Лучший друг старшего брата: запретный плод. Ночь Хеллоуин. Серия: Первый брачный ночь секс

Пролог

Всю жизнь меня окружали правила. Правила брата, правила приличия, правила «ты же девочка». Я носила их, как невидимый корсет, который с годами становился все теснее. Но под слоем послушных платьев и улыбок тлел другой я — та, что мечтала не о принцах, а о хищниках. Та, что видела, как на меня смотрит лучший друг моего брата, и… хотела этого.

Хеллоуин. Ночь, когда можно сбросить маски, которые носишь каждый день. Костюм. Я не была принцессой и даже не стала демоницей. Я стала суккубом — существом из кошмаров и похоти, рожденным соблазнять и губить. Бархатное обтягивающее платье и острые рожки в волосах. Я была ходячим грехом, и в этом была моя сила.

Особняк Зои гудел, как растревоженный улей. В толпе я сразу увидела его. Марк. Но это был не тот Марк, что читал мне сказки в детстве. Это был волк. Голый по пояс, не считая плаща. В низко сидящих штанах, с нарисованными на теле шрамами и диким блеском в глазах. Но самое шокирующее — это был толстый кожаный ошейник на его шее, к которому был пристегнут поводок. Он стоял, откровенно оглядывая меня, и в его взгляде не осталось ничего братского. Там был только голод.

Мы не дотанцевали. Я повела его наверх, в одну из пустых комнат, всё ещё держа его на поводке, как дикое животное, которое согласилось подчиниться. Дверь захлопнулась, и мир сузился до нас двоих.

Комната тонула в полумраке, лишь отсвет уличных фонарей рисовал на стенах причудливые тени. Грохот музыки снизу доносился как отдаленный гул, ритмичный, как биение сердца. Дверь захлопнулась, оставив нас в звенящей тишине, которую тут же заполнило наше учащенное, прерывистое дыхание.

Я не отпускала поводок. Кожаная лента была теплой и влажной от моей ладони. Я медленно, не сводя с него глаз, повела его к кровати.

«На коленях», — прозвучал мой приказ, и голос был низким и властным, чужим даже для меня.

Он опустился без малейшего сопротивления. Колени мягко уперлись в ковер. Он был огромным, мощным волком, но сейчас его голова находилась ниже моих бедер. Я села на край кровати, откинувшись на руки, и окинула его взглядом хищницы, оценивающей добычу. Его грудь вздымалась, мышцы пресса напряглись, а в глазах пылал тот самый дикий голод, который я так жаждала видеть.

«Не двигайся», — прошептала я.

Я приподняла ногу, обутую в остроносую лодочку на каблуке. Он замер, следя за каждым моим движением. Я медленно провела мыском туфельки по его коже, начиная от ключицы. Холодная кожа и твердый каблук контрастировали с жаром его тела. Я спустилась ниже, к центру его груди, и задержалась там, надавив чуть сильнее.

Он резко выдохнул.

«Терпи», — напомнила я ему, продолжая свой путь.

Затем я сменила тактику. Отставив ногу, я скользнула вниз с кровати и встала перед ним на колени. Теперь наши лица были на одном уровне. Я увидела капли пота на его висках и тень усмешки на его губах.

«Тебе нравится играть, да?» — прошептал он хрипло.

В ответ я поднесла к его губам указательный палец, заставляя замолчать. Потом повела этим же пальцем по его груди. Сначала это были легкие, едва заметные круги вокруг одного соска. Его кожа покрылась мурашками. Я почувствовала, как бугорок затвердел под моим прикосновением.

Я наклонилась ближе, и мое дыхание коснулось его кожи. Я увидела, как он сглотнул. Затем я заменила палец губами. Один медленный, влажный поцелуй прямо на напряженный сосок. Он вздрогнул, и из его груди вырвался сдавленный стон.

Я отступила, наслаждаясь его реакцией. Мои руки поднялись, и большие пальцы легли на его соски. Я надавила — сначала нежно, потом все сильнее, закручивая и оттягивая нежную кожу. Боль смешалась с наслаждением на его лице. Он зажмурился, его руки сжались в кулаки на коленях.

«Смотри на меня», — приказала я.

Он послушался. Его взгляд был мутным от страсти. Я одной рукой продолжала ласкать его грудь, щипая и поглаживая, а другой потянула за поводок, заставляя его выгнуться еще больше, подставив свою уязвимую шею и напряженную грудь под мои ласки.

«Чей ты?» — спросила я, сжимая его сосок так, что он аж застонал.

«Твой», — выдохнул он, и в этом слове была не просто покорность, а то самое признание, которого я жаждала.

Это было падение. И в этот раз мы рухнули не в водоворот ярости, а в бездну неконтролируемого, обоюдного желания, где его боль была моим наслаждением, а его покорность — моей силой. И все это время мои пальцы, губы и нога писали на его коже историю этой ночи — историю суккуба и его прирученного волка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 1

Воздух в доме был ночным, прохладным и обволакивающим. Я спустилась вниз, ленясь даже в мыслях о лишнем движении, но соблазнённая зовом холодильника. Двухэтажное жилье порой ощущалось марафонской дистанцией, особенно когда тело требовало чего-то сладкого и запретного.

На мне была лишь пижама — просторная серая кофта, под которой прятались откровенно короткие, чёрные шортики. Слишком короткие для посторонних глаз, но идеальные для того, чтобы чувствовать шёлк простынь на голой коже.

Порог кухни выдал мне присутствие других — низкий гул мужских голосов. Я замерла на секунду, сделав вдох, прежде чем шагнуть внутрь. Ник, мой брат, копошился у столешницы. И Марк. Его лучший друг. Тот, чьё присутствие отныне заставляло воздух сгущаться.

— О, Элис, ещё не спишь? — голос Ника прозвучал как гром средь ясного неба. Он щёлкнул кольцом банки с газировкой.

— Сладостей захотелось, — выдохнула я, скользя к холодильнику. И почувствовала. Жар. Взгляд Марка был тяжёлым, прилипчивым, он вёл отчётливую траекторию по моим бёдрам, скользил по оголённой коже, пожирал изгибы, которые открывал короткий силуэт шорт. Пока я наклонялась, чтобы достать плитку шоколада, воздух под кофтой задевал поясницу, и я знала — он видит эту полоску кожи, эту тень между лопаток. И он не отводил глаз.

Ник, стоя спиной, резал хлеб, абсолютно слепой к молчаливому спектаклю у него за спиной.

— Будешь? — бросил он через плечо.

И тут же, будто по щелчку, тяжесть с меня упала. Я рискнула взглянуть. Марк, будто очнувшись, резко отвернулся к окну, в котором отражалось его напряжённое лицо с твёрдым оскалом.

— Да, спасибо, — взяла я бутерброд, пальцы чуть дрожали.

Я вышла в коридор, прислонилась к прохладной стене, пытаясь унять бег сердца. Бутерброд казался безвкусным после того, как будто обожгли самим взглядом. Решив освободить руки, я вернулась, чтобы отложить шоколад на стол.

И тут шаги. Тяжёлые, уверенные. В проёме возник он. Марк.

Он приблизился стремительно, возвышаясь надо мной всей своей мощной фигурой, заслонив свет. От него пахло ночью, газировкой и чем-то диким, мужским. Его взгляд был уже не украдкой — он был прямым, тёмным, полным немого вызова. В нём не осталось и следа от того доброго парня, каким он приходил годами. Это был взгляд охотника, нашедшего свою добычу в самом логове.

— Вкусно? — его голос был низким, почти шёпотом, обжигающим кожу.

Я не смогла ответить. Горло пересохло. Он медленно, не отрывая взгляда, протянул руку и подобрал с моего плеча соринку, которой, я знала, там не было. Его палец на микросекунду коснулся кожи, и по телу пробежал электрический разряд.

— Бойся меня, Элис, — тихо прошептал он. — Тебе стоит.

— Почему ты так говоришь?... Марк... Ты изменился... — мой голос прозвучал как шепот, я сама сделала шаг назад, чувствуя, как дрожат пальцы. — Я не понимаю тебя.

Я немного помялась на месте, теребя подол своей слишком большой кофты. Я знала причину. Знало мое тело, которое предательски отвечало на его приближение. Но я хотела казаться невинной, хрупкой — той, кем он привык меня видеть. Я потянула ткань вниз, пытаясь скрыть дрожь, но от этого движения мягкая ткань кофты натянулась на груди, обнажая очертания тела. И я поняла — он видит. Видит, что под толстым слоем хлопка нет ничего, кроме моей обнаженной кожи. Видит, как от его взгляда, от этого опасного напряжения, застыли и выступили твердые точки сосков, предательски вырисовывающиеся на тонкой ткани.

Он не ушел.

Марк замер, его темные глаза, прищуренные и тяжелые, медленно, с невыносимой наглостью, скользнули вниз, к моей груди. Воздух перестал поступать в легкие. Время замерло, растягиваясь в сладкой, невыносимой пытке. Он изучал меня. Читал по натянутой ткани историю моего возбуждения, моего стыда и желания.

— Не понимаешь? — его голос прозвучал низко, почти сипло. Он сделал шаг вперед, сокращая и без того ничтожное расстояние между нами. — Или не хочешь понимать, Элис?

Его взгляд все еще был прикован к тому месту, где ткань выдавала мое тело. Мне казалось, я чувствую его взгляд как физическое прикосновение — горячее, влажное, заставляющее сосать под ложечкой, а между ног — пульсировать.

— Я... — я попыталась что-то сказать, но язык не слушался.

Он медленно, невероятно медленно, поднял руку. Его пальцы остановились в сантиметре от моей груди. Я чувствовала исходящее от них тепло, магнитное притяжение.

— Твоё тело... — он прошептал, и его дыхание коснулось моего лица, — ... оно понимает всё идеально. Оно никогда не врёт.

Подразнил Марк.

— Ты! Ты! Бесишь! — вырвалось у меня, когда его пальцы, наконец, коснулись меня.

Не просто коснулись. Его большой палец надавил на напряженный бугорок через тонкую ткань кофты. Точно, уверенно, будто он знал это место как свое собственное. Молнией пронзила меня волна жара — стыдливая, влажная, предательская. Я ахнула, и все мое тело дрогнула в этом крадущемся спазме, совершенно против моей воли.

Он наблюдал. Его глаза, черные и бездонные, впивались в мое лицо, ловя каждую судорогу, каждое изменение дыхания. Он смотрел, как я таю и закипаю от этого единственного прикосновения, и в его взгляде не было ни капли снисхождения. Был только голод. Холодный, безжалостный, всепоглощающий.

Его палец провел по твердому кончику, заставив меня содрогнуться, а затем… убрал руку. Воздух снова оказался между нами, ледяной и невыносимый.

— Вот видишь, — его голос прозвучал низко и густо, будто разлитый мед с примесью яда. — Одно прикосновение. И ты уже готова рассыпаться.

Он сделал шаг назад, и это отдаление было мучительнее, чем любая близость.

Он провел рукой по лицу, и вдруг он снова стал тем Марком, которого я знала — старшим, ответственным, почти братом. Только напряжение в его скулах и сжатые кулаки выдавали бурю внутри.

— Я не должен этого делать, — он прошептал, больше — Я не должен этого делать, — прошептал он, больше себе, чем мне, голос сорвался на хрип.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Затем Марк цокнул языком, и его взгляд, тяжелый и осуждающий, медленно прополз по моим ногам, от бедер до самых стоп, заставляя кожу гореть.

— Надень что-нибудь приличное, — его слова прозвучали как удар хлыста, холодно и резко. Он намеренно задержал взгляд на моих шортиках, и его губы искривила презрительная усмешка. — Не ходи в таком... шлюшевском наряде.

Воздух вылетел из моих легких, словно от удара в грудь. Шлюшевском? Это была моя обычная пижама, в которой я ходила годами! Горячая волна стыда и ярости прилила к щекам. Он не просто отстранялся — он атаковал, пытаясь унизить меня за ту власть, которую мое тело над ним имело.

— Как ты смеешь такое говорить? — вырвалось у меня, голос дрожал от возмущения. Я выпрямилась во весь рост, бросая ему вызов. — Это моя обычная одежда для дома. Если тебе что-то не нравится, — я сделала шаг вперед, заставляя его встретить мой взгляд, — есть простое решение. Не смотри.

Он не отступил. Его глаза, темные и раскаленные, впились в меня с новой силой. Казалось, тишина в кухне зазвенела от натянутости.

— О, я стараюсь, — его голос прозвучал низко и опасно. Он шагнул ко мне, и теперь мы были в сантиметрах друг от друга. Его дыхание обожгло мою кожу. — Поверь мне, я очень стараюсь не смотреть. Но ты... ты будто нарочно подсовываешь себя под самые глаза. Хочешь проверить мою выдержку? Или просто поиграться с огнем, маленькая девочка?

Его слова были ядовиты, но в его глазах пылал тот самый огонь, который он так пытался потушить. Это противоречие между его жестокими словами и голодным взглядом обезоруживало сильнее любого прикосновения.

— Ты облапал меня и теперь говоришь, что я шлюха? — голос сорвался, превратившись в шёпот, полный боли и неверия. Я чувствовала, как дрожь охватывает всё тело, но не от страха, а от ярости, горькой и унизительной. — Ты сам подошёл. Ты сам коснулся... И теперь я виновата? Потому что на мне «неприличная» пижама?

Марк замер, его скулы напряглись. В его глазах бушевала война — между желанием, которое он только что демонстрировал, и холодной яростью, которую обрушил на меня.

— Я не облапывал тебя, — сквозь зубы прорычал он, но в его голосе не было прежней уверенности. Была хриплая, животная подавленность. — Я пытался остановиться. Остановить тебя. Остановить это безумие.

— Какое безумие? — я сделала шаг вперёд, заставляя его отступить к столешнице. — То, что ты смотришь на меня не как на ребёнка? То, что ты хочешь меня? В этом и есть безумие?

Он резко выдохнул, его грудь вздымалась. Взгляд метнулся к дверному проёму, будто он искал путь к отступлению.

— Ты не понимаешь, во что играешь, Элис. Ты для меня... — он запнулся, сжав кулаки. — Ты сестра Ника. Его кровь. Я не могу. Я не стану тем, кто разрушит его мир. И твой.

— А прикоснуться, а назвать шлюхой — это не разрушение? — голос снова дрогнул, и я ненавидела себя за эту слабость. — Это просто... удобно для тебя? Обвинить меня, чтобы не чувствовать себя подлецом?

В его глазах что-то надломилось. Вся маска злобы и отстранённости рухнула, обнажив голую, нестерпимую боль. Он посмотрел на меня — долгим, пронзительным взглядом, в котором было столько тоски, что у меня заныло сердце. В этом взгляде было прощание. Прощание с тем, что едва успело начаться.

— Забудь, Элис. Забудь этот разговор.

И, развернувшись, он ушел. На этот раз по-настоящему. Оставив меня одну с колотящимся сердцем, разгоревшимся телом и щемящей пустотой внутри. Он прикоснулся к огню и отшатнулся, испугавшись, что сожжет нас обоих.

Глава 2

Я ушла в свою комнату, вся горюя и трепеща. Он оставил меня не просто возбужденной, а влажной, будто растаявшей от его взгляда, его слов, этого проклятого, сладкого напряжения, что висело между нами. Воздух в комнате казался густым и тяжелым, как и мое дыхание.

Забравшись на кровать, я схватила одну из подушек — поменьше, мягкую и податливую — и инстинктивно, почти не думая, прижала ее между ног. Затем легла животом вниз, уткнувшись лицом в прохладную наволочку, и позволила бедрам прижать подушку к самому эпицентру пульсирующего желания. Ткань пижамных шорт была тонким, дразнящим барьером. Я не двигалась, просто лежала, чувствуя, как тепло разливается по низу живота, как это легкое, давящее ощущение заставляет меня выдохнуть стон.

Мой взгляд упал на собственную грудь, прижатую к матрасу. Она была не такой пышной, как у тех девушек, что обычно флиртовали с Марком, — статных, уверенных в своей силе. Но он смотрел именно на нее. Его взгляд, тяжелый и сосредоточенный, прожигал ткань кофты, словно он мог видеть сквозь нее, словно хотел запомнить каждую линию, каждый изгиб. Он смотрел так, будто мои скромные формы были для него единственным, что имело значение в этой вселенной. От этой мысли по телу пробежали мурашки.

С трудом перевернувшись на бок, я потянулась к плитке шоколада, лежавшей на прикроватной тумбочке. Отломила кусочек, позволила ему растаять на языке, и сладость смешалась с горьковатым привкусом собственного возбуждения. Затем взяла телефон. Экран осветил мое запыхавшееся лицо в темноте комнаты. Я не знала, что ищу. Может, отвлечения. А может, подтверждения.

Пальцы сами потянулись к галерее. Я листала старые фото, но видела не их, а его лицо — искаженное внутренней борьбой. Его сжатые кулаки. Внезапно я остановилась на снимке, сделанном несколько месяцев назад. Мы все на пикнике: Ник, Марк и я. Марк сидел чуть поодаль, в солнечных очках, но я помнила, что в тот момент, до щелчка затвора, он смотрел не в объектив, а на меня. Прямо на меня. И сейчас, увеличив фото, я увидела это: его губы были слегка приоткрыты, а уголки направлены вниз — не в улыбке, а в выражении глубокой, невысказанной концентрации. Он смотрел на меня так давно. Я просто отказывалась это видеть.

Жар с новой силой прилил к щекам и к тому месту, что было прижато к подушке. Я бессознательно слегка потерлась о нее бедрами, и слабый, непроизвольный стон вырвался из груди. Этого легкого трения оказалось достаточно, чтобы электрическая волна пробежала от самых пяток до макушки. Я закрыла глаза, откинув голову назад.

Внутри меня разыгрывалась буря. Обида на его грубые слова смешивалась с пьянящим осознанием своей власти. Он, сильный, взрослый, контролирующий себя Марк, был сломлен моим телом, моим существом. Эта мысль была опасной и невероятно сладкой. Я снова представила его руку — не ту, что сжата в кулак, а ту, что могла бы быть сейчас здесь. Большую, тёплую, с выступающими венами. Я представила, как она скользит под мою кофту, касается обнаженной кожи живота, поднимается выше, чтобы накрыть мою грудь, чтобы его большой палец провел по соску, который и без того затвердел от одного воображения.

Дыхание сбилось. Я прижалась к подушке сильнее, уже не случайно, а с четким, влажным ритмом, находя нужное давление, нужный угол. Моё тело двигалось само, повинуясь древнему инстинкту, а в голове проносились обрывки его фраз.

«Твое тело... оно понимает все идеально».

Да, понимает. Оно понимало его лучше, чем он сам. Оно мокло и пульсировало, требуя продолжения, требуя его.

«Бойся меня, Элис».

Но в этот момент я не боялась. Я торжествовала. Потому что в своей злости, в своих грубых словах, в своей попытке оттолкнуть, он признался мне в главном. Я была для него не ребенком. Я была девушкой. Девушкой, которую он отчаянно желал и отчаянно боялся желать.

Пальцы сжали телефон так, что стекло могло треснуть. Я закусила губу, пытаясь загнать обратно стоны, которые рвались наружу. Темнота комнаты, сладкий вкус шоколада на языке, влажное тепло между ног и его образ перед глазами — все это слилось в один ослепляющий всполек. Тело напряглось в предвкушении, каждый нерв пел, требуя разрядки.

И я позволила ей нахлынуть. Волна за волной, тихая, конвульсивная, сжимающая все внутри. Я вжалась лицом в подушку, заглушая крик, пока спазмы сотрясали мое тело, оставляя после себя дрожь в коленях, тяжелое дыхание и липкую, пустую удовлетворенность.

Когда пульсация утихла, я лежала, раскинувшись, прислушиваясь к стуку собственного сердца. На экране телефона все еще горело его фото. Ирония была горькой. Он ушел, пытаясь сохранить дистанцию, а его призрак только что довёл меня до самого сильного оргазма, который я когда-либо испытывала в одиночестве.

Я медленно вынула промокшую подушку из-зажатия между ног и отшвырнула ее на пол. Тело было расслабленным, но разум — нет. Обида ушла, ее место заняла холодная, кристальная ясность.

Он думал, что может отступить. Обозвать меня и уйти, чтобы все забыть. Но он ошибался. Теперь я знала свою силу. И я не собиралась позволять ему прятаться. Завтра игра продолжится. Но на моих условиях.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3

На следующее утро воздух на кухне был густым и сладким от запаха жареного бекона и заваренного кофе. Я проснулась с холодной решимостью в сердце и единой мыслью в голове: игра продолжится. А потому надела ту самую пижаму — серую кофту и те самые короткие черные шортики. Это был больной вопрос, и я намеренно тыкала в него пальцем.

Когда я вошла на кухню, Марк уже сидел за столом, ссутулившись над чашкой кофе. При моем появлении он вздрогнул, будто его ударили током. Его взгляд, тяжелый и невыспавшийся, на секунду прилип ко мне, к моим бёдрам, к оголённым ногам, прежде чем он заставил себя отвернуться к окну. Его пальцы сжали кружку так, что костяшки побелели. Он пытался игнорировать меня, но всё его тело было одним сплошным напряжённым нервом.

Ник, стоя у плиты, весело помешивал яичницу.

—Эл, привет! — бросил он через плечо. — Садись, почти готово.

Я молча slid onto стул напротив Марка. Я чувствовала его взгляд на себе, даже когда он смотрел в стол. Он был как радар, настроенный на моё малейшее движение. Когда я наклонилась, чтобы взять кусок хлеба, кофта отъехала, обнажив полоску кожи на талии. Он резко кашлянул и сделал глоток кофе, будто пытаясь смыть ком в горле.

— У нас сегодня укороченный день, — объявил Ник, расставляя тарелки. — Закончим пораньше и пойдём к ребятам. Марк, ты придешь?

«Ребята» — это была его небольшая, но сплочённая банда хулиганов, собранная ещё со школьных времён. Они так и не распались, просто перекочевали из школьных дворов в гаражи и бары. Ник был их неформальным лидером, и эта дружба, скреплённая годами драк и приключений, была для него священной. Марк, хоть и не был заводилой, всегда держался рядом, его спокойная сила служила им идеальным противовесом.

Марк медленно поднял на него глаза.

—Не знаю, Ник. У меня дела.

—Какие ещё дела? — фыркнул брат, садясь за стол. — Ты что, в старушки записался? Там Дин будет, тот, что из Болгарии вина привез. Настоящего. Отмечать будем.

Я ела молча, чувствуя, как нарастает напряжение. Оно витало в воздухе, как электричество перед грозой. Марк не смотрел на меня, но всё его внимание было приковано ко мне. Он чувствовал каждое моё движение, каждый вздох. И Ник, наконец, начал что-то замечать.

Закончив завтрак, я встала, чтобы отнести тарелку к раковине. Я прошла мимо стола, поймав на себе взгляд Марка — тёмный, полный немого упрёка и того самого голода, что сводил меня с ума прошлой ночью. Я позволила себе маленькую, едва заметную улыбку, прежде чем выйти из кухни в коридор.

Я не ушла далеко. Прислонилась к стене, затаив дыхание, сердце колотилось где-то в горле. Я знала, что сейчас произойдёт. Я сама расставила все ловушки, и теперь наблюдала, как зверь в них попадается.

В кухне наступила тишина, нарушаемая лишь звоном посуды. И тут Ник, наконец, не выдержал.

— Эй, — его голос прозвучал резко, потеряв всю свою предыдущую беззаботность. — А хочешь мне объяснить, что это было?

— Что? — голос Марка был нарочито спокоен, но в нём слышалась лёгкая дрожь.

— Не валяй дурака! — стук кулака по столу заставил меня вздрогнуть. — Ты на неё пялился, как голодный пёс на котлету! Я что, слепой?

Тишина. Я представила, как Марк напрягся, отстраняясь.

—Я не пялился. Просто смотрел.

—Ах да, просто смотрел? — Ник язвительно фыркнул. — Я не вчера родился, Марк. Ты на мою сестру смотришь так, как смотреть не должен. Никогда не должен. Мы же договоривались. Мы же...

Его голос дрогнул, в нём впервые прозвучала не только злость, но и боль. Боль от возможного предательства.

— Она красиво одета, вот и посмотрел. Ты слишком сильно себя накручиваешь. — Парировал Марк.

— Она просто ребёнок, Марк. Она в этих своих дурацких шортах ходит, потому что ей удобно. Она не для твоих глаз их надевает. Она не... она не понимает.

— Я знаю, — тихо, почти шёпотом, ответил Марк. — Я знаю, Ник. Да и не ребёнок она уже, это только для тебя она будет такой всегда. У меня всё под контролем

— Нет, не под контролем! — Ник снова ударил по столу. — Я вижу, как ты смотришь. Я видел, как ты вчера за ней в коридор последовал. Вы там что, оба с ума посходили?

Моё сердце упало. Он видел? Он видел, как Марк последовал за мной?

— Ничего не было, — голос Марка стал твёрже, отчеканивая каждое слово. — Абсолютно ничего. Я просто... разговаривал с ней.

— Разговаривал? — Ник рассмеялся, но смех его был сухим и злым. — О чём? О том, чтобы не ходила в коротких шортах при тебе? Может, это ей тебя предупредить надо? Чтобы глаза свои на жопу её не пялил!

Вот оно. Граница была обозначена. Грубо, по-хулигански, но чётко.

— Ник, успокойся, — сказал Марк, и в его голосе впервые зазвучала власть, холодная сталь. — Я твой друг. Я всегда был твоим другом. И я всегда относился к Элис как к сестре.

— До вчерашнего дня относился! — парировал Ник. — А сейчас что-то изменилось. Говори. Что случилось?

Пауза затянулась. Я прижалась к стене, боясь пошевелиться.

— Ничего не случилось, — наконец, выдавил Марк. — Просто... она выросла, Ник. Ты сам этого не замечаешь, но она уже не та девочка, которую мы помним. И иногда... иногда это бросается в глаза. Но это всё. Больше ничего.

— Чтобы так и было, — прошипел Ник. Его стул заскрипел, он встал. — Слушай меня, Марк, и запомни раз и навсегда. Элис — моя сестра. Моя кровь. А ты... ты мне как брат. И я ни за что, ты слышишь, НИ ЗА ЧТО не позволю, чтобы эта... эта ерунда разрушила то, что у нас есть. Никаких намёков. Никаких взглядов. Никаких «разговоров» в коридоре. Ты понял меня?

— Понял, — ответил Марк, и его голос был пустым, безжизненным.

— Если я ещё раз замечу, что ты смотришь на неё не так... — Ник сделал паузу, и в тишине его слова повисли обещанием чего-то тёмного и неотвратимого. — Наши общие дела закончатся. Навсегда. И для тебя будут последствия. Она для тебя под запретом, Марк. Запомни это. И даже не думай протягивать к ней руку.

Я услышала, как Марк встал. Его шаги были тяжёлыми.

—Мне пора. Передай привет ребятам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он вышел из кухни и замер в дверях коридора, увидев меня прижавшейся к стене. Его лицо было бледным и закрытым. В глазах — та самая знакомая тоска, смешанная теперь с чем-то новым — с предвестником бури. Он смотрел на меня несколько секунд, его взгляд скользнул по моим губам, по моей шее, впился в мои глаза с такой интенсивностью, что у меня перехватило дыхание.

Он не сказал ни слова. Прошёл мимо, намеренно не задев меня, и вышел из дома, громко хлопнув дверью.

Я осталась стоять в коридоре, прислушиваясь к тяжёлому дыханию брата на кухне и к бешеному стуку собственного сердца. Такого исхода я не ожидала. Я знала, что Ник ревнив, знала его взрывной характер, но чтобы он перешёл сразу к угрозам...

Щемящее чувство вины сдавило горло. Всё вышло из-под контроля. Я не хотела разжигать войну, я лишь хотела... Что я хотела? Доказать себе, что не одна испытываю это безумие? Теперь я была уверена — нет. Но какой ценой?

Теперь я понимала. Я не просто наблюдатель. Я — спичка, поднесённая к бензину. И пожар, который я с таким упоением раздувала в себе, грозил спалить всё дотла.

Я только что стала причиной трещины между двумя людьми, которые были для меня самыми важными в мире. Груз ответственности оказался неподъёмным. И теперь нужно было решить, как поступить: продолжать следовать за своим желанием, рискуя всё разрушить, или отступить, задохнувшись в тисках этих запретных чувств.

Глава 4

Я побрела по университетскому коридору после завтрака, чувствуя, как на душе осела свинцовая тяжесть. Слова Марка, его взгляд, полный тоски, и ледяная пустота после его ухода — всё это смешалось внутри в один плотный, давящий ком. Я почти физически ощущала его вес на плечах, заставляя сутулиться.

И тут в этом сером потоке студентов я увидела знакомое лицо.

—Элис! Эй, постой!

Ко мне подбежала Катэрина, запыхавшаяся, с сияющими глазами. Кэт была моей спасательной шлюпкой в этом море академического стресса. Невысокая, с упрямым каре и веснушками, она обладала зарядом энергии, способным оживить кого угодно.

— Ты как выживаешь после пары у Борсыча? — она, не дыша, выпалила, подстраиваясь под мой шаг. — Я, кажется, половину не поняла. Будешь конспект давать?

Я лишь безнадежно махнула рукой, и она сразу раскусила мое состояние.

—Что-то случилось? Опять проблемы с рефиратом?

Прежде чем я успела ответить, из бокового ответвления коридора появилась еще одна знакомая фигура.

—А я вас ищу!

Элизабет. Высокая, статная, с идеально уложенными светлыми волосами и спокойствием буддийского монаха. Если Кэт был мой огонь, то Лиза — мой щит. Они были полными противоположностями и моими самыми верными подругами.

— Ты выглядишь так, будто тебя только что отчислили, — мягко констатировала Лиза, изучая мое лицо. — Идем в столовую, купим тебе горячего шоколада.

Мы устроились за столиком в углу, и под теплым, сладким напитком я немного оттаяла. Я не могла рассказать им про Марка — не вся правда, во всяком случае. Я сказала, что поссорилась с братом, и этого было достаточно. Они знали его властный характер.

Разговор, как это часто бывает, постепенно перетек от моих проблем к более общим, а затем и к самому главному событию начала семестра.

—Так что, девочки, вы уже в курсе? — Катя, понизив голос до конспиративного шепота, даже остальные вокруг и так стоял оглушительный гам. — Зои. Хеллоуин. Она устраивает вечеринку в своем особняке за городом.

Имя «Зои» прозвучало как заклинание. Зои Крэнвелл. Неофициальная богиня нашего вуза. Если университет был Олимпом, то Зои восседала на его вершине. Идеальная внешность, безупречные связи, деньги, позволявшие ей носить вещи из бутиков, о которых мы знали только из инстаграма. Она была воплощением популярности, к которой стремились многие и которой достигали единицы.

Мои подруги, при всей их внутренней красоте и уме, в эту касту не входили. Да и я тоже. Мы были «нормальными» — учились, готовились к сессии, смеялись над глупыми мемами и могли позволить себе поход в бар раз в две недели. Мы не были изгоями, но и не были теми, кого Зои приглашала на свои закрытые вечеринки.

— Откуда инфа? — спросила Лиза, прагматично размешивая ложку в чашке.

—От Льюиса. Он в одной команде с ее бойфрендом, Кэт. — Говорит, будет нечто эпичное. Бассейн, диджеи, тематический дресс-код. Весь бомонд будет там.

Лиза фыркнула.

—«Бомонд». Кэт, мы не в Париже девятнаацатого века. И что с того? Мы все равно не в числе избранных.

— А вот это самое интересное! — глаза Кэт вспыхнули азартом. — Говорят, в этом году она сделала исключение. Рассылает приглашения через закрытый чат, но туда попали люди с разных факультетов. Не только ее привычная толпа. Есть шанс!

Я смотрела в свою чашку, слушая их. Мысль о вечеринке вызывала странное чувство. С одной стороны — жгучее любопытство. Увидеть тот самый мир Зои изнутри, прикоснуться к этой гламурной легенде. С другой — тревожное щемление. Я представила себя там, в толпе этих уверенных в себе, красивых людей. Я почувствовала бы себя серой мышкой. Особенно в своем нынешнем подавленном состоянии.

— Она всегда такая... — я нашла нужное слово, — ...добренькая. Улыбка до ушей, все такие «милые», «дорогие». Но в глазах... пустота. Или не пустота, а такое снисхождение. Будто она смотрит на нас, милых зверушек, из своего золотого дворца.

— Ага, — подхватила Кэт. — Помнишь, как на первом курсе она «помогла» Арис с проектом? Потом вся слава ушла ей, а Арис выставили просто ассистенткой, которая и кнопку нажать не может.

— Она не злая, — философски заметила Лиза. — Она просто... другая. Живет в другой реальности, где все вращается вокруг нее. Ее доброта — это не искреннее чувство, а инструмент. Как дизайнерская сумочка или новая машина. Просто часть имиджа.

— Ну и пусть себе живет, — я сделала последний глоток шоколада, чувствуя, как сахар дает ложный, но нужный прилив сил. — Какое нам до нее дело? Мы и тут прекрасно проведем время. Можем устроить свою, домашнюю вечеринку. С дурацкими фильмами ужасов и тыквенным пирогом.

Катя посмотрела на меня с упреком.

—Элис! Это же легендарная вечеринка! Это как побывать за кулисами Голливуда! Мы должны попытаться достать приглашение! Представь, какие там будут парни!

Лиза покачала головой, но в ее глазах мелькнул огонек азарта.

—Шансы равны нулю. Но... наблюдать за этим цирком со стороны было бы забавно.

— Вот именно! — Кэт уже вовсю строила планы. — Нам нужно просто быть в нужном месте в нужное время. Может, подружиться с кем-то из ее окружения... О! Я слышала, она ищет новых моделей для своего блога для съемки в костюмах. Может, попробовать?

Мы еще долго болтали, строя предположения и смеясь над нереальностью наших планов. Но где-то глубоко внутри, под слоем тяжести и подавленности, шевельнулось что-то новое — предвкушение. Мысль о вечеринке, о возможности на одну ночь примерить другую жизнь, стать кем-то другим под маской костюма, была как глоток свежего воздуха.

И самое главное — эта мысль на секунду полностью вытеснила из моей головы образ Марка. И в этой передышке была своя, странная, сладость. Возможно, Хеллоуин станет тем самым побегом, в котором я так нуждалась. Пусть даже всего на одну ночь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5

Перемена в университете была своим собственным маленьким миром с кипящей жизнью. Мы втроем — я, Катя и Лиза — стояли у огромного окна на третьем этаже, наблюдая, как студенты внизу снуют, как муравьи. Воздух был густ от запаха кофе из термоса Лизы и тревожного ожидания, что витало вокруг нас после утренней новости о вечеринке Зои.

Лиза, наша главная стратег, отхлебнула кофе и поставила чашку на подоконник с тихим, решительным стуком.

—Так, девочки. Ситуация следующая. Мой брат, тот еще болтун, проболтался. Их, — она кивнула в сторону группы парней, стоявших в дальнем конце коридора, — пригласили.

Сердце у меня сделало непроизвольный кульбит. «Их» — это означало тех, кто еще учился из банды Ника. А где они, там...

— Марк? — имя сорвалось с моих губ шепотом, прежде чем я успела его сдержать.

Катя, стоявшая рядом, кольнула меня локтем в бок, но в ее глазах читалось то же самое жгучее любопытство.

— Марк, Лев, Сэм, — подтвердила Лиза, сверля меня взглядом. — Полный комплект. Зои, видимо, решила осчастливить своим вниманием не только сливки общества, но и... местных авторитетов. Для антуража.

Мысль о том, что Зои, эта совершенство в мини-юбке и с идеальной улыбкой, пригласила Марка, отозвалась в животе неприятным холодком. Она смотрела на него не как на «друга брата», а как на объект охоты. И у нее были все ресурсы, чтобы эту охоту вести.

— Но Ника нет в списке, — продолжила Лиза, и в ее голосе прозвучала нота триумфа. — Он уже не студент. А значит, главный надзиратель не будет дышать нам в затылок.

Это была блестящая новость. Ник, с его радаром на любую потенциальную угрозу моей «невинности», оставался за бортом.

— Но мы-то как попадем? — прошептала Кэт, вцепившись в рукав Лизы. — Зои нас в гостиную к себе не позовет, это точно.

— Именно для этого у нас есть братья, — Лиза улыбнулась своей загадочной улыбкой, словно шахматист, видящий мат на три хода вперед. — Они наши пропуск. И наша охрана.

План был до безобразия прост и гениален. Братья Кэт и Лизы — Лев и Сэм — были теми самыми «приглашенными авторитетами». И они, по старой доброй традиции их банды, считали своим долгом присматривать за нами, своими сестрами. А где сестры, там и их лучшая подруга — я.

— Идем, — скомандовала Лиза, сметая нас с подоконника. — Сейчас как раз подходящий момент.

Она повела нас через шумный коридор прямо к группе парней. Лев и Сэм стояли, заложив руки в карманы, и о чем-то хмуро беседовали. Рядом, прислонившись к стене, был Марк. Он уткнулся в телефон, но я видела, как его плечи напряглись, когда мы приблизились.

— Братик, — начала Лиза, подходя к Сэму. Ее голос стал мягче, с легкой, наигранной беспомощностью. — Мы в небольшом затруднении.

Сэм поднял на нее усталый взгляд.

—Опять? Студенческий взнос не сдали?

— Хуже, — вступила Кэт, хватая за руку Льва. — Нас не пригласили на вечеринку Зои. А мы так хотели посмотреть на особняк! Говорят, там фонтан с шампанским!

Лев фыркнул.

—И что? Скатертью дорога. Там и без вас тесно будет.

— Но мы же не одни пойдем! — Лиза сделала большие, круглые глаза. — Мы с вами. Вы нас проводите, посидите с нами немного и... все! Мы будем как мышки. Тихие-тихие. А то одних нас всякие... непонятные парни могут донимать.

Она произнесла это с такой искусной дрожью в голосе, что я едва не выдавила из себя смешок. Лев и Сэм переглянулись. Идея о том, что их сестер будут «донимать непонятные парни», явно задела их за живое. Это било в самое сердце их братской, почти звериной, опеки.

А я в это время подошла к Марку.

— Маарк... Возьми меня с собой... Я тебе не помешаю.

И вот тогда поднял глаза Марк. Он медленно убрал телефон в карман. Его взгляд, тяжелый и нечитаемый, скользнул по моему лицу, и я почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

— Ну... — Сэм почесал затылок. — А, черт. Ладно. Только чур, без ваших дурацких выходок. Сидите смирно. Лев так же был без выходной ситуации и тоже кивком разрешил сестре пойти с ним.

— Ура! — Кэт чуть не подпрыгнула от восторга.

Лиза кивнула с достоинством, как королева, получившая дань.

—Спасибо!

Затем заговорил Марк.

— Надо Ника спросить, я могу, конечно взять друга с помощью этого билета, но не думаю, что Ник будет рад. Если он согласится, тогда ладно...

— Я его уговорю — ответила я.

Он еще секунду смотрел на меня, и в его глазах я прочитала целую бурю — сопротивление, досаду, и... смиренную готовность. Он понимал, что это ловушка, расставленная самой судьбой, и у него не было сил из нее вырваться.

— Как скажешь, — наконец, произнес Марк, его голос был низким и ровным.

Развернувшись, он пошел прочь по коридору, даже не взглянув в нашу сторону. Но его уход был признанием нашего поражения. Битва была выиграна.

Весь оставшийся день я провела в состоянии нервной лихорадки. Слова Марка «Надо Ника спросить» висели надо мной дамокловым мечом. Это был самый ненадежный элемент всего плана. Уговорить Льва и Сэма — это одно. Уговорить Ника — нечто из разряда фантастики.

Я дождалась вечера, когда он вернулся с работы и, как мне показалось, был в относительно хорошем настроении, уставившись в телевизор с тарелкой ужина на коленях. Сердце колотилось где-то в горле.

— Ник? — начала я, садясь на край дивана рядом с ним.

—М-м? — он не оторвался от экрана, где шли гонки.

— Ты же знаешь, скоро Хэллоуин.

—И что? — он хрустнул чипсом. — Опять с подружками тыквы вырезать собралась?

— Ну... не совсем. — Я вцепилась пальцами в край дивана. — Зои Крэнвелл, та самая... из универа, устраивает большую вечеринку в своем особняке.

Ник наконец оторвал взгляд от телевизора и медленно повернулся ко мне. Его глаза сузились до щелочек. В комнате повисла та самая звенящая тишина, что всегда предшествовала буре.

— И? — это прозвучало как низкое предупреждение.

— И... меня пригласили, — солгала я, глядя ему прямо в глаза, вкладывая в них всю возможную невинность.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он фыркнул, вернулся к телевизору.

—Нет.

— Но Ник!

—Нет, и разговор окончен. Ты с ума сошла? Одну тебя отпустить на эту пьянку к этой... Зое? Я ее братцев знаю. Шел бы от них подальше. Нет.

— Я не одна! — поспешила я сказать. — Катя и Лиза тоже идут! И... — я сделала глубокий вдох, подбирая самый главный козырь. — И Марк будет там. Он меня возьмет с собой. Он сказал, что присмотрит за мной.

Имя Марка подействовало на него, как удар током. Он снова повернулся, но теперь его лицо было искажено не просто раздражением, а чем-то более темным. Недоверием.

— Марк? — он произнес имя медленно, с холодной ясностью. — И это он тебя пригласил?

— Ну... он получил приглашение. И я его попросила... Он сказал, что спросит тебя. Что если ты разрешишь, он возьмет меня.

Конечно! Вот продолжение, где Элис использует мастерский прием — переводит стрелки и ставит брата на его же место.

---

— Очень мило с его стороны. Проявил инициативу. — Его голос был напитан сарказмом. — И ты правда думаешь, что я отпущу тебя с ним на вечеринку, где будет полно алкашей и наркоманов?

Я сделала шаг вперед, поджигая мост, по которому отступала.

— Подруг пригласили их братья, они и за мной присмотрят тоже. Ты своей компашке не доверяешь? — удар был точным, и я видела, как он задевает его. — Лев и Сэм — твои же люди. Ты же сам их в эту «банду» взял. Они разрешили своим сестрам идти. Они что, безответственные идиоты? Или ты просто мне не доверяешь?

Он замер, его глаза сверлили меня. Но я не отводила взгляд.

— И к тому же... — я выдержала драматическую паузу, давая кинжалу войти глубже, — ...ты сам на эти вечеринки ходил. Постоянно! Вон у Зои старший брат, Артур, помнишь? Ты к нему на дачу каждые выходные мотался в прошлом году! И что, там лимонад пили и в настолки играли?

Это был удар ниже пояса. Я знала о его прошлых похождениях, о гулянках, после которых он приходил домой на рассвете, пытаясь бесшумно прокрасться в свою комнату. Его лицо дрогнуло. В его глазах мелькнуло замешательство, а затем — вспышка гнева от того, что его поймали на лицемерии.

— Это совсем другое дело! — прорычал он, но в его голосе уже не было прежней уверенности, лишь раздражение от того, что его загнали в угол.

— Что другое? — не унималась я, чувствуя сладость превосходства. — То, что ты — парень, и тебе можно? А я — твоя сестра, и мне нельзя? Это называется двойные стандарты, Ник! Ты мог напиваться в стельку и вести себя как последний... — я запнулась, подбирая цензурное слово, — ...как последний оторва, а я не могу даже прийти на вечеринку под присмотром твоих же проверенных друзей? Почему я не могу? Почему тебе можно было, а мне — нет?

Последняя фраза повисла в воздухе, звонкая и неоспоримая. Я стояла, уперев руки в боки, вся — одно сплошное воплощение возмущенной справедливости. Мой брат смотрел на меня, и по его лицу было видно, как рушатся все его аргументы. Он не мог опровергнуть это. Он и впрямь был в ее возрасте тем самым «алкшомом и наркоманом» с его же точки зрения.

Он тяжело вздохнул, и этот вздох был полон капитуляции. Он отвернулся, снова прошелся по комнате, сжав кулаки.

— Черт... — прошипел он себе под нос. — Ладно. Ладно! — он резко обернулся и ткнул в меня пальцем. — Но правила! Железные! Ни капли алкоголя! Телефон всегда на связи! В двенадцать — звонок мне, и Марк сразу же, без разговоров, привозит тебя домой! Никаких «еще пять минуточек»! И если я хоть в чем-то усомнюсь... — его взгляд стал ледяным, — ...свободного выгула для тебя больше не будет. До конца университета. Поняла?

Я едва сдержала победоносный возглас, просто кивнув с максимально серьезным выражением лица.

— И передай Марку, — его голос стал тихим и оттого еще более опасным, — что если с тобой что-то случится... если он нарушит свое слово... я ему этого не прощу. Никогда. Наши дела на этом закончатся.

— Он не нарушит, — выдохнула я, все еще не веря в свою победу.

— Чтобы так и было, — буркнул Ник, развернулся и ушел на кухню, оставив дверь открытой.

Я осталась стоять посреди гостиной, слушая, как он хлопнул дверцей холодильника. Сердце колотилось, выбивая ликующий ритм. Он согласился. Еле-еле, скрепя сердце, под давлением неоспоримой логики и собственной совести, но согласился.

Победа была выстрадана, пахла потом и адреналином. И от этого была еще слаще. Теперь оставалось самое сложное — дождаться вечеринки и не дать Марку понять, что его «слово», которого он и не давал, теперь стало главным залогом сохранения его дружбы с моим братом. Давление нарастало, но вместе с ним росло и пьянящее чувство предвкушения. Игра продолжалась, и ставки стали невероятно высоки.

Глава 6

Вечерний воздух был прохладен и свеж, словно специально создан для того, чтобы остудить пылающие щеки и безумные мысли. Я шла по тротуару, освещенному оранжевыми кругами фонарей, и внутри все пело. Ник согласился. Эта мысль была как глоток шампанского — игристая, пьянящая и чуть опасная. Я получила свой пропуск в ночь, которая могла все изменить.

Мне нужно было завершить образ. У меня уже было платье — короткое, черное, с переливами, напоминавшими кожу змеи. Но ему не хватало последнего штриха. Рожек! Да, именно рожек. В последнее время я ловила себя на том, что все чаще сравниваю себя с тем самым змеем-искусителем из древних легенд, что подносит запретный плод. Но если я надену рога... мысль заставила меня смущенно хихикнуть про себя. Тогда я буду похожа на Суккуба. Хе-хе. Существо, являющееся во снах, чтобы соблазнять. Это было уже слишком развратно, слишком откровенно. Нет, уж лучше буду демоницей. Это звучало и опасно, и приемлемо. Всем же буду говорить, что я просто демоница. Суккуб — это слишком... смущающе.

Погруженная в эти грешные мысли, я свернула в короткий проход между двумя университетскими корпусами — это был мой привычный крысиный лаз, чтобы срезать путь к торговой улице. И тут же замерла.

В глубине коридора, почти невидимый в сгущающихся сумерках, стоял он. Марк. Он прислонился к грубой кирпичной стене, и тонкая струйка дыма призрачным нимбом вилась вокруг его головы. Он курил.

Мне всегда неприятно это видеть. В этом жесте было что-то уставшее, разрушительное, что шло вразрез с его силой. Но в тот вечер, в полумраке, он выглядел иначе — как герой старого нуара, застигнутый в момент опасной задумчивости. Свет от далекого фонаря выхватывал резкую линию его скулы, темные пряди волос, падающие на лоб.

Сердце тут же забыло свою победную песнь и принялось колотить тревожную дробь. Я сделала шаг, гравитация притянула меня к нему, как железо к магниту.

— Ник согласился, — выпалила я, как только оказалась в паре шагов от него.

Марк медленно повернул голову. Его глаза, темные и нечитаемые, нашли меня в полумраке. Он не выразил ни удивления, ни радости. Он просто смотрел, затягиваясь, и дым выходил легким облачком, растворяясь в прохладном воздухе между нами. Затянувшись в последний раз и выпуская дым подальше от меня, он бросил окурок на землю и раздавил его каблуком с таким спокойным, окончательным жестом, что по телу пробежали мурашки.

— Я знаю, — наконец произнес он. Голос был низким, немного хриплым от дыма. — Он мне написал. С подробным списком того, как я должен за тобой присматривать.

В его тоне не было ни злости, ни насмешки. Была усталая констатация факта. Он знал цену этому согласию.

— Ты... занят? — спросила я, внезапно ощущая всю шаткость своего положения. — Хочешь прогуляться со мной? Я по магазинам хочу пройтись. Выбрать... рога.

Последнее слово повисло в воздухе, глупое и неуместное. Я почувствовала, как горит лицо.

— Рога? — переспросил он, и в уголке его губ дрогнула тень чего-то, что можно было принять за улыбку, если бы не глубокая усталость в его глазах. — Это чтобы окончательно в образ демона войти?

Он все понял. Конечно, понял. Он читал меня как открытую книгу, написанную крупными, наивными буквами.

Демоницы, — поправила я, опуская взгляд. — Не слишком банально? Если уж так нужны рога, есть и другие существа с рогами.

— Например? — его голос прозвучал заинтересованно. — Сатиры? Немного простоваты. Дриады? Слишком близки к природе, пахнут лесом и мхом, а не тайной.

— Вы, я смотрю, привередливы. — Я позволила себе легкую улыбку.

—Когда речь идет о выборе спутницы, это оправданно. Так кого же ты предлагаешь? Минотавра? — он фыркнул.

— Богини, наверное. У многих из них есть диадемы, напоминающие рога.

—Слишком высокомерны. И вечно пытаются тебя использовать в своих божественных играх.

Я почувствовала, как краска заливает щеки. Разговор зашел в тупик, и оставался только один, самый очевидный вариант.

—Ну... тогда, наверное... суккуб.

— Суккуб — это слишком.

— Развратно? — он закончил фразу за меня, и его голос прозвучал чуть ближе.

Я подняла глаза и увидела, что он сделал шаг навстречу. Теперь он стоял совсем рядом, и я чувствовала исходящее от него тепло, смешанное с прохладой вечера и едва уловимым горьковатым запахом табака.

— Я не думал, что ты стесняешься таких слов, — заметил он тихо. — Учитывая, в чем ты обычно дома ходишь.

Его слова должны были обжечь, обидеть. Но в его тоне не было прежней колкости. Было... любопытство. И вызов.

— Это пижама, — выдохнула я, чувствуя, как сбивается дыхание. — А это... костюм.

— Я вижу разницу, — он парировал, и его взгляд скользнул по мне с головы до ног, быстрый, но настолько осознанный, что мне показалось, будто он прикоснулся ко мне. — Идем.

Это было не приглашение. Это была констатация. Он развернулся и пошел к выходу из переулка, не оглядываясь, уверенный, что я последую.

Мы вышли на оживленную улицу, залитую неоновым светом витрин. Идти рядом с ним было и странно, и естественно. Мы не разговаривали. Звуки города — гул машин, смех прохожих, отдаленная музыка — создавали наш собственный, молчаливый кокон.

Я зашла в первый попавшийся магазин с маскарадной атрибутикой. Внутри было душно и ярко, повсюду визжали дети с светящимися мечами и их уставшие родители. Марк остановился у входа, прислонившись к стене, явно чувствуя себя не в своей тарелке среди этого карнавального безумия.

Я пробиралась между стеллажами, уставленными париками, масками и бутафорскими пауками. И все это время я чувствовала его взгляд на себе. Он был тяжелым, физически ощутимым, как прикосновение. Я взяла с полки пару изящных, лакированных черных рожек с тонкой ободочкой. Потом увидела другие — красные, с раздвоенными концами, более агрессивные. Я примеряла их перед зеркалом, украдкой глядя на его отражение.

Он не смотрел на полки. Он смотрел на меня. Смотрел, как я прикладываю к голове эти дурацкие рога, смотрел на мое отражение в зеркале, на то, как я пытаюсь выбрать, какая версия меня — соблазнительная демоница или опасный суккуба — подходит больше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Внезапно он оттолкнулся от стены и подошел ко мне. Он стоял так близко, что его грудь почти касалась моей спины. В зеркале наши взгляды встретились.

— Эти, — его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий и безразличный, будто он советовал марку бензина. Он взял из моих рук простые черные рога. — Красные — кричаще. Эти... — он слегка повертел ободок в своих больших пальцах, и этот простой жест казался невероятно интимным, — ...эти более обманчивы. Выглядят невинно. Пока не присмотришься.

Я не дышала. Воздух в магазине стал густым и сладким, как патока.

— Ты... ты же всё равно присмотришь за мной, да? — прошептала я, глядя на него в зеркало. — Как обещал Нику.

Он наклонился чуть ближе, и его дыхание коснулось моей кожи.

— Я не обещал ему ничего, Элис, — тихо сказал он. — Ты это прекрасно знаешь.

Его пальцы все еще перебирали черные рога, и вдруг он резко выпрямился, разорвав магию момента.

—Но если я уж оказался здесь... — он бросил оценивающий взгляд на мои дрожащие руки и перевел его на рога в своей руке. — Эти подходят.

Прежде чем я успела что-то сказать, он развернулся и направился к кассе, держа ободок с рогами как трофей. Я застыла на месте, наблюдая, как его широкая спина рассекает толпу покупателей. Кассирша, молодая девушка с пирсингом в носу, заулыбалась, увидев его. Он что-то сказал ей коротко, кивнув в мою сторону, и та бросила на меня завистливый взгляд.

Он расплатился наличными, даже не взглянув на ценник, и жестом подозвал меня к выходу. На пороге он протянул мне маленький пакет.

— На, — произнес он просто, и в его глазах читалась странная смесь — усталость, раздражение и то самое невысказанное напряжение, что висело между нами с самого начала. — Теперь твой костюм завершен.

Я взяла пакет, и наши пальцы снова ненадолго встретились. Электрический разряд пробежал по руке.

— Спасибо, — прошептала я, чувствуя, как глупо это звучит.

— Не за что, — он повернулся и снова зашагал по тротуару, засунув руки в карманы. — Идем. Провожу тебя до дома. Чтобы Ник был спокоен.

Он не предлагал идти рядом. Он просто шел впереди, а я следовала за ним, как за тенью, сжимая в руке пакет с его подарком. Подарком, который был одновременно и знаком внимания, и молчаливым напоминанием: он видит меня насквозь. И игра, в которую мы играли, была далека от завершения.

Я так и не выбрала красные рога. Мне купила черные. Те, что он назвал обманчивыми. Потому что в ту ночь я поняла одну простую вещь: самый большой соблазн был не в костюме. Он шёл впереди и его намерения были куда опаснее и заманчивее, чем у любого мифического инкуба.

Глава 7

Он не предлагал идти рядом. Он просто шел впереди, а я следовала за ним, как за тенью, сжимая в руке пакет с его подарком. Мы шли молча, и каждый звук наших шагов отдавался в моих ушах громче, чем городской гул. Воздух между нами был густым и тягучим, словно наполненным невысказанными словами.

Пройдя пару кварталов, он внезапно замедлил шаг и остановился перед уютно освещенной витриной небольшой кофейни. «Ангелино» — гласила вывеска старомодным шрифтом. Внутри пахло свежесмолотым кофе и сдобой.

— Еще не поздно, — констатировал он, больше глядя на витрину, чем на меня. Его голос прозвучал ровно, без ожидания ответа. — Ты должна быть голодна. Заходи.

Это не было вопросом. Это было решением. Он придержал тяжелую стеклянную дверь, пропуская меня вперед. Теплый, сладкий воздух кофейни обволок меня, как одеяло. Место было почти пустым — лишь пара студентов с ноутбуками в углу и бармен, лениво протиравший бокалы.

Марк жестом указал на столик в глубине зала, в уединенной нише, скрытой от чужих взглядов высокими спинками диванов. Я скользнула на мягкое сиденье, а он, к моему удивлению, направился к стойке, не спрашивая моего заказа.

Я наблюдала, как он разговаривает с барменом. Его спина была ко мне повернута, но я видела, как тот кивает, улыбается. Через несколько минут Марк вернулся, неся поднос. На нем стояли две чашки с дымящимся капучино, тарелка с воздушным круассаном и... маленькая, идеальная эклер с карамелью. Моя слабость. Я не помнила, чтобы когда-либо говорила ему об этом.

Он поставил поднос на стол и, вместо того чтобы сесть напротив, скользнул на диван рядом со мной. Наш диван. Его бедро почти касалось моего. Он отодвинул одну чашку кофе и эклер ко мне.

— Ешь, — сказал он просто, отламывая кусочек круассана.

Я взяла эклер. Пальцы чуть дрожали. Я откусила маленький кусочек, и сладкий заварной крем растекся по языку. Вкус был божественным. Я чувствовала его взгляд на себе. Он не просто смотрел — он изучал. Следил за движением моих рук, за тем, как я проглатываю, за капелькой крема в уголке моих губ. Под этим взглядом каждый мой жест становился осознанным, почти невыносимо интимным.

Мы ели молча. Звук его чашки, поставленной на блюдце, хруст круассана, мое смущенное дыхание — все это казалось оглушительно громким в нашей тихой нише. Я доедала эклер, когда почувствовала это.

Сначала — просто тепло. Легкое, почти невесомое прикосновение его ладони к моему бедру, чуть выше колена, скрытое от посторонних глаз столом. Я замерла с последним кусочком эклера в пальцах, сердце заколотилось где-то в горле. Его рука не двигалась, просто лежала там, тяжелая и уверенная, прожигая тонкую ткань моего платья. Это был не случайный жест. Это было заявление.

Я медленно повернула голову, чтобы посмотреть на него. Он не смотрел на меня. Он смотрел на свою чашку, будто размышляя о чем-то своем. Но его большой палец начал медленно, почти лениво водить по моей коже маленькие, круговые движения. Вперед-назад. Едва заметно, но достаточно, чтобы по моей коже побежали мурашки, а низ живота сжался от знакомого, сладкого спазма.

— Марк... — прошептала я, и мой голос прозвучал хрипло, чуть не срываясь.

— Ешь, — повторил он, не глядя на меня. Его палец не останавливался. — Ты дрожишь.

— Я... не дрожу, — солгала я, чувствуя, как предательская дрожь пробегает по всему телу.

Наконец он поднял на меня глаза. Его взгляд был темным, плотным, полным той самой бури, которую он так тщательно скрывал. В нем не было ни улыбки, ни насмешки. Была лишь сосредоточенная, невыносимая интенсивность.

— Врёшь, — тихо сказал он, и его палец на мгновение замер, прижимаясь к моей коже чуть сильнее. — Ты всегда дрожишь, когда я рядом. Или когда думаешь обо мне.

Он знал. Он знал все. Знало мое тело, которое предавало меня с самого начала.

— Я не... — я попыталась возразить, но слова застряли в горле.

— Не надо, — он перебил меня, и его голос смягчился, став почти шепотом. Его рука на моем бедре слегка сжалась, и это было одновременно и утешение, и пытка. — Просто доешь свою сладость. И запомни этот вкус.

Он снова отвел взгляд, будто ничего не произошло, и сделал глоток кофе. Но его рука так и осталась лежать на моем бедре, его палец продолжал свои бесконечные, гипнотические круги, стирая границы, сжигая все мои мысли, кроме одной: он прикасается ко мне. Публично, тайно, намеренно.

Я машинально допила свой капучино, не в силах ощутить его вкус. Все мое существо было сосредоточено на том маленьком участке кожи под его ладонью, который пылал, как раскаленный уголь. Он заплатил, не спрашивая, и мы вышли на улицу. Его рука убралась с моего бедра лишь тогда, когда он встал, оставив после себя призрачное, но жгучее воспоминание о своем прикосновении.

Он снова повел меня домой, и на этот раз тишина между нами была наполнена громом того, что только что произошло. Он не смотрел на меня, но я знала — он чувствовал моё смятение, казалось, он слышал бешеный стук моего сердца. Он вошел в мое личное пространство без спроса и оставил там свой след. И самое страшное было в том, что я не хотела, чтобы он уходил. Я хотела, чтобы его рука снова легла на мое бедро, но на этот раз — без стола между нами и всем миром.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8

Он провел меня до самого моего квартала, но, как и ожидалось, остановился в паре десятков метров от моего дома, в густой тени старого клена, чьи листья шептались над головой, словно пересказывая наши невысказанные мысли.

— Ладно, — его голос прозвучал глухо в вечерней тишине. — Дальше сама.

В его тоне не было ни капли снисхождения или заигрывания. Была простая, суровый факт или это его маска: вот твоя граница, переступать которую мне не позволено. Свинцовое правило, установленное моим братом, висело между нами незримой, но непреодолимой стеной.

Я кивнула, сжимая в руке пакет с рогами — его молчаливым подарком, который теперь казался не просто атрибутом костюма, а символом чего-то гораздо более важного и опасного.

— Спасибо, — прошептала я, чувствуя, как слова застревают в пересохшем горле. — За кофе... и за рога.

Он ничего не ответил, лишь слегка склонил голову, его лицо было скрыто в тени, и только тлеющий огонек сигареты, которую он снова закурил, выхватывал из мрака жесткую линию его скулы.

Я сделала несколько шагов к дому, чувствуя его взгляд на своей спине. Он был тяжелым, физически ощутимым, как прикосновение. Каждый шаг давался с невероятным усилием, будто я шла не по асфальту, а по густому, вязкому меду. Внутри все кричало, требовало развернуться, подойти ближе, сказать что-то, что сорвет эту маску молчаливого страдания с его лица.

И я обернулась.

Он все так же стоял под деревом, неподвижный, как изваяние, наблюдая за мной. И в этот момент что-то щелкнуло внутри. Воспоминание. Яркое, как вспышка. Мне семь лет, я разбила коленку, и Марк, тогда еще долговязый подросток, несет меня на руках домой, а я, вся в слезах, прижимаюсь к его щеке и целую его в самую ямочку, пахнущую потом и ветром. Тогда это было так просто, так естественно.

И сейчас, повинуясь этому старому, почти забытому импульсу, я пошла обратно. Не бежала, а именно пошла, медленно, преодолевая стыд и смущение, которые с годами возвели между нами свою собственную стену.

Он не двинулся с места, когда я приблизилась. Не отступил. Он просто смотрел, и в его глазах, теперь видимых в отсвете уличного фонаря, читалось не ожидание, а глубокая, бездонная апатия.

— Что-то забыла? — спросил он, и его голос прозвучал сипло от дыма.

Я не ответила. Подойдя вплотную, я поднялась на цыпочки. Он был намного выше, и мне пришлось опереться рукой о его грудь, чтобы сохранить равновесие. Мускулы под тонкой тканью куртки были твердыми, как камень. Я почувствовала, как он замер, перестал дышать.

И тогда я прикоснулась губами к его щеке. Нежно, почти по-детски, в то самое место, которое помнило мои детские поцелуи. Кожа была прохладной от вечернего воздуха и шероховатой от легкой щетины. От него пахло дымом, кофе и чем-то неуловимо мужским, его.

Это длилось всего секунду. Меньше. Но в этой секунде поместилась целая вечность. Вечность стыда, желания, неловкости и той чистой, незамутненной нежности, что осталась там, в далеком детстве.

Я опустилась на пятки, отстраняясь. Лицо пылало огнем.

— Спокойной ночи, Марк, — выдохнула я, не в силах больше выдержать его молчаливый взгляд.

Развернувшись, я почти побежала к подъезду, не оглядываясь, чувствуя, как по щекам текут предательски горячие слезы. Я не понимала, от чего я плачу. От смущения? От осознания, что перешла какую-то черту? Или от того, что этот простой, невинный поцелуй ощущался как самое откровенное и грешное признание, которое я только могла сделать?

Войдя в подъезд, я все же рискнула бросить взгляд в щель между дверьми. Он все еще стоял там. Сигарета была брошена и растоптана. Он стоял, опустив голову, и одной рукой медленно, почти с недоумением, проводил по тому месту на щеке, которого только что касались мои губы. Потом он поднял голову, и его взгляд, тяжелый и полный невысказанной муки, уставился прямо на дверь, за которой я скрылась. Он не уходил. Он ждал, пока в окне нашем доме не загорится свет, подтверждая, что я в безопасности.

И лишь когда окно моей комнаты вспыхнуло желтым квадратом, он медленно, будто нехотя, развернулся и пошел прочь, его силуэт растворился в ночи, оставив меня наедине с бешено стучащим сердцем, жгучим стыдом и сладким, запретным чувством, что несмотря ни на что, я сделала это. И он... он не оттолкнул меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9

Я влетела в свою комнату, захлопнула дверь и прислонилась к ней, словно за мной гналась погоня. Сердце колотилось, приливая к щекам густым, стыдливым жаром. В ушах все еще стоял шепот листьев и ощущение его прохладной, шероховатой кожи под губами. Глупо. Это было так по-детски глупо. Но черт возьми, мне было приятно. Эта смесь стыда и сладкого, запретного удовольствия сводила с ума.

Брата еще не было. Тишина в квартихе была гулкой и давящей. Я сбросила джинсы и кофту, снова облачившись в свои старые, укороченные шортики и просторную футболку. Ткань, знакомая и безопасная, казалось, должна была успокоить, но нет. Каждое прикосновение к коже напоминало о его руке на моем бедре в кофейне. О том, как его палец водил по коже, вызывая мурашки.

Я плюхнулась на кровать, уткнувшись лицом в подушку, которая все еще хранила запах его подарка — тех самых черных, «обманчивых» рожек. Что он сейчас думает? Что этот поцелуй значил? Может он решит, что я просто пытаюсь вернуть наши старые, дружеские отношения? Что я все еще та самая маленькая Элис, которая целует его в щеку после того, как он купит ей мороженое? Мысль о том, что он может так все упростить, вызывала раздражение. Это его проблемы, если он не видит разницы! Если он думает, что я хочу чего-то большего... пусть думает!

От этой дерзкой мысли стало легче. Я взяла телефон. Экран осветил мое запыхавшееся лицо в темноте комнаты. Нужно было что-то сделать. Смести эту тяжелую, звенящую паузу, что повисла между нами после моего поступка. Но что?

И тогда мне в голову пришла идея — гениальная в своей простоте и абсолютной трусости. Мемы. Невинные, смешные мемы с животными. Это был универсальный язык, который не требовал слов. Кот в смешной шляпе. Собака, застрявшая в картонной коробке. Это был бы наш старый, добрый формат общения. Так мы переписывались годами. Это стерло бы всю странность последнего часа. Это вернуло бы все на круги своя.

Я отправила первое фото: щенок хаски с невероятно глупым и умильным выражением морды.

Элис: Похож на тебя, когда ты пытаешься не уснуть на паре по философии.

Ответ пришел почти мгновенно.

Марк: У меня более осмысленный взгляд.

Я улыбнулась, чувствуя, как напряжение понемногу спадает. Получилось. Он играет. Я отправила еще одно — кота, который застрял головой в банке.

Элис: А это я, когда пытаюсь понять твои намёки.

Он ответил картинкой с ленивцем, медленно ползущим по ветке.

Марк: А это скорость, с которой ты дошла сегодня до подъезда. Ждал, пока не покроюсь мхом.

Меня будто током ударило. Он не игнорировал то, что произошло. Он напрямую на это намекал, и в его тоне сквозила та самая знакомая, опасная игра. Моё сердце снова застучало чаще. Я чувствовала, как по телу разливается тепло. Мы перекинулись еще парой безобидных картинок, но атмосфера в переписке изменилась. Она стала гуще, заряженной. Каждое его сообщение, даже самое невинное, я читала между строк, ища скрытый смысл.

И вот, после очередного моего сообщения, в чате на несколько секунд повисло статус «печатает...». Я замерла, предвкушая очередную колкость или глупую картинку. Но вместо этого...

Экран телефона ослепительно вспыхнул.

Это было фото. Не мем, не картинка из интернета. Это была фотография, сделанная здесь и сейчас. Четкая, сфокусированная, в отличном качестве.

На ней был его член.

Он лежал на темной ткани, возможно, на его штанах, и был снят так, что было видно все — его внушительные размеры, напряженность, каждую деталь. Он был крупным, мощным, с ярко выраженной анатомией, и на вид — обжигающе горячим. Снимок был сделан без стыда, с какой-то дикой, животной откровенностью. Это был не просьба, не вопрос. Это был факт. Молчаливое, агрессивное заявление.

Воздух вылетел из моих легких. Тело отозвалось на этот визуальный удар мгновенной, оглушительной волной возбуждения. Между ног все сжалось и тут же стало влажным, предательски горячим. Я почувствовала, как по спине бегут мурашки, а низ живота сводит от сладкого спазма. Я не могла оторвать взгляд. Это было шокирующе, неприлично, оскорбительно... и чертовски возбуждающе.

Внизу, под фото, всплыло текстовое сообщение. Всего три слова, которые перевернули все с ног на голову.

Марк: А это... чтобы не было сомнений.

Он все понял. Понял мой стыд, мои метания, мою попытку спрятаться за невинными мемами. И он ответил. Ответил так, чтобы стереть все границы, все «дружеские» иллюзии раз и навсегда. Он показал мне разницу между поцелуем в щеку и тем, чего он на самом деле хочет. Прямо, грубо, без возможности отступления.

Я лежала, вся горюя, с трясущимися руками, уставившись в экран на это изображение, которое жгло мне сетчатку. Стыд смешался с пьянящим, темным торжеством. Он хотел меня. Не как сестру. Не как друга. Он хотел вот так, по-взрослому, по-грязному, по-настоящему.

И самое ужасное было в том, что глядя на его фото, на эту первобытную, мужскую демонстрацию желания, я поняла — я хочу того же.

Это было для меня в новинку, поэтому было немного страшно... Пульсация в висках, дрожь в кончиках пальцев, ледяной ком в груди, который тут же раскалялся докрасна, едва взгляд снова скользил по экрану. Я правда такой игры хотела? Все эти взгляды, прикосновения, пограничные флирты — да, это заводило, это было сладким томлением. Но это... Это был прыжок с обрыва в кромешную тьму. Это была грубая, мужская реальность, обрушившаяся на мой наивный, девичий мирок.

Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди и прилипнуть к холодному стеклу телефона. Воздух в комнате стал густым, спертым, им было невозможно дышать. Я чувствовала, как по спине бегут мурашки — часть от шока, часть от этого запретного, темного возбуждения, что разливалась по венам горячим сиропом.

Мозг, отчаянно пытаясь вернуть контроль, выдавал обрывки панических мыслей. «Это неправильно. Это слишком. Остановись. Скажи ему, чтобы он остановился».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я послушалась этой паники. С дрожащими пальцами, почти вслепую, я напечатала первое, что пришло в голову — детски-обиженное, неуверенное:

Элис: Пошёл ты!

Отправила. И тут же, повинуясь другому, более глубокому и хищному инстинкту, мои пальцы совершили предательское движение. Быстрая комбинация кнопок. Тихий щелчок. Скриншот.

Я сделала скрин. На случай, если он удалит его.

Эта мысль была как удар током. Почему я это сделала? Чтобы иметь над ним власть? Чтобы шантажировать? Нет. Это было примитивнее, животнее. Как трофей. Как доказательство самому себе, что это не сон. Что этот мощный, возбужденный член, эта визуальная атака — были направлены именно на меня. Это было мое тайное, постыдное сокровище.

Я уставилась на сохраненное изображение в своей галерее. Оно было таким же четким, таким же шокирующим. Теперь оно принадлежало мне. Я могла смотреть на него, когда захочу. Могла увеличить, рассмотреть каждую деталь... Жар разлился по всему телу, и я бессильно откинулась на подушки, прижимая телефон к груди, словно краденую драгоценность.

Прошла минута. Две. Он не писал. Он не отреагировал на мое «пошёл ты». Он не удалил фото из чата. Он просто оставил меня одну с этим взрывом в сознании, с этим изображением, выжженным на сетчатке, и с моим собственным, изменническим телом, которое реагировало на эту грубость дикой, влажной готовностью.

Он дал мне время. Время осознать. Время смириться. Время... захотеть этого еще сильнее. И в этой тишине, в этом ожидании, страх понемногу начал отступать, уступая место чему-то новому, темному и пьянящему. Адреналин сменился любопытством. А потом и дерзостью.

Он сделал свой ход. Теперь была моя очередь. И я только что сделала свой первый, робкий и такой же двусмысленный ход — сохранила его фото. Он, наверняка, видел уведомление «Элис сделала скриншот». И теперь он ждал. Ждал, что я сделаю дальше.

А я лежала, вся пылая, и смотрела на залитый лунным светом потолок, сжимая в руке телефон с самым откровенным и самым волнующим секретом в моей жизни. Игра изменилась. Ставки выросли. И я, вся в сомнениях и стыде, понимала одну простую вещь — я не хочу останавливаться. Я хочу посмотреть, что будет дальше.

Я ему больше не написала, и он тоже. Зачем? Слова были бы лишними, неуклюжими. Они только разрушили бы это хрупкое, заряженное молчание, что повисло между нами после моего скриншота. Он сделал свой ход. Я — свой. Теперь мы оба знали правду, и притворяться, что чего-то не произошло, было бы смешно. Эта пауза была тяжелой, густой, как смола, и такой же горючей. Каждая минута, в которую он не писал, была для меня и пыткой, и обещанием. Он давал мне время. Время переварить, испугаться, а потом... захотеть снова.

И в этот момент, как по злому умыслу, в квартире хлопнула входная дверь.

— Элис, я дома! — послышался голос Ника, грубоватый и уставший.

Меня будто окатили ледяной водой. Адреналин страсти тут же сменился адреналином паники. Я резко выключила телефон, словно он мог каким-то образом проецировать то шокирующее изображение на стены. Сердце, только что стучавшее от возбуждения, теперь колотилось от страха быть разоблаченной.

— Я здесь! — крикнула я в ответ, и голос мой прозвучал неестественно высоко.

Я вскочила с кровати, сгребла пакет с рогами и сунула его в самый дальний угол шкафа, под стопку свитеров. Потом потянулась за книгой по социологии, которая лежала на тумбочке, и уткнулась в нее, делая вид, что читаю. Страницы расплывались перед глазами.

Шаги Ника приблизились, и он заглянул в мою комнату. Он выглядел измотанным.

— Что тут у тебя? — спросил он, снимая куртку.

— Учу, — быстро ответила я, закрывая книгу. Нужно было сменить тему. Любую. Сейчас. Пока он не заметил мой горящий взгляд и дрожь в руках. — А у тебя как день? Опять этот идиот-начальник тебя доставал?

Сработало. Его лицо омрачилось, и он с готовностью погрузился в рассказ о рабочих передрягах. Я кивала, поддакивала, вставляла какие-то фразы, но сама не слышала ни слова. Внутри у меня все еще бушевала буря. Я чувствовала призрачное тепло на щеке — след его кожи. И гораздо ниже, на внутренней стороне бедер, — предательскую влажность и пульсацию, которую вызвало то фото.

Я смотрела на брата, на его привычное, хмурое лицо, и меня охватывало странное, двойственное чувство. Вот он, мой защитник, человек, который готов разорвать любого, кто посмотрит на меня неправильно. А я... я только что сохранила в своем телефоне откровенное фото его лучшего друга. Я предавала его доверие с каждым вздохом, с каждым стуком сердца, что отзывался эхом от того шока.

— ...в общем, ужасный день, — закончил Ник свой монолог и зевнул. — Ладно, пойду душ приму. Ты не забыла, в субботу вечеринка? Марк за тобой заедет.

Имя, произнесенное вслух, ударило меня, как обухом по голове.

—А? Да... нет... то есть да, помню.

Он ушел в ванную, и скоро донесся шум воды. Я осталась сидеть на кровати, обхватив колени руками. Телефон лежал рядом, черный и безмолвный, но его присутствие было оглушительным. Он был как бомба, тикающая у меня в руках.

Я больше не писала Марку. И он не писал мне. Но теперь, после его молчаливого сообщения и моего молчаливого ответа в виде скриншота, наша тихая игра вышла на новый уровень. Теперь все было по-настоящему. И встреча на вечеринке в субботу была уже не просто возможностью украдкой посмотреть друг на друга. Это было свиданием. И мы оба это знали. Оставалось только дождаться ночи и надеть эти черные, обманчивые рога.

Глава 10

На следующий день воздух в университете казался другим — более плотным, электрическим. Каждый звук, каждый взгляд я воспринимала через призму вчерашней ночи. Память делилась на «до» и «после». До скриншота. После. И это «после» было наполнено таким жгучим стыдом и таким темным, сладким предвкушением, что дышать было трудно.

Я пробиралась по оживленному коридору, стараясь держаться в тени колонн, словно могла спрятаться от собственных мыслей. Я еще не видела Кэт и Лизу, и часть меня отчаянно нуждалась в их болтовне, в их нормальности, которая могла бы вернуть меня в реальность.

Именно в этот момент я увидела её. Зои.

Она стояла у огромного окна в конце коридора, залитая утренним солнцем, которое играло в ее идеально уложенных волнах цвета воронова крыла. Но сегодня в её осанке, в самом ее присутствии было что-то новое, что заставило меня замедлить шаг и прижаться к стене.

Она не просто стояла. Она царила. Её спина была неестественно прямой, плечи отведены назад с почти военной выправкой. Её руки были скрещены на груди, а длинные, тонкие пальцы с идеальным маникюром постукивали по локтю в неторопливом, размеренном ритме, словно она отбивала такт для невидимого оркестра. Она наблюдала за потоком студентов, и ее лицо, обычно сияющее подобранной, сладкой улыбкой, сегодня было абсолютно бесстрастным.

Это была не та Зои, что кокетливо смеялась, вися на руке какого-нибудь спортсмена. Это была не та Зои, что раздавала дежурные комплименты с высоты своего положения. Её знаменитая «доброта» сегодня была снята, как маска. И то, что скрывалось под ней, было куда более интересным и куда более опасным.

Её глаза, подведенные идеальными стрелками, медленно скользили по толпе. В них не было ни дружелюбия, ни даже простого любопытства. Был холодный, аналитический расчет. Она изучала людей, как шахматист изучает доску, оценивая не их личности, а их потенциал, их полезность, их место в ее собственной, тщательно выстроенной вселенной. В ее позе читалась не просто уверенность в себе, а непоколебимая, почти надменная убежденность в собственном превосходстве. Она смотрела на всех с высоты, и казалось, даже воздух вокруг нее был чище и холоднее.

И тут её взгляд, скользящий и безразличный, нашел меня. Он не остановился, не узнал. Он просто задержался на долю секунды, зафиксировал мое присутствие в своем поле зрения, как сканер считывает штрих-код, и так же безучастно двинулся дальше. В этом не было личной неприязни. Не было и интереса. Было лишь тихое, ледяное пренебрежение ко всему, что не входило в сферу ее сиюминутных интересов.

И в этот момент я поняла. Зои была не просто популярной стервой. Она была тактиком. Холодным, умным и безжалостным. И если Марк был в ее поле зрения, то она видела в нем не просто красивого парня. Она видела ценный актив. И любые помехи на пути к этому активу — например, я, сестра его лучшего друга, — были бы просто устранены. Без злобы, без истерик. С той же бесстрастной эффективностью, с какой ее пальцы отбивали свой размеренный ритм.

Ко мне подбежала Кэт, запыхавшаяся и сияющая.

—Элис! Ты уже слышала? Вчера...

Но я ее почти не слушала. Я все еще смотрела на Зои. На ее идеальную, безжизненную маску. И впервые за все время эта девушка вызвала у меня не зависть и не раздражение, а холодок страха. Потому что я играла в опасные игры с Марком, играла в запретную страсть. А она... она играла в шахматы. И я внезапно с ужасом осознала, что могу быть для нее не более чем пешкой.

Меня это напрягало — ее ледяное, аналитическое присутствие, этот взгляд, который видел людей как ресурсы. Я с силой отогнала от себя эти мысли. Нет, я не стану думать о ней лишний раз. У меня и своих проблем хватает. Она — просто фон, часть университетского пейзажа, и я надеялась, что так оно и останется. Чтобы она не стала моей будущей проблемой. Чтобы ее холодный расчет никогда не скользнул в мою сторону с настоящим интересом.

Я повернулась к Кэт, стараясь вдохнуть ее беззаботную энергию.

—Что ты там говорила вчера? — переспросила я, заставляя себя улыбнуться.

Но Кэт была слишком взволнована, чтобы повторяться.

—Да брось, это уже неважно! — она схватила меня за руку, ее глаза сияли заговорщицким блеском. — Главное — сегодня! Ты же не забыла?

Я уставилась на нее, не понимая.

—Про что ты?

— Элис! — она фыркнула, как будто это было само собой разумеющимся. — Сегодня же тот самый матч! По стритболу. Команда Марка играет против этих зазнаек с экономического. Все будут! И Лиза идёт.

Матч. Сердце ёкнуло. Я и правда забыла. В вихре вчерашних событий — его прикосновения в кофейне, моего поцелуя, того шокирующего фото — какие-то бытовые подробности просто вылетели из головы.

— А... да, конечно, — промямлила я, чувствуя, как по щекам разливается краска. Мысли тут же умчались вперед. Я увижу его. Не в классе, не украдкой в коридоре, а там, на площадке, где он будет двигаться, потеть, быть в своей стихии. Сила. Агрессия. Спорт всегда делал с ним что-то особенное, раскрывал ту самую, дикую его часть, которую он в обычной жизни так тщательно скрывал под маской холодности.

— Мы с Лизой договорились занять места получше, — продолжала тараторить Кэт, таща меня за собой по коридору. — Говорят, Зои тоже будет болеть за своих. Но ее «свои» — это как раз противники Марка. Так что будет жарко!

Мысли о Зои снова, как холодные щупальца, попытались проникнуть в сознание, но на этот раз я их легко отбросила. Потому что сегодня будет он. И после вчерашнего... все должно было измениться. Эта мысль заставляла кровь бежать быстрее.

— Слушай, Кэт, — сказала я, понизив голос, когда мы вышли на улицу, направляясь к спортивным площадкам. — Насчет Марка... сегодня... кое-что планируется.

Катя замерла на месте и уставилась на меня с таким выражением лица, будто я только что объявила о своем решении полететь на Марс.

—Что?! Что планируется? Говори немедленно! Ты с ним договорилась? О чем? О поцелуе? Ты же сказала, что это было неловко!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет, не о поцелуе, — я потупила взгляд, снова чувствуя тот стыдливый жар. Как объяснить подруге, что твои отношения с человеком перешли на уровень обмена откровенными фотографиями, не сказав ни слова? — Просто... я чувствую, что сегодня что-то должно произойти. После вчерашнего. Он... он не написал.

— И что? — не поняла Кэт.

—Именно в этом и все дело, — таинственно прошептала я. — Он не написал. Не извинился, не объяснил... ничего. Он просто оставил все как есть. А это значит... это значит, что он не сожалеет. И что он ждет моей реакции. Сегодня.

Кэт свистнула.

—Вау. То есть ты идешь на матч не просто поболеть. Ты идешь на... условную встречу.

— Что-то вроде того, — кивнула я, и в груди снова забилось что-то тревожное и сладкое. — Я еще не знаю, что сделаю. Но я не могу просто сидеть и смотреть. После вчерашнего... я должна дать ему понять, что я не испугалась. Что я все еще в игре.

Мы подходили к шумящей баскетбольной площадке. Я уже видела его. Марк. Он разминался у кольца, его мускулы играли под темной тканью майки. Он был сосредоточен, но, показалось мне, его взгляд на секунду скользнул в сторону входа, будто он кого-то искал. Искал меня.

Я сделала глубокий вдох, сжимая ремешок своей сумки. Да, сегодня что-то должно было произойти. И Зои со своим холодным расчетом, и Ник со своими запретами, и весь остальной мир — все это отступало на второй план перед одним простым вопросом: какой будет моя следующая ставка в этой опасной игре с Марком?

Глава 11

Мы с Кэт и Лизой втиснулись на три свободных места на скамейках, которые уже гудели, как растревоженный улей. Воздух над баскетбольной площадкой был заряжен энергией — крики болельщиков, скрип кроссовок по асфальту, глухие удары мяча о покрытие. И в центре этого хаоса был он.

Марк. В спортивных шортах и темной майке, обтягивающей торс, он казался воплощением собранной, взрывной силы. Он не просто бегал — он двигался с грацией хищника, рассчитывая каждый рывок, каждый прыжок. Его лицо было маской холодной концентрации, но в глазах горел тот самый огонь, который я видела лишь украдкой. Он дриблинговал, обводил соперников, отдавал резкие, точные пасы. Каждое его движение было отточенным и смертельно эффективным.

— Боже, он сегодня просто зверь, — прошептала Кэт, не отрывая от него восторженного взгляда. — Смотри, как он смотрит! Прямо сжигает всех взглядом.

— Экономисты не ожидали такого напора, — добавила Лиза, с ее обычной аналитичностью. — Их звезда, тот высокий блондин, уже второй раз ошибается под давлением Марка.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Смотреть на него в его стихии было и восхитительно, и мучительно. Это был тот самый Марк — сильный, доминирующий, неудержимый. Тот, чье фото сейчас хранилось в моем телефоне. Мысль об этом заставляла кровь приливать к щекам.

— А что с вами вчера было? — не отставала Кэт, тыча меня локтем в бок. — Ты так и не рассказала нормально! Ты сказала, что «кое-что планируется»!

— Ничего особенного, — соврала я, глядя куда-то в сторону трибун. И тут мой взгляд зацепился за знакомую фигуру. Зои. Она сидела по другую сторону площадки, в окружении своей гламурной свиты. Она не кричала и не аплодировала. Она сидела с идеально прямой спиной и наблюдала за игрой с тем же холодным, оценивающим выражением, что и утром в коридоре. Ее взгляд был прикован к площадке, и мне показалось, что он чаще всего останавливался на Марке. Холодок пробежал по спине.

— Смотри, Зои тут, — тихо сказала я подругам.

— Ага, — фыркнула Кэт. — Пришла полюбоваться на трофей. Говорила же, она на него глаз положила.

Игра тем временем накалялась. Соперники, оправившись от первого напора, стали играть жестче. В их команде выделялся один парень. Новенький, кажется. Его звали Том. Высокий, светловолосый, с открытым, дружелюбным лицом, которое сейчас было искажено спортивной злостью. Он играл не с холодной расчетливостью Марка, а с какой-то отчаянной, заразительной энергией. Он не уступал в скорости и напоре, и между ними завязалась личная дуэль.

В один из моментов мяч после мощного блокшота Марка вылетел за пределы площадки и покатился прямиком к нашим трибунам.

— Элис, лови! — крикнула Кэт.

Я инстинктивно вскочила с места, чтобы остановить мяч. В тот же миг с другой стороны за ним ринулся тот самый Том. Мы столкнулись несильно, плечом к плечу, и оба на мгновение потеряли равновесие.

— Ой, прости! — он первым пришел в себя, его лицо расплылось в улыбке, сметая все следы спортивной злости. Он поднял мяч. — Не заметил тебя.

— Ничего, — смущенно пробормотала я, чувствуя на себе десятки взглядов, включая, как мне показалось, ледяной взгляд Зои и... тяжелый, пристальный взгляд Марка. Он стоял на площадке, положив руки на колени, и смотрел прямо на нас. Его лицо ничего не выражало, но напряжение в его позе было ощутимо даже на расстоянии.

— Я Том, — парень протянул мне мяч, все еще улыбаясь. У него были добрые, светло-карие глаза. — Новичок на экономическом.

— Элис, — взяла я мяч, наши пальцы ненадолго соприкоснулись.

— Знаю, — он улыбнулся еще шире. — Ты сестра Ника, да? Слышал о нем.

От этого стало немного не по себе. Слава брата следовала за мной повсюду.

— Да... — подтвердила я. — Хорошо играешь.

— Стараюсь не ударить в грязь лицом перед такими зрителями, — он кивнул в сторону трибун, и его взгляд на секунду задержался на мне, прежде чем он развернулся и побежал обратно на площадку.

Я вернулась на свое место под оглушительный гул Кэт.

—Ой, что это было? Флирт на поле боя? — зашипела она мне на ухо. — Смотри, твой Марк сейчас того гляди мяч порвет от злости!

Я посмотрела на площадку. Марк уже вернулся в игру, но его игра изменилась. Она стала еще более агрессивной, почти яростной. Он будто сосредоточил всю свою энергию на Томе, атакуя его с удвоенной силой. И в следующий раз, когда Том попытался прорваться к кольцу, Марк встал у него на пути такой несокрушимой скалой, что столкновение казалось неминуемым.

Игра продолжилась, но я уже почти не следила за счетом. Я сидела, сжимая холодные пальцы, и чувствовала, как по спине бегут мурашки. Случайная встреча с Томом... Она была такой невинной, такой мимолетной. Но в напряженной атмосфере, что висела между мной и Марком, даже это стало искрой. И теперь он там, на площадке, вымещал на сопернике какую-то свою, темную энергию. А я сидела и понимала, что наша тихая игра только что вышла на новый, еще более опасный виток. И главное действо было впереди, после матча.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12

Игра закончилась победой команды Марка. Площадка взорвалась громом аплодисментов и криками. Его окружили товарищи по команде, хлопали по спине, вручали бутылку с водой. Он стоял в эпицентре этого хаоса, улыбался, кивал, благодарил. Совершенно нормальный, победоносный спортсмен.

Но я ловила его взгляд. Короткие, выхваченные из потока секунды, когда его глаза находили меня в толпе. Они были быстрыми, как вспышка, и такими же обжигающими. В них не было ни капли той братской теплоты, что была раньше. Там была лишь тяжелая, сосредоточенная интенсивность. Он смотрел — и тут же отводил взгляд, продолжая улыбаться кому-то из товарищей, делая вид, что я для него — просто сестра его друга на трибуне. Эта игра была безупречной.

Том, тот самый светловолосый парень с добрыми глазами, подошел к нему, чтобы поздравить с игрой. Марк пожал ему руку, кивнул, сказал что-то вроде «Хорошо держались». Все предельно вежливо и спортивно. Но я, наблюдая за этим, заметила, как его рука сжала бутылку с водой чуть сильнее, чем нужно, и как его взгляд на долю секунды стал плоским и холодным, прежде чем снова наполниться нейтральной вежливостью.

Мне стало не по себе. Я почувствовала себя лишней на этом празднике жизни.

Мне нужно было побыть одной, чтобы переварить этот вихрь эмоций.

Я сидела, глядя на колыхающиеся листья, когда услышала шаги. Тяжелые, уверенные. Я обернулась.

Марк стоял в нескольких метрах от меня. Он уже успел принять душ — его волосы были темными от влаги, на нем были чистые джинсы и простая серая футболка. От него пахло свежим гелем для душа и чем-то неуловимо напряженным.

Он не поздоровался. Не спросил, что я тут делаю. Он просто подошел и сел рядом на скамейку, не глядя на меня. Расстояние между нами было вежливым, но его присутствие заполнило все пространство, стало густым и давящим.

Мы молчали. Минуту. Две. Он смотрел куда-то перед собой, его челюсть была слегка напряжена.

— Интересный парень, — наконец произнес он. Его голос был ровным, безразличным, будто он комментировал погоду.

Я поняла, о ком он. О Томе.

—Да, — осторожно согласилась я. — Кажется, неплохо играет.

— Очень общительный, — продолжил Марк, все так же глядя в пустоту. — Сразу видно. Легко находит общий язык. Со всеми.

В его голосе не было ни злости, ни упрека. Была лишь холодная констатация факта. Но каждый слог был отточен, как лезвие.

— Он просто извинился, что столкнулся со мной, — сказала я, чувствуя, как защищаюсь, хотя не была ни в чем виновата.

Марк медленно повернул голову и посмотрел на меня. Его глаза были темными безднами.

—Я видел, — он произнес эти два слова с такой весомостью, будто они значили гораздо больше. Я видел, как он на тебя смотрел. Я видел, как ты ему улыбнулась. Я видел все.

Он снова отвернулся.

—У него правильная, открытая улыбка, — заметил он, и в его голосе впервые прозвучала легкая, почти незаметная издевка. — Девушкам такое нравится. Надежный. Без... сложностей.

Он сделал паузу, дав этим словам повиснуть в воздухе. В отличие от меня, — дополняло молчание. В отличие от нас.

Он не ревновал открыто. Он не обвинял меня. Он просто выносил вердикт Тому как явлению. И в этом вердикте сквозь показное безразличие проступало что-то другое — презрение к этой «простоте» и в то же время... неуверенность. Словно он проводил черту между собой, со своим темным, сложным миром, и этим «нормальным» парнем, который мог подойти и просто улыбнуться, не неся на себе груз запретов и чувства вины.

Он встал так же внезапно, как и сел.

—Ник звонил. Спросил, довез ли я тебя вчера. — Он посмотрел на меня сверху вниз, и в его взгляде снова была та же тяжелая, невысказанная тоска. — Я сказал, что да.

И, развернувшись, он ушел. Он снова оставил меня одну. Но на этот раз не со жгучим стыдом, а с гнетущим осознанием. Его ревность была хуже криков и обвинений. Она была тихой, ядовитой и невероятно мощной. Он даже не назвал Тома по имени. Он просто обозначил его как угрозу — «интересный парень», «общительный», «с правильной улыбкой». И этим все сказал.

Я осталась сидеть на скамейке, понимая, что наша игра стала еще сложнее. Теперь в ней было три игрока: я, Марк и призрак «нормального» парня, который стал для Марка олицетворением всего, чего он не мог мне дать, и всего, чего он так боялся лишиться.

Конечно! Вот доработанный отрывок, где Элис анализирует состояние Марка и его слова.

Я не могла просто отпустить его с этим ледяным молчанием. Каждая клетка моего тела протестовала против того, чтобы все так и закончилось — его уходом и гнетущим чувством вины, которое он мастерски на меня возложил. Я вскочила со скамейки и почти побежала за ним.

— Марк! Постой!

Он замедлил шаг, но не обернулся, позволив мне догнать его. Мы шли рядом по пустынной аллее, и напряжение между нами было почти осязаемым.

— Ты молодец, — выдохнула я, с трудом подбирая слова. — Очень хорошо сыграл.

Он лишь плечом пожал, продолжая смотреть прямо перед собой.

— Даже Зои тебя похвалила, — добавила я, сама не зная, зачем это говорю. Возможно, чтобы заполнить тягостную паузу. Возможно, чтобы немного задеть его. — Хотя она вроде была за другую команду.

Это заставило его наконец повернуть голову. В его глазах вспыхнула быстрая, как молния, искра — не гнева, а чего-то более острого и презрительного.

— Зои, — он произнес ее имя с легкой, язвительной усмешкой. — Она всегда «за» тех, кто выигрывает. Ее похвала стоит ровно столько, сколько пользы она может из этого извлечь.

Его цинизм был обжигающим. Но в нем была горькая правда, которую я сама только что начала осознавать.

— Она на тебя смотрела, — не унималась я, чувствуя, как нарастает странная смесь ревности и досады. — Весь матч. Как будто изучала новый экспонат для своей коллекции.

Мы остановились у старого фонтана, который уже давно не работал. Марк облокотился о его каменный бортик и наконец посмотрел на меня по-настоящему. Его взгляд был тяжелым и усталым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И что? — спросил он просто. — Ты это к чему?

Я не знала, к чему. Эмоции переполняли меня — его отстраненность, его молчаливая ревность, его равнодушие к вниманию Зои, которое для любой другой девушки было бы лестным.

— Я не знаю! — вырвалось у меня. — Мне просто... Не нравится, как ты сейчас со мной разговариваешь. Как будто я сделала что-то ужасное, просто поговорив с кем-то.

Он покачал головой, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на жалость. К себе? Ко мне? Я не поняла.

— Ты не сделала ничего ужасного, Элис, — его голос снова стал тихим и ровным. — Ты вела себя... нормально. Как обычная девушка. С обычным парнем.

Мне вдруг показалось, что он нарочно вдалбливает в себя эту мысль, будто пытаясь убедить в этом не столько меня, сколько самого себя. Он преувеличивал, раздувал из мухи слона, загоняя себя в угол собственного мрачного сценария. Ему было проще увидеть в этой мимолетной встрече угрозу, символ какого-то «нормального» мира, доступного мне, но не ему, чем признать простую случайность. Он сам возводил стены, за которыми ему было безопаснее прятаться от собственных чувств.

— Я не хочу быть обычной! — прошептала я, и голос мой дрогнул.

Он выпрямился и сделал шаг ко мне. Теперь мы стояли так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло.

— Я знаю, — он прошептал, и его рука поднялась, чтобы коснуться моей щеки. Это было не нежное прикосновение, а жест, полный мучительного противоречия. Его пальцы провели по моей коже, и все мое тело замерло. — Но играть с огнем — значит обжигаться. Ты готова к ожогам, Элис? Потому что я... — он запнулся, и его взгляд стал невыносимо пронзительным, — ...я уже горю. И мне все равно, кто еще смотрит в мою сторону. Мне важно, куда смотришь ты.

Он не стал ждать ответа. Его пальцы соскользнули с моей щеки, и он снова ушел, оставив меня одну у безмолвного фонтана с его словами, что звенели в ушах громче любого крика.

Он не просто ревновал. Он драматизировал, создавая из нашей истории трагедию, в которой ему была отведена роль проклятого героя. И часть меня понимала, что он заслуживает какого-то ответного жеста, который вытащит его из этой самокопательной ямы. Но другая часть, уставшая от этой тяжелой игры, просто хотела, чтобы он перестал наконец притворяться ходячим воплощением запретного плода и просто был собой.

Он не ревновал. Он предупреждал. Он показывал мне пропасть между «обычной» жизнью и тем адским раем, в который он был готов меня увлечь. И самый ужас был в том, что, глядя ему вслед, я понимала — я уже сделала свой выбор. Я уже стояла на краю.

Глава 13

Вечером Марк пришел к Нику, как это часто бывало раньше — посмотреть фильм, поболтать. Я, услышав внизу их голоса, почувствовала острый, детский импульс. Так же, как когда мне было десять, и я влетала в гостиную в пижаме с зайцем в обнимку, я спустилась вниз.

— А можно и мне? — спросила я, останавливаясь в дверях. — Соскучилась за нашими киновечерами.

Ник, уже устроившийся на диване, лениво махнул рукой.

—Заваливайся, только не мельтеши.

Марк сидел в другом углу дивана. Он не сказал ни слова, лишь слегка отодвинулся, освобождая место. Самым естественным образом в мире я устроилась между ними, ровно посередине, как делала это всегда. На них было наброшено большое, теплое одеяло. Я без лишних слов поднырнула под его край, и мягкая ткань укрыла и мои ноги.

На секунду воцарилась та самая, знакомая до боли идиллия. На экране взрывались машины, Ник комментировал сюжет, а я сидела, зажатая между двумя самыми важными мужчинами в моей жизни. Но это спокойствие было обманчивым, как тонкий лед.

Вечер опустился над гостиной, мягкий и обманчиво спокойный. Мы устроились на диване, как в старые добрые времена: я посередине, Ник слева, Марк справа, под большим общим одеялом. На экране шел боевик, но для меня он был лишь мерцающим фоном.

Я сидела, стараясь дышать ровно, но все мое существо было сосредоточено на левой стороне. От Марка исходило тепло, и я чувствовала линию его бедра в сантиметре от своего. Казалось, воздух между нами вибрировал от невысказанных слов и памяти о вчерашнем дне у фонтана.

Спустя полчаса я пошевелилась, делая вид, что устраиваюсь поудобнее, и моя нога случайно коснулась его. Я тут же отдернула ее, как от огня, но было поздно. Электрический разряд прошел по всему телу. Марк не шелохнулся, не посмотрел на меня. Но он тоже, казалось, замер.

И тогда я почувствовала его руку. Сначала это было лишь тепло — его бедро, прижатое к моему. Потом — случайное, казалось бы, движение его руки под одеялом. Кончики пальцев коснулись моего колена, и по коже побежали мурашки. Я замерла, уставившись в экран, стараясь дышать ровно. Ник, поглощенный фильмом, ничего не замечал.

Я не дышала, боясь спугнуть этот момент. Под прикрытием семейного уюта, под общим одеялом, он касался меня. Это было и пытка, и самая сладкая награда.

Пальцы Марка медленно скользнули выше по внутренней стороне моего бедра. Каждое движение было мучительно медленным, исследующим. Воздух перестал поступать в легкие, когда его ладонь легла на самое чувствительное место, прижимая тонкую ткань моих шорт. А потом... потом он нашел край. Его пальцы, горячие и уверенные, мягко скользнули под резинку, преодолевая последний барьер.

Я чуть не вскрикнула, когда его прикосновение коснулось обнаженной кожи там, внизу. Это было стремительное, тайное вторжение. Он не делал резких движений, лишь водил подушечками пальцев по самой нежной, самой сокровенной части меня, скрытой от всех толстым слоем одеяла и всего в метре от моего ничего не подозревающего брата.

Мир сузился до этой точки — до его пальцев, рисующих невыносимые круги, и до моего тела, которое предательски отвечало на каждое прикосновение влажной готовностью. Я впилась ногтями в диван, кусая губу до крови, чтобы не издать ни звука. Голова закружилась, в ушах зазвенело. Это было самое запретное, самое опасное и самое возбуждающее, что происходило со мной когда-либо.

Ник, почувствовав мое напряжение, обернулся.

—Чего ёрзаешь? Не мешай смотреть.

— Просто нога затекла, — солгала я, и голос мой прозвучал хрипло и неестественно высоко, пробиваясь сквозь сладкий ужас, что парализовал меня.

В ответ на мой голос пальцы Марка внутри меня на мгновение замерли, а затем надавили чуть сильнее, словно напоминая о своей власти, о нашей тайне. И пока Ник снова повернулся к экрану, его рука под одеялом продолжала свою тихую, развратную работу, доводя меня до грани безумия на глазах у моего брата.

Взгляд Ника скользнул с меня на Марка, который смотрел на экран с образцовой невозмутимостью. Но я почувствовала, как палец Марка на моем бедре слегка, почти неуловимо, надавил. Это было предупреждение. Успокойся.

Ник что-то заподозрил. Не конкретное действие, но атмосферу. Его лицо стало немного мрачнее. Он больше не комментировал фильм. Он просто смотрел вперед, и я чувствовала, как его ревность, тупая и не имеющая выхода, начинает заполнять комнату. Он не мог поймать нас на чем-то, но он чувствовал, что его место, его роль защитника и главного мужчины в моей жизни в этой комнате, внезапно пошатнулись.

Но фильм был еще в самом разгаре. А напряжение под одеялом достигло точки кипения. Рука Марка под прикрытием ткани лежала на моем бедре, его большой палец медленно, гипнотизирующе водил по внутренней стороне моей ноги, поднимаясь все выше, к самому краю шорт. Каждый нерв в моем теле пел, я едва сдерживала стон, кусая губу. Я сидела, уставившись в экран, не видя и не слыша ничего, кроме его прикосновений и бешеного стука собственного сердца.

И тут его пальцы нашли то, что искали. Медленно, с невероятной нежностью, он преодолел последний барьер. Один палец скользнул внутрь меня, такой уверенный и властный, что у меня перехватило дыхание. Он вошел глубоко, до самой сути, и я почувствовала, как все мое существо сжалось в тугой, трепещущий узел. Он не спешил, двигаясь с мучительной медлительностью, каждый миллиметр его продвижения заставлял меня извиваться изнутри. А потом... потом он нашел то самое место, сокровенную точку, прикосновение к которой отозвалось глухим, пульсирующим эхом в самой моей матке. Это было проникновение не просто в тело, а в душу, и я понимала, что после этого ничего уже не будет прежним.

И тут Ник резко дернулся и встал с дивана.

—Кончилась газировка, — буркнул он, направляясь на кухню. — Продолжайте без меня.

Его уход был неестественно резким. Дверь на кухню захлопнулась громче, чем нужно. Мы остались одни. В тишине гостиной, нарушаемой лишь звуками фильма, его прикосновения стали смелее. Его рука развернулась, и вся его ладонь легла на мое оголенное бедро, обжигая кожу. Он наклонился ко мне, его дыхание коснулось моей шеи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Элис... — его голос был низким, обещающим.

В этот момент дверь на кухню с визгом распахнулась. Ник стоял на пороге, сжимая в руке банку колы. Его лицо было искажено холодной, безмолвной яростью. Он не пошел за газировкой. Он подслушивал. Он стоял и смотрел на нас — на то, как мы сидим, прижавшись друг к другу, на мой раскрасневшееся лицо, на его руку, которую он не успел убрать с моего бедра.

— Фильм, говорите, смотрите, — прошипел он, и в его голосе дрожала неподдельная боль. — Я, кажется, помешал.

Он швырнул банку на диван, и она, шипя, облила одеяло липкой жидкостью.

—Марк, тебе пора. Сейчас же.

Это был не просьба. Это был ультиматум. Игра была окончена. Стены рухнули. И теперь нам предстояло иметь дело с последствиями.

Конечно! Давайте разрядим обстановку комедийной остринкой. Язык останется живым и современным, но с юмором.

Повисла тягостная пауза. Лицо Ника выражало всю гамму чувств — от «я тебе как брат» до «я тебя сейчас прибью, но сначала оформлю юридически». Марк медленно, с театральным спокойствием, убрал руку, как будто только что проверял, не завелась ли в складках одеяла моль.

— Ник, — начал Марк с невозмутимым видом святого, — ты не так всё понял.

— Ага, — фыркнул Ник. — Я, значит, ослышался, ослеп и у меня галлюцинации. У тебя рука была в радиусе пяти сантиметров от... от священной территории моей сестры! Или ты мне сейчас будешь рассказывать, что это у неё под одеялом мышка бегала, и ты её ловил?

Я, всё ещё трясясь от адреналина и незаконченных процессов внизу живота, попыталась вступить в игру невинности.

— Он... он мне помогал! — выдавила я. — Я... кнопку от пульта уронила! Искали!

Ник посмотрел на меня с таким выражением, будто я объявила, что Луна сделана из сыра.

— Кнопку. От пульта. — Он медленно подошёл к дивану, поднял пульт и ткнул кнопку включения. Телевизор послушно загорелся. — Вот же она, на месте. Может, вы другую кнопку искали? Какую-нибудь... особенную?

Марк вздохнул, с видом человека, уставшего от несправедливых обвинений.

— Ладно, попался. Мы... играли в морской бой. На её ноге. Просто чтобы было веселее смотреть фильм. Ты же не против немного тактического морского боя?

Ник, похоже, от такого наглого вранья чуть не лопнул. Он сел в кресло напротив, сложил руки на груди и уставился на нас своим лучшим судебным взглядом.

— Так. Значит, так. — Он перевёл взгляд на меня. — Элис, твой «адмирал» тут уже все твои «кораблики» потопил, или вы ещё в процессе?

Я побагровела. Марк кашлянул, пряча улыбку.

— Ник, будь человеком, — сказал Марк, сдаваясь. — Ну подумаешь, рука затекла, я её разминал. На её ноге. Случайно.

— Случайно? — уточнил Ник с убийственной вежливостью. — Интересная у тебя техника разминки. В цирке не работал?

Казалась атмосфера становилась лучше и возможно можно было бы договориться с Ником... Но...

— Ты думал, я слепой? — голос Ника был низким и опасным. — Думал, я не вижу, как ты на нее смотришь? Как ты к ней прикасаешься? В моем же доме...

Он сделал шаг вперед.

—Я тебе как брат был, Марк. А ты... ты мне сестру... — он не смог договорить, сдавленно кашлянув. В его глазах стояла не только ярость, но и настоящая боль. — Убирайся. И чтобы я тебя больше не видел. Иначе... прибью. По-настоящему.

Это не была фигура речи. Мы все это понимали. Ник смотрел на Марка взглядом, который я видела лишь пару раз в жизни — когда он был готов на все. Марк молча кивнул, даже не взглянув на меня, и вышел в прихожую. Хлопок входной двери прозвучал как выстрел.

Хлопок входной двери отозвался в тишине гостиной оглушительным эхом. Я сидела, вжавшись в диван, все еще чувствуя на коже жгучую память о прикосновениях Марка и ледяную ярость брата.

Ник медленно повернулся ко мне. Его лицо было бледным, а в глазах бушевала буря из гнева, боли и горького разочарования.

—И ты... — его голос был тихим и оттого еще более страшным. — Ты это разрешила. В моем доме. Прямо у меня за спиной.

Он подошел ближе, и я невольно отпрянула.

—Сколько времени? — он выдохнул, сжимая кулаки. — Сколько времени это длится? Он к тебе прикасался? Говори!

— Ник... — попыталась я найти слова, но они застревали в горле. Стыд и страх парализовали меня.

— Молчишь? — он горько усмехнулся. — Значит, давно. О, боже... Я слепой идиот. Я доверял ему. Я тебя доверял.

Он прошелся по комнате, проводя рукой по лицу.

—Все понятно. С завтрашнего дня — новые правила. Никаких вечеринок. Никаких ночевок у подруг. Из университета — сразу домой. Телефон у меня на ночь. Никаких личных звонков.

— Ник, это несправедливо! — вырвалось у меня. — Я не ребенок!

— Именно что ребенок! — рявкнул он, ударив кулаком по стене. От удара с полки с грохотом упала рамка с фотографией. — Ребенок, который не понимает, с кем связывается! Он тебя использует, Элис! Понимаешь? Ему наплевать на тебя! Ему нужна была только одна вещь, и ты, кажется, ее ему с радостью предоставила!

Его слова ранили больнее любого подзатыльника. Я чувствовала, как по щекам текут слезы.

—Ты не понимаешь... — прошептала я.

— Я понимаю все! — он снова наклонился ко мне. — Я понимаю, что мой лучший друг — предатель. А моя сестра — наивная дура. И теперь мне разгребать последствия.

Он выпрямился, и его взгляд стал холодным и решительным.

—Завтра я поговорю с Марком. И если он хоть раз посмотрит в твою сторону... — он не договорил, но по его лицу было все ясно. Угроза была реальной.

— А теперь марш в свою комнату, — приказал он, и в его голосе не осталось ни капли тепла. — И готовься к тому, что твоя «взрослая» жизнь закончилась, прежде чем началась.

Я, не в силах вымолвить ни слова, побежала наверх. Дверь в мою комнату захлопнулась, словно дверь в тюремную камеру. Я осталась одна в тишине, с гудящими ушами и тяжелым камнем на душе. Жесткий сценарий обернулся не дракой между мужчинами, а тотальным контролем и потерей всякого доверия. И хуже всего было осознавать, что в его словах была горькая правда. Что теперь мне придется иметь дело не только с последствиями своей страсти, но и с разрушенной семьей и сломанной дружбой. И я не знала, что будет больнее — никогда больше не видеть Марка... или видеть его ненавидящий взгляд Ника каждый день.

Глава 14

На следующий день университет ощущался как чужая планета. Я шла по коридорам с опущенной головой, чувствуя на себе невидимый, но тяжелый груз произошедшего. Каждый смех, каждый беззаботный разговор студентов казался издевкой. Я была заперта в стеклянном колпаке собственного стыда и страха.

Мои спасительницы, Кэт и Лиза, уже ждали меня у наших заветных мест — в укромном уголке столовой. Их лица вытянулись, едва они увидели мое.

— Элис, боже, что случилось? — первой выпалила Кэт, хватая меня за руку. — Ты выглядишь так, будто тебя поезд переехал.

— Ник... Он всё узнал, — выдохнула я, сжимая в руках стакан с холодным чаем. Я вкратце, скомкано, рассказала им о вчерашнем вечере: о просмотре фильма, о напряжении, о том, как Ник застал нас и выгнал Марка с угрозами. Я опустила самые пикантные детали, но и без этого картина была ясна.

Лиза слушала, молча и внимательно, ее умный взгляд анализировал каждое мое слово.

—Жестко, — констатировала она, когда я закончила. — Но, в общем-то, предсказуемо. Ник всегда был собственником по отношению к тебе.

— Что мне делать? — прошептала я, чувствуя себя совершенно потерянной. — Он установил тотальный контроль. Телефон забирает, встречает из универа... Я в тюрьме.

— Держись, — Кэт попыталась подбодрить меня, похлопывая по плечу. — Главное — не вешай нос. Он не сможет вечно быть твоим тюремщиком.

— А что вы думаете? — я посмотрела на них по очереди, ища хоть какого-то совета, поддержки. — Я... я не права? Он преувеличивает?

Лиза вздохнула.

—Он преувеличивает методы, но не эмоции, Элис. Он чувствует себя преданным лучшим другом, и он в ярости, что потерял контроль над тобой. Его мир рухнул в один момент.

— А Марк? — спросила я, и сердце сжалось от тревоги. — Ник... он что-то такое сказал... вроде «поговорю с Марком». Вы не думаете, он... он мог что-то подговорить вашим братьям сделать с ним? Льву или Сэму?

Кэт и Лиза переглянулись. В их глазах мелькнуло беспокойство.

—Ник в ярости, — медленно сказала Лиза. — А в таком состоянии он способен на многое. Но наши братья... они его слушаются, но не слепо. Я не думаю, что они пойдут на физическую расправу без серьезного повода. Но... напряженность будет жуткая.

От этой мысли стало еще хуже. Мысль о том, что из-за меня Марка могут избить его же бывшие друзья, была невыносимой.

---

— Но самое ужасное, — продолжила я, сжимая стакан так, что костяшки побелели, — это то, что завтра вечеринка. Тот самый Хэллоуин у Зои. А я... я под домашним арестом. Ник ни за что не отпустит.

Кэт ахнула, всплеснув руками.

—Нет! Это же катастрофа! Ты же так ждала! И костюм твой... ты же демоница-суккуб!

— Судьба, — мрачно заметила Лиза, отхлебывая свой кофе. — Или злая ирония. Ты получаешь самый дерзкий костюм в жизни и шанс наконец выяснить все с Марком, и все это рушится в один миг.

— Что мне делать? — в отчаянии повторила я. — Я не могу просто сидеть дома! Я не могу позволить Нику выиграть и отобрать у меня все!

Кэт наклонилась ко мне, ее глаза загорелись азартом.

—Слушай, а если... если ты сбежишь?

Я уставилась на нее.

—Как? Он заберет у меня телефон, ключи... Он будет проверять меня каждые пять минут!

— Не каждый побег требует ключей, — в разговор снова вступила Лиза, и в ее глазах зажегся тот самый огонек стратега. — У тебя есть мы. У нас есть братья, которые, хоть и на стороне Ника, но не все потеряно. И у тебя есть одно важное преимущество.

— Какое? — спросила я, не веря своим ушам.

— Ник думает, что ты сломлена, — сказала Лиза. — Он ждет, что ты будешь сидеть в своей комнате и плакать в подушку. Он не ждет от тебя дерзкого побега. Это наш козырь.

Кэт, воодушевленная, схватила меня за руку.

—Представь! Ты пробираешься на вечеринку в своем костюме... Ты находишь Марка... Это будет легендарно!

— А если Ник узнает? — прошептала я, но в груди уже начинала стучать дробь азарта, смешанного со страхом. — Что он сделает?

— Тогда будет война, — холодно констатировала Лиза. — Но разве не она уже началась? Ты либо смиряешься с его диктатом навсегда, либо рискуешь всем ради одного шанса. Вечеринка — это твой выстрел. Твой единственный шанс все изменить.

Я смотрела на их решительные лица и чувствовала, как страх понемногу отступает, уступая место чему-то новому — отчаянной, безумной решимости. Они были правы. Сидеть сложа руки — значит признать поражение.

— Ладно, — выдохнула я, но на этот раз в моем голосе не было прежней решимости. Он дрогнул. Я посмотрела на горящие глаза Кэт и холодную решимость Лизы и поняла, что не могу. — Нет. Я не могу.

Они уставились на меня в полном недоумении.

—Что значит «не могу»? — почти взвизгнула Кэт. — Это же твой шанс!

— Я не могу вот так... сбежать. Воевать с ним, — тихо сказала я, глядя на свои руки. — Я... я люблю его. Он мой брат. Он, может, и дурак, и тиран, но он всегда меня защищал. Всегда был там. А теперь... теперь я должна стать для него врагом? Ради чего?

Я подняла на них глаза, и они, наверное, увидели в них всю ту боль и смятение, что копились внутри.

—Понимаете, в начале... это была игра. Мне было flattering, что такой парень, как Марк, смотрит на меня не как на ребенка. Я хотела почувствовать свою власть, свою силу. Это было... весело. Запретно. Как сладкий, украденный плод.

Я замолчала, подбирая слова, чтобы объяснить им, что творилось у меня внутри.

—Но сейчас... сейчас уже не весело. Все стало каким-то... тяжелым. Темным. Я видела боль в глазах Ника. Настоящую боль. Не просто злость, а ощущение, что его предали двое самых близких людей. И я... я часть этой боли. Я виновата.

Я снова почувствовала, как по щекам текут слезы, но на этот раз это были не слезы страха, а слезы горького осознания.

—Я думала, что играю во взрослую. Что соблазняю мужчину. А на самом деле... я просто ломала жизнь своему брату и, возможно, портила самую крепкую дружбу, которую я когда-либо видела. И ради чего? Ради нескольких тайных встреч и пошлых фото в телефоне?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Кэт и Лиза молчали. Даже Кэт не нашлась что сказать. Мои слова повисли в воздухе, холодные и безрадостные.

— Я не хочу войны, — окончательно выдохнула я. — Я не хочу, чтобы из-за меня Марка избивали. Я не хочу, чтобы мой брат смотрел на меня с ненавистью. Мне нужно... мне нужно как-то все это исправить. По-мирному. Но я не знаю как. И я понимаю, что я просто слабая дура, которая ввязалась в игру, правил которой не понимала. И теперь мне не весело. Мне просто страшно и больно.

Я замолчала, и в тишине мое признание повисло в воздухе. Вся бравада, все желание «сорвать плод» куда-то испарились, оставив после себя лишь горький осадок и щемящее чувство вины. Игры закончились. Теперь приходилось иметь дело с реальными последствиями.

— Может, ты права, — неожиданно тихо сказала Лиза.— Может, сначала стоит попытаться поговорить. Не сбегать, а найти слова.

Кэт вздохнула, но кивнула.

—Ладно. Похоже, сегодня не день для великих побегов.

Я сидела, глядя на свои руки, и думала о том, как все запутанно. Я все еще хотела Марка. Отчаянно. Но мысль о том, чтобы добиваться этого ценой ссоры с братом, ценой его боли, вдруг стала невыносимой.

Игра в соблазнение зашла слишком далеко, и я, похоже, была не готова к тому, чтобы играть по-взрослому.

— Как вы думаете, — тихо спросила я, поднимая на них полный сомнений взгляд, — с чего мне вообще начать? С чего начать распутывать этот клубок?

Кэт и Лиза переглянулись. Первой заговорила Лиза, ее голос был спокоен и логичен.

— Начни с самого сложного. С разговора с Ником. Но не с позиции виноватой девочки, которую поймали за руку. А с позиции взрослого человека, который пытается понять другого взрослого человека.

— То есть? — не поняла я.

— Объясни ему, что ты его любишь. Скажи это прямо. Скажи, что видишь его боль и понимаешь его гнев. Что его дружба с Марком для тебя тоже важна, и ты не хотела ее разрушать. Ты не оправдывай свои поступки, а попробуй донести до него свои чувства. Спроси, что он чувствует, кроме злости. Может, под этой злостью скрывается страх потерять тебя.

— Он просто еще раз наорет на меня, — пессимистично выдохнула я.

— Возможно, — согласилась Лиза. — Но ты хотя бы попытаешься. Ты положишь начало. Ты покажешь, что не бежишь от проблемы сломя голову, а пытаешься ее решить. Это изменит динамику. Ты перестанешь быть для него непослушным ребенком, а станешь оппонентом, с которым нужно считаться.

— А что насчет Марка? — спросила Кэт, всегда мыслившая более прямолинейно. — Ты же не можешь его просто бросить в этой ситуации. Он тоже в дерьме оказался из-за тебя, если честно.

— И это пункт номер два, — кивнула Лиза. — Тебе нужен разговор и с Марком. Ты должна понять, чего он хочет на самом деле. Это для него просто запретная интрижка, которая зашла слишком далеко? Или он готов к чему-то большему? Готов ли он к тому, чтобы иметь дело с последствиями — с твоим разгневанным братом, с испорченной дружбой, с необходимостью все это выдерживать? Потому что если нет, то... — Лиза многозначительно посмотрела на меня, — ...тогда, возможно, эта игра и правда не стоит свеч.

Я слушала их, и внутри все переворачивалось. Их слова были как холодный душ. Они предлагали не побег и не конфронтацию, а нечто гораздо более сложное — честность. Сначала с братом, потом с Марком, и в итоге — самой с собой.

— То есть, мой план на сегодня, — подвела итог Кэт, — это не пробираться тайком на вечеринку, а пойти домой и попытаться поговорить с тираном?

— Да, — тихо сказала я, и в этом согласии была не покорность, а решимость. — Именно так. Сначала я должна попытаться заговорить на его языке. Не языке угроз, а языке... семьи. А там посмотрим.

Это был самый страшный сценарий. Потому что драка или побег — это просто взрыв эмоций. А честный разговор — это работа. И я не была уверена, что у меня хватит на нее сил.

— Я... мне нужно побыть одной, — сказала я, поднимаясь с места. Моим подругам требовался четкий план действий, а моя голова была хаосом из страха, вины и невыносимой тяжести предстоящего разговора. — Мне нужно просто подышать и подумать над вашими словами.

Лиза кивнула с пониманием, а Кэт потрепала меня по плечу.

—Держись. Мы тут, если что.

Я вышла из столовой и направилась в самое безлюдное место, какое только знала, — на задний двор университета, к старой, полуразрушенной оранжерее. Воздух был холодным и влажным, но он был лучше, чем спертая атмосфера внутри. Я прислонилась к прохладному кирпичу, закрыла глаза и попыталась представить этот разговор.

«Ник, нам нужно поговорить». Он повернется ко мне с тем же ледяным взглядом.

«Я понимаю, что причинила тебе боль».Он фыркнет и скажет что-то вроде: «Поздно что-то понимать».

«Я люблю тебя, ты мой брат».Это прозвучит так слабо и жалко на фоне того, что я натворила.

Я сжала виски пальцами. Это был тупик. Любые слова казались пустыми и бесполезными. Я чувствовала себя загнанным зверем, который видит выход, но боится к нему подойти, потому что за ним — неизвестность, еще более страшная, чем клетка.

И в этот момент я услышала шаги. Я резко открыла глаза, сердце заколотилось в идиотской надежде, что это Марк. Но нет.

Это был Том. Он стоял в паре метров от меня, с книгой в руке, и смотрел с легким смущением.

— Ой, извини, — сказал он. — Я не хотел тебя беспокоить. Просто это моё обычное место для чтения. Тут обычно никого нет.

На нем не было спортивной формы, только простые джинсы и темная куртка. Он выглядел... спокойным. Таким же спокойным, как и вчера.

— Это и моё тоже, — слабо улыбнулась я, пытаясь взять себя в руки. — Место для побега.

Он кивнул, его взгляд скользнул по моему лицу, и я поняла, что он снова все видит. Видит мое смятение, мои следы слез, которые я не успела как следует стереть.

— Опять «ветер»? — тихо спросил он, но в его голосе не было насмешки, только участие.

На этот раз у меня не было сил лгать. Я просто безнадежно развела руками.

—Что-то вроде того. Только на этот раз... ураган.

Том помолчал, глядя на меня, словно взвешивая что-то.

—Знаешь, — начал он осторожно, — иногда, когда кажется, что все рушится и нет выхода... может, просто не надо искать глобальный выход? Может, стоит найти просто следующий шаг. Самый маленький. Не «как все исправить», а «что я могу сделать прямо сейчас, чтобы стало чуть-чуть легче».

Я смотрела на него, и его слова, такие простые, падали на благодатную почву. Он был прав. Я пыталась решить все и сразу — примириться с братом, понять свои чувства к Марку, решить свою судьбу. И от этого масштаба катастрофы меня просто парализовало.

— А что... что можно сделать прямо сейчас? — спросила я, и в голосе прозвучала настоящая, не наигранная растерянность.

Том улыбнулся.

—Ну, например, пойти и выпить кружку самого ужасного кофе из автомата. Или просто посидеть пять минут в тишине и ни о чем не думать. Или... — он немного смутился, — ...можно рассказать об этом урагане кому-то, кто готов просто послушать. Без советов. Без оценок.

Он снова предложил мне ту самую нормальность. Пространство для передышки. И в тот момент это было именно тем, чего мне отчаянно не хватало.

Я посмотрела на него, на этого доброго, чужого парня, который волею судьбы второй раз за двое суток оказывался рядом, когда мне было хуже всего. И впервые за этот день я почувствовала, что каменная глыба на душе сдвинулась на миллиметр.

— Кофе из автомата, — сказала я, и в углах моих губ дрогнуло подобие улыбки. — Звучит как отличный следующий шаг.

— Отлично, — Том улыбнулся в ответ, и мы направились обратно к зданию. Мы шли не спеша, и он что-то рассказывал о сложном задании по макроэкономике, а я слушала, и на пару минут тяжелые мысли действительно отступили. Это было просто. Без подтекстов, без напряжения.

Именно в этот момент, когда мы обходили угол главного корпуса, мой взгляд случайно скользнул через площадку перед входом. И я замерла.

Марк. Он стоял у парадной двери, прислонившись к стене, и смотрел прямо на нас. Вернее, сначала он смотрел на меня, а потом его взгляд, тяжелый и мгновенно потемневший, перешел на Тома. Он был один. Его руки были засунуты в карманы куртки, но по напряженной линии его плеч и сжатым челюстям я поняла — он видел нас уже какое-то время. Видел, как мы вышли из-за угла вместе, видел мою попытку улыбнуться.

Воздух вокруг нас словно сгустился. Том, заметив моё изменение в позе и остановившись, последовал за моим взглядом. Он увидел Марка, и на его лице промелькнуло понимание. Он, конечно, ничего не знал о деталях, но мужская интуиция, должно быть, подсказала ему, что этот хмурый парень у входа — не просто случайный прохожий.

Марк не двинулся с места. Он не подошел, не окликнул меня. Он просто стоял и смотрел. Его взгляд был безмолвным обвинением, полным ревности, горечи и вопроса, который витал в воздухе: «Уже нашла себе утешение?»

Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Все те сложные, смешанные чувства, что терзали меня последние сутки, нахлынули с новой силой. Мне вдруг стало стыдно. Стыдно не потому, что я сделала что-то плохое с Томом, а потому, что я причиняла боль Марку. Потому, что в его глазах я читала ту же боль, что была у Ника, только приправленную еще и этим диким, животным чувством собственности.

Том тихо кашлянул.

—Элис, мне кажется, тебе нужно... — он кивнул в сторону Марка.

— Да, — прошептала я, не в силах отвести взгляд от Марка. — Извини. Спасибо за... за кофе.

— Не за что, — Том мягко улыбнулся и, кивнув на прощание, тактично двинулся дальше, оставив меня одну в этом напряженном пространстве между ними.

Я сделала глубокий вдох и медленно пошла к Марку. Каждый шаг давался с огромным трудом. Он не шевелился, провожая меня взглядом. Когда я остановилась перед ним, я увидела все — усталость в его глазах, гнев, и ту самую тоску, что разрывала меня на части.

— Привет, — выдохнула я.

— Весело проводишь время? — его голос был низким и ровным, но каждый слог был отточен, как лезвие.

И вот он, мой «следующий шаг». И он оказался еще страшнее, чем разговор с братом.

Глава 15

— Привет, — выдохнула я.

— Весело проводишь время? — его голос был низким и ровным, но каждый слог был отточен, как лезвие.

Я почувствовала, как во мне закипает странная смесь — вины, стыда и внезапного возмущения его тоном. Он смотрел на меня, как на собственность, которую у него чуть не увели.

— Хэй, ты опять начинаешь? — выпалила я, и голос мой дрогнул уже не от страха, а от нарастающей досады. — Еще скажи, что он меня там трахнуть хотел, и ты это видел!

Слово повисло между нами, грубое и резкое, но именно таким, каким я его и ощущала. Марк не моргнул глазом, но его взгляд стал еще тяжелее.

— Марк, не начинай… — попыталась я парировать, но он перебил меня, сделав шаг вперед. Его физическая близость снова стала давящей.

— Начинать? Я? — он искаженно усмехнулся. — Это ты начинаешь, Элис. Вчера — я, сегодня — уже кто-то другой? Быстро ты утешилась. Он тебе тоже кофе покупает? Шоколадку?

— Чего?... — непонимающе спросила я.

— А разве нет? — он парировал, сделав шаг вперед. Теперь мы стояли так близко, что я чувствовала исходящее от него напряжение. — У него правильная улыбка, он умеет слушать… Идеальный кандидат, чтобы утешить несчастную девочку после ссоры со злым братом. Или, может, ты сама ему намекнула, что тебя нужно… трахнуть, чтобы забыться?

Его слова были ядовиты, но за ними скрывалась та же неуверенность, что глодала и меня. Он не просто ревновал. Он боялся. Боялся, что я выберу что-то попроще, светлее, чем этот адский водоворот, в который мы погрузились.

— О Боже, Марк! — я отступила на шаг, чувствуя, как слезы подступают снова, но на этот раз от бессильной ярости. — Он просто был добр ко мне! Он увидел, что я плачу, и предложил кофе! Это все! А ты… ты сразу думаешь о самом низком! Может, это ты обо мне так низко думаешь? Что мне только и нужно, чтобы меня кто-нибудь трахнул, неважно кто?

Он схватил меня за запястье. Его пальцы были обжигающе горячими.—Нет, — прошипел он, притягивая меня обратно. — Я думаю, что тебе нужно, чтобы это сделал я. И ты знаешь это. Ты просто боишься последствий. Боишься Ника. И ищешь, за кого бы спрятаться.

Его слова попали в самую точку. Они были жестокими, но правдивыми. Я выдернула руку.

— Да, я боюсь! — почти крикнула я, не боюсь, что на нас могут смотреть. — Я боюсь, что мой брат возненавидит меня! Я боюсь, что вы с ним устроите войну из-за меня! А ты? Тебе это не кажется ужасным? Или тебе просто плевать, и ты хочешь меня трахнуть прямо здесь, на асфальте, лишь бы доказать, что я твоя?

Мы стояли, тяжело дыша, словно после драки. Глаза Марка пылали. В них была и ярость, и боль, и то самое желание, о котором я только что сказала.

— Я хочу не просто трахнуть тебя, Элис, — его голос внезапно стал тихим и смертельно серьезным. — Я хочу тебя. Всю. Со всеми твоими страхами, твоим братом и этим долбаным Хэллоуином, на который ты, похоже, не идешь. Но я не насильник. И не мальчик на побегушках. Если ты хочешь «просто кофе» и «просто доброту»… — он кивнул в сторону, куда ушёл Том, — …тогда да, я начинаю. Потому что я не собираюсь стоять в сторонке и наблюдать, как ты прячешься от меня и от себя самой.

Он развернулся, чтобы уйти, и этот жест был полон такой же окончательности, как и вчерашний уход от Ника.

Он развернулся, чтобы уйти, и этот жест был полон такой же окончательности, как и вчерашний уход от Ника. Но что-то внутри меня сорвалось с цепи. Я не могла позволить ему уйти с таким лицом — с этой смесью боли, гнева и обреченности.

— Стой! — мое слово прозвучало резко, заставляя его замереть.

Он обернулся, и в его глазах читалось удивление, смешанное с все еще бушующей бурей. Но я уже не думала. Я действовала на чистом адреналине и желании доказать... что? Что он не прав? Что он для меня не просто случайный парень? Я сама не знала.

В следующий миг я сама закрыла расстояние между нами, схватив его за куртку.

—Ты не понял, — прошипела я, глядя ему прямо в глаза, в которых бушевала буря. — Я не хочу «просто кофе». И не хочу прятаться.

Я потянула его за собой, сходя с главной аллеи в узкий проход между корпусами, туда, где нас скрывали глухие стены и тень от старого дуба. Он не сопротивлялся, позволив мне завести его в эту безлюдную ловушку. Его дыхание стало тяжелее, когда мы оказались в уединении.

— Что ты задумала, Элис? — его голос был низким и хриплым.

В ответ я встала на цыпочки, вцепилась пальцами в его волосы и притянула его лицо к своему. Это был не нежный поцелуй. Это было столкновение — голодное, яростное, полное всего накопленного напряжения, страха и злости. В нем был вкус отчаяния и запретного плода.

Он ответил мне с той же яростью, его руки схватили меня за талию, прижимая к холодной стене. Его губы и язык требовали ответа, и я отдавалась этому, кусая его в ответ, пока не почувствовала вкус металла. Мы дышали в унисон, как два загнанных зверя.

Когда мы наконец оторвались друг от друга, чтобы перевести дух, он прижал лоб к моему, его глаза были темными безднами.

— Ты закончил? — выдохнула я, и мой голос дрожал от адреналина. — Или ещё хочешь доказательств?

В ответ он снова наклонился, и на этот раз его губы прижались к моей шее, оставляя на коже горящий, влажный след. Это не был нежный поцелуй. Я вскрикнула, впиваясь ногтями в его плечи, когда его зубы слегка сжали кожу, помечая меня. Это был засос. Яростный, болезненный и невероятно сладостный. Знак, который я буду вынуждена скрывать под высоким воротником. Доказательство того, что произошло нечто реальное.

Его зубы слегка задели кожу, заставляя меня вновь вздрогнуть и издать сдавленный звук. Он не останавливался, оставляя на коже горящий след — один, другой. Это было не про удовольствие. Это было про собственность. Про боль. Про то, чтобы я не забыла, чья я, пока он меня не трахнул по-настоящему.

Я впилась пальцами в его куртку, не в силах оттолкнуть, не в силах ответить. Во рту пересохло, а между ног предательски вспыхнул тот самый огонь, который сводил меня с ума. Он чувствовал это. Чувствовал, как мое тело откликается на его грубую демонстрацию власти.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наконец он оторвался, отдышавшись. Его глаза были темными безднами, полными торжествующей ярости. На моей шеце пылало свежее, багровое пятно — его клеймо.

— Теперь доволен? — прошептала я, и голос мой срывался.

Он провел большим пальцем по засосам, и по телу пробежала дрожь.

— Вот что я хочу, — прошептал он против моей кожи, его дыхание обжигало. — Не игрушки. Не побеги. Это.

Он отступил, и его взгляд упал на темно-багровый след на моей шее. Его лицо выражало мрачное удовлетворение.

— Теперь ты моя, — не сказал, а прошипел он. — И твоему «доброму» парню, и твоему брату это будет ясно, как только они это увидят.

Он развернулся и на этот раз ушел по-настоящему, оставив меня прислонившейся к стене, с трясущимися коленями, разбитыми губами и горящей шеей. Я провела пальцами по засосу, чувствуя, как под кожей пульсирует кровь. Это было больно. Это было ужасно. И черт возьми, это было самое живое, что я чувствовала за последние несколько дней. Он не просто оставил след на моей коже. Он выжег клеймо на моей решимости. Игры действительно были окончены.

Глава 17

Свист ветра в ушах, рёв мотора подо мной и стальные руки брата, держащие руль, — вот что стало моим миром после университета. Ник сдержал слово. Никаких автобусов, никаких прогулок с подругами. Он лично забирал меня на своем мотоцикле, как будто я была ценной добычей, которую нельзя упустить ни на секунду.

Я прижалась к его спине, пряча лицо в коже его куртки, но не от скорости, а чтобы скрыть свежий, пылающий засос на шее. Каждый рывок мотоцикла отдавался в нем пульсирующей болью — напоминанием о Марке, о нашей стычке, о том, что я натворила.

Он не завез меня сразу домой. Мотоцикл свернул в безлюдный переулок у реки и с рычанием замер. Ник заглушил двигатель, и нас поглотила оглушительная тишина, нарушаемая лишь шелестом воды и бешеным стуком моего сердца.

Он не оборачивался, сидя неподвижно в седле.

—Ну что, — его голос прозвучал приглушенно, без эмоций. — Готова поговорить?

В горле встал ком. Я слезла с мотоцикла, дрожащими ногами стоя на гравии. Он тоже спешился, снял шлем, и его взгляд, тяжелый и усталый, упал на меня.

— Ник, я... — я начала и поняла, что все заранее придуманные фразы звучат фальшиво и жалко.

— Сначала ответь на один вопрос, — перебил он меня. Его глаза сузились. — Он тебя трогал?

Прямота вопроса ударила, как обухом. Воздух перестал поступать в легкие. Я молчала, чувствуя, как предательский румянец заливает щеки, а взгляд сам по себе потянулся к воротнику куртки, под которым скрывался след.

Ник заметил этот взгляд. Его лицо исказилось гримасой боли и отвращения. Он резко шагнул ко мне, и я инстинктивно отпрянула.

— Я так и понял, — прошипел он, и в его голосе впервые зазвенела неподдельная ярость. — Значит, он не просто смотрел. Он уже успел... — он не договорил, сжав кулаки так, что костяшки побелели. — В моем же доме. Прямо у меня за спиной.

— Ник, это не так... — попыталась я найти оправдание, но слова застряли в горле.

— Не ври! — он рявкнул, и эхо от его крика покатилось по реке. — Я не дурак! Я все вижу! Ты вся горишь, ты не можешь мне в глаза смотреть! Он тебя трогал, да? ОТВЕЧАЙ!

— ДА! — выкрикнула я в ответ, и это было похоже на выдох, на освобождение. Слезы хлынули из глаз. — Да, трогал! И я сама этого хотела! Я виновата не меньше него!

Признание повисло в воздухе, горькое и обжигающее. Ник смотрел на меня, и в его глазах что-то надломилось. Вся его злость куда-то ушла, сменившись глубоким, безнадежным разочарованием.

— Почему, Элис? — его голос стал тихим и сломанным. — Почему он? Он мне как брат был. Мы все... мы были семьей. А ты... — он покачал головой, не в силах подобрать слова.

— Я люблю его, — прошептала я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. Это была первая по-настоящему честная фраза, которую я сказала ему за все это время.

Он фыркнул, горько усмехнувшись.

—Любишь? Ты влюблена в парня, который воспользовался тем, что ты под рукой? Дружбой пожертвовал, тебя втянул в это дерьмо... Это любовь?

— Ты его не понимаешь! — вспылила я, чувствуя, как защищаю Марка, хотя сама только что сомневалась в нем.

— А ты понимаешь? — он снова сделал шаг ко мне, но теперь без агрессии, с какой-то безнадежной усталостью. — Понимаешь, что теперь будет? Я не могу его просто так отпустить. Я не могу. Он предал меня. А ты... ты предала нашу семью.

Он посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом, в котором была пропасть боли.

—Садись. Едем домой.

Этот тихий, обессиленный приказ прозвучал страшнее любого крика. Потому что он означал, что разговор окончен. Что стена между нами выросла еще выше.

Он посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом, в котором была пропасть боли.

—Садись. Едем домой.

Этот тихий, обессиленный приказ прозвучал страшнее любого крика. Он развернулся, чтобы сесть на мотоцикл, и тут его взгляд упал на мой воротник. Тот самый, под которым я пыталась спрятать засос. Быстрым, почти небрежным движением он дернул за ткань.

Я ахнула, пытаясь отпрянуть, но было поздно. Свежее, багровое пятно на бледной коже предстало перед ним во всей своей красе.

Ник замер. Секунду, другую. Тишина стала густой и тягучей, как смола. Потом он медленно, с ледяным спокойствием, поднял на меня глаза.

— Значит, вот как, — его голос был тихим и ровным, но от этого еще страшнее. — Уже и метки ставит. Не терял времени.

Он не кричал. Он не хватал меня за руку. Он просто сел на мотоцикл и надел шлем.

—Домой, — прозвучало из-под забрала, как приказ робота.

Всю дорогу я молчала, вжавшись в его спину, чувствуя, как тот самый засос пылает на моей шее, словно клеймо позора. Он видел. Он все видел. И его молчание было в тысячу раз хуже любой ярости.

Дома он действовал с пугающей методичностью. Вошел первым, бросил ключи на тумбу.

—С сегодняшнего дня, — сказал он, не глядя на меня, снимая куртку, — никакого интернета в комнате. Роутер будет выключаться на ночь в моей комнате. Ты будешь сдавать мне телефон в девять вечера и получать обратно в семь утра. Если тебе нужно сделать уроки — делаешь за кухонным столом, при мне.

Он подошел ко мне, и его глаза наконец встретились с моими. В них не было ни злости, ни боли. Только пустота и непоколебимая решимость.

—И чтобы я больше никогда не видел его следов на тебе. Поняла? Или в следующий раз я не стану разбираться, кто кого трогал. Я просто переломаю ему кости.

Он повернулся и ушел в свою комнату, оставив меня стоять в прихожей. Дверь в его спальню закрылась с тихим, но окончательным щелчком.

Это было не наказание в порыве гнева. Это был холодный, расчетливый приговор. Он не просто лишал меня свободы. Он отрезал меня от Марка полностью. И самое ужасное было в том, что я понимала — я сама все это спровоцировала. Своим безрассудством, своей ложью, этим дурацким засосом, который стал последней каплей.

Теперь я была не просто сестрой, которую нужно защищать. Я была предательницей, заключенной в собственной крепости. И мой тюремщик был тем, кого я любила с детства. И завтрашняя вечеринка, тот самый Хэллоуин, о котором я мечтала, превратилась в недосягаемый мираж по ту сторону этих стен.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18

Спустя пару часов я стояла перед дверью его комнаты, собираясь с духом. Тишина за дверью была густой, почти враждебной. Я постучала.

Молчание. Я уже собралась стучать снова, когда прозвучало:

—Войди, если так надо.

Я открыла дверь. Он сидел на краю кровати, спиной ко мне, уставившись в стену. Телефон лежал рядом, экраном вниз.

— Ник, можно поговорить? — тихо спросила я, закрывая дверь.

Он медленно повернулся. Его взгляд был тяжёлым и холодным.

—О чём, Элис? О погоде? Или о том, как твой «принц» Марк ищет лёгких побед?

— Прекрати. Это не так, — голос дрогнул, но я заставила себя продолжить. — Я знаю, что ты зол. Знаю, что я причинила тебе боль. И мне правда жаль. Но мои чувства к Марку — не ложь. Они не прошли. И я не верю, что пройдут.

Он резко встал, и я невольно отступила на шаг.

—Чувства? — он фыркнул, и в этом звуке была вся его ярость. — Ты говоришь о чувствах? Это просто гормоны и желание сделать назло! Ты думаешь, я не видел, как он смотрит на тебя? Как на очередную дурочку, которую можно использовать и бросить?

—Надолго? Ты вообще понимаешь, что говоришь? Ему все эти девки, как конфетки, только обёртки побросче. А ты для него что? Очередная обёртка?

— Я не знаю, надолго ли! — голос мой сорвался, в нем послышались слезы. — Но я знаю, что сейчас это важно! Я не хочу врать и прятаться!

— А я не хочу это видеть! — рявкнул он, ударив кулаком по стене. Я вздрогнула. — Я не хочу, чтобы он прикасался к моей сестре! Я не хочу думать, чем вы там занимаетесь! Меня тошнит от этой идеи!

— Ты этого не знаешь!

—Я знаю его лучше, чем ты! Я знаю, сколько девушек он сменил за этот год! Знаю, как он о них отзывается! Ты для него — просто трофей, сестра его заклятого врага! Разве ты не понимаешь?

— Я понимаю, что люблю его! — выкрикнула я, чувствуя, как слёзы подступают.

—Любишь? — он подошёл так близко, что я увидела каждую прожилку в его глазах. — Хочешь проглотить эту ложь? Пожалуйста. Но не жди, что я буду на это смотреть. Пока ты с ним, для меня тебя не существует. Поняла? Ты выбираешь его — теряешь меня.

Его слова повисли в воздухе, как удар. Сердце упало где-то в районе пяток.

—Это ультиматум? — прошептала я.

—Нет. Это констатация факта. Я не буду мириться с этим беспределом. Ты не пойдёшь на эту вечеринку. Ты не будешь с ним видеться. Всё.

— Ты не владеешь мной! — крикнула я в ответ, поднимаясь ему навстречу. — Я не твоя собственность, которую можно прятать в шкаф!

— Я тебя защищаю! От него! От себя самой! — его лицо исказилось от гнева. — Ты ведешь себя как дура, и я должен это одобрить?!

— Я не прошу одобрения! Я прошу... чтобы ты не отталкивал меня!

Мы стояли друг напротив друга, тяжело дыша. Тиканье часов на тумбочке резало тишину, как нож.

Внезапно из него будто вышло всё напряжение. Он пошатнулся и снова рухнул на кровать, сгорбившись.

Он показал рукой на дверь, намекая мне уйти, но я вцепилась в его рукав.

—Ник, пожалуйста... Я не хочу терять тебя. Но и врать себе я тоже не могу. Он — часть моей жизни. Прими это.

Одну секунду, другую он смотрел на мою руку, сжимающую его рубашку, потом медленно поднял на меня взгляд. В его глазах бушевала война.

—Принять? — его голос сорвался на шёпот, полный горечи. — Принять то, что разрывает меня на части? Ты просишь слишком многого, Элис.

— Я не прошу одобрения. Я прошу... чтобы ты не отворачивался.

Он тяжело дышал,его кулаки были сжаты.

Мы стояли друг напротив друга, тяжело дыша. Тиканье часов на тумбочке резало тишину, как нож.

Внезапно из него будто вышло всё напряжение. Он пошатнулся и снова рухнул на кровать, сгорбившись.

—Ладно, — прошептал он, глядя в пустоту. — Ладно, черт возьми. Делай что хочешь. Ты всё равно не послушаешь.

Он поднял на меня взгляд, и в его глазах была не усталость, а опустошение.

—Но запомни, Элис. Если он причинит тебе боль... если ты придешь ко мне с разбитым сердцем... я не буду тебя жалеть. Я буду злиться. На тебя. Потому что ты сама это выбрала. Но... — он сглотнул, — ...я буду рядом. Все равно буду. Поняла?

Слезы потекли по моим щекам, но я кивнула.

—Поняла.

— И насчет вечеринки... — его голос снова стал жестким. — Иди. Но правила железные. Никаких поцелуев. Никаких тёмных углов. Никаких... — он с отвращением махнул рукой, — ...следов. Если я увижу на тебе хотя бы один новый засос, ему не поздоровится. Ясно?

— Ясно.

— И последнее, — он с силой схватил телефон. — Это нужно сделать сейчас. Пока я не передумал.

Он набрал номер. У меня похолодели пальцы.

— Марк, — его голос прозвучал как удар хлыста. — Это Ник. Заткнись и слушай. Она говорит, ты ей важен. Я в это не верю. Я считаю тебя пустым местом, которое рано или поздно её сломает.

Он встал, и его фигура снова стала угрожающей.

—Но она мой крест, и я несу его. Так что слушай сюда. Если ты тронешь её не так, как должен трогать брат свою сестру... Если ты поиграешься и бросишь... Если из-за тебя она заплачет хоть раз... — он говорил медленно, вдалбливая каждое слово. — Я тебя найду. И мы с тобой очень серьезно поговорим. Наедине. Ты понял, о чем я? Не на словах, а на деле. Но... — он стиснул зубы, и это было похоже на капитуляцию, — ...ладно. Вези ее. И проследи, чтобы она не пила. Она от двух коктейлей пьянеет.

Он бросил телефон на кровать так, что треснул экран.

—Вот и всё. Теперь вы... что-то там. Только, ради Бога, не позорь меня. Иди. Надоела.

Я сделала шаг и обняла его. Он замер, не отвечая, его тело было напряжено, как струна. Затем он грубо оттолкнул меня.

— Иди уже. И шею замажь чем-нибудь. Напоминает зону битвы.

Я улыбнулась брату и вылетела из его комнаты, притворив за собой дверь, и прислонилась к холодной стене в коридоре. В груди что-то разорвалось — горячее, светлое, неудержимое. Это была не просто радость. Это было освобождение.

Я зажмурилась, пытаясь перевести дух, но вместо этого из горла вырвался сдавленный смех, смех счастья и слёз. Я прижала ладони к горящим щекам, чувствуя, как по ним ручьями текут слёзы, но на этот раз они были солёными от счастья, а не от отчаяния. Всё тело дрожало мелкой, частой дрожью, будто после долгого напряжения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Разрешено. Он разрешил».

Эти слова отдавались в сознании радостным эхом, перекрывая гневные интонации брата, хруст экрана телефона, грубость его отталкивания. Это не имело значения. Стена, возведенная между нами, дала трещину, и сквозь нее хлынул свет. Свет того самого завтра, которое теперь было не запретной мечтой, а реальностью.

Я оттолкнулась от стены и побежала к своей комнате, едва касаясь ногами пола. Казалось, я могу взлететь. Сердце колотилось не бешено, как раньше от страха, а мощно и ровно, как мотор, выводящий корабль на долгожданный курс. В ушах звенела тишина, но это была тишина после бури, полная облегчения.

Заскочив в комнату, я захлопнула дверь и, прислонившись к ней, снова засмелась, уже громче, позволяя эмоциям захлестнуть себя с головой. Я сжала кулаки и подпрыгнула несколько раз на месте, как маленький ребенок, не в силах сдержать эту бурлящий поток радости.

Завтра. Хэллоуин.

Теперь эти слова сияли для меня совсем иным светом. Это не было просто вечеринкой. Это был мой первый шаг в новую жизнь, где мне не нужно было прятаться и лгать самому дорогому человеку. Я представила, как возьму Марка за руку при всех. Как буду смеяться, не оглядываясь на неодобрительный взгляд брата. Как его пальцы сплетутся с моими — открыто, свободно, без чувства вины.

Я подбежала к зеркалу. Лицо было заплаканным, распухшим, но глаза... Горы горели ярким, почти безумным счастьем. «Украденная награда», — прошептала я своему отражению и снова улыбнулась, широко и беззаботно. Да, украденная ценой его спокойствия, вырванная в тяжелом бою. Но сейчас это не имело значения. Это счастье было моим. Законным и настоящим.

И этот Хэллоуин сиял впереди, как самый настоящий, долгожданный праздник, обещая магию, свободу и одно единственное, правильное прикосновение.

Глава 19

Я влетела в свою комнату, захлопнула дверь и, прислонившись к ней, выдохнула, позволив счастью наконец захлестнуть меня с головой. Оно било фонтаном — горячим, искристым, неконтролируемым. Я не могла усидеть на месте, мне нужно было двигаться, кричать, делиться этим с миром.

Я схватила телефон и почти не дыша открыла наш общий чат с Лизой и Кэт.

Я: Девочки, вы не поверите!!! Только что говорила с Ником. Это был АД, он ломал вещи, орал... но он СЛОМАЛСЯ. Он РАЗРЕШИЛ. Пусть сквозь зубы, пусть с угрозами Марку на всю жизнь, но РАЗРЕШИЛ! Я ЛЕТАЮ!!!

Три точки набирания сообщения появились почти мгновенно.

Лиза: ЧТООООО?! Правда?! Я не верю! Рассказывай все подробности!!!

Кэт: О БОЖЕ!!! Наконец-то! Я так за тебя рада! танцующий смайлик

Я быстро набрала еще пару сообщений, описывая самый драматичный момент с телефоном, но мыслями я была уже не здесь. Все мое существо было настроено на одну-единственную волну. На него.

Я: Девочки, я потом, я сейчас не могу, у меня голова кругом! краснеющий смайлик

Я отшвырнула телефон в сторону и плюхнулась на кровать, зарывшись лицом в мягкую прохладную подушку. Я обняла ее, представив, что это не она, а кто-то другой, и снова тихо засмелась, задыхаясь от переполнявших меня чувств. В груди порхали бабочки, а по телу разливалось приятное, пьянящее тепло.

И в этот самый момент, будто почувствовав мой эмоциональный всплеск на расстоянии, телефон тихо и коротко вибрировал. Не как обычно — настойчиво и многословно, как писали подруги, а всего один раз. Так писал он.

Сердце замерло на долю секунды, а затем забилось с новой, еще более бешеной силой. Я медленно, почти ритуально, потянулась к телефону. Экран светился одним-единственным уведомлением.

Марк.

Я прикусила губу, пытаясь сдержать новую, уже совсем дурацкую улыбку, и открыла сообщение.

Оно было коротким. Всего три слова.

Марк: Всё улажено, принцесса?

И следом, буквально через секунду:

Марк: Значит, завтра ты вся моя.

Я прижала телефон к груди, снова уткнувшись в подушку. Счастье стало еще глубже, еще острее. Оно было не просто разрешением, а предвкушением. И этот тихий вечер в моей комнате, с телефоном в руках и глупой улыбкой на лице, был самым счастливым моментом за последние несколько месяцев. Завтрашний Хэллоуин сиял впереди, как обещание чего-то по-настоящему волшебного.

Я замерла, читая его сообщение. Все пережитые за эти часы страх, отчаяние и чувство вины накатили с новой силой. Пальцы сами потянулись к клавиатуре, дрожа.

Я: Ты не представляешь... Это был кошмар. Он кричал. Швырнул телефон, у него экран треснул. Говорил такие вещи... Мне казалось, он возненавидит меня навсегда. А тебя... он действительно сказал, что прибьет. По-настоящему.

Я замолчала, глотая ком в горле, готовая вот-вот расплакаться снова, но теперь уже от перенесенного стресса.

Я: Я так боялась. Думала, всё потеряно. Что я разрушила всё между нами из-за тебя.

Сообщение ушло. Я закрыла глаза, снова ощущая ледяной холод в груди, который был всего час назад. Но тут же пришло его ответ.

Марк: Эй. Тише. Всё позади.

Марк:Я знал, на что иду. Знал, какой он. И ради тебя я готов был получить пулю. А тут всего лишь угрозы.

Я невольно улыбнулась сквозь подступающие слезы. Его самоуверенность была одновременно безумной и успокаивающей.

Я: Безумец. Он не шутит.

Марк: Я тоже не шучу. Когда дело касается тебя.

Марк: Слушай, то, что ты сделала... Ты пошла против него ради нас. Это самое смелое, что я видел. Ты невероятный.

Его слова согрели меня изнутри, растопив последние остатки льда.

Я: Просто... не заставляй меня жалеть об этом. Пожалуйста.

Марк: Никогда. Твоя вера в нас стоила мне пару лет жизни, пока я ждал твоего сообщения, но оно того стоило.

Марк: Так что хватит трястись. Всё улажено. Твой "брат-тиран" дал добро. А теперь перестань думать о нём и начни думать о том, как мы с тобой завтра будем самым жутко-счастливым дуэтом на той вечеринке.

Я расслабилась, наконец, позволив себе вытереть слезы и глубже уткнуться в подушку. Он был прав. Битва была выиграна. Ценой нервов и разбитого телефона, но выиграна.

Я: Ладно... Договорились.

Я: И да... Спасибо. Что был на линии. Что не сбежал.

Его ответ пришел мгновенно.

Марк: Я никуда не собираюсь. Теперь лежи и мечтай о завтра.

Я: Бесишь... Принципиально не буду.

И глядя на эти строки, я поняла, что все это — его гнев, его слезы, его сломанное спокойствие — того стоило. Одно это сообщение стоило всего.

Я замерла, перечитывая его сообщения. Вместо облегчения, внутри всё закипело. Пальцы сами понеслись по клавиатуре, выплескивая накопившуюся горечь.

Я: Ты не представляешь, через что я только что прошла! Это был настоящий кошмар! Он кричал, швырнул телефон, у него экран треснул! Говорил, что убьет тебя! А ты... ты сидишь там, и у тебя всё так, легко и просто.

Я почти физически ощущала его спокойствие по ту сторону экрана, и это бесило еще сильнее.

Я: И знаешь, что самое ужасное? Я здесь одна воюю за нас! Я одна слушаю эти унижения, одна смотрю, как мой брат смотрит на меня с ненавистью! А ты что делаешь? Ничего! Ты просто ждёшь, пока я всё улажу, пока я всё вынесу на своих плечах!

Слезы гнева и обиды застилали глаза. Я ждала, что он поймет, осознает всю тяжесть того, что на мне лежало.

Я: Я единственная, кто страдает от Ника! Единственная, кто рискует отношениями с самым близким человеком! А ты... Ты просто пожинаешь плоды. Это несправедливо.

Сообщение ушло. Я ждала оправданий, гнева. Но вместо этого пришел короткий ответ.

Марк: Ты права.

Я замерла, не ожидая такого. Затем пришло второе сообщение.

Марк: Ты права во всём. Я сидел тут, как идиот, и просто ждал. Не звонил, не лез, потому что боялся сделать хуже. Боялся, что он взорвется еще сильнее из-за меня. И из-за этого ты была там одна.

Его слова не остудили мой гнев, но заставили его отступить на шаг, сменившись горьким пониманием.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Марк: Прости. Я трясся тут от бессилия, понимаешь? Знал, что тебе тяжело, и не мог ничего сделать. Ты самая сильная дура, какую я только знаю. И я не пожинаю плоды. Я в неоплатном долгу.

Я вытерла слезы тыльной стороной ладони, дыхание понемногу выравнивалось.

Я: Просто... не заставляй меня жалеть, что я прошла через этот ад одна. Пожалуйста.

Марк: Никогда. Этот долг я буду отдавать вечно. И начну с того, что завтра мы с тобой устроим такое, ради чего эта война того стоила. Обещаю.

И глядя на эти строки, я поняла, что, возможно, он и не сражался рядом со мной в окопе, но его готовность признать свою вину и мою боль была его способом быть на моей стороне. И пока это хоть как-то уравновешивало ту цену, которую я заплатила.

Мой гнев потихоньку утихал, сменяясь глухой усталостью. С ним всегда так — он умел вовремя остановиться, признать свою неправоту, и это разоружало сильнее любых оправданий.

Я: Просто в следующий раз... будь рядом. Хотя бы вот так. Мне нужно было знать, что ты тоже переживаешь.

Марк: Знаю. Обещаю. Больше не оставлю тебя одну в окопе.

Он помолчал пару секунд, и я почти физически ощутила, как он переводит дух, меняя тему. Его следующее сообщение пришло с другой, более тихой интонацией.

Марк: А сейчас перестань думать о нем. Он там, а ты здесь. В безопасности. Со мной.

От этих слов по спине пробежали мурашки. Я потянулась к одеялу, натянув его на себя, вновь ощущая то самое пьянящее предвкушение.

Я: Сложно не думать. Я еще вся дрожу.

Марк: Хотел бы я это исправить. Успокоить тебя.

И тогда пришло не сообщение, а фотография. Не та, откровенная и дерзкая, как в прошлый раз, а другая. Кадр был снят сверху, захватывая его торс. Он лежал, видимо, на кровати. Футболки не было, только гладкая, загорелая кожа и рельефный пресс, тени ложились в напряженные бороздки между кубиками. Кадр был обрезан так, что лица не было видно, только тело — сильное, настоящее, дышащее спокойной силой. Это был не вызов, а скорее... молчаливое предложение опоры. Тихий ответ на мою дрожь.

Я замерла, рассматривая каждую деталь. Сердце забилось чаще, но уже не от страха, а от чего-то теплого и сжимающего горло.

Марк: Видишь? Я тут. Весь к твоим услугам. Можешь прислониться.

Я медленно провела пальцем по экрану, словно касаясь горячей кожи. Вся тяжесть прошедшего разговора с Ником начала таять, сменяясь другим, более желанным напряжением.

Я: Кажется... я уже не так дрожу.

Марк:Это только начало, принцесса. Завтра я лично проверю, насколько крепко ты держишься на ногах.

Я уткнулась лицом в подушку, чувствуя, как по щекам разливается жар. Война была позади. А впереди... впереди была ночь, полная тихих обещаний, и завтрашний день, который казался бесконечно желанным.

Я: Офигел, извращуга! — вырвалось у меня, но тут же глупая улыбка расползлась по лицу. Я прикрыла рот рукой, чувствуя, как заливается краской всё тело.

Ответ пришел мгновенно. Не фотография, а небольшое видео-сообщение. Сердце заколотилось в предвкушении. Я прибавила громкость и приложила телефон к уху.

Кадр был снят крупно, так же без лица. Я видела только мощный торс, напряженные мышцы живота и его большую, широкую грудь. И вот его ладонь — сильная, с проступающими венами — медленно и лениво провела по грудной мышце, затем сжала ее, демонстрируя упругость. Кожа слегка растянулась под давлением пальцев, и я услышала его тихий, немного хриплый смех в микрофон. Это длилось всего пару секунд, но было невероятно интимно и по-хозяйски уверенно.

Сообщение после видео пришло сразу:

Марк: Это не извращение. Это... наглядное пособие. Чтобы ты знала, на что можешь опереться завтра, когда ноги подкосятся.

Я сглотнула. Воздух в комнате стал густым и сладким, как мед. Пальцы сами потянулись к клавиатуре.

Я: Хвастун... И кто сказал, что мои ноги подкосятся?

Марк: А хочешь проверить? Прямо сейчас? Могу прислать еще одно пособие... насчет того, чем их можно заставить подкоситься.

Я зажмурилась, представляя это, и прошептала в тишину своей комнаты:

—Чёрт возьми...

И поняла, что все мысли о Нике, о ссоре, о слезах — безвозвратно испарились. Их место заняло одно единственное, пьянящее и пугающее предвкушение завтрашнего вечера.

Пальцы дрожали, когда я печатала ответ. — Ты играешь с огнем.

Три точки набирания сообщения пульсировали мучительно долго. Я прикусила губу, представляя, что он там придумывает.

Марк: Я не играю. Я готовлю почву. Или... подготавливаю тренировочную площадку.

Марк:Ты же не хочешь прийти на зачет неподготовленной?

От его наглости у меня перехватило дыхание. Он говорил о нас как о чем-то решенном, неизбежном, и от этого по спине бежали мурашки.

Я: А кто сказал, что это будет зачет? Может, это ты у меня на проверке?

Я отправила сообщение и тут же пожалела, представив его самодовольную ухмылку.

Марк: Ох. Мне нравится этот поворот. Тогда давай, преподаватель. Экзаменую меня. Прямо сейчас. Спроси что угодно.

Он звал меня на опасную территорию, и мне отчаянно хотелось сделать шаг. Я обняла подушку крепче, пытаясь найти хоть крупицу здравомыслия.

Я: Тебе Ник разве не прислал огромный список правил. Никаких "тёмных углов", помнишь?

Марк: Правила — для вечеринки. А это... факультатив. Вне программы. И мы оба на него записались.

Я не находила слов. Воздух, казалось, трещал от статического напряжения. Он не давил, не торопил. Он просто предлагал, и я тонула в этом предложении.

Марк: Ладно. Вижу, ты взяла паузу на размышление. Значит, я своё сказал. Завтра... — он сделал искусственную паузу, — ...проверим твою теорию на практике. А сейчас спи. Тебе понадобятся силы.

Он поймал меня на крючок и теперь аккуратно отпускал, оставляя в состоянии сладкого, невыносимого ожидания. Я опустила телефон на грудь и зажмурилась, пытаясь унять дрожь в коленях.

Он был прав. Завтра мне понадобятся силы. И, кажется, уснуть этой ночью будет практически невозможно.

Глава 20

Лучи утра, мягкие и золотистые, пробивались сквозь щель в шторах, рисуя на стене длинную светящуюся полосу. Мне не нужно было вскакивать по будильнику, не нужно было торопливо собираться на пары, и это осознание было почти таким же сладким, как и само пробуждение. Я потянулась на кровати, чувствуя, как каждую мышцу наполняет приятная лень и предвкушение. Весь день впереди был лишь долгим, неторопливым прелюдием к вечеру.

Первым делом я потянулась за телефоном. Экран светился десятком уведомлений из нашего общего чата с Лизой и Кэт, который мы в шутку называли «Штабом спасения от скуки». Я уютно устроилась поудобнее, подоткнув подушку под спину, и погрузилась в чтение.

Ещё не было десяти утра, а переписка началась уже пару часов назад, и за это время девочки успели обсудить всё на свете.

Лиза: Девушки, я умерла. Не будите. Встала с петухами, потому что кот решил, что его миска с кормом — это портал в другое измерение и нужно срочно его раскопать.

Кэт: А я уже съела свой завтрак. Гречка с куриной грудкой. Пахнет тоской и отчаянием. Хочу блинчиков с шоколадом.

Лиза: Кэт, да ты садистка! Гречка в семь утра? Я пока только кофе в себя вливаю, и то еле-еле. Он сегодня какой-то деревянный.

Кэт: Зато полезно. А ты что на завтрак? Воздух и надежду?

Лиза: Практически. Кофе и сигарета. Классика жанра. Элис, ты жива? Или тебя Ник приковал к батарее на ночь, чтобы не сбежала?

Я улыбнулась и, прежде чем ответить, пролистала дальше. Обсуждение плавно перетекло с завтраков на главное событие дня.

Кэт: Ладно, с питанием разобрались. Перехожу к главному. ВЕЧЕРИНКА. Я в смятении. Выкладывайте свои варианты нарядов, тряпки!

Следом Кэт скинула фотографию. На ней было два комплекта, аккуратно разложенных на кровати. Слева — строгое, но элегантное платье-футляр черного цвета, которое делало образ сдержанным и загадочным. Справа — яркий, дерзкий набор: кожаная мини-юбка, асимметричный топ и грубые ботинки.

Лиза: О да! Начинается самое интересное! Я ЗА ВАРИАНТ СПРАВА! Однозначно! Надо шокировать этих скромников!

Кэт: Я боюсь, что в коже буду выглядеть как старая, пытающаяся влезть в молодежную тусовку.

Лиза: Да бред! Ты в этом огонь! Смотри.

Лиза выложила своё фото. Она сняла себя в зеркале ванной. На ней был костюм-комбинация насыщенного изумрудного цвета, с глубоким вырезом и кружевными вставками по бокам. Это было дерзко, сексуально и очень по-лизиному.

Лиза: Вот мой вариант. Планирую собирать челюсти с пола. А ты, Элис, чего молчишь? Небось, до сих пор в обнимку с подушкой валяешься, счастливая?

Я наконец-то собралась с мыслями и принялась печатать, все еще не скрывая улыбки.

Я: Девочки, доброе утро! Простите, выспалась впервые за сто лет. И да, я жива, Ник не приковал, но утро начал с того, что пробормотал «только не позорь меня» и ушёл на работу. Настроение боевое.

Лиза: УРА! Проснулась наша страдалица! Рассказывай, как настроение? Трясешься от страха или уже предвкушаешь?

Кэт: И главное — ЧТО ТЫ НАДЕНЕШЬ?

Я перекатилась на спину, подняла телефон над головой и сфотографировала свое отражение в черном экране — растрепанную, улыбающуюся, с сияющими глазами.

Я: [фото] Настроение вот такое. Ни капли не трясусь. Только предвкушаю. Как будто жду самый главный подарок в жизни.

Я: Насчёт наряда... Я купила то самое бархатное платье. Темно-бордовое, с открытыми плечами, но с рукавами и немного обтягивающее. Как думаете?

Следом я нашла в закромах телефона старую фотографию с примерки и скинула в чат.

Лиза: О ДА! ЭТО ТО САМОЕ! Ты в нем смотришься просто обалденно! Бомба, а не платье! Марк глаза на пол выронит!

Кэт: Согласна на все сто. Цвет — шик. Ты будешь королевой вечера. Однозначно это. А какая обувь?

Я: Чёрные лакированные лодочки на каблуке, но не запредельном. Надо же будет еще танцевать, а не только красиво стоять.

Мы погрузились в обсуждение деталей: какие сережки, как уложить волосы, какой сделать макияж — дымчатые смоки-айз или что-то более нежное. Лиза настаивала на ярко-красной помаде, Кэт советовала сосредоточиться на глазах, а я ловила кайф от этого легкого, бессмысленного и такого приятного трепа. Это был наш ритуал, наша магия, превращающая обычную вечеринку в событие.

И вот, в самый разгар дебатов о стойкости жидких теней для век, в верхней части экрана появилось новое уведомление. Не из общего чата. Имя отправителя заставило мое сердце сделать маленький, но очень ощутимый прыжок. Марк.

Я замерла, глядя на короткую строку: «Доброе утро».

Это было просто. Обыденно. Но в контексте вчерашнего и в свете сегодняшнего вечера эти два слова несли в себе целый океан смыслов. Это было напоминание. Проверка связи. Тихий стук в дверь моего утра.

Лиза: Элис? Ты куда пропала? Мы тут решаем судьбу твоих стрелок!

Кэт: Наверное, побежала завтракать. Вернись, мы не решили насчет помады!

Я смотрела на экран, разрываясь между веселым хаосом с подругами и тихим, интимным сообщением, которое ждало ответа. Утро, полное беззаботности, вдруг обрело новую, острую нотку. Оно стало еще слаще.

Я: Я позже к вам присоединюсь!

Пальцы сами потянулись к его имени, чтобы открыть отдельный чат. Весь мир — и Лиза с ее изумрудным нарядом, и Кэт с ее гречкой, и даже ворчание Ника — на секунду расплылись, потеряли фокус. Существовало только это сообщение и бешено колотящееся сердце, которое понимало: обратного пути нет. И не хочет.

Я на секунду задержала дыхание, глядя на его сообщение. Затем мои пальцы сами потянулись к клавиатуре.

Я: Доброе... А у меня оно и правда доброе.

Я добала смайлик с сердечками, чувствуя, как глупо улыбаюсь в пустую комнату.

Марк: Это потому что выспалась? Или потому что сегодня наконец-то увидишь мою очаровательную физиономию?

Я: Ммм, пожалуй, второе. Хотя спала я действительно отлично. После того, как ты наконец-то отпустил меня спать.

Марк: Кто кого не отпускал? Это ты мне мозги пудрила своими разговорами про... тренировочные площадки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От его слов по телу пробежали мурашки. Он помнил каждый стыдный момент нашего вчерашнего разговора.

Марк: Итак, какие планы у принцессы на день? Будешь весь день валяться в кровати и мечтать о вечере?

Я: А есть варианты получше?

Марк: Есть. Можешь валяться в кровати и переписываться со мной. Мне сегодня никуда не надо, так что весь в твоём распоряжении.

Я не могла сдержать улыбку. Мысль о том, что этот долгий день мы проведём вот так, в непрерывном общении, согревала меня изнутри.

Марк: Кстати, о вчерашнем... Ты так и не сказала, что думаешь о моём... наглядном пособии.

Я покраснела, представив его видео. Было так странно и волнующе — вот так легко, в свете утра, обсуждать то, что заставило меня гореть от стыда и возбуждения всего несколько часов назад.

Я: Пособие... весьма информативное. Прямо скачала себе в память для дальнейшего изучения.

Марк: Ох, студентка-отличница. Ну что ж, тогда сегодня вечером устроим практический зачет. Проверим, насколько хорошо ты усвоила материал.

От одной только мысли о «практическом зачете» у меня перехватило дыхание. Вчерашние угрозы Ника вдруг показались такими далекими и нереальными. Единственной реальностью был его голос в моей голове и его обещания.

Марк: Ладно, не буду тебя смущать с утра пораньше. Иди позавтракай. Пришли потом фото своего завтрака. Хочу убедиться, что ты подкрепляешься перед... нашим экзаменом.

Я: А если я позавтракаю чем-нибудь не тем?

Марк: Тогда буду кормить тебя сам. Вечером. Своими руками.

Это простое сообщение вызвало такую бурю эмоций, что я сглотнула и на мгновение забыла, как дышать. Эта смесь заботы и откровенного намека сводила меня с ума.

Я: Договорились. Пойду искать что-нибудь... энергетическое.

Марк: Умница. Я пока вернусь к своим скучным отчётам. Хоть у меня выходной, но пару дел сделать надо для работы.

Я: Смотри мне... Ника натравлю на тебя.

Прислав смайлик, он закончил разговор на самой пике моего волнения, оставив меня одну с бешено колотящимся сердцем и горящими щеками. Я откинулась на подушки, прижимая телефон к груди.

Мне нравилось, что Марк вёл себя... более открыто за последнее время. Я надеялась, что он так же будет вести себя не только в переписке. В мессенджере он стал другим: его сообщения были полны сердечек и откровенных комплиментов, которые заставляли меня краснеть перед экраном. Но я боялась, что это лишь его цифровая смелость, которая растает, как только мы окажемся лицом к лицу. Однако, встречая меня в школе, он уже не ограничивался кивком. Его рука теперь находила мою талию, а взгляд становился таким же прямым и тёплым, как и его тексты. Казалось, он наконец-то разрешил себе быть тем, кем был на самом деле, не делясь на "онлайн" и "оффлайн". И в этом не было наигранности — только облегчение.

Я боялась, что наш роман так и останется красивой историей в наших телефонах.

Глава 21

Самое отличное времяпровождение в субботу утром это поесть сладкого в кофейне.

Следующий шаг, как оказалось, привел меня в ту самую кофейню «У Бобра». Воздух, наполненный ароматом свежесмолотого кофе и сладкой ванили, действовал как бальзам на израненные нервы. После вчерашнего тяжелого, но честного разговора с Ником и Марком, после всех этих слёз, признаний и хрупкого перемирия, мне отчаянно нужна была эта крошечная порция нормальности.

Я стояла у витрины, разглядывая пирожные, пытаясь выбрать между классическим «Наполеоном» и чем-то с бездной шоколада под названием «Грёза Ацтеков». Марк пока что мне не написал. Я надеялась, он понял меня, я — его ревность и страх. Было больно, но стало светло. И теперь я должна была научиться дышать заново. Я не ожидала что лёгкие подразнивания приведут меня к... Парню? Я вообще могу Марка назвать своим парнем?

— «Грёза», конечно, звучит вызывающе, но «Наполеон» — это проверенная временем классика. Как «Война и мир» против новомодного романа. Сложный выбор.

Я улыбнулась, даже не оборачиваясь. Этот спокойный, немного насмешливый голос я узнала бы из тысячи.

— Том. Кажется, ты обладаешь даром появляться в моменты моих гастрономических метаний.

Он стоял рядом, с той же самой мягкой улыбкой, держа в руках книгу — на этот раз что-то фантастическое. Выглядел он по-субботнему небрежно и уютно: мягкий свитер, джинсы.

— Это не дар, а хроническая привычка к наблюдениям, — парировал он. — И к прекрасному, — добавил он, и его взгляд скользнул по моему лицу, задерживаясь на секунду дольше необходимого. Вчерашняя тяжесть в его глазах сменилась чем-то теплым, почти нежным. — Выглядишь... посветлевшей. Ураган, кажется, окончательно перешел в бриз?

Мы договорились не говорить об этом, но с Томом это было легко. Он не лез в душу, но и не делал вид, что ничего не было.

— Нечто среднее между бризом и зыбким затишьем, — честно ответила я. — Но да, дышать стало легче.

— Это главное, — он кивнул к столику у окна. — Разрешите составить компанию? Мой «Наполеон» будет скучать в одиночестве.

Мы устроились за столиком. Я с «Грёзой Ацтеков» и капучино, он с вердиктом своей исторической аналогии и черным кофе. Первые несколько минут мы болтали ни о чем, и в этот раз я разглядела в нем новые черты. В его спокойной улыбке и внимательном взгляде, скользящем по моему лицу, появилось что-то новое — острое, проницательное.

— Знаешь, — сказал он, отодвинув пустую тарелку, — я вчера чуть не предложил Нику свою версию посреднических услуг.

Он откинулся на спинку стула,и в его зеленоватых глазах поймал солнечный зайчик, на мгновение сделав их похожими на глаза хитрого лиса, придумывающего очередную каверзу.

—Хотел прийти и зачитать ему лекцию о важности сестринской свободы в контексте постмодернистского общества.

Я рассмеялась.

—И чем это закончилось?

— Я представил его лицо и передумал, — Том усмехнулся, и в уголках его глаз собрались мелкие морщинки, усиливая это лисье впечатление. Казалось, он не просто отказался от идеи, а просчитал все возможные последствия и выбрал наиболее выгодную для себя тактику. — Понял, что мое тактическое отступление будет куда более весомым вкладом в мировую дипломатию.

— Мудрое решение, — улыбнулась я. Его забота тронула меня, но теперь я видела за ней не только простодушие. В его доброте чувствовался тонкий расчет.

Мы замолчали, глядя в окно на суетливую улицу. Тишина между нами была комфортной, наполненной пониманием.

— А ты сам? — спросила я, ловя себя на том, что всегда говорю только о своих проблемах. — Как твои дела?

Он усмехнулся.

—Пока на стадии нормально. Но я не сдаюсь. А так... всё как обычно. Учусь, репетирую, иногда прихожу в кофейни в надежде встретить кого-то интересного. — Он посмотрел на меня, и в его глазах вспыхнула та самая искра, тот самый намёк, который я почувствовала еще на матче. На этот раз он был более явным, более смелым. — И, как видишь, иногда мои надежды оправдываются.

Я почувствовала, как по щекам разливается легкий румянец. Это был прямой, хотя и очень тактичный, выпад. После всего, что произошло с Марком, мое сердце было хрупким и запутанным клубком. Но было что-то пьянящее в таком простом, прямом внимании. В том, что кто-то видит в тебе не проблему, не сестру своего друга, а просто интересную девушку.

— Том, я... — я замялась, не зная, что сказать.

— Ничего не говори, — мягко остановил он меня. — Мне просто было приятно провести с тобой время. Сегодня. И вчера. И, надеюсь, когда-нибудь еще. Без ураганов и прочих стихийных бедствий. Просто кофе и разговоры.

Он не стал давить, не требовал ответа. Он просто оставил эту возможность висеть в воздухе между нами — теплую и заманчивую, как чашка какао в холодный день.

Когда мы вышли на улицу, прошло пару часов.

— Спасибо, Том, — сказала я, останавливаясь. — Мне правда было очень... спокойно с тобой.

— Элис, — он повернулся ко мне, и его лицо стало серьезным. — Я вижу, что у тебя там всё сложно. Я не хочу ничего усложнять.

Он наклонил голову,и его взгляд стал прищуренным, изучающим, словно он взвешивал каждое слово на невидимых весах.

—Но я тоже кое-что понял за эти дни. Мне с тобой... интересно. И я не прочь этот интерес исследовать. Без спешки. Без драм. Просто имей в виду.

Он улыбнулся, своей мягкой, открытой улыбкой, и это была уже не простая дружеская улыбка, а что-то более замысловатое — тихая, хитрая усмешка человека, который не торопится, потому что уверен в своей стратегии. Он повернулся и пошел своей дорогой, а я осталась стоять, с новой мыслью: а что, если за этой маской простого добряка скрывается куда более сложная и проницательная натура?

Мы вышли на улицу, и я поймала себя на том, что улыбаюсь его последней шутке. Воздух был свеж, а на душе — непривычно спокойно после вчерашних бурь.

— Спасибо, Том, — сказала я, останавливаясь. — Мне правда было очень... спокойно с тобой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он повернулся ко мне, и его лицо стало на секунду серьезным.

—Элис, мне с тобой... правда интересно.

Его слова повисли в воздухе, насыщенные невысказанным смыслом. Моё сердце на секунду екнуло, а ум тут же услужливо нарисовал картинку: что, если он правда имеет в виду не только дружбу? Что, если эти встречи, эта забота...

И тут же, словно ушат холодной воды, меня накрыла волна самоиронии. «Ну конечно, — мысленно фыркнула я сама себе. — Сейчас додумаешься до того, что он в тебя с первого взгляда влюбился, пока ты тут со своими истериками и братом-тираном. Он просто хороший парень. Вежливый. Воспитанный. Дружелюбный. А ты уже и роман строишь в воображении».

Да и... Странно... такие мысли говорят о том, что я была не честна с Ником, говоря, что Марк мне важен и я его... Люблю...

Я отбросила эти дурацкие мысли. Конечно, он имел в виду просто дружбу. После всей этой истории с Марком мое восприятие было искажено, и я видела намеки и подтексты даже в простой человеческой доброте.

Мне всё же был симпатичен Марк. С ним была та самая, сложная, выстраданная химия, которая, несмотря на всю боль, никуда не делась. А Том... Том был как глоток свежего воздуха. Как тот самый надежный друг, которого мне так не хватало.

— Мне тоже, — ответила я искренне, и на этот раз мой взгляд был чистым, без тени смущения. — Спасибо, что выслушал тогда. И что сегодня просто поболтал о ерунде. Мне это было нужно. Ты — хороший друг.

Я сделала акцент на последнем слове, мягко обозначая границы. Не потому, что он мне не нравился, а потому, что мое сердце и без того было переполнено сложными чувствами к другому.

На его лице промелькнула едва уловимая тень — то ли разочарования, то ли понимания. Но он тут же широко и по-дружески улыбнулся.

— Всегда рад составить компанию. И поболтать о ерунде. Друзья на то и нужны. — Он сделал шаг назад.

— Удачи, Элис. Уверен, у тебя всё наладится.

— И тебе, Том. До встречи в универе.

Я повернулась и пошла своей дорогой, чувствуя странную смесь облегчения и легкой, почти невесомой грусти. Но это была чистая, ясная грусть, без привычного кома в горле. Я сделала правильный выбор. Не поддалась мимолетному порыву, не усложнила и без того запутанную ситуацию. И в этом была своя, маленькая победа.

Глава 22

Обратная дорога домой казалась мне легкой и воздушной. Я шла, чувствуя под ногами не асфальт, а облака, а в груди плескалось странное, но приятное чувство облегчения. После тяжелого разговора с Марком, после слез и взаимных упреков, эта встреча с Томом стала тем самым глотком свежего воздуха, который позволил мне снова почувствовать себя просто девушкой, а не участницей драмы. Вкус шоколадной «Грезы Ацтеков» все еще сладко отдавался на губах, смешиваясь с послевкусием от простого и приятного общения. В голове не было места тяжелым мыслям, только легкий шум города и приятная усталость.

Я уже почти дошла до своего дома, роясь в сумке в поисках ключей, когда в кармане куртки завибрировал телефон. Достала его с улыбкой, предвкушая сообщение от Кэт или Лизы с вопросом, как прошел мой «следующий шаг». Но на экране горело одно имя, от которого все внутреннее спокойствие разом испарилось, уступив место настороженности.

МАРК.

Открыв его, я почувствовала, как кровь отливает от лица.

Марк: Интересно, это входит в план «взрослого выяснения отношений»? Завтракать с тем придурком, после нашего интересного разговора?

Я замерла на месте, уставившись на экран. Сердце заколотилось где-то в горле. Что? Откуда он знает? Мы сидели в глубине зала, у окна, не на виду. Мысль о том, что он мог следить за мной, вызвала приступ тошноты.

Я: Откуда ты знаешь, где я была?

Марк: О, так это правда? Значит, не показалось.

Я: Марк, что происходит? Объясни нормально.

Марк: Объяснить? Хочешь, я тебе объясню? Смотри.

Следом пришло фото. Качество было хорошим, видимо, сделано на телефон с улицы через окно кофейни. На снимке я сидела за столиком, склонив голову к своему пирожному, а напротив — Том. Он что-то говорил, и на моем лице застыла та самая улыбка, легкая и расслабленная, которую я сама чувствовала все это время. Мы выглядели... уютно. Словно двое людей, которые просто наслаждаются субботним утром и обществом друг друга. Словно никакого Марка, Ника и всей этой истории не существовало.

В глазах потемнело. Это было похоже на удар под дых. Кто? Кто мог это сделать?

Я: Кто это сделал?! Ты что, следишь за мной?!

Марк: Успокойся, детективом я не работаю. Мимо проходила Зои. Увидела вас, такую милую парочку, и сфоткала на память. Решила со мной поделиться. Подписала, кстати... «Какая милая парочка».

В голове выползло "Будто без задней мысли".

Зои. Эта ядовитая змея. Она всегда смотрела на Марка с нескрываемым интересом, а ко мне — с холодной завистью. Она не могла пройти мимо такого шанса уколоть и его, и меня одновременно. Эта «безадная мысль» была продуманным ударом ниже пояса, и она попала точно в цель.

Я чувствовала, как по телу разливается жар от ярости и унижения. Мои пальцы затряслись, сжимая телефон.

Я: И ты сразу всему поверил? Даже не подумал, что это может быть провокацией? Мы просто пили кофе! Мы просто случайно встретились, и он как тогда поддержал меня, и я поблагодарила его! Это всё!

Марк: Поддержал? И как именно он тебя «поддерживал»? Такими вот милыми завтраками? А что дальше? Ужины? Кино? Ты вообще понимаешь, как это выглядит со стороны? Вчера мы с тобой будто обо всём договорились, а сегодня ты уже улыбаешься ему как ни в чем не бывало!

Я: Это не так! Я тебе всё уже объяснила! Я сказала, что мне нужно время, чтобы всё обдумать! А выпить кофе с человеком, который был ко мне добр, — это что, теперь преступление?

Марк: Добр? Да он с первого взгляда на тебя пялился! Ты действительно настолько наивна, чтобы не видеть, что он к тебе подкатывает? Или тебе просто нравится это внимание? Нравится, что из-за тебя дерутся?

Я: Офигел! Просто прекрати нести этот бред! Ты ведешь себя точно так же, как Ник! Та же паранойя, те же попытки меня контролировать! Я думала, мы вчера договорились о доверии!

Марк: Доверие? Доверие — это когда ты, до запланированной встречи, не бежишь на свидания к другим парням! А фото у меня в телефоне, Элис! Оно кричит громче любых твоих слов!

Каждое его сообщение было как пощечина. Я чувствовала себя загнанной в угол. С одной стороны — дикая обида за его недоверие и готовность поверить Зои. С другой — едкий, противный стыд. Потому что часть его слов попадала в цель. Мне действительно было приятно внимание Тома. Приятно, что кто-то видит в тебе не проблему, а просто девушку. И этот мимолетный, предательский восторг от собственной власти, который я испытывала в начале всего этого, на секунду вернулся, чтобы тут же укусить меня.

Я: Это не было свиданием. И если бы ты доверял мне хоть на грамм, ты бы не стал устраивать мне допрос с пристрастием по фотографии от известной сплетницы. Ты бы просто спросил.

Марк: Я и спрашиваю! И в ответ получаю сплошные оправдания и сравнения с твоим братом-тираном! Отлично, Элис. Просто замечательно. Значит, я теперь для тебя тиран. Я пытаюсь разобраться в наших чувствах, а ты в это время флиртуешь с каким-то заучкой и считаешь меня ненормальным.

Я чуть не швырнула телефон о стену. Он намеренно перевирал все мои слова, выдергивал их из контекста, чтобы выглядеть жертвой.

Я: Я не флиртовала! И не называла тебя ненормальным! Я сказала, что твое поведение сейчас похоже на поведение Ника! И знаешь что? После этого разговора я в этом еще больше убедилась. Мне нужно время, Марк. Не пауза. Мне нужно время, чтобы ПОДУМАТЬ. Обо всем. О нас. И о том, нужно ли мне вообще все это — постоянные подозрения, сцены ревности и фото от Зои в качестве аргументов в споре.

Я отправила сообщение и тут же поставила телефон в беззвучный режим, сунув его на дно сумки. Дрожащими руками я все-таки нашла ключи, вставила их в замок и завалилась в прихожую, прислонившись к закрытой двери.

Эйфория бесследно испарилась. Вместо сладкого послевкусия от пирожного во рту был горький привкус пепла. Хрупкий мостик доверия, который мы с таким трудом начали наводить вчера, был разрушен одним дуновением ядовитого ветра по имени Зои и одним всплеском ревности. И теперь, в тишине собственной прихожей, мне предстояло решить самый главный вопрос: а хватит ли у меня сил продолжать эту войну на два фронта?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23

Я завалилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Груз, который, казалось, я скинула там, в кофейне, вернулся, утроив свой вес. Все снова закрутилось в знакомом, изматывающем вихре: непонимание, обвинения, чувство вины. Казалось, мы топтались на месте, а то и откатывались назад. Эта перепалка с Марком перечеркнула все хрупкое спокойствие утра. Теперь впереди снова была неопределенность, снова борьба, снова попытки достучаться и быть непонятой. Я закрыла глаза, пытаясь загнать обратно навернувшиеся слезы обиды и бессилия. Рутина. Все возвращалось в эту дурацкую, болезненную рутину.

Прошел может быть час. Я лежала в полумраке, слушая, как тикают часы в гостиной, и перебирала в голове его слова. «Ты флиртовала». «Свидание». Каждое слово — как заноза. Где-то в глубине души я понимала, откуда взялась его ревность, но это понимание тонуло в волне возмущения его методами. Поверить Зои? Устроить допрос по фото? Это было невыносимо.

Внезапно в квартире раздался настойчивый, но негромкий стук в дверь. Сердце ёкнуло. Ник? Но он должен быть на работе. Сосед? С трудом оторвав голову от подушки, я поплелась в прихожую.

— Кто там? — прокричала я, не открывая глазок.

Ответ заставил меня замереть на месте.

— Это я. Марк.

Голос его звучал приглушенно, без прежней злости. В нем слышалась усталость и какая-то неуверенность. Мозг лихорадочно заработал. Что ему нужно? Продолжить ссору с порога? Устроить ещё один скандал? Рука сама потянулась к замку, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, прежде чем я успела обдумать решение.

Я открыла дверь.

На пороге стоял он. Не через экран телефона, не через призму гнева, а настоящий. Ветер растрепал его темные волосы, а в глазах, обычно таких уверенных, читалась смесь надежды и вины. И самое главное — в его руках был небольшой, скромный, но яркий букетик. Не роскошная композиция, а несколько рыжих гербер и пара белых ромашек, небрежно перевязанных грубой бечевкой. Это было так на него непохоже, так просто и искренне, что у меня перехватило дыхание.

Мы молча смотрели друг на друга несколько секунд, тяжелых и насыщенных невысказанным.

— Привет, — наконец выдохнул он, протягивая цветы.

— Можно войти? Или... хотя бы прими это.

Я машинально взяла букет. Прохладные стебли приятно холодили пальцы.

— Марк... — начала я, но он перебил меня, торопливо, словно боялся, что его порыв иссякнет.

— Я знаю. Я был ослом. Полным, беспросветным идиотом. — Он провел рукой по волосам, еще больше взъерошив их. — Я получил эту фотографию, и у меня в голове что-то щелкнуло. Вся эта злость, ревность, ощущение, что я теряю контроль... все это накрыло с новой силой. Я видел, как ты улыбаешься ему, и... забыл, что ты вообще умеешь так улыбаться. Последние дни были сплошным напряжением. И эта твоя улыбка, адресованная не мне, свела меня с ума.

Он сделал шаг вперед, но не переступая порог, оставляя мне пространство.

— Я не оправдываюсь. То, как я повел себя, отвратительно. Поверить Зои... Боже, Элис, мне самому противно. Я просто... Я испугался. Вчера мы все такое хрупкое построили, а сегодня увидел это фото и подумал, что все рухнуло, так и не успев начаться. Что ты решила, что оно того не стоит, и выбрала что-то... более простое.

Я смотрела на него, сжимая в руках цветы. Гнев понемногу отступал, уступая место сложной, болезненной нежности. Он стоял здесь, на моем пороге, уязвимый и признающий свою неправоту. Это значило гораздо больше, чем любые слова, сказанные в переписке.

— Он не является чем-то «более простым», Марк, — тихо сказала я. — Он — друг. Который был рядом, когда мне было плохо. А тебе... с тобой все сложно. И я не хочу «простого». Я хочу, чтобы то, что между нами, того стоило. А сегодня... сегодня было не похоже, что оно того стоит.

Он кивнул, его лицо исказилось от боли.

— Я знаю. И я разрушаю это своими же руками. Потому что я не знаю, как по-другому. Я не знаю, как быть, когда ты не со мной. Я все время думаю, что ты пожалеешь о своем выборе, что ты увидишь, какой я... проблемный. И любая мелочь кажется угрозой.

— Доверие, Марк. Оно не в том, чтобы контролировать каждый мой шаг. Оно в том, чтобы верить мне, даже когда тебе кажется, что есть повод для сомнений. Зои специально все подстроила, чтобы нас поссорить! Разве ты не понимаешь?

— Понимаю. Сейчас понимаю. А тогда... тогда я просто увидел доказательство своих самых больших страхов. — Он посмотрел на меня прямо. — Я не прошу простить меня сразу. Я прошу... дай мне шанс все исправить. Прямо сейчас. Не в сообщениях, а вот так. Глядя тебе в глаза.

Он выглядел таким потерянным и таким искренним в своем раскаянии, что моя оборона окончательно рухнула. Я отступила от двери, молча приглашая его войти.

Он переступил порог, и дверь закрылась, оставив нас в тишине прихожей. Пахло цветами, которые я все еще держала, и его легким, знакомым одеколоном.

— Спасибо за цветы, — прошептала я. — Они красивые.

— Они не такие, как ты, — он неуклюже улыбнулся. — Но продавец сказала, что герберы — это цветы радости. А я... я, кажется, отнял у тебя всю твою сегодняшнюю радость.

Мы прошли в гостиную и сели на диван, сохраняя между собой небольшую дистанцию. Букет лежал между нами, как хрупкий белый флаг.

— Я не флиртовала с ним, — снова сказала я, уже без вызова, а просто констатируя факт. — Мне было спокойно с ним. И да, мне было приятно, что кто-то относится ко мне просто, без всей этой... исторической нагрузки. Но это не значит, что я что-то ему обещала или что-то замышляла. Это просто... передышка.

— Я понимаю, — он кивнул, глядя на свои руки. — И у меня нет права эту передышку у тебя отнимать. Просто... обещай, что если тебе снова понадобится передышка... ты хотя бы предупредишь меня? Не для отчета, а чтобы я не сходил с ума от незнания. Чтобы я не стал искать тебя в каждой кофейне города.

В его голосе снова послышались шутливые нотки, но за ними скрывалась настоящая боль. Я протянула руку и накрыла ею его ладонь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо. Обещаю. А ты обещаешь, что будешь работать над своим недоверием. Потому что я не выдержу второй такой сцены.

Он перевернул свою руку и сжал мои пальцы. Его прикосновение было теплым и твердым.

— Обещаю. Буду стараться. Каждый день. — Он помолчал. — Значит, война отменяется?

— Перемирие продлено, — я слабо улыбнулась. — Но на особых условиях. Ты должен компенсировать моральный ущерб.

— Чем? — он поднял бровь, в его глазах снова появился знакомый огонек.

— Как минимум, выслушать двадцатиминутную лекцию о том, почему подозревать меня на основании фото от Зои — это верх идиотизма.

— Справедливо, — он рассмеялся, и это был такой естественный, свободный звук после всей сегодняшней гнетущей тишины. — Готов выслушать. И... может, заказать нам пиццу? И забыть на пару часов обо всем этом? Просто побыть вместе. Без ссор. Без Томов. Без Зои. Без Ника.

Это звучало как рай. Просто побыть вместе. Без всего этого груза.

— Да, — согласилась я, и на этот раз улыбка была по-настоящему счастливой. — Давай.

Он потянулся за телефоном, чтобы сделать заказ, а я прижала к лицу цветы, вдыхая их свежий, простой аромат. Дорога вперед все еще была покрыта туманом, и проблемы никуда не делись. Но сегодня, сейчас, в этот самый момент, он был здесь. Он боролся. И, возможно, именно из таких хрупких, искренних моментов и состоит та самая сложная, но настоящая любовь, которая того стоит.

Глава 24

Пицца приехала удивительно быстро, будто сама судьба, устав от наших драм, решила немного помочь. Запах расплавленного сыра, оливок и пряного пепперони мгновенно наполнил гостиную, вытесняя остатки напряженности. Я расплатилась с курьером и вернулась на кухню с большой картонной коробкой в руках.

Марк стоял у окна, глядя на вечерний город. Он обернулся на мой шаг, и в его взгляде читалась все та же смесь вины, надежды и вопроса.

— «Четыре сыра» и «Пепперони», — объявила я, поднимая коробку. — Как договаривались.

Он кивнул с легкой улыбкой. Мы молча накрыли на стол в гостиной, но есть там, под строгими взглядами семейных фотографий и в пространстве, где еще витал дух недавнего конфликта, казалось нелепым. Воздух все еще был тяжелым.

И тогда я, отломив кусочек теста с сыром, приняла спонтанное решение.

—Пойдем в мою комнату, — сказала я, не глядя на него, и взяла свою тарелку и бутылку колы. — Здесь... как-то не очень уютно.

Марк на секунду замер, явно удивленный. Затем его лицо озарилось пониманием, и он, не говоря ни слова, последовал за мной, неся коробку с пиццей и свой стакан.

Моя комната была другим миром. Запах моих духов, книги, разбросанные на столе, мягкий свет от торшера в углу и гирлянда, которую я никогда не выключала. Здесь не было Ника, не было Зои, не было университетских сплетен. Здесь была только я. И теперь — он.

Я села на ковер, прислонившись к кровати, и поставила тарелку перед собой. Марк, после секундного замешательства, опустился напротив. Первые несколько минут мы ели молча, поглощенные не столько едой, сколько новизной ситуации.

— У тебя уютно, — наконец нарушил тишину Марк, оглядывая комнату. — Такой... твой мир.

— Спасибо, — я улыбнулась. — Здесь я могу быть собой.

Мысли о том, «как раньше», витали в воздухе — невинные, полные тайного напряжения и надежды. Мы оба это чувствовали. Он отодвинул пустую тарелку и посмотрел на меня. Его взгляд был теплым и немного грустным.

— Я до сих пор не могу поверить, что все так запутал, — тихо сказал он.

Я потянулась через оставшееся между нами расстояние и коснулась его руки.

—Забудь. Давай просто... будем здесь и сейчас.

Он переплел свои пальцы с моими, и его ладонь показалась такой же знакомой и нужной, как биение собственного сердца. Потом он потянулся ко мне, и его губы коснулись моих. Этот поцелуй был нежным, почти робким, полным вопроса и сожаления. В нем не было прежней стремительности, только медленное, бережное исследование, как будто он заново узнавал вкус моих губ, даря им тихое, лишенное страсти прощение.

Но долго это продолжаться не могло. Давно подавляемое влечение, эта искра, которую мы так старательно тушили все последние недели, начала разгораться. Его дыхание участилось, поцелуй стал глубже, требовательнее. Моя рука сама собой поднялась, чтобы коснуться его щеки, и я почувствовала, как напряглись мышцы его спины под тонкой тканью футболки.

И вдруг... он сам резко разорвал поцелуй, отстранившись с тяжелым, прерывистым вздохом. Его глаза были темными, почти черными от возбуждения.

— Нам нужно доесть пиццу ...— прохрипел он, проводя рукой по лицу.

Он был прав. Это было бы слишком поспешно, слишком эмоционально. Слишком похоже на попытку заменить слова телом.

— Да, — выдохнула я, стараясь унять дрожь в коленях. — Ты прав. Давай... давай просто посмотрим что-нибудь.

Я взяла пульт и включила телевизор, висевший на стене напротив кровати, наугад выбрав какой-то комедийный сериал. Фоном зазвучали смех и бессмысленные диалоги. Я перебралась на кровать, прислонившись к стопке подушек. Марк, после мгновения нерешительности, лег рядом, оставив между нами почтительную дистанцию в полметра.

Мы смотрели сериал, изредка перекидываясь замечаниями, но ни он, ни я не могли сосредоточиться на происходящем на экране. Воздух в комнате снова сгустился, но на этот раз по другой причине. Я украдкой посмотрела на него. Он лежал на спине, уставившись в потолок, его челюсть была напряжена. И тут мой взгляд скользнул ниже...

И я замерла.

Он лежал на боку, слегка повернувшись ко мне, и через мягкую ткань его серых спортивных штанов откровенно проступал твердый, отчетливый бугорок. Он пытался незаметно натянуть на себя край моего стеганого одеяла, чтобы прикрыться, но тщетно — паника в его глазах и явственная выпуклость выдавали его с головой.

Сердце у меня в груди забилось с безумной силой. В голове пронеслись обрывки мыслей: «Он все еще хочет меня... даже после ссоры... даже когда пытается быть джентльменом...»

Он поймал мой взгляд и покраснел до корней волос, отводя глаза с таким видом, будто его поймали на чем-то ужасном.

— Извини, — сдавленно прошептал он, сжимая край одеяла так, что костяшки его пальцев побелели. — Это... это само... Я не могу это контролировать, когда ты рядом. Особенно после... — он не договорил, сглотнув.

В его смущении была такая уязвимость, что мое собственное смятение вдруг куда-то улетучилось. Вместо неловкости меня охватила странная, теплая нежность, смешанная с внезапно нахлынувшей смелостью. Он был здесь не просто так. Его тело кричало правду, которую его разум и чувство вины пытались подавить.

Я медленно протянула руку и коснулась его плеча, заставив его вздрогнуть и посмотреть на меня. В его глазах читался настоящий ужас, что я сейчас встану и выгоню его.

— Марк... — тихо сказала я, и мои пальцы легонько сжали его бицепс. — Успокойся. Это... нормально.

Я не стала делать вид, что не заметила. Я не стала отворачиваться. Я просто позволила своему взгляду скользнуть вниз, на этот предательский бугорок, а потом снова встретиться с его глазами, и в моей улыбке не было ни насмешки, ни осуждения. Только понимание и тихое, сокровенное знание того, какая сила все еще существует между нами.

Он замер, изучая моё лицо. Паника в его глазах понемногу стала рассеиваться, уступая место изумлению, а затем — новой, более глубокой и сосредоточенной волне желания. Он видел, что я не отшатнулась. Видел, что приняла и эту часть его — неконтролируемую, чисто физическую реакцию на мою близость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Элис... — его голос прозвучал низко и хрипло, уже без тени смущения, а с новой, обретенной уверенностью.

Он больше не пытался прикрыться. Он просто смотрел на меня, и в его взгляде был один-единственный вопрос. А в моем молчаливом ответе, в моих глазах, которые не отводили от него взгляд, было моё «да».

Моё прикосновение к его плечу и тихие слова, казалось, разорвали напряженный воздух в комнате. Он замер, его взгляд, полный стыда и желания, приковался к моему лицу. Я видела, как камень за камнем, его защитная стена рушится под тяжестью того, что происходило между нами.

— Элис... — его голос прозвучал низко и хрипло, уже без тени смущения, а с новой, обретенной уверенностью.

Он больше не пытался прикрыться. Он просто смотрел на меня, и в его взгляде был один-единственный вопрос. А в моем молчаливом ответе, в моих глазах, которые не отводили от него взгляд, было мое «да».

Но слов мне было мало. Мне нужно было действие. Решимость, горячая и стремительная, пульсировала в висках. Я хотела стереть эту неловкость, это расстояние, всю эту боль недоверия одним смелым, откровенным жестом.

Я приподнялась на локте, нависла над ним, заслонив собой свет гирлянды. Мое лицо оказалось в сантиметрах от его. Дыхание сперлось в груди.

— Вытащи его, — прошептала я, и мой голос прозвучал хрипло и непривычно громко в тишине комнаты, заглушая бормотание телевизора.

Он не дыша смотрел на меня, глаза широко раскрылись. В них промелькнуло шокированное непонимание, затем — осознание, и, наконец, — темная, всепоглощающая волна согласия. Он кивнул, коротко, почти неразличимо.

Его руки, которые только что сжимали одеяло в бессилии, теперь двигались с новой целью. Он замер на секунду, давая мне последний шанс отступить, но я лишь прикусила нижнюю губу, не отводя взгляда. Затем его пальцы потянулись к поясу его спортивных штанов, к пуговке, к молнию...

Осторожный щелчок расстегивающегося замка прозвучал оглушительно. Он медленно, не отрывая от меня глаз, стянул ткань вниз вместе с нижним бельем, высвобождая свое напряженное, твердое желание.

Он лежал передо мной обнаженный — не только физически, но и эмоционально. Вся его защита, вся бравада, вся ревность — все было сметено. Осталась только уязвимость, ожидание и немой вопрос.

Я услышала, как он сглотнул. Его грудь тяжело вздымалась.

— Вот... — его голос сорвался на шепот. — Я... — он не знал, что сказать.

Мне тоже не нужны были слова. Я протянула руку, и мои пальцы дрожали, но движение было уверенным. Я коснулась его. Кожа была обжигающе горячей, бархатистой и натянутой, как струна. Он резко вздохнул, его глаза закатились, и он откинул голову на подушку, издав сдавленный стон.

— Элис... — снова простонал он, и в этом звуке была вся агония и все наслаждение последних недель.

Я смотрела на его лицо, искаженное страстью, чувствуя под пальцами мощный, живой пульс его тела. В этот момент не было ни Зои, ни Ника, ни вчерашних обид. Была только эта оголенная правда между нами — болезненная, пугающая и невыносимо прекрасная. Это был наш способ зализать раны, наш способ доказать, что, несмотря ни на что, мы все еще хотим друг друга до потери сознания.

Я медленно провела ладонью по его длине, заставив его все тело напрячься. Он был... больше, чем я представляла. Твердый и горячий, он пульсировал в моей руке, как живое существо, полное собственной воли. Мое сердце колотилось где-то в горле, смесь страха и жгучего любопытства сжимала грудь.

Боже правый... Он такой... большой. Или это нормально? Я ведь ничего не знаю, не с чем сравнить...

Мои пальцы дрожали, но я не останавливалась. Мой большой палец, почти сам по себе, скользнул к самой головке, исследуя ее форму, бархатистую и влажную от капли влаги, выступившей на кончике. Я растерла эту влагу легким, круговым движением.

Марк резко ахнул, его бедра непроизвольно дернулись, и он схватился за простыню, сжимая ее в кулаках.

— Прости... — выдохнул он, его голос был хриплым и прерывистым. — Я не... не могу...

— Ничего, — прошептала я, и сама удивилась, насколько твердым стал мой голос. В его реакции, в этой потере контроля была странная, вселяющая уверенность сила. Его тело так явно, так искренне реагировало на мое самое неуверенное прикосновение. Это заставляло мою собственную нервозность отступать.

Я повторила движение, на этот раз более уверенно. Сосредоточившись на кончике, я нежно водила подушечкой большого пальца по самой чувствительной его части, наблюдая, как его лицо искажается от наслаждения. Его глаза были закрыты, губы приоткрыты в беззвучном стоне.

— Да... вот так... — прохрипел он, и его рука накрыла мою, не чтобы остановить, а чтобы прижать сильнее, направляя, показывая едва уловимый ритм.

Я смотрела на него, завороженная. Этот могущественный, уверенный в себе Марк, который мог свести меня с ума одним взглядом, теперь лежал беспомощный и покорный под дрожащими пальцами девчонки, которой был всего пару месяцев назад. Это осознание опьяняло сильнее любого алкоголя.

— Тебе... нравится? — тихо спросила я, уже зная ответ, но жаждая услышать его вслух.

Он приоткрыл глаза. Взгляд был мутным от страсти, но в нем читалась полная ясность.

— Ты не представляешь... как, — он сглотнул. — Твои руки... они такие маленькие, нежные... Боже, Элис...

Он не договорил, снова закинув голову назад, когда я, ободренная его словами, снова сжала его чуть сильнее, продолжив свои неумелые, но полные искреннего интереса ласки. Мир сузился до пространства моей кровати, до его тяжелого дыхания, до жара его кожи под моими пальцами и до этого нового, интимного знания, которое связывало нас теперь еще крепче, чем все предыдущие поцелуи и тайные встречи.

Мои пальцы, скользящие по его напряженной плоти, внезапно ощутили новую, неожиданную влажность. Я замерла, и мой взгляд приковался к тому месту, где мой большой палец только что ласкал чувствительную головку. Из узкой щели на ее кончике медленно, словно тяжелая роса, выступила капля прозрачной, слегка тягучей жидкости. Она блестела в мягком свете гирлянды, словно крошечная жемчужина, рожденная его возбуждением.

О, Боже... — пронеслось у меня в голове. В учебниках биологии это было безликим термином «предэякулят». Но здесь, сейчас, на моей руке, на его теле — это было чем-то бесконечно более реальным, интимным и животрепещущим. Это было физическим доказательством его желания, его потери контроля, его абсолютной отдачи этому моменту.

Я застыла, завороженная. Сердце бешено колотилось, но теперь уже не только от страха, но и от какого-то первобытного, глубокого любопытства. Я не отдернула руку. Наоборот, мое движение замедлилось, стало еще более внимательным.

Я не сводила глаз с этой капли, пока мои пальцы снова совершали свой путь. Я почувствовала, как ее скользкая текстура смешивается с его естественным теплом, облегчая движение моей ладони, делая его еще более чувственным. Это был самый откровенный акт доверия, самый прямой физический отклик на мои прикосновения.

Марк, почувствовав мою минутную паузу и заметив, куда устремлен мой взгляд, издал сдавленный, почти стыдливый звук.

— Извини... — снова прошептал он, пытаясь приподнять бедра, чтобы отстраниться.

Но я тут же мягко, но твердо прижала его руку своей свободной ладонью, не давая ему уйти.

— Не извиняйся, — сказала я тихо, и мой голос звучал хрипло, но уверенно. Я наконец оторвала взгляд от него и посмотрела ему в глаза. — Не надо. Это... это красиво.

И это была правда. В этой мгновенной, физиологической реакции не было ничего отталкивающего. В ней была raw, неприкрытая правда его желания.

Я снова опустила взгляд и на этот раз сознательно, уже не случайно, провела указательным пальцем по самой вершине, собирая эту каплю. Кожа там была невероятно нежной и горячей. Затем я подняла палец, ненадолго поймав его взгляд, полный немого вопроса и стыда, и медленно, не отводя от него глаз, размазала эту влагу по его напряженному стволу, смазывая его еще больше.

Его глаза закатились, и он издал длинный, глубокий стон, исходящий из самой глубины его существа. Его рука сжала мою с такой силой, что было почти больно.

— Ты... ты сведешь меня с ума... — выдохнул он, и в его голосе не осталось и следи смущения, только чистая, концентрированная страсть, граничащая с болью. — Я больше не могу... терпеть...

Его тело напряглось, как тетива лука, и я поняла, что мои неумелые, но полные искреннего интереса ласки довели его до самого края. И это осознание наполнило меня такой силой, такой властью и такой нежностью, что все остальные мысли просто улетучились.

Мое собственное дыхание сперлось, превратившись в частые, неглубокие вздохи. Видя его реакцию, чувствуя, как все его тело стало жестким и напряженным, как струна, я инстинктивно поняла, что он на грани. И это знание — что я, своими прикосновениями, могу довести его до этого состояния — было самым мощным афродизиаком.

Я ускорила движение руки. Ритм стал более уверенным, более настойчивым. Моя ладонь, скользившая по его смазанному влагой члену, теперь двигалась почти уверенно. Я слышала, как он хрипит, его дыхание превратилось в прерывистые, короткие выдохи. Его пальцы, впившиеся в простыню, побелели от напряжения. Все мышцы его пресса и бедер были напряжены до предела, он был похож на изваяние, застывшее в предвкушении неизбежного.

— Элис... — его голос был чужим, низким и разбитым, больше предупреждением, чем просьбой. — Я сейчас... я не...

Он не смог договорить. Его глаза, полные темной, животной муки, широко распахнулись, глядя на меня, но, казалось, не видели ничего. Все его существо было сосредоточено на том, что происходило в точке соединения наших тел.

И тогда это случилось. С тихим, сдавленным криком, больше похожим на стон облегчения, его тело вздрогнуло в мощной, непроизвольной судороге. Он выгнулся, откинув голову так сильно, что напряглись мышцы его шеи. Я почувствовала, как под моей ладонью пульсирует его плоть, и тут же теплая, густая жидкость горячими струйками выплеснулась наружу, пачкая его живот, мою руку и краешек моего одеяла.

Он замер, обмякший и побежденный, тяжело дыша, как человек, выбравшийся на берег после кораблекрушения. Воздух в комнате наполнился новым, резким, животным запахом. Он лежал с закрытыми глазами, его грудь вздымалась и опадала, а на лице застыла гримаса блаженного истощения.

Я медленно, почти благоговейно, убрала свою руку. Она была липкой и теплой. Я смотрела на него, на следы его страсти на его коже, и чувствовала не брезгливость, а странное, глубокое умиротворение. В этом была какая-то окончательность. Какая-то граница, которую мы перешли, и назад пути не было.

Спустя какое-то время он приоткрыл глаза. Взгляд был уставшим, очищенным, полным какой-то новой, бездонной нежности. Он посмотрел на меня, потом на последствия нашего соития, и слабая, смущенная улыбка тронула его губы.

— Вот чёрт... — тихо выдохнул он. — Прости за... беспорядок.

Я покачала головой, и сама улыбка появилась на моих губах. Я потянулась к коробке с салфетками на тумбочке, вытащила несколько.

— Ничего, — прошептала я, осторожно начинаю вытирать его живот. — Это был... "интересный" беспорядок.

Он не шевелился, позволяя мне это делать, его взгляд был прикован к моим рукам. Когда я закончила и бросила салфетки в урну, он потянулся и, все еще молча, притянул меня к себе. Он не целовал меня, просто прижал мое ухо к своей груди, к тому месту, где бешено стучало его сердце, постепенно успокаиваясь.

Мы лежали так в тишине, и телевизор все еще бубнил в фоновом режиме. Что-то между нами сломалось в этой вспышке страсти, но что-то новое, более прочное и тихое, начало формироваться на его месте. Это был не конец, а совсем другое начало.

Глава 25

Его ладонь медленно, почти лениво гладила мой бок через тонкую ткань футболки. Это было приятно, успокаивающе, после той бурной вспышки. Я прикрыла глаза, прислушиваясь к ровному стуку его сердца, чувствуя, как напряжение окончательно покидает мое тело. Казалось, мы просто лежим, и это уже было огромным достижением.

И вдруг его голос, все еще хриплый, но теперь с новой, опасной ноткой, нарушил тишину.

— Сядь на меня.

Мои глаза тут же распахнулись. Я приподнялась на локте и повернулась к нему, не веря своим ушам. Его лицо было серьезным, во взгляде — не шутка, а темное, сосредоточенное желание.

— Что? — выдавила я, чувствуя, как жар разливается по щекам.

Он не смутился. Наоборот, его губы тронула уверенная улыбка.

— Я сказал, сядь на меня. На лицо. — Его рука легла на мою поясницу, мягко подталкивая. — Я хочу сделать тебе приятно. Хочу вылизать тебя всю. До последней капли.

В его словах была такая откровенная, животная прямота, что у меня перехватило дыхание. Шок, похожий на удар током, пронзил все тело. Это было так внезапно, так интимно... и так пугающе. Мысли в голове перемешались: «Он не может это серьезно... Это грязно... Я не могу...»

— Марк, нет... — я попыталась отодвинуться, но его рука удерживала меня. — Это... Я не... Мы же только что... Там грязно...

— Там прекрасно, — перебил он его, его голос стал низким и властным. — И я хочу там оказаться. Прямо сейчас.

Он уже двигался ко мне, его намерение было ясно как день. Паника, смешанная с каким-то диким, запретным любопытством, заставила меня вырваться. Я откатилась к краю кровати и встала, чувствуя, как дрожат колени.

— Подожди, — прошептала я, поднимая руки в защитном жесте. — Мне нужно... в ванную. Просто подожди тут.

Я не смотрела на него, выскочила из комнаты и заперлась в ванной. Сердце колотилось как сумасшедшее. Я облокотилась о раковину и посмотрела на свое запыхавшееся отражение в зеркале. Щеки пылали, глаза были широко раскрыты. «Он хочет этого. По-настоящему хочет». Мысль будто обжигала изнутри. Стыд и смущение боролись с внезапно проснувшимся интересом. А что, если... что, если это и правда может быть приятно?

Я быстро умылась холодной водой, попыталась привести в порядок волосы и дыхание. Руки все еще дрожали. Но пока я стояла там, в безопасной тишине ванной, шок понемногу начал рассеиваться, уступая место чему-то другому. Он хотел отдать себя мне так, без остатка, в такой унизительной и, в то же время, возвышающей форме. В этом был высший акт доверия и желания.

И я... я была готова хотя бы попробовать.

Я глубоко вдохнула, еще раз посмотрела на свое отражение — уже более собранное — и решительно открыла дверь.

Я быстро вернулась в комнату, почти на цыпочках. Он все еще лежал на кровати, подложив руки под голову, и смотрел на меня. На его лице не было ни раздражения, ни нетерпения, только спокойное, выжидающее выражение и та самая темная искорка в глазах, от которой по всему телу пробегали мурашки.

— Ну что, — тихо сказал он, и его губы тронула едва заметная улыбка. — Готова к тому, чтобы почувствовать себя богиней?

Я не нашлась что ответить. Я просто медленно, преодолевая остатки смущения, подошла к кровати. Он подвинулся, давая мне место, его взгляд не отрывался от меня, полный одобрения и обещания. И в этот момент все мои сомнения казались такими мелкими и неважными по сравнению с тем, что он предлагал.

Я стояла у кровати, и кажется, он видел, как я дрожу. Не от холода — в комнате было душно. Это была дрожь первозданного, животного страха, смешанного с электризующим током запретного желания. Все мое воспитание, все эти условные «это неприлично», «так не делают», «ты же девочка» — кричали в моей голове оглушительным хором. Но под этим визгом был другой, более тихий, но настойчивый голос: «А что, если?.. Он же твой парень... Он хочет... Он говорит, это будет приятно...»

Он не торопил меня. Он просто лежал, и его взгляд был таким... голодным. Но не в грубом смысле. Это был голод, направленный именно на меня. Как будто я была не просто телом, а самым желанным и таинственным существом на свете.

— Дай-ка я, — его голос прозвучал низко и ласково. Его пальцы потянулись к пуговке моих джинсов, расстегнули ее, а потом медленно, с шипящим звуком, опустили молнию.

Я застыла, позволив ему это сделать, чувствуя, как жар пылает у меня на щеках. Он мягко стянул с меня джинсы, и я помогла ему, неуклюже высвобождая ноги. И вот я осталась стоять перед ним только в футболке и трусиках.

И тут его взгляд прилип к ним. На светло-сиреневом хлопке был наивный, детский рисунок — улыбающийся единорог, разбрасывающий радужные звездочки. Я купила их себе в шутку, для поднятия настроения, и сейчас мне вдруг стало до ужаса стыдно. На фоне всей этой взрослой, порочной ситуации они выглядели нелепо и жалко.

— Боже... — тихо выдохнул Марк, но не с насмешкой. В его голосе прозвучало какое-то странное, растроганное умиление. Он протянул руку и большим пальцем нежно провел по рисунку, по гладкой ткани в самом интимном месте. Его прикосновение сквозь тонкий хлопок заставило меня вздрогнуть. — Какие же они... милые.

Он посмотрел на меня, и в его глазах читалась какая-то новая, неизведанная нежность, смешанная с все тем же жгучим желанием. Контраст между моими детскими трусиками и тем, что он собирался сделать, был настолько разительным, что у меня закружилась голова.

— Теперь они мои, — прошептал он, и его пальцы зацепились за резинку по бокам. — Поднимись.

Я машинально послушалась, приподняв бедра. Он медленно, почти с благоговением, стянул их с меня, и я осталась полностью обнаженной перед ним ниже пояса. Он не бросил их на пол, а на мгновение задержал в руках, разглядывая глупого единорога, и странная, смущенная улыбка тронула его губы. Затем он аккуратно отложил их в сторону, на тумбочку.

Этот простой жест — не швырнуть, а положить — что-то во мне обезоружило. Весь мой стыд куда-то улетучился, оставив после лишь щемящую уязвимость и доверие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Иди ко мне, — снова сказал он, уже ложась на спину и глядя на меня темным, полным обещания взглядом.

— Я... я не знаю, как, — выдохнула я, и мой голос прозвучал жалко и тонко.

— Ничего не нужно знать, — его ответ был тихим, но твердым. Он приподнялся на локтях. — Просто иди сюда. Ляг на меня. Коленями по бокам от моей головы. И доверься мне.

Коленями по бокам от его головы. От одной этой мысли у меня перехватило дыхание. Я представила это. Себя, сидящую на его лице. Такую интимную, такую унизительную и такую невероятно откровенную позу. Жар хлынул мне в лицо и между ног одновременно. Мне стало стыдно до слез, но вместе с тем... влажно и тепло.Я сделала неуверенный шаг вперед. Потом еще один. Мои колени подкашивались. Я медленно, словно в замедленной съемке, взобралась на кровать и опустилась перед ним на колени. Он смотрел на меня снизу вверх, и в его глазах я увидела не насмешку, а благоговение. Это странным образом придало мне сил.

Я чувствовала, как по моей коже бегут мурашки. Это было страшнее, чем первый поцелуй. Страшнее, чем первая близость. Это было полное обнажение не только тела, но и души. Он хотел видеть меня, чувствовать меня там, в самом сокровенном месте, без всяких преград.

— Вот так, — он ободряюще положил свои большие, теплые ладони мне на бедра. Его прикосновение обожгло даже через джинсы. — Теперь просто опустись на меня. Я все сделаю.

Я зажмурилась, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди. Это было безумием. Абсолютным, чистым безумием. Но я уже не могла остановиться. Любопытство и желание заставитьть его смотреть на меня с таким обожанием перевесили весь стыд.

Я перенесла вес, дрожа, опускаясь все ниже. Пока, наконец, не почувствовала его горячее дыхание сквозь тонкую ткань моего белья. Я замерла, вся сжавшись в комок.

— Расслабься, — его голос донесся приглушенно, его губы коснулись меня там через хлопок. Все мое тело вздрогнуло от этого едва ощутимого прикосновения, как от удара током.

А потом... потом он начал.

Сначала это было просто тепло его дыхания, согревающее меня сквозь ткань. Потом я почувствовала влажный, мягкий нажим его языка. Он водил им по мне, медленно, ритмично, не спеша, как будто изучая каждый миллиметр. Стыд начал понемногу отступать, уступая место чему-то новому, какому-то щекочущему, глубокому и тревожному ощущению, которое начало разливаться по всему моему низу живота.

Я издала звук, нечто среднее между стоном и всхлипом, и мои пальцы впились в покрывало. Это было... Боже, это было совсем не так, как я представляла. Это не было грязно или унизительно. Это было невероятно интимно. Он отдавал себя мне в услужение, и его единственной целью было мое наслаждение.

— Марк... — простонала я, уже не в силах держать голову прямо.

Он в ответ лишь глубже прижался лицом ко мне, и его руки крепче сжали мои бедра, не давая мне уйти. А потом он задел какое-то особенное место, и во мне будто что-то вспыхнуло. Я резко вскрикнула, и моя спина непроизвольно выгнулась. Он нашел его. И он не собирался останавливаться.

Весь мир сузился до этого одного, пылающего точкa на моем теле и до влажного, настойчивого ласкания его языка. Стыд, страх, неловкость — все это сгорело в разгорающемся пожаре удовольствия. Я уже не думала ни о чем. Я только чувствовала. Чувствовала, как нарастает невыносимое, сладкое напряжение, как все мое тело становится тяжелым и легким одновременно, как сгустки огня бегут по венам.

И когда я уже была на самом краю, он прошептал, и его голос, вибрирующий прямо против моей самой чувствительной кожи, добил меня окончательно:

— Кончай на мое лицо, Элис. Я хочу почувствовать, как ты теряешь контроль.

И я потеряла. С громким, сдавленным криком, который я сама от себя не ожидала. Все внутри меня сжалось, а потом взорвалось волнами ослепительного, белого наслаждения, которые залили все мое существо. Я тряслась, держась за него, как за якорь, пока судороги удовольствия не стали потихоньку отступать.

Я рухнула на кровать рядом с ним, полностью разбитая, тяжело дыша. Он перевернулся на бок, его подбородок и губы были влажными и блестели. Он смотрел на меня, и в его глазах было столько нежности, торжества и чего-то дикого, что мое сердце снова екнуло.

— Ну что? — тихо спросил он, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Всё ещё грязно?

Я не смогла ничего сказать. Я просто покачала головой, чувствуя, как по моему лицу растекается глупая, блаженная улыбка. Он притянул меня к себе и поцеловал в лоб. И в этот момент я поняла, что мы перешли какую-то новую, последнюю черту. И назад дороги не было. Да я и не хотела.

Его тон был таким нарочито невинным, таким довольным, что во мне все перевернулось. Стыд, горячий и едкий, хлынул с новой силой, смешавшись с диким раздражением. Он смотрел на меня, и его взгляд, полный торжества и ласкового подшучивания, добил меня окончательно.

— Бесишь... — выдохнула я, и голос мой дрогнул. Я отползла от него, свернувшись калачиком и прижавшись лбом к прохладной стене. Щеки горели огнем, и мне хотелось провалиться сквозь землю. — Просто бесишь. Не смей так спрашивать.

Я слышала, как он тихо рассмеялся — не злорадный смех, а мягкий, глубокий и довольный. Пружина матраса прогнулась под его весом, и вот его ладонь легла на мое плечо, а губы прикоснулись к моей лопатке.

— Почему? — он целовал мою спину, его слова были шепотом против моей кожи. — Ты была самой красивой вещью, которую я когда-либо видел. А на вкус... — он снова тихо рассмеялся, чувствуя, как я вздрагиваю, — ...ты лучше любого пирожного из той кофейни.

«Бесишь» было самым слабым словом, которое я могла найти. Потому что на самом деле я была в ярости. В ярости от того, как легко он смог разобрать меня по кусочкам. В ярости от того, что он видел меня в таком невероятно унизительном и в то же время самом прекрасном моменте моей жизни. И в ярости от того, что теперь он знал. Знает, какой звук я издаю, когда теряю голову. Знает, как я дрожу. Знает, как выглядит мое лицо в этот миг.

Но под этой яростью, как тихий родник, пробивалось что-то еще. Облегчение. Принятие. И странное, новое чувство... власти. Потому что человек, который только что был на пике собственного наслаждения, сейчас лежал рядом и нежными поцелуями зализывал мои душевные раны, умоляя вернуться.

— Я тебя смутил? — его голос стал серьезнее.

Я молча кивнула, все еще не в силах повернуться к нему.

— Хорошо, — он сказал это так просто, как будто это было самое естественное дело на свете. — Значит, я буду делать это снова и снова. Пока ты не перестанешь краснеть. Пока не поймешь, что в том, как ты кончаешь, нет абсолютно ничего стыдного. Только красота.

От этих слов по моей спине пробежали мурашки. Я медленно, преодолевая остатки стыда, перевернулась к нему. Его лицо было близко, его глаза сияли той самой хищной нежностью, которая сводила меня с ума.

— Замолчи, — прошептала я, но в моем голосе уже не было злости. Была лишь усталость и капитуляция.

Он улыбнулся, поймал мою руку и прижал ее к своим губам.

— Ни за что, — ответил он, и в его взгляде я прочитала обещание. Обещание, что наша война окончена, но игра только начинается. И я, к своему ужасу и восторгу, была готова в неё играть.

Глава 26

Мы так и лежали, приглушенный смех из телевизора мерцающим ковром устилал тишину нашей комнаты. Никаких слов больше не было нужно — они все уже были сказаны телами, взглядами, тем пограничным состоянием, в которое мы друг друга погрузили.

Мое сознание медленно возвращалось из тумана наслаждения, и первым, что я ощутила, была текстура его кожи под моими пальцами. Моя рука, будто сама по себе, оказалась на его груди. Я не гладила ее, а скорее жала, медленно и лениво, чувствуя под ладонью твердую пластину грудной мышцы, биение его сердца, которое уже успокоилось и стало ровным, мощным и глухим, как отдаленный прибой.

Он не шевелился, только его рука лежала у меня на талии, большой палец время от времени проводил едва заметную дугу по моему боку. Я смотрела на экран, но не видела его, вся сосредоточившись на тактильных ощущениях. На том, как его тело, такое сильное и способное на грубую страсть, сейчас было полностью расслаблено и отдано на мою ласку. На том, как мои пальцы продавливали его кожу, а он лишь издал тихое, горловое урчание одобрения, когда я невольно поскребла его ногтями.

Это было не сексуально. Это было... своё. Как будто я проверяла его, его присутствие, его реальность после всего, что произошло. Как будто это простое прикосновение закрепляло нашу новую, хрупкую и такую оголенную реальность. Он был здесь. Он был мой. И я могла трогать его вот так — не для того, чтобы возбудить, а просто потому, что он был в зоне досягаемости, и потому, что мне этого хотелось.

Он накрыл мою руку своей, не убирая ее, а просто прижал ладонью, зафиксировал. Его пальцы переплелись с моими, и он приподнял нашу сцепленные руки к своим губам, поцеловал мои костяшки.

— Никуда не денешься, — тихо и сонно пробормотал он в ее пальцы, и я поняла, что это относилось и к нему, и ко мне.

Улыбка сама по себе тронула мои губы. Да, никуда. И в этом не было ничего пугающего. Была только тяжелая, сонная, абсолютная уверенность. Я прижалась щекой к его плечу, вдыхая его запах — теперь знакомую смесь его кожи, мыла и нас двоих, — и продолжила мять его грудь, слушая, как его дыхание становится все глубже и ровнее, уводя его в сон.

Он издал тихое, довольно урчание, когда мои пальцы снова сжали его сосок, и я почувствовала, как его мышца подрагивает под моей ладонью.

— А в каком костюме ты будешь? — спросила я, уткнувшись носом в его плечо и продолжая свое «исследование». Мне нравилась эта власть — возможность делать с ним такие интимные вещи, пока мы говорим о чем-то обыденном.

Он повернул голову, и его губы коснулись моего виска.

—Оборотень. Большой, злой, волк. — В его голосе снова зазвучал тот самый хищный, знакомый оттенок. — Купил уже всё. Намордник, когти... Шерсть, которая будет только в нужных местах. — Его рука скользнула по моей спине, и он легонько укусил меня за мочку уха. — А ты готова хорошо подготовилась?

От его укуса по всему телу пробежали мурашки. Я прижалась к нему еще сильнее.

—Рожки, которые ты купил, — просто огонь. Они такие... острые. И блестящие. — Я замолчала, представляя это. Его, дикого и лохматого оборотня, и меня, в этих обтягивающих, темно-бордовых леггинсах, с раздвоенным хвостом и блестящими рожками. — Нас... на нас будут оборачиваться.

— Пусть оборачиваются, — он фыркнул, и его грудь вздрогнула под моей рукой. — Главное, чтобы ты смотрела только на меня. А то я, как оборотень, могу и позавидовать. — Он сказал это с шутливым рычанием, но в его глазах мелькнула та самая искорка ревности, которая сводила его с ума.

— Не бойся, — прошептала я, поднимаясь над ним и глядя ему прямо в глаза. Мои пальцы теперь вцепились в его плечи. — Я буду все время рядом со своим большим, страшным волком. Может, даже... пристегну себя к тебу этим хвостом. Чтобы не потеряться в толпе.

Его глаза вспыхнули. Эта мысль явно пришлась ему по душе. Он резко перевернул меня, снова оказавшись сверху, и прижал к матрасу.

— Отличная идея, — прохрипел он, его дыхание стало горячим и частым. — Но сначала я хочу посмотреть, как ты будешь выглядеть в этих рожках. Только для меня. Прямо сейчас.

Телевизор был забыт. Смех за кадром теперь звучал как далекий, не имеющий значения шум. Мир снова сузился до нас двоих — будущего оборотня и его демоницы, которые решили немного потренироваться перед главной ночью.

Его слова повисли в воздухе, густые и соблазнительные, а его руки уже скользили под мою футболку, когда с улицы донесся низкий, рычащий рёв, который мы оба узнали бы из миллиона. Рёв байка Ника.

Лекарство от страсти подействовало мгновенно и радикально. Мы замерли на секунду, глазами выхватывая друг у друга одинаковый ужас, а потом рухнули друг с друга, как ошпаренные.

— Чёрт-чёрт-чёрт-чёрт... — зашептала я, подскакивая с кровати и озираясь. Комната была немым свидетелем нашего греха: скомканное одеяло, мои трусики с единорогом на тумбочке, его штаны на полу. Воздух был густым и пахнул нами.

Марк двигался с потрясающей для его комплекции скоростью. Он уже натягивал свои спортивные штаны, одной рукой застегивая их, другой хватая свою футболку.

— Подушка! — шикнул он в мою сторону, кивая на вторую подушку, валявшуюся на полу.

Я схватила ее и швырнула на кровать, одновременно сгребая свое снятое белье в кулак и запихивая его под матрас. Потом натянула джинсы. Молния заедала. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться и ускакать прочь вместе с байком Ника.

— Телевизор! Громче! — прошипел Марк, уже сидя на краю кровати, как ни в чем не бывало, и хватая пульт. Он увеличил громкость, пока заливистый смех из комедийного шоу не заполнил комнату, заглушая звук заводившегося внизу мотора.

Я плюхнулась рядом с ним, отодвинувшись на почтительное расстояние, и судорожно попыталась пригладить растрепанные волосы. Грудь все еще вздымалась, щеки пылали. Я украдкой посмотрела на Марка. Он был бледен, челюсть напряжена, но он старался дышать ровно, уставившись в экран с видом человека, глубоко погруженного в сюжет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Выгляди нормально, — тихо бросил он, не глядя на меня.

— Я стараюсь! — выдавила я, скрестив руки на груди, чтобы скрыть дрожь в руках.

Шаги на лестнице. Тяжелые, уверенные. Каждый удар сердца отдавался в висках. Я схватила первую попавшуюся книгу со стола и уткнулась в нее, делая вид, что читаю, но буквы плыли перед глазами.

Дверь в квартиру с скрипом открылась, потом захлопнулась. Его шаги в прихожей. Промежуток тишины, пока он снимал куртку и ботинки. Потом шаги направились в нашу сторону.

Марк громко, слишком громко, фыркнул, глядя на телевизор.

—Ну и тупая же шутка, — сказал он преувеличенно громко, бросая на меня быстрый взгляд. Играй, — говорил его взгляд.

Я кивнула, не в силах издать ни звука. Дверь в мою комнату была приоткрыта. Тень упала на порог.

И вот он появился в дверном проеме. Ник. В своей косухе, пахнущий ветром и бензином. Его взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне, потом по Марку, по двум отдельным людям на кровати, по включенному телевизору, по внешне безупречной обстановке.

— Привет, — хрипло сказал он, его глаза сузились. — Что за скукатища у вас тут?

Ник стоял в дверном проеме, его массивная фигура загораживала свет из коридора. Его взгляд, холодный и оценивающий, прополз по мне, потом задержался на Марке. В воздухе повисло напряжение, густое, как смог.

— Припёрся? — его голос был ровным, но в нем явно змеилась стальная нить неодобрения. — Не припомню, чтобы приглашал тебя сюда. И уж точно не давал разрешения быть в этой комнате.

Это уже не был тот яростный рёв, что звучал в ту ночь, когда он застал нас впервые. Не было в нем и следа той ледяной, сокрушающей ненависти. Скорее... усталое, ритуальное предъявление претензии. Как будто он обязан был это сказать, чтобы не потерять лицо. Чтобы напомнить нам, и в первую очередь себе, что его позиция не изменилась. Он все еще был против. Просто теперь в его оппозиции было меньше огня и больше привычной, обреченной твердости.

Марк медленно поднял на него взгляд. Он не съежился, не стал оправдываться, но и не полез на рожон. Он просто кивнул, принимая удар, но не позволяя ему себя сломать.

— Привет, Ник, — сказал он спокойно. — Элис позвала. Решили фильм посмотреть. Как раньше.

Он сделал акцент на «как раньше», на тех временах, когда он был здесь своим человеком, лучшим другом, а не врагом у ворот.

Я быстро встряла, чувствуя, как должна стать живым щитом между ними.

—Да я сама позвала! — мой голос прозвучал чуть выше и громче, чем нужно. — Скучно было одной. А Марк как раз был свободен.

Ник перевел на меня свой тяжелый взгляд. В его глазах читалось не столько раздражение, сколько глубокая, утомительная укоризна. «Ты предательница, — говорил этот взгляд. — И я все еще злюсь на тебя».

Он фыркнул, провел рукой по коротко стриженным волосам.

—Ну, фильм. Классно, — он бросил взгляд на экран, где клоун в ярком парике падал со стула. — Захватывающе.

Он помолчал, его взгляд снова прополз по комнате, выискивая улики, которых мы, надеюсь, успели уничтожить. Казалось, он что-то обдумывает, взвешивая — стоит ли закатить сцену или проще махнуть рукой.

— Ладно, — наконец изрек он, разворачиваясь к выходу. — Только чтобы к одиннадцати духа тут не было. Четко. И дверь в комнату не закрывать. — Он бросил этот приказ через плечо, уже выходя в коридор.

Он не сказал «ладно, оставайся». Он сказал «ладно», как смиряются с неизбежной неприятностью. Но это все равно было победой. Маленькой, хрупкой, выстраданной победой.

Дверь в гостиную прикрылась. Мы сидели, не двигаясь, слушая, как он ходит по кухне, включает воду. Я выдохнула, что была готова упасть в обморок. Марк облокотился на колени и провел руками по лицу.

— Блин, — тихо выдохнул он. — Напряг.

— Но он ушел, — прошептала я, глядя на приоткрытую дверь. — Он не выгнал тебя. Это... прогресс.

Марк кивнул, и в углах его губ дрогнула улыбка — усталая, но настоящая.

—Прогресс, — согласился он. — Но, кажется, наш сеанс кинотерапии подошел к концу. Мне лучше уйти, пока он не передумал.

Он был прав. Волшебство было безвозвратно разрушено. Но на смену ему пришло что-то другое — понимание, что наша битва за наше право быть вместе, пусть по крупицам, но продвигается вперед. Даже если этот прогресс пахнет бензином и звучит как рык байка.

Звук захлопнувшейся входной двери прозвучал как выстрел, ставящий точку в нашем маленьком подпольном раю. Я стояла посреди комнаты, все еще чувствуя на губах привкус Марка, а на коже — жар от только что пережитой паники. Воздух в комнате снова застыл, но теперь он был тяжелым иным образом — не от страсти, а от ожидания неминуемого разговора.

Шаги в коридоре были не такими громкими, как раньше, но каждый из них отдавался в тишине. Ник снова появился в дверном проеме, прислонившись к косяку. Он скрестил руки на груди, и его взгляд, уставший и лишенный прежнего неистовства, изучал меня.

— Ну что, — начал он, и его голос был ровным, почти утомленным. — Довольна? Проверила границы дозволенного?

Я не ответила, просто сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Он не кричал. И это было пугающе.

— Я не дурак, Элис, — он тяжело вздохнул и провел рукой по лицу. — Вы тут не «фильм смотрели». Вы тут... — он замялся, подбирая слово, и сжал губы. — Ладно. Не важно. Правило насчет двери и времени я установил не просто так. Чтобы не искушать судьбу. И тебя, и его. А ты первым же шансом его обходишь.

— Он просто зашел ненадолго! — попыталась я возразить, но мой голос прозвучал слабо и фальшиво даже для моих ушей.

— Не надо, — резко оборвал он. В его глазах на секунду мелькнула знакомая вспышка гнева, но он тут же погасил ее. — Не надо мне врать. Я уже, вроде бы, начал тебя снова за человека считать. Не заставляй меня жалеть об этом.

Но от лица брата и его последних слов мне стало... Смешно. Он вроде и говорил серьезно, но чувствовалось, что он принимает мой выбор. А сейчас просто... Ломается? Но всё же я чувствовала себя виноватой, немного. Я опустила глаза, чувствуя, как жгучий стыд подступает к горлу.

— Извини, — прошептала я. — Просто... Мне его не хватает.

Ник помолчал, глядя куда-то мимо меня, в стену.

—Я знаю, — на удивление тихо сказал он. — Я вижу. И черт возьми, я пытаюсь это хоть как-то переварить. Но ты должна понимать... Каждый такой вот «просто зашёл», каждый обман — это два шага назад. Для меня. Поняла?

Он был прав. Черт, он всегда был прав, и это бесило больше всего. Но сдаваться без боя я не собиралась.

— Может, ты просто ревнуешь? — выпалила я, сама удивившись своей наглости. — Что мне теперь, с тобой одним на диване сидеть? Принесу попкорн, посмотрим «Короля Льва»?

Ник фыркнул, и уголок его рта дрогнул в подобии улыбки, хотя глаза оставались серьезными.

—О да, конечно. Я просто горю от зависти, что не я сижу в комнате у сестры с выключенным светом и смотрю сериалы про говорящих пони. У меня же своя, невероятно насыщенная жизнь, — он язвительно указал большим пальцем в сторону гостиной. — Я там, представляешь, носки стирать собирался. Настоящая драма.

Мне стало смешно, но я сдержалась, понимая, что смех сейчас будет совсем некстати.

— Ладно, ладно, — сдалась я, поднимая руки в знак капитуляции. — Поймала. Не надо про носки, это уже жестоко.

— То-то же, — он кивнул, и на его лице наконец появилось что-то, отдаленно напоминающее привычную братскую снисходительность. Но тут же исчезло. — Серьёзно, Элис. Каждый такой вот «просто зашёл» — это два шага назад. Для меня. Поняла?

Я кивнула, на этот раз искренне. Он был прав. Опять.

— Ладно, — он оттолкнулся от косяка и повернулся уходить. На пороге он остановился. — И, Элис? — Я подняла на него глаза. — Колье для костюма... Оно хоть нормальное? Подойдёт?

Вопрос был таким неожиданным, таким... обычным, что у меня на глаза навернулись слезы. Это было его странное, корявое, но все же проявление заботы. Попытка найти хоть какую-то нейтральную территорию. Ещё до решения пойти на вечеринку Зои, Ник купил мне ожерелье, но он думал, что я надену его для нашего домашнего мероприятия, между собой.

— Да, — выдавила я, смахивая предательскую слезу. — Спасибо... что купил.

Он лишь кивнул и вышел, оставив дверь приоткрытой ровно настолько, насколько требовали его правила. Я осталась одна в комнате, которая всего несколько минут назад была нашим миром, а теперь снова стала клеткой с прозрачными стенами. Но в его словах, несмотря на упрек, я впервые с того самого вечера услышала не только гнев, но и усталую попытку понять. И это давало крошечный, но очень важный лучик надежды.

Глава 27

Я осталась одна в комнате, которая некоторое мгновение назад была нашим миром, а теперь снова стала клеткой с прозрачными стенами. Но в его словах, несмотря на упрек, я впервые с того самого вечера услышала не только гнев, но и усталую попытку понять. И это давало крошечный, но очень важный лучик надежды.

Этим лучом стали, как ни странно, мои подруги. Наш общий чат взорвался сообщениями спустя нескольких часов моего отсутствия там.

Кэт: ТЫ ЖИВА??? Тебя там съели??

Лиза: Исходя из того, что она пишет, а не звонит в панике, инцидент исчерпан. Но детали требуются.

Я вкратце, опуская самые пикантные подробности, того что было утром: приход Марка, нашу близость, паническое бегство и последующий разговор с Ником.

Кэт: Реально "съели"...Охренеть. То есть вы там... а он... а Ник... БЛИН, это же готовый сценарий для мыльной оперы!

Лиза: Выводы позитивные. 1. Марк не сбежал при первом же рыке брата. 2. Ник не стал устраивать погром. 3. Ты жива. Поздравляю, ваши отношения эволюционировали с «апокалипсиса» до «хронической драмы». Это прогресс.

Они, как всегда, были правы. И их поддержка придала мне смелости. Смелости не просто ждать, а действовать.

Вечером, за пару часов до вечеринки у Зои, я устроила у себя генеральную подготовку. Комната превратилась в поле боя: тюбики с помадами, рассыпанные тени, на кровати лежало несколько вариантов одежды. Я стояла перед зеркалом в одних колготках и лифе, размышляя, когда в чате от Лизы пришло сообщение:

Лиза: Ты же наденешь то колье? От брата.

Я: Конечно.

Оно лежало на туалетном столике — массивное, слегка готическое, с темным камнем в центре. Идеально подходящее к моему платью и... невероятно значимое. Надеть его — значило сделать шаг навстречу Нику. Принять его жест, пусть и вымученный. Показать, что я его вижу.

— Надену, — уверенно сказала я вслух, будто он мог меня слышать.

Финальный образ складывался, как пазл. Я надела короткое черное платье, которое идеально обтягивало фигуру. Прицепила к поясу раздвоенный хвостик. Затем — темные, изящные рожки, которые купил Марк. Они эффектно контрастировали с светлыми волосами.

И последний штрих. Я взяла в руки колье. Металл был прохладным. Я застегнула его вокруг шеи, и камень лег точно в ямочку между ключицами. Смотрелось... идеально. И не только с костюмом.

В зеркале на меня смотрела не просто девушка, готовящаяся к вечеринке. Смотрел кто-то уверенный, соблазнительный, стоящий на пороге взросления. Демоница с рожками от возлюбленного и колье от брата — два мира, два верных и таких разных мужчины в ее жизни, два символа той сложной, запутанной реальности, в которой я теперь жила.

Я сделала селфи, стараясь поймать угол, где были видны и рожки, и колье, и отправила подругам.

Я: Готово. Иду покорять мир, хехе.

Ответ пришел почти мгновенно.

Кэт: БОЖЕСТВЕННО! Марк с ума сойдет!

Лиза: И Ник оценит. Молодец. Ладно, встретимся у Зои уже.

В конечном итоге и мои подруги показали свои окончательные образы.

Я улыбнулась своему отражению. Да, сегодняшняя ночь точно будет полна драмы. Но впервые за долгое время я была готова к ней. Во всеоружии.

Лестничная клетка была моей личной сценой. Еще не спустившись до конца, я услышала их голоса — не громкие, но напряженные, наполненные тем особым мужским напряжением, которое висит в воздухе перед боем.

— ...и чтобы ни одного шутливого пинка под зад, ни одного подмигивания её подругам, ясно? — доносился низкий, стальной голос Ника. — Ты не её одноклассник на прогулке. Ты тот, кто отвечает за её безопасность. Физическую и... моральную.

— Я не собирался превращать вечеринку в цирковое представление, Ник, — парировал Марк. Его голос был спокойным, но в нем не было и тени прежней дерзости. Это был тон человека, принимающего условия.

— О да? А я помню, как вы с Сэмом на прошлом Хэллоуине устроили бои на швабрах в костюмах зомби. С ней всё иначе. Ты идешь с ней, ты следишь, чтобы она не пила всякую гадость, чтобы к ней не приставали. И самое главное... — Ник сделал паузу, и я представила, как он наклоняется к Марку, чтобы его слова врезались в память. — ...ты ведешь себя как джентльмен. Взаимопонимание у вас там или нет — это ваши дела. Но на людях — уважение. Понял? Руки при себе. Если будешь лезть к Элис, кости переломаю. Взгляд — в рамках приличий. Ты не дикий зверь, а кавалер. Запомни это слово. Ка-ва-лер.

Я сделала последний шаг, и они оба повернулись ко мне. И в этот момент время замерло.

Их реакции были полярны.

Марк застыл. Его глаза, широко раскрывшись, проделали долгий путь от моих темных рожек, скользнули по короткому черному платью, обтягивавшему каждую линию моего тела, к раздвоенному хвосту и, наконец, к лицу. В его взгляде не было ни удивления, ни одобрения — было чистое, безраздельное поглощение. Молчаливое, почти животное признание. Он просто смотрел, и казалось, перестал дышать.

Но настоящим спектаклем был Ник.

Я увидела, как его лицо, всего секунду назад собранное в маску строгого контроля, дрогнуло. Его брови поползли вверх, глаза округлились, а челюсть отвисла. Он не просто смотрел — он сканировал меня, и с каждым сантиметром его лицо становилось все бледнее.

— Ты... — его голос сорвался на хрип, едва слышный шёпот. Он сделал неуверенный шаг ко мне, его рука непроизвольно дернулась, словно он хотел накинуть на меня невидимое пальто. — Элис... это... ЭТО твой костюм?!

Он произнес слово «это» так, будто я вышла к ним в кольчуге из инопланетных существ.

— Да, — ответила я, заставляя свой голос звучать ровно, хотя колени и подкашивались. — платье и рожки. Как мы и договаривались.

Его взгляд, дикий и неверящий, зацепился за колье на моей шее — его подарок. Казалось, это окончательно добило его. Символ его заботы лежал на самой грани того, что он считал «приличным».

Он обернулся к Марку, и в его глазах читалась паника.

—Ты... ты видел? Ты знал, что она... в ЭТОМ пойдет?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Марк, не отрывая от меня взгляда, медленно кивнул.

—Она выглядит потрясающе.

Ник фыркнул, проводя рукой по лицу, словно пытаясь стереть с него изображение. Он тяжело дышал, несколько секунд борясь с собой. Я видела, как в его глазах идет борьба: инстинкт приказать мне переодеться боролся с чем-то другим — с обещанием дать больше свободы, с пониманием, что он не может контролировать всё.

И вдруг его плечи опали. Он не сдался, нет. Он принял решение.

— Чёрт возьми, — выдохнул он, глядя на меня с новой, горькой и уставшей уважительностью. — Ладно. Хорошо. — Он ткнул пальцем в мою сторону. — Но слушай сюда. Платье — это одно. А поведение — другое. Ты поняла меня? Ты представляешь себя в свет. Веди себя соответственно. Не дай ни одному идиоту усомниться в твоем уме и достоинстве только из-за твоего... — он замялся, снова с трудом глянув на мой наряд, — ...выбора гардероба.

Затем он резко повернулся к Марку, и его взгляд снова стал стальным.

—А ты... помни наш разговор. Кавалер. Никаких "тёмных углов". Никаких лишних рук. Я не шучу. Если что... — он не стал договаривать, но по его лицу Марк все понял.

Марк кивнул, и впервые за весь разговор на его губах появилась тень улыбки.

—Никаких "тёмных углов". Только светлые помещения и приличное общество. Есть.

Ник еще раз, долгим тяжелым взглядом, окинул нас обоих, будто проверяя, выдержу ли я его ношу, а Марк — его доверие. Потом он мотнул головой в сторону двери.

— Ладно. Идите. И... — он снова посмотрел на меня, и в его глазах было что-то неуловимо теплое, пробивающееся сквозь всю суровость. — ...будь осторожна.

Это было всё. Не «переоденься», не «я запрещаю». А «будь осторожна». Это было больше, чем я могла надеяться.

— Положи. — Ник быстро метнулся в комнату и вернулся со своей курткой. Накинул на меня.

— Это, если холодно будет, хоть и погода днём была тёплая, вечером всё по другому.

Я кивнула, и сердце моё наполнилось странной смесью триумфа и нежности.

—Не жди.

Я положила руку на локоть Марка. Его мышцы были напряжены под курткой.

— Пойдём, — тихо сказал он, и его голос был полон обещания и того восхищения, от которого у меня перехватило дыхание.

Мы вышли на прохладный ночной воздух, оставив Ника стоять в дверном проеме. Я не оглянулась, но чувствовала его взгляд на своей спине. Это был не взгляд тюремщика, а взгляд капитана, выпустившего свой корабль в первое самостоятельное плавание. Страшное, тревожное, но необходимое.

Глава 28

Воздух был прохладным, и я невольно ежилась в своем откровенном платье. Ник, хмурясь и бормоча что-то под нос о «пневмонии и дурости», перед самым нашим уходом сунул мне в руки свою старую, потрепанную косуху. Она была на несколько размеров больше, пахла бензином и его одеколоном, но в ней было безумно уютно. Как будто он обнял меня, не говоря ни слова.

Мы двинулись по ночным улицам, озаренным оранжевым светом фонарей и редкими летающими мышами из папиросной бумаги, свисающими с деревьев. Дом Зои был в нескольких кварталах, и идти пешком было логично — Марк, конечно же, приехал на своей машине, но оба понимали, что обратный путь, возможно, придется проделать на такси.

Эта неспешная прогулка подарила мне наконец возможность разглядеть его как следует. При Нике я видела лишь общее впечатление — плащ, намек на шерсть. Сейчас же, под мерцающим уличным светом, детали оживали. Из-под темных волос на его голове торчали два пушистых, почти милых ушка серого волчьего окраса. Они даже, казалось, подрагивали на ветру. Это было так неожиданно и трогательно, что я улыбнулась.

— Ушки... — прошептала я, не удержавшись. — Они такие... симпатичные.

Он фыркнул, но уголок его губ дрогнул.

—Чтобы ты не боялась своего большого страшного волка.

И в этот момент, когда он слегка повернул голову, мой взгляд упал на то, что было скрыто в тени высокого воротника его плаща. На его шее, плотно облегая кожу, сидел широкий кожаный ошейник. Не декоративный, а массивный, с тяжелой металлической пряжкой сбоку, похожей на настоящий замок. Он выглядел грубо, функционально и дико... сексуально.

Я замерла, уставившись на эту неожиданную деталь. Она так контрастировала с пушистыми ушками, выдавая в нем не прирученного зверя, а того самого опасного оборотня, который только притворяется ручным.

— Что это? — наконец выдохнула я, указывая пальцем.

Марк замедлил шаг. Он посмотрел на меня, и в его глазах вспыхнула та самая хитрая искорка, что бывала у него перед какой-нибудь выходкой.

—Что, «это»? — он сделал вид, что не понимает.

— Это! — я ткнула пальцем прямо в пряжку. Кожа ошейника была толстой и прочной на вид. — Ошейник. Настоящий.

Он остановился, развернулся ко мне всем телом, и его плащ распахнулся. Теперь я видела его полностью: темные, почти военные тактические штаны, грубые ботинки, мускулы на торсе просвечивающие через темную футболку, и этот зверский акцент на шее.

— А ты как думала? — его голос стал низким и вкрадчивым. — Оборотень — он не тот, кто просто носит ушки для красоты. Он тот, кого нельзя приручить. — Он наклонился ко мне так близко, что я почувствовала исходящее от него тепло. — Этот ошейник... он не для того, чтобы меня держать. А для того, чтобы все остальные понимали — цепь может и порваться.

От его слов и от этого пристального взгляда по моей коже пробежали мурашки. Это была не просто деталь костюма. Это было заявление. И оно сводило с ума.

Я, не отводя взгляда, медленно протянула руку и коснулась пряжки. Металл был холодным.

—И... ключ от этого замка у кого? — прошептала я, чувствуя, как учащается мое дыхание.

Его ухмылка стала еще шире, еще хищнее.

—А это, моя демоница, станет сюрпризом на сегодняшний вечер.

Он выпрямился, снова накинул на себя маску спокойствия и, взяв меня за руку, повел дальше. Но теперь между нами витало новое, электризующее напряжение. Прогулка к дому Зои превратилась не просто в дорогу на вечеринку, а в начало игры, правила которой знал только он. А я сгорала от любопытства и предвкушения, чувствуя под пальцами шершавую ткань его плаща и представляя тот самый холодный металл ошейника на его горячей коже.

Дом Зои был слышен еще за поворотом — бит пульсировал сквозь стены, смешиваясь с гомоном голосов и сдержанными взвизгиваниями. Я плотнее затянула на себе куртку Ника, как панцирь. Марк крепче сжал мою руку, его большой палец провел успокаивающую дугу по моей ладони.

— Готов? — спросил он, его голос прозвучал глухо, почти заглушаемый музыкой.

Я лишь кивнула, глотнув воздух. Готова? Нет. Но пути назад не было.

Дверь была распахнута настежь. Вихрь музыки, теплого воздуха, пахнущего алкоголем, сладостями и парфюмом, обрушился на нас. Пестрая толпа монстров, супергероев и вампиров колыхалась в ритме басов. Мы стали пробираться сквозь этот живой, шумный поток, и я чувствовала на себе десятки беглых взглядов. В своем платье, рожках и огромной, чужой куртке я, наверное, выглядела странно. Но взгляды задерживались на Марке. Его мрачная, хищная фигура в плаще и с волчьими ушами явно производила впечатление.

И вот мы увидели их. Наш островок в этом море безумия. Они стояли в углу, у большого окна, выглядевшем как тихая заводь посреди шторма.

Кэт, в костюме дерзкой черной кошечки с усиками, нарисованными лайнером, оживленно о чем-то жестикулировала. Лиза, невозмутимая, как всегда, в образе вампирши-аристократки с накладными клыками, медленно попивала что-то красное из бокала. А рядом с ними — их братья. Лев и Сэм.

Они не были в сложных костюмах. На Сэме была лишь рваная окровавленная футболка и грим зомби, но его обычная, медвежья фигура и суровое выражение лица делали образ убедительным. Лев, самый старший и невозмутимый из всей троицы, был и вовсе лишь в темном плаще и шляпе, из-под которой свисали седые пряди — этакий загадочный незнакомец. Но их позы, их сгруппированность, их взгляды, мгновенно на нас уставленные, кричали громче любого костюма. Это была «банда» Ника. Его глаза и уши. Его пехота.

Наше приближение было встречено ледяным молчанием. Даже Кэт замолчала, перестав жестикулировать. Музыка гремела, но в нашем маленьком кружке воцарилась гробовая тишина.

Лев первым нарушил ее. Его взгляд, тяжелый и оценивающий, скользнул по мне в моей вызывающем наряде, задержался на знакомой куртке Ника на моих плечах, а затем медленно, не спеша, перевелся на Марка. На его ошейник. На его плащ.

— Ну, здарова, — ровно сказал Лев. В его голосе не было ни дружелюбия, ни открытой враждебности. Была лишь холодная констатация факта нашего присутствия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Привет, — коротко кивнул Марк. Его рука все так же держала мою, но его поза изменилась — он выпрямился, будто готовясь к удару.

Сэм, не говоря ни слова, мрачно осмотрел Марка с ног до головы, и его взгляд явно задержался на том, как крепко наши руки сцеплены. Он фыркнул и отхлебнул из своей банки с колой.

— Элис! — наконец выдохнула Кэт, ломая напряженность, и бросилась обнимать меня, давая нам всем передохнуть. — Ты пришла! Выглядишь просто... божественно опасно!

Лиза кивнула мне с легкой, понимающей улыбкой, но ее глаза были серьезны. Она видела напряжение.

— Куртка Ника? — тихо спросила она, наклоняясь ко мне, пока Кэт восхищалась моими рожками.

— Ага, — кивнула я. — Он... выдал напоследок.

— Значит, живы оба, — констатировала Лиза. — Уже хорошо.

Но атмосфера оставалась сковывающей. Лев и Сэм не присоединялись к разговору. Они стояли, как две мрачные, небрежно загримированные статуи, и их взгляды, устремленные на Марка, говорили сами за себя. Однако, присмотревшись, я заметила детали, которые меня успокоили. Лев украдкой поглядывал на танцпол, где какая-то девушка в костюме русалки пыталась танцевать техно, а его пальцы слегка отбивали такт по его бокалу. А Сэм, хоть и хмурился, уже успел раздобыть себе вторую банку колы и пачку чипсов, которые методично уплетал, явно наслаждаясь.

Их миссия «присмотреть за сестрами» явно не отменяла их собственного намерения хоть немного повеселиться. Да, они были «бандой» Ника. Но сегодня они были еще и парнями на Хэллоуине, которые отлично понимали, что смотреть на драму между Марком и Ником куда менее интересно, чем, скажем, на ту самую русалку с танцпола или на стол с закусками. И в этой простой, человеческой слабости к чипсам и музыке была та самая щель в стене, сквозь которую начинал пробиваться настоящий, а не вымученный вечер.

И эта щель превратилась в настоящий портал, когда Кэт, выхватив у меня из рук банку с колой, с криком «Слишком скучно для демоницы!» влила в нее щедрую породу какого-то ярко-синего энергетика из огромной чаши с пуншем. Лиза, вздохнув, как мудрая вампирша, наблюдающая за суетой смертных, тем не менее одобрительно кивнула. А потом заиграл тот самый трек — тот, от которого дрожал пол и вибрировали стены, и сопротивляться ему было просто невозможно.

Толпа на dancefloor сомкнулась, превратившись в единый, пульсирующий организм. Мы влились в этот поток. Сначала осторожно, пока Лев и Сэм с каменными лицами наблюдали с края, словно суровые охранники на школьной дискотеке. Но ритм был безжалостен. Он проникал в кости, в кровь, заставлял забыть о всех вчерашних ссорах и завтрашних проблемах.

И вот уже Сэм, все так же хмурый, начал невольно притоптывать своим тяжелым ботинком зомби. А Лев, поймав взгляд той самой русалки, вдруг улыбнулся — редкой, по-настоящему расслабленной улыбкой — и сделал шаг в сторону танцпола.

Это было сигналом. Стена рухнула.

Мы танцевали, смеялись, кричали слова песен под оглушительный грохот басов. Кэт, как заведенная, выписывала невероятные па, а Лиза, с невозмутимым видом, отплясывала какой-то невероятно сложный степ. Я чувствовала, как куртка Ника на моих плечах стала не обузой, а частью моего безумного образа. Я сбросила ее на ближайший стул, позволив себе наконец почувствовать свободу и власть, которые давало мне это платье.

И Марк... Марк танцевал со мной. Не как кавалер из нотаций Ника, а как тот самый оборотень — дико, раскованно, его руки на моей талии были твердыми и уверенными, а взгляд, полный восхищения и обещания, приковывал меня к себе сильнее любого заклинания. Временами он наклонялся, и его горячее дыхание обжигало ухо сквозь шум музыки:

— Видишь вон того парня в костюме Франкенштейна? — он кивнул на здоровяка, который пялился на меня. — Он смотрит на тебя уже пять минут. Хочешь, я зарычу на него? По-настоящему.

Я смеялась, запрокидывая голову, чувствуя, как рожки едва держатся от тряски.

—Не надо. Пусть смотрит. Пусть все смотрят.

Мы были центром вселенной в этой комнате. Демоница и ее оборотень. Прошлое с его обидами и запретами осталось где-то там, за дверью, в холодном и рациональном мире. Здесь же царили музыка, смех, легкое головокружение от сладкого коктейля и пьянящее чувство, что всё возможно. Даже то, что казалось совершенно невозможным всего несколько часов назад.

Сэм, к всеобщему удивлению, вдруг выдал нечто, отдаленно напоминающее зажигательный танец робота, отчего Кэт завизжала от восторга. А Лев и та самая русалка теперь разговаривали в сторонке, и на его лице не было и тени былой суровости.

Это была магия Хэллоуина. Магия, которая стирала границы, заставляла скелетов танцевать, а стражей — улыбаться. И я, моя рука в руке Марка, мое сердце, бьющееся в такт всеобщему безумию, чувствовала себя не просто Элис. Я чувствовала себя героиней своей собственной, самой лучшей истории. И я знала — самое интересное было еще впереди.

Спустя время, когда энергия танцев иссякла, а шум вечеринки превратился в приятный гулкий фон, мы нашли себе убежище — глубокое кресло в относительно тихом углу, куда едва доносились отголоски басов. Мы втиснулись в него вдвоем, моя нога прижата к его ноге, его рука лежала у меня на талии, а в руках мы держали бокалы со сладким, обманчиво легким коктейлем, который медленно, но верно довершал начатое пуншем. Голова была легкой, а мир — мягким и немного размытым по краям.

— Дай сюда, — я протянула руку, и Марк молча отдал мне свой телефон. Я прижалась щекой к его плечу, подняла аппарат и сделала селфи. На экране отразились мы оба: его волчьи ушки, мои рожки, его темный, немного затуманенный взгляд и моя растрепанная улыбка. Фотография получилась смазанной, живой, настоящей. Я установила ее ему на заставку. — Чтобы не забыл, с кем пришел.

Он тихо засмеялся, и его грудь вздрогнула под моей щекой.

—Вряд ли это возможно.

Мой взгляд упал на его шею, на тот самый массивный кожаный ошейник. В полумраке угла пряжка казалась еще массивнее. Пьяное бесстрашие подтолкнуло меня. Я протянула палец и провела по холодному металлу.

— И всё-таки, — прошептала я, глядя на него снизу вверх. — Зачем он тебе? По-настоящему.

Он наклонился ко мне, и его губы почти коснулись моего уха. От его дыхания, сладкого от коктейля, по коже побежали мурашки.

— Я же говорил... чтобы все понимали, с кем имеют дело.

— А я? — капризно спросила я, заводя палец за пряжку и слегка царапая кожу под ней. — Я тоже должна это понимать?

Он прикрыл глаза на секунду, словно наслаждаясь прикосновением, а потом снова посмотрел на меня. В его взгляде было что-то темное, соблазнительное и абсолютно трезвое, несмотря на алкоголь.

— Ты — единственная, кому это разрешено, — его голос был низким и вкрадчивым. Он помолчал, давая словам просочиться в мое пьяное сознание. — И кстати... У меня есть к нему поводок.

Воздух перестал поступать в легкие. Вся вечеринка, весь шум, все люди — исчезли. Остался только он, этот взгляд и это слово, повисшее между нами. Поводок.

Я не спросила, зачем. Не сказала, что это безумие. Я лишь прикусила губу, чувствуя, как по всему телу разливается пьянящая смесь страха и дикого, неконтролируемого возбуждения.

— Покажи, — выдохнула я, и это было даже не просьбой, а признанием своего поражения, своей готовности идти до конца в этой игре, правила которой он устанавливал.

Он медленно, не отпуская моего взгляда, потянулся во внутренний карман своего плаща. Его пальцы вытащили не просто веревку. Это был узкий, но прочный кожаный ремень с карабином на конце, который с тихим, решительным щелчком идеально подходил к пряжке на его ошейнике.

Он положил его мне в ладонь. Кожа была гладкой и теплой от его тела.

— Теперь, — прошептал он, и его губы наконец коснулись моего уха, — ты держишь меня на поводке, демоница. Скажешь слово — и я последую за тобой куда угодно.

Я сжала поводок в руке, чувствуя, как мир сузился до точки соприкосновения нашей кожи, до этого куска кожи в моей ладони и до тёмного обещания в его глазах. Мы были пьяны, мы были безумны, и это было самым трезвым и ясным моментом за весь вечер. Игра только что перешла на новый, опасный и невероятно притягательный уровень.

Наш угол был островком томной, приватной близости в бушующем море вечеринки. Но даже здесь, сквозь алкогольный туман, я чувствовала на себе чей-то взгляд. Острый, как игла. Я медленно отвела глаза от Марка и встретилась взглядом с Зои.

Она стояла на импровизированной сцене из перевернутых ящиков, окруженная ореолом внимания и парнями, чьи взгляды буквально липли к ней. Она была в костюме коварной феи или богини – блестки, платье до пола ядовито-зелеными оттенками. И она смотрела прямо на нас. Вернее, сначала на меня, потом на поводок, который я всё ещё бессознательно перебирала пальцами, а затем – на Марка. На его руку, лежащую у меня на талии, и на его позу, выражавшую полную, расслабленную принадлежность мне.

И на её лице, обычно сияющем уверенной, соблазнительной улыбкой, на секунду промелькнуло что-то нечитаемое. Не злость. Не ярость. Скорее... холодное, стремительное удивление, граничащее с раздражением. Как будто она собирала пазл, будучи уверенной в картинке, а он вдруг сложился в нечто совершенно иное.

Если так задуматься... прокрутилось у меня в пьяной голове. Марк всегда хорошо ладил с Зои. Они флиртовали? Возможно. Она была его типичным типом – яркая, заметная, королева вечеринки. И уж точно она считала его своим фаворитом, козырем в рукаве, на которого можно всегда рассчитывать для поддержания собственного статуса.

А теперь этот самый «козырь» сидел, прижат ко мне в углу, позволяя мне играть с ошейником на его шее, словно какой-то прирученный зверь. И этот простой кожаный ремешок в моих руках был красноречивее любых слов. Он был символом не просто близости, а доверия, отдачи контроля, той степени интимности, до которой она с ним, вероятно, никогда не доходила.

Ее взгляд скользнул с поводка на мое лицо, и в ее глазах вспыхнула та самая ядовитая искорка, что была в день, когда она прислала то фото. Но на этот раз в ней было меньше злорадства и больше... расчета. Как будто она заново оценивала ситуацию. И меня. И то, насколько серьезно все это между нами.

Марк, почувствовав мое напряжение, проследил за моим взглядом. Увидев Зои, он не отпрянул, не смутился. Он лишь глубже ушел в кресло и притянул меня еще ближе, его пальцы легонько сжали мой бок – мол, не обращай внимания.

— Кажется, твоя поклонница в недоумении, — прошептала я ему на ухо, пряча улыбку в его плечо.

Он тихо фыркнул, его дыхание смешалось с запахом алкоголя.

—У неё их много. А у меня, — он повернул голову, и его губы коснулись моего виска, — только одна... Суккубка, которая держит меня на поводке. — вместо демоницы, он тихо мне на ухо сказал Суккубка... Как ему не стыдно?

Марк продолжил целовать моё ухо, еще чуть чуть и он испачкался бы в тональнике на шее.

Зои, увидев этот жест, наконец резко отвела взгляд, снова одарив своей ослепительной улыбкой кого-то из своих поклонников. Но ее спина была неестественно прямой, а смех прозвучал чуть слишком громко и вынужденно. Она заметила. Она поняла. И ей это не понравилось. И в этом была какая-то пьяная, гордая победа. Я не отбирала его у нее – он никогда ей и не принадлежал. Но я получила от него то, о чем она, возможно, даже не догадывалась. И этот кожаный ремешок, сжимаемый в моей ладони, был тому прямым доказательством.

Глава 29

Мне была приятна эта атмосфера, эта власть, это головокружительное ощущение контроля над ситуацией и над ним. Но отражение в зеркале говорило о некоторой потертости моего безупречного образа. Я задела помаду рукой, и алый след немного размазался по уголку губы, придавая мне вид слегка растрепанной, что, впрочем, только гармонировало с общим хаосом вечеринки.

«Нужно подправиться», — прошептала я своему отражению, чувствуя, как пол подо мной плывет. Я захотела отойти в туалет не по нужде, а чтобы на минуту остаться наедине с собой, привести мысли и лицо в порядок. Мне не потребовалась сумка — я с благодарностью вспомнила Ника и его куртку. Глубокие карманы косухи идеально вмещали самое необходимое: телефон, ключи и мою любимую помаду.

Поднявшись наверх, я нашла небольшую ванную комнату. Забравшись внутрь и повернув замок, я на секунду прислонилась к прохладной двери, закрыв глаза. В ушах все еще гудел бас, отдаваясь в висках. Да, я выпила. Но я не была пьяна настолько, чтобы потерять голову. Скорее, это было приятное, размывающее острые углы опьянение, которое смешивалось с другим, более сильным наркотиком — с чувством к Марку. Может, я пьяна от него? — подумала я и тихо рассмеялась сама над собой, глядя в зеркало.

Я достала помаду и внимательно, сконцентрировавшись, как хирург, начала восстанавливать четкий алый контур. В этот момент, когда я задумалась, глядя на свое отражение — разгоряченные щеки, блестящие глаза, — дверь позади меня резко открылась.

Я вздрогнула, чуть не уронив помаду. В зеркале, в проеме двери, стояла Зои. Без единого звука, без стука. Она бесшумно вошла внутрь, толкнув дверь плечом, и так же тихо закрыла ее за собой, повернув замок. Щелчок прозвучал оглушительно громко в маленьком помещении.

Мы остались одни. Она прислонилась к двери, скрестив руки на груди, ее ядовито-зеленые крылья забавно и зловеще подрагивали за ее спиной. Ее взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне, по помаде в моей руке, по растрепанным волосам, по куртке Ника, которая висела на мне как трофей.

— Поправляешь макияж? — ее голос был тихим, ровным, без обычной сладкой певучести. — Умно. После таких... интенсивных переговоров с Марком, это не помешает.

Она улыбнулась, но улыбка не добралась до ее глаз. Они оставались ледяными и изучающими. Она видела нас. Видела всё. И теперь пришла выяснить, что это значит.

— А? Ну да... — мой голос прозвучал растерянно, без злобы. Я опустила помаду, чувствуя, как почва уходит из-под ног, но теперь не из-за алкоголя, а из-за ее пронзительного взгляда. Я не хотела грубить, не хотела конфликта. Я пыталась сохранить хрупкое равновесие вечера. — Просто... поправить немного.

Зои медленно, как хищница, сделала шаг ко мне. Её пассивная агрессия была почти осязаемой, она висела в воздухе между нами, густая и сладкая, как яд.

— Не удивительно, — она мягко покачала головой, и ее взгляд скользнул по моей шее, будто ища следы. — С Марком бывает непросто. Он такой... дикий. Ему нужна сильная рука. Тот, кто знает, как с ним обращаться.

Еще шаг. Она уже была так близко, что я чувствовала запах её духов — цветочный и удушливый. Она мягко, но настойчиво прижала меня к раковине, ее рука легла на столешницу рядом со мной, загораживая путь. Это был не грубый захват, а демонстрация контроля. Она смотрела на меня сверху вниз, и в её глазах читалось снисхождение. Она видела во мне девочку, заигравшуюся не в свои игры.

И что-то во мне щёлкнуло.

Этот взгляд. Эта уверенность, что она знает его лучше. Что она имеет на него больше прав. Все эти тайны, страхи, чувства вины — всё это сконцентрировалось в одной точке, в этом тесном пространстве, под её унизительным взглядом.

Мой.

Мысль пронеслась огненной вспышкой.Он мой. Не её. Не трофей для её коллекции. Мой.

И та самая тёмная, доминирующая сторона, что дремала во мне с тех самых пор, как я решила «просто поиграть» с Марком, проснулась. Она не была злой. Она была... уверенной. Абсолютно.

Я не оттолкнула её. Не закричала. Я медленно выпрямилась, расправив плечи под грубой тканью куртки брата. И тогда я пошла на неё.

Мой шаг был не агрессивным, а плавным, неумолимым. Я выпрямилась во весь свой рост, заставляя ее инстинктивно отступить на полшага назад. Теперь наши роли поменялись. Её спина уперлась в дверь, которую она сама заперла.

— Ты права, — мой голос прозвучал тихо, но с новой, стальной твердостью. — С ним бывает непросто.

Я подняла руку и медленно, нежно, почти ласково, отодвинула прядь ее идеальных волос с плеча. Мои пальцы скользнули вверх, к ее шее, и остановились там, не сжимая, а просто ощущая пульс, который забился учащенно под кожей.

— Но, видишь ли, — я наклонилась так близко, что наши губы почти соприкоснулись, и прошептала ей на ухо, — именно поэтому он носит мой ошейник. А не твой.

Я не толкала её. Я просто прижала ладонь к двери рядом с ее головой, замыкая её в пространстве между моим телом и деревянной панелью. Это не была угроза. Это была демонстрация. Со стороны это могло выглядеть невероятно сексуально — две девушки в пьяном, напряженном противостоянии, одна прижимает другую к двери.

Я видела, как ее глаза расширились от шока, но на этот раз в них не было ярости. Был чистый, животный страх, смешанный с чем-то еще — с осознанием, что все ее оружие, вся ее социальная власть, здесь, в этом тесном пространстве, ничего не стоят. Я не просто стояла перед ней. Я доминировала. И она чувствовала это каждой клеткой.

Внезапно, почти без мысли, я действую. Моя рука стремительно взмывает вверх, и пальцы с железной хваткой впиваются в ее подбородок, сжимая его так, что ее губы невольно приоткрываются, а на идеально загорелых щеках проступают белые от давления пятна. Это не было ласковым прикосновением. Это был захват. Жесткий, властный, не оставляющий сомнений в том, кто здесь главный.

От неожиданности и боли она ахнула и инстинктивно вцепилась своими длинными ногтями в мое предплечье, пытаясь оторвать его. Но ее хватка была слабой, дрожащей. От страха? Нет. От ослепляющего осознания собственной беспомощности.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Он не нуждается в «сильной руке», Зои, — мой голос прозвучал тихо, но он резал тишину, как лезвие. Я наклонилась так близко, что наша дыхание смешалось, и принудительно удерживала ее взгляд, не позволяя отвернуться. — Ему нужна рука, которую он хочет держать. И за которой он хочет следовать. И сегодня вечером эта рука — моя. — я слегка встряхнула ее за подбородок, заставляя ее вздрогнуть, — сейчас сжимает твое лицо. Ты поняла? Ты поняла, чья это рука?

Она не ответила. Не смогла. Ее пальцы разжались на моем запястье, и ее руки беспомощно опустились вдоль тела. В ее широких глазах не осталось ни злости, ни высокомерия. Была лишь оголенная, дрожащая пустота, заполняемая чем-то новым — гипнотическим, почти мистическим ужасом перед моей силой. И странное, непроизвольное тяготение к нему. Ее взгляд затуманился, ее тело обмякло, словно парализованное этим грубым вторжением в ее личное пространство, и в этом была не только покорность, но и темная, искривленная благодарность за то, что кто-то наконец-то показал ей ее место.

Я медленно, с наслаждением растягивая момент, разжала пальцы. На ее коже остались красные следы. Она не потерла их. Она просто смотрела на меня, словно загипнотизированная.

— Извини, что заняла туалет, — сказала я, мой голос снова стал ровным и холодным, будто я просто комментировала погоду. Я повернулась к зеркалу и бесстрастно нанесла последний штрих помадой. — Теперь он твой.

В зеркале я видела ее отражение. Она не двигалась, прислонившись к двери, ее пальцы нервно теребили низ ее платья. Она не смотрела на меня с ненавистью. Она смотрела на следы моих пальцев на своей коже, а потом ее взгляд медленно пополз вверх по моей спине, изучая, жаждая, цепляясь. Она была не просто побеждена. Она была зачарована. Сломана и привязана к тому, что ее сломало.

Выйдя из туалета, я не оглянулась. Но я знала, что её взгляд следует за мной. Во мне горел новый огонь — не алкогольный, а огонь абсолютной власти. И я знала, что когда я вернусь к Марку, он прочтет в моих глазах не просто победу, а обещание. Обещание той, кто не отдаст своё никому. Никогда.

Глава 30

Я спустилась вниз, и мир снова погрузился в хаотичный гул вечеринки, но теперь он казался мне фоном, мягким и несущественным. Мое сердце все еще колотилось от адреналинового всплеска, но вместе с ним внутри пела тихая, властная победа. Та встреча была моей личной битвой, и я ее выиграла. Рассказывать Марку? Нет. Это было мое тайное оружие, моя уверенность, которая теперь согревала меня изнутра. С Зои было покончено. Я разобралась с угрозой, пока та не успела перерасти в нечто серьезное.

И вот я увидела его. Марк стоял там, где я его оставила, прислонившись к стене, с бокалом в руке. Его волчьи ушки слегка подрагивали в такт музыке, а взгляд блуждал по толпе. Но когда он заметил меня, все его внимание мгновенно сфокусировалось. Он выпрямился, и в его глазах вспыхнуло знакомое пламя.

Я подошла к нему, и вся моя только что продемонстрированная твердость растаяла, превратившись в вязкую, ласковую нежность. Алкоголь, отодвинутый на второй план адреналином, теперь накатил с новой силой, смывая последние остатки стеснения. Мне безумно хотелось прикоснуться к нему, ощутить его реальность, его тепло, доказать себе, что он здесь, что он мой.

Не говоря ни слова, я подошла вплотную и приложила ладонь к его груди, прямо поверх грубой ткани футболки. Мои пальцы впились в мышечный рельеф, чувствуя под ними ровный, сильный стук его сердца. Это было нагло, интимно и абсолютно естественно.

Марк замер на мгновение, его брови поползли вверх от удивления. Он видел перемену во мне — исчезнувшее напряжение в плечах, новый, томный блеск в глазах, эту внезапную, собственническую нежность.

— Что-то случилось? — тихо спросил он, накрыв своей большой, теплой ладонью мою руку на его груди.

Я лишь покачала головой, прижимаясь щекой к его плечу. Его тело было твердым и надежным. Пахло кожей, ночной прохладой и едва уловимо — мной.

—Нет, — прошептала я, и мой голос звучал сипло и немного пьяно. — Все идеально. Просто... соскучилась.

Он рассмеялся, низкий, грудной смех, который я почувствовала своей ладонью.

— Мы не виделись всего пять минут, демоница.

— Пять минут — это много, — капризно проворчала я, позволяя пальцам бродить по его груди, ощущая каждую мышцу. Алкоголь смело все барьеры. — Ты мой. Я должна проверять.

Его рука на моей талии сжалась сильнее, притягивая меня еще ближе.

—Проверяй, — его губы коснулись моего виска. — Я весь в твоем распоряжении.

И в этот момент, прижавшись к нему, слыша его дыхание и чувствуя его сердцебиение под своей ладонью, я поняла, что это и есть настоящая победа. Не та, что достается в бою с соперницей, а та, что тихо и уверенно пускает корни здесь, в этом простом прикосновении, в этом безмолвном согласии принадлежать друг другу. И пусть весь мир рухнет за стенами этого дома, для нас двоих сейчас существовала только эта точка вселенной — точка нашего соприкосновения.

Мой палец все так же водил по кожаной полоске его ошейника, а его губы нашли мягкое, чувственное место за моим ухом, от которого по всему телу пробежала горячая дрожь.

— Ты сегодня какая-то особенная, — его голос был низким, слова сливались с поцелуями, которые он оставлял на моей шее. — Опасная. Мне это нравится.

Я сладко выгнулась, впиваясь пальцами в его волосы.

—Это ты во всем виноват. Со своим видом «большого плохого волка» и этим... — я дернула за ошейник, заставляя его слегка откинуть голову, — ...аксессуаром.

Он глухо рассмеялся, и его дыхание обожгло мою кожу.

—Ага. И кстати, о волке... Твой брат оставил мне строгий наказ.

— Да? — я приоткрыла глаза, встречая его темный, полный обещания взгляд. — И что же велел мой суровый надзиратель?

— Следить, чтобы ты не пила слишком много, — он провел большим пальцем по моей щеке, а потом по моей нижней губе. Его прикосновение было обжигающим. — Но, кажется, я с этим заданием провалился. Ты уже вся... горишь.

— Может, это не от алкоголя? — прошептала я, прикусывая его палец, прежде чем он убрал его. — А от чего-то другого.

Его глаза вспыхнули. Он поймал мою руку и прижал ее ладонью к своей груди, прямо над бешено колотящимся сердцем.

—Еще он просил фотографии, — выдохнул он, его губы снова нашли мое ухо, а свободная рука скользнула под куртку Ника, обнажая мое плечо. — Говорит, хочет убедиться, что ты в безопасности.

Я залилась смущенным румянцем, но внутри все закружилось от возбуждения. Эта мысль — что Ник где-то там ждет наших фото, а мы здесь, в самом эпицентре греха...

— И что же ты ему отправишь? — мои пальцы распрямились на его груди, лаская напряженные мышцы. — Фото своей демоницы, которая уже совсем опьянела... но не от коктейлей?

Он наклонился так близко, что наши губы почти соприкоснулись.

—Я подумал... может, отправить ему нашу последнюю селфи? Ту, где ты для заставки поставила? — его рука сжала мое бедро. — Пусть видит, с какой... ответственностью я выполняю его поручение. Как внимательно слежу за твоим... состоянием.

От его слов и от того, как его пальцы впивались в мою кожу через тонкую ткань платья, у меня перехватило дыхание.

— Это будет жестоко, — прошептала я, но в моем голосе не было протеста. Было лишь пьянящее согласие.

— О да, — он ухмыльнулся, и в его улыбке было что-то дикое и торжествующее. — Но он же просил фотографии. А я... я всегда выполняю просьбы семьи. Особенно когда моя демоница смотрит на меня так, будто хочет, чтобы я ее съел.

Он снова поцеловал меня, и в этом поцелуе было все: и обещание, и вызов, и тайный, порочный восторг от нашей маленькой игры. И я знала, что эти фотографии, которые он, возможно, и правда отправит, станут не отчетом о моей безопасности, а молчаливым заявлением: «Она моя. И мы играем по своим правилам».

— Тогда, может, сделаем еще одну? — прошептала я, касаясь кончиком носа его губ. — Такую, чтобы у него не осталось сомнений, насколько ответственно ты выполняешь его поручение.

Его руки скользнули ниже, крепче прижимая меня к себе, и я почувствовала, как все мое тело откликается на это прикосновение дрожью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ты уверена? — его голос прозвучал хрипло, но в нем слышалась улыбка. — Потому что если мы это сделаем, назад пути уже не будет. Он точно примчится сюда на своем байке.

— Пусть приезжает, — выдохнула я, теряя остатки здравомыслия где-то между его поцелуями и пьянящим чувством свободы. — Пусть видит. Ты ведь все равно никуда меня не отпустишь, правда?

В ответ он лишь глубже впустил в себя мой язык, и его пальцы вцепились в мои волосы, слегка откидывая голову назад. Воздух вокруг нас сгустился, наполняясь жаром и сладким предвкушением.

— Никуда, — прошептал он, прерывая поцелуй, чтобы посмотреть мне в глаза. — Ты ведь помнишь, что у меня есть поводок?

Я задохнулась от волны желания, пронзившего меня при этих словах. Это была уже не игра — это было нечто большее, темное, порочное и безумно притягательное.

— А ты помнишь, что я могу в любой момент его дернуть? — парировала я, пытаясь сохранить хотя бы видимость контроля, хотя все внутри трепетало от его власти.

Он рассмеялся — низко, глубоко, и этот звук заставил меня содрогнуться.

— О, я рассчитываю на это. — Его губы снова нашли мои, но на этот раз поцелуй был медленным, томительным, полным обещаний, от которых кружилась голова. — Но сначала... — он провел большим пальцем по моей нижней губе, — ...я должен сделать то, о чем меня попросили. Убедиться, что ты в безопасности.

— И как ты планируешь это сделать? — прошептала я, чувствуя, как сердце выскакивает из груди.

— О, я придумал кое-что получше фотографий, — он ухмыльнулся, и в его глазах вспыхнул огонек. — Я лично проверю, не слишком ли ты пьяна. На вкус.

И, прежде чем я успела что-то сказать, его губы снова были на моих, сладкие, настойчивые, заставляя забыть обо всем на свете — о Нике, о Зои, о целом мире. В этот момент существовали только он, я и пьянящее чувство, что мы пересекаем все границы, и нам нет до этого никакого дела.

Его вопрос повис в воздухе, сладкий и опасный, как сам вкус его губ. Я оторвалась от поцелуя, дыхание сбилось, и в голове гудело от коктейлей и его близости.

— А ты? — перевела я дух, глядя на него снизу вверх. — Сильно пьян?

Он усмехнулся, и в его волчьих глазах плясали чертики.

—Достаточно, чтобы забыть, что твой брат убьет меня, если я тебя трону. — Его рука скользнула по моей спине, прижимая так, что я почувствовала каждый мускул его тела. — Но недостаточно, чтобы забыть, как сильно я этого хочу.

От его слов по телу пробежал разряд. Это была та самая смесь опасности и желания, от которой кружилась голова.

— Значит, мы оба в группе риска, — прошептала я, запуская пальцы в его волосы и слегка дергая за них, заставляя его откинуть голову. — Но, кажется, ты забыл кое-что...

— Что? — его голос прозвучал хрипло, когда мои губы коснулись его шеи, прямо над ошейником.

— Что это я держу твой поводок, — я провела языком по коже у самой металлической пряжки, чувствуя, как он вздрагивает. — И решаю, что тебе можно. А что... нет.

Он резко выдохнул, его руки сжали мои бедра.

—Черт. Да, миссис... — он намеренно сделал паузу, давая мне понять, что полностью признает мое превосходство в этот момент. — Тогда, может, прикажешь своему оборотню отвести тебя в тихое место? Прежде чем я сделаю что-то, за что Ник действительно прибьет меня.

— Хорошая идея, — я отступила на шаг, все еще держа его за поводок, и потянула за него. — Но сначала ответь. Ты точно не упадешь замертво, если я тебя добью?

Он рассмеялся, низко и глубоко, и в его смехе было столько темного обещания, что у меня похолодели пальцы.

—О, демоница... — он наклонился и прошептал мне прямо в губы, от которых побежали мурашки. — Только попробуй.

Его слова, горячие и влажные, против моих губ, смешались с внезапно нахлынувшим воспоминанием. «...у тебя ноги будут подкашиваться...» Тот телефонный разговор. Тот вызов. Стыд, старый и знакомый, обжег мне щеки, и я почувствовала, как дрожь пробежала по спине, уже не от желания, а от сомнения.

Да, я говорила пошлые вещи. Я дергала его за поводок и притворялась хозяйкой положения. Но сейчас, в этой пьяной, густой атмосфере, когда до дела оставался один шаг, я вдруг осознала всю оголенную реальность происходящего. А что, если мы просто играем? А что, если за всем этим блефом и бравадой я окажусь просто глупой девочкой, которая не знает, что делает?

Мое молчание и внезапная скованность, должно быть, были очевидны. Я отвела взгляд, сжимая в кармане куртки Ника свой телефон, словно ища в нем спасения.

Марк все понял без слов. Его выражение лица смягчилось, улыбка стала не такой хищной, а более... понимающей. Он не отпустил меня, но его прикосновение изменилось. Рука на моей талии стала не сжимающей, а поддерживающей.

— Элис, — он произнес мое имя тихо, заставляя меня поднять на него глаза. — Мы никуда не пойдем, пока ты не скажешь «да». По-настоящему. Без игр.

Он видел мой страх. Видел неуверенность, пробивавшуюся сквозь маску соблазнительницы. И в этот момент он был не оборотнем, жаждущим добычи, а тем самым Марком, который боролся за нас, несмотря на Ника, на ссоры, на все.

— Я... — мой голос сорвался. Я сглотнула. — А если... если мне станет страшно?

Он медленно покачал головой, его пальцы нежно переплелись с моими.

—Тогда мы просто посидим. Или я отведу тебя домой. Или будем смотреть дурацкие сериалы, как в тот раз. — Он улыбнулся, и в его глазах была такая бесконечная нежность, что у меня в груди все сжалось. — Я хочу тебя, черт возьми. Но не так. Не если ты дрожишь.

Его слова разоружили меня сильнее любой пошлости. Они сняли с меня груз необходимости быть всегда сильной, всегда дерзкой, всегда «демоницей».

Я глубоко вздохнула, чувствуя, как напряжение понемногу уходит. Моя рука сама потянулась к его щеке.

—На втором этаже... там есть комната. Тихая. — Я сказала это уже без вызова, а с тихой, робкой просьбой. — Мы можем просто... побыть там. А там... посмотрим.

Он прочитал в моих глазах все — и страх, и надежду, и доверие, которое я ему оказывала. Он кивнул, его взгляд был серьезным и обещающим.

— Ладно, — он снова взял меня за руку, но на этот раз его прикосновение было просто крепким и надежным. — Давай «посмотрим».

И когда мы пошли в сторону лестницы, я поняла, что это не было капитуляцией. Это был новый уровень нашей игры. Где правила диктует не только желание, но и забота. И это было страшнее и прекраснее всего, что было между нами до этого.

Куртка брата была моим талисманом. Грубая ткань на плечах пахла бензином, домом и той безусловной, хоть и суровой братской любовью, что оказалась крепче любого алкоголя. Она словно обнимала меня, напоминая, что какой бы путь я ни выбрала, за моей спиной есть тыл. И эта мысль придавала мне странной, трезвеющей уверенности.

Марк, все еще держа меня за руку, вел меня по коридору второго этажа. Из-за одной из дверей доносились приглушенные смехи и стоны. Он без колебаний толкнул ее.

В комнате, на растрепанном диване, застыла парочка в костюмах вампиров. Парень смущенно отстранился, а девушка испуганно натянула лифчик.

— Наш выход, — произнес Марк. Его голос был не громким, но в нем звучала такая неоспоримая власть, что вампиры замерли. Он даже не повысил тон. Он просто стоял в дверях, его фигура в плаще с волчьими ушами загораживала весь проем, а взгляд был ледяным и непоколебимым. — Комната занята.

— Эй, мы тут первые! — попытался возразить парень, но его голос дрогнул.

Марк шагнул внутрь. Всего один шаг.

—А теперь — нет, — он произнес это так тихо, что им пришлось прислушаться. Его пальцы сжали пряжку ошейника на шее. — У вас есть тридцать секунд. Или вы предпочтете, чтобы я... помог вам?

Он не угрожал. Он констатировал. И в его спокойной, хищной уверенности было страшнее любой ярости. Вампиры переглянулись, и за секунду до истечения их лимита времени сорвались с места, пробормотав извинения и стараясь не смотреть нам в глаза.

Дверь захлопнулась, отсекая оглушительный грохот басов и оставив нас в звенящей, интимной тишине. Внезапная реальность происходящего накрыла меня с новой силой. Адреналин от столкновения с Зои и пьяная бравада начали рассеиваться, уступая место трепету и сомнениям.

Комната была чужой, в полумраке, освещенная лишь призрачным светом уличных фонарей. Я все еще сжимала в руке кожаный поводок, но теперь он казался не инструментом власти, а живым, пульсирующим нервом, связывающим нас.

Марк стоял передо мной, его огромная фигура в плаще и с волчьими ушами отбрасывала на стену огромную тень. Он дышал тяжело, его взгляд был прикован ко мне, полный ожидания и вопроса.

Я сделала шаг вперед, заставляя себя не отступать. Мои пальцы дрожали, когда я потянула за поводок, ведя его к кровати.

— Встань на колени, — произнесла я, но в моем голосе прозвучала не властная команда, а сдавленная, неуверенная просьба.

Он посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло понимание. Он видел мою дрожь. Но он не усмехнулся, не поднял меня на смех. Он медленно, давая мне время передумать, опустился на колени. Ковер глухо принял его вес. Теперь его голова была на уровне моих бедер. Он подчинился. И в этом подчинении была не слабость, а дарованная мне сила, доверие, которое я должна была оправдать.

Я села на край кровати, глядя на него. Он был таким большим, таким сильным, и сейчас он был полностью в моей власти. Мне нужно было что-то делать. Начать.

Я вспомнила свои фантазии, тот вымышленный сценарий, который казался таким легким в мыслях. Но сейчас это казалось невозможным, театральным. Внезапно я осознала всю нелепость ситуации. Я, которая пару месяцев назад краснела от одного его взгляда, сейчас сидела перед полураздетым Марком, сжимая в потной ладони кожаный ремень его ошейника.

Вместо театрального жеста я медленно протянула руку. Мои пальцы дрогнули, прежде чем коснуться его груди через тонкую ткань футболки. Я почувствовала под ладонью твердые мышцы и учащенный, глухой стук его сердца. Он замер, не двигаясь, позволяя мне.

— Ты… такой твердый, — прошептала я, сама слыша, как глупо это прозвучало.

Он тихо рассмеялся, но не зло.

—Спортивная привычка, — его голос был низким и спокойным. Он накрыл своей большой, теплой рукой мою дрожащую ладонь, прижимая ее сильнее к своей груди. — Успокойся, Элис. Никуда я не денусь.

Его слова, его терпение сняли с меня последние оковы. Я глубоко вздохнула и наконец посмотрела на него. И увидела в его взгляде не насмешку, а бесконечное терпение и поощрение.

Я убрала каблук и ослабила хватку на поводке, позволив кожаной ленте просто свисать с его шеи. Потом, все еще стоя на коленях перед ним, я снова прикоснулась к его коже — на этот раз просто кончиками пальцев. Легко, почти невесомо. Я провела ладонью по тому месту, где только что оставила следы ногтями. Кожа там была горячей и слегка покрасневшей.

— Прости, — прошептала я. — Я, наверное, сделала больно.

Он покачал головой, и его губы тронула улыбка.

—Приятно больно.

Мои пальцы начали свое путешествие заново. Теперь это было похоже не на наказание, а на любопытное изучение. Я водила ими по жестким, рельефным мышцам его пресса, чувствуя, как они вздрагивают под моим прикосновением. Я снова коснулась его сосков, но на этот раз просто погладила их подушечками больших пальцев, наблюдая, как они вновь напрягаются.

Он зажмурился, и по его лицу пробежала тень наслаждения. Его собственные руки лежали на коленях, сжатые в кулаки, но теперь не от усилия сдержаться, а от попытки не нарушить этот новый, хрупкий момент.

— Вот так... — выдохнул он, когда я наклонилась и, уже без приказа, просто из желания, коснулась губами его ключицы. Я загладила боль медленным, влажным поцелуем.

Это было иначе. Совсем иначе. Тише. Искреннее. Страшнее. Потому что сейчас это была не игра в повелительницу и раба. Это была я, Элис, трогающая Марка, потому что не могла иначе. А он позволял мне, потому что... потому что это было ему нужно не меньше.

И когда я снова подняла на него глаза, я увидела в его взгляде не покорность, а вопрос. И приглашение. Игра в поводок закончилась. Начиналось что-то настоящее.

И в этот момент что-то переключилось. Неловкость уступила место любопытству, а затем — пробуждающейся уверенности. Я убрала свою руку из-под его и снова положила ее ему на грудь, но на этот раз движение было тверже.

Я сжала пальцы, ощущая упругость его грудной мышцы. Потом провела большим пальцем по тому месту, где под тканью угадывался твердый сосок. Он резко вдохнул. Его реакция, мгновенная и искренняя, ударила мне в голову, как наркотик. Это больше не была игра. Это было реально.

Я наклонилась ближе, мои пальцы вновь нашли его сосок и сжали — сначала нежно, потом сильнее, закручивая и оттягивая нежную кожу. Боль смешалась с наслаждением на его лице. Он зажмурился, его руки сжались в кулаки на коленях.

И вот тогда ко мне вернулась та самая, темная и властная версия меня. Уже не наигранная, а настоящая, рожденная из его доверия и моей ответной силы.

Я потянула за поводок, заставляя его выгнуться еще больше, подставив свою уязвимую шею и напряженную грудь под мои ласки.

— Смотри на меня, — приказала я, и в голосе уже не было и тени неуверенности.

Он послушался. Его взгляд был мутным от страсти.

— Чей ты? — спросила я, сжимая его сосок так, что он аж застонал.

— Твой, — выдохнул он, и в этом слове была не просто покорность, а то самое признание, которого я жаждала.

Это было падение. И в этот раз мы рухнули не в водоворот ярости, а в бездну неконтролируемого, обоюдного желания, где его боль была моим наслаждением, а его покорность — моей силой.

И вот тогда ко мне вернулась та самая, темная и властная версия меня. Уже не наигранная, а настоящая, рожденная из его доверия и моей ответной силы. Воздух в комнате стал густым, сладким и обжигающим.

Я потянула за поводок, заставляя его выгнуться еще больше, подставив свою уязвимую шею и напряженную грудь. Но теперь мне было мало просто ласкать его. Мне нужно было пометить свою территорию. Закрепить свою власть не только прикосновением, но и позой.

Медленно, не сводя с него темного, горящего взгляда, я приподнялась с кровати. Платье скользнуло по бедрам, обнажая ногу. Я не отводила глаз от его лица, видя, как в его зрачках расширяется ожидание. Затем я плавно, с холодной грацией, поставила каблук ему на грудь.

Острый носок туфли упирался точно в центр его грудной клетки, прямо в солнечное сплетение. Холодная кожа и твердая подошва были шокирующим контрастом пылающему телу. Он резко, судорожно вдохнул, и все его мышцы напряглись до предела, но он не сдвинулся с места. Его взгляд, полный животного потрясения и нескрываемого возбуждения, был прикован ко мне.

— Не двигайся, — мой голос был тихим и властным. Я слегка надавила, заставляя каблук впиваться в его кожу. — Ты мой пьедестал. Мой трон.

Под моей ступней я чувствовала бешеный стук его сердца. Оно отдавалось в пятке, как глухой барабанный бой. Я медленно провела каблуком вниз, по жесткому рельефу пресса, оставляя на коже тонкую красную полосу. Он застонал, низко и сдавленно, и его веки дрогнули. Боль и наслаждение сплелись воедино в его чертах.

Затем я сменила ногу. Теперь я прижала к его груди не каблук, а подошву. Кожа его тела была обжигающе горячей и влажной. Я придавила сильнее, чувствуя, как его ребра подаются под моим весом. Он был таким сильным, таким мощным, и сейчас он позволял мне в прямом смысле слова попирать его своей ногой. Это было самой откровенной формой обладания.

— Целуй, — приказала я, глядя на него сверху вниз.

Он не заставил себя ждать. Его губы, горячие и влажные, прижались к моей лодыжке. Сначала это был почти робкий, благоговейный поцелуй. Потом его язык провел по нежной коже, и его зубы слегка сжали сухожилие. Это был поцелуй раба, признающего свою повелительницу.

Я позволила ему это, наслаждаясь его покорностью, ощущая его дыхание на своей коже. Потом я убрала ногу и снова опустилась перед ним на колени. На его груди красовалось легкое покраснение — отпечаток моей власти.

Мои пальцы снова нашли его искалеченный сосок. Я сжала его, уже не лаская, а владея.

—Теперь ты носишь мой знак, — прошептала я, прежде чем мои губы слились с его в поцелуе, который был не сладким, а горьким от соли его пота и моей безраздельной победы.

Глава 31

Мой поцелуй был не нежностью, а печатью, скрепляющей его пленение. Отрываясь от его губ, я увидела в его глазах туман страсти, смешанный с полным осознанием своего положения. Он был моим. И пришло время использовать все атрибуты его образа.

Мои пальцы скользнули с его груди наверх, к волчьим ушам, а затем — к кожаным ремням намордника, свисавшим по бокам его головы. Он замер, дыхание его сперлось. Это был последний, самый мощный символ его образа, и его использование было бы высшей точкой моего господства.

— Кажется, твой волк слишком много позволяет себе, — прошептала я, проводя пальцем по линии его скулы. — Рычит... кусается... Может, стоит это исправить?

Он не ответил, лишь глубже вдохнул, его грудь вздымалась под моей ладонью. Его молчание было красноречивее любого согласия.

Я взяла намордник. Кожа была прохладной и твердой. Медленно, растягивая момент, я примерила его к его лицу, еще не застегивая. Металлическая пряжка холодно блеснула в полумраке.

— Открой рот, — скомандовала я.

Он послушно разомкнул губы. Его дыхание стало горячим и влажным. Я застегнула пряжку на затылке с тихим, решающим щелчком. Теперь его лицо было частично скрыто. Его губы, его способность говорить — все это было теперь под моим контролем. Из-за ремней доносилось его тяжелое, хриплое дыхание. Его взгляд из-под полутени намордника стал еще более горящим, еще более животным.

Я откинулась назад, чтобы полюбоваться зрелищем. Мой оборотень. На коленях. С моим следом от каблука на груди. В моем ошейнике и моем наморднике. Совершенная картина покорности.

— Теперь ты действительно не сможешь укусить, — сказала я, вставая и вновь ставя ногу на его плечо, на этот раз уже без каблука, просто чтобы ощущать его тепло и напряжение. — Но я могу.

Я наклонилась и укусила его за трапецию, прямо над ключицей. Сначала нежно, потом сильнее. Он глухо застонал, и его тело вздрогнуло, но он остался недвижим. На коже проступили следы моих зубов.

Затем мои руки снова оказались на его груди. Но теперь это было не исследование. Это был ритуал. Я сжала его соски, закручивая их между большими и указательными пальцами, наблюдая, как боль искажает его черты под кожаной маской. Его пальцы впились в его же бедра, суставы побелели.

— Терпи, — прошептала я ему на ухо. — Вся эта боль — мой подарок тебе. И ты примешь его, потому что ты мой.

Я одной рукой продолжала ласкать его грудь, щипать и дразнить, а другой потянула за поводок, принуждая его выгнуться в болезненной, прекрасной арке. Потом я опустилась перед ним и взяла его в руку. Его тело напряглось, из-под намордника вырвался сдавленный, хриплый звук.

Я смотрела ему в глаза, ведя его к краю, чувствуя под пальцами его пульсацию. Его взгляд умолял, благодарил и поклонялся одновременно.

— Кончай, — приказала я тихо, но неумолимо. — Кончай для меня. Сейчас.

И он взорвался тихим, сдавленным рыком, его тело билось в конвульсиях в рамках, заданных моими приказами и ремнями намордника. Он был полностью моим — его боль, его наслаждение, его покорность. И пока он лежал, разбитый и прекрасный, я медленно расстегнула намордник, позволив ему наконец дышать свободно, и поцеловала его в лоб — жест почти нежный, но в контексте всего случившегося бывший последним, абсолютным актом владения.

Тихий, сдавленный рык, вырвавшийся из-под намордника, был полон такой первобытной ярости и боли, что по моей коже пробежали мурашки. Это был не стон покорности. Это был звук зверя, загнанного в угол, но не сломленного. И это... заводило меня еще сильнее.

Я медленно расстегнула пряжку, и намордник с глухим стуком упал на ковер. Его лицо было залито потом, губы приоткрыты в оскале, а в глазах бушевала буря. Доведенный до предела болью и унижением, он на мгновение перестал быть прирученным волком. Он снова стал дикарем.

— Что, не нравится? — я провела ногтями по красным полосам на его груди, заставляя его вздрогнуть. — Хочешь дать сдачи?

Вместо ответа он двинулся. Стремительно, как и его прозвище. Но не чтобы атаковать. Его огромные руки схватили меня за талию, и в следующее мгновение мир перевернулся. Он сбросил меня на кровать, и его тяжелое, пылающее тело нависло надо мной, загораживая свет. Его дыхание было горячим и прерывистым, как у загнанного зверя.

Но я не испугалась. Я рассмеялась, глядя в его дикие глаза.

—Ну вот. Наконец-то показал клыки, мой волк.

Я не стала бороться. Вместо этого я обвила его шею руками, чувствуя, как напряжены мышцы его спины.

—Но ты забыл одну вещь, — прошептала я, и мои пальцы снова сомкнулись на пряжке его ошейника. Я дернула за него, заставляя его голову приблизиться к моей. — Ты всё ещё на моём поводке.

Его зубы блеснули в полумраке в оскале, который был и угрозой, и похотью. Он прижал свое бедро между моих ног, и я почувствовала его жесткую, неистовую мощь даже через слои ткани. Он был готов взять силой то, что я до этого дарила ему как милость.

И это было идеально.

— Хочешь играть по-крупному? — я приподняла бедра, встречая его напор, и впилась ногтями в его ягодицы, притягивая его еще ближе. — Тогда докажи, что ты достоин. Докажи, что ты не просто зверь, а мой зверь.

Сдавленный рык снова вырвался из его груди. Он наклонился, и его зубы впились в кожу моего плеча. Это был не нежный укус, а метка, заявка. Боль пронзила меня, сладкая и острая. В ответ я вцепилась зубами в его мочку уха, чувствуя вкус его кожи и пота.

Это была уже не игра в госпожу и раба. Это была битва двух хищников. Схватка, в которой мы оба искали доминирования через боль, через ярость, через животную близость.

Почти нежный поцелуй в лоб стал последней каплей. Возможно, в этом жесте он почувствовал не только владение, но и снисхождение. И что-то в нем, та самая дикая, неукрощенная сущность оборотня, взбунтовалась.

Его рука, до этого лежавшая в расслабленной покорности, вдруг молниеносно взметнулась вверх. Его пальцы с силой, от которой у меня перехватило дыхание, сомкнулись на моей руке, все еще державшей поводок. Не больно, но так неотвратимо и твердо, что все мои игры с властью в одно мгновение превратились в пыль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В следующее мгновение мир перевернулся.

Он двинулся с колен не вставая, одним мощным, плавным движением завалив меня на спину на кровать. Его тело нависло надо мной, тяжелое, горячее, загораживая свет. Я ахнула от неожиданности, мои запястья оказались прижатыми к матрасу по обе стороны от головы. Он держал их одной своей огромной ладонью, его хватка была как стальные тиски.

Я лежала под ним, вся моя демоническая бравада сдулась, сердце бешено колотилось где-то в горле. Я пыталась вырваться, но это было бесполезно. Он был скалой, утесом.

Его лицо было в сантиметрах от моего. Намордник и ошейник все еще были на нем, делая его диким и опасным. Но в его глазах не было ярости. Была темная, сосредоточенная интенсивность. Он тяжело дышал, его горячее дыхание обжигало мои губы.

— Ты думала, я сломлен? — его голос был низким, хриплым рыком, прошедшим сквозь зубы. Он наклонился ближе, и его губы коснулись моего уха. — Я просто позволял тебе играть, демоница. Потому что вид твоей наглости сводит меня с ума.

Он сместился, и его свободная рука скользнула между наших тел. Большой палец грубо, без всякой нежности, провел по уже чувствительному, разгоряченному месту между моих ног через тонкую ткань платья. Я вздрогнула и издала сдавленный стон, мои бедра непроизвольно дернулись.

— Вот кто здесь у кого на поводке, — прошептал он, и в его голосе звучала мрачная усмешка. Его палец продолжал свое медленное, давящее движение, вызывая мучительную смесь стыда и невыносимого возбуждения.

Он доминировал. Абсолютно. Безраздельно. И это было в тысячу раз страшнее и желаннее, чем все мои попытки командовать. Это была не игра. Это была его настоящая сущность, которую он до поры сдерживал.

Он прижался бедрами к моим, и я почувствовала его напряженную, твердую готовность. Воздух вырвался из моих легких предвкушающим стоном. Секс был так близок, так неизбежен...

Но он остановился.

Его движение замерло. Он смотрел на мое лицо, на мои полуоткрытые губы, на глазах, затуманенные страстью и страхом. Он видел, как я вся отдалась этому моменту, этой его силе.

И затем он медленно, с невероятным усилием воли, отстранился. Его хватка на моих запястьях ослабла, превратившись из захвата в простое прикосновение.

Он прижался бедрами к моим, и я почувствовала его напряженную, твердую готовность, его вес, пригвождающий меня к матрасу. Воздух вырвался из моих легких предвкушающим стоном. Каждая клетка моего тела кричала о его близости, и я уже готова была принять его, отдаться этой буре.

Но он снова отстранился.

Резко, с напряжением каждого мускула, он поднялся на руки, снова давая мне глоток воздуха и возможность увидеть его целиком — этого разгоряченного зверя в ошейнике и наморднике, нависшего надо мной. Его грудь вздымалась, в глазах бушевала настоящая буря, и я видела, какую титаническую борьбу он вел с самим собой.

И тогда он вновь навалился на меня, но не для того, чтобы продолжить. Его губы оказались в сантиметре от моих, его слова были горячим, хриплым шепотом, пробивающимся сквозь кожаные ремни:

— Если бы я был настоящим зверем, — его голос был низким рыком, полным невысказанной ярости и желания, — я бы тебя уже вытрахал так, что ты неделю стоять не смогла бы. До последнего вздоха.

От этих слов, грубых и животных, по моему телу пробежала смесь шока и порочного восторга. Но прежде чем я успела что-то ответить, он откатился прочь, срывая с себя намордник с одним резким движением. Он сидел на краю кровати, его спина была напряжена, а плечи подрагивали от сдерживаемых эмоций.

— Но я дал слово, — он произнес это в стену, его голос внезапно стал уставшим и пронзительно трезвым. — Твоему брату. Быть джентльменом. — Он обернулся, и его взгляд, все еще пылающий, был полем битвы между инстинктом и честью. — И сегодня я уже достаточно сильно рискую, просто находясь здесь с тобой в одной комнате.

Он встал, его фигура в полумраке снова казалась огромной, но теперь это была мощь, обузданная силой воли. Он посмотрел на меня, на мое растрепанное платье, на мое разгоряченное лицо.

— Игра окончена, Элис, — тихо сказал он. — Пока не окончена. Джентльмен должен довезти тебя до дома.

Я поджала губы, вся пылая от обиды, разочарования и невыносимого желания, которое он так обрубил на самом интересном месте. Я пихнула его в грудь, но жест вышел странным — моя ладонь не оттолкнула, а скорее впилась в упругие мышцы, сжав их в немом, яростном протесте.

— Бесишь... — выдохнула я, и в голосе моем дрожали слезы ярости и сексуальной фрустрации.

Он не ответил. Лишь молча взял мою руку, мягко, но неумолимо разжал пальцы на своей груди и поднял меня с кровати. Его лицо было каменной маской. Джентльмен. Черт побери, джентльмен.

Он реально проводил меня до дома. Дорога прошла в гнетущем молчании. Воздух между нами был густым и тяжелым, как свинец, насыщенным всем несказанным, что висело на волоске в той комнате. Я шла, чувствуя, как его присутствие жжет мой бок, а в голове стучала одна-единственная мысль: «Что, если...»

И вот мы у моей двери. Я с замиранием сердца вставила ключ, боясь услышать привычный грохот Никова байка или его голос из гостиной. Но дома была только тишина. Пустая, оглушительная. Никого.

Я обернулась к Марку. Он стоял на ступеньке ниже, его лицо все еще было серьезным, но в глазах плавало то же самое напряжение, что разрывало и меня изнутри. Вся его джентльменская выдержка висела на волоске.

Я сделала шаг внутрь, в темноту прихожей, и, не отпуская его взгляда, прошептала то единственное, что имело значение:

— Пойдём ко мне?

Это не было командой. Это была мольба. Признание. Капитуляция.

Он замер на секунду, и я увидела, как в его глазах что-то переламывается. Каменная маска джентльмена дала трещину, и сквозь нее прорвался тот самый дикий, голодный зверь.

Он шагнул через порог, дверь закрылась с тихим щелчком, и в следующее мгновение его губы были на моих — уже не в рыцарском поцелуе, а в том самом, обещанном, животном и всепоглощающем. Том, после которого и правда неделю не сможешь стоять. И в этой пустой квартире не осталось ни правил, ни обещаний, ни джентльменов. Остались только мы.

Людей не было. Только мы, давившая со всех сторон тишина и густой, невысказанный голод, витавший между нами с самого момента того «джентльменского» отказа.

Когда мы шли по коридору к моей комнате, Марк внезапно остановился. Его рука высвободилась из моей.

—Иди, — тихо сказал он, и его голос прозвучал непривычно хрипло. — Я сейчас.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и побрела в свою комнату, чувствуя, как дрожь становится только сильнее. Но он не пошел за мной. Краем глаза я увидела, как его тень скользнула в другую дверь. В комнату Ника.

Сердце на мгновение упало. Что он там забыл? Но потом, прислонившись к притолоке своей комнаты, я поняла. И от этой догадки по телу разлилась новая, щекочущая волна стыда и азарта. Презервативы. Он пошел взять презервативы у моего брата. Грубая, циничная и до неприличия практичная мысль, которая в один миг сделала нашу запретную связь еще более острой и реальной.

Я вошла в свою комнату и осталась стоять посредине. Привести себя в порядок? Освежить макияж? Это казалось сейчас нелепой, жалкой попыткой вернуть контроль над ситуацией, который я уже безвозвратно отдала. Я просто ждала. Каждая секунда растягивалась в вечность. Я слышала, как в комнате брата скрипнул ящик тумбочки, потом — тихие, уверенные шаги по коридору.

Он вошел. Дверь закрылась с тихим, но таким оглушительным в этой тишине щелчком. Он стоял на пороге, его фигура казалась еще больше в полумраке. В одной руке он сжимал маленькую серебристую упаковку. Не брал ее в карман, не прятал. Он держал ее на виду, как молчаливое доказательство своих намерений, как окончательный ответ на мой вопрос «Пойдём ко мне?».

Наши взгляды встретились. В его глазах не было ни злорадства, ни смущения. Была лишь та самая, знакомая уже темная интенсивность, та самая дикая натура, которую он едва сдерживал, играя в джентльмена. Но теперь сдерживать было нечего.

Он сделал шаг вперед. Потом еще один. Он не спешил, давая мне возможность все осознать, прочувствовать каждый миг этого падения. Воздух трепетал, насыщенный запахом его кожи, ночной прохлады и моих духов.

Он подошел вплотную. Его свободная рука поднялась, и большие пальцы легли на мои бедра, чуть ниже края платья. Его прикосновение было обжигающим даже через ткань.

Я села на кровать. Спина уткнулась в холодную стену, колени сами поджались. Это был не жест соблазнительницы, а бессознательное движение, попытка стать меньше, спрятаться, собрать в комок всю свою внезапно нахлынувшую уязвимость. Воздух, который секунду назад был густым от желания, теперь казался жидким и холодным.

Марк остановился передо мной. Его тень накрыла меня целиком. Он смотрел на меня, на мои широкие глаза, на пальцы, вцепившиеся в край матраса.

— Чего?.. — выдохнула я. И это был не кокетливый вопрос, а настоящий, детский, испуганный лепет. Я сама не знала, чего. Чего я хочу? Чего жду? Чего боюсь?

Он медленно опустился передо мной на колени. Совсем как тогда, на вечеринке. Но сейчас все было иначе. Не было игры, не было поводка. Была лишь тяжелая, наэлектризованная реальность.

Его руки, большие и теплые, легли поверх моих ледяных пальцев, мягко разжимая их.

—Ничего, — его голос был тихим и странно спокойным, как гладь воды перед бурей. — Абсолютно ничего. Просто дыши.

Он не нависал, не давил. Он просто был там, на одном уровне со мной, позволяя мне привыкнуть к его близости, к его размеру, к тому, как его присутствие заполняет всю комнату.

— Ты передумала? — спросил он, и в его вопросе не было ни капли упрека или разочарования. Был лишь простой, честный вопрос.

Я покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Нет. Я не передумала. Я была просто... парализована. Огромностью шага, который мы собирались сделать.

Он понял. Всегда понимал. Он приподнялся, сел рядом со мной на кровать, его бедро коснулось моего. От этого простого прикосновения по всему телу пробежали мурашки.

— Мы можем просто сидеть, — сказал он, глядя прямо перед собой. — Или я могу уйти. Скажи слово.

Но я не хотела ни того, ни другого. Я хотела его. Но боялась самой этой хотки, ее мощи, ее последствий.

Я повернула голову и посмотрела на него. На его профиль, на напряженную линию челюсти, на серебристую полоску упаковки, которую он все еще сжимал в руке, забыв о ней. И в этот момент страх начал отступать, уступая место чему-то другому — острому, щемящему любопытству.

Я медленно, будто сквозь толщу воды, протянула руку и коснулась его скулы. Он вздрогнул и повернулся ко мне. В его глазах я увидела то же самое нетерпеливое ожидание, что бушевало и во мне.

— Не уходи, — прошептала я.

И этого было достаточно. Этого простого, тихого разрешения. Его рука поднялась, и пальцы впутались в мои волосы, откидывая голову назад для поцелуя, который был уже не вопросом, а ответом на все мои «чего».

Мое «не уходи» повисло в воздухе не просьбой, а выдохом капитуляции. И этого было достаточно. Этого хрупкого разрешения, чтобы сдержанность в нем лопнула по всем швам.

Его рука, впутавшаяся в мои волосы, не просто отклонила мою голову. Она зафиксировала ее с неумолимой силой, заставляя принять его поцелуй не как ласку, а как захват. Это не было нежностью. Его губы были требовательными, властными, его язык — не исследователем, а завоевателем, без спросу входящим на мою территорию. Он пил меня, как измученный путник у источника, и я могла только отдаться, теряя остатки воздуха и воли.

Когда он оторвался, у меня потемнело в глазах. Но он не дал мне опомниться. Его движение было стремительным и плавным, как у настоящего хищника. Он не просто лег на меня. Он навалился, своим весом пригвоздив меня к матрасу, и в этом не было ничего от игры. Его бедра грубо врезались в мои, и сквозь слои ткани я ощутила всю жесткую, недвусмысленную силу его желания.

Одной рукой он все еще держал мои запястья, пришпилив их к подушке над головой. Другая его ладонь скользнула под платье, и его пальцы, горячие и шершавые, впились в голую кожу моего бедра. Не лаская, а сжимая, оставляя следы владения.

— Вот так, — его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий, хриплый рык, от которого сжалось все внутри. — Никаких больше игр в поводки. Ты поняла? Ты играла с волком, а теперь он получил вкус.

Он сместил бедра, и я непроизвольно вскрикнула от внезапного, грубого трения. Боль и наслаждение сплелись в один огненный клубок.

— Ты хотела знать, чего? — он провел языком по линии моей шеи, и его зубы слегка сжали кожу у ключицы, обещая, предупреждая. — Вот чего. Чтобы я перестал сдерживаться. Чтобы я показал тебе, каково это — быть добычей.

Его рука на моем бедре сжалась сильнее, заставляя меня выгнуться. Его глаза, темные и бездонные, впивались в меня, не оставляя места для сомнений или отступления. Это было не просто доминирование. Это было заявление. Переопределение всех правил. И в глубине души, сквозь страх и головокружение, я понимала — именно этого я и хотела с самого начала.

Его пальцы, властные и уверенные, уже скользили по коже моего бедра, подбираясь к последней грани. Воздух был густым от его дыхания, от его тяжелого, животного желания, от моего собственного страха и предвкушения. Я уже почти смирилась, почти отдалась этому водовороту, закрыв глаза, готовая принять и боль, и наслаждение, как часть его власти.

Но в тот миг, когда его пальцы, преодолев последний барьер, коснулись самой сокровенной, нетронутой части меня, он... застыл.

Это была не пауза. Это было полное, оглушиющее прекращение. Его тело, всего секунду назад пылающее жаром и движением, стало неподвижным, как гранит. Я почувствовала, как напряглись каждые мускулы его спины под моими ладонями.

Он медленно, очень медленно отстранился, приподнявшись на руках. Его взгляд, еще секунду назад мутный от страсти, стал на удивление ясным, острым и... шокированным. Он смотрел на меня, но словно видел что-то совершенно новое, что-то, что перекраивало всю картину происходящего.

— Элис... — его голос был чужим, сдавленным шепотом. Он не произнес это как ласку. Это прозвучало как вопрос. Как обвинение. Как открытие.

Он убрал руку, будто обжегшись. Его пальцы сжались в кулак.

— Ты... — он не мог подобрать слова, его взгляд бегал по моему лицу, выискивая подтверждение. — Ты девственница?

Вопрос повис в воздухе, тяжелый и неловкий. Весь его образ большого плохого волка, вся эта игра в доминирование и опасность, в одно мгновение рухнула, столкнувшись с простой, хрупкой человеческой правдой.

Я не смогла ответить. Я просто смотрела на него, чувствуя, как по щекам ползут предательские слезы стыда и облегчения одновременно. Мое молчание было ответом громче любых слов.

Он откатился от меня, сел на край кровати, проводя дрожащей рукой по лицу. Он дышал так, словно только что пробежал марафон.

— Черт возьми, — выдохнул он, и в его голосе не было злости. Было потрясение. — Почему ты не сказала? Почему... — он обернулся ко мне, и в его глазах я увидела не разочарование, а какую-то новую, щемящую ответственность. — Я же... я мог...

Он не договорил. Он просто смотрел на меня, и дикий зверь в его глазах отступил, уступив место чему-то гораздо более сложному и пугающему — пониманию, что в его руках оказалось нечто хрупкое, и он едва не раздавил это в своем порыве.

Вся комната замерла. Наша страшная, прекрасная игра внезапно закончилась, столкнувшись с реальностью, которая оказалась куда страшнее и прекраснее любой фантазии.

Я не смогла ничего сказать. Я лишь смотрела на него, чувствуя, как по моим щекам катятся горячие, предательские слезы. Стыд, облегчение, страх — все смешалось в один клубок.

Он увидел эти слезы. И это добило его окончательно.

С тихим стоном он рухнул рядом со мной, откатившись на спину, и провел ладонью по лицу. Его грудь вздымалась. Он лежал несколько секунд, глядя в потолок, будто собираясь с мыслями. Потом он снова повернулся ко мне на бок, оперся на локоть. Его взгляд был теперь чистым, ясным и невероятно серьезным.

— Почему ты не сказала? — спросил он тихо. — Я бы... я бы никогда... я не стал бы так...

Он не договорил, но я поняла. «Я не стал бы так груб. Так дик».

Его рука снова потянулась ко мне, но на этот раз это было не захватом. Это было приглашением. Он обвил мою талию и мягко, нежно притянул меня к себе, так что моя спина прижалась к его груди. Его губы коснулись моего плеча — не укус, а легкий, почтительный поцелуй.

— Это меняет всё, — прошептал он мне в ухо, и его голос был полон невероятной, щемящей нежности. — Всё.

Он не отпустил меня. Не встал. Он просто держал меня, давая нам обоим прийти в себя, полностью переписывая сценарий этой ночи. Оборотень отступил. И на его месте остался просто Марк. Тот, кому я только что отдала самое большое доверие. И в его молчаливой заботе было больше настоящей, дикой силы, чем во всей его предыдущей ярости.

Да, это было очевидно. Как слепому — солнце. Как глухому — гром. Но он был ослеплен другим. Ослеплен ее дерзостью, ее внезапной властью, тем темным огнем, который она в нем разожгла. Он видел в ней соблазнительницу, демоницу, равную себе по жажде. И эта картина была такой яркой, что затмила собой все остальное.

Ее слова — «ты дурак?» — прозвучали не как оскорбление, а как горькая, отрезвляющая правда. Они врезались в него с силой физического удара.

Он резко отстранился, сел на край кровати, проводя рукой по лицу, сметая с себя остатки страсти, как паутину. Его спина, еще секунду назад напряженная и мощная, сгорбилась под тяжестью этого внезапного прозрения.

— Видел, — его голос был глухим и разбитым. Он смотрел не на нее, а в пол, в какую-то точку в прошлом. — Видел, как ты краснеешь, когда кто-то пытался с тобой заговорить. Видел, как ты прячешь взгляд. Ты была... — он сжал кулаки, — ...неприступной. Для всех.

Он обернулся к ней, и в его глазах бушевала буря из стыда и ярости — на самого себя.

—Но для меня... Ты вдруг стала другой. Слишком быстрой. Слишком смелой. Я подумал... — он горько усмехнулся, — ...я подумал, что просто не видел эту сторону тебя раньше. Что Ник ее скрывал. А на самом деле... — его голос сорвался, — ...на самом деле, ты просто прыгнула выше головы. Ради меня. И я, слепой идиот, этого не понял.

Он встал, его движения снова стали резкими, но теперь в них была не сила хищника, а отчаяние загнанного зверя. Он прошелся по комнате, снова остановился перед ней.

— Ты права. Я дурак. Самый настоящий. — Он посмотрел на нее, и его взгляд был полон новой, щемящей боли. — Потому что я чуть не сломал самое хрупкое, что у тебя есть. Ради чего? Ради того, чтобы доказать, что я здесь главный?

Он снова подошел к кровати, но не для того, чтобы накрыть ее собой. Он опустился перед ней на колени, как в начале, но теперь это была поза не подчинения, а раскаяния. Его руки легли на ее колени, тяжелые и теплые.

— Прости, — выдохнул он. — Я не имел права... быть таким слепым.

Пинок пришелся в плечо, несильный, но внезапный. От неожиданности Марк отшатнулся, и на его лице на мгновение застыло чистое недоумение, сметая всю предыдущую драму.

— Ай! Чего? — он протер плечо, уставившись на меня.

— Да перестань уже! — мой голос прозвучал резко, с ноткой истерики, в которой смешались и стыд, и злость на его внезапную сентиментальность, и на саму эту ситуацию. — Что за драма разыгрывается? «О, я чуть не сломал хрупкое!» Какая разница?!

Я сидела на кровати, сгорбившись, обхватив колени руками, и чувствовала, как горят щеки.

—Ты думал, я не понимала, куда всё идет? Я не ребенок! Да, я не была... ни с кем. Но я не хрустальная ваза, которую ты чуть не разбил! Я сама все это начала! Я надела это дурацкое платье, я нацепила рожки, я таскала тебя за поводок! Я хотела, чтобы всё случилось!

Я выдохнула, сжимая пальцы на коленях так, что костяшки побелели.

—А теперь ты сидишь тут с таким лицом, будто только что котенка обидел. Это унизительно.

Марк смотрел на меня, и понемногу его поза раскаявшегося грешника начала растворяться. Вместо нее на его лицо вернулось привычное, немного уставшее выражение, но в уголках губ заплясали знакомые чертики.

— То есть, если я правильно понимаю, — медленно начал он, — я сейчас должен не извиняться за свою слепоту, а... продолжить с того места, где меня так бесцеремонно прервали?

— Ну, а что ты еще должен делать, дурак? — буркнула я, отводя взгляд, но чувствуя, как внутри все снова замирает в предвкушении.

Он покачал головой, и на его лице расплылась широкая, уже без тени драмы, улыбка.

—Черт. Ну ты даешь, демоница. — Он снова подобрался ко мне, но теперь его движения были лишены той прежней дикой напряженности. В них была теплая, уверенная готовность. — Ладно. Забудем драму. Просто скажи, чего ты хочешь. Прямо сейчас. Одним словом.

Я посмотрела на него, на его улыбку, на его руки, и весь мой гнев куда-то улетучился, оставив после себя только дрожь и жгучее нетерпение.

— Перестань говорить, — прошептала я.

— Вот это другое дело, — он наклонился, и его губы снова нашли мои, но на этот раз в его поцелуе не было ни захвата, ни раскаяния. Было только обещание. Обещание, что драме конец, а все самое интересное — только начинается.

Мой шепот растворился в его поцелуе, и на этот раз в нем не было ни ярости, ни вызова. Было лишь обещание, тихое и нерушимое. Обещание того, что слова больше не нужны.

Он был удивительно нежен. Его большие, сильные руки, которые только что сковывали мои запястья стальными обручами, теперь скользили по моим бокам, разглаживая ткань платья, согревая кожу под ней. Его губы исследовали мои с безмятежным, почтительным любопытством, словно заново открывая каждую черту. Он целовал уголки моих губ, линию челюсти, трепетное место у виска. Каждое прикосновение было вопросом, на который мое тело отвечало беззвучным, пылким «да».

Я сама не знала, когда мои пальцы начали развязывать шнуровку его рубашки. Ткань была грубой, пропахшей дымом и его диким, лесным запахом. Под ней оказалась кожа, горячая и упругая, испещренная старыми шрамами и напряженными мышцами. Я провела ладонью по его груди, чувствуя под пальцами бешеный ритм его сердца, который, казалось, отзывался эхом в моей собственной груди.

Он позволил мне это. Позволил исследовать себя, этого могучего оборотня, словно я была первой, кто получил такое право. Его волчьи уши, торчащие из темных волос, подрагивали от каждого моего прикосновения, а в золотистых глазах плясали отблески смеха и чего-то безмерно глубокого.

Потом его пальцы нашли застежку моего колье. Тонкую серебряную цепочку, которую мне подарил Ник на совершеннолетие. «Чтобы удача была за тобой, сестренка», — сказал он тогда.

Марк замер, его взгляд встретился с моим. Он не рвал, не дергал. Он просто ждал моего разрешения. Я кивнула, и он ловко расстегнул крошечный замок. Колье с тихим звоном упало на тумбочку, освобождая мою шею. Это был не просто жест. Это был символ. Он снимал с меня братскую защиту, оставляя наедине с собой. С ним.

Затем его рука скользнула в кармон брюк, и он извлек оттуда маленький, холодный металлический предмет. Ключ. Ключ от его ошейника. Он положил его мне на ладонь, и тот лежал там, тяжелый и обжигающе настоящий.

— Твоя очередь, — тихо сказал он, и в его голосе слышалось доверие, которое заставляло меня трепетать сильнее любой его силы.

Мои пальцы дрожали, когда я подняла ключ к замочку на его шее. Металл щелкнул, и массивный кожаный ошейник разомкнулся. Он с глухим стуком упал на пол, присоединившись к брошенному наморднику. Теперь на нем не было ни единого атрибута приручения. Только он. Дикий. Настоящий.

И тогда что-то переменилось в воздухе.

Ласковый свет в его глазах померк, уступив место знакомому, первобытному огню. Но на этот раз в нем не было ярости. Была лишь сосредоточенная, неумолимая мощь. Обещание бури.

Он не набросился. Он просто двинулся вперед, и его тело, освобожденное от последних условностей, накрыло меня. Его вес, его жар, его размер — все это обрушилось на меня лавиной ощущений. Но страха не было. Было лишь головокружение от падения в бездну.

— Теперь ты моя, — его голос прозвучал как низкий гром, идущий из самой глубины его груди. — Не по игре. Навсегда.

Его губы снова нашли мои, но теперь в его поцелуе не было вопросов. Была только уверенность. Владение. Его язык был настойчивым, требовательным, он пил меня до дна, лишая остатков мыслей. Мои руки впутались в его волосы, цепляясь за него, как утопающий за соломинку.

Одна его ладонь скользнула под мое колено, мягко, но неумолимо сгибая ногу и открывая меня ему. Другой рукой он поддерживал мою спину, выгибая ее в арке, от которой перехватывало дыхание. Я чувствовала каждое движение его мышц, каждое напряжение его тела, готовящегося к главному моменту.

Он вошел в меня медленно. С невероятным, сокрушительным самообладанием. Боль была острой, яркой, но мгновенно растворилась в нахлынувшей волне чего-то большего. Полноты. Единения. Я вскрикнула, зарывшись лицом в его шею, чувствуя, как он замирает, давая мне привыкнуть.

— Дыши, — прошептал он мне в ухо, и его голос был хриплым от напряжения. — Просто дыши, Элис.

Потом он начал двигаться.

И это уже не было лаской. Это было утверждением. Каждый его толчок был мощным, глубоким, отмеряющим ритм, который зародился на заре времен. Он не просто занимался любовью. Он заявлял свои права. Покорял. Приручал по-настоящему.

Я была под ним, вся затопленная им, и могла только принимать, отдаваясь этому потоку. Мои ноги обвили его талию, пятки впились в его ягодицы, подтягивая его еще глубже. Его дыхание стало тяжелым, как у зверя, рычащие звуки вырывались из его груди и сливались с моими стонами.

Он менял темп, то почти останавливаясь, доводя до исступления одним лишь медленным, круговым движением бедер, то набрасываясь с новой силой, яростной и неумолимой. Комната плыла, теряя очертания. Существовал только он. Его запах. Его жар. Его тело, входящее в мое с первобытной силой прибоя.

И тогда его руки нашли мои. Его пальцы сомкнулись на моих ладонях, прижимая их к матрасу по бокам от головы. Его хватка была стальной. В этом жесте не было злобы, только абсолютная, неоспоримая власть. Я была пришпилена, открыта, полностью в его власти.

Он приподнялся на руках, и его взгляд, темный и пламенный, впился в меня.

—Смотри на меня, — приказал он, и его голос не терпел возражений. — Я хочу видеть твои глаза.

Я открыла их, едва способная сфокусироваться. Я видела его — могучего, дикого, прекрасного в своей необузданной силе. Видела, как его мышцы играют под кожей, как капли пота стекают по вискам. И в его глазах я видела не просто желание. Я видела признание. Признание в том, что и он принадлежит мне так же, как я ему.

Это зрелище, эта мысль довели меня до края. Волны наслаждения начали смыкаться где-то в глубине, готовые вырваться на свободу.

— Марк... — простонала я, и мое тело начало трепетать в его тисках.

Его движение стало еще более мощным, целенаправленным. Он вел нас обоих к пику, зная каждым нервом, что нужно моему телу.

— Со мной, — прорычал он, и это был последний приказ. — Сейчас.

И мы рухнули вместе. Мое тело взорвалось миллионами звезд, выгибаясь в судорожном, бесконечном экстазе. Его имя сорвалось с моих губ в немом крике. Я чувствовала, как его тело напряглось в последнем, мощном толчке, слышала его глухой, сдавленный рев, и затем он рухнул на меня, тяжелый и безвольный.

Мы лежали, сплетенные, в полной тишине, нарушаемой лишь нашим частым, прерывистым дыханием. Он все еще был во мне, и я чувствовала последние судорожные пульсации его тела.

Потом он медленно, с нежностью, которая контрастировала с его недавней силой, перекатился на бок, увлекая меня за собой. Он прижал меня к своей груди, и его рука легла на мою спину, прижимая так близко, как только было возможно.

Я прислушалась. Его сердце билось так же бешено, как и мое. Один ритм. Один беспорядок.

Он не говорил ничего. Просто держал. И в этой тишине, в его объятиях, под его тяжестью, я наконец-то поняла, что значит быть по-настоящему прирученной. И что значит — приручить оборотня.

Тишина длилась недолго. Едва наше дыхание начало выравниваться, а сердцебиение — успокаиваться, я почувствовала, как изменился ритм его тела подо мной. Нежность, которую он мне только что подарил, была лишь затишьем перед бурей. Заботой хищника, дающего своей добыче передохнуть, прежде чем окончательно сломить.

Его рука, лежавшая на моей спине, вдруг сжалась. Не больно, но с такой силой, что у меня вырвался короткий вздох. Он приподнялся на локте, и его взгляд, еще секунду назад мутный от удовлетворения, стал острым, собранным и темным, как ночь в глухом лесу.

«Хорошо?» — его голос прозвучал низко, почти беззвучно, но в нем не было вопроса. Был вызов.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Да. Слишком хорошо. Слишком много. Я была разбита, и он это видел. И это, казалось, лишь подстегивало его.

Медленно, с преувеличенной аккуратностью, он вышел из меня. Пустота, которую он оставил, была почти болезненной. Но у него были другие планы.

Его руки перевернули меня на живот с одной плавной, неоспоримой силой. Я не успела даже вскрикнуть. Он приподнял мои бедра, укладывая меня на колени, грубо и без церемоний. Поза полной покорности. Обнаженности. Мои щеки пылали от стыда и возбуждения.

«Ты думала, это всё?» — его губы коснулись моего уха, а зубы слегка сжали мочку. — «Это была только прелюдия, демоница. Теперь я покажу тебе, что значит быть с оборотнем.»

Одна его ладонь легла мне между лопаток, прижимая грудью к прохладной простыне. Другая рука скользнула между моих ног сзади, его пальцы грубо, без предупреждения, вошли в меня. Я вскрикнула, впиваясь пальцами в матрас. Это было не лаской. Это было проверкой, подготовкой почвы. Он двигал пальцами, растягивая, готовя меня к чему-то большему, и каждый его жест был лишен той осторожности, что была прежде.

«Марк...» — попыталась я протестовать, но голос сорвался в стон, когда его большой палец нашел тот чувствительный бугорок и принялся за свою безжалостную работу.

Он не ответил. Он просто убрал пальцы, и в следующее мгновение я почувствовала у входа нечто большее, тверже, горячее. Головка его члена уперлась в меня, обещая не просто соединение, а вторжение.

Он вошел одним долгим, неумолимым толчком. Глубже, чем прежде. Грубее. Воздух вырвался из моих легких с хрипом. Он не дал мне привыкнуть, не стал ждать. Его руки схватили меня за бедра, его пальцы впились в плоть, и он начал двигаться.

Это не было любовью. Это было наказанием. Наслаждением, вырванным силой. Каждый его толчок был мощным, почти вышибающим дух, заставляя меня продвигаться по мокрой от поста простыне. Его темп был яростным, неистовым, диким. Рычание, которое я слышала раньше, теперь стало постоянным аккомпанементом к хлюпающим звукам наших тел и моим сдавленным стонам.

Я пыталась упираться, но он был как утес. Его сила была абсолютной. Он доминировал каждой клеткой своего существа, и мое тело, предательски, отвечало ему шквалом спазмирующего удовольствия. Боль и наслаждение слились в один огненный водоворот, из которого не было выхода.

Одной рукой он схватил меня за волосы у затылка, мягко, но неумолимо оттягивая голову назад, выгибая мою спину в тугую, болезненную дугу.

«Смотри,— его голос прозвучал прямо у уха, хриплый от напряжения. — Смотри, как ты принимаешь меня. Вся. До самого конца.»

Мои глаза были затуманены слезами и страстью, но я видела отражение в темном окне — его мощную, покрытую потом спину, его сжатые челюсти, и мое собственное тело, беспомощное и покорное в его руках. Это зрелище свело меня с ума.

Его движение стало еще более стремительным, почти яростным. Он вгонял себя в меня с такой силой, что кровать с грохотом билась о стену. Мир сузился до этого звука, до его рычания, до всепоглощающего чувства заполненности.

И тогда его свободная рука снова оказалась на моей. Он с силой вцепился в мои пальцы, прижимая их к матрасу, и в этом жесте было столько первобытной власти, что меня накрыло окончательно. Волна экстаза, которую я тщетно пыталась сдержать, вырвалась на свободу с оглушительным, бессвязным криком. Мое тело затряслось в беспомощных конвульсиях, сжимая его внутри себя с такой силой, что у него вырвался сдавленный, победный рев.

Он не останавливался. Его движения стали еще более резкими, хаотичными, он искал и нашел свою собственную разрядку в гуще моего оргазма. Он вогнал себя в меня в последний, сокрушительный раз, и я почувствовала, как его горячее семя заполняет меня, пометив изнутри.

Он рухнул на меня всем весом, тяжелый, горячий, весь дрожащий от напряжения. Его дыхание было огнем в моей шее. Мы лежали так, и я чувствовала, как его сердце колотится о мою спину, словно пытаясь вырваться наружу.

Потом он медленно, очень медленно перекатился на бок, увлекая меня за собой. Он снова прижал меня к своей груди, но на этот раз его объятия были не нежными. Они были цепкими, почти болезненными. Как будто он боялся, что я ускользну.

В тишине комнаты, пахнущей сексом и его диким запахом, он прошептал одно-единственное слово, которое подвело черту под всем, что было между нами:

«Моя».

Он прошептал это слово — «Моя» — и в нем прозвучала не просьба, не констатация факта, а приговор. Окончательный и обжалованию не подлежащий. И будто чтобы скрепить его печатью, его тело, лишь на мгновение расслабившееся, вновь напружинилось.

Он не дал мне опомнить, отдышаться, прийти в себя. Его руки, все еще державшие мои, разомкнулись, но лишь для того, чтобы перегруппироваться. Одной ладонью он снова прижал меня к матрасу в области лопаток, лишая возможности подняться. Другой рукой он провел по моему позвоночнику, от шеи до самой поясницы, медленно, почти небрежно, но этот жест был подобен проведению смычка по натянутой струне. Все мое тело отозвалось глухой, трепетной вибрацией.

— Но ты ещё не все отдала, — его голос был низким и густым, как мед, но с ядовитым жалом. — Я это чувствую. Где-то внутри ты еще прячешь кусочек себя. Последний.

Он снова вошел в меня. Медленно, мучительно медленно, растягивая этот момент, заставляя каждую клеточку моего существа прочувствовать его вхождение. Он заполнил меня целиком, до самой глубины, до упора, и я почувствовала, как что-то внутри сдалось, сломалось, освобождая место только для него.

И тогда он начал.

Его ритм был уже не яростным, а неумолимым, как прибой в шторм. Каждое движение было выверенным, мощным, доводящим до исступления. Он не просто двигался; он проникал, завоевывал, перекраивал меня изнутри под себя. Его руки схватили меня за бедра, его пальцы впились в плоть так, что завтра останутся синяки — темные отметины его владения. Он приподнял мои ягодицы, меняя угол, и новый, ослепительно-острый спазм удовольствия заставил меня закричать.

— Тише, — приказал он, и его рука легла мне на рот, заглушая стоны. Его пальцы пахли мной, его кожей, потом. — Ты мешаешь мне слушать. Слушать, как ты разваливаешься на части.

И я слушала. Сквозь его пальцы доносились мои собственные хрипы, влажный хлюпающий звук его движений, его тяжелое, прерывистое дыхание. Он был прав — я разваливалась. Рассыпалась на атомы под его напором.

Его губы прижались к моей спине, к чувствительному месту между лопаток. Сначала это был просто поцелуй, горячий и влажный. Потом его язык провел по коже. А затем его зубы сомкнулись. Не укус, нет. Это было клеймение. Медленное, настойчивое вдавливание зубов в плоть, пока я не завыла от смеси боли и невыносимого наслаждения, бьющего в ноги током.

Боль была катализатором. Она растопила последние льдинки внутри, превратила меня в сплошной, пульсирующий нерв. Он чувствовал это. Чувствовал, как мое тело начинает бешено сокращаться вокруг него, предвосхищая финал.

— Нет, — рыкнул он прямо в ухо, и его голос вибрировал вместе с его телом. — Ещё рано. Держись.

Он замедлился. Почти остановился. Только легкие, едва заметные движения бёдрами, которые сводили с ума сильнее, чем любая ярость. Он выдерживал паузу, доводя до грани, заставляя меня умолять, молить, терять последние остатки достоинства.

— Марк... пожалуйста... — это был жалкий, разбитый шепот, который вырвался у меня сам собой.

Его ответом был низкий, удовлетворенный смешок. И тогда он снял руку с моего рта и схватил меня за волосы у виска, резко оттянув голову назад. Моё горло обнажилось, спина выгнулась еще сильнее.

— Смотри, — снова приказал он, заставляя меня смотреть на наше отражение в зеркале. — Смотри, как ты кончаешь на мне.

И он отпустил все тормоза.

Его движения стали частыми, короткими, невероятно глубокими. Он вбивал себя в меня, как таран, и с каждым толчком во мне что-то перегревалось, закипало, готовое взорваться. Я уже не могла кричать. Воздух свистел в горле. Глаза закатились. Мир сузился до белого шума в ушах и до сокрушительного чувства внизу живота.

Он чувствовал это. Чувствовал, как моё тело начинает сходить с ума, теряя контроль.

— Давай же, — его рык был полон торжествующей ярости. — Кончай. Сейчас. Отдай мне всё.

И я не смогла не подчиниться.

Это был не оргазм. Это было извержение. Внутренний взрыв, который разорвал меня изнутри. Моё тело выгнулось в немой судороге, потом затряслось в беспорядочных конвульсиях, дико и бесконтрольно сжимая его. Из горла вырвался хриплый, надрывный стон, и по щекам потекли горячие слезы — слезы полного, тотального уничтожения и самого сладкого освобождения в жизни.

Он продержался еще несколько секунд, наблюдая, как я разваливаюсь на куски в его руках, и это зрелище стало его последним триггером. С низким, победным рыком он вогнал себя в меня в последний, сокрушительный раз, и я почувствовала, как его горячая пульсация смешивается с моими собственными судорогами, заливая меня изнутри, ставя последнюю точку.

Он рухнул на меня, его вес придавил меня к матрасу, но в этом не было дискомфорта. Было чувство завершенности. Я была его трофеем. Его территорией. Помеченной, завоеванной, полностью и безраздельно.

Мы лежали, и единственным звуком было наше тяжелое, свистящее дыхание. Он не двигался, не отпускал. Его тело покрывало моё, как плед, как щит, как самая надежная и самая жестокая клетка.

И в этой тишине, пахнущей сексом, болью и его дикой сущностью, я поняла, что он был прав с самого начала.

Я была его. И другой мне уже никогда не быть.

Глава 32

Сознание возвращалось ко мне медленно, как сквозь толщу теплой воды. Я была укутана, мягкая, расслабленная, и все мое тело приятно ныло, напоминая о прошлой ночи. Я потянулась и наткнулась на что-то большое, твердое и очень теплое.

Открыв один глаз, я увидела Марка. Он спал на спине, одна рука закинута за голову, другая лежала на моем животе, как будто даже во сне он не собирался отпускать. И тут я заметила деталь: на мне была моя собственная, до боли знакомая пижама. Не та шелковая, а старенькая, хлопковая, с пони. Кто-то — и не трудно было догадаться, кто — переодел меня, пока я была без сознания от усталости и пережитых ощущений. Чтобы не было холодно. Эта простая, почти бытовая забота в контексте всей нашей бурной ночи вызвала у меня глупую, сонную улыбку.

Я прижалась к его боку, вдыхая знакомый запах, и снова начала проваливаться в сон. Идиллия длилась ровно до того момента, пока за дверью не послышались шаги. Тяжелые, мужские. Не Марка.

Дверь в мою комнату со скрипом открылась.

— Элис, ты не видела мои... — голос Ника замер на полуслове.

Я приоткрыла глаза, делая вид, что только что проснулась. Марк рядом со мной тоже шевельнулся, его рука на моем животе непроизвольно сжалась.

Ник стоял на пороге, замороженный, как столб. Его взгляд метнулся с моего сонного, но довольно умиротворенного лица на огромную фигуру Марка в моей кровати, на его голый торс, видный из-под одеяла. На его лице происходила сложная химическая реакция из шока, непонимания и медленно закипающей ярости.

— Ты... — он начал, задыхаясь. — Ты... С МОЕЙ СЕСТРОй? В ЕЁ КРОВАТИ?!

Марк, черт возьми, попытался сохранить остатки невозмутимости. Он приподнялся на локте и хрипло проговорил:

—Ник, доброе утро. Мы можем это обсудить...

— ОБСУДИТЬ?! — рявкнул Ник. Его взгляд упал на большую декоративную подушку в виде совы, валявшуюся в ногах кровати. Словно в замедленной съемке, он шагнул вперед, схватил ее и с криком «Я ТЕБЯ ЗАДУШУ, ТВАРЬ ВОЛОСАТАЯ!» набросился на Марка.

Дальше все было как в сюрреалистичном комедийном скетче. Марк, не успевший полностью проснуться, попытался отбиться, но Ник, движимый братской яростью, был силен. Он навалился на него всей массой, прижимая подушку к его лицу.

— Прекрати... дура... я же... твой друг... — доносились приглушенные, хриплые возгласы из-под перьев.

— ДРУЗЬЯ НЕ ТРАХАЮТСЯ С СЕСТРАМИ СВОИХ ДРУЗЕЙ! — орал Ник, яростно нажимая на подушку.

Я сидела на кровати, сгорбившись, и наблюдала за этой сценой, пытаясь совладать с смесью ужаса и дикого, истерического смеха. Вид моего брутального оборотня, которого душат розовой подушкой с совой, был слишком абсурдным.

— Ник, остановись! — наконец выдавила я, пытаясь оттащить его за плечо. — Мы же просто спали!

Ник на мгновение ослабил хватку. Марк с шумом вынырнул из-под подушки, его лицо было красным, волосы торчали в разные стороны, а в волосах застряло маленькое белое перо.

— ПРОСТО СПАЛИ? — завопил Ник с новой силой, тыча пальцем в шею Марка. — А ЭТО ЧТО?! СЛЕД ОТ КОМАРА?!

Я посмотрела. На смуглой коже у ключицы Марка красовался свежий, отчетливый след от укуса. Мой след.

Марк, отдышавшись, сел на кровати. Он посмотрел на Ника, потом на меня, потом снова на Ника. И вдруг... он рассмеялся. Тихим, хриплым, абсолютно искренним смехом.

— Ладно, попался, — сказал он, смахивая перо со лба. — Души. Только знай, твоя сестра — демон в образе девушки. Она сама меня соблазнила.

— НЕ ВРИ! — Ник схватил другую подушку.

— Ник, подожди! — мой голос прозвучал резче, и я наконец смогла оттащить его за руку. — Мы просто... спали. В прямом смысле. Спали.

Ник фыркнул, не опуская вторую подушку. Его взгляд был устремлен на Марка, который, к своему credit, попытался принять максимально невинный вид. Получалось плохо. Голый торс, взъерошенные волосы с пером и след от укуса на шее красноречивее любых слов.

— Да-да, «просто спали», — прошипел Ник. — А пижама на ней откуда? Ты, случаем, не забыл, что она терпеть не может, когда кто-то лезет в ее вещи? Или ты думаешь, я поверю, что она сама, в полуобморочном состоянии, нашла силы переодеться?

Марк провел рукой по лицу, собираясь с мыслями. Он выглядел как большой, пойманный с поличным волк, пытающийся объяснить, зачем он залез в курятник.

— Слушай, — начал он, и его голос, обычно такой уверенный, звучал примирительно. — После... э-э-э... вечеринки, ей было холодно. А ты знаешь, у нее всегда ледяные руки и ноги. Я просто... не хотел, чтобы она замерзла. Вот и все.

— О, как трогательно! — Ник язвительно сложил руки на груди. — Мой лучший друг внезапно озаботился терморегуляцией моей сестры. В четыре часа утра. В ее кровати. Без штанов.

— Я был в штанах! — возразил Марк, а потом спохватился, поняв, что это не лучший аргумент.

— А сейчас где они? — ехидно поинтересовался Ник, окидывая взглядом комнату.

В этот момент я решила вступить, пытаясь изобразить на лице невинность и легкое недоумение.

—Ник, правда, ничего такого не было. Марк просто... остался меня стеречь. Мне было не по себе после вечеринки, голова кружилась. А он... он же всегда обо мне заботится, как старший брат.

Я сделала большие глаза, глядя на брата. Марк, поймав мой взгляд, поспешно кивнул.

— Да! Точно. Как старший брат. Сидел, воду подавал. А потом, видимо, уснул от усталости. Бывает.

Ник медленно опустил подушку. Он смотрел то на меня, то на Марка, и на его лице читалась тяжелая внутренняя борьба. С одной стороны — очевидные улики. С другой — наше дурацкое, но на удивление слаженное оправдание и мой вид «маленькой невинной сестренки», которую просто согрели.

— Как старший брат, — мертвым голосом повторил Ник. — С укусом на шее. И с перьями в волосах.

— Это она во сне кусалась! — выпалил Марк и тут же понял, что совершил фатальную ошибку.

Ник снова поднял подушку. В его глазах вспыхнули новые огни.

— Ага! Значит, ты признаешь, что ты ЗДЕСЬ БЫЛ, КОГДА ОНА СПАЛА!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

А я просто уткнулась лицом в подушку, чтобы скрыть смех. Битва была проиграна, но война, похоже, только начиналась. И что-то подсказывало мне, что будет весело.

Ник вылетел из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что по стене пробежала трещинка. Воздух в комнате сгустился, наполненный невысказанными словами и остатками его ярости.

Я медленно спустила ноги с кровати, чувствуя, как все мышцы приятно ноют, напоминая о прошлой ночи. Подняв руки, чтобы собрать растрепанные волосы в небрежный пучок, я почувствовала на себе его взгляд. Марк не двигался, сидя на краю кровати, но все его внимание было приковано ко мне. Он следил за каждым моим движением, как страж, оценивающий устойчивость своей крепости после шторма. В его глазах читалась не просто забота — там была тихая, почти одержимая проверка: не шатаюсь ли я, не морщу ли я лицо от боли, все ли со мной в порядке.

— Всё нормально, — тихо сказала я, отвечая на его безмолвный вопрос.

Он кивнул, но напряжение в его плечах не спало, пока я не сделала несколько шагов по комнате, демонстрируя, что цела и невредима.

Спускаться на кухню было... сюрреалистично. Марк, облаченный в одежду Ника — футболку, которая была ему маловата, и спортивные штаны, — выглядел одновременно нелепо и трогательно. Он шел чуть позади, как бы прикрывая меня спиной.

На кухне царила гробовая тишина. Ник сидел, уткнувшись в тарелку, и с таким ожесточением резал свой омлет, будто это был лично Марк. Мама, сохраняя ледяное спокойствие, разливала по кружкам кофе. Ее взгляд скользнул по моей собранной прическе, по Марку в чужой одежде, и она едва заметно вздохнула.

Мы сели. Звук ложек о тарелки казался оглушительным. Первые пять минут никто не произнес ни слова.

Атмосфера на кухне была такой густой, что ее можно было резать ножом. Мы сидели втроем за столом, заваленным круассанами, вареньем и кофе. Марк, заливаясь краской до кончиков ушей, был одет в старую футболку Ника с логотипом какой-то рок-группы. Футболка была ему мала, ткань натянулась на грудных мышцах и бицепсах, беззастенчиво демонстрируя всю его мощь, что делало ситуацию еще более неловкой и комичной.

Ник молча налил себе кофе. Затем молча налил мне. Потом, после тяжелой паузы, с таким видом, будто откупоривает цианистый калий, налил и Марку. Чашка с звоном стукнулась о блюдце.

— Так, — начал Ник, уставившись на Марка взглядом следователя. — «Просто спали».

— Да, — буркнул Марк, увлеченно изучая узор на скатерти.

— И ты, выходит, мой лучший друг, который так заботится о моей сестре, что аж... переодевает ее. Во сне.

— Она замерзла бы, — пробормотал Марк, все так же глядя в скатерть. — Ты же знаешь, у нее всегда холодные ноги.

Я попыталась прийти ему на помощь, чувствуя себя абсолютно идиотски.

—Он... он вообще очень чуткий. Как старший брат. Всегда обо мне беспокоился.

Ник медленно перевел взгляд на меня. В его глазах читалась вся глубина братского разочарования и сарказма.

—О да. Я просто чувствую, как от него исходят волны... братской заботы. Прямо излучает. Особенно из области шеи.

Марк инстинктивно потянулся к тому самому укусу, но поймал себя на этом и схватился вместо этого за круассан. Он откусил кусок с таким видом, будто это была граната, а он дергал чеку зубами.

Воцарилась тягостная тишина, нарушаемая лишь хрустом выпечки и моим нервным постукиванием ногтя по чашке. Я пыталась поймать взгляд Марка, чтобы как-то телепатически скоординировать наши дурацкие показания, но он упорно смотрел в свою тарелку, как будто там была инструкция по выходу из этой ситуации.

Ник отпил глоток кофе и снова повернулся к Марку.

—Ладно, допустим. А где твоя собственная футболка? Или «старший брат» решил, что для полного погружения в образ нужно еще и в моей одежде походить?

Марк поперхнулся крошками.

—Она... э-э-э... испачкалась. Когда я... воду ей подавал. Пролил.

— Воду, — безжизненно повторил Ник. — Понятно. А штаны тоже водой испачкал?

— Ник! — вступилась я, чувствуя, как пунцовею. — Хватит уже!

Внезапно Марк поднял на меня взгляд. Его золотистые глаза, полные немого смеха и того самого воспоминания, что свело меня с ума прошлой ночью, встретились с моими. Уголок его рта дрогнул. И я не смогла сдержать ответную улыбку. Это была доля секунды, мгновение полного, безмолвного понимания, которое мы украли у всей этой нелепости.

Ник, конечно же, это заметил.

—О, великолепно! — воскликнул он, откидываясь на спинку стула. — Теперь вы еще и глазами строить друг другу начали. Просто сказка. Лучший друг и младшая сестра. Я ждал этого всю жизнь.

Он тяжело вздохнул, поставил чашку и провел рукой по лицу.

—Ладно. Кончай этот цирк. Доедайте, разбирайтесь. Но, Марк... — его голос снова стал твердым. — Мы с тобой позже поговорим. Без сестры. И без подушек.

Марк кивнул, явно испытывая облегчение.

—Договорились.

Мы допили свой завтрак в почти полной тишине, если не считать моего нервного хихиканья, которое я пыталась подавить в салфетку, и довольного хруста Марка, доедавшего свой круассан. Это было неловко, нелепо и абсолютно неправильно. Но когда его нога под столом ненадолго коснулась моей, я поняла, что ни за что не хотела бы быть сейчас в любом другом месте.

И тогда Марк, видимо, решив, что надо разбавить атмосферу,

арушил его самым неожиданным образом.

—Отличный омлет, — произнес он, обращаясь к моей маме. Его голос прозвучал неестественно громко в тишине кухни.

Ник фыркнул, не поднимая глаз от тарелки.

—Это я его жарил.

Марк замер с вилкой на полпути ко рту. Я увидела, как напряглись его челюсти.

—Э-э... Ну... Отличный омлет, Ник, — переформулировал он.

— Спасибо, что заметил, — пробурчал брат. — Жаль, не все мои кулинарные навыки оценили в этом доме.

Мама кашлянула, подавляя смех. Я уткнулась носом в кружку, чувствуя, как горит лицо. Марк под столом нашел мою ногу и мягко наступил на нее, словно говоря: «Держись».

Мы продолжили завтракать. Неловкость никуда не делась, но она начала обрастать какими-то бытовыми, почти комичными деталями. Марк пытался дотянуться до соли и чуть не порвал рукав Никовой футболки. Ник, ворча, подвинул ему солонку, бросив взгляд, полный немого укора. Мама спросила меня, не хочу ли я еще чаю, абсолютно обыденным тоном, как будто рядом не сидел полураздетый оборотень в одежде ее сына.

Это был самый странный и самый напряженный завтрак в моей жизни. Но когда я украдкой взглянула на Марка и увидела, как он, поймав мой взгляд, подмигивает мне, пряча улыбку в кружке, я поняла — мы это переживем. А возможно, однажды мы даже будем вспоминать этот завтрак со смехом. Но точно не сегодня.

Вернувшись в комнату после того адски неловкого завтрака, я закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и выдохнула, наконец отпуская сдерживаемый смех.

Я плюхнулась на свою кровать, все еще хранящую его запах, и схватила телефон. Наш общий чат с Лизой и Кэт уже взрывался.

Я улыбнулась, чувствуя, как по щекам разливается румянец. Пальцы сами понеслись по экрану, выплескивая смесь стыда, восторга и все еще не утихшего возбуждения.

Я: Девочки. Это было... что-то с чем-то. С Ником – полный апокалипсис. Ворвался в комнату с криком «ТВАРЬ ВОЛОСАТАЯ!» и попытался задушить Марка моей подушкой-совой.

Лиза:

СТОЯТЬ.

ОН БЫЛ В ТВОЕЙ КОМНАТЕ?

ТО ЕСТЬ ОН ТАКИЕ ОСТАЛСЯ НАНОЧЬ?!

Кэт: Подушка-сова... это новый уровень братской ярости. Продолжай, не останавливайся!

Я: Дальше был самый неловкий завтрак в истории человечества. Марк сидел в футболке Ника (она ему мала, мышцы чуть не разрывали швы), Ник метал молнии, а мама сохраняла олимпийское спокойствие. Я пыталась делать вид, что мы «просто спали», а Марк оправдывался, что переодел меня в пижаму, потому что мне было холодно.

Лиза: ПЕРЕОДЕЛ?! О БОЖЕ. Это одновременно и жутко мило, и дико сексуально. Я представляю эту картину!

Кэт: Минуточку. Давай по порядку. Вернемся к самой ночи. Мы разошлись с вечеринки, ты тогда была вся такая... охотница. И что? Твоя игра с поводком и намордником имела продолжение?

Я закрыла глаза, позволяя воспоминаниям нахлынуть. Они были такими яркими, что аж перехватывало дыхание.

Я: Игра закончилась. Настоящим. Без масок. Это была уже не игра. Он... он настоящий. И это было... я не могу описать. Грубо. Нежно. Жестко. Безумно. Я до сих пор хожу и чувствую каждый мускул. А этот укус на его шее... это была я.

Лиза:

ПАДАЮ В ОБМОРОК.

ТЫ ЕГО УКУСИЛА?

КАКАЯ ЖЕ ТЫ КРУТАЯ!

Мы тобой гордимся!

Кэт: Поздравляю, кажется. Хотя ситуация с Ником выглядит крайне нестабильной. Но раз уж мы делимся... У меня тоже был неплохой вечер.

Лиза: ООО! Кэт, а ты что, скромничала? Выкладывай! С твоим братом-байкером что ли?

Кэт: Возможно. Мы ушли с вечеринки одними из последних. И да, он дал мне прокатиться на своем новом мотоцикле. Ночью. По пустому шоссе. Это был... адреналин. Потом мы сидели на hood его машины, пили кофе из термоса и смотрели на звезды. Говорили о чем-то важном. Это было идеально.

Я: Кэт! Это же прекрасно! Наконец-то ты позволила себе немного романтики вместо йоги в шесть утра!

Лиза: Ну, а я... э-э-э... — сообщение Лизы пришло с задержкой. — Я, кажется, немного перебрала с текилой и уснула в его кровати. В ОДНОЙ КРОВАТИ. Но! Ничего такого! Он был джентльменом, принес воды и аспирин. А утром мы ели пасту, которую я заказала. И он сказал, что я «невыносимая, но чертовски привлекательная».

Я: Лиза, это же прорыв! Он же обычно только и делает, что над твоей любовью к фастфуду издевается!

Лиза: Ну да! А тут вдруг признал, что моя страсть к калорийной пище его «заводит». Мужчины — странные существа.

Мы еще полчаса болтали, делясь деталями, смеясь и строя планы на следующую встречу. Было невероятно — говорить с ними об этом, выплескивать наружу все эти бурлящие эмоции.

Отложив телефон, я снова прилегла. Тишина комнаты была уже другой. Не тревожной, а насыщенной, полной смысла. Из-под подушки я достала ту самую маленькую серебристую упаковку, оставленную Марком. Он положил ее мне в руку, прежде чем уйти, с тем самым взглядом, от которого подкашивались ноги. «На всякий случай», — сказал он.

Я сжала ее в ладони. Вчерашняя ночь была штормом, утро — комедийным разбором полетов. Но что будет дальше? Я снова посмотрела на упаковку и улыбнулась. Что бы это ни было, я была готова.

Дверь в мою комнату тихо открылась, без стука. Прежде чем я успела обернуться, я почувствовала знакомое тепло за спиной. Большие, сильные руки обняли меня, а подбородок уперся в макушку. Его запах — дым, ночной воздух и что-то неуловимо дикое — смешался с ароматом моих духов, и от этого сочетания у меня перехватило дыхание.

— Ник снова тебя доставал? — его голос прозвучал прямо у уха, низкий и спокойный, но в нем слышалась едва уловимая стальная нотка. Одна его ладонь лежала на моем животе, другая медленно гладила мое плечо, как будто проверяя, не тронул ли меня брат.

Я расслабилась в его объятиях, откинув голову ему на грудь. От его прикосновений по телу разлилось такое блаженное спокойствие, что все утренние нелепости и напряжение мгновенно растаяли.

— Нет, — выдохнула я, закрывая глаза. — Он просто ворчал себе под нос на кухне. Говорил что-то про «предательство» и «волосатую тварь». В общем, ничего нового.

Марк тихо хмыкнул, и я почувствовала, как вибрирует его грудь.

—Подушкой этой, с ушами, до сих пор пахнет, — проворчал он, и его пальцы переплелись с моими. — А тебя? Не расстроил он тебя?

В его вопросе была такая пронзительная, почти грубая забота, что сердце сжалось. Этот дикий, могущественный оборотень, который мог сломать что угодно, сейчас беспокоился, не задел ли меня чей-то глупый гнев.

Я повернулась в его объятиях, чтобы посмотреть ему в лицо. Его золотистые глаза были серьезны, в них читалась та самая «темная интенсивность», что сводила меня с ума.

— Нет, — повторила я тише, касаясь пальцами его щеки, чуть ниже того места, где торчало застрявшее перышко. — Меня ничего не может расстроить, когда ты вот так обнимаешь. Как будто... как будто все на своих местах.

Его взгляд смягчился. Он наклонился и прижался губами к моему лбу — долгим, твердым поцелуем, который был и обещанием, и присягой.

— И всегда будет, — просто сказал он. И в этих трех словах было больше правды и уверенности, чем в любых клятвах.

Он не отпускал меня, просто стоял, держа в своих объятиях, пока комната не наполнилась тихим, ровным звуком нашего дыхания. И в этой тишине не было места ни для Ника, ни для ссор, ни для неловкости. Было только «сейчас». И это «сейчас» было идеальным.

Тишина после нашего смеха была не пустотой, а живым, дышащим существом, что висело в воздухе, густое и сладкое, как свежий мед. Я уткнулась лицом в его шею, впитывая тепло его кожи, знакомый запах — дым, ночной ветер и что-то неуловимо дикое, что было сутью его. Его сердцебиение было ровным, мощным барабанным боем под моей щекой, укачивающим ритмом, в котором тонули все тревоги. Каждая мышца моего тела, еще недавно ноющая и напряженная, теперь расслабленно таяла в его объятиях. Он был моим якорем, моим причалом.

— Ты мой главный хаос, Элис, — его шепот был едва слышен, губы лишь шевелились в моих волосах, но слова доходили до самой глубины души, обжигая своей искренностью. — И самый прекрасный беспорядок в моей жизни.

Ответ родился сам собой, тихий выдох, полный безоговорочного принятия:

—А ты мой самый надежный порядок посреди этого хаоса. Мой волк. Мой Марк.

И в тот миг, когда последнее слово сорвалось с моих губ, в атмосфере что-то переломилось.

Нежность в его объятиях не испарилась, нет. Она сгустилась, стала тяжелее, целенаправленнее, сменила свою природу с защитной на властную. Его рука, до этого лежавшая на моей спине широкой, спокойной ладонью, сдвинулась. Она скользнула по моему боку, и даже через ткань пижамы ее прикосновение показалось обжигающе четким, намеренным. Без малейшего предупреждения, без ласкового предварительного жеста, его ладонь накрыла мою грудь.

Это не было лаской. Это был акт владения. Твердый, уверенный, не оставляющий пространства для сомнений. Его пальцы сомкнулись вокруг мягкой ткани, и я резко ахнула, больше от внезапности, чем от силы. Но тут же, следом за вздохом, по всему моему телу, от макушки до кончиков пальцев ног, разлилась густая, мгновенная волна жара. Она пульсировала точно в такт сжатию его руки, сосредотачиваясь в том самом месте, которое он теперь держал.

Я инстинктивно откинула голову, чтобы встретиться с его взглядом, и замерла. Золотистая нежность в его глазах помутнела, уступив место знакомому, тлеющему огню, который я видела прошлой ночью. Огоньку, который обещал сжечь дотла. На его губах играла не улыбка, а оскал — хищный, торжествующий и бесконечно соблазнительный.

— Месть, — тихо прошипел он, и его голос был низким, как отдаленный гром. Его большой палец, шершавый и горячий, медленно, с непереносимым, целенаправленным нажимом, провел по кончику моего соска, уже затвердевшего и болезненно чуткого даже через хлопок пижамы. Мое тело выгнулось в его руках само по себе, бессознательный, древний жест подчинения и приглашения. — За то, что назвала меня «порядком».

Его рука сжалась сильнее, уже не просто утверждая свое присутствие, а сжимая, и из моей груди вырвался сдавленный, хриплый стон. Мои пальцы впились в мускулы его предплечий, цепляясь за них, как за единственную опору в этом внезапно перевернувшемся мире.

— Ничего упорядоченного во мне нет, когда я рядом с тобой, — продолжил он, и его губы приблизились к моему уху, его дыхание, горячее и прерывистое, обжигало кожу. — Ты это прекрасно знаешь. Ты сама выпустила этого зверя, демоница. И теперь он будет требовать свою дань. Всегда.

Это был парадокс, сводивший с ума. Его жест был властным, почти грубым, лишенным той нежной почтительности, что была минуту назад. Но в нем не было и следа утренней ярости или желания причинить боль. Это была другая, неизведанная грань его одержимости мной. Если та нежность была щитом, то это — мечом. Острым, направленным прямо в сердце моей собственной, проснувшейся дикости.

— Ты... — попыталась я найти возражение, собрать остатки разума, но слова рассыпались в прах, уступая место простым, животным сигналам, которые посылало мое тело: больше, еще, не останавливайся.

— Я твой, — он закончил за меня, и на этот раз его губы действительно коснулись моих, но не в поцелуе, а в легком, обжигающем прикосновении, которого было достаточно, чтобы лишить меня последнего дыхания. — Весь. Со всей своей дикостью, с этой яростью, что вскипает во мне при одной мысли, что кто-то может тебя расстроить. Со всей этой... ненасытностью. И если твой «порядок»... — он снова провел большим пальцем по самому чувствительному месту, на этот раз закручивая движение, выжимая из меня новый, беспомощный звук, нечто среднее между стоном и рыданием, — ...это вот это, то готовься. Потому что я не смогу и не захочу держать себя в руках, когда ты рядом.

Он не поцеловал меня по-настоящему. Он лишь позволил своим губам скользить по моей щеке к виску, пока его рука продолжала свое властное, утверждающее движение. Он позволял мне видеть все, что творилось в его душе — и эту темную, всепоглощающую страсть, и ту самую, неизменную нежность, что делала эту страсть такой сокрушительной, такой желанной.

Его рука все еще лежала на моей груди, тяжелая и горячая, ее власть была абсолютной. Но это не была власть тирана. Это была власть стихии, которой я сама позволила поглотить себя. И я полностью ей подчинилась, растворившись в этом внезапном, идеальном хаосе, который был им. Моим волком. Моим Марком. В этом мгновении не существовало ничего, кроме жара его ладони, взгляда его горящих глаз и тихого, согласного биения моего сердца в унисон с его собственным.

Глава 33

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая город в теплые, золотистые тона, когда Марк, закончив свой «мужской разговор» с Ником, появился на пороге моей комнаты. Разговор, судя по его спокойному, но усталому виду, прошел тяжело, но без драк и подушек.

— Гуляешь? — просто спросил он, его взгляд скользнул по мне, и в уголках глаз заплясали знакомые чертики. — Только на этот раз без поводков и прочей атрибутики.

Я кивнула, натягивая куртку. Воздух между нами был чистым, без напряжения утра. Мы вышли на улицу, и первое, что я заметила — он не шел впереди, как тогда, на вечеринке, позволяя мне следовать за ним, как тени. Он шагал рядом, плечом к плечу, и его походка была не вызовом, а простым, уверенным движением. Потом его рука скользнула под мою, его пальцы сомкнулись на моем локте — тепло, твердо, по-хозяйски, но без тени собственничества. Это был жест спутника. Равного.

— Ник... успокоился? — осторожно спросила я, чувствуя, как от его простого прикосновения по коже бегут мурашки.

— Успокоился, — Марк коротко кивнул, глядя прямо перед собой. — Не то чтобы обрадовался, но... смирился. Сказал, что если я хоть волос упадет с твоей головы, то пришьет мне эти уши к черепу намертво. Настоящие.

Я фыркнула, прижимаясь к его плечу.

—Мило с его стороны.

— Очень, — он усмехнулся, и мы продолжили путь в комфортном молчании, наполненном шепотом города и нашими синхронными шагами.

Кофейня, в которую он привел меня, была уютным, не пафосным местом с приглушенным светом, запахом свежей выпечки и старой джазовой пластинкой на виниле. Он выбрал столик в углу, у окна, выходящего на тихий переулок. И прежде чем сесть, он жестом велел мне занять место, а сам подошел к стойке.

Я наблюдала за ним, за тем, как его мощная фигура, казалось, не вписывается в этот мир кружевных занавесок и фарфоровых чашек, и как он, тем не менее, выглядел здесь абсолютно естественно. Он вернулся, держа в руках два дымящихся стакана с кофе и... маленькую тарелочку, на которой красовался одинокий, идеальный кусочек трюфельного пирожного.

— На, — он поставил его передо мной, его взгляд был мягким. — Чтобы сладко было.

Этот простой, почти старомодный жест тронул меня до глубины души. После всей ночной ярости, утреннего абсурда и мужских разборок, этот кусочек шоколада казался самым настоящим, самым искренним признанием. Я взяла маленькую вилку, отломила кусочек и закрыла глаза от наслаждения.

— Боже, как же хорошо, — выдохнула я.

— Кофе? — он улыбнулся.

— И кофе тоже, — я открыла глаза и встретилась с его взглядом. Мы сидели, пили кофе, ели пирожное и говорили. Обо всем и ни о чем. О книгах, о музыке, о том, как он впервые в юности не справился со своей оборотной сущностью и случайно перегрыз поводок у соседского дога. Я смеялась, слушая его, и чувствовала, как между нами растет что-то новое, хрупкое и невероятно прочное. Это была не страсть, не игра в кошки-мышки. Это была... близость. Та самая, которую я бессознательно искала все эти годы.

Именно в этот момент, когда я чувствовала себя абсолютно защищенной и счастливой, дверь в кофейню открылась, и на пороге появился Том.

Сердце на мгновение замерло. Том, лучший друг Ника, тот, чьи взгляды я ловила годами, чье утреннее сообщение все еще лежало в моем телефоне непрочитанным. Он выглядел так же безупречно, как всегда — дорогая куртка, идеальная укладка, непринужденная улыбка. Его глаза быстро осмотрели зал и нашли наш столик.

— Элис! Какие встречи, — его голос был бархатным и дружелюбным. Он подошел, его взгляд скользнул по мне, потом по Марку, и на его лице не дрогнул ни один мускул. — Марк. Не знал, что ты любишь такие уютные заведения.

Марк не встал. Он лишь откинулся на спинку стула, его поза была расслабленной, но в его золотистых глаша зажегся тот самый холодный, оценивающий огонек, который я видела у него в ту ночь, когда он был на грани.

— Том, — кивнул он, и его голос был ровным, без дружелюбия, но и без открытой враждебности. — Присаживайся, если хочешь.

— Ненадолго, — Том легко опустился на свободный стул рядом со мной, его колено почти коснулось моего. Я инстинктивно отодвинулась, чувствуя себя неловко. — Как дела, Элис? Ник говорил, ты вчера здорово оторвалась на его вечеринке.

— Да, было весело, — улыбнулась я, стараясь, чтобы голос не дрожал. Внутри все замерло. Я смотрела на Марка, на его спокойное, невозмутимое лицо, и думала лишь об одном: «А кто он для меня? Мы ничего не обсудили. Никто никому ничего не обещал. Он просто... здесь. А что, если Том...»

Мысли путались. Том был безопасным, привычным. Он был частью моего старого мира, мира до Марка, до ночи, которая все изменила. Марк же был бурей, диким, непредсказуемым зверем, который мог в любой момент исчезнуть так же внезапно, как и появился. И в то же время, сидя рядом с ним, я чувствовала такую полноту, такое правое спокойствие, какого не знала никогда.

Том тем временем рассказывал какую-то историю про Ника, я кивала, улыбалась, но почти не слышала его. Я смотрела на руку Марка, лежавшую на столе рядом с его стаканом. Большую, сильную руку с тонкими шрамами на костяшках пальцев. Руку, которая прошлой ночью сжимала меня с такой силой, а утром так бережно переодела в пижаму.

«Могу ли я назвать его своим парнем? — безумно крутилось у меня в голове. — Официально. Вслух. Для других. Для себя. Или это всего лишь мимолетное помешательство, игра, которая зашла слишком далеко?»

Том закончил свой рассказ и повернулся ко мне, его взгляд стал чуть более пристальным, чуть более личным.

—Кстати, Элис, я тебе вчера писал. Увидел одно место, о котором ты говорила, подумал, что тебе понравится. Может, как-нибудь сходим? Как в старые времена.

Воздух застыл. Его предложение висело между нами, простое и невинное, но в контексте всего произошедшего оно звучало как вызов. Прямой вызов Марку. Я открыла рот, чтобы найти вежливую, уклончивую формулировку, чтобы отшутиться, чтобы выиграть время...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но Марк опередил меня.

Он не изменил позы, не повысил голоса. Он просто посмотрел прямо на Тома, и его голос, низкий и абсолютно спокойной, прозвучал с такой неоспоримой finality, что у меня перехватило дыхание.

— Вряд ли, — сказал Марк, и его пальцы медленно обхватили мой стакан с кофе, будто перемещая его на полдюйма ближе к себе. Небольшой, но красноречивый жест. — Моя девушка в последнее время предпочитает более... дикие пейзажи. Правда, солнышко?

Он повернулся ко мне, и в его глазах не было ни вопроса, ни неуверенности. Была лишь тихая, безраздельная уверенность и та самая, знакомая нежность, что была у него до прихода Тома. Он не спрашивал моего разрешения. Он констатировал факт. Факт, который, как я вдруг с blinding clarity осознала, был единственно верным.

Мир на секунду замер. Том медленно поднял брови, его дружелюбная маска на мгновение дрогнула, обназив холодное любопытство и легкое раздражение под ней.

— А, — произнес он, растягивая звук. — Ясно. Поздравляю. Ник, видимо, забыл мне сообщить о таком... повороте.

— Ник и сам недавно в курсе, — парировал Марк, не отводя от меня взгляда. Его нога под столом мягко нажала на мою, безмолвно спрашивая: «Все в порядке?»

И все было в порядке. Более чем. Внутри меня что-то щелкнуло и встало на место. Весь хаос, все сомнения, вся неопределенность развеялись в один миг. Эти два слова — «моя девушка» — прозвучали не как ярлык, не как обременение. Они прозвучали как обет. Как клятва, данная не мне, а всему миру.

Я выдохнула воздух, которого не замечала, что держала, и мои губы сами растянулись в широкой, сияющей, немного глупой улыбке. Я повернулась к Тому, и на этот раз мой голос был твердым и ясным.

— Да, — сказала я, глядя прямо на него, но чувствуя жар взгляда Марка на себе. — Мы не афишировали. Но да. Это так.

Том посмотрел на нас обоих, на мое сияющее лицо, на спокойную, властную позу Марка, и медленно поднялся.

— Что ж, рад за вас, — сказал он, и в его голосе снова зазвучали привычные светские нотки, но до меня они уже не доходили. — Не буду мешать. Удачи.

Он ушел. Звонок над дверью прозвенел, возвещая о его уходе, и кофейня снова погрузилась в уютную атмосферу.

Я повернулась к Марку. Он все так же смотрел на меня, и теперь в его глазах плясали не только чертики, но и что-то глубокое, серьезное, безмерно теплое.

— Ты... — начала я, все еще не в силах поверить.

— Я что? — он перехватил мою руку на столе, его пальцы сомкнулись вокруг моих, крепко и надежно.

— Ты назвал меня своей девушкой. Вслух.

— А разве это не так? — он приподнял бровь, и в его тоне снова зазвучали знакомые нотки вызова.

Я посмотрела на наши сплетенные руки, на его пирожное, от которого он так и не откусил, на его стакан, стоящий рядом с моим. И все внутри меня запело.

— Это так, — прошептала я. — Это абсолютно, совершенно и навсегда так.

Он не ответил. Он просто поднес мою руку к своим губам и прижался к ней долгим, твердым поцелуем. И в этом поцелуе не было ни страсти ночи, ни нежности утра. В нем было будущее. Наше будущее. И я знала, что каким бы диким, непредсказуемым и хаотичным оно ни было, оно будет самым лучшим, что со мной происходило. Потому что теперь у меня был он. Мой волк. Мой парень. Мой Марк.

Марк пригласил меня к себе домой.

Воздух в гостиной Марка пахнул кожей, деревом и едва уловимым дымным шлейфом — чистый, мужской запах, который был теперь для меня запахом дома. Мы сидели на огромном диване, и его рука лежала у меня на талии, большой палец лениво водил по ребрам. Разговор тек плавно, о ни о чем, но каждое его слово, каждый взгляд были наполнены таким смыслом, что по коже бежали мурашки.

— Родители уехали на неделю, — сказал он, его взгляд скользнул по моему лицу, изучая реакцию. — Так что... полная свобода.

— Соблазнитель, — улыбнулась я, чувствуя, как учащается пульс.

— Только для тебя, — он наклонился и поцеловал меня, и этот поцелуй был уже другим. Нежным, но с отчетливым привкусом голода, который мы оба старались сдерживать.

Он повел меня наверх, в свою спальню. Комната была такой же, как он сам — минималистичной, строгой, но с намеком на дикую мощь. Большая кровать, простыни цвета темного графита, на стене — карта звездного неба.

Он остановился передо мной, его глаза в полумраке комнаты горели знакомым золотым огнем.

—Подожди тут секунду, — его голос был низким, хриплым. — Я... быстро.

Он скрылся в двери ванной, и я услышала звук льющейся воды. Эта простая, интимная забота — подготовиться для меня — снова тронула меня до глубины души. В этом грубом оборотне жил джентльмен, и это сочетание сводило с ума сильнее любой откровенности.

Он вернулся через пару минут, его волосы на висках были слегка влажными, а кожа пахла свежим, чистым мылом. Он подошел вплотную, и теперь в его взгляде не было и тени сомнения, только темная, сосредоточенная интенсивность.

— Элис, — он прошептал, его руки легли на мои плечи. — Я хочу почувствовать твой рот на себе. Хочешь... попробовать?

Его слова, прямые и лишенные всякой романтической шелухи, ударили в самую точку. По телу пробежала смесь стыда, дикого возбуждения и любопытства. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и медленно опустилась перед ним на колени.

Он стоял передо мной, и в полумраке его спальни его возбуждение казалось еще более монументальным, почти пугающим. Дрожь в руках не утихала, пока я расстегивала его брюки. Когда они упали на пол, воздух вырвался из моих легких тихим «ах». Он был огромным, напряженным, и тонкая сеть голубых вен пульсировала под бархатистой кожей. Чистый, чуть солоноватый запах его кожи смешался с ароматом свежего мыла, создавая опьяняющую, чисто мужскую ауру.

«Не торопись», — его голос был низким и густым, как мед. Его пальцы мягко вплелись в мои волосы, не направляя, а просто касаясь.

Я кивнула, не в силах отвести взгляд. Мой первый шаг был робким. Я наклонилась и кончиком языка, легким, как перышко, коснулась самой чувствительной точки — капли влаги, выступившей на головке. Он резко вздохнул, и его бедра непроизвольно дернулись. Вкус был чистым, чуть соленым, безумно интимным.

Ободренная его реакцией, я стала смелее. Я провела плоским кончиком языка по всей окружности головки, медленно, как будто слизывая сладкий сироп. Потом губами. Я взяла его в рот всего на сантиметр, позволив себе привыкнуть к размеру, к текстуре горячей кожи у меня во рту. Мои губы плотно обхватили его, а язык продолжал свою работу — нежные, круговые движения у основания головки, более настойчивые и быстрые по центру.

Его пальцы сжались в моих волосах.

«Да...вот так...» — его шепот был полон хриплого удовольствия.

Я решила пойти дальше. Одной рукой я крепко обхватила его у основания, чувствуя, как мощные мышцы его бедра напряглись под моими пальцами. Другой рукой я ласкала его мошонку, нежные, почтительные прикосновения, которые заставили его издать еще один, более глубокий стон.

Затем я снова погрузилась в него ртом, стараясь взять глубже. Это было непросто. Я чувствовала, как он упирается в нёбо, вызывая легкий рвотный рефлекс. Но я не сдавалась. Я расслабила горло, дыша через нос, и медленно, сантиметр за сантиметром, принимала его все глубже. Слезы выступили на глазах от усилия, но это была приятная, опьяняющая боль. Я чувствовала его всюду — он заполнял мой рот, мое горло, мое сознание.

Я нашла ритм. Медленные, глубокие движения, когда я опускалась почти до самого основания, задерживалась на секунду, чувствуя его пульсацию у себя в глотке, и так же медленно поднималась, чтобы снова сосредоточиться на нежной головке. Мой язык не прекращал работу ни на секунду — быстрые, вибрирующие движения снизу вверх, когда я поднималась, и нежные посасывания, когда я снова опускалась.

Его стоны стали громче, менее сдержанными. Он потерял контроль над своими бедрами, и они начали двигаться навстречу мне, мелкими, короткими толчками, в такт моим движениям. Его рука в моих волосах стала направляющей, но не грубой. Он помогал мне найти тот самый, идеальный для него угол.

«Элис... я не могу... больше...» — его голос сорвался, превратившись в рычащий шепот.

Это было моим сигналом. Я не отстранилась. Наоборот. Я взяла его еще глубже, одной рукой ускорив ритм у основания, а другой продолжая ласкать его. Я смотрела на него, на его запрокинутое лицо, на сжатые кулаки, и желание довести его до конца было таким же острым, как и мое собственное возбуждение.

С громким, сдавленным рыком его тело затрялось. Первая горячая волна ударила мне в горло, густая и соленая. Я проглотила, не отрываясь от него, чувствуя, как его пальцы судорожно сжимаются в моих волосах. Вторая волна, третья... Он извергался глубоко у меня в глотке, а я продолжала легкие, посасывающие движения, выжимая из него последние капли наслаждения, пока его тело не обмякло, и он не рухнул передо мной на колени, тяжело дыша.

Он притянул меня к себе, его объятия были крепкими, почти отчаянными. Его губы прижались к моему виску.

«Черт возьми...»— он выдохнул, и в его голосе было благоговение. — «Это было... Я никогда...»

Я просто прижималась к нему, чувствуя его запах на своей коже, его вкус во рту и абсолютную, оглушительную близость, которая была между нами в этот момент. Это было больше, чем просто физический акт. Это была полная капитуляция. И для него, и для меня.

Ковер был мягким под ногами. Я смотрела на него, на этого могущественного, дикого зверя, который сейчас стоял передо мной, отдавая себя в мои руки. Дрожащими пальцами я расстегнула его брюки. Он был огромным, твердым и идеальным. Кожа натянутая, горячая, с легким влажным блеском на головке.

Сердце колотилось где-то в горле. Я почувствовала легкий, солоноватый, чистый мужской запах. Сделав глубокий вдох, я наклонилась и кончиком языка коснулась самой чувствительной точки — маленькой щели на головке.

Он резко вздохнул, его пальцы впутались в мои волосы, но не толкали, не форсировали. Просто лежали там, как якорь.

Я повторила движение, уже увереннее, обводя языком всю нежную головку, как леденец. Сначала медленно, исследуя текстуру, вкус. Потом быстрее, увереннее. Мои губы сомкнулись вокруг него, и я попыталась взять в рот как можно больше. Он был таким большим, что я едва могла продвинуться дальше, но я старалась, чувствуя, как он пульсирует у меня во рту.

Из его груди вырвался низкий, сдавленный стон. Его рука на моей голове слегка сжалась.

—Да... вот так... — его голос был хриплым шепотом, полным невыносимого наслаждения.

Я нашла свой ритм. Глубокие, медленные движения, чередующиеся с быстрыми ласками языка. Одной рукой я держалась за его бедро, чувствуя, как напряжены его мышцы, другой — ласкала основание, ощущая каждую прожилку, каждую пульсацию. Я смотрела на него снизу вверх, и вид его запрокинутой головы, сжатых челюстей и выражения блаженной агонии на его лице давал мне чувство власти, столь же острое, как и тогда, когда я держала его поводок.

Он был полностью в моей власти. Его дыхание стало прерывистым, рычащим.

—Элис... я скоро... — он попытался отстраниться, но я, наоборот, взяла его глубже, желая почувствовать все, дать ему все.

Его тело напряглось, как тетива лука, и с тихим, сдавленным рыком он достиг пика. Я почувствовала горячие, соленые спазмы на своем языке и проглотила, не отрываясь от него, пока последние судороги не прошли по его телу.

Он медленно опустился передо мной на колени, его дыхание было тяжелым. Его руки обняли меня, прижали к своей груди. Он был горячим, потным, настоящим.

— Чёрт... — выдохнул он, зарывая лицо в мои волосы. — Это было... невероятно.

Я просто прижималась к нему, чувствуя его бешеное сердцебиение и свое собственное. Во рту все еще стоял его вкус, и я понимала, что это была не унизительная услуга, а новый уровень близости. Новый способ отдать себя ему и принять его в себя. И в этом не было ничего постыдного. Было только жарко, тесно и бесконечно правильно.

После того как его дыхание немного выровнялось, а объятия стали менее порывистыми, Марк мягко отстранился, чтобы посмотреть на меня. Его глаза, все еще затемненные страстью, светились нежностью и какой-то новой, глубокой признательностью.

— Ты... — он покачал головой, словно не находя слов. — Это было нечто. Совсем.

Но я не хотела останавливаться на достигнутом. Электричество все еще бегало по моей коже, и желание прикасаться, исследовать, чувствовать его — было всепоглощающим. Я приподнялась на коленях, чтобы оказаться с ним на одном уровне, и мои руки потянулись к его торсу.

— А теперь моя очередь, — прошептала я, и в моем голосе звучала не просьба, а мягкое, но настойчивое требование. — Я хочу потрогать. Всё.

Мои пальцы дрожали, но не от неуверенности, а от предвкушения, когда я прикоснулась к его груди. Кожа была горячей, упругой, испещренной старыми шрамами и покрытой легкой влагой. Я начала с легких, почти невесомых прикосновений, скользя ладонями по рельефу грудных мышц, чувствуя, как они напрягаются под моими пальцами.

— Пожми... — попросила я, глядя ему прямо в глаза, и мои руки сомкнулись на его мощных грудных мышцах.

Я сжала их. Сначала осторожно, потом сильнее, ощущая под пальцами твердую, живую плоть. Это была не просто ласка. Это было любопытство, смешанное с восторгом. Восторгом от того, что мне позволено это делать. От того, что этот сильный, опасный зверь замирал под моими прикосновениями, и его дыхание снова сбивалось, но теперь от чего-то другого.

— Вот так, — выдохнул он, и его голос снова стал низким и хриплым. Он закрыл глаза, откинув голову назад, полностью отдаваясь моим прикосновениям.

Мои большие пальцы нашли его соски — маленькие, твердые бугорки. Я провела по ним подушечками, сначала круговыми движениями, потом слегка зажала их между большим и указательным пальцами. Он резко вздохнул, и его живот втянулся.

— Чувствительно? — спросила я шепотом, продолжая свои эксперименты.

В ответ он лишь кивнул, сжав челюсти. Я наклонилась и заменила пальцы губами. Сначала просто дыхнула на кожу, потом коснулась кончиком языка, чувствуя, как он весь вздрагивает. Потом взяла в рот, мягко посасывая, имитируя те движения, что сводили его с ума минуту назад.

Его руки схватили меня за плечи, не отталкивая, а просто ища опору.

—Элис... — это было предупреждение, мольба и поощрение в одном слове.

Я отпустила его сосок и снова перевела руки на его грудь, уже не просто мну, а почти массируя напряженные мышцы, спускаясь ниже, к прессу, прощупывая каждый четкий кубик. Я изучала его тело так, как не делала этого даже прошлой ночью — с трепетным, подробным вниманием. Каждый мускул, каждый шрам становился для меня священной географией, картой его силы и его уязвимости.

Он лежал с закрытыми глазами, его грудь вздымалась, и по всему телу пробегала легкая дрожь. Отдавать себя так, пассивно, позволять себя исследовать — для такого существа, как он, это, возможно, было большей уязвимостью, чем любая физическая близость. И он доверял мне это. Полностью.

Наконец я остановилась, просто прижав ладони к его горячей коже над сердцем, чувствуя его бешеный ритм. Я понимала, что только что получила доступ к чему-то гораздо более глубокому, чем просто физическая близость. Я получила доступ к его доверию. И это было самым сильным афродизиаком из всех возможных.

Глава 34

Его движения были не просто страстными — они были сокрушительными. Каждый толчок вгонял меня в матрас, заставляя вскрикивать и цепляться за простыни. Воздух в его спальне был густым от нашего смешанного дыхания, пота и этого дикого, животного запаха, который был теперь только наш. Он держал меня за бедра, его пальцы впивались в кожу, и очередной шлепок его ладони по моей ягодице отозвался жгучей, сладкой болью.

— Марк! — взвыла я, когда его пальцы снова сжали плоть, на этот раз почти с жестокостью.

— Молчи, — его голос был низким рыком прямо у уха. — Ты вся дрожишь. Ты это обожаешь.

И он был прав. Каждый шлепок, каждый грубый толчок заставлял мое тело взрываться новыми спазмами наслаждения. Это была не нежность, не ласка — это было чистое, безудержное животное соединение, стирающее границы между болью и удовольствием, заставляющее забыть обо всем на свете.

И вот, в самый разгар этого безумия, когда мир сузился до его тела внутри меня и звука наших тел, он... остановился.

Он не просто замедлился. Он замер. Одной рукой все еще прижимая мое бедро, другой он потянулся к тумбочке. Раздался щелчок, и комната озарилась холодным, искусственным светом экрана его телефона.

Я замерла, не в силах понять. Что он делает? Проверяет время? Сообщение? В такой момент?

Но нет. Он поднял телефон, навел камеру на меня. На мою спину, на свои руки на моих бедрах, на покрасневшую от его шлепков кожу.

Щелчок. Звук затвора прозвучал оглушительно громко в хрипящей тишине комнаты.

— Что ты делаешь? — мой голос прозвучал слабо и смущенно. Я попыталась отодвинуться, прикрыться, но его хватка на бедре стала железной.

— Снимаю тебя, — его ответ был простым и шокирующе спокойным. — Такую. Настоящую. Разгоряченную. Мою. — Щелчок. Он сфотографировал мое перекошенное от смеси наслаждения и шока лицо, повернутое к нему через плечо.

— Прекрати! — в голосе прозвучала паника. Это было слишком. Слишком интимно, слишком уязвимо. Это нарушало все неписаные правила, вырывало меня из момента и превращало из участницы в объект.

— Нет, — он был непреклонен. Его палец снова коснулся экрана. — Ты думаешь, я позволю этому мгновению просто исчезнуть? Я хочу помнить тебя вот такой. Всегда.

Что-то внутри меня переломилось. Смущение и шок стали медленно отступать, уступая место чему-то новому. Дерзости. Вызову. Ощущению, что если он меня фотографирует, значит, я ему нужна именно такая — дикая, растрепанная, принадлежащая ему. И если он хочет играть в эти игры... хорошо.

С рычанием, которое удивило даже меня саму, я с силой оттолкнула его, заставив откинуться на спину. В следующее мгновение я уже сидела на нем сверху, в позе наездницы, властно вбирая его в себя. Его глаза расширились от удивления, в них мелькнуло одобрение, а в уголках губ заплясали чертики.

— Думаешь, только ты можешь? — прошипела я, вырывая телефон из его ослабевшей от неожиданности хватки.

Мои пальцы дрожали, но не от страха, а от адреналина, от этой новой, опьяняющей власти. Я разблокировала его телефон (он не ставил пароль, слишком самонадеянный), открыла камеру и навела ее на него.

Он лежал подо мной, могучий и прекрасный в своем полном подчинении моей внезапной власти. Его волосы были растрепаны, грудь вздымалась, на смуглой коже блестели капли пота. И его взгляд... его взгляд был полон такой животной гордости и одобрения, что у меня перехватило дыхание.

Щелчок.

Я сфотографировала его лицо — затемненные страстью глаза, полуоткрытый рот.

— Улыбнись, красавчик, — скомандовала я, меняя угол, чтобы захватить его мощный торс, мои ноги по бокам от него, нашу точку соединения, скрытую, но очевидную.

И он... улыбнулся. Широко, по-волчьи, обнажив зубы. Это была не та улыбка, что была за завтраком. Это был оскал хищника, пойманного в кадр своей собственной самкой, и ему это безумно нравилось.

Щелчок. Щелчок. Щелчок.

Я снимала его, двигаясь на нем, находя новый, неистовый ритм. Каждый его стон, каждый его вздох я ловила в объектив. Я снимала, как его руки скользят по моим бедрам, оставляя следы, как его мышцы напрягаются в преддверии кульминации. Это была наша личная война, наше личное цирковое представление, и я была и режиссером, и главной зрительницей.

— Кончай... для камеры... — прошептала я, сама уже находясь на грани, чувствуя, как спазм подбирается к моему животу.

Его тело напряглось, его глаза закатились. Щелчок. Я поймала момент его потери контроля, его гримасу первобытного, ничем не сдерживаемого наслаждения. И в этот же миг мои собственные крики смешались со звуком затвора, когда волна оргазма накрыла и меня, отбросив в темную, пульсирующую пучину.

Телефон выпал у меня из рук на одеяло. Я рухнула на него, вся дрожа, чувствуя, как его горячее семя вытекает из меня. Мы лежали, тяжело дыша, в полной тишине, нарушаемой лишь биением наших сердец. Запах секса, пота и власти висел в воздухе, густой и сладкий.

Первым заговорил он.

— Безумие, — выдохнул он, и в его голосе был смешанный ужас и восторг.

— Да, — прошептала я в его шею, не в силах вымолвить больше ни слова.

Он перевернул меня на бок и потянулся к телефону. Он пролистал фотографии, его лицо было серьезным, почти не читаемым. Он смотрел на снимки своей могучей, покорной фигуры, на снимки моего смущенного, а потом дерзкого лица, на моменты нашей взаимной капитуляции.

— Сотрешь? — тихо спросила я, уже зная ответ, но все же желая услышать его.

Он повернулся ко мне, и в его глазах горел тот самый, первобытный огонь, что разжигал меня с первой нашей встречи.

— Ни за что. Это наша тайна. Наше сокровище. — Он отложил телефон и притянул меня к себе, его руки обвились вокруг моей спины, прижимая так, будто боялись отпустить. — Моя демоница с фотоаппаратом. Я всегда знал, что ты опасна.

Мы пролежали так еще с час, не говоря ни слова, просто слушая, как наши сердца возвращаются к нормальному ритму. Потом он нежно поцеловал меня в лоб и поднялся с кровати.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мне нужно идти. Дела, — его голос снова стал деловым, но в нем оставалась хриплая, сексуальная носка после нашего безумия. — Вернусь к вечеру. Не скучай.

Он оделся с той же молниеносной эффективностью, с какой делал все, и вышел из спальни. Вскоре я услышала, как хлопнула входная дверь.

Тишина, которая воцарилась в квартире после его ухода, была гулкой и абсолютной. Она давила на уши, контрастируя с оглушительным грохотом страсти, что стоял здесь еще несколько минут назад. Я осталась лежать в его огромной кровати, пахнущей им, нами, завернутая в простыни, которые были свидетелями нашего падения. Тело ныло приятной, сладкой усталостью, но внутри все было пусто и разрозненно. Тот день был странным и разрозненным, как пазл из разных реальностей. Утро, начавшееся с летающих подушек и братского гнева, плавно перетекло в нежность и буйную страсть в доме Марка, а затем — в тихое, отрешенное одиночество.

Я не могла больше оставаться в этой комнате, в этой тишине, наедине с призраками нашего только что случившегося безумия. Мне нужен был шум, люди, обыденность, которая помогла бы мне прийти в себя, вернуть почву под ногами. Я приняла душ, смывая с себя пот и запах секса, но ощущение его рук на коже, его взгляда, его улыбки — это осталось. Надела первые попавшиеся джинсы и свитер, собрала волосы в небрежный хвост и, не глядя на ту самую тумбочку, где лежал телефон с нашими фотографиями, вышла из квартиры.

Я решила сбежать от мыслей в шум торгового центра. Он был моим привычным убежищем, местом, где можно раствориться в толпе и притвориться нормальной. Фудкорт в этот час был почти пуст. Запах жареной лапши, жирный и непритязательный, был успокаивающе обыденным. Я устроилась в самом дальнем углу, за столиком у высокого окна, за которым копошился город, и принялась методично есть безвкусную еду, уставившись в одну точку, пытаясь переварить водоворот событий. Мысли путались: Марк, его пальцы, впивающиеся в мои бедра, холодный свет экрана, его покорная улыбка под объективом моего телефона... Моего телефона. Я все еще не могла поверить в то, что сделала.

И вот, когда я подняла взгляд, чтобы сделать глоток колы, я увидела ее.

Зои.

Она стояла перед моим столиком, словно материализовалась из самого моего неловкого кошмара. Та самая Зои, с холодными глазами и ядовитой улыбкой, которую я в пьяном угаре прижала к стене в туалете на вечеринке Ника. Обрывки той ночи всплыли в памяти с мучительной четкостью: запах ее духов, смешанный с хлоркой, хруст ее корсета под моим предплечьем, прижатым к ее груди, и мой собственный, чуть хриплый шепот: «Слышишь? Он мой. Только мой. И если ты еще раз посмотришь на него так... я не знаю, что сделаю».

Тогда, в тумане алкоголя и ревности, она была моим врагом, воплощением всего, что я ненавидела в этом блестящем, фальшивом мире. Сейчас она выглядела иначе. Спокойной. Собранной. И ее взгляд был иным. Не испуганным, нет. Заинтересованным. Изучающим, будто она рассматривала редкий и не совсем понятный экспонат в музее.

— Привет, — сказала она, и ее голос был спокоен, почти дружелюбен. — Место свободно?

Я молча кивнула, сжимая в потной ладони пластиковую вилку. Она скользнула на стул напротив, поставив перед собой стакан с ярко-зеленым смузи. Ее движения были плавными и полными собственного достоинства.

— Я... о том, что было на вечеринке... — начала я, чувствуя, как горит лицо. Мне нужно было извиниться, замять эту историю, стереть тот позорный эпизод.

— Забудь, — она махнула рукой, и жест этот был на удивление небрежным, лишенным злорадства. — Честно? Мне понравилось.

Я уставилась на нее, не веря своим ушам. Мозг отказывался обрабатывать эту информацию.

— Прости?

— Все эти годы вокруг меня были либо подлизы, либо те, кто боялся мне перечить, — она отхлебнула смузи, ее взгляд стал отстраненным, будто она смотрела куда-то в прошлое. — Все играли в правильные игры, говорили правильные слова. Скука смертная. А ты... ты вломилась, как ураган, вся в дерьмовом костюмчике и с горящими глазами. И заявила о своих правах. Грубо. По-детски. Но... искренне. Я такого давно не видела.

Она улыбнулась, и на этот раз ее улыбка не была отравленной. В ней была капля уважения, искреннего и оттого еще более шокирующего.

— С тобой, наверное, не скучно, — заключила она.

Мы говорили еще минут десять. Обо всем понемногу — о новых коллекциях, о дурацкой музыке на той вечеринке, о Нике, о котором она отзывалась с легкой снисходительной нежностью, как о милом, но глуповатом щенке. Напряжение медленно таяло, сменяясь странным, осторожным подобием дружбы. Или, по крайней мере, перемирия. Я ловила себя на мысли, что она... интересная. Острая. И за ее холодной маской скрывался умный, наблюдательный человек.

И вот, в разгар нашего разговора о новом парижском модельере, телефон в моей сумочке тихо завибрировал. Я автоматически достала его. На экране горело уведомление от Марка. Не текст. Не голосовое сообщение. Фотографии.

Сердце пропустило удар, а затем принялось колотиться с бешеной скоростью. Я помнила каждую из них. Каждый кадр, каждый пиксель нашего безумия.

— Что это? — уловив мое мгновенное напряжение, резкую смену дыхания, спросила Зои, ее безупречно выщипанные брови поползли вверх с неподдельным любопытством. — От твоего оборотня?

Бездна отчаянной, темной дерзости, та самая, что жила во мне с самого детства и вырывалась наружу в самые неподходящие моменты, снова разверзлась во мне. Та самая дерзость, что заставила меня наброситься на нее в туалете. Та самая, что заставила вырвать телефон у Марка и сфотографировать его в самый интимный момент его жизни. Это была потребность шокировать, ломать правила, доказывать свою силу, свою уникальность, свою власть.

Я не сказала ни слова. Я просто провела пальцем по экрану, открыла галерею и, выбрав одно, самое откровенное, самое шокирующее фото, повернула телефон к Зои.

На снимке был Марк. Мой Марк. Тот Марк, которого никто и никогда не видел. Он лежал на спине, его мощное тело было обнажено, каждые мышцы были напряжены до предела и блестели от пота, словно высеченные из мрамора. Его волосы были растрепаны, на лице — смесь неистового наслаждения и полной, абсолютной покорности. А сверху на нем была я. Видны были только мои ноги, обхватившие его бедра, и моя рука, впившаяся в его грудь, оставляя красные следы на смуглой коже. Поза была откровенно доминирующей, развратной и не оставляющей никаких сомнений в том, кто кем владел в тот миг. Это был снимок не просто секса. Это был снимок тотального обладания.

Зои замерла. Ее глаза, всегда такие холодные и насмешливые, расширились до предела. В них не было ни зависти, ни злобы, ни осуждения. Было чистое, неподдельное, почти физиологическое изумление. Она смотрела на фото, потом на меня, потом снова на фото, будто сравнивая образ хрупкой, немного потерянной девушки перед ней с тем тигрицей, что запечатлела на фото своего могучего самца.

— Вот черт... — наконец выдохнула она, и в ее голосе прозвучало почти что благоговейное восхищение. Ее палец потянулся к экрану, будто желая прикоснуться к изображению, проверить, настоящее ли оно. — Так вот он какой... без масок. Без всех этих... стен.

Она откинулась на спинку стула и медленно улыбнулась, на этот раз широко и по-настоящему, обнажив ровные белые зубы. В ее взгляде читалось нечто новое — признание. Полное и безоговорочное.

— Ну, Элис. Кажется, ты выиграла этот приз по полной программе. И, кажется, он от этого просто в восторге. — Она покачала головой, все еще не веря. — Я думала, я знаю, на что он способен. Но это... это нечто иное. Это уровень одержимости, до которого я, похоже, не дотягивала.

Она допила свой смузи и встала, поправив свою идеальную сумку.

— Слушай, — сказала она, глядя на меня сверху вниз, но теперь этот взгляд не был снисходительным. Он был оценивающим, уважительным. — Звони, как насчет шопинга на следующей неделе. Думаю, с тобой будет весело. И, черт возьми, интересно.

И она ушла, оставив за собой шлейф дорогих духов и облако недосказанности. Она ушла, оставив меня сидеть с телефоном в руках, на экране которого все еще горело доказательство моей абсолютной, безоговорочной победы. Я смотрела на фото Марка, на его покорное, прекрасное лицо, и меня охватила странная, горьковато-сладкая эйфория.

Я поняла, что та пьяная, нелепая угроза в туалете была не ошибкой. Не истерикой неуверенной в себе девочки. Это было пророчество. Слепое, интуитивное предчувствие той силы, что таилась во мне и в тех чувствах, что связывали меня с Марком. И теперь весь мир, и особенно Зои, видели его подтверждение. Я не просто забрала его. Я приручила. И он, этот дикий, опасный зверь, обнажил для меня свое горло и позволил запечатлеть этот момент навеки.

Я отложила телефон и подняла взгляд на город за окном. Он больше не казался мне чужим и враждебным. Он был ареной. И на этой арене у меня теперь был не просто союзник. У меня был трофей. И я была готова бороться за него до конца.

Я вернулась домой с фудкорта с странным чувством — смесью опустошения после бурного утра и странного, щемящего возбуждения от встречи с Зои. В прихожей пахло кофе и чем-то домашним, уютным. И этим запахом пахло... прощением.

Ник сидел на кухне, сгорбившись над ноутбуком, и на его лице была та самая сосредоточенная гримаса, что появлялась, когда он пытался разобраться с какими-то своими проектами. Увидев меня, он сначала нахмурился, как бы вспоминая утренний скандал, но потом его взгляд смягчился. Он был моим старшим братом. Хорошим. И, кажется, его братская ярость потихоньку сменялась братской тревогой.

— Ну что, выжила? — спросил он, отодвигая ноутбук. — Где пропадала?

— В торговом, — ответила я, снимая куртку и чувствуя, как накатывает внезапная усталость. Мне вдруг безумно захотелось чего-то простого и нормального. Того, что было до Марка, до всей этой истории. — Ела лапшу. Встретила Зои.

Ник поднял брови.

—И вы не перегрызли друг другу глотки? После вчерашнего?

— Мы... поговорили, — уклончиво сказала я, подходя к холодильнику за водой. Выпив несколько глотков, я обернулась к нему. Мне нужно было это. Нужно было вернуть хоть кусочек нашего старого мира. — Ник... Давай посмотрим что-нибудь. Телевизор. Только мы вдвоём. Как раньше.

Он посмотрел на меня внимательно, изучающе. Он видел что-то в моих глазах — остаточное возбуждение, усталость, maybe даже слегка потерянный вид.

— «Как раньше», — он усмехнулся, но встал. — Ладно, малышка. Только если без твоего волосатого бойфренда на горизонте. У меня на него аллергия развилась.

— Обещаю, — я улыбнулась, и это была первая по-настоящему легкая улыбка за весь день.

Мы устроились в гостиной на большом диване, том самом, на котором в детстве строили крепости из подушек. Ник взял пульт, листая бесконечные каналы, пока не наткнулся на какой-то старый, дурацкий комедийный сериал, который мы обожали лет десять назад. Мы смотрели его, иногда перекидываясь репликами, смеясь над шутками, которые уже знали наизусть.

И вот, в перерыве на рекламу, он выключил звук и повернулся ко мне.

— Так, — сказал он серьезно. — Давай по-честному. Ты в порядке? С ним.

Я потянулась за пледом, натянула его на колени, собираясь с мыслями.

—Да, — сказала я тихо, глядя на экран, где беззвучно бегали мультяшные персонажи. — Я... более чем в порядке. Это сложно. Это... много. Но это правильно. Я чувствую.

— Он тебя не... — Ник запнулся, подбирая слова. — Он не слишком... груб с тобой? Я же видел, во что ты сегодня утром была одета. И этот укус. Это не игра в официанток и полицейских, Элис. Это реальный парень. С реальной силой. И с характером.

Я понимала, откуда исходили его страхи. Он видел только обертку — дикого, мрачного Марка, своего друга, который вдруг перешел некую черту с его сестрой.

— Он не груб, — ответила я, глядя прямо на брата. — Он... настоящий. И да, у него есть сила. Но он не использует ее против меня. Он... — я искала нужные слова, — ...он использует ее для меня. Чтобы защитить. Чтобы... быть рядом. Даже когда это выглядит как-то иначе.

Я не стала рассказывать про фотосессию. Некоторые вещи были слишком личными даже для старшего брата.

Ник вздохнул, провел рукой по лицу.

—Ладно. Я не говорю, что понимаю. Пока что не понимаю. Но... я вижу, что ты счастлива. Ну, кроме того момента, когда я пытался придушить твоего парня подушкой. И это для меня главное.

— Он тебе еще спасибо скажет за эту подушку, — хмыкнула я. — Теперь это наш семейный реликвия.

Мы снова замолчали, и тишина на этот раз была комфортной. Он снова включил звук, и мы продолжили смотреть сериал. Я прижалась к его плечу, как в детстве, когда мне было страшно после плохого сна. Он был моим якорем. Моим старшим братом. И несмотря на все безумие, которое принес в мою жизнь Марк, эта простая, братская близость была тем фундаментом, который не рухнул, а, кажется, стал даже прочнее. Он принял мой выбор. Не одобрил, но принял. И в этот момент это было важнее всего.

Я прижалась к брату, уткнувшись лбом в его плечо. Знакомый запах его старого свитера — стиральный порошок и что-то неуловимо свое, никкино — смешался с остаточным ароматом Марка на моей коже. Два мира, два запаха, два самых главных мужчины в моей жизни.

Ник на мгновение замер, затем его рука медленно, почти нерешительно, легла мне на голову, грубоватые пальцы впутались в мои волосы.

— Ну что ты, дура, — пробормотал он, но в его голосе не было раздражения, только усталая нежность. — Совсем меня в гроб вгонишь своими выходками.

— Прости, — прошептала я в ткань его свитера, закрывая глаза. — Я не хотела... чтобы всё так вышло.

— Знаю, — он вздохнул, и его грудь под моей щекой поднялась и опустилась. — Просто... будь осторожна, ладно? Этот тип... он не из тех, с кем играют в песочнице.

— Я не играю, — тихо, но твердо сказала я. — Я никогда еще не была так серьезна.

Он не ответил, просто его пальцы стали расчесывать мои волосы, медленно и методично, как он делал это, когда я была маленькой и не могла уснуть. По телу разлилось теплое, детское спокойствие. Здесь, в безопасности его объятий, весь сегодняшний хаос — и яростный секс, и шокирующие фотографии, и странный разговор с Зои — казался чем-то далеким, почти нереальным.

— Он... он переодел меня в пижаму, — вдруг вырвалось у меня тихим признанием. — Потому что я замерзла.

Ник фыркнул, и я почувствовала, как вибрирует его грудь.

—Ну, по крайней мере, не полный бесчувственный мудак, раз заметил, — проворчал он. Потом пауза. — С пони?

— С пони, — кивнула я, и губы сами растянулись в улыбку.

— Боже, — он снова вздохнул, но на этот раз с оттенком обреченного принятия. — Ладно. С пони — это уже что-то. Значит, не совсем монстр.

Мы сидели так еще несколько минут, пока на экране заканчивались титры нашего старого сериала. Я чувствовала, как напряжение последних суток понемногу покидает мое тело, уступая место мирной, братской усталости. Мир, возможно, перевернулся с ног на голову. Но вот это — его плечо, его рука в моих волосах, этот дурацкий сериал — оставалось неизменным. И пока это было со мной, я знала, что справлюсь со всем. Даже с таким диким, который теперь официально был моим парнем.

Конец