СТАРИННЫЕ ЗАБАВЫ. ЗАВЕРШЕНИЕ

Когда молодая княгиня Анна Щербатова, непосредственно от Маши Тучковой узнала о «субботниках» в их доме и о неслыханной власти горничной Пелагеи над своим барином, она пришла в неописуемое волнение.

Её супруг, князь Щербатов, человек тихий и созерцательный, уже несколько дней ходил вокруг да около, намекая, что и он не прочь испытать на себе очистительную силу супружеского наказания. Однако мысль о том, чтобы пригласить для сего действа постороннюю, пусть и крепостную, женщину, коробила гордую Анну. Унижение мужа перед холопкой казалось ей куда более тяжким проступком, нежели его собственная провинность. Княгиня решила, что услуги служанки-исполнительницы — отнюдь не единственный путь к утверждению нового домашнего уклада.

И вот, когда князь в очередной раз, заикаясь и краснея, опустился перед ней на колени с туго связанным пучком гибких вишневых прутьев, в душе Анны что-то переменилось. Она не стала, подобно Машеньке Тучковой, отнекиваться и звать горничную. Вместо этого она молча, с суровой решимостью на лице, приняла из дрожащих рук супруга розги.

— Нет, Петр, — твердо произнесла она, ощущая, как ладонь привыкает к шершавой тяжести инструмента наказания. — Ты — мой муж, и твое исправление — моя прямая обязанность и честь. Не пристало чужим рукам вершить суд в моем доме.

Она приказала ему приготовиться в его же кабинете. Когда князь, дрожа от страха и странного предвкушения, лег на жесткий диван, обнажив свою неподготовленную кожу, Анна, не мешкая, приступила к делу. Первые удары были неуверенными, но с каждым новым взмахом ее рука становилась все тверже, а удары — все строже. Она секла его не с яростью, а с холодной, почти священной суровостью, видя в этом не месть, а долг и лекарство для его мятущейся души. Свист розог и сдержанные стоны мужа сливались в единый ритм, и Анна с изумлением ощущала, как в ней самой рождается новая, неведомая доселе сила — сила властной и справедливой госпожи, в чьих руках благо и порядок ее семьи.

С того дня суббота стала для Щербатовых особым днем. Ровно в пять часов пополудни князь являлся к жене в будуар с теми же вишневыми розгами и, почтительно поцеловав ей руку, с готовностью принимал заслуженную порку. И что удивительнее всего, после каждой экзекуции, когда его ягодицы пылали огнем, он не просто благодарил Анну — он испытывал прилив такой нежности и благодарности, что подолгу, со слезами на глазах, целовал ее босые ноги, ловил ее строгий взгляд и шептал о своем счастье и обновлении. Для него эти минуты смирения и боли стали высшей формой любви и доверия.

Вскоре эта удивительная история, обрастая пикантными подробностями, облетела всю московскую знать. И если сначала ее встречали с ханжеским ужасом, то вскоре многим дамам из высшего света, уставшим от барской самоуверенности и гуляний своих мужей, эта «щербатовская метаморфоза» показалась не позором, а откровением. Вслед за Анной многие дворянки, вдохновленные ее примером, отважились взять розги в свои собственные руки, дабы навести должный порядок в своих будуарах и в душах своих супругов. Увлечение это охватило многие московские дома, став изысканной и, как ни странно, спасительной для многих браков тайной.

И можно с уверенностью предположить, что вскоре эта странная, но целительная мода, как некогда парики и французский язык, с почтовыми каретами и доверенными гувернерами докатится и до чопорного Санкт-Петербурга. И кто знает, быть может, в самом скором времени гибкая, певучая розга, некогда символ школьной муштры и крепостного права, станет в просвещенных кругах подлинным и общепризнанным символом супружеской гармонии и семейного счастья во всей Империи.