В нас огонь, но лед не тает

Тень пламени, которое горело у него внутри, напоминала собой танец кругов, подобных тем, что растекаются рябью по воде.

Пламя было настолько ярким, что уже не могло удержаться внутри его измученного жаждой тела. Оно вырывалось яркими вспышками и в этой темноте, что окутывала их обоих, освещало его очертания и снова уходило в глубь его существа, чтобы набраться силы для новой вспышки.

Так он чувствовал. На самом же деле, яркие лучи искусственного света, который мигал, переливаясь тонами и полутонами, освещали его лицо с определенной периодичностью, позволяющей ему казаться загадочной тенью, что выныривает из тьмы, а после ныряет в нее вновь.

Он напоминал ей призрака. Призрака, который наблюдал за тем, как густой бархатный морок ложится на ее белую кожу, позволяя лучам света, которые от нее отражаются, сиять еще ярче, переливаясь всеми цветами.

Его наблюдения показали, что такой эффект способен вызвать либо яркий свет солнца, либо тусклое искусственное освещение, ложащееся на темноту, как кисть на палитру.

Все открытые участки ее кожи сияли, будто она была покрыта тысячами микроскопических бриллиантов, переливающихся каждой своей гранью. И сияя в этой темноте, которую изредка прорезали световые лучи, она напоминала ему нечто настолько волшебное, что его воображению было недоступно визуализировать. Да, и слов, способных описать феномен ее красоты, он подобрать не мог. Все казалось слишком простым, обыденным, заезженным и очевидным.

Для нее же, этот призрак, то проявляющий свою холодную красоту, то вновь растворяющийся во мгле, нес в себе соблазнительные нотки очарования. Они не стесняясь, смотрели друг на друга. И взгляды их были настолько откровенны, что оставались на их коже незримыми касаниями, которые заставляли их кровь закипать. Ее сверкающее тело тоже извергало огонь лишь при мысли о том, как он чарующе прекрасен.

Она танцевала, а он смотрел на нее и взгляд его, полный нескрываемой страсти, проникал под ее одежду и ласкал ее тело, заставляя его дышать чаще и чувствовать, как учащается пульс и ритм сердцебиения, что тенью пламени ложится на горячий воздух.

Ее движения были настолько плавными, что каждая линия ее силуэта текла потоком эфира. Ее будто бы и вовсе не существовало в физическом измерении. Напоминая собой жительницу астрального мира, она воплощала собой осознанное сновидение, вырвавшееся в эту реальность.

Он чувствовал на своих губах тепло и сладость. Будто бы не хрустальная кромка стакана с виски касалась его губ, обжигая его своим содержимым, а ее горячие мягкие губы, впитавшие в себя алый цвет страсти.

В их облике все было просто, ничего вызывающего, ничего, за что можно было бы ухватиться блуждающим во мгле, подернутым легкой дымкой тумана, взглядом. Ее волосы сияли подобно коже, олицетворяя собой цвет того пламени, что пылало в ее ледяном сердце. Их лед не таял, но тела горели тем огнем, что способен был греть, даже будучи заключенным в глубине бирюзовых ледников безучастных ко всему глаз.

Музыка подобно шлейфу духов окутывала любого, кто находился рядом,   заставляя невольно вдыхать ее полной грудью, наполняться ею, внутренне трепетать. Она не танцевала для него, она танцевала для себя, но каждое ее движение казалось ему наполненным ее голосом, который звучал в самой глубине его души, касаясь его обнаженного сердца, рождая в нем блаженный трепет.

Когда она, в танце, касалась своего тела, он ощущал, что мягкость ее ладоней касается его обнаженной кожи. Ведь их откровенные взгляды давно лишили их одежды, что нисколько не смущало их. Было слишком горячо, слишком жарко, слишком ослепительно.

У них не было желания покинуть этот зал, слиться в единое целое на кожаном сидении его автомобиля. Между ними происходило нечто более сакральное, иллюстрирующее собой прелюдию банального действия, которое (они оба это знали) рано или поздно произойдет. И им хотелось, чтобы этот путь был как можно дольше.

Он не знал, как долго она в городе. Она это знала, но не думала об этом. Их страсть вела их к тому, что хотелось осуществить им обоим, не думая о последствиях. Он сделал еще один обжигающий глоток, который разлился теплом в его груди и животе и облизал свои губы. Холодная кромка стакана, находясь между его губ, показалась ему ее нижней губой. Невольно он попытался втянуть ее сильнее, но его зубов коснулось лишь стекло.

Она периодически проводила  по губам кончиком языка, чтобы увлажнить их, так как действие гигиенической помады давно закончилось, а его губы сохли, несмотря на попытки кубиков льда, плавающих в бокале с виски, их увлажнить.

Еще один глоток и ее губы незримо коснулись его. Медленно, нежно. Верхняя губа, нижняя. Что-то похожее на сон. Откровенно невинно и чарующе прекрасно. Она перешла к барной стойке и, забравшись на высокий стул, крохотными медленными глотками пила белое сухое вино. Он мог себе представить каковы ее губы на вкус. Она, в свою очередь, знала каковы на вкус его губы.

Эти хрустальные вместилища элитного алкоголя приобретали новую суть и форму. Вот кончик ее языка слегка касается кромки бокала, а после проник глубже, касаясь солнечного цвета жидкости. Лишь на секунду, а после она быстро убрала язык и сделала еще один глоток. Он повторил ее движения и на секунду ему показалось, что его язык находится у нее во рту, ощущая своими рецепторами нежную гладкость ее неба, сохранившего на себе легкий привкус алкоголя.

Ему представилось, как она делает глоток янтарной жидкости из его бокала, но не глотает ее, а лишь слегка приоткрыв губы, позволяет его языку скользнуть между них и почувствовать хорошо знакомый вкус. После глоток  виски потечет по ее горлу, оставив легкие нотки своего букета на ее губах, небе и языке.

Когда он снова обратил свой взгляд на нее, то заметил, что у нее в стакане та же, что и у него, темно-янтарная жидкость, переливается золотисто-красноватыми тонами.

Он глубоко вдохнул аромат, исходящий из стакана. Ему захотелось вылить пару капель в ямочку над ее ключицей и позволить вкусу и обонянию управлять им.

Сладковатый, с нотами сливочной ванили и имбиря аромат, раскрывается в пряные и грушевые тона. Так бы пах крохотный участок ее кожи, которого бы касался его язык, чтобы ощутить пленительный насыщенный, сливочный, шелковистый вкус, который развивается в теплые, богатые ноты дуба, хересной сладости и обволакивающие тона винограда и сухофруктов. А после…

После послевкусие продолжительное, полнотелое и сбалансированное, с легкими нотами ореха, немного суховатое.

Он снова сделал глоток солнца, заключенного в его бокале. Нельзя же оставить без внимания ямочку над другой ключицей.

Она тоже сделала глоток и улыбнулась. Ее губы блестели, а он мысленно пил из ее ладоней.

Она пила чистый виски и кубики льда, что плавали в его стакане не могли передать ему всю обжигающую остроту ее ощущений.

Поставив стакан на стол, он встал и направился к барной стойке. Ведь он идет не к ней, а за тем, что так соблазнительно искрится в ее стакане.

Сев рядом с ней, он заказал себе тоже самое, что пьет она. Небольшая капля соскользнула с кромки ее стакана, скатилась по его стенке, а после оказалась  между ее пальцев, мгновенно обратив на себя его внимание.

Они сидели и медленно пили, ведя немую беседу. Бокал ее мягких чувственных губ, благоухающий чарующими нотками янтарного напитка манил его так, что он невольно наклонился к ней.

Она улыбнулась, поставила пустой стакан на стойку и, соскользнув со стула, направилась туда, где музыка.

Опустошив свой стакан, он пошел за ней. Они выпили не так много, чтобы опьянеть, но достаточно, чтобы сполна впитать в себя этот многогранный вкус и аромат.

Он никогда не целовал ее, но ему думалось, что у ее губ такое же послевкусие. Долгоиграющее. Он сможет воскрешать его в памяти, чтобы легче было переживать вспышки неутолимой жажды. Он не был настолько глуп, чтобы надеяться, что одной порции этого целебного эликсира хватит, чтобы он смог побороть эту дикую тягу к ней.

Она повернулась к нему спиной и подошла слишком близко. Их разделяли пара сантиметров. Она обхватила его запястья и начала, управляя его руками, обводить контуры своего тела, не позволяя его ладоням касаться ее. Но в его опьяненном мозгу это расстояние в пару сантиметров отсутствовало. Он чувствовал пленительную мягкость ее тела, его жар, скрывающийся между бедер.

В принципе, сжигающие их изнутри чувства не отличались ничем. Яркое пламя пылало, оставаясь среди вечного льда, не способного остудить его пыла.

Она подошла к нему вплотную, его руки легли на ее талию. Каждое, даже самое мимолетное движение, отдавалось в их телах волной возбуждения, доходящего до пика.

Музыка, звучащая извне, в его сознании обратилась в ее выдохи и вдохи. Такие глубокие, медленные, спокойные.

Он настолько близко, что она чувствует его горячее дыхание на своей шее. Кругом много людей, всем своим существом отдающихся танцу, а он прижимает ее к себе сильнее, словно они одни здесь. Словно, этот огромный зал пуст.

Положив голову ему на плечо, она обвила его шею руками, танцуя бедрами. Его губы коснулись его шеи, оставив едва заметный розовый след.

Его руки легли на ее живот. А его губы, его губы… словно он опять пригубил шотландский виски, только с кончика ее языка.

Она повернулась к нему лицом. Их движения были слишком медлительны, совсем не в такт музыке, которую они уже не слышали. Такими же медлительными, как медленная эстафета их поцелуев.

Как будто у них не несколько часов, а целая вечность в запасе. Верхняя губа, нижняя, верхняя, нижняя, и так до бесконечности.

Кончик ее языка слегка касается кончика его языка, слизистой его губ. Они все еще чувствуют вкус, все еще наслаждаются ароматом. Целуя его, она высовывает язык, он обхватывает его своими губами. Гладкая мягкость неба, чувствительность губ, налившихся кровью.

Глубокие порывистые поцелуи тут же меняются на легкие и медленные. Свет продолжает мерцать, даря ее телу сияние.

Ее руки скользят под его футболку, протекая по подтянутому животу вверх к рельефной груди, а после ложатся на плечи, чтобы соскользнуть на лопатки, медленно скатиться к пояснице и остановиться в миллиметре от того, чтобы исчезнуть под плотной тканью джинс.

В порыве он поднимает ее на руки и они покидают, полный людей зал. Тусклое освещение салона его машины делает ее кожу более сияющей. Она продолжает переливаться подобно алмазу, пока он медленно и робко развязывает шнуровку на ее льняной блузе. Целует уголок ее губ, подбородок, после дорожка поцелуев по шее, слегка вздрагивает, когда ее горячие губы касаются его ключицы.

Он снова возвращается к ее губам, взяв ее лицо в свои руки. Изредка ее губы ложатся поцелуем на его запястья.

Расстегнув молнию на его джинсах, она наконец-то позволила своим рукам лечь на его упругие ягодицы. То сжимая, то разжимая руки, она продолжала отвечать на его поцелуи.

Сняв с нее блузку, он стал целовать ее грудь, лаская ее мягкими ладонями, наслаждаясь ее налившейся, подобно спелому плоду, упругостью.

Деталь за деталью, он снимал с нее одежду. Она раздевала его. Луна проникала в салон сквозь лобовое стекло, растекаясь по их телам платиной.

Его запястья, соединенные между собой ремнем безопасности, его спина чувствует прохладу стекла. Его губы горят от ее поцелуев, а ее тело движется волной, то вздымаясь вверх, то опускаясь.

Она отступает и накатывает, целуя его запястья, шею и ключицы. Касаясь языком его губ, неба, кончика его языка. Позволяя ему полностью отдаться этому чувству, что росло в нем так долго, что просто обязано остаться длительным послевкусием, таким, что только ее колени смогут почувствовать нежность кожи обивки его сидений, нежность кожи его тела, то как он отдает всего себя без остатка, раз за разом, не в силах забыть, что в них горит пламя, которое не способен потушить их лед.