Мой демон-чиновник, или Муж по контракту с рогами. Глава Секс демон рассказы

Другой мир

Последнее, что помнила Лиза, — это уютная тяжесть век и сладковатый привкус бергамота на языке. Ее мир сузился до желтоватой страницы, где буковки, словно уставшие черные жучки, расползались перед глазами. Трактат о демонологии в славянском фольклоре был таким захватывающим, таким... нереальным. «Интересно, во что верили люди...» — эта мысль стала последним якорем в ее привычной реальности, прежде чем сознание уплыло в темноту.

Очнулась она от странного чувства. Не от будильника, не от солнечного луча, а от прохлады. Идеально гладкой, шелковистой прохлады, обволакивающей ее тело. Сквозь сонную дымку до нее донесся запах — не кофе и пыли из ее квартиры, а тонкая, почти неуловимая смесь лаванды, старого воска и увядающих роз. Лиза лениво потянулась и наткнулась рукой не на стенку дивана, а на что-то мягкое и объемное.

Она замерла. Сердце пропустило удар, потом застучало с тревожной частотой.

Медленно, боясь обжечься о незнакомую реальность, она приоткрыла веки. И ахнула — негромко, про себя. Потолок над ней был расписан. По лазурному небу, усыпанному золотыми звездами, плыли на пухлых облаках херувимы. Это было одновременно прекрасно и жутко. «Косплей... — первая спасительная, детская мысль пронзила панику. — Это очень дорогой, очень качественный косплей. Или сон».

Она рискнула сесть. По спине пробежали мурашки. Простыни под ней были холодным шелком. Взгляд скользнул по комнате — высокие стрельчатые окна с витражами, отбрасывающими на пол разноцветные пятна, темная, массивная мебель, поблескивающая серебром и слоновой костью. Все было чужое, огромное, подавляющее.

Она подняла руки перед лицом. И сердце ее упало и замерло где-то в районе холодных пяток.

Это были не ее руки. Не ее коротковатые, практичные пальцы с вечной царапиной от ножа и чернильным пятнышком. Перед ней были кисти незнакомки — бледные, почти прозрачные, с тонкими, изящными пальцами и аккуратными овалами ногтей. Она, словно завороженная, дотронулась до своих волос. Вместо привычного колючего ежика пальцы утонули в тяжелой, прохладной волне волос цвета воронова крыла.

В груди что-то оборвалось. Воздух перестал поступать в легкие.

«Не сон. Сны так не пахнут. И не... не чувствуются так остро».

Внезапно дверь с глухим, властным стуком распахнулась, впустив в тишину комнаты вихрь суеты. Три женщины в строгих серых платьях и белоснежных фартуках впорхнули внутрь, их лица были напряжены и сосредоточены.

«Горничные, — снова констатировал автоматизмом мозг, цепляясь за книжные шаблоны. — Значит, все-таки...»

— Барышня Алисия! Святые небеса, вы еще в постели! — голос старшей, женщины с лицом, высеченным из гранита, и тугим узлом волос на затылке, прозвучал как удар хлыста. — Церемония через три часа! Вам предстоит стать женой лорда Каэлана! Марш, встаем!

Имя «Каэлан» прозвучало для Лизы как гром среди ясного неба. Оно всколыхнуло в памяти Алисии обрывки воспоминаний — шепот в саду, испуганные взгляды служанок, холодный голос отца: «Ты будешь послушной, Алисия. Лорд Каэлан не прощает неповиновения».

Ее, еще не до конца проснувшуюся, подхватили под руки. Ноги — длинные, чужие, ватные — подкосились. «Лорд Каэлан. Верховный Судья Теневого Града», — пронеслось в голове. Судья. Звучало солидно. Но почему же тогда по спине пробежал ледяной сквозняк страха, принадлежащего не ей, а той, чье тело она теперь занимала?

— Я... — ее собственный голос, ставший выше и звонче, прозвучал жалко и неуверенно. — Подождите... Я не понимаю... Кто вы?

Горничная, фрау Хильда, посмотрела на нее с таким выражением, будто та внезапно заговорила на языке драконов.

— Барышня, не время для шуток, — ее пальцы, твердые и цепкие, уже стаскивали с Лизы тонкую ночную сорочку. — Сегодня ваш день бракосочетания. Весь город говорит только об этом.

Лиза увидела в зеркале напротив отражение — стройную, хрупкую девушку с бледным, испуганным личиком и огромными глазами. Стыдливый румянец залил ее щеки. Это было не ее тело. Это был чужой храм, в который она вломилась без спроса.

И тогда пришел он. Корсет.

Его принесли как орудие пытки — костяной, бездушный, с длинными, зловещими шнурками. Его примерили на ее новое тело, и Лиза почувствовала, как ребра сжимаются, вытесняя воздух.

— Фрау Хильда, — выдохнула она, цепляясь за последнюю надежду, пока горничная с натугой затягивала шнуровку. — Скажите... он... лорд Каэлан... он добрый?

Руки женщины замерли на мгновение. В воздухе повисла густая, тягучая пауза. Затем фрау Хильда дернула шнуры с такой свирепой силой, что у Лизы потемнело в глазах и в ушах зазвенело.

— Его сиятельство — воплощение Закона, барышня, — прозвучал ответ, холодный и отточенный, как лезвие гильотины. — И нам не дано судить о его... природе. — В голосе горничной явно прозвучал ужас при слове «природа». — Вам же я советую помнить о своем долге. Ради вашего же благополучия.

Последняя фраза обожгла Лизу как пощечина. Это не был совет. Это была угроза. Четкая, недвусмысленная. Глухая, всепоглощающая тоска сдавила ей горло. Она больше не боролась. Она позволила им надеть на себя платье из тяжелой, узорчатой парчи, похожее на роскошные доспехи. Позволила водрузить на голову фату, отяжелевшую от серебряных нитей. Она была куклой. Марионеткой, которую вели на эшафот, прикрытый цветами и золотом.

Собор оглушил ее своим величием. Гул голосов, громоподобная музыка органа, сотни свечей, чей свет не согревал, а слепил. Она шла по длинному-длинному проходу, и ей казалось, что каждый шаг отдается эхом в ее пустой грудной клетке. Вокруг были лица — любопытные, жалостливые, даже злорадные. Она чувствовала себя зверем в клетке, выставленным на потеху публике.

И тогда она увидела Его.

Лорд Каэлан.

Он стоял у алтаря, высоченный и прямой, как клинок, воткнутый в камень. Его мундир из черного бархата поглощал свет, а серебряные галуны сверкали, как иней на могильной плите. Он был красив. Такой красотой, от которой кровь стынет в жилах — безупречной, безжизненной и пугающей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но самым ужасным были его глаза. Темно-фиолетовые, как самые глубокие сумерки. Они не отражали огни свечей, а, казалось, впитывали их в себя, превращая в ничто. Когда он повернул голову и его взгляд скользнул по ней, Лиза почувствовала физический холод, будто ее окунули в ледяную воду. Весь шум, все звуки мира исчезли, осталось только это леденящее безмолвие в его глазах.

Он протянул руку. Руку в белой лайковой перчатке. Ее собственная ладонь вспотела и дрожала. Она боялась прикоснуться. Боялась того холода, что исходил от него, того ощущения безвозвратной пустоты.

Но выбора не было. Ее пальцы легли на его. Даже сквозь ткань она ощутила пронизывающий, неживой холод. Он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен вперед, на священника, словно происходящее было не более чем формальностью.

Но в тот миг, когда их руки соприкоснулись, он все же повернул к ней голову. Его фиолетовые глаза, бездонные и пустые, на мгновение остановились на ее лице. В них не было ни любопытства, ни неприязни, ни одобрения. Ничего. Лишь холодная констатация факта: «Объект. Принят».

И в этот миг Лиза все поняла. Все слухи, все страхи, вся леденящая жуть, витавшая вокруг его имени, были не вымыслом. Это была правда. Ее муж не был человеком. Он был чем-то иным. И этот брак был не началом жизни, а концом. Приговором, который вынесли ей в тот миг, когда она закрыла глаза в одном мире, чтобы открыть их в другом.

Церемония началась. Слова священника плыли где-то далеко, как подводное течение. А в голове у Лизы, отчаянно и безнадежно, стучала лишь одна мысль, смешная и ужасная одновременно: «Мама... я хочу домой... к своим книгам и своему старому дивану...»

Одна слеза, предательская и горячая, скатилась по ее щеке и исчезла в кружевах ворота. Ее никто не увидел.

Спальня с видом на преисподнюю

Если бы Лизу в ее прошлой жизни спросили, как должен выглядеть замок демонического супруга, она бы, наверное, нарисовала в воображении нечто эпичное: нависающие башни, бьющие в небо молнии, парочку стонущих призраков у входа. Реальность оказалась и прозаичнее, и куда более угнетающей.

Замок лорда Каэлана был не замком. Это была крепость из черного, отполированного дождями и ветром камня, холодная, молчаливая и абсолютно геометрически правильная. Ни единой лишней башенки, ни одного резного украшения. Чистейший архитектурный минимализм, кричащий одним своим видом: «Здесь нет места веселью. Здесь царит Порядок. Или смерть».

Вместо медового месяца, о котором Лиза, втайне вздыхая, все-таки читала в романах, ее ждало двухдневное путешествие в карете, больше похожей на катафалк. Каэлан не проронил за всю дорогу ни слова. Он сидел напротив, прямой и неподвижный, его фиолетовые глаза были устремлены в окно, но, казалось, видели не проплывающие мимо леса, а своды некоего внутреннего, идеально упорядоченного мира. Лиза пыталась представить, что они едут на курорт. Не вышло. От одного его присутствия в воздухе витал мороз, и она втайне радовалась своему плотному свадебному плащу.

Их встретили в замке не радушные слуги, а безмолвный, седовласый мажордом с лицом, как у человека, который только что проглотил уксус, и два ряда таких же безмолвных слуг. В воздухе пахло пылью, старой древесиной и чем-то еще — слабым, но неуловимым ароматом серы и высохших пергаментов.

Каэлан, наконец, нарушил молчание, когда они пересекли порог огромного, пустующего холла. Его голос был ровным, лишенным интонаций, как зачитывание протокола.

Ваши покои находятся в западном крыле. Вам будет обеспечено питание и все необходимое. У меня есть лишь одно правило: не мешайте мне. Соблюдайте его, и мы прекрасно уживемся.

Он повернулся и ушел, его черный плащ взметнулся за ним, как тень гигантской птицы. Он даже не посмотрел на нее, прощаясь. Лиза осталась стоять одна посреди зала, чувствуя себя потерянной пуговицей на ковре размером с футбольное поле.

Ее «покоями» оказался набор из трех комнат, которые можно было описать как «аскетичная роскошь». Все было дорого, качественно и до смерти скучно. Темный дуб, серый бархат, серебряные подсвечники. Ни единого яркого пятна, ни одной неуместной детали. Окна выходили на внутренний двор-колодец, где рос одинокий, чахлый куст, похожий на воплощение депрессии.

«Ну что ж, — подумала Лиза, сгребая с себя фату и швыряя ее на кровать с видом мученицы. — Поздравляю, Алисия фон Даркхольм, ты замужем за айсбергом с претензией на готику. Или за начальником ЖЭКа из преисподней. Медовый месяц отменяется. Вместо него — пожизненное заключение с формулировкой "не мешай"».

Первые два дня прошли в режиме строгого карантина. Еду ей приносили, дверь открывалась ровно настолько, чтобы просунуть поднос. Лиза изучила потолок своей спальни до последней трещинки, перечитала несколько до невозможности скучных фолиантов из местной библиотеки (сплошные трактаты о налогообложении и своды законов) и вдоволь нагрустилась.

Но к концу третьего дня ее природное упрямство и сарказм, закаленные в московских пробках и спорах с читателями о просроченных книгах, начали брать верх над отчаянием. «Нет, так дело не пойдет. Если я сейчас не скажу хоть слова, я либо сойду с ума, либо превращусь в такое же бездушное привидение, как и все здесь».

И когда горничная, принесшая ужин, пробормотала, что «его сиятельство ожидает вас на совместную трапезу в малой столовой», Лиза не испугалась. Она возмутилась. «Ага, значит, все-таки ожидает! Интересно, в его расписании это записано как "Пункт 14: Ужин с женой. Время: 19:00-19:30. Цель: поддержание видимости супружеских отношений"?»

Она надела одно из своих немногих платьев — темно-синее, строгое, — но перед выходом из комнаты вдруг сорвала с увядающего букета на столе одинокий, алый бутон и вплела его себе в волосы. Маленький акт неповиновения. Капля хаоса в океане порядка.

Малая столовая оказалась еще одним помещением, внушающим тоску. Длинный дубовый стол, за которым могли бы разместиться двадцать человек, накрытый был лишь на два места на противоположных концах. Каэлан уже сидел во главе стола. При ее появлении он не поднял глаз от бокала с темно-рубиновой жидкостью, в которой Лиза тут же мысленно определила «либо очень дорогое вино, либо кровь некого существа, обреченного на страдания».

Она прошла к своему месту, стул отодвинулся с гулким скрежетом, выдавая ее нервозность. Минуту, другую, царила гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим звоном его ножа о тарелку. Еду подавали беззвучные слуги, появлявшиеся будто из ниоткуда.

Лиза ковыряла вилкой нечто, напоминающее запеченного фазана под соусом из трюфелей. Ей было не по себе. Этот холод, это молчание... оно давило. И тогда ее внутренний библиотекарь, уже доведенный до точки кипения всей этой готической бутафорией, взбунтовался.

Она отложила вилку. Звонкий стук заставил Каэлана на мгновение поднять на нее взгляд.

— Знаете, мой лорд, — начала она, и ее голос, несмотря на внутреннюю дрожь, прозвучал на удивление бодро, — у меня назрел один фундаментальный вопрос, без решения которого я вряд ли смогу полноценно исполнять свои... хм... супружеские обязанности.

Он не ответил, но его пальцы замерли на ручке ножа. Это был знак. Он слушает.

Лиза сделала паузу для драматизма, оглядела стол с преувеличенным интересом и продолжила:

— Я просто должна знать. Что у нас здесь на обед? Я имею в виду, в глобальном смысле. Вот это... — она жестом указала на фазана, — это просто фазан? Или это, скажем, метафорическое воплощение грешной души какого-нибудь налогоуклониста? А соус... — она прищурилась, рассматривая темную гущу на тарелке, — он сливочный? Или это, простите, концентрированные слезы сирот и вдов? Просто для планирования своего рациона хотелось бы понимать. А то вдруг у меня аллергия на чьи-то грехи? Или, скажем, гречка с тушенкой у вас в меню вообще не водится?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она закончила и затаила дыхание, готовясь к тому, что стены рухнут, а с потолка на нее обрушится сонм демонов.

Но ничего не произошло.

Каэлан медленно положил нож и вилку. Он поднял на нее свои фиолетовые глаза. И в них, в этих бездонных, ледяных озерах, впервые за все время их «знакомства» появилась искорка. Не гнева. Не ярости. А самого настоящего, чистого, ничем не разбавленного недоумения.

Он смотрел на нее так, будто она только что доказала теорему на языке, который он отчаянно пытался, но не мог понять. Так смотрят на внезапно заговорившего кота или на часы, которые пошли вспять.

Несколько секунд он просто молчал, изучая ее. Воздух, казалось, сгустился, и даже пламя свечей замерло.

— Это... фазан, — наконец произнес он. Его голос по-прежнему был ровным, но в нем появилась какая-то новая, щекочущая нервы вибрация. — С лесными ягодами. И соус сливочный. Гречка... — он сделал крошечную, почти незаметную паузу, словно перебирая в памяти гигабайты информации, — не входит в список одобренных к поставке в замок продуктов.

Лиза не знала, смеяться ей или плакать. Он ответил. Серьезно и обстоятельно ответил на ее идиотскую шутку!

— А... ясно. Спасибо за разъяснение, — выдавила она. — Буду знать.

Каэлан не отвел взгляда. Его взгляд скользнул по алой розе в ее волосах, затем вернулся к ее лицу.

— Ваша аналогия... любопытна, — произнес он на прощание, прежде чем снова вернуться к своей тарелке. В его тоне не было ни одобрения, ни осуждения. Лишь констатация факта, как если бы он сказал «погода сегодня пасмурная.

Но для Лизы этого было достаточно. Одна крошечная искра в ледяной пустоте его глаз. Одно проявление чего-то, что было не совсем равнодушием.

Вернувшись в свои покои, Лиза упала на кровать и засмеялась. Сначала тихо, потом все громче, почти истерично. Она только что пошутила про души грешников в сливочном соусе с демоном-судьей, и он не поразил ее молнией! Более того, он, кажется, задумался.

«Ну что ж, господин Ледяное Величество, — подумала она, вытирая слезы смеха. — Похоже, у меня появилось новое хобби. Вносить "любопытные аналогии" в ваш безупречно упорядоченный мир. Посмотрим, сколько времени понадобится, чтобы вы хоть раз улыбнулись. Или хотя бы моргнули не по графику».

Впервые за эти дни в ее душе затеплилась не надежда — нет, до надежды было еще далеко — а азарт. Острый, дерзкий азарт охотника, выслеживающего самую необычную дичь в своей жизни.

Дело о пропавших панталонах

Одиночество в замке лорда Каэлана было особым, кастовым. Это не была тоскливая пустота деревенского дома или шумное одиночество в толпе большого города. Это был стерильный, вымороженный вакуум, где даже пылинки, казалось, боялись нарушить предписанный им порядок падения. Дни сливались в единую серую ленту, похожую на те идеально выглаженные брюки, которые ее супруг носил каждый день.

Лиза, которой на роду было написано копаться в картотеках и раскладывать по полочкам чужие мысли, от скуки принялась наводить порядок в собственной голове. И с удивлением обнаружила странную вещь: по своей прошлой жизни, жизни Лизы-библиотекаря из Москвы, она почти не скучала. Тусклый свет офисных ламп, вечные разговоры о ипотеке с коллегами, одинокие ужины перед ноутбуком... Все это казалось теперь сном, блеклым и невыразительным. Ей не хватало удобства, да. Но не самой жизни.

Зато по людям — да. Острая, физическая боль сжимала горло, когда она вспоминала мамин смех, такой заразительный и немного хриплый. Или нахальную ухмылку младшего брата, который вечно таскал у нее с полки конфеты. По ним она скучала так, будто кто-то вырвал у нее кусок души и унес в тот, другой мир. Эта тоска была ее тихим, личным демоном, куда более реальным, чем все слухи о ее муже.

Чтобы не сойти с ума от молчания и тоски, она начала исследовать замок. Это было сродни археологическим раскопкам в городе, где никогда не было жизни. Она обнаружила бальный зал, где паркет сиял, как черное зеркало, а люстру приходилось разглядывать, запрокинув голову до головокружения. Она нашла библиотеку, полную фолиантов с такими заумными названиями, что ее, профессионала, воротило. «Основы юриспруденции Пятого Круга Ада», «Трактат о налогообложении нематериальных активов». Чтиво на одну ночь, не иначе.

И именно в этих странственных блужданиях она начала замечать детали. Ту самую «природу» лорда Каэлана, о которой с таким страхом намекала фрау Хильда.

Первый раз — в длинной галерее при лунном свете. Он шел впереди, его фигура была вырезана из мрака. И Лиза с изумлением заметила, что от него не падает никакой тени. Ни единого темного пятна на отполированном полу. Он был просто... объемным пятном в пространстве, поглощающим свет, а не отражающим его.

Второй раз она поймала его тень в его же кабинете. Дверь была приоткрыта, он сидел за столом, склонившись над бумагами. И его тень на стене... двигалась. Не повторяя его движений, а жила своей собственной жизнью: плавно изгибалась, словно гигантская змея, а потом одним из своих щупальцеобразных кончиков лениво поправила свиток на полке, до которой сам Каэлан не дотрагивался. У Лизы перехватило дыхание. Она отшатнулась и побежала прочь, сердце колотилось где-то в горле.

Это было страшно. Но через пару дней страх начал потихоньку трансформироваться в нечто иное — в дерзкое, почти истерическое любопытство. Холодность, молчание, взгляды, прожигающие насквозь... С этим она еще могла бы смириться. Но идеально выглаженные брюки, аккуратно разложенные в гардеробной, которые она однажды случайно увидела, стали последней каплей. В них было столько немого высокомерия, столько уверенности в своем незыблемом праве на порядок, что ее захлестнула волна чисто библиотекарского, праведного гнева. «Ах, так? Ваша тень танцует самбу, вы не отбрасываете отражения, но при этом ваши брюки должны лежать с геометрической точностью? Ну уж нет, голубчик. Не позволим».

План созрел мгновенно, как вспышка магния. Глупый, детский, но от этого еще более восхитительный.

Выбрав момент, когда Каэлан на несколько часов заперся в своем кабинете с каким-то важным посланником, а слуги разбежались по своим углам, Лиза, как настоящий ниндзя, проскользнула в его личные покои. Комната была такой же аскетичной, как и все в замке: кровать с темным балдахином, массивный письменный стол, голый камин. И гардеробная.

Она открыла дверцу. И обомлела. Перед ней выстроились в безупречном строю десятки одинаковых черных мундиров, под ними — ряды идеально сложенных брюк, а на полках лежали белоснежные рубашки, похожие на сложенных лебедей. Пахло кедром, холодным металлом и чем-то неуловимо чужим — озоном после грозы.

Сердце бешено колотилось. Это было страшнее, чем пробираться мимо тени в галерее. Она совершала кощунство. Вносила хаос в святая святых.

Дрожащими руками она сдернула с вешалки его официальную мантию Верховного Судьи — тяжелую, бархатную, с вышитым серебром знаком весов. Потом, запинаясь, вытащила из стопки три пары тех самых, до смешного идеальных, брюк. Свернув все в бесформенный ком, она пулей вылетела из покоев и, вернувшись к себе, засунула свою добычу на самое дно огромного сундука с постельным бельем.

«Дело о пропавших панталонах открыто», — прошептала она, облизывая пересохшие губы и пытаясь унять дрожь в коленях. Теперь оставалось ждать.

Ожидание заняло несколько часов. Она сидела в своей гостиной, делая вид, что читает «Финансовые отчеты Теневого Града за последнее столетие», и прислушивалась к каждому шороху. Как он отреагирует? Прикажет обыскать замок? Использует свои демонические силы, чтобы найти пропажу? Выпотрошит пару слуг в педагогических целях?

Но реакция была иной.

Дверь в ее покои открылась без стука. На пороге стоял Каэлан.

И он был... неодет.

По крайней мере, сверху. На нем были только те самые низко сидящие штаны из черной ткани, которые откровенно демонстрировали каждый мускул его идеально плоского, рельефного живота и V-образную линию, уходящую под пояс. Его торс был бледным, с легким оливковым оттенком, и испещренным причудливыми, едва заметными серебристыми шрамами, похожими на замысловатые руны. В руке он небрежно держал одну из пропавших пар брюк.

Лиза почувствовала, как у нее подкашиваются ноги, а кровь бросается то в лицо, то отливает обратно. Она пыталась сформулировать в голове хоть какую-то язвительную фразу, но мозг выдавал лишь белый шум и паническое: «Он... он совсем не худой. Офигеть».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Моя мантия и две пары брюк отсутствуют на своих местах, — произнес он. Его голос был спокоен, но в его фиолетовых глазах плавало то самое недоумение, смешанное теперь с чем-то более острым, более... заинтересованным. — Система складирования белья также не показывает их перемещения. Логическое заключение: они были изъяты тобой.

— Я... — голос Лизы сломался на самом первом слове. Она сглотнула и попыталась снова, выдавливая из себя подобие безразличия. — Возможно, у них появились планы поважнее, чем висеть в вашем гардеробе. Решили, например, посмотреть мир.

Он сделал шаг внутрь. Дверь бесшумно закрылась за ним. Комната вдруг показалась ей очень маленькой.

— Зачем? — спросил он просто. Он подошел так близко, что она почувствовала исходящий от его кожи холодок, словно от открытой морозильной камеры. Но этот холод уже не пугал, а пьянил.

— Заскучали они, наверное, — выдавила Лиза, отступая к камину и упираясь спиной в холодный мрамор. — Или, может, я решила провести эксперимент. Проверить, что произойдет, если внести в ваш идеальный мирок капельку хаоса. Вы же не отбрасываете тени, ваша тень пляшет джигу, а ваши брюки... ваши брюки должны лежать ровно. Это же... смешно.

Он наклонил голову, изучая ее. Его взгляд скользнул по ее раскрасневшимся щекам, остановился на губах.

— Смешно, — повторил он, как будто пробуя это слово на вкус. Оно звучало на его языке странно и непривычно.

— Ну да! Немного! — воскликнула она, уже почти отчаявшись. — Вы же не человек! Вы... нечто большее! А переживаете из-за складок на штанах!

Каэлан посмотрел на брюки в своей руке, затем снова на нее. И вдруг он сделал еще один шаг, окончательно сократив дистанцию между ними. Теперь она видела каждую ресницу, обрамляющую его бездонные глаза, каждую линию тех серебристых шрамов на его груди.

— Если тебя так интересует мой гардероб, — произнес он тихо, и его голос обрел новые, бархатные, опасные обертоны, — возможно, тебе стоит изучить его ближе.

Он бросил брюки на ближайшее кресло. Его пальцы, длинные и изящные, повисли в воздухе всего в сантиметре от пояса ее платья.

— Например, начав с его отсутствия.

У Лизы перехватило дыхание. Весь ее сарказм, вся бравада испарились, оставив лишь щемящее, пьянящее любопытство и дикое желание дотронуться до этих серебристых узоров на его коже, чтобы понять, холодные они или горячие.

— Это... это предложение звучит как логическое заключение из сложившейся ситуации? — прошептала она, пытаясь сохранить остатки самообладания.

— Это, — он, наконец, дотронулся до ее подбородка, и ее обожгла ледяная искра, — гипотеза, требующая немедленной практической проверки.

И в тот момент, глядя в его фиолетовые глаза, где плескалась уже не просто отстраненность, а настоящая, живая, жадная заинтересованность, Лиза поняла, что детская шалость с панталонами привела ее куда дальше, чем она могла предположить. Прямо на территорию, где заканчивались шутки и начиналось нечто пугающее, непредсказуемое и безумно притягательное.

Воздух в комнате сгустился, стал тягучим и сладким, как патока. Каждый нерв Лизы трепетал, подобно струне, задетой пальцем. Холодок от его прикосновения к подбородку расползался по всему телу, но внутри нее самой все пылало. Его фиолетовые глаза, обычно такие отстраненные, теперь приковывали ее к себе с такой интенсивностью, что казалось, они видят не только ее, но и каждую ее мысль, каждую тайную дрожь.

— Практическая проверка? — ее голос прозвучал сипло, почти шепотом. Она чувствовала, как бешено колотится пульс в ее висках и в точке на шее, куда он сейчас смотрел с хищным интересом. — А что входит в протокол такого... исследования?

Уголок его глотки дрогнул — самое микроскопическое движение, которое она, тем не менее, заметила. Он не улыбнулся, но в его взгляде появилась тень улыбки, темной и многообещающей.

— Сначала... сбор исходных данных, — его пальцы скользнули с ее подбородка на линию челюсти, едва касаясь кожи. Мурашки побежали по ее спине. — Например, какова точка замерзания твоего упрямства.

— Довольно низкая, — выдохнула она, сама удивляясь своей способности шутить, когда ее колени подкашивались. — Где-то между абсолютным нулем и... вашим сердцем.

Он наклонился чуть ближе. Его дыхание было прохладным, с легким ароматом мяты и чего-то электрического, как после грозы.

— Ошибаешься. Мое сердце бьется с частотой ровно сорок два удара в минуту. Оно не холодное. Оно... ритмичное.

Его рука опустилась ниже, скользнула по ее шее, обнажив плечо. Пальцы замерли на узкой бретельке ее платья. Лизе казалось, что весь мир сузился до этого прикосновения, до полумрака комнаты, до его глаз, пожирающих ее.

— А твое, — продолжил он, и его голос стал тише, интимнее, — сейчас бьется с частотой сто двадцать ударов. Приблизительно. Это отклонение от нормы.

— Возможно, это реакция на стимул, — прошептала она, уже почти теряя связь с реальностью. Ее собственные руки, будто движимые собственной волей, поднялись и коснулись его груди. Кожа была гладкой и прохладной, как отполированный мрамор, а под ней — твердые, словно высеченные из камня, мышцы. Серебристые шрамы оказались на ощупь чуть шероховатыми, как замысловатые узоры на старинном клинке.

— Стимул, — повторил он, и наконец его губы тронулись в подобии улыбки. Это было опасно, потрясающе и сюрреалистично. — Ты считаешь себя стимулом, Алисия?

— А чем же еще? — ее дыхание перехватило, когда его пальцы потянули за бретельку, и шелк платья пополз вниз, обнажая ключицу. — Я же внесла хаос в ваш... ритмичный мир.

— Хаос, — он произнес это слово с таким странным почтением, как будто это было не ругательство, а священное понятие. — Это не деструктивная сила. Это... неучтенная переменная. А я, — его губы оказались в сантиметре от ее кожи, чуть ниже уха, — специалист по систематизации переменных.

Его губы коснулись ее шеи. Холодные. Почти ледяные. Но это прикосновение вызвало не дрожь холода, а волну адского жара, которая хлынула от макушки до пят. Она вскрикнула, вжалась в него, ее пальцы впились в его плечи. Он был твердым, холодным и невероятно реальным в ее объятиях. Ее мирок, состоявший из тоски, страха и сарказма, трещал по швам, и сквозь трещины прорывалось нечто ослепительное и пугающее.

— Каэлан... — прошептала она, уже не в силах выносить эту сладкую, медленную пытку.

Он оторвался от ее шеи, его взгляд был затуманенным, фиолетовые бездны пылали каким-то внутренним огнем. Он был прекрасен в этот миг. Нечеловечески, сокрушительно прекрасен. Его рука скользнула к застежкам ее платья.

И вдруг... все остановилось.

Он замер. Его пальцы застыли в сантиметре от застежки. Огонь в его глазах погас так же внезапно, как и вспыхнул, сменившись привычной, леденящей ясностью. Он отстранился. Медленно, без резких движений, но неумолимо.

— Протокол прерван, — произнес он, и его голос снова стал ровным, лишенным тех бархатных обертонов, что были секунду назад.

Лиза стояла, опершись о камин, с приспущенным платьем, с пылающими щеками и губами, жаждущими его прикосновения. Ее разум отказывался понимать.

— Что? Почему? — вырвалось у нее, и в голосе прозвучала дрожь обиды и недоумения.

Он уже отошел на пару шагов, поднял с кресла свои брюки и натянул их с той же механической точностью, с какой делал все. Его торс, только что бывший таким близким и доступным, снова стал неприступной крепостью.

— Нарушены исходные условия, — объяснил он, как будто читал лекцию. — Целью моего визита было возвращение имущества и выяснение мотивов. Развитие... данной ситуации не было запланировано в текущем операционном цикле.

«Операционный цикл». Эти слова обрушились на нее, как ушат ледяной воды. Она смотрела на него, на это безупречное, холодное существо, которое могло за секунду перейти от пожирающего взгляда к бесстрастному отчету.

— Я... я просто переменная? — прошептала она, и голос ее сорвался. — Неучтенная, но не настолько важная, чтобы менять ваши планы?

Он посмотрел на нее, и в его взгляде промелькнуло что-то... сложное. Что-то, что она не могла расшифровать.

— Ты — значительное отклонение, — поправил он. — А отклонения требуют тщательного анализа, прежде чем будет принято решение об интеграции. Спешка ведет к ошибкам.

С этими словами он повернулся и направился к двери. На пороге он остановился.

— Твои панталоны, — сказал он, и в его тоне снова прозвучала та самая, едва уловимая искорка. — Они могут вернуться в гардероб. Инцидент исчерпан.

Дверь закрылась за ним.

Лиза осталась стоять одна. Ее тело все еще горело, губы помнили холод его прикосновения, а в ушах стояло эхо его низкого, бархатного голоса. Но в груди зияла пустота. Глупая, унизительная пустота.

Она медленно, на ощупь, застегнула платье. Руки дрожали. «Операционный цикл... значительное отклонение... тщательный анализ...»

Она рухнула в кресло, в то самое, куда он бросил свои брюки, и зарылась лицом в подушки. От них пахло им — кедром, озоном и холодом.

— Черт возьми, — прошептала она в ткань. — Черт возьми, черт возьми, черт возьми.

Она злилась. Злилась на его безупречное самообладание, на его способность включать и выключать эмоции как компьютер. Злилась на себя за то, что поддалась, что позволила этому ледяному демону растревожить ее так, как не удавалось ни одному земному мужчине.

Но сквозь злость пробивалось другое, куда более опасное чувство — острое, пронзительное разочарование. Она хотела, чтобы он остался. Хотела, чтобы его губы снова нашли ее кожу, чтобы его руки сбросили с нее это проклятое платье, чтобы он доказал, что под этой маской холодного логика бьется что-то живое, страстное, хаотичное.

Весь ее вечер, а потом и бессонная ночь, прошли под одну навязчивую мысленную пластинку. Она анализировала каждый его взгляд, каждое слово, каждое прикосновение. Она вспоминала, как дрогнула его глотка, как вспыхнули его глаза. Это не могло быть просто игрой. Не могло!

«Отклонение... — думала она, ворочаясь в постели и глядя в темноту. — Хорошо, я тебе покажу отклонение, тварь бесчувственная. Я внесу в твой чертов операционный цикл столько хаоса, что твой процессор перегреется».

Но даже сквозь гневное упорство пробивалась горькая правда: она была загипнотизирована. Пленена. И не замком, не демонической силой, а им. Лордом Каэланом. Существом, которое могло одним прикосновением вознести ее к небесам, а следующим мгновением — отбросить в ледяную бездну.

И самое ужасное было в том, что ей безумно хотелось снова оказаться в этой бездне. Только на этот раз — чтобы он упал в нее вместе с ней.

Ночь трех хвостов

Приглашение на бал в честь новобрачных от городской аристократии стало для Лизы событием, сопоставимым с обнаружением в библиотеке неизвестной рукописи Шекспира — редким, потенциально опасным, но невероятно заманчивым. После инцидента с панталонами и последовавшим за ним ледяным душем из «операционных циклов», она жаждала действия. Выхода. Публики. Да чего уж там — ей хотелось скандала, пусть и элегантного, выдержанного в шампанском и приправленного музыкой.

Замок герцога Ламберта, где проходил бал, был полной противоположностью крепости Каэлана. Если обитель ее мужа была воплощением строгого, минималистичного порядка, то это был взбесившийся торт в стиле рококо: белоснежные статуи, позолота, покрывающая каждую доступную поверхность, херувимы, ухитрившиеся улыбаться даже с карнизов, и огромные зеркала в рамах-ракушках, в которых множились и без того бесчисленные гости. Воздух был густ от смеси запахов — пудры, духов, застывшего воска и тревожного человеческого пота. Бриллианты и изумруды на дамах сверкали с таким напряжением, будто пытались компенсировать отсутствие блеска в их глазах.

Лиза вошла под руку с Каэланом, чувствуя себя актрисой, вышедшей на сцену перед враждебно настроенным залом. На ней было платье, которое она лично, с боем, выторговала у замковой портнихи — темно-алый бархат, куда более смелый и яркий, чем предписывал местный этикет «невесты демона». Каэлан, как всегда, был в своем черном мундире, но на сей раз на его груди алел небольшой орденский знак. Он казался островком спокойного, леденящего хаоса в бурлящем море напудренной истерии.

Шепотков, конечно, было не избежать. «Смотрите, это она...», «Говорят, он выкрал ее душу еще до свадьбы...», «Какая вульгарная...». Лиза слышала обрывки и внутренне хохотала. «Милостивые государи, вы даже не представляете, насколько вам повезло, что я не надела косуху и кеды».

Церемониальный танец с Каэланом был образцом сдержанности. Он вел ее с безупречной, почти математической точностью. Его рука на ее талии была прохладной и твердой, как гранит.

— Выглядит так, будто мы участвуем в похоронной процессии, а не в танце, — прошептала она, делая очередной па, чувствуя, как каждое ее движение отслеживают сотни глаз.

— Это менуэт, — невозмутимо ответил он, его фиолетовые глаза скользили по залу, отмечая, но не видя. — Его цель — демонстрация грации и социального статуса, а не получение удовольствия.

— Ну, со статусом у нас явно все в порядке, — парировала Лиза, едва удерживаясь от гримасы. — А вот с грацией... я бы предпочла что-то более... ритмичное. Что-то, от чего у этих засушенных мумий затрясется не только парик, но и душа.

И когда оркестр, как по ее заказу, заиграл что-то стремительное и зажигательное, напоминающее смесь вальса и мазурки, Лиза решила, что хватит с нее церемоний. Отпустив руку Каэлана, она пустилась в пляс. Не так, как учили здешних барышень — плавно, скромно опуская глазки, — а так, как когда-то танцевала на веселых вечеринках с друзьями. С размахом, с улыбкой до ушей, с легким, почти неуловимым намеком на свинг, заставляющим ее алое платье вздыматься волнами.

Зал замер. Кто-то ахнул. Кто-то сдержанно охнул. Какая-то пожилая графиня в жемчугах, похожая на раздраженную жабу, упала в обморок, к счастью, прямо на подставленные руки слуг. Каэлан стоял на своем месте и наблюдал. На его лице не было ни гнева, ни осуждения. Лишь все то же аналитическое любопытство, будто он изучал редкий, прыгающий экземпляр бабочки, внезапно влетевший в его строго упорядоченную энтомологическую коллекцию.

А потом начались тосты. И один из них, произнесенный дородным, с лицом заплывшего поросенка, графом Вартусом, был откровенно ядовитым. Он подошел к ним, его живот, обтянутый золотым камзолом, угрожающе подрагивал.

— За новобрачных! — провозгласил он, поднимая бокал с вином, который в его руке выглядел как рюмка. Его маленькие, свиные глазки буравчиками впились в Лизу. — За нашу прекрасную... Алисию. Надеюсь, ее... жизнерадостность... — он с пренебрежением кивнул в сторону танцпола, — сможет растопить лед в сердце нашего уважаемого Верховного Судьи. Хотя, если верить слухам, — он сладко улыбнулся, обнажив желтые зубы, — его сердце не из льда, а из чего-то куда более прочного. Из камня преисподней, не иначе. Желаю вам, моя дорогая, не обжечься.

В зале воцарилась мертвая тишина. Лиза чувствовала, как по ее спине бегут мурашки от ненависти, но прежде чем она нашла что ответить, вперед вышел Каэлан. Он сделал всего один шаг, но этого хватило, чтобы Вартус инстинктивно отступил.

— Благодарю за заботу, Вартус, — его голос был тихим, но он резал слух, как стальная проволока. — Но мое сердце, как и мои суждения, не подлежит обсуждению на светских раутах. В отличие, например, от твоих махинаций с таможенными пошлинами. Документы по этому вопросу лежат у меня на столе. Жду твоего визита послезавтра. Без опозданий.

Граф побледнел, как полотно. Но, подогретый вином, злобой и унижением на глазах у всей знати, не отступил. Он снова повернулся к Лизе, его дыхание сдобрило воздух запахом дорогого коньяка и дешевой ненависти.

— А вы, моя птичка, будьте осторожна. Говорят, у демонов не только холодные сердца, но и... иные атрибуты. — Он многозначительно скользнул взглядом по фигуре Каэлана, а затем нагло оглядел Лизу с ног до головы. — Уверен, твой отец не знал, на что тебя обрекает, продавая нашему судье...

Он не успел договорить.

Лиза увидела это первой. Глаза Каэлана, эти фиолетовые бездны, вспыхнули алым светом, как раскаленные угли. Не метафорически, а совершенно буквально. Два кровавых рубина зажглись в его глазницах, и в них не было ни капли человеческого. И в тот же миг пространство за его спиной исказилось. Из его тени, которую он на сей раз отбрасывал — будто специально для этого момента — вырвались три огромных, дымчато-теневых щупальца. Они были плотными, живыми, с едва намеченными контурами, и двигались со змеиной быстротой, бесшумно разрезая воздух.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Они не ударили графа. Они даже не прикоснулись к нему. Они просто промелькнули в воздухе рядом с ним, и с шипящим шелестом, больше похожим на звук рассекаемого воздуха, чем на что-то материальное, три теневых щупальца метнулись к графу. Они не причинили ему физической боли — ни единой царапины. Одно обвило его пухлые ноги, второе скользнуло у пояса, а третье на мгновение замерло у его рта, словно затыкая ему речь.

Раздался отчаянный, высокий звук —

пщ-щ-щ-ит!

— и подвязки, удерживающие его шелковые панталоны, лопнули одновременно. Дорогой атлас, цвета перезрелой сливы, сполз с его тучных бедер и грузно упал на паркет, образуя у его ног комичное, позорное пятно. Граф Вартус стоял в одном белье — коротких, тесных панталонах, откровенно демонстрирующих его тучность, его бледные, покрытые редкими волосами ноги дрожали, как желе.

В зале на секунду воцарилась гробовая тишина, а затем ее пронзил сдавленный смешок. Еще один. И вот уже по бальному залу прокатилась волна сдержанного, но неудержимого хохота. Дамы прятали улыбки за веерами, кавалеры покатывались со слезами на глазах. Позор был абсолютным и изощренным.

Граф, багровый от стыда и ярости, пытался поднять штаны, но запутался в них, едва не упав. Его свита, пытаясь сохранить серьезность, бросилась помогать ему, и под оглушительный хохот он, прихрамывая и спотыкаясь о собственную одежду, ретировался из зала, оставив на память лишь пятно пота на мраморе и всеобщее презрение.

Тень за спиной Каэлана растворилась так же внезапно, как и появилась. Алый свет в его глазах угас, сменившись привычной фиолетовой глубиной, но в них еще плескались отголоски бури. Он повернулся к Лизе. Его лицо снова было маской невозмутимости, но она уловила в его взгляде нечто новое — не просто удовлетворение от наказанной дерзости, а нечто более личное, более темное. Защиту.

— Кажется, графу внезапно стало... не по себе, — произнесла Лиза, и ее голос дрогнул не от страха, а от возбуждения и дикого, почти истерического восторга. — Надеюсь, у него с собой запасная пара штанов.

— Сомневаюсь, — сухо ответил Каэлан, предлагая ей руку. — Но его проблемы более не касаются нас. Позволь проводить тебя. Бал окончен.

Они покинули замок Ламберта под прицелом тысяч глаз, в которых читался уже не просто страх или презрение, а нечто вроде суеверного ужаса, смешанного с уважением. Слух о «Ночи трех хвостов», как тут же окрестили этот инцидент, должен был разнестись по городу быстрее чумы.

Обратная дорога в карете прошла в молчании, но на сей раз оно было не ледяным, а густым, насыщенным невысказанным. Лиза чувствовала, как адреналин все еще пульсирует у нее в висках. Она украдкой смотрела на Каэлана. Он сидел, глядя в ночное окно, и лунный свет выхватывал из мрака его резкие, совершенные черты. Он был демоном. Настоящим. И он только что защитил ее самым беспрецедентным и унизительным для обидчика способом.

Вернувшись в замок, они молча прошли по длинным, темным коридорам. Гобелены на стенах изображали мрачные сцены древних битв и мифических существ. Воздух был прохладен и пах старым камнем. Лиза шла рядом с ним, и каждая клеточка ее тела трепетала. Шампанское, выпитое на балу, играло в ее крови, притупляя осторожность и разжигая смелость.

Они остановились у дверей ее покоев. Каэлан повернулся к ней, его фигура в свете факелов казалась еще более грандиозной и пугающей.

— Ты не должна была подвергаться таким оскорблениям, — произнес он, и его голос прозвучал низко, почти как рычание. — Это больше не повторится.

И тут в Лизе что-то сорвалось. Накопившееся напряжение, страх, любопытство, пьянящее возбуждение — все выплеснулось наружу одним дерзким, безрассудным вопросом.

— Так ты и правда демон? — выпалила она, глядя ему прямо в его нечеловеческие глаза. — Не просто слухи, не метафора? А твои... тени? Твои хвосты?

Он смотрел на нее, не моргнув.

— Да.

Один короткий, весомый, как приговор, ответ. Воздух сгустился, стал тягучим и сладким.

Лиза сделала шаг вперед. Ее сердце колотилось где-то в горле.

— А демоны... — она облизала внезапно пересохшие губы, — целуются так же жарко, как о них говорят?

На его лице не дрогнул ни один мускул, но в глубине фиолетовых озер вспыхнули те самые алые искры, что были в бальном зале. Он не ответил. Вместо этого его рука молниеносно метнулась к ней, обвила ее талию и притянула к себе так резко, что у нее перехватило дыхание. Другой рукой он схватил ее за подбородок, заставив посмотреть вверх.

— Узнай сама, — прошептал он, и его голос был полон обещания и угрозы.

Их губы встретились.

Этот поцелуй не имел ничего общего с ледяным прикосновением его рук. Он был огнем. Пожирающим, всепоглощающим, первозданным пламенем преисподней. Его губы были твердыми и требовательными, его язык — властным и неутомимым. Он не просто целовал ее — он заявлял права, покорял, иссушал разум и наполнял его собой. Лиза ответила с той же яростью, впиваясь пальцами в его плечи, втягивая в себя его холодный, озоновый запах, смешанный со сладким дымом. Мир сузился до этого поцелуя, до жгучего холода его кожи под ее пальцами, до пьянящего ужаса и восторга.

И тут же окружающий мир отреагировал. Воздух вокруг них затрепетал, зарядился статикой. Два огромных гобелена по обе стороны коридора, изображавших сцены охоты на единорогов, внезапно вспыхнули алым пламенем по швам. Огонь был не настоящим, не пожирающим ткань, а магическим, тлеющим, как угли, оставляя на древних полотнах дымящиеся, похожие на раны, полосы. Факела в стенных бра пылали вдвое ярче, отбрасывая безумные, пляшущие тени.

Каэлан оторвался от ее губ, его дыхание было учащенным, что было для него невероятно. Алый свет в его глазах пылал теперь постоянно. Он смотрел на нее, на ее запрокинутое лицо, распухшие губы и горящие щеки, с таким голодом, что у нее перехватило дыхание.

— Достаточно жарко для тебя? — его вопрос прозвучал хрипло и насмешливо.

Лиза, все еще пытаясь отдышаться, не смогла сдержать истерический смешок. Она посмотрела на тлеющие гобелены, потом на него.

— Думаю, — выдохнула она, — твои слуги будут не в восторге от ремонта.

— Их проблемы, — отрезал он, не отрывая от нее взгляда. Его рука все еще сжимала ее талию. — Ты получила ответ на свой вопрос?

— Пока только на половину, — нашлась она, чувствуя, как пьянящая смелость снова наполняет ее. — Для полного исследования, думаю, потребуется... больше данных.

На его губах, впервые за все время их знакомства, дрогнуло подобие настоящей, не сдерживаемой улыбки. Опасной, хищной и невероятно притягательной.

— Как скажешь, жена. Протокол исследования можно начать прямо сейчас.

И, не дожидаясь ее ответа, он снова притянул ее к себе, и пламя вокруг них вспыхнуло с новой силой.

Его губы снова нашли ее, но теперь в этом не было ничего от прежней сдержанности. Это было падение в бездну, сознательное и добровольное. Его руки скользнули с ее талии, одна вцепилась в ее бедра, прижимая ее к себе так плотно, что через слои бархата и шелка она чувствовала каждую линию его мускулистого тела, его напряженную готовность. Другая рука вплелась в ее волосы, срывая шпильки, освобождая тяжелые пряди, пахнущие дымом и шампанским.

Лиза ответила с такой же яростью. Ее пальцы рванули застежки его мундира, отбрасывая в сторону орденский знак, который с глухим стуком покатился по каменному полу. Под тканью ее ладони наткнулись на гладкую, прохладную кожу, испещренную теми самыми серебристыми шрамами. Они горели под ее прикосновением, словно раскаленные провода.

— Каэлан... — ее голос был хриплым шепотом, мольбой и требованием в одном лице.

Он оторвался от ее губ, его алые глаза пылали в полумраке коридора. Его дыхание, обычно такое ровное, теперь было сдавленным, прерывистым.

— Ты уверена? — его вопрос прозвучал как последнее предупреждение, как граница, за которой нет возврата. — Я не человек. То, что ты почувствуешь... это может быть невыносимо.

— Я уже ничего не боюсь, — выдохнула она, притягивая его лицо к своему, целуя его снова, впиваясь зубами в его нижнюю губу в порыве страсти, от которой кружилась голова. — Покажи мне. Покажи мне все.

С глухим рычанием, в котором слышался отзвук иного мира, он подхватил ее на руки. Ее ноги обвились вокруг его талии, а он, не прекращая целовать ее, толкнул плечом дверь в ее покои. Дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену.

Он пронес ее через гостиную, сметая со стола вазу с засушенными цветами, и прижал к стене у самого изголовья ее кровати. Его тени, те самые три щупальца, снова материализовались в воздухе, но теперь они не были угрозой. Они были продолжением его воли, его желания. Одно из них обвилось вокруг ее запястья, прижимая ее руку к стене, другое скользнуло по ее бедру, поддерживая ее, а третье, тонкое и извивающееся, коснулось ее шеи, откинув голову, обнажая горло для его поцелуев.

Его губы спустились с ее губ на подбородок, на трепещущую шею, на ключицу. Каждое прикосновение оставляло на ее коже ледяной ожог, за которым тут же разливалась волна адского жара. Он рвал шнуровку ее платья, и бархат с шелестом упал на пол. Воздух коснулся ее обнаженной кожи, но ей было не до холода — она горела изнутри.

— Ты... твои тени... — прошептала она, захлебываясь, когда одно из щупалец скользнуло по ее ребрам.

— Они — часть меня, — его голос гудел у нее в груди. — Так же, как и ты скоро станешь частью меня.

Его пальцы, холодные и твердые, скользили по ее талии, к бедрам, и она уже чувствовала, как поддается ему, как ее сознание уплывает в водоворот ощущений, где не было места ни страху, ни прошлому, ни чопорным балам, а только он, его холодная кожа, его горячие губы и эти темные, послушные ему тени...

Именно в этот миг, когда ее мир сузился до точки, где существовал только он, раздался резкий, настойчивый стук в дверь.

Сначала они проигнорировали его, поглощенные друг другом. Но стук повторился — громкий, металлический, полный официальной настойчивости.

— Ваше сиятельство! — раздался голос мажордома, стальной и бесстрастный, как будто он докладывал о поставках угля, а не врывался в опочивальню господина. — Срочное донесение из Нижних Миров! Арбитр Асмодеус требует вашего немедленного присутствия на Суде Весов. Дело не терпит отлагательств.

Каэлан замер. Его тело, секунду назад податливое и горячее от страсти, вдруг стало напряженным и каменным. Алый свет в его глазах погас, сменившись привычной ледяной фиолетовой пустотой. Он медленно, будто через силу, отстранился от нее.

Лиза, все еще прижатая к стене, дрожащая, с разметавшимися волосами и полуразрушенным платьем, смотрела на него с немым вопросом и жгучим разочарованием. Воздух, секунду назад густой от страсти, снова стал холодным и разреженным.

Он провел рукой по лицу, и этот жест был непривычно... человеческим. Усталым.

— Арбитр Асмодеус, — произнес он, и его голос снова стал гладким и безжизненным, маска снова опустилась на свое место. — Его вызов игнорировать нельзя.

Тени за его спиной растворились, словно их и не было. Он поправил скомканный мундир, его пальцы с нечеловеческой ловкостью застегнули пряжки.

— Но... — начала Лиза, и ее голос дрогнул от обиды и несправедливости.

Он посмотрел на нее. В его взгляде не было ни сожаления, ни оправданий. Лишь холодная констатация факта.

— Порядок есть порядок, — сказал он. — Даже для демона.

И, развернувшись, он направился к двери, к ожидающему мажордому, к своим обязанностям Верховного Судьи.

Дверь закрылась за ним с тихим, но окончательным щелчком.

Лиза медленно сползла по стене на пол, на груду своего алого бархатного платья. Ее тело все еще горело, губы пульсировали, а в груди зияла ледяная пустота. Она слышала его удаляющиеся шаги по коридору — ровные, размеренные, будто ничего и не произошло.

«Порядок есть порядок», — прошептала она его же слова в тишину комнаты.

И горько, истерически рассмеялась, чувствуя, как по ее щекам катятся предательские, горячие слезы ярости и унижения. Он снова ушел. Оставил ее одну на пороге рая, который сам же и показал. И самым невыносимым было то, что она, черт возьми, уже не хотела того скучного мира, что был до него. Она хотела обратно в тот огонь. И была готова на все, чтобы туда вернуться.

Демон бюрократии и бумажная работа

Утро после «Ночи трех хвостов» и последовавшего за ним оглушительного фиаско в опочивальне было серым и стылым. Солнце, пробивавшееся сквозь свинцовые тучи Теневого Града, не несло тепла, лишь подчеркивая мрачные оттенки камней замка. Лиза проснулась разбитой и злой. Ее тело помнило каждое прикосновение, каждый ледяной ожог его губ, а разум — унизительный щелчок закрывшейся двери.

«Порядок есть порядок». Эти слова отдавались в ее ушах оглушительным грохотом. Какой, к черту, порядок мог быть важнее того, что происходило между ними?

Она слонялась по замку, словно призрак, раздраженно швыряя в камин замысловатые безделушки и с тоской глядя на полки библиотеки, заставленные «Основами демонического судопроизводства». От скуки и чувства безысходности она решила совершить набег на единственное место, куда ей был закрыт доступ, — личный кабинет Каэлана.

Дверь, как и ожидалось, была заперта. Но старый замок, видевший на своем веку больше магии, чем механики, сдался после пяти минут ее возни с шпилькой из волос. «Спасибо, университетское братство и любовь к глупым розыгрышам», — с горьковатым торжеством подумала она, проскальзывая внутрь.

Кабинет оказался не склепом с котлами и пентаграммами, а... идеально организованным офисом. Воздух пах пергаментом, чернилами и все тем же озоном. За строгим дубовым столом, заваленным аккуратно сложенными стопками бумаг, стояло кресло из черного дерева. На стенах висели не портреты предков, а генеалогические древа знатных родов Теневого Града, испещренные пометками, и карты с движущимися, как живые, метками. Но больше всего ее поразили полки. Бесконечные полки с папками, каждая с аккуратной биркой: «Дела о нарушении торговых соглашений, том XLII», «Налоговые отчеты, сектор 7, 3-е тысячелетие», «Ходатайства о помиловании (отклон

енные)».

Именно в этот момент дверь открылась. На пороге стоял Каэлан. На его лице не было ни удивления, ни гнева. Лишь легкая тень интереса.

— Взлом замков не входит в список одобренных супружеских активностей, — произнес он, закрывая дверь за собой.

— А внезапное бегство из спальни жены? — парировала Лиза, скрестив руки на груди. — Оно в каком пункте вашего свода правил значится?

— В пункте 7, подраздел «Б», «Неотложные судебные повестки от вышестоящих инстанций», — невозмутимо ответил он, подходя к столу. — Арбитр Асмодеус не терпит опозданий.

Он взял со стола одну из папок, и Лиза увидела, что бумага под его пальцами на мгновение вспыхнула слабым синим светом.

— Что это? — не удержалась она.

— Дело о нарушении контракта на поставку душ, — он отложил папку. — Ответчик пытался сжульничать с сортами. Страдания должны быть первосортными, а он подсунул второсортную, посмертную тоску.

Лиза смотрела на него, на эти безупречные стопки документов, на карты с движущимися метками, и у нее в голове что-то щелкнуло.

— Погоди... Ты... Ты не просто демон. Ты что-то вроде... демона-бюрократа?

Каэлан на мгновение замер, затем его губы дрогнули в почти улыбке.

— Официальный титул — «Верховный Судья, Демон Порядка и Контрактов». Но бюрократ... звучит колоритно.

Он объяснил. Его сила, его самая суть была завязана на правилах, договорах и законах. Его «жестокость» на суде была буквальным следованием букве Закона. Он не мог солгать, если это нарушало контракт. Он был обязан карать за малейшее отступление от правил. Он был не чудовищем из сказок, а живым, дышащим воплощением системы. И система эта была беспощадна.

Мысль озарила Лизу, как удар молнии. Яркий, безумный и идеальный план мести и... привлечения внимания.

— Значит, если ты подпишешь контракт, ты будешь обязан его исполнить? Буквально?

— Вне зависимости от содержания, — подтвердил он, с интересом наблюдая за ее оживлением. — В этом суть моей природы. Сила контракта нерушима.

— Прекрасно! — воскликнула она, хватая с его стола чистый лист пергамента и перо. — А что, если я предложу тебе... брачный контракт?

Он поднял бровь. — У нас уже есть брачный контракт. Он был подписан твоим отцом и...

— Это был контракт на меня! — перебила она, с азартом орудуя пером. — А я предлагаю контракт между нами. Мужем и женой. Со своими условиями.

Она писала быстро, с вдохновением, выплескивая на бумагу всю свою обиду, фрустрацию и дерзкую надежду. Через пятнадцать минут она с триумфом шлепнула перед ним исписанный лист.

— Вот! Читай!

Каэлан взял пергамент. Его глаза скользили по строчкам, и Лиза с наслаждением видела, как его обычная ледяная маска начала давать трещины. Легкое недоумение сменилось... изумлением?

Он зачитал вслух, и его ровный, бесстрастный голос придавал нелепым пунктам совершенно сюрреалистичное звучание:

— «Пункт 1. Муж, Лорд Каэлан, обязуется не менее трех раз в неделю разделять с женой, Алисией, ложе с целью совместного времяпрепровождения, не связанного исключительно со сном». Он посмотрел на нее. — «Совместное времяпрепровождение»?

— Ты сам сказал, что твоя сила в буквальном толковании, — сладко улыбнулась она. — Дальше!

— «Пункт 2. Супруг гарантирует жене не менее пяти... оргазмов... за ночь, предшествующую указанным в пункте 1 дням». Он на секунду замолк. Его пальцы сжали пергамент так, что костяшки побелели. — Пять?

— Это же магическое число, разве нет? — сделала она невинные глаза.

— «Пункт 3. Муж обязуется приносить жене завтрак в постель, состоящий из... шоколадных круассанов и капучино с пенкой в виде смайлика?» — в его голосе впервые зазвучало нечто, отдаленно напоминающее растерянность. — Что такое «капучино»? И что такое «смайлик»?

— Это такие земные... вещи. Очень важные для моей, хм, эмоциональной стабильности. Без них контракт недействителен.

Он дочитал до конца, до пунктов о «еженедельных прогулках под луной» и «запрете на уходы в ответственные моменты без предварительного письменного уведомления за 24 часа». Он отложил пергамент и уставился на нее. В его фиолетовых глазах бушевала настоящая буря. Он выглядел так, будто ему только что подсунули на подписание договор о продаже его души в рассрочку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это... абсурд, — наконец произнес он.

— Это контракт, — парировала Лиза, сияя. — Ты сказал, сила контракта нерушима. Или твоя собственная природа — это тоже что-то, что можно отложить в сторону, если «дело не терпит отлагательств»?

Он смотрел на нее долго и пристально. А затем, к ее величайшему изумлению, он... рассмеялся. Это был тихий, низкий, глубокий смех, исходящий из самой глубины его существа. Он звучал непривычно и завораживающе.

— Ты внесла в мой операционный цикл переменную, которую я не могу классифицировать, — сказал он, все еще улыбаясь темной, опасной улыбкой. — Хаос, облеченный в форму Закона. Это гениально.

Он взял перо, но вместо чернил, он приложил острие к своему пальцу. Капля густой, темной, почти черной жидкости, мерцающей изнутри багровым светом, выступила на поверхности кожи. Это была его кровь. Демоническая кровь.

— Ты уверена, что хочешь этого? — его голос снова стал серьезным, полным обещания и предупреждения. — Подписанное этой кровью, это станет законом. Для нас обоих.

Сердце Лизы бешено колотилось. Она видела в его глазах не отторжение, а жгучий, неподдельный интерес. Азарт охотника, нашедшего, наконец, достойную добычу.

— Я никогда не была так уверена, — выдохнула она.

Он подписал. Его имя, выведенное темной, мерцающей кровью, легло на пергамент. В тот же миг документ вспыхнул ослепительным золотым светом. По комнате прокатилась волна невидимой силы, заставив дрожать листы в папках и завывать в щелях оконных рам. Лиза почувствовала, как что-то щелкает внутри нее, словно невидимая нить намертво привязала ее к нему.

Свет угас. Контракт лежал на столе, испуская слабое тепло и едва уловимый запах серы и пергамента.

Каэлан поднял на нее взгляд. И в его фиолетовых глазах не было ни ледяной пустоты, ни насмешки. Там было нечто новое — темное, сосредоточенное, хищное удовольствие.

— Что ж, жена, — произнес он, и его голос обрел новые, бархатные и угрожающие обертоны. — Согласно пункту 1, сегодня как раз подходящий день для «совместного времяпрепровождения». И, если я не ошибаюсь, — его взгляд скользнул по ее фигуре, заставляя ее кровь бежать быстрее, — нам с тобой предстоит очень... продуктивная ночь. Пять раз, если я правильно помню. Я всегда точен в исполнении контрактных обязательств.

И в этот раз Лиза поняла, что ее шутка обернулась против нее самой. Но странным образом, мысль об этом вызывала у нее не страх, а пьянящее, головокружительное предвкушение. Она подняла подбородок.

— Тогда, милорд, не будем нарушать график.

Лиза вышла из кабинета Каэлана с чувством, будто ее только что пронесло на крыле урагана. Дверь закрылась за ней с тихим, но весомым щелчком, окончательно отделяя ее от того, кто теперь был юридически, магически и, черт побери, похоже, и фактически ее мужем со всеми вытекающими... обязательствами.

Воздух в коридоре показался ей густым и сладким, как сироп. Она прошла несколько шагов, прислонилась к прохладной каменной стене и закрыла глаза, пытаясь перевести дух. В ушах все еще звенело от того низкого, бархатного тона, каким он произнес:

«Пять раз, если я правильно помню»

.

Пять.

Это число отскакивало от стен ее сознания, как раскаленный мячик. Пять оргазмов. За одну ночь. Она, Лиза, скромная библиотекарша, которая считала удачным вечер с чашкой чая и хорошей книгой, только что подписала на это собственноручно составленный контракт. Шутка, задуманная как месть и эдакий дерзкий щелчок по носу, внезапно обернулась... экзистенциальной угрозой ее нервной системе.

«Господи, что я наделала?» — прошептала она в тишину коридора. Но сквозь панику пробивалось другое, куда более опасное и волнующее чувство — азарт. Она не просто разозлила демона. Она

заинтересовала

его. Она бросила ему вызов на его же поле, используя его же оружие — бездушные параграфы и пункты. И он принял его. Более того, он подписал его собственной кровью. В его глазах она увидела не гнев, а нечто вроде... уважения. И голода. Такого голода, от которого по спине бежали мурашки, а внизу живота завязывался тугой, трепещущий узел.

Она не могла просто так прийти вечером в свою опочивальню и ждать, сложа руки. Нет, это было бы капитуляцией. Если уж это битва, то к ней нужно подготовиться. Если уж это сделка, то нужно обеспечить себе максимально выгодные условия.

С новым, решительным огоньком в глазах Лиза ринулась в свои покои. Первым делом — гардеробная. Она с презрением отбросила в сторону все строгие, темные платья, которые ей навязали. Ее взгляд упал на самый дальний угол, где висело несколько вещей, привезенных, видимо, еще из дома Алисии. Среди них она нашла то, что искала — ночную сорочку из почти невесомого черного шелка, такую короткую, что она едва прикрывала бедра, и столь откровенную, что даже у Лизы, ребенка куда более раскрепощенной эпохи, зашевелились волосы на затылке. Идеально.

Затем она навестила замковую экономку, фрау Хильду. Та, как всегда, встретила ее с каменным лицом.

— Фрау Хильда, — начала Лиза, стараясь говорить максимально беззаботно. — Мне понадобятся свечи. Ароматические. Ладанные, что ли... или с запахом сандала. И лепестки роз. Много лепестков роз.

Горничная смотрела на нее так, будто та заговорила на языке древних демонов.

— Лепестки роз, барышня? В такую-то пору? В оранжерее герцога, может, и найдется пара чахлых кустов...

— Найдите, — мягко, но настойчиво сказала Лиза, вспомнив о своей новой, магически подкрепленной власти. — И... и шоколад. Горячий шоколад. Густой, с перцем чили. И чтобы к ужину.

Фрау Хильда, кажется, даже побледнела. — Шоко... что?

— Просто принесите в мои покои самый темный шоколад, какой найдете, перец и молоко. Я сама разберусь.

Вернувшись в свою спальню, Лиза принялась за работу. Она заставила служанок передвинуть кровать, чтобы на нее падал лунный свет. Разбросала по комнате найденные в шкатулке сушеные лепестки (роз не нашлось, но пахли они неплохо). Расставила свечи, создав приглушенное, таинственное освещение. Весь процесс сопровождался ее внутренним диалогом, балансирующим на грани истерики и восторга.

«Отлично, Лиза, просто замечательно. Готовишь опочивальню для свидания с демоном. Мама бы гордилась. «Доченька, главное — найти хорошего, ответственного мужчину». Ну, ответственный он уж точно... Контракты исполняет неукоснительно. О, боже, пять раз! А вдруг я не смогу? А вдруг это как-то по-демонически... больно? Или, наоборот, слишком трансцендентно? А что, если мне не понравится? Нарушит ли это пункт контракта? Он же будет обязан... о, черт...»

Она поймала свое отражение в зеркале — раскрасневшееся, с растрепанными волосами, но с горящими решимостью глазами. Нет. Она не позволит ему просто так взять и исполнить контракт. Она заставит его захотеть этого. Не из-за магического принуждения, а потому что она, Лиза-Алисия, будет невыносимо, ослепительно желанна.

Когда комната была готова, она осталась одна в предвечерней тишине. Тихое потрескивание свечей и сладковатый запах трав смешивались с нарастающим волнением. Она подошла к окну, глядя на темнеющее небо Теневого Града. Где-то там был он — Демон Порядка и Контрактов, Верховный Судья, который, возможно, в этот самый момент разбирал чье-то скучное дело о налогах, зная, что вечером его ждет... домашнее задание.

Уголки ее губ дрогнули в улыбке. Страх никуда не делся, но его затмило предвкушение. Она не просто жертва обстоятельств. Она — сторона, подписавшая договор. И она намерена получить по нему все сполна. А там, глядишь, и пересмотреть условия в свою пользу.

«Готовься, милорд, — мысленно обратилась она к нему. — Твоя «неучтенная переменная» приготовила для тебя сюрприз. Посмотрим, кто кого сведет с ума».

Практика по контракту и теория наслаждения

Последний луч солнца угас за зубчатыми стенами замка, уступив место густому, бархатному мраку, который в Теневом Граде казался не отсутствием света, а самостоятельной, живой субстанцией. В опочивальне Лизы царил полумрак, нарушаемый лишь трепетным светом десятка свечей, отбрасывающим на стены пляшущие тени. Воздух был тяжелым и сладким от аромата сандала и сушеных трав. Лепестки, разбросанные по полу и на покрывале, шелестели под ее босыми ногами. Она стояла посреди комнаты, облаченная в тот самый черный шек, чувствуя себя одновременно жрицей, готовящейся к обряду, и мышью, забравшейся в пасть к спящему коту.

«Так, дыши, Лиза. Просто глубоко дыши. Это всего лишь магически обязывающий контракт о многократном достижении оргазма с демоном. Обычный вторник».

Внезапно свечи дрогнули, и пламя наклонилось в одну сторону, словно от порыва невидимого ветра. Воздух сгустился, зарядился статикой, знакомой озоновой свежестью. Он не постучал. Дверь просто бесшумно отворилась, и в проеме возник он.

Каэлан был без своего официального мундира. На нем были простые черные штаны и темная, почти такого же оттенка, рубашка с расстегнутым воротом, открывавшим бледную кожу и начало серебристых шрамов. В одной руке он держал свернутый в трубку пергамент. Его фиолетовые глаза, казалось, впитали весь скудный свет комнаты, и теперь горели изнутри собственным, холодным сиянием. Его взгляд скользнул по освещенной свечами комнате, по лепесткам, по ее откровенному наряду, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Я вижу, ты подготовила... площадку для исследований, — произнес он, и его голос был ровным, как поверхность мертвого озера.

— А ты? Принес инструкцию? — с вызовом спросила Лиза, указывая подбородком на пергамент.

— Естественно. — Он развернул свиток. — Для достижения максимальной эффективности и соблюдения всех пунктов Контракта, я составил пошаговый план. Сессия 1. Время: 21:00 - 23:30. Цель: достижение указанного в п. 2 количества пиковых физиологических реакций с соблюдением условий п. 1.

Лиза фыркнула, несмотря на все свое нервное напряжение. «Сессия 1». Боги, он был невозможен.

— Не вижу в своем контракте упоминания о «сессиях», — заметила она, подходя ближе. Шелк ее сорочки шелестел при каждом движении. — Там сказано «разделять ложе». Это предполагает некоторую... спонтанность.

— Спонтанность — синоним хаоса и низкого КПД, — возразил он, его глаза бегло пробегали по тексту. — Пункт 4, подпункт «А»: предварительные ласки. Приступаю.

И, без лишних церемоний, он отбросил пергамент на ближайшее кресло и сделал шаг к ней. Его руки поднялись, и пальцы, холодные и твердые, коснулись ее лица. Он наклонился, и его губы прикоснулись к ее губам. Поцелуй был... техничным. Точно выверенным по силе и продолжительности. Он напоминал ей о том, как она сама ставила печать на библиотечные формуляры — аккуратно, ровно, без души.

— И как? — выдохнула она, когда он отстранился, чтобы свериться со своим планом. — Соответствует стандартам?

— Параметры в норме, — заключил он, и в его глазах мелькнула искорка чего-то, что она не могла идентифицировать. — Переходим к подпункту «Б»: стимуляция эрогенных зон. Приступаю к изучению.

Его пальцы скользнули с ее щек на шею, затем на обнаженные плечи. Его прикосновения были не ласками, а скорее... сканированием. Он водил кончиками пальцев по ее коже, внимательно наблюдая за ее реакцией — за учащением дыхания, за легкой дрожью, за тем, как мурашки бегут по ее рукам.

— Здесь наблюдается повышенная тактильная чувствительность, — констатировал он, его голос звучал так, будто он делал пометки в невидимом блокноте. — Интересно.

— Обычно люди в такие моменты просто стонут, а не ведут протокол, — прошептала она, ее голос дрогнул, когда его пальцы скользнули ниже, едва касаясь ее груди через тонкий шелк.

— Стоны — ненадежный источник данных. Они не специфицируют точную локализацию и интенсивность стимула.

Но что-то начало меняться. Чем дольше он «изучал», тем менее механическими становились его движения. Его пальцы, сначала просто скользившие по поверхности, начали задерживаться, нажимать, крутить несуществующие регуляторы. Его дыхание, вначале бесшумное, стало чуть слышным. Он наклонился, и его губы снова нашли ее, но на сей раз в его поцелуе появилась доля неуверенности, почти любопытства. Он как будто экспериментировал: вот так — она вздрагивает, вот эдак — издает тихий вздох.

— Пункт 4, подпункт... — он пробормотал, отрываясь от ее губ и глядя на нее расплывшимся взглядом.

— К черту пункты! — выдохнула она, запуская пальцы в его черные как смоль волосы и притягивая его к себе.

Этот поцелуй уже не имел ничего общего с протоколом. Он был жадным, властным, полным проснувшегося голода. Он сорвал с нее сорочку одним резким движением, и шелк с шелестом упал на пол. Его руки, наконец, оставили свои «исследования» и принялись действовать — решительно, уверенно, с какой-то отчаянной, долго сдерживаемой необходимостью....Он приподнял ее и перенес на кровать, на груду лепестков, которые взметнулись в воздух, как испуганные птицы. Спиной она почувствовала прохладу шелкового покрывала, а затем — вес его тела, который был не тяжестью, а обещанием. Его руки, холодные и твердые, обхватили ее запястья, прижимая их к подушке. Это не было насилием. Это было утверждением власти, от которого по ее коже пробежал разряд сладкого, трепетного страха.

— Пять... — прошептал он, его губы, обжигающе-холодные, прикоснулись к ее шее, чуть ниже уха. — Это количественный показатель. Но Контракт не регламентирует... качество. Я намерен установить новый стандарт.

И тогда началось. Его рот скользнул вниз, к ключице, и Лиза почувствовала, как ее плоть вспыхивает под каждым прикосновением. Это было похоже на прикосновение льда, который не холодит, а оставляет за собой полосы палящего огня. Когда его губы сомкнулись на ее соске, она ахнула, выгибаясь всем телом. Острая, почти болезненная волна удовольствия ударила из самой глубины ее существа, заставив пальцы непроизвольно вцепиться в простыни. Он не просто сосал — он изучал, меняя ритм и давление, его язык выписывал сложные узоры, а его внимательный, фиолетовый взгляд следил за каждой ее судорогой, за каждым прерывающимся вздохом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Здесь? — его голос был низким, вибрация от него отдавалась эхом в ее костях. Его пальцы скользнули по ее животу, к внутренней стороне бедра, и все ее существо сжалось в ожидании. — Интенсивность реакции возрастает.

Он прикоснулся. Всего лишь кончиками пальцев, легкое, едва заметное движение. Но для Лизы это был удар молнии. Импульс чистого, неразбавленного удовольствия, такого острого, что у нее потемнело в глазах. Она застонала, бессвязно, дико, не в силах сдержаться. Ее бедра сами по себе приподнялись навстречу его руке, ища большего давления, большей полноты ощущений.

— Да... — выдохнула она, и ее собственный голос показался ей чужим, хриплым от страсти. — Да, именно... там...

Он повиновался. Его пальцы, такие ловкие и точные, начали свое магическое действо. Это не было просто стимуляцией. Это было изощренное, дотошное исследование. Он находил каждую скрытую точку, каждую нервную нить, казалось, знал ее тело лучше, чем она сама. Он то замедлялся, почти до полной остановки, заставляя ее изнывать от нетерпения, то ускорялся, доводя до преддверия экстаза, и вновь сбавлял темп, продлевая мучительное, сладостное напряжение.

Мир сузился до этой кровати, до его темной фигуры над ней, до его рук и губ, выжимавших из нее все новые и новые звуки. Она чувствовала, как по ее коже бегут мурашки, как все ее тело становится гиперчувствительным. Легкое дуновение воздуха от движений свечей воспринималось как ласка, шелест лепестков под ее телом — как шепот. А его прикосновения... они были всем. Они были огнем и льдом, они были невыносимы и желанны одновременно.

— Говори, — приказал он, его губы вновь нашли ее ухо, его дыхание обжигало. — Что ты чувствуешь сейчас?

— Жар... — прошептала она, захлебываясь. Ее мысли расползались, как чернильные кляксы в воде. — Везде... будто... будто ты зажигаешь во мне звезды... одна за другой...

Первый оргазм настиг ее не как волна, а как взрыв. Он зародился глубоко внизу, в том самом месте, где хозяйничали его пальцы, и мгновенно, сокрушительной лавиной, прокатился по всему ее телу. Она закричала, ее тело выгнулось так, что кости затрещали, а мир на секунду пропал, растворившись в ослепительной белизне. Она не чувствовала ничего, кроме сокрушительных спазмов наслаждения, выжимавших из нее все соки, всю волю, все мысли.

Когда она обмякла, тяжело дыша, он не остановился. Его руки скользнули под ее бедра, приподняв ее, и он вошел в нее. Медленно, неумолимо, заполняя ее всю. Ощущение было шокирующим — его холод, странным образом, не охлаждал ее внутренний жар, а лишь подчеркивал его, делая каждое движение, каждое трение еще более ярким, почти болезненно острым.

— Второй, — прозвучал над ней его голос, и в нем слышалось темное, хищное удовлетворение.

Он двигался с той же методичностью, но теперь его движения были наполнены новой силой — не просто желанием исполнить долг, а яростным, личным стремлением. Он менял ритм, угол, глубину, и с каждым новым изменением Лиза открывала для себя новые грани удовольствия. Один раз это была медленная, глубокая работа, заставлявшая ее стонать от переполнявшей ее полноты. В другой — быстрые, почти отрывистые толчки, доводившие ее до исступления.

В какой-то момент он перевернул ее, уложив на живот. Его руки обхватили ее бедра, его грудь прижалась к ее спине. Его губы коснулись ее плеча, и она почувствовала, как по ее коже пробегает электрическая дрожь. Эта поза, такая уязвимая и подчиненная, почему-то показалась ей невероятно эротичной. Он владел ею полностью. И ей это нравилось. О, боги, как нравилось.

Третий, а затем и четвертый оргазм накатили на нее, уже почти сливаясь в один долгий, непрерывный поток наслаждения. Она плакала, смеялась, молила его остановиться и в то же время умоляла не останавливаться никогда. Ее тело больше не принадлежало ей. Оно было инструментом в его искусных руках, сосудом, который он наполнял до краев все новыми порциями экстаза.

Когда где-то вдали часы пробили полночь, она лежала на боку, прижавшись спиной к его прохладной груди. Его рука, тяжелая и властная, лежала на ее талии, прижимая ее к себе. Каждая клеточка ее тела изнывала от пережитого, нервы все еще пели, а в низу живота теплилось приятное, истомное покалывание. Она чувствовала себя выпотрошенной, опустошенной и абсолютно, безоговорочно счастливой.

— Итак, — его голос, глухой и немного хриплый, прозвучал у нее над ухом. — Количественный показатель достигнут. Более того, превышен на единицу.

Лиза слабо хмыкнула, не в силах пошевелить ни единым мускулом. — Поздравляю. Ты перевыполнил план.

Он помолчал, его пальцы медленно водили по ее бедру, и это простое прикосновение заставляло ее кожу вновь вспыхивать крошечными искорками.

— Качество... — начал он, и в его тоне снова появилась та самая, редкая задумчивость. — Качество требует дальнейшего сбора данных. Для статистической значимости. Пункт 1 предусматривает регулярность.

Лиза улыбнулась в полумрак. Ее тело ныло от непривычной, но приятной усталости, а душа пела от торжества. Она не просто заставила этого ледяного демона забыть о графике. Она открыла в нем пытливого, страстного и невероятно одаренного любовника. И она сгорала от любопытства, что же он придумает в следующий раз.

— Ну, раз уж это для науки... — прошептала она, уже почти засыпая под мерный стук его сердца у себя за спиной. — Я не против повторить эксперимент.

Многократно.

Сознание возвращалось к Лизе медленно, нехотя, как будто пробираясь сквозь густой, теплый мед. Первым пришло ощущение глубокой, приятной истомы во всем теле. Мышцы ныли сладостным, узнаваемым нытьем, напоминая о том, какую гимнастику они проделали прошлой ночью. Затем она почувствовала запахи. Не призрачный аромат сандала и увядших лепестков, а плотный, соблазнительный запах свежеиспеченного хлеба, растопленного масла и чего-то горьковато-сладкого, отдаленно напоминающего шоколад.

Она медленно открыла глаза. Комната была залита мягким утренним светом, пробивавшимся сквозь тяжелые шторы. Свечи догорели, оставив после себя наплывы воска и легкую дымку. И тогда ее взгляд упал на фигуру, сидевшую в кресле у ее кровати.

Каэлан. Он не ушел.

Он сидел, откинувшись на спинку стула, одетый в простые черные штаны и свежую рубашку. В его руке был знакомый свернутый пергамент — тот самый план, — но он не смотрел в него. Его фиолетовые глаза были прикованы к ней. Не изучающий, аналитический взгляд судьи, а нечто более спокойное, более... пристальное.

Рядом с кроватью стоял небольшой столик, на котором был разложен завтрак. Там действительно были круассаны — или их местное подобие, слоеные рогалики, от которых вкусно пахло маслом. Стоял кувшин с чем-то белым, похожим на молоко.

Лиза приподнялась на локтях, и шелк простыни соскользнул с ее плеча. Она чувствовала себя разбитой, но в самой приятной из возможных разбитостей.

— Ты... все еще здесь, — прошептала она, и голос ее звучал хрипло от сна и прошлых стонов.

— Пункт 3 Брачного Контракта, — ответил он, откладывая пергамент. Его голос был ровным, но без привычной ледяной струнки. — «Муж обязуется приносить жене завтрак в постель». Я не нашел... «капучино», — это странное слово он произнес с легкой заминкой, будто пробуя на вкус незнакомый фрукт. — Местные алхимики были в замешательстве. Также я не смог визуализировать стабильную пенку в форме «смайлика». Мои попытки придать ей очертания улыбающегося лица с помощью заклинания контроля над жидкостями привели лишь к ее полному распаду.

Он указал на тот самый горшок. Лиза наклонилась и заглянула внутрь. Там находилась густая, темная, дымящаяся жидкость, от которой пахло настоящим, горьким шоколадом и чем-то пряным — перцем чили, как она и просила. Но никакой пенки не было и в помине.

Несмотря на истощение, Лиза расхохоталась. Представление о том, как Верховный Судья Теневого Града, Демон Порядка, пытается колдовать над чашкой с какао, чтобы нарисовать ей смайлик, было до абсурда прекрасно.

— Ничего страшного, — сказала она, утирая слезу. — Главное — старание засчитывается.

Он молча наблюдал, как она тянется к кувшину и наливает себе молока в глиняную кружку. Ее движения были немного скованными, и он заметил это. Его взгляд скользнул по ее шее, где виднелись следы его вчерашних «исследований» — темные пятна на бледной коже. В его глазах что-то мелькнуло — не сожаление, а нечто вроде... удовлетворения.

— Я также проанализировал эффективность прошлой сессии, — заявил он, возвращаясь к привычной для себя роли. — Несмотря на превышение плановых показателей, я выявил несколько зон с потенциально нераскрытой чувствительностью. В частности...

— Каэлан, — мягко прервала его Лиза, отламывая кусочек теплого «круассана». — Можно просто позавтракать? Без протокола?

Он замолчал, слегка склонив голову.

— Как пожелаешь.

Он не уходил. Он сидел и смотрел, как она ест. Это было непривычно и немного смущающе. Но в то же время... приятно. В его молчаливом присутствии не было былой отстраненности. Оно было тяжелым, ощутимым, как будто он мысленно продолжал изучать ее, но уже без цели составить отчет, а просто потому, что она ему интересна.

Лиза отпила глоток шоколада. Он был горьким, пряным и идеальным. Теплая жидкость разливалась по телу, усиливая чувство уютной расслабленности.

— Спасибо, — сказала она тихо, глядя на него поверх края кружки. — За завтрак. И... за ночь.

Он медленно поднялся с кресла и подошел к кровати. Его тень упала на нее. Он протянул руку и, после секундного раздумья, коснулся ее щеки. Пальцы все еще были прохладными, но прикосновение было нежным, почти... бережным.

— Физиологический отклик был удовлетворительным, — произнес он, и в уголках его губ заплясали те самые редкие, опасные искорки. — Но, как я уже отмечал, для окончательных выводов требуется больше данных. И... регулярность.

Лиза почувствовала, как по ее спине пробежал знакомый трепет. Не страх, а предвкушение.

— Угрожаешь или обещаешь, милорд? — спросила она, поднимая на него глаза.

Он наклонился так близко, что его губы почти коснулись ее уха, а его холодное дыхание пробежало по ее коже.

— И то, и другое, жена, — прошептал он. — И то, и другое.

Он выпрямился, еще раз окинул ее темным, многообещающим взглядом и, наконец, развернулся и вышел из комнаты, оставив ее одну с недопитым шоколадом, крошками на простынях и странным, теплым чувством под сердцем, которое совсем не походило на простую победу или исполнение контракта. Это было нечто гораздо более опасное. И, черт возьми, ей это начинало нравиться.

Заговор ревнивых ведьм

Слухи в Теневом Граде расползались быстрее, чем чума, и имели примерно тот же эффект — они отравляли все, к чему прикасались. Новость о том, что Лорд Каэлан не только не растерзал свою новоиспеченную супругу, но и был замечен выходящим из ее покоев на следующее утро (и, если верить шепоткам служанок, с выражением, отдаленно напоминающим удовлетворение), всколыхнула высшее общество. Аристократки, годами строившие глазки Верховному Судье в надежде стать хоть кем-то в его бессмертной жизни, были в ярости. Эта выскочка, эта странная девчонка с дикими манерами и еще более дикими нарядами, украла их приз.

Среди недовольных особо выделялось трио, прозванное в кулуарах «Свитой Аштар» — леди Моргана, леди Селестина и леди Изольда. Дамы почтенного возраста и сомнительной морали, практикующие салонную магию, построенную на сплетнях, обмане и легких приворотах. Их амбиции простирались дальше, чем у остальных — они мечтали не просто о внимании Каэлана, а о доле его власти.

— Это невозможно! — шипела леди Моргана, чье лицо, несмотря на магию, напоминало сморщенное яблоко. Они сидели в будуаре леди Селестины, в окружении кристаллов, засохших летучих мышей и стоячего воздуха, пахнущего духами и завистью. — Он водит ее на балы, он проводит с ней ночи! Мой источник уверяет, что он лично принес ей завтрак! Завтрак! Лорд Каэлан!

— Она каким-то образом его околдовала, — мрачно заключила леди Изольда, перебирая кости какого-то неведомого существа. — Надо выяснить, как. И обезвредить.

— Обезвредим, — проскрипела леди Селестина, ее глаза блестели ядовитым светом. — Но не грубо. Нежно. Элегантно. Если он поддался каким-то чарам, мы просто предложим ему... альтернативу. Более сладостную приманку.»

Их план был прост и коварен. Они не собирались убивать Лизу — это было бы слишком опасно и очевидно. Они решили скомпрометировать ее. Использовать ее же «свободные», с их точки зрения, манеры против нее. Они нашли идеального инструмента — молодого фавна по имени Филлидор. Существо ослепительной красоты, с томными глазами, кудрями цвета спелой пшеницы и дудочкой, звуки которой, как говорили, могли растопить сердце ледяной горы. И, что важно, он был должником леди Морганы.

~~~

Тем временем в замке Каэлана царила... если не идиллия, то некое подобие хрупкого перемирия. Лиза, окрыленная успехом своего «Брачного контракта», обнаружила, что жизнь с демоном может быть невыносимо увлекательной. Их дни состояли из странных ритуалов.

Она заставала его за завтраком, где он мог внезапно спросить: «С точки зрения земной биохимии, что вызывает ощущение, известное как «мурашки»? Я заметил закономерность их появления в зависимости от угла приложения давления к твоим поясничным позвонкам».

На что она, давясь круассаном, отвечала: «А ты сначала скажи, с точки зрения демонической юриспруденции, почему нельзя просто сказать «у тебя красивая спина»?»

Он хмурился, его пальцы барабанили по столу. «Потому что «красивая» — субъективная и не имеющая юридической силы категория. А вот «поясничные позвонки, с повышенной тактильной чувствительностью» — это конкретика».

Лиза закатывала глаза, но не могла сдержать улыбки. Он был невыносим. И чертовски мил в своей невыносимости.

Именно в один из таких дней, когда она гуляла по замковому саду (точнее, по тому его жалкому подобию, что ухитрялось выживать в вечной тени стен), к ней подошел юноша неземной красоты.

— Простите за дерзость, о, сияющая леди, — его голос был сладким, как мед, и таким же липким. — Но аромат вашего цветущего очарования затмил даже самые редкие розы этого сада.

Лиза, ковырявшая палкой в земле, подняла на него взгляд. «Сияющая леди»? «Цветущее очарование»? Это пахло настолько сильной фальшью, что аж слезились глаза.

— Спасибо, — сухо сказала она. — А ты кто такой?

— Я — Филлидор. Бродячий музыкант и поэт. И, увидев вас, я понял, что нашел свою величайшую музу. — Он сделал шаг ближе, и от него пахло вином и диким медом. Его глаза пытались поймать ее взгляд, в них плескалась какая-то навязчивая, сладкая магия. Лиза почувствовала легкое головокружение, будто от пары бокалов шампанского. — Позвольте мне посвятить вам песнь? Всего один час в моем обществе, и вы забудете о всех тяготах своей жизни.

Внутри у Лизы все встрепенулось. Это была ловушка. Грубая, топорная, но, черт побери, он был действительно красив. И его чары, хоть и фальшивые, щекотали сознание. Но в тот же миг, глубоко внутри, она почувствовала что-то иное. Тихое, но неумолимое сопротивление. Словно невидимая нить, натянутая между ней и Каэланом, вдруг натянулась, издавая беззвучный предупреждающий звон. Ее «Брачный контракт». Магия, построенная на обмане и нарушении обещаний, натыкалась на нерушимую стену Закона, который теперь связывал ее с демоном.

— Знаешь что, Филлидор? — сказала она, с ухмылкой глядя на него. — У меня уже есть один мужчина, который доводит меня до исступления. Правда, он не пишет песен. Он составляет графики и ведет протоколы. И, честно говоря, мне это нравится куда больше.

Фавн выглядел ошарашенным. Его чары, должно быть, никогда не давали такого сбоя.

И тут воздух в саду застыл. Пение несуществующих птиц оборвалось. Тени удлинились и сгустились без всякой на то причины. Из-за поворота аллеи, словно материализовавшись из самого мрака, вышел Каэлан.

Он был в своем судейском мундире, и его лицо было маской ледяного спокойствия. Но фиолетовые глаза горели таким холодным огнем, что у Филлидора задрожали колени, и он едва не уронил свою дудочку.

— Филлидор, — произнес Каэлан, и его голос резал пространство, как лезвие. — Сын Пана и нимфы Дриопы. Имеешь три неоплаченных долга у леди Морганы. В данный момент предпринимаешь попытку нарушения... — он сделал паузу, и его взгляд скользнул по Лизе, — пункта 1 подписанного мной и моей супругой Брачного контракта, а именно — «сознательного посягательства на супружескую верность путем применения магического воздействия, основанного на обмане».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лиза подняла бровь. «Сознательное посягательство на супружескую верность» — звучало так, будто он собирался не разорвать фавна на куски, а зачитать ему обвинительное заключение.

Филлидор, бледный как полотно, бубнил что-то о недоразумении.

— Молчать, — тихо сказал Каэлан. Он повернулся к Лизе. — Ты ранена?

— Только мое чувство прекрасного, — вздохнула она. — Его пафосные речи нуждаются в серьезном редактировании.

Каэлан кивнул, как будто занося это в протокол. Затем он снова посмотрел на трепещущего фавна.

— Ты — орудие в руках более могущественных нарушителей. Твое наказание будет соответствовать твоей роли. В течение следующих шести месяцев ты будешь являться ко мне в замок каждый вечер и играть. Не свои слащавые баллады, а... — он снова посмотрел на Лизу, — что-нибудь веселое. И ритмичное.

Затем он повернулся и направился обратно в замок, бросив на ходу: — А теперь извинись перед моей женой. Ее время слишком ценно, чтобы его тратили на посредственные попытки соблазнения.

Когда перепуганный фавн, пробормотав извинения, сбежал, Лиза догнала Каэлана в коридоре.

— И это все? — спросила она, не скрывая разочарования. — Никаких теневых щупалец? Никакого превращения в козленка? Ты просто... наказал его концертной повинностью?

— Воздействие было направлено не на него, — объяснил Каэлан, не замедляя шага. — Он был инструментом. Логично наказать тех, кто дернул за ниточки.

~~~

На следующий день в салоне леди Морганы царило ликование. Их план, как им казалось, сработал. Лорд Каэлан прислал им официальный вызов. Они, сияя, облачились в свои лучшие наряды, предвкушая, как он явится к ним, разгневанный изменой жены, и пожалует свою благосклонность тем, кто помог ему раскрыть ее низкую натуру.

Каэлан вошел в салон не один. С ним был его безмолвный клерк с папкой документов. Сам Верховный Судья выглядел так же, как и всегда — холодно и бесстрастно.

— Леди Моргана, леди Селестина, леди Изольда, — начал он, не давая им и рта раскрыть. — Вы обвиняетесь в предумышленном и организованном правонарушении, а именно — в «Попытке подрыва основ магически скрепленного Брачного контракта путем подсыла третьей стороны с целью провокации нарушения супружеской верности».

В салоне повисла гробовая тишина. Три ведьмы смотрели на него с открытыми ртами.

— У... у нас есть доказательства! — выпалила наконец леди Моргана. — Ваша жена...

— Моя жена, — перебил он ее, и в его голосе впервые прозвучала сталь, — вела себя в соответствии с духом и буквой нашего Соглашения. В отличие от вас. Нарушение Закона, тем более Закона, скрепленного моей собственной кровью, не может остаться безнаказанным.

Клерк протянул ему документ. Каэлан развернул его.

— На основании статей 7, 14 и 42 Кодекса Демонического Правосудия, а также поправки о защите семейных уз от магических посягательств, вы приговариваетесь к общественным работам.

— К... к чему? — просипела леди Изольда, побледнев.

— В качестве компенсации морального ущерба и для укрепления муниципальной инфраструктуры, вы, втроем, обязаны за свой счет и своими силами... отремонтировать всю мостовую на Центральной улице Теневого Града. От площади Герцога до моста Покаяния.

В салоне повисло ошеломленное молчание. Ремонтировать... мостовую? Аристократкам? Колдуньям?

— Но... это невозможно! — взвизгнула леди Селестина. — У нас ногти! Наши ризы! Наше достоинство!

— Ваше достоинство, — холодно парировал Каэлан, — было вами же добровольно попрано, когда вы решили нарушить Контракт. Работы должны быть завершены в течение месяца. Каждое утро к вам будет являться инспектор для проверки качества. Невыполнение приговора карается конфискацией всего имущества и ссылкой в Бумажно-Волочильный отдел Ада. Приятного дня, дамы.

Он развернулся и вышел, оставив их в состоянии, близком к кататонии.

Вечером, сидя у камина в своих покоях, Лиза слушала его рассказ, давясь смехом.

— Ты заставил их... латать выбоины на мостовой? — всхлипывала она, вытирая слезы. — О, боги, я бы заплатила, чтобы увидеть это! Леди Моргана с киркой! Леди Селестина, замешивающая раствор!

— Это логично, — пожал плечами Каэлан, наблюдая, как огонь играет на ее лице. — Они покусились на основу города — его Закон. Пусть теперь укрепляют его основу — дороги. Символично и практично.

— Это гениально! — она перевела дух и посмотрела на него с новой нежностью. — И... ты знал, что я не поддамся на его чары?

Он отложил бокал с темной жидкостью, которую он пил по вечерам, и посмотрел на нее. Его фиолетовые глаза были серьезны.

— Магия, построенная на лжи, не имеет силы над теми, кто связан истинным Контрактом. Наша связь... — он сделал паузу, подбирая слово, — является самой мощной защитой от подобной скверны. Я в этом не сомневался.

Лиза почувствовала, как по ее щекам разливается тепло. Он сказал это не как комплимент, а как констатацию факта. И это значило для нее больше всех сладких речей фавна в мире.

— Знаешь, — сказала она, подходя к его креслу и садясь на подлокотник, — за такую блестящую юридическую защиту я, пожалуй, предложу тебе бонусный пункт к нашему контракту. Вне графика.

Он поднял на нее взгляд, и в его глазах заплясали знакомые искорки.

— Я всегда готов к рассмотрению новых поправок, жена. Особенно если они подразумевают... практическое применение.

И на этот раз в его кабинете загорелся не только камин.

Искры в его глазах разгорелись в полноценный пожар. Рука, лежавшая на подлокотнике кресла, молниеносно метнулась к ее шее, пальцы зарылись в ее волосы и притянули ее к себе. Поцелуй был не предварительной лаской из его протоколов, а немым, горячим ответом на ее вызов. В нем не было ни капли привычной холодности — лишь сконцентрированная, обжигающая страсть, которая заставила Лизу забыть о том, где они находятся. Она ответила с той же яростью, вцепившись пальцами в его плечи, чувствуя, как под тонкой тканью рубашки играют стальные мускулы.

Воздух вокруг снова затрепетал, зарядившись озоном и силой. Тени в углах комнаты зашевелились, становясь гуще. Казалось, еще мгновение — и барьер его контроля рухнет, и он заберет свой «бонусный пункт» прямо здесь, на полу своего кабинета, среди разбросанных юридических фолиантов.

Но именно в этот миг на каминной полке зазвенел маленький серебряный колокольчик — настойчиво и неумолимо. Каэлан оторвался от ее губ с рычанием, которое звучало по-звериному, по-настоящему. Его дыхание было прерывистым, а на скулах горел румянец — нечто совершенно невиданное.

— Проклятие, — выдохнул он, его лоб прикоснулся к ее лбу. — Дела из Нижних Миров. Арбитр Асмодеус...

— ...не терпит опозданий, — закончила за него Лиза, стараясь отдышаться. Ее губы горели, а сердце колотилось где-то в горле. — Я начинаю его ненавидеть, этого Арбитра.

Он медленно, словно сквозь силу, разжал пальцы в ее волосах. В его глазах бушевала настоящая битва между долгом и желанием.

— Ты... — его голос сорвался. Он провел рукой по лицу, пытаясь вернуть себе привычный контроль. — Это неотложное слушание по делу о некорректной классификации грехов. Спор между Легионом Уныния и Легионом Гнева.

— Ну, тогда, конечно, это важнее, — фыркнула Лиза, сползая с подлокотника и пытаясь привести в порядок свое смятое платье.

Он поднялся с кресла, прямой и собранный, но напряжение в его плечах все еще выдавало его.

— Я должен идти.

— Я знаю, — вздохнула она. — Порядок есть порядок.

Он уже почти вышел, но замер в дверях и обернулся. Его фиолетовый взгляд был тяжелым и полным обещания.

— Завтра. Вечером. Я отведу тебя в город. На ярмарку Огненных Фонарей.

Сказав это, он вышел, оставив ее одну с пылающими щеками и странно теплым чувством под сердцем. Он не просто уходил по делам. Он назначил ей свидание.

Следующий вечер Лиза ждала с смесью нетерпения и легкой тревоги. Ярмарка? Демон Порядка на ярмарке? Это звучало так же нелепо, как клоун на похоронах.

Когда он появился на пороге ее покоев, на нем не было ни мундира, ни судейской мантии. Простой, но безупречно сидящий черный кафтан и темные штаны. Он выглядел... почти смертным. И от этого еще более опасным.

— Готова? — спросил он, протягивая ей руку.

Центр Теневого Града был неузнаваем. Обычно мрачные и безлюдные улицы были залиты светом тысяч разноцветных бумажных фонариков, которые отражались в темной воде каналов. Воздух гудел от голосов, смеха, музыки десятков уличных артистов и соблазнительных запахов, идущих от лотков с едой. Лиза, широко раскрыв глаза, впивалась в его руку.

— Ничего себе! — воскликнула она. — Я думала, здесь никто не умеет улыбаться!

— Регламент предписывает проведение ежемесячных ярмарок для стимуляции экономики и... поднятия коллективного морального духа, — пояснил Каэлан, но в его голосе не было привычной сухости. Он наблюдал за ее реакцией.

Лиза тут же потянула его к первому же лотку, где продавали что-то, напоминающее карамелизированные яблоки, но фрукт был фиолетового цвета и шипел.

— А это что? — ткнула она пальцем.

— Жареные болотные груши. Вполне съедобно.

— А это? — она указала на вертел, на котором жарились какие-то многоножки.

— Хрустящие грифозухи. Высокое содержание белка.

— О, а это? — она увидела лоток со сладкой ватой, которая, казалось, светилась изнутри розовым светом.

— Сахарная паутинка из грез сладострастников. В малых дозах безвредна.

Лиза заказала одну. Демон расплатился какой-то блестящей монеткой. Когда она откусила кусок сладкой, тающей во рту ваты, она почувствовала легкое, эйфорическое головокружение и необъяснимый прилив нежности к Каэлану, стоявшему рядом. Она расхохоталась.

Они прошли дальше. Лиза затормозила у факира, глотавшего раскаленные угли, и ахнула вместе с толпой. Потом они слушали уличных музыкантов, и она, поймав ритм, начала слегка пританцовывать, все еще держа его за руку. Она не видела, как он смотрел на нее в эти моменты. Его привычно напряженные черты смягчались, а в глубине фиолетовых озер таилось нечто новое — теплое, почти нежное удивление. Он смотрел, как она, словно ребенок, радуется самым простым вещам, как ее смех, звонкий и настоящий, режет густой, привычный для него воздух страха и подобострастия.

Возле лотка со стеклянными безделушками она увидела пару — молодого парня и девушку. Парень купил девушке цветок и вставил его ей в волосы. Девушка засмеялась и покраснела.

Лиза на мгновение замерла, глядя на них, и ее собственный смех стих. Она поймала себя на мысли, что в ее прошлой жизни она смотрела на такие пары с легкой усмешкой и чувством собственного превосходства. А сейчас... сейчас она сжимала руку демона, и странное, щемящее чувство заполнило ее грудь.

Каэлан следил за ее взглядом. Он ничего не сказал. Но через несколько минут, когда они проходили мимо старой женщины, продававшей засушенные магические травы, он остановился. Среди ее товара был один-единственный, живой цветок — маленький, с бархатными лепестками цвета лунного света. Каэлан молча протянул женщине монету, взял цветок и, повернувшись к Лизе, так же молча, с деловой точностью, вплел его в ее волосы, над ухом.

Он не сказал ни слова. Не улыбнулся. Но его пальцы, касавшиеся ее волос, были на удивление бережными. А его взгляд, скользнувший по ее лицу после этого жеста, был настолько пристальным и глубоким, что у Лизы перехватило дыхание.

— Спасибо, — прошептала она.

— Он называется «ночная фиалка», — так же тихо ответил он. — Говорят, он цветет только при свете полной луны и... в присутствии искренней радости.

Они простояли так несколько секунд, в самом центре шумной ярмарки, в своем внезапно возникшем тихом уединении. И Лиза поняла, что больше не сравнивала этот мир со своим. В этот момент, с цветком в волосах и его рукой в своей, этот мир стал для нее единственным и... удивительно желанным.

Он не отпустил ее руку до самого замка. И когда они шли по темным, уже пустынным улицам, Лиза поймала себя на мысли, что эта прогулка, полная смеха, глупых угощений и одного-единственного молчаливого цветка, значила для нее куда больше, чем все страстные ночи, предписанные контрактом. И это открытие было одновременно пугающим и прекрасным.

Сердце демона, или Где у него кнопка?

Осознание пришло к Лизе не как озарение, а как тихий, упрямый росток, пробивающийся сквозь толщу страха, недоверия и откровенного абсурда ее положения. Он пророс во время той самой прогулки на ярмарке, когда он вплел ей в волосы ночную фиалку. Он расцвел в те минуты, когда она просыпалась и видела его спящее (или медитирующее?) лицо на соседней подушке, лишенное привычной маски, почти уязвимое. И теперь этот росток превратился в огромное, цветущее дерево, которое больше нельзя было игнорировать.

Она влюбилась. Влюбилась в Демона Порядка и Контрактов, Верховного Судью Теневого Града, существо, которое мыслило категориями параграфов и протоколов.

Это было ужасно. Это было прекрасно. И это было чертовски неудобно.

Как признаться в любви тому, кто на вопрос «как прошел твой день?» может начать зачитывать доклад о процентном соотношении оправдательных приговоров к обвинительным? Как достучаться до сердца, которое, возможно, было не органом, а неким магическим артефактом, вечно пребывающим в режиме «сортировка дел по алфавиту»?

Лиза металлась по своей гостиной, в ярости сжимая в руках подушку. Она пыталась представить себе классический вариант: томный взгляд, трепетный голос: «Каэлан, я люблю тебя». И его ответ: «Любовь — это субъективная эмоция, не имеющая измеримых параметров. Требуются уточняющие данные: интенсивность, продолжительность, влияние на работоспособность».

Она застонала и уткнулась лицом в ту самую подушку. Нет, так дело не пойдет. Он не поймет. Его мозг, воспитанный на сводах законов и демонических кодексах, отторгнет эту информацию как не соответствующую формату.

И тогда ее осенило. Гениальная, безумная, идеально подходящая для них идея. Если он не понимает языка чувств, она заговорит с ним на его языке. На языке бюрократии.

С лихорадочным блеском в глазах она уселась за свой письменный стол, достала лист плотного пергамента и обмакнула перо в чернильницу. Она писала с упоением, с азартом, вкладывая в каждую строчку всю свою нежность, все свое отчаяние и всю свою надежду, облекая их в сухие, канцелярские формулировки.

Через час шедевр был готов.

Каэлан сидел в своем кабинете, погруженный в изучение многотомного дела о несанкционированном использовании магии иллюзий для увеличения урожая кабачков. В воздухе пахло пылью, озоном и бесконечностью. Дверь открылась без стука — привычка, которая все еще заставляла его взгляд сужаться, — и на пороге появилась Лиза. На ее лице было странное, торжественное и слегка испуганное выражение.

— Мой лорд, — начала она с подчеркнутой официальностью. — Я хотела бы подать на ваше рассмотрение официальный документ, имеющий высший приоритет.

Он отложил перо.

— Дело не терпит отлагательств?

— Как вы сами не раз справедливо отмечали, некоторые вопросы требуют немедленного вмешательства.

Она протянула ему свернутый пергамент. Каэлан взял его с привычной бесстрастностью, развернул и начал читать. Его глаза скользили по строчкам, и Лиза, затаив дыхание, следила за малейшим изменением в его лице.

«ЗАЯВЛЕНИЕ

от Алисии фон Даркхольм, стороны по Брачному Контракту,

на имя Лорда Каэлана, Верховного Судьи, второй стороны по указанному Контракту.

По существу: О предоставлении эмоциональной близости и признании в любви.

Преамбула:

Настоящим Заявлением сторона-заявитель, далее именуемая «Супруга», желает уведомить сторону-адресата, далее именуемую «Супруг», о возникновении у нее стойкого, непреходящего и не поддающегося логическому обоснованию состояния, условно обозначаемого как «Любовь».

Основная часть:

Супруга констатирует, что ее системные процессы (включая, но не ограничиваясь: учащением сердцебиения в присутствии Супруга, спонтанными попытками улыбки, возникновением иррационального желания прикасаться к Супругу без утилитарной цели) подверглись необратимым изменениям.

Данное состояние характеризуется:

2.1. Постоянной фоновой активацией нейронных цепей, ответственных за положительные эмоции, при воспоминаниях о Супруге.

2.2. Повышением уровня окситоцина и дофамина при визуальном, тактильном или аудиальном контакте.

2.3. Абсолютной несовместимостью с мыслями о существовании без дальнейшего продолжения Брачного Контракта на неопределенный срок.

Супруга не требует немедленного ответа по существу, но настоятельно просит рассмотреть возможность предоставления ей:

3.1. Регулярных сеансов эмоциональной близости (объятия, поцелуи, задушевные беседы) вне рамок, оговоренных в п. 1 и 2 основного Контракта.

3.2. Официального признания со стороны Супруга в наличии/отсутствии у него аналогичных «системных ошибок» в ее отношении.

Заключение:

Настоящим Супруга подтверждает, что ознакомлена с возможными рисками, включая отклонение Заявления, и готова нести ответственность за последствия его подачи. В случае одобрения, готова приступить к реализации п. 3.1 немедленно.

Приложение:

Рисунок сердца, обвитого колючей проволокой, с подписью: «Условное изображение состояния заявителя».

(Подпись) Алисия фон Даркхольм.

(Дата)»

Каэлан читал. Сначала его брови лишь слегка поползли вверх. Потом его губы, обычно плотно сжатые, дрогнули. Он дочитал до «условного изображения состояния заявителя», посмотрел на каракули, изображавшие сердце в колючей проволоке, и... с ним случилось нечто невозможное.

Сначала из его груди вырвался короткий, хриплый звук, похожий на попытку завести старый двигатель. Потом еще один. А затем Каэлан, Верховный Судья Теневого Града, Демон Порядка, откинулся на спинку своего кресла из черного дерева и засмеялся. Это был не тихий смех, не саркастический хохоток. Это был настоящий, громовой, животный, от всего существа смех. Он смеялся так, что его плечи тряслись, а в глазах выступили слезы, которые тут же испарялись, стоило им скатиться. Он смеялся, задыхаясь, положив локти на стол и уткнув лицо в ладони.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Лиза стояла как вкопанная. Она ожидала чего угодно — холодного отказа, попытки проанализировать ее «системные ошибки», может, даже легкой искорки интереса. Но не этого. Никогда не этого. Это было страшнее и прекраснее всего, что она могла себе представить.

— Что... что такого смешного? — наконец выдавила она, чувствуя, как ее щеки пылают. — Я старалась!

Он попытался взять себя в руки, вытер глаза и снова взглянул на пергамент, но новый приступ смеха потряс его.

— «Супруга»... — выдохнул он, снова давясь хриплым смехом. — «Официальное признание в любви»... «Системные ошибки»... Алисия, это... это самый блестящий юридический документ, который я когда-либо видел! Это гениально!

— Я не шутила! — вспылила она, подходя к его столу и хлопая по нему ладонями. — Это все правда! У меня и вправду сердце колотится, и я улыбаюсь как идиотка, и я не хочу жить без тебя! И я не знаю, как еще до тебя достучаться!

Его смех наконец стих. Он смотрел на нее, на ее разгоряченное лицо, на дрожащие губы, и его собственное выражение лица смягчилось. Он встал из-за стола и медленно обошел его, чтобы оказаться с ней лицом к лицу.

— Я понимаю, — сказал он тихо. — И я... ценю формат. Он делает сложноформатируемые данные... доступными для обработки.

Он взял ее руки в свои. Его пальцы были прохладными, но от их прикосновения по ее коже снова побежали предательские мурашки.

— Ты спрашиваешь о «системных ошибках» в моей работе, — продолжил он, его фиолетовые глаза были прикованы к ее лицу. — Так вот мой отчет. С момента твоего появления в моей жизни, мои алгоритмы дают сбой. Логические цепочки рвутся. Приоритеты смещаются. Ты внесла в мой операционный цикл хаос, который я не могу и, что самое удивительное, не хочу исправлять.

Лиза замерла, боясь пошевелиться, боясь спугнуть этот момент.

— Это... и есть любовь? — прошептала она. — Для тебя?

— Для меня, — он отвел взгляд, словно подбирая слова с невидимой полки. — Это состояние максимальной неэффективности и абсолютной... необходимости. Это как обнаружить, что самый главный, основополагающий закон твоего бытия был сформулирован неверно. И вместо того, чтобы исправить ошибку, ты понимаешь, что этот новый, нелогичный, абсурдный закон... и есть единственно верный. — Он снова посмотрел на нее. — Ты — моя неисправимая ошибка, Алисия. И я не желаю патча для ее устранения.

Слезы, наконец, вырвались из ее глаз и покатились по щекам, но это были слезы счастья. Она прыгнула к нему, обвив его шею руками, и прижалась к его груди.

— Я тебя люблю, ты безумный, педантичный, прекрасный демон, — прошептала она в его кафтан.

Его руки обняли ее, крепко, почти больно. Он наклонился и прижал губы к ее волосам.

— А я... — он сделал паузу, и она почувствовала, как он глубоко вздыхает, — принимаю твое заявление к неукоснительному исполнению. Все пункты. Особенно тот, что о «немедленном начале реализации».

Он отстранился ровно настолько, чтобы поднять с пола тот самый пергамент. Затем, с той же серьезностью, с какой подписывал государственные указы, он достал из складок одежды маленький серебряный нож и уколол палец. Капля темной, мерцающей крови выступила на поверхности. Он поставил под документом свою печать — не подпись, а именно печать, маленький сложный узор, который вспыхнул и впитался в пергамент.

— Внесено в реестр, — торжественно провозгласил он. — Дело о Любви. Дело № 1. Единственное и неповторимое. Слушания продолжаются. Пожизненно.

И на этот раз, когда он поцеловал ее, это был не огонь страсти и не лед расчета. Это было нечто совершенно новое. Теплое, нежное, безграничное обещание. И Лиза поняла, что нашла-таки его кнопку. И это была не кнопка, а самый главный переключатель во всей Вселенной. И он был установлен в положение «ВКЛ». Навсегда.

Его поцелуй был иным. В нем не было привычной стремительности, нетерпения или хищной жадности, с которой он обычно приступал к «исполнению контракта». Это было медленное, глубокое, исследующее прикосновение, словно он впервые читал самую важную книгу в своей бесконечной жизни и боялся упустить ни единой строчки. Его губы мягко, но настойчиво двигались в такт ее собственным, его язык скользил с почтительной нежностью, и этот непривычный темп сводил Лизу с ума куда сильнее любой ярости.

Он не отпускал ее, даже когда они двигались от стола к дивану, стоявшему у стены, заваленному папками с делами. Его руки скользили по ее спине, не срывая ткань, а лишь прижимая ее ближе, как будто он боялся, что она исчезнет, растворится, как мираж. Лиза сама чувствовала головокружение, но не от страсти, а от нахлынувших чувств, которые она наконец-то позволила себе признать.

«Почему? — проносилось в ее промокающем от эмоций сознании, в то время как его пальцы расплетали шнуровку ее платья. — Почему именно он? Почему не кто-то из тех, кто был до... из нормального мира?»

Она вспомнила своих бывших — милых, предсказуемых, таких же серых, как московские сумерки. Они говорили правильные слова, дарили цветы по праздникам, их прикосновения были приятными, но... безопасными. Они не заставляли ее сердце бешено колотиться от одного взгляда. Они не бросали вызов самой ее сути. Они не смотрели на нее так, будто видят не просто женщину, а сложную, полную загадок вселенную, которую он обязан изучить, каталогизировать и... присвоить.

Каэлан оторвался от ее губ, его дыхание было тяжелым. Фиолетовые глаза, обычно такие бездонные и холодные, теперь пылали сокровенным, темным огнем.

— Ты думаешь, — прошептал он, его губы коснулись уголка ее рта, затем щеки, — я чувствую это. Твой разум все еще анализирует. Остановись.

— Я не могу, — выдохнула она, ее пальцы впились в его волосы, когда он принялся осыпать поцелуями ее шею. — Я пытаюсь понять... почему с тобой... все иначе.

— Потому что я — иной, — его голос прозвучал как низкое урчание у нее под ухом. Он сбросил с себя кафтан, и его руки, сильные и уверенные, наконец коснулись ее обнаженной кожи. Мурашки побежали по всему ее телу, но это был не холод, а электрический разряд, исходящий от него. — И ты — иная со мной. Ты не боишься быть собой. Ты не боишься бросать мне вызов. Ты вносишь хаос в мой порядок, и я... я нахожу в этом безумии совершенство, которому нет названия в моих словарях.

Его слова, такие нехарактерно откровенные, обрушились на нее с новой силой. Да. Именно так. С ним она не старалась быть удобной, приятной, «нормальной». Она была собой — саркастичной, дерзкой, порой неуместной, и он... он ценил это. Он видел в этом не недостаток, а особенность, которую стоит изучать и лелеять.

Его ладони скользнули по ее бокам к бедрам, и он приподнял ее, усаживая на край дивана, сам становясь перед ней на колени. Этот жест — могущественный демон, стоящий на коленях перед ней, — заставил ее сердце остановиться. Его взгляд был полон такого обожания и такого голода, что у нее перехватило дыхание.

— Я не знаю, как любить по-человечески, — сказал он, его руки лежали на ее коленях, и она чувствовала легкую дрожь в его пальцах. — Мои протоколы не содержат таких инструкций. Но я научусь. Я буду изучать тебя вечность, если понадобится. Каждую твою мысль, каждую эмоцию, каждую реакцию. — А пока... — его голос стал низким, соблазнительным, — позволь мне показать тебе, как демон... обожает.

И он приступил к делу. Его поцелуи, ласки, каждое движение было наполнено не просто страстью, а неким ритуалом поклонения. Он не торопился, он исследовал каждую клеточку ее тела, как драгоценный артефакт, заставляя ее плавиться под его прикосновениями. Когда он вошел в нее, это было не стремительное вторжение, а медленное, неумолимое слияние. Он заполнил ее не только физически, но и все ее существо, каждый уголок ее души, который до этого пустовал, хотя она сама об этом не подозревала.

Лиза вскрикнула, запрокинув голову, ее пальцы впились в его плечи. В этот миг все мысли, все анализы прекратились. Осталось только чувство — всепоглощающее, оглушительное, совершенное. Она чувствовала, как по ее щекам текут слезы, но это были слезы катарсиса, освобождения. Она больше не пыталась понять. Она просто чувствовала.

Он двигался с какой-то нечеловеческой выдержкой, продлевая ее наслаждение, доводя ее до самых границ возможного, а затем уводя еще дальше. Его имя на ее устах было то молитвой, то проклятием, и он ловил каждый ее стон, каждый вздох, как драгоценный дар.

Когда кульминация наконец настигла ее, она была не взрывом, а разверстой бездной, в которую она рухнула с криком, в котором смешались его имя и осознание того, что она нашла то, чего не знала, что искала. Он последовал за ней почти сразу, его собственный сдавленный стон прозвучал у нее в ухе как величайшее признание.

Они лежали на полу его кабинета, среди разбросанных бумаг, их конечности переплелись, дыхание выравнивалось. Голова Лизы покоилась на его груди, и она слушала ровный, неспешный стук его сердца. Сорок два удара в минуту. Но теперь этот ритм был для нее не символом холодного расчета, а самой успокаивающей музыкой на свете.

Она подняла на него глаза. Он смотрел в потолок, но его рука нежно перебирала ее волосы.

— Я поняла, — тихо сказала она.

— Что именно? — его голос был глухим от усталости и удовлетворения.

— Почему раньше... ничего подобного не было. Потому что они были... фоном. А ты... — она провела ладонью по его груди, по серебристым шрамам, — ты — весь мой мир. Яркий, пугающий, безумный и единственно реальный.

Он повернул голову и посмотрел на нее. В его фиолетовых глазах не было ни капли демонической тайны, только бесконечная, бездонная нежность.

— И ты — мой, — просто сказал он. И в этой простоте не было собственничества судьи. Это была констатация величайшей истины его вселенной. — Мой хаос. Мой порядок. Мое вечное дело номер один.

И Лиза поняла, что никакого анализа больше не нужно. Она просто прижалась к нему, закрыла глаза и позволила чувству полного, абсолютного принадлежения самой себе и ему накрыть ее с головой.

Прошел месяц. Месяц, который для Лизы промчался как один долгий, счастливый, насыщенный миг. Если бы кто-то рассказал ей когда-то, что она, Лиза из Москвы, будет с восторгом описывать свой день как «идеально структурированный хаос», она бы рассмеялась этому человеку в лицо. Но теперь это была ее реальность.

Их жизнь превратилась в странный, дикий и прекрасный танец. Утро начиналось не с будильника, а с прохладного прикосновения его губ к ее плечу и фразы: «Пункт 3.1 Заявления о любви: утренние объятия. Приступаю к исполнению». Затем следовал завтрак, во время которого он мог с абсолютно серьезным видом спросить: «С точки зрения земной биохимии, какой именно вид сахара предпочтителен для оптимального функционирования твоего организма в первой половине дня? Мед или та темная патока, что ты называешь «кленовым сиропом»?»

Дни она часто проводила в его кабинете. Он работал с бумагами, а она, устроившись на диване с книгой (он наконец-то выписал для нее несколько сборников местного фольклора, не связанного с налогообложением), украдкой наблюдала за ним. Она любила смотреть, как он хмурит брови, читая особенно запутанное дело, как его пальцы отбивают сложный ритм по столу, как он иногда поднимал на нее взгляд, и ледяная маска судьи на мгновение таяла, сменяясь тем самым, теплым, безмолвным вопросом: «Ты все еще здесь? Ты не исчезнешь?»

Они гуляли. Теперь не только на ярмарки. Он показывал ей тайные тропинки в замковом саду, рассказывал историю каждого мрачного изваяния, и она ловила себя на том, что почти забыла, каково это — дышать смогом большого города, слышать гул машин и видеть отражение в стеклянных стенах офисов. Этот мир, с его тенями, магией и ее демоном, стал для нее более реальным, чем все, что было до него. Мысли о Земле стали похожи на старые, выцветшие фотографии — что-то знакомое, но не вызывающее ни тоски, ни боли.

Однажды вечером они посетили официальный ужин у одного из вассалов Каэлана — герцога Орландо. Прием был помпезным и скучным, но Лиза научилась находить в них развлечение, обмениваясь с мужем едва заметными усмешками через весь стол, когда какой-нибудь вельможа начинал вещать о чистоте своей кровной линии.

Именно тогда к ней подошел молодой барон. Очень молодой, очень красивый и, судя по блеску в глазах, явно не осведомленный о подробностях отношений Лизы с ее супругом.

— Леди Алисия, — склонился он, его взгляд пылал восхищением. — Позвольте сказать, ваш наряд... он подобен звезде, упавшей в наш сумрачный мир. Вы затмеваете всех присутствующих.

Лиза, поймав взгляд Каэлана, который мгновенно стал похож на отполированный гранит, едва сдержала улыбку.

— Вы очень любезны, барон, — вежливо ответила она. — Но, полагаю, ваше сравнение несколько преувеличено.

— Ничуть! — воскликнул юноша, страстно. — С момента вашего появления я не могу отвести взгляд. Ваша грация, ваш ум... Я слышал, вы читаете трактаты! Это так... экзотично!

В этот момент Лиза почувствовала, а не увидела изменение в атмосфере. Воздух вокруг не сгустился и не похолодел, как бывало раньше. Наоборот, он стал разреженным, острым, как лезвие бритвы. Музыка не стихла, но для нее она будто бы оборвалась. Каэлан не двигался, сидя во главе стола. Он просто смотрел на барона. Его фиолетовые глаза не вспыхнули алым, не излучали никакого света. Они были абсолютно плоскими, пустыми, как поверхность черного озера в безлунную ночь. Но в этой пустоте была такая бездонная, безмолвная ярость, что у нескольких сидящих рядом аристократов побледнели лица.

Барон, увлеченный своим монологом, кажется, тоже почувствовал ледяную волну, исходящую от хозяина замка. Он заколебался, его уверенность вдруг испарилась.

— Я... я просто хотел выразить свое восхищение, — пробормотал он, отступая на шаг.

— Ваше восхищение, — раздался голос Каэлана. Он был тихим, но он прорезал гул голосов, как сталь. — Занесено в протокол.

Больше он не сказал ни слова. Он просто продолжал смотреть. И этого было достаточно. Барон, пробормотав извинения, буквально сбежал в толпу гостей.

Вечер продолжился, но напряжение не спадало. Лиза ловила на себе испуганные, почти жалостливые взгляды. Казалось, все ждали, что стены замка рухнут или с потолка низвергнутся демоны.

Но ничего не произошло. Каэлан вел себя безупречно. До самого конца ужина.

Когда они ехали обратно в замок в карете, царила тишина. Лиза смотрела на его профиль, освещенный мерцающими огнями города. Он сидел неподвижно, глядя перед собой.

— Ты что, ревновал? — наконец не выдержала она, не в силах скрыть улыбку.

Он медленно повернул к ней голову. На его лице не было ни злости, ни досады. Лишь глубокая, сосредоточенная мысль.

— Ревность, — произнес он, как бы пробуя это слово, — это иррациональная эмоция, возникающая при воспринимаемой угрозе обладанию ценным ресурсом или вниманием значимого объекта.

Лиза фыркнула.

— Можно проще. «Я был зол, что тот молокосос на тебя пялится».

Он промолчал несколько секунд, его пальцы сцепились на коленях.

— Его оценка твоих внешних и интеллектуальных параметров была верной, но избыточной и публичной. Это создавало помехи.

— Помехи чему?

— Моей концентрации. — Он посмотрел на нее, и в его глазах снова появилась та самая, знакомая ей теперь, одержимость. — Ты — мой самый сложный и важный проект. Мое вечное дело номер один. Я не терплю некорректного вмешательства в мою работу.

Лиза рассмеялась, но сердце ее забилось чаще. Это было его признание. Самое искреннее, на какое он был способен.

— Не волнуйся, милорд, — она перебралась на его сторону кареты и прижалась к нему. — Никакой барон, герцог или даже сам этот Арбитр Асмодеус не смогут составить тебе конкуренцию. Ты для меня — самый сложный, самый безумный и самый лучший проект во всех мирах. И я не намерена передавать его в другие руки.

Он обнял ее, и его сцепленные пальцы наконец расслабились. Он не сказал ничего. Просто прижал ее к себе, и в этом молчаливом объятии было больше страсти и обладания, чем во всех словах этого мира. И Лизе этого было более чем достаточно.

Из досье Верховного Судьи Каэлана. Личные заметки. Не для внесения в официальные протоколы.

Субъект: Алисия фон Даркхольм. Моя жена.

Первое появление.

Свадьба. Ожидал увидеть бледную, перепуганную мышь, как и все ее предшественницы, которых мне предлагали. Вместо этого — существо, в глазах которого читался не страх, а… оценка. Анализ. Как будто это она изучала меня, а не наоборот. Отклонение №1. Первый сбой в прогнозируемой модели поведения. Раздражал.

Инцидент с панталонами.

Абсурд. Детская, примитивная попытка саботажа. Но… эффективная. Она не пыталась умолять или угрожать. Она атаковала там, где я не ожидал — в святая святых, в моем порядке. И явилась для «разбора полетов» в состоянии, максимально приближенном к боевому. Ее страх был притворным. Ее дерзость — нет. Внутренняя температура повысилась на 0.3 градуса. Зафиксировал аномалию.

Бал. Ночь трех хвостов.

Она танцевала. Не так, как все. Ее движения были хаосом, воплощенным в плоти. И этот хаос был… прекрасен. Когда Вартус оскорбил ее, реакция была мгновенной и нерациональной. Защита. Не принципа, не закона. Ее. Лично. Инстинктивное проявление тени — признак крайней эмоциональной вовлеченности. Система оповещения сработала на критический уровень. Объект представляет потенциальную опасность для моей собственной стабильности.

Брачный контракт.

Гениально. Абсолютно, блестяще гениально. Она использовала мою природу как оружие против меня самого. «Пять оргазмов». Прочитав это, я впервые за тысячелетия испытал нечто, близкое к панике. И… предвкушению. Подписывая его своей кровью, я осознавал, что заключаю сделку с самим хаосом. И я не просто соглашался. Я жаждал этого.

Практика по контракту.

Изначально подход был сугубо практическим. Исполнение обязательств. Но ее реакции… ее звуки, ее взгляд, ее отклик… они не укладывались в переменные. Они переписывали сами уравнения. Касаться ее стало не обязанностью, а необходимостью. Доводить ее до экстаза — не выполнением пункта, а способом слышать, как мое имя на ее устах звучит как единственная молитва, имеющая смысл. Я начал коллекционировать эти моменты. Не для отчета. Для себя.

Ярмарка.

Я наблюдал за ней. За тем, как она смеется, как ее глаза горят, пробуя новую пищу, как она танцует под уличную музыку. В ее присутствии серый, упорядоченный мир обретал цвета, о которых я забыл. Я купил ей цветок. Иррациональный, бесполезный поступок. Но видя, как она смотрит на него, как прижимает его к груди, я понял: я хочу дарить ей цветы. Все цветы этого и всех остальных миров. Просто чтобы видеть эту улыбку.

Заявление о любви.

Она подала мне документ. Я начал читать, ожидая новой провокации. Но с каждой строчкой… что-то сжималось у меня внутри. «Супuga». «Системные ошибки». Она облекла самое иррациональное чувство во вселенной в безупречные юридические рамки. И я… засмеялся. Я, Каэлан, Демон Порядка, засмеялся так, что забыл, как дышать. Это был смех облегчения. Капитуляции. Она нашла способ достучаться до меня, и я был счастлив оказаться побежденным.

И тогда, глядя на нее, на ее сияющие, полные надежды глаза, я позволил стене рухнуть. Окончательно и бесповоротно.

«Ты — моя неисправимая ошибка, Алисия. И я не желаю патча для ее устранения».

Это была не метафора. Это была квинтэссенция истины. Она ворвалась в мой безупречно отлаженный мир, перевернула все с ног на голову, внесла хаос в каждый алгоритм. И этот хаос оказался единственной формой существования, которая имеет смысл.

Любовь. Так они называют это на ее языке. На моем — это состояние максимальной неэффективности и абсолютной необходимости. Это полный отказ от всех прежних протоколов во имя одного-единственного, самого главного закона: Она.

И когда я держу ее сейчас, чувствуя биение ее сердца в унисон с моим (пусть и с частотой сорок два удара в минуту), я наконец-то признаюсь самому себе: я не просто принял ее заявление. Я подписал его всей своей сущностью. Без права на апелляцию. На вечность. И это — единственный приговор, который я ношу с гордостью.

Битва за контракт и за любовь

Идиллия, как выяснилось, была хрупким стеклом, в которое кто-то решил швырнуть булыжник. И этим «кем-то» оказалась вся верхушка демонической иерархии.

Они явились без предупреждения, как и подобает силам, считающим себя выше любых правил. Воздух в замке сгустился, застыл, а потом с грохотом разорвался в самой своей основе. Трое. Трое существ, от которых слезились глаза и сжималось сердце, даже если оно билось с идеальной частотой в сорок два удара в минуту. Они не были гигантами или чудовищами. Они были... безупречны. И в этой безупречности заключалась их чудовищность.

Первый, Арбитр Асмодеус, чье имя Каэлан произносил с редким для него подобострастием, выглядел как древний, иссохший писец. Его пальцы, длинные и костлявые, были испачканы не сходящей черной пылью веков, а глаза за толстыми линзами очков видели не людей, а строки в бесконечном протоколе бытия.

Следом за ним парила в воздухе демонесса по имени Хелион. Ее красота была холодной и отточенной, как алмазный скальпель. Каждое ее движение было выверено и экономично, а взгляд, казалось, взвешивал и оценивал все вокруг, включая молекулы воздуха.

Замыкал шествие Магистр Веритас, чье тело было теневой проекцией, скрывавшейся под тяжелым капюшоном. От него исходило ощущение неумолимой, абсолютной правды, перед которой любая ложь, даже во спасение, была бы бессильна.

Они расположились прямо в тронном зале замка, куда их немедленно пригласил побелевший мажордом. Каэлан стоял перед ними, прямой и невозмутимый, но Лиза, стоявшая чуть поодаль, чувствовала исходящее от него напряжение. Оно было слышно не ушами, а душой — тихий, высокочастотный гул готовности к бою.

— Каэлан, — голос Асмодеуса был похож на скрип пергамента. — Мы пришли по тревожному сигналу. Твои отчеты... изменились.

— Статистика эффективности упала на 7.3 процента, — парировала Хелион, ее голос был мелодичным и бездушным, как падающие капли воды. — Зафиксированы необоснованные траты временного ресурса на... не связанные с обязанностями активности.

— А главное, — вступил Магистр Веритас, и его голос был шепотом из самой могилы, — в твоей энергетической подписи появились несанкционированные эмоциональные всплески. Радость. Нежность. Привязанность. Это нарушает параграф 1.4.2 Кодекса Чистоты Демонической Природы.

Лиза слушала это, и у нее закипала кровь. Эти... эти бухгалтеры от магии! Они пришли отнять у нее самое дорогое, потому что его «отчеты ухудшились»!

— Объектом заражения является человеческая особь, — Асмодеус повернул свои стеклянные глаза на Лизу, и ей стало физически плохо. — Брак с ней недействителен, так как изначально был заключен без учета ее... разлагающего влияния на твою сущность. Брак аннулируется. Особь подлежит утилизации.

Слово «утилизация» прозвучало так же буднично, как «вынести мусор». У Лизы похолодели руки.

Каэлан не дрогнул.

— Брак зарегистрирован в соответствии со всеми действующими законами Теневого Града, — заявил он. — Аннулирование возможно только по веским причинам, указанным в...

— Ты целуешь ее в библиотеке! — вдруг проскрипел Асмодеус, и в его голосе впервые прозвучала неподдельная эмоция — шокированное отвращение. — В отделе налогового права! Это зафиксировали летучие мыши-соглядатаи! Это верх иррациональности!

Лиза не выдержала.

— А что в этом такого? — выпалила она, выходя вперед. — Там очень романтичное освещение! И запах старого пергамента возбуждает!

Трое демонов уставились на нее так, будто таракан вдруг начал цитировать им Конституцию.

— Особь не понимает тяжести своих преступлений, — заключила Хелион.

— Преступлений? — взвизгнула Лиза. — Каких преступлений? В том, что мы любим друг друга?!

— Любовь, — произнес Магистр Веритас, и слово это на его языке звучало как смертный приговор, — является хаосом. А хаос — это враг Порядка. Каэлан — воплощение Порядка. Его связь с тобой — это системная ошибка, угрожающая стабильности всех Нижних Миров. Ошибка должна быть исправлена. Ты должна быть удалена.

Каэлан шагнул вперед, став между Лизой и Советом. Его тени, три огромных щупальца, вырвались из-за его спины, но на сей раз они не были полупрозрачными. Они были плотными, черными как смоль, и излучали такую силу, что воздух затрещал.

— Вы не прикоснетесь к ней, — его голос грохнул, как оползень. В его фиолетовых глазах не было ни капли прежней почтительности — лишь стальная решимость. — Она находится под моей защитой. По Контракту.

— Твой Контракт ничтожен перед лицом Высшего Закона! — прогремел Асмодеус, и его тщедушная фигура вдруг отбросила гигантскую, уродливую тень, заполнившую половину зала. — Ты выбираешь, Каэлан? Хаос и уничтожение? Или Порядок и продолжение своей вечной службы?

Лиза смотрела на спину своего мужа, на его тени, готовые к бою, и понимала — он действительно выбирает. Между всем, что он знал, всей своей сутью, и ею. И этот выбор разрывал его на части, она видела это по напряжению в его плечах.

— Я... — начал он, и его голос дрогнул. Впервые. — Я отказываюсь делать этот выбор.

В зале повисла оглушительная тишина.

— Это не вариант, — холодно парировала Хелион.

И тут в голову Лизы ударила мысль. Яркая, как молния. Безумная. Но именно такая, какая могла сработать.

— А если... — ее голос прозвучал громко и четко, заставляя всех обернуться, — если мы докажем, что наш союз... не хаос? Что он... новый вид Порядка?

Асмодеус скептически поднял бровь.

— И как ты предложишь это сделать, существо?

— По-вашему! — воскликнула Лиза, ее глаза горели. — Судом! Пусть мой муж и я... защитим наш Брачный Контракт в официальном судебном процессе! По всем правилам! Если мы проиграем... я уйду сама. Но если выиграем... вы оставите нас в покое. Навсегда.

Трое демонов переглянулись. Идея явно показалась им... любопытной. Судиться с Высшим Советом? Абсурдно. Но формально... безупречно.

— Это бесполезно, — сказал Магистр Веритас. — Закон на нашей стороне.

— Или вы боитесь, что мы найдем лазейку? — подначила их Лиза, смотря прямо на Каэлана. Она видела, как в его глазах вспыхивает знакомый азарт — азарт охотника за юридическими нюансами.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Арбитр Асмодеус медленно кивнул, и на его губах появилась тонкая, подобная трещине, улыбка.

— Хорошо. Мы принимаем ваш вызов. Суд состоится завтра, на рассвете, в Зале Вечных Слушаний. — Он посмотрел на Каэлана. — Готовь свои аргументы, Судья. И прощайся со своей... ошибкой. Ибо завтра она будет исправлена.

С этими словами, троица растворилась в воздухе так же внезапно, как и появилась. Давление спало, и Лиза чуть не рухнула на пол, но Каэлан был рядом. Он подхватил ее, его руки дрожали.

— Что ты наделала? — прошептал он, прижимая ее к себе. — Это безнадежно. Их законы...

— Ты же сам говорил, сила Контракта нерушима! — она вцепилась в его одежду. — Наш Контракт о любви... он настоящий! Сильнее всех их уставов! Мы должны попытаться!

Он смотрел на нее, и в его глазах бушевала буря — страх, гордость, отчаяние и та самая, знакомая ей теперь, нежность.

— Они не понимают, что такое любовь, — тихо сказал он.

— Тогда мы научим их, — с вызовом ответила Лиза. — С помощью их же оружия. С помощью Закона.

Он глубоко вздохнул и прижал лоб к ее лбу.

— Хорошо. — Это слово прозвучало как клятва. — Мы будем бороться. За наш Контракт. За наш хаос. За нашу любовь.

И впервые за всю вечность, Демон Порядка почувствовал не страх перед надвигающимся судом, а яростную, всепоглощающую решимость. Он будет защищать свой главный, единственный и самый важный договор. До последней запятой. До последней капли чернил. До конца.

После ухода Совета в замке воцарилась гробовая тишина, но ненадолго. В следующую же секунду он взорвался лихорадочной активностью. Каэлан, отбросив малейшие следы былой почтительности к непрошеным гостям, превратился в живой ураган целеустремленности. Он схватил Лизу за руку и почти потащил ее в свой кабинет.

— Библиотека, отдел прецедентного права Нижних Миров! — бросил он через плечо своему клерку-гомункулу, и тот немедленно помчался исполнять приказ. — Все дела, связанные с аннулированием договоров! Особенно те, где одна из сторон оспаривала решение на основании «внешнего влияния»!

Следующие несколько часов слились в одно сплошное месиво из пергамента, чернил и отчаяния. Кабинет утонул в стопках фолиантов, некоторые из которых были столь древними, что от них пахло серой и временем. Лиза, не обладая демонической скоростью чтения, пыталась помочь как могла: искала нужные тома, заваривала кофе (настоящий, земной, который Каэлан втайне предпочитал местным зельям), а главное — не давала ему утонуть в пучине юридического педантизма.

— Смотри, — говорила она, тыча пальцем в какой-нибудь манускрипт. — Здесь сказано, что договор может быть расторгнут, если одна из сторон введена в заблуждение относительно «основополагающих качеств» другой стороны. Они же считают, что ты был введен в заблуждение относительно моей... «разлагающей сущности»?

— Нет, — Каэлан, не отрываясь от текста, машинально обнял ее за талию, притягивая к себе. — Я знал, что ты человек. Это было прописано в изначальном контракте. Их аргумент слабее.

Он говорил, а его пальцы нежно перебирали складки ее платья. Атмосфера была густой, насыщенной адреналином и странной, болезненной близостью. Они боролись за свое право быть вместе, и эта борьба стирала все условности.

В какой-то момент Лиза, пытаясь достать книгу с верхней полки, оступилась. Каэлан молниеносно подхватил ее, и они оказались стоящими вплотную друг к другу среди груды бумаг. Его дыхание было горячим, взгляд — острым.

— Они не понимают, — прошептал он, его глаза бегали по ее лицу, словно ища ответы не в книгах, а в ней. — Они видят только статистику. Они не видят... синергии.

И прежде чем она что-то ответила, он наклонился и поцеловал ее. Это был не нежный поцелуй, а жесткий, требовательный, поцелуй тонущего человека, хватающегося за соломинку. В нем была вся его ярость, весь его страх, вся его неуверенность. Лиза ответила с той же страстью, впиваясь пальцами в его плечи, позволяя ему черпать в ней силы.

В углу что-то пискнуло и зашуршало. Летучая мышь-соглядатай. Каэлан на секунду оторвался от ее губ, его взгляд метнулся в ту сторону, и он... ухмыльнулся. Затем, глядя прямо в прищуренные глазки существа, он снова поцеловал Лизу, уже медленнее, глубже, с вызовом.

— Пусть смотрят, — пробормотал он ей в губы. — Пусть составляют свои протоколы.

Они продолжали работать, но теперь их рабочий процесс прерывался вот такими краткими, жгучими перерывами. Он мог, обсуждая тонкости толкования параграфа, вдруг притянуть ее к себе и прижатьться губами к ее виску. Она, пытаясь прочитать сложный текст на демоническом наречии, чувствовала, как его рука лежит у нее на бедре, рисуя круги, — не отвлекая, а наоборот, заземляя.

В конце концов, она сидела у него на коленях, пока он, уставишись в очередной свиток, бормотал себе под нос:

— ...не может быть признан недействительным, если вторая сторона не может доказать умысел... но как доказать умысел в чувствах? Это же не поставка душ, где есть накладные...

Лиза обняла его за шею, прижалась лбом к его щеке. Она была измотана, ее глаза слипались.

— Может, хватит на сегодня? — прошептала она. — Голова уже не варит.

Он что-то пробормотал в ответ, его пальцы автоматически перебирали ее волосы. Он был в другом измерении, полностью погруженный в лабиринт законов. Его взгляд был остекленевшим от усталости и концентрации.

Лиза закрыла глаза, вдыхая его знакомый запах — озон, пергамент и что-то неуловимо свое, родное. Она уже почти дремала, как вдруг почувствовала, как все его тело резко напряглось.

Он замер. Его рука в ее волосах остановилась. Дыхание прервалось.

— Что? — испуганно прошептала она, пытаясь отстраниться.

Но он не отпускал. Его объятие стало почти болезненным. Он смотрел в стену, но не видел ее. Его фиолетовые зрачки сузились в точки, а потом вдруг расширились, поглощая весь свет в комнате.

— Нет, — выдохнул он, и в его голосе прозвучало нечто, заставившее ее сердце екнуть. Не страх. Не отчаяние. А... торжествующее изумление. — Нет. Все не так.

Он медленно повернул к ней голову. Его лицо озарилось изнутри таким ярким, таким чистым восторгом, что она увидела его впервые — не демона, не судью, а человека, нашедшего клад.

— Они сами... они сами дали нам ключ, — прошептал он, его губы тронула почти безумная улыбка.

— Какой ключ? — Лиза смотрела на него, не дыша.

— Арбитр Асмодеус, — сказал Каэлан, и его голос зазвенел сталью абсолютной уверенности. — Он сказал: «Ты целуешь ее в библиотеке! В отделе налогового права!». Он зафиксировал место. Он зафиксировал действие.

Он резко встал, поставив Лизу на ноги, и схватил со стола их Брачный Контракт, тот самый, написанный ее рукой и подписанный его кровью.

— Они видят в этом хаос. Нарушение. Но что, если... — он ткнул пальцем в документ, — что, если мы докажем, что это — не нарушение их Порядка, а... его высшая форма? Что наш союз, наши чувства, вся эта «неэффективность»... что если это не ошибка, а... эволюция? Новый, более сложный и совершенный вид Закона? Закон, который они, со своим примитивным пониманием, просто не в состоянии осмыслить?

Лиза смотрела на него, и до нее постепенно начинало доходить. Это было безумием. Это было гениально.

— Ты хочешь сказать... — она медленно начала, — что мы не будем оправдываться? Мы будем... нападать? Доказывать, что их законы устарели?

— Именно! — Каэлан засмеялся, коротко и победно. Он снова притянул ее к себе и поцеловал — быстрый, огненный, восторженный поцелуй. — Мы не будем отрицать факты. Мы изменим саму систему их оценки! Мы докажем, что любовь — не хаос, а высшая форма порядка! Сложного, живого, динамичного! Такого, который им и не снился!

Он посмотрел на нее, и в его глазах горел огонь сотворца, демиурга, готового переписать сами основы мироздания.

— Завтра на суде, — сказал он, обнимая ее, — мы не будем просить пощады. Мы предъявим им новый закон. Наш закон.

И впервые с момента появления Совета, Лиза почувствовала не страх, а пьянящую, всесокрушающую надежду. Они шли не на казнь. Они шли на революцию.

Адреналин, подпитывавший их все это время, начал иссякать, оставляя после себя свинцовую усталость и легкую дрожь в коленях. Каэлан, чье лицо всего несколько минут назад было искажено озарением, теперь выглядел изможденным. Тени за его спиной поблекли, став почти прозрачными.

— Хватит, — тихо сказала Лиза, касаясь его щеки. Ее пальцы были черны от библиотечной пыли. — Мы не сможем никого победить, если свалимся замертво. Нужно отдохнуть.

Он хотел было возразить, привычка доводить все до совершенства брала верх, но увидел темные круги под ее глазами и сдался. Кивнув, он позволил ей отвести себя из кабинета.

В коридоре Лиза окликнула одну из служанок.

— Фрау Марта, — голос ее звучал хрипло от усталости. — Прикажите, пожалуйста, подготовить для меня комнату омовений. И... горячее вино, если можно.

Служанка, бросая украдкой испуганный взгляд на лорда, кивнула и удалилась. Вскоре в личных покоях Лизы, в смежной с спальней небольшой комнате, зазеркалила вода в огромной мраморной купели, в воздухе повис терпкий аромат целебных трав и ладана. Свечи, зажженные служанками, отбрасывали на стены трепетные тени.

Сбросив с себя платье, пахнущее пылью веков и страхом, Лиза погрузилась в почти обжигающе горячую воду. Она зажмурилась, пытаясь смыть с кожи не только грязь, но и тяжелый груз предстоящего дня. Мысли о суде, о Совете, о возможной разлуке витали в воздухе, как ядовитый туман, но она отчаянно гнала их прочь, концентрируясь на жаре, обжигающей кожу, на аромате лаванды.

И тут она почувствовала его. Не звук, не шаги, а изменение давления в воздухе. Легкий озоновый холодок. Она открыла глаза.

Каэлан стоял в дверях, скинувший свой кафтан. Его бледная кожа в свете свечей казалась фарфоровой, а серебристые шрамы — тайными письменами, которые ей так и не удалось расшифровать. В его глазах не было ни страсти, ни расчета. Лишь бездонная, тихая нежность и та же усталость, что грызла ее саму.

Не говоря ни слова, он вошел в воду. Она расступилась, приняв его. Он сел напротив, и горячая вода окатила его торс. Они молча смотрели друг на друга через пар, поднимавшийся между ними.

— Я боюсь, — прошептала Лиза, и ее голос дрогнул, выдав ту самую мысль, которую она так старалась подавить.

— Я знаю, — его ответ был тихим, но твердым. — Я тоже.

Он протянул руку, и она приняла ее, позволив ему притянуть себя. Она перебралась через пространство ванны и устроилась у него на коленях, спиной к его груди. Его руки обвили ее, прижимая к себе так крепко, словно он боялся, что ее унесет течением.

И тогда его тени, те самые три щупальца, снова материализовались. Но на сей раз в них не было ни угрозы, ни силы. Они были продолжением его ласк. Одно нежно обвило ее запястье, не сковывая, а просто касаясь, ощущая пульс. Другое скользнуло по ее мокрому плечу, смывая с нее остатки напряжения, словно шелковый платок. Третье, самое тонкое, коснулось ее шеи, откинув мокрые пряди волос, и прильнуло к коже, излучая прохладу, которая так сладко контрастировала с горячей водой.

Лиза издала тихий, сдавленный звук, запрокинув голову ему на плечо. Это было не просто прикосновение. Это было слияние. Он касался ее не только руками, но и самой своей сущностью, той частью себя, которую он всегда скрывал. И она доверяла ему. Безоговорочно.

Его губы нашли чувствительную кожу у нее под ухом, и она вздрогнула. Его руки скользнули с ее живота ниже, к бедрам, и одно из щупалец последовало за ними, лаская внутреннюю сторону ее бедра с такой нежностью, от которой у нее перехватило дыхание. Это не было стремительным штурмом, как в кабинете. Это был медленный, почти обрядовый танец. Каждое прикосновение было вопросом и ответом, клятвой и утешением.

Он вошел в нее, когда она была полностью расслаблена, расплавлена водой и его ласками. Это было не вторжение, а возвращение домой. Медленное, глубокое, безраздельное соединение. Она закричала, но не от страсти, а от переполнявшей ее эмоциональной боли и блаженства, которые слились воедино. Слезы хлынули из ее глаз, смешиваясь с водой в ванне. Он держал ее, его тени обвились вокруг ее тела, создавая живой, дышащий кокон, в котором не было места страху, а только они двое.

Он не говорил ей о любви словами. Он вписывал это признание в каждое движение, в каждый вздох, в каждый трепет своей тени на ее коже. Когда кульминация настигла их, она была тихой, почти печальной, как прощание, и в то же время — бесконечно нежной, как обещание.

Они лежали так еще долго, пока вода не начала остывать. Затем Каэлан, не говоря ни слова, поднял ее на руки. Вода с них стекала ручьями на мраморный пол. Он отнес ее в спальню и уложил на постель, сам лег рядом и накрыл их обоих тяжелым шелковым покрывалом.

Он притянул ее к себе, развернув к себе лицом. Они лежали, сплетясь ногами, его рука под ее головой, другая — крепко обнимая за талию. Их дыхание смешалось. Он прижал лоб к ее лбу, закрыв глаза.

— Не думай о завтра, — прошептал он, и его голос был глухим от усталости и эмоций.

— Я не думаю, — соврала она, чувствуя, как ее веки слипаются. Она прижалась к его прохладной груди, слушая непривычно сбивчивый ритм его сердца. Оно билось быстрее. Не 42 удара. А все 60. Из-за нее.

Они заснули так — в мертвых объятиях, как в последний раз. Но в этих объятиях была не покорность судьбе, а тихая, яростная решимость. Что бы ни случилось завтра, эта ночь принадлежала только им. И они прожили ее так, как будто другой у них не будет.

Хэппи-энд с хвостами и когтями

Зал Вечных Слушаний не был похож ни на одно помещение, которое Лиза видела раньше. Это было бесконечное пространство под куполом из черного звездного неба, где вместо звезд горели параграфы и подпункты древних законов. Воздух был сухим и холодным, пахнущим слезами грешников и пылью распавшихся миров. В центре, на возвышении, стояли три пустых трона из черного обсидиана — для Совета.

Лиза шла рядом с Каэланом, сжимая его руку так, что кости хрустели. На ней было простое, но элегантное платье, а в волосах — засохшая ночная фиалка, которую она нашла на подушке. Ее сердце колотилось где-то в горле, а во рту пересохло. Она украдкой смотрела на своего мужа.

Он был воплощением леденящего спокойствия. Его черный мундир Верховного Судьи сидел на нем безупречно, а лицо было маской абсолютной, безразличной власти. Ни тени вчерашней усталости, ни намека на страх. Только холодный, отточенный интеллект и воля, закаленная в тысячах подобных процессов. Видя его таким, Лиза чувствовала не только облегчение, но и странное, щекочущее нервы возбуждение. Он был могуществен. Он был ее. И он сражался за них.

Совет явился беззвучно, заняв свои троны. Их присутствие надавило на психику, как физическая тяжесть.

— Слушание по делу об аннулировании Брачного Контракта между Каэланом, Верховным Судьей Теневого Града, и человеческой особью Алисией фон Даркхольм объявляется открытым, — голос Асмодеуса прокатился по залу, не оставляя места для возражений. — Обвинение полагает, что союз является угрозой основам Порядка и подлежит расторжению. Каэлан, твои доводы?

Каэлан сделал шаг вперед. Его голос был чист и ясен, без единой нотки неуверенности.

— Высший Совет, я оспариваю саму основу обвинения. Брак не только не нарушает Порядок, но и является его логическим развитием.

В зале повисло изумленное молчание. Даже Лиза затаила дыхание.

— Объясни, — проскрипела Хелион, ее безупречные брови поползли вверх.

— В Параграфе 7.12.4 Кодекса Демонической Эволюции четко указано, — начал Каэлан, и его слова падали, как отточенные кинжалы, — что совершенствование любой системы, включая нашу, возможно лишь через интеграцию новых, более сложных элементов. Человеческая эмоциональность, которую вы называете «хаосом», является именно таким элементом. Она не разрушает Порядок, а обогащает его, добавляя переменные, которые позволяют системе адаптироваться к непредсказуемым условиям. Отрицать это — значит нарушать базовый принцип развития, заложенный в основах нашего бытия.

Лиза смотрела на него, раскрыв рот. Он не защищался. Он атаковал. Он использовал их же священные тексты против них!

— Софистика! — взорвался Асмодеус. — Твои «переменные» целуются в библиотеках! Это не адаптация, это разложение!

— Согласно Протоколу наблюдения № 738, — парировал Каэлан, не моргнув глазом, — инцидент в библиотеке имел место быть в отделе налогового права, что, как известно, является зоной повышенной концентрации магической энергии, порожденной конфликтом интересов. Контакт был необходим для стабилизации эмоционального фона моей супруги, что, в свою очередь, повысило ее способность к ассимиляции местных законов на 15%. Это не «разложение», а эффективный менеджмент ресурсов.

Лиза едва сдержала смешок, который тут же превратился в кашель. Боги, она его обожала в этот момент! Он превратил их поцелуй в отчет об эффективности!

Магистр Веритас склонил голову.

— Твоя собственная энергетическая сигнатура показывает отклонения, несовместимые с чистой демонической природой, — произнес он, и его слова обладали весом неоспоримой истины. — В тебе появилась... привязанность.

Каэлан встретил его взгляд.

— Привязанность, как указано в Трактате о синергетических связях, является формой энергоинформационного обмена, повышающей общую устойчивость системы «супруг-супруга». Это не отклонение, а создание новой, более прочной структуры. Разрушение такой структуры по вашему будет прямым нарушением Принципа Целостности, изложенного в...

Он продолжал говорить, цитируя один архаичный том за другим, находя лазейки, о которых, казалось, забыли даже они сами. Он был великолепен. Он был грозен. Он был воплощением той самой силы, которая когда-то пугала Лизу, а теперь заставляла ее сердце биться в восторженном ритме. Она ловила каждый его жест, каждую интонацию. Вид того, как этот ледяной гигант разума сражается за них, за их право на глупые шутки, на поцелуи в неподходящих местах, на любовь... это было самым сильным афродизиаком в ее жизни.

Совет явно был ошарашен. Они ожидали оправданий, мольб, возможно, демонстрации силы. Но они не ожидали, что их же оружие будет обращено против них с такой безжалостной точностью. Они спорили, приводя свои доводы, но Каэлан парировал каждый, находя в их же сводах законов все новые и новые подтверждения своей правоты.

В какой-то момент, когда Хелион заявила, что «иррациональные поступки» Каэлана дискредитируют его как Судью, он обернулся и посмотрел прямо на Лизу. Его фиолетовые глаза, всего на мгновение, потеряли свою ледяную неприступность. В них вспыхнула та самая, знакомая только ей, искорка — смесь гордости, вызова и обещания.

— Возможно, Высший Совет, — произнес он, поворачиваясь к ним, — вы правы. Возможно, я больше не тот Судья, каким был. Потому что я понял, что слепое следование букве Закона, без понимания его духа, ведет к стагнации. Моя... связь с Алисией научила меня видеть за параграфами — жизни. И это делает мои решения не слабее, а мудрее.

В зале повисла тишина. Даже вечные звезды-параграфы, казалось, перестали мигать. Лиза смотрела на него, и ее охватила такая волна любви, гордости и желания, что она едва устояла на ногах. Он не просто выигрывал это дело. Он перерождался прямо на ее глазах. И она была частью этого чуда.

Битва была далека от завершения, но в этот момент Лиза поняла — они уже победили. Потому что никакой закон, никакой Совет не мог отнять у них то, что они уже создали — новую реальность, где любовь и порядок были не врагами, а союзниками. И их адвокатом в этой реальности был самый блестящий демон во всех мирах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слова Каэлана повисли в ледяном воздухе Зала Вечных Слушаний, словно высеченные из самого мрака. Лиза, все еще державшаяся за его руку, почувствовала, как по ее спине пробежала смешанная дрожь — от страха и невероятной гордости. Он не просто цитировал законы. Он бросал им вызов на глубинном, философском уровне. Он говорил о

духе

закона, в то время как они веками поклонялись лишь его бездушной

букве

.

Трое Судей переглянулись. В их безупречных масках впервые за все время слушаний появились трещины. Не гнева, а... ошеломления. Арбитр Асмодеус поправил свои очки, и его костлявые пальцы слегка дрожали.

— Ты... предлагаешь нам

пересмотреть

основы? — просипел он, и в его голосе звучало неподдельное изумление, граничащее с кощунством.

— Я предлагаю признать эволюцию, — парировал Каэлан, и его голос был спокоен, как поверхность озера в безветренную ночь. — Застывший порядок — это смерть. Хаос, обузданный волей и законом, — это жизнь. Наш союз — не болезнь. Он — доказательство жизнеспособности нашей системы. Мы не разрушаем Порядок. Мы делаем его

живым

.

Лиза смотрела на него, и ее сердце готово было выпрыгнуть из груди. В этот момент он казался ей не демоном и не судьей, а пророком, провозглашавшим новую эру. И она, простая земная девушка, стояла рядом с ним, его музой и соратницей. Мысль о том, что они могут проиграть, вдруг отступила, сменилась ослепительной, безумной надеждой.

А что, если они правы? Не просто правы в своем желании быть вместе, а правы в большем? Что если их любовь — это не ошибка, а следующий шаг?

Магистр Веритас, чья сущность была воплощением неумолимой истины, склонил голову.

— Твои слова... не лишены логики, — произнес он, и от этого признания воздух в зале задрожал. — Однако одного заявления недостаточно. Требуются доказательства. Материальные свидетельства повышения... «жизнеспособности системы».

И тут Лиза поняла, что настал ее черед. Ее горло пересохло, но она сделала шаг вперед, отпуская руку Каэлана. Все взгляды, тяжелые и пронзительные, устремились на нее.

— Доказательства... — ее голос сначала сорвался, но она сглотнула и выпрямилась, глядя прямо на Совет. — А разве сам Теневой Град за последний месяц не стал... другим? Разве мосты не стали прочнее после того, как леди Моргана и ее подруги их ремонтировали? Разве на улицах не стало больше смеха после ярмарок? Разве... — она сделала паузу, собираясь с мыслями, — разве сам Верховный Судья не стал выносить более...

милосердные

приговоры? Там, где это возможно. Там, где закон позволяет. Разве это не та самая «мудрость», о которой он говорит? Разве это не «адаптация»?

Она говорила, и сама слышала, как ее слова, такие простые и человечные, падают в гробовую тишину зала, где веками царили лишь сложные юридические термины. Она не цитировала манускрипты. Она говорила о жизни. О том, что видела сама.

Каэлан смотрел на нее, и в его глазах она увидела не просто одобрение, а нечто большее — благодарность. Он, знавший все законы, не смог бы сказать этого. Это могла сказать только она.

Хелион, демонесса с алмазным умом, изучала Лизу с новым, пристальным интересом.

— Ты утверждаешь, что твое влияние... оптимизировало работу системы? — уточнила она, и в ее голосе не было насмешки, лишь холодный анализ.

— Я утверждаю, что наше

взаимное

влияние обогатило ее, — поправила ее Лиза, чувствуя, как уверенность нарастает внутри нее. — Он научил меня порядку. А я... я, возможно, напомнила ему, что за любым законом стоит живое существо. Со своими страхами, надеждами и... любовью.

Совет погрузился в молчание. Казалось, сама вечность затаила дыхание, ожидая вердикта. Лиза вернула свою руку в руку Каэлана, и он сжал ее так крепко, что она почувствовала боль. Но это была хорошая боль. Боль за то, за что они боролись.

Арбитр Асмодеус закрыл глаза, его пальцы сложились в сложный знак. Магистр Веритас казался статуей. Хелион что-то быстро вычисляла в уме, ее взгляд метался между ними.

Наконец, Асмодеус открыл глаза. Его взгляд был усталым, но ясным.

— Доводы... приняты к сведению, — произнес он, и слова его прозвучали с невероятным трудом. — Союз... не подлежит аннулированию.

У Лизы перехватило дыхание. Мир поплыл перед глазами.

— Однако, — тут же добавила Хелион, и ее голос вернул Лизу к реальности, — он будет переквалифицирован. С этого момента ваш брак считается... Экспериментальной Программой по Интеграции Сложных Эмоциональных Переменных в Систему Демонического Порядка.

Каэлан медленно кивнул, уголки его губ дрогнули в едва заметной улыбке.

— Я согласен с формулировкой.

— Программа будет считаться успешной, — продолжил Магистр Веритас, — при условии сохранения или повышения текущих показателей эффективности Теневого Града и его Верховного Судьи. Отчеты — ежеквартально.

Лиза смотрела на них, и по ее лицу текли слезы. Они не просто оставили их в покое. Они...

узаконили

их любовь. Облекли ее в форму бюрократического эксперимента. Это было так абсурдно, так совершенно и так в их манере, что она расхохоталась сквозь слезы.

— Мы... мы не подведем, — выдохнула она, не в силах сдержать смех и рыдания.

Совет, не прощаясь, начал растворяться в тени, оставляя их одних в огромном зале под звездами-параграфами.

Когда последние следы их присутствия исчезли, Каэлан повернулся к Лизе. Его маска окончательно растаяла, обнажив лицо, полное такого облегчения и нежности, что у нее снова закружилась голова.

— Экспериментальная Программа, — прошептал он, касаясь ее мокрой от слез щеки.

— Самая лучшая программа на свете, — всхлипнула она в ответ, прижимаясь к нему.

И под холодными звездами демонического права, они стояли, обнявшись — живое доказательство того, что даже самый строгий закон может быть согрет теплом любви. Их битва была выиграна. Не магией, не силой, а умом, дерзостью и готовностью изменить сами основы своего мира. И их хэппи-энд только начинался.

Эпилог, или Контракт с поправками

Прошло полгода. Шесть месяцев, которые для Лизы пролетели как один долгий, наполненный смехом и теплом день. Если бы кто-то рассказал ей когда-то, что ее жизнь превратится в самую увлекательную сказку с элементами абсурдной бюрократии, она бы не поверила. Но теперь это была ее реальность.

Она могла с упоением рассказывать (себе самой, в основном, ибо кому еще?) о том, как Каэлан, с абсолютно серьезным лицом, составил «Регламент утренних объятий» с пометками «длительность», «интенсивность» и «опциональные звуковые сопровождения (стоны, вздохи)». Или о том, как они вдвоем переписывали тот самый Брачный контракт, добавляя туда пункты вроде «Обязательное совместное поедание шоколада во время дождя» или «Право жены воровать брюки мужа для его же блага».

Она почти забыла вкус земного кофе, зато узнала вкус лунных ягод и того самого «шоколада», который готовили местные алхимики — горького, с перчинкой, но безумно вкусного. Она научилась разбираться в демонических сводах законов ровно настолько, чтобы с важным видом заявлять Каэлану: «Милорд, в пункте 7.3.2 явная логическая ошибка!», чем неизменно доводила его до восхищенного смеха.

Их жизнь была идеальным хаосом, упорядоченным любовью.

Они завтракали в малой столовой. Солнечный луч, редкий гость в Теневом Граде, пробивался сквозь витражное окно и играл на серебряной посуде. Лиза с наслаждением откусила кусочек теплого хлеба и потянулась за кувшином с фруктовым нектаром. И вдруг... мир поплыл. Не приятной дымкой, а тошнотворной волной. Запах нектара, обычно такой соблазнительный, ударил в нос такой густой, приторной волной, что ее тут же затошнило.

— Каэлан... — успела она прошептать, прежде чем вскочила, опрокинув стул, и бросилась прочь из зала, прикрывая рот рукой.

Она слышала за спиной его резкое движение, испуганный оклик, но думала лишь о том, чтобы добежать до уборной. Когда первый приступ тошноты прошел, она, бледная и дрожащая, прислонилась к прохладной каменной стене, пытаясь отдышаться.

Через мгновение дверь с треском распахнулась. На пороге стоял Каэлан. Его лицо было белее мрамора, на котором он стоял. В глазах — первобытный, животный страх.

— Алисия! — его голос сорвался. Он был рядом в два шага, его руки схватили ее за плечи, ощупывая, проверяя целостность. — Что случилось? Отравление? Колдовство? Говори!

— Я... не знаю, — прошептала она. — Просто... вдруг стало так плохо...

Он не стал ничего выяснять. Просто подхватил ее на руки — так бережно, будто она была хрустальной — и понес в ее покои, рыча на попадавшихся на пути слуг: «Немедленно лекаря! Самого лучшего!»

В ее спальне царила напряженная тишина. Каэлан стоял у камина, не двигаясь, словно изваяние, но Лиза видела, как дрожат его сжатые кулаки. Пожилой лекарь с бородой, похожей на заросший мхом корень, что-то тихо бормотал, проводя над ее животом руками, от которых исходило слабое золотистое свечение.

Лиза закрыла глаза. В голове роились самые страшные мысли. «Это болезнь. Какая-то магия. Что-то, что он не сможет починить. Он демон, он вечен, а я... я просто человек. Я состарюсь, заболею... А что, если он разлюбит меня, когда я буду слабой? Если я стану обузой?»

Лекарь наконец отстранился. Он повернулся к Каэлану, его глаза блестели под густыми бровями.

— Мой лорд, — произнес он с почтительным поклоном. — Поздравляю. Ваша супруга... ждет ребенка. Симптомы — классическая утренняя тошнота. С ней и ее... чадом... все в полном порядке.

Воздух в комнате застыл. Лиза услышала свой собственный вздох, похожий на стон. Она открыла глаза и уставилась на лекаря, не в силах осознать.

Ребенок? Она... беременна? От демона?

Она медленно перевела взгляд на Каэлана. Он стоял все так же неподвижно, но выражение его лица изменилось. Исчез страх. Исчезла ярость. Исчезла даже привычная маска контроля. Его фиолетовые глаза были пусты и широко распахнуты. Он смотрел сквозь лекаря, сквозь стены, в какую-то невообразимую даль. Он был похож на сверхмощный вычислительный аппарат, который только что получил задачу, не имеющую решения, и завис.

«О, боги, — промелькнуло в голове у Лизы. — Он в шоке. Он не готов. Он никогда не думал о детях. Он... он сейчас отступит. Он демон Порядка, а ребенок — это чистый, неконтролируемый хаос!»

Лекарь, почуяв леденящую атмосферу, поторопился ретироваться. Дверь закрылась.

И в этой внезапной тишине Каэлан наконец пошевелился. Он медленно, неуверенно, как будто боялся спугнуть хрупкую реальность, сделал шаг к кровати. Потом еще один. Он опустился перед ней на колени, его руки легли на ее живот с такой нежностью, будто он касался самого ценного артефакта во всех мирах.

— Ребенок? — его голос был хриплым шепотом, полным изумления. — Наш... ребенок?

Лиза кивнула, не в силах вымолвить ни слова, слезы катились по ее щекам.

И тогда с ним случилось нечто. Его лицо озарилось. Это было не то озарение, которое нисходило на него в суде. Это было проще, глубже, человечнее. Он засмеялся. Тихим, счастливым, немного истеричным смехом. И бросился к ней, осыпая ее лицо, губы, руки поцелуями — быстрыми, горячими, восторженными.

— Я... я не знаю, как это, — признался он, прижимаясь лбом к ее животу. — Быть отцом. За все бесконечные годы... я никогда... но это... — он поднял на нее сияющий взгляд, — это новая переменная. Самая важная. Самая прекрасная.

Все ее страхи растаяли, как дым. Она запустила пальцы в его волосы, смеясь и плача одновременно.

— Ты уверен? — прошептала она. — Это же... настоящий хаос. Пеленки, бессонные ночи, крики...

— Мы составим график, — тут же, по старой привычке, ответил он, но в его глазах танцевали чертики. — И протокол. Подробнейший протокол ухода за... за нашей «неучтенной переменной».

Они сидели так, обнявшись, и будущее, еще вчера казавшееся таким ясным и упорядоченным, теперь зияло перед ними пугающей и ослепительной бездной возможностей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Интересно, — хихикнула Лиза, вытирая слезы, — что скажет на это Высший Совет? «Экспериментальная Программа» дала неожиданный результат.

Каэлан ухмыльнулся, и в его улыбке была вся дерзость, которую она в нем обожала.

— Придется, пожалуй, вносить поправки в наш Контракт, — задумчиво произнес он. — Добавить пункт о наследовании. И, возможно, о праве на папины брюки для игр.

И в своей опочивальне, в самом сердце Теневого Града, под звуки своего смеха и биения двух сердец, которые скоро должны были стать тремя, они чувствовали себя не демоном и смертной, не судьей и его женой. Они были просто двумя влюбленными, стоящими на пороге величайшего приключения. И их контракт, скрепленный любовью, кровью и смехом, был готов к любым поправкам.

Конец