене.

Жнец стоял неподвижно, будто ничего не случилось. Но его глаза…Они горели теперь ещё яростнее.

Значит, его волнует мое состояние…

И этот открывшийся факт заставил моё сердце биться чаще — не от страха, а от странного, тёплого предвкушения.

…

— Этот Жнец сводит меня с ума! — вырвалось у меня. — В нём столько высокомерия! Он заставил Совет и всех остальных усомниться в моём суверенитете! Ненавижу этого клоуна в чёрном! Даже думать о нём невыносимо!

Амир сидел напротив меня в карете, его лицо оставалось невозмутимым, хотя он уже полчаса слушал мои гневные излияния.

— Хотите увидеть его униженным, моя госпожа? — наконец спросил он.

— Как будто это возможно! Он слепо уверен в себе!

— Спросите его о кожаных перчатках, которые он постоянно носит. Если он действительно Последний Жнец, у него больше нет человеческой кожи на руках. Нет ногтей — только когти. Нет линий на ладонях — лишь тьма, испещрённая следами жертв, которых он когда-то увёл на другую сторону.

Я замерла, уставившись на моего советника.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Я знаю многое, иначе не заслужил бы чести быть вашим советником, моя госпожа.

— Но речь идёт о Жнецах. Никто ничего о них не знает… Как ты можешь быть так осведомлён о их природе?

— …Я знаю, как добывать информацию. Пусть это останется загадкой между нами.

— Я совсем не люблю загадки.

— Уверен, вы более чем способны разгадать эту. А пока позвольте мне наслаждаться привилегией быть в центре вашего внимания.

— Пожалуйста. Если в этом вообще есть что-то приятное…

— Поверьте мне, Сандрина. Есть. И это должно быть преступлением ставить это под сомнение.

Он впервые назвал меня по имени. Моё сердце замерло на мгновение. Его слова, его тон — всё это было настолько неожиданно, что я не сразу нашла, что и ответить.

— Ты… — начала я, но остановилась.

Амир улыбнулся, его янтарные глаза заблестели в полумраке кареты.

— Не бойтесь, моя госпожа. Я всегда на вашей стороне. И если вы хотите увидеть Жнеца униженным, я помогу вам в этом.

Я молчала, размышляя над его словами. Перчатки Жнеца… Что скрывалось под ними? И почему Амир знал об этом?

— Ты уверен, что это сработает? — наконец спросила я.— Уверен. Его гордость — его слабость. И если вы ударите в самое сердце его тайны, он не сможет больше проявлять к вам свое высокомерие.

Я кивнула, чувствуя, как в груди разгорается огонь решимости.

— Хорошо. Тогда я сделаю это.

Карета мягко покачивалась, её тёмное дерево и бархатные сиденья создавали уютный, почти интимный уголок.

— Амир, а помнишь, когда Последний Жнец впервые появился перед Советом?… Ты сказал, что его аура была цвета индиго?

Советник кивнул.

— Да.

— Как ты это увидел? Ты всегда видишь ауры?

— Не всегда. Только когда хочу. Ауры… Они могут рассказать так много о человеке. О его характере, личности, о том, что он чувствует в данный момент. Они говорят громче слов, и их голос идёт из самой души. Вы тоже можете научиться, госпожа. Каждый цвет и оттенок имеет свое значение.

— Но я точно не смогу запомнить все значения цветов. Их так много…

— Я что-нибудь придумаю для вас, моя госпожа. Не беспокойтесь.

Амир достал из кармана небольшой карманный блокнот и протянул его мне.

Я приоткрыла его. Страницы были исписаны ровным почерком о каждом цвете ауры.

— Ты написал всё это? — удивленно спросила я, листая страницы.

— Да. Годы изучения дела.

— …А я могу увидеть свою ауру?

Амир загадочно улыбнулся.

— Вы всегда можете попробовать.

— …А как?

Он мягко взял мою руку и начал объяснять, его голос был спокойным и уверенным:

— Поднимите руку ладонью к себе, на фоне чего-то однотонного. Теперь расслабьте взгляд, будто вы смотрите вдаль, ни на что-то конкретное. Взгляните на свою руку, госпожа, особенно на контуры пальцев. Вы должны увидеть чёткий контур или свечение вокруг них. Если это не получается, попробуйте немного подвигать рукой. Важно найти правильное положение в периферийном зрении.

Я последовала его инструкциям, чувствуя, как моё внимание сосредотачивается на моей руке.

Ничего не вышло.

— На это уйдет время. Но у вас точно получится, госпожа.

— …А как увидеть ауру другого человека? Например… Твою? — спросила я, всё ещё смотря на свои пальцы.

— Вы должны быть на близком расстоянии от человека. Смотрите прямо на его переносицу. Ваше периферийное зрение должно быть открыто, чтобы вы могли видеть объекты вокруг, не глядя на них напрямую.

Я начала смотреть на переносицу Амира. Но удавалось мне это тоже плохо. Его прямой взгляд меня почему-то очень смущал… И отвлекал, порядком.

— Да, именно так, госпожа. Затем переместите взгляд на мой центр лба. Это поможет вам увидеть цвета ауры вокруг головы человека.

Я взглянула на его лоб, пытаясь применить его совет.

— …И что я увижу?

— Попробуйте, и вы узнаете, — ответил он, его улыбка стала ещё загадочнее.

Я закусила губу от досады. Ничего, я не видела. Ничего, кроме невероятно обаятельного мужчины перед собой.

— Буду тренироваться. Спасибо за урок.

— Всегда пожалуйста, госпожа.

…

Мой кабинет во Дворце Совета был погружён в полумрак, лишь слабый свет свечей дрожал на стенах. Я сидела за массивным дубовым столом, уставшая и погружённая в свои мысли. Тяжесть обязанностей Хранителя Равновесия давила на плечи все больше с каждым днем.

В этот момент дверь тихо открылась, и в комнату вошёл мой советник. Его шаги были бесшумны, как всегда, но я почувствовала его присутствие ещё до того, как он приблизился.

— Амир, — произнесла я, не отрывая взгляда от бумаг, разложенных передо мной.

Он остановился рядом.

— Госпожа, вы выглядите утомлённой.

— Это правда. Я устала, — призналась я, наконец подняв на него глаза. — Всё это… Совет, Жнец, эти бесконечные интриги Домов. Иногда мне кажется, что я теряю себя в этом хаосе.

Он молча смотрел на меня, его глаза, всегда такие спокойные, казалось, проникали в самую душу.

— Я заварю вам кофе, госпожа. Он вас взбодрит.

Я протянула руку и поймала его ладонь, когда он проходил мимо. Его рука оказалась оголенной, без постоянных перчаток, и я на мгновение замерла от странного ощущения знакомости этого прикосновения.

В этот момент дверь приемной открылась, и в кабинет вошёл Лорд Фон Ур. Его присутствие было как гром среди ясного неба, и я почувствовала, как атмосфера в комнате мгновенно изменилась.

— Хранительница. Я надеюсь, я не помешал?

Я быстро отпустила руку своего советника, чувствуя, как его взгляд стал холоднее.

— Нет, Лорд Фон Ур, — ответила я, стараясь сохранить спокойствие. — Чем могу быть полезна?

— …Я хотел бы предложить вам экскурсию по Тёмным Домам. Я сомневаюсь, что Дом Льва хоть что-то вам смог показать в ваш первый визит туда. А после, возможно, чашечку кофе?

Я почувствовала, как Амир напрягся рядом со мной, но я решила согласиться.

— С удовольствием.

Взглянув на моего советника, я коротко кивнула ему. Его взгляд немного смягчился и он вернул кивок.

Лорд Фон Ур провёл меня по длинным, мрачным коридорам, рассказывая об их истории и тайнах. После экскурсии мы сели за столик в главном ресторане Совета 8, где нам подали кофе.

— Вы всегда были для меня загадкой, Сандрина, — неожиданно признался Лорд. — С каждой нашей встречей, вы меня все больше интригуете. Скажите, если я предложу вам выпить чашечку кофе не здесь, а, скажем… В лучшем ресторане Дэсмура. Что вы на это скажете?

Я улыбнулась, но не успела ответить, как его слуги появились в дверях заведения, спеша к Лорду с какими-то бумагами.

— Прошу прощения, — сказал Даниш, поднимаясь. — Дела зовут. Мы обязательно продолжим этот разговор.

Он взял мою руку и поцеловал её, его губы были холодными, а взгляд неотрывно наблюдал за моей реакцией.

После его ухода я допила свой кофе и стала изучать территорию Темных Домов одна. Я бродила по коридорам, погружённая в свои мысли, пока не поняла, что окончательно заблудилась.

Внезапно я услышала голоса и, инстинктивно спрятавшись за дверью, заглянула в зал.

А там…

Там, в центре огромного зала из черного мрамора, стоял сам Последний Жнец собственной персоной, его чёрный плащ развевался от движения его птиц вокруг него. Их крики были как завывающий ветер, несущийся через пустоту.

— …Вы предлагаете мне служить вам? — раздался надменный голос Жнеца. — Ваши новые Дома дрожат передо мной. Зачем мне служить слабой силе?

Я попыталась увидеть его ауру, и, к своему удивлению, мне это удалось. Она была потрясающе красивой — глубокий, насыщенный индиго, переливающийся, как ночное небо.

Но в этот момент я поняла, что он как-то почувствовал моё присутствие. Жнец резко повернул голову, и все двери в зале захлопнулись с громким звуком.

Мне пришлось мгновенно податься назад, чтобы подол платья не прищемило.

— …Да как он посмел! — прошептала я, сжимая кулаки.

Неделю спустя

Закончив с делами в кабинете, я не заметила, как уснула за столом, уставшая от бесконечных бумаг и решений. Проснувшись уже под вечер, решила съездить в свое поместье, чтобы распорядиться, какие вещи перевезти в новое жилье. Дом в центре Дэсмура, соединённый с другими элитными домами в закрытом квартале, уже стал для нас новым пристанищем. Близнецам он очень понравился — теперь они могли гулять по городскому парку и заводить друзей, хотя пока это давалось им с трудом.

Разобравшись с вещами и переговорив со слугами своего родового поместья, я отправилась обратно. На окраине города, где узкие улочки были заполнены суетой и шумом, я неожиданно заметила Амира. У него сегодня был выходной день и мне, конечно, стало интересно выяснить, чем он занимается вне рабочего времени.

Он стоял на улице, помогая женщине с ребёнком войти в какое-то здание. Его движения были мягкими, а лицо выражало искреннее сочувствие.

Я замерла у окна своей кареты, наблюдая за ним, как он, закончив, пошёл дальше, но вдруг остановился у витрины ювелирного магазина. Его взгляд задержался на чём-то внутри, и я почувствовала любопытство.

Ему нравятся ювелирные украшения?… Странно, не замечала на нем ничего такого.

Когда он исчез из виду, я подошла к тому зданию, где он помогал женщине. Оказалось, это был приют для бездомных. Внутри я увидела работницу и спросила её, что хотел тот джентльмен с белыми волосами.

— Амир аль-Мандир? — улыбнулась она. — Он уже много лет помогает нашему приюту. Он наш главный благотворитель. Наш ангел!

Я кивнула, чувствуя, как в груди разливается что-то теплое.

Так вот ты какой, господин аль-Мандир…

Наступил новый день. Я работала в своём кабинете, когда Амир, как всегда, появился ровно в восемь утра. Он уселся за свой стол в соседнем кабинете, и я попросила секретаршу, маленькую женщину с добрыми глазами, принести нам кофе.

— Амир, — начала я, когда мы остались наедине, — Ты прекрасно исполняешь свою службу.

Я поднялась с места, проходя в его кабинет.

— И я хочу отблагодарить тебя.

Я достала небольшой бархатный футляр из кармана и протянула ему.

Он осторожно приоткрыл его и увидел набор дорогих колец — тех самых, на которые он заглядывался в витрине ювелирного магазина.

— Госпожа… — его глаза расширились.

— Да, это те самые кольца, — улыбнулась я. — Вчера случайно увидела тебя на улице.

Он смущённо опустил взгляд, его щёки слегка порозовели.

— Вы не должны были…

— Захотела порадовать тебя.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела благодарность и что-то ещё, что заставило моё сердце встрепенуться.

— Спасибо, — едва слышно прошептал он.

Этой ночью

Я проснулась от собственного крика, вырвавшегося из горла вместе с последними отголосками кошмара. Комната нового дома, ещё не знакомая мне до конца, встретила меня густым мраком, сквозь который лишь слабо пробивался свет уличных фонарей. Высокие потолки, украшенные лепниной в виде переплетённых ветвей, казалось, нависали надо мной, а массивная кровать с резными колоннами напоминала скорее саркофаг, чем место для сна.

Была всё ещё глубокая ночь.

Я втянула в лёгкие холодный воздух, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца. Близнецы остались сегодня у тетушек в гостях, слуги разошлись по своим домам — я была совершенно одна в этом огромном доме, где каждый скрип половиц отдавался эхом в пустых коридорах.

И вдруг я услышала.

Тихие шаги внизу. Лёгкие, почти неслышные, будто кто-то двигался на цыпочках.

Ледяные мурашки побежали по моей спине, пальцы вцепились в одеяло.

Кто-то был в доме…

Я резко встала с кровати, босые ноги коснулись холодного паркета.

Внезапно воздух вокруг потеплел, будто невидимые руки обняли меня, отгоняя страх.

Я подошла закрыть окно. Но в темноте не заметила осколков разбитой вазы на подоконнике. Наверное, порыв ветра разбил ее, пока я спала.

Острая боль пронзила ладонь, и я вскрикнула, отпрянув. Кровь, тёплая и липкая, сочилась между пальцев, капая на пол.

И в этот момент внизу раздался стук в дверь.

Сердце замерло.

Я спустилась, подошла к двери, сжав раненую руку, и приоткрыла ее.

На пороге, залитый бледным светом луны, стоял Амир. Его белые волосы, обычно аккуратно собранные, сейчас слегка растрепались, а в глазах читалось беспокойство.

— Госпожа, извините за раннее беспокойство, но вы забыли кое-что в кабинете вчера, — произнёс он, протягивая мне мое кольцо с изображением кошки — фамильную реликвию.

Я недоуменно взяла его, чувствуя, как металл, сохранивший тепло его пальцев, остывает.

— Я не верю в простые совпадения, Амир, — прошептала я. — Я верю в факты и логику. И моя интуиция подсказывает, что ты что-то скрываешь. Зачем ты правда пришел?

Он замер, его взгляд скользнул по моей окровавленной ладони, и что-то дрогнуло в его обычно сдержанном выражении.

— Верьте этому, моя госпожа. Я почувствовал ваш страх… и потребность в защите, несмотря на расстояние между нами. Я знал, что должен прийти. И разве я ошибся?

— Нет… — нехотя признала я. — Не ошибся… Но как ты понял? Ты видишь ауры, разбираешься в пророчествах, политике, религиях… а теперь ещё и чувствуешь, когда мне нужна помощь. Кто же ты на самом деле?

Мужчина отвел взгляд, внезапно смущённый, и вместо ответа осторожно взял мою руку.

— Позвольте…

Его пальцы коснулись раны, и я замерла, ожидая боли. Но вместо неё по ладони разлилось тепло, будто солнечный свет пробился сквозь ночное небо и осветил мою кожу.

И тогда я увидела: кровь перестала сочиться, а порез… затянулся сам собой, оставив лишь тонкий шрам.

Амир вдруг вздрогнул, и я заметила, как по его щекам катятся… слёзы.

— Амир?? Ты… Ты плачешь? Вид крови так тебя тревожит?

— Не крови, госпожа… — прошептал он. — Но теперь всё в порядке. Однако эта рана… она должна была причинить вам ужасную боль тогда. Простите меня, моя госпожа.

Он провёл пальцем по шраму, и тот исчез, будто его и не было.

Я уставилась на него, потрясённая.

— …Ты — настоящее чудо и загадка одновременно, Амир аль-Мандир, — прошептала я. — И я всё ещё не могу решить, что из этого больше.

Он лишь улыбнулся, но в его глазах читалось что-то древнее и бесконечно печальное.

Огонь лампадки отбрасывает колеблющиеся тени на стены, и в этом мерцающем свете лицо Амира кажется почти нереальным — будто высеченным из мрамора древним мастером, который знал секреты вечной красоты.

Я медленно поднимаю руку, кончики пальцев дрожат перед тем, как коснуться его кожи.

Мои пальцы скользят по его высокому, благородному лбу, ощущая под собой лёгкие морщинки — следы глубоких раздумий. Его кожа теплее, чем я ожидала, почти горячая, будто внутри него горит неугасимый огонь Храма Мандир. Провожу пальцем по дуге его бровей. Они резко контрастируют с белизной его волос.

Амир прикрывает глаза, его длинные ресницы отбрасывают тени на щеки. Я едва касаюсь их, и он слегка вздрагивает, но не отстраняется.

Мои пальцы скользят ниже, ощущая резкие, почти скульптурные линии его лица. Он дышит ровно, но чуть глубже, чем обычно.

Я останавливаюсь в сантиметре от его губ. Он не шевелится, будто зачарованный. Пытаюсь разглядеть его ауру, но сегодня она не поддаётся мне — лишь смутное мерцание на границе зрения, как далёкий огонек за туманом.

Неожиданно для себя я наклоняюсь и касаюсь губами его щеки.

И в этот миг — вокруг него вспыхивает золотое кольцо света, ослепительное и мгновенное, как удар молнии. В воздухе вдруг запахло мёдом и цветами, аромат такой густой, что на секунду мне кажется, будто я стою посреди летнего луга.

Амир распахивает свои глаза, которые поражают меня своим особенно ярким золотым свечением.

Я отстраняюсь, и свет гаснет так же внезапно, как и возник.

— …Спасибо, — тихо произношу я, — за то, что вылечил мой шрам. Ты — настоящая загадка для меня, как я уже говорила… И, кажется, единственный способ разгадать её — это предложить тебе переехать в этот дом. Как моему советнику… и другу. Что скажешь?

В его руках медицинский набор, который он держал всё это время. От неожиданности он роняет его — стеклянные пузырьки звенят о пол, но ни один не разбивается.

Амир улыбается — вежливо, но в уголках его губ прячется что-то большее.

— Я приму это за честь, госпожа, — говорит он и подносит мою руку к своим губам.

Его поцелуй на моей ладони обжигает, как солнечный луч. Пальцы слегка сжимают мои, лаская кожу, и я чувствую, как по спине бегут приятные мурашки.

— Я тогда сейчас же отправлюсь домой собирать вещи, — говорит он, отпуская меня. И уходит, оставив после себя лишь лёгкий шлейф того самого медового аромата.

Утро, наполненное светом

Я никогда не любила прикосновений. Всю свою жизнь я избегала их — они казались мне чужими, неправильными, словно нарушающими невидимую границу. До Микаля... Только его руки могли касаться меня, не вызывая отторжения. Только его прикосновения согревали меня изнутри, наполняя грудь этим странным, сладким жаром. После его смерти три года назад я была уверена — больше никогда не почувствую этого. Но сегодня…

Сегодня Амир доказал, что я ошибалась.

Позднее утро разлилось по дому золотистыми лучами, пробивающимися сквозь высокие витражные окна. Я спускалась по широкой лестнице, едва касаясь ступеней, когда до меня донесся звонкий детский смех — чистый, беззаботный.

Внизу, в просторной гостиной с тёмными дубовыми панелями, Амир сидел на ковре, окружённый моими братьями. Ималдин, обычно такой угрюмый и замкнутый, хохотал, склонившись над какой-то замысловатой фигуркой из теней, которую Амир только что создал движением пальцев. Анатель, маленький и неугомонный, носился вокруг них, его белокурые кудри развевались, как крылья мотылька.

Неужели они так быстро поладили?

Я замерла на последней ступени, наблюдая за этой сценой. Амир первым заметил мой взгляд и слегка смутился, словно пойманный на чём-то запретном.

— Кажется, вы уже подружились, — подметила я с легким удивлением.

Ималдин хмыкнул и тут же вскочил, бросив на меня колючий взгляд, прежде чем исчезнуть в коридоре. Анатель же, напротив, тут же ухватился за штанину Амира, будто боясь, что и его сейчас утащат прочь.

Я улыбнулась и подошла ближе.

— Пойдёмте, завтракать?

Амир легонько потрепал Анателя по голове.

— С удовольствием.

Служанки, словно тени, уже зашевелились на кухне, и вскоре воздух наполнился ароматами свежеиспечённых блинов, варенья и пряного чая.

Стол в столовой был накрыт с изысканной простотой: фарфоровые тарелки с ручной росписью, серебряные приборы, ваза с только что купленными лилиями. Амир сидел напротив меня, его белые волосы, зачесанные назад, отливали серебром в утреннем свете. Анатель устроился между нами, увлечённо размазывая варенье по блину.

— Ты сегодня молчалив, — заметила я, наблюдая, как Амир аккуратно размешивает сахар в чашке.

Он поднял на меня задумчивый взгляд.

— Просто наслаждаюсь моментом, госпожа. Я… Признаться, не припоминаю, когда в последний раз завтракал в компании.

Будет ли тактично спросить сейчас о его семье или близких ему людях?… Неужели, он настолько был одинок до меня?

Я хотела что-то сказать, но в этот момент Анатель потянулся к варенью и чуть не опрокинул вазу с цветами. Амир ловко поймал её одной рукой, даже не прервав движения другой, продолжающей помешивать сахар.

— …Вот это ловкость! — ахнула я.

Мужчина кивнул, слегка смутившись. Его взгляд скользнул куда-то за моё плечо, будто уловив что-то невидимое. Когда все занялись своей едой, я бросила взгляд через плечо.

Чуть приоткрытое окно. Дождь накрапывает, отстукивая по подоконнику. А на нем… черное перо птицы.

Нет. Я не хочу страдать паранойей, и полагать, что Последний Жнец следит за мной даже дома через своих пернатых слуг. Это было бы слишком.

…

После завтрака мы отправились на работу. День обещал быть ясным, но в воздухе уже витала лёгкая прохлада предстоящей осени. Амир сидел напротив, его пальцы перебирали страницы какой-то старой книги, но я видела — он не читает.

— Амир… Ты знаешь какие-нибудь техники успокоения души?

Он отложил книгу.

— Что вас тревожит?

Я опустила взгляд, разглядывая узоры на перчатках.

— Мне снился странный сон…

Я рассказала ему о тенях, шептавших моё имя, о ледяных пальцах, сжимавших горло, о страхе, который не отпускал даже после пробуждения.

Амир слушал молча, а затем мягко сказал:

— Страх — это всего лишь сигнал. Научись его слушать, но не позволь ему управлять тобой.

— Тогда… Научи меня. Пожалуйста.

Он задумался, а потом медленно протянул руку.

— Прислушайся к себе. Твоё тело — это твой проводник. — его ладонь легла мне на живот, тёплая и легкая. — Интуиция обычно рождается здесь… — пальцы скользнули чуть выше, остановившись в сантиметре от моей груди. — А страх чаще всего поднимается отсюда…

Я смотрела на него, чувствуя, как в местах где он касался нагревается кожа. Наши взгляды встретились.

Амир вдруг резко убрал руку, спрятав её в карман, словно обжёгшись.

Странно… Сначала делает что-то спонтанно, а потом стесняется своих же действий. Это… Мило.

Когда карета остановилась у Дворца Совета, Амир первым вышел и, как всегда, подал мне руку. Но я как-то неловко запуталась в складках чересчур длинной юбки, и прежде чем поняла что происходит, уже падала прямо в его руки.

Он поймал меня легко, будто ожидал этого. Мы снова замерли, уставившись друг на друга.

Я почему-то решила, что неловкой улыбкой можно скрасить сию ситуацию. И тут я заметила — вокруг его головы начало мерцать золотистое сияние, словно нимб.

Неужели… Неужели, это его аура?…

Я мысленно поставила себе задачу изучить этот оттенок ауры сегодня же вечером. Но сейчас… Сейчас было важно лишь то, как его руки всё ещё бережно держали меня.

…

Кабинет встретил меня тяжёлым запахом чернил. Дверь скрипнула, словно предупреждая о незваных гостях, но они уже были здесь — сидели в моей приёмной, как совы на ветвях, выжидающие момент для удара.

Светлые Дома. Вол — высокий, с острыми чертами лица, его пальцы нервно сжимали рукоять трости. Орел — статный, с холодными глазами, в которых застыла надменность. Лев — массивный, с гривой седых волос, его голос привык греметь, а не шептать. И Медведь — молчаливый, но, пожалуй, самый мудрый из всех.

Они вскочили, едва я переступила порог, и начали говорить одновременно — голоса сплелись в хаотичный гул, где слова «предательство», «Дахма» и «Жнец» резали воздух, как ножи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я спокойно подняла руку вверх.

— Пройдемте в мой кабинет, господа. Там сядем и все обсудим.

Они последовали за мной, словно стая хищников, готовых разорвать добычу, но пока сдерживающих когти.

Дубовый стол переговоров, испещрённый царапинами от бесчисленных встреч, стал ареной. Лев обрушил на него кулак первым.

— Темные Дома ведут двойную игру! — его рык заставил дрогнуть даже массивные люстры.

Орел кивнул, его тонкие пальцы сложились в замок.

— Орден Дахма уже не нейтрален. Они выбрали сторону. Их сторону.

— А Последний Жнец… — Вол обвел всех заговорщицким взглядом. — Ходят слухи, что Он стал их предводителем. Говорят, старые Темные Дома одобрили его лично!

Медведь лишь хмыкнул, но его молчание было красноречивее криков собеседников.

Я наблюдала за ними, чувствуя, как в висках начинает пульсировать напряжение.

— Мне нужна минута, господа.

Амир ждал в тени, как всегда — бесшумный, незаметный, но неотъемлемый от меня, как тень от пламени. Мы вошли в его кабинет, дверь за нами закрылась с глухим щелчком.

— Нас подслушивают, — прошептала я, прижимая ладонь к двери. — Они мне не доверяют. Думают, наверное, что я тоже что-то замышляю с тобой.

Он покачал головой, его пальцы провели по воздуху — и я почувствовала лёгкую дрожь в пространстве, словно невидимая пелена окутала нас.

— Теперь не подслушивают.

Я выдохнула, в очередной раз поражаясь умениям моего советника.

— …И что им сказать? Они на грани паники.

Амир задумался, его глаза — два янтарных озера — отражали мерцание свечей.

— Скажи им, что ты разделяешь их опасения. Но паника — оружие Тёмных Домов. У Светлых — это их спокойствие. Пусть знают: ты уже действуешь. Но как — это твой секрет. Ты имеешь право держать свои секреты.

Я коснулась его руки, признательно улыбнувшись.

— Спасибо. Я так и сделаю.

Светлые Дома молча ждали меня, как стая, готовясь к приказу вожака.

Я села напротив, медленно положила ладони на стол.

— Я понимаю ваш страх.

Лев зарычал, но я продолжила, не дав ему перебить.

— Но страх делает нас слабыми, господа. Ваш единственный выход сейчас — реагировать на все спокойно, достойно вашего Светлого титула. Я уже действую. И когда придёт время — вы узнаете всё.

Они переглянулись. Орел первым кивнул, его холодные глаза смягчились.

— Хранительница. Спасибо, за эту аудиенцию.

Один за другим они вставали, кланялись и уходили.

Наконец дверь за ними закрылась.

Я осталась одна, если не считать того, кто всегда был в моей тени. И всегда поддерживал лучше всех…

Дверь кабинета Амира приоткрылась беззвучно, будто сама тень пропустила меня внутрь. Он сидел у окна, в руках — фолиант с потрёпанными страницами, испещрёнными символами, которые мерцали при свете свечей.

— «Хроники Дэсмура»? — удивилась я, узнав переплёт.

Он поднял глаза, и в них вспыхнул интерес.

— Знаешь этот труд?

— Знаю. Там записаны обеты, которые давали строители города первым жителям Дэсмура перед тем, как исчезнуть за Туманной Границей.

— Но их обеты были нарушены, — Амир провёл пальцем по строке, где чернила казались свежими, несмотря на века. — И последствия их нарушения всё ещё с нами.

Я подошла ближе, ощущая, как даже этот незначительный диалог сблизил нас.

— Спасибо, — сказала я тихо. — Без тебя сегодня всё могло пойти иначе.

Он закрыл книгу, и странный свет на страницах погас.

— Ты справилась бы. Но я рад, что был полезен. — его голос звучал мягко, но в нём слышалось что-то ещё — может, гордость? Или просто удовольствие от игры, в которой мы оба были фигурами и игроками.

Я сделала ещё шаг вперёд.

— Я хочу отблагодарить тебя.

— Это не обязательно, госпожа.

— Я настаиваю.

Амир наклонил голову, изучая моё лицо, будто пытаясь прочесть то, что я ещё не предложила.

— Хорошо.

Мое сердце застучало громче, чем барабаны на празднике Лунного Змея.

— Давай сходим завтра... Туда, где нет Домов, интриг и политики. Просто… свидание. В простом заведении. Что скажешь?

Повисла тишина. Амир замер, его пальцы сжали корешок книги чуть сильнее.

— Свидание?

— Да.

Он ещё раз полушепотом произнес: "свидание", погрузившись в свои раздумья, и, затем медленно улыбнулся — впервые так открыто, без намёка на тайну.

— Я согласен.

Как только он сказал это, свечи в комнате вспыхнули ярче, будто сам воздух обрадовался за нас.

…

Перед сном я устроилась в кресле у камина, держа в руках книжицу, которую дал мне Амир. Страницы были испещрены описаниями цветов ауры и их значений. Я листала их медленно, вглядываясь в каждую строку, пока не нашла то, что искала.

«Жёлтая аура — цвет внутреннего счастья».

Я нахмурилась. Нет, это не то.

Вспомнила свечение над его головой — оно не было просто жёлтым. Оно было… как солнце. Золотым.

Продолжила листать, пока не наткнулась на нужное описание.

«Солнечный цвет. Гармония со всем. Высокий интеллект. Духовное пробуждение».

Это, без сомнения, могло быть о нём. Но в последнее время Амир казался немного подавленным... Что-то изменилось. Может, переезд в мой дом так сказался на нем?

Я погасила ночник, накрывшись одеялом с головой.

Во всяком случае, завтра вечером у меня будет возможность все у него выведать.

…

Пришло время нашего свидания. Я решила нарядиться просто, чтобы не привлекать лишнего внимания. Выбрала брючный костюм тёмно-синего цвета, который подчёркивал мою фигуру, но не выглядел вычурно. Рубашка с высоким воротником, аккуратно заправленная в брюки, и лёгкий шарф, чтобы защититься от вечерней прохлады.

Спускаясь в гостиную, я увидела Амира. Он стоял у камина, его белые волосы не были зачесаны как обычно, а ровной линей скрывали скулы. Ему очень шло.

Услышав мои шаги, он обернулся и замер. Его глаза скользнули по мне, и я заметила, как он слегка покраснел.

Конечно, он привык видеть меня в платьях и юбках, а теперь этот необычный наряд… Должно быть он его смутил.

— Как я выгляжу? — спросила я, улыбаясь. — Стоит сменить наряд?

Амир медленно подошёл ближе, его глаза всё ещё не могли оторваться от меня.

— …И явится Она, словно утренняя звезда, озаряющая тьму, и свет её будет чист, как утренняя роса. И испилит он всех нечестивых.

Я рассмеялась от такого странного комплимента.

— Что это? Из какой-то книги?

— …Последняя глава пророчества Церкви Будущего о Последнем Жнеце.

— Интересно…

Мы вышли из дома, и экипаж уже ждал нас у ворот. Я выбрала место для нашего свидания — заведение в рабочем районе, вдали от шумного центра города. Амир не знал, куда мы направляемся, и я видела, как он с любопытством смотрел в окно, пытаясь угадать нашу цель.

Таверна, которую я выбрала, была скрыта в узком переулке, её фасад был облицован тёмным камнем, а окна украшены витражами с изображением мифических существ. Внутри заведение полностью соответствовало фасаду: низкие потолки, поддерживаемые массивными деревянными балками, стены, украшенные старинными гобеленами и оружием, и тусклый свет, исходящий от кованых люстр с закопчёнными свечами.

Мы заняли столик в углу, где нас окружали тени и тишина. Амир огляделся с чуть приподнятыми бровями.

— Вы точно знаете, как удивить, госпожа.

Я ответила ему сдержанной улыбкой.

— Таверна «Черная Лилия». Никогда здесь не была раньше, но, когда проезжала мимо на прошлой неделе, мне она почему-то приглянулась. Как тебе это место?

— …Интересный выбор.

В таверне было не много людей — пара мужчин у стойки, пожилая женщина в дальнем углу и ещё несколько фигур, сливающихся с полумраком.

К нам сразу подошла полноватая официантка.

— Что будете заказывать, господа?

— Два бокала красного вина, пожалуйста, — сказала я, не задумываясь. — И что-нибудь из закусок… может быть, сырную тарелку?

Официантка кивнула и исчезла в полумраке.

Амир что-то рассказывал мне о нашей предстоящей работе, его слова были лёгкими, как ветерок, но я едва могла сосредоточиться. Мой взгляд невольно скользнул к гобелену над камином в дальнем углу, опустился чуть ниже, и…

И тут я забыла, как дышать.

Там, в кресле, закинув ногу на ногу и обратившись прямо на меня, сидел он.

Последний Жнец.

Его лицо было полностью открыто, и я впервые видела его без его птиц, которые всегда скрывали его черты. На нём были чёрные круглые очки, скрывающие глаза, и чёрная блуза, которая делала его фигуру ещё более загадочной.

Но его лицо… оно было поистине прекрасно. Резкие, почти скульптурные черты, высокие скулы, губы, слегка изогнутые в презрительной ухмылке. Он казался одновременно древним и вечно молодым, будто время не имело над ним власти.

По его плечу провела рукой какая-то женщина. У неё была короткая чёрная стрижка, и коктейльное платье цвета красного вина. Она наклонилась, чтобы шепнуть ему что-то на ухо, а затем села напротив него, лукаво улыбаясь.

…А она ещё кто ему?

Странное притяжение и полуночная игра

Я медленно потягивала вино, слушая, как Амир говорит о чём-то лёгком и незначительном, но его голос звучал где-то далеко, как эхо. Мои мысли были заняты другим. Последний Жнец... Его чёрные очки так раздражали меня! Я не могла понять, куда он смотрит, но чувствовала, что его взгляд постоянно скользит по мне. Моя кожа покрылась мурашками, будто его присутствие было чем-то осязаемым, чем-то, что проникало под мою кожу.

— Амир, — прервала я его, стараясь звучать как можно легче, — а давай сыграем в Теневые стрелы? По-моему, здесь очень любят эту игру…

Амир улыбнулся и кивнул.

— Конечно, почему бы и нет?

Мы подошли к черной доске, где висела позолоченная мишень, окружённая резьбой в виде переплетающихся ветвей роз.

Я взяла одну из стрел, стараясь выглядеть как можно более счастливой. Улыбалась, бросала Амиру лёгкие взгляды. Глупо ли это? Возможно. Но я хотела, чтобы Последний Жнец увидел, что я счастлива в компании другого мужчины, даже если мы едва знаем друг друга.

— Ты отлично бросаешь, — сказала я, когда Амир в очередной раз попал в центр мишени. — Научишь меня?

Он немного смутился, но согласился. Встал за моей спиной, его руки легли на мои, чтобы показать, как правильно держать стрелу. Он был выше меня на целую голову и я невольно наклонилась назад, чувствуя тепло его груди затылком.

Амир попытался сохранить профессионализм, но я заметила, как он слегка напрягся, как его дыхание стало чуть чаще.

Мы вернулись к нашему столику, и я бросила взгляд в сторону, где сидел Жнец. Вот же!… Проклятье. Похоже, он вообще не смотрел на весь мой спектакль.

Его кресло было развернуто к камину, и теперь я видела лишь его голову и… ту женщину, которая была с ним. Она сидела у него на коленях, её рука лежала на его плече, а её губы были так близко к его уху, что казалось, она шептала ему что-то прямо в мозг.

Я стиснула зубы, чувствуя, как внутри меня разгорается огонь. Что это? Ревность? Но почему?… К нему?! С чего бы???

Его лицо, его присутствие, его загадочность — всё это вызывало во мне почему-то глубочайшие эмоции на грани безумия.

— …Всё в порядке, госпожа? — спросил Амир, его голос был мягким, но в нём чувствовалось беспокойство.

— А?… Да, конечно. Просто немного устала уже. Не совсем мое место.

Но внутри я горела. Горела от вопроса, на который не могла найти ответа. Почему этот Жнец так влиял на меня? Я понятия не имела. И это… Жутко пугало меня.

Когда Амир направился в уборную, я наконец смогла рассмотреть то, что не давало мне покоя с момента нашего прихода. В полумраке таверны вокруг силуэта Последнего Жнеца мерцало тусклое, зелёное свечение. Оно было едва заметным, будто тень от листьев в лунном свете.

Аура бледно-зеленого цвета…

Я быстро достала свою карманную книжку. Листала страницы, пока не нашла описание нужного оттенка.

«Этот оттенок зелёного указывает на человека, полного ревности, обиды и убеждённого в собственной непогрешимости».

Последнее, конечно, про него. Но ревность?… Он, что… Отвернул свое кресло, чтобы не смотреть на меня с Амиром из-за ревности?

Горло пересохло, а в груди клубилось что-то горячее и невысказанное. Я подошла к барной стойке, чувствуя, как взгляд Жнеца следует за мной.

— Что-нибудь крепкое, — сказала я бармену, даже не глядя в меню.

Бармен кивнул и начал наливать напиток. Я уже протягивала руку, когда вдруг чья-то ладонь перехватила бокал раньше меня.

— Что за чёрт?! — вырвалось у меня.

Жнец поднял бокал, отпил и поставил его обратно на стойку, небрежно бросив, не глядя на меня:

— Мне он был нужнее. — затем он жестом наказал бармену налить ещё один. — К тому же, разве ты не знаешь, что алкоголь мешает сохранять равновесие? — его голос звучал насмешливо. — Так как же ты собираешься стать Хранителем Равновесия?

— Я уже им являюсь, — сквозь зубы процедила я.

Он рассмеялся — коротко, резко, как будто мои слова были самой нелепой шуткой.

— Всё, что ты делаешь или говоришь — это лишь то, что твой наставник шепчет тебе на ушко делать или говорить. Так что, выходит, он — лучший Хранитель, чем ты. Не считаешь?

Я сжала кулаки. В голове уже рисовалась картина, как я выливаю ему в лицо этот проклятый бокал, но в этот момент чей-то голос громко произнёс:

— Леди Сандрина! И ты здесь!

Я обернулась. Из кухни вышел мужчина средних лет, повар, судя по фартуку. Он улыбался мне, широко и радушно.

— Эскар, почему ты не сказал, что приведёшь свою прекрасную возлюбленную? Я бы приготовил вам ужин!

Я застыла. Эскар?.. И я — его "прекрасная возлюбленная"?!

Жнец резко схватил повара за руку и потащил прочь, что-то шипя ему на ухо. Когда он вернулся, я уже ждала его с вопросами, готовыми сорваться с губ.

— Что это ещё за бред про "возлюбленную"?

Он не отвечал, и лишь продолжал буравить меня своим взглядом. Его лицо оставалось каменным, но в уголке рта дрогнула тень улыбки. Мы стояли так близко, что я почувствовала его запах — смесь ладна и каких-то цветов… лилий, похоже.

Гнев кипел во мне, но вместе с ним — что-то ещё. Что-то опасное, необъяснимое.

— Ты что, вообще не собираешься отвечать? — прошипела я.

— А тебе действительно так важно знать? — он наклонился чуть ближе, и его взгляд скользнул по моим губам. — Я настолько тебе интересен, лже-Хранительница?

Я резко моргнула, осознав странное притяжение к нему, которое вдруг охватило меня.

— Нет. Ты мне совсем не интересен. Я не хочу больше ни секунды находиться с тобой рядом!… Жнец.

В этот момент в зал вошёл Амир и я сразу поспешила к нему.

— Я хочу уйти! — бросила я ему, даже не оборачиваясь на Жнеца, и поспешила к выходу.

…

Тихий треск дров в камине смешивался с ароматом благовоний — сандал и что-то терпкое, что Амир подбрасывал в огонь. Я полулежала в кресле, наблюдая, как дым клубится в воздухе, рисуя узоры. Он стоял у камина, задумчиво разглядывая старинную картину над очагом — ту самую, что я недавно выкупила у антиквара. Двое влюбленных, что никогда не будут вместе, застывших в вечном танце зимы и лета, их лица стерты временем, но страсть в жестах осталась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Скажи мне, моя госпожа… — голос Амира прозвучал тихо. — Почему одни люди настоящие, а другие — лишь иллюзия, за глазами которых пустота?

Я медленно провела пальцем по краю бокала.

— Возможно, потому что мы живем в мире фантазий, где возможно все... Ты можешь быть кем угодно. Да и твое определение "настоящего" — тоже может быть иллюзией. Кто знает?

Он задумался, его пальцы сжали край рубашки.

— Я бы согласился с тобой месяц назад. Но теперь я думаю иначе.

— …И во что же ты веришь?

Амир повернулся ко мне, его глаза отражали огонь камина — глубокие, почти гипнотические.

— Я верю, что наша главная задача в этой жизни — найти реальность. Свою собственную. И мне кажется… я свою уже нашел. Ту самую, настоящую, среди всех иллюзий и обманов.

— Интересно… И как она выглядит?

Он смотрел на меня долго, потом вдруг сморщился, как ребенок, которому не хватает слов.

— Я не знаю. Это сложно объяснить.

Я протянула руку к графину с вином.

— Выпьем?

— Я не пью, госпожа.

— Сегодня — исключение. Пожалуйста?

Он заколебался, но в конце концов взял бокал.

После второго глотка вина Амир вдруг предложил:

— Давай сыграем в "Тени желаний".

— Что это?

— Такая игра. Правила просты. Один просит другого выполнить что-то — жестом, словом, действием. Второй исполняет. Но только если это не нарушает его воли.

Я приподняла бровь.

— Ну… Хорошо. И каким же будет твой первый запрос?

Он загадочно улыбнулся.

— Распусти волосы.

Я замерла. Мои пальцы невольно дотронулись до заколки, удерживающей пряди. Это было… странным запросом. Милым даже. Но правила есть правила.

Я медленно вынула шпильку. Светлые волны упали мне на плечи, и я почувствовала, как Амир затаил дыхание, мгновенно опуская взгляд.

— Посмотри же на меня. Ты хотел, чтобы я распустила волосы — так смотри на результат своего запроса. Это то, чего ты хотел?

Его глаза потемнели, когда он медленно поднял голову.

— …Я хочу очень многого, госпожа. Но меня воспитывали слишком строго, чтобы позволить себе даже думать о чем-то одном всерьез. Или… осмелиться прикоснуться к своей мечте.

— Если ты не против поделиться… Мне было бы интересно когда-нибудь услышать твою историю.

— Боюсь, если мы по-настоящему начнем, то проговорим целый век.

— К сожалению, у меня нет столько времени. — ответила я с улыбкой. — Но если бы было… — я сделала паузу. — Прости за грубость, но я бы не стала тратить его на такие долгие разговоры.

Мужчина опустил задумчивый взгляд.

— Я понимаю…

— Знаю, как это звучит. Но подумай. Если бы у тебя был целый век времени… Тратил бы ты даже половину его на бессмысленные беседы?

— Зависит от того, с кем… — его губы дрогнули в улыбке. — Бессмысленные разговоры обладают странным свойством — со временем они обретают смысл. От этого время смертных и драгоценно… За свою быстротечность.

Я рассмеялась.

— Тогда почему ты тратишь так много своего драгоценного времени на меня?

— Потому ценность "этого" времени несравнима ни с чем. — он сделал глоток вина. — Великий художник стал бы тратить все свои дни на готовку стряпни, если бы мог писать шедевры? Нет. Он бы священнодействовал, смешивая краски, чтобы создать что-то прекрасное из ничего. Сейчас, в этой жизни я — художник, мисс Лорелей. И я бы продал душу за холст, который идеально подошел бы моим кистям. Я бы все отдал, чтобы создать что-то прекрасное.

— …Твои слова каждый раз заводят нашу беседу в такие философские дебри, что я уже перестаю удивляться этому явлению.

— Кто знает… Может, однажды ты найдешь их достаточно интересными, чтобы потратить на меня век. — его взгляд стал таким долгим, что я покраснела и отвела глаза. — Мой взгляд смущает тебя, госпожа?

— Не так сильно, как наши разговоры.

— Это "да" или "нет"?

— Это — возможно. Я просто поняла, что ты никогда раньше не смотрел на меня так долго.

— …Боюсь, это не так.

— А когда ещё?

— Каждый раз, когда ты отворачивалась. Иногда… очень долго. Так, что иногда чувствовал себя даже грешником.

— …Но это не преступление.

— Но я — преступник. — его голос стал тише. — Ты должна знать это. И то, что я не могу рассказать тебе всю свою прошлую историю. За это тоже прошу меня простить.

— Я понимаю… Тебе не обязательно рассказывать мне все.

— Но я хочу! Но… просто не сейчас. Прости за это.

Тема отношений всплыла сама собой.

— Амир, у меня дерзкий вопрос. Совершенно бестактный, но, мое любопытство берет верх. За что мне очень стыдно. Но… Скажи… А у тебя были… раньше романы?

Мужчина замер, потом медленно покачал головой.

— Нет. Но я рос среди тех, кого предавали. Друзья, братья… Они любили, а их обманывали женщины. Некоторые смертные — двуличны. И это самое отвратительное — притворяться и "играть" в любовь. Поэтому, я решил не ступать по этой тропе.

— …Но мы все можем притворяться. Быть кем угодно — человеком, монстром, или и тем, и другим. Разве не так?

Мне казалось, что я несу уже какой-то бред из-за усталости и выпитого, а Амир, уже изрядно захмелевший, рассмеялся.

— Самое важное в этом — не переиграть. Иначе потеряешь себя.

— Я с тобой не согласна.

— Да?

— Да. То, что ты рассказал — это, конечно, печально. Но... — я наклонилась вперед. — Важно то, что ты можешь надеть любую маску. Но не все решаются. А некоторые… даже не понимают, что уже носят ее.

Он задумался, его пальцы сжали бокал.

— Тогда скажи мне, моя госпожа… Какая маска у тебя?

Я загадочно улыбнулась.

— А вот это — уже следующий запрос.

Огонь в камине потрескивал, отбрасывая наши тени на стены — две фигуры, две загадки, две маски, которые, возможно, однажды упадут. Но не сегодня.

Спустя час игры в "Тени желаний" атмосфера в гостиной стала более интимной. Щеки Амира, обычно бледные, порозовели от вина, а его глаза блестели, словно отражая тайну, которую он так тщательно скрывал. Я наблюдала за ним, пока он медленно подходил к статуе Артемиды у окна.

— Ты сказал, что у тебя никогда не было связей с женщиной? — тихо произнесла я, пытаясь удержать хмельную мысль в голове. — Видишь эту статую у окна? — я кивнула на небольшую статую. — А покажи мне… Как бы ты обнял свою возлюбленную?

Мой запрос был неожиданным, даже для меня самой. Амир замер, его пальцы слегка дрогнули.

— …Как пожелаешь, — он подошел к статуе, медленно наклонившись к ней. Его руки скользнули по её изгибам мрамора, лаская лицо богини.

У меня по коже пробежали мурашки, когда он нежно поцеловал статую в самые губы. Мое дыхание прервалось, сердце сжалось.

Я сглотнула, горло внезапно стало сухим.

— …Артемида точно не одобрила бы этого. Она бы сделала тебя мертвым в следующую же минуту… По крайней мере, так говорят легенды, — произнесла я, пытаясь скрыть волнение в голосе.

— И я бы полностью подчинился такому концу. Но только при одном условии.

— …Не думаю, что ты был бы в положении выдвигать условия, — я усмехнулась, но смех вышел сдавленным.

— Боги порой сострадательны. Я уверен, она бы выслушала мою скромную просьбу…

— Какую же?

— Я бы счастливо принял последний вздох, зная, что женщина, для которой по-настоящему был предназначен этот поцелуй, поняла бы, что это было все только ради нее. Не для легендарной Артемиды — богини охоты и луны. А для богини скорбной красоты, великой жертвенной любви и истории трагической преданности прошлому.

Меня по какой-то причине бросило в жар от его слов.

— …Ты думаешь, твоя возлюбленная бы оценила, если бы ты умер ради одного поцелуя другой, только чтобы признаться ей в конце в своих чувствах?

— Если бы моя печальная, прекрасная богиня знала, что то, что кажется концом, всегда является новым началом. Новой жизнью. Она бы все поняла… И, возможно, смилостивилась бы надо мной.

Игра закончилась. Я оставила Амира внизу, слушать виолончель на старом граммофоне. Мелодия была меланхоличной, словно отражая наше настроение.

Я поднялась в свою спальню, готовясь ко сну. Снимая платье, застряла в топе, пытаясь освободиться.

Внезапно кто-то накрыл мои руки своими, аккуратно освобождая меня.

— …Что ты здесь делаешь? — прошептала я, поворачиваясь к Амиру, мои длинные волосы прикрыли верхнюю наготу.

Он не ответил. Вместо этого его губы коснулись моего оголенного плеча, и я вздрогнула, отвечая на его прикосновения вопреки своей воле.

— Амир, мы не можем…

— Почему?

Он извлек шелковую ленту из моего топа и завязал мне глаза. Вокруг почему-то запахло жасмином… этот аромат внезапно напомнил мне что-то, какое-то воспоминание, но какое именно — я не могла вспомнить.

В темноте, с завязанными глазами, я вдруг представила себе его горящие глаза. Глаза Последнего Жнеца...

Нет, нет, нет… Опять он!!!

Обман зрения и истинные воспоминания

Я резко мотнула головой, стягивая ленту с глаз.

— Нет! Мы не можем, потому что мы с тобой сейчас пьяны. Этого бы не случилось, если бы не те два графина вина. И не прикасайся ко мне без моего согласия. Я вдова, конечно, я жажду нежности мужчины. Но, пожалуйста, не поступай так со мной, Амир. Я еще не готова.

Комната внезапно стала холодной.

— …Ты все еще любишь его? Своего жениха? — вдруг спросил он.

— Я…

Подхватив свой топ со спинки стула, я прикрылась им и подошла к окну.

— Конечно, я верила, что он — моя судьба… Но даже если это все в прошлом… Я не хочу ничего, что играло бы с моим разумом и душой сейчас. Мне надо сосредоточиться на работе.

— …Я понял тебя, госпожа. Прошу меня извинить за мою дерзость.

Амир извинился и поспешно ушел. Я хотела было пойти за ним, но вовремя остановила себя.

В спальне стало тихо, только звуки виолончели доносились снизу. Я села на кровать, обняв себя за плечи. Аромат жасмина все еще витал в воздухе, напоминая о чем-то, что я не могла ухватить.

Амир… Он был загадкой, которую я не могла разгадать. И, возможно, опасалась её разгадки. Это сближение с ним… Оно не может не быть чреватым последствиями.

Но в эту ночь, с завязанными глазами и сердцем, полным противоречий, я поняла одно: Некоторые тени слишком глубоки, чтобы их развеять, некоторые обещания слишком опасны, чтобы их давать. И я не была готова ни к тому, ни к другому.

…

На следующее утро я спустилась в столовую, ожидая увидеть Амира за завтраком. Но его место было пустым. Я ждала, пока чай не остыл, а он так и не появился. Наконец, я решила проверить его комнаты.

Нашла его за упаковкой вещей. Его руки двигались быстро, но в глазах читалась нерешительность.

— Ты уезжаешь? — спросила я, опираясь о дверной косяк.

Он замер, но не обернулся.

— Нет. Просто… привожу вещи в порядок.

— Вчерашний вечер… — начала я, но он резко обернулся.

— Давай забудем об этом? Пожалуйста. Все должно вернуться к тому, как было.

— Я согласна, — сказала я, хотя в глубине души чувствовала, что это невозможно.

— Благодарю, госпожа…

За завтраком атмосфера была напряженной. Амир избегал моего взгляда, и я пыталась разрядить обстановку разговорами. Он улыбался, но улыбка его была натянутой.

После я оставила близнецов с Амиром и отправилась в город с моей служанкой. Мы бродили по магазинам, но мои мысли были далеко.

Когда я вышла из магазина, я столкнулась с Домом Ворона.

— Лорд Фон Ур? — удивилась я.

Он был тоже со своей слугой, что нес за ним покупки.

— …Сандрина, какими судьбами? — мужчина улыбнулся, его глаза заблестели.

— Воскресные покупки. А ты?

— Просто прогуливаюсь. И как настроение у нашей Хранительницы Равновесия сегодня?

— Хорошее. Спасибо.

— Я бы хотел, чтобы оно у тебя было прекрасное.

— Почему?

— Сегодня мой день рождения.

— О… прости, но у меня нет подарка. Я могу пойти купить его прямо сейчас. Подождешь меня здесь немного, пожалуйста?

— Не стоит, — Даниш улыбнулся, его губы слегка приподнялись, но в глазах читалась глубокая серьезность. — Но если ты хочешь сделать мне подарок… Поедем со мной на лошади в одно прекрасное место на окраине города. Я собирался туда один, но с прекрасной дамой это будет гораздо приятнее.

Его голос звучал мягко, но в нем была таинственная убедительность, которая заставила меня согласиться, хотя я и не до конца понимала, что меня ждет. Он повел меня к своей лошади, величественному черному жеребцу, который стоял, словно вырезанный из ночи. Даниш отправил слугу с покупками домой, а затем повернулся ко мне, предлагая руку.

— Позволь мне помочь?

Лошадь была слишком высокой, и я поскользнулась, но его руки мгновенно обхватили меня, удерживая в воздухе. Я замерла, чувствуя, как его дорогой одеколон окутывает меня, смешиваясь с запахом кожи седла.

— Не волнуйся, — прошептал Даниш, опускаясь на одно колено и подставляя его мне, чтобы я могла ступить на него.

Я смутилась, но он одобрительно кивнул, и я, наконец, сделала шаг. Его пальцы коснулись моей оголенной лодыжки, слегка скользя по коже, и я почувствовала, как по моему телу пробежала дрожь.

Когда я села на лошадь, он легко вскочил сзади, его тело плотно прижалось к моей спине. Мы поехали по городу, и я чувствовала, как его дыхание касается моего затылка. Молчание стало неловким, и я, чтобы как-то разрядить обстановку, наконец заговорила:

— Что это за место, куда мы едем?

— Секрет, — он улыбнулся, и я почувствовала, как его губы слегка касаются моего уха. — Я езжу туда в каждый свой день рождения.

Мы выехали за пределы города, и вскоре перед нами появился готический собор, скрытый в глубине леса. Его шпили устремлялись в небо, словно пытаясь пронзить облака, а стены были покрыты резьбой, изображающей ангелов и демонов, переплетенных в вечной борьбе.

Я осмотрела его, и мой взгляд задержался на странном сочетании элементов светлых и темных домов. С одной стороны, собор был украшен светлыми витражами, изображающими сцены из священных писаний, а с другой — темными скульптурами, которые казались живыми в вечернем свете.

— Чей это собор? — спросила я, чувствуя, как холодный ветерок касается моего лица.

— Моих родителей.

— Он… Очень величественный. Но почему такой странный стиль?

Он замолчал на мгновение, а затем неожиданно признался:

— Я не чист, как все остальные члены домов. Светлые Дома могут иметь только светлых предков, и темные — темных. Но я… Я не чистокровный. Мои родители были на светлой стороне, а я выбрал Темные Дома. Тогда была война и никто не проверял родословную досконально. Связи и деньги решали все. Никто не знает о моей настоящей родословной. Это тайна. И если Совет 8 узнает… Думаю, они захотят избавиться от меня.

— …Почему ты решил поделиться этим со мной?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мужчина долго смотрел на меня, его глаза, казалось, проникали в самую глубину моей души. Затем он внезапно спросил:

— Ты веришь в реинкарнацию?

— …Не знаю. Почему ты спрашиваешь?

Он не ответил, вместо этого открыл двери собора и пригласил меня войти.

Внутри было темно, и я почувствовала, как его присутствие за спиной стало более ощутимым. Неожиданно он наклонился и прошептал:

— Знаешь… Я думал, что если буду крутиться вокруг тебя достаточно долго, то найду скрытую дверь в твое близкое окружение. Но как бы я ни старался…

Даниш не закончил, отойдя дальше по коридору, словно его мысли уже были где-то в другом месте.

— Хранитель равновесия, — позвал он меня. — Пожалуйста, следуй за мной. Я зажгу свечи.

— А я не боюсь темноты.

— Это хорошо.

Мы прошли через коридор, пока он держал свечу.

— Так ты нашел ту скрытую дверь?

— …Да. Но пройти невозможно. На пороге всегда стоит твой советник с кислым лицом.

Я рассмеялась. Мы вошли в центральный зал собора. Он был огромным, с высокими сводами и витражами.

Даниш снял огромное белое покрывало с алтаря, и я ахнула. Вместо икон на алтаре и стенах были сотни портретов. Одной и той же женщины. И эта женщина… была я.

Мои портреты были повсюду, но в разных стилях, с разными прическами и платьями. Но глаза… они были неизменны. Мои глаза.

— …Что это? — прошептала я, отступая, пока не уперлась в его грудь.

— Это же ты, — сказал он тихо. — Ты во всех своих воплощениях.

Мое сердце замерло.

— Что ты хочешь сказать?

Неожиданно Даниш рассмеялся — низкий, бархатный смех, наполняющий холодное пространство собора странным теплом. Он отошел от меня к стене, его черный плащ развевался, как крылья ночной птицы.

— Шутка, — произнес он, и его пальцы опустили массивный рубильник. Огромная люстра вспыхнула тысячами огней, залив зал ослепительным светом.

Я зажмурилась, прикрывая глаза ладонью, чувствуя, как слезы выступают от резкого перехода из тьмы к свету.

— Присмотрись теперь, — его голос прозвучал прямо у моего уха.

Я медленно опустила руку и... замерла. Теперь я видела — это были разные лица. Совершенно не мои.

Почему же сначала мне показалось, что это я?… Странная игра света и теней? Или что-то большее?

Внезапно в висках застучало, будто чьи-то невидимые пальцы рылись в моих воспоминаниях, перебирая их, как страницы старой книги.

Я пошатнулась, но Даниш мгновенно оказался рядом, его рука крепко обхватила мой локоть.

— Ты в порядке?

Он помог мне опуститься на резную скамью у стены.

— Корсет... слишком тугой, — прошептала я, хотя знала, что дело точно не в нем. — Скажи… А мы раньше нигде не встречались?

Его веки чуть дрогнули.

— Здесь? Нет.

— Что ты имеешь в виду — "здесь"? — мои пальцы впились в дерево скамьи. — А где ещё?

Он лишь покачал головой, его взгляд скользнул к алтарю:

— Я же уже спрашивал, веришь ли ты в реинкарнацию.

Боль в висках усилилась. Перед глазами поплыли смутные образы: Мы с Данишем кружимся в танце... Темная гостиная... Огромный портрет женщины в зеленом платье — ее глаза... ее глаза были моими!

Это был сон? Бред? Наваждение? Почему это кажется мне таким реальным?

Даниш спокойно наблюдал за мной, слегка склонив голову, будто изучал редкий экспонат.

— Тебе хуже?

Я отрицательно качнула головой и попыталась встать.

— Думаю, мне нужно на воздух... — я хотела добавить что-то еще, но мир вдруг поплыл в глазах. Туманная картина встала перед глазами: Поцелуй на моих губах... Старинный особняк... Мерцающие свечи... И голос, будто доносящийся сквозь толщу воды: «На этот раз я не отпущу тебя никуда. Не отдам даже самой смерти. Клянусь... Запомни мои слова».

Внезапно я почувствовала, как давление на моей талии ослабло.

Резко открыла глаза — зрение прояснилось. Даниш стоял передо мной, в его руке блестел небольшой нож для писем. Мой разрезанный корсет лежал на полу.

— Тебе лучше? — спросил он, и в его глазах я заметила что-то неуловимое — то ли забота, то ли торжество.

Я не ответила. Потому что в этот момент окончательно поняла — что-то во всем этом было правдой. И эта правда была страшнее любого кошмара.

…

Холодный металл лифта бесшумно скользил вверх, неся нас к самому сердцу власти — главному залу Совета Дэсмура. Я пыталась сосредоточиться на свитках Амира, где он завершал последние штрихи к моей речи. Эти слова должны были стать моим щитом и мечом в предстоящей дискуссии.

— Дозволено ли мне читать сейчас, пока ты еще пишешь? Или я отвлеку тебя?

Амир, не поднимая головы от пергамента, лишь усмехнулся, и эта усмешка была наполнена странной, почти болезненной нежностью.

— Прошу, госпожа, читайте. Но… это и впрямь прекрасное отвлечение. Прекрасное отвлечение... что однажды может меня уничтожить.

Я нахмурилась, готовая потребовать объяснений, но именно в этот миг двери лифта распахнулись с мягким шипением, открывая путь в залитый сумраком коридор. Амир, не глядя на меня, шагнул прочь, оставляя меня наедине с его загадочными словами.

Зал Совета был необъятен, его высокие своды терялись в полумраке, а витражные окна отбрасывали на полированный стол призрачные узоры. Амир, словно тень, проводил меня к моему месту во главе стола, а затем занял свое кресло прямо за моей спиной.

Дома Света — Лев, Медведь, Орел и Вол — уже заняли свои места на светлой стороне стола. Их представители, облаченные в одеяния светлых тонов, сидели с достоинством, их лица выражали невозмутимость, граничащую с высокомерием.

— Где же Дома Тьмы? — вопрос сорвался с моих губ.

В тот же миг массивные дубовые двери зала распахнулись настежь, и по залу пронесся леденящий душу порыв ветра. Вслед за ним, словно предвестники бури, влетели черные дрозды, их перья блестели в тусклом свете, а глаза горели зловещим огнем. Я невольно стиснула зубы. Жнец. Последний Жнец. Что он здесь делает опять? За ним, словно тени, скользнули представители Домов Тьмы — Змея, Лиса и Волк, занимая свои места по другую сторону стола — темную.

Последним вошел Даниш, представитель Дома Ворона. Он двигался с грацией хищника, не замечая никого вокруг, его взгляд был прикован лишь ко мне.

Он подошел к моему креслу, склонился в глубоком поклоне, и его губы коснулись моей руки. Легкое, почти невесомое прикосновение, но оно привлекло к нам всеобщее внимание.

Я почувствовала, как на меня устремились десятки взглядов, полных любопытства и осуждения.

Даниш бросил быстрый взгляд на Амира, который чуть подался вперед, его лицо было напряжено.

— Пару слов Хранительнице Равновесия, наедине, — произнес Даниш. Амир нерешительно кивнул.

Ворон наклонился к моему уху, его дыхание опалило кожу, напоминая мне о нашей вчерашней встрече в соборе, из-за которой я не сомкнула глаз всю ночь.

— Дома Тьмы вынесут новое предложение на сегодняшнем собрании, — прошептал Даниш. — Они хотят, чтобы Последний Жнец присоединился к Совету Восьми в качестве девятого члена.

Мои глаза расширились от шока, но я тут же взяла себя в руки.

Я едва заметно кивнула ему, и он, отступив, занял свое место на темной стороне стола. Я старалась не смотреть на Жнеца, его лицо было скрыто в тени капюшона из теней, лишь глубокие провалы глазниц намекали на его присутствие.

— Собрание начинается, — произнесла я, и мой голос, к моему удивлению, прозвучал твердо и властно.

Потянулись долгие часы. Каждый Дом, следуя древнему ритуалу, докладывал о положении дел в своих владениях. Слова звучали сухо и официально, но за ними чувствовалась незримая борьба за влияние, тонкие нити интриг, сплетающиеся в сложный узор. Дома Света говорили о процветании и порядке, Дома Тьмы — о неизбежных потерях и необходимости адаптации к нарастающему хаосу на улицах.

Когда очередь опять дошла до Домов Тьмы, тон их речей изменился. Они начали издалека, говоря о необходимости усиления, о новых вызовах, требующих нетрадиционных решений. И, наконец, прозвучало то самое предложение, о котором предупредил меня Даниш: Последний Жнец должен стать девятым.

Почти все присутствующие, даже некоторые из Домов Света, казалось, были готовы согласиться. Страх перед Жнецом, перед его абсолютной, непостижимой силой, был слишком велик. Но я... я не могла этого допустить. Равновесие бы пошатнулось.

— Вы не можете сломать символ вечности! — мой голос эхом разнесся по залу, наполненный негодованием. — Должно быть только восемь Домов у власти! Только восемь!

Жнец оставался неподвижен, словно высеченная из обсидиана статуя, игнорируя мои слова. Дома Тьмы настаивали на голосовании.

Внезапно Амир поднялся, его фигура показалась мне неожиданно внушительной.

— Согласно правилам, голосование должно быть перенесено на следующий день.

Дома Тьмы зашипели, словно потревоженные змеи, но вынуждены были отступить перед регламентом Дворца. Дома Света, воспользовавшись моментом, поспешно покинули стол, их лица выражали смесь облегчения и недовольства.

Амир ждал меня у дверей. Я поднялась, мой взгляд невольно скользнул к Последнему Жнецу.

— Высшая сила досталась дорогой ценой? — произнесла я, и в моем голосе прозвучала едва уловимая насмешка.

Он медленно повернул голову, его занавесь из теней оставалась неподвижной, но я почувствовала, как его невидимый взгляд прожигает меня.

— Что-то не понравилось, Хранительница?

— Да, — холодно ответила я. — Ни один порядочный джентльмен никогда не позволит себе носить перчатки за столом. Тем более на официальном собрании.

Его губы, скрытые в тени, изогнулись в подобии ухмылки.

— Как хорошо, что я далек от того, чтобы быть порядочным. И уж тем более… джентльменом.

Я попыталась прочитать его ауру, проникнуть в его эмоциональное состояние, но мои способности словно натолкнулись на невидимую стену. Мое собственное чувство эмоций внезапно притупилось, я не могла уловить ни единой вибрации энергии от него. Это было так, словно я смотрела в бездонную пропасть. И чем больше я это делала, тем больше панический страх поднимался в груди.

Я с трудом оторвала взгляд и развернулась. Не оглядываясь, покинула зал, оставляя за собой лишь эхо своих шагов.

Следующий день

Тяжелый вздох сорвался с моих губ, когда я кивнула Амиру. Он, словно безмолвный страж, распахнул передо мной массивные двери, и холодный воздух Зала Совета обволок меня, предвещая неизбежность.

Все уже были в сборе: силуэты Домов Света и тени Домов Тьмы, замершие в ожидании. Слуги бесшумно скользили по залу, разнося пергаментные свитки и чернильницы. Каждый Дом получил свой лист для голосования, и в наступившей тишине слышался лишь шорох перьев по бумаге.

— Голосование началось, — произнесла я. — Пусть каждый сделает свой выбор, ибо от него зависит не только сегодняшний день, но и вечность.

Слуги вновь задвигались, собирая свитки, их движения были отточены веками ритуалов. Затем они удалились в отдаленный угол зала, где при тусклом свете свечей начался подсчет. Каждая секунда тянулась, наполненная напряжением.

Наконец, один из слуг, не поднимая глаз, приблизился ко мне и почтительно протянул мне запечатанный свиток.

Я сломала печать, и мои глаза пробежали по строкам. Внутри меня поднялась волна холодной ярости.

— Семь Домов, — мой голос прозвучал низко, но эхо разнесло его по всему залу, — проголосовали за присоединение Последнего Жнеца к Совету.

И лишь один... один голос был против.

По залу пронесся легкий шепот. Дома переглядывались, пытаясь угадать, кто же осмелился пойти против течения. Никто не знал, ибо голосование было анонимным, и лишь я была посвящена в эту тайну. Но моя ярость не позволяла мне молчать.

— Я все еще против, — объявила я стальным голосом. — Более того, я не верю, что этот... этот силуэт, — я кивнула в сторону Жнеца, — является тем самым Последним Жнецом из пророчества Церкви Будущего. Он ничем не доказал свое право на это звание.

Жнец, до этого момента неподвижный, медленно поднял на меня взгляд.

— Какое доказательство способно утолить ваш гнев, Хранительница? — его голос был низким, бархатным, и каждая его фраза разносилась по залу, словно шелест крыльев сотен дроздов.

— Обнажите свои руки, если смеете. Если вы настоящий Последний Жнец, ваши руки не должны быть похожими на человеческие.

Он неспешно протянул руку в воздух, замирая в этом жесте, словно приглашая.

— Подойдите же. И убедитесь сами.

По залу пронесся тревожный шепот. Амир, стоявший рядом, едва заметно покачал головой, его взгляд умолял меня остановиться. Но я уже приняла решение.

Я поднялась и, игнорируя все предостережения, двинулась к нему. Тени, казалось, сами расступались передо мной, открывая путь к его неподвижной фигуре. Протянула руку, мои пальцы коснулись его перчатки. Мой взгляд встретился с его глазами, скрытыми под маской черного дрозда.

Я резко стянула его перчатку. В тот же миг Жнец рванул вперед, его рука, обнаженная, но все еще скрытая в тени, обхватила меня. Мир вокруг меня закружился, растворяясь в вихре черных перьев и ледяного ветра.

Я упала на каменистый берег, оглушенная ревом воды. Водопад. Сотни дроздов, словно живое облако, взмыли ввысь, закрывая Жнеца своими тенями и перьями.

Он отлетел в сторону, его силуэт растворился в этой живой тьме.

— Что это за место?! — выдохнула я, пытаясь унять сбившееся дыхание.

— Водопад Ахвен, — прозвучал его голос, теперь уже не эхом, а прямо в моих ушах, словно он был повсюду.

— Зачем ты перенес меня сюда?! Мало того, что твои птицы постоянно следят за мной, так еще и ты теперь контролируешь, куда я перемещаюсь?! Хватит уже! Что за игры ты ведешь?!

— Те пустые сосуды, что именуют себя советниками, не достойны быть свидетелями нашего разговора тет-а-тет.

Я уставилась на него, пораженная.

— Что-что, а тет-а-тет с тобой мне точно не нужен!

— Да?… Забываешь, что я вижу тебя насквозь. Последний глупец не заметил бы искру предвкушения в твоих очах, как только я перенес тебя сюда, подальше от них.

— Что?! Верни меня обратно! Немедленно!

Неожиданно он стянул вторую перчатку, бросая обе к моим ногам. Затем, с плавным, почти ритуальным движением, развязал плащ, скидывая его на камни. И, наконец, медленно, почти гипнотически, начал расшнуровывать свою блузку.

— …Ч-что ты делаешь? — выдавила я, мой голос превратился в хриплый шепот.

— Исполняю прихоть Хранительницы Равновесия, — произнес он, и его глаза, теперь полностью открытые, казалось, поглощали весь свет. — Она захотела увидеть мою обнаженную кожу. Посмотреть, сколько человеческого еще во мне осталось. Вот я весь. Смотри.

Он стоял передо мной, обнаженный до пояса, лишь тень от брюк скрывала остальное. Его тело было совершенным, будто красивая статуя, но в то же время живым, дышащим.

Он специально повернулся вокруг себя, демонстрируя мне свое прекрасное тело. Мое дыхание сбилось, когда я увидела его спину. Она была испещрена старыми, глубокими шрамами, словно карта страданий, выжженная плетьми.

— Это то, что ты ожидала увидеть? — сухо бросил он через плечо.

Я моргнула, и к моему удивлению, слезы навернулись на глаза. Голову пронзила острая боль, почти такая же, как вчера в соборе. Я снова начала что-то вспоминать... избиение плетьми... ритуал для получения... тайных знаний. Что это?? Откуда???

Жнец повернулся ко мне лицом, распахивая руки, словно приглашая. Я бездумно протянула к нему руку, но в тот же миг он сорвался вниз с обрыва, в свободном падении.

Я бросилась вперед, пытаясь заглянуть в бездну, но огромная туча черных дроздов взмыла вверх, их крылья почти ударили меня по лицу, чуть не отбрасывая назад.

Я упала на траву, перевернулась на спину, и горячие слезы потекли по щекам. Я, кажется, начала вспоминать... обрывки воспоминаний. О нем. Обо всем.

Божество золотого истока

Храм Мандир

В сумрачных глубинах храма, где воздух был тяжел от запаха ладана, Аколиты Пламени, облаченные в одеяния цвета пепла, бесшумно скользили меж колонн. Меланхоличные стоны дудука разносились под сводами, переплетаясь с шепотом молитв.

Амир аль-Мандир, Хранитель Священного Огня, стоял на коленях перед Атарваном Сахибом, Предводителем Церкви. Лицо Сахиба было изрезано морщинами, словно древний пергамент, хранящий бесчисленные истории, а его глаза горели тусклым, но проницательным огнем.

— Но я чувствую, что ее можно пробудить, — голос Амира был низким, почти мольбой. — Ей нужна лишь малая толика наставления, чтобы укротить свой бушующий дух, и тогда она вспомнит все, что было утрачено, и восстановит хрупкое равновесие в Совете.

— Наставления, о каких наставлениях ты говоришь, сын мой? — голос Сахиба был подобен шипению змеи. — Забыл ли ты священные обеты Ордена Пламени? Неужели ты будешь играть с ее судьбой целую вечность? Ты теперь смертен, вспомни об этом!

— Но мы не можем потерять ее! — страсть в голосе Амира нарастала. — Я знаю, что сейчас она блуждает во тьме. Их интриги загнали ее в этот лабиринт. Но свет, что она способна излучать, когда ее душа обретает покой, все еще тлеет в ее глубинах!

— Она сама избрала этот путь забвения, — ответил Сахиб, и в его голосе прозвучало холодное разочарование. — Разве ты не наблюдал за ней достаточно долго? Ее религия соткана из страданий. Ее молитва — это вопль отчаяния. Она не способна на свет, который нам нужен.

— …Разве не религия — величайшая иллюзия, когда-либо созданная для рода людского? — голос Амира был полон горечи. — Как можем мы винить их за то, что они не видят света в темноте, если мы сами надели им на глаза повязку в самом начале?

— Суть в том, мой дорогой сын, — Сахиб склонил голову, и его взгляд стал еще более пронзительным, — что они сами не желают снять эту повязку, хотя по своей природе вполне способны на это. Те же, кто в конце концов срывает ее, уже не могут развидеть свет и осознают, что тьма была лишь иллюзией, заставлявшей их думать, что они одиноки в этой беспросветной мгле. Мы дарим им этот путь. Путь к свету через мглу и испытания. Им нужно лишь пробудиться, чтобы действовать. Однако это стремление к великой истине должно исходить лишь из глубины души человека. Ни от кого другого. Иначе ты можешь лишь причинить ему еще больше страданий своим наставлением и толкнуть его глубже в мрак туннеля. Даже если твои намерения были чисты… Пробудить кого-то — это тяжелая ноша, сын мой. И порой смертоносная. — предводитель Церкви умолк, и его Аколиты, словно тени, склонились в безмолвном почтении.

— …Я поступлю так, как считаю нужным, — прошептал Амир, поднимаясь с колен.

— Я лишь хотел предостеречь тебя, сын мой.

— Вы не мой отец, чтобы так называть меня, — ответил Амир, и его взгляд, полный вызова, устремился на колоссальное, затененное изваяние Ахура Мазды.

Он склонился, не перед человеком, а перед древней силой, которую оно олицетворяло.

— Я слушаю лишь Его. И Его воля велит мне помочь ей.

— …Можешь ли ты быть абсолютно уверен, что именно Его голос ты слышишь? — в голосе Сахиба прозвучало сомнение.

— Я отдал свое бессмертие, саму суть вечности, чтобы воспринимать Его истину сквозь хрупкий сосуд смертных ушей. Истинный вопрос в том… Обладаете ли вы еще этой ясностью слуха?

— …У тебя есть миссия, — голос Сахиба вновь обрел свою властность. — Не забывай об этом. За то, что мы тебе даем, ты обещал исполнять нашу волю до конца контракта. Мы доверяем тебе сохранить хрупкое Равновесие в Совете. Следить за тем, чтобы Хранитель не склонился ни к слепящему сиянию Света, ни к соблазнительным объятиям Глубокой Тьмы. Исполни же свой долг.

Сандрина

Едва живая, я пробиралась по извилистым улочкам, что вели к сердцу города, после того как этот надменный Жнец оставил меня у водопада. Дерзость! Неужели он полагал, что два часа пешего пути от городских окраин — это пустяк для леди?

Я поймала карету, что скользнула по мокрым булыжникам, и направилась прямиком домой. Близнецы были удивлены столь раннему моему появлению — обычно я задерживалась на работе до поздней ночи. Они сказали, что Амир еще не возвращался. Тревожная мысль кольнула мое сердце: он волнуется? Ищет меня сейчас в сумеречных закоулках Дэсмура?

Я решила вернуться в Совет, быть может, он все еще там, в плену бесконечных прений.

Но едва я ступила за порог, как наткнулась на Амира.

— Моя госпожа! Вы здесь! Хвала Всевышнему! — в его голосе прозвучало такое облегчение, что он забыл о всяких приличиях. Его руки легли мне на плечи, и он притянул меня к себе в объятие, что было столь же неожиданным, сколь и утешительным.

Смятение охватило меня, но по коже пробежали странные, приятные мурашки. Амир, осознав свою несдержанность, поспешно отступил, его лицо приобрело оттенок смущения.

Из глубины дома донесся тихий смешок Ималдина, а маленький Анатель, словно лучик света, подбежал к Амиру. Тот опустился на одно колено и поднял мальчика на руки, и тот крепко обнял его за шею.

Затем Амир вновь обрел свою обычную серьезность, и его взгляд стал пронзительным.

— Что он сделал с вами? Что ему было нужно? — голос его был тих, но в нем звучала скрытая угроза. — Должен ли я призвать Орден Дахмы, чтобы они покарали его за столь вопиющее похищение?

Я лишь покачала головой, отгоняя эту мрачную мысль.

Я рассказала ему о словах Жнеца, о его загадочных намеках, о пророчестве и о том, как он, словно тень, растворился в водопаде. Но я умолчала о невыносимой, пульсирующей боли в висках, что преследовала меня со вчерашнего дня, с того самого момента в соборе. И о странном ощущении, будто я пробуждаюсь от амнезии, о которой даже не подозревала. Сначала Лорд фон Ур, теперь Жнец… Словно завеса медленно, но неумолимо поднималась, открывая то, что было скрыто.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Амир, выслушав меня, предложил отправиться в одно место. Он не объяснил, куда именно, лишь его взгляд, полный тайны, обещал нечто важное.

На этот раз это было не то мрачное убежище для бездомных, где стены пропитаны отчаянием. Это был приют-госпиталь, окутанный ореолом тихой, но глубокой скорби.

Амир повел меня внутрь, и каждый наш шаг отдавался эхом в длинных, полутемных коридорах.

Поначалу я ничего не понимала. Мы вошли в палату спящих детишек на десяти койках. А Амир просто сел на стул, закрыв глаза, и погрузился в неподвижность, словно статуя. Я стояла рядом, охваченная недоумением, пытаясь разгадать его молчаливый ритуал.

И тут я заметила. Едва уловимое, призрачное свечение, исходящее от него.

Изумрудное сияние, словно ореол, вспыхнуло вокруг его головы, когда он открыл глаза и посмотрел на больных детей, лежащих в своих кроватях. В тот же миг в моей памяти всплыла строка:

«Целители обладают таким оттенком в своих аурах».

Значит, Амир приходит сюда, чтобы исцелять этих несчастных детей… делясь с ними своей энергией, чтобы облегчить их страдания?

Он повернулся ко мне, его глаза, сияющие изумрудным светом, встретились с моими. В них не было ни тени сомнения, лишь безмолвное приглашение. Он протянул мне руку, его пальцы слегка коснулись моих.

— Попробуйте, моя госпожа, — прошептал он. — Позвольте своей силе исцелять других.

Я нерешительно вложила свою ладонь в его. Его кожа была гладкой, от нее исходило тепло, что медленно, но верно проникало в меня.

Я прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, пытаясь понять, что он от меня хочет. И тогда я почувствовала…

Тонкая нить энергии, что струилась от его ладони к моей, а затем, словно невидимый поток, устремилась к детям. Это было странное, почти неземное ощущение, будто я стала частью чего-то большего, могущественного.

— Тогда, в лифте, помнишь? — мой голос был едва слышен. — Ты сказал, что однажды я могу тебя уничтожить. Что ты имел в виду?

— …Я прошу прощения за те слова, моя госпожа, — его голос был тих, но тверд. — Я был глубоко в своих мыслях, а они порой… до отчаянности странные.

— Ты извиняешься. Но за что?

— За то, что вел себя как дикарь в последнее время.

— В твоих поступках не было ничего дикарского… Они говорили совсем о другом.

— …И о чем же они говорили?

— Что ты испугался.

— Не испугался.

— Ты даже не дал мне сказать, чего именно.

— Я…

— То как ты идешь на сближение, а потом пытаешься сбежать от него... Ты боишься, того, что может произойти, если ты позволишь себе влюбиться. Я права?

— …Боюсь, что это не… главное из моих нынешних страхов.

— Что же тогда?

— …Я не могу поделиться этим, госпожа. Прошу меня простить.

Его отказ лишь сильнее подстегнул мою тревогу. Какая тайна могла быть столь гнетущей, что он не мог разделить ее со мной?

Я почувствовала, как тонкая нить, что связала нас в этот миг, стала еще крепче, словно невидимая печать.

Мы покинули приют, оставив за спиной шепот детских снов. Но тепло, что я ощутила, делясь своей энергией с Амиром, а затем и с этими маленькими, хрупкими жизнями, оставалось со мной, согревая изнутри.

Город, словно древний зверь, погружался в сон, его улицы были залиты тусклым светом газовых фонарей, отбрасывающих длинные, танцующие тени. Мы шли молча, каждый погруженный в свои мысли, но между нами витала незримая связь, словно мы были единственными живыми душами здесь.

Когда мы вернулись домой, его окна были темны. Близнецы уже спали, слуги разошлись. Тишина окутала нас, тяжелая, но не давящая, а скорее интимная.

Я прошла в гостиную и зажгла лишь одну свечу. Ее пламя отбрасывало причудливые тени на корешки книг, создавая иллюзию движения.

Амир вошел следом, его шаги были бесшумны. Он остановился у окна, его силуэт вырисовывался на фоне ночного города.

— Твоя тайна, Амир, — прошептала я, и мой голос прозвучал слишком громко в этой тишине, — она настолько тяжела?

Он не повернулся. Лишь его плечи слегка опустились, словно под невидимым грузом.

— Тяжелее, чем вы можете себе представить, моя госпожа. Она… она не только моя.

Я подошла к нему, остановившись в шаге, так близко, что могла ощутить исходящее от него тепло, смешанное с легким ароматом дыма и чего-то неуловимо древнего.

Я подняла руку и осторожно коснулась его щеки.

Он вздрогнул, но не отстранился. Его глаза, когда он наконец повернулся ко мне, были полны глубокой печали.

— Ты носишь ее в одиночестве, — прошептала я, проводя большим пальцем по линии его скулы. — Но ты не один.

В его взгляде мелькнуло что-то, похожее на отчаяние, а затем он закрыл глаза, словно пытаясь сдержать нечто, рвущееся наружу.

Амир медленно поднял свою руку и накрыл мою, прижав ее к своей щеке.

— Я не могу… — начал он, но его голос оборвался.

— Не можешь довериться мне? — закончила я за него. — Или не можешь позволить себе чувствовать?

Он открыл глаза. Золотое свечение в его глазах, что я видела раньше, теперь было омрачено тенью.

— Я боюсь, что если я позволю себе… — он сделал глубокий вдох, его взгляд скользнул по моим губам, а затем вернулся к моим глазам, — то это разрушит все. Не только меня. Но и… тебя тоже.

Я почувствовала, как он слегка сжал мои пальцы.

Амир медленно наклонился, его дыхание коснулось моих губ, и я закрыла глаза, с трепетом предвкушая то, что должно было произойти.

Но вместо поцелуя, я почувствовала лишь легкое касание его лба к моему, словно безмолвную клятву, словно обещание, что когда-нибудь, возможно, завеса падет.

— Моя госпожа, — прошептал он, его голос был полон боли, — …я не могу. Не сейчас.

…

Ночь распростерла свои черные крылья над городом, убаюкивая его в объятиях тишины. В доме все спали, погруженные в безмятежный сон. Но для меня сон был далек. Я сидела в библиотеке, окруженная фолиантами, что мне дозволили взять из хранилищ Совета Восьми. Их страницы, пахнущие временем, шептали истории, не давая покоя моему разуму.

Внезапно до меня донесся едва уловимый звук. Тихие, крадущиеся шаги внизу, в холле. Я замерла, прислушиваясь. Если бы я спала, я бы не услышала эти шорохи. Кто это?

Я бесшумно выскользнула из комнаты, и замерла у перил лестницы. Входная дверь тихонько закрылась.

Я подбежала к окну на лестничном пролете, прижимаясь лбом к холодному стеклу. Внизу, в кромешной тьме пустынной улицы, мелькнула высокая фигура. Амир. Завернувшись в свое серое пальто с высоким воротником, он поспешно удалялся куда-то вниз по улице, его силуэт растворялся в ночной мгле. Куда он мог направляться в такой час?… Вопрос, словно ледяной шип, вонзился в мое любопытство.

Не раздумывая ни секунды, я метнулась в свою опочивальню. Мои пальцы, дрожащие от предчувствия, нащупали плотный плащ и сапоги. Каждая пуговица казалась неподатливой, каждый шнурок — бесконечно длинным. Сердце колотилось в груди, отбивая тревожный ритм.

Я выскользнула из дома, став еще одной тенью в этом городе, что хранил свои секреты под покровом ночи.

Слежка привела меня на пустырь, что простирался за самым сердцем Дэсмура. Здесь, среди обломков былого величия, высились огромные, черные ворота старинного угольного завода. Его массивные стены, почерневшие от времени и копоти, казались исполинским чудовищем, застывшим в вечном сне.

Я проскользнула сквозь щель в покосившемся заборе, и воздух вокруг меня наполнился запахом ржавчины.

В одном из окон первого этажа, словно одинокий глаз, горел тусклый свет. Я подкралась ближе, прижимаясь к стене, и осторожно заглянула внутрь.

Сцена, что предстала моему взору, заставила меня затаить дыхание.

Амир стоял посреди пыльного помещения, его фигура казалась еще более величественной в этом свете. Напротив него, съежившись, стояла женщина, ее лицо было бледно, а глаза полны страха.

— Зачем вы просили меня встретиться здесь, в этом месте? — голос Амира был тих, в нем звучала усталость.

Женщина вздрогнула, но, словно червяк, извивающийся на крючке, обрела толику смелости.

— Я… я видела вас, господин. Луну назад. После своей ночной смены в таверне. Я видела, как вы… как вы прикончили ее. Элвиру Птаху. Мою подругу по работе.

Мое сердце пропустило удар. Эльвира Птаха… Я слышала о ее исчезновении в газете.

— Я никому не расскажу, — продолжила женщина, ее голос дрожал, и в нем прорезались нотки отчаяния, — я видела, какой силой вы обладаете. От Эльвиры… от нее осталось лишь мокрое место.

Я почувствовала, как по моей спине пробежал ледяной холодок. "Мокрое место"? Боги, что это значило?…

Амир медленно двинулся к ней, и мне стало не по себе. Казалось, воздух вокруг него сгустился, предвещая нечто ужасное. Женщина, заметив его приближение, попятилась, но затем, словно вспомнив о чем-то, ее взгляд стал умоляющим.

— Я бы не стала так грубо шантажировать вас, господин, — прошептала она, и слезы навернулись на ее глаза, — если бы не мой ребенок. Он болен. Ему нужны лекарства. Мне нужно немного денег за мое молчание.

При упоминании ребенка Амир замер. Его движение остановилось, словно невидимая рука схватила его. Выражение его лица изменилось, став более… человечным.

— Я дам вам в пять раз больше, чем вы просите, — произнес он. — Но вы должны исчезнуть из города. Сегодня же. И никогда больше не появляться здесь.

Он достал из внутреннего кармана увесистый кошель и бросил его к ее ногам. Женщина, словно потеряв последние силы, бросилась на колени, подхватила его, и ее лицо исказилось в гримасе благодарности, смешанной с облегчением.

— Спасибо, господин! Спасибо! — она лепетала, прижимая кошель к груди.

В этот самый момент, словно из ниоткуда, позади меня раздался яростный лай. Бродячий пес, с клочковатой шерстью и горящими глазами, выскочил из тени и бросился на меня.

Амир, услышав лай, резко обернулся. Его взгляд метнулся к окну, и я поняла, что он заметил мою тень.

Паника охватила меня. Я мчалась со всех ног вдоль здания, прочь от лающего пса, что преследовал меня по пятам. Мои сапоги скользили по скользким камням, а сердце колотилось уже в пятках.

Впереди, словно спасительный маяк, я увидела узкую, ржавую лестницу, ведущую куда-то наверх, в темноту. Не раздумывая, я бросилась к ней, взлетая по ступеням, что стонали под моим весом. Через мгновение я оказалась внутри фабрики, в огромном, мрачном цеху.

Пес не последовал за мной, его лай затих где-то внизу, но едва я перевела дух, как услышала эхо чьих-то быстрых шагов, гулко разносящихся по огромному, словно склеп, цеху. Это был Амир.

Мое сердце вновь забилось в бешеном ритме, предчувствуя неминуемое столкновения.

Я взбежала по шаткой металлической лестнице на какую-то платформу, споткнулась и, пытаясь удержать равновесие, нечаянно задела рычаг старого, покрытого пылью механизма.

С грохотом и скрежетом цех ожил. Конвейерная лента, несущая уголь, задвигалась, и из недр огромных топок вырвалось адское пламя. Включилась автоматическая система, и воздух наполнился гулом машин и жаром раскаленного угля.

— Сандрина, стой! — голос Амира, усиленный эхом, донесся до меня с другого конца платформы.

Я обернулась, мои глаза горели от гнева и страха.

— Не подходи ко мне! — крикнула я, перекрывая шум машин.

— Я могу всё объяснить! — его фигура, словно сделанная из мрака, приближалась.

— Объяснить?! — мой голос сорвался на крик. — Как ты объяснишь уничтожение души той несчастной девушки, Амир?! Как?!

Внутри меня все сжалось от одной мысли: какой же силой он обладает, чтобы так беспощадно разрушить чужую жизнь, чужую энергию своей же собственной?!

Амир пытался приблизиться, его глаза, даже в этом тусклом свете, казались пронзительными. Но я не хотела слушать. Не могла из-за дикого страха.

Я развернулась и бросилась бежать вдоль платформы, прочь от него, прочь от этой ужасной правды. Он преследовал меня, его шаги были быстрыми и бесшумными, словно у хищника. Я металась по лабиринту ржавых труб и механизмов, пока не оказалась в тупике.

Дальше был лишь огромный, зияющий провал – угольная воронка, ведущая в самое сердце фабрики, туда, где пылали топки.

— Не подходи к краю, Сандрина! — его голос прозвучал предостерегающе, когда я, остановившись, оказалась в паре шагов от бездны.

Я обернулась, мои глаза были полны слез.

— Почему?! Почему ты переживаешь за меня?? За детей? А с той девушкой ты так беспощадно расправился?!

Амир остановился, его лицо было искажено болью.

— …Пожалуйста, выслушай меня. Это было не мое желание. Через меня действовал… Бог.

Я усмехнулась, горько и надрывно.

— Что же это за Бог такой жестокий?!

Его взгляд стал тяжелым, скорбным.

— Самый древний. Тот, что плетет нити судьбы, неподвластные молодым божествам. Ту девушку… я уничтожил намеренно. Мне приказали, моими руками управляли. Чтобы пророчество свершилось, и явился Последний Жнец.

Мой разум отказывался понимать.

— Я не понимаю… Зачем это все???

— …По древнему пророчеству, до полного Хаоса, чтобы завершился очередной виток Уробороса, должен быть лишь один Жнец во всех восьми Туманных Землях. И этот Жнец — мужчина. Эльвира была вторым Жнецом. Она мешала процессу.

Его слова обрушились на меня, словно лавина. Мой мир пошатнулся, рухнул, обнажая бездну безумия. Я не могла принять это. Не могла.

Мой взгляд метнулся к черной воронке, к этому зияющему провалу, что обещал забвение. Я не хотела такой погибели. Как же мои братья? Кто позаботится о них?… Ведь теперь я знаю страшную правду. Руками Амира действует какое-то холоднокровное божество, верша свое правосудие. Оставят ли они меня в живых после этого?…

Лай собаки внизу возобновился. Видимо, пес нашел лаз внутрь. Амир на мгновение отвлекся, повернувшись назад.

Я отшатнулась, пытаясь обойти его, убежать, но мои ноги, словно предатели, подвели меня.

Я споткнулась о выступающий крюк, и мир вокруг меня перевернулся. В следующее мгновение я уже летела вниз, прямо в черную, угольную воронку.

Я зажмурила глаза, ожидая удара, раздавливающей боли, жара пламени, что испепелит меня. Это был конец. Меня засосет, раздавит углем, а затем сожжет дотла.

Но вместо этого, я почувствовала невесомость. Мое тело словно растворилось в воздухе. В нос ударил сильнейший, пьянящий запах жасмина, и все вокруг озарилось нестерпимо ярким, золотым солнечным свечением.

Я распахнула глаза, и первое, что увидела, было его лицо.

Амир держал меня на руках, высоко над землей, под самым потолком фабрики. Вся его кожа переливалась золотом, словно он был вылит из чистого света. Его глаза горели, как два маленьких солнца, а за спиной… за спиной у него были огромные, белоснежные с позолотой крылья, распахнутые, словно два паруса.

Мои глаза заслезились от болезненно яркого света. Я попыталась закрыть их, но не смогла отвести взгляда от этого неземного, ослепительного зрелища.

Амир медленно опустил свободную ладонь и нежно накрыл мои глаза ею. В следующее мгновение все в моем сознании стало черным, и я погрузилась в глубокий, безмятежный сон.

Жертвенный обет

Я приоткрыла уставшие веки, и первое, что пронзило мой разум, был леденящий ужас. Я лежала на холодной каменной скамье в центре огромного зала, залитого лунным светом, проникающим сквозь витражные окна. Это был Храм Мандир.

Сердце замерло, когда мой взгляд упал на массивную статую у алтаря, к которой, должно быть, стекалась паства днем. Она была колоссальной, вырезанной из темного камня, с распростертыми крыльями, чьи кончики касались высоких сводов, и лицом, скрытым в тени, но… она была идентична тому, что я видела в угольном цеху!

Эта статуя… божество… это же был Амир.

Голова кружилась, тело ныло, словно меня протащили сквозь тернии.

Я еле поднялась, опираясь о скамью, когда до меня донеслись отдаленные голоса из-за массивной двери, ведущей, вероятно, в покои служителей храма. Я узнала голос Амира, но был и другой, мужской, незнакомый, полный раздражения.

— …Свет легко любить. А ты покажи ей свою тьму. И тогда мы увидим, насколько истинны её человеческие устремления к любви. Ты не такой, как она, Амир. И ты никогда не будешь таким, как они.

— …Она другая, Митра, — прозвучал голос Амира, в нем была глухая, усталая нота.

Я услышала, как его собеседник протяжно вздохнул.

— …Однажды мы все так когда-то думали.

— Сомневаюсь в сходстве наших ситуаций, — твердо произнес Амир.

— Я просто хочу предупредить тебя! Ты потерял свое бессмертие из-за нее. Что дальше? Теперь ты потеряешь свою душу?!

Внезапно голоса затихли. В наступившей тишине я услышала едва различимый шепот:

— …Она проснулась.

Дверь распахнулась, и на пороге возник Амир. Его силуэт был окутан тенью, но я видела его глаза — они не горели золотом, как тогда, когда он спас меня. Они были глубокими, темными, но в них было нечто, что и отпугивало.

Я бросила взгляд за его спину — никого. Только распахнутое окно, за которым виднелись сумрачные сады шиповника, утопающие в предрассветной мгле.

Мое тело замерло, словно парализованное. В памяти вспыхнул тот ужасающий и одновременно величественный образ: его кожа, сияющая ярче солнца, огромные белоснежные крылья с золотыми прожилками… Амир был божеством, воплощенным в плоти!

Я отшатнулась, не зная, что делать. Куда бежать от того, кто так легко меняет обличья, от этого неизвестного мне божества???

Амир сделал шаг вперед, и я инстинктивно отступила, прижимаясь к холодному камню колонны.

— Сандрина, не бойся, — его голос был мягок, почти умоляющим. Он протянул руку, но я вздрогнула, и он опустил ее. — Я… понимаю твой страх. То, что ты увидела… это не то, что ты должна была видеть. Не в полной мере. Не так.

Он подошел ближе, его движения были осторожными, словно он приближался к дикому зверю. Амир опустился на колени передо мной, его взгляд был прикован к моему.

— …Я знаю, что у тебя много вопросов. И я готов ответить на каждый из них… Ведь я ждал этого момента тысячелетиями.

Я смотрела на него, пытаясь найти в его чертах того Амира, которого знала, но видела лишь отголоски того неизвестного мне божественного существа.

— …Кто ты?

Он медленно выпрямился, его взгляд скользнул по статуе, затем вернулся ко мне.

— Я… жрец. Из древнего города Карнак, что существовал еще до того, как этот мир обрел свои очертания. Мы, жрецы, служили Ахуре Мазде, Богу света и мудрости. За наше долгое служение он даровал нам бессмертие и сделал нас божествами. Наша задача была… наблюдать. Наблюдать за душами в других мерностях, у которых есть так называемые близнецовые пламена. — он сделал паузу, чтобы дать мне время понять. — Ты должна знать, Сандрина, что все сущее во вселенной существует благодаря вечному огню — свету. Из этого света были созданы первые души, разделенные на мужские и женские пламена. Они были разбросаны по разным мерностям, по разным мирам, но их вечная судьба — время от времени сходиться. Каждое такое воссоединение создает мощнейший энергетический всплеск, чистейшую, светлую энергию, которая питает вселенную, поддерживает ее существование. Ты, Сандрина, одно из таких редких женских пламен. И я был тем, кто следил за тобой. Следил, чтобы ты воссоединялась со своим мужским пламенем в каждом своем воплощении. — его глаза устремились вдаль, словно он видел сквозь стены храма, сквозь время. — …С момента твоего первого воплощения, я наблюдал за тобой из своей мерности. Мы, жрецы Карнака, можем лишь наблюдать, корректировать погрешности, но никогда не вмешиваться. Таково было наше правило, наш закон. Но твоя история… и история твоего близнецового пламени… она поразила меня. Я видел твои страдания, твои поиски, твои потери. Я видел, как ты падала и поднималась. И вскоре… я стал жить тобой. Моя миссия наблюдения превратилась в одержимость. Я начал нарушать правила: вмешивался в твою судьбу, пытался защитить тебя, направить от плохой участи, показать… что ты не одна. — его голос стал глуше, в нем прозвучало сожаление. — Но когда Церковь Будущего забрала тебя, чтобы принести в жертву… я не уследил. Потерял тебя. Я искал тебя повсюду, в каждой мерности, в каждом уголке этого мира. Моя бессмертная сущность рвалась на части от отчаяния. И тогда… я принял решение. Я отдал свое бессмертие, чтобы обрести плоть, тело в твоей мерности. Я чувствовал, что ты скоро вернешься обратно, и мне нужно было быть здесь, в Дэсмуре, чтобы встретить тебя.

— Но почему… ты служишь Храму Мандир? — спросила я, мой взгляд упал на его шею, на место, где покоилось его ожерелье.

Амир проследил за моим взглядом.

— Так надо было. Атарван Сахиб… он дал мне это ожерелье, Сандрина. Оно удерживает мою божественную энергию в этом смертном теле. Без него… я бы просто разорвался на части. Моя истинная сущность слишком сильна для этой плоти. Я должен был служить им век, чтобы сохранить свое существование рядом с тобой с этим ожерельем. Пришлось опередить время и попасть в Дэсмур на век вперед тебя.

— …Я ничего сейчас не понимаю, Амир. Это… У меня нет слов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он поднялся и протянул мне руку.

— Пойдем. Здесь слишком душно.

Я заколебалась, но затем, словно под гипнозом, вложила свою ладонь в его. Его прикосновение было теплым, но в нем чувствовалась невероятная сила. Он повел меня из зала, через коридоры, залитые лунным светом, к распахнутому окну, что я видела ранее. Это оказалось балконной дверью.

Мы вышли в сумрачные сады Храма Мандир, где воздух был напоен ароматом ночных цветов и пением птиц.

— …А как… Как ты стал жрецом? Как становятся… такими как ты? — шепотом спросила я, вспоминая его в том божественном облике.

— Меня избрали для этого с рождения. Воспитывали в монастыре и обучали самые бессердечные, богоподобные существа, чтобы я стал предназначенным жрецом Карнака, наблюдающим за вечным процессом близнецовых пламен. Но в итоге… я провалил свою миссию. — Амир остановился посреди аллеи, его глаза были полны тоски. — Я должен был воссоединить тебя с твоим близнецовым пламенем и на этот раз, чтобы ваша любовь могла исцелить этот мрачный мир. Вы — те самые, изначальные, с самого начала цикла жизни и смерти. Те, кого Теневые Правители боятся больше всего… Но вместо этого… я сам полюбил тебя.

Он шагнул ко мне, его рука потянулась к моему лицу, его глаза горели глубоким, почти обжигающим огнем. Я почувствовала, как его дыхание касается моих губ, и в этот миг — страх вновь охватил меня. Его слова, его признание, его истинная сущность — все это было слишком много, слишком быстро...

— Амир… — прошептала я, отстраняясь. — Мне… нужно время. Подумать обо всем. Пожалуйста.

Его рука замерла в воздухе, затем медленно опустилась. В глазах мелькнула боль, но он кивнул.

— Я понимаю, госпожа... Я дам тебе это время. Я перееду из твоего дома сегодня же, чтобы ты чувствовала себя комфортно. Чтобы ты могла подумать обо всем одна.

— …Благодарю тебя. За все.

Амир кивнул, растворяясь в тенях сада, оставляя меня наедине с ароматом роз и тяжестью его непостижимого признания.

…

Мои шаги эхом отдавались в коридорах моего дома, что казался теперь непривычно тихим и пустым. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая витражи в багровые тона. В саду, среди увядающих роз, я увидела своих братьев-близнецов, играющих в догонялки, их звонкий смех казался каким-то неправильным в этой наступившей тишине. Тяжесть на сердце не отпускала, слова Амира застряли в голове, а его образ, сияющий золотом, стоял перед глазами.

Едва я успела снять плащ, как из тени выступила старая служанка, ее лицо было встревоженным.

— Госпожа Сандрина, к вам гость. Из Совета Восьми.

Мое сердце сжалось от тревоги. Совет Восьми… Что им нужно? Неужели они уже знают об Амире?

Но затем служанка добавила:

— Это господин Даниш Фон Ур. Из Дома Ворона.

Моя тревога отступила, сменившись странным, почти радостным предвкушением. Даниш… Его визит был неожиданным, но в то же время желанным.

Я прошла в гостиную, где царил полумрак, лишь пламя в камине отбрасывало тени на стены, увешанные старинными гобеленами.

Он стоял у окна, его высокая фигура, облаченная в темный бархатный костюм, казалась частью великолепного интерьера.

Когда мужчина обернулся, его глаза встретились с моими. В них не было осуждения, лишь мягкая забота.

— Сандрина… Как ты себя чувствуешь?

Я почувствовала, как румянец заливает мои щеки. Его присутствие всегда оказывало на меня странное, успокаивающее действие.

— Я в порядке, Даниш. Мне уже лучше... Что привело тебя?

Он улыбнулся, и эта улыбка осветила его лицо, сделав его еще более притягательным. В его руках появился небольшой ларец, инкрустированный черным деревом и серебром.

— Я захотел поднять тебе настроение. Ты выглядела… утомленной, когда мы виделись в последний раз. Подумал, что эти безделушки могут тебя порадовать.

Он открыл ларец, и внутри замерцали драгоценные камни, но мой взгляд сразу же привлекло ожерелье. Оно было сплетено из тончайших серебряных нитей, украшенных крошечными черными ониксами, напоминающими глаза ворона, а в центре сиял крупный, ограненный аметист, мерцающий в полумраке.

— Оно… просто прекрасно, Даниш, — прошептала я, чувствуя, как смущение нарастает.

— Примерь его. Уверен, оно будет тебе к лицу.

Я взяла ожерелье, холодное серебро легло на мою ладонь. Пальцы не слушались, когда я пыталась застегнуть замок. Он был слишком мелким.

— …Не поможешь? — я подняла на него взгляд, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

Даниш подошел ближе, его теплое дыхание коснулось моей шеи. Длинные, изящные пальцы легко защелкнули замок, и я почувствовала, как кончики его пальцев слегка касаются моей кожи.

Легкий электрический разряд пробежал по моему телу. Его близость была опьяняющей, и почему-то такой… знакомой.

Я замерла, пытаясь не дышать, когда он склонился надо мной, его волосы коснулись моей щеки.

— Превосходно, — прошептал он, его голос был низким и чувственным. Он задержался на мгновение, его взгляд скользнул по моей шее, затем поднялся к моим глазам.

— Благодарю…

Я поспешно отстранилась, чувствуя, как жар поднимается в груди.

— Может быть… мы выпьем кофе в саду? — предложила я в оправдание.

Он кивнул, и мы отправились в сумеречный сад.

Служанка принесла кофе, и мы устроились на кованых стульях, окруженные тенями.

— Сандрина, — начал Даниш, отпив глоток из своей чашки, — сегодня вечером произойдет нечто, что пошатнет равновесие в нашем городе. Последний Жнец… он присоединится к Совету Восьми. Мы станем Советом Девяти.

Моя чашка замерла в воздухе. Последний Жнец… Мое сердце пропустило удар.

— Баланс будет нарушен, — продолжил Даниш, его голос стал серьезным. — Темные Дома получат перевес. Равновесия больше не будет. В городе начнется хаос.

Я почувствовала, как холод пробегает по моей спине. Хаос... Я вспомнила слова Амира о пророчестве, о том, что он избавился от Эльвиры, чтобы остался лишь один Жнец, что положит начало хаосу. И теперь…

— Что… что же мне делать? — мой голос дрогнул. Я вспомнила прежние предложения Дома Ворона о поддержке, о помощи, которую он мог мне дать. Он всегда казался таким надежным, таким… незыблемым.

Даниш поставил чашку на столик, его взгляд был проницательным, будто он читал мои мысли.

— Я могу помочь тебе, Сандрина. У меня есть идея, как можно остановить начало хаоса. Но за мою помощь… будет одно условие. Я расскажу тебе о нём, когда придет время. Если ты согласна, конечно.

Я посмотрела на него, на его спокойное, уверенное лицо. В его глазах не было ни тени лжи, лишь глубокая решимость.

Хаос в городе… дисбаланс… Я не могла позволить этому случиться. Я была готова на все, чтобы сохранить спокойное равновесие Тьмы и Света.

— …Я согласна, — прошептала я.

…

Воздух в зале Совета был тяжел, будто пропитан предвкушением бури. Высокие своды терялись во мраке, лишь редкие канделябры отбрасывали отблески на массивный круглый стол, вокруг которого собирались представители Домов. Каждое кресло из темного и светлого дерева, было троном для своего владыки.

Светлые Дома заняли свои места: Дом Льва, чьи представители носили одеяния цвета слоновой кости и золота, их лица были суровы; Дом Орла, чьи члены были облачены в серебро и лазурь, их взгляды были остры; Дом Вола, чьи одежды были цвета земли, их фигуры были массивны; и Дом Медведя, чьи одеяния были цвета леса, их присутствие было мощным и незыблемым.

Напротив них, словно отражение в темном зеркале, расположились Темные Дома. Дом Змеи, чьи представители скользили в шелках цвета изумруда и обсидиана; Дом Лисы, облаченный в багрянец, их движения были быстры, а взгляды – лукавы; Дом Волка, в оттенках полночной луны, с хитрыми лицами; и Дом Ворона, под предводительством Даниша, были закутаны в черные плащи с перьями.

Я стояла в отдельной ниши, высеченной в стене, мое положение как Хранительницы Равновесия было между ними, но не среди них.

Наконец, когда последний представитель занял свое место, над нами, из тени балкона, донесся едва слышный шелест. В полумраке я различила силуэт, высокий и статный, окруженный роем темных птиц — дроздов, что вились вокруг него, словно живая тень. Был он. Последний Жнец. Его присутствие наполняло зал древней, необъяснимой силой. Он наблюдал.

Голос Владыки Дома Льва, старый и грозный, нарушил тишину:

— Мы собрались здесь сегодня, чтобы принять в наш круг нового члена. Того, кто был предсказан, того, кто принесет изменения. Последний Жнец, предвестник новой эры, отныне станет девятым столпом нашего Совета!

По рядам Темных Домов пробежал едва заметный ропот удовлетворения. Светлые Дома хранили молчание, их лица были непроницаемы.

— Последний Жнец, — продолжил Владыка Льва, его голос эхом разнесся под сводами, — место за этим столом ждет тебя. Выбери свою сторону. Присоединись к нам!

На балконе Жнец сделал шаг вперед, и дрозды вокруг него закружились быстрее, словно предвкушая его решение. Его голос, словно рокот земли, прозвучал громко, наполняя каждый уголок зала:

— Мой путь всегда лежал там, где тени наиболее глубоки. Мое место — среди тех, кто понимает истинную природу Тьмы.

И он указал на Темную Сторону.

По залу пронесся вздох. Темные Дома ликовали, их лица озарились предвкушением абсолютной власти. Светлые Дома поникли, их надежды на равновесие таяли на глазах. Баланс был нарушен. Хаос, предсказанный Данишем, казался неизбежным.

В этот момент, когда напряжение достигло своего пика, Даниш Фон Ур, Владыка Дома Ворона, поднялся со своего места среди Темных.

— Позвольте мне прервать это торжество, — его голос, обычно бархатный, сейчас звучал твердо, разносясь по залу. — Я, Даниш Фон Ур, Владыка Дома Ворона, объявляю о своем решении. Я перехожу на сторону Светлых Домов!

Зал затих… А затем взорвался.

Гневные крики, возмущенные возгласы, скрежет отодвигаемых стульев — Темные Дома восстали.

— Это предательство! — прорычал Владыка Волка, его глаза горели яростью.

— Ты нарушаешь древние законы! — зашипел Владыка Змеи.

Даниш оставался невозмутимым, его взгляд был спокоен.

Он поднял руку, призывая к тишине.

— Я не нарушаю никаких законов, — его голос прозвучал властно. — Моя родословная, если вы удосужитесь заглянуть в анналы истории до Черного Мора, уходит корнями глубоко не к Темным Домам. Мои предки, до самых первых дней основания Домов, всегда были хранителями Света. Мой отец, и его отец до него, были вынуждены оставаться в тени, чтобы наблюдать и действовать, когда помощь понадобится Свету. И теперь, когда равновесие нарушено, я возвращаюсь к своим истокам. Я занимаю свое законное место как пятый участник Светлых Домов!

Лица Темных Домов исказились от ярости и негодования. Они уже предвкушали свое абсолютное превосходство, а теперь их силы были уменьшены. Светлые Дома, напротив, были ошеломлены. Их лица выражали смесь облегчения и глубокого недоверия. Они радовались неожиданному союзнику, но в их глазах читался вопрос: можно ли доверять Дому Ворона?

Владыка Орла, все еще потрясенный, обратился ко мне:

— Хранительница Равновесия! Дозволяешь ли ты этому случиться? Дозволяешь ли ты, чтобы Дом Ворона, который веками пребывал во Тьме, занял место среди Света?

Все взгляды обратились ко мне. Напряжение в зале было таким тяжелым, что я ощущала его на своих плечах.

Я посмотрела на Даниша. Он еле заметно кивнул. Я вспомнила наш разговор в саду, его обещание помощи, его секретное условие... Это был его ход, часть его плана.

Мой голос, когда я произнесла слова, прозвучал твердо и громко, разносясь по залу приговором:

— Да. Я дозволяю.

…

Ночь после Совета была беспокойной. Слова Даниша, его неожиданный ход, ярость Темных Домов и ошеломленное недоверие Светлых — все это вихрем кружилось в моей голове. Но больше всего меня терзало пророчество, о котором говорил Амир, и его слова о Последнем Жнеце… Теперь, когда тот занял место в Совете, став девятым столпом, я чувствовала, что нити судьбы сплетаются вокруг меня всё туже. Мне нужны были ответы, и я уже знала, где можно начать поиски.

На рассвете, не дожидаясь пробуждения прислуги, я направилась к Капелле Церкви Будущего. Это было древнее, величественное здание, чьи шпили устремлялись в небо, словно молящие руки. Фасад из белого камня был испещрен замысловатой резьбой, изображающей циклы времени и бесконечность Уробороса. Внутри царил полумрак, рассеиваемый лишь светом, льющимся сквозь витражи, на которых были изображены пророки и мудрецы.

Старый монах, хранитель Капеллы, встретил меня у входа.

— Мир баланса вам, Хранительница Равновесия, — его голос был тих. — Чем могу быть полезен?

— И вам, старейший, — ответила я, не теряя времени на любезности. — Мне нужен доступ к Секретной Библиотеке. Той, что под Капеллой.

Морщины на его лице углубились.

— Госпожа, вы же знаете, что доступ туда ограничен. Лишь в самых крайних случаях…

— Это и есть крайний случай, — перебила я, мой голос был тверд. — Равновесие под угрозой. Мне нужны древние знания.

Монах долго смотрел на меня, словно пытаясь прочесть мою душу, затем медленно кивнул.

— Следуйте за мной, госпожа.

Он провел меня через лабиринт узких коридоров, мимо келий и молелен, пока мы не оказались перед неприметной каменной плитой в полу.

С глухим скрежетом он сдвинул ее, открывая темный, пыльный проход, ведущий вниз. Воздух сразу стал тяжелее, прохладнее, наполненный запахом земли и старых пергаментов.

Мы спускались по винтовой лестнице, которая, казалось, уходила в бесконечность, пока не достигли обширного подземного пространства. Это была Секретная Библиотека, высеченная прямо в скале, часть древних лабиринтов, что пронизывали город под землей. Ряды полок, вырезанных из камня, тянулись до самого потолка, заставленные свитками, фолиантами и манускриптами, чьи корешки были покрыты вековой пылью. Лишь редкие лампы атмосферного освещения, вставленные в стены, излучали мягкое, пульсирующее свечение.

Монах оставил меня одну, указав на секцию, где хранились пророчества.

— Ищите мудрость, Хранительница. И пусть она принесет вам ясность.

Я бросилась к полкам, мои пальцы скользили по древним названиям, пока я не наткнулась на пожелтевший свиток, на котором было начертано:

«Пророчество Последнего Жнеца».

Мое сердце забилось быстрее.

Развернув свиток, я начала читать. Строки, написанные древним, витиеватым почерком, казались живыми:

«…И придет Последний Жнец, тот, кто соберет в себе всю силу своих предшественников, и будет он первым предвестником Великого Хаоса. И подорвет он Равновесие Тьмы и Света, и мир погрузится в смятение. И тогда, когда сила его достигнет своего апогея, лишь та, что является истинной Хранительницей Равновесия, сможет остановить его. Она уничтожит его, из-за нее падет Последний Жнец, и лишь тогда, с рассветом Нового Времени, начнется новый виток Уробороса, цикл возрождения через полное разрушение. Великий Хаос будет ее деянием, но он же станет и началом новой эры».

Мои глаза пробежали по последним строкам снова и снова.

«…из-за нее падет Последний Жнец… и лишь тогда начнется Великий Хаос».

Не он принесет хаос своим существованием, а "я" своим действием???... Его уничтожение из-за меня станет спусковым крючком?!

И тут, словно прорвавшаяся плотина, хлынули воспоминания. Жнец... Его черные глаза, его голос, его прикосновение. Я вспомнила, как он перенес меня к водопаду, его слова. И затем… его спина. Широкая, сильная, испещренная глубокими, уродливыми шрамами, словно следами древних битв. Шрамы, которые он показал мне, словно доверяя мне свою самую сокровенную боль.

Голову пронзила острая боль. Воспоминания нахлынули, одно за другим, яркие, живые, болезненные. Все, что я пыталась подавить, все, что казалось мне раньше сном, теперь обрушилось на меня с невыносимой силой. Он не был просто Жнецом, предвестником хаоса. Он был…

Крик вырвался из моей груди. Я схватилась за голову, будто пытаясь удержать разлетающиеся мысли, разорвать эту связь, что внезапно стала невыносимо крепкой.

Свиток выпал из моих ослабевших пальцев. Я не могла больше находиться здесь, среди этих древних знаний, что так жестоко раскрыли мне глаза.

Спотыкаясь, едва видя дорогу сквозь пелену боли и шока, я бросилась прочь из Библиотеки.

Начало Великого Хаоса

В то же самое время, когда Сандрина металась по подземным лабиритам, терзаемая вновь нахлынувшими воспоминаниями, в величественном Храме Мандир царила иная, более зловещая атмосфера. Храм, чьи купола были увенчаны золотом, а стены расписаны фресками, изображающими циклы мироздания, обычно был местом спокойствия и созерцания. Но сегодня вечером воздух в трапезной был наэлектризован, предвкушая нечто иное.

Амир был приглашен на ужин служителей Храма. Стол был накрыт богато, но блюда казались безвкусными, а вино — горьким. Он сидел среди старейшин и жрецов, их лица были непроницаемы, а взгляды — холодны. Он знал, почему его позвали. Он нарушил их договор. Он должен был убедить Хранительницу Равновесия отдать девятое место в Совете Храму, обеспечив им влияние. Вместо этого он позволил Последнему Жнецу занять это место, тем самым, по их мнению, предав их интересы.

В середине ужина, когда Амир поднес кубок к губам, он почувствовал, как по его венам разливается ледяной холод. Вкус вина изменился, став металлическим и жгучим.

Он опустил кубок, его рука задрожала, а пальцы онемели.

Это был яд…

Амир почувствовал, как силы покидают его, но прежде чем сознание начало меркнуть, его взгляд метнулся к потолку. Там, на огромной фреске, которую он сам делал долгие годы, были изображены две фигуры из синего мрамора: женщина, стоящая прямо и гордо, и мужчина, обхвативший ее ноги, припавший к ней, словно ища утешения и защиты. Это был его дар Храму, его тайное послание, его признание в вечной преданности…

Амир пошатнулся, хватаясь за край стола. Его глаза, золотые и полные боли, расширились. Он знал, что это конец. Но даже в этот момент, его последняя мысль была о ней.

— Сандрина… — прошептал он, ее имя сорвалось с его губ, словно мольба, словно последняя надежда, словно она могла услышать его сквозь расстояние.

Главный жрец, седовласый мужчина с глазами, холодными, как зимнее небо, наблюдал за ним с безразличным презрением.

— Ты осмелился произнести ее имя здесь, в Священном Храме? — прошипел жрец, подавшись вперед. — Ты нарушил все клятвы, сын мой. Мы доверили тебе миссию, которая должна была укрепить наше влияние, а ты… ты позволил этому чудовищу, этому Жнецу, занять место, которое должно было достаться Храму!

— Мое решение… было продиктовано… высшим благом. — Амир, с трудом удерживаясь на ногах, хрипло ответил, каждое слово давалось ему с невыносимой болью. — Это… важнее… ваших амбиций.

Жрец презрительно фыркнул.

— Высшее благо? Ты говоришь о высшем благе, когда сам предал нас? Если ты так добровольно меняешь свою преданность, — произнес он, его голос стал еще тише, но от этого не менее угрожающим, — то как долго, по-твоему, продлится твоя преданность ей? Тот, что способен так легко отвернуться от своих благодетелей, не способен на истинную верность!

Амир, собрав последние силы, поднял голову. В его золотых глазах, несмотря на мучительную боль, вспыхнул огонек непокорности.

— …Я буду предан ей… даже в ее самых туманных днях… и глубочайших печалях. — он говорил медленно, с трудом выталкивая из себя слова. — Я никогда… не предам её… Все, что мне нужно… это быть рядом. Даже в тенях.

Атарван Сахиб усмехнулся, его губы изогнулись в жестокой гримасе. Он встал, обошел стол и остановился прямо перед Амиром, который уже едва держался в сознании.

— Ты ослушался Священного Ордена, сын мой. — жрец склонился к нему. — Если ничто не смогло спасти тебя от любви… То ничто не спасет тебя и от смерти.

С этими словами жрец резко дернул за ожерелье на шее Амира. Раздался резкий, рвущийся звук, не только цепочки, но и плоти. Ожерелье, которое веками сдерживало его древнюю, необузданную силу, было сорвано. В тот же миг, из глубоких, рваных ран на его шее и груди, словно из трещин в земле, хлынул ослепительный, ярчайший золотой свет. Он был настолько интенсивным, что заставил жрецов отшатнуться, прикрывая глаза. Свет пульсировал, обжигая воздух, и было ясно, что его смертное тело не может более сдерживать эту мощь.

— Ты нарушил слишком много границ. И предал свою веру! — прокричал Атарван Сахиб, прячась за колонну. — Так пусть судить тебя будет Он за твое предательство!

Мир вокруг Амира начал вращаться. Ноги подкосились. Он рухнул на пол, его тело сотрясалось в агонии без сдерживающего ожерелья. Судороги и испепеляющий свет из свежих трещин на коже пронзали его.

— Границы я пересекал… Но свою веру… — процедил он сквозь зубы. — Веру я никогда не предавал.

Последнее, что он увидел, прежде чем тьма поглотила его, была та самая фреска на потолке: два любовника из синего мрамора, женщина, стоящая прямо, и мужчина, обхвативший ее ноги. Его собственный шедевр, его последнее видение.

Сандрина

Тем временем, в самом сердце древнего города, в монументальном зале Совета, где собирались представители всех Домов Света и Домов Тьмы, царило напряженное ожидание. Сегодня должно было состояться заключительное собрание, на котором я, Хранительница Равновесия, должна была объявить новый Совет 9 — действительным.

Воздух был наэлектризован, предвкушая великие перемены. Мне предстояло подняться на помост, но мои мысли были далеки.

Где Амир?… Он должен был быть здесь, сопровождать меня, как всегда. Его отсутствие было тревожным, необъяснимым. Нигде его не было видно… Тревога сжимала мое сердце, но я должна была сосредоточиться.

В это же время, на трибуне, коллегия Церкви Будущего, их голоса гремели по залу, провозглашая: «Придет Он кто разделит Свет от Тьмы и больше не будет серости. Он научит нас различать добро ото зла! Он — наш Темный Владыка!»

Мне предоставляется слово на помосте. Я чувствую на себе взгляды всех присутствующих, их нетерпение и скрытые надежды.

— Я знаю, что вы хотите, чтобы я приняла определенное решение сегодня вечером. Назначила главенствующие Дома для Совета Нового Порядка Времени. Но сначала… я скажу несколько слов. Вы нечестно играли со структурой Совета и своими прямыми обязанностями. Все вы забыли, что означает звание вашего Дома. Те, кто за Свет, те, кто за Тьму — все стали кроткими, серыми тенями того, кем вы должны быть!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хранительница Равновесия, какое ваше решение? Кто будет правящей стороной Нового Совета? — старые сенаторы, их лица — древние маски, вернули меня к сути дела.

— Мое решение… Его не существует. Я никогда не буду выбирать между сторонами Света или Тьмы — ибо я призвана принести между ними равновесие. В противном случае, худший исход ждет наше будущее. Хаос. И ни в войне, ни в хаосе нет победителей. Каждая сторона терпит убытки. Тьма может утверждать обратное, но давайте представим место без Света. Только тьма правит. Думаете, вас все еще будут называть вашим прежним именем? Нет. В абсолюте не будет никаких имен. Не будет и никакого развития. Свет может заявить, что он мог бы править немного больше, чем Тьма, и это было бы хорошо. Будет ли это справедливым исходом? Сможем ли мы развиваться без этой борьбы, расти, размышлять о свете и тьме, о добре и зле? Задайте же себе этот вопрос!

По залу пронесся шепот, затем он сменился гробовой тишиной. И тут произошло нечто невероятное.

Все Дома, и Света, и Тьмы, пали на колени, склонив головы передо мной.

Я оборачиваюсь и вижу Последнего Жнеца.

Он стоит позади меня, его фигура словно соткана из теней, а глаза горят неземным светом. Я чувствую волну мощнейшей энергии, исходящей от него, которая заставляет каждого в зале склониться. Каждого, кроме меня.

— Поклонитесь, когда говорит истинная Хранительница Равновесия! — раздается его голос, проникающий в самые глубины души. — Услышьте её мудрые речи. Уверуйте в правоту её слов!

— …Мы слышим вас, — говорят Дома Света, их голоса звучат с благоговением.

— Мы признаем ваши слова, — шепчут Дома Тьмы.

Я поворачиваюсь, чтобы встретиться взглядом со Жнецом, но он начинает растворяться в тенях, словно туман на рассвете.

— Подожди! — говорю я, протягивая к нему руку, пытаясь дотянуться, ухватить его.

Но он исчезает, оставляя после себя лишь легкое дуновение холодного воздуха и ощущение невыносимой потери.

…

Отчаяние сжимало мое сердце, гоняло кровь по венам с безумной скоростью. Я оказалась потерянной, расколотой между тем, что было, и тем, что будет. Амир… его исчезновение лишь подлило масла в огонь моей внутренней бури. Я знала, что должна найти ответы, даже если они таились в самых темных глубинах моего собственного сознания.

Экипаж увозил меня прочь от города, к самому краю Дэсмура, туда, где хмурое небо обнимало горы, а древний лес шептал вечные тайны. Там, скрытый от любопытных глаз, возвышался Центр Сброса Памяти — мрачное, похожее на дворец сооружение, чьи стены хранили не только забвение, но и ключи к давно забытым истинам.

Я ворвалась внутрь, не обращая внимания на бледных, словно статуи, служителей.

— Я требую, чтобы вы вернули мне все, — мой голос прозвучал резко, почти истерично, отражаясь от стен. — Каждое воспоминание, каждую искру прежних жизней, что когда-либо были в разных мерностях! Я хочу вспомнить все свои перерождения!

Один из старейших служителей подошел ближе, его глаза, словно два тусклых аметиста, смотрели на меня с невыразимой печалью.

— Госпожа… это безумие, — прошептал он, его голос был едва слышен. — Ваше сознание… оно разорвется. Вы потеряете себя навеки, станете лишь эхом в бездне памяти. Никто не выдерживал такой ноши.

— Я настаиваю! Это мое волеизъявление. — я шагнула к нему, мои глаза горели лихорадочным блеском. — Пусть разорвется! Я предпочту безумие забвению! Я должна знать! Я должна всё вспомнить!

Служитель отступил, его взгляд был полон ужаса. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок, но это было лишь предвкушение.

Пока служители ЦСП суетились, пытаясь подготовить свои жуткие аппараты, я уловила обрывки разговора, доносившиеся из соседней комнаты.

— …Она не должна вспомнить. Ни в коем случае. Это слишком опасно для Ордена и Совета. Если она узнает… — голос был приглушенным, но страх в нем был очевиден. — Орден Дахмы уже в пути. Надо стереть ее, пока не поздно! Стереть всю ее память заново, чтобы она ничего не помнила! Такие как они… Они все должны спать!

Холодный пот прошиб меня. Орден Дахмы! Они скоро придут за мной!

Паника пронзила меня, но тут же сменилась яростной решимостью.

Нет… Я не позволю им снова лишить меня того, что по праву принадлежит мне.

Я бросилась прочь от них, мои ноги сами несли меня вглубь этого мрачного лабиринта. Я знала, что мне нужно попасть в Хроники Туманных Земель — огромное, живое хранилище, где пульсировала вся информация о всех бывших и прибывающих, что когда-либо существовали в этих проклятых землях. Это было сердце ЦСП, его темная, бьющаяся венами памяти.

Я проскользнула мимо охранников, словно тень, мои чувства обострились до предела. Воздух становился все плотнее, тяжелее, наполненный шепотом тысяч голосов, отголосками давно забытых судеб. Стены были уставлены бесконечными рядами светящихся кристаллов, каждый из которых содержал целую жизнь, целую эпоху. Это было похоже на гигантскую, живую библиотеку, но вместо книг здесь была память.

Я бежала по бесконечным коридорам, мимо мерцающих сфер, в которых мелькали образы других мерностей, чужих страданий, чужих радостей. Мой собственный отсек… он был скрыт за завесой чужих судеб, за пеленой чужих воспоминаний. И чем глубже я проникала, тем сильнее становился этот ментальный шум, этот хор голосов, который грозил поглотить меня целиком.

Я потерялась, заблудившись в океане чужой памяти, и отчаяние снова подступило к горлу.

— Нет… нет… — зашептала я, падая на колени среди мерцающих сфер. Мой собственный отсек… я не могла его найти. Я была окружена всем, но не могла найти себя саму.

Я закрыла глаза. Представила лес. Без тумана, без той мрачности, что была в Дэсмуре. Лес до Черного Мора, когда я ещё была маленькой, когда родители были живы…

Вдыхая аромат хвои, чувствуя влажную землю под босыми ногами, я повторяла слова из того древнего пророчества, что прочитала в библиотеке недавно, словно мантру, призванную вернуть меня к себе:

«Все предопределено судьбой, но свобода воли дана каждому».

И вдруг… темнота вокруг меня рассеялась. Холодный, влажный воздух обнял мое лицо. Я открыла глаза.

Я стояла на распутье лесной дороги. Лунный свет пробивался сквозь густые кроны деревьев, рисуя причудливые узоры на земле. Три дороги расходились в разные стороны, каждая манила своей тайной, своим обещанием….

Слева, сквозь густые заросли белых цветков, донесся пьянящий, сладкий аромат жасмина.

Прямо передо мной, на ветке старого, скрюченного дуба, сидел огромный ворон. Он не каркал, лишь склонил голову, словно приглашая следовать за ним.

Справа, из-за кустов шиповника, донесся мелодичный, но пронзительный свист черного дрозда. В нем была тоска и зов к чему-то утраченному.

Древние Хроники Памяти дозволяли мне лишь одну стезю из предначертанных судеб. Ибо только она могла уберечь мой рассудок от того, чтобы он не пал жертвой всепоглощающего безумия, что таилось в каждом отголоске минувших перерождений.

И в этой сумрачной тишине я уже знала, какую из трех лесных троп я изберу…

Избранная тропа памяти

Мелодичный, но пронзительный свист черного дрозда, словно тонкая нить, потянул меня по третьей дороге — самой труднопроходимой. Она была узкой, поросшей колючим шиповником, и воздух здесь был прохладнее.

Песня дрозда становилась все громче, все настойчивее, она вилась вокруг меня, проникая в самые потаенные уголки души.

Я шла, загипнотизированная этой песней, пока не оказалась на небольшой поляне, окруженной древними, искривленными деревьями. Их ветви, казалось, были живыми, они медленно покачивались, словно танцуя под звуки песни.

И вдруг, я почувствовала прикосновения. Сначала легкие, едва ощутимые, затем более настойчивые, ласковые.

Это были не руки, а нечто иное – тонкие, гибкие ветви, что тянулись ко мне, обвивая мои запястья, мои лодыжки. Листья, мягкие и бархатистые, скользили по моей коже, вызывая волну мурашек. Деревья вокруг меня, казалось, ожили, их ветви, покрытые мхом и лишайником, нежно обнимали меня, прижимая к своим шершавым стволам.

Я почувствовала, как тонкие корешки, словно пальцы, проникают под мою одежду, исследуя каждый изгиб моего тела, лаская кожу, вызывая дрожь. Это было странное, но невероятно чувственное ощущение. Лес сам, казалось, стал моим любовником, его прикосновения были повсюду — шелест листьев, что ласкал мои уши, мягкий мох, что щекотал мои бедра, гибкие ветви, что нежно обнимали мою грудь.

Низкий, вибрирующий гул наполнил воздух, он исходил от самих деревьев, заставляя меня дрожать от возбуждения.

Я закрыла глаза, представляя почему-то его. Последнего Жнеца... Лес целовал меня вместо него, его прикосновения были повсюду, тысячами невидимых губ, тысячами нежных прикосновений.

Я чувствовала, как моя кожа горит под ласками, как мое тело выгибается навстречу, отдаваясь этой древней, земной страсти.

Мой стон растворился в шелесте листвы, а тело, объятое этой неистовой, растительной любовью, слилось с самой землей, став частью ее вечной жизни.

...

Я распахнула глаза, пробуждаясь. ЦСП, Хроники Памяти... Я все еще была здесь. После той неземной ласки, я чувствовала себя одновременно опустошенной и наполненной новой, жгучей решимостью. Танец с забвением лишь усилил мою жажду истины. Я должна была найти себя, во что бы то ни стало.

На этот раз, словно невидимая нить вела меня сквозь бесконечные ряды пульсирующих кристаллов, мимо мерцающих сфер, где танцевали чужие жизни. Я больше не блуждала в отчаянии. Мой взор был прикован к одной точке, к тому месту, где, я чувствовала, ждала моя собственная история.

И вот, среди миллионов чужих воспоминаний, я увидела его — мой отсек. Он отличался от других — от него исходило нежное, но мощное сияние, словно тысячи звезд были заключены в его гранях.

Я трепетно протянула к нему руку. Створка отсека бесшумно отворилась, и передо мной предстали они — десятки, сотни томов, каждый из которых был воплощением одной из моих жизней, одной из моих ипостасей в бесчисленных мерностях. Они были из разных материалов — один из чистого света, другой из темного, как ночь, третий из переливающегося шелка, четвертый из застывшей лавы. Я собирала их, прижимая к себе, чувствуя их вес, их историю, их боль и радость.

С этой драгоценной ношей я направилась в запретную зону Хроник Памяти. Воздух здесь был тяжелым, пропитанным запахом озона. Стены были черными, и лишь редкие, тусклые огоньки мерцали вдалеке, освещая путь.

Я шла вперед, ведомая инстинктом, к тому, что должно было стать моим возрождением или моей гибелью.

И вот, передо мной предстала она.

Огромная, зияющая воронка, черная, как бездна, вращающаяся с пугающей скоростью. От нее исходил холод, что пронизывал до костей, и одновременно притяжение, что заставляло сердце биться в бешеном ритме. Это был портал, врата в то, что было скрыто даже от самых могущественных.

Без колебаний, с последним вздохом, полным решимости, я подняла все тома, что держала в руках. Их было так много, что они едва помещались в моих объятиях.

И я бросила их. Одним движением, одним актом отчаяния и надежды, я швырнула их в эту черную, вращающуюся пасть.

В тот же миг воронка взорвалась светом. Ослепительное, невыносимо яркое сияние вырвалось из нее, поглощая тьму, заливая все вокруг неземным светом. Это был свет всех моих жизней, всех моих воспоминаний, что сливались воедино.

Я не раздумывала ни секунды. Мое тело, словно притянутое невидимой силой, рванулось вперед, прямо в центр этого ослепительного вихря.

Падение было мгновенным и бесконечным одновременно. Я чувствовала, как меня разрывает на части, как мое тело растворяется в этом свете, а затем… резкий, пронзительный удар и я оказалась подвешенной в пустоте.

Обнаженная, беззащитная, я висела в центре этой сияющей бездны, удерживаемая тысячами нитей.

Это были нити судьбы, тонкие, но прочные, словно паутина, сотканная из самой вечности. Они были повсюду, обвивая мои запястья, лодыжки, талию, грудь, шею. И каждая из них, словно живое существо, вонзалась в мою кожу.

Боль... Она была невыносимой, всепоглощающей, пронзающей каждую клеточку моего тела. Острая, жгучая, словно тысячи раскаленных игл проникали в меня, разрывая плоть, проникая в самые глубокие слои моего существа.

Я закричала, но мой крик растворился в этой сияющей пустоте, став лишь частью общего гула.

И с каждым таким пронзительным уколом, с каждой нитью, что впивалась в меня, в мое тело, в мою душу, вливались воспоминания. Они хлынули потоком, неконтролируемым, яростным. Образы, звуки, запахи, ощущения — все это обрушилось на меня, переплетаясь, смешиваясь, создавая хаос в моем сознании.

Я видела себя жрицей в древнем Египте, чье тело было покрыто золотом, а сердце — льдом. Я чувствовала жар битвы, будучи медсестрой на войне, где небо было багровым, а кровь — соленой. Я ощущала холод одиночества, будучи отшельницей в заснеженных горах, и видела безумие художника, чьи руки творили шедевры, а разум был поглощен мной, его музой. Я была всем. А сейчас… Сейчас я ничто.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Каждое воспоминание было не просто картинкой, а полноценным ощущением, болью, радостью, любовью, ненавистью, что я переживала заново, в этот самый момент. Нити тянули, рвали, сжимали, и каждая такая пытка открывала новую главу, новую жизнь, новую смерть. Мое тело извивалось, стонало, дрожало от этой невыносимой агонии, но я не могла вырваться. Я была прикована к своим хроникам жизней.

Слезы текли по моему лицу, смешиваясь с потом и кровью, что проступала там, где нити впивались особенно глубоко. Это было адское мучение, но сквозь пелену боли я чувствовала, как мое сознание расширяется, как оно становится безграничным, вмещая в себя все, что было, есть и будет. Я вспоминала. Вспоминала каждое свое перерождение, каждую искру, каждую тень. И эта боль была ценой за мое полное пробуждение.

Исходный путь души

Я очнулась на мягкой подстилке из мха, окутанная прохладой ночной чащи. Над головой мерцали звезды, а где-то вдали слышалось пение птиц, словно колыбельная природы. Мое платье было разорвано, под ногтями забилась земля, но странное чувство покоя не покидало меня. Вокруг не было и следа здания ЦСП, будто оно никогда и не существовало. Я слышала шепот ветра в листве, вибрацию земли под ногами, пульсацию жизни в каждом листочке. В этом мире все было едино, все соединено невидимыми нитями, и теперь я чувствовала их, ощущала мощную, необузданную силу, что текла во мне. Благо, была глубокая ночь, и улицы были почти пусты.

Я еле добралась до города, словно во сне, сменила одежду, пытаясь стряхнуть с себя остатки ночи хаоса.

И тут, в отражении зеркала, я увидела его — черного дрозда, что сидел на ветке за окном, его глаза-бусинки внимательно следили за мной. Он был здесь, он наблюдал.

Я кинулась к окну, распахнув его настежь.

— Явись! Поговори со мной, наконец, нормально! — крикнула я, не в силах сдержать нахлынувшие эмоции.

Птица отвернула голову, явно собираясь улететь. Но в тот момент, когда она взлетела, я отчаянно крикнула ей вслед:

— Стой! Я была в Хрониках Памяти и восстановила себе память! Я вспомнила!

Дрозд резко развернулся в воздухе, и в следующее мгновение он уже летел прямо на меня, но не один. Он раздваивался, множился, сотни черных птиц вихрем влетели в мою спальню, и я отшатнулась, прижимаясь к стене.

Последний Жнец возник из этого вихря, почти наступая мне на ноги, его тень накрыла меня целиком.

— …Что ты сказала? — процедил он сквозь зубы, его голос был низким и опасным. — Повтори. Сейчас же.

Его тени начали сгущаться вокруг меня, угрожая поглотить все вокруг.

Я почувствовала прилив новой силы, что бурлила во мне, и это придало мне смелости.

Я оттолкнула его, не позволяя ему запугивать меня своей силой.

— Не смей так со мной разговаривать! Не смей меня запугивать!

— Почему же не смей? — его глаза горели, в них плясали отблески тьмы. — Ты забыла, кто я? Забыла, что я могу сделать?

— Я ничего не забыла! — ярость закипала во мне. — Я помню все!

Его лицо исказилось, в глазах мелькнуло что-то похожее на боль, но он быстро взял себя в руки. Жнец сделал шаг, затем еще один, загоняя меня в угол. Моя спина уперлась в стену, а его тело прижалось к моему, холод его энергии проникал сквозь тонкую ткань. Он приподнял мой подбородок, заглядывая мне прямо в глаза. Его взгляд был таким пронзительным, что я почувствовала, как мое сердце замирает.

— Я повторю. Что ты имела в виду под тем, что все вспомнила? — повторил он, его голос стал чуть тише, но не менее властным. — Что именно?

Я смутилась, опустив глаза, но затем подняла их, и меня поразило внезапное озарение.

— Подожди. Получается… Ты не заходил тогда в Лету, чтобы стереть себе память?! — выпалила я, не веря своим собственным словам. — Но почему?? Мы же договорились с тобой! Нас же хотели поймать!

Эскар тяжело посмотрел на меня, будто видел впервые. А затем, резко и властно, он припал к моим губам. Его поцелуй был как удар молнии, пробуждая в каждой клеточке моего тела давно забытую жажду, разжигая пламя, что, казалось, никогда и не гасло. Я почувствовала, как мои колени подгибаются, но я собрала всю свою волю и оттолкнула его, хоть это и было невероятно трудно.

— Сначала объясни мне, Эскар! — выдохнула я, пытаясь отдышаться.

Он прикрыл глаза, на его губах заиграла полуулыбка.

— Ну наконец-то… Ты произносишь мое имя. Значит, вспомнила… Слава Богам.

Его слова смягчили меня. Я провела пальцами по его скуле, ощущая легкую щетину, тепло его кожи. Он замер, приоткрывая глаза, и в их глубине я увидела невысказанную тоску и боль.

— Я не мог, Сандрина, — прошептал он, его голос был хриплым от эмоций. — Я просто не мог. Мысль о забвении была хуже любой пытки... Я знал, что это безумие, но я не мог допустить, чтобы ты исчезла из моей памяти, даже если это означало риск быть уничтоженным совсем. Я предпочел бы вечные прятки, вечному забвению.

Его слова обволакивали меня, проникая в самое сердце. Мои новые силы, только что обретенные, казалось, отзывались на его признание. Я почувствовала, как волна тепла разливается по моему телу. Мои пальцы зарылись в его волосы, притягивая его лицо ближе.

— Эскар… — его имя слетело с моих губ.

Его губы снова нашли мои, на этот раз не властно, а нежно, вкрадчиво, словно он боялся спугнуть этот хрупкий момент. Я ответила ему взаимностью. Руки Эскара скользнули по моей талии, чуть сжимая ее. Его дыхание участилось, и я почувствовала, как его губы спускаются по моей шее, оставляя за собой влажную дорожку. Я запрокинула голову назад, отдаваясь его ласкам.

Внезапно, словно удар молнии, меня пронзило воспоминание. Таверна «Черная Лилия». Дым, смех, и она – девушка, что сидела у него на коленях, ее руки обвивали его шею, а он… он позволял ей это.

Я оттолкнула жнеца, резким движением разорвав нашу близость.

— Что это была за девка, Эскар?! Та, что сидела у тебя на коленях тогда?! — слова вырвались раньше, чем я успела их обдумать, полные ревности, что жгла меня изнутри.

Его губы изогнулись в легкой ухмылке, словно он забавлялся моей яростью. Это вывело меня из себя окончательно.

Я схватила ближайшую подушку с дивана и швырнула ее в него. Затем другую, и еще одну. Моя спальня превратилась в поле битвы, где оружием были предметы моего быта, а целью — его невозмутимость.

Но он лишь спокойно подошел к окну, распахнул его настежь, впуская ночную прохладу.

— Ты бежишь?! — выкрикнула я, чувствуя, как мой голос срывается. — Опять убегаешь от меня?!

Он повернулся, его взгляд был споконей, чем я ожидала, но в нем читалась стальная решимость.

— Мы поговорим, когда ты успокоишься и перестанешь ревновать меня к тем "девкам", которых я держал рядом с собой, только чтобы вызвать эту самую ревность у тебя, Сандрина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его слова были как пощечина, но в то же время – как бальзам. Он делал это ради меня? Вот!… глупец.

В этот момент его черные дрозды начали облеплять его, словно живой плащ. Они садились на его плечи, на его волосы, их перья покрывали его скулы, придавая ему дикий, первобытный вид. Эскар становился частью ночи, частью своей тьмы.

— Останься! — мой голос был полон отчаяния.

Он замер, но лишь покачал головой. Мое сердце сжалось от безысходности.

— Я уничтожу себя, если ты снова уйдешь, Эскар! — я не шутила. В моих словах была вся боль, вся безумная любовь, что рвалась наружу.

— Прекрати этот ядовитый театр, дорогая. Никакими манипуляциями ты не заставишь меня остаться.

Почему он так со мной разговаривает? После всего, что между нами было? Почему он не хочет, чтобы мы были вместе? Боится?

— Тогда… Тогда я искромсаю свое лицо, Эскар! Сотру себе память и буду приходить к тебе в кошмарах каждую ночь!

Я чувствовала, как безумие подступает, как отчаяние толкает меня на край.

— …И не жаль тебе будет такую красоту будет портить? Подумай. — в его голосе прозвучала нотка насмешки, но я чувствовала, что это лишь маска.

— Ах так! — ярость снова захлестнула меня. — Тогда я забуду о тебе на очередном балу, обращу внимание на какого-нибудь аристократа, который влюблен в меня по уши. К примеру, Базиль Делакруа! Он уже предлагал мне предложение руки и сердца. А теперь он ещё и в Совет собирается вступить, как я слышала. Мы поженимся, и я нарожаю ему кучу детей! Буду любить его каждую ночь, так, как!..

— Замолчи! — рявкнул Эскар, его голос был как раскат грома. Он схватил меня за лицо обеими руками, его пальцы впились в мои щеки, но я не чувствовала дискомфорта, лишь его жар, его силу. — Не смей!! Слышишь меня?! Если ты так сделаешь, Сандрина, то я приду пожинать душу твоего недо-любовника на твоих же глазах! И заставлю тебя смотреть, как я это сделаю. Ясно?

В его глазах горел огонь, дикая ярость, которая всегда так притягивала меня.

— …Наконец-то ты сказал мне то, что я так сильно хотела услышать… Мой жнец.

Он отпустил мое лицо, его взгляд стал задумчивым, почти печальным.

— Скажи, ну почему?… Если ты все вспомнила, то ты знаешь, чем заканчиваются все наши отношения. Мы никогда не сможем быть вместе долго. Нас находят и разлучают. И так было тысячи раз. И будет снова.

— …Мне все равно! Я готова проживать все эти моменты и растягивать их в вечность, только если это будет с тобой.

Мое сердце было готово вырваться из груди, чтобы доказать ему свою искренность.

Жнец молчал, его взгляд блуждал по комнате, затем остановился на окне, за которым уже бледнело небо.

— На рассвете я покидаю Туманные Земли.

— Я пойду с тобой! — выдохнула я, не сомневаясь ни на секунду.

— Нет, ты останешься здесь. У тебя здесь братья и обязанности Хранительницы.

— За братьями будут присматривать тетушки, а на обязанности в Совете мне плевать!

Я была готова бросить все ради него.

— Нет. Тебе нельзя со мной.

Он расправил тени из дроздов, которые уже сгущались на подоконнике, готовясь унести его прочь.

Я подалась вперед, чувствуя, как он ускользает.

— Ты уходишь из-за того пророчества?!… Тебя убивает проклятье последнего жнеца?

Эскар замер, но промолчал. Лишь птиц вокруг него становилось все больше: они застилали собой все, и я уже почти не видела его фигуры. Я пыталась продраться сквозь них, дотянуться до него, но они не подпускали меня, словно живая стена.

Тогда, в приступе безумного отчаяния, я схватила ножик для писем, что лежал у меня на столе. Если не верит мне, то я докажу ему. Докажу, что без него я… Не смогу.

В одно мгновение я занесла острое лезвие над своим запястьем. Еще секунда, и кожа будет рассечена.

И тут же вихрь из перьев окутал меня — его рука, рука жнеца, поймала мою руку с ножом в воздухе. Эскар пронзительно смотрел на меня, почти с ненавистью, его глаза горели.

— Я же сказала… что уничтожу себя, если ты покинешь меня, — прошептала я, глядя прямо в его глаза.

Вихрь дроздов накрыл меня с головой, поглощая, унося куда-то прочь. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног, и в следующее мгновение ощутила как воздух становится густым.

Я приоткрыла глаза, и первое, что увидела, был уютный диван, на котором я лежала, и потрескивающий огонь в камине, отбрасывающий теплые отблески на стены. В воздухе витал запах дыма полыни и чего-то еще, лекарственного. Эскар двигался по комнатам, словно вихрь, окутанный облаком дроздов, собирая какие-то вещи. Его движения были быстрыми, нервными.

— …Что ты делаешь? — спросила я, пытаясь присесть.

Он не остановился, продолжая свое лихорадочное занятие.

— Мне нужно пересечь туманную границу до восхода солнца. Я собираю вещи.

Внезапно он споткнулся, из его груди вырвался резкий кашель. Дрозды тут же облепили его, словно пытаясь защитить, скрыть. Я бросилась к нему, на этот раз мне удалось растолкать птиц и пробиться сквозь их живую завесу.

— Что с тобой, Эскар?! Просто скажи мне правду! — я схватила его за плечи, пытаясь развернуть к себе. Он молчал, его взгляд был прикован к собственным ладоням. Они начали чернеть.

Ужас охватил меня. Я схватила его за ладонь, вглядываясь в нее.

— Что это?!… Почему твои руки чернеют?

— Ты так отчаянно хочешь знать правду, баронесса? — прошипел он, его голос был полон горечи. — Правда довольно проста. Я умираю.

— …Что?

— У меня был выбор. Стать жертвой для прихода последнего жнеца, как остальные жнецы, или самому стать Последним Жнецом и умереть позже, когда придет время. Совета Вечности больше не существует. Завтра наступит Новый Мировой Порядок. И если я останусь здесь, с первыми лучами солнца я вспыхну и сгорю в пепел. Я доходчиво объяснил?

— …Откуда ты это знаешь?

— Это происходило со всеми последними жнецами и раньше. Тысячи лет за тысячами лет. Все повторяется.

Так вот почему ему нужно пересечь туманные границы… Он думает, что там проклятие его не настигнет.

— Но почему ты не хочешь взять меня с собой?... — прошептала я, чувствуя, как слезы подступают к глазам. — Я могу пойти с тобой. Я помогу и поддержу тебя. Или… Ты больше не хочешь меня рядом?

Внезапно Эскар схватил меня за лицо, заставляя посмотреть ему в глаза. Его взгляд был пронзительным, пробирающим до мурашек.

— ...Не было и не будет ни одного дня, когда бы я этого не хотел.

— Тогда почему?! Почему??

— Почему, Сандрина?! Черт!! Да потому что я понятия не имею, что там, за туманными границами! Орден Дахмы охраняет это место как Зеницу Ока не просто так! Я не знаю, что там. Понимаешь?! Это может быть хуже забвения, даже хуже, чем… само стирание души.

Он отпустил меня, несколько мгновений пристально глядя в мои глаза. А затем отступил назад.

— ...Прошу, оставь свою наивную иллюзию, что все могло закончиться иначе. Ты же знаешь, чем всегда заканчивается наша история. Мы находим друг друга, сходим с ума от чувств, затем нашу связь обрывают и мы забываем о существовании друг друга. Так было всегда. Так будет и сейчас. — прошептал он, разводя руками, и его птицы полетели к нему, облепляя его со всех сторон. — Прощай.

Я бросилась к нему, но он уже взлетел, вылетая в окно и исчезая в ночной мгле.

…

Я не разбирала дороги, босая, в чем была, я бежала по ночному городу. Холодный камень улиц обжигал ступни, ветер трепал волосы, но я не чувствовала ни боли, ни усталости. В голове билась лишь одна мысль: Скорее. Я должна успеть до рассвета.

И вот, передо мной выросли огромные чугунные ворота, черные и массивные. Ворота Ордена Дахмы. Я колотила в них кулаками, неистово, пока костяшки не начали ныть.

— Откройте! Откройте же! — кричала я, мой голос срывался. — Я Хранительница Равновесия!

Когда подошли смотрители, я вытянула руку, показывая им свое кольцо — серебряную кошку, обвивающую палец, символ моего рода.

Спустя бесконечные мгновения ворота со скрипом распахнулись, и меня впустили внутрь.

Меня провели по длинным, извилистым коридорам, освещенным лишь редкими факелами, чье пламя отбрасывало причудливые тени на стены, украшенные древними символами и непонятными письменами.

Мы поднялись по винтовой лестнице, высеченной из черного камня, и оказались в огромном зале, который, должно быть, был ратушей Ордена. Высокие сводчатые потолки терялись в темноте, а по периметру стояли тяжелые, резные кресла, в которых сидели фигуры, едва различимые в полумраке.

Меня подвели к центру зала. Передо мной сидели они — старейшины Дэсмура. Самые старые и мудрые, представители каждого из восьми графств. Их лица были изрезаны морщинами, глаза тускло поблескивали из-под нависших бровей, но в них чувствовалась невероятная сила и вековая мудрость.

— Что ты желаешь от нас, Хранительница? — произнес один из них, его голос был низким и рокочущим.

Я глубоко вдохнула, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Я не могла допустить гибели Эскара, не могла позволить ему отправиться за туманную границу, потому что знала — он больше никогда не вернется оттуда. И единственный выход из всего этого…

— Я хочу, чтобы вы… — начала я, но слова застряли в горле.

Внезапно самый главный старейшина, чья фигура была едва различима в центре полукруга, вскинул костлявую серую руку вперед. В тот же миг мое сознание затянуло в воронку, словно меня засосало в бездну. Вокруг все завертелось, цвета смешались, звуки исказились, и я почувствовала, как земля уходит из-под ног.

Когда головокружение прошло, я оказалась в туманном лесу. Вокруг не было ни души, лишь плотный, клубящийся туман, который обволакивал все вокруг, скрывая деревья и землю. Он был жутко пугающим, холодным и липким. Я слышала лишь свое сбившееся дыхание и стук собственного сердца. Казалось, что за мной кто-то гонится, невидимый, но ощутимый.

Я побежала, спотыкаясь о корни, задыхаясь от страха и усилий. В конце концов, силы оставили меня, и я упала на колени, чувствуя, как туман обволакивает меня со всех сторон.

И тут появились они. Из тумана вынырнули змеи, не обычные, а сотканные из самого тумана, полупрозрачные, с мерцающими глазами. Они ползли ко мне, извиваясь и шипя.

"Это конец…", — пронеслось у меня в голове.

Но тут я вспомнила Эскара. Его лицо, его глаза, его слова... Нет. Я не сдамся. Не сейчас.

Я вскочила, отбрасывая страх. Туманные змеи набросились на меня. Я била их руками, ногами, отталкивала, рвала. Они были бесплотными, но их прикосновения обжигали холодом, высасывая из меня тепло — мою жизнь. Я чувствовала, как их туманные тела пытаются проникнуть под мою кожу, задушить меня. Я кричала, отбиваясь, разрывая их на части.

Одна змея обвилась вокруг моей ноги, пытаясь повалить, но я ударила ее коленом, чувствуя, как ее туманное тело рассыпается. Другая попыталась укусить, но я схватила ее за голову и разорвала пополам. Я боролась, как одержимая, моя ярость росла с каждым мгновением. Я не чувствовала усталости, лишь желание жить, желание быть с ним.

Я уже думала, что победила, когда последняя из них рассыпалась в воздухе. Но тут из самого плотного тумана выплыла другая змея, огромная, самая большая из всех.

Я обессилено застыла, а она обвилась вокруг меня, сдавливая, лишая воздуха. И в тот же миг я почувствовала, как что-то обжигающее, ледяное, проникает в мое тело. Это был яд, но не обычный. Он не убивал, а менял. Боль была невыносимой, казалось, каждая клеточка моего тела разрывается, перестраивается. Но вместе с болью приходила и сила. Я чувствовала, как мои мышцы наливаются мощью, как кровь бурлит, неся в себе что-то новое. Туман, который раньше пугал, теперь не вызывал ничего, кроме притяжения. Я вдыхала его, и он наполнял меня, делая сильнее. Мои ногти вытянулись, стали белыми и острыми, словно когти хищника. Я закричала, и это был не мой голос. Я напряглась, и мои новые, острые когти вонзились в туманное тело змеи. Я рвала ее, разрывала на части, выходя из ее чешуи, словно рожденная заново.

Я моргнула и снова оказалась перед воротами Ордена Дахмы. Но теперь они не казались мне такими уж огромными и пугающими. Я положила руку на холодное чугунное полотно.

— …Спасибо, — прошептала я.

Из ветвей старого дерева, росшего рядом, ко мне слетела белая птица. Она была не просто белой, а какой-то светящейся изнутри.

Я протянула к ней руку, и моя кожа замерцала в ответ, отражая ее свет. В тот же миг сотни таких же птиц появились вокруг меня, кружась в воздухе, словно живой вихрь. Я чувствовала, как становлюсь их частью, как их перья касаются моей кожи, и я сама превращаюсь в легкое, воздушное существо.

— Ведите меня к нему… К другому жнецу, — прошептала я, расправляя руки.

Я мчалась, словно сильный ветер, по ночным улицам Дэсмура, к туманной границе. Мои ноги не касались земли, я летела, ведомая инстинктом и желанием найти его. Но у границы был лишь туман. Его не было. Я не чувствовала его энергии, его присутствия. Отчаяние снова начало подступать.

И тут меня осенило. Наше место... То самое.

Солнце уже почти всходило, окрашивая небо в серые тона. Я сорвалась с места и помчалась в черный лес. К водопаду Ахвен.

…

Я взбегала по склону леса к водопаду, мои новые, легкие шаги почти не касались земли. Холодный воздух обжигал легкие, но я не чувствовала усталости, лишь нарастающее предвкушение и надежду. Шум воды становился все громче, заглушая биение моего собственного сердца, заглушая все мысли, кроме одной: он здесь. Совсем скоро должно было взойти солнце, и я знала, что это будет не просто новый день, а первый рассвет Великого Хаоса, который изменит все.

Наконец, я вырвалась из густой зелени и оказалась на краю обрыва водопада. Подо мной ревел поток, а передо мной, спиной ко мне, стоял он. Его силуэт был четким на фоне ещё темного неба. Мое сердце сжалось от боли и облегчения одновременно.

— Так ты не планировал пересекать туманную границу? — мой голос прозвучал чуть хрипло, я остановилась в нескольких шагах от него.

Эскар не шелохнулся, ни единого движения. Его спина была абсолютно неподвижна. И это молчание было хуже любого крика.

— Зачем ты мне врал тогда? — продолжила я, чувствуя, как внутри нарастает волна обиды. — Ты знал, что придешь сюда, чтобы провести здесь последние часы перед рассветом? Ты знал, что я буду искать тебя, что я не успокоюсь, пока не найду! И ты просто… ждал здесь, чтобы исчезнуть навсегда?

Я сделала еще один шаг, сокращая расстояние между нами.

— Не подходи. — его голос был низким, почти неразличимым на фоне рева воды. — Не смотри на меня.

— …Почему?

Что могло быть настолько ужасным, чтобы он не хотел, чтобы я на него смотрела?

Он молчал. Долгое, мучительное молчание, прерываемое лишь шумом водопада.

— Я хочу, чтобы ты запомнила меня другим. Таким, каким я был до этого… до всего.

Я мотнула головой, не желая принимать его слова. Мои ноги сами понесли меня вперед, я хотела подойти ближе, коснуться его, убедиться, что он настоящий. Но в тот же миг Эскар резко обернулся.

Я замерла. Мое дыхание перехватило. Его лицо… Его тело… Оно было покрыто черными, пульсирующими венами, которые извивались под его кожей. Из его плеч и спины пробивались черные, жесткие перья, острые и блестящие.

Проклятие последнего жнеца, которое медленно убивало его, теперь проявлялось во всей своей ужасающей красоте. Но только теперь… он больше не был последним жнецом. Нас теперь было двое на все туманные земли.

Глаза Эскара расширились, когда он увидел меня. Его взгляд скользнул по моим белоснежным волосам, по моим рукам, где белые ногти сменились на перламутровые. Он увидел ауру жнеца, исходящую от меня, холодную, мощную, ту же самую энергию, что текла и в его жилах.

Я слабо улыбнулась, чувствуя, как эта новая сила наполняет меня. Я подошла к нему, сокращая оставшееся между нами расстояние.

— Знаешь… Неважно, какие силы, неважно, какая жизнь, какое время года или столетие. Неважно, насколько серьезны или легки обстоятельства и поступки, совершенные нашими душами. Мы всегда найдем способ воссоединиться, понимаешь? — мой голос был чистым и тихим. — Неважно, будет ли это сначала дружба, война, мир, любовь или ненависть. Единственное, что действительно важно… это то, что мы знаем о существовании друг друга. Живые в одной жизни или мертвые в одном загробном мире…

Я подняла руку и нежно коснулась его щеки, проведя кончиками пальцев по его коже, чувствуя пульсацию черных вен под ней.

— …И я не хочу даже рассматривать будущее без тебя… Когда я все еще могу заботиться о тебе с моим последним вздохом в настоящем… Так же сильно, как я заботилась о тебе и в прошлом…

Я посмотрела ему прямо в глаза, в эти бездонные, темные омуты, в которых отражалась моя собственная новая сущность. Мои губы дрогнули, но я произнесла слова, которые так долго держала в себе, слова, которые теперь обрели новый, страшный смысл:

— Я люблю тебя, — прошептала я, и в этом шепоте была вся моя боль, вся моя решимость, вся моя безграничная преданность. — …Мой жнец.

Я опустила глаза, не желая видеть его окаменевшего лица, когда он осознал, что я сделала с собой, какой ценой я добилась того, чтобы быть рядом сейчас. Я хотела, чтобы его спокойствие, его легкая, игривая улыбка, которую я так любила, остались последним воспоминанием на моем скоротечном пути. Потому что с восходом солнца, которое уже начинало окрашивать горизонт, оно испепелит всех жнецов Старого Времени. Его и меня. Мы перестанем существовать… но, по крайней мере, мы сделаем это вместе. И если это мои последние мысли и слова, если это мой последний рассвет, то все это того стоило. Это значит… Моя жизнь не была напрасной в этом темном, безрадостном месте, где я провела столько лет. Что моя душа… Не была слишком темной, чтобы любить его снова и снова, до самого конца и за его пределами.

— …Что ты с собой сделала? — прошептал Эскар.

— Я сделала то, что было единственно правильным.

Он медленно, почти благоговейно, взял мою ладонь. Она была гладкой, без единой линии судьбы, точно такой же, какой когда-то была и его. Он молча провел большим пальцем по моей коже. Мотнул головой, словно пытаясь прогнать наваждение.

— Я думал, ничто меня уже не сможет напугать больше, чем тот раз, когда я потерял тебя, и весь город говорил, что тебя забрал Безымянный убийца. Но нет, — он усмехнулся, горько и сухо, отворачиваясь к обрыву, его взгляд устремился на алеющий восток.

Холодок пробежал по моей спине, так как мне показалось, что в уголках его глаз, глубоких и темных, блеснули слезы, которые он так старательно скрывал.

— Твоя преданность. Оказывается... она пугает меня больше всего, — прошептал Эскар, опуская голову, его плечи поникли.

Я прижалась к его широким плечам, мои губы коснулись его позвоночника. Пальцами провела по его гладкой коже. Он все еще был неподвижен. Я осторожно обхватила его руками, моя ладонь легла чуть выше его сердца. Вечность промелькнула как секунда, пока я наконец не почувствовала его медленное, мирное сердцебиение.

Самое странное — с таким нетерпением ждать признаков чьей-то жизни, чтобы самому почувствовать себя живым... Чтобы наконец-то снова дышать.

— Этот водопад… — прошептала я, мой голос был едва слышен сквозь шум воды. — Он точно такой же, как та река, где я однажды потеряла тебя. Возможно, ты не помнишь той прошлой жизни, но я помню… Это место напоминает мне о ней. Ты вытолкнул меня тогда из тонущей кареты и спас, пожертвовав собой.

Эскар повернул голову, его взгляд встретился с моим. В его глазах, несмотря на черноту вен, мелькнуло что-то похожее на нежность.

— Я помню. Я помню все. И я ни о чем не жалею... Я бы сделал это снова.

— Пожалуйста, не надо, — выдохнула я, чувствуя, как боль пронзает грудь. — Не надо больше жертв. Не надо прощаний.

Его глаза задержались на моих губах, потом поднялись к глазам, полным слез. Он медленно наклонился. Первое касание было невесомым. Его губы были прохладными, но мгновенно согрелись на моих. Я ответила, подаваясь вперед, чувствуя, как его руки скользят по моей спине, притягивая ближе. Поцелуй углублялся, становясь требовательнее, отчаяннее. Мои пальцы зарылись в его волосы, ощущая их жесткость, в то время как его ладони легли на мои бедра, прижимая к себе.

Мы отстранились лишь на мгновение, чтобы перевести дыхание, и в этот момент его взгляд скользнул вниз, к воде у подножия обрыва. Без слов, лишь по одному взгляду, я поняла, что он задумал. Это было последнее, что мы могли сделать. Последний акт перед забвением.

Мы начали спускаться по скользким камням к берегу водопада. Шум воды становился оглушительным, но теперь он был фоном для нашего собственного, нарастающего ритма дыхания. Достигнув небольшого каменистого пляжа, омываемого брызгами, мы остановились.

Его руки потянулись к краю моей туники, и я поняла. Мы начали помогать друг другу. Мои пальцы расстегивали пуговицы на его рубашке, ощущая тепло его кожи под тканью. Рубашка упала на мокрые камни. Его руки скользнули по моей спине, развязывая шнуровку. Ткань соскользнула с плеч, обнажая кожу, покрытую мурашками от холодного воздуха и предвкушения. Мы сбрасывали одежду быстро, почти не глядя, сосредоточившись на прикосновениях. Моя юбка, его брюки, нижнее белье — все падало на мокрый песок, становясь частью пейзажа.

Мы стояли обнаженные, лицом к лицу, в брызгах водопада. Его глаза пробежались по моему телу, задерживаясь на каждом изгибе, запечатлевая меня в памяти. Мой взгляд скользнул по его мощной груди, по черным венам, которые теперь казались не проклятием, а частью его новой, дикой красоты.

Вода была ледяной. Мы вошли в нее медленно, шаг за шагом, чувствуя, как холод обволакивает ноги, бедра, живот. Когда вода достигла наших поясов, мы остановились.

Эскар притянул меня к себе. Наши тела соприкоснулись, и холод воды исчез, вытесненный жаром тел. Его руки крепко обхватили мою талию, мои руки легли ему на плечи, пальцы зарылись в волосы на затылке. Его губы снова нашли мои, и поцелуй был глубоким, отчаянным, полным горечи прощания и сладости последнего соединения.

Его бедро скользнуло между моих ног, и я почувствовала его твердость. Он медленно вошел в меня, и я выдохнула его имя. Вода вокруг нас всколыхнулась от наших движений. Мы двигались в унисон, ритм наших тел был таким же древним и мощным, как сам водопад. Каждый толчок был глубоким, полным, словно мы пытались вместить в эти последние мгновения всю любовь, всю боль, всю невысказанную нежность, что накопилась за наши жизни.

Я запрокинула голову, чувствуя, как вода и его губы ласкают мою шею. Его дыхание было прерывистым, горячим, смешивалось с моим. Мы не говорили, только стонали, выдыхали, сжимали друг друга, пытаясь удержать этот момент, остановить время. Его руки скользили по моим ягодицам, притягивая еще ближе, а мои ногти царапали его спину, оставляя красные полосы на коже. Это было грубо, дико, отчаянно и невероятно нежно одновременно.

Я чувствовала, как напряжение нарастает, как волна удовольствия поднимается изнутри, сметая все мысли, кроме ощущения его тела в моем. Его движения ускорились, стали более резкими, и я ответила тем же, отдаваясь полностью этому последнему танцу. Наши стоны смешались с ревом водопада, становясь частью первозданного звука природы. Я почувствовала, как мое тело сжимается вокруг него, а потом расслабляется, дрожа. Эскар последовал за мной почти сразу, его тело напряглось, а потом обмякло, и он выдохнул мое имя, прижимаясь лицом к моей шее.

Мы стояли так некоторое время, обнявшись, пока вода вокруг нас успокаивалась.

Наконец, он медленно отстранился, его взгляд был затуманен, будто где-то далеко.

Мы вышли из воды, но не отпускали друг друга. Его рука крепко сжимала мою. Мы легли на песок, все еще обнаженные, обнявшись. Его рука покоилась на моей талии, моя голова лежала на его груди. Песок был мягким и теплым под нашими телами. Солнце поднималось выше, окрашивая небо в золотистые и багровые тона. Это был последний рассвет. Но в его объятиях, под этим небом, я чувствовала себя абсолютно живой.

Первые лучи солнца, пробиваясь сквозь кроны деревьев, коснулись наших обнаженных тел. Я почувствовала, как кожа Эскара рядом со мной вздрогнула, но странное, почти осязаемое поле тьмы, исходящее от нас обоих, окутало нас, защищая от обжигающего света. Это была наша новая сила, наша общая защита.

Я подняла голову с его груди, посмотрела в его глаза, в которых отражались алые всполохи рассвета. Его губы были чуть припухшими после наших поцелуев. Я потянулась к нему, и наши губы снова встретились.

— Эскар, — прошептала я, отстранившись. — Пока наши силы жнецов еще с нами… Пока мы еще можем… Давай уедем. Прямо сейчас. Из этих туманных земель. Туда, где нас никто не найдет.

Он посмотрел на меня, его взгляд был серьезным, но в нем не было ни тени сомнения.

Он кивнул.

Мы поднялись, наспех накинули свою одежду, которая казалась чужой после нашей наготы. Эскар быстро нашел свою лошадь, привязанную неподалеку. Мы взобрались в старую карету, которую он, видимо, оставил, приехав сюда. Наши руки переплелись, пальцы крепко сжались.

Я оглянулась назад, провожая взглядом Дэсмур, что оставался далеко позади, скрываясь за поднимающимся туманом. Город, который был моим домом, моей тюрьмой, моим проклятием. Он уменьшался, исчезая за горизонтом.

Мы ехали по лесу. Небо потемнело, и начался сильный дождь. Капли барабанили по крыше кареты, стекали по окнам, размывая пейзаж. Я придвинулась ближе к Эскару, положила голову ему на колени.

— Знаешь… А я больше не грущу, когда идет дождь, — сказала я, глядя на его лицо.

Он улыбнулся, проведя пальцами по моим волосам.

— Ты никогда и не грустила. Просто меня не было рядом, чтобы ты это осознала, баронесса.

Я улыбнулась в ответ, переплетая наши пальцы.

— …Ты готов к тому, что будет дальше?

Эскар прищурился, смотря в окно. Вдалеке уже виднелась туманная граница и огромный каменный забор, обозначающий конец известных нам земель.

— Нет. Но кто, черт возьми, нас когда-либо спрашивал об этом? Мы можем только приспосабливаться к переменам.

Я легонько провела пальцами по его нижней губе, но он поймал меня за подбородок, притягивая в уже глубокий, чувственный поцелуй. Дождь шумел вокруг нас, создавая интимную завесу.

Наконец, мы подъехали к туманным вратам. Это было массивное, древнее сооружение из черного камня, покрытое мхом и лишайником. Мы отпустили извозчика, который поспешно уехал обратно в сторону Дэсмура, не задавая лишних вопросов.

Эскар спешился, помог мне спуститься. Мы оседлали оставшуюся лошадь.

— Держись крепче, — сказал он, усаживаясь в седло и протягивая мне руку. — Мы не знаем что там будет.

Я забралась за ним, обхватив его талию.

Мы въехали в ворота, и густой, молочно-белый туман мгновенно поглотил нас. Звуки внешнего мира стихли, остался только стук копыт и наше дыхание. Эскар прижал меня к себе, его голос прозвучал прямо у моего уха, заглушая тишину тумана:

— Не бойся, Сандри. Что бы ни случилось, ничто не разлучит нас уже больше.

Я сжала его руку в ответ.

Мы ехали в тумане, казалось, уже часами, и вокруг меня начали появляться видения. Они были яркими, почти осязаемыми, словно я смотрела чьи-то воспоминания.

Я видела, как Совет Восьми, что правил Туманными Землями испокон веков, рушился, его члены исчезали один за другим, поглощенные новой, неведомой силой. Великий Хаос, который мы предвидели, завершался, но не так, как мы думали. Колесо Уробороса, символ бесконечного цикла жизни и смерти, рассыпалось в прах, и в Туманных Землях наступала вечная ночь. К власти в восьми графствах приходили Нетленные, существа, не знающие смерти, и двумя правителями становились прекрасные молодые юноши, которым тысячи девушек будут отдавать свои сердца. Их имена были Ималдин и Анатель. Их правление будет другим, оно будет темным и светлым одновременно, они разрушат Уробороса, и настанет время Нетленных.

Видение померкло. Я моргнула, возвращаясь в реальность, и печально улыбнулась, прижимаясь к Эскару.

Вскоре мы выехали из тумана. Мягкое солнце приласкало нашу кожу, и мы зажмурились, привыкая к свету.

Эскар спешился, помог мне слезть с лошади. Он взял меня за руку, и мы пошли вперед.

Перед нами раскинулся огромный, бескрайний берег океана, его волны набегали на песок с тихим шепотом. А где-то далеко в горах, на горизонте, виднелись золотые шпили огромного, древнего города, сияющие в лучах утреннего солнца.

Я сжала руку любимого крепче, чувствуя тепло его ладони. Впереди был океан, за ним — новый мир, полный неизведанных дорог. Мы были здесь, вместе, и этого было достаточно. Все, что было до — растворилось в тумане прошлого. Все, что будет — мы встретим лицом к лицу. Ведь главное — не куда мы идем, а с кем. А рядом с ним… Мне уже ничего не страшно.

...

Дорогой читатель, благодарю вас за то, что вы прошли этот путь вместе с Сандриной, разделили ее радости и печали, ее любовь и ее судьбу. Ваше внимание — лучшая награда для автора. Надеюсь, эта история оставила в вашей душе теплый след.

Конец