Долг леса

ПЕПЕЛ ОТ СКАЗКИ

Элис верила в сказки. В её мире, пахнущем тёплым хлебом и смолой, это было так же естественно, как дышать. Она выросла на историях, которые матушка шептала ей у потрескивающего камина, — о рыцарях с честными глазами, о принцах, чьи прикосновения были нежнее лепестков роз, о любви, что побеждает любое зло. Эти сказки жили в ней, окрашивая мир в пастельные, акварельные тона. Даже когда матушка угасла, как свеча на сквозняке, и отец утонул в вине и тихом отчаянии, Элис цеплялась за них, как за спасительную соломинку. Она всё ждала, что однажды её принц прискачет из-за леса и унесёт её в страну, где нет боли.

Но однажды осенью, когда небо над долиной стало свинцовым и низким, из леса вышли не принцы.

Они вышли молча, словно сама тень деревьев сгустилась и обрела плоть. Их было трое. Сначала Элис, выглянувшая из окна, подумала, что это галлюцинация, порождённая страхом, что годами жил в подкорке каждого жителя деревни. Но нет. Они были настоящими.

Двое шли сзади, молодые, с плечами, готовыми разорвать кожаную броню. Их глаза, жёлтые, как у волков, с любопытством и насмешкой скользили по жалким избам. Но впереди всех шёл Он.

Гром.

Его имя пришло в её сознание само, как приходит знание о грозе, когда видишь сперва молнию. Он был на голову выше других, и каждое его движение было обдуманным, полным сокрушительной силы. Кожа — цвета окислившейся бронзы, испещрённая шрамами, которые сливались в причудливый, ужасный узор. Тяжёлая челюсть, массивные клыки, отбрасывающие тень на губы, сложенные в подобие усмешки. И глаза… Элис замерла, встретившись с ними взглядом. Это были не глаза. Это были две узкие щели в иной, чёрный и холодный мир, где не было места ни сказкам, ни жалости.

Отец, побледневший как полотно, с перекошенным лицом вывалился из двери трактира, бормоча что-то о неурожае, о долге, о пощаде. Гром прошёл мимо него, словно мимо придорожного столба. Его взгляд, тяжёлый и физически ощутимый, пригвоздил Элис к месту. Она стояла на пороге, закутавшись в свой старый, поношенный платок, пытаясь стать невидимой, раствориться в стене.

«...и могучий воин, увидев её неземную красоту, опустился перед ней на одно колено...»

— бессмысленно пронеслось в голове.

Гром не опустился на колено. Он медленно, с ленивой грацией большого хищника, приблизился к ней. Воздух вокруг наполнился его запахом — дым, пот, прокопчённая кожа и что-то ещё… дикое, первобытное, от чего по коже бежали мурашки. Его рука в грубой кожаной перчатке поднялась, и толстый палец провёл по её щеке, от виска к подбородку. Прикосновение было обжигающе-холодным, шершавым, оставляющим невидимый след. Элис вздрогнула, сердце заколотилось где-то в горле.

— Дань не уплачена, — его голос был низким рокотом, идущим из самой груди. Он был похож на скрежет валунов, перекатывающихся в глубине ущелья. — Берём другое.

Мир Элис сузился до размера его огромной фигуры, заслоняющей свет. Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь сдавленный, жалкий звук.

— Н-нет… — прошептала она, и это прозвучало так же нелепо, как просьба к лавине остановиться.

Его пальцы сжали её подбородок, заставив грубо запрокинуть голову. Больно. Унизительно больно.

— Ты, — прорычал он, и это слово прозвучало как печать, как клеймо. — Твоя плоть. Твоя покорность. В счёт долга.

В её висках застучало. Плоть? Покорность? Это были слова не из её сказок. Это были слова из кошмара, который вдруг стал явью. Она увидела, как ухмыльнулся один из младших орков, тот, что с длинными клыками. Другой, молчаливый, смотрел на неё не отрываясь, и в его взгляде она прочитала нечеловеческий, всепоглощающий голод. Не к еде. К чему-то иному.

— Или мы сожжём эту деревню дотла, — сказал Гром без тени эмоций. Он просто констатировал факт. — Выбирай.

И тут она поняла. Самый страшный обман её сказок заключался не в драконах или злых колдуньях. А в том, что у героя всегда есть выбор. В реальности выбора не было. Ни у неё. Ни у кого.

Горячие, предательские слёзы покатились по её щекам, смешиваясь с пылью на её лице. Но слёзы были бессмысленны. Они ничего не меняли. Гром развернулся и пошёл прочь, его широкая спина была ответом на все её немые мольбы. Он даже не сомневался, что она последует.

Младшие орки шагнули к ней. Их руки, сильные и цепкие, взяли её под локти. Это не была поддержка. Это был захват. Её пальцы судорожно вцепились в края платка — последний якорь, связывающий её с тем миром, где она была Элис, а не «данью».

Они повели её. Прочь от дома. Мимо отца, который, рыдая, опустился на колени в грязь. Мимо притихших, испуганных лиц соседей, прятавших глаза. И впереди был лес. Тот самый тёмный лес из её детских снов, который теперь раскрывал свою пасть, чтобы поглотить её.

Сказка кончилась. Остался лишь пепел на губах и тяжёлая поступь орков, уводящих её в новую, чёрную реальность.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В ЛОГОВЕ ЗВЕРЯ

Лес поглотил их, словно живое, дышащее существо. Свет угас, сменившись полумраком, где стволы деревьев стояли, как частокол из костей. Воздух стал густым и влажным, пахло гниющими листьями, сырой землёй и звериным запахом, который шёл от её спутников. Элис шла, почти не чувствуя ног, её вели, а её разум был пуст, отключившись от ужаса происходящего.

Они пришли в лагерь — не к пещере, как она ожидала, а на небольшую поляну, окружённую чёрными елями. Посередине тлел костёр, отбрасывая дрожащие тени на грубые шкуры, разбросанные по земле. Это было логово. Место, лишённое намёка на уют, говорящее только о силе и временности.

Гром остановился, повернулся к ней. Его глаза-щели блеснули в огне.

— Разденься.

Приказ прозвучал ровно, без злобы, но с такой непререкаемой уверенностью, что у Элис на мгновение перехватило дыхание. Она застыла, не в силах пошевелиться, её пальцы вцепились в грубую шерсть платка.

— Я… не могу… — выдавила она.

Он не стал повторять. Одним шагом он сократил расстояние между ними. Большая рука в перчатке вцепилась в ворот её платья. Раздался резкий звук рвущейся ткани. Холодный воздух обжёг её обнажённые плечи. Ещё один рывок — и её жалкое платье повисло лохмотьями на её дрожащем теле. Он швырнул их в сторону, в грязь.

Элис инстинктивно прикрыла грудь руками, скрестив руки на теле, пытаясь спрятать свою наготу. Стыд пылал на её щеках жарче костра.

— Руки прочь, — прогремел Гром. — Ты здесь ничего не скрываешь. Всё наше.

Он грубо оттянул её руки, заставив встать перед ними — голая, дрожащая, униженная. Двое младших, Зуб и Рок, уселись на корточки, наблюдая с хищным интересом. Их взгляды ползали по её коже, как физические прикосновения.

— Стань на колени, — последовал новый приказ.

Когда она замешкалась, Гром надавил ей на плечо, и она с глухим стоном рухнула на колени на жёсткую, колючую шерсть одной из шкур. Земля была холодной и влажной.

Так начался её урок.

Гром подошёл вплотную. Его мощные, обутые в кожу ноги оказались прямо перед её лицом. От него исходила волна тепла и того дикого, мускусного запаха, который сводил её с ума.

— Сними, — он кивнул на свою портупею.

У неё дрожали пальцы. Она не могла попасть в пряжку. Слёзы снова застилали ей глаза. Сверху раздался нетерпеливый рык. Наконец, ремень поддался, и тяжёлая портупея с оружием упала на землю. Потом последовала броня. Каждый кусок кожи и металла, который она снимала, обнажал новую часть его могучего тела. Каждый мускул был высечен из камня, каждый шрам — история боли и выживания.

Когда он остался лишь в набедренной повязке, напряжение на поляне достигло пика. Элис видела выпуклость под грубой тканью, и её охватил животный, всепоглощающий ужас. Она попыталась отползти, инстинкт самосохранения пересилил паралич.

Быстро, как змея, двинулся Рок. Он оказался сзади, его руки обхватили её бёдра, пригвоздив к месту. Его голос прозвучал у неё в ухе, низкий и безжалостный: «Никуда».

А Гром медленно снял свою набедренную повязку.

Элис зажмурилась, но не могла не видеть. Он был огромен. Во всех смыслах. Её сказочные представления о любви рассыпались в прах перед этой суровой, пугающей реальностью.

— Открой глаза, — приказал Гром. — Смотри.

Она повиновалась, завороженная ужасом.

— Ты думаешь, ты человек, — сказал он, его палец грубо провёл по её губам, заставляя её содрогнуться. — Ты думаешь, ты личность. Нет. Теперь ты дань. Собственность. Питомец, который учится слушаться.

Он придвинулся ближе, и его огромная рука обхватила её затылок, направляя её лицо к себе.

— Первый урок. Умение служить.

Его пальцы, грубые и неумолимые, впились в её волосы, притягивая её к тому, что вызывало у неё животный ужас. Он был огромен. Не просто большой, а чудовищный, нечеловеческий. Толстый, с проступающими венами, с тупой, массивной головкой, которая казалась вытесанной из камня. Он пульсировал у неё перед лицом, источая тот же дикий, мускусный запах, что и он сам, только теперь концентрированный, удушающий.

Элис зажмурилась, пытаясь отвернуться, но его хватка в её волосах была стальной.

— Открой. Глаза, — его голос не терпел возражений.

Она повиновалась, заливаясь слезами. Он приблизил головку к её губам, прижимая её к её же сжатым, дрожащим губам.

— Шире.

Она попыталась, но её челюсти сводило спазмом от страха. Раздалось нетерпеливое ворчание. Он надавил сильнее, пытаясь силой протолкнуть себя в её непослушный рот. Твёрдая, горячая плоть упиралась в её зубы, вызывая боль. Она чувствовала, как её губы растягиваются до невозможного, до жжения.

— Я сказал, шире! — рыкнул он, и его свободная рука грубо сжала её челюсти, заставляя их разомкнуться с щелчком.

В следующий миг её рот был насильно заполнен им. Он не просто вошёл — он втиснулся, разрывая её. Головка ударилась в нёбо, вызвав новый поток слёз. Он был так велик, что немедленно перекрыл дыхание. Она задыхалась, её горло сжималось рвотными спазмами.

Но он не останавливался. Медленно, с неумолимым, сокрушительным давлением, он проталкивал себя дальше. Её челюсти горели от напряжения, ей казалось, что кости вот-вот треснут. Слёзы и слюна текли по её подбородку. Он заполнил её полностью, его толщина распирала её изнутри, головка упёрлась в самое горло, вызывая непрекращающиеся позывы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он замер на мгновение, дав ей осознать всю полноту этого унижения, всю её беспомощность. Она была просто дырой, сосудом, который насильно наполняли.

— Вот так, — прошипел он сверху, и его пальцы в её волосах сжались сильнее. — Теперь служи.

Он начал двигаться. Неглубоко, но с той же сокрушительной силой. Каждое движение вновь и вновь растягивало её губы, царапало нёбо, посылало волны удушья. Она не могла дышать, не могла сглотнуть, мир плыл перед её глазами в кроваво-красных пятнах. Её тело билось в конвульсиях, пытаясь вытолкнуть захватчика, но он был сильнее. Он использовал её рот с жестокой, методичной прагматичностью, его низкое рычание было единственным звуком, который она могла различить помимо гула в собственных ушах.

Это было не служение. Это было уничтожение. Стирание её воли, её границ, её человечности. И когда он, наконец, с глухим стоном излил в её сжатое горло горячую, густую жидкость, заставляя её давиться и глотать, чтобы не задохнуться, Элис поняла — первый урок выжжен в ней калёным железом. Она больше не человек. Она — инструмент. И урок только начался.

Он выдернул себя из её рта с мокрым, непристойным звуком. Элис рухнула вперед, давясь и отхаркиваясь, её тело содрогалось от судорожных рвотных позывов. Горло горело, во рту стоял отвратительный, чужой вкус, а губы онемели и пульсировали от боли.

Сверху на неё смотрели. Гром, поправляющий портупею, с тем же ледяным безразличием. Зуб, ухмыляющийся во весь свой оскал. И Рок, чей голодный взгляд казался теперь еще более невыносимым.

— Неидеально, — повторил Гром, — Но основу поняла.

Прежде чем она успела перевести дух, тяжёлая рука легла на её плечо и перевернула её на спину. Шершавая шкура впилась в оголенную кожу. Элис инстинктивно попыталась сомкнуть ноги, но её бедра с силой раздвинули грубые руки Рока.

— Второй урок, — прогремел Гром, вставая между её ног. — Принятие.

Его взгляд скользнул по её дрожащему, влажному от слёз и пота телу, задерживаясь на самой сокровенной, невинной части её. Элис зажмурилась, молясь, чтобы это был сон.

Но реальность была безжалостна. Огромная, пульсирующая плоть упёрлась в её неготовые, сухие от страха врата. Он был чудовищно велик, и одно прикосновение вызвало у неё волну паники.

— Нет… пожалуйста… — её голос был хриплым шёпотом.

Он проигнорировал её. Опираясь на руки по обе стороны от её головы, он двинул бёдрами вперёд.

Боль была ослепляющей, белой и острой, как удар кинжала. Она вскрикнула, её ногти впились в шкуру под ней. Он был слишком огромен, он разрывал её изнутри, наполняя огнём и сталью. Казалось, её тело не может вместить его, что оно треснет по швам.

Гром не спешил. Он двигался с медленной, неумолимой силой, вбивая себя в неё, сантиметр за сантиметром, пока она не почувствовала, как его лобок упирается в её плоть. Она была распята на нём, её дыхание перехватило. Каждый мускул внутри неё сжимался в мучительном спазме, пытаясь отвергнуть захватчика, но это лишь усиливало трение, делая каждое микроскопическое движение новой пыткой.

Он замер, давая ей прочувствовать всю полноту этого вторжения. Его тяжёлое дыхание было у неё над ухом.

— Видишь? — его голос был низким и спокойным. — Ты принимаешь. Всё.

Он не двигался, давая ей прочувствовать каждый миллиметр своего вторжения. И это было невыносимо. Элис лежала, распятая на его плоти, и её разум, обезумевший от боли, вдруг с ужасающей ясностью осознал масштаб того, что произошло.

Он был не просто внутри. Он был

повсюду

.

Её тело, её самые сокровенные внутренности были насильно перекроены под его форму. Член Грома был не просто длинным и толстым. Он был чудовищным, созданным для того, чтобы покорять и заполнять. Когда он вошёл в неё до конца, Элис почувствовала не просто удар головки о шейку матки. Она почувствовала, как эта тупая, гигантская головка с непреодолимой силой

продавила

мышечное кольцо, сокрушив сопротивление, и влилась в саму матку.

Но и этого ему было мало.

Он шёл дальше.

Огромная длина его члена, казалось, не знала предела. Распирая её изнутри, он прошёл через полость матки, и Элис с немым ужасом ощутила, как что-то твёрдое и пульсирующее упирается высоко-высоко, глубоко в самом её нутре, почти под самыми рёбрами. Он растянул её матку, его головка достигла самого её свода, и теперь он давил на него, заполняя собой пространство, которое никогда не было предназначено для такого вторжения.

Казалось, он достаёт ей до самого сердца. Каждый его толчок был не просто фрикцией, а глубоким, внутренним ударом, от которого содрогалась вся её брюшная полость. Она чувствовала, как её внутренности смещаются, приспосабливаясь к его чудовищным размерам.Под тонкой кожей её низа живота отчётливо проступал извращённый контур его члена — длинный, толстый выступ, который поднимался от самой лобковой кости, выгибался вверх и упирался куда-то глубоко под рёбра, заставляя её плоть неестественно выпирать. Казалось, он разделяет её надвое изнутри, достигая самых пределов её тела, до мест, где должна была быть только плоть и внутренние органы, а не пульсирующая инородная плоть хозяина.

— Твоя плоть учится, дань, — прошептал Рок у неё в ухе, его голос звучал приглушенно сквозь гул в голове. — Она понимает, кто её хозяин. Она растягивается для него. Становится его ножнами.

Гром начал двигаться, и это было уже не просто скольжение. Это было глубокое, методичное, неумолимое буравление в самых сокровенных глубинах её тела. Он не спешил, выдерживая медленный, разрывающий душу ритм. Каждый его выход был мучительным откатом, обнажавшим её растерзанную плоть для холодного ночного воздуха. А каждый вход — шокирующим ударом, возвращающим её в ад полного, всепоглощающего заполнения.

Он входил глубоко, до самого упора, и тогда Элис чувствовала, как его головка с силой упирается куда-то глубоко под рёбра, в самое нутро, заставляя её внутренности смещаться. Её матка, насильно растянутая и превращённая в продолжение её вагины, судорожно сжималась вокруг него, пытаясь совершить невозможное — отторгнуть захватчика. Но это лишь заставляло её чувствовать каждый бугорок, каждую пульсирующую вену на его члене, каждый миллиметр его чудовищного размера.

Её тело не выдерживало этого систематического насилия. Оно взбунтовалось. Мышцы живота напряглись до каменной твердости, а затем её начало бить в судорогах — непроизвольные, болезненные спазмы, которые дёргали её бёдрами и заставляли выгибаться спину. Она не могла нормально вдохнуть; её диафрагма была парализована этим глубоким давлением. Короткие, прерывистые всхлипы вырывались из её горла, когда он выходил, и сменялись сдавленным, хриплым стоном, когда он снова входил, вытесняя из лёгких последний глоток воздуха.

— Смотри, как она трепещет! Как кролик на вертеле! — Зуб громко рассмеялся, тыча пальцем в её дёргающееся, покрытое потом и слезами тело. — Кажется, наш ужин ещё жив!

Рок, всё ещё державший её бёдра, лишь сильнее впился пальцами в её кожу, прижимая к Грому, не давая ей даже сантиметра отступить от этого чудовищного проникновения.

— Терпи, дань. Хозяин не закончил. Твоя плоть должна запомнить его форму. Должна научиться принимать его без сопротивления.

Гром, казалось, лишь наращивал темп, подгоняемый её судорожными сокращениями и отчаянными попытками тела защититься. Его низкое, довольное рычание становилось громче. Он менял угол, и новый, ещё более жуткий толчок заставлял её закатывать глаза. Ей казалось, что он проникает не просто в неё, а

сквозь

неё, достигая самых пределов её физического существа. Боль стала фоновым шумом, белой пеленой, сквозь которую прорывались лишь эти сокрушительные удары в самые глубины её существа, заставляя её сознание мигать, как угасающую свечу. Она была полностью парализована — не страхом, а самим масштабом насилия над её телом, которое больше не подчинялось ей, а жило своей собственной, мучительной жизнью, сотканной из боли и навязанного ей чужого ритма.

Её мир сузился до боли, разрывающей её надвое, и до тяжёлого дыхания Грома над ней. Она уже почти потеряла счёт времени, её сознание плавало в кроваво-красном тумане, когда новый грубый захват в её волосах заставил её вздрогнуть.

Зуб, до этого наблюдавший со стороны, теперь опустился на корточки над её головой. Его мощные бедра зажали её лицо с двух сторон, закрывая обзор. В нос ударил ещё один, чуть иной, но столь же звериный и мускусный запах.

— Скучно просто смотреть, — проворчал он, и его пальцы снова впились в её волосы, грубо запрокидывая её голову назад. — Открывай, добыча. У меня тоже есть для тебя урок.

К её измученному рту, всё ещё помнящему боль и вкус Грома, прижался новый член. Чуть меньше, но не менее твёрдый и требовательный. Он был влажным от её же слёз и слюны, оставшихся от предыдущего «урока».

— Я сказал, открой! — рявкнул Зуб и ударил основанием ладони по её челюсти.

Она бессознательно разжала зубы, и он немедленно протолкнул себя внутрь. Теперь у неё не было даже возможности выдохнуть. Её горло снова заполнила пульсирующая, чужая плоть. Она снова начала давиться, её тело извивалось в тщетной попытке вырваться, но её держали с обеих сторон — Гром, продолжавший своё медленное, сокрушительное движение в её теле, и Зуб, зафиксировавший её голову в неподвижности.

Он не стал ждать, пока она «обслужит» его. Он начал двигать бёдрами, грубо и неглубоко, используя её рот как простую дыру для своего удовольствия. Каждый толчок бросал её голову назад, затылком о грубые шкуры. Слюна пузырилась в углах её рта, слёзы текли по вискам и смешивались с потом на её коже.

Теперь она была полностью в их власти, зажата между двумя телами, двумя членами, заполнявшими её сверху и снизу, лишённая воздуха, воли и последних остатков достоинства. Её сознание, наконец, начало отступать, уступая место первобытному инстинкту выживания — просто дышать, просто пережить следующий момент.

Зуб, видя её беззащитность, издал короткий, довольный смешок. Его свободная рука скользнула с её волос на шею. Большие, грубые пальцы обхватили её горло, сдавив его с боков.

— Слишком свободно, — прохрипел он, и его пальцы сжались.

Элис почувствовала, как её гортань сдавило. Дышать стало невозможно не только из-за члена, перекрывающего дыхательное горло, но и из-за этого сжатия. Её лицо начало неметь, в висках застучало. Но что было ещё ужаснее — её глотка, сжатая снаружи, стала теснее облегать его ствол. Он почувствовал это немедленно — его низкое ворчание стало глубже, движения бёдер — более резкими и целенаправленными.

Со стороны Грома раздавались глухие, влажные шлепки — ритмичные, как удар сердца чудовища. Это был звук его кожи, с силой ударяющей о её бёдра, и внутренний звук его члена, раз за разом проходящего через её растянутые, налитые кровью ткани, вытесняющего из неё воздух и последние капли сопротивления.

А со стороны её головы доносилось навязчивое, булькающее хлюпанье. Это был звук, который издавал член Зуба, двигаясь в её сжатом горле, смешиваясь со слюной, слезами и рвотными позывами. Его пальцы, сжимавшие её шею, делали каждый входящий толчок более тугим, а звук — более сочным и отчётливым, подчёркивая полное подчинение её тела.

Два звука сливались в один жуткий ритм, отбивая такт её унижению. Шлепок — глубокий удар внутри, выгибающий её спину. Хлюп — удушающий спазм в горле, затемняющий сознание. И снова шлепок... и снова хлюп...

Рок, до этого момента лишь молча наблюдавший, сжимая свой член в мощной руке, наконец, счёл ожидание невыносимым. Он не стал просить или отталкивать сородичей. Вместо этого он грубо схватил запястье Элис — ту самую руку, что бессильно вцепилась в шкуру под ней.

Её пальцы судорожно выпрямились под его железной хваткой. Он притянул её руку к своему возбуждению, заставив обхватить его. Он был толстым и обжигающе горячим, пульсация его плоти отдавалась в её онемевших пальцах.

— Работай, дань, — прорычал он ей в ухо, и его голос был похож на скрежет камней. — Или я сам сделаю это твоим лицом.

Он начал двигать её рукой, с силой сжимая её пальцы вокруг своего ствола, задавая грубый, безжалостный ритм. Её кисть тут же заныла от непривычного напряжения. Она пыталась сопротивляться, ослабить хватку, но его рука была как тиски, полностью контролируя её, заставляя ладонь тереться о его кожу, большой палец — давить на уздечку.

Теперь она была в центре настоящей бури. Её тело сотрясали мощные толчки Грома, глубоко разрывающие её изнутри. Её горло и рот насильно использовались Зубом, чьи пальцы всё так же сжимали её шею, заставляя её давиться и хрипеть. А её рука, словно отделённое, одержимое существо, под властной рукой Рка методично надрачивала его огромный член.

Она лежала, залитая слезами, слюной и потом, её сознание мигало, не в силах обработать это тройное насилие. Она чувствовала всё: отдающуюся в рёбра пульсацию члена Грома, солёный вкус кожи Зуба на языке и шершавую, горячую плоть в своей собственной, преданной руке.

Воздух гудел от их тяжёлого дыхания, рычания и этих ужасающих звуков — шлепков Грома, хлюпанья от члена Зуба и влажного трения её ладони о возбуждённую плоть Рока.

Они использовали её без остатка, и всё, что ей оставалось — это ждать, наблюдая, как их тела напрягаются, когда этот кошмар достигнет своей кульминации.

Её мир сузился до трёх точек боли, трёх источников унижения, трёх ритмов, рвавших её на части. Сознание, не выдерживая нагрузки, начало отступать, оставляя лишь животные ощущения.

Шлепок

.

Гром вошёл в неё особенно глубоко, и его низкий стон прорвался сквозь общий гул. Его пальцы впились в её бёдра, тело напряглось, и она почувствовала, как изнутри её заполняет горячий, густой поток. Он излился в неё пульсирующими толчками, заливая её растянутую матку, переполняя её. Гром с глухим рыком рухнул на неё всем весом, придавив её к земле, но не выходя из неё, продолжая заполнять её своим семенем.

Хлюп

.

Зуб, почувствовав, как кончает его вожак, зарычал и вогнал себя в её сжатое горло до самого основания. Его пальцы почти перекрыли ей дыхание, в глазах поплыли чёрные пятна. Он кончил ей в горло, горячая горечь хлынула в пищевод, заставляя её давиться и кашлять прямо на его уходящем члене. Он вытащил себя с довольным хрипом, и она, отчаянно глотая воздух, чувствовала, как его семя стекает по её гортани.

Трение

.

Рука Рока сжала её пальцы с такой силой, что кости хрустнули. Он издал короткий, резкий выкрик, и её ладонь залила горячая, липкая жидкость. Он ещё несколько раз дёрнул её кистью, выжимая из себя последнее, прежде чем отшвырнуть её руку прочь, как использованную тряпку.

Наступила тишина, нарушаемая лишь тяжёлым, хриплым дыханием троих орков и её собственными прерывистыми, захлёбывающимися всхлипами. Она лежала под тяжёлым телом Грома, залитая их семенем изнутри и снаружи, вся в синяках, в слезах и в собственной унизительной слюне. Она была пуста. Разорвана. Использована.

Гром первым поднялся с неё. Его семя тут же хлынуло из неё тёплым ручьём на шкуру. Он посмотрел на неё безразличным взглядом.

— Усвоила урок, питомица? — его голос был хриплым, но спокойным.

Он не ждал ответа. С глухим стоном он вынул из неё свой мягкий член, и тут же тёплый поток его семени хлынул из неё на шкуру. Гром развернулся и, не оглядываясь, тяжёлой походкой направился к костру, оставляя её лежать в луже собственного унижения.

Но для Элис кошмар не закончился. Едва Гром отошёл, как Зуб и Рок, обменявшись понимающими взглядами, снова набросились на неё. Грубые руки подхватили её под мышки и за ноги, оторвав от земли.

— Хозяин закончил, — прошипел Зуб ей в ухо, его дыхание всё ещё было тяжёлым. — А у нас ещё есть силы.

— И идеи, — хрипло добавил Рок.

Они не потащили её, а почти понесли к груде шкур в дальнем углу пещеры. Элис, обессиленная, не сопротивлялась. Её тело было куклой, тряпкой в их руках. Они бросили её на мягкую груду мехов, и пока она лежала, не в силах пошевелиться, орки быстро сбросили с себя остатки одежды.

Зуб грубо перевернул её на бок, прижавшись к её спине. В то же время Рок встал перед ней на колени, приподняв её верхнюю ногу и прижав её к своей груди.

Она поняла их замысел за мгновение до того, как это случилось. Новый, леденящий душу ужас пронзил её.

— Нет… — вырвался у неё хриплый шёпот. — Там нельзя…

Зуб лишь коротко рассмеялся, прикусив её мочку уха.

— Для нас нет «нельзя», дань.

Рок направил свой член, всё ещё липкий от её же руки, к её входу, вновь растравляя разорённые ткани. А Зуб, плюнув в ладонь, смазал себя и приставил к её узкому, нетронутому заднему проходу.

Давление было чудовищным, невыносимым. Она чувствовала, как её растягивают с двух сторон, разрывают на части. Рок вошёл в её влагалище, всё ещё переполненное семенем Грома, с мокрым, отвратительным хлюпанием. А Зуб, с рыком напрягаясь, начал входить в её анус. Боль была абсолютно иной, острой, разрывающей. Она закричала, но её крик превратился в хриплый стон.

Давление было чудовищным, невыносимым. Она чувствовала, как её растягивают с двух сторон, разрывают на части. Рок вошёл в её влагалище, всё ещё переполненное семенем Грома, с мокрым, отвратительным хлюпанием. А Зуб, с рыком напрягаясь, начал входить в её анус. Боль была абсолютно иной, острой, разрывающей, будто её распиливали тупым ножом по самой середке. Первый крик сорвался с её губ — высокий, полный чистого, животного ужаса.

Но ему не суждено было повториться. Широкая, потная ладонь Зуба с силой накрыла её лицо, вдавив его в грубый мех. Пальцы впились в её щёки и затылок, запечатывая любой звук. Её собственное дыхание, горячее и пахнущее страхом, возвращалось к ней, смешиваясь с его запахом.

— Тише, питомица, — прошипел он, и его голос прозвучал прямо у её уха, оглушительно в этой новой, давящей тишине. Его вторая рука скользнула по её боку и сомкнулась на её груди, не лаская, а сжимая, сковывая, как тисками. Боль от выкручиваемого соска слилась с той, что разрывала её изнутри.

Спереди Рок, чьё лицо было искажено гримасой сосредоточенного напряжения, укрепил свою хватку. Его руки, могучие, как канаты, обхватили её бёдра так плотно, что она чувствовала, как кости сходятся. Он приподнял её, изменив угол, и это позволило Зубу войти в неё сзади ещё глубже, до самого основания, выжимая из её горла беззвучный, захлёбывающийся стон.

Теперь она была полностью обездвижена. Заглушена. Её мир сузился до трёх вещей: до боли, разрывающей её надвое, до грубых рук, сковывающих её тело, и до ритма. Быстрого, неумолимого, животного ритма, под который они её использовали.

Они двигались в унисон, и её тело, зажатое между ними, лишь хлюпало и податливо пружинило. Она не могла видеть их лиц, только потолок пещеры, на который был прикован её стеклянный взгляд. Слёзы текли по её вискам, впитываясь в шкуру, но она уже даже не чувствовала их. Она чувствовала только, как два чудовищных члена скользят внутри неё, разделённые лишь тонкой, растягивающейся до предела перегородкой, и молилась, чтобы сознание поскорее отпустило её в никуда.

Её тело, зажатое между ними, выгнулось в неестественно прекрасную, мучительную дугу. Спина была напряжена до дрожи, а шея откинута так, что влажные волосы касались её собственных лопаток. В этом изгибе была какая-то гибкость тростника, ломаемого бурей, — жестокая, но завораживающая картина.

И если смотреть на её живот, то можно было увидеть кошмар, ставший явью.

Под бледной, почти прозрачной от напряжения кожей её низа живота отчётливо проступали движущиеся тени, твёрдые выступы. С каждым толчком Рока вперёд, внутри её влагалища бугристая головка его члена выпирала вперёд, создавая отчётливую, пульсирующую выпуклость, которая поднималась от лобковой кости и уходила вглубь, к самому пупку.

А когда Зуб входил в неё сзади, в её анальное отверстие, в глубине, прямо под той самой выпуклостью от члена Рока, появлялась вторая, давящая шишка. Они двигались в противофазе: когда один отступал, другой наступал, и под её кожей шла своя, ужасающая жизнь — два чудовищных захватчика, скользящих и толкающихся в тесном пространстве её плоти, разделённые лишь тонкой, растягивающейся перегородкой.

Были моменты, когда они одновременно входили в неё до предела, и тогда её живот на мгновение деформировался, становясь асимметричным и неестественно вытянутым, будто внутри неё боролись две змеи. Свет от костра скользил по её мокрой коже, подсвечивая эти пугающие, движущиеся очертания, превращая её тело в живую карту её собственного поругания.

Она сама видела это. Её стеклянный, ничего не выражающий взгляд был направлен вниз, на этот ужас, выпирающий из неё. И в этом зрелище было что-то гипнотическое, что-то, что окончательно убеждало её: она больше не человек. Она — сосуд. Оболочка. И её прекрасная, сломанная дуга была лишь рамкой для этой картины полного физического подчинения.

Именно в этот момент, когда её сознание почти угасло, а тело стало просто оболочкой для боли, случилось немыслимое.

Волна подкралась к ней изнутри, рождаясь в самой глубине, там, где два члена скользили и терлись друг о друга через тонкую перегородку. Это не было удовольствием. Это был чисто физиологический, животный спазм, электрический разряд, вызванный бесконечной стимуляцией и пределом выносливости. Её тело внезапно выгнулось ещё сильнее, её внутренние мышцы, уже измотанные до предела, судорожно и ритмично сжались, пытаясь отторгнуть захватчиков, но достигнув лишь обратного эффекта.

Орки почувствовали это одновременно. Влажные, разорённые, внезапно сжались вокруг них с новой, судорожной силой, обжимая их пульсирующей хваткой.

Рок издал короткий, удивлённый хрип. А Зуб замер на мгновение, его тело напряглось, прислушиваясь к этим непроизвольным сокращениям. Затем из его груди вырвался низкий, злорадный смешок, больше похожий на рычание.

— Слышишь? — прошипел он, его губы почти прилипли к её уху. — Чувствуешь, как она кончает?

Он грубо сжал её грудь, заставляя её вздрогнуть.

— Нашей маленькой невинной дань... нашей чистой девочке... — его голос был полон ядовитой насмешки, — ...нравится, когда её трахают два орка. Нравится, когда её рвут на части.

Его слова жгли её сознание сильнее, чем любая боль. Стыд, горячий и всепоглощающий, затопил её. Её собственное тело, её предательская плоть, только что подтвердила его слова этим унизительным, непроизвольным оргазмом.

— Перестань, — беззвучно прошептала она в его ладонь, но это было лишь признанием собственного поражения.

Зуб лишь громче рассмеялся, и его движения стали ещё более жёсткими, теперь уже намеренно стараясь вызвать в ней новый приступ этого постыдного наслаждения, чтобы окончательно стереть в ней последние следы того, кем она была.

— Надоело вот так, — внезапно проворчал Зуб, и его руки, до этого сжимавшие её грудь, резко перехватили её.

Он грубо выскользнул из неё, оставив анус пустым и болезненно сжавшимся. Прежде чем Элис успела понять его намерения, он могучим движением перекатил её на себя. Её спина с силой прижалась к его мощной, потной груди, а голова беспомощно откинулась на его плечо. Его руки, словно стальные обручи, сомкнулись на её бёдрах, прижимая её таз к себе и полностью контролируя её движения.

Рок, чьи пальцы всё ещё впивались в её бёдра, не заставил себя ждать. Пока Зуб направлял свой член обратно в её анальное отверстие — теперь уже снизу вверх, под новым, пугающим углом, — Рок переместился вперед. Он встал на колени между её разведённых ног, которые теперь лежали на бёдрах Зуба, и без промедления, с влажным хлюпающим звуком, снова вошёл в её растерзанное влагалище.

И тут началось самое чудовищное. Лежа под ней, Зуб не просто принимал её тело. Он активно работал бёдрами, встречая каждый толчок Рока своим собственным встречным движением. Когда Рок входил в неё, Зуб с силой вгонял себя в её анус, заставляя её тело принять его ещё глубже. Когда Рок отступал, Зуб слегка ослаблял напор, лишь для того, чтобы с новой силой вбить в неё себя в следующий миг.

Элис оказалась в ловушке между двумя встречными ритмами. Её сознание не могло обработать эту двойную атаку. Казалось, её разрывают на части изнутри. Два члена скользили в ней, их головы давили на тонкую перегородку, и ей чудилось, что они вот-вот встретятся, проткнув её насквозь.

Она лежала на Зубе, её тело полностью обездвижено его хваткой и весом Рока. Она чувствовала каждый мускул Зуба, напрягающийся под её спиной, и видела каждый сухожилия на шее Рока, нависшего над ней. Её собственное тело стало просто связующим звеном, предметом, который они использовали для своего ужасного единения. Воздух был густым от их тяжёлого дыхания и запахов пота, кожи и секса. А её мир сузился до этой бесконечной, сокрушающей душу двойной проникновения.

— Глубже, — просипел Зуб, и его пальцы впились в её бёдра, помогая Року. — Она должна почувствовать нас в самом горле.

Его слова стали сигналом. Рок, с низким рычанием, увеличил амплитуду движений. Теперь каждый его толчок заставлял её весь корпус подаваться вперед, а голова запрокидывалась ещё сильнее. Зуб, в свою очередь, встретил это движение яростным толчком снизу.

В этой позиции их проникновение достигло поистине чудовищной глубины. Казалось, Рок проходил через всю её внутреннюю полость, упираясь в самую глубь таза, где каждый нерв кричал от перегрузки. А Зуб, двигаясь снизу, достигал таких отделов кишечника, о существовании которых она не подозревала. Боль стала всепоглощающей, теряя конкретные очаги и превращаясь в сплошное огненное море, в котором тонуло её сознание.

Они двигались в ужасающем ритме, их тела шлёпались о её плоть, а внутри всё хлюпало и булькало. Элис больше не пыталась сопротивляться. Её тело стало податливым, почти безжизненным грузом, которое они перекладывали между собой. Единственным проявлением её воли были непроизвольные слёзы, непрерывным потоком стекавшие по вискам и падавшие на мощные руки Зуба, державшие её в плену.

Их движения стали ещё более резкими, почти яростными. Ритм, который они задали, был уже не просто механическим, а животным, продиктованным нарастающим до кипения напряжением. Дыхание орков превратилось в хриплые, прерывистые рыки.

Рок первым начал терять контроль. Его толчки стали короче, чаще, почти беспорядочными. Мускулы на его брюшном прессе напряглись как каменные, а на лбу выступили крупные капли пота. Он издал длинный, сдавленный стон, и его пальцы с такой силой впились в её бёдра, что на следующий день останутся синяки.

— Кончаю... — вырвалось у него хриплым шёпотом, и он вогнал себя в неё в последний раз, замирая в судорожном спазме.

Элис почувствовала, как глубоко внутри её влагалища пульсирует его член, и горячая жидкость заполняет её, смешиваясь с семенем Грома. Он тяжело рухнул на неё, прижимая её спиной к груди Зуба, и несколько секунд просто лежал, тяжело дыша.

Но Зуб не был готов остановиться. Чувствуя, как тело Рока обмякло, он лишь злорадно хмыкнул.

— Слабак, — проворчал он и, всё ещё удерживая её бёдра, возобновил движения с новой, ожесточённой силой.

— Слабак, — проворчал он и, всё ещё удерживая её бёдра, возобновил движения с новой, ожесточённой силой.

Рок, тяжело дыша, отстранился, и его мягкий член с мокрым звуком вышел из неё. Но он не ушёл. С наслаждением вытянувшись рядом, он наблюдал, как Зуб продолжает её трахать. Его рука лениво скользнула по её бедру, затем впилась в её ягодицу, помогая Зубу вгонять себя глубже.

— Давай, брат, — прохрипел Рок, его глаза блестели в полумраке. — Залей её кишки так, чтобы она чувствовала это завтра. Заставь её помнить нас.

Он грубо провёл пальцами по её спине, оставляя красные полосы, а затем шлёпнул её по заднице, заставив её тело содрогнуться и непроизвольно сжаться вокруг члена Зуба.

— Слышишь? — Зуб злорадно ухмыльнулся, чувствуя её судорожное сокращение. — Ей всё ещё нравится. Даже сейчас.

Стимулированный зрелищем и её реакцией, Зуб продолжил свой яростный ритм, его движения становились всё более дикими и неуёмными. Он был полон решимости доказать своё превосходство и оставить в ней свой след куда глубже, чем другие.

— Слабак, — проворчал он и, всё ещё удерживая её бёдра, возобновил движения с новой, ожесточённой силой.

Рок, тяжело дыша, отстранился, и его мягкий член с мокрым звуком вышец из неё. Но он не ушёл. С наслаждением вытянувшись рядом, он наблюдал, как Зуб продолжает её трахать. Его рука лениво скользнула по её бедру, затем впилась в её ягодицу, помогая Зубу вгонять себя глубже.

— Давай, брат, — прохрипел Рок, его глаза блестели в полумраке. — Кончай в неё так, чтобы она чувствовала это завтра.

Внезапно Зуб замер, глубоко войдя в неё. Его руки, всё ещё сковывавшие её бёдра, с невероятной силой провернули её тело вокруг оси его члена. Это было мучительно — её растянутые, воспалённые ткани скручивались вокруг него, вызывая новую волну жгучей боли. За долю секунды она оказалась сидящей на нём верхом, лицом к нему, его член всё так же глубоко в её анусе.

— Хватит лежать, как мешок, — прошипел он, его горячее дыхание обожгло её лицо. — Работай.

Он с силой опустил её вниз, и под этим давлением его член будто прошёл ещё глубже. Затем он заставил её «скакать» на нём, резко подбрасывая её вверх и с силой вбивая обратно. Её тело стало живым инструментом его ярости и наслаждения. Она видела перед собой лишь его оскаленное, дикое лицо, слышала его хриплый рык и чувствовала, как её внутренности разрываются от каждого движения.

Рок, наблюдая за этим, мрачно усмехнулся и грубо сжал её грудь, выкручивая сосок.

— Давай, малышка, скачи быстрее. Хозяин хочет кончить.

Его мощные толчки заставляли её тело подпрыгивать на нём, как марионетку. С каждым жёстким «приземлением» её анус растягивался до предела, а внутри всё горело огнём. Ноги затекли и бессильно болтались, мышцы живота свело от напряжения. Скоро силы окончательно оставили её, и её торс непроизвольно пошёл вперёд, к его груди.

— А кто разрешал ложиться? — рыкнул Зуб.

Его свободная рука молниеносно упёрлась ей между лопаток, с силой выпрямляя её обратно. Теперь она сидела на нём идеально вертикально, её спина была выгнута, а грудь выставлена вперёд. В следующее мгновение он одним ловким движением закрутил её руки за спиной, сжав обе её запястья в одной своей могучей лапе. Боль в плечах заставила её вскрикнуть, но поза осталась неизменной — она сидела на нём ровно, как насаженная на кол, с заломленными за спину руками, её тело было напряжённой струной.

— Сиди смирно, тварь, — прошипел он, его бёдра продолжили свои сокрушительные движения снизу. — И принимай, что дают.

Он держал её в этой унизительной и болезненной позе, полностью контролируя каждую её мышцу. Она не могла даже пошатнуться. Её откинутая голова, зажмуренные глаза и сведённые за спиной руки делали её похожей на молящуюся или приносящую себя в жертву — и то, и другое было правдой. Он использовал её расслабленное, податливое тело с новой силой, наслаждаясь её абсолютной беспомощностью.

Зуб, не сбавляя яростного ритма, перевёл взгляд с её искажённого лица на её живот. И замер на мгновение, поражённый зрелищем. С каждым его полным, сокрушающим входом, под бледной кожей её низа живота отчётливо выпирал бугорок — тугая, пульсирующая выпуклость, которую оставляла головка его члена, упирающаяся вглубь её кишечника.

— Смотри, — хрипло просипел он, обращаясь к Року, и его движения стали чуть медленнее, почти демонстративными. — Смотри, куда она меня принимает.

Он специально вогнал себя в неё до упора и замер, позволяя Року рассмотреть, как искажается её плоть. Элис почувствовала, как что-то твёрдое и огромное давит изнутри, растягивая её до немыслимых пределов, и её живот неестественно выпятился.

Рок, лежавший рядом, приподнялся на локте, его жёлтые глаза с интересом следили за пугающим движением под её кожей.

— Чёрт возьми, — с похабным смешком выдохнул он. — Ты прямо в глотку её кишкам пролезаешь. Интересно, она чувствует, как ты там шевелишься? В самом горле своём?

Его слова были словно удар кинжалом. Элис невольно представила это — его член, проникающий так глубоко, что он будто бы достигал её желудка. Её тело судорожно сжалось от отвращения и ужаса, но это лишь заставило Зуба громко, злорадно рассмеяться.

— Чувствует, не сомневайся, — он резко дёрнул бёдрами, и выпуклость на её животе снова пульсировала. — Её кишки уже научились меня обнимать. Готов поспорить, они теперь будут скучать по мне.

Он возобновил движение, и теперь его толчки стали ещё более целеустремлёнными, будто он намеренно старался каждый раз достигать той самой глубины, которая так отчётливо проступала под её кожей. Выпирающий бугорок на её животе пульсировал в такт его яростным рывкам, жутковатый танец плоти, за которым обоим оркам не терпелось наблюдать.

— Да, вот так, — подбадривал Рок, его голос хриплый от возбуждения. — Заставь её почувствовать каждый дюйм. Пусть её внутренности запомнят, кто в них хозяин.

Элис не могла оторвать глаз от этого зрелища. Её собственное тело, изуродованное и вывернутое наизнанку этим проникновением, стало олицетворением её полного падения. Каждый раз, когда его головка упиралась в самую дальнюю точку, по её коже пробегала судорожная волна, а в глазах темнело. Она чувствовала, как что-то тёплое и влажное — слёзы, слюна, пот — стекает по её подбородку и капает на её грудь.

Зуб, видя её взгляд, полный ужаса и отчаяния, лишь шире ухмыльнулся.

— Нравится, малышка? Видеть, как я заполняю тебя? — он с силой всадил себя в неё, и выпуклость на её животе стала особенно выраженной. — Это теперь твоя новая норма. Привыкай.

Его слова повисли в воздухе, смешиваясь с хриплым дыханием и влажными звуками их соития. Он был близок, и его движения стали резкими, хаотичными, диктуемыми нарастающим оргазмом. А она, беспомощная и разорённая, могла только сидеть на его члене, чувствовать, как её внутренности выпирают наружу, и ждать, когда этот кошмар достигнет своей кульминации.

— Нравится, малышка? Видеть, как я заполняю тебя? — он с силой всадил себя в неё, и выпуклость на её животе стала особенно выраженной. — Это теперь твоя новая норма. Привыкай.

Он наклонился ближе, его голос прозвучал у неё в ухе как зловещее предзнаменование.

— Это тебе не сладкие пряники из твоей прошлой жизни. Это твой хлеб насущный. Твой ежедневный паёк в этом месте. Каждый день... — он снова резко вогнал себя в неё, — ...ты будешь получать его. С утра и до ночи. Пока не научишься просить его сама.

Слова прозвучали как приговор, холодный и неоспоримый. Они означали, что этот кошмар — не разовое наказание. Это — её жизнь. Её будущее. Её единственная пища — это боль, унижение и семя орков.

Рок громко рассмеялся, одобряя заявление сородича.

— Можешь начинать с нетерпением ждать следующего кормления, дань. Оно будет сытнее!

Последние капли сил покинули Элис. Её тело обмякло в его железной хватке, но поза, в которой он её удерживал, не позволяла упасть. Она просто висела на его члене, с заломленными руками, глядя в никуда пустым взглядом, в то время как Зуб с рыком начал изливаться в неё, наполняя её кишечник горячей жидкостью.

Его семя, горячее и густое, наполняло её, став тем самым первым «пайком», о котором он говорил. Когда он наконец вышёл из неё, его руки разжались, и она безвольно рухнула на шкуры, чувствуя, как его выделения вытекают из неё. Где-то у костра Гром что-то говорил, и ему отвечали хриплые смешки. Но Элис уже не слышала. Она лежала, уставившись в потолок пещеры, и в её душе была лишь тишина и холод. Сказка кончилась. Начиналась бесконечная ночь. И первая порция её нового существования медленно растекалась по её бедру, липким напоминанием о том, что завтра всё повторится снова.

Конец