Эхоблудный берег

Никто никого не собирался убивать. Даже в мыслях не было ничего подобного. Напротив, они предполагали приятно провести время в привычной компании. Так что приехали вчетвером на рыбалку по-семейственному: Колян со своей Дашкой и Михалыч с Клавдией, мужья и жёны, инь и янь, как говорится, а с ними – четыре удочки, восемь бутылок портвейна, два кило свинины, да ещё огурцы, помидоры и разное там по мелочи.

Сначала наладили сборный мангал. Затем Михалыч натесал топором щепы из захваченных с собой дровишек – запалили это дело и нанизали на шампуры куски мяса. Собирались ещё ушицы сварить, однако для этого требовалась какая-никакая рыбёха, потому наконец закинули удочки. Портвейн, правда, попивали помаленьку, но без поспешки.

А рыболовля не задалась: за полчаса – ни единой поклёвки.

Да и хрен бы с ней, с этой водоплавающей скотиной. Шашлык-то уже поспел и пускал дух по всему берегу. Потому все оставили удочки на берегу бездейственно, разложили походный столик и табуретки, да и уселись получать удовольствие от общения на природе.

Ели шашлык из одноразовых тарелок и пили портвейн из пластиковых стаканчиков, а между пищеварением обсуждали жизнь и вспоминали разные хохмы. Но когда нечаянно коснулись политики и некоторых международных подлостей, Михалыч вдруг горестно крякнул и произнёс:

- Не могу больше держать в себе, Колян, должен тебе признаться, что я тоже способен на подлость. Хотя раньше не предполагал о себе такого.

- Да ладно тебе, - хохотнула Клавдия.

- Ты о чём? – не понял Колян. И, проглотив недожёванный кусок шашлыка, запил его портвейном.

- О том, что я Дашку твою – того… имел во все места, - признался Михалыч. –  Теперь совесть мучает.

- Когда это было? – посерев лицом, уточнил Колян.

- В новогоднюю ночь. Ты же тогда отрубился, пьяный. И Клавка моя спать ушла. Ну, вот у нас с Дашкой и получилось… по пьяни.

- По пьяни? – взвизгнула Клавдия. – Убить тебя мало за это, кобель проклятый!

- Убить тебя мало, сука, - повторил Колян.

- А я и не спорю, - с этими словами Михалыч встал и, попятившись от стола, развёл руками:

- Можешь убивать хоть прямо сейчас. Сопротивляться не стану, потому что виноват.

- И правильно, - сказала Дашка. – Он заслужил, раз воспользовался мною, пока я себя плохо сознавала. Убей его.

- И убью! – взревел Колян, подстёгивая себя голосом. – Убью-у-у па-а-адлу-у-у!

После чего подбежал к Михалычу и принялся неуклюжими размашистыми движениями бить его по лицу. Голова избиваемого мотылялась поочерёдно то влево, то вправо, но он терпел, стиснув зубы. Женщины, не сговариваясь, синхронно взялись за свои стаканчики и осушили их до дна… Тут Михалыч, не выдержав, коротко двинул с правой Коляну в челюсть - и тот отлетел метра на три, проехался спиной по траве. Затем вскочил на ноги с криком:

- Что за нах?!

- Извини, друг, не сдержался, - переступил с ноги на ногу Михалыч. – Видать, рефлекс остался: я как-никак служил в десанте.

- Ты обещал не сопротивляться, сучара!

- Обещал, но этаким макаром ты меня до завтра будешь убивать, а я на долгое мучительство не соглашался, между прочим. Придумай какой-нибудь более простой способ, чтобы по-быстрому

- А давайте утопим кобелину, – предложила Клавдия.

- Давайте, – поддержала её Дашка.

Женщины сорвались со своих мест – вцепились в седую шевелюру и в сорочку Михалыча, повалили его наземь. Тут подоспел Колян; втроём они ухватили безропотную жертву за руки и за ноги – и поволокли в реку.

Топили долго. Поначалу Михалыч не сопротивлялся, но потом ему стало недоставать воздуха, и, захотев сделать ещё один вздох напоследок, он заскрёб ногами по дну, выгнулся спиной и распружинился. Последовала невообразимая катавасия: все кувыркались друг через друга, лягались, царапались и отвешивали наугад щедрые оглоушины.

Бог знает, сколько миновало времени, пока на берег не выползли обессилевшие Колян и Михалыч.

- Что же ты, с-сука, а? – выхрипел первый.

- Да я не нарочно, - тяжело дыша и сплёвывая воду, отозвался второй. – Снова рефлекс, видать.

- Да манал я твои рефлексы, мудило! Слово дал – и опять! Брехло заподлое! Как чужую жену шпилить – так ему ни хрена не мешает, а как топиться – так нате вам: рефле-е-екс у него, вишь ты!

- Прости, друг, я всё-таки в морском десанте служил. Виноват.

Тут на берег выбралась Клавдия. Не обращая ни на кого внимания, она встала на четвереньки и принялась блевать.

- А где Дашка? – спохватился Колян.

Мужчины поднялись на ноги и, развернувшись к реке, увидели её. Дашка дрейфовала вдоль берега лицом вниз: короткий сарафан на ней задрался, и над водной гладью наподобие причудливого поплавка маячили белые ягодицы в розовых трусиках.

- Йо-о-опс-с-с… - полушёпотом выдохнул Колян.

А Михалыч без лишних слов бросился в реку и устремился к женщине, загребая воду под себя широкими ладонями.

Через несколько минут он вынес Дашку на берег, положил на спину и принялся делать ей искусственное дыхание. Однако всё было тщетно: мёртвое тело никак не реагировало на посторонние усилия.

- Мерзотник, - медленно произнёс Колян, до сих пор пребывавший в ступоре. – Мало того что мою жену отдрючил, так ты теперь её, бля, ещё и утопил.

После этих слов он направился к раскладному столику, налил себе портвейна и выпил залпом полный стакан.

- Извини, я не хотел, нечаянно получилось, - сказал Михалыч упавшим голосом.

- Хули мне от твоих извинений, я всё равно тебя ща убью, гад! – взорал Колян. И, схватив валявшийся подле мангала топор, метнул его в обидчика.

И попал-таки. Правда, не в желаемую цель, а в голову только что поднявшейся на ноги Клавдии. Которая не преминула снова рухнуть на траву.

- Ты чё?! – воскликнул Михалыч. И, склонившись, ощупал размозжённый обухом висок супруги:

- Убил, стервец… Она-то в чём виновата?

- Промахнулся, - пояснил Колян, приблизившись и устремив досадливый взор на лицо Клавдии с широко застывшими глазами. – Я в тебя целился… Это что же получается: теперь мы с тобою квиты, что ли?

- Хрен там, - не согласился Михалыч.

И, распрямившись, впечатал кулак в подбородок собутыльника. Колян, высоко подкинув ноги, рухнул как подстреленный.

Ещё раз посмотрев на жену, Михалыч пробормотал:

- Прости, Клавка. Хоть и дура ты была, а могла б ещё жить да жить.

Затем подобрал топор. Шагнул к обретавшемуся без сознания Коляну. И, старательно размахнувшись, отрубил ему голову.

***

День докатился до заката, сменившись сумерками, а следом за ними пришла ночь с густо проступившими на небе звёздами.

Михалыч сидел на раскладной табуретке, держа в руке бутылку, и время от времени прикладывался к её горлышку, чтобы сделать глоток-другой.

Перед ним на столике стояли три отрубленные головы.

Михалыч беседовал то с одной, то с другой из них, а то и со всеми сразу:

- Вишь, Дашка, как неладно вышло. Удовольствие-то получали мы с тобой вдвоём, а досталось и Клавке моей, и Коляну твоему.

- Это потому что ты дурак. Ну кто тебя тянул за язык? Ишь, совесть его замучила, признался! Да кому она нужна, твоя совесть? Нечего было на меня влезать, если у тебя душа такая чистоплюйная.

- Но если по правде, это ведь ты первая стала расстёгивать мне ширинку, когда все уснули.

- Мало ли что. Тебе надо было сдержаться, раз так, ведь ты мужчина всё же, а не я. Но уж коли поддался, так нечего потом язык распускать. Хуже бабы, чесслово…

- Хуже бабы, это верно, - поддержала её Клавдия. – Нет, я знала, конечно, что он у меня кобель и на сторону смотрит, но чтобы до такой степени: с друзьями семьи устраивать измену да ещё в родном доме… Подобного стерпеть ни одна нормальная женщина не смогла бы.

- Если на то пошло, Клавка, ты б и не узнала ничего, если бы я не признался чистосердечно, - заметил Михалыч.

- Вот и не признавался бы. Лучше б я ничего не знала – а когда знаешь, так и простить уже невозможно.

- Фули там прощать, не в том дело, - вставил своё мнение Колян. – Главное, что этот мудак и сегодня нас обмишурил: обещал не сопротивляться, а сам взял и всех по очереди ухайдокал. Простой такой, усраться можно.

- Клавку-то ты сам топором заебенил, - напомнил Михалыч.

- И то правда, - согласилась Клавдия. – Мог бы по такому случаю меткость проявить, мазило.

- Давайте не будем пересчитывать обиды, - предложил Михалыч. И, допив из бутылки, зашвырнул её в реку.

Дашка фыркнула, скосив взгляд на улетевшую стеклотару.

- А что нам ещё остаётся делать? – спросила она

- Да ничего, простить друг друга. Обид накопилось, понимаю, но минувшего не воротишь. По-моему, станет намного лучше, если мы забудем всё и поцелуемся по-хорошему, как добрые люди.

- Да как же это? – не поняла Клавдия.

- А вот так, - с этими словами Михалыч взял её голову за волосы и поцеловал взасос. Затем поставил на место и проделал то же самое с головой Дашки. После чего сдвинул последнюю с головой Коляна: те тоже поцеловались, просовывая языки друг в друга.

Это всем понравилось. И они продолжили целоваться под звёздами, постепенно раззадориваясь, постанывая от удовольствия и даже время от времени получая оргазм.

И никто не хотел, чтобы всё закончилось.

И ничто не заканчивалось.

…Рыбаки доныне обходят стороной это место на реке. Поскольку ночами там рехнуться можно от стонов и вскриков, и полувнятного болботанья – не то человечьего, не то чёрт знает каковского, не заглушаемого даже мощным хором лягушек. Я и сам слышал разок: приснул по пьяни под ивой, а когда пробудился в сутемках – тут-то и началось. Еле ноги унёс, ну его на хрен.