Прощаясь, мы возвращаемся в начало. 19 или Панель машка начало

Это было завершение. Конец всему. Он понимал, что дверь, у которой она стояла спиной к нему, исполняет роль тех самых врат, проходя которые мы отрекаемся от прошлого. И в будущее, прекрасное будущее, которое ожидает ее за этими вратами, она шагнет одна, без него.

Он стоял в паре шагов от нее, но эти два шага казались ему непреодолимым расстоянием. Этот путь был длинною в вечность. И сколько бы он не бежал за ней, не звал ее, не умолял вернуться, она его не услышит. И все эти годы станут лишь эхом ее удаляющихся шагов.

Он смог сказать лишь: “Постой”. Она остановилась, но не повернулась к нему лицом. Вся ее поза говорила о том, что нет тех слов, что стали бы чем-то таким, что заставило бы ее протянуть ему руку и забрать с собой. Не было таких слов, не было таких действий. Он уже был тенью прошлого. А что там за вратами?

Он задал ей этот вопрос. Конечно, прозвучало это иначе, но смысл он закладывал именно этот. Говорить было трудно. Он обратил внимание на то, с какой силой она сжала ремешок сумки, но ее кисть мгновенно расслабилась. Она сказала, что не знает.

“А, если ты ошибаешься”? Попытка вызвать сомнение. Выиграть еще пару минут, при этом продолжая оставаться тенью.

Она не ответила. Когда ее кисть сжала дверную ручку, он замер. Сердце колотилось так, что она, наверняка, его слышала. Такой глухой стук. Там под землей, где он сейчас находился, чувствуя себя погребенным заживо.

Он знал, что время сотрет все воспоминания и он, однажды, проснется обновленным. Другим. Свободным. Но нужна ли ему эта свобода?

Ее тело было напряжено. Она даже не пыталась казаться отрешенной. Операция, которую она решилась провести без анестезии, была одинаково болезненна им обоим, но это временно. Пара дней и рана затянется. Пара месяцев и от нее не останется и следа.

Почему-то ноги не слушались его. Отказывались двигаться, но она уже поворачивает ручку, а его ладонь ложится на ее плечо. От неожиданности или от чего-то более пугающего, она вздрагивает. Нервно дергает плечом, чтобы сбросить его руку, но ничего не выходит.

Она положила свою ладонь поверх его. Странная слабость охватила все его тело. Пальцы разжались. Рука соскользнула с ее плеча. Он попытался поднять ее снова, но силы его покинули. Решение было принято. Она лишь физически здесь. С ним. Она его не услышит. Он слишком глубоко на дне.

Тонкие пальцы соскользнули с дверной ручки. Она пошатнулась, резко повернулась и села на пуфик, стоящий у двери.

Лицо ее казалось ему неестественно белым. Оно не выражало никаких эмоций. В глазах пустота. Сумка с глухим шумом упала на пол.

Они смотрели сквозь друг друга. Он сел на пол напротив нее. Такой же белый, как манекен. Сердце больше не колотилось, оно будто бы замерло.

“Ты оттягиваешь неизбежное”. - Она почти не шевелила губами. - “Мы это делаем… мы”. - Пустые глаза смотрели на стену, сквозь стену, куда угодно, только не на него.

Эта усталость не хотела отступать. Чувства, эмоции, все пропало. Не осталось ничего. От этого ему стало страшно. Вот так все и закончится. Она встанет, откроет дверь и уйдет, а он не пойдет за ней. Не в этот раз.

Было так спокойно. Тихо. Легко. Он всем телом чувствовал, как то, что приносило ему невыносимую боль, стекало по его телу вниз и растворялось в воздухе. Нет сил. Нет смысла. Да, она права, нет смысла оттягивать неизбежное. Сколько они еще протянут? День, два, может быть неделю.

“Прощай”. Он видел, как звуки стекают по ее губам, зависают в воздухе, плывут к нему и касаются его губ. “Прощай”. - Отвечает он ей, возвращая этот горький поцелуй.

Она тянется за сумкой, поднимает ее, но та снова падает на пол. Он обнимает ее ноги, его голова ложится на ее колени, а боль продолжает отступать, оставляя место безысходности.

Он всегда думал, что все закончится не так. Он думал, что они будут рыдать, кричать, разгромят квартиру, но… это анестезия, которой она его лишила. Они резали на живую.

Когда ее ладонь легла на его голову, он прислушался к своим чувствам. Он даже попытался представить, как другая так же нежно гладит его по голове, забирая боль и усталость. У нее будут теплые ладони, а эти холодные, оставляющие ожоги на его теле… , со временем он их забудет. Но как же хорошо. Л; д, касающийся его горячего тела.

Он поднял голову, взял ее ладонь и приложил к своей щеке, как целебный отвар. Снова эти ощущения, как холодный компресс при сильном жаре. Его лицо горело, оставаясь кипельно белым. Сам того не желая, он стал целовать эти холодные ладони.

Его горячие губы обжигали также сильно, как лед ее рук. Она не отнимала рук, но и была ко всему безучастна. Да и его действия казались чем-то искусственным, ненужным, пустым.

Он стянул с себя футболку и положил ее ладони себе на грудь. Она даже не почувствовала биения его сердца. Эта усталость стирала все на своем пути. Дефибриллятор ее рук не работал, так как в нем не было ни капли тока.

“Зачем ты это делаешь”? “Я живой, я не остыл, я все еще горю для тебя”. Зачем он это сказал? Совсем не важно. Все сейчас не важно. Она не слышит его, она слишком далеко, а он слишком глубоко, там, где она его оставила.

Ее ладони легли на его плечи. Ее взгляд блуждал по его лицу, не останавливаясь на чем-то конкретном. Его черты уже стерлись из ее памяти. Он был незнакомым, чужим. Как удивительно быстро это происходит. Он дышит, тяжело и прерывисто, но она больше не слышит его дыхания, оно больше не пьянит.

Его руки легли на ее запястья, но тут же соскользнули до сгиба локтя, а после обессиленно упали на пол. Она встала, поправила юбку, подняла сумку и сделала шаг к двери.

“Это не поможет”. Он понял, что она имеет ввиду. “Да, от этого станет только хуже, но ты же обещала, до последней капли воздуха, а я все еще дышу”.

“Скоро воздух закончится”. - Она протянула руку к двери, но опустила ее. - “Я могу все ускорить, просто дай мне уйти”.

Он не держал ее физически, она могла открыть дверь и выйти, что она и собиралась сделать, убедившись, что он не пойдет за ней.

“Слушай, мне все равно уже. Я… это глупо… я знаю”. Эта фраза звучала не менее глупо, чем была сложившаяся ситуация. Фитиль почти прогорел. Осталось пара сантиметров.

Он поднялся на ноги, которые продолжали быть ватными. Пульс слабо прощупывался. “Мне даже не больно. Вырвали все с корнем. Ты больше не обжигаешь, не ранишь, ты больше не живешь во мне. Ты съехала, оставив мне вместо сердца горстку пепла, но это временно, я, правда, не знаю, что это за время. Как долго будут стекать секунды по моему телу, чтобы однажды, я смог все забыть”.

А эти последние секунды были физически ощутимы. Они стекали по их телам крупными каплями горячей воды. А внутри о скалы билась ледяная.

Она положила сумку на пуфик. Все было очевидно. Слишком просто. Его тело горело, губы слегка дрожали, взгляд бегал из стороны в сторону. Нужно было потушить этот костер раз и навсегда. Показать, что все давно уже закончилось. Показать, что происходит, когда на смену усталости приходит разочарование.

Она знала, что он придет и накроет с головой из обоих, забирая последние капли воздуха.

От нее веяло холодом. Чем ближе она подходила, тем сильнее это ощущалось. От него, напротив, исходил жар. Между ними всегда был густой туман, мешающий видеть истину. Превращающий простое в нечто волшебное.

Его алые, горячие губы, подобные раскаленным углям все так же привлекали ее внимание. Тело же было здесь. И ему нужно так мало.

Возможно, когда она вновь прикоснется к нему, он обратится в туман. Густой и холодный. Перестанет гореть и напоминать ей о том, что она давно сгорела.

Он не был тем, кого она встретила на берегу океана, прощающимся со своей надуманной любовью. Он повзрослел, возмужал, стал гораздо мудрее, сильнее. Настолько сильнее, что способен ее отпустить. По крайней мере, она в это верила.

Они оба знали, что это не поможет. Это вовсе не нужно, но в его глазах, глубоких, как сама вечность, все еще горело пламя. Как будто лодку подожгли и пустили плыть по воде, голубой и кристально чистой.

Янтарный цветок вокруг зрачка лазоревых глаз все еще был этим пламенем. Их окутал туман.

Кончики ее пальцев слегка коснулись его запястья. По его телу побежали мурашки. Память все еще жила в нем, не желая принимать очевидное.

Почему-то ему вспомнилась их первая встреча. Ведь с этого невинного жеста все и началось. Он попытался вспомнить, что тогда чувствовал, но у него не вышло. Он слишком устал. Устал настолько, что готов был ее отпустить.

“Мы хотим разного”. - Сказала она, взяв его за руки. “Мы хотим одного и того же, но просто говорим на разных языках”. “А может ничего и не было”?

От него пахло свежестью сентябрьской ночи, проведенной на берегу океана. Чист, свеж, все еще молод. Только льняные волосы слегка потемнели и глаза приобрели сероватый оттенок. Небо хмурилось.

Не выпуская его рук из своих, она слегка поднялась на носочки и поцеловала его. Легко, невесомо, почти не ощутимо. Последний раз нужен не для того, чтобы попрощаться, а для того, чтобы понять, что больше ничего не связывает.

Его руки легли на ее талию, ее ладони легли на его грудь. Поцелуи напоминали собой спиртовой компресс, которым обрабатывают открытую рану. Каждое прикосновение обжигает. Жжется. Место сладости заменила горечь.

Когда прощаются, всегда возвращаются к началу. Вот и перед их глазами была та ночь на пустынном пляже. Запах океана. Она чувствовала, как белый мягкий песок касается ее коленей, икр, как в нем тонут пальцы ее ног.

Они нашли какое-то полотенце на каком-то шезлонге, небрежно бросили его на мокрый песок у самой кромки воды. В лунном свете его волосы отливали золотом.

Шум океана забирал с собой все. Волна накатывала, стирала прошлое и отступала, растворяя в океанских недрах то, что так сильно хотелось забыть. Ошибки, впустую потраченные секунды, минуты, часы, дни, недели, месяца, годы.

Он был умен не по годам, а она изголодавшись по подобным диалогам, думала, что это начало самой крепкой дружбы.

Но вот, кончики пальцев ее ног тонут в песке, а ее руки сжимают его запястья. Волна с шумом накатывает на берег. Голубое полотенце превратилось в бесформенный комок.

Она не помнила во что он был одет. А он помнил этот тонкий кусок ткани, который исполнял роль летнего платья. Ее обнаженные бедра, которые его юбка даже не пыталась скрывать. Начало самой крепкой дружбы.

Она коснулась его руки. Случайно или намеренно, это не важно. Важно то, что в этот момент он понял, что никогда не станет ее другом. Кем угодно, только не другом. А она…

Он смотрел на нее… как же он на нее смотрел… как на чудо… сбывшуюся мечту… любовь всей его жизни.

Все закрутилось так быстро, что они не успели проверить своих чувств. Он был идеален во всем. Он до сих пор во всем идеален.

Она вспомнила, как сняла с его рук часы и браслеты. Потом долго думала куда же их убрать, чтобы они не потерялись в песке. Он больше их не надевал. Ведь она невольно обронила, что на его запястьях не должно быть ничего кроме ее рук.

Она не сжимала его запястья подобно ремням, ее руки лишь слегка касались его тонкой кожи, исписанной голубыми руслами вен. Ее ладони и тонкие длинные пальцы были шелковыми лентами, холодными и мягкими. Разве это можно сравнить в твердой бездушностью металла.

Ее волосы пылали огнем. Ее кожа сияла изнутри. А когда на нее падал свет, сверкала переливами. Она была похожа на мифическое существо, сошедшее со страниц старых книг, чтобы заставить его видеть то, что скрыто.

Лунный свет отражался от ее кожи, от чего она переливалась во тьме, отражая серебристые лучи, наделяя их цветом. Кожа, подобна горному хрусталю. Порой ему представлялось, что его прикосновения к ней пели, как поет хрусталь.

Когда она отпустила его руки, его ладони легли на ее колени, а после скользнули вверх к бедрам, скрылись под короткой юбкой, кончиками пальцев он коснулся тонкого кружева. Его пальцы ощущали цветы и ветви. Он же думал лишь об одном цветке, приютившемся в этом саду, но его пальцы продолжали скользить по кружевным узором. По нежному шелку. А после замерли, когда она наклонилась к нему.

Эти губы могли не только произносить мудрые речи или научные факты. Она доказывала неопровержимость этого факта годами. Но он понял это еще тогда. Когда не в силах был отпустить ее, пока в их легких не кончился воздух.

Его руки скользнули выше. Теперь не только пальцы, но и ладони ощущали рельеф кружева. Ее кожа продолжала сиять. А огонек, опоясывающий зрачок, разгорелся сильнее. Эта фея. Зачем она явилась в его убогий мир?

Его ладони скользнули еще выше и легли на ее талию. Настолько тонкую, что он мог обхватить ее кистями рук. Море шумело, а он хотел остановить время, чтобы остаться здесь навечно.

Он поднялся, сел и снял с нее платье. Опаляя своим дыханием ее кожу нежно обнял. Целуя ее шею и плечи, он не мог избавиться от мысли, что потеряет ее навсегда. Почему бы не влюбиться до одури за несколько часов или секунд? Почему бы на попрощаться с нею заранее?

Ловкие пальцы расстегнули застежку, освободив пышную тяжелую грудь. Бирюзовые воды во мраке ночи казались изумрудно зелеными. Ее ладони легли на его щеки, невольно он закрыл глаза, стараясь запомнить этот момент, а после прижал ее к себе сильнее. Все вокруг застал густой туман. Его тепло, столкнувшись с ее холодом обратилось в пар.

Глаза заволокло дымкой. Все вокруг обратилось в расплывающиеся силуэты. Он до сих пор помнил, что чувствовал, когда ее губы касались его лица и тела. Он до сих пор помнил, что чувствовал, когда его губы опаляли ее тело своим огнем.

Освободив ее от последней детали, он поднял ее на руки и зашел в воду. А дальше память хромала. Он помнил как ее волосы лежали на воде подобно водорослям. Что под водой, она напоминала ему русалку. Те ощущения, когда он лег спиной на прибрежный песок. Те ощущения, когда они поднимались на поверхность за новой порцией воздуха. Ее руки на его запястьях. Ее руки на его запястьях. Ее руки на его запястьях. Ее бедра касаются его бедер. И этот мир, который кажется чем-то нереальным, когда наблюдаешь за ним из-под толщи воды. Все слилось воедино.

Ее тело продолжало сверкать переливами даже под водой, напоминая собой редкую жемчужину. Все происходило словно в замедленной съемке. Он пытался запомнить каждый момент, каждое, даже самое мимолетное ощущение. Но терял себя, сливался с океаном, становился его частью. Ведь смысл был не в тех ритмичных, порою механических движениях.

“Вот, теперь ты понял, что ничего не вернуть”. - Сказала она, целуя его в щеку, по которой скатилась немая слеза. - “Все осталось там, на том берегу и все, что было между нами, всего лишь бесконечные попытки туда вернуться”.

Отойдя от него, она на секунду замерла. Потом уверенно повернулась и направилась к двери. Взяла сумку, открыла дверь, вышла и тихо закрыла ее за собой.

Через неделю, а если повезет, то через две, запах ее духов окончательно выветрится. Полки в их гардеробной наполовину опустели, как и полочки в ванной. Комната, которая была ее кабинетом, осталась пустой и безжизненной. Он зашел в нее, сел за стол, на котором совсем недавно стоял ее компьютер. В пустых ящиках, раньше лежали ее заметки и гора канцелярских мелочей. Но он знал, что она окончательно уйдет лишь тогда, когда пропадет ее запах из его постели. Тогда волна солнечного света накатит на береговую линию его кровати и заберет с собой все, оставив лишь шипение пены и запах океанского прибоя, ласкающего обнаженное тело.

Он зашел в свой кабинет. Выдвинул ящик с часами и браслетами, но так и не решившись примерить ни один из них, задвинул его снова. Никогда это тоже пункт назначения, думалось ему.