Красная линия. Тематика: Секс фильм красная шапочка

Глава 1: Второй шанс

Жара пробирала сквозь пропитанный потом комбинезон. Том Рейн вцепился в руль старенькой «Формулы-3» и выжимал из машины последние силы. Трасса в Зандворте была его личным адом и спасением, она вибрировала под колесами, отсчитывая круги до финиша.

Зрителей почти не было: родственники и друзья гонщиков да пара случайных зевак. В этой забытой серии Том был лишь одним из многих, кто пытался доказать себе и другим свою силу.

Впереди мелькнула машина Шмидта — наглого юнца, который весь заезд лез под колеса. «Не сегодня», — прорычал Том. Он знал этот поворот как свои пять пальцев. Слегка больше смелости, чуть больше риска — и он уже за спиной у соперника. Финишная прямая!

Клетчатый флаг взметнулся в воздух. Том сбросил скорость, чувствуя, как пот заливает глаза. Победа! Но радости не было — одно лишь опустошение и усталость. Это была лишь капля в море, попытка заглушить боль и доказать себе, что он не сломлен.

За ограждением Тома ждал Хенк, старый механик, с бутылкой воды и мрачным взглядом.

— Хорошая гонка, Том, — прохрипел он, протягивая бутылку.

— Спасибо, Хенк, — ответил Том, отвинчивая крышку.

— Тут тебя ждут какие-то люди. Из «Формулы-1», — бросил Хенк, кивая в сторону паддока.*

Том замер. «Из "Формулы-1"?» Три года он был вычеркнут из этого мира, забыт. Или нет?

У ограды стояли двое в строгих костюмах: высокий, худощавый и холодный, и полный, добродушный, с улыбкой. Они смотрели на Тома внимательно.

Высокий мужчина сделал знак, и оба направились к нему.

— Том Рейн? — спросил он, протягивая руку. — Виктор Дюбуа, владелец «Phoenix Racing». Это мой ассистент, Жан-Пьер.

Том пожал руку Дюбуа, чувствуя, как в груди зародилась надежда.

— Что вам нужно? — спросил он, стараясь сохранять спокойствие.

Дюбуа окинул его взглядом.

— Мы следили за тобой, Том. Ты всё ещё быстр. Очень быстр.

— И что?

— Наш основной пилот, Марко Росси, попал в аварию во время тестов. Серьёзная травма. Он выбыл на неопределённый срок. Нам нужен новый пилот. И мы предлагаем это место тебе.

Время будто остановилось. Том ждал этого момента три года, мечтал о нём каждую ночь. Но это предложение было слишком неожиданным. Неужели это правда?

— Вы предлагаете мне вернуться в «Формулу-1»? — прошептал Том, не веря своим ушам.

— Да, Том, — усмехнулся Дюбуа. — Мы предлагаем тебе второй шанс. Но помни: это твой последний шанс. Не облажайся.

Шок постепенно отступал, уступая место вихрю мыслей. «Второй шанс… Последний шанс… Не облажайся…» Эти слова эхом звучали в голове, перекрывая шум трассы.

— Почему я? — спросил Том, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Вы же знаете моё прошлое. Зачем вам рисковать?

Дюбуа пожал плечами.

— Талант, Том, — просто сказал он. — Талант не пропьешь и не забудешь. У тебя есть скорость, агрессия, инстинкт убийцы. Это именно то, что нужно «Phoenix Racing». Да, твоё прошлое — это проблема. Но я верю, что ты можешь его искупить. И у нас сейчас просто нет другого выбора.

— А что скажут спонсоры? Пресса? — возразил Том. — Они же меня с грязью смешают.

Дюбуа усмехнулся.

— Спонсоры — моя забота. Пресса… Ну, им всегда нужна драма. А ты, Том, — идеальный герой для трагической истории. Падший ангел, получивший второй шанс. Главное — не дай им повода написать продолжение о твоём падении.

Том молчал, обдумывая услышанное. Дюбуа был прав. Он был бы идеальным героем для прессы. Но готов ли он снова выставить себя на всеобщее обозрение? Справится ли он с давлением?

— И что я должен ответить? — спросил Том.

— Решай сам, — пожал плечами Дюбуа. — У тебя есть 24 часа. Жан-Пьер оставит тебе свой номер. Позвони, когда будешь готов.

С этими словами они развернулись и направились к выходу из паддока. Том проводил их взглядом, чувствуя, как в груди нарастает смятение.

Хенк подошел к нему и положил руку на плечо.

— Что это было, Том? — спросил он. — Неужели они и правда хотят вернуть тебя в «Формулу-1»?

Том кивнул, не отрывая взгляда от удалявшихся фигур Дюбуа и Жан-Пьера.

— Да, Хенк. Похоже, что так.

— И что ты будешь делать? Согласишься?

Том вздохнул.

— Не знаю, Хенк. Не знаю. Я так долго мечтал об этом, но теперь… Теперь я боюсь.

— Боишься? Чего?

— Всего, — ответил Том. — Что снова облажаюсь. Что не выдержу давления. Что моё прошлое меня не отпустит.

Хенк крепче сжал его плечо.

— Послушай меня, Том. Ты — талантливый гонщик. Один из лучших, кого я видел. Ты заслуживаешь этого шанса. Не позволяй своему прошлому тебя сломать. Используй его, чтобы стать сильнее.

Том посмотрел на Хенка. В его глазах он увидел поддержку и веру, и в этот момент он понял, что не может отказаться.

— Я согласен, Хенк, — сказал Том, сжимая кулаки. — Я согласен.

Хенк улыбнулся.

— Я знал, что ты примешь правильное решение, Том. Я всегда верил в тебя.

Том достал телефон и набрал номер Жан-Пьера.

— Это Том Рейн, — произнёс он в трубку. — Я принимаю ваше предложение.

Отлично! Переходим к следующей главе. И да, будем строго придерживаться повествования от первого лица - так мы сможем глубже погрузиться в мысли и чувства каждого из героев.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 2: Возвращение

Возвращение в “Формулу-1” оказалось совсем не таким, каким я его себе представлял. Никаких оваций, цветов и восторженных взглядов. Скорее, настороженность, недоверие и скрытая враждебность.

База “Phoenix Racing” в Энстоне встретила меня холодом и безразличием. Механики косились на меня исподтишка, инженеры задавали вопросы с подтекстом, а босс, Виктор Дюбуа, держался подчеркнуто официально. Я чувствовал себя чужим на этом празднике жизни, словно незваный гость, которого терпят из-за крайней необходимости.

Первым делом меня отвели в святая святых – гараж, где стояли два болида “Phoenix Racing”. Машины выглядели впечатляюще, но я сразу почувствовал, что им чего-то не хватает. Нет, с технической точки зрения все было в порядке. Но не было души.

Инженер, представившийся Жаком, начал что-то объяснять про новые настройки, аэродинамику и мощность двигателя. Я слушал вполуха, стараясь уловить главное. Но мысли мои были далеко. Я думал о том, как доказать этим людям, что я достоин их доверия. Что я не подведу их.

– Ну что, Том, – прервал мои размышления Дюбуа, – готов сесть за руль?

Я кивнул, стараясь скрыть волнение.

– Всегда готов.

Первые круги на симуляторе прошли отвратительно. Я никак не мог привыкнуть к машине, к ее управлению, к ее характеру. Я чувствовал себя неуклюжим и неповоротливым, словно впервые сел за руль гоночного болида.

Жак хмурился, глядя на мои результаты. Дюбуа молчал, но я чувствовал его недовольство.

— Нужно больше времени, — сказал я, вылезая из симулятора. — Мне нужно привыкнуть к машине.

— У нас нет времени, Том, — отрезал Дюбуа. — Через две недели первая гонка. Ты должен быть готов.

Я сжал кулаки, стараясь сдержать гнев. Напряжение нарастало с каждой минутой. Я чувствовал, как прошлое тянет меня назад, пытается сломить. Но я не сдамся. Я буду бороться.

В тот же вечер я вернулся к симулятору и просидел за ним до самого утра. Я менял настройки, углы атаки, экспериментировал с торможением. Я пытался найти общий язык с машиной, понять её душу.

К утру я был измотан, но доволен. Я почувствовал, что начинаю понимать эту машину. Я начал чувствовать её характер, её сильные и слабые стороны.

На следующий день я вышел на трассу.

Первые круги были ужасными. Машина вела себя непредсказуемо, то и дело норовила уйти в занос. Я боролся с ней, стараясь удержать её на трассе.

Механики и инженеры с тревогой наблюдали за мной. Я чувствовал их сомнения, их опасения. Они думали, что я сломаюсь. Что я не выдержу.

Но я не сдавался. Я продолжал бороться. Я увеличивал скорость, рисковал, выжимал из машины максимум.

И вдруг, в один прекрасный момент, всё изменилось. Я почувствовал, что машина слушается меня, что она реагирует на каждое моё движение. Я почувствовал, что мы с ней становимся единым целым.

Я проходил круг за кругом, улучшая своё время. Я летел по трассе, словно птица, чувствуя свободу и восторг.

Механики и инженеры смотрели на меня с удивлением. Они не верили своим глазам. Я доказывал им, что они ошибаются. Что я всё ещё могу.

Вернувшись в бокс, я увидел улыбку на лице Дюбуа.

— Неплохо, Том, — сказал он. — Очень неплохо.

Это были первые слова похвалы, которые я от него услышал. И они очень много для меня значили.

Я посмотрел на Дюбуа и улыбнулся в ответ. — Это только начало, — сказал я. — Я ещё покажу вам, на что способен.

После изнурительных тренировок на трассе я перебрался в тренажерный зал. Нужно было поддерживать форму, укреплять мышцы шеи и спины. Я знал, что нагрузки будут колоссальными, и нужно было подготовиться к ним как следует.

Тяжелые гантели, стальные блины, пот, стекающий по лицу… Я старался выложиться на полную, заглушая все мысли, кроме одной: “Я должен быть готов”. Я должен был доказать всем, что достоин этого шанса.

К концу тренировки я почувствовал неприятную боль в шее. Сначала не придал значения, списав на усталость. Но к вечеру боль усилилась, отдавая в плечо. Двигаться становилось все труднее.

На следующий день, с трудом передвигаясь по базе, я понял, что дальше так продолжаться не может. Нужно было обратиться к врачу.

Меня направили в медицинский центр.

Медицинский кабинет оказался небольшой, но аккуратной комнатой. За столом, заваленным бумагами, сидела девушка. Ее темные волосы были собраны в небрежный пучок, а на ней был простой белый халат. Я ожидал увидеть кого-то другого — более… как это часто бывает в паддоке — эффектного, с модельной внешностью. Но передо мной оказалась девушка с пышными формами. Плюс-сайз, как говорят.

— Я не привык, чтобы врачи выглядели… так, — выпалил я, не успев подумать. Идиот! Зачем я это сказал?

Эмили приподняла бровь, явно озадаченная моим неуклюжим комплиментом.

— Я не привыкла к тому, чтобы гонщики жаловались на боль в спине после первой же тренировки, — ответила она с лёгкой усмешкой. — Обычно вы, парни, считаете себя супергероями.

Я смутился, понимая, что сморозил глупость. Нужно было держать язык за зубами.

— Это были особенные тренировки, — пробормотал я, стараясь сменить тему. — Новая машина, новые настройки… всё тело болит.

— Я вижу, — её взгляд скользнул по моей фигуре, задержавшись на мгновение дольше, чем я ожидал. — Давай посмотрим, что у тебя там.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3: На пределе

Две недели пролетели в бешеном темпе. Тренировки, тесты, симуляторы, встречи с инженерами, общение с прессой… Крутился как белка в колесе, стараясь успеть всё и сразу.

Дюбуа не давал спуску, требуя максимума и постоянно напоминая о «последнем шансе». Спонсоры смотрели на меня как на прокажённого, что не добавляло уверенности. Я чувствовал себя загнанным в угол зверем, готовым сорваться в любой момент.

Держался. Понимал, что это шанс вернуться в игру, доказать, что я чего-то стою. Упускать такую возможность я не собирался.

На трассе выкладывался по полной. Машину чувствовал продолжением своего тела, выжимая из неё всё, что можно. Рисковал, обгонял, боролся за каждый сантиметр трассы.

Жак, мой инженер, был поражён моей настойчивостью. Он не ожидал такого быстрого прогресса после трёх лет простоя.

— Талант, — говорил Жак, — но нужно быть осторожнее. Слишком агрессивен.

— Я не могу быть осторожным. Я должен доказать, что достоин этого места.

Первая гонка сезона — Гран-при Австралии — приближалась неумолимо. Меня захлестывали волнение и страх. Я не знал, чего ожидать. Как меня встретят болельщики и пресса? Смогу ли я выдержать конкуренцию?

В день гонки проснулся с тяжёлой головой. Нервы на пределе. Сегодня решится моя судьба.

Приехал на трассу рано утром. Атмосфера накалена до предела. Механики суетятся вокруг машин, инженеры что-то обсуждают, журналисты рыщут в поисках сенсаций.

В боксе я переоделся в гоночный комбинезон. В нём я чувствовал себя немного спокойнее. Комбинезон — как вторая кожа, защищающая от внешнего мира.

Сев в машину, пристегнул ремни безопасности. Закрыл глаза и сосредоточился, представляя трассу, каждый поворот, каждую прямую. Нужно быть готовым к любой ситуации.

Когда я выехал на трассу, меня оглушил рёв трибун. Болельщики приветствовали меня, скандируя имя. По телу пробежала дрожь.

Квалифицировался неплохо, но не идеально. Стартовал с восьмого места. Для первого раза неплохо, но хотелось большего.

Перед стартом я посмотрел на соперников. Все они сильные и опытные гонщики. Сегодня будет непросто.

Загорелись красные огни. Сердце забилось быстрее. Я сжал руль и приготовился к старту.

Фары погасли. Резко нажал на газ, и машина рванула вперёд. Старт неплохой, но несколько машин меня обогнали.

— Том, держи траекторию! — прозвучал в шлеме голос Жака. — Давление в задних шинах немного упало.

— Понял, Жак. Постараюсь держать всё под контролем.

Первые круги были хаотичными. Борьба на каждом сантиметре трассы. Я чувствовал, как машина реагирует на каждое движение руля, как шины цепляются за асфальт. Ощущение скорости, адреналин — всё это было здесь.

— Том, мы на седьмой позиции, — доложил Жак. — Марко Росси идёт третьим.

Марко Росси... Я знал его. Бывший напарник по команде, которого я заменил. Он был быстр, но слишком осторожен.

— Понял, — ответил я. — Попробуем сократить отставание.

Начиная обгоны, я чувствовал, как нарастает напряжение. Каждый манёвр был просчитан, но риск был огромен. Одна ошибка — и всё закончится, не успев начаться.

— Том, у нас проблемы с тормозами, — голос Жака стал напряжённым. — Передние колодки начинают перегреваться. Будь осторожнее при торможении.

— Понял. Постараюсь быть деликатнее.

На седьмом круге, обгоняя одного из соперников, я почувствовал, как машина задрожала. Неприятный звук.

— Что это, Жак? — спросил я, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

— Не знаю, Том. Датчики показывают что-то странное. Проверь, пожалуйста, вибрацию.

Я сбросил скорость, пытаясь понять, откуда исходит вибрация. Она была едва уловимой, но достаточно заметной, чтобы вызывать беспокойство.

— Похоже, что-то с задним колесом, — сказал я. — Вибрация идёт оттуда.

— Понял. Держись, Том. Постараемся справиться.

На восьмом круге, пытаясь обогнать соперника, я почувствовал, что машина теряет сцепление с дорогой. Передние колёса ушли в занос, и я едва успел выровнять болид.

— Том! Что случилось? — в голосе Жака звучала тревога.

— Не знаю! Машина... она не слушается! — ответил я, чувствуя, как адреналин смешивается со страхом.

В этот момент я увидел его. Клауса. Он шёл рядом, на мгновение опередив меня. И я почувствовал, как во мне закипает старая ненависть.

— Клаус! — прокричал я в шлеме и, не раздумывая, бросился на обгон.

— Том, нет! Не делай этого! — отчаянно закричал Жак.

Но я его уже не слушал. Я видел только его — Клауса. Его самодовольную ухмылку, его наглую манеру вождения.

На короткой прямой я подрезал его, пытаясь обогнать. Он же, словно играя со мной, перестраивался, не давая мне проехать.

И вот на вираже, когда мы шли почти бок о бок, произошло неизбежное. Наши болиды столкнулись.

Меня резко отбросило в сторону. Я почувствовал, как машину подбросило и раздался треск металла. Мир закружился в безумном калейдоскопе.

— Том! Том! Ты в порядке? — голос Жака доносился откуда-то издалека.Но я уже ничего не слышал. Я потерял сознание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 4: На Передовой

Утро в “Phoenix Racing” всегда начиналось с одинаковой суеты. Механики, словно пчелы, жужжали вокруг болидов, инженеры что-то бурно обсуждали, а журналисты уже вились в паддоке, выискивая любые зацепки для своих статей. Для меня же утро – это время относительного спокойствия перед надвигающейся бурей. Мой медицинский кабинет – это моя крепость, мое убежище в этом мире скорости и адреналина.

Я стала врачом в “Формуле-1” не потому, что мечтала об этом с детства. Все началось с… ну, с моего собственного падения. Была я тогда студенткой, жаждала приключений и, конечно, была полна сил и неразумности. На одном из студенческих рок-фестивалей, совершенно случайно, попала на концерт местного рок-исполнителя. Он так зажигательно играл, так отдавал себя музыке… И в какой-то момент, во время особо безумного гитарного соло, я почувствовала, как что-то изменилось. Не знаю, что это было – может, самоотдача артиста, может, энергетика толпы – но я вдруг поняла, что моя страсть к медицине, к помощи людям, может обрести новую, более захватывающую форму.

Я всегда была из тех, кто любит разбираться в проблемах. Любила разбирать сломанные игрушки, чтобы понять, как они работают. А когда поняла, что могу делать это с человеческим телом, это стало настоящей одержимостью. Спортивная медицина, реабилитация – это было то, что меня увлекало больше всего. А “Формула-1”… это вершина. Самые сложные травмы, самые высокие скорости, самые передовые технологии. Здесь каждый день – это вызов.

И вот я здесь. С одной стороны, я – часть этого захватывающего мира, с другой – я тот, кто старается его уравновесить, кто следит за тем, чтобы эта безумная гонка не превратилась в трагедию.

Сегодняшний день, однако, обещал быть не совсем обычным. По крайней мере, для меня. Когда Том Рейн, легенда, о котором говорили вполголоса, но всегда с придыханием, вошел в мой кабинет, я почувствовала легкое недоумение. Не потому, что он был звездой – я видела много звезд. А потому, что он выглядел… неуверенно. Несокрушимый Том Рейн, который, как я слышала, был настоящим зверем на трассе, сейчас немного ссутулился, явно страдая от боли в шее.

– Да вот, шею заклинило, – пробормотал он, пытаясь казаться безразличным. – Тренировался, старый стал.

Я не смогла сдержать улыбку. Этот “старый” только что вернулся после трехлетнего отсутствия, и уже успел наделать шума.

– Я не привыкла, чтобы гонщики жаловались на боль в спине после первой же тренировки, – ответила я, стараясь придать голосу легкую иронию.

Он посмотрел на меня как-то странно, словно пытаясь понять, кто я такая.

– Это были особенные тренировки, – парировал он, и в его голосе прозвучала какая-то защитная нотка.

– Я вижу, – ответила я, и, правда, видела. Видела, как напряжены его мышцы, как он старается скрыть истинную степень боли. – Давайте посмотрим, что там у вас.

Когда я начала пальпировать его шею, он тихонько вздохнул. Его тело, привыкшее к экстремальным нагрузкам, сейчас было напряжено, словно струна. И когда я случайно задела старый шрам на его плече, я почувствовала, как его тело слегка напряглось. Это была отметина боли, след от аварии, которая, как я поняла, определила его судьбу.

В его глазах, когда он открыл их, я увидела смесь боли, усталости и… чего-то еще. Чего-то, что заставило меня на мгновение остановиться. Он был не просто гонщиком, потерявшим все. Он был человеком, который пытался найти себя заново. И в этот момент я почувствовала не только профессиональный интерес, но и какое-то странное, неосознанное желание помочь ему.

Мне хотелось понять этого человека лучше. Он был загадкой, которую хотелось разгадать. И, возможно, помочь ему не просто вернуться в “Формулу-1”, но и найти что-то более важное.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5: Вне трассы

Шум трассы, рев моторов, запах жжёной резины — всё это было привычно, но сейчас отошло на второй план. В моём кабинете царила тишина, лишь изредка нарушаемая тихим гулом вентиляции. Том… Том лежал на кушетке, бледный, с закрытыми глазами, его дыхание было прерывистым.

Авария. Я краем глаза увидела страшный удар, разворот, и вот он здесь.

— Жак, — позвала я, — срочно вызови бригаду медиков и сообщи о состоянии Тома. Нужно отправить его в больницу для более детального обследования.

Жак, как всегда, был рядом, бледный и встревоженный. Он быстро позвонил по телефону.

Я внимательно осмотрела Тома. К счастью, видимых повреждений, кроме незначительных ссадин, не было. Но он жаловался на сильную боль в шее и плече.

— Том, ты меня слышишь? — мягко спросила я, касаясь его руки. — Том?

Он открыл глаза. В них читались страх и боль.

— Что... что случилось? — прошептал он.

— Авария, Том. Ты в порядке. Сейчас я тебе помогу.

Я начала первичный осмотр. Проверила пульс, давление, зрачки. Всё указывало на сильное сотрясение мозга и, возможно, повреждение шейных позвонков.

Я попросила Жака помочь мне зафиксировать его шею специальным воротником. Аккуратно, чтобы не причинить лишней боли.

— Нужно сделать рентген, — сказала я, — чтобы убедиться, что переломов нет.

— Я... я всё помню, — выдавил Том. — Клаус... он подрезал меня.

Я кивнула, понимая, что происходит. Гонки — это не только мастерство и скорость. Это ещё и опасные игры, интриги и соперничество.

До прибытия медицинской бригады я решила сделать ему обезболивающий укол.

— Это поможет тебе немного расслабиться, — сказала я, подготавливая шприц. — Всё будет хорошо, Том. Ты в надёжных руках.

Он кивнул, стиснув зубы. Я увидела в его глазах благодарность.

Когда приехала бригада, они быстро оценили состояние Тома. Я передала им всю необходимую информацию, и они осторожно погрузили его на носилки.

Прежде чем его увезли, Том схватил меня за руку.

— Эмили, скажи... почему Марко Росси стал моим соперником? Я же его заменяю...

Я понимала, о чём он спрашивает. Марко Росси — молодой талантливый гонщик, который до аварии был лидером команды. Я знала все подробности, но не знала, стоит ли говорить об этом сейчас.

— Марко... — начала я, подбирая слова, — он ушёл в другую команду. Сразу после аварии.

— Но почему? — настаивал Том. — Он должен быть рад, что я его заменяю. Это даёт ему время на восстановление.

Я вздохнула.

— Не совсем так, Том. Ты... Ты его заменил. И это стало причиной. Узнав, что тебя пригласили, он решил, что его место в команде под угрозой. Для него ты — серьёзный конкурент.

В его глазах мелькнуло понимание, а затем — гнев.

— Так вот оно что... — прошептал он. — Он меня боится.

— Возможно, — ответила я. — Но сейчас не время об этом думать. Ты должен сосредоточиться на своём здоровье.

Он кивнул.

— Спасибо, Эмили, — сказал он, — за всё.

— Всегда пожалуйста, Том, — ответила я, стараясь скрыть волнение. — Я буду рядом, если понадобится.

После того как Тома увезли, в кабинете повисла тишина. Я вздохнула и села за стол. Гонки — это не только скорость и адреналин. Это ещё и разбитые судьбы, предательства и интриги.

Выйдя из кабинета, я хотела позвонить Хэлли. Мы с ней давно дружим, познакомились на хоккее, которым увлекались вместе, но теперь я врач в «Формуле-1», а она спортивный журналист...

— Привет, солнышко, — говорю я, улыбаясь.

— Привет, милая, рада тебя слышать, я так соскучилась, ты совсем обо мне забыла, — радостно восклицает она.

— Ты же знаешь, где я работаю, мне даже присесть некогда, эти гонщики как маленькие дети, — отвечаю я, устало вздыхая.

— Когда ты отдохнёшь, пчёлка? Скоро от тебя и следа не останется, а потом… — не даю ей договорить и перебиваю, ведь я видела игру Криса и уверена, что она тоже.

— Да что мы всё обо мне да обо мне, лучше расскажи, как у тебя дела? Я недавно видела игру Криса по телевизору, он добился больших успехов, — тихо говорю я.

— Да, завтра я иду брать интервью у его друга, который играет с ним в одной сборной.

— Ты шутишь? Хэлли, боже, это будет горячее интервью. Но что ты будешь делать, если Крис тебя увидит?

— Я не хочу об этом думать, я надеюсь остаться незамеченной и сделать своё дело.

— А если…

— Эмили, пожалуйста, не надо…

Мы проговорили с ней ещё около часа, а потом я отложила телефон и уставилась в окно. Я думала о Томе и его травмах. Они несерьёзные, но будут давать о себе знать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6: Последствия

Я очнулся в больничной палате. Голова раскалывалась, в теле ломота, в горле пересохло. Вокруг – белые стены, запах лекарств и тихий писк аппаратуры. Классика жанра.

Первое, что я вспомнил – аварию. Ярость, Клауса, вираж, удар… И темнота.

Попытался пошевелиться, но резкая боль в шее пронзила все тело. Ощупал шею – зафиксирована жестким воротником.

– Лежать, – услышал я тихий голос.

Рядом со мной сидела Эмили. Она выглядела уставшей, но в ее глазах светилась забота.

– Как ты? – спросила она, мягко улыбаясь.

– Как после встречи с грузовиком, – прохрипел я. – Что со мной?

– Сотрясение мозга, ушибы, растяжение связок. Но все цело. Тебе повезло.

– Повезло? – усмехнулся я. – Я вылетел с гонки!

– Ты жив, Том. Это главное.

Я вздохнул. Она права. Но все равно было обидно. Я так долго ждал этого момента, так много работал, чтобы вернуться. И все закончилось так глупо.

– Что дальше? – спросил я. – Сколько мне придется пролежать здесь?

– Не знаю, – ответила Эмили. – Все зависит от твоего состояния. Но думаю, что несколько дней тебе придется провести в больнице.

Несколько дней… Это означало, что я пропущу следующую гонку. Мой шанс ускользал от меня.

Я отвернулся к стене, чувствуя, как во мне закипает злость.

– Том, – сказала Эмили, – я знаю, что тебе тяжело. Но ты должен быть сильным. Ты должен верить в себя.

– Во что верить? – огрызнулся я. – В то, что я старый, никому не нужный гонщик, который не может справиться с управлением?

– Не говори так, – возразила Эмили. – Ты талантливый гонщик, Том. Ты просто попал в аварию. С кем не бывает?

– Со мной уже бывало, – пробормотал я. – И это всегда заканчивается одинаково.

Мы снова замолчали. Эмили смотрела на меня внимательно, будто пытаясь разгадать мои мысли. А я смотрел куда-то мимо нее, стараясь скрыть свою уязвленность.

— Том... — тихо произнесла она, слегка касаясь моей руки. Ее прикосновение заставило меня повернуться обратно к ней. Глаза Эмили были полны искренней заботы и понимания.

Я взглянул ей прямо в глаза и вдруг понял, насколько сильно она поддерживала меня все это время. Она была рядом даже тогда, когда казалось, что весь мир против меня. Впервые за долгое время я почувствовал тепло и спокойствие внутри себя.

Она отвела взгляд первой, словно смущенная своей открытостью.

— Спасибо, что остаешься рядом, — сказал я искренне.

— Это моя работа, — слабо улыбнулась она, хотя мы оба знали, что дело тут вовсе не в работе.

— Когда меня выпишут отсюда, пойдем вместе выпить кофе, — неожиданно предложил я. — Мне кажется, нам есть о чём поговорить.

Эмили подняла голову и посмотрела на меня удивленно, но потом её лицо смягчилось.

— Хорошо, — согласилась она, чуть заметно покраснев. — Только обещай, что больше не будешь называть себя старым и никому ненужным.

Я кивнул, впервые за этот день почувствовав настоящее облегчение.

****

Следующие дни пролетели незаметно. Врачи обследовали меня каждый день, проверяя состояние позвоночника и головы. Постепенно боли утихли, швы зажили, и наконец настал тот долгожданный момент, когда доктор объявил, что я готов покинуть больницу.

Выписка прошла быстро и буднично. Эмили пришла забрать меня домой, взяв с собой небольшой букет цветов и пакет с вещами, которые привезла раньше.

— Ну вот, — сказала она, глядя на меня снизу вверх, пока я пытался застегнуть куртку одной рукой. — Наконец-то свобода.

— Свобода от белых стен и аппаратов, — согласился я, криво ухмыляясь. — Чувствую себя заново родившимся.

Мы вышли из больницы, подставив лица солнечному свету. После долгого пребывания в закрытом помещении свежий воздух казался особенно приятным.

— Идём, — уверенно заявила Эмили, беря мою сумку. — Сначала поедешь ко мне домой, отдохнёшь, а завтра...

— Завтра идём пить кофе, — перебил я её, поднимая бровь. — Или забыла своё обещание?

Эмили засмеялась, махнув рукой перед моим лицом.

— Да-да, помню-помню, — фыркнула она. — Давай сначала придём в себя, а там посмотрим.

Но я знал, что она не откажется. Теперь оставалось лишь дождаться утра следующего дня, чтобы начать новую главу нашей истории.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 7: Под одной крышей

Больничный запах, монотонность больничной жизни – это было не для меня. Я чувствовал себя в ловушке, как птица в клетке. Когда врач, после очередного осмотра, сказал, что мне нужен покой и наблюдение, но официально я здоров и могу быть выписан, я не раздумывал ни секунды.

– Выписывайте меня, – сказал я твердо. – Я поеду домой.

Врач сомнительно покачал головой. – Том, ты…

– Я буду в порядке, – перебил я. – Просто мне нужен отдых.

Эмили, которая, к моему удивлению, навещала меня каждый день, подошла ближе.

– Том, это не лучшая идея, – сказала она мягко. – Тебе нужен уход. Шея…

– Я знаю, – ответил я. – Но я не хочу быть в больнице.

Я видел, как она колеблется. Она, кажется, понимала мою тягу к свободе, к привычной среде.

– А где ты собираешься жить? – спросила она. – Твоя квартира…

Я махнул рукой. – Пока не думал.

И тут Эмили, к моему удивлению, произнесла:

– Ты можешь остаться у меня.

Я удивленно посмотрел на нее.

– У тебя? – переспросил я.

– Да. Мне несложно. Я могу присматривать за тобой. Это будет лучше, чем больница.

Я задумался. Жить у Эмили? Это было… неожиданно. Но, с другой стороны, она была врачом, она понимала, что мне нужно. И, честно говоря, я не хотел оставаться один.

– Спасибо, Эмили, – сказал я. – Я согласен.

Переезд к Эмили был… странным. Ее квартира оказалась уютной, наполненной книгами и растениями. Было совсем не похоже на мою холостяцкую берлогу.

Первые дни были тяжелыми. Шея болела, голова гудела. Я чувствовал себя беспомощным, зависимым от Эмили. Она готовила мне еду, помогала принимать лекарства, меняла повязки. Она делала все это с такой заботой и терпением, что я не мог не чувствовать благодарность.

Мы проводили много времени вместе. Сидели вечерами на кухне, пили чай, разговаривали. Я рассказывал ей о своем прошлом, о своих мечтах, о своих страхах. Она слушала меня внимательно, не перебивая, задавая вопросы, которые помогали мне лучше понять самого себя.

Она рассказывала мне о своей работе, о своих увлечениях. Я узнал, что она любит рисовать, что она мечтает открыть свою клинику реабилитации. Я видел, как она увлечена своим делом, как она любит помогать людям.

Между нами возникла какая-то особая связь. Не романтическая, нет. Пока что. Это была дружба, основанная на взаимном уважении и доверии. Я чувствовал, что могу ей доверять, что она не осудит меня, что бы я ни говорил.

Иногда, когда она прикасалась ко мне, помогая встать или устроиться поудобнее, я чувствовал легкое волнение. Ее прикосновения были нежными, но уверенными. И в ее глазах я видел не только заботу, но и что-то еще… Что-то, что заставляло мое сердце биться чуть быстрее.

Однажды вечером, когда мы сидели на диване и смотрели фильм, она положила голову мне на плечо. Я замер, боясь нарушить этот момент. Это было так просто, так естественно.

– Спасибо, Эмили, – сказал я тихо.

– За что? – спросила она, не поднимая головы.

– За все. За то, что ты здесь. За то, что ты заботишься обо мне.

Она подняла голову и посмотрела на меня. Ее глаза сияли в полумраке.

– Ты не один, Том, – сказала она. – Мы справимся. Вместе.

И в этот момент я понял, что она права. Я не один. И, возможно, это именно то, что мне нужно было. Не только физическое восстановление, но и поддержка, дружба, понимание.

Я смотрел на нее, и впервые за долгое время почувствовал себя спокойно. Впервые за долгое время я почувствовал, что у меня есть будущее.

Когда вечер закончился, я отправился в спальню, погруженный в собственные мысли. Перед глазами всплыли воспоминания о последних днях. Как мы гуляли по набережной, наслаждаясь свежим морским воздухом, смеясь над шутками друг друга. Или тот случай, когда мы случайно забрели в маленькую кофейню, где заказали латте и пробовали шоколадные пирожные, и я заметил, как очаровательно выглядела Эмили, кусая губы перед тем, как отпить глоток горячего напитка.

Эти моменты наполнили моё сознание ощущениями спокойствия и тепла. Раньше я воспринимал её лишь как врача, человека, который помогает мне восстановиться физически. Теперь же мои чувства стали глубже. Каждое слово, каждое движение руки, взгляд, обращённый на меня... Всё это наполняло меня новыми эмоциями.

Может быть, я начинаю влюбляться?

Мысль эта казалась одновременно страшной и привлекательной. Страх был вызван моей неуверенностью в собственных силах. Могу ли я предложить ей нечто большее, чем просто дружеская привязанность? Смогу ли я оправдать её ожидания, защитить её и подарить счастье?

Но, несмотря на сомнения, одно чувство становилось всё сильнее и яснее: я больше не представлял себе жизнь без неё рядом. Каждый день, проведённый вместе, открывал новые грани нашей связи, делал нашу близость крепче и значительнее.

Лежа в кровати, я закрыл глаза, стараясь уснуть, но образ Эмили снова возник в сознании. Её улыбка, тепло рук, тихий голос... Сердце начало учащённо биться.

– Том, ты принял лекарство? – слышу я голос Эмили из-за открывающейся двери.

– Ммм... – я поднимаюсь и сажусь на кровати, мои глаза привыкают к свету от коридора, и я вижу Эмили в шелковой ночнушке и халатике, накинутом сверху, я едва сдерживаюсь от стона при виде нее.

Я киваю, не в силах оторвать взгляд от ее шеи, мое сердце начинает бешено стучать. – Да, я принял.

– Хорошо, может тебе что-то нужно?

Я смотрю на нее, борясь с желанием. Я медленно качаю головой, пытаясь скрыть свое возбуждение, но мой голос выдает меня. – Не... мне ничего не нужно, – я делаю паузу, мои глаза скользят по твоей фигуре. – Кроме тебя.

– Что? – спрашивает она растерянно.

Мои руки непроизвольно тянутся к ней, чтобы обнять или притянуть ближе, но вместо этого мои пальцы уже касаются ее халатика.

– Том.

Я замираю, чувствуя, как ее глаза смотрят на меня с удивлением и растерянностью. Моя рука все еще на ее халатике, и я не могу убрать ее или просто не хочу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ты заботишься обо мне последние две недели. Знаю, что не должен так думать или чувствовать, – мой голос становится тише. – Но ты так красива в этом халатике.

– Это пеньюар, а не халатик.

– Пеньюар... Правда? – моя рука скользит по ткани халатика, чувствуя мягкость и шелк. - Это еще более сексуально, чем я думал, – глотаю я комок в горле. – Ты не должна заходить ко мне в таком виде. Ты пытаешься убить меня или просто дашь мне умереть счастливым мужчиной? Я серьезно. Если ты не уйдешь прямо сейчас, я сделаю что-то глупое, – мои руки уже начинают развязывать пояс на ее халатике. – Пожалуйста...

– Не хочу, – шепчет она в ответ.

Я замираю, услышав ее шепот. Мои пальцы застывают на ее халатике, и я смотрю в ее глаза. Я вижу ее плечи, шею, ключицы, их ничего не скрывает, я пытаюсь сосредоточиться на вопросе, но мое тело напряжено, и это только от одного ее вида.

– Ты серьезно не хочешь уйти?

Ее молчание как приговор. Я развязываю пояс халатика и оставляю его лежать на полу у наших ног. Я медленно и осторожно, как будто она хрупкая ваза, поднимаю ее и ложу на кровать, накрыв своим телом.

– Теперь ты в ловушке со мной, – мой голос тихий и хриплый.

– Я давно в ловушке твоих глаз, еще с нашей первой встречи.

Мое сердце взрывается от радости при ее словах. Я опускаюсь и целую ее шею, а мои руки скользят по ее бокам и сжимают ее пышные бедра. Я стараюсь сдерживать себя, но так хочется сжать ее сильнее, грубее, пометить ее, оставить следы, чтобы все знали, что она занята, что у нее есть я.

Я снимаю с нее ночнушку, и, о боже, она даже лучше, чем я представлял. Ее грудь, бедра, даже ее животик вызывает во мне волну возбуждения. Она такая...

– Том...

– Я знаю, что не должен делать этого, – прошептал я ей на ушко и прикусил мочку. – Но я не могу сопротивляться... Я не хочу сопротивляться.

Я начинаю целовать её тело, начиная с шеи и ключиц, медленно опускаясь к груди. Только судорожное дыхание, быстро вздымающаяся грудь выдавали, что ей всё нравится, что она в предвкушении. Поднимаю глаза посмотреть на неё и вижу, как она закусывает губу и раскрасневшаяся. Мне нравится чувствовать под своими ладонями мягкую кожу, её округлые формы.

Я останавливаюсь на секунду, глядя на ее грудь с восхищением и желанием. Мои руки медленно скользят вверх и обхватывают их, поглаживая пальцами соски. Эмили только судорожно втягивает воздух, от чего ее груди вздымаются вверх...

– Ты такая красивая...

– Пожалуйста, – шепчет она.

Я замираю, услышав ее тихое «пожалуйста». Мои руки сжимают ее грудь сильнее, а ртом немедленно припадаю к ее груди.

– Пожалуйста, что, пожалуйста? – продолжаю языком ласкать ее сосок, а второй прокручиваю между пальцами.

– Не мучай.

Я хмыкаю и слегка кусаю ее сосок, прежде чем полностью взять его в рот.

– Хорошо.

Я переключаюсь на вторую грудь, давая ей такое же внимание и заботу, медленно опускаю руки вниз на живот, оглаживая его и спускаясь ниже. Мои губы и язык оставляют мокрые следы на ее животе, а руки крепче сжимают бедра, поднимая их слегка вверх.

– Расслабься, кошечка.

Мое лицо оказывается между ее ног, я делаю глубокий вдох, вдыхая ее аромат. Я не могу удержаться и развожу её ноги еще шире. Я нежно целую ее сверху над клитором и медленно собираю ее соки языком, сжимаю ее бедра еще сильнее, не давая двигаться.

Её бёдра подрагивают в моих руках, я чувствую, как её соки стекают по моему подбородку, слышу её стоны, которые становятся громче, вижу, как она сжимает простынь до побелевших костяшек, я начинаю двигать языком быстрее, по кругу вбирать ртом её клитор. Я чувствую, как она близка к оргазму, ее ноги начинают дрожать вокруг моей головы, а бедра приподнимаются от кровати, я хватаю их сильнее, что на утро останутся следы, и сильнее засасываю ее клитор. Она кончает на моем лице, ее соки наполняют мой рот и стекают по подбородку, но я не останавливаюсь и продолжаю трахать ее языком, пока она не отойдет от оргазма.

— Ты такая вкусная, — говорю я Эмили и целую ее, она отвечает мне со всей своей страстью, впиваясь ногтями мне в спину и притягивая к себе еще ближе.

Мои руки дрожат от желания, я ложусь на нее, раздвигая ноги еще шире. Беру член в руку и направляю его к ее киске, первые сантиметры проникают тяжело, но дальше все идет легче благодаря ее сокам, я слышу, как она судорожно вдыхает и стонет, царапая мне спину своими ногтями. Я начинаю медленно двигаться, чувствуя, как ее стенки обхватывают мой член, я вхожу глубже, каждый толчок становится всё более интенсивным, Эмилии только стонет подо мной, хватаясь за меня. Ее стоны становятся еще громче, и, сука, они сводят меня с ума, и я перестаю себя сдерживать и ускоряюсь, беру ее уже грубо, а она только стонет мое имя.

— Том... Я... Я близко... Пожалуйста... — шепчет она в экстазе.

Я чувствую, что она близка к оргазму, по тому, как она сжимает мой член. Мои пальцы находят ее клитор и начинают массировать. Она вскрикивает и начинает кончать, ее стенки сжимаются вокруг моего члена. Я грубо хватаю ее бедра и начинаю входить в нее жестче в ответ на ее оргазм.

Я чувствую, как мое семя начинает подниматься вверх по моему члену. Стону сквозь сжатые губы и выхожу из нее до мгновения до оргазма, пара движений рукой по члену, и я кончаю ей на живот и грудь — ААААХХ!!!!

— Нужно в душ, — первое, что я слышу от нее после секса.

— Лежи, я сейчас, — встаю, не стесняясь своей наготы, и иду в ванную, где беру полотенце, намачивая его, возвращаюсь к Эмили и начинаю ее обтирать и попутно нежно целовать ее куда могу дотянуться. — Всё завтра, а теперь, кошечка, давай спать.

— Почему я кошечка? — спрашивает она, прижимаясь к моему боку.

— Я тебе завтра просто покажу свою спину, кошечка, — говорю я, смеясь и обнимая ее.

Эмили засыпает первая, а я еще лежу и пытаюсь осознать, что сейчас произошло, но отгоняю плохие мысли далеко на задворки и, обнимая Эмили, с улыбкой на лице засыпаю, зная уже для себя, что я никуда уже не отпущу эту кошечку, которая сладко спит под моим боком.

Глава 8: Невесомая надежда

Сидя на кухне, я смотрела на пустую чашку чая, которую Том оставил на столе. Его уход, после того, как он почувствовал себя достаточно окрепшим, оставил странное ощущение. Не то чтобы я ждала, что он останется вечно. Я – врач, и я знаю, когда лечение окончено. Но его присутствие так органично вплелось в ткань моей упорядоченной жизни, что теперь казалось, будто из моей квартиры изъяли какой-то важный элемент.

Его забота была ненавязчивой, но постоянной. Он старался помогать, хотя его движения были скованными и осторожными. Я видела его уязвимость – то, что он так отчаянно пытался скрыть, когда впервые вошел в мой кабинет. И это делало его только реальнее.

Но самым сложным было не его физическое восстановление, а та странная, электрическая близость, которая возникла между нами. Я всегда была мастером дистанции. Профессиональная отстраненность – мой щит. Но Том… он пробил эту броню, даже не пытаясь. Он просто был собой.

Тот вечер в гостиной… Я до сих пор ощущала тепло его руки на своей щеке. Это было настолько интимно, настолько правильно, что мой внутренний голос, который обычно кричит о протоколах и границах, просто замолчал.

Я помню, как наши взгляды встретились. В его глазах не было ни самонадеянности гонщика. Там было что-то новое — надежда. И это испугало меня больше всего. Потому что надежда – это риск, а я всегда предпочитала стопроцентные гарантии.

Когда наши губы соприкоснулись, это было похоже на внезапное отключение тормозов. Не было ни резкости, ни агрессии – только мягкое, исследующее прикосновение. В этом поцелуе было столько невысказанных слов: извинения за прошлое, благодарность за настоящее, и немой вопрос о будущем. Я чувствовала его напряжение, его усталость, но сквозь это прорывалась чистая, неприкрытая страсть. Мир сузился до его запаха, до его дыхания, ставшего таким же неровным, как мое.

Я позволила себе этот момент. Позволила себе забыть на минуту, что я должна его лечить, а не желать.

Когда он ушел, тишина стала давить. Я ходила по его комнате, которую мы так быстро обжили его вещами – гоночной кепкой, парой книг, которые он читал. Мой мир, до этого такой логичный и упорядоченный, теперь имел эмоциональный центр, которого внезапно лишился.

Я взяла телефон. Мой палец завис над его именем, которое я сохранила без всяких титулов. “Том”. Это было так просто и так много значило.

– Привет, – услышала я его голос. Он звучал немного устало, но в нем уже появилась та искра, которую я видела в нем перед аварией.

– Я просто… хотела узнать, как ты, – проговорила я, чувствуя внезапный прилив волнения, словно я сама ждала его звонка после победы, а не наоборот.

– Благодаря тебе замечательно. Но знаешь… Чего-то не хватает.

Я напряглась. Я боялась, что он скажет, что ему не хватает домашнего комфорта, или, что еще хуже, что он понял, что я не “та самая”.

– Чего именно? – еле слышно спросила я.

– Тебя, – ответил он.

В тот момент я поняла. Независимо от того, что случится с его карьерой, независимо от того, как я буду балансировать между профессией и чувствами, это больше не было просто дружбой. И я была готова к этому новому витку, даже если он обещал быть более непредсказуемым, чем любая гонка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 9: Игра в нервы

Гран-При Великобритании, Сильверстоун

Сильверстоун встретил нас классической английской погодой — нависшими свинцовыми тучами и порывистым ветром, который швырял пригоршни холодного дождя в лицо. Асфальт блестел, как черный лед. Идеальные условия для того, чтобы отделить мужчин от мальчиков. Или, в моем случае, — отомстить.

Мой болид, «Феникс-Х1», нервно подрагивал на стартовой решетке. Я квалифицировался пятым. Клаус — вторым. Между нами — две машины. Две цели. Но главная была впереди.

— Том, старт через тридцать. Видимость плохая. Будь осторожен в первом повороте — голос Жака был ровным, но я слышал в нем напряжение.

— Понял. Спокойствие, Жак. Сегодня мы играем в другую игру.

Я перевел взгляд на боковые зеркала. В одном из них, как по заказу, оказался красный болид Клауса. Я поймал его взгляд. Раньше я видел бы в нем только вызов и презрение. Сейчас я видел расчет. Он ждал, что я рвану с места, как угорелый, попытаюсь отыграть все и сразу. Он ждал старого Тома.

Красный свет. Желтый. Зеленый!

Я рванул плавно, но решительно. Не сжигая сцепление, не пытаясь втиснуться в несуществующую щель. Я видел, как Клаус уходит вперед, но мое внимание было на машине передо мной. Я обошел ее на выходе из третьего поворота, чисто, без риска. Четвертое место.

— Хорошая работа, Том. Клаус уходит. Не гонись за ним. Сначала шины, потом — атака.

— Я не гонюсь, — ответил я, и это была правда.

Я не гнался за ним. Я преследовал его. Разница была в голове. Раньше я видел только его задний антикрылок. Сейчас я видел всю трассу. Я видел, где он теряет время, выходя из поворота «Стир». Видел, как его машина слегка нервничает на мокрой прямой «Веллингтон». Я собирал информацию. Я изучал его, как шахматную партию.

К двадцатому кругу дождь усилился. На трассе появились желтые флаги. Идеальный момент для атаки. Или для ловушки.

— Том, Клаус сбрасывает темп. Готовься к атаке на выезде из «Бруклендс», — сказал Жак.

Я видел. Он шел чуть медленнее, его машина казалась неустойчивой. Старый Том уже рванул бы вперёд, не задумываясь. Но я заметил, как его задняя часть машины стабилизировалась ровно перед зоной моего обгона. Это была приманка. Он хотел, чтобы я пошел на обгон, чтобы я проиграл сцепление и вылетел.

Вместо этого я притормозил. Всего на долю секунды. Ровно настолько, чтобы сбить ему ритм.

— Что случилось? — удивленно спросил Жак.

— Он играет. А я — нет.

Клаус, не ожидавший моего маневра, прошел поворот шире, чем планировал. Я прижался к внутренней траектории, и мы вышли на длинную прямую «Хэнгер» бок о бок. Рев моторов слился воедино. Я чувствовал, как его взгляд пытается прожигать мой шлем. Но я не смотрел на него. Я смотрел на трассу.

Я не стал с ним бороться. Я позволил ему уйти вперед, сохранив позицию и, что важнее, — сцепление своих шин. Я видел, как он нервно дернул рулем, удивленный моей пассивностью.

И тогда я пошел в атаку. Не на следующем повороте, а через один. Там, где он меня не ждал. Там, где у меня было преимущество. Я послал машину в вираж «Копсе» с такой точностью, словно это была моя последняя гонка. Я был внутри, я был снаружи, я везде. И когда мы выехали из поворота, я был впереди.

— Обогнал! Браво, Том! — кричал Жак.

В зеркале я видел, как красный болид Клауса дернулся, пытаясь контратаковать, но его шины, изношенные нашей игрой, уже не держали.

Я не улыбался. Не злорадствовал. Я просто ехал. Чисто, быстро, холодно. Я доказал ему не свою скорость. Я доказал ему свое превосходство. Он играл в гонку. А я играл в него.

Когда я пересек финишную черту на четвертом месте, подняв руку в знак приветствия команде, я знал — это была не просто победа над позицией. Это была победа над прошлым. Над тем парнем, который три года назад сломался бы под давлением.

— Отличная гонка, Том, — сказал Дюбуа, когда я зарулил в боксы. В его голосе впервые прозвучало нечто, отдаленно напоминающее уважение.

Я кивнул, снимая шлем. Первым делом я нашел её глаза в толпе. Эмили стояла у входа в гараж, и на её лице сияла улыбка, которая стоила дюжины побед на подиуме.

Я выиграл эту битву. Но, глядя на ярость в глазах Клауса, который только что вышел из машины, я понимал — война только начинается. И следующей его мишенью могла стать она.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10: Первый выстрел

Трибуны ревели, сливаясь с воем моторов, но в медицинском центре стояла почти гробовая тишина. Я наблюдала за гонкой на экране, и каждый обгон Тома заставлял мое сердце замирать. Когда он обошел Клауса, я не сдержала тихого возгласа, схватившись за край стола. Это была не просто гонка. Это было заявление.

Он изменился. Даже через экран это было видно. Та же ярость, но теперь направленная, контролируемая. Как скальпель в руках хирурга.

Когда клетчатый флаг взметнулся в воздух, я выдохнула с облегчением. Четвертое место. После аварии, после всех сомнений... это было маленькое чудо. Я поспешила в гараж «Феникса», желая увидеть его первым.

Том был окружен журналистами, но его глаза сразу нашли меня. Взгляд, полный усталости, триумфа и чего-то такого, от чего по спине пробежали мурашки. Он кивнул мне, едва заметно, и этого было достаточно. В этот момент я почувствовала себя не врачом, не другом, а... его женщиной. И это осознание было одновременно пугающим и пьянящим.

Я отошла в сторону, чтобы не мешать, и в этот момент почувствовала на себе чей-то тяжелый, изучающий взгляд. Я обернулась.

Клаус Рихтер стоял в нескольких метрах, прислонившись к стене своего гаража. Он был без шлема, его светлые волосы слиплись от пота, а на лице застыла маска холодной ярости. Он не смотрел на своих механиков, не смотрел на Тома. Он смотрел на меня.

И затем он медленно, преувеличенно вежливо улыбнулся. Эта улыбка не имела ничего общего с радостью. Это был оскал. Предупреждение.

Я замерла, чувствуя, как по телу разливается ледяной ужас. Это был не взгляд соперника. Это был взгляд охотника, который только что определил новую цель.

— Доктор Картер, я полагаю?

Его голос был тихим, но он резал слух, как металл по стеклу. Он подошел ближе, нарушая мое личное пространство.

— Господин Рихтер, — кивнула я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул. — Поздравляю с финишем.

— О, не стоит, — он махнул рукой, — сегодня победу одержал ваш... протеже. Невероятное преображение. Скажите, это ваших рук дело? Врачебная магия?

В его словах не было ничего криминального, но каждый слог был отравлен ядом. Он намекал. На что? На наши с Томом отношения? На мою профессиональную этику?

— Том — выдающийся гонщик. Он сам проделал всю работу, — ответила я, глядя ему прямо в глаза.

— Конечно, конечно, — он усмехнулся, и его взгляд скользнул по моей фигуре с такой откровенной оценкой, что мне стало дурно. — Просто любопытно. Обычно, когда гонщик так... кардинально меняется, за этим стоит чье-то сильное влияние. Интересно, что такого особенного он в вас нашел?

Мое сердце упало. Это была первая пуля. Аккуратная, прицельная. Он не обвинял меня напрямую, он лишь сеял зерно. Зерно сомнения, сплетни, домысла.

— Моя работа — следить за здоровьем пилотов, господин Рихтер. Не более того, — сказала я, поворачиваясь, чтобы уйти.

Его тихий, насмешливый голос догнал меня:

— Будьте осторожны, доктор. Гонки — опасная игра. Можно нечаянно... обжечься. Передайте Тому мои поздравления. Уверен, наша дуэль только начинается.

Я почти бегом ушла из паддока, чувствуя, как его взгляд жжет мне спину. Воздух больше не пах победой. Он пах угрозой.

Вечером, когда Том позвонил мне, его голос был полон эйфории.

— Ты видел? Я его переиграл, Эмили! Я сделал это!

— Я видела, — тихо ответила я. — Ты был великолепен.

— Что-то не так? — он мгновенно уловил нотку в моем голосе.

— Со мной говорил Клаус, — выдохнула я.

На той стороне повисла тишина. Когда Том заговорил снова, в его голосе не осталось и следа от эйфории. Он стал холодным и твердым, как сталь.

— Что он сказал?

— Ничего... прямого. Но он знает, Том. Он знает про нас. И он будет использовать это против тебя.

— Пусть попробует, — прорычал он. — Тронет тебя — убью.

В его голосе не было бравады. Была простая, неоспоримая правда. И от этой правды стало еще страшнее. Потому что я поняла — наша тихая гавань закончилась. Война, которую Том вел на трассе, теперь перекинулась на нашу жизнь. И первый выстрел уже прозвучал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11: Информационная война

Три дня после Сильверстоуна прошли в сладком забытьи. Легендарная четверка, уважительные взгляды в паддоке, и самое главное — Эмили. Её улыбка, которая стала моим личным допингом. Казалось, я наконец вынырнул из трясины прошлого и сделал первый твердый шаг навстречу своему второму шансу.

Иллюзия разбилась утром в пятницу, перед первой практикой в Монце.

Я зашел в командный HQ за кофе и застыл на пороге. Весь гараж вымер. Механики, инженеры — все смотрели в экраны своих телефонов. При моем появлении разговоры резко оборвались, взгляды застыли где-то между жалостью и любопытством.

— Что случилось? — спросил я, и в груди заныло смутное, но знакомое предчувствие.

Мой менеджер, Пьер, молча протянул мне свой айпад. На экране — главная страница самого популярного гоночного портала «Paddock Pulse». Кричащий заголовок:

«ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ПРОШЛЫМ: КАК ТОМ РЕЙН ВЕРНУЛСЯ, И ПОЧЕМУ ЭТОГО НЕ ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ».

Статья была подписана неким Маркусом Вольфом — ящерицей из таблоидов, известной своими

«жареными»

материалами. Я начал читать, и с каждым абзацем кровь стыла в жилах.

Там не было прямой лжи. Там было нечто хуже — умело слепленная полуправда. Автор смаковал историю моей аварии, цитируя

«анонимного члена команды-соперника»:

«Рейн был безрассуден тогда, и ничто не говорит о том, что он изменился сейчас. Его возвращение — это плевок в лицо памяти Даниэля Риккардо».

Я сглотнул ком в горле, чувствуя, как старые шрамы на душе разрываются заново. Но это была лишь первая часть удара.

Вторая была посвящена Эмили.

«Источники, близкие к команде «Феникс», подтверждают, что за резкой трансформацией Рейна стоит не только его талант, но и... личный интерес. А именно — его крайне близкие, выходящие за рамки профессиональных, отношения с врачом команды Эмили Картер. Не оказывает ли доктор Картер, чья основная задача — объективная оценка состояния гонщиков, предвзятое влияние на руководство команды в пользу Рейна? Не в ущерб ли это другим пилотам?»

Текст сопровождался моим старым, специально подобранным фото — я вышел с пресс-конференции после той самой аварии, с потухшим взглядом и осунувшимся лицом. И — свежим кадром, где Эмили и я обмениваемся взглядами в паддоке Сильверстоуна. Фотография была сделана так, чтобы создать ощущение тайного сговора.

Я отшвырнул айпад так, что он чуть не разбился о стену.

— Кто это сделал? — мой голос прозвучал хрипло.

— Успокойся, Том, — Пьер поднял руки. — Это просто желтая пресса.

— Это не пресса! Это —

он!

— я прошипел, сжимая кулаки. Перед глазами стояло самодовольное лицо Клауса. Его обещание, переданное через Эмили:

«Наша дуэль только начинается».

В этот момент в гараж влетел Виктор Дюбуа. Его лицо было багровым.

— Рейн! Мой кабинет! Сейчас же!

Я последовал за ним, чувствуя на себе десятки колючих взглядов. Воздух в кабинете был густым, как сигарный дым.

— Ты видел эту пакость? — Дюбуа ткнул пальцем в свой монитор.

— Я видел.

— И? Что это за чертовщина с твоим врачом? Я дал тебе шанс, а не разрешение устраивать бордель в моей команде!

Я видел, как он старается сохранить маску хладнокровия, но его выдают глаза. Он боится. Боится скандала, боится спонсоров.

— Между мной и доктором Картером ничего непрофессионального не происходит, — сказал я, выдерживая его взгляд. — Это провокация. Рихтер мстит за Сильверстоун.

— Мне плевать, кто это! — рявкнул Дюбуа. — Мне плевать на ваши детские разборки! С сегодняшнего дня — никаких контактов с Картер вне рабочих моментов. Понял? Вы — гонщик и врач. Точка. И если я услышу хотя бы намек на продолжение этого цирка, твой второй шанс закончится, не успев начаться. Тебя вышвырнут из «Формулы-1» навсегда. Ясно?

Я стоял, сжав челюсти до боли. Он был прав. И от этого было еще горше. Клаус бьет без промаха. Он не полез в драку, он ударил по самому больному — по моей репутации и по тому, что для меня стало дороже всего.

— Ясно, — выдавил я.

Выйдя из кабинета, я тут же достал телефон. Мое сообщение Эмили было коротким:

«Статью видел. Ничего не отвечай. Никому. Это приказ.»

Ее ответ пришел мгновенно:

«Том, мне так жаль... Все из-за меня.»

Читая это, я почувствовал, как ярость сменяется чем-то другим — холодной, стальной решимостью. Клаус хотел вывести меня из игры? Выдавить, спровоцировать на ошибку?

Он просчитался.

Он думал, что я взорвусь, наброшусь на него, опозорю себя и команду. Но он не учел одного. Теперь у меня есть нечто, что стоит защищать. И чтобы защитить это, я должен быть не просто быстрым. Я должен быть умнее. Холоднее. Сильнее.

Он развязал информационную войну. Что ж. Война так война. Я посмотрел на свою машину, которую механики готовили к практике. Она блестела под софитами, как оружие.

На трассе я отвечу ему. Не словами. Скоростью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 12: Стеклянный Колпак

Тишина, которая воцарилась после того сообщения, была оглушительной. Она давила на барабанные перепонки, звенела в ушах в те редкие минуты, когда я оставалась одна. Но это была не мирная тишина понимания. Это была тишина осады. Нашего с Томом маленького мира, который мы начали строить с таким трудом, окружили враги, и мы были вынуждены затаиться.

С того утра в Монце все изменилось. Наш мир накрыли стеклянным колпаком. Мы видели друг друга — в суматошном гараже, на летучках у Дюбуа, в стерильной белизне моего кабинета — но были разделены невидимой, прочной и абсолютно прозрачной стеной. Каждое наше слово, каждый взгляд фиксировался, анализировался и, я была уверена, тут же передавался «нужным людям».

— Доктор Картер, давление в норме?— Его голос был ровным, лишенным каких-либо интонаций. Он сидел на кушетке, вытянув руку для тонометра, глядя в стену прямо перед собой.

— Да, Том. Сто двадцать на восемьдесят. В норме, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул. Я чувствовала тепло его кожи через манжету, и это простое прикосновение вызывало целую бурю внутри — тоску, гнев, нежность.

— Спасибо.

Вот и весь наш диалог. Его взгляд, который еще несколько дней назад светился для меня таким живым огнем — смесью триумфа, уязвимости и обещания, — теперь был пустым и отстраненным, как у запрограммированного андроида. Он выполнял инструкции. Я констатировала факты. Мы играли свои роли под прицелом десятков глаз, каждый из которых мог оказаться тем самым «анонимным источником», щедро поливавшим нас грязью в интернете.

Журналисты, как стая голодных гиен, учуявших кровь, осаждали нас на каждом шагу. Они дежурили у выхода из гаража, у отеля, у медицинского центра.

«Доктор Картер! Правда ли, что ваши отношения с Томом Рейном повлияли на ваше врачебное заключение о его готовности к гонкам?»

«Том! Не мешают ли вам личные чувства концентрироваться на трассе? Команда не против такого конфликта интересов?»

Я научилась не реагировать. Я проходила мимо, глядя прямо перед собой, с каменным, ничего не выражающим лицом, как меня и учил Пьер, пиар-менеджер команды.

«Никаких комментариев, Эмили. Ни единого слова. Улыбка — знак вины. Хмурый вид — подтверждение скандала. Только пустота».

Но внутри все сжималось в тугой, болезненный комок от бессилия и ярости. Ярости на Клауса, выбравшего такое подлое оружие. Ярости на эту ядовитую систему, где человеческие чувства превращались в разменную монету. И самое горькое — ярости на саму себя. Это я стала его слабым местом. Из-за меня, из-за наших зарождающихся чувств, его хрупкий второй шанс теперь висел на волоске.

Самым невыносимым и унизительным было присутствие самого Клауса. Он больше не подходил ко мне, не бросал колкостей. Он просто… наблюдал. Стоял в отдалении, прислонившись к своему болиду, со стаканом какой-то модной смузи в руке и с едва заметной, самодовольной улыбкой на губах. Он смотрел, как его план срабатывает, как невидимая стена между мной и Томом становится все толще. Он наслаждался этим спектаклем, режиссером которого был сам. Его взгляд, скользящий по мне, словно говорил:

«Смотри, что я могу сделать с тем, кто посмел меня унизить».

Вечером, запершись в своем номере, я наконец позволила себе расслабиться. Тишина снова навалилась, но теперь она была наполнена отголосками дня — криками журналистов, пустым взглядом Тома, ухмылкой Клауса. Я не выдержала и, дрожащими пальцами, набрала его номер. Он ответил не сразу, будто колебался.

— Том... — мой голос прозвучал сдавленно, почти как шепот.

— Эмили, мы не можем, — его голос прозвучал на удивление устало и обреченно. Плотная завеса, за которой он скрывался весь день, дала трещину. — Дюбуа… Его люди следят. Все телефонные разговоры пилотов записываются. Для

«безопасности».

У меня похолодело внутри. Мы не могли говорить даже по телефону.

— Я знаю. Я просто… Мне нужно было услышать твой голос, — прошептала я, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза.

На той стороне повисла тяжелая, давящая пауза. Я слышала его дыхание.

— И мне, — наконец выдавил он, и в этом сдавленном шепоте было столько тоски и боли, что у меня сжалось сердце. — Но сейчас… Сейчас важнее гонка. Я должен быть железным. Для нас обоих. Я не могу позволить ему сломать меня. Пожалуйста, пойми.

— Я понимаю, — выдохнула я, смахивая слезу. — Удачи завтра. Покажи ему.

Я положила трубку и уткнулась лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания. Но через несколько минут я вытерла лицо и посмотрела на свое отражение в темном экране телефона. Нет. Так больше не могло продолжаться. Я не могла быть просто пассивной жертвой, пешкой, из-за которой король оказывается под шахом. Клаус атаковал нашу репутацию, нашу профессиональную этику.

Что ж. Значит, мне нужно сделать свою репутацию несокрушимой. Если я не могу быть с Томом как женщина, я буду рядом с ним как лучший в мире врач. Такой безупречный специалист, что любое слово о моей непрофессиональности будет звучать как абсурд. Я буду его тихой крепостью. Его невидимым тылом. Даже если никто, кроме нас двоих, об этом не узнает.

Я открыла ноутбук и начала изучать телеметрию и медицинские показатели Тома за последние тренировки. Если завтра ему предстояло сражаться, то я должна была быть уверена, что его главный инструмент — его тело — готово к бою на все сто. Это был мой ответ Клаусу. Мой способ сражаться за нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13: Ответ на трассе

Монца. Храм скорости. Место, где думают меньше всего, а чувствуют — больше всего. Именно то, что мне было нужно после той удушающей тишины, что воцарилась между мной и Эмили.

С самого утра я был в состоянии холодной ярости. Та самая, что помогла мне в Сильверстоуне, но теперь она была острее, концентрированнее, словно закаленная в горниле боли и унижения. Я видел, как Эмили пытается сохранить лицо — ее безупречно профессиональная маска, за которой скрывалась дрожь. Я видел боль в ее глазах, которую она пыталась скрыть от всех, кроме меня. И вся эта боль, вся эта ярость за кибер-атаку Клауса превращалась в чистейший, высокооктановый адреналин.

Я вышел на квалификацию с одним-единственным желанием — не просто показать быстрый круг, а уничтожить трассу. Сровнять ее с землей.

—Том, успокойся, — снова и снова бубнил Жак у меня в ухе. — Мы идем по плану. Сохраняй шины для третьей попытки.

— План изменился, — отрезал я, вжимаясь в кокпит и сжимая руль так, что кости побелели. — Сегодня я еду один круг. И он будет последним, который им всем запомнится.

Первый сектор. «Рогалья». Я прошел его на грани, чувствуя, как перегрузки вдавливают меня в кресло, а резина визжит в предсмертной агонии. Машина была не просто послушной — она была моим закаленным в гневе клинком.

Второй сектор. «Ле Монцине». Апексы были пройдены не просто точно, а с хирургической, безжалостной точностью. Я не вел машину, я направлял ее силой мысли, каждым нервом чувствуя сцепление с асфальтом.

И вот она — длинная прямая. Я вжал педаль газа в пол, и мир за окном превратился в размытую полосу асфальта, бетона и обезумевших от скорости пикселей. В ушах стоял не рев мотора, а оглушительный гул собственной крови. Я не видел трибун, не видел соперников. Я видел ухмылку Клауса. Я видел испуганные глаза Эмили. Я видел статью на экране айпада. И я мчался быстрее, чем все их слова, все их взгляды, вся их грязь.

Когда я пересек финишную черту и в метке на дисплее рядом с моим именем загорелась зеленая цифра «1», в наушниках повисла оглушительная тишина, а потом — взрыв криков, матов и восторженных воплей.

— Черт возьми, Том! Это невероятно! Это безумие! — орал Жак, его голос срывался от нахлынувших эмоций.

Я медленно, на пределе истощения, зарулил в боксы. Вылезая из машины, я первым делом нашел взгляд Дюбуа. Он стоял у входа в командный бокс, скрестив руки на груди. На его лице не было ни радости, ни гнева. Было тяжелое, неохотное, но уважение. Он коротко кивнул. Всего один кивок. Но он говорил красноречивее любых слов: «Пока ты быстр, Том, тебе многое прощается. Пока ты приносишь такие результаты, я буду терпеть твои «проблемы»».

А потом мой взгляд нашел его. Клаус. Он только что завершил свой финальный круг и был вторым, проиграв три десятых. Его лицо, обычно такое холодное и надменное, исказила гримаса чистейшей, немой злобы. Он стоял, сжимая свой шлем, и смотрел на меня. Он все понял. Его статья, его интриги, его попытка вывести меня из равновесия, заставить ошибиться — все это я превратил в скорость. В поул-позицию. В пощечину, которая прозвучала на весь паддок громче любых разоблачительных статей.

Я не стал улыбаться. Не стал злорадствовать. Я просто снял шлем и медленно, не отрываясь, посмотрел ему прямо в глаза. Мой взгляд говорил все: «Ты проиграл этот раунд. Ты разбудил не того зверя. И это только начало».

Позже, проходя мимо медицинского центра к комнате пресс-конференций, я на секунду задержался. Эмили стояла в дверях, прислонившись к косяку. Она не улыбалась, не махала, не подавала и намека на что-то личное. Она просто смотрела на меня. И в ее глазах горела такая гордость, такая непоколебимая вера, что у меня перехватило дыхание.

Она молча подняла руку, сжатую в кулак. Маленький, но невероятно мощный жест поддержки. Жест соратника. Жест того, кто знает, какова цена этой победы.

Я кивнул ей в ответ. Всего один кивок. Но в нем было обещание. Обещание, что завтра я выиграю не просто гонку. Я выиграю наше право быть вместе. На этом треке. В этой жизни. Несмотря ни на что.

Завтра будет война. И я был готов к ней, как никогда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 14: Грязные помыслы

Второе место. Проклятое, унизительное второе место. И не просто второе, а с отставанием в три десятых. Три десятых! На Монце! Это не просто проигрыш, это — издевательство.

Я швырнул перчатки в угол раздевалки. Они с глухим стуком ударились о шкафчик с именем «T. RАIN». Ирония судьбы. Этот шкафчик всегда служил мне напоминанием о том, что происходит с теми, кто встает на моем пути. А сейчас он казался немым укором.

Рейн. Этот голландский отброс, который должен был вариться в собственном чувстве вины где-нибудь на задворках «Формулы-2», вместо этого взял поул. На моих глазах. После всего, что я сделал.

Я видел, как он смотрел на меня. Этот взгляд пустого, почти машинного превосходства. Он не злился. Он меня презирал. И это было в тысячу раз хуже.

Статья в «Paddock Pulse» должна была сломать его. Посеять в его команде раздор, заставить Дюбуа усомниться, вывести самого Рейна из равновесия. Вместо этого я получил идеально сконцентрированного робота, выжавшего из машины все до последней тысячной.

Он думает, что победил? Что одна поул-позиция что-то меняет? Он наивен, как ребенок.

В дверь постучали. Вошел Маркус Вольф, тот самый «журналист». Его лицо сияло самодовольством.

— Ну, Клаус? Наслаждаешься зрелищем? Наш мальчик, кажется, не сломался.

— Он сломался, — процедил я, поворачиваясь к нему. — Просто треснул не в том месте. Он теперь не просто голодный гонщик. Он мститель. А мстители — опасны. И предсказуемы.

Я подошел к столику с водой и налил себе стакан. Рука не дрожала. Хорошо.

— Статьи недостаточно, Маркус. Нужно что-то большее.

— Что именно? У меня есть пара контактов в FIA, можно намекнуть на несоответствие его медицинских показателей...

— Нет, — отрезал я. — Это слишком абстрактно. Дюбуа проигнорирует, если Рейн продолжит показывать результат. Нужно ударить по тому, что для него дороже результата. По ней.

Маркус присвистнул.

— Доктор Картер? Опасная игра, Клаус. Нападать на врача...

— Она не врач! — я резко развернулся к нему. — Она его ахиллесова пята. Его слабость. И мы должны надавить на нее так, чтобы крик боли заставил его оглянуться. И когда он оглянется — он совершит ошибку.

В голове уже складывался план. Грубый, рискованный, но эффективный.

— Нужно создать ситуацию. Такую, где ее профессиональная репутация будет поставлена на карту не на словах, а на деле. Где от ее решения будет зависеть чья-то карьера. Или даже... чье-то здоровье.

Я видел, как Маркус бледнеет. Он любил скандалы, но не прямую уголовщину.

— Клаус, я не уверен...

— Ты получишь свой гонорар. Вдвое больше, — холодно сказал я. — А сейчас слушай внимательно. Завтра, перед гонкой, нужно чтобы кто-то почувствовал себя нехорошо. Не сильно. Просто достаточно, чтобы потребовался врач. И чтобы этот кто-то был... скажем так, не из нашей команды. Чтобы ни у кого не возникло вопросов.

Я подошел к окну, выходящему на трассу. Где-то там Рейн праздновал свою пустую победу в квалификации. Пусть радуется. Его маленькая победоносная война скоро превратится в кошмар.

— Он защищает ее? Прекрасно. Посмотрим, как он будет защищать ее, когда на нее ополчится весь паддок из-за ее «некомпетентности». Посмотрим, как он будет ехать, зная, что каждое его движение на трассе приближает ее к профессиональной гибели.

Я обернулся к Маркусу. На моем лице снова была улыбка. На этот раз — искренняя.

— Завтра, друг мой, мы не просто устроим гонку. Мы устроим представление. И Рейн с его Картер сыграют в нем главные роли. Трагические.

Он думал, что его поул-позиция — это ответ? Нет. Это было только начало нашего разговора. И завтра я скажу свое веское слово. И оно будет последним, что он услышит в этом чемпионате.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 15: Представление

Утро перед гонкой в Монце было заряжено особым напряжением. Воздух был густым, словно перед грозой, которую никак не прорвет. Трибуны гудели в предвкушении, но в паддоке царила нервная, вымученная тишина.

Я делала последний обход, проверяя аптечки в боксах. Все было на своих местах, стерильно и предсказуемо. Так я любила. Контроль. Порядок. Но сегодня я чувствовала, как этот контроль ускользает. План Клауса, о котором я могла только догадываться, витал в воздухе, и я не знала, откуда ждать удара.

И он пришел. Неожиданно и из другого лагеря.

Сиреневый комбинезон молодого пилота команды «Скайхок», Лео Морриса, промелькнул в моем поле зрения, а затем его владелец резко остановился, схватившись за стену. Он был бледен, как полотно, на его лбу выступили капли пота.

— Доктор... Мне плохо, — его голос был слабым, прерывистым.

Адреналин ударил в голову. Не Том. Слава богу, не Том. Но это не делало ситуацию проще. Я бросилась к нему, профессиональная часть моего мозга уже анализировала симптомы: головокружение, тошнота, слабость.

— Лео, можешь идти? — спросила я, поддерживая его под руку.

Он покачал головой, его глаза были полны паники.

— Все плывет...

В этот момент из-за угла появился Маркус Вольф, тот самый журналист, словно его здесь и ждали. Его телефон был уже наготове.

— Доктор Картер! В чем проблема? — он не спрашивал, он констатировал, и его голос был подобен щелчку фотокамеры.

И тут я все поняла. Это и была ловушка. Не Том. Он. Лео Моррис. Молодой, перспективный, но не из команды Клауса. Идеальная жертва. Если я ошибусь, если его состояние ухудшится, если он не сможет стартовать — вся вина ляжет на меня. «Некомпетентный врач, променявший профессиональный долг на роман с гонщиком».

— Отойдите, пожалуйста, — холодно сказала я Вольфу, но он лишь ухмыльнулся, не убирая телефон.

Я быстро проверила пульс Лео — учащенный, но ровный. Давление слегка понижено. Никаких явных признаков сердечной недостаточности или чего-то острого. Это было похоже на... отравление. Легкое, рассчитанное именно на такой эффект.

И у меня было два варианта. Первый — отстранить его от гонки, вызвать скорую, раздуть скандал до небес и дать Клаусу и Вольфу именно то, чего они хотят. Второй...

Я посмотрела в глаза Лео. В них был не только страх, но и мольба. Он не хотел пропускать свою первую гонку в Монце.

— Когда ты последний раз ел или пил? — быстро спросила я.

— Полчаса назад... выпил воду из бутылки...

Воду. Идеально. Никаких следов.

— Жак! — я окликнула механика из «Скайхок», который уже бежал к нам. — Помогите отвести его в мой кабинет. Лео, слушай меня внимательно. Это, скорее всего, легкое пищевое отравление или реакция на стресс. Я дам тебе препарат, который стабилизирует давление и уберет тошноту. Рискну. Но гонку ты сможешь начать. Решай. Или едешь, или нет.

Он посмотрел на меня, и в его глазах что-то щелкнуло. Доверие. — Я... я еду.

Риск был колоссальным. Если я ошибалась, его жизнь могла быть на моей совести. Но если я не ошибалась, а я была почти уверена, что это подстроено, то, отстранив его, я проигрывала Клаусу, не начав бороться.

Десять минут спустя, после укола и стакана крепкого сладкого чая, цвет лица Лео начал возвращаться. Дрожь в руках прошла.

— Ладонь сухая? — спросила я. Он кивнул. — Голова?

— ...Чисто. Спасибо, доктор.

Когда он вышел из моего кабинета, уже на своих ногах, на пороге стоял Клаус. Он не сказал ни слова. Просто посмотрел на меня. И в его глазах я увидела не ярость, а... уважение. Холодное, зловещее, но уважение. Он понял, что я не сломалась. Что я приняла вызов и выиграла этот раунд.

Но его улыбка говорила об одном: игра только начинается. И следующий ход будет за ним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 16: Игра в нервы

Старт в Монце — это всегда адреналиновый удар прямо в сердце. Десятки тысяч лошадиных сил, рвущихся с места, визг шин, запах горящего сцепления. Но сегодня мое сердце колотилось не только от этого.

Я знал. Я видел краем глаза, как Эмили вела того парня из «Скайхок» в медцентр. Я видел, как рядом крутился Вольф. И я видел, как Клаус наблюдал за всем этим с тем же самодовольным видом, что и вчера. Он проверял ее. Проверял нас обоих.

И она выстояла. Когда я увидел, как тот пилот занимает свое место на стартовой решетке, до меня донесся облегченный вздох Жака в радиосвязи.

— Похоже, доктор Картер справилась. Твой ход, Том.

Мой ход. Да. Теперь все зависело от меня. Я должен был выиграть эту гонку. Не для команды, не для Дюбуа. Для нее. Чтобы ее победа над его подлой интригой не оказалась напрасной.

Красный свет... Погас!

Я рванул чисто, блокируя Клауса, который стартовал рядом. Первый поворот мы прошли колесо в колесо, его красный болид мелькал в боковом зеркале, как пятно крови. Я не поддавался на его атаки, работая холодно и расчетливо.

— Клаус позади на 0.8. Держит дистанцию. Не провоцируй, — докладывал Жак.

Но я чувствовал, что это затишье перед бурей. Он что-то замышлял. Его стиль вождения был... неестественным. Слишком осторожным. Как будто он не пытался меня обогнать, а просто ждал.

И тогда я понял. Он ждал пит-стопа.

— Бокс, бокс в следующем круге, — раздалась команда.

Я зарулил на пит-лейн. Механики отработали безупречно. Четыре шины были заменены за две секунды. Я уже был готов рвануть обратно на трассу, как вдруг...

КРАСНЫЙ СВЕТ!

Мои механики замерли, как вкопанные. На выезде с пит-лейна горел красный сигнал. Обгон запрещен. Кто-то другой выезжал из своих боксов.

Я застыл в кокпите, сжимая руль до хруста в костяшках. Секунда... Две... Три... Каждая из них была вечностью. Я видел, как мимо проносится Клаус, а затем и еще несколько машин.

— Что случилось? — прорычал я в радио.

— Выпускали машину «Скайхок»... Тот самый пилот, — голос Жака был напряженным. — Он задержал выезд. Случайно или нет...

«Скайхок». Тот самый пилот, которого «лечила» Эмили. Совпадение? Не верю ни на секунду. Это был второй акт представления, которое устроил Клаус. Сначала он проверил Эмили. Теперь он калечил мою гонку, используя того же самого пилота, чтобы все выглядело как несчастливое стечение обстоятельств.

Красный свет погас. Я выехал на трассу, откатившись с первого на шестое место. Ярость, которую я так тщательно сдерживал, закипела во мне, грозя вырваться наружу.

— Спокойно, Том, — голос Жака был жестким, как сталь. — Гонка не окончена. У него тоже будут пит-стопы. Используй гнев. Не дай ему сожрать тебя.

Я сделал глубокий вдох, вспомнив взгляд Эмили. Ее сжатый кулак. Ее веру. Он хотел, чтобы я взорвался? Чтобы я пошел на неоправданный риск и разбил машину? Нет. Я не дам ему этого удовольствия.

Я стал охотником. Машины впереди были не соперниками. Они были препятствиями на пути к единственной цели — к красному болиду Клауса. Я проходил одну за другой, не тратя лишних движений, не ввязываясь в ненужные драки. Мой гнев был не пламенем, а холодным лезвием.

— Отличная работа, Том. Ты на четвертом. Клаус на третьем, впереди него Росси и Фернандес. У него изношены шины. Он медленнее.

Улыбка тронула мои губы. Он думал, что сломает меня пит-стопом? Он просто подарил мне шанс унизить его на трассе при всех.

На предпоследнем круге я догнал его. Он отчаянно защищал позицию, его машина виляла, блокируя все мои попытки обгона. Но я видел его слабость. Он был в панике. Его расчетливый план дал сбой.

На последнем повороте, «Параболике», я пошел с внешней стороны, закладывая машину в вираж с безумным, почти суицидальным углом. Мы шли бок о бок, разделенные сантиметрами. Я чувствовал его взгляд, полный ненависти и отчаяния.

И тогда я сделал то, чего он не ожидал. Я не стал бороться с ним до последнего. Я чуть сбросил газ, позволив ему опередить меня на сантиметр... и тут же резко вышел из его «грязного воздуха», используя его же машину как щит, и рванул вперед на выходе из поворота, на финишной прямой.

Я обошел его. Чисто. Жестко. Унизительно.

Когда я пересек финишную черту, заняв третье место, а он остался четвертым, в радиосвязи воцарилась тишина, а затем раздался сдавленный смех Жака.

— Блестяще, Том. Просто блестяще. Он в ярости.

Я медленно зарулил в боксы. Вылезая из машины, я увидел Клауса. Он уже был вне машины и, не глядя на меня, швырнул свои перчатки на асфальт и ушел, не оглядываясь.

Я не стал его преследовать взглядом. Вместо этого я нашел Эмили. Она стояла у входа в гараж, и на ее лице сияла улыбка, которую она больше не скрывала. Она понимала. Она знала, что эта третья ступень подиума была нашей общей победой. Победой над грязью, над интригами, над ним.

Мы выиграли этот раунд. Но, глядя на удаляющуюся спину Клауса, я понимал — он не простит этого унижения. Война продолжалась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17: Линия пересечена

Третье место. Четвертое место. Подиум. Эти слова горели у меня в мозгу, как раскаленная кочерга. Он стоял там, на третьей ступени, принимая поздравления. А я… я был никем. Статистом в его дешевом спектакле.

Я наблюдал за ними. За тем, как он смотрел на нее. Как она улыбалась ему, этой своей особой, тихой улыбкой, которую я никогда у нее не видел. Они праздновали. Праздновали победу надо мной.

Мой план был идеален. Сначала проверка ее прочности — она выдержала. Затем удар по его гонке — он не сломался, а стал только сильнее. Они не просто команда. Они — система. И чтобы ее сломать, нужно не бить по винтикам. Нужно вырвать сердце.

Вольф что-то лепетал мне в ухо, оправдываясь, что «пилот «Скайхок» не смог задержать его дольше». Я его не слушал. Все эти мелкие пакости, интриги в прессе — это детские игры. Рейн показал мне сегодня, что игра закончилась. Он перешел в открытое противостояние. Значит, и мой ответ должен быть адекватен.

В моей голове щелкнуло. Есть один человек. Человек из прошлого. Призрак, который преследует Рейна куда сильнее, чем я когда-либо смогу. Тот, чья карьера стала платой за его ошибку.

Даниэль Риккардо.

Все эти годы он существовал где-то на периферии, живя на страховые выплаты и занимаясь благотворительностью для пострадавших гонщиков — какая ирония. Я никогда не искал с ним контакта. Зачем? Он был немым укором самому себе. Но сейчас… сейчас он может стать оружием.

— Маркус, — я прервал его поток оправданий. — Найди мне Риккардо. Не его публичные контакты. Найди его личный номер. Адрес. Что угодно.

Вольф замер, его глаза округлились.

— Даниэль Риккардо? Клаус, это… это уже слишком. Травмировать человека, который и так потерял все…

— Он ничего не потерял! — прошипел я. — Он все еще жив. А Рейн… Рейн должен помнить, что такое настоящая потеря. Он должен посмотреть в глаза тому, кого уничтожил. И он должен сделать это перед самой важной гонкой в своей жизни.

Я видел, как Вольфу не по себе. Меня это лишь раззадоривало. Он боится пересечь черту? Я уже перешагнул через нее. Честь? Спортивная этика? Это привилегия тех, кто побеждает. Для проигравших существуют только грязь и отчаяние.

— Сделай это, — мой голос не допускал возражений. — Или я найду того, кто сделает. И твоя карьера в этом паддоке закончится сегодня.

Он сглотнул и кивнул, быстро ретируясь.

Я остался один в своем трейлере. Гнев понемногу оседал, превращаясь в холодную, целенаправленную решимость. Я не просто хотел победить Рейна. Я хотел его сломать. Уничтожить. Стереть в порошок. И чтобы он, падая, увлек за собой ту, кто посмела встать на его сторону.

Пусть они наслаждаются своей маленькой победой сегодня. Их мир рухнет очень скоро. И когда Рейн будет стоять на старте решающей гонки, единственное, что он будет видеть перед собой, — это глаза человека, чью жизнь он разрушил. И это станет его самым страшным кошмаром.

Война только началась. И на кону теперь стояли не очки в чемпионате, а души.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 18: Убежище

Тишина. Настоящая, не та, что давила в паддоке, густая и подозрительная, а мягкая, бархатная, наполненная лишь мерным тиканьем часов в его гостиничном номере и нашим с ним дыханием. Дверь закрылась на щеколду, отсекая внешний мир, и мы остались одни в нашем хрупком, но таком желанном убежище.

После Монцы что-то внутри нас щелкнуло. Страх быть пойманными сменился холодной яростью, а ярость — странным, спокойным бесстрашием. Если Клаус был готов переступить через все, то и мы перестанем прятаться, как преступники.

— Я боялась, что сегодня все рухнет, — выдохнула я, прислонившись лбом к его спине, чувствуя под щекой напряжение в его мышцах. Он наливал нам вина, и его рука была удивительно устойчивой для только что закончившего гонку человека.

Он обернулся, и в его глазах, таких усталых, я увидела ту же стальную твердость, что вела его к подиуму.

— Он пытался. Но он недооценил нас. Недооценил тебя.

Его слова, простые и точные, согрели меня изнутри, растопив последние остатки льда. Мы стояли так, близко, почти не касаясь друг друга, но пространство между нами вибрировало от невысказанного напряжения. Все эти недели вынужденной дистанции, украденные взгляды и скупые кивки сейчас вылились в почти осязаемое, плотное марево.

Я первая нарушила дистанцию. Подняв руку, я коснулась его щеки, проводя пальцами по резкой линии скулы. Он закрыл глаза, прижимаясь к моей ладони, и глубокий, сдавленный вздох вырвался из его груди.

— Я так по тебе скучал, Эмили, — его голос был низким, хриплым от сдерживаемых эмоций. — Скучал по тебе настоящей. По твоему голосу. По твоим рукам.

— И я, — прошептала я, и этого было достаточно.

Наш поцелуй был не таким, как в первый раз — робким и вопрошающим. Он был медленным, глубоким, бездонным. В нем был терпкий вкус красного вина, горечь борьбы и сладость долгожданного облегчения. Его руки скользнули по моей спине, прижимая меня к себе так крепко, так отчаянно, словно он боялся, что я рассыплюсь в прах, если он разожмет объятия.

Мы не говорили, двигаясь в такт этому безмолвному диалогу, который был красноречивее любых слов. Его губы нашли чувствительную кожу на моей шее, заставляя меня вздрогнуть и прижаться к нему еще сильнее. Каждое прикосновение его губ было и вопросом, и ответом, и клятвой.

Он снимал с меня пиджак, его пальцы, обычно такие точные и быстрые за рулем, теперь дрожали, возясь с пуговицами на моей блузке. Во всем его облике читалась не привычная уверенность гонщика, а трепетная, почти робкая сосредоточенность. Когда ткань наконец упала на пол, он замер, и его взгляд упал на кружева моего бюстгальтера.

— Позволь, — прошептал он, и его пальцы нашли крошечную застежку. Щелчок прозвучал оглушительно громко в тишине комнаты. Он отстранился, чтобы смотреть. Его взгляд скользнул по моим плечам, груди, животу, и в его глазах не было восторга фаната — лишь тихое, бездонное изумление, словно он увидел что-то священное, что-то, во что он боялся поверить.

— Ты так прекрасна, — выдохнул он, и в его словах не было лести, лишь констатация факта, от которого у меня перехватило дыхание и потемнело в глазах. Его ладонь, шершавая и горячая, легла на мой бок, и под его прикосновением кожа вспыхнула.

Теперь была моя очередь. Я потянула за подол его футболки, и он помог мне, снимая ее одним движением. И вот он стоял передо мной — не икона «Формулы-1», не проблемный гонщик, а просто мужчина. Мужчина с телом, хранящим карту его прошлого — белыми нитями шрамов, напряженными мышцами и той уязвимостью, которую он показывал только мне. Я поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к самому большому шраму на его плече, почувствовав, как он весь вздрогнул.

Это стало сигналом. Его руки обхватили меня, подняли на воздух и понесли в спальню. Мир сузился до полумрака, освещенного лишь оранжевым светом уличных фонарей, пробивающимся сквозь жалюзи. Он был таким уязвимым без своей гоночной брони. Он уложил меня на прохладные простыни и опустился рядом, продолжая смотреть, касаться, исследовать.

Его ладони скользили по моим бедрам, снимая последние преграды, и вот не осталось ничего, кроме кожи, дыхания, переплетения конечностей и бешено стучащих в унисон сердец. Он навис надо мной, и в его глазах читался тот же вопрос, что был и в моих: — Ты уверена? Ты готова?

В ответ я обвила его ногами и притянула к себе, глубже. Его стон, низкий и сдавленный, прозвучал так, будто он ждал этого целую вечность. И я тоже.

Не было спешки, только медленный, глубокий ритм, в котором растворялись все страхи, все тревоги, все призраки прошлого. Он смотрел мне в глаза, не отрываясь, и в этом взгляде было все: благодарность, страсть, доверие и та самая хрупкая надежда, которую мы с таким трудом отвоевали друг для друга. Каждое движение было клятвой, каждое прикосновение — исцелением.

Когда волна накрыла меня, я вскрикнула, вцепившись в его плечи, и почувствовала, как его тело ответило мне таким же мощным, сокрушительным освобождением. Он рухнул на меня, тяжелый, потный, настоящий, и его прерывистое, горячее дыхание у моего уха было самой прекрасной музыкой, которую я когда-либо слышала.

Мы лежали, сплетясь, еще долго, не в силах и не желая разъединяться. Его пальцы переплелись с моими, прижимая мою руку к его груди, где под ладонью я чувствовала бешеный стук его сердца, постепенно утихающий.

— Я не позволю ему забрать это, — тихо, но очень четко сказал он в темноту. — Никогда.

Я приподнялась и коснулась губами его груди, прямо над сердцем, чувствуя его соленую кожу и живое, горячее биение жизни.

— Мы не позволим, — поправила я его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19: Тень прошлого

Следующие несколько дней были похожи на странный, прекрасный сон. Мир за стенами нашего убежища продолжал неистовствовать — заголовки, анализы гонки, подготовка к следующему этапу, — но внутри царило спокойствие. Присутствие Эмили было бальзамом на мою израненную душу. Ее смех, раздававшийся на моей кухне, ее вещи, лежащие рядом с моими, ее теплое тело рядом ночью — все это создавало новую реальность, реальность, за которую я был готов сражаться до конца.

Но сны, какими бы сладкими они ни были, имеют свойство заканчиваться.

Я был в гараже, разбирал телеметрию с Жаком, когда мой личный телефон, лежавший в стороне, завибрировал. Незнакомый номер. Обычно я бы проигнорировал, но что-то заставило меня взять трубку.

— Алло?

Несколько секунд тишины, а затем тихий, неуверенный голос, который я не слышал годами, но который узнал бы из тысяч:

— Том? Это... это Даниэль. Даниэль Риккардо.

Кровь застыла в моих жилах. Весь шум гаража — гул моторов, крики механиков, шипение пневматики — отступил, превратившись в глухой гул. Мир сузился до хрупкого пластика телефона в моей внезапной ледяной руке.

— Даниэль... — мое горло пересохло. — Я... не ожидал.

— Я знаю. Прости, что беспокою. Мне... мне позвонил один журналист. Маркус Вольф. Он задавал странные вопросы. О тебе. О той аварии. Сказал, что ты «вернулся и всех рвешь». И... и что у тебя теперь все хорошо. Что есть кто-то.

Клаус. Это был он. Он не просто нашел Даниэля. Он вонзил ему под ребра отравленное лезвие — информацию о моей новой жизни, о моем «счастье», пока Даниэль остался в тени своего прошлого.

— Даниэль, слушай... — я попытался собраться, но голос предательски дрогнул.

— Мне не нужны твои оправдания, Том, — его голос посветлел, в нем послышалась усталая резкость. — Прошлое не изменить. Но этот звонок... он заставил меня задуматься. Ты строишь свою новую жизнь на обломках моей. И кто-то явно хочет, чтобы я об этом не забывал.

Он не кричал. Не обвинял. Его спокойствие было в тысячу раз страшнее.

— Он использует тебя, Даниэль. Это интрига моего соперника, Клауса Рихтера.

— Меня не волнуют ваши гоночные игры! — в его голосе впервые прорвалось напряжение. — Меня волнует, что мое спокойствие снова разрушено. Ради чего? Ради твоего второго шанса? Ты его уже получил. А мой? Где мой второй шанс, Том?

Каждое его слово било точно в цель, в самое больное, в чувство вины, которое я пытался похоронить. Я закрыл глаза, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

— Я... я не знаю, что сказать.

— Ничего и не говори. Просто знай... знай, что за твоим новым счастьем всегда будет стоять тень моего несчастья. Этот человек, Рихтер, он это понимает. И он будет использовать это снова и снова. Пока ты не сломаешься. Или пока я не сломаюсь окончательно.

Он положил трубку. Просто закончил разговор, оставив меня в оглушительной тишине, полной эха его слов.

Я стоял, не в силах пошевелиться, сжимая телефон так, что треснул корпус. Весь тот покой, та уверенность, что подарила мне Эмили, испарились, словно их и не было. Клаус нашел единственную бомбу, которая могла меня уничтожить. Он не стал угрожать мне физически. Он заставил мое прошлое заговорить со мной голосом того, кого я больше всего боялся услышать.

Я обернулся и увидел Эмили. Она стояла в нескольких шагах, держа два стакана кофе. Она смотрела на мое лицо, и все понимание в мире было в ее глазах. Она все поняла без слов.

— Том?— ее голос был тихим, как шепот.

Я не смог ответить. Я просто подошел к ней, схватил ее за руку и потащил прочь из гаража, в наш номер, в наше убежище, которое больше не казалось таким надежным. Ее рука была теплой и реальной в моей, единственным якорем в мире, который снова начал рушиться.

Война продолжалась. И Клаус только что нанес свой самый сокрушительный удар. Не по моей репутации. Не по моей карьере. По моей душе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20: Глубже, чем боль

Он молчал. Он молчал весь вечер, сидя на краю кровати, сжав кулаки так, что костяшки побелели. Он не плакал, не кричал, не крушил мебель. Он просто... замер. И в этой тишине была такая бездна боли, что мне становилось физически плохо.

Я видела, как он разговаривал по телефону. Видела, как с его лица спала вся уверенность, все напряжение, сменившись серой, безжизненной маской. И когда он схватил мою руку и почти потащил меня сюда, в его пальцах была не страсть, а отчаяние.

— Том, — я села рядом с ним, не касаясь. — Разговор был с ним? С Даниэлем?

Он кивнул, не глядя на меня. Единственное движение — резкое, нервное подергивание мышцы на его щеке.

— Клаус нашел его. Натравил. Сказал ему... что у меня теперь все хорошо. Что есть ты.

Его голос был плоским, без интонаций, как у робота, читающего сводку погоды. Но за этим безразличием скрывалась такая буря, что мне захотелось обнять его и никогда не отпускать.

— Он прав, — тихо сказала я.

Том резко повернул голову, и в его глазах впервые за вечер вспыхнул огонь — огонь ярости и непонимания.

— Что?

— Он прав, Том. У тебя есть я. И у тебя есть второй шанс. Ты не украл его у Даниэля. Ты заплатил за него годами отчаяния и чувства вины. Ты искупаешь свою ошибку каждый день, выходя на ту трассу и доказывая, что ты ее достоин. Даниэль... его трагедия ужасна. Но твоя жизнь не должна быть вечным наказанием за нее.

Я наконец осмелилась прикоснуться к нему, положив ладонь ему на спину, чувствуя, как напряжены его мышцы.

— Клаус хочет, чтобы ты сломался. Он хочет, чтобы ты поверил, что не заслуживаешь ничего хорошего. Не дай ему этой победы.

— А что, если он прав? — его шепот был поломанным, детским. — Что, если мое счастье... наше счастье... построено на его несчастье?

В его глазах стояла такая искренняя, неприкрытая боль, что у меня сжалось сердце. Это был не гонщик «Формулы-1». Это был тот самый мальчик, который когда-то совершил роковую ошибку и так и не смог себе этого простить.

Я взяла его лицо в свои руки, заставляя посмотреть на меня.

— Ты слышишь меня, Том Рейн? Наше счастье построено на нашем выборе. На твоем решении бороться. На моем решении верить в тебя. Оно построено на тех синяках, которые ты мне показывал, и на тех ночах, когда я не могла уснуть, волнуясь за тебя. Оно построено на этой комнате, на этом воздухе, который мы делим. Оно наше. И никто, никакой Клаус Рихтер и никакое прошлое, не имеют на него права. Ты понял меня?

Он смотрел на меня, и постепенно лед в его глазах начал таять. На смену ему пришла усталость, бесконечная, всепоглощающая усталость. Он обхватил меня руками и прижал к себе, уткнувшись лицом в мое плечо. Его тело содрогалось от беззвучных, сухих рыданий. Не было слез, только глубокая, сокрушительная дрожь.

Я держала его, гладя по волосам и шепча ему на ухо бессвязные слова утешения: «Я здесь. Я с тобой. Мы справимся. Мы всегда справляемся».

Он не отвечал. Просто держался за меня, как тонущий за спасительный круг. И в этот момент я поняла, что наша борьба вышла на новый, еще более страшный уровень. Клаус больше не атаковал нас извне. Он поселил врага внутри Тома. И бороться с этим врагом — с его чувством вины, с его сомнениями — было в тысячу раз сложнее.

Но я была готова. Я была его врачом. И сейчас ему требовалось самое сложное лечение — исцеление души. И я не отступлю. Ни за что.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 21: Перелом

Я пролежал всю ночь, глядя в потолок, чувствуя, как слова Даниэля выжигают изнутри душу. «Где мой второй шанс, Том?» Эхо этого вопроса заглушало все остальное. Эмили спала рядом, ее дыхание было ровным и спокойным, островком стабильности в моем рушащемся мире. Ее вера во меня была непоколебимой, но сейчас она казалась таким хрупким щитом против лавины моей вины.

Под утро, когда первые лучи солнца пробились сквозь жалюзи, в голове что-то щелкнуло. Не внезапное озарение, а медленное, мучительное прояснение.

Клаус хотел, чтобы я сломался. Он хотел, чтобы я поверил, что не заслуживаю ничего из того, что имею. И все эти годы я сам помогал ему в этом. Я носил свою вину как покаянную власяницу, считая, что страдание — это и есть искупление.

Но что, если Эмили права? Что, если искупление — это не наказание, а действие?

Я осторожно выбрался из кровати, чтобы не разбудить ее, и вышел на балкон. Утренний воздух был холодным и свежим. Я достал телефон и снова набрал тот номер. Сердце колотилось где-то в горле.

— Алло? — голос Даниэля прозвучал устало и настороженно.

— Это снова Том. Не вешай трубку. Просто... выслушай. Ты был прав. Все эти годы я бежал от тебя, потому что не мог вынести твоего взгляда. Я думал, что мое страдание что-то изменит. Но оно ничего не меняет. Оно просто... разрушает.

На той стороне повисла тишина. Он слушал.

— У меня нет оправданий. И я не могу вернуть тебе то, что отнял. Но я могу перестать прятаться. Я не прошу прощения. Я... я предлагаю тебе выбор. Тот самый журналист, Вольф, хочет устроить сенсацию. Он хочет, чтобы мы встретились перед камерами — палач и жертва. Хочешь, мы дадим ему это шоу? Или...

Я сделал глубокий вдох, прежде чем выдохнуть самое трудное предложение в своей жизни.

— Или мы встретимся без камер. Только мы. И ты скажешь мне, чего ты хочешь. Денег? Помощи с твоим благотворительным фондом? Чтобы я ушел из гонок? Я не знаю. Но я выслушаю. И на этот раз я не убегу.

Тишина затянулась так долго, что я уже подумал, что он бросил трубку.

— Зачем? — наконец спросил он. В его голосе не было злобы, лишь глубокая усталость и недоверие.

— Потому что Клаус прав в одном — я строю новую жизнь. Но я не хочу строить ее на твоих руинах. Я хочу... я хочу знать, что я могу сделать. Хотя бы что-то. Не для того, чтобы очистить совесть. А потому что это правильно.

Еще одна пауза.

— Пришли мне детали следующей гонки, — тихо сказал Даниэль. — Я подумаю.

Он снова положил трубку. Но на этот раз это не было хлопком двери. Это было... приоткрытой щелью.

Я вернулся в спальню. Эмили уже не спала. Она сидела на кровати, смотрела на меня, и на ее лице сияла такая гордая, нежная улыбка, что у меня сжалось сердце.

— Ты позвонил ему, — сказала она не как вопрос, а как констатацию подвига.

— Я попытался. Это... это только начало.

— Все великие пути начинаются с первого шага, который никто не видел.

Она встала и подошла ко мне, обняв. И в этот момент я почувствовал не тяжесть вины, а ее вес. Тяжелый, но конечный. И я понял, что могу его нести. Не как наказание, а как часть себя. И идти с ним вперед.

Клаус хотел, чтобы прошлое сожрало меня. Вместо этого я повернулся и посмотрел ему в лицо. И впервые за долгие годы я сделал шаг не от него, а сквозь него.

Война еще не была выиграна. Но самая страшная битва — битва внутри меня — только что закончилась. Не победой, но перемирием. И этого было достаточно, чтобы снова выйти на трассу. Уже завтра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 22: Цена выбора

Сузука. Одна из самых сложных и ментально требовательных трасс в календаре. Место, где не спрячешься за мощью мотора, где каждый поворот требует стопроцентной концентрации. Идеальная арена для того, чтобы добить соперника, чей разум ослаблен.

Я выходил на квалификацию с новым ощущением. Не с легким сердцем, как надеялся, а с тяжелой, но принятой ответственностью. Звонок Даниэлю не стер мою вину, но превратил ее из яда, разъедающего душу, в топливо для единственно верного поступка. Я должен был ехать. Не для того, чтобы убежать, а чтобы доказать — и ему, и себе, — что его жертва, пусть и невольная, привела к чему-то большему, чем просто моя личная драма.

Но Клаус, как и следовало ожидать, был другим. Он уловил малейшую флуктуацию в моей уверенности. В первой же сессии он подрезал меня на выезде с пит-лейна, заставив резко свернуть. Неопасно, но показательно. Его взгляд сквозь забрало говорил: «Я знаю, что ты уязвим. И я буду давить».

— Том, не поддавайся на провокации, — предупредил Жак, но его голос был напряженным.

Я не поддавался. Я ехал чисто, технично. Но той хладнокровной, почти машинной ярости, что привела меня к поулу в Монце, не было. Ее место заняла сосредоточенная, хрупкая решимость. Я квалифицировался пятым. Клаус — вторым. Между нами была пропасть не в скорости, а в состоянии духа.

Гонка началась хаотично. Дождь, который угрожал все утро, наконец полил стеной. Асфальт превратился в каток. Видимость — ноль. Адреналин зашкаливал, но теперь он смешивался с холодным, рациональным страхом. Не за себя, а за все, что теперь было на кону.

Первые круги я провел в борьбе за выживание. Машина скользила, сцепление с трассой было призрачным. Я видел, как сошло уже два гонщика. А Клаус впереди шел стабильно, без единой ошибки, как будто дождь был его родной стихией.

И тогда настал тот самый момент. За два круга до пит-стопа, на слепящем от брызг участке, я пошел на обгон машины «МакЛарена». Мы шли бок о бок, когда он неожиданно потерял сцепление и его выбросило прямо передо мной.

Инстинкт гонщика кричал: «Газ! Проскакивай!». Это был шанс подняться на позицию. Но в ту же долю секунды я увидел другую картинку — Даниэля. Его аварию. Последствия одного неверного решения, принятого в похожих условиях.

И я ударил по тормозам.

Резко, почти выбросив машину в занос. Я пропустил «МакЛарен», позволив ему выровняться, и сам чудом удержался на трассе. Но эти две секуноды стоили мне всего.

— Том! Что случилось? — в радиосвязи была паника.

— Ничего... Все в порядке, — выдавил я, чувствуя, как возможность ускользает.

Я проиграл еще три позиции, пока восстанавливался. Мой пит-стоп прошел без сюрпризов, но когда я вернулся на трассу, Клаус был уже далеко впереди, борясь за победу. Я же оказался в середине пелотона, в грязном воздухе, без шансов на подиум.

Я финишировал восьмым. Клаус — первым.

Когда я зарулил в боксы и заглушил мотор, в наушниках стояла гробовая тишина. Я знал, что команда разочарована. Я видел это в опущенных плечах механиков. Я подвел их. Я выбрал осторожность там, где нужен был риск. Я выбрал человечность там, где требовалась безжалостность гонщика.

Вылезая из машины, я встретился взглядом с Клаусом. Он стоял на подиуме, поднимая трофей над головой, и его взгляд, полный торжествующей ненависти, был обращен прямо на меня. Он не сказал ни слова, но его послание было ясно: «Слабак. Ты проиграл. И твой второй шанс тает на глазах».

Эмили ждала меня у входа в гараж. В ее глазах не было разочарования, только понимание и боль за меня.

— Ты поступил правильно, — тихо сказала она.

— Я проиграл гонку, — пробормотал я, отводя взгляд.

— Ты выиграл нечто большее. Себя.

Но ее слова казались слабым утешением на фоне рева трибун, скандирующих имя Клауса. Финал чемпионата был через две недели. И теперь отставание в очках казалось непреодолимой пропастью. Мой второй шанс висел на волоске, и последняя нить, державшая его, была тонка, как паутина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23: Затишье

Тишина после Сузуки была самой громкой из всех, что я слышала. Она не была наполнена упреками или криками — команда вела себя профессионально, слишком профессионально. Механики избегали смотреть Тому в глаза, Дюбуа ограничился сухим: «Разберем ошибки». Но в воздухе витало одно: доверие, хрупкое, как стекло, дало трещину.

Том носил свое восьмое место как клеймо. Он почти не говорил, дни напролет проводя в симуляторе или за просмотром телеметрии. Он не сломался, нет. Он закалялся. Но в этой закалке была такая щемящая боль, что я готова была на все, лишь бы ее унять.

Именно это желание привело меня в субботу вечером в офис Виктора Дюбуа. Я постучала и, не дожидаясь ответа, вошла.

Он сидел за своим массивным столом, уставившись в монитор с финансовыми отчетами.

— Доктор Картер, — он даже не поднял глаз. — Если это о Рейне, мое решение неизменно. Он должен выиграть в Абу-Даби. Или...

— Или вы его вышвырнете, я знаю, — я села в кресло напротив, положив руки на стол. — Но вы ведь не слепой, Виктор. Вы видите, что происходит. Это не просто спортивное соперничество. Клаус Рихтер ведет против него грязную войну.

Он наконец посмотрел на меня, его взгляд был усталым и циничным.

— И? В «Формуле-1» нет места ангелам. Рейн должен был быть готов.

— Он и готов! — воскликнула я, теряя самообладание. — Он готов сражаться на трассе. Но Клаус бьет ниже пояса. Он использует прошлое Тома. Он нашел Даниэля Риккардо.

Имя, прозвучавшее в его кабинете, заставило Дюбуа замереть. Он откинулся на спинку кресла.

— Даниэль... Черт. Так вот в чем дело, — он провел рукой по лицу. — Это меняет дело. Но не результат. Доказательств, Эмили! Где доказательства? Я не могу пойти в FIA с историями о «злых кознях». Мне нужны факты.

— А если они найдутся? — спросила я, глядя на него прямо. — Если я найду доказательства того, что Клаус намеренно саботирует нашего гонщика? Вы поддержите Тома? Не на словах, а на деле?

Дюбуа долго смотрел на меня, его проницательный ум взвешивал каждую возможность.

— Вы много на себя берете, доктор. Но... если вы предоставите мне неопровержимые доказательства до финальной гонки, да. Я поддержу его. Публично. Но если их не будет... — он развел руками. — Его судьба будет решаться на трассе. И только там.

Этого было достаточно. Я кивнула и вышла из кабинета, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Теперь у меня была миссия. Не врача, не возлюбленной, а детектива. Я должна была найти слабое место в броне Клауса. И я знала, с чего начать.

Маркус Вольф. Продажный журналист был слабым звеном. Запуганный Клаусом, он мог дрогнуть под другим давлением. И у меня было кое-что на него — его собственные попытки выведать у меня информацию, которые я тайно записывала на диктофон после случая в Монце. Это был блеф, но иногда блеф — единственное оружие, которое у тебя есть.

Война продолжалась. Но теперь у нас был свой фронт. Том сражался на трассе. А я — в тени. И мы должны были победить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 24: Сталь и Огонь

Абу-Даби. Ясное небо, ослепительное солнце и трасса «Яс Марина», сияющая под ним, как выложенная асфальтом и бетоном ловушка. Последняя гонка. Всего 55 кругов, которые отделяли меня от краха или искупления.

После Сузуки я чувствовал себя закаленным в огне. Поражение больше не было призраком, который преследовал меня — оно стало фактом, который я принял. И в этом принятии была странная сила. Я больше не боялся проиграть. Я боялся не выложиться на все сто. Не использовать этот шанс — свой последний, честный шанс — по максимуму.

Дюбуа вызвал меня к себе накануне. Его кабинет был наполнен дымом дорогой сигары.

— Рейн, — начал он, не предлагая сесть. — Завтра — твой судный день. Я не буду тебя подбадривать. Ты либо докажешь, что я не ошибся, поставив на тебя, либо... — он сделал паузу, выпустив клуб дыма. — Либо ты станешь предупреждением для всех, кто думает, что талант важнее характера.

— Я понимаю, — ответил я. Мне было нечего добавить.

— Эмили... Доктор Картер, — он произнес ее имя с нехарактерной мягкостью, — она бьется за тебя как львица. Надеюсь, ты понимаешь, что ставишь на кон не только свою карьеру.

Его слова стали для меня последней каплей. Давление, которое раньше дробило меня, теперь кристаллизовалось в алмазную твердость. Я видел, как Эмили пропадала в своем кабинете, ее лицо было сосредоточенным и усталым. Она что-то замышляла, но не посвящала меня в детали. И я доверял ей. Так же, как она доверяла мне.

В ночь перед гонкой мы лежали рядом, не в силах уснуть.

— Что бы ни случилось завтра... — начала она.

— Я знаю, — перебил я ее, находя ее руку в темноте. — Я знаю. Спасибо. За все.

Больше мы не говорили. Нам не нужно было слов. Ее присутствие было моим тылом. Моей тихой гаванью перед решающим штормом.

Утром, на прогревочном круге, я почувствовал нечто странное. Не ярость, не холод, а... ясность. Каждый поворот, каждая передача, каждое торможение казались частью большого, идеального замысла. Машина была не просто куском металла — она была продолжением моей воли.

Я занял второе место на стартовой решетке. Клаус — поул. Он был прямо передо мной. Его красный болид казался каплей крови на фоне ослепительно белой разметки.

Перед стартом я на секунду закрыл глаза. Я не молился. Я просто представил себе лицо Эмили. Ее улыбку. Ее веру. А затем — лицо Даниэля. Его боль. Его вопрос, на который у меня все еще не было ответа.

И тогда я понял, зачем я здесь. Не для того, чтобы заткнуть рот Клаусу. Не для того, чтобы доказать что-то Дюбуа. Я здесь, чтобы доказать что-то самому себе. Что я могу. Что я прошел через ад и не сгорел. Что я достоин того воздуха, которым дышу, и той женщины, что ждала меня за пределами трека.

Красный свет... Погас.

Мой старт был идеальным. Я рванул вперед, прижимаясь к хвосту Клауса. Гонка началась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25: Последняя черта

Старт был чистым, почти машинальным. Мышцы помнили то, что отказывался признать мозг, — каждый сантиметр этой трассы, каждый изгиб, каждую неровность покрытия. Я прилип к хвосту Клауса, как тень. Его красный болид маячил впереди, дразня, провоцируя.

— Отличный старт, Том! Держи дистанцию, береги шины, — голос Жака в наушниках был ровным, но я слышал в нем сдерживаемое напряжение.

Первые круги прошли в напряженном, но стабильном ритме. Клаус контролировал темп, я шел за ним, экономя резину и заряд батареи. Мы были двумя хищниками, вынюхивающими друг друга, выжидающими малейшей ошибки.

И она случилась. На десятом круге, на одном из медленных поворотов, Клаус вышел чуть шире, чем обычно. Его заднюю часть слегка повело. Этого было достаточно.

— Он слаб на выходе! Готовься к атаке на следующем круге! — крикнул Жак.

Адреналин ударил в голову. Это был шанс. Но вместо слепой ярости я почувствовал ледяную ясность. Я не бросился вперед, как раньше. Я приотстал на полкорпуса, заставляя его нервничать, глядя в зеркала. Я видел, как его машина дернулась — он ждал моего рывка.

А я не нападал. Я ждал.

И дождался. На одиннадцатом круге, на длинной прямой, я использовал «следа» от его машины и рванул вперед с внешней стороны. Мы поравнялись. Колесо в колесо. Я видел его шлем, повернутый в мою сторону. Даже сквозь затемненное забрало я чувствовал его взгляд, полный ненависти и чего-то еще... страха.

Он начал прижимать меня к краю трассы. Жестко, на грани фола. Старый, как мир, прием. Раньше это вывело бы меня из себя. Сейчас же я лишь скорректировал траекторию, позволив ему оттеснить меня на сантиметр, но не теряя позиции. Я не боролся с ним. Я просто был там. Непоколебимый. Как скала.

И он дрогнул. Его концентрация на борьбе со мной заставила его промахнуться с точкой торможения на следующем вираже. Всего на десятую долю секунды. Но этого хватило.

Я прошел внутрь, чисто и красиво, и вышел из поворота первым.

В наушниках взорвался вопль Жака и всей команды. Но у меня не было времени праздновать. Гонка только началась.

— Отлично, Том! Теперь лидируй! Задавай свой темп!

Я бросил взгляд в зеркало. Красный болид Клауса висел у меня на хвосте, как разъяренная оса. Он не сдавался. Он бросался в атаку на каждом повороте, пытаясь отыграть позицию. Но что-то в нем сломалось. Его движения были резкими, отчаянными, а не выверенными. Он терял самообладание.

Я же, наоборот, обрел его. Каждый его выпад я парировал с холодной, почти машинной точностью. Я не вел гонку. Я дирижировал ею. И главным инструментом в этом оркестре был разъяренный, теряющий контроль Клаус Рихтер.

Мы приближались к пит-стопам. И я знал — настоящая битва была еще впереди. Клаус не простит унижения. И он попытается нанести ответный удар. Самый грязный удар в своей жизни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26: Грязный воздух

— Бокс, бокс в следующем круге, — раздалась команда.

Мой взгляд на мгновение встретился с красным болидом в зеркале. Клаус шел так близко, что я видел разводы грязи на его переднем антикрыле. Он знал. Он знал, что я еду на пит-лейн. И я знал, что он попытается что-то провернуть.

Я зарулил на свою полосу. Механики уже ждали с поднятыми домкратами и шуруповертами. Все происходило в привычном, отлаженном хаосе: визг гаек, шипение пневматики, крики. Три секунды... Четыре...

И тут я увидел это краем глаза. Из боксов «Скайхок» выезжал тот самый пилот, Лео Моррис. Он вырулил аккуратно, но... его машина вдруг резко дернулась и заглохла. Прямо на выезде. Заблокировав узкий проход.

КРАСНЫЙ СВЕТ! На выезде с пит-лейна загорелся запрещающий сигнал.

— Красный! Стоять! — закричал Жак.

Мои механики замерли. Я был в ловушке. Секунды, драгоценные секунды, утекали сквозь пальцы. Я видел, как мимо на полной скорости проносится Клаус, уже сменивший резину. Он выигрывал легкие секунды. Это была та же тактика, что и в Монце, но исполненная еще более нагло. Он не стал ждать случайности — он ее инсценировал.

Ярость, та самая, первобытная и слепая, снова попыталась вырваться наружу. Но я вдохнул и сжал руль. Нет. Не сейчас. Я не позволю.

— Спокойно, команда. Ждем, — сказал я в радио, и мой голос прозвучал удивительно ровно.

Казалось, прошла вечность. Наконец, машину «Скайхок» откатили, и красный свет погас. Я рванул с места, чувствуя, как гнев превращается в холодную, обточенную сталь. Я выехал на трассу, откатившись на третью позицию. Клаус был впереди. Но теперь между нами был еще один гонщик.

— Отставание от Клауса — пять секунд. У нас быстрее на свежих шинах. Ты можешь его догнать, — сказал Жак, но в его голосе слышалось сомнение.

— Не я, — ответил я, глядя на оранжевый болид между мной и Клаусом. — Мы.

Я догнал его за два круга. И вместо того, чтобы тут же пойти на рискованный обгон, я пристроился ему в «хвост». Я создал для Клауса проблему. Проблему под названием «грязный воздух». Пока я сидел позади этого гонщика, Клаус, шедший первым, не мог уйти в отрыв. Его шины перегревались, его машина теряла прижимную силу. Он был в клетке, которую построил для себя сам.

Я видел по телеметрии, как его преимущество таяло. С пяти секунд до четырех. До трех.

— Он нервничает, Том, — доложил Жак. — Делает ошибки.

На 48-м круге гонщик передо мной зашел на свой финальный пит-стоп. Дорога была очищена. Теперь только мы. Клаус и я. И 7 кругов до финиша.

Я прибавил. Отставание — две секунды. Полторы. Одна.

Он был так близко. Я видел каждую царапину на его заднем антикрыле, каждый кусочек резины на его корпусе. Мы летели по длинной прямой Абу-Даби, и трибуны сливались в огненную ревущую полосу. Весь мир состоял из рева мотора, бешеного биения сердца и красного пятна впереди.

Он защищался. Отчаянно, грязно, перекрывая траекторию. Но его движения были паническими. Он был загнанным зверем. А я — охотником.

Один круг до финиша. Последний поворот. Тот самый, знаменитый поворот перед финишной прямой. Он прошел его по идеальной траектории, отсекая все возможности для обгона.

Кроме одной.

Безумной. Такой, на которую бы никогда не решился старый Том Рейн.

И на которую решился я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 27: Финишная прямая

Он отсек внутреннюю траекторию. Он блокировал внешнюю. Казалось, нет никакого пространства. Но оно было. Тонкая, почти невидимая щель между его задним колесом и белой окантовкой трассы. Просвет в пару сантиметров. Авантюра. Безумие.

Старый Том Рейн рванул бы туда, не задумываясь, полагаясь на удачу и ярость. И, скорее всего, разбил бы машину, вылетев с трассы или столкнувшись с ним.

Но я был не старым Томом Рейном.

Я не бросился в эту щель. Я направил туда машину. Каждое движение руля было выверено, каждый миллиметр газа — просчитан. Я чувствовал, как резина скребет по поребрику, визжа в протесте. Я чувствовал, как антикрыло Клауса проходит в сантиметрах от моего носа. Я видел, как его голова в шлеме резко повернулась ко мне в немом шоке. Он не ожидал этого. Он не ожидал, что я пойду на такой шаг, не потеряв контроля.

Мы вылетели из поворота на финишную прямую. Бок о бок. Его красный болид и моя синяя «Феникс». Рев моторов слился в один оглушительный гул. Трибуны взорвались. Весь мир замер, наблюдая за нашими двумя машинами, летящими к клетчатому флагу.

Я не смотрел на него. Я смотрел на линию финиша. Я вжал педаль газа в пол, выжимая из машины все, на что она была способна. Каждая лошадиная сила, каждый грамм сцепления, каждая капля моего существа были направлены вперед.

И я почувствовал, как его машина на долю секунды замедлилась. Не из-за неисправности. Из-за шока. Из-за того, что его воля, его уверенность в своем превосходстве, дала микроскопическую трещину.

Этой трещины хватило.

Мой нос оказался впереди. Всего на несколько сантиметров. Но в гонках на такие дистанции этого достаточно.

Клетчатый флаг взметнулся в воздухе. Для меня.

Я прошел под ним первым.

Сначала была оглушительная тишина в наушниках, а потом — безумный, срывающийся от эмоций крик Жака, крик всей моей команды, крик, в котором было все: и неверие, и восторг, и облегчение.

— ТООООМ! ДА ТЫ ВЫИГРАЛ! ВЫИГРАЛ! БОЖЕ, ВЫИГРАЛ!

Я сбросил скорость, подняв руку в знак приветствия команде. Тело вдруг накрыла волна абсолютной, всепоглощающей усталости. Я сделал это. Я действительно сделал это.

Я посмотрел в зеркало. Клаус медленно следовал за мной. Его машина казалась поникшей. Он проиграл. Не просто гонку. Он проиграл нашу войну.

Я зарулил на поулист, на первое место. Механики высыпали из боксов, хлопали меня по шлему, обнимали машину. Я заглушил мотор и, наконец, поднял забрало. Воздух пах жженой резиной, горячим металлом и... победой.

Мои глаза искали ее. И я нашел. Эмили стояла за ограждением, ее руки были подняты над головой, а по лицу текли слезы. Но это были слезы счастья. Она улыбалась мне такой улыбкой, ради которой стоило бороться. Ради которой стоило жить.

Я выиграл гонку. Но, глядя на нее, я понимал — я выиграл нечто неизмеримо большее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 28: Вес победы

Когда клетчатый флаг взметнулся перед его машиной, а не перед красным болидом Клауса, я не закричала. Воздух будто вырвали из моих легких. Я просто стояла, сжимая ограждение, и смотрела, как он медленно заруливает на заветное первое место. Слезы текли по моим щекам беззвучно, смывая месяцы страха, напряжения и бессильной ярости.

Он сделал это. Не просто выиграл. Он победил того демона, которого Клаус пытался в нем разбудить. Он победил самого себя.

Пока команда ликовала, а журналисты осаждали его у машины, я пробилась сквозь толпу. Наши взгляды встретились через хаос. В его глазах не было триумфализма, не было горделивого превосходства. Была лишь глубокая, бездонная усталость и... мир. Спокойствие, которого я не видела в нем с самого первого дня.

Дюбуа пожимал ему руку, и на лице босса впервые за все время я увидела не расчетливую оценку, а неподдельное, суровое уважение. Он что-то говорил Тому, и тот в ответ лишь кивал.

А потом я увидела Клауса. Он стоял поодаль, уже без шлема, его лицо было бледным и опустошенным. Он смотрел на Тома, и в его взгляде не осталось ни ярости, ни ненависти. Только пустота. Поражение, которое он пытался нанести Тому, обернулось против него самого, сломав нечто внутри него. Он проиграл все.

И в этот момент я поняла, что мое доказательство, которое я так отчаянно искала, теперь не нужно. Победа Тома на трассе была самым весомым аргументом из всех возможных. Публичное унижение Клауса было бы теперь просто избиением побежденного.

Том наконец пробился ко мне. Он пах потом, бензином и победой. Он не сказал ни слова, просто обнял меня так крепко, что у меня снова перехватило дыхание. Он дрожал, и я понимала, что это дрожь не от адреналина, а от свалившегося с плеч груза.

— Ты видела? — его голос был хриплым шепотом у моего уха.

— Я видела, — прошептала я в ответ, обнимая его. — Я всегда знала, что ты сможешь.

— Это твоя победа, Эмили. Без тебя... без тебя я бы сломался после того звонка.

— Нет, — я отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Это наша победа. Но она твоя. Ты заслужил ее. По-настоящему.

В этот момент к нам подошел Дюбуа.

— Рейн, пресс-конференция. Иди, прими свои лавры. А с тобой, доктор, — он повернулся ко мне, — мне нужно поговорить. Наедине.

Том с неохотой отпустил мою руку, и я осталась с Виктором Дюбуа, пока Тома уводили в центр внимания.

— Ну что, — сказал Дюбуа, глядя на удаляющуюся спину Тома. — Похоже, вы были правы. Он не сломался. Он закалился. И, должен признать, ваша роль в этом... неоценима.

Я молчала, ожидая продолжения.

— Статья о ваших отношениях... — он поморщился. — Она принесла больше хлопот, чем пользы. Но сейчас, после этой победы... — он развел руками. — Теперь это не скандал. Это история. История возвращения, в которой была и любовь. Спонсорам такое понравится. Так что... считайте, что запрет снят.

Он повернулся, чтобы уйти, но на прощание бросил:

— Только, ради бога, не позволяйте ему снова разбиваться. Он теперь слишком ценен.

Я осталась стоять одна, слушая, как рев толпы сменяется именем Тома, которое скандировали трибуны. Он заслужил это. Каждую овацию. Каждую улыбку. И теперь, когда пыль битвы начала оседать, я поняла, что наша война, наконец, закончилась. Впереди была только наша жизнь. Наша общая жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 29: Искренность вопреки

Вечеринка команды в отеле гремела так, будто мы выиграли не просто Гран-при, а весь чемпионат. Шампанское лилось рекой, музыка оглушала, и каждый хлопал меня по плечу, повторяя одно и то же: «Невероятно!», «Феноменально!». Но их слова доносились до меня как сквозь толстое стекло. Внутри было тихо и пусто, как после бури.

Я стоял у бара, вертя в руках бокал с тем же шампанским, и чувствовал себя самозванцем. Да, я выиграл. Я доказал всем, что я чего-то стою. Но главное доказательство — самому себе — все еще было хрупким. Тень Даниэля, пусть и отступившая, все еще витала где-то рядом.

И тут я увидел ее. Эмили. Она стояла в другом конце зала, разговаривая с Жаком и смеясь. Она сияла. И в этот момент что-то во мне сломалось. Не боль, не вина, а стена, за которой я прятал все, что было для меня по-настоящему важно.

Я не помню, как подошел к ней. Помню только, как взял ее за руку и потащил прочь из шумного зала, на пустой балкон, залитый лунным светом и прохладным ночным воздухом.

— Том? Что случилось? — ее глаза были полны беспокойства.

Я облокотился на перила, глядя на огни города. Выпить я, кажется, действительно успел изрядно. Голова была мутной, а язык отказывался слушаться.

— Со мной... всегда что-то случается, — с трудом выговорил я. — Я ломаюсь. Ошибаюсь. Роняю все, к чему прикасаюсь.

— Ты только что выиграл Гран-при Абу-Даби, — мягко напомнила она, положив руку мне на спину.

— Это не я! — я резко обернулся к ней, и слова полились сами, грубые, неотшлифованные, настоящие. — Это не я выиграл! Это... это мы. Понимаешь? Ты. Ты вложила в меня кусок себя. Свою веру. Свое спокойствие. Свою... свою чертову стойкость. И я ехал сегодня не один. Я чувствовал тебя рядом в каждом повороте. Без тебя я бы... я бы проиграл. Я бы снова все испортил.

Она смотрела на меня, и ее глаз блестели в лунном свете.

— Том...

— Нет, дай договорить! — я схватил ее за руки, боясь, что если отпущу, то никогда больше не решусь это сказать. — Я... я не знаю, как это говорить. Я не умею. Но... я не могу без тебя. Не в гонке. В жизни. Эти несколько недель с тобой... это было единственное по-настоящему правильное, что было в моей жизни после... после всего. Ты — мой второй шанс. Настоящий. И я... я люблю тебя. Вот. Говорю пьяный, потому что трезвым боюсь. Боюсь, что спугну. Что испорчу. Как все всегда.

Я выдохнул, потратив на эту тираду весь воздух из легких, и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Я только что сказал это. Вывалил это на нее, неуклюже, пьяно и без всякой романтики.

Она не ответила сразу. Просто смотрела на меня, а по ее лицу текли слезы. Но она улыбалась. Это была та самая улыбка, что согревала меня в самые темные дни.

— Дурак, — прошептала она, стирая слезы. — Я тебя ждала. Все это время ждала, когда же ты, наконец, дозреешь до этих простых слов.

Она потянула меня за воротник рубашки и поцеловала. И в этом поцелуе не было страсти гонки, не было отчаяния ночи перед финалом. В нем была тихая, безоговорочная уверенность. Уверенность в нас.

— Я тоже тебя люблю, Том Рейн, — сказала она, прижавшись лбом к моей щеке. — И не важно, пьяный ты или трезвый. Ты мой.

И в тот момент, стоя с ней на балконе под звездами Абу-Даби, я наконец-то почувствовал это. Не победу. Не искупление. А прибытие. Я был дома.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 30: Дом

Мы вернулись в номер. Дверь закрылась, и наступила та самая тишина, что бывает только после долгой войны, когда отгремели последние залпы и можно, наконец, услышать собственное сердце. Не было нужды в словах. Все, что нужно было сказать, мы сказали на балконе под звездами.

Я стоял посреди комнаты, все еще ощущая в мышцах вибрацию болида, а в ушах — эхо рева трибун. Но внутри царила оглушительная, невозможная тишина. Я смотрел на Эмили, и она смотрела на меня, и в ее глазах я видел то же самое — изнеможение, облегчение и тихое, трепетное счастье.

Она первая нарушила дистанцию. Подошла ко мне и медленно, почти ритуально, стала расстегивать пуговицы моей рубашки. Ее пальцы были теплыми и твердыми, не дрожали. Каждое прикосновение было вопросом и ответом одновременно: «Ты здесь? Я здесь. Это реально? Да, это реально».

Ткань мягко соскользнула с моих плеч на пол. Она провела ладонью по моей груди, по шрамам и напряженным мышцам, и под ее прикосновением последние остатки напряжения растворились, уступив место иному, глубокому и спокойному теплу.

Теперь была моя очередь. Я распустил ее волосы, и они упали на плечи темной, шелковистой волной. Я искал губами линию ее челюсти, основание шеи, чувствуя, как бьется ее пульс — ровно и уверенно. Это был самый прекрасный ритм из всех, что я когда-либо слышал.

Мы не спешили. В этом не было ни страсти отчаяния, ни ярости борьбы. Было медленное, благоговейное исследование. Каждое открытие — родинка на ее плече, шрам на моем бедре — было не просто деталью тела, а главой нашей общей истории, которую мы наконец-то могли прочесть вместе, без страха и стыда.

Когда мы оказались на кровати, в лунном свете, пробивавшемся сквозь шторы, мир сузился до острова из простыней, запаха ее кожи и звука нашего дыхания. Я входил в нее не как завоеватель, а как человек, возвращающийся домой после долгой и трудной дороги. И она принимала меня, обвивая руками и ногами, не как уязвимое убежище, а как равную гавань, сильную и надежную.

Не было спешки, только медленный, глубокий ритм, в котором растворялось все — боль прошлого, страх будущего, шум славы. Было только настоящее. Тепло ее тела, доверие в ее взгляде, полном слез и улыбки одновременно, и тихие, прерывистые слова, которые она шептала мне на ухо: «Я здесь. Я с тобой. Мы дома».

Когда волна накрыла нас, это было не сокрушительным обвалом, а мягким, бесконечным приливом, смывающим последние следы одиночества. Мы лежали, сплетенные так тесно, что было не понять, где заканчиваюсь я и начинается она. Ее голова лежала на моей груди, и ее ровное дыхание было самой совершенной музыкой.

Я смотрел в потолок, чувствуя под ладонью ритм ее сердца, и впервые за долгие-долгие годы не чувствовал под собой пропасти. Не чувствовал вины, преследующей меня, как тень. Я чувствовал только прочный фундамент. Фундамент из ее веры, из нашей общей борьбы, из этой тишины, наполненной смыслом.

Она была моим вторым шансом. Моим искуплением. Моим домом.

И засыпая, я знал — каким бы ни был следующий круг в моей жизни, я буду проходить его не один. И это было единственной победой, которая имела значение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Конец