Я всегда хотела его

Воздух в доме всегда казался мне наэлектризованным одним его присутствием. Мы часто пересекались в коридорах, и каждый раз, когда я слышала его голос или смех, по телу пробегала волна жара, а в голове вихрем кружились самые смелые, запретные фантазии. Он был воплощением всего, чего я желала: сильный, уверенный, с той мужской харизмой, которая заставляла меня трепетать. Но он был женат, с детьми, с кольцом на пальце — абсолютно недосягаем. Я скрывала это под маской вежливого равнодушия, но внутри бушевал вулкан страсти, который с годами только набирал силу.

Однажды вечером, когда город окунулся в бархатные сумерки, я вышла на улицу, чтобы унять эту внутреннюю лихорадку. Завернула за угол дома, где царила тишина и тьма, и прислонилась спиной к прохладной, шершавой стене. Мои мысли, как всегда, были о нём — о его руках на моём теле, о тех прикосновениях, которые я могла только воображать. Я закрыла глаза, вызывая его образ, позволяя фантазиям разгореться.

Когда я открыла глаза, он стоял там, всего в паре метров. Его силуэт едва вырисовывался в тени, но я узнала его по дыханию — чуть прерывистому. Он смотрел прямо на меня, и в тот миг исчезло всё: его жена, наши жизни, правила. Остались только мы вдвоём под покровом ночи и это молчаливое, обжигающее признание.

Он подошёл медленно, будто проверяя, не исчезну ли я. Остановился в полушаге. Его ладонь легла мне на щёку, большой палец провёл по нижней губе, раздвигая её. Потом он наклонился и коснулся моих губ своими — не поцелуй, а лёгкое, почти невесомое прикосновение, от которого внутри всё сжалось.

Он не останавливался. Рука опустилась ниже, под подол платья, под кружевные трусики. Пальцы нашли меня влажной, горячей, и он тихо выдохнул мне в шею — звук, который я запомню навсегда.

Он не спешил. Сначала просто положил ладонь целиком — тёплую, тяжёлую — прямо на лобок, прижимая к стене. Я почувствовала, как он ощущает моё тепло сквозь ткань. Потом ладонь медленно двинулась вниз, скользнула под кружево, и два пальца легли вдоль складок, не входя, только раздвигая их в стороны. Он держал их так, будто открывал меня, и я ощутила, как воздух коснулся самой чувствительной кожи.

Затем он вошёл одним пальцем — средним — до самого основания, одним плавным движением. Не двигаясь, он просто был внутри, давая мне привыкнуть к ощущению его тепла и толщины. Потом начал медленно вращать запястьем: палец внутри описывал маленький круг, касаясь стенок по очереди, будто искал. Нашёл — и прижал, слегка надавливая, пока я не выгнулась.

Второй палец присоединился, но не сразу. Он вышел, провёл средним по самому чувствительному бугорку — один раз, медленно, от основания до кончика, — и только тогда вернулся, теперь уже с указательным. Два пальца вошли глубже, чем раньше, и сразу начали двигаться: не просто туда-сюда, а вниз-вверх, задевая переднюю стенку каждый раз, когда выходили. Большой палец тем временем лёг сверху и начал пульсировать: нажимать и отпускать в такт движениям внутри.

Я почувствовала, как он ускоряет: пальцы внутри стали короче, резче, но глубже, а большой палец теперь вращался — маленькими, быстрыми кругами, прямо по самой вершине. В какой-то момент он полностью вышел, обвёл вход пальцами, собрал влагу и вернулся — теперь уже тремя, но не растягивая, а заполняя. Три пальца вошли плотно, до упора, и замерли. Он просто держал их так, пока я не начала сжиматься вокруг них сама, от чего он тихо выдохнул:

- Да… вот так.

Потом он начал вибрировать — не рукой, а запястьем: короткие, быстрые толчки, почти незаметные, но от которых всё внутри задрожало. Большой палец в это время прижимал сверху, не двигаясь, просто держал давление, пока я не начала задыхаться.

Он не говорил ни слова. Только дышал мне в шею, горячо, прерывисто. И каждый раз, когда я была на грани, он замедлялся — выходил почти полностью, проводил пальцами по вершине, ждал, пока я не начну просить бёдрами, и только тогда возвращался, глубже, точнее, сильнее.

Но он отпустил меня внезапно, так же, как и начал. Рука исчезла, поцелуй растворился в воздухе. Он отступил на шаг, посмотрел в мои глаза — в его взгляде пылала та же дикая, неутолимая жажда, что и во мне, — и ушёл, растворившись в ночной тени. Я осталась дрожать, с телом, пульсирующим от невыносимого, но такого сладкого желания.

Я не помню, как добралась до комнаты, как уснула. Это была лихорадка — смесь страха, возбуждения и сомнений. Я даже подумала, что это был слишком яркий сон, пока глубокой ночью меня не разбудил тихий щелчок двери.

Дверь открылась и закрылась бесшумно. В темноте я уловила его тёмный силуэт у порога. Он шагнул ближе, опустился на край кровати — тихо, будто боялся разбудить ночь. Ни слова.

Годы тайного огня вспыхнули мгновенно. Я подалась к нему, перекинула колено через его бёдра, опустилась сверху, обхватив руками его шею, втягивая носом его запах — смесь кожи, ночи и чего-то неуловимо мужского.

Он не стал ждать. Ладони легли мне на бёдра, пальцы впились в кожу, и он вошёл одним глубоким, уверенным толчком. Грубость и нежность сплелись в каждом движении: он брал жёстко, но не причиняя боли, прижимая меня к себе так, будто боялся отпустить. Его тело двигалось с той же властной точностью, что и его рука у стены, только теперь я ощущала его полностью — горячего, твёрдого, требующего. Руки скользили по моей спине, по ягодицам, запоминая каждую дрожь, каждый вздох, будто он тоже ждал этого слишком долго.

Он вошёл одним движением — медленно, но без остановки, до самого конца. Я почувствовала, как он заполняет меня полностью, как его тепло растекается внутри. Он замер на мгновение, давая мне ощутить каждый миллиметр, и только тогда начал двигаться.

Сначала медленно: длинные, глубокие толчки, почти до выхода, потом обратно, до упора. Каждый раз, когда он входил, его бёдра прижимались к моим, и я ощущала, какой он твёрдый, горячий, нетерпеливый. Руки его лежали на моих бёдрах, пальцы впивались в кожу, направляя меня вниз, навстречу каждому движению.

Потом он ускорился. Толчок стал короче, резче, но глубже. Он поднимал меня за бёдра и опускал — раз, два, три — в такт своему ритму, и я чувствовала, как он бьётся внутри, как каждый удар отзывается где-то глубоко, в самом низу живота. Его дыхание стало прерывистым, горячее, прямо у моего уха.

Он перехватил меня за талию, прижал спиной к кровати, не выходя. Теперь он был сверху. Колено раздвинуло мои ноги шире, и он вошёл снова — глубже, чем раньше, под новым углом. Двигался быстро, почти жёстко, но каждый толчок был точным: он знал, где именно я сильнее всего сжимаюсь, и целенаправленно бил туда. Я вцепилась в его плечи, ногти впились в кожу, и он выдохнул — коротко, хрипло.

Потом он замедлился. Вышел почти полностью, оставил только головку внутри, и начал круговые движения бёдрами — медленно, растягивая меня, заставляя просить. Я подалась навстречу, и он вошёл снова — одним резким, глубоким толчком, до конца. И снова замедлился. Играл. То ускорялся, то почти останавливался, пока я не начала дрожать.

В какой-то момент он приподнял мои бёдра, вошёл под углом, и я почувствовала, как он задевает ту самую точку — каждый раз, без промаха. Движения стали короткими, быстрыми, почти вибрацией. Его ладонь легла мне на живот, прижимая, чтобы я не выгибалась слишком сильно. Другая рука скользнула между нами, большой палец нашёл чувствительную вершину и начал круговые движения — в такт толчкам.

Мы провели всю ночь в этом порыве: он проникал глубоко, ритмично, заставляя меня стонать от удовольствия, а я отдавалась полностью, обвивая его ногами, царапая спину в экстазе. Он был таким же ненасытным, как и я — мы меняли позы, исследовали друг друга, и каждый толчок приносил новую волну блаженства. В ту ночь не существовало его жены, детей или страхов — только наше взаимное, первобытное желание, чистое и неутолимое. Он брал меня снова и снова, и это был идеальный, порочный танец страсти.

Не знаю, сколько ещё он будет приходить ко мне по ночам, тихо закрывая дверь за собой. Надеюсь, это продлится долго, потому что я всегда хотела и хочу только его — полностью, без остатка.