Синее сердце Дракона

Пролог

Тишину Дозорного Крыла Академии «Лазурный Шпиль» разорвал пронзительный звон кристалла связи – характерный звук входящего сообщения на персональном артефакте.

На мерцающем экране артефакта – прозвище отправительницы: «Тайга».

Я отклонил вызов.

Кристалл замолчал, погрузившись обратно в складки форменного плаща. Шаг, отточенный годами дрессировки под взглядами статуй Основателей, не дрогнул. Продолжил путь.

Старый камень пола, пропитанный защитными рунами, поглощал каждый звук, делая мое движение призрачным.

В высоких, узких окнах с темными стеклами отражался лишь мой силуэт. На стенах – гобелены с вытканными золотом изречениями Основателей. Они висели здесь веками, дыша ледяной дисциплиной:

«Воля – щит, Знание – меч Академии!»

«Магия чиста лишь в руках непоколебимого духа!»

«Порядок превыше личных прихотей!»

Я двигался сквозь эту застывшую роскошь и подавляющую серьезность на автопилоте. Внутри черепа гудело. Слегка повело в сторону. Последний раз я ел на рассвете – сухой паек во время ночного патруля. Потом – три практикума подряд: управление элементалями (выжал последнюю искру воли), защита от ментальных атак (голова трещала по швам) и, венец мучений, магический кросс по Запретному Лесу с отягощениями.

Еле доплелся до кельи, но вместо отдыха – вызов.

«К Ректору. Немедленно». Лаконично и зловеще.

Охуеть – колотить.

Вообще-то, Ректор это я.

А там за дубовыми дверями своего кабинета я, скорее всего, увижу Основателя нашей Академии моего отца.

Вся моя жизнь под его неусыпным, ледяным взором, с его изречениями, которые въелись в подкорку.

Переступил порог.

И дальше все, черт возьми, завертелось с такой адской скоростью, что мир расплылся в магическом вихре.

Отец стоял не за массивным гранатовым столом, а у огромного витража, изображавшего битву Основателей с Тенями Бездны. Он опирался на древний посох Академии – артефакт невероятной силы, вмонтированный в пол как символ нерушимости устоев. Спиной ко мне. Его фигура в парадном плаще Основателя, расшитом рунами власти, казалась еще монументальнее, чем обычно. Воздух был тяжел, пропитан резким, едким запахом.... Не спирт. Скорее, настойка сильнодействующих магических трав. Эликсир ясности? Или что-то для успокоения бури?

Он обернулся.

– Ректор Малькор, – прогремел его голос. – Осведомлен о причине моего присутствия?

С фига ли? Лет пять не показывался.

Не то чтобы меня проняло. Ноги сами собой вжались в каменные плиты пола, спина выпрямилась в струнку, подбородок приподнялся. «Поза Послушания» – первое, чему учат в «Лазурном Шпиле». Сработало на автомате.

– Не могу знать, господин Основатель, – отчеканил я четко. Без тени эмоций, как и полагалось вышколенному субъекту высшего круга. Ни капли чувства. Ничего.

В потускневших глазах отца вспыхнуло разочарование.

Бережно, кончиками пальцев, поднял пергамент, словно он был заразным.

– Абитуриентка Светлова Лера Сергеевна, – его голос был тише теперь, но от этого лишь страшнее. – Какое отвратительное имя! – потряс он бумажками. – Абсолютно не магическое. Сегодня утром представлена перед Советом Старейшин. Диагноз подтвержден высшими целителями и магами-аналитиками крови. – Он сделал паузу, впиваясь в меня мертвым взглядом. – Неизлечимое заражение. Ликантропия. Штамм Лунного Клыка.

Блин. Откуда узнали?

– По глазам вижу знал? – завопил отец и ударил кулаком по столешнице. – Немедленно погаси эту скверну! Полная трансформация ожидается через два цикла.

Офигеть! Почему такая быстрая? По моим подсчетам это могло случится только через пять-семь лет. За это время она вполне бы успела окончить Академию.

– Ты понимаешь, что ты наделал? Ты впустил скверну в священные стены! Ты опозорил не только себя… Ты запятнал честь Академии! Ты бросил тень на имя Малькоров! На имя, которое я, сукин ты сын, твой отец, ковал веками! Кровью и магией! Я… Мать твою… твои братья Аргос, Вальтер… – Он сделал паузу, и слово вырвалось с таким ядом, что воздух вокруг него потемнел от темной энергии. – А ты предатель. Отрава. Не сын.

Я продолжал стоять как статуя Основателя в главном зале. Взгляд устремлен строго в точку над его головой, где на стене висел герб рода Малькоров – скала и скрещенные жезлы. Ни один мускул на лице не дрогнул. Каменная маска. Гранитная выдержка. Продукт системы.

Но внутри... все рушилось. В ушах стоял вой одинокого, загнанного зверя. Вой девушки, которую я… с которой я… из-за которого она была обречена стать чудовищем.

– Ты немедленно! – зашипел Основатель, когда волна его ярости пошла на спад. – Слышишь меня? Гаденыш! Немедленно! – давил он на срочность, не озвучивая самого действия. – Немедленно аннулируешь её вступление.

Добил по итогу, заставив меня сорваться с кручины.

– Это исключено, – отрезал я категорично.

– Исключено! – отец рвано глотнул воздуха. – Твою мать! Тогда ты… Тогда ты… – Он скрипел зубами, вращал глазами и искал мне самое отвратительное наказание. – Тогда женись на ней!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С какого бодуна? Жениться тоже бред.

– Ты, сученыш, сделаешь то, что должен. Иначе я тебя собственноручно урою черной магией.

– Я тебя услышал, – отчеканил я сдержанно.

Я стоял. Снаружи – лед. Внутри – адский вихрь.

Жениться я не собирался, даже под соусом черной магии.

– Мать твоя, конечно, расстроится, – выдал отец.

А вот это удар ниже пояса.

У меня, черт возьми, и без того земля из-под ног уходила – защитные руны пола мерцали и гасли под моими сапогами.

– Все-таки столько лет... тебе сопли магическими салфетками вытирала. Вкладывала душу в будущего Столпа Порядка. – Он качнул головой, изображая скорбь, но в глазах стоял только ледяной цинизм.

– Я сам поговорю с ней.

– Но ничего. Как-нибудь... переживем, – продолжил отец, будто не слыша меня. – Соберем мана-кристаллы, продадим родовые артефакты... Отгрохаем большой свадебный бал в Падингтоне. Там, говорят, к оборотням относятся терпимо. – Он махнул рукой, будто отгоняя назойливых демонов насмешки. – Но на фамильном склепе Малькоров, щенок, – тут он вложил в слово всю накопленную горечь и презрение, – своего имени не жди.

«Какой... Падингтон? – хотел я рявкнуть, но духу не хватило. – Все-таки родителей я уважал, а мать тем более».

– А ты подумал, – отец резко наклонился вперед, уперся руками в стол, его голос снова стал шипящим, опасным, – что нам тут, в Лазурном Шпиле, после твоего...подвига... еще что-то светит?! А?! Имя Малькоров теперь будет ассоциироваться не с Непоколебимой Скалой, а с логовом скверны! Твои братья – Аргос, Вальтер – их карьеры, их будущее как Столпов? В труху! Ты думал о них? Нет! Ты думал только о своей похоти! О своей грязи!

Да, блин. Не было никакой похоти!

Будучи не склонным разыгрывать трагедии на пустом месте, я промолчал. Что я мог сказать? Оправдываться? Рассказывать, что с Лерой-«Белой волчицей» у нас ничего не было. Что это проклятый ритуал Запретного Зелья, который она была вынуждена принять из-за меня.

Отец же отдышался, вытер пот со лба.

– Ладно, – произнес он деловито. – Хватит нюни распускать. Ситуация требует решения. И оно есть. – Он посмотрел на меня не как на сына, а как на проблемный актив. – Сыграем свадьбу в следующем месяце. Сразу после итоговой сессии Совета Старейшин.

В башке снова загудело.

Как аннулировать эту дебильную идею?

Свадьба с Лерой, с оборотнем, с существом, которое через два лунных цикла перестанет быть человеком. Представил эту сцену – боги хаоса. Себя в парадном плаще Малькоров. Ее... что на ней будет? Свадебное платье, скрывающее уже растущую шерсть? Кольца с рунами подавления вместо обручальных? Наших родственничков – их испуганные, отвращенные взгляды сквозь маски вежливости? Наставников, читающих обрядовые тексты с каменными лицами? Отца, Основателя, произносящего тост за «молодых» с бокалом, полным яда?

Просто ад от нелепости и ужаса.

Ее идеал – мир тайги. Мой – порядок, установленный отцом. Мы были разными полюсами одного и того же ледяного айсберга жизни.

И вот теперь свадьба. Лицемерный ритуал, чтобы прикрыть «скверну» фамильным покрывалом Малькоров. Наказание за «преступление», которого мы не совершали и не хотели. За то, что она оказалась в неправильном месте, а я просто существовал рядом, как мишень для гнева системы.

Это, мать вашу, фатальный сбой в самой ткани предопределения.

Какого фига?!

Что ж мы, сука, наделали?!

Глава 1. Опала

В дверь постучались.

Прислали наряд – ослепительно-белый камзол с гербом Академии, шитый серебряными нитями и искрами застывшего звездного света.

Уже?!

С отцом поговорили всего пару часов назад.

«Символ чистоты намерений и силы Союза», – значилось в сопроводительном свитке.

Чуть не сожрал этот гребаный свиток.

Чистоты, блядь. Силы. Придется «отсвечивать» в этой бутафории?

Свадьба – День Позора. День Капитуляции.

Я представил Сенаторов Совета Академии, патриархов магических Домов, все эти важные физиономии с каменными лицами и глазами, полными расчета.

Ни одна зараза не пропустит это охуительное «Торжество Сакрального Слияния».

А вот выкусите, облачусь в мантию Смерти – простую, черную, без выебонов. Да ни хрена. Отец и тут лишит воли, свободы выбора.

Ладно я въебался по самые яйца, а Леру жалко. За что она должна страдать?

Лера Белая волчица, дочь верховного дендролога Совета Тайги, наследница древнего, но слегка захиревшего рода лесных магов. С глазами, как лесные озера в пасмурный день. Наверное, прекрасная жена, что, по сути, не имело значения.

Мне похер какая она там жена.

Я до этого времени прекрасно держал дистанцию.

Надо отказаться… Отказаться значило подписать смертный приговор не только своей карьере, но и Академии. Совет Тайги не прощал оскорблений. Их «опала» – это когда древние деревья протягивали корни под фундаменты зданий, когда лианы душили студентов на лекциях, когда сама магия воздуха в аудиториях становилась ядовитой. Они могли отрезать нас от Источников, обречь на медленное угасание.

Ради этого стоило потерпеть два месяца, а потом отказаться от жены, потерявшей человеческий облик. При предъявлении оборотня все бы простилось и забылось.

Дверь кабинета скрипнула. Я не обернулся. Знакомые, бесшумные шаги, от которых по полу расходились едва заметные волны умиротворения. Белый маг Эльдар. Мой… друг? Союзник?

– Энрон Артонович, – его голос был мягким. – Вы вызывали? Рассвет близок.

– Рассвет, – перебил я, наконец отрываясь от окна с видом Тайги. – Помнишь, Эльдар, что ты мне обещал?

Эльдар стоял посреди кабинета, облаченный в свои белоснежные одежды, символ чистоты его магии. Глаза спокойные, но слишком мудрые. Он знал, о чем я.

– Обещал, – кивнул он. – Обещал найти способ придать ей нерушимый облик человека… На пять, семь лет. Чтобы она могла жить… не как Белая волчица, скованная обетами и традициями, а как человек с чувствами, с ошибками, со свободой выбора.

– Пять, семь лет, – проговорил я, делая шаг к нему. – Где они, Эльдар? Где эти годы? У нее всего пара месяцев. Ты, говорил – возможно! Ты клялся!

– Возможно, Энрон Артонович, – произнес он тихо. – Свитки тысячелетней давности и, ингредиенты, указанные в них, не сработали. Их первоначальные облик утрачен. Влияние экологии, регенерации, мутации.

– Так найди настоящие.

– Возможно они находятся в таких местах, куда тысячелетиями не ступала нога мага. Или… – он запнулся, – …их добыча потребует жертв, которые ты не согласишься принести.

– Вранье! – выдохнул я с яростью, в которой уже звучала безнадега. – Удобное вранье! Испугались, что я могу быть благодарным? Системе выгодно, чтобы я был вот этим! – Я ткнул пальцем в свою грудь, где под простой темной рубахой ухало холодное, ледяное сердце. – Марионеткой! Ректором-солдафоном, который будет выполнять приказы Совета, потому что у него нет своей жизни! Нет права на чувства! Нет права на полет. Они уничтожили мои крылья и превратили мое сердце в кусок льда! И я догадываюсь, что ты им помогал.

– Я пытался помочь тебе выжить, – отчеканил Эльдар. Его спокойствие начало трещать. – Брак с Лерой – это мелкий эпизод. Главное Академия. Скоро будет извержение вулкана Остроконечной сопки. Это вызовет таянье Виндаузского ледника, подтопление больших территорий, гибели людей. Факультет магического льда уже собирается в путь.

– Конечно, эта Лера Белая волчица хуета в мировом пространстве, – хмыкнул я. – Но как я могу мыслить в планетарном масштабе, если я не могу защитить одну, которая так много для меня сделала, – мой голос сорвался. – Она мне свою жизнь, а я ей этот охренительный брак. Прости, подруга, но так надо. Похуй твое счастье, детишки и всякое там бла-бла-еблата. Зачем ей это? Зачем портить ей жизнь? Она не заслужила быть женой этого. – Я снова ткнул в себя. – Женой существа, которое не может быть Настоящим мужем. Которое не чувствует ничего, кроме ярости и пустоты! Я не смогу дать ей ничего! Ни тепла, ни любви, ни даже простой человеческой близости! Только фальшь, холод и вечное осознание своего… убожества!

– Энрон, это все эмоции, – сухо сказал Белый маг.

Я подошел к нему вплотную. Запах его магии – свежесть утра после дождя – теперь резал ноздри, как издевательство.

– Аннулируй это преднамерение, Эльдар, – прошипел я, глядя прямо в его слишком понимающие глаза. – Ты связан с Советом. Ты Белый маг, тебе доверяют. Найди лазейку в договоре. Скажи, что сакральные знаки не сошлись. Что наши ауры несовместимы. Что угодно! Спаси ее от этого ада! Пусть я сгорю – но она не должна гореть со мной!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Маг воздел руки и вокруг него образовалось свечение. Он думал, он искал выход в магической геометрии.

Минуты тянулись, как часы. Я наблюдал, как его лицо становилось все более сосредоточенным, а потом – все более безнадежным. Белый свет наталкивался на сплошную стену древней, и невероятно мощной магии. Он щупал ее, пытался обойти, найти изъян… Тщетно. Узлы были тугими, пропитанные кровью и силой земли. Слово Совета – закон. Отказ – вызов.

Свет погас. Эльдар опустил руки. Он выглядел постаревшим.

– Я не могу, Энрон, – произнес он тихо. – Лазеек нет. Договор совершенен в своей жестокости. Аннулирование возможно только по воле Совета. Или… – он сделал паузу, – …или в случае смерти Леры.

– Охренел?

– Согласен. Не вариант. Это немедленно обрушит гнев Совета Тайги на Академию.

– А если она откажется сама, прямо на церемонии? Я её попрошу, уговорю, прикажу в конце концов? – отчаянно цеплялся я за призраки.

– Тогда… формально вина падет на нее. Но последствия… Энрон, Совет Академии не прощает унижений, тем более публичных. Они сочтут себя… оскорбленной стороной. А Леру Недостойной. Опала падет в первую очередь на ее род. На нее саму.

Опала по отношению к Тайге значила, что деревья в их родовом поместье засохнут за ночь. Источники магии, к которым привязан ее род, отравятся. Лесные твари, некогда дружелюбные, станут враждебными. Сама природа отвернется. Леру изгонят из общества магов Тайги. Она станет проклятой. Ее жизнь превратится в кошмар еще более страшный, чем брак со мной. Медленная, мучительная смерть души и тела под гнетом отвержения самой стихии, которой она служила.

– Они сломают ее, – прошептал я, – чтобы наказать меня… они уничтожат невиновную.

– Да, – подтвердил Эльдар. Его белые одежды вдруг показались мне саваном. – Система, Энрон. Она перемалывает всех. Особенно тех, кто пытается вырваться или защитить других ценой своего бунта. Ты станешь мучеником, но не спасителем. Ты лишь ускоришь ее гибель. И свою.

«Приплыли…»

Я идиот, что притащил ее в Академию.

Выхода нет.

Система победила.

Ректор МагАкадемии готов к церемонии.

Думаете я сломался?

Ни хрена, не дождетесь! Можно же просто оформить документы, не касаясь личного пространства.

«Держись, Лера, – подумал я с горькой, кривой усмешкой, обращенной к самому себе. – Нас ждет ад. Но хотя бы… мы будем гореть вместе».

– Значит, блядь, будет… свадьба, – произнес я.

– Но Энрон, – Эльдар сжал кулаки. – Личное пространство придется нарушить… иначе свадьба будет признанна формальной, это еще хуже, чем её отсутствие…

Глава 2. Знакомство с Попугаем и Протекцией

Стук в дверь комнаты 317 общежития МагАкадемии прозвучал как выстрел в тишине моей души.

Я стояла посреди еще пустоватого пространства, сжимая в руках единственный чемодан.

МагАкадемия.

Само слово звучало как заклинание могущества.

Дверь распахнулась с такой энергией, что я инстинктивно отшатнулась. В комнату ворвалась симпатичная девушка. Яркие губы в улыбке, каскад вьющихся каштановых волос. На плече попугай.

– Приветики, новоселам! – Захлопнула за собой дверь. – Я Алиса! И это – Попка-Попугай! – Она кивнула на существо на плече. – Он мой чрезвычайно болтливый магический Формуляр.

Существо на плече Алисы расправило огненно-рыжий хохолок, оценивающе щелкнуло мощным клювом:

– Ёкарный бабай, ещё одна зелёная сопля! Здорово, тёлка. – Голос был хрипловатым, как у заядлого курильщика, но невероятно выразительным.

Я аж подпрыгнула. «Формуляр»? Говорящий? И… такой невоспитанный.

– Попка, веди себя прилично! – Алиса беззлобно щелкнула его по клюву. – Прости, он у меня… особенный. Куда-попало лепит крепкое словцо. Особенно когда нервничает или, наоборот, слишком доволен. А я, как видишь, всегда на позитиве! Тебя как зовут?

– Я Лера... – выдавила я, все еще не сводя глаз с попугая. – Очень приятно

– Супер! – Алиса махнула рукой, и мой чемодан, стоявший посреди комнаты, сам собой распахнулся, а вещи начали вылетать и аккуратно раскладываться по полкам и шкафу.

Я снова внутренне сжалась. Магия. Повсюду магия.

– Располагайся! Это твоя койка, та – моя. Окошко на север, но зато вид на Запретный Лес, иногда тролли по опушке шастают – весело! Санузел общий, в конце коридора. Главное правило: если дверь приотворена и оттуда доносятся звуки взрыва или вопли – стой, не входи, жди минут пять. Обычно все улаживается. Столовая на первом, кормят… сносно. Лучше, чем у моей сестры, но хуже, чем у мамы. У тебя мама хорошо готовит?

Я, оглушенная потоком информации, только покачала головой:

– Ладно, неважно! – Алиса уселась на свою койку, поджав ноги. Формуляр перебрался на спинку кровати, продолжая меня изучать.

– Так откуда ты? – продолжила Алиса. – Какой факультет? У меня Иллюзионистика и Превращения, второй курс. Формуляр, кстати, – результат одного небольшого косяка на практикуме по трансфигурации в прошлом семестре. Преподаватель сказал: «Оригинально, но функционально. Оставляем». И вот он, мой пернатый архив! – Она нежно потрепала попугая по хохолку. Тот буркнул, но, кажется, был не против.

– Я… – я опустила глаза, разглядывая узор на дешевом коврике. Говорить было страшно, но скрывать – еще страшнее. – Я… пока не знаю, на каком я факультете. И… у меня нет магических особенностей. Вообще.

Вокруг образовалась тишина, даже Формуляр перестал чистить перья. Алиса уставилась на меня, ее жизнерадостное лицо выражало полнейшее недоумение.

– Чего?! – вырвалось у нее. – Как… нет? Ты же в МагАкадемии! Это… как пельмени без теста! Как… как Попка без матерщины! Невозможно!

– Безмозглая, бляха-муха! – поддержал хозяйку Формуляр. – Как ты сдала вступительные? Халявщица!

– Остынь! – прикрикнула Алиса, но ее собственное любопытство явно перевешивало возмущение. – Ладно, прости его, у него клюв без тормозов. Но… правда? Как? Тут же без базового дара магии вход воспрещен! Даже для экскурсий!

Мои щеки запылали.

– Я… поступила по личной протекции Ректора.

Алиса открыла рот, но звука не издала. Формуляр выпучил круглые глаза.

– Ректора?! – наконец прошептала Алиса, ее голос дрожал от благоговейного ужаса и дикого любопытства. – Магистра Энрона Малькора? Того самого? Повелителя Стихий? Обладателя титула «Живая Гроза»? Мужика, который одним взглядом может заморозить лаву?! Его личная протекция?! Да ты кто такая?!

– Я… никто, ну не совсем никто, совсем недавно я рассекала по полям и тайге Белой волчицей, а теперь вот тут, – прошептала я, чувствуя себя букашкой под микроскопом. – Просто… он, я… так все запутано, долго рассказывать.

– Бля, не жми сиськи! – вскипел Формуляр.

– Очень давно произошла магическая катастрофа… – залепетала я. – …Но я не могу рассказывать. Честно слово! Это не моя тайна, спросите лучше у Ректора.

– Твою ж дивизию… – пробормотал Формуляр. – Веет героической связью. Если так, то респект тебе и уважуха. Хотя можешь попасть под раздачу.

– Формуляр, заткнись! – Алиса нахмурилась, но взгляд ее смягчился. – Охренеть… личная протекция самого Энрона Малькора… Лер, да ты… звезда! Пусть и не маг. Но… – Она наклонилась ближе, понизив голос до конспиративного шепота. – Каков он? Говорят, он ходит, и вокруг него воздух трещит от силы! Что он может пальцем сдвинуть гору! Что у него взгляд… лед и пламень одновременно! Правда?!

Я хотела ответить, что общалась с ним всего несколько раз, последний – когда он провожал меня до ворот Академии. Я была настолько потрясена и напугана его присутствием – не столько магическим, сколько чисто физическим, что не могла связать и двух слов.

Но ответить я не успела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дверь в комнату снова отворилась. Его проем заполнил высокий, широкоплечий Ректор, в белоснежной рубахе, черной мантии, расшитой серебряными молниями. Все его тело дышало мощью титана.

Я замерла, мое сердце бешено заколотилось, почувствовала, как кровь приливает к лицу.

Алиса же издала звук, средний между писком и стоном восторга. Она вскочила с койки, выпрямилась по струнке, ее глаза стали размером с блюдца. Формуляр на ее плече ахнул так громко, что это было похоже на хлопок маленькой хлопушки.

– Бля! – проорал попугай, теряя равновесие и едва не свалившись с плеча Алисы. Он судорожно замахал крыльями. – Сам Энрон Малькор! Живая легенда! Твою ж мать, какой мужик! Бицепс – как башка моей бабушки! Два раза бля… то есть, обалденный!

– Формуляр! – зашипела Алиса, багровея, но не в силах оторвать восхищенного взгляда от Ректора. – Ваше превосходительство! Магистр Малькор! Ч-чем могу служить? Это наша новенькая, Лера! Мы как раз… знакомились!

Энрон кивнул Алисе с ледяной вежливостью, явно привыкший к подобным реакциям. Его взгляд остановился на мне.

– Добрый день, девушки.

Формуляр подпрыгнул от восторга:

– Охрененный бас! Респект!

– Лера, нам необходимо поговорить, – продолжил Энрон.

Я икнула.

– Три раза бля! – Хохолок попугая развернулся веером.

Ректор посмотрел на попугая как на назойливую муху.

– Здесь… не совсем подходящее место. Пожалуйста, пройдемте со мной. Срочно!

Срочно? С ним? Я почувствовала, как земля уходит из-под ног.

Чуть не ляпнула: – С вами хоть куда.

Сдержалась, опустила голову, боясь, что он прочтет все на моем пылающем лице.

– Конечно, Магистр, – прошептала я, едва слышно.

– Ого-го! – не унимался Формуляр, качаясь на плече Алисы, которая замерла в немом обожании. – Тёлка в деле! Личный разговор с боссом! Вашу ж магию, Лерка, держи хвост пистолетом! Может, наследство бабкино всплыло? Или секретное задание? А может, он… – тут попугай понизил голос до хриплого шепота, который все равно было слышно на весь этаж, – …запал на нашу новенькую? Гы-гы! Старый пердун и молодая пташка! Классика!

– Формуляр! – взвизгнула Алиса, готовая провалиться сквозь землю. Ее лицо стало пунцовым. – Извините, Магистр! Он… он сегодня переел магических червей! Совсем с катушек! Вы-вы не старый, вам ведь всего-навсего…

Энрон лишь слегка поднял бровь, выражая безграничное презрение к глупости говорящих попугаев. Его нетерпеливый и требовательный взгляд снова вернулся ко мне.

– Лера. Сейчас.

Он повернулся и вышел в коридор, не сомневаясь, что я последую. Его мантия развевалась за ним, как темное знамя.

Я сделала шаг, потом еще один, чувствуя, как мои ноги стали ватными. Я боялась обернуться на Алису, с ее восторженно-завистливый взглядом, и на Формуляра, который, несомненно, готовил новую порцию «комментариев». Но больше всего я боялась идти за этим невероятным человеком, боялась того, что он скажет, и того, что он может увидеть в моих глазах немую, безнадежную преданность, готовность на все, что он прикажет.

– Удачи, Лер! – прошептала Алиса. – Держи нас в курсе! Только… э-э-э… постарайся без взрывов!

– Да и без соплей! – добавил Формуляр, уже приходя в себя. – А то Ректору твои слюни утирать! Хе-хе!

Я выскользнула в коридор, дверь за мной закрылась с тихим щелчком, оставив Алису и Формуляра в комнате.

– Твою переученную мантию, Алиска! – восхищенно прошептал Формуляр, усаживаясь ей на голову. – Видала? Сам Ректор! В нашей конуре! И эту… Лерку свою забрал! Вот это поворот! Интрига! Страсти! Шпионаж? Любовь? Наследство? А?

– Не знаю, – задумчиво проговорила Алиса, все еще глядя на закрытую дверь. – Но что-то важное. Очень важное. И… – она вдруг хихикнула, – ты видел, как она покраснела? Как маков цвет! Интересно…

– Бля, точно! – Формуляр захлопал крыльями. – Запала! На ректора! Ха! Бедняга! Как мотылек на пламя! Сгорит, бедолага! Хотя… – он задумался, склонив голову набок. – Ректор-то мужик хоть куда. Не то что эти сопляки-студенты. Может, и повезет пташке? Старый сокол да молодая… кхм… птичка? Хе-хе-хе!

– Формуляр, ты невозможен! – засмеялась Алиса, но в ее глазах тоже светилось любопытство. – Ладно, давай хоть комнату до ума доведем, пока наша Лера решает судьбы миров… или просто свою академическую.

Глава 3. Два Месяца До Луны

Если бы мне кто-нибудь сказал, что я буду домогаться Ректора самым бессовестным образом, я бы подумала, что это нереальная глупость.

Ну может быть когда-нибудь, по окончании Академии, что тоже маловероятно.

Да, по факту он был мне обязан, он постарался выполнить мою просьбу, но все равно мы обитали в разных пространствах.

До того момента как он стал говорить в своем кабинете.

Его кабинет. гранатовый стол, громадное окно в вечную Тайгу, шары холодного света. Он остановился у окна, не поворачиваясь, его силуэт резал сумрак. Как и полчаса назад, он сохранял магическую выдержку и эмоциональное отчуждение.

– Садись! – Не сказал, приказал.

Я не села. Осталась стоять посреди кабинета, ощущая, как в висках стучит кровь.

Он рассказал, про ошибку в зелье. Сбой в сложных расчетах стабилизаторов оборотнической крови, которые веками проводил мой род. И вместо плавного, контролируемого перехода, растянутого на годы… катастрофических два месяца.

Что? О чем он?

Два месяца?!

Я рухнула на пол.

Шестьдесят оборотов песочных часов, и первая полная луна разорвет меня изнутри, выпустив на волю зверя. До этого – нарастающие симптомы: обострение чувств, ярость, боль, невозможность контролировать звериную сущность в моменты слабости.

Он наконец обернулся.

В глазах была только тяжесть ответственности.

– Совет требует свадьбы и соблюдения сроков. Но… – он сделал едва заметную паузу, – …в свете обстоятельств, церемония будет предельно сдержанной. Минимум свидетелей. Это даст тебе… время, чтобы подготовиться.

Слово «время» прозвучало как насмешка. Как приговор принять то, что я стану монстром? Белая волчица, девушка и монстр. Подготовиться? К чему? К жизни в одиночестве глубоко в Тайге, куда меня сошлют после превращения, чтобы я не угрожала «благородному» обществу Тайги и Магов? К тому, что эти два месяца – последние крупицы моей жизни, девушки Леры, а не зверя, что таится во мне?

Я уткнулась лбом в пол. Я как могла сдерживала слезы.

Замерла, чтобы восстановить контроль. А потом коротко задышала.

На меня обрушилась лавина вопросов, на которые я пыталась ответить.

Главное, куда мне деть мое нерастраченное желания жить, смеяться, чувствовать, любить? Пока еще могу. Пока я еще человек, хоть и с клыками, растущими в душе.

– Свадьба через месяц.

– Нет! – вырвалось у меня.

Он едва заметно вздрогнул.

– Лера, я понимаю твой шок, но…

– Нет, Энрон Артонович, – перебила я его, поднимаясь с пола. Магические кристаллы на столе отозвались легким гудением, уловив всплеск моих эмоций. – Не надо никакой свадьбы. К чему такие жертвы?

– Ну, если я не женюсь на тебе, твой Таежный род мне не простит.

– Вы боитесь? – усмехнулась я.

– Да. Я боюсь за Академию.

– Не бойтесь. Я скажу, что это было мое решение.

– Уверена?

– Абсолютно.

– Но я обещал.

– Считайте, что вы уже выполнили свое обещание.

– Честно говоря, я удивлен. – Он смотрел точно так же, как много лет назад. С тем же посылом. Глубже, чем следовало.

– Почему отказываешься от свадьбы? Все воспримут это нормально. Без претензий и проклятий.

– Вы же пояснили… – мой голос сорвался, заставляя говорить четко, глядя прямо в его удивленные, а теперь и настороженные глаза. – …у меня есть два месяца. Всего два месяца, чтобы… смеяться. Дышать. Чувствовать. А потом… потом будет только плач. Звериный вой в темноте. Вечность, в которой не будет места ни мне, ни вам.

Я видела, как его лицо застыло в ледяном недоумении. Как будто я заговорила на языке древних демонов.

– О чем ты? – спросил он отрывисто.

– О том, что я не хочу тратить эти два месяца на ожидание конца! – Мои пальцы сцепили в кулак.

«Черт возьми, все просто. Просто трахни меня здесь и сейчас, и трахай все эти два месяцев. Я из-за этого желания пошла на принятие зелья. Но как ему об этом сказать? Этот идиот ведь сам не догадается».

Я сглотнула, неуверенно повернула голову и… встретилась с его взглядом. Он отвернулся, но физическое ощущение этого взгляда осталось.

– Ну… – начал он. И я поняла, что он уже готов отказаться от свадьбы.

– Хотя нет, – вырвалось у меня. – Давайте заключим этот проклятый союз. Пусть Совет будет доволен! Пусть цепи будут наложены! А можно провести обряд сию же минуту?

Он смотрел на меня, как на сумасшедшую. Его обычно непроницаемое лицо отражало целую бурю: шок, непонимание, раздражение, и страх перед этой внезапной, неконтролируемой вспышкой.

– Это… абсурд, – произнес он наконец, голос потерял часть своей стальной твердости. – Церемония требует подготовки, свидетелей, санкции Совета…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я чувствовала исходящее от него тепло, слышала его сбившееся дыхание.

– Вы же Ректор! Вы обладаете властью! Вы можете призвать элементалей свидетелями, запечатать клятвы на крови здесь, на этом столе! Вы можете, если захотите! Сделайте это! Сегодня! Сейчас! Чтобы формальность была соблюдена, и… – я сделала глубокий вдох, готовая бросить самую безумную часть своего плана. – …и чтобы у меня осталось время. Настоящее время, не для подготовки к клетке, а для… жизни. Для чувств.

Последние слова повисли в воздухе. И я видела, как он их правильно понял.

– Уверена?

– Абсолютно! – кивнула я. – Я знаю, что меня ждет! И именно поэтому я хочу успеть почувствовать жар страсти! Хочу знать, что значит… быть женщиной. Хотя бы на миг! Раз настоящая семейная жизнь мне не светит… – голос мой дрогнул, – …то я хочу следовать за своим сердцем!

Я встала на цыпочки, приблизив губы к его лицу. Наши дыхания смешались. Его – прерывистое, холодное. Мое – учащенное, с легким рычащим оттенком. Я видела каждую морщинку у его глаз, каждую темную ресницу, тень усталости на резко очерченной челюсти. Видела в его глазах борьбу между долгом, железным каркасом ректора, и тем самым диким огнем, который я учуяла. Между страхом и… желанием.

– Это опасно для тебя.

– Опасно? – я горько усмехнулась. – Меня через два месяца ждет вечное проклятие оборотня! Какую опасность вы можете предложить хуже? Отказ?

Я схватила его руку. Его пальцы были сильными, но в них чувствовался холод. Мои – горячими, почти обжигающими.

– Вы не можете мне в этом отказать, Энрон. Не имеете права. Это единственное, чего я прошу. Единственное, что осталось мне. Проведите церемонию. Скройте нас от Совета формальностью. И… дайте мне эти два месяца. Дайте мне себя. Не ректора. Не жениха по приказу. Себя от природы. А природа…

Я прижала его ладонь к своей горячей щеке, чувствуя, как зверь внутри меня ликует от этого прикосновения.

– …природа уж как-нибудь справится. Или не справится. Но это будет мое время. Мой выбор. Мой… ад или рай.

Он не отдернул руки. Его пальцы непроизвольно сжали мою щеку. В его глазах бушевала война. Я видела, как рушится стена. Кирпичик за кирпичиком. Под напором моего отчаяния, моей дерзости, моей… нечеловеческой, звериной жажды жизни и любви. Видела, как тот самый огонь, глубоко спрятанный, начинает пробиваться сквозь лед долга. Страх сменялся чем-то темным, жгучим, первобытным. Тем самым, что роднило его, возможно, с дикостью Тайги за окном. С дикостью, что бушевала во мне.

– Ты… безумна, – прошептал он хрипло.

– Да, – выдохнула я, прижимаясь к нему всем телом.

Он не ответил словами. Его свободная рука вдруг вцепилась мне в талию, резко, почти грубо, притягивая так близко, что, между нами, не осталось и сантиметра воздуха. В его глазах погасли последние искры сомнения.

Он посмотрел мне в глаза – с той самой непроницаемой силой, которую мне не удавалось ни понять, ни выдержать. Горячие ладони сдавили талию чуть сильнее. Стоило ему наклониться, я судорожно вздохнула.

Это не помогло.

Он подтолкнул меня к дивану…

Глава 4. Гранатовые всполохи блаженства

Он положил меня на диван.

Его уверенные руки просто переместили меня туда, как перемещают неодушевленный предмет.

– Ты дрожишь?

Я кивнула.

Тогда его прикосновения стали легкими, как паутина. По телу пробежали искры, заставив содрогнуться.

– Холодно? – Его пальцы медленно скользнули от подбородка к шее, задерживаясь у пульсирующей точки под ухом.

– Нет, – наконец выдавила я. – Это... не от холода.

Прищурившись, глянул на меня, потом припал поцелуем завоевателя.

Одновременно изучал меня под тонкой тканью блузки, исследуя каждый позвонок, каждую мышцу, наполняя мое тело тяжестью. Каждое его прикосновение заставляло меня выгибаться навстречу, терять голову.

Меня основательно переклинило.

– Энрон! – застонала я.

– Ты невероятна, – прошептал он.

Одна пуговица. Другая. Ткань мягко расступилась, обнажая кожу груди, верхний край кружевного белья. Его дыхание резко участилось. Его язык вычертил линию декольте, заставив меня вскрикнуть и вцепиться пальцами в его темные, шелковистые волосы. Я окунулась в гущу его запахов, дыхания, тепла.

Он не спешил.

И меня это начало бесить. Я так долго этого ждала – все эти годы, а он, мне казалось, издевался надо мной последними секундами.

Его рука, тем временем, скользнула под расстегнутую блузку, ладонь легла на мой плоских живот, напряженный от ожидания.

– Ты так чувствительна… – прошептал он в мою кожу, его губы переместились к центру груди, к тонкому кружеву лифчика.

В моей голове вскипел котел.

Стреляющая по телу судорога, сдавила горло.

Не надо ласк, я уже тысячу раз готова, просто возьми меня!

Я теряла связь с реальностью, растворяясь в океане желания, которые он так мастерски пробуждал. Его пальцы были уже так близко к центру моей жажды, к влажному теплу, пульсирующему в такт бешено колотящемуся сердцу. Еще мгновение, еще одно движение... Но он вновь переключился на спину, ягодицы…

Вот же… Больше я ждать не могла.

Я сама нашла его… и направила в себя.

Натужно дыша, замер, а потом

вошел в меня резким рывком.

Тело сжалось от боли. Небольшая пауза… секунды на выдох. Начал двигаться. Толчки были рваными, ударными в самый узел моего живота. На смену физической боли пришла душевная. Он был «холоден», методичен, как хирург. Возможно, с технической точки зрения он «все делал правильно», чтобы не оставить синяков, чтобы минимизировать физический дискомфорт для себя, чтобы процесс был эффективен.

Но это не было актом любовной близости.

Это было грубое вторжение, лишенное всякой связи, кроме физической. И эта «правильность» делала происходящее чудовищно-унизительным.

Он не терял контроля, он его демонстрировал. Каждое движение было напоминанием: Я

здесь хозяин.

– Энрон, мне больно.

Словно очнувшись, стал мягче и внимательнее.

И тут я

расплылась… погрузилась

. Сердце рвануло наружу

.

И вдруг... все остановилось.

Его рука замерла. Губы оторвались от моей кожи. Он резко втянул воздух и порывисто отстранился, как будто коснулся раскаленного железа.

– Энрон? – растерялась я. – Что случилось? Что я сделала не так?

Он быстро встал с дивана, повернулся ко мне спиной, его плечи напряглись, спина выгнулась в странной, неестественной позе. Он задышал тяжело и прерывисто, как человек, пытающийся сдержать крик.

И я увидела.

Сначала я не поверила своим глазам. Мерцающий свет камина падал на его спину, на белую рубашку, которая теперь казалась слишком тонкой, слишком откровенной. И сквозь нее... вдоль позвоночника огнем стекающей лавы проступали две линии, которые прожигали рубашку насквозь.

– Ох... – прикрыла я рот ладонями.

Он стоял неподвижно, отвернувшись, его кулаки были сжаты до белизны костяшек. Я видела, как напряжены мышцы его спины, как они вздрагивали от каждого удара сердца, прерывистого вдоха. Вся спина кричала о нечеловеческой боли и страдании.

– Энрон... – прошептала я. – Что... что это?

– Не смотри, – приказал он, потом уже мягче. – Пожалуйста, не смотри.

Но как не смотреть?

Я поднялась с дивана, тронула его шею, плечи.

– Извини, ты не должна была этого видеть.

Он не поворачивался. Его дыхание все еще было неровным, но уже не таким прерывистым. Я видела, как работают мышцы его спины под шрамами, как он пытается взять себя в руки.

Моя рука медленно опустилась, скользя по его спине, обходя сами шрамы, касаясь лишь краев здоровой кожи, как бы очерчивая контур его страданий, не вторгаясь в их святилище. Это был жест утешения, признания, принятия.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Кто это сделал?

Он вдруг резко обернулся. Его лицо было бледным, глаза – огромными, темными безднами, полными бури эмоций.

– Ты не помнишь? – его голос сорвался.

– О чем ты?

Он шагнул ко мне. Не для поцелуя. Не для новой ласки. Он шагнул и просто... прижал лоб к моему плечу. Его тело дрожало. Его руки повисли вдоль тела, сжатые в кулаки. Я осторожно обняла его, избегая пока его спины, просто обхватив его плечи, прижимая к себе. Он был высоким, но в этот момент казался таким хрупким. Мы стояли так в полумраке кабинета – он, приникший к моему плечу, я, держащая его, чувствуя под тонкой тканью рубашки жар его кожи и неровную пульсацию его сердца. Воздух все еще был напоен эхом недавней страсти, но теперь он смешался с горечью откровения и солоноватым привкусом слез.

Ласки закончились.

Или просто преобразились? Вместо жара желания – жар сострадания. Вместо нежности вожделения – нежность защиты. Его спина, изуродованная карта былых мук, была теперь барьером не между нами, а открытой раной его души, которую он позволил мне увидеть и тайной, которую мне предстояло узнать.

Честно говоря, это меня очень сильно задело. Мне без разницы его спина, шрамы, я хочу получить своего любимого Энрона, которым грезила всю свою сознательную жизнь.

Глава 5. Невыносимый Попугай

Дверь в мою комнату скрипнула с таким видом, будто сама была шокирована моим возвращением.

Я переступила порог, жаждая только рухнуть на кровать и раствориться в небытии. Усталость от последних двадцати четырех часов висела на мне тяжелее мокрой мантии.

– Ага! Вернулась! – раздался веселый голос Алисы.

Она сидела на своей кровати.

Формуляр – великолепный гиацинтовый ара с перьями цвета тропического неба на закате – внимательно присмотревшись ко мне, выдал.

– Прости-тут-ка!

Я застыла на месте. Усталость мгновенно испарилась, сменившись ледяным ужасом и жгучим стыдом. Казалось, каждое перышко Ара светилось праведным негодованием. Он не просто ругался – он вещал. С пафосом трагического актера.

– С ума сошел? – зашипела Алиса, вскакивая и делая попытку поймать птицу, которая ловко увернулась, перелетев на книжную полку, угрожающе пошатнув стопку «1000 Магических Трав и Грибов: Иллюстрированный Справочник для Особо Бестолковых».

– Проститутка, шлюха общежитская, – продолжил Формуляр с неподдельным восторгом, распушив веер хохолка и раскачиваясь на шкафу в такт своих «комплиментов».

–Замолчи! Сию же секунду! – Алиса побагровела, пытаясь накрыть попугая невидимым колпаком тишины, заклинанием, которое она так и не освоила. – Прости, Лера! Он сегодня… особенно вдохновлен! Не знаю, чем его кормили на кухне…

– Шалава!

– Да заткнись ты, пернатое хамло! – наконец сорвалось у меня.

– Правд-да глаза режет. Блядь. Два раза блядь. Нет! Сто пятьдесят раз блядь.

– Да с чего ты взял? – уставилась на него Алиса.

– Я похоть за версту чую. Вонища-то!

Я схватила с кровати подушку, швырнула в попугая.

– Убийство. Помогите, проститутка режет свидетеля. – За спасением рванул к хозяйке.

Подушка ненароком прилетела в Алису.

Избегая двойного гнева, попугай шмыгнул под кровать.

– Лера?! – Алиса смотрела на меня широко раскрытыми глазами, забыв про попугая. – Ты выглядишь… ну… как будто тебя пропустили через Магический Мясорубку Неприятностей! Где ты была? Почему Формуляр… ну… так реагирует?

Я плюхнулась на свою кровать. Сопротивляться было бесполезно. Этот пернатый демон грубыми методами вытягивал из меня правду.

– Он… прав, насчет… э-э-э… морального облика, – пробормотала я, чувствуя, как горит лицо.

– Призналась! Шлюха! АААРРК! Торжество справедливости!

– Молчать! Или сегодня же отправишься в суп! – рявкнула Алиса с такой силой, что на окнах шевельнулись шторы. Под кроватью на секунду воцарилась зловещая тишина. Видимо, перспектива стать пернатым ингредиентом подействовала.

Я подняла голову. Алиса стояла передо мной, скрестив руки.

– Объясняй. Сейчас же. И без дураков.

– Ладно, ладно! – вздохнула я, сдаваясь. – Только… только пусть этот пернатый стукач не подслушивает!

Алиса махнула рукой:

– Он теперь боится супа. Продолжай.

Я глубоко вдохнула, собираясь с мыслями. Как это сказать? Как объяснить необъяснимое?

– Видишь ли… – начала я, глядя куда-то в район пыльного паучка, плетущего кружево в углу потолка. – Сегодня днем… точнее, уже после встречи с тобой… со мной произошло… ну… одно маленькое, совершенно незначительное… магическое… недоразумение?

Алиса подняла бровь.

– Магическое недоразумение», которое заставляет Формуляра орать «проститутка»? Интересно.

– Ну да! – поспешно подхватила я. – Совершенно спонтанное! Незапланированное! Возникшее в результате… экстренной необходимости!

– Экстренная необходимость в трахе? – донеслось из-под кровати, но тут же сменилось испуганным клекотом, когда Алиса швырнула в темноту свой тапок.

– Продолжай, – велела она ледяным тоном.

– Так вот, – я сглотнула комок в горле. – Эта… экстренная необходимость… потребовала… ну… чтобы я… мы… то есть я и… Ректор…

Алиса замерла. Ее глаза стали размером с золотые галеоны.

– Ректор?! – прошептала она. – Наш Ректор? Тот самый, что ходит, как ходячая грозовая туча, и одним взглядом замораживает первокурсников? С которым ты ушла?

Я кивнула.

– М-м-м…

– Лера, ты что, спала с Ректором?! – Алиса ахнула, схватившись за голову.

– Не-не-не, не спала, – злобно буркнул Формуляр.

Я чуть его не достала из-под кровати и не расцеловала за поддержку.

– Тогда что! – почти взвыла Алиса. – Какой еще экстренной необходимости? Ректор и ты! Магическое недоразумение! Формуляр орет «падшая»! Моя логика трещит по швам!

– Она не спала, она трахалась, – уточнил Формуляр. – Ты что не чуешь как ее флюиды благоухают развратным сексом.

Я закрыла глаза.

Вот ведь гаденыш!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пришло время выложить последний козырь. Правду. Такую абсурдную, что в нее даже Формуляр, возможно, не поверит.

– Мы… – прошептала я. – Мы… заключили магический брачный союз. Срочный. Немедленного действия. Без отлагательств. Бракосочетание. Так сказать.

В комнате воцарилась тишина. Даже пыльный паучок в углу замер. Даже сквозняк под дверью притих. Даже Ара выглянул из-под кровати, удостовериться, что все живы.

Алиса стояла, не двигаясь. Ее рот медленно открывался, пока не достиг размера, достаточного для проглатывания небольшого драконьего яйца. Ее взгляд совершал путешествие от моего лица к потолку, потом к двери, потом снова ко мне, выражая целую гамму эмоций: недоверие, ужас, дикое любопытство и чистейший, беспримесный абсурд происходящего.

– Ты… – она начала, голос сорвался на писк. Она кашлянула. – Ты… вышла замуж? За Ректора? Срочно? Магически?

– Ну… да, – кивнула я, чувствуя себя полнейшей идиоткой. – Это было… необходимо. Для спасения… ну… одной очень важной… штуки. От катастрофы. Глобальной. Ну, или хотя бы академической.

– Карьеристка! Меркантильная шкура! – вынес вердикт Формуляр.

На этот раз Алиса даже не попыталась его заткнуть. Она медленно опустилась на свою кровать, лицо было белее пергамента.

– Брак, брак, брак… – она повторяла это слово, как заклинание, которое никак не хотело работать. – С Ректором… Срочный… Магический… Лера, ты понимаешь, что это значит?

Я пожала плечами, пытаясь сохранить остатки достоинства.

– Ну… что теперь я, теоретически, могу заставлять студентов писать сочинения вместо меня? Или требовать дополнительный компот в столовой?

Алиса уставилась на меня, как на говорящего тролля.

– Лера! – она хлопнула себя по лбу. – Это значит, что ты теперь…леди Ректорша! Или как там это называется!.. Блин, а еще это значит, я снова буду жить здесь одна.

– И значит, – глубокомысленно задумался Формуляр, возвращаясь на плечо Алисы. – я получаю свободу всё говорить и меня за это не отправят в суп?

– Обрадовались. Меня сюда поселил деканат, – возмутилась я.

– А разве ты не переедешь в Ректорскую башню! К нему! – Удивилась Алиса.

Жить с ним?

Блин.

Возвращаясь в свою комнату, я все время думала, как не умереть от стыда при следующей встрече с Ректором – теперь уже, получается, мужем. А тут еще и переезд?!

– Пере… переехать? – я прошептала, оглядывая нашу тесную комнату. – К нему? В башню?

– Ну конечно! – Алиса уже начала приходить в себя, и в ее глазах загорелся азарт первооткрывателя. – Ты же теперь его супруга! По магическому закону! Ты не можешь ютиться в общежитии с простыми магами! Представляю его лицо, когда ты явишься к нему с чемоданом! – Она фыркнула, рисую себе эту картину.

– Падшая женщина в золотой клетке Ректора, – фыркнул Ара.

Алиса перетащила его с плеча на колени, стала гладить по спине.

Мысль о переезде, скорее всего, в мрачную, увешанную портретами хмурых предшественников Ректорскую башню наполнила меня холодным ужасом. Там, наверное, даже пыль боится шуметь. И часы бьют только по разрешению.

Алиса вдруг расхохоталась.

– Ох, Лерка! А ты мне нравишься. Не успела еще поступить в МагАкадемию, а уже умудрилась вляпаться в самые эпичные неприятности! Выиграть в лотерею Билли Сквида? Пожалуйста! Уронить архив Запретной Секции прямо на голову библиотекаря? Легко! Но выйти замуж за Ректора по магической срочке?! Это… это гениально! Это шедевральный шедевр!

Она подмигнула.

– Знаешь что? Давай пока не паниковать насчет переезда. Может, он забудет? Может, этот контракт аннулируется после спасения «очень важной штуки»? А пока… – Она достала из тумбочки плоскую бутылочку с искрящейся розовой жидкостью. – Попробуем мамино домашнее – «Зелье Забвения Мелких и не очень Глупостей». Гарантирую, Ара после пары глотков будет орать только «Прекрасная принцесса!» и «Да здравствует любовь!»

– Пьянство, разврат! АААРРК! Падшая женщина топит горе в волшебной бутылке, – вновь пульнул Ара, но в его крике уже слышались нотки любопытства. – Мне дадите?

Я взглянула на бутылочку, потом на Алису, потом на орущего на ее коленях попугая, который только что обозвал меня женой Ректора и проституткой в одном клюве.

Переезд? Башня? Ректор-муженек? Это были проблемы завтрашнего дня. А сегодня явно требовалось то самое зелье. И, возможно, еще одно. На двоих. А на пернатого стукача – отдельная порция, покрепче.

– Лей, – вздохнула я, протягивая свою кружку. – Но только учти: если после этого я решу, что Ректор – очаровательный пушистик, это будет на твоей совести.

Алиса хихикнула, наливая искрящуюся розовую жидкость.

– Пушистик! АААРРК! Ректор пушистик! Конец света! – затарахтел Ара, и мы дружно засмеялись, потому что альтернативой было либо плакать, либо бежать сломя голову прочь из МагАкадемии. Но бежать я не собиралась. У меня всего два месяца, и я надеялась использовать это время на полную катушку. Даже если мы с ним будем встречаться всего два раза в день, то это сто двадцать раз секса и любви. На счет любви, конечно, сильно сомневаюсь… но фиг с ним. Просто секс тоже восхитительно. Прошло совсем немного времени, а у меня в животе уже крутился жернов желания.

«Надеюсь, попугаи не умеют читать мысли, – глянула я на Формуляра. – А то сейчас вновь разорется, какая я проститутка, – точно придется бежать из комнаты».

Глава 6. Кабинет Ректора: Камни и Лед

Расслабиться не получалось. Перекладывал одну и ту же бумажку из папки в папку, вчитывался. Ни хрена не понятно, что подписывать. В голове совершенно другие мысли…Непременно надо было ее валить на диван и быть с ней? По сути, так даже лучше. Легче, чем жить в ожидании взрыва.

Остаток вечера прошел еще хуже. Пользуясь алкоголем, делал все, чтобы этот кошмар не отложился в памяти.

Тишину кабинета разорвал противный звон кристалла связи.

Для секретарши поздно.

На мерцающем экране артефакта – имя старшего брата: «Аргос».

Вызов отклонил.

Кристалл замолчал, но ненадолго.

В этот раз высветилось «Вальтер». Средний брат.

За каким хером звоните?

Хорошо глотнул водки из стакана со льдом. Нутро обожгло. Закашлялся. Давно не пил. Башку пробило гребаным пульсом.

Ответил.

– Норм… На хрена… Не надо…– отвечал на его желание прибыть в Академию.

Пока отвечал оба уже зашли в кабинет.

Я каждым нервом почувствовал тяжелую атмосферу, вошедшую вместе с ними. Аргос и Вальтер не просто братья – это Стражи Генеалогии, живое воплощение воли Совета Старейшин. Их длинные и острые тени, легли на герб рода, выложенный на полу из черного и белого мрамора.

«Если бы кто-то сказал, что я, Энрон Малькор, Ректор этой цитадели знания, буду оправдываться перед собственными братьями из-за женщины…» – Мысль оборвалась сама, застряв невыносимым комом в горле.

– Это правда? – голос Аргоса, старшего, прозвучал с неоспоримой весомостью. Он не спрашивал. Констатировал. Упрекал. – Брак с простолюдинкой Лерой.

Я медленно поднялся. Ни единого намека на бурю, клокотавшую внутри меня. Спина – прямая, мундир с магическими инсигниями безупречен.

– Совет Старейшин санкционировал, – ответил я металлическим голосом. – Временное решение. Для… стабилизации потоков.

Вальтер, всегда более подвижный, скептичный, фыркнул. Звук был коротким, презрительным, как удар хлыста по воздуху.

– Стабилизации? – Он сделал шаг вперед, его тень накрыла часть герба. – Ты опозорил род, Энрон.

«Заебали уже со своим родом! »

– Выставил нас посмешищем перед всем магическим сообществом. Брак с девкой, без родословной! Где она, эта твоя…стабилизация?

«Родословную ему подавай. Ты бы, братец, вообще бы прихуел, если бы знал, что эта девка в прошлом Белая волчица, а вскорости оборотень».

– Не позвал на торжество. Не хочешь говорить. Хотя бы представь нам свою супругу.

Етить-колотить! Я почувствовал, как под безупречным мундиром резко сжались мышцы живота.

«Представить Леру? Сейчас? Перед ними? Перед этим холодным, оценивающим взором, который увидит только грязь ее происхождения, неуклюжесть манер, отсутствие врожденного магического чутья? Перед людьми, для которых она – лишь досадная помеха, «временное решение»?

В груди вспыхнуло жгучая защита собственника? Сегодня она была рядом, сегодня она была моей. Но я мгновенно подавил эту опасную слабость.

– Нет. – Слово вырвалось чуть резче, чем планировал.

Я увидел, как брови Аргоса медленно поползли вверх, а в глазах Вальтера вспыхнул настоящий гнев. Он заставил себя продолжить, вернув голосу ледяную монотонность, но внутри все сжалось в тугой, болезненный узел.

– Она… не в состоянии принять гостей. Не сейчас, – продолжил я.

– Не в состоянии? – Вальтер язвительно рассмеялся. – Или ты стыдишься показать нам свое приобретение, братец?

«Отвали! – подумал, но не сказал».

– Купил дешевую вещицу и прячешь, чтобы мы не видели брак?

– Она скоро покинет Академию, – произнес я, чеканя каждое слово. Я видел, как братья насторожились. – Скоро. Очень скоро.

Аргос, молчавший до сих пор, наконец заговорил.:

– Объяснись. Совет не одобрит развода. Это навлечет еще больший позор.

Я встретился с ним взглядом. В глаза старшего брата лишь холодный расчет и ожидание доклада. Я почувствовал, как камень в желудке становится тяжелее. Я должен был выговорить это. Выставить Леру на растерзание не только как простолюдинку, но и как…монстра.

– Развод не потребуется. – Я выдал ледяную улыбку, – У нее… осталось всего два месяца до обреченности.

Оба заткнулись.

Сынки сраные.

Как бы вы поступили, если бы вам приказали?

– Оборотень… – прошептал Вальтер, и в его голосе теперь звучало не только презрение, но и откровенный ужас, смешанный с омерзением. – Ты женился на зараженной? На скверне?

Я стиснул зубы так, что челюсти заныли. Каждое слово брата било не только по Лере, но и по мне.

– Совет был проинформирован о рисках, – ответил я сухо, отводя взгляд обратно к стакану, где за толстыми стенами таял лед. – Брак – часть протокола сдерживания. Не более того. После трансформации… – я сделал микроскопическую паузу, глотая ком в горле, – она перестанет быть проблемой. Ни моей. Ни Совета. Ни рода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не видел выражения лиц братьев, но чувствовал тяжесть их взглядов на своей спине. Стыд горел на щеках скрытым жаром, ярость к Совету, к обстоятельствам, к самому себе сжимала горло. Представить Леру? Нет. Никогда. Показать им ее человечность, ее страх, ее обреченность? Превратить ее последние недели в дополнительное унижение перед его родом? Я скорее сам встану под лезвие гильотины.

– Два месяца, – наконец произнес Аргос. Его голос звучал… удовлетворенно? Как будто он только что получил гарантию, что досадное пятно на репутации рода скоро самоустранится. – Очень хорошо. Убедись, что процесс контролируется. И что…исход не создаст лишних вопросов.

Я кивнул, не оборачиваясь. Что это? Согласие палача.

Где-то за стенами этого холодного кабинета, на скромной общежитской койке, которая была ей отведена, жила Лера. Моя жена. Женщина с меткой смерти на челе. Женщина, которую я недавно трогал и даже больше…, а теперь предал безжалостными словами.

Горько. До тошноты. До ледяного огня в жилах. Я сглотнул, пытаясь протолкнуть ком стыда и горечи обратно в ту пустоту, что зияла внутри. Два месяца. Вечность и миг одновременно. Моя личная тюрьма, выстроенная Советом Старейшин из долга, гордости и ледяного расчета.

Дверь кабинета с треском распахнулась, впустив не столько птицу, сколько разъяренный вихрь разноцветных перьев и отборнейшего армейского лексикона.

– Ёпашу твою мать, блядь! Ректор, я к вам за спасением! – орал Ара, влетая как шальной снаряд и шарахаясь от собственной тени.

– Что случилось? – я чуть не подавился куском льда, который попал в рот вместе с алкоголем.

– Сука, она меня убивает!

– Говори яснее, – вернул я стакан на столик.

– Блядь, чо непонятного? Меня убивает ваша жена!

«Неужели уже началось? – тихо скрипнул я зубами».

– Твоя Лера! Садистка в юбке! Гляньте! Гляньте на мой бедный, ёбаный черепок! Он лысый, ни одного блядь перышка…

Глава 7. Игра в игры

Птица с глухим стуком приземлилась прямо на полированный стол перед ошарашенными братьями.

Ара жадно глотнул из моего стакана, яростно затряс башкой.

Там, где когда-то гордо красовался огненно-рыжий хохолок, теперь зияла жалкая, розоватая лысина размером с пятак, утыканная редкими, обломанными перышками. Вид был одновременно трагикомичным и невероятно унизительным.

– Вот! Видали?! – тыкал крылом в лысину Ара. – Общипала! До гола! Холодно! Стыдно! Я – инвалид птичьего гламура! Ёбаный стыд! Энрон! Утихомирь свою, блядь, супругу?! Я ей щас глаза выклюю, сука! Убивец!

«Проклятье? Агрессия? Неужели трансформация началась раньше?!» – пронеслось в моем мозгу.

Меня резануло напряжением, гораздо более пронзительным, чем при разговоре с братьями.

Глянул на них.

Зрачки во всю радужку. Дыхание сбито.

Почувствовал себя в логове вепрей, когда врываешься в пещеру, там дым, нулевая видимость, грохот движущихся стен, и ты весь на взводе. Ослабишь хватку и тебе конец.

Я мчался по мрачным академическим коридорам как одержимый, не замечая ошалевших студентов и преподавателей. Крики Ары о «кровавой расправе» и «лысом позоре» еще звенели в ушах. Сердце колотилось где-то в горле, стыд и страх смешались в ядовитый коктейль. Моя жена... убивает. Что за чертовщина?!

Я с грохотом распахнул дверь 317 комнаты общежития, готовый к худшему – к крови, к перьям, к воплям, к облику чудовища...

И застыл на пороге.

На полу, прямо на старом коврике, сидели Лера с Алисой и на полном серьезе рубились в Чапая. Между ними лежала потрепанная доска для шашек, на ней царил хаос из черно-белых фишек. Из растрепанных волос Леры, как у вождя индейцев, торчало несколько ярко-рыжих перьев.

Девчонки так азартно бились, щелкая пальцами по фишкам, что ничего вокруг не замечали.

Шлеп! Шлеп!

– Ура…

– Тебе конец!..

Шлеп! Шлеп!

– ...йез! – заорала Лера, отправляя очередную фишку Алисы в нокаут.

– Щас, щас! – В выборе удобной позиции Алиса поползла по коврику. – Шас, щас, щас ты у меня получишь!

В моей башке загудели все сирены мира.

– Что здесь происходит? – тихо проскрипел я, с трудом переводя дыхание.

– Не лезь, – на автомате ответила Лера.

Палец Алисы, готовый к щелчку, замер в полусогнутом положении.

– Это кажется Ректор, – шепнула она Лере.

Обе застыли, затем подняла головы.

– Ваше превосходительство? – промямкала Алиса.

– Магистр Малькор? – покраснела Лера. – Что случилось? Вы как здесь, как после марш-броска.

Я, все еще пытаясь перевести дух и осознать несоответствие картины ожидаемому апокалипсису, указал пальцем на перья в ее волосах.

– Формуляр... – выдохнул я, с трудом связывая слова. – Ара... Он ворвался... Кричал, что ты его убиваешь..., предъявил свой лысый черепок!

Наступила секунда абсолютной тишины. Потом Лера с Алисой переглянулись. Их глаза широко распахнулись. Губы задрожали... И комнату огласил оглушительный, совершенно неприличный девичий хохот.

– У-убиваю?! – всхлипывала Лера, вытирая слезы. – Да он сам! Сам же продул нам свой хохолок! В шашки! Вот этот самый шикарный пучок!

– Сам предложил играть на интерес! – добавила Алиса, едва выговаривая слова от смеха. – Говорит: «Сыграем, на слабо? Ставка – мой хохолок против еёшнего Леркиного чемодана!» Мы – «Окей, птица, давай!»

– И он... – Лера снова закатилась. – Он так уверенно пошел! Так нагло! А я его... я ему мат в три хода! Ну то есть не мат, – смутилась Лера. – Шашмэт! И пришлось бедняге расплачиваться!

В дверях, тяжело дыша и все еще тряся облезлым затылком, появился сам «пострадавший». Увидев хохочущих девушек и меня с лицом человека, только что пережившего короткое замыкание мозга, Ара нахохлился.

– Чё ржёте, бляди?! – закричал он, но уже без прежней ярости, скорее обиженно. – Видал, что натворили?! Я теперь – посмешище академии! Птенец лысый! Холодрыга на темечке! Уважаемый Ректор Энрон! Ваше превосходительство. Ваша супруга –картёжница!

– Да мы не играли в карты, – попыталась оправдаться Лера.

– Перьевой рейдер! – не унимался Ара. – Требую компенсации! Шафрана! Орехов! И чтоб новый хохолок на место – пушистее прежнего! И немедленно! А то заявлю в комиссию по этике! Ёбаные игры! Она мошенница, она не предупреждала, что умеет хорошо играть в Чапая.

Я тихо выдохнул. Паника отступила, оставив после себя смесь глубочайшего облегчения и острого желания придушить эту разноцветную, матерящуюся катастрофу.

Я посмотрел на Леру. Хихикает, ни тени разочарования, страха перед будущим, о котором я так цинично говорил братьям. Была просто девчонка, наслаждающаяся жизнью.

– Формуляр, – с ледяной вежливостью обратился я к попугаю, но одновременно глядя на Леру. – Твой... новый имидж... весьма экстравагантен. А насчет компенсации... – я тяжело вздохнул, – ...обсудим после того, как ты выучишь десять новых стихов греческого поэта Родоса. Там ни одного матерного слова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Все перья Ары встали дыбов.

– Да, блядь, лучше башку на хуй, чем эти стихи, да еще Родоса! Не магистр, давай чо полегче, к примеру, связку из десяти слов без вкраплений. Для меня итить колотить, это уже подвиг.

Я холодно глянул на попугая.

– Понял, – нервно затоптался он. – Стихи так стихи. Охуеть можно!

Лера фыркнула, выдернув перо из волос и игриво бросив его ворчливому Аре. «Убийца в юбке из ситца» выглядела совершенно довольной своей шашечной победой.

Мне вдруг показалось, что каменные стены Академии ненадолго стали чуть менее давящими. Даже если горечь моего «брака» никуда не делась.

Лера принялась собирать шашки в коробку.

– Ладно, Алиса, – сказала она. – Завтра доиграем. – Обернулась к попугаю. – Будешь? На интерес? Может, выиграем у тебя хвост? Он такой пышный...

– Я вам щас, блядь, покажу пышный хвост! – заорал Ара, но уже отлетая к шкафу, явно обдумывая стратегию и поглядывая на свою единственную оставшуюся гордость. – Играть с вами – себя не уважать! Хуевы стервы!.. Но если на шафран... подумаю... Ёбать-колотить!

Я просто закрыл глаза. Два месяца. Всего два месяца впереди, а я уже мечтал о тишине склепа. Или о том, чтобы самому превратиться в оборотня и сбежать в лес. Подальше от Советов, братьев и... проигрывающих в шашки попугаев.

Собирая шашки, Лера поползла по полу. Выпяченный зад очертился сердечком – такое только на буксир брать.

Твою мать. О чем я!

Под таким углом даже опытный маг дал бы слабину. А уж я…

Где-то внутри треснуло, горячим импульсом рвануло вниз, ударной волной снесло к краю буксира.

В спину ударило жаром, словно ее схватили крепкими когтистыми лапами. Сразу появилась агрессивная боль, отрубающая желание.

Щелкнул зубами, стиснул челюсти. Стряхивая боль, повел плечами.

Ворчание Ары на шкафу, разорвало ледяным голосом Аргоса.

– Энрон. Объяснишь это?

Глава 8. Настройка

Аргос и Вальтер стояли на пороге, как два мрачных истукана, принесенных академическим сквозняком. Их тяжелые взгляды, скользнули по скромной обстановке: потертый коврик, узкая кровать, простой письменный стол, заваленный обертками конфет и печенек, пучок полевых цветов в банке, полупустая плоская бутылка с розовой жидкостью настойки.

Вальтер брезгливо сморщил нос. В глазах Аргоса бушевала буря презрения.

– Ты…поселил свою супругу в общежитие… – начал Аргос. – На этом… – он едва заметно пнул носком идеально начищенного ботинка край коврика.

– Удобно! – бодро парировала Лера, вставая и неловко смахивая перья с волос. Алиса поспешила сгрести мусор со стола в ящик. – Рядом с учебными корпусами! И соседи веселые!

– «Веселые»? – Вальтер язвительно оглядел комнату, его взгляд задержался на ворчащем Аре. – Это включает и этого… пернатого придурка?!

– Да пошел ты на… – начал было Ара, нахохливаясь, но его перебил Вальтер.

– Молчи, тварь! Твое место в клетке или на кухне, а не в покоях, пусть и жалких, жены Ректора!

– Ах ты, тля, замшелая! – взвизгнул Ара, вспархивая и кружа под потолком. – Сам ты тварь! Костяной мешок без перьев! Сноб! Я тут звезда! Любимец публики! А ты – сопля зеленая! Твоя родословная – гавно! Иди в…!

– Ара! – рявкнул я, чувствуя, как у меня начинает дергаться глаз. Но было поздно.

– …проигрышное варьете! – закончил попугай, приземлившись на спинку стула и вызывающе тряся лысиной перед Вальтером.

– Это невыносимо! – завопил Вальтер, багровея. – Энрон, прикажи убрать эту мерзкую тварь!

Алиса, до этого момента съежившаяся от страха перед братьями, вдруг тихо охнула. Она резко выдернула с полки конспект, заляпанный медом и вареньем, быстро прошерстила страницы, и остановившись на нужной записи, произнесла заклинание на смеси технического жаргона и древнеэльфийского.

Раздался звук, похожий на щелчок гигантского замка. На клюве Ары вспыхнул и мгновенно застыл призрачный, полупрозрачный вихревой замок. Попугай попытался открыть клюв для нового витка ругани… и не смог. Наружу вырвалось только глухое бульканье.

Наступила секунда тишины. Ара замер в воздухе, его глаза стали размером с блюдца. Он ткнул себя лапой в клюв. Потом еще раз. Потом упал на стол, катаясь по нему и отчаянно колотя лапами и крыльями, пытаясь сорвать немую печать. Но издавал только жалкое клекотание и фырканье.

И вдруг… в его глазах случилось чудо. Дикая, неконтролируемая ярость сменилась абсолютным, сияющим подчинением. Он перестал биться. Поднял голову. В его взгляде читалось чистейшее, немое: «Я все понял! Я больше не буду!»

И чтобы ему поверили запрыгал по столу, тыча лапой в свой запечатанный клюв, потом – на братьев, потом – на меня, всем видом показывая: «Видали?! Молчу! Как рыба! Я все понял!» Он даже попытался изобразить довольное воркование, но получилось только «Мммрррффф! Угггххх!».

Снимая заклятие, Алиса повторила слова.

– Забирайте! – немедленно заорал Ара, обращаясь к братьям. – Берите своего ректора, его жену, весь этот дурацкий род! А мне… – тут его взгляд стал молящим, крыльями прикрыл свой клюв. – …Не запечатывайте мой нрав. Вечно молчать – это же кошмар! Трындец полный. Все из-за этой твари.

Алиса вновь применила заклинание.

– Довольно. – Я твердо взял Леру за руку. – Будешь жить у меня.

– Но… вещи? – растерянно пробормотала она.

Я лишь не глядя махнул рукой. Мой ректорский перстень с гербом Аргелионов вспыхнул холодным синим светом. И по комнате прокатилась невидимая волна. Книги сами сложились в стопки, одежда аккуратно свернулась и улетела во внезапно появившийся у ног Леры дорожный чемодан. Поверх платьев бережно легли какие-то безделушки. Когда тапочки Леры, в виде смешных лохматых монстриков запрыгнули внутрь, чемодан щелкнул замком.

Я взял чемодан в одну руку, второй сжал ее пальцы, они были теплыми и немного дрожали.

– Вы извините, – произнес я, наконец глядя на Аргоса и Вальтера. В моем тоне не было ни просьбы, ни извинения. Это был приказ. – Моя супруга переезжает в Башню. Туда, где ей и положено быть. Алиса, – я кивнул девушке, – разберись с… этим. – Я указал подбородком на Ару, который теперь отчаянно стучал запечатанным клювом по столу, изображая немой вопль о помощи. – Когда научится вести себя прилично.

И, не дожидаясь ответа, я повел Леру к двери, буквально протащив ее мимо окаменевших братьев. Вальтер открыл рот, чтобы что-то сказать, но Аргос резко сжал ему предплечье, заставив замолчать. Их взгляды, полные непонимания, ярости и какого-то нового, настороженного любопытства, проводили нас.

В коридоре, за закрытой дверью, руку Леры я не отпустил. Шел быстро, решительно, ведя ее по мрачным лабиринтам к моей башне – к каменному утесу власти и одиночества. Но в моем шаге не было привычной тяжести. Была какая-то новая, странная решимость.

– Твоя Башня? – тихо спросила Лера, едва поспевая за мной. – Там… не страшно?

Я на секунду замедлил шаг. Я не посмотрел на нее, но лишь слегка сжал ее ладонь.

– Не страшнее, чем в общежитие с болтливым попугаем.

Лера фыркнула, и этот легкий, живой звук, странным образом рассеял мрак коридора.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сделал вид, что не уловил ее смеха. В какой-то момент, сощурившись, глянул на нее. Она вздрогнула, и вцепилась в меня ответным вниманием.

Оглушенный последними событиями и алкоголем, сердце вдруг рвануло с места, ударившись всей своей холодной массой по ребрам. По телу грохнула горячая дрожь, несочетающаяся с мраком сердца. В животе полыхнуло жаром. Буксир налился тяжестью.

Не понял, как она меня затянула в темную арку. Как ее пальцы врезались в мою ладонь, как она дернулась в сторону, увлекая меня за собой.

Прижала к стене. Пошла всем телом.

Меня зверски переклинило. Херово желание взвинтило башку.

Вот она. Вся удобно ложится своими эротическими изгибами в мои ладони и заставляет взять.

Она не ждала, требовала. Её губы впились в мои и накрыли таким голодом, который я не мог контролировать.

Твою мать. Без заминки хлестнуло прямо в ту самую мышцу. На вдохе вжался, спрессовался в кувалду. В поясницу будто молнией шарахнуло, а после нее с той же силой ушла в пах.

Я прижал ее к себе.

Поцелуй стал таким глубоким и вместительным, что я чуть не задохнулся от жара, от того, как она меня хотела. От того как вела нас на край пропасти.

– Кхе, кхе, – прокашлялся кто-то в темноте арки.

Я замер.

Её рот не отпускал ни на секунды. Давил, вжимался, обжигал.

– Кхе! – гораздо громче.

Твою дивизию. Оторвался, оглянулся и заметил призрак Графа Волторна. Лера его видеть не могла.

– Вообще-то это моя ниша, – проявился призрак. – Но я не против, можете продолжать.

– Скройся, – прорычал я тихо.

Лера рванула в сторону, я ее удержал.

– Это не тебе.

Она округлила глаза.

– Мы же находимся в Магической Академии, – уклончиво пояснил я.

Она отпрянула, принялась оглядываться.

Я понял, что момент был упущен.

Вновь схватил за руку и, как паук, потащил в свою Башню.

Глава 9. Холодный душ

Я проснулась на полу, почувствовала под щекой холодный, шершавый камень.

Сознание прорезалось медленно. В памяти всплыли обрывки: темные своды коридора, тяжелая дверь Башни, потом… предложение. Молчаливое, в жестком жесте руки, указывающем на дверь в боковом покое его апартаментов. Широкая кровать, застеленная чем-то темным и дорогим, пахнущим пылью веков и… Энроном Малькором.

Меня всю ночь ломало от этой теплой постели, от навязчивого запаха, пропитавшего подушки. Он был везде.

Днем я еще как-то держалась, понимала правила чужой игры в этих каменных стенах. Но ночью… тело само уходило на пол. Где можно свернуться клубком, прижавшись спиной к стене, и чуять опасность всеми порами.

Горло пересохло, хотелось пить. Поднявшись, огляделась. Каменные стены, высокий потолок, теряющийся в полумраке, мрачная мебель, похожая на гробницы. Ни звука. Энрон, видимо, в своих покоях или уже ушел вершить дела Ректора.

Бесшумно ступая по холодному камню босыми ногами, я двинулась по коридору.

Дверь в конце была приоткрыта. Массивный стол, темные шкафы, странный ящик, гудящий тихо, как спящий зверь – холодильник, как потом вспомнилось.

Я толкнула дверь шире.

И застыла.

У открытого холодильника, спиной ко мне, стоял Энрон. Совершенно голый. Свет прибора выхватывал рельефы его спины – жесткие мышцы, перерезанные шрамами, загорелую кожу.

Засмотрелась, залюбовалась, заиграла шаловливыми пальчиками, словно трогала его всего и везде.

Невольно застонала, тише мышиного писка, но его спина мгновенно напряглась. Он резко обернулся.

На его обычно каменном лице мелькнуло недоумение, досада, смущение. Быстро, почти яростно. Он не прикрылся, просто стоял, сжимая в руке бутылку с водой. Его взгляд скользнул по моей груди, животу, по моим босым ногам, вернулся на грудь.

– Ты… – начал он, голос хрипловатый от сна или от неожиданности. Потом резко отвернулся, хватаясь за темное полотенце, висевшее на крюке рядом. Обернулся им вокруг бедер. – Что ты здесь делаешь? – уже привычно холодно, но с каким-то подспудным раздражением.

Обидно. Он явно забыл, что я тут. Или не забыл, а просто выкинул из головы, как ненужную информацию. Как этого пернатого болтуна Ару. «Поселил в Башню» – и все, точка. Дальше сама разбирайся.

Я всю ночь проворочалась в ожидании, чуть не заскулила у его дверей, а он обо мне забыл?

– Хочу пить, – хрипло выдохнула я, указывая подбородком на бутылку в его руке. – Можно мне тоже?

Достал из холодильника другую. Встряхнул – внутри булькнуло. Сунул мне в руки.

И что дальше? Я привыкла пить из ручья, с ладоней. А что делать с этой бутылкой?

По взгляду понял. Забрал, открутил крышку, вернул.

Я сделала большой глоток. На вкус вода оказалось пустой и безвкусной. Ни капли прохлады горных ключей, ни намека на силу земли. Просто мокрая пустота.

Я поморщилась.

Энрон поднял бровь.

– Это чистейшая артезианская вода. Очищенная магическими фильтрами до…

«До трупного состояния», – чуть не брякнула я. Сдержалась. Вспомнился родник у подножия Северной Горы. Ледяной, звонкий, с вкусом камня и вечных снегов. Как он резал горло, как бодрил, как вливал силу. Надо сбегать туда. Обязательно. Хотя бы глоток. Здесь, в этой каменной гробнице, без родниковой влаги, я зачахну, как цветок в погребе.

Он смотрел на меня, будто я говорила на языке древних троллей. Потом пожал плечами, как бы отмахиваясь от бредней.

– Попила?

– Я потом… сбегаю.

Плеснула остатки воды себе на лицо, грудь. Прохлада воды приятно обожгла тело. А вот это хорошо.

– Зачем из бутылки. Есть душ. – Энрон взглянул на меня, потом на дверь в дальнем углу кухни. Показал рукой.

О, Таежные боги, сколько еще мне предстоит узнать?

– Там. Ручка справа – горячая. Слева – холодная. Кран поворачивай.

Я подошла к двери, толкнула ее. Маленькое каменное помещение. В углу – странная металлическая штуковина с дырочками наверху и шторкой. Душ. Подошла, ткнула пальцем в ручку с красной меткой. Повернула. Сверху, из дырочек, хлынула теплая вода, почти горячая.

– Бр-р-р! – я отпрыгнула, как от укуса змеи. – Что за мерзость?! Она же теплая?!

Энрон, стоявший в дверях, наблюдал за мной с каменным лицом, но в уголках его губ дрогнуло что-то похожее на усмешку.

– Ты же просила душ. Можешь сделать холоднее. Левую ручку.

Я осторожно повернула левую ручку. Вода стала прохладнее, но все равно… не ледяная. Не та, что сбивает дыхание, заставляет кровь бежать быстрее. Мои косточки, мои мышцы, вся моя суть возмутились. Теплая вода – для слабаков! Для тех, кто боится настоящего холода, настоящей жизни! Я фыркнула, но под струю все же встала. Шок от температуры сменился странным ощущением… чистоты? Вода смывала сон, смывала запах каменной пыли и его постели. Но и свою, родную, дикую силу будто притупляла.

– Мыло там, – подсказал Энрон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мыло пахло слишком резко, чужими цветами.

Энрон стоял в дверях, наблюдая. Не смущаясь. Как хозяин наблюдает за диковинным зверем в клетке. Это бесило. Я резко выключила воду, вытерлась жестким полотенцем и обернулась им вокруг бедер.

– Правильно? – в упор глянула ему в глаза.

– Ну почти, – улыбнулся он.

– Спасибо, – буркнула я без особой благодарности, проходя мимо него обратно в коридор. Его запах – ударил в нос. Сердце глупо екнуло.

Он не двинулся с места, только голос остановил меня:

– Сегодня я буду занят. Весь день. Собрания, проверки готовности. Через неделю начинаются занятия в Академии. Тебе нужно… – он запнулся, как бы подбирая слово для дикарки, – освоиться. Не шуметь. Не соваться в верхние этажи Башни.

Я обернулась.

– Я постараюсь.

Я конечно перевоплотилось в тело человека с набором знаний, но их явно не хватало для того, чтобы не делать ошибок. Почему-то я нутром почуяла, как играть в Чапая, как желать и домогаться Ректора, но вот как спать в мягкой кровати не понимала.

– Я постараюсь, – повторила я. – Но мне пока многое непонятно.

– Учись, – отрезал он. В его тоне не было обсуждения. Приказ.

Он с тяжелым вздохом глянул на мою оголенную грудь.

«А что не так? Отличная получилась грудь! Твой Белый маг умничка. От души постарался, словно творил меня для себя».

– Еды в холодильнике достаточно. И да, привыкай носить одежду.

– Даже при тебе?

– При мне особенно. – Покраснел.

– Энрон, – тихо заскулила я и на цыпочках заспешила к нему.

Ушел в спальню, скорее всего сбежал – вскоре вернулся одетый в мантию.

Ну вот. Снова задрапировался.

Что я делаю не так?

Его шаги гулко отдавались в каменном коридоре, пока не стихли в глубине бесконечных коридоров.

Вспомнила его широкую спину, тепло рук.

Жадина. Жалко своего прекрасного тела, я бы только прикоснулась, прижалась, потискала, поласкала… и этот перечень был бесконечен? Как много мне хотелось с ним сделать.

Почему там в лесу, мне казалось, что это будет просто.

Я открыла холодильник, достала новую бутылку, отвернула крышку.

Гнетущая, каменная тишина Башни сдавила виски. Ни шороха ветра, ни треска сучьев, ни зова сородичей. Зеленая, острая тоска по просторам, по ветру в гриве, по запаху хвои и прелой листвы. По Тайге.

Мысль ударила, как молния. Тайга! Она же близко, за стенами Академии. Её было видно из окон. Густая, темная, манящая. Моя стихию. Мое лекарство от этой каменной тюрьмы.

Адреналин ударил в кровь. Жажда сменилась жаждой движения, простора. Сердце застучало, подгоняя. Энрон надолго занят. Вокруг никого. Башня казалась пустой, кроме, возможно, каких-нибудь призраков вроде того болтуна Волторна. Идеальный момент.

Быстро, по-звериному, я обыскала свой чемодан. Нашла что-то вроде спортивного костюма.

Вышла в коридор, спустилась по лестнице, которая уперлась в тяжелую, дубовую дверь с железными накладками. Я толкнула ее. Не поддалась. Заперта? Но ключа нет.

Я зарычала от бессилия. Огляделась. Высокие стрельчатые окна, забранные узорчатыми решетками.

Принюхалась, пошла на запах свежести. Он вел в боковую арку, задрапированную тяжелым гобеленом. Я отдернула его. За ним – узкий, темный проход. И еще одна небольшая дверь, – поддалась с тихим скрипом! Сервисный выход? Для слуг? Не важно!

Холодный утренний воздух ударил в лицо, смешанный с пьянящими ароматами пробуждающегося мира. Я выскользнула наружу, как тень. Мрачная Башня Энрона возвышалась позади, передо мной расстилались задворки Академии – заросли дикого кустарника, груды старых камней, а дальше начинался край Тайги. Темная стена вековых елей и сосен, еще хранящих ночную прохладу.

Глава 10. Одержимость памятью

Я стояла на берегу, трава под ногами была прохладной и скользкой.

Ступила в воду.

Надо было охладиться самой и душе, которую рвали противоречивые чувства.

Главное – Академия, дом Ректора. Каменное чудовище на холме. В его стенах мне было плохо, душно. Камни давили, шептались за спиной. И – это точно. Они точно сплетничали, особенно про таких, как я: чужих и не магичек.

Но... черт возьми, я все равно стремилась туда! Как мотылек на пламя свечи.

Почему-то вспомнилась та стая оборотней, которая преследовала Энрона. Свалянная в кровь и слюну шерсть оборотней, желтые щелочи глаз в темноте. Энрон бежал, спотыкаясь, швырял за спину огненные «стрелы».

А я всегда шла следом по его запаху, который чуяла за тысячу верст.

Почему это происходило я не знала. Мне казалось, что я родилась с этой чуйкой.

Я всегда оказывалась вовремя. Как и в тот раз с вепрями. Грязные, лоснящиеся свиньи смерти. Шесть штук. Клыки – кривые ножи. Энрон был верхом. Гордый. Глупый. Думал, справится. Мечом махал, огоньки швырял – больше для устрашения, я думаю. Потом лошадь... Ах, лошадь. Жалкое создание. Один вепрь поднырнул, резанул клыком по жилам. Лошадь взвилась, и Энрон слетел на землю. Меч отлетел в сторону. Огоньки потухли, как задутые свечки. Вепри окружили. Фырканье. Хлюпанье слюны.

Я смотрела из чащи. Белый Волк – тень среди теней.

Он отчаянно отбивался пинками. Но один против шестерых? Шансов – ноль. Пришлось вмешаться.

Я прыгнула. Белая молния в серо-бурой мгле. Прямо в середину этой вонючей, хрюкающей кучи. Моя пасть сомкнулась на горле ближайшего. Хрящ хрустнул, как сухая ветка.

Звериный ужас – штука заразительная. Они отпрянули. На секунду. Энрону этого хватило: вскочил, нашел меч. Потом мы дрались вместе. Он – мечом и огнем, теперь огонь горел ярче, ярость придавала сил, я – клыками, когтями, всей своей звериной яростью.

Когда последний вепрь сдох, мы стояли посреди поляны, залитой кровью и грязью. Он смотрел на меня. Дышал тяжело. В глазах... что-то было. Удивление? Страх?

Я ждала благодарности.

Хоть коснись, погладь. Хоть доброе слово.

Я ведь рисковала ради тебя!

Кости вепря могли и мои переломать.

Взамен? Ничего. Только ледяной взор. Подобрал свой проклятый меч и, не оглядываясь, пошел прочь.

А потом было Магическое болото, Зеленые Девы. Тинистые твари, с глазами как гнилые оливки, с руками-плетями из ила. Заманивали. Тянули в трясину сладким шепотом. Он брел к ним, лицо серело от напряжения попытки сопротивления. Но вокруг него, как грозовая туча, клокотала бесконечная магия.

Девы ползли из самой топи. Их было слишком много.

Его огненные «стрелы» шипели, уходя в ил, как в вату. Он тонул. Трясина засасывала.

Его черты ожесточились, уточняя потрескавшиеся губы, обгоревшие ресницы.

Я стояла на твердой кочке – Белая Волчица против Зеленых Дев была бессильна.

Все оборвалось, когда Энрон поднял веки и зацепился за меня взглядом.

Ох уж этот взгляд.

Ох эта моя одержимость Энроном и памятью.

И вновь вспомнила его взгляд, до боли, до безумия желанный, до нарушения собственных границ.

В тот раз я не прыгала. Я призвала древнюю, мшистую, безмолвную Тайгу. Я впустила ее холод в свои кости, ее темноту – в глаза, ее безжалостность – в сердце. И завыла от боли.

Это был стон самой земли. Рык промерзшего гранита. Шепот миллиона сосен, несущий смерть всему чужому, нелесному. Зеленые Девы замерли. Их сладкие шепоты смолкли. Их гнилые глаза расширились в ужасе. Они узнали голос Хозяйки. И поползли назад. В свою трясину. Исчезли. Словно их и не было.

Если бы они не испугались голоса Хозяйки, то они растерзали бы меня.

Он выбрался. Облепленный грязью, дрожащий. Посмотрел на меня. На Белую Волчицу на кочке. В его взгляде... пустота. Как в том болоте. Ни слова. Ни кивка. Просто пошел дальше. Словно я – ветер. Дождь. Ничто.

Я ждала взгляда, в котором я не тень, не зверь, а что-то живое и востребованное.

Энрон! Разве это много?

В голове – тысяча вопросов. Вихрь. Как обратить его внимание? Что еще сделать? Я ведь сделала уже невозможное. Стала Девушкой. Из шкуры и клыков вылезла в эту человеческую оболочку. Мягкую. Уязвимую. Пахнущую не кровью и лесом, а чем-то женским. И все ради того, чтобы быть ближе, понятнее, чтобы он увидел.

А он стал дальше. Как будто между нами теперь не лесная чаща, а ледяная стена. Проходит мимо, не глядя. Дразнит запахами, но сам, как источник... недосягаем.

Хотя мне пару раз показалась, что я ошибаюсь. Особенно… в тот единственный момент ласки...

Я оглянулась на замок МагАкадемии.

Я стояла в воде по колено. Прохлада уже не освежала, а прожигала насквозь. Меня душили и выворачивали наизнанку, сложные, запутанные умы. Они сомкнулись в один черный шар где-то под ребрами. Горечь. Обида. Ярость. Любовь. Обожание. Ожидание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Разве я требую многого? – прошептала я черной воде.

Вода не ответила. Она лишь текла, унося с собой кусочки берега. Как время уносило надежды.

Может, мне пора одуматься? Может... Ну, может, хватит ждать и наглеть, получила свое и вали. Может, он считает, что отблагодарил меня сполна.

Может, пора показать ему, что Белая Волчица – не только спасатель? Что клыки и ярость могут быть обращены и в сторону гордости? Все бросить и исчезнуть из его жизни. Мысль была темной, липкой, как болотная тина. И пугающе... сладкой. Мне хотелось, чтобы он испугался моей потери. Но что-то мне подсказывало, что он будет только этому рад.

Его спину перестанут прожигать эти отвратительные молнии пренебрежения и отвращения. Похоже его раны вздуваются кровавыми венами при одной только мысли о близости со мной.

Но откуда они? Почему я их не помню? Мне казалось, я всегда следую за ним неотступно и могу рассказать историю каждой царапки на его теле.

Может, это произошло в стенах Академии? Туда вход мне был закрыт. Хотят нет, он удивился, что я их не помню. А похоже должна была.

Я сделала еще шаг. Вода хлестнула по бедру. Холодно. Больно. Но я не остановилась. Потому что иногда, чтобы согреться, нужно зайти в ледяную воду по самую шею. Или разжечь такой костер, что сгорит все. И Академия. И Ректор. И его проклятая, недоступная холодность.

На секунду вода сомкнулась над моей головой. Темнота. Тишина. А потом – вынырнула.

Когда я вышла на берег, от моих мокрых ног поднимался легкий парок.

И тут я уловила знакомый запах, подняла голову.

Он стоял под старой, скрюченной ивой.

Глава 11. Белый Маг

Белый Маг стоял под старой, скрюченной ивой.

В простом сером плаще, с лицом, как наливное яблоко, с глазами чернослива и с теплой улыбкой, в запахе мяты и мороза.

То, что во мне кипело яростью и обидой – надломилось, как ветка под тяжестью фруктов. Слова хлынули клокочущей лавой. Все, что копилось годами, с тех пор как я впервые учуяла запах Энрона за много миль. Про оборотней, вепрей, Зеленых Дев. Про риск, кровь, призыв Тайги. Про превращение в девушку – эту жалкую, уязвимую оболочку. Про пустоту в его глазах. Про ласку, которую ждала, как путник в пустыне ждет воды. Про ледяную стену, что выросла между нами.

– Я все для него сделала! Всё! – голос сорвался в хриплый вопль, граничащий с рыком. – А он!

По щекам потекли горячие слезы. Я плакала над своей глупостью, над потраченными силами, над несбывшимся.

Белый Маг молча слушал.

Когда мои рыдания сменились прерывистыми всхлипами, он наконец заговорил.

– А я тебе говорил, дитя Леса. Говорил у старого камня, где корни дуба пьют подземные ключи. Недоброе ты затеяла. Так любовь не ищут.

– А как ее ищут? – выдохнула я хриплым от слез голосом. – Я же все отдала! Кровь, силу, саму свою суть!

– Вот он и благодарит тебя. По-своему. – Маг махнул рукой в сторону мрачного силуэта Академии на холме. – Устроил тебя за эти каменные стены. Дал крышу. Позволил адаптироваться среди людей, в их змеином клубке правил и шепота. Спас от погонь, от костров для оборотней. Это его холодная, практичная благодарность. Как расчет полководца.

Слова падали, как ледяной град.

– А любить тебя он никогда не обещал. Ни единым намеком, ни единым теплым взглядом. Ты сама вплела эту нить в свою шкуру. И тянула ее, пока она не впилась в твое сердце.

От голой правды внутри меня все сжалось.

– Может мне не стоит возвращаться? – прошептала я. – Вернусь в Лес? Снова стану Волком, забуду?

Белый Маг прищурился. Его ледяной взгляд пронзил меня насквозь.

– А сможешь? – спросил он. Всего два слова. Но в них был вес веков.

Ответ вырвался сам, прежде чем я успела подумать.

– Не вернуться... смогу. – Я сглотнула ком в горле. – А жить без Энрона... нет.

Имя впервые прозвучало вслух. Это был приговор. Себе самой.

Белый маг вздохнул.

– Я тебя предупреждал у камня, у дуба, у трех перекрестков. – Он сделал шаг ближе. Запах мяты и мороза стал острее, почти болезненным. – У него сердце – кусок вечного синего льда, выкованный в глубинах гор, где не светит солнце. Оно не бьется для тепла. Оно бьется для власти, для магии, для этого камня на холме. Он снова указал на Академию. – Оно не способно оттаять. Не для тебя. Не для кого.

Он посмотрел мне прямо в глаза. Его взгляд был неумолим, как удар ледоруба.

– Он никогда не сможет тебя полюбить. Ни в этом веке, ни в следующем. Это не его путь. И не твоя судьба.

Слова «никогда не сможет» повисли в воздухе, как петля. Они не ранили. Они... убивали.

Я посмотрела на свои человеческие, бесполезные хрупкие руки. Потом подняла взгляд на Белого Мага. Теперь его улыбка казалась ... эпитафией, надгробием моей глупой, одержимой любви.

– Это было мое самое сокровенное желание! – выкрикнула я. Горечь поднималась к горлу. – Стать... этим! – Я с отвращением ткнула пальцем в свою грудь, в мягкую ткань мокрой от реки рубахи, под которой билось не волчье сердце, а человеческое, слабое, истекающее кровью от каждой его холодной улыбки, от каждого взгляда мимо. – Чувствовать так... остро! Хотеть так... безумно! Быть рядом в этой форме, которую он может... теоретически... принять! Ты знал! Знал, что я жажду этого! И ты протянул руку! Словно подавая кусок отравленного мяса голодному зверю!

Мне казалось, я вижу, как мои слова врезаются в него, как копья. Но он лишь слегка склонил голову, и в его глазах мелькнуло что-то древнее, глубокое, неуязвимое.

– Я знаю, – сказал он просто. Тихий голос перебил мою яростную тираду. – Поэтому и помог. Желание души – священно, дитя Леса. Даже если оно ведет к краю пропасти. Даже если оно... глупо. – Последнее слово он произнес без осуждения, как констатацию погоды. – Я лишь дал тебе то, чего ты так страстно желала. Ключ к двери, за которой, как ты верила, ждет счастье.

– Ключ к пытке! – выдохнула я, обхватила себя руками, пытаясь сдержать дрожь. – Это была ошибка. Я теперь еще больше хочу его любви! Как безумная! Как... одержимая!

Белый Маг смотрел на меня. Его улыбка стала ледяной. В ней появилась тень чего-то похожего на печальное понимание. Он сделал шаг вперед. Запах мяты и вечной мерзлоты стал сильнее.

– Я верю, ты справишься, Волчица, – сказал он уверенно. Как будто говорил о смене сезона. – Сила Тайги в тебе не умерла. Она спит. И проснется, когда боль перестанет быть твоим хозяином.

– Ты говорил о годах, а мне осталось всего пара месяцев. Зачем ты позволил этому случится?

– Прости, – сказал он, и в его голосе впервые прозвучала неподдельная усталость. – Обстоятельства немного изменились, дитя. Ветер с Севера принес иной запах. Старые печати трещат. Тени стали длиннее и гуще, чем должны быть в это время года. – Он посмотрел куда-то поверх моей головы, в сторону темнеющего леса, и его взгляд стал острым, настороженным. – Времени совсем не осталось. Ни у тебя, чтобы медленно гореть. Ни у меня, чтобы ждать, пока твои раны затянутся по всем правилам магии. Нужна была не невеста для Энрона. Нужен был... Белый Волк. Прямо сейчас. Потому что то, что идет оно не пощадит ни его каменную крепость, ни мои ледяные чары. Ему нужен настоящий страж. Тот, кто знает цену крови и ярости. Даже если этот страж сейчас истекает кровью от собственной глупости.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он снова посмотрел на меня. Теперь его взгляд был не просто печальным. Он был... апокалиптичным. В нем читалось знание грядущей бури, перед которой меркли все личные драмы, все неразделенные любви, все разорванные сердца.

– Два месяца – это дар, на который ты не имела права, Волчица, – произнес он с ледяной жесткостью. И роскошь оплакивать его у тебя тоже отнята. Выбери: лежать и скулить о разбитом сердце, пока мир вокруг рушится? Или встать? Вспомнить, кто ты? И кому ты, в конце концов, служила до того, как запах любовных желаний не свел тебя с ума?

Он не ждал ответа. Развернулся, его серый плащ взметнулся, как крыло огромной зимней птицы. И шагнул в пустое пространство между ивами, и воздух перед ним затрепетал, замерцал, как мираж в жару. Запах мяты и мороза стал невыносимо резким.

– Времени нет, – его голос донесся уже словно из-за толстого стекла, искаженный, далекий. – Решай. Быть жертвой своей человеческой слабости... или оружием Тайги. Даже если оружие это – с привкусом крови и невыплаканных слез.

Он растворился в мерцающем воздухе, будто его и не было. Оставив меня одну на холодном берегу, с разорванным сердцем, с яростью волка, бьющейся в хрупкой человеческой груди, и с леденящим знанием: отсчет пошел. Не на любовь. На выживание. И выбор, который нужно сделать сейчас, в эту самую секунду, пока эхо его слов «Времени совсем не осталось» еще висит в сыром воздухе, тяжелее свинца.

Я стояла, глядя туда, где исчез Маг. Потом очень медленно сделала шаг к Академии. Потом другой. Быстрее. Потом побежала. Босые ноги шлепали по холодной грязи, мокрая одежда липла к телу. Я бежала не от боли. Я бежала сквозь нее. К единственному месту, где эта боль могла превратиться не в слезы, а в клыки и ярость. К единственному, что осталось – к Энрону, к его безжалостному призыву.

Имя «Энрон» теперь горело во мне не надеждой, а углем стыда за свою слабость и... топливом для грядущей бури.

Глава 12. Горячая Льдинка

Шагая по коридорам Магакадемии, я ловила на себе вежливые, отзывчивые, прямо-таки бархатные взгляды. Студент, несший стопку книг выше собственной головы, так ловко приноровился, что, кажется, не столько увидел меня, сколько почуял заранее, отклонился всем телом, не уронив ни одного тома.

– Доброго здоровья, сударыня Ректорша!

Ого, как приятно! Какой порядок, какая воспитанность! Прямо чувствуется, что здесь всё прекрасно.

А у меня в плетеном садке из ивовых прутьев лежал поджаристый на костре заяц. И ещё там шуршали корешки, пахнущие тайгой, и болталась в берестяном туеске морошка, которую я, рискуя увязнуть в болотце, собирала под улюлюканье пролетающих журавлей.

Мысль об ужине для ректора пришла внезапно. Вот словно кто подтолкнул в спину и подсказал: «Путь к мужчине лежит через желудок». И так мне захотелось проявить свою натуру любящей жены! Энрон Артонович, мой муж и ректор сей обители знаний, похоже вечно занят, вечно в заботах. Наверняка приходит домой затемно, уходит на рассвете. Сидит в своем кабинете, что на третьем этаже в левом крыле, и вершит великие маг-академические дела. А я буду сидеть в наших хоромах и смотреть в окно, как вороны яблоки в саду клюют.

И вот я, поддавшись порыву, словила зайца на опушке, у самой тайги, быстренько поджарила его на рожне.

Правда, пока тащилась обратно, заяц несколько остыл. Но морошка была свежая, корешки – хрустящие. Всё будет прекрасно.

В моей голове, как две сороки на ветке, трещали слова того белого мага: «Не по любви ваш брак. Не полюбит он вас никогда. Суждено ему иное».

Иди куда подальше, думала я сейчас.

Правда, когда он это сказал, я, конечно, жутко расстроилась. Прямо разыгрался зверский аппетит. Чуть Белого Мага не слопала. Но потом, уже около костра, пока жарила зайца и пережевывала эту мысль, я вдруг нашла в ней изюминку. А ведь он не сказал, что я его не люблю! И не сказал, что с Энроном что-то случится. Он сказал, что ему нужна моя защита. Значит, я не просто так тут сижу у костра, а вроде как страж, как часовой у семейного очага. Это меня очень порадовало и даже приободрило. Раз нужна защита – значит, буду защищать. Всем корешкам кореш!

И вот я шла по сияющим паркетным коридорам, пахнущим воском и старыми знаниями, чтобы узнать, во сколько ждать мужа. Может, успею ещё что-нибудь этакое приготовить, хотя с готовкой у меня, честно говоря, как-то не сложилось. Зайца загнать, косульку освежить – это да, а дальше ни-ни. Ладно, научусь у Леры.

Я уже было собралась постучать в массивную дубовую дверь с табличкой «Ректор Э.А. Малькор», как услышала голоса. Мужской – низкий, усталый, голос моего Энрона. И женский – звонкий, как льдинка о хрустальный бокал, и такой же холодный, и такой же колкий.

Я замерла, как мышь, почуявшая сову. Не специально, нет. Так, ноги сами приросли к паркету.

– …два года, Энрон! – звенел женский голос. – Два года! А ты взял и женился на какой-то… на этой… простушке! Скоротечно! Без памяти! Как можно?

Я на цыпочках подобралась поближе. Сердце стучало, как дятел по сухому дереву. «Простушка» – это, наверное, про меня. Ну, насчёт «без памяти» – это она зря. Не влюблен он в меня без памяти. Но это знать «льдинке» не обязательно.

– Аликс, прекрати, – сказал голос Энрона. Он звучал устало, почти просительно. – Это не твоё дело.

– Моё? Не моё? – льдинка-голос треснула, и посыпалась изморозь. – А наши планы? Наша магия Восходящей Зари? Ты говорил, что только вместе мы сможем её постичь! А теперь? Теперь ты пропадаешь тут, в этой конторе, а твоя… жена сидит дома и, наверное, вышивает крестиком!

«Вот уж нет, – обиделась я мысленно. – Я больше по лесу да по ягоды. И заяц сегодняшний – тому подтверждение».

Во мне закипела какая-то особая, жёсткая радость. Так лесник радуется, найдя поганку, которую нужно непременно вырвать и отшвырнуть прочь, чтобы не отравила хорошие грибы. Вот она, причина! Вот от кого нужно защищать моего Энрона! От этой мигеры! Красивой, наверное, ядовитой и абсолютно лишней здесь, в его светлом кабинете.

Я не стала больше слушать. Решение созрело. Я выпрямилась, отряхнула с подола невидимые соринки, поправила садок с зайцем и постучала.

Голоса внутри сразу смолкли.

Вновь постучалась.

– Войдите! – прозвучал голос Энрона. В нём послышалось облегчение.

Я втолкнула дверь, излучая столько простодушия и домашнего уюта, сколько смогла выразить.

Знакомый кабинет, знакомый диван. О-хо-хошуньки. Мой счастливый и несчастный диван. Блин, но почему все так сложно?! Я вспомнила его губы, голый торс…

Внутри меня все сжалось, внизу живота вспыхнуло, мышцы скрутило судорогой.

Ох, растерзала бы тебя прямо здесь. Тетку в окно, а тебя на диван…

О, лесные духи, усмирите мою похоть!

Мой Энрон сидел за массивным столом и выглядел помятым, будто его стирали на доске, а потом плохо погладили. Его обычно аккуратные волосы были всклокочены, а взгляд бегал от меня к гостье, к дивану и обратно.

А гостья… О, это была именно та мигера, которую я и представляла. Высокая, в платье цвета лунной дорожки, с волосами цвета воронова крыла. Она стояла ко мне спиной, но по тому, как напряглись её плечи под тонкой тканью, я поняла – мой визит для неё неприемлем.

– Энронушка! – пропела я, переступая порог. – Я тебя не отвлекаю?

– Нет-нет, дорогая, – поспешно сказал он, вставая из-за стола. – Что случилось?

– Да так, пустяки. Хотела спросить, во сколько ты сегодня? Я там кое-что приготовила на ужин, хочу сделать сюрприз.

Женщина медленно, с преувеличенным достоинством обернулась. Её лицо было прекрасно и непроницаемо. Только глаза метнули в меня молниеносную, колючую льдинку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Я, кажется, вам мешаю? – сказала она Энрону, словно меня и не было в комнате.

– Да, Аликс, – твёрдо сказал Энрон. – Мы закончили.

– Надолго? – в её голосе снова зазвенела насмешка.

– Надеюсь, навсегда.

Аликс вздрогнула, будто её хлестнули по щеке. Она презрительно осмотрела меня с ног до головы, задержавшись на моей походной сумке, из которой торчала заячья лапка в зелени.

– Поздравляю, – сказала она ледяным тоном. – Очевидно, у вас… своеобразные вкусы. Настоящая хранительница очага. С луком и зайчатиной.

И она пошла к выходу, будто скользила на коньках по идеально гладкому льду. Возле меня она остановилась.

– Советую хорошо его готовить, милочка, – тихо, так, чтобы не услышал Энрон, прошипела она. – Он быстро остывает.

И выплыла из кабинета, оставив за собой шлейф горьковатого, слишком сложного аромата.

Дверь закрылась. В кабинете воцарилась тишина. Энрон тяжело вздохнул и опустился в кресло. Он смотрел куда-то мимо меня, в угол, где мерцал астральный глобус.

– Энрон? – тихо позвала я. – Кто это была?

Он вздрогнул, словно очнулся.

– Это… Магистр Аликс Вейн. Моя… коллега. Бывшая коллега. Мы работали над одним проектом.

– А почему она такая злая? – спросила я, подходя ближе. – И что это за магия такая… Восходящей Зари?

Он посмотрел на меня удивлённо, будто впервые видел.

– Ты слышала?

– Немножко. Дверь-то была открыта. Она тебя обижала. Я так обрадовалась, что зашла.

– Обрадовалась? – он удивился ещё больше.

– Ну да! Подумала, что тебя надо спасать. От этой мигеры. Она же ядовитая, правда? Как поганка.

Энрон вдруг рассмеялся. Смех его был немного нервным, но настоящим.

– Да, пожалуй, что ядовитая. Спасибо, что зашла. Ты очень вовремя.

– Я всегда вовремя, когда надо защищать своих, – важно заявила я. – Вот, посмотри, что я принесла.

Я вытащила из сумки зайца и, отодвинув рабочие бумаги, испещрённые магическими формулами, положила его прямо на стол.

Энрон посмотрел на зайца, потом на меня, на моё сияющее, полное надежды лицо, и снова рассмеялся. На этот раз смех был мягче, добрее.

– Великолепно, – сказал он. – Абсолютно великолепно. Знаешь, а я, пожалуй, сегодня приду пораньше.

– Ура! – обрадовалась я. – Я ещё морошки принесла! И корешков!

– Прекрасно, – улыбнулся он. И в его улыбке была какая-то новая, незнакомая мне теплота. – Иди, дорогая. Приду. Обещаю.

– А можно попросить тебя не называть меня «дорогая». Я прям ощущаю себя товаром на полке.

– Хорошо, до… – расхохотался Энрон. – А как тебя называть?

– Любимая.

Зря, кончено, попросила. Бедный аж подавился, закашлялся, посинел.

Ладно. Прорвемся.

Я постучала его по спине, от боли выгнулся коромыслом, дала попить воды и поняв, что с ним все в порядке, выпорхнула из кабинета. По дороге встретила магистрию Лину, которая несла два пузырька с зельем и смотрела на меня с лёгким недоумением.

«Всё прекрасно, – весело подумала я. – Абсолютно всё. И заяц будет прекрасный. И морошка. И корешки».

И слова белого мага о том, что меня не полюбят, отлетели куда-то далеко-далеко, как осенний сухой лист, подхваченный ветром. Потому что какая разница, что там кто-то наговорил, если ты кому-то нужен для защиты? И если он смотрит на тебя и твоего немного помятого зайца с такой вот новой, тёплой улыбкой.

А защищать я его буду. Обязательно. От всех мигер на свете.

Глава 13. Рывок боли

В Академии спал по необходимости, вставал по надобности. Подъем – и сразу в работу. Пахал так, что к вечеру дохлый был. Выживал за счет природного инстинкта терпеть.

Дед знал, что я не сломаюсь, а отцу было все равно. Вариантов просто не было.

Жилы в проволоку превратились. Мышцы – в камень. На эмоции ресурса не хватало.

Когда получил отмашку «Допущен быть ректором МагАкадемии», ничего не почувствовал.

Ни радости. Ни гордости. Ни облегчения.

Заселился в ректорском крыле, занял кабинет ректора. Он был таким же холодным как и мое сердце – не пропускающего никакие лишние звуки и эмоции. Воздух здесь всегда был наполнен запахом старого пергамента, магических ингредиентов и легкой, едва уловимой озоном после мощных заклинаний.

Дверь с тихим скрипом открылась. По легкому шороху платья и шагам, слишком легким для служки или профессора, понял, что вернулась Лера.

Зачем?

Медленно повернулся, и лед в груди дал трещину.

Она стояла посреди кабинета, вся залитая последними лучами заходящего солнца. Волосы были растрепаны ветром, на щеках играл румянец, а в широко распахнутых глазах плясали зеленые искорки. Простое платье из грубой ткани пахло дымом, и этот дикий, лесной дух, казалось, осквернял стерильную чистоту моего убежища.

– Я вернулась за зайцем.

– Каким зайцем?

– Ну вот же, – она подошла к столу. – Можно заберу и красиво подам к ужину.

– Давай, – вяло выдохнул я.

Но видимо уйти с первого раза – не в ее характере.

– Может оставить, поешь? – задержалась с вытянутой рукой.

Я вздрогнул, но быстро взял себя в руки.

– Забирай. Я занят.

– Муженек, – голос ее звучал как вызов, – твоя бывшая фурия опять поджидала меня у восточных ворот. Снова читала лекцию о том, что я недостойна занимать твою постель и носить твое имя.

Я медленно выдохнул. Напрягся так, что про «занят» забыл. Пальцы уперлись в полированную столешницу.

– И что же ты сделала?

– А что я обычно делаю? – она усмехнулась, и ее губы, такие мягкие и полные, изогнулись в дерзкой ухмылке.

Мыслей – ноль. Сюрприз, ебена мать.

– Подожди, – прохрипел, вливаясь в поток мыслей. – Как она могла ждать у восточных ворот? Это совсем в другой стороне? – тупил по-черному.

– Я сказала ей, что теперь твоя постель – моя. И что мое имя теперь высечено в фамильном скрижале твоего рода прямо под твоим. А потом предложила решить наш спор не магией, а кулаками. Она, правда, почему-то отказалась. – Лера расхохоталась.

– Понял, – отбил я. – Ладно, иди.

– Так я забираю! – снова зарядила Лера.

– Ага. Пока.

В голове снова загудело.

– Что по поводу постели? Она чья? Её или моя?

– Разберемся.

Долго уточняла, когда вернусь. Я, конечно, предупредил, что скоро начало учебного сезона. Её не смутило. Готовить ужин, кстати, не торопилась. Пыхтела и цвела. Особенно я заметил грудь.

У нее на нервах все упало – заяц на пол, лук мне на колени. Засуетилась, подбирая. И вышло так, будто принялась вновь меня ласкать и выглаживать.

Она точно блядь испытывает мое терпение.

Поднявшись, не сбавляя жесткости, собрал лук сам, сунул ей в руки.

Дрогнула чуть активнее, чем требовалось. И по мозгам ударило женским запахом. На полном вдохе забился этот ненавязчивый флер под самые ребра. Грудь сдавило, будто косая легла.

– Ты уйдешь или нет?

– Ох прости, прости.

В ее голосе не было злобы, только насмешка, сила и какая-то дикая, звериная уверенность. Та самая уверенность, которая появлялась у нее все чаще по мере того, как луна на небе становилась все полнее. Всего два месяца оставалось до того, как древнее проклятие ее рода настигнет ее, и в ночь полнолуния ее прекрасное тело сломается и преобразится, выпустив на волю оборотня.

Я не видел, чтобы она начала меняться. Ее движения оставались пластичными, безопасными, в глазах еще не проснулся тот самый хищник, который скоро должен был вырваться наружу. Это должно было меня отталкивать. Потому что я Дракон, существо высшего порядка, а она будущий оборотень, порождение хаоса и дикой магии. Но это не отталкивало. Это будоражило. Бесило. Манило.

– Не стоит опускаться до ее уровня, Лера, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и холодно. – И не надо было приходить сюда, с этим зайцем.

Она сделала шаг вперед. Потом еще один. Запах костра, мяса и ее собственный, теплый, медовый аромат ударили ему в ноздри.

– А где же мне быть, мой грозный ректор? – она подошла вплотную, запрокинула голову, глядя на меня снизу вверх. Ее глаза сияли. – В своих покоях? В одиночестве? Ждать, когда ты почтишь меня своим вниманием? У нас не так много времени, чтобы тратить его на ожидание.

– Давай сразу, – обратился твердо. – Главный в этом браке – я. Я решаю. И не только в этом кабинете. Где бы мы ни были вдвоем, – голос стал внушительнее, все по расчету. – Ты не можешь врываться сюда с зайцами.

– А косулями? – огрызнулась тихо, с дрожью. – Ты уже пытаешься загнать меня в стойло?

Эмоций не показывал. Действовал эффективнее.

– Ты вмешалась без надобности. В следующий раз, когда что-то вызовет беспокойство – обращайся ко мне. Я все решу. Сам.

Мои мышцы раздулись и застыли в таком напряжении, что мундир в моменте показался тесным. Капли пота заскользили по спине. До предела заострилось зрение. Просто моргать казалось стремом, будто непредвиденная и опасная херь может развернуться за доли секунды. Но я понимал, что должен держаться, чтобы не уйти в ор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Еще раз тебе напоминаю. Я женился на тебе по воле отца. Старый дракон, патриарх клана, настоял на этом браке, чтобы скрыть присутствие оборотня в Академии. И еще у меня было чувство долга, благодарности. Женился, ожидая, что это будет формальностью. Но я никогда не замечал за собой особой похоти, плотских слабостей по отношению к тебе. Мое тело и дух подчинены не тебе, а строгой дисциплине и магии.

Ага! Щас. Хренушки!

Сейчас, когда она стояла так близко, вся пахнущая лесом и свободой, с вызовом во взгляде, что-то древнее и могучее взломало ледяную броню внутри меня. Что-то встало дыбом, заставило кровь, столетиями спавшую в ледяном русле, бежать быстрее и горячее. Я почувствовал исходящий от нее жар, тот самый внутренний огонь, который горел в ней и который скоро должен был выжечь ее прежнюю сущность дотла.

– Уйди, Лера, – прошипел я, чувствуя вместо холодности напряжение. Голос зверя, отвечающий зову другого зверя.

– Да, конечно, – ответила она и прижалась ко мне всем телом. Грудь к груди, бедра к бедрам. Через тонкую ткань ее платья я чувствовал каждый изгиб, каждую линию. Ее тепло прожигало мой строгий ректорский мундир.

– Я знаю, что ты чувствуешь, – прошептала она, и ее губы почти коснулись моей шеи. Ее дыхание обжигало. – Я чувствую это в тебе. Каждый раз, когда я рядом, твое холодное сердце пытается забиться. Твой дракон просыпается и смотрит на меня. Он хочет меня.

Я схватил ее за руки, пытаясь оттолкнуть, но не смог.

– Это не я. Это проклятие, что в тебе. Оно будит низменные инстинкты, – попытался я убедить себя.

– А разве твой дракон – не инстинкт? – она высвободила одну руку и коснулась пальцами моего лица. Прикосновение было обжигающим. – Разве то, что ты прячешь так глубоко, – не самое дикое и природное, что в тебе есть?

Ее пальцы скользнули вниз, к воротнику мундира, к застежкам. Я замер, парализованный этой наглой нежностью, этой стремительной атакой. Мой разум, всегда четкий и ясный, затуманился красным туманом. Воспоминания, которые я хранил под замком, – нежные, предательские, полные боли, – затрещали по швам.

Ее пальцы расстегнули первую застежку моего мундира, потом вторую. Я видел ее глаза – больше не насмешливые, а темные, полные такой же яростной жажды. Жажды, которую я так долго отрицал в себе.

Ледяная крепость моего сердца рухнула с тихим, подобным звону хрусталя, треском. Я уже потянулся к ней… И тут вновь в спину рывком ударила невыносимая боль...

Глава 14. Прядильщик

Я скрипнул зубами, сжал руки Леры.

И тут тишину кабинета разорвал оглушительный треск. Воздух в центре комнаты содрогнулся и вывернулся наизнанку, рождая вихрь из искр и сизого дыма. Из него на паркетный пол, выложенный знаком Бесконечности, с глухим стуком рухнул человек в обгоревшем плаще.

Лера вздрогнула, прижалась ко мне. Кажется, пыталась прикрыть собой. Идиотка. Это начинает реально напрягать. За сосунка меня держит.

Отстранил.

Дым рассеялся, открывая знакомое, но искаженное болью лицо капитана Дозоров Гаррета. Его левая рука была неестественно вывернута, а на груди цвело багровое пятно – след от рикошетившего заклятья.

– Охренеть, – выдавил я.

Внутри же все оборвалось. Гаррет был лучшим. Если он вернулся в таком виде, значит, на окраинах Реальности творится не просто скверна, а настоящий ад.

– Доложить, – бросил я холодно.

Он закашлялся, выплевывая на паркет сгусток черной крови. Она зашипела, разъедая лак.

– Паутина… – прохрипел он, с трудом поднимаясь на локти. Его глаза, полные ужаса, смотрели куда-то сквозь меня. – Сэр… Они не нападают. Они всюду плетут магические, живые нити. Весь город на окраине опутан. Люди как мухи… Они еще двигаются, но уже не свои. И тишина… Боже, эта тишина…

Я медленно застегнул верхнюю пуговицу мундира, подошел, встал над ним, заслонив свет от люстры-сферы. Внутри все кричало. Еще один проклятый кризис. Еще одна угроза, которую Совет проигнорирует, пока она не подберется к самым стенам Академии.

– Кто инициатор? – спросил я коротко.

– Не знаю… – он затряс головой, и по его щеке потекла слеза, смешиваясь с сажей и кровью. – Тени. Только тени в узорах. Шепчут… одно и то же… «Прядильщик ждет».

«Прядильщик». Новое имя в нашем бесконечном бестиарии ужасов. Просто охренеть.

Я развернулся и резким жестом швырнул в стену хрустальный шар связи. Он разбился вдребезги, но вместо осколков рассыпался снопом синих молний – сигнал тревоги для всего высшего командования.

– Щит и Меч, на связь! – рявкнул я в пустоту, куда улетели молнии.

У меня в мозгу тут же отозвался спокойный и холодный голос командира магического спецназа.

– Слушаю, ректор.

– Здесь Гаррет. Окраина-7 под полным заражением. Новый игрок, кодовое имя «Прядильщик». Тактика – контроль сознания через паутинообразные структуры. Немедленно собирай «Молотов». Полное вооружение, огонь и очищение. Никаких контактов. Только на расстоянии. Цель – выжечь все до основания.

– Понял. Есть слово Совета?

– Сейчас будет, – я уже шел к двери, срывая с вешалки форменный плащ. – Я лично пойду будить этих магических бюрократов. А ты делай свое дело.

Оставив Гаррета хрипеть на полу, я вышел в коридор, за мной с грохотом захлопнулась дверь. Мне было плевать на протокол. Сейчас нужно было действовать.

Свита из двух магов-адептов уже бежала ко мне навстречу, их лица были бледны от внезапной тревоги.

– Ректор, Совет не соберется раньше утра! – доложил один из них, едва успевая за моим шагом.

– Тогда мы соберем их силой, – я не сбавил ходу. – Кристоф, подними резервные отряды по протоколу «Кровавый Рассвет». Лия, доведи до всех магистов информацию о «Прядильщике». Запретить любые вылеты за пределы Щита. Карантин.

Они закивали и бросились выполнять приказы.

А я продолжил путь по бесконечным мраморным коридорам Академии. В высоких окнах отражалось мое лицо – маска холодной ярости. Но внутри все было точно так же, как у Гаррета. Тот же ужас. Тот же вой одинокого зверя, загнанного в угол необходимостью принимать решения, ценою в тысячи жизней.

«Прядильщик ждет». Ага, ну пусть готовится. Сейчас придем к нему в гости с охуительной выемкой мозга, у меня уже заготовлена целая охапка магического огня.

И черт возьми, уверен, что это поможет притупить ебическое желание и боль в спине.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15. Порядок в доме

Дверь с глухим стуком захлопнулась, оставив в кабинете гнетущую тишину, нарушаемую лишь хриплым, прерывистым дыханием Гаррета. В воздухе все еще пахло озоном от портала и сладковато-металлическим запахом крови.

Я на секунду застыла, парализованная грохотом удалявшихся шагов Энрона и внезапной ответственностью.

Рванула к капитану.

– Держитесь, – промямлила. – Вы знаете, как вызвать магов целителей?

Я опустилась на колени на роскошный паркет, но теперь испачканный кровью, пытаясь поддержать его голову. Гаррет отшатнулся, его глаза, затуманенные болью, на миг прояснились и вспыхнули диким, звериным страхом.

– Не… не трогай! – прохрипел он, отползая. – Нити могли перекинуться на меня…

Я отдернула руку, будто обожженная. Внутри все сжалось в ледяной ком. Я смотрела на этого могучего воина, сломленного неизвестным ужасом, и мой собственный, мелкий страх перед гневом Энрона показался вдруг смешным и ничтожным.

– Чем я могу помочь? – настаивала я, озираясь в поисках воды, бинтов, чего угодно. Взгляд упал на массивный графин с темной жидкостью на столе ректора. – Воды? Магического эликсира?

Гаррет лишь помотал головой, сжимаясь в комок от новой волны боли.

– Ничего… само… затянется… – он выдохнул, и в его голосе прорвалась отчаянная, щемящая нота. – Но ему… Ректору… Ох, черт… Он же туда… Он пойдет сам, да? Всегда сам… На рожон лезет…

Мое сердце сжалось. Конечно, пойдет. Я видела это в его глазах – ту самую ярость, смешанную с ледяным долгом, которая не оставляет места осторожности.

– Ему… помощь нужна? – выдохнула я, и мой голос предательски дрогнул. – Отряд? Подкрепление? Я могу бежать, передать приказ, я…

Поймала на себе удивленный взгляд Гаррета.

– Кому передашь? – хрипло рассмеялся он, и смех перешел в новый приступ кашля. – «Молоты» уже в деле. Остальные… Совет будет тормозить, спорить, голосовать. А он не будет ждать. Никогда не ждет. Поймает первый же вихрь и, как всегда, один рванет на окраину.

Слово «один» прозвучало как приговор. Я представила его – высокого, могучего, вскипающего яростью, – идущего сквозь город, опутанный живой, шепчущей паутиной. Одного. И этот образ вызвал во мне такой приступ животного, иррационального ужаса, что перехватило дыхание.

Мне захотелось его догнать, встать рядом, предупредить, защитить… От чего? Я, бездарная, без магии, со своими дурацкими чувствами.

Но следом за этим порывом накатил холодный страх его гнева. Он ненавидел неподчинение. Ненавидел, когда вмешиваются в его планы.

– Но… он не может один… – прошептала я, больше себе, чем капитану.

Гаррет с трудом приподнялся на локте, его лицо исказила не только боль, но и какая-то древняя, матерная уверенность.

– Может, – отрезал он. – Он – Малькор. Он – Гроза. Для таких, как он, слова «не может» просто не существует. Ваша задача, девочка… – он с силой вытер рот рукавом, – …не бежать за ним. А сделать так, чтобы те, кто должен его прикрывать, не подвели. Чтобы Совет не совал палки в колеса. Чтобы «Молоты» получили четкий приказ, а не размытые рекомендации. Его ты вряд ли догонишь. А вот тут… – он ткнул пальцем в пол, – …можно попытаться навести хоть какой-то порядок. Если, конечно, не боишься.

О чем это он?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16. Семя

Маги-медики появились беззвучно, словно тени, вынырнув из самого воздуха. Двое в стерильно-белых мантиях с вышитыми на груди кадуцеями. Их лица были скрыты глубокими капюшонами, и только руки – длинные, тонкие пальцы, похожие на хирургические инструменты, – выдавали в них мастеров своего дела.

Они даже на меня не взглянули. Их внимание было всецело поглощено Гарретом. Они аккуратно его перевернули, обнажив спину.

Одно слово – ужас!

Кожа на спине капитана была не просто растрескавшейся. Она была испещрена тончайшим, едва видимым кружевом… черных нитей. Они пульсировали, словно живые, медленно расползаясь под кожей.

– Держись, капитан, – без эмоций произнес один из медиков, и его руки вспыхнули холодным, серебристым светом.

Свет коснулся ран, и нити вздулись, зашевелились с отвратительной, злой яростью. Воздух наполнился тихим, похожим на шепот шипением. Медики работали молча, синхронно, их магия выжигала черные прожилки, но те отрастали вновь, словно сорняки.

Прошло несколько минут, показавшихся вечностью. Наконец, один из магов отступил на шаг. Свет вокруг его рук погас.

– Не получается, – констатировал он своему напарнику тем же ровным, бесстрастным тоном, каким говорят о погоде. – Ядро не извлечь. Оно уже в симбиозе с нервной системой. Любое внешнее воздействие убьет носителя быстрее, чем сам паразит.

Сердце мое упало. Так-к-к! И что дальше?

– Что… что это значит? – прошептала я, едва разжимая губы.

Медик, наконец, повернул ко мне голову. Из-под капюшона я не увидела лица – только темноту и две крошечные точки холодного голубого света вместо глаз.

– Это значит, что капитан заражен на фундаментальном уровне, – прозвучал голос, безжизненный и металлический. – Мы можем замедлить распространение, купировать боль, но не излечить. Источник заразы – так называемое «семя Прядильщика» – должен быть уничтожен в самом носителе. Или… носитель должен быть уничтожен вместе с ним.

От этих слов, сказанных так спокойно, по спине пробежали ледяные мурашки. Они говорили о Гаррете как о раздавленном ежике.

– А Ректор? – вырвалось у меня. – Магистр Малькор? Он ведь тоже может заразиться?

– Само-собой! – ответил один.

Я зло на них покосилась.

Двое медиков переглянулись. Та самая, леденящая душу пауза протянулась дольше, чем нужно.

– Магистр Малькор обладает исключительной сопротивляемостью, – наконец, ответил второй маг, и в его голосе впервые прозвучала неуверенность, крошечная трещина в маске бесстрастия. – Но «семя» не атакует магическую защиту. Оно ищет душу. Боль. Страх. Сомнения. Энергетические бреши, через которые может прорасти.

– Ну что за день! – вырвалось у меня. – Одни загадки.

Первый маг кивнул своему напарнику, и они вместе подняли Гаррета на ноги. Его тело обвисло, голова бессильно упала на грудь.

– Если Ректор вернется, – сказал первый маг, уже обращаясь ко мне, – вам следует проявить… предельное внимание. Искать изменения в поведении. Необъяснимую агрессию. Меланхолию. Любые резкие перепады настроения. Шепот, который он может не осознавать. И… – он сделал едва заметную паузу, – …искать на коже. Особенно на спине и у основания черепа паутинку. Такую же, как у капитана.

– И что дальше? – выдавила я.

– Вызывайте нас.

– Зачем? Чтобы также уволокли моего Энрона?

Они развернулись и поволокли Гаррета к стене. Камень расплылся, поглотив их без звука.

Я осталась одна посреди огромного, внезапно ставшего враждебным кабинета. Воздух, пропитанный магией и властью Энрона, теперь казался тяжелым и ядовитым.

«Если Ректор вернется…»

Эти слова звенели в ушах, сливаясь с тиканье магических часов на каминной полке.

«Вам следует проявить предельное внимание».

Я представила его возвращение. Его мощную фигуру.

Как должна подойти к нему. Как должна буду прикоснуться к его шее, спине.

Просто охренеть.

Мне надо обязательно с кем-то поговорить. Я рванула из кабинета.

Двери лифта едва разъехались, прежде чем я выскользнула в коридор третьего этажа общежития.

Я молилась всем богам, каких только знала, чтобы Алиса была в комнате. Чтобы ее болтливый, мерзкий попугай был там и хоть как-то отвлек меня своим хамством от навязчивой картинки: Энрон, с черной паутиной под кожей, с глазами, полными шепчущей тьмы.

Я влетела в комнату 317, едва не сорвав дверь с петель.

Мне повезло.

Алиса сидела на кровати, окруженная парящими в воздухе какими-то блестящими штуками, похожими на звезды для иллюзий. Попугай, восседая на спинке кровати, что-то яростно комментировал, тыкая клювом в ближайший артефакт.

– …и вот эту хрень, вообще засунь куда подальше! Бесполезная фигня!

– Сам засунь! – беззлобно упрекала его Алиса.

Она обернулась на скрип двери.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Лер? Что случилось? Ты вся белая и трясешься!

Я прислонилась к косяку, пытаясь перевести дух.

– Алис… – прохрипела я. – Мне нужен совет, помощь. Я не знаю, что делать.

Попугай взъерошил перья и злорадно захлопал крыльями.

– Ёб твою мать! Приплыли! Нашла кого спрашивать – эту воздушную голову! Сама, блядь, с катушек слетела! Хе-хе!

– Заткнись, Формуляр! – на этот раз Алиса сказала резко, и попугай надулся, но смолк. Она подбежала ко мне, отвела к своей кровати и усадила. – Успокойся. Говори по порядку. Это из-за Ректора? Он тебя обидел?

– Ха, радость-то какая. Посмотрел бы я на это… – Попугай не договорил, получил подушкой по клюву.

– Нет! – выдохнула я. – Все намного хуже.

И путано, почти истерично рассказала про Гаррета, его раны. Про то, что медики не смогли помочь. Про «Прядильщика». И самое главное – про их леденящий душу совет. Про то, что если Энрон вернется, я должна буду стать его личным смотрителем. Искать в нем признаки заразы.

Алиса слушала, не перебивая. Ее обычно жизнерадостное лицо стало серьезным. Даже попугай перестал ерничать и слушал, наклонив голову набок.

– …и я не знаю, что делать! – закончила я. – Я не маг! Я даже приблизиться к нему боюсь, а тут… трогать его? Искать у него какую-то паутину?

– Охренеть, – тихо, без привычного мата, проскрипел Формуляр. – Это настоящая жесть.

Алиса сжала мою руку.

– Слушай, Лер. Это, конечно, ужасно, – пробормотала она. – Но медики правы в одном. Ты – единственная, кто может помочь ему. Ну, относительно. Ты же его жена, в конце концов. Ты можешь спросить что-то… поднести что-то.

– Да я все что угодно сделаю. Лишь бы Энрон вернулся. Ох, если бы я могла найти Белого мага! Он, наверное, знает совет! – всхлипнула я. – Но как его найти?

Алиса задумалась, потом ее взгляд упал на попугая.

– Формуляр. Ты же у нас ходячая, то есть, летающая энциклопедия. Всякие связи, слухи. Белые маги. Кто здесь самый сильный? К кому можно обратиться? Быстро!

Попугай нахохлился, его глаза-бусинки забегали.

– Эльдар, блядь! Старый хрен, белый маг Эльдар! Правая рука самого Малькора, его друг ебаный в законе! Только, твою дивизию, его найти – хуйня задача. Он или в Башне Белого Пламени, куда ни одна муха не долетит, или с самим Малькором по делам шастает.

Сердце у меня снова упало. Тупик.

– Но… – вдруг протянул Формуляр, и в его голосе прозвучала редкая задумчивость. – Есть одна харева. Одна, блядь, из его учениц. Младшая. Девка. Маришка. Или Варька… хер ее знает. Но она, говорят, талант. И живет вот тут, на этаже выше. Комната 408. Такая же, блядь, тихоня, как наша Алиска. Может, она знает, как до пахана достучаться.

Алиса вскочила.

– Ну вот и отлично! Иди к ученице Эльдара. Узнаешь, как с ним связаться. А я пока покопаюсь в библиотечных свитках. Может, найду что-то про этого «Прядильщика» и его «семена». Вдруг есть какое-то противоядие.

– Спасибо, – прошептала я, сжимая ее руку. – Я попробую.

– Конечно, попробуешь! – Алиса улыбнулась. – А то сидеть и трястись – это не наш метод! Мы же в Магакадемии! Тут самое время для магии, приключений и прочей херни!

– Да, блядь! – поддержал ее Формуляр, снова входя в роль. – Вперед, тёлки! Пожамкаем этому Прядильщику яйца, что он сам себя в паутину запутал! Хе-хе!

И вот я уже бежала по лестнице на четвертый этаж.

Остановилась перед дверью, сделала глубокий вдох и постучала.

Дорогие читатели!

Если вам нравится эта книга, пожалуйста, отметьте её звездой на титульной странице и добавьте к себе в библиотеку, чтобы следить за обновлениями. А если вам захочется ещё и на автора подписаться, не сдерживайте своего желания – первая эмоция, она всегда самая верная! Спасибо.

Приятного чтения!

Ваша, Софья Махаон.

Глава 17. Место с повышенной концентрацией жизненной силы

Дверь открылась не сразу. Сначала я услышала тихие, торопливые шаги, потом щелчок нескольких замков. На пороге стояла хрупкая девушка лет восемнадцати, в простом сером платье, с большими, испуганными глазами цвета лесной тени. Она выглядела так, будто постоянно ждала удара.

– Да? – прошептала она, не открывая дверь до конца.

– Маришка? Меня Алиса с третьего этажа прислала. Вернее, ее попугай. Мне срочно нужен совет. По поводу белой магии, – выпалила я, стараясь не выглядеть как сумасшедшая.

Ее взгляд скользнул по моему лицу, и в нем мелькнуло что-то вроде понимания. Она молча отступила, пропуская меня внутрь.

Комната была аскетичной до стерильности. Никаких плакатов, безделушек, летающих формуляров. Только кровать, стол, заваленный свитками и странными кристаллическими инструментами, да на стене – сложная диаграмма, изображающая, как мне показалось, энергетические меридианы тела. Пахло сушеными травами.

– Я Варвара, – поправила она тихо. – Но это неважно. Вы из кабинета ректора? Там что-то случилось. Я чувствую возмущение и ваш страх.

Я снова сбивчиво заговорила про Гаррета, семя, про медиков, свой ужас.

Варвара слушала, не перебивая, ее пальцы бессознательно перебирали край свитка. Когда я закончила, она долго молчала, глядя куда-то в пространство перед собой.

– Они правы, – наконец произнесла она. – Семя прорастает по энергетическим каналам. Первичные проводники – волосяные фолликулы. Особенно на голове и… в местах с повышенной концентрацией жизненной силы.

Она без смущения посмотрела на меня.

– Вам нужно будет его побрить.

– В смысле? – опешила я.

– Взять бритву и побрить, и чем раньше, тем лучше.

Это как? – стопорнул мой мозг.

Я представила себя с бритвой в дрожащей руке перед Энроном Малькором, Повелителем Стихий, Живой Грозой.

– Побрить где?

– Везде.

– И там тоже..? – прошептала я, и мои щеки запылали таким огнем, что, казалось, подожгут воздух.

Варвара кивнула с тем же леденящим спокойствием.

– В паху в первую очередь. Именно там концентрация энергии особенно высока. Это логично. И необходимо. – Она помедлила и добавила, и в ее голосе впервые прозвучала не то чтобы насмешка, а нечто вроде горькой иронии. – Я, так поняла, вы его жена. Имеете право на… интимность процедуры.

– Вы и это знаете?

– Вся академия знает, – усмехнулась Варвара. – Честно говоря, я вам завидую.

От этих слов, сказанных таким бесстрастным тоном, меня бросило то в жар.

– Он не позволит, – выдавила я, чувствуя, как подкашиваются ноги. – Он даже не подпустит меня к себе на пушечный выстрел с бритвой!

– Тогда он умрет, – холодно констатировала Варвара. – Выбор за вами. Белая магия – это не только исцеление. Это часто – жестокость во спасение. Резать, чтобы сохранить. Жечь, чтобы очистить.

Она подошла к столу и взяла небольшой кристалл, напоминающий заточенный с двух сторон алмаз.

– Возьмите. Это фокусирующий резонатор. Если найдете паутину… приложите его к месту и произнесите слово «Аштар». Он выжжет канал и остановит распространение на несколько часов. Но это не лечение. Это только отсрочка. Чтобы выиграть время для поиска настоящего лечения.

Я взяла кристалл. Он был холодным и невероятно тяжелым для своего размера.

– А как его найти? Настоящее лечение?

– Эльдар в отъезде, – сказала Варвара, и в ее глазах мелькнула тень беспокойства. – Он ищет артефакт, который может помочь против подобных угроз. Но когда вернется… неизвестно. Вам придется справляться самой. Первым делом – бритье. Немедленно, как только он вернется, если, конечно, выживет.

Я вздрогнула.

Варвара сузила глаза.

– Но что-то мне подсказывает, что он вернется ради вас.

«Это замечательно!» – подумала я.

Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Я стояла с ледяным кристаллом в руке и с каменной глыбой безысходности на душе.

Спускаясь по лестнице, я пыталась представить, как это будет. Как я подкрадываюсь к своему титану. Как прикасаюсь бритвой к его могучей шее. К его волосам, которые пахнут грозой и свинцом. К другим местам… От одного этого представления меня затрясло как от удара молнией.

В коридоре третьего этажа меня уже поджидали Алиса и Формуляр.

– Ну что? Выспросила? Что сказала белая ведьмочка? – выпалила Алиса.

Я молча показала ей кристалл. Мое лицо, должно быть, выражало весь тот ужас, что я чувствовала.

– Ну? – поддал Формуляр. – Чего молчим, как пизда в мороз? Что делать-то надо?

– Мне надо его побрить, – прошептала я. – И чем быстрее, тем лучше.

Алиса замерла с открытым ртом. Попугай на ее плече на секунду остолбенел, а затем разразился таким оглушительным хохотом, что, казалось, с потолка посыпалась штукатурка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Блядь! – проорал он, качаясь по плечу Алисы. – Это же шедевр! Ректора Малькора налысо! Да еще блядь хуюшку его выскребсти. Тёлка, да ты гений! Обязательно возьми меня с собой на это шоу. Хочу посмотреть! Ага-га-га-шалуба!

Алиса не смеялась. Она смотрела на меня с нескрываемым ужасом и, кажется, начинала понимать весь масштаб катастрофы.

А я уже видела это в своих кошмарах. Бритву в руке. Его красивое, могучее тело. И тихую, черную паутину, ползущую по коже под срезом лезвия.

Дорогие читатели!

Если вам нравится эта книга, пожалуйста, отметьте её звездой на титульной странице и добавьте к себе в библиотеку, чтобы следить за обновлениями. А если вам захочется ещё и на автора подписаться, не сдерживайте своего желания – первая эмоция, она всегда самая верная! Спасибо.

Приятного чтения!

Ваша, Софья Махаон.

Глава 18. Узел

Ночь тянулась бесконечно. Каждый скрип в коридоре, каждый отдаленный гул магического вихря заставлял замирать в ожидании. Я сидела в нашей башне, на подоконнике его кабинета, и смотрела на тайгу, иногда оглядывалась на дверь. В ушах звенела тишина, прерываемая лишь треском поленьев и навязчивым, проклятым шепотом в моей голове: «Прядильщик ждет… Прядильщик идет…»

Энрон Малькор появился с первыми лучами солнца, проникшими сквозь высокие витражные окна. Не через портал, а через главную дверь. Просто вошел. Это было пугающе обыденно.

Он выглядел… измотанным. Его плащ был в пыли и прилипших к ткани темных, похожих на смолу, пятнах. Волосы, обычно уложенные с грозным совершенством, спадали на лоб влажными прядями. Он шел, чуть ссутулившись, тяжелым и неуверенным шагом.

Мельком глянул на меня, кивнул и рухнул в кресло, закинув голову на спинку. Глаза закрыл. На лице застыла маска такой глубокой, беспросветной усталости, что мне стало физически больно.

– Тебе… что-нибудь принести? – прошептала я, подбираясь ближе, как мышь к спящему льву.

Он не ответил. Только губы его чуть дрогнули.

Я не удержалась, коснулась их своими. Все что могла себе позволить. Кажется, не заметил. Очень хорошо. А теперь надо посмотреть спину.

– Разреши, я помогу тебе снять камзол. – Расстегнула первую пуговицу.

Перехватил руку, откинул.

– Не бойся, приставать не стану, – запротестовала я. – Просто надо посмотреть твою спину, чтобы бы понять, что ты не подхватил заразу.

– Боишься? – хмыкнул.

– Ваша магическая зараза ко мне не пристает.

– Я сам, – сказал и не тронулся с места.

Подождала.

– Я долго буду ждать? – выдохнула я, и сама удивилась своей наглости. Схватила за край его пропитанного потом и гарью камзола и рванула на себя.

Он глухо взревел и схватил меня за запястье. Его пальцы, обожженные и в ссадинах, сжались как стальные тиски. Боль пронзила руку до кости.

Я пискнула от боли.

– Я сказал, отстань.

– А я сказала, нет! – повысила я голос. – Отпусти руку, иначе отгрызу.

Удивленно распахнул глаза.

– Это ты умеешь, – усмехнулся. – Делай, что хочешь. Только не ори.

Он позволил мне расстегнуть камзол, снять тонкую рубашку.

Никаких явных черных линий. Никакой пульсирующей паутины. Только знакомая, испещренная шрамами мощь. Слава богам. Слава всем богам. Возможно, пронесло.

– Тебе нужно переодеться, – сказала я уже чуть тише. – И обработать раны. У тебя плечо вспорото.

Он мотнул головой, отмахиваясь, словно я была назойливой мухой.

– Отстань, Лер.

Ого! Лера! Это так мило.

– Ты ранен! Дай хотя бы руку перевязать!

Мы замерли в немой борьбе. Его взгляд буравил меня, пытаясь сломать. Но я видела, как силы покидают его. Сдавшись, снова откинулся в кресло.

Я побежала за водой, бинтами, мазями, которые на всякий случай оставили мне медики. Промыла глубокий, воспаленный порез на его предплечье. Он не издал ни звука, лишь куксился и порой дергался. Наложила мазь и замотала бинтом.

Потом помчалась на кухню за котлетами по рецепту Алисы. Я весь вечер колдовала над сковородой, как над магическим артефактом, вкладывая в каждый кусок мяса всю свою надежду.

«Пусть поест. Пусть уснет. Пусть все будет хорошо».

Я принесла тарелку. Он посмотрел на еду с таким немым недоумением, будто я предложила ему съесть дохлого тролля. Но потом медленно взял вилку и начал механически, безвкусно есть, запивая водой из графина.

Доел, и, не говоря ни слова, побрел в свою спальню.

Я осталась одна. Стояла и слушала. Сначала доносился шум воды, потом тишина, потом – тяжелый стон, когда его тело, наконец, рухнуло на постель.

Прошел час. Может, два. Солнце уже светило вовсю. Я сидела на полу у его дверей, обняв колени, и боролась со сном. Потом не выдержала, осторожно приоткрыла дверь.

Он спал на боку, спиной ко мне. Одеяло сползло до пояса, обнажив мощный торс. Дышал он ровно, но слишком глубоко, будто ему не хватало воздуха.

И тогда я увидела чуть ниже левой лопатки, там, где заканчивались знакомые старые шрамы и начиналась чистая кожа, расходился едва заметный, тончайший узор. Он был темнее кожи всего на полтона, но его неестественная, паутинообразная структура сразу бросалась в глаза. Казалось, будто кто-то вывел под его кожу чернилами из жидкой тени тончайшее, извращенное кружево. Оно медленно и уверенно пульсировало в такт его дыхания.

Я тихо заскулила. Мир сузился до этого клочка кожи.

Семя Прядильщика прорастало.

И теперь мне нужно было взять кристалл и бритву, и подойти к спящему Повелителю Стихий, и начать брить...

Вот прямо испытание «Вырви мозг и сердце».

Я опустилась на колени рядом с кроватью и тронула его за плечо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Энрон, – прошептала. – Проснись. Пожалуйста.

Его глаза мгновенно открылись. В них не было сна, только готовая к бою ярость. Он рванулся было вверх, но я удержала.

– Стой, не двигайтесь, посмотри! – я ткнула пальцем в едва заметную паутинку ниже его лопатки.

Он замер, а затем попытался увидеть то, на что я указывала. Невероятным усилием воли он скрутил шею, мускулы на спине напряглись.

– Что там?

– Подожди, я принесу зеркало.

Побежала в свою комнату за зеркалом.

– Что это? – рассматривал он свою спину в отражении.

– То, о чем предупреждали медики, – выдохнула я. – Семя. Оно прорастает. Чтобы это остановить надо приложить кристалл к этому месту, а тебя самого побрить, потому что проводником является твой собственный волос.

– Тупость какая-то, – выдохнул Энрон. – Ничего глупее я еще не слышал. Ты, наверное, надо мной прикалываешься.

– Я говорю то, что мне сказали, – обиделась я.

– А если бы тебе сказали заплести мне косички, тоже бы поверила.

– Здесь, в вашей МагАкадемии поверила бы. Вы же все маги ненормальные. Все одаренные прибабахом.

– Звучит как-то грубо.

– Короче, вот тебе кристалл, вот тебе бритва. Спасайся сам. А я пошла спать. У меня завтра тяжелый день. Двойные похороны.

– Кто-то умер?

– Да. Капитан Гаррет и ты.

– Не понял! – Энрон от удивления разинул рот.

– Даже если ты не умрешь от этой заразы, а ты точно умрешь, потому что капитан не выжил, то я сама тебя лично грохну за твое хамство.

Я протянула ему лезвие:

– Когда будешь прикладывать кристалл к паутине не забудь сказать «Аштар».

– Что это?

– Заклинание. Меня так научила ваша академическая магичка Варвара, ученица Белого мага.

– Ты уже и до нее добралась?

Я промолчала. Скрестив руки на груди, стала наблюдать.

Он попытался завести руку за спину, скрутился, лицо исказилось от напряжения и боли. Лезвие дрожало в его неуклюжей хватке. Он водил им по коже, сбривая волосы вокруг паутины, но не мог одновременно удерживать зеркало, кристалл и брить. Он рычал от бессилия, от ярости, капли пота катились по его обросшей щеке.

– Черт! – швырнул он бритву на пол. Она звякнула, отскочив в сторону. Он сидел, сгорбившись, дыша тяжело и прерывисто, его могучие плечи тряслись от унижения. – Ладно. Делай сама.

Я подняла лезвие. Рука больше не дрожала. Его сломленная гордость дала мне странную, леденящую силу.

– Садись, – сказала я тихо, но так, чтобы он послушался. – Лучше на пол.

Сначала голова. Лезвие чужеродно скользило по его коже, оставляя за собой бледную, уязвимую плоть. Он сидел на полу с закрытыми глазами, его челюсти были сжаты так, что казалось, вот-вот треснут зубы.

Я клочок за клочком, сбривала его могущество, его грозную славу. Под волосами кожа была еще более бледной, и на ее фоне та самая паутинка, теперь обнаженная, казалась еще более чудовищной.

Потом перешла к телу: плечи, грудь, живот. Он не издавал ни звука, лишь от прикосновения холодного металла вздрагивали мышцы. Воздух был густым от запаха мыла и пота.

И потом осталось только одно место.

– Можешь лечь, – прошептала я, стягивая с кровати подушку.

– Зачем?

– Мне надо побрить там…

– Я сам…

Отлично! На тебе бритву.

Вздохнул. Вытянулся на полу, расправил ноги.

Я села на колени рядом. Щеки пылали, в ушах стучала кровь. Он попытался прикрыться рукой, его движение было резким, почти инстинктивным.

– Не надо, – выдохнула я, убирая его руку. – Ты же сам сказал, делать что надо.

– Блин. Стремно как-то. Смотри не отрежь.

– Будешь болтать, получишь на блюдечке.

Его рука медленно опустилась. Он откинул голову на подушку, закрыл глаза, словно готовясь к пытке. Я намылила кожу. Провела лезвием. Он вздрогнул всем телом, и из его груди вырвался тихий, сдавленный стон. Стон, от которого по моей спине пробежали мурашки.

Я делала все медленно, тщательно. Словно это был самый важный ритуал в моей жизни. Каждое движение бритвы, каждое прикосновение пальцев к его горячей, невероятно напряженной коже отпечатывалось во мне. Мне нравилась эта власть. Нравилось, что этот исполин, этот полубог беззащитно и покорно замер под моими руками. Нравилось его сдерживаемое дыхание, его подавленные стоны, тот факт, что его плоть реагировала на мои прикосновения против его воли. Между ног он был тверд как камень, и это молчаливое признание его желания, его потери контроля, было слаще любой победы.

Я не торопилась, сбривала каждую волосинку отдельно. Я гладила его всего, каждую складку, каждую морщинку, и вытянутыми пальцами мерила его размер. Он был гораздо больше моих кулачков и ладоней. Между ног он был таким же исполином.

Села ему на ноги. Чтобы получить доступ к выемке наклонила жезл в сторону. Застонал раненым зверем, зажал меня коленями.

Внутри меня все взвыло и взорвалось. С трудом уговаривала себя быть сдержанной и отрешенной.

Фиг тебе. Страдай и наслаждайся.

Ну же! Стала незаметно подбирать платье, чтобы облегчить ему доступ. Дракон ты, в конце концов, или мышь полевая. У нас может сегодня последний день…

Не успела.

Застонал, выгнулся, пульнул мне в лицо.

Чуть не задушила его за такое истязание. Зачем так торопиться? Я ждала что он меня опрокинет, покроет все своей силой. А он, гаденыш, скорострел хренов, лишь тихо постанывал и кончил без меня.

И тут внутри меня что-то взорвалось. Застонала, прижалась лбом к его жесткому животу.

Вдох-выдох, вдох, выдох. Нега ушла по всему телу.

Ладно живи. Слизнула остатки с кончика его плоти.

Для меня уже и это роскошь.

Стала добривать.

Снова все окаменело.

Наконец, все было кончено. Я отложила бритву. Его тело лежало передо мной абсолютно гладкое, бледное и уязвимое, как у новорожденного. И на этом фоне черная, пульсирующая паутинка уже на правом боку смотрелась как мерзкое, кощунственное клеймо.

В какой-то момент сильно застонал, видимо скрутило.

– Кристалл, – прохрипел он, не открывая глаз.

Я приложила холодный алмазный резонатор к центру узора и прошептала.

– Аштар.

Кристалл вспыхнул ослепительно-белым светом. Энрон сдавленно закричал, и его тело выгнулось в дугу от невыносимой боли. Запахло паленой кожей. Когда свет погас, на коже остался небольшой красный ожог, а черные нити вокруг него поблекли и словно замерли.

Он рухнул на бок, задышав часто и прерывисто. Я сидела на полу, вся дрожа, с кристаллом в руке, смотря на это новое, незнакомое тело повелителя, которое я только что обнажила и пометила.

Он открыл глаза полными боли, стыда.

– Уходи, – прохрипел он.

Попыталась встать. Перехватил за руку.

– Не уходи. – Обнял так, что я чуть не задохнулась.

Так и лежали пока не заработал магический кристалл связи.

Глава 19.  След моей боли

Лера спала на моем плече, обвив меня ногами. Я лежал на полу, всем телом ощущая жгучую боль от ожога, боли в спине и унизительную гладкость выбритой кожи. Воздух еще дрожал от эха моих стонов и ее прикосновений, которые, черт возьми, вызвали во мне дикое, животное желание. Я уже готов был схватить ее, притянуть к себе, забыть обо всем – о паутине, о Прядильщике, о ее поступке, – но внутренний голос приказал остановиться.

Вдруг на кровати оглушительно взорвался магический кристалл связи.

Ядовитый свет заливал синий экран мерцанием тревоги. «Экстренный сбор Совета Старейшин. В башне Ректора. Немедленно».

Проклятье. Сволочи. Они издеваются?

Внутри все сжалось в один сплошной, раскаленный комок ненависти. С трудом встал, перенес уснувшую Леру на кровать, укрыл одеялом. Успокаивая боль, выгнул спину. Накинул темный, шелковый халат. Блядь, где пояс? А, хрен с ним. Пусть видят, в каком состоянии они меня нашли.

Распахнул дверь в кабинет.

Они уже были здесь. Все до одного. Патриархи в своих напыщенных мантиях, с каменными лицами и глазами, полными скрытого злорадства. И он, мой отец Основатель. Не за моим столом, а у витража, спиной ко мне, опираясь на тот самый древний посох, вмонтированный в пол. Символ моей несвободы.

Мое тело, годами выдрессированное, само собой выпрямилось в «Позу Послушания». Спина – в струнку, подбородок – приподнят, взгляд – в пустоту. Автоматизм, въевшийся в подкорку. Смешно, конечно, по стойке смирно в халате.

Запахнулся.

Отец медленно обернулся. Его ледяной взгляд скользнул по моей бритой голове, по халату, задержался на свежей повязке на руке и, наконец, на лице. В его глазах не было ни удивления, ни гнева. Лишь холодное, безразличное презрение.

Кивнул.

– Давно здесь? – спросил я твердо.

– Достаточно, – ответил он ровно, будто мы обсуждали погоду. – Чтобы услышать достаточно.

Охуеть!

Внутри у меня все оборвалось. Значит, все слышали: мои стоны. Ее шепот. Ладно хоть, что я интуитивно почуял неладное и не пошел дальше. Нутром ощутил эти похотливые, старые взгляды, жадно впивающиеся в нас сквозь стены.

– Ректор Малькор, – прогремел голос отца. – Осведомлен о причине нашего присутствия?

– Даже не догадываюсь, – соврал я.

– Самовольная вылазка на Окраину-7, – начал один из старейшин, тряся своей седой бородой. – Риск репутацией Академии! Риск своей жизнью, ректор! Ты действовал без одобрения Совета!

Я не удостоил его взглядом. Смотрел только на отца.

– Город был уже опутан. Промедление смерти подобно. Совет… – я чуть отвел глаза на старейшин, – …слишком медлителен для таких решений.

– Твоя дерзость не знает границ, мальчишка! – вспылил другой.

– Но дело сделано. Я победил. А победителей не судят, – чуть не плюнул им под ноги. Какие же они все-таки мерзотные, старые пердуны.

– Да как ты смеешь? – взорвался самый молодой из старейшин.

Я оглянулся. Черт. И этот здесь. С мыслями надо поаккуратнее, эта сволочь умеет их читать.

– Да! – Молодой из старейшин грохнул посохом по полу.

Взвилась искра. Отец поднял руку, уловил ее на весу.

Все мгновенно смолкли.

– Отношения с твоей… супругой, – отец произнес эти слова с такой ядовитой издевкой, – тоже оставляют желать лучшего. Мы ожидали увидеть холодный, расчетливый союз. А не… животные страсти.

Я чувствовал, как от стыда и ярости по моей выбритой коже поползи мурашки. Они все видели. Наслаждались зрелищем.

– Вообще-то, я у себя дома. И вообще-то, она моя жена.

– Она плохо на тебя влияет, – отец указал на мой голый череп. – Легко поддаёшься уговорам.

– Так было нужно.

– И еще ты стал много говорить, – закончил отец.

– Если помните, я не хотел жениться. Вы сами толкнули меня на этот союз, – огрызнулся я.

Отец медленно, словно наслаждаясь моментом, прошелся взглядом по моей фигуре.

– Да, – наконец произнес он, и в его голосе прозвучало нечто вроде удовлетворения. – Наверное, я поторопился и готов признать свою ошибку. Но меня успокаивает одно, что это ненадолго. Хотя, можем подумать, как это все исправить.

Воздух вокруг меня затрещал от сконцентрированной магии.

– Если хоть один из вас, – я медленно провел взглядом по каждому из старейшин, – осмелится еще раз вторгнуться в мои покои с подглядыванием, подслушиванием, советами, я не стану разбираться, кто именно это был. Я сожгу ваш проклятый Замок Совещаний дотла. Вместе со всеми свитками, артефактами и вашими драгоценными ритуалами. Вы останетесь совещаться на пепелище. Понятно?

В кабинете повисла гробовая тишина. Даже отец слегка приподнял бровь. Он видел, что я не блефую. Что во мне говорит не ярость, а холодная, беспощадная решимость. Однажды он уже видел этот взгляд, когда я потерял свои крылья.

Он молча кивнул старейшинам. Знак, что пора отступать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они, бросая на меня испуганные и злобные взгляды, потянулись к выходу. Отец, не оборачиваясь, вышел последним.

Дверь закрылась. Я остался один посреди кабинета, весь дрожа от унижения и бешенства.

Глава 20. Нельзя творить волшебство

Воздух в кабинете был густым от запаха старого пергамента и терпкого дыма свечи «Мыслеспутник», горящей на столе у Малькора. Я стояла за спиной, безнадежно пытаясь отвлечь мужа от кипы документов. Он готовился к завтрашнему открытию учебного года в МагАкадемии.

– Я слышала, как ты сегодня грубо разговаривал с Советом Старейшин, – произнесла я, прочерчивая пальцем по пыльной поверхности глобуса Мартпунов. – Это не опасно для тебя?

– Для меня самая большая опасность, – отрезал он ровным, усталым голосом, – вот тут, за спиной. Она нагло обрила меня и почему-то не умолкает. Выйди оттуда, чтобы я тебя видел.

Я обиженно фыркнула, перешла на другую сторону стола.

– Вот как я завтра предстану перед студентами? В виде живого пособия по анатомии черепа? – Он отложил перо и поднял на меня взгляд. В его темных глазах плескалась целая буря эмоций: усталость, раздражение, но где-то на самой глубине – едва уловимая искорка привычного любопытства.

– А давай мы тебе парик сделаем? – предложила я с подозрительной внезапностью.

Он сузил глаза.

– Очередная твоя интрига? План по дискредитации ректора МагАкадемии с помощью поддельной волшебной шевелюры, которая на лекции по Микропунктуации сейсмонской грамматики обернется стаей ядовитых змей?

– Ну нет же, – я почти улыбнулась. – Я говорю совершенно серьезно. Мы можем наколдовать его твоим прекрасным перстнем.

Я кивнула на его руку, где на пальце покоился его ректорский перстень с гербом Аргелионов. Камень отзывался на его настроение, и сейчас он переливался сдержанным, серебристым светом.

– И что же, о великий архимаг, ты предложишь? – спросил он. – Парик из покрова горной троллихи? Или, может, из расплавленного золота грифонов?

– Но можно сделать все элегантно. Просто представь себе самые пышные, самые блестящие волосы, какие только пожелаешь.

– Меня устраивали и свои.

– Слишком банально. – Я поставила ему на стол небольшую шкатулку из черного дерева. – Вот Варвара, ученица Белого мага подсказала. Она думала о чем-то… более одушевленном.

Он открыл крышку. Внутри, переливаясь всеми цветами радуги, лежали несколько длинных, шелковистых волос.

– Это… волоски и чешуйки хвоста русалки с Тихого Океана? – узнал он.

– Именно. Они сохраняют память о воде. Парик будет не просто сиять, он будет медленно переливаться, как морская гладь при лунном свете. А если ты разозлишься… – я щелкнула пальцами, и один волосок на мгновение вспыхнул ослепительной голубизной, – он будет мерцать, предупреждая окружающих о буре.

– Охренеть! – выдохнула Малькор. – Что скажут Старейшины?

– Они скажут, что жена ректора МагАкадемии обладает безупречным вкусом и не боится инноваций.

– А если кто-то из них осмелится сказать что-то иное… – он многозначительно потрогал свою идеально гладкую макушку, – я напомню им, что у меня за спиной есть кое-кто поопаснее целого Совета.

– Значит перстень? – обрадовалась я.

– Ну… хорошо, – с опаской согласилась он, и чуть тронув перстень в сторону, пробормотал – Перуксио реставрато.

В зеркале на противоположной стене я увидела его отражение – с великолепной прической из каштановых волос, уложенной в сложную, но элегантную укладку.

– Ого! – воскликнула я. – Малькор, это прекрасно! Выглядит так реалистично!

– Я рад, что тебе нравится, – произнес он. – Небольшое пояснение – иллюзия будет держаться ровно сутки. И рассеется ровно в тот момент, когда я буду произносить вступительную речь перед всей Академией.

Я застыла с полуулыбкой на лице.

– Ты же шутишь?

Малькор снова взялся за перо, и на сей раз его улыбка стала шире и откровеннее.

– Конечно, шучу, моя дорогая. Он просто исчезнет ровно в полночь.

– Значит, утром повторим заклинание. Только чуть-чуть подправим виски. – Я дотронулась до перстня и прежде, чем обалдевший Малькор успел меня остановить, произнесла. – Перуксио реставрато.

Перстень засиял, и парик с головы Малькора взметнулся вверх. Вначале всё шло по плану: аккуратные локоны, не слишком викторианские, не слишком школьные, идеальный баланс между «авторитетом профессора» и «сочувственным наставником». Потом парик тихо зашептал.

– Похоже, ему понравится критиковать с трибуны, – прошептал он фоновым голосом, отчего я пару секунд серьёзно думала, что сошла с ума.

Парик почесался и занялся собственным делом: перебирал на невидимых пальцах рукописи, попытался поправить очки у портрета в гостиной и даже тихонько поправил Малькору воротник на халате, когда тот попытался его перехватить налету.

– Ты хотя бы думаешь, прежде чем что-то делать? – зарычал Малькор на меня. – Нельзя пользоваться чужими артефактами! Ты знаешь обратное заклинание? Оно только твое.

– Я думала, перстень делает нормальные вещи, – виновато промямлила я, – типа «волосы-как-бы-были-раньше». Никто не сказал, что парик будет требовать чаепития в десять утра и обзора учебной программы.

На следующую секунду, синхронно покачиваясь, парик аплодировал своему монологу перед зеркалом, судя по всему, тоже хотел сказать вступительную речь и может быть преподавать.

– Довольна? – Малькор сидел в кресле, с видом человека, который только что подал в совет заявление о временной амнезии.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Может, он тоже как Золушка с боем курантов исчезнет?

– Может! А может с боем курантов превратиться в Лунного монстра.

А парик тем временем уже подписывался на факультетскую рассылку и пытался заручиться должностью «ведущего по этикету причесок».

Я посмотрела на самодовольное отражение парика в зеркале и вздохнула. Завтрашний день обещал быть сложным.

Глава 21. Парик

Я лежала на кровати и проклинала себя за свою несдержанность, своеволие, за ошибки, которых наделала бесконечное множество. Ну нельзя же вот так хвататься за чужие перстни, нельзя так приставать с Малькору, нельзя бегать по Варварам за советами. Этот мир для меня непонятен и непривычен. Единственное, что я знаю, это то, что я просто люблю своего дракона и все делаю ради того, чтобы хоть минуту побыть с ним рядом. Ну не получается по-доброму и правильному. И на этом, наверное, надо успокоиться, прижать хвост. А то все события начинают выходить из-под контроля.

Мне бы дурехе прислушаться к советам мужа, а не переть буром.

Но нет же. Прямо башкой в омут!

Так! Так! Так!

Давай, успокоимся.

С этой минутой каждое движение взвешенное и обдуманное. Не надо больше слов и посягательств.

В который раз я это говорю уже себе?

В сотый, тысячный?

Блин я только его пугаю.

Интересно, чей образ использовал Белый маг для моего прототипа. Не мог подобрать нормальную обольстительницу с крупными формами, чтобы одним взглядом наповал. А неважно. Важно, что у меня совсем мало времени.

Так выбираем новую стратегию общения.

Во-первых, молчим.

Во-вторых, со всем соглашаемся.

В-третьих, перестаем говорить о любви.

Ну там в-пятых и десятых.

– Ну наконец-то, – произнес кто-то над моей головой. – Будто послушал лекцию о моральных дилеммах у феи с хронической перхотью.

Я подскочила на кровати.

Парик хмыкнул и выстроил свои локоны в укладку «авторитетный, но доступный».

– Блин, – застонала я. – Ну почему ты не исчез и не растворился в полночь?

– Я те чо Золушка? Пора привести в порядок эту академию, – возгласил он тоном искусствоведа. – Начнём с основ: уважение к пробору.

– Отвали, без тебя тошно.

– Это я понял. Я, между прочим, тоже страдаю, так как оказался временной жертвой семейного волшебства. Вот если бы ты правильно сформулировала свои мысли, ну и твое душевное равновесие было бы в порядке, я бы не появился в таком растрепанном виде. Ты даже не можешь правильно произнести свое желание. Твое люблю, бла-бла-бла – это все так обтекаемо. Посмотри на себя. Волосы дыбом.

Я посмотрела на парик, затем на свое отражение в зеркале. Волосы торчком. А что он хотел после сна?

– Сегодняшняя тема: адаптивные причёски для оборотней, – объявил парик. – Вариант «до луны» и «после луны» – принципиально разные вещи. По правилам местные оборотни все в шерсти. Но могу подсказать совет, как сделать так, чтобы в полнолуние причёска не превращалась в сосновый лес.

– Не использовать лак для волос «Слёзы Гоблина», – усмехнулась я.

– Я боюсь, что после такого лака ты потеряешь способность рычать профессионально.

Я чуть не вцепилась в парик зубами.

Парик взял паузу и, как истинный стилист, вынул маленькую расчёску, которой в его жизни не было до вчерашнего дня.

– Немного терпения и правильный шампунь, – произнёс он, – шампунь «Лунный омлет» работает с текстурой меха. Но будьте аккуратнее: в инструкции мелким шрифтом написано «не употреблять во время лунного затмения».

Пока он объяснял разницу между «растрёпанным после битвы» и «аристократическим вихрем», я умылась, причесалась, позавтракала и порылась в шкафах Малькора. Решилась подыскать ему шляпу. Нашла штук пять более-менее приемлемые на мой взгляд. Предлагать и настаивать не буду. Просто положу куда-нибудь на видное место, пусть думает сам.

Парик следом качался в воздухе, устраивал небольшие танцы и в сердцах декламировал:

– Шляпа – это не прическа. Прическа – это философия. Надо предложить МагАкадемии ввести практические занятия по «самопрезентации волосяного покрова», – объявил парик. – Мастер-класс по молниеносной укладке перед экзаменом, и отдельный блок по уважительной причёске, когда ректор идёт на слушание Совета.

Кульминацией стало то, что парик потребовал почётный значок «Преподаватель-советник по волосяным стратегиям».

Я попыталась возразить, но он вежливо напомнил, что у него есть три добродетели: вкус, амбиция и отличное чувство ритма.

– И еще я хочу завести клуб «Прическа и политика»? – шепнул он мне. – Прическа – это не маска и не броня. Прическа – это язык. И если вы говорите на ней правильно, вас услышит даже музей старинных расчёсок.

– Хватит, – вздохнула я. – Ты лучше подскажи как мне аннулировать твое появление?

– Ну есть одна подсказка. Но тебе не понравится.

– Говори.

– Напиши на его затылке «Я тебя люблю», – сказал парик, как старый бюрократ, умеющий приносить удачу и неприятности одновременно.

Мир вокруг меня резко наклонился: полки покивали, лампочка вздохнула, чайник зашипел чуть громче.

– Глупее ничего не мог придумать? Да, мне проще написать на своем или твоем затылке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Парик завис над моей головой, как Чеширский кот, и его крошечные усики дрожали от волнения.

– Хорошо, – сказал он, улыбаясь своей грозной улыбкой. – Можешь написать на мне. Но помни: договор – не пустяк.

Я задумалась.

– А чем я рискую?

– Ничем! – коротко бросил парик. – Но с оговоркой. Мы находимся в МагАкадемии. Главное, советую больше не приближаться к перстню ректора.

Я написала на внутренней стороне парика «Я тебя люблю». Мне показалось, что это самое безобидное признание, которые я когда-либо произносила.

Парик зашевелил своими волнистыми прядями и будто кивнул, принимая новый статус. Он лег посреди шляп и предупредил.

– Теперь моли всех своих святых, чтобы Малькор выбрал именно меня, иначе приживусь в вашей семье, как мелкая язвительная собачка, которую надо будет выгуливать каждое утро.

В комнате стало светлее. Мир вокруг перестал быть серым набором предметов.

Дорогие читатели!

Если вам нравится эта книга, пожалуйста, отметьте её сердечком на титульной странице и добавьте к себе в библиотеку, чтобы следить за обновлениями. А если вам захочется ещё и на автора подписаться, не сдерживайте своего желания – первая эмоция, она всегда самая верная! Спасибо.

Приятного чтения!

Ваша, Софья Махаон.

Глава 22. Речь

Я прошла по коридору, открыла дверь в его кабинет. Мой ректор спал на диване со свитком на груди.

Аккуратно выложила на столике шляпы, будто невзначай кинула парик.

– Малькор! – шепнула ему на ушко, тормоша за плечо. – Проснись, золотце! Скоро торжество.

Он открыл один глаз, потом второй, посмотрел на меня мутным взглядом.

– Что стряслось? – пробормотал. – Инквизиция нагрянула? Драконы?

– Да нет, – успокоила я его. – Я тебе приготовила мантию. Только не знаю какого цвета для такого случая.

– Синяя с гербом Академии.

– Ох, а я принесла черную и белую. Сейчас сбегаю за другой.

– Не надо, я сам.

Малькор приподнялся, сел, потер лицо ладонями, «взъерошил волосы», вспомнил, что их нет, с грустью вдохнул. Видно было, что в его голове шла борьба между здравым смыслом («быть лысым на важном мероприятие») и тщеславием («но как же я без своего ректорского величия?»).

– Может шляпой обойдёшься? – подсказала я, показывая на столик со шляпами.

Покрутился перед зеркалом.

– Едрен кочерыжка! Я все-таки воин.

С легкой дрожью в руках, водрузила на его блестящую маковку парик. И – о чудо! – сидел как влитой. Настоящий ректорский парик, солидный, важный, от которого веяло многовековой мудростью и знанием всего на свете.

– Мне нравится, – сказала.

– Ладно, надену, – согласился Малькор.

– Только там это… – начала мямлить я. – Должна предупредить, что я там, на обратной стороне парика написала «люблю тебя».

– Нафига?

– Парик сказал, что если напишу, то он в полночь пропадет.

– Поверила?

– У тебя есть другие предложения?

– Нет. – Малькор стянул парик с головы, вывернул наизнанку. – Да вроде норм. Ничего не видно.

Малькор посмотрелся в зеркало, поправил складки на синей мантии, и я увидела, как по его лицу разлилось удовлетворение. Да, это был тот самый образ, которым он гордился.

На площади Академии и впрямь яблоку негде было упасть. Пестрота невероятная! Тут и некроманты в черных мантиях, от которых пахло ладаном и старой пылью – стояли кучками, не смешиваясь с прочей толпой. И орки, эти гренадеры магического мира, – переговаривались басистыми голосами, похожими на перекатывание булыжников. Эльфы щебетали что-то изысканное, гномы ворчали, разглядывая каменную кладку площади на предмет изъянов. Словом, весь магический свет в сборе.

Малькор взошел на трибуну. И как же он был хорош! Прямой, важный. Настоящий дракон.

Площадь притихла.

Малькор начал говорить. Голос его лился плавно и мощно. Он говорил о единстве магических народов, о прогрессе, о светлом будущем. Я стояла в толпе студентов, сжимая в руках свиток с программой, и сердце мое заходилось от гордости. «Боже, – думала я, глядя на него влюбленными глазами, – вот он, мой герой. Какой он у меня умный, красивый, величавый! Как я его люблю! Просто боготворю! И как же мне повезло, что этот великий человек мой муж!»

Все было мирно, пафосно и невыразимо красиво. Птицы пели, знамена развевались, речь лилась рекой. Если бы не одно обстоятельство.

В какой-то момент, прямо над головой моего мужа, в воздухе, словно от дуновения невидимого каллиграфа, начали появляться светящиеся буквы. Сначала я подумала, что это какой-то новый магический эффект, придуманный для усиления торжественности момента. Буквы складывались в слова, слова – в предложения.

Народ замер, восхищенно глядя на это чудо. Малькор, увлеченный речью, сначала не замечал. А я читала и читала, и кровь моя постепенно начинала стынуть в жилах.

«Какой он у меня красивый», – сияло неоново-розовым над его головой.

Толпа охнула. Малькор на секунду сбился, но продолжил.

«Прямо настоящий ректор», – дописала невидимая рука.

В толпе прошел одобрительный гул. Мол, как трогательно, технология дополненной реальности хвалит нашего руководителя!

Но дальше – больше.

«Как я тебя люблю. Боже, как я его люблю».

Толпа зашушукалась, стала оглядываться по сторонам.

Малькор запнулся, поднял глаза и наконец увидел сияющую над ним исповедь. Он покраснел, побагровел, посинел.

«И как же мне повезло, что этот великий дракон принадлежит мне. От макушки головы, до кончика плоти».

Мои собственные, только что пронесшиеся в голове мысли, обрели жизнь и свет.

Вот тут-то в толпе наконец поняли, что происходит. Это был не официальный приветственный адрес. Это было частное письмо. Очень частное. Некроманты перестали выглядеть такими суровыми – плечи их странно подрагивали. Орки, эти суровые воины, фыркали, прикрывая рты ладонями размером с жаровню. Эльфы улыбались с высоты своего величия.

А невидимый диктор моей души не унимался.

«Я люблю целовать кончики всех твоих пальцев и особенно главного…».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тут уж волной по площади прокатился сдержанный смех. Малькор стоял, похожий на пойманного с поличным школьника. Он посмотрел на меня сквозь толпу. В его глазах я прочитала целую гамму чувств: от ужаса и стыда до какого-то недоумения.

«Я тут ни при чем? – хотелось орать мне».

И тут меня осенило, что это проделки парика. Находясь на голове объекта моих нежных чувств, он каким-то магическим образом их транслировал! Он превратился в гигантский индикатор моих переживаний!

«Он сейчас так смотрит на меня, и похоже очень злится. Нет, скорее смущен…какой он милый, когда смущается… прекрати думать, дура!»

«Дура!» засияло особенно эффектно, как фейерверк.

Кто-то из студентов уже не сдерживался и хохотал во весь голос. Торжественность испарилась.

Малькор откашлялся. Он посмотрел на сияющие буквы, потом на меня, потом на хохочущую толпу. И вдруг… он улыбнулся. Сначала неуверенно, а потом все шире. Он снял с головы парик (толпа опешила, заткнулась) и посмотрел на него с таким видом, будто держал в руках самого проказливого из домовых.

– Что ж, – произнес он, и микрофоны донесли его голос до самых окраин площади. – Кажется, моя супруга приготовила для вас сегодня не только мою речь, но и… кое-что поинтереснее. Полагаю, это новое слово в магическом менеджменте – «прямая трансляция мыслей жены ректора». Эффективно, ничего не скажешь.

Толпа взорвалась смехом и аплодисментами. Некроманты хлопали, орки топали ногами. А над трибуной, где мой муж стоял уже без парика, но с суровыми глазами, все еще сияли последние слова: «Прости, прости. Я так тебя люблю».

И тут я нечаянно подумала, что мне с ним прекрасно в постели. Все это парик протранслировал.

«Черт, прекрати это показывать! А-а-а-а».

И в этот момент я поняла, что, несмотря на весь ужас и стыд, я тоже смеялась.

Парик вдруг проявил неугомонный характер. Словно песик мелкой породы, помчался по головам студентов. За ним, как хвост дракона, тянулось неоновое «Люблю…люблю…люблю…!»

Это же «Люблю» отпечаталось на голом затылке Ректора.

Даже я поняла, что это, пожалуй, перебор.

Вот тут-то терпение моего Малькора, видимо, лопнуло окончательно. Но лопнуло оно не так, как у нормальных людей – с криком, угрозами или хлопаньем двери. Нет, у него, как у ректора МагАкадемии, всё должно было быть с интеллектуальным, магическим шиком.

Он сошел в трибуны, прошел сквозь толпу и взяв меня за руку под аплодисменты вывел меня с площади. Блин! Я была в шоке и горе. Я понимала, что это ректор мне точно не простит. И он так поступил.

Глава 23. Стена

Малькор не шел – он прокладывал путь. Его рука, обхватившая мое запястье, превратилась в стальной капкан.

Он не обращал внимания на шумную толпу студентов, заполнивших площадь и главный коридор МагАкадемии. Он просто шёл вперед, и толпа, будто чувствуя исходящую от него волну невероятной силы, расступалась сама собой.

Я едва успевала за его длинными, решительными шагами. Мелькали удивленные лица, кто-то окликнул меня, но Малькор не замедлился ни на секунду. Он тянул меня за собой, как стихийное бедствие, не оставляя выбора.

Мы пронеслись мимо сияющих витрин с артефактами, свернули в знакомый только ему узкий проход между книжными шкафами, затем – по винтовой лестнице, где наши шаги эхом отдавались под сводами.

Он не произнес ни слова. Молчание было гуще и тяжелее любой бури. Я лишь видела, как напряжены мышцы его спины под темной тканью мантии.

Наконец, возник знакомый дубовый дверной проем с выгравированными рунами. Малькор рывком распахнул дверь, втолкнул меня внутрь наших апартаментов и, резко захлопнув ее за спиной, обернулся.

И тут его сдержанность лопнула.

Он отступил на шаг, будто боялся, что случайно опалит меня, и его голос прорвался наружу сокрушительной лавиной.

– Ты вообще понимаешь? – выдохнул он, и из его ноздрей вырвалось облачко дыма. Его глаза, узкие зрачки-щелки, пылали яростью, но под ней читалась настоящая, животная тревога. – Ты понимаешь, что могло случиться? Эта дурацкая выходка с перстнем, париком! Еще один неверный жест, одна сдвинутая на миллиметр руна – и от тебя не останется даже мокрого места или застрянешь где-нибудь между мирами! Я даже не смогу найти твои останки!

Он прошелся по комнате, сметая со стола свиток, который тут же вспыхнул и обратился в пепел от бессознательного выброса его магии.

– Я не для этого, – его голос внезапно сломался, став тише и уязвимее. – Я не для этого женился на тебе... Не для того, чтобы ты так легкомысленно играла с собственной жизнью! Каждый раз, когда ты лезешь в такие авантюры, я… я… Тебе самой не страшно?

– Мне, кажется, хотя почему кажется, я уверена, что уже давно проиграла. Чего мне бояться? А вот ты похоже боишься? Чего? Я даже не обладаю мало-мальской магией.

– Но… – запнулся он. – С тобой я чувствую себя абсолютно беспомощным! Я – дракон, чья чешуя выдерживает удар молнии, чье дыхание плавит сталь! Но перед твоей глупостью я бессилен. И это сводит меня с ума!

– Бессилен? – вздохнула я. – Это очень плохо. Поверь, ничего такого я не желала. Просто у меня совершенно нет времени понять вашу жизнь, подстроиться под тебя, под твои привычки и изъяны. Нет возможности все делать с чувством, с толком, с расстановкой. Один день приготовить тебе любимый морс, ночью наслаждаться луной и пением цикад. У меня нет возможности тратиться на политесы, поэтому я иду в лоб. Люблю как умею и могу, вот такой я дикий человек с дикой животной страстью. С ошибками, с приседаниями, с рыком Белой волчицы. Но я в отличии от тебя, это делаю и не боюсь этого. Я, конечно, наивная дура, что поверила, – раз женился, значит, любит. В ответ рванула к тебе всей душой. Хотя, я нисколько об этом не жалею. И я не могу тебе дать гарантию, что не совершу новых ошибок. Это же глупо читать стихи утопающему.

Он наконец остановился прямо передо мной, тяжело дыша. Гнев понемногу сходил на нет, обнажая голое, неприкрытое отчаяние.

– Пожалуйста, – прошептал он, и его горячая рука снова легла на мою, но на этот раз с невероятной, почти болезненной нежностью. – Пожалуйста, перестань так делать. Потому что если с тобой что-то случится… это убьет и меня.

– Уже тепло, – обрадовалась я.

И зря. Похоже, последние слова были случайными.

– Позор, – тут же произнес он. – Несмываемый позор. На меня, на Академию, на всё магическое сообщество. – Я десятилетия строил репутацию! – говорил он, измеряя комнату шагами. – Десятилетия! Чтобы какой-то взбесившийся парик и твои непрошенные сентименты всё это превратили в посмешище для некромантов и орков! Ты понимаешь? Орки сейчас имеют полное право считать меня сентиментальным болваном!

– Мне показалось они тебе завидуют.

Зря, конечно, сказала. Завелся с полтыка.

Он орал, это был оглушительный рёв, это был ледяной, разящий гнев. Каждое слово било точно в цель. Он говорил о долге, о чести мантии, о том, что даже мысли ректора должны быть под контролем. А я стояла, чувствуя себя всё меньше и меньше, словно таяла на глазах, как сосулька под дождём.

Мне не было страшно. Все равно где-то внутри я чувствовала, что орет не ненависть, а его растерянность. Но все равно было обидно.

Боже, как это было несправедливо.

И вот, когда я уже готова была расплакаться или начать оправдываться, он совершил тот самый поступок. Он резко остановился, посмотрел на меня с каким-то отрешённым взглядом и повернул перстень на своем пальце.

Раздался тихий, высокий звон, будто лёгкое касание к хрустальному бокалу. И от его руки до противоположной стены, а потом по всему периметру нашего зала, выросла стена. Абсолютно прозрачная, идеально гладкая и… немая.

Он захлопнул от меня весь мир.

Я не поверила своим глазам. Подошла и протянула руку. Ладонь уперлась во что-то холодное и непроницаемое, как алмаз. Я постучала – стена не издала ни звука. Она просто поглощала всё. Я крикнула его имя – мои собственные слова вернулись ко мне приглушёнными, будто я кричала в вату.

А Малькор по ту сторону, не глядя на меня, поправил мантию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Мне нужно на лекцию по Высшей Некромантии, – сказал он абсолютно обыденным тоном, будто только что сообщил, что пошёл за хлебом. – У нас здесь… некоторый карантин. Для твоего же блага. Чтобы твои мысли пришли в порядок.

И он развернулся и ушёл. Я слышала, как щёлкнула входная дверь. Я осталась одна. В центре нашего шикарного зала, в самом сердце нашего дома, в идеальной, бесшумной, прозрачной ловушке.

Первым делом я, как дура, бросилась вдоль стены. Она шла не только по комнате! Она создавала лабиринт! Она отрезала меня от выхода из спальни, от коридора, от кухни! Я могла только бегать по этому небольшому, огороженному со всех сторон пространству, как зверёк в самом навороченной, самом унизительной клетке на свете. Я тыкалась в преграду у двери, в окне, возле кровати – везде эта проклятая, холодная гладь.

Я была под домашним арестом. В собственном доме. И самым ужасным было не ограничение пространства, а эта абсолютная тишина, в которой оставались только мои унижение и нарастающая, чёрная обида. Он не просто наказал меня, он уничтожил меня как равную, он возвёл целый барьер из своего ректорского высокомерия.

И вот тогда, в этой стеклянной тюрьме, я его возненавидела. Любовь и обожание сгорели за секунду, словно их подожгли заклятьем огня.

Глава 24. Тайная комната

Я не сразу поняла замысел этого лабиринта. Сначала я думала, стена – это просто барьер, невидимая тюрьма в стенах апартаментов. Но нет. Это было что-то гораздо более изощренное и мерзкое.

Оказалось, проклятая стена не стояла на месте. Она была живой. Вернее, она была тенью Малькора, его магическим двойником, повторяющим его маршрут. Он ушел на лекцию в Академию – и стена, эта прозрачная гадина, начала двигаться, оттесняя меня от себя, как нежелательного зрителя. Смысл стал мне ясен: он не просто изолировал меня. Он гарантировал, что наши пути не пересекутся. Никогда. Вернее, пересекаться-то они будут – я же видела его вдали, идущего по коридору с группой студентов, – но между нами всегда будет этот неуловимый, непреодолимый барьер.

Ничегошеньки себе!

Жить в стеклянной клетке, пусть даже и магической, под пристальными взглядами ректора и прочих магистров, я не собиралась. Мысль о побеге пришла внезапно. А что, если?.. – исчезнуть. Просто стать тенью, выскользнувшей за ворота Академии.

Я действовала стремительно, пока страх и сомнения не настигли меня. Из шкафа был выдернут рюкзак, в который полетело все, что попадалось под руку: пара свитков, смена одежды, сухая пайка, припрятанная на черный день. Сердце колотилось. Я почти чувствовала горьковатый и пьянящий вкус свободы.

Я, как призрак, бродила по знакомым и незнакомым коридорам Академии. Вышла на улицу, на ту самую площадь, где случился позор. Народ уже разошелся, но несколько студентов, увидев меня, ускорили шаг. А я шла, и стена шла со мной, огибая деревья, отсекая меня от фонтанов, от скамеек. Я была в центре своего собственного, невидимого всем остальным аквариума.

Я металась, пытаясь обмануть магию. Резко повернула за угол аллеи – и уперлась в ту же холодную гладь. Стена предвосхищала мои движения, она читала мои намерения и строила преграду именно там, где я надеялась найти выход. Это было похоже на кошмар, когда бежишь от чего-то, а все двери ведут обратно в ту же комнату.

Моей единственной целью было добраться до тайги, озера, леса, пустыни, до любого клочка суши в этом бушующем море унижения. Но добраться туда оказалось задачей для героя квеста. Тайга находилась за пределами МагАкадемии и путь к ней лежал через мосты, арки и внутренние дворы. И каждый раз, когда я пыталась свернуть на нужную тропинку, стена мягко, но неумолимо оттесняла меня, заставляя делать крюк, идти в обход, через теплицы или запыленный архивный корпус.

Я побрела обратно по знакомым, но вдруг ставшим чужими коридорам. Было странное ощущение, будто я возвращаюсь на место преступления.

Я шла, спотыкаясь, по аллеям, пересекалась со студентами. Они, конечно, видели не стену. Они видели меня, ректоршу, с раскрасневшимся лицом и сумасшедшими глазами, которая петляла по кампусу, как муха, бьющаяся о стекло. Я слышала их сдавленный смех, чувствовала их взгляды на своей спине. Еще один слой позора, нанесенный поверх первого.

Отчаяние подкралось ко мне тихо и незаметно. Я уже который час блуждала по восточному крылу Академии, и все коридоры начинали казаться абсолютно одинаковыми. Прислонившись лбом к прохладной каменной кладке, я закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями. И в этот момент случилось нечто невозможное.

Камень… подался, на мгновение перестал быть твердым. Ощущение было странным и пугающим: будто я оперлась на плотную занавесь, а она пропустила меня вперед. Я едва удержала равновесие, сделав невольный шаг сквозь то, что еще секунду назад было непробиваемой стеной.

Оказавшись по ту сторону, я замерла. Воздух здесь был старым, неподвижным. Передо мной взмывала вверх витая лестница из темного, почти черного дерева, которая терялась где-то в сумраке высоты. Башня ректора. Я поняла это без слов.

Блин. Что делать?

Пошла наверх. Ступени скрипели под ногами с таким видом, будто не делали этого сотни лет.

Наверху была только одна дверь, сделанная из какого-то темного матового металла, испещренная рунами. Заметив меня завитки и символы ожили и потянулись ко мне тонкими, почти невидимыми щупальцами чистой магии.

И в этот миг меня ударило воспоминание. Яркий образ ректора с его запретом: «Башня для тебя закрыта. Забудь дорогу к ней».

Сначала стало страшно, затем любопытно.

Почему? Что он скрывает? Что такого находится за этой дверью, что мне нельзя видеть?

Щупальца рун все тянулись ко мне. От каждого моего движения они искрились и заострялись пиками, давая понять, что пройти через эти двери мне нереально. Это был порог, охраняемый сверхмощной силой.

Я сделала шаг назад. Потом еще один. Руны успокоились, их движение замерло, и они снова стали просто мертвыми письменами на металле.

Я развернулась и побежала вниз по витой лестнице, чувствуя, как сердце колотится не от страха, а от осознания одной простой вещи: запрет был нарушен. Дорога была запомнена.

Я остановилась в темном, безлюдном коридоре, и тяжело вздохнула.

Что дальше?

Мысль вернуться в свою комнату к Алисе возникла сама собой, но с новой, колючей оговоркой. Прошло ведь уже несколько дней. А в Академии места на вес золота. Кто знает, не заняла ли мою кровать какая-нибудь проворная первокурсница, пока я решала свои семейные драмы? Эта мысль почему-то вызвала у меня горькую ухмылку. Весьма вероятный сценарий.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я шла вперед, тыкаясь в невидимые преграды, отступая, находя новый путь. Это заняло целую вечность. Наконец, изможденная, я подбежала к знакомой двери с номером 317. Сердце бешено колотилось. А если стена не пустит? Если я упрусь в нее прямо здесь, на пороге спасения?

Дверь в комнату была приоткрыта, и из щели лился теплый свет и доносился привычный стук Алисиного посоха о пол – она что-то колдовала.

Я зажмурилась и рванула вперед, ожидая удара о холодное стекло.

Но его не было.

Я влетела в комнату, захлебываясь воздухом, и дверь захлопнулась за мной с оглушительным стуком. Я стояла, опираясь о косяк, вся в поту, не в силах вымолвить ни слова.

Комната была такой, какой я ее оставила: заставленная горшками с ходячими кактусами, заваленная свитками и пахнущая сушеным ландышем. Алиса сидела на полу и пыталась надеть крошечные очки на кактус по имени Колючка.

– Охуеть! – тут же отреагировал Попугай на мое появление.

Алиса подняла на меня глаза. Никакого удивления, ни гнева, лишь легкая усталость.

– Ну что, прогулка по стеклянной Академии прояснила мысли? – спросила она. Ее взгляд скользнул по моему рюкзаку, торчащему из-за спины. – Или ты уже собралась в кругосветное путешествие?

Я с глухим стуком сбросила рюкзак на пол.

– Собиралась, – честно призналась я. – Но передумала. Моя кровать еще моя?

Алиса фыркнула и кивнула на заваленный книгами и склянками угол.

– Кто ж займет твое логово? Там даже прибраться страшно. Добро пожаловать домой, беглянка.

И в этой простой, грубой, абсолютно не магической фразе было столько понимания и сочувствия, что мои нервы сдали. Я просто рухнула на свою старую кровать и разревелась, как последняя дура, в то время как Колючка, надев очки, принялся с важным видом расхаживать по комнате, словно маленький профессор, только что прочитавший лекцию о женском горе.

Глава 25. Бунт

Успокоилась я с огромным трудом. Потом рассказала про стеклянную стену Ректора.

Попугай, сидевший на спинке Алисиной кровати, усугублял моё смятение своей странной смесью из матерщины и неуклюжих утешений.

– Ну чего разнылась, тёлка? – хрипел он. – Ректор – не медведь, башку не закусит. Хотя, бля, посмотрел я на него – еще как закусит! Но тебе-то что? Он же тебя попёр! Пожила неделю! Это ж пиздец какой почет! Все эти выёбки-маги только мечтают!

– Заткнись уже! – Алиса, бледная от пережитого потрясения, бесцельно перекладывала вещи на тумбочке. – Лер, не слушай его. Ты… как ты? Что он тебе сказал?

Я не могла ответить. Слова Энрона Малькора жгли мне душу, как раскаленное железо. «Ваше присутствие здесь, миссис Лера, – огромный риск. Для вас и для Академии. То, что скрыто в вас, не должно проснуться. Я пожалел, что позволил вам войти в эти стены». Он не кричал. Он говорил тихо, но каждое слово врезалось в память. «Вы будете учиться, как все. Но под моим личным наблюдением. Один неверный шаг, одна случайная вспышка той силы, что дремлет в вас… и последствия будут необратимыми».

Сила? Какая сила? Я была пустышкой, нулем! Он взял меня из жалости, потому что был обязан мне за давнюю услугу. И теперь жалел об этом. От этой мысли становилось горько и до боли обидно.

– Ничего особенного, – соврала я, отворачиваясь к окну. – Просто… правила поведения. Чтобы я не позорила его протекцию.

– Ага, конечно, – фыркнул Попка. – От таких, как он, правила поведения в пять минут не расскажешь. От него так и веяло: «Дело, бля, пахнет керосином!». Чего этот придурок от тебя хочет?

– Попка! – Алиса бросила в него подушку.

Вдруг попугай сменил тактику. Он подлетел поближе и, глядя на меня своими круглыми, умными глазками, предложил: – А не сделать ли тебе доброе дело? Отвлекись, черт возьми! Займись учебой. Помоги Алисе с распаковкой. Или сбегай в библиотеку, схрони для нее книжек по иллюзиям. Дело найдется. Вот чтобы тебе сейчас хотелось больше всего сделать?

– Загрызть Энрона Малькора, – выпалила я.

– Пиздец как отлично! – одобрил попугай. – А теперь мечтай дальше. Что второе?

Я задумалась.

– Ну…

– Блядь, не мни булки…

– Отстань, – обиделась я.

– Ну все, все, не буду больше. – Попугай перелетел мне на плечо и заглянул в глаза. – Рожай блядь скорее. Чего прямо охуеть как хочется? Что б прям сиськи всмятку!

Мысль сама всплыла из памяти – таинственная дверь.

– А что за дверь в западном крыле, на третьем этаже? – спросила я, поворачиваясь к попугаю. – Такая… старая, без номера.

Попугай сразу смутился. Он заерзал на месте, его перья взъерошились. Он бросил быстрый, почти панический взгляд на Алису, которая замерла с открытым ртом.

– Короче... – явно нехотя проскрипел он. –То, что там, тебе видеть не нужно.

Естественно, как только он это произнес, во мне проснулось такое жгучее, нестерпимое любопытство, что мне тут же, прямо-таки до дрожи, захотелось немедленно туда прорваться. Запретный плод всегда сладок. Да и после разговора с Ректором, после его унизительных предупреждений, его стены, мне отчаянно хотелось сделать что-то наперекор, что-то, что доказывало бы, что я не просто безмозглая пешка в его руках.

– Мне уже в сто раз хочется больше.

– Бля, чисто бабское. Говорят нельзя, а она буром…

– Но почему? – не унималась я. – Что там?

– Хоть ты скажи этой дуре! – обратился попугай за помощью к Алисе.

– Лера, не надо, – тихо сказала она. Ее лицо стало серьезным. – Правда, не лезь туда.

– Да там, бля, архив какой-то! – выпалил Попка, снова оглядываясь на Алису. – Старые, ебнувшиеся свитки! Пыль, плесень! Скукотища, в общем! Ничего интересного!

Он врал. Я видела это по тому, как он избегает моего взгляда и как нервно перебирает лапками.

– Ты врешь, – тихо сказала я.

– Ёкарный бабай! Да зачем мне врать? – вспыхнул попугай. – Хочешь сдохнуть – вали!

– Пошли со мной, – предложила я.

– Я похож на придурка? Алиска мне руки, ну то есть крылья и лапы за это оторвет! И Ректор… ой, мамочки, лучше про Ректора я промолчу. Он там не любит лишних глаз. Считай, это его личная территория.

Личная территория Ректора. Эти слова подействовали на меня как красная тряпка на быка. Его кабинет был неприкосновенен, тело недоступно, его воля – закон. Но эта дверь… она казалась другим местом. Не местом силы, а местом тайны. Возможно, даже его слабости.

– А ты пойдешь со мной? – обратилась я к Алисе. – Там всякие заклятия и руны, они чуть не сожрали меня. Мне потребуется твоя магическая сила. Ну, пожалуйста!

Алиса промолчала.

– Я даже боюсь представить, что с ней будет, – усмехнулся Попугай.

Я посмотрела на кактуса в очках. Тот вообще спрятался за свои колючки, как за рыцарским щитом.

– Все равно пойду, – буркнула я. – Я его жена, и у него не должно быть от меня секретов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– То ненавижу, то жена. Логика просто класс, – вздохнула Алиса. – Если все-таки решишься пойти, то надень мою накидку, чтобы сгладить силу магии. Прости, подруга, но это единственное, чем я могу тебе предложить.

Вечером, когда Алиса уснула, утомленная эмоциями дня, а Попка устроился на своей жердочке и погрузился в дрему, бормоча что-то во сне про «гребаных бумажных крыс», я лежала без сна и смотрела в потолок. Мысль о двери не давала мне покоя. Она стала навязчивой идеей, символом моего бунта против унизительной опеки Энрона Малькора.

Тихо, как тень, я выползла из-под одеяла, накинула на плечи Алисину накидку и выскользнула в коридор. Ночные огни Академии мерцали тускло, отбрасывая длинные, пляшущие тени. Воздух был пронизан запахом старого камня, воска для полов и едва уловимой озоной магии.

Я шла, прижимаясь к стенам, сердце колотилось где-то в горле. Коридоры были пустынны, лишь изредка доносились чьи-то шаги или приглушенные голоса из-за дверей. Я свернула в западное крыло, нашла тот податливый камень, прикоснулась.

И вот она. Дверь.

Она была именно такой, как я запомнила: темное, почти черное дерево, потемневшая от времени железная фурнитура, в переплетенье рун. Ни таблички, ни номера. От нее веяло холодом. Не физическим, а каким-то метафизическим – холодом забвения и одиночества.

Я медленно протянула руку, собираясь прикоснуться к шершавой поверхности дерева.

– Напрашиваешься на неприятности, дитя? – раздался у меня за спиной тихий голос.

Я вскрикнула и отпрыгнула от двери, прижимаясь к противоположной стене. Передо мной – не касаясь пола – стояла высокая, худая женщина в темно-синих одеждах хранительницы. Ее лицо было бледным и бесстрастным, а глаза смотрели на меня с холодным любопытством.

– Я просто заблудилась, – прошептала я, чувствуя, как предательски дрожит голос.

– В западном крыле на третьем этаже ночью не заблуждаются, – парировала женщина. Ее губы тронула едва заметная улыбка. – Здесь обитают лишь тени прошлого и… личные тайны нашего Ректора. Тебе не следовало бы сюда приходить.

– Почему? Что это за комната?

– Это не комната, – женщина скользнула взглядом по двери, и в ее глазах мелькнуло что-то, похожее на жалость. – Это склеп. Склеп для того, что должно было умереть, но не может. Магистр Малькор содержит это место под замком по своим личным причинам. И я советую тебе забыть дорогу сюда. Ради твоего же благополучия.

Она сделала шаг вперед, и я инстинктивно отступила.

– А теперь, – ее голос прозвучал тверже, – возвращайся в свою комнату. И если я еще раз увижу тебя здесь, мне придется доложить Магистру. Думаю, тебе не нужно объяснять, чем это для тебя закончится.

Мне не нужно было. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и пустилась бежать по коридору, не оглядываясь. Я бежала, пока не уперлась в знакомую дверь с номером 317.

Задыхаясь, я прислонилась к косяку. Страх сжимал горло, но вместе с ним внутри рождалось иное, более упрямое чувство. Склеп? То, что должно было умереть, но не может? Личная тайна Энрона Малькора?

Попугай и Алиса предупреждали меня. Хранительница пыталась запугать. Сам Ректор, своим грозным видом, отговаривал от любых шагов в сторону.

Но чем больше запретов, тем сильнее было желание их нарушить. Эта дверь, эта тайна, связанная с ним, манила еще больше.

Я тихо открыла дверь и прокралась внутрь. Алиса спала. Попка на своей жердочке пошевелился.

– Лезешь, куда не просят, – прохрипел он во сне, – твою ж в тропическом лесу… дура…

Я укрылась одеялом с головой, но перед глазами у меня все стояла та самая дверь. Теперь я знала – просто так я от нее не откажусь. Риск быть пойманной и наказанной мерк перед возможностью узнать что-то о том, что он так тщательно скрывает.

Это было безумием. Но это было мое безумие. И мой первый, крошечный бунт против человека, который смотрел на меня как на ничто.

Глава 26. Учеба

Последующие дни слились в однородную массу усилий, унижений и скуки. МагАкадемия оказалась не сияющим замком знаний, а лабиринтом бесконечных лестниц, аудиторий и взглядов – любопытных, снисходительных, откровенно враждебных.

Учеба давалась с огромным трудом. Вернее, она не давалась вовсе. Я ходила на занятия, как на каторгу.

«Основы магической теории» – седовласый маг с лицом, меловую доску, вещал о потоках эфира и резонансных полях. Я исправно конспектировала, но слова повисали в воздухе, не находя отклика в моей немагической сущности. Однокурсники вокруг меня щёлкали пальцами, и у них на кончиках вспыхивали искорки статики или закручивались крошечные вихри пыли. У меня – ничего.

«История артефактов» – тут я хоть что-то могла понять. Даты, имена, описания. Но когда дело доходило до практического определения ауры древнего предмета, я снова оказывалась слепой и глухой в мире зрячих. Преподавательница, худая и нервная, смотрела на меня поверх очков с выражением легкой брезгливости.

Пару раз я попала на пары с Алисой – на «Введение в иллюзионистику» и «Базовые алхимические составы». С Алисой было проще. Она была моим живым щитом.

– Не смотри на них, – шептала она, загораживая меня от любопытных взглядов, когда мы шли по коридору. – Все они в первом семестре такие умные, потому что у папы-мамы магия в роду с десятого колена. А ты самородок!

– Я не самородок, – мрачно парировала я. – Я булыжник.

На иллюзионистике преподаватель, молодой и амбициозный, попросил создать простейшую мираж-дымку. Алиса ловко выдохнула, и перед ней возникло легкое, переливающееся облачко. Я же, сжав кулаки и стиснув зубы, пыталась «сосредоточить волю», как требовали в учебниках. В итоге только покраснела от натуги. Преподаватель вздохнул: «Мисс Лера, не перенапрягайтесь. Магия – это не физический труд. Пока просто наблюдайте».

На алхимии нужно было смешать базовые реагенты для получения «Фонарного света» – слабого светящегося эликсира. Алиса у меня на глазах за несколько изящных движений создала колбу с ярким, ровным сиянием. Я, стараясь не дрожать, капнула эссенцию лунного камня в раствор сухой мглы. Раздалось негромкое «бульк», и содержимое моей колбы превратилось в мутную, темно-серую жижу, от которой шел запах протухшего яйца. Сосед по парте фыркнул. Алиса тут же подставила свою сияющую колбу: – Ой, смотрите, какая яркая у Леры получилась! Наверное, переборщила с люминофором!

Попка, сидевший на плече Алисы во время практик, комментировал сквозь сонную дремоту: – Бля, Лерка, не алхимичка, а диверсант! Таких в разведке ценят! Хе-хе.

В остальном все было более-менее прилично. Меня открыто не травили – сказывалась тень статуса Ректорши, но и не сближались. Я существовала в некотором вакууме. Со мной не заговаривали, за исключением Алисы, меня не звали в компании, не гнали и старались не замечать. Я была пустым местом, призраком в стенах, кишащих магией.

Ела я в столовой. Это было отдельное испытание. Огромный зал с готическими сводами, гул сотен голосов и… еда, которая могла вести себя непредсказуемо. Если за соседним столом ссорились два энергичных некроманта, то мой суп в тарелке поднимался вихрем, котлеты могли внезапно зазеленеть или заискриться. Однажды мой кусок пирога внезапно запел тонким фальцетом старинную балладу. Я в ужасе отодвинула тарелку. Алиса хохотала до слёз.

– Расслабься, Лер! Это же МагАкадемия! Здесь даже еда живая!

Я предпочитала самые простые блюда – каши, простой хлеб, тушеные овощи, которые, казалось, еще не успели пропитаться магической атмосферой. Я садилась с Алисой где-нибудь в углу, и Попка воровал с моей тарелки кусочки, приговаривая: – Небось, без магии вкуснее. Натуральный продукт, бляха!

Именно в столовой я впервые снова увидела Энрона Малькора. Он вошел в сопровождении нескольких старших магов. Гул в зале мгновенно стих, сменившись почтительным шепотом. Он прошел к отдельному столу, скользнул холодный и оценивающий взглядом по залу. На секунду мне показалось, что задержался на нашей столике в углу. Я тут же опустила глаза в тарелку, чувствуя, как кровь бросается мне в лицо. Сердце заколотилось с такой силой, что, казалось, его слышно по всему залу.

– Видала? – прошипела Алиса, сияя. – Он на нас посмотрел!

– На тебя, – поправила я, ковыряя ложкой в каше.

– Брешешь, тёлка! – хрипло прошептал Попка, прячась за Алисиной спиной. – На тебя смотрел! Я, бля, видел! Взор, как обух! Чуть посуду на столах не полопала от его внимания! Охрененный мужик!

После той встречи я стала замечать его чаще. Вернее, не его, а признаки его присутствия. Его высокая, мощная фигура мелькала в конце длинного коридора; я видела, как его мантия скрывалась за поворотом, когда я выходила из библиотеки; я слышала отголоски его низкого голоса, доносившиеся из-за дверей преподавательской. Каждая такая случайная встреча заставляла мое сердце бешено колотиться, а разум – цепляться за крошечные детали: как он держит руки, скрестив за спиной, как чуть наклоняет голову, слушая кого-то, как легкая тень усталости ложится на его невозмутимое лицо поздним вечером.

Я стала искать эти встречи. Высчитывала маршруты, прислушивалась к шагам, узнавала его уверенную, тяжелую походку. Я страдала, – это было моей глупой саморазрушительной болезнью. Он был неприступной скалой, божеством в своем пантеоне власти, а я – песчинкой у его подножия. Но песчинке тоже хотелось верить, что скала когда-нибудь почувствует ее присутствие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Однажды ночью, когда Алиса уже спала, а Попка посапывал на жердочке, я снова выскользнула из комнаты. Меня неудержимо тянуло к той самой двери в западном крыле. Я не собиралась открывать ее. Я просто хотела постоять рядом. Прикоснуться к тайне, которая была частью его.

Я прокралась по спящим коридорам, добралась до нужного места. Дверь стояла на месте.

Я присела на корточки напротив, в нише окна, и просто смотрела на нее. Мне так хотелось это знать, что там? Это желание стало навязчивой идеей, единственной точкой опоры в моем бессильном существовании.

Внезапно я услышала шаги. Те самые, что я научилась узнавать из тысячи.

Я прижалась к стене в нише, стараясь стать невидимой.

Энрон Малькор появился внизу лестницы. Он поднимался не спеша, его лицо было озабоченным, усталым. Он подошел к двери, остановился перед ней. Не открывая, просто положил ладонь на темное дерево. Это был жест… нежности? Печали? Отчаяния? В его осанке, всегда прямой и неуязвимой, появилась едва заметная сутулость.

Он простоял так несколько минут, абсолютно неподвижный. Я не дышала, боясь выдать свое присутствие хоть малейшим звуком. Потом он глухо вздохнул, рука бессильно опустилась. Он повернулся и тем же медленным, тяжелым шагом пошел обратно.

Я сидела, затаившись, еще долго после того, как его шаги затихли. Сердце стучало как сумасшедшее. Я видела его уязвимость. Миг, когда титан, дракон оказывался просто человеком. И эта тайна, связанная с ним, стала для меня еще дороже, еще желаннее.

«То, что должно было умереть, но не может», – вспомнились слова хранительницы.

Что это? Кто это? Почему он держит это здесь, в самом сердце своей империи, под замком?

Ответа не было. Была только дверь. И тихая, всепоглощающая одержимость, которая медленно, но верно превращала меня из запуганной немагической девочки в кого-то другого. В того, кто готов был на все, чтобы прикоснуться к тайне Живой Грозы. Даже если это прикосновение будет последним.

Глава 27. Ярость

Ярость.

Она пылала внутри, как расплавленное ядро звезды, заключенное в ледяную скорлупу моего тела. После ухода Эльдара я не двинулся с места. Стоял, вгрызаясь взглядом в тот самый герб Малькоров – скалу и скрещенные жезлы. Символ несокрушимости. Теперь – памятник моему лицемерию.

«Стена».

Слово отдавалось в висках тупой, мерзкой болью. Не радостью обретения свободы – какая, на хуй, свобода? Ее у меня не было с тех пор, как я впервые ее увидел, а потом еще надел эту чертову мантию ректора. Нет. Это была ярость бессилия. Ярость загнанного в угол зверя, которому вместо битвы подсунули ошейник с бантиком.

И сквозь этот адский гул злости пробивалось что-то другое. Тихое, настырное, гораздо более опасное.

Тоска.

Не та благородная тоска о несбыточном, о которой пишут поэты. А конкретная, мучительная по Лере.

По тому, как она смотрела на меня в Запретном Лесу, когда я, истерзанный после встречи с вепрем, еле стоял на ногах. Не с жалостью, нет. С таким… понимающим бесстрашием. «Держись, милый, – умолял ее взгляд Белой волчицы. – Волки близко. Пахнешь кровью».

И ее смех. Тихий, как шелест хвои, но какой-то невероятно живой, пробивающийся сквозь мертвящую тишину моих покоев. Она принесла мне отвар из диких трав после того злополучного ритуала после встречи с Прядильщиком. «Пей, Дракоша. Выглядишь как выжатый лимон. Хотя нет, лимон симпатичнее».

«Дракоша». Никто, блять, с детства не называл меня так. Никто не смел, кроме матери. А Лера влепила это дурацкое прозвище с такой простотой, что я даже возмутиться не успел. И оно… прилипло. Вошло в сознание, въелось в подкорку, как когда-то изречения отца, но с противоположным знаком. Не «Воля – щит», а «Расслабься, идиот». Не «Порядок превыше всего», а «Иногда надо просто посмеяться».

И вот теперь эта девчонка, этот лучик какого-то немыслимого, дикого света в моем затхлом мире правил и догм, должна была превратиться в монстра. Из-за меня. Из-за того, что я был слишком слаб, чтобы защитить ее тогда, в ту ночь, когда тени напали на ее лагерь.

В дверях, не постучав, стоял маг. Не Эльдар. Другой. Тот, кого я тайком вызвал личным шифром, минуя все официальные каналы. Маг-аналитик из Нижних Лабораторий. Человек в простом сером халате, с лицом, которое забываешь через секунду после того, как отвернешься. Его звали… впрочем, неважно. Он был гением в области магических аномалий и биомодификаций. И абсолютно беспринципным ублюдком, что в данной ситуации было скорее плюсом.

– Входи. Закрой, – бросил я, не оборачиваясь.

Он скользнул внутрь, и дверь сама собой захлопнулась, щелкнув сложными запорными рунами. Воздух запахло поганками и пылью медного купороса.

– Ректор, вы запрашивали данные по аномалии «Лунный Клык». Штамм «Альфа-Омега».

– Не теоретические выкладки, – прошипел я, наконец поворачиваясь к нему. В глазах стоял тот самый адский вихрь, и я видел, как бесстрастное лицо мага на миг дрогнуло. – Мне нужен способ остановить, обратить вспять. Уничтожить заразу в зародыше. Все, что угодно.

Маг медленно кивнул, доставая из складок халата тонкий, почти прозрачный кристаллический слайд. Он вставил его в проектор на моем столе. В воздухе замерцали схемы, формулы, изображения клеток, пораженных вирусом ликантропии.

– Штамм «Альфа-Омега» уникален, – заговорил он своим монотонным голосом. – Это не просто болезнь. Это магико-биологический паразит, переписывающий саму сущность носителя на фундаментальном уровне. Обычные подавители, даже самые мощные, бесполезны. Они лишь замедляют процесс, но не останавливают.

– Говори быстрее, – рыкнул я, сжимая кулаки. Защитные руны на костяшках пальцев вспыхнули багровым светом.

– Есть гипотеза. Неподтвержденная, запрещенная Советом Старейшин после инцидента 707-го года, – он переключил слайд. Появилось изображение древнего, почерневшего от времени алтаря, окруженного черными дымящимися кристаллами. – Ритуал «Очищения Пламенем Холодной Звезды».

Я вперился в изображение. От него веяло такой древней, нечеловеческой мощью, что по коже побежали мурашки.

– Суть?

– Ритуал выжигает чужеродную магию из жертвы… – начал маг.

– Из пациента, – поправил я сквозь зубы.

– …из пациента, – безразлично повторил он. – Но для этого требуется энергия, сопоставимая с рождением новой звезды. Взять ее неоткуда. Кроме одного источника.

Он сделал паузу, глядя на меня своими пустыми глазами.

– Источника, который находится в самом эпицентре Запретной Зоны. Там, где пали Первые Основатели. Там, где до сих пор бьется в агонии сердце Тени Бездны, которую они победили, но не смогли уничтожить до конца.

В кабинете повисла тишина. Я смотрел на схему ритуала, на эту безумную, самоубийственную авантюру.

– Сердце Тени… – прошептал я. – Это же…

– Да, – маг кивнул. – Это источник той самой скверны, которую ваш отец так ненавидит. Чтобы спасти девушку от одного вида скверны, вам придется окунуть ее в самую суть другой. Риск стопроцентный. Шанс на успех… исчезающе мал. Вы скорее ускорите ее превращение или превратите ее во что-то… еще более ужасное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я закрыл глаза. Перед ними встал образ Леры. Не тихой и спокойной, а той, какой я видел ее лишь раз – с горящими глазами, с окровавленными клыками, прикрывающей мою спину, когда я был слишком слаб, чтобы стоять.

Твою мать!

Я открыл глаза.

– Что потребуется? – спросил я, и мой голос прозвучал звеняще-спокойно.

Маг-аналитик улыбнулся. Это была редкая, неприятная улыбка.

– Почти невозможное, Ректор. Вам придется украсть ключ от Запретной Зоны у вашего отца. Найти проводника среди изгоев, которые живут на границах Зоны. И… – он посмотрел на костяшки моих кулаков, – …пойти против всего, чему вас учили. Против Системы. По сути, стать тем, кем вас сегодня назвал Основатель.

– Предателем, – закончил я за него.

– Именно.

Я посмотрел на герб Малькоров. Скала и скрещенные жезлы. Непоколебимость. Верность устоям.

«Хрен вам, а не устои», – подумал я.

– Почему так сложно? Я не припомню такого сильного и сложного заклятия.

– Смею предположить, что вы показали свою слабость.

– В чем?

– Это конечно звучит смешно. Но вы мой ректор похоже дали слабину в амурных делах.

– Заткнись!

– Не надо грубости. Есть еще один способ развенчать проклятие, это вам самому приобрести крылья.

– Мне что их нитками пришить или приколотить к спине гвоздиками.

– В деталях я вам не советчик. Я, понимаете ли, мыслю масштабно, планетарно, так сказать.

– Про крылья забудь, в остальном готовьте все данные. Полный отчет. И… чтобы никто не знал.

– Разумеется, – маг кивнул и так же бесшумно, как появился, растворился в тенях у двери.

Глава 28. Нет тебе прощения

Я остался один. Снаружи – все тот же лед. Но внутри буря, адский вихрь решимости.

Система думала, что сломала меня. Загнала в угол.

Она не знала, что загнанный зверь, перестав метаться, обнажает клыки.

«Как же холодно без тебя, – подумал я, глядя в окно, где уже занималась заря над башнями Академии. – Даже ад не согревает».

Я позволил себе кривую, почти драконовскую ухмылку.

Надо поспать. Уже пятые сутки без сна.

Решение пришло не как озарение, а как необходимость сделать вдох после долгого удушья. Ярость и расчет были топливом для плана спасения. Но этот план был о ней. А между нами теперь зияла пропасть, которую я вырыл собственными руками.

Эта стеклянная стена... Я ее возвел. Методично, кирпичик за кирпичиком. Отказ от её вызовов. Скупые, сухие ответы на её попытки заговорить. Взгляд, устремленный сквозь нее, будто она была призраком. Я думал, что защищаю её от себя, а в итоге сам попал в ловушку.

Это было осознание собственной идиотской, чудовищной ошибки. Я скучал по её голосу. По тому, как она смотрела на меня – не на Ректора Малькора, а на Энрона, на «Дракошу».

Ноги сами понесли меня по знакомому коридору общежития.

Я постучал.

Из-за двери донесся скрипучий, невероятно гнусный голос:

– Пошёл на хуй, мудак! Пошёл на хуй!

Это он мне? Растерзаю сволочь!

– Глаза разуй, придурок! – продолжил визжать попугай. – Ты куда блядь ходишь? Это ферзюшка…

Вновь постучался.

Дверь приоткрылась. В проёме стояла Алиса. Взгляд у неё был испуганным.

– Ректор, – произнесла она с уважением. В её тоне сквозило: «Простите, но вам здесь не ждут».

Я проигнорировал её и заглянул за спину. В глубине комнаты, у окна, стояла Лера. В простом платье цвета мха. Безмолвная. На её фоне Алиса казалась всего лишь тенью.

– Я… – мой голос, обычно железный, дал слабину. – Мне нужно поговорить.

Алиса собиралась что-то сказать, что-то важное, но Лера едва заметно мотнула головой. Подруга фыркнула, бросила на меня растерянный взгляд и отошла в сторону, сунув руки в карман халата. Мол, давай, попробуй.

– Ублюдок! – заорал попугай кактусу.

Лера сделала шаг вперёд. Её лицо было бледным, но абсолютно спокойным.

– Говорите, – произнесла она. Никакого «милый». Даже «Энрон». Голос – ровный, безжизненный.

Попугай, сидевший на шахматной доске, похабно загоготал.

– Проебал всё, придурок!

Кактус фыркнул, снял очки и вытер слезы.

Внутри меня всё оборвалось. Я видел в её глазах холод, пустоту. Ту самую пустоту, что была во мне до неё. Ту, что я сам в неё и вложил.

– Я… – слова застревали в горле. «Я скучаю». «Я был идиотом». «Прости». Это всё было бы правдой. Но я брякнул. – Надеюсь, у вас все хорошо? Обычная ректорская проверка.

Она смотрела на меня, не моргая. И я видел, как в глубине её «лесных озер» вспыхнула боль. Она справилась с эмоциями за долю секунды.

– Вы всё сказали? – спросила она.

– Нет. Это не должно было так произойти. Ты не заслужила…

– Что именно я не заслужила, Ректор? – перебила она, и в её голосе впервые появилась сталь. – Не заслужила быть вашей женой? Или не заслужила того, чтобы вы перестали смотреть на меня как на неожиданное пятно на безупречном диване своего кабинета?

– Я здесь как официальное лицо! – вырвалось у меня, и я тут же возненавидел себя за эту оправдательную банальность.

– Отлично получилось, – она усмехнулась, и это была худшая из всех возможных усмешек. Беззвучная, горькая. – Вы построили стену. Я вас больше не беспокою. Вы добились того, чего хотели. Мы оба играем свои роли в этом… цирке. Теперь оставьте меня. Мне нужно готовиться к своему «счастливому» будущему.

Она развернулась, чтобы уйти. Спина – прямая, плечи – расправлены. Вышколенная осанка, которой позавидовал бы любой стражник Дозорного Крыла.

– Лера, подожди…

Она обернулась. И в этот раз маска спала полностью. В её глазах не было ни капли ледяного спокойствия. Только чистая, неразбавленная боль.

– Знаете, Ваше превосходительство, Ректор Энрон Малькор, – произнесла она тихо, но так, что каждый звук впивался в меня, как отравленная игла. – Многое можно пережить. Боль. Страх. Даже это проклятие. Но знать, что человек, которому ты доверяла, добровольно стал твоим тюремщиком… Хуже того – твоим палачом, который казнит тебя молчанием… – она сделала шаг ко мне, и её шёпот был страшнее любого крика. – Вы мне ненавистны. Искренне. До глубины души. Я вас ненавижу.

Я стоял, не в силах сдвинуться с места. В ушах гудело. Попугай радостно прокричал:

– Отравил бычков! Отравил бычков! На хуй послал!

Я ей поверил.

Каждому слову.

В этом не было ни капли театральности, ни желания ранить в ответ. Это была горькая, выстраданная правда, выжженная в её душе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И это было хуже любого гнева отца. Хуже угрозы быть изгнанным из рода. Хуже предстоящего позора.

Я повернулся и пошел прочь. Шаг снова был отточенным, призрачным. Спина – прямой. Снаружи – всё тот же гранит.

Я погибал гордо.

От ее презрения мы стало легче, чем от ее любви. По крайней мере я понимал, что точно его заслужил.

Но внутри ледяная решимость спасти её закалилась, получив последнюю, необходимую закалку.

Я спасу её, чтобы её ненависть ко мне была единственным, что ей придется носить в себе. А не проклятие оборотня и не ярмо брака с человеком, которого она презирает.

Глава 29. Записка

Я возвращалась с занятий в МагАкадемии, и в голове гудело от насильно втиснутых туда законов телепортации и теории плазменных сфер. Учёба, если честно, давалась мне с трудом. Не то чтобы я была глупой, но всё это казалось таким сухим, далёким от реальной жизни.

Я шла по коридору, размышляя, не заскочить ли в столовую за порцией чего-нибудь горячего, как вдруг из ниши выскочила тень.

Человек в длинном чёрном плаще с наброшенным капюшоном, скрывавшим лицо, резко возник передо мной, сунул в руку смятый клочок бумаги и, не проронив ни слова, растворился в сумерках так же стремительно, как и появился. Всё произошло за пару секунд. Я даже не успела испугаться, лишь застыла с глупым видом, сжимая в пальцах непонятную записку.

Почерк был неровным, торопливым, буквы скакали, словно их выводила дрожащая рука.

«Лера. Если хочешь узнать, что на самом деле таится за дверью Ректора, приходи сегодня в полночь на Старое кладбище. Приходи одна».

Сердце ухнуло. Не очень-то приятно получать такое. Я перечитала послание ещё раз, потом ещё. Оглянулась, посмотрела по сторонам, словно надеялась увидеть того, кто это писал.

«Не трать время, – отрезвила сама себе. – Тот, кто писал напуган до полусмерти. Чувствуется, как дрожал, когда выводил буквы».

Хотела выкинуть, но поняла, что не смогу. Меня задели за живое.

– О тайне двери… – прошептала я, сжимая записку. – Он знает о тайне двери.

«Почему на кладбище?».

– Это ловушка! – сказала Алиса.

– А что мне делать? Проигнорировать?

– Я и не говорю, что не надо идти. Говорю, что это ловушка. А раз знаешь, что ловушка, – уже не ловушка, а засада. Только устраивать её будут не они, а мы.

– Мы? Ты хочешь сказать, что пойдешь со мной?

– Конечно.

– Но тут предупреждение, чтобы я приходила одна.

– Хороший повод для меня, чтобы не соваться с тобой куда-то ночью на кладбище. Но и бросить тебя я тоже не могу. Я просто уверена, что ты без меня пропадешь.

– Я, между прочим, всю жизнь прожила в тайге. Тайга мой дом.

– Но сейчас речь не о тайге, а о кладбище и может быть магическом приглашении. С этим ты точно не справишься в одиночку.

– Вот, чтобы нам с тобой не спорить, я решила, что н не пойду, – сказала я.

– Ой, ли, – улыбнулась Алиса, – уверена ты и часа не выдержишь, чтобы не побежать. Откуда же ты тогда узнаеишь про тайну двери.? Если скажещь что тебе неитнетресно, я не поверю.

Мысль Алисы была железной и неоспоримой. Вместо холодной, сосредоточенной решимости пришел осторожный страх.

– Первым делом – оружие, – начала инструктировать меня Алиса. – Тебе надо что-то серьёзное. Магию я тебе предложить не могу. По лысине Ректора поняла, что ты с ней не дружишь, а вот кое-что придумать можно.

Она подошла к шкафу. В нем висели ее парадная форма, платья, жакеты. На полках лежали личные вещи, а в дальнем углу она нашла то, что искала: тяжелый револьвер и коробку патронов к нему. Оружие старого образца, но надёжное.

Я вздрогнула. Меня прошибло потом. Это самое ненавистное, что я могла себе представить. Еще когда была Белой волчицей, я всем нутром закипала от вида оружия.

– С ума сошла? – взвизгнула я. – Убери это!

– Оно не стреляет. Это бутафория, – предупредила Алиса.

– Все рано убери!

Алиса кивнула, похлопала по карманам, где лежал холодный перстень-детектор с заострённым камушком, потом посмотрела на попугая с магическим замком на клюве. Подумала взять его с собой, передумала, потянулась к толстенному тому «Справочник практикующего мага-следопыта» и ещё парой книг по оборонительной магии, что валялись на столе.

Быстро пролистала, остановилась на нужной странице.

– Вот нашла пару заклинаний. – Запоминая, прикрыла глаза, забурчала, потом вздохнула, уставилась на меня. – План такой. На кладбище приходим заранее, осматриваем периметр, ищем укрытия, засады. Сначала в переговоры вступаешь ты, я буду следить, чуть что – возьму управление на себя.

– Договорились. А где это кладбище?

– Провожу.

Мы вышли на улицу, в надвигающуюся ночь, и направились к окраине Зачарованного леса, туда, где находилось заброшенное Старое кладбище.

Бледная и неполная луна изредка проглядывала из-за рваных облаков, освещая кривые, почерневшие от времени надгробия и скрюченные деревья. Кладбище было огромным и давно заброшенным. Здесь царила гробовая тишина, нарушаемая лишь скрипом веток и шуршанием каких-то ночных насекомых.

Алиса стояла у входа, за большими каменными воротами с отвалившимся крестом, и сканировала местность. Перстень-детектор на ее пальце показывал устойчивый фоновый уровень. Никакой активной магии.

– Чего там?

– Спокойно, – прошептала Алиса. – Никого нет. Пока нет.

Мы двинулись вглубь, ступая как можно тише. Глаза постепенно привыкли к полумраку, и я начала различать детали: провалившийся склеп семейства купцов Ляпуновых, опрокинутую статую ангела с отбитым лицом, свежую яму, неизвестно кем вырытую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Слева, за мавзолеем с колоннами, – скомандовал Алиса. – Укрытие. Ждем там.

Я кивнула и, пригнувшись, юркнул в тень мавзолея. Отсюда был виден почти весь центральный участок кладбища с полуразрушенной часовней. Я прислонилась к холодному камню и замерла, слившись с тенью.

Ждать пришлось недолго. Ровно в полночь, когда где-то в лесу ухнули совы, у часовни возникла фигура. Не та, что подбежала ко мне вечером. Эта была выше, шире в плечах. Она нервно переминалась с ноги на ногу, оглядываясь по сторонам.

– Не наш писака, – констатировала я Алисе. – Приманка.

И в этот момент я почувствовала лёгкое, едва заметное движение где-то справа от меня. Я резко повернула голову.

– Сзади! – прошептала Алиса. – Маскировочное заклинание.

Волчьим затянутым прыжком я рванулась с места за ближайшее надгробие, как вдруг воздух с шипением рассекла яркая красная молния. Она ударила в стену мавзолея как раз там, где я стояла секунду назад, оставив на камне чёрный опалённый след.

– Дерзко, – прорычала я, опускаясь на четвереньки. Во мне мелькнул проблеск волчьего инстинкта. – Очень дерзко.

Из-за деревьев вышли двое. Один, тот самый, что стрелял, – тощий, в потрёпанном мундире отставного солдата, с жезлом в руке. Боевой маг-недоучка. Второй – тот, кто стоял у часовни, здоровенный детина с дубиной.

– Где он? – просипела я детине и метнулась к другому кресту.

По кладбищу раскатился новый грохот выстрела.

– Где тот, кто прислал записку? – зарычала я и теперь нырнула в свежую яму.

– Тебе это уже не понадобится, волчица! – прохрипел маг и снова взмахнул жезлом.

Сверху на меня посыпалась смесь из кирпича и веток. Чуть не похоронила заживо.

Я выскочила из ямы и метнулась к воротам.

В этот раз мою руку пронзила острая боль.

Вскрикнула от боли. Поняла, что следующего выстрела точно не переживу.

Но тут на лунный свет вышла Алиса. Она затрепетала от какой-то внутренней магии, и в ночь ушёл высокий, пронзительный звук, не слышимый ухом, но от которого заложило уши и задрожала земля.

Детина с дубиной закричал и упал на колени, закрыв уши ладонями. Маг отшатнулся, его заклинание сорвалось. Эффект был оглушительным, в прямом смысле слова.

– Теперь беги! – скомандовала Алиса. – В Академию они не сунутся!

Но бежать было некуда. Потому что в воротах появился третий. Он шёл медленно, не спеша, и от него веяло бесконечной мощью.

Алиса содрогнулась и осела на землю.

Это был не человек. Существо было высоким, с ногами, похожими на козлиные, заканчивающимися раздвоенными копытами. Из-под плаща виднелась обнажённая мускулистая грудь, а на голове, между закрученными бараньими рогами, пылали два угольно-красных глаза. Он держал в руке длинный, изящный посох, вырезанный из чёрного дерева.

– Сапфир, – В голосе Алисы прозвучал неподдельный ужас. – Беги, Лера! Это не мой уровень! Беги!

Но ноги мои стали ватными. Я застыла, не в силах оторвать взгляд от этого демонического существа. Оно подошло ближе, и я увидел его лицо – нечеловечески красивое и одновременно отталкивающее, с острыми чертами и насмешливой улыбкой на тонких губах.

– Светлова Лера Сергеевна, Белая волчица? – его голос был похож на скрип старого дерева и шёпот ветра в листве одновременно. – Как трогательно. Ты и вправду пришла. Надеюсь, тебе понравился мой маленький спектакль с запиской? Приманка должна быть сочной.

Он бросил взгляд на двух бандитов. Тот, что был магом, подобострастно закивал.

– Дверь… – сумела выдавить я. – Ты знаешь о тайне двери?

Сатир рассмеялся, и его смех был похож на лязг костей.

– Я знаю всё, волчий детёныш. Я был там.

– Скажи мне.

– Скажу, если пообещаешь отступиться от Ректора.

– Зачем тебе? Я же обычная волчица и тем более скоро даже не буду ей.

– Ты мне мешаешь.

– А если я откажусь.

– Мило, – сказал он. – Но не продуктивно. Я пришёл не за твоей жалкой жизнью, отпрыск тайги. Я пришёл за тем, что прячется в тебе.

Он сделал шаг вперёд, и его посох засветился зловещим багровым светом.

– Отдай мне Ректора, и, возможно, я не сделаю твою жизнь оборотня столь ужасной.

Внутри у меня всё оборвалось. Он знал и об этом.

– Он не шутит, Лера, – голос Алисы прозвучал тихо и отрешённо. – Он может это сделать. Он из Старой Расы. Его магия… древнее и сильнее.»

– Нет, – прошептал я.

– Что? – приподнял бровь сапфир.

– Я сказала, нет! – закричала я. Я не знала, что делать. Я не знала никаких заклинаний. Я просто знала, что от Этого ужасного, отвратительного Ректора Энрона я никогда не откажусь. Рвите меня на куски, делайте что хотите, хоть закопайте меня здесь, но не забирайте его. Отчаяние и ярость бушевали во мне.

И в этот момент в голове у меня что-то щёлкнуло. Не голос Алисы, а что-то иное. Воспоминание из пророчества родных, из слов отца и матери: «Земля, особенно на местах захоронений, насыщена остаточной энергией смерти. Её можно использовать для создания кратковременного барьера…»

У меня не было времени на сомнения. Я упала на колени, вонзила пальцы в холодную, влажную землю кладбища и, вложив в прикосновение всю свою волю, всю свою боль и всю свою ненависть, мысленно закричал: «Защити!»

Ничего не произошло.

Сапфир усмехнулся.

– Жалко, – выдала я.

Он поднял посох, нацеливаясь на меня.

И в этот миг земля передо мной вздыбилась. Из грунта, из-под старых плит, с грохотом и скрежетом поднялась стена из спрессованной земли, костей и корней. Она выросла на полтора метра в высоту, грубая, неуклюжая, но реальная.

Сапфир отступил на шаг, и в его красных глазах мелькнул улыбка.

– Это не ты сделала, это он балуется с тобой! – закричала Алиса.

Я сидела на земле, тяжело дыша. Руки горели, из носа текла кровь. Я чувствовал, как что-то выкачало из меня все силы.

– Беги, дура! – завопила Алиса. – Это ненадолго!

Я, пошатываясь, поднялась, и бросился прочь, к выходу с кладбища. Оглянувшись, я увидела, как багровый луч из посоха сапфира ударил в земляную стену, и та рассыпалась в пыль.

Но его взгляд, полный не угасшей злобы, а живого, жгучего интереса, преследовал меня до самых ворот.

Я выбежала на улицу и, не разбирая дороги, помчалась к Академии.

Я еще не предполагала, что встреча с Сапфиром не такое уж страшное обстоятельство по сравнение с тем, что меня ожидало впереди.

Глава 30. Агата и Леший

Я ввалилась в свою комнату, едва волоча ноги. С плеч сорвала плащ, испачканный землёй и прилипшими травинками, и швырнула его на спинку стула, ненароком согнав с насеста попугая. Тот, с магически сомкнутым клювом, вылупил на меня круглые глаза и гневно замахал крыльями.

– Молчи! – приказала я ему. Отчаяние и страх требовали выхода, и безмолвная птица казалась идеальным объектом для срыва. Руки предательски дрожали, в висках отдавался навязчивый стук, а по лицу и шее тянулась бурая дорожка запекшейся крови из носа.

– Ну что, Лера-Ректорша? – раздался позади меня уставший голос Алисы. – Понравилась ночная экскурсия? Сапфир, магия, ожившие могилы… Не каждый день такое увидишь.

– Хоть ты не издевайся, – прохрипела я, наливая в кружку воду из глиняного кувшина. Рука тряслась так, что я расплескала половину. – Он знает обо мне. Кто он, чёрт возьми?

– Я уже говорила. Это один из Древних. Те, кто жил здесь до людей. Сила у них… другая. Им обычно нет дела до наших склок. Если Сапфир интересуется тобой – дело пахнет жареным куда сильнее, чем кажется.

Я допила воду и повалилась на кровать, не в силах даже раздеться. Мыслей не было – лишь тяжёлый, липкий ужас и гулкая усталость во всём теле. Последнее, что я помнила перед сном, – это насмешливый взгляд красных глаз в кладбищенском мраке.

Утром меня резко вырвало из забытья настойчивый стук в дверь. Я вздрогнула, сердце бешено заколотилось, заставляя мгновенно протрезветь ото сна.

– Спокойно, – тут же урезонила меня Алиса. – Это не он. У Сапфира другие манеры.

Я осторожно приоткрыла дверь. В пустом коридоре никого не было. Лишь на полу лежал конверт из грубой, желтоватой бумаги. Такие же ощущения, как вчера. Я подняла его и, вернувшись в комнату, разорвала.

Почерк был изящным, каллиграфическим, полная противоположность вчерашним каракулям.

«Многоуважаемая жена Ректора, Лера Сергеевна, только на Вас вся надежда!

Осмеливаюсь обратиться к Вам в крайней степени отчаяния. Меня, бедную и непрактикующую некромантку, преследует своим нездоровым вниманием один лесной дух, именующий себя Лешим. Он не оставляет меня своими ухаживаниями, насылает кошмары, а вчера заявился ко мне в склеп и пытался насильно напоить каким-то приворотным зельем! Я, девушка скромная и к мирским утехам не склонная, едва отбилась. Умоляю Вас, защитите! Без Вашей помощи мне не справиться.

С надеждой на Вашу справедливость,

Некромантка Агата,

что проживает на Старом кладбище, в семейном склепе рода Погребальных. Сейчас проживающая в комнате «– 511-е», зимний флигель МагАкадемии.

Я перечитала записку дважды. «Многоуважаемая жена Ректора»? Да блин. Что происходит?

Алиса фыркнула.

– Ну вот, Лера Сергеевна, поздравляю с повышением. Теперь ты и боярыня, и чиновница, и многоуважаемая жена. Многогранная личность!

– Иди ты, – проворчала я, но почувствовала, как угнетённое настроение от вчерашнего приключения понемногу отступает, сменяясь знакомым чувством непонимания. Леший и некромантка? После вчерашнего сапфира это звучало как деревенская комедия.

– Какое у нас сегодня расписание?

– Ты что, откажешься реагировать? – удивилась Алиса.

– А что я по-твоему должна делать?

– Идти и разбираться. Ведь эта Агата не зря к тебе обратилась. Верит в справедливость жены ректора.

– Я тебя умоляю, – фыркнула я.

– А к кому она, по-твоему, должна идти? К Ректору? Ко мне? Давай-ка, подруженька, вставай и шлепай решать проблему.

– Да, да, глупость все это… – бухтела я, пытаясь отвертеться от напора Алисы.

– Раз уж согласилась быть женой Ректора, то будь ей. Это не обсуждается.

Комната «– 511-е» нашлась легко – в подвале она была одна. Небольшое, но крепкое каменное сооружение с кованой дверью. На двери висела табличка: «Не беспокоить. Идет подготовка к экзаменам».

Я постучалась. Из-за двери донёсся нервный вздох, потом щелчок замка, и дверь скрипнула, отворилась.

На пороге стояла девушка лет восемнадцати, не больше. Очень бледная, с большими испуганными прозрачными глазами и чёрными волосами, заплетёнными в два тугих жгута. Одета она была в простое, тёмное платье, а на шее у неё болталась костяная подвеска в виде стилизованного черепа.

– М-многоуважаемая жена Ректора? – прошептала она, глядя на меня с немым вопросом.

Я вздохнула:

– Я получила вашу записку. Расскажите, что случилось.

Некромантка Агата всплеснула руками.

– О, слава всем тёмным силам! Наконец-то! Проходите, прошу вас. Только, пожалуйста, тише… у меня аспирант спит.

Она указала на огромный, покрытый пылью саркофаг в углу комнаты.

Я переступила порог. Внутри пахло плесенью, стылой землей. Повсюду были разбросаны ржавые гвозди, разбитые доски, на которых стояли колбы с мутными жидкостями. На полках, среди черепов и костей, аккуратно стояли склянки с надписями «Эссенция меланхолии», «Порошок забытья» и «Капли для улучшения концентрации при общении с призраками».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Расскажите, что произошло, – сказала я, усаживаясь на предложенный табурет.

История Агаты была трагичной и, как мне показалось, сильно приукрашенной. Леший, которого она называла «сим неотесанным лешачищей», уже несколько недель преследовал её. Сначала посылал букеты поганок, потом пытался заманить в чащу, обещая показать «потерянные души», а вчера явился сам.

– Он был весь в листьях и шишках! – всхлипывала Агата. – И пах мхом и чем-то перебродившим. – В руке он держал склянку с розовой жидкостью и настаивал, чтобы я выпила, говоря, что это «настойка страсти папоротниковой». Я едва убежала и заперлась!

– Папоротниковая страсть… – удивилась я.

– Да. Я попробовала. Дешёвая самоделка. Настой болотной мяты с добавлением коры дуба для «стойкости». Эффект – лёгкая эйфория и желание обнять первого встречного, включая лесные пни.

– Вы знаете, где он обитает? – спросил я, чувствуя, как начинает болеть голова.

– Конечно! – Агата вытерла слёзы уголком скатерти. – В старом дубе, на опушке, что за кладбищем. Там у него… логово.

– Ну что ж, навестим романтичного лесного духа, – проворчала я. – Только, ради всего святого, не пейте ничего, что он предложит.

Опушка нашлась быстро. Старый, дуплистый дуб был виден издалека. Возле него, на пне, сидел тот самый «лешачища». Существо было полметра ростом, сплетённое из корней, покрытых мхом и лишайником. Из-под нахмуренных бровей на меня смотрели весёлые, как угольки, глаза. В длинных пальцах он держал склянку, точно такую, какую описывала Агата.

– Чего надо, человечишко? – проскрипел он голосом, похожим на шелест листвы. – Не видишь, занят я? Изыскания провожу.

– Лера… Сергеевна, жена Ректора МагАкадемии, – сказала я, принимая официальный тон, который мне посоветовала Алиса. – Ко мне поступила жалоба от некромантки Агаты. Вы пытались её опоить.

Леший откинулся назад и громко рассмеялся, от его смеха закачались ветки на ближайших деревьях.

– Опоить? Да я её приударить пытался! Девчонка симпатичная, хоть и костлявая. Сидит в подвале, вся в своих книгах, одиночество своё коротает. Решил я её расшевелить, жизнь показать! А она – визжит, убегает. Не оценила.

Он потряс склянкой.

– А зелье-то хорошее! Сам варил. Настоял на ягодах любви, корне страсти и… э-э-э… на воспоминаниях о первом солнечном луче. Должно работать.

– Работать-то оно будет, – язвительно заметила я. – Только не так, как вы думаете. От этого варева не страсть проснётся, а несварение желудка на неделю.

– Жалко что-ли? Это ж все индиви-идуально.

– Во-первых, навязчивые ухаживания, особенно с применением веществ неизвестного происхождения, попадают под статью «Мелкое магическое хулиганство». Во-вторых, у вас есть лицензия на производство и сбыт зелий?

Леший насупился.

– Какая ещё лицензия? Я – дух леса! Мне закон не писан.

– На территории МагАкадемии и прилегающих земель – писан, – парировала я. – Особенно если ваш «эликсир» может нанести вред здоровью.

Я вытащила Алисин перстень-детектор и приложила его к склянке. Камень вспыхнул и тут же потух. Магии там было чуть больше, чем в стакане воды из-под крана.

– Видите? – сказала я. – Плотность на уровне грязной лужи. Это не зелье, это профанация.

Леший выглядел оскорблённым.

– Так я ж ещё учусь! – пробурчал он. – Опыты ставлю.

– Слушайте сюда, – сказала я. – Я, конечно, не уполномочена принимать какие-то обвинительные решения, но строго вас предупреждаю. Прекратите преследовать Агату. Никаких зелий, ни папоротниковых, ни каких других. А если уж так хотите практиковаться в зельеварении – идите в Магакадемию. Запишитесь на курсы для начинающих. Там и рецепты проверенные дадут, и диплом по окончании.

Леший задумался, почесал мохнатый затылок.

– В Академию, говоришь? А они… лесных-то возьмут?

– На курсы берут всех, особенно таланливых, – философски заметила я. – А там видно будет.

Я развернулась и пошла прочь. На обратной дороге я зашла в склеп к Агате и сообщила, что инцидент исчерпан.

– О, благодарю вас! – сияла она. – Теперь я смогу спокойно готовиться к экзамену по истории некромантии XVIII века!

Поднявшись на третий этаж общежития, я глубоко вдохнула. Здесь воздух показался мне на удивление свежим и приятным.

«Ну что, «жена Ректора»? – усмехнулась я. – Уладили сердечные дела подопечных?»

Глупо, конечно, но по сравнению со вчерашним кошмаром, сегодняшнее происшествие было как глоток свежего воздуха. Простое, глупое, человеческое… ну, или почти человеческое.

И всё же, где-то на задворках сознания, тлела тревога. Сапфир никуда не делся. Скорее всего он наблюдал.

Глава 31. Холодный душ

Не успела я мысленно похвалить себя за успешное разрешение дурацкой истории с Лешим и сделать глоток относительно спокойного воздуха, как дверь в мою комнату с грохотом распахнулась, едва не сорвавшись с петель.

На пороге стоял Энрон. Вид у него был такой, словно он бежал через пол-Академии, сдерживая себя последними силами. По вискам стекали капли пота, глаза горели холодным огнем, а во всей его напряжённой позе читалась готовность в любой момент сорваться в крик или действие.

– Чего вам? – вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать. Усталость и остаточное напряжение от встречи с Сапфиром сделали меня грубой и резкой.

Он вошёл, грубо захлопнув дверь за спиной, и встал ко мне так близко, что я почувствовала исходящее от него тепло. Комната мгновенно наполнилась его подавляющей энергией, ставшей вдруг тесной и душной.

– Зачем ты встречалась с Сапфиром? – выпалил он, отбросив все формальности.

Сердце у меня ёкнуло. Откуда он знает? За мной следят? Или Сапфир сам дал о себе знать? Я решила не юлить. Правда, пусть и не вся, была моим лучшим оружием в этот момент.

– Хотела узнать тайну вашей комнаты, – честно призналась я, глядя ему прямо в глаза. – Точнее, то, что за дверью, в которую вы меня не пускаете.

Энрон замер, его гнев, казалось, на мгновение отступил, сменившись удивлениме.

– Узнала? – спросил он с лёгкой, едва уловимой насмешкой.

– Нет, – пришлось сознаться я. – Ничего не узнала. Только едва сама не осталась украшением его коллекции.

– Могла бы спросить у меня, – произнёс он тише, отчего его слова прозвучали ещё весомее.

Это уже было слишком. Я недоверчиво рассмеялась.

– Вы это серьёзно? После всех ваших стен, невнимания ко мне и этой чёртовой запертой двери? «Не входи – убьёт!»? Тогда давайте, показывайте, чего вы там прячете. Прямо сейчас.

В его глазах вспыхнул какой-то странный огонёк – смесь вызова и любопытства.

– Хорошо, – неожиданно согласился он. – Но с одним условием. Если ты…

Договорить он не успел. Дверь в комнату снова с грохотом распахнулась, и на этот раз на пороге возникла Алиса. Вернее, вплыла. Она была с ног до головы мокрая, с неё капало на пол, а в растрёпанных волосах застрял какой-то подозрительный розовый лепесток. Выглядела она так, будто только что вышла из цунами.

– Там в душевой! – выкрикнула она, не обращая внимания на Энрона и его грозный вид. – Там в душевой вампиры затеяли дуэль!

Воцарилась секундная пауза. Я перевела взгляд с мокрой и взволнованной Алисы на Энрона. Он, кажется, на мгновение забыл о нашем серьёзном разговоре и смотрел на неё с немым вопросом.

– Из-за чего? – удивился он. – Я не в силах представить, что может заставить вампиров устроить побоище в общественной душевой.

– Из-за очереди! – завопила Алиса, размахивая руками и разбрызгивая воду. – Представьте, у них у всех внезапно возникла острая, нестерпимая потребность помыться! Срочно! Прямо сейчас! И все одновременно! В итоге они не поделили последнюю кабинку, достали шпаги и теперь там всё вдребезги! Вода хлещет через край, мыло летает, а они фехтуют и шипят! И никто не может их остановить!

Я закрыла глаза, чувствуя, как у меня начинает пульсировать висок. Похоже, в этой Магакадемии никогда не бывает скучно.

Энрон, к моему удивлению, не рассмеялся и не возмутился. Его лицо стало каменным, профессионально-собранным.

– Где именно?

– Так у нас в конце коридора! – кивнула она, с облегчением видя, что её сообщение восприняли со всей серьёзностью.

Он бросил на меня быстрый, тяжёлый взгляд, в котором читалось: «Наш разговор не окончен». Затем, не сказав больше ни слова, стремительно вышел из комнаты.

– Ну и денёк, – прошептала я, опускаясь на стул.

– Ага, – фыркнула Алиса, отжимая свои мокрые волосы. – Ты тут с Ректором тайны обсуждаешь, а я по уши в вампирских страстях. И, кстати, – добавила она, смотря на меня с внезапным подозрением, – о чём это вы так оживлённо беседовали перед моим героическим входом? Что он там «показывать» собрался?

Я покраснела, понимая, что она слышала последнюю часть нашего диалога.

– Обещал показать, что находится за дверью.

– Да ладно! – глаза Алисы стали круглыми.

– Только у него есть какое-то условие, договорить не успел, ты помешала.

– Ну прости, подруга…

В этот момент мы услышали из коридора нарастающий гул голосов и торопливые шаги. Словно от сквозняка наша дверь открылась и закрылась. Наше любопытство оказалось сильнее осторожности и усталости. Мы переглянулись и как одна ринулись к двери.

Картина, открывшаяся нам в коридоре возле душевых, была довольно странной. Из распахнутой двери душевой валил пар, по скользкому кафельному полу растекалась мыльная вода, а в центре этого хаоса, под проливным душем из повреждённой трубы, стояли двое вампиров. Оба – бледные, величественные, в насквозь мокрых бархатных камзолах, с обнажёнными шпагами в руках. Они не двигались, застыв в изысканных позах. А всё потому, что между ними стоял Энрон.

Он не кричал, не угрожал. Он просто стоял там, с абсолютно невозмутимым лицом, и его одного хватило, чтобы остановить побоище.

– Господа, – голос Энрона был спокоен и разумен, но резал слух, как сталь. – Вы либо немедленно прекращаете это представление, складываете оружие и отправляетесь по своим комнатам, либо я лично проверю, насколько точны народные сказки о методах усмирения нежити. Выбор за вами.

Вампиры медленно, не отрывая взгляда от Энрона, опустили шпаги. В их глазах читалась оскорблённая гордость, но инстинкт самосохранения, похоже, оказался сильнее.

– Этот душевой блок будет закрыт на ремонт, – продолжил Энрон. – За причинённый ущерб с вас будет взыскана тройная сумма. А теперь – марш.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вампиры, стараясь сохранить остатки достоинства, брезгливо ступая по мыльной воде, скрылись в толпе.

– Всё, расходитесь! – скомандовал Энрон собравшимся студентам. – Шоу окончено.

Толпа нехотя начала рассеиваться. Энрон повернулся и увидел нас с Алисой в дверях. Его взгляд скользнул по мне, и в нём снова вспыхнула та самая недоговорённость. Он что-то сказал подошедшему старшему дежурному, указывая на разгром, а затем направился к нам. Вода капала с его мундира, но вид у него был абсолютно победоносный.

– Ну что, – тихо сказала Алиса, не отводя от него глаз. – Надо признать, в экстренных ситуациях он действует эффективно.

Я молча кивнула. Да, он мог быть загадочным, раздражающим и властным. Но в хаосе Магакадемии для меня он был тем самым камнем, о который разбивались все мои волны безумия. И сейчас, глядя на него, я понимала, что наша беседа была отложена, но не отменена.

– Я в душ, – протиснулась между нами Алиса. – Западное крыло.

Мы увидели, как за ней захлопнулась дверь.

Энрон снова приблизился ко мне, и у меня перехватило дыхание. Все мысли, все трезвые рассуждения куда-то ускакали, оставив лишь хаотичный стук сердца в ушах и тепло, разливающееся по жилам.

Конечно, я крепилась. Натянула на лицо маску равнодушия, пыталась дышать ровно. Но, боже… Его вид – короткий ежик уже отрастающих волосы, капли воды на ресницах, мундир, прилипший к могучей груди после душевой баталии. Его сила, исходившая от него почти осязаемыми волнами. И этот чертов запах – чистого и свежего ландыша после грозы.

Он подошел настолько близко, что я почувствовала тепло его тела. Сердце ушло в пятки, и я подумала, единственную, но паническую мысль: «Он хочет меня обнять».

– Вот только не надо этого, – выдохнула я и отскочила назад, к своей кровати, нащупывая рукой спинку для опоры.

Пара решительных шагов – и он снова сократил дистанцию до нуля. Его пространство поглотило мое.

– Я убрал стену, – произнес он тихо, его голос был низким и густым, как мед.

– А-а-а… – я растерялась, чувствуя себя полной дурой. – Зачем?

– Она мне мешала.

Прежде чем я успела что-то сообразить, его рука молнией метнулась вперед. Теплые, сильные пальцы сомкнулись на моем запястье, и он резко дернул меня на себя. Я вскрикнула от неожиданности и прильнула к его груди, где под мокрой тканью мундира прятались стальные мускулы.

– Энрон! – попыталась я вырваться, но это было бесполезно.

Его вторая рука прижала меня за талию, а затем, медленно, властно, поползла чуть ниже, прижимая мое тело к его бедрам так плотно, что сомнений не оставалось. Он так крепко прижал меня к себе именно там, чтобы я на уровне каждого нерва, каждой клетки чувствовала его желание. Жесткое, требовательное, лишающее воли.

В голове зазвучала тревожная сирена. Нет, нет, нет. Я больше не поддамся. Не позволю этому колдовству, этой физической магии снова затмить рассудок.

– Не-не-не, – зашептала я, отчаянно упираясь ладонями в его грудь, пытаясь создать хоть какую-то щель между нами. – Отпусти. Я сказала – нет.

Но он только усмехнулся, низко, почти в мою шею. Его дыхание обожгло кожу.

– Ты много чего говорила, – прошептал он, и его губы едва коснулись моего уха, заставив все тело содрогнуться против моей воли. – Но твое тело говорит со мной на другом языке. Оно не врет.

– Я не хочу этого, – выдавила я, но голос мой предательски дрогнул, а ноги стали ватными. Его рука на пояснице была раскаленным железом, а тот самый настойчивый жесткий изгиб внизу живота будил в памяти те самые картины, от которых я пыталась убежать – его горячую кожу под моими ладонями, его вес на мне, его низкий стон в темноте.

– Врешь, – он был безжалостен. И вторая рука скользнула с поясницы еще ниже, крепко сжав, и я непроизвольно выгнулась, прижимаясь к нему еще сильнее. Проклятое тело! Оно предавало меня с потрохами. – Ты хочешь этого так же сильно, как и я. Просто боишься признаться.

– Я боюсь тебя! – выкрикнула я, наконец найдя в себе силы оттолкнуть его лицо от своей шеи. – Боюсь, что ты снова воспользуешься мной и выбросишь, как ненужную вещь!

Это, наконец, задело его. В его глазах, таких близких, что я видела в них каждую золотую искру, мелькнуло что-то сложное – досада, злость.

– Я ничего не выбрасывал, – проворчал он. – Ты сама сбежала, как испуганный заяц.

– Потому что ты ведешь себя как… как самец, помечающий территорию! – зашипела я. – То ты меня отталкиваешь, то приказываешь забыть, то ломишься в мою комнату и… и делаешь вот так! Что тебе от меня нужно, Энрон? Просто скажи!

Он замер, его дыхание, ранее частое и горячее, на мгновение сбилось. Казалось, он сам ищет ответ на этот вопрос.

– Я не знаю, – неожиданно грубо выдохнул он. – Но я знаю, что не могу перестать. Не могу, когда ты рядом.

И его губы снова нашли мою шею, но на этот раз не для шепота, а для жадного, влажного поцелуя. Волна огня прокатилась по мне, сжигая остатки сопротивления. Я застонала, и это был не протест, а капитуляция. Мои руки, еще недавно отталкивавшие его, сами собой обвились вокруг его шеи.

Он воспринял это как сигнал.

– Лера… – прошептал он мое имя, и в его голосе прорвалась та самая неуверенность, которую он так тщательно скрывал.

И в этот самый момент, когда мир сузился до него, до его рук, его губ и безумного стука наших сердец, дверь снова распахнулась.

На пороге застыла Алиса. Она уже успела переодеться, но на ее лице застыла такая смесь шока, возмущения и дикого любопытства, что я мгновенно пришла в себя и отпрянула от Энрона, как от раскаленной плиты.

– Я… э-э-э… – Алиса заикалась, переводя взгляд с моего раскрасневшегося, растерянного лица на Энрона, который стоял, сжав кулаки, с видом человека, готового разнести всю комнату в щепки. – Я просто хотела сказать… что в западном крыле душевная…э-э-э душевая пробка… короче, дежурный мастер заявил, что ремонт душа займет не меньше недели. Короче всем студентам придется мыться в озере...

Она сделала паузу, оглядывая нас еще раз.

– Но, похоже, у вас тут… свои проблемы с водоснабжением. Или его переизбыток. Я… я потом.

И, бросив на нас последний многозначительный взгляд, она ретировалась, прикрыв за собой дверь.

Воздух в комнате снова застыл, но теперь он был наполнен не страстью, а неловкостью и незавершенностью. Я, не глядя на Энрона, потянулась за своим халатом, сброшенным на пол, и накинула его на себя, чувствуя себя невероятно уязвимой.

Энрон тяжело дышал, его взгляд был прикован ко мне. Казалось, он собирался что-то сказать, какое-то продолжение, объяснение, приказ.

– Возвращайся домой, – прозвучало тихо, но четко.

– Нет, – прошептала я, глядя в пол. – Просто нет.

Он помолчал секунду, другую. Потом развернулся и, не сказав ни слова, вышел. Дверь закрылась с тихим, но окончательным щелчком.

Я осталась одна, прислонившись лбом к прохладной спинке кровати. Тело все еще горело от его прикосновений, а в душе бушевала буря. Он убрал стену. Он сказал, что она ему мешала. Мешала что – видеть меня? Чувствовать? Я не понимала, почему я отказалась, почему сказала «нет», когда всё во мне кричало «да!». Что со мной не так?

Он был прав. Мое тело жаждало его. Но моя душа кричала от страха. Страха быть сломленной, поглощенной, потерянной в нем без остатка.

Глава 32. Письма

Алиса уговорила меня пойти на озеро. В принципе, я бы и без ее уговоров сходила. Уже пару раз так и делала – улизнула из душных стен Академии, чтобы ощутить на коже прохладную воду. Она не шла ни в какое сравнение с жидкостью, что текла из магического душа.

Я открыла дверь и от неожиданности чуть не отпрыгнула назад. Прямо перед порогом, откуда ни возьмись, стоял резной дубовый столик, а на нем – аккуратная стопка писем. Все до одного были адресованы мне: «Ректорше Лере».

Алиса, только что объявившая о своём намерении идти купаться, застыла с распахнутой дверью, уставившись на эту пачку.

– Ну, что я говорила? – выдохнула она, первая опомнившись. – Помоги одному, налетит стая. Теперь вам, ваше превосходительство, не до озера?

– Схватить и сжечь! – завопил Попугай, восседавший на её плече.

– Ты обещал вести себя прилично, – безжалостно напомнила ему Алиса.

– Так я по-человечески, ни одного плохого слова! – возмутился он. – Но предупреждаю – это ловушка! Провокация! Ничего не трогай!

Но было уже поздно. Любопытство перевесило осторожность, и я уже взяла в руки верхний конверт. Он был из плотной, дорогой бумаги, с натертой сургучной печатью, на которой угадывался профиль дракона. Официальное письмо. Из самой Коллегии.

Алиса, забыв про озеро, застыла рядом, скрестив руки на груди. На её лице играла знакомая ухмылка – выражение человека, который ждёт представления и знает, что оно будет занимательным.

– Ну же, не томи. Ректорша Лера ты стала центром внимания.

– Прекрати.

Я разорвала конверт и извлекла сложенный лист. Каллиграфический почерк, казённые обороты.

«Её Превосходительству, Ректорше Магакадемии г-же Светловой Лере Сергеевне.

Коллегия Магической Безопасности уведомляет Вас о назначении на 15-е число сего месяца внеплановой ревизии. Комиссии поручено проверить актуальность мер по сдерживанию диагностированного у вас штамма ликантропии "Лунный Клык" (подтверждено высшими целителями и магами-аналитиками крови), а также соответствие учебного процесса и вашего личного графика особым требованиям безопасности. Ревизия будет проводиться комиссией под предводительством Обер-секретаря Коллегии А.Ф. Любискона. Просим обеспечить полное содействие».

В животе похолодело. Ревизия. И через... я мысленно подсчитала... через пять дней. Это уже половина срока, месяц из двух мне отведённых. Они будут проверять меня, моё тело. Мой «диагноз».

– Плохие вести? – поинтересовалась Алиса, заметив мою бледность.

– Оху… попалась, – буркнул Попугай. – Знаю я этого А.Ф. Любискона! Отвратительное чудовище. На вид милашка, внутри… короче, отвратный тип.

– Лучшие не бывают, – пробормотала я, откладывая казённое письмо в сторону и хватая следующее.

Оно было простым, на дешёвой бумаге, почерк – нетвёрдая рука ребёнка или старика.

«Глубокоуважаемая госпожа Ректорша, пишет Вам вдова лешего Евдокия Семёнова. Умоляю Вас, примите моего внучка Васеньку в подготовительный класс. Он у меня мальчик способный, буквы все выучил, и с цифрами ладит. А ночами у него по углам светится...»

Третье письмо было и вовсе без обратного адреса, испещрено таким шифром, что я с первого взгляда ничего не поняла. Но несколько слов – «Сеть», «пророчество», «Павший Звёздный» – заставили учащённо забиться сердце. Попугай зашептал что-то бессвязное, полное тревоги.

– На нем заклятие…

– Ого, – Алиса свистнула, подходя ближе и заглядывая через плечо. – И официальщина, и просители, и конспирологи. Жизнь у тебя, Лера, определённо закипела.

Я отшатнулась, прижимая письма к груди.

– Но Васеньке-то я могу помочь?

– Ага, помоги, – фыркнула Алиса. – Всем помоги. Тут, гляди, больше полусотни писем. Наверняка есть и личные, и такие, за которые можно схватить такое, что не отвертишься. Слушай, а не кажется тебе, что вся эта внезапная почтовая атака пахнет большими проблемами? Куда большими, чем неработающий душ. С чего вдруг все бросились писать именно сейчас?

– Но… может, они мне поверили? – слабо выдохнула я.

– Почему? – парировала Алиса, впиваясь в меня взглядом.

– Ну, потому что я... жена ректора. И потому что я... немагичка. Для кого-то это может быть важным.

Алиса на секунду задумалась, а затем неожиданно кивнула.

– Как знаешь. Возможно, в твоей немистичности кто-то увидел шанс.

Алиса, не говоря ни слова, вдруг ловко схватила всю пачку писем, перетасовала как колоду карт и извлекла из самой середины один пожелтевший листок.

– Давай посмотрим, что тут у нас самое сочное, – ухмыльнулась она, быстро пробегая текст глазами.

Попугай на её плече наклонил голову, пытаясь прочесть вместе с ней. Алиса сначала просто улыбалась, но потом её улыбка растянулась в широкую, озорную усмешку, и она громко рассмеялась.

– Ох, Лера, тебе это надо прочесть! Это шедевр! – Она откашлялась, приняв трагически-возвышенный тон, и начала зачитывать вслух: ««Я уже обращался ко всем – в Управление хозяйственной частью, к начальнику охраны, даже к Среднебелому магу! Но меня никто не слышит! А между тем, Академии грозит серьёзнейшая опасность!»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Опасность? – ехидно переспросил Попугай. – Крысы в библиотеке снова Гомера грызут?

– Тихо.

– Понял, понял, – запыхтел обиженный Попугай. И слово сказать нельзя.

– Слушай! – Алиса отмахнулась от него и продолжила с ещё большим пафосом: «В одной из заброшенных комнат на цокольном этаже, что рядом с архивом лешего, поселился Камнеед! Пока он тихо размножается в тепле и уюте, пожирая изразцы печей и мраморные подоконники, но наступит тот момент, когда их масса за критическую силу! И тогда…»

Алиса сделала драматическую паузу, широко раскрыв глаза.

– И тогда Камнееды просто сожрут Академию! Подчеркиваю – сожрут! Целиком! Вместе с башнями, мостами, библиотекой и столовой, где по вторникам дают творожную запеканку. Спасите! Ваш преданный сторож, дядя Гриспасс».

Она закончила чтение и, не сдерживаясь, залилась хохотом.

– Представляешь картину? – сквозь смех выдохнула она, вытирая слезу. – Ползут эти увальни, эти ходячие булыжники с аппетитом, и по кирпичику, по черепичке… хрум-хрум-хрум… и нету Академии! Одна ровная площадка, усыпанная песком!

Попугай яростно захлопал крыльями.

– А запеканку! Они же сожрут запеканку! Чудовища!

Я не могла не улыбнуться. После гнёта официального письма эта нелепая жалоба подействовала как глоток свежего воздуха.

– Ну что, ваше превосходительство? – Алиса протянула мне листок, её глаза весело сверкали. – Каков будет ваш первый указ? Снарядить карательную экспедицию против Камнееда? Объявить учебному заведению высшую степень угрозы – «Критическая Запеканка»?

– Знаешь, а вдруг он не шутит? – сказала я, всё ещё улыбаясь, но уже задумавшись. – В каждой шутке есть доля правды. И если даже сторож бьёт тревогу…

– …значит, ему больше некому пожаловаться, кроме как новоиспеченной ректорше, которая бреет мужа налысо, а по-отом снабжает его болтливыми париками. Не удивлюсь, если это письмо написал именно твой парик, потому что я ничего не слышала про сторожа дядю Гриспасса. А чо, шутить, так с размахом, – закончила мою мысль Алиса, и её смех мгновенно исчез, сменившись всё той же хитрой, изучающей ухмылкой. – Ну что ж, тогда наш маршрут усложняется. Сначала озеро… а потом, если эти каменные обжоры нас по дороге не слопают, возможно, стоит заглянуть в гости к лешему. Проверить, не похудел ли его архив.

– Ты всё ещё хочешь на озеро? – спросила я.

– После этого? – Она кивнула на письма. – Теперь я не просто хочу. Я настаиваю. Потому что у меня есть стойкое ощущение, что кто-то очень не хочет, чтобы мы туда пошли. А когда мне что-то запрещают, мне всегда до зарезу нужно узнать – почему.

Я собрала стопку писем, занесла ее в комнату.

Мы вышли на улицу, в прохладный вечерний воздух. Дорога к озеру вела через старый, заброшенный парк. Сумерки сгущались, окрашивая мир в сизые тона. Алиса шла быстро и уверенно, я – чуть позади, постоянно оглядываясь.

– Они могут быть где угодно, – бормотал Попугай, сонно покачиваясь на плече Алисы. – В любом кусте. За любым деревом. Эти письма... в них ключ. Надо их изучить. Все до единого.

До озера мы так и не дошли.

Чтобы до него дойти, н

ам предстояло пройти вдоль реки и перейти её по каменному мосту, но, оказавшись у воды

Алиса внезапно остановилась, подняв руку.

– Слышишь?

Я замерла, прислушиваясь. Кроме шелеста листьев и привычного гула Магакадемии за спиной... ничего. Но Попугай вдруг встрепенулся и заорал, что ему до жути страшно.

Глава 33. Камнееды

И тут из прибрежных зарослей выполз жук размером с добрый булыжник. Его хитиновый панцирь отливал тусклым свинцовым блеском, а мандибулы щёлкали, словно каменные щипцы.

– Кам-кам-неед, – пискнула Алиса, отступая за мою спину.

– Охренеть! – не сдержался Попугай. – Пошёл вон! Пошёл на… – закружил он над жуком.

Камнеед повернул неуклюжую голову в нашу сторону и щёлкнул челюстями. В тот же миг из других кустов, из нор в обрывистом берегу, появились ещё десятки таких же тварей. Они медленно, но неумолимо начали нас окружать; глухой стук сталкивающихся каменных панцирей наполнил воздух.

– Бежим! – крикнула я Алисе, но путь к Академии и каменному мосту был уже отрезан.

Оставалась только широкая, быстрая река с тёмной водой.

– Я не хочу… в одежде! – взвизгнула Алиса. – Я утону!

Но жуки приближались, смыкаясь в сплошную, шевелящуюся стену. Скрип их панцирей напоминал скрежет точильного камня.

– В воду! – Я схватила Алису за руку и потащила её в ледяную воду.

Мы поплыли – вернее, поплыла я, отчаянно работая ногами и одной рукой, а второй удерживая захлёбывающуюся от страха Алису. Камнееды не полезли за нами, они выстроились на берегу, щёлкая челюстями, будто провожая нас к гибели.

Я плыла, выбиваясь из сил, к противоположному берегу. Вода леденила кровь, а мокрое платье тянуло ко дну. Вдруг я услышала крик.

На старом каменном мосту стояла пожилая женщина в тёмном бархатном платье. Она что-то выкрикивала камнеедам, грозя костлявым кулаком.

И тут я увидела, что опоры моста кишат жуками. Они методично грызли камень, и с древней конструкции с жутким шуршанием сыпался песок.

– Прыгай! – заорала я, но женщина лишь покачала головой, стоя как вкопанная.

– Сожрут ведь! – пролетел мимо Попугай.

– Пусть сожрут, я всё равно не умею плавать! – гордо ответила она.

С грохотом рухнула одна из опор. Каменный пролёт треснул, сложился пополам, и старуха, потеряв равновесие, с криком полетела в воду, тут же начав тонуть.

Я оттолкнула от себя Алису, крикнув: «Доплывай сама!» – и из последних сил рванула к тонущей женщине. Та уже скрылась под водой; в мутных потоках мелькало лишь тёмное пятно её платья. Я нырнула, вода залила глаза, а платье опутало ноги смертельной петлёй. Мои руки нащупали тонкую костлявую руку. Я изо всех сил потянула её к себе и, оттолкнувшись ото дна, вынырнула, задыхаясь и хрипя.

Мы были на середине реки. Берег казался таким далёким. Алиса уже выползла на сушу и что-то кричала, размахивая руками. В ушах звенело, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Я попыталась плыть на спине, таща за собой старуху, но сил почти не оставалось. Вдруг моя свободная рука наткнулась на что-то твёрдое – доску от перил моста. Спасительный плот!

Я ухватилась за неё и, собрав последние силы, поплыла к берегу, подталкивая доску с лежащей без сознания женщиной. Когда ноги наконец задели дно, я просто рухнула на берег, давясь водой и не в силах пошевелиться. Алиса подбежала к нам, её лицо было бледным от ужаса.

Наклонившись над старухой, она принялась давить ей на грудь, пытаясь заставить дышать.

Я лежала на боку, глядя на остатки моста, и чувствовала, как по коже ползут мурашки – и не только от холода.

Камнееды, цепляясь друг за друга, медленно, но неумолимо продвигались по разрушенной конструкции. Их панцири издавали мерзкий скрежет, а в воздухе витал запах размолотого кремня.

Я с трудом поднялась и окликнула Алису:

– Сбегай в Академию за помощью!

– Уверена? – удивилась та. – Как вы тут одни?

– Справимся, – буркнула я, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой раскалённый клубок. Будто в жилы вместо крови влили расплавленный свинец. – Хотя... не совсем уверена.

– Что-то не так? – встревожилась Алиса.

– Я... не знаю, – выдавила я. Острая, липкая паника сдавила горло. – Внутри всё горит. И это будто не я. Что-то... другое. Злое и свирепое.

Пальцы скрутило судорогой. Я взглянула на свои руки и с ужасом увидела, как сквозь кожу проступает густая пепельно-серая шерсть, а ногти темнеют и утолщаются, готовясь превратиться в когти. Я с силой встряхнула кистями, будто стряхивая невидимую грязь.

Ногти вернулись к обычному виду, шерсть исчезла. Галлюцинация? Приступ паники? Но горячая, чужая сила осталась. Она выворачивала моё тело изнутри и рвалась наружу, а я боялась, что не смогу её сдержать.

– Беги! – прохрипела я Алисе, с трудом сдерживая нарастающий гнев.

Та, не мешкая, рванула в сторону Академии, а Попугай – следом за ней.

Гул становился оглушительным. Первые камнееды уже перешли по мосту; другие с плеском падали в воду, шли по дну, выползали на берег. Их слепые головы поворачивались в нашу сторону, безошибочно чуя цель.

Паника снова сжала сердце, но её мгновенно вытеснила та самая чужая сила. Она взметнулась внутри, как приливная волна. В висках застучало:

Беги. Действуй. Защищай.

Я осмотрелась. Неподалёку, у обвалившегося берега, лежал огромный, поросший мхом валун – обломок древнего фундамента. Высокий, почти в два роста человека.

Слишком высоко. Но я чувствовала, как чужая сила внутри меня достигает пика. Она больше не была просто силой – она стала знанием.

Я рванула вперёд, чувствуя, как мышцы наполняются несвойственной мне ловкостью и мощью. Я не бежала – я неслась, и земля будто сама подталкивала меня вперёд.

Достигнув валуна, я, не сбавляя хода, оттолкнулась от земли. Моё тело взметнулось вверх; я легко вскарабкалась на скользкую от мха поверхность, будто делала это всю жизнь. Затем развернулась и протянула руки.

– Руки! Давайте!

Женщина, не теряя ни секунды, подбежала следом. Её хватка была твёрдой и уверенной. Я втянула её на камень так легко, будто она была ребёнком.

В тот миг, когда её ноги оторвались от земли, на то место, где она только что стояла, с глухим стуком обрушились три камнееда. Их челюсти сомкнулись в пустоте с оглушительным хрустом.

Мы вдвоём стояли на вершине валуна, как на крошечном островке в бушующем море насекомых. Камнееды окружили нас, их каменные спины сомкнулись в движущийся, скрежещущий круг. Они принялись методично обшаривать камень, наползая друг на друга; их жвалы счищали мох и древний лишайник, обнажая тёмный гранит. Воздух наполнился едкой каменной пылью.

Вдруг женщина резко взмахнула рукой. Её тёмные глаза расширились.

– Смотрите! – прошептала она, указывая пальцем вверх.

В разорвавшихся облаках, озарённые бледным светом луны, небо прорезали две исполинские тени. Драконы. Настоящие, с переливающейся чешуёй и мощными взмахами крыльев. А на спине одного из них, вцепившись в сложное седло, стоял Энрон. Его лицо было искажено яростью, а в руках он сжимал посох, с которого стекали капли расплавленного света.

Драконы, не снижая скорости, пронеслись над нами. Когтистые лапы самого крупного из них, величиной с телегу, с глухим стуком впились в камень по обе стороны. Я инстинктивно пригнулась, чувствуя, как ветер от взмахов крыльев рвёт одежду. Камнееды застыли – их примитивные сознания столкнулись с чем-то, превосходящим понимание.

– Держись! – крикнул Энрон, перебираясь по спине дракона с неестественной лёгкостью. Он протянул мне руку, но его взгляд скользнул по старой женщине. В глазах мелькнуло не удивление, а стремительная переоценка ситуации. – Чёрт возьми, вы как здесь?

Спрыгнув на камень, он скомандовал:

– Забирайте их!

Драконы синхронно сомкнули когти, охватив нас, как птенцов, и мощно оттолкнулись от валуна. Мир провалился в вихрь скорости и ветра. Я в последний раз увидела Энрона, стоящего на камне внизу. Он смотрел на наступающих тварей, и посох в его руках вспыхнул ослепительным пламенем. Камнееды, словно обезумев, ринулись на него, но их встретила стена огня и света. Каждое прикосновение посоха обращало жука в груду потрескавшихся булыжников, но на место каждого разбитого тут же приползали два новых.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 34. Нужен бал

Полубессознательных нас доставили на высокую башню, венчавшую главное здание Академии. Когти разжались, и мы грузно рухнули на холодный каменный пол. Драконы, не теряя ни секунды, развернулись и ринулись обратно, на помощь своему брату.

Я лежала, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Рядом поднялась моя спутница. Её одежда была мокрой и порванной, волосы растрёпаны, но осанка выдавала в ней особу, привыкшую повелевать.

– Они... весьма оперативны, – произнесла она, и теперь я разглядела её лучше. Ей было на вид лет пятьдесят, но красота её была не выцветшей, а королевской – высокие скулы, прямой нос, властный подбородок. В глазах светился проницательный ум.

– Позволь поблагодарить тебя за спасение, – схватила она моё запястье. – Назови своё имя, и я прикажу тебя наградить.

В этот момент воздух на башне сгустился и заструился. Из ничего, словно из наполненной дымом трещины в самой реальности, материализовался бледный Энрон. Его одежда местами обгорела, а в руке он по-прежнему сжимал свой посох, уже без пламени.

– Ваше превосходительство, Матильда, – его голос был хриплым от усталости. – Я не почувствовал вашего присутствия. И не ожидал встретить вас в такой... незавидной компании.

Я остро блеснула на него глазами.

– Я про камнеедов, – тут же пояснил он.

– Энрон, – проворчала Матильда. – Как ты? Что с камнеедами?

– Обезврежены. Временно. Их гнездо в старых катакомбах под Восточным крылом. Кто-то... или что-то... пробудило их и направило.

– Письмо, – выдохнула я, внезапно вспомнив. Полезла в свой мокрый, порванный карман и с облегчением обнаружила, что смятый конверт всё ещё там. Протянула его Энрону. – Мне это прислали. Там говорилось о камнеедах. И о... об опасности внутри Академии.

Энрон пробежал глазами текст, и его лицо стало мрачным.

– Анонимно, – проворчал он. – У нас нет сторожа Гриспасса, и я никогда от него не получал писем. – Он поднял глаза на Матильду. – Вы знали? И поэтому здесь?

– Нет, – ответила она, и её улыбка исчезла. – Но я подозревала. Защитные заклятия Академии сильны против внешних угроз. Но против врага, который уже внутри... они почти бесполезны. Особенно если этот враг знает о них всё. – Тут она на секунду замолчала и продолжила. – Но я не за этим здесь. Я прибыла, чтобы познакомиться с невесткой.

Господи! Я аж подпрыгнула на месте.

Энрон сурово кивнул.

– Это моя родительница, – тихо сказал он мне.

– Здрасьте, – неуклюже присела я в реверансе, чувствуя себя полной дурой.

– Здрасьте…? – фыркнула Матильда. – Госпожа, где ваши манеры?

– Ну, примерно этого я и ожидал, – буркнул Энрон. – Мама, прошу любить и жаловать – это Лера. Она и есть твоя невестка.

Матильда с трудом справилась со своими эмоциями.

– Давайте пройдем в мой кабинет. Поговорим там. – Энрон показал на лестницу.

– Почему я случайно узнаю про обряд? Почему скрыли, никого не пригласили? – отчитывала сына Матильда, её шаги отдавались эхом по каменной лестнице. – Это не просто формальность! Это узы, клятва перед родом и предками! Вы что, решили, что это можно сделать тайком, в углу? Сегодня же всё исправим и проведём торжественную церемонию. Вы должны познакомиться с семьёй!

– Ваше превосходительство, – попытался вставить слово Энрон.

– Ничего не хочу слышать! – остановила его Матильда. – У моего сына всё должно быть самое лучшее, и свадьба – в том числе!

Я взглянула на Энрона. Ноль эмоций.

Поплелась следом, оступилась и раздражительно пнула ступеньку, словно она была во всём виновата.

Энрон обернулся, внимательно посмотрел на меня.

– У тебя всё хорошо?

– Не лезь под руку, – огрызнулась я и сама удивилась своей вспышке агрессии. Что происходит? Глянула на руки. Вроде всё в порядке, но в груди появилась странная, уже знакомая нарастающая боль, которая разлилась по телу раздражительностью.

Мы вошли в кабинет.

– Ну вот, прекрасно! – возвестила Матильда. – Надеюсь, здесь нас никто не услышит. Раз с камнеедами разобрались, можно и о приятном поговорить.

– Я не уверен, что сейчас подходящее время, – начал Энрон.

– Сын, ты знаешь, когда оно наступит – подходящее время? Из года в год я слышу одно и тоже. Сегодня камнееды, завтра вислоухие, послезавтра криптуны, – парировала она. – Это бесконечный поток недоразумений! Если бы я на всё обращала внимание, то никогда бы не вышла замуж, не родила, не вырастила своих прекрасных сыновей и не дождалась бы, пока один из них тайно женится. А еще я надеюсь дождаться внуков и, может быть, правнуков!

– Но мама… – на его губах дрогнула улыбка.

– А вот теперь молчи. Говорить буду я. Вечером я устрою бал. Настоящий, семейный, со всеми нашими близкими. Я уже разослала приглашения.

Я попыталась что-то сказать, но Матильда лишь махнула изящной рукой.

– Не волнуйся, душа моя, всё уже решено! Знаешь, я теперь даже рада, что случились эти… каменеды, – она произнесла это слово с лёгкой гримасой, будто речь шла о нашествии комаров. – Вот и проверили тебя в деле. Смелая, решительная, ресурсная… Лучшей жены для своего любимого сына я и не желала!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она ласково потрепала меня по щеке, а её взгляд упал на Энрона, который стоял сзади, сохраняя каменное, хоть и немного бледное, лицо.

– Мама, может, не стоит… – начал он, но тут же споткнулся о её взгляд, способный остановить скачущего единорога.

– Что «не стоит»? Праздновать свадьбу моего сына? Да мы будем петь и плясать до самого рассвета! Гости уже в пути. Тётушка Огнелава с супругом, двоюродный брат Змееус… все жаждут на вас посмотреть.

Я почувствовала, как у меня холодеют пальцы.

Бал. Гости. Вся их родня, от которой, судя по рассказам, искры из глаз сыпятся, а дым из ноздрей. А я… а во мне уже начался этот чёртов процесс превращения.

– Кстати, почему у тебя такая дурацкая прическа? – уставилась она на сына, затем отмахнулась. – Ладно, не важно.

– Ваше превосходительство… – начала я.

– Душенька, называй меня мама.

– Это очень любезно, но я не уверена, что моё состояние… – попыталась я вставить слово, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Ты беременна? Токсикоз?

– Нет… – охнула я.

– Тогда всё остальное – пустяки! Прошу следовать за мной! – отрезала Матильда, стремительно вышла из кабинета и, пройдя по длинному коридору, распахнула двери в гостиную, где уже суетилась прислуга, расставляя столики. – Несколько часов – и всё уладится как нельзя лучше. Я понимаю, ты волнуешься. Но твоё… состояние, – она многозначительно мне улыбнулась, – только придаст церемонии пикантности. Наша семья всегда ценила единение.

Энрон молча взглянул на меня.

– Ну не стойте же, – всплеснула руками Матильда. – Идите, готовьтесь.

– Энрон, мне надо с тобой поговорить, – прошептала я ему на ухо, едва мы вышли в коридор.

Я рассказала ему, как себя чувствую – о боли, раздражительности, о том, как всё внутри будто сжимается и наливается свинцом.

– Покажи руку, – приказал он.

Я протянула ему дрожащую кисть. Его пальцы обхватили моё запястье; прикосновение было не изучающим, а почти медицинским.

Кожа на руках приобрела сероватый оттенок, вены вздулись и потемнели, местами проступили островки редкого тёмного пуха.

– А настроение? – уточнил он, не отпуская руку.

– Отвратительное, – честно призналась я.

– Давно?

Я вылупила глаза. Чуть не брякнула: «Как переступила порог Академии, так и отвратительно!» – но это было бы неправдой. Вспомнились и улётные, счастливые мгновения рядом с ним. Вместо этого произнесла:

– После встречи с Сапфиром.

– Похоже на преждевременное превращение как реакцию на угрозу, – прошептал он через мгновение. Его взгляд был серьёзен и сосредоточен. – Твоя внутренняя природа не дремлет. Она чувствует источник опасности и мобилизует ресурсы, чтобы противостоять ему.

– Но почему это так... погано? – прошептала я, с отвращением глядя на свои меняющиеся руки.

– Потому что угроза омерзительна, – холодно парировал Энрон.

Внезапно воздух снова сгустился, но на этот раз не от магии Энрона. С запада, из-за зубчатых стен Академии, донёсся нарастающий, низкий гул. Рой. Тысячи каменных крыльев, бьющихся в унисон, обещающие новую бурю.

Глава 35. Камнееды и камнекрылые

Мы бросились к окну.

– Они идут сюда, – без паники сказал Энрона. – Ими движет не инстинкт. Их целенаправленно ведёт чей-то приказ.

Из гостиной высыпали перепуганные слуги, а следом за ними – Матильда. Её взгляд скользнул по саду, и в обычно твёрдом голосе послышались первые нотки тревоги:

– Они уже здесь... Но защита сада должна быть непроницаемой!

– Если тот, кто управляет ими, знает пароль, – мрачно закончил Энрон. – Или обладает ключом.

Гул нарастал, превращаясь в оглушительный рёв. Первые камнееды, размером с крыс, уже перемахивали через ограду. Их каменные тела с сухим стуком шлёпались на заросшие плиты сада, поднимались, беззвучно щёлкая челюстями, и начинали двигаться вперёд.

– Я за посохом! – крикнул Энрон и, буквально, растворился в тени стены коридора.

А в это время меня снова охватила та самая «чужая» сила. Она взметнулась из глубины, как жгучая приливная волна, выжигая изнутри страх и сомнения.

Не раздумывая, я помчалась по ступеням вниз, выскочила в сад. Зеленые галереи, лабиринты, розмарины, лианы, гуляющие павлины. В центре сада стояла невысокая статуя какого-то античного предводителя – одинокий каменный страж в этом хаосе.

Энрон уже мчался с другой стороны, и я видела, что огонь его посоха, выжигающий десятки тварей, не справлялся с их наплывом. Особенно с теми, что сыпались с неба чёрной, шевелящейся метелью.

– Долго мы так не продержимся! – крикнула Матильда. Сгустки красно-синей энергии вспыхнули в её ладонях и врезались в гущу шевелящихся булыжников, разбрасывая обломки.

Магия Матильда оказалась гораздо полезнее меня.

Меня это бесило и растраивало.

Я глядела на наступающую орду, и чувствовала, как сила внутри меня достигает пика. Она требовала выхода, требовала действия.

– Энрон! – закричала я, увидев новую опасность. – Сзади!

Он что-то крикнул в ответ, но его слова потонули в оглушительном скрежете. Камнееды, сбившись в плотную массу, начали карабкаться друг на друга, образуя живой, растущий на глазах пандус, ведущий прямиком на него. Ещё несколько секунд – и они поглотят его.

Я дёргалась на месте, ненавидя своё бессилие. Но больше всего меня душил ледяной ужас при мысли, что могу потерять своего Энрона.

– Господи, как же ему не хватает крыльев! – с отчаянием в голосе прошептала Матильда, вглядываясь в небо, почерневшее от летучих тварей. – Сыночек, держись...

Её слова стали последней каплей. Взгляд упал на статую античного предводителя. Стиснув зубы, я рывком толкнула её в сторону ближайших жуков, рассчитывая лишь на секунду отвлечь их. Но произошло нечто невообразимое.

Каменная скульптура, кувыркаясь, врезалась в плотное скопление камнеедов. И они... замерли. Их серые головы повернулись к гранитному изваянию с жуткой, ненасытной любознательностью. Щелканье челюстей стало пронзительным, почти истеричным. Они дезориентированно окружили статую, на мгновение забыв о нас.

Первый из них ударил по скульптуре когтистой лапой. Второй впился зубами в каменную шею. И тогда началось безумие.

Они набросились на статую, разрывая её на части, но азарт разрушения мгновенно перекинулся на них самих. Камнееды с яростью обрушились друг на друга; волна слепой агрессии покатилась от эпицентра-статуи, словно из жерла вулкана. Когти раздирали каменную броню соседей, челюсти дробили серые головы. Они не просто сражались – они пожирали, дробили, стирали в пыль всё, что попадалось на пути, включая самих себя.

Через несколько минут в саду воцарилась оглушительная тишина, пахнущая пылью и разряженным воздухом после бури. От сотен камнеедов не осталось ничего, кроме огромной кучи мелкого, едва шевелящегося песка.

Я стояла, не в силах пошевелиться, всё ещё чувствуя внутри жгучий отголосок той «чужой» силы. Она отступала, оставляя после себя леденящую пустоту и тяжёлое осознание того, что я только что сделала. Я не сражалась. Я... запустила механизм их самоуничтожения.

Энрон медленно опустил посох. Огонь на его навершии угас. Он смотрел на меня с глубокой, холодной настороженностью.

Первой заговорила Матильда. Она подошла ко мне, и на её лице не было ни радости, ни облегчения. Было нечто похожее на ужас, приправленный суеверным почтением.

– Дитя моё... – её голос дрогнул. Она посмотрела на груду песка, потом на меня. – Что ты сделала? Это... это же сила дракона. Читать и искажать первозданную команду камня...

Энрон подошёл к нам и обнял обеих одновременно.

– Эх, – тихо вздохнула Матильда, уткнувшись носом ему в грудь. – Если бы ты не потерял крылья, ни одна тварь не посмела бы сюда сунуться.

Энрон промолчал, но я чувствовала, как напряглись его мышцы, и видела, как много несказанных слов застыло в его глазах.

– Но хватит страдать! – вдруг провозгласила Матильда, сбрасывая с себя тень трагедий. – Позвольте я продолжу подготовку к балу! Ух! Какой же я закачу праздник!

Я посмотрела на Энрона. Он взглядом приказал «молчать».

Хорошо, пока я промолчу, но надолго ли?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 36. Замолчи навсегда

Мне подали парадное платье княгини, отделанное серебряной вышивкой – великолепное и невыносимо тесное. Роскошная горностаевая накидка лежала на стуле, тяжёлая, как цепи. «Что я там буду делать?» – пыхтела я, пока Алиса затягивала шнуровку на моей спине с таким усилием, будто пыталась пристегнуть меня к катапульте, готовой к запуску в бездну светского ритуала.

Дверь отворилась без стука, и в комнату вошла секретарь Энрона, Анастасья Ларина – та самая, что имела неосторожность высказываться ему по поводу своего служебного положения. В её руках был развёрнут какой-то официальный лист, белизна которого резала глаза.

– Его превосходительство магистр Энрон Малькор, ректор Академии «Лазурный Шпиль», устраивает в вашу честь бал. Сбор гостей через два часа, – отчеканила она, минуя любые предисловия.

Я мысленно застонала. Мне совершенно не хотелось никакого бала, никакой показной вечеринки. Настроение было ниже нуля, в зоне вечной мерзлоты. Вот если бы все это время провести с Энроном наедине, изучая линии его тела, теплоту губ – это было бы раем. Но не надо балов, этих утомительных улыбок и церемоний.

– Вы также приглашены, – обернулась Анастасья Ларина к Алисе, и в её голосе прозвучала стальная уверенность приказа.

– А меня-то за что? – непроизвольно вырвалось у Алисы.

– Доскреблась, девка, – презрительно фыркнул Попугай с подоконника.

Анастасья покачала головой, и в её глазах мелькнуло нечто среднее между пониманием и укором.

– Отказываться нельзя, Алиса Константиновна. Вы приглашены в качестве подруги. Таков этикет.

Алиса вспыхнула. Попугай заржал, захлёбываясь собственной язвительностью.

– Константиновна! Ой, я щас сдохну!

– Сдохни, – грубо оборвала я его. – Не сделаешь сам – я помогу.

Он моментально замолчал, уставившись на меня взглядом, полным оскорблённого достоинства.

– А ты стала злая, – с притворной скорбью изрёк он, затем обернулся к секретарше и выдал словно доносчик. – Она стала злая, как последняя сволочь. Куда девалась та бестолковая дурочка, что месяц назад прибыла сюда с пустым чемоданом и резалась в «Чапая» здесь, на полу?

Я сжала губы. Чёрт его побери, но он был прав.

Анастасья Ларина вернула лист в папку и добавила, как отбивая точку в протоколе:

– Отказы не принимаются. Это вопрос политики.

– Что я там буду делать? – снова простонала я, утянутая в платье, как струна.

– Станцуй, – хехекнул Попугая. – Повиляй задницей, как Шамаханская царица. Хотя… тебе вилять, по большому счёту, нечем. Одно убожество.

– Ты снова начал? – упрекнула его Алиса, лихорадочно роясь в шкафу в поисках хоть сколько-нибудь приличного платья и находя лишь джинсы и вытянутые свитера.

– Что опять не так! – парировал Попугай. – Я же не матерюсь. Лерка, гадина, отучила. Я ей ещё это припомню.

– Не хочешь танцевать, тогда спой им песню, – предложила Алиса, примеривая перед зеркалом свитер и выбирая между серым и тёмно-серым.

– Я скорее взвою на луну, – горько усмехнулась я.

– Выть не надо, – вмешалась Анастасья. – А идея с песней мне нравится. Это позитивно скажется на репутации Ректора. Хочешь, произнесу заклинание на голос? Будешь сопрано или меццо-сопрано?

– Охуеть, – буркнул Попугай с такой убийственной интонацией, что даже невозмутимая секретарша смущённо закашляла.

– Ещё слово – и я отгрызу тебе язык, – пообещала я злобно.

– Фу, как некультурно, – возмутился Попугай, но отодвинулся вглубь подоконника. – Думаешь, я не умею говорить красиво? Ну, к примеру: моя грубая, нецензурная прямота – единственная форма правды в этом выхолощенном мире Академии. А тебе я советую: вместо того чтобы быть со мной грубой и затыкать мне рот, быть повежливее. Я бы тебе многое рассказал, что явно пошло бы тебе на пользу.

– Говори, – приказала Алиса, окончательно останавливая выбор на самом тёмном свитере.

– Пусть сначала извинится, а потом вежливо попросит, – важно склонил голову Попугай. – И тогда я, может быть, изреку своё великое слово.

– Все твои «великие слова» я знаю наперёд, – вздохнула я, машинально примеряя к образу безнадёжно старомодную шляпу. – Сплошной мат и оскорбления в адрес повара Академии.

– Ну, как знаешь, – обиженно отвернулся попугай и с преувеличенным достоинством принялся чистить перья.

В этот момент в комнату вошла Матильда, внеся с собой шлейф дорогих духов и незримого, но ощутимого давления власти. Её взгляд, быстрый и всезамечающий, скользнул по мне, и на губах тут же расцвела безупречная, отрепетированная в тысячах зеркал улыбка. Затем её глаза нашли Алису. Улыбка не исчезла, но застыла, стала бутафорской, а между идеально подведённых бровей легла лёгкая, почти невидимая складка неодобрения.

– Деточка, – обратилась она к Алисе, и в этом слове прозвучала сталь, обёрнутая в бархат. Её взгляд скользнул по джинсам, по футболке с кричащим принтом вурдалака, разрывающего пасть какого-то мультяшного зверька. – Это… весьма неординарный стиль для такого уровня мероприятия. – Она не повышала голос, но её тишина была громче любого крика. Легким движением пальца она подозвала застывшую у двери тень в строгом костюме – Анастасью Ларину. – Пожалуйста, сопроводи Алису в мой личный гардероб. Подбери что-то… соответствующее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда мы остались наедине, Матильда вплотную приблизилась ко мне. Её глаза, пронзительные и слишком живые для этого отполированного маской лица, изучали моё отражение в зеркале.

– Ну и гримаса, – произнесла она с мнимой мягкостью. – Словно тебя на похороны загоняют, а не на главный праздник нашего дома. Кто это нашептал тебе эти депрессивные думы?

Я промолчала. Спорить с Матильдой было всё равно что спорить с погодой – бесполезно и опасно.

Она вздохнула, изобразив печаль. Её рука, утяжелённая массивным перстнем с гербом Малькоров, легла мне на плечо, и её прикосновение показалось мне холодным.

– Чтобы поднять настроение моей невестке, нужен особый подарок. – Она извлекла из складок платья маленькую, изящную шкатулку из чёрного дерева. Внутри, на бархате, лежало ожерелье. Камни в нём мерцали с разной интенсивностью, словно живые, в такт какому-то неведомому дыханию.

– Что это?

– Это подарок от Энрона. Это не только украшение, – таинственно улыбнулась Матильда. – Это квантовый накопитель, маячок… а возможно, и нечто большее. – Она ловко застегнула ожерелье на моей шее. Оно оказалось на удивление тёплым. – А я, со своей стороны, – продолжила Матильда, – готова выполнить одно твоё желание. Любое. В пределах, разумеется, здравого смысла и моих скромных возможностей. – Она улыбнулась, и в её улыбке читался откровенный вызов. Она была уверена, что я попрошу безделицу.

Она играла со мной, как кошка с мышкой. И я решила сыграть в ответ.

– Спасибо за ожерелье, – сказала я, рассматривая его в отражении зеркала на своей шее. – А моё желание… Я хочу, чтобы вы открыли мне тайну запертой двери.

Воцарилась тишина. Улыбка на лице Матильды превратилась в неподвижную, восковую маску.

– Деточка, – произнесла она наконец, и её голос потерял все сладковатые нотки, став ровным и холодным. – Пожелай лучше звезду с неба. То, что ты просишь, – не игра.

– Я не играю, – ответила я, глядя ей прямо в глаза, стараясь не моргнуть. – Вы сказали – любое желание. Это единственное, что может поднять мне сейчас настроение.

– Ты не понимаешь, что просишь. Это не для… посторонних глаз.

– Я ведь не посторонняя, правда? Я – часть семьи. Часть системы. – Я намеренно повторила финальное слово Энрона, и оно прозвучало как кодовый пароль. – И как я могу быть частью этой системы, если от меня что-то скрывают.

Матильда изучала меня долгими секундами. В её взгляде боролись раздражение, холодная ярость и какое-то странное, почти материнское беспокойство.

– Я, наверное, сто раз пожалею о том, что сейчас сделаю, – наконец выдохнула она, и это была первая за весь вечер по-настоящему искренняя фраза. – Но моё слово – закон. Только помни: увиденное разглашать нельзя. Никому. Ни словом, ни намёком.

Я молча кивнула. Сердце колотилось где-то в горле, разрываясь между предвкушением ужаса и щемящим ликованием.

Она развернулась и вышла из комнаты. Я последовала за ней, как тень. Мы шли по бесконечно длинному, пустынному коридору Академии, где наши шаги отдавались гулким эхом.

Наконец мы оказались перед той самой дверью. Она была не такой, какой я её видела ранее. Стала небольшой, почти неприметной, сделанной из матового серого металла. Но от неё веяло таким леденящим холодом, такой абсолютной отчуждённостью, что по коже побежали мурашки. Над дверью не было никакой таблички, лишь гладкая, отполированная поверхность.

Матильда обернулась ко мне. Её лицо в мерцающем свете потолочных светильников казалось осунувшимся, внезапно постаревшим.

– Последний шанс, деточка, – прошептала она. – Повернись и уйди. Забудь. Пожелай что-нибудь другое. Золотые горы. Бессмертие. Всё, что угодно.

Я лишь покачала головой, сжимая ледяные пальцы.

Она тяжело вздохнула, словно принимая на себя непосильную ношу, и приложила перстень с гербом Малькоров к едва заметному углублению в центре двери. Перстень вспыхнул изнутри, залив холодным сиянием её пальцы. Дверь бесшумно отъехала в сторону.

Оттуда хлынул поток ледяного воздуха, пахнущий чем-то неуловимо знакомым и оттого ещё более жутким.

– Заходи, – сказала Матильда, и её голос прозвучал чужим эхом в открывшемся пространстве.

И тут я реально, до дрожи в коленях, испугалась.

Глава 37. Ненужная правда

Я зашла в комнату. Сводчатые окна, узкие, как бойницы, пропускали столпы пыльного света, которые выхватывали из полумрака центральный объект зала.

Сложная паутина проводов, трубок и кабелей, пульсирующих тусклым светом, опутывала нечто, закрепленное на станине из полированного черного металла. Они сходились, как артерии, к двум огромным структурам, мерцавшим перламутровым блеском под лучами прожекторов. Это были Крылья.

Два распахнутых крыла дракон.

Они были огромны, величественны и жалки одновременно. Искусственно поддерживаемые в состоянии неестественной жизни, они слабо вздрагивали, будто пытаясь вспомнить движение полета. Свет играл на чешуйчатой поверхности, и в его отблесках что-то дрогнуло в самой глубине моей памяти. Словно кто-то сорвал пелену, заслонявшую от меня солнце.

И тогда меня ослепило прожектором воспоминаний. Оно ворвалось в сознание с такой силой, что я отшатнулась, упершись спиной в холодную стену. Звуки, запахи, вкус страха на языке – все обрушилось разом.

Тот бой. Смертельную скачку в поднебесье. Пепельное небо, выжженное магическими разрядами. Энрон – не человек в мантии ректора, а огненный исполин, чье тело было соткано из мышечной стали и чешуи. Он был один. Всего один против клубящейся, живой Тьмы, что изливалась из посоха Темного Мага Сына Сапфира. Эта Тьма была не просто отсутствием света; она была сущностью, разумной и ненавидящей, она пожирала свет, звук, саму жизнь.

Он не сражался за славу. Он спасал своих братьев. Они уже были поражены, опутаны липкой, черной сетью, что высасывала из них волю, превращая в марионеток. Их огненные сердца едва теплились под налетом скверны. И он, Энрон, яростный и одинокий, отвлекал на себя главный удар, покупая им время ценой собственной шкуры.

А я металась внизу, по земле в образе Белой Волчицы с шерстью, вставшей дыбом от магического смрада. Я металась у подножия скал, и понимала, что в этот раз я бессильна. Мои клыки, моя скорость – ничто против этой битвы титанов. Я была зрителем на собственном кошмаре.

Темный Маг сместил фокус. Он не стал метать молнию в Энрона. Вместо этого его посох указал на макушку ближайшей скалы. Срез был настолько чистым, что Гигантская вершина бесшумно соскользнула со скалы и начала свое падение.

Это был расчетливый удар топора палача. Каменная глыба всей своей чудовищной тяжестью обрушилась не на Энрона, а на его крылья, прижимая их к земле, заклинивая среди острых скал. Он рванулся, могучие мускулы вздулись, из горла вырвался стон ярости и боли. Он оказался в ловушке. Пленник собственного великолепия, пригвожденный к земле тем, что давало ему силу, мощь и свободу.

Я металась рядом, выла, рычала, тыкалась мордой в холодный, неподвижный камень. Я понимала – сдвинуть его мне не под силу. Это была гора. А он был прикован к ней.

Темный Маг уже поднимал посох для последнего, смертельного удара. Его фигура, переполненная магическим началом, росла на фоне неба. И в этот миг его отвлекли. Раненые, умирающие братья Энрона, собрав последние искры своей силы, выплеснули в него прощальный огонь.

Мне хватило этих секунд. Времени, чтобы прийти к самому ужасному и самому необходимому решению.

Я не думала. Я действовала. Инстинктом, отчаянием, любовью, что сильнее разума я вонзила клыки в основание его левого крыла, примыкающей к спине, туда, где плоть дракона была самой уязвимой. Я не чувствовала вкуса его плоти – только вкус его горячей, обжигающей крови. Хруст, мой внутренний вопль, от которого темнело в глазах. Я перегрызла сухожилия, мышцы, освобождая его из каменного плена.

С правым крылом я поступила так же.

Я вновь почувствовала этот запах крови, смешанный с пылью. Этот вкус. Его плоть на моем языке. Этот ужас его плена, который я прекратила ценой его крыльев.

Он рухнул на землю, сраженный болью. Я, не медля ни секунды, схватила его обессилевшее, сократившееся до получеловеческой формы тело, закинула себе на спину и бросилась в черный зев тоннеля, той самой скалы со срезанной макушкой. Гора приняла нас, укрыла в своих каменных внутренностях. Ее лабиринты запутали черную силу, дав нам шанс на спасение.

Мы выжили. Ценой его крыльев.

Боже. Я все вспомнила. Каждый миг, каждый звук, каждый взгляд, полный невыносимой боли, который он бросил на меня, прежде чем потерять сознание.

И я поняла. Поняла ту пропасть, что легла между нами. Ту ледяную стену в его глазах. Я не просто причинила ему боль. Я отняла у него часть его сути. Его небо. Его свободу. Его гордость. Я, думая, что являюсь его защитник, совершила над ним акт беспощадного увечья.

И он был прав. Он был тысячу раз прав, ненавидя меня. Я спасла ему жизнь, но отняла причину, по которой она ему была дорога. Я обменял его небо на землю, его полет – на прозябание. Я лишила его крыльев.

Я стояла, глядя на эти реликты, эти трофеи его личной трагедии, и по моему лицу беззвучно текли слезы. Это не были слезы жалости к себе. Это были слезы прощания. Прощания с тем, кем он был, и с тем, кем я была для него до этого рокового дня.

За моей спиной послышался тихий скрип. Я не обернулась. Я знала, кто это.

– Теперь ты понимаешь, – тихо сказал Матильда. Ее голос был ровным, безжизненным. – Ты – причина, по которой это, – она сделала паузу, и я почувствовала, как ее взгляд скользит по мерцающим крыльям, – существует здесь, а не парит там.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Я спасала его, – прошептала я, не в силах вымолвить больше.

– Да, – ответила она. – А он принял его последствия. Этот «алтарь» – напоминание нам о том, что любая цена за выживание может оказаться слишком высокой. Он благодарен тебе за спасение его и братьев, и поэтому старался эту благодарность проявить, но твое присутствие – это постоянное напоминание о цене.

– Мне казалось, он меня любит, а получается, он лишь испытывает ненавистную благодарность. Да лучше бы он просто ненавидел, чем так.

Матильда промолчала, подошла к крыльям, протянула руку и прикоснулась к перламутровой поверхности, и в этом жесте была бесконечная тоска.

– Ты хотела правду, – сказала она, не глядя на меня. – Теперь она твоя. Надеюсь, оно того стоило.

И она вышла, оставив меня наедине с призраком крыльев Энрона и с гнетущей тяжестью правды, оказавшейся горше любой лжи.

Мне нужно было бежать. Сейчас же. Найти его. Умолять о прощении. Или просто исчезнуть.

Глава 38. Она ушла

Я шла за Матильдой обратно в бальный зал как лунатик. Внутри меня всё трепетало от ужасного откровения. Каждый нерв был оголен, каждая мысль возвращалась к тому залу-мавзолею и мерцающим в искусственной агонии крыльям. Я была пустой скорлупой, начиненной болью и виной, задрапированной в алый шелк.

Нас встретили с королевскими почестями, но для меня это было похоже на встречу приговоренных к казни. И Энрон стоял там же. В великолепном камзоле алого цвета, нарочито, демонстративно унисонном моему платью. Мы были двумя каплями крови на фоне приглушенных, пастельных тонов толпы. Две половинки одного целого, разорванного на моих же глазах. И все вокруг, должно быть, видели эту идеальную картину: блистательный ректор и его прекрасная избранница. Совершенная, влюбленная пара.

Кто-то ко мне подходил, что-то говорил, произносил изящные комплименты. Я отвечала вежливые, заученные фразы, мои губы растягивались в подобие улыбки. Но это была не я. Это делала та девушка, что умерла после того, как переступила порог запертой двери. Этот светский водоворот, этот накрахмаленный, душистый ужас бала вызывал во мне тошноту. Каждое прикосновение руки во время танца обжигало, каждый взгляд, полный любопытства или зависти, чувствовался как укол. Я ловила на себе напряженный взгляд Энрона. Он что-то читал на моем лице, но не мог, не хотел прочесть всего. Он видел бледность, может быть, испуг, но не видел бездны, разверзшейся у меня внутри.

После нескольких танцев кто-то из молодых аристократов, разгоряченный вином и общим весельем, предложил игру в фанты. Глупая, невинная забава. Судьба, издеваясь, подбросила мне шанс первой.

«Спойте!» – прочитала я на вытянутом жребии.

По залу прошел одобрительный гул. Энрон, стоявший рядом, замер. Я почувствовала, как он испугался. Конечно, испугался. Он знал мой нестройный, дикий голос, не предназначенный для этих залов. Виду, разумеется, он не подал.

Я медленно подошла к роялю. Ноги были ватными. В ушах стоял звон. Я не знаю, откуда во мне взялась эта песня. Она просто поднялась из самой глубины души, где хранилась память о тайге, о свободе, о запахе хвои и жарком дыхании Энрона – того, кого я любила больше жизни.

Я коснулась клавиш. Зазвучали первые, неуверенные аккорды. И я запела.

Я пела не для них. Я пела для него. Для того, кто стоял за моей спиной и чье присутствие жгло меня, как пламя. Я пела про любовь. про дикую, всепоглощающую стихию. Про любовь к бескрайней тайге, к холодным звездам над головой, к свисту ветра в ушах во время бега. Про любовь к Энрону. Такому, каким он был – огненному, могущественному, свободному. Я вплетала в мелодию скрежет когтей по камню, шелест хвои, вой одинокого волка, тоскующий по своей стае.

Я отдавала всю свою душу, все свое существо этому последнему признанию. Это была исповедь. И я чувствовала, как меня изнутри разрывает сила, против которой я была бессильна. Сила отчаяния, одиночества и всепоглощающей боли. Та самая боль, что когда-то заставила меня вонзить клыки в его плоть, теперь требовала выхода в другом обличье.

Я чувствовала, как мои кости начали менять форму. Тихо, под маской музыки, под слоями платья. Трансформация подкрадывалась не яростью, а бесконечной скорбью. В моё тело вселялся ужас предстоящего расставания, и оно, не слушаясь разума, готовилось к нему единственным известным ему способом.

Меня начало корчить. Я держалась за рояль, стараясь допеть, вжать последние ноты в глотку, которая уже не хотела рождать звуки, а хотела выть. Пальцы, лежавшие на клавишах, изогнулись, ногти впились в дерево. На последней, высокой, разбивающейся ноте из моей груди вырвался стон, перешедший в протяжный, леденящий душу вой.

Вой одинокого волка, теряющего сущность.

Мои руки, еще сохранявшие подобие человеческой формы, с силой, от которой треснула дека, провели по глянцевой поверхности рояля. На черном лаку остались глубокие, параллельные борозды, оставленные прорезавшимися когтями.

Весь зал ахнул и в ужасе отпрянул от меня, как от прокаженной. Идиллическая картина рассыпалась в прах, обнажив чудовище, скрывавшееся под ней.

Энрон кинулся ко мне. «Держись!» – услышала я его отчаянный шепот. Его руки схватили меня за плечи, пытаясь влить силу, остановить превращение, вернуть меня. Но было поздно. Слишком поздно.

Я уже вскочила на рояль. Теперь это была не я, а Оборотень. Существо, рожденное из боли и разочарования. Темная и грубая шерсть уже покрыла мою спину. Морда вытянулась в безмолвном рыке. Но в последний миг, прежде чем прыгнуть в никуда, я обернулась, с нежностью, с бесконечной тоской и извинением, которое уже нельзя было выразить словами, попрощалась с Энроном.

Собралась с силами и мощным прыжком ринулась в огромное витражное окно. Мир взорвался звоном тысяч осколков, падающих, как хрустальный дождь. Воздух пронзил женский визг. По залу пронеслись магические всполохи – кто-то из магов инстинктивно попытался применить защитные чары, но было поздно.

На изуродованном рояле, среди царапин и осколков, остались лишь два предмета: изящное ожерелье и бесформенная груда алого шелка.

В наступившей оглушительной тишине, нарушаемой лишь всхлипами и треском догорающих свечей, стоял Энрон, смотря в черную дыру разбитого окна, в которую ушло его дикое, израненное счастье. В его застывшей позе не было ни гнева, ни страха. Лишь вселенская, ледяная пустота, с которой ему обязательно надо было справится. Для него все только начиналось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39.. Я должна его спасти

Я вывалилась в окно.

Полет вниз занял, наверное, секунды три. Но внутри меня они растянулись в долгую, терпкую исповедь самой себе. Я не летела – я подводила итоги. Жить в шкуре оборотня я не собиралась.

И без Энрона я тоже не хотела. Это было как отказаться от воздуха. Он стал той самой осью, вокруг которой вращался мой опрокинутый мир. А еще – чувство вины. Его огромные черные крылья. Я чувствовала их и его боль, как свою. Только его боль была благородной, как боль сломанного ангела, а моя – грязной, звериной.

Я ударилась о рыхлую грядку с пожухлой травой. Удар пришелся на бок. Глухой стук, отдача в каждую клетку, и… всё. Тишина. Никакой божественной трубы, никакого света в конце туннеля. Никакой окончательности.

Я лежала и ждала, когда сознание расплывется, отключится, выполнит мой последний приказ. Но оно не отключалось. Напротив, стало каким-то ядовито-четким. Я чувствовала каждую травинку под щекой, каждый комочек земли. Слышала, как где-то далеко кричит чей-то голос – до тоски жалкий и человечный.

Тело, которое я уже предала, которое хотела уничтожить, вдруг взбунтовалось. Оно не желало умирать. Оно было полно дикой, неспокойной силы. Я не поднялась – я вскочила на все четыре лапы. Это было странное, но абсолютно естественное движение. Мои новые мышцы сработали сами, без спроса у разума.

И я побежала. Не пошла, не поплелась – поскакала, подчиняясь зову, исходившему из самой глубины этого нового, чужого тела. Прямо передо мной была темная, безмолвная тайга, пахнущая хвоей, гниющим валежником и свободой.

Лес принял меня беззвучно. Ели расступались. Я неслась сквозь кусты, не чувствуя колючек, перепрыгивала через упавшие стволы. Мир превратился в мелькание темных стволов и запахов – целую симфонию! Мышь пробежала здесь пять минут назад. Здесь лось терся о кору. Здесь под хвоей прятался гриб. Это был новый язык, и я понимала его с первого вздоха.

И вот на небольшой поляне, залитой холодным лунным светом, передо мной возникло нечто струящееся, полупрозрачное, сотканное из ночного мрака и чужеродного сознания.

– Сапфир? – узнала я.

– Ну что, деточка, как самочувствие в образе оборотня? – его голос был ласковым, как шипение змеи. – Как я тебя сделал. Смешной Белый маг, он думал, что справился со мной. Жалкая букашка. А ты сдалась сравнительно быстро. Слабачка. Я дал тебе два месяца, а ты скисла за один.

Вся ярость, все унижение, вся боль, что накопились во мне, вырвались наружу сплошным рыком. Разум отключился. Остался только зверь, видящий перед собой источник всех бед. Я помчалась на него, впиваясь лапами в землю, выставив вперед клыки, с которых уже стекала ядовитая слюна.

Я прыгнула. Мое сильное тело должно было разорвать эту фигуру. Но вместо удара я пролетела сквозь ледяную, безжизненную пустоту. Кубарем перевернулась, встала на лапы и обернулась, ощетинившись.

Сапфир даже не шелохнулся. Он стоял на том же месте и смеялся – бесконечным, скучающим смехом превосходства.

– Милая моя, твой гнев – это по-щенячьи мило.

Я снова зарычала, но теперь тише, с ноткой отчаяния.

– С тобой я, можно сказать, расправился, – продолжил он, и его фантомная рука сделала изящный жест, будто отодвигая ненужную вещь. – Теперь будешь существовать с тем, что есть. А вот с этим… Энроном…

При его имени во мне все сжалось. Не звериный ужас, а человеческая, острая боль.

– …вот с ним я буду работать, – голос Сапфира стал сладким, как патока. – Он уже почти готов сдохнуть. Его сила угасает. Крылья… ах, эти великолепные крылья! Теперь они – обугленные обрубки. Но это не главное. Гибель от тоски – вот настоящее испытание. Он будет медленно угасать, вспоминая тебя. Думая, что ты погибла, разбилась, бросила его. А может, будет надеяться. И надежда будет разъедать его изнутри, как ржавчина. Медленная гибель ангела. А я буду наслаждаться этим спектаклем. Мой сценарий – это искусство.

Он повернулся, и его фигура начала таять, растворяться в ночном воздухе, как дым от костра.

– Беги, деточка, беги. Осваивай свою новую шкуру. Через месяц тебя ждет твой собственный ад.

Он исчез. Остались только поляна, луна и я. Оборотень, который не смог умереть. Я стояла, переводя дух, и чувствовала, как по моей звериной морде катится что-то горячее и соленое. Слезы. Существо, в которое я превратилась, плакало человеческими слезами.

Что теперь делать? Вернуться? В таком виде? Увидеть в глазах Энрона ужас и отвращение?

Или… остаться здесь? Принять эту шкуру, этот лес, эту дикую свободу? Стать тем, во что меня превратили? Но тогда Сапфир победит вдвойне.

Я подняла голову к луне. Холодный свет лился на меня, питая новые мышцы, успокаивая звериную дрожь. И в этой тишине, среди великого равнодушия тайги, во мне родилась новая, тихая и отчаянная мысль.

А что, если он не прав? Что, если эта новая природа – не проклятие, а дар? Уродливый, страшный, но дар. Оборотень. Существо двух миров. Может, в этом есть своя сила? Не та грубая сила, чтобы рвать когтями и клыками, а другая. Сила выжить. Сила быть рядом, даже когда ты изгнан. Сила охранять.

Особенно меня тревожили слова Сапфира о том, что Энрон мог погибнуть от тоски по мне. Я не понимала этого. Он мог погибнуть от тоски по крыльям, по свободе, но только не по мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я помнила ту стену, сотканную из молчания и взглядов. Я прижималась к его спине, чувствуя под щекой напряжение плеч. Искала его руки своими. А он в это время был подобен крепости с наглухо запертыми воротами, где часовые на стенах спят вечным сном.

Он позволял моей ласке стекать по себе, как вода по камню. В его молчании читалось не раздражение, а нечто худшее – снисхождение. Как взрослый, терпящий не слишком докучающие шалости ребенка. А в глазах – леденящее равнодушие, за которым иногда, словно далекая молния, мелькало презрение ко мне, к этой бренной суете, к которой он, небожитель, был прикован по воле рока.

И вот теперь, в шкуре зверя, я еще острее осознала пустоту собственных надежд. Сапфир со своим демоническим цинизмом ошибался. Энрон не будет угасать от тоски по мне. Его гибель, если она придет, будет гибелью орла, которому подрезали крылья и посадили в клетку, украшенную шелками и ласками ручных голубок. Я была одной из этих голубок. Он мог привыкнуть к моему присутствию, испытывать некую спокойную привязанность, как к старой мебели. Но тоска? Нет. Моя смерть вызвала бы в нем разве что досаду – еще одно доказательство тщеты и убожества этого мира.

Я снова посмотрела на свои лапы, впившиеся когтями в сырую хвою. Они были сильны. Все мое новое тело было наполнено дикой, неукротимой энергией, которой не было у той жалкой, любящей девушки у окна. Та девушка могла только просить, ласкаться и в итоге – выброситься вниз. Эта… эта тварь могла бороться.

Я встала и потянулась, чувствуя, как работают каждое сухожилие, каждая мышца. Лес вокруг стал картой, полигоном, испытательным стендом. Мне нужно было научиться им повелевать, ощущать его, как свою кожу, искать тропы, нехоженые человеком, слушать шепот земли и ветра.

Я тронулась с места. Уже не бежала сломя голову, а двигалась легко, крадучись, сливаясь с тенями. Мои звериные чувства, обостренные до боли, работали теперь не на страх, а на поиск. Я впитывала запахи, прислушивалась к шорохам, читала следы. Я училась.

Иногда в особенно ясные ночи я забиралась на высокие утесы и смотрела на звезды. Те самые, под которыми он когда-то парил. И мне чудилось, что я чувствую его боль. Не как любящая женщина, а как соратник по несчастью. Мы оба были искалечены, каждый по-своему. Он – лишенный неба. Я – обретенная земля в ее самом грубом, зверином обличье.

И в этой странной общности рождалось что-то новое. Не любовь. Не дружба. Нечто третье. Решимость. Решимость во что бы то ни стало найти способ вернуть ему крылья. А там… а там пусть улетит. Навсегда. Исчезнет в той вышине, что ему предназначена. А я останусь здесь. В своей шкуре. В своем лесу.

И быть может, когда-нибудь, услышав в ночном небе далекий знакомый крик, я просто подниму свою волчью голову и взвою ему в ответ. И чтобы однажды, когда придет время, выйти из тени и бросить вызов Сапфиру, который считал свой план идеальным.

Глава 40. Охота за сокровищем

Чёрт возьми, что творится в моей голове? Адский калейдоскоп из обрывков: её песня, вой, хруст костей, звон разбитого витража. Безумный мир боли и разочарования, расплывающийся в сознании со скоростью лесного пожара.

Я стоял в своём кабинете, и алый камзол, этот дурацкий символ нашего с ней «союза», жёг меня огнём позора. Здесь, вопреки всем протоколам, собрался весь цвет Академии: мать, отец, Белый Маг Эльдар и несколько слизней из Совета. Безупречная мантия и спокойное лицо Эльдара вызывали сейчас одно лишь омерзение.

Первой заговорила Матильда, и в её голосе прозвучала тревожная нота.

– Энрон, дитя мое, нужно...

– Ректор Малькор! – её голос был перекрыт громоподобным басом Основателя.

Отец стоял у огромного витража, изображавшего его же битву с Тенями Бездны. Его исполинская фигура на фоне сражения с космическим ужасом казалась насмешкой. Свет, проходящий сквозь стекло, бросал кровавые и сизые пятна на паркет, словно предвещая новую бойню.

– Приказываю успокоиться и взять себя в руки! – прогремел он. – Твоя ярость разрывает защитные поля. Стекло в коридорах трескается!

Я едва сдержался. Взбешён? Это ничего не говорило о том, что творилось у меня внутри. Я проигнорировал отца и обернулся к Эльдару.

– Ты, – прошипел я, и в воздухе запахло озоном. – Ты клялся, что ожерелье поможет. Усмирит зверя, стабилизирует метаморфозы. Где твоя, гребаная помощь, Эльдар? Где твоя белая магия, когда она на глазах у всей элиты превратилась в оборотня и прыгнула в окно?!

Эльдар не дрогнул. Его спокойствие было оскорбительным.

– Ожерелье работало именно так, как было предназначено, Ректор. Оно не подавляло её природу. Оно сдерживало её. Было... регулятором. Предохранительным клапаном.

– Регулятором? – Я с силой швырнул о пол чёрную шкатулку. Та, оглушительно грохнувшись, отскочила под стол. – Она превратилась в зверя и сбежала! Какое ещё сдерживание?!

– Оно сдерживало её до последнего, – холодно парировал маг. – Без него трансформация началась бы до бала. И носила бы не взрывной, а тотальный характер. Мы наблюдали бы не побег, а бойню. Ожерелье дало ей время допеть. Дало тебе – среагировать. Оно минимизировало ущерб.

Меня от этой логиты тошнило.

– Ущерб? – зашипел я, чувствуя, как по спине пробегает волна мышечных спазмов. – Ты об ущербе для репутации? Для витража? А что насчёт неё? Она сломлена! Она узнала правду, и это разорвало её изнутри!

Эльдар сделал шаг вперёд, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на укор.

– А кто ей рассказал эту «правду», Энрон? Кто провёл её в Ту Самую Комнату? Я предупреждал!

– Молчи! – рявкнул Основатель, оборачиваясь от витрага. Его тяжёлый взгляд обрушился на мага. – Мы здесь не для того, чтобы искать виноватых. Мы здесь, чтобы устранить последствия. Девушка, в теле оборотня, с диким потенциалом, находится на свободе. В моих владениях! Она – ходячий скандал, который, если его не замять, похоронит доверие ко всей Академии.

Чёрт. Опять Академия. И ни единого слова о Лере. Ни одной мысли о том, что она сейчас чувствует.

Я сжал кулаки так, что кости затрещали. По коже пробежала знакомая рябь – смутный отголосок чешуи.

– Предлагаю организовать охоту. Отлов, – пропищал кто-то из Совета.

– Я тебя, сученыш, сам отловлю и вырву твой никчёмный язык, – выдавил я, даже не утруждая себя взглянуть, кто именно это сказал. Мне было безразлично. Это был единый, чудовищный коллективный разум.

– Хватит драматизировать, – отрезал отец. – Мы предлагаем вернуть её. Цельную. Неповреждённую. Но под контроль.

– Её нельзя контролировать! – взорвался я. – В этом вся её суть! Это то, за что я... – я запнулся, пересиливая ком в горле. – Мне нужно то, что разрушит все чары и вернёт её. А не новый поводок!

Белый Маг Эльдар мягко кашлянул.

– Ректор прав. Подавить её природу невозможно. Но я уверен, у нас есть ещё время, чтобы вернуть её. Ожерелье было грубым инструментом. Сейчас требуется нечто... более тонкое.

Я отвернулся и уставился в окно, на тёмный лес, окаймляющий Академию. Туда, где сейчас была она – одинокая, преданная, разрываемая между двух природ.

– Ладно, Эльдар, – прошептал я, и в моём голосе прозвучала сталь. – Ищи. Найди её. Но если кто-то причинит ей вред – любой, – я обвёл собравшихся ледяным взглядом, – иначе...

Я не стал договаривать. Но в моём внезапно похолодевшем взгляде отец, много повидавший на своём веку, прочёл нечто, что заставило его отступить на шаг. Это был не гнев сына. Это был холодный, безжалостный гнев дракона, у которого похитили сокровище.

Охота начиналась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41. Обвал предложений

Я сидел, уставившись в доклад о расходе фосфорных свечей на нужды некромантического факультета, и чувствовал, как мои собственные мозги медленно превращаются в такую же тягучую, бессмысленную массу. Казалось, ничто не может всколыхнуть это болото.

Просто ад от нелепости и ужаса. Я ждал вестей от Белого Мага.

А эта сволочь совершенно не торопилась. А время, меж тем, неминуемо утекало.

Как, мать вашу,

исправить

этот фатальный сбой?

И тут дверь открылась. Вошла Анастастья.

– Чего тебе?

– Ваше превосходительство. Тут вот. – В руках она держала стопку из конвертов всех мастей и размеров. Одни были кричаще-яркими, с наклейками смайликов, другие – грязно-серыми, будто их перед отправкой вымазали в саже и отчаянии. Третьи истончались по краям, словно их долго терли потные пальцы. Они грозились вот-вот выплеснуться из ее рук на персидский ковер и залить его волной магической глупости.

– Что это? – взревел я.

Анастастья не вздрогнула. Она работала со мной десять лет и видела, как я разбивал вдребезги хрустальный шар, вызывал ливни прямо под куполом актового зала. Ее было сложно удивить.

Она аккуратно водрузила стопку на край моего стола. Гора писем зловеще качнулась, и несколько конвертов съехали на мои отчеты по фосфорным свечам.

– Тут вам, ваше превосходительство, советы по отворотам, наворотам, заговорам. По поводу как снять заклятие с Леры.

– Вот как? С чего вдруг такая отзывчивость?

– Лера очень понравилась студентам. Ее хлопоты по поводу бассейна, площадки для гольфа… Ну и там куча мелочей, кому кофе, кому доброе слово…

– Когда успела? – Я не успевал даже подписывать эти гребаные отчеты.

– Простите, Энрон Артонович, но она за последний недели сделала больше, чем вы за последние десять лет.

– Вранье! – выдохнул я с яростью, в которой уже звучала безнадега. – Удобное вранье!

– Это все легко проверить, – парировала Анастасья.

– А ты с чего вдруг стала такой разговорчивой?

– Простите. – Она склонила голову, но в поклоне не было ни капли смирения. – Это только часть писем. Они прилетают со всех сторон. Это прямо бедствие какое-то. Я выбрала для вас более-менее нормальные предложения.

Она сделала небольшую паузу, давая мне прочувствовать весь ужас этого «много чего». Ее длинные пальцы постучали по верхнему конверту, на котором алыми чернилами было выведено: «Срочно!!! Для Великого Ректор!!!».

– Читай!

– Пишет Дера из графства Боватон, – Анастастья проскочила весь текст и нашла нужную строчку с убийственной эффективностью. – Вот. «Пишет, что после ссоры с подругой Катей она стала превращаться в оборотня».

Я напрягся.

– Она предлагает нарисовать на магическом папирусе Сикстинскую капеллу и положить под подушку.

В башке снова загудело.

– Кого положить? Деру, графство Боватон, Сикстинскую капеллу?

– Магический папирус, – холодно уточнила Анастасья.

– Да понял я, не дурак. Дебильная идея. Есть что-то… дельное? – выдохнул я.

Анастастья с жалостью посмотрела на меня.

– Возможно, – сказала она и, достав из кармана форменной юбки пару тонких перчаток из черного шелка, надела их. – Конверт №73. Без обратного адреса. Бумага… странная.

Она отложила в сторону конверт с алым лаком, несколько писем в конвертах с котятами и одну особенно толстую пачку, от которой пахло дешевым парфюмом. Ее руки, теперь в черных перчатках, двигались без суеты, как щупальца, выуживая из толщи кучи один-единственный конверт.

Грязно-белый конверт без марок, только мое имя и должность, выведенные черными чернилами. Почерк был угловатым, колючим, и каждая буква будто впивалась в бумагу с ненавистью.

Бумага была на удивление холодной, как лед или как кожа мертвеца.

– Можешь идти.

Она кивнула в ответ и вышла так же бесшумно, как и появилась, оставив меня наедине с этим холодным, молчаливым посланием.

Сердце застучало где-то в висках. Я провел пальцем по конверту. Холод был обманчивым, почти живым. Я почувствовал слабый, едва уловимый запах влажной земли, старого камня.

Вскрывать его обычным ножом для бумаги казалось кощунством. Я потянулся к верхнему ящику стола, где в бархатном футляре лежал церемониальный кинжал.

Текст был коротким.

«Они думают, что играют. Жгут свечи, шепчут слова. Они лепят из грязи куличики и называют это магией. Они не видят Того, что стоит за спиной, когда просят о богатстве для себя и болезнях для соседа. Они прикармливают Его. Каждой своей мелкой злобой, каждой трусливой мыслью. Их «отвороты» и «навороты» – это крошки, которые они бросают в темноту, даже не зная, Кому. А Оно ест. Растет. Скоро придет и за тобой, Страж. Ты держишь ворота, но забыл, как выглядит враг. Он уже здесь».

Охренеть. Еще одна порция макабрического бреда. Таких писем я получил тонны, если не больше. Но почему-то именно от этого по коже побежали мурашки. Потому что «Страж»? Это слово знали немногие. Оно было из старой, забытой классификации.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я откинулся на спинку кресла, и оно снова жалобно застонало под моей тяжестью. Что же делать? Белый Маг молчит. Лера захватила умы и сердца. Эта Куча писем пожирает остатки моего времени и рассудка.

И тут в голову пришла идея. Не просто идея — озарение, вспышка в кромешной тьме. Гениальная и пугающая одновременно.

Я вспомнил про Сапфира.

Конечно же! Лера недавно с ним встречалась. Она сама об этом говорила.

А я его встречал последний раз именно перед тем боем, когда потерял свои крылья.

И сейчас, глядя на этот грязно-белый конверт, я понял: возможно, пора перестать разгребать чужие письма и написать одно самому. И адресовано оно будет тому, кто знает о Тьме не понаслышке. Тому, кто уже давно стал частью той самой пустоты, что стучалась в наши двери.

Глава 42. Бек-Бек-Бек!

Написав письмо Сапфиру, я двинулся по бесконечным коридорам к комнате 317, втайне молясь, чтобы Алиса была на месте.

Дверь открылась, и на пороге застыла сама хозяйка. Её глаза распахнулись от ужаса.

– В-ваше превосходительство? Вы?! Я думала...

– Здравствуй, Алиса, – постарался смягчить голос. – Можно на минутку?

Молча отступив, она впустила меня. Комната была прежней – тот же уютный хаос из книг, склянок и засушенных трав. И тут же раздалось знакомое карканье:

– Бек! Иди на... бек!

Попугай, восседая на спинке кровати, смотрел на меня взглядом, полным птичьего презрения.

Алиса, казалось, испугалась ещё сильнее, её лицо побелело. Пальцы беспокойно сплелись в замок.

– В-ваше превосходительство, я не знаю, где она... Клянусь!

– Успокойся, – я поднял руки в умиротворяющем жесте. – Я пришёл по другому поводу.

Попугай на мгновение затих, склонил голову набок и рявкнул:

– Бек! Бек! Бек!

– Что с ним? – поморщился я. – До чего же гнусное создание.

– Простите, – взмолилась Алиса. – С ним ничего нельзя поделать! Моё заклятье... магический замок на клюв, будто сломалось. И теперь – это бесконечное «бек-бек-бек».

«Сломалось, значит, – усмехнулся я про себя. – Ничего, починим».

– Бек! Бек! Бек!

«Чёрт, лучше бы матерился, – мелькнула у меня мысль. – Этот дёрганый «бек» действует на нервы куда сильнее».

– Я бы мог, бек... вам... бек, бек... – ворчал попугай, прожигая меня грязным, ненавидящим взглядом, будто виня во всех своих птичьих бедах.

– Ладно, с тобой потом разберёмся, – выдохнул я, отворачиваясь. – Алиса, мне нужно знать. Где вы с Лерой встретились с Сапфиром? Конкретно.

– На старом кладбище, у часовни Святой Евлампии, – прошептала она. – Он сам назначил. Говорил, ему там спокойнее, чем среди живых.

Кладбище. Логично. Места, где грань между мирами тонка, всегда мило таким, как Сапфир.

– Спасибо, – кивнул я и направился к выходу.

– В-ваше превосходительство, подожди! – она схватила меня за рукав. – Вы что-то задумали? Не надо лезть в это снова. Он... он опасен. Он просил Леру вас уничтожить.

«Как трогательно, – ядовито подумал я. – Прямо до слёз».

– Мне просто нужно его найти, – я высвободил рукав. – Я написал ему письмо.

Мы двинулись туда в надежде встретить Сапфира. Вернее, шёл я, а она, помедлив, поплелась следом, будто чувствуя свою вину или ответственность. Дорога на кладбище оказалась долгой и безмолвной. Солнце клонилось к закату, отбрасывая длинные, уродливые тени. Воздух стыл.

Кладбище Святой Евлампии встретило нас запахом прелых листьев, влажной земли и неестественной для города тишиной. Часовня, почерневшая от времени и дождей, стояла на пригорке, словно костяной палец, указующий в небо. Мы обошли её кругом. Никого.

– Его здесь нет, – разочарованно прошептала Алиса.

«Подожди, – приказал я себе. – Прислушайся. Не ушами, а тем, что внутри».

Я закрыл глаза, пытаясь заглушить внутренний шум, отогнать навязчивое «бек-бек-бек» и образы писем. И тогда почувствовал – лёгкое, едва уловимое движение магии. Не живой и яркой, как у Алисы, а старой, затхлой, как воздух в склепе. Оно исходило из-за часовни.

Я сделал шаг, и из-за угла показалась высокая, худая фигура в тёмном плаще. Сапфир. Он стоял, прислонившись к мраморной плите, и смотрел на нас своими бездонными глазами. На его лице не было ни удивления, ни радости. Лишь усталое понимание.

– Я знал, что вы придёте, – тихо сказал он. – Рано или поздно.

– И всё это ради чего? – я шагнул вперёд, сжимая кулаки. Во мне закипала магия дракона, требуя выхода. – Чтобы отомстить мне? За академию? За крылья?

– Ради справедливости! – голос Сапфира прорвался наружу, полный старой, как мир, ненависти. – Вы пришли на наши земли, забрали нашу магию и решили, что ваша – лучше! Вы назвали нас «тёмными», «еретиками», а сами строили империи на костях! Да, я отнял у тебя крылья! И да, я сделал бы это снова! Хотел, чтобы ты почувствовал себя таким же беспомощным, как мы все перед вашей «просвещённой» мощью!

Он был почти в истерике. Годы одиночества, затаённой обиды и жажды мести выплеснулись наружу здесь, среди могил.

Меня разрывало изнутри, но я сдерживал гнев.

– Сапфир, я пришёл к тебе за милостью, – тихо сказал я. – Знаю, у каждого заклятья есть противоядие. Назови его.

– И чего вдруг? – язвительно спросил он. – Не для этого я затевал эту игру.

– Что ты хочешь взамен?

– Разве не понял? Взамен я хочу Леру. Моё противоядие – против Леры. – Сапфир расхохотался, и его смех звучал демонически.

– Ты не учёл, что я уже не тот белый маг, которого ты лишил крыльев. Я не играю по твоим правилам, но я их знаю. Ты всегда прятал противоядие на виду. В прямом и переносном смысле. И я его найду.

– Сколько слов, сколько пафоса. Уймись и смирись.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сапфир взметнул руки и швырнул в меня сгусток тёмной энергии. Он метил точно в мои старые раны, особенно в спину

Я взвыл от боли и в ответ послал огненный шар.

Пока Сапфир бился в конвульсиях, отбрасываемый светом своих же демонов, я повернулся к Алисе.

– Беги, – коротко бросил я. – Я скоро.

Она с минуту смотрела на меня, не в силах осознать произошедшее. Потом кивнула, развернулась и побежала, унося с собой оглушённо молчавшего попугая.

Я остался один с корчащимся Сапфиром и ослепительным столбом света, где клубились его кошмары.

Когда свет магического шара угас, я подошёл к обессиленному Сапфиру, лежавшему ничком. Поднял потухший, теперь просто мутный камешек и сунул его в карман.

– Игра, Сапфир, ещё не окончена, – тихо сказал я, поворачиваясь к выходу с кладбища. – Но правила отныне устанавливаю я.

Глава 43. Цепи

Я шел по коридору Магакадемии, стараясь, чтобы звук моих шагов по отполированному веками мрамору не напоминал победный марш. Каждый взгляд, брошенный мне вслед, каждый шепот за спиной я воспринимал как шипение змей.

Меня догнала Алиса с попугаем на плече. Она появилась бесшумно, как призрак. Но я почувствовал ее присутствие раньше, чем услышал шаги, – сказывалась напряжение последних дней.

– Вы как? – тихо спросила она.

До чего же наивный вопрос. Я медленно обернулся.

– А ты думала, Сапфир меня уничтожит? – ответил я вопросом на вопрос.

– Не, что вы, нисколько не сомневалась.

Вот именно. В этом и был весь ужас. Она не сомневалась. Эти юные, неиспорченные цинизмом души верят в чудо с упорством, достойным лучшего применения. Они видят не изможденного мага, заложника обстоятельств, а какого-то мифического героя, который по определению не может проиграть. От этого становилось еще тошнее.

– Я тут поговорила со своим попугаем, – продолжила Алиса. – Он знает, как вам помочь.

Попугай? Охренеть, конечно.

Когда вселенная решает над тобой подшутить, она использует самых нелепых посредников. Не архангела в сияющих доспехах, не древнего дракона, много повидавшего на своем веку, а разноцветную птицу, чей интеллект едва тянет на то, чтобы не гадить на хозяйское плечо.

– Вот как, – удивился я, и в моем голосе прозвучала неподдельная издевка.

Но в следующее мгновение меня осенило. Точнее, не осенило, а в черепную коробку вползла ледяная мысль. Сапфир. Его почерк был узнаваем. Он не стал бы прятать знание в сейф за семью печатями или в мою собственную, израненную сомнениями память. Он вложил его туда, куда никто и никогда не догадается заглянуть. В птичий мозг, чье содержание обычно ограничивается запросами на крекер и проклятиями в адрес почтальона. Гениально. И чертовски оскорбительно.

– Говори, – приказал я Попугаю, не утруждая себя вежливостью.

Птица, сидевшая на плече Алисы, надула перья и уставилась на меня круглым, бездумным глазом.

– Бек, бек… иди на… бек, – хмуро прокаркал Попугай.

– Сам иди на бек! – взорвался я.

– Он зовет вас следовать за ним, – перевела Алиса с попугайского на человеческий

– Бек, бек… идемте со мной… бек, – прокаркал Попугай и, взмахнув крыльями, поплыл по воздуху, как пьяный ковер-самолет.

Мы последовали за ним. Эта процессия – неуклюжая птица, девушка и я, олицетворение недоверия и скепсиса, – должна была выглядеть по-идиотски.

Попугай привел нас в темный подвал, куда, как я полагал, давно не ступала чья-либо нога.

Полки, уходившие в темноту, ломились от книг. Не от тех красивых, в кожаных переплетах, что стояли в главной библиотеке. Эти были обтянуты чем-то, похожим на высохшую кожу, инкрустированы желтыми, мутными камнями, а некоторые даже были заперты на крошечные замочки, вглядевшись в которые, можно было разглядеть шевелящиеся зрачки.

Попугай, не долетая, взлетел на самую верхнюю полку стеллажа, скрывавшуюся в полной темноте. Лишь слабый луч света из приоткрытой двери выхватывал его контур. Он принялся долбить клювом корешок одного конкретного тома. Я подошел ближе.

Книга была… особенной. Она будто вросла в полку. Ее черный, пористый переплет напоминал обугленное дерево. Но главное – ее опутывали цепи из темного металла. На каждом звене были выгравированы руны подавления, гашения, запрета. Они светились тусклым, багровым светом, словно раскаленные угли, но исходивший от них холод пробирал до костей.

– Уверен? – засомневался я, обращаясь скорее к самому себе, чем к Алисе или птице. – Я сейчас ее открою и выпущу какого-нибудь демона в помощь Сапфиру. Или, того хуже, древнее зло, которое сожрет сначала меня, потом тебя, твоего пернатого друга, а потом устроит пир на руинах этой чертовой Академии. Это ведь в его стиле – оставить мне такой подарок.

Я уже видел это мысленным взором. Цепи лопнут, книга раскроется с звуком рвущейся плоти, и из нее хлынет тьма, у которой есть вкус…

Алиса, стоявшая рядом, кивнула с той самой душераздирающей уверенностью, что бывает только у святых и полных идиотов.

– Он не станет вам вредить, ведь это же мой формуляр, а он оберегает меня. А я ваш друг, вернее, друг Леры.

Обычный формуляр, оберегающий студентов от ошибок, цепей вечного проклятия. Логично. В мире, где твой наставник – полубог, играющий в четырехмерные шахматы с реальностью, а враг – барон тьмы, такое вполне могло иметь смысл. Ее последняя фраза «друг Леры» прозвучала как пароль.

Я полез за книгой.

Пальцы потянулись к цепям. Металл был ледяным, и прикосновение к нему вызывало короткую, острую боль, будто от слабого разряда тока. Руны под моими пальцами вспыхнули ярче, багровый свет озарил мое лицо, и я почувствовал, как древняя магия пробежала по моим нервам, пытаясь вывернуть душу наизнанку. Это была защита. Не просто замок, а страж. Он проверял право на доступ.

«А какое у меня право? – подумал я».

Я сжал звено цепи. Боль усилилась, став почти невыносимой. Я ждал, что меня отшвырнет, сожжет, превратит в пепел. Но через мгновение боль отступила, сменившись… тишиной. Багровый свет рун погас, цепи с лязгом разомкнулись и с грохотом упали на каменный пол, отдаваясь эхом в подземелье.

Книга была свободна.

Я осторожно взял ее в руки. Она была на удивление легкой. Ожидал, что будет тянуть как слиток свинца. Переплет под пальцами был шершавым. Я перевел дух и открыл ее.

Внутри не было ни демонических ликов, ни шипящих клубков тьмы, ни древних пророчеств, написанных кровью. На первой странице, под тиснеными буквами «Формуляр успеваемости студентки Алисы…», аккуратным почерком Сапфира была оставлена записка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Сириус, – гласили строки, – если ты это читаешь, значит, я либо мертв, либо ситуация стала настолько отчаянной, что ты решил покопаться в запретной секции библиотеки. Поздравляю с деградацией до уровня любопытствующего неофита. Цепи были не для защиты книги от таких, как ты. Они были для защиты таких, как ты, от книги. Вернее, от того, что спрятано за ней».

Я перевернул страницу. За тонким листом пергамента зияла пустота, портал, ведущий в неведомое. Он мерцал, словная масляная пленка на воде.

– И что теперь? – пробормотал я. – Нырять в него с криком «За отца, академию, брата!»?

Алиса смотрела на портал с широко раскрытыми глазами, но без страха. С предвкушением.

– Он вас не обманет.

«Она говорит это с такой уверенностью, будто мы собираемся на пикник, а не в неизвестность, из которой, скорее всего, не вернемся», – промелькнуло у меня в голове.

Я посмотрел на свои руки. Они не дрожали. Хороший знак. Или очень плохой. Я сделал шаг вперед.

– Ладно, – вздохнул я, обращаясь к пустоте. – Но, если там хоть один демон с острыми зубами и хорошим аппетитом, я первым делом вернусь и придушу твоего попугая.

И, не дав себе времени передумать, я шагнул в мерцающую пленку. Ощущение было таким, будто мир резко вывернули наизнанку, промыли в ледяной воде и выбросили сушиться в другое измерение.

Глава 44. Озвереть

Портал выкинул меня со зверской силой. Будто неведомый великан, стоявший по ту сторону реальности, пнул меня ногой за ненадобностью. Я брякнулся об пол библиотеки, зацепив по пути плечом какой-то стеллаж с трактатами по некромантии, и тихо застонал от боли. Не столько от физической, сколько от унизительности происходящего. Меня, Ректора этой академии, швыряло по подвалам, как пустую бутылку из-под зелья.

Зато в портал ухнул Попугай. Исчез на глазах, а через пару мгновений появился вновь, выпорхнув из той же точки в воздухе, но уже… другим. И дело было не только в том, что он казался помолодевшим, перья его переливались неестественным, волшебным блеском, будто их вручную отполировали звездной пылью. От него исходило едва уловимое сияние, и в глазах появился осмысленный, почти человеческий огонек. В общем, он выглядел так, словно только что прошел курс омоложения в дорогом магическом салоне, а не совал клюв в измерения, от которых у нормального мага помутился бы рассудок.

Попугай сделал пару кругов над нами с видом довольного фельдмаршала, осматривающего свои владения, и затем с невозмутимым апломбом приземлился мне на плечо. Вес его, что странно, не изменился, но само ощущение было иным – теперь на мне сидел не просто питомец, а нечто, обладающее волей.

– Благодарствуйте, милейший, – почтительно произнес попугай, и его голос был уже не каркающим, а бархатным, с легкой хрипотцой, как у старого актера, декламирующего Шекспира.

Я онемел.

– Простите за использования вашего светлейшества для своих нужд, но поймите меня правильно, – продолжал пернатый оратор, – как бы я дальше общался с вами, оставаясь в прежнем, увы, несовершенном состоянии? Теперь позвольте изложить настоящее пророчество по поводу освобождения Леры.

Вот тут меня перещелкнуло окончательно.

– Снова! – зарычал я. – Снова решил меня обмануть? Использовать для своей персональной эволюции?!

– Но позвольте, – парировал попугай, – я никого не обманывал. Я лишь указал вам на книгу, и вы ее открыли, ибо вы – единственный в этой Академии, кто является Стражем этих печатей. Простите, но я не мог не воспользоваться таким вашим… преимуществом. Это был единственный способ восстановить мой истинный облик и дар речи.

Я был готов выдернуть все его новообретенные блестящие перья по одному. Но он, словно читая мои мысли, продолжил, переходя к делу.

– А теперь к сути. Вы в поисках возможности снять заклятие с Леры. Оно существует. Это магический кристалл, и он называется «Синее Сердце Дракона». Позвольте, я покажу, где он находится.

Я, как школьник, взглянул на Алису.

В её глазах полная поддержка своему попугаю.

Что мне оставалось? Я кивнул.

Мы двинулись в путь. Попугай, восседая на моем плече, указывал направление, и мы блуждали по лабиринтам подземелий, которые, как мне казалось, я знал как свои пять пальцев. Оказалось, я не знал и десятой доли. Он вел нас по коридорам, которых не было на картах, через залы, где время текло иначе, и наконец мы вышли к маленькому тупичку – узкой винтовой лестнице, уходившей куда-то вверх.

Стены и площадки между пролетами были сплошь покрыты зеркалами, поставленными друг напротив друга.

– Сюда, – показал попугай.

Я медленно поднялся на первую площадку и, повинуясь беззвучному указанию, глянул в одно из зеркал. И застыл.

Я ожидал увидеть свое отражение – усталое, осунувшееся, с глазами, в которых плескалась уйма желчи и скепсиса. Но вместо этого я увидел длинный, бесконечный коридор, составленный из миллионов моих же отражений. Они уходили вглубь, в перспективу, сходящуюся в одну-единственную точку. И эта точка светилась пронзительно-синим светом небольшого кристалла.

– Вот он, – безмятежно произнес попугай. – Забирайте.

Внутри меня все рухнуло.

Я знал эту магию. Я узнал искажение пространства, эту геометрию безумия.

– Но это же тоннель Страхтуса… – выдохнул я, и мой голос прозвучал чужим, полным давно забытого, животного ужаса.

Тоннель Страхтуса. Не место, а концепция, заклятье высшего порядка, лабиринт, выстроенный вокруг сознания того, кто в него смотрит. Он не ведет к цели напрямую. Он показывает тебе все, что ты боишься потерять, все ошибки, которые ты совершил, все худшие версии себя самого на пути к желаемому. И только пройдя через них, можно дотянуться до награды. Многие сходили с ума. Некоторые не возвращались вовсе.

– Именно, – невозмутимо подтвердил попугай. – «Синее Сердце Дракона» – артефакт великой силы. Просто так его не получить.

Я смотрел в сияющую точку в глубине зеркального коридора. Она манила, обещая свободу Лере. Но чтобы до нее добраться, мне предстояло пройти через ад, который я носил в себе. Это была цена, которую Сапфир, черт бы его побрал, наверняка считал справедливой.

«Хорошо, – подумал я, чувствуя, как сарказм вновь поднимается в горле, спасая от накатывающей паники. – Прекрасно. Сначала меня использовала птица, а теперь мой же внутренний мир решил вставить палки в колеса. Дела просто великолепны».

Я сделал шаг к зеркалу. Отражение-коридор не дрогнуло. Оно ждало.

– Ладно, – пробормотал я. – Похоже, придется пройтись по запасникам собственного безумия. Надеюсь, там не слишком грязно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И я шагнул внутрь навстречу самому себе.

Глава 45. Борьба с собой, самая сложная битва.

Я переступил порог зеркала, ощутив, как реальность растягивается, как резина, и тут же передо мной вырос гигант, он

сложился

из самой тьмы, из воздуха, из моих собственных кошмаров. Немыслимых размеров, залитый багровым светом ярости, и в груди его, вместо сердца, пульсировало холодным, неумолимым синим огнем то самое «Синее Сердце Дракона».

Гигант тут же схватил меня поперек туловища. Его пальцы впились в меня с такой силой, что хрустнули ребра. Все мое тело пронзила адская боль. Гигант не стал меня бить или душить. Он просто швырнул меня.

Я пролетел по этому бесконечному зеркальному коридору, как пустая консервная банка, ударился о невидимую стену и рухнул на не менее невидимый пол. В ушах зазвенело, в глазах потемнело. В голове, залитой свинцовой мутью, пронеслась единственная, кристально ясная мысль: «Все. Сдох. Конец. Давно пора».

Но я не сдох. Заставил себя подняться на ноги, хотя тело просило лечь и умереть, но какая-то упрямая часть души, та самая, что вела все эти годы войну на истощение с мирозданием, заставила его подчиниться. Я принял боевую стойку, сжал кулаки, почувствовав, как по ним бегут слабые искры моей жалкой, подавленной магии.

Гигант не двигался. Он просто стоял и смотрел на меня.

Я ринулся в атаку с криком, в котором выплеснул всю свою ярость, все разочарование, всю накопленную горечь. Удар, другой. Они были бы смертельными для любого смертного, но для этого исполина оказались не сильнее укусов комара. Он даже не пошатнулся. А потом он начал расти. С каждым моим выпадом, с каждой вспышкой гнева во мне, он становился все больше, заполняя собой все пространство коридора. Его багровый свет становился гуще, а синее сердце в его груди пылало все холоднее.

Как же с тобой справиться чучело ты этакое?

И в какой-то момент, отскакивая от него с вывихнутой рукой, я понял. Понял так ясно, как будто мне в череп вбили алмазную табличку с надписью.

Этот гигант – и есть я. Тот самый я, что копился годами. Я, переполненный злобой и ненавистью к самому себе. К своим слабостям, своим ошибкам, своим падениям. К тому, что я потерял крылья. К тому, что не сумел уберечь тех, кто был дорог. Этот монстр – моя собственная непримиримость, воплощенная в плоть иллюзии. Он охранял кристалл не от меня. Он охранял меня от кристалла. Потому что чтобы прикоснуться к такой силе, нужно было примириться с самим собой. А я ненавидел себя слишком сильно.

Мысль была настолько чудовищной и в то же время настолько очевидной, что вся ярость во мгновение ока вытекла из меня, оставив после себя лишь ледяную усталость.

Я опустил руки. Игру в героя можно было заканчивать.

– Все, все я понял, – начал я этот безумный диалог-монолог. Голос мой был хриплым и сломанным. – Я понял, что твое сердце – это мое сердце. Верни мне его.

Гигант, собиравшийся снова швырнуть меня в небытие, замер. Его движение прервалось. Он замолчал. И… стал уменьшаться. Не сильно, но заметно. Багровый свет вокруг него померк, уступив место холодному сиянию кристалла.

Это работало. Чертовщина какая-то, но работало.

– Я… я изменюсь, – с трудом выдавил я слова, которые никогда не говорил даже самому себе. – Что я должен сделать? Не молчи, черт тебя подери! Стать добрее? Внимательнее?

И тут же, произнеся это, я понял, что соврал. Соврал отчаянно и гнусно. Я не стану добрее. Я – это я. Уставший, циничный, злой на весь белый свет магистр Энрон Малькор ректор Академии «Лазурный Шпиль». Я разучился быть добрым. Это была ложь, предназначенная и для великана, и для меня самого.

И великан мгновенно это понял, взревел волной ненависти – и вырос в несколько раз, затмив собой все. Его фигура стала настолько огромной, что я перестал ее видеть, ощущая лишь давящее присутствие.

Я понял, что борьба с собой, самая сложная битва.

– Хорошо! Я все понял! – крикнул я, отбрасывая всю шелуху, все защитные оболочки.

Это не была ложь. Это была отчаянная попытка вытащить из себя занозу, сидевшую там годами.

– Прошу, отдай мне кристалл, и я воспользуюсь им, чтобы вернуть ту, которую… – голос сломался. Сказать это вслух было невыносимо больно. Больнее, чем любые физические травмы. – Как же сложно это осознавать, а еще сложнее об этом сказать. Да, да, черт побери, я люблю ее! Люблю ее больше жизни! Я не могу без нее! И ты, чудовище, ты мне мешаешь в этом признаться даже самому себе!

Последние слова я проревел, падая на колени. Во мне не осталось ничего. Ни гордости, ни злобы, ни сил. Я был пуст. И в этой пустоте оставалась только одна, пронзительная, неоспоримая правда.

Я хотел сдохнуть. Исчезнуть. Я хотел, чтобы это чудовище, эта квинтэссенция моего саморазрушения, наконец-то меня уничтожило. Я поднял голову, готовый принять финальный удар, жаждая его.

Но удара не последовало.

Я ждал секунду, другую. Потом открыл глаза, которых не помнил, когда закрыл.

Великана не было.

Зеркального коридора тоже.

Я сидел на холодном каменном полу того самого подвала с длинными коридорами, лабиринтами, зеркалами. В ушах стояла оглушительная тишина. В руках я сжимал небольшой кристалл размером с кулак.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сидел и просто дышал, чувствуя, как боль от сломанных ребер и вывихнутой руки медленно, но верно возвращается в реальный мир. Физическая боль была ничто по сравнению с той душевной дырой, что зияла во мне. Но сквозь эту дыру, как луч света в темноте, пробивалось одно-единственное, чистое чувство, которое я наконец-то признал.

Я поднял голову. Алиса смотрела на меня с бездной вопросов в глазах. Попугай, сидя у нее на плече, молча кивнул, и в его блестящих глазах читалось нечто похожее на уважение.

– Что… что там было? – тихо спросила Алиса.

Я медленно, с трудом поднялся на ноги.

– Там был я, – хрипло ответил я, отряхивая пыль с коленей. – Просто я. И, кажется, мы только что заключили хрупкое перемирие. Теперь помоги мне добраться до знахарки.

Дорогие читатели!

Если вам нравится эта книга, пожалуйста, отметьте её сердечком на титульной странице и добавьте к себе в библиотеку, чтобы следить за обновлениями. А если вам захочется ещё и на автора подписаться, не сдерживайте своего желания – первая эмоция, она всегда самая верная! Спасибо.

Приятного чтения!

Ваша, Софья Махаон.

Глава 46. Перевернутая жизнь

Солнце зашло, оставив после себя багровый шрам на небе, и в тайгу спустилась влажная, колючая мгла. Я лежала на мшистом валуне, вцепившись в него когтями, и пыталась не думать о том, как сильно всё болит. Каждое движение отзывалось тупой болью в мышцах, каждый вдох обжигал лёгкие. Чужое тело было моей тюрьмой.

Рядом с камнем копошился жук-олень, неуклюже цепляясь за скользкий мох. Он поскользнулся, грузно шлёпнулся на спину и замер, беспомощно дрыгая лапами. Я смотрела на него, и в горле встал ком. Мы были так похожи в этот момент. Оба – перевёрнутые твари, не способные встать, пойманные в ловушку собственного уродства.

Я легонько подделa жука. Он перевернулся, засеменил лапами и юркнул в темноту под корягой. Спасён. А кто спасёт меня?

Тоска по Энрону была хуже любой физической боли. Она пожирала меня изнутри. Где он? Что он делает? Я наивно представляла, как он, сломя голову, кинется за мной в эту проклятую тайгу, как будет звать меня, кричать моё имя, искать до последнего вздоха. А он даже не вышел из стен своей драгоценной МагАкадемии. Прошла целая неделя. Семь долгих дней и ночей. И – ничего. Ни одного знака. Ни одной попытки. Забыл. Выбросил из памяти, как ненужную вещь. Эта мысль ранила больнее, чем клыки любого хищника.

Мимо камня, шурша опавшими листьями, пробежал ёжик. На его колючках, словно трофей, красовался ярко-жёлтый кленовый лист.

– Тоскуешь? – раздался спокойный, насмешливый голос.

Я так и подпрыгнула на месте, зарычав от неожиданности. Сердце бешено заколотилось в груди. Мне показалось, это сказал ёжик. Но нет. Из тени старой сосны, обвитой лианами, вышел Сапфир. Его черные одежды гармонировали с этим мрачным, диким месте. Он улыбался своей противной, самодовольной улыбкой.

– Чего тебе? – прохрипела я, скалясь и прижимая уши. Инстинкт требовал атаковать, разорвать в клочья, но какая-то часть меня, всё ещё человеческая, понимала – он не боится. А значит, опасен.

– Тише, тише, зверюшка, – усмехнулся он, делая успокаивающий жест рукой. – Успокой свой нрав. Я здесь единственный твой друг. Больше у тебя никого не осталось.

– Мне не нужны друзья, – рыкнула я, отступая к валуну. Шерсть на загривке встала дыбом.

– Знаю, – его голос стал сладким. – Тебе нужен только твой великий дракон Энрон. Тот, кто даже не потрудился высунуть нос за ворота Академии, чтобы поискать свою верную волчицу. Удобно, да? С глаз долой – из сердца вон.

Его слова били точно в цель, в самое больное место. Я скулила от боли, которую не могла выразить словами.

Сапфир рассмеялся.

– Поверь мне, он тебя ищет, но не так, как ты надеешься.

Он достал из складок своего плаща небольшой, тускло мерцающий кристалл и щёлкнул пальцами. В воздухе замерцало изображение, словно отражение в воде. Я увидела знакомый зал – Зал Совета Академии. За длинным столом сидели магистры в торжественных одеяниях. Среди них – седовласый Архивариус и… мое сердце упало… Энрон. Он сидел с каменным лицом, глядя куда-то в стол.

– …представляя непосредственную угрозу для безопасности учащихся и стабильности магических устоев Академии, – вещал голос за кадром. Это был голос Архивариуса. – Объект «Оборотень», ранее известный как ученица, должна быть незамедлительно нейтрализована. Ввиду её уникальной природы и непредсказуемости, предлагаю не уничтожение, а отлов и изоляцию в магический кристалл максимального уровня надёжности. Охота объявляется с завтрашнего рассвета.

Картинка дрогнула и погасла. Я стояла, не в силах пошевельнуться, ощущая, как ледяная волна катится от когтей к кончику хвоста. «Охота». «Объект». «Нейтрализована». И он… он сидел и слушал. Не встал, не крикнул, не бросил вызов. Сидел.

– Ну и пусть, – просипела я, и голос мой сорвался на визгливый вой. – Может, так и лучше! Лучше смерть, чем это одиночество, предательство!

Сапфир усмехнулся, убирая кристалл.

– Думаешь, они просто пристрелят тебя, как бешеную собаку? – Он покачал головой. – О нет, милая моя. Ты для них слишком ценна. Слишком необычна. Они посадят тебя в клетку. В тёмную, холодную клетку, где ты будешь в одиночестве медленно сходить с ума. Годы будут тянуться, а ты будешь лишь образцом, экспонатом, за которым наблюдают, которого изучают. Без воли. Без надежды. Навечно.

Картина, которую он нарисовал, была настолько живой, настолько ужасной, что я взревела. Громко, отчаянно, вкладывая в этот рёв всю свою боль, ярость и досаду. Звук эхом раскатился по спящему лесу, вспугнув птиц в кронах. Лучше уж самой броситься головой в ближайший омут! Лучше разбиться о камни, чем стать вечным пленником!

– Вот именно, – мягко сказал Сапфир, словно прочитав мои мысли. – Поэтому я и здесь. Я рекомендую тебе не сидеть здесь, у самых стен Академии, словно пришибленный щенок, а рвать куда подальше. Пока есть время. Пока «охота» не началась.

Я смотрела на него, пытаясь понять, где ложь, а где правда. Его слова были отравлены, но картина, которую он показал… она была слишком правдоподобна. Я видела холодную решимость в глазах магистров. И молчаливое согласие Энрона.

– Почему? – выдохнула я. – Почему ты мне это говоришь?

– Потому что мне небезразлична судьба столь… интересного существа, – он пожал плечами. – И потому, что хаос, который ты можешь устроить, будучи на свободе, мне на руку. Враг моего врага, как говорится. Академия – мой враг. Следовательно, ты – моя временная союзница.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он был откровенен в своём коварстве. И в этой откровенности была какая-то извращённая честность.

– Беги, зверюшка, – прошептал он, и его фигура начала растворяться в тенях, становясь прозрачной. – Беги на север, к Синим горам. Там тебя не сразу найдут. А я позабочусь о том, чтобы охота началась с небольшими… непредвиденными задержками.

Он исчез. Словно его и не было.

Я осталась одна. Одна с своим уродливым телом, разбитым сердцем и страшным выбором. Сидеть и ждать, когда за тобой придут, чтобы запереть в вечную темноту? Или бежать в неизвестность, от всего и всех, став изгоем, монстром, за которым охотятся.

Я посмотрела в сторону Академии, на огни, мерцающие в её высоких башнях. Там был он. Тот, ради кого я была готова на всё.

Собрав все силы, я оттолкнулась от ненавистного камня и рванула в чащу, но не к Синим горам, а к тому месту откуда началось мое падение.

А где-то позади, в освещённых залах Академии, тот, кого я когда-то любила, молча соглашался с приговором. И охота действительно должна была начаться на рассвете.

Глава 47. Битва

Из ворот МагАкадемии, словно выпущенная из катапульты стрела, вынесся всадник на вороном коне. Энрон. Даже с этого расстояния, сквозь волчьи глаза, затуманенные болью и обидой, я узнала его осанку, этот стремительный, неумолимый порыв. Сердце, которое только что заледенело от его предательства, ёкнуло, пытаясь вырваться из груди. Куда это он рванул? Решил в одиночку выполнить указ Совета?

За Энроном тут же материализовалась нависающая черная тень, она протекала над ним, бесшумной чёрной струёй двигалась по земле. Повторяя каждый изгиб пути коня, но не отставая ни на шаг. Я поняла, что это был Сапфир. Он шёл по пятам, как хищник, преследующий свою жертву или заманивая его в ловушку.

Все мои обиды, вся ярость и тоска мгновенно испарились, вытесненные одним-единственным, животным порывом: Защитить Энрона.

Я рванула вскачь, отталкиваясь мощными лапами от мягкой лесной подстилки. Моё огромное тело, ещё минуту назад казавшееся неповоротливым и чужим, теперь летело сквозь чащу с грацией и скоростью, о которых я и не подозревала. Я мчалась параллельно ему, скрываясь в густых зарослях, не сводя с него глаз.

Энрон углублялся в тайгу, и тут я увидела первую ловушку. Прямо на его пути зияла глубокая расщелина, прикрытая свежими ветками и папоротником. Иллюзия, созданная магией. Для коня, несущегося в галопе, это была бы смерть.

Я прибавила скорость, выскочила из кустов прямо перед самым носом несущегося вороного жеребца и оглушительно, отчаянно зарычала, встав на дыбы.

Конь взвился, осадив на задних ногах с испуганным ржанием. Энрон, великий маг, едва удержался в седле, судорожно вцепившись в гриву. Он закрутил взмыленного коня на месте, его взгляд метнулся по сторонам, пытаясь пронзить вечерние сумерки.

– Лера! – отчаянно заорал Энрон. – Если ты здесь… отзовись! Нам надо поговорить!

Поговорить? О чем?

Я не шелохнулась, затаившись в колючих зарослях шиповника. Каждая иголка впивалась в шкуру, но эта боль была ничтожна по сравнению с раной в душе. Я видела, как он медленно, с опаской тронулся дальше, постоянно оглядываясь. А чёрная струя Сапфира, не замедляясь, обтекла расщелину и продолжила преследование.

Я, обжигаясь о шипы, рванула вперёд, чтобы опередить их. Мне нужно было увидеть, какая западня ждёт его следующей. И я её увидела.

На опушке, в идеальной для обстрела позиции, затаилась дюжина лучников. Их стрелы, с тонкими магическими наконечниками, были уже на тетивах. Они ждали, когда Энрон выедет на чистый участок, чтобы выпустить в него весь свой залп. «Ковёр стрел», против которого не устоял бы, наверное, и сам дракон.

Сапфир не просто хотел заманить его в ловушку. Он хотел его смерти.

Я не думала. Я действовала. Выскочив из чащи на опушку, я обнажила клыки в немом оскале и издала такой рёв, от которого задрожала земля и с деревьев посыпалась хвоя. Это был не просто звук. Это был выплеск всей моей ярости, страха и дикой, животной мощи.

Лучники, дисциплинированные и хладнокровные, на секунду дрогнули. Их слаженный строй нарушился, кто-то инстинктивно опустил лук, кто-то отшатнулся. Этих секунд Энрону хватило. Он вонзил шпоры в бока коня, и тот, пройдя огненную школу драконьих полётов, рванул вперёд не по прямой, а зигзагом, используя редкие деревья как укрытие. Стрелы, выпущенные с опозданием и без должного прицела, просвистели мимо, воткнувшись в стволы или улетев в чащу.

Он был спасён. Но я себя выдала.

Пространство передо мной сгустилось, и из него, как из чёрной грозовой тучи, материализовался Сапфир. Его лицо было искажено бешенством.

– Так вот ты как, гадина? – его шёпот обжигал, как пламя. – Решила испортить мне охоту? Я тебя спас от клетки, а ты кусаешь руку дающую?

Его пальцы впились мне в горло. Я забилась, пытаясь вырваться, но его хватка была усилена магией. Воздух перестал поступать в лёгкие. В глазах потемнело, в ушах зазвенело. Я захрипела, бессильно царапая его руку когтями, но они скользили по невидимому барьеру.

И тут из чащи вышел Энрон. Он спешился, его лицо было бледным, но взгляд – твёрдым, как скала. Посох в его руке слабо светился, наполняясь силой.

– Отпусти её, Сапфир! – приказал Энрон.

Беги

–

пронеслось в моём затухающем сознании

. –

Беги

.

Я его задержу

…

Сапфир медленно повернул голову, не ослабляя хватки. На его губе играла ухмылка.

– Что ж, – протянул он с лёгкостью. – Так даже лучше. Справлюсь с вами обоими. Веселее будет.

Он резким движением свободной руки швырнул в Энрона сгусток сконцентрированной тёмной энергии. Тот пролетел со свистом, и огромная сосна позади Энрона, в которую он врезался, как спичка с треском переломилась пополам. Энрон отреагировал мгновенно, пригнувшись и прикрывшись энергетическим щитом, но сила удара отбросила его на несколько шагов назад.

В этот миг хватка Сапфира на мгновение ослабла. Инстинкт самосохранения, смешанный с яростью, заставил меня действовать. Моя челюсть, мощная, как медвежий капкан, сомкнулась на его руке, той самой, что держала меня за горло.

Раздался нечеловеческий, яростный рёв Сапфира, вопль не боли, а оскорблённой гордыни. Его чары на мгновение дрогнули. Но этого хватило.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Гадкое животное! – прошипел он, и его глаза вспыхнули багровым светом.

Он не стал вырывать руку. Вместо этого он использовал её как рычаг. Со всей своей магической мощью он швырнул меня о землю.

Удар был сокрушительным. Мир взорвался белой, обжигающей болью. Я услышала, а не почувствовала, как что-то хрустнуло у меня в плече и в боку. Воздух с хрипом вырвался из лёгких. Я лежала на влажной, холодной земле, не в силах пошевелить ни лапой, ни даже хвостом. Сквозь туман в глазах я видела, как две фигуры сошлись в поединке – ослепительные вспышки света сталкивались с поглощающими всё чёрными вихрями.

Но до меня это уже не имело отношения. Боль была всепоглощающей. Я понимала – это конец. Больше мне не подняться. Я выполнила своё. Я спасла его. От Сапфира. От лучников. А он… он вернулся за мной. Он не дал Сапфиру меня убить.

Это была слабая, призрачная надежда, но её хватило, чтобы в глазах потемнело окончательно. Последнее, что я услышала перед тем, как погрузиться в беспамятство, был яростный крик Энрона, произносящего слова заклинания, и ответный, полный ненависти вопль Сапфира. Битва двух титанов, в которой я была всего лишь разменной монетой.

Глава 48. Это конец

Сознание возвращалось ко мне медленно, будто сквозь толщу мутной воды. Первым ощущением была тряска. Не грубая, а настойчивая, будто меня кто-то пытался разбудить ото сна, в котором не было ничего, кроме боли и тьмы.

– Лера... Лера, очнись!

Знакомый голос. Тот, что снился и мучил все последние годы. Я застонала, пытаясь оторвать тяжёлые веки. Передо мной проплывали размытые пятна: зелёный мох, серый камень, чёрные ветки.

– Где я? – прошептала я, и голос мой звучал хрипло-чужим. – В аду оборотней?

Пятна сложились в лицо. Острые скулы, напряжённый рот, и глаза, в которых бушевала буря из страха, надежды.

– Энрон, а ты... как здесь? – выдавила я, всё ещё не веря, что он реальность.

Он не ответил. Его руки, сильные и тёплые, прижимали меня к груди так крепко, будто боялись, что я рассыплюсь. Его пальцы вплетались в мои волосы, гладили их, и это прикосновение было таким нежным, таким несвойственным ему, что у меня перехватило дыхание.

– Что ты делаешь? – прошептала я, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы.

И тут до меня дошло. Я смотрела на его руки, обнимающие меня. На свои собственные руки, которые лежали у меня на коленях. Они были... обычными. Человеческими. Без шерсти, без когтей. Я потрогала своё лицо – гладкая кожа. Я снова была девушкой.

– Как?.. – растерянно прошептала я. – Это невозможно...

– Сработало, – его голос дрогнул, и он прижал меня ещё сильнее, пряча лицо в моих волосах. – Синее сердце дракона... оно сработало. Я не верил... боги, я не смел верить...

Он говорил шёпотом, полным такого облегчения, что моё собственное сердце забилось в унисон. Он обнимал меня, гладил по спине, и казалось, сам не мог поверить в это чудо, в то, что держит меня в своих руках целую и невредимую, а не чудовище.

Я уткнулась лицом в его плечо, вдыхая знакомый запах кожи, его плоти. Вся боль, весь страх, вся обида – всё это куда-то отступило, оставив лишь хрупкое, трепетное чувство, что всё может быть хорошо.

– Где мы? – спросила я, наконец осмелившись оглядеться. Мы сидели на мягком мху в центре небольшой поляны, окружённой древними, почерневшими от времени соснами. Место было каким-то... мёртвым. Воздух звенел тишиной, и даже птицы не пели.

Энрон оторвался от моих волос, его взгляд стал тяжёлым.

– Ты не узнаёшь? – он медленно провёл рукой по замшелой глыбе у наших ног. – Это здесь я лишился крыльев.

Воспоминание ударило с силой физической боли. Да. Эта поляна. Этот камень, на котором до сих пор виднелись следы давнего, могучего пожара. Место его величайшего падения и позора.

Внезапная тревога заставила меня встрепенуться.

– А где Сапфир? – спросила я, озираясь по сторонам. Лес молчал.

Уголки губ Энрона дрогнули в подобии улыбки, но в глазах не было ни торжества, ни радости – лишь усталая уверенность.

– За него не переживай. Я его уничтожил. Обратил его чёрную магию против него самого. От него не осталось ничего.

Облегчение, тёплое и всепоглощающее, хлынуло на меня. Всё кончено. Враг повержен. Мы свободны. Мы вместе. Я снова обняла его, чувствуя, как его тело наконец расслабляется в моих объятиях.

– Зря радуешься...

Голос прорвался не извне, а изнутри самого пространства. Он был оглушительным, как гром среди ясного неба, и леденящим, как дыхание вечной зимы. Он был лишён всего человеческого, это был скрежет ломающихся костей, шелест высохшей кожи и рёв абсолютной, беспросветной ненависти.

Мы резко отпрянули друг от друга. Над нами, затмевая бледное солнце, возникла фигура. Это был Сапфир, но от его прежнего облика не осталось и следа. То, что парило в воздухе, было скелетированным чудовищем. Длинные костяные пальцы, похожие на когти, пустые глазницы, пылающие багровым огнём, и вокруг – ореол искажённой, больной магии, от которой воздух звенел, а камни начинали трескаться. Он был воплощённой смертью, окончательным отрицанием всего живого.

– Ты думал... что какая-то драконья безделушка... может остановить меня? – его голос скрежетал, обращаясь к Энрону. – Я старше твоих драконьих предков, мальчишка! Я – сама тень, и тени не умирают!

Энрон резко вскочил, заслоняя меня собой. Его посох вспыхнул ослепительным белым светом. Но он был слишком медленным. Слишком измотанным. Слишком... человеческим.

Костяная рука Сапфира, длинная и невероятно быстрая, метнулась вперёд. Это не был удар магией. Это было нечто иное, более примитивное и оттого более ужасное. Острый, как клинок, костяной палец с размаху вонзился Энрону в спину, чуть левее лопатки.

Раздался негромкий, влажный звук. Энрон не вскрикнул. Он просто... содрогнулся. Всём своим телом. Мелкой, прерывистой дрожью. Его спина выгнулась, глаза расширились от шока и непонимания. Он замер на мгновение, его взгляд, полный немого вопроса, был обращён ко мне. В них не было боли. Было лишь стремительное угасание. Свет в его глазах, тот самый, что только что горел от счастья и облегчения, погас, как свеча на ветру.

– Н... нет... – выдохнула я, не веря.

Он не упал. Он просто... завалился. Медленно, безвольно, как марионетка с обрезанными нитями. Его тело грузно рухнуло на меня, придавив своей тяжестью к холодному мху.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Энрон!

Мой крик разорвал гнетущую тишину леса. Я обхватила его, трясла, пыталась поднять его безвольную голову. Он был тяжёлым. Холодным. Его глаза, ещё секунду назад смотревшие на меня, теперь были пусты и остекленели, уставившись в серое небо.

– Нет, нет, нет, нет... – я бормотала, прижимая его к себе, чувствуя, как по его спине что-то тёплое и липкое заливает мои руки. Кровь. Её было так много.

Над нами нависла тень. Сапфир-чудовище парил, издавая тихий, похожий на скрип несмазанных шестерёнок, смех.

– Смерть... всегда была моей союзницей, девочка, – проскрежетал он. – А теперь... она пришла и за тобой.

Я не слышала его. Я не видела ничего, кроме бледного лица Энрона на моих коленях. Внутри всё замерло. Замолчало. Оборвалось. Не было ни страха, ни ярости, ни боли. Была только вселенская, оглушающая пустота. И в глубине этой пустоты, в самом сердце ледяного безмолвия, что-то дрогнуло. Что-то древнее, дикое и безжалостное, что не могло смириться с такой несправедливостью. Что-то, для чего слова «смерть» и «конец» были лишь началом новой охоты.

Я увидела как следующий удар Сапфира шел уже на меня…

Глава 49. Семья

Я уже приготовилась умереть. Всё внутри превратилось в лёд. Я смотрела в пустые глаза Энрона, чувствуя, как последние крупицы тепла покидают его тело вместе с его жизнью, и понимала – следующей буду я. Не было страха, лишь горькая, всепоглощающая пустота. Я обречённо подняла взгляд на Сапфира, ожидая последнего, смертельного удара.

Но удар не последовал. Чудовищный скелет замер, его багровый взгляд оторвался от меня и устремился куда-то вдаль, за кроны деревьев. Его костяная маска исказилась гримасой чистейшей, бессильной ярости.

– Проклятие! – его рёв был не голосом, а взрывом, от которого задрожала земля и с сосен посыпалась хвоя. – Опять они! Вечно они!

Я последовала за его взглядом. И сердце, казалось, на мгновение замерло, а потом забилось с новой, безумной силой. В небе, застилая собой бледное солнце, появились четыре могучие тени. Драконы. Не просто драконы. Я знала, кто это, даже никогда не встречаясь с ними лицом к лицу.

Во главе летел исполин, чья чешуя казалась древнее самих гор. Его рога были подобны корням поваленного бурей древа, а размах крыльев бросал на землю огромную тень. Отец. Повелитель МагАкадемии, патриарх клана Малькоров и отец Энрона. Справа от него – чуть меньше, но не менее внушительная мать, двое других взрослых самцов, чья серебристая чешуя отливала сталью – братья. Вся семья. Вся мощь и ярость драконьего рода, примчавшаяся на зов крови.

Сапфир прошипел, и звук этот был полон такой лютой ненависти. Он уже не смотрел на меня. Вся его концентрация была на небесных владыках. Он знал их. Он знал, что значит эта встреча. История их противостояния тянулась веками, и каждый раз Сапфир, пусть и бессмертный, оказывался повержен, вынужденный на десятилетия, а то и столетия, уходить в тень, чтобы зализывать раны и копить силы для новой атаки. Связываться с ними сейчас, в его ослабленном, хоть и яростном состоянии, было самоубийством.

– Это не конец, девочка, – проскрежетал он, его костяная форма начала расплываться, превращаясь в дым и тень. – Я вернусь за тем, что принадлежит мне по праву.

Его голос стал эхом, а затем исчез вместе с его телом. Лишь запах смрада да лёгкий пепел, кружащийся в воздухе, напоминали о том, что он был здесь.

Огромный дракон, Отец, плавно опустился на поляну. Его лапы, каждая размером с повозку, мягко ступили на землю, не оставив и вмятины. Он не смотрел на меня. Его древние, мудрые глаза, горящие как расплавленное золото, были прикованы к бездыханному телу его сына. В них не было ни ярости, ни скорби. Была лишь бездонная, всепонимающая тяжесть.

Он не издал ни звука. Лишь медленно склонил свою огромную голову, словно отдавая последние почести.

В это время два других дракона, братья Энрона, спустились рядом. Они действовали быстро и слаженно. Один аккуратно, с невероятной для его размеров нежностью, поддел когтями тело Энрона. Другой, серебристый, склонился ко мне. Я замерла, глядя в его глаза, полные невысказанной печали и решимости. Он мягко, но настойчиво сомкнул на мне когти.

В следующее мгновение земля ушла из-под ног. Мы взмыли в небо.

Я смотрела вниз, на стремительно уменьшающуюся поляну, где оставался Отец. Он стоял неподвижно, как гора, провожая нас взглядом, а затем медленно повернул голову в ту сторону, где исчез Сапфир. Его миссия была ясна – убедиться, что тот ушёл, и стеречь эту землю, пока последние следы скверны не рассеются.

Полёт до замка МагАкадемии был стремительным и безмолвным. Драконы не говорили со мной, вся их энергия была сосредоточена на сохранении той искры жизни, что, возможно, ещё теплилась в Энроне. Я видела, как брат, несший его, время от времени касался его тела своей мордой, и от точки соприкосновения расходилось слабое золотистое свечение – древняя магия драконов, пытающаяся стабилизировать душу.

Когда на горизонте показались знакомые башни Академии, на её стенах уже толпились люди. Маги, студенты, стража – все в ужасе и благоговении наблюдали за приближающимся драконьим караваном. Пролетая над садами, где совсем недавно за мной охотились камнееды, я чувствовала, как по спине пробегают мурашки. Как же всё изменилось.

Драконы, не снижая скорости, направились к самой высокой башне – Белой Башне, резиденции Архимага и сердцу Академии. Они не стали приземляться на площадку, а просто зависли в воздухе. Серебристый брат аккуратно выпустил меня из когтей прямо на каменный балкон, где уже стояла группа магов в белых одеждах во главе с самим Архимагом – древним старцем с глазами, полными звёзд.

Затем второй дракон так же бережно передал тело Энрона в протянутые руки магов. Те приняли его с величайшей осторожностью, и тут же вокруг них засверкали целительные заклинания.

Я сидела на балконе, дрожа от холода и пережитого ужаса, и смотрела, как драконы, выполнив свою миссию, развернулись и могучими взмахами крыльев устремились прочь, обратно в свои горные владения. Они не прощались. Они просто уходили, оставляя нас с нашей болью и нашей надеждой.

Архимаг повернулся ко мне. Его взгляд был бездонным.

– Дитя, – произнёс он, и его голос звучал так, будто доносился из самого сердца мира. – Ты принесла нам величайшую надежду. Идём. Ему нужна твоя сила сейчас больше, чем когда-либо.

Он повернулся и скрылся в глубине башни, а маги с телом Энрона последовали за ним. Я постояла ещё мгновение, глядя на пустое небо, где только что были его братья, а затем, подобрав своё изорванное платье, сделала шаг вперёд. В сумрак башни. К Энрону. Туда, где решалась его судьба. И, как ни странно, моя собственная. Потому что я поняла одну простую вещь – пока в нём теплится жизнь, я буду бороться за неё. Даже если для этого мне снова придётся стать оборотнем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 50. Горячий поцелуй

Три дня. Семьдесят два часа, которые растянулись в вечность. Я не отходила от его ложа, сжимая его холодную, бессильную руку в своих ладонях, как будто могла передать ему через это прикосновение всю свою жизненную силу, всю свою волю.

Я шептала ему бессвязные слова – о тайге, о драконах, о своей боли и о своей надежде. Я молилась всем богам, о которых когда-либо слышала, и тем, чьих имён не знала. Комната в Башне ректора была наполнена тихим гулом магии – целительные кристаллы парили в воздухе, испуская мягкое свечение, маги в белых одеждах сменяли друг друга, нашептывая заклинания. Но я чувствовала, что главная битва происходит внутри него, в глубинах его угасшего сознания.

И вот, на рассвете третьего дня, его пальцы дрогнули в моей руке. Сначала слабо, едва заметно, а потом сильнее. Моё сердце замерло. Я затаила дыхание, не веря своим глазам. Его веки затрепетали и медленно, мучительно медленно, приподнялись.

Он смотрел в потолок пустым, ничего не видящим взглядом, полным боли и смятения. Потом его глаза, тусклые и потухшие, медленно повернулись ко мне. В них мелькнуло узнавание. Смутное, с трудом пробивающееся сквозь пелену забвения и агонии.

– Ле... ра... – его голос был хриплым шёпотом, похожим на скрип заржавевшей двери.

Я разревелась. Сильнее сжала его руку, кивая, безмолвно подтверждая: да, это я, я здесь, я с тобой.

И тогда в его глазах вспыхнул огонь. Он приподнялся на локте, его движение было порывистым, почти отчаянным. Его рука высвободилась из моей хватки и обвила мою шею, притягивая к себе с силой, которой, казалось, у него не могло быть после такого ранения.

И он поцеловал меня.

Это было падение в бездну и парение над облаками. Это было долгожданное причастие, всепоглощающая жажда. Годы молчания, невысказанных взглядов, скрытых чувств и горьких обид – всё это растворилось в этом одном, бесконечном поцелуе. Мне не нужны были слова. Я чувствовала всё – его любовь, его раскаяние, его страх потерять меня – всё это передавалось мне через прикосновение его губ. Я отвечала ему с той же страстью, впиваясь пальцами в его плечи, прижимаясь к нему так близко, как только могла, желая стереть любую преграду, любое расстояние между нами.

Он был жив. Он был со мной. И он любил меня. Этого было достаточно для целой вселенной.

Его дыхание стало прерывистым, горячим. Его руки, ещё слабые, но уже настойчивые, заскользили по моей спине, прижимая меня к кровати. В его глазах пылал тот самый, знакомый по нашим тренировкам, огонь – яростный, требовательный, не знающий преград. Он попытался перевернуть меня, его тело напряглось, и я почувствовала его мощь, его желание, его готовность овладеть мной здесь и сейчас, как будто стремился доказать и себе, и мне, что он жив, что он мужчина, что он мой дракон.

И я была готова. Вся моя душа и тело кричали в ответ. Я откинула голову, подставляя шею для его поцелуев, готовая принять его, почувствовать его внутри себя, стать его целиком, чтобы больше никогда не разлучаться.

Но в самый последний момент, когда его желание почти полностью погрузилось в меня, его лицо исказила гримаса невыносимой боли. Глухой, сдавленный стон вырвался из его груди, и он безвольно откинулся на простыни.

– Спи... на... – просипел он, и в этом слове была вся агония мира.

Я в ужасе отпрянула. Его лицо побелело, на лбу выступили капли холодного пота. Но самое страшное было не это. Я увидела его спину.

Там, где должны были быть старые, давно зажившие шрамы от утраченных крыльев, теперь зияли два ужасающих, воспалённых отверстия. Кожа вокруг них была багрово-красной, распухшей и горячей на ощупь, будто его плоть пыталась извергнуть из себя что-то чужеродное. Из ран сочилась не кровь, а густая, тёмная, почти чёрная субстанция, слабо пульсирующая в такт его затруднённому дыханию. Они не просто болели. Они жили своей собственной, уродливой жизнью.

– Энрон! – вскрикнула я, хватая его за руку, но он уже снова погружался в беспамятство, его тело содрогалось в лихорадочной дрожи.

Дверь в покои распахнулась, и внутрь влетел дежурный маг. Увидев состояние Энрона, он побледнел и тут же начал нашептывать заклинания, призывая помощь.

Я сидела на краю кровати, вся в слезах, смотря на того, кто только что дал мне вкус рая и тут же низвергнул в ад. Его поцелуй всё ещё горел на моих губах, а в ушах стоял его стон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 51. Мы муж с женой

Три дня. Ещё три долгих дня Энрон провёл в забытьи. Я не отходила от него, наблюдая, как ужасные, набухшие раны на его спине понемногу теряли свой багровый оттенок, а густая чернота переставала сочиться, превращаясь в бледные, стянутые шрамы. Маги шептали о «кризисе» и «очищении», но для меня главным показателем было его лицо – оно постепенно теряло следы боли, становясь спокойным, почти безмятежным.

А потом он проснулся по-настоящему. Не та хрупкая, трепетная уверенность, что была перед рецидивом, а та самая, несокрушимая, что я знала всегда.

Утро началось с того, что я стояла под струями тёплого душа, смывая с себя усталость бессонных ночей. Вода барабанила по коже, и я закрыла глаза, пытаясь прогнать остатки тревоги.

Шум воды заглушил его шаги. Я вздрогнула, почувствовав чьё-то присутствие, и обернулась. Он стоял в проёме, совершенно голый, не выражая ни капли смущения. Его тело, сильное и иссечённое шрамами, было воплощением мощи. Он вошёл под струи, капли заструились по его груди, и он просто притянул меня к себе, прижав так крепко, что у меня перехватило дыхание. Его губы нашли мои в поцелуе, который был не страстным порывом, а… будничным. Естественным, как дыхание. Как будто так и должно было быть. Как будто мы делали это тысячу раз.

У меня внутри всё оборвалось от удивления. От этой простоты, от этой абсолютной, ничем не омрачённой принадлежности.

– Мы вообще-то с тобой муж и жена, – напомнил он, как бы отвечая на мой немой вопрос. Его голос был спокоен и ровен. – Подвинься, нам надо торопиться.

Он взял с полки флакон с гелем и начал намыливать мне спину своими большими, тёплыми ладонями. Я застыла, парализованная этой простой, интимной лаской.

– Куда? – прошептала я, едва находя в себе силы говорить.

– Продолжение бала, – ответил он, переходя к моим плечам. Его прикосновения были одновременно нежными и властными. – Я собираюсь официально провести процедуру бракосочетания. При всём честном народе.

Сердце упало. Бал. Тот самый, с которого начался мой побег. Там, в этих залах, меня объявили оборотнем и приговорили к заточению.

– Я боюсь, – призналась я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Его руки остановились. Он повернул меня к себе.

– Не бойся, – сказал он твёрдо. – Ты теперь находишься под защитой Синего Камня. А если ты не знаешь, – его губы тронула едва заметная улыбка, – то я тебе уточню: под защитой моего сердца.

От этих слов по телу разлилось тепло, куда более согревающее, чем вода душа.

– Надолго? – спросила я, глядя на него снизу вверх.

– Навечно, – он наклонился и поцеловал меня в мокрый лоб. – Поскольку я собираюсь тебя любить вечно. – Вновь улыбнулся, манул пенным облаком мне по носу. – Не обещаю, но постараюсь.

В его голосе не было пафоса, лишь простая, как закон мироздания, констатация факта.

– Но… – я растерялась, не зная, что сказать. Мой палец сам потянулся к нему и скользнул по его влажной, мускулистой груди, повторяя путь струйки воды.

Энрон тихо, по-звериному зарычал, и резко отвернулся, будто борясь с внезапным порывом.

– Хватит игр, – его голос прозвучал сдавленно. – Иначе мы никуда не успеем.

Завтрак в наших покоях сложно было назвать трапезой. Это было продолжение того странного, упоительного ритуала, который начался в душе. Мы сидели за столом, уставленным фруктами, сырами и свежей выпечкой, но еда интересовала нас меньше всего. Мы вели себя как настоящие, безбашенные молодожёны. Я кидала в него виноградинками, а он ловил их ртом с поразительной ловкостью. Он отхлёбывал из моего стакана гранатовый сок, притворяясь, что это древнее вино, а я воровала с его тарелки кусочек сладкой дыни. Мы смеялись. Смеялись так легко и беззаботно, как будто за стенами нашей башни не существовало ни Академии, ни магистров, ни угрозы Сапфира.

Но под этим слоем безмятежности тлел огонь. Нетерпение. Жажда. Я сидела у него на коленях, чувствуя под собой твёрдые мускулы его бёдер, и сквозь тонкую ткань моего утреннего халата ощущала другое – упругое, настойчивое желание, которое он, казалось, с трудом сдерживал. Его рука лежала на моей талии, и большой палец водил по рёбрам медленными, гипнотизирующими кругами, каждый из которых отзывался в самом низу живота трепетным ожиданием.

Нам не хватало этих игр. Они были сладкими, но лишь разжигали аппетит, не давая насытиться. Я тяготилась этой неудовлетворённостью, этим незавершённым ритуалом, и чувствовала, что и он тоже. Его смех иногда звучал немного напряжённо, а в глазах, когда он смотрел на меня, читалась та же самая, едва сдерживаемая нетерпеливая ярость, что была у него в спальне дракона.

– Нам действительно пора, – наконец сказал он, его голос был низким и хриплым. Он мягко, но недвусмысленно поднял меня с своих колен и встал. – Тебе нужно одеваться. И тебе, – он посмотрел на меня с искоркой вызова в глазах, – понадобится всё твоё самообладание. Потому что после церемонии… я постараюсь – он не договорил, но по тому, как вспыхнул его взгляд, я всё поняла.

Обещание, витавшее в воздухе, было таким же реальным и осязаемым, как и он сам. Оно пугало и манило одновременно. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Он вышел, чтобы одеться в соседней комнате, а я осталась стоять посреди солнечной гостиной, прижимая ладони к пылающим щекам. Предстоящий бал, официальное признание, взгляды сотен людей – всё это вызывало дрожь. Но её перекрывало одно-единственное, всепоглощающее чувство – предвкушение. Предвкушение того, что наступит после. Когда все ритуалы будут соблюдены, все церемонии завершены, и мы останемся одни. И наконец-то, наконец это тлеющее пламя получит право разгореться в настоящий, феерический пожар.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 52. Главное чудо

Я стояла перед ним, повернувшись спиной, в лишь накинутом на плечи платье из тяжелого парчового шелка.

– Помоги, пожалуйста, – попросила я.

Я ожидала, что его пальцы коснутся тесёмок, начнут их ловко затягивать, подготавливая меня к выходу в свет, к церемонии, к чужим взглядам. Но вместо этого я почувствовала на своей коже легко прикосновение вдоль позвоночника, а… затем тихий, сдавленный рык. Низкий, идущий из самой глубины его груди. Его горячие ладони легли на мои лопатки, не зашнуровывая, а поглаживая. Он водил ими по моей спине, как по самой драгоценной карте, изучая каждый изгиб, каждую линию.

– Какая у тебя прекрасная спина… – его голос был хриплым шепотом, полным какого-то болезненного благоговения. – И пусть я сдохну, но я это сделаю…

Прежде чем я успела понять смысл его слов, он стащил с меня платье. Ткань с шелестом упала на пол, и я осталась стоять перед ним совершенно обнаженной. В следующее мгновение он подхватил меня на руки и, не сводя с меня горящего взгляда, уложил на широкую кровать.

Его поцелуи были не просто страстными. Они были яростными. Отчаянными. Он целовал меня так, будто пытался вдохнуть в себя всю меня, запечатлеть вкус моей кожи, мое дыхание, самую суть моей души. Его губы обжигали мои губы, шею, грудь, живот. Я выгибалась ему навстречу, отвечая на его ярость собственной жаждой, но в глубине души мне сердце сжимал холодный ужас. Его спина… ужасные, воспаленные шрамы…

– Энрон, подожди… твоя спина… – попыталась я протестовать, но он заглушил мои слова новым поцелуем.

– Молчи, – прошептал он. – Мое желание гораздо сильнее боли в спине. Пусть я сдохну от нее… на тебе.

Мое тело задрожало. Бедра непроизвольно раскрылись. Сознание уплыло в ослепительно яркий жар, а внутри все стало пульсировать сладкими спазмами ожидания.

Я услышала его хриплое дыхание и почувствовала влажное движение его пальцев и языка, скользящих по моей спине. Мир сузился до единственной точки, которую он ласкал.

Он усилил давление, и я застонала, впиваясь пальцами в стальную упругость его мышц. Он продолжал ласкать, дразнить, заставляя мое тело выгибаться навстречу.

И он вошел в меня. Не нежно, не осторожно, а одним мощным, властным рывком, от которого у меня перехватило дыхание, я захлебнулась в ощущениях, а по телу разлилась волна ослепительного удовольствия.

Первый оргазм пришел одновременно обоим. Меня заставил содрогнуться в немом крике наслаждения, его – от сокрушительного недуга. Я почувствовала, как его тело напряглось, как мускулы на спине вздулись под старыми шрамами.

– Нет! – вскрикнула я, пытаясь оттолкнуть его, но он был неумолим.

– М-м-м, – застонал он. – Нет!

И он начал двигаться. Каждое его движение, каждый толчок, должно быть, отзывались в его израненной плоти адской агонией. Я видела, как его лицо искажается гримасой, как на лбу выступает холодный пот. Но он не останавливался. Его бедра работали в неистовом, яростном ритме, и вскоре я увидела, как в его глазах боль начала отступать, поглощаемая нарастающей, всепоглощающей волной наслаждения. Он любил меня, и эта любовь, эта животная, первозданная связь была сильнее любой физической муки. Я обняла его, впиваясь ногтями в его могущие плечи, отдаваясь ему полностью, чувствуя, как наше соединение становится не просто актом любви, а каким-то древним, священным ритуалом.

И в тот самый миг, когда его тело затряслось в финальном, сокрушительном спазме, когда волна его наслаждения выплеснулась, заполняя меня жаром и светом, в комнате что-то произошло.

Воздух сгустился и задрожал. Загрохотало, будто сама башня содрогалась от землетрясения. По стенам запрыгали ослепительные молнии, вырывающиеся прямо из ниоткуда. Окна с оглушительным треском вылетели, и в проемы, заливая комнату свежим воздухом, ворвался… свет. А вместе с ним две огромные, сияющие субстанции, сотканные из чистой магии, молний и силы. Они пронеслись по комнате с оглушительным ревом и с такой силой врезались в спину Энрона, что нас обоих вжало в кровать.

Грохот стих. Молнии погасли. Воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь нашим прерывистым дыханием.

Мы лежали, не двигаясь, в пыли и осколках стекла, все еще соединенные, и с ужасом и непониманием смотрели друг на друга. И тогда я увидела. Увидела и не поверила своим глазам.

На его спине, там, где еще секунду назад зияли старые, воспаленные шрамы, теперь переливались и медленно шевелились два огромных, полупрозрачных, сияющих крыла. Они были сотканы из магии, из самого света, но выглядели абсолютно реальными. Они были его крыльями из тайной комнаты, но не теми темными и израненными, а каким-то светлыми, обновленными, будто заново рожденными из нашей любви, из его боли, из его преодоления.

– Энрон… – прошептала я, не в силах вымолвить больше ни слова. – Они… они вернулись к тебе.

Он медленно приподнялся на локтях, его лицо выражало шок, благоговение и потрясение. Он напрягся, взмахнул своими новыми, сияющими членами, которые мягко шелестели, задевая занавески разрушенного окна.

– Они вернулись не ко мне, они вернулись к нам, – поправил он меня, и его голос звучал глубоко и проникновенно. В его глазах я увидела не только изумление, но и новую, рожденную в этот миг уверенность. И обещание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тогда его взгляд снова упал на меня, и в нем не осталось ни боли, ни усталости, лишь новая, дикая, всепоглощающая жажда. На этот раз в его движениях не было отчаяния. Была мощь дракона, обретшего себя заново.

Следующий наш союз был безумным, бешеным, ослепительным. Он любил меня с силой урагана, с яростью океана, с нежностью первого утреннего луча. Его новые крылья обнимали нас, создавая вокруг кокон из сияющей магии, в котором не существовало ничего, кроме нас двоих, нашего смеха, наших стонов, нашего экстаза. Мы забыли о бале, о времени, о целом мире. Мы опоздали на бал на несколько часов. Но это не имело никакого значения. Потому что в ту ночь Энрон не просто обрел свои крылья. Мы обрели друг друга. И это было главным чудом.

Конец

Дорогие читатели!

Если история вам понравилась – подарите книге звезду, порекомендуйте своим друзьям.

С любовью, ваша Софья Махаон.

Конец