Жаркий приказ босса

глава 1

– Викуля, если хочешь чего-то очень сильно, но не знаешь, как подступиться, начни с визуализации и погружения в ощущения.

Моя подруга всё любит прогонять через эти призмы, все курсы «о мечте и реализации желаний» скупила, подписана на кучу астро-психо-тарологов и меня не в первый раз пытается затащить в эту секту. Я пока наблюдаю с осторожностью, потому что мне не верится, но иногда у неё так выстреливает, что аж завидно.

Именно сейчас, на привычной понедельничной планёрке, мне вспоминается её наказ. Делать особо нечего, слушаем доклады начальников цехов и мастеров участков, следующие на очереди продажники, от лица нашего отдела бухгалтерии уже выступила Ирина Борисовна, я смотрю в окно и решаюсь попробовать.

Очень хочется в отпуск, на улице лето, жара, сейчас бы к водоёму поближе, а не эти накладные и счета-фактуры. Она говорила визуализация? Попробую, чем чёрт не шутит, может представить горящую путёвку в Турцию на неделю, или к маме на дачу в СНТ рядом с рекой, там тоже хорошо.

Полностью отключаюсь от реальности и начинаю погружаться в фантазии. В мельчайших подробностях представляю побережье с песчаным пляжем, яркое солнце, запах моря. Лицо расслабляется и на губах появляется лёгкая довольная улыбка. Чуть прикрываю глаза, чтобы по максимуму погрузиться в ощущения, но громкое упоминание моей фамилии заставляет вздрогнуть.

– Поедет Кузнецова!

Куда поедет? Зачем поедет? Непонимающе верчу головой по сторонам, всё прослушала.

– После планёрки зайдите ко мне в кабинет, для согласования нюансов, — прямой взгляд Павла Семёновича прожигает насквозь, быстро киваю, чтобы он долго на мне не задерживался, и генеральный переходит к разбору планов продаж.

– Ирина Борисовна, я всё пропустила, куда меня отправляют? — шёпотом задаю вопрос главбуху, одновременно ругая себя за дурацкое решение попробовать альтернативный способ достижения желаемого в рабочее время.

– В командировку поедешь, на бизнес-слёт владельцев мебельных компаний. Чем слушала?

– Я? На бизнес-слёт? Почему?

– Я-то откуда знаю. Пойдёшь после планёрки и всё узнаешь в подробностях, — отмахивается она от меня, отмечая что-то в своём блокноте.

Вот я попала так попала.

Еле досиживаю до конца собрания, быстрым шагом иду за генеральным директором в его кабинет, стучу в дверь и, получив разрешение войти, задаю свой главный вопрос.

– Павел Семёнович, почему я должна ехать на этот бизнес-слёт? Я не согласна с вашим решением, отправьте кого-нибудь другого! — я начинаю сразу с места в карьер, желая только одного: соскочить с этой командировки и спать спокойно.

– Кузнецова, у тебя есть серьёзные причины для отказа?

– Да! Вы не имеете права отправлять сотрудников без их желания, — настаиваю я на своём.

– Право у меня как раз таки есть, почитай трудовой договор, но если причина отказа серьёзная, то говори сразу. Я слушаю. Если это просто каприз - выбирай между командировкой и увольнением, минута на размышления. Время пошло.

Смотрит на меня в упор, глаза чёрные, подбородок волевой, плотно сомкнутые губы, ждёт, что же я отвечу.

– Почему именно я? — задаю я мучивший меня больше всего вопрос. - Я простой рядовой бухгалтер, я не знаю, что нужно говорить на таких встречах, я ничего не умею…

– От тебя требуется только присутствие, будешь носить папку с документами и подавать мне, когда скажу. Справишься?

– Это же работа секретаря, — не хочу я так просто сдаваться.

– У Насти маленький ребёнок, она не может отлучиться на неделю. Когда согласовывали в отделе кадров кандидатуру, твоя прошла по всем параметрам. Так что готовь чемодан, в среду утренним рейсом вылетаем.

– Куда? — задаю последний вопрос, обречённым голосом.

– В Мармарис. Заеду за тобой в четыре утра, будь готова. На саммите официальный стиль, офисная одежда подходит для конференций, для вечерних встреч возьми коктейльное платье, также советую взять купальник, вдруг после окончания выступлений захочется искупаться. Всё понятно?

– Мы летим в Турцию?

– Кузнецова, ты была на планёрке? Я всё подробно объяснял, к чему эти глупые вопросы? Иди работай, завтра у тебя выходной на сборы, по прилёту обратно – ещё один. Свободна.

Киваю, задумчиво выхожу из кабинета, вот так визуализация и погружение в желаемое, разве такое бывает?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 2

Вечером после работы набираю Машке и всё выкладываю ей, как на духу. Подруга визжит от восторга и поздравляет меня с такой удачной практикой.

– Викуль, это же прекрасно. Хотела в отпуск и на тебе, даже деньги тратить не нужно. Обалденно. Я тебе прям завидую!

– Чему завидовать? Буду там как дура среди этих бизнесменов, бумаги боссу подавать, будто он сам эти бумаги взять не может, — бурчу я недовольным тоном.

– Ты что, реально думаешь, что он тебя туда из-за бумаг везёт? — чувствую, что вопрос подруги с подвохом.

– А зачем тогда?

– Чтобы цену себе набить, покрасоваться перед другими, не ударить в грязь лицом, типа того.

– В смысле? — совсем запутываюсь я.

– Ну ты прямо как маленькая, Вик. Там таких, как он целая толпа приедет, и у каждого будет молодая секретарша, а ваша Настя после декрета выглядит совсем непрезентабельно, вот он тебя и выбрал, врубаешься?

– Ты что, хочешь сказать, что он берёт меня из-за внешности? — медленно доходит до меня то, что пытается втолковать подруга.

– Конечно. Стопроцентное попадание. Готовь, подруга, откровенный купальник, насколько я помню ваш босс холостой?

– Он вдовец, Маш, — одёргиваю я её игривый тон.

– Холостой, вдовец, какая разница? Один фиг законной супруги у него нет, значит, карты тебе в руки и окучивай перспективного мужчину, — хохочет она в трубку.

– Ну тебя, говоришь какие-то глупости, — обрубаю я её серьёзным тоном. - Павел Семёныч меня старше почти на пятнадцать лет, я ему в дочери гожусь.

– Ха, не смеши меня, Вика. Сорок для мужчины самый смак, они в этом возрасте опытные и умеющие слышать женщину, на себе испытано. Так что смело блузы пооткровенней, юбки покороче, бикини поярче. И никакого стеснения, Кузнецова, когда ещё такой шанс выпадет, наставляет меня Машка.

– Иди ты, — под заливистый хохот подруги отрубаю вызов и задумываюсь.

Неужели Павел Семёнович реально глаз на меня положил? Да нет, быть такого не может. Он всегда говорил, что против личных отношений, если они мешают бизнесу. Он не такой. Просто это стечение обстоятельств, просто никто кроме меня не подошёл. Да, именно так. Бли-и-и-ин, зачем мне Машка всё это рассказала? Как я теперь на него смотреть буду? У меня же мысли так и будут возвращаться в эту сторону. Вот гадство.

Тру виски руками, стараясь привести себя в норму, а сама представляю Павла Семёновича в плавках на пляже и понимаю, что теперь мне от этих видений не скрыться.

Дорогие читатели,

Приветствую вас в моей новой истории про любовь.

Служебный роман с боссом полон неожиданностей, командировка длиной в неделю на горячий пляж Турции явно этому поспособствует. Будем вместе наблюдать за развитием отношений между Викой и Павлом Семёновичем.

Заранее благодарю вас за звёздочки и комментарии, добавляйте книгу в библиотеку, чтобы не потерять. Желаю приятного чтения!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

визуалы

Готовы знакомитьс я с героями?

Кузнецова Виктория, 25 лет, рядовой бухгалтер в мебельной компании "Снежанна"

Девушка ответственная, скромная, трудолюбивая. Без парня.

Демидов Павел Семёнович, 40 лет

Владелец и генеральный директор мебельной компании "Снежанна"

Деловой, резкий, всегда делает по своему. Вдовец.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 3

В чемодан укладываю аккуратными стопочками свои блузки, юбки, простое голубое платье-футляр до колена (сойдёт за коктейльное), нижнее бельё, обувь, предметы личной гигиены и… долго смотрю на купальник, решая: брать или не брать. Отель, в котором будет проходить этот саммит, расположен на первой линии, грех отказываться от возможности искупаться. Бросаю бикини в чемодан и быстро застёгиваю молнию, чтобы не передумать.

Всё, через полчаса за мной приедет Павел Семёнович, и мы полетим в жаркую Турцию. Может права Машка, чего я так нагнетаю, поеду, расслаблюсь, погреюсь на солнышке, не всё же время будут конференции и встречи.

Подхожу к окну и вижу перед своим подъездом паркующийся джип босса. Большой, мощный, словно сразу заявляет, что внутри не абы кто, а настоящий хозяин жизни. Про Демидова в нашей фирме не принято сплетни собирать, обычно если кого спросишь: либо глаза отводят, либо прямым текстом объясняют, что эта инфа не для распространения. Единственное, что я про него знаю, что он вдовец, и эта фирма не единственный его бизнес.

В дорогу я надела джинсы с рубашкой, волосы собрала в хвост, на ноги удобные кеды и, оглядев свою маленькую съёмную квартирку-студию, которую приходится покинуть на целую неделю, выхожу в подъезд.

Спускаться по лестнице с чемоданом не очень удобно, стараюсь не шуметь, благо вещи не слишком тяжёлые, несу свою ношу в руках. Выхожу из дверей и сразу натыкаюсь на генерального.

– Кузнецова, тебе телефон для чего нужен? Для галочки? — сразу же рычит он, с силой вытаскивая из моих рук чемодан. - Я звоню-звоню, а она трубку не берёт, что молчишь?

Ошарашенная таким агрессивным началом нашей совместной поездки, я мёртвой хваткой вцепляюсь в ручку своего багажа и упрямо не отдаю его шефу.

– Почему вы на меня кричите? Я вышла из дома даже раньше озвученного вами времени, что не так?

По работе я с Павлом Семёновичем редко контактировала, бухгалтерия работала с шефом через Ирину Борисовну (главбуха), и мы его видели только на планёрках. От других я слышала, что с ним нельзя спорить и идти против, но на собственном опыте ещё не прочувствовала, чем это чревато, поэтому так смело пошла в наступление.

– За языком следи, ты не у себя в отделе бумажки заполняешь. Дай уже, свой чемодан, в машину положу, — дёргает он сильнее, а у меня от этого рывка обламывается ноготь почти до начала пластины.

– Бли-и-ин, нельзя было поаккуратнее, вы всё привыкли силой брать? — больно, обидно, маникюру всего полторы недели, где я теперь коррекцию делать буду, всю командировку с обломышем ходить, красота.

С кислой миной сажусь в салон, Павел Семёнович открывает и закрывает за мной дверь. Я складываю руки на груди в замок и плотно сжимаю губы, всем своим видом демонстрируя недовольство.

– Подумаешь, ноготь, ерунда какая, обрежь аккуратно и ходи, — бурчит босс и заводит мотор.

– Если бы всё было так просто, я бы не расстраивалась, — возмущаюсь я, а он уже ловко выруливает из дворов на главную дорогу.

– Ну, прости пожалуйста, что нанёс тебе такой непоправимый урон, — с заметной издёвкой произносит шеф и невозмутимо рулит дальше. - Вообще-то, могла быть мне хоть немного благодарна, я везу тебя к морю.

– А я не просила меня к морю везти, к тому же вы везёте меня не отдыхать, а прислуживать вам, — не снижаю я градус накала.

– Слово-то какое придумала, обалдеть. Короче, Кузнецова, давай договоримся не бесить друг друга. Спокойно проведём эту неделю, а потом я тебе, так и быть, отпуск на две подпишу, нормально так будет? Согласна?

Обиженно закрываю рот и отворачиваюсь к окну, не думала, что он такой. С виду приличный взрослый мужчина, а внутри говно на палочке. Ишь, пуп мира. Может, ну его, что я другую работу не найду? Опыт и корочки имеются, да хоть в аутсорсинг пойду, что мне.

– Чего молчишь? Я, кажется, тебе предложение сделал, отвечай, устраивают условия, или нет? — в голосе сталь, привык всеми распоряжаться, то-то в отделе продаж вечно текучка, с ними он тесно работает, наверняка из-за этого и бегут сотрудники.

– Не устраивает, — с вызовом поворачиваю я к нему лицо.

– Да ладно? А что тебе нужно? Премию внеочередную?

– Меня не устраивает ваше ко мне отношение. Я ничего плохого не сделала, а вы уже мне ноготь сломали, нахамили и оскорбили, — гневно с напором выплёвываю ему своё недовольство.

– Кузнецова, алё? Ты сама себя слышишь? Я сейчас передумаю и высажу тебя прямо здесь, а в твоей красивой трудовой будет надпись уволена по статье. Этого хочешь?

– Да и, пожалуйста! Высаживайте! Не думала я, что такой мужчина, как вы, окажется мелочным манипулятором, остановите машину, не хочу с вами никуда ехать!

Пофиг. Мне всего двадцать пять, терпеть нападки этого старого хрыча не намерена, себе цену знаю. А он пусть теперь как хочет, так и выкручивается.

Павел Семёнович резко даёт по тормозам, так что я по инерции движусь вперёд, и в шею больно впивается ремень безопасности.

– Иди, коза! И без тебя справлюсь. Распоряжение насчёт твоего увольнения в отдел кадров передам, чемодан в багажнике.

Он не выходит из машины, я сама спрыгиваю с подножки высокого джипа на асфальт, беру в открытом автоматически багажнике чемодан и слышу рёв, набирающего резко скорость автомобиля.

Гавнюк.

Перехожу дорогу по пешеходнику, иду по тротуару в сторону дома. Слетала в Турцию называется. Такое состояние в душе ужасное, хочется прибить этого Демидова. Вот человек, с ним, наверное, по-хорошему вообще нельзя. Индюк напыщенный.

На улице раннее утро, ни одного прохожего, на деревьях в ближайшем сквере чирикают птички, воздух прохладный, вспоминается деревня. Нет, видимо, не море нужно было визуализировать, а речку и луг рядом с маминой дачей, там бы я душевно отдохнула. Сажусь на лавку под липами, откидываюсь на спинку и прикрываю глаза. Хочется немного расслабиться, завели меня с самого утра, сейчас посижу в одиночестве и домой пойду досыпать, на работу мне теперь не радо, отдохну недельку и буду новую искать. Вот.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Кузнецова, хватит из себя гордячку строить, поехали, а то на самолёт опоздаем.

Открываю глаза и вижу стоящего передо мной шефа. И как он так бесшумно подошёл?

глава 4

Закрываю глаза, чтобы его не видеть, и не произношу ни единого звука в ответ.

– Виктория, время идёт. Едем, — надо же он знает моё имя, чуть смягчает тон, но чувствуется, что даётся ему это с трудом и через силу.

– Я же уже уволена, Павел Семёнович. Не стоит ради меня терять своё драгоценное время, идите, я всё равно с вами никуда не поеду, — отвечаю я усталым голосом.

– Не говори ерунды. Я просто вспылил, не обращай внимание, поехали.

Мотаю головой.

– Да что же вы все такие нежные, — цедит он недовольным голосом и делает совсем неожиданное.

Шеф быстрым движением наклоняется ко мне, сгребая большой рукой, перекидывает моё тело себе через плечо. Не обращая внимания на возмущение, крики и удары кулаками по его спине, во вторую руку берёт мой чемодан и быстро шагает по направлению к своему джипу.

От такого поведения я просто в шоке, обзываю его самыми ужасными словами, пытаясь пронять и заставить отпустить, но шеф словно глухой: прёт по улице и ни на что не обращает внимания. Вокруг никого нет, просить помощи не у кого, упираюсь локтями в спину Демидова и просто жду, когда он меня донесёт до машины.

Принудительно выгружает на переднее пассажирское, сразу блокирует дверь, чтобы я не смогла сбежать, убирает чемодан в багажник и садится за руль с абсолютно невозмутимым видом.

– Вы считаете, что перевес физических сил даёт вам право так со мной поступать?

Уже несколько минут едем по шоссе, а он просто молча смотрит в лобовое.

– Хочешь, чтобы я перед тобой извинился?

– Вы не сможете меня силой заставить сесть в самолёт, в аэропорте полиция и охрана, я обращусь к ним, и вам придётся отпустить меня, — произношу я с вызовом.

– Вик, давай без этого. Я реально извиняюсь за своё поведение, у меня была ужасная ночь, я ни хрена не выспался, всё через жопу, ещё ты трубку не брала. Ну психанул, бывает, но лететь нам всё равно надо.

– Я не хочу никуда лететь, мы уже решили этот вопрос: вы меня уволили, я согласилась, — продолжаю я упрямиться и замечаю, как он устало потирает глаза и лоб свободной от руля рукой.

– Чего ты хочешь? — спрашивает он, явно желая найти компромисс.

– Я хочу, чтобы вы сейчас остановили автомобиль и выпустили меня из машины, — стою на своём.

– Ты не поняла, что ты хочешь за то, чтобы полететь со мной?

– Мне ничего не надо! — гордо задираю я подбородок.

– Плачу за каждый день на саммите твой месячный оклад. Цена, считаю хорошая, соглашайся.

Блин, кричу на себя внутри, ругаю, допускаю слишком долгую паузу, нужно сразу отказываться, почему я молчу?

Меркантильный мозг начинает прикидывать, что я смогу себе позволить после этой поездки. Семь окладов за неделю с несносным шефом — это сильно. Очень хочется быть гордой и неприступной, но реалии жизни умоляют согласиться.

– Условия прежние: я владелец бизнеса, ты моя сотрудница. В твои обязанности входит быть со мной рядом на конференциях, разбирать и подавать нужные бумаги. По прилёте обратно получишь перевод мимо корпоративной кассы. Единственная просьба — не распространяться о наших договорённостях. Достаточно, чтобы показать, что я сожалею о своём неправильном поведении по отношению к тебе?

– Откуда вдруг такая щедрость? — не могу же я так сразу кричать о своём согласии, пытаюсь сделать это плавно, чтобы не подумал, что мне достаточно хорошо заплатить и я побегу делать всё, что не попросят.

– Деньги — универсальный инструмент. Я тебя обидел, ты отказываешься от договорённостей. Я плачу комфортную для тебя сумму, чтобы стереть конфликт. Судя по тому, что ты больше не кричишь и не бесишься — сумма выбрана верно. Есть какие-то дополнительные условия с твоей стороны?

Теперь он точно думает, что меня можно просто купить. Я падаю не только в своих, но и в его глазах. Так нельзя! Нельзя так просто продаваться, но мозг подкидывает быстрый план освоения моей будущей премии за командировку. Я ещё ничего не получила, но мысленно уже трачу, блин, ужас какой.

– Кузнецова, я могу твоё молчание расценивать, как согласие?

Впереди маячат вывески со стрелками, указывающими на поворот к аэропорту, в голове такая каша из «хочу» и «приличные девушки так не поступают», не могу справиться с желанием получить пополнение в бюджет, но вместе с этим боюсь за то, что что-то пойдёт не так.

– Какие у меня гарантии? — всё, это крах, я сказала вслух.

– Я даю тебе своё честное слово, можешь быть уверена в нём на сто процентов, — невозмутимо, совершенно без эмоций отвечает Демидов.

– Хорошо, но у меня есть обязательное условие, — сердце почти не бьётся, чувствую себя продажной, так противно от этого, но чаши весов перевешивают, не могу отказаться.

– Какое?

– Вы относитесь ко мне уважительно и ни на что свыше оговорённого не рассчитываете, — тихо, но уверенно проговариваю я важное для меня.

Шеф притормаживает свою машину у обочины, поворачивается ко мне всем торсом и долго смотрит в глаза.

– По рукам, — протягивает мне свою большую мужскую ладонь и сжимает мои пальцы в знак скрепления договорённостей.

Дальше едем молча, меня постепенно отпускает, внутренняя дрожь утихает, я убеждаю себя в том, что поступаю правильно. Стараюсь не грызть себя, смотрю на приближающееся здание аэропорта.

С парковки идём рядом, Павел Семёнович выше меня на голову, у него широкий шаг, я еле поспеваю, он везёт сразу два чемодана, у меня в руках только маленькая сумочка с телефоном, документами и разной мелочёвкой.

Паспортный контроль проходим быстро, переходим в зону ожидания, и Демидов предлагает мне пойти с ним в кафе.

– Дико хочу кофе, ты со мной?

Только сейчас замечаю его напряжённые с красными сосудами глаза, интересно, что у него ночью произошло, спрашивать некорректно, может, сам расскажет. Начинает играть женское любопытство, киваю и иду за ним следом за столик точки общепита.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 5

– Кофе, чай, горячий шоколад? - Павел Семёнович пододвигает мне ламинированное небогатое меню, и я начинаю изучать ассортимент.

В это время к нам подходит официантка с блокнотом и вежливо интересуется нашим выбором.

– Мне двойной эспрессо и сэндвич с яйцом, Виктория, ты готова сделать заказ?

– Капучино и блинчик с клубничным джемом, — отзываюсь я, официантка кивает и уходит передавать заказ на кухню.

– У тебя случайно нет таблеток обезболивающих? — неожиданно спрашивает у меня Демидов.

– Есть, — я всегда ношу с собой блистер обычного ибупрофена на всякий случай, — но вы заказали кофе к тому же двойной, не стоит мешать с медицинским препаратом.

– Дай, пожалуйста, у меня уже сил нет терпеть этот набат в мозгах, в глаза словно песка насыпали, надеюсь хоть во время полёта посплю, — не обращает он внимание на мои предупреждения по поводу смешивания крепкого напитка и таблеток.

– А что у вас случилось ночью, — набираюсь смелости и спрашиваю я.

– Бизнес, Кузнецова. Беспощадный, отнимающий много времени и нервов бизнес. Это тебе не бухгалтерия, если ты забьёшь в программу неправильно цифры, ты сможешь перепроверить и исправить, а если я приму неправильное решение, вряд ли удастся вывернуть на прежний уровень. Обычно жёсткое приземление на задницу и долгий путь с самого начала.

Павел Семёнович тянет мне руку, ожидая спасительные таблетки, я не могу ему отказать, почему-то сейчас мне очень хочется его пожалеть, он словно сдувается, совсем недавно был таким противным и беспринципным хамом, а сейчас совсем другой. Вкладываю в его ладонь серебристый блистер, и он выдавливает сразу две таблетки.

– Там нормальная доза, вам одной хватит, — пытаюсь я его образумить, но он лишь пренебрежительно машет рукой и запивает лекарство водой.

– Спасибо, — благодарно произносит шеф и откидывается на спинку стула, прикрывая глаза. - И спасибо за то, что выдержала меня в это утро, знаю, что был невыносим, но я такой. Мне трудно сдерживаться. Так что ещё раз извини.

Сидим молча до появления официантки, на столике появляются ароматные напитки и перекус, я тянусь к сумочке за картой, чтобы расплатиться, но Павел Семёнович, не даёт мне этого сделать.

– Это служебная командировка, Виктория. Все расходы за счёт фирмы, — проводит по терминалу банковской картой и с наслаждением втягивает ноздрями запах крепкого кофе.

– Позвольте вам напомнить, таблетки, тем более в дозе, которую приняли вы, не рекомендуется смешивать с кофе, — неужели он не понимает, я же хочу, как лучше, неизвестно, какая реакция будет у организма.

Но этот взрослый мужчина даже на меня не смотрит, жадно откусывает свой сэндвич и пьёт из маленькой чашечки, предварительно добавив туда сахара.

Я недовольно вздыхаю и решаю заняться собой, мой вкусный десерт с пышной молочной пенкой в кружке приятно насыщает ранним утром. Крепость кофе, завуалированная вкусом молока, пробивается в голову и запускает волну бодрости. Хорошо. На моём лице появляется лёгкая улыбка, чего не скажешь о лице моего шефа.

Быстро доев свой завтрак и выпив двойной эспрессо, он, кажется, начинает испытывать совсем неприятные ощущения. Кислая мина дополняется приложенными к вискам ладонями и явно сдерживаемыми рвотными позывами.

– Туалет вон там, — я быстро оглядываю окружающую нас обстановку и рукой указываю шефу направление.

– Пройдёт, — отмахивается он, но лучше ему не становится.

– Такое нельзя игнорировать, — назидательным тоном продолжаю я, — идите скорее, вам это нужно.

– Да откуда ты вообще знаешь, что мне сейчас нужно?

Не обращая внимание на его злобный выпад, повторяю свой совет. У него нет сил сопротивляться, быстро сорвавшись с места, он уходит и возвращается только через пятнадцать минут, бледный и измученный.

– Подсунула мне отраву, — рычит он на меня, — хоть бы предупреждала, что твои таблетки с неожиданным эффектом.

– Я предупреждала! — вспыхиваю я от совершенно необоснованного обвинения в мою сторону. - И насчёт таблеток предупреждала, и насчёт кофе. Просто вы, непрошибаемый упрямец, ставите себя выше других и чужие советы даже не рассматриваете.

– Не кричи, Кузнецова, без тебя тошно. Лучше бы Ирину Борисовну взял с собой, она бы сейчас листала какой-нибудь журнал и не лезла ко мне учить жизни.

– Вы сейчас хотите меня обидеть? Вы обещали вести себя уважительно.

– Ладно-ладно, беру свои слова обратно, ишь фифа какая.

Он неисправимый, и это только начало нашей совместной командировки. Здесь он ещё держит себя в руках, а что будет там? В Турции я буду зависеть от даты вылета обратно и мне придётся терпеть все его выходки? Не очень привлекательная перспектива.

Пока я думаю о своём, Павел Семёнович опускает голову на сложенные на столе руки и просит разбудить, когда объявят посадку.

– Может, пойдём в зал ожидания, там есть диванчики, будет удобнее, — снова я со своими советами.

– Не трогай меня, как объявят посадку — буди.

Смотрю на этого взрослого крепкого мужчину, абсолютно не принимающего заботы в его сторону. Интересно, у него есть женщина? Одет всегда аккуратно: костюмы, рубашки, галстуки гармонично сочетаются, а элементарных правил не знает. Или специально пренебрегает ими?

Спустя пять минут после его засыпания, за нашим столиком начинает звучать глубокое сопение, а позже к нему добавляется лёгкое похрапывание. Мы одни в этой точке, никому вроде не мешаем, но я всё равно чувствую себя неудобно. Разбудить или пусть спит?

– Девушка, пройдите, пожалуйста, в зал ожидания, территория кафе не предусматривает такого глубокого отдыха, — вежливая официантка просит меня разбудить и увести отсюда храпящего мужчину.

Я согласно киваю и пытаюсь растолкать спящего Демидова, но это оказывается не такой простой задачей.

Дорогие читатели,

в ожидании новой проды, предлагаю вашему вниманию ещё одну книгу

нашего литмоба "Командировка с боссом"

Знакомьтесь с горячей историей "В командировку с властным боссом"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 6

Он спит так крепко, что приходится неслабо трясти за плечи. Такие крепкие плечи, явно посещает спортзал. Пока пытаюсь разбудить шефа, непроизвольно вдыхаю парфюм Демидова. Обалденный, явно очень дорогой и ни с чем не сравнимый запах. Ноздри щекочут пряные специи, терпкая горечь кожи отдаётся привкусом на языке, а острый бергамот заставляет ноздри самопроизвольно расширяться и снова вдыхать этот чудный запах. Такое глубокое, чувственное погружение в мужской аромат заставляет веки опуститься на глаза и сделать ещё один вдох, и ещё, и ещё, даже голова начинает кружиться, но…

– Кузнецова, ты что, меня нюхаешь?

Аж подбрасывает от неожиданности, только что ведь храпел и совсем не шевелился, как он заметил? Щёки краснеют от стыда, но делаю невозмутимый вид, будто не слышала его вопроса.

– Официантка попросила покинуть кафе и перейти в зал ожидания.

Стыдоба какая, что он теперь обо мне подумает.

– Я задал тебе вопрос, почему ты не отвечаешь?

– Я не считаю нужным отвечать на такие вопросы, — встаю я в позу.

– Значит, нюхала. Понравилось хоть? У твоих мальчиков вряд ли есть такое в арсенале, если хочешь — можешь продолжить, я не против.

На его лице появляется хищная и глубоко проникающая под кожу ухмылка, от которой бежать хочется, про мои бордовые щёки я вообще молчу.

– Павел Семёнович, нас попросили уйти, — возвращаю я шефа к предыдущей теме.

– С чего бы нам уходить? — он явно не хочет покидать огороженный островок кафе.

– Вы храпели, — понижаю голос, чтобы не привлекать внимание.

– Я никогда не храплю, — уверенно заявляет он. - А если тебе понравился мой парфюм, то просто признайся и не сочиняй ерунды.

Демидов лениво потягивается, смотрит на часы, возвращается взглядом ко мне.

– Ну? Чего застыла?

Бесит. Такой непоследовательный, хаотичный, только недавно был нормальный, даже пытался извиняться, а сейчас опять хочется послать.

– Я ничего не сочиняю, — упрямо повторяю я, — официантка попросила меня увести вас отсюда, я пыталась разбудить.

– Ладно, не оправдывайся, пусть будет так, — пренебрежительно отмахивается он от меня, достаёт из внутреннего кармана пиджака телефон.

Снимает с блокировки экран, начинает что-то там быстро перелистывать, хмурится, злится, громко хлопает ладонью по столику и тихо, но яростно матерится.

Я не могу на это смотреть, этот мужчина выводит меня из себя, отхожу подальше, облокачиваясь на перила ограждения, и просто жду время до объявления посадки.

Демидов кому-то звонит, ругает за сорванные сроки поставки, грозит штрафами, орёт в трубку так, словно в аэропорту кроме него никого больше нет. Когда он заканчивает свои гневные тирады, у меня в ушах продолжает звенеть. Просто ужасный человек. И зачем я согласилась, может, ну его, пока не улетели, отказаться?

– Пойдём к выходу, посадку объявили, — вздрагиваю оттого, что он неслышно подходит ко мне сзади и трогает за локоть. - Кузнецова, ты оглохла, что ли? Выход Е-4, пошли.

Ничего не слышала, так была сосредоточена на его безумном крике, что даже пропустила объявление по громкой связи, офигеть. Отдёргиваю локоть из его руки, смотрю по сторонам, а он уже указывает мне нужное направление.

– Павел Семёнович, я тут подумала… — замедляю шаг, убеждая себя, быть более решительной.

– Кузнецова, тебе сейчас не думать, а ногами шевелить скорее нужно. Чего плетёшься еле-еле, давай, поднажми, — он не собирается меня слушать, отмахивается как от надоедливой мухи, обидно так.

– Я передумала ехать, я не хочу, не нужны мне эти семь окладов, я отказываюсь, — встаю столбом посередине прохода, вокруг люди, смотрю на удаляющуюся фигуру шефа, опять он меня не слушает.

– Кузнецова, ты чего стоишь? — кричит он мне, наконец замечая, что я не иду рядом.

Медленно мотаю головой, глубоко вздыхая и разворачиваясь спиной к Демидову. Нужно быстрее уходить, а то мало ли что. Быстрым шагом иду по коридору в противоположном объявленному выходу направлении. Обхожу встречных людей и слышу громкое объявление в динамиках:

– Кузнецова Виктория Сергеевна, пройдите на посадку к выходу Е-4, повторяю, Кузнецова Виктория Сергеевна, пройдите к выходу Е-4 на посадку.

Неужели он постарался? Оборачиваюсь, пытаясь разглядеть шефа в толпе людей, но его нигде нет.

– Меня потеряла? — крепкий захват предплечья, и я шиплю от боли. - Без глупостей, Виктория, не нужно вести себя, как ребёнок. Ты приняла условия, ответила на рукопожатие, — обратного пути нет.

– Павел Семёнович, но я не смогу, — пытаюсь скулить я, давя на жалость.

– Сможешь, это вообще не проблема. Только перестань от меня бегать, иначе я потеряю терпение и ты сразу поймёшь свою неправоту.

Тащит меня за локоть в сторону нужного выхода, а я думаю: кричать или не кричать?

Дорогие читатели, предлагаю вашему вниманию ещё одну книгу

нашего литмоба "Командировка с боссом"

Знакомьтесь с горячей историей "Служебный залёт от босса"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 7

Шеф шагает исполинскими шагами, я семеню рядом, пытаюсь до него докричаться, но это абсолютно бесполезно. Взгляд мужчины устремлён вперёд, мою руку он сжимает очень крепко, закатывать истеричный скандал, предварительно договорившись об условиях, как-то не айс. Я ведь согласилась.

Но он тоже обещал уважительно ко мне, а как на самом деле?

Нюхала я его… Да, нюхала. Но я не его нюхала, а его духи. До сих пор в носу стоит этот насыщенный аромат, люблю интересные сочетания в запахах.

Подходим к нужному выходу, мы последние на посадку, автобус ждёт только нас двоих, о чём строго предупреждает работник аэропорта. Испытываю чувство неудобства, которое только играет на руку Демидову.

Ну почему я такая? Всегда вперёд о других думаю, переживаю, как бы никому из-за меня не стало хуже, вот и сейчас: вместо того, чтобы сказать твёрдое «нет», послушно иду по лестнице вниз и забираюсь в двери, тут же отъезжающего к самолёту автобуса.

– Отпустите уже, — шиплю боссу.

– Ага, а потом мне ещё за тобой по посадочной полосе бегать? — говорит со мной, как с ребёнком, снисходительно и поучающе, перехватывает пальцы поудобнее, а у меня от этого движения мурашки по спине (но не из-за страха или боли, ощущение, будто он меня трогает, фу, глупость какая-то).

Вспоминаются слова Машки про выбор сотрудницы в командировку по внешности для большей признательности. Поднимаю сердитый взгляд на шефа, но он непрошибаемый, похоже, и по трапу забираться будем тоже за ручку.

– Не буду я больше сбегать, — бурчу я обещание, но Демидов снова перехватывает сжимающие моё плечо пальцы и улыбается, – Мне неприятно, что вы меня держите, отпустите!

– Да ладно, Кузнецова, расслабься. Сейчас сядешь в самолёт, пристегнёшься ремешком и я тебя отпущу, а до тех пор, веры тебе нет. Иши придумала: хочу — не хочу, могу — не могу. Договорились лететь вместе — летим.

– Ещё одним условием договора было уважительное отношение ко мне, а вы его не выполняете, — злюсь, хочется хорошенько прикрикнуть, но вокруг толпа людей, неудобно.

– И где я это нарушил, напомни, пожалуйста, — он склоняет голову чуть набок, смотрит в упор. - Тебя обидело то, что я заметил, как ты меня нюхаешь? Угадал? Я должен был сделать вид, что ничего не было? Но ведь было!

Он чуть сильнее сжимает моё плечо, как бы намекая на свою правоту, и чуть улыбается одними кончиками губ. Вздыхаю, отворачиваюсь, о чём с ним говорить.

Автобус виляет по разметке, доезжает до трапа, толпа волной выливается из автобуса в направлении самолёта. Мы тоже в общем потоке, проходим небольшое расстояние, поднимаемся по ступеням, заходим в самолёт и, наконец, усаживаемся на свои места.

Демидов галантно пропускает меня к иллюминатору, я открываю шторку на овальном окошке и устремляю взгляд вдаль. Пусть идёт как идёт. Машка говорила, что в нашей жизни никогда ничего не происходит просто так, и если что-то вразрез с твоими планами, значит, так нужно, такая судьба и кто мы, чтобы с ней бороться. Я фыркала на неё, считая неправой, но сейчас… Сейчас, похоже, придётся согласиться.

Стюардессы ходят по проходу между рядами, проверяют посадку, предлагают свою помощь, успокаивают тревожных пассажиров. Вскоре суета успокаивается, все на местах, объявляется взлёт, и самолёт начинает катиться по полосе, стремительно набирая скорость.

Павел Семёнович

Этот саммит в Турции нарушил все планы, можно было бы его проигнорировать, но я не я буду, если упущу такую возможность. Столько нужных людей в одном месте нечасто встретишь. За счёт новых знакомств можно будет построить новые сети, организовать сотрудничество, найти более лояльных поставщиков фурнитуры, а то наш старый совсем припух от наглости. Пришлось даже провести разъяснительную работу в кафе аэропорта, Кузнецова, похоже, в шоке была от моей манеры общаться.

Вообще, если бы не это дебильное условие прибытия на слёт парой, никогда бы не обратил внимания на эту девчонку. Обычная серая мышка в бухгалтерии, ответственная, неконфликтная. В отделе кадров сразу указали на неё, все остальные с детьми и на неделю выпадать из жизни не могут. Пришлось соглашаться.

«В принципе она симпатичная, не секретарь, конечно, но я объясню как надо, справится», — наивно думал я сначала, до того как эта строптивица заявилась ко мне в кабинет с наездом, — не хочет ехать она, ишь деловая.

Не хочешь — заставим! Когда сталкиваюсь с непредвиденными трудностями — у меня сразу упрямство вперёд вылезает, непременно хочется дожать и сделать, так как я хочу. В смысле она не полетит со мной в Турцию? Ага, сейчас, ещё как полетишь, милая, иначе уволю.

Но привычный стереотип управления подчинёнными, разбивается о её принципиальность. Нежная она очень, не допускает к себе неуважительного отношения. Ладно. Так ещё интереснее. Поднимаю ставки, хочу купить, мои вложения ещё никогда не оказывались холостыми, назначаю цену в несколько раз превышающую ожидание, чтобы купировать отказ на начальном уровне. Получаю согласие (даже не думал, что будет по-другому) и маленькое условие. Ерунда, уважительное отношение и запрет перехода границ, ХА! Меня таким не напугаешь. Только интереснее становится. Азарт включается.

Это девочка ещё не знает, что нам неделя в одном номере предстоит. Уж не знаю, что переклинило в голове у этих организаторов, но, похоже, кому-то очень хотелось украсить деловые будни эдакой изюминкой. Прикольно. Я не против. К тому же попка у молодой бухгалтерши очень даже ничего, может, и не зря мне её посоветовали в сопровождающие.

Проблемы возникают тогда, когда эта дурочка начинает метаться и отказывается лететь прямо в аэропорту, приходится проявить настойчивость и знание психологии таких типов женщин. Берёшь её, загоняешь в осуждающие рамки, и она не сопротивляется: стесняется, боится, всё что угодно, но зато делает так, как мне нужно.

Теперь сидит рядом со мной на кресле возле иллюминатора, личико отвернула, гордую из себя строит, а я не обижал её по факту, просто у меня манера такая — спрашиваю, что интересует в лоб, не люблю танцы с бубном.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ладно, отойдёт, нам ещё предстоит скандальчик у дверей номера в гостинице, интересно, куда она там побежит? Другая страна, вдали от аэропорта. Какой же я злодей, аж самому страшно.

Ухмыляюсь своим мыслям, откидываюсь на спинку кресла, смакую предвкушение от предстоящей недели. В голове складывается чёткий план сломать эту девочку и развести на нечто большее, чем сопровождение на конференциях. А что? Зря, что ли, я ей семь окладов пообещал?

глава 8

Полёт проходит без эксцессов. Как только взлетаем, я сразу же отключаюсь и сплю до самой посадки. В аэропорту нас уже встречают и на минивэне бизнес-класса в комфорте доставляют в Мармарис. Наконец-то можно спокойно принять душ и растянуться на матрасе. Таблетки Кузнецовой не помогли, сон только хуже сделал, жбан раскалывается так, что из глаз искры, надо будет на ресепшен попросить что-нибудь обезболивающее.

— Один номер на двоих? Вы издеваетесь! — если бы голова не болела, я бы сейчас поржал над ней, но вместо этого, просто отмахиваюсь, касаясь пальцами пульсирующего виска.

— Бери карту и иди, Кузнецова. Там две кровати, не переживай, — обращаюсь к администратору на своём ломаном английском, пытаюсь объяснить, что мне нужно.

— Могли бы и предупредить, я даже пижаму не взяла, — бурчит она, стреляя в меня злобным взглядом.

— Я не знал, — зачем-то вру я, — и если ты так переживаешь за свою неприкосновенность, признаюсь честно — ты не в моём вкусе, успокойся.

Юная бухгалтерша с недовольным лицом стоит рядом и слушает мой недовольный рык, обращённый к работнице на ресепшен. Я уже пытаюсь изъясняться жестами, когда Кузнецова совершенно легко и просто переводит мою просьбу сотруднице отеля.

– Ты знаешь английский? — мои брови удивлённо взлетают вверх.

– Да, — коротко отвечает она, берёт у девушки за стойкой пакетик с лекарством и протягивает мне в руки.

– Благодарю, — в моём голосе чётко обозначается уважение, этот грёбаный язык, сколько я не пытался его учить, совершенно мне не давался, а эта пигалица так просто всё объяснила и получила желаемое. - А почему ты при устройстве на работу не указала это в резюме? — следует от меня следующий, вполне логичный вопрос.

– Чтобы не летать с капризными боссами в командировки, — огрызается она, — был уже опыт, не понравилось.

– На предыдущем месте работы? — уточняю я.

– Да, — по голосу кажется, что она крепко на меня обиделась.

Чёрт, да если бы я знал, что она калякает на иностранном, я бы ей предложил совсем другие условия, а не вёл себя, как мудак. Вот я лоханулся, она же мне так сможет помочь, здесь же не только Россия будет отдыхать, можно было бы замутить международное сотрудничество. Особенно с итальянцами было бы неплохо. Наши соотечественники очень падкие на дорогую итальянскую мебель, даже если она сделана в подмосковном посёлке. Как мне теперь её доверие завоёвывать?

Кузнецова уверенно идёт по коридору в сторону нашего номера, отпирает картой дверь и останавливается на пороге.

– Я не буду здесь жить, — категорично заявляет она, и в голосе такая уверенность, что чувствуется здесь мне её точно не подвинуть.

– Что там? — делаю я невозмутимое лицо, захожу в номер и вижу огромную двуспальную кровать посередине, разочарованно цокаю языком и делаю вполне натуральную гримасу удивления. - Я правда был не в курсе, что всё именно так.

– Павел Семёнович, никакие семь окладов не заставят меня лечь с вами в одну постель. Если вы хотите, чтобы я сопровождала вас на всех деловых мероприятиях, вы должны мне снять отдельный номер.

Бровки нахмурила, губы крепко сжала, вся из себя неприступная крепость.

– Вик, ты же видела уровень моего английского. Я не смогу им объяснить, — развожу я руками в разные стороны, типа я здесь ни при чём и изменить ничего не могу.

– Тогда пойдёмте вместе, я объясню, а вы оплатите моё проживание с корпоративной карты, — несгибаемая девочка.

– На этот пункт расходов бюджет не выделялся, — чувствую, что не прокатит, но всё равно хочется попробовать, а вдруг?

– Тогда оплачивайте со своей личной карты, — слышу в её голосе дрожь, нет, она не такая уж и железная, какой хочет казаться, есть в ней женская мягкость, а это очень хорошо.

– Хорошо, Вик, согласен, вышло не слишком приятно. Давай так, я сейчас выпью обезбол и мы пойдём, договорились?

Кивает. Отлично. Ещё немного оттянул время расплаты. Захожу в номер, она за мной, но останавливается рядом с дверью, не собираясь проходить дальше.

– Сейчас, — ищу взглядом столик с напитками или мини-холодильник, одновременно разрываю пакетик с порошком и собираюсь его ссыпать на язык и запить найденной банкой лимонада.

– Стойте, вы с ума сошли, - дёргает она мою руку, и порошок вместо рта рассыпается по ламинату.

– Кузнецова, да еб твою мать, — разочарованно смотрю я на рассыпанный по полу порошок. - Ты специально это сделала? У меня сейчас голова разорвётся от боли, а ты лишила меня спасительного средства? Кто ты после этого? Или ты делаешь это в отместку?

– Нет, как вы могли подумать? Просто это лекарство разводят водой и после пьют, если смешаете с газированным лимонадом, потеряется эффект.

– Ладно, поверю, — смягчаюсь я. - Знаешь, почему-то мне сейчас кажется, что если я спрошу на кого ты училась — ты ответишь, что на фармацевта, — усмехаюсь, хотя совсем несмешно.

– Нет, я училась на бухгалтера, а фармацевт у меня мама, так что я немного знаю эту область. Давайте я дам вам свои таблетки.

– Они не помогают, не помнишь, какой я выходил из туалета.

– Это потому что вы выпили кофе, у вас, скорее всего, повышено давление, кофеин вызвал ещё больший взлёт, а организм снизил сам доступным ему способом, — спокойно объясняет она, доставая из сумочки всё тот же блистер. - Выпейте одну и полежите двадцать минут с закрытыми глазами.

– Ещё и медсестра, вот это мне повезло с сопровождающей, — выдавливаю одну пилюлю, кладу на язык, а она качает головой, когда я вскрываю банку шипучки.

– Вода вон там, стакан рядом, — указывает на столик слева от двери, я его даже не заметил. - Ложитесь и не вставайте, спать можно.

– В душ хочу, — бурчу я, послушно подхожу я к кровати.

– Через двадцать минут вам станет легче, и пойдёте в душ.

– Раскомандовалась, блин, я, вообще-то, не обязан тебя слушать.

– Успокойтесь, Павел Семёнович, потом будете высказывать своё неудовольствие, пока ждите действия обезболивающего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пью из стакана воду, проглатываю таблетку, скашивая глаза, слежу за Кузнецовой. Села на стул, залезла в телефон и, похоже, листает ленту соцсети.

Дорогие читатели, предлагаю вашему вниманию ещё одну книгу

нашего литмоба "Командировка с боссом"

Знакомьтесь "Босс. Любовь против правил"

глава 9

Боль сама заставляет прикрыть веки, лежу, терплю, выжидаю обещанные двадцать минут, чтобы испытать облегчение. Параллельно гоняю в голове, какой стиль общения выбрать с этой девочкой и что делать с двуспальной кроватью.

Если честно, то я сам этого не ожидал, но… Раз так получилось, нужно просто найти решение и жить дальше. Если Кузнецова так хорошо знает английский, то объяснить, что нам нужно, она сможет. Но возникает ещё один нюанс: ей могут сказать изначальные условия, которые сообщались всем заранее, и тогда мне прилетит её недовольство, я же сказал, что не знал ничего о размещении в одном номере.

Сильно прогибаться под эту бухгалтершу тоже нельзя, я, конечно, нуждаюсь в её услугах, но лебезить и угождать не буду, много чести. Попробую вести себя вежливо, может, получится усыпить её бдительность и втереться в доверие. Точно, так и поступлю. Она же просила уважительное отношение, будет ей такое.

Не знаю, сколько времени проходит, боль плавно отступает, и я медленно погружаюсь в лёгкий сон. Снится фуршет после конференции, огромная толпа людей, я с напитком и Кузнецовой рядом, все улыбаются, чувствуется расслабленная обстановка и вдруг резкий крик:

– Да проснитесь уже! Павел Семёнович!

Хмурюсь, приоткрываю глаза и первым делом проверяю свою голову — не болит, отлично, значит, таблетка всё-таки помогла. Привстаю на локтях и смотрю на разъярённый и одновременно беспомощный взгляд моей бухгалтерши.

– Что случилось? — чуть сиплым со сна голосом спрашиваю я.

– Вы меня обманули! Вы всё заранее знали, но не сказали, почему? Вы специально подстроили? Думали, я не узнаю и буду довольствоваться тем, что есть?

На её ресницах слёзы, она очень расстроена, видно даже издалека, обиженно всхлипывает и снова нападает:

– Я была на ресепшен, здесь нет других номеров, только такие, об этом всем приглашённым сообщалось заранее. Не знаю, что здесь за оргия планируется, но я в этом участвовать не буду! — она хватает свой неразобранный ещё чемодан и решительно выходит из номера.

– Стоять! — вскакиваю я с кровати и бегу её догонять.

Я уже столько планов настроил на этот саммит, будет она ещё мне сбивать всю малину.

Кузнецова даже не оборачивается на мой рык, она упрямо шагает по коридору и догнать её удаётся только возле лифта.

– Пошли в номер, нормально поговорим, — включаю я злого босса, чтобы сбить её спесь и вернуть в реальность.

– Никуда я с вами не пойду! Прощайте, — жмёт кнопку вызова лифта, а я резким движением выхватываю у неё чемодан, чтобы далеко не убежала.

– Куда ты пойдёшь, дура? У нас самолёт только через неделю.

– На другом полечу, я уже нашла себе билет на послезавтра, — с вызовом прожигает она меня взглядом.

– А до этого, где жить будешь?

– В аэропорту, — такая дерзкая и самоуверенная, а ведь точно так сделает, не пугает.

– Это глупо, Виктория. Я понимаю, что спать с чужим мужчиной в одной кровати — это перебор, но я могу расположиться на полу, если тебе так противно со мной рядом, — беру её за локоть, поворачиваю к себе лицом и вижу просто град из слёз и потёкшую по щекам тушь. - Я нормальный человек, со мной можно договориться, не надо рубить сплеча.

– Не хочу, не буду, не нужны мне ваши деньги, я не такая…

Снова плачет, а я принимаю единственное пришедшее мне в голову решение: закидываю эту ревущую дурочку на плечо и тащу обратно в номер вместе с чемоданом. Нечего в коридоре скандалы закатывать, зачем лишнее внимание привлекать, сейчас во всём разберёмся и договоримся.

– Отпустите меня немедленно! Вы ужасный человек, я вас ненавижу, вы заставляете людей идти против их воли. Отпустите меня!

Ставлю её на ноги, только внеся в наш номер и закрыв дверь собой, чтобы не смогла сбежать. Кузнецова долго сыпет оскорблениями в мой адрес, я же просто выжидаю, любая истерика рано или поздно заканчивается, после взрыва эмоций обычно наступает период затишья. Как всегда, оказываюсь прав.

– Зачем я вам? Неужели вы не могли привезти сюда кого-нибудь ещё? Я же просто работала в бухгалтерии, добросовестно выполняла свои обязанности, внимания к себе не привлекала, почему?

Она уже не кричит, сидит на стуле, растирает черноту на щеках и всхлипывает.

– Давай так. Про номер на двоих я знал, признаюсь, но про двуспальную кровать озвучено заранее не было, для меня самого это неожиданность. Моё предложение о том, что я буду спать на полу в силе, отказываться от него не буду.

– Зачем я вам? — снова повторяет она свой вопрос обессиленным голосом.

– Просто, так получилось, что в нашем офисе ты единственная кандидатура подходящая для длительных выездов и с готовым загранпаспортом. Устроит ответ?

– Вы могли привезти сюда кого угодно, здесь не было обязательного условия про сотрудников фирмы, условие было приехать парой, я вам не пара, Павел Семёнович, — такая обречённая, сидит, съёжилась, почему-то возникает желание подойти, обнять и пожалеть.

Нет, если я себе это позволю, она мне точно по щекам надаёт, взрывная штучка, с ней нужно поаккуратнее.

– Виктория, давай не будем ворошить причины, приведшие нас к этой точке пути, давай просто найдём выход, устраивающий нас обоих, — предлагаю перемирие, но она сдаваться не готова.

– Я уже нашла выход и даже собиралась выйти из вашей игры, но вы снова решили всё силой. Чего вы добиваетесь? Можете хоть раз честно ответить, а не придумывать.

– Ладно, я скажу всё честно, но обещай, что не сбежишь, ты реально мне здесь очень нужна.

Хмыкает, не верит, прищуривает глаза и смотрит на меня исподлобья, как затравленный зверёк.

– Ты нужна мне здесь, как переводчик. На саммите будет очень много возможностей для фирмы и меня, как владельца бизнеса. Со своим английским я просру всё, а если ты мне поможешь — «Снежанна» обзаведётся новыми партнёрами. Это действительно важно, сейчас я тебя не обманываю.

– Но когда мы летели сюда, вы не знали про мой уровень английского, значит, изначально у вас была другая цель? — она мне не верит, но немного смягчилась, видно, что успокоилась и готова к компромиссам, осталось придумать правдоподобную и не пошлую предыдущую цель.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дорогие читатели, предлагаю вашему вниманию ещё одну книгу

нашего литмоба "Командировка с боссом"

Знакомьтесь "Жаркая командировка с боссом"

Глава 10

– Виктория, ну какая разница, что было до этого? Сейчас важен качественный перевод, остальное можно смело опустить. Обещаю, вести себя буду прилично и уважительно, ничего личного, только деловой этикет.

Она внимательно смотрит, но по глазам видно, что моих слов ей мало, нужны гарантии. Только что я могу ей предложить?

– Я отказываюсь в этом участвовать, — медленно и чётко проговаривает она, а меня аж псих берёт, сложно ей, видите ли, гордая.

– Нужно увеличить твою премию? — прощупываю я почву, не в силах сдержать сарказм.

– Нет, мне от вас ничего не нужно, просто дайте мне уйти.

Совсем обалдела, если я её отпущу, то всем моим планам конец. Нет, я так не привык, я довожу своё до конца, не хочет по-хорошему, возьму силой. Здесь ей вряд ли кто поможет, а прилетим обратно — пусть валит на все четыре стороны.

Демонстративно запираю дверь, карточку кладу себе в карман и усаживаясь на стул напротив неё.

– И что это значит? — дрожащими губами, но с прожигающим насквозь взглядом спрашивает она.

– Ты девочка сообразительная, догадайся, — надоело плясать вокруг да около, пусть знает своё место.

– Хотите меня принудительно оставить здесь?

– Да.

– Вы понимаете, что это противозаконно?

– Потом будешь законы примерять, а сейчас ты приехала со мной в командировку сопровождающей, так что будешь сопровождать. Я всё сказал. Других предложений не будет.

– Думаете, на вас управы не найдётся? — пытается она мне угрожать.

– Здесь точно не найдётся, а когда прилетим в Москву, будет уже неважно.

– Вы тиран и манипулятор! — видно, что недовольство её переполняет до краёв, но я уже устал, встаю со стула, подхожу к ней ближе и рывком беру с колен маленькую сумочку.

– Паспорт пока тоже побудет у меня, а то ты слишком резвая. Всё, отдыхай, уступить тебе ванную или так и будешь ходить? — пальцем обвожу себя вокруг глаза, прямо намекая на её сильно растёкшуюся тушь.

Вскакивает как ошпаренная, пытается отобрать у меня свой паспорт, но я поднимаю его высоко над её белокурой головкой. Не достать, топает ножкой (как мило) и гордо скрывается за дверями ванной комнаты. У меня есть как минимум десять минут покоя, отлично.

Виктория

Запираюсь в ванной на защёлку, включаю воду и под её громкий шум ругаю шефа самыми изощрёнными выражениями.

Никогда бы не подумала, что окажусь в такой ситуации. Это же уму непостижимо: у меня отняли паспорт и заперли в номере, как какую-то бесправную рабыню. Я ему покажу, как издеваться над своими сотрудниками, думает, что он самый сильный и крутой? Вы ещё попросите прощения за своё поведение, Павел Семёнович.

Умываю лицо, привожу себя в порядок, внутренне настраиваюсь на борьбу за свою свободу и честь. Он ещё пожалеет о таком опрометчивом поступке, устрою ему неделю выживания, сам не рад будет, что решил силой меня оставить.

Гордо выхожу из ванной и сразу же натыкаюсь на его внимательный с ехидным блеском взгляд.

– Успокоилась? Вот и хорошо, сегодня день приезда и размещения, первая конференция завтра, а пока можно отдыхать. Советую не профукать возможности, предоставляемые этим отелем, я имею в виду бассейн, лично я сейчас туда направлюсь, составишь компанию? — он реально думает, что после такого ко мне отношения я буду мило улыбаться и следовать за ним по пятам?

Отрицательно качаю головой.

– Ну как хочешь, тогда тебя ждёт скучный вечер в номере с кондиционером. Ты сама так решила.

– Вы серьёзно запрёте меня? — громко восклицаю я, уперевшись взглядом в его невозмутимое, абсолютно спокойное лицо.

– А что мне мешает это сделать?

– Хотя бы элементарная вежливость? — пытаюсь призвать к его сознательности, это же вообще ни в какие рамки не вписывается.

– Или со мной, или в номере!

Вообще непрошибаемый, бесит, ушёл в ванную и плещется там в душевой. Что теперь делать? Слушать его команды или сидеть в номере?

Подхожу к окну и, отдёрнув вбок сетку, выхожу на небольшой балкон. Прямо перед нашим корпусом огромный бассейн с прозрачной водой, на шезлонгах и в воде отдыхающие. Я вижу довольные лица, до ушей доносится плеск воды.

Купальник я взяла (на всякий случай), пойду в бассейн, буду плавать и отдыхать, раз у меня теперь нет возможности отсюда сбежать. Открываю свой чемодан, перебираю вещи, нахожу свой скромный бикини и струящееся парео. За этим занятием он меня и застаёт, довольно улыбается, а мне по этой улыбке хочется чем-нибудь тяжёлым съездить.

Демонстративно фыркаю и иду переодеваться в ванную, долго не задерживаюсь, меняю одежду, завязываю парео на манер сарафана, беру с полки большое полотенце и выхожу.

Босс ждёт меня возле двери с голым торсом и в плавательных шортах, окидывает быстрым оценивающим взглядом, но что я стараюсь не обращать внимания.

– Я рад, что ты сделала правильный выбор, — в его голосе чувствуется откровенная ирония.

– Дверь откроете, или так и будете пожирать меня глазами, — конечно, я замечаю, как его взгляд скользит по моим выпуклостям под парео, хочу задеть посильнее, чтобы ему тоже неудобно стало.

– Я люблю красивых женщин, — нисколечко не смущаясь, отвечает мне Павел Семёнович. – Пойдём, Кузнецова. Пора начинать знакомиться с участниками саммита в неформальной обстановке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 11

Павел Семёнович отпирает дверь и галантно пропускает меня вперёд. Под его взглядом неуютно, но я гордо поднимаю подбородок и шлёпаю в сланцах по коридору в направлении лифта.

Мой шеф одет в купальные шорты и лёгкую светлую рубашку с ярким гавайским принтом. Я стараюсь на него не смотреть, но в кабине лифта он слишком рядом. Непроизвольно подмечаю широкий размах плеч, и расслабленную, по сравнению с моей позу ожидания первого этажа.

Опускаю глаза вниз, чтобы он не подумал, что я его рассматриваю и прохожусь взглядом по волосатым мужским ногам и красивым накачанным бёдрам. Привлекательный он, и не скажешь, что уже сорок, выглядит намного моложе.

Снова чувствую запах его парфюма, непроизвольно принюхиваясь, может, у него там феромоны подмешаны, почему меня так штырит от этого запаха? Ноздри щекочет, проникает глубоко, и хочется прям со звуком вдохнуть и насладиться. Но нельзя, второй раз прокалываться на одном и том же будет глупо.

Лифт открывает створки дверей, и мы выходим в лобби отеля, проходим по прохладному помещению с чёрной мраморной плиткой на полу и через стеклянные самораздвижные двери выходим на заднюю территорию отеля, где и располагается огромный бассейн.

Здесь очень красиво, белая плитка дорожек проложена между сочно-зелёными растениями в вазонах. Ровный подстриженный газон, геометрические статуи-фигуры как декор. Высокие пальмы устремляются в небо, практически не давая тени, голубое небо, яркое солнце и сухой жар, сразу же обнимающий плечи.

На мгновение зависаю, прислушиваясь к звукам с разных сторон, а Демидов, небрежно задевая меня плечом, проходит вперёд, не забывая при этом скомандовать, чтобы я не отставала.

Вот гавнюк, сразу хочется поступить наперекор. Специально задерживаюсь возле бара, который расположен рядом с бассейном. Шеф топает мимо, на ходу снимает свою рубашку, бросает её на ближайший свободный шезлонг, там же оставляет обувь и босыми ногами идёт к кромке бассейна.

Красиво идёт, уверенно, потом поднимает руки вверх и очень грациозно прыгает в воду, без шлепков о поверхность и без большого веера брызг. Наверное, занимается плаванием, приходит мне в голову такая мысль, заказываю коктейль и смотрю, как он, совершая мощные гребки руками, быстро продвигается к другому берегу бассейна. Там подныривает, делает переворот под водой, отталкивается ногами от бортика и снова плывёт. Красиво.

Бармен протягивает мне холодный мохито, я усаживаюсь на барный стул рядом со стойкой и не могу оторваться от безупречной техники шефа. Ощущение, что я наблюдаю за профессиональным пловцом по телеканалу Спорт.

– Девушка, здравствуйте. А почему вы в одиночестве скучаете?

Ко мне с широкой улыбкой на лице идёт, покачивая округлым пузиком, невысокий мужчина средних лет. Быстро отворачиваюсь, не собираясь с ним ни о чём беседовать, но этот толстопуз очень настойчивый.

– Вы здесь от какой компании? Или просто сопровождаете? Хорошая сегодня погодка, для купания самое то, — мужчина рыхлого телосложения взгромождается на табурет рядом со мной и пытается меня угостить напитком. - Да ладно тебе, зая, чего такая серьёзная, отдыхать же приехали, расслабляйся, — лёгкий шлепок по попе подбрасывает меня с громким вскриком.

– Что вы себе позволяете? — возмущаюсь я, слезая со стула и пятясь назад.

– Ой, неужели больно, я вроде легонько шлёпнул. Да ладно, чего ты так кричишь-то? Впервые, что ли, на таком слёте? Здесь всё просто, никто ни у кого разрешения не спрашивает, увидел свободную — можно брать, — он улыбается своими полными слюнявым губами и манит меня толстым пальцем.

– Отвали от неё, — делая ещё один шаг назад, врезаюсь спиной во влажное тело и узнаю голос своего босса.

Павел Семёнович берёт меня за руку и отводит чуть в сторону.

– Я сказал, быть со мной рядом, что за самодеятельность, Виктория?

– Я… Я просто решила выпить освежающий коктейль, — оправдываюсь я, совершенно не предполагала, что здесь может быть так опасно.

– Чего так грубо, твоя — держи рядом. А то посадил здесь у всех на виду. Если что, я из Рязани, «Империя мебели» может слышал? Котов Альберт, — толстяк тянет руку Демидову для рукопожатия, но босс, вопреки ожидаемому приветственному жесту, окидывает этого мужчину уничтожающим взглядом, поворачивает меня в сторону шезлонгов и, не прощаясь с Котовым из Рязани, толкает меня вперёд и уходит.

– Невежливо с вашей стороны было так поступать, — говорю я, когда он жестом указывает мне на шезлонг под зонтиком и сам садится рядом.

– Я должен был ему руку жать после того, как он тебя оскорбил? Или тебе понравились его грязные ухаживания? Может, зря я подошёл? Пошла бы с ним налаживать деловые контакты.

Демидов растягивается на расстеленном полотенце и надевает на глаза солнцезащитные очки. Я фыркаю, выражая своё недовольство, сижу, смотрю на воду и думаю: пойти окунуться или подождать.

Рядом с нами пара, через пару шезлонгов ещё одна, на той стороне бассейна тоже отдыхают не в одиночестве.

– Этот мужчина возле бара сказал мне, что здесь не спрашивают взаимного желания, и ещё он сказал, что такие слёты здесь не в первый раз организуются. Вы знали об этом?

– Нет, — за тёмными стёклами очков не видно его глаз, но в принципе я не ждала другого ответа, даже если бы он знал, всё равно бы не признался.

– И что мне теперь делать?

– Отдыхай со мной, — просто и легко отвечает шеф.

– Нам надо делать вид, что мы пара? — все вокруг не стесняясь флиртуют и целуются, я вижу, как мужчины шлёпают своих дам по округлым ягодицам, и уверенность в том, что это не их жёны во мне укрепляется железобетонно.

– Ты можешь предложить какой-то другой вариант? — он чуть приподнимается на локте, спускает очки с переносицы и смотрит на меня долгим сканирующим взглядом.

– В смысле? — не понимаю я, на что он намекает.

– Виктория, мы с тобой обо всём договорились, требовать свыше я не намерен, но если это будет твоё желание — я не против, — откровенно подмигивает мне правым глазом, а моё сердце пропускает удар.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Нет! Я так не хочу! — кажется, будто мои щёки обдало кипятком, они так горят, что приложенные ладони совершенно не помогают.

– Ну, тогда будем просто делать вид ради твоей безопасности. Купаться хочешь?

Киваю, вода так и манит, жара уже прилично размотала, хочется окунуться в освежающий бассейн.

– Тогда пошли, так и быть, поплаваю с тобой рядом.

Дорогие читатели, предлагаю вашему вниманию ещё одну книгу

нашего литмоба "Командировка с боссом"

Знакомьтесь с горячей историей "Босс. Служебное искушение"

глава 12

Прохладная вода бассейна доставляет обалденное удовольствие, я медленно плыву от берега к берегу по-лягушачьи, а босс со снисходительной ухмылкой раскинулся посередине водной глади на спине звёздочкой и лениво наблюдает за мной. Чувствую себя под этим взглядом словно не в своей тарелке, но сидеть в номере и игнорировать такие возможности было бы правда глупо.

Стараюсь переключить себя на другое, не думать о том, что здесь происходит, но когда я подплываю к болтику, меня окликивает девушка примерно моего возраста.

– Привет, тоже со своим шефом? — доброжелательно улыбается она и присаживается на край бассейна. - Мой вон там загорает, а тебе повезло со своим, он такой классный, я наблюдала за ним, когда он плавал. Давно вы вместе?

Мотаю головой, чувствую, что этот разговор заведёт меня в никуда, если расскажу правду. Меня просто не поймут, поэтому предпочитаю отмалчиваться и переводить стрелки на собеседника.

– А вы? — простой вроде бы вопрос, но ответов может быть бесконечное количество вариантов.

– Мы с Игорем уже второй год мутим, эти слёты – просто кайф, можно делать всё что угодно, а то дома жена и дети, и Игорёше на меня часто времени не хватает. У твоего есть семья?

– Ты так просто об этом спрашиваешь, а если я скажу, что я его жена?

Заливисто смеётся.

– Не смеши меня, сюда с жёнами не ездят, ты в первый раз, что ли? Хочешь, я тебе всё покажу и расскажу? Меня, кстати, Мира зовут, Мирослава, а тебя?

– Вика, — просто представляюсь я, подтягиваюсь на руках возле бортика бассейна и вылезаю из воды.

Сажусь рядом со своей новой знакомой, и мы вместе болтаем ногами в прозрачной воде.

– Территория отеля большая, здесь бассейн, туда дальше кафе и рестораны, после площадка анимации, но обычно она используется только вечером для дискотеки, кстати, на танцах лучше держись рядом со своим боссом, иначе здесь полно придурков, которые думают, раз прилетели сюда, значит, им всё можно.

– Я, похоже, уже наткнулась на одного такого, — вспоминаю я Котова из бара.

– Вот-вот, так что аккуратнее, а в остальном здесь хорошо, я уже со многими девочками познакомилась, если хочешь, мы договорились завтрашнюю конференцию прогулять и вместо этого в СПА сходить, хочешь с нами? Массаж здесь обалденный.

– А как же деловая встреча партнёров, переговоры? — удивляюсь я настрою Мирославы.

– Фигня, они будут долго и нудно представляться друг другу, потом рассказывать о себе, а после обмениваться контактами. Тебе это надо? Мой мне сразу сказал, чтобы я нашла чем себя занять на это время, — отмахивается Мира.

– Буду иметь в виду, — неопределённо отвечаю я и слышу тихие всплески.

– Виктория, ты накупалась? - Павел Семёнович подплывает ближе и жестом показывает мне на шезлонги.

– Чего он у тебя такой строгий? Вы ещё не успели побаловаться после прилёта? Ладно, пока, встретимся ещё. Насчёт СПА подумай, мы в одиннадцать пойдём.

Мира встаёт и уходит, я плыву на сторону наших шезлонгов за шефом и ложусь загорать. Демидов молчит, но по изгибу губ я понимаю, что он недоволен, хотя что я сделала? Просто поговорила с человеком?

– Виктория, прошу здесь особо не распространяться, кто мы друг другу, — наконец выдавливает он из себя, видимо, давно зревшую мысль

Фыркаю, больно надо, здесь, похоже, вообще никому не до кого нет дела, все просто отдыхают, саммит — это прикрытие.

– Завтрашняя конференция для меня очень важна, ты должна быть рядом.

– Павел Семёнович, скажите честно — вы тоже впервые на такого рода слёте? — действую по его примеру, растягиваюсь на шезлонге и прикрываю глаза солнечными очками.

– Да, — коротко, в своей манере отвечает он.

– Хотите, поведаю вам о том, что мне рассказала девушка у бассейна? — хочется поделиться с ним расслабленным настроем Миры, но босс отрицательно качает головой.

– Мне абсолютно параллельны все эти слухи, я приехал сюда с определённой целью, и эта цель связана с моим бизнесом. Поэтому не думай, что будем только отдыхать. Завтрашняя конференция поможет составить стратегию действий на будущее. Ты мне в этом поможешь. Упускать такие возможности из-за истинного настроя этого съезда я не намерен.

Я никак не реагирую на его тираду, всё равно будет так, как он решит, смысл пытаться свои три копейки вставить? Но Демидова, похоже, не устраивает моё молчание, он приподнимается на локте, спускает очки с глаз и ещё раз переспрашивает:

– Надеюсь, ты поняла меня, Виктория?

– Поняла, — коротко отвечаю я.

– Вот и отлично, ещё немного погреемся на солнце, потом в душ и на ужин. После я планирую поработать над презентацией к завтрашнему представлению, очень надеюсь, что ты мне поможешь.

– Чем? Я не секретарь и не маркетолог, совершенно ничего не понимаю в ваших табличках, — переведи, помоги с презентацией, а начиналось-то всё просто: нужно было просто красиво подавать документы.

– Я покажу, что нужно будет сделать, не переживай, не развалишься от нагрузки.

Громко хмыкаю, ага, знаем мы все эти замашки руководителей. Сначала, что полегче дают, потом чуть прибавляют нагрузку, незаметно подкидывают больше обязанностей, а потом — оп, и ты уже задерживаешься на работе, потому что тупо не успеваешь сделать всё вовремя.

– Кузнецова, ты в командировке, а не в отпуске. Прошу не забывать об этом, — произносит он как можно более строго, но я слышу в его голосе язвительный тон.

Дорогие читатели, предлагаю вашему вниманию ещё одну книгу

нашего литмоба "Командировка с боссом"

Знакомьтесь с горячей историей "Опасная командировка с боссом"

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 13

Павел Семёнович

– А вы не хотите одеться? — словно бронепоезд в мою грудь врезается её возмущённый тон, вижу, как заливаются щёки румянцем, но я вида не подаю.

С абсолютной невозмутимостью в одном банном полотенце вокруг бёдер шагаю из душа к единственному в номере рабочему столу, где она по моей просьбе допиливает последние штрихи в презентации на завтра. Беру свободный стул, ставлю рядом с ней и приземляюсь в непосредственной близости, так, чтобы чувствовать жар этой взрывной девчонки.

Прикольная она, всем своим видом пытается доказать мне, что я козёл, который обманул и хочет её использовать, а она белая, пушистая овечка. Ага, обмануть меня хочет, я вижу, как стреляют её глазки при виде моего обнажённого тела.

– Что ты успела сделать? — заглядываю в экран ноутбука и вижу почти готовую презентацию. - Отлично, молодец! Всё по порядку, границы на месте и даже выравнивание сделала. Спасибо. А говорила, что не справишься.

Не скуплюсь на похвалу, вижу, как ей это приятно, хорошие работницы её типажа очень любят, когда их хвалят, вот и сейчас, несмотря на колкие льдинки в глазах у Кузнецовой заиграла гордость своими умениями.

– Смотри, Виктория, вот в этой папке лежат фото всей линейке мебели нашей фабрики, нужно выбрать максимально сочетающиеся по виду и отражающие наш большой ассортимент фото. Справишься?

Рукой тянусь к мышке, и, словно не замечая её руку, накрываю своей ладонью. Молниеносно отдёргивает кисть, словно я её кипятком ошпарил, на моём лице ни единый мускул не дёргается, щёлкаю клавишей мыши по нужным папкам, показываю ей, что и где лежит, а сам прислушиваюсь к её дыханию. Не такая уж она и злюка, вон и губку закусила, чувствует мужскую ауру рядом.

– Павел Семёнович, я считаю, что эту часть работы вы должны проделать сами, я нисколько не дизайнер, с текстом я вам помогла, но подбирать визуалы — это не моё, извините.

Встаёт из-за стола, сразу так холодно становится, я бы хотел продолжить сидеть рядом, что-то в этой бухгалтерше есть такого, чего у меня уже давно не было. И сейчас речь совсем не о сексе.

– Хорошо, — разрешаю я ей не брать на себя эту задачу, – но пообещай, что ты оценишь мою работу своим взглядом, как говорится: одна голова хорошо, а две лучше.

Соглашается, кто бы сомневался, я тут же приступаю к работе и специально лажаю, чтобы проверить, насколько она занижает свои способности. После того как расставляю по местам все нужные картинки, зову её оценить результат и, естественно, выслушиваю вежливые указки на недочёты.

– Вик, скажи честно, почему ты в бухгалтерии работаешь? — этот вопрос не относится к презентации, но всё же хочется узнать, зачем она себя хоронит за скучной отчётностью, когда даже без должного обучения имеет хорошие показатели для более креативной и высокооплачиваемой работы.

– Не понимаю ваш вопрос, — делает шаг назад, наблюдая за моими исправлениями.

– Ты способная, быстро обучаешься, у тебя хорошие коммуникативные способности и отличная стрессоустойчивость. Почему ты не пытаешься подняться по карьерной лестнице? У нас не аутсорсинговая компания, должностей целая куча, а ты сидишь со счетами там, где никогда не сможешь прыгнуть выше главбуха. Тебе это реально нравится?

Поворачиваюсь от ноутбука к ней, откинувшись на спинку крутящегося кресла и меряя её оценивающим взглядом. Молодая, все дороги открыты, почему не берёт то, что прямо перед ней. Сейчас вообще такой момент подходящий. Любая другая быстро охмурила бы меня, залезла в постель и выбила себе отличное местечко в «Снежане», а эта вся зажатая, в глаза не смотрит, от прикосновений шарахается, только выполняет распоряжения, а дальше не идёт. Странно.

Жду ответа и наблюдаю за её глазами, которые она уже не знает, куда спрятать. Мои бёдра чуть разведены, полотенце распахнулось, но не до того, чтобы открыть полный обзор, а лишь дразня воображение приглашающим направлением для взгляда.

– Я училась на бухгалтера, поэтому и работаю в бухгалтерии, — отвечает она так, словно я задал ей вопрос, который мучит её уже очень долгое время и ответ на который она найти не может.

Вроде правду сказала, но по выражению лица видно, как ей эта правда не мила.

– Сейчас необязательно работать всю жизнь на нелюбимой работе только потому, что ты на эту специальность училась, ты можешь окончить курсы и полностью перепрофилироваться на спеца, работа которого будет доставлять тебе удовольствие. Как тебе мысль?

– Я не думала об этом, — отрезает она категорично, но это точно неправда, в глазах грусть и разочарование, ты думала, Кузнецова, много раз думала, только что-то тебя сдерживает.

– Тогда подумай на досуге, мысль-то дельная, а пока пойдём на ужин, я уже сильно проголодался.

Вытаскиваю из чемодана лёгкие светлые брюки и не стесняясь, что в номере не один, скидываю влажное полотенце на пол.

– Вы специально это делаете?

Она ожидаемо вскрикивает и резко отворачивается.

– Уже всё, — натягиваю на талию брюки и довольно улыбаюсь, нравится мне её смущать, такие будоражащие ощущения внутри появляются, и этот взгляд, прям иглами под кожу, ух, жара. - Пойдём, Виктория, нас ждёт прекрасный вечер, вкусное меню и куча расслабляющих напитков.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 14

Виктория

Этот несносный Демидов специально издевается надо мной, переходит все возможные границы, ну где это видано, чтобы при постороннем человеке можно было переодеваться. Я ему никто и видеть нагишом совершенно не хочу.

В голове тут же всплывает воспоминание о тёмном треугольнике чуть ниже пупка. Я не смотрела туда, тут же отвернулась и зажмурилась, но воображение дорисовывает то, чего я видеть точно не могла. А босс даже не обратил внимания на моё смущение, словно это в порядке вещей. Гавнюк. Так и хочет довести меня до белого каления.

– Советую тоже переодеться, — бросает он мне, уже стоя возле двери. - На ужине мы можем встретить полезных людей и завязать интересные знакомства.

– Я догоню вас, — быстро отвечаю я, не хочется выбирать одежду под его пристальным взглядом.

– Только не надевайте деловой стиль, Виктория, что-нибудь лёгкое, можно даже романтичное, что там у вас сейчас модно? С волнами и глубоким декольте?

– Между прочим, я по вашему указанию взяла офисную одежду. Того, что вы описываете, у меня нет, — с вызовом и разочарованием одновременно смотрю ему в глаза и жду реакции.

– Ну ладно, нет так нет, надевайте то, что взяли, — не обращает он внимания на мой вызов и мягко улыбается, на какое-то мгновение мне кажется, что он меня жалеет и успокаивает.

Захожу в ванную, чтобы переодеться, и с досадой смотрю на своё единственное платье. Голубое платье-футляр, которое я взяла «на всякий случай», теперь, кажется, мне слишком простым и старомодным.

Быстро переодеваюсь, поправляю причёску и наношу немного блеска на губы. В зеркале отражается девушка, которая явно не вписывается в атмосферу предстоящего ужина. Но что делать? Других вариантов у меня просто нет.

Выхожу из ванной и вижу, что Демидов всё так же ждёт меня у двери номера. В принципе мы с ним нормально гармонируем, на нём простые светлые брюки и рубашка в тон с закатанными до локтей рукавами, никакой вычурности, и всё же моё платье могло бы быть и более нарядным.

— Ну что, готова? — спрашивает он, окинув меня взглядом.

В его глазах мелькает что-то похожее на сочувствие, но он быстро прячет это выражение.

— Пойдёмте, — отвечаю я, стараясь не показывать свою неуверенность.

В ресторане действительно роскошно. Хрустальные люстры, белоснежные скатерти, изысканные блюда на столах. И конечно, гости — все как на подбор: мужчины в дорогих костюмах, женщины в вечерних платьях, с укладками и маникюром.

Мы проходим к нашему столику, и я чувствую, как все взгляды обращены на нас. Точнее, на меня. Моё голубое платье выглядит здесь как школьная форма на светском приёме.

Демидов галантно отодвигает для меня стул, и я сажусь, стараясь не сутулиться и не чувствовать себя неловко.

— Расслабьтесь, — шепчет он, заметив моё напряжение. — Вы выглядите прекрасно.

Его слова звучат так неожиданно, что я на мгновение теряюсь.

— Прекрасно? — переспрашиваю я, не веря своим ушам. — Вы это серьёзно?

— Абсолютно, — отвечает он, глядя мне прямо в глаза. — Простота иногда может быть гораздо эффектнее, чем вычурная роскошь.

Официант приносит меню, и я стараюсь сосредоточиться на выборе блюд, чтобы отвлечься от посторонних взглядов. Но это непросто — особенно когда замечаю, как некоторые женщины бросают на меня оценивающие взгляды, а их спутники перешёптываются, явно обсуждая наш с Демидовым дуэт.

— Не обращайте внимания, — словно прочитав мои мысли, говорит Павел Семёнович. — Они всегда так себя ведут.

— Кто «они»? — не понимаю я.

— Те, кто пытается казаться лучше, чем есть на самом деле, — отвечает он, и в его голосе слышится лёгкая ирония.

В этот момент к нашему столику подходит пара — мужчина в дорогом костюме и эффектная блондинка в облегающем вечернем платье.

— Пашка! — радостно восклицает мужчина, узнав Демидова. — Какими судьбами?

— Михаил, рад тебя видеть! — Демидов поднимается навстречу знакомому и крепко жмёт протянутую руку своего знакомого. - Тысячу лет не виделись, рассказывай, как у тебя дела, всё так же? Новые направления ещё не осваиваешь?

Мужчины перекидываются новостями из своей жизни, видно, что они давно друг друга не видели. А спутница Михаила мерит меня оценивающим взглядом.

— Это моя Элли, — представляет знакомый Демидова свою спутницу. - Способная девочка, умеет всё: и бумаги подать, и деловую беседу поддержать, и… сам понимаешь, что, — мужчина многозначительно подмигивает Павлу Семёновичу, явно намекая на их тесную связь.

Блондинка довольно улыбается, ей льстит такое представление, она склоняет голову на плечо Михаила и нежно берёт его под локоть.

— А ты с кем? Представишь это милое создание в голубом, — следует ожидаемый вопрос.

— Это Виктория, моя сотрудница. У неё отличный уровень владения английским и прекрасное чувство гармонии, просто необходимое при создании дизайна. Виктория просто моя сотрудница, — особенно подчёркивает Павел Семёнович последнюю фразу.

— Очень приятно, — киваю я, стараясь держаться достойно.

— Какая очаровательная сотрудница, — замечает Михаил, и я не могу понять, искренняя ли это похвала или сарказм. - Ещё увидимся, Паш, мы, если что вон там сидим, — ещё одно рукопожатие, на этот раз прощальное и пара отходит, а я не могу не спросить:

— Почему вы так себя ведёте? То издеваетесь, то защищаете…

Не понимаю я своего шефа, в номере он один, здесь в ресторане совершенно другой.

— Потому что вы заставляете меня чувствовать то, чего я давно не испытывал, — отвечает он, глядя мне прямо в глаза. — И я сам ещё не разобрался, как с этим быть.

В этот момент музыка становится громче, и я замечаю, как Демидов откидывается на спинку стула и с полуулыбкой на губах внимательно смотрит на меня. Снова этот изучающий взгляд, заставляющий меня сжиматься и запускающий горячую кровь по венам. Почему я так реагирую?

На моё счастье, к нашему столику подходит официант и спрашивает, выбрали ли мы блюда и напитки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 15

Мои пальцы нервно перелистывают страницы меню, оставляя едва заметные отпечатки на глянцевой бумаге. Под столом колени предательски дрожат — не от страха, а от этого невыносимого, пронизывающего взгляда, который Павел Семёнович не сводит с меня уже добрых пять минут. Он сидит напротив, откинувшись на спинку стула, и его поза кажется расслабленной только на первый взгляд. Я вижу, как напряжены мышцы его предплечий под рубашкой, как слегка подрагивает указательный палец правой руки, постукивающий по краю столешницы.

— Тёплый салат с утиной грудкой и апельсиновым соусом, — наконец выдавливаю я, с облегчением закрывая меню. Голос звучит хрипло, и я тут же откашливаюсь. — И... сок, пожалуйста. Апельсиновый.

Официант — молодой парень с безупречной осанкой — почтительно кивает, но его взгляд на мгновение задерживается на моём скромном голубом платье, затем скользит к декольтированным плечам сидящих за соседними столиками женщин. Я машинально сжимаюсь, чувствуя, как жар разливается по щекам.

— Готовы? — голос Павла Семёновича вырывает меня из этого унизительного сравнения.

Он даже не открывал меню.

— Стейк средней прожарки. Виски. Без льда.

Его пальцы обхватывают бокал для воды — длинные, с аккуратными ногтями, но с заметными мозолями у основания указательного и большого пальцев. Руки человека, который не боится работы.

Когда официант исчезает, я невольно вздыхаю. Виски. Конечно. Что ещё может заказать этот человек, если не что-то крепкое, обжигающее, с дымным послевкусием?

— Не бойтесь, — его губы растягиваются в лёгкой ухмылке, обнажая ровные белые зубы. Он будто догадывается о чём я подумала, в уголках глаз собираются мелкие морщинки. — Я умею держать себя в руках, - заверяет он меня.

— Я не... — мой голос срывается, и я отчаянно хватаюсь за стакан с водой, делая слишком большой глоток. Вода попадает не в то горло, и я закашливаюсь.

Тёплая ладонь неожиданно ложится на мою спину, сильные пальцы аккуратно постукивают между лопаток.

— Тихо, дышите глубже, — его голос звучит прямо у уха, и от этого мурашки бегут по спине.

Я резко выпрямляюсь, и его рука исчезает.

— О чём вы подумали только что? — внезапно спрашивает он, пристально изучая моё лицо.

— Ни о чём...

— Врёте, — он отхлёбывает воду, и я невольно слежу за движением его кадыка. — Вы покраснели.

В этот момент музыка — до этого ненавязчивый джазовый аккомпанемент — резко становится громче. Включается что-то страстное, с ритмичными ударными.

— Паш! — знакомый голос заставляет меня вздрогнуть. Михаил подходит к нашему столику один, без своей блондинки. Его рубашка расстёгнута на одну пуговицу больше, чем нужно, а в глазах — знакомый блеск. — Не одолжишь мне свою спутницу на танец?

Он кладёт руку на спинку моего стула, наклоняясь так близко, что я чувствую запах дорогого коньяка и чего-то ещё — возможно, его одеколона.

— Виктория ещё не закончила ужинать, — голос Павла Семёновича звучит спокойно, но я вижу, как его пальцы сжимаются так, что костяшки белеют.

— Всего один танец, — Михаил настаивает, и его пальцы касаются моего плеча. — Я видел, как ты смотрел на неё, Паш. Дай и мне полюбоваться.

В зале внезапно становится тише — или это кровь стучит у меня в висках? Я вижу, как челюсть Павла Семёновича напрягается...

— Виктория сама решит, — произносит он наконец, но его глаза — тёмные, почти чёрные сейчас — прикованы к руке Михаила на моём плече.

Михаил, кажется, не замечает напряжения. Он наклоняется ещё ближе, и его губы почти касаются моей щеки:

— Ну что, красавица, сжалишься надо мной?

Я замираю, чувствуя, как учащается пульс. В горле пересыхает.

— Я... — мой взгляд непроизвольно обращается к Павлу Семёновичу.

Он сидит неподвижно, но вся его поза теперь напоминает хищника, готового к прыжку.

Раздаётся резкий звук — Павел Семёнович ставит бокал на стол с такой силой, что хрусталь звенит.

— Кажется, это моя музыка, — он встаёт, и что-то в его голосе заставляет Михаила невольно отпрянуть.

Павел Семёнович протягивает мне руку. Когда мои пальцы касаются его ладони, я чувствую лёгкое жжение — его кожа неожиданно горячая.

— Не бойтесь, — шепчет он, когда ведёт меня к танцполу. Его рука твёрдо лежит на моей талии, пальцы слегка впиваются в ткань платья. — Я просто хочу танцевать с вами.

Музыка льётся горячим шоколадом — сладкая, густая, обволакивающая. Его тело прижимается ко мне в такт мелодии, и я чувствую каждый его мускул через тонкую ткань рубашки.

— Вы дрожите, — его губы почти касаются моего уха.

Я не отвечаю. Не могу. Потому что в этот момент понимаю — я боюсь не его. Я боюсь себя. И того, что могу почувствовать, если он прикоснётся ко мне ещё хоть раз.

А он это знает.

И продолжает танцевать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 16

Его рука на моей талии кажется раскалённым металлом — я чувствую жар даже через плотную ткань платья. Павел ведёт меня уверенно, без лишних слов, и это пугает больше всего. Я знаю как надо, но сейчас ноги будто ватные, а в груди колотится так громко, что уши закладывает.

— Расслабьтесь, — его дыхание обжигает шею. — Я не укушу.

Шутка должна была разрядить обстановку, но от неё только сильнее сжимается желудок. Я делаю шаг назад, пытаясь увеличить расстояние между нами, но его рука тут же притягивает меня ближе. Теперь я чувствую его бёдрами — твёрдыми, уверенными в каждом движении.

"Боже, сколько ещё?" — мелькает мысль, и я невольно прикрываю глаза, чтобы хоть немного расслабиться.

— Вы считаете минуты? — Павел внезапно останавливается, заставляя меня замереть в полушаге. Его глаза — тёмные, нечитаемые — изучают моё лицо.

— Нет. Просто...

— Просто?

Я не нахожу слов. Вместо этого замечаю, как его глаза темнеют и прожигают меня насквозь, как пульсирует жилка на шее. Он слишком близко. Слишком реально.

— Дышите, Виктория, — его пальцы слегка сжимают мою руку. — Вы задерживаете дыхание.

Я резко вдыхаю, и в нос бьёт его запах, тот самый дорогой парфюм. Голова кружится. Блин, как он так легко меня понимает. Или я действительно всё делаю слишком явно?

Снова начинаем двигаться, и теперь я замечаю детали: его большой палец рисует круги на моей ладони — будто неосознанно, будто сам того не замечая, грудь поднимается в такт дыханию — ровно, глубоко, он слегка наклоняет голову, когда мы поворачиваемся, будто стараясь поймать мой взгляд.

"Это просто танец, — твержу себе. — Простые движения. Ничего больше".

Но когда его рука скользит чуть ниже по спине, я вздрагиваю — и тут же ненавижу себя за эту реакцию.

— Боитесь? — он произносит это так тихо, что я могу ошибиться.

— Нет, — лгу я, чувствуя, как дрожат губы.

Павел внезапно меняет положение рук — теперь одна лежит между моих лопаток, а другая прижимает мою ладонь к своей груди. Я чувствую удары его сердца — учащённые, ритмичные.

— Тогда почему вы трясётесь? — его губы почти касаются моего виска, он чуть наклоняется, чтобы я его расслышала.

Музыка нарастает, ускоряется, но наши движения остаются медленными, нарочито плавными. Он играет со мной — я это понимаю. Дразнит. Проверяет на прочность.

И самое страшное — мне это нравится.

Это осознание бьёт как обухом по голове. Я резко отстраняюсь, но Павел не отпускает.

— Тише, — шепчет он. — Все смотрят.

Я бросаю взгляд вокруг — действительно, несколько пар за столиками наблюдают за нами с неприкрытым интересом.

— Расслабьтесь, — его пальцы впиваются в мою талию сильнее. — Просто доверьтесь мне.

И я — о Боже — подчиняюсь.

Тело само растворяется в его ритме, ноги запоминают шаги, ладонь перестаёт дрожать на его плече. Мы кружимся, и зал для меня превращается в размытое пятно.

Когда музыка наконец затихает, я понимаю — мне не хочется, чтобы это заканчивалось.

И он это видит.

— Спасибо, — произносит Павел, всё ещё не отпуская мою руку. Его глаза тёмные, бездонные. — Думаю, мы должны будем обязательно повторить.

Это не предложение. Это обещание. Подмигивает мне, а я слегка киваю, сама не осознавая своего движения.

Мы возвращаемся к столу, и я благодарна хотя бы за то, что теперь между нами – целый метр расстояния и белоснежная скатерть. Моя тарелка с салатом выглядит так, будто официант только что поставил ее передо мной – утиная грудка аккуратно нарезана, апельсиновые дольки блестят, как драгоценные камни в свете люстр.

Я беру вилку, ощущая, как ее холодная ручка прилипает к влажным пальцам. Первый кусок утки кажется безвкусным, второй – сухим, третий царапает горло, будто нарочно не желая проглатываться.

Апельсиновый сок слишком сладкий. Слишком. Как будто кто-то специально добавил туда сахара, чтобы замаскировать что-то другое. Я делаю маленький глоток и тут же отставляю бокал.

В противоположность мне, Павел Семёнович съедает свой стейк с методичной точностью. Я украдкой наблюдаю, как его сильные руки управляются с ножом и вилкой — ни одного лишнего движения. Мясо исчезает кусочек за кусочком, оставляя после себя лишь каплю соуса на белоснежной тарелке.

Когда он отодвигает пустую тарелку, моя всё ещё почти полная.

— Вам не понравилось? — его вопрос звучит ровно, но в глазах читается что-то другое.

Я машинально касаюсь салфеткой губ, хотя почти ничего не ела.

— Я... не очень голодна.

Он берёт стакан с виски, янтарная жидкость играет в свете люстр. Его пальцы обхватывают толстое стекло с какой-то особой, мужской уверенностью.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — говорит он после паузы, сделав небольшой глоток.

Я чувствую, как под скатертью мои колени начинают дрожать.

— Какой вопрос?

— Чего вы боитесь.

Моя вилка со звоном падает на тарелку. Я оставляю её там, не решаясь поднять.

— Я не...

— Врёте, — он ставит стакан с чётким стуком. — Вы боитесь даже есть при мне.

Тишина между нами становится почти осязаемой. Внезапно под столом его нога слегка касается моей — случайно? Я замираю, но не отодвигаюсь.

Павел допивает виски одним движением и встаёт.

— Пойдёмте.

— Куда?

— На воздух. Вам нужно отдышаться.

Это не просьба. И когда он протягивает руку, моя ладонь сама тянется к нему.

Его пальцы смыкаются вокруг моих — тёплые, твёрдые, не оставляющие выбора.

И я понимаю, что проигрываю эту игру, даже не начав играть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 17

Ночной воздух Мармариса обжигает своей свежестью после душного ресторана. Я решительно, но плавно высвобождаю свою руку из пальцев Павла Семёновича, как только мы выходим на улицу.

— Спасибо за ужин, — говорю я специально официальным тоном и отступаю на шаг. — Думаю, мне лучше вернуться в номер.

Павел Семёнович загораживает мне дорогу, но не касается. Его тень накрывает меня целиком.

— Вы снова убегаете, Виктория. Боитесь, что не выспитесь или что-то другое? — хитро прищуривается, глядя мне прямо в глаза, а я чувствую жар на щеках, хорошо, что сейчас темно, и он вряд ли заметит.

— Я устала, — пытаюсь говорить уверенно, чтобы быть правдоподобной, но что-то явно меня сдаёт.

— Врёте. Врёте мне, себе, и пытаетесь выдать в мир исключительную неправду.

Снова это насмешливое выражение лица, он просто издевается надо мной, чего хочет добиться? Чтобы я после танца с ним растаяла и стала податливой, как пластилин?

Я сжимаю кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони.

— Даже если бы это было так, это моё право. Я здесь как сотрудник, помните? — специально напоминаю, чтобы он не надумывал себе ничего лишнего.

Демидов молчит. В свете фонарей его лицо кажется высеченным из камня — резкие скулы, твёрдый подбородок, губы, сжатые в тонкую линию.

— Вы правы, — неожиданно соглашается он. — Это просто деловая командировка. Ни к чему переводить наши отношения в другую плоскость. Я понял вас, Виктория. Прошу прощения, если мои действия показались вам оскорбительными. Давайте я провожу вас до номера, а потом прогуляюсь сам, хочется немного подышать. Вы же не против?

Сказать, что я удивлена — это ничего не сказать. Мой рот непроизвольно приоткрывается, я ждала его возмущения, или насмешки, или напора, но никак не согласия. Разве такое возможно?

Заставляю себя кивнуть, чтобы не затягивать момент, иду с ним рядом до стеклянных дверей нашего корпуса. Ночные фонари отбрасывают длинные тени, и в этом мерцающем свете профиль Павла Семёновича кажется особенно резким, таким мужественным, излучающим решительность и силу.

— Спасибо за... сопровождение, — говорю я, специально выбирая это официальное слово, непонятные странные метания внутри не дают мне посмотреть шефу в глаза. — Дальше я сама дойду.

Он задерживает взгляд на моём лице дольше, чем нужно.

— Вы уверены?

— Абсолютно, — быстрее, быстрее бы скрыться и стереть из памяти этот сканирующий взгляд.

Павел Семёнович хмыкает — короткий, сухой звук, в котором я слышу и понимание, и какую-то странную усмешку.

— Тогда до встречи в номере, Виктория. Я постараюсь войти тихо, чтобы вас не разбудить.

Он прощается, поворачивается ко мне спиной и уходит по каменной дорожке, ведущей к морю. Как хорошо, что сейчас он не стал проявлять настойчивость, что поступил как мужчина, сказал — сделал, больше всего я боялась, что он будет снова пробовать уговорить прогуляться с ним, но этого не случилось.

Поднимаюсь на лифте на наш этаж, захожу в номер и прислоняюсь к двери спиной, чувствуя, как бешено колотится сердце. И ведь это не его вина, это реакция моего тела, дурацкая, неожиданная и изводящая своей настойчивостью.

Ванная кажется единственным спасением. Я включаю воду почти на максимум, чтобы шум воды из крана заглушил мои глупые мысли. Но они всё равно слишком настойчиво лезут в голову: вот его рука на моей талии — твёрдая, уверенная; вот он посмотрел на меня, когда Михаил попытался пригласить на танец и ещё этот чёртов момент, когда наше дыхание синхронизировалось.

Я с силой натираю кожу гелем для душа, но воспоминания не смываются. Горячая вода обжигает плечи, а я всё вижу его глаза — тёмные, изучающие, которые, кажется, прожигают меня насквозь.

«Ненавижу его», — мысленно шиплю я, сжимая кулаки.

Но это ложь.

Я ненавижу себя за то, как отреагировало моё тело на этот танец. За то, что до сих пор чувствую, где лежала его ладонь. За эту странную смесь злости и... чего-то ещё, от чего становится жарко.

Вытираясь полотенцем, я ловлю себя на том, что снова представляю Демидова — но теперь уже без одежды, с каплями воды на груди. Почему я думаю об этом, я же не такая. Бли-и-ин.

Швыряю мокрое полотенце со злостью на пол. Запотевшее от пара зеркало в ванной скрывает моё отражение. Как хорошо. Потому что сейчас я вообще не готова увидеть правду, даже в собственных глазах.

Вместо пижамы надеваю на себя длинную пляжную тунику, она слишком тонкая и слегка просвечивается, но это лучше, чем спать голышом в одной комнате с мужчиной. Выхожу из ванной, снимаю покрывало с огромной двуспальной кровати и с громким вздохом сожаления ложусь с края, закутываясь в одеяло.

Сдержит он обещание? Надеюсь. Очень не хотелось бы, чтобы его тело лежало рядом с моим на матрасе. Я даже в его отсутствие чувствую себя не слишком комфортно, что же будет, если его естественное тепло будет врываться в моё пространство. Нет, лучше об этом вообще не думать, пусть идёт как идёт, буду решать проблемы по мере наступления.

Заставляю себя закрыть глаза и дышать ровно, получается. Постепенно сознание уходит в сон, и я отключаюсь от реальности, хорошо, что так, пусть лучше я буду спать и не увижу, как он вернётся в номер.

Ночью я сплю крепко, возможно, усталость после перелёта, плюс нервное напряжение, просыпаюсь утром от резкого звонка будильника. На тумбочке стоит стакан свежевыжатого сока — апельсинового, моего любимого. Рядом записка:

«Конференция в 9:00. Не опаздывайте».

Ни подписи, ни лишних слов.

Я сжимаю записку в кулаке, чувствуя, как во рту появляется странный привкус — что-то между разочарованием и облегчением.

«Именно так и должно быть», — напоминаю я себе. «Он шеф. Я сотрудник. Всё остальное — просто иллюзия».

Но когда я надеваю строгое серое платье, то замечаю, что специально выбираю бельё, которое... нет, лучше не думать об этом.

Конференция. Работа. Профессионализм.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Только это имеет значение.

Только это.

глава 18

Павел Семёнович

Сижу в конференц-зале, стараясь думать о делах и возможностях своей фирмы, но мысли, чтобы я ни делал, упрямо возвращаются к моему молодому и весьма привлекательному бухгалтеру Виктории. Танец с ней меня вчера не слабо завёл, дико хотелось продолжения, но эта девочка, такая колючка, что чтобы подобраться к ней ближе, мне придётся пройти не один круг ада.

Один взгляд чего стоит, вроде подпускает, щёки горят, губы маняще мелькают перед глазами, а потом, как полоснёт ледяным взглядом, словно ведро холодной воды вылили. Как её приручать?

Нахрапом не получится, это я уже понял. Все мои приказы она воспринимает совсем не так, как бы мне хотелось. Упрямится, задирает свой нос, делает вид, что ей абсолютно на меня всё равно. Но это не так.

Точно знаю, что не так, когда держал её в руках во время танца, положил палец на запястье, а там пульс такую чечётку выбивал, не догонишь. Да и жар на её щеках не просто так, тоже ко мне неровно дышит, только вот признается ли? Нет. Такая не признается. Неужели придётся галантность подключать, все женщины её любят, стопроцентно не устоит.

Матовая стеклянная дверь зала открывается, и на пороге появляется моя помощница на этом саммите. В тёмно-сером платье по фигуре, с высоко заколотым хвостом на затылке, взять бы его, намотать на кулак и к себе прижать в принудительном порядке. Было бы классно.

— Виктория, я здесь!

Мой голос звучит слишком уверенно, почти властно. Она вздрагивает, словно пойманная на чём-то запретном, и я наслаждаюсь этой секундой слабости. Но уже через мгновение — снова броня. Губы сжаты, взгляд устремлён куда-то за моё плечо, будто я пустое место.

Ну нет, милая, так не пойдёт.

— Павел Семёнович, я не нашла в номере документы, они у вас?

Голос ровный, но пальцы слегка дрожат. Она нервничает.

— Да, Виктория, не переживайте, папка у меня.

Я протягиваю ей конверт, нарочно замедляю движение, чтобы наши пальцы соприкоснулись. Она снова вспыхивает, как спичка, и я едва сдерживаю ухмылку.

— Спасибо, — бросает она и тут же отводит глаза, будто боится, что я прочту в них что-то лишнее.

— Не за что, — отвечаю я, намеренно снижая голос до бархатного тона, который раньше сводил с ума не одну женщину. — Кстати, после конференции мне бы хотелось обсудить с вами несколько важных вопросов, уделите мне время?

Она замирает. Глаза — два ледяных озера, но я уже знаю, что под этим льдом — огонь.

— Если это необходимо по работе, то, конечно, но вы же помните, что я всего лишь бухгалтер, и если вы планируете услышать от меня что-то специфическое - вряд ли я вам смогу помочь, — говорит она, подчёркнуто холодно.

— Я хочу услышать от вас специфическое на бухгалтерском, — киваю я, пристально глядя на неё. — Думаю, лучше, чем вы, мне здесь никто не поможет с цифрами. Нужно будет рассчитать возможную прибыль от партии мебели, которую я планирую в «Снежане».

Она сжимает папку так, что костяшки пальцев белеют, и я понимаю — она в ловушке. Отказать мне она не может — это реально рабочий вопрос, но с другой стороны, она словно улавливает от меня никому не видимые волны.

Игра только начинается.

— Вообще-то, такие расчёты производит экономический отдел, — понижая голос почти до шёпота, произносит она.

— Не занижайте своих способностей, Виктория, я уверен на сто процентов, что вы прекрасно справитесь с этими расчётами. У меня в ноутбуке есть таблица с шаблонами, просто один я точно не справлюсь, а ваше образование позволяет это сделать. Хорошо?

Кивает. А куда она денется?

Пока мы разговариваем, в зале собираются все участники конференции, организаторы приглушают свет, оставляя его ярким лишь над сценой для выступления спикеров, на огромном экране включается ролик, посвящённый рабочему вопросу этого слёта, я расслабленно откидываюсь на спинку мягкого кресла и приятно согреваюсь, ощущая Викторию рядом.

Хочется снова к ней прикоснуться, больше, конечно, по-хозяйски, как я хочу, но в принципе мне бы и хватило лёгкого касания. Как же она меня будоражит. Прикольное ощущение. Давно у меня такого не было.

Я привык, что меня хотят женщины, давно считаю это нормальным, мне это льстит, и я пользуюсь предоставляемыми мне возможностями совершенно не стесняясь. Да, это энергообмен с финансовой составляющей, мои последние любовницы без зазрения совести присасывались к моим финансовым потокам, а эта не такая. Ей деньги неважны, иначе как объяснить, что она готова была отказаться от приличных премий, лишь бы никуда со мной не ехать. Интересная штучка. Обязательно нащупаю её слабое место.

На сцене появляется один из организаторов саммита с приветственной речью, он рассказывает о целях, планах и тайминге. Фразы обобщённые, вначале болтовня типа самопиара, потом деловые контакты за общим столом. В принципе ничего необычного, всё, как я и планировал, только загвоздка в том, что присутствие Вики рядом постоянно отвлекает от рабочего настроя.

Нужно как-то себя собрать. Тру виски пальцами, устремляю полный сосредоточенности и внимания взгляд на сцену, принудительно напоминаю себе зачем я здесь. Вслушиваюсь в программу недельного слёта владельце бизнеса, простраиваю в голове возможные ходы и действия, чуть подаю корпус вперёд, чтобы не видеть боковым зрением свою помощницу, и вдруг слышу громкий чих и следующее за ним шмыганье носом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 19

Конференц-зал монотонно фонит голосом спикера, но моё внимание приковано к Виктории. Она сидит рядом, прямая как струна, но я замечаю, как её плечи слегка вздрагивают. Ещё один тихий чих, и она украдкой проводит пальцем под носом.

Замёрзла.

В зале действительно дует – организаторы переборщили с кондиционерами. На Вике только это тонкое серое платье, обтягивающее стройную фигуру. Я видел, как она входила – тогда казалось, что она просто хочет выглядеть безупречно. А теперь понимаю – она дрожит.

Медленно снимаю пиджак, не сводя глаз со сцены. Движение должно выглядеть естественным – будто мне просто жарко.

— Наденьте, — говорю тихо, протягивая ей пиджак через подлокотник кресла.

Она резко поворачивает голову, глаза расширяются.

— Нет, спасибо, мне не холодно, — шепчет отодвигаясь.

Я усмехаюсь. Конечно, не холодно. Вот только губы уже слегка посинели.

— Виктория, — голос звучит мягко, но в нём появляются стальные нотки, — вы мне нужны здоровой, а не с температурой. Наденьте.

Она сжимает губы, в глазах – привычный бунт, но я вижу и другое: она устала бороться.

— Это… неуместно, — бормочет она, но уже тянет руку.

— Совершенно уместно, — поправляю я, помогая ей накинуть пиджак на плечи.

Мои пальцы намеренно задерживаются на её плечах на секунду дольше необходимого. Она замирает.

Пиджак ей велик – он обволакивает её, как моё внимание. Запах моего парфюма теперь смешивается с её лёгкими духами. Метка.

— Спасибо, — говорит она через силу, но я вижу, как её тело постепенно расслабляется в тепле.

— Не за что, — отвечаю, возвращаясь к протоколу конференции, но краем глаза замечаю, как она украдкой прижимается к ткани, вдыхая мой запах.

Попробуй теперь выкинуть меня из головы, Викуля.

Время тянется невыносимо долго. Я механически записываю контакты с презентаций — эти цифры и фамилии должны быть мне важны, но, чёрт возьми, все мои мысли только о ней.

Вика сидит рядом, уткнувшись в блокнот, но я вижу, как её пальцы слегка дрожат. Мой пиджак съехал на одно плечо, обнажив хрупкую линию шеи. Кожа там выглядит такой нежной, почти прозрачной — хочется провести по ней пальцами, почувствовать, как под ней бьётся пульс.

Паша, соберись, чёрт возьми. Ты не школьник.

Намеренно разваливаюсь в кресле, занимая больше места. Мой локоть «случайно» касается её руки, лежащей на подлокотнике. Она не отдёргивается, но пальцы мгновенно сжимаются в кулак.

— Извините, — бросаю нарочно небрежно, даже не глядя в её сторону.

— Ничего, — её голос звучит ровно, но я замечаю, как она чуть прижимается к другому краю кресла.

На экране мелькают слайды, спикер увлечённо представляет свою оригинальную производственную линию. Я должен бы послушать, сделать заметки, но всё моё внимание приковано к тому, как Вика украдкой подтягивает воротник моего пиджака к носу.

Нюхаешь, птичка?

Она ловит мой взгляд и мгновенно опускает руку, делая вид, что поправляла причёску.

— Как вам представление Ивашова? — спрашиваю, пока она отвлеклась.

Молча пожимает плечами, делая равнодушный вид.

— А кто следующий по программе, итальянцы? Виктория, попрошу вас максимально внимательно отнестись к их выступлению, я намерен в дальнейшем пересечься с ними для продолжения делового сотрудничества.

Послушно кивает, но лицом ко мне не поворачивается.

Ох уж эти странные закидоны простушек.

Ничего же в ней особенного — неяркая внешность, лицо почти всегда без улыбки, глаза с усталым взглядом. Смотришь и понимаешь: мышь серая.

А как вспыхнет румянцем — так внутри словно прострел.

Ещё хочется.

Больше.

Чаще.

Постоянно.

Я привык к другому. К тем, кто знает себе цену, кто умеет подать товар лицом — ухоженные, пахнущие дорогим парфюмом, с натренированной улыбкой и заранее подготовленными фразами. Такие не прячут нос в чужой пиджак, не отворачиваются, когда на них смотрят. Они сами смотрят — оценивающе, с намёком, с расчётом.

И это правильно.

Потому что всё имеет свою цену.

А эта...

Эта же ведёт себя так, будто не понимает правил игры. Будто не осознаёт, что её скромность, её нежелание играть по общим правилам — это и есть самый раздражающий, самый дразнящий крючок.

Я ловлю себя на мысли, что уже полчаса не слышу ни слова из презентации. Вместо этого считаю её дыхание, отмечаю, как вздымается грудь под моим пиджаком, как дрожат ресницы, когда она делает вид, что конспектирует.

И самое дурацкое — мне это нравится.

Не просто возбуждает — задевает где-то глубже.

Зачем?

Она же не из тех, с кем можно просто провести ночь и забыть. Не из тех, кто понимает, что это всего лишь сделка — внимание в обмен на благосклонность.

С ней всё сложнее.

И опаснее.

Потому что если обычная женщина после постели хочет бриллиантов или повышения, то такая, как Вика...

Такая захочет чего-то, чего я, возможно, дать не смогу.

Или не захочу.

— Павел Семёнович?

Её голос вырывает меня из раздумий.

— Вы пропустили самое важное, — она протягивает мне блокнот, где аккуратным почерком выписаны ключевые моменты презентации.

Я беру листок, и наши пальцы соприкасаются.

Она не отдёргивает руку.

Значит, не всё так безнадёжно.

— Спасибо, — говорю я, и это не игра.

Она кивает и снова отворачивается, но я уже знаю: где-то там, под воротником моего пиджака, её кожа снова покрывается румянцем.

И мне снова этого мало.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

глава 20

Заставляю себя прочитать то, что она мне предложила. На белом листе аккуратным почерком записаны ключевые принципы работы «Сольетти», контакты, с помощью которых с ними можно связаться, и обязательные требования к потенциальным партнёрам. Нам подходит. Именно так я и планировал.

На сцену выходит следующий представитель конференции, а я возвращаю блокнот Вике и благодарю за хорошо проделанную работу. Теперь нужно дождаться окончания всех выступлений и в неформальной обстановке фуршета сконнектиться с итальянцами. Именно так и поступим.

Когда последняя презентация заканчивается, на сцену выходит организатор этого мероприятия и приглашает всех в соседний зал, где уже ждёт накрытый стол. Гудящая толпа участников и слушателей неспешно продвигается к выходу, и я вижу, как Вика снимает с плеч мой пиджак.

— Спасибо большое, — протягивает она мне предмет гардероба, а я не могу сдержаться и пытаюсь этому противостоять.

— Не спешите, Виктория, если вам комфортно в нём, можете не снимать, мне абсолютно не холодно, — хочется продлить нахождение моей одежды на её плечах, и здесь дело даже не в том, что мне её жалко, просто хочется, чтобы все увидели, чтобы она сама чувствовала прилюдно свою ко мне принадлежность.

— Я уже согрелась, ещё раз спасибо, — упрямится она, и я принимаю пахнущий её духами пиджак, сразу же надеваю его на плечи и буквально тону в лёгком, но таком дурманящем аромате.

— Ну что же, теперь пора идти налаживать деловые связи? — подмигиваю ей и как бы невзначай предлагаю свой локоть, ожидая, что она возьмёт меня под руку, но Вика не такая.

Сделав вид, что она не заметила моего жеста, первая делает шаг к выходу из зала конференции, и мне ничего другого не остаётся, кроме как следовать за ней.

В зале уже много народу, мы движемся рядом вдоль столов с закусками. Услужливый официант вручает нам по бокалу шампанского, сам я не люблю эти веселящие газики, но вижу, что Вика делает глоток и ей явно нравится вкус. Отлично. Возможно, действие напитка её немного расслабит и она не будет такой букой.

— Итальянцы там, — Вика внезапно останавливается и поворачивается ко мне, чтобы указать на группу итальянцев.

Я не успеваю среагировать — шампанское из моего бокала выплёскивается на её платье.

— Чёрт! Извините, я не заметил, — бормочу я, чувствуя себя неуклюжим подростком.

Хватаюсь за носовой платок, но Вика отшатывается, как от огня.

— Не надо! Я сама, — её голос дрожит от смущения.

— Позвольте хотя бы помочь, — настаиваю я, но она отступает ещё на шаг, прикрывая испачканное место рукой.

Её щёки пылают, глаза блестят от смущения. В этот момент она выглядит не как строгий бухгалтер, а как растерянная девушка.

— Виктория, успокойтесь, — говорю я мягче, убирая платок. — Это всего лишь шампанское. Никто не обратит внимания.

— Как это никто? — она смотрит на меня с упрёком. — Вся грудь мокрая!

Оглядываюсь. Действительно, несколько человек уже с любопытством поглядывают в нашу сторону.

— Вот, — снимаю пиджак и протягиваю ей. — Набросьте на плечи. Пятно будет не видно.

Она колеблется, но настойчивые взгляды окружающих делают своё дело. Нехотя принимает пиджак и накидывает на плечи.

— Спасибо, — бормочет она, избегая моего взгляда. — Я… я пойду переоденусь. Вернусь через пятнадцать минут.

— Я провожу вас до лифта, — предлагаю я, но она уже отступает.

— Не нужно. Я справлюсь сама.

— Хорошо, — киваю я. — Буду вас ждать в фуршетном зале, постараюсь, пока познакомиться с итальянцами и не устроить международный инцидент без перевода.

Уголки её губ приподнимаются — почти улыбка. Почти.

Разворачивается и практически бежит к выходу, крепко прижимая полы моего пиджака. Я остаюсь один с двумя пустыми бокалами в руках, чувствуя себя неловким подростком.

Отлично, Павел. Просто блестяще. Напугал её, облил шампанским и дал повод сбежать. Вернётся? Должна, она же здесь не просто отдыхающая, а по работе. И, судя по всему, ответственность у Кузнецовой на должном уровне, поэтому, скорее всего, переоденется и явится сюда даже раньше чем через 15 минут.

Делаю глубокий вдох и направляюсь к итальянцам. Попробую пообщаться с ними на своём уровне английского, пока моя помощница приводит себя в порядок.

Подхожу к группе, где двое ухоженных мужчин в идеально сидящих костюмах оживлённо обсуждают что-то с бокалами в руках. Чувствую себя школьником на экзамене, но вида не подаю. Я не девчонка, чтобы тушеваться, начну с того, что знаю, а там, как говорится: кто первый встал, того и тапки. Главное — обозначиться, остальное, как пойдёт.

— Good evening (Добрый вечер), — выдаю самую лёгкую фразу, заставляя себя улыбнуться. — My name is Pavel (Меня зовут Павел). Pavel Demidov.

Итальянцы оборачиваются. Старший, с седыми висками и загаром яхтсмена, протягивает руку.

— Marco Fabbrі! — он энергично пожимает мою ладонь, другой рукой указывая на своего партнёра. — Antonio Rossi.

— Pleased to meet you (Рад встрече), — старательно выговариваю я, чувствуя, как потеют ладони.

— Likewise (Взаимно)! — Росси кивает с холодноватой вежливостью.

Возникает пауза. Марко смотрит на меня с ожиданием.

— Your factory... very big? (Ваша фабрика... очень большая?) — с трудом подбираю слова.

Фаббри оживляется.

— Si! Yes! Largest in northern Italy! (Крупнейшая в северной Италии!) — он начинает что-то с энтузиазмом объяснять, активно жестикулируя, но я понимаю лишь каждое третье слово. «Production» (производство), «quality» (качество), «design» (дизайн)...

Киваю, делая умное лицо.

— Yes, yes... good (Хорошо).

Росси наблюдает за мной с лёгкой усмешкой. Чувствую себя полным идиотом.

— My assistant... (Моя помощница...) — пытаюсь объяснить отсутствие Вики, но не могу вспомнить слово «переводчица». — Woman... finance... will come (Женщина... финансы... придёт).

Марко поднимает брови.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ah, your woman! (А, ваша женщина!) — он одобрительно подмигивает.

— No, no! (Нет, нет!) — поправляю я, чувствуя, что меня поняли неправильно. — Colleague! Colleague! (Коллега! Коллега!)

Росси понимающе приподнимает брови и кивает с лёгкой улыбкой. Решаю дать им для знакомства с продукцией «Снежаны» специально подготовленный дизайнером фирмы буклет. Фаббри и Росси листают и одобряюще переговариваются, перелистывая страницы.

Как же хочется понимать, о чём они беседуют, по отдельным словам догоняю, что владельцы «Сольетти» перешли на итальянский, где же эта Вика… Вот прямо сейчас мне её очень сильно не хватает…

глава 21

Виктория появляется рядом практически бесшумно, она видит, как итальянцы разглядывают буклет, и уточняет у меня, в какую сторону я намерен вести переговоры. Отвечаю, что планирую предложить сотрудничество в виде представительства в России, а также возможно совместное производство пробной линейки мебели.

Вика кивает, понимает меня и на английском приветствует потенциальных партнёров, сразу же привлекая и переключая внимание Росси и Фаббри с буклета на себя. Мужчины улыбаются, видно невооружённым взглядом, что компания молодой девушки им очень импонирует. По лицу моей сотрудницы можно читать, что в ход пошли комплименты.

Закипаю. Останавливаю их светские обмены любезностями и по-русски прошу Вику перевести суть следующего предложения. Конкретно по пунктам перечисляю всё, что планировал и ожидаю, когда Вика переводит мои фразы итальянцам.

Во взглядах мужчин сквозит заинтересованность, они внимательно слушают и задают уточняющие вопросы тоже через Вику. Я отвечаю, пытаюсь представить смысл своего предложения более полно, со всех сторон, раскрываю нюансы и прочее, погружаюсь в ви́дение возможного совместного проекта и вдруг замечаю, что кроме вопросов насчёт бизнеса, Росси спрашивает Вику о чём-то личном.

Замечаю я это не просто так, вижу смущённый взгляд моей сотрудницы, вижу, как она отводит глаза, теребит пальцы, отвечает обрывочно и заметно тише.

— Виктория, скажите, пожалуйста, господину Росси, что я очень интересуюсь, о чём именно вы беседуете в промежутках между деловой беседой, — мой тон строгий, отчего она тут же пугается, тупит глазки в пол и тихо отвечает.

— Синьор Росси предлагает после переговоров составить ему компанию на морской прогулке, — я вижу, как вспыхивают её щёки, и ещё больше злюсь.

За моей спиной договариваться о свидании с этим смазливым нахалом? Росси выглядит, как типичный итальянец: поджарый, черноволосый, с тёмными глазами и открытой улыбкой. Я не женщина, и оценить мужские чары должным образом не могу, но вот Вика, похоже, уже поплыла.

— И что же вы ему ответили? — напрягаюсь, кажется, моё напряжение передаётся и голосу, Вика поднимает на меня глаза и в них явно недоумение, смешанное с лёгким испугом.

— Я ещё пока ничего не ответила, — она выразительно смотрит на меня, явно намекая, что эти вопросы с моей стороны вообще неуместны.

— Ну так ответьте, — не успокаиваюсь я, — и поставьте меня в известность, если так легко соглашаетесь на предложения посторонних мужчин.

— Павел Семёнович, как я ему отвечу, если ещё не получила ответа от вас? — в глазах Кузнецовой колючие иголки.

— А я-то тут при чём? Этот итальяшка приглашает вас, а не меня, вот и отвечайте, что хотите. Я просто прошу поставить меня в известность о ваших личных планах, — хмурюсь, стараюсь придать лицу невозмутимый и равнодушный вид, чтобы эта коза ничего лишнего не придумала.

— Italiyashka? - Росси безошибочно вычленяет из нашей с Викой беседы неуважительное к нему обращение. - Did you say… italiyashka? (Вы сказали… итальяшка?)

— No-no-no, — быстро пытается Вика спасти положение. - Did you hear that (Вам послышалось).

Вика гневно сверкает на меня глазами, красноречиво указывая на мой очень низкий промах. Я пытаюсь исправить ситуацию, придумывая созвучие, связанное с бизнесом, и более менее гладко выхожу из этого недоразумения.

— Вы с ума сошли, — ругается на меня Вика, когда Фаббри и Росси сворачивают нашу беседу, обещая подумать над предложением и чуть позже огласить решение. - Вы видели, как он оскорбился! Я думала вы серьёзный бизнесмен и не допускаете таких выпадов в сторону людей, в которых напрямую заинтересованы.

— Я не допускаю, чтобы моих сотрудников откровенно клеяли на моих глазах, прямо во время деловых переговоров, — чуть наклоняюсь к её уху, чтобы Вика хорошо прочувствовала моё негодование.

– Какой клеяли? Вы о чём подумали? — с оскорблённым видом вскрикивает она.

— А разве приглашение на морскую прогулку не подходит под эту категорию? Если вам так хочется этого, вперёд, Виктория. Не имею никакого права вас задерживать.

— Росси предложил прогулку нам обоим, — мне показалось, или она в этот момент со злостью топнула ножкой.

— Не надо меня лечить, Вика, у вас на щеках была явная отметина этого жаркого предложения, и я там явно не числился. Всё. Я не намерен продолжать эту тему, разговор окончен.

Ставлю жирную точку, чуть повышая голос, демонстративно беру бокал шампанского у проходящего мимо официанта и залпом его осушаю.

Не понимаю, что со мной творится, намётки на деловое сотрудничество пошли прахом, я оскорбил представителей из Италии и совершенно не хочу извиняться. Вика в растерянности смотрит, как я выпиваю второй бокал, а за ним и третий.

Выпитое шампанское бьёт в голову, но не может затмить жгучую ярость, которая клокочет внутри. Эта дурацкая ситуация, этот чёртов Росси со своей наглой ухмылкой... И она. Она стоит передо мной с таким видом, будто это я совершил нечто непростительное.

— Вы невозможный тип! — бросает она, и в её глазах читается настоящее негодование.

— Вы только сейчас это поняли? — мои губы сами растягиваются в расслабленной ухмылке. Алкоголь делает своё дело, притупляя острые углы, но не гася огонь ревности.

— Нет, поняла я это давно, просто сейчас вы ещё раз очень наглядно это продемонстрировали, — фыркает она отворачиваясь.

Чёрт возьми, да она действительно не понимает! Не понимает, что каждый её взгляд в сторону этого ухмыляющегося итальянца — как нож по коже.

— Да что вы говорите? — делаю шаг ближе, заставляя её отступить к стене. — Но заметьте, у моей невыносимости есть вполне объективные причины. Вы и Росси...

— Росси приглашал нас обоих! — выпаливает она, и в её голосе слышится искреннее возмущение. — Я просто не успела вам перевести!

Неужели? Неужели я действительно ошибся? Нет, я видел, как он на неё смотрел. Видел этот голодный взгляд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Невинного? — взрываюсь я, уже не в силах сдерживаться. — Вы считаете это предложение невинным?

— После того как мне пришлось делить с вами номер и единственную кровать, многие вещи уже не кажутся мне такими уж шокирующими!

Её слова бьют точно в цель. Да, этот проклятый общий номер... Эта кровать, рядом с которой я провёл бессонную ночь, слушая её дыхание...

— А то, что этот итальяшка вас всю просканировал своим липким взглядом, — говорю я, уже почти шипя, — и не постесняюсь предположить, что он хотел зайти куда глубже, чем просто прогулка... Вас это не смущает?

Хочется схватить её, встряхнуть за плечи, заставить понять. Неужели она действительно не видит, что этот улыбчивый мачо откровенно хочет её в постель?

— Вообще-то, я не собиралась соглашаться, — её голос становится ледяным. — Но теперь, после вашей истерики, возможно, передумаю.

Ледяная волна обжигает меня. Чёрт, я всё испортил. Сорвался, как мальчишка.

— Простите, Виктория, — говорю я, внезапно осознавая всю глубину своей ошибки.

Но она уже разворачивается и уходит, оставляя меня одного с пустыми бокалами и горьким осознанием: моя ревность только подтолкнула её к тому, от кого я так отчаянно пытался защитить.

глава 22

(Виктория)

Ноги несут меня сами, куда угодно, только подальше от этого блестящего, фальшивого ада. От своего босса, от его потенциальных партнёров, от всех людей, мне хочется побыть одной. Выхожу из зала, прохожу мимо удивлённого швейцара и оказываюсь на жарком полуденном зное. Воздух обжигает лёгкие и ещё сильнее подогревает жар, пылающий на щеках.

Ревнует?

Слово вертится в голове навязчивым, абсурдным ритмом, под которое неровно стучит сердце. Нет, не может быть. Павел Семёнович Демидов, мой начальник, человек из стали и льда, который на совещаниях дробит аргументы в пыль одним лишь взглядом. Он — ревнует? Меня? К какому-то случайному итальянцу, который увидел симпатичную девушку и тут же решил попробовать её заарканить?

Я закусываю губу, заворачивая вглубь сквера. Под ногами шуршат мелкие камешки насыпной дорожки. Лучи солнца сквозь кроны деревьев отбрасывают длинные, дрожащие тени, в которых так хорошо прятаться.

Демидов вёл себя как мальчишка. Сорванец с площадки. Эта мысль кажется ещё невероятнее первой. Он же образец контроля. Я никогда не видела, чтобы он повышал голос без расчёта, чтобы терял самообладание. А сегодня… Сегодня он громил всё вокруг со слепой яростью подростка, которому наступили на ногу. Из-за одного незначительного комплимента. Из-за взгляда.

Я опускаюсь на холодную скамейку, обнимая себя за плечи. В ушах ещё звенит его шёпот, грубый, обжигающий ухо: «Я не допускаю, чтобы моих сотрудников откровенно клеяли на моих глазах…»

«Клеяли». Какое ужасное, похабное слово. От него мурашки бегут по коже. Он действительно так думает? Что я готова броситься на шею первому встречному только потому, что тот улыбнулся и предложил прогулку на яхте?

Господи, а если бы он услышал все те комплименты, что сыпал синьор Росси! Павел Семёнович, наверное, просто взорвался бы на месте, как перегретый паровой котёл. Итальянец был щедр: восхищался моим цветом кожи, умением держаться, даже тембром голоса во время перевода. Это была просто светская игра, лёгкий флирт, не более того. Я и не думала… Я ведь даже не собиралась…

«Но теперь, после вашей истерики, возможно, передумаю».

Чёрт. Я сказала это сгоряча, чтобы ранить его в ответ, чтобы защититься от его несправедливых обвинений. Чтобы скрыть собственную растерянность. А теперь эта фраза висит в воздухе между нами, как объявление войны.

Закрываю глаза. Перед ними стоит он — с тёмными глазами, полными неподдельной ярости и… боли? Нет, мне показалось. Алкоголь и злость. Он пил шампанское один за другим, словно гася пожар внутри. А я стояла и смотрела, как рушится всё: переговоры, его репутация, хрупкое профессиональное равновесие между нами.

И этот жалкий, подобострастный лепет про «итальяшку»! Мне до сих пор стыдно. Я готова была провалиться сквозь землю. Как он мог? Руководитель его уровня!

Но потом он извинился. Резко, сдавленно, будто слова резали ему горло. «Простите, Виктория». И в его голосе не было ни начальника, ни того надменного циника. Был просто мужчина, который осознал, что натворил чушь.

Я вздыхаю и поднимаю голову, глядя на белоснежные стены отеля. Где-то там он сейчас. Пьёт очередной бокал? Ругает себя? Или уже всё забыл, отгородившись привычной маской безразличия?

А что, если это не ревность? Что, если это просто гипертрофированное чувство собственности? «Моя сотрудница, мой переводчик, никто не имеет права на неё даже смотреть». Как на дорогой аксессуар. Мысли путаются, кружатся в голове безумным хороводом.

Хорошо, что этот сквер такой тёмный и безлюдный. Здесь можно сидеть и пытаться отделить зёрна от плевел. От реальных фактов — от его безумного поведения, от моих собственных сбитых с толку чувств.

Но один вопрос сверлит настойчивее всех:

Неужели всё это только потому, что ему не всё равно?

Солнце проникает сквозь листву, отбрасывая на насыпные дорожки кружевные пятна света. Воздух густой и горячий, пахнет хвоей и нагретой смолой. Я сижу, запрокинув голову на спинку скамейки, и стараюсь ни о чём не думать. Пустота. Тишина. Только жужжание какой-то неутомимой мушки где-то рядом. Постепенно дрожь в коленях утихает, дыхание выравнивается, а щёки наконец-то остывают от недавнего пожара.

Здесь так тихо. Никакого фуршета, никакого притворного смеха, никаких оценивающих взглядов. И уж тем более никаких вспыльчивых, непредсказуемых начальников. Всё там, в прохладном зале, а я здесь, одна, и это блаженство. Веки становятся тяжёлыми, я почти растворяюсь в этом спокойствии, позволяя теплу и усталости взять верх.

И вдруг — голос. Тихий, сдавленный, совсем рядом.

— Простите меня за этот яростный выпад.

Я вздрагиваю, глаза сами собой распахиваются от неожиданности. Передо мной стоит он. Павел Семёнович. Стоит как школьник, пойманный на шалости, руки засунуты в карманы брюк, плечи чуть ссутулены. Подошёл абсолютно бесшумно. Солнце подсвечивает Егора лицо, и я вижу усталые морщинки у глаз и тень сожаления на обычно непроницаемом лице.

Сердце предательски ёкает, снова сбивая с только что найденного ритма. Смотрю на него, не в силах сразу найти слова, всё ещё пойманная врасплох между дремотой и его внезапным появлением.

— Вы… — голос мой звучит сипло от длительного молчания, и я прокашливаюсь. — Вы как призрак. Я думала, я одна здесь.

Он делает шаг ближе, но не садится, словно не решаясь нарушить моё пространство.

— Я видел, куда вы ушли. Ждал, пока… пока вы немного остынете. И я тоже. — Он переводит взгляд на сосну рядом со скамейкой, изучает кору. — Моё поведение там было абсолютно недопустимым. Непрофессиональным. И по отношению к вам, и по отношению к партнёрам.

Я молчу, давая ему говорить, всё ещё пытаясь собрать мысли в кучу. Он ждал? Стоял где-то за деревьями и ждал?

— Этот Росси… — он с силой выдыхает, и его челюсть на мгновение сжимается, но он будто бы заставляет себя говорить дальше, ровно и спокойно. — Его настойчивость вывела меня из себя. Но это не оправдание. Я сорвался. И я… я не хотел вас оскорбить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он, наконец, смотрит на меня, и в его глазах нет ни намёка на ту яростную бурю, что была час назад. Только усталое, искреннее раскаяние. И что-то ещё, чего я не могу понять. Что-то неуловимое, что заставляет меня обнять себя за плечи чуть крепче, хотя день по-прежнему жаркий.

— Вы были правы, — говорю я тихо, отводя взгляд на свои сандалии. — Я не должна была допускать этот флирт во время переговоров. Это тоже непрофессионально. Просто его напор… он был таким неожиданным.

— Вы не виноваты, — он тут же парирует, и его голос становится твёрже. — Виноват я. Только я. Вы блестящий специалист, Виктория. И сегодня вы доказали это ещё раз. А я повёл себя, как… — он замирает, подбирая слово, и на его губах появляется кривая, почти что улыбка. — Как мальчишка, которого толкнули в песочнице.

Это признание, такое неожиданное и простое, добивает меня окончательно. Вся моя обида тает, как мороженое на этом палящем солнце. Я поднимаю на него глаза.

— Вы им и были. Таким… мальчишкой. Очень громким и сердитым.

— Да, — он соглашается без колебаний. — И мне очень стыдно.

Между нами повисает пауза, но теперь она уже не колючая, а какая-то… зыбкая. Наполненная невысказанным.

— И что теперь? — спрашиваю я наконец. — Переговоры провалены?

Он пожимает плечами, и в его позе появляется знакомое мне деловое спокойствие, будто он снова надел свой доспех.

— Ещё нет. Фаббри — человек разумный. Я уже нашёл его, извинился за… свою несдержанность. Объяснил, что страсть к общему делу иногда заставляет меня быть излишне эмоциональным. — В его глазах мелькает лукавая искорка. — Он даже улыбнулся. Сказал, что понимает. Пообещал, что они обсудят наше предложение завтра, с холодной головой.

Облегчение волной накатывает на меня. Значит, не всё потеряно.

— А, синьор Росси? — осторожно спрашиваю я.

Его лицо снова темнеет на долю секунды, но он берёт себя в руки.

— С Росси я не общался. И, честно говоря, не горю желанием. Но если он заинтересован в бизнесе, то личные обиды отойдут на второй план. Если нет… значит, он не тот партнёр, который нам нужен.

Он говорит это с такой уверенностью, что я невольно киваю. Это тот Павел Семёнович, которого я знаю.

— Хорошо, — говорю я, поднимаясь со скамейки. Ноги немного затекли. — Тогда, наверное, стоит вернуться.

— Виктория, — он произносит моё имя, и что-то в его интонации заставляет меня застыть на месте. — Это больше не повторится. Обещаю.

Я смотрю на него — на его прямой взгляд, на решительно сжатый рот. И верю. Верю ему.

— Я знаю, — тихо отвечаю я. — Давайте просто… забудем.

Он кивает, и мы молча идём обратно к отелю, по дорожке, усеянной солнечными зайчиками. А в голове у меня снова тихо звучит тот самый вопрос, но теперь уже без паники, а с лёгким, тревожным, но сладким недоумением.

Неужели всё это только потому, что ему не всё равно?

глава 23

(Павел)

Я иду рядом с Викторией по раскалённой дорожке, и каждый шаг отдаётся гулким стуком в висках. Не от шампанского — оно давно выветрилось. От её близости. От тишины, что висит между нами, густая и сладкая как мёд. «Давайте просто забудем». Чёрт возьми, я бы отдал всё, чтобы иметь такую возможность. Стереть всё это и начать с чистого листа. С профессионального, холодного, удобного листа.

Но лист испорчен. На него пролились чернила моей дикой, неконтролируемой ревности, и они въелись в бумагу навсегда. Я видел испуг Вики, её обиду, а потом — эту удивительную, ледяную собранность, когда она приняла мои извинения. Она скала. А я — тот самый мальчишка, который носится вокруг с криками и размахивает кулаками.

И самое ужасное, самое невероятное — я не хочу откатываться назад. Мысли путаются, сбиваются в кучу, но одна прорезается чётко и ясно: я не хочу забывать. Хочу, чтобы этот жар на её щеках, эти вспышки в глазах возникали из-за меня, а не из-за какого-то проходимца-итальянца. Из-за меня, и только.

Мы подходим к стеклянным дверям отеля. Вика тянется к ручке, но я опережаю её, придерживая тяжёлую створку. Наши руки не касаются друг друга, но я чувствую исходящее от неё тепло. Она молча проходит внутрь, в прохладу холла.

«Сделать всё аккуратно и ненавязчиво, чтобы не оскорбить». Новая мантра. Она звучит в голове, заглушая прежнюю, деловую и бездушную.

Как, чёрт возьми, это делается? Где учат этому искусству — подходить ближе не распугивая? Я мастер переговоров, я могу сломать волю конкурента одним намёком, но я абсолютно беспомощен перед простой задачей: показать этой женщине, что она мне небезразлична.

— Может кофе? — срывается у меня с губ, как только мы пересекаем центр холла, голос звучит чуть хрипло. — Или… что-то холодное? После той жары.

Я уже ненавижу себя за эту неуклюжую попытку, но Виктория оборачивается, и в её глазах читается лёгкое удивление. Не испуг, не раздражение — просто удивление. Она, наверное, ожидала, что мы молча пройдём в номер и займёмся рабочими вопросами. К той самой единственной кровати, что теперь, кажется, мне каким-то странным, двусмысленным намёком судьбы.

— Да, кофе, было бы неплохо, — говорит она после секундной паузы. — Эспрессо. Как раз приведём в порядок заметки по переговорам.

Дело. Всегда дело. Это наша общая почва, наш безопасный плацдарм.

— Конечно, — я киваю с облегчением, слишком быстрым, чтобы быть естественным. — Обсудим… итоги.

«Итоги». Какие, к чёрту, итоги? Итог один — я вёл себя как идиот и чуть не угробил сделку из-за того, что какой-то щёголь посмотрел на мою сотрудницу. На Вику.

Находим столик в тихом углу лаундж-зоны. Она садится, достаёт планшет, её пальцы бегут по экрану. Я заказываю два эспрессо. Сижу и смотрю на неё, позволив себе это наконец — просто смотреть. Как мягкий свет бра касается её волос. Как она чуть хмурит брови концентрируясь. Как она прикусывает нижнюю губу, и это сводит меня с ума.

Виктория поднимает на меня взгляд, и я спешно отвожу глаза, делая вид, что изучаю меню. Господи, Демидов, соберись. Ты не подросток.

— Павел Семёнович, — её голос заставляет меня вздрогнуть. — Насчёт завтрашней встречи. Я думаю, мне стоит в самом начале взять инициативу на себя, представить структуру предложения ещё раз. Чтобы задать тон. Как считаете?

— Да, — отвечаю я. — Отличная идея. Вы это делаете блестяще, уверен.

Комплимент выскакивает сам собой. Она замирает, и её пальцы застывают над экраном. Две капельки румянца проступают на скулах. Чёрт, я опять всё порчу.

Но она не отводит взгляд. Она смотрит на меня — пристально, изучающе, будто видит впервые.

— Спасибо, — тихо говорит она и добавляет, но в голосе лёгкая, едва уловимая насмешка: — Постараюсь не допускать… личных дискуссий.

Она помнит. Конечно, помнит. И она дразнит меня. Это… ново. И это не то чтобы неприятно, а скорее любопытно.

Кофе приносят. Я беру крошечную чашку, чувствуя жар керамики через тонкие стенки. Это отвлекает. Даёт точку опоры.

— Виктория, — говорю я, прежде чем мозг успевает остановить меня. — То, что произошло… Это вышло далеко за рамки профессиональной этики. С моей стороны. И я понимаю, что мои слова сейчас могут быть восприняты превратно. Но я хочу, чтобы вы знали: моё… возмущение… было вызвано не сомнением в вашей компетентности. Совсем наоборот.

Она медленно ставит свою чашку на блюдце. Звук лёгкого стука кажется оглушительно громким.

— Тогда чем? — спрашивает она прямо. Без колебаний. Её взгляд тёплый и настороженный одновременно.

И я понимаю, что стою на краю. Один шаг — и назад дороги не будет. Можно отшутиться, сказать что-то про корпоративную культуру и репутацию компании. Отступить на безопасную, привычную территорию.

Но я не хочу отступать.

Я делаю этот шаг.

— Защитой того, что для меня ценно, — говорю я тихо, глядя прямо в её глаза. — Только совсем неумелой и очень глупой.

Слова повисают в воздухе между нами, тяжёлые и звенящие, как удар колокола. Я сказал это. Я перешёл черту, которой чурался все эти годы. «Того, что для меня ценно». Господи, это звучит так пафосно, так откровенно, что хочется тут же сделать глоток обжигающего кофе и сжечь себе язык, лишь бы не видеть её реакции.

Она не отводит взгляда. Её глаза — огромные, чуть распахнутые от удивления — изучают моё лицо, будто пытаясь найти там подвох, скрытую насмешку. Она ждёт, что я сейчас сдамся, отшучусь, накину на себя привычную маску начальника. Как я всегда и делал.

Но я не отвожу взгляд. Пусть видит всё. Пусть видит эту неуклюжую, неприкрытую правду, которую я сам до конца не осознал до этого момента. Моё сердце колотится где-то в горле, глухо и неровно.

Она медленно, очень медленно опускает глаза на свою чашку. Два пятна румянца на её щеках стали явными, алыми. Она не уходит. Не хмурится. Не говорит, что я перешёл все границы. Она просто сидит, и её палец бессознательно водит по краю блюдца.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тишина становится неловкой, натянутой, но в ней нет уже прежней колючести. Она наполнена тысячью невысказанных вопросов и тысячью возможных ответов.

— Кофе невкусный, — наконец произносит она, и её голос звучит чуть хрипло, глубже обычного.

— Да, — я хрипло выдавливаю из себя и тоже отставляю чашку. — Мерзкая жижа.

Уголки её губ вздрагивают. Не улыбка, ещё нет. Но что-то, тень улыбки, обещание улыбки.

— В этом отеле не умеют готовить нормальный эспрессо, здесь можно пить только латте или капучино, — замечает она, и это простое, бытовое замечание кажется самым гениальным, что я слышал за последние годы, оно спасательный круг, возможность дышать дальше, не пускаясь в пучину откровений, в которой я могу захлебнуться.

— Значит, завтра поищем хорошую кофейню перед встречей, — говорю я, и голос мой, наконец, обретает какую-то твёрдость. Это уже не предложение начальника. Это… приглашение.

Она поднимает на меня глаза и на этот раз выдерживает мой взгляд чуть дольше.

— Хорошая идея, — соглашается она. И добавляет, уже почти шёпотом: — Павел Семёнович.

Моё имя на её устах звучит вдруг как-то по-новому. Не формально, не отстранённо. Тепло. Я киваю, слишком быстро, снова чувствуя себя тем самым мальчишкой.

Пространство между нами наполняется общим пониманием. Хрупким, едва родившимся, но уже существующим. Мы оба знаем, что что-то сдвинулось. Невозможно отменить то, что было сказано. Нельзя забыть, что уже увидел.

Она первая прерывает молчание, возвращая нас в безопасное русло дел.

— Но поработать сегодня всё же придётся. Может лучше переместиться в номер, вы говорили, что хотели мне показать какие-то таблицы для заполнения?

Её безобидная фраза отдаётся совсем не там, где нужно. Я чувствую внутреннее напряжение. Вика просто предложила поработать в номере, возможно, ей там удобнее, чем здесь, а может, другие причины, но в моём возбуждённом сознании разворачивается широкомасштабная картинка нашего горячего сближения. Тише, Паша. Спокойно. Но физику не обманешь.

— Да, Виктория, вы правы, — я встаю, опять слишком резко. — Пойдёмте лучше в номер.

Чёрт возьми. Я это сделал. Я не отступил. И она… она не убежала.

Теперь главное — не спугнуть. Не делать резких движений. Действовать аккуратно. Ненавязчиво.

Всё строго в рамках приличий. Никаких намёков, никаких глупостей.

Этого пока достаточно. Больше, чем я мог надеяться несколько часов назад, когда стоял в фуршетном зале, полный слепой, бессмысленной ярости.

Язык до сих пор горчит от невыносимого кофе. Но на губах — совсем другой вкус. Вкус возможности.

глава 24

Мы выходим из-за столика, я чуть пропускаю Викторию вперёд и словно невзначай, касаюсь её локтя. Разряд. Давно меня так не пробивало. Между нами так всё призрачно, ничего не понятно, куча недомолвок, а у меня в причинном месте горит пожаром, будто бы она уже дала мне согласие.

Вика не отстраняется от моего касания, она чувствует его, но не придаёт значения, или делает вид, я пипец, как запутался.

Внутренний голос кричит матом: «Паша, зачем тебе это, сворачивай лыжи и дуй обратно, эта вершина не для твоих нервов, ты не выдержишь, уже не молодой пацан, а штырит не по-детски». Но паникуя и страшась, меня охватывает уверенность в том, что я иду в правильном направлении, мне это нужно, я хочу нашего с Викой сближения. Не просто хочу, я его жажду, не смогу простить себе, если сейчас всё на тормозах спущу.

Коридор отеля — это лишь вступление, в лифте мне становится гораздо жарче. Она рядом, я кожей чувствую её близость, пальцы безумно хотят впиться ей в плечи, развернуть к себе лицом и сжать в объятиях. Рано, Паша, ещё не сделаны все предупреждающие перед наступлением шаги. Нужно постепенно приближаться, возможно окружать собой, чтобы некуда было сбегать, сужать круг, захватывать и удерживать внимание. Боже, чувствую себя влюблённым идиотом.

Виктория стоит совсем рядом, пока мы поднимаемся на этаж, она смотрит перед собой, на лице не единой эмоции, такая собранная, как же хочется её сейчас смутить, чтобы щёки румянцем залилась, чтобы я чувствовал, что она на меня реагирует.

Звонкий дзинь, двери тесной кабины открываются, мы идём к нашему номеру. Если бы жили порознь, было бы проще, я бы знал, как действовать, напросился бы в гости или её к себе под видом рабочих вопросов затащил… а сейчас как? Я обещал не трогать, не смотреть и даже не намекать… а хочется именно этого.

Ключ у меня, Вика пропускает меня к замку, а я широким жестом "прошу" запускаю её в номер. Здесь прохладно, даже я бы сказал холодно, даже мне в пиджаке. Явно что-то с кондиционером, выставлена совсем некомфортная температура.

Почувствовав это, сразу же беру пульт и пытаюсь исправить ситуацию, но техника, видимо, дала сбой, кнопки не слушаются, отключить поток холода невозможно, и я прошу Вику подождать, пока схожу на ресепшен и вызову ремонтника. Моя девочка кивает, кончик её носа уже покраснел от холода, она выходит со мной вместе в коридор и садится на диван, пообещав никуда не уходить.

Через пять минут под потолком нашего номера ковыряет отвёрткой пластиковый корпус кондиционера пригнанный мной мастер. Получается отключить питание, после чего холодный ветер затихает. Мастер поясняет, что что-то случилось с датчиком температуры и теперь его нужно менять. Вика переводит мою просьбу сделать это как можно быстрее, но мастер кивает с таким выражением лица, будто это абсолютно невозможно. Он обещает вернуться, как только нужная деталь будет у него, а я открываю настежь балкон, чтобы разбавить ледяную стужу, что нагнал нам кондиционер, жарким уличным воздухом Турции.

— Приступим к таблицам? – предлагает Виктория, присаживаясь за стол с ноутом. – Вы что-то говорили о себестоимости или каких-то ещё показателях?

— Да, именно так, – стараюсь не тушеваться, беру ещё один стул, сажусь рядом, открываю крышку, запускаю ноутбук.

Простые, ничего не значащие действия, а сколько напряжения они вызывают у меня внутри. Это же просто уму непостижимо. Моё плечо совсем рядом с её плечом. Я чувствую Вику. Ищу на экране нужную папку, а сам, двигаю руку с мышкой ближе к её руке. Мне нужно это, нужно это случайное касание. Оно вызовет заряд для следующего шага, а каким будет этот шаг, я ещё не придумал.

Открываю нужный документ, параллельно объясняю то, что и так видно на экране, пододвигаю ей мышку под кисть и сам перекладываю ледяные пальцы Виктории на кнопки устройства. Она не сопротивляется, принимает, а я продолжаю вешать на рабочем языке, пальцем водя по экрану и призывая свою сотрудницу щёлкать по нужным ячейкам.

Как хочется согреть её, хотя в номере уже вполне нормальная температура, Виктория кажется замёрзшей.

— Вот здесь забита формула, делал её не я, и у меня есть подозрение, что именно в ней ошибка, — правую руку завожу ей за спину и облокачиваюсь на спинку её стула, чуть подавая тело вперёд, будто увлечён процессом. – Смотрите, вы же понимаете эти показатели?

Моё колено под столом случайно касается её бёдра. Честно – случайно, я не планировал, так вышло. Тут же волна жара сводит ноги. Хорошо, что мы сидим, плохо, что сидим рядом.

— А на какую страницу ссылается формула, – Вика увлечена работой, она не реагирует, наверное, это к лучшему.

Справляюсь со своим штормом внутри, вместе с ней ищу нужную вкладку, мы обсуждаем возможные последствия ошибки в этой таблице, она так горячо переживает за потери, а я не могу отвести взгляда от её губ, когда она объясняет. Такие сладкие, пухлые, очень хочется лизнуть и втянуть, слегка прикусив. Обалденно. Прямо предвкушаю этот вкус.

— Вот здесь нужно поправить, видите? Эти минус десять явно ошибочные. Или вы давали распоряжение на принудительную корректировку?

Поворачивает ко мне голову с вопросительным взглядом, а я завис на её губах, как мальчишка. Ничего не вижу, в горле пересохло, чувствую, что тело само, без какой-либо команды с моей стороны начинает сближение. Нет, Паша, не делай этого. Ещё рано!

В последний момент заставляю себя вскочить со стула и начинаю ходить по номеру, пытаясь вернуть мысли в рабочее русло, Вика непонимающе наблюдает за мной, ожидая объяснений.

— К правкам формул в этой таблице имели доступ лишь пара человек, — так уже лучше, я уже не горю, кровь остывает и приходит холодный рабочий расчёт. – Это что? В стенах “Снежанны” завелась крыса? Вика, объясните мне ещё раз, к каким последствиям приводит обнаруженная вами ошибка?

Замираю на месте, не свожу взгляд с Кузнецовой, которая достаточно быстро поясняет цифры в пересчёте и возможную причину этой закравшейся ошибки. Она немного стесняется, предполагая сознательное действие главбуху, много раз извиняется, стараясь снять с себя бремя найденного и немного сгладить острые углы. Но я то понимаю, что она имеет в виду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Всё понятно, мне нужно сделать пару звонков, никуда не уходите Вика, хорошо, – разбираться с персоналом удалённо не в моих правилах, я за личное общение, мне нравится ловить настроение человека в его глазах.

Вот и сейчас, я не буду спешить с обвинениями, я просто закажу аудит фирмы и предоставлю доступы ко всем базам данных. Пока мы здесь, никто даже не подумает прятать хвосты, они там расслаблены без шефа и отдыхают. Тем для меня лучше, я найду того, кто пытается меня обмануть и нажиться. Приеду, всё разнесу к чертям! Охренели!

Звонок знакомому аудитору, договор о работе, ссылки на рабочее облако, краткое описание ситуации. Меня понимают быстро, это не такая уж и редкая ситуация. Отличается она лишь тем, что работа полностью удалённая, без сотрудника в офисе. Сюрприз! Кому-то явно не понравится день моего возвращения с саммита.

После того, как всё утрясаю, я возвращаюсь к Вике, благодаря внимательности которой завертелась эта канитель. Захожу в номер, мой рядовой бухгалтер, к которому у меня совсем уже не рабочие позывы, стоит на балконе, облокотившись на перила, и смотрит вниз.

Ненадолго зависаю, её волосы сейчас распущены, и их плавно перебирает слабый ветерок. Небо ярко-голубое, она щурится от солнца, отчего на лице появляется непроизвольная улыбка. Такая милая, такая лёгкая, как…

В сердце впивается острая игла воспоминаний. Не хочу. Пытаюсь прогнать их прочь, не буду прошлое ворошить, не нужно это, бестолковое занятие, только больно будет. Но против желания перед глазами возникает она, моя бывшая супруга, с которой мы прожили совсем короткий промежуток времени и чья гибель надолго вывела меня из привычной размеренной колеи, превратив в холодного, не проявляющего чувств мужлана.

глава 25

Долго стою в дверях, наблюдаю за ней. Этот образ вонзается в самое сердце. Боль от воспоминаний острая, но странным образом уже не парализующая. Раньше призрак прошлого заставлял меня отшатываться, запираться в кабинете и глушить чувства работой или чем-то покрепче. Сейчас же он сталкивается с чем-то новым, живым и настоящим, что происходит здесь и сейчас.

Виктория оборачивается, почувствовав мой взгляд. Улыбка с её лица не исчезает, лишь становится немного смущённой.

— Что-то не так? — спрашивает она, переступая порог балкона обратно в номер. Её пальцы слегка дрожат, она неосознанно отправляет одежду, заводит выбившуюся прядь за ухо, нервничает?

— Нет. Всё в порядке. Позвонил куда нужно и дал доступы, — отвечаю я, и голос звучит более хрипло, чем я ожидал. — Ребята серьёзные, проверят быстро все формулы. По следу в истории изменений найдут дату и того, кто внёс коррективы.

— Так, неудобно, — неожиданно произносит Вика.

— Почему же?

— Ну, как будто я нашла то, что мне не следовало обнаруживать, и теперь кому-то за это попадёт, — выражение её лица становится извиняющимся, словно она просит прощения за то, что сделала.

— Вика, вы сделали всё правильно, — решительно и прямо смотрю ей в глаза и ловлю в них что-то неуловимое, что-то ускользает, она словно прячет от меня какую-то эмоцию, а щёки девочки обдаёт лёгким румянцем.

Чёрт! Да что со мной творится?

Делаю шаг к ней навстречу, в поддерживающем жесте кладу свои ладони на её хрупкие плечи и немного похлопываю пальцами, как бы показывая, что всё хорошо.

Кузнецова замирает, она не дёргает плечами, не пытается отступить, а я уже слишком долго держу её для обычной моральной поддержки. Вика не смотрит на меня, глаза опущены в пол, а так хочется увидеть, о чём она думает.

Рискую, прямо сейчас и всем тем зыбким деловым спокойствием, что установилось между нами. Одной рукой осторожно приподнимаю её подбородок, побуждая заглянуть мне в глаза. Делаю это максимально нежно, словами придаю ненавязчивость, делаю вид, что просто беспокоюсь.

— Всё хорошо? Посмотрите на меня, Виктория.

Когда её ресницы распахиваются, устремляя на меня влажный блеск огромных глаз, я пропускаю пару ударов сердца. Это нереально. Я просто не могу больше сдерживаться. Взгляд Вики срывает последние тормоза, которые я пытался выжимать в пол, чтобы не торопить события, и запускает моё неосознанное и абсолютно невзвешенное движение вперёд.

— Павел Семёнович, что вы делаете…

Ничего не слышу, вижу только её глаза и чуть подрагивающие губы.

Не могу, не хочу, не буду держать себя… Мозг блокирует абсолютно любые мысли, я впиваюсь в её губы, одновременно крепко прижимая к себе.

Как давно я этого хотел. Пытался обмануть себя, скрывался за официальным тоном, но хотел именно этого и именно так.

Не стесняюсь шумного дыхания, отпускаю свою страсть, борюсь с её недовольством, крепко фиксирую руки Вики, чтобы она не смогла вырваться. Слышу, как она что-то пытается кричать, чувствую, как извивается, но у меня нет возможности остановиться. Я весь, как туго сжатая пружина, которую только что отпустили. Ничего не действует. Останавливаюсь лишь тогда, когда перестаю чувствовать её сопротивление.

Наверное, именно в момент ощущения полного подчинения мой мозг улавливает, что что-то не так.

— Простите… — отпускаю свой неистовый захват и делаю пару шагов назад.

«Паша, ты совсем идиот? Какое простите? Чуть не изнасиловал девочку и «простите»?

Вот это косяк…”

Вика на меня не смотрит, она потирает покрасневшие от моих пальцев запястья, разворачивается и быстро ретируется в ванную, не обронив и слова.

Мне писец.

Этого она точно не забудет, и не просто не забудет, не простит. Зачем я не сдержался.

Внутри колотит бешеный пульс, успокоиться сейчас нереально. Что делать?

Подхожу к двери в ванную, там тишина, только негромко шумит пущенная в раковину вода.

— Виктория, я не знаю, что на меня нашло, — пытаюсь я объяснить свой неожиданный поступок через тонкую преграду. — Я не хотел вас обидеть, понимаю, что сделал то, что не должен был, но…

Как объяснить и извиниться за свои маньячные действия? Я же повёл себя ...как последний подонок. Слова вырываются хриплым, надломленным шёпотом. Я прислоняю лоб к прохладной поверхности двери, чувствуя, как стыд сжигает меня изнутри.

— Я не оправдываюсь. Оправданий нет. Я воспользовался своим положением, своей силой... Я напугал вас.

Из-за двери доносится шум воды и больше ничего. Она меня не слышит? Или просто не хочет слушать? Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот вырвется из груди.

— Я потерял голову, Вика. Совсем. — голос срывается, становится тише, исповедальным. — Видеть вас каждый день... работать рядом... чувствовать ваше тепло, вашу улыбку, ум, силу... это сводит меня с ума. Я пытался бороться с этим. Клянусь, пытался. Держал дистанцию. Говорил себе, что это непрофессионально, что это неправильно... что я ваш начальник, чёрт возьми.

Я делаю паузу, пытаясь сглотнуть ком в горле.

— Но сегодня... когда вы стояли на балконе... Вы были так прекрасны. И так беззащитны. И я... я просто не смог больше себя обманывать. Я хочу вас. Не как сотрудницу. Как женщину. Умную, красивую, невыносимую и безумно желанную женщину из всех, кого я знал.

Вода за дверью перестаёт шуметь. Наступает оглушительная тишина. Она слушает.

— Я понимаю, что всё испортил. Что после этого вы, наверное, захотите уволиться и никогда меня больше не видеть. И я приму ваше решение. Я оформлю всё, что нужно, рекомендации, компенсацию... Всё, что пожелаете. — я сжимаю кулаки, чувствуя, как сжимается всё внутри просто от мысли о её уходе. — Но прежде чем вы это сделаете... я должен был сказать. Должен был извиниться. Я перешёл все границы. Я нарушил ваше доверие. И мне горько и бесконечно стыдно. Простите меня, Виктория. Хотя я и не заслуживаю прощения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я отступаю от двери, чувствуя полную опустошённость.

глава 26

Всё сказано. Теперь шаг за ней. Я готовлюсь услышать щелчок замка, её тихие шаги, хлопок входной двери. Конец.

Но вместо этого слышу едва различимый звук. Тихий, прерывающийся вздох. Или... сдавленный плач?

— Вика? — замираю на месте, весь превратившись в слух. — Вы... вы там как?

Мне отвечает тишина. А потом — еле слышный шорох. Словно кто-то прислонился к двери с другой стороны.

***

(от лица Виктории)

Его губы. Грубые, влажные, без спроса. Они сжигают всё: мысли, протест, саму способность дышать. Мир сужается до точки — до этого поцелуя, до его рук, сжимающих мои запястья так больно, что слёзы выступают на глазах. Я пытаюсь вырваться, что-то кричать, но звук теряется в его рте. Это не поцелуй. Это нападение. Это захват.

И… чёрт… где-то глубоко, в самой тёмной, потаённой части меня, что-то вспыхивает в ответ. Дикое, животное, стыдное. Его сила, его ярость, его абсолютная, ничем не прикрытая жажда… она не отталкивает. Она пугает. Но и притягивает. Парализует и заставляет сердце биться в бешеном, предательском ритме. Я ненавижу его в эту секунду. Ненавижу за эту силу. И ненавижу себя за то, что моё тело не хочет сопротивляться так яростно, как должен этого хотеть мой разум.

Я чувствую вкус его кожи — солёный, мужской, смешанный с горьковатым послевкусием эспрессо. Чувствую запах его одеколона, тот самый, что я уже успела запомнить, теперь он обволакивающий, пьянящий и густой. Чувствую, как его тело прижимается ко мне — жёсткое, напряжённое, каждым мускулом говорящее о желании, которое он так долго сдерживал. И внутри меня обрывается какая-то последняя нить. Та самая, что держала меня в рамках приличий, самосохранения, страха.

Всё, чего я хочу в этот безумный, позорный, пьянящий миг — это перестать бороться. Сдаться. Отдаться этой волне, что смывает все запреты, все «нельзя» и «что подумают». Пусть он делает, что хочет. Лишь бы не отпускал. Лишь бы этот миг, этот взрыв чувств, эта шокирующая правда его желания — не заканчивались. Мои собственные пальцы, предатели, непроизвольно впиваются в ткань его рубашки, не отталкивая, а притягивая, и где-то в глубине души рождается дикий, немыслимый стон — не протеста, а согласия.

И вдруг… он отпускает.

Отталкивает меня, как ошпаренный. Резко, почти грубо. Словно моя кожа внезапно стала раскалённым металлом. Смотрит на меня широко раскрытыми глазами, полными чистого, неприкрытого ужаса и стремительного, жуткого осознания содеянного. На его губах, таких твёрдых и уверенных секунду назад, а теперь безвольно приоткрытых, блестит моя помада. Клеймо. Доказательство.

«Простите…»

Это слово звучит не как извинение. Оно звучит как пощёчина. Хуже пощёчины. Оно — ледяная вода, что обрушивается на моё разгорячённое, предательски откликнувшееся тело, смывая тот краткий миг безумия и обнажая голый, обжигающий стыд. Он накатывает с новой, невероятной силой, сжимая горло, заставляя кровь стынуть в жилах. Господи, а я… а я почти… я была готова… Я чувствовала, как таю, как сдаюсь, как сама жажду этой унизительной, животной близости!

Я потираю запястья, на которых горят, словно клеймо, красные следы от его пальцев. Больно. И от этого — ещё стыднее. Разворачиваюсь и бегу. Бегу в ванную, единственное убежище, захлопываю дверь с таким грохотом, будто за мной гонится не он, а моё собственное отражение — то самое, что на секунду стало слабой, покорной, жаждущей.

Включаю воду. Ледяную. Ничего не чувствую. Просто нужен шум, грохот, белый шум, чтобы заглушить оглушительный стук собственного сердца в ушах.

Опираюсь о раковину, трясущимися руками пытаюсь ухватиться за холодный фаянс. Дышу, задыхаюсь, смотрю на своё отражение в зеркале. Растрёпанные волосы, размазанная помада, глаза полные слёз и… чего-то ещё. Какого-то дикого, неутолённого желания, которое сводит живот отчаянной, постыдной судорогой.

Ненавижу его. Ненавижу его за этот поцелуй. За эту дикую, животную страсть, которую он во мне разбудил и тут же бросил, испугавшись. Ненавижу себя за то, что откликнулась. За то, что мои губы на мгновение ответили, прежде чем разум крикнул «нет».

А потом Павел Семёнович начинает говорить. Его голос за дверью — хриплый, надломленный, полный искреннего раскаяния. Он говорит всё то, что я должна была хотеть услышать. Что он подонок. Что напугал меня. Потерял голову. Говорит о моей красоте, о моём уме. О том, что хочет меня. Не как сотрудницу. Как женщину.

И каждый его слово — это новый виток внутренней бури. Гнев смешивается с жалостью. Испуг — с просыпающейся нежностью. Он предлагает мне уволиться. Обещает компенсацию, рекомендации. И от этого становится так горько и больно, что перехватывает дыхание. Всё это… всё что сейчас было между нами… для него может закончиться просто увольнением? Он готов так просто меня отпустить?

Из груди вырывается сдавленный звук, не то вздох, не то рыдание. Я не могу сдержаться. Я прислоняюсь лбом к двери, слушая его исповедь, и чувствую, как что-то тает внутри. Он не просто произносит слова извинений, он реально чувствует всё то, в чём признаётся. Не играет. Раскрывается передо мной. Показывает слабость.

В какой то момент Демидов замолкает. Слышен только его тяжёлый вздох по ту сторону двери.

— Вика? Вы… вы там как?

Я молчу. Не могу вымолвить ни слова. Пальцы сами собой тянутся к щеке, смахивая предательскую слезу.

Я не знаю, что я чувствую. Я не знаю, чего хочу. Я разорвана пополам между жгучим стыдом, дикой, непрошеной страстью и щемящей болью от его слов.

Тишина за дверью становится громкой. Слишком громкой. Слышу, как его дыхание сбивается, становится более прерывистым, тревожным.

— Виктория? — его голос уже не кается, он звучит испуганно, почти панически. — Ответьте мне. Хотя бы скажите, что вы в порядке.

Прижимаю ладони к ушам, но это бесполезно. Я всё равно слышу каждый его звук. Каждый отзвук его страха.

Стук. Сначала тихий, почти робкий.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вика, пожалуйста...

Потом громче, настойчивее.

— Откройте дверь. Я должен видеть вас. Должен убедиться, что с вами всё в порядке.

Его голос ломается. В нём слышится неподдельная тревога.

— Я не трону вас. Клянусь. Я просто... я с ума сойду, если вы не откроете.

Что-то во мне сжимается от его тона. Это уже не начальник. Это не тот уверенный в себе Павел Семёнович. Это мужчина, который действительно боится. Боится за меня. Боится, что причинил мне непоправимый вред.

Мои пальцы сами собой тянутся к замку. Они дрожат. Разум кричит, что это ловушка, что нельзя, что нужно сидеть здесь, за этой спасительной дверью, в безопасности. Но его страх... он почему-то пугает меня сильнее, чем его сила.

Я медленно, почти неосознанно, поворачиваю ключ. Звук щелчка кажется оглушительным.

глава 27

Дверь приоткрывается на сантиметр, раскрывать шире не хочется, я чувствую себя слишком незащищённой, хотя уверена, что сейчас он не сделает мне ничего плохого.

— Я в порядке, — произношу на одном выдохе, и мой голос звучит сипло, словно чужой. — Просто... дайте мне ещё две минуты.

Он уже видит меня. Видит моё заплаканное лицо, мои распухшие глаза, мои губы, всё ещё припухшие от его поцелуя. Его собственное лицо искажается мукой.

— Боже, Вика... — он протягивает руку, словно хочет коснуться меня через щель, но останавливается в сантиметре. Его пальцы сжимаются в кулак, и он убирает руку. — Простите меня. Я не имел права. Ни на что из этого.

Он отступает на шаг, давая мне пространство, но его взгляд не отрывается от меня. В нём больше нет той ярости или страсти. Только бесконечное, всепоглощающее раскаяние и страх.

— Я уйду, — говорит он тихо. — Я соберу вещи и перееду в другой номер. Или в другой отель. Всё, что скажете. Вы не должны чувствовать себя в ловушке здесь, со мной.

Он говорит это искренне. Я вижу это. Он готов бежать. Испариться. Сделать всё, чтобы я больше его не видела.

И именно это — эта готовность исчезнуть, чтобы мне стало легче — наконец ломает во мне последние барьеры. Гнев уходит, остаётся только щемящая, странная нежность и понимание. Он не монстр. Он просто... сорвался. Как и я почти сорвалась.

Я медленно, не до конца веря себе, открываю дверь шире, ещё шире...

Мы стоим друг напротив друга в узком пространстве между ванной и комнатой. Он не делает ни шага вперёд. Просто смотрит на меня, и в его глазах — вопрос.

— Не уходите, — слышу я свой шёпот. — Не нужно другого номера.

Он замирает, боясь пошевелиться, словно я дикое животное, которое можно спугнуть одним неверным движением.

— Но... после того, что я сделал...

— После того, что вы сделали, — перебиваю я его, и голос мой крепчает, — мы должны как минимум поговорить. Как взрослые люди. А не разбегаться по разным углам.

Моё сердце колотится где-то в горле. Я не знаю, что будет дальше. Но я знаю, что бегство не выход. Ни для него. Ни для меня.

Я выхожу из ванной, чувствуя, как подкашиваются ноги. Опускаюсь на край кровати, руки всё ещё дрожат. Он стоит на прежнем месте, не решаясь пересечь невидимую границу между нами. Воздух густой, наполненный невысказанными словами и эхом только что отгремевшей бури.

— Я не оправдываюсь, — начинает он первым, голос низкий, пронизанный стыдом, — Павел Семёнович не смотрит на меня, его взгляд прикован к узору на ковре. — Ни одно оправдание не имеет права на существование. То, что я сделал — непростительно.

Внутри меня всё сжимается. Да, это было грубо, страшно, унизительно. Но…

— Почему вы остановились? — вопрос вырывается сам, тихий и неожиданный.

Демидов поднимает на меня глаза. В них изумление, будто он ожидал чего угодно, но только не этого.

— Как... «почему»? Вы сопротивлялись. Вы были напуганы. Я... я увидел это. Наконец, увидел. И испугался сам.

В его голосе хрупкая, обнажённая правда. Он не просто отпустил меня. Он увидел меня. Увидел мой страх. И это заставило его отступить.

— Вы могли не останавливаться, — шепчу я, сама шокированная своей откровенностью. Стыд жжёт щёки, но я не отвожу взгляд. — Я... я не уверена, что смогла бы вас остановить.

Признание висит между нами, тяжёлое и опасное. Его лицо бледнеет. Он делает шаг вперёд, потом резко останавливается, сжимая пальцы в кулаки.

— Не говорите этого. Пожалуйста. Не заставляйте меня чувствовать себя ещё большим монстром от мысли, что я мог... что я чуть не...

Он не может договорить. Он дышит тяжело, словно только что пробежал марафон.

— Я не монстр, Вика. Клянусь. Я просто... я потерял контроль. И это никогда, слышите, никогда больше не повторится.

Во мне борются два чувства. Страх — острый, холодный осколок в груди. И что-то ещё... что-то тёплое и горькое одновременно. Жалость? Понимание?

— Я знаю, — выдыхаю я. — Я верю вам.

Он замирает, будто не ожидал этих слов.

— Вы... не должны. После такого вы не должны мне верить.

— Но верю, — настаиваю я, и голос мой становится увереннее. — Потому что вы остановились. Потому что вы здесь. И потому что вы предлагали уйти, чтобы мне стало легче.

Мы смотрим друг на друга через всю комнату. Напряжение медленно, по капле, уходит из воздуха, сменяясь изнурительной, щемящей усталостью.

— И что мы будем делать теперь? — спрашиваю я тихо. — С работой... со всем этим.

Он проводит рукой по лицу, и я впервые замечаю, как он устал. Глубокие тени под глазами, напряжённые линии вокруг рта.

— Всё, что вы решите, Виктория. Если вы захотите уволиться — я подпишу всё, что нужно, немедленно. Если захотите, чтобы я ушёл — я уйду. Если решите, что мы можем... попытаться работать дальше... — он замолкает, и в его глазах вспыхивает крошечная, слабая надежда. — Тогда я даю слово. Ни одного намёка. Ни одного взгляда лишнего. Только работа. Я найду в себе силы.

Он говорит это с такой твёрдой решимостью, что мне становится почти жаль его. Найти силы? После той страсти, что бушевала в нём несколько минут назад? После той, что бушевала во мне?

— Я не хочу увольняться, — говорю я твёрдо. — И я не хочу, чтобы уходили вы.

На его лице расцветает облегчение, такое явное, что он на мгновение выглядит почти мальчишкой.

— Тогда... что? — он осторожен, не хочет спугнуть.

— Тогда мы работаем, — пожимаю я плечами, чувствуя странное, новое чувство, не власть, нет. Скорее, хрупкое равновесие. — Мы работаем. И мы... учимся двигаться медленно. Очень медленно. И смотрим, куда это нас приведёт.

Он кивает, слишком быстро, слишком готово.

— Медленно. Да. Конечно. Я могу... я буду медленным. Обещаю.

В его голосе слышится такая искренняя, почти комичная решимость быть «медленным», что мне вдруг хочется улыбнуться. Я сдерживаюсь. Сейчас не время для улыбок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо, — говорю я просто. — Тогда... на сегодня, наверное, всё. Мы оба… устали. Нам нужно отдохнуть и прийти в себя, согласны?

— Да, — он сразу же соглашается. — Конечно. Я... я пожалуй пройдусь. Подышу воздухом. Дам вам пространство. Наверняка вам сейчас совсем не хочется видеть меня рядом. Простите ещё раз.

Он поворачивается к двери, берёт ключ. Его движения снова обретают привычную уверенность, но теперь в них читается осторожность. Осторожность человека, который знает, какую хрупкую вещь он держит в руках.

— Виктория? — он оборачивается на пороге.

— Да?

— Спасибо. За... за шанс.

И он выходит, тихо закрывая за собой дверь.

Я остаюсь одна в тихом номере. Внутри больше нет бури. Есть лишь тихая, изматывающая пустота и странное, трепетное чувство — будто мы оба стоим на краю чего-то нового и страшного. И идём туда совсем не спеша.

глава 28

Тишина после его ухода оглушает. Она густая, звенящая, будто комната до сих пор хранит отзвуки нашего тяжёлого дыхания, его сломанный шёпот и стук моего безумного сердца. Я остаюсь сидеть на краю кровати, не в силах пошевелиться, пальцы бессознательно касаются губ. Они всё ещё горят. Горят памятью о его внезапном натиске, о той дикой, всепоглощающей силе, что на мгновение подчинила меня себе.

И о том, как он остановился.

Во мне борются противоречивые чувства. Облегчение — да, конечно, облегчение. Он ушёл. Я одна. Мне не нужно сейчас с ним говорить, видеть его глаза, полные раскаяния, отвечать на незаданные вопросы. Не нужно бояться нового прикосновения, которое может снова перейти грань.

Но почему тогда эта комната кажется такой пустой? Почему тиканье часов на тумбочке звучит так громко и одиноко? Почему я ловлю себя на том, что прислушиваюсь к шагам в коридоре, хотя точно знаю, что он ушёл?

Желание быть непременно рядом. Оно подкрадывается тихо, на цыпочках, и шепчет на ухо. А что, если бы он остался? Если бы мы просто молча сидели рядом в этой тишине, не касаясь друг друга, просто дыша одним воздухом, перемалывая случившееся каждый в себе, но — вместе. Было бы легче? Или ещё невыносимее?

Ложусь в постель, на свою сторону, и бездумно смотрю в потолок. Устала. Устала гонять мысли внутри, устала одёргивать себя, ловлю внутри желание всё отпустить и расслабиться. Полностью. Забыть, что он шеф и мы здесь в деловой командировке. Почувствовать свою женскую силу, очаровывать, улыбаться, просто быть…

В дверь номера тихо стучат. Я накидываю халат, подхожу и открываю. В коридоре никого. Только у ног скромный, но изысканный букет в коробке. Не розы, нет. Белые фрезии и веточки эвкалипта. Просто и элегантно, красота.

К серой упаковочной бумаге приколота записка. Тонкий, плотный картон. Я снимаю её дрожащими пальцами.

«Виктория, я не буду беспокоить вас сегодня. Переночую в другом месте. Прошу, пожалуйста, отдохните и не думайте ни о чём. Завтра всё будет иначе. П. Д.»

Я закрываю дверь, прижимая букет к груди. Аромат фрезий — нежный, холодноватый, медленно заполняет пространство номера. Он сдержал слово и дал мне пространство. Позаботился, поступил как джентльмен, а не как тот одержимый мужлан, каким был несколько часов назад.

Ком в горле становится больше. Облегчение смешивается с досадой. С обидой. Почему он там, а я здесь? Почему мы снова по разные стороны двери? Мы же договорились не убегать.

Ставлю букет на тумбочку, ложусь и гашу свет. В темноте белые цветы кажутся призрачными, нереальными. Как и всё, что происходит между нами.

Да, я хочу пространства. Но я же хочу и… чтобы он постучал не в дверь номера, а в эту самую, новую, хрупкую дверь между нами. Чтобы он был достаточно смел, чтобы остаться. Достаточно силён, чтобы быть рядом, несмотря на стыд и неловкость.

А он… он просто ушёл. Снова.

Я переворачиваюсь на другой бок, отворачиваясь от цветов. Но их тонкий аромат всё равно находит меня в темноте, напоминая о нём. О его глазах, полных ужаса и раскаяния. О его шёпоте: «Спасибо за шанс».

И я понимаю, что завтрашний день будет самым сложным в моей жизни. Потому что завтра мне придётся смотреть ему в глаза. И видеть в них не начальника. А человека, который чуть не сломал меня… и которого я, кажется, всё равно не хочу терять.

***

Сон тяжёлый, беспокойный, как погружение в мутную воду. Я тону в обрывках воспоминаний: его губы, его руки, его испуганные глаза, хлопок двери, белые цветы в полумраке. Просыпаюсь несколько раз от собственного вздрагивания, каждый раз с замиранием сердца прислушиваясь к тишине номера. Он пуст. Демидов действительно не пришёл.

И вот сквозь последний, самый глубокий слой дрёмы ко мне начинает пробиваться какой-то запах. Тёплый, горьковатый, невероятно живой и реальный. Кофе. Настоящий, крепкий, свежесваренный кофе. Он смешивается со сладковатым ароматом горячей выпечки. И ещё… что-то ещё. Что-то знакомое. Его одеколон. Тот самый.

Я медленно выплываю на поверхность сознания, ещё не открывая глаз. Я в постели. Я одна. Но я не одна в номере. Кто-то здесь есть. Я чувствую это кожей. Чувствую взгляд на себе, тёплый и… бережный.

Осторожно приподнимаю веки. Комната залита мягким утренним светом. И прямо напротив кровати, в кресле, сидит он.

Павел.

Он сидит совершенно неподвижно, одетый в свежую, но простую рубашку с расстёгнутым воротником и тёмные брюки. В его руках — два картонных стаканчика с кофе. Рядом на низком столике лежит бумажный пакет, из которого выглядывают золотистые круассаны. Он не шевелится, чтобы не разбудить меня. Просто смотрит. Смотрит на меня с таким выражением на лице, которого я никогда раньше не видела. В нём нет ни вчерашней ярости, ни страха, ни раскаяния, а только спокойное созерцание. Нежность? Нет, не то. Что-то более глубокое. Как будто он рассматривает бесконечно ценное и хрупкое.

На его губах играет едва заметная улыбка. Он смотрит, как я сплю. И в этом взгляде нет ничего пошлого или навязчивого. Только тихое, почти благоговейное наблюдение.

Я не шевелюсь, притворяюсь спящей, давая себе секунду, чтобы осознать эту картину. Он здесь. Он пришёл. Он принёс кофе. И он просто… ждёт. Ждёт, когда я проснусь сама.

Бодрящий аромат напитка становится навязчивым, он щекочет мои ноздри, соблазняет, манит к реальности. Я невольно делаю глубокий вдох, и по моему лицу, совсем против моей воли, расплывается сонная, блаженная улыбка. Я не могу её сдержать. Это улыбка от запаха кофе, от сладкой выпечки, от ощущения чьего-то заботливого присутствия в самом начале дня.

Я медленно открываю глаза и встречаю его взгляд.

Он не отводит глаз. Его собственная улыбка становится чуть шире, светлеет, но остаётся такой же осторожной.

— Доброе утро, — произносит он тихим, немного хриплым после ночи голосом. — Я, кажется, поймал момент, когда сон уже отступает, а реальность ещё не наступила. Надеюсь, я не напугал вас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он протягивает мне один из стаканчиков. Я приподнимаюсь на локте, принимая стаканчик. Его пальцы слегка касаются моих. Тепло.

— Спасибо, — мой голос тоже сиплый со сна. — Вы… давно здесь?

— Не очень, — он делает глоток из своего стаканчика, и его взгляд на секунду становится мечтательным и отстранённым. — Но достаточно, чтобы испытать довольно интересные чувства.

— Какие? — спрашиваю я, прежде чем успеваю себя остановить.

Он замирает, и его взгляд снова становится серьёзным, проникающим в самую душу.

— Я представлял, как просыпаюсь рядом с тобой. По-настоящему. Без нелепых условий саммита и ошибок, а по обоюдному желанию. Настоящему желанию.

Он говорит это без намёка на флирт. С какой-то обречённой, горьковатой искренностью человека, который вдруг понял, чего он лишал себя все эти годы, прячась за работой и холодностью.

Я опускаю глаза в стаканчик с кофе, чувствуя, как по щекам разливается жар. Его слова висят в воздухе между нами, такие же тёплые и горькие, как аромат эспрессо. Они не требуют ответа. Они просто есть.

И в этот момент, в этом тихом, наполненном утренним светом и запахом кофе номере, вся вчерашняя буря, весь стыд и страх отступают куда-то очень далеко. Остаётся только этот человек. С его неуклюжими, страшными поступками и его потрясающей, пугающей искренностью. И стаканчик кофе, который он принёс мне, просто чтобы я проснулась с улыбкой.

глава 29

Тишина, повисшая после его слов, не неловкая. Она насыщенная, густая, как сам эспрессо в моих руках. Я делаю глоток кофе, пытаясь скрыть дрожь в пальцах. Он идеален. Точно такой, как я люблю.

— Спасибо, — мой голос звучит чуть хрипло. — Вы прям угадали. Именно то, что сейчас нужно.

Я пытаюсь держаться ровно, не терять уверенности, но исходящая от Павла невидимая волна обнимает и заключает в сладкий плен, из которого совершенно не хочется вырываться.

Он тянется за круассаном, передаёт его мне, и его пальцы намерено, почти демонстративно, задерживаются на моих. Неслучайное касание. Вызов. Приглашение.

— Как прошла ночь? Вам удалось найти номер? — спрашиваю я, чувствуя, как горят щёки под его пристальным взглядом.

— Меня заселили этажом ниже, но я так и не смог заснуть, — он отпивает кофе, его глаза не отрываются от меня, в них нет ни казни, ни паники, есть только решимость. — Я всё обдумал, Виктория. Каждую секунду вчерашнего. Каждую свою ошибку. И каждую твою реакцию.

Он говорит «ты». Сознательно. Без попыток поправиться. И в этом «ты» — не просьба, а констатация факта. Так теперь будет.

— Я не буду извиняться снова, Вика. Слова ничего не изменят. — Он отставляет стакан и делает то, чего я не ожидаю, медленно встаёт с кресла и садится на край кровати, пространство между нами резко сокращается, моё сердце замирает и, кажется, больше не бьётся. — Я покажу тебе то, что хочу тебе предложить. Начиная с этого утра. С этого кофе.

Не могу пошевелиться, прижатая к подушкам его волей и своим собственным внезапным желанием не сопротивляться.

— И что же вы мне покажете? — слышу я свой шёпот.

— Тебе уже не терпится увидеть? — улыбается он, и его рука медленно, давая мне время отстраниться, поднимается к моему лицу, но не касается меня, а лишь проводит пальцами в сантиметре от кожи, повторяя контур щеки. — И я никогда не повторю того, что было вчера. Потому что я не хочу тебя больше пугать. Я хочу настоящую Вику. Мне нужна ты, такая, какой я вижу тебя сейчас. Спокойная, понимающая, желающая. Та, что смотрит на меня смело и не отводит глаз, хотя могла бы уже давно закричать или вовсе убежать прочь.

Его слова лишают меня дара речи. В них нет неуверенности. Есть оголённая правда, от которой кружится голова. Это не вопрос. Это заявление.

— Я… я не знаю, что даже вам ответить, — пытаюсь я хоть что-то сказать, но он перебивает меня.

— Не «вам», а «тебе», — поправляет он мягко, но настойчиво. — И ты можешь ничего сейчас не отвечать, мне будет достаточно того, что ты меня не выгоняешь, а разрешаешь остаться рядом. Я допустил чудовищную ошибку. Я готов её исправить. Мне нужна именно ты.

Его рука, наконец, касается моей щеки. Ладонь тёплая, шершавая, невероятно реальная. Всё во мне замирает, а потом сдаётся. Капитулирует. Я непроизвольно прижимаюсь к его ладони, закрываю глаза. Это не поражение. Это облегчение.

— Я боюсь, — снова шепчу я, но теперь это признание не столько ему, сколько себе.

—Знаю, — голос Павла звучит прямо над моим ухом, он наклоняется ко мне. — И я не трону тебя, пока ты сама не разрешишь. Но позволь мне быть рядом. Позволь приходить каждое утро. Кофе. Круассаны. Цветы. Всё, что захочешь.

Я открываю глаза и вижу его очень близко. Его взгляд твёрдый, но в глубине та самая уязвимость, что заставляет моё сердце сжиматься. Он не просит. Он предлагает. На своих условиях. Я могу либо согласиться, либо отказаться.

Я медленно отстраняюсь, нельзя же так быстро показывать ему своё состояние, хотя я бы сейчас с большим удовольствием дала волю своему безудержно бьющемуся сердцу и раскрыла губы для поцелуя. Почему он такой… притягательный?

— Хорошо, Павел, — выдыхаю я. — Я разрешаю вам быть рядом. И я не буду вас прогонять.

А как хочется сказать «обними меня крепче, пожалуйста».

На его губах появляется не улыбка, а выражение глубокого, бездонного облегчения. Он не целует меня. Он просто опускает лоб на моё плечо, и я чувствую, как напряжённые мышцы его спины, наконец, расслабляются. Мы сидим так, в лучах утра — он, склонившийся надо мной, и я, позволившая себя пленить.

Долгие минуты близости, и я чувствую, как его дыхание выравнивается, а моё собственное сердце постепенно успокаивается. Это объятие без объятий: его лоб на моём плече становится нашим первым настоящим миром. Без слов, без страсти, только тихое доверие.

Наконец, он поднимает голову.

— Сейчас ещё не слишком жарко, прогуляемся по побережью?

Это не вопрос. Это мягкое, но твёрдое предложение. Шаг вперёд. Настоящий, в свете дня.

Я просто киваю, словно он вытягивает меня из кокона постели и утренних тревог.

— Хорошо, — соглашаюсь я несмело. — Давай.

Павел встаёт с кровати, и я чувствую мгновенную потерю его тепла.

— Я подожду тебя в коридоре, — говорит он, и в его интонации ясно: он даёт мне пространство, но не отступает. — Собирайся спокойно, не торопись.

Демидов выходит, тихо закрывая за собой дверь, а я остаюсь одна. Комната снова наполняется тишиной, но теперь она уже не давит. Она обещает что-то новое. Я быстро собираюсь, надеваю лёгкое платье, поправляю волосы. В зеркале на меня смотрит девушка с сияющими глазами и лёгким румянцем на щеках. Она почти незнакома.

Когда я открываю дверь, Паша стоит, прислонившись к стене напротив. Он отталкивается и выпрямляется, его взгляд скользит по мне, быстрый, оценивающий, полный одобрения.

— Готова? — спрашивает он.

— Готова.

Мы идём по коридору к лифту, спускаемся в холл и выходим на залитую утренним солнцем набережную. Здесь Павел естественно, без тени сомнения, протягивает мне свою ладонь.

Я на секунду замираю, глядя на его открытую руку. Это момент истины. Разрешить — значит сделать наш шаг видимым для всего мира. Разрешить — значит окончательно капитулировать.

Я кладу свою руку в его. Мужские пальцы смыкаются вокруг моих, тёплые, сильные, уверенные. Это не хватка собственника, какая была вчера. Это обещание. Защита.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так лучше, — тихо говорит он, не глядя на меня, а всматриваясь в морскую даль.

Мы идём вдоль кромки воды. Прохладный бриз играет полами моего платья, солнце ласкает кожу. Паша не говорит ничего. Просто идёт рядом, его рука — моя единственная связь с реальностью, которая кажется вдруг невероятно хрупкой и невероятно прекрасной. И в этом нашем утре, под шум прибоя, я понимаю, что моя капитуляция — это не поражение. Это самое смелое решение в моей жизни. И я не жалею ни о чём.

Дорогие мои, пока я пишу следующую проду, представляю вашему вниманию свою новинку

"Ну, здравствуй, папочка!"

ЧИТАТЬ ТУТ

глава 30

Он молча ведёт меня по узкой тропинке, огибающей скалы, и мы выходим в маленькую, почти круглую бухту, спрятанную ото всех. Здесь растёт несколько кривых пальм, отбрасывающих на песок ажурную тень, а вода кажется невероятно прозрачной.

Павел останавливается, окидывая взглядом это уединённое место. Затем его пальцы отпускают мою руку, и он начинает расстёгивать пуговицы своей светлой льняной рубашки. Я замираю, наблюдая за его движениями. Он снимает рубашку, и на мгновение солнце золотит кожу его плеч и спины. Он аккуратно расстилает её на самом чистом участке песка под пальмами.

— Присаживайся, — тихо говорит он, поворачиваясь ко мне. В его глазах — не вызов, а спокойная, почти отеческая забота. — Песок ещё прохладный.

Я молча опускаюсь на мягкий лён, всё ещё хранящий тепло его тела. Он садится рядом, но не на рубашку, а прямо на песок, слегка согнув колени. Мы сидим так несколько минут, просто глядя на море. Тишина кажется не давящей, а наполненной смыслом. Я чувствую, как напряжение постепенно уходит из его плеч. Наконец я наклоняюсь и расстёгиваю ремешки своих сандалий. Песок оказывается действительно прохладным и шелковистым. Павел, заметив мой жест, тут же следует моему примеру, снимая мокасины и носки. Его босые ноги, большие и сильные, погружаются в песок рядом с моими.

— Спасибо, — его голос звучит глуховато, нарушая покой бухты. — За то, что ты здесь.

— Мне некуда бежать, — отвечаю я, глядя на его профиль. — От себя не убежишь.

Он кивает, не отводя взгляда от горизонта.

— Я тоже долго от себя бежал. Прятался за отчётами, сделками, за этой маской… Иначе можно сойти с ума.

Я молчу, давая ему говорить, чувствуя, как к горлу подступает комок. Я знаю, что сейчас услышу что-то важное. То, что объяснит всё.

— Со мной когда-то была… другая женщина, — он делает паузу, подбирая слова. — Лена. Мы поженились молодыми. У нас были планы. Все эти глупости про дом, детей, совместную старость… — он горько усмехается. — Однажды утром я проснулся, а она… не проснулась. Тромб. Мгновенно. Абсолютно здоровая, полная сил… Вот так. Никто не ожидал. Никто.

Его голос срывается. Он отводит взгляд, но я вижу, как напряглась его челюсть, как он изо всех сил старается сохранить самообладание. Моё сердце разрывается от жалости. Я прижимаюсь к его плечу, молча, давая понять, что я здесь.

— После этого… я перестал пускать кого-либо близко. Зачем? Чтобы снова пережить эту боль потери? Чтобы снова однажды проснуться в пустой постели? — он качает головой. — Я нашёл другой выход. Работа. Минимализм в общении. Мимолётные связи, которые ничего не значат. Это было безопасно. Но это была не жизнь. Это было существование в режиме ожидания… конца.

Он поворачивается ко мне, и его глаза, налитые болью, ищут в моём взгляде понимание.

— А потом появилась ты. С твоим упрямством, твоим умом, твоими глазами, в которых нет ни капли фальши. Ты вломилась в моё безопасное, мёртвое пространство как ураган. И я испугался. Испугался так, что готов был сломать всё, лишь бы оттолкнуть тебя, вернуть всё как было. Потому что желать тебя — значит снова согласиться на риск. На возможность этой адской боли.

Он замолкает, и тишину заполняет только шум моря. Я поднимаю руку и касаюсь его щеки, проводя пальцем по жёсткой щетине.

— Я не Лена, — тихо говорю я. — И ты не тот испуганный молодой парень, которым был тогда. Мы не можем гарантировать друг другу завтрашний день. Никто не может. Мы можем гарантировать только сегодня. Этот закат. Эту минуту.

Он закрывает глаза, прижимая свою ладонь к моей руке на его щеке. Кажется, всё его тело вздрогнуло от какого-то внутреннего освобождения.

— Я знаю, — выдыхает он. — Я созрел. Я больше не хочу прятаться. Я устал от одиночества. Я скучаю по… по простым вещам. По тихим вечерам. По взгляду, в котором можно утонуть. По искренности. Я хочу попробовать. С тобой. Если ты… если ты готова принять всё это. Моё прошлое. Мои страхи. Все мои трещины.

В его голосе — не мольба, а достоинство человека, который прошёл через ад и нашёл в себе силы сделать выбор в пользу жизни.

Я не отвечаю словами. Я приподнимаюсь и мягко, очень бережно, прикасаюсь губами к его губам. Это не страстный поцелуй. Это печать. Обещание. Принятие.

Когда я отдаляюсь, в его глазах стоят слёзы. Он не стыдится их. Он смотрит на меня, и в его взгляде я впервые вижу не бурю, а тихий, беззащитный мир. Он обнимает меня за плечи, и я прижимаюсь к нему, слушая, как его сердце бьётся в такт прибою. Мы сидим так, может, пять минут, может, полчаса. Время теряет смысл.

И вот из кармана его брюк, раздаётся резкий, настойчивый виброзвонок. Звук такой чужеродный в этой идиллии, что я вздрагиваю. Павел напрягается всем телом. Его плечи, только что расслабленные, снова становятся жёсткими. Он не двигается несколько секунд, словно надеясь, что звонок прекратится. Но он не прекращается. Требуя ответа.

Павел медленно, с неохотой, отпускает меня.

— Прости, — хрипло говорит он. — Это… это аудиторы. Я должен.

Он достаёт телефон, и его лицо меняется. Исчезает уязвимость, мягкость. Взгляд становится собранным, острым, каким я видела его на тысячах совещаний. Он — Павел Демидов.

— Алло? — его голос снова обретает стальные нотки, но я слышу в нём усталость.

Он слушает, и его брови медленно сходятся. Я вижу, как загораются жёсткие огоньки в глубине глаз.

— Да, я вас слушаю… Понятно. Нашли? Серьёзные суммы? Хорошо. Присылайте всё на почту. Через час на связи.

Он кладёт телефон на песок и проводит рукой по лицу. Возвращается ко мне, но прежней лёгкости уже нет. Между нами висит тень того звонка.

— Главный бухгалтер, — коротко говорит он. — Провела несколько крупных операций, которые я не санкционировал. Вывели деньги через фирмы-однодневки.

Он смотрит на меня, и в его глазах я вижу смесь досады, злости и… извинения. Извинения за то, что реальность так грубо ворвалась в наш хрупкий мир.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне нужно заняться этим. Сейчас.

Я киваю понимая. Его империя, которую он строил все эти годы, дала трещину. И он не может это игнорировать. Он снова начальник, босс, несущий ответственность.

— Я понимаю, — тихо говорю я.

Он берёт мою руку, и его пальцы сжимают её с новой силой — не нежностью, а необходимостью ощутить связь с тем, что стало вдруг важнее любых денег.

— Это ничего не меняет, Вика. Ничего. Понимаешь?

Но в воздухе уже висит невысказанный вопрос: а сможет ли он совместить эту новую, хрупкую часть себя с той железной необходимостью, которой является его работа? Сможем ли мы?

глава 31

По возвращении в номер начинается такая круговерть, что мы забываем про всё остальное. Павлу шлют кучи сканов, скринов, таблиц с выделенными правками, в общем, огромную кипу доказательств виновности, которые нашлись во время проверки. Я вижу всё то, что видит он, и удивляюсь тому, как Ирина Борисовна, такая серьёзная и правильная женщина, смогла на такое пойти.

— Это обязательно? Не потерпит ещё несколько дней? Давайте ограничим доступы, я дам задание айтишникам. Почему? Чёрт! Хорошо, я понял, как только возьму билет, сразу отпишусь, конец связи.

Павел поворачивается ко мне лицом, устало трёт переносицу и грустно произносит:

— Извини, Вик, но поездку придётся прервать, — я вижу в его глазах искреннее сожаление, но, видимо, в только что состоявшемся телефонном звонке были действительно веские доводы.

— Я понимаю, — киваю я, — там настолько всё серьёзно?

— Да, выяснились новые обстоятельства, придётся лететь в Москву. Извини, что мы не успели искупаться в море под луной, — его взгляд на мгновение смягчается, Павел берёт меня пальцами за подбородок и приподнимает лицо так, чтобы я смотрела ему прямо в глаза. — Пообещай мне, что обязательно сделаешь это позже, обещаешь?

Странная, конечно, просьба, но в принципе для меня ненапряжная. Отвечаю согласием и получаю лёгкий поцелуй-печать в губы в ответ.

— Я уже привыкаю, видишь? — тихо произносит Паша, сгребая меня в охапку и крепко прижимая к своей груди. — Не сочти это за оскорбление, но я очень рад, что ты появилась в моей жизни именно сейчас. Если бы я встретил эту ситуацию один, я бы всех разнёс к чертям, а с тобой мне не страшно. Так спокойно, я словно знаю, что всё вынесу, и даже если пойдёт под откос, всё равно вырулю. Никому тебя не отдам.

Это новое признание обезоруживает меня, внутри поселяется состояние приподнятого кружения, так хорошо, что уже не волнуют никакие происшествия, меня словно поставили за крепкую стену и сказали: «Теперь, Викуля, ты в безопасности». Приятное ощущение.

Павел нехотя выпускает меня из объятий и снова погружается в документы, одновременно совершая звонок секретарю и давая задание поменять даты вылета. Ответный звонок из Москвы прилетает почти мгновенно.

— Отлично, спасибо, вышлите электронные билеты на почту. Да. Завтра буду в офисе.

Короткие фразы, из которых я понимаю, что сегодня в ночь у нас перелёт.

— А как же итальянцы? — озвучиваю я вслух важный аспект. — Вы обещали им деловой ужин. Мы успеем?

Павел ненадолго задумывается, но потом отрицательно качает головой.

— К сожалению, Вика, у нас не будет на это времени. Придётся перед ними извиниться. Только когда?

— Как думаешь, если позвонить по телефону, это будет вежливо? — переспрашиваю я, ловя его озабоченный взгляд, в голове тут же выстраивается план. — Нет. Этого недостаточно. Для итальянцев, особенно таких, как Фаббри, личный контакт — всё. Звонок будет выглядеть, как будто мы от них отмахнулись.

Павел хмурится, но не перебивает, давая мне выговориться. Видит боевой огонёк в моих глазах и ждёт.

— Позволь мне сделать так, — предлагаю я. — Я найду их сейчас, в отеле. Объясню ситуацию лично, скажу, что это форс-мажор, но мы высоко ценим их время и интерес. И… — я делаю небольшую паузу для драматизма, — предложу им приехать к нам в Москву через неделю. Мы организуем для них полный тур по производству, ужин в лучшем ресторане. Это покажет наш серьёзный настрой лучше любых слов.

Павел смотрит на меня с нарастающим удивлением, которое быстро сменяется одобрением. В его глазах зажигаются знакомые искорки азарта.

— Чёрт возьми, Вика, да ты стратег от бога, — он качает головой, но улыбается. — Согласен. Полный карт-бланш. Действуй.

Я быстрым шагом выхожу в коридор, сердце колотится. Теперь я не просто бухгалтер, выполняющий поручение. Я партнёр, принимающий решение. Нахожу Марко Фаббри и Антонио Росси в баре у бассейна. Подхожу, стараясь выглядеть максимально собранной и уверенной.

«Signori, mi dispiace moltissimo, ma abbiamo un'emergenza in azienda» (Господа, я очень сожалею, но у нас чрезвычайная ситуация в компании), — начинаю я на ломаном, но вполне понятном итальянском, чем сразу вызываю у них неподдельный интерес и уважение.

Коротко и ясно объясняю ситуацию, не вдаваясь в детали, делая акцент на том, что для сохранения качества будущего партнёрства нам нужно срочно вернуться. А затем перехожу к своему предложению о визите в Москву.

Фаббри, пожилой и мудрый, первым кивает.

— Emergenza capita. La business è business (ЧП случаются. Бизнес есть бизнес), — говорит он. — Ваша честность и желание всё исправить впечатляют, дорогая Виктория. Мы приедем.

Росси, более сдержанный, тоже соглашается, хотя в его взгляде читается лёгкое разочарование. Но жест доброй воли с нашей стороны делает своё дело.

Возвращаюсь в номер с чувством выполненного долга. Павел, уже собравший основное, поднимает на меня вопросительный взгляд.

— Всё улажено. Они приедут в Москву через неделю.

Он не говорит «спасибо». Он просто подходит, обнимает меня и крепко целует в макушку. Этого достаточно.

***

Дорога в аэропорт, регистрация и сам полёт проходят в деловом, почти молчаливом режиме. Павел погружён в документы, я пытаюсь отдохнуть, но мозг отказывается отключаться. В самолёте, когда приглушают свет, Павел откладывает планшет, берёт мою руку и просто держит её в своей до самой посадки. Этот невинный жест так согревает и заставляет моё сердце томно сжиматься.

В Москве нас встречает промозглая погода и верный водитель Павла. Мы едем не к нему домой и не в мою студию, а прямиком в офис. Уже ночь, но «Снежанна» не спит. В кабинете Павла царит напряжённая атмосфера. Он собирает экстренное совещание с юристами и начальником службы безопасности. Я присутствую не как бухгалтер, а как… пока непонятно кто. Но все, включая сурового главу СБ, относятся к моему присутствию с уважением. Видимо, слухи о моей роли в турецкой поездке уже разошлись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Павел действует молниеносно и жёстко. Утром Ирина Борисовна вызывается в кабинет. Разговор короткий и без эмоций. Павел выкладывает на стол распечатанные доказательства. Он не кричит, не обвиняет. Он просто констатирует факты. Его спокойствие страшнее любой ярости.

Ирина Борисовна сначала пытается отрицать, но под шквалом цифр, дат и неопровержимых доказательств, которые нашли аудиторы, её защита рушится. Главбух не плачет, не просит пощады. Она просто резко стареет на глазах.

— Вы не оставили мне выбора, — говорит Павел ледяным тоном. — Заявление в полицию уже готово. Это не просто служебное нарушение, вы украли у фирмы крупную сумму и должны были понимать, что такие проступки не проходят бесследно. Встретимся с вами в суде.

Когда уже бывший главный бухгалтер, пошатываясь, выходит из кабинета, Павел тяжело опускается в кресло. Он смотрит на меня усталыми, но ясными глазами.

— Всё. Точка поставлена.

Дверь за уволенной бухгалтером закрывается с тихим щелчком, повисающим в воздухе кабинета, густом от напряжения. Павел тяжело вздыхает, проводит рукой по лицу и, наконец, поворачивается ко мне. В его глазах читается не просто усталость от только что закончившегося разговора, а какая-то новая, обретённая ясность.

— Всё только начинается, — тихо произношу я, всё ещё стоя у окна. — Теперь нужно найти нового человека и построить новую, прочную систему.

Паша подходит ближе, его взгляд серьёзный и пристальный.

— Именно поэтому я не могу отпустить тебя обратно в твой старый кабинет, Вика. То, что ты сделала... твоя бдительность, твоё стратегическое мышление с итальянцами... — он делает паузу, подбирая слова. — В общем так, я создаю новый отдел стратегического анализа и контроля. Он будет подчиняться только мне. И я хочу видеть тебя во главе. Не как бухгалтера. Как моего партнёра. Официально.

Это звучит не как предложение, а как заявление. Признание моей ценности не только в его сердце, но и в его бизнесимперии. Прямо здесь, в офисном кабинете, залитом светом московского утра, среди следов только что закончившихся разбирательств, мой босс предлагает мне новую должность, и не просто сотрудником, а сразу руководителем.

Я замираю на секунду, глядя на этого сильного мужчину.

— Да, — отвечаю я просто, чувствуя, как по спине разливается волна гордости и решимости. — Я согласна.

Павел кивает, и в его глазах вспыхивает облегчение, смешанное с гордостью.

— Отлично. А теперь — всё. Ни слова о работе до завтра.

Он сам отвозит меня домой. Машина плавно катит по знакомым улицам, и я чувствую, как адреналин последних суток медленно отступает, сменяясь приятной истомой.

— Нам нужно отдохнуть после перелёта и тяжёлого утра, прийти в себя, — говорит он, когда мы останавливаемся у моего дома, Паша не напрашивается на чай и не пытается меня удержать, его пальцы мягко переплетаются с моими. — Но я не хочу отпускать тебя далеко. Позволь мне сегодня вечером пригласить тебя на ужин. В ресторан. Чтобы отметить наше возвращение. И наше... новое начало.

В его словах нет давления, лишь тёплое, настойчивое приглашение. Он даёт мне время и личное пространство, но в то же время протягивает руку, чтобы я не успела почувствовать одиночество. Это тонкое, новое для него чувство такта трогает меня до глубины души.

— Хорошо, — улыбаюсь я ему в ответ.

Он подносит мою руку к губам и легонько целует пальцы.

— Тогда я заеду за тобой в восемь.

Я выхожу из машины и иду к подъезду, обернувшись лишь на пороге. Его автомобиль всё ещё стоит на месте.

глава 32

Возвращаюсь в свою квартиру, и наконец-то наступает та самая тишина, которую я так жаждала. Разбираю вещи по местам, включаю чайник и падаю на диван, пытаясь привести в порядок хаос в голове. Всё произошло так стремительно. От мыслей о подвешенном состоянии с работой и романом с шефом голова идёт кругом.

Решаю написать Машке. Просто короткое: «Привет, я уже в Москве». Отправляю и тут же откладываю телефон, уверенная, что она не заметит до вечера.

Надежды рушатся через три секунды. Экран телефона взрывается мелодией вызова от подруги.

— Ну что, командировочная? — слышится её жизнерадостный, слишком бодрый для моего состояния голос. — Как Турция? Где загар? Где фото? Чего не хвастаешься?

— Маш, привет, — пытаюсь сделать голос максимально ровным и усталым. — Всё нормально. Просто устала. Работы много.

— Работы? — она фыркает. — Да брось ты! Говори, что там с вашим боссом? Дал тебе прикурить? Или, наоборот, сдулся?

Я чувствую, как по щекам разливается предательский жар. Надо уходить от темы.

— Да при чём тут он... У нас здесь, вообще-то, ЧП в компании. Серьёзное. Я сейчас больше об этом думаю.

— Какое ещё ЧП? — Маша мгновенно теряет игривый тон. — Ты в порядке? Что случилось?

Ловлю себя на том, что, пытаясь уйти от одной неудобной темы, я угодила в другую. Но это всё же безопаснее.

— Да... Ирина Борисовна, наш главбух. Оказалось, она... ну, в общем, воровала. Крупные суммы.

— Офигеть! — в трубке воцаряется гробовое молчание. — И ты... при чём тут ты?

Вот и ловушка. Не сказать же, что я помогала своему шефу-любовнику разоблачать мошенницу.

— Я... просто обратила внимание на кое-какие нестыковки в отчётности. Ещё в Турции. Павел Семёныч подключил аудиторов, и всё вскрылось.

— Просто обратила внимание? — с нескрываемым скепсисом повторяет Маша. — Слушай, а он тебя за это хоть как-то премировал? Повысил? Хотя бы спасибо сказал?

Я закусываю губу. Нельзя ей говорить. Сразу всё поймёт.

— Ну... в общем, да. Он... он предложил мне новую должность.

Тишина в трубке становится звенящей. Я представляю, как у Маши округляются глаза.

— Какую? — её голос становится тише и вкрадчивее. — Секретарши? Или персонального ассистента с почасовой оплатой в его спальне?

— Маша! — возмущаюсь я, хотя её слова попадают точно в цель моего собственного страха. — Нет! Глава отдела стратегического анализа и контроля. Это серьёзно. Официально.

Тишина затягивается. Потом раздаётся долгий, свистящий выдох.

— Так... Глава отдела... — она тянет слова, и я чувствую, как по ней ползут мурашки. — Викуль... а ты с ним уже переспала?

— Вот почему сразу такой вывод?! — взрываюсь я, чувствуя, как обида комком встаёт в горле. — Я могу быть просто хорошим специалистом? Или это уже никого не волнует? Получила повышение, значит, обязательно за постельные подвиги? Ты как все!

— Успокойся, дурочка! — слышится её смех, но не злой, а восхищённый. — Я не это имела в виду! Просто... Господи, Вика! Ты влюбляешься в своего босса, он везёт тебя в Турцию, ты вскрываешь махинации и становишься главой нового отдела! Да это же сценарий какого-то офигенного сериала! Я не осуждаю, я офигеваю! Молодец! Вцепилась в свой шанс и вытащила счастливый билет!

Её восторг такой искренний и заразительный, что моя обида тает, как дым. Я снова падаю на диван, закрывая глаза.

— Так когда свадьба? — без всякого перехода выдаёт она.

— Маш, да перестань! Мы всего несколько дней близко общаемся... я даже не знаю, что это. Ни о какой свадьбе речи не идёт!

— Ага, конечно, — снова фыркает она. — Он тебя на такую должность поставил. Он теперь от тебя никуда не денется, мой ты стратег. Теперь вы связаны по полной. И на работе, и... ну, ты поняла. Так что твой Павлик теперь привязан кучерявее, чем ты думаешь. Готовь место для подружки на торжественной церемонии.

— Маша...

— Ладно, ладно, не кипятись. Я рада за тебя. Правда. — Её голос становится тёплым и серьёзным. — Ты заслужила. И должность, и его. Только смотри, чтобы он тебя ценил. А если нет — скажи, я ему ноги повышибаю.

Я улыбаюсь в потолок. Слёзы обиды сменились слезами какой-то глупой радости.

— Понимаю. Спасибо, что ты есть.

— Всегда пожалуйста. Давай, стратег! Покоряй мир! И шефа тоже! Чмоки-чмоки!

Она отрубает звонок, а я ещё долго лежу, глядя в потолок. Машкины слова «он теперь от тебя никуда не денется» звучат в голове навязчивым, но странно успокаивающим эхом. И впервые за весь день я чувствую не тревогу, а уверенность. Да, всё сложно. Но Маша, как всегда, права. Теперь мы связаны. И это уже не разорвать.

***

Вечер застаёт меня перед зеркалом в лёгком замешательстве. Я не знаю, как одеваться на этот ужин. На деловую встречу? На свидание? Останавливаюсь на простом, но элегантном платье мягкого серо-голубого оттенка, том самом, в котором чувствую себя собой.

Ровно в восемь под окном останавливается знакомый автомобиль. Сердце на мгновение замирает, а потом принимается отбивать частую, радостную дробь. Павел ждёт за рулём. Он не послал водителя, приехал сам.

Когда я выхожу из подъезда, он выходит из машины, чтобы встретить меня. На нём нет строгого костюма, только тёмные брюки и свитер, отчего он кажется моложе и как-то проще.

— Ты прекрасно выглядишь, — говорит он, и в его голосе нет и тени привычной деловой оценки. Только искреннее восхищение.

Он открывает передо мной дверь, и его рука мягко ложится на мою спину, направляя. Это не жест собственности, а жест заботы. Такого простого, почти инстинктивного внимания я от него не ожидала.

Ресторан оказывается небольшим и уютным, без пафосной позолоты и громкой музыки. Мягкий свет свечей на столах отбрасывает тёплые блики на стены, а в воздухе витает тонкий аромат кофе и специй. Павел заказал столик в укромном уголке.

Мой босс не просто ведёт меня к столику — его рука мягко лежит на моей талии, а когда мы подходим, он сам пододвигает мне стул. Его пальцы на мгновение задерживаются на моём плече, лёгкое, почти невесомое прикосновение, от которого по коже бегут мурашки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы заказываем еду, и он не говорит о работе. Ни слова. Вместо этого он расспрашивает меня о моём дне, о том, удалось ли отдохнуть. И слушает, по-настоящему слушает, глядя мне в глаза, не отвлекаясь на телефон.

— Знаешь, что я сегодня понял? — говорит он, его пальцы накрывают мою руку, лежащую на столе, его ладонь тёплая, твёрдая. — Что я, кажется, забыл, как это — просто ужинать с красивой женщиной. Без второго дна. Без скрытых мотивов. Просто потому, что я хочу провести этот вечер с ней.

— А что, раньше были скрытые мотивы? — поддразниваю я, чувствуя, как расслабляюсь под воздействием его спокойного голоса и бокала вина.

— Раньше, — он усмехается, и в его глазах мелькает тень сожаления, — всё было по-другому. И я был другой. Спасибо, что дала мне шанс это исправить.

Он говорит комплименты. Но не те, вымученные и показные, что сыпят чтобы обаять и соблазнить. Он замечает детали. Говорит, что мои глаза сегодня цвета моря в той бухте. Что ему нравится, как я смеюсь: тихо, словно про себя. Он оттаивает прямо на моих глазах, и за суровым боссом проступает мужчина, который просто хочет нравиться своей женщине. Делать ей приятно. Видеть её улыбку.

Когда ужин подходит к концу, и мы покидаем ресторан, я чувствую себя наполненной тёплом и какой-то светлой, тихой радостью.

Паша снова отвозит меня домой. Машина останавливается у моего подъезда, и наступает та самая неловкая пауза, когда нужно прощаться.

Он поворачивается ко мне, его лицо освещено тусклым светом фонаря.

— Спасибо за этот вечер, Вика, — говорит он тихо. — Это было... исцеляюще.

— И тебе спасибо, — шепчу я в ответ.

Я должна открыть дверь и выйти. Но тело не слушается. В голове звучит голос Маши: «Он теперь от тебя никуда не денется». И в этой тишине, в его спокойном, открытом взгляде, я чувствую не страх, а странную, окрыляющую смелость. Я не хочу, чтобы этот вечер заканчивался.

— Паша... — слова срываются с губ сами, прежде чем мозг успевает их остановить. — Ты... не хочешь подняться на чай?

Я сама слышу, как это звучит. Банально, почти как шаблонная фраза из плохой мелодрамы. Горячая волна стыда заливает меня. Но Павел не усмехается. Он не поднимает бровь с намёком.

Он замирает, и в его глазах я вижу не торжество охотника, а ту самую уязвимость, что была в бухте. Искреннее, почти мальчишеское удивление.

— Если я поднимусь, — также тихо отвечает он, — то, боюсь, чай будет абсолютно лишним. Ты уверена, что готова к этому?

Его вопрос не отказ. Это последняя проверка, последнее подтверждение. Он даёт мне шанс отступить, испугаться, сказать «нет».

Я делаю глубокий вдох, чувствуя, как дрожат колени, и смотрю ему прямо в глаза.

— Да, — говорю я, и это одно слово звучит громче любого признания. — Я уверена.

глава 33

Сердце колотится где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в ушах. Я веду Павла по тёмному подъезду, и мои пальцы так дрожат, что я с третьей попытки попадаю ключом в замочную скважину. Дверь, наконец, поддаётся, и мы оказываемся в моей маленькой прихожей.

Я включаю свет, и мягкий свет бра заливает крошечное пространство. Я чувствую себя нелепо. Вся моя жизнь, вся моя скромная, привычная реальность — вот она, перед ним. А он стоит здесь, такой большой, такой чужой и такой желанный, что перехватывает дыхание.

— Проходи... — мой голос срывается на шёпот. — Я... сейчас поставлю чайник.

Я делаю шаг к крохотной кухне, чувствуя, как горят щёки. Это притворство такое прозрачное, такое жалкое, что хочется провалиться сквозь пол.

Но Павел не двигается с места. Его мужественное тело преграждает мне путь. Он мягко, но неотвратимо берёт меня за руки.

— Вика, — его голос низкий, бархатный, он звучит прямо над моим ухом, и от него по всему телу бегут мурашки. — Мы же договорились. Чай подождёт.

Он медленно, давая мне время отстраниться, притягивает меня к себе. Его ладони скользят по моей спине, смыкаясь на пояснице. Я замираю, вся превратившись в ожидание. Его лицо так близко. Я вижу каждую морщинку у его глаз, своё отражение в его тёмных, бездонных в эту секунду зрачках.

И потом его губы касаются моих.

Это не похоже на тот первый, яростный, почти звериный поцелуй в номере. Это бесконечно нежный, исследующий, почти робкий поцелуй. Павел не торопится, словно боится спугнуть хрупкое волшебство этого момента. Его губы мягко двигаются в такт моим, его язык осторожно касается моих губ, прося разрешения, и я с облегчением и восторгом открываюсь ему.

Мы целуемся, кажется, целую вечность. Стоя в прихожей, в приглушённом свете от бра, забыв обо всём на свете. В его поцелуе нет спешки, нет жадности. Есть только бесконечное, глубокое погружение друг в друга. Я теряю счёт времени, ощущениям, мыслям. Растворяюсь в этом поцелуе, в его тепле, в его запахе, теперь знакомом и таком родном.

Когда мы, наконец, разъединяемся, чтобы перевести дух, мне кажется, я попадаю в другой мир. Воздух кажется гуще, свет — мягче, и каждое моё нервное окончание поёт. Смотрю на Павла широко раскрытыми глазами, и по моим щекам сами катятся слёзы — слёзы странного, безмерного счастья.

— Ты плачешь? — он тревожно касается мокрой щеки подушечкой большого пальца.

— Всё нормально, — я качаю головой и прижимаюсь лбом к его груди, слушая бешеный стук его сердца. — Просто... мне так хорошо. Так хорошо, что даже страшно.

Он издаёт тихий, счастливый звук, похожий на стон, и снова целует меня, на этот раз уже с нарастающей страстью. И вот тогда, прижимаясь к нему всем телом, я не могу не почувствовать его. Твёрдый, напряжённый от возбуждения бугор в районе его ширинки, который упирается мне в низ живота. Этот красноречивый, лишённый всяких слов, но такой мощный сигнал его желания заставляет меня вздрогнуть — не от страха, а от осознания собственной силы. От понимания, что этот сильный, властный мужчина хочет меня так сильно, что теряет над собой контроль.

Он отрывает губы от моих, его дыхание сбивчиво и горячо.

— Видишь, что ты со мной делаешь? — он хрипло шепчет, прижимая моё бедро к своему возбуждению. — Я весь горю. И виновата в этом только ты.

Его слова вибрируют в воздухе, густые и горячие, как сам воздух вокруг. Я не могу вымолвить ни слова, лишь киваю, чувствуя, как плавится что-то глубоко внутри, растекаясь по венам томной, тяжёлой волной. Мои пальцы сами впиваются в ткань его свитера, притягивая его ещё ближе.

— Паша... — его имя — единственное, что могу прошептать я, и в нём — и разрешение, и мольба.

Он понимает без слов. Его руки скользят вниз, обхватывают мои ягодицы и с силой приподнимают меня. Я инстинктивно обвиваю его ногами вокруг талии, повисая на нём, как кошка. Он несёт меня по узкому коридору, и его губы снова находят мои, уже не нежные, а жадные, властные, пьянящие.

Мы оказываемся в спальне. Паша опускает меня на кровать, и я тону в мягком одеяле. Демидов стоит надо мной на коленях, его глаза горят в полумраке, сбегая с моего лица на грудь, на изгибы бёдер, обтянутых тонкой тканью платья. В его взгляде — обожание, смешанное с таким неукротимым голодом, что у меня перехватывает дыхание.

— Ты такова прекрасна, — говорит он, и его голос дрожит от сдерживаемого напряжения. — Я просто с ума схожу.

Его пальцы находят молнию на моём платье. Медленно, не отрывая от меня взгляда, он спускает её. Шорох застёжки кажется оглушительно громким. Ткань расходится, обнажая кожу, и прохладный воздух комнаты касается меня, заставляя вздрогнуть. Но его взгляд, горячий, как прикосновение, согревает сильнее огня.

Он снимает с меня платье, и вот я лежу перед ним, оставшись лишь в кружевном белье. Я чувствую себя уязвимой, открытой, но в его взгляде нет оценки, только благоговение.

— Боже, Вика... — он наклоняется, и его губы прикасаются к коже у ключицы. Поцелуй горячий, влажный. Затем его язык обводит контур кости, и я выгибаюсь со стоном.

Его руки скользят по моим бокам, заставляя всё моё тело трепетать от каждого прикосновения. Он словно изучает меня, запоминая каждую родинку, каждый изгиб. Его пальцы задерживаются на застёжке моего бюстгальтера. Один щелчок — и он расстёгнут. Паша снимает бюстик, и мужское дыхание срывается, когда он смотрит на мою обнажённую грудь.

— Идеальная, — хрипит он, и его большой палец нежно проводит по одному из сосков, который тут же набухает, заставляя меня сжаться от вспышки сладкой боли.

Павел наклоняется и берёт его в рот.

Мир взрывается. Я вскрикиваю, впиваясь пальцами в его волосы. Волны удовольствия, горячие и острые, катятся от груди в самый низ живота, заставляя его сжиматься в сладком предвкушении. Он не спешит, лаская языком и губами то одну грудь, то другую, доводя меня до исступления.

— Павел... пожалуйста... — я бормочу, уже не в силах выносить это сладкое истязание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он поднимает голову, его губы блестят. Глаза почти чёрные от желания.

— Что, милая? Скажи, чего ты хочешь.

— Тебя... — выдыхаю я. — Я хочу тебя. Сейчас.

Уголки его губ подрагивают в улыбке. Он снимает с меня последнюю преграду, и его взгляд, тяжёлый и пламенный, скользит по мне, заставляя кровь приливать к щекам и пульсировать в самых сокровенных местах.

Паша быстро, почти порывисто, сбрасывает с себя свитер и брюки. И вот он передо мной — сильный, рельефный, с кожей, горячей под моими ладонями. Я провожу руками по его груди, чувствуя, как напрягаются мышцы под моими пальцами. Он стонет, когда я касаюсь его сосков.

— Ты... тоже сводишь меня с ума, — говорит он, захватывая мои запястья и прижимая их к матрасу по обе стороны от моей головы.

Его вес опускается на меня, желанный и обжигающий. Мы снова целуемся, и в этом поцелуе — вся накопленная страсть, все невысказанные слова, вся боль прошлого и надежда на будущее. Он отпускает мои запястья, и мои руки тут же обвиваются вокруг его шеи, прижимая его к себе.

Я чувствую его возбуждение, твёрдое и влажное, у самого входа в меня. Он замирает, смотрит мне в глаза, и в его взгляде — вопрос.

— Да, — шепчу я, заглядывая в его бездонные зрачки. — Я твоя.

Он входит в меня. Медленно, нежно, давая телу привыкнуть. Я чувствую распирающую полноту, чувство завершённости, как будто недостающий кусок пазла, наконец, встал на своё место. Закрываю глаза и погружаюсь в это ощущение.

— Смотри на меня, — тихо просит он. — Я хочу видеть твои глаза.

Я поднимаю веки. И вижу в его взгляде не просто страсть. Я вижу обожание. Я вижу... любовь.

И с этой мыслью что-то окончательно отпускает меня. Я полностью отдаюсь ощущениям. Ритму, который он задаёт, сначала плавному, потом всё более настойчивому. Его приглушённым стонам у моего уха. Запаху его кожи, смешанному с моим.

Он не сводит с меня глаз, и это самое интимное, что со мной когда-либо происходило. Я вижу, как он теряет контроль, и это даёт мне невероятную силу. Мои ноги плотнее обвиваются вокруг его бёдер, я поднимаюсь навстречу ему, принимая его ещё глубже.

Его дыхание срывается, движения становятся резче, отрывистее. Я чувствую, как внутри меня нарастает знакомое, сладкое напряжение. Оно копилось всё это время, с первого его прикосновения, и вот сейчас оно грозит взорваться.

— Я... не могу... — бормочу я, моя голова бессильно падает на подушку.

— Лети, — хрипит он в ответ, его пальцы впиваются в мои бёдра. — Лети со мной.

Его слова становятся спусковым крючком. Волна накрывает меня с головой, вырывая из груди глухой, перехваченный стон. Спазмы удовольствия сотрясают меня изнутри, такие сильные, что на мгновение гаснет свет перед глазами.

Он смотрит на моё лицо, искажённое волной экстаза, и с низким, победным стоном позволяет себе потерять контроль. Я чувствую его пульсацию глубоко внутри, горячие толчки, которые продлевают мои собственные судороги.

Он тяжело обрушивается на меня, переводя дух. Сердце Павла колотится о мою грудь в бешеном ритме. Вес давит на меня, и это самое приятное бремя на свете. Я запускаю пальцы в его влажные волосы, и мы лежим так, слившись воедино, слушая, как наши сердца постепенно успокаиваются.

Он, наконец, приподнимается на локтях, смотря на меня. Его лицо расслаблено. Он мягко отводит прядь волос с моего лба.

— Ну что, — его губы растягиваются в счастливой, немного усталой улыбке. — Как тебе «чай»?

Я фыркаю, чувствуя, как по щекам разливается румянец, но не от стыда, а от переполняющей меня нежности.

— Пожалуй, самый лучший в моей жизни, — шепчу я в ответ.

Он смеётся, тихо и счастливо, и снова опускается рядом, прижимая меня к себе. И я понимаю, что это только начало. Начало всего.

глава 34

События после той ночи закрутились с невероятной скоростью, но теперь это была сладкая, упорядоченная кутерьма, полная смысла. Наша жизнь стремительно переплелась. Работа в новом отделе поглощала меня с головой, но вечерами нас ждал общий дом: его просторная, но теперь по-настоящему уютная квартира, где на полках мои книги соседствовали с его книгами, а по утрам пахло кофе, который мы варили вместе.

Однажды пятничным вечером Павел, не говоря ни слова, повёз меня за город. Дорога была знакомой, мы ехали на ту самую дачу к маме, на берег реки, о которой я мечтала в самом начале, в день той судьбоносной планёрки. Воздух здесь всегда казался другим: чистым, насыщенным запахом реки и луговых трав. Мы гуляли молча, держась за руки, и это молчание было самым комфортным, какое я только знала.

Когда солнце начало садиться, окрашивая небо в нежные персиковые тона, мы остановились на краю луга, у старой, могучей липы. И тут Павел повернулся ко мне и, не отпуская моей руки, медленно опустился на одно колено. У меня перехватило дыхание от догадки, зачем он это сделал.

Паша достал из кармана маленькую бархатную коробочку. Щелчок, и в ней, играя в свете угасающего дня, лежит изящное кольцо с бриллиантом, который сверкает чистой, холодной искрой.

— Виктория, — голос моего мужчины тихий, но абсолютно чёткий, без тени сомнения. — Ты вернула меня к жизни. Ты научила меня снова чувствовать, доверять и просто быть счастливым. Я не могу и не хочу представлять своё будущее без тебя. Стань моей женой. Пойдём со мной по жизни до самого конца.

Слёзы брызгают из моих глаз сами собой, горячие и солёные, но на губах самая счастливая улыбка. Я смотрю на него — на этого сильного, красивого, самого лучшего мужчину — и нет ни одной причины в мире сказать «нет».

— Да, — шепчу я, и моё сердце замирает от восторга. — Тысячу раз да!

Он с сияющими глазами надевает кольцо на мой палец. Встаёт, обнимает меня и кружит, а я смеюсь, запрокинув голову к розовеющему небу, чувствуя себя самой любимой и самой желанной женщиной на свете. Тихий щелчок затвора фиксирует этот момент — Паша предусмотрительно пригласил фотографа, чтобы мы могли сохранить это счастье навсегда.

***

Подготовка к свадьбе стала для нас не стрессом, а увлекательным совместным проектом. Мы вместе выбирали место, музыку, меню. И вот настал тот самый день. Церемония прошла в загородном клубе, окружённом старым парком. Погода была идеальной, словно сама природа благословляла наш союз.

На мне было белоснежное платье, не пышное, как облако, а струящееся, из гладкого шёлка, с изящной вышивкой на лифе. Оно делало меня одновременно и изящной невестой, и привычной самой себе, без нарочитой вычурности. Когда я шла к Павлу по лепестковой дорожке, я видела только своего будущего мужа — его гордую осанку, его блестящие от волнения глаза и ту безграничную любовь, что сияла в его взгляде.

Маша, моя подруга и свидетельница, с горящими глазами поправляла мою фату в минуту перед выходом.

— Ну что, стратег, дошла до конечной точки? — прошептала она, обнимая меня. — Я же говорила, никуда твой Павлик не денется. Ты его приручила.

— Это он меня, наверное, — рассмеялась я, но в глубине души знала, что мы просто нашли друг в друге своё счастье.

Самым волшебным моментом вечера стал наш свадебный танец. Под нежную мелодию мы кружились в центре зала, и он не отпускал моей руки, глядя на меня так, словно вокруг никого не было. Я тонула в его взгляде, в его крепких, надёжных руках. А когда музыка стихла, он привлёк меня ближе и тихо, так что слышала только я, произнёс: «Ты — моё второе дыхание. Я буду любить тебя вечно».

И в тот же миг в небе одна за другой начали вспыхивать разноцветные звёзды фейерверка. Под этот ослепительный фейерверк он поцеловал свою жену, а я — своего мужа. И в этом поцелуе было всё: и страсть, и нежность, и обещание целой жизни, которая ждала нас впереди.

Наша брачная ночь была иной, совсем не похожей на все предыдущие. Не было нервной дрожи первого раза, нетерпения или стеснения. Было сладкое, глубокое знание друг друга, выстраданное и вымечтанное. Мы не торопились, наслаждаясь каждым прикосновением, каждым поцелуем, как гурманы, смакующие изысканное вино. Мы уже изучили желания и реакции друг друга, и эта ночь стала не открытием, а праздником, финальным аккордом, скрепившим наш союз.

Он любил моё тело, а я — его. И когда мы, наконец, слились воедино, это было не бурное пламя, а ровный, мощный огонь, согревающий изнутри, огонь дома и абсолютного доверия. Засыпая в его объятиях, под мерный стук его сердца, я думала, что моя визуализация сработала куда лучше, чем я могла предположить. Я хотела отпуска, а обрела целую жизнь. И это было только начало.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

эпилог

Три года.

Они летят как один миг, насыщенный таким счастьем, о котором я раньше и мечтать не смела. Наш дом, некогда безупречно стильный и чуть пустынный, теперь гудит, как растревоженный улей, наполненный смехом, лепетом и топотом маленьких ножек.

В центре гостиной, на мягком ковре, восседает виновник сегодняшнего торжества — наш сын, маленький Семён. Ему исполняется годик, и он с важным и немного растерянным видом разминает пальчиками первый в своей жизни кусок именинного торта, с любопытством размазывая крем детскому столику и лицу. На его голове красуется картонный колпачок с разноцветными звёздами, а в глазах, таких же тёмных и серьёзных, как у отца, плещется бездонное море доверия ко всему миру.

Я стою рядом, опираясь на Павла, и его рука, крепко обнимающая меня за талию, моё главное ощущение надёжности и покоя. Он другой. Мягче. Спокойнее. И безумно счастлив. Гордая улыбка не сходит с лица моего мужа с самого утра, а когда Сёма неуклюже ползёт к новой игрушке, Павел не может сдержать счастливого смеха, такого громкого и раскатистого, что малыш останавливается и удивлённо смотрит на него.

В гостях у нас самые близкие: друзья Павла, моя мама, сияющая от счастья, и Машка, теперь крёстная. Все шумят и перебивают друг друга, поднимая бокалы.

— За Сёмку! За молодых родителей! За любовь!

Маша подходит к нам и хихикает, глядя на Павла, который не отходит от сына ни на шаг.

— Ну, Павлик, кто бы мог подумать, что грозный директор «Снежанны» будет с таким азартом собирать пирамидку и начисто забывать о дедлайнах, — подмигивает она мне.

Павел только качает головой, но в его глазах нет и тени досады. Он смотрит на меня, и в его взгляде — столько нежности и благодарности, что у меня ёкает сердце.

— Теперь у меня другие, куда более важные проекты, — тихо говорит он, и его пальцы нежно сжимают моё плечо.

Позже, когда гости расходятся, а Сёма, устав от восторгов, засыпает у меня на руках, мы сидим с Павлом на диване в тишине. За окном темнеет, а в комнате пахнет тортом, счастьем и детством.

— Помнишь, ты когда-то визуализировала отпуск? — тихо спрашивает Павел, глядя, как я укачиваю нашего сына.

— Помню, — улыбаюсь я. — И я получила гораздо больше, чем себе навизуализировала.

— Я тоже получил большее, — он проводит рукой по головке Сёмы, а потом смотрит на меня. — Я получил всё.

Он прав. В этой мирной вечерней тишине, в тепле спящего ребёнка на моих руках и в крепкой руке мужа на моём плече, заключён весь мир. И я знаю — наша история, которая началась с нелепой командировки и борьбы характеров, находит своё самое прекрасное, самое долгое и счастливое продолжение.

Дорогие мои, благодарю вас за то,

что были со мной в процессе написания этой истории, ставили звёздочки, писали комментарии! Это очень поддерживало меня ‍❤️‍????‍❤️‍

Если вам понравилось моё творчество, приглашаю в новую историю про про профессора университета и его студентку

«Профессор. Я (не) готова...»

— Вы — никто, — заявляет он, окидывая меня оценивающим взглядом. — Ваши амбиции на рынке ничего не стоят.

— И что вы предлагаете?

— Контракт. Я покупаю ваш голодный ум. Вы получаете шанс вырваться со дна.

Он — профессор-миллиардер, привыкший всё оценивать в деньгах. Я — его новая рискованная инвестиция.

Ненавижу его предложение. Но еще больше ненавижу то, как по телу разливается жар от осознания, что это мой единственный выход. И как предательски замирает сердце в предвкушении этой опасной игры.

Первая глава здесь

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец