Бесценная помощница для орка

1. Брат

Я открыла дверь и удивленно застыла на пороге. Из гостинной пробивалась тонкая полоска света. Что это? Я давно жила одна и всегда тщательно следила за маг-лампами.

Грабитель?

Но знакомый мужской голос заставил сначала выдохнуть, а затем насторожиться.

— Ларри? Это я. Проходи. Чего застряла на пороге?

Рик. Мой брат-близнец. Откуда он здесь? Да, это и его дом тоже, но после того, как два года назад после смерти нашего отца, он уверенно собрал все свои вещи, прихватив оставшиеся мамины драгоценности и снял все деньги с семейных счетов, я думала, что он никогда не вернется сюда.

Он тогда твердо об этом заявил.

— Я уезжаю, Ларри. Здесь совсем нет перспектив для меня. А в столице мне предложили очень выгодный проект, — небрежно заявил он мне.

Я тогда еще не совсем отошла от скоропостижной смерти отца. Мама умерла пятью годами раньше от лихорадки, и лишиться обоих родителей, было сродни потери почвы под ногами.

Я еще была растерянна и слабо представляла, как мне дальше жить. Папа, хоть и был строг со мной, но все же являлся некой опорой. А теперь еще единственный брат собирался меня покинуть.

— Оставляю тебе дом. Винодельню пришлось продать. Мне нужны деньги для первого вложения. Мамины безделушки я тоже забираю. Как устроюсь и встану на ноги, отпишусь тебе. Может и замуж тогда пристрою тебя сестренка, — улыбнулся он привычно насмешливо и с явной долей снисхождения.

Он всегда так смотрел на меня. Впрочем как и отец.

— Но Рик, попробовала возразить я. Винодельня же была нашей общей. Отец говорил, что там моя доля приданного.

Глаза брата сразу заледенели. И улыбка пропала.

— Наследник я, Ларрин. И как распорядиться семейным имуществом решаю тоже я. Ты просто не можешь оценить все перспективы. Я разбогатею и тогда вдвое выплачу тебе твою долю против той, что бы ты имела сейчас.

Он никогда не умел слушать других и всегда делал то, что считал правильным он один. Только отец мог сдержать его неосмотрительные порывы. А теперь его не стало. Поэтому я промолчала и просто кивнула. Рик все равно настоял бы на своем, так зачем спорить.

Я никогда не умела этого. В нашей семье все решения принимали мужчины, как впрочем и в большинстве семей.

Мне просто было страшно, что он уезжает и оставляет меня совершенно одну в пустом доме. Даже слуг не осталось. Их уволил еще отец, посчитав это отличным способом экономии. Ведь мы уже выросли, а значит можем позаботиться о себе сами и за домом присмотреть.

А наша винодельня с каждым годом приносила все меньше дохода. Ее вытесняли более дерзкие и богатые производители, которые не боялись внедрять новые методики и технологии в свое дело.

Отец же так и оставался консерватором до самой смерти. И вел дело по старинке, не доверяя прогрессу. Как я его не убеждала, как не уговаривала, он был непреклонен. И вот к чему это привело. Мы были почти разорены на момент его смерти.

Родовое поместье пришлось продать еще раньше. Рик однажды очень сильно проигрался в карты, и папе пришлось закрыть его долг. Поэтому, наверно, к лучшему что Рик так распорядился наследством. Развивать семейное дело он все равно не стал бы. Я это знала.

Он уехал в столицу. Выгреб почти все наши оставшиеся средства, оставив мне небольшую сумму и пообещав прислать еще, как получит первую прибыль.

Как обычно в его речи было много пафоса и восторженных надежд. Но больше ни его, ни денег от него я так и не дождалась. Он просто исчез и не подавал о себе знать. А через неделю после его отъезда к нам в дом постучались первые кредиторы.

Оказывается брат и дом заложил под большую ссуду. И теперь пришло время первого платежа.

Не хочу вспоминать те дни отчаяния и моих метаний. У меня была работа. Точнее я брала небольшие заказы в одной адвокатской конторе. Перепечатывала дома договоры на старенькой печатной машинке. Этих средств хватало для моих скромных нужд.

Но вот на уплату долгов… У меня не было лишних денег, и идей откуда их взять. Огромная для меня сумма. Рик, как он всегда делал, думал только о себе.

Я еще отлично помню это состояние, будто мир рухнул во второй раз и я оказалась под его обломками. Кредиторы не стали бы ждать. Они бы просто отняли наш дом.

А Рик… У меня не было с ним связи.

Меня тогда чудо спасло. И наш дом тоже. Сейчас я уже привыкла жить одна и справляться со всем тоже. И долги я все тоже закрыла. Сама. Правда мне пришлось для этого пойти на небольшой обман. Но другого способа у меня не было.

А теперь брат зачем-то появился. Через два года. Неужели узнал? Мое сердце тревожно забилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

2. Обманщица

Я медленно разулась. Вставила ноги в домашние мягкие туфли. Ноги категорически не хотели идти в гостиную и теплый свет разожженного камина не казался больше уютным. В его красных отблесках на стенах и паркете я видела угрозу.

Но я пересилила себя. За эти годы я стала намного увереннее и сильнее. Пришлось стать такой. Иначе я бы не справилась.

Рика я нашла сидящим в любимом кресле отца. У меня так и не хватило духу избавиться от этого древнего потрепанного предмета прежней обстановки. Оставила как память, но так ни разу и не присела в него.

Мне казалось это неправильным.

А сейчас в нем расслабленно сидел брат. На столике перед ним стояла большая бутыль, наполовину заполненная золотистой янтарной жидкостью. А в руке он небрежно покачивал пальцами полный бокал.

— Ну вот и встретились, сестренка, — он чуть приподнял кисть и отсалютовал мне бокалом.

Отхлебнул большой глоток, а на его губах возникла знакомая насмешливая ухмылка.

Я же не торопилась подходить. Рассматривала брата и моя тревога усиливалась.

— Здравствуй, Рик, — сухо ответила я.

— А ты не слишком-то рада меня видеть. А сестренка? — нахмурился он.

— Я не ждала тебя, — кивнула ему, скрестив руки на груди. — Зачем ты приехал?

В его глазах сразу мелькнуло что-то жесткое и злое.

— Ты забываешься, Ларрин — процедил он. — Это мой дом и я могу здесь появляться когда захочу.

А потом он снова усмехнулся.

— А ты изменилась, сестренка, прищурился он. — Ну хватит дуться. Я вот рад тебя видеть, — он допил свой бокал и налил себе еще. — Как же хорошо оказаться дома, — откинулся на спинку кресла он.

— Этот дом у тебя есть, Рик, только потому что я заплатила твой кредит, когда ты его заложил, — отчетливо произнесла я, не опуская взгляда.

Да, я была на него зла и не собиралась скрывать этого. Тихони Ларрин больше нет и брату лучше сразу об этом узнать. И что терпеть его замашки я тоже больше не стану.

Одно меня тревожило, что он мог случайно узнать мою тайну. Тогда все пропало. К этому я была совсем не готова. Не успела просто. Думала, что он и забыл о моем существовании.

— Да, пришлось заложить, — он со звонким резким стуком поставил бокал на столешницу.

Стекло жалобно хрустнуло.

— Это было необходимо. Для дела, — поморщился он. — И не такая там была большая сумма. Ничего же, справилась? И дерзить вон научилась. Совсем ты все воспитание растеряла, Ларри, пока меня не было. Женихов так ты совсем всех распугаешь.

— Зачем ты приехал?

Мне была неприятна эта тема. Я не торопилась замуж. Не хотелось повторить судьбу матери, которая была вынуждена подчиняться во всем отцу.

Да у нас был титул. Но он ничего не давал кроме пустого сотрясания воздуха и глупой гордости. А еще огромного количества ограничений, которые накладывал на меня, как на урожденную баронессу ай Дор.

Лучше бы я была простой горожанкой, у меня бы тогда было гораздо больше свободы, как ни странно это звучало. И не пришлось бы пойти на тот обман, раскрытие которого я так боялась перед братом.

Я внимательно следила за ним и пыталась понять, знает он или нет.

— Проведать тебя захотелось. Я ведь несу за тебя ответственность, Ларрин, — осклабился Рик.

Я невольно хмыкнула. За эти два года он ни разу не поинтересовался моей судьбой. Не написал, не помог с деньгами, как обещал. Что ж, я научилась жить самостоятельно, без его помощи.

Я стала почти независимой. Немного осталось для нужной суммы. И тогда я бы могла выкупить лицензию и…

— А еще я встретил Лойка и узнал одну интереснейшую новость. Ты у нас врунишка оказывается, Ларрин, — издевательским тоном произнес он. — Мошенница даже…

Я похолодела. То чего я боялась в итоге случилось.

Риккул Дор, барон (Брат героини)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

3. Родственные связи

А Рик нарочно медлит, он наслаждается моим страхом и растущей паникой. Ну почему я не сняла все деньги раньше? Ждала, когда накопиться вся сумма. Опасалась воров.

Дурочка! Какая же я наивная дуреха!

Думала, Лойк сохранит мою тайну!

— Итак, ты забрала мое имя, сестренка, — хищно улыбается Рик. — Дурила клиентов и брала с них деньги, — припечатывает он.

Я потом вдруг неожиданно заливисто хохочет, откинув голову назад.

— Что ж я удивлен твоей изворотливостью. Впрочем у тебя уже был опыт. Не так ли? — отсмеявшись говорит он.

Это правда. Девочек не принимали ни в один университет. Только частные пансионы для богачей и муниципальные школы для тех, что победнее. Отец не захотел тратиться на пансион. Он вкладывался только в образование брата.

Тот должен был обеспечить потом и мое будущее, выдав замуж за солидного жениха. Так он всегда говорил нам с братом.

Я училась дома. Мама давала мне уроки. Она-то пансион закончила. Только вот потом эти знания никуда не пошли. Она вышла замуж и словно забыла об этом, достигнув верха своей женской карьеры.

Женщины в нашем обществе до сих пор имели совсем мало прав. Я не могла поступить в университет, не могла открыть счет в банке, даже на работу женщин брали только на ограниченные вакансии.

Считалось, что главная роль и высшая цель для любой представительницы женского пола — выйти выгодно замуж и родить детей. Все.

Были, конечно, исключения. Магички. Девушек с даром брали в магическую академию, но тоже неохотно. Дар должен быть выше среднего, тогда это было оправдано. У меня же дара не было вовсе. У брата — жалкие крохи.

Поэтому ему пришлось оставить мечты получить диплом мага и поступить в университет, на факультет инженерных связей и плетений. Тогда это считалось одним из самых перспективных направлений. Тут отец дал добро, хоть и не терпел все эти новомодные механизмы и приборы.

Просто на этом факультете в столичном университете учился принц и старший наследник нашего короля. Тот как раз много внимания уделял развитию в нашем королевстве новых прогрессивных направлений. И из казны много вложений делал в науку и изобретательство.

В нашем городе был филиал, но и там уровень преподаватель был высок.

Рик сначала воодушевленно строил планы, как он станет лучшим на своем курсе, но когда пошла настоящая учеба он быстро сдулся. Сложные технические формулы не хотели оседать в его голове, а магические схемы не вырисовывались как надо и рассыпались на магическом модуляторе.

Мы тогда еще были с ним очень близки. Делились всем. Близнецы же. Вот он мне и жаловался на строгость преподавателей и несправедливость своих оценок. А меня неожиданно увлекли его учебники и конспекты, сделанные небрежно, но с вполне понятными тезисами, и я неожиданно разобралась сама во всех темах и схемах к ним.

Начала помогать брату. Тот радовался, что теперь у него есть добровольный помощник, который готов был и задание сделать, если он не успевал и сложную схему разобрать, разжевать по пунктам, и найти ошибки в его вычислениях.

Так у нас появилась тайна. Теперь мы учились параллельно. Он доставал мне книги по моей просьбе, тщательно все записывал на лекциях, чтобы потом я помогла ему с уроками и рассчитала заданную инженерную схему.

Лучшим на курсе он, конечно не стал, но отец всегда с гордостью рассказывал всем, как проект Рика был награжден золотой императорской медалью. Он не знал, что этот проект почти полностью делала для него я. И никто не знал.

И мы смогли сохранить нашу тайну до самого его выпуска. А затем Рик получил диплом и будто бы забыл обо всем. И про меня забыл. У него появились новые друзья и новые цели. А сестра в них совсем не вписывалась.

Думаю он и хотел похоронить эту тайну и никогда больше не касаться ее. Он был слишком самолюбив и амбициозен.

Но мне эти знания и помогли в тот момент когда мучительно искала способ найти деньги для погашения всех его долгов. Мне дали рассрочку в две недели. А после этого нужно было внести первый платеж.

Случайность помогла. Я встретила университетского друга Рика. Он знакомил нас на втором курсе. Тоже случайно. Но друг меня неожиданно узнал. Спросил как Рик и посетовал, что ему бы пригодились сейчас навыки и знания моего брата.

Его конторе поручили важный проект, а специалистов не хватало. Сроки поджимали и он бы неплохо заплатил за несложную работу по сверке схем и копированию важных чертежей в нужном масштабе.

Я ухватилась за его предложение обеими руками. Точнее, Рик ухватился. Я ведь сказала, что у него временные трудности и он ограничен в передвижении. Но работать сможет, а я с радостью побуду посредником между работодателем и братом.

Вот так я и стала прикрываться его именем. Брала все более сложные заказы и список довольных клиентов рос. Им было не важно, что исполнитель наотрез отказывается общаться лично. Главное — нужно было выполнять работу в срок и без технических ошибок.

Но с этим я справлялась на отлично. Я смогла выплатить долг брата за полгода. Больше надо мной не висела угроза оказаться на улице. И вот тогда встал вопрос, что мне делать дальше.

Я долго сомневалась. Мне претил этот обман, но и другого выхода у меня не было. Женщину никогда бы не приняли на место инженера или маг-техника. Никогда бы не доверили даже самое простое дело. Это же скандал. Женский мозг априори не может все эти сложные формулы уложить в своей голове.

Так думало большинство мужчин с которыми я общалась. Владельцы конструкторских бюро, начальники инженерных отделов крупных корпораций. Все они смотрели на меня свысока. Но им приходилось иметь дело со мной, чтобы сделать заказ для моего мифического брата.

Да, мы жили не в столице, но наш город был пятым по величине в королевстве. И здесь были филиалы многих компаний. Просто потому, что здесь располагался удобный транспортный узел.

Рик же хотел большего. Он не желал гнуть спину над чьим-то проектом. Не пристало это барону. Ему хотелось самому быть начальником и гонять подчиненных. Поэтому он укатил в столицу. Быстрый успех. Он верил в него. Во все свои воздушные замки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Меня не интересовало, получилось ли у него добиться своих целей. Меня сейчас больше заботили мои.

Я ведь все поставила на карту. Женщина у нас могла бы заниматься своим делом, только уплатив положенную пошлину в казну. Только так. А это дорого. Мне пришлось копить все это время.

Я договорилась и складывала накопленное в ячейку надежного банка. Ее арендовал еще мой отец. Все бумаги мне помог оформить наш бывший адвокат по старой памяти. Его я не могла обмануть и он единственный знал мою тайну. Я же посчитала, что так будет надежнее. Боялась хранить деньги в доме.

Я и не думала, что Рик про них узнает. Адвокат говорил, что все схвачено…

— Так ты прекрасно знаешь, что у меня не было другого выхода, — попробовала оправдаться я.

Но Рика это только еще больше развеселило. Он фыркнул и выплеснул остатки алкоголя в камин.

— На самом деле, я думаю ты большая молодец, Раллин. Ты и раньше ею была, но тут даже я впечатлен размахом твоего таланта, — его глаза насмешливо сверкнули.

— И ты не злишься? — осторожно уточнила я, не веря, что все в итоге может благополучно разрешиться.

— Нет, конечно, — повторно фыркнул брат. — Я снял все со счетов. Мне срочно нужны деньги, сестренка, на новый проект. Очень, кстати, все получилось. Я ведь думал придется продавать дом.

У меня темнеет в глазах.

Он не может так со мной поступить! Не может!

— Но это мои деньги, Рик! Я их заработала! — вырывается у меня.

Взгляд брата тяжелеет.

— Мои, сестренка. И дом тоже мой. Ты забыла? Наследник я. Ни в одном документе не стоит твое имя. Ты ведь всех обманула. Вот и расплата за твою ложь. Учись работать честно.

Он растягивает губы в победной ухмылке, а мне остается только яростно сжимать кулаки в бессильном гневе. Он все же переиграл меня. И доказать что-то я не смогу. Все знают, что заказы делал мой брат. Я сама всех в этом убедила.

— Мерзавец, ты, Рик! Ненавижу!— срывается с моих губ с горечью.

Я просто не в состоянии контролировать себя в этот момент. Неужели мой мир снова рушится? Я ведь не смогу снова собирать осколки.

— Ты никто без моего имени, Ларрин, — глаза брата опасно сверкают. — Хватило ума работать и прикрываться мной, значит, и это в состоянии понять.

Он тяжело поднимается и кивает мне на дверь.

— Отправляйся к себе и не досаждай мне сегодня. Я хочу отдохнуть с дороги. Прощаю тебе твою неосмотрительную грубость. Но больше не смей со мной говорить в подобном тоне, а то не посмотрю на родство и вышвырну на улицу. Я в своем праве, и ты здесь живешь за мой счет.

Несправедливость его слов обжигает, как пощечина.

Я понимаю, что спор бесполезен. В нашем мире у женщин почти нет прав. Я знаю, что брат заберет все. Но это не значит, что я сдамся.

— Дорогой, что здесь происходит? Что за шум? — неожиданно раздается недовольный девичий голосок за моей спиной.

Визуалы

Немного визуалов нашей героини

Ларрин Дор, баронесса

И еще немного визуализации для атмосферы))

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

4. Тупик

Ноги гудели, в висках стучали острые противные молоточки. Я устало присела на край узкой кровати, застеленной простым шерстяным покрывалом, и грустно оглядела небогатую обстановку своей съемной комнаты. Узкое окно, затянутое пыльной сеткой, комод с отваливающейся фурнитурой, крохотный столик и вешалка для платьев. Убого. Но чисто.

Район был, конечно, намного беднее того, где я привыкла жить, но я старалась не думать об этом.

Нет, я не жалела, что ушла из дома. Находиться там дальше с Риком и… с ней, его невестой, было просто невыносимо.

Ее противный, сладкий голосок до сих пор стоял в ушах: «Дорогой, что здесь происходит? Что за шум?» И потом этот взгляд. Презрительный, оценивающий, быстро скользнувший по мне с головы до ног, будто я была служанкой, забывшей свое место.

Алые, надутые губки бантиком, идеальные локоны, платье от столичного кутюрье — живая карикатура на избалованную столичную куклу.

И самое мерзкое — ее бесцеремонность. На следующее утро, пока Рик храпел в отцовском кабинете, распространяя вокруг запах дорогого виски, она уже вовсю хозяйничала в нашем доме.

Я застала ее в своей… в бывшей своей комнате, как потом оказалось. Она рылась в моем комоде, а на постели уже небрежно лежала бесформенная горка моих смятых платьев, которые она, видимо, сочла недостойными себя.

— А, Ларрин, — бросила она, не оборачиваясь. — Мы как раз решили, что эту спальню займу я. Здесь чудесный вид на сад. А ты переселишься в комнату для гостей в мезонине. Она, конечно, меньше, но тебе одной хватит.

Я онемела от ее наглости. Но это было еще не все. У нее в руках вдруг оказалась изящная фарфоровая пудреница с ручной росписью. Последний подарок матери на мое шестнадцатилетие. Единственная вещь, которая была по-настоящему мне дорога.

— Что вы делаете? Не нужно трогать мои вещи. Она моя, — тихо, но твердо сказала я, протягивая руку.

Она лишь удивленно подняла бровь.

— Твое? Милая, в этом доме все-все принадлежит Риккулу, моему жениху. Разве не так? А значит, скоро будет и моим. Эта милая вещица мне приглянулась. Она старинная, чувствуется стиль. В столице такие ценятся.

В этот момент в дверях появился Рик, помятый и хмурый.

— В чем дело, Кора?

— О, дорогой! Я просто нашла эту прелестную безделушку. Можно я возьму ее? — она посмотрела на него так, будто просила не вещь, а разрешение надуть щеки.

Рик лениво скользнул взглядом по пудренице, потом по мне.

— Конечно, радость моя. Бери, что хочешь. Я же говорил, распоряжайся здесь, как хозяйка.

Его взгляд встретился с моим.

В нем не было ни капли сожаления или стыда. Только холодное удовлетворение от собственной власти. — Ларрин, не делай из мухи слона. Матери уже нет, а тебе эта шкатулка ни к чему. Лучше перенеси свои вещи в другую спальню. Скоро должны привезти наш багаж. Кора просила освободить здесь шкаф.

В тот миг во мне что-то оборвалось. Окончательно и бесповоротно. Я молча развернулась, вышла из комнаты, схватив свои вещи в охапку.

Вечером я закрылась в новой спальне, собрала в старый саквояж самое необходимое и несколько самых любимых книг. Больше мне здесь ничего не принадлежало. Даже память о матери у меня отняли.

Ранним утром следующего дня, пока в доме еще царила мертвая тишина, я тихо закрыла за собой тяжелую входную дверь и сделала первый шаг в свою новую, пугающую реальность.

И вот я здесь. В комнатке под крышей, за которую отдала почти половину своих скудных наличных сбережений. Мне не хватило осмотрительности держать при себе большую сумму. Большую часть средств от заказов я всегда несла в банк.

Так и соблазнов было меньше потратить их на что-то спонтанное и ненужное. А такие желания у меня возникали. Платья, новые ботинки, шляпка, бархатная сумочка, украшения…

Но я всегда стискивала зубы и просила себя потерпеть до покупки лицензии. Потом… Я бы себе это все позволила потом.

А сейчас мне снова приходилось начинать все сначала.

Я посчитала оставшиеся деньги. Их было немного. Надо было растянуть на еду и на жизнь, пока я не найду работу.

Поиски ее оказались бесконечно унизительными и все еще бесплодными. Рекомендаций у меня не было.

Кого я могла попросить? Адвоката, который предал меня и рассказал все Рику? Соседей, которые видели, как меня фактически выставили из собственного дома? Я стеснялась пройтись даже по тем конторам, с которыми раньше работала под именем брата. Потому что тогда всем станет ясно, что «гениальный инженер Рик ай Дор» выгнал свою сестру на улицу. Это был бы позор, который лег бы и на меня, и на наше имя, как бы я его ни ненавидела сейчас.

Да и женщин брали не на любую вакансию. Круг был очень ограничен.

Поэтому я искала что-то простое. Место секретаря, гувернантки, сиделки для пожилой дамы. Но везде был один и тот же вопрос: «А ваши рекомендации, госпожа?»

Мой скромный похвальный лист об окончании начального курса муниципальной школы для девочек никого не впечатлял. Отец считал, что мне, женщине, большего и не нужно, главное — выгодно выйти замуж. Он вкладывался только в Рика.

С одного собеседования я сама сбежала. В душном кабинете управляющего небольшой фабрикой, от запаха дешевого табака и пота у меня закружилась голова. Хозяин посмотрел на мой листок, потом на меня — долгим, заинтересованным взглядом, от которого по коже пробежал противный холодок.

— Работа найдется, красавица, — сипло сказал он. — И не такая уж и сложная. Принеси-ка мне вон ту папку… подойди поближе.

Я извинилась и выскочила из кабинета, чуть не бегом спускаясь по скрипучей лестнице. Сердце колотилось от страха. Его липкий взгляд…

Нет. Только не это.

К концу третьего дня своих поисков я вернулась в свою каморку с ощущением полной безнадежности. Денег оставалось совсем вобрез. Отчаяние сжимало горло тугим узлом.

Но этот мир, кажется, не оставлял для меня места. Ниша, которую я сама для себя создала обманом, была разрушена. А другой у меня просто не было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

5. Неожиданная встреча

Прошла неделя с моего скоропалительного бегства. Надежда найти хоть какое-нибудь приличное место умерла окончательно. Остатки гордости не позволяли мне сдаться.

Я продала старьевщику свои книги и последнюю ценную вещицу, что у меня была. Наручные дамские часики, которые дарил мне отец в день моего совершеннолетия. Единственный его ценный подарок за все годы. Я не снимала их почти, и теперь едва сдерживала слезы, когда смотрела на осиротевшее запястье.

Нет я не сдамся. Я просто прилагаю мало усилий. Нужно стараться больше и быть решительнее.

Я вышла из агентства по поиску персонала, и дверь с легким звонком захлопнулась за моей спиной, словно ставя точку в очередной бессмысленной попытке.

Вежливая, но непробиваемая улыбка женщины за стойкой все еще стояла перед глазами: «Без рекомендательных писем, айна Дор, мы, к сожалению, ничем не можем вам помочь. У нас очень серьезные клиенты».

Рассеянно переходя улицу, я почти не смотрела по сторонам. В ушах еще шумело от унижения и беспомощности. Мир вокруг казался размытым и лишенным всех красок.

И вдруг меня настиг знакомый, дразнящий аромат — сладкий, с нотками свежесваренного кофе и ванили. Я машинально подняла голову и уперлась взглядом в витрину бывшего моего любимого кафе «Серебряное небо». Того самого, где я в особенно удачные дни позволяла себе кусочек миндального пирожного и чашку горячего шоколада, чувствуя себя почти что королевой.

Сейчас мысль об этом казалась горькой насмешкой. Я плотнее запахнула жакет и хотела уже отвернуться и уйти подальше от этого напоминания о прошлой, более сытой жизни, но тут из дверей кафе вышел посетитель, и волна головокружительного аромата ударила в нос с новой силой. Мой желудок, пустой с утра, предательски и громко заурчал, сведенный голодным спазмом.

Я густо покраснела, озираясь по сторонам — не слышал ли кто? На тротуаре суетились прохожие, никто, кажется, не обратил на меня внимания. Сгорая от стыда, я сделала резкое движение, чтобы поскорее скрыться, и в тот же миг моё тело с глухим стуком столкнулось с чем-то очень твердым и массивным.

Из рук выпала моя потертая сумочка, с грохотом рассыпав по брусчатке свое скудное содержимое: кошелек, носовой платок, ключ. Моя старая шляпка, и без того сидевшая криво, слетела с головы и покатилась по мостовой.

«Прошу прощения! Я совершенно не смотрел перед собой!» — раздался над моей головой низкий, удивительно бархатный и хорошо поставленный голос, в котором читалась привычка командовать.

Я подняла взгляд, все еще оглушенная неожиданным столкновением, и обомлела. Передо мной, заслонив собой солнце, стоял орк.

Не простой ремесленник. Его темно-зеленая кожа идеально гармонировала с безупречно скроенным костюмом из дорогой шерсти. Широкие плечи, мощная стать, но осанка была не горделивой, а собранной, деловой.

Но самое главное — его лицо. Я видела его уже сотни раз. На страницах технических журналов, в газетных статьях о прорывных изобретениях, на гравюрах, где он получал награды из рук самого императора.

Это был Тмаш Агак. Транспортный магнат, владелец верфи по производству дилижансов на магической тяге, изобретатель революционного парового двигателя, которым я зачитывалась в университетских конспектах брата. Тот, чьи схемы я изучала с благоговением и чьи инженерные решения казались мне гениальными. Я восхищалась им, этим орком, сломавшим стереотипы нашего мира, где у власти стоят совсем другие расы.

И сейчас этот самый Тмаш Агак, мой невольный кумир, с искренним выражением заботы на своем внушительном лице уже наклонялся, чтобы поднять мои жалкие пожитки. Его огромная, удивительно массивная рука с неожиданной грацией подхватила мою потертую сумочку и шляпку.

— Айна, вы не ушиблись? — его черные, пронзительные глаза внимательно изучали мое лицо, и неожиданно для меня в них мелькнула искорка любопытства, смешанная с вежливой тревогой. — Еще раз прошу меня простить. Я полностью погрузился в расчеты для нового проекта и, кажется, представляю собой ходячую угрозу для пешеходов, — коротким наклоном головы обозначил он вежливый поклон.

А я стояла перед ним смущенная, растерянная, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как жар заливает мои щеки, а кончики ушей начинают пылать раскаленными углями и медленно обугливаться. Мне хотелось провалиться сквозь землю.

Потерять дом и снимать угол в бедном квартале — неприятно. Бродить в поисках любой работы и слышать везде отказ — унизительно. Но быть пойманной в таком жалком, голодном и потрепанном виде тем, кем ты тайно восхищалась последние годы… это был совершенно новый, изощренный уровень позора.

Он протянул мне мои вещи. Его пальцы, большие и сильные, едва коснулись моей ладони, но меня словно молнией ударило. Ветвистые острые разряды побежали под кожей.

— Тмаш Агак, к вашим услугам, — представился он с легким, почти аристократическим наклоном головы. — И снова приношу свои глубочайшие извинения.

— Ларрин… Ларрин Дор, — прошептала я, едва шевеля губами, глотая комок стыда в горле. Моя фамилия, некогда гордая, теперь звучала как насмешка. — Это я виновата, я не смотрела…

— Ларрин Дор? — его брови, густые и темные, слегка поползли вверх.

Показалось, имя что-то говорит ему. Сомнительно, что он слышал о моем отце-консерваторе. Скорее всего ему было знакомо имя моего брата. Я никогда не принимала заказы от «Транспортной корпорации Агака».

На него и так работали лучшие специалисты. Я слышала, увор Агак приглашал сотрудников даже без опыта работы. Брат рассказывал, что его агенты внимательно следили за студентами, особенно выпускных курсов. Самым успешным поступали предложения о работе.

Он даже тогда злился, что ему такого предложения так и не сделали.

Так откуда увор Агак был знаком с моей фамилией? Слышал о «блестящем» Рике? Да, за последний год имя брата широко разошлось в узких кругах, благодаря мне.

— Что вы, айна Дор. Не может быть никакой вашей вины. Виноват исключительно я, со своей рассеянностью. И, если позволите, я настаиваю на компенсации, — неожиданно заявил Тмаш Агак смущенной мне.

— Вам явно необходимо немного отдохнуть, — он кивнул в сторону «Серебряного неба». — Позвольте предложить вам чашку кофе и, возможно, что-нибудь на десерт. В качестве искупления моей вины.

От его предложения, произнесенного с такой простой и искренней вежливостью, у меня перехватило дыхание. Мой желудок, словно предательский жалобщик, снова громко и требовательно заурчал.

На этот раз Тмаш Агак точно услышал. Он тактично сделал вид, что не заметил, но уголок его рта дрогнул в едва уловимой, мягкой усмешке.

Борьба между гордостью и голодом, смешанная с ошеломляющим смущением, длилась считанные секунды. Голод, а самое главное, давнее, юношеское восхищение победили.

— Я… я не хочу вас обременять, увор Агак, — пробормотала я, опуская глаза.

— Обременение — это мои невыполненные обязательства перед приличиями, — мягко, но твердо парировал он. — Прошу вас. Мне будет так спокойнее.

И, повинуясь какому-то неведомому импульсу, я кивнула. Он галантно предложил мне руку, и через мгновение я, Ларрин Дор, без гроша в кармане и без будущего, переступала порог фешенебельного кафе под руку с одним из самых богатых и влиятельных персон города.

Мир внезапно перестал быть размытым и снова заиграл красками, пугающими и ослепительными.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Какая неожиданная встреча))) А пока наши герои утраиваются за столиком, предлагаю заглянуть в следующию историю нашего литмоба:

Мой отец умер и оставил мне только чудовищные долги. Чтобы выжить я решаюсь на отчаянный шаг. Устроиться на работу к орку!

Да только это не нравится ни знати, ни другим издательствам, ведь личной ассистенткой он нанял женщину.

Но под таким властным взглядом и уверенным руководством забываешь о любых проблемах.

6. Возможности

Ощущение было сюрреалистичным. Шепот за соседними столиками, быстрые, любопытные взгляды, устремленные на нас — знаменитого орка-магната и меня, в чистом, но поношенном платье не по моде.

За последнее время у меня не было возможностей обновить свой гардероб. Я все откладывала, стремясь быстрее достичь поставленной цели

Официант, почтительно склонившись, провел нас к лучшему столику у окна.

Тмаш Агак отодвинул для меня стул с такой естественной вежливостью, что у меня снова закружилась голова. Это было так непохоже на снисходительное покровительство моего брата или грубоватую галантность других мужчин.

Это не может быть наяву! Я точно сплю!

Но даже если и так, то я ни за что на свете не хочу, чтобы мой сон сейчас прервался.

— Я вас узнал, Ларрин Дор, — произнес он, когда официант принял заказ.

Орк уверенно сделал его сам, бросив лишь один вопросительный взгляд в мою сторону.

— Видел вас несколько раз, когда вы приносили расчеты и чертежи вашего брата в контору «Магистронг и К°». Вы всегда казались мне очень собранной и… целеустремленной. В отличие от большинства… ммм… помощников, — его голос был спокоен и без тени насмешки.

Мое сердце екнуло. Он видел меня. И запомнил. Но запомнил лишь, как посыльную, тень своего брата. Горькая ирония сжала горло.

Я ведь было подумала, что вот он шанс как-то разузнать о возможных вакансиях на его предприятиях. Но нет. Ни за что не стану так унижаться.

Будь это кто другой, я может быть и смогла задавить в себе гордость. Но не перед Тмашем Агаком. Да и не та ситуация. Не после того, как он так участливо себя повел со мной.

Навязываться, пользуясь чьей-то добротой, всегда мне претило.

— Рик… мой брат очень занят, — выдавила я, глядя на узор на скатерти. — Новые проекты, переговоры… Он редко находит время для таких мелочей, как доставка и переговоры с заказчиками.

— Понимаю, — кивнул Агак, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на легкую насмешку, но направленную не на меня. — Ваш брат, должно быть, гениален. Его работы по оптимизации магических контуров для паровых сервоприводов… Это высший пилотаж. Я даже хотел сделать ему предложение о сотрудничестве. Странно что мои агенты пропустили его когда подбирали перспективных выпускников. Я был удивлен просматривая потом его характеристику и выводы по ней. Скорее всего какая-то ошибка. Но слышал, он уехал в столицу, покорять новые высоты. Или пока только собирается это сделать?

Он произнес это с неподдельным интересом, и мне стало физически больно. Каждая фраза была ударом по моему самолюбию, по моему украденному труду.

— Да… он… планирует. Скоро, — прошептала я, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки.

Ненавидела себя в этот момент за эту ложь, за необходимость поддерживать миф, созданный мной.

Я знала, что Агак уже год как перевел весь свой головной офис в наш город. Здесь у него было производство и верфи. Необычный ход. Остальные старались держаться поближе к столице. В узких инженерных кругах шептались, что тому была масса причин.

Начиная с того, что кампания Агака получила высочайший проект лично от императора, что накладывало серьезную ответственность. Заканчивая тем, что у него было множество серьезных конкурентов, а в газетах не стихали скандалы на тему разоблачения очередного шпиона на производстве какого-нибудь магната.

Финансовые войны в наше время перешли в активную фазу. Я наблюдала за Тмашем из под полуопущенных ресниц и все это прокручивала у себя в голове. Орк не походил на того, кого могли запугать конкуренты. Скорее всего он просто сделал так, как удобно именно ему.

И в этот момент я испытывала какую-то отчаянную радость от того, что он принял подобное решение и наша случайная встреча состоялась. Как бы еще она могла произойти?

В это время подали заказ: ароматный кофе, изысканное пирожное для меня, а еще скромный, но плотный сэндвич, который он заказал, видимо, понимая, что мне нужно что-то более основательное для перекуса.

Его внимательность была поразительной. И от того еще острее ощущался контраст. Я не привыкла к подобной заботе. Давно никто не проявлял ее в отношении меня.

— А вы? — вдруг спросил он, отхлебывая из своей чашки.

Себе он заказал только кофе.

Его взгляд в какой-то момент стал очень пристальным, изучающим.

— Просто курьер и сестра гения? Что интересует лично вас, айна Дор? Какое занятие вам по душе? Или у аристократических семейств все еще в моде считать, что высшее предназначение женщины — выйти замуж?

Вопрос прозвучал не как допрос, а с искренним, неподдельным любопытством предпринимателя, который сам проложил себе путь вопреки всем условностям. В его тоне не было ни капли снисхождения или пренебрежения.

Простой искренний интерес.

Я отложила вилку, чувствуя, как дрогнули пальцы. Что я могла ответить? Что мое высшее предназначение — тайком выполнять работу своего брата, а теперь бегать по городу в поисках места гувернантки?

— Я… я ищу возможности, увор Агак, — сказала я, выбирая слова с осторожностью. — Ситуация в семье изменилась, и мне необходимо себя обеспечивать. К сожалению, рекомендаций… у меня нет.

Я не смотрела на него, ожидая вежливого кивка и смены темы. Так всегда реагировали на подобные намеки.

Но он молчал несколько секунд, а затем я почувствовала на себе тяжесть его взгляда.

— Рекомендации, — произнес он наконец, вот теперь в его голосе прозвучала легкая, но твердая нота пренебрежения к этому понятию. — Бумажки, которые чаще всего говорят не об умении, а о связях. У меня на предприятиях ценят навыки, айна Дор. А не происхождение и наличие покровителей.

Он отпил еще глоток кофе, а затем его взгляд упал на мои руки, лежавшие на столе. Я инстинктивно сжала кулаки, пытаясь скрыть чернильное пятно на указательном пальце и легкие шрамы от паяльной иглы — следы одного необычного, но очень дорогого заказа. Там заказчик потребовал помимо чертежей еще и опытный образец разработанной схемы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У вас руки не простой ухоженной барышни, — проницательно заметил орк, и его голос стал глубже, заинтересованнее. — Я многое могу прочитать по рукам. Это следы… вычислений? Или, может, работы с тонкими механизмами?

Я резко отдернула ладони, спрятав их под столешницу. Он был слишком проницателен. А я еще не готова была расстаться со своими секретами.

— Это… ничего, — пробормотала я. — Просто старая привычка… помогать брату с сортировкой его бумаг и приборов. Иногда он просил меня помочь ему.

Он медленно кивнул, но во взгляде его читалось недоверие. Легкая тень задумчивости скользнула по его грубоватым чертам.

— Любопытно, — произнес он наконец. — Очень любопытно. Знаете, Ларрин, я как раз ищу человека на должность личного ассистента. Не секретаря, который будет разливать чай, а того, кто сможет разбираться в чертежах, хотя бы немного. Чтобы отличать расчеты инженеров от сметы из бухгалтерии. Человека с острым умом и вниманием к деталям. Оплата достойная. А рекомендации… — он сделал легкий, размашистый жест рукой, — мне не нужны. Я привык доверять своей интуиции.

Он посмотрел на меня прямо, и в его темных глазах горел странный огонек — смесь делового интереса и какого-то иного, непонятного мне любопытства.

— Что скажете? Возможно, вам интересно было бы попробовать, айна Дор?

Я сидела, не в силах пошевелиться, чувствуя, как земля уходит у меня из-под ног. Это была насмешка судьбы. Идеальная работа. Работа моей мечты. Предложенная мне только потому, что я была «сестрой гения» и, видимо, произвела впечатление аккуратной курьерши.

Он предлагал это Ларрин — посреднику, тени. Не мне настоящей.

И сказать правду я не могла.

А у нас еще одна горячая новинка про ОРКА!

Отчаянные ситуации требуют от женщин отчаянных мер. Мой отец разорен и требует от меня выйти замуж, чтобы поправить свои дела. Лучшее, что я смогла придумать – это сбежать от навязанного жениха и... стать личной помощницей орка. Очень личной!

7. Сложное решение

Его слова висели в воздухе, такие невероятные, что я боялась пошевелиться, чтобы они не рассыпались, как хрупкий хрустальный мираж.

Я разрывалась внутри от противоречивых мыслей. С одной стороны, моя азартная натура требовала немедленно соглашаться, но осторожность настоятельно просила действовать более осмотрительно.

Ведь странно же, что руководитель такого уровня предлагает подобное место кому-то с улицы. Сомнительно и невероятно слишком.

А еще внезапно проснулась неуверенность. С чего я решила, что справлюсь? Я никогда не работала с такими объемами, что были привычны для такой огромной кампании. И я даже оценить адекватно не смогла бы свои возможности.

Я ведь всегда работала только одна. Брала заказ, если была четко уверена, что управлюсь в срок. Здесь же будут совсем другие условия. Не получится ли, что, согласившись, я обману и себя и своего благородного работодателя?

Но как же хотелось просто слепо поверить в это чудо!

— Вашим… ассистентом? — наконец выдавила я, чувствуя, как сердце колотится где-то совсем не там, где должно быть. — Мистер Агак, я… это очень лестное предложение. Я бы с радостью его приняла. Я очень хочу его принять…Но… мне не хотелось бы разочаровывать вас. Мои обязанности у брата были довольно ограничены. Секретарской работы я не избегаю, но...

Он махнул рукой, словно отмахиваясь от моих сомнений, как от назойливой мухи.

— Бумаги, расписание, прием посетителей — всему этому можно быстро научиться. Главное — голова на плечах, внимательность и желание работать. К тому же у вас большое преимущество перед остальными кандидатами. Вы очень долго варились в этой сфере. Знаете ее изнутри. Я уверен, что вы справитесь. И еще я верю в судьбу. То, что мы сегодня так удачно столкнулись… — его острый взгляд, казалось проник в мои мысли до самых сокровенных глубин. —У вас, Ларрин, умный взгляд, — прищурился он. — Я в людях редко ошибаюсь. И, раз уж вы лишились места у брата, почему бы не рассмотреть новую возможность? Вы будете работать в моей приемной, совмещая обязанности помощницы и секретаря.

Он видел мои колебания. Но скорее всего не понимал их настоящей причины. А я… Согласие уже почти слетело с моих губ, но мне и в самом деле было сложно поверить в то, что я слышу. Получить работу мечты вот так мимоходом?

Это не могло случится в этой реальности! Не со мной!

— Испытательный срок — месяц. Но он может быть и сокращен, — искушающим тоном продолжил мужчина. — И, Ларрин. Я думаю будет вполне уместно, если все же мы не подпишем постоянный договор, дать вам по истечении испытательного срока свои рекомендации. Я помню, как вас хвалил Маквесон. Его слова вполне достаточно, чтобы составить положительное мнение.

Я зарделась от его похвалы. Маквесон был главным моим заказчиком. Его контора считалась самой крупной и уважаемой в городе.

А затем Агак назвал сумму. Месячное жалованье. Я чуть не поперхнулась крошками. Это было втрое больше, чем я зарабатывала в самые успешные месяцы под именем Рика. На такие деньги можно было не просто жить. Можно было снова начать копить на ту самую лицензию, о которой я мечтала. И быстро собрать нужную сумму.

Голова закружилась от подобных перспектив, но я постаралась осадить себя. Я еще не подписала контракт. Даже ответ не дала.

— Условия стандартные, — продолжал он, пока я пыталась перевести дыхание. — Полный день, обед за счет компании, оплачиваемый отпуск. Работа в моем главном офисе на Инженерной набережной.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Работа в его приемной! Это был прямой доступ к самым передовым проектам, к чертежам, к самому ритму его бизнеса. Пусть и в роли секретаря.

Нет. Я не могу упустить подобный шанс! Постепенно во мне крепла вера в реальность всего происходящего.

— Я… да, — прошептала я наконец. — Это более чем щедрое предложение. Я согласна, увор Агак.

— Отлично! — его лицо озарилось чуть более открытой, удовлетворенной улыбкой. — Тогда жду вас завтра в девять утра. Я предупрежу охрану.

Он поймал взгляд официанта и жестом попросил счет, щедро расплатился, не дав мне даже возможности сделать вид, что я хочу внести свою долю — которой у меня, разумеется, не было.

На улице уже сгущались вечерние сумерки. Тмаш Агак вышел со мной, окинул взглядом улицу и резко свистнул, напрочь игнорируя удивленные и возмущенные взгляды прохожих. К тротуару тут же подкатил аккуратный закрытый экипаж с гербом его компании на дверце.

— Отвезите, айну Дор, — распорядился он кучеру, открывая передо мной дверцу. — И убедитесь, что она благополучно дошла до двери.

Орк протянул мне руку, и я, сгорая от смеси благодарности и неловкости, приняла его помощь.

— Благодарю вас, увор Агак. Я не опоздаю. До завтра.

Кучер посмотрел на меня с вопросом, а я поняла, что нужно назвать свой нынешний адрес. Смутилась. Мой адрес. Моя убогая каморка в самом бедном районе города.

Бросила короткий взгляд на своего нового работодателя. Он тоже не торопился уходить. Ладно, бедность — не порок. Я откинула стыдливые мысли, и назвала улицу и номер дома.

Кучер нахмурился и неодобрительно хмыкнул. Мои щеки против моей воли запылали. Тмаш Агак не подал виду, но его взгляд стал чуть более пристальным.

— Вам… пришлось съехать из дома? — вежливо уточнил он.

Я опустила глаза, сжимая ручки сумочки.

— Да. С братом… возникли некоторые разногласия. Это мое решение. Пока я снимаю комнату. Временно.

Я назвала адрес, желая в этот момент провалиться под землю.

Он кивнул, лицо его стало серьезным. Агак чему-то кивнул, а потом совершил нечто совершенно немыслимое. Вместо того чтобы пожелать доброго вечера или спокойной ночи, он ловко вскинул свою мощную фигуру на подножку, скользнул в экипаж и уселся напротив меня, резко захлопнув дверцу. Коляска накренилась под его весом.

— Что вы делаете? — неприлично громко вырвалось у меня от неожиданности.

— Изменяю маршрут, — спокойно ответил он и, высунувшись в окошко, скомандовал кучеру: — В Гнездышко. И поживее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сидела, не в силах вымолвить ни слова.

«Гнездышко» — это был известный, высотный фешенебельный жилой комплекс, который построила его же компания. Тридцать этажей комфортабельных апартаментов для одиноких служащих и приезжих специалистов.

— Увор Агак, я не могу… это слишком… — начала было я, когда опомнилась, но он остановил меня одним лишь взглядом.

— Можете. Это служебное жилье для моих сотрудников, — сказал он твердо и бескомпромиссно. — Безопасность и комфорт моего персонала — это часть рабочих условий. Я не могу позволить тем, кто работает со мной, тратить столько времени на дорогу или опаздывать из-за того, что дилижанс не ходит в ваш район. Считайте это авансом. Или, если угодно, частью моих извинений за сегодняшний инцидент.

Экипаж тронулся, увозя меня от бедности и отчаяния в неизвестность, которая сияла, как огни фонарей на Инженерной набережной. Я смотрела на мужественное, серьезное лицо орка напротив и понимала, что моя жизнь только что перевернулась. Снова. Но на этот раз, как мне кажется, в нужную сторону.

Какая у нас в мобе горячая новиночка)))

Обязательно загляните)))

На собеседовании на главного инженера я ляпнула, что сделаю работу потенциального босса лучше него. Да-да, так и выдала. Ему. Суровому орку и самому опасному мужчине Искрограда.

На работу-то он меня взял... Только вот не инженером!

В смысле, я теперь его личная помощница? И почему это мы должны жить вместе?!

8. Договор

Дорогу я помню смутно. Словно в каком-то тумане мелькали за окном улицы, перекрестки. дома. А я все пыталась прийти в себя от крутого поворота, который сделала моя жизнь. А еще от того, как Тмаш Агак смотрел на меня.

Его взгляд ощущался очень остро и почти физически, очень горячо, обжигающе неловко и неожиданно приятно. Совершенно по-иному, как ни один другой мужской взгляд не ощущался. И от этих новых неведомых ощущений все внутри странным образом замирало от необъяснимого восторга и ожидания.

Экипаж плавно остановился у подножья величественного высотного здания из стекла и полированного камня. «Гнездышко» сияло сотнями огней, отражаясь в темной воде канала. Роскошь и благополучие, исходившие от этого места, были почти осязаемы.

Тмаш Агак вышел первым и снова подал мне руку.

— Прошу. Я понимаю, что это внезапно. Я планировал предложить вам переезд позже, когда вы освоитесь на новом месте. Но, узнав ваш нынешний адрес… — он слегка поморщился, — я настаиваю. Это мой дом. Вернее, я его построил. Здесь живут в основном мои ключевые сотрудники и их семьи. Это безопасно. И до офиса пять минут пешком. Каждое утро и вечер курсирует служебный дилижанс для тех, кто живет в других районах, но вам он не понадобится.

Он провел меня через вращающуюся дверь в просторный, сияющий хрустальными люстрами вестибюль. За стойкой из темного дерева сидел безупречно одетый портье.

— Увор Агак! Добрый вечер!

— Ключи от квартиры на пятом этаже, — коротко кивнул Тмаш. — Для айны Дор.

Портье, не проявляя ни капли удивления, тут же вручил ему блестящий ключ на тяжелой бронзовой бляхе.

— Пойдемте, — он направился к лифту, отделанному полированной латунью и красным деревом.

По пути к лифту мы встретили пару. Я узнала их, потому что несколько раз сталкивалась в конторе, где брала заказы. Они тоже работали на Агака. Он инженер с проекта паровых сервоприводов, она — его супруга, математик. Очень милые и прекрасные специалисты.

Они тепло поздоровались с моим сопровождающим, пожелали мне доброго вечера без тени любопытства. Я с облегчением убедилась — он не солгал. Здесь и правда жили его люди.

Двери лифта с мягким шипением закрылись, оставив нас в просторной зеркальной кабине. Внезапно стало очень тихо. Слышно было только мое неровное дыхание и низкий гул механизма.

Несмотря на достаточно просторную кабину, я очень остро чувствовала его близость, тепло его тела, легкий запах дорогого мыла, кожи и чего-то острого, пряного, чисто мужского. И в зеркале наши отражения были странно близки. Моя хрупкая, тонкая фигурка, на фоне его могучего, высокого силуэта.

Я потупила взгляд, чувствуя, как по щекам разливается жар. Мысли путались. Установки, вбитые в меня еще в детстве, и мои настоящие желания странным образом сплетались в моей голове

Приличные девушки не ездят в лифтах наедине с незнакомыми мужчинами. Не принимают от них такие подарки. Не переезжают в их дома. Если все это сложить вместе, то я… Я становлюсь отступницей. Что скажут? Что обо мне подумают?

Жар затопил с головой до самых корней волос. Ведь если бы Тмаш Агак не был бы так настойчив и быстр в своих решениях, то я бы здесь не очутилась скорее всего. Не смогла бы себе позволить уйти от навязанных мне принципов.

Орк стоял неподвижно за моей спиной, но я чувствовала его взгляд на себе. Тяжелый, изучающий. Внезапно он нарушил тишину, и его низкий голос, усиленный акустикой замкнутого пространства, прозвучал особенно гулко.

— Не бойтесь. Здесь хорошие люди. И прочные двери.

Странным образом, но его слова помогли встряхнуться и отбросить глупые страхи. Я уже и так позволила себе очень много того, что ни одна приличная девушка не сделает. Так почему бы не перестать трястись от мнения закостенелых старых глупцов? Это моя жизнь и только от меня теперь зависит, какой она будет.

Я поняла, что в этот момент окончательно рву все связи со своей средой и последние ниточки, что связывали меня с семьей.

Лифт плавно остановился. Двери открылись прямо в небольшой холл, где была всего одна дверь. Квартира на весь этаж!

Он вставил ключ в замок, повернул и распахнул дверь. Тихо щелкнул переключатель и внутри вспыхнул свет.

— Прошу, Ларрин, — негромко, со странными ласковыми интонациями предложил он.

Я сделала шаг вперед и застыла на пороге, забыв обо всех приличиях, обо всех страхах и сомнениях.

Это была не комната. Это был свет. Огромные панорамные окна от пола до потолка открывали вид на сияющий огнями город, на темную ленту реки и силуэты дирижаблей у дальних причалов. Воздушная гостиная с камином, даже маленькая кухонька с медными кастрюлями и дверь, ведущая, должно быть, в спальню… Все было обставлено с безупречным, сдержанным вкусом. Чисто, ново, просторно и невероятно, невозможно роскошно для меня.

Наш дом тоже был уютным, но… сколько же лет там не делался ремонт и не обновлялась обстановка и мебель. Там все было слишком устаревшим, слишком правильным и серьезным. Здесь же все дышало… будущим. Ярким, светлым новым днем.

Я обернулась к Агаку, не в силах вымолвить ни слова.

— Здесь есть все необходимое, — спокойно сказал он, оставаясь в дверном проеме, словно не решаясь нарушить мое первое знакомство с новым домом. — Продукты завезут утром. Если что-то не понравится или что-то будет нужно — скажите портье, он свяжется со мной.

Агак протянул мне ключ. Его пальцы едва коснулись моей ладони, но по руке тут же пробежала короткая, горячая искра, заставив мое сердце биться быстрее.

— Компания полностью оплачивает жилье ключевым специалистам, — его голос вернул меня к реальности. Он показал мне спальню, ванную, объяснил, как работает магическая плита. — Это не подарок, мисс ай Дор. Это инвестиция в вашу эффективность, — уверенно произнес он.

Я молча кивала, чувствуя головокружение. Вид из окна завораживал. Я стояла там, где мечтала оказаться с тех самых пор, как втайне изучала его патенты в университетской библиотеке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы можем завтра… — начала я, но он мягко прервал.

— Я настаиваю на переезде сегодня. Сейчас. Пока не передумали, — в его глазах светилась улыбка. — Экипаж ждет. Поедем за вашими вещами.

И я, к собственному шоку, согласилась. Просто и без колебаний. Я сама от себя не ожидала такой стремительности. Но мечта, внезапно ставшая осязаемой, парализовала волю и смела могучей волной все внутренние возражения.

Дорога в мою убогую каморку и обратно прошла в таком же плотном, почти осязаемом тумане. Мой работодатель не тревожил меня разговорами. Давал время, чтобы спокойно обдумать все и мысленно принять такие перемены в жизни.

Как же я была ему благодарна за это!

Я быстро собрала свои жалкие пожитки под его спокойным, ненавязчивым взглядом. Он так же молча помог донести саквояж до экипажа, не позволив мне самой внести его в новое жилище.

Когда мы вернулись в «Гнездышко», у подъезда нас ждал другой экипаж. Из него вышел человек в строгом костюме с портфелем.

— Документы, как вы и просили, увор Агак.

Я удивленно наблюдала, вспоминая, что орк действительно отходил к стойке, когда мы выходили, и о чем-то говорил с портье.Так вот, что ему было нужно.

— Благодарю, — Тмаш взял папку и протянул ее мне. — Ваш трудовой договор, айна Дор. Ознакомьтесь до завтра. Если все устроит — подпишите. Все условия, которые мы обсуждали, там указаны.

Мы поднялись на мой этаж.

Возле двери в квартиру он остановился, затем неожиданно взял мою руку. Его пальцы, большие и сильные, мягко сжали ее. Внутри все затрепетало от такого простого трогательного жеста.

Мужчина быстро склонился и губами, теплыми и твердыми, легонько коснулся моих костяшек.

Я вся вспыхнула, невольно отдернув руку.

— Увор Агак… сотрудникам… не положено…

Он выпрямился, и в его темных глазах плясали веселые искорки.

— Официально вы приступите к обязанностям завтра утром, айна Дор. А сегодня вечером я всего лишь джентльмен, помогающий даме обустроиться. Спокойной ночи.

Он развернулся и быстро ушел, оставив меня на пороге роскошной квартиры с договором в одной руке и с ключами — в другой. Я медленно закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и зажмурилась.

Это был сон. Самый прекрасный и неожиданный сон в моей жизни. И я боялась открыть глаза.

Отступница? Возможно. Но в эту секунду я чувствовала себя не падшей женщиной, а спасенной. И это было куда страшнее и прекраснее.

Наш невероятный литмоб продолжается)))

Встречайте новую зажигательную историю:

Я – сирота, беглянка и девушка с необычным даром. Я умею видеть то, что не видят другие. Теперь я – новая помощница легендарного следователя. У меня даже получается. Только самое сложное испытание – не очередное расследование, а то… как близко он стоит. Как он уверенно прикрывает меня от опасности. И как сердце стучит быстрее, выдавая наше общее… возбуждение.

9. Помощница

Я осталась одна в центре сияющего пространства. Моего нового дома!

Пусть временного, но пока всецело принадлежащего именно мне. Даже воздух здесь пахнет иначе — не пылью и одиночеством, как в старом доме, а свежей краской, древесиной и едва уловимым ароматом чего-то нового, неизведанного.

Тишина сначала была оглушительной, но с примесью звенящей торжественности момента.

Я и сама дышала через раз, боясь спугнуть это хрупкое чудо.

Сначала я просто стояла на пороге, впитывая каждую деталь: как свет от огромного окна ложится на глянцевый паркет, как отражается в темной поверхности стола.

Потом, медленно, как во сне, я прошлась по комнатам, касаясь пальцами прохладной шелковистой поверхности стола, мягкой кожи дивана, корешка случайно оставленной на полке книги — сборника технических чертежей, что было многообещающе.

Все было реальным! Осязаемым!

Я не сплю! — пронеслось в голове, и по телу пробежала нервная, восторженная дрожь.

На кухонном острове, рядом с блестящим чайником лежала темно-синяя папка с договором. Я взяла ее подрагивающими от возбуждения руками и уселась на широкий подоконник, за которым плыли, переливаясь огнями, крыши города.

Отсюда, с этой высоты, мой старый мир казался игрушечным и таким далеким.

Текст был составлен безупречно. Зарплата, о которой Агак сказал, показалась мне огромной, но здесь были прописаны еще и премии за успешное завершение проектов, полная оплата больничных — что для меня, не имеющей семьи, было роскошью — и расширенная страховка, покрывающая даже услуги дорогих магов-целителей.

Стандартный договор? Это было щедрее любого контракта, о котором я могла только мечтать. Все было продумано до мелочей и… в мою пользу. В этих сухих строчках читалось не просто соглашение, а уважение к сотруднику.

Я перечитала его трижды, ища подвох, скрытые условия, ловушку. Не нашла. Только четкие, выгодные мне, как работнику, формулировки.

В этот момент я искренне позавидовала сотрудникам «Транспортной корпорации Агака», точнее тому, что они работают под началом такого руководителя. Сухой текст договора наглядно демонстрировал, насколько владелец печется о своих людях.

Но теперь и я буду там работать! Осталось только поставить подпись. И я почти решилась.

С папкой в руках я обошла квартиру еще раз, уже более внимательно.

Гардеробная была пуста, но в ванной комнате, отделанной темным мрамором, я обнаружила шкафчик, полный пушистых полотенец, дорогого мыла с запахом альпийских трав и даже несколько банок с ароматными солями.

Кто-то действительно все продумал. Эта продуманность была одновременно пугающей и невероятно приятной.

Решиться принять здесь ванну почему-то было немного страшно — казалось, что хрустальная новая реальность может разбиться от одного моего неловкого движения. Но теплая вода, пена, шипящие пузырьки и умопомрачительный вид из окна на ночной город сделали свое дело.

Напряжение последних дней начало медленно отступать, уступая место ощущению нереальной, почти пугающей роскоши и свободы. Я лежала, глядя на огни, и думала, думала… о брате, о долгах, о прошлой жизни, а потом все тревожные мысли растворились, оставив только одно ясное, твердое решение.

Я заслуживаю этого шанса.

После ванны, завернувшись в невероятно мягкий халат, я снова взяла договор и, уже не колеблясь, поставила свою подпись — твердую и четкую. «Ларрин Дор». Затем аккуратно сложила его обратно в папку.

Выбор сделан.

Уснуть в огромной, незнакомой кровати было поначалу трудно. Я ворочалась, прислушиваясь к тишине чужого дома, и все еще не верила, что все это происходит со мной наяву. Но приятный, деловой гул большого города за окном, который в этом районе не смолкал даже ночью, убаюкал меня, словно подтверждая: жизнь здесь кипит, и теперь ты — ее часть.

Утром я проснулась до рассвета, отдохнувшая и собранная. Я тщательно привела себя в порядок, надела свое лучшее, хоть и скромное платье, аккуратно уложила волосы и… почти бегом поспешила на работу, не в силах сдержать нетерпения.

Сердце бешено колотилось. А вдруг это все был сон? А вдруг он передумал? — шептал навязчивый внутренний голос.

Но охранник на входе в здание на Инженерной набережной, сверившись со списком, почтительно кивнул и пропустил меня.

Приемная была именно такой, какой я ее себе представляла — просторной, залитой утренним светом, с дорогой мебелью из темного дерева, пахнущей лаком, свежей бумагой и едва уловимым запахом кофе. Здесь пахло деньгами, безупречным порядком и… безграничными возможностями.

Я села за указанный мне стол, стараясь дышать ровно и принять вид деловой, невозмутимой сотрудницы. Прошло еще полчаса, прежде чем в приемную вошел он.

Тмаш Агак, мой новый начальник.

Орк шагал быстро, его могучее тело было напряжено, брови грозно сдвинуты. Он что-то недовольно говорил себе под нос, просматривая сложенный пополам чертеж.

Но потом его взгляд упал на меня. И что-то в его лице изменилось. Напряжение ушло, черты разгладились, а в уголках его глаз обозначились легкие морщинки — следы улыбки, которую он, казалось, сдержал в последний момент.

— Айна Дор. Доброе утро, — его голос прозвучал ровно и вежливо, без тени утренней раздражительности. — Вы уже здесь. Отлично. Договор подписали?

— Доброе утро, увор Агак. Да, — я постаралась, чтобы мой голос звучал уверенно. — Я уже отнесла его в отдел кадров, как и положено.

Агак удовлетворенно кивнул.

— Прекрасно. Тогда пройдемте за мной. Ознакомлю вас с текущими проектами и вашими обязанностями.

Он распахнул дверь своего кабинета и жестом пригласил меня войти первой.

Я сделала глубокий вдох и решительно переступила порог, чувствуя, как сердце замирает от предвкушения. Пахло старым деревом, кожей и магической тушью — запахом власти и новых технологий.

Моя новая жизнь начинается!

И я готова была сделать все, чтобы оправдать оказанное мне доверие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А пока Ларрин осматривается на новом месте, я предлагаю заглянуть в еще одну историю про помощницу орка)))

Я держусь за эту работу ради спасения брата. Без сна и отдыха, я работаю на износ, стараясь не привлекать внимания нового босса - влиятельного и опасного орка.

Он властный, бессердечный тиран, не терпящий ошибок, а я простой инженер в его техно-магической империи.

В целом, я справляюсь. Только мне дико не везёт. Вот сегодня точно уволит!

Что? В смысле, я теперь его личная помощница?

10. Обязанности

Дверь в кабинет Тмаша Агака закрылась за нами с тихим, но весомым щелчком, отсекая шум приемной. Воздух здесь пахло старым деревом, дорогими сигарами и чем-то острым, электрическим — возможно, работающими где-то в стенах магическими приборами.

Я восхищенно огляделась. Как же я мечтала очутиться здесь еще когда только первый раз познакомилась с талантом его владельца, через схемы в конспектах Рика.

Кабинет был огромным, но не пустым. Один край стола был завален чертежами и образцами новейших сплавов, другой — уставлен моделями дирижаблей и паровых машин, сделанных с ювелирной точностью. На стенах висели не портреты предков, а сложные инженерные схемы, начертанные уверенной рукой.

Это было настоящее рабочее место, а не показной шик для посетителей.

— Садитесь, пожалуйста, айна Дор, —небрежно указал он на кресло перед своим массивным письменным столом, а сам прошелся к окну, откуда открывался вид на набережную и часть его верфей.

Я присела не краешек и сложила руки на коленях больше для того, чтобы не выдать свое волнение.

Тмаш же постоял несколько секунд, глядя на свое детище, а затем обернулся. Его лицо снова было серьезным, собранным, взгляд деловым и острым.

— Итак, айна Дор, начнем с главного, — он подошел к столу и взял первую папку. — Ваши основные обязанности: мое расписание, входящая корреспонденция, организация встреч и протоколирование совещаний. Все как у любого секретаря. Но есть нюанс.

Мои ладони вспотели и я незаметно потерла их о подол. Волнение вспыхнуло с новой силой. А справлюсь ли я?

Мысленно дала себе подзатыльник. Я ведь хотела подобный шанс? Неужели сейчас все брошу из-за этих глупых страхов?

— Какой нюанс? — немного сипло спросила я.

Мой новый начальник открыл папку и протянул ее мне. Внутри лежали не письма, а сложные технические спецификации на новый тип парового котла.

— Вся техническая документация, вся переписка с инженерами и заказчиками будет проходить через вас. Я буду диктовать вам ответы, часто сложные, с массой терминов. От вас потребуется не просто стенография, а понимание сути. Я не прошу вас уметь читать чертежи так же свободно, как утреннюю газету, но как я уже говорил, необходимо чтобы вы разбирались в их видах и назначении. А также с тем, для какого проекта они предназначены. Думаю с этим как раз проблем не будет. Мы сейчас работаем над тремя большими проектами. Основной, конечно, императорский. Но есть и другие, тоже важные. И вы должны знать кто за что отвечает из моих инженеров.

Он смотрел на меня, и в его взгляде не было сомнения. Была проверка. Он как будто бросал мне вызов, ждал моей реакции.

— Я… я постараюсь оправдать ваше доверие, увор Агак, — выдохнула я, чувствуя, как знакомый азарт — тот самый, что я испытывала, разгадывая схемы брата, — заставляет кровь бежать быстрее.

— «Постараюсь» меня не интересует, — мягко, но твердо парировал он. — Мне нужно «сделаю». Я видел случайно, как вы работали с чертежами брата. Вы не просто переносили их из пункта А в пункт Б. Вы вникали. Я это заметил. Здесь нужно то же самое, но вдесятеро раз больше.

Он откинулся на спинку кресла, сложив мощные руки на груди.

— Вопросы есть?

Вопросов был миллион. Смогу ли я? Не подведу ли? Что, если моих знаний не хватит? Но я подавила их в себе и просто покачала головой.

— Отлично. Тогда начнем с текущей повестки. Черновик моего расписания до конца недели есть в записках прежнего секретаря. Найдете его и ознакомитесь. После обеда подойдете и мы внесем необходимые правки.

Мне так нравилось как он произносил это «мы». Я сосредоточенно кивнула. Вроде пока ничего сложного.

Он пододвинул ко мне блокнот и взял в руки первую папку.

— Дальше. Сегодня у нас совещание по проекту «Феникс». Вот техническое задание и отчеты инженеров. Ваша задача — за пятнадцать минут ознакомиться и выделить для меня ключевые спорные моменты и возможные узкие места.

Я открыла первую страницу. Сложные формулы, графики, схемы энергопотоков. Рай и ад одновременно. Я погрузилась в чтение, забыв о страхе, о новом платье, о роскошной квартире. Остался только вызов и знакомый, пьянящий вкус сложной задачи.

Я делала пометки на полях, чувствуя, как его взгляд тяжелеет на мне. Он наблюдал. Оценивал.

Через пятнадцать минут я отложила папку.

— Основная проблема — перегрев сердечника на высоких оборотах, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Инженеры предлагают два решения: усилить систему охлаждения или изменить сплав сердечника. Первое решение ведет к увеличению веса и стоимости конструкции на десять процентов. Второе — рискованно, так как новый сплав еще не тестировался в длительной эксплуатации. Также я заметила расхождение в расчетах КПД на странице семнадцать. Возможно, опечатка.

Воцарилась тишина. Тмаш Агак не двигался, его лицо было непроницаемым. Потом уголки его губ дрогнули в едва уловимой ухмылке.

— Опечатка, — подтвердил он. — Хорошо, что заметили. И анализ верный. — Он встал. — Совещание через полчаса. Будете присутствовать и вести протокол.

— Хорошо, увор Агак.

— И, айна Дор? — он уже почти вышел из-за стола, но остановился. — Вы ведь не завтракали. Можете отлучиться до начала совещания. Буфет на третьем этаже. У нас многие сотрудники им пользуются с утра. Я настаиваю, — приказным тоном добавил он.

Я вышла из его кабинета с бешено колотящимся сердцем и жарким румянцем на щеках.

Я справилась. Первое испытание было пройдено. И я поняла, что боюсь уже не провала, а не оправдать его странной, интуитивной веры в меня.

Еще один горячий орк в нашем литмобе)))

После предательства «тётушки» у меня осталась лишь сумка с вещами и отчаяние. Работа у мэра-орка Ярга Штоуна стала моим спасением. Он гроза во плоти с телом воина и интеллектом гения, под которого прогибаются даже министры. Но я сама не ожидала, что между нами зародится нечто большее, чем просто рабочие отношения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

11. Чертежи

Прошло несколько недель, насыщенных до предела. Я погрузилась в ритм новой работы с головой, и он поглотил меня с такой силой, что я почти перестала замечать смену дня и ночи.

Время моего начальника, Тмаша Агака, было расписано по минутам — встречи с поставщиками, совещания с начальниками цехов, выезды на производственные площадки. Я научилась читать его настроение по тому, как он хлопал дверью кабинета, и уже могла предугадать, какие документы ему понадобятся в первую очередь.

Вся компания, от курьеров до ведущих инженеров, жила одним главным, грандиозным проектом — строительством межконтинентального дирижабля «Цефей» по личному заказу императора.

Это был не просто контракт; это был проект национального масштаба, и цена ошибки была непомерно высока. От него зависела не только репутация компании, но и будущее всей империи в гонке за небесами.

Были, конечно, и другие крупные проекты — модернизация городских дилижансов, новый грузовой маршрут через горный хребет, — но на фоне «Цефея» они блекли.

Не проходило и недели, чтобы в прессе не появлялась новая статья — то восторженная, то скептическая — об этом левиафане. Тмаш лично просил меня следить за всеми публикациями и готовить для него краткий аналитический отчет, который ложился на его стол вместе с утренним кофе.

Свежие номера основных изданий империи доставлялись в приемную еще затемно. Аромат свежей типографской краски стал для меня таким же привычным, как запах утреннего чая. Я приходила на свое рабочее место, пока в офисе было пусто, и быстро, почти машинально, пролистывала газеты, выискивая ключевые слова: «Агак», «Цефей», «императорский заказ».

А сам Агак в эти недели почти поселился на производственной площадке.

Я заметила, что его лицо стало жестче, скулы острее, а в глазах, обычно таких пронзительных, поселилась постоянная тень усталости. Я все реже видела его в кабинете — он врывался, как ураган, чтобы продиктовать на ходу пару срочных писем, молча подписать гору документов, которые я готовила с вечера, и снова исчезнуть с грохотом захлопнувшейся двери, унося с собой запах машинного масла и холодного металла.

Мне же приходилось быть тем центром, через который проходила вся информация. Я была живым шлюзом между его хаотичной энергией и упорядоченным миром документов.

Чертежи, отчеты об испытаниях, сложнейшие расчеты инженеров — все это проходило через мои руки. Я сортировала, систематизировала, готовила сжатые выжимки, выделяя главное, чтобы сэкономить ему драгоценные минуты.

И с каждым днем мне становилось все очевиднее, насколько это все мне… безумно интересно. Не просто как работа, а как вызов.

Я ловила себя на том, что засиживаюсь далеко за полночь, при свете настольной лампы, вчитываясь не в даты и повестки, а в изящные схемы распределения нагрузки на титановый каркас или в сложные формулы расчета подъемной силы нового, революционного газа.

В такие моменты по телу пробегала знакомая азартная дрожь, а в животе возникала та самая волнующая щекотка, которую я прежде чувствовала только тайком, над старыми учебниками брата.

Но я железной рукой держала себя в узде. Для всех я была всего лишь секретарем. Очень внимательным, педантичным и исполнительным. Не более того. Никто не должен был заподозрить, что я могу не просто перепечатать техническое задание, но и понять его суть, а то и найти в нем скрытый изъян. Эта маска была моей защитой.

Однажды вечером я снова задержалась, чтобы разобрать свежую пачку чертежей, только что доставленных из конструкторского бюро. Агак уехал на ночные испытания нового гибридного двигателя и не должен был вернуться до утра.

В его кабинете царил знакомый творческий беспорядок, который я уже научилась читать как открытую книгу. На массивном столе, оттеснив прочь документы, лежали в живописном хаосе схемы, испещренные его резкими, угловатыми пометками.

Мой взгляд, скользя по бумагам, случайно упал на чертеж системы стабилизации курса. И вдруг замер, наткнувшись на невидимый глазу диссонанс. Что-то было не так.

Я знала эту схему. Я сама, украдкой, прорабатывала нечто подобное для Рика годы назад, когда он готовил свой дипломный проект. Рука сама потянулась к чертежу. Я пригляделась, мысленно пробежавшись по цепям обратной связи, просчитав привычным, отточенным годами тайной практики, образом потоки энергии… и сердце упало, застряв где-то в горле.

Там была ошибка. Не грубая, не бросающаяся в глаза, а крошечная описка в расчете сопротивления в одном из второстепенных контуров. Но под постоянной экстремальной нагрузкой эта малость неминуемо привела бы к лавинообразному перегреву и отказу всего узла стабилизации в самый критический момент полета.

Бездумно, на чистом профессиональном азарте, повинуясь инстинкту, который был сильнее страха, я схватила карандаш с его стола. Еще секунда — один точный, уверенный штрих — и я бы исправила роковую погрешность, вывела на полях верное значение. Грифель уже почти коснулся бумаги…

— Находите недочеты в работе моих лучших инженеров, айна Дор? — раздался из дверного проема низкий, на удивление спокойный голос.

Я вздрогнула так, что карандаш выскочил из онемевших пальцев и с глухим стуком покатился по полированной поверхности стола, замирая где-то в темноте под ним.

В дверях, могучей тенью заполняя проем, стоял Тмаш Агак. На нем была замасленная рабочая куртка, лицо усталым, но глаза… глаза были острыми, как отточенные лезвия, и видели все.

Он смотрел прямо на меня, затем его взгляд скользнул по чертежу в моих руках, по дрожащим пальцам, по предательскому карандашу, лежавшему на полу.

Ледяная волна ужаса накатила на меня, сдавив горло и вытеснив воздух из легких.

Меня поймали с поличным! Сейчас все рухнет!

Карьера, доверие, эта хрупкая новая жизнь… Все кончено! Он все поймет. Или, что хуже, решит, что я просто сумасшедшая, возомнившая о себе невесть что.

— Я… я просто… — голос предательски сорвался, превратившись в хриплый шепот. Я отшатнулась от стола, будто он был раскаленным. — Показалось…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он вошел в кабинет. Его тяжелые рабочие ботинки гулко стучали по дубовому паркету, нарушая звенящую тишину. Не говоря ни слова, он подошел вплотную, его высокая фигура заслонила свет лампы.

Агак взял чертеж из моих ослабевших рук и внимательно, не мигая, уставился на то самое место, которое я собиралась исправить. Его лицо было маской — непроницаемой и холодной. Он молчал, и каждая секунда этого молчания была для меня мукой, медленной пыткой ожидания приговора.

Потом орк медленно, очень медленно поднял на меня взгляд. В его темных, почти черных глазах не было ни гнева, ни ярости. Там было нечто гораздо более страшное — испепеляющее, бездонное разочарование.

— Показалось, — повторил он мои слова, и в его глухом, низком голосе прозвучала едва уловимая, но оттого еще более горькая насмешка.

Он отложил чертеж и сделал шаг ко мне, и его исполинская тень накрыла меня целиком.

— Интересное совпадение, мисс ай Дор. А вы знаете, за что был уволен мой предыдущий секретарь?

А у моего соавтора новинка)))

БЕСПЛАТНАЯ!

Очень горячая)))

Ради будущего своей младшей сестры я решаюсь на отчаянный шаг. Заключаю фиктивный брак с незнакомцем, чтобы получить гражданство Зарийской федерации. Но в день подписания контракта что-то идет не так. Лифт останавливается не на том этаже, а незнакомцев оказывается... ДВОЕ!

Визуалы.

Я тут вспомнила, что так и не показала вам нашего красавца и его кабинет)))

Кабинет состоит из двух смежных комнат (рабочая зона для посетителей)

Зона для отдыха и размышлений

Ну и на закуску))) спальня Ларрин

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

12. Ошибка

Он не кричал. Не обвинял напрямую.

Но его голос, низкий и предельно спокойный, был страшнее любой ярости. В его взгляде читался не гнев, а тяжелое, глубокое разочарование, от которого у меня внутри все оборвалось и похолодело. Казалось, сам воздух в кабинете сгустился, стал вязким и трудным для дыхания.

— Вы понимаете, айна Дор, в каком положении я оказался? — он медленно прошелся по кабинету, его тяжелые рабочие ботинки глухо стучали по паркету.

Он не сводил с меня взгляда, и под этим взглядом я чувствовала себя букашкой, пришпиленной к энтомологической доске.

— Самый важный заказ в моей жизни. Императорский проект. Конкуренты готовы на все, чтобы его сорвать. И… потенциальная утечка информации. Или саботаж, — он остановился напротив меня, и его тень накрыла меня целиком. — Мои конкуренты заплатили бы целое состояние за такую, с ваших слов, «ошибку» в схеме. И вдруг я застаю свою новую помощницу, которая… правит чертеж. Объясните. Пожалуйста, — прозвучало от него жестко и требовательно.

Слезы подступили к горлу, горьким комом, но я сглотнула их, собрав всю свою волю в кулак. Страх парализовал, но обида и жгучая несправедливость обвинения заставили найти силы, а мой голос звучать, даже если он дрожал.

— Это не саботаж, — выдохнула я, и слова прозвучали тише, чем я хотела, но с неожиданной для самой себя твердостью. — Это ошибка. Вот здесь, — я решительно ткнула пальцем в злополучное место на схеме, забыв о всякой субординации, повинуясь лишь профессиональному инстинкту.

— Цепь обратной связи. Сопротивление рассчитано неверно. Всего на несколько десятых долей, но при постоянной пиковой нагрузке это вызовет цепную реакцию, локальный перегрев, дестабилизацию потока, и в итоге отказ всего узла. Я… я просто хотела исправить, чтобы вы не тратили время на поиски…

Я умолкла, с ужасом осознав, что сказала слишком много. Слишком технично, слишком уверенно для простой секретарши, чья задача — перепечатывать бумаги и подавать кофе.

Тмаш Агак замер. Его взгляд, до этого бывший ледяным и отстраненным, стал пристальным, изучающим, почти хищным.

Он подошел еще ближе, его плечо теперь почти касалось моего, и вновь склонился над схемой, сверив взгляд с тем местом, куда я указывала. Потом его глаза медленно поднялись и уставились на меня в упор.

— Откуда вы это знаете? — спросил он так тихо, что я едва разобрала слова. — Эта конкретная ошибка… — он сделал паузу, и в его голосе прозвучала усталая горечь, — была допущена вчера утром и обнаружена мной на испытаниях три часа назад. Она стоила нам сгоревшего прототипа двигателя и двух недель работы.

Он отложил чертеж и устало потер переносицу пальцами.

— Мои ведущие спецы искали причину поломки почти всю ночь. А вы… вы просто взглянули и увидели. Это уровень ведущего инженера, Ларрин. Не курьера. Не секретаря.

Мозг лихорадочно искал хоть какое-то правдоподобное оправдание. Правду? Нет, я не могу.

— Мой брат… — я сглотнула, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки. — Рик. Он… иногда, в хорошем настроении, показывал мне подобные схемы. Объяснял основы. И мне просто… показалось, что здесь похожая ошибка… — я замолчала, понимая, насколько жалко и неправдоподобно это звучало.

Он тоже молчал, и я видела, как в его глазах борются недоверие и что-то еще — то самое жгучее, азартное любопытство, которое я уже видела прежде, когда он разгадывал сложную инженерную задачу. Казалось, он видел меня насквозь, видел всю мою ложь, но то, что он за ней разглядел, было интереснее самой лжи.

Внезапно он тяжело вздохнул и отступил на шаг, проводя большой ладонью по лицу. В этот момент он выглядел не могущественным магнатом, а просто смертельно уставшим… орком.

— Прошу прощения, айна Дор, — произнес он, и его голос утратил всякую сталь. — Это был ужасный день. Проваленные испытания. Выгоревший блок стоимостью с небольшой замок. Нервы… нервы на пределе. Я не должен был бросаться такими обвинениями. Это непрофессионально и… недостойно.

Я просто кивнула, не в силах вымолвить ни слова, все еще чувствуя, как дрожь от прилива адреналина медленно отступает, сменяясь странной, щемящей пустотой.

— Мы оба, кажется, пропустили ужин, — продолжил он, и его взгляд смягчился, в нем мелькнула искорка чего-то, похожего на искреннюю вину. — Позвольте мне загладить вину. Просто как извинение несдержанного начальника перед своей… невероятно проницательной помощницей.

Я хотела отказаться, сослаться на усталость, на поздний час, но слова застряли в горле. Было в его тоне, в этой внезапной уязвимости, что-то такое, что разоружило меня сильнее любой ярости. И я снова, к своему собственному удивлению, молча кивнула.

Неловкость первых минут постепенно растаяла под воздействием изысканной еды и терпкого вина. Разговор тек легко, он расспрашивал о моих впечатлениях от новой работы, о том как я устроилась, о моем детстве, и я, расслабившись, начала отвечать все более охотно. И вот, в паузе между блюдами, он задал тот самый, неизбежный вопрос.

— Знаете, я все не могу отделаться от мысли, — он отодвинул бокал, его взгляд стал задумчивым и острым. — Как женщина, да еще и аристократического происхождения, смогла разобраться в таких… технических дебрях? Это ведь не входит в программу женского образования. Это… необычно.

Что-то во мне надорвалось. Усталость, напряжение последних недель, горечь всех лет вынужденного притворства, унижения от недавних обвинений — все это клубком подкатило к горлу и вырвалось наружу с такой силой, что я не смогла сдержать этот поток.

— Потому что нам, женщинам, отведена роль украшения и производительницы наследников, а не мыслителей? — выпалила я, и мой голос прозвучал с неожиданной резкостью и обидой. — Потому что наш мозг, по общему мнению, якобы не способен к точным наукам? Я училась тайком, увор Агак! По учебникам брата, по его конспектам, которые он бросал как ненужный хлам, потому что считал их слишком сложными! Я ломала голову над формулами и чертежами, пока он блистал на светских раутах! Я могла бы сделать куда больше, будь у меня хоть капля его возможностей, хоть тень его прав! Но мой удел — притворяться глупее, чем я есть, улыбаться и кивать, и благодарить судьбу за возможность перепечатывать чужие гениальные мысли!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я замолчала, задыхаясь, сгорая от стыда за эту несдержанность. Боже, что на меня нашло? Я ждала насмешки, холодного отстранения, гнева.

Но орк не рассердился. И не рассмеялся.

Он смотрел на меня с таким странным, сложным выражением — в нем было и изумление, и неподдельное уважение, и какая-то глубокая, понимающая грусть, которую я не могла понять.

— Я никогда так не думал, — тихо сказал он, и его бархатный бас прозвучал особенно тепло. — Ни о женщинах, ни об аристократах. Я сам пробивался с самых низов, из грязи и копоти мастерской, и меня тоже годами считали… не совсем полноценным. «Орк-выскочка». «Зеленая тупая сила».

Он отхлебнул вина, и его взгляд стал острым, как клинок.

— Так что я восхищен не вашими познаниями, Ларрин. Познания — это наживное. Я восхищен вашим умом. И вашей силой. Скрывать такой огонь, такую ясность мысли годами… пробиваться, несмотря на все предрассудки… для этого нужна воля, о которой большинство мужчин, вращающихся в моем кругу, могут только мечтать.

Я чувствовала, как по щекам разливается горячий румянец, и опустила глаза, но внутри у меня все пело и ликовало.

Он понял. Он не осудил. Он увидел меня настоящей. И он восхитился.

Ради этого момента ничего было не жаль.

В эту секунду он окончательно перестал быть для меня просто боссом, могущественным и пугающим Тмашем Агаком.

И это осознание было страшнее и прекраснее любой инженерной схемы.

13. На грани приличий

Ужин проходил в странной, почти сюрреалистичной атмосфере. Строгие границы между начальником и подчиненной начали таять, как воск от свечи, стоявшей между нами.

Агак откинулся в кресле, расстегнул воротник рубашки и снял жилет, и разговор потек свободнее, полностью утратив официальные рамки.

Он расспрашивал не о работе, а обо мне. О том, что я люблю читать, и оказалось, что мы оба обожаем старые, пыльные трактаты по теоретической механике, находя в их лаконичных формулах особую, строгую поэзию.

— А что вы думаете о новой теории магнитно-парового резонанса? — вдруг спросил он, подливая мне вина, и в его глазах заплясали озорные, испытующие искры. — Многие считают ее откровенным бредом.

И я, опьяненная хорошим вином, его неожиданным вниманием, конечно, сразу попала в расставленную ловушку. Я снова забыла о роли скромного незаметного секретаря.

— Бредовой? — фыркнула я, забыв о всяких приличиях и отставив бокал. — Она гениальна! Просто лет на пятьдесят опередила время! Вот, смотрите, в уравнении на третьей странице их монографии… — я на мгновение запнулась, увидев, как его густая бровь медленно поползла вверх, а на губах застыла удивленная улыбка.

Я только что открыто намекнула, что читала не просто популярную журнальную статью, а полную, сухую как порох монографию на узкопрофильную тему, которую не каждый инженер одолеет.

Сначала по старой, въевшейся в подкорку привычке я смутилась и опустила глаза, пытаясь спасти ситуацию нелепым бормотанием:

— То есть… я хотела сказать… я слышала, что там есть одно спорное уравнение…

Но затем я снова посмотрела на него — на этого серьезного орка, который только что признался, что сам пробивался с самых низов, который видел меня насквозь и… восхитился.

Я увидела в его взгляде не подозрение, а живой, неподдельный интерес и… одобрение. И вместо страха меня вдруг охватил странный, пьянящий восторг.

Зачем притворяться? Он уже и так все знал. Если не догадывался раньше.

И я открыто облегченно рассмеялась. Сначала тихо, а потом громче, сбрасывая с себя годы напряженного сдерживания и контроля над собой, как старую, тесную кожу.

Спустя секунду к моему смеху присоединился его низкий, гулкий, раскатистый хохот.

— Ну конечно, слышали, — проворчал он, откидываясь на спинку кресла и разглядывая меня с новым восхищенным изумлением, от которого внутри трепетали тонкие нити смущенного удовольствия.

— Просто пробегали мимо и краем уха уловили. С третьей страницы, — он покачал головой. — Знаете, а ведь мой главный инженер, три дня потратил, чтобы понять, о чем там вообще речь. А вы… вы просто «услышали».

Он помолчал, его взгляд стал серьезнее.

— Перестаньте прятаться, Ларрин, — произнес он, остановив на мне свой прямой взгляд. — Хотя бы здесь. Со мной. На это… невозможно и грустно смотреть. Как на левшу, который заставляет себя писать правой рукой.

Его слова расслабили меня окончательно.

Воздух словно стал чище, а груз, который я тащила на себе годами, вдруг стал совсем невесомым, благодаря нашему разговору.

В тот вечер в кабинете, заставленном чертежами и остывающими блюдами, я впервые за долгие-долгие годы позволила себе быть собой. Не аристократкой, не секретарем, не тенью брата. А просто Ларрин.

Женщиной, которая на равных могла спорить с Тмашем Агаком о паровых турбинах и магнитно-паровом резонансе. И это чувство свободы было таким опьяняющим. Намного сильнее всех вин, что я пробовала.

Когда ужин закончился, было уже далеко за полночь.

— Я провожу вас, — заявил он, не оставляя пространства для возражений.

Его личный автомобиль — роскошный, тихий, пахнущий кожей и его строгим одеколоном с резкими горьковатыми нотками — умчал нас по спящим улицам к Гнездышку.

Мы почти не разговаривали, но тишина между нами была насыщенной, густой, полной невысказанных мыслей и вопросов.

Он уверенно проводил меня до самой двери моей квартиры. Мы остановились у двери и повисла странная пауза.

Под мягким приглушенным светом газовых светильников в пустом коридоре его фигура казалась еще более монументальной, а его взгляд еще более пристальным. А я, такая разговорчивая весь вечер, неожиданно потеряла все слова в голове.

— Спасибо за… необычный вечер, айна Дор, — сказал он тихо, но взбудораженный строй мурашек дружно рванул по позвоночнику вверх до самого затылка, приподнимая мелкие волоски на шее. — Мне очень понравилось.

Он поправил манжеты на рубашке, а я смущенно отвела глаза от его крупных ладоней, на которые засмотрелась еще в лифте.

— Спасибо вам, увор Агак. За ужин. И… за понимание.

Он неожиданно шагнул ближе и мягко взял мою руку за запястье, легко сжал ее, запуская новую колкую волну по моей коже.

Разум растерянно наблюдал, не собираясь вмешиваться, а сердце уже восторженно ухнуло куда-то вниз.

Это точно было не дежурное рукопожатие при прощании. Совершенно не рабочее и не официальное.

Я задержала дыхание и осмелилась взглянуть в его глаза. Так и замерла на бесконечно растянутые секунды, словно завороженная, пока он держал мою кисть в своей руке на мгновение дольше, чем следовало.

Его большой палец легонько, почти неуловимо провел по моим костяшкам. От этого мимолетного прикосновения мои щеки запылали огнем.

Я прерывисто вздохнула и… чары спали с нас обоих.

— До завтра, Ларрин, — произнес он, и мое имя в его устах прозвучало удивительно волнующе, почти интимно.

И надо было бы что-то ответить. Но я вспомнила об этом уже намного позже. В тот самый миг, я просто провалилась в жаркую глубокую темноту его взгляда. А потом он улыбнулся мне и сердце пропустило очередной удар.

Это точно вино. Я позволила себе слишком расслабиться сегодня вечером.

И причины были. Сначала длинный напряженный день. Потом жуткое потрясение вечером и… конечно, мой организм воспринял этот ужин, как возможность немного восполнить свои ресурсы приятных ощущений.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А мой начальник такой удивительно интересный собеседник. Я и не заметила, как выпила два полных бокала вина за нашей беседой.

И как же эта открытая улыбка преображает его строгое лицо. Я замечталась на мгновение.

А он отпустил, наконец, мою руку, кивнул на прощание, еще раз улыбнулся мне, развернулся и ушел.

Я влетела в квартиру раскрасневшаяся, с бешено отстукивающим пульсом. Прислонилась к закрытой двери, прижав ладони к пылающим щекам.

Его взгляд, его прикосновение, мое имя, сказанное с его низкими властными интонациями…

Все это кружилось в голове хаотичным, пьянящим вихрем. Я понимала, что перешла какую-то опасную черту. Но остановиться уже не хотела и не могла...

14. Происшествие

Следующие несколько дней прошли в напряженном ритме.

Тмаш Агак, казалось, забыл о нашем вечернем разговоре, погрузившись с головой в подготовку к новым, ключевым испытаниям двигателя «Цефея». Обстановка на производственной площадке была напряжена до предела — все понимали, что второго провала императорский проект не простит. Инженеры работали сверхурочно, проверяя каждую деталь, каждую схему.

Я же, как секретарь, утопала в бумагах: отчеты, графики, корреспонденция с поставщиками.

Утром в день испытаний орк неожиданно появился в приемной, уже в рабочей куртке, с пятнами масла на рукавах, словно только что из мастерской.

— Айна Дор, собирайтесь. Поедете со мной.

— Я? На испытания? — не поняла я сначала.

— Ваша внимательность к деталям может пригодиться, — коротко бросил он, и в его глазах мелькнуло что-то твердое, непреклонное. — И… я хочу, чтобы вы видели, как рождается то, над чем мы работаем.

Сердце екнуло от гордости и волнения. Это было настоящее доверие и признание — тихое, но весомое.

Я быстро собрала вещи, накинула жакет и последовала за ним в автомобиль. По дороге он молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, но я заметила, как его пальцы барабанят по рулю — признак волнения, которое он редко показывал.

Площадка гудела, как растревоженный улей. Инженеры сновали вокруг огромного, снятого с дирижабля двигателя, оплетенного паутиной труб, проводов и датчиков. Воздух пахло магическим газом, горячим металлом и напряжением.

Агак сразу погрузился в процесс, отдавая распоряжения четким, командным голосом, вглядываясь в показания приборов.

Я старалась держаться в стороне, но впитывала все, как губка: схемы, разговоры, споры, шум датчиков. Это был хаос, но организованный, как симфония.

И тут мой взгляд упал на группу рабочих, которые монтировали новый блок питания. Что-то в их действиях показалось мне странно нескоординированным, торопливым.

Один из них, нервный, с бегающими глазами, словно делал свою работу спустя рукава — он то и дело оглядывался, будто ждал сигнала. Его руки дрожали, когда он затягивал болты, и я заметила, как он пропустил один из фиксаторов. Интуиция кольнула. Это не просто нерасторопность.

Я сделала шаг вперед и уже махнула рукой, набирая в легкие воздух, чтобы предупредить Агака, но было уже поздно.

Раздался оглушительный треск, потом шипение сорвавшегося под давлением пара. Крики. Острый запах гари заполнил ноздри.

Кто-то грубо оттолкнул меня, и я, споткнувшись о кабель, полетела на бетонный пол, прямо под душ из искр и горячего масла, хлеставшего из лопнувшей трубы. Мир сузился до вспышек боли и хаоса.

В следующее мгновение чья-то мощная рука обхватила мою талию и резко рванула в сторону. Мир завертелся. Я ударилась головой о что-то твердое, но упругое и живое.

Мы с грохотом рухнули за стальной шкаф управления, как раз в тот миг, когда на то место, где я только что была, обрушилась тяжелая станина крепления. Удар гулким эхом отозвался во всем теле.

А потом…

Тишина. Давящая, оглушающая.

Потом снова крики, уже панические, смешанные со стонами раненых. Дым клубился, застилая видимость, а где-то в отдалении завывала сирена тревоги.

Я открыла глаза. Тмаш Агак лежал рядом, прикрывая меня своим большим мощным телом. Его лицо было искажено гримасой боли, а по его левой руке, замотанной в уже промокший рукав куртки, сочилась алая кровь, капая на бетон.

— Вы… вы ранены! — в ужасе выпалила я, пытаясь высвободиться, сердце колотилось как сумасшедшее.

— Пустяки, — сквозь зубы процедил он, с трудом поднимаясь. — С вами все в порядке?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Дрожащими руками я сорвала с шеи свой шелковый платок — единственную хоть сколько-то чистую ткань — и, не думая, прижала его к его рассеченному предплечью. Кровь быстро пропитывала ткань, но давление помогло немного.

— Держите, — прошептала я, а сама заметила, как он смотрит на меня.

Не на рану, а на мое лицо. Взгляд был диким, яростным и немного странным. Что-то мелькнуло в темных зрачках, что-то совершенно непривычное. Страх?

Но я решила, что мне просто показалось.

Агак кивнул, но не двинулся с места. Вместо этого он приподнялся и огляделся, оценивая ущерб.

Его свободная рука, прижала меня к полу, когда я потянулась за ним.

— Лежите, Ларрин. Тут может быть еще опасно, — бросил он непреклонно.

Я сглотнула, но спорить с ним в такой момент не стала, настолько была ошарашена тем, каким нелогичным волнующим теплом отозвалось внутри его прикосновение.

Дым рассеивался, и мы увидели хаос: несколько инженеров лежали на полу, двигатель дымился и искрил из разорванных проводов, рабочие метались, пытаясь потушить мелкие очаги огня.

Тот нервный рабочий исчез в суматохе — или я просто не видела его?

— Всем сохранять спокойствие! — рявкнул Агак, поднимаясь на ноги и помогая потом встать мне.

Его голос перекрыл весь шум.

— Вызвать медицинскую бригаду! Проверить всех на ранения! И никто не трогает оборудование — это место происшествия!

Следующие минуты — или часы? — слились в один беспокойный вихрь.

Агак координировал помощь: он сам помог поднять одного из инженеров, который хромал с ожогом на ноге, и передал его коллегам.

Прибежали медики из заводского лазарета. Агак, отмахнулся от них, и его раненую руку кое-как перевязали на месте.

Он приказывал, организовывал, отправлял других пострадавших к врачам. Мне даже показалось, что он совершенно не чувствует боли, но такого просто быть не могло. Но наблюдая за ним, и его уверенными, четкими действиями, можно было поверить и в это.

Агак, игнорируя свою руку, осматривал лопнувшую трубу, бормоча под нос.

— Это не случайность. Давление было в норме. Кто-то подкрутил клапан...

Я кивнула, вспоминая того рабочего.

— Я видела, как один из них... он вел себя странно, — прошептала я, когда мы на миг остались наедине у пульта.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Агак нахмурился, но не ответил — слишком много глаз вокруг.

Время тянулось. Сирена все выла, но внешняя помощь не спешила: площадка была удаленной, на окраине промышленного района, и, видимо, автоматическая система тревоги сработала, оповестив не только заводскую охрану, но и императорские службы.

Позже мы узнали, что один из старших инженеров, в панике, сам позвонил в следственный комитет — протокол требовал немедленного отчета о любых инцидентах на стратегических объектах, и он решил перестраховаться, не дожидаясь указаний Агака.

Наконец, через полчаса на полигон ворвалась группа людей в строгой униформе.

Не заводская охрана. Следователи. Они они рассыпались по цеху, фиксируя все на специальные артефакты.

Капитан, сухой человек с холодными колючими глазами, окинул взглядом хаос и направился прямо к нам. К этому времени мы уже стабилизировали ситуацию: раненые были эвакуированы, огонь потушен, а Агак стоял у двигателя, изучая обломки.

— Тмаш Агак? Капитан Райн Астер. Происшествие зафиксировано. Предварительно — несчастный случай. Мои люди осмотрят здесь все. Но есть и вопросы. Прошу вас и вашу сотрудницу, — его взгляд скользнул по мне, — проследовать в главный участок для дачи показаний.

Агак выпрямился во весь свой рост. Тут даже мне страшно было на него смотреть, а капитан даеж не побледнел, просто в глазах что-то блеснуло похожее на уважение.

— Сейчас не время, — громыхнул мой начальник. — Мои люди ранены. Нужно разбирать завалы. Ваши следователи будут допущены на территорию завтра. После полного расследования причин аварии моей службой безопасности. А сейчас — прошу вас не мешать.Это частный полигон. И в данный момент он защищен и особым указом императора, как место испытаний одобренного Им проекта.

Его голос не повышался, но в нем была такая сталь, что капитан Астер все же отступил на шаг, коротко кивнул и отошел, отдавая приказы своим подчиненным держаться в стороне.

Агак резко развернулся.

— В офис. Немедленно, — бросил он мне, и его тон не допускал возражений.

Мы ехали в полном молчании. Он сидел, сжав кулаки, глядя в окно мрачным взглядом. Я видела, как напряжена его челюсть. В кулаке он все еще сжимал мой окровавленный платок, но я не осмелилась просить его вернуть мне.

Это был не несчастный случай. Это понимали мы оба. И тот взгляд нервного рабочего… он стоял у меня перед глазами. Кто-то хотел саботажа. Или чего-то похуже.

И теперь я была в центре этого опасного вихря интриг.

15. Наблюдатель

В кабинете Тмаша Ашака царила напряженная тишина, нарушаемая лишь шелестом бинтов и тихими шагами врача из штабной медслужбы, который сейчас обрабатывал и перевязывал глубокий порез на руке Тмаша.

Орк сидел в своем кресле неподвижно, словно изваяние, лишь мышцы на его челюсти ритмично вздрагивали. Он сжал зубы, но не издал ни звука, хотя я видела, как его пальцы непроизвольно впиваются в кожу подлокотников. Его взгляд был устремлен в одну точку на стене, где висела схема нового двигателя, но мысли явно витали далеко от чертежей.

Я с опаской наблюдала за микроскопическими изменениями в его лице, пытаясь угадать ход его мыслей. В его глазах читалась не боль, а холодная, методичная ярость, смешанная с усталостью.

Сама я уже понемногу отходила от шока, хотя пальцы все еще предательски подрагивали. Тем более, что Тмаш, едва мы переступили порог кабинета, властным тоном приказал врачу:

— Сначала осмотрите айну Дор.

Несмотря на все мои завершения, что на мне нет ни царапины, увор Тангеш, подчиняясь непререкаемой воле моего начальника, серьезно кивнул и быстро провел необходимую диагностику прямо в кабинете, используя простые магические артефакты. Его вердикт — легкая мигрень и нервное перевозбуждение — был очевиден и без магии. Он тут же выписал мне успокоительные капли, наказав принять их перед сном, и лишь затем занялся настоящим раненым, снимая пропитанный кровью временный бинт из моего платка.

Когда врач, наконец, ушел, Агак тяжело вздохнул, отбросил в сторону окровавленную куртку и накинул приготовленный мной свежий пиджак. Движения его были привычно отточенными, но в них читалась сдержанная ярость, будто каждое мышечное волокно было напряжено до предела.

— Кофе? — без эмоций спросил он, уже направляясь к магическому аппарату, стоявшему в углу.

— Позвольте я, — я вскочила, но он резким жестом остановил меня.

— Сидите, Ларрин, — его голос прозвучал устало, но твердо. — Вы и так сегодня достаточно натерпелись.

Он налил две дымящихся чашки крепкого черного кофе, без сахара и сливок, и протянул одну мне.

Когда его пальцы, горячие даже через фарфор, слегка задели мои, я снова почувствовала то же странное, смущающее тепло. Но в этот раз оно вызвало не замешательство, а странное удовлетворение. Я постаралась скрыть свои чувства, но он, к моему облегчению, был поглощен своими мыслями.

Агак отхлебнул большой глоток, поморщился от горечи и опустился в кресло напротив.

— Это был не несчастный случай, — произнес он тихо, но так, что каждое слово отдавалось в тишине кабинета. — Это саботаж. Целенаправленный и расчетливый. Или попытка устранить меня. Или и то, и другое вместе.

Я молча кивнула, ожидая продолжения. К чему были слова, если я и сама пришла к тем же выводам.

— В компании давно пытаются пролезть агенты конкурентов, — с беззвучной, но оттого еще более страшной ненавистью выдохнул он. — Подставные рабочие, подкупленные инженеры… Идиотская гонка за технологиями, где все средства хороши, — он с силой поставил чашку на стол.

— Поэтому я и переселил всех ключевых сотрудников в «Гнездышко». Организовал отдельный, охраняемый транспорт. Даже эту чертову столовую здесь устроил, чтобы никто не отлучался на обед и не болтал лишнего где попало. Но… — он поморщился. — Все равно почти каждый месяц ловим кого-то. Как тараканов. Одного уволишь — два новых приползают.

Этот сильный, могущественный мужчина выглядел очень уставшим этой бесконечной, изматывающей борьбой с невидимым врагом. Я не могла даже представить, каково это — держать круговую оборону в компании, управлять десятками сложнейших проектов и при этом постоянно отвлекаться на охоту за шпионами и вредителями. Я бы, на его месте, сошла с ума уже через неделю.

И вдруг меня осенило. Воспоминание из детства, такое простое и наивное на фоне сегодняшнего кошмара, всплыло в сознании с кристальной ясностью.

— Увор Агак… а если установить везде поддельные глазки? — робко начала я, чувствуя, как глупо это звучит.

Он нахмурился, его брови сдвинулись.

— Глазки?

— Ну… артефакты наблюдения, — поспешно уточнила я. — Только ненастоящие. Просто коробочки с блестящим стеклышком, чтобы все думали, что за ними следят. И ничего не объяснять. Никому.

Он смотрел на меня, не понимая, и я, с тайным трепетом и нарастающим смущением, продолжила, облизнув пересохшие губы:

— Мой отец… у нас на винодельне воровали вино из бочек. Никак не могли поймать вора. Тогда его друг, мореплаватель, привез ему с дальних островов несколько жутковатых масок какого-то идола. Отец просто развесил их по погребу. Ничего никому не сказал, не объяснил. Но воровство почти прекратилось. Люди сами додумали, что эти маски — нечто магическое, что они все видят… — я замолчала, сгорая от стыда.

Теперь, озвученная вслух, моя идея показалась мне детской и нелепой.

— Это… эффект толпы. Страх перед неизвестным и всевидящим оком. Мы не обманываем людей, просто… они сами себя запугивают, становятся осторожнее и начинают следить друг за другом…

Я умолкла, готовая к снисходительной улыбке или откровенному смеху. Но Тмаш Агак не засмеялся.

Он задумался. Его тяжелый, уставший взгляд уставился в пространство перед собой, но теперь в нем появилась искра живого интереса. Он начал медленно барабанить здоровой рукой по подлокотнику кресла, обдумывая что-то.

— Психологическая атака, — произнес он, наконец, и в его голосе прозвучало неподдельное, почти профессиональное уважение. — И защита одновременно. Неожиданно. И… остроумно. Браво, Ларрин, — он посмотрел на меня, и в его глазах снова вспыхнула та самая смесь удивления, восхищения и внезапно вспыхнувшей надежды, от которой у меня предательски заныло внизу живота и по спине пробежала знакомая щемящая волна тепла.

— Дешево, не требует сложного монтажа и согласований, а главное… главное — сеет паранойю именно среди тех, кто что-то замышляет. Они начнут следить друг за другом, бояться каждого шороха, и… возможно, в этой суматохе потеряют бдительность и совершают ошибку, — продолжил он с воодушевлением.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он покачал головой, и на его усталом лице появилось подобие улыбки.

— Вы никак не перестаете меня удивлять, Ларрин. Спасибо. Я обязательно подумаю над вашим предложением. Очень тщательно подумаю.

16. Случайные встречи

Через несколько дней нас вызвали к следователю для дачи официальных показаний. Здание главного филиала было холодным и бездушным, словно гигантская гробница.

Я нервно устроилась на жестком деревянном диванчике в приемной, пока Тмаша Агака проводили в кабинет следователя.

Секретарь за столом, хмурая женщина в строгом сером костюме, подняла на меня взгляд.

— Айна Дор, вам потребуется заполнить дополнительные формы. Подойдите, пожалуйста.

Я кивнула и подошла к ее столу, получив несколько бланков. Возвращаясь на свое место, я не заметила, как в дверь прошел незнакомый мужчина. Мы едва не столкнулись.

— О, прошу прощения! — вежливо воскликнул он, отступая на шаг.

Подняла взгляд и увидела весьма привлекательного шатена в безупречном дорогом костюме. Карие спокойные, проницательные глаза с интересом пробежались по мне.

— Простите. Это я виновата, не смотрела куда иду, — поспешно извинилась я.

В этот момент секретарь позвала меня снова:

— Айна Дор, вы забыли ручку!

Я замешкалась, а незнакомец слегка улыбнулся, доставая из внутреннего кармана изящную перьевую ручку:

— Позвольте предложить вам свою, айна Дор.

Я смущенно взяла ручку, удивляясь его галантности:

— Благодарю вас... вы знаете мою фамилию?

— Случайно услышал от секретаря, — объяснил он мягко, без нажима. — Позвольте представиться — Лондис Берч. Я тоже ожидаю приема у следователя Астера.

— Ларрин Дор, — автоматически ответила я, все еще чувствуя легкое смущение.

— Очень приятно, — он кивнул, его взгляд стал чуть более заинтересованным. — Если не ошибаюсь, ваш брат — Риккул Дор? Тот самый талантливый инженер?

Я удивленно кивнула, заполняя бланки его изящной ручкой. Попыталась вспомнить, но не смогла найти среди своих заказчиков никого с именем Лондиса Берча. Значит, просто слышал или знаком с Риком лично.

— Да... вы знакомы с Риком?

— Имел удовольствие общаться с ним в столице, — подтвердил он мою догадку. — Ваш брат производит впечатление человека с неординарным умом. Он не раз упоминал, что многим обязан поддержке семьи.

Его слова прозвучали искренне, без лести. Я немного расслабилась — видимо, просто вежливый знакомый брата.

— Рик всегда был склонен преувеличивать мои скромные заслуги, — скромно ответила я, возвращая ему ручку.

— Не думаю, — он мягко парировал, принимая ее. — Интуиция подсказывает мне, что за вашей скромностью скрывается острый ум. Вы ведь тоже интересуетесь наукой? С таким братом, это было бы не удивительно.

Вопрос был задан так ненавязчиво, с таким неподдельным интересом, что я на мгновение растерялась:

— О, нет... то есть, я просто иногда просматривала его конспекты, слушала рассказы, — поспешно ответила я, чувствуя, как краснею. — Из любопытства.

— Любопытство — двигатель прогресса, — он улыбнулся, и в его глазах появилось одобрение. — Приятно встретить женщину, которая не боится интересоваться сложными вещами. В наше время это редкое качество.

Его комплименты были тактичными, умными и совсем не походили на грубые ухаживания, к которым я привыкла. Они льстили мне, и что удивительно, не вызывали тревоги.

В этот момент дверь в кабинет следователя резко распахнулась. На пороге стоял Тмаш Агак. Его лицо было мрачным, а взгляд, скользнув по князю и мне, приобрел остроту холодной стали.

— Айна Дор, — его голос прозвучал резко и официально. — Мы уезжаем.

Берч вежливо кивнул:

— Увор Агак. Рад вас видеть. Мы как раз с айной Дор вели интересную беседу о...

— Деловые вопросы обсуждаются в рабочее время, — холодно прервал его орк, его рука легла на мою спину, властно направляя меня к выходу. Его прикосновение было неожиданно твердым и требовательным. — Если у следователя появятся еще вопросы, он знает, где меня найти, — бросил он секретарю.

Он почти вытолкал меня в коридор, не оглядываясь на Касиана. Я едва поспевала за ним, смущенная и растерянная.

— Увор Агак, что случилось? — рискнула я спросить, когда мы оказались на улице. — Вы сильно рассержены. Какие-то новые факты от следователя? И почему меня не вызвали в кабинет?

Он резко остановился и повернулся ко мне. В его глазах бушевала непонятная мне буря:

— Держитесь подальше от Берча, Ларрин, — прорычал он, забыв о всякой формальности. — Он не тот, за кого себя выдает. Это ясно?

Не дав мне ответить, он развернулся и пошел к своему автомобилю, оставив меня стоять на тротуаре в полной растерянности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

17. Наблюдения

Возвращение в офис было напряженным. Тмаш Агак молчал всю дорогу, его мощные пальцы барабанили по рулю, выбивая нервную дробь. Я сидела, уткнувшись в окно, все еще не понимая причин его внезапной ярости.

А спросить не решалась.

Но все же когда мы остановились, напряжение в его позе немного схлынуло.

— Ларрин, — обратился он ко мне повернув голову. — Хочу принести вам свои извинения за ту вспышку в участке. Я не должен был на вас срываться.

Я выдохнула облегченно. Все-таки дело было не во мне, видимо, его довели в кабинете следователя. Что-то связанное со взрывом на полигоне.

Я кивнула ему.

— Ничего страшного, увор Агак. Я понимаю.

— Вряд ли, Ларрин… — как-то странно ответил он, но продолжать разговор не стал. — Идемте. У нас сегодня очень много дел. И так почти полдня потеряли.

Мне оставалось только догадываться, что у него на уме.

Но едва мы переступили порог главного офиса, мое внимание переключилось на нечто странное. Повсюду — в холле, у лифтов, в коридорах — появились странные устройства.

Небольшие латунные коробочки с матовыми стеклянными «глазками», замысловатые узоры из светящихся медных нитей, закрепленные на стенах, небольшие сферы, мерцающие тусклым внутренним светом. Они не издавали звуков, не двигались, но их присутствие было ощутимым, почти физическим.

Возле одного такого «артефакта» столпились инженеры из отдела разработки.

— Никакого излучения, — бормотал один, водя перед коробочкой портативным сканером-артефактом. — Ни магического, ни теплового. Пустышка.

— Не может быть, — возразил другой. — Агак бы не стал просто так вешать украшения. Это наверняка какая-то новая система безопасности. Сверхсекретная.

По всему офису стоял гул голосов. Сплетни, догадки, теории заговора роились в воздухе, смешиваясь с запахом кофе и страха. Люди говорили шепотом, нервно поглядывая на непонятные устройства. План работал. Идеально.

Я не могла сдержать улыбки, чувствуя прилив теплой, почти детской радости и гордости. Мой совет, моя наивная идея сработала! Он послушал меня.

Ко мне подошел молодой клерк из бухгалтерии, тот самый, что обычно смотрел на меня свысока.

— Эй, Ларрин, ты же всегда рядом с боссом. Скажи, что это за штуки? — он кивнул на ближайшую лампу-шар.

Я сделала самое таинственное и многозначительное лицо, какое смогла, и приложила палец к губам.

— Увор Агак строго-настрого запретил мне что-либо обсуждать. Извини.

Его глаза округлились от любопытства и страха. Он тут же отступил, и я видела, как он шепчется с коллегами, кивая в мою сторону.

С этого момента ко мне стали относиться с новым, неподдельным интересом и даже опаской. Весь день я провела на невероятном подъеме, летая по коридорам с чувством собственной значимости.

Под конец дня, когда суета немного утихла, Тмаш Агак вызвал меня к себе. Он сидел за своим столом, и на его лице уже не было и следа утреннего гнева, только привычная деловая собранность.

— Айна Дор, завтра вечером мы отправляемся на прием в клуб «Элизиум». Герцог Висконти представляет свой новый проект, и нам необходимо быть там. Вы поедете со мной в качестве моей помощницы.

Я замерла, мысленно переваривая его слова. Прием. Высший свет. Та дверь, которую я закрыла для себя, сбежав из дома.

— Я… я понимаю, — пробормотала я. — Я подготовлю все необходимые документы по проекту…

— Нет, — он мягко прервал меня. — Ваша задача — выглядеть презентабельно. Завтра с утра зайдите в салон и выберете себе подходящее вечернее платье.

Он открыл ящик стола и выписал чек, и положил на стол передо мной.

— Это на представительские расходы. Сумма должна покрыть все необходимое.

Я взглянула на цифры и чуть не поперхнулась. Этой суммы хватило бы на гардероб на год вперед.

— Увор Агак, это слишком щедро! Я не могу… — попыталась я запротестовать.

— Можете, — перебил он меня, и в его глазах мелькнула та самая ускользающая искорка. — Вы представляете мою компанию. И… — он сделал паузу, — вы заслужили это. Ваша идея, — он кивнул в сторону коридора, где висел один из «артефактов», — уже приносит плоды. Ложная тревога в цеху сегодня утром. Рабочий сам испугался и признался в мелком воровстве, решив, что «глазки» все видят.

Он встал, давая понять, что разговор окончен.

— Завтра к пяти вечера будьте готовы.

Я вышла из его кабинета с горящими щеками, сжимая в подрагивающих пальцах чек, который обжигал их.

Прием. Платье. И его признание, пусть и косвенное. Мир снова перевернулся, и на этот раз он был полон блеска, шелка и головокружительных возможностей. А еще скрытой опасности и тревоги, которая уже просачивалась в мои мысли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

18. Платье

На следующее утро я, все еще находясь под впечатлением от его приказа и щедрости, собралась было отправиться в один из скромных, но приличных магазинчиков в центре, где цены были хоть сколь-нибудь адекватными.

Мысль о том, чтобы потратить такие деньги на одно платье, вызывала у меня легкое головокружение и стойкое чувство вины, будто я собиралась совершить нечто предосудительное.

Я уже выходила из здания, как вдруг у тротуара с легким шипением остановился знакомый роскошный автомобиль. За рулем я увидела самого Тмаша Агака. Солнечные лучи играли на его зеленоватой коже, а в глазах читалась непоколебимая решимость.

— Садитесь, — произнес он без лишних церемоний, как будто так и было заведено. — Я вас отвезу.

Я замерла на месте, ощущая, как кровь отливает от лица, а сердце начинает отчаянно колотиться. Эта внезапность, это нарушение всех моих планов…

— Увор Агак, нет необходимости, я прекрасно доберусь сама… — попыталась я возразить, но голос прозвучал слабее, чем хотелось бы.

— Садитесь, айна Дор, — повторил он, и в его низком голосе прозвучала та самая сталь, что не терпела возражений. — Я знаю, куда мы едем.

Растерянная и смущенная, я почти машинально забралась на пассажирское сиденье, чувствуя себя пойманной с поличным.

Автомобиль бесшумно тронулся и через несколько минут замер у входа не скромного магазинчика, а самого фешенебельного и, как я знала, невероятно дорогого салона в городе — «Эразм».

Его витрины сияли хрусталем и шелком, за стеклом замерли манекены в платьях, стоимость которых, я была уверена, превышала мое годовое жалованье. Меня охватил легкий ужас.

Прежде чем я успела что-то сказать, орк вышел, обогнул автомобиль, открыл мне дверцу и властно взял меня под локоть, почти втолкнув в роскошный интерьер салона.

— Мы выбираем вечернее платье для моей спутницы, — объявил он хозяйке салона, появившейся перед нами с подобострастной улыбкой.

Хозяйка бросила на меня быстрый, оценивающий взгляд и тут же засуетилась, защебетала, закивала.

— Конечно, увор Агак! Без сомнений! Прошу, пройдемте в наши апартаменты. Сейчас же все будет организовано.

Меня усадили в глубокое бархатное кресло, словно фарфоровую куклу, а вокруг мгновенно засуетились продавщицы с шелками и кружевами.

Я сидела, ошеломленная, пытаясь поймать взгляд Агака, который удобно устроился напротив в аналогичном кресле, закинув ногу на ногу, и наблюдал за процессом с видом полновластного хозяина ситуации.

— Это… слишком, — слабо попыталась я запротестовать, когда мне поднесли первое платье — из изумрудного бархата, с отделкой из настоящего речного жемчуга.

— Нет, — мягко, но с той же железной твердостью парировал он, даже не глядя на платье, а глядя на меня. — Это необходимо. Моя женщина должна выглядеть соответственно.

В воздухе повисла густая, звенящая напряженная пауза. Он спохватился, и его скулы, казалось, стали темнее.

— Моя помощница, — быстро поправился он, и его взгляд стал на мгновение неуловимым, скользнув в сторону. — Вы представляете меня и мою компанию на важном мероприятии. Внешний вид — это тоже инструмент в бизнесе.

Но фраза была сказана. «Моя женщина».

Она повисла в воздухе между нами, раскаленная, запретная и от этого невероятно сладкая.

Меня будто ударило током. Внутри все перевернулось — закружилась голова, по коже от висков до щиколоток пробежали мурашки.

Его взгляд, тяжелый, оценивающий и… присваивающий, скользил по мне, и под этим взглядом я чувствовала себя одновременно и драгоценностью, которую только что приобрели, и добычей, в которую впились когти хищника.

Но годы дрессировки в родительском доме, годы условностей и необходимость носить маску скромности сдавили мне горло. Я опустила глаза, стараясь дышать ровнее, изображая ту самую смиренную скромность, которую от меня ожидали на публике.

Внутри же бушевала настоящая, яростная буря. Буря от того, что не могу позволить себе ответить на этот взгляд, не могу расслабиться и получить удовольствие от этой безумной ситуации.

Я должна была играть роль. Всегда играть роль.

В итоге, после бесчисленных примерок, остановились на платье глубокого синего цвета темной ночи — из тяжелого атласа, с открытыми плечами и сложной серебряной вышивкой, мерцающей, как далекие звезды. Оно было одновременно и сдержанным, и безумно роскошным, подчеркивая каждую линию моего тела.

Отец никогда бы не разрешил мне надеть подобный наряд. И этот факт еще больше разжигал во мне желание это сделать.

— Теперь аксессуары, — распорядился Агак, не моргнув глазом, когда хозяйка салона назвала умопомрачительную сумму. — Туфли, перчатки, сумочка. И все необходимое, — он сделал небольшую, но многозначительную паузу, — белье. Чулки.

Я покраснела до корней волос, чувствуя, как жар разливается по всему телу. Но он говорил об этом с такой ледяной, деловой отстраненностью, словно обсуждал технические спецификации, что любой мой протест застревал где-то в горле, не в силах пробиться наружу.

Агак платил, не глядя на ценники, его могущественная фигура в этом храме роскоши была воплощением абсолютной власти и контроля. И я, к своему ужасу и восторгу, понимала, что не могу и не хочу противиться его личной власти надо мной.

Через час мы вышли из салона, а за нами несли несколько больших коробок с золотым тиснением. Он молча довез меня до дома, достал с заднего сиденья все покупки и лично довел до самой двери моей квартиры.

— На сегодня вы свободны, Ларрин, — сказал он, вручая мне самую большую коробку с платьем.

Его пальцы снова едва коснулись моих, и по спине снова пробежала знакомая, острая волна возбуждения, заставившая меня вздрогнуть.

— Срочных дел нет, а у меня еще одна встреча. Думаю, вам нужно время, чтобы… подготовиться к вечеру.

И тогда случилось это. Неожиданный, короткий, но такой долгожданный и красноречивый жест.

Он совсем как в первый день нашего знакомства, мягко, но властно перехватил мою кисть и поднес ее к своим губам. Не поцеловал, а скорее заклеймил — горячим, твердым прикосновением, которое обожгло кожу сквозь тонкую ткань перчаток, которые он же мне и купил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Перед глазами что-то взорвалось. Яркое, ослепительное. И по всему телу разлилось нерациональное, странное, пьянящее желание, заставляющее кровь петь в жилах.

Я не хотела, чтобы этот миг заканчивался. Хотела, чтобы он длился и длился…

Но… Агак выпрямился, бросил на меня короткий, обжигающий взгляд.

— До вечера, Ларрин, — резко развернулся и ушел, его мощная фигура быстро растворилась в полумраке коридора.

Я же, едва управляя с дрожащими руками, заперлась в квартире, прислонилась спиной к холодной деревянной двери и медленно сползла на пол, обхватив дрожащие колени руками.

Коробка с платьем и остальные пакеты лежали рядом, как вещественные доказательства моего сумасшедшего, нереального сна.

Его слова, его взгляд, его случайная оговорка… Все это кружилось в голове, смешиваясь с гневом на условности и пьянящим страхом от того, что хрупкие границы между «помощницей» и «его женщиной» начали стремительно и необратимо размываться.

Я знаю вы ждали эту новинку от Танечки)))

— Я меняю условия сделки, — говорит мой отец пятерым вождям орков. — Расплатитесь тем, что возьмёте в жёны мою дочь.

Меня обжигает ярость, вспыхнувшая в их глазах.

— У неё магический дар, что мы ищем, — вдруг говорит пятый вождь, от которого у меня мороз по коже.

— Мы возьмём её женой, — переглянувшись с остальными, заявляет их вожак и смотрит пристально на меня: — Сама-то невеста согласна?

19. Танец

Бальный зал клуба «Элизиум» ослепляет сиянием хрустальных люстр, переливами шелков и драгоценностей приглашенных дам. Воздух густ от смеси дорогих духов, цветочных ароматов и легкого напряжения светской игры.

Я стою рядом со своим начальником, стараясь дышать ровно и не думать о том, сколько стоит каждое украшение на дамах вокруг.

Именно в этот момент я вижу брата. Странно, но удивление совсем слабое, словно я ожидала подобной встречи.

Рик стоит у края танцпола, непринужденно опираясь о колонну и склонившись к уху пышной дамы в траурных, но невероятно дорогих черных кружевах. Он что-то говорит ей тихо, и она кокетливо смеется, касаясь его руки веером.

Обольститель в своей стихии.

И меня даже не терзают мысли куда делась его невеста. Та самая, которая выгнала меня из моей же комнаты.

Значит, Рик решил, что его инвестиции в нее не окупаются и нужно поискать более выигрышный вариант.

Его взгляд скользит по залу и на мгновение задерживается на мне. В его глазах тоже нет ни удивления, ни радости, лишь быстрое, холодное оценивание — словно он рассматривает не сестру, а неожиданного конкурента. Затем он демонстративно отворачивается, продолжая разговор с вдовушкой.

Что ж Рик, я рада, что твой интерес меня больше не касается. Но все равно немного тревожно становится.

Я думала, он с деньгами умчится опять в столицу, и исчезнет окончательно из моей жизни. Но он здесь. Почему?

Мои мысли прерывает бархатный знакомый голос рядом со мной.

— Айна Дор? Какой приятный сюрприз. Вы очаровательно выглядите. Ум, да еще в такой роскошной оправе. Пожалуй, вы сегодня всех тут затмите.

Передо мной с легким поклоном стоит князь Берч.

Его улыбка в меру ослепительна и самоуверенна.

Я торопливо бросаю взгляд в сторону Агака, но его уже увлекла в беседу сама хозяйка приема, почтенная герцогиня Висконти. Отказать ей он не может.

И я тоже не могу ответить князю резкостью на виду у всех.

Я помню реакцию Тмаша на наш прошлый разговор, и моя настороженность активизировалась на максимум. Я доверяю суждению Агака, вот прямо сейчас я не могу найти достаточную причину, чтобы уклониться от новой беседы с князем.

Все варианты кажутся надуманными и неправдоподобными.

Скованная условностями, я вынуждена оставаться на месте и слушать его.

А он засыпает меня комплиментами — умными, изощренными, рассчитанными на то, чтобы понравиться. Но мой разум, привыкший искать суть, быстро отсекает эту шелуху. Но щеки все равно горят от смущения.

Чтобы как-то соскользнуть с этой темы, я вспоминаю одну из статей в техническом журнале.

Я помню, где мне встречалось имя князя!

У него нет в собственности никакой компании, но он любит вкладываться в перспективные проекты. Так в той статье он выступал спонсором для проекта по разработке новаторского двигателя и высказывал суждения о передовых направлениях в науке.

— Ваша светлость, я читала о вашем проекте по оптимизации магических каналов в двигателях, — говорю я, глядя куда-то мимо его плеча. — Использование резонансных кристаллов для стабилизации вместо традиционных рулевых плоскостей… Это смелое решение. Не возникло ли проблем с перегревом на высоких скоростях?

Берч на мгновение замирает, и на его идеально ухоженном лице мелькает искреннее удивление. Затем оно сменяется живым, неподдельным интересом.

— Вы… следите за техническими новинками, айна Дор? — он смеется, но не насмешливо, а с явным удовольствием. — Вы не перестаете меня удивлять. И да, перегрев был основной проблемой. Мы решили ее с помощью…

И он сразу уносится в объяснение, увлеченный и красноречивый. Его рассказ весьма интересен, и я слушаю, забыв о неловкости, полностью погружаясь в захватывающую техническую проблему.

Даже себе боюсь признаться, что его внимание льстит моему профессиональному интересу, и на мгновение я забываю, кто он и что говорил о нем Тмаш Агак.

Мы, действительно, увлеклись беседой. Я даже расслабилась немного, почувствовав некоторую опору.

Тем неожиданней для меня стал тяжелый, почти физически ощутимый взгляд.

Быстро подняв глаза, я встречаюсь взглядом с Тмашем Агаком. Он стоит в стороне, беседуя с герцогиней, но его темные глаза прикованы ко мне. Мрачные, как грозовое небо. И сам он мрачен и напряжен.

Спохватившись, я поспешно отступаю от Берча, смущенно благодаря его за беседу. Вот теперь мне уже совсем не страшно выглядеть невежливой или поспешной.

Князь уже открывает рот, чтобы что-то ответить, как…

Воздух вокруг нас сгущается, смещается. Между нами возникает мощная, незыблемая тень, заслоняющая сияние огромных люстр.

Тмаш Агак. Он не вклинивается, он занимает пространство, оттесняя князя почти незаметным движением плеча. Как он так быстро успел сюда подойти?

Но сейчас он сдержан и даже учтив.

— Я прошу прощения, князь, но я забираю айну Дор. Срочные деловые вопросы. Где их еще лучше обсудить, как не в танце, — твердо и властно звучит его голос.

Низкий, тихий, но настолько насыщенный властной энергией, что его слышно сквозь весь шум зала. Он не смотрит на князя. Его взгляд прикован ко мне. Он протягивает руку.

Танец? Он приглашает меня?

— Айна Дор?

Сердце уходит в пятки, а затем начинает колотиться в ребра с бешеной силой. Я чувствую, как по спине пробегают колкие мурашки — не от страха, а от чего-то острого, глубинного, что отзывается в ответ на его тональность.

Его пальцы, большие и сильные, уверенно ждут моих.

Я молча, почти не дыша, кладу свою ладонь на его. Его кожа оказывается на удивление теплой и слегка шершавой, контрастируя с ухоженной на вид мягкостью руки Берча.

Его сильные пальцы смыкаются вокруг моих.

Он ведет меня в центр зала, и мир начинает вращаться вокруг нас двоих.

Звуки зала — смех, шепот, музыка — отступают, превращаясь в глухой гул где-то на периферии сознания. Весь мой мир сужается до точки соприкосновения наших ладоней и его руки на моей спине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Плавная чувственная мелодия откликается внутри приятной волнующей щекоткой.

Агак ведет себя не с изящной легкостью аристократа, а с мощной, неуклонной силой стихии. Именно так я его сейчас ощущаю. Как вихрь, ураган, который сметает все вокруг.

Его шаги точны, решительны, и мое тело, к моему собственному изумлению, отзывается на них с абсолютным доверием, следуя за ним с легкостью, о которой я и не подозревала.

Орк не смотрит на меня. Его взгляд устремлен куда-то вдаль, челюсть напряжена, лицо превратилось в непроницаемую маску.

Но я чувствую его. Чувствую каждую микроскопическую коррективу направления, каждый намек на движение, которое он только задумал. Это не танец. Это диалог на языке тел, безмолвный и невероятно интенсивный.

Сначала я стараюсь держать дистанцию, сохранять светскую скромность, но с каждым оборотом, с каждым его уверенным шагом мои стены рушатся. Моя спина все больше доверчиво прилегает к его поддерживающей руке, моя собственная ладонь все легче лежит на его плече.

Я позволяю себе чувствовать — мощь его мышц под тонкой шерстью фрака, невероятную координацию, с которой он управляет нашим движением, жар, исходящий от него.

И он это чувствует. Его взгляд, наконец, опускается на мое лицо. Гроза в его темных глазах утихает, сменяясь пристальным, глубоким изучением. Он видит мое расслабление, мою отдачу танцу, мое… наслаждение.

Уголки его губ вздрагивают в едва уловимой, но безошибочно угадываемой улыбке — улыбке охотника, получившего желаемое.

Музыка набирает силу, и он, ни на миг не теряя ритма, увлекает меня в серию быстрых, стремительных оборотов. Мир кружится вихрем света и звука, но я не пугаюсь. Его рука — железная опора, не позволяющая оступиться.

Забываю обо всем, закидываю голову, и короткий, счастливый смех срывается с моих губ.

Агак притягивает меня чуть ближе, завершая вращение, и на мгновение наши тела разделяют считанные дюймы. Его горячее дыхание касается моего виска.

— Вы прекрасно танцуете, айна Дор, — произносит он тихо.

— Вы тоже, увор Агак, — шепчу я в ответ, и мой голос дрожит не от смущения, а от переизбытка чувств. — Я… я не знала.

— Есть много вещей, которых вы о мне не знаете, — отвечает он, и в его глазах мелькает что-то неуловимое, обещание чего-то большего.

И внезапно очень хочу узнать эту тайну.

20. Букет

Утро после приема началось с волшебства, такого неожиданного, что я на секунду застыла на пороге приемной, не веря своим глазам.

Курьер из самого дорогого цветочного ателье города почтительно вручил мне огромный, роскошный букет. Он был собран из кремовых роз, от которых веяло прохладным утром, темно-синих ирисов, напоминающих о бархатной ночи, и нежных веточек эвкалипта.

Сложная, изысканная композиция и невероятно дорогая, должно быть.

Сердце забилось часто-часто. Я прижала лицо к прохладным, шелковистым лепесткам, пытаясь скрыть расплывающуюся улыбку.

Это он. Должно быть, он. После вчерашнего танца, после того натянутого молчания в машине…

Это было тем самым признанием. Благодарностью. Чем-то большим, что было не сказано вчера.

Я с замиранием сердца порылась среди зелени, ища карточку, но не успела найти — дверь в приемную распахнулась с такой силой, что воздух свистнул.

Тмаш вошел привычным стремительным шагом. Его взгляд привычно скользнул по мне, но затем в прицел попал букет у меня в руках.

Все его черты, только что смягченные утренним приветствием, моментально застыли в суровом, гранитном недоумении.

— Что это? — спросил он глухо.

Я растерялась, чувствуя, как радостное возбуждение в груди сменяется леденящей неловкостью.

— Я… не знаю. Только что принесли. Я думала…

Он быстрым, решительным шагом подошел ко мне, выхватил букет из моих ослабевших, внезапно одеревеневших пальцев и грубо, порылся в зелени. Его пальцы нашли маленькую, изящную кремовую карточку. Он пробежал ее глазами, и его лицо стало мрачнее.

— От Берча, — он произнес это имя с такой ледяной яростью, что мне стало физически холодно.

Карточка полетела на мой стол.

— Он пишет, что надеется продолжить вашу вчерашнюю… познавательную беседу, — Агак сделал паузу, и его темные глаза впились в меня. — Он вам нравится, Ларрин?

Вопрос прозвучал резко, неожиданно, почти грубо.

Я, оглушенная его реакцией и горьким разочарованием, что эти прекрасные цветы не от него, машинально, сама не понимая что делаю, кивнула.

Он замер на секунду, его глаза опасно сузились. Затем, не сказав больше ни слова, не дав мне ни шанса оправдаться, он развернулся и ушел в свой кабинет, громко хлопнув дверью.

Я оторопев смотрела на злосчастный букет, который буквально пару минут назад вызвал во мне такую радость, и не знала, что делать дальше.

Слезы выступили на глазах, горячие и обидные.

Я схватила злополучный букет, словно он был виноват во всем этом кошмаре, и, не зная, куда его деть, почти побежала по коридору, чувствуя на себе изумленные взгляды сотрудников.

В бухгалтерии на подоконнике стояла пустая стеклянная ваза. Я сунула в нее цветы, пробормотала что-то невнятное про «решила украсить отдел» и сбежала, оставив за спиной удивленное бормотание клерков.

Весь день Тмаш Агак был холоден, как айсберг, и официально вежлив. Он завалил меня работой — отчетами, которые нужно было переделать с нуля, срочными письмами, которые нужно было напечатать немедленно в трех экземплярах.

Казалось, он специально придумывал задачи, лишь бы не отпускать меня, задерживая допоздна в приемной.

Когда за окнами окончательно стемнело и город зажег свои огни, он вышел из кабинета, надевая цилиндр.

— Провожу вас, — бросил он без единой эмоции.

Мы ехали в гнетущем, давящем молчании. Он смотрел на дорогу, я — в свое отражение в темном стекле, чувствуя себя виноватой, хотя и не понимала, в чем именно моя вина.

Агак остановил автомобиль у моего подъезда и наконец повернулся ко мне. Его взгляд в полумраке салона был пристальным, изучающим.

— А где букет? — спросил он неожиданно, голос был ровным, но в нем чувствовалась опасная, звенящая тишина перед взрывом. — Нужно помочь донести? Вам стоит только попросить.

Я смутилась.

— Я… я оставила его в бухгалтерии, — призхналась я, глядя в свои сплетенные на коленях руки. — Там так обрадовались, все девушки… такие красивые цветы, жалко же было… Пусть стоит, радует людей. Я не думала… я не знала, от кого он, иначе бы не приняла, конечно же, ни за что…

Я сбивчиво оправдывалась, краснея до корней волос и чувствуя себя полной дурой. И вдруг я увидела это. Уголки его губ дрогнули в знакомой мне теплой улыбке. И глаза тоже потеплели.

Он ничего не сказал. Не стал комментировать мой лепет. Просто кивнул и вышел, чтобы открыть мне дверь.

А на следующее утро, в субботу, когда я наконец-то позволяла себе поспать подольше, наслаждаясь тишиной, в дверь настойчиво позвонили.

На пороге, сияя от сознания собственной важности, стоял уже другой курьер. В руках у него был не просто букет, а целый цветочный водопад. Ошеломляющая композиция из причудливых орхидей, строгих калл и еще каких-то незнакомых мне дивных цветов, от роскоши и аромата которых перехватывало дух.

Дрожащими от предвкушения руками я взяла маленькую, плотную карточку из толстого картона.

«Доброго утра, Ларрин. Завтра в шесть утра открываем новый маршрут. Ваше присутствие обязательно. Т. А.»

К карточке были приколоты два изящных билета на первый рейс нового дирижабля «Аржан».

Я прислонилась к косяку двери, не в силах вымолвить ни слова, прижимая карточку к груди, где сердце готово было выпрыгнуть от переполнявших его чувств.

Весь вчерашний холод, вся неловкость и обида растаяли без следа, сменившись сладким, головокружительным теплом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

21. Катастрофа

Субботнее утро было до неприличия идеальным. Небо — синее, прозрачное, вымытое до хрустального блеска.

У причальной мачты покачивался «Аржан», не исполинский левиафан для океанских перелетов, а изящный, стремительный альбатрос, созданный для горных маршрутов. Его обшивка сияла под первыми лучами солнца, а на борту царило приподнятое оживление первых пассажиров.

Я стояла чуть в стороне, наблюдая, как Тмаш отдает последние распоряжения команде. Серьезный капитан, да и весь экипаж внимательно его слушали. Было заметно, как его уважают все в его кампании.

Я невольно залюбовалась его мощной фигурой, облаченной в строгий костюм для полета. Он казался мне сейчас воплощением уверенности и контроля.

Мысли восторженные уносили меня куда-то совершенно далеко от рабочего настроя. Снова ноздри щекотал аромат цветов, что он мне прислал, а сердце трепетало и пело чувственным контральто о первой настоящей влюбленности.

Ах, как же громко оно сейчас пело.

Когда его взгляд скользнул по мне, а в темных глазах мелькнуло нечто иное, чем я привыкла видеть — не деловая собранность, а горячее ожидание и обещание чего-то, я окончательно забыла о работе.

Голову кружили яркие незнакомые эмоции и хотелось чего-то неизведанного, тайного, нового. Меня манило то жадное темное пламя, что пряталось в глубине его глаз. И одновременно с этим, пугала столько откровенная реакция на этого мужчину.

Не обманываю ли я себя, принимая простую вежливость за что-то большее? Опыта в подобных делах у меня не было совершенно. Мама не рассказывала. Брат тоже не делился.

Оставались романы, которые я тайком от отца почитывала у себя в спальне под одеялом. Но насколько они соответствуют реальности, я не могла судить.

На борту пахло свежей краской, кожей и дорогим парфюмом. Общий салон, больше похожий на уютный клуб с низкими столиками и глубокими креслами, был уже почти полон.

Смех, звон бокалов, возбужденные голоса — все это создавало праздничную атмосферу.

Но Агак, не говоря ни слова, твердо взял меня под локоть и повел вглубь корабля, к неприметной двери с табличкой «Приват».

— Нам нужен будет быстрый доступ к рубке управления, — произнес он своим обычным, деловым тоном, но его пальцы, касающиеся моего локтя, были на удивление горячими, почти обжигающими.

Дверь закрылась, и атмосфера сразу изменилась.

Гул голосов мгновенно стих, заглушеный звукоизоляцией.

Мы оказались в небольшой, но невероятно роскошной каюте. Полированное красное дерево, мягкий ковер, поглощающий шаги, и… огромное, во всю стену, панорамное окно.

Я восхищенно выдохнула. Ведь сколько я не участвовала в проектировании, это был мой первый полет на дирижабле.

Волнения придавал и сам этот факт и компания, в которой мне предстояло его совершить. Неужели мы весь полет проведем здесь, наедине?

Я невольно покраснела, представляя наше путешествие, заметив краем зрения понимающую улыбку, приподнявшую уголки губ орка.

«Аржан» плавно отчалил, и город поплыл внизу, как живая занимательная карта. Игрушечные домики, каскады крыш, дороги и площади. Все как на ладони. Городской пейзаж быстро уступил место бархату изумрудных долин и серебряным нитям рек.

Я не отлипала от окна. Но мысли уже были совсем не внизу. А все из-за моего начальника.

Мы стояли рядом, плечом к плечу, в давящей, сладкой тишине.

Я чувствовала каждым нервом тепло его тела, слышала его ровное, спокойное дыхание. Воздух быстро стал густым от невысказанных слов и волнующего напряжения, которое вибрировало между нами, как натянутая струна.

Мое сердце билось часто-часто, прерывисто и суматошно. Я смотрела в окно, но глаза уже почти ничего не видели.

Я должна была что-то сказать. Разрядить эту невыносимую обстановку.

— Спасибо вам за цветы, увор Агак, — мой голос прозвучал тише и сдавленнее, чем я хотела.

Я рассматривала рассеянным взглядом проплывающие облака, не в силах повернуться к нему.

— И за билеты. Это было… неожиданно. И очень приятно.

Он сам медленно развернулся ко мне. Его мощная фигура заслонила собой все небо за стеклом.

— Айна Дор… Ларрин, — он поправился, и мое имя на его языке было похоже на редкую драгоценность.

Мне показалось он смакует каждый его звук, словно пробует нежный десерт.

— Я не хочу, чтобы мои знаки внимания были для вас неожиданностью. Я хотел бы, чтобы они стали чем-то… постоянным. Если вы, конечно, не против, — серьезно глядя на мое лицо, произнес он.

Его слова висели в воздухе — тяжелые, честные, лишенные светской игры. Это можно было расценить, как предложение. Ясное и прямое.

У меня резко перехватило дыхание, а в груди вспыхнул целый фейерверк из страха, радости и сладкой паники.

Я смущенно подняла на него глаза, чувствуя, как жар заливает лицо. Язык будто прилип к нёбу. Все мои обычно острые мысли спутались в один бесполезный клубок.

Он видел мое замешательство. Но в его взгляде не было нетерпения или насмешки. Было лишь спокойное, бесконечно терпеливое ожидание и та самая непоколебимая уверенность, которая заставляла верить в невозможное.

Тмаш медленно, давая мне время отпрянуть, взял мои руки в свои, осторожно провел своими сильными пальцами по костяшкам, а затем медленно поднес мои ладони к своим губам.

Сначала он просто прикоснулся к ним теплым, твердым прикосновением, не отрывая глаз от моего лица.

Затем его губы коснулись каждой моей костяшки по отдельности, с почти болезненной нежностью. Каждое прикосновение — точный обжигающий удар в сердце, выбивающий из него все страхи и оставляя лишь чистое, огненное чувство.

По спине побежали мурашки, а колени мгновенно ослабели. Я замерла, боясь пошевелиться, боясь спугнуть этот хрупкий, совершенный миг.

— Ларрин… — произнес он хрипло.

И в эту самую секунду, когда мир сузился до тепла его губ на моей коже, на стене каюты, прямо над дверью, с резким, безжалостным щелчком замигал алый световой рубильник. Его кровавый отблеск заплясал на полированном дереве.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вся мягкость мгновенно испарилась с лица Агака. Его черты заострились. Глаза орка, еще секунду назад смотревшие на меня с нежностью, стали ледяными и острыми, как скальпель.

Он отпустил мои руки и рывком бросил свое мощное тело к двери.

— Оставайтесь здесь, Ларрин! — бросил он через плечо.

Но его приказ достиг меня уже запоздало. Инстинкт, странный и необъяснимый, уже подтолкнул меня вперед.

Страх не парализовал, а наоборот, влил в жилы ледяную адреналиновую ясность. Я не могла остаться здесь, в этой роскошной ловушке, не зная, что происходит.

Я рванулась в коридор за ним, едва успевая за его мощными, широкими шагами.

22. Чудо

Рубка управления встретила нас гробовой тишиной, нарушаемой лишь тревожным писком приборов и прерывистым, сбивающимся дыханием механика. Он стоял, белый как полотно, и смотрел на главную панель с немым, животным ужасом.

— Сбой в главном стабилизаторе, — его голос срывался на шепот и дрожал. — Не могу найти причину. Магические потоки идут вразнос. Если он окончательно рухнет, двигатели не выдержат перегрузки.

Он не стал продолжать. Все и так понимали, что это значит. Мы уже были над скальными разломами. Мягкая посадка здесь была невозможна.

Тмаш Агак молча, но решительно отстранил механика от панели. Его пальцы, казалось бы такие неуклюжие, с ювелирной точностью побежали по диагностическим кнопкам, считывая данные с экранов. Его глаза сузились, анализируя бегущие строки цифр и графиков.

— Предполетный контроль? — спросил он, не отрывая взгляда от показаний.

— Все было в норме! Клянусь! — механик заговорил торопливо, оправдываясь. — И посторонних не было, меры безопасности усилены, как вы и приказывали!

Агак не ответил. Его взгляд упал на журнал технических работ. Он резко пролистал несколько страниц, его пальцы замерли на записи недельной давности.

— Плановый осмотр. Меняли схемы в пассажирском секторе. Что именно?

— Кристаллы-стабилизаторы в системе освещения... новые, с усиленной мощностью… — запинаясь, объяснил механик.

Я замерла у входа, вжавшись в дверной косяк. Ладони стали холодными и влажными. Я видела, как лицо Тмаша озарилось резким, холодным пониманием.

— Паразитный резонанс, — выдохнул он скорее для себя. — Новые кристаллы создают обратную волну. Стабилизатор глушит сам себя.

Механик растерянно смотрел на него. Я тоже невольно втянула воздух. Эта специфическая несовместимость возникала в чудовищно малом проценте случаев. Мысль о простой случайности казалась невероятной на фоне недавних событий.

Тмаш уже бегло осматривал схему энергопотоков, его взгляд выхватывал ключевые узлы. Я сделала шаг ближе. Отчаянное желание помочь, сделать что-то, хоть что-то, гнало меня вперед.

— Меняли только четыре из двенадцати кристаллов, — тихо, но четко заметила я. — Если бы можно было исключить именно их из общей цепи.

Орк замер на долю секунды, а потом резко, с силой смял край чертежа в своей мощной ладони.

— Верно, — его голос прозвучал твердо, и взгляд сразу засветился холодной, собранной уверенностью.

А вот я сама даже не представляла, как это можно проделать на работающем приборе. Механик, судя по его лицу, разделял мои сомнения.

— Резервной схемы нет... конструкцией не предусмотрено... — пробормотал он.

— Будет предусмотрено сейчас, — тихо, но с такой железной интонацией ответил Тмаш.

Он не стал ничего чинить. Вместо этого его руки резко потянулись к панели управления энергопотоками.

Он начал физически переподключать кабели, откручивая одни клеммы и закрепляя другие в совершенно иной конфигурации.

Его пальцы не дрожали, каждое движение было выверенным и быстрым, хотя я видела, как напряглись мышцы на его шее и скулы застыли в твердом напряжении.

Затаив дыхание, я наблюдала, как он работает.

Его огромные руки двигались с поразительной точностью, без единого лишнего движения. Он не суетился. Каждое его действие было осмысленным, подчиненным четкому плану.

Его взгляд бегал по схемам, читая их как открытую книгу, вычисляя единственно верный путь в этом хаосе. Он напоминал хирурга, оперирующего на поле боя.

Он работал молча, лишь изредка отдавая короткие, обрывистые команды механику. Я отошла назад, к стене, чтобы не мешать, но не в силах была оторвать от него глаз.

Наконец он откинулся назад. Его рука легла на главный рубильник.

— Перевожу на резервную схему питания стабилизатора. В обход салонного контура, — его голос был глухым, но абсолютно уверенным.

— Теперь. Рычаг на себя. Медленно. Вместе.

Механик, все еще бледный, рванул другой рычаг.

Раздался резкий треск, затем нарастающий, ровный гул. Красные лампочки аварийной сигнализации одна за другой гасли, сменяясь ровным, стабильным зеленым светом.

Механик опустился на сиденье, проводя дрожащей рукой по лицу.

— Боги… пронесло. Вы только что переписали руководство по эксплуатации в полете...

Тмаш Агак стоял неподвижно, все еще глядя на панель, проверяя стабильность показателей. Потом он медленно, будто через силу, повернул голову. Его взгляд, все еще острый и собранный после невероятного напряжения, отыскал меня в дверном проеме.

Я даже не пыталась скрыть свое восхищение. Не старалась придать лицу подобающее служебной обстановке выражение. Я просто смотрела на него, понимая, что стала свидетельницей настоящего чуда.

Он только что в одиночку, под давлением, на грани катастрофы, совершил невозможное. Чудовищная авария была отменена его умом и его руками.

Напряжение в рубке сменилось всеобщим облегчением. Второй пилот нервно рассмеялся. Послышались сдавленные возгласы, кто-то хлопал друг друга по плечу.

А я видела только его. В тот миг я забыла обо всем — о своем положении, о страхе, о всех условностях. И он увидел это в моем взгляде. Увидел все — и потрясение, и облегчение, и это немое, безоговорочное признание.

Уголки его губ дрогнули в едва заметной одобрительной улыбке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

23. Хочу быть с тобой

Дверь каюты захлопнулась, отсекая суету и праздничный гул.

Внезапно наступившая тишина оглушила, и в ней зазвучал лишь ровный гул двигателей да бешеный стук крови в моих висках.

Тмаш все еще не отпускал мою руку, его пальцы, горячие и твердые, сжимали мои с такой силой, будто от этого зависела его жизнь.

Он резко развернулся ко мне.

Буря в его глазах еще не утихла — в них читалась ярость от только что миновавшей опасности, остатки адреналина и что-то еще, глубокое и незнакомое, отчего у меня перехватило дыхание.

Он молча смотрел на меня, будто видя впервые, а потом его рука медленно, почти неуверенно потянулась к моему лицу.

Задохнулась от бережной нежности этого простого жеста, когда он обвел кончиками пальцев контур моего лица и медленно заправил прядь моих волос за ухо.

Он наклонился, и его дыхание коснулось моего лица. Он медленно приблизил свое лицо, давая мне время принять решение.

Самое главное решение в моей жизни.

Но я замерла, завороженная этим моментом. Мне показалось, что пауза была вечной.

А потом его губы коснулись моих — сначала едва заметно, вопросительно. Он словно пробовал их, приручал к себе.

Дрожь пробежала по всему моему телу. Я невольно приоткрыла губы, сдаваясь во власть своих чувств.

Мужские мощные руки мгновенно обвили мою талию, притягивая ближе, но без спешки, без натиска. Его поцелуй стал увереннее, глубже, но оставался удивительно нежным, полным сдерживаемой силы и какого-то почти жадного обожания.

Меня же топило от всех этих новых неожиданных ощущений. Внутри копилось странное напряжение, сладкое и тревожное одновременно. От его жара, от тяжести ладоней, от его вкуса на моих губах, от мужского терпкого запаха.

Он первым прервал поцелуй, отстранившись всего на дюйм. Медленно, будто через силу, опустил меня на пол, но не отпустил, его лоб уперся в мой.

— Ларрин… Не здесь, — прохрипел он. — Не так.

Он сделал глубокий вдох, с силой выдохнул и мягко отпустил меня.

— Надо идти. Успокоить пассажиров.

— Да, — я кивнула, но внутри его слова отозвались странным разочарованием и досадой.

Как бы мне хотелось забыть вообще обо всем в этот момент. Но долг, работа… все это требовало и моего и его непосредственного участия.

Тмаш дал мне время привести себя в порядок, а затем мы вышли в салон.

Там мой начальник мгновенно преобразился, его его плечи будто стали шире, раздвинулись, на лицо вернулся его привычный деловой собранный настрой. Он поднял руку, призывая к тишине.

— Внимание, все! Тревога была ложной! — его голос, громкий и уверенный, легко заполнил помещение. — Небольшой сбой в системе оповещения, ничего серьезного. Приносим извинения за беспокойство.

Он говорил уверенно, успокаивающе, и напряжение в салоне тут же сменилось облегченными вздохами и даже смешками.

Мы не вернулись в каюту, тоже заняли места у огромного иллюминатора в общем салоне.

«Аржан» плавно и целеустремлен нес нас вперед, а внизу проплывали заснеженные вершины и изумрудные склоны курорта.

Я чувствовала на себе мужской пристальный взгляд — тяжелый, горячий, полный немого обещания. И тело само наполнялось необъяснимым восторженным жаром и волнением. Я почти не смотрела на пейзаж внизу.

Я не могла оторвать глаз от его профиля, от мощных крупных ладоней, лежавших на подлокотниках, от мужских губ, только что касавшихся моих.

Щеки горели, вспоминая тот самый поцелуй. Теперь мне казалось, что он продлился чудовищно мало времени. Я совсем не успела почувствовать его.

Это как слегка пригубить шампанское, но потом отставить бокал в сторону и жадно смотреть на то, как поднимаются пузырьки к его поверхности.

Никто вокруг ничего не замечал, но…

Воздух между нами сгущался, наполняясь невысказанными словами и электрическим ожиданием. Каждый его случайный взгляд, каждое движение было мучительным и сладким напоминанием о том, что произошло совсем недавно в каюте.

— Приготовьтесь, мы начинаем посадку, — раздалось объявление от капитана.

У меня екнуло внутри, от того каким жадным огнем полыхнули темные глаза Тмаша.

Скоро мы будем внизу. Без этих лишних, мешающих глаз… Одни…

Но до этого еще нужно было закончить свои дела на борту.

После безупречной посадки Тмаш, как ни в чем не бывало, руководил высадкой пассажиров, отвечал на вопросы, давал указания команде. Я была рядом, как прилежная помощница.

Но его пальцы каждый раз, передавая мне какой-нибудь документ, на мгновение задерживались на моих. Его плечо намеренно или случайно касалось моего, когда мы шли по трапу. Это было одновременно пыткой и блаженством.

В напряженном молчании мы доехали до роскошного горного пансиона, где для нас уже были заготовлены номера.

Тмаш говорил, перед взлетом, что это небольшой отдых, который мы оба заслужили. Три дня в горах. В одном из лучших курортов. И это было действительно так.

Расторопный портье уже распорядился о нашем багаже и с дежурной улыбкой выдал нам ключи, когда Тмаш сказал, что провожать нас не нужно.

Коридор был тихим и пустынным, устланным мягкими коврами.

— Это твой, Ларрин, — он остановился перед одной из дверей. — Мой номер напротив, — хрипло произнес он.

Повернув ключ в замке моей двери, он отворил ее, показывая на мгновение интерьер шикарного номера с камином и огромной кроватью. Затем он обернулся ко мне.

Мы стояли в пустом коридоре, и напряжение, копившееся все это время, достигло своего пика.

Тмаш произнес больше ни слова, просто смотрел на меня — долгим, тяжелым взглядом, в котором смешались вопрос, желание и тень той самой сдержанной нежности, что была в его поцелуе.

Он ждал, давая мне возможность сделать выбор — шагнуть в свой номер одной или…

Я же смотрела на него, и этот выбор был самым простым в моей жизни.

— Я хочу обсудить с тобой один личный вопрос, — выдохнула я, чувствуя, как горит лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тмаш кивнул, шагнул к своему номеру и открыл передо мной дверь. Его апартаменты были просторнее, но с более темным и лаконичным интерьером. Дверь закрылась за нами с тихим шорохом.

Мы остановились напротив друг друга. Напряжение буквально звенело в воздухе между нами.

— Ларрин, — его голос был низким и хриплым.

Он приблизился, нежно проведя пальцами по моей щеке.

— Ты достойна гораздо большего, чем я могу тебе дать.

— Я не хочу большего, — прошептала я, прижимаясь к его руке. — Я хочу быть с тобой.

24. Наедине

Его сдержанность рухнула в одно мгновение. Он снова поцеловал меня, но на этот раз в его поцелуе была та жадность и страсть, что я видела в его глазах. Одержимый, требовательный поцелуй, от которого я окончательно потеряла всю власть над своим телом. Она перешла к нему.

Пугающее немного, но до сладкой дрожи желанное мной чувство.

Тмаш подхватил меня на руки и стремительно понес в спальню.

— Не так я планировал сделать тебе предложение. Совсем не так, — признался он хриплым шепотом, аккуратно ставя меня на ковер и целуя мое оголенное плечо, пока его пальцы ловко расстегивали многочисленные крючки на моем платье.

— А почему ждал? — спросила я, запрокидывая голову.

Она восхитительно кружилась от его поцелуев, шепота и вообще всего этого будоражащего предвкушения чего-то нового… и запретного, жаркого…

Кажется, я только что перешла черту.

— Хмм… дай подумать, — он усмехнулся, и его усмешка была горьковатой. — Хотел подгадать идеальный момент. Я знал, что не имею права на ошибку. Я должен был быть уверен, что ты скажешь «да».

Платье с тихим шелестом упало на пол. Он уверенно притянул меня к своем горячему твердому телу.

— Да, Тмаш, — улыбнулась я ему, глядя в глаза.

Меня захватила странная смелость и азарт. А ведь до встречи с ним я и подумать не могла, что решусь вот так откровенно ответить мужчине.

Все потому что я с невозможной силой влюбилась… И эта яркая первая настоящая любовь сейчас придавала мне сил. Мне казалось, я полностью была заполнена им. До самого предела.

Тмаш замер, задержав взгляд на на моей улыбке.

Он видел мою неопытность, и мое тайное смущение, но это не отпугивало его, а делало еще более сосредоточенным и… осторожным.

— Я не причиню тебе боли, Ларрин, — произнес, захватывая обеими ладонями мое лицо. — Я буду медленным. Очень медленным.

И он снова поцеловал. Как и обещал.

Медленно теперь, проникновенно и очень нежно.

Сильные большие ладони скользнули по моим плечам, снимая с меня остатки одежды.

Я замерла, чувствуя, как мимолетный холодок страха бежит по коже, смешиваясь с пьянящим теплом от его прикосновений.

Теперь я стояла перед ним совершенно уязвимая и трепещущая в своей наготе. А в его глазах разгоралось горячее восхищение. Они потемнели еще больше от желания, но это не испугало больше, только заставило еще сильнее участиться мой пульс.

— Ты так прекрасна, — выдохнул Тмаш, и его ладони властно легли на мои бедра. — Совершенна. Моя Ларрин…

Он наклонился, и его губы снова нашли мои. Он продолжил исследовать мой рот своими губами и языком.

Ахнула, когда его ладони накрыли мою грудь и мягко сжали оба полушария. Все это было такой новой и неизведанной стороной чувственности, о которой я могла только догадываться, никогда прежде не испытывая ничего подобного.

И Тмаш понял и это. Все его прикосновения были удивительно осторожными, неторопливыми, бесконечно терпеливым.

Но огонь внутри меня разгорался от них все жарче. Сладкая пульсация в животе сорвала с моих губ тихий стон.

Мужские губы изогнулись в улыбке. Он точно знал, что делает. Я даже не заметила, как мы с ним переместились на кровать.

Мой орк будто вкушал меня, запоминая каждую деталь. Его поцелуи сместились ниже к уголку моих губ, к линии челюсти, к пульсирующей жилке на шее. Каждое горячее влажное касание заставляло меня вздрагивать, и по телу разливалась сладкая, тяжелая волна.

Его руки не оставались бездействующими. Одной он продолжал нежно гладить мое бедро, большим пальцем выводя медленные круги на нежной коже внутренней стороны. Другой рукой он снова обхватил мою грудь и сжал пальцами набухший, твердый сосок.

Ощущение было настолько неожиданным и интенсивным, что я зажмурилась, сминая пальцами простынь.

— Смотри на меня, Ларрин, — негромко, но властно приказал Тмаш. — Я хочу видеть твои глаза. Сейчас…

Я открыла глаза и утонула в его взгляде. Потерялась. Как у темный колодец упала на самое дно. В нем была такая концентрация, такое внимание ко мне, и темный терпеливый жар, что захватил всю радужку, и весь остальной мир перестал существовать.

Мужские губы медленно опускались все ниже, оставляя влажные, горячие поцелуи на моей груди, на животе.

Я задыхалась, мои бедра непроизвольно сжались, пытаясь скрыть самую сокровенную часть себя от его пронзительного взгляда.

— Расслабься, — улыбнулся он, и его дыхание обожгло кожу моего бедра. — Доверься мне, моя девочка.

Когда его сильные руки мягко раздвинули мои колени, я замерла, ожидая… чего? Боли? Грубости?

Но его прикосновение было таким же нежным и уверенным, как и все его движения. Его пальцы коснулись меня там, где я была самой чувствительной и уже такой влажной, дрожащей.

Легкое, едва уловимое прикосновение заставило меня вздрогнуть и издать тихий, сдавленный полустон, полувсхлип.

— Вот так, — хрипло прошептал Тмаш, успокаивающе, пока его пальцы начали движение.

Он медленно, осторожно, находил нужный ритм, который заставлял мою кровь петь от кипящего восторга и желание еще чего-то большего, неизвестного мне пока…

— Ты вся дрожишь. Вся уже мокрая… для меня.

Он внимательно наблюдал за моим лицом, читая каждую эмоцию, каждую реакцию.

Остатки стыда смешивались с нарастающим, незнакомым удовольствием. Внутри меня что-то сжималось, разжималось, остро пульсируя, и тепло разливалось по низу живота, становясь все сильнее, все требовательнее.

Я сама начала непроизвольно двигать бедрами, следуя за движением его пальцев, тихо бесстыдно постанывая при этом, удивляясь себе самой.

— Тмаш… — простонала я, уже не в силах терпеть это сладкое, мучительное напряжение.

— Я знаю, — его голос прозвучал хрипло. — Сейчас, Ларрин…

Он убрал руку, и я чуть не заплакала от разочарования, но в следующее мгновение он был уже надо мной, его мощное тело накрыло меня.

Я почувствовала его напряжение, его готовность, его твердую горячую плоть у самого входа в мое лоно. А затем последовал сильный глубокий толчок. Он качнул бедрами и вошел в меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Короткий, резкий, разрывающий удар. Я вскрикнула, впиваясь ногтями в его спину. Тмаш замер, все его тело неимоверно напряглось. Я же настороженно прислушалась к своему телу и чувствовала, как горячо и плотно он растягивает меня изнутри.

Такое непривычное странное ощущение.

— Все, моя нежная, — прошептал он, сцеловывая мои слезы на висках. — Теперь будет только удовольствие. Обещаю.

И он начал двигаться. Медленно, глубоко, давая моему телу привыкнуть к нему, к его размерам, к этому новому, невероятно интимному соединению.

Боль действительно отступила, сменившись странным, всепоглощающим ощущением заполненности и принадлежности ему.

Каждый новый толчок приносил все больше новых ощущений. Я уже стонала и вскрикивала, не сдерживая себя.

Это невозможно было держать в себе.

— Тмаш! О, Тмаш, — стонала я, а орк улыбался и проникал все глубже, все увереннее.

А потом… потом пошла обжигающая изнутри волна. Жгучее, нарастающее удовольствие с каждым его движением, с каждым толчком, который достигал самых потаенных глубин.

Мои крики стали громче. Я совсем потеряла разум и всякую сдержанность.

Тмаш отвечал мне тем же, его дыхание стало тяжелее, движения — более жесткими, отрывистыми. Он словно вел меня, поднимая все выше и выше к какой-то невидимой вершине.

И когда мы достигли ее вместе, мир взорвался миллионами ослепительных искр. Мое тело содрогнулось в немом крике, выгибаясь под ним, а он, с рыком, похожим на низкий хриплый стон, в последний раз толкнулся в меня, заполняя собой, и замер, тяжело дыша.

Мы еще долго лежали сплетенные, я слушала, как бьются наши сердца, постепенно возвращаясь к реальности. Тмаш не отпускал меня, прижимая так крепко, будто боялся, что я исчезну, растворюсь, как видение из сна.

— Ларрин… — наконец, позвал он меня тихо. — Это серьезно, Ларрин, — провел тяжелой рукой по моим волосам. — С моей стороны — все серьезно. Как только мы вернемся, я пойду к твоему брату. Просить разрешение на брак.

25. Эйфория

Тихий шепот Тмаша, его слова о браке, повисли в воздухе. А у меня внутри все сжалось в холодный, тревожный комок.

Эйфория, разлитая по телу теплой волной, мгновенно отступила.

Я невольно напряглась и отвела взгляд, уткнувшись лбом в его мощное плечо, стараясь скрыть нахлынувшее смятение.

Сильная рука, лежавшая на моей спине, чуть сжалась, прижимая меня еще ближе.

— Ларрин?

Он почувствовал перемену. Он всегда чувствовал.

— Что случилось? Я чем-то расстроил тебя? Ты не хочешь…

Я с горечью покачала головой, зарывшись лицом в его кожу, вдыхая знакомый, успокаивающий запах.

— Нет. Все не так. Ты… Все как раз наоборот. Я очень хочу… но…

Я сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями.

— Просто… разговор с Риком. Он вряд ли будет приятным. И скорее всего очень непредсказуемым. Я не знаю, что он выкинет. Он… — голос дрогнул, и я замолчала, чувствуя, как старые обиды и страх подступают к горлу.

Тмаш не стал торопить. Он молча перевернулся на бок, чтобы лучше видеть мое лицо, и его рука принялась медленно, ритмично гладить мое плечо и спину. Этот простой, ласковый жест был красноречивее любых слов.

И я принялась рассказывать. Сначала сбивчиво, подбирая слова, а потом слова потекли таким плотным потоком, словно прорвало плотину.

Я выложила ему все. Не ту приглаженную версию. А всю правду, горькую и неудобную.

Я рассказала ему, каким на самом деле был мой брат. Не гениальным инженером, а самовлюбленным эгоистом, который с детства смотрел на меня свысока.

Как я тайком училась по его учебникам, делала за него проекты. Как после смерти отца он, не моргнув глазом, забрал все наследство, включая мамины драгоценности, и снял все деньги со счетов, оставив меня одну в пустом доме с долгами, о которых я даже не подозревала.

— Он заложил наш дом, Тмаш, — прошептала я, и голос снова задрожал от унижения. — А потом просто исчез. А ко мне пришли кредиторы.

Я рассказала ему о своем отчаянии. О встрече с университетским другом брата. О первом заказе, взятом под именем Рика. О том, как я, дрожа от страха, обманывала клиентов, притворяясь то его секретарем, то просто посыльным. Как я ночами сидела над чертежами, чтобы выплатить его долги и спасти наш дом.

Пока я говорила, я чувствовала, как тело Тмаша меняется. Оно сильно напряглось.

Мышцы под моей щекой стали твердыми, как гранит. Его дыхание, до этого ровное и глубокое, превратилось в низкое обрывистое шипение.

Рука на моей спине не убралась, но ее прикосновение стало более тяжелым и властным.

— Я все выплатила. Сама. И начала копить на лицензию. Мечтала о своем деле, но… — голос сорвался.

Когда я, срываясь, рассказала, как Рик забрал мои деньги, его пальцы на мгновение впились в мою кожу. Короткий, болезненный спазм ярости, который он тут же подавил, разжав хватку и снова начав гладить, но теперь его ладонь была горячей, почти обжигающей.

— Он просто перевел на себя, потому что все счета были на его имя. Назвал меня вруньей и мошенницей… И… я ушла.

Слезы, наконец, вырвались наружу, тихие и горькие. Я не могла сдержать их, рассказывая о том, как собирала вещи в ту самую ночь и уходила в никуда, в убогую комнатушку в бедном районе.

Тмаш не перебил меня ни разу.

Когда я замолчала, окончательно выбившись из сил и уткнувшись мокрым лицом в его грудь, орк какое-то время просто молчал. Но его тяжелое яростное дыхание было хорошо слышно в тишине спальни.

— Он назвал тебя мошенницей? — раздалось глухое угрожающее рычание над моей головой.

Я лишь кивнула, тихо всхлипывая и радуясь, что, наконец, хоть с кем-то смогла поделиться своей болью и старой обидой. От этого по-настоящему становилось легче. Боль выходила вместе со словами и слезами.

— Так, — это слово он выдохнул с такой силой, что воздух низко загудел. — Все ясно.

Его губы коснулись моих волос, и он долго просто держал меня так, пока мои рыдания не стихли, сменившись тихой, исцеляющей истомой.

— Маленькая моя, — хрипло прошептал он. — Моя храбрая, отчаянная девочка. Тащила все на себе одна.

Тмаш отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза. Его темные глаза были серьезны.

— Ты больше не одна, Ларрин. И тебе больше не нужно бороться в одиночку. Твое «да» или «нет» — единственное, что имеет для меня значение, — повторил он, и его голос на мгновение смягчился. — А все остальное... все остальное — мое дело. Ты доверишься мне в этом?

Я с облегчением прижалась к нему. Внутри разливалась теплой волной огромная, всепоглощающая благодарность и странное, щемящее чувство защищенности.

— Доверяю, — прошептала я.

И, наконец, позволила себе расслабиться полностью, доверившись ему и его силе. Впервые в жизни у меня за спиной была настоящая стена. И это было самое чудесное ощущение на свете.

Следующие два дня пролетели как один сладкий, непрерывный сон, окрашенный в цвета горного солнца и нашей страстной яркой близости, где каждое мгновение било через край новыми восхитительными ощущениями.

Утро началось с того, что Тмаш, уже одетый в строгий костюм, разбудил меня нежным поцелуем и чашкой ароматного кофе с воздушными пирожными, принесенными прямо в номер.

На публике — во время обеда в общем зале, при осмотре дирижабля, он был безупречно корректен и снова максимально собран.

«Айна Дор, документы», «Ларрин, ваше мнение по поводу этой схемы?».

Но его взгляд, тяжелый, горячий, касался меня краем, и этого было достаточно, чтобы щеки заливал румянец.

После обеда, когда официальные дела были закончены, он неожиданно предложил:

— Здесь есть термальные источники. Говорят, обладают лечебным эффектом. Пойдемте, Ларрин. Снимем напряжение после вчерашнего.

Его тон был деловым, но в глазах читалась ласковая усмешка.

Я, все еще краснея при воспоминании о вчерашней ночи, могла лишь кивнуть в ответ.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

26. Горячо

Бассейн оказался скрытым в естественном гроте. Воздух здесь был влажным и густым от пара. Вода переливалась молочно-бирюзовыми оттенками.

И мы были здесь одни.

Тмаш, не колеблясь, сбросил халат. Я замерла, смущенно отводя взгляд, но потом не смогла не смотреть.

Его тело было творением гениального скульптора: мощные плечи, рельефные мышцы живота и груди, мощные ноги и… все остальное.

Его мужская красота была пугающей и завораживающей, естественной и первобытной, как сам горный массив вокруг. Он вошел в воду с мягким плеском и обернулся ко мне, протягивая руку.

— Вода прекрасна, Ларрин. Не бойся.

Мои пальцы дрожали, развязывая пояс халата. Я чувствовала его взгляд на себе, горячий, голодный. И снова вставала перед глазами наша первая ночь. Его хриплый шепот, мои крики, жар сплетенных тел и неистовое наслаждение на самой вершине.

Низ живота мгновенно запульсировал горячими спазмами в предвкушении, и под кожей стремительно начал расползаться огонь.

Я сделала шаг в воду, и приятное тепло обволокло меня, как объятие.

Тмаш улыбнулся одобрительно, но не стал сразу прикасаться ко мне, давая привыкнуть.

Мы молча плавали несколько минут, и только его взгляд, полный скрытого огня, связывал нас невидимой нитью. Пожар во мне разгорался все сильнее.

Мы остановились одновременно. Притяжение стало невыносимым. Я завороженно смотрела как он медленно подплывает ко мне.

Его руки под водой нашли мои бедра и притянули к каменному напряженному паху.

Мужские нетерпеливые губы нашли мои, уже не с вопросом, а с уверенностью голодного зверя. Наш поцелуй был влажным, соленым от минеральной воды и бесконечно сладким.

Сильные жадные руки скользили по моей спине, моим бокам, заставляя меня выгибаться навстречу каждому прикосновению.

Он приподнял меня, усадив на выступ под водой, и его губы опустились на мою грудь, лаская и покусывая нежные соски сквозь мокрую ткань купальника, которая вдруг стала невыносимой преградой.

Словно читая мои мысли, его пальцы нашли застежку на моей спине. Легкий щелчок, и ткань сползла, освобождая мое тело.

— Не бойся. Никто не войдет, — хрипло шепнул он, уверенно раскрывая шире мои бедра.

От нового поцелуя голова совершенно закружилась и я потеряла всякую связь с реальностью.Он вошел в меня там, в теплой воде, поддерживая мою спину широкими горячими ладонями.

Медленные и невероятно глубокие толчки. Вода смягчала движения, делая их плавными, почти невесомыми, но от этого каждое проникновение ощущалось еще острее.

Я обвила его шею руками, цепляясь за его мощные плечи, полностью отдаваясь течению, которое он задавал. Он шептал мне на ухо хриплые, обрывистые нежности.

Мы двигались в унисон, под ритм падающих за стеной грота капель, и мир сузился до точки нашего соединения.

Закономерный ошеломительный взрыв, как падение с водопада. И мои крики еще долго звенят, отражаясь от стен пещеры.

Но, как оказалось, у Тмаша на этот вечер был заготовлен не один сюрприз. Едва я отдышалась, как он поднял меня на руки и куда-то понес.

— Думаю, ты будешь не против еще немного расслабиться, — загадочно улыбнулся он мне.

Внутри затрепетало все от его улыбки и защекотало радостными пузырьками.

Разве можно влюбиться еще сильнее? Мне же теперь казалось, что мои чувства неудержимо растут и распирают меня изнутри.

Воздух в приватной спа-зоне был густым и влажным, насыщенным ароматами разогретых трав и эфирных масел.

Мы только что вышли из парной, и кожа моя еще пылала, каждый нерв был обнажен и обострен. Именно сюда Тмаш принес меня сразу после бассейна, и теперь я лежала на массажной кушетке, прикрытая пушистым полотенцем, в ожидании… еще одного его сюрприза.

Он подошел к столику с флаконами, и тихий перезвон стекла отозвался эхом в тихом помещении. Через мгновение его ладони, согретые маслом, легли на мои плечи. Аромат ударил в нос — древесный, терпкий, с ноткой чего-то пряного и запретного. Сандал и пачули.

— Расслабься, Ларрин.

Сильные, уверенные пальцы разминали зажатые мышцы, и я не могла сдержать тихого стона.

Тмаш работал методично, как инженер, разбирающий сложный механизм. Его ладони скользили вниз, по лопаткам, вдоль позвоночника, к пояснице.

Каждое движение было выверенным, несущим одновременно расслабление и нарастающее, томительное напряжение. Он избегал всех тех мест, где мое тело уже плакало от нетерпения, где пульсировала кровь, требуя внимания.

Это была пытка. Сладкая, изощренная пытка. Я извивалась под его руками, пытаясь незаметно подставить ему бедро, намекнуть, направить. Но он был неумолим.

Его пальцы огибали мягкие половинки ягодиц, скользили по внешней стороне бедер, но не приближались к самой сути, к тому влажному, горячему очагу, что разгорался во мне все жарче. Нетерпение становилось почти физической болью, низ живота сжался в тугой, пульсирующий комок.

И тогда мое тело взбунтовалось. Совершенно непроизвольно, повинуясь древнему инстинкту, мои бедра сами собой приподнялись навстречу его руке в немой красноречивой мольбе, от которой у меня самой перехватило дыхание от стыда и неприличного возбуждения.

Я точно не ожидала от себя подобного.

Над моим ухом раздался тихий, глубокий смешок. Мужские губы коснулись моей шеи, влажное горячее дыхание обожгло кожу.

— Кажется, я нашел главную точку напряжения, — прошептал он.

В тот же миг его рука, наконец, коснулась меня там!

Не через ткань, а напрямую, его большие пальцы раздвинули меня, обнажив самую нежную, трепещущую плоть. Я вскрикнула, впиваясь пальцами в простынь.

А потом его губы скользнули вниз по моему телу, и я забыла о том, как дышать.

Первое прикосновение его языка было подобно удару тока. Острое, влажное, невероятно прицельное. Будто он не просто ласкает меня, а старательно изучает каждый запретный уголок моего тела.

Его ловкий язык выписывал медленные, бесконечно соблазнительные круги вокруг моей трепещущей сердцевины, заставляя все мое тело содрогаться в конвульсиях наслаждения. Он то надавливал сильнее, заставляя меня выгибаться дугой, то отступал, оставляя мокрый, холодный след на раскаленной коже, и это ожидание было почти невыносимым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я потеряла всякий стыд. Мои стоны становились все громче, бессвязнее.

Руки сами потянулись к его голове, впились в жесткие волосы, не в силах решить — притянуть его ближе или оттолкнуть, потому что ощущения были уже за гранью возможного.

Тмаш очень четко чувствовал каждую мою судорогу, каждое изменение дыхания. Он вел меня к краю, медленно, неумолимо, доводя до исступления.

Внутри все сжималось, пылало, готовое взорваться.

И когда я уже не могла терпеть, когда мне казалось, что я сейчас сойду с ума, он нашел нужный убийственный ритм. Быстрый, настойчивый, безжалостный.

И ослепительно прекрасная волна накрыла, наконец, меня с такой силой, что я задохнулась в крике, уплывая на несколько бесконечных мгновений за границы своего сознания.

Слепящие вспышки наслаждения все еще мелькали перед глазами. Я лежала, тяжело дыша, все еще вздрагивая, чувствуя, как отзвуки бушующей стихии медленно отступают.

Тмаш медленно поднялся, его глаза в полумраке горели удовлетворенным огнем. Он мягко провел рукой по моему бедру.

— Знаешь, у орков есть свои традиции, — довольно прищурился он. — Нас с юности учат, что величайшая честь для мужчины — доставить удовольствие своей женщине. Мы изучаем женское тело, как самый сложный и прекрасный механизм. Каждую точку, каждую реакцию.

Я посмотрела на него, все еще не в силах вымолвить ни слова, и лишь слабо улыбнулась, чувствуя, как по щекам разливается румянец.

— Я тебе верю, — прошептала я, и мой голос прозвучал сипло. — О, поверь, я тебе верю.

Но он не дал мне опомниться. Его сильные руки мягко, но настойчиво перевернули меня на живот. Я уткнулась лицом в прохладную кожу кушетки, вся еще слабая и безвольная. Я чувствовала, как его тяжелые руки ложатся на мои бедра, раздвигая их.

Он снова вошел в меня. Сзади. Глубоко и властно, заполняя до предела мою все еще пульсирующую, чувствительную плоть.

И это было другое ощущение, более дикое, более подчиняющее. Каждый мощный толчок уверенно достигал самой глубины. Отдача проходила по всему моему телу, и скоро внутри снова начало разгораться знакомое, сладкое тепло, еще более острое после недавнего взрыва.

Тмаш наклонился надо мной, его грудь прижалась к моей спине.

— Ты вся моя, Ларрин, — горячо прошептал он у моего уха.

И я это чувствовала. На каждом уровне. Его тело владело моим, его ритм стал моим ритмом. Второй оргазм накатил быстрее. Он вырвался из меня сдавленным, безумным стоном, когда он, с низким, победным рыком, заполнил меня своим горячим семенем.

Мы замерли, сплетенные, его тяжелое тело придавило меня к кушетке. В тишине было слышно лишь наше учащенное тяжелое дыхание.

Тмаш не двигался еще несколько долгих секунд, и в этой неподвижности, в этом полном слиянии, было что-то еще более интимное, чем даже сама близость.

Позже, лежа в шезлонгах, закутавшись в пушистые полотенца, мы просто молча пили легкое игристое вино. Его рука лежала на моем колене, большой палец нежно выводил по коже жаркие узоры. А я млела от нежности в его темных глазах и страстно желала, чтобы эти моменты никогда не заканчивались.

Но идиллия продлилась недолго.

Уже на следующее утро старший механик нашел нас после завтрака. Он был взволнован и вертел в руках какой-то сверток.

— Нашли. В кристалле-стабилизаторе из пассажирского сектора. Микротрещина. Почти невидимая.

Тмаш взял в руки злополучный кристалл, повертел его на свет. Его лицо стало каменным.

— Слишком удобно, — пробурчал он. — Слишком вовремя для подобной случайности.

Когда механик ушел, его взгляд стал отстраненным и жестким.

— Межконтинентальный маршрут. Контракт от короны. Это не просто деньги, Ларрин. Это ключ к будущему. Конкуренты готовы на все. Даже на то, чтобы уронить заполненный пассажирами дирижабль, лишь бы выставить мои технологии ненадежными. Все держится в строжайшей тайне, но слухи… слухи, как вода, всегда находят щель, —Тмаш говорил спокойно, но я видела, как сжались его кулаки. Наши безумные горные выходные заканчивались.

Впереди же ждала полная неизвестность…

27. Право старшего

Вечером накануне отъезда Тмаш заказал ужин, выбрав столик в самом удаленном углу ресторана. Когда официант ушел, он молча положил передо мной небольшую шкатулку из темного дерева. Внутри, на бархате, лежало роскошное колье — не броское, но невероятно изящное, с лунными камнями, переливающимися мягким светом.

Я вспыхнула от восторга и неясного смущения. Никогда и никто не дарил мне ничего подобного. Тмаш очень тонко считал мои мысли.

— Не отказывайся от моего подарка, Ларрин, — тихо сказал он, и в его глазах плясали огоньки от свечи. — Просто… оно напомнило мне твои глаза, когда ты смотришь на схемы. Такой же спокойный и глубокий свет.

Я еще раз посмотрела на колье, потом подняла глаза и… кивнула.

— Оно невероятное, — выдохнула восхищенно, и его глаза засветились ярче.

— Это ты невероятна, — шепнул он, целуя мои пальцы.

Возвращение в город прошло без происшествий. «Аржан» плавно причалил к знакомой мачте, и будничная суета сразу поглотила нас с головой.

Но между деловыми встречами и отчетами теперь существовала тайная жизнь — украдкой брошенные взгляды, его палец, небрежно касающийся моей руки, когда я передавала ему документы, его шепот «Подвезу тебя вечером», когда он на секунду задерживался возле моего стола по пути в свой кабинет.

Именно я уговорила Тмаша пока ничего не менять в моем статусе его помощницы. И разговор с братом я тоже попросила отложить до окончания императорского проекта. Не к месту он был сейчас совершенно. А я готова была подождать с официальным объявлением.

Очень долго и убедительно просила в его кабинете. Мой честный, благородный орк рвался просить моей руки в первый же день, как мы вернулись.

Но я привела очень много убедительных аргументов, что даже он согласился с необходимостью этой паузы.

Поэтому пока для всех мы все еще оставались начальником и подчиненной. Я видела, что Тмашу это не очень нравится. Единственной отдушиной стали наши тайные свидания в его кабинете, когда все остальные сотрудники расходились по домам.

Именно в один из таких вечеров, когда его губы обжигали мою кожу, а руки срывали с меня одежду, он внезапно остановился, тяжело дыша.

— Хватит с меня этих убежищ, Ларрин. Переезжай ко мне. Официально. Но сначала... я все же должен поговорить с твоим братом. И нет, я не хочу больше откладывать этот вопрос.

Теперь уже я поняла, что спорить бесполезно. Как бы мне не хотелось оттянуть неизбежное, разговор состоится.

И вот настал тот день. Он назначил встречу с Риком.

Он ушел, прямой и невозмутимый, а я осталась ждать в своей квартире.

Часы тянулись мучительно медленно. Я пыталась читать, но буквы расплывались перед глазами. Я ходила по комнатам, прислушиваясь к каждому шороху в коридоре.

Собирать вещи? Нет, это было бы преждевременно. Все зависело от исхода этого разговора.

Я верила в Тмаша, но еще я знала каким беспринципным может быть Рик.

А пропасть между айном и простым увором без статуса в империи еще была вполне осязаемой. Каким бы богатством не обладал Тмаш, в обществе порицались подобные союзы.

А мой брат как раз всегда гордился чистотой крови нашего рода. Было бы чем… Ничего кроме этого у нас просто не осталось.

Когда пробило полночь, а Тмаша все не было, ледяные пальцы страха сжали мое сердце.

Я зажгла все лампы, как будто свет мог отогнать дурные предчувствия.

Он пришел спустя час. Я услышала глухой скрежет ключа в замке — я дала ему свой ключ накануне. Тяжелые, мерные шаги в прихожей.

Тмаш вошел в гостиную и замер на пороге.

Он выглядел... другим. Его обычно безупречный костюм был безупречен и сейчас, галстук затянут ровно. Но в его осанке, в том, как он держал плечи, чувствовалась едва сдерживаемая ярость. В глазах бушевала темная страшная буря.

— Тмаш? — робко позвала я, торопливо поднимаясь с дивана. — Что случилось?

Он молча прошел через комнату, его взгляд скользнул по немытой чашке на столе, по книге, которую я отбросила в тревоге.

— Твой брат, — его голос был низким, ровным, но в нем звенело такое напряжение, как в паровом котле перед взрывом, — оказался именно тем, кем ты его описывала. Но даже я не ожидал такой... изворотливости.

Он повернулся ко мне, скрестив мощные руки на груди.

— Он не дал разрешения, Ларрин. Более того, он пригрозил. Если я посмею жениться на тебе без его разрешения, как главы рода, он подаст жалобу императору. Обвинит меня в совращении и эксплуатации своей незащищенной, одинокой сестры, оставшейся без попечения главы семьи.

Я стояла, не в силах пошевелиться, чувствуя, как по спине ползет холодок унижения.

Рик не просто отказал. Он превратил меня в безвольную куклу, в разменную монету.

— Он не может... — начала я, но голос мой предательски дрогнул.

— Он может, — безжалостно, но без злобы парировал Тмаш. — По закону, он твой опекун, как старший брат и глава рода. Его слово против моего в суде будет звучать убедительнее. «Жадный магнат против бедной аристократки» — газетчики сожрут эту историю с потрохами.

Я растерянно замерла, прижав руки к груди. Сердце отчаянно билось под ребрами. Самое страшное и унизительное, что мог придумать мой брат.

Именно этого я и боялась. Огласка с втаптыванием в грязь. Рик не щадил никого, а меня тем более. Представляю его лицо, когда он все это выговаривал Тмашу.

Я подняла глаза на любимого.

Но в его глазах не было поражения. Была холодная, расчетливая ярость.

— Он думает, что играет в шахматы и поставил мат, — Тмаш усмехнулся, и это было страшнее любой угрозы. — Но он просто жадная пешка, которая полезла в чужую игру. Он не понимает, с кем связался.

Он шагнул ко мне вплотную, и его большая и теплая ладонь легла на мою щеку.

— Я не отступлю, Ларрин. Ни на дюйм. Если твой брат хочет войны, то он ее получит. Но не грязными сплетнями в суде. Мы будем биться его же оружием. Законом. Ты совершеннолетняя и дееспособная. Мы найдем лазейки, я найму лучших юристов, мы будем оспаривать его опекунство до последней инстанции. Я готов обратится и к императору. Но это займет время.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он смотрел на меня, и в его взгляде я видела твердую, как гранит, решимость.

— Он просчитался, думая, что я испугаюсь скандала, — тихо сказал Тмаш, и его пальцы нежно провели по моей щеке. — Я ничего не боюсь. Кроме одного — потерять тебя. А этого не случится. Никогда. Ты моя, навсегда моя…

28. Бесценная

Тишина в комнате повисла тяжелым, плотным покрывалом после его слов. Я медленно отвела взгляд.

Тмаш, с его прямолинейным мышлением инженера, видел лишь жадного опекуна. Он сам мне рассказывал, что приехал в империю уже в зрелом возрасте, поэтому неудивительно, что он еще не до конца проникся духом многовекового уклада империи.

Наша проблема была глубже, древнее и куда страшнее.

— Тмаш, — голос мой прозвучал тихо и устало. — Ты не понимаешь. Это не просто его прихоть. Точнее… есть закон. Древний, как сама империя. И если Рик не даст согласия, то даже никто на него не сможет повлиять. Закон на его стороне.

Он нахмурился, не понимая.

— Какой закон? Опеки? Мы его оспорим...

— Нет, — я перебила его, поднимая на него полные боли глаза. — Закон о чистоте крови. Аристократические семьи не могут смешивать свою кровь без разрешения главы рода. Это... это из глубины веков, с тех времен, когда в наших семьях рождались маги. Считалось, что если род не будет следить за чистотой линии, магия выродится. Мир изменился, магия в итоге все равно стала редкостью, но... закон никто не отменял.

Я видела, как до него наконец доходит весь ужас ситуации. Это была не просто бюрократическая проволочка. Это был многовековой уклад, против которого не попрешь.

Его лицо окаменело. В глазах вспыхнула та самая ярость, что я видела в каюте после катастрофы, но теперь она была направлена не на механизм, а на слепую, беспощадную систему.

— Я найду способ, — прорычал он, и его голос был низким и опасным. — Я сломлю этот закон, я перепишу его, если понадобится. Дойду до императора. Но я никому тебя не отдам. Ни твоему брату, ни вашим прогнившим традициям.

Его руки схватили меня за плечи с какой-то отчаянной силой, словно я была единственной реальной вещью в рушащемся мире. Его взгляд потемнел, стал почти диким.

— Ты слышишь меня, Ларрин? Ты моя. По праву, которое старше всех ваших законов. По праву того, что я тебя хочу, я тебя люблю и я убью любого, кто посмеет тебя у меня отнять.

В его словах прозвучала такая неистовая дикая сила, что по телу побежали мощнейшие волны мурашек.

Тмаш резко притянул меня к себе, и его губы нашли мои. Поцелуй-вызов, полный яростного, отчаянного утверждения своего права на меня. В нем была вся его ярость на систему, вся его боль от отказа и вся его непоколебимая решимость.

И я ответила ему. Не с покорностью, а с тем же яростным согласием. Мои руки вцепились в его спину, сминая дорогую ткань пиджака.

Я притягивала его к себе, чувствуя, как что-то древнее и могучее поднимается в нас обоих, сметая все условности и страхи. В тот миг мне было плевать на законы и на общество. Были только он, его губы, его руки, срывающие с меня одежду с какой-то новой, жадной нетерпеливостью.

Его горячие ладони скользили по моей коже, и каждый прикосновение оставляло на ней огненный нестираемый след.

Тмаш откинул голову, окинув меня пылающим темным взглядом.

— Я хочу видеть тебя. Всю.

Он сорвал с меня последнюю преграду из тонкой шелковой сорочки, и я осталась перед ним совершенно обнаженной.

Тяжелый, нетерпеливый взгляд скользнул по мне, и я впервые не смущалась его. Я чувствовала его восхищение, его страстное желание, его любовь и нежность в одном этом взгляде.

Все там переплелось и даже намного больше.

Он быстро избавился и от своей одежды, задохнулась на мгновенье от его первозданной, мужской красоты. Каждый раз это безумно завораживало и заставляло сердце стучать быстрее.

Он был как сама стихия — неудержимый и настоящий.

Тмаш легко поднял меня на руки и понес в спальню.

А потом его тело накрыло меня. Снова как в первый раз, я ощутила его вес, его жар, его напряжение и твердое желание, медленно и неотвратимо распирающее меня изнутри.

Я стонала, выгибаясь под ним, полностью отдаваясь ощущениям. Мои пальцы впивались в его мощные плечи, скользили по спине, ощущая игру мышц под кожей. Я чувствовала его везде — его дыхание на своей коже, его сердцебиение, бьющееся в унисон с моим, его уверенные глубокие толчки.

Каждое погружение достигало самых потаенных чувствительных глубин во мне. Я обвила его ногами, притягивая к себе, отвечая, встречая его бедра своими, теряя голову от нарастающего, невероятного удовольствия.

Он жадно смотрел мне в глаза, отслеживая как оно искажается от страсти и наслаждения.

Волна нарастала, поднимая меня все выше и выше. Мир сконцентрировался до места, где его горячая плоть входила и выходила из меня, до его лица над моим, до его хриплых шепотов на ухо.

И когда я наконец сорвалась с вершины, с протяжным криком, это стало настоящим освобождением. От страхов, от условностей, от всего, что держало меня в клетке. Тмаш через пару резких сильных толчков последовал за мной.

Мы лежали сплетенные, тяжело дыша, медленно приходя в себя. Его рука лежала на моем бедре, большая и тяжелая, напоминая о его недавно озвученных правах на меня.

— Значит, нам придется пока соблюдать режим секретности, — без прежней ярости в голосе произнес он. — Не афишировать наши отношения. Но это не значит, что я позволю ему диктовать нам правила.

Он повернулся ко мне на бок, подперев голову рукой. Его свободная рука потянулась к пиджаку, брошенному на стул рядом с кроватью. Тмаш достал оттуда небольшую, бархатную коробочку.

— Я купил это заранее, — просто сказал он, открывая ее.

Внутри, на черном бархате, лежало кольцо. Помолвочное. Широкое, массивное, из белого золота, инкрустированное темным, почти черным сапфиром, в обрамлении мелких бриллиантов.

Оно было величественным, немного грозным и безумно красивым.

— Хотел подарить сегодня вечером. Был уверен, что все улажу. Предложил ему огромное вознаграждение. Но он... только рассмеялся.

Тмаш фыркнул, и в звуке слышалась язвительная усмешка.

— Сказал, что уже подобрал для сестры жениха из благородного рода. Что другие предложения богатых выскочек его не интересуют. Что я, мол, сам назвал тебя бесценной, вот он ничего и не возьмет. А сестра... выйдет за другого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я покачала головой, принимая от него коробочку. Мои пальцы дрожали.

— Не верю. Он всегда любил прихвастнуть и сорвать куш. Скорее всего, это просто способ выжать из тебя больше денег. Или... отомстить мне. Вот и все.

Тмаш внимательно посмотрел на меня, его взгляд был серьезным.

— Возможно. Но теперь это не имеет значения. Война так война. Я обязательно найду выход, Ларрин. Законный и официальный. Ты станешь моей женой.

Он взял кольцо из коробки и медленно, не спуская с меня глаз, надел его на безымянный палец моей правой руки. Оно оказалось идеально по размеру.

Дыхание перехватило от его изящной красоты.

— Носи это. Как мое обещание. Как напоминание и ему, и всем остальным, что ты под моей защитой. И что это только начало.

Мы заснули вместе только под утро, моя рука с подаренным кольцом лежала на его груди под его тяжелой ладонью.

На душе было и сладко, и горько. Мы были вместе, но наша битва только начиналась.

29. Таран

Неделя, последовавшая за разговором с Риком, превратилась в странный, напряженный танец.

На публике мы были образцом профессионализма: я — собранная и немного отстраненная помощница, он — погруженный в работу магнат. Ни одного лишнего взгляда, ни одного случайного прикосновения в коридорах.

Но за закрытой дверью его кабинета этот ледяной контроль таял, как иней на солнце.

Иногда это происходило постепенно — затянувшееся обсуждение отчета перерастало в долгий, нежный поцелуй у окна. А иногда его срывало внезапно, почти яростно. Он мог замолчать на полуслове во время диктовки письма, отбросить бумаги, встать из-за стола и, не говоря ни слова, прижать меня к стене, целуя так, будто хотел стереть в порошок саму память о тех, кто пытался нас разлучить.

В эти моменты в его прикосновениях был весь накопленный за день голод и отчаянная потребность доказать, что я принадлежу ему, несмотря ни на какие законы.

Все юристы Тмаша денно и нощно штудировали своды законов Империи, выискивая малейшую лазейку, прецедент, который можно было бы обернуть в нашу пользу.

Параллельно с этим и проект «Цефей» вышел на финальную стадию.

Чертежи были утверждены, прототипы собраны, и в воздухе витало предвкушение грядущих испытаний, на которых лично должен был присутствовать император.

Весь город, затаив дыхание, ждал этого события.

И именно в этот вихрь работы и личных тревог проник неожиданный луч света.

Однажды вечером, когда я собиралась уходить, Тмаш остановил меня, положив на стол передо мной плотный конверт с гербовой печатью.

— Открой, — коротко бросил он, и в его глазах читалась редкая в последнее время улыбка.

Я разорвала конверт. Внутри лежал официальный документ, удостоверяющий, что Ларрин Дор успешно сдала все квалификационные экзамены и ей выдана лицензия инженера-схемотехника.

Та самая лицензия, о которой я так долго мечтала, ради которой годами копила деньги, украденные братом.

Я онемела, не в силах вымолвить ни слова, просто вглядываясь в заветные строки.

Это была та самая свобода. Независимость. Признание.

Теперь я могла работать где угодно, открыть свое дело, и никто не смел бы сказать, что это не женское дело.

— Тмаш… — наконец прошептала я, и голос мой дрогнул. Слезы благодарности и счастья выступили на глазах. — Но как? Экзамены… комиссия… Я думала, что придется еще месяц ждать.

Подняла на него потрясенный взгляд.

Да, буквально сразу после разговора с моим братом, Тмаш устроил мне эти экзамены, но я и подумать не могла, что лицензию выпишут так быстро.

— Я поговорил с несколькими членами экзаменационной комиссии, — ответил он просто, пожимая плечами. — По их словам, ты справилась блестяще. Тебе ведь даже задали пару каверзных вопросов сверх программы. Юристы сказали, что это укрепит твою позицию в суде, если до него дойдет. Докажет твою полную дееспособность и высокую квалификацию.

Я смотрела на него, на этого могущественного, яростного орка, моего любимого мужчину, который в разгар тайной войны с моим братом и подготовки к судьбоносным испытаниям нашел время и способ подарить мне крылья.

Переполнявшая меня волна благодарности, обожания и любви была такой мощной, что я, не помня себя, бросилась к нему. Я вцепилась в его пиджак, поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам в порывистом, стремительном поцелуе.

— Спасибо, — задыхаясь, повторяла я между поцелуями. — Люблю тебя! Люблю!

В ответ он издал низкий, похожий на рычание звук, его терпение быстро лопнуло. Вся его сдержанность, все напряжение этих недель вырвались наружу единым, мощным потоком.

Он ответил на мой поцелуй с такой же яростной страстью, его руки схватили меня за бедра и с силой посадили на край его массивного дубового стола. Стопки бумаг и дорогой письменный прибор с грохотом полетели в сторону .

— Ты заслужила это, — прохрипел он, его губы перешли к моей шее, срывая с меня жакет. — Ты заслуживаешь всего, Ларрин. И я дам тебе все. Все, что пожелаешь, девочка моя.

Его нетерпеливые пальцы едва не разорвали мою блузку, расстегивая пуговицы. Ткань жалобно трещала, но выдержала.

Белый шелк полетел на кресло. За ним отправился его пиджак и мое кружевное белье.

Тмаш порывисто срывал с меня одежду, а я помогала ему, мои руки дергали на нем рубашку, обнажая мощные плечи, широкую грудь и рельефный пресс.

Воздух в кабинете загустел до крайности, наполнился горячим напряжением и влажными запахами голой кожи, его одеколона и моих духов.

Он вошел в меня прямо там, на столе, без долгих прелюдий, одним резким, властным движением, от которого я вскрикнула, впиваясь ногтями в его плечи.

Дубовый стол жалобно скрипел и дрожал от его сильных, глубоких и почти грубых толчков. Я же впитывала их с жадностью. Обвила ногами его торс, отвечая ему с той же дикой яростной энергией.

Мне хотелось именно такой необузданной близости. Чтобы точно знать, что мне ничего не привиделось и не показалось. Вот она наша маленькая, но все же победа. Мой успех, к которому я так долго шла. И мой мужчина, который помог мне ее одержать.

Когда финальная мощная волна накрыла нас, сотрясая и разрывая на части, Тмаш, с глухим рыком, прижал мои бедра к холодной поверхности стола.

Мы так и замерли, тяжело дыша, пережидая этот яркий бурный взрыв, в полном хаосе разбросанных документов на его столе.

И теперь я знала, что бы ни готовила нам судьба, мы встретим это вместе. Теперь я была готова к любым битвам.

Но не к тому, что случилось уже на следующий день.

Накануне вечером мы еще тихо отпраздновали мою лицензию вкуснейшим ужином в лучшем ресторане. Тмаш проводил меня до квартиры и сказал, что завтра задержится с утра, заедет в цех, а потом на полигон.

На следующее утро в приемной царила почти медитативная тишина, нарушаемая лишь мерным постукиванием моей печатной машинки. Солнечные лучи пыльными столбами падали на паркет, и в их тепле хотелось замереть, снова и снова переживая вчерашние моменты безумного счастья.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я старалась сосредоточиться на расписании Тмаша на следующую неделю, но мысли упрямо возвращались к его рукам на моей коже, к его губам, к тому хриплому шепоту…

Он задержался, как и предупредил ранее. Последние тесты требовали большой тщательности.

Я привыкла к его опозданиям, они были частью ритма его жизни. Но сегодня внутри почему-то копилось смутное, щемящее беспокойство, не связанное с работой. Я списывала это на остаточное нервное возбуждение после вчерашнего.

И вдруг тишину разорвал нарастающий гул голосов из коридора. Сначала приглушенный, потом все более взволнованный и громкий. Чьи-то торопливые шаги, обрывочные фразы: «…на Перекрестке Королей…», «…видел сам…», «…машина…».

Обжигающая игла страха кольнула меня под сердце. Я медленно отодвинулась от стола, подошла к двери и приоткрыла ее.

В коридоре столпились человек десять — секретари, клерки, курьеры. Все говорили разом, их лица были бледными, глаза округлившимися от шока. Воздух звенел от тревоги.

— Ларрин! — чей-то испуганный вскрик заставил меня вздрогнуть.

Ко мне, путаясь в ногах, подбежала младшая секретарша из отдела снабжения, Элис. Ее обычно румяные щеки были серыми, а губы дрожали.

— Ларрин, ты слышала?! — она схватила меня за рукав, ее пальцы холодными клещами впились в ткань. — Про увора Агака! Его автомобиль… его только что на Перекрестке Королей… другое авто… протаранило на полной скорости!

30. Больница

Мир накренился. Звуки коридора — гул голосов, чье-то подавленное рыдание — ушли куда-то далеко, заглушенные оглушительным звоном в ушах. Я почувствовала, как пол уходит из-под ног, и судорожно ухватилась за косяк двери.

Протаранил… на полной скорости…

Перед глазами встал образ его мощного автомобиля, смятого, искореженного в кровавые ошметки металла. Образ его самого…

— Он… — мой собственный голос прозвучал чужим, хриплым шепотом. — Он жив?

Элис растерянно замотала головой, и по ее щекам покатились слезы.

— Не знаю… Говорят, его вытаскивали из машины… медики забирали… Говорят, отвезли в больницу Святой Кассии…

Больница. Вытаскивали.

Мое сердце, только что бешено колотившееся, словно замерло, превратившись в тяжелый, ледяной камень. Я отпустила косяк и, не видя ничего перед собой, шагнула назад, в приемную. Мои движения были механическими, будто кто-то дергал за ниточки.

«Не может быть. Не с ним. Это не несчастный случай».

Мысль ударила с пугающей, кристальной ясностью. Слишком много «несчастных случаев» и «саботажа» витало вокруг него в последнее время. И этот удар… на перекрестке…

Это точно была не случайность. Это была охота. На него!

Слова Элис так и висели в воздухе, но я уже не слышала ничего, кроме звенящей тишины внутри.

Мой разум, обычно такой острый и аналитический, на секунду отключился, оставив лишь животный ужас. Но он продержался недолго. Внутри что-то щелкнуло — тот самый переключатель, что когда-то заставлял меня ночами сидеть над чертежами, чтобы спасти дом.

Я резко развернулась, почти бегом бросилась к своему столу, схватила сумочку и выбежала из приемной.

Ни мысли, ни плана, только одно жгучее желание — быть рядом. Сейчас.

— Я в больницу Святой Кассии! — бросила я в пространство, не глядя на перепуганных сотрудников, и вылетела в коридор, несясь к лифту.

Дорога в больницу превратилась в размытое пятно мелькающих улиц в окне нанятого в спешке экипажа. Я не замечала ни людей, ни зданий, лишь сжимала в потных ладонях ремешок сумочки, мысленно повторяя одно: «Жив. Должен быть жив».

Фойе больницы встретило меня гулкой какофонией запахов. Антисептик, лекарства, страх. За стойкой регистратуры суетилась медсестра с озабоченным видом.

— Увор Тмаш Агак, — выдохнула я, едва переводя дух. — Его доставили сюда после аварии. Я, айна Дор, его помощница, мне нужно его видеть.

Медсестра подняла на меня усталый взгляд.

— К сожалению, к пациенту пока никого не пускают. Только членов семьи после стабилизации состояния.

Члены семьи. Эти слова обожгли, как раскаленное железо. По закону, я была Тмашу никем. Сотрудницей и только.

— Я должна его видеть, — голос мой дрогнул, но в нем зазвучали уверенные стальные нотки.

Я просто не могла уйти, не увидев любимого!

— Я отвечаю за его график, за связь с советом директоров. Мне нужно знать его состояние лично!

— Правила есть правила, айна, — медсестра покачала головой, уже отворачиваясь.

Отчаяние и ярость подступили к горлу. Я увидела, как по коридору быстрым шагом прошел мужчина в белом халате, с авторитетным видом, решила, что это главный врач или его заместитель. Не думая, отчаянно рванулась за ним.

— Доктор! Прошу вас!

Он обернулся, нахмурившись. Я, не давая ему опомниться, выпалила, стараясь говорить четко и убежденно, несмотря на трясущиеся руки.

— Доктор, меня зовут Ларрин Дор, я личный ассистент увора Агака. Его компания ведет императорский проект, от его решений зависят тысячи рабочих мест и государственные интересы. Мне необходимо лично удостовериться в его состоянии и получить от него инструкции, если он в сознании. Хотя бы на минуту!

Я смотрела на него, умоляя, требуя, вкладывая в взгляд всю свою волю.

Доктор оценивающе меня оглядел, его взгляд задержался на моем деловом, хоть и помятом, костюме, на моем лице, с которого, должно быть, не сходила маска решительного ужаса.

Он тяжело вздохнул.

— Хорошо. Пять минут. И только потому, что ситуация исключительная. Не волнуйтесь. Его состояние удовлетворительное, — добавил он, увидев, как я вся напряглась. — Сломана нога, пара ребер. Сотрясение. Отделался легко, можно сказать, чудом. Идите за мной.

Облегчение, острое и сладкое, чуть не сбило меня с ног.

Удовлетворительное. Чудом. Сердце, замершее до этого, начало биться снова, болезненно и громко.

Доктор повел меня по длинному, пропахшему лекарствами коридору. Он остановился у одной из дверей.

— Пять минут, айна Дор. И не волнуйте, пожалуйста, пациента. А то он уже собирался покинуть больницу несколько раз.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и вошла.

Палата была залита холодным больничным светом.

Мой орк лежал на койке. Его могучее тело под простыней казалось неестественно неподвижным. Нога была загипсована, грудная клетка туго перетянута. На лице — ссадины и синяки, один глаз заплыл.

Но он был жив. Жив!

Его грудь равномерно поднималась и опускалась. И когда он повернул голову и его единственный открытый глаз, мутный от боли и лекарств, встретился с моим, в нем мелькнуло знакомое, несгибаемое пламя.

— Ларрин… — его голос был хриплым, но в нем все еще слышалась привычная властность. — Что ты здесь делаешь? Одна?

Я подошла к кровати, и все мои собранность, вся решимость мгновенно испарились. Рука сама потянулась к его руке, лежавшей поверх одеяла. Мои пальцы дрожали, когда я обхватила его крупную ладонь.

— Молчи, — прошептала я, и голос мой сорвался на полуслове.

Слезы, которые я так храбро сдерживала, наконец хлынули по щекам, горячие и горькие.

— Просто молчи. Я здесь. И я никуда не уйду.

В его единственном открытом глазу заплясали искорки, смесь облегчения, усталости и той самой, знакомой только мне, нежности.

— Глупышка… Испугалась? — его хриплый шепот был похож на ласковое ворчание. Он сжал мои пальцы, слабо, но уверенно. — Ребра и нога… ерунда. На пару дней меня здесь продержат, не больше. Магия быстро срастит кости. Потом немного похромаю с тростью. Не бросишь покалеченного орка?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не могла вымолвить ни слова, лишь смотрела на него, на эти ссадины на его скулах, на заплывший глаз, и слезы текли сами собой, беззвучно и обильно. Каждая капля уносила из меня леденящий ужас последнего часа.

— Дурак… Какой же ты дурак… — голос сорвался в надорванный шепот. — Когда мне сказали… я подумала…

— Ничего не думай, — он прервал меня, и его большой палец медленно провел по моей щеке, стирая мокрую дорожку. — Видишь? Целый. Немного помятый, но целый. Всё, Ларрин, всё. Не плачь, любовь моя.

Он попытался улыбнуться, но гримаса боли исказила его черты. Я ахнула, инстинктивно потянувшись к нему, но он уже взял ситуацию под контроль. Его здоровая рука, сильная и теплая, легла мне на затылок и мягко, но настойчиво потянула меня вниз.

— Ларрин, — прошептал он, и его дыхание, с примесью лекарств и крови, коснулось моих губ.

И я сдалась. Позволила ему притянуть себя, прижалась осторожно, боясь потревожить его ребра. Но мне жизненно необходимы были сейчас эти объятия и его поцелуй…

Горячие сухие губы бережно коснулись моих в нежной утешающей ласке. Тмаш, казалось, беззвучно успокаивал меня. «Не бойся. Я здесь. Я жив. Мы справимся».

Я закрыла глаза, отвечая на его поцелуй, погружаясь в него, впитывая его спокойную силу.

В этот самый миг дверь в палату распахнулась с профессиональной бодростью.

— Увор Агак, время проверить да… — веселый голос медсестры оборвался на полуслове.

Мы резко отстранились друг от друга, как двое школьников, застигнутых за шалостью.

Я отпрянула, сгорая от стыда, быстро вытирая слезы тыльной стороной ладони. Тмаш, напротив, лишь медленно откинулся на подушки, и в его здоровом глазу заплясали знакомые насмешливые огоньки.

Медсестра, румяная женщина в безупречно белом халате, застыла на пороге. Ее взгляд метнулся от моего раскрасневшегося лица к Тмашу, который смотрел на нее с видом абсолютного спокойствия.

— Айна Дор принесла срочные документы на подпись, — невозмутимо солгал он, его хриплый голос звучал почти нормально. — Мы как раз закончили.

Медсестра на секунду опешила, затем ее лицо расплылось в понимающей улыбке.

— Конечно, конечно. Но все же, увор Агак, вам нужен покой. А вам, айна, — она мягко, но настойчиво посмотрела на меня, — я советую не тревожить более пациента.

Я кивнула и, бросив на Тмаша последний, тревожный взгляд, выскочила из палаты.

Стоя в холодном больничном коридоре, прислонившись лбом к прохладной стене, я чувствовала, как по моим щекам снова текут слезы, но теперь от смеси облегчения, стыда и безумной, всепоглощающей радости.

Он был жив!

31. Утешитель

Я вышла из больницы, и меня будто выплюнуло в другой мир.

Резкий солнечный свет резал глаза, привыкшие к больничным полутонам, а уличный гвалт оглушил после тихой палаты.

Я стояла на ступенях, беспомощно моргая, пытаясь привести в порядок дыхание и мысли. Слезы высохли, оставив на щеках лишь стянутость и легкий зуд, а внутри пустоту, заполненную адреналином и облегчением.

Сделав шаг, чтобы поймать экипаж, я почти столкнулась с высокой, подтянутой мужской фигурой.

— Айна Дор? Какая неожиданная встреча.

Я подняла взгляд и встретилась глазами с князем Лондисом Берчем.

Он был безупречен, как всегда, в элегантном дорожном костюме, и его проницательный взгляд сразу же скользнул по моему лицу, задерживаясь на следах слез, на моем взъерошенном виде, и затем на дверях больницы, из которой я только что вышла.

Предостережение Тмаша прозвучало в памяти громким набатом. Держитесь подальше от Берча.

— Ваша светлость, — произнесла я сухо, стараясь придать голосу твердость, которой не было внутри. — Прошу прощения, я не заметила.

Я попыталась обойти его, но он сделал стремительный изящный шаг в сторону, блокируя путь.

— Вы расстроены, — констатировал он, и в его голосе была лишь вежливая, настойчивая озабоченность. — И, если не ошибаюсь, только из больницы. Позвольте хотя бы подвезти вас. Не могу же я отпустить даму в таком состоянии одну.

— Благодарю, но нет, — я попыталась снова отстраниться, но он был настойчив, как тиски в бархатных перчатках. — Я прекрасно доберусь.

— Нет, айна Дор, я настаиваю, — его улыбка была почти обезоруживающей. — Считайте это искуплением моей вины за ту неловкую сцену в участке. Мой экипаж как раз здесь.

Он жестом указал на роскошный закрытый экипаж, ждавший у тротуара. В отличие от Агака, князь пользовался прежним атрибутом роскоши, а не автомобилем.

А у меня… у меня не было сил на дальнейшие препирательства. Эмоциональный откат накрыл оглушающей волной. Ноги подкашивались, а голова гудела. Сжав зубы, я молча кивнула, чувствуя, как совершаю ошибку, но не находя в себе ресурсов этому противостоять.

Роскошный салон экипажа, пахнущий кожей и дорогим табаком, показался до отвращения чужим и душным. Я прижалась к дверце, стараясь занять, как можно меньше места.

— На Инженерную набережную, — коротко бросила я кучеру, прежде чем Берч успел что-то сказать.

Экипаж тронулся. Князь сидел напротив, внимательно изучая меня.

— Надеюсь, с вашими близкими все в порядке? — мягко начал он, разбивая тягостное молчание.

— Все в порядке, — ответила я, глядя в окно. — Просто небольшой инцидент, с увором Агаком.

— О, это печально, но я рад, что с вашими близкими все хорошо, — он помолчал немного. — Знаете, айна Дор, встретив вас здесь, в таких обстоятельствах, я вновь не могу не восхититься вашими душевными качествами. Не каждый сотрудник, даже личный ассистент, так бы переживал за своего начальника.

Я ничего не ответила, чувствуя странно отторжение от каждой его фразы. Все казалось слишком приторным и ложным.

— Меня до сих пор не покидает мысль о нашей беседе на приеме, — продолжил князь, меняя тактику. — Ваши познания в теории магнитно-парового резонанса… это уровень не просто талантливого человека. Это уровень мыслителя.

Я снова проигнорировала его комплимент.

— Роль помощницы, пусть и у самого Тмаша Агака, — это слишком тесные рамки для такого ума, как у вас, — его голос стал тише, обволакивающе. — Если бы вы только рассмотрели другие предложения… возможности, которые открылись бы перед вами, будь вы не наемным работником, а полноправным партнером, чей талант признан и щедро вознагражден.

Я резко повернулась к нему, встретив его пристальный взгляд. В голове крутилась одна мучительная догадка.

— Что вы имеете в виду, ваша светлость? И откуда вы столько обо мне знаете? — в моем голосе прозвучала подозрительность, которую я уже не могла скрыть. — Мой брат… это Рик вас прислал?

Князь Берч мягко улыбнулся, но его глаза оставались непроницаемыми.

— Ваш брат? О, нет. Дело не в нем, — мягко рассмеялся он, делая легкий, размашистый жест рукой, словно отгоняя назойливую муху. — После нашего разговора на приеме я, признаюсь, заинтересовался вами. Вы произвели на меня, Ларрин… неизгладимое впечатление. И да, я поинтересовался у вашего брата о той самой талантливой сестре, о которой он так небрежно обмолвился. Он подтвердил, что вы обладаете незаурядным умом. Я даже попытался выразить свое восхищение скромным букетом, но, увы, видимо, мой знак внимания был сочтен неуместным.

Я вспомнила тот злополучный букет, его роскошные цветы и гнев Тмаша. Щеки предательски запылали. Эта история казалась теперь такой далекой, почти нереальной на фоне сегодняшних событий.

— Это… это было лишним, ваша светлость, — пробормотала я, отводя глаза в сторону. — И совершенно необязательным.

— Для меня — необходимо, — парировал он, и в его тоне снова зазвучала та самая, опасная лесть. — Когда я вижу алмаз, покрытый пылью, у меня возникает непреодолимое желание его отполировать. Представьте, айна Дор, что о вас узнают все. Не как о тени гениального брата или старательной помощнице, а как о гении инженерии. Я могу это устроить.

Экипаж подъехал к зданию на Инженерной набережной и остановился.

Князь Берч смотрел на меня, ожидая ответа. Его предложение так и висело между нами, заманчивое, головокружительное и оттого еще более опасное.

Оно било точно в цель, в мое самое заветное желание — быть признанной. Но теперь я была мудрее и опытнее и понимала, что за ним стоял не бескорыстный покровитель, а хищник, учуявший слабость и возможность нанести удар конкуренту, и мой собственный брат охотно предоставил ему информацию.

Я молча взялась за ручку двери.

— Благодарю вас за предложение, ваша светлость, — сказала я, и мой голос наконец обрел твердость. — Но моя карьера — это мое личное дело. И мое место там, где я сама его выбрала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И, не дав ему сказать ничего в ответ, я быстро вышла из экипажа, чувствуя на спине его тяжелый, оценивающий взгляд.

32. Часы посещений

Следующие несколько дней слились в одну сплошную напряженную карусель.

Мой мир сузился до двух точек: безупречно организованного офиса и стерильной больничной палаты.

Я стала единственным связующим звеном между Тмашем и внешним миром. К нему не пускали ни инженеров, ни начальников цехов. Только мрачных следователей, допрашивавших его об аварии, и его личного адвоката, с серьезным строгим лицом.

Но ранение, приковывавшее его к койке, нисколько не усмирило его разум.

Напротив, казалось, он черпал энергию из этой вынужденной неподвижности, компенсируя ее яростной мыслительной деятельностью. Уже на следующее утро после происшествия больничная палата превратилась в штаб-квартиру.

Я стала его руками, ногами и голосом, озвучивающим распоряжения и правки.

Он надиктовывал мне резкие, точные распоряжения для начальников отделов, и я, стараясь не дышать, записывала их своим четким почерком, чтобы потом разослать с курьерами.

Я приносила ему свежие чертежи и отчеты об испытаниях «Цефея», и мы раскладывали их на больничной тумбочке и на его одеяле, загораживая собой скучную больничную обстановку.

— Здесь, — его палец, все такой же уверенный, тыкал в схему системы охлаждения. — Видишь этот узел? Инженеры перемудрили. Нужно упростить.

И я, сделав глубокий вдох, брала карандаш.

— Что если мы уберем этот контур и перенаправим поток через вспомогательный клапан… — я начинала робко, но, видя его сосредоточенный, одобрительный взгляд, обретала необходимую смелость. — Это снизит нагрузку почти на пятнадцать процентов.

Он внимательно следил за движением моего карандаша, и его темные глаза блестели.

— Да. Именно. Так и сделай. И скажи Морвану, чтобы не спорил.

В эти минуты делового азарта больничная палата отступала.

Мы были снова командой, двумя умами, слившимися в одном порыве. И иногда, когда моя правка оказывалась особенно изящной, его рука тянулась к моей, и его большой палец нежно проводил по моим костяшкам, прежде чем я возвращалась к чертежу.

Единственная мимолетная ласка, которую он позволял в минуты нашей работы.

Иногда, передавая ему документ, он ловил мою руку и подносил к своим губам, и его поцелуй, теплый и быстрый, падал на мою ладонь, заряжая меня силой на следующие несколько часов.

Однажды вечером, когда последний отчет был прочитан, а последнее распоряжение отправлено, силы окончательно покинули меня.

Я сидела на краю его кровати, и веки сами слипались. Голова клонилась, пока я не нашла опору в его плече — твердом, надежном, даже через больничную рубашку.

Я не почувствовала, как заснула. Погрузилась в глубокий, бездонный сон, в котором не было ни аварий, ни интриг, ни тревог.

Проснулась от того, что кто-то осторожно обнимал меня и передвигал выше. Я промурлыкала что-то невнятное, уткнувшись лицом в знакомую, безопасную твердость.

Это был он. Он, превозмогая боль в сломанных ребрах, бережно притянул к себе, уложил рядом на свою подушку и накрыл тяжелым больничным одеялом.

Я приоткрыла глаза, затуманенные сном. В полумраке палаты его силуэт казался огромным и защищающим. Он склонился надо мной, и его губы, нежные и прохладные, коснулись моего лба.

— Спи, любовь моя, — прошептал он, и его хриплый шепот был самым желанным и прекрасным, что я слышала в жизни.

И я снова погрузилась в сон, на этот раз зная, что он меня охраняет. Что пока он рядом, никакие бури не смогут нас сломать.

Тмаш же настоял, что меня теперь всегда сопровождала охрана. Двое рослых мужчин из службы безопасности корпорации.

— Так надо, Ларрин, — серьезно сказал он, и я не стала спорить.

Мне они не мешали, а ощущение защищенности повышали. Да и Тмашу так было спокойнее.

Моего беспокойного орка выписали через неделю.

Следователи, к нашему глубочайшему, но невысказанному удивлению, не нашли в аварии никакого умысла. Все списали на несчастное стечение обстоятельств: невнимательность другого водителя и скользкую после утреннего дождя мостовую.

Эта официальная версия смотрелась откровенной грубой фальшью с официальных сухих строчек финальных протоколов, но оспаривать ее не было ни времени, ни сил.

Работа над «Цефеем» вышла на финишную прямую, поглощая все наши мысли и энергию.

Тмаш, немного прихрамывая и опираясь на трость, но с прежней неукротимой яростью в глазах, снова возглавил свой штаб. Казалось, жизнь возвращалась в привычное русло.

Но меня беспокоил и другой, назойливый ритуал, начавшийся сразу после той поездки с князем.

Каждое утро на моем столе в приемной или у двери моей квартиры появлялся небольшой, изящно упакованный презент. То коробка дорогих конфет, то редкая книга по инженерии в кожаном переплете, то скромный, но изысканный букет.

Ни карточек, ни подписей, только безмолвное, настойчивое напоминание о себе.

Я не вскрывала ни одну из посылок. Не прикасалась к цветам. Отсылала все обратно с курьером или просто выбрасывала в мусорный бак.

После третьей такой попытки пришло первое письмо в плотном конверте из дорогой бумаги.

Я узнала герб на конверте и, не распечатывая, разорвала его и отправив вслед за подарками. Второе письмо постигла та же участь.

И вот, едва Тмаш, все еще опираясь на трость, но уже полновластно вернулся в свой кабинет, поток подарков внезапно иссяк. Воцарилась звенящая тишина, которая была почти тревожнее самой назойливой внимательности.

А через пару дней, утром, выйдя из «Гнездышка» и направляясь ожидавшему меня служебному автомобилю, который теперь всегда встречал и отвозил меня по распоряжению Тмаша, я увидела брата.

Рик стоял, прислонившись к стене, в тени подъезда, словно ждал. Его лицо было непривычно серьезным, без обычной насмешливой маски.

— Ларрин, — он шагнул вперед, преграждая мне путь. Его голос звучал почти просительно, что на него было совершенно не похоже. — Мне нужно поговорить с тобой. Пять минут. Это важно. Касается… семьи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

33. Аргумент

Последнее слово он произнес с особым ударением. Я хотела было резко отказаться, пройти мимо, но что-то в его выражении лица, какая-то усталая, почти деловая озабоченность заставила меня замедлить шаг.

Семья. Наше разоренное, проклятое гнездо, от которого остались лишь долги и взаимные обиды. Что еще могло быть там важного?

— Пять минут, — холодно согласилась я. — Но не здесь. Давай присядем вон там.

Мы перешли улицу и уселись за столик в ближайшем уличном кафе.

Рик заказал два кофе, отпил глоток и отставил чашку, его пальцы нервно барабанили по столешнице.

— Я видел, что князь Берч проявляет к тебе интерес, — начал он без предисловий, и его слова прозвучали как обвинение. — И я видел, что ты эти знаки внимания игнорируешь. Глупо, сестренка. Очень глупо.

Я смотрела на него, не шевелясь, сохраняя маску безразличия.

— Мои личные дела тебя не должны волновать. Это моя жизнь. Ты сам дал это понять, когда выжил меня из дома.

— Это не твое личное дело! — его голос сорвался на шепоте, в нем прозвучала неподдельная злость. — Это вопрос выживания нашего рода! Ты думаешь, я не знаю, что ты крутишь роман с этим… презренным орком? — он произнес это слово с таким презрением, что мне захотелось выплеснуть ему в лицо остывший кофе. — Это позор, Ларрин! Как ты вообще могла докатиться до подобной низости? Ты баронесса!

Я насмешливо фыркнула на эту глупость. Рик зло прищурил глаза, но не остановился.

— Ты и орк — это позор для нашей фамилии! А князь Берч… он из древней, уважаемой семьи. Его предложение — это честь для тебя и шанс для нас всех. Единственный шанс поднять снова наш род на тот уровень, которого он заслуживает.

Я медленно поставила свою нетронутую чашку на блюдце. Звон фарфора прозвучал неестественно громко.

— Шанс на что, Рик? На то, чтобы ты снова мог проиграть в карты чужое приданое? Или на то, чтобы ты продал сестру, как когда-то продал нашу винодельню?

Его лицо исказилось гримасой ярости, но он сдержался.

— Ты не понимаешь, с чем играешь, — он наклонился через стол, и его глаза стали жесткими, как лед. — Отказывая Берчу, ты не просто отвергаешь выгодную партию. Ты оскорбляешь его. А люди его круга не прощают подобных оскорблений. Твоя строптивость может дорого обойтись не только тебе. Подумай об этом.

Я смотрела на него с холодным, безразличным превосходством, который копился внутри годами. Раньше я не давала ему хода, но теперь… Этот человек больше не имел надо мной власти.

— Ты не привел ни одного аргумента, который заставил бы меня передумать, Рик, — сухо ответила я. — Ни угрозы, ни призывы к чести рода, который ты сам же и растоптал, на меня больше не действуют. Я отрекаюсь от тебя и титула. Он мне совершенно не помог в жизни, скорее мешал. Наш разговор окончен.

Я сделала движение, чтобы встать, но брат не шелохнулся. На его губах расползлась медленная, неприятная усмешка. В светлых глазах не было ни злости, ни разочарования, лишь тщательно сдерживаемое торжество, от которого у меня неожиданно похолодело внутри.

— Хорошо, я все понял, Ларрин, — тихо произнес Рик. — Упрямство — наша семейная черта. Я знал это. Что ж, раз мои слова на тебя не действуют… тогда взгляни вот на эти бумаги.

Он протянул мне через стол несколько сложенных листов. Инстинкт, выработанный годами работы с документами, заставил мою руку потянуться за ними.

Но в тот миг, когда мои пальцы уже коснулись их, я почувствовала резкую, жгучую боль — крошечный, но невероятно болезненный укол в подушечку указательного пальца.

Я ахнула и резко отдернула руку. На коже выступила алая капля.

— Что это? — прошептала я, глядя на него в ошеломлении.

Рик не ответил.

С тем же мерзким, торжествующим спокойствием он достал из-за пазухи небольшой старинный медальон на серебряной цепочке.

Он щелкнул крышкой, и аккуратно, с видом ювелира, приладил на темный бархат тонкую иглу с причудливым основанием. Кончик ее был алым от моей крови. Рик бережно вложил иглу в углубление и захлопнул медальон с тихим, зловещим щелчком.

— Вот и все, сестренка, — ядовито сладким голосом произнес он. — Теперь ты будешь делать так, как я скажу.

Я сидела, не в силах пошевелиться, глядя на крошечную каплю крови на своем пальце и на медальон, что он сжимал в своих пальцах, как некий ужасный трофей. До меня медленно, с кошмарной ясностью, начало доходить, что только что произошло.

Это была не обычная игла. Магия! Древняя, скорее всего запретная, то, о чем в наших кругах говорили шепотом.

— Весомый аргумент я нашел, — тихо, почти ласково прошептал мне брат и издевательски рассмеялся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

34. Родовая магия

Сначала это было похоже на легкое головокружение, будто я слишком резко встала.

Но затем изнутри, из самых глубин моего существа, поднимается что-то холодное и липкое, словно невидимые щупальца обвивают мой разум, мою волю, сжимая их в кошмарных тисках.

Я пытаюсь крикнуть, сказать ему, чтобы он остановился, но губы не повинуются, оставаясь плотно сжатыми. Я пытаюсь отвести взгляд от его торжествующего лица, но не могу.

Мои мышцы напрягаются, готовые к сопротивлению, но внутри будто кто-то выключает главный рубильник, оставляя лишь послушную, пустую оболочку.

— Чувствуешь? — голос Рика звучит будто из-под воды, гулко и отдаленно. — Это сила нашего рода, Ларрин. Та самая, о которой наш дорогой отец так много твердил, а я считал это бредом выжившего из ума старика.

Он с наслаждением наблюдает за моим побелевшим лицом, за широко распахнутыми от ужаса глазами.

— От нечего делать я начал разбирать хлам в его кабинете. И нашел кое-что очень интересное. Тайник. А там дневники. Записи о родовой магии. Оказывается, глава семьи может кое-что большее, чем просто распоряжаться имуществом.

Он машет перед моим лицом медальоном, и тот холодный комок внутри меня сжимается еще туже, вызывая приступ тошноты.

— Я не маг, конечно. Но капли той энергии, что осталась в нашей крови, хватило. Хватило, чтобы медальон признал меня. А теперь… теперь он признал и тебя. Твою кровь. И твоя воля теперь принадлежит мне… Как главе рода.

Я чувствую, как слезы подступают к глазам, но не могу даже моргнуть, чтобы их смахнуть. Это самый настоящий кошмар наяву.

— А теперь слушай внимательно, сестренка, — его голос становится жестким, повелительным.

Каждое слово вбивается в мой разум, как раскаленная спица, и я не в силах ему сопротивляться.

— Ты сейчас отправишься в офис к своему уродливому жениху. Ты найдешь его и говоришь, что уходишь от него. Что все между вами кончено. Что ты не хочешь его больше видеть. И что все это время ты просто… использовала его, его связи и деньги.

Нет. Только не это. Язык немеет, но разум отчаянно кричит внутри, протестуя, умоляя.

— И ты отдаешь ему это, — Рик брезгливым жестом указывает на кольцо с сапфиром на моем пальце. — Эту безвкусную безделушку, которую тебе подарил этот выскочка. Скажешь, что не хочешь ничего, что связывало бы тебя с ним.

Он с насмешкой фыркает.

— Весомый аргумент, не правда ли?

И тогда ноги сами поднимают меня со стула.

Я не хочу вставать, я пытаюсь всеми силами уцепиться за спинку, но мои конечности двигаются сами по себе, послушные чужой команде.

Это самое ужасное ощущение в моей жизни — быть запертой в собственном теле, как в тюрьме, и смотреть, как оно предает все, что для тебя дорого.

— Отлично, — удовлетворенно произносит Рик. — Я буду ждать тебя дома. Не задерживайся.

Я поворачиваюсь и иду. Каждый шаг отдается в душе огненной болью.

Я иду к ожидающему меня автомобилю, и люди, солнце, звуки города — все это кажется плоской декорацией.

Внутри бушевает буря отчаяния и ярости, но снаружи я всего лишь марионетка с пустым, застывшим лицом, неумолимо движущаяся к тому, чтобы разбить сердце мужчине, которого люблю.

И вместе с этим, разбить свое собственное.

Дорога до офиса мелькает как один сплошной, оглушительный кошмар.

Моя воля, зажатая в ледяные тиски, отчаянно бьется, пытаясь остановить послушное чужой воле тело. Я молюсь, чтобы случилось что угодно, лишь бы не добраться до него.

Но ноги уже несут меня по ступенькам главного входа сами, ровно и неумолимо, как заведенный механизм.

Я прохожу через приемную, не видя никого, и толкаю дверь его кабинета.

Тмаш сидит за столом, погруженный в чертежи. Услышав скрип двери, он поднимает голову, и на его лице расплывается теплая, редкая улыбка, которую он бережет только для меня.

Но она медленно сходит с его лица, уступая место настороженности, а затем и тревоге. Он видит мое лицо — застывшую холодную маску.

— Ларрин? — он откладывает карандаш. — Что-то случилось? Ты как будто призрак увидела.

Мои ноги сами подносят меня к его столу.

Внутри все кричит, умоляет, но слова, которые вырываются из моего горла, холодные, чужие и отточенные, как смертоносное лезвие.

— Я пришла сказать тебе, что ухожу. Между нами все кончено.

Воздух в кабинете застывает. Тмаш не шелохнулся, его глаза становятся пронзительными и цепкими.

— Что? — не вопрос, а низкий, опасный гул.

— Все между нами было… лишь игрой. Я обманула тебя, — продолжает мой голос, ровный и безжизненный, в то время как внутри я разрываюсь на части. — Я… использовала тебя. Для защиты. Для денег. Теперь мне это больше не нужно.У меня новый покровитель. Богаче и знатнее тебя.

Орк медленно поднимается из-за стола, что-то с грохотом падает на пол, но он, кажется, не замечает. Тмаш подходит ко мне, прихрамывая, его тяжелый взгляд прикован к моему лицу.

— Ларрин, — тихо произносит он. — Это не ты. Что произошло? Почему ты говоришь это? Тебя кто-то заставил?

В этот момент моя рука сама тянется к пальцу, к его кольцу. Пальцы скользят по холодному металлу, пытаясь снять его.

Это самое мучительное предательство, и мои собственные руки совершают его сейчас.

Хочу разрыдаться, но слезы заперты внутри. Глаза по-прежнему холодные, пустые и бесжалостные.

Тмаш резко шагает вперед. Он мягко, но неотвратимо берет мое лицо в свои ладони, заставляя меня посмотреть на него.

— Посмотри на меня, — приказывает он. — Посмотри в глаза и скажи мне, что ты не любишь меня. Скажи, что все это было ложью. Повтори.

Его темные глаза впиваются в мои, ища хоть крупицу правды, хоть искру той Ларрин, которую он знал. А я, запертая в собственном теле, смотрю на него, и из моих губ льются те же чудовищные, заученные слова:

— Я не люблю тебя, Тмаш. Это все была ложь. Я просто использовала тебя. Неужели ты не понял этого?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я вижу, как боль искажает его черты. Вижу, как в его взгляде вспыхивает ярость, замешательство, неверие. Он сжимает мое лицо сильнее, все еще пытаясь достучаться.

А потом он неожиданно отводит взгляд, переводит его куда-то через мое плечо, на свой стол, заваленный чертежами.

Его могучее тело напрягается, челюсть сжимается так, что мне становится страшно не за себя, а за него. Тмаш отпускает мое лицо, и его огромные руки медленно опускаются.

Вот сейчас! Сейчас он должен понять!

Должен увидеть слезы, которые наконец прорываются и текут по моим щекам.. Должен заметить, как дрожат мои руки. Должен почувствовать, что это не я!

Но он больше не смотрит на меня. Тмаш отворачивается и тяжело шагает к своему рабочему столу.

35. Амулет

Он стоит, отвернувшись, и его молчание для меня сейчас страшнее любого крика. Казалось, весь воздух в кабинете сгустился, заряженный его болью и яростью.

Я видела, как напряжены его плечи, как сжаты огромные кулаки.

Вот сейчас он прикажет мне уйти. И я уйду, запертая в этом чудовищном сне наяву, чтобы никогда не вернуться.

Но вместо этого он резко, почти яростно, дергает верхний ящик стола.

Его рука, сильная и уверенная, ныряет в него и извлекает оттуда… какой-то предмет.

Тмаш повернулся ко мне и я могу рассмотреть его.

Это какой-то амулет. Не изящный, как медальон Рика, а грубый, варварский на вид — клык какого-то древнего зверя, оправленный в потускневшее серебро и испещренный темными рунами, которые, казалось, впитывают сам свет.

Тмаш смотрит на него пару секунд острым сосредоточенным взглядом, будто он что-то вспоминает или проверяет.

Потом, так же резко, он шагает обратно, чтобы снова оказаться прямо передо мной.

Прежде чем я успеваю что-то понять, он хватает мою руку — ту самую, что только что пыталась снять его кольцо — и с силой вкладывает в мою ладонь холодный металл. Его собственная рука, огромная и горячая, смыкается поверх моего кулака, зажимая амулет в моей ладони так крепко, что мне даже немного больно.

Но эта боль необходимая, отрезвляющая, спасительная.

— Хорошо, — его голос звучит низко и властно.

Он смотрит мне прямо в глаза, и в его взгляде твердая, испытующая воля.

— Теперь повтори, Ларрин. Скажи мне еще раз, что все это была ложь.

И в тот же миг… что-то лопается внутри.

Ледяные тиски, сжимавшие мою волю, с грохотом размыкаются.

То липкое, чуждое присутствие внутри испаряется, словно его и не было. Ко мне возвращается контроль над собственным телом, стремительной, оглушительной волной.

И первое, что это тело делает, — захлебывается рыданием.

Слезы, которые я не могла пролить, хлещут водопадом, горячие и отчаянные.

Я задыхаюсь, пытаясь говорить, но вместо слов из горла вырываются лишь надрывные, хриплые звуки. Я вся дрожу, бьюсь в ознобе, едва удерживаясь на ногах.

— Тмаш… — наконец выдыхаю я, и мой голос срывается, полный остатков ужаса и облегчения. — Я… я не… это не я… он… Рик… заставил… магия…

И мне хочется рассказать все более подробно и четко, но сейчас я просто не могу этого сделать. Эмоции нахлестывают беспощадным водопадом и мне сложно вообще что-то говорить.

Но Тмаш ничего спрашивает. Не требует подробных объяснений. Он просто обхватывает меня своими мощными руками, прижимает к своей груди так крепко, что кажется, он хочет вобрать меня в себя, спрятать от всего мира.

Одной рукой он все еще сжимает мой кулак с амулетом, а другой прижимает мою голову к своей груди.

— Тише, — низко рокочет у меня над ухом. — Тише, любовь моя. Я знал. Я понял. Все хорошо. Я здесь. Никому не отдам тебя. Никогда…

Я вцепляюсь в него, всхлипывая, трясясь в лихорадочном ознобе, и он просто держит меня. Не отпускает. И пока его сила и тепло согревают мое промерзшее тело, до меня медленно доходит: он знал.

Он почувствовал подмену! И он нашел способ ее сломать. Этот грубый, варварский амулет… что бы это ни было, он спас меня.

Когда мои рыдания, наконец, стихают, сменяясь прерывистыми всхлипами, Тмаш начинает действовать быстро и методично, словно собирает сложный механизм.

Он аккуратно разжимает мои пальцы, забирает амулет, затем снимает с собственной шеи простую, но прочную серебряную цепочку. Продев в нее клык с рунами, он снова наклоняется ко мне.

— Теперь слушай, — тихо и серьезно говорит он тоном, не допускающим никаких возражений.

Он застегивает цепочку у меня на шее. Холодный металл и тяжелый амулет ложатся на кожу, странным образом успокаивая.

— Ты теперь не снимаешь это, Ларрин. Никогда. Ни днем, ни ночью. Поняла?

Я быстро киваю, все еще не в силах говорить. Он подводит меня к своему креслу, усаживает, затем наливает из походной фляги в стаканчик немного золотистого, крепко пахнущего напитка.

— Пей. Быстро. Одним глотком.

Я делаю большой глоток.

Огонь распространяется по горлу и желудку, отгоняя остатки леденящего ужаса. Дрожь понемногу начинает отступать. И тогда, глядя на его серьезное, сосредоточенное лицо, я все ему выкладываю.

Про назойливые подарки Берча, которые я отвергала. Про его слова в экипаже. И про сегодняшнюю встречу с Риком, про медальон, про укол, про тот ужас потери контроля над собственным телом и волей.

Тмаш слушает, не перебивая, мрачнея с каждым моим словом все больше. Его лицо — настоящая каменная маска, а в глазах бушует огненная яростная буря. Когда я заканчиваю, он выдыхает, сквозь зубы.

— Ублюдок… Прости, Ларрин, но по другому я не могу его назвать.

Тмаш тяжело со свистом дышит. Видно как ему непросто дается взять свои эмоции под контроль.

— С сегодняшнего дня ты нигде не ходишь одна. Я буду встречать и провожать тебя. Всегда. — наконец, говорит он. — Твой брат перешел все мыслимые границы. Теперь… теперь и у меня развязаны руки.

Меня снова пронзает страх, но уже за него.

— Тмаш… что ты задумал? Ты же не… — я не могу даже договорить.

Он оборачивается, и его взгляд смягчается.

— Успокойся. Все будет в рамках закона. Я использую его же оружие, — мрачно обещает он, но его глаза опасно вспыхивают. — Он сам подготовил себе ловушку.

— Обещаешь? — все же переспрашиваю я.

Тмаш удивленно приподнимает брови.

— Жалеешь этого мерзавца? Он вот не оставил для тебя ни капли жалости, — в его кулаке что-то с хрустом ломается.

— Нет, — шепчу я торопливо. — Нет. Что ты. Рика не жалею ни капли. Я боюсь за тебя. Он не стоит того… — замолкаю, не зная как объяснить, но любимый кивает.

— Сейчас поедем к ментальному магу. Я не особо разбираюсь, но должны же остаться какие-то следы. Тогда можно будет заявить на твоего брата официально, — твердо произносит он, и у меня легчает на сердце.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мне не хотелось бы стать причиной вспышки слепой ярости у него. Только не так. Я уверена, что Рика можно наказать гораздо сильнее не с помощью грубой силы.

Маг, к сожалению не смог найти никаких следов. Тмаш мрачно кивнул ему, расплачиваясь за услуги.

— Тот родовой артефакт все равно нужно у него забрать. Я уверен в силе шамана, что дал мне этот талисман, но хочу исключить любые случайности.

— Но как ты…

— Это мое дело, — отрезает он, и я понимаю, что спорить бесполезно.

Дорога до «Гнездышка» проходит в молчании. Он крепко держит меня за руку, а я прижимаюсь к нему, чувствуя тяжесть амулета на груди и его защиту. Мы поднимаемся на мой этаж. Я вставляю ключ в замок, рука все еще дрожит.

Дверь закрывается, и мы остаемся в темноте прихожей.

И тут что-то срывается в нас обоих.

Вся его сдержанность, вся ярость и страх за меня вырываются наружу. Он прижимает меня к стене, и его губы находят мои в отчаянном, жадном, почти яростном поцелуе.

— Я чуть не потерял тебя, — хрипит он, срывая с меня жакет. — Я почувствовал, что это не ты, но… боги, Ларрин…

Я отвечаю ему с тем же отчаянием, рву пуговицы на его рубашке. Нам не до нежностей. Нам нужно чувствовать друг друга здесь и сейчас, осязаемо, чтобы стереть память о том кошмаре.

Его пиджак падает на пол, моя блузка следует за ним. Мы движемся по коридору к спальне, оставляя за собой дорожку из одежды, словно сбрасывая с себя все, что случилось.

Первый раз очень быстрый и бурный. Мы даже не дошли до кровати.

Он просто подхватил меня на руки и прислонил к стене в спальне, в лунную полосу бледного света, падавшего из окна.

Это был дикий, почти яростный секс, полный укусов, сдавленных стонов и цепких пальцев. Каждый его толчок был клятвой, каждый мой стон — обещанием.

И заснули мы тоже вместе, плотно переплетясь телами на развороченной кровати.

Ммм... а в этой моей новинке очень горячие василиски!

Сравним?

Меня отравили василиски. А потом спасли от своего же яда, но весьма необычным способом. Наше знакомство на этом должно было закончиться.

Что же тогда они делают в академии, где я теперь учусь?

И почему на моём теле снова появились их метки?

36. Испытание

Несколько дней пролетели в вихре лихорадочной работы.

Напряжение в штаб-квартире корпорации Агака достигло точки кипения. До главных испытаний «Цефея» оставалось всего сорок восемь часов, и каждый час был на счету.

Мой любимый превратился в воплощение сосредоточенной, мрачной решимости. Он практически жил в своем кабинете, а сам он, хмурый и невыспавшийся, дни и ночи напролет просиживал над финальными расчетами и сводками. Воздух в помещении был насыщен запахами крепкого кофе, магической туши и неустанного труда.

Я стала его тенью на эти дни. Он не отпускал меня ни на шаг, и дело было не только в страхе за мою безопасность.

Его доверие к моим инженерным инстинктам стало абсолютным. Он советовался со мной по каждому, даже самому незначительному изменению в схеме, выслушивал мои замечания с тем же вниманием, что и отчеты своих ведущих инженеров.

— Ларрин, взгляни, — он отодвигал ко мне чертеж, его палец указывал на сложный узел. — Здесь. Чувствуешь диссонанс?

И мы погружались в обсуждение, забывая о времени, пока не находили решение.

Я была рада такой загруженности. Она позволяла не думать ни о чем другом.

Тмаш больше не упоминал ни Рика, ни князя. А я не решалась отвлечь его и спросить.

Однажды, поймав мой неуверенный взгляд, он сам подошел ко мне, положил руки мне на плечи и посмотрел прямо в глаза.

— Все будет хорошо, Ларрин. Доверься мне. Мой план уже работает. Тот родовой амулет больше тебе не грозит, он уничтожен. И твой брат со своими помощниками скоро понесет заслуженное воздаяние за все, что он тебе причинил. А ты не думай об этом, — его голос был тихим, но в нем слышалось железное обещание. — Сначала я недооценил их. Допустил, что они посмеют поднять руку на то, что мое. Чуть не потерял тебя из-за своей беспечности. Больше никогда, Ларрин…

И я поверила ему. Поверила настолько, что смогла отогнать страх и всецело посвятить себя работе. Я не стала снимать амулет со своей шеи. Да и Тмаш не настаивал. Он стал привычным и надежным напоминанием о его защите.

И вот настал тот день. День главного испытания.

Утро выдалось неестественно тихим. Воздух на центральном полигоне, обычно наполненный гулом машин и механиков, был звенящим и неподвижным.

Вся команда, от инженеров до рабочих , затаив дыхание, ждала результата этого испытания, собравшись в главном ангаре.

Я тоже, замерев в волнении смотрела на специальную платформу. которую установили только вчера для одного единственного человека.

Там был он. Император. Его фигура в строгом, лишенном украшений мундире, казалась сейчас центром вселенной. Взгляд, быстрый и цепкий, скользнул по исполинскому корпусу «Цефея», готового к своему первому полету, а затем перешел на Тмаша, который стоял прямо уже без трости и смотрел вперед с невозмутимым, каменным спокойствием.

Судьба проекта, репутация корпорации и, как я с ужасом понимала, наше с Тмашем будущее — все должно было решиться в следующие несколько часов.

Тмаш, невзирая на остаточную хромоту, двигался по ангару с властной уверенностью, будто его тело и было частью этого исполинского механизма.

Он вел императора, четко и лаконично описывая каждый узел, каждое инженерное решение. Он был творцом, представляющим плод своего гения.

Я сопровождала его чуть позади с командой главных инженеров.

Как же я гордилась и восхищалась им в этот момент его настоящего триумфа! Как же мне было радостно, что я могу разделить его вместе с ним!

Все остальное отошло на задний план.

Остался только наш проект и император....

Он шел рядом с Тмашем, внимательно слушая его. Кивал, иногда задавал короткий, точный вопрос, выдающий глубокое понимание механики, но по его взгляду было невозможно понять, впечатлен он или нет.

Наконец, они дошли до сердца «Цефея» — двигательного отсека. Огромный, отполированный до зеркального блеска агрегат возвышался над ними, испещренный руническими контурами и переплетением труб.

— А это, ваше величество, — голос Тмаша прозвучал с оттенком законной гордости, — наш новый гибридный двигатель. Классическая паровая тяга, усиленная магическим резонансным контуром. Это позволяет на треть увеличить КПД и вдвое сократить расход топлива на крейсерской скорости.

Он подробно объяснил принцип, и я, стоя чуть поодаль, ловила каждое слово, еще больше восхищаясь своим орком.

Император выслушал, его взгляд скользнул по сложной схеме.

— Довольно смело, — произнес он наконец. Его голос был ровным, без эмоций. — Продемонстрируйте.

Тмаш кивнул главному механику. Последовала тихая команда, и гигантский зал наполнился нарастающим, ровным гулом.

Двигатель ожил. Он вибрировал, как спящий зверь, на холостых оборотах. Все замерли, наблюдая. Казалось, все идет по плану.

И в этот самый момент, прямо над панелью управления двигателем, с резким, безжалостным щелчком замигал алый свет.

Аварийная лампа. Ее кровавый отсвет заплясал на отполированных поверхностях и на внезапно побледневших лицах инженеров.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

37. Просьба

Алый тревожный свет поймал в свой пульсирующий ритм все взгляды.

Инженеры застыли в тихом ужасе. Даже на непроницаемом лице императора на мгновение мелькнуло легкое удивление. Его бровь едва заметно приподнялась вверх.

Но Тмаш оставался невозмутим. Его спокойствие в этот момент было почти сверхъестественным.

Он не бросился к панели, не закричал на механиков. Вместо этого он сделал пол-оборота к императору с легким, почти извиняющимся поклоном.

— Прошу прощения за это небольшое представление, ваше величество. Волноваться не о чем. Это… запланированная демонстрация работы одной из наших систем безопасности.

Он повернул голову, и его взгляд, полный абсолютного доверия, нашел меня в толпе инженеров.

— Айна Дор, продемонстрируйте, пожалуйста.

Сердце у меня ушло в пятки, а затем заколотилось с бешеной силой.

Все взгляды, включая императорский, устремились на меня. Сделав глубокий вдох и выпрямив спину, я вышла вперед, чувствуя, как амулет на груди под платьем будто излучает необходимую мне уверенность.

— Ваше величество, — мой голос прозвучал чуть выше обычного, но четко и ясно, — при проектировании мы предусмотрели возможность локальных сбоев в магическом контуре. Для подобных случаев была разработана аварийная схема питания, которая автоматически берет на себя управление, изолируя поврежденный сектор. Сейчас как раз произошло тестовое отключение основного контура, и… вот сейчас…

В воздухе повисла звенящая пауза, и в ту же секунду раздался четкий, уверенный щелчок. Аварийная лампа погасла. Ровный, стабильный гул двигателя не прервался ни на мгновение. Он продолжал работать так же плавно, как и до сбоя.

На лицах инженеров проступило облегчение. Они знали про аварийную схему, мы вместе ее разрабатывали, но про остальное нет.

Мы с Тмашем не посвящали в нашу маленькую демонстрацию никого. Решили, что так будет безопаснее.

Я, краснея от смущения и гордости, продолжила, обращаясь уже непосредственно к императору:

— Принцип основан на разделении энергопотоков и наличии независимого резервного кристаллического накопителя, который…

Я коротко и технично объяснила суть своей разработки. Когда я закончила, Тмаш шагнул вперед и положил свою мощную ладонь мне на плечо.

— Ваше величество, позвольте представить вам айну Ларрин Дор. Моего ведущего инженера-схемотехника и личную помощницу. Идея и разработка этой аварийной системы, а также множество других ключевых решений в проекте «Цефей» принадлежат именно ей.

Император внимательно посмотрел на меня. Его пронзительный взгляд, казалось, взвешивал, оценивал и видел насквозь. Затем он медленно, почти незаметно кивнул.

— Империя нуждается в таких умах, — произнес он ровным, властным голосом, и в этих скупых словах было больше признания, чем в любых аплодисментах. — Продолжайте, увор Агак. Ваша демонстрация впечатляет.

Показательные испытания завершились с блеском.

«Цефей» продемонстрировал не только мощь, но и, что было важнее в глазах императора, безупречную надежность и продуманность.

Теперь предстояли тщательные полетные проверки и, наконец, первый исторический полет на материк, но самая главная битва была выиграна. Одобрение императора открывало проекту все двери и дополнительную поддержку из казны.

Сам император, чье лицо наконец смягчилось подобием удовлетворения, обратился к Тмашу:

— Проект впечатляет, увор Агак. Империя верит в его успех. Чем еще я могу выразить свою благодарность за вашу работу?

В ангаре воцарилась тишина, густая от ожидания. Все ждали просьбы о новых землях, налоговых льготах, государственных заказах.

Тмаш же выпрямился во весь свой внушительный рост. Его резкий низкий гулкий голос, прозвучал так, что его услышали все вокруг:

— Ваше величество, есть одна личная просьба. Я прошу вашего высочайшего соизволения на брак с айной Ларрин Дор, в обход запрета ее брата, главы рода.

Воздух ахнул. Это было неслыханно. Дерзко. Прямой вызов многовековым устоям.

Император же пару секунд пристально смотрел на Тмаша, а потом откинул голову назад и рассмеялся, негромко, но искренне. Ему, видимо, нравилась эта наглая прямота.

— Высоко метишь, орк, — произнес он, и в его глазах вспыхнул интерес. — Посягаешь на самое святое — на кровь и традиции. А невеста, как? — его взгляд упал на меня.

Я почувствовала, как жар заливает щеки, но, собрав всю волю, сделала шаг вперед и опустилась в реверансе.

— Ваше величество, я даю свое согласие добровольно и от всего сердца.

В этот момент к императору торопливо приблизился его секретарь и что-то тихо прошептал ему на ухо.

Лицо императора мгновенно изменилось. Легкая улыбка исчезла, сменившись холодной, официальной маской. Он поднял руку, требуя тишины, и повернулся опять к Тмашу.

Мое сердце кольнуло ледяной иглой тревоги.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

38. Обвинение

— Обстоятельства, увор Агак, принимают интересный оборот, — его голос снова стал ровным и жестким. — Мне только что доложили. На вас лежит высочайшая жалоба. От барона Риккула Дора и… — он сделал крошечную паузу, — от одного из высших придворных. Вас обвиняют в том, что вы удерживаете айну Дор против ее воли, используя для этого… запрещенные шаманские ритуалы орочьей магии и некое темное колдовство.

Слова повисли в воздухе, жуткие и ядовитые. Взрыв шепота прокатился по толпе. Обвинение было чудовищным.

Оно било не только по Тмашу, но и по самой его корпорации, его делу.

Грудь сжало в болезненном спазме. Стало сложно дышать от волнения.

Император смотрел на Тмаша, ожидая реакции.

Что же он ответит? Как оправдается?

Атмосфера из триумфальной в одно мгновение превратилась в обвинительную.

Шум и шепот в ангаре стих, подавленный тяжелым взглядом императора. Все ждали, как отреагирует орк на столь чудовищное и унизительное обвинение.

Но Тмаш не вспыхнул гневом или яростью. Не стал оправдываться на месте.

Он оставался поразительно спокоен, его мощная фигура была воплощением абсолютного ледяного достоинства. Орк склонил голову в почтительном, но не подобострастном поклоне.

— Ваше величество, — его голос прозвучал ровно и ясно, без тени страха, — я готов ответить на все эти обвинения перед императорским судом.

— И не только ответить, — продолжил Тмаш, и каждое его слово тяжело и точно падало в слушателей. — Я требую его созыва, чтобы представить доказательства, демонстрирующие, что Риккул Дор недостоин звания главы рода и опекуна.

Внутри у меня все сжалось. Он говорил это. Вслух. Публично. Он не защищался — он переходил в наступление.

— Его действия продиктованы не заботой о сестре, — голос Тмаша зазвенел сталью, — а алчностью, клеветой и прямым покушением на ее свободу и жизнь.

Он сделал паузу, и эта тишина была оглушительной. Его взгляд скользнул по залу, по императору, и на мгновение задержался на мне. В его глазах я прочла твердое обещание. Обещание победы.

Он не боялся этого суда. Он был готов к нему. Предусмотрел? Знал о планах Рика?

На сердце немного отлегло.

— И в рамках этого же суда, — его голос вновь заполнил пространство, — я прошу рассмотреть мою высочайшую просьбу. Не как милость, а как акт справедливости.

Слезы выступили у меня на глазах. Я сглотнула комок в горле. Он просил за нас обоих и будущих влюбленных, которым придется столкнуться с подобной несправедливостью. И делал это с позиции силы, с непоколебимой верой в наше право быть вместе.

Тмаш стоял, не отводя взгляда, бросая вызов не только Рику, но и всему старому порядку, который позволял таким, как мой алчный брат, вершить судьбы других.

В его тоне была полная уверенность игрока, держащего все козыри на руках.

Император наблюдал за нами обоими с нескрываемым интересом. Уголки его губ дрогнули в подобии улыбки.

Я была уверена, ему, строителю новой империи машин и прогресса, наверняка претили эти затхлые родовые интриги.

— Хорошо, — коротко отрезал император. — Поскольку я уже здесь, мы не будем терять время. Завтра, в полдень, в Зале Главной Ратуши состоится императорский суд. Вы сможете представить свои доказательства, увор Агак. А вы, — его взгляд скользнул по мне, — …сможете добровольно подтвердить свою свободную волю. На этом сегодня все.

Он развернулся и в сопровождении свиты направился к выходу.

Ангар взорвался гулким перешептыванием, а затем одобрительными выкриками. Нас поддерживали все. И это тоже вселяло уверенность в успех.

Да, получилось так, что наш инженерный триумф в одно мгновение превратился в судебную дуэль, где на кону была не только репутация, но и наша с Тмашем совместная жизнь.

Но я была уверена в своем выборе и своем любимом. Он знал на что шел. И сделал это сознательно. Я видела это по его глазам. Значит, и мне не стоило волноваться.

Тмаш подошел ко мне, его рука легла на мою спину, успокаивающе и твердо.

— Все идет по плану, Ларрин. Не бойся, — тихо подтвердил он мои догадки. — Завтра мы положим конец этой войне. Раз и навсегда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

39. Императорский суд

Следующий день наступил, тяжелый и душный, будто сам воздух сгустился в ожидании развязки.

Зал главной ратуши, предназначенный для самых важных государственных церемоний, был забит до отказа. Гул сотен голосов напоминал растревоженное гудение пчел в большом улье.

Я сидела в первом ряду, сжимая в ледяных пальцах складки платья, стараясь дышать ровно. Каждый нерв был натянут до предела.

У меня даже в ушах тонко звенело этим самым напряжением.

Сегодня. Это случится сегодня. Решится моя судьба. Наша судьба…

Мой взгляд скользил по толпе, выхватывая знакомые лица.

И вот я заметила их. В глазах зажгло от сдерживаемого гнева.

Князь Берч и Рик вошли вместе, заняв места на противоположной стороне. Два сообщника! Они тихо но оживленно о чем-то переговаривались, и на лице князя играла легкая, уверенная улыбка.

Они думали, что уже победили!

Затем взгляд князя нашел меня через весь зал. Он прищурился, словно оценивая дичь, и медленно, многозначительно кивнул.

Рик же на меня не смотрел вовсе. Его внимание было всецело поглощено входом с другой стороны.

Я проследила за его взглядом и сердце болезненно забилось. Тмаш. Он шагнул в зал один, без свиты, без адвокатов. Его трость отстукивала четкий ритм по мраморному полу, а осанка была прямой и непоколебимой.

Он прошел к своей трибуне и встал, скрестив на груди мощные руки. Его взгляд был холодным и сосредоточенным, устремленным вперед.

И сразу же после этого грянул голос председателя собрания.

— Его Императорское Величество! — прокричал он, и весь зал, как один человек, поднялся, приветствуя правителя.

Император вошел в мертвой тишине. Он прошел к возвышению и занял массивное центральное кресло, с которого мог обозревать свободно весь зал. На его лице сохранялась суровая невозмутимая маска.

— Прошу всех садиться, — его голос гулко прозвучал под сводами, и зал послушно зашуршал. — Секретарь, огласите суть процесса.

Секретарь, худой и бледный, вышел вперед с толстой папкой в руках. Он откашлялся и начал зачитывать.

— Выслушайте обвинение, выдвинутое главой древнего рода, бароном Риккулом Дором, и поддержанное его светлостью князем Лондисом Берчем, против увора Тмаша Агака! — он сделал паузу, чтобы его слова дошли до всех в зале. — Упомянутый увор Агак обвиняется в насильственном удержании незамужней сестры заявителя Ларрин Дор против ее воли с применением запретных шаманских практик, свойственных его расе, с целью принуждения к сожительству и завладению ее знаниями в области инженерии для личной выгоды. Обвинение ссылается на использование некоего орочьего артефакта, подавляющего волю…

Каждое слово било по мне будто удар хлыста. Не представляла даже насколько это все будет мерзко звучать. Каково же Тмашу все это выслушивать?

Я видела, как по рядам прокатывается волна возмущенных и испуганных шепотов. Обвинение было выстроено очень хитро, играя на самых низменных предрассудках и страхах. Оно рисовало Тмаша не гениальным изобретателем, а коварным дикарем, а меня его беспомощной жертвой.

Я сжала кулаки, чувствуя, как гнев вытесняет страх. Сегодня этому придет конец.

Брат не сможет больше безнаказанно лгать. Скоро все узнают правду.

Пока я так размышляла, император обратился к Рику, с просьбой прокомментировать более подробно свое обвинение.

Рик встал, откашлялся и обвел зал взглядом, полным напускной скорби и благородного негодования. Его голос, поставленный и звучный, легко достиг самых дальних уголков зала.

— Ваше Величество, уважаемые члены совета! — начал он, и в его интонациях слышалось подобострастие, смешанное с наигранной болью. — Я стою здесь сегодня не как обвинитель, а как брат. Как глава древнего, хоть и обедневшего, но честного рода, чья честь для меня дороже жизни. И я вынужден с горечью констатировать: моя сестра, Ларрин, та, что была мне так дорога… та, кого я растил и оберегал… больше не является сама собой. Ее разум одурманен…

Меня затошнило от этой приторной фальши, но я сдержала порыв немедля вскочить и обличить его. Тмаш дал мне четкие инструкции: не вмешиваться.

А Рик сделал драматическую паузу, давая словам проникнуть в сознание слушателей.

— Вы все, наверное, помните ее. Тихая, скромная, воспитанная в самых правильных устоях девушка. Она чтила старших и вела тихую добропорядочную жизнь в ожидании предстоящего замужества. Да, были и не совсем обычные увлечения, которые я поощрял. Но я считал, что ум — это достоинство для красивой девушки. А Ларрин… Она была тем цветком, который я лелеял в стенах нашего родового гнезда, готовя для достойного брака, который укрепил бы нашу семью, — он сокрушенно покачал головой. — Но затем в ее жизни появился… он.

Рик с отвращением бросил взгляд на Тмаша.

— Этот… иноземец. Этот выскочка с руками, по локоть в машинном масле, с головой, полной дьявольских механизмов! Он принес с собой не прогресс, ваше величество, а нечто иное. Нечто темное и чуждое духу нашей империи! Он окутал мою бедную, неискушенную сестру дымкой обещаний, ослепил блеском золота, купил ее наивное сердце дорогими безделушками! Но этого ему показалось мало!

Голос Рика дрогнул, изображая яростную боль. Я едва сдерживалась, чтобы не остановить его гнусную клевету. Ногти впились в ладони, но я видела спокойное лицо любимого и это придавало мне сил, вытерпеть всю эту мерзость до конца.

Тмаш вчера сказал, что нужно чтобы весь яд был выпущен. Тогда проще будет его уничтожить. А Рик продолжил, видя неподдельную поддержку зала.

— Он применил свое истинное оружие! Темные, шаманские ритуалы своей расы! Я не могу описать их, ибо они противны самой природе человека! Но я видел результат! Я видел, как в глазах моей сестры померк свет разума, как ее собственная воля была растоптана, как она, словно зачарованная, стала повторять его слова, подчиняться его приказам! Она, которая никогда не ослушалась бы брата, сбежала из родного дома!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зал ахнул в едином порыве. Я бросила опасливый взгляд на императора, но его лицо оставалось бесстрастным. Очень надеюсь, что он не поверит всем этим эмоциональным манипуляциям брата.

— Она, чья чистота и покорность были ее сутью, теперь позволяет этому… этому существу водить ее по бальным залам, открыто обнимать у всех на виду, принимать от него чрезмерные подарки, позоря нашу фамилию!

Он воздел руки, обращаясь к залу.

— И теперь вы хотите, чтобы она сама давала показания? Ее устами говорит он! Ее слова выучены, как проклятые мантры! Разве можно верить тому, чья душа и разум закованы в цепи иноземного колдовства? Я не осуждаю ее. Я прошу спасти мою бедную сестру. Она это делает не по своей воле, она — пленница в собственном теле! И я, как ее брат и защитник, требую ее освобождения от этой скверны! Я требую вернуть мне мою сестру! И навсегда оградить ее от этого чудовища под маской цивилизованного увора. Он не тот за кого себя выдает, Ваше Величество!

Рик закончил, тяжело дыша, с глазами, полными «искренних» слез. Его монолог вызвал настоящую бурю среди зрителей.

Кто-то из консервативно настроенных аристократов мрачно кивал, другие смотрели на Тмаша с ужасом и отвращением. Он мастерски превратил историю любви и освобождения в мрачную сказку о колдовстве и похищении души.

Полагаю он не один день сочинял эту речь и репетировал ее перед зеркалом.

Рик, довольный эффектом от своего выступления, с театральным вздохом обернулся к императору.

— Ваше Величество, слова — словами, но, возможно, свидетельство незаинтересованного лица, человека безупречной репутации, прояснит картину происходящего. Я вызываю в свидетели его светлость князя Лондиса Берча.

Князь гибко поднялся с своего места.

Его осанка, его безупречный костюм, сама аура аристократической утонченности, все это было разительным контрастом на фоне могучей, широкой фигуры Тмаша.

Берч склонил голову в почтительном поклоне.

— Ваше Величество, я готов предоставить суду свою версию событий, — он говорил с мягкой вкрадчивой убедительностью. — Действительно, мне довелось несколько раз беседовать с айной Ларрин. И каждый раз я с горечью наблюдал одно и то же.

Он сделал паузу, собирая мысли, его взгляд скользнул по мне с притворной жалостью. Я же отвернулась, чтобы скрыть гримасу отвращения.

— Первый раз это произошло в здании следственного управления. Мы разговорились, и я увидел перед собой яркую девушку с живым, пытливым умом. Мы обсуждали сложные технические вопросы, и ее познания, должно быть унаследованные от брата, поразили меня. Но едва наш разговор коснулся чего-то более личного, как появился увор Агак. И его поведение… — князь с легкой гримасой разочарования покачал головой. — Оно было грубым и деспотичным. Он буквально силой увел ее, не дав договорить, как будто я был не собеседником, а угрозой. В его действиях и на его лице читалась не забота, а контроль. Жесткий, тотальный контроль.

В зале пронесся шепот. Князь, пользуясь моментом, продолжал, все больше нагнетая драму:

— Второй раз я увидел ее выходящей из больницы, где лежал увор Агак. Она была в слезах, подавлена, ее руки дрожали. Я, как джентльмен, не мог оставить даму в таком состоянии и предложил подвезти. И что же? В течение всего пути она сидела, забившись в угол, боязливо поглядывая по сторонам, будто ожидая, что за нами следят. А когда я, желая ее ободрить, завел разговор о ее блестящем будущем, о том, что ее талант заслуживает большего, чем роль помощницы какого-то орка, она… она сделалась совсем испуганной. Как будто сама мысль о независимости была для нее запретной.

Он снова посмотрел на меня, и на его лице читалось ложное сочувствие.

— И каждый раз, ваше величество, когда она оказывалась вне его непосредственной досягаемости и начинала проявлять признаки самостоятельности, увор Агак немедленно появлялся и забирал ее. Силой. Словно возвращая сбежавшую собственность. Я не видел любви. Я видел тиранию. Я видел, как свободный дух ломают и запирают в клетку. И я, как человек чести, не мог остаться в стороне, когда Риккул Дор обратился ко мне с просьбой о помощи в этом деле. Я также как и он уверен, что разум айны Дор был одурманен запретной магией.

В зале поднялся гул. Кто-то возмущался, кто-то сомневающе качал головой, а кто-то с опаской поглядывал на Тмаша. Князь мастерски играл на самых темных струнах предрассудков.

Император, выслушав, поднял руку, и тишина воцарилась мгновенно.

— Ваши опасения… записаны, — произнес он, и в его голосе слышалось легкое нетерпение. — Однако, все это легко проверить. Вместо бесплодных препирательств мы обратимся к фактам.

Он жестом подозвал одного из своих советников, и тот, коротко переговорив с ним, вышел из зала. Напряжение достигло пика. Никто не понимал, что это значит.

Через несколько минут в зал вошел высокий, худощавый мужчина в строгой серой мантии. Самым примечательным на его лице были глаза, они казались слишком яркими и пронзительными, словно видели не тела, а то, что скрыто внутри. Ментальный маг.

— Ваше величество, — маг почтительно склонил голову.

— Мастер Барлан, — император указал на меня. — Прошу вас, дайте заключение относительно айны Ларрин Дор. Находится ли она под каким-либо посторонним ментальным влиянием, принуждением или магическим контролем?

40. Развязка

Сердце у меня заколотилось. Вот оно! Самое главное испытание!

Я посмотрела на Тмаша. Он стоял неподвижно, но в его глазах я увидела ту же уверенность, что и в день испытаний.

Маг подошел ко мне. Его взгляд был физически тяжелым, невыносимым.

Но он не стал прикасаться ко мне, лишь сконцентрировался, и я почувствовала легкое, почти неосязаемое давление в сознании, будто невидимые пальцы осторожно перебирали мои мысли и чувства.

Зал замер. Все шепотки прекратились. Я видела, как побледнел Рик, а князь Берч перестал улыбаться. Они блефовали, и сейчас их блеф был призван к ответу мага.

Скорее всего Рик думал, что император поверит ему на слово, как это делалось в обычных судах. Слово айна всегда было выше слова простого увора. Считалось, что титул накладывал на его обладателя и дополнительную честность.

Глупость, в которую продолжали верить до сих пор. Если у человека не было чести, то никакой титул ее не мог ему подарить.

Маг отступил на шаг и повернулся к императору.

— Ваше величество. Я не обнаружил ни следов ментального воздействия, ни магического контроля, ни принуждения. Ее разум ясен. И воля принадлежит только ей. Более того, — он он посмотрел на моих обвинителей, — я ощущаю лишь сильные, искренние чувства, полностью соответствующие ее словам. Никакого одурманивания, о котором говорил глава рода ай Дор, не существует.

Заключение ментального мага повисло в зале оглушительной тишиной, которая была красноречивее любых аплодисментов.

Слова «ее воля принадлежит только ей» и «искренние чувства» разбили в прах все построения Рика и князя. На лицах обвинителей застыли маски, за которыми читались ярость и замешательство.

Я же мысленно выдохнула. Все закончено.

Но мой брат так не считал. Рик, не выдержав, резко вскочил с места. Его лицо исказила гримаса бессильной ярости.

— Ложь! — его голос сорвался на визгливый крик, потеряв всякое подобие аристократической выдержки. — Этот... этот орк использовал свою магию! Дикарскую, чуждую нам! Ее просто невозможно обнаружить вашими способами! Она околдована, я вижу это! И он... он наслал и на меня свою порчу! Черное колдовство! Это чудовище не остановится, пока не погубит всех нас!

Он стоял, трясясь от гнева, тыча пальцем в сторону Тмаша. Зал шокировано выдохнул.

А я увидела, как уголок губ Тмаша дрогнул в едва заметной, холодной улыбке.

Порча? — пронеслось у меня в голове.

Какую еще порчу?

— Риккул ай Дор! — резкий окрик императора прозвучал как удар хлыста. — Вы забываетесь! Немедленно замолчите и сохраняйте остатки достоинства!

Маг же повернулся к императору. Его лицо оставалось таким же невозмутимым.

— Ваше величество, с вашего позволения. Я дополню свой ответ для сомневающихся. У меня есть все основания утверждать то, что я сказал ранее. Айна Дор не находится ни под каким воздействием. Я знаком с орочьей магией не понаслышке. Я преподаю ее основы на кафедре сравнительной магиологии в столичном университете. И я могу с уверенностью заявить: если бы на айне Дор было хоть малейшее воздействие, я бы его обнаружил. Магические следы, независимо от их происхождения, оставляют отпечаток. Здесь же... — он снова взглянул на меня, и его взгляд был почти что одобрительным, — ее ментальное поле абсолютно чисто. Я, как ментальный маг, подтверждаю это. Никакого постороннего влияния.

Император, выслушав мага, кивком отпустил его и перенес свой тяжелый, пронизывающий взгляд на меня.

— Айна Дор. Теперь, когда любые сомнения в ясности вашего разума отброшены, я хочу услышать и вас лично. Ответьте на мои вопросы.

Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как холодная уверенность вытесняет последние следы страха. Я смотрела только на него, на императора, и краем глаза — на Тмаша. Видеть его мощную, неподвижную фигуру было моим защитным якорем.

Я поднялась и вышла вперед.

— Ваше Величество, я готова.

— Ваш брат утверждает, что вы были тихой, скромной девушкой, чьи мечты не шли дальше ожидаемого выгодного замужества. Это правда?

— Нет, ваше величество, — мой голос прозвучал четко. — Я всегда жаждала знаний. Я тайком изучала инженерное дело по учебникам брата. Моей мечтой было не замужество, а признание моего ума. Тишина и скромность были маской, за которой мне приходилось прятаться.

— Князь Берч говорит, что увор Агак грубо и деспотично прерывал ваши беседы, проявляя контроль. Что вы скажете на это?

Я позволила себе легкую, горькую улыбку.

— Увор Агак защищал меня, ваше величество. Он знал о нездоровом интересе князя и о том, что мой брат, возможно, стоит за его попытками сблизиться. Он уводил меня не из деспотизма, а чтобы оградить от манипуляций и потенциальной опасности. И, как мы видим, — я посмотрела в сторону князя, — его опасения были не беспочвенны.

— Вам предлагали блестящее будущее и независимость. Почему вы отказались?

— Потому что мое блестящее будущее уже здесь, ваше величество. Увор Агак не просто мой возлюбленный. Он человек, который увидел во мне не женщину, а инженера. Он доверил мне работу над величайшим проектом империи и подарил мне то, о чем я мечтала с детства — официальное признание моих навыков. Никакая независимость, предлагаемая из сомнительных побуждений, не может сравниться с уважением и свободой, которые он мне дал.

Я отвечала на каждый пункт спокойно и аргументированно. Я не смотрела на Рика, но чувствовала его ненавидящий взгляд.

Я видела, как Тмаш сидит, сцепив руки на коленях так, что костяшки пальцев побелели. С виду он был настоящая гора спокойствия, но я знала, что под этой внешней невозмутимостью кипит вулкан ярости за ту грязь, что лили на нас, и гордости за меня. И это знание придавало мне сил.

Я закончила, и зал замер в ожидании вердикта императора. Правда была открыта. Я не скрывала ничего и отвечала честно и подробно на все вопросы его величества. Теперь все было в его руках.

Когда я закончила, император медленно кивнул. Казалось, он взвешивал каждое мое слово на незримых весах справедливости. Затем его взгляд устремился на Тмаша.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Увор Агак, — произнес он, и тишина в зале стала абсолютной. — Вы слышали обвинения. Теперь ваше слово.

Тмаш поднялся. Казалось, его исполинский рост затмил даже высокие своды зала.

Он отложил трость. Его осанка, его взгляд, полный холодной ярости и непоколебимой уверенности, были вызовом всему, что олицетворяли его обвинители.

— Ваше Величество, — низкий и гулкий голос орка покатился по залу, заставляя содрогнуться даже самых ярых скептиков. — Я благодарен за возможность очистить свое имя от этой… грязи. Но моя цель сегодня — не защита. Это правосудие. И я докажу, что истинный преступник, тот, кто нанес свой род удар в спину, сидит не на моей скамье, а на скамье обвинителей, прикрываясь маской оскорбленной добродетели!

Он сделал паузу, и его взгляд, полный отточенной стали, вонзился в Рика, заставив того невольно отшатнуться назад.

— Глава рода, Риккул ай Дор, в своей пылкой, но лживой речи забыл упомянуть кое-что. Он забыл, как после смерти отца, едва успевшего остыть, он, пользуясь правами единственного наследника-мужчины, не просто вступил в права, а учинил настоящий разгром. Он не оставил сестре ни гроша. И более того, он оставил ей долги. Долги, о которых она даже не подозревала!

Тмаш жестом, полным властной энергии, приказал своему адвокату, что сидел у бокового входа. Тот вынес вперед не одну папку, а несколько, аккуратно разложив их перед императором.

— Вот, ваше величество, — пока Тмаш говорил, помощник открыл первую папку, продемонстрировав документ императору. — Выписка со счета. Через три дня после похорон, когда Ларрин еще до конца не оправилась от горя, все средства были обналичены. Все. До последнего. Вот расписка о залоге родового поместья «Винные склоны» — не для развития бизнеса, о нет! А для покрытия карточного долга Риккула Дора. Поместье, которое кормило этот род триста лет, было продано с молотка за бесценок.

Я сама ахнула от шока. Я не знала всех этих подробностей. За моей спиной напряженно молчали остальные зрители. Их настрой менялся на прямо противоположный. Я видела, как аристократы старой закалки возмущенно побледнели, слыша о таком кощунстве. Для них земля была священна.

— Но и этого ему показалось мало! — голос Тмаша зазвучал громче. — Он забрал не только деньги и землю. Он забрал и память и приданое сестры. Вот опись фамильных драгоценностей, переданных в ломбард. Среди них — жемчужное колье его покойной матери, которое по завещанию переходило Ларрин. Он украл у сестры последнюю память о матери!

Я сжала кулаки, чувствуя, как по щекам текут горячие, горькие слезы. Кто-то в зале громко охнул. Эта низость была понятна даже самым черствым сердцам.

Император внимательно просматривал каждый представленный ему документ. А Тмаш продолжал говорить.

— И когда его аферы рухнули, и кредиторы пришли в дом, который он заложил тайком от сестры, он просто… сбежал. Бросил ее одну, без средств, без поддержки, с долгами, которые она, не имея юридических прав, была вынуждена выплачивать несколько лет, работая день и ночь, скрываясь под чужим именем! Под его именем! — Тмаш повернулся, и его горящий взгляд впился в Рика.

— А теперь, когда он прознал, что та, кого он предал, нашла не только любовь, но и уважение, признание своих талантов, что она счастлива, он является сюда, облачившись в плащ защитника семьи?! Нет! Он пришел продать ее снова! Сначала он продал ее будущее, теперь пытается продать ее свободу и ее сердце, сомнительному покровителю, чтобы поправить свои шаткие дела! Разве такой человек достоин называться главой рода?! Разве он имеет хоть крупицу морального права решать судьбу той, чью жизнь он уже однажды разрушил?!

Гробовая тишина в зале взорвалась вдруг громовыми аплодисментами. Люди вставали и хлопали. Шум продолжался долго.

Мой брат сидел сгорбившись и опустив взгляд. Неужели он надеялся, что его аферы не всплывут? Мне было странно такое представлять.

Неужели он рассчитывал победить Тмаша одними эмоциями? Без фактов и доказательств.

Я видела, как князь Берч, бледный как полотно, старается не встречаться ни с чьим взглядом. Он тоже проиграл, встав не на ту сторону.

Император поднял руку, и тишина вернулась. Его лицо сохраняло суровость.

— Риккул Дор, — произнес он резко. — Представленные доказательства неопровержимы. Вы не просто растратчик и неумелый управленец. Вы — вор и клеветник, пытавшийся очернить честь невиновного. Вы показали свое полное, абсолютное недостоинство носить звание главы вашего рода. Отныне вы лишаетесь титула и отстраняетесь от рода Дор. Ваше имя вычеркнут из всех архивов и родовых книг Империи. Вы лишаетесь всех связанных с утраченным титулом прав и привилегий. Ваш род отныне свободен от вашего пагубного влияния. Временно я беру его под свою опеку до появления наследника мужского пола у вашей сестры. Именно он станет новым главой рода Дор.

Император перенес взгляд на меня и чуть улыбнулся. Я же совершенно смутилась.

— В соответствии с древним законом, опека над айной Ларрин Дор переходит ко мне, как к сюзерену и временному главе рода Дор, — у меня сердце забилось часто-часто и отрадости. — И пользуясь этим правом, я, как ваш император и защитник, даю свое высочайшее, безоговорочное и немедленное согласие на ваш брак с увором Тмашем Агаком. Да будет ваш союз крепким и свободным от любых предрассудков.

Облегчение, радость и триумф нахлынули такой мощной волной, что у меня подкосились ноги.

Слезы текли ручьями, но это были слезы счастья. Я видела, как Тмаш, наконец, оборачивается ко мне, и в его глазах, полных гордости и любви, буря утихала, сменяясь уверенным спокойствием.

Мы победили! И мы были свободны! Наконец-то справедливость восторжествовала.

41. Свадьба

Если бы мне когда-нибудь рассказали, что моя свадьба станет самым громким событием сезона и символом новой эпохи, я бы рассмеялась. Но именно это и произошло.

Утро началось с тихого волнения в покоях главной императорской цитадели. Мне помогали одеваться не служанки, а жены инженеров Тмаша. Я сама их об этом попросила. За время подготовки к проекту мы так сблизились, что я считала их уже своей новой семьей.

Милая, улыбчивая ува Морван, ловко управлялась со шлейфом, а старая ува Зорин, с удивительной нежностью поправляли складки моего необычного наряда.

Платье… о, мое платье! Я выбрала не белый атлас, а тяжелый шелк стального цвета. Мастерицы вплели в ткань тончайшие серебряные нити и жемчуг, которые при свете переливались, создавая неповторимый волшебный эффект.

И вместо традиционной фаты на моих волосах покоилась изящная диадема в виде стилизованных шестеренок, инкрустированных сапфирами — работа лучшего ювелира Империи, подарок Тмаша.

Но самым дорогим украшением был тот самый клык на простой серебряной цепочке, лежавший поверх кружевного воротника. Мой оберег. Моя свобода.

Тмаш, потом объяснил почему не стал раскрывать на суде ни чудовищный поступок Рика с родовой магией, ни силу своего амулета.

— Меня попросили не делать этого. В общине, — коротко сказал он. — Все-таки часть орочьей магии наши шаманы хотят оставить в секрете. А твой брат… Он и так понес наказание, — тут он хитро прищурился.

Я тогда не удержалась и спросила его про ту порчу, что упомянул Рик. Придумал он или нет? Меня терзало любопытство.

— О, Ларрин, — улыбнулся мой жених. — Конечно, никакой порчи не было. Он сам все придумал. Но… скажем так, его просто немного подтолкнули в этом направлении. Честно, говоря, я не ожидал, что твой брат окажется настолько впечатлительным и поверит в это настолько. Он наказал сам себя…

Я полностью с ним согласилась.

После суда я не слышала ничего о брате. Он исчез. Я знала только, что его снова ищут кредиторы. Рик опять был в долгах, но на этот раз я не собиралась его вытаскивать из этой ямы.

Наш дом он тоже успел снова заложить. Я выкупила его на торгах, решив что хоть что-то должно остаться от памяти нашего рода для моих детей. Но внутри я собиралась все переделать.

Тмаш же сделал мне особенный подарок перед нашей свадьбой. Он выкупил наше родовое поместье, просто заметив, что ему очень понравился здешний воздух. Да и детям там будет хорошо проводить летние дни.

Похоже, мы думали в одном направлении. Как же я была счастлива в этот момент.

И вот настал самый долгожданный момент…

Когда двери распахнулись, и я увидела путь к алтарю, у меня перехватило дыхание.

Неф собора был заполнен до отказа. Но это были не холодные, надменные лица аристократии. В первых рядах сидели мои коллеги — инженеры в парадных мундирах, чертежницы в элегантных платьях, все-все наши сотрудники, даже механики с залового цеха с семьями, смущенные такой честью. И они все улыбались мне.

А на почетном месте, рядом с советниками, сидел сам император. Его присутствие было не просто честью — это была печать одобрения на всей нашей истории.

И он… мой любимый, мой Тмаш.

Он стоял у алтаря прямой и могучий, как скала. На нем был не традиционный фрак, а темно-синий парадный мундир с золотым шитьем, повторяющим узор рун на его амулете. Тоже какая-то орочья традиция.

Его глаза, эти темные, вечно серьезные глаза, сияли таким светом, что по моим щекам сами потекли слезы счастья.

Я шла к нему, и каждый шаг отдавался в душе ликующим эхом. Казалось, сам воздух звенел от переполнявшей меня радости.

Мы обменялись клятвами. Его мощная ладонь держала мою руку так бережно, словно я была хрупким механизмом величайшей важности. Каждое слово клятвы он произносил, с нежностью глядя мне в глаза: «…быть твоей опорой и защитой, ценить твой ум и делиться с тобой каждым своим замыслом…»

А когда он надел мне на палец обручальное кольцо, широкое, из черненого серебра, с сапфиром, окруженным миниатюрными шестеренками, в зале пронесся восхищенный вздох.

Оно было идеально. И уникально, как и он. Как наша невозможная любовь.

После церемонии… о, этот пир!

Вместо чопорного бала — грандиозный праздник в главном зале цитадели.

Столы ломились от яств, а в центре, вместо многоярусного торта, возвышалась точная сахарная копия «Цефея», отлитая в шоколаде и золотой глазури.

Музыканты играли не скучную возвышенную музыку, а полные огня и страсти народные мелодии, и вскоре Тмаш, к восторгу всех гостей, повел меня в танце — еще немного неловко, из-за не до конца зажившей ноги, но с такой силой и нежностью, что я парила в его объятиях, не чувствуя под собой ног.

Веселье продолжалось всю ночь.

Но самым главным чудом было то, что ждало нас на рассвете.

Наш «Цефей», готовый к своему первому трансконтинентальному рейсу. Мы поднялись на борт, и когда дирижабль плавно отчалил, мы стояли у главного иллюминатора капитанского мостика.

Его руки обнимали меня, а впереди простиралось бескрайнее море и новое, сияющее будущее. Наше будущее…

Дверь в наши личные апартаменты на «Цефее» закрылась с тихим щелчком, отсекая последние звуки праздника, доносившиеся из общего салона. Свадьбу продолжили праздновать и там.

А мы с мужем наконец остались одни в роскошной каюте. Все шторы были опущены.

Тмаш стоит передо мной, его могучая фигура кажется еще больше в этом интимном полумраке.

Никакой спешки, никакой яростной страсти, что иногда захлестывала нас в его кабинете. Только тихое, торжественное благоговение. Он медленно поднимает руку, и его пальцы, грубые и нежные одновременно, касаются диадемы в моих волосах.

— Ты сейчас похожа на королеву звезд, Ларрин, — хрипло шепчет он. — Мою королеву.

Он аккуратно снимает диадему, и мои волосы рассыпаются по плечам.

Его пальцы погружаются в них, и я чувствую, как неудержимая дрожь пробегает по всему моему телу. Дрожь жгучего жадного ожидания и полного, абсолютного доверия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Любимый медленно ведет меня к кровати, и его движения больше похожи на танец, медленный, полный смысла и обожания.

Каждое прикосновение и вопрос и ответ одновременно. Он расстегивает застежки моего платья, и его губы в это время уверенно следуют за движением его рук, оставляя горячие, влажные поцелуи на моей обнажающейся коже.

На плече. На ключице. У основания шеи, где все еще лежит его амулет.

Когда платье падает на пол, я остаюсь перед ним в одном только тонком шелковом белье. Мужские глаза мгновенно наливаются темнотой голодного желания, а еще в них безграничное восхищение, почти поклонение.

Так жрецы смотрят на свою богиню.

— Ты так прекрасна, — выдохнул он. — Совершенна. Моя Ларрин…

Он стремительно отбрасывает свой мундир и остальную одежду. На кровать я будто перелетаю. И мир сразу сужается до нас двох, до шепота, до биения наших сердец в унисон, до его горячих губ и сильных нетерпеливых ладоней.

Они скользят по моему телу, словно читая священную книгу, изучая каждую кривую, каждую линию. Запоминая их…

Тмаш словно хочет запечатлеть в памяти каждую частичку меня в эту первую, настоящую супружескую близость, когда мы, наконец, принадлежим друг другу безраздельно, по праву, дарованному нам самим императором.

Властное глубокое проникновение от которого меня выгибает к нему всем телом.

— О, Тмаш! — вскрикиваю от переполняющих меня ощущений.

Он замерает, давая мне привыкнуть, его лоб был прижат к моему, наше дыхание смешивается.

— Жена моя, — слышу я его глухой шепот, и в этих словах весь мой мир.

Мое настоящее и будущее!

Он двигается во мне. Мощно, размашисто, уверенно присваивая меня полностью всю и без остатка. Теперь я могу больше не мечтать об этом. Это стало нашей реальностью.

Я обвиваю его руками, ногами, отвечая ему, отдаваясь ему полностью, чувствуя, как внутри меня разгорается знакомый, но теперь какой-то новый, очищенный от всей прошлой горечи огонь.

И мы парим высоко в небе, в нашем собственном мире, за стенами которого остались все тревоги, все битвы. Были только он, я и облака за стеклом, свидетели нашей любви.

А когда взрыв наслаждения накрывает нас, сотрясая до самых глубин, он прижимает меня к себе с таким сокрушительным, нежным облегчением, словно мы наконец-то обрели ту гавань, которую так долго искали.

Долго целует и снова шепчет нежности, от которых внутри все плавится от умиления.

Дальше мы просто лежим, сплетенные, слушая ровный гул двигателей «Цефея», уносящего нас в наше счастливое будущее.

Эпилог.

Четыре года спустя.

Солнце, уже не палящее, а золотисто-теплое, заливает палубу «Цефея-2». Воздух на высоте свежий и разреженный, а внизу, под крылом усовершенствованного левиафана, расстилаются изумрудные долины Новой Кандии — континента, чье имя теперь неразрывно связано с нашей корпорацией.

Я стою у поручня, поправляю накидку на плечах. В моем элегантном дорожном костюме в кармане по-прежнему лежит миниатюрный набор чертежных инструментов — подарок Тмаша на годовщину.

— Смотри, мама, смотри! — раздается звонкий голосок.

Я оборачиваюсь и улыбаюсь. К нам по палубе, уверенно перебирая короткими ножками, бежит наш сын. Шайгуд. Ему чуть трех лет, но он уже обладает неукротимой энергией отца и любопытством, которое я узнаю как свое.

В его пухлой ручонке зажата крошечная, специально для него выточенная модель парового клапана.

Тмаш, стоящий у штурвала и дающий указания первому пилоту, оборачивается на голос сына. Его лицо, все такое же могучее и волевое, озаряется теплой гордой улыбкой, от которой и мне становится тепло на душе.

Он подхватывает Шая на руки и сажает его себе на плечо, как делает это каждый день.

— Видишь, Шай? Вон там, на горизонте. Новый порт. Наша первая остановка.

Он смотрит не на сына, а на меня. И в его взгляде есть все: и бесконечная любовь, и тихая радость, и то самое чувство соратничества, что скрепило наш брак прочнее любой клятвы.

За эти четыре года многое изменилось. «Транспортная корпорация Агака» стала крупнейшей в Империи.

«Цефей» и его усовершенствованные братья бороздят небеса, соединяя континенты.

А я… я не стала просто женой магната. Теперь я возглавляю новое, революционное направление — отдел исследований и разработок. Мои схемы и изобретения, наконец-то подписанные моим именем, патентуются и меняют мир.

Мы с любимым не просто муж и жена. Мы партнеры. В бизнесе, в жизни, во всем. И от этого наша любовь только ярче и крепче.

Судьба наших недругов тоже нашли свое завершение. Рик, мой брат, лишенный титула и состояния, сбежал из столицы. Говорят, он спился в какой-то дальней провинции. Но меня это мало волнует. Его жалкое существование больше не имеет ко мне никакого отношения. Я давно вырвала его из своего сердца, как вырывают сорняк.

Он сам выбрал свою судьбу.

Князь Берч, попытавшись вложить средства в конкурирующую транспортную компанию, потерпел сокрушительное фиаско. Его репутация давно подорвана, влияние — ослабело. Состояние потеряно. Он еще появляется при дворе, но его больше сторонятся, чем уважают.

«Цефей-2» плавно разворачивается, заходя на посадку. Наш сын весело смеется, вцепившись ручонками в отцовские волосы. Тмаш одной рукой придерживает его, а другую протягивает мне. Его ладонь, сильная и надежная, смыкается вокруг моих пальцев.

Мы смотрим на растущий внизу город. Другой континент. Другая страна...

Впереди — целая жизнь. Новые проекты. Новые путешествия. И тихое, прочное счастье, которое мы, пройдя через огонь и воду, заслужили сполна.

— Скоро полетим домой, — тихо говорит Тмаш, и это слово значит для меня больше, чем все сокровища мира.

Ведь дом — это не место. Это он, наш сын и небо, полное новых звезд, которые нам еще предстоит покорить. Вместе.

КОНЕЦ

Вот и завершилась история этой необычной любви, а я приглашаю вас в мою БЕСПЛАТНУЮ новинку.

Здесь будет очень жарко)))

Каждую ночь я должна приходить в спальню к императору и... читать ему вслух. Это моя обязанность.

Я его личная книжница. Только почему-то каждый вечер становится для меня новым испытанием. Обычное чтение всё сильнее смущает и заставляет мои щеки пылать от запретных желаний.

И почему император всё дольше и пристальнее смотрит на меня?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец