Райские Цепи

Глава I

Индийский океан дышал жаром, выдыхая на крошечный островок воздух, густой, как патока. "Лазурный Балос" — жемчужина, затерянная в бирюзовых водах, где белоснежный песок сливался с джунглями, пахнущими гармоней экзотических цветов и гниющих манго. Здесь всегда было +35°C, и даже тень не спасала — она лишь делала жару более коварной, обволакивающей, как шёлковый саван.

Я стояла на краю старого деревянного пирса, босиком, чувствуя, как шершавые доски впиваются в подошвы. Мой прозрачный хитон из тончайшего сингапурского шелка — тот самый, что Нико привез мне три года назад после "дела в Малайзии" — развевался на ветру, обнажая белые шрамы на бедрах. Он был почти невесомым, но сегодня висел на мне, как свинцовый плащ, с каждым вздохом врезаясь в обожженную солнцем кожу.

14:00

Прилив начал медленно забирать мой алый шарф — тот самый, цвета запекшейся крови. Вода ласкала край ткани, потом потянула за собой.

Я наблюдала, как шелк растворяется в бирюзовой пучине, но не пошевелилась.

"Он опоздает. На час. Как в прошлый раз, когда заставил меня ждать у храма Будды. Как в позапрошлый, когда я просидела всю ночь на берегу. Но он приедет. Он всегда приезжает. Даже если только затем, чтобы снова уйти."

15:17

Солнце прожигало кожу до волдырей. На плечах уже выступили розовые пятна — завтра они почернеют. Где-то за спиной слышался смех местных рыбаков, плеск волн о борт яхты, крики чаек. Но все это тонуло в гуле крови в висках.

16:30

Мои губы потрескались до крови. В глазах плавали черные пятна, и я сомкнула веки, чтобы не упасть. Лейла — моя верная служанка, единственная, кто осталась со мной после всего, — осторожно поднесла к моим губам стакан с личи-гранатовым соком.

— Госпожа... — ее голос дрогнул.

Я машинально оттолкнула стакан. Ледяные капли брызнули на горячие доски пирса и тут же испарились.

"Если выпью сейчас — он появится именно в этот момент. Увидит, как дрожат мои руки. Поймет, что я слабая. А я не слабая. Я выдержу и это."

17:48

Тень от маяка легла на воду длинной стрелой. Где-то вдали заиграла мандолина — наверное, рыбаки возвращались с уловом. Я вдруг вспомнила, как Нико учил меня завязывать морские узлы на этом самом пирсе.

"Туже, Садэ, — смеялся он, обхватывая мои пальцы своими. — Мертвый узел должен быть таким, чтобы даже смерть не развязала."

18:55

Песок между досками обжигал ступни, но боль уже не ощущалась — ноги онемели, будто кто-то перерезал невидимые нити, связывающие их с мозгом. Колени подкосились, и я рухнула на раскаленные доски.

Лейла вскрикнула, бросилась ко мне, но я жестом остановила ее.

"Если умру здесь... он найдет мое тело. Увидит, как ветер играет моими волосами, как прилив целует кончики пальцев. И это станет его самым страшным наказанием — знать, что последнее, что я чувствовала, было не его прикосновение, а безразличие моря."

19:44

Тьма.

Но сквозь нее — далекий рев катера. Глухой, как сердцебиение умирающего.

"Он приехал."

И тогда я засмеялась. Потому что знала — теперь он будет ждать.

...

Я открыла глаза в белоснежной палате местной клиники — месте, куда свозили рыбаков, изуродованных акулами, или женщин, переборщивших с опиумом.

Зеркало напротив отражало моё лицо: загар до бронзы, потрескавшиеся губы, пустые глаза. И... новый алмаз на тонкой золотой цепи.

Камень был холодным. Как его улыбка.

"Он здесь."

Лейла молча помогла мне сесть, её пальцы сжали мою руку.

— Господин приказал отвезти вас домой и подготовить к ужину.

Голос её был ровным, но я знала — она боится. Боится его. Я не знала почему, ведь Нико никогда даже не контактировал с обслугой на острове.

— Хорошо. Готовь.

Моя вилла — трёхэтажный монолит из тикового дерева и чёрного стекла, спрятанный в пальмовой роще. Ветер играл прозрачными шторами, открывая вид на манговый сад, где когда-то... Нет. Не сейчас.

Лестница на третий этаж. Каждая ступенька — как шаг к алтарю. Спальня. Гигантская кровать без постельного белья — только шкура белого леопарда, подарок от одного из его "партнёров" из Африки. На тумбочке — кожаный кнут с серебряной рукоятью. Наша третья годовщина.

Я подняла глаза к зеркальному потолку.

"Он помнит всё. Каждый след. Каждый шрам. Каждый мой крик."

Лейла принесла платье — новое, чёрное, с открытой спиной.

— Господин ждёт.

Я кивнула.

"Мой любимый день месяца наконец-то настал. Пора выжать из него всё."

Я спустилась на кухню, где Лейла уже наливала кофе — густой, черный, с кардамоном, как я любила. Аромат вился в воздухе, смешиваясь с запахом жасмина из сада.

— Спасибо, — я взяла чашку, чувствуя, как тепло проникает в ладони.

Служанка молча подошла сзади, взяла гребень и начала расчесывать мои волосы, капля за каплей втирая в них масло арганы.

— Лейла, ты сегодня особенно напряжена, — заметила я, пригубив кофе. — Каждый раз, когда приезжает Николаос, ты будто ждешь, что стены рухнут.

Девушка замерла.

— Это... ничего, госпожа.

Я повернулась, поймав ее взгляд.

— Мы же с тобой не просто хозяйка и служанка, правда?

Она опустила глаза, но я мягко коснулась ее руки.

— Расскажи.

Лейла глубоко вздохнула, будто собираясь прыгнуть в пропасть.

— Моя мама... в Марокко она была Шауафа.

— Кто это?

— Та, кто видит. Гадает. Предсказывает.

Я приподняла бровь.

— И тебе передалось?

Лейла кивнула, едва заметно.

— Иногда... по ночам... мне снится господин Николаос. — ее голос стал тише, будто опасаясь, что нас подслушает сам воздух. — Он приезжает на виллу. Весь в крови. Руки... в крови. И говорит: «Всех предателей — казнить!».

Я выдержала паузу и рассмеялась.

— Лейла, это же просто сон!

Она не ответила, только поставила гребень на стол и вдруг опустилась на стул, будто ноги отказали.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Госпожа... — она обхватила себя за плечи, — кровь во сне — это не всегда кровь. Иногда это... обещание.

Я допила кофе, поставила чашку с легким звоном.

— Ты думаешь, Николаос кого-то убьет?

Лейла закрыла глаза, шепнув что-то на своем языке.

— Я думаю, госпожа... он уже убил.

Тишина повисла между нами, густая, как смола. За окном зашумели пальмы — поднялся ветер.

— Не выдумывай. Иногда начитаешься всяких ужасов, вот и снится всякое. — слегка улыбнулась я, переворачивая чашку на блюдце, чтобы погадать на кофейной гуще.

...

Каждый жест перед встречей с ним — это ритуал. Подготовка к долгожданной встрече. Ради которой я существую здесь.

Платье — «Dior La Lune» — чёрное, как ночь над Индийским океаном, с открытой спиной до самой поясницы. Шёлк, прошитый микроскопическими металлическими нитями, струится по телу, будто жидкая тень. Оно обволакивает каждый изгиб моего тела, подчёркивая линии, по которым он так любит проводить пальцами — рёбра, талию, бедро.

"Ты — моя статуя, — говорил он когда-то. — И я буду лепить тебя, пока не останется только то, что мне нужно."

Я поворачиваюсь перед зеркалом, наблюдая, как свет играет на ткани.

"Он заметит. Обязательно заметит как я готовилась к нему."

Украшения — бриллиантовые серёжки «Boucheron» в форме капель. Подарок.

"За хорошее поведение", — усмехнулся тогда Нико, вдевая их мне в уши своими руками.

Обувь — босоножки «Amina Muaddi» на каблуке-шпильке, тонком, как игла. Ремешки обвивают лодыжки, будто цепи. Лейла заплетает мои волосы в низкий хвост, но я останавливаю её.

— Оставь несколько прядей.

Она кивает, не поднимая глаз.

— Он любит их поправлять, — добавляю я, больше для себя, чем для неё.

Лейла подаёт мне перчатки — прозрачные, шелковистые.

— Господин ждёт в ресторане на пирсе, — шепчет она.

Я сжимаю её запястье — не сильно, но достаточно, чтобы она наконец подняла глаза.

— Спасибо, Лейла. Ты свободна.

Ресторан «Эвридика» нависает над океаном, будто корабль, готовый к отплытию. Его террасы, выстроенные каскадом, уходят прямо к кромке воды, и когда волны бьются о скалы внизу, кажется, будто само здание дышит в такт прибою. Гирлянды, протянутые между колоннами, мерцают в темноте, как звёзды, застрявшие в паутине, а музыканты в углу играют ремикс на «Cry Me a River» — медленный, томный, с примесью бузуки, будто сама Медея напевала эту мелодию, глядя на море.

Нико сидит за угловым столиком, погружённый в свои мысли. Белая рубашка с расстёгнутыми пуговицами, закатанные рукава, загорелые руки — он выглядит так, будто только что сошёл с яхты, хотя я знаю, что последние три дня он провёл в переговорах где-то на материке. В пальцах — серебряная ручка «Montblanc», подарок от какого-то немецкого банкира, который теперь, наверное, жалеет о своей щедрости. Он что-то пишет в кожаном блокноте, лицо непроницаемо, будто высечено из мрамора.

"Планы. Сделки. Или очередной список тех, кто ему перестал быть нужен?"

Я стою у входа, позволяя себе несколько секунд просто смотреть на него. Он не замечает меня — или делает вид, что не замечает. Но я знаю: он чувствует мой взгляд. Всегда чувствует.

Наши глаза встречаются. Он не улыбается. Его взгляд скользит по мне, оценивающий, холодный. Уголок рта дёргается — "одобрение? Или просто привычка?"

Я иду к нему, чувствуя, как взгляды других гостей жгут мою спину.

"Они знают. Все знают, чья я."

Сажусь напротив него. Он не отрывает пера от бумаги.

— Ты опоздал на семь часов и тридцать две минуты, — говорю я, проводя пальцем по ожогу на своем декольте. — Я чуть не умерла.

"Пусть видит, как я пострадала из-за него. Пусть запомнит."

Он бросает короткий взгляд, дергая бровью.

— Но не умерла же.

Гнев подкатывает к моему горлу, но я глотаю его. Не сейчас. Не здесь.

— Алмаз идёт тебе, — произносит Нико, наконец отрываясь от блокнота.

— Это компенсация за опоздание?

Моя босая нога скользит по его лодыжке.

— Нет. Слишком мало для неё.

Он поворачивает блокнот — на странице мой профиль. Губы, скулы, изгиб шеи.

"Нарисовал меня, как богиню. Мило."

— Как тебе такая компенсация?

Кровь приливает к моим щекам.

"Чёрт. Он до сих пор умеет это делать."

— Принимается.

Официант — молодой грек с татуировками змей на руках, подходит к нам с меню. Нико говорит с ним на родном языке, слова льются густо, как оливковое масло. Я не понимаю греческий. Но его голос — это отдельный язык. Его я прекрасно понимаю.

Моя нога поднимается выше по его голени, пальцы сжимают ткань брюк.

Нико не двигается, но сухожилия на шее напрягаются. Нож в его руке сжимается.

"Ты чувствуешь это, Нико? Чувствуешь, как я управляю твоим дыханием? У меня тоже есть контроль над тобой."

Моя пятка давит на его внутреннюю часть бедра, круги становятся сильнее, настойчивее. Внезапно он бросает нож на стол — лезвие звенит. Его рука хватает мою лодыжку, прижимает ступню прямо к паху.

"Вот ты и попался."

— У тебя пятно, — его голос низок, как гром перед штормом. Кончик ножа указывает на каплю вина ниже моей ключицы. — Иди убери. Я подожду.

Я допиваю вино, медленно, специально растягивая момент.

"Ты ждёшь? Хорошо. Жди, пока я не допью до последней капли."

Встаю, позволяя его взгляду прожигать мою спину. Босоножки цокают по мрамору.

"Раз. Два. Три."

В зеркале вижу, как он захлопывает свой блокнот.

"Работа закончена. Наконец-то. Теперь его единственный проект — я."

Дверь в дамскую комнату захлопывается за мной. Но я не успеваю повернуть ключ. Чьи-то пальцы впиваются в мои волосы, заставляя меня запрокинуть голову назад.

Глава II

Щелчок замка отрезает нас от мира. В уборной пахнет жасмином и ванилью — ароматические свечи в золотых подсвечниках мерцают, отражаясь в огромном зеркале, где я вижу: свои глаза — чёрные, как смола, но с искрами вызова. Его тень за моей спиной — медленная, преднамеренная, как приближение бури.

Нико снимает шёлковые лямки платья с моих плеч кончиками пальцев, словно раздевает подарок. Ткань сползает до бёдер, обнажая грудь без белья. Его руки — горячие, шершавые — сжимают мою талию, притягивая к себе так резко, что моя грудь подпрыгивает — хочу, чтобы он сжал ее, прикусил, заставил забыть о любых других руках, кроме его.

Его губы опускаются на мою шею, зубы скользят по коже, а пальцы уже разводят мои бёдра, находя там влажность и жар, которые кричат о нём.

— Малышка... — его голос хриплый. — Ты божественна. Чёрт. — он прикусывает мочку моего уха, заставляя меня вздрогнуть. — Ты зверски меня возбуждаешь, даже когда просто сидишь и молчишь. Другие меня не возбуждают. Даже когда танцуют стриптиз на закрытых вечеринках моего отца в Афинах.

Я резко разворачиваюсь, упираясь ладонями в его грудь.

— Ты на них всё ещё ходишь? — мой голос непредвиденно резок. — Ты же обещал...

Он смотрит на меня со смесью развлечения и голода.

— Иногда так надо. По работе.

Я закатываю глаза, прижимаясь к нему ещё сильнее.

— Ага. А на стриптиз для лучшей рабочей концентрации смотришь?

Его губы растягиваются в опасной улыбке.

— Не смотрел бы на стриптиз — тебя бы проглядел.

Его рука скользит по моей талии, притягивая так, что моя грудь вдавливается в него еще больше, становясь ещё аппетитнее.

— Упустил бы такой алмаз... — он проводит пальцем по моему ожерелью, цепляя его, будто поводок.

Я нахально приподнимаю подбородок.

— Хочешь найти себе алмаз получше? Поярче?

Он смеётся, низко, гортанно, и внезапно сжимает мою грудь через платье, больно, но так, что я стону.

— Уже нашёл. — его пальцы сжимают мой сосок, крутят, заставляя меня выгибаться. — Но если хочешь доказательств...

Он наклоняется, целуя мою шею, пока его другая рука спускается между ног. Его пальцы медленно входят в меня, без предупреждения, и я ахаю, хватаясь за его плечи.

— Видишь? — он шепчет, двигая пальцами внутри. — Никакие танцовщицы не смогли бы сделать так... чтобы я захотел их сразу, в туалете кафе.

Я смеюсь, задыхаясь, потому что он прав.

— Ты... чёртов... нарцисс...

Он прикусывает мою губу, останавливая дерзкие слова.

— Не груби.

Я злюсь, но тело предательски откликается — ведь это игра, в которой я добровольно сдалась.

Его пальцы выскользнули из меня, оставив пустоту, но ревность всё ещё жгла изнутри.

— И на скольких вечеринках отца ты уже побывал без меня? — язвлю я, прикусывая губу, чтобы не выдать дрожь в голосе.

Нико закатывает глаза, но ухмылка выдаёт его удовольствие от моей ревности.

— Прекрати ревновать. Мне не нравится, когда во мне сомневаются.

Я вздыхаю, прижимаясь к нему ближе, чтобы он чувствовал, как моё тело дрожит от желания и злости.

— Да, но я не твой бизнес-партнёр, чтобы сомневаться. Я ревную, как девушка. — мой шёпот обжигает его шею: — А ревную тебя только потому, что прекрасно знаю: эти эскорт-девицы, что танцуют у вас на вечеринках, готовы на всё — лишь бы оказаться на моём месте. — я отстраняюсь, глядя ему прямо в глаза. — А я не собираюсь ни с кем делить свой рай. И тебя.

Мужчина ухмыляется, откидывая чёрные кудри со лба.

— ...Если это твой рай, то кто я для тебя здесь, Садэ?

Его вопрос застаёт меня врасплох. Я краснею, закусывая щёку, но слишком поздно — он уже видит, как мои зрачки расширяются.

Он чуть отстраняется, чтобы окинуть меня испытующим взглядом. Я не заслоняя грудь руками в смущении, не стыжусь влаги, что стекает струйками по моим бедрам. Мне уже давно не восемнадцать, чтобы считать, что это прекрасное тело принадлежит только мне. Раньше, оно принадлежало самым влиятельным магнатам и политикам Европы, — тому, кто больше заплатит за ночь. Пока однажды меня не забросило на одну закрытую вечеринку на Крите. И с того дня, мое тело принадлежит только одному мужчине уже пять лет подряд — Николаосу Иоаннидису.

— Садэ, я жду ответа. Без него не притронусь к тебе больше.

Его тон спокоен, но глаза горят опасным огнём.

Я гневно сжимаю губы.

— Опять твои провокации...

Он не отвечает, медленно расстёгивая ширинку брюк. Мои глаза прилипают к его движениям, я нервно сглатываю, дыхание сбивается.

Нико стягивает брюки до середины бёдер, обнажая упругий бугор в белых боксерах Calvin Klein.

— А что, если я не хочу давать ответ? — бросаю я, пытаясь казаться равнодушной.

Он ухмыляется, цепляя резинку боксеров двумя пальцами и лениво оттягивая её вниз, будто гипнотизируя меня.

— Тогда будешь просто наблюдать.

Я не могу отвести взгляд. Его тело — совершенство: жилы на руках, пресс, упругая плоть под тканью, готовая вырваться наружу.

Моя грудь тяжелеет, между ног пульсирует влажным ритмом. Черт. Он знает, что я не выдержу, но продолжает мучить, медленно оголяя себя по сантиметру.

Его белые боксеры сползают ниже, и передо мной предстает его член — ровный, величественный, с голубоватыми венами.

— Боже... — вырывается у меня шёпотом.

За всю мою карьеру в эскорте я никогда не видела ничего подобного. И каждый раз прихожу в жаркий трепет при виде его.

Нико лениво покачивает бёдрами, словно дразня меня, как быка красной тряпкой. Мои глаза прикованы к нему. Сердце колотится в горле, тело горит.

Но нужно играть по его правилам.

Я медленно провожу ладонями по своему животу, цепляясь за пирсинг, затем накрываю грудь, сжимая её, сводя ноги и выгибая спину.

Он вздыхает, беря себя в руку, проводит ладонью по длине, чуть сжимает основание, начинает медленно водить по нему большим пальцем с металлическим кольцом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сглатываю, наблюдая, как он ублажает себя, глядя на меня. Его дыхание прерывистое, глаза блуждают по моему телу — грудь, бёдра, губы, лицо.

— ...Ну? — он бросает вызов. — Кто я для тебя?

Я зажмуриваюсь, но образы в голове яснее реальности.

Кто?... Он — мой грех. Он — мой владыка. Он — единственный, кто не пытался меня "починить", а принял разбитую. Согласился спрятать ото всех.

— Ты... — мой голос срывается. — Ты мой бог.

Нико замирает, глаза вспыхивают триумфом, губы растягиваются в ленивой улыбке.

— За такой долгий ответ придётся тебя наказать.

В следующий миг его руки хватают меня за плечи, прижимают к стене, выбивая воздух. Его губы находят мою грудь, зубы впиваются в сосок, тянут, сосут, заставляя меня стонать. Когда он переключается на другой, оставшийся без внимания, мне становится нестерпимо холодно.

Мысль мелькает: «Если бы только он мог раздвоиться...».

Но я тут же отгоняю эту глупую мысль — двое Нико разорвали бы меня на части. От одного я отхожу неделями.

От этой мысли всё внутри сводит.

— Вот видишь, — он шипит между укусами, — как просто было сказать правду.

Его руки опускаются на мои бёдра, разводят их, пальцы размазывают жидкость по бедрам.

Хочу что-то сказать, но его ладонь грубо накрывает мой рот, пальцы впиваются в щёки, заставляя замолчать. Колено раздвигает мои ноги еще шире, прижимает к раковине, и я покорно опускаюсь на холодный фарфор, дрожа от предвкушения.

Он берёт себя в руку, проводит по длине, глаза почти чёрные от желания — зрачки расширены так, что радужка исчезает.

— Хочу, чтобы весь ресторан услышал, чем мы тут занимаемся, — он входит в меня лишь головкой, заставляя меня вздрогнуть.

Я стону, цепляясь за его ладонь, он чуть отпускает, разрешая вдохнуть воздух ртом.

— Они и так знают, что мы здесь не... — мой голос обрывается на вскрике, когда он входит в меня до упора.

Нико замирает, его дыхание горячее на моей шее, зубы впиваются в плечо.

— Наконец-то... Он там, где ему положено быть, — его шёпот обжигает, а я ловлю его губы в поцелуй, сладкий и нежный, пока его язык захватывает мой рот.

В тот же момент он начинает двигаться во мне, медленно, но с такой силой, что я цепляюсь за его плечи, чтобы не потерять опору.

— Чёрт!... Как же ты его сжимаешь. В глазах аж темнеет, — хрипит он, ускоряя ритм, каждый толчок достигает самой глубины. — Как будто каждый раз приезжаю к девственнице.

Я обвиваю его шею руками, закусываю его губу, чувствуя, как он улыбается.

— Так и есть.

— ...В этот раз будет быстрее, чем планировал. Кое-какие дела нарисовались. Ночью на тебе отыграюсь.

Его движения становятся резче, глубже, и внезапно он выходит из меня, заливая мой живот горячими струями. Его ладонь скользит по моей коже, размазывая себя по мне, будто помечая собственность.

Я откидываюсь назад, дыхание прерывистое, тело дрожит, но не от оргазма. Ну и что... Главное, что ему сейчас хорошо. Довести себя я и сама всегда смогу.

Нико опирается о раковину, смотрит на меня из-под бровей, глаза полные удовлетворения.

— Такая красивая... Моя райская девочка, — его голос хриплый, он наклоняется, чтобы поцеловать меня, и я покорно принимаю его язык, ожидая нежности.

Но вместо этого он берет меня за затылок, заталкивая свой горячий язык мне в рот. Двигая им так, чтобы я начала его посасывать. Глубоко, грубо, параллельно его пальцы находят мою эрогенную зону, растягивают удовольствие, входит второй палец, и я содрогаюсь, выгибаясь в спине.

— Думала, что забуду про тебя? Садэ, не будь такой покорной овечкой. Моё главное удовольствие — доставить его тебе.

Он обхватывает меня за талию, прижимает к себе, входит ещё раз, резкими толчками доводя до накала. Чувствую, как всё внутри напрягается, волны удовольствия мгновенно накрывают, и с последним мощным толчком я разряжаюсь, содрогаясь в его руках.

— Умница моя, — его шёпот звучит у меня в мозгу, эхом вытесняя все мысли.

Нико подхватывает меня, усаживает на раковину, аккуратно вытирает полотенцем со своими инициалами, словно заботливый палач, ухаживающий за своей жертвой. Его пальцы вплетаются в мои волосы, накручивают их на кулак, заставляя меня открыть шею его вниманию.

Пробегается по мне взглядом, выжимает мокрое полотенце на мою грудь, холодные струйки стекают по коже, заставляя меня вздрогнуть. Он слизывает их все языком. Тщательно. До последней капли.

— Всегда бы так, когда жажда берёт.

Я надеваю платье обратно, ощущая его взгляд на себе. Это единственное место, где я хочу быть. Единственный мужчина, который может заставить меня чувствовать себя живой. Даже если это больно. Даже если это унизительно. Потому что это — мой выбор.

Мой рай. Мой бог.

Перед уходом Нико поправляет новый алмаз на моей шее, его пальцы скользят по моей коже, оставляя мурашки. Он открывает дверь, и шум кафе врывается в наше временное ритуальное святилище, разрывая тишину.

— Сегодня ночью жду тебя в театре, — бросает он, закрывая дверь, оставляя меня наедине с последствиями.

Я привожу себя в порядок, открываю дверь и выхожу в коридор. Там стоит официант-грек, высокий блондин с карими глазами, редкость для этих мест. Он ставит поднос на столик для грязной посуды, но замечает меня и замирает.

— Мисс... — мямлит он, его взгляд скользит по моему платью, задерживается на декольте, и вдруг его глаза округляются. Он быстро отводит взгляд, заставляя меня смутиться.

Из-за глубокого декольте что ли?...

Кидаю взгляд вниз — мои соски всё ещё напряжены, как две крупные бусины, резко выделяясь на шёлке.

Я неловко улыбаюсь, проходя мимо парня, обратно в кафе — губы распухли, макияж стёрт, но новый алмаз на шее сияет. К чёрту, всё равно этот официант и пальцем меня не тронет. Никто не тронет. Они знают, чья я собственность.

Ловлю гольфкар, еду до своей виллы через тропики, ветер развевает волосы, но не может сдуть ощущение его рук на моей коже. Нико сейчас в театре, готовит сюрприз. У меня есть немного времени, чтобы отдохнуть перед долгой ночью.

Глава III

Крит, 5 лет назад

Шёлк моего платья шуршал по бедрам, когда я шагала по саду магнолий в сторону поместья, где проходила вечеринка. Я была здесь не просто гостьей — я была событием. Той самой роскошью, которую арендуют на пару часов, чтобы потом хвастаться в клубах Цюриха: «Да, я провёл вечер с той самой Садэ».

И вот он — мужчина, из-за которого мраморная Афродита в кустах алых роз внезапно показалась мне дурнушкой. Высокий, с плечами, способными удержать весь Олимп, и взглядом, от которого даже у меня задрожали колени. Он пил вино, разглядывая статую, будто сравнивая её с кем-то из прошлого.

Я подошла ближе, специально задев куст жасмина, чтобы лепестки упали мне на оголенные плечи. Он не повернулся. Но я знала — он уже почувствовал мое присутствие.

— Эта Афродита совсем не похожа на настоящую, — мой голос прозвучал как шёпот волны о берег. — Эта копия была раскритикована многими экспертами мифологии.

Наконец мужской взгляд скользнул ко мне, ленивый, безразличный.

Я вежливо улыбнулась, продолжая:

— Она была высечена для храма в Пафосе, но жрецы её отвергли, — я провела пальцем по плечу статуи. — Говорят, богиня ночью пришла к ним во сне и приказала разбить её лицо... Потому что никто не смеет сравниваться с ней. Никакая каменная реплика.

Брови незнакомца едва поднялись. Я отмахнула свои волнистые волосы назад, акцентируя его внимание на своей фигуре.

— Но скульптор ослушался. Спрятал её в пещере, где она стояла века, пока её не нашли местные моряки... Говорят, каждый, кто прикасался к ней, влюблялся в первого же человека, которого видел после.

Мужчина ухмыльнулся, медленно переводя взгляд с меня на статую.

— И в кого же влюбился сам скульптор?

— В самого себя, — улыбнулась я, пожимая плечами. — Он посмотрел в свое отражение в озере.

Незнакомец отставил бокал, оценивающе оглядывая меня с ног до распущенных волос. Я видела этот взгляд тысячу раз на лицах других мужчин — расчётливый, голодный, но впервые в нём было что-то ещё. Любопытство.

— Николаос Иоаннидис, — представился он, и я поняла, что он не часто говорит это другим женщинам.

— Садэ.

Я протянула руку, зная, что он увидит на запястье тонкие белые полосы от бриллиантовых браслетов моего последнего клиента, что остались на мне после отдыха под солнцем на его яхте.

Прекрасный незнакомец почему-то не торопился целовать мою руку, вместо этого он провёл большим пальцем по внутренней стороне моей ладони, где пульс бился как крылья пойманной птицы.

— Если хочешь прикоснуться к прекрасному, можешь начать с меня, — шепнула я, чувствуя, как его палец замирает.

Николаос хмыкнул, наконец прижимая свои губы к моей коже, но не к костяшкам, а к тонкой голубой вене на запястье. Его щетина слегка покарябала кожу, и я вздрогнула.

— Очень приятно познакомиться, Садэ, — произнёс он, отпуская мою руку. — Предложение интересное. Я подумаю.

— Оно скоротечно. Можете не успеть.

...

Я скользила между гостями, улыбаясь так, как учат в Лос-Анджелесе — губы приоткрыты, взгляд чуть с вызовом, но без наглости. Мои каблуки оставляли невидимые ожоги на мраморном полу, а шёлковое платье напоминало змеиную кожу — слишком откровенную, чтобы игнорировать.

Весь последний час после нашего знакомства он следил за мной. Николаос. Не как охотник — как коллекционер, уже решивший, что эта ваза будет стоять в его кабинете.

Я чувствовала его взгляд на затылке, когда наклонялась к бару, чтобы взять бокал шампанского. Его тень мелькала в толпе, всегда в трёх шагах от моей спины.

К барной стойке рядом со мной прислонился мужчина в костюме, который стоил больше, чем весь алкоголь в этом поместье вместе взятый. Русский. По взгляду — тот самый тип, который считает, что деньги дают право на любой каприз.

— Very exquisite, (Очень изящно), — произнёс он, коверкая английский с акцентом, достойным фильмов 90-х.

Я сделала глоток шампанского, оставив отпечаток красной помады на бокале, и ответила на его родном языке:

— Вы сейчас про шампанское или про мое платье?

Его брови взлетели к лысине.

— О, знаешь русский? А сама откуда будешь? — он заулыбался и придвинулся ближе, и я почувствовала запах его дорогого одеколона с нотками алкоголя.

— А Вы угадайте, — я провела языком по нижней губе, ловя вкус вина.

Внезапно чья-то ладонь легко опустилась на мою талию, прижимая меня к чужой груди.

— Этот ангел свалился с неба, — раздался голос Николаоса за моей спиной, глухой и с небольшим акцентом. — Это я её сбил.

Я недоуменно обернулась с легкой улыбкой. Его лицо было ближе, чем я ожидала — скулы, достойные античного мрамора, губы, которые явно знали, как заставить женщину забыть своё имя.

Русский нахмурился.

— Ты её хозяин?

Николаос усмехнулся, не отводя от меня глаз.

— Нет. Я тот, кто собирается им стать.

Олигарх фыркнул.

— У меня есть яхта. Дом в Монако. Сколько она стоит?

Николаос наклонился ко мне, целуя мою шею ровно в том месте, где пульс предательски стучал, и прошипел по-русски, с акцентом, который сделал бы его звездой криминальных сериалов Запада:

— Этот ангел больше не продаётся.

Олигарх побледнел, глядя на кольцо с гербом на пальце Николаоса. Он знал, что это за семья. Все знали.

— Понял, — прохрипел он и исчез в толпе.

Николаос не стал ничего объяснять мне. Мы уже все знали. Он взял меня за руку, провёл через сад, где гости притворялись, что не видят нас, и то, как он по-собственнически прижимает меня к себе.

Автопилот в его машине включился, а он посадил меня к себе на колени, как ребёнка, которого забрали из школы раньше звонка. Его губы прижались к моей шее, зубы слегка зацепили кожу, а руки заскользили по бёдрам, словно проверяя, реальна ли я.

— Ты больше не будешь работать ни дня, — прошептал он, и в его голосе была не просьба, а приговор. — Для такого ангела нужен рай, а не эта преисподняя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я прикрыла глаза, чувствуя, как его пальцы зарываются в мои волосы.

Так я нашла своего бога.

Сейчас

Лейла разбудила меня ровно в девять, поставив на прикроватный столик медный джезву с кофе, где кардамон и шафран спорили за право обжечь мне горло. Она знала — я люблю кофе с чем-нибудь сладким, поэтому финики всегда лежали рядом.

— Госпожа, платье будет готово через двадцать минут, — прошептала она, исчезая за дверью с походкой тени, которой научились только те, кто годами служит в домах, где тишина важнее слов.

Я включила Miles Davis — «Blue in Green» — и начала красить губы алой помадой, двигаясь перед зеркалом, будто пыталась убедить саму себя, что это танец, а не ритуал заклинания его имени.

Мое частое одиночество здесь — не пустота. Оно густое, как этот кофе, терпкое, как вино, которое Лейла приносит мне по вечерам, когда я скучаю по нему. Я обменяла обычную жизнь на эти минуты его внимания, и теперь жду их, как приливов берег океана — предсказуемо, каждый месяц, но всё равно затаив дыхание.

Но когда он здесь...

Наверное, мы с Нико, как два острова, соединённые подводным тайным хребтом. А на поверхности — разделены. Глубиной — одно целое. Но об этом никто не должен знать.

Лейла вернулась с платьем — шёлк цвета ночного моря, расшитый серебряными нитями, которые вспыхивали, как луна на волнах. Мы с моей служанкой одного роста, и это иногда смущало гостей нашей виллы: "Как это служанка смотрит тебе прямо в глаза?"

Дураки… Надменные и чванливые.

— Примеришь? — бросила я с улыбкой, кивая на ожерелье, когда Лейла застёгивала молнию на моей спине.

Она засмеялась, притворно отказываясь, но глаза её уже заблестели. В такие моменты я разрешала себе забывать, что мы не подруги. Но при Нико — я была холодна с ней. Он не терпит фамильярности, а я... я не терплю его гнева.

Гольфкар пришёл ровно в десять. Шофёр — не слуга — никогда не слуга, у Нико все имеют титулы, молча кивнул, провожая меня внутрь. Мы ехали сквозь пальмовую аллею, где гигантские мотыльки бились о стёкла, приняв свет фар за луну.

Театр Нико — его гордость. Неоклассический фасад, но внутри — современная акустика, которая не режет ухо традиционным бубнам и лютням. Он построил его не для показухи — здесь местные артисты получают гонорары, о которых их деды не смели и мечтать.

"Этот жест влюбил меня в него ещё сильнее, чем все драгоценности, которые он мне постоянно дарит", — подумала я, глядя на афишу: «Сага о рыбаках» — драма о потерянных невестах моря.

Я взяла шампанское и пошла между гостями театра, ловя обрывки фраз.

Пара из Милана, он — в очках Persol, она — в платье, которое кричало «Лето в Капри»:

— Этот театр — единственное место на острове, где нет туристов с айфонами... — хмыкнул мужчина, отпивая из чашечки кофе.

— Потому что владелец театра запретил фото. Говорят, в прошлом году он выбросил телефон одного американского блогера в бассейн. — прошептала его спутница.

Я улыбнулась про себя и углубилась дальше в толпу.

— ...Я предлагал ему купить мою коллекцию античных амфор, но он сказал: «Искусство должно умирать в земле, а не в сейфах»... Чёртов эстет! — гаркнул какой-то британский дед.

Местные люди меня уже давно узнавали и всегда добродушно улыбались, потому что думали, что я и есть жена того самого состоятельного господина, что построил их театр. В чем-то они были правы.

Вот и сейчас столкнувшись с одной местной парочкой, они чуть ли не кинулись мне в ноги с поклоном.

Краем уха услышала, как один местный чиновник, рассуждал в стороне, закуривая трубку:

— После этого театра наши дети перестали уезжать на материк... Теперь у них есть мечта — играть на этой сцене!

Я подошла к своему месту — центральный балкон, скрытый от любопытных глаз бархатными шторами и играми света.

Нико поймал мою руку до того, как я успела сесть. Его пальцы обхватили моё запястье, притягивая ближе к себе, и в этом движении было столько собственности, что у меня перехватило дыхание.

— Ты опоздала на двадцать минут, — прошептал он, целуя моё плечо там, где шёлк платья сполз, обнажая кожу. Его парфюм — дым, кожа и что-то запретное — ударил в сознание. Мгновенная капитуляция моей смелости.

Я прикусила губу, чувствуя, как тепло от его губ растекается по телу.

— Я ждала, пока Лейла закончит с моим платьем, — соврала я, играя в невинность, хотя знала — он ненавидит оправдания.

Нико усмехнулся, проводя пальцем по моей шее, следя, как кожа покрывается мурашками.

— В следующий раз — будешь выходить голой.

— Ты только этого и ждешь.

Зал под нами постепенно заполнялся. Где-то внизу звенели бокалы, смешивались голоса на десяти языках. Они не знали, что этот театр — фасад. Как и я.

Нико развалился в кресле, вальяжно закинув ногу на ногу, но его поза была обманчива. Я видела — напряжение в челюсти, тяжесть взгляда, который полз по моим бёдрам, груди, губам.

Десять минут представления — и его рука лёгко упала на моё колено.

— Когда увидел тебя впервые... — он наклонился, губы в сантиметре от моего уха, — скультуры, банкет... Ты в том узком платье. Помнишь?

— Помню.

— Так вот. У меня тогда даже часы встали.

Я прикрылась бокалом, скрывая улыбку, но он все равно поймал её с хищным прищуром.

— Малышка, ты выглядишь сегодня просто обворожительно. — его ладонь сжала моё колено. — К чёрту это представление.

Мой стул придвинулся к нему одним его резким движением за ножку. Его дыхание обожгло мою шею.

— Садэ... — шёпот грубел, — Так хочу размазать твою помаду.

Фраза должна была вызвать смущение. Но низ живота свело от желания.

Мой взгляд упал на его колени, пополз вверх... А там — уже чёткий, выпуклый бугор под тканью.

В театре... Мы ещё не пробовали театр.

Я медленно провела языком по губам, откинулась в кресле, раздвинув ноги чуть шире, чем нужно.

— Ты действительно хочешь испортить мне платье? — прошептала я, зная, что это его ещё больше заведет.

Его ладонь, что опускается на мое плечо не просит — требует.

Я медленно опускаюсь на колени между его расставленных ног, шёлк платья шелестит, как предсмертный вздох.

Он расстегивает ширинку, приспуская край брюк.

Мои губы скользят по внутренней стороне его бедра, язык чуть задевает ткань. Нико напрягается, пальцы сжимают подлокотники.

Одним движением освобождаю его от ткани. Размер всегда ошеломляет: тяжелый, горячий. Притворяюсь, что не замечаю его пристального взгляда, целую основание, наслаждаясь стоном, который он подавляет. Медленно беру в рот, прокручивая языком по основанию. Горло расслаблено — годы эскорта научили не давиться. Пальцы обхватывают то, что не помещается, синхронизируя ритм с движениями губ. Исполняю так, чтобы щеки втягивались, создавая вакуум. Правой рукой массирую его, левой — кружу там, где кожа особенно чувствительна.

— Сука... — шипит он, его спина выгибается, когда я резко опускаюсь до конца, нос упирается в его живот.

Оркестр взрывается медными трубами, заглушая его рык.

Я приподнимаюсь, вытирая перчаткой подбородок. Губы горят, вкус его — солёный, горький, мой.

Нико тянет меня на свои колени, руки обвивают талию, губы прижимаются к моему виску.

— Ты... Чёртова ведьма, — дыхание ещё сбито, голос хрипит.

— Если бы я была ведьмой, ты бы никогда об этом не узнал.

Я смеюсь, прижимаясь грудью к его рубашке, чувствуя под тонкой тканью холодный металл пистолета. Мышцы спины мгновенно напрягаются, пальцы непроизвольно впиваются в его плечо.

— Зачем тебе оружие? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — И откуда оно вообще здесь?

Он медленно отводит взгляд от сцены, где актёры кланяются под аплодисменты. Его глаза — как два куска антрацита, непроницаемые, но в глубине будто мерцает искра.

— Это не твоё дело, Садэ, — его ладонь скользит по моей спине, успокаивающе, как будто гладит испуганного зверька.

Я отстраняюсь, надуваю губы.

— Ты всегда так говоришь. «Не твоё дело», «не задавай лишних вопросов, Садэ». А если я хочу знать? Мы вместе уже целых пять лет. Я просто хочу знать, чем ты занят, когда не со мной.

Нико вздыхает, будто раздражённый, но тут же подносит руку к моему лицу, проводя большим пальцем по моей нижней губе.

"Отвлечение через эмоции?… Он ничего не объясняет — он касается меня. Его пальцы на моей губе должны переключить мое внимание с тревоги на физическое ощущение. Неужели, он думает, что это сработает?"

— Малышка, ты действительно хочешь погружаться в такие вещи? — его голос становится мягче, почти шёпотом. — Я здесь, чтобы защищать тебя. Помнишь? Чтобы этот рай оставался раем, как ты и просила меня. Разве тебе не хватает чего-то здесь?

"И опять… Вместо ответа он задаёт встречный вопрос: «Разве тебе не хватает чего-то?». Это должно меня заставить усомниться в своём праве спрашивать его чего-либо."

— Нет... — бормочу я, внезапно чувствуя себя глупо. — Просто...

— Просто ничего, — перебивает он, притягивая меня ближе. — Ты же доверяешь мне?

— Да.

— Умница. Тогда забудь и наслаждайся спектаклем.

И я забываю. На секунду в голове мелькает мысль: "Почему я так легко соглашаюсь с ним?". Но тут же вспоминаю — это же Нико. Он подарил мне этот остров, эти закаты, эти бриллианты, что сверкают на моей шее. Он знает, что для меня лучше.

Мой протест тает, как сахар в горячем чае.

"И правда? Почему я опять лезу к нему с дурацкими расспросами и претензиями? Он же столько для меня сделал — как я могу не доверять ему?"

Представление заканчивается, занавес падает под гром оваций. Нико встаёт, подставляет мне локоть — изящный жест, будто мы на балу XVIII века.

Я беру его, улыбаясь, и он прижимает мою руку к своим губам.

— Ты сейчас особенно прекрасна, малышка. Как будто светишься изнутри.

— Это потому что ты рядом.

Он не отвечает, только слегка сжимает мои пальцы.

"Интересно… Почему я особенно прекрасна лишь тогда, когда соответствую его ожиданиям и соглашаюсь с ним?"

Мы идём вниз, по затемнённому коридору за кулисы, и я вдруг замечаю, как актёры, ещё секунду назад улыбающиеся зрителям, замирают при нашем появлении. Их взгляды скользят по Нико, потом быстро опускаются в пол.

— …Они тебя боятся? — спрашиваю я шёпотом.

— Они уважают меня, — поправляет он. — Как и ты. Так ведь?

Я киваю. Конечно. А как иначе?…

Глава IV

Мы идём под руку по холлу театра, его ладонь на моей талии. Гости вокруг перебрасываются фразами о спектакле, но мой мир — только он.

— Завтра уеду до твоего пробуждения, — внезапно заявляет Нико, смотря на свои умные часы с каким-то оповещением на греческом.

Я морщусь, прижимаюсь к нему крепче.

— А наш завтрак? А утренний секс? Ты же знаешь, как я люблю его...

Он смеётся, губы прижимаются к моему виску.

— Купил тебе игрушек, чтобы ты не сильно расстраивалась.

Я кусаю губу, чувствуя, как тепло разливается по животу.

— Ненавижу, когда ты уезжаешь.

Официант подносит шампанское. Я смотрю только на его руки — змеиные тату ползут по запястьям. Красиво. Я люблю тату на мужчинах. Жаль, что у Нико кожа чистая. Ему не нравятся такие рисунки на коже.

Отпиваю глоток — кислятина. Морщусь.

— Гадость какая.

Нико хмурится, пробует тоже. Его взгляд становится жестким.

— Узнаю, кто заказал такое...

Краем глаза замечаю, как какие-то девки со скандинавскими блеклыми лицами и накладными ресницами смотрят на моего Нико голодными глазами.

Я обвиваю его спину рукой, показываю им средний палец, и увожу его прочь.

— Мне надо сделать звонок, — говорит он, доставая телефон из внутреннего кармана пиджака.

"Опять. Всегда этот чёртов звонок. Как будто кто-то свыше специально подгадывает, чтобы вырвать его из моих рук."

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

"Если бы я могла разбить этот телефон… Швырнуть его в стену, чтобы экран рассыпался на тысячи осколков, как моё терпение. Но нет. Я ведь у него хорошая девочка. Послушная."

— Хорошо. Жду тебя на вилле, — мой шёпот звучит сладко.

Нико поворачивается, и я задерживаю взгляд на его узких брюках, обтягивающих каждую мышцу.

"Мой личный наркотик. Моя религия. Мой грех и покаяние в одном флаконе."

Мечтательно улыбаюсь, закусывая губу.

"Беги, дорогой. Но знай: я уже придумала, как заставлю тебя компенсировать это ожидание."

И тут — Нико спотыкается.

Неловко, по-детски, будто его ноги вдруг забыли, как ходить.

"Что…?"

Его тело падает вперёд, как подкошенное. Затылок с глухим стуком бьётся о выступ мраморной скульптуры — той самой, что он привёз из Флоренции и так гордо называл "символом нашей любви".

Грохот. Тишина. А потом — Кровь. Алая, тёплая, она растекается по белоснежному мрамору под его головой, как вино по скатерти.

"Нет… Нет. Это не может быть реальным!"

В моих ушах — белый шум. Сердце колотится так, что кажется, вот-вот разорвёт грудную клетку. Я уже лечу к нему, не чувствуя ног. Колени больно ударяются о камень, но боль где-то далеко, за толстым слоем ваты.

— Нет нет нет… — шепчу я, но своего голоса не слышу.

Лужа под его головой все растёт.

"Слишком быстро. Слишком много."

Темнота взрывается в моих висках. Мир сужается до одного — его лица, бледного, как мрамор, и этой чудовищной раны.

"Он не может уйти. Не сейчас. Не после всего, что было!… Не после того, как обещал, что это навсегда."

Подскакиваю и кидаюсь к толпе. Цепляюсь за рукав женщины в жемчугах — шёлк скользит между пальцами, как надежда.

— Помогите! Вызовите врача!

Но её лицо искажается брезгливостью, будто я протянула ей не руку, а кусок гниющего мяса.

— Не трогай меня! Боже мой!

Её голос — лезвие по стеклу. Рука резко дёргается, отталкивая меня в сторону.

Я спотыкаюсь о бортик фонтана. Вода встречает меня ледяным поцелуем.

"Как странно… Он всегда говорил, что этот фонтан — лишь для красоты. Но глубина здесь обманчива."

Мои ноги бьют по пустоте, не находя дна.

"Так вот каково это — тонуть в золотой клетке?…"

Кто-то кричит сверху, но звук будто из-под толщи стекла, а не воды. Мысли пульсируют, как ядовитые осколки: Шампанское. Мы пили его перед ужином и только что.

"Месть. Чья? Тех, кого он уничтожил в Ливии? Или тех, кого предал в ЮАР? Сделки с оружием?… Ничего не понимаю. Почему я не могу закричать? Почему голос застрял где-то в горле, как несчастная пробка от шампанского? Если он умрёт, умру и я. Потому что без него я — просто тень, которую он когда-то оживил."

И мир гаснет.

Тьма смыкается, но чья-то рука хватает меня за волосы, выдёргивая на поверхность.

Лёгкие горят. Я беспрерывно кашляю.

Передо мной появляется встревоженное лицо — блондин с карими глазами. Его волосы и одежда мокрые от воды.

"Этот официант... с пирса... Тот самый, что подавал нам закуски вчера."

— Что с Николаосом?! — мой шёпот рвётся в клочья.

Он не отвечает, подхватывает меня на руки, прижимая к груди. Где-то грохочут взрывы, стекло сыплется с потолка. Или это лишь в моей голове?

Дверь уборной захлопывается за нами. Звук засова. Тумбочка скрипит, блокируя вход. Парень дрожащими руками ставит на неё тяжёлый ящик с полотенцами в бронзовой оправе.

— Что происходит?! — хриплю я и сползаю по кафельной стене, ноги не держат.

Он приседает передо мной, глаза бегают по моему лицу.

— Мятеж. Приплыли на катерах из Эритреи. Говорят, их лидер купил половину полиции острова. Рубят гостей, все громят без разбора... — он замолкает, смотря на мои дрожащие веки.

Я хватаю его за рукав рубашки.

— Нас... отравили. В шампанском. Нико... тоже...

Тьма снова накрывает меня.

...

Холодная вода хлещет по лицу. Щёки горят от пощёчин.

— Ну, давай! Господи, приходи в себя уже! — голос с густым греческим акцентом рвёт тишину.

Веки подрагивают, я приподнимаюсь на локтях, ожидая увидеть Нико...

Но передо мной — всё тот же официант. Блондин. Карие глаза. Полотенце в окровавленных руках.

Значит, это был не кошмар.

— Что... происходит? — мой голос хрипит, в горле пересохло.

Он прислушивается, прижав ладонь к двери.

— Выстрелы затихли. Мятежники пошли в центр города. Но выходить сейчас все равно опасно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я встаю, цепляясь за раковину.

— ...Мне надо найти Нико.

Парень резко хватает меня за плечо.

— И шага не ступишь!

Но я рвусь к двери, пальцы уже цепляются за бронзовую ручку, но официант — его имя, кажется, было Алексис, сейчас почему-то вспомнила — хватает меня за плечо, разворачивает к себе.

— Шага не ступлю? — я выдёргиваюсь, голос дрожит от ярости. — Я буду как тень! Они даже меня не увидят!...

Хлопок. Алексис бьёт меня по щеке. Звук, резкий и влажный, разрывает тишь уборной, как выстрел.

"Сильный. Но удар рассчитан — не чтобы травмировать, а чтобы встряхнуть. Но всё равно больно. Как будто он выжег на коже клеймо: "Ты — дура."

— Никуда ты не пойдёшь! — его голос срывается на хрип. — Идиотка, что ли?!!

Он замолкает, зажимая свою переносицу. Пальцы впиваются в кожу, будто пытаются выдавить из себя эту ярость.

"Странно. В его глазах не злость. Страх. Такой же, как у меня. Но я не имею права его показывать. Потому что если дрогну — всё. Конец игры."

Я прижимаюсь к стене. Шероховатая плитка холодна под спиной. Щека горит.

— …На моих глазах изнасиловали Лейлу, — он говорит тихо, глаза уставились в трещину на полу. — Потом прикончили. Одним выстрелом в голову. Это не люди... Они звери.

"…Лейла."

Имя вонзается в грудь, как нож.

"Лейла, которая смеялась, когда я неуклюже пыталась выговорить её имя на берберском. Лейла, которая прятала в складках платья лепестки роз, чтобы утром положить их мне на подушку. Лейла, которая знала, мое настоящее имя, когда даже Нико не догадывался о нем… Они убили её. Как собаку. Как мусор."

Я сжимаю челюсть. Ногти впиваются в локти, но эта боль — ничто.

"Я должна была её защитить. Но вместо этого сижу здесь, дрожа, как перепуганная девочка."

— Если пойдёшь искать своего папика, даже не хочу думать, что они с тобой сделают. — шипит Алексис.

— Не думай. Иди со мной.

— Нет.

— Но мы не можем здесь прятаться вечно.

— Скоро приедут силовики с материка и разберутся.

— А если не приедут?

— Приедут.

— А если не успеют?

Алексис резко вскакивает. Его тень накрывает меня, как волна.

— Черт! Садэ, ты такая заноза в заднице! — он кричит, и в его голосе — что-то дикое, истеричное. — Как он тебя терпел вообще?! Или только членом своим в тебя тыкал и всё?!

"Удар ниже пояса. Дешёвый. Грязный. Но... эффективный."

Я не думаю. Моя ладонь взлетает сама — звонкая пощёчина оставляет алый отпечаток на его щеке.

— Заткнись, ублюдок.

Он истерично смеётся, сползая по стене на корточки, пряча лицо в ладонях.

"Смех сквозь слёзы. Я знаю этот звук. Так смеются, когда уже некуда бежать."

Через минуту он поднимает голову.

— Хорошо. Подождём час. Потом попробуем уйти.

Я вздыхаю, опускаясь рядом. Холодный кафель под бёдрами напоминает: "Мы ещё живы. Пока."

Алексис достаёт из кармана складной нож, вертит его в руках. Лезвие ловит свет — холодная полоска на тёмной стене.

"Нож. Старый друг... Сколько раз это оружие спасало мне жизнь? В Кабуле. В Бейруте. В том проклятом порту, где пахло нефтью и смертью."

Снаружи — шаги. Кто-то орёт на арабском. Потом выстрел. Тишина.

Алексис сглатывает, прикрывая глаза.

"Он боится. И я тоже. Но страх — это топливо. Это то, что заставляет сердце биться быстрее, а пальцы — сжимать оружие крепче."

Алексис сглатывает, прикрывая глаза.

— Если через час не приедут силовики и все здесь будет тихо, — я беру нож, проверяю лезвие, — мы идём искать твоего папика. И если он мёртв... уходим через порт. У меня есть припрятанный катер в лагуне. Поняла?

Я молча киваю.

"Час. Шестьдесят минут. Триста шестьдесят ударов сердца. И тогда — либо мы найдём Нико, либо я найду тех, кто убил Лейлу… И сделаю так, чтобы их смерть была куда медленнее."

Смахиваю слезы, пальцы дрожат на веках. Перед глазами — Лейла, её смех, когда мы воровали ту бутылку красного у Нико в кабинете в прошлом месяце.

Она тогда сказала мне: — «Садэ, если он узнает, мне отрежут руки!».

Теперь эти руки — холодные, где-то в темноте с дыркой между бровей.

Алексис грубо прерывает мои мысли.

— Что ты вообще нашла в нем? Он же психованный. Может замочить, если что не так. Такие как ты могут найти любого мужика и получше.

Я усмехаюсь с горечью, нащупывая алмаз под платьем.

— Знаешь... Мне подружки по работе говорили, что есть такие мужчины... Смотришь на них — и лямки лифчика сами сползают. Я не верила. Смеялась над ними. Пока не встретила его.

Алексис закатывает глаза со вздохом.

— Дура ты… Хоть и красивая.

Час спустя. Дверь уборной скрипит, как последний вздох умирающего. Мы выходим — я первая, Алексис за мной.

Тишина. Не та, что перед бурей, а после. Когда буря уже выжгла всё дотла. Стекло хрустит под ногами, будто кости. Где-то далеко кричит чайка — насмешливый, почти человеческий звук. Как будто она знает, что мы обречены.

Алексис хватает меня за руку, тянет к выходу.

— Идём!

Но я вырываюсь.

"Нико. Я должна знать."

Лобби нижнего этажа — картина ада, написанная кровью и порохом. Оценка за секунду: справа — колонны, прикрытие. Слева — разбитая барная стойка, мёртвые глаза бутылок. В центре — африканец с автоматом. Спиной ко мне. Расслаблен. Считает, что здесь уже чисто.

Я приседаю, сливаюсь с тенью. Пятнадцать шагов до него. Пять — до ближайшей колонны.

Движения отработаны до автоматизма: первые три шага — бесшумно, на носках, дыхание через нос, четвёртый — скольжу за колонну, прижимаюсь, пятый — оцениваю его стойку: вес на правой ноге, ствол опущен.

"Ленивая позиция. Дилетант."

Африканец чешет затылок, зевает.

"Идеально."

Я проскальзываю мимо, как призрак.

Спускаюсь по лестнице, придерживаясь стены.

"Каждая ступень — тест на прочность. Не скрипнет? Не дрогнет?"

Внизу — пустота. Точнее, почти пустота.

"Место, где упал Нико. Лужа крови, уже тёмная, почти чёрная. Сливается с другими — красными реками на мраморе."

Я замираю.

"Он исчез. Но как?"

Варианты проносятся в голове: "Выжил? Утащили? Кто? Его люди? Или те, кто пришёл добить?"

Вокруг — трупы. Гости в смокингах, теперь пропитанных не шампанским, а свинцом. Женщины в разорванных платьях — их последний танец оборвался на полу.

Я отворачиваюсь. Не смотреть. Не думать. Не чувствовать.

— Его уже забрали охранники! — Алексис хватает меня сзади, шипя на меня. — Здесь нельзя оставаться!

И тут — Стоять! На пол!

Голос африканца режет тишину.

Я оборачиваюсь. Он стоит в десяти шагах, автомат направлен на Алексиса.

"Чёрт. Просчиталась."

Алексис замирает, медленно поднимает руки.

— Ложись! Закрой глаза! — африканец орёт, ствол дрожит.

Алексис падает на пол, лицом вниз. Он в шоке. Парализован.

Меня тоже заставляют лечь. Но я не закрываю глаза.

Африканец что-то говорит в рацию, подходит ближе. Три шага. Два. Один...

Он наклоняется, чтобы проверить, закрыл ли Алексис глаза. Его шея открыта.

Я резко приподнимаюсь, ребро моей ладони уже летит в его сонную артерию.

"Точный. Жёсткий. Без шума. Это движение, отточенное в тренировочных лагерях: мизинец чуть вперёд, запястье жёсткое, как сталь. Мгновенное отключение."

Мое колено уже вонзается в его солнечное сплетение.

Африканец оседает, как мешок.

Алексис поднимается, глаза — как блюдца.

— Как ты...? Он просто... упал?

Я проверяю автомат.

"Лёгкий. Слишком."

Отщёлкиваю магазин. Пустой. Муляж.

Алексис таращится на меня.

— Ты... ты его убила?

Я хмурюсь, вытирая ладонь о платье.

— Дурак что ли? Он поскользнулся. Смотри сколько крови вокруг.

Он смотрит на меня, как на призрака. Или демона. И я вижу момент, когда он понимает: "Она не та, за кого себя выдавала".

Алексис медленно встаёт, отряхивая колени.

— Ладно... Допустим, он поскользнулся… Что, блин, теперь? Ты нас сюда завела. Как будем выбираться из этого ада?

Я бросаю муляж автомата в лужу крови.

— Теперь идём в порт. Как и планировали.

Мы вылезаем на улицу, и сразу же в нос бьёт едкий запах горящего бензина и чего-то сладковато-гнилостного — наверное, разлагающихся тел под палящим солнцем. Я держу Алексиса за рукав, чувствуя, как его мышцы напрягаются под пальцами. Он дёргается, как пойманный зверь, и мне приходится сильнее сжать ткань, чтобы он не рванул куда-то в сторону в панике.

— Просто иди за мной. И не выкидывай глупостей, — говорю я, и мой голос звучит чужим даже для меня самой.

Он что-то бормочет в ответ, но я уже не слушаю.

Центральные улицы Лазурного Балоса, которые ещё вчера были наполнены смехом туристов и звоном бокалов, теперь больше похожи на кадры из какого-то постапокалиптического фильма. Машины горят, чёрный дым клубится над мостовой, смешиваясь с пылью и пеплом. Кто-то бежит, спотыкаясь о разбросанные вещи и тела. Одно из них — в полицейской форме, лицом вниз, рука всё ещё тянется к пистолету, который так и не успел выстрелить.

И тут я вижу её.

Женщина с ребёнком. Она бежит, прижимая к груди маленький свёрток, её ноги подкашиваются, а за спиной уже слышен рёв двигателя. Внедорожник с открытым верхом, полный вооружённых людей, медленно, но неотвратимо приближается. Они стреляют по витринам, смеются, будто это просто развлечение.

Алексис следит за моим взглядом, и вдруг его пальцы впиваются мне в запястье.

— Не смей, — он шипит, и в его глазах — не страх, а холодный ужас. — Ты погубишь нас обоих геройствуя.

Я вырываюсь, но он не отпускает. Тогда я резко разворачиваюсь, провожу болевой приём — его пальцы хрустят, он вскрикивает и разжимает хватку.

— Чёртова сука! Стой!

Но я уже бегу. Женщина падает, ребёнок вываливается у неё из рук. Я подхватываю его одной рукой, другой хватаю её за плечо и тащу за собой. Она кричит, но я не останавливаюсь.

— Молчите и бегите!

Мы врываемся в ближайшее кафе — стеклянная дверь уже разбита, внутри темно и пусто. Я толкаю женщину под стол, заваливаю её стульями, сверху набрасываю скатерть.

— Не шевелитесь, никуда не лезьте. Скоро все закончится.

Её глаза — огромные, полные ужаса, но она кивает.

Я выскальзываю обратно на улицу, прижимаюсь к стене. Внедорожник проносится мимо, не заметив нас. Но расслабляться рано.

Пробегаю вдоль домов, сливаясь с тенями, но вдруг из переулка выскакивает мужчина с автоматом. Он поднимает ствол, я вижу, как его палец сжимает курок.

— Ас-саляму алейкум, красотка!

Я бросаюсь в сторону, пуля врезается в стену за моей спиной.

И тут раздаётся рёв двигателя.

Алексис вылетает из-за угла на разбитой машине и таранит преступника. Тот взлетает в воздух, падает на капот, а затем на мостовую.

— Садись! — кричит Алексис и распахивает дверь.

Я запрыгиваю внутрь, и мы несёмся по улицам, петляя между горящими машинами.

До лагуны добираемся уже затемно. Катер стоит у причала, огромный, с затемнёнными иллюминаторами. Выглядит как что-то из фантастики — чёрный, бесшумный, готовый раствориться в ночи.

Алексис выключает двигатель, и вдруг разворачивается ко мне.

Он прижимает меня к валуну, нож упирается мне в живот, а в другой руке звенят ключи.

— ...Ты чего? Спятил?

Я не шевелюсь, но внутри всё сжимается в комок.

Он смотрит на меня, и в его глазах — что-то дикое, почти животное.

— Это мой катер. Только я знаю код, чтобы разблокировать его. Возьму тебя с собой при одном условии.

Во мне всё холодеет.

— ...Каком?

— Путь до материка займёт несколько дней. Буду иметь тебя, когда и сколько захочу. Покажешь мне всё, что делала с ним... Почему он так на тебе повернулся.

Я смотрю на него, не моргая.

— Не боишься зубы об меня сломать?

Он усмехается, и его нож слегка впивается в мою оголенную кожу на животе.

— Будешь кусаться, я тебе все зубы уберу. Тебе это надо?

Смотрю на него с каменным лицом.

Где-то вдали рвётся очередная ракета, и её отблеск на секунду освещает его лицо.

"Ну, посмотрим, как тебе понравится со мной на борту."

Глава V

Мы плыли уже пять часов. Море штормило, катер бросало из стороны в сторону, солёные брызги хлестали мне в лицо. Я сидела на кромке палубы, вцепившись пальцами в поручень, прижимая колени к груди. Чтобы не уснуть, шептала строчки из «Чёрных сонетов» Лорки — тех самых, что Нико читал мне в постели, когда я лежала на его груди, а за окном гремел дальний гром в тропиках:

«Кровь моя — чернила, тело — бумага, а ты — последнее слово, которое я не дописал...».

Если засну — он возьмёт меня как добычу. Нельзя спать, нельзя. Вспоминай, Садэ. Вспоминай, что ещё тебе читал он.

Алексис появился из каюты неожиданно, его силуэт расплывался в сумерках.

— Перекусишь? У меня есть еда.

Я неохотно поплелась за ним. Каюта пахла маслом, металлом и потом. Он пододвинул тарелку с макаронами — холодными, слипшимися. Свою он уже съел. Наверное, чтобы теперь наблюдать за мной.

— Расслабься, — хмыкнул он, доставая бутылку красного из ящика. — Я не накинусь на тебя как дикарь.

— А как тогда? — спросила я, но он не ответил, лишь налил мне вина в мутный бокал.

— Выпей. Хоть не так дрожать будешь.

Вино было кислым, как уксус. Я сделала глоток, но не глотала — держала во рту, пока он не отвернулся. Потом выплюнула в покрывало, что лежало на диване.

В кармане моего платья лежала ручка Нико — тяжёлая, с платиновым пером. Машинально забрала её с того места, где последний раз видела его. Лежащего. В луже крови. Если воткнуть эту ручку в шею под углом... Но сейчас не время. Пока не время.

Алексис сел напротив, развалившись в кресле. Его глаза скользили по мне, останавливаясь на расстёгнутой пуговице, на синяке на запястье.

Я молчала, запихивая в себя макароны. Мне нужны были силы. Я даже не помнила, когда в последний раз как следует ела. Все хотела подсушиться перед ежемесячным приездом Нико.

— Ты знаешь, почему он тебя выбрал? — спросил парень внезапно. — Я только недавно понял.

— ...Почему?

— Потому что ты не боишься смотреть в глаза. Большинство девчонок опускают взгляд. А ты — нет. Но это не значит, что ты сильная или дерзкая. Возможно, просто глупая.

Алексис наклонился ближе, и я поняла: он чувствует мое напряжение. И это его заводит.

"Ударить сейчас или ждать?..."

Я медленно опускаю руку в карман.

Алексис отпивает из горла, морщится, швыряет бутылку на стол. Стекло звенит, брызги попадают на стол.

— Мерзкое пойло! — цедит он, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Не то, к чему ты привыкла, небось, да?

Я молчу, следя, как его глаза мутнеют от алкоголя. Греки не умеют пить. Одна бутылка — и они уже ковыляют, как пьяные матросы. Но он не знает, кто я. Это мой козырь. Думает, наверное, что я какая-нибудь изнеженная европейка или американка. Откуда ему знать, что я выросла в далекой Сибири, где водка — это не напиток, а топливо. Где мороз закаляет тело, а предательство — душу.

"Надо разговорить его. Пусть пьёт больше."

— Мне нравятся твои тату. Змеи... Они интересные, — говорю я, кивая на его руки, где извивается чёрная гадюка.

Он вскидывает бровь, удивлённый.

— Знаешь, в Древней Греции змея была символом не только зла, — продолжаю я, медленно вращая бокал в пальцах. — Асклепий, бог медицины, носил её на своем посохе. Говорят, если змея обвивает твою руку — ты обречён на вечную жизнь... Или на вечную боль.

Парень усмехается, но взгляд его становится острее.

— У самой-то тату есть? — неожиданно бросает он.

Я замираю, медленно качая головой.

— А если найду? — хохочет он, наклоняясь ко мне через стол. Его дыхание пахнет плохим вином и табаком.

Я бледнею, натягивая улыбку.

— А знаешь, что в Египте змеи...

— Замолчи! — внезапно обрывает он, хлопая ладошью по столу. Бокалы подпрыгивают, вино разливается, как кровь.

Наступает тишина.

Потом он шипит, как та самая змея на его руке:

— Раздевайся.

"Он пьян. Но не настолько, чтобы потерять контроль. Он проверяет меня. Если начну спорить — решит, что надо брать силой. Если попрошу времени — накинется сразу."

Я медленно встаю, рука в кармане сжимает ручку Нико.

"Один удар. В шею. Или в глаз. Но если промахнусь..."

Алексис смотрит на меня, как на дичь, которую уже поймал.

"Нет. Сейчас не время. Надо играть дальше."

— Ты же не из тех, кто торопится, — говорю я, развязывая шелковый пояс платья.

Мой голос не дрожит. Словно это не я, а кто-то другой.

Он ухмыляется, в глазах — загорается интерес и похоть.

"Нико научил меня одному правилу — никогда не дерись, если можешь убежать. Но если драка неизбежна — бей первая."

Я отпускаю пояс. Он сползает на пол.

Лазурный Балос, 2 года назад

Ночной пляж дышит тёплым солёным ветром. Луна висит над водой, как открытая рана, её свет льётся на наши тела — бледные, лишённые одежды, обнажённые перед этой бескрайней чернотой. Нико стоит сзади меня, его руки скользят по моей коже, будто тени, оставшиеся от какого-то другого, забытого мира.

"Его пальцы знают меня лучше, чем я сама. Каждую родинку, каждый шрам, каждую дрожь."

Я запрокидываю голову, смотрю на луну.

— Научи меня, — говорю я, и мой голос звучит тише шелеста волн. — Как защититься, если... тебя не будет рядом.

Он смеётся, прижимает меня к себе, и его дыхание обжигает ухо.

— Хорошо. Здесь вот… Сонная артерия здесь, — его пальцы находят точку чуть левее моего кадыка, надавливают. — Чувствуешь пульс? Это твой собственный. А теперь мою.

Он берёт мою руку, прикладывает к своему горлу.

"Его кожа горячая, живая. Под пальцами — ритм, ровный и мощный. Как будто я держу в руках саму его жизнь."

— Яремная вена мягче, глубже. Артерия — как натянутый канат. Если перерезать — десять секунд, и человек падает.

Его губы касаются моего плеча, пока он ведёт мою руку, показывая угол удара.

"Он учит меня убивать. И делает это так, будто рассказывает сказку."

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я хмурю брови, разворачиваюсь к нему лицом.

— А если я промахнусь?

Нико сжимает мою шею — не больно, но достаточно, чтобы я почувствовала: моя жизнь сейчас в его руках.

"Но он мне не причинит боли. Это же Нико. Только ему я могу доверять."

— Если кто-то захочет тебе сделать больно, а меня не будет рядом... — его голос становится твёрдым, как сталь. — Воткни и проверни. Как ключ в замке. Поняла?

Я киваю. Волны шумят, но я слышу только его голос.

— Десять секунд до потери сознания. Используй их, чтобы убежать.

Я веду его за руку в море. Вода обнимает наши ноги, тёплая, как кисель.

"Может, я и правда смогу убежать. Не от нападающего, а от всего этого… Только… Зачем мне это? Зачем бежать куда-то?"

— Мне одиноко здесь, — говорю я, глядя на горизонт, где луна касается воды. — Может, я вернусь на материк? Буду жить рядом с тобой.

Нико замирает. Его пальцы сжимают моё запястье — чуть сильнее, чем нужно.

— Нет.

Одно слово, но в нём — приговор.

— …Почему?

Он поворачивает меня к себе, его глаза — как две пустые гильзы в лунном свете.

— У меня серьёзная работа. Мои враги выследят тебя. На материке ты будешь мишенью.

"Он говорит так убедительно. Заботится обо мне. Значит, это правда?..."

— Но я не могу вечно прятаться здесь. Что будет дальше? До старости будем так жить?

Нико гладит мою щёку, его пальцы влажные от морской воды.

— Малышка, ты не прячешься. Ты в безопасности. Только здесь. Только со мной.

— …А если я всё равно уеду?

Он улыбается, но в этой улыбке нет тепла.

— Ты не хочешь этого. Потому что больше никто не сможет тебя защитить.

Волна накрывает нас с головой, солёная вода заливает рот, глаза, уши.

Когда мы выныриваем, Нико уже держит меня за затылок, притягивая к себе, удерживая на плаву.

— Видишь? Я вытяну тебя из любой пучины.

Луна смотрит на нас сверху, как равнодушный свидетель.

"Как открытая рана. Которая никогда не заживёт."

Сейчас

Алексис встаёт, подходит к зеркалу. Поправляет свои блондинистые волосы, закидывая их назад. Я наблюдаю за ним, как за змеёй перед ударом.

— Платье тоже, — командует он, не отводя глаз от моего отражения.

Я медленно снимаю платье. Ткань сползает по бёдрам, падает на пол.

Остаюсь в чёрных стрингах.

Алексис оценивающе кривит губу, прищуривается.

— Хороша. Очень хороша. Покрутись.

Я поворачиваюсь, чувствуя, как его взгляд ползёт по моей коже. Но когда спина оказывается повернутой к нему — он резко бросается вперёд.

Его руки сжимают меня: одна на талии, другая на груди. Дыхание горячее на шее.

— У тебя охрененное тело. Как оно может принадлежать только одному мужику?

Я не дрожу. Мой голос ровный:

— Николаос убьёт тебя, когда узнает, что ты тронул меня.

Он смеётся, и этот звук режет уши.

— Его грохнули. Твоего папика больше нет, дура!

"Если враг говорит, что твой союзник мёртв — он боится его больше, чем тебя."

Алексис резко разворачивает меня к столу, прижимает, заставляя нагнуться. Ремень со звоном падает на пол, ширинка расстегивается.

Я поджимаю губы, но слёзы не выходят — только холод в груди.

Он аккуратно стягивает с меня трусики, и я слышу, как за спиной его дыхание сбивается, становится влажным, как у животного. Не нужно оборачиваться, чтобы знать, что он сейчас делает. Старательно разогревается.

Я вздыхаю, сжимая челюсть до скрипа зубов. Как он меня отвращает.

Он стонет, готовясь войти, шлёпает меня, но я уже не здесь. Мои глаза упираются в его руки — в этих змей на его коже. Эти руки...

Я начинаю говорить ровным голосом, цитируя стихи, которые мама читала мне в детстве:

— "Ты помнишь, Алина, как падали звёзды,

Как море смеялось в лицо нам с тобой?

Но ты не запомнишь ни чаек, ни моря —

Ты станешь лишь ветром над бездной морской".

— Замолчи! Мешаешь! Когда я войду, ты должна молчать.

Но я продолжаю, словно заклинание:

— "Ты думала, море простит тебе всё,

Но волны не помнят предателей, злобы.

Ты слышишь, как ветер зовёт тебя вниз?

Он знает, что ты — скорее мёртв, чем жив".

— Что это за язык такой?! Немецкий что ли? Ты че, немка?!

В его глазах вспыхивает раздражение — мгновенная искра, которая гаснет быстрее, чем он успевает осознать, что происходит. Я уже разворачиваюсь, и ручка Нико в моей ладони вонзается ему в шею. Не тычок, не укол — я проворачиваю её, как он учил: разрез, чистый и точный, чтобы кровь хлынула быстрее, чем он успеет среагировать.

"Артерия — как натянутый канат. Десять секунд."

Алексис отшатывается, глаза выпучиваются, руки инстинктивно хватаются за горло. Его пальцы скользят по крови, тёплой и липкой, уже заливающей ему грудь.

— Выдернешь — истечёшь кровью на месте, — шепчу я, но он уже ничего не слышит. Его сознание заполняется паникой, до животного ужаса.

Он дёргает ручку, и тогда кровь бьёт фонтаном, как из открытого крана. Алый поток, яркий даже в тусклом свете палубных фонарей.

"Десять секунд. Он уже на пятой."

Он падает на колени, пятится к краю палубы, оставляя за собой дорожку — не след, а целую реку. Его взгляд мечется: от меня к своей крови, от крови к морю.

Я подхожу, глядя на него сверху вниз. Без эмоций. Без сожаления.

— ...Это был русский язык, кстати, — говорю я спокойно, будто объясняю ребёнку простую истину. — Я не немка... Русская. Зря ты меня обидел...

Море штормит, волны бьются о борт, солёные брызги долетают до моих губ. Алексис пытается зацепиться за мокрое дерево, но его пальцы скользят, не находя опоры. В его глазах плещется ужас и, наконец, осознание: он проиграл.

— До последнего не хотела этого, — продолжаю я, указывая на его шею. — Но вспомнила, что это именно ты подал нам поднос с отравленным вином тогда, в театре. Я запомнила твои тату...

Его губы шевелятся, но вместо слов — только кровавые пузыри.

— На кого работаешь? — спрашиваю я, приседая рядом. — Кто заказал нас? Это как-то связано с мятежом на острове?

Он хрипит, выплёвывает проклятие по-гречески.

"Значит, будет больно."

Я нажимаю на рану. Он кричит, но звук тонет в рёве волн.

— Говори!

— Не знаю!... — он захлёбывается кровью. — Заплатили... этим катером... старый мужик... не знаю, кто...

Его глаза мутнеют, а лицо становится бледным.

"…Из-за него Нико может быть мёртв."

Я встаю, смотрю на него последний раз.

— Ты покусился на моего бога. Ты заслуживаешь смерти.

Мощный толчок волны. Я держусь за перила. А он — нет.

Его тело падает за борт, и море принимает его, как принимало всех предателей и обидчиков.

"Шесть часов до материка."

Я встаю за штурвал, включаю двигатель на полную. GPS показывает курс.

"Нико жив. Я знаю. Но где его искать?… Кто похитил моего бога?"

Ветер бьёт в лицо, солёный и резкий.

"Найду. И тогда они все узнают, что значит гнев божества."

Штурвал холодный под пальцами, но я сжимаю его крепче, будто он может передать мне хоть каплю уверенности. GPS мигает, карта выстраивается — прямой курс на Момбасу, ближайший порт, ближайший клочок земли, где можно потеряться и начать искать.

"Шесть часов. Шесть часов, и я должна быть готова."

Оставляю автопилот, иду в каюту. Воздух здесь всё ещё пахнет им — одеколоном и дешевым пойлом. Гардероб скрипит, когда я распахиваю створки. Роюсь в вещах, пока не натыкаюсь на простую хлопковую футболку и поношенные шорты. Чужие, но чистые.

Сбрасываю платье, пропитанное потом и брызгами, и замираю перед зеркалом.

"Его руки... они кощунственно касались меня. Но он не успел. Не успел осквернить."

Беру свёрток с окровавленным платьем — и за борт. Пусть море заберёт и это. Вино — следующее. Бутылки одна за другой разбиваются о корпус катера, стекло крошится, тёмно-красные брызги смешиваются с волнами.

"Яд. Предательство. Ложь. Всё — за борт."

Вода портативного душа обжигающе горячая, я стою под ней, пока кожа не покраснеет, пока не исчезнет последний след его прикосновений. Мылю руки снова и снова, натираю мыло между пальцами, под ногтями, там, где его пальцы цеплялись за моё запястье.

"Смыть. Всё смыть."

Ложусь на диван, закрываю глаза. Руки сами складываются в молитве. Не к Богу, нет — к нему.

"Нико... где ты сейчас? Дышишь ли? Чувствуешь ли, что я иду за тобой?"

Мои губы шепчут слова, которым он научил меня в те ночи, когда мы лежали на песке под луной.

"Пусть сталь не коснётся твоей шеи. Пусть огонь не тронет твоих рук. Пусть враги не найдут твоего следа... пока я не найду тебя первой."

Мотор катера ворчит подо мной, волны бьют в корпус.

"Я уже близко. Держись, мой бог. Я иду к тебе."

Глава VI

Индийский океан, порт Момбаса

Я причаливаю в Момбасе — шумном, пахнущем рыбой и специями порту Кении. Здесь говорят на суахили, но английский тоже спасает. Солнце жарит так, будто хочет выжечь из меня последние следы жизни.

В каюте Алексиса нахожу кошелёк — триста долларов, пару евро и складной нож. На еду, одежду и дешёвый телефон хватит.

Торговый центр "Nyali City Mall" встречает меня кондиционером и запахом жареных бананов. Компьютерный клуб в углу, два часа за доллар.

Я вбиваю в поисковик: "Мятеж на Лазурном Балосе" → захват власти террористами, погромы, но силовики уже "стабилизировали ситуацию".

Никаких имён, никаких подробностей.

Вздыхаю и вбиваю ещё один запрос: "Николаос Иоаннидис" → свежее объявление: благотворительный бал в поместье Иоаннидис в Афинах пройдет в эти выходные. Тема: "Помощь жертвам землетрясения на Крите".

Вся европейская элита, полсотни миллионеров и пара министров будут там. Нико жив. Или это ловушка?... Если бы с ним что-то случилось, его семья бы не устраивала балы в своем поместье. Так ведь?...

Выхожу на улицу, покупаю сок из манго и набираю номер, который помню уже шесть лет.

Голос на том конце провода — хриплый, с лёгким французским акцентом. Она всегда говорила, что это наследство от бабушки-парижанки.

— Allô?

— Катрин, это я.

Пауза. Я слышу, как она откладывает сигарету.

— Чёрт возьми... Садэ! Думала, ты сгинула с концами! Ни звонка, ни весточки пять лет. Что случилось? Какой-то олигарх выгнал из рая?

— Что-то типа того. Мне нужна работа. На один вечер. Благотворительный бал в Афинах, поместье Иоаннидис. Туда можно?

— Охренеть. Ты знаешь, что туда даже я не могу просто так попасть? Там будут люди из-за которых у других охрана проверяет ДНК по помаде на бокалах.

— Пожалуйста, Катрин. Мне очень туда надо. Вопрос жизни и смерти. А ещё... Мне нужен билет в Афины, платье и документы. Половину гонорара — по приезду. Вторая половина — после бала.

Она смеётся — звук, похожий на скрип старого дерева.

— Наглая!... Этим ты меня и зацепила тогда, в Париже. Ладно. Надо подумать...

— Спасибо. Буду обязана.

— Естественно!... Хорошо. Запоминай. Ты — графиня Вера Орлова, белая эмигрантка, живёшь в Ницце. Отец — банкир, мать — из рода Трубецких. Училась в Сорбонне. Говоришь на четырёх языках, включая русский, потому что 'ностальгия по корням'. Клиент хочет экзотику? Будет тебе родословная до Петра Первого.

— ...Сможешь сделать мне документы за три дня? Благотворительный бал уже в эти выходные.

— Дорогая, я же Катрин Леруа. Мои девочки обслуживали принца Дубая в день его свадьбы. Пришлёшь адрес на этот номер — вышлю билет и доки. Но учти: если тебя раскроют, я тебя не знаю.

— Договорились. Спасибо, Кэт.

Она вешает трубку. Я смотрю на небо — розовое от заката. Ветер с океана пахнет свободой.

Я вернулась в игру.

...

Рынок в Момбасе — это хаос запахов, криков и пыли. Я пробираюсь между лотками с поддельными часами и вонючей рыбой, пока не натыкаюсь на палатку с очками. Сомалиец с золотым зубом и шрамом через бровь развешивает последние Ray-Ban — очевидно, такие же поддельные, как и всё здесь.

— Для красивой иностранки, — смеётся он, протягивая мне модель с тёмными, почти чёрными линзами.

Я примеряю. В отражении в треснувшем зеркале вижу чужое лицо — бледное, с синяками под глазами.

— Идёт, — бросаю ему двадцатку, разворачиваясь.

Он хохочет, золотой зуб сверкает.

Следующая моя остановка — грязный магазинчик с одеждой «second hand». Чёрные джинсы, серое худи без логотипов, кроссовки на плоской подошве. Всё, что нужно, чтобы исчезнуть в толпе. Переодеваюсь в кабинке, завешенной рваной шторкой. Ткань грубая, пахнет дешёвым стиральным порошком.

Два дня в ночлежке за пять долларов в сутки. Комната — каморка с клопами и матрасом, пропитанным потом поколений рыбаков.

Я сплю по двадцать часов в сутки, просыпаюсь от кошмаров, в которых Алексис хватает меня за горло, а Нико кричит где-то в темноте. Потом снова проваливаюсь в тяжёлый, как свинец, сон.

На третий день раздается стук в дверь. Курьер DHL в наглаженной форме, с планшетом в руке.

— Вера Орлова? Подпись вот здесь.

Внутри посылки — паспорт. Фото моё, но имя другое: Вера Орлова, место рождения — Санкт-Петербург. Печати идеальные, даже голограмма на месте. Катрин не пожалела денег...

Под паспортом — билет: Момбаса — Афины, Emirates, через Дубай. И конверт с деньгами. В нём записка: «Не облажайся. Ты теперь аристократка, веди себя соответственно».

Пластиковое кресло в аэропорту Мойи неудобное, но я всё равно засыпаю, прижав рюкзак к животу, будто это последнее, что у меня осталось. Во сне мне чудится, что за спиной стоит Алексис — я чувствую его дыхание на своей шее, горячее и тяжёлое, как в тот момент, когда он прижал меня к стене каюты.

Просыпаюсь от собственного вскрика, резко дёрнувшись, и на секунду мне кажется, что его кровь всё ещё на моих руках. Но нет — только пот, липкий и холодный.

Рейс задерживают на целый час. Я сижу, уставившись в экран с расписанием, и пытаюсь не думать о том, что произошло. Но мысли возвращаются снова и снова, как прилив.

Наконец посадка. Самолёт взлетает, и в тот момент, когда шасси отрываются от земли, меня накрывает волна осознания.

"Я убила человека…"

Раньше я дралась — много, по работе приходилось. Но чтобы вот так… холодно, расчётливо, почти механически. Что мной руководило? В тот момент думала только о нём... О Нико. И ярость поднялась из самой глубины, как цунами, сметая всё на своём пути.

"Алексис виноват. Это он подал нам отравленное вино. Что там было — снотворное? Что-то, чтобы ослабить реакцию? Он знал о мятеже. Кто-то ему сказал. Кто-то заплатил."

В голове прокручивается кадр за кадром, как киноплёнка. Ручка Нико, вошедшая в шею Алексиса. Его глаза — сначала злые, потом испуганные, потом пустые. Звук крови, бьющей по палубе, как капли дождя по стеклу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вскакиваю с кресла и бегу в туалет, захлопываю за собой дверь.

Дышу, как сумасшедшая, но воздуха всё равно не хватает. Пытаюсь заплакать — слёз нет. Только сухие спазмы где-то глубоко в груди, будто кто-то сжал сердце в кулаке.

Минута. Пять. Десять.

Я умываюсь ледяной водой, смотрю в зеркало. Лицо Веры Орловой смотрит на меня с упрёком: "Ты теперь графиня. У графинь не бывает панических атак. У них бывают мигрени и любовники-художники. Соберись."

Возвращаюсь на место. Рядом сидит немец в очках, он косо глядит на меня, но молчит.

Меня вырубает. Дикая усталость наконец берёт своё.

Будит объявление пилота: "Дамы и господа, с вами говорит капитан борта. Мы начинаем наш спуск к Международному аэропорту Афин. Местное время 15:15, температура 28 градусов Цельсия, небо ясное. Пожалуйста, пристегните ремни безопасности и приготовьтесь к посадке. От имени авиакомпании Emirates мы желаем вам приятного пребывания в Греции."

Шасси касаются полосы.

"Ну вот. Я в Афинах. Там, где всё началось."

...

Катрин встречает меня у выхода из аэропорта в огромных солнечных очках и платье, которое больше походит на обертку от дорогого шоколада — узкое, золотое, с разрезом до бедра.

— Mon Dieu, ты выглядишь, как бродяга с вокзала! — она целует меня в щеку, пахнет дорогими духами и коктейлем с мятой. — Ну что, поедем пить вино? Или тебе нужно сначала три дня отсыпаться, как в Момбасе?

Я не ожидала, что она приедет. Но Катрин всегда появляется там, где её меньше всего ждут.

Её кабриолет — красный Aston Martin — привлекает взгляды всех мужчин на парковке. Она заводит мотор с таким рычанием, будто это звук её собственного удовольствия.

— Кстати, я тут с Родоса прилетела к тебе. Avec mon petit ami... Федерико. Ему двадцать пять, он художник, рисует меня... ну, ты понимаешь, в стиле ню.

Она смеётся, и я чувствую, как напряжение постепенно отпускает меня.

Мы идем в местное кафе на берегу — белые стулья, синее море, запах чеснока и лимонного сока. Катрин заказывает бутылку Ассиртико и тарелку с закусками. Осьминог на гриле с розмарином, хрустящие кальмары с чесночным айоли, салат из рукколы с гранатом и козьим сыром.

Катрин наливает вино, поднимает бокал.

— À ta santé, ma chérie. Теперь выкладывай. За что я посылала своего ассистента аж на Филиппины за поддельными документами? Ты же знаешь, я не люблю загадки.

Я вздыхаю, делаю глоток. Вино холодное, кислое, как правда, которую я не смогу рассказать ей до конца.

— Последние пять лет я жила на острове. Частном. С... одним богатым мужчиной. Потом там начался мятеж, мне пришлось бежать. Добралась на катере одного рыбака.

Катрин поднимает бровь.

— Личный остров? Обалдеть. Кто он? Я его знаю?

Я качаю головой.

— Знаешь. Но я не могу назвать имя. Это... может быть опасно.

Катрин пожимает плечами, как будто говорит: "Ну и ладно, у меня своих секретов хватает."

— И зачем тебе на этот бал, крошка?

— ...Проверить кое-что. Мне очень надо туда, Кэт.

— Окей, окей! Тогда слушай. Завтрашний бал — твой входной билет. Никакого эскорта, будешь чистокровной аристократкой. Сможешь же? Ты была у меня самой лучшей когда-то.

Я киваю. Она достаёт ключи и бросает их на стол со звонким стуком.

— Мой ассистент снял тебе квартиру в Колонаки. Хороший район. Там уже ждёт твой наряд. Valentino, кстати. Не испорти.

Я смотрю на неё благодарными глазами.

— Как мне тебя благодарить?

Катрин загадочно улыбается, как кошка, которая только что съела канарейку.

— Да никак. У меня скоро медовый месяц в Италии. Je vais en Italie avec Federico... И завязываю со всем этим. Это мой тебе прощальный подарок!

Она подмигивает, и в её глазах мелькает что-то похожее на нежность.

— Спасибо, Кэт. Без тебя я бы пропала.

— Ой, да ладно заливать-то! Я тебя знаю, Садэ. Пропадет кто угодно, но не ты.

...

Дверь в квартиру открывается с тихим щелчком электронного замка. Внутри пахнет свежим бельём, воском для паркета и едва уловимым ароматом лимонного дерева — кто-то явно готовил это место к моему приезду.

Катрин заходит следом, щёлкая каблуками по мраморному полу.

— Неплохо, да? — она проводит рукой по спинке дивана из тёмно-синего бархата. — Мой ассистент заслуживает премии. Хотя бы за то, что не выбрал эту ужасную современную мебель "под бетон".

Я бросаю рюкзак на кровать — огромную, с балдахином, как в старых французских фильмах, и осматриваюсь: гостиная с панорамными окнами, затянутыми полупрозрачными шторами. Кухня-стекляшка с кофемашиной, которая выглядит сложнее, чем приборная панель самолёта. Ванная с медными кранами и мраморной плиткой "под шторм".

Катрин тем временем достаёт из шкафа наряд — чёрный, с блестящими деталями.

— Примерь. Сейчас. Я должна убедиться, что он сидит идеально.

Я стягиваю худи и джинсы, оставаясь в белье. Нагота перед старой знакомой меня ничуть не смущает. Катрин шесть лет таскала меня по съёмкам, перевязывала сломанные рёбра и даже вытаскивала из турецкой тюрьмы — стесняться тут нечего.

Но когда я поворачиваюсь спиной, её пальцы вдруг замирают в воздухе с сигаретой.

— Это что?

Она касается жёлто-зелёного синяка на моём боку. Голос ледяной.

— Тот, кого ты не называешь сделал?

Я резко отстраняюсь.

— Нет. Это... во время мятежа. Кто-то ударил.

Катрин не верит. Я вижу это по тому, как её глаза сужаются, будто она вычисляет процент лжи в моих словах. Но она лишь хмыкает и уходит на кухню — открывать бутылку Château Margaux 2010.

Когда возвращается, я уже стою перед зеркалом в том самом наряде: платье облегающее, с асимметричным вырезом, открывающим правое плечо и ключицу. Ткань — гибрид кожи и шёлка, при каждом движении переливается, как нефть на воде. Шляпка — Philip Treacy, миниатюрная, с чёрной вуалью, которая падает ровно до середины лба. Туфли — Louboutin, на шпильке, с ремешками, оплетающими лодыжку.

Катрин замирает с бокалом в руке.

— Mon Dieu... — она медленно обходит меня. — Ты выглядишь, как вдова русского олигарха, которая вот-вот убьёт третьего мужа. Идеально. Я завидую. И наряду, и твоей наглой молодости.

Потом она вдруг достаёт телефон и бормочет что-то в трубку.

— Да, сейчас. Нет, не того, который для азиаток. Того, что делал Лёлю в прошлом году. Через час. — Кэт вешает трубку и объявляет: — Через час сюда приедет парикмахер. Завтра — визажист. Мы меняем твой цвет волос и стрижку. Нам нужно полное преображение.

Я покорно киваю. Она права, так надо.

— Спасибо.

Катрин пьёт вино, смотрит на меня через край бокала.

— Ещё рано для благодарностей, chérie.

Вода в ванне остыла, но я не открываю глаза. Пальцы автоматически нащупывают волосы — теперь они короткие, до плеч, пепельно-холодные, как дым после пожара. Всего вчера они были тёмными, длинными, пахли кокосовым маслом и солью... Катрин знала: преображение должно быть тотальным.

"Но почему это так похоже на стирание себя?"

Я погружаюсь глубже, пока вода не закрывает уши.

...

Я засыпаю, и сон накрывает меня, как волна — тяжёлая, тёмная, безжалостная.

Мне снова снится мятеж. Огонь на пляже пожирает пальмы, языки пламени лижут ночное небо, а чёрный дым застилает луну, превращая её в грязное пятно.

Крики на греческом рвут тишину: «Где она?» — голоса грубые, злые, будто сквозь зубы.

Я знаю, они ищут меня.

Алексис появляется внезапно, как тень. Его пальцы впиваются в мой синяк — тот самый, который он оставил на моём запястье, когда тащил меня в каюту. Боль пронзает все тело.

— Ты думала, убежишь от меня? — его голос звучит спокойно, почти ласково, но в глазах — холодная ярость. — Сейчас ты никуда не денешься. Будешь моей!

Я вырываюсь, чувствуя, как кожа под его ногтями рвётся.

Бегу. Ноги подкашиваются, но я не могу остановиться.

На пирсе, среди обломков разрушенного кафе, стоит Нико. Спиной ко мне. Он такой же, каким я помню его в последний раз — высокий, сильный, его чёрные волосы слегка колышутся на ветру.

Я бегу к нему, кричу его имя, но он не слышит. Не оборачивается.

Тяну к нему руку — и вдруг раздаётся выстрел.

Нико вздрагивает. Его тело резко дёргается, и он падает в воду.

Я застываю в ужасе. Смотрю на свою руку — ту самую, которой только что тянулась к нему.

В ней пистолет.

"Нет. Нет, нет, нет…"

Несусь к краю пирса, но там уже ничего нет. Только тёмная вода, бездонная и холодная.

"Что делать?!"

Мысли путаются, сердце бьётся так сильно, что кажется, вот-вот разорвёт грудь.

"Я убила Нико. Это предательство. Это грех. Это конец. За это я заслуживаю смерти сама. Никто не может трогать Нико. Никто. Даже я. Тем более — я."

Поднимаю пистолет, прижимаю дуло к виску.

"Прости меня. Я слабая."

Стреляю.

Падаю в темную воду.

Просыпаюсь с воплем, хватаясь за лицо, будто пытаясь убедиться, что голова ещё на месте. Сердце колотится, как бешеное, дыхание сбито, во рту пересохло.

Оглядываюсь, пытаясь отдышаться.

"Это был сон. Кошмар."

Я в арендованной квартире в Афинах. Простыни скомканы, подушка сброшена на пол. За окном — розовый рассвет. Афины просыпаются, шумят первые голоса, где-то вдалеке сигналит машина. А я всё ещё задыхаюсь. Пальцы дрожат, когда я провожу ими по лицу.

"Нико жив. Он должен быть живым. Но сон кажется таким реальным..."

Закрываю глаза, прижимаю ладони к груди, пытаясь успокоить сердце.

"Он — моя Вселенная. Он не может умереть. Не может. Но что, если…Нет!"

Я встаю, подхожу к окну. Рассветные лучи касаются моей кожи, но внутри всё ещё холодно.

"Я найду его. Должна найти. Потому что без него я — ничто."

...

В кафе внизу улочки пахнет корицей и свежими круассанами. Я заказываю кофе по-гречески — густой, сладкий, с пенкой, и открываю разговорник:

«Πού είναι η τουαλέτα;» — Где туалет?

«Ευχαριστώ» — Спасибо.

«Αυτό το νησί είναι...» — Этот остров...

Губы сами договаривают:

— Этот остров проклят.

Телефон вибрирует на столике:

«Визажист будет через 20 минут. Не ешь ничего жирного — макияж должен лечь идеально. Шучу!».

Катрин. Всегда практичная, всегда на шаг впереди, всегда… шутит.

Визажист — худой мужчина с серебряными кольцами на всех пальцах — молча рисует на мне новое лицо: Кожа — матовый фарфор, без единого намёка на загар. Глаза — подводка «кошачий взгляд», тени цвета грозового неба. Губы — нуд, почти бесцветные, как у парижских it-girls. Потом — линзы. Один миг — и мои медовые глаза становятся ледяно-голубыми.

Стою перед зеркалом в платье.

Это не я. Это Вера Орлова — девушка без темного прошлого, без синяков, без имени. Только смутный овал лица и родинка над губой напоминают о Садэ.

Катрин заходит в комнату, осматривает меня и улыбается.

— Ma chérie... Теперь ты точно готова.

Глава VII

Открытое окно машины впускает горячий эгейский ветер, который играет с моими новыми, пепельными прядями. Пальцы скользят по шёлку платья. За стеклом проплывают Афины, словно сошедшие с античной вазы: белоснежные дома с синими ставнями, обвитые бугенвиллией, узкие улочки, где старики пьют узо под треск цикад, рынок с грудами фиг и гранатов, запах которых смешивается с морской солью.

Водитель включает джаз — что-то томное, с саксофоном, будто звуковая дорожка к фильму, где я уже не главная героиня.

Всего два часа... и я увижу его родовое поместье.

Я прикрываю влажные глаза, чтобы тушь не потекла, но образы прорываются сквозь веки.

Ты будешь там, Нико?...

Воспоминание вспыхивает, как прожектор в моем сознании: Мы лежим на простынях, ещё влажных от моря. Твои пальцы рисуют спирали на моей спине, а я прижимаюсь губами к твоей груди, слушая, как твоё сердце стучит ровно, медленно, будто ты спящий лев. Ты урчишь от удовольствия, когда мои волосы скользят по твоей коже.

Я делала тебя счастливым. Всего на пару дней, раз в месяц. Всего на миг. Но в этом миге ты был Небожителем, спускающимся ко мне с небес, а я — твоим единственным жрецом на этой грешной земле.

Машина вздрагивает на повороте, возвращая меня в реальность.

— Думай о хорошем, Садэ, — шепчу я, глядя на розовые скалы за окном. — ...Думай о нём.

Но хорошее теперь — это лишь хрупкая надежда на то, что скоро мой кошмар наконец-то закончится. Мятеж, кровь, крики... Разве это не было кошмаром?

Водитель сбавляет скорость. Дорога сужается, превращаясь в кипарисовую аллею.

— Прибываем, мисс Орлова, — говорит он, и это имя обжигает. Надо бы к нему привыкнуть.

Я выпрямляюсь. Линзы делают мои глаза чужими. Платье — доспехами. Губная помада — маской.

Никто не узнает меня там.

Даже он. Если... Если он там будет.

Машина плавно останавливается перед белоснежным четырехэтажным особняком в неоклассическом стиле, окружённым кипарисами, чьи тени вытягиваются в предзакатном свете. Фасад украшен ионическими колоннами, увитыми живыми розами. Мраморные ступени ведут к резным дубовым дверям, где стоят лакеи в тёмно-синих ливреях.

Один из них открывает мне дверь, подаёт руку. Мои шпильки цокают по камню, когда я выныриваю из машины. Где-то внизу, за террасами, сверкает море.

Замечаю, что большинство гостей находятся за домом, в саду. Я же сразу иду внутрь. Смогу осмотреться, привыкнуть и придумать какой-то план.

Внутри дома — прохлада и запах старых книг. Холл с хрустальной люстрой, подвешенной к фреске с олимпийскими богами сразу завораживает меня. Прохожу мимо гостиной, где гости в бриллиантах томно обсуждают курс евро. Буфет с шампанским в серебряных вёдрах встречает меня через три комнаты.

Беру бокал с подноса, подозрительно разглядываю золотистую жидкость.

"Нет, это точно обычное шампанское."

Делаю глоток для храбрости, затем, когда никто не смотрит — выпиваю все залпом, чувствуя, как пузырьки обжигают горло.

Выдыхаю, кривясь. Неожиданно, икаю. Получается немного громко, но все заняты собой, никто не услышал.

Поднимаю глаза и замечаю на себе пристальное внимание какой-то бабки в жемчугах. Она презрительно следит за мной из-за веера из страусиных перьев.

— Τι αγένεια! (Какая грубость!) — шипит она.

— Συγγνώμη (Простите) — бормочу я и исчезаю в уборной.

Зеркало отражает Веру Орлову — бледную, с напуганными глазами.

Поправляю шляпку и вуаль, скрывающую шрам на виске. Обновляю помаду — оттенок «красная вишня».

Дышу.

"Ты должна сыграть эту роль до конца, Садэ. Это не первая твоя роль. Но… Надеюсь, последняя."

На террасе у бассейна в форме лиры: гости смеются над анекдотами про политиков, официанты разносят закуски. Оркестр играет что-то из традиционной греческой музыки. Охранники в чёрных костюмах скользят между деревьями, как тени.

Я медленно иду, всматриваюсь в лица гостей.

Вижу только знакомые силуэты, которые хорошо запомнила за время работы в элитном эскорте во Франции: Слева от меня — судовладелец Кристофоридис, его яхта тонула у Кипра восемь лет назад. Справа — немецкий магнат с протезом вместо руки — авария в Штутгарте.

Дама на помосте звенит бокалом, привлекая внимание к себе.

— Κυρίες και κύριοι, χαρά μας να σας φιλοξενήσουμε... (Дамы и господа, для нас честь принимать вас...)

Я не слушаю, выпиваю ещё бокал.

Старик в смокинге рядом со мной оборачивается — улыбается мне своими винирами, оценивая мой вырез платья на плече.

— Вы, кажется, новенькая в наших кругах?

Его глаза — мутные, как вино двадцатилетней выдержки.

Я улыбаюсь в ответ, слегка кивая.

"Старая игра началась."

Этот старик оказывается лордом Вандербильтом, бывшим посолом. Он подносит мою руку к своим губам, губы — сухие, как пергамент.

— Вы напоминаете мне одну даму из Вены... Та же грация, те же... опасные глаза. Какие же это были жаркие времена тогда...

Я играю ремешком своей сумочки, прикрывая улыбку за бокалом.

— О, лорд, вы льстите мне. Я с удовольствием слушала и слушала бы Вас и дальше, но, увы, незамужним графиням положено беседовать с джентльменами не дольше десяти минут.

Его брови взлетают, пальцы сжимают мой локоть.

— Впервые слышу такое. А что, если я тогда куплю ваше время?

— Мое время не продаётся, — я высвобождаю руку, — оно бесценно.

Я уже отворачиваюсь, когда...

Голос ведущей режет мой слух:

— Дамы и господа! Слово предоставляется нашему щедрому филантропу, генеральному директору корпорации «Эгейские Воды», господину Николаосу Иоаннидису и его очаровательной супруге — госпоже Ариадне Иоаннидис!

Мой мир останавливается и все будто теряет свои краски.

На помост поднимается он.

Рост — под два метра, плечи — как гранитные плиты. Костюм — угольный, галстук — цвета морской глубины. Улыбка — вежливая, ненастоящая. Какая-то невысокая женщина в белом костюме цепляется за его руку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мой мозг выдаёт обрывки мыслей: Это не он. Это не может быть он. Я видела как он упал. Видела кровь. Я...

"Разве это не то, что я хотела здесь увидеть? Его живого", — проносится в моей голове.

Николаос постукивает по микрофону, звук эхом разносится по саду.

— Друзья, год назад Крит заплакал камнями. Дома стали могилами, дети — сиротами. Но Греция — это не просто земля... — его голос — тёплый, глубокий, такой знакомый. — ...это семья. Сегодня мы собрали 15 миллионов евро. Каждая монета — кирпичик в новом доме для тех, кто потерял всё...

Женщина, что стоит рядом с ним, смотрит на него, как собачка на хозяина.

"Как она смеет? Кто она вообще такая? Откуда взялась?"

Я не дышу. Ногти впиваются в бокал. Вуаль прилипает к губам, затрудняя дыхание. Сердце колотится, как пленник в клетке.

Нико жив. Он женат. Он стоит в десяти шагах и не смотрит в мою сторону. Он вообще не знает, что сейчас его Садэ находится здесь.

...

Туалетная кабинка стала моим последним бастионом. Зеркало отражает лицо, которое я не узнаю: перекошенное, с подведёнными глазами, напоминающими синяки после драки. Губная помада стёрта — я кусала губы, пока кровь не смешалась с матовым розовым оттенком. Часы на стене тикают громче ударов моего сердца. Тридцать минут. Тридцать минут с тех пор, как мой мир перевернулся.

В голове — петля из одного имени: Николаос Иоаннидис. И её имя — Ариадна.

Телефон в моих руках дрожит, будто предупреждая: «Не надо».

Но я уже вбиваю в поиск: «Николаос и Ариадна Иоаннидис».

Результаты выстреливают, как пули. Фото с благотворительного гала в Милане: Он в смокинге, она в платье от Valentino, почти как на мне сейчас. Его рука на её талии — жест собственника. Интервью для «Greek Forbes»: «Мы познакомились на Родосе...», «Она — моё вдохновение».

Мои пальцы немеют, когда я жму на очередную новость. Свадьба. Всплывают их свадебные фото: белая церковь на Санторини. Её платье — кружево и шёлк, улыбка — победоносная.

Их свадьба была два месяца назад. Медовый месяц — в Париже. Они вернулись оттуда всего неделю назад.

Мой новый телефон взрывается о стену. Экран превращается в паутину трещин. Осколки летят под золотую раковину.

Я смотрю на свои ладони: правая — в царапинах от осколков, левая — сжимает раковину, будто пытаясь выдавить из мрамора ответ.

"Получается… Нико опоздал тогда с визитом ко мне... Потому что заканчивал свой медовый месяц... С ней."

Губы шепчут: — Как?...

Но мозг уже выдаёт версии:

1.Мой Нико давно мёртв. Это двойник.

2.Его шантажируют из-за денег.

3.Он... никогда не любил меня.

Сердце выбирает третий вариант — и разрывается.

Поправляю вуаль, стираю следы слёз. Отражение в зеркале: глаза — стеклянные, пустые, улыбка — холодная, выученная.

"Если он мог играть — смогу и я."

...

Шампанское в бокалах искрится, гости — пешки, которых я расставлю по своей доске.

Выхожу в сумеречный сад и включаю отработанный за годы работы режим «роковая женщина» — плечи расправлены, взгляд — полуприкрытый, губы — чуть влажные от дорогого бургундского.

Моя первая жертва — Александрос Деметриу, греческий судовладелец.

— Графиня Вера Орлова, — представляюсь, подавая руку так, чтобы он почувствовал холод моего кольца с фальшивым гербом.

— Вы в Афинах живёте? Или по работе здесь? — его пальцы задерживаются на моей кисти дольше приличия.

— На отдыхе. Живу в Ницце. В жизни не пришлось и дня работать, — смеюсь, прикрываясь ладошкой.

— Богатый муж? — его глаза сканируют мой ожерелье от Cartier.

— Не угадали. Мой папа — банкир, мама — аристократка из старинного русского рода. Сама я училась в Сорбонне на факультете психологии. Прекрасно разбираюсь в людях. И вы мне — определённо нравитесь, — моя улыбка заставляет его проглотить слюну.

Брови мужчины взлетают. Галстук внезапно становится тесен.

Он приглашает меня на яхту завтра. Я томно обещаю "подумать".

Через час я уже смеюсь над шутками аристократа из Женевы у фонтана.

— У вас прекрасный французский, мадмуазель. Это ваш родной язык? — его акцент выдаёт учебу в Лозанне.

Я кладу руку ему на локоть, пальцы слегка сжимают ткань его пиджака.

— Если бы. Я с рождения говорю на четырёх языках. Русский, французский, английский, итальянский. Можем общаться с вами на любом.

— Мой язык — это деньги, — он шутит, но глаза пристально сканируют мое лицо.

Я наклоняюсь, шепчу ему на ухо, губы едва касаются его мочки:

— Этот язык я тоже прекрасно понимаю... И больше всего люблю, когда мужчины ласкают меня им.

Губы мужчины растягиваются в улыбке, уши краснеют.

Он оставляет мне визитку с номером личного телефона. Я обещаю, что "обязательно" наберу.

Проходит час. Мои улыбки покупают лояльность. Мои намёки — обещания. Мои слова — связи. Я вплелась в этот мир, как змея в шелковые простыни. Они верят мне. Многие уже хотят меня. Многие уже говорят обо мне.

Но... Тут я замечаю их. Чёрная копна её кудрявых волос. Его рука на её талии. Их смех. Их жизнь. Их брак.

Я забываю, кто я. Я снова та девочка, которая верила в сказку. Та дура, которая думала, что он любит её. Та «никто», которую выбросили, как пустую бутыль дорогого вина.

Я хочу подойти к ним. Хочу, чтобы он увидел меня. Хочу, чтобы его глаза расширились от ужаса. Хочу, чтобы он понял — я не исчезла. Я здесь. И я сильнее, чем он когда-либо представлял.

Но... Шаг. Ещё шаг. Сердце бьётся так, будто хочет вырваться. Горло сжимается. Живот сводит судорогой. Это не страх. Это не гнев. Это... предательство тела. Оно помнит. Оно не простило.

Я останавливаюсь. Делаю глубокий вдох. И снова... улыбаюсь.

Делаю шаг в их направлении. Шампанское в бокале вздрагивает, как мои руки. Голова лёгкая, будто наполнена гелием. Живот сводит спазмом, слюна становится горькой. Они не видят меня пока. Нико улыбается, его пальцы задерживаются на ее пояснице. Она прижимается к нему, её губы шепчут ему что-то на ухо.

Я чувствую, как моё лицо теряет маску. Ещё шаг. И...Тело взбунтовалось.

Глаза заливаются тёмными пятнами. Дыхание рвётся. Тошнота подкатывает волной.

Я резко разворачиваюсь, хватаюсь за стойку бара. Бармен смотрит на меня с беспокойством.

— Вам помочь, мадам?

Я качаю головой, глотаю кислый комок в горле.

— Просто... дайте мне воды. С лимоном, пожалуйста.

Он подаёт, и я жадно пью, будто вода смоет этот ужас. В зеркале за стойкой — моё отражение. Губы бледные. Глаза горят лихорадочным блеском.

"Нет. Нет. Нет. Ты не можешь сломаться. Не здесь. Не сейчас!"

Я напрягаю все мышцы, выпрямляюсь, беру новый бокал. И снова выхожу в бой.

Ко мне подходит один из банкиров, тот самый, с визиткой.

— Вера, Вы внезапно побледнели. Всё в порядке?

Я бросаю взгляд на Нико, затем возвращаю внимание к собеседнику.

— О, просто... перегрелась. Ваши средиземноморские страсти, знаете ли, опасны для северной души.

Он смеётся, берёт мою руку, целует тыльную сторону.

— Тогда позвольте предложить Вам более прохладное место. Прогулка у моря... Что думаете?

Я улыбаюсь, но внутри — лёд.

— Как соблазнительно... Но я ещё не закончила здесь свою игру.

Его глаза вспыхивают интересом.

— Игра? Какая игра?

— Это секретная игра. Может, как-нибудь расскажу Вам за чашечкой кофе.

— Договорились. Буду с нетерпением ждать.

Я зажмуриваюсь, резко разворачиваюсь и исчезаю в глубине сада, где голоса гостей растворяются в шёпоте листьев, свет фонарей ломается о мраморные статуи, воздух пахнет ночными цветами.

Сажусь на ступени фонтана, запрокидываю голову. Надо мной звёзды — как рассыпанные бриллианты на чёрном бархате. Луна — холодный серп, готовый разрезать эту ночь.

И вдруг...

— Вы новая гостья страны? Не видела вас раньше... — её голос слишком идеальный, слишком пронзительный.

Я медленно поворачиваюсь и встречаю взгляд жены Нико.

— Новая, да... Меня зовут Вера Орлова. Приехала поддержать ваше... благородное дело.

Мои глаза скользят по её кольцу с большим бриллиантом.

— Как мило! Я уже слышала о вас восторженные отзывы. Вы так элегантны... Наверное, у вас уже много поклонников здесь? — её улыбка натянута, как струна.

Я хмыкаю, прищуриваюсь.

— О, их хоть отбавляй! Но я предпочитаю... недостижимых мужчин. Это моя слабость.

Её пальцы впиваются в бокал, женщина вежливо улыбается.

Пауза. Ветер несёт лепестки между нами.

И тут — на меня снисходит головокружительное озарение.

Я наклоняюсь ближе, говорю шёпотом, будто делюсь тайной:

— Знаете... У меня есть одна идея. Почему бы мне не выступить с заключительным словом на помосте? Я мастер импровизации... Уверена, смогу вдохновить ваших гостей куда лучше заученных речей проплаченных ведущих.

Её глаза вспыхивают азартом.

— Боже, какая прекрасная мысль! Давайте вместе поднимемся — это будет эффектно!

"Эффектно… Она даже не подозревает, какой именно "эффект" ждёт ее мужа."

Я поднимаюсь по ступеням, чувствуя, как шёлк моего платья скользит по ногам. Взгляды сотен гостей прилипают ко мне.

Ариадна представляет меня с восторгом:

— Друзья! Перед вами графиня Вера Орлова — женщина, которая умеет зажигать сердца!

Я беру микрофон, делаю театральную паузу. Зал затихает. И тогда — я начинаю:

— Дорогие гости! Мы все здесь — как эти звёзды над нами: красивые, яркие... и бесконечно далёкие друг от друга. Но сегодня... — мой взгляд находит спину Нико в толпе. — ...сегодня судьба дарит нам редкий шанс — сжечь эти расстояния. Вспомните: когда вы в последний раз рисковали? Когда позволяли себе... упасть?

Вижу, как он начинает медленно поворачивать голову. Ещё чуть-чуть и он увидит меня. Узнает и...

Бокал выпадает из рук Нико. Наши глаза встречаются.

В его взгляде: Шок. Узнавание. Чистый, животный страх.

Я продолжаю речь на автомате, не сводя с него глаз:

— Ведь только падая вниз... мы понимаем, что у нас есть крылья. Или... что нас кто-то столкнул.

— Поэтому приглашаю сейчас всех упасть в удобные кресла нашей яхты и отправиться в ночной круиз, дамы и господа! — заканчивает мою речь Ариадна и аплодирует, не замечая, как её муж бледнеет в толпе, будто увидел призрака.

НИКОЛАОС

Два часа назад

Я иду сквозь этот проклятый цирк, стискивая зубы до скрежета. Левая рука — на пояснице Ариадны, будто держу марионетку за нитку, правая — сжимает бокал так, что хрусталь вот-вот треснет. Она визжит рядом с моей матерью — этот фальшивый, натянутый смешок, как скрежет стали по мрамору.

Закрываю глаза ладонью. В висках стучит — то ли от шампанского, то ли от вчерашней вмятины в стене, которую я оставил кулаком после очередного разговора с отцом. Внутри всё сжалось в тугой узел.

Сука… Опять её улыбка перед глазами. Опять в ушах — взрывы. Опять её тело, выловленное из воды в рваных сетях. Лицо — кровавое месиво, но ожерелье… Чёртов жемчуг, который она носила даже когда спала. Я сам выбрал эти чёрные жемчужины для нее. Сам застегнул их на её шее месяц назад.

Глотаю шампанское. Оно обжигает горло, как кислота. Оглядываю поместье — не был здесь год. Не дом, а мавзолей под позолотой. Всё это — дерьмо. Эти люди. Эти улыбки. Эта «благотворительность», за которой — откаты, договорняки, грязные сделки. И моя жена… Эта надутая кукла с силиконовыми губами, которая уверена, что её «кудряшки» и «бровки ниточкой» сводят меня с ума. Ошибаешься, сука. Ты — разменная монета. Как и, собственно, я. Отец продал меня, как продаёт контейнеры с гранатами. Сделал бы я так же? Наверное. Успешный бизнес требует жертв.

«Спаси корпорацию, сын. Женись на этой пустышке с деньгами» — бросил он мне два месяца назад.

И я… согласился. Потому что не смог послать его к чёрту. Он сделал из меня того, кто я есть. Я обязан ему.

Но ни одна женщина не заставляла меня чувствовать себя живым, кроме одной. Только на Балосе, когда она срывала с меня этот проклятый костюм и тащила в ночное море… Только тогда я дышал полной грудью.

Найду ли такую ещё? Нет. Она была единственной. Как чёрный бриллиант — редкий, безупречный, мой. Я знаю толк в камнях — Африка научила. Но с её уникальностью пришли и проблемы с ее содержанием. Все эти куклы, что крутятся вокруг, готовые раздвинуть передо мной ноги по первому взгляду — они предсказуемы. Покорны. А она… Она была неприрученной. Сложной. Поэтому мне пришлось сделать её своей. Вылепить. Перекроить. Это я делать умею…

Бутылка виски со стойки — моё единственное спасение. Опрокидываю половину залпом, игнорируя округлившиеся глаза бармена.

Сумерки. Наконец-то. Ещё час — и можно будет свалить, затолкав эту дуру в машину. Ещё час…

И вдруг…

Слышу этот голос. Сначала — шёпот. Потом — слово. Потом — фраза.

Спинной мозг сжимается раньше, чем сознание: «Не может быть. Галлюцинация. Я перепил. Я сплю. Я умер, и это — мой ад».

Но тело уже разворачивается само, будто натянутая тетива.

И там, на помосте…

Она.

Моя погибшая. Моя воскресшая. Только… Волосы короче. Краска светлее. Глаза — почему-то голубые. Но губы… Изгиб бёдер…

Это Садэ.

Мои лёгкие схлопываются. Кровь бьёт в виски, как молот. Бокал падает, разбиваясь о мрамор.

Ариадна хлопает в ладоши где-то далеко, но мой мир теперь — только она. Моя мертвая. Моя живая. Моя месть или спасение — ещё не ясно.

Но я уже знаю одно: «Сам Бог вернул её мне. И теперь я не отпущу её никогда.»

САДЭ

Сейчас

Я бегу. Ноги несут меня сами, будто земля горит подо мной. Шёлковое платье цепляется за ветки — слезы застилают глаза.

Нельзя. Нельзя, чтобы он догнал. Если он коснётся меня сейчас — я рассыплюсь, как песок. Исчезну. Умру. Его взгляд до сих пор на моей коже — горячий, тяжёлый.

Море... Мне нужно море. Там, где вода смоет всё: и его взгляд, и мои слезы...

Я вырываюсь из сада, спотыкаюсь о камни, спускаясь вниз по тропинке.

Ночь. Только луна над обрывом, только шум волн внизу. Срываю вуаль, шляпку — бросаю в пропасть. Смотрю, как они исчезают в тёмной пустоте.

"Слишком далеко... Не прыгнуть."

Слёзы. Горькие, ядовитые. Они жгут щёки, как кислота.

Я замираю на краю, чувствуя, как ветер обнимает меня, зовёт за собой.

"Что, если шагнуть? Что, если наконец-то..."

— Стой на месте!

Голос хриплый. Грубый. Знакомый до мурашек.

Я вздрагиваю, резко оборачиваюсь — и чуть не падаю. Он вскидывает руки, будто хочет поймать меня на лету.

"Притворяется? Или... Нет. Не может быть. Он не мог измениться так быстро."

Передо мной Нико. Но не в той одежде, в которой только что стоял на балу. Чёрная футболка обтягивает стройную грудь, белые джинсы, волосы — густые, непослушные темные кудри, которые он всегда зачесывает назад. А сейчас почему-то не стал.

Нико смотрит на меня, и в его глазах нет ничего от того сдержанного бизнесмена со сцены. В них даже есть нечто похожее на сожаление.

— Поговорим?

Голос тихий, но я чувствую его в груди, как удар. Отступаю в чувствах на край обрыва.

— Нет. Я не хочу с тобой разговаривать.

Он поднимает руки, словно сдаётся.

— Не двигайся лучше. Ты же не хочешь с жизнью распрощаться. Да? Пойдём, выпьем вина. Обсудим... всё, что накопилось.

— Накопилось?!… Ты сейчас серьёзно? — я задыхаюсь от ярости, слёзы смешиваются с тушью, стекают чёрными ручьями. — Ты предал меня, Нико! Ты не вернулся! Бросил, как ненужную вещь! А теперь ты ещё и женат! Ты спал с этой куклой, а потом приезжал ко мне и трогал меня этими грязными руками! Говорил, что я — единственная!

Он сжимает губы, сужает глаза. В них мелькает что-то тёмное — боль? Гнев? Не понимаю.

— Слушай. Я могу всё объяснить. Только отойди от края. Хорошо?

— Объяснить?! Ты мог объяснить тогда!

Он шагает ко мне, но я отступаю — и чуть не срываюсь вниз. Его руки хватают меня за талию, притягивают к себе. Тело к телу.

— ...Оу. А ты чёртовски приятно ощущаешься в моих руках, — шепчет он, заглядывая мне в лицо.

Я кусаю его за руку. Он тихо матерится на греческом, но не отпускает.

— Пусти!

— Не-а! Не пущу.

Он тащит меня на парковку, окольными тропами, чтобы нас не увидели гости.

"Ещё бы... Представляю, какое бы у его жены было лицо, если бы она увидела нас сейчас! Жалко, что не увидит."

Нико ведет за собой, но я не сопротивляюсь. Потому что где-то внутри я всё ещё помню его тепло. И ненавижу себя за это.

Глава VIII

Нико распахивает дверь чёрного Aston Martin DBS — эта машина такая же надменная, как и он. Кожаный салон, запах дорогой кожи и чего-то ещё... его.

Я замираю у двери, сжимая кулаки.

— Я никуда с тобой не поеду.

Он вздыхает, и вдруг — его ладонь ложится мне на ягодицу, сжимает, подталкивая вперёд. Грубо. Уверенно.

— Не трогай меня! — шиплю я, резко оборачиваясь.

Его улыбка — как лезвие под луной: острое, опасное.

— Пристегнись лучше. Я люблю большие скорости.

Мурашки бегут по спине. Падаю на сиденье и невольно сжимаю бёдра, чувствуя, как внутри всё замирает и пульсирует одновременно.

Он запрыгивает в машину, врубает музыку — медленные, чувственные биты, как в стрип-клубах. Тёмный шёпот вокала, стонущие басы.

— Что у тебя за плейлист такой?

Нико выруливает с парковки, поднимая вихрь пыли. Лакеи отпрыгивают в сторону.

— Мне такая нравится.

— Тебе же не нравилась клубная музыка?

Он откидывает непослушную чёлку — эти чёртовы кудри падают ему на лоб, будто специально, чтобы мне захотелось поправить.

— Вкусы меняются.

— ...Поэтому ты меня кинул?

Я прижимаюсь к окну, стараясь не смотреть на него.

Но он поворачивает голову — и его взгляд обжигает. Греческий нос с горбинкой, губы, которые знали каждую мою тайну... Даже сейчас, в гневе, моё тело предательски отзывается на его близкое присутствие.

За окном — Афины, как чёрно-белый фильм. Огни акрополя мерцают, как золотые искры на чёрном бархате. Узкие улочки Плаки с их винными барами, где парочки целуются в тёмных углах. Где-то вдали — море, чёрное и безмолвное.

Он приоткрывает свое окно, и до меня долетает его парфюм — не тот, старый, что он никогда не менял — "Oud Wood", тёплый, доминирующий. Этот парфюм новый. Холодный. Дерзкий. Кажется, это "Noir de Noir" — чёрный шоколад, трюфель, что-то горькое в основе.

— Как себя чувствуешь, солнце? Сильно перепугалась у обрыва?

— ...Солнце?

Смотрю на него с презрением, но внутри что-то предательски теплеет от этого нового прозвища.

Он ухмыляется, проводя языком по нижней губе.

— Тебе не нравится?... Могу подстроиться. Какие слова тебе заходят? Малышка? Зайка?

Я молчу, скрестив руки, но моё сердце бьётся так, будто хочет вырваться из груди.

"Нико никогда не придумывал мне имен. Лишь иногда... звал меня своей малышкой."

Машина летит по пустынным улицам, а он молчит. Только музыка, только напряжение, которое можно резать ножом.

Я разглядываю его профиль: точечные скулы, как у античного бога, густые ресницы, которые он поднимает, чтобы поймать мой взгляд, брови, чуть выщипанные — теперь они выглядят ещё более дерзко. Зачем выщипал их?…

— И... Какой план? Куда мы едем?

Он поворачивается, и его карие глаза горят азартом в полумраке салона.

— У нас?... Не знаю. Но у меня лично есть огромные планы. На тебя. — его рука ложится мне на колено, медленно ползёт вверх, сминая ткань платья. — Прекрасные планы, хоть и дико неприличные.

Я хмурюсь, качаю головой, но моё тело уже покрывается приятными мурашками.

Резко отбрасываю его руку, как обожжённая.

— Не нравится?

Его глаза вспыхивают аметистовым огоньком в свете дисплея.

— Я же попросила не трогать меня.

— Ты не сказала, где именно, — он ухмыляется, выруливая на серпантин.

Дорога вьётся, как змея, а внизу — пропасть, чёрная и глубокая. Музыка грохочет, басы бьют прямо в рёбра. Он прибавляет громкость ещё больше, и этот звук — как прямой провод к моей пояснице.

— Ладушки. Трогать тебя не буду. Но ты такая надутая. Тебе надо расслабиться.

Он сейчас серьёзно?!

Его пальцы барабанят по рулю, а взгляд скользит по моим бёдрам, будто видит сквозь шёлк.

— Долой нижнее белье. Снимай.

Мой вздох застревает в горле.

— Чего? Нет!

— Хочу, чтобы ты была без лишнего на теле, когда приедем ко мне. Давай, солнце. Снимай.

Я таращу на него глаза, полные яда, но он лишь ускоряется. И вдруг — резкий поворот, машина скользит по кромке обрыва. Я впиваюсь ногтями в кожу сиденья.

— Ты нас погубишь, Нико!! Остановись!

Он смеётся, руля одной рукой, другой распахивает окно. Ветер рвёт мои волосы.

— Давай. Все зависит от тебя. Как думаешь, пора нам умирать?

Навстречу — фары. Он едет по встречке, не сбавляя скорости.

— Нико!! Там машина!

— Думаешь, я не вижу? — его губы растягиваются в упоении. — Не сделаешь то, чего прошу, врежемся через девять, восемь, семь...

Моё сердце врывается в горло. Я мечусь, но выбора нет — резко задираю платье на бедре, цепляю резинку стрингов и стягиваю их вниз.

Нико молниеносно возвращает машину на полосу. Гудок другого авто пронзает ночь.

— Ты совсем?!! Ты мог убить и нас, и того водителя этим!!! Что ты творишь вообще?!!

Он молча протягивает ладонь. Я швыряю в неё свои стринги, и только потом понимаю что сделала и мои щеки вспыхивают горячим унижением.

Нико медленно подносит шёлковую ленточку к носу, закрывает глаза, вдыхает глубоко, как наркоман, получивший дозу.

— Боже... Солнце, это того стоило.

Я сжимаю кулаки, но между ног уже вспыхивает огонь. Он прячет мои трусики в карман джинс, похлопывая по нему.

— Зачем тебе мои стринги? Отдай.

— Не отдам.

— Нико!

— Хочешь отнять?

Его взгляд падает на мои сжатые бёдра, и я чувствую, как по ним бегут мурашки.

Я молчу, стиснув зубы. Он ухмыляется.

— Ты прекрасно справляешься. Послушная на удивление. У меня для тебя есть новое задание.

Машина снова разгоняется, серпантин сужается.

— Пожалуйста, хватит. Давай доедем в тишине и уже поговорим, как нормальные люди.

Он смеётся, разминая шею, и его движения напоминают хищника.

— А кто тебе вообще сказал, что мы — нормальные люди?

Я сжимаю губы, нервно выдыхая.

— Ты не можешь...

— Раздвинь ноги и приласкай себя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Чего?! Нет!

Я сжимаю ноги, будто это может как-то защитить меня от его взгляда.

Нико ухмыляется, опять выруливая ближе к краю.

У меня внутри всё холодеет.

— Ты погубишь нас!

— Нет. Ты погубишь меня. Если не приласкаешь себя своими пальчиками прямо сейчас. Давай, солнце. Сделай это. Не сделаешь, мы сейчас будем обгонять каждую встречную машину на поворотах до конца пути.

Я сжимаю губы, чувствуя, как гнев и стыд перемешиваются внутри. Но его взгляд — как раскалённый металл, прожигающий меня насквозь.

Сминаю ткань платья в пальцах, чуть раздвигая ноги.

— Шире. Хочу видеть, как ты это делаешь, — его голос низкий, хриплый, как шёпот дьявола в ночи.

— Нет... Я не хочу сейчас... Пожалуйста.

Он резко дёргает руль, и машина вновь оказывается на краю пропасти. Моё сердце уходит в пятки.

— Ты же знаешь, что я не шучу. Раздвигай. Сейчас.

Медленно, словно сквозь силу, я развожу колени, чувствуя, как воздух касается оголённой кожи. Моя рука чуть дрожит, когда я запускаю её под подол платья.

— Хорошая девочка... Теперь ласкай себя. Как следует. Не халтурь.

Я чувствую влажность, уже скопившуюся между ног, и это бесит меня ещё больше. Пальцы скользят по уже разгоряченным губам, нехотя, медленно, будто пытаясь обмануть его.

— Не стесняйся. Я вижу, как тебе это нравится. Расслабься. Меня стесняться не надо.

Я начинаю массировать чувствительную кожу, сначала лёгкими, робкими движениями, но тело предательски откликается — тепло разливается по животу, а в груди становится тесно.

Его глаза темнеют, становятся почти чёрными от желания, когда он кидает на меня короткие взгляды.

— Да... Вот так... Теперь палец внутрь. Давай.

Я закатываю глаза, но подчиняюсь, медленно вводя один палец. Сама этого очень хочу уже. Там горячо, туго, и я не могу сдержать лёгкий стон.

— О-о-о... Даже так и уже такие звуки? Какая ты... — он усмехается, глядя на меня с вызовом. — Добавь второй. Сейчас же.

Пропускаю его слова мимо ушей, втягиваю воздух, чувствуя, как внутри всё сжимается, но второй палец всё равно скользит внутрь. Теснота сменяется приятным напряжением, и я непроизвольно выгибаю спину, цепляясь другой рукой за сосок уже упруго выделяющийся под тканью платья.

— Да, солнце... Сожми его сильнее... Ты же любишь, когда больно, да? — его голос звучит как прямая трансляция моих самых постыдных фантазий.

Я не могу сдержаться — стоны вырываются из горла, громче, чаще, а пальцы ускоряются, входя и выходя из меня с мокрым звуком.

— Чёрт... Какая же ты красивая... Кончай для меня. Сейчас.

Его приказ поджигает меня изнутри. Я извиваюсь, чувствуя, как волны удовольствия накатывают, смывая последние остатки сопротивления. Тело вздрагивает, сжимается, и я кричу, забыв об опасности, о пропасти, о нём — только о блаженстве, разрывающем меня на части.

Машина вдруг резко тормозит на очередном повороте, и я чуть не падаю вперёд, но вовремя успеваю упереться руками в панель.

— Кому сказал пристегнуться, а? — хмыкает он, оглядывая меня. — ...Понравилось?

Я устало смотрю на него, не в силах ничего сказать. Голова все ещё гудит, тело расслаблено до состояния растекшейся лавы.

— Вот видишь... А говорила, что не хочешь. — он проводит ладонью по рулю. — Хочу попробовать тебя, солнце. Дашь?

Я удивлённо моргаю, ещё не пришедшая в себя. Но он уже берёт мою руку — ту самую, чьи пальцы только что были внутри меня — и подносит к своим губам.

— Нико...

— Тише-тише. Тебе понравится.

Его губы обжигающе горячие, когда он берёт мой палец в рот. Я вздрагиваю, чувствуя, как его язык обвивает кожу, вылизывая каждую каплю, каждый след моего желания. Он сосёт, будто пытаясь вытянуть из меня ещё больше, и во мне снова вспыхивает огонь.

— Боже... — я стону, не в силах сдержаться.

Начинаю ерзать на месте. Хочется его... Очень.

— Умница моя. Такая красивая, послушная, — он бормочет, не отпуская мой палец, и в этот момент машина едва не врезается в дорожный знак.

— Нико! — вскрикиваю, хватаясь за дверцу.

— Солнце, не кричи так. От этого ещё больше шансов врезаться, — он ухмыляется, снова захватывая мой другой палец — тоже влажный после меня.

И вот тогда я чувствую что-то странное. Что-то холодное. Металлическое.

— ...У тебя, что, пирсинг на языке???

Я резко выдёргиваю руку из его рта. Он недовольно хмурится, как ребёнок, у которого отняли конфету.

— И что?

— Его не было ещё неделю назад! Когда ты... И зачем??

Он передергивает плечами, но в глазах — опасный блеск, как у кота весной.

— Тебе не нравится?

— Не в этом суть же!

Я чувствую, как гнев поднимается по горлу, но он уже тянется ко мне, наклоняясь к моему уху.

— Только представь, как он будет тереться о твою самую нежную точку... Или внутри тебя... — его голос низкий, соблазнительный, и я ненавижу себя за то, что между ног снова пробегает дрожь.

— Следи за дорогой, пожалуйста.

Он резко выруливает на аллею, усыпанную кипарисами, и вот мы уже перед огромной виллой — белоснежной, с колоннами, прямо у лесного озера. Я молча таращусь на него, пока он выходит из машины, и вдруг замечаю — боже, он возбуждён... Чёткий бугор под джинсами, который он даже не пытается скрыть.

Нико всегда прекрасно контролировал себя, и когда он хотел меня, он брал сразу, но сейчас он стоит, спокойный, придерживая мне дверь, будто это совсем не его проблема. И это меня пугает больше, чем его обычная властная манера поведения — брать все и сразу.

— Чего медлим? Идём, — он подаёт мне руку, и я выхожу, чувствуя, как мои колени подкашиваются от напряжения.

Нико подхватывает меня под локоть, замечая мое состояние.

Мы идём к дому, и я не могу не спросить:

— Твоя жена тут не появится?

Он пожимает плечами, не придавая моему вопросу значимости.

— Это мой личный дом. Она здесь не бывает.

Потом внезапно останавливается, поворачивается и смотрит мне прямо в глаза.

— А, что? Ревнуешь?

Я стискиваю зубы и специально бросаю взгляд на его джинсы.

— Лучше об этом подумай.

— А ты перестань смотреть на меня такими голодными глазками, он и перестанет к тебе тянуться, — хмыкает он, открывая дверь электронной картой.

Дом внутри ещё роскошнее, чем снаружи — высокие потолки, мрамор, огромные окна с видом на озеро. Но мне не до красот — я слежу за ним, как за хищником, который может наброситься на меня в любой момент.

Мы заходим на кухню, и он открывает холодильник.

— Ты голодна?

— Воды, если можно.

Он умилительно смотрит на меня, и в его глазах мелькает что-то тёплое, чего я не видела уже очень долго.

— Может, молочка лучше, кошечка?

Я хмурюсь, но он уже наливает мне стакан воды. Когда передаёт, наши пальцы соприкасаются — и я замираю, будто даже такое мимолётное прикосновение меня поджигает.

И вот тогда, при свете, я замечаю.

— Ты и ухо проколоть успел за эту неделю?

Нико трогает мочку, словно забыв о ней.

— Ага... Заставили. Для имиджа, говорят, хорошо.

— Чего? Уж это для имиджа-то зачем? — я хмыкаю, выпивая воду.

Он достаёт из кармана джинс серьгу — чёрную, минималистичную в виде колечка — и протягивает мне.

— Застегнешь?

Я аккуратно вставляю застёжку, чувствуя, как его дыхание щёкочет мою руку. И не выдерживаю:

— Нико. Что происходит? Что с нами случилось? Я не за этим сюда приехала. Мне нужны ответы.

Он замолкает, и в его глазах вдруг появляется что-то тяжёлое, чего я не понимаю.

— Позже. Я лично есть хочу. Ты, уверен, тоже. Так хорошо выложилась в машине. Мне очень понравилось.

Я краснею, а он бросает мне ухмылку, доставая из холодильника овощи, оливковое масло и что-то, завёрнутое в пергамент.

— Приготовлю нам мусаку. С баклажанами. Обожаю её. Маму готов продать за хороший кусок мусаки!

— ...Ты будешь её готовить?

— Конечно. Тебе не дам, не проси. Ты отдыхай.

— Как скажешь...

— Не раскисай. Попробуешь, твой черед будет пальчики лизать.

Мои щеки загораются, а он продолжает раскладывать продукты и расписывать мне в красках его готовку.

— Ты знала, что греческая кухня — лучшая в мире? Не знала? В ней всё — как в жизни: остро, жирно, но если приправить вином и страстью, то съешь даже то, что не любишь.

— Интересная интерпретация.

Я сажусь за барную стойку, слежу, как его руки ловко шинкуют лук, и вдруг он кивает на дверь.

— Солнце, достань вино. В винотеке, слева. Бутылка с синей этикеткой.

Я иду, слыша, как за спиной включается музыка — что-то греческое, ритмичное, с надрывным голосом певицы. Когда возвращаюсь, он стоит ко мне спиной, слегка пританцовывая, и я не могу оторвать взгляда от того, как его джинсы обтягивают упругие ягодицы.

Чёрт.

Я резко ставлю бутылку перед ним, и стекло звенит о мрамор.

— Хватит притворяться, что всё хорошо! Почему ты мне не сказал, что женился два месяца назад?!

Нико оставляет нож, берёт штопор, ловко откупоривает бутылку.

— Она дочь политика. Из парламента. Без этого брака наш семейный бизнес потерял бы контракты в пол-Европы. Понимаешь? Этот бизнес — кровь нашего рода. Это не брак, а выгодный договор.

Он наливает два бокала и кивает на стул. Я не двигаюсь.

— Тогда зачем тебе я?... Частный остров, поездки ко мне каждый месяц, обещания, что я единственная? Зачем это всё?!

Бокал у его губ замирает. Он коротко смеётся, будто я произнесла что-то жутко нелепое.

— Частный остров... Да, ну. Давай не сейчас. Я устал. Ты ужасно устала. Сейчас поедим, потом выспимся — утро вечера мудренее.

Он встаёт, но я резко перегораживаю ему путь, впиваясь ногтями в дверной косяк.

— Нет. Не "утро". Сейчас. Или я ухожу и больше не возвращаюсь.

Его глаза темнеют. Он делает шаг вперёд, и вдруг я чувствую — это уже не тот Нико, что танцевал под дурацкую попсу только что.

— Хорошо. Но сначала поедим. Окей?

Он ловко шинкует баклажаны, руки двигаются быстро — точно. Я молча слежу, как он сбрызгивает овощи оливковым маслом, посыпает орегано.

— ...Знаешь, а ведь ты мне говорил, что ненавидишь готовить сам.

Нож в его руке замирает на секунду. Он поворачивает голову, бросая мне взгляд через плечо — холодный, но с тенью ухмылки.

— Да?... Интересно. О чём ещё я тебе врал? Можешь спросить прямо. Я даже список составлю.

Я сдвигаю брови в полном недоумении от его дикой реплики.

В этот момент дверь скрипит, и на кухню заглядывает пожилая женщина с добрыми морщинистыми глазами. Нико мгновенно превращается в очаровательного мальчишку — улыбается, расправляет плечи.

— Καλησπέρα, θεία! (Добрый вечер, тётя!)

Женщина что-то бурно говорит на греческом, глядя на меня с любопытством. Я робко улыбаюсь, а Нико внезапно притягивает меня к себе, целуя в висок.

— Αυτή είναι η αρραβωνιαστικιά μου. (Это моя невеста.)

Старушка ахает, спрашивает ещё что-то, но он лишь смеётся:

— Το όνομά της είναι μυστικό. (Её имя — секрет.) Σε λίγο θα σας καλέσουμε για δείπνο και θα γνωριστείτε καλύτερα. (Скоро мы пригласим вас на ужин и познакомим как следует.)

Гречанка радостно бросается обнимать меня, чмокает в щеку, потом тянется к Нико. Он аккуратно провожает её в прихожую, а вернувшись, видит мой вопросительный взгляд.

— Это тётя Мариго. Моя... скажем так, семейная няня. Следит, чтобы я не разгромил дом в порывах вдохновения.

Через полчаса он ставит передо мной тарелку с румяной мусакой — слои баклажанов, фарша, сливочного соуса.

Я тянусь за приборами, но он недовольно шикает на меня:

— Не смей. Мужчина должен ухаживать, а женщина — радовать глаз. Ты мой очень даже радуешь... — он подмигивает, раскладывая вилки и ножи. — и не только глаз. Сама знаешь.

Я закатываю глаза, пробую блюдо — и вкус взрывается во рту. Сочное, пряное, тающее. Даже Лейла, королева кухни, так не готовила мне.

— Ну что, вкусно? Или будешь притворяться, что не в восторге?

Нико подпирает подбородок кулаком, изучая мою реакцию.

— Да, очень вкусно.

Он ухмыляется, откидываясь на спинку стула.

— Когда вкусно и уговаривать не надо, да?

— ...Да. — я подавляю свой восторг.

Нико склоняет голову, разглядывая мое лицо.

— А я даже не о еде сейчас.

Я с трудом проглатываю кусок, обильно запивая его водой. А он все продолжает смотреть на меня с лукавым блеском в глазах.

— ...Могу вечность смотреть, как ты ешь. Особенно... когда губы так облизываешь. Чёрт, это даже сексуальнее, чем... Не знаю. Сексуальнее может быть только то, что ты сейчас без трусиков сидишь на моей кухне.

Я чувствую, как горячая волна разливается по шее, и неловко разминаю напряжённые мышцы. Он мгновенно замечает — встаёт, подходит сзади, и его пальцы касаются моих плеч с вопросом:

— Разрешишь?

Я не успеваю ответить. Его ладони уже надавливают на мою кожу — сначала лёгкие, пробные движения, потом сильнее, глубже. Большие пальцы вырисовывают круги у основания шеи, затем поднимаются к волосам, и я не могу сдержать тихий стон, когда его пальцы вплетаются в мои пряди, массируя кожу головы. Моё тело предательски расслабляется, голова откидывается назад, на его грудь.

Сверху мне уже улыбается его самодовольное лицо.

— Вот и правильно. Расслабься...

Он чуть оттягивает мои волосы на затылке, продолжая массировать кожу. Я снова издаю блаженный вздох.

И вдруг — резкий поворот барного стула. Я оказываюсь лицом к лицу с ним, а его руки захлопываются по обе стороны от меня, как клетка.

— Сама спровоцировала. Этими стонами. Этим... взглядом.

Его губы касаются моих, но не набрасываются. Он ведёт языком по моей нижней губе, медленно, будто пробуя на вкус. Я приоткрываю рот, но руки сжимаю в кулаки — не дам им прикоснуться. Не сейчас.

Ожидаю жёсткого, властного поцелуя, как Нико меня всегда целует, но он внезапно становится нежным, проникающим глубже, чем я готова.

Я закусываю его губу в ответ, и внизу у меня сводит живот. Он приглушенно шипит мне в губы:

— Ещё. Укуси ещё, как тогда на обрыве. Помнишь? У меня фетиш на это, походу. До одури вставляет.

Его колено раздвигает мои ноги, руки скользят к талии, и вот он уже притягивает меня ближе, а его язык заполняет мой рот так, будто хочет забрать весь воздух.

Я цепляюсь за его футболку, чувствуя под пальцами лопатки — острые, напряжённые. Странно... Он кажется другим. Более поджарым что ли. Более...

— Чем больше нельзя, тем сильнее хочется, оказывается... — он сипит мне в шею, прикусывая там кожу, и я вздрагиваю.

И вдруг — раздается звонок.

Его телефон вибрирует на столе, и я успеваю увидеть имя звонящего на экране до того, как он резко отбрасывает гаджет в сторону.

«Нико».

Ледяное, ужасное осознание пронзает грудь и голову.

Я отталкиваю его от себя с силой, сама отлетая к стене, как от огня.

— Ты!... не Нико!

Мужчина замирает, потом расправляет плечи, и в его глазах вспыхивает что-то новое — не привычная нахальная уверенность, а холодный, расчётливый азарт.

— Ну наконец-то! Больше не надо притворяться этим придурком и скрывать все свои таланты и достоинства. Он вообще хоть что-то умел с тобой делать, кроме приказов и пустых обещаний?

Я не узнаю его голос. Он ниже. Глубже. Совсем не как у Нико.

— ...Кто ты такой?!

Глава IX

Мой взгляд прилипает к экрану его телефона, лежащего на барной стойке. Надпись «Нико» мигает раз, два, прежде чем погаснуть.

Это невозможно... Мозг отказывается складывать пазл. Он выглядит как Нико — те же губы, тот же разрез глаз, даже родинка над бровью. Но теперь, когда маска сброшена, я вижу различия: жестче линия подбородка, острее взгляд, и...

— Наконец-то будешь стонать мое имя, а не этого идиота. — он шмыгает носом, коротко ухмыляясь. — Забавляло это всё, конечно, но и отвращало порядочно.

Мужчина проходит мимо меня, ловко подхватывает бутылку красного, отпивая прямо из горлышка.

— Яннис. — протягивает мне руку. — Мое имя.

Я замечаю отсутствие кольца на большом пальце. Нико никогда не снимал то кольцо...

— А... Нико? — мой голос приглушен, будто пробираясь сквозь дымку.

— Моя худшая копия.

— Чего?

— Мы близнецы.

Выдох вырывается из груди сам собой. Он протягивает бутылку, и я автоматически хватаю и делаю глоток, морщась от терпкости.

— Как я могла не заметить... Ты же совсем на него не похож.

— Спасибо. — его глаза вспыхивают. — Лучший комплимент.

Я падаю на стул, наблюдая, как он движется — другие жесты, другая осанка. Даже пирсинг в ухе сверкает иначе.

"Как я могла не видеть? Его шутки, другой парфюм... Этот поцелуй... Страх полностью затуманил мне голову."

Подушечки пальцев непроизвольно касаются губ. Он замечает, вскидывая бровь.

— Я, кстати, подъехал под конец сегодняшней тусовки. Увидел, как ты сбежала со сцены, а лицо моего брата выглядело точь-в-точь как у побитого пса, который только что потерял свою последнюю кость. Сразу понял, что надо бы тебя догнать и все выяснить.

— ...Зачем ты со мной играл? — в моем голосе прорывается сталь. — Интересно было?

Он пожимает плечами, наливая себе ещё вина.

— Сначала — да. Думал, ты очередная богатенькая кукла, сохнущая по Нико. Но потом... — его взгляд становится пристальным, — ты начала рассказывать мне такие интересные вещи.

— Я ничего такого о нас не говорила.

— О, ты сказала достаточно! — Яннис делает шаг ближе. — У нас в семье ходят целые легенды о том, куда же пропадает наш "золотой мальчик" раз в месяц на пару дней. Маман даже пыталась поставить на него слежку в телефоне. — он хмыкает, качая головой. — Еле отговорил. Узнал бы Нико — перестал бы с ней разговаривать вообще. А ты... ты, солнце, раскрыла мне куда больше, чем все те сыщики, что нанимал наш отец.

Я впиваюсь ногтями в край стула.

Яннис откидывается на барной стойке, вращая бокал с вином в руке.

— А вот теперь всё стало понятно и ясно. — его голос звучит сладко, почти ласково. — Частный остров, вся эта секретность... Ариадна, тот ещё ангелочек, даже ко мне прибегала в истерике. Думала, что её драгоценный муженек обиходует ночных бабочек. — он фыркает, отпивая. — А оказалось, у него не бабочки... а целая персональная рабыня. Да ещё и какая!

Я сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони.

— Я не рабыня.

— А кто тогда? — он ставит бокал с таким звоном, что я вздрагиваю. — Птичка в золотой клетке?... Как тебе с того острова-то сбежать удалось? Поэтому он так охренел, когда увидел тебя здесь, да?

— Отвези меня домой. Пожалуйста… У меня есть квартира в городе.

— Не-а! — его улыбка расширяется. — Поздно уже. Завтра отвезу.

— Тогда вызови такси. — прошу с мольбой в глазах. — У меня просто телефон разбился.

Он ухмыляется, будто я только что рассказала какой-то анекдот.

— Да мне все равно. Даже если бы был — отнял бы.

— ...Чего?

— Я же тебе сказал тогда. — он наклоняется ближе, и его дыхание обжигает мою щёку. — У меня на тебя огромные планы.

Я отшатываюсь, чувствуя холод столешницы упирающейся в мою поясницу. Ладони цепляются за край, пальцы немеют от напряжения.

— Ты ещё не знаешь, но ты для меня как подарок с небес, — голос Янниса низкий, обволакивающий, будто тёплый дым. Его взгляд скользит по мне. — Мой идеальный шанс отомстить всей моей кукушной семейке.

— Я не буду в этом участвовать.

Мои губы сжимаются сами собой. Голос звучит твёрже, чем я ожидала.

Но Яннис только усмехается, будто слышит детский лепет.

— Будешь. — он произносит это так уверенно, будто уже подписал со мной контракт кровью. Будто моё «нет» — просто формальность, которую он вот-вот сотрёт. — Ведь у тебя тоже будет выгода от этого. Отомстишь ему. Через меня.

Я качаю головой, волосы падают на лицо, закрывая щёки.

— Я не буду мстить Нико.

Глаза Янниса сужаются. Он медленно обходит меня, как хищник, изучающий добычу.

— По тому, как ты бежала со сцены, я сразу понял — дело нечисто. — его пальцы касаются моей руки, лёгкое прикосновение, но от него по спине бегут мурашки. — Разве тебе не хочется отомстить за то, что он врал тебе? Что женился на другой? Что обманывал тебя все эти годы?

Я смотрю на него, и внутри что-то сжимается.

"Разве во мне нет ярости? Нет. Только пустота."

— Я не злюсь на Нико.

"На кого угодно — но не на него."

Яннис хмурится, обводя меня взглядом. Потом щурит глаза, будто пытается разглядеть что-то сквозь мою кожу.

— И сколько лет вы были вместе?

— Я не хочу больше разговаривать.

Отворачиваюсь, но он не отстаёт. Его вопросы сыплются, как пули: "Где мы познакомились? Что говорил? Как заставлял переехать на остров?"

Но я молчу. Сжимаю кулаки.

Яннис тихо матерится по-гречески, резко включая кран. Вода бьёт струёй, он запускает пальцы в волосы, зачёсывает их назад, смачивая лицо. Капли стекают по скулам, оказываясь на шее. Потом он вынимает серьгу из уха, кладёт на столешницу.

— Представь, что Нико сейчас здесь.

Я хмыкаю, скрещивая руки.

"Он что, меня за дурочку держит?"

Но когда Яннис поворачивается — воздух вырывается из моих лёгких.

Передо мной стоит Нико.

Та же прическа. Тот же наклон головы. Тот же взгляд, от которого колени слабеют.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мои щёки пылают. Веки дрожат. Я закусываю губу, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле.

"Это же не он… Это не он… Но почему мое тело не слушается?"

— Идем.

Его пальцы обвивают моё запястье — тёплые, уверенные, точно такие же, как у Нико — и ведут через затемнённую гостиную к террасе.

Кипарисовая роща внизу шелестит, будто шепчет предупреждение, но я не слышу. Не хочу слышать. Потому что когда Яннис говорит «сядь» мягким, почти медицинским тоном, мои колени подгибаются сами.

"Почему я ему подчиняюсь?"

Мысли путаются. Логика даёт сбой. Я доверяю только Нико… но разве этот человек передо мной — не он? Те же скулы, те же губы, даже голос — идентичный.

Мозг выдаёт короткое замыкание: «Если он выглядит как Нико, говорит как Нико… может, он тоже – Нико?»

— Закрой глаза, — командует он, и мои веки опускаются сами, будто на них надавили пальцами.

"Тот же бархатный тембр, те же паузы между словами..."

Я вдыхаю резче — тело узнаёт. Рефлекс.

— Расскажи, что я делал с тобой на острове.

Мои губы разжимаются против воли.

— Пять лет подряд… Ты приезжал раз в месяц ко мне. Я ждала. Молилась на твои фотографии, как ты и наказывал, — слова вытекают из меня, как из открытой раны. — Иногда ты ставил меня на колени перед кроватью. Говорил, что я должна целовать твои пальцы, как реликвию. Что ты… мой спаситель.

Где-то в глубине сознания вспыхивает красный сигнал: «Это ненормально».

Но тут же гаснет, затоптанный привычной мантрой: «Нико всегда прав. Все, что он говорит — моя истина».

Копия Нико молчит. Слышно, как он переводит дыхание.

— А если бы ты захотела ударить меня?

"Что?… Поднять руку на… Нико?"

Тело сводит судорогой. Руки сами хватаются за локти, ногти впиваются в кожу, карябая её.

— Тогда я заслуживаю смерти, — выдыхаю я, и это звучит как заученная молитва.

"Черт! Зачем я это все ему рассказываю. Он же вообще не настоящий Нико… Его жалкая копия."

Повисает тягостная тишина. Потом — раздается резкий звук: Яннис отодвигает стул.

— Ты вообще хоть слышишь себя? Молиться? Заслуживаю смерти? — его голос теперь жёсткий, с осуждающим привкусом. — Нико не бог! Он просто нарциссический психопат, который использовал техники криминального НЛП на тебе все эти годы.

Мой мозг яростно сопротивляется.

"Нет, нет, нет. Что за бред?"

— Это неправда!

Я моргаю, будто пытаясь стряхнуть пелену.

— Очень даже правда, — он присаживается передо мной, берёт меня за плечи. — Нико завербовал тебя — связывал свои прикосновения с состоянием твоей эйфории. Газлайтил — заставлял сомневаться в реальности, думать, что без него ты "ничто". Разве не так? Изолировал тебя на острове, чтобы не было альтернативных точек зрения. Это классическая схема культового контроля, которую используют и военные, и криминальные группировки для "воспитания" своих подчиненных.

Где-то в глубине моего сознания пробивается холодная мысль: «…А вдруг… он говорит сейчас правду? Нико меня использовал?»

И тут же — адреналиновый взрыв проходит по мне. Тело взрывается действием прежде, чем я успеваю сообразить что-либо.

Я вскакиваю, мчусь на кухню. За спиной — крик Янниса, какой-то шум.

Моя рука хватает кухонный нож.

"Наказание. Должно быть наказание за такие мысли!"

Моя ладонь плотно прижимается к разделочной доске. Замахиваюсь — лезвие сверкает в воздухе.

— Нет, чёрт возьми! — Яннис бросается вперёд, его рука перехватывает мою запястье с силой, от которой сводит руку. — Брось это!

Нож падает, звонко ударяясь о кафель. И этот звук, как удар током.

Сознание постепенно проясняется.

Я смотрю на свои дрожащие руки стеклянным взглядом.

"Это я? Та, что секунду назад готова была отрезать себе пальцы за одну лишь мысль?"

— Теперь понимаешь? — Яннис тяжело дышит, его пальцы все ещё сжаты на моем запястье. — Это не ты хотела себя покалечить только что. Это его программа в твоей голове. Как вирус, который стирает всё, что угрожает его контролю. Поняла наконец?

Слёзы текут по моим щекам без звука. Всё внутри словно рушится на мелкие острые осколки.

— Он… заставил меня ненавидеть себя за сомнения в нем?

Яннис кивает, проводя пальцем по моей щеке, смахивая очередную слезу.

— И теперь единственный твой способ "вылечиться" — переписать этот код. Это будет жестко. Произойдет война разума с пленным подсознанием.

— …Помоги мне, — шепчу я, цепляясь за его руку, как за спасательный круг. — Пожалуйста… Прошу тебя.

Он сжимает мои пальцы в ответ, тяжело вздыхая.

— Хорошо. Помогу.

И где-то в глубине, под слоями промытых мыслей, во мне что-то ломается. Первая трещина в стене иллюзий, тонкая, почти незаметная, но уже необратимая.

Яннис взъерошивает свои волосы, возвращая им прежний вид, и я выдыхаю. Теперь он не выглядит как Нико… Теперь он снова Яннис — с той хищной ухмылкой и слишком проницательным взглядом.

Я смотрю в пол, и болезненное осознание приходит ко мне медленно, как клинок, входящий между рёбер.

"Нико владел мной, как настоящей рабыней. Говорил, что я единственная. Что весь этот остров, вся эта конспирация — чтобы скрыть меня от его «опасных связей» по работе. А на самом деле… Изолировал меня. Заставил поверить, что мне так надо, так безопасней. Что я сама этого хочу. А мои молитвы на его фотографии?… Я точно сошла с ума."

— Ну что, солнце? Ты как? — Яннис убеждается, что я больше не хочу отрезать себе пальцы, и медленно наливает вино в наши бокалы, заговорщицки подмигивая. — Теперь поиграем в месть? А взамен я буду постепенно чистить твоё сознание от вируса моего братца. Согласна?

Я молчу, чувствуя, как внутри всё сжимается от ужаса.

— …И как ты будешь это делать? Ты, что… Волшебник?

Он откидывается на спинку стула, его глаза блестят холодным триумфом.

— Лучше, — говорит он, — я психиатр. Специализация — депрограммирование жертв культового контроля. Учился в Цюрихе, стажировался в клинике для бывших членов сект. Твой Нико использовал классические техники: изоляция, газлайтинг, формирование зависимости через циклы наказания и поощрения. Но, не переживай, всё это обратимо.

Я закусываю губу, чувствуя странное тепло самообмана в районе груди.

— А что если ты меня зомбируешь тоже?

Он смеётся, закидывая руки за голову.

— Мне это не нужно. Наоборот. Я хочу тебе помочь, потому что… — Яннис делает паузу, его взгляд на секунду становится отстранённым, — однажды я сам был таким же, как ты сейчас... Следовал одному авторитету беспрекословно и чуть не угодил на пожизненное. Так что, я знаю, каково это. Быть в ловушке своего разума.

Тишина затягивается. Я молчу так долго, что уже плохо понимаю, что происходит и где я.

— ...Что надо делать? — наконец выдавливаю из себя, чувствуя, как язык будто прилипает к нёбу.

Яннис заговорщицки улыбается, медленно кивая, будто только этого и ждал. Его глаза вспыхивают холодным огнём — тот самый опасный блеск, который обещает игру с правилами, которые мне ещё только предстоит узнать.

— Пойдёшь на завтрашний наш семейный ужин, — он делает паузу, давая словам осесть во мне. — В качестве моей невесты.

Мое сердце резко бьётся о рёбра.

— А Нико?… Он же будет там. Мне не опасно?…

Его пальцы стучат по стеклу бокала, ритмично, как метроном.

— Я буду рядом. Тебе даже полезно будет увидеть его со стороны — без розовых очков. Первое зерно сомнений уже посеяно. Главное — не отходи от меня ни на шаг.

Мои губы сами складываются в ответ, прежде чем успеваю все обдумать:

— ...Хорошо. Но между нами ничего не будет. Ты меня не трогаешь. Совсем.

Уголок его рта дёргается в ухмылке.

— Уверена, что сама-то хочешь этого?

— Да.

— Ну, договорились. — Яннис поднимает руки в театральном жесте капитуляции, но взгляд его — открытый вызов. — И пальцем тебя не трону. Вот только… — он намеренно обрывает фразу, наслаждаясь моим напряжением, — ты же уже сама показала, как можешь кончить лишь от одного моего голоса. И трогать тебя не надо. Ты — просто прелесть.

"Мерзавец. Теперь это оружие в его руках."

Бросаю на него ядовитый взгляд, но он уже погружён в телефон, отвечая на пропущенный звонок с деланной серьёзностью. А я остаюсь один на один с полупустым бокалом, дрожью в коленях и навязчивой мыслью, что становится громче с каждым ударом моего сердца: "Он прав? Прав… Вся моя вера — лишь чья-то искусно сплетённая ложь."

Страшнее всего то, что где-то в глубине — в том самом месте, куда даже сама я боюсь заглядывать, — ответ уже есть. И он не тот, на который я молилась все эти годы.

...

Коридор второго этажа тянется, как лабиринт Минотавра — тёмный паркет, холодные стены, запах дорогого дерева и чего-то ещё...

Открываю дверь в гостевую комнату. Комната: гигантская кровать с чёрным бельём, окно во всю стену — за ним лес, озеро, луна, висящая над водой, как серебряная монета.

"Артемида наверняка охотилась здесь... или соблазняла путников."

Неожиданно раздается стук в дверь.

Яннис в дверном проёме, в руках — стопка одежды.

— Нормальной женской одежды у меня нет. — он бросает вещи на кровать. — Та, что есть, тебе не понравится. Она... больно специфическая.

— Мои стринги туда же добавишь? — мрачно шучу я, разворачивая его чёрную футболку с надписью «Fuck The Rules».

Он смеётся, низко, грудью.

— Угу. В рамочку повешу.

Я закатываю глаза, но щёки предательски теплеют под его взглядом. Он вдруг захватывает прядь моих волос, подносит к носу, вдыхает глубоко.

— Не мойся пока. Мне нравится как ты пахнешь сейчас.

— Ты ненормальный.

— А ты будто из самой нормальной жизни выплыла ко мне в сети. — Яннис уходит, бросая на прощание: — Если что — я внизу. В гостиной. Буду работать над твоим реабилитационным планом.

— …Ты не будешь спать? Поздно ведь.

— Не люблю спать один. — он оборачивается на полпути. — Приходи, если что. Поспим вместе.

Переодеваюсь. Футболка — пахнет им.

"Чёрт, конечно же пахнет."

Слишком большая, сползает с плеча. Шорты — пришлось затянуть шнурок на максимум, но они всё равно едва держатся на бёдрах.

"Я выгляжу как его трофей. Но он хотя бы не пытается сделать меня своей рабыней."

Легла, но уснуть не смогла. Из-под окна доносился назойливый писк фильтра бассейна — ритмичный, как кардиомонитор, сводящий с ума. В конце концов я сдалась, спустилась вниз, босые ступни тонули в мягком ковре коридора.

Гостиную нашла по приглушённому свету. Яннис сидел, закинув ноги на диван, пальцы быстро печатали что-то в ноутбуке. Синий экран подсвечивал его скулы, делая взгляд ещё холоднее.

— …Не спится? — спрашивает он не отрываясь от экрана.

— Выключи фильтр бассейна, пожалуйста. Не могу заснуть из-за него.

Он поднимает глаза. Взгляд скользит по моим голым ногам, задерживается на груди, которую его футболка лишь подчеркнула, а не скрыла.

— И что я получу взамен?

— Бодрую соседку, которая не прирежет тебя утром.

Он смеётся, но тут мой взгляд цепляется за шест, спрятанный за комнатными растениями — хромированный, холодный.

Яннис следит за моим взглядом, прикрывая ноутбук.

— Танцуешь?

Решаю быть с ним предельно честной. Он все-таки согласился помочь мне.

— Танцую. Пять лет в лучшем ночном клубе Парижа, шесть лет в эскорте. — я пожимаю плечами. — Нет ничего, чего я не знаю в этой индустрии.

Его брови взлетают вверх, а глаза...

"Блин, вот зачем я только это сказала ему?"

В его карих глазах вспыхивает тот самый голод, что я очень часто видела в своей жизни. Но только у него он не похотливый, он… Любопытный?

— Покажешь?

— Нет.

— Солнце... — его голос, низкий и вкрадчивый. — Я же сделаю для тебя всё что угодно. Станцуй. Хочу увидеть твой талант. Я же не прошу тебя раздеться и станцевать на моих коленях. Ты бы не согласилась… Да?

Я замираю, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Он тестирует границы, и я это прекрасно понимаю. Его взгляд, тяжёлый и оценивающий, медленно скользит по моей фигуре, и я чувствую, как под этим взглядом мое дыхание учащается.

Я медлю с ответом, сжимая пальцы в кулаки.

"Почему я вообще рассматриваю это? Какие танцы после всего, что я узнала?"

Но Яннис не торопит с ответом. Он лишь слегка приподнимает подбородок, и в этом жесте — уверенность человека, который уже знает ответ.

"Он будет мне помогать. Лечить от Нико. Мысль кажется абсурдной. Я до сих пор не понимаю, как это возможно. Но факт остаётся фактом: я чуть не отрезала себе пальцы из-за одного лишь сомнения в Нико. Его влияние во мне — как яд, вплетённый в кровь. А Яннис...Он специалист. По его словам, конечно."

— Ладно. — мои губы сами формируют ответ, прежде чем разум успевает взвесить все «но». — Но трогать меня нельзя. Помнишь?

Мои пальцы непроизвольно сжимают подол его футболки, и он смеется, откидываясь на спинку дивана.

— Я же сказал. Тебя и пальцем не трону. Хотя... — его взгляд скользит вниз, задерживаясь на моих бёдрах, — это будет чертовски сложно.

Я отворачиваюсь, чувствуя, как по щекам разливается жар.

— ...Мне нужно переодеться во что-то поудобнее. У тебя есть что-то... подходящее? Спортивное?

— Есть кое-что новенькое. — он жестом указывает в сторону коридора. — По коридору налево. Гардероб. Чёрный ящик — там всё для таких случаев.

— А они у тебя часто? — спрашиваю я, пытаясь скрыть надменность голосе.

— Не-а. Друзья готовились к вечеринке, которая сорвалась из-за плотного графика некоторых. Жаль. Их потеря, но теперь... моя выгода, похоже.

"Его выгода. Ага, как же. Мало мне что-то верится в его друзей с их несостоявшейся вечеринкой."

Иду в гардероб, сердце колотится где-то, будто уже и не там, где надо.

Чёрный ящик. Открываю его — и дыхание перехватывает.

Взору предстает бархатный корсет, с коварными разрезами по бокам, обнажающими кожу лишь намеком. Подвязки — алая шёлковая лента, контрастирующая с чёрной сеткой чулок. Короткие шортики, которые едва прикрывают...

Я закусываю губу, ощущая, как внутри всё сжимается от волнения.

"Нет. Не сейчас. Это так глупо. И не серьезно. В этом нет никакой здравой логики."

Возвращаюсь обратно в гостиную.

Яннис удивлённо вскидывает брови.

— Почему не переоделась? — в его голосе сквозит сарказм, но я вижу, как его пальцы слегка сжимают подлокотник дивана.

— Я не в настроении, — говорю я, обнимая себя за локти.

Он хмыкает, открывая ноутбук.

— Я вообще не ожидал от тебя танца, если честно, только шутил. Согласись, было бы странно танцевать на шесте сразу после того, как ты узнала, что любимый человек промывал тебе мозги пять лет подряд.

Его слова режут по живому.

— Да. Было бы очень странно.

— …Ты, кстати, можешь пользоваться всем в доме, — добавляет он, уже погружаясь в работу.

— …Спасибо. А что ты делаешь? — спрашиваю я, пытаясь отвлечься.

— Секрет. Но… Если хочешь, можешь посмотреть кино рядом, пока я буду работать.

— А это тебя не будет отвлекать?

— Что? Ты или кино? — усмехается он, взъерошившая волосы. — Нет. Работа серьезная. А я — профессионал.

Забираюсь на диван, поджимаю под себя ноги. Яннис смотрит на меня искоса, выбирая фильм. Вдруг вздыхает, тянется к пледу на другом кресле и накидывает его мне на колени.

— Давай сама выбирай себе фильм. Проявляй инициативу. Её же у тебя так долго подавляли.

Я хмурюсь, и он неловко кашляет, снова погружаясь в ноутбук.

"Какой же фильм выбрать? Мне вообще какое кино нравится?… Не помню. Если мы с Нико и смотрели что-то, то только то, что он хотел. А мне всегда нравился его выбор."

Мои пальцы листают длинный список. Останавливаюсь на чём-то старом — "Заводной апельсин". Жестокий, провокационный, как будто отражающий мой внутренний хаос. Мне ещё больше хочется его посмотреть, так как знаю — Нико бы точно не стал смотреть такой фильм.

Экран загорается, но я почти не смотрю на него. Чаще — украдкой бросаю взгляды на Янниса. Его профиль в свете монитора кажется другим, более серьезным.

"Мне нравится его увлеченность работой. Это притягивает внимание. Да и вообще… Думала, он будет постоянным напоминанием о Нико со своей внешностью. Но я почему-то совсем не вижу его в нем."

Его пальцы быстро стучат по клавиатуре, брови иногда сдвигаются в лёгком раздражении.

"О чём он думает?… Что скрывает за этим экраном?"

Постепенно тяжесть в веках становится невыносимой. Мои глаза закрываются сами, мысли путаются. Последнее, что помню — тёплый вес пледа и далёкий звук клавиш, будто колыбельная.

Я засыпаю. А он... Он даже ни разу не посмотрел в мою сторону. Но его губы слегка приподнимаются в улыбке, когда моё дыхание наконец выравнивается.

— Отдыхай, солнце.

Глава X

Глаза слезятся от усталости, но я не могу остановиться. Даже если веки слипаются, даже если пальцы уже немеют на руле — я должна ехать.

Дальше. Быстрее.

Чёрный Aston Martin мягко гудит подо мной, резина шипит по разгоряченному асфальту. Афины просыпаются медленно — редкие прохожие, пустые кафе, только запах свежеиспечённого хлеба из пекарни на углу. Люди оборачиваются на мой автомобиль — слишком дорогой, слишком заметный.

"Как и он сам. Яннис, конечно, не мог довольствоваться чем-то обычным. Как и его брат... Но сейчас это моё преимущество."

Сжимаю руль, выруливая на шоссе.

Я сбежала. Ранним утром, пока он ещё спал, прихватив ключи от его машины.

Глупо. Очень глупо. Но я не могла остаться там. Каждый его взгляд, каждое слово — будто игра в русскую рулетку. Он говорит, что поможет мне. Что вытащит меня из-под влияния Нико.

"…Но как я могу ему верить? Вдруг он просто заменит один яд на другой? Вдруг начнёт промывать мне мозги так же искусно, как это делал его брат?… А я даже не пойму."

Страх сковывает горло, продолжаю кусать губы и думать.

"Я должна убежать. Из города. Из страны. Подальше от них обоих. Потому что если Нико увидит нас вместе... Будет плохо. Очень плохо. Его гнев, его ревность — я знаю, на что он способен. И я опасаюсь этого больше всего. Больше его лжи. Больше его манипуляций. Больше его "любви"."

Я резко прибавляю газ, и машина рвется вперёд. Прочь.

"Но куда?"

Вопрос висел в воздухе, как приговор. А в зеркале заднего вида — пустая дорога. Ничего. Как и за моей спиной.

Бросаю машину на стоянке у супермаркета "AB Vasilopoulos" — большого, безликого, где никто не запомнит мое лицо. Запираю двери, бросаю ключи в чуть приоткрытое окно. Пусть ищет. GPS точно выдаст местоположение.

Ловлю такси. Водитель — пожилой грек с седыми усами — косо смотрит на мой вид: футболка Янниса, его же шорты, большие мне шлепки.

— Πού? (Куда?) — бурчит таксист.

— Πλάκα. (Плака.)

Он хмыкает, включает счётчик.

Катрин сказала, что сняла мне квартиру на месяц. Маленькая, но уютная, с видом на узкие улочки и белые крыши.

Ключ нахожу под ковриком, куда положила в прошлый раз. Врываюсь внутрь, прислоняюсь к стене, выдыхаю.

Скидываю его одежду с себя, как змеиную кожу — будто вместе с тканью стряхиваю прикосновения, взгляды, это гнетущее ощущение контроля.

Бегу в душ. Горячая вода обжигает плечи, стекает по спине, смывает пот, дрожь, его. Но не смывает память.

Выхожу, обтираюсь полотенцем, осматриваю себя в зеркало. Кожа розовая от пара, волосы мокрыми прядями прилипли к шее. В углу валяется футболка Янниса — чёрная, с едва уловимым запахом дорогого одеколона, кожи и чего-то тёплого, что было в нём, когда он смеялся.

Я хватаю её, целясь в мусорку, но почему-то подношу к своему лицу — и тут же сжимаю зубы.

"…Такой приятный запах. Будто… безопасный."

Проклинаю себя за дурацкие мысли, швыряю вещь в мусорное ведро.

Заказываю новую одежду в интернете: джинсы, простые футболки, бельё — всё нейтральное. Завтракаю в кафе под квартирой: греческий йогурт с мёдом, крепкий кофе. Пью его почти кипятком, чтобы обжечь язык и отвлечься.

Возвращаюсь, включаю телевизор. Греческие каналы, передача о путешествиях — белый шум.

Переключаю. И замираю.

Экстренные новости: «На окраине Афин произошло ДТП этой ночью с участием Николаоса Иоаннидиса, генерального директора корпорации "Эгейские Воды"...»

Пульт выскальзывает из моих пальцев. Ведущая монотонно перечисляет: «"Эгейские Воды" — гигант в сфере опреснения, их заводы снабжают половину ЕС, они влияют на политику, у них связи в правительствах...»

Быстро натягиваю джинсы, футболку, кеды — всё новое, но уже кажется чужим. В голове стучит: "Это всё из-за меня."

Хватаю телефон, ключи, паспорт — вылетаю из квартиры, даже не проверив дверь. Афины ночью другие — тёмные, шумные, полные теней.

Вскакиваю в такси, мой голос срывается:

— Центральная больница. Быстро.

Водитель молча давит на газ.

Я сжимаю кулаки, прикрывая глаза.

"Что, если это серьёзно? Что, если он звонил Яннису, потому что догадывался?… Зачем я еду к человеку, который внушал, что владеет мной?"

Мысли путаются: — "Он же любил меня? Хоть немного?… Зачем тогда держал рядом пять лет?"

Но тут же — яростное отрицание: "Нет! Это самообман."

Замечаю, что расчёсываю запястья почти до крови.

"Боже, опять…"

Дышу глубже. Я не пойду к нему. Только проверю состояние на регистрации — и уеду.

Но даже эта мысль звучит как ложь. Потому что в глубине души я уже знаю: если увижу его — бледного, сломанного, нуждающегося во мне — мои ноги сами понесут меня к его палате.

И это пугает меня больше всего.

Здание больницы вырастает передо мной — ослепительно белое, холодное. Я выдёргиваю купюры из кошелька, выбегаю из такси, не дожидаясь сдачи.

Шаг. Ещё шаг.

"А если там его семья? А если Ариадна?... Но я уже здесь. Потому что если он умрёт... я никогда себе этого не прощу."

Холл больницы переполнен — медсёстры, родственники, охранники.

Я замираю у стойки регистрации, голос звучит чужим:

— Николаос Иоаннидис. Что с ним?

Медработница поднимает глаза, изучает меня — простая одежда, бледное лицо, опустошенный взгляд.

— Вы родственница?

Я колеблюсь.

— Я...

"Кто я ему? Та, что сбежала? Та, из-за которой он мог разбиться?..."

— Я должна его видеть. Пожалуйста, прошу вас.

Она пожимает плечами, проверяет список.

— Реанимация. Третий этаж. Но туда пускают только семью.

Я закусываю губу.

"Значит, он жив... Но в каком состоянии?"

Я отступаю, прислоняюсь к стене.

"Что теперь? Ждать? Или бежать, пока не поздно?"

— ...Вера?

Я вздрагиваю и медленно оборачиваюсь.

Передо мной стоит Ариадна. Её глаза холодны. Как лёд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

ЯННИС

Просыпаюсь с ощущением, будто вчерашний вечер был нереальным. Солнце уже пробивается сквозь шторы, а на моих губах — привкус её смущения, когда я накинул на неё плед вчера. Она так испугалась простой заботы, будто это что-то запретное. Сжала пальцы в кулаки, отвернулась, но не смогла скрыть дрожь в плечах. Как же он её сломал…

Кофеварка шипит, а я стою у окна, представляя, куда бы её сводить сегодня. Не эти вылизанные туристами места, а настоящие Афины. Тот узкий переулок за Плакой, где старик печёт лукум прямо на улице. Крошечную таверну у порта, где море пахнет солью, а вино подают в глиняных кружках.

Хочу, чтобы она почувствовала жизнь — не ту, что Нико втиснул в её голову, а ту, где можно улыбаться просто потому, что солнце светит над головой. Но как завоевать доверие, если даже мой взгляд заставляет её напрягаться? Она не доверяла бы мне и так, а после Нико — и подавно.

Чёрт.

Намеренно не надеваю футболку — пусть смущается, пусть краснеет, лишь бы не пряталась в своей скорлупе.

Несу кофе в гостевую, но комната… пуста.

Простыня смята, будто кто-то вскочил и бежал.

Не может быть.

Проверяю кухню, балкон, даже гардероб — нигде нет. Конечно.

Сердце колотится, когда выбегаю на улицу. Машина исчезла.

Пинаю камень, и он с глухим стуком врезается в стену.

Звонит телефон. Мама. Голос её дрожит:

— Яннис, Нико в больнице. ДТП.

Нечаянно хмыкаю в трубку.

— Что случилось? — спрашиваю, стараясь скрыть сарказм, но в голове уже крутится мысль: А она… она знает?

Потом понимаю — конечно, знает. И, судя по пропаже машины, уже мчится к нему на всех парах.

Сжимаю телефон так, что трещит корпус. Он снова её заполучил. Даже не двигаясь. Наверное, и аварию специально подстроил, чтобы её заманить в свою паутину. И самое мерзкое?

Я прихожу в бешенство.

Кофе остывает на тротуаре. Чёрная лужа — как дыра в моих разбитых планах.

САДЭ

Ариадна смотрит на меня так, будто я украла у неё что-то прямо у нее из-под носа.

— Что ты здесь делаешь?

Я открываю рот, но ничего не выходит.

"Что ей сказать? Что пришла узнать о состоянии её мужа?"

И вдруг... Чья-то тёплая рука обвивает мою талию.

Я вздрагиваю, оборачиваюсь — и вижу его.

Яннис. Та самая лукавая улыбка с ямочками на щеках.

Он наклоняется, быстро целует меня в губы — нарочито, демонстративно.

— Привет, солнце. Соскучились?

Ариадна застывает с открытым ртом.

— Это... твоя девушка?

Яннис ухмыляется, прижимая меня к себе.

— А разве не очевидно?

Ариадна скрещивает руки, изучая нас.

— А... Как вы познакомились? Где? Когда?

Я глотаю, начинаю фантазировать на ходу:

— Мы... встретились в баре. Месяц назад.

Ладонь Янниса скользит по моей спине, опускается ниже. Хочу резко отстраниться от него, но он крепко держит меня за талию.

— Ага, в одном очень тесном баре. Она танцевала у шеста. Я не мог отвести глаз. В жизни такого не видел.

Ариадна поднимает бровь, но молчит.

— Ян... Нико же звонил тебе вчера ночью. Увидела в его телефоне. Ты не брал трубку, да?

Яннис беспечно пожимает плечами.

— Да. Я был очень занят.

Я краснею. Потому что сейчас он не врет. Он был занят. Моей психикой.

Глаза Ариадны сужаются.

— Он сказал, что тебя не нашёл дома. Ты переехал?

— Вообще-то давно уже. В деревню. Тётя Мариго уговорила. Нико бы знал мой новый адрес, если бы не навещал меня раз в год.

Ариадна вздыхает, наконец-то меняя тему:

— Нико сейчас в реабилитации. Выпишут после обеда. Ничего серьёзного, слава Богу.

Я выдыхаю — облегчение, вина, стыд. Яннис замечает это, сжимает мою талию чуть крепче.

— Мы все сегодня соберёмся у нас на вилле на семейный ужин. Вы же придете?

Я давлюсь паникой — страх сжимает горло. Но Яннис уже уверенно отвечает:

— Конечно, придем! Сами хотели напроситься. Спасибо за приглашение.

Мы выходим из больницы. Ариадна, бросив на нас последний оценивающий взгляд, сказала, что будет ждать нас в десять в их загородном особняке, и ушла дожидаться выписки Нико. Я же мысленно ругала себя за то, что вообще приехала сюда. Хорошо, что Нико меня не видел — это было бы невыносимо и дико. Я — его бывшая секс-рабыня, его жена, и его брат-близнец, который обещал помочь мне прочистить мозги от острой зависимости к нему. Веселая компания... Ужасная ситуация.

Солнце согревает мой холод внутри, и я отстраняюсь от Янниса, пытаясь сохранить хоть какую-то дистанцию. Но он ловко перехватывает мою руку и резко притягивает к себе, так что наши тела сливаются вплотную.

— Куда пропала утром, солнце? Без тебя стало как-то темно в доме.

Я молчу, сжимая зубы, чтобы не выдать дрожь, пробегающую по спине. Он вздыхает, качая головой.

— Расстроила меня. Зачем к нему понеслась, сверкая пятками? — Яннис шагает рядом, руки в карманах джинсов, но в голосе — не злость, а какое-то досадливое недоумение. — Я думал, мы вчера всё выяснили насчёт тебя. А ты опять за старое.

Я молчу, уткнувшись взглядом в асфальт. Он вздыхает, резко меняет тему:

— Ты голодна, кстати?

Поднимаю глаза — он уже улыбается, будто и не было этого разговора. Как он так легко переключается?

— Окей, — продолжает он, когда моё молчание затягивается. — Я тоже чертовски голоден. Поедем в местный фастфуд. Хочу немного поиздеваться над здоровьем. — хмыкает, подмигивая. — Прям как ты, да?

Я сжимаю губы, но он тут же машет рукой.

— Ладно, ладно. Не буду язвить. Расслабься, всё хорошо. Я ожидал, что не всё так гладко будет с тобой. И не таких от зависимости лечили.

"Он ведь прав… У меня зависимость. Не могу без Нико. Что-то тянет меня к нему, будто на мне невидимые цепи — прикована к нему и телом, и душой, а главное — сознанием."

Яннис открывает мне дверь машины с преувеличенной галантностью. Сажусь, ловя себя на мысли: "С ним ощущаю себя… правильно что ли. Яннис не агрессивен, не давит, даже добр ко мне почему-то… Если с Нико всё всегда было напряжённо и серьёзно, то с Яннисом — как-то легче. Может, он и правда сможет мне помочь?"

Двигатель рычит, он врубает греческую попсу — что-то задорное, с бубнами и женским вокалом. Минуты две едем под этот какофоничный хаос, и вдруг…

— Σ' αγαπώ, σ' αγαπώ για το τώρα, το πριν, το μετά και το πάντα! (Я люблю тебя, я люблю тебя ради сейчас, до, после и всегда!) — Яннис внезапно орет на весь салон, бьёт кулаком по рулю в такт и фальшивит так, будто внутри него умирает два кота.

Я застываю в немом шоке, таращась на него. Потом уголки моих губ дёргаются. Через пару секунд уже не могу сдержать смеха. Он лишь хихикает в ответ и прибавляет громкость, доводя пародию до абсурда.

Когда песня заканчивается, Яннис театрально прочищает горло.

— Ну что, критик? Какая музыка нравится тебе?

Готова сказать «опера», но язык немеет: "Это ведь любимое Нико… А что нравится мне? Не помню…"

— Блин, — Яннис бросает на меня взгляд, будто читая мысли. — Я обычно не сочувственный тип. Но он у тебя даже вкус в музыке украл что ли? Как кощунственно.

— Джаз! — вдруг вырывается у меня. — Мне нравится джаз вообще-то.

— А ты случайно не сто лет провела на том острове? — он фыркает, паркуясь у заведения с кричаще-яркой вывеской.

— Очень смешно.

Внутри кафе пахнет жареной картошкой и сладкими сиропами. Яннис пропускает меня вперёд.

— Выбирай столик. И заказ — тоже за тобой. Деньги сейчас дам.

Сначала я теряюсь: "Он всё позволяет решать мне? Непривычно…"

Но через минуту ловлю себя на странном ощущении — становится легко, будто с плеч свалился груз.

Заказываю нам еду из меню, взглядом ищу хороший столик у окна. Яннис все это время безмолвно наблюдает за мной рядом.

— Балдеж, — он откусывает бургер, оставляя на губах каплю соуса. — Когда я ем… Я ем, и ем.

Я пробую местный фастфуд молча, а Яннис в это время болтает. Не замечаю, как начинаю улыбаться. Он мастерски ведёт диалог — шутит так, что даже мои напряжённые плечи потихоньку расслабляются. Его истории абсурдны: то про пьяного философа, устроившего дебаты с автоматом по продаже сувлаки, то про свою бабушку, которая гоняла соседских котов метлой. Я смеюсь, и возникает довольно странное ощущение — будто внутри меня что-то оттаивает. Замечаю, как его губы растягиваются в улыбке, когда он доволен своей шуткой, как солнечный свет играет в его тёмных ресницах.

"Чёрт… Неужели я начинаю симпатизировать ему? Хотя… Странно было бы не начать. Он чертовски хорош собой. Даже симпатичнее Нико, хоть они внешне и похожи. Просто у Яниса совсем другая энергетика."

— О чём задумалась? — внезапно спрашивает он, и я резко глотаю коктейль, чуть не поперхнувшись. Яннис приподнимает брови, изучая моё лицо. — О нём, да? Сравниваешь меня с ним сейчас, да?

"Как он догадался?? Может, он и правда превосходный психолог… или просто видит меня насквозь."

Дорога к его вилле тянется вдоль моря. Убаюкивающий шум волн и тёплый ветер в лицо заставляют веки тяжелеть. Голова клонится к стеклу, но вдруг чьи-то пальцы щипают меня за нос.

— Эй, Спящая красавица, — Яннис смеётся, убирая руку на руль. — Если уснёшь сейчас, ночью не заснёшь. Или… — он подмигивает, — мне надо будет укачать тебя, как младенца?

— Лучше просто вези, — ворчу я, но уголки губ предательски подрагивают.

Вилла появляется за поворотом — белоснежная, с террасой, увитой виноградом. В прихожей я сбрасываю лодочки и тут же спотыкаюсь о порог. Тело резко кренится вбок, но его руки мгновенно ловят меня за талию.

— Прости, я… — бормочу, пытаясь выпрямиться. — Случайно.

— Да что ты паришься, — он не отпускает меня сразу, придерживая. — Ты бы знала, сколько раз я здесь стены целовал после вечеринок.

Я фыркаю, представляя себе его пьяные подвиги, и вдруг земля уходит из-под ног — он подхватывает меня на руки.

— Яннис! — вскрикиваю, инстинктивно обвивая его шею. — Что ты делаешь?!

— Тише, — он гримасничает, будто я вешу как мешок цемента, но шаги его уверенные. — Тащу солнце на облачко. А то оно что-то подустало.

В гостиной он аккуратно опускает меня на диван, накрывает пледом, который пахнет чем-то древесным.

Потом выпрямляется, заслоняя свет лампы, моргает, будто вынырнув из своих мыслей.

— У нас есть пара часов до ужина. Можешь отдохнуть здесь, если хочешь. Я тоже тут буду. Работать. — он указывает на кресло у окна, где уже лежит его ноутбук. — Или…

— Или? — переспрашиваю я.

— Или в "своей" комнате отдохни, — поправляется он, делая кавычки пальцами. — В гостевой, то есть.

Яннис плюхается в кресло, открывает ноутбук, но через минуту я ловлю его взгляд — он смотрит не на экран, а на меня. Быстро отворачивается, когда наши глаза встречаются.

"Что это было? Почему вдруг стало так неловко?"

Я укутываюсь в плед, пряча улыбку.

"Цепи в голове, кажется, стали чуть легче."

Неловко ворочаюсь на диване, чувствуя, как его взгляд скользит по моему лицу. Плед кажется то слишком тяжелым, то недостаточно теплым, а подушка — то мягкой, то внезапно жесткой. Яннис наблюдает за моими метаниями и тихо посмеивается, склонив голову набок.

— Не спится, не лежится? — его голос звучит слишком довольным, будто он заранее знал, что так будет.

Я хмурюсь, натягивая плед до подбородка.

— Уже не хочу спать.

— Давай тогда сыграем в игру, — предлагает он, откладывая ноутбук в сторону. — Вопросы. Ты мне — я тебе. Ты так расслабишься, а я заодно соберу полезную информацию для твоей реабилитации.

Я не успеваю отказаться — он уже начинает:

— Что ты чувствуешь, когда просыпаешься утром? Первая мысль, первое ощущение. Какие они?

Я моргаю, не ожидая такого вопроса.

— Не знаю… Иногда бывает, что скуку. Я просто не очень люблю утреннее время. Иногда чувствую… тревогу, — отвечаю честно, потому что врать ему не хочется. — Будто я забыла что-то важное, но никак не могу вспомнить что.

Яннис кивает, будто это именно тот ответ, который он хотел услышать.

— А что было последним, что ты сделала сама, без влияния Нико? Не подумала — сделала. Потому что так хотелось.

Я поднимаю глаза в потолок. В памяти всплывает утро перед мятежом на острове: когда я решила подарить Лейле свое черное жемчужное ожерелье. Нико никогда не позволял мне дружить с обслугой, а уж тем более, передаривать им его подарки.

— Я подарила ожерелье Нико своей служанке, — говорю я тихо. — Хотя он бы пришел в ярость, если бы узнал.

Его глаза вспыхивают — он ловит эту деталь, как ключ.

— Хорошо. Теперь твоя очередь спрашивать меня. Давай, спроси что-нибудь.

Я была не готова к такой психологической охоте, поэтому задаю первое, что приходит в голову:

— Ты любишь мороженое?

Яннис фыркает, но отвечает автоматически:

— Шоколадное. С орехами. А ты?

— Мятное, — бормочу я и тут же краснею, потому что это звучит так по-детски.

Он не смеется. Напротив — его следующий вопрос снова серьезен:

— Скажи, если бы ты могла сейчас оказаться в любом месте на свете, где бы это было? И главное — почему там?

Я прикрываю глаза, думая. А внутри — пустота. Раньше ответ был бы очевиден: где угодно, лишь бы с Нико. Теперь же...

— Не знаю… Правда.

— Это тоже ответ. Значит, место еще не найдено. — его голос становится тише, будто он говорит уже больше для себя. — Ещё вопрос: что ты делаешь, когда тебе страшно?

— Замираю. Дышу медленно. Жду, когда пройдет страх.

Яннис записывает что-то в телефоне, не сводя с меня глаз.

— Ты вообще хоть раз лгала Нико?

Этот вопрос обжигает.

— Нет, — шепчу я, закусывая губу. — Он всегда знал, когда я вру.

Яннис наклоняется ближе, понижая голос:

— А мне ты сейчас соврала бы?

Я смотрю ему в глаза — темные, теплые, без дна.

— …Да. Только что, например.

Он улыбается, и это странно — будто я только что прошла какой-то его тест.

— Что ж. Спасибо за твою честность.

"Я правда соврала ему сейчас. Я лгала Нико о своем прошлом. Но это была ложь во благо. Только во благо."

— Теперь твоя очередь, — напоминает Яннис.

Я копаюсь в мыслях, но нахожу лишь примитивные вопросы.

— У тебя была когда-нибудь собака?

— Была в детстве. Пес. Звали Арес. Кусался за пятки, когда я убегал из дома. Терпеть его не мог.

Хочу спросить, куда он убегал, но мои веки вдруг становятся свинцовыми.

— А если бы... — он начинает новый вопрос, но его слова тонут в моей дреме.

Я засыпаю под мерцание экрана его ноутбука, под тихий стук клавиш, под его взгляд, который все еще чувствую на себе.

Глава XI

11 лет назад

Москва, Академия СВР

Холодное утро. Мне только исполнилось двадцать. Я шла по длинному коридору с высокими потолками, стены которого помнили десятки таких же, как я — тех, кто выбрал тень вместо света. Дверь в конце была закрыта. Табличка: «Генерал-майор Дмитрий Сергеевич Волков».

Я коротко постучала.

— Войдите.

За столом сидел мужчина лет пятидесяти, с жестким взглядом и сединой у висков. На стене — портрет лысого мужчины с орлиным взглядом. Моего отца.

— Садись, Алина, — генерал-майор отложил папку. — Позвал тебя по одному делу. Мы долго думали и решили назначить тебя на службу с релокацией. Сложнее, чем для остальных. Но тебе по силам. Готова выслушать?

— Да, Дмитрий Сергеевич.

— Хорошо. Сама знаешь, служба внешней разведки — это не только шифры и слежка. Иногда нужно вжиться в роль. Построить жизнь с нуля. Подобраться к цели... через её слабости. На это уходят годы и масса сил. Но мы делаем одно дело. Дело жизни.

Генерал-майор откинулся в кресле, изучая меня.

— Ты красивая девочка, Алина. Умная, молодая. Это — оружие. Им нужно пользоваться. Согласна?

— Да, Дмитрий Сергеевич.

"Долго думали они… Не верю. Просто ждали, когда мой отец не сможет больше оберегать меня. Его здесь все боялись и уважали. Теперь же будут подкладывать меня под кого им заблагорассудится, прикрываясь государственно-важным делом."

Мужчина откинулся в кресле, его пальцы сложились в "домик" перед лицом. В кабинете пахло старыми книгами и кофе.

— Алина, ты едешь во Францию. Ты больше не Алина Соколова. Ты — Саша Садэ. Француженка с русскими корнями. Мать — из Марселя, отец — бизнесмен, умер, когда тебе было двенадцать. Ты свободно говоришь на французском, английском и итальянском. Идеальный акцент. — он открыл папку, выдвинул в мою сторону фотографии. — Твой путь — эскорт. Но не уличный. Ты должна попасть в "Les Étoiles" в Париже. Там вращаются министры, банкиры, наследники состояний. Твоя цель — Матис Дюваль. Вице-президент Европейского инвестиционного банка. Через него проходят сделки с санкционными странами. Он лично курирует теневые транши для "Nord Stream Energy". Нужно достать его личный крипто ключ и узнать дату следующего транша в Калининград. Сначала устроишься в "La Lumière" — средний эскорт. Там проверят твою легенду, составят тебе резюме. Через полгода тебя заметят и переведут в "Les Étoiles". Дюваль любит брюнеток, которые играют на пианино. Как раз научишься за полгода.

— ...У меня будет локальный куратор?

— Да. Его зовут Антуан. Он сам тебя найдет по месту. — Волков закрыл папку. — Вопросы есть?

Я молчала, бездумно взирая на папку, где была моя новая жизнь.

— Но это же не всё? Какое главное задание?

Мужчина устало ухмыльнулся, кивая.

— Корпорация «Эгейские Воды» строит порты по всему Средиземноморью. Но за этим стоит не только бизнес. Через их терминалы идут грузы, которые не должны попадать в ЕС. Оружие. Технологии. Нам нужно доказать связь владельцев этой греческой корпорации с теневой схемой.

— Какая именно информация требуется?

— Контракты. Пароли. Имена в парламенте, которые закрывают глаза на их дела. Всё, что связывает «Эгейские Воды» с контрабандой. — Волков встал, подошёл к окну. — Твой путь — через их окружение. Близость к европейской элите даст доступ к их данным. Они любят красивые вещи... и красивых женщин.

— Поняла, Дмитрий Сергеевич.

Когда я уже взялась за ручку двери, мужчина неожиданно сказал:

— ...Алина?

Я обернулась.

— Мы верим в тебя. Твой отец бы гордился тобой.

Сейчас

Яннис наблюдал, как я отпиваю кофе, его взгляд скользил по моему лицу с пристальным вниманием, будто пытался прочитать между строк моего молчания. Мы сидели у бассейна за небольшим столиком, окруженные знойным афинским воздухом, наполненным стрекотом цикад и переливчатыми трелями птиц. После короткого сна, который не принес мне облегчения, я проснулась в уже пустой гостиной — огромной, прохладной, слишком тихой. Беспокойство заставило меня пробежаться по коридорам, пока я не нашла Янниса на кухне, где он с невозмутимой грацией готовил эспрессо. Предложил чашку и мне.

Я отпивала маленькими глотками, морщась от горького послевкусия. Кофе был крепким, почти обжигающим — как и его вопросы в нашей прошлой игре.

— О чём задумалась, солнце? — Яннис откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу. Солнечные блики играли в его тёмных волосах.

Я сощурилась от света, делая ещё один глоток.

— О том, как душно у вас тут в Афинах.

Его губы растянулись в ухмылке.

— Душновато, да. А ты откуда сама будешь? Хорватка? Болгарка?

Я медленно помотала головой, будто только что очнулась ото сна.

— Француженка.

Его брови поползли вверх.

— Серьезно? — он фыркнул. — Ариадна назвала тебя Верой в больнице, я помню. Какое это французское имя? И где твой картавый акцент тогда?

Раздражение вспыхнуло во мне, горячее и резкое. Я повернулась к нему, и слова вырвались сами собой на чистейшем французском:

— Ma mère est de Marseille, mon père était un homme d'affaires russe. Et j'ai assez d'intelligence pour cacher mon accent quand je veux. (Моя мать из Марселя, отец был русским бизнесменом. И у меня достаточно ума, чтобы скрыть акцент, когда нужно.)

Я улыбнулась своей же дерзости — и тому, что он, наверняка, ничего не понял.

Но Яннис ничуть не удивился. Он отпил из своей чашки, встал, размял плечи… и ответил на идеальном французском, с лёгким провансальским оттенком:

— À Athènes, il fait toujours aussi chaud. C'est pour ça qu'il y a la mer et les piscines — pour se rafraîchir, pas pour frimer avec ses connaissances linguistiques. (В Афинах всегда так жарко. Поэтому есть море и бассейны — чтобы охлаждаться, а не выпендриваться знанием языков на суше.)

Мои губы чуть приоткрылись в немом поражении. Он бросил мне насмешливый взгляд, затем расстегнул блузку, обнажая загорелые плечи и грудь. Я не могла оторвать взгляда — его тело было просто прекрасным: рельефные мышцы, гладкая кожа, родинки на животе, и… татуировка. На всю спину — от шеи до поясницы — раскинулся древнегреческий лабиринт, точь-в-точь как в мифе о Минотавре. В центре, вместо чудовища, был силуэт человека с опущенным мечом. Тени и свет играли на его коже, создавая иллюзию движения: будто стены лабиринта сжимались и раздвигались с каждым его вдохом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я даже не заметила, как он подошёл к краю бассейна и нырнул. Вода расступилась без звука, лишь искры брызг сверкнули на солнце.

"Merde. (Чёрт.) А вдруг он заподозрил что-то неладное в моей биографии?… Тогда, почему не стал давить дальше? Или все-таки поверил? Мой французский на превосходном уровне. Много лет в академии учили же… Невозможно докопаться."

Я встала и медленно направилась к бассейну.

— D'où tu connais le français aussi bien? (Откуда ты знаешь французский так хорошо?) — спросила я, стараясь звучать небрежно.

Он развернулся, откинул мокрые волосы со лба и ухмыльнулся.

— J'ai passé trois ans à Paris. À traquer des gens comme toi. (Провёл три года в Париже. Выслеживая таких, как ты.) Завербованных. Работа была такая.

Это была шутка. Должна была быть. Но мне было не до шуток.

И прежде чем я успела отреагировать, он резко ударил ладонью по воде — брызги полетели мне лицо.

— Hé! (Эй!) — я попятилась, но услышана всплеск воды. Хочу убежать скорее в дом, но он уже дергает меня за запястье.

Его пальцы обвились вокруг моей талии, и мир перевернулся — Яннис поднял меня на руки, развернулся и прыгнул в воду, прижимая к себе.

Я вскрикнула, цепляясь за его шею, когда вода накрыла нас с головой.

Вода хлестнула в ноздри и уши, паника накрыла меня, как волна — резкая, неожиданная, удушающая. Ноги судорожно забились в пустоте, не находя дна. Грудь сжало, будто обручем, и я захлебнулась криком, который превратился в пузыри.

— Я не могу… Я не могу дышать… — слова рвались из меня обрывками, смешиваясь со слезами.

Яннис мгновенно рванул ко мне, подхватил на руки, но его крепкие руки не остановили панику.

— Ты не тонешь. Я тебя держу. Смотри, вода только по горло, — его голос был спокойным, но каждое слово разбивалось о стену моего страха. В голове — только Нико. Только его руки, обнимающие меня в море, его голос: «Пока я рядом, ты в безопасности в воде».

Без него — вода становилась злейшим врагом.

Я билась, царапая кожу Янниса на лопатках, пока он не вытащил меня на бортик. Я сжалась в комок на кафеле, обхватив свои колени, и рыдания сотрясли все мое тело.

Яннис резко подтянулся следом, присел рядом, капли с его волос падали мне на спину.

— …Он всегда с тобой плавал и не разрешал отплывать от себя, да? — его голос был спокойным, но в нем слышалась тихая ярость. — Это из-за него ты думаешь, что в глубокой воде безопасно только с ним?

Я молчала, лишь неуверенно приподнялась на локтях, вытирая лицо ладонью.

— Вот урод, — прошипел Яннис. Он встал, схватил полотенце с шезлонга и начал вытирать мое лицо — движения были мягкими, почти нежными, несмотря на гнев в его глазах. — Ничего, солнце. Куплю тебе нарукавники, — пошутил он, изучая мое заплаканное лицо.

Я поймала его руку, неспешно вставая на ослабшие ноги.

— Ты ведешь себя со мной… как с ребенком.

Он рассмеялся, откинув голову.

— Ты не ребенок. Дети простые. Они радуются от сердца и не парятся по всяким пустякам.

— Это не пустяк! — мой голос сорвался. — Я чуть не утонула из-за тебя!

— Нет, — он внезапно стал серьезным. — Ты чуть не утонула в своей голове. Вода была безопасной. Ты просто забыла, что можешь плавать без него. Что должна уметь плавать без него.

Я отвернулась, сжимая полотенце. Вздохнула, собираясь вернуться в дом.

— Ты не понимаешь…

— Понимаю, — он перегородил мне путь. — Нико сделал тебя зависимой от своего присутствия. Не только на суше, но даже в воде. Это не забота, солнце. Это тотальный контроль.

— Ты не знаешь его! Он не всегда контролировал меня! Он и заботился обо мне так. Это была его забота. Я с детства боялась воды.

— Ты опять? — его глаза потемнели. — Не оправдывай его. Я прекрасно знаю своего брата. И уж куда лучше, чем кто либо ещё. Такие как он учат людей бояться мира без них. А ты сейчас придумываешь оправдания этому зверю.

Я хотела возразить, но слова застряли в горле. Вместо них вырвалось:

— Да почему тебе вообще не все равно?!

Он замер, потом медленно провел рукой по мокрым волосам.

— Потому что кто-то же должен напомнить тебе, — он сделал шаг ближе, — что ты можешь жить и без него. И гораздо лучше.

Ветер донес до нас запах моря, и я вдруг осознала, что стою у бассейна, живая, хотя минуту назад мне казалось, что я умру.

— Нарукавники все равно куплю, — буркнул Яннис, ломая напряженность.

Я фыркнула, вытирая последние слезы.

— Только не розовые.

— Отлично, — он склонился в преувеличенном поклоне. — Куплю синие.

И в этот момент, сквозь тревогу и горечь, я почувствовала — крошечный, но упрямый лучик чего-то, что было похоже на… абсурд.

…

Пять часов вечера. Кухня наполнена ароматами цитрусов и меда — Яннис готовит нам легкий греческий десерт, и я завороженно наблюдаю за его движениями. Его пальцы ловко очищают апельсины, снимая кожуру длинными спиралями, затем нарезают мякоть тонкими дольками, будто для какого-то арт-объекта. Он поливает их густым медом, посыпает толчеными фисташками и щепоткой корицы, а потом аккуратно выкладывает на тарелку, украшая веточкой мяты. Все его действия точны, почти ритуальны — будто он не просто готовит, а создает что-то священное.

Я сижу за столом, подпирая подбородок ладонью, и тайно восхищаюсь тем, как легко ему дается готовка. Чайник на плите шипит, но вода в нем закипает мучительно медленно, будто нарочно тянет время.

Украдкой смотрю на часы — до званого ужина целая вечность. В голове крутится один и тот же план: держаться рядом с Яннисом и ни на шаг от него не отходить. Он обещал не дать Нико возможности остаться со мной наедине. Но страх все равно гложет меня изнутри — страх перед его влиянием, перед тем, как мои собственные эмоции сразу предадут меня, стоит ему только появиться.

Яннис идет к холодильнику, достает что-то, и его взгляд скользит по мне.

— Нервничаешь? Все губы себе искусала, — он открывает бутылку воды, отпивает и ставит ее на стол с легким стуком. — Нечестно.

— Почему?

— Потому что теперь мне хочется. Дашь покусать?

Он смеется, будто сказал что-то остроумное, а я сжимаю кулаки под столом от волнения.

— Я правда нервничаю. Не хочу идти на ужин. Я боюсь…

Яннис отвечает не сразу. Он ставит передо мной чашку с только что заваренным чаем — ароматным, с нотками лимона и мяты. Потом берет мои руки в свои, разжимает пальцы и мягко проводит большими пальцами по внутренней стороне моих запястий.

— Дыши, — говорит он тихо. — Вдох. Выдох. — его голос спокоен, как море в безветренный день, и я невольно подчиняюсь, вдыхая глубже. Он продолжает, не торопясь:— Ты боишься, потому что думаешь, что он все еще имеет над тобой власть. Но это не так. Ты сильнее его. И то, что ты осмелишься встретиться с ним в лицо… Это доказательство.

Я хочу возразить, но он уже встает, подходит к подоконнику и включает радио. Оттуда льется греческая музыка — живая, страстная, с ритмом. Яннис поворачивается ко мне, протягивает руку.

— Нет, — я отрицательно мотаю головой, но он уже хватает меня за запястье и тянет к себе.

— Давай, классная песня.

Я неловко мнусь, но его руки уже на моей талии, сильные и теплые, а его тело ведет мое в такт музыке. Сначала я ступаю неуверенно, но он ловко направляет меня, поворачивает, прижимает к себе, затем отталкивает, чтобы снова притянуть. Его движения плавные, но уверенные, будто он знает каждый мой шаг еще до того, как я его сделаю.

— Расслабься, — шепчет Яннис мне в ухо, и я чувствую, как напряжение понемногу уходит.

Музыка становится громче, ритм — быстрее, и я уже не думаю о Нико, о страхе, о предстоящем ужине. Есть только этот танец и его руки на моей спине.

Песня подходит к концу, и мы застываем, обнявшись, грудь к груди, сердце к сердцу. Я чувствую, как его пальцы слегка сжимают мои бедра, будто не желая отпускать.

Я нехотя отстраняюсь. Яннис смотрит на меня, и в его глазах появляется что-то, что заставляет мое сердце сжаться.

— …Лучше? — спрашивает он.

Я киваю, не в силах сказать ни слова.

— Хорошо, — он улыбается, но в его улыбке мелькает что-то грустное.

— Спасибо за танец… Так ты умеешь превосходно готовить, говорить по-французски, шутить… Есть что-то, чего ты не умеешь?

"Зачем я это сказала? Теперь он подумает, что я за ним пристально наблюдаю, подмечая все его достоинства…"

Яннис сжимает губы, но уголки его рта всё равно подрагивают — ему явно понравился мой комплимент.

"Хотя бы не стал подтрунивать. Или… ждёт момента?"

Внезапно он протягивает мне планшет. На экране — интернет-магазин с вечерними платьями, десятки моделей в шелках и кружевах.

— В моде ни черта не смыслю. Единственный мой косяк. Хотел тебе выбрать, но понял, что какую-то дичь в корзину кидаю.

"Он… сам искал для меня платье?"

— Боже, а я совсем забыла о том. Что нужен наряд…

— Не страшно. Выбирай. Хочу, чтобы ты выглядела так, чтобы у Нико челюсть отвалилась.

"Значит, это не просто жест ухаживания. Это часть моей реабилитации?... Он хочет, чтобы я сияла, чтобы Нико увидел — я не сломлена от разлуки с ним."

— Уверен, ты подберешь что-нибудь. Только, пожалуйста, мою челюсть побереги.

Теперь я прячу улыбку, но он уже заметил. Беру планшет, листаю каталог с преувеличенной медлительностью. Хочу, чтобы он наблюдал за мной.

Яннис ставит передо мной хрустальную пиалу с фруктовым салатом, который приготовил: апельсины, гранат, виноград — всё, как я люблю. Без слов выходит на террасу, оставляя меня одну с планшетом и внезапным смятением.

Я поспешно откладываю гаджет, оглядываюсь. Через стеклянные двери вижу, как он опускается на шезлонг, закидывает ноги на подлокотник, достаёт ноутбук.

"Опять работает… Даже сейчас? Поздно же. Или просто даёт мне пространство?"

Ветер играет с его чёрными кудрями, предзакатное солнце золотит смуглую кожу, а пальцы быстро стучат по клавиатуре.

"Какой он… разный. То невыносимо настойчивый, то невероятно милый, то вдруг — вот так. Отступает, когда нужно. Чувствует границы лучше, чем я сама. А я же в этом когда-то была профессионалом."

Беру вилку, пробую салат. Мёд, корица, кислинка граната…

"Он добавил грецкий орех. Мой любимый."

Пальцы сами тянутся к планшету.

"Ладно, чёрт с этим. Найду себе платье, от которого отвалится не только челюсть Нико… но и его разум."

А где-то на краю моего сознания уже зреет другая мысль, ещё неоформленная, но уже тёплая: "Интересно… а что бы Яннис выбрал для меня?"

...

Машина мягко катит по узким улочкам Афин, приближаясь к особняку Иоаннидисов. Я сижу на кожаном сиденье, сжимая в руках клатч, одетая в облегающее платье глубокого изумрудного цвета — такой оттенок, что при свете фонарей оно переливается, как море в лунную ночь. Тонкие бретели, открытые плечи, разрез до середины бедра — достаточно откровенно. На ногах — черные лаковые лодочки на шпильке, которые Яннис назвал "оружием массового поражения мужских сердец". Сам он выглядит респектабельно: черный костюм, белая футболка, расстегнутая на две пуговицы, чтобы виднелась цепочка с крестом. Жует жвачку с таким видом, будто хочет разжевать ее на крупицы.

— Ты дышишь? — внезапно разрывает тишину его голос.

Я перевожу взгляд с ночного города на его профиль.

— Если бы не дышала, ты бы точно заметил.

Он хмыкает, переключает передачу.

— С родителями у тебя как, кстати? — спрашиваю я, чтобы заполнить неловкую паузу.

— По негативной шкале побили все рекорды, — бросает он, не отрывая глаз от дороги. — Нико до сих пор живет в родительском доме, а меня выкинули на задворки, чтобы глаза не мозолил, когда ещё малым был. Как думаешь, кто любимчик?

— ...Может, Нико держат на виду, чтобы лучше контролировать, а тебе предоставили ту свободу, которой у него никогда не будет.

Яннис неожиданно расплывается в ленивой улыбке.

— Спасибо, солнце. Порадовала мои уши. Умница моя.

— Вообще-то не твоя. — заявляю с улыбкой.

— Хорошо, хорошо.

Машина резко тормозит у ворот особняка. Дом — точная копия хозяев: холодный, подавляющий, пропитанный деньгами и властью.

Яннис глушит двигатель, и внезапная тишина давит мне на уши. Он поворачивается ко мне, откинувшись на спинку сиденья.

— Послушай, — говорит он тихо, но так, чтобы я точно заострила внимание. — Ты войдёшь туда, и он снова попытается играть с тобой в свои игры разума. Не давай ему даже шанса. Если он начнёт говорить — представь, что это шум волн. Если он попытается дотронуться — вспомни, как я тебя учил: шаг в сторону, взгляд сквозь него. А если станет совсем невмоготу… — Яннис наклоняется ближе, и в его глазах вспыхивает холодный вызов. — Пой про себя ту песню, что любишь. Ту, что заставляет тебя улыбаться. Пусть она заглушит всё, что он захочет вложить тебе в голову. Поняла меня, солнце?

Я киваю, но в последний момент ловлю его руку, сжимаю её.

— Спасибо.

Он молча кивает, и его пальцы на мгновение смыкаются вокруг моих.

— Пока не за что.

Потом его ладонь ускользает, и он выходит из машины, оставляя меня наедине с давно забытой мелодией, которая уже вовсю начинает звучать у меня в голове.

Мы вместе входим в дом, и сразу же меня окутывает атмосфера подавляющей роскоши. Яннис берет мою руку и кладет на сгиб своего локтя — его пальцы на мгновение задерживаются поверх моих, будто проверяя, не дрожу ли я. Этот жест, такой простой и в то же время интимный, заставляет меня смущенно опустить взгляд, но он тут же поднимает мой подбородок пальцем, заставляя встретиться с ним взглядом.

"Не опускай голову. Ни перед кем."

Мраморные колонны, взмывающие к потолку, золотые светильники, отражающиеся в полированном паркете, запах лаванды и чего-то дорогого, древесного — сандала, может быть, или редкого кедра — бьет в нос, почти осязаемый. Горничная в черно-белой униформе с безупречной осанкой провожает нас в столовую.

Зал огромный, с высокими потолками, украшенными фресками в стиле итальянского Возрождения: ангелы, облака, позолота, мерцающая в свете хрустальных люстр. Стол на двадцать персон, но занято лишь несколько мест. Во главе стола — старший Иоаннидис, их отец. Седые виски, острый взгляд, пальцы, нетерпеливо барабанящие по хрустальному бокалу с темно-рубиновым вином. Рядом с ним — его жена, Елена Иоаннидис. Она высокая, с осанкой королевы, в платье цвета слоновой кости, которое обтекает ее стройную фигуру. Ее волосы, уложенные в идеальную каскадную волну, отливают платиной, а на шее — бриллиантовое колье. Она наливает мужу вино с таким видом, будто это нектар богов. А по левой стороне стола, у огромного аквариума с редкими тропическими рыбами, — Ариадна что-то оживленно рассказывает, жестикулируя. Ее смех звонкий, но почему-то кажется фальшивым. И рядом с ней...

Николаос.

Он сидит, уставившись в окно, будто за стеклом происходит что-то невероятно важное. Его профиль резко очерчен в свете люстры — высокие скулы, нос с горбинкой, губы, сжатые в тонкую линию.

Мое сердце замирает. Хочется провалиться, раствориться в этом мраморном полу, лишь бы не встречаться с его взглядом.

Чувствую, как Яннис чуть сжимает мою руку.

— Папа, мама! — его голос громкий, уверенный, наполненный той самой бравадой, что мне так нравится в нём, — разрешите вас представить! Вера, это Константин и Елена Иоаннидис... — он делает театральную паузу, и я вижу, как его мать замирает с графином в руке, а отец медленно поднимает на нас глаза. — А это — моя красивая невеста, Вера. Она из Франции.

Нико медленно поворачивает голову.

"Или это лишь в моей голове все замедлилось?"

Наши глаза сталкиваются. Его взгляд прожигает меня насквозь. Я не могу отвести взгляд, не могу заставить себя дышать. Он долго смотрит на меня, потом на Янниса, на наши переплетенные пальцы, потом снова на меня. И в его глазах появляется самое страшное, что я когда-либо видела.

Осознание. Предательства. И полное отсутствие каких-либо других эмоций.

Заставляю себя оторвать взгляд от Нико, будто отдираю пластырь с незажившей раны. Глаза медленно скользят к хозяевам дома — тем, кто дергает за ниточки этой марионеточной семьи.

Яннис сжимает мою руку и тянет вперед, словно ведет на сцену перед судьями.

— Сын, ты мог бы предупредить нас заранее, — голос Константина Иоаннидиса холодный, строгий.

— Приятно познакомиться, Вера, — Елена кивает мне с вежливой улыбкой, но ее глаза остаются безжизненными, будто покрытыми тонким слоем льда.

— А я прятал её до последнего, — Яннис усмехается, его пальцы переплетаются с моими, демонстративно, нарочито. — Как сюрприз.

Я не смотрю на Нико. Но чувствую его взгляд — тяжелый, как свинцовая гиря.

— Мы недавно вернулись с Родоса, — продолжает Яннис, разливая вино в наши бокалы с театральной небрежностью. — Очень классные там пляжи. Романтичные.

Он при всех переплетает наши пальцы, и в этот момент раздается оглушительный звон разбитого стекла.

Все вздрагивают. Горничная, бледная как мраморная статуя, застыла над осколками и лужей гранатового сока. Но мой взгляд прикован только к одному человеку. Нико вскочил так резко, что его стул с грохотом упал на паркет, преградив путь горничной.

— Это моя вина, — бросает он, глядя куда-то в пространство между родителями. — Не видел подноса.

По его плечам стекает гранатовый сок. Прямо как кровь. Ариадна уже хватает его за локоть, но он отстраняется, будто ее прикосновение обжигает.

— Не провожай. Я сам найду ванную.

Яннис усмехается, поднося бокал к губам.

— Думаю, ты ему всё-таки нужна, Ари. Мой брат не умеет отмываться. За него это всегда делали родители. А теперь будешь ты.

Его шутка повисает в воздухе, но я слышу только бешеный стук собственного сердца.

— …Мне кажется, Нико совсем не тот, каким был до аварии, — Ариадна шепчет, наклоняясь к Елене. — Раньше он хотя бы улыбался. А теперь… Смотрит в одну точку пустым взглядом. Это меня пугает.

— Он разбил свою машину вдребезги. Конечно, он будет пустым взглядом смотреть. Она стоила ему целое состояние. — Константин отрезает, отпивая вина.

— Может, просто постарел? Кризис среднего возраста? — Яннис вставляет с ухмылкой, закидывая свою руку на спинку моего стула.

Елена бросает на него ледяной взгляд.

— Яннис, хватит.

— Что? — он вскидывает брови, изображая невинность. — Я просто говорю, что теперь он выглядит как настоящий наследник этого дома. Холодный, расчетливый… почти как ты, пап. Только ещё не седой.

Константин медленно ставит бокал на стол.

— Ты всегда знаешь, как испортить атмосферу за семейным столом.

Яннис хмыкает, но его пальцы незаметно сжимают мое плечо. А я потихоньку расслабляюсь, чувствуя его одеколон — теплый, с нотками бергамота и кожи, единственное, что сейчас кажется реальным в этом доме теней.

Перед нами — пиршество, достойное олимпийских богов: муссака — слои баклажанов, фарша и бешамели, пропахшие корицей, долмадес — виноградные листья, туго свернутые вокруг риса, осьминог на гриле.

Яннис накладывает мне гору еды в тарелку, его вилка кинжально вонзается в муссаку.

— Ты что, хочешь сделать из своей невесты греческую статуэтку? — его мать поднимает бровь, бокал шампанского замирает у ее губ. — Такие порции — прямой путь в гиганты Родоса.

Яннис смеется, облизывая вилку.

— Не беспокойся, маман. Мы каждую ночь сжигаем калорий на три дня вперед.

Елена неловко давится шампанским. Константин неожиданно громко хохочет.

— Яннис-Яннис... Все тот же ветер в голове. Все-таки не зря Николаос управляет компанией.

Лицо Янниса в один миг становится каменным.

— Константин! — шипит Елена, бросая неловкий взгляд на помрачневшего сына.

Мне становится обидно за Янниса. Хочется его поддержать, показать, что он не один.

Я слегка откидываюсь на его руку, прижимаюсь к нему намеренно, будто пытаясь передать свое тепло сквозь слои его безупречного костюма. Поправляю волосы, и они падают на его руку — шелковистые, будто случайно, но на самом деле с расчетом.

Яннис замирает, уголки его губ дергаются в полуулыбке — той самой, которая появляется, только когда он действительно тронут.

Ариадна возвращается, ее каблуки стучат по коридору.

— Николаос плохо себя чувствует. Голова болит. — ее взгляд скользит по нам. — Он отдыхает в своем кабинете. Вернется через час.

Елена хмурится, поворачиваясь к мужу.

— Опять эти мигрени? — ее голос звучит скорее раздраженно, чем обеспокоенно. — После аварии он стал слишком слабым.

— У нас ещё много разных горящих проектов с ним. Он просто устает. Мы расширяем порты в Марселе в следующем сезоне. Николаос договорился с французами — теперь наша вода потечет в остальную половину Европы.

— Рады за вас, — бросает Яннис, осушая бокал. Теперь я сижу почти вплотную к нему, и мне нравится это ощущение — его тепло, его запах, даже его язвительность, потому что она настоящая.

Константин бросает взгляд на пустующее место Нико, затем на Янниса.

— Ты бы хоть попытался хоть раз быть полезным, как брат.

Яннис вскидывает бровь.

— А я полезен. Только в других сферах, отец. Пойдем, лучше выкурим сигару.

Мне так не хочется, чтобы он уходил.

"Останься. Хотя бы еще минуту."

Но Яннис бросает мне одобряющую улыбку, говорит маме и Ариадне не обижать меня, и они уходят — отец и сын, два силуэта, такие разные и такие похожие в своем упрямстве.

Ариадна с Еленой погружаются в обсуждение последних тенденций миланской моды, их голоса сливаются в монотонный гул, будто жужжание ос на роскошном пиршестве. Я извиняюсь и направляюсь в уборную — мне нужно хотя бы на минуту скрыться от этого давления, от этих глаз и голосов.

Вода из крана ледяная, но я не чувствую холода. Лишь смотрю в зеркало на свое отражение — глаза слишком широкие, будто в них застыл испуг, губы сжаты в тонкую белую нитку.

"Еще чуть-чуть, и можно будет отсюда уйти. С Яннисом. В безопасность."

Поворачиваюсь — и оказываюсь носом к груди.…

Не к Яннису. К Нико.

Глава XII

Воздух вырывается из легких, будто меня ударили в солнечное сплетение. Нико стоит так близко, что я чувствую тепло его тела, его запах — древесный, с горьковатыми нотами коньяка. Его глаза сначала горят — яростью, ненавистью, предательством. Но потом взгляд скользит по моему лицу, останавливается на дрожащей нижней губе, и что-то в нем смягчается, будто он вдруг вспоминает, кто я.

Он оглядывает меня, будто только замечая, что я не призрак, не мираж.

— Садэ. Почему ты здесь с моим братом? — его голос хриплый, будто он неделю не говорил. Или кричал.

Я открываю рот, но слова застревают в горле.

"Что мне делать?! Я не могу оставаться с ним наедине! А вдруг он снова... А вдруг я снова стану его марионеткой?!"

— Садэ? Я жду ответа.

— Яннис перехватил меня на том благотворительном балу… Представился тобой.

Нико сжимает скулы, и я вижу, как под его кожей играют мышцы.

Неожиданно он тянется к моим плечам, но я отстраняюсь, прижимаясь спиной к стенке.

"Не трогай меня. Не смей..."

Он удивленно смотрит на меня в замешательстве.

— Малышка. Ты столько пережила. Не бойся. Все уже позади. Я здесь.

Он делает шаг вперед, кладя ладони на мои плечи, и его пальцы начинают медленно двигаться — круговыми, успокаивающими движениями.

"Нет... Это очередная его техника НЛП. Расслабься, Садэ, расслабься, и все будет хорошо..."

— Между вами что-то было? — его голос становится мягче, глубже, почти гипнотическим.

Я молчу.

"Что делать? Яннис сказал игнорировать его слова в голове... Но если я промолчу, он взорвется. А если отвечу — он снова войдет в мои мысли..."

Его глаза темнеют, зрачки расширяются.

— Он брал тебя, Садэ? — каждый звук его голоса — хлесткий удар. — Ты спала с Яннисом?

Я мотаю головой, волосы прилипают к мокрым щекам.

— Ты ничего не сказал мне. О том, что женился. А тогда, в последний раз на острове... Ты опоздал. Из-за нее.

Он упирает меня к стене за плечи, заставляя смотреть ему в глаза. Его пальцы продолжают свои манипуляции — легкие нажатия на определенные точки, будто он знает, где именно в моем мозгу включается слепое доверие.

— Ты не понимаешь, малышка. Это всё ради бизнеса. Этот брак принес нам деньги, связи, власть. Так было нужно.

— А ты с ней спишь, Нико?… Спишь со своей женой?

Его челюсть напрягается, зубы сжимаются так сильно, что я слышу скрежет.

— Нет.

— А как же супружеский долг?

Он наклоняется ближе, его дыхание обжигает мои губы.

— Он у меня всегда был только перед тобой.

Я не могу двигаться. Тело будто онемело. Нико берет мое лицо в ладони, пальцы гладят мои щеки, и я чувствую, как его контроль снова начинают просачиваться в меня — капля за каплей, как яд, который я когда-то называла любовью.

— Но я не твоя супруга.

— Для тебя важны бумажки? — он мурлычет, вдыхая мои волосы. — Это всё — деньги, контакты, показуха. К тебе я возвращался все эти пять лет не потому, что меня заставляли. Я возвращался на тот проклятый остров... чтобы жить. Там с тобой. Хотя бы несколько дней.

Слезы катятся по моим щекам, горячие и соленые, будто океан, который нас когда-то разделил.

"Почему я позволяю ему себя трогать? Почему его слова все еще ранят и лечат меня одновременно?"

— Что произошло тогда в театре? Я видела, как ты упал... Видела кровь под твоей головой.

Нико перехватывает мою руку, прижимает ладонь к своей груди. Его сердце бьется быстро, неровно.

— Тот переворот власти на острове организовал отец Ариадны. За мной следили месяцами... Узнали о тебе. Угрожали забыть о твоем существовании.

— ...И ты забыл? — шепчу я. — Раз не искал меня больше.

— Детка, я не мог просто вернуться. Они бы опередили меня. Я послал за тобой своего человека... Он сказал, что нашел только одну женщину подходящую под твое описание. Мертвую. Её изнасиловали, выбросили в океан во время погрома. Лицо было невозможно узнать... Но на ней было твое ожерелье. Черный жемчуг, помнишь?

"Черный жемчуг... То самое, что я подарила Лейле..."

— ...Ты думал, что это была я?

— Сначала — да. — его голос срывается, и в нем впервые за все эти годы звучит что-то неуверенное. — Детка, я сошел с ума. На балу, когда увидел тебя... Думал, что галлюцинации наконец добили меня. Потом бросился за тобой, но потерял. Стал звонить брату... И когда он не взял трубку, понял, что он, наверное, что-то знает. Потом этот чертов поворот под девяносто градусов…

Его руки скользят по моей спине, прижимают так близко, что я чувствую всё — каждый мускул, каждый стук его сердца, каждый вдох, который он делает, будто пытаясь вобрать меня в себя.

— Я не отпущу тебя снова, — он говорит это в мои губы. — Ты же не сможешь тут одна без меня. Малышка моя…

Его пальцы начинают ритмично сжимать мои плечи, его голос становится мягче, глубже, будто проникает прямо мне в мозг.

"…Он снова пытается войти в мои мысли. Нет, нет, нет!"

Я вспоминаю слова Янниса: "Когда почувствуешь, что он начинает — пой. Любую песню, которая тебе нравится."

И я начинаю. Про себя. Громко, нарочито невпопад:

"Черный ворон, что ты вьешься над моею головой..."

Я прикрываю глаза, глубоко вздыхая.

"Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой…"

Нико моргает. Его пальцы на секунду замирают.

— …Садэ?

Я чувствую, как его контроль ослабевает. Он видит, что мой взгляд стал расфокусированным, что я больше не ловлю каждое его слово, не замираю под его прикосновениями.

— Ты... не слушаешь меня?

Я продолжаю петь про себя, громче, настойчивее, пока его голос не становится просто фоновым шумом, пока его пальцы не разжимаются, пока он не отступает на шаг, изучая мое лицо с новым, странным выражением — будто впервые видит перед собой не ту Садэ, которую знал.

Я смотрю на него, чуть улыбаясь, будто вспомнила какую-то старую шутку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я недавно стала практиковать техники дыхания, — говорю я, слегка наклоняя голову. — Теперь, когда нервничаю, глубоко дышу. Это помогает.

Нико сужает глаза, и в них вспыхивает что-то острое, настороженное.

— Ты теперь нервничаешь рядом со мной?

— Нет.

"Да! Потому что ты — живой кошмар, завернутый в воспоминания о токсичной любви. Потому что я знаю, что ты воровал мой разум, как вор крадет драгоценности. Потому что Яннис сказал не приближаться к тебе, а я сейчас играю в самую опасную игру — пытаюсь обмануть дьявола."

— Просто... — делаю паузу, будто подбираю слова, — Тот погром на острове был кошмарный. Я видела трупы... На меня наставляли автомат!

Его пальцы сжимаются на моих плечах.

— Но ты спаслась. Высшие силы уберегли тебя для меня.

— Да… Я чувствовала, что ты жив. И мне надо вернуться к тебе.

"Ложь. Пусть думает, что его чары все еще работают."

Нико изучает мое лицо, и я вижу, как в его взгляде борются подозрение и желание мне верить.

— Как тебе удалось спастись?

— Один официант... У него был катер. Мы уехали вместе.

"Официант, который хотел воспользоваться мной. Но не знал, что мое тело тогда было алтарем, на который никто не смел поднять руку, кроме одного человека. Тогда у меня перед глазами была лишь красная пелена… Окровавленная ручка в руке… Тихий плеск воды за бортом."

— Он приставал к тебе? — голос Нико становится жестким.

Я качаю головой, делая глаза круглыми и чистыми, как у олененка.

— Нет.

"Если бы ты знал, как легко я лгу теперь... Если бы знал, что твоя программа заставила меня убить, но не из страха. Из ревности. Твоей ревности, встроенной в меня, как вирус."

Нико поднимает мой подбородок пальцами, заглядывает в глаза. Его взгляд — сканер, рентген, детектор лжи.

"Смотри, милый. Видишь? Там только ты. Всегда будешь только ты."

Я не моргаю. Не отвожу взгляд. Пусть видит то, что хочет: покорность, обожание, туман, который он сам посеял.

— Ты какая-то... другая, — шепчет он. — Что-то в тебе изменилось.

— Просто прическу изменила и сильно похудела... Из-за стресса.

И тогда он наклоняется. Его губы касаются моих, и это не поцелуй — это проверка. Он хочет почувствовать, дрогну ли я, откликнусь ли так же, как раньше.

И я откликаюсь.

"Пусть думает, что я все еще его. Пусть верит."

Его руки сжимают мои бедра, и я знаю — он купился. На свою же ложь.

Поцелуй получается остервенелый. Он врезается в меня, зубы царапают губы, язык захватывает мой с жадностью умирающего. Но потом... Он замедляется. Его губы становятся мягче, движения — плавными. Одна рука опускается к моей талии, прижимает меня к стене, а другая — в моих волосах, пальцы запутываются в прядях, тянут, заставляя запрокинуть голову.

— Ты даже не представляешь, как я скучал по этому, — он целует мою шею, кусает ключицу, и я коротко выдыхаю.

Его рот возвращается к моим губам, но теперь поцелуй глубокий, медленный. Я чувствую, как он весь напрягается.

— Не прощу себе, если снова тебя потеряю, — он говорит это между поцелуями. — Очередной конец света… мы не переживем.

Я прерываю Нико, когда его пальцы уже скользят под подол моего платья. Его дыхание горячее и прерывистое, но в глазах — не страсть, а ярость. Та самая, что заставляет хищника рвать добычу, когда та пытается вырваться.

"Боже, как я раньше не замечала? Он же как зверь в клетке — весь из желания обладать, контролировать, душить, пока не останется только то, что ему нужно во мне."

— Не здесь, — шепчу я, отстраняясь. — мой голос дрожит, но не от волнения, а от страха. — Не сейчас.

— Мне плевать, пусть все узнают.

Я резко мотаю головой, цепляясь за последние остатки самообладания.

— Пожалуйста, Нико... Прошу. Не так.

Он замирает, будто удивлён, что я осмелилась остановить его. Потом внезапно целует — нежно, коротко.

— Ты права, — его губы шевелятся у моего уха, пальцы слегка сжимают мою шею, не больно, но достаточно, чтобы я почувствовала: это не ласка.

— Это ты должна быть моей женой, а не эта избалованная девица, которая только и умеет, что бухать и разевать рот, когда не надо. Но ты у меня такая умная, послушная… Шелковая.

"Шелковая. Как платок, который можно завязать узлом. Как верёвка, которая мягко душит."

— Дай мне твой телефон, — внезапно говорит он, протягивая руку.

Я замираю на секунду, но тут же достаю телефон из кармана.

"Не нервничай. Не показывай, что боишься его. Подчиняйся до конца. Скоро он меня отпустит. И больше… никогда не увидит."

Нико быстро набирает свой номер и тут же звонит себе, сохраняя контакт. Возвращает мне телефон, разглядывая меня с одобрением.

— Блондинка тебе идёт, — он ловит мои короткие пряди волос, чуть тянет за них. — Даже больше, чем раньше. Мне нравится.

"Одобрение палача. Как же мне от этого тошно."

— У меня есть план, — его голос становится мягким, гипнотическим, пальцы скользят по моей щеке. — Будешь меня слушаться и у нас все с тобой получится. Ты же знаешь, что я всегда прав?

Я киваю, делая глаза широкими и пустыми.

— Да.

— Умница. Моя райская девочка…

Он целует меня на прощание, и я выскальзываю из уборной, оставляя его там одного.

"Свобода. Как же меня всю колотит после него. Как будто даже тошнит."

Едва делаю шаг в зал, как натыкаюсь на Янниса. Он замирает в дверях, ловя меня за локти.

— Как раз шёл искать тебя. Думал, может, к моему брату ненароком забрела.

Я краснею, сжимая губы. Перехватываю его руку, сжимаю её так сильно, что он тут же теряет ухмылку.

— Яннис… Мне как-то нехорошо.

Он залпом допивает бокал вина, не отрывая от меня настороженного взгляда. Его рука легко ложится на мои лопатки.

— Мам, пап! Мы уезжаем.

"Спасибо. Спасибо, что не спрашиваешь. Спасибо, что просто берёшь и уводишь."

— Ой, а почему так рано? — его мать хмурится.

— Ещё же десерт на подходе, — добавляет Ариадна, удивлённо поднимая брови.

Яннис хмыкает, направляя нас к выходу.

— Не, спасибо! Мы и у себя поедим… сахара. Ариадна, дорогая, а тебе стоит получше контролировать своего муженька. Уж больно у него руки длинные — так и до моей невестушки доберутся ненароком! Поэтому и увожу её за полночь, как Золушку.

Ариадна отрывается от бокала, недоуменно хмурясь.

— …Что ты имеешь в виду, Ян?

— Да то, что если бы в доме никого не осталось, кроме моей Веры и твоего Нико, он бы на неё накинулся, как пёс на… Не буду договаривать. Сама знаешь. Он у тебя тот ещё кабель!

Родители Янниса застыли с открытыми ртами. Ариадна ахнула. Я закрываю глаза, мысленно молясь, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

И тут — грохот.

Распахиваю глаза как раз в тот момент, когда Нико врезается в Янниса с такой силой, что они оба валятся на пол.

— Заткни свою пасть! — Нико рычит, его кулак со всей силы бьёт брата в челюсть.

Яннис оглушён, но уже через секунду отвечает — резким ударом в живот.

Они катаются по полу, сбивая стулья, опрокидывая декор.

— Яннис! Николаос! Прекратите немедленно! — кричит их отец, но они его не слышат.

Нико садится верхом на Янниса, бьёт его снова и снова — по лицу, по рёбрам. Кровь брызгает на паркет.

— Думал, тебе твой поганый язык с рук сойдёт?! — Нико хрипит, его нос уже разбит, но он не останавливается.

Отец наконец растаскивает их, хватая Нико за плечи и оттаскивая.

Яннис поднимается, вытирая кровь с губ.

— Иди к чёрту, — он плюёт на пол и поворачивается ко мне. — Поехали из этой дурки!

Бросаю последний взгляд на Нико. Он стоит, тяжело дыша, смотрит в пол, кровь течет по подбородку.

— Вера! — слышу надрывный рев Янниса в прихожей.

Спешу следом за ним.

Мы садимся в его авто. Яннис заводит двигатель, его пальцы сжимают руль так, что кожа руля скрипит.

— Ну, как тебе моя семейка? — он бросает, не глядя на меня. — Веселая?

— …Мне кажется ваши родители седые не из-за возраста.

Он хохочет, шмыгая носом.

Машина резко трогается с места.

...

Мы приезжаем к Яннису домой. Он идет переодеваться – нижняя губа разбита, белая футболка в бурых пятнах засохшей крови. Пока он в душе, я выхожу в сад к бассейну, и в этот момент на моем новом телефоне вспыхивает уведомление.

СМС от Нико.

Я вздрагиваю. Паника накатывает, сжимая горло, как удавка.

"Он не остановится. Никогда не остановится."

Нико: «Перезвони. Срочно.»

Пальцы дрожат, когда набираю его номер. Сердце колотится так, что слышу его в висках.

— ...Ты должна уехать из его дома. Сейчас же, — его голос хриплый, будто он курит одну за другой. — Назови сумму. Отель, квартира — сколько нужно, Садэ? Я переведу сколько тебе необходимо.

— У меня есть квартира. И деньги, — отвечаю, прижимая телефон к уху, будто боясь, что Яннис услышит со второго этажа.

— Кто дал?

— Не мужчина. Старая подруга.

На том конце тишина, потом выдох.

— ...Езжай туда сейчас и скинь мне адрес. Завтра вечером приеду к тебе. Сегодня никак не могу — за мной следят.

— Хорошо. А твои родители... жена... Они догадались про нас?

— Нет. Они знают, что мы с Яннисом ненавидим друг друга ещё с детства. Это далеко не первая наша драка.

Хочу сказать что-то еще, но внезапно телефон вырывают из рук.

Яннис, мокрый после душа, с одним полотенцем на бедрах, хмуро разглядывает экран, затем швыряет аппарат в бассейн.

— Эй! Ты что творишь?!

Бросаюсь к нему, хватаю за руку. Он ловит мои запястья, но я резко проворачиваюсь, применяя болевой прием. Его рука выгибается, он теряет равновесие и с громким всплеском падает в воду.

Выныривает тут же, присвистывая.

— Ну и ну! — он вытирает лицо. — Это было чертовски сексуально. Давай ещё!

— Я уезжаю, — шиплю я. — Мне надо вызывать такси. Ты утопил мой мобильник. Я возьму твой?

Хватаю его телефон со столика и бегу в дом. За спиной — плеск воды, быстрые шаги. Ещё секунда — и его мокрые руки хватают меня в холле. Он резко разворачивает меня к себе, но поскальзывается на мокром кафеле, и мы оба летим вниз.

Я падаю грудью на его мокрый торс, наши лица оказываются в сантиметрах друг от друга. Яннис замирает, изучая мои глаза с непривычной серьёзностью.

— Знаешь... Чем дольше мы так лежим... — он проводит пальцем по моей скуле, — ...тем больше Нико рвёт на себе волосы сейчас на другом конце Афин.

Я фыркаю и пытаюсь оттолкнуться, но он ловит моё лицо и целует — неожиданно мягко, почти робко. Его губы шершавые от заживающей раны.

Сначала я сопротивляюсь.

"Нет. Нет!… Это ошибка. Это очередная ловушка жизни."

Но его губы прижимаются к моим с такой нежностью, что дыхание перехватывает. Он не давит, не забирает — он дарит. Его пальцы скользят в мои волосы, ладонь прижимается к моей щеке.

И вдруг я понимаю — это самый приятный поцелуй за всю мою сознательную жизнь. Не властный, как у Нико. Не поспешный, как у тех, кто просто хотел заполучить мое тело. Этот поцелуй такой… живой.

Я чувствую вкус чего-то солоноватого на его губах — кровь, вода, или просто он.

И я тону в этом послевкусие.

Но потом вспоминаю: "Я же хотела уехать."

Резко отталкиваюсь от него, переворачиваюсь, подскакиваю на ноги.

Яннис тоже встает, придерживая полотенце на бедрах.

"Боже, какой он сексуальный…"

Мокрые капли стекают по его груди, прессу, вниз, к тому месту, где полотенце едва держится.

Я еле отрываю свой взгляд и устремляюсь на кухню, пытаясь разблокировать его телефон.

— Какой у тебя пароль?!

Яннис лениво следует за мной. Скрещивает руки, прислоняясь к косяку.

— Забыл. Упал вот только что, и всё как корова языком слизала. Помню только своё имя и то, что ты меня безумно привлекаешь.

Я раздражаюсь на него, но мои щёки вспыхивают.

"Он что, только что признался в симпатии?… Но странно было бы это отрицать. Тот поцелуй всё сказал за нас."

Он смеётся, обнажая свои белые зубы, будто читая мои мысли.

— Тогда я пойду пешком!

— В горах? В два часа ночи? — он поднимает бровь. — Ты либо сумасшедшая, либо…

— Либо что?

— Либо просто хочешь, чтобы я тебя остановил.

Я закатываю глаза, но сердце бешено колотится.

"Чёрт. А он прав... Я хочу, чтобы он меня остановил, сказал, что я могу оставаться рядом с ним сколько угодно. Чтобы возвратил меня обратно. Чтобы обнял и… Нет. Надо успокоиться!"

— У тебя опять кровь из губы пошла! — бросаюсь к нему автоматически и шлёпаю по его руке, когда он пытается стереть её. — Не трогай грязными пальцами!

— О-о-о, — он качает головой, — а вот и первая забота! Переживаешь за меня?

Закатив глаза, иду за аптечкой. В ванной методично достаю: стерильные салфетки с хлоргексидином, гель с лидокаином и гидроколлоидный пластырь.

Беру его за подбородок, приподнимаю лицо.

— Не дёргайся. Хорошо?

Он замирает, но в глазах — опасный блеск.

Пропитываю салфетку антисептиком, аккуратно промокаю его разбитую губу. Кровь уже запеклась, но ранка всё ещё влажная. Яннис не моргает, не отводит взгляд.

Наношу гель с лидокаином — он холодный, и Яннис слегка морщится.

— Больно?

— Ага. Стрела торчит в самом сердце.

Я закатываю глаза и наклеиваю гидроколлоидный пластырь — он почти незаметен, но ускорит заживление.

— Теперь не разойдётся.

Яннис молчит, наблюдая за мной. Его дыхание ровное, но пальцы слегка сжимают край барного стула.

— Завтра с утра нагрянут мои родаки, — внезапно говорит он, когда я упаковываю бинты обратно в аптечку. — Проверять, не сбежала ли моя невеста после сегодняшнего ада.

— …Зачем им это?

— Ну, они ведь так и не выяснили, кто ты: дочь олигарха, беглая наследница или... — его глаза сужаются. — ...очень талантливая аферистка. Я вот не верю, что ты француженка.

— Это не легенда.

— Правда? — он вдруг ловит моё запястье, проводит большим пальцем по венам. — Тогда почему, когда злишься, у тебя проскальзывает... этот милый славянский акцент? Хоть убей, не верю, что ты из Франции.

— Хоть убей?… — медленно выдыхаю я, высвобождая руку. — Договоришься… убью.

Его смех провожает меня до самой гостевой, где я впервые за вечер позволяю себе улыбнуться.

Глава XIII

Курьер принес крохотную коробку ранним утром, когда солнце только начинало разливаться золотом по мраморным плитам террасы. Разрывая упаковку пальцами, я задержала дыхание: внутри лежало бикини — верх с ажурными чашечками на золотистых застёжках, едва прикрывающими грудь, и трусики с высоким разрезом, подчёркивающим бёдра. Признаться себе в этом было стыдно, но выбирала я этот купальник для глаз одного мужчины.

Для Янниса…

Накинув полупрозрачное шифоновое платье, я провела ладонью по бедру — ткань скользила, как вода, обволакивая кожу при каждом шаге.

На лестнице я замерла, услышав голоса в холле.

"А если она шпионка конкурентов?" — раздался низкий, нарочито тихий голос отца Янниса.

"Ага, а по ночам, когда город засыпает, она превращается в главу мафии", — парировал Яннис, и в этот момент наши взгляды столкнулись.

Он стоял, облокотившись о дверной косяк, в белых льняных брюках и рубашке, расстёгнутой до солнечного сплетения. Его глаза медленно сползли по моим ногам, задержались на вырезе платья, где угадывался контур купальника. Он подмигнул мне, надменно дёрнув бровью, заставляя мое сердце пропустить удар.

Елена, мать Янниса, уже ждала меня у бассейна в бикини с парео, искусно завязанном на бедре. Когда я подошла, она сразу же взяла инициативу разговора на себя.

— Вера, дорогая! А расскажи, пожалуйста, как твои родители познакомились? — бросила она, погружаясь в воду.

Я улыбнулась, автоматически включая обворожительную улыбку, которую отрабатывала перед зеркалом уже много лет подряд.

— В винном погребе одного дегустационного ресторана в Лионе. Отец разливал шампанское, моя мама его нечаянно облила.

"Ложь выскользнула так легко, что даже я в нее поверила."

Константин, отец Янниса, постучал лопаткой по грилю, чтобы привлечь внимание своего сына.

— Яннис, хватит пялиться на Веру! Помоги уже с мясом!

— Не могу, пап. Занят.

Он откинулся на стуле, надел солнцезащитные очки, но это не скрыло его взгляда, который прожигал меня, когда я стала выходить из воды. Платье мгновенно прилипло к мокрому телу, и я почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Николаосу уже лучше, если тебе интересно... — Елена шепнула мне на ухо, пока мы вытирались полотенцами. — Такое шоу они, конечно, устроили вчера. Ты прости их. Это я виновата. Плохо воспитала моих мальчиков.

Я прикусила губу, услышав, как Яннис вздохнул.

— Мама, ну хватит уже шушукаться там. Идите за стол.

За грилем Константин внезапно поднял глаза и спросил:

— Вера, прости, а это у тебя шрам от пули на плече? Франция ведь безопасна.

Тишина повисла густым, липким облаком. Даже Яннис замер.

— Была охота на кабанов, — бросила я и откусила персик, чтобы скрыть сухость в голосе. — Знакомый отца случайно попал в меня из пневмата.

Тянусь к бокалу с лимонадом, но Яннис ловит моё запястье и резко тянет к себе. Я падаю ему на колени, чувствуя бедром, как его возбуждение давит на меня сквозь тонкую ткань платья.

— Не ерзай так, солнце, — его губы коснулись моего уха, горячее дыхание обожгло кожу. — Иначе я не смогу гарантировать приличного поведения.

Мои щёки вспыхнули, сердце сжалось.

Елена подошла к столу с бокалом розового вина, искусно поддерживая разговор:

— Вера, ты говорила, твоя семья владеет виноградниками в Провансе? Как они пережили прошлогодние заморозки?

Я выдавила улыбку, но мысли стали панически путаться — пальцы Янниса рисовали круги на моей талии, и каждое прикосновение отзывалось горячей волной где-то глубоко внутри.

— Мы... э-э... использовали новую систему обогрева, — солгала я, вспоминая статью из журнала, которую мельком просмотрела в самолёте.

Константин посмотрел на небо, меняя тему:

— Сейчас такая жара, но к вечеру обещают грозу.

Яннис наклонился ко мне, шепча так, чтобы не услышал никто, кроме меня:

— А ночью синоптики опять обещают повышенную жару. Может, проверим вместе?

Я закусила губу, чтобы не улыбнуться. Его пальцы скользнули по изгибу моей талии, и мои щёки снова вспыхнули.

"Блин, все же увидят, как я таю в его руках."

Елена продолжала тест-драйв моей биографии:

— Ты из Марселя, да?... А в каком районе жила твоя семья?

— В Ле Панье — в старом квартале, — автоматически ответила я, но тут же поймала на себе взгляд Янниса. Он смотрел так, будто знал, что я там никогда не была. И был прав.

Елена улыбнулась, мечтательно вздыхая.

— Как романтично! Мы с Константином обожаем Францию. Послезавтра рядом с Некрополем, кстати, будет выставка импрессионистов — ты должна присоединиться к нам! Мы будем вас ждать. Будут все.

Я кивнула, чуть нахмурившись.

— Спасибо за приглашение.

"Но я не планировала оставаться в этой роли "их невестки" так долго..."

Но Яннис сжал мою руку под столом, и это вычеркнуло все веские аргументы против.

Машина родителей Янниса скрылась за воротами, оставив после себя лишь облако пыли и тягостное молчание.

И вдруг — он засмеялся. Громко, безудержно, будто только что услышал лучшую шутку в своей жизни.

Я вскинула брови, уставившись на него, но он лишь сорвал ветку оливы и с театральным поклоном протянул её мне.

— Умница моя! — воскликнул он, нарочито коверкая слова под французский акцент. — Так славно сыграла роль, я даже сам поверил, что ты моя невестушка из Франции. Мама, кстати, в восторге — твой акцент безупречен. Браво!

Я скрестила руки на груди, отстраняясь.

— Перестань. Это был последний раз. Я больше не буду притворяться твоей невестой.

— И француженкой тоже перестанешь? — поддел он, но я уже развернулась и зашагала к дому, стиснув зубы.

Он нагнал меня в холле, схватив за запястье. Сердце ёкнуло — "неужели…?" — но Яннис лишь молча потянул меня к резному комоду, выдвинул ящик и достал плотный конверт.

— Возьми.

Я ощутила вес конверта ещё до того, как заглянула внутрь: пачка евро и новенький смартфон в матовом белом корпусе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что это? — начала я, но он перехватил мои пальцы, заставив сжать конверт. — Не подарок. Не переживай. Компенсация за телефон, который утопил. Ну, и за моральный ущерб… в общем, за всё. — его губы дрогнули в кривой полуулыбке. — Теперь ты свободна. Пойду на выставку один. Будут, конечно, спрашивать, где же моя красивая невестушка… Скажу, что ты безжалостно разбила мне сердце и сбежала в прекрасное далеко. — он шмыгнул носом, будто пародируя обиду, но в глазах читалась простая усталость. — Телефон рабочий. Можешь звонить, куда ты там хотела. Никто тебя не держит.

И… Яннис ушел. Просто так. Без драмы, без попыток остановить. Шаги его по мраморному полу звучали чётко, будто отмеряя последние секунды чего-то, что так и не успело начаться.

"Неужели всё? Он просто… отпускает?"

Мое горло сжалось. Я метнулась к стеклянным дверям террасы — его фигура уже растворялась в солнечном мареве оливкового сада. Ни взгляда назад, ни намёка на сомнение.

"А какое у нас вообще могло быть будущее? Я была рабыней его брата, а теперь что — буду бегать за его копией? Даже если скажу, что он мне нравится по-настоящему… как доказать, что не из-за сходства с Нико?"

Резко дёрнувшись, я побежала в гостевую комнату и стала сгребать вещи в пляжную сумку: платье, которое он подарил, купальник, косметику. Заказала такси.

…

Кофе на балконе горчил на языке, но я пила его большими глотками, будто могла сжечь им ком в горле. Журнал в руках трещал по швам — страницы летели в угол, изорванные в клочья.

"Всё. Надо убираться из этой съемной квартиры. Подальше. Навсегда. Нико сказал, что заедет вечером. Уже три часа дня… Одно дело — быть рядом с ним в доме его родителей, где рядом со мной был Яннис. И совсем другое — здесь, в четырёх стенах, где никто не услышит…

Я рванула в спальню, вываливая содержимое всего шкафа в чемодан. Забронировала билет до Стамбула — оттуда можно будет махнуть куда угодно.

"У меня, кажется, были там знакомые, они приютят…"

И тут мой взгляд упал на листовку, валявшуюся под входной дверью: «Джаз. Открытый микрофон. Кафе "Под Луной". Каждый полдень.»

Сердце радостно встрепенулось.

"Рейс же только ночью… У меня есть немного свободного времени. Всего один час в кафе? Почему бы и нет? Я так любила джаз когда-то..."

Кафе "Под Луной" оказалось крошечным, с потрёпанными бархатными диванами и роялем в углу. Я заказала виски — не стала бы пить, но держать стакан в пальцах было… спокойнее.

На сцену выходили любители: студент с саксофоном, девушка, неуверенно бренчавшая на гитаре. А потом заиграли "My Funny Valentine" — и я немного расслабилась.

"Всего один час. Потом — бегство. Потом — очередная новая жизнь."

Я прикрываю глаза, и передо мной всплывают все те моменты, которые хотелось бы забыть: холодные прикосновения Нико, его голос, проникающий под кожу... та самая лучезарная улыбка Янниса, которую теперь я больше никогда не увижу…

Глоток виски обжигает горло, но боль внутри — острее, глубже, она разливается по всему телу, заставляя сердце биться чаще.

"А я когда-то любила петь…"

Когда ведущий объявляет последний номер вечера, я поднимаюсь на сцену. Микрофон холодный в моих вспотевших ладонях, а в зале — полумрак, лишь несколько лиц, освещённых мягким светом ламп.

— …Желаю всем прекрасного вечера, — шепчу я, и мой голос звучит так тихо, что, кажется, его никто не разберёт.

Я начинаю петь. Песня: "Hurt" (джазовая версия).

— Сегодня я причинила себе боль... Чтобы проверить — жива ли ещё... Игла оставляет след, знакомый, как этот свет... — мой голос льется с мягкой хрипотцой.

Весь зал затихает. Кто-то в первом ряду чуть подается вперед, кто-то, наоборот, приглашает своего партнера на танец. Где-то в углу щёлкает камера, потом ещё одна — меня снимают. Сердце колотится так сильно, что кажется, его стук слышен всем вокруг.

"Нельзя, мне же нельзя светиться!"

На последнем куплете я резко обрываю песню, пряча лицо за волосами, и исчезаю за кулисами, даже не дождавшись аплодисментов.

Сумка уже на плече, шаги гулко отдаются в пустом коридоре кафе.

"Ничего. Там вообще было темно. Просто какая-то девушка спела в джаз-клубе. Даже если кто-то снял, никто не обратит внимания. Мир огромен, а я — всего лишь пылинка в нём."

Такси ждёт меня у тротуара, и я проваливаюсь на сиденье, чувствуя, как усталость накрывает с головой.

— Международный аэропорт, пожалуйста, — бросаю я водителю, даже не глядя на него.

За окном Афины растворяются в золоте заката. Виски даёт о себе знать — веки тяжелеют, мысли путаются. Открываю телефон, чтобы проверить время вылета, нечаянно тыкаю на иконку "контакты", и… замираю.

В записной книжке стоит единственный контакт:

"Яннис". А вместо фамилии — "Звони. В любое время."

Мои губы сами растягиваются в улыбку, но сердце сжимается так больно, будто его кто-то сдавил.

"Зачем? Почему сейчас? Когда я уже почти исчезла..."

— Κορίτσι μου, είσαι θρύλος! (Девочка моя, ты легенда!) — таксист ловит мой взгляд в зеркале заднего вида, сияя во всю ширину своего круглого лица.

Я недоуменно моргаю, не понимая ни слова.

— Простите, я не говорю по-гречески...

Он оживляется ещё больше и тычет пальцем в свой старенький телефон.

— Look! You! Famous! (Смотри! Ты! Знаменитость!)

На треснутом экране — я. Сцена того кафе, моё лицо, искажённое эмоциями при пении. Но самое страшное — подпись внизу видео: "Моя."

И имя аккаунта: @Yannis_Ioannidis

— Ты! Невестка! — таксист тычет в меня пальцем, смеётся. — Яннис! Наша знаменитость!

Кровь стучит в моих висках, вижу перед собой лишь морщинистую руку таксиста с телефончиком.

"Как?… Кто-то снял и сразу выложил в сеть? Или... он там был? Следил за мной всё это время? Нет, не может этого быть. Бред какой-то."

Горло перехватывает так сильно, что я едва могу дышать.

— Измените маршрут, пожалуйста, — говорю я, и мой голос звучит чужим. — Везите меня в...

Адрес мгновенно слетает с моих губ.

"Моя… Это не просто слово. Это заявление. Публичное. Теперь весь его круг увидит. Увидит и Нико… Зачем он это сделал? Почему?… Чтобы вернуть? Посмеяться? Или... это его способ сказать то, что он не смог при прощании?"

Через полчаса такси поворачивает на знакомую улицу, и я вижу те самые ворота виллы в пихтовом лесу.

"Что я делаю? Это безумие. Я должна бежать. Бежать как можно дальше отсюда!"

Но ноги сами несут меня к двери.

Только я подняла руку, чтобы нажать на звонок, как вдруг…

— Ты всё-таки вернулась.

Обернулась — Яннис стоял в нескольких шагах, в руках — пучок свежих лавровых листьев. Он выглядел так, будто только что вернулся с прогулки у моря: лёгкая рубашка закатана по локти, волосы слегка растрёпаны ветром.

— Что ты делал? — спросила я, невольно разглядывая зелёные листья в его пальцах.

— Собирал лавр. Он полезный, — Яннис пожимает плечами. — Успокаивает нервы, помогает пищеварению. А ты что делала без меня?

Я замолчала. В голове крутились мысли, но слова застревали в горле. Потом вспомнила видео, его пост, и раздражение нахлынуло волной.

— Какого чёрта?! — я резко достала телефон и тыкнула в экран, показывая ему его же страницу. — Откуда у тебя это видео? Ты что, следил за мной как маньяк?!

Яннис закатил глаза и, не отвечая, прошёл мимо меня в дом, направляясь на кухню. Я последовала за ним, не собираясь отступать.

— Я серьёзно, Яннис! Ты вообще понимаешь, что сделал?! Нико увидит это видео и подумает, что мы с тобой по бар-клубам шатаемся и развлекаемся вместе! Он же меня из-под земли достанет за это!

Он молча взял со стола нож и начал мелко резать лавровый лист, будто мои слова были просто фоновым шумом.

— …Как у тебя вообще оказалось это видео?

— Слишком много болтал пьяным друзьям, — наконец сказал он, не поднимая глаз. — Они все знают, на ком я зациклен как умалишённый. Все уши им прожужжал об одной загадочной девушке. И так получилось, что мой лучший друг узнал её по моим описаниям в одном кафе. Решил записать видео, как она поет там, и, конечно, прислал мне. Ну а я... решил всем показать, какая она у меня красивая и талантливая.

Я замерла, сканируя его взглядом. Закусила ноготь, начиная нервно вышагивать по кухне.

"Значит, он не следил лично... но всё равно, это не меняет суть дела!"

Яннис вдруг ловко перехватил меня за руку и усадил на стул.

— Сейчас я приготовлю нам ужин. Ты поешь и успокоишься. Хорошо?

Я хотела возразить, но... согласилась. Вдохнула его аромат — Noir Noir, тот самый, от которого у меня всегда теплело внутри. Он не знал, но я уже чувствовала себя спокойнее.

Он приготовил свою фирменную слоёную запеканку с баклажанами, мясом и бешамелью. Всё, как всегда, было идеально: ароматное, с хрустящей корочкой. Мы ели в тишине, лишь изредка перекидываясь взглядами. Но я всё ещё нервничала. Вилка подрагивала в пальцах. Яннис сразу заметил.

— Хочешь терапию? — неожиданно спросил он, отодвигая тарелку. — Я наконец составил тебе реабилитационный план. Можем провести первую сессию сейчас.

Я подняла бровь.

— Ты серьёзно?

— Абсолютно.

…

Кабинет тонул в мягком свете настольной лампы, отбрасывающей золотистые блики на стопки книг по когнитивно-поведенческой терапии. Яннис не сидел в кресле психолога — он развалился на диване напротив, сбросив пиджак и расстегнув верхние пуговицы рубашки. Его пальцы перебирали край блокнота, но глаза не отрывались от меня.

— Ты готова?

Я кивнула, сжимая подлокотники кресла.

— Тогда первый вопрос, — он наклонился вперёд, локти на коленях. — Когда ты в последний раз добровольно вспоминала Нико? Не из-за кошмара или триггера... а просто так?

Я углубилась в мысли. За окном зашумели кипарисы.

— Сегодня, — выдохнула я. — Я ехала в такси, и по радио заиграла та песня... которую он всегда ставил у себя в кабинете на острове.

— И?

— Я... попросила переключить станцию.

Уголки его губ дрогнули. Он записал что-то, затем резко перешёл к следующему:

— Если бы Николаос сейчас вошёл в эту дверь и приказал бы тебе идти с ним — что бы ты сделала?

Я представила: Нико в его чёрном, с той же ядовитой ухмылкой...

— Сказала бы ему, что никуда с ним не пойду, — твёрдо сказала я.

— А он заставит тебя силой.

— Я вызову полицию. А до их приезда разбила бы ему голову вазой с твоей полки.

Яннис рассмеялся — низко, с одобрением.

— Та ваза фарфоровая, XVIII век. Дорогая.

— Цель оправдывает все средства, — буркнула я.

Терапия превращалась в странную игру: он бросал вопросы, как мячики, а я ловила их без колебаний, как жонглер.

— Ты когда-нибудь жалела, что покинула тот остров?

— Только о том, что не сделала это раньше.

— Если бы он попросил прощения у тебя...

— Я бы не простила.

Яннис откинулся на спинку дивана, изучая меня. Его глаза стали темнее.

— Хорошо… Последний вопрос, — он произнёс это медленно, будто оценивая ситуацию. — Как ты думаешь... есть ли в твоем сердце ещё место для мужчины, который стал сходить по тебе с ума? Он просыпается с мыслью о твоих глазах и засыпает, представляя, как ты сморщиваешь нос, когда он несет какую-то чушь.

Мое сердце заколотилось так, что, казалось, будто он его услышит.

— Ты забыл уточнить, — прошептала я, сжимая кулаки, чтобы скрыть смущение, — кто это несчастный мужчина?

Яннис встал. Медленно. Как хищник.

— Пойдем, — он протянул мне руку.

Я взяла её — и он резко притянул меня к себе. Его пальцы обвили мою талию, дыхание обожгло шею.

— Он будет несчастным только в одном случае, — он прижал лоб к моему виску. — если ты пошлешь его к черту.

Я не выдержала — рассмеялась. А он...... поймал мою улыбку губами.

Его губы были горячими, как угли, когда он приподнял меня и усадил на край массивного дубового стола. Книги по психоанализу с грохотом полетели на пол, но ни он, ни я не обратили на это внимания.

— Ты... я слишко долго думал об этом, чтобы сейчас так торопиться, — прошептал Яннис, целуя мою шею, чуть ниже мочки уха — то самое место, от которого у меня всегда подкашивались ноги.

Я вцепилась в его волосы, чувствуя, как его дыхание учащается. Он медленно скользнул губами по линии моей челюсти, к уголку рта, но...

— Кофе, — вдруг сказал он, отстраняясь. — На террасе. Сейчас же.

— Что-то не так? — я попыталась поймать его взгляд, но он уже отвернулся, поправляя мятую рубашку.

— Я не хочу, чтобы ты подумала, будто я готов наброситься на тебя, как цепной пёс, — его голос звучал хрипло, но в нём читалась упрямая решимость.

Я рассмеялась, проводя пальцем по его напряжённой шее.

— А что, ты... не готов?

Он резко развернулся, глаза вспыхнули.

— Готов. Но не так, — он схватил мою руку, прижал ладонь к своим губам. Поцелуй был жгучим, почти болезненным. — Пойдём.

На кухне пахло корицей и тлеющими дровами. Яннис молча достал медную джезву, насыпал кофе тонкого помола.

— Ты умеешь варить кофе на песке? — спросил он.

— Нет.

— Я научу.

Он подошел ко мне сзади, его руки обхватили мои, направляя движения.

— Коньяк — только капля в конце, — он наклонился, и его губы коснулись моей щеки. — Иначе перебьёт вкус.

Я не выдержала — повернула голову и поймала его губы.

Звонок телефона разорвал хрупкий момент.

— Мне нужно ответить, — он провёл рукой по моим волосам, словно извиняясь. — Работа.

Я кивнула, наблюдая, как он исчезает в гостиной. Его голос за стеной звучал жёстко, отрывисто — совсем не так, как минуту назад.

Кофе остывал. А я... Я осознала.

"Это не просто влечение. Не благодарность за мое спасение. Это — по-настоящему. Впервые в жизни."

И с этим невероятным осознанием пришла дикая мысль.

Гардеробная была точно такой, как в моих воспоминаниях: чёрный комод с бронзовыми ручками, зеркало в пол.

Я открыла нижний ящик. Красное шёлковое бельё. Корсет с кружевами.

— Солнце... — прошептала я, глядя на своё отражение. — Я его солнце…

Переодевалась медленно, словно совершала священный ритуал, где каждое движение имело значение. Зеркало отражало ту самую женщину, что когда-то заставляла замирать сердца в полумраке лучших ночных клубов Европы. Корсет приподнимал грудь, подчёркивая каждый изгиб, а кружевные трусики облегали бёдра, напоминая о временах, когда я владела вниманием любого мужчины в зале. Но теперь...

"Теперь я хочу сиять только для одного человека на свете..."

Я закрыла глаза, позволив памяти на мгновение вызвать его образ... Его тёмные, почти чёрные глаза, которые смотрели на меня так, будто видели насквозь. Его руки, которые могли быть нежными и жестокими в один миг.

"Боже... Такие мужчины должны быть недосягаемы, как Боги Олимпа."

Когда я вернулась в гостиную, Яннис снова уткнулся в ноутбук, его пальцы быстро стучали по клавиатуре. Но стоило мне шагнуть в полосу света от торшера — он резко поднял голову. Ноутбук с глухим стуком полетел на диван, забытый.

— Γαμώτο σου... (Твою ж мать...) — его голос звучал хрипло, а привычная ухмылка медленно таяла, сменяясь чем-то более тёмным, более голодным.

Я скрестила руки, чувствуя, как корсет сжимает рёбра, заставляя дышать чаще.

— Музыка, Яннис. Мне нужна музыка.

— А?.. Сейчас! — он резко потянулся к телефону, пальцы скользили по экрану с преувеличенной быстротой. — Что предпочитаешь? Медленный соблазн или... — его взгляд вспыхнул, — что-то более быстрое?

— Любую. — я усмехнулась и пошла к шесту, намеренно замедляя шаг, чувствуя, как его глаза горят у меня за спиной.

— Понял!

Я приглушила свет, в колонках зазвучало: "West Coast" (Instrumental Cover). Струнные завыли, будто предвещая грех, а я взялась за шест...

Музыка пульсировала в такт моему дыханию, когда я начала кружить вокруг шеста. Бёдра плавно скользили по холодному металлу, а я медленно опускалась вниз, выгибая спину дугой, чувствуя, как каждый мускул напрягается в этом движении. Мои пальцы скользили по шесту, цепляясь за него лишь кончиками, демонстрируя полный контроль.

Яннис не сводил с меня глаз. Его взгляд — горячий, тяжёлый, будто физически ощущался на коже. Он ухмылялся, когда я, стоя на коленях, прогибалась назад, касаясь пола распущенными волосами, а затем резко поднималась вверх, обвивая шест ногами. Его грудь поднималась чаще, дыхание становилось глубже, а глаза горели тем самым опасным огнём, который я уже узнавала.

Он откинулся на диван, руки раскинулись на спинке, пальцы слегка сжимали ткань. Но я видела, как его ладонь медленно опускалась к ширинке джинс. Один щелчок — и пуговица была расстёгнута. Ещё движение — молния опущена.

Когда его рука скользнула внутрь и вынула твёрдый, уже готовый член, моё тело сжалось в ответ. Ладони мгновенно стали влажными, пальцы соскользнули с шеста. Я больше не могла держаться — не из-за усталости, а из-за того, как его кулак медленно двигался вверх-вниз, как его живот напрягался с каждым движением.

"Он обещал не трогать меня, не торопиться. И сдержал слово. Но только теперь... накинуться на него хотела я."

Желание раскалялось в груди, разливаясь по всему телу, заставляя кожу гореть. Я медленно потянулась к шнуровке корсета. Один узел. Другой. Третий…

Каждый раз, когда лента ослаблялась, моё дыхание становилось свободнее, а его движения — быстрее.

Наконец, корсет упал на пол, и я осталась перед ним с обнажённой грудью. Приблизилась к нему, танцуя перед самым диваном, пальцы скользили по своей коже, сжимали грудь. Яннис не двигался с места, только его кулак работал быстрее, а в глазах читался холодный самоконтроль. Мы смотрели друг на друга, оба на грани, оба наслаждались этим спектаклем, но не пересекали последнюю черту. Он уже дышал через зубы, когда я, наконец, опустилась на колени перед ним, так близко, что мои плечи упёрлись в его колени.

— Ты всё ещё не хочешь торопиться? — шёпотом спросила я.

Его ответ — низкий, хриплый смешок.

— …Да. А ты?

— И я.

И тогда я поняла — мы оба лжём.

Мои ладони упёрлись в его колени, пальцы сжали в плотные мышцы, когда я медленно нависла над его лицом. Он откинулся назад, но его взгляд не отрывался от моей груди.

— Θεέ μου... (Боже мой...) — прошипел он по-гречески, и я почувствовала, как его горячее дыхание обжигает мою кожу. — Пытать меня решила?… Спасибо.

Его руки скользнули по моей талии, пальцы собирали мурашки, поднимаясь выше, будто изучая каждый изгиб. Ладони захватили мою грудь, сжали её — нежно, но властно. Яннис сглотнул, и я увидела, как напряглась его челюсть.

Я наклонилась ближе, наши губы почти соприкоснулись. Его глаза сузились, и внезапно он захватил мой рот в поцелуй — но это был не просто поцелуй. Его язык скользнул по моим губам, затем он оттянул мою нижнюю губу зубами, заставив ахнуть, прежде чем снова погрузиться в меня, глубоко, влажно, так, будто хотел выпить каждый мой вздох.

А потом — резкий рывок, и я оказалась на спине, его тело прижало меня к дивану. Одна его рука скользнула вниз по моему животу, а другая обхватила мою шею.

Он снял с меня трусики медленно, почти с благоговением, его пальцы скользили по моим бёдрам, оставляя за собой дрожь. Затем он аккуратно уложил меня на подушки, его ладони мягко провели по моим ногам, раздвигая их.

Он вошёл в меня сначала медленно, будто давая прочувствовать каждый сантиметр, затем стал двигаться — быстрее, глубже, а я сжимала ноги, чувствуя, как между ними всё становилось горячим и мокрым.

Моя рука потянулась вниз, но он поймал её, сжал в своих пальцах.

Его движения стали резче, грубее, и я видела, как его лицо искажалось от наслаждения.

— Ω, Θεοί!... (О, Боги!...) — он зарычал, и в следующий момент его тело напряглось, и он вышел из меня.

Яннис тяжело дышал, его глаза блестели, а руки крепко сжимали меня в объятиях.

— Теперь ты точно решишь, что я одержим тобой. — его голос звучал низко, почти животно. — Даже не дал тебе закончить танец…

Я прикрыла глаза. Он наклонился надо мной и снова захватил мои губы. Его поцелуй стал глубже, язык скользнул по моим губам, обволакивая их влажным теплом. Я позволила себе утонуть в этом моменте — пальцы вплелись в его густые волосы, оттянули их назад. Он мычал, низко, почти по-звериному, и его дыхание становилось прерывистым.

— Хочешь тоже кончить, солнце?

Я прикусила губу, играя с ним.

— А ты разве не знаешь?

— Знаю. Но хочу услышать, как ты это скажешь. — его пальцы сжали мои бёдра.

— Тогда заставь меня.

Он хрипло рассмеялся, нажал что-то на пульте, и комната погрузилась в кроваво-красный свет. Я ухмыльнулась.

— Какой ты предсказуемый...

— Зато ты — нет. — его ответ звучал саркастично, но в глазах читалось обещание чего-то серьезного.

Его губы снова нашли мои, затем спустились к моей шее, оставляя горячие следы. Шёпот в ухо, влажный язык скользнул по чувствительной коже.

— …Хочу кое-что сделать с тобой, солнце. Но ты должна будешь слушаться меня. Ты готова?

— Да… готова.

Его пальцы нашли точку за моим ухом, где кожа была особенно тонкой. Яннис не просто коснулся — он зажал нерв между пальцами, лёгкое давление, почти болезненное, но... невыносимо приятное. Мое тело отреагировало мгновенно: мурашки, дрожь, волна тепла, растекающаяся по спине.

Но я не успела расслабиться — он уже прижал меня к себе, одна рука на горле — не душила, а контролировала.

— Сделай глубокий вдох, солнце.

Я подчинилась.

— А теперь задержи дыхание.

Его губы скользнули по моей ключице, и я снова беспрекословно подчинилась.

— Умница… Теперь выдох.

И в этот момент его зубы впились в моё плечо. Кислородное голодание сделало каждое прикосновение острее, а удовольствие — глубже. Его пальцы вошли в меня медленно, с хищной точностью, заставляя каждый мускул моего тела напрячься в ответ, пока я привыкала, взамен пальцам пришел он сам.

Первый его вход оказался глубоким, до самого предела. Я извивалась, пытаясь привыкнуть к этому вторжению. Яннис прижал меня к своей груди, его сердце билось так же часто, как и моё, а ладонь другой руки лежала на моём животе, удерживая на месте.

— Ты такая прекрасная... — его голос звучит низко, почти восхищённо. — Каждый твой вздох, каждый тремор кожи… Все в тебе — идеально. Ты точно создана, чтобы растворяться в моих руках...

Хочу ответить, но он продолжает двигаться, и мои слова застревают в горле. Его вторая рука обхватывает мою шею, не душит — чуть сжимает. Он выходит из меня, но его пальцы тут же скользят вниз.

— Теперь дыши. — приказывает он, и я ловлю воздух, чувствуя, как его пальцы внутри раздвигают меня, играют с чувствительными местами, то нежно, то резко, заставляя стонать. — Умница моя... — его губы касаются моего уха, язык скользит по мочке.

— Твоя…

Яннис смеётся, ускоряя движения, закручивая пальцы так, что внутри всё сжимается, горит.

Внезапно он приподнимает меня, прижимая спиной к стене. Один резкий толчок — и он заполняет меня полностью, без предупреждения, разрывая границы между болью и блаженством. Его руки держат мои бёдра в железной хватке, каждый новый рывок заставляет скользить по поверхности. Дыхание горячее на моей шее, зубы закусывают кожу, когда он замедляется, чтобы прошептать: — Я больше не могу, солнце… — затем — снова напор, уже безжалостный, до дрожи в коленях.

Я выдыхаю, но Яннис затягивает петлю на горле, и в тот же миг его пальцы находят ту точку, от которой всё внутри меня взрывается. Я кричу, но звук глохнет в его ладони. Тело бьётся в конвульсиях, но он не отпускает, продолжает, пока я не начинаю слепо хватать воздух ртом, теряя границы между болью и наслаждением.

Не могу пошевелиться, только тихо стону, чувствуя, как Яннис прижимает меня к себе, целует в губы, шепчет что-то — ласковое, тёплое, слова, которые я не могу разобрать, но которые заставляют сердце биться чаще.

Он подхватывает меня на руки, относит на второй этаж, укладывает в кровать с его запахом.

Лежа в полной темноте, чувствую поцелуй в лоб. Яннис притягивает меня к себе. Но рядом почему-то не ложится. Ловлю его руку, хочу притянуть к себе. Но он лишь целует мои костяшки, гладя по голове.

— ...Теперь точно никому тебя не отдам. Ήλιος... (Солнце...).

Я засыпаю глубоким сном под писк фильтра бассейна, всё ещё чувствуя послевкусие его поцелуев на губах.

Глава XIV

ЯННИС

Просыпаюсь с улыбкой идиота. Потому что помню. Всё. Её танец у шеста — бесстыдный, дикий, — мой. Как она сводила бедра, касалась себя, смотрела на меня сквозь ресницы, а я сидел и сгорал, будто в меня влили раскалённый металл.

— Чёрт...

Пришлось даже уйти спать в гостевую, подальше от неё. Боялся, что не смогу остановиться, если лягу рядом. А она так сладко заснула в моей кровати, доверчиво прижавшись к подушке. Грех было трогать…

Закидываю руку за голову, закрываю глаза. Вспоминаю детали: как она упала на колени передо мной, сжимая свою грудь, дразня. Как её губы облизывали край бокала, будто представляли, что это я. Я чуть не разорвал её прямо там, на диване, но почему-то решил играть в джентльмена потом. Какая ирония.

Вздыхаю, провожу ладонью по лицу.

Как можно так одуреть от одной женщины? Физиология — к чёрту. Это всё мозг. Но она не просто женщина. Она… Солнце, одним словом. Летнее греческое солнце, которое обжигает даже сквозь облака.

Сбрасываю простынь, бросаю взгляд вниз.

— Сука...

Стоит. Буквально. Как будто её прикосновения остались на коже, впились в нервы.

Скриплю зубами, встаю, иду в душ. Ледяная вода не помогает — только усиливает дрожь. Её запах всё ещё витает в воздухе, в моем носу, смешанный с ароматом моих дурацких духов.

Сжимаю губы, включаю беззаботность на полную.

Переодеваюсь, спускаюсь вниз, ставлю турку на огонь. Глупая улыбка расплывается на лице. Сейчас разбужу её... ласково. Зацелую её сонное лицо, отнесу на руках к бассейну, уложу в шезлонг — пусть другое, искусственное солнце согреет её нежную кожу, пока настоящее будет досыпать.

Поднимаюсь на второй этаж, стучусь в собственную комнату.

Тишина.

Открываю дверь с идиотской ухмылкой. И...

Кофе чуть не летит на пол.

Комната пуста. Постель аккуратно заправлена.

Моего солнца нигде нет.

Она исчезла.

Опять… Опять???

Стою в дверях, кулаки сжимаются сами собой.

— Сука… — шиплю сквозь зубы, но в груди уже разливается свинцовая тяжесть.

Неужели сбежала? Или… кто-то похитил ее у меня?

Хлопаю дверью, бегу по лестнице вниз, проверяю каждую комнату, каждый угол.

Только эхо моих шагов отвечает мне.

И тогда понимаю — она сделала это снова.

Сбежала.

А я… я поверил, что она теперь точно останется.

САДЭ

тремя часами ранее

Меня разбудила вибрация телефона на беззвучном. Ещё даже солнце не взошло. Сижу на краю кровати, сжимая в руках телефон. Экран светится десятками пропущенных вызовов — все от Нико.

"Блин… Я же переставила сим-карту из старого телефона в этот. Он звонил сюда уже много раз."

Пальцы дрожат, когда я нажимаю кнопку звонка. Сердце колотится так, будто пытается вырваться из груди.

— …Да? — его голос тихий, ровный, но в этой ровности — сталь.

— Это я… — мой собственный голос звучит чужим, сдавленным.

— Почему не брала трубку? — он не кричит, не давит. Просто спрашивает. И от этого ещё страшнее.

— Я… не видела. Телефон был разряжен, а зарядка… сломалась.

— Понятно. Вчера приехал по адресу, который ты мне дала. Никто не открыл. Соседи сказали, что ты съехала. — повисла пауза и где-то на его фоне раздался шум города, гудки машин. — А потом увидел то видео из бара. Ты красиво поёшь, Садэ. Я не знал... Спасибо моему брату. Показал.

Я молчу. Горло сжато невидимой петлёй.

— Ты у него сейчас?

— Нико… — начинаю я, но он перебивает:

— Да или нет?

— …Да.

Молчание. Но я слышу его дыхание — медленное, контролируемое. Он в ярости. В той самой, холодной, которая опаснее всего.

— Нико, нам надо покончить с этим, — выдыхаю я. — Это конец. Я больше не могу так.

— Что?

— Нас ничего больше не связывает. Нам надо забыть друг о друге.

Тишина. Долгая. Потом:

— Я сейчас занят. Напишу тебе, когда освобожусь. Где и когда встретимся сегодня. Обсудим всё нормально.

— Нам нечего обсуждать! — почти кричу я и бросаю трубку.

Моя рука трясётся. Телефон падает на кровать.

"Воды… В горле все пересохло. Если не сделаю глоток. Точно в обморок упаду."

Тихо спешу на кухню вниз. Яннис ещё спит, не хочу его будить так рано.

Наливаю себе стакан воды. И тут же раздаются чьи-то шаги в прихожей.

— Вера? — голос тёти Мариго. — Уже проснулась? Доброе утро, дорогая моя!

Я резко оборачиваюсь. Она стоит в кухонной арке, с корзинкой фруктов в руках.

— Сходим вместе на рынок? — воодушевленно предлагает женщина. — У Янниса сегодня… эм. Как это называется? О! Именины сегодня у нашего мальчика! Приготовим ему пирог и разных вкусностей, да?

Киваю, натягивая доброжелательную улыбку.

…

Центральный рынок. Шум, толпы местных и туристов, запахи специй и рыбы.

Пока тётя Мариго торгуется с продавцом сыров, я краем уха ловлю русскую речь.

— …она где-то здесь, точно… Вы же сами видели то видео с местного кафе. Это была она. Попалась наконец-то, да.

Ледяная волна прокатывается по спине.

"Этот голос…"

Незаметно оглядываюсь. В трёх метрах от меня— Антуан. Мой бывший куратор из Парижа. Тот самый, что шесть лет назад вёл мои операции.

Быстро покупаю солнцезащитные очки и шляпу, натягиваю их, маскируясь в толпе. Следую за ним.

Антуан говорит по телефону, уверенный, что его никто не понимает в этом шуме:

— Да, я подтверждаю. Наши в курсе. Они ищут её как беглого агента. Провалила задание на Крите, исчезла. Они уже послали за ней группу "Вепрь". Если найдут её раньше нас — ей конец.

Кровь стынет в моих жилах.

"Вепрь… Это же элитная группа ликвидаторов предателей страны."

Я делаю шаг ближе — и вдруг он оборачивается. Наши взгляды встречаются на долю секунды. Но он не замечает меня, углубляясь в толпу.

"…Или сделал вид? Не буду проверять."

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я отступаю, смешиваюсь с людьми, сворачиваю в узкий переулок. Бегу, не разбирая дороги.

Через десять минут оказываюсь совершенно в другом месте. Это уже не рынок. Какой-то бедный квартал. Грязные стены, запах помоек.

Я останавливаюсь, пытаясь перевести дыхание.

И тут — голоса.

— Bak, şu kızı görüyor musun? (Посмотрите, вы видите эту девушку?)

Пятеро мужчин в потрёпанных куртках смотрят на меня. Турецкие бандиты. Один ухмыляется, показывая золотой зуб.

— Güzel kız kaybolmuş?… (Прекрасная девушка потерялась?…)

Они переговариваются на своем, смеются. Понемногу окружают.

— Alalım onu. İyi para verirler. (Возьмем её. За нее хорошо заплатят.)

"Похоже, я немного понимаю турецкий. Продать. Они хотят продать меня."

Молнией хватаю телефон. В записной книжке всего два номера: Янниса и Нико.

Пальцы дрожат, на меня уже выдвигаются два амбала. Я тыкаю наугад, не глядя, так как не могу уже отвлекаться.

Раздаются гудки.

— Kapat şunu! (Выключи это!)

Телефон вырывают из рук. Экран гаснет.

— Держите её!

Я бью локтем в живот ближайшему, пытаюсь вырваться. Но их пятеро. Они хватают за руки, за волосы.

— Пошла, сука! Нечего было тут шляться одной!

Веревка впивается в запястья. Меня бросают в багажник машины. Дверь захлопывается.

Темнота.

И только один вопрос крутится в голове:

"Кому я успела позвонить?…"

…

Прихожу в себя в полумраке какого-то заброшенного храма. Камень подо мной холодный, как лёд. Верёвки впиваются в запястья, но я уже почти не чувствую боли — только онемение. Голова тяжёлая, в висках стучит.

"Какой иронии достойна эта картина…"

Я лежу привязанная к колонне, будто жертва, приготовленная для богов на алтаре. В пыльном воздухе витает запах ладана, смешанный с плесенью. Где-то далеко кричат чайки.

Закрываю глаза. В голове всплывает любимый миф — об Орфее и Эвридике.

"С детства любила эту историю любви… Орфей, чья музыка заставляла плакать каменные статуи, полюбил Эвридику так сильно, что когда её унесла смерть, спустился в Аид за ней. Его песни растрогали даже богов подземного мира. Они позволили ему вывести любимую обратно к живым — с одним условием: он не должен был оглядываться, пока не выйдет на свет… Но он оглянулся. В последний момент. И потерял её навсегда."

Мои губы дрожат в печальной ухмылке.

"И в какой момент моей истории я обернулась назад?… Почти вырвалась. Почти была свободна и впервые счастлива. А теперь — снова в ловушке."

Из глаз катится слеза. Вспоминаю Янниса. Его смех, его руки, его глупые шутки…

"Прости меня."

Раздается скрип дверей.

В храм входит мужчина в белом костюме. Араб. Золото на пальцах сверкает даже в полутьме. Он медленно обходит меня, изучая, как лошадь на аукционе.

— Открой рот, — командует он по-английски.

Я стискиваю зубы. Но он хватает меня за подбородок, насильно разжимает челюсти, заглядывает внутрь.

— Хорошие зубы, — бормочет он и бьёт по рукам с турками. — Договоримся.

Они выходят, оставляя меня одну. Мое сердце бьётся так, будто хочет вырваться.

"Нет. Только не это. Только не снова…"

Я дёргаюсь, пытаюсь освободиться, но узлы слишком тугие.

Внезапно — слышу визг шин снаружи.

Грохот. Крики. Удары. Кто-то мчится сюда, сметая всё на пути.

Дверь храма с треском распахивается.

"…Яннис. Спустился в Аид за мной…"

Он врывается внутрь, лицо — маска холодной ярости. В руках — пистолет. Без слов подбегает ко мне, перерезает верёвки ножом. Его пальцы ловкие, быстрые, но он не смотрит на меня. Не говорит ни единого слова.

Как только я обретаю свободу, вскакиваю на ноги и бросаюсь к нему, обвивая руками его шею. Прижимаюсь так сильно, будто он — единственная твердь в этом рушащемся мире.

— Как ты меня нашел?… — шепчу я, дрожа.

Он не отвечает. Не обнимает в ответ. Просто осторожно отстраняет меня.

— В машину. Быстро.

Мы выбегаем из храма. Он резко прижимает мою голову к своему плечу, закрывая мне весь обзор.

— Не смотри. Закрой глаза.

Но я успеваю мельком увидеть: там, где была машина турков, теперь только лужа крови и следы шин.

Он усаживает меня в свою машину, сам садится за руль. Заводит двигатель.

— Яннис… — начинаю я.

— Нет. Потом.

Он сжимает руль и мы мчимся прочь, оставляя заброшенный храм, кровь и царство Аида — в пыли за нами.

Машина мчится по крутому серпантину, огибая скалы, уходящие в море. Ветер свистит в приоткрытых окнах, смешиваясь с рокотом двигателя.

Внезапно его голос, до этого молчавший всю дорогу, раздается снова — низкий, спокойный, но с той самой стальной ноткой, которая заставляет меня напрячься:

— Поцелуй меня.

Я замираю, уставившись на его профиль. Солнце золотит его скулу, подчеркивая резкую линию челюсти.

— Что?

Он бросает на меня быстрый взгляд.

— Поцелуй меня в щеку и скажи что-нибудь приятное… Но только сначала скажи, а потом целуй.

Я сжимаю пальцы на коленях.

"Это шутка у него такая, чтобы разбавить напряжение?... После всего, что случилось, после того, как он едва вытащил меня из лап тех ублюдков, он приказывает мне целовать его?"

— Я же прошу по-хорошему, — его пальцы сжимают руль чуть сильнее, и я вижу, как напрягаются сухожилия на его руках. — ...Но это пока.

Вздыхаю, понимая, что спорить бесполезно.

— Хорошо.

Наклоняюсь, чтобы выполнить его просьбу, но в последний момент Яннис резко поворачивает голову. Его рука захватывает мой затылок, и прежде чем я успеваю понять, что происходит, его губы прижимаются к моим.

Я издаю сдавленный стон. Его язык вторгается в мой рот, властный, требовательный. Он облизывает мои губы, закусывает нижнюю губу, и я чувствую, как по спине бежит дрожь.

Он отрывается, чтобы резко повернуть руль, избегая столкновения с выбежавшей на дорогу козой. Я невольно вздыхаю от разочарования. Яннис смеется, низко и глубоко, будто моя реакция его забавляет.

— Тебя только что чуть не продали в рабство, а ты расстраиваешься из-за поцелуя.

— Может, мне стоило остаться с теми турками? — огрызаюсь я, но в голосе нет злости, только досада.

— Они бы не справились с тобой, — его пальцы скользят по моему колену. — Ты слишком дикая.

— А ты будто справляешься?

— Я? — он ухмыляется. — А разве не видно?

Машина плавно останавливается у его белоснежной виллы с терракотовой черепицей. Ветер доносит запах жасмина и оливы, но мой пульс учащается, когда из парадной двери выбегает тётя Мариго — дородная гречанка с золотыми серьгами-кисточками. Её широкое лицо расплывается в улыбке, а руки уже тянутся к нам.

Прежде чем обнять племянника, она хватает меня за руки. Её духи с нотками корицы и ладана окутывают меня, а теплые губы чмокают многократно в щёку.

— Вера, дорогая! — восклицает она, осматривая меня с ног до головы. — Τι σου έκανε αυτός ο άθλιος; Πού σε πήγαν; Όλο το παζάρι αναστατώθηκε όταν έμαθα ότι χάθηκες! (Что они с тобой сделали? Куда тебя утащили? Весь рынок перевернула, когда узнала, что ты пропала!)

Яннис качает головой, спокойно кладя руку на плечо взволнованной тёти.

— Τίποτα σοβαρό, θεία. Απλά χάθηκε. (Ничего серьезного, тётя. Просто заблудилась.)

Тётя Мариго фыркает, но успокаивается, видя, что мы оба целы. Я издаю нервный смешок, а Яннис ловко обвивает мою талию, прижимая к своему бедру. Его губы касаются руки его тёти.

— Να σε πάω σπίτι; (Подвезу тебя до дома?)

Она радостно кивает.

Прежде чем уйти, Яннис целует мою щёку. Губы скользят к моему уху.

— Через полчаса вернусь. Когда скучать по мне будешь, есть мороженое в морозилке и целая коллекция старых фильмов в гостиной. Люблю тебя, солнце.

Тётя Мариго умильно смотрит на нас, не понимая ни слова. Я глотаю комок в горле и киваю.

— Хорошо.

Его пальцы на мгновение касаются моего бедра — быстро, почти незаметно. Дверца машины захлопывается, а я остаюсь стоять под палящим солнцем, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

"Он сказал, что любит меня. Любит… Меня."

Мраморный коридор тянется передо мной, прохладный, украшенный старинными портретами с потускневшими позолоченными рамами. Дом дышит историей — тяжелые бархатные шторы, пропускающие лишь полоски солнечного света, запах воска и кожи, тихий скрип паркета под ногами. Каждый мой шаг отдается эхом в этой тишине.

Дверь с резными дубовыми панелями приоткрыта, будто приглашает заглянуть внутрь. Войдя, я оказываюсь в просторной библиотеке с высокими стеллажами, уставленными книгами в кожаных переплетах. На верхней полке, будто нарочно спрятанные от посторонних глаз, лежат семейные альбомы.

Беру один — толстый, с позолоченным тиснением на обложке. Пожелтевшие страницы шелестят под пальцами. На первых фотографиях — два мальчика-близнеца: один улыбается беззаботно (Яннис?), другой смотрит в кадр с холодным вызовом (Нико). Их лица почти одинаковы, но выражение — полярно.

Из альбома выскальзывает газетная страница, сложенная вчетверо. Разворачиваю ее и замираю: «Скандал в семье Иоаннидисов: почему наследником великой корпорации стал Николаос?»

Текст пестрит жуткими подробностями: Яннис Иоаннидис обвинялся в убийстве своей девушки, модели Дианы Каллис. Тело девушки найдено в их загородном доме — множественные следы борьбы, причина смерти — удушение. Мотив? Модель публично изменила Яннису на вечеринке, целуясь с другим мужчиной на глазах у всех. Семья замолчала дело, заплатив огромные отступные. Но с тех пор Яннис — изгой, а Нико — единственный достойный наследник.

В конце статьи — фотография Янниса и той самой модели на вечеринке. Она смеется, обнимая его за шею, а он смотрит на нее с обожанием.

"Боже мой… Так вот что Яннис имел в виду, когда сказал, что чуть не угодил на пожизненное из-за промывки мозгов… Нико использовал его. Это… Нико убийца, а брата подставил, чтобы загнать того в тень и завладеть бизнесом. Поэтому Яннис уехал учиться на психиатра в Швейцарию. Чтобы вытащить Нико и его манипуляции из головы. Чтобы знать, как оборонять свою психику от этого дьявола во плоти."

Газета выпадает у меня из рук.

"Нико убил ту модель. За измену. Что же он сделает со мной?…"

Где-то внизу хлопает дверь, и я панически вздрагиваю. Быстро складываю газету, запихиваю ее обратно, закрываю альбом. Но в голове уже звучит его голос: «Встретимся и обсудим все нормально».

Рванула к выходу, сердце колотится так, что кажется — вот-вот разорвет грудную клетку. Но я не успеваю сделать и двух шагов, как врезаюсь во что-то. Сильные руки хватают меня за плечи, не давая упасть.

— Куда так спешишь?

Яннис приподнимает мой подбородок пальцами, заставляя встретиться с ним взглядом. Его глаза — темные, как ночь над Эгейским морем — изучают меня, будто видят насквозь.

— …Я смотрела твой детский альбом.

Он коротко выдыхает, не отпуская меня. Проводит большим пальцем по моей нижней губе, заставляя ее приоткрыться. Склоняется ко мне. Его губы мягко прижимаются к моим, язык с холодным пирсингом слегка касается — и отступает, оставляя меня в смятении.

— Пойдем купаться, — говорит он, отпуская лишь для того, чтобы взять за руку.

Мы выходим в сад, где среди оливковых деревьев сверкает огромный бассейн, обрамленный белым мрамором. За ним — горы, лес, бескрайнее небо. Красота, которая сейчас даже не радует глаз.

Яннис отпускает мою руку и кивает на шезлонг.

— Ложись, отдыхай. Я принесу выпить.

Его пальцы скользят по моей ладони, прежде чем он уходит в дом. Когда я смотрю ему вслед, он оборачивается — будто чувствует мой взгляд.

Через несколько минут Яннис возвращается с двумя бокалами: в одном — ледяной мохито с мятой и лаймом, в другом — золотистый узо со льдом. Он протягивает мне мохито.

— Попробуй.

Я делаю глоток — сладковато-освежающий вкус мгновенно снимает напряжение в горле.

— Нравится? — спрашивает он, присаживаясь на край противоположного шезлонга.

— Очень.

Он наблюдает, как я пью.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — отвечаю я, хотя это ложь.

— Чего хотели те турки?

— Они говорили на своем, я ничего не поняла. Но… кажется, хотели увезти и продать кому-то.

Его пальцы слегка сжимают бокал, но лицо остается бесстрастным.

— Дорого хоть продавать хотели?

— Яннис!

— Шучу-шучу.

Он встает, медленно стягивает с себя футболку. Мускулы его торса напрягаются под закатным светом, и я снова залипаю на него, как девчонка. Он разворачивается и идет к бассейну. Расправляет плечи и ныряет. Проплывает до другого конца и, оттолкнувшись, ложится на спину, глядя в небо.

Я подхожу к бассейну, опускаюсь на колени рядом с ним.

— В том детском альбоме я кое-что нашла, — говорю я тихо. — …отрывок статьи из газеты.

Яннис не двигается, продолжает лежать на воде.

— И что ты думаешь по этому поводу? — спрашивает он наконец.

— …Теперь я понимаю, почему ты стал психиатром. Почему решил мне помочь изначально.

Он медленно переворачивается и подплывает ближе. Его глаза теперь на одном уровне с моими. Они становятся темными, почти черными, когда я признаюсь:

— Ян… Я боюсь.

— Чего?

— Что Нико попытается сделать мне больно… или навредить тебе, когда узнает, что мы теперь вместе. Он же убил ту модель за измену.

Яннис резко выпрямляется, его челюсть напрягается.

— Со тобой ничего не случится, — его голос звучит как сталь. — А со мной — подавно. Я обещаю.

Прежде чем я успеваю ответить, раздается звонок в дверь.

Яннис вылезает из бассейна, вода стекает по его торсу, и я машинально подаю ему полотенце. Иду за ним в дом, сердце колотится.

"Боже, хоть бы это был не Нико…"

Но на пороге — миниатюрная брюнетка в обтягивающих джинсах и топе, открывающем плоский живот.

— Янни-и-ис! — она прыгает ему на шею, цепляясь, как обезьянка.

Я непроизвольно хмурюсь.

"Кто это еще такая?"

— Солнце, познакомься — Талия, моя кузина, — он стаскивает ее с себя, но девушка тут же хватает его за щеку.

— Ты обещал шопинг на выходных!

— Не сегодня. У меня много работы. А вечером — выставка родителей, вообще-то.

"Точно… выставка."

Наши глаза с Яннисом встречаются.

— Облом... Ладно, раз ты занят... — карие глаза Талии скользят ко мне, — ...забираю твою девушку!

— Не девушку, Тал. Это моя невеста. И, да, можешь ее забрать на пару часиков.

Я недоуменно смотрю на обоих.

"Я им, что, вещь какая-то?"

Яннис приобнимает меня, целуя в висок. Талия смущенно отводит взгляд. А он шепчет мне на ухо:

— Потерпи ее пару часов. Пожалуйста.

Я хочу возразить, но сталкиваюсь с его взглядом — и таю.

— …Хорошо.

…

Торговый центр «Golden Hall» огромный. Талия тащит меня по бутикам, без остановки щебеча о блогерских коллабах и греческих олигархах. В La Perla она примеряет бикини с вырезом до бедер, а я машинально перебираю кружевной комплект — черный, с завязками на шее и бедрах.

— О, это точно твоё!

Талия хлопает в ладоши. Мой телефон в кармане вибрирует.

SMS от Янниса:

«Как дела? Еще жива?»

Я прикусываю губу, печатая ответ:

«Пока что. Что-то срочное? Я в магазине»

Ответ приходит мгновенно:

«Срочное. Я хочу кофе»

Я морщу нос, пишу:

«Чего?...»

Но его новое сообщение заставляет меня обомлеть:

«Твердый кофе в слиянии с упругими булочками. И крем на твоей спине. Жизнь бы ел без остановки!»

Я зависаю над экраном.

"Неужели мы уже скатились до такой пошлой переписки?"

«Много кофе вредит психике», — отправляю я с ухмылкой и прячу телефон, но Талия уже снимает меня на камеру.

— Эй, нет! Не снимай меня! — я закрываю лицо, но она уже транслирует онлайн вещи, что купила.

— Ты что, монашка? — она смеется, не понимая, почему мои пальцы впиваются в сумочку.

"Если это увидит хоть один из ликвидаторов, что идут по моим пятам… Черт. Я точно должна рассказать все Яннису. Но сейчас было как-то не до душевных признаний."

Мы выпили кофе в фуд-корте, посидели немного, наблюдая за посетителями. Точнее, наблюдала я, а девчонка все время пялилась в телефон.

"…Потерянное поколение."

Я заперлась в узкой кабинке, окруженная грудой платьев, которые даже не собиралась покупать. Просто нужно было на секунду закрыть глаза, отдышаться после того, как Талия засветила меня в своей прямой трансляции.

"Надеюсь, у нее не так много подписчиков…"

Внезапный стук в дверь заставил меня вздрогнуть.

— Талия, дай минуту! — крикнула я, но дверь резко приоткрылась, слабый засов слетел с дверцы, и вместо кузины Янниса в проеме возник… Нико.

Я ахнула, инстинктивно прижав ладонь к губам.

— Боже.

Он молча шагнул внутрь, захлопнув за собой дверь.

— Да. Это я.

Тесное пространство моментально наполнилось его запахом — дорогой парфюм с нотками кожи и чего-то опасного, что всегда витало вокруг него. Меня от этого теперь воротило.

— Увидел трансляцию этой дурочки, — прошептал он, прижимая меня к стене так, что металлическая вешалка впилась мне в спину. — Как быстро можно отследить нужного человека в нашем современным мире.

— Что ты от меня хочешь, Нико?

— Поговорить.

— Я уже всё тебе сказала. Нам не о чем разговаривать.

Нико резко выдохнул, опустив голову мне на плечо.

— Черт возьми, Садэ… — его губы коснулись моей ключицы, и я почувствовала, как напряглось его тело. — Я каждую минуту волновался за тебя. А ты… ты решила разбить меня. Да? Настолько ты бессердечная?

— Я не бессердечная! Не надо перевешивать вину на меня! Этот рычаг давления не сработает больше.

— …Рычаг давления? — он надменно хмыкает. — Даже так? Мой братец тебя психологии обучил? Он ничего не смыслит в этих делах, малышка. Он просто хотел затащить тебя к себе в койку. Ты лучше скажи мне… Удалось ему? Ты мне изменила с ним?

— Мы больше не вместе, Нико. Ты меня использовал. Заточил на том острове, залез в мой мозг и переделал меня под себя, чтобы я тебя боготворила! Ты меня использовал, а теперь винишь за то, что я влюбилась в человека, кто был по-настоящему искренен со мной и помог мне стереть твой вирус из головы?! Нет, у тебя не получится больше манипулировать мной.

— …Значит, у него получилось.

Я попыталась вырваться, рванув к двери, но он резко схватил меня за горло и прижал к стене.

— Садэ… Садэ. Вспомни, детка. Что я тебе говорил? Ты — всегда будешь только моей. Я тот, кому ты обещала свою жизнь. Помнишь? Ты — моя. Я лепил из тебя свою женщину годами на том чертовом острове. И если ты думаешь, что сможешь вот так просто сбежать от своей судьбы… ты сильно ошибаешься.

Он хватает меня за волосы, сжимая мои щеки, и целует меня, но я отталкиваю его.

— Я знаю, что это ты манипулировал Яннисом! Ты контролировал его, был его авторитетом, а потом повесил на него убийство, которое совершил сам!

Нико лишь хмыкает, сжимая мою шею.

— Вот и веди себя послушно. Ты ведь не хочешь повторить ее судьбу?

Он отпускает меня, подходит к дверце и бросает напоследок:

— Сегодня вечером наберу тебя и скажу, куда подойти. И только попробуй не прийти.

Дверь захлопывается, а я остаюсь стоять, дрожа, с комом в горле.

"Что теперь делать?"

…

Я бросаю покупки в холле, и бегу на второй этаж, сердце неистово стучит. Дверь в его кабинет приоткрыта — сквозь щель виден силуэт Янниса, развалившегося в кресле с бокалом виски. Его ноги лежат на столе, наушники небрежно свисают на шее, а пальцы перелистывают что-то на планшете.

Я врываюсь внутрь, и он мгновенно поднимается, отбрасывая гаджет в сторону. Его глаза, обычно такие спокойные, теперь полны тревоги.

— Что случилось?! — Яннис делает шаг ко мне, но я уже задыхаюсь от слов, которые рвутся наружу.

— Нико… — вырывается у меня, но голос срывается.

Он бьет кулаком по столу так, что бокал подпрыгивает, и я вздрагиваю.

— …Прости, — он тут же смягчает голос, подлетает ко мне и крепко обнимает, словно пытаясь защитить от всего мира. — Пойдем на террасу.

Я киваю, и он ведет меня туда, где тишину нарушает лишь шелест листьев оливковых деревьев. Мы ложимся на шезлонг, и я прижимаюсь к его груди, слушая ровный стук его сердца.

— Расскажи мне все, — он гладит мои волосы, прижимая к себе.

Я делаю глубокий вдох.

— Он нашел меня в примерочной. Увидел трансляцию Талии и пришел в торговый центр. Он… он снова начал говорить, что я его собственность. Что он лепил меня годами и не позволит мне просто так сбежать от него.

Яннис напрягается, его руки сжимают меня крепче.

— …Он угрожал тебе?

— Да. Он сказал, что вечером позвонит и скажет, куда мне подойти. И что мне лучше не отказываться.

Яннис резко выдыхает.

— Больше он к тебе не подойдет. Никогда.

— Но как ты его остановишь? — я поднимаю на него глаза. Он смотрит куда-то вдаль, и в его взгляде — холодная решимость.

— После сегодняшней выставки я расскажу все родителям. И мы уедем. Далеко отсюда.

— …Ты уверен?

— Я не позволю ему снова разрушить чью-то жизнь. Особенно твою.

Я прижимаюсь к нему сильнее, и он целует меня в макушку.

— Спасибо, что рассказала мне. Теперь я смогу тебя уберечь.

Его слова звучат как клятва, и я верю ему. Но где-то глубоко внутри все еще живет страх — страх перед тем, что Нико способен на все.

…

Вечерние лучи солнца пробивались сквозь ветви древних оливковых деревьев, окрашивая древние развалины в золотистые тона. Среди колонн и мраморных обломков были расставлены картины, а мы с Яннисом бродили между ними, его плечо то и дело касалось моего — намеренно или случайно, я не могла понять.

— Меня комары кусают, — проворчала я, останавливаясь у полотна импрессиониста, изображавшего бурное море.

Яннис тут же шлепнул ладонью по моей руке, раздавив насекомое.

— Знала, что только пессимистов кусают? — он подмигнул, ухмыляясь так, что у него появилась ямочка на щеке. — У оптимистов комары сосут.

— ...Жесть. Что у тебя за рот такой!

Он рассмеялся, но тут же шлепнул меня по пятой точке и ускорил шаг, будто убегая.

— Тебя там комар кусал.

— Думаю, он все же сосал, — хмыкнула я, но Яннис резко развернулся ко мне вполоборота.

— Не-а! — он наклонился так близко, что его губы коснулись моего уха. — Хотел я только что сказать кое-что. Но это было бы слишком пошло.

— Спасибо, что уберег мои уши от этого.

Его шутки помогали мне расслабиться, отвлечься от ужасающей мысли, что Нико тоже может быть здесь. Но в тот момент, когда я взяла Янниса за руку и улыбнулась, по спине пробежал холодок. Я почувствовала на себе чей-то взгляд.

Нико стоял у картины Афродиты, его глаза скользили по мне, будто я была частью экспозиции. Он не подходил, не говорил ни слова, но его присутствие ощущалось, как нож у горла.

Толпа зрителей собралась у центрального помоста, где должен был выступать куратор выставки. Вместо него на сцену взошла Ариадна, улыбаясь во все тридцать два зуба.

— Дорогие друзья! — ее голос зазвенел через колонки. — Прежде чем мы продолжим с презентацией картин, я хочу показать вам кое-что... особенное. Это кое-что перевернуло мою жизнь. Она больше не будет прежней. Думаю, вас это тоже удивит.

Она щелкнула пультом, и на огромном экране за ее спиной вспыхнуло видео. Мы с Нико в примерочной. Его губы на моих, его пальцы на моем горле... Ракурс сверху. И почти не видно, что он мне угрожает, не видно моего напуганного лица…

"Значит, это снимала Талия. Сама или по чьей-то указке?"

Яннис сжал мою руку так сильно, что я невольно наморщила лоб от дискомфорта.

— …Скажи мне, что это подделка.

— Это не подделка. Но он мне угрожал и потом сжал мое горло. С этого ракурса просто не видно.

— Ага. Интересный… ракурс.

Мое сердце болезненно сжалось, когда Яннис отпустил мою руку. Я попыталась прикоснуться к нему, но он дернулся, будто я обожгла его.

— Вот так вот, — Ариадна улыбнулась, но глаза ее горели. — Вот такая будущая невестка брата моего мужа. Интересно, сам Яннис в курсе?

Толпа зашепталась. Елена выхватила микрофон у нее из рук.

— Ари, ты явно перебрала с розовым вином, — попыталась отшутиться женщина, но было уже поздно.

Ариадна соскочила со сцены и рванула ко мне.

— Ты... ты французская шлюха! — ее пальцы впились в мое запястье. — Мы пригласили тебя в семью, а ты!...

Она замахнулась, но Нико перехватил ее руку в воздухе.

— Нет, — его голос прозвучал, как удар хлыста. — Оставь её в покое. Мы с ней были в три раза дольше вместе, чем весь наш фальшивый брак. Не трогай её.

Репортеры уже бежали к нам со всех ног, камеры щелкали со всех сторон.

— Я подаю на развод, — объявил он так громко, что даже шепот толпы затих. — Я уезжаю из Греции и никакие дела корпорации больше вести не буду. Устал. Все полномочия "Эгейских Вод" отныне будут принадлежать моему брату. Мои юристы уже подготовили документы. Никаких сделок с Европой — только наша Родина. Завтра все бумаги будут подписаны. Можете поприветствовать нового владельца самой крупной водной корпорации Греции — Янниса Иоаннидиса!

Его отец побледнел. Яннис застыл в немом оцепенении на другом краю площадки.

Я затерялась в толпе. Мне надо было убежать. Убежать отсюда.

Но как только я выбежала на парковку, машина Нико перегородила мне дорогу.

Он молча вышел и открыл мне дверь.

— ...Ты все спланировал, — прошептала я, когда затащил меня внутрь. Он завел двигатель.

— Нет. Мой план был другим. Но теперь у нас есть шанс.

— Нико... Отпусти меня. Пожалуйста.

Он посмотрел на меня надменным, нахальным взглядом, будто я сказала что-то несусветное.

— Малышка, ты себя хорошо чувствуешь?

Он потянулся, чтобы проверить, нет ли у меня температуры, но я резко отклонилась.

— Не трогай меня!

Его лицо исказилось от ярости.

— Я только что развалил ради тебя брак, заявил об этом при всех, отдал бизнес брату, а ты теперь хочешь меня кинуть?

— Я не просила тебя этого делать!

— Ты вообще понимаешь, что у тебя теперь нет выбора? — он схватил меня за запястье, блокируя мою дверь. — Никуда ты не денешься от меня, дура. Это иллюзия. Я буду возвращать тебя. Снова и снова. — его пальцы сжимали мою руку так, что боль пронзила до кости. — Пока ты сама не пойдешь за мной добровольно... хоть в пекло.

Машина рванула вперед, оставляя позади рушащийся мир.

Глава XV

Машина Нико неслась по ночным Афинам, оставляя за собой лишь размытые огни фонарей. Я судорожно сжимала телефон под складками платья, набирая сообщение Яннису: «Нико похитил меня. Везет на Крит. То видео — подстава. Кто-то все подстроил. Помоги...»

Мои пальцы едва успели коснуться кнопки отправки, как телефон вырвали из моих рук. Нико одним движением проверил экран, его лицо исказилось холодной яростью. Без лишних слов он распахнул окно и швырнул мой телефон в ночь.

— Яннис ничего не сможет сделать, — его голос звучал как приговор. — Ты всегда будешь принадлежать только одному мужчине. И никакие "терапевты" не вылечат твою больную голову.

— Ты сам больной! — вырвалось у меня.

Нико резко ударил по тормозам. Я врезалась головой в панель, и мир поглотила чернота.

Очнулась на кожаном диване под ледяным потоком кондиционера. Лофт с панорамными окнами, открывающими вид на море и ночные Афины, был почти пуст — лишь полураспакованные коробки и голые стены. Нико швырнул к моим ногам дорожную сумку.

— Я перевез твои вещи с острова сюда. Собирайся. Мы уезжаем на Крит.

Я не шевельнулась. В следующий момент его пальцы сжались вокруг моего запястья, рывком поднимая меня на ноги.

— Если ты не будешь делать то, что я тебе говорю... — он наклонился так близко, что я почувствовала его дыхание на губах, — то твой дорогой Яннис умрет раньше, чем успеет понять, куда пропали все его телохранители.

Сердце упало где-то в районе желудка. Я взяла сумку, но не смогла сдержать вопрос:

— Зачем ты переписал компанию на Янниса?

Нико усмехнулся, медленно приближаясь.

— Ты же у меня умная девочка. Догадалась сама, небось? — он провел рукой по волосам, вдруг став серьезным. — Все контракты с европейскими партнерами я разорвал. Те, кто через "Эгейские Воды" гнал оружие, теперь без денег и прикрытия. И они очень злы. А причина проста — смена власти в корпорации. Новый владелец — Яннис Иоаннидис, "отказался" от их сделок. Его уберут как неудобного элемента огромной системы. А корпорация... вернется ко мне.

Кровь застыла в моих жилах.

"Надо играть по его правилам. Пусть расслабится."

— Значит... теперь мы будем вместе? — прошептала я, делая глаза влажными.

Нико замер, изучая мое лицо.

— Не верю. Актриса из тебя ужасная. Старайся лучше в следующий раз.

Перед тем как уйти в душ, он запер все двери, зашторил окна, проверил сигнализацию.

— Никуда не выходи, — бросил он. — Все равно код от двери ты не знаешь.

Как только его шаги затихли, я метнулась к панели.

"6 цифр... Какая-то дата."

Вспомнила его зачитанную книгу на острове в его кабинете о Троянской войне.

"…Падение Трои — 1184 год до н.э."

Набрала: 118404 (апрель — четвертый месяц).

К моему огромному счастью — дверь щелкнула.

Лестница, парковка, крики его охранников — все смешалось в адреналиновом тумане.

Из-за колонн выскакивают трое.

Первый — коренастый, с татуировкой змеи на шее — сразу бросился на меня. Я пропустила его удар, перехватила руку, резко провернула — хруст локтя. Нога пошла в живот, потом в колено — он рухнул с хрипом. Второй атаковал меня с ножом. Удар в ребро — но я уже увернулась, схватила его за запястье, ударила локтем в лицо.

Нож упал, я подняла его и рукоятью — в висок. Он осел на асфальт. Третий достал пистолет и направил на меня.

— Опусти, — раздался голос Нико сзади.

Я обернулась. Он стоял в пяти шагах, его взгляд — ледяной сканер.

— ...Кто ты такая?

Я опустила руки, сглатывая ком в горле. Нико молча забрал пистолет у охранника и кивнул мне в сторону машины.

— Садись. Мы уезжаем.

…

Паром уже отошел от причала. Шум волн, крики чаек — сюрреалистичный фон для исповеди.

— Ты помнишь нашу первую встречу? На Крите, у статуи... — спросил Нико, положив ногу на ногу. Рядом лежала его сумка с пистолетом.

— Помню.

— Теперь я переосмысливаю все, что связано с тобой. Ты не та овечка из эскорта. Видел, как уложила двоих моих охранников. Так умеют только люди с военной подготовкой. Кто ты такая?

Я вздохнула, глядя на горизонт.

— Меня зовут Алина Орлова. Я из Москвы. Внешняя разведка. Отец когда-то возглавлял службу. Мне поручили внедриться в "Эгейские Воды", разработать тебя и твоего отца.

Нико не шевельнулся.

— Продолжай.

— Сначала я сливала данные им. Потом... влюбилась. Или мне так казалось. Теперь я понимаю — это ты внушил мне эти чувства.

Он лишь хмыкнул, следя за чайкой.

— Меня уже ищут ликвидаторы беглых агентов.

— …Что будет, если тебя поймают?

— Я знаю слишком много. Меня ликвидируют свои же.

Нико сжал челюсть. Вдруг встал, отошел к борту. Стоял там, глядя в пустоту, пока ветер трепал его рубашку. Потом резко вернулся, схватил меня в объятия так, будто боялся, что я рассыплюсь.

— Смотри, — он кивнул на горизонт. — Там может быть что угодно. Твое счастье... или гибель. Тебе решать.

Его пальцы медленно сплелись с моими.

— Сейчас вернусь. Возьму кофе. Только не делай глупостей, детка.

Он ушел, оставив меня наедине с морем и невыносимой тяжестью в груди.

Нико вернулся и протянул мне стаканчик с кофе, его пальцы на мгновение задержались на моей руке, скользнув по кольцу — тому самому, что он подарил мне пять лет назад.

— С сахаром, — сказал он, и в его глазах мелькнуло что-то неуловимое — то ли насмешка, то ли проверка.

Я сделала глоток. Горячее, сладкое до приторности.

— Сколько до Крита? — спросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

— Час, — ответил он, прищурившись, будто высчитывая что-то на горизонте. — Ровно час.

Больше я не спрашивала ни о чем.

Паром причалил к критскому берегу под покровом сумерек. Нико арендовал машину — старый внедорожник с потертыми сиденьями и запахом бензина. Мы ехали в темноту, оставляя за собой лишь пыльную дорогу и редкие огни деревенских домов. Горы вставали черными силуэтами, а ветер, гуляющий в оливковых рощах, шептал что-то на древнем языке, которого я не понимала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы остановились в крошечном кафе, затерянном в предгорьях. Оно уже закрывалось, но Нико что-то сказал хозяину на греческом — и дверь распахнулась. Запахи ударили в нос: жареная баранина, свежий хлеб, оливковое масло с горчинкой. В углу потрескивал очаг, и дым вился к потолку. Нико попросил телефон, отошел в угол и быстро проговорил пару фраз. Когда вернулся, его лицо было спокойным, но в уголках губ играл азарт — тот самый, что я видела, когда он заключал самые рискованные сделки.

— Все организовано. Завтра летим в Бангкок. Там сделаем новые документы и уедем туда, где нас точно не найдут.

Я подняла бровь.

— Чем тебя Таиланд не устраивает?

Он усмехнулся, отпивая домашнего вина.

— Устал от жары. Хочу снега. Или хотя бы дождя.

Мы сняли маленький деревянный дом у фермеров, спрятанный среди сосен. Ночь была тихой, только ветер шелестел в кронах, и где-то вдали кричала сова — как предвестник чего-то неотвратимого.

Я вышла из душа, завернувшись в полотенце, и увидела его.

Нико сидел на кровати без футболки, снимая кольцо с большого пальца. В свете лампы его шрамы казались серебристыми — как старые раны войны, о которых он никогда не говорил. Это было запрещено между нами.

— Ты знаешь, что мы вместе до конца? — спросил он, оборачиваясь.

Я опустилась перед ним на колени, взяла его руки в свои.

— …Пожалуйста, Нико. Если ты меня хоть раз по-настоящему любил… Отпусти меня. Любовь — она не в том, чтобы быть вместе до конца. Это больная любовь, зависимая. Если по-настоящему любишь кого-то, надо уметь отпускать. Прошу… Отпусти меня.

Он ласково провел по моим щекам.

— Что ж… Значит, я тебя никогда по-настоящему не любил.

Его пальцы сжали мое горло. Я вцепилась в его руку, но он не ослаблял хватку. Воздух перекрыло, в глазах поплыли черные пятна…

И вдруг — он отпустил.

— Молись, детка, — прошептал он, доставая пистолет и кладя его на тумбочку, чтобы я видела. — Молись за меня. И за наше будущее вместе.

Я всё ещё задыхалась, но подчинилась.

— Пусть Нико… будет счастлив… Пусть мы… будем вместе…

Он глубоко вздохнул, словно собирался с мыслями, притянул меня к себе, усадил на колени и начал качать, как ребенка.

— Ты знаешь миф об Аиде и Персефоне? — его голос зазвучал гипнотически. — Он украл ее, унес в подземный мир… Но она все равно вернулась к нему. Потому что они были созданы друг для друга.

Я молчала, чувствуя, как его пальцы перебирают мои волосы.

— Я — твой бог, малышка. А если боги разлучены… то кто приходит между ними?

Он пристально смотрел на меня, ожидая ответа.

Я вздохнула, закусывая губу.

— Антипод бога… Лжемесси́я.

— Верно, — прошептал он, целуя меня в макушку. — Яннис — мой антипод. Лжемесси́я. И он затуманил твой светлый разум. Пять лет назад… я увез тебя на тот остров, чтобы спрятать.

— От кого?

— От него. От моего брата.

Нико замолчал, его пальцы сжали мое запястье.

— Десять лет назад, когда мы вступили в права наследников, Янниса завербовали. Его нашел человек из запрещенной организации — той, что контролировала поставки оружия из Африки. Они искали "чистильщика" внутри греческого бизнеса. Яннис идеально подошел.

Я почувствовала, как по спине пробежал холодок.

— Он стал палачом. Профессионалом, который не оставляет следов. А ты… Ты стала единственным светом в моей жизни. И я понял: если оставлю тебя в Афинах, он убьет тебя, чтобы причинить боль мне.

— Но почему он не тронул меня сейчас?

— Потому что порвал с ними. Ушел в "индивидуальную работу". Выучился на психиатра, чтобы, якобы… противостоять мне. — его голос дрогнул, и впервые за все эти годы я увидела в его глазах… страх.— Теперь ты понимаешь, насколько он опасен? Он задурил тебе голову. Наговорил такого… А ты поверила. Предала нашу любовь.

Я зарыдала, упала на колени перед ним, прижалась щекой к его бедрам.

— Прости!.. Прости меня! Я согрешила… Я падшая… Меня нельзя прощать!

В отчаянии я вскочила, схватила пистолет и направила на себя — но он перехватил мою руку.

— Я люблю тебя настолько… что готов простить тебе даже это, — прошептал он.

Я обмякла в его руках. Нико отнес меня на кровать, прижал к себе, и вскоре его дыхание стало ровным.

Но я не спала. Лежала с широко раскрытыми глазами, глядя в темноту.

"Может, это сон? Может, я уже мертва? А если нет… То что будет завтра?"

…

Утро встречает мое лицо бледным солнцем. Мы едем на другую сторону Крита, к охраняемой вилле Нико. Горная дорога петляет между скал, и вдруг — резкий скрип тормозов.

Нам перекрывает путь черный Aston Martin.

Мое сердце замирает.

— Яннис, — хрипло цедит Нико, его рука тут же тянется к пистолету под сиденьем.

Из машины выходят трое: двое охранников в темных костюмах и сам Яннис. Он в белоснежной рубашке, расстегнутой на груди, солнечные очки скрывают его глаза.

Нико наказывает мне сидеть в машине. Сам выходит, вижу у него в заднем кармане пистолет.

— Вера! — кричит Яннис.

— Это не её настоящее имя, — хмыкает Нико, надменно улыбаясь. — И она не француженка.

Яннис хмурится, пытаясь разглядеть меня в затемненном окне.

— Я знал. Отпусти её, Нико.

Но тот лишь пожимает плечами.

— Я её не держу вообще-то.

— Да, конечно! Сама бы она никогда в жизни не села к тебе в машину.

Нико поворачивается к машине, стучит по стеклу.

— Выходи. Скажи ему сама, чтобы убирался.

Я послушно открываю дверь. Яннис изучает меня взволнованно, цела ли я.

— Как ты? Он не трогал тебя?

Я тихо отвечаю:

— Нико все рассказал мне о тебе.

Яннис хмурится, не понимая.

— О чем?

Я делаю шаг вперед, голос дрожит, но слова выходят четко:

— Что тебя завербовали десять лет назад. Что ты работаешь на запрещенную организацию, которая поставляет оружие в Европу. Что ты стал их палачом. Что ты ненавидишь Нико с детства и хочешь уничтожить его через меня.

Яннис застывает. Потом медленно снимает очки.

— …И ты поверила ему?

Я киваю.

— Не верь ни одному его слову! — резко говорит Яннис. — Он снова лезет тебе в голову, ты не понимаешь?!

Я мотаю головой, отрицая.

— Отойди от него. Сейчас же.

Нико смеется. Я не двигаюсь. Он прикрывает меня плечом, его пистолет направлен в сторону брата.

— Он везет тебя не на виллу, — продолжает Яннис. — Он сдаст тебя. Вчера договорился — передать шпионку за полтора миллиона вражеской стороне. У них уже готовы документы на тебя.

— Нет, — резко говорю я. — Ты врешь.

— То видео в примерочной... помнишь? — Яннис делает паузу, наблюдая, как мое лицо теряет краски. — Это я его подстроил. Подговорил Талию завести тебя в тот торговый центр. Попросил, чтобы засветила в сети твое лицо. Чтобы он увидел и пришел за тобой. Потом передал то видео его жене. Чтобы все увидели, какой он на самом деле.

— …Зачем спрашивал тогда, настоящее ли то видео?

— Чтобы все поверили, что я ничего не знал. Чтобы он подумал, что я от тебя отрекся. Теперь, когда родители Ариадны разорвут с ним контракты, Нико обанкротится. Поэтому и переписал все на меня. А вчера... — Яннис ухмыляется, — вчера он звонил в "Европейский альянс безопасности". Продать тебя как агента иностранного государства.

— Не верю… — шепчу я.

— Не веришь? — Яннис задирает голову. — Тогда скажи, откуда я знаю, что тебя зовут Алина Орлова и что ты из Москвы?

Я резко оборачиваюсь к Нико.

"Это... Это же знал только он."

— Сука! — Нико издает животный рык, сжимая пистолет. — Я убью тебя!

Охранники закрывают Янниса.

— Тогда я тоже хотел тебя убить, братец! — кричит Яннис. — Помнишь? Помнишь, как Диана умоляла тебя оставить её в покое?!

В голове всплывает газетная статья: «Диана Каллис, модель, найдена мертвой. Подозревается Яннис Иоаннидис».

Нико резко притягивает меня к себе, приставляя ствол к виску.

— …За что? — единственное, что вырывается из моего пересохшего горла.

Нико сжимает губы. Его глаза — чужие.

— Что, за что? Ты про то, зачем я грохнул ту сучку, или за что ты сейчас здесь оказалась?

Я молчу, стараясь не дышать.

— Яннис никогда не годился в наследники "Эгейских Вод", — шипит Нико. — Там нужен хладнокровный ублюдок с яйцами. Диана была моей. Мы скрывали это из-за её популярности, но она... напилась на одной вечеринке в хлам и изменила мне с каким-то придурком из Кипра. — его пальцы впиваются в мое плечо. — Пришлось показать ей, что бывает за предательство. А потом так удачно вышло, что мой братец попал под горячую руку журналистов. Взял всю вину на себя под моим руководством... за хорошие откупные, конечно.

— И теперь ты решил повторить трюк? Продать её, как купил мое молчание? — голос Янниса рассекает молчание.

Нико прижимает пистолет к моему виску.

— ...Малышка, — его губы касаются моего уха, холодные, влажные. — Сейчас ты успокоишься, сядешь в нашу машину и будешь делать то, что я скажу тебе до самого аэропорта. Там тебя уже ждут. Поедешь в Европу. Что тут плохого? В плохие руки я тебя не отдам. Расскажешь им все, что знаешь. Не будешь лгать, тебя и пальцем не тронут. Потом вернешься ко мне. Деньги к тому времени будут.

Его пальцы сжимаются на моей талии. Я поднимаю глаза и сталкиваюсь со взглядом Янниса. В его глазах — не ярость, не ненависть. Выжидание.

— Ну что, малышка? Договорились? Через три секунды я убираю пистолет, и мы садимся в машину. Окей?

Я медленно киваю, расслабляя плечи.

— Хорошо... — шепчу я и вижу, как глаза Янниса сужаются. — Только... Я не малышка.

Нико хмыкает, пистолет чуть опускается.

— А кто ещё? Моя послушная малышка.

— Я?... Я — солнце.

Резко бросаюсь в сторону, падаю на асфальт. Рука Янниса моментально взлетает вверх.

Выстрел оглушает. Грохот, шум.

Приподнимаюсь на локтях, еле держусь на коленях. Нико отшатывается от меня, лицо перекошено.

— Ты... — он задыхается, кровь уже сочится по его подбородку, сквозь рубашку. — ...Предательница.

Его ноги скользят по краю обрыва. На мгновение он замирает, будто хочет ещё что-то сказать, но вместо этого лишь усмехается.

И исчезает в пропасти.

Яннис подбегает ко мне, подхватывает на руки. Я утыкаюсь лицом в его грудь, дрожу.

— Боже, как ты меня напугала! — он целует мои щёки, лоб, крепко сжимает плечи. — Это ж надо было так сыграть. Я аж поверил, что он тебе снова мозги промыл! Жесть… Не пугай больше так, хорошо?

— Постараюсь…

Его охранники подбегают к обрыву, заглядывают вниз, затем жестом показывают нам: все кончено.

Яннис несёт меня к машине, усаживает на сиденье, пристёгивает.

— Всё кончено, солнце. Наконец-то. Теперь всё будет хорошо. — шепчет он, наклоняясь, чтобы поцеловать мои пальцы.

…

Мы едем по Криту. За окном мелькают оливковые рощи в закате, их серебристые листья шелестят под порывами ветра. Белые домики с синими ставнями, будто сошедшие с открытки, проплывают мимо, а вдали — черно-синее море, сливающееся с горизонтом.

Я прижимаюсь к груди Янниса, чувствую тепло его тела, слушаю, как бьется его сердце. Оно стучит быстро, сильно, будто пытается достучаться до моего.

— Что теперь будет с "Эгейскими Водами"? — спрашиваю я, поднимая глаза.

Яннис хмыкает, проводит пальцами по моим волосам, задерживаясь на пряди, выбившейся из-за уха.

— Права перейдут к отцу. — он делает паузу, его взгляд становится тяжелее. — Только вот отец не знает, что за ним будут охотиться пол-Европы за разрушенные контракты. Но у него охраны навалом. Справится. А потом, конечно, предложит мне вернуться в игру.

Я моргаю, пытаясь осознать масштаб.

— …Ты согласишься?

— Да. Но с одним условием. Бизнес будет функционировать. — Яннис поворачивается ко мне, поднимает мое лицо пальцем, заставляя встретиться взглядом. — Только все сделки станут менее теневыми. Менее кровавыми.

Его губы растягиваются в ухмылке, и он указывает на себя.

— Лицо владельца корпорации — будет всё то же. Буду светить им из раза в раз. А так... — он пожимает плечами, — преступный мир Греции станет прозрачнее. Его станет меньше. "Эгейские Воды" будут работать по назначению, а не по выгоде.

Я улыбаюсь, сжимаю его руку. За окном проплывает стадо овец, их белые спины колышутся в такт шагам. Пастух в широкополой шляпе машет палкой, загоняя их домой на ночь.

— А что будет... с нами? — спрашиваю я тихо, почти шепотом.

Яннис наклоняется, его дыхание горячее, пахнет мятой. Он нежно целует меня в губы, задерживаясь в сантиметрах от моего лица, его улыбка становится шире.

— С нами?... Ну, как я и говорил, — он растягивает слова, потягиваясь, будто наслаждаясь моментом. — У меня на тебя огромные планы. И будет все, что только захочешь, солнце.

Машина въезжает в тень кипарисов, их высокие силуэты отбрасывают длинные тени на дорогу. Впереди — море, луна, дорога, уходящая в бесконечность. И мы с ним — вместе, в этой новой жизни, где прошлое осталось за спиной, а будущее... будущее только начинается.

Финал

1 ГОД СПУСТЯ

Рассвет еще не успел растопить ночную прохладу, когда я услышала, как скрипнула входная дверь. Тонкий аромат далеких стран — сандаловое дерево и что-то неуловимо восточное — донесся до меня раньше, чем его шаги.

— Ты не спишь, — его голос, низкий, с хрипотцой усталости, коснулся моего слуха, как прикосновение. — Ждала меня? Удалось вернуться раньше. Сюрприз.

Я приподнялась на локтях, и тут же его пальцы скользнули по моей щеке, теплые, чуть шершавые.

— Я уже ждала тебя. Ты всегда приезжаешь раньше, чем обычно говоришь, — прошептала я, и он рассмеялся, и этот звук был как вино, которое пьешь после долгого воздержания от алкоголя.

Его губы нашли мои безошибочно, даже в полумраке. Сначала это были легкие, почти невесомые поцелуи — по уголкам губ, по подбородку, вдоль линии шеи. Потом — глубже, настойчивее, с оттенком голода, который копился все эти дни в разлуке из-за его рабочей командировки.

— Ты пахнешь домом, — пробормотал он, сбрасывая с меня пижаму одним плавным движением.

Его ладони скользили по моей коже, как будто заново запоминая каждый сантиметр. Пальцы запутались в моих волосах, потом опустились ниже, медленно, не спеша, давая мне время содрогнуться от каждого прикосновения.

— Яннис... — мое дыхание перехватило, когда его пальцы сжали мою талию.

Он прижался лбом к моему плечу, его собственное дыхание стало неровным.

— Как я скучал по тебе…

Он сбросил с себя одежду, и наша кожа наконец соприкоснулась без преград.

Первый его толчок был резким, неожиданным. Я вскрикнула, но тут же прикусила губу, чтобы не дать ему удовольствия слышать мою боль. Он замер, напрягшись, как леопард перед прыжком, давая мне привыкнуть к вторжению, к этой жгучей полноте, которая разрывала меня изнутри. Его пальцы сжали мои бедра, оставляя следы, которые завтра станут синяками — немыми свидетельствами этой прекрасной ночи.

Потом он начал двигаться. Сначала медленно, мучительно осознанно, будто размечая территорию. Каждый толчок был точным, выверенным, заставляя меня чувствовать всё — от трения кожи до дрожи в мышцах, от предательского тепла, разливающегося по низу живота, до судорожного сжатия пальцев на простынях. Но уже через несколько минут движения его ритм сбился, стал рваным, неистовым, как штормовой ветер, рвущий паруса.

— Яннис... — мой голос сорвался в стон, когда он наклонился, прижавшись грудью ко мне, его зубы сомкнулись на моей шее — не кусая, но и не отпуская.

Я стонала, плакала, смеялась сквозь слезы, а он, как опытный дирижер, не позволял мне погружаться ни в одну эмоцию слишком долго. То ускорялся, заставляя задыхаться, то замедлялся до невыносимой томности, пока я не начинала выгибаться под ним, требуя большего.

— Ты... ты сводишь меня с ума...

Он внезапно вышел из меня, заставив вздрогнуть от пустоты. Но прежде чем я успела опомниться, его руки перевернули меня, как перышко, уложив на живот. Его губы опустились на каждый синяк, каждый след усталости на моей коже — на плечо, где ремень сумки оставил красную полосу после сегодняшнего похода в горы, на поясницу, ноющую после долгого сидения за письменным столом за новой моей книгой. А потом — ниже, гораздо ниже, пока его дыхание не стало обжигающе горячим между моих бедер.

— Нет... нет, не...

Я вцепилась в его волосы, не чтобы оттолкнуть — чтобы удержать, чтобы он не остановился, даже если мир за окном взорвется в огне.

Я засмеялась — нервно, истерично, потому что это было единственное, что оставалось, когда любимый человек решает не просто обладать тобой, а раствориться в тебе до последней клеточки, до последнего вздоха.

В зеркале напротив я увидела свое отражение — растрепанные волосы, слипшиеся на висках от пота, расширенные зрачки, губы, припухшие от поцелуев и укусов. И его — лежащего на моей груди после того, как волна наконец отступила, с закрытыми глазами, с выражением абсолютной, почти болезненной преданности.

Яннис вскоре заварил нам свое фирменное греческое кофе — крепкий, горький, без сахара, как он любил — и подхватил меня на руки, не дав даже накинуть халат.

— Яннис, я же замерзну там, — попыталась возразить я, но он только фыркнул, прижимая меня крепче к груди, где сердце все еще билось учащенно.

— Тогда буду греть тебя сам.

Я успела захватить простыню и прикрыться ей, прежде чем он вынес меня на террасу.

Фарерские острова встретили нас пронизывающим ветром, который рвал волосы и заставлял кожу покрываться мурашками. Но под его объятиями мне было тепло — его тело, как печь, излучало жар, а губы, прижатые к моему виску, шептали что-то по-гречески, слова, которых я не понимала, но смысл которых был мне ясен без перевода.

Год назад мы сбежали сюда — не на лазурные пляжи, не в тропический рай. Сюда, где природа была такой же суровой, как и наша история знакомства, и такой же настоящей, как наша любовь. Где, если он задерживался в командировке, я не стояла часами под палящим солнцем, рискуя сгореть. Здесь я могла только простыть — но он всегда возвращался, чтобы отогреть свое солнце.

— Думаешь, мы сошли с ума? — неожиданно спросил Яннис, обнимая меня сзади, его подбородок устроился на моей макушке. — Послали весь мир к чертям. Спрятались ото всех на маленьком клочке земли в холодном океане.

Я повернулась, посмотрела в его глаза — темные, как эти северные воды перед штормом, с золотыми искорками, которые зажигались только для меня.

— Если это безумие, — прошептала я, целуя его в уголок губ, — то я не хочу знать, каково это — быть в здравом уме.

Он рассмеялся — тихо, беззаботно, так, как смеются только те, кто наконец-то нашел свое место в мире. И это место — тут. Рядом со мной.

А где-то вдали, за тяжелыми тучами, уже выглянуло солнце. Солнце, которое будет светить лишь для нас.

...

Я сидела на террасе, обхватив руками теплую чашку с кофе, и наблюдала, как журналистка из «The Guardian» нервно поправляет диктофон. Ее белое льняное платье развевалось на ветру, а взгляд то и дело скользил по Яннису, будто она все еще не верила, что сидит в одном доме с легендарным греческим авторитетом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Господин Иоаннидис… или, может, просто Яннис? — ее голос дрогнул, но она быстро взяла себя в руки.

Я почувствовала, как пальцы Янниса сжимают мое плечо — жест одновременно защитный и предупреждающий.

— Если бы я хотел формальностей, не давал бы вам интервью. Я изучил ваши проекты. Вы не очень-то заботитесь о таких вещах, — ответил он, и в его голосе сквозила привычная ироничная твердость.

Журналистка покраснела, но не сдалась:

— Пять лет полной тишины. Ни интервью, ни соцсетей, ни даже случайных фото в прессе. Почему именно сейчас вы решили выйти в свет?

Я перевела взгляд на Янниса. Его глаза, обычно такие холодные, сейчас были мягкими — только для меня.

— Потому что месяц назад мы вернулись на Родину. А здесь за нами следят, — сказал он просто.

Повисла густая тишина. Даже море за окном будто затаило дыхание.

— ...Следят? — журналистка наклонилась вперед, и я увидела, как в ее глазах загорелся азарт.

Я медленно поставила чашку на стол.

— Да. К сожалению, это так. Бывший агент внешней разведки, сбежавшая с греческим криминальным авторитетом? — мои губы дрогнули в улыбке. — Мы идеальные объекты для слежки.

Журналистка записала что-то в блокнот, потом подняла на меня глаза.

— Вы… боитесь?

Яннис рассмеялся — низко, почти беззвучно.

— Нет. Мы не боимся. Согласились на это интервью, потому что мы так страхуемся.

— Объясните, пожалуйста.

— Чем больше людей узнают нашу историю, тем громче будет шум, если с нами… что-то случится, — мои пальцы сжали край стола. — Это не интервью. Это рассекречивание.

Журналистка замерла, потом кивнула и снова уткнулась в блокнот.

— А ваш ребенок?

Тут Яннис вздохнул. Его жесткие черты смягчились, а в глазах появилось то выражение, которое бывало только когда он смотрел на нашу дочку.

— Её зовут Вера. Ей три года.

— Она знает?…

— Знает, что папа раньше был плохим парнем, а мама — шпионкой? — я рассмеялась. — Нет. Пока знает только, что папа делает лучшие сырники на острове.

Журналистка улыбнулась, но быстро вернулась к делу:

— Так вы думаете, что это интервью может привлечь к вам нужное внимание?

Яннис налил себе кофе, не торопясь.

— Да. Пусть привлекает. Это будет гарантией нашей безопасности. Мы уже не те, кем были. У меня легальный бизнес. У моей жены — греческий паспорт. А Вера… — он сделал глоток. Вера будет жить в мире, где ее родители — не тени.

Журналистка медленно закрыла свой блокнот, и на ее губах застыла мягкая улыбка. Пальцы ее встрепенулись, когда она выключала диктофон — будто этот жест ставил точку в чем-то большем, чем просто интервью.

— И последний вопрос. Лично от меня. Почему именно Родос? Из всех мест в мире...

Я почувствовала, как Яннис напрягся рядом со мной. Его пальцы непроизвольно сжали мою руку, но когда я повернула голову, в его глазах не было тревоги — только глубокая, спокойная уверенность.

Я посмотрела на горизонт, где солнце, огромное и багровое, медленно клонилось к воде, окрашивая море в оттенки, которые невозможно было описать словами — где-то между золотом и пурпуром, с вкраплениями такого синего, что больно смотреть.

— Потому что здесь... — я сделала паузу, собираясь с мыслями. — Потому что здесь море самое лучшее для дайвинга. А мы его любим. Ян, помнишь, как мы в первый раз нырнули у берегов Линдоса? Ты тогда сказал, что вода здесь прозрачнее, чем где-либо еще в мире.

Яннис кивнул, и в уголках его глаз собрались мелкие морщинки — следы пяти лет беззаботного смеха.

— И подводные пещеры у Калифеи, — добавил он, — где мы нашли тот древний кувшин. Помнишь?

— Как же забыть, — рассмеялась я. — Ты тогда так испугался, что это мина времен войны.

Журналистка наблюдала за нами с любопытством, и я продолжила:

— Нам нравится здесь. Здесь... — я поискала нужное слово, — здесь дышится по-другому. Воздух пахнет хвоей и морем, а не выхлопами и страхом.

Яннис снова взял меня за руку, и его пальцы, грубые и теплые, переплелись с моими.

— И потому что здесь нас никто уже не ищет, — сказал он тихо, но так, чтобы журналистка услышала. — Здесь наш дом.

В его голосе звучала такая непоколебимая уверенность, что журналистка невольно улыбнулась. Она что-то записала в блокнот, хотя диктофон был уже выключен — возможно, просто чтобы скрыть волнение или неловкость.

Когда она уехала, мы еще долго сидели молча, слушая, как волны бьются о берег. Потом Яннис встал и протянул мне руку.

— Пойдем сходим к морю.

Мы сняли сандалии и пошли босиком по теплому песку, который еще хранил дневное тепло. Вода лизала наши ступни, прохладная и ласковая. В это время Вера, наша трехлетняя дочь, носилась по берегу, ее белокурые волосы развевались на ветру, а в руках она сжимала какую-то особенно красивую ракушку.

— Мама! Папа! Смотрите! — ее звонкий голосок разносился по всему пляжу. — Она розовая внутри!

Яннис обнял меня за талию и притянул к себе. Я почувствовала, как его сердце бьется ровно и спокойно.

— Теперь весь мир знает о нас, — прошептал он мне на ухо. — Нам больше не надо прятаться.

— ...Да, — ответила я так же тихо. — И это хорошо.

В этот момент я вдруг осознала что-то важное: теперь все будет по-другому. Мы будем просто жить — завтракать на террасе, учить Веру греческому и русскому, нырять в кристально чистые воды Эгейского моря. Мы будем жить так, как мечтали все эти годы.

Секретная глава

Книга в моих руках тяжелая, кожаный переплет слегка потрескался от соленого воздуха. Я перечитываю главу о Персефоне — как она, съев шесть гранатовых зерен, обрекла себя на вечное возвращение в Аид.

"Странно, — думаю я, проводя пальцем по иллюстрации, где бог подземного мира обнимает свою пленницу-жену. — Она ведь могла остаться на поверхности. Но возвращалась к нему. Снова и снова."

Катер резко вздымается на волне, брызги соленой воды щекочут щеки.

— Еще пятнадцать минут, Алина Анатольевна, — кричит капитан, указывая на маяк вдали.

Я закрываю книгу, прячу ее в потертый рюкзак рядом с паспортом на имя Алины Иоаннидис и заряженным "Макаровым". Вздыхаю, поправляю солнцезащитные очки — черные, с зеркальными линзами, чтобы никто не видел глаз.

Деревянный пирс скрипит, когда мы причаливаем.

— Готовы? — капитан протягивает мне руку, чтобы помочь сойти.

— Куда я денусь, — хлопаю его по плечу, чувствуя под пальцами грубую ткань тельняшки.

На пристани меня встречают трое в форме береговой охраны — подтянутые, с автоматами за спиной. Они вытягиваются в струнку, когда я прохожу мимо. Молча провожают до крузака с шинами для песка.

Машина несется по берегу, оставляя за собой шлейф золотистой пыли. За окном — пейзажи, от которых всё ещё перехватывает дыхание: бирюзовые волны разбиваются о черные скалы, вдали виднеются джунгли, густые, как изумрудный бархат.

— Шеф ждет у хижины, — говорит водитель, сворачивая на узкую тропу.

Дорога заканчивается у банановых зарослей. Машину останавливает старик в выцветшей форме полковника. Его лицо покрыто морщинами, как старые карты.

— Ты вовремя, — он хрипло кашляет. — Объект уникален по своей природе. Если не согласится...

— Согласится, — перебиваю я, поправляя рюкзак на плече.

Деревянная хижина стоит на краю обрыва. Внизу — дикий пляж, усыпанный валунами, похожими на спящих гигантов. Я карабкаюсь по камням, солнце жжет спину. И вскоре наконец-то вижу объект.

Он сидит на плоском камне с бамбуковой удочкой в руках. Темные волосы седые у висков, борода — неопрятная, густая. И огромный шрам у левого глаза — длинный, белый.

Когда моя тень падает на воду, он резко оборачивается. Глаза — все те же: черные, бездонные.

— ...Ты? — его голос хрипит, будто ржавый замок. Рука тянется к бороде.

Я стою перед ним, скрестив руки, позволяя рассмотреть себя как следует: белый льняной костюм, темные волосы, собранные в тугой узел.

— Ну, привет, Нико... Скучал?

…

Тени от пляшущих на стене языков пламени керосиновой лампы ложились на его лицо, подчеркивая каждую морщину, каждый шрам прошлого. Я провела лезвием по его щеке, снимая седые пряди бороды вместе с пеной. Запах мыла смешивался с ароматом смолы, сочившейся из трещин в стенах.

— Как жизнь тут? — спросила я, отводя бритву, чтобы смахнуть волосы в жестяную миску.

Нико сидел неподвижно, как статуя, лишь его глаза — все те же пронзительные, темные — следили за моими движениями.

— А то ты сама не видишь? — он хмыкнул, и в уголках его губ дрогнула тень усталости. — Зачем ты приехала сюда, Садэ?

Я закончила бритье, провела большим пальцем по его подбородку, проверяя гладкость кожи, затем протянула ему полотенце. Облокотилась о кухонный стол, покрытый царапинами от разделки рыбы.

— Я же рассказывала тебе, что работала во внешней разведке, до того, как мы встретились? — начала я, глядя на пламя лампы. — Так вот. Я никогда не переставала работать на них.

Тишина затянулась. Только треск огня и далекий шум прибоя.

— Думала, они ищут меня. Шесть лет я не выходила с ними на связь. Потом прислали ликвидаторов. По крайней мере, так подумала я. — мои пальцы сжали край стола. — Но я ошиблась... Со мной связались, когда я уже жила на Фарерских островах. Сказали, что операция «Эгейские Воды» завершена. Что я успешно выполнила свое десятилетнее задание. Поставки оружия в Европу прекратились. — я улыбнулась, вспоминая те дни. — Меня наградили. Повысили. Дали три года отпуска… А потом снова позвали на службу Родине, — продолжила я. — Предложили новое задание. Очень интересное. Я не могла не согласиться.

Я сделала паузу, наблюдая, как он напрягается.

— Хочешь поделиться? — спросил он, скрестив руки.

Я оттолкнулась от стола, медленно обошла его, как хищница, и остановилась перед ним.

— Да. — я наклонилась чуть ближе. — Потому что мое задание… это ты.

Нико не моргнул.

— Неделю назад мне сказали, что ты жив. Что тебя выходили. Что все это время ты был здесь. На Лазурном Балосе. — я провела пальцем по краю стола. — На том самом острове, где ты когда-то прятал меня. Интересно как сложилось, да?

— Я не буду с вами сотрудничать, — прошептал он. — Поэтому за мной прислали тебя? Думали, только ты сможешь меня уломать?

Я вздохнула, задумавшись.

— Ты — мастер манипуляций. Таких, как ты, один на миллиард. Они выхаживали тебя, ждали, пока ты придешь в себя… чтобы использовать. Думаешь, они просто так вложили в тебя столько ресурсов?

Он опустил голову.

Я отошла к кувшину, налила себе воды.

— У тебя два выхода. Согласиться и уехать со мной. Или отказаться… — я поставила стакан на стол с глухим стуком. — И не увидеть завтрашнего рассвета. Что выберешь?

Повисла тишина. На этот раз — оглушающая.

— …Какое задание? — наконец спросил он, не поднимая глаз.

Я победно расплылась в улыбке.

— Поедем на восток. Наш человек переметнулся к врагам. Твоя задача — вернуть его. — я пожала плечами. — Думаю, для тебя это будет несложно.

Нико медленно поднял взгляд.

— …Когда выезжаем?

Я улыбнулась.

— Сейчас же.

Мы вышли из хижины в предрассветный час, когда море еще дышало ночной прохладой, а песок под ногами был влажным от отлива. Нико шел чуть позади меня. Я не оборачивалась. Знала, что он последует.

На причале нас уже ждал катер, его борта поблескивали в первых лучах солнца, как чешуя гигантской рыбы. Капитан, все тот же — с руками в шрамах и вечной сигаретой в зубах, бросил трос, кивнув мне почтительно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Погода будет хорошая, — пробурчал он, закуривая.

Нико остановился у сходней, вглядываясь в горизонт, где небо сливалось с водой в ослепительной полосе света. Его лицо, теперь гладко выбритое, казалось моложе, но в глазах осталась все та же глубина — черная, бездонная, как воды, что унесли нас когда-то в разные концы земли с этого острова.

— Как там Яннис? — спросил он тихо, так, чтобы не услышал капитан.

Я улыбнулась, поправила рюкзак на плече. Ветер трепал мои волосы, солнце слепило, но я не стала надевать очки. Пусть видит мои счастливые глаза.

— Ждет меня. Закину тебя на точку и вернусь к нему. У нас скоро годовщина, кстати. Хотим отметить с вашими родителями.

Нико замер, потом резко рассмеялся — хрипло, по-собачьи.

— Ну что ж… — он шагнул на борт, и катер дрогнул под его тяжестью. — Рад за вас. Он знает обо мне?

— Да. Еле отпустил сюда.

— Охотно верю. Я бы не отпустил.

— А ты мне не муж. — хмыкнула я, закидывая свой рюкзак на сиденье. — И слава Богу.

Катер рванул вперед, оставляя за собой пенную дорожку. Я стояла у кормы, наблюдая, как Лазурный Балос превращается в маленькую точку, а потом и вовсе исчезает в дымке. Нико молчал, сжав кулаки, но когда я протянула ему сигарету, он взял ее без слов.

Конец