Босс мафии. Сын от моего врага

Пролог

Алина

Дверь кабинета закрывается за мной с тихим щелчком, который отдаётся в груди глухим ударом. Иду по бесконечно длинному коридору, автоматически считая шаги до лифта. Привычка из прошлой жизни — всегда знать расстояния, всегда помнить пути отступления. Двадцать три шага. Нажимаю кнопку вызова холодным пальцем.

Металлические двери расходятся почти мгновенно, словно кто-то ждал меня.

— Привет, принцесса.

Этот голос. Низкий, бархатный, с едва заметной хрипотцой. Голос, который шептал мне о любви в постели, который приказывал на деловых встречах, который в последний раз произнёс моё имя три года назад. Он ударяет по нервам, как разряд высокого напряжения, и на мгновение я забываю, как дышать.

В лифте, опираясь на зеркальную стену, стоит Сергей Ковалёв. Руки небрежно сложены на груди, дорогой костюм сидит идеально, но глаза... В его глазах холодный огонь, который когда-то согревал меня, а теперь обещает сжечь дотла. На губах играет та самая кривоватая улыбка — знакомая до боли, родная и одновременно чужая.

Застываю в дверях лифта. Каждая клетка моего тела кричит об опасности, каждый инстинкт, отточенный годами тренировок, требует немедленного отступления. Но деваться некуда. За спиной — офис, где я только что подписала контракт. Впереди — он.

— Заходи, — голос мягкий, почти ласковый, но в нём скрыты острые края. — Не укушу. Пока.

Последнее слово он произносит с особой интонацией, и моя кожа покрывается мурашками. Заставляю себя сделать шаг вперёд, потом ещё один. Двери захлопываются за моей спиной с финальностью приговора. Пространство лифта кажется крошечным рядом с его фигурой. Нажимаю кнопку первого этажа, старательно не глядя на него, но чувствую его взгляд на своей коже.

— Как дела, Алина? — Он произносит моё настоящее имя медленно, раздельно, словно пробует на вкус что-то горькое. — Или как тебя теперь называть?

Поворачиваюсь к нему лицом. Автоматически включается маска — лицо становится бесстрастным, плечи расправляются, подбородок приподнимается. Кира. Идеальный агент. Холодная как лёд.

— Алина Воронова, — отвечаю ровно. — Думаю, ты уже об этом знаешь.

Его глаза сужаются, изучая моё лицо. Ищут трещины в маске, слабые места. Сейчас я — загадка для него. И это пугает больше, чем его гнев.

— Знаю, — он отталкивается от стены, делает шаг ближе. В замкнутом пространстве лифта он кажется ещё крупнее, ещё более доминирующим. От него по-прежнему пахнет тем же одеколоном — дорогим, мужественным ароматом, который врезался в мою память. — Вопрос в том, знаешь ли ты?

В его словах скрыта угроза, которую я пока не понимаю. Но инстинкт, отточенный годами опасной работы, подсказывает: это ловушка. Он что-то знает. Что-то такое, чего не должен знать.

— Я могу уволиться прямо сейчас, — говорю с наигранным спокойствием. — Если моё присутствие доставляет тебе дискомфорт.

Сергей смеётся, и этот звук заставляет меня вздрогнуть. Низкий, тёмный смех, в котором нет ни капли веселья. Только холодное торжество.

— Уволиться? — Он наклоняется ко мне, и я чувствую тепло его тела, слышу его дыхание. — А куда побежишь, принцесса? В другую компанию? В другой город?

Молчу, жду подвоха. В его голосе появляется что-то хищное, голодное.

— Прости, кажется, я забыл представиться? — Голос становится мягче, почти игривым, но глаза остаются ледяными. — Сергей Ковалёв. Владелец и генеральный директор компании «Аврора Девелопмент».

Мир качается под ногами. Нет плана отступления. Нет запасного выхода. Есть только он, мужчина, которого я когда-то предала, и металлическая коробка лифта, из которой некуда бежать.

Успокойся. Дыши. Ты обучена для таких ситуаций.

Позвоночник выпрямляется автоматически, плечи опускаются, лицо становится абсолютно безэмоциональной маской. Той самой маской, за которой я пряталась годами в самых опасных ситуациях. Но тело меня предаёт — пот прошибает спину, ладони становятся влажными, сердце бьётся так громко, что кажется, его слышно во всём здании.

Он всё это видит. Читает каждый мой микросигнал, каждое предательское движение. И наслаждается моим шоком.

— Сюрприз, — шепчет он, смакуя каждую букву, наслаждаясь моим потрясением.

Его рука медленно поднимается и почти касается моей щеки. Почти, но не совсем — между его пальцами и моей кожей остаётся миллиметр, который кажется бездной. Я не отступаю, хотя каждый нерв в моём теле кричит: беги, прячься, исчезни.

— Скучала, принцесса?

В его глазах я читаю множество слов, которые он не произносит вслух:

я знаю тебя лучше, чем ты знаешь себя. Ты принадлежишь мне. Ты никогда не сможешь от меня убежать.

— Ты попала, Алина. — Он произносит моё имя так, будто это проклятие, приговор. — Попала намертво.

Отступаю к противоположной стене лифта, металл холодный под моей спиной. Пытаюсь создать хоть какое-то расстояние между нами, но это бесполезно. В этом маленьком пространстве ему принадлежит всё — каждый сантиметр, каждый вздох.

— Чего ты хочешь? — Мой голос звучит гораздо спокойнее, чем я себя чувствую. Годы тренировок не прошли даром.

Когда-то он умел заставлять забыть обо всём на свете. Сейчас между нами стена из лжи, предательства и трёх лет разлуки.

— Справедливости, — в его взгляде загорается что-то первобытное, опасное. — Ты мне должна, принцесса. И я намерен взыскать долг. С процентами.

Мои пальцы сжимаются в кулаки за спиной. Ногти впиваются в ладони, причиняя острую боль, которая помогает сосредоточиться.

— Условия простые, — продолжает он, и в его голосе появляется деловая нотка. — Два года. Мой личный секретарь. График с семи утра до семи вечера. Никаких отгулов, больничных или отпусков без моего личного разрешения. Кстати, договор с односторонним правом расторжения ты уже подписала наверху.

Лифт останавливается на первом этаже с мягким звоном. Двери начинают открываться, но он не двигается с места. Его широкие плечи блокируют выход, превращая лифт в клетку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это рабство, — выдыхаю я.

— Это справедливость, — он делает ещё один шаг ближе. Теперь между нами всего несколько сантиметров. Я чувствую тепло его тела, запах знакомого одеколона. — Ты играла со мной,

Кира

. Теперь моя очередь играть.

Он произносит это имя — Кира — как пощёчину. Как напоминание о том, кем я была, какую роль играла в его жизни. И боль от этого слова острее любого ножа.

Смотрю ему прямо в глаза. Читаю там холодную решимость, неумолимость приговора. Он не блефует. Он будет держать меня здесь два года, медленно мстя за то, что я сделала с его сердцем.

— Ладно, — говорю тихо.

Его правая бровь удивлённо приподнимается. Он явно ожидал борьбы, слёз, уговоров, попыток сбежать. А я просто сдаюсь. Вот так. Без единого выстрела.

Повисает пауза. Тишина давит на барабанные перепонки. Где-то далеко слышен гул города, но здесь, в этой металлической коробке, есть только мы двое и груз нашего прошлого.

— Что изменилось? — Он медленно склоняет голову набок, как хищная птица, изучающая добычу. — Раньше ты дралась до последнего. Кусалась. Царапалась. Никогда не сдавалась без боя. А сейчас... — Его взгляд медленно скользит по моему лицу, пытаясь найти ответ. — Сейчас ты сложила оружие, даже не начав сражаться.

В его голосе слышится недоумение. И подозрение. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы понимать — такая покорность мне не свойственна. Это не укладывается в его картину мира, ломает сценарий мести, который он выстраивал три долгих года.

— Раньше у меня был выбор, — отвечаю просто.

Полуправда. Самая лучшая ложь — та, что наполовину состоит из правды.

Димка. Мой мальчик. Мой маленький мальчик.

В памяти всплывает картинка: пухлые ручки тянутся ко мне с детской кроватки, сонный голосок шепчет: «Мама, почитаешь сказку?» Запах детского шампуня в его тёмных волосах, когда я целую его на ночь. Его смех, когда мы играем в прятки. Его слёзы, когда он разбивает коленку...

Мой сын. Наш сын. О существовании которого Сергей не должен узнать никогда.

Смотрю на его лицо и больше не вижу врага. Вижу отца моего ребёнка. Вижу мужчину, которого когда-то любила так сильно, что готова была умереть за него. Вижу того, кто подарил мне самое дорогое в жизни, даже не зная об этом.

— Завтра в семь утра, — его голос становится официальным, но в глазах всё ещё пляшут опасные огоньки. — Не опаздывай, Алина. И добро пожаловать в ад.

Он отступает, наконец освобождая выход. Я выхожу из лифта на ватных ногах, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Не оборачиваюсь, хотя знаю, что он всё ещё стоит там. Чувствую его взгляд между лопаток — тяжёлый, жгучий, полный нерешённых вопросов и старых обид.

Только когда стеклянные двери здания закрываются за моей спиной, я позволяю себе выдохнуть.

***

Добро пожаловать в литмоб

“П

ропасть между нами”!

Между нами - разница в возрасте и темные события прошлого.

Сдаться или идти до конца? Каждый решает сам.

#литмоб_пропасть_между_нами #сердце_на_замке

Глава 1

Алина

Тремя годами ранее

Неоновые огни ночного клуба пульсируют в ритм музыки, окрашивая лица танцующих в розовые и синие всполохи. Третий мохито уже согревает кровь, и я позволяю себе расслабиться — настолько, насколько это вообще возможно для меня. Юля смеется так заразительно, что даже серьёзные мужчины в дорогих костюмах у барной стойки оборачиваются с улыбками. Сегодня её вечер, последний девичник перед свадьбой, и я искренне пытаюсь быть просто подругой, а не тем, кем являюсь на самом деле.

— За нашу невесту! — выкрикивает Катя, поднимая бокал с шампанским так высоко, что шипучие пузырьки почти выплескиваются на пол.

Мы дружно чокаемся, и звон хрустальных бокалов смешивается с басами музыки. Юля обнимает меня одной рукой, прижимая к себе так крепко, что на секунду мне становится неловко от такой близости. Я не привыкла к объятиям. В моей жизни прикосновения — это либо боевые приёмы, либо профессиональная необходимость.

— Кира, ну серьёзно, тебе пора уже расслабиться по-настоящему! — Юля немного пьяна, её глаза блестят. — Когда ты в последний раз была с мужчиной? И не говори про работу!

Остальные девочки хихикают и придвигаются ближе, словно ожидая откровений. Марина обладает талантом выуживать чужие секреты, Света обожает сплетни, а Катя просто любит, когда кто-то краснеет от смущения. Знакомое чувство неловкости поднимается изнутри, но я уже давно научилась его контролировать.

— Я же расслаблена, — отвечаю с лёгкой улыбкой, делая небольшой глоток мохито. Мята холодит губы. — Просто не все любят рассказывать интимные подробности на весь клуб.

— Да брось! — Марина придвигается ещё ближе, её духи — что-то цветочное и навязчивое — смешиваются с запахом алкоголя. — Ты красивая, умная, работаешь в престижной фирме, зарабатываешь хорошие деньги. Что тебе мешает найти нормального мужика?

«Престижная фирма». Если бы они знали, что моя «офисная работа» — это отработка навыков слежки и взлома. Что вместо корпоративных вечеринок у меня тренировки по рукопашному бою. Что мой «офис» — это стрельбище в подвале особняка в Подмосковье, где я могу разобрать и собрать пистолет с закрытыми глазами.

— Может, у неё слишком высокие стандарты? — предполагает Света, накручивая на палец прядь крашеных волос. — Ты же не из тех, кто согласится на первого встречного.

— Или она тайно встречается с женатым боссом, — добавляет Катя со смешком, и все снова заливаются смехом.

Пожимаю плечами, стараясь выглядеть беззаботно. Привычная роль — девушка, которая просто ещё не встретила подходящего мужчину. Гораздо проще поддерживать эту легенду, чем объяснять, что у меня нет времени на свидания и романтику, потому что большую часть жизни я провожу, изучая, как шпионить за людьми.

Телефон на столе внезапно вибрирует. В грохоте музыки и смехе обычная вибрация была бы неслышна, но эта особенная — длинная, короткая, длинная. Азбука Морзе. Код, который вбит в мою память с детства и означает только одно: немедленно.

Кровь мгновенно стынет в жилах, несмотря на алкоголь в крови.

— Извините, девочки, — говорю, хватая телефон. Рука дрожит почти незаметно, но я чувствую эту дрожь. — Семья звонит.

Юля тут же хватает меня за запястье. Её пальцы тёплые и немного липкие от пролитого шампанского.

— Кир, только не говори, что тебе нужно уехать! Ты же обещала остаться до свадьбы! Мы ещё хотели в караоке сходить!

— Сначала посмотрю, что случилось, — отвечаю, осторожно высвобождая руку.

Пробираюсь через толпу танцующих к туалету. Тела прижимаются ко мне, кто-то нечаянно толкает локтем, но я автоматически уворачиваюсь. Захожу в кабинку, запираю дверь, прислоняюсь спиной к холодной стене. Принимаю вызов.

— Да.

— Дом. Сорок пять минут. — Голос отца звучит как всегда — без эмоций, без объяснений, без права на возражения.

Линия обрывается, оставляя только короткие гудки.

Сорок пять минут до Подмосковья. Это значит — выезжать прямо сейчас, бросить всё и ехать. Это значит, что произошло что-то серьёзное. Геннадий Воронов не вызывает среди ночи просто для проверки или планёрки.

Возвращаюсь к столику. Девочки смотрят на меня с надеждой, но я уже знаю, что разочарую их.

— Мне нужно ехать, — говорю, хватая сумку и куртку со спинки стула. — Извини, Юль. Семейная экстренная ситуация.

— Серьёзно?! — Лицо Юли вытягивается, и в её глазах появляется обида. — Лин, а как же моя свадьба? Мы же планировали…

— Я знаю. Мне очень жаль.

Быстро целую её в щёку — она пахнет знакомыми духами и счастьем — и почти бегу к выходу, не оборачиваясь. Знаю, что они смотрят мне в спину и начинают перешёптываться. Знаю, что Юля расстроена и, возможно, обижена. Но у меня нет выбора.

У меня никогда не было выбора.

Ночная Москва проплывает за окнами такси размытыми огнями. Дорога до дома занимает ровно сорок две минуты — я знаю каждый поворот, каждый светофор. Машина послушно ныряет в знакомые повороты Рублёвки, фары выхватывают из темноты дорогие особняки, скрытые за высокими заборами. Охрана на въезде в посёлок молча поднимает шлагбаум — мои документы внесены в базу навсегда.

Особняк встречает привычной тишиной. Прохожу через мраморную прихожую к кабинету отца. Мои каблуки цокают по полу, эхо отражается от высоких потолков. Дверь в кабинет приоткрыта, из щели пробивается жёлтый свет настольной лампы.

Стучу дважды и вхожу, не дожидаясь ответа.

Геннадий Воронов сидит за массивным дубовым столом, изучая разложенные перед ним фотографии и документы. На мне он не смотрит — знает, что я приехала вовремя. Я всегда приезжаю вовремя. Это одно из первых правил, которые он мне привил.

— Садись, Кира.

Сейчас начнётся рабочий разговор, и моя обычная жизнь остаётся за порогом этого кабинета.

Опускаюсь в кожаное кресло напротив стола. Жду, сложив руки на коленях. Ещё одно правило — никогда не торопить отца с объяснениями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он откладывает документ и наконец поднимает на меня взгляд. Его глаза за стёклами очков холодные, изучающие, словно он видит меня насквозь.

— У нас новое задание. Самое важное за всю твою карьеру.

Протягивает мне толстую папку. Беру, открываю. Первое, что вижу — фотография мужчины, и моё дыхание на секунду замирает.

Он красивый. Не просто привлекательный — именно красивый той суровой, мужественной красотой, которая заставляет оборачиваться женщин на улице. Высокий, широкоплечий, в безупречно сидящем тёмном костюме. Волосы почти чёрные, возможно, с ранней сединой на висках. Но главное — глаза. Пронзительные, умные, с той особой твёрдостью, которая говорит о привычке командовать и быть безоговорочно услышанным.

И в то же время в его красоте есть что-то хищное, опасное. Это не офисный работник и не простой бизнесмен. Это мужчина, который знает, что такое власть, и не боится её использовать.

— Сергей Геннадьевич Ковалёв, — продолжает отец, наблюдая за моей реакцией. — Сорок два года. Контролирует значительную часть московского бизнеса, включая теневые сферы. Умён, осторожен, беспощаден. Его люди называют его просто «хозяин».

Листаю дальше. Схемы организации, финансовые отчёты, фотографии роскошной недвижимости. Пентхаус в Москва-Сити, загородное поместье, ночной клуб в центре города. Масштабы впечатляют даже меня.

— Что он сделал? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал профессионально.

— Торговля оружием. Крупные поставки, международные связи. — Отец снимает очки, медленно протирает стёкла. Этот жест всегда означает, что речь идёт о чём-то серьёзном.

Понимаю без дополнительных объяснений. Мы сотрудничаем с государственными структурами. Косвенно, через длинную цепочку посредников, но сотрудничаем. Отец никогда не говорил об этом прямо, но я не дура. Некоторые наши «цели» слишком уж совпадают с интересами определённых ведомств.

— Какова задача?

— Подобраться к нему. Завоевать доверие. Стать достаточно близкой, чтобы получить доступ к документам, связям, планам. — Пауза. — Собрать компромат, достаточный для того, чтобы либо взять его под контроль, либо убрать с доски окончательно.

Снова смотрю на фотографию. Этот мужчина определённо не из тех, кого легко обмануть. Не выглядит как тот, кто позволит случайной незнакомке подобраться к себе достаточно близко для получения секретной информации. В его глазах слишком много ума и подозрительности.

— Он очень опасен, — говорю вслух.

— Именно поэтому это задание получила ты. — Отец надевает очки обратно. — Ты моя лучшая ученица, Кира. Если справишься с Ковалёвым…

Он не договаривает, но я понимаю. Последняя миссия. Возможность на собственную жизнь, на выбор, на свободу от этого мира. Слова висят в воздухе между нами, наполненные обещанием и угрозой одновременно.

Беру папку, встаю с кресла. Документы тяжёлые в руках — весь груз новой жизни, которую мне предстоит создать.

— Кира.

Оборачиваюсь у самой двери.

— Не подведи меня.

— Я никогда вас не подводила.

Выхожу из кабинета, унося с собой фотографию мужчины, который может стать либо моим последним заданием, либо последней ошибкой в жизни. Что-то внутри меня — какая-то неназванная интуиция — подсказывает, что Сергей Ковалёв изменит всё. Но пока я не знаю, к лучшему это будет или к худшему.

Глава 2

Алина

Щелчок замка за спиной звучит оглушительно громко, отсекая меня от мира моего создателя. От мира Воронова. Папка в руках кажется неподъемной, каждый лист в ней пропитан чужой болью и властью. Я иду по гулким коридорам особняка, и мраморный пол холодит ступни даже сквозь тонкую подошву туфель. Этот дом никогда не был моим. Это его штаб. Его крепость. Моя персональная казарма, где меня вылепили, словно из глины, и вдохнули единственную цель. Миссия.

Бросаю папку на пассажирское сиденье своего старенького Audi. Фотография объекта падает наверх. Сергей Ковалёв. Пронзительные, до жути умные глаза смотрят прямо в душу даже с глянцевой фотобумаги. Взгляд, который не спрашивает. Он берет. Властный, жестокий, не знающий отказа. Босс. Одно это слово в досье, написанное с большой буквы, говорит о нем больше, чем все отчеты аналитиков. Рёв мотора разрывает бархатную тишину Рублёвки, и я вжимаю педаль в пол.

Нужно к Нике. Только она способна заземлить меня после визитов к отцу.

Ее квартира в обычном панельном доме на окраине Москвы — портал в другую вселенную. Здесь пахнет свежесваренным кофе, озоном от работающей техники и чем-то неуловимо-уютным, принадлежащим только ей. Ника открывает дверь сама, и я невольно улыбаюсь. Короткие, торчащие во все стороны волосы ядовито-розового цвета, пирсинг в брови, растянутая футболка с надписью «Follow the white rabbit». Она — мой единственный островок нормальности в этом мире шпионских игр.

— Вид у тебя, будто ты только что ужинала с Волан-де-Мортом, — заявляет она вместо приветствия, пропуская меня внутрь. Ее цепкий взгляд сканирует меня с ног до головы.

— Почти, — выдыхаю я, проходя в ее святая святых. Комната, заставленная мониторами, светится неземным голубым светом. По полу змеятся клубки проводов, а на столе, рядом с разобранным до винтиков ноутбуком, стоит огромная кружка с наглой надписью «Bite me».

Ника с грохотом плюхается в свое геймерское кресло, которое протестующе скрипит под ней.

— Ну, не томи. Папаша снова решил, что миру не хватает справедливости в его эксклюзивном исполнении? Что на этот раз? Нелегальные парковки?

Молча кладу папку ей на стол. Она сдувает с черной обложки несуществующую пылинку и открывает ее. Пальцы с облупившимся черным лаком быстро, почти небрежно, перелистывают страницы. Лицо Ники сохраняет привычное цинично-спокойное выражение, пока она читает про рейдерские захваты, контрабанду оружия и финансовые махинации.

— Стандартный набор джентльмена с большой дороги, — комментирует она, не отрываясь от чтения. — Удивлена, что он еще не баллотируется в депутаты. Хотя, может, уже.

Но потом она доходит до последнего раздела. Документы под грифом «Особо важно». Ее брови, лишенные растительности и подведенные черным карандашом, сходятся у переносицы. Губы сжимаются в тонкую, злую линию.

— Торговля детьми… — произносит она так тихо, что я едва разбираю слова. В ее голосе звенят ледяные нотки. — Вот за это их вешать надо. Медленно. На центральной площади.

Она резко поднимает на меня взгляд. В нем больше нет ни капли иронии. Только холодная, концентрированная ярость. Такая же, как у меня.

— Это он? Наша цель?

Молча киваю. Снова беру из папки фотографию Ковалёва. Что-то на полях досье, какая-то мелкая приписка, сделанная рукой аналитика, цепляет взгляд. Ссылка на старую газетную вырезку. Нахожу ее среди бумаг. Желтая, потрепанная страница. Заголовок кричит: «Трагедия на Рублёвском шоссе: известный бизнесмен и его жена погибли в подстроенной автокатастрофе». На мутном фото высокий, нескладный подросток с до боли знакомыми глазами стоит у двух закрытых гробов. Один. Совсем один против всего мира. Рядом пометка психолога, прикрепленная скрепкой: «…потеря обоих родителей в пубертатном возрасте на фоне криминальной войны за наследство отца привела к формированию защитной агрессии, тотального недоверия к окружающему миру и стремлению к абсолютному контролю…».

Внутри что-то неприятно колет. Секундная, неуместная вспышка. Похожая на… жалость? Или узнавание? Я тоже сирота. Тоже одна.

Тут же гашу это чувство с волной раздражения на саму себя. Какая чушь. Жалость к цели — профессиональное самоубийство. Отец стер бы меня в порошок за такие мысли. Ковалёв не жертва. Он хищник, выросший из раненого волчонка. И моя задача — загнать его в клетку. Или уничтожить.

— Проблема в том, что к нему не подобраться, — говорю я, возвращая документы в папку. Голос звучит ровно, профессионально. Маска снова на месте. — Он не ходит на светские рауты, не дает интервью, не светится в прессе. Его видят только свои.

— Свои, значит, — Ника уже стучит по клавиатуре, ее пальцы летают с нечеловеческой скоростью. На мониторах сменяют друг друга окна с кодом, карты, схемы городских коммуникаций, базы данных. — У каждого есть привычки. Места, где он ослабляет бдительность. Дай мне десять минут. И кофе.

Эти десять минут я пью на ее крошечной кухне остывший, горький кофе прямо из турки. Он такой же горький, как и привкус этого задания на языке. Ника, как всегда, не подводит.

— Есть! — кричит она из комнаты. — Мой крысеныш из банковской сферы слил данные по транзакциям его личной карты. Наш «хозяин» сегодня ужинает в одном очень интересном месте. Клуб «Эгоист». Закрытое заведение для своих. Попасть можно только по личной рекомендации члена клуба или с помощью специальной карты из чистого титана.

Она разворачивается ко мне в кресле. В ее глазах пляшут азартные, хищные огоньки.

— Угадай, у кого есть такая карта, взломанная и перепрошитая на мое имя?

Смотрю на часы. Времени в обрез.

— Поехали.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в ещё одну увлекательную историю нашего литмоба

"Солги, что любишь" от Ольги Ларуз

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 3

Алина

Клуб «Эгоист» встречает нас не музыкой, а физическим ударом. Плотная, непроницаемая стена баса бьет прямо в солнечное сплетение, заставляя сердце сбиться с ритма и подстроиться под этот первобытный, тягучий пульс. Фасад из угольно-черного стекла и холодного хрома не приглашает, а бросает вызов.

Вход в преисподнюю для тех, кто давно продал душу и теперь скупает чужие. У дверей застыли двое. Их нельзя назвать охранниками. Это скорее человекоподобные скалы, высеченные из цельного куска презрения к простым смертным. Они не смотрят, они сканируют, и под их взглядами, кажется, замерзает даже воздух.

Ника, мой островок ядовито-розовой нормальности в этом мире фальшивого глянца, даже не моргнув, протягивает одному из истуканов тонкую титановую пластину. Никакого пафоса, никаких логотипов. Только вес и холод металла.

Гора мышц безэмоционально проводит картой по скрытому в стене терминалу. Секунда ожидания звенит в ушах громче музыки. Почти невидимая зеленая точка вспыхивает на панели. Скала молча отступает в сторону, открывая нам пасть левиафана.

Шаг внутрь, и я тону. Воздух здесь густой, тяжелый, его можно пить, как дорогой ликер. Он пропитан сложным коктейлем из запахов: натуральная кожа диванов, сладковатый дым элитных сигар, десятки видов селективного парфюма и что-то еще, едва уловимое.

Металлический, солоноватый привкус власти. Приглушенный свет вязнет в бордовом бархате штор, тонет в полированных до зеркального блеска деревянных панелях. Музыка здесь не орет, она именно пульсирует, проникая под кожу, заставляя тело двигаться в своем гипнотическом, ленивом и полном обещаний ритме.

Это не клуб. Это охотничьи угодья. Место, где хищники вершат судьбы, а жертвы сами прыгают в пасть, ослепленные блеском клыков.

Мой взгляд, отточенный годами тренировок, автоматически делит пространство на сектора. Длинная барная стойка, за которой бесшумно скользят бармены в белоснежных рубашках. Пульсирующий центр танцпола, где тела сплетаются в откровенном танце. Глубокие ниши с диванами, где густые тени надежно скрывают лица, секреты и сделки на миллионы.

И вот оно. То, за чем я здесь. На втором уровне, словно в аквариуме для самых опасных морских гадов, за пуленепробиваемыми панорамными стенами расположилась VIP-зона.

Там, в массивном кожаном кресле, спиной к залу, застыл мужской силуэт. Широкие плечи, идеальная посадка дорогого пиджака, властная неподвижность. Он не двигается. Ему и не нужно. Вся энергия этого места, все взгляды, все желания и страхи невидимыми нитями стягиваются к нему.

Ковалёв. Моя цель. Мой билет в новую жизнь или на тот свет.

Ника, стоящая рядом, ловит мой взгляд и едва заметно, уголком губ, улыбается. Кивает в сторону бара.

— Я буду твоими глазами и ушами. Не облажайся.

Она растворяется в толпе так же легко, как капля яда в бокале вина. Я остаюсь одна.

План рождается мгновенно. Резкий, как удар ножа. Рискованный, как прыжок с обрыва.

Единственно верный. Чтобы привлечь внимание короля, нужно устроить кровавый переполох у самого подножия его трона. Мне нужен катализатор.

Расходный материал. Пешка, которую не жалко сбросить с доски.

Глаза выхватывают из пестрой, двигающейся массы идеальный объект. Молодой парень, от которого за версту несет самодовольством и отцовскими деньгами. Модный рэпер или просто очередной мажор, не имеет значения. На нем шмоток на годовую зарплату небольшого города, а на холеном лице застыло выражение ленивого презрения ко всему, что движется. Он окружен свитой из таких же золотых мальчиков и хищных девиц, но взгляд у него откровенно скучающий. Он жаждет зрелищ. Что ж, я ему их устрою.

Начинаю движение к нему. Не иду, а скольжу сквозь толпу, позволяя музыке вести мое тело. Каждый шаг, каждый поворот бедер, как выверенное движение. Встаю рядом, достаточно близко, чтобы он не мог меня не заметить, но не нарушая его личного пространства.

— Хочешь заработать так, чтобы твои дружки обзавидовались? — мой голос, низкий и с легкой хрипотцой, тонет в музыке, заставляя его наклониться ко мне. Ближе.

Он медленно, оценивающе, почти оскорбительно, оглядывает меня с ног до головы. Проходится по ногам, задерживается на груди, заглядывает в глаза. В его взгляде загорается пошлый, сальный интерес.

— Смотря что нужно делать, куколка.

Наклоняюсь к самому его уху, чувствуя запах дорогого виски и дешевого высокомерия. И называю сумму. Сумму с пятью нулями. Его лениво-презрительная гримаса на мгновение сползает с лица, обнажая удивление. Брови ползут на лоб.

— За что?

— Все просто, — шепчу, позволяя губам почти коснуться его уха. — Ты подойдешь ко мне, когда я буду танцевать. Мы танцуем, очень страстно. А потом ты начинаешь вести себя как конченый мудак. Хватаешь меня, пытаешься силой увести. Очень грубо. Я буду сопротивляться, кричать. Чем убедительнее ты сыграешь ревнивого ублюдка, тем больше будет твой гонорар. Понял?

Он смотрит на меня как на городскую сумасшедшую. Потом переводит взгляд на своих друзей, которые с любопытством наблюдают за нами. Потом снова на меня. В его пустых, пресыщенных глазах мелькает азарт. Легкие деньги и возможность безнаказанно унизить женщину, которая посмела сама к нему подойти.

Идеальный психотип. Мерзавец до мозга костей.

— Идет, — криво ухмыляется он, уже предвкушая шоу.

Отхожу, не оглядываясь. Но каждой клеткой кожи чувствую его взгляд на своей спине. Липкий, неприятный, раздевающий.

Идеально.

Выхожу в самый центр танцпола, под равнодушные взгляды стеклянного аквариума наверху. Я знаю, что он смотрит. Не на меня, нет. Он смотрит на свои владения. А я сейчас стану частью этих владений.

Музыка меняет ритм, становится более вязкой, откровенной, как прелюдия. Закрываю глаза на секунду, отключая аналитика и выпуская наружу ту, которую так долго держала на цепи. Движения рождаются сами собой. Плавные, текучие, соблазнительные, обещающие все и не гарантирующие ничего. Приманка для одного хищника и ловушка для другого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он подходит сзади. Слишком быстро, нарушая негласные правила этой игры. Его руки ложатся мне на талию. Слишком властно, без приглашения. Я чувствую его горячее дыхание на своей шее, запах алкоголя и дешевого тщеславия. Мы начинаем двигаться вместе. Я веду, он следует. Пока следует.

Но потом его потные ладони скользят ниже, на мои бедра, и сжимают их. Слишком нагло. Слишком грубо. Он сжимает мои ягодицы, сминая тонкую ткань платья, полностью нарушая наш сценарий. Это же не по правилам. Внутри вспыхивает и гаснет ледяная, острая ярость.

Резко, на грани фола, разворачиваюсь в его руках, встречаясь с ним лицом к лицу. Мои пальцы впиваются в его плечо, ногти давят на болевую точку у ключицы. Сигнал. Предупреждение.

— Продолжай игру, — шиплю ему в самое ухо, но на губах моих играет улыбка, которая со стороны должна выглядеть как часть страстного флирта.

Он не понимает. Или не хочет понимать. Ухмылка на его лице становится кривой, злой. Он видит только то, что хочет видеть. Доступную девушку, которую можно взять силой, потому что он так решил.

Дергает меня на себя с такой силой, что я едва удерживаюсь на ногах. Его хватка становится железной. Постановка закончилась. Началась реальность, которую я сама спровоцировала. Пытаюсь вырваться, уже не играя, а по-настоящему. Его пальцы впиваются в мою руку, как тиски. Будут синяки.

— Я же заплатила тебе! — рычу, и в голосе звенят настоящие, несыгранные нотки подступающей паники.

— Заплатишь еще! — бросает он мне в лицо, таща меня с танцпола к темным нишам.

Спотыкаюсь о собственные ноги, царапаю его лицо, оставляя на холеной щеке четыре красные полосы. Крик вырывается из горла сам собой. Настоящий, полный отчаяния и ярости.

Вокруг нас мгновенно образуется пустота. Музыка, кажется, глохнет. Десятки любопытных глаз устремляются на нас. Охрана уже движется в нашу сторону, разрезая толпу.

И тут время замирает.

— Отпусти ее.

Голос. Холодный, как лезвие гильотины. Абсолютно спокойный и оттого оглушающий. Он не громкий, но он перекрывает шум, музыку, чужие крики.

Голос, который не просит и не предлагает. Он приказывает. Голос, привыкший, что ему подчиняются беспрекословно.

Мой мучитель застывает, как будто врезался в невидимую стену. Его хватка на моей руке ослабевает. Медленно, очень медленно оборачиваюсь, и сердце пропускает удар.

Он стоит в двух шагах от меня. Сергей Ковалёв. Живой, а не на фото. Взгляд его пронзительных, нечеловечески голубых глаз ощущается как мушка прицела на коже. Он смотрит не на меня. Он смотрит на ублюдка, который все еще держит мою руку. И в этом взгляде столько холодного, спокойного обещания смерти, что ублюдок разжимает пальцы, словно его ударило током.

План сработал. Вот только я не была готова к тому, что эпицентр этого шторма окажется таким реальным и таким опасным.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю нашего литмоба "

Пропасть между нами"

"Измена. Отец бывшего"

от Кристины Миляевой

Глава 4

Сергей

Откидываюсь на спинку массивного кресла, и протестующий скрип дорогой кожи тонет в гуле голосов. Партнеры. Снова партнеры. Их слова, как надоедливые мухи, вьются вокруг цифр на экране планшета, который держит Руслан.

Цифры хорошие. Скучные. Всё до тошноты правильно, предсказуемо и пресно.

Моя империя отлажена до скрипа, она работает без меня, и этот безупречный механизм иногда навевает смертную тоску. Тоску хищника, запертого в золотой клетке.

Руслан замолкает на полуслове, заметив, что я его больше не слушаю. Он прослеживает мой взгляд и едва заметно хмурится. Его молчаливое «не ввязывайся, Серёга» я ощущаю почти физически.

Но уже слишком поздно.

Я заметил её не глазами. Я её почувствовал. Как падение давления перед грозой. Там, внизу, в бурлящем человеческом котле, она была эпицентром аномалии.

Женщина в красном. Платье цвета свежей артериальной крови облегало тело, созданное для греха и войны. Она двигалась одна, и в этом не было вызова. В этом была констатация факта. Она не танцевала для кого-то, а просто существовала в этом ритме, и каждое движение её бедер, каждый изгиб спины, каждый поворот головы был заявлением о силе, о которой окружающие даже не подозревали. Она была произведением искусства и смертельным оружием одновременно.

И я забыл, как дышать.

Внутри что-то, давно уснувшее, лениво потянулось и открыло один глаз. Интерес.

А потом появился он. Щенок. Из тех, что рождаются с золотой соской во рту и считают, что мир — это их личный супермаркет. Он решил, что она — товар с полки, который можно взять. Его руки, потные и наглые, легли ей на талию.

Мои пальцы сами собой сжались в кулак. Ногти до боли впились в ладонь. Раздражение. Холодное, острое, как заточка, вонзилось под ребра. Это было неправильно. Не потому, что он посмел тронуть женщину. А потому, что он посмел тронуть

эту

женщину. В

моём

доме.

Она пытается его оттолкнуть. Грациозно, почти играючи. Он не понимает. Такие одноклеточные не способны считывать намёки. Его хватка становится грубее. Он хватает её за руку. Он тащит её.

И в этот момент внутри меня с оглушительным треском рвётся тонкая нить цивилизованности. В моём клубе. На моих глазах. Какое-то ничтожество смеет применять силу.

Встаю. Разговор за столом мгновенно умирает. Я не смотрю на оцепеневших партнеров. Не замечаю предостерегающего взгляда Руслана. Я вижу только алое пятно её платья и ублюдка, который только что подписал себе приговор.

Спускаюсь по лестнице, и толпа расступается передо мной, как воды Красного моря. Они не видят меня, они чувствуют. Запах власти всегда перебивает запах денег и похоти.

— Отпусти её.

Мой голос не нужно повышать. Он тонет в музыке, но его слышат все. В нём нет злости. Только вес окончательного, не подлежащего обжалованию решения.

Щенок застывает, словно его ударили. Его лицо, секунду назад искаженное самодовольной злобой, становится белым, как полотно. Он медленно поворачивается, и его жалкий, бегающий взгляд встречается с моим. И в нём плещется первобытный ужас.

Он всё понял. Его пальцы разжимаются сами собой, словно их свело судорогой.

Двое моих людей бесшумно вырастают из теней по обе стороны от него. Они не ждут приказа. Они знают мой взгляд. Один подхватывает обмякшего ублюдка под локоть. Второй просто стоит рядом, и одного его присутствия достаточно, чтобы парализовать волю.

Делаю едва заметный кивок в сторону служебного выхода. Они всё поняли. Утром у папы этого мальчика начнутся очень большие, очень дорогие проблемы. А сам он надолго забудет дорогу в любое заведение, где есть алкоголь и женщины.

Когда его уводят, на танцполе воцаряется звенящая тишина. Музыка продолжает пульсировать в мёртвом пространстве, но никто не танцует. Десятки глаз смотрят на меня. И на неё.

Медленно поворачиваюсь. Она стоит посреди этой внезапной пустоты, и на её лице нет ни страха, ни благодарности, ни облегчения.

Ничего. Только напряжённое, сфокусированное ожидание. Она смотрит прямо на меня. Не моргая.

Изучает. Оценивает. Словно это она здесь хозяйка положения, а я — всего лишь любопытная деталь интерьера.

Подхожу ближе. Останавливаюсь в шаге от неё. Воздух между нами потрескивает от статического электричества.

Вдыхаю её запах. Что-то терпкое, как дикие ягоды, и сладкое, как яд. Запах, который хочется запомнить.

— Прошу прощения за этот инцидент, — мой голос звучит ровно, почти безразлично. — В моём заведении подобное недопустимо.

Она молчит. Просто смотрит на меня своими огромными, невозможными глазами. Их цвет… не голубой. Цвет грозового неба над морем. В их глубине плещется что-то тёмное, опасное и до дрожи знакомое.

— Я владелец этого клуба. Сергей Ковалёв. — Протягиваю руку.

Она смотрит на мою руку, потом снова мне в глаза. Секундная пауза растягивается в вечность.

Я привык, что люди отводят взгляд. Боятся. Лебезят. Она не делает ничего из этого. Она выдерживает мой взгляд, и я впервые за много лет чувствую, что смотрят не на мои деньги и не на мою власть. Смотрят на меня.

— Кира, — наконец произносит она, и её голос, низкий, с лёгкой хрипотцой, вибрирует где-то у меня в груди.

Она так и не касается моей руки.

Просто называет своё имя, но в этом звучит вызов. Она не жертва. Игрок. И в этот самый момент я с абсолютной ясностью понимаю.

Чёрт возьми, я, кажется, дождался.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю

нашего литмоба "

Пропасть между нами"!

"Измена. Ты - моя слабость" от Галины Дорониной

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5

Сергей

Она всё ещё не касается моей руки. Зависает в воздухе, словно понимает, что одно прикосновение, и что-то изменится навсегда. Медленно опускаю ладонь, чувствуя, как холодеет кожа от потери её тепла.

— Прошу со мной.

Поворачиваюсь к бару, не проверяя, следует ли она. В отражении чёрного мрамора вижу, как она на секунду замирает, потом делает шаг. Её каблуки цокают по полированному полу со звуком, который врезается в память.

Барная стойка из чёрного мрамора с прожилками цвета крови. В свете софитов поверхность кажется живой, пульсирующей. Показываю жестом на высокие стулья, и когда она садится, красное платье задирается, открывая изгиб бедра.

Сглатываю. Отвожу взгляд.

— Что будете пить?

— Мартини. Сухой. С оливкой.

Без паузы, без кокетства. Она знает, чего хочет. Эта уверенность в ней притягивает больше любых сексуальных игр.

Киваю бармену. Себе беру виски — чистый, без льда. Сейчас нужно что-то, что обожжёт горло и заставит сосредоточиться.

Мартини скользит по стойке к ней. Она берёт бокал тонкими пальцами, но не пьёт. Просто держит, словно это часть образа, который она создаёт специально для меня.

— Итак, Кира... — начинаю и замолкаю.

Чёрт. Во рту пересохло. Сергей Ковалёв, который одним взглядом заставляет миллионеров потеть, не может связать двух слов перед женщиной в красном платье.

Она замечает мою заминку и впервые улыбается. Кривая, насмешливая улыбка, полная понимания.

— Боитесь банальности? — в её голосе слышится лёгкая издёвка. — "Часто сюда приходите?" "Работаете или учитесь?" "Какой знак зодиака?"

Она права. И это злит и восхищает одновременно.

— Вы читаете мысли?

— Читаю лица. — Её взгляд скользит по моим чертам, словно изучает карту. — У вас очень... красноречивое.

В её голосе появляется та хрипотца, которая заставляет представлять, как она будет звучать, шепча моё имя в темноте.

— Тогда скажите, о чём я думаю сейчас.

Она медленно подносит бокал к губам. Оливка исчезает между ними, и я слежу за движением её горла, когда она глотает. Хочется коснуться пальцами этого места, почувствовать, как бьётся пульс под тонкой кожей.

— О том, — говорит она, ставя бокал, — что привыкли получать всё сразу. И недоумеваете, почему со мной это не работает.

Прямо в яблочко. Больно и точно.

— А вы хотите, чтобы работало?

— Не знаю. — Поворачивается ко мне боком, опираясь локтем о стойку. Расстояние между нами сокращается, и я чувствую тепло её кожи. — Зависит от того, чего хотите вы.

В её позе нет ни вызова, ни заигрывания. Только чистое любопытство хищницы, которая изучает добычу. Или врага.

— Узнать вас.

— Банально.

— Провести с вами ночь.

Слова срываются с губ прежде, чем я успеваю их обдумать. Её глаза расширяются на мгновение — первая искренняя реакция за весь вечер.

— Прямолинейно.

— Честно, — поправляю и делаю глоток виски. Огонь растекается по груди, придавая смелости. — Я мог бы час рассказывать о погоде и работе. Но мы оба знаем, к чему это ведёт.

Она молчит, изучая моё лицо. В её взгляде что-то меняется — словно она принимает решение.

— А что заставляет думать, что я соглашусь?

— То, как вы смотрите. — Наклоняюсь ближе, ловлю едва уловимый аромат её кожи. — То, как дышите, когда я говорю. То, что до сих пор здесь, хотя могли уйти час назад.

— Может, мне просто нравится дорогой алкоголь.

— Мартини можно выпить в любом баре Москвы.

— Но не в компании Сергея Ковалёва.

Моё имя в её губах звучит как ласка. Или как угроза.

— Откуда вы знаете, кто я?

— А кто не знает? — Она пожимает плечами, и красная ткань змеится по коже. — Вы не из тех, кто прячется.

Правда. Но что-то в её тоне настораживает. Слишком спокойно для женщины, которая узнала, что флиртует с человеком моей репутации.

— И это не пугает?

— Должно бы. — Её улыбка становится загадочной. — Но почему-то нет.

Мир сужается до неё. До запаха её кожи, до блеска глаз в полумраке клуба, до того, как она покусывает нижнюю губу, обдумывая ответ.

— Кстати, — её голос становится легче, — я здесь случайно. Подруга забыла подтвердить приглашение на выставку. Не хотелось тратить наряд.

— Какую выставку?

— Константина Звездова в "Artplay". — В её голосе появляются живые нотки. — Знаете такого?

Знаю. Концептуалист, чьи работы висят в частных коллекциях людей с очень серьёзными деньгами.

— Видел "Осколки времени".

Её глаза вспыхивают неподдельным интересом. Впервые за весь вечер маска спадает полностью, и я вижу настоящую страсть.

— Где? В Пушкинском?

— У коллекционера.

— Боже мой. — Она поворачивается ко мне всем телом. — А "Лабиринт отражений"? Его зеркальную инсталляцию?

— Нет, но хотел бы.

В её воодушевлении есть что-то заразительное. Что-то живое, настоящее — кардинально отличающееся от всех женщин моего круга.

— Он создаёт пространства, которые заставляют пересмотреть реальность, — её пальцы очерчивают в воздухе невидимые формы. — Каждое отражение заставляет задуматься о том, кто ты на самом деле.

Отражения. Маски. Реальность под ними.

— Звучит опасно.

— Почему?

— Тот, кто заставляет сомневаться в реальности, обладает властью.

Она замирает с бокалом у губ. Смотрит так, словно я сказал что-то важное.

— А вы боитесь потерять власть?

— Боюсь потерять контроль.

— Это не одно и то же?

— Власть — это инструмент, а контроль — способ выжить.

Она кивает медленно, словно понимает больше, чем я сказал.

И вдруг я осознаю, что разговариваю с ней не как Сергей Ковалёв, владелец империи. Просто как мужчина с женщиной. Без масок, без расчёта.

Первый раз за годы.

— У меня дома есть коллекция, — говорю, не отводя взгляда. — Не музейная, но личная.

— Современное искусство?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— В основном. — Делаю паузу, зная, что следующие слова изменят всё. — Несколько работ Звездова тоже есть.

Это ложь. Но в её глазах загорается огонь, и я готов купить половину галерей Москвы, лишь бы его не потушить.

— Серьёзно? — В голосе звучит детское восхищение. — Какие именно?

— Лучше покажу. Искусство нужно видеть.

Она замирает. Бокал застывает на полпути к губам. Музыка клуба становится тише, или просто весь мир сжимается до этого момента.

— Вы приглашаете меня к себе?

— Да.

Никаких извинений, никаких попыток завуалировать. Мужчина приглашает женщину. Всё остальное само собой подразумевается.

Она медленно ставит бокал. Пальцы скользят по его ножке, и я представляю, как они могли бы скользить по моей коже.

— Это смелое предложение для трёх часов знакомства.

— А что вы обо мне знаете?

— Что вы богаты. Влиятельны. Опасны. — Пауза. — И что привыкли получать желаемое.

— И это пугает?

— Должно бы. — Её улыбка становится хищной. — Но нет.

Воздух сгущается. Хочется наклониться, вдохнуть аромат её кожи, коснуться губами изгиба шеи.

— Я не причиню вам вреда, — говорю тише обычного.

— А я не боюсь боли.

Эти слова ударяют в солнечное сплетение. В них слышится опыт, оставивший следы.

— Кира...

— Хорошо, — перебивает она. — Но при условии.

— Слушаю.

— Если искусства не окажется, вызову полицию и скажу, что вы меня похитили.

Смеюсь искренне, впервые за весь вечер.

— Справедливо.

Она достаёт телефон — дорогой, явно не по карману обычного человека — и быстро набирает сообщение.

— Предупреждаю подругу. Если завтра не отвечу на звонок, пусть ищет в особняках Рублёвки.

— Откуда знаете, что я живу на Рублёвке?

На мгновение замирает, потом улыбается натянуто.

— А где ещё живёт человек с коллекцией искусства?

— Думаю, что я вас удивлю.

Допиваю виски залпом. Жжение в горле — ничто по сравнению с огнём предвкушения.

— Поехали.

Встаю, протягиваю руку. Она берёт её, и электрический разряд пробегает от кончиков пальцев до самого затылка. Её кожа мягкая, тёплая, но в рукопожатии чувствуется неожиданная сила.

Мы идём к выходу, и я ощущаю взгляды. Мужчины провожают её с завистью, а женщины с любопытством. А я не знаю, кто она такая.

И это подстёгивает желание узнать больше, чем осторожность велит остановиться.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю

нашего литмоба "

Пропасть между нами"!

"Эльдар. Наследие прошлого" от Ульяны Даговой

Глава 6

Сергей

Спустя полчаса я стою в лифте собственного пентхауса и впервые за много лет чувствую, как потеют ладони. Мне сорок два года, за плечами империя стоимостью в миллиарды долларов, а я волнуюсь из-за женщины, которую знаю всего три часа.

Чертовски глупо.

Двери раздвигаются с тихим шипением, открывая основное пространство. Панорамные окна от пола до потолка обрамляют ночную Москву, которая мерцает внизу как россыпь драгоценных камней. Минималистичная мебель, каждый предмет которой стоит как хорошая машина. На стенах висят работы художников, чьи имена произносят только на аукционах "Сотбис" и в частных галереях.

— Боже мой...

Кира замирает на пороге, и я вижу, как её дыхание на мгновение сбивается. Красное платье облегает её фигуру, подчёркивая каждый изгиб, а глаза широко распахнуты от удивления. Она медленно переводит взгляд с интерьера на стены, и я замечаю, как её пальцы сжимают маленькую сумочку чуть крепче.

— Это действительно коллекция, — шепчет она, и в её голосе слышится что-то похожее на благоговение.

Почему-то её реакция важна мне больше, чем одобрение любого эксперта.

— А вы думали, что я блефовал? — Проходу мимо неё, едва касаясь рукой её талии. Она вздрагивает от прикосновения, и это заставляет мой пульс участиться.

— Думала, что преувеличиваете. — Она делает шаг внутрь, каблуки цокают по чёрному мрамору пола. — Большинство богатых мужчин покупают искусство как инвестицию. Или чтобы впечатлить женщин.

Поворачиваюсь к ней, улавливая лёгкую насмешку в голосе.

— А какую категорию вы видите во мне?

Она оборачивается, и наши взгляды встречаются. На несколько секунд воздух между нами густеет, как перед грозой.

— Ни одну, — говорит тихо. — Вы покупаете то, что задевает за живое.

Точное попадание. В самое сердце. Каждая работа в этом пентхаусе выбрана мной лично, а не консультантами и дизайнерами интерьера. Каждая что-то значит.

Кира движется от картины к картине, словно в танце, и я иду за ней, наблюдая. Её реакции завораживают: то, как расширяются её зрачки перед абстракцией Кандинского, едва слышный вздох у графики Пикассо, долгая задумчивая пауза перед работой молодого московского художника.

— Это Демин, — объясняю, когда она застывает перед тёмным полотном, пронизанным золотыми всполохами. — "Последний поезд". Написал за неделю до того, как выбросился с крыши своей мастерской.

— Как грустно, — её голос становится мягче. Пальцы зависают в воздухе, не решаясь коснуться рамы. — И одновременно прекрасно. Такое противоречие...

— Как всё настоящее в этой жизни.

Она кивает, не отводя взгляда от полотна, и я понимаю, что она не просто смотрит на картину. Она её чувствует. Пропускает через себя боль художника, его отчаяние, его последний крик.

Мало кто способен на такую эмпатию.

Мы переходим дальше. У противоположной стены висит серия небольших работ, которые являются моей личной слабостью, этого не понимает никто из моего окружения. Городские пейзажи неизвестного художника, купленные в крошечной галерее на Арбате пять лет назад.

Кира останавливается перед одной из картин. Полотно размером с альбомный лист — детская площадка в заброшенном дворе, одинокая качель, которая словно движется от невидимого ветра.

И вдруг её лицо меняется.

— Кира? — В её глазах что-то болезненное, слишком личное.

Она стоит неподвижно, словно под гипнозом, уставившись на маленькую картину. Дыхание сбивается, а в глазах появляется влажный блеск.

— Всё в порядке? — Делаю шаг к ней, готовый обнять, поддержать.

— Да, — голос звучит напряжённо. — Просто... очень похоже на двор моего детства.

В этих словах слышится целая история — боль, одиночество, воспоминания, к которым больно прикасаться. Я не спрашиваю подробностей. У каждого есть места в прошлом, куда лучше не возвращаться.

— Понимаю, — говорю просто, и она благодарно на меня смотрит.

Несколько секунд мы стоим в тишине, и что-то между нами меняется. Словно невидимая стена рушится, и она видит во мне не только хищника в дорогом костюме, но и человека, способного понять боль.

— Обещанных работ Звездова я что-то не вижу, — говорит она, явно пытаясь разрядить атмосферу.

— А вы их хотите увидеть?

— Очень.

— Тогда скоро увидите.

Ложь. Но в её глазах горит такое предвкушение, что я готов завтра же скупить половину работ художника, лишь бы не разочаровать.

Мы стоим близко, слишком близко. Я чувствую тепло её тела, улавливаю аромат дорогого парфюма, смешанный с её собственным, неповторимым запахом. Хочется протянуть руку, коснуться шёлковой кожи...

— Скажите, Сергей, — её голос становится тише, интимнее, — что для вас действительно важно в жизни?

Моё имя в её устах звучит как ласка. Как будто она произносит его не впервые, а знает уже давно.

— Искренность, — отвечаю, глядя ей в глаза. — Верность. Красота.

— И вы считаете меня красивой?

Вопрос задан без кокетства, без игры. Она действительно хочет знать, что я вижу, когда смотрю на неё.

— Я считаю вас загадкой.

— Это уклончивый ответ.

— Это честность. — Поднимаю руку и почти касаюсь её щеки, останавливаясь в миллиметре от кожи. Чувствую её тепло кончиками пальцев. — Красота может обманывать. А загадка заставляет думать, искать ответы, разгадывать тайны.

— А если разгадка разочарует?

Её дыхание учащается. Я вижу, как бьётся пульс в ямочке у основания шеи.

— Тогда это была не загадка. Просто хорошо поставленная игра.

Она изучает моё лицо, словно пытается прочитать мои мысли. Ищет ложь, но не находит.

— Покажете остальные комнаты?

— Конечно.

Провожу её дальше по пентхаусу. Показываю скульптуры, редкие фотографии, графику. Она задаёт умные вопросы, замечает детали, мимо которых проходят даже искушённые коллекционеры. Становится ясно, что она разбирается в искусстве профессионально.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Где вы учились этому? — интересуюсь, когда она делает тонкое замечание о технике импрессионистов.

— В университете. История искусств. — Пожимает плечами, отчего бретельки платья соскальзывают, открывая соблазнительную линию ключиц. — Не самая денежная специальность.

— Зависит от того, как её применять.

— А вы как научились так разбираться? Богатые люди обычно доверяют консультантам.

— Богатство без вкуса — это пошлость, — отвечаю. — А пошлость мне претит.

Она смеётся, но в глазах мелькает удивление. Словно мой ответ не совпал с её ожиданиями.

— Что не так?

— Ничего особенного. Просто думала услышать что-то более... откровенное.

— Например?

— Что искусство помогает вам оставаться человеком в мире, где это становится роскошью.

Её слова бьют точно в цель. Именно это я чувствую каждый раз, когда возвращаюсь домой после очередного дня, полного сделок, угроз и компромиссов. Но никогда не формулировал это даже для себя.

— Откуда такая проницательность?

— Опыт, — отвечает уклончиво и поворачивается к панорамному окну. — Люди, которые окружают себя искусством, обычно пытаются что-то компенсировать. Или защититься.

— И от чего, по-вашему, защищаюсь я?

— От одиночества.

Слово падает в тишину комнаты, тяжёлое и болезненно точное. Никто никогда не говорил мне этого в лицо. Никто не осмеливался.

Подхожу к ней вплотную, встаю рядом у огромного окна. Москва под нами переливается миллионами огней. Каждый огонёк, как чья-то жизнь, чья-то история. А мы стоим над всем этим, отрезанные стеклом и высотой от всего мира.

— Одиночество — неизбежная плата за власть.

— Необязательно.

— Всегда, — поворачиваюсь к ней, и теперь между нами всего несколько сантиметров. — Чем выше поднимаешься, тем меньше людей остаётся рядом. Тем меньше тех, кому можешь доверять.

— А мне можно доверять?

Вопрос ошарашивает своей прямотой. Она смотрит мне в глаза, не пытаясь скрыться за улыбкой или кокетством.

— Не знаю, — признаюсь честно. — Слишком мало времени прошло.

— Справедливо, — кивает и отходит от окна.

Иду к бару, достаю бутылку Brunello di Montalcino — вино с характером, выдержанное и сложное. Как она. Наливаю в два бокала, протягиваю один ей. Наши пальцы соприкасаются при передаче, и по коже пробегает знакомый уже разряд.

— За что выпьем? — спрашивает она, поднимая бокал.

— За искусство, — говорю, не отводя взгляда. — За красоту. За загадки, которые стоит разгадывать.

— За загадки, — повторяет и пьёт.

Вино оставляет тёмный след на её губах, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наклониться и не слизать его языком.

Сажусь на диван, она устраивается рядом. Не слишком близко, но достаточно, чтобы чувствовать её присутствие каждой клеточкой тела.

— Сергей, — произносит она, и в её голосе появляется серьёзная нотка, — зачем вы меня сюда привели? По-настоящему?

— Хотел показать коллекцию.

— Правда?

— Часть правды.

— А другая часть?

Ставлю бокал на стеклянный столик, поворачиваюсь к ней лицом.

— Хотел побыть с вами наедине. Понять, кто вы на самом деле. — Пауза. — Узнать, что скрывается за этой загадочной улыбкой.

— А если я окажусь совсем не той, кем кажусь?

— Тогда хотя бы буду знать правду.

Она медленно пьёт вино, не отводя взгляда. В её глазах происходит внутренняя борьба, словно она принимает очень важное решение.

— Хорошо, — говорит наконец едва слышным шёпотом. — Тогда узнавайте.

Ставит бокал и поворачивается ко мне всем телом. Расстояние между нами исчезает. Её лицо в нескольких сантиметрах от моего, я чувствую её дыхание на своих губах, вдыхаю её аромат.

— Кира...

— Тише, — шепчет она.

Её рука медленно поднимается и касается моей щеки. Прохладные пальцы скользят по коже, оставляя огненный след. Моё сердце бьётся так громко, что, кажется, она должна его слышать.

— Вы понимаете, что делаете? — хрипло спрашиваю.

— Не всегда, — признаётся она, и её губы почти касаются моих. — Но сегодня... да.

И тогда она целует меня.

Мягко, осторожно, словно пробует на вкус. Но когда я отвечаю на поцелуй, её губы становятся настойчивее, требовательнее. Она целует так, словно хочет раствориться во мне, стать частью меня.

Обнимаю её, притягиваю ближе, и она подаётся навстречу, её тело прижимается к моему. Чувствую, как бьётся её сердце, как дрожат её руки на моих плечах.

Это больше чем поцелуй. Капитуляция. Её и моя.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю

нашего литмоба "

Пропасть между нами"!

"Начать сначала. Сын моей подруги" от Вирсавии Вайс

-

Глава 7

Сергей

Поцелуй обрывается так же внезапно, как и начался. Кира отстраняется, и я вижу в её глазах смятение, которое полностью отражает мой собственный хаос. Её дыхание сбивается, губы припухли и блестят от нашего поцелуя, а взгляд мечется между моими глазами и губами, словно она не может выбрать, что её больше притягивает.

— Сергей... — начинает она дрожащим голосом, но я перехватываю её запястье, которое уже готово оттолкнуть меня.

— Не думай, — шепчу, проводя большим пальцем по тонкой коже её руки, чувствуя, как бешено бьётся пульс под моими пальцами. — Только не сейчас. Прошу.

В последнем слове слышится то, что я никогда не позволяю себе в обычной жизни... уязвимость. Я, Сергей Ковалёв, прошу. Не приказываю, не требую, а прошу эту загадочную женщину остаться со мной.

Она смотрит на меня долго, изучающе, и я готов к отказу. К тому, что она скажет "нет", развернётся и уйдёт, оставив меня наедине с этим новым, пугающим чувством. Но потом она едва заметно кивает, и для меня этого достаточно.

Поднимаюсь, не отпуская её руки, и веду к лестнице на второй уровень. Каждый её шаг отзывается во мне ударами сердца. Она идёт за мной без сопротивления, но я чувствую напряжение в её теле: она борется сама с собой, как и я.

Спальня встречает нас мягким светом торшеров и завораживающим видом ночной Москвы. Огни города мерцают за панорамной стеной, создавая иллюзию, что мы парим над всем миром. Кровать размера king-size занимает центр комнаты, тёмно-серый шёлк простыней переливается в полумраке.

Останавливаюсь, поворачиваюсь к ней. Кира застывает в нескольких шагах, её силуэт обведён серебристым светом луны. Красное платье струится по её телу как жидкий огонь, но в её позе читается готовность к бегству.

— Кира, — произношу её имя как заклинание, и она вздрагивает. — Останься со мной. На эту ночь.

В моём голосе звучит что-то, чего я не слышал от себя годами... незащищённость. Потребность. Я привык брать то, что хочу, но с ней всё по-другому. С ней я готов просить.

Она закрывает глаза, её грудь вздымается от глубокого вдоха. Когда взгляд снова встречается с моим, в нём появляется решимость, которая заставляет моё сердце пропустить удар.

— Я здесь, — отвечает просто, но в этих двух словах слышится капитуляция.

Подхожу медленно, словно к пугливому животному. Каждый мой шаг отзывается в её учащающемся дыхании. Поднимаю руки к её лицу, касаюсь щёк кончиками пальцев. Её кожа горячая, как будто внутри неё пылает огонь.

— Ты невероятная, — шепчу, обводя большими пальцами её скулы. — Самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Она прикрывает глаза, подаётся к моим ладоням, но тут же мотает головой.

— Не говори так, — голос дрожит. — Пожалуйста.

— Почему? — Мои большие пальцы скользят к её губам, очерчивают их контур.

— Потому что... — Она открывает глаза, и в них плещется нечто болезненно ранимое. — Потому что могу поверить. А мне нельзя верить таким словам.

Почему нельзя? Что в её прошлом заставляет её так реагировать на комплименты? Хочу спросить, но сейчас не время для расспросов. Сейчас время чувствовать.

Целую её медленно, вкладывая в поцелуй всю нежность, на которую способен. Она отвечает с отчаянной страстью, словно пытается забыть в моих объятиях какую-то боль. Её руки скользят по моей груди, нетерпеливо расстёгивают пуговицы рубашки.

Моя рубашка падает на пол с тихим шелестом. Её ладони исследуют мою кожу, оставляя огненные дорожки. Каждое прикосновение отзывается в паху пульсирующей болью желания.

Поворачиваю её спиной к себе, целую изгиб шеи, вдыхаю её аромат. Нахожу молнию платья, медленно, дразняще спускаю вниз. Красный шёлк соскальзывает с её плеч и ложится у ног красивой лужицей.

Она оборачивается, и воздух застывает в лёгких. В чёрном кружевном белье она выглядит как богиня. Плавные линии и соблазнительные изгибы. Грудь тяжело вздымается, а на животе чуть заметно дрожат мышцы.

— Боже, Кира, — выдыхаю, и в голосе звучит настоящее благоговение.

Но она качает головой и подходит вплотную, прижимается всем телом. Её кожа обжигает мою, а аромат кружит голову.

— Не останавливайся, — шепчет мне на ухо, её горячее дыхание заставляет содрогнуться. — Прошу тебя... не останавливайся.

В её голосе столько нужды, что самоконтроль трещит по швам. Поднимаю её на руки, она почти невесомая, но такая живая, горячая. Осторожно кладу на кровать, и шёлковые простыни под её телом выглядят как обрамление для произведения искусства.

Ложусь рядом, притягиваю к себе. Мои губы находят её шею, оставляют там влажные поцелуи. Она выгибается, вплетает пальцы в мои волосы, и тихий стон срывается с её губ.

— Сергей, — произносит моё имя как молитву, и что-то внутри меня окончательно ломается.

Когда последний раз моё имя звучало так? С такой страстью, с такой потребностью? Не как приказ или формальность, а как имя мужчины, которого действительно хотят?

Мои губы спускаются ниже, к ложбинке между грудей. Её кожа солёная от выступившего пота, и я жадно слизываю каждую каплю. Она стонет громче, её бёдра непроизвольно подаются навстречу.

Избавляюсь от остатков одежды, помогаю ей сделать то же самое. Теперь между нами нет барьеров. Только горячая кожа к коже, только бешено колотящиеся сердца.

Изучаю её тело поцелуями и ласками. Каждый изгиб, каждую родинку, каждое чувствительное место. Оно рассказывает свою историю. Небольшой шрам на животе, мозоль на указательном пальце от чего-то, что требует точности, несколько веснушек на плечах.

— Ты такой... — начинает она, но слова теряются в стоне, когда мои зубы нежно прикусывают её мочку уха.

— Какой? — спрашиваю, продолжая целовать шею.

— Нежный, — шепчет она, и в голосе слышится удивление. — Я не ожидала...

— Чего не ожидала?

— Что ты можешь быть таким.

Поднимаю голову, смотрю в её глаза. Зрачки расширены от возбуждения, губы припухли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Только с тобой, — признаюсь честно. — Только ты заставляешь меня быть таким.

Она замирает под моим взглядом, и на мгновение между нами повисает тишина, наполненная невысказанными словами. Потом она притягивает мою голову к себе и целует с такой страстью, что мир вокруг исчезает.

Когда преград между нами не остаётся, мы замираем, глядя друг другу в глаза. В её взгляде читается та же потребность, что терзает меня. Потребность не просто в близости, а в связи. В том, чтобы почувствовать себя живым.

— Кира, — шепчу её имя как заклинание, медленно входя в неё.

Она закрывает глаза, запрокидывает голову, и с её губ срывается такой стон, что кровь закипает в венах. Её тело принимает меня идеально, обхватывает, сжимается, заставляя задохнуться от удовольствия.

— Боже... — выдыхает она, её ногти впиваются мне в плечи. — Ты...

— Что? — Начинаю двигаться медленно, наблюдая за каждым изменением в её лице.

— Ты заполняешь всё, — шепчет она, и в голосе столько откровенности, что сердце переворачивается.

Двигаемся идеально в унисон, словно знаем друг друга вечность. Каждый толчок, каждое движение вырывает из неё новые звуки удовольствия. Я запоминаю всё. Как она кусает губу, когда волна накрывает её особенно сильно, как её пальцы судорожно сжимаются на моих плечах, как её тело изгибается навстречу каждому движению.

— Смотри на меня, — прошу хрипло. — Хочу видеть твои глаза.

Она открывает их, и я тону в этом взгляде. В нём читается не только страсть, но и что-то большее. Доверие. Она доверяет мне своё удовольствие, свою уязвимость.

— Сергей... я... — начинает она, но слова теряются в стонах.

Чувствую, как её тело начинает содрогаться, как мышцы сжимаются вокруг меня. Она на грани, и я хочу довести её до конца, хочу увидеть, как она разлетается на кусочки в моих руках.

— Отпусти, — шепчу ей на ухо.

И она отпускает. Её спина выгибается дугой, она кричит моё имя. Её тело бьётся в конвульсиях удовольствия, и эта картина толкает меня через край.

Взрываюсь внутри неё, теряясь в волнах удовольствия, которые накрывают с головой. На несколько секунд существуем только мы двое, слившиеся в единое целое.

Падаем рядом, тяжело дыша. Её голова покоится на моей груди, золотистые волосы рассыпались по подушке. Обнимаю её крепче, не желая отпускать это чувство близости.

— Это было... — начинает она, её голос ещё дрожит.

— Невероятно, — заканчиваю за неё.

Она поднимает голову, смотрит на меня. В её глазах смесь удовлетворения и чего-то ещё. Тревоги?

— О чём думаешь? — спрашиваю, поглаживая её обнажённую спину.

— О том, что завтра всё изменится, — признаётся тихо. — То, что произошло сегодня... это не может повториться.

Слова бьют больнее пощёчины.

— Почему?

Она не отвечает сразу, укладывается головой мне на грудь, прячет лицо.

— Потому что я не умею оставаться, — шепчет наконец. — И не привыкла к постоянству. Я всегда ухожу первой.

— А я не привык отпускать то, что хочу сохранить, — отвечаю твёрдо. — Никогда.

Она поднимает голову, изучает моё лицо. В её взгляде читается борьба между желанием поверить и страхом разочароваться.

— Опасные слова, — шепчет.

— Опасная женщина.

Слабая улыбка касается её губ, но в ней столько грусти, что сердце сжимается.

— Поспи, — говорит она, снова устраиваясь рядом со мной. — Завтра всё станет яснее.

Но я знаю, что сон не придёт. Лежу, слушая её постепенно выравнивающееся дыхание, чувствую тепло её тела, прижавшегося к моему, и понимаю... что-то изменилось навсегда.

Эта женщина перевернула мой мир за одну ночь. Она заставила меня почувствовать то, что я считал утраченным. Способность быть уязвимым, нуждаться в ком-то больше, чем в воздухе.

И, несмотря на её слова о завтрашнем дне, я не собираюсь её отпускать.

Никогда.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю

нашего литмоба "

Пропасть между нами"!

"Отец подруги" от Бэта Джейн

Глава 8

Алина

Всплываю из глубин сна медленно, словно со дна тёплого озера. Тело приятно ломит от усталости, каждая мышца хранит память о прикосновениях, которые ещё час назад казались сном. Кожа пульсирует там, где его губы оставили невидимые отпечатки.

Блаженство длится ровно до того момента, пока разум не включается полностью.

Чужая рука лежит поперёк моей талии. Тяжёлая, мускулистая, обжигающе горячая. Пальцы слегка сжимаются во сне, притягивая меня ближе к твёрдой груди. Его дыхание щекочет мой затылок, а от его кожи исходит тот самый аромат... терпкий одеколон, смешанный с мужским запахом, который сводил меня с ума всю ночь.

Воспоминания обрушиваются лавиной.

Его руки, скользящие по моему телу. Его губы у моего уха, шепчущие моё имя так, словно это молитва. Звуки, которые я издавала под его ласками. То, как он смотрел на меня, когда...

Холодная реальность бьёт как пощёчина.

Сергей Ковалёв. Криминальный авторитет. Торговец живым товаром. Мужчина, которого я должна посадить за решётку или, ещё лучше, отправить на тот свет.

А я провела с ним ночь. Самую страстную ночь в своей жизни.

Тошнота поднимается к горлу волной. Что я наделала? Как могла так опуститься? Годы подготовки, железная дисциплина, чёткое понимание границ между личным и профессиональным. Всё летит к чертям из-за одного мужчины.

Его рука сжимается крепче, и он сонно мурлычет что-то довольное, утыкаясь носом мне в шею. От этого простого прикосновения по телу пробегает предательская дрожь желания.

Нет. Только не это. Только не сейчас.

Тело помнит каждое его прикосновение и просит продолжения. Бедра сами подаются назад, прижимаются к нему, и я чувствую, что он уже готов к новому раунду даже во сне. От этого осознания внутри всё сжимается от стыда и возбуждения одновременно.

Заставляю себя отстраниться. Медленно, осторожно приподнимаю его руку и освобождаюсь из железных объятий. Кровать предательски скрипит, и я замираю, сердце колотится так громко, что кажется, весь дом его слышит.

Сергей сопит тише, но не просыпается. Слава богу.

Встаю босыми ногами на холодный паркет и сразу чувствую слабость в коленях. Между ног саднит. Напоминание о том, насколько страстной была эта ночь. Щёки пылают от стыда, когда вспоминаю, как я кричала его имя в момент пика.

Красное платье лежит скомканной тряпкой рядом с кроватью, рядом с его рубашкой и брюками. Картина нашей взаимной торопливости и желания. Ещё вчера вечером я так тщательно его выбирала, хотела выглядеть неотразимо для миссии. А теперь оно напоминает флаг капитуляции.

Быстро натягиваю платье, чувствуя, как ткань прилипает к всё ещё влажной от пота коже. На теле нет белья. Где-то в пылу страсти мы от него избавились, и сейчас мне некогда его искать.

Краем глаза замечаю себя в зеркале напротив кровати. Волосы растрепаны, словно я попала в ураган. Губы припухли от долгих поцелуев. На шее цепочка красноватых отметин. Его засосы, которые он оставлял, пока я извивалась под ним от удовольствия.

Я выгляжу как женщина после очень хорошо проведённой ночи. Именно так и есть.

И это меня бесит больше всего.

Оборачиваюсь на спящего Сергея. В постели он выглядит совершенно другим человеком. Черты лица расслаблены, исчезла та хищная настороженность, которая не покидает его наяву. Тёмные волосы растрепались, делая его моложе. Простыня сползла до пояса, обнажая мускулистый торс, исполосованный следами моих ногтей.

Он красив. Чертовски красив. И опасен, как заряженное ружьё.

А я дура, которая забыла, зачем здесь находится.

Тошнота накатывает с новой силой. Где-то в мире дети страдают в руках торговцев людьми, а их потенциальный спаситель трахается с главным злодеем. Прекрасно. Просто прекрасно.

Заставляю себя двигаться к двери. Каждый шаг даётся с трудом. Не от физической боли, а от внутренней борьбы. Часть меня, та самая предательская часть, хочет вернуться в постель, прижаться к его горячему телу и забыться в его объятиях снова.

Но я не могу себе этого позволить.

Ванная комната встречает меня прохладным мрамором и мягким светом. Захлопываю дверь и поворачиваю замок, хотя прекрасно понимаю его бесполезность. Если Сергей захочет войти, никакие замки его не остановят.

Это его дом. Его территория. Его правила.

А я здесь всего лишь добыча, которая по собственной глупости попалась в западню.

Подхожу к зеркалу и едва узнаю своё отражение. Кира Воронова, безупречный агент, исчезла. На меня смотрит растрёпанная, помятая женщина с безумными глазами. Женщина, которая позволила эмоциям взять верх над разумом.

Женщина, которая кончала в объятиях врага.

Достаю телефон дрожащими пальцами. Набираю номер Ники. Она отвечает мгновенно.

— Кира? — В голосе подруги слышна тревога. — Что случилось? Ты пропала из радиоэфира на всю ночь. Мы с Денисом не спали, волновались.

— Я... — Голос предательски надламывается. Откашливаюсь, заставляю себя говорить ровно. — Всё под контролем. Мне нужна срочная помощь.

— Какая? — Ника сразу переходит в рабочий режим.

— Денис может отключить камеры видеонаблюдения в этом доме? Все, на час-полтора?

Пауза затягивается. Слишком долго.

— Кира, — голос Ники становится острым как лезвие, — где ты находишься?

— В доме Ковалёва. — Нет смысла врать. — Мне нужно провести тщательный обыск, но незаметно.

— В доме? — Её голос повышается на октаву. — Как ты туда попала? Нет, подожди. — Пауза. — О господи. Ты переспала с ним.

Это утверждение, не вопрос.

— Ника, сейчас не время для...

— Ты переспала с объектом операции, — повторяет она медленно, словно не верит собственным словам. — Ты нарушила основное правило.

— Я знаю! — шиплю в трубку, стараясь не разбудить Сергея. — Я прекрасно знаю, что натворила. Но сейчас не время для разбора полётов. Поможешь или будешь читать мне лекции?

Слышу, как она тяжело вздыхает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Денис говорит, что сможет. Ему нужно полчаса на подготовку. Но будь осторожна, если в доме есть дублирующие системы безопасности, он может их сразу не засечь.

— Понятно. Дайте знать, когда будете готовы.

— Кира, — голос Ники становится мягче, почти материнским, — ты в порядке? Он не причинил тебе вреда?

Причинил ли он мне вред? Физически... нет, если не считать приятной боли между ног. Эмоционально... Эмоционально он разрушил все мои защиты одним прикосновением. Заставил почувствовать то, что я считала навсегда утраченным. Способность раствориться в чужих объятиях, довериться, быть уязвимой.

Это хуже любых физических травм.

— Справлюсь, — отвечаю коротко.

— Встретимся после операции?

— Конечно.

Заканчиваю разговор и прячу телефон. Теперь остаётся ждать.

Включаю холодную воду, умываюсь, пытаясь смыть с лица следы прошедшей ночи. Но стереть память так просто не получится. Она записана в каждой клетке моего тела.

В зеркале на меня смотрит женщина, которую я не узнаю. В её глазах читается то, чего не должно быть у профессионального шпиона. Сомнение. Сожаление. И что-то ещё, что я боюсь назвать.

Привязанность.

Трясу головой, прогоняя опасные мысли. Мне нужно сосредоточиться. Вспомнить, кто я такая.

Я - Кира Воронова. Оперативник высшего класса. Профессионал.

И у меня есть работа.

Осматриваю ванную комнату с профессиональным интересом. Дорогие туалетные принадлежности, несколько флаконов элитного одеколона, электробритва последней модели. Всё аккуратно расставлено по полочкам, ни один предмет не нарушает общей гармонии.

Человек, привыкший контролировать даже мелочи.

Открываю шкафчик над раковиной. Набор медикаментов: обезболивающие, что-то от давления, витамины. Ничего необычного, но запоминаю всё. Любая деталь может оказаться важной.

Телефон вибрирует. Сообщение от Ники: "Денис готов. Камеры отключаются через минуту. У тебя час пятнадцать."

Час пятнадцать. Не так много времени, но должно хватить для поверхностного осмотра.

Выхожу из ванной комнаты на цыпочках. Сергей всё ещё спит, раскинувшись на кровати как римский император. Одна рука покоится там, где недавно лежала моя голова. Даже во сне он выглядит властно.

На мгновение меня накрывает волна воспоминаний. Как эти сильные руки поднимали меня, прижимали к стене, гладили так нежно, что я готова была расплакаться от переизбытка чувств...

Хватит. Немедленно хватит.

У меня есть работа. Есть дети, жизни которых зависят от информации, которую я могу добыть. И если для их спасения мне придётся предать мужчину, подарившего мне лучшую ночь в жизни...

Пусть так и будет.

Я шпион. У шпионов не бывает сердца.

Направляюсь в гостиную, стараясь запомнить планировку. Огромное пространство с панорамными окнами и дизайнерской мебелью. Но меня интересуют не красоты интерьера, а потенциальные тайники.

Проверяю картины на стенах, некоторые подозрительно тяжёлые. Возможно, за ними скрыты сейфы. Обхожу комнату по периметру, проверяю плинтуса, книжные полки. Пока ничего очевидного.

И тут я замечаю матовую стеклянную дверь в дальнем углу гостиной. Кабинет.

Сердце начинает колотиться быстрее. Вот где может быть что-то действительно ценное.

Осторожно толкаю дверь. Она поддаётся без скрипа, даже петли здесь смазаны до идеального состояния.

Кабинет встречает меня запахом дорогой кожи и полированного дерева. Массивный стол, кресло из чёрной кожи, стеллажи с книгами от пола до потолка. На столе стоит закрытый ноутбук, рядом аккуратной стопкой лежат папки с документами.

Подхожу к столу, чувствуя, как адреналин бурлит в крови. Открываю первую папку: документы на английском языке. Контракты на поставку чего-то. Быстро фотографирую каждую страницу, стараясь не нарушить порядок.

Во второй папке какие-то разрешительные документы. В третьей - распечатки электронной переписки.

Имена, даты, суммы в долларах. Пока ничего конкретно компрометирующего, но аналитический отдел разберётся.

Достаю из кармана подарок от Дениса. Миниатюрное устройство для копирования данных. Размером с монету, но способное за несколько минут скопировать весь жёсткий диск.

Открываю ноутбук. Система загружается без запроса пароля. Либо удача, либо Сергей слишком самонадеян. С такими людьми ничего не бывает случайно.

Вставляю устройство в USB-порт. Оно начинает работать автоматически. По словам Дениса, процесс займёт не больше десяти минут.

Пока жду, осматриваю остальную часть кабинета. На одной из полок стоят фотографии в дорогих рамках. Сергей-подросток с пожилым мужчиной. Отец, судя по сходству. Ещё одна фотография: он уже взрослый, в окружении группы серьёзных мужчин в тёмных костюмах.

Его "семья". Криминальная династия.

На другой полке: награды, кубки. Интересно. Сергей-спортсмен? Подхожу ближе. Бокс, судя по наградам. Это объясняет его физическую форму и уверенность в собственных силах.

Телефон беззвучно вибрирует. Сообщение от Дениса: "Копирование завершено. Устройство можно извлекать."

Быстро вытаскиваю гаджет, закрываю ноутбук. Папки аккуратно возвращаю на место, проверяю, чтобы всё выглядело нетронутым.

Выхожу из кабинета и тихо прикрываю дверь.

Сергей всё ещё мирно посапывает в постели. Интересно, он всегда так крепко спит, или я его действительно измотала?

При мысли о нашей ночной активности внизу живота вспыхивает предательское тепло. Качаю головой. Сейчас совершенно не время для подобных воспоминаний.

Пишу Денису: "Миссия выполнена. Можно включать камеры обратно."

Через минуту приходит ответ: "Понял. Системы активируются через тридцать секунд. Береги себя, Кира."

Если бы всё было так просто...

Теперь мне нужно придумать, как незаметно выбраться отсюда. И как объяснить себе самой, почему при мысли об уходе что-то болезненно сжимается в груди.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю

нашего литмоба "

Пропасть между нами"!

"Развод. Ты знаешь, где выход" от Яны Нова

Глава 9

Алина

Выбираюсь из подъезда на подгибающихся ногах. Каждый шаг отзывается сладкой болью между бедер. Живое напоминание о безумной ночи в объятиях Сергея. Холодный московский ветер обжигает разгоряченные щеки, но не может остудить пожар стыда, пылающий в груди.

Останавливаю такси дрожащей рукой. За рулем сидит седоватый мужчина с добрыми глазами, который одним взглядом в зеркало заднего вида понимает мое состояние и тактично отворачивается.

— На Тверскую, — хрипло прошу и откидываюсь на сиденье.

За окном течет обычная жизнь обычных людей. Деловые москвичи спешат в офисы, студенты плетутся к метро. Никто из них не знает, каково это... раствориться в объятиях человека, которого должна предать.

Телефон вибрирует. Ника.

— Где ты?

— Еду к тебе.

— Хорошо. Кофе уже готов. Судя по твоему голосу, крепкий понадобится.

В ее словах нет осуждения, только забота. Поэтому Ника — единственная, кого я могу назвать подругой.

Квартира встречает ароматом свежего кофе и уютом. Ника выходит из кухни с дымящимися чашками, окидывает меня взглядом с головы до ног и качает головой.

— Боже, Кира. Ты выглядишь...

— Как шлюха? — заканчиваю за нее, принимая обжигающую чашку.

— Как женщина, которая впервые в жизни занималась настоящей любовью, — мягко поправляет она. — Это совсем другое.

Обжигающий кофе обрушивается на язык, но я жадно пью, стараясь взбодриться. Мне нужна ясность мысли.

— Ты не понимаешь, — шепчу, рухнув на диван. — Я совершенно потеряла себя. Он делал со мной такое, что... — Голос обрывается. Не могу произнести вслух, как кричала его имя в момент пика.

Ника садится рядом, ее теплая ладонь ложится на мое плечо.

— Кира, ты всю жизнь контролируешь каждую секунду. Но иногда лучшие результаты получаются именно тогда, когда мы позволяем чувствам взять верх.

— Лучшие результаты? — Смотрю на нее как на сумасшедшую. — Ника, я забыла, зачем была там!

— Но задание ты выполнила, — спокойно напоминает она. — Денис говорит, ты скопировала весь жесткий диск и сфотографировала документы. Разве не это было целью?

Достаю телефон дрожащими пальцами, перекидываю ей все фотографии. Ника листает, хмурится, увеличивает некоторые фрагменты.

— Основная масса похожа на обычную корпоративную документацию, — бормочет, изучая снимки. — Контракты, отчеты, переписка... Стоп.

Замирает на одной фотографии, вглядывается пристальнее.

— Это интересно.

— Что такое?

Поворачивает экран ко мне. На снимке виден документ на английском. Разрешение на транспортировку специального груза через таможенный терминал в Подмосковье. В графе описания расплывчатая формулировка: "промышленное оборудование специального назначения".

— Дата поставки уже послезавтра, — указывает пальцем на строку. — А эта подпись нужна для прохождения груза без досмотра.

— Промышленное оборудование, — повторяю, чувствуя холодок внутри. — Может быть чем угодно. Оружием, наркотиками...

— Или людьми, — тихо добавляет Ника.

Смотрим друг на друга. Если это правда, если Сергей действительно торгует людьми, то я спала с чудовищем. С человеком, разрушающим жизни ради прибыли.

Тошнота подкатывает к горлу.

— Мне нужен душ, — вскакиваю с дивана.

— Кира...

— Пожалуйста. Мне нужно смыть это с себя.

В ванной включаю воду погорячее и стою под обжигающими струями, пока кожа не покрывается красными пятнами. Но никакая температура не смоет то, что творится в душе. Отвращение к себе. Стыд. И самое ужасное... тоску по его прикосновениям.

Даже сейчас, зная правду, тело помнит каждую секунду близости. Помнит, как он целовал меня, словно я была самым драгоценным сокровищем. Как шептал мое имя в момент экстаза.

Неужели все притворство? Неужели он настолько искусный актер?

Или... или я ошибаюсь?

Качаю головой, прогоняя сомнения. У меня есть документы. Есть улики. Сентиментам здесь не место.

Выхожу из душевой кабины, заворачиваюсь в махровый халат Ники. В зеркале отражается бледная незнакомка с потухшими глазами. Такой меня никто не видел. Даже я сама.

Возвращаюсь в гостиную. Ника сидит за ноутбуком, продолжает разбирать фотографии.

— Что-то еще нашла?

— Денис расшифровывает данные с жесткого диска, — отвечает, не отрываясь от экрана. — Пока скажу одно: документ о грузе — это наша главная зацепка. Если проследим, что именно ввозится, получим конкретные доказательства.

— Значит, послезавтра нужно быть на терминале.

— Или найти другой способ добыть информацию. — Ника поднимает глаза. — Кира, есть кое-что важное, о чем мы должны поговорить.

По интонации понимаю: разговор будет неприятный.

— Говори.

— Твое поведение прошлой ночью создает проблему.

— Какую? — Хотя знаю ответ.

— Мужчины калибра Сергея Ковалева не привыкли, что женщины исчезают из их кровати без объяснений. Их эго этого не переносит. — Ника встает, начинает мерить комнату шагами. — Он будет искать тебя. Непременно будет.

— И это хорошо или плохо?

— Смотря как использовать. — На лице появляется хитрая улыбка. — Слушай внимательно. Таких мужчин привлекает охота. Будешь слишком доступной и он потеряет интерес. Но если заставишь добиваться...

Понимаю направление мысли.

— Предлагаешь играть в кошки-мышки.

— Предлагаю обратить мужскую психологию против него самого. — Садится напротив, смотрит прямо в глаза. — Кира, за одну ночь ты получила больше информации о его личной жизни, чем мы добыли бы за месяцы. Это не провал. Это триумф.

— Не слишком ли грязно все это?

— Грязнее торговли детьми? — Вопрос звучит как удар.

Закрываю глаза, пытаясь собраться с мыслями. Ника права. У меня нет права на сантименты. Есть миссия.

— Ладно, — говорю наконец. — Что предлагаешь?

— Исчезнуть на несколько дней. Полностью. Пусть поймет, что потерял тебя. Почувствует, каково это. А когда будет готов на все, чтобы вернуть...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я появлюсь и позволю себя найти.

— Именно. — Кивает. — Только на этот раз ты будешь готова. Будешь знать, чего ожидать.

На столе звонит телефон. Видеовызов от отца.

Переглядываемся с Никой. Она кивает: принимай.

Лицо Геннадия Воронова материализуется на экране. Безупречно выбритое, в дорогой оправе очков, с проницательными глазами, видящими насквозь. Даже через камеру от него исходит аура власти.

— Кира, — приветствует довольным тоном. — Вероника передала предварительный отчет. Превосходная работа.

— Спасибо, папа.

— За одну ночь получила доступ к личным документам и компьютеру. Выдающийся результат. — Пауза, изучает мое лицо. — Ты в порядке? Выглядишь измотанной.

— Все нормально. Просто было напряженно.

— Понимаю. Ковалев — непростая мишень. — В глазах мелькает подобие заботы. — Он не навредил тебе?

— Нет.

— Отлично. — Снова деловой тон. — Покажи, что удалось найти.

Ника поворачивает ноутбук к камере, демонстрирует фотографию с разрешением. Отец внимательно изучает, хмурится.

— Любопытно, — бормочет. — Весьма любопытно. Дата поставки?

— Послезавтра, — отвечаю.

— Этого может хватить для санкции на обыск терминала. — Откидывается в кресле, размышляя. — Кира, работа выполнена блестяще. Теперь действуем осторожно.

— У меня есть план, — вмешивается Ника. — Временно исчезнуть из поля зрения Ковалева. Заставить его самого искать Киру.

Отец прищуривается.

— Поясни.

— Мужчины его типа не выносят игнора. Особенно после близости. Он обязательно начнет поиски. А найдя, будет готов на все, чтобы удержать рядом.

— Рискованно, — отмечает отец. — Может решить, что его предали, и отреагировать соответственно.

— Или решит, что она единственная женщина, сумевшая его заинтересовать, — парирует Ника. — Мы изучили досье. Серьезных отношений не было уже несколько лет. Только случайные связи.

— И что это дает?

— Алина может стать исключением. Теперь нужно убедить его в этом.

Отец молчит целую минуту, взвешивая. Наконец кивает.

— Попробуем. Но времени мало. Если груз связан с торговлей людьми, каждый день промедления может стоить жизней.

— Понимаю, папа.

— Алина, ты уверена в своих силах? После прошлой ночи можешь эмоционально привязаться к объекту.

Вопрос повисает обвинением. Он знает. Конечно знает.

— Я профессионал, — отвечаю твердо. — Личные чувства не повлияют на выполнение задачи.

— Прекрасно. — Одобрение в голосе. — Приступайте к реализации.

Связь обрывается. Экран темнеет.

Ника смотрит с сочувствием.

— Все получится, Кира. Ты справишься.

— Откуда уверенность?

— Потому что ты лучший оперативник из всех, кого знаю. А он... — Пауза. — Всего лишь мужчина. А мужчины предсказуемы.

Если бы все было так просто.

Но выбора нет. Есть миссия. Есть дети, которых нужно спасти.

А есть мужчина, заставивший меня почувствовать себя живой впервые за годы.

И теперь мне предстоит его уничтожить.

Встаю с дивана, решение созрело.

— Ника, мне нужна другая квартира. Где Сергей меня точно не найдет.

— У меня есть варианты. — Она уже листает телефонную книгу. — Но сначала... — Поднимает глаза. — Кира, если он действительно начнет тебя искать, будь готова к тому, что это будет всерьез. Мужчины его уровня не играют в догонялки. Они охотятся.

Слова отзываются дрожью где-то в глубине живота. Страхом или возбуждением. Не понять.

— Тогда посмотрим, кто кого поймает, — отвечаю, и в голосе звучит сталь.

Игра только начинается.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю

нашего литмоба "

Пропасть между нами"!

Его отец – мой бывший от Франсуазы о'Лик (Фр.Олик)

Глава 10

Сергей

Просыпаюсь от тишины.

Не от будильника, не от звонка. От неправильной, оглушительной тишины, которая обрушивается на меня, как холодная вода. В спальне пусто. Место рядом остыло. Простыни ещё хранят её тепло, но это лишь дразнящий призрак того, что было.

Кира исчезла.

Резко сажусь, сердце колотится в груди. Взгляд метется по комнате в поисках хоть какой-то детали, подтверждающей, что прошлая ночь была реальностью, а не сном. Её красное платье не лежит у кровати. Даже аромат её кожи почти растворился в воздухе.

Она сделала то, что обещала. Ушла первой.

Кулаки сжимаются сами собой. Внутри поднимается что-то тёмное и злое. Никто не уходит от Сергея Ковалёва. Никогда. Женщины борются за моё внимание, оставляют записки с номерами, «забывают» серёжки и платки. Они цепляются, умоляют, требуют продолжения.

А она... она растворилась в ночи, словно её и не было.

Встаю, подхожу к панорамной стене. Москва просыпается подо мной, окрашиваясь в серые тона рассвета. Город простирается до горизонта. Весь мир лежит у моих ног. Но впервые за долгие годы я чувствую пустоту. Не ту привычную, с которой научился жить, а острую, режущую. Словно что-то важное исчезло из моей жизни, едва успев появиться.

Что она со мной сделала? Одна ночь, и я чувствую себя... другим. Живым.

Она не просто ушла. Она бросила мне вызов.

И я его принимаю.

К полудню раздражение сменяется холодной решимостью. В кабинете привычно тихо. За окном деловая Москва кипит своими играми и сделками, но меня это не касается. Сегодня у меня другое дело: завершение двухлетней охоты.

Лев Зильберман сидит в кожаном кресле напротив моего стола. Он словно сдулся. Дорогой костюм висит на нём мешком, под глазами тёмные круги, кожа приобрела болезненный, сероватый оттенок. Ещё два года назад этот мужчина улыбался мне с обложки делового журнала. Теперь он напоминает побитую собаку, которая боится поднять глаза на хозяина.

Медленно верчу в пальцах дорогую ручку из чёрного дерева, наслаждаясь его дискомфортом. Молчание затягивается. Он нервно сглатывает, потирает ладонями колени.

— Итак, Лев, — наконец произношу, откидываясь на спинку кресла. — Давай подведём итоги твоих успехов. Компания на грани банкротства. Инвесторы подают в суд и требуют немедленного возврата средств, которых у тебя, как мы знаем, нет. Завтра тебя ждёт крупнейший судебный процесс в истории твоей фирмы.

Каждое слово падает в тишину кабинета, как удар молота. Зильберман вздрагивает, но молчит. В его глазах ещё тлеет ненависть, но силы её покинули.

— А я предлагаю тебе выход, — продолжаю ровным тоном, словно обсуждаю прогноз погоды. — Покупаю твой бизнес за один рубль.

Его рот приоткрывается. Он хочет возмутиться, закричать, но из горла вырывается только хриплый звук.

— Помнишь наш разговор два года назад? — Чуть наклоняюсь вперёд, кладу ручку на стол. — Предлагал тебе партнёрство. Крупный проект в сфере элитной недвижимости. Но ты отказался. Сказал, что хочешь сохранить свой бизнес «чистым». Что не хочешь связываться с такими, как я.

В его взгляде вспыхивает понимание. Он наконец осознаёт, что последние два года боролся не с кризисом, не с конкурентами. Он боролся со мной. И у него не было ни единого шанса на победу.

— Я уважаю принципы, — добавляю с лёгкой усмешкой. — Поэтому методично, шаг за шагом, разрушал твою «чистую» империю.

Гнев в его глазах гаснет. Плечи опускаются. Он понимает, что игра окончена.

— Пожалуйста, — шепчет он. Одно слово, которое ставит точку в его карьере.

Улыбаюсь. Не зло, а скорее с удовлетворением хорошо выполненной работы.

— Мой секретарь подготовит документы. Можешь идти.

Он поднимается на ватных ногах и, не глядя на меня, направляется к двери. Когда она закрывается, встаю и подхожу к окну. Москва сияет тысячами огней. Моя империя простирается до горизонта.

Полная победа.

Но вместо удовлетворения в груди звенит привычная пустота. Месть оказалась пустой, как и всё остальное в моей жизни. Что со мной происходит? Раньше подобные триумфы наполняли меня силой на недели.

А теперь... теперь я думаю о золотистых волосах и синих глазах, в которых читалась такая же боль, как в моей душе.

Тяжёлые шаги в коридоре заставляют меня отвлечься от окна. Дверь открывается без стука. Входит Руслан. Единственный человек, которому это разрешено.

— Контейнер прошёл таможню без проблем, — сообщает, опускаясь в освободившееся кресло. — Всё чисто.

Киваю. Хорошие новости, которые не вызывают никаких эмоций.

Руслан изучает меня взглядом. Его проницательные глаза всегда видят слишком много.

— Ты его окончательно дожал, — говорит он без эмоций. — Сергей, в последнее время ты стал слишком... жёстким. Даже для тебя. История с Зильберманом была слишком личной. Не дай этой тьме сожрать тебя окончательно.

— Не читай мне лекции, Рус, — отрезаю, возвращаясь к столу.

— Не лекции, а забота о друге, — усмехается уголком рта. — Кстати, напоминаю про благотворительный аукцион. Твоё присутствие обязательно. Пресса, партнёры, влиятельные люди. Нужно показать лицо.

Аукцион. Искусство.

Одно слово, и её образ встаёт перед глазами с болезненной ясностью. Кира, изучающая картину в галерее. Увлечённая, сосредоточенная. Наконец-то искренняя. Именно в тот момент я понял, что она не притворяется. Искусство для неё не способ произвести впечатление. Это страсть.

Память возвращает каждую деталь. Как она замерла перед полотном, забыв обо всём мире. Как её глаза загорелись, когда она говорила о цвете и композиции. В те минуты маска упала, и я увидел настоящую Киру. Уязвимую, живую, прекрасную.

Она была не похожа на других. В ней не чувствовались расчёт или фальшь. Только чистая страсть и какая-то болезненная честность. Впервые за много лет женщина запомнилась мне больше, чем на одну ночь. Она стала единственной, с кем я захотел остаться до утра.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но утром дом был пуст.

Она исчезла, не оставив ни записки, ни номера телефона. Моя охрана в клубе не смогла найти о ней информации. Камеры зафиксировали только то, как она вошла в клуб и растворилась в ночи, словно призрак.

И вдруг мысли выстраиваются в чёткую линию. Аукцион. Художественная выставка. Её слабость. Нет, это не слабость, а сердце. То место, где она по-настоящему живёт.

Это мой единственный шанс.

— Руслан, оставь меня, — голос звучит твёрже, чем я рассчитывал.

Он понимающе кивает и выходит. Нажимаю кнопку селектора.

— Слушаю, Сергей Геннадьевич, — раздаётся голос секретарши.

— Свяжитесь с организаторами вчерашней художественной выставки. Найдите того концептуалиста... как его... Звездова. Я выкупаю всю его коллекцию. Полностью. И выставляю на аукционе от своего имени.

В трубке повисает тишина.

— Всю коллекцию, Сергей Геннадьевич? Это очень дорого...

— Ты плохо меня расслышала? — В моём голосе появляется стальная нотка. — Всю. Неважно, сколько это стоит.

Кладу трубку и снова подхожу к окну. Город мерцает огнями, но сейчас он кажется мне не завоёванной территорией, а декорацией. Пустой, бессмысленной декорацией.

Ты хотела исчезнуть, Кира. Раствориться без следа. Но я не из тех, кто отпускает то, что считает своим. А прошлой ночью, хотя бы на несколько часов, ты была моей.

Ты сама придёшь в мою ловушку, потому что не сможешь устоять перед искусством. И на этот раз я не позволю тебе уйти.

***

Дорогие читатели, приглашаю Вас в новую увлекательную историю

нашего литмоба "

Пропасть между нами"!

Твоя игрушка вдребезги

Майя Тень

Глава 11

Сергей

Центр современного искусства «Винзавод» встречает меня приглушённым гулом голосов и мелодичным звоном бокалов. Высокие кирпичные своды утопают в мягком золотистом свете прожекторов, создавая атмосферу почти музейной торжественности.

Здесь собрался весь цвет московской элиты: банкиры в костюмах за полмиллиона, политики с лоснящимися от самодовольства лицами, медиамагнаты и их жёны в платьях от именитых кутюрье. Женщины порхают между картинами, как яркие бабочки, мужчины важно кивают друг другу, обмениваясь рукопожатиями и многозначительными взглядами.

Все они делают вид, что разбираются в искусстве, хотя большинство не отличит Пикассо от Малевича. Они приходят сюда не ради культуры, а чтобы показаться, завести нужные знакомства, заключить прибыльные сделки под прикрытием благотворительности.

Обычно я терпеть не могу подобные мероприятия. Весь этот театр притворства и лицемерия вызывает у меня отвращение.

Но сегодня у меня есть цель. И она не имеет отношения к бизнесу.

Руслан материализуется рядом, как всегда, в самый подходящий момент. В руках у него два бокала дорогого виски, ведь он знает мои предпочтения лучше, чем я сам. Протягивает один мне, сам делает небольшой глоток из второго, смакуя вкус.

— Твоя коллекция Звездова произвела настоящий фурор, — усмехается он, и в его глазах читается смесь восхищения и лёгкого недоумения. — Организаторы просто в восторге. Говорят, что такого щедрого жеста от спонсора они не видели никогда. Полтора миллиона долларов за коллекцию неизвестного художника — это даже для тебя безрассудство.

— Меня интересует не их восторг, — отвечаю, сканируя взглядом толпу гостей.

Мои глаза методично обшаривают каждый угол зала. Ищу знакомый силуэт, золотистые волосы, изящную осанку. Тот особенный изгиб шеи, который врезался в память и не даёт покоя уже две недели. Её здесь нет. Пока.

— А что тогда интересует? — Руслан следует за направлением моего взгляда, и его брови удивлённо поднимаются. — Или правильнее спросить — кто?

Не отвечаю. В горле пересыхает от нетерпения. Что, если она не придёт? Что, если мой план провалится?

Впервые за многие годы исход какого-то дела не находится под моим полным контролем, и это ощущение одновременно пугает и возбуждает.

— Сергей, — продолжает Руслан, явно наслаждаясь моим дискомфортом, — это твой собственный благотворительный аукцион, а ты выглядишь так, будто тебя сюда силой притащили. Может, всё-таки пообщаешься с людьми? Жена губернатора Волкова уже полчаса строит тебе глазки. Красивая женщина, кстати. И очень влиятельная.

Оборачиваюсь в указанном направлении. Действительно, элегантная брюнетка лет сорока с безупречным макияжем украдкой поглядывает в мою сторону.

Красивая, ухоженная, явно заинтересованная. Её взгляд обещает интересный вечер и, возможно, выгодные политические связи. Ещё месяц назад я бы уже подошёл к ней, очаровал парой комплиментов и увёл из зала. Сейчас она кажется мне плоской картонной фигуркой, красивой, но абсолютно пустой.

— Не в настроении, — коротко бросаю.

— В последнее время ты вообще не в настроении, — замечает Руслан, и в его голосе появляется нотка обеспокоенности. — Что происходит, Серёга? С тех пор как ты окончательно разорил Зильбермана, стал ещё более мрачным, чем обычно. А это, поверь мне, достижение.

Хочу ответить какой-то колкостью, отмахнуться от его заботы, но слова застывают на губах. Где-то справа, у дальней стены, раздаётся смех. Лёгкий, мелодичный, знакомый до боли звук, который мгновенно пробивает всю мою защиту.

Сердце пропускает удар, а потом начинает биться так громко, что я боюсь, как бы Руслан не услышал.

Медленно поворачиваю голову и замираю.

Она здесь.

Кира стоит у дальней стены, рядом с одной из самых дорогих картин коллекции Звездова: абстрактным полотном в сине-серых тонах. На ней простое чёрное платье из шёлка, которое подчёркивает каждый изгиб её фигуры, не выставляя красоту напоказ. Золотистые волосы собраны в низкий пучок, открывая изящную линию шеи. На шее тонкая золотая цепочка, единственное украшение. Никаких излишеств, никакой вызывающей роскоши. Элегантная, сдержанная, невероятно красивая.

Она ещё прекраснее, чем в моих воспоминаниях.

Кира общается с мужчиной в дорогом сером костюме. Высоким, представительным, с благородной сединой на висках и интеллигентным лицом. Узнаю его: это сам Звездов, художник, чьи работы я скупил. Она что-то говорит ему, слегка жестикулируя, и он смеётся, явно очарованный её обществом. Его глаза светятся восхищением, а когда она поворачивается к одной из картин, его взгляд скользит по её фигуре с нескрываемым интересом.

Ревность вспыхивает в моей груди, как удар молнии. Горячая, иррациональная, всепоглощающая. Кулаки сжимаются сами собой. Никто не имеет права так смотреть на неё. Никто, кроме меня.

— Вот оно что, — тихо произносит Руслан, внимательно изучая моё лицо. — Теперь понятно, почему ты скупил всю коллекцию этого художника. И почему последние две недели ходишь как подстреленный.

Делаю большой глоток виски, надеясь, что алкоголь притупит остроту эмоций. Но это не помогает. Каждая линия её тела, каждый изгиб запястья кажется совершенным. Две недели разлуки только усилили её притягательность, сделали желание почти болезненным.

К ней подходит фотограф с профессиональной камерой. Предлагает сфотографироваться на фоне картины для светской хроники. Она смущённо качает головой, пытается отказаться, но художник что-то говорит, убеждая, и она неохотно соглашается. Поворачивается к камере вполоборота, изящно касается рукой рамы картины. Улыбается естественно и искренне, не так натянуто, как это делают светские львицы. Словно внутри неё горит какой-то особый свет.

Фотограф делает несколько снимков, явно довольный. Другие гости начинают поглядывать в её сторону: мужчины с плохо скрываемым интересом, женщины с лёгкой завистью. Она привлекает внимание, не пытаясь его привлечь. В этом вся она: естественная магия, от которой невозможно отвести взгляд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Идём знакомиться, — предлагает Руслан, но в его голосе слышится озорство.

— Мы уже знакомы, — отвечаю, не сводя с неё глаз.

— А, понятно, — он усмехается. — Тогда иди возобновляй знакомство. А то так и будешь всю жизнь сверлить её взглядом через весь зал, как подросток.

Он прав, и это раздражает. Заканчиваю виски одним решительным глотком, ощущая, как жжёт горло, передаю ему пустой бокал и направляюсь через толпу к дальней стене.

Каждый шаг даётся с трудом. Руки слегка дрожат. Когда это со мной такое было?

Я, Сергей Ковалёв, привыкший контролировать любую ситуацию, нервничаю из-за женщины, как мальчишка перед первым свиданием.

Кира стоит спиной ко мне, изучая одно из самых загадочных полотен Звездова. Большое абстрактное полотно представляет собой практически чистый белый холст с едва заметными мазками серой краски по краям. Её голова слегка наклонена, словно она прислушивается к какой-то неслышимой музыке. Руки сложены за спиной. Она полностью поглощена созерцанием, и в этот момент её лицо абсолютно открыто, лишено всех масок.

Останавливаюсь в шаге от неё, так близко, что чувствую тепло её тела и улавливаю знакомый аромат: что-то лёгкое, цветочное, с едва уловимыми нотками ванили. Она чувствует моё присутствие: плечи напрягаются почти незаметно, но поворачиваться не торопится.

— Чистый холст, — произношу негромко, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Художник говорит, что зритель сам наполняет его смыслом. А вам не кажется, что это просто изощрённый способ продать пустоту за очень большие деньги?

Она медленно поворачивается, и наши глаза встречаются. На её лице нет удивления, только лёгкая улыбка, словно она знала, что я здесь, и ждала этой встречи. В глубине её синих глаз мелькает что-то, что заставляет моё сердце биться быстрее.

— Возможно, — отвечает она спокойно, голос звучит чуть хрипловато, как у женщины, которая только что проснулась. — Но разве не в этом вся суть настоящего искусства? Заставить зрителя думать, чувствовать, спорить. Если картина вызывает эмоции — любые эмоции — значит, она выполнила свою главную задачу.

Усмехаюсь, чувствуя, как напряжение между нами нарастает с каждой секундой. Она не боится спорить со мной. Не пытается угодить или произвести впечатление дежурными комплиментами. И это невероятно возбуждает.

— Интересная точка зрения. А что видите в этом конкретном полотне вы?

Её взгляд снова возвращается к картине. Она молчит несколько долгих секунд, и я наблюдаю, как меняется выражение её лица: оно становится задумчивым, почти мечтательным.

— Потенциал, — наконец произносит она, и в её голосе звучит искренность, которая пробивает все мои защиты. — Это не пустота. Это бесконечное количество возможностей. Тысячи историй, которые могли бы быть рассказаны, но художник оставил выбор зрителю. Каждый видит то, что живёт в его душе.

Неожиданный ответ. Глубокий, философский. В нём нет претензии на интеллектуальность, только чистая, неподдельная искренность. Именно такой она была в ту ночь: настоящей.

— А может, это своего рода тест, — добавляю, делая полшага ближе. — Только тот, у кого есть что сказать миру, увидит в пустом холсте смысл.

Кира поворачивается ко мне, и в её глазах мелькает что-то похожее на удивление, смешанное с новым интересом.

— Должна признаться, я не ожидала от вас такого... философского подхода к искусству, господин Ковалёв, — говорит она, и в её голосе появляется игривая нотка.

— А чего вы от меня ожидали? — спрашиваю, наслаждаясь этой словесной дуэлью.

— Честно? — она усмехается, и этот звук заставляет что-то трепетать в моей груди. — Что вы скажете что-то банальное вроде «это стоит миллион долларов, значит, должно быть красивым».

Смеюсь впервые за две недели по-настоящему, от души. Звук получается неожиданно лёгким, почти мальчишеским.

— Вы меня серьёзно недооцениваете, Кира. Я не только считаю деньги. Иногда покупаю искусство из чистого удовольствия.

— Видимо, да, — она улыбается краешком губ, и эта полуулыбка сводит меня с ума. — Раз уж купили всю коллекцию Звездова для благотворительного аукциона.

Она знает. Конечно, знает. Новость о моей щедрой покупке уже облетела весь зал.

И что теперь? Признаться, что сделал это только для того, чтобы выманить её сюда?

— Это благотворительность, — пожимаю плечами, стараясь выглядеть непринуждённо. — Дети из детских домов должны получить помощь. А искусство должно служить благим целям.

— Очень благородно с вашей стороны, — в её словах нет насмешки, но я чувствую, что она анализирует каждое моё слово, каждый жест. Пытается понять истинные мотивы.

Между нами повисает пауза. Не неловкая, а напряжённая, полная невысказанного.

Мы стоим так близко, что я вижу золотистые искорки в её синих глазах, замечаю едва заметное дрожание ресниц. Она не отступает, не отводит взгляд. В ней есть внутренняя сила, которая притягивает меня как магнит.

— Рад, что вы всё-таки смогли прийти, — говорю, стараясь не выдать, как сильно колотится сердце. — Компенсирует ли этот аукцион ту выставку, которую вы пропустили?

Её глаза на мгновение становятся внимательнее, настороженнее.

— Пропустила?

— Вы же собирались на выставку Звездова. В тот вечер, когда мы встретились в «Эгоисте».

Пауза затягивается. Она явно не ожидала, что я это помню. В её взгляде мелькает удивление, смешанное с чем-то ещё. Благодарность? Смущение?

— У вас отличная память на детали, — наконец произносит она.

— Только когда мне что-то по-настоящему интересно, — отвечаю, глядя ей прямо в глаза.

Между нами снова повисает тишина. Напряжённая, наэлектризованная. Мы оба помним ту ночь: каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждый момент близости. И то, как она исчезла на рассвете, не оставив даже записки.

— Мне показалось, или вы тщательно избегали встреч эти две недели? — спрашиваю прямо, решив не играть в игры.

Она не отводит взгляда, и в её глазах вспыхивает что-то похожее на вызов.

— А вы их искали?

— Возможно.

— Тогда искали недостаточно старательно, — отвечает она с лёгкой улыбкой, которая больше похожа на провокацию.

Дерзкая. Я забыл, насколько она дерзкая. И как это меня заводит.

— В следующий раз буду искать более... настойчиво, — усмехаюсь, вкладывая в слова обещание.

Она собирается что-то ответить, и я вижу, как приоткрываются её губы, но её внимание привлекает движение в зале. К микрофону подходит ведущая мероприятия, известная телеведущая в ярко-красном платье, которое стоит больше, чем иные зарабатывают за год.

— Дамы и господа! — её звонкий голос разносится по залу. — Наш благотворительный аукцион начинается. Прошу всех занять места в зрительном зале.

Гости начинают перемещаться к импровизированному подиуму, создавая приятное оживление. Кира делает шаг в сторону, собираясь уйти вместе со всеми, но я мягко касаюсь её руки.

Её кожа тёплая, нежная. Прикосновение длится всего секунду, но электрический разряд пробегает по всему моему телу.

— Останьтесь, — прошу, стараясь не выдать, как это простое прикосновение влияет на меня. — Посмотрите, как продают работы вашего любимого художника. Может быть, даже поборетесь за какую-нибудь картину?

Она смотрит на мою руку на своём локте, потом медленно поднимает глаза. В её взгляде читается внутренняя борьба.

— Извините, — говорит она после паузы. — Нужно припудрить носик.

Полуправда. Или даже откровенная ложь. В её голосе есть что-то, что не даёт поверить полностью.

Аукцион начинается, и я понимаю, что Кира опять сбежала.

Глава 12

Алина

Черт побери этого лицемерного ублюдка!

Меряю шагами небольшую гостиную, мои босые ноги беззвучно ступают по паркету. Телефон валяется на диване, экран погас после звонка Ники. Вызов не приняла, слишком взвинчена. В ушах всё ещё звучат слова Сергея с вчерашнего благотворительного вечера, произнесённые с такой искренностью, что у меня чуть не пошла кровь из ушей от отвращения.

— "Дети — наше будущее, — мысленно передразниваю его пафосную речь, сжимая кулаки до боли в костяшках. — Они рождаются невинными, чистыми, без грехов. Каждый ребёнок заслуживает шанса на счастливое детство, на безопасность, на любящую семью."

Ха! Какое же дерьмо! Этот выродок торгует детьми, словно скотом, а на публике разливается соловьём о детской невинности.

Останавливаюсь у окна, прислоняюсь лбом к прохладному стеклу. Москва просыпается внизу: первые прохожие торопятся на работу, где-то вдалеке гудит утренний трафик. Обычный день для обычных людей, которые не знают, что живут в мире, где такие, как Ковалёв, наживаются на детских страданиях.

Память предательски возвращает меня в прошлое. Серые стены детского дома номер семнадцать в Подмосковье. Металлические кровати, выстроенные в ряд. Запах хлорки и казённой каши. И я, семилетняя девочка с белыми косичками, прижимающаяся к подоконнику и смотрящая на чужих дядей и тётей, которые приходят выбирать себе детей.

Родители бросили меня в роддоме. Всего два месяца от роду, а уже никому не нужная. Воспитательница тётя Валя рассказывала мне сказки о том, что родители обязательно вернутся, просто "сейчас не могут". Детская душа цеплялась за эту ложь, как утопающий за соломинку.

Помню тот день, когда приехали благотворители из какого-то банка. Привезли игрушки, сладости, новые матрасы. На неделю наш серый мир окрасился яркими красками. Дети смеялись, играли в новые игрушки, спали на мягких кроватях. А я думала: "Вот оно, чудо. Кто-то нас не забыл."

Эти короткие моменты заботы от незнакомых людей давали надежду. Пусть родители и бросили, но есть же добрые дяди и тёти, которые помнят о нас. Есть те, кому не всё равно.

А потом они уезжали. И серость возвращалась.

Сколько раз я стояла у забора и смотрела, как другие дети уходят с новыми родителями. Они светились от счастья, прижимали к себе игрушки, оборачивались помахать оставшимся. А я оставалась. Всегда оставалась.

До тринадцати лет. До того дня, когда появился мужчина с седыми волосами и кривым носом по имени Геннадий Воронов. Он не улыбался, как остальные потенциальные усыновители. Он просто смотрел внимательными глазами, словно оценивал товар.

"Эта подойдёт," — сказал он тёте Вале, кивнув на меня.

И я пошла за ним. Потому что всё было лучше, чем остаться в этих серых стенах до восемнадцати.

Звонок телефона возвращает меня в настоящее. Ника. Третий раз за утро.

— Алин, ты там совсем поехала? — её обеспокоенный голос врывается в комнату. — Говорит автоответчик, что абонент недоступен.

— Я здесь, — отвечаю хрипло, прочищая горло. — Просто... думала.

— О вчерашнем?

— О том, какой же он мразь, Ник. — Снова начинаю ходить по комнате, энергия ярости требует выхода. — Стоял там, в своём костюме за сотню тысяч, и рассказывал о том, как важно защищать детей. Глаза блестели от искренности. Аплодисменты гремели. А сегодня он, скорее всего, уже подписывает документы на поставку очередной партии "товара" в Европу.

— Кира...

— Знаешь, что самое омерзительное? — Не даю ей вставить слово, слишком накручена. — Что он сам в это верит. Он искренне считает себя благотворителем. В его больной голове спасение одних детей оправдывает продажу других.

— Кир, остынь. Поэтому мы здесь. Поэтому наш папа послал именно тебя.

Наш папа. Геннадий Воронов никогда не был нам отцом в прямом смысле слова. Он не читал сказки на ночь, не учил кататься на велосипеде, не приходил на школьные концерты. Но он дал нам цель. Смысл. И научил превращать боль в оружие.

Большую часть своих заработков я перечисляю в детские дома. Анонимно. Не ради пиара и не ради налоговых льгот. Просто потому, что знаю: в этих серых стенах до сих пор есть девочки, которые стоят у окон и ждут чуда.

— Я понимаю, что это задевает тебя лично, — продолжает Ника мягче. — Но именно поэтому ты не можешь позволить эмоциям взять верх. Ковалёв не дурак. Один неосторожный жест, одно неправильное слово — и всё, миссия провалена.

Она права. Конечно, права. Но когда вчера этот ублюдок произносил свою речь о детской невинности, у меня едва хватило сил не вскочить с места и не вышибить ему зубы на глазах у публики.

— Теперь я понимаю, почему папа так хочет его остановить, — произношу тихо, останавливаясь у зеркала.

В отражении вижу женщину с растрёпанными волосами, красными от злости глазами и стиснутыми губами. Не очень презентабельный вид для элитной шпионки.

— Воронов знает, что делает, — соглашается Ника. — Он никогда не посылает тебя на случайные цели. У каждого задания есть своя причина, своя справедливость.

Справедливость. Да, пожалуй, это правильное слово. Сергей Ковалёв торгует детьми прикрываясь благотворительностью. И кто-то должен его остановить.

И этим кем-то буду я.

— Ладно, — выдыхаю, проводя ладонями по лицу. — Ты права. Нужно действовать стратегически, а не рубить с плеча.

— Вот и умница. А теперь иди в душ, приведи себя в порядок и сосредоточься на плане. У нас есть работа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 13

Алина

— Говори, что задумал папа.

— Изящнее, чем мы думали, — её голос звучит довольно. — Никакой работы официанткой или стриптизершей. Он устраивает тебя аналитиком в «Стратегические решения Интернэшнл». Помнишь эту консалтинговую контору?

Конечно, помню. Международная компания с безупречной репутацией, специализирующаяся на оценке инвестиционных рисков для крупного бизнеса.

— Они в том же бизнес-центре, что и «Ковалёв-Капитал»?

— В том же. Более того, — в её голосе слышится усмешка, — они только что подписали контракт на комплексный анализ европейских активов Ковалёва. Ты будешь курировать этот проект со стороны консалтинговой фирмы.

Останавливаюсь посреди коридора. План действительно элегантный. Никого не должно удивить, что молодой аналитик из престижной фирмы часто появляется в офисе клиента, запрашивает документы, задаёт вопросы и проводит совещания с топ-менеджментом.

— Легенда?

— Кира Орлова, двадцать пять лет, МГУ экономический, стажировка в Лондоне, специализация — оценка рисков развивающихся рынков. Отличные рекомендации, правда, из европейских офисов, которые трудно проверить.

— А если проверят?

— Проверят и найдут именно то, что должны найти. Папа хорошо поработал над этой легендой.

Значит, охоту на Ковалёва планировали давно. Интересно, что стало спусковым крючком. Но сейчас не время для любопытства.

— Когда начинаю?

— В понедельник. Завтра суббота, у тебя есть выходные, чтобы изучить материалы и войти в роль. Документы, ноутбук и корпоративный телефон курьер доставит через час.

Включаю воду в душе, проверяя температуру. Горячие струи должны смыть остатки вчерашнего вечера и сегодняшние эмоции. Кире Орловой не место злости из-за детского дома номер семнадцать.

— Ты одобряешь план? — спрашиваю Нику, переключаюсь на громкую связь и стягиваю футболку.

— А что тут не одобрять? Ты не первый раз работаешь под документами. И послужной список у тебя безупречный. Помнишь банкира из Швейцарии? Три месяца он был уверен, что встречается с дочерью владельца сети отелей.

— Помню. — Морщусь от воспоминаний.

— Вот видишь. А здесь даже проще. Тебе не нужно изображать влюблённость или играть роль наивной дурочки. Просто будь профессиональным аналитиком, который хорошо делает свою работу, и войди в круг доверия.

Профессиональным аналитиком. Да, это намного легче, чем притворяться кем-то, кем я не являюсь. В конце концов, я действительно разбираюсь в экономике и финансах. Воронов дал мне отличное образование.

— Ник, — говорю, входя под струи горячей воды. — А что если он вычислит?

— Сергей Ковалёв? — Она фыркает. — Кир, ты слишком много о себе думаешь.

Это должно меня обрадовать, но почему-то чуть кольнуло самолюбие.

— Справлюсь, — говорю уверенно, намыливая волосы.

— Знаю, что справишься. У тебя это хорошо получается — быть тем, кого все недооценивают.

Выходные проходят в полном погружении в документацию и новую работу.

В понедельник утром стеклянное здание «Ковалёв-Капитал» встречает меня зеркальными отражениями московского неба. Сорок два этажа власти и денег, каждый квадратный метр которых стоит больше, чем большинство людей зарабатывает за год.

Мой образ сегодня безупречен: строгий серый костюм, блузка цвета слоновой кости, волосы собраны в низкий пучок. Классика делового стиля, ничего провокационного. Кира Орлова — молодой, но перспективный аналитик международной консалтинговой фирмы.

На ресепшн меня встречает девушка с идеальным маникюром и ледяной улыбкой. Её взгляд скользит по мне оценивающе, задерживается на сумке: не «Гермес», значит, не VIP. Сразу понижает меня в рейтинге важности.

— К кому?

— Громов Александр Петрович. У меня назначена встреча на девять утра.

Она нехотя тянется к телефону, но я уже достаю визитку.

— Кира Орлова, «Стратегические решения Интернэшнл». По поводу проекта европейских активов.

Магия названия известной фирмы срабатывает мгновенно. Спина выпрямляется, улыбка становится профессиональной.

— Конечно, минуточку.

Пока она говорит по внутреннему телефону, изучаю холл. Мрамор, хрусталь, приглушённый свет. Дорого и со вкусом, но без показухи. Серьёзные деньги не кричат о себе.

— Александр Петрович сейчас спустится.

Громов оказывается мужчиной лет пятидесяти с располневшей фигурой и внимательными глазами. Рукопожатие крепкое, но не демонстративно сильное.

— Кира Орлова? Проходите, проходите. Очень рады сотрудничеству с вашей компанией.

Поднимаемся на тридцать седьмой этаж. В лифте он изучает меня боковым зрением.

— Молоды для такого ответственного проекта.

— Зато свеж взгляд на проблемы, — отвечаю с лёгкой улыбкой. — К тому же, мой куратор лично рекомендовал меня Сергею Геннадьевичу.

Это неправда, но ложь звучит естественно. Громов кивает, явно проглотив наживку.

В его кабинете нас ждёт ещё один мужчина, который представляется заместителем. Высокий, худощавый, с прищуренными глазами.

— Итак, госпожа Орлова, — Громов усаживается за стол. — Расскажите о ваших планах.

— Стандартная процедура, — начинаю я уверенно. — Анализ финансовых потоков, оценка рыночных позиций, проверка соответствия европейскому законодательству. Мне потребуется доступ к документообороту и возможность проводить интервью с ключевыми сотрудниками.

— Естественно. — Громов обменивается взглядом с заместителем. — Хотя, должен предупредить, Сергей Геннадьевич очень занят. Его время расписано на месяцы вперёд.

— Я понимаю. Пока мне достаточно доступа к базе данных и возможности работать с вашими специалистами. Встреча с руководством является финальным этапом.

Заместитель наклоняется к Громову и что-то шепчет ему на ухо. Тот кивает.

— Хорошо. Елена проводит вас на рабочее место. У нас есть свободный кабинет в аналитическом отделе.

Елена оказывается рыжеволосой девушкой лет тридцати в элегантном синем платье. Ведёт меня по коридору, объясняя корпоративные правила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Обед с двенадцати до часа, кофе-брейк можно взять в любое время. Интернет без ограничений, но вся переписка мониторится службой безопасности — стандартная процедура для внешних консультантов.

Мой кабинет небольшой, но светлый. Белые стены, стеклянный стол, эргономичное кресло. В углу холодильник и кофемашина, на стене плоский телевизор.

— Компьютер уже настроен на корпоративную сеть, — продолжает Елена. — Доступ к базам данных ограничен вашим проектом. Если потребуются дополнительные материалы, обращайтесь ко мне или Александру Петровичу.

— Спасибо. А задания я буду получать как?

— Через внутреннюю почту. Обычно к десяти утра приходит план на день.

Елена уходит, оставив меня наедине с безупречно чистым рабочим местом. Включаю компьютер, вхожу в систему под своими учётными данными. Легенда сработала идеально, поскольку у меня есть доступ ко всем нужным ресурсам.

Час проходит в изучении финансовой отчётности. Цифры складываются в картину огромной, хорошо структурированной империи. Ковалёв действительно талантливый бизнесмен, что бы там ни говорил Воронов о его криминальной жизни.

В десять утра электронная почта по-прежнему пуста. В одиннадцать — тоже. К полудню я начинаю понимать, что никаких заданий не будет. Эта работа служит всего лишь прикрытием для моего присутствия в здании.

В час дня телефон вибрирует. Сообщение от неизвестного номера:

«Персональный лифт — третий справа от центрального входа. Машина — чёрный «Бентли», номер Х777ХХ199. Обед обычно с 14:00 до 15:30 в ресторане «Пьемонт». — Д.»

Денис. Значит, он уже на позиции.

Смотрю на часы. Тринадцать пятьдесят пять. Время встретиться с целью.

Глава 14

Алина

Поправляю помаду перед зеркалом в дамской комнате. Кира Орлова должна выглядеть безупречно. Особенно сейчас, когда каждая деталь может стать решающей.

Выхожу из кабинета к лифтам. В голове перебираю сценарии встречи. Случайное столкновение в холле. Обмен взглядами в лифте. Несколько фраз о работе и...

— Кира.

Голос останавливает меня посреди холла. Низкий баритон с металлическими нотками, от которого по спине разбегаются мурашки не от страха, а от чего-то куда более опасного.

Оборачиваюсь. Сергей Ковалёв стоит у стойки ресепшн, и даже на расстоянии его присутствие ощущается физически. Угольно-чёрный костюм облегает фигуру как вторая кожа, что говорит об индивидуальном пошиве. Широкие плечи, мощная грудь. Мужчина, привыкший доминировать в любом пространстве.

— Сергей, — киваю с профессиональной улыбкой. — Добрый день.

Он подходит ближе, и я различаю детали его лица. Тёмные глаза изучают меня с той пристальностью, с которой оценивают произведение искусства. Не раздевают взглядом, а изучают.

— Не ожидал встретить вас здесь.

В интонации нет удивления. Скорее проверка моей версии событий.

— Работаю в этом здании, — отвечаю спокойно. — Аналитик в «Стратегических решениях».

— Понятно. — Короткая пауза. Его взгляд не отрывается от моего лица. — Как европейские активы?

Проверяет, действительно ли я в курсе проекта. Неглупо.

— Изучаю документооборот. Предварительные выводы готовлю к концу недели.

— Хорошо. — Ещё шаг ближе, и я ловлю лёгкий аромат дорогого одеколона. Сдержанно, как всё в нём. — У вас есть планы на обед?

Вопрос звучит как утверждение. Тон не допускает возражений: он не спрашивает мнения, а ставит перед фактом.

Мозг лихорадочно просчитывает варианты. Согласиться слишком быстро кажется подозрительным. Отказать означает упустить шанс. Нужна золотая середина.

— Мне порекомендовали кафе рядом, — делаю вид, что размышляю. — Но если у вас деловое предложение...

— Есть. — Уголок рта дёргается в полуулыбке. — Хочу обсудить некоторые аспекты проекта.

Конечно, никакого делового предложения нет. Это игра, и мы оба понимаем правила.

— Тогда с удовольствием.

Он кивает и жестом указывает на выход.

— Моя машина ждёт.

Идём через холл рядом, и я замечаю реакцию окружающих. Охранники выпрямляются. Девушка с ресепшн задерживает дыхание, провожая взглядом. Сотрудники в костюмах расступаются неосознанно.

Власть. Настоящая, не нуждающаяся в демонстрации. Она просто есть, как закон притяжения.

У входа стоит чёрный «Бентли». Водитель, крепкий мужчина в тёмном костюме, открывает заднюю дверь.

— После вас, — в голосе Ковалёва слышится ирония.

Сажусь, стараясь не показать, как кожаные сиденья и запах дорогого салона воздействуют на чувства. Он садится рядом, и пространство кажется вдвое теснее.

— «Пьемонт», — коротко бросает водителю.

Машина трогается бесшумно. За тонированными стёклами остается шумная Москва, а здесь царит почти интимная тишина.

— Давно в консалтинге? — спрашивает Ковалёв, не поворачиваясь.

— Три года. До этого стажировка в Лондоне.

— Интересно. — Наконец смотрит на меня, и в глазах читается любопытство. — Что привело в эту сферу?

Опасный вопрос. Слишком личный. Но я готова.

— Нравится разбираться в сложных системах. Находить слабые места, которые другие не замечают.

— Полезный навык, — соглашается он. — Особенно в наше время.

В интонации появляется нотка, которую не могу расшифровать. Предупреждение или простое одобрение?

Останавливаемся у ресторана. Ковалёв выходит первым и подаёт руку. Ладонь тёплая, с мозолями на костяшках. Совсем не руки кабинетного работника.

— Добро пожаловать в мой мир, Кира, — говорит тихо, и я понимаю: игра только началась.

«Пьемонт» встречает приглушённым светом и атмосферой дорогой интимности. Метрдотель материализуется рядом с Ковалёвым, кланяется с почтительностью, не требующей демонстрации.

— Обычный столик, Сергей Геннадьевич?

— Да.

Нас проводят через зал мимо столиков, где в полутьме переговариваются люди в костюмах стоимостью в несколько окладов обычного менеджера. Место силы. Здесь решаются вопросы, от которых зависят судьбы компаний.

Наш столик располагался в дальнем углу, откуда был виден весь ресторан, но нас самих почти невозможно было заметить. Стратегическая позиция. Ковалёв садится спиной к стене, лицом к залу. Профессиональная привычка человека, который контролирует ситуацию.

Официант появляется бесшумно.

— Что будете пить?

— Воду без газа, — отвечаю, игнорируя винную карту.

— Эспрессо, — коротко бросает Ковалёв. — И меню.

Оставшись наедине, он откидывается в кресле, изучая меня. Взгляд цепкий, оценивающий. Чувствую себя экспонатом в музее.

— Расскажите о себе, Кира.

Тон лёгкий, почти дружеский, но в глазах читается иное. Он проверяет меня, как покупатель товар.

— О себе? — Слегка наклоняю голову, показывая, что вопрос неожиданный. — В каком смысле?

— В любом. Откуда вы, чем живёте, увлечения помимо работы.

Классическое допрос-собеседование под видом светской беседы. Играю роль.

— Москвичка, но последние годы за границей. Работа требует переездов. — Делаю паузу, когда официант ставит воду. — Люблю читать, театры, когда есть время.

— Семья?

— Родители погибли, когда была подростком. — Правда звучит убедительнее лжи, даже чужая. — С тех пор полагаюсь только на себя.

Что-то мелькает в его глазах. Сочувствие?

— Понимаю, — говорит тихо. — Иногда обстоятельства заставляют взрослеть раньше времени.

В голосе звучит нотка личного опыта. Стоит запомнить.

Появляется официант с меню. Ковалёв даже не смотрит в карту.

— Телятина с трюфелями, салат с рукколой. Для дамы?

— Рыбу, — отвечаю, тоже не открывая меню. — На усмотрение шефа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Дорадо в соли, — кивает официант. — Превосходный выбор.

Оставшись вдвоём, Ковалёв наклоняется ближе. Расстояние сокращается до опасного минимума.

— Вы интересная женщина, Кира.

— Чем именно? — парирую, не отводя взгляда.

— Держитесь уверенно, но без высокомерия. Красивы, но не кокетничаете. — Голос становится тише, интимнее. — И при этом чувствую — что-то скрываете.

Сердце делает кульбит, но волнения не показываю.

— Каждый что-то скрывает. Разве не так?

— Безусловно. — Улыбается, и эта улыбка полностью меняет лицо. — Но любопытно, какие секреты хранит молодой аналитик международной компании.

— Возможно, когда-нибудь узнаете.

Фраза получается двусмысленной. Флирт балансирует на грани, но не переходит её.

Приносят еду. Ковалёв ест размеренно, с аристократическими манерами, но взгляд время от времени сканирует зал. Всегда настороже. Готов к неожиданностям.

— Расскажите о работе, — предлагаю. — Что больше всего увлекает в бизнесе?

— Процесс принятия решений, — отвечает после паузы. — Момент выбора между безопасностью и возможностью. Между тем, что есть, и тем, что могло бы быть.

— И что обычно побеждает?

— Зависит от ставок. — Смотрит прямо в глаза. — Когда ставки действительно высоки, приходится рисковать всем.

В словах слышится больше философии бизнеса.

— А вы любите рисковать? — спрашивает, не дожидаясь ответа.

— Иногда. Когда цель того стоит.

— И какие цели стоят риска?

Вопрос повисает между нами, наполненный подтекстами. Игра выходит на новый уровень.

— Те, что меняют всю жизнь, — отвечаю честно.

Кивает, словно ожидал именно этого.

— Тогда у нас есть общее, Кира.

От того, как он произносит моё имя, кожа покрывается мурашками. Он словно пробует его на вкус.

На обратном пути в машине воцаряется тишина, нарушаемая только шепотом двигателя. Сергей откидывается на спинку, пальцы барабанят по коже обивки в размеренном ритме.

— Ну что? — Голос звучит с лёгкой насмешкой. — Каков вердикт?

— О чём? — Делаю непонимающий вид.

— О ресторане.

— Место впечатляет.

Он смеётся. Настоящий, глубокий смех, полностью меняющий лицо. Исчезают жёсткие линии, разглаживаются морщинки у глаз. На мгновение выглядит почти мальчишески.

— Значит, понравилось?

— Может быть, — признаю неохотно. — Кухня на высоте. Сервис безупречен. И вид...

— И вид, — соглашается. — Там, кстати, прекрасная летняя терраса. Если захотите вернуться в тёплую погоду.

Киваю. Нейтрально, но не отвергая возможность.

Машина плавно поворачивает на Садовое. За окнами мелькают знакомые здания, но внутри салона время словно замедлилось. Сергей смотрит со странной внимательностью, изучает, словно разгадывает головоломку.

— В пятницу вечером у меня освободится время, — говорит медленно, отчеканивая каждое слово. — Хочу пригласить в свой клуб. «Эгоист».

— Зачем? — Вопрос срывается раньше, чем успеваю обдумать.

— После того случая не хочу, чтобы сложилось неправильное впечатление о моём заведении. — Пауза. — О том, что представляю собой.

В голосе нет намёка на шутку. Серьёзность, граничащая с торжественностью. Словно приглашает не в клуб, а на важную церемонию.

— Пытаетесь повлиять на моё мнение? — Вопрос прозвучал тише, чем хотела.

Он не отвечает сразу. Глаза изучают лицо, скользя от линии лба до изгиба губ. Потом медленно кивает.

— Да.

Что-то в тоне заставляет понять: речь не только о клубе.

— В таком случае... — начинаю, но он перебивает:

— В восемь.

Опять властное утверждение вместо вопроса. Мужчина, привыкший получать желаемое без долгих уговоров.

— Хорошо, — говорю и вижу, как что-то вспыхивает в глазах.

— Отлично.

Оставшийся путь до офиса проводим в молчании. Но это уже другая тишина, насыщенная ожиданием и невысказанными обещаниями.

Когда «Бентли» останавливается у входа в бизнес-центр, Сергей выходит первым и открывает дверь. Жест старомодный, почти галантный.

— До пятницы, Кира, — произносит, и моё имя звучит в его устах как что-то личное, интимное.

— До пятницы.

В груди что-то сжимается, не от страха, а от предвкушения.

Глава 15

Сергей

Бутылка «Шато д'Икем» 1947 года стоит на столе, словно золотистый памятник времени. Сто тысяч долларов за бутылку вина, которое созревало семьдесят лет. Поднимаю бокал на свет, любуясь янтарным отливом, играющим в кристаллах резного стекла.

Виноград рождается сладким, полным наивной простоты. Но настоящим становится только после лет ферментации в темноте, в изоляции от внешнего мира. Сахар превращается в алкоголь, а фруктовая мякоть становится сложным букетом.

Дед объяснял это просто, держа в руках точно такую же бутылку в кабинете с дубовыми панелями, где пахло кожей и табаком: хочешь получить совершенство, не торопись. Он взял меня восьмилетним сопляком после похорон отца, человека, который позорно сливал средства картёжникам и шлюхам. Дед смотрел на меня тогда как на сырьё. Материал, который можно переплавить во что-то стоящее.

"Твой отец был виноградом, который сгнил на лозе," говорил он медленно, скрипя кожаным креслом. "Но из тебя я сделаю вино."

Двадцать лет ферментации под его жёстким контролем. Частные школы с военной дисциплиной, где каждая минута была расписана. Летние лагеря, больше напоминавшие тренировочные базы. Уроки истории семьи, реальной истории, а не той сказки, что рассказывают в кулуарах .Как деды и прадеды строили империю на крови, поте и правильных решениях. Как власть переходит не по наследству, а завоёвывается каждый день заново.

Но самое важное — он учил меня контролировать себя, особенно свои эмоции и импульсы. "Эмоции — слабость. Слабость — смерть. Ты будешь чувствовать всё, но показывать — ничего." Холодный душ в шесть утра. Спарринги до потери сознания. Шахматы вместо мультфильмов. И постоянное напоминание: ты не имеешь права повторить ошибки отца.

Отпиваю глоток. Сладость граничит с горечью, создавая идеальный баланс для напитка, который видел войны, революции и смену эпох. Созревание лишило его первоначальной невинности, но подарило глубину, которой не было в начале.

Я тоже созревал долго. Слишком долго. Но результат стоил ожидания. Дед создал из меня то вино, которое хотел видеть. Крепкое. Выдержанное. С послевкусием, которое не забывается.

Проблема только в том, что вино может стать слишком крепким. И тогда оно перестаёт быть напитком и становится ядом.

— Сергей.

Поворачиваюсь. Руслан стоит в дверях кабинета, планшет в руке, лицо непроницаемо. Знаю этот взгляд: дела требуют внимания. Философское время закончилось.

— Что там?

— Привели того парня.

Ставлю бокал осторожно, словно прощаюсь. Кто-то осмелился проверить степень моей беспощадности. Сейчас получит развёрнутый ответ на языке, который понимают все.

— Веди.

Руслан исчезает, и через минуту дверь распахивается снова. Двое моих людей тащат худощавого мужчину лет тридцати. Артём, если верить документам. Трясётся как осиновый лист, глаза бегают по сторонам, руки дрожат мелкой дрожью.

— Посадить его.

Швыряют в кресло напротив. Артём сжимается, пытается стать меньше. Классическая поза жертвы характеризуется сгорбленными плечами, головой, втянутой в плечи, и руками, сложенными на коленях. Но что-то не так. Тело слишком подтянутое для дрожащего от страха человека.

Обхожу кресло медленно, изучая. Дешёвая куртка, потёртые джинсы, кроссовки из масс-маркета. Но под одеждой угадываются правильные пропорции. Развитые плечи, сильные предплечья. Мозоли на костяшках образовались не от физической работы, а от тренировок.

— Значит, Артём. — Произношу имя медленно, раскатывая каждый звук. — Хочешь объяснить, какого хрена ты стрелял в мою машину позавчера вечером?

— Я... я не знал! — голос дрожит, но тембр неправильный. Слишком высокий для его габаритов. — Мне не сказали, кто цель! Я думал, просто припугнуть кого-то!

Первая ложь. И достаточно примитивная.

— Припугнуть. — Останавливаюсь перед креслом, упираюсь ладонями в подлокотники. — Автоматной очередью из "Калашникова".

— Мне дали оружие и адрес! Сказали — стреляй в машину, больше ничего!

Изучаю лицо с близкого расстояния. Пот настоящий, но глаза... в глазах что-то не то. Слишком осознанные для панического страха.

— Кто дал?

— Не знаю! — Артём трясёт головой энергично, но движение рассчитанное. — Прислали посылку с телефоном и инструкциями!

— Ты хочешь сказать, что некий неизвестный прислал тебе оружие почтой?

— Да! Ну... не почтой. Курьер принёс. Сказал — выполнишь задание, получишь остальные деньги.

Выпрямляюсь, делаю паузу. Классический приём дедовской школы: дай противнику расслабиться, пусть думает, что поверил.

— А остальные деньги где?

— Не... не получил ещё...

— Конечно. — Отхожу к бару, будто теряю интерес. — А телефон?

— Выбросил! После стрельбы выбросил, как велели!

— Куда?

— В... в мусорный бак! Возле метро!

Поворачиваюсь к Руслану. Тот стоит у окна, лицо невозмутимо, но едва заметно качает головой. Он тоже чувствует, что история дырявая, но детали могут оказаться правдой.

— Покажешь, где выбросил?

— Да! Конечно! Всё покажу!

Смотрю на него три секунды в полной тишине. Считаю. Один. Два. Три. Потом делаю шаг и наношу резкий прямой удар в переносицу.

Техника безупречна, дед научил бить так, чтобы сломать, но не убить сразу. Хруст раздается чёткий, будто ломается сухая ветка. Кровь брызгает веером на дорогую обивку кресла, и Артём заходится в вопле, хватаясь за лицо.

— Вот теперь поговорим по-человечески. — Вытираю костяшки белым платком, красные капли въедаются в ткань. — У тебя есть выбор, Артём. Говоришь правду — умрёшь быстро. Продолжаешь врать — будем работать часами.

Он всхлипывает, кровь течёт между пальцев, но дыхание слишком ровное для человека со сломанным носом. Ещё одна несостыковка.

— Я... правду говорю...

— Нет. — Опускаюсь на корточки перед креслом, заглядываю в глаза. — Ты говоришь то, что кто-то велел говорить, если поймают. Заготовленную версию. Красивую и правдоподобную, но фальшивую.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Нет!

Встаю и направляюсь к бару. В нижнем ящике лежит кожаный футляр размером с сигаретницу. Дед подарил его на пятнадцатилетие вместе с уроками правильного применения. Достаю плоскогубцы: инструмент некрасивый, но эффективный.

— Подождите! — голос Артёма поднимается на октаву. — Я действительно не знаю, кто заказчик!

— Но знаешь что-то ещё.

Поворачиваюсь с плоскогубцами в руке. Артём бледнеет, глядя на инструмент, но в глазах нет того ужаса, который должен быть.

— У меня есть семья...

— Где они?

— В Рязани... жена и дочка...

— Адрес.

— Зачем?!

— Чтобы убить их. — Говорю это спокойно, как сообщаю прогноз погоды. — Сначала дочку, потом жену. И потом тебя.

И тут происходит то, что я ждал.

Глава 16

Сергей

Что-то меняется в его лице. Страх остаётся, но появляется другое выражение. Более осознанное. Более... расчётливое. Мышцы напрягаются правильно: не от ужаса, а от готовности к действию.

— У меня нет семьи, — говорит вдруг совсем другим голосом.

Руслан выпрямляется у окна.

Артём смотрит на меня не как жертва на палача, а как профессионал на профессионала. В глазах появляется то, чего не было раньше: холодная, почти восхищённая усмешка.

— Маска слетела? — спрашиваю.

— Ты умнее, чем о тебе говорят, Ковалёв.

Голос изменился полностью. Исчезли дрожь и заискивание. Перед мной сидит другой человек. Настоящий.

— И что теперь?

— А теперь можешь делать со мной что угодно. — Пожимает плечами с почти беззаботной лёгкостью. — Всё равно ничего не узнаешь.

— Посмотрим.

Подхожу ближе, изучаю заново. Да, он притворялся, и мастерски. Под дрянной одеждой скрывалось натренированное тело бойца. Осанка выдаёт не просто военную, а спецназовскую подготовку. А самое важное — это взгляд. Пустой и холодный, как у профессионального убийцы.

— Кто ты?

— Ничего особенного.

— Работаешь на кого?

— На того, кто платит лучше остальных.

— И сколько он заплатил за мою голову?

Артём усмехается шире. Кровь стекает по подбородку, но он словно её не замечает.

— Не за голову. За сообщение.

— Какое сообщение?

— Что он идёт за тобой. И найдёт. Где бы ты ни спрятался.

В голосе появляются нотки садистского удовольствия. Он наслаждается этим моментом, когда может показать истинное лицо и посмотреть на реакцию.

— Кто "он"?

— Тот, кого ты боишься больше всего.

Пауза. В комнате слышно только тиканье часов.

— Тот, кто знает, как твой жалкий отец ползал на коленях перед кредиторами, — продолжает Артём, и голос становится почти ласковым. — Как он плакал, когда понял, что проиграл не только деньги, но и всё уважение. Как умолял дать ещё одну карту, ещё один шанс...

Сердце пропускает удар.

— Как он бил стёкла в чужих машинах, когда проигрывал в карты всё подряд. Как орал на продавщиц, когда ему отказывали в кредите. Как твой жалкий отец бил стёкла в чужих машинах, когда проигрывал в карты всё подряд.

Перед глазами вспыхивает красная пелена.

Бросаюсь на него. Первый удар пришелся в челюсть от правого кулака с поворотом корпуса. Техничный, как учил дед. Артём пытается уклониться, но поздно. Кулак врезается в скулу со звуком, как когда ломают орех.

Но Артём не падает. Даже не теряет сознание.

Наоборот, подставляет лицо под следующий удар, глаза горят от восторга.

— Давай! — хрипит сквозь кровь. — Ещё!

Сердце колотится, как отбойный молоток. В висках пульсирует кровь, перекрывая звуки. В груди разгорается жар. Это не гнев, а что-то более глубокое, более примитивное. Страх восьмилетнего ребёнка, который узнал о том, что его отец неудачник.

Левый хук в рёбра. Правый апперкот в живот. Удары сыплются один за другим, руки работают автоматически, мышечная память берёт верх над разумом. Кровь брызгает на стены, на пол, на мой костюм.

— Он придёт за тобой! — кричит Артём, и каждое слово как удар ножом. — И разнесёт на куски! Как твоего папашу!

Хватаю его за воротник, поднимаю из кресла и швыряю на пол. Он падает тяжело, но сразу пытается встать. Профессиональная реакция: даже избитый, он сохраняет боевую готовность.

— Сергей! — голос Руслана словно доносится из другого мира. — Прекрати!

Не слышу. Наступаю Артёму на грудь ботинком, прижимаю к паркету. Вес тела переношу на ногу, костюмные туфли за пятьсот долларов оставляют отпечаток на его рубашке.

— Он... знает... всё... — хрипит Артём, но улыбается. Улыбается, хотя изо рта течёт кровь. — Про отца... про деда... про тебя...

Убираю ногу и опускаюсь на колени рядом. Руки сами тянутся к его горлу.

— Кто он? — спрашиваю тихо, потому что орать сил уже нет.

— Тот, кто сделает с тобой то же, что твой дед сделал с отцом. — Артём говорит еле слышно, но каждое слово чёткое. — Выбросит, как мусор.

Пальцы сжимаются на его горле.

Кожа тёплая, влажная от пота. Под ладонями чувствую пульс, быстрый и отчаянный. Сердце Артёма бьётся, как пойманной птицы.

— Кто послал тебя?

— Иди... нах... — не успевает договорить.

Давлю сильнее.

Первые секунды он ещё сопротивляется. Хрипит, пытается отодвинуть мои руки, бьёт ногами по полу. Горло под пальцами тёплое, живое, пульсирует. Адамово яблоко скачет вверх-вниз, как мячик.

*Хватит,* — говорит рассудок. *Получи информацию, а потом убей.*

Но я не останавливаюсь. Не могу остановиться.

Через тридцать секунд его сопротивление слабеет. Руки перестают цепляться за мои запястья, удары ногами становятся хаотичными. Глаза широко раскрыты, зрачки расширяются. В них появляется что-то новое: понимание. Он понимает, что умирает.

И страх. Наконец-то настоящий страх, не тот, что он изображал в начале.

*Стоп.*

Но пальцы не слушаются. Они живут своей жизнью, сжимаются сильнее. Хрящи трещат под давлением, как скорлупа под орехоколом.

Через минуту Артём перестает двигаться. Глаза стекленеют, фокус исчезает. Рот приоткрыт, язык едва высовывается наружу. Но я всё ещё сжимаю горло, чувствую каждый угасающий удар сердца через пульс на шее.

Последние конвульсии. Тело дёргается, как у курицы с отрубленной головой. Потом затихает.

Тишина.

Отпускаю. Артём падает на паркет с глухим стуком. Голова откидывается назад под неестественным углом.

Выпрямляюсь на колени, потом встаю. Вытираю руки платком. На костяшках смешались его кровь и моя. Сердце всё ещё колотится, но уже успокаивается.

— Сергей. — Голос Руслана доносится словно издалека. — Сергей!

Поворачиваюсь. Руслан стоит посреди комнаты, лицо бледнее обычного. Смотрит то на меня, то на тело.

— Он мёртв, — констатирую спокойно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Уже десять минут как мёртв, — отвечает Руслан тихо. — Ты не слышал, как я звал?

Не помню. После первых секунд удушения мир сузился до размера ладоней на чужом горле.

— Мог бы остановить меня.

— Пытался. — В голосе есть что-то, чего я не могу расшифровать. — Ты не реагировал.

Подхожу к бару, наливаю виски. Рука дрожит едва заметно от остатков адреналина.

— Что теперь с телом?

— Сначала скажи, что делать с ней... — И кивает в сторону двери.

Глава 17

Сергей

В этот момент я понимаю, что Кира видела всё.

Дверь приоткрылась бесшумно, как всегда. Охрана получила указание пропускать её без доклада. Но я был слишком поглощён удушением Артёма, чтобы заметить.

Она стояла на пороге, рука ещё лежит на ручке, и глаза... Глаза широко раскрыты, лицо белое, как мел. Она видит меня. Кровь на руках, на костюме. Мёртвое тело под моими коленями. Мои пальцы ещё помнят ощущение чужого горла.

Наши взгляды встречаются.

В её глазах нет непонимания или растерянности. Там ужас. Чистый, кристальный ужас человека, который увидел монстра без маски. Она смотрит на меня не как на мужчину, с которым провела ночь, не как на успешного бизнесмена из её мира. Она смотрит на меня как на убийцу.

Кем я и являюсь.

Пытаюсь встать, но движения получаются неуклюжие, как у пойманного хищника.

— Кира... — голос звучит хрипло.

Она качает головой. Медленно, как в замедленной съёмке. Отступает на шаг назад, не отрывая взгляда. В глазах появляется отвращение. К тому, что видит. Ко мне.

— Это не... — начинаю, но останавливаюсь.

Что скажу? Что это не то, что она думает? Что я не убийца? Смотрю на мёртвого Артёма, на кровь на собственных руках.

Именно убийца. И она это увидела.

— Позволь объяснить, — делаю шаг вперёд.

Она отступает ещё дальше, лицо искажается. Её рука нащупывает дверной косяк, держится за него, как за спасательный круг.

— Не подходи ко мне. — Голос тихий, но в нём сталь. — Не подходи.

И в этом тоне я слышу нечто окончательное. Не временную реакцию на шок, не недоразумение, которое можно исправить. Приговор.

Она разворачивается и исчезает за дверью. Слышу стук каблуков по коридору: быстрый, панический. Звук удаляется, растворяется в тишине клуба.

Стою и слушаю, как исчезает моё будущее.

Тридцать четыре года я живу двумя жизнями.В одной я успешный предприниматель, владелец сети клубов и ресторанов, человек, который ужинает с министрами и даёт интервью деловым изданиям. В другой я наследник криминальной империи, убийца, для которого мёртвое тело на полу так же привычно, как утренний кофе.

Может, я мог бы что-то сказать в своё оправдание, если бы это было первое убийство. Но Артём отнюдь не первый. И не последний. Мои руки помнят десятки чужих горл, температуру чужой крови, последний вздох тех, кто решил, что Сергей Ковалёв всего лишь богатый парень в дорогом костюме.

Дед был прав: слабость равносильна смерти. А доверие является роскошью, которую мы не можем себе позволить. Я впустил Киру в мир, которого не должен был касаться ни один посторонний.

Страшнее всего не то, что она узнала правду. Страшнее то, что в её глазах я увидел не просто отвращение к убийству, а разочарование во мне. Как будто она надеялась, что я окажусь лучше, чем есть. Что под костюмом и манерами скрывается не монстр, а человек.

Но монстров не перевоспитывают. Их боятся, избегают или уничтожают. И Кира выбрала первые два варианта.

Как объяснить ей, что Артём не был невинной жертвой? Что он пришёл убить меня? Что это была самозащита, а не хладнокровное убийство?

Не получится. Потому что даже если это была самозащита, я наслаждался процессом. Чувствовал удовлетворение, когда жизнь покидала его глаза. И Кира это видела.

Впервые за много лет я боюсь не за жизнь, не за бизнес, не за империю. Боюсь потерять женщину, мнение которой стало важнее всего остального. И понимаю, что уже потерял.

— Остановить её? — спрашивает Руслан тихо.

— Нет.

Что скажу охране? Догнать, схватить, привезти назад? И что потом? Держать в заложниках? Убить свидетеля?

Руки сами сжимаются в кулаки при этой мысли. Нет. Не Киру. Кого угодно, но не её.

— Кто она? — повторяет Руслан.

— Женщина, с которой я ошибся.

— В каком смысле?

Смотрю на мёртвого Артёма, на кровь на собственных руках.

— Позволил себе поверить, что могу быть кем-то ещё.

Руслан молчит несколько секунд, переваривая ответ. Потом подходит ближе, и в его движениях читается знакомая осторожность, словно человек приближается к раненому зверю.

— Сергей, — голос мягче обычного, — ты понимаешь, что произошло?

— Что именно? — Наливаю виски и выпиваю залпом. Жжёт горло, но не заглушает привкус крови.

— Ты потерял контроль. Полностью. — Останавливается в метре, руки сложены за спиной. — Я кричал тебе минут пять, а ты словно оглох.

— Он упомянул отца.

— Я знаю. Слышал. — Пауза. — Но это не оправдание, и ты понимаешь это лучше меня.

Ставлю стакан на барную стойку слишком резко, он звякает о мрамор.

— Хочешь прочитать лекцию о самоконтроле?

— Хочу понять, когда ты в последний раз терял над собой власть настолько, что не слышал ничего вокруг.

Поворачиваюсь к нему. В глазах Руслана нет осуждения, но есть беспокойство. Искреннее, братское беспокойство, которое раздражает больше любых упрёков.

— Никогда, — признаю неохотно.

— Вот именно. — Подходит к креслу, где ещё недавно сидел Артём. Кровь на обивке уже начинает темнеть. — А теперь представь, что подумает эта девушка. Кира, да?

— Не твоё дело.

— Моё. — В голосе появляется твёрдость. — Потому что если она решит рассказать кому-нибудь о том, что видела, это станет проблемой не только твоей, но и моей. И всех остальных.

Смотрю на него, и что-то холодное шевелится в груди. Руслан говорит о деле, но между строк читается другое. Он оценивает Киру как угрозу.

— Ты предлагаешь её убить?

— Я предлагаю подумать о последствиях. — Тон остается ровным, деловым. — Она знает твоё настоящее имя, знает, где найти. Видела, как ты собственными руками убиваешь человека. Даже если сейчас молчит от шока, это может измениться.

— Нет.

— Сергей...

— Я сказал — нет. — Голос получается тише, чем хотелось, но в нём достаточно стали. — Киру не трогать.

РРуслан изучает моё лицо, и в его взгляде появляется понимание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Она не просто женщина, с которой ты переспал, — констатирует медленно.

Не отвечаю. И это уже ответ.

— Чёрт, Сергей. — Проводит рукой по волосам. — Ты влюбился.

— Это не...

— Влюбился. — Повторяет с тем же тоном, каким врач ставит неприятный диагноз. — Впервые за все годы, что я тебя знаю.

Отворачиваюсь к окну. За стеклом ночная Москва мерцает огнями, равнодушная к моим проблемам.

— Что теперь делать будешь? — спрашивает Руслан тише.

— Не знаю.

— Можешь попробовать объясниться. Рассказать, кто такой Артём, зачем пришёл.

— Она видела, как я наслаждаюсь убийством. — Поворачиваюсь обратно. — Какие тут могут быть объяснения?

— Тогда отпусти.

— Что?

— Отпусти её. — Руслан говорит мягко, но каждое слово весит тонну. — Если действительно любишь — позволь уйти. И забыть всё это.

В груди что-то сжимается болезненно.

— А если она...

— Не расскажет. — Он качает головой. — Умная девушка. Понимает, что лучше молчать. И потом... — Взгляд становится почти сочувствующим. — Кому она расскажет? Кто поверит?

Он прав. История про то, как респектабельный бизнесмен убивает людей голыми руками, звучит как бред наркомана.

— Так что с телом? — возвращаюсь к практическим вопросам, потому что думать о будущем без Киры невыносимо.

— Найдём его адрес. Соберём всё — документы, компьютер, телефоны. И найдём тот одноразовый, который он выбросил.

Направляюсь к двери в ванную, потом останавливаюсь.

— И Руслан.

— Да?

— Найди всех его родственников. Всех. До седьмого колена.

— И?

— Убей.

Глава 18

Алина

Цифры на кухонных часах показывают 11:11. Детская примета заключается в том, чтобы загадать желание. Сижу с чашкой остывающего кофе, смотрю на пар, поднимающийся тонкими струйками. В завитках проступают знакомые очертания: угловатый подбородок, резкие скулы.

Тряхнула головой. Пар рассеивается, но образ не исчезает.

Вчерашняя картинка всплывает снова, как кадр из фильма, поставленного на повтор. Персидский ковер, дорогие туфли, разлетающиеся брызги. И эти глаза не отводили взгляда ни на секунду, даже когда жертва хрипела в последний раз. Смотрел прямо в лицо смерти, как художник изучает холст.

Странно. Меня ужаснуло не само убийство, ведь за годы работы я видела достаточно крови. Ужаснул этот взгляд. Холодный, почти любопытный интерес к угасающей жизни.

Отпиваю глоток. Напиток горчит и остыл.

Встаю, выливаю в раковину. Включаю кофемашину снова. Механические движения успокаивают: засыпать зерна, нажать кнопку, ждать. Привычная рутина после непривычного стресса.

Тот вздох я издала специально. Громко, отчетливо, чтобы он понял: здесь кто-то есть. Дать ему время среагировать, пока я исчезну. Профессиональная привычка: оказавшись не в том месте не в то время, всегда оставляй выход.

Но зачем он смотрел в глаза? Большинство убийц отворачиваются в последний момент. Инстинкт. А этот...

Новая порция готова. Вкус терпкий, правильный. Наливаю в чистую чашку.

До встречи с Юлей пять часов. Достаточно времени, чтобы прокрутить ситуацию еще раз, найти зацепки, которые пропустила. И собраться с мыслями.

Юлю не пропущу. Обещала встретиться, значит, встречусь.

Она засыпала меня фотографиями со свадьбы в Крыму. Белое платье на фоне моря, букет из пионов, счастливое лицо рядом с мужем. Каждая картинка причиняет боль. Я должна была быть там. Держать фату, произносить тост, плакать от счастья вместе с лучшей подругой.

Вместо этого сидела в засаде частного клуба, отслеживая передвижения цели.

Набираю сообщение: «Прости, что пропустила. Отец в больнице, критическое состояние». Стираю. Пишу снова: «Работа навалилась, очень важный проект». Снова стираю.

В итоге отправляю: «Прости. Объясню при встрече».

Ложь липнет к языку, аж тошно. За годы отработала десятки версий: больной отец, которого бросила мать. Дорогое лечение, постоянные больницы, невозможность планировать. Юля искренне сочувствует, присылает ссылки на народные методы и статьи о новых препаратах.

А если бы она знала правду?

Если бы знала, что мой «отец» здоров как бык и руководит теневой структурой. Что я не работаю переводчиком в международной компании, а выслеживаю преступников. Что вместо деловых встреч провожу ночи в засадах, а вместо корпоративов — на стрельбищах.

Отец настоял на «нормальной» социализации. Университет, однокурсники, подруги. «Ты должна уметь быть обычной девушкой, — говорил он. — Это часть легенды». Специально выбрал вуз подальше от дома, чтобы никто не знал о наших связях.

Первый курс давался тяжело. Привыкала к тому, что можно расслабиться, говорить правду о мелочах, смеяться просто так. Юля стала первой, кто пробил мою броню. Искренняя, открытая, готовая поделиться последним. Мы сдружились быстро: она тянулась к моей «загадочности», а я к ее простоте.

Но чем ближе становились, тем сложнее становилось лгать.

Каждая пропущенная встреча требовала объяснений, поэтому я придумывала оправдания для каждой из них. Каждый синяк требовал новой истории о неуклюжести. Каждый внезапный отъезд требовал очередной выдумки о больнице.

Телефон вибрирует. Юля: «Ты в порядке? Твоя работа съедает тебя живьем».

Усмехаюсь горько. А если бы она знала, насколько буквально.

Встаю, хожу по квартире. Взгляд цепляется за рамку с нашей общей фотографией. Выпускной, мы стоим в обнимку и смеемся. У меня такое счастливое лицо. Искреннее. Когда я успела забыть, как это — быть собой?

Отец объяснял важность работы просто: «Каждый преступник, которого мы не поймаем сегодня, завтра может убить чью-то дочь, мать, сестру. Мы защищаем невинных». Его слова звучали как клятва.

И я верила. Верю до сих пор.

Но иногда, в моменты вроде этого, хочется быть эгоистичной. Просто девчонкой, которая идет на свадьбу лучшей подруги, а не профессионалом, который жертвует личным ради общественного блага.

Ноутбук ждет на столе уже полчаса. Экран потемнел, перешел в режим ожидания. Но я все не решаюсь его открыть.

Знаю, что там меня ждет. Сообщения от отца, каждое следующее короче и жестче предыдущего. И видеозвонок от Ники, который я пропустила сорок минут назад.

Нажимаю клавишу. Экран оживает, заливая лицо синеватым светом.

Семнадцать новых сообщений в мессенджере. Четыре пропущенных вызова.

Открываю чат с отцом. Последнее сообщение: "Жду отчет. Немедленно."

Пальцы зависают над клавиатурой. Что я могу рассказать? Что вчера увидела, как Сергей Ковалев собственноручно расправился с противником? Что он заметил меня и теперь я стала свидетелем?

Что мои нервы на пределе, и я готова сбежать из города прямо сейчас?

Набираю: "Контакт установлен. Работаю над сближением."

Стираю. Слишком оптимистично.

Набираю: "Стала свидетелем преступления. Меняю тактику."

Отправляю и захлопываю ноутбук, словно это поможет спрятаться от надвигающейся бури.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19

Алина

Мой телефон трещит от входящего звонка через пять минут после отправки сообщения. На экране высвечивается "Ника".

Принимаю вызов.

— Кира, что за херня происходит? Ты почему не отвечаешь?! — Голос подруги звучит встревоженно даже через помехи. — Наш папочка уже третий раз за час звонит мне.

— Привет и тебе, Ник. — Откидываюсь на спинку стула. — Ситуация усложнилась.

— Насколько?

— Стала свидетелем убийства. И он заметил меня.

Молчание длится три секунды. В мире Ники это вечность.

— Ясно. Варианты?

Вот за что я люблю ее. Никаких истерик, никаких "как так вышло". Сразу к делу.

— Либо исчезаю прямо сейчас, либо играю перепуганную девчонку, которая случайно оказалась не в том месте.

— А Воронов что говорит?

— Пока ничего. — Массирую виски, где начинает пульсировать знакомая боль.

— Хм. — Слышу, как она щелкает костяшками пальцев. Привычка, когда думает. — А что думаешь ты?

— Сергей Ковалев не из тех, с кем играют в кошки-мышки. Видела, как он работает. Это не бандит-самодур, которого можно обвести вокруг пальца. — Слова вырываются резче, чем планировала.

— Опиши.

Закрываю глаза. Персидский ковер, дорогие туфли, разлетающиеся брызги. И этот взгляд.

— Профессионал. Хладнокровный, точный. Убил человека, как будто раздавил муху. Без эмоций и без колебаний.

— Понятно. Значит, тактика "наивной дурочки" не прокатит.

— Именно. — Встаю, начинаю ходить по комнате. — Если он захочет меня найти, то найдет. Если захочет убрать, то сделает это и глазом не моргнёт. Единственный шанс — показать, что я не угроза.

— Как?

— Вести себя как обычная девушка, которая случайно попала в переделку. Перепуганная, готовая молчать за любую цену. Такие люди предпочитают не размножать трупы без необходимости.

Ника хмыкает.

— А если он предпочтет перестраховаться?

— Тогда мне конец. — Останавливаюсь у окна. На улице обычный московский день: спешащие люди, пробки, солнце пробивается сквозь смог. — Но другого выхода не вижу.

— Хорошо. Документы на выход готовы?

— Всегда. — У меня три комплекта: российский паспорт на имя Киры Вороновой, загранпаспорт и водительские права. Еще два комплекта лежат в сейфе на случай экстренной эвакуации. — Но бежать сейчас значит подтвердить, что я не случайный свидетель.

— Логично. — Пауза. — Слушай, а что за груз он ждет?

И вот оно. Главный вопрос, который не дает покоя отцу.

— Не знаю. Но судя по уровню секретности, что-то серьезное.

— Воронов требует подробности?

— Постоянно. Считает, что это ключ ко всей операции.

— Возможно, он прав.

Поворачиваюсь от окна.

— Ты тоже думаешь, что я должна рискнуть?

— Я думаю, что ты должна выжить. — Голос Ники становится жестче. — А Воронов пусть сам лезет к Ковалеву, если ему так важно узнать про груз.

Смеюсь коротко, без веселья.

— Попробуй это ему сказать.

— А я и скажу, если понадобится. — В голосе подруги звучит сталь. — Кир, ты мне нужна живой. Остальное подождет.

Тепло разливается в груди. За все годы нашей "семейной" жизни Ника стала единственным человеком, который ставит мою жизнь выше миссии. Даже отец считает меня прежде всего инструментом.

— Спасибо. — Голос звучит чуть хрипло.

— Не за что. Так что делаем?

— Действуем по плану "испуганная свидетельница". Прячу голову в песок, а если Ковалев объявится — прикидываюсь готовой молчать.

— А если не объявится?

— Значит, либо он не считает меня угрозой, либо готовит что-то серьезное.

— Договорились. Связь держу постоянно. При первых признаках опасности ты сразу же дашь сигнал, и я организую эвакуацию.

— Поняла.

Собираюсь закончить разговор, но Ника останавливает:

— Кир, еще одно. Если почувствуешь, что влипла по-настоящему — не геройствуй. Ковалев не стоит твоей жизни.

— Отец так не считает.

— А мне плевать, что считает отец. — Интонация не оставляет сомнений в серьезности слов. — Обещай мне.

Пауза затягивается. Ника ждет ответа, а я борюсь с привычными установками. "Миссия прежде всего", "каждый преступник на свободе — угроза невинным людям", "твоя жизнь — инструмент для защиты других".

— Обещаю. — Слова даются тяжело.

— Вот и хорошо. Держи меня в курсе.

Связь прерывается.

Ложусь на диван, закрываю глаза. В голове проигрывается один и тот же сценарий: я случайно увидела убийство, испугалась, но готова молчать. Он угрожает. Я соглашаюсь на любые условия, лишь бы он поверил в мою безобидность.

Главное — не переиграть. Слишком испуганная выглядит подозрительно, слишком храбрая — опасно.

Телефон пищит. SMS: "Жду нашей встречи в семь вечера. Соскучилась! Юля."

Взгляд на часы. Пять вечера.

Встаю, иду в ванную. В зеркале отражается усталое лицо с темными кругами под глазами. За ночь постарела на год.

Включаю душ. Горячая вода смывает напряжение, но мысли продолжают крутиться. Через два часа встречаюсь с лучшей подругой. Придется снова врать, изображать обычную девушку с обычными проблемами.

А скоро, возможно, встречусь с человеком, который вчера убил на моих глазах.

Закрываю кран и заворачиваюсь в полотенце.

Времени на сомнения нет. Есть только план и надежда, что я достаточно хороша в актерской игре, чтобы остаться в живых.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 20

Алина

Ресторан «Барон» расположен в самом центре, в переулке рядом с Тверской. Место дорогое, но не вызывающее, именно то, что нужно для встречи двух подруг, одна из которых работает в престижной IT-компании.

Юля уже сидит за столиком у окна, машет рукой и сияет улыбкой. Загорелая, отдохнувшая, с новой стрижкой, она явно провела медовый месяц с пользой для себя.

— Кирочка! — Она вскакивает, обнимает меня так крепко, что хрустят ребра. — Господи, как я скучала!

— И я по тебе тосковала. — Это не ложь. Обнимаю ее в ответ, вдыхаю знакомый парфюм. На секунду чувствую себя обычной двадцатипятилетней девушкой, которая встречается с подругой после ее свадьбы.

— Ты похудела. — Юля отстраняется, изучает мое лицо. — И выглядишь усталой. Работа совсем заела?

— Немного. — Присаживаюсь напротив. — Отец заболел. Приходится чаще к нему ездить, ухаживать.

Ложь слетает с губ легко, как дыхание. Десять лет тренировок.

Достаю из сумки коробочку в золотистой упаковке.

— Но давай не будем о грустном. Это тебе.

Юля разворачивает подарок и ахает. Внутри лежали серьги с небольшими бриллиантами, изящные, дорогие, но не кричащие.

— Кира, они потрясающие! Но зачем ты потратила столько денег?

— Ты выходишь замуж раз в жизни. Надеюсь. — Улыбаюсь, и улыбка получается почти натуральной.

— Спасибо, солнце. — Она надевает серьги прямо за столом, вертит головой перед зеркальцем из косметички. — Как смотрятся?

— Идеально.

Официант подходит принять заказ. Юля выбирает салат с креветками и белое вино, я беру рыбу на гриле и тоже вино. Желудок сжимается от голода, поскольку сегодня толком ничего не ела.

— Ну рассказывай! Как медовый месяц?

— Кир, это великолепно! — Она откидывается на спинку стула, мечтательно вздыхает. — Мы провели неделю в Крыму, в отеле прямо на берегу. Просыпались под шум волн, завтракали на террасе...

Я слушаю, покачиваю головой в знак согласия, задаю правильные вопросы. Но когда Юля описывает белый песок и бирюзовую воду, перед глазами всплывает совсем другая картинка.

Персидский ковер. Кровь, растекающаяся темным пятном. Сергей Ковалев, стоящий над телом с окровавленными руками.

— ...а потом мы поехали в винодельню, и там закат поражал красотой! — Голос подруги звучит как в тумане.

Юля говорит о белом песке, а я вижу кровь на персидском ковре. Как я могу сидеть здесь и улыбаться?

— Кира? — Юля машет рукой перед моим лицом. — Ты куда пропала?

— Извини, задумалась об отце. — Встряхиваю головой, возвращаясь в настоящее. — Продолжай, пожалуйста.

Самоненависть жжет горло, как плохой алкоголь. Вру лучшей подруге, использую ее чувства для прикрытия. Но выбора нет.

— Понимаю. — Юля накрывает мою руку своей. — Но сейчас ты со мной, так что давай развеемся. Где я остановилась? А, да! Винодельня...

Официант приносит вино. Первый глоток холодного «Шардоне» помогает сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас. На смехе подруги, на ее счастливом лице, на том, как она жестикулирует, рассказывая очередную забавную историю.

— ...а представляешь, он забыл ключ от номера, и нам пришлось ждать администратора полтора часа! — Юля хохочет. — Мы так и просидели в холле, я в одном халате!

Смеюсь вместе с ней. И это не притворство: ее радость заразительна, я чувствую, как напряжение постепенно отступает.

— А что у тебя? — Юля делает глоток вина, смотрит на меня выжидательно. — Личная жизнь как? Все еще одиночка?

Вопрос заставляет сердце пропустить удар.

— Не совсем. — Слова вылетают раньше, чем успеваю их обдумать. — Познакомилась с одним человеком недавно.

— О! — Юля выпрямляется, как охотничья собака, учуявшая дичь. — Рассказывай немедленно!

Мозг лихорадочно работает, выстраивая правдоподобную легенду.

— Его зовут... Алексей. Работает в банке. Встретились в спортзале. — Детали рождаются сами собой. — Пока только два свидания прошли, но он... привлекательный.

— Как выглядит?

— Высокий, темноволосый. Спортивного телосложения. — Почему-то описываю Ковалева. Быстро корректирую: — Очень воспитанный, интеллигентный.

— А поцеловались уже?

— Юль! — Изображаю смущение, хотя щеки краснеют по-настоящему.

— Ну что? Нормальный вопрос! — Она смеется. — Судя по румянцу, поцеловались. И не только.

— Не только в первый раз нельзя. Я приличная девочка. — Отпиваю еще вина, пытаясь унять жар на щеках.

— Ага, конечно. — Юля скептически хмыкает. — А фото есть?

— Пока не делали совместных. — Хватаю первое попавшееся объяснение. — Он не любит фотографироваться.

— М-м, подозрительно. — Но тон у нее шутливый. — Ладно, прощу на этот раз. Когда следующее свидание?

— Не знаю. — И это уже правда. — Он сейчас много работает.

— Не тяни резину. Хороших мужиков быстро разбирают.

Официант приносит заказ. Креветки выглядят аппетитно, рыба пахнет травами и лимоном. Желудок урчит от голода.

— За дружбу! — Юля поднимает бокал.

— За твое счастье. — Чокаемся.

Следующие полчаса проходят в приятной болтовне. Юля рассказывает о планах на квартиру: они с мужем хотят делать ремонт, показывает фотографии с телефона. Я делюсь выдуманными подробностями работы.

Вино делает свое дело. Мышцы расслабляются, в голове появляется приятная легкость. Когда Юля заказывает вторую бутылку, я не возражаю.

— А помнишь, как мы в универе пытались приготовить борщ в общежитии? — Юля давится от смеха. — И чуть не устроили пожар!

— Еще бы! Ты же решила его в микроволновке готовить. — Смеюсь так, что болят мышцы живота. — А потом мы две недели проветривали комнату.

— Зато теперь я умею готовить! — Она гордо выпрямляется. — Андрей в восторге от моих котлет.

— Ой, не верю. Ты же яичницу пережигала.

— Такой глупой я была раньше. Теперь я изменилась. — Юля подмигивает. — Любовь вдохновляет.

Мы перескакиваем с темы на тему, как делали в студенческие годы. Обсуждаем новый сериал, который она смотрела в отпуске, планы на новогодние праздники, общих знакомых. Обычная девичья болтовня, которой мне так не хватает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

К концу третьего бокала я чувствую себя легче, чем за последние месяцы. Сердце наполняется теплом от общения с искренне счастливой подругой. Забываются кровавые ковры и холодные глаза убийц.

Вот что значит нормальная жизнь. Вот чего я лишена.

— А вот это могу показать только тебе. — Юля протягивает телефон с фотографией, на которой она в бикини обнимается с каким-то загорелым красавцем. — Это Дима, он работал аниматором в отеле. Ничего серьезного, но Андрюша ревнивый.

— Юль, ты неисправима. — Качаю головой, но улыбаюсь.

— А что такого? Посмотрела на красивого мужчину. — Она убирает телефон. — Кстати, а твой Алексей ревнивый?

— Не знаю. — Пожимаю плечами. — Рано еще об этом говорить.

— Все мужчины ревнивые. Вопрос только в степени. — Юля становится философом под действием алкоголя. — Главное, чтобы не собственник какой-нибудь. Такие потом всю жизнь контролируют.

Слова задевают за живое. В моей жизни все контролирует отец. Может, поэтому я и не умею строить нормальные отношения.

— Ты права. — Отпиваю вина, пытаясь заглушить неприятные мысли.

— Конечно, права. — Юля самодовольно покачивает головой. — А теперь расскажи, как он целуется.

— Юля!

— Что «Юля»? Я замужняя женщина, имею право интересоваться подробностями. — Она наклоняется через стол. — Ну же!

— Хорошо целуется. — Щеки снова полыхают.

— «Хорошо» — это не ответ. Как именно?

— Нежно. — Выдумываю на ходу. — И... страстно одновременно.

— О, понятно. — Юля откидывается на спинку стула с видом эксперта. — Значит, опытный.

— Возможно.

— А ты не боишься, что он бабник?

— Пока не думала об этом. — И это правда. О выдуманном Алексее думать не о чем.

— А зря. Такие обычно не женятся. — Юля назидательно машет пальцем. — Им зачем корова, если молоко бесплатно дают?

Фраза звучит забавно в ее исполнении. Хихикаю.

— Ты философ, Юль.

— Я мудрая замужняя женщина. — Она гордо поднимает подбородок. — Слушай меня и будешь счастлива.

Мы болтаем еще полчаса. Рассказываем старые анекдоты, вспоминаем студенческие годы, строим планы на лето. У меня болит живот от еды и смеха, но я по-настоящему счастлива.

Когда Юля смотрит на часы, я понимаю, что мирная передышка подходит к концу.

— Черт, уже почти десять! — Она спохватывается. — Андрюша ждет. Мы собирались фильм посмотреть.

— Конечно, иди. — Отвечаю согласием, хотя внутри что-то сжимается от предстоящего одиночества.

— А ты?

— Еще посижу немного. Допью последний бокал.

Юля встает, достает кошелек.

— Не смей. — Останавливаю ее жестом. — Мой подарок молодоженам.

— Спасибо, солнышко. — Она обнимает меня крепко-крепко. — И не пропадай, хорошо? Держи меня в курсе по вопросу Алексея.

— Хорошо. — Обнимаю ее в ответ, чувствую, как щиплет глаза.

— И не сиди слишком долго одна. — Юля шепчет на ухо. — Таким красивым девушкам, как ты, в ресторанах опасно засиживаться.

— Буду осторожна.

Она машет рукой и исчезает за дверью. Я остаюсь одна с недопитым бокалом и осознанием того, что беззаботное время закончилось.

Официант подходит узнать, не нужно ли что-нибудь еще. Качаю головой. Достаю телефон и вижу: никаких пропущенных звонков, никаких сообщений.

Может, все обойдется. Может, Сергей действительно не считает меня угрозой.

Или может, он просто еще не решил, как меня убрать.

Допиваю вино и готовлюсь вернуться в мир секретов, опасностей и двойной жизни. А сейчас, в этом тихом ресторане, я позволяю себе еще несколько минут просто побыть Кирой Орловой, обычной девушкой, которая встречается с подругами и выдумывает романы с несуществующими банкирами.

Завтра снова стану шпионкой. А пока что просто сижу у окна и смотрю на ночную Москву.

Глава 21

Сергей

Прошло три дня с тех пор, как Кира исчезла из моей жизни так же внезапно, как в неё ворвалась. Трое суток, которые тянулись как годы пыток.

Сижу в кресле за массивным дубовым столом, смотрю на троих мужчин перед собой. Алекс — светловолосый бугай с лицом профессионального боксёра, возглавляет группу поиска. Рядом с ним двое его подчинённых: Витёк и Миша, оба одинаково неприметные, одинаково надёжные, одинаково бесполезные.

Молчание затягивается. В нём слышно только тиканье антикварных часов на каминной полке и шелест перелистываемых страниц папки с отчётами. Алекс нервно теребит угол документа, оставляя влажные пятна от пота.

— Итак? — произношу наконец.

— Пока ничего конкретного, Сергей Геннадьевич. — Алекс откашливается, пытаясь придать голосу уверенность. — Мы проверили все адреса, которые смогли найти. Соседи, коллеги по работе...

— Три дня, — перебиваю тихо. — Три дня на поиск одной женщины в городе, где у нас глаза и уши на каждом углу.

— Она очень осторожна. Словно знает, что её ищут.

Конечно, знает. После того, что видела в моём кабинете, она понимает... встретиться со мной второй раз может стать последним, что она сделает в жизни. Умная девочка.

— Адрес, где она живёт?

— Съёмная квартира. Пустая. Хозяина не найти.

— Работа?

Витёк подаётся вперёд, достаёт блокнот.

— По словам начальства, заболела три дня назад. Больничный не приносила, на связь не выходит.

Идеальное алиби. Заболела ровно в тот момент, когда увидела мёртвого Артёма. Совпадение почище чуда.

— Родственники?

— Не найдены. В анкете при приёме на работу указала, что из Владивостока, родители умерли. Подруг близких тоже нет, коллеги говорят — девушка была приятная, но держалась особняком.

Встаю из-за стола, подхожу к окну. За стеклом вечерняя Москва переливается огнями, как россыпь драгоценных камней на чёрном бархате. В отражении вижу троих мужчин, которые сидят, не смея пошевелиться.

Поворачиваюсь к ним резко. Алекс вздрагивает, словно получил удар.

— За три дня вы не смогли найти обычную девушку без связей, без денег, без опыта работы с преследователями. — Голос остаётся спокойным, но в словах слышится лёд. — Одну. Чёртову. Девушку.

— Сергей Геннадьевич, мы...

— Объясните мне, — продолжаю, не повышая тона, — как так получилось, что женщина, которая работает в одном с нами здании, сумела раствориться в воздухе лучше профессионального шпиона?

Тишина. Они смотрят в пол, на стены, куда угодно, только не на меня. Витёк нервно сглатывает, Миша крутит в руках папку с отчётами.

— У неё нет опыта! — взрываю наконец, и голос эхом отражается от стен кабинета. — Нет связей! Она обычная девушка, которая испугалась и побежала!

Алекс пытается что-то сказать, но я обрываю его жестом.

— А вы — троё взрослых мужчин с двадцатилетним опытом розыска людей, с контактами во всех службах, с неограниченным финансированием — не можете найти перепуганную блондинку!

Подхожу к Алексу вплотную. Он поднимает глаза, и в них читаю смесь страха и обиды. Страха больше.

— Может, я зря плачу вам зарплату? — спрашиваю тихо. — Может, найти людей подешевле, но эффективнее?

— Мы найдём её, — Алекс сглатывает, голос хрипловатый. — Дайте ещё немного времени.

— Сколько времени? Неделю? Месяц? — Отхожу на шаг, скрещиваю руки на груди. — Пока она доберётся до Владивостока или Новосибирска? Пока устроится там на новую работу под чужим именем?

— Несколько дней. Максимум неделя.

— У вас есть сутки. — Возвращаюсь за стол, опускаюсь в кресло. — Двадцать четыре часа, чтобы принести мне информацию о том, где сейчас Кира Орлова.

Они переглядываются быстро, и в этом взгляде читаю понимание: задача может оказаться невыполнимой.

— А если не найдём? — осмеливается спросить Витёк.

Смотрю на него долго, молча. В кабинете слышно только тиканье часов и едва различимые звуки ночного города за окном.

— Тогда не возвращайтесь вообще.

Слова повисают в воздухе как дамоклов меч. Троица моментально преображается: спины выпрямляются, лица становятся собранными. Они понимают, что это не угроза увольнения. Это угроза совсем другого рода.

— Всё ясно, Сергей Геннадьевич, — Алекс встаёт первым. — Найдём.

— Я не просто хочу её найти, — добавляю, когда они направляются к двери. — Хочу знать каждый её шаг за последние три дня. Где была, с кем говорила, что покупала, куда звонила.

— Поняли.

— И ещё, — останавливаю их у самого порога. — Когда найдёте — не приближаться. Только доложить местонахождение. Лично мне.

Дверь закрывается за ними с мягким щелчком. Остаюсь один в просторном кабинете, где пахнет дорогим кожей, табаком и едва уловимыми остатками вчерашнего виски.

Три дня без сна. Три дня, когда каждый звонок телефона заставляет сердце пропускать удар в надежде, что это новости о Кире. Три дня размышлений о том, что именно она думает обо мне сейчас.

Подхожу к бару, наливаю «Макаллан» тридцатилетней выдержки. Янтарная жидкость переливается в хрустальном стакане, ловит отблески света от настольной лампы. Пятьдесят тысяч за бутылку, а на вкус как горькое разочарование.

Дрогнувшие пальцы, ледяной взгляд, отступление к двери. Каждая деталь той сцены врезалась в память болезненно чётко. Кира смотрела на меня не как на чужого, а как на того, кем я никогда не должен был стать в её глазах.

За тридцать четыре года я привык, что люди боятся меня по разным причинам. Кто-то из-за денег, кто-то из-за связей, кто-то просто потому что слышал слухи. Но страх в глазах Киры был другим. Она не боялась потерять работу или безопасность. Она боялась меня.

Самого меня. Того, кем я являюсь на самом деле.

Вдруг звонит телефон. Внутренняя связь с секретаршей.

— Да?

— Сергей Геннадьевич, к вам на встречу представители банка. Вы договаривались на восемь вечера.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Смотрю на часы: без десяти восемь. Встреча по поводу кредитной линии под новый проект. Важная встреча, которую переносить нельзя.

— Перенеси на завтра.

— Но они уже здесь, ждут в переговорной. Прилетели специально...

— Сказал — перенеси. — Кладу трубку.

Через минуту телефон звонит снова.

— Сергей Геннадьевич, там ещё звонили из мэрии. По поводу разрешений на строительство торгового центра...

— Всё отменить. — Голос выходит хрипловатым. — На сегодня всё отменить.

— Но...

— Елена, если ты ещё раз потревожишь меня, я найду новую секретаршу. Понятно?

— Понятно, Сергей Геннадьевич.

Откидываюсь в кресле, закрываю глаза. В темноте перед глазами всплывают обрывки воспоминаний: Кира смеётся над моей шуткой в клубе, Кира стонет под моими руками в пентхаусе, Кира в ужасе отступает от двери кабинета.

Три дня назад у меня было всё. Империя, которую я строил три десятка лет. Уважение, власть, деньги. И женщина, ради которой, хотелось, чтобы всё это имело смысл.

Сейчас империя на месте, деньги тоже. А смысла нет.

Открываю глаза, смотрю на телефон. Услышать её голос. Узнать, где она.

Вот только за всё время знакомства я так и не удосужился узнать её номер телефона.

Хотя... Чтобы я сказал? «Привет, это тот самый псих, который убивает людей голыми руками. Как дела?»

Или: «Кира, позволь объяснить. Этот человек хотел меня убить. Я просто защищался.»

Звучит жалко даже в собственной голове. Потому что даже если Артём действительно был угрозой, я наслаждался его смертью. И она это видела.

В мире есть вещи, которые нельзя исправить извинениями и объяснениями. Есть границы, переступив которые, обратного пути нет.

И я давно перешёл эти границы. Не три дня назад, когда душил Артёма. Много лет назад, когда впервые убил человека и понял, что это проще, чем ожидал.

Дед был прав: чтобы стать вином, виноград должен умереть. Чтобы стать тем, кем являюсь сейчас, человек во мне должен был умереть тоже.

Проблема в том, что мёртвые не испытывают эмоций. А то, что чувствую к Кире, живее всего остального.

Глава 22

Сергей

Решаю поставить точку в этих пытках. Подталкиваю клавиатуру, закрываю ноутбук и встаю из-за стола. Четыре часа сижу, уставившись в документы, а в голове только одна мысль о том, где она.

Хватит. Еду к Руслану.

Выхожу из кабинета, Елена поднимает голову от компьютера, в глазах надежда. Может, передумал насчёт встреч?

— Отменить всё до завтра. Совсем всё.

— Понятно, Сергей Геннадьевич.

Спускаюсь в подземный гараж. «Мерседес» урчит, выезжаю на вечернюю Москву. Пробки стоят плотной стеной, но это к лучшему. Время подумать.

Двадцать минут спустя паркуюсь у бизнес-центра на Арбате. Поднимаюсь на двадцатый этаж, где располагается штаб-квартира Руслана. Девочка-секретарша узнаёт меня, улыбается профессионально.

— Сергей Геннадьевич, проходите. Руслан Валерьевич свободен.

Толкаю дверь без стука. Руслан сидит за рабочим столом, утыканным мониторами, телефон прижат к уху. Видит меня и поднимает бровь, жестом показывает на диван.

— Да, понял. К пятнице. — Кладёт трубку, откидывается в кресле. — Это что, встречаемся третий раз за неделю? У меня складывается впечатление, что ты хочешь со мной жить.

Плюхаюсь на кожаный диван, растягиваю ноги. Здесь витает аромат кофейных зёрен и дорогой электроники. В углу тихо гудит сервер.

— Может, и переехал бы к тебе. Моя охрана справляется хуже твоих IT-систем.

— Срочное дело?

Молчу. Как объяснить, что приехал, потому что схожу с ума? Что не могу сосредоточиться на работе из-за блондинки, которая сбежала при первом взгляде на мою настоящую сущность?

— Команда поиска опять ничего не нашла, — говорю наконец.

Руслан прищуривается.

— Кого?

Молчу. Руслан изучает моё лицо внимательно, словно читает код программы.

— А, понятно. — Усмехается.

Поднимает трубку телефона, набирает внутренний номер.

— Наташ, принеси кофе. Двойной. И никого не соединять в ближайший час. — Кладёт трубку, поворачивается ко мне. — Итак, что за дела?

— Мне нужно найти её.

Руслан понимающе склоняет голову, открывает один из ноутбуков на столе. Клавиши щёлкают под его пальцами быстро и ритмично.

— Имя?

Произнести её имя вслух означает признать, что это всерьёз. Во рту пересыхает.

— Кира Орлова.

Странно. Даже выговаривая эти слова, чувствую, как что-то сжимается в груди. Словно её имя является заклинанием, которое действует независимо от моей воли.

Руслан печатает, не поднимая головы.

— Кира Орлова... — повторяет задумчиво. — А, блондинка из клуба?

— Да.

— Хм. — Останавливается, смотрит на меня. — Всемогущий Сергей Ковалёв выслеживает женщину. Забавно.

— Что забавного?

— Помню, ты говорил, что отношения являются инвестицией с отрицательной доходностью. Дурная трата времени и ресурсов.

— Это не то же самое.

— А что это?

Хороший вопрос. Что это? Навязчивая идея? Повреждённая гордость? Или что-то большее? Что не хочется называть настоящим именем?

— Она загадочна, — говорю в итоге.

Руслан фыркает, продолжает печатать.

— Загадочна. Конечно. Поэтому ты бросил все дела и примчался ко мне, как влюблённый школьник.

Хочется огрызнуться, но он прав. Последнее время я веду себя как идиот. Забываю о встречах, срываю переговоры, не могу сосредоточиться ни на чём, кроме одной женщины.

— Нашёл что-нибудь?

Руслан хмурится, вглядываясь в экран.

— Странно, — бормочет.

— Что странно?

— Она почти не существует в цифровом пространстве. Базовые данные есть: паспорт, трудовая книжка, медицинская карта. А дальше — пустота. Ни социальных сетей, ни банковских карт с активной историей, ни покупок в интернете.

Подаюсь вперёд.

— Это плохо или хорошо?

— Для обычного человека — невозможно. В наши дни след оставляют все: заказывают пиццу, покупают билеты на метро, ставят лайки фотографиям котиков. — Поворачивает экран ко мне. — А у твоей Киры — как будто она существует только на бумажках.

Смотрю на экран. Паспортные данные, адрес регистрации, место работы. Всё как у миллионов других людей. И при этом...

— Это не просто отсутствие следа, — продолжает Руслан. — Это выглядит как профессиональная зачистка. Словно кто-то очень могущественный намеренно стёр её прошлое. Будь осторожен, Сергей.

— Пошли дальше, что ещё можешь найти?

Руслан склоняет голову, отправляет данные на мой телефон. Адрес, мобильный телефон, базовая информация из досье.

— МГУ, красный диплом. Работала в нескольких местах, но нигде долго не задерживалась. Сейчас работает консультантом в компании-партнёре в твоём же бизнес-центре, что довольно иронично.

— Продолжай поиск.

— Буду копать глубже. Но аккуратно, если она действительно под чьей-то защитой.

Встаю, направляюсь к двери. У порога останавливаюсь.

Поражаюсь в который раз его эффективности. То, на что моя команда потратила три дня, он решил за час.

— Спасибо.

— Сергей. — Голос серьёзнеет. — С девчонкой будь осторожен. Людей без прошлого не бывает. Бывают люди, чьё прошлое слишком опасно показывать.

Склоняю голову и выхожу.

В лифте, спускаясь вниз, анализирую ситуацию. Зачем обычной девушке такие сложности?

Выхожу на парковку, сажусь в машину. На экране телефона её адрес. Двадцать минут езды от центра.

По дороге размышляю. Она видела, как я убил человека. Три дня назад. И за три дня ни одного звонка в полицию, ни одного заявления. Проверяли — молчок.

Это говорит о двух вещах. Либо она слишком напугана, чтобы обращаться к властям. Либо слишком умна, чтобы связываться с тем, кого не сможет победить.

В любом случае она знает, кто я такой. Знает, на что способен. И всё равно я не готов её отпустить.

Может, потому что она единственная женщина, которая видела настоящего меня и не пыталась мне льстить. Не пыталась воспользоваться связью. Просто сбежала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Или может, потому что впервые за годы встретил кого-то, кто заставляет меня чувствовать себя живым.

Глава 23

Алина

Суббота. Десять утра. Солнечный луч проникает сквозь полупрозрачные шторы, превращая мою кухню в уютное гнездышко. Постепенно эта квартира обретает черты дома и перестает быть безликим съемным жильем.

Переворачиваю золотистый блин на сковороде и зажимаю плечом телефон. В трубке раздается заразительный смех Ники, и на душе становится легче, как всегда происходит, когда я слышу голос сестры и лучшей подруги.

— Кира, ты обязана его увидеть! — Ника говорит таким восторженным тоном, будто наткнулась на восьмое чудо света. — Представляешь, высокий, плечи — как у пловца, а глаза... Господи, глаза как у хищника. Серые, такие пронзительные, что дрожь по коже!

— И что, подошла знакомиться с этим красавцем? — Наливаю тесто тонкой струйкой, любуясь, как оно растекается по сковороде. Экспериментирую с новым рецептом. Газированная вода вместо молока. Говорят, блины получаются воздушнее, а мне нужна любая возможность отвлечься от мыслей о...

— Ты что! — Ника возмущенно фыркает, и я почти вижу, как она машет рукой. — Я же не из таких девчонок.

— А из каких ты, позволь спросить? — Усмехаюсь, аккуратно снимая готовый блин. — Никуся, ты влюбляешься трижды в неделю. Помнишь того парня из метро? Или официанта из «Прайм Стар», за которым ты месяц бегала?

— Это было совсем по-другому, — голос подруги становится мечтательным, с придыханием. — Этот мужчина в спортзале особенный. Когда он штангу поднимает, у меня коленки подгибаются. А руки у него... такие сильные, что хочется...

— Романтично до безобразия, — перебиваю, переворачивая следующий блин. — И сколько месяцев планируешь за ним издалека вздыхать и строить воздушные замки?

— Не знаю, — Ника вздыхает так глубоко, что, кажется, выдыхает всю душу. — А вдруг он женат? Или вообще не по девушкам? Или еще хуже — псих какой-нибудь?

— Или просто нормальный мужик, который ходит в спортзал поддерживать форму, — выключаю плиту и аккуратно складываю блины стопкой. Они действительно получились воздушными, почти невесомыми. — Ник, рецепт женского счастья прост до безобразия: подойти и заговорить. Все остальное — домыслы.

— Легко сказать, — в голосе появляются знакомые нотки неуверенности, которые всегда заставляют мое сердце ныть. — А если он меня пошлет? Или засмеет? Или...

— Тогда найдешь нового красавца через неделю, — ставлю чайник, достаю баночку с медом из шкафчика. — Как всегда делаешь.

— Я не такая поверхностная! — Ника обижается, и я слышу, как она топает ногой. — Просто... сложно доверять людям. Особенно мужчинам. После того, что было с Димой...

Слова подруги задевают за живое, как острая заноза. Я слишком хорошо знаю эту боль, этот всепоглощающий страх. Только мои причины совсем другие — более темные и опасные.

— Попробуй один раз, — голос становится мягче, почти шепотом. — Просто подойди и поговори. Что самое страшное может случиться?

— А что у тебя самой? — Ника мгновенно переворачивает разговор. — Личная жизнь по-прежнему напоминает пустыню Сахару?

Медлю с ответом, наливая кипяток в чашку. Перед глазами внезапно всплывает образ Сергея. Его руки на моей коже, губы у самого уха, голос, хриплый от желания... Щеки предательски вспыхивают.

— Ничего особенного, — опускаю пакетик зеленого чая в воду, наблюдаю, как она окрашивается в золотистый цвет.

— Кира! — Ника возмущенно цокает языком. — Ты опять используешь секс как броню от всего мира?

— Не понимаю, о чем ты толкуешь, — ложь слетает с губ легко, но подруга знает меня слишком хорошо.

— Еще как понимаешь, — голос становится серьезным, почти строгим. — Ты каждый раз делаешь одно и то же. Находишь привлекательного мужчину, переспишь с ним, а потом исчезаешь, едва он начинает проявлять настоящий интерес.

— Может, они мне просто не подходят, — помешиваю чай ложечкой, наблюдая за крошечным водоворотом.

— Или ты боишься, поэтому сама сбегаешь? — Ника попадает прямо в яблочко, как всегда.

Прямое попадание. Слишком болезненно точное.

— Не говори ерунды, — тон получается резче, чем хотелось бы.

— Кира, мы знакомы больше десяти лет, — подруга не сдается. — Я помню, как ты рыдала, когда Андрей не перезвонил после второго свидания. Как целый месяц не выходила из дома, когда Дима решил, что вы "просто друзья". Ты панически боишься привязываться.

— А ты боишься подойти к симпатичному парню в спортзале, — контратакую я. — У каждого свои тараканы в голове.

— Справедливо, — Ника смеется, но натянуто. — Значит, мы обе психически травмированные особы.

— Говори за себя, — делаю глоток чая — горячий, с легкой терпкостью. — Я абсолютно нормальная.

— Ага, конечно, — голос подруги становится мягче, почти ласковым. — Кир, я переживаю за тебя. Ты заслуживаешь большего, чем просто секс без обязательств.

— А может, мне этого вполне достаточно? — откусываю кусочек блина с медом. Сладко, но не приторно.

— Никому не достаточно, — Ника говорит с непоколебимой уверенностью. — Мы все хотим любить и быть любимыми. Это в нашей природе.

— А что, если любовь — просто красивая иллюзия? — вопрос вырывается сам собой, из самых потаенных уголков души. — Что, если люди просто используют друг друга, а все остальное — красивые слова для оправдания?

— Тогда мы с тобой очень печальные и циничные создания, — подруга тяжело вздыхает. — И нам срочно нужна хорошая психотерапия.

— Или качественный алкоголь.

— Или и то, и другое одновременно, — Ника хихикает, и я чувствую, как напряжение разряжается.

— Обязательно попробуем, — допиваю чай и смотрю в окно на солнечный сентябрьский день. Редкость для нашего климата.

— Ладно, побежала готовиться к очередному сеансу любования мужчиной издалека, — Ника смеется. — А вдруг сегодня наконец наберусь смелости?

— Наберешься, — я искренне в это верю. — Ты сильнее, чем думаешь.

— Целую крепко, дорогая. И помни: ты достойна гораздо большего, чем сама о себе думаешь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Короткие гудки. Откладываю телефон и остаюсь наедине с тишиной кухни и своими мыслями.

Ника права, как всегда. Я действительно использую секс как щит от эмоциональной близости. Физическое влечение без душевной уязвимости. Контроль вместо доверия — это моя тактика выживания.

Но с Сергеем все было по-другому. Он не из тех мужчин, которых можно контролировать. И та ночь... это был не просто секс. Слишком интенсивно, слишком правдиво, слишком опасно.

Именно поэтому это больше не повторится.

Резкий звонок в дверь разрывает послеполуденную идиллию.

Глава 24

Алина

Замираю с книгой в руках. Мой адрес знает только Ника, да и то приблизительно. Никого не жду, встреч не назначала...

Второй звонок, более настойчивый и требовательный.

Осторожно встаю, на цыпочках подхожу к двери и смотрю в глазок. Широкая мужская спина заслоняет весь обзор коридора, но силуэт болезненно знаком.

Сергей.

Пульс мгновенно учащается, сердце колотится где-то в горле. Глубокий вдох, медленный выдох. Включаю режим обычной Киры Орловой, удивленной, слегка встревоженной девушки.

— Кто там? — голос звучит неуверенно, с нужной дрожью.

— Сергей, — его бархатный баритон проникает сквозь дверь, заставляя что-то трепетать внутри. — Можно войти?

— Сергей? — изображаю полную растерянность. — Как вы узнали мой адрес? Что вам нужно?

— Объясню, если впустишь.

Делаю театральную паузу, будто размышляю над его словами. Потом медленно, с видимым колебанием открываю замки.

Дверь распахивается, и он буквально заполняет собой все пространство коридора. В руках он держал роскошный букет белых роз, завернутых в дорогую матовую бумагу. Вместо привычного строгого костюма он одет в темные джинсы и черную рубашку с закатанными рукавами. Выглядит... почти обычно.

Если не считать той хищной ауры, которая мгновенно меняет атмосферу.

— Привет, — протягивает цветы, и я замечаю, как его взгляд скользит по моему лицу. — Для тебя.

— Спасибо, — принимаю букет, вдыхаю нежный аромат. Розы свежайшие, на лепестках еще дрожат капельки росы. — Но зачем все это? И главное — как вы меня нашли?

— Хотел увидеться, — он стоит на пороге, не решаясь войти без приглашения. Странно. Сергей Ковалев, который привык брать все что хочет, просит разрешения. — Пригласить пообедать.

— Я уже ела, — качаю головой, стараясь выглядеть чуть настороженно. — И честно говоря, после того что произошло в клубе...

— Понимаю, — он выглядит искренне раскаявшимся. — После того, что ты увидела, это нормальная реакция.

— Тогда зачем пришли?

— Можно хотя бы поставить цветы в воду? — указывает на букет в моих руках. — Будет жалко, если завянут.

Логично. Отказ будет выглядеть истерично.

— Хорошо, — отступаю в сторону. — Но недолго.

Он переступает порог, и моя просторная квартира мгновенно кажется тесной. Высокие потолки и открытая планировка не помогают совершенно. Сергей заполняет пространство своим присутствием, как море заполняет пещеру во время прилива.

Иду на кухню за вазой, он молча следует за мной, внимательно изучая интерьер.

— Уютно, — останавливается у барной стойки, наблюдает за моими движениями. — Очень... по-домашнему.

— А чего вы ожидали? — включаю холодную воду, наполняю хрустальную вазу. — Чего-то более гламурного?

— Не знаю, — пожимает плечами. — Может быть, чего-то более... безликого.

— Все съемные квартиры безликие изначально, — ставлю розы в воду, аккуратно поправляю лепестки. — Но я стараюсь создать хоть какое-то подобие уюта.

— У тебя отлично получается, — его взгляд задерживается на магнитиках на холодильнике, фотографиях на подоконнике. Тщательно выстроенная декорация обычной жизни.

— Хотите кофе? — предлагаю из вежливости, надеясь, что откажется.

— С удовольствием.

Включаю кофемашину, засыпаю ароматные зерна. Привычные движения немного успокаивают нервы. Он стоит рядом, молчит, но его молчание не давит. Странно комфортное.

— У тебя красивые руки, — внезапно говорит Сергей, наблюдая за моими действиями. — Изящные, как у пианистки.

— Спасибо, — не поднимаю глаз от кофемашины. — А у вас опасные.

Слова вырываются сами собой. Мысленно ругаю себя.

— Да, — он не пытается отрицать. — Очень опасные.

Кофемашина шипит и булькает, заполняя тишину между нами. Разливаю ароматный напиток в две фарфоровые чашки, добавляю сахар в свою.

— Пройдемте в гостиную, — подаю ему чашку.

Он кивает и следует за мной. Устраивается в моем любимом кресле, выглядит непривычно в этом домашнем мирке. Слишком крупный, слишком мужественный, слишком хищный.

Сажусь на диван напротив, поджимаю ноги под себя, создавая барьер между нами.

— Зачем вы пришли? — делаю маленький глоток кофе. — Только честно.

Сергей медленно ставит чашку на столик, смотрит мне прямо в глаза.

— Поговорить, — голос серьезный, без привычных интонаций соблазнения. — О том, что случилось в клубе.

Между нами повисает напряжение.

— Я пришел извиниться, — наклоняется вперед, локти на коленях. — За то, что ты стала свидетелем.

— За убийство? — стараюсь, чтобы голос дрожал правильно. — Вы извиняетесь за то, что убили человека?

— За то, что ты это увидела, — поправляет без тени смущения. — Этого не должно было произойти.

— А само убийство должно было? — ставлю чашку, скрещиваю руки на груди.

Он долго изучает мое лицо, словно ищет что-то в глубине глаз.

— Да, — отвечает твердо, без колебаний. — Должно было.

Такая откровенная честность ошеломляет. Никаких оправданий, никаких попыток приукрасить правду.

— Потому что вы маньяк? — голос становится чуть выше обычного.

— Потому что я хозяин, — Сергей откидывается на спинку кресла. — А в моем мире у хозяина есть определенные правила.

— Какие правила позволяют убивать людей?

— Тот, кто предает, умирает, — произносит это спокойно, как сводку погоды. — Кто ворует у семьи, получает по заслугам. Кто нарушает данное слово, расплачивается за это.

— И вы считаете это нормальным?

— Я считаю это необходимым, — голос твердеет. — В мире, где я существую, слабость равняется смерти. А правила — это выживание.

— А если кто-то не хочет играть по вашим правилам?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25

Алина

— Тогда он выбирает другую игру, — равнодушно пожимает плечами. — Или другой мир.

Смотрю на него, пытаясь понять эту извращенную логику. Для Сергея это не зло, а система координат. Жестокая, беспощадная, но система.

— Вы пытаетесь меня запугать? — сжимаю губы. — Предупреждаете, чтобы держала язык за зубами?

— Наоборот, — наклоняется ближе, и я чувствую его мужской аромат — дорогой парфюм с нотками сандала. — Я пытаюсь быть предельно честным.

— С какой целью?

Он долго молчит. Смотрит в окно, где сентябрьское солнце пробивается сквозь легкие облака.

— Потому что впервые в жизни мне небезразлично мнение другого человека, — возвращает взгляд ко мне. — Твое мнение.

Сердце пропускает удар, потом начинает колотиться с удвоенной силой.

— Я думаю, что вы опасны, — честность за честность.

— Да, — кивает. — Смертельно опасен.

— И что вас нужно бояться.

— Абсолютно.

— Тогда зачем говорить правду? — встаю, подхожу к окну. Мне нужно расстояние. — Зачем рисковать своей репутацией?

— Потому что ложь с тобой не сработает, — он тоже поднимается. — Совсем не сработает.

— Что вы имеете в виду?

— Ты слишком умная, Кира, — в голосе появляется что-то новое. Восхищение? Уважение? — Гораздо умнее, чем кажешься.

Кровь холодеет в жилах.

— Не понимаю, о чем вы.

— О том, что произошло между нами той ночью, — Сергей делает шаг в мою сторону.

— А что между нами произошло? — поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты прекрасно знаешь что.

Да. Знаю. Жар его кожи под моими ладонями. Его губы на изгибе шеи. Взгляд, каким он смотрел на меня после, был словно он увидел что-то, чего я сама в себе не знала.

— Секс, — пожимаю плечами с показным равнодушием. — Обычный секс между взрослыми людьми.

— Нет, — медленно качает головой. — Совсем не обычный.

— Для вас, возможно, — отступаю к подоконнику. — Для меня это была ошибка.

— Ошибка? — в голосе появляется что-то опасное, хищное.

— Да, — поднимаю подбородок вызывающе. — Большая ошибка, которую не стоило совершать.

Он замирает, изучает мое лицо с пугающей интенсивностью.

— Ты лжешь, — произносит тихо.

— Не лгу.

— Лжешь, — делает еще один шаг, и теперь между нами меньше метра. — Твое тело помнит каждое мое прикосновение.

Напряжение между нами достигает точки кипения. Пульс предательски учащается.

— Это ничего не значит, — голос звучит не так уверенно, как хотелось бы.

— Значит, — еще шаг. — Ты думаешь обо мне.

— Нет, — откровенная ложь.

— Думаешь о том, как я тебя касался, — голос становится хриплым, обволакивающим. — О том, как ты отвечала на каждое прикосновение.

— Прекратите, — но отступать некуда. Спина упирается в холодный подоконник.

— О том, каково это было, — протягивает руку, почти касается моей щеки, но останавливается в миллиметре. — Чувствовать себя по-настоящему живой.

Последние слова попадают точно в цель. Живой. Именно так я себя ощущала той ночью. Не шпионкой, не оружием в руках отца. Просто женщиной, которая хочет и которую хотят.

— Это не имеет значения, — шепчу.

— Имеет, — рука все еще зависла между нами. — Имеет для меня огромное значение.

— Почему?

— Потому что я считал себя мертвым внутри, — голос становится тихим, уязвимым. — А потом встретил тебя.

Его слова повисают в воздухе, тяжелые и пронзительно искренние.

— И что изменилось?

— Оказалось, что я все еще способен чувствовать, — поворачивается к окну.

Я слишком хорошо понимаю эти слова.

— И встретив меня, вы поняли это?

— Встретив тебя, я понял, что хочу попробовать, — поворачивается обратно. — Попробовать быть живым.

Между нами повисает тишина, кажется, на вечность. Мы стоим в полутора метрах друг от друга, но пропасть между нами ощущается бездонной.

— Чего вы от меня хотите? — голос звучит устало.

— Шанса, — отвечает мгновенно.

— Какого шанса?

— Доказать, что то, что вспыхнуло между нами, стоит риска, — делает осторожный шаг ближе. — Что мы оба заслуживаем попытки.

— А если я не хочу рисковать? — вопрос срывается с губ помимо воли.

Сергей внимательно изучает мое лицо.

— Хочешь, — говорит с абсолютной уверенностью. — Иначе той ночи просто не было бы.

Он прав, и это бесит.

— Даже если и так... — качаю головой. — У нас нет будущего. Мы из абсолютно разных миров.

— Миры можно менять, — голос становится мягче, убедительнее. — Можно создавать новые — только для нас двоих.

— Ваши враги с этим не согласятся.

— Мои враги — моя забота, — в глазах вспыхивает сталь. — Никто и никогда не посмеет тебя тронуть. Даю слово.

— А ваши правила? — скрещиваю руки на груди. — Разве привязанность не делает уязвимым?

— Делает, — честно кивает. — Но иногда стоит рискнуть ради того, что действительно важно.

Он делает последний шаг. Теперь между нами всего полметра заряженного напряжением пространства.

— Предлагаю сделку, — голос становится деловым, но глаза горят.

— Какую?

— Три недели, — медленно протягивает руку. — Дай мне три недели.

— На что?

— Чтобы убедить тебя, что то, что между нами есть, стоит любого риска, — ладонь замирает в воздухе. — Что я стою риска.

Смотрю на его руку. Большую, с тонкими шрамами на костяшках и мозолью от пистолета. Руку, которая может убивать и одновременно быть невероятно нежной.

— А если через три недели я скажу "нет"?

— Исчезну из твоей жизни навсегда, — обещает твердо. — Больше никогда не побеспокою.

— А если скажу "да"?

— Тогда посмотрим, что из этого получится.

Мозг лихорадочно просчитывает варианты. Три недели более чем достаточно для завершения миссии. Доступ к его окружению, документам, связям...

— У меня есть условия, — наконец решаюсь.

— Слушаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Никакого принуждения, — смотрю прямо в глаза. — Если я говорю "нет" — это окончательное "нет".

— Разумеется.

— Никаких дорогих подарков, — добавляю твердо. — Никаких драгоценностей, машин, квартир.

— Почему?

— Не хочу чувствовать себя купленной женщиной.

Что-то меняется в его взгляде. Уважение? Удивление?

— Согласен, — кивает. — Что-то еще?

Долго раздумываю. В голове роится тысяча мыслей. Это безумие. Опасное, смертельное безумие.

Но это единственный способ выполнить задание.

— Еще одно условие, — шепчу.

— Говори.

— Никаких убийств при мне, — голос дрожит, но не от страха. От чего-то гораздо более сложного. — Не хочу больше этого видеть.

Сергей долго молчит.

— Хорошо, — наконец соглашается. — При тебе — никого.

Медленно протягиваю руку, касаюсь его теплой ладони.

— Три недели, — произношу как приговор самой себе.

Его пальцы мягко, но крепко сжимаются вокруг моих.

— Три недели, — повторяет он.

И я понимаю, что только что заключила сделку с дьяволом.

Но также понимаю, что выбора у меня не было. И никогда не будет.

Глава 26

Сергей

Вечер окутывает Москву бархатной тьмой, а я сижу на пятидесятом этаже башни «Империя», наблюдая, как город простирается подо мной сверкающим ковром огней. Арендованный зал ресторана принадлежит только нам на следующие два часа, и каждая деталь здесь создана для того, чтобы произвести впечатление. Хрустальные люстры отбрасывают мягкие золотистые блики на белоснежную скатерть, а где-то внизу кипит жизнь обычных людей, которые даже не подозревают, что находятся в тени моей империи.

Но сегодня вечером моё внимание принадлежит только одной женщине.

Кира заказывает белый рис с острым куриным супом, и я чувствую, как мои брови сами собой ползут вверх. В одном из самых дорогих ресторанов города, где каждое блюдо обходится как хороший костюм, где шеф-повар имеет три звезды Мишлен, она выбирает то, что больше подходит для детского меню.

— Неужели? — не могу удержаться от комментария, аккуратно разрезая мраморную говядину, которая тает на языке. — В заведении, где подают чёрную икру ложками и трюфели за тысячи рублей за грамм, ты заказываешь обычный рис?

Она изящно зачерпывает ложкой немного риса, и я наблюдаю, как её тонкие пальцы держат столовый прибор. Даже в таком простом действии есть какая-то естественная грация.

— А что в нём плохого? — спрашивает она, макая рис в янтарный бульон, и я вижу лукавые искорки в её взгляде. — Простая еда иногда гораздо лучше всех этих изысканных штучек со сложными названиями.

— Это не простая еда, — качаю головой, пытаясь скрыть улыбку. — Это пресная каша для больного ребёнка.

— Пресная каша? — В её голосе появляются нотки вызова, а глаза загораются тем огоньком, который заставляет моё сердце биться чаще. — Ну-ка попробуй, раз такой гурман и знаток.

Она протягивает мне свою ложку, и капля золотистого бульона дрожит на краю, грозясь упасть. Этот жест кажется неожиданно интимным.

— Не стану есть детскую еду, — отвечаю, но внутри что-то тёплое разливается от её заботливого жеста.

— Трус, — усмехается она, но в её голосе нет злости, только игривый вызов, который заставляет меня почувствовать себя мальчишкой.

Беру ложку из её пальцев, и наши руки на мгновение соприкасаются. Электрический разряд пробегает по моему запястью, поднимается выше, заставляя мышцы напрячься. Даже такое невинное прикосновение будит во мне желание.

Пробую её странное блюдо. Вкус неожиданно сложный и многогранный. Острота чили сменяется нежной сладостью бульона, рис впитал все ароматы и стал почти шёлковым, а специи играют на языке целой симфонией. Чёрт возьми, это действительно вкусно.

— И? — она наклоняется ближе, подперев подбородок сложенными ладонями, и я чувствую тонкий аромат её духов, смешивающийся с запахом блюд. — Каков вердикт великого знатока изысканной кухни?

Её взгляд светится смехом, и я понимаю, что попался на собственное высокомерие.

— Отвратительно, — лгу, но уже мысленно прокручиваю, где можно достать рецепт для домашнего повара. — Хуже не бывает.

— Лжец, — смеётся она, и этот звук бьёт прямо в солнечное сплетение, заставляя что-то внутри меня таять. — У вас на лице написано крупными буквами «чёрт возьми, как же это вкусно».

— Я не настолько прозрачен, — пытаюсь сохранить хладнокровие.

— О, ещё как прозрачны, — отрезает кусочек риса и медленно подносит ко рту, словно специально дразня меня. — По крайней мере, в некоторых вещах. Например, в том, как оцениваете еду. И вино. И... — она делает паузу, встречается со мной взглядом, — женщин.

Последнее слово произносит почти шёпотом, и в воздухе между нами проскакивает искра.

Наблюдаю за движениями её губ, за тем, как она прикрывает глаза, наслаждаясь вкусом. Короткое шёлковое платье цвета мокрого асфальта облегает каждый изгиб её тела, а декольте намекает на нежную кожу между грудей. Мысли сворачивают в опасную сторону, и я чувствую, как по телу разливается жар.

— И как же я смотрю на женщин?

— Как коллекционер на потенциальное новое приобретение, — наклоняется ещё ближе, и её духи окутывают меня волной желания. — Оцениваете качество, редкость, потенциальную ценность. Прикидываете, сколько стоит и стоит ли вообще покупать.

Её прямота сбивает с толку и одновременно возбуждает.

— А ты не боишься стать экспонатом в чьей-то коллекции?

— А вы не боитесь, что я окажусь подделкой? — парирует она, и в её голосе звучит что-то опасное.

Молчание затягивается. Мы смотрим друг на друга, и воздух становится густым и вязким.

— Подделки так не двигаются, — бросаю взгляд на её руки, изучаю то, как она держит столовые приборы. Элегантно, но уверенно, словно эти движения отточены годами.

— И как двигаются подделки?

— Слишком старательно. Пытаются произвести впечатление каждым жестом. Играют роль, а не живут в ней.

— А я?

— Ты естественна, — признаю честно, и эта правда удивляет даже меня. — До неприличия естественна.

Её щёки окрашиваются в нежно-розовый цвет, но взгляд не отводит. В нём я читаю любопытство вперемешку с осторожностью.

— До неприличия?

— До такой степени, что мне хочется нарушить все правила приличия прямо здесь, — наклоняюсь через стол ближе, понижая голос до интимного шёпота.

Её дыхание едва заметно учащается, зрачки расширяются. Вижу, как бешено бьётся пульс в ямочке у основания её шеи.

— А какие правила вы обычно соблюдаете? — голос дрожит, но она не отступает.

— Не соблазнять женщин в общественных местах, — перечисляю, не сводя с неё глаз. — Не думать о том, что у них под платьем. Не представлять, как они будут звучать, когда...

— Сергей, — прерывает меня едва слышно.

— Да?

— Вы говорите это вслух.

Да, говорю. И мне плевать на приличия.

— Это проблема? — спрашиваю вызывающе.

— Нет, — она медленно проводит пальцем по краю бокала, и этот невинный жест заставляет моё тело напрячься от желания. — Просто любопытно, насколько далеко вы готовы зайти в нарушении собственных правил.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Представляю эти изящные пальцы на своей коже, и жар разливается по телу волной.

— Очень далеко, — обещаю хрипло. — Дальше, чем ты можешь себе представить.

— Хвастаетесь?

— Предупреждаю.

Она откидывается на спинку стула, изучает меня прищуренным взглядом, словно пытается разгадать загадку.

— А что, если я не из тех женщин, которые нуждаются в предупреждениях?

Вопрос повисает между нами как открытая провокация. Мой пульс учащается.

— Тогда этот вечер станет значительно острее, — отвечаю, чувствуя, как внутри просыпается хищник.

— Или опаснее, — замечает она тихо.

— Разве опасность не часть удовольствия?

Наши взгляды сцеплены намертво. Воздух густеет от напряжения, и мне кажется, что всё вокруг исчезло, оставив только нас двоих в этом пузыре желания.

— Кстати, — отпиваю глоток бордо, пытаясь взять себя в руки, пока окончательно не потерял контроль, — перестань обращаться ко мне на «вы».

— Что? — моргает растерянно, словно выныривая из транса.

— Говори мне «ты». Это «вы» звучит так, будто между нами лежит пропасть.

— Может, она и есть, — возражает осторожно.

— Не после того, что произошло между нами.

Щёки вспыхивают ярче, она нервно покусывает нижнюю губу.

— То что произошло...

— Послужило началом, — перебиваю твёрдо. — И мы оба это отлично понимаем.

Она долго молчит, нервно вертя в руках салфетку, словно пытается принять важное решение.

— Хорошо, — наконец сдается.

— Теперь твоя очередь отвечать на неудобные вопросы, — откидываюсь назад, скрещивая руки на груди.

— Слушаю, — она наклоняется вперед, поигрывая с застёжкой браслета. Движение кажется невинным, но демонстрирует изгиб её запястья, хрупкость костей под бархатной кожей.

Резкий, пронзительный звук мобильного телефона разрывает интимную атмосферу нашего разговора.

Взглядываю на экран. Руслан. Он знает, что я на ужине, и звонит, только если случилось что-то критически важное.

Сердце сжимается. В моём мире срочные звонки поздним вечером редко несут хорошие новости.

— Извини, — бросаю Алине извиняющийся взгляд. — Должен ответить. Это важно.

Принимаю вызов.

— Что произошло? — говорю коротко, но уже чувствую, как мышцы напрягаются в ожидании плохих новостей.

— Нашли его, — голос Руслана звучит напряжённо даже через динамик. В фоне слышен шум машин, значит, он ещё в дороге. — Того сукина сына, который месяцами сливал информацию Чёрным.

Кровь стынет в жилах. Месяцы поисков, сотни прослушанных разговоров, горы перерытых документов. Наконец-то.

— Где сейчас? — стараюсь говорить тише, но взгляд невольно скользит к Алине.

— Уже у тебя. Мальчики его доставили десять минут назад.

— В каком состоянии?

— Пока что живой и способный отвечать на вопросы. Ждут твоих указаний.

Взгляд невольно возвращается к Алине. Она делает вид, что не слушает наш разговор, сосредоточенно изучает содержимое своего бокала, но по напряжению в плечах понимаю, что она ловит каждое слово.

Проклятье. Я обещал ей, что при ней никого не убью.

— Двадцать минут, — коротко бросаю в трубку и сбрасываю вызов.

Тишина повисает между нами тяжёлым грузом. Алина медленно, словно боясь резких движений, ставит бокал на стол. Её лицо стало на несколько тонов бледнее.

— Работа? — спрашивает ровным голосом, но я слышу едва заметную дрожь.

— Да.

— Что-то серьёзное?

Долго смотрю на неё, взвешивая, сколько правды она готова вынести.

— Достаточно серьёзное, чтобы не терпеть отлагательств.

Она кивает, и в её взгляде читается понимание, что вечер окончен.

Глава 27

Сергей

Движение автомобиля плавное, едва ощутимое, словно мы парим над ночной Москвой в стальном коконе роскоши. Салон Майбаха пахнет новой кожей и её духами. Нота жасмина переплетается с более глубоким, тревожным ароматом. Кира сидит рядом, но между нами целая пропасть молчания после прерванного ужина.

Поглядываю на неё краем глаза. Она смотрит в окно на проносящиеся огни города, и в отражении стекла вижу её задумчивое лицо. Напряжение в плечах выдаёт внутреннюю борьбу. Она явно пытается осмыслить услышанный телефонный разговор.

Двигатель урчит ровно, баюкает. Кира несколько раз моргает, борясь с дремотой. Её веки тяжелеют, голова начинает клониться. Ещё одно мгновение, и она проигрывает битву со сном.

Её голова мягко опускается мне на плечо.

Замираю, боясь пошевелиться. Тепло её тела проникает сквозь ткань пиджака, а дыхание щекочет шею. Волосы рассыпались по моему плечу шёлковым водопадом, и я чувствую их аромат. Он свежий, с нотками цитруса.

Сердце делает странный кульбит. Когда в последний раз женщина просто спала на моём плече? Без подтекста, без расчёта, без желания произвести впечатление? Не могу вспомнить.

Осторожно поворачиваю голову, чтобы лучше её рассмотреть. Во сне её лицо расслаблено, исчезла настороженность, которую замечал весь вечер. Длинные ресницы отбрасывают тени на щёки, губы чуть приоткрыты. Она выглядит моложе, беззащитнее. Почти невинно.

Рука сама тянется коснуться её волос, но останавливаю себя. Не хочу её будить. Пусть спит. В моём мире так мало покоя, что эти минуты кажутся украденными у судьбы.

Водитель встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида и тут же отводит глаза. Он работает на меня достаточно долго, чтобы знать, что некоторые моменты не предназначены для чужих глаз.

Машина плавно притормаживает на светофоре. Движение заставляет Киру пошевелиться. Она что-то бормочет во сне и прижимается ближе, обхватывая мою руку, словно подушку.

Внутри что-то сжимается. Это простое, доверчивое движение пробивает броню сильнее любых слов. Она доверяет мне достаточно, чтобы уснуть рядом. В моём мире, где за спиной нужны глаза, это почти невозможная роскошь.

Машина мягко останавливается у ворот моего дома. Кира вздрагивает, ресницы трепещут, и она медленно открывает глаза. Несколько секунд смотрит на меня расфокусированным взглядом, явно не понимая, где находится.

— Приехали? — голос хриплый со сна, и от этой интимной хрипотцы по телу пробегает волна жара.

— Да. Ты уснула.

Она резко выпрямляется, осознав, что всё это время спала на моём плече. Щёки мгновенно заливает румянец.

— Прости, я... — начинает оправдываться, поправляя растрепавшиеся волосы.

— Не извиняйся. Ты очаровательно спишь.

Румянец становится ярче. Она отворачивается, пытаясь скрыть смущение, но я вижу, как дрожат её пальцы, когда она поправляет платье.

— Особенно когда бормочешь что-то про белых котят, — добавляю с улыбкой.

— Я не бормотала! — возмущается она, но в голосе звучит смех.

— Бормотала. И ещё прижималась ко мне, как к большой подушке.

— Сергей! — она легко бьёт меня по плечу, и этот жест кажется удивительно естественным, словно мы знаем друг друга годы.

Водитель уже открыл дверь, холодный воздух врывается в салон. Выхожу первым и подаю ей руку. Она принимает помощь, и когда наши пальцы соприкасаются, снова чувствую это электричество между нами.

— Спасибо за вечер, — говорит тихо, стоя совсем близко. — Несмотря на... окончание.

— Вечер ещё не закончен, — отвечаю, не отпуская её руку.

Она поднимает на меня вопросительный взгляд, но я уже веду её к дому. Охрана делает приветственный жест, открывая массивные двери.

— Мария Ивановна оставила ужин, — говорю, помогая ей снять пальто в прихожей. — Если проголодаешься. Кухня через коридор налево.

— А ты? — спрашивает, оборачиваясь.

— У меня есть дела, — стараюсь говорить нейтрально. — Не жди меня. Располагайся как дома.

В её глазах мелькает понимание. Она знает, какие именно дела меня ждут.

— Сергей... — начинает неуверенно.

— Что?

— Будь осторожен.

Слова простые, но в них столько искренней заботы, что на мгновение теряю дар речи. Когда в последний раз кто-то желал мне быть осторожным не из страха, а из... привязанности?

— Иди, — мягко подталкиваю её к лестнице. — Твоя комната на втором этаже, третья дверь справа.

Она медлит ещё секунду, словно хочет что-то сказать, но потом просто делает утвердительный жест и поднимается по лестнице. Слежу за ней взглядом, пока она не исчезает за поворотом.

Как только её шаги затихают наверху, моё лицо каменеет. Нежность и тепло испаряются, словно их никогда не было. На смену приходит холодная ярость.

Выхожу обратно на крыльцо. Холодный воздух бьёт в лицо, возвращая ясность мыслей. Водитель всё ещё ждёт у машины. Он знает, что вечер для меня не окончен.

— Михаил, — голос звучит жёстко, по-деловому. — Сейчас пойдешь в подвал.

Он делает утвердительный жест. Там мы держим особо ценных гостей, которые не торопятся делиться информацией.

— И доставишь крысу к Руслану. Живым. Относительно невредимым. Способным говорить.

— Понял.

— Михаил, — останавливаю его, когда он уже собирается идти. — Никакой самодеятельности. Парни пусть его не трогают. Это моё личное дело.

В его глазах мелькает понимание. Предатели в нашем мире долго не живут, но этот... этот особенный. Месяцы он сливал информацию конкурентам, подставляя моих людей. Из-за него погибли двое наших. Хороших парней, у одного остались жена и дети.

— Как скажете, Сергей Геннадьевич.

— И Михаил... Девушка ничего не должна знать. Понял?

— Конечно.

Машу рукой, отпуская его.

Крыса думала, что может безнаказанно предавать мою семью. Завтра я лично объясню ей, насколько она ошибалась.

Пора возвращаться в дом. К Кире. К теплу и свету, которые так контрастируют с тьмой моих планов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поднимаюсь по лестнице бесшумно. Навык отточен годами. В доме тишина, только старые половицы изредка поскрипывают под ногами. Прохожу мимо комнаты, которую предложил Кире, но дверь закрыта, из-под неё не пробивается свет.

Направляюсь в свою спальню. Нужно принять душ, смыть с себя напряжение вечера и подготовиться к завтрашнему дню. Но проходя мимо ванной комнаты в конце коридора, замечаю полоску света под дверью.

И слышу шум воды.

Останавливаюсь. Сердце делает лишний удар. Кира решила принять душ. В моей ванной. Не в гостевой, которая находится рядом с её комнатой, а в моей личной.

Рука сама тянется к дверной ручке. Кровь приливает к голове, заглушая голос разума, который советует развернуться и уйти. Но желание сильнее.

Медленно поворачиваю ручку. Дверь не заперта.

Пар заполняет комнату, создавая полупрозрачную дымку. Сквозь стеклянные двери душевой кабины вижу её силуэт. Вода струится по изгибам тела, превращая кожу в шёлк. Голова запрокинута, глаза закрыты, руки скользят по волосам.

Господи, она прекрасна.

Стою как громом поражённый, не в силах отвести взгляд. Капли воды бегут по шее, скатываются между грудей, очерчивают плоский живот. Она поворачивается, подставляя спину под струи, и я вижу изящную линию позвоночника, мягкий изгиб бёдер.

Всё внутри сжимается от желания. Хочу прикоснуться, попробовать на вкус эти капли воды, провести языком по каждому изгибу.

Она не знает, что я здесь. Продолжает наслаждаться теплом воды в блаженном неведении. Что-то тихо напевает. Мелодию не разобрать за шумом воды.

Решение приходит мгновенно. К чёрту приличия и границы. Я хочу её, а Ковалёвы всегда берут то, что хотят.

Расстёгиваю рубашку, бросаю её на пол. Ремень следует за ней. Движения резкие, почти агрессивные. Боюсь, что если замедлюсь, разум возьмёт верх.

Открываю дверцу душевой кабины.

Она вздрагивает, резко оборачивается. В глазах шок, зрачки расширяются. Вода продолжает литься, превращая её волосы в тёмные змеи.

— Сергей! — выдыхает, инстинктивно прикрываясь руками.

Делаю шаг внутрь. Горячая вода мгновенно пропитывает брюки, но мне всё равно. Смотрю только на неё. Растерянную, мокрую, невероятно соблазнительную.

— Что ты делаешь? — голос дрожит, но не от страха. В нём звучит нечто иное. Предвкушение?

Протягиваю руку, убираю мокрую прядь с её лица. Кожа горячая от воды, гладкая как шёлк.

— То, что хотел сделать весь вечер, — отвечаю хрипло.

Прижимаю её к стене кабины. Холодная плитка заставляет её вздрогнуть, выгнуться навстречу моему телу. Наши взгляды встречаются, и в её глазах читаю тот же голод, что пожирает меня изнутри.

— Ты специально оставила дверь открытой? — спрашиваю, прижимаясь ближе.

Вода льётся на нас обоих, превращая остатки одежды в мокрую помеху. Она молчит, но румянец, разливающийся по щекам и спускающийся ниже, красноречивее любых слов.

— Отвечай, — требую, обхватывая её лицо ладонями.

— Может быть, — шепчет едва слышно.

Усмехаюсь. Значит, маленькая искусительница тоже играла со мной весь вечер.

Наклоняюсь к её шее, провожу языком по изгибу. Вкус воды смешивается с её естественным ароматом. Она издаёт тихий стон, и этот звук бьёт прямо в пах.

— Платье, — бормочу ей в шею между поцелуями. — Ты специально выбрала это платье.

— Да, — выдыхает, запуская пальцы в мои волосы. — Хотела... хотела тебе понравиться.

— Понравиться? — отстраняюсь, смотрю в её глаза. — Ты с ума меня сводила весь вечер.

Веду ладонями по её бокам, очерчивая талию, бёдра. Она дрожит, но не от холода. Кожа покрывается мурашками везде, где я касаюсь.

— Знаешь, сколько раз я представлял, как сорву с тебя это платье? — шепчу ей на ухо, прикусывая мочку.

Она что-то отвечает, но слова тонут в стоне, когда мои руки находят её грудь. Идеально помещается в ладонях, упругая и нежная одновременно.

— Сергей... — имя срывается с её губ как молитва.

Целую её жадно и властно, вкладывая всё накопившееся за вечер желание. Она отвечает с той же страстью, кусает мою нижнюю губу, царапает ногтями спину.

— Хочу тебя, — рычу ей в губы. — Прямо здесь и сейчас.

Вместо ответа она становится на колени тянется к моему ремню.

Глава 28

Алина

Вода обжигает кожу. Струи бьют по плечам, стекают по спине, но жар внутри сильнее. Колени касаются холодного кафеля, контраст температур заставляет вздрогнуть. Мокрые волосы липнут к лицу, мешают, но руки заняты другим.

Пальцы дрожат на его поясе. Металлическая фурнитура скользкая от воды, никак не поддаётся. Сергей молча наблюдает сверху. Его взгляд тяжёлый, тёмный от желания. Капли воды стекают по его торсу, очерчивая рельеф мышц, собираются в ложбинке между ними.

Наконец справляюсь с молнией. Мокрая ткань брюк липнет к телу, приходится прилагать усилия. Он не помогает, заставляет меня делать всё самой. Эта пассивность обманчива. В его теле чувствуется напряжение, едва сдерживаемый контроль.

Освобождаю его от последней преграды. Он уже полностью возбуждён. Размер впечатляет, даже пугает немного. Поднимаю глаза, ищу в его лице... что? Одобрение? Указание?

Сергей протягивает руку, пальцы зарываются в мокрые волосы на затылке. Движение не грубое, но властное. Направляет, показывает, чего хочет.

Прикасаюсь губами. Кожа горячая, солоноватая. Провожу языком по всей длине, чувствуя, как он напрягается. Его пальцы сжимаются в волосах сильнее.

— Смотри на меня, — приказывает хрипло.

Поднимаю взгляд, не прекращая ласки. Встречаюсь с его потемневшими глазами. В них бушует настоящая буря. Власть, желание, неназываемые чувства.

Обхватываю губами головку, медленно погружаю в рот. Он слишком большой, приходится расслабить горло. Вода продолжает литься, попадает в нос, мешает дышать. Отстраняюсь, кашляю.

— Тише, — его голос неожиданно мягкий. Большой палец поглаживает мою щёку. — Не торопись.

Соглашаюсь молча и пробую снова. На этот раз получается лучше. Нахожу ритм, подстраиваюсь под его дыхание. Язык скользит по чувствительной коже, губы создают нужное давление.

Сергей издаёт низкий стон. Звук отдаётся жаром внизу живота. Нравится. Нравится доставлять ему удовольствие, видеть, как он теряет контроль.

Его бёдра начинают двигаться навстречу. Сначала медленно, потом быстрее. Хватаюсь за его бёдра, пытаясь удержать равновесие. Он трахает мой рот, и это грубо, почти унизительно, но возбуждение только растёт.

— Чёрт, Кира... — выдавливает сквозь зубы. — Твой рот...

Слова обрываются на стоне. Движения становятся рваными, теряют ритм. Чувствую, как он напрягается, готовый кончить.

Но вместо этого он резко отстраняется. Оставляет меня на коленях, тяжело дыша. Непонимающе моргаю, губы горят, челюсть ноет.

— Встань, — командует.

Пытаюсь подняться, но колени затекли. Он нетерпеливо тянет меня вверх, разворачивает лицом к стене. Прижимаюсь к разгорячённой кожей к холодной плитке.

— Руки на стену, — его голос у самого уха. — И не двигайся.

Подчиняюсь. Ладони упираются в мокрый кафель. Чувствую его за спиной, но он не прикасается. Просто стоит и смотрит. Вода льётся по телу, каждая капля ощущается как касание.

— Красивая, — выдыхает он.

От простого слова мурашки бегут по коже. Никто никогда не смотрел на меня так. Не давал времени просто... быть рассмотренной. Это странно интимно, более откровенно, чем всё происходящее до этого.

Наконец чувствую прикосновение. Его ладонь скользит по позвоночнику вниз, очерчивает изгиб поясницы. Прогибаюсь навстречу, но он тут же убирает руку.

— Я сказал не двигаться.

Замираю. Жду. Кожа горит в предвкушении следующего касания. Оно приходит неожиданно. Пальцы очерчивают бедро, поднимаются выше, дразнят, но не касаются там, где нужно больше всего.

— Сергей... — имя срывается с губ помимо воли.

— Что? — его губы касаются шеи, прикусывают чувствительную кожу.

— Пожалуйста...

— Что "пожалуйста"? — пальцы скользят по внутренней стороне бедра, поднимаются выше. — Говори, чего хочешь.

Смущение заливает щёки жаром. Не от воды. Никогда не просила вслух. Слова застревают в горле.

— Кира, — голос становится жёстче. — Я жду.

Его пальцы замирают в миллиметре от цели. Дразнят близостью, но не дают желаемого. Пытка изысканная в своей простоте.

— Коснись меня, — выдавливаю сквозь зубы.

— Где? — чувствую улыбку в его голосе. Садист.

— Ты знаешь где.

— Хочу услышать.

Закрываю глаза. Вода смывает остатки гордости вместе с косметикой.

— Между ног. Коснись меня между ног.

Пальцы немедленно находят клитор. Прикосновение лёгкое, почти невесомое, но тело отзывается как на удар током. Вскрикиваю, подаюсь назад.

— Стой смирно, — предупреждает он, но пальцы продолжают ласку.

Круговые движения, идеальный ритм. Знает, что делает. Ноги начинают дрожать, приходится сильнее упереться в стену. Он добавляет второй палец, проникает внутрь, и я теряю способность соображать.

— Мокрая, — констатирует с удовлетворением.

Хочу огрызнуться, но он изгибает пальцы особым образом, находит точку внутри. Слова превращаются в стон.

Движения становятся быстрее, настойчивее. Большой палец массирует клитор, два других работают внутри. Ритм идеальный, слишком идеальный. Чувствую приближение оргазма, тело напрягается в предвкушении.

И он останавливается.

— Нет! — протест вырывается раньше, чем успеваю подумать.

— Попроси, — его голос спокоен, но чувствую напряжение в нём. — Попроси правильно.

— Сергей, пожалуйста...

— Не то, — пальцы дразнят вход, но не проникают. — Скажи, чего хочешь. Всё целиком.

Гордость борется с желанием. Желание побеждает с разгромным счётом.

— Хочу, чтобы ты меня трахнул, — слова вырываются одним потоком. — Пожалуйста, Сергей. Трахни меня.

Он разворачивает меня лицом к себе одним резким движением. Поднимает, усаживает на узкий выступ в стене. Плитка холодная под ягодицами, но мне всё равно.

Смотрю в его глаза. Зрачки расширены, взгляд почти звериный. Обхватываю ногами его талию, притягиваю ближе.

Сергей входит одним мощным толчком. Крупный, растягивает почти до боли. Вскрикиваю, вцепляюсь ногтями в его плечи. Он замирает, давая привыкнуть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Тише, — шепчет, целуя в висок. — Расслабься.

Легко сказать. Он заполняет полностью, ощущение на грани дискомфорта. Но постепенно тело адаптируется, боль сменяется удовольствием.

— Лучше? — спрашивает, и я подтверждаю взглядом.

Начинает двигаться медленно. Каждый толчок выбивает воздух из лёгких. Обхватываю его ногами крепче, подаюсь навстречу. Ритм нарастает, становится жёстче.

Вода продолжает литься, превращая наши тела в скользкий клубок. Пар окутывает, создаёт иллюзию изоляции от мира. Есть только мы, только это безумное желание.

— Смотри на меня, — требует он.

Открываю глаза, встречаюсь с его взглядом. Интимность момента ошеломляет. Он видит всё. Удовольствие, уязвимость, потерю контроля. И не отводит взгляд, заставляя принять эту открытость.

Движения становятся рваными, теряют ритм. Он близок, чувствую по напряжению в теле, по сбившемуся дыханию. Тянется рукой между нашими телами, находит клитор.

Нескольких движений достаточно. Оргазм накрывает волной, выбивает способность думать, дышать, существовать. Кричу его имя, содрогаюсь всем телом.

Он следует за мной через несколько толчков. Издаёт низкий гортанный звук, вжимается лицом в мою шею. Чувствую, как он изливается внутри, и это продлевает мой оргазм.

Долго стоим так, пытаясь отдышаться. Вода начинает остывать, но никто не двигается выключить её. Он всё ещё внутри, я всё ещё обнимаю его ногами.

— Это было... — начинаю и замолкаю. Нет слов.

— Потрясающе, — заканчивает за меня.

Поднимает голову, смотрит в глаза. В его взгляде новые оттенки. Не просто желание или удовлетворение. Нечто глубже, опаснее.

Наклоняется, целует медленно, почти нежно. Контраст с недавней страстью сбивает с толку. Отвечаю, таю под его губами.

— Пойдём, — говорит, отстраняясь.

Только сейчас замечаю, что дрожу. Он выключает воду, выходит из кабины. Возвращается с огромным полотенцем, заворачивает меня как ребёнка.

— Могу сама, — протестую, но он игнорирует.

Вытирает волосы, плечи, двигается ниже. Прикосновения заботливые, почти благоговейные. Стою, позволяя ему ухаживать за мной, и в груди всё сжимается.

Играю с огнём. Слишком легко забыть, кто я и зачем здесь. Слишком легко поверить в реальность происходящего.

Но когда он поднимает меня на руки и несёт в спальню, я не протестую. Когда укладывает в постель и ложится рядом, прижимая к себе, не сопротивляюсь.

Позволяю себе эту ночь. Одну ночь побыть просто женщиной в объятиях мужчины. Завтра вернусь к реальности. К лжи, манипуляциям, предательству.

Но не сегодня.

Засыпаю под мерный стук его сердца, и последняя мысль перед сном: «Это лучший секс в моей жизни».

И самый опасный.

Глава 29

Алина

Боль пульсирует в горле, напоминая о том, как глубоко я принимала его вчера. Влагалище ноет от последствий нашей безумной ночи. Приоткрываю глаза, щурясь от яркого света, проникающего сквозь панорамные окна. Простыни пропитаны ароматом секса и его одеколона.

— Доброе утро, принцесса. — Голос Сергея непривычно мягкий.

Он стоит у кровати с подносом в руках, босой, в домашних брюках и футболке. Волосы взъерошены, на щеке отпечаток от подушки. Выглядит моложе, почти беззащитно. Этот контраст с вчерашним хищником сбивает с толку.

— Завтрак в постель для именинницы.

Именинницы? Пытаюсь заговорить, но из горла вырывается только хрип. Сергей ставит поднос на тумбочку, наклоняется ко мне.

— Не напрягайся. — Усмешка играет в уголках губ. Он явно доволен результатом своих ночных стараний. — Вот, попей.

Стакан с прохладной водой оказывается спасением. Жадно глотаю, чувствуя облегчение. Горло болезненно сокращается при каждом глотке.

— Блины? — Мой голос звучит как наждачная бумага.

— Собственного приготовления. — Гордость в его тоне неподдельная.

Сергей усаживается на край кровати, ставит поднос между нами. Бекон хрустит аппетитно, от блинов поднимается пар. Кленовый сироп блестит золотом.

Первый кусочек тает во рту. Чёрт, они божественные, с лёгким привкусом ванили и корицы. Желудок урчит от удовольствия.

— У нас сегодня будет долгий день. — Он наблюдает, как я ем. Взгляд тёплый, почти нежный. — Я запланировал для тебя кое-что особенное.

День рождения. Мой день рождения! Как я могла забыть? В голове мгновенно всплывают все легенды. Кире Орловой сегодня исполняется двадцать три. У неё есть друзья, которые наверняка ждут. У неё есть жизнь за пределами этой спальни.

Телефон на тумбочке вибрирует уже который раз. Экран мигает уведомлениями. Хватаю его, почти роняя стакан.

Сорок семь пропущенных от Вероники. Десятки сообщений. Поздравление от папы короткое и формальное, но с обязательным напоминанием о еженедельном отчёте.

Меня накрывает паникой, смывающей остатки сонной неги. Вскакиваю с кровати, игнорируя протест измученного тела. Простыня сползает, обнажая грудь, усыпанную засосами.

— Куда ты? — Сергей хмурится, перехватывая меня за запястье.

— Друзья... они пригласили меня на праздничный обед. — Ложь слетает с губ легко, словно я всю жизнь только этим и занималась. Хотя так оно и есть. — Я совсем забыла!

— Я думал, мы проведём день вместе. — В его голосе появляется нотка собственничества.

— Вечером. — Лихорадочно ищу одежду. Платье валяется скомканной тряпкой у двери в ванную. — Я освобожусь к вечеру, обещаю.

Натягиваю бельё, стараясь не морщиться. Всё тело ноет, между ног особенно. Ткань трусиков неприятно касается воспалённой кожи.

— Хотя бы доешь завтрак.

— Не могу, опаздываю. — Застёгиваю лифчик, тянусь за платьем.

Сергей встаёт, подходит ко мне. Его руки ложатся на талию, разворачивают лицом к нему.

— Кира.

Замираю. В его голосе железо.

— Мой водитель отвезёт тебя. И я заберу тебя в семь.

Это не предложение. Приказ, облечённый в форму заботы. Соглашаюсь, понимая, что спорить бесполезно.

— Хорошо.

Он притягивает меня для поцелуя, и в этот момент меня словно окатывает ледяной водой. Эти губы, такие нежные сейчас, отдавали приказы убивать. Эти руки, ласкающие мою талию, держали оружие.

Его ладонь скользит ниже, сжимая ягодицу через тонкую ткань платья.

— Уверена, что хочешь уйти? — Голос становится ниже, в глазах появляется знакомый хищный блеск. — Я мог бы напомнить тебе, почему стоит остаться...

Предательское тепло разливается внизу живота. Даже сейчас, когда разум кричит об опасности, тело откликается на его прикосновения. Эта власть, которую он имеет надо мной, пугает больше любого оружия.

— Вечером. — С трудом высвобождаюсь из его объятий. Колени предательски дрожат. — Ты же сам сказал, что у нас будет долгий день.

— Считай часы, принцесса. — Он отпускает меня, но взгляд обещает продолжение. — И помни, что ты моя.

Внутренности скручивает от холодного отвращения. Как я могла забыть, кто он на самом деле? Как позволила себе утонуть в этой иллюзии?

— Что-то не так? — Сергей наклоняет голову, изучая моё лицо.

— Нет, просто... спешу. — Ещё одна ложь. Господи, когда я стала так хорошо врать себе самой?

Обуваю туфли, хватаю сумочку. Волосы спутаны, макияж размазан. Выгляжу как женщина после бурной ночи. Что, собственно, правда.

— До вечера. — Выскальзываю за дверь прежде, чем он успевает продолжить.

В лифте прислоняюсь к холодной стене, пытаясь унять дрожь. Зеркальные двери отражают растрёпанную женщину с потухшим взглядом. Это Кира или Алина? Уже не понимаю, где заканчивается роль и начинается реальность.

Пальцы автоматически набирают сообщение Веронике: «Жива. Встретимся через час в обычном месте».

Лифт плавно опускается, отсчитывая этажи. С каждым метром вниз маска Киры садится плотнее. Расправляю плечи, поправляю волосы. К тому времени, как двери открываются в лобби, я снова шпион на задании.

Водитель Сергея уже ждёт у чёрного Майбаха. Высокий, широкоплечий, с лицом профессионального телохранителя. Он делает жест головой, открывая дверь.

— Куда поедем, госпожа Орлова?

Называю адрес кафе в центре. Он снова делает знак согласия, заводит мотор. В салоне пахнет кожей и дорогим освежителем воздуха. На заднем сиденье лежит букет белых роз.

— От хозяина, — поясняет водитель, встречая мой взгляд в зеркале. — С днём рождения.

Беру букет, вдыхаю аромат. Розы свежие, с капельками росы на лепестках. К одной из них прикреплена маленькая коробочка Тиффани.

Не открываю. Не сейчас, когда моё тело всё ещё помнит его прикосновения, а разум кричит о предательстве.

Москва проплывает за тонированными стёклами. Утренние пробки, спешащие люди, обычная жизнь обычного города. Мир, к которому я больше не принадлежу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Телефон вибрирует снова. Папа. Игнорирую. Потом Вероника — короткое «жду».

Кафе появляется слишком быстро. Водитель паркуется у входа.

— Во сколько вас забрать?

— Я вызову такси.

— Хозяин сказал отвезти вас обратно.

Конечно, сказал. Контроль даже на расстоянии.

— Он сказал, что заберёт меня вечером.

Выхожу из машины, оставив розы на сиденье. Коробочку зажимаю в ладони. Кафе встречает ароматом свежемолотых зёрен и выпечки. Вероника уже за нашим обычным столиком в углу.

Она вскакивает, едва завидев меня.

— Какого чёрта, Кира? Где ты была всю ночь? Я чуть с ума не сошла!

Обнимает крепко, и я на секунду позволяю себе расслабиться. Вероника — единственный человек в этом болоте лжи, кому я могу доверять. Почти.

— С днём рождения, дурёха. — Она отстраняется, разглядывая меня. — Хотя по виду и так понятно, как ты его отметила.

Сажусь, морщась от боли. Вероника замечает, приподнимает бровь.

— Настолько хорошо провела ночь?

— Ника...

— Ладно, молчу. — Она подвигает ко мне кофе. — Но отчёт папе придётся писать тебе самой. И объяснять, почему ты не отвечала на звонки.

Делаю глоток. Кофе горький, обжигает горло. Прочищает мозги.

— Что-то случилось?

— Кроме того, что ты исчезла на всю ночь? — Вероника достаёт планшет. — Смотри.

На экране фотографии. Я и Сергей выходим из ресторана. Его рука на моей талии, я смотрю на него снизу вверх. Со стороны выглядим как настоящая пара.

— Откуда это?

— Наши наблюдатели. Папа в курсе.

Закрываю глаза. Конечно, они следили. Они всегда следят.

— Что он сказал?

— Пока ничего. Ждёт твоего отчёта. — Вероника наклоняется ближе, понижает голос. — Кира, что происходит? Это же просто задание?

Просто задание. Если бы.

— Всё под контролем.

— Правда? Потому что со стороны выглядит, будто ты влюбилась в объект.

Слова бьют точно в цель. Влюбилась? Нет. Это невозможно. Это просто... химия. Физическое притяжение. Гормоны.

— Не говори глупости.

— Тогда объясни засосы на шее. — Её палец касается особенно яркого следа над ключицей. — Или то, как ты на него смотришь на этих фото.

Отодвигаю её руку.

— Это часть легенды. Он должен поверить.

— Он или ты?

Молчу. Что тут скажешь? Что каждый раз, когда он касается меня, я забываю, кто я? Что его голос заставляет меня таять? Что прошлой ночью я кричала его имя и хотела, чтобы это никогда не заканчивалось?

— Кира. — Вероника берёт меня за руку. — Ты моя подруга. Единственная настоящая в этом дерьме. Скажи, что ты не делаешь глупость.

Сжимаю её пальцы.

— Я не делаю глупость.

Ложь, ещё одна в бесконечной череде.

— Хорошо. — Она не верит, вижу по глазам, но не давит. — Что в коробочке?

Смотрю на бирюзовую коробочку в руке. Открываю медленно, почти боясь.

Внутри серьги. Маленькие бриллиантовые капли, изящные и дорогие. Красивые. Идеальные.

Как и всё в его мире, красивое снаружи и опасное внутри.

— Впечатляет, — комментирует Вероника. — Мужик не мелочится.

Захлопываю коробочку.

— Это ничего не значит.

— Конечно. — Она откидывается на спинку стула. — Как и ночь в его постели. И завтрак, который он тебе готовил. Не отрицай, я чувствую запах корицы. И водитель, который ждёт снаружи.

Оборачиваюсь. Майбах всё ещё у входа.

— Он просто...

— Контролирует тебя. — Вероника заканчивает за меня. — Знаешь, что самое ироничное? Вы идеально подходите друг другу. Два контрол-фрика, играющие в опасные игры.

— Мы не пара.

— Пока. — Она делает глоток своего латте. — Но если продолжишь так «внедряться», скоро будете.

Хочу возразить, но телефон вибрирует. Сообщение от Сергея: «Надеюсь, серьги понравились. Жду вечера».

Вероника заглядывает в экран.

— О, он ждёт вечера. Романтично.

— Заткнись.

— Сама заткнись, именинница. — Она улыбается, но в глазах тревога. — Просто... будь осторожна, ладно? Мне не нравится, как это развивается.

Мне тоже. Но уже поздно отступать. Я по уши в этой истории, и единственный выход заключается в том, чтобы идти до конца.

— Обещаю.

Ещё одна ложь. Я больше не могу быть осторожной. Не когда каждая клеточка тела хочет вернуться в его объятия. Не когда закрываю глаза и вижу его лицо в момент оргазма.

Я в ловушке. И самое страшное заключается в том, что я не уверена в своем желании выбраться из нее.

Глава 30

Сергей

Проверяю угол падения света в третий раз за последние десять минут. Софиты должны создавать иллюзию звёздного неба, отражаясь в золотистых мазках на репродукциях. Администратор галереи нервно переминается за спиной, но молчит. Умная женщина: она понимает, когда лучше не мешать.

Аромат белых пионов слишком навязчивый. Машу рукой, и два помощника уносят половину букетов. Теперь запах деликатный, едва уловимый. Как её парфюм, когда она прижимается ко мне по утрам.

Музыка. Джазовый квартет репетирует в углу, струны контрабаса вибрируют слишком громко. Подхожу к музыкантам.

— Тише на басах. Это фон, а не концерт.

Контрабасист соглашается, корректирует звучание. Теперь мелодия обволакивает пространство, не заглушая возможность разговора.

Обхожу обеденный стол. Фарфор Веджвуд, хрусталь Баккара, столовое серебро Кристофль. Каждая деталь продумана, но главное украшение интерьера висит над столом. Репродукция «Звёздной ночи». Специальная подсветка создаёт эффект движения, будто звёзды действительно кружатся в ван-гоговских спиралях.

Договор ещё не истёк, но я не собираюсь её отпускать после. Она пробудила во мне то, о существовании чего я не подозревал. Способность просто быть счастливым.

Дом Периньон 1996 года ждёт в серебряном ведёрке. Выяснил, что это её любимое. Проверяю температуру. Идеально.

Руслан нашёл галерею за два часа. Владельцы сначала отказывались. Место было забронировано под корпоратив какой-то нефтяной компании. Предложил двойную цену. Отказались. Тройную. Согласились моментально. Деньги решают многое, но не всё.

Не всё.

Смотрю на часы Патек Филипп. 18:15. Через сорок пять минут заеду за ней. Попросил одеться соответственно. Любопытно, что она выберет.

Последний осмотр. Освещение создаёт интимную атмосферу, не скатываясь в пошлость. Музыка ненавязчива. Ужин от шеф-повара «Белого кролика» прибудет ровно к восьми. Подарок...

Достаю бархатную коробочку Графф. Внутри лежит колье с редкими голубыми бриллиантами. Подобрал под цвет её глаз. Может, слишком. Может, рано для таких подарков. Но я никогда не умел вполсилы.

Администратор кашляет:

— Всё готово, Сергей Геннадьевич. Галерея в вашем полном распоряжении до утра.

Согласно качаю головой. Она исчезает вместе с персоналом. Остаются только музыканты и два официанта, которые будут обслуживать ужин.

Ещё раз оглядываю пространство. Странное чувство. Обычно я отдаю распоряжения, и кто-то их выполняет. Рестораны, подарки, мероприятия. Всё это организовывают помощники. Но сегодня мне нужно было сделать всё самому. Убедиться, что каждая деталь идеальна.

Потому что она идеальна.

За это короткое время я понял, что значит просыпаться с предвкушением нового дня. Что секс может быть не просто физическим актом, а чем-то большим. Что можно часами разговаривать и не замечать времени.

Я влюбился.

Телефон вибрирует. СМС от водителя. Машина готова. Время ехать.

Выхожу из галереи, вдыхаю прохладный воздух. Москва сверкает огнями, спешит по своим делам. А я еду за женщиной, которая за короткое время стала важнее империи, которую я строил двадцать лет.

Усаживаюсь в Бентли. Пока едем, прокручиваю в голове вечер. Ужин, подарок, а потом... Потом предложение продлить контракт. Навсегда. Без бумаг и условий. Просто быть вместе.

Машина останавливается у её подъезда. Выхожу, чувствуя непривычное волнение. Как мальчишка на первом свидании.

Звоню в дверь. Жду.

И понимаю, что готов ждать столько, сколько потребуется.

Дверь открывается, и моё дыхание замирает.

Чёрное платье. То самое. Шёлк обтягивает её фигуру точно так же, как три недели назад. Разрез на бедре открывается при каждом движении. Декольте глубокое, но не вульгарное. Идеальный баланс соблазна и элегантности.

Кира улыбается, видя моё оцепенение.

— Решила воссоздать нашу первую встречу. Для особенного вечера нужно особенное платье.

Шагаю к ней, не в силах отвести взгляд. Провожу пальцами по шёлку на её талии. Ткань тёплая от её тела, гладкая, как вода. Мысленно возвращаюсь к кадрам той ночи. Как она сидела у барной стойки. Как реагировала на мой голос. Как засмеялась моей шутке про коллекционеров.

— Помнишь наш первый разговор? — голос звучит хрипло.

— Каждое слово, — шепчет она.

Наклоняюсь к её губам, но останавливаюсь в миллиметре. Нет. Сейчас нельзя. Если начну целовать, мы точно никуда не поедем. А вечер должен быть идеальным.

Отстраняюсь, беру её за руку.

— Машина ждёт.

Помогаю ей надеть пальто, вдыхая аромат волос. Жасмин с нотками ванили. Тот же парфюм. Она действительно воссоздаёт каждую деталь.

В лифте молчим. Между нами повисло почти осязаемое напряжение. Кира облизывает губы, и я отворачиваюсь к зеркалу. Не сейчас. Держись.

Бентли мурлычет у подъезда. Открываю дверь, подаю руку. Она садится, платье задирается, открывая колено. Обхожу машину, считая шаги. Семь. Семь шагов, чтобы взять себя в руки.

Водитель заводит двигатель, выруливает на проспект. Кира поворачивается ко мне:

— Так куда мы едем?

— Увидишь.

— Сергей, ну хоть намекни.

— Терпение.

Она надувает губы. Очаровательно. Её рука случайно касается моей. По коже пробегает электрическое покалывание. Пульс подскакивает. Что за чертовщина? Я веду переговоры с министрами, не моргнув глазом. Отдаю приказы, от которых зависят жизни. А от простого прикосновения этой женщины теряю контроль.

— Ты какой-то напряжённый, — замечает она. — Всё в порядке?

— Да.

Кира наклоняется ближе, изучая моё лицо. Карман пиджака оттягивает бархатная коробочка. Она скользит взглядом ниже, и я резко показываю в окно:

— Смотри, Кремль подсветили по-новому.

Она поворачивается к окну, отвлекаясь. Выдыхаю. Ещё пятнадцать минут.

— Красиво, — соглашается Кира. — Но ты уверен, что всё хорошо? Ты сам не свой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Усмехаюсь. Проницательная. Одно из качеств, которые свели меня с ума.

— Волнуюсь, — признаюсь неожиданно для себя.

— Ты? Волнуешься? — она смеётся. — Человек, который управляет половиной Москвы?

— Именно.

Поворачиваем на Пречистенку. Галерея уже близко. Сердце колотится как бешеное. Смешно. Мне сорок два года, за плечами десятки войн и тысячи сделок. А чувствую себя пацаном перед первым свиданием.

— Сергей, правда, что происходит?

Паркуемся у галереи. Поворачиваюсь к ней:

— Доверься мне. Хорошо?

Она соглашается, но в глазах читается любопытство. Выхожу, обхожу машину, открываю её дверь. Подаю руку.

— Пойдём. Твой ужин ждёт.

Кира выбирается из машины, оглядывается. Узнаёт здание.

— Это же галерея современного искусства. Она закрыта по вечерам.

— Не сегодня.

Веду её к входу. Охранник распахивает двери. Внутри темно, только неоновая подсветка указывает путь.

— Сергей, что...

— Шшш. Просто иди за мной.

Держу её за руку, чувствуя мелкую дрожь. От волнения или холода? Веду по коридору к основному залу. Слышу тихие звуки джаза. Хорошо. Всё готово.

Останавливаюсь у дверей.

— Закрой глаза.

— Сергей...

— Пожалуйста.

Она закрывает. Открываю двери, веду внутрь. Нас окутывает аромат пионов. Музыка становится громче. Свет софитов создаёт волшебную атмосферу.

— Открывай.

Глава 31

Сергей

Глаза Киры распахиваются, и я впиваюсь взглядом в её лицо, ловя каждую эмоцию. Сначала растерянность. Потом недоверие. И наконец, тот самый детский восторг, ради которого я готов был перевернуть всю Москву.

Галерея преображена до неузнаваемости. Проекции «Звёздной ночи» Ван Гога покрывают стены, потолок, даже пол. Синие и золотые спирали движутся, создавая иллюзию живой картины. Мы словно стоим внутри полотна великого безумца. Свет софитов подобран так, что каждая звезда мерцает, как настоящая.

— Сергей... — её голос срывается. — Это же...

Она делает несколько шагов вперёд, поворачивается вокруг своей оси. Платье кружится вместе с ней, шёлк отражает золотые блики проекций. Выглядит как богиня, спустившаяся с небес прямо в картину.

— Как ты... — она резко разворачивается ко мне, и в глазах стоят слёзы. — Это лучшее, что кто-либо для меня делал.

Кто-либо.

Два слова вызывают ревность. Кто был до меня? Кто пытался впечатлить её? Но я душу эту мысль. Сегодня её вечер. Прошлое не имеет значения. Важно только то, что сейчас она здесь, со мной.

Кира бросается мне на шею с такой силой, что я делаю шаг назад. Обнимаю, прижимаю к себе крепче необходимого. Её тело идеально вписывается в мои руки, будто она создана специально для меня. Вдыхаю запах её волос. Жасмин и ваниль. Тот самый парфюм с нашей первой встречи.

— С днём рождения, солнце, — шепчу прямо в ухо.

Она вздрагивает от моего дыхания на коже, и я чувствую, как по её телу пробегает дрожь. Самодовольство растёт.

Беру её за руку, веду вглубь галереи. Она то и дело останавливается, восхищённо разглядывая проекции. У картины Кандинского замирает на долю секунды дольше необходимого. Пульс учащается, но Кира уже идёт дальше, фотографируя пространство на телефон.

— Я не могу поверить, что ты организовал всё это, — говорит она, когда мы подходим к накрытому столу. — Галерея же не работала. Как ты договорился?

Усмехаюсь, отодвигая для неё стул.

— У меня есть свои методы.

— Ты же не угрожал куратору? — она присаживается, глядя на меня с деланным ужасом.

— Только деньгами. Большими деньгами.

Наливаю Дом Периньон. Пузырьки играют в хрустале, отражая золотые блики проекций. Кира делает глоток, закрывает глаза от удовольствия.

— Ммм, девяносто шестой год. Мой любимый.

— Знаю.

Она открывает глаза, смотрит удивлённо.

— Откуда?

— Я внимательный.

На самом деле пришлось звонить метрдотелю «Пушкина», где мы ужинали на прошлой неделе. Но ей об этом знать необязательно.

— Расскажи о своём дне, — прошу, накладывая ей тарелку. Руки чуть дрожат от волнения. Она даже есть сама не может. Трогательно.

— О, это было потрясающе! Ника, Света и Марина устроили мне сюрприз-завтрак. Представляешь, они встали в шесть утра, чтобы приготовить блинный торт! А потом мы играли в настолки, пили шампанское... — она щебечет, размахивая руками, и я просто смотрю.

Последние недели изменили меня. Раньше я бы слушал вполуха, параллельно обдумывая рабочие вопросы. Сейчас ловлю каждое слово, каждую интонацию. Мне действительно важно, как прошёл её день. Когда это я стал таким?

— А мой день прошёл не так весело.

— Почему?

— Работал. Руслан едва не спятил, когда я отменил встречу с питерскими партнёрами.

— Из-за меня? — она выглядит одновременно виноватой и польщённой.

— Из-за твоего дня рождения. Некоторые вещи важнее бизнеса.

Кира тянется через стол, накрывает мою руку своей. Электрический разряд пробегает по коже.

Переворачиваю ладони, переплетаю наши пальцы. Момент истины. Чувствую её пульс. Быстрый, взволнованный. Или это мой?

— Кира, — Вижу, как она вздрагивает. — Мне нужно кое-что сказать.

Она напрягается, но не отнимает руку. Хороший знак.

Поднимаюсь, обхожу стол, не выпуская её ладонь. Она следит за мной широко раскрытыми глазами. Опускаюсь на одно колено рядом с её стулом. Не для предложения руки и сердца, просто чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Последние недели стали самыми яркими в моей жизни, — начинаю, удерживая её взгляд. — Ты разбудила во мне то, что я считал мёртвым. Заставила почувствовать... — запинаюсь, подбирая слова. Я не привык говорить о чувствах. — Тепло. Свет. Жизнь.

Свободной рукой касаюсь её щеки. Кожа горячая, гладкая.

— Наш договор закончится рано или поздно.

Вижу, как в её глазах мелькает паника. Сжимаю её руку крепче.

— И я хочу пересмотреть условия.

— Сергей...

— Будь моей девушкой. По-настоящему. Без контрактов, без ограничений по времени. Просто будь со мной.

Она молчит бесконечные секунды. В голове проносятся варианты отказа, объяснения, которые она может придумать. Но потом её губы расплываются в улыбке, и она склоняет голову в согласии.

— Да. Боже, да. Я думала... я боялась, что ты просто продлишь контракт.

— Нет больше никаких контрактов, — встаю, поднимаю её со стула. — Ты моя женщина. А я твой мужчина. Всё просто.

Она смеётся, и звук отдаётся эхом под сводами галереи. Притягиваю её к себе, но не целую. Ещё нет.

— Переезжай ко мне.

Смех обрывается. Она отшатывается, хотя мои руки всё ещё на её талии.

— Что?

— Ты слышала. Переезжай. Завтра же.

— Сергей, это... это слишком быстро.

Отпускаю её, делаю шаг назад. Засовываю руки в карманы, чтобы не схватить её снова.

— Почему?

— Мы совсем мало знаем друг друга!

— И?

— И это слишком мало для таких серьёзных решений!

Качаю головой, усмехаясь.

— Ты судишь по меркам обычных людей. Мы с тобой не обычные.

Подхожу ближе, нависаю. Она задирает голову, встречая мой взгляд. Не отступает. Моя сильная девочка.

— Мужчины братвы не играют в игры, Кира. Когда мы находим свою женщину, мы действуем. Берём. Защищаем. Я не прошу выйти за меня замуж. Пока. Просто хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я... — она облизывает губы, и мой взгляд прикован к движению её языка. — Я боюсь.

— Чего?

— Что это просто увлечение. Что ты пресытишься и...

Не даю договорить. Обхватываю её лицо ладонями, заставляю смотреть на меня.

— Я не из тех, кто пресыщается. Когда я выбираю, я выбираю навсегда.

В её глазах борются сомнения и желание. Вижу момент, когда сомнения побеждают.

— Дай мне время, — шепчет она. — Пожалуйста. Давай не будем торопиться. Насладимся каждым моментом, каждым этапом...

— Я не тороплюсь, — голос звучит жёстче, чем планировал. — Просто знаю, чего хочу.

— Сергей, пожалуйста.

Её пальцы обхватывают мои запястья. Дрожат. От страха или волнения?

— Всё произойдёт естественно. Обещаю. Просто... не дави на меня.

Протестую внутренне. Я привык получать желаемое здесь и сейчас. Но смотрю в её глаза. В них мольба. Если надавлю, потеряю.

Выдыхаю. Отпускаю её лицо, но притягиваю к себе, целую в лоб.

— Хорошо. Время. Но запомни: я никуда не денусь. И ты тоже.

Она расслабляется в моих объятиях, и я понимаю, что выиграл этот раунд. Не полностью, но достаточно.

— Спасибо, — шепчет она в мою рубашку. — За понимание. За этот вечер. За всё.

— Вечер только начинается, — напоминаю. — У нас ещё ужин и...

Достаю из кармана бархатную коробочку. Кира ахает.

— Сергей, нет!

— Да, — отрезаю, открывая коробочку.

Голубые бриллианты вспыхивают в свете проекций. Колье выглядит ещё роскошнее, чем в бутике. Камни точно повторяют оттенок её глаз.

— Это слишком, — качает головой. — Я не могу.

— Можешь и будешь. Повернись.

Кира подчиняется, собирает волосы. Застёгиваю замок, позволяя пальцам задержаться на её шее. Кожа покрывается мурашками.

— Теперь идеально, — говорю, когда она поворачивается.

Бриллианты холодным огнём горят на её коже. Хочется сорвать с неё платье и любить прямо здесь, среди картин и звёздного неба. Но не сегодня. Сегодня я джентльмен.

— Пойдём ужинать, пока я не сделал что-то непристойное.

Она смеётся, берёт меня под руку. Веду её обратно к столу, где официанты уже готовы подавать горячее.

Остаток вечера проходит в разговорах, смехе и лёгком флирте. Она рассказывает о любимых картинах, я делюсь историями из прошлого. Отредактированными, разумеется. Никакого криминала, только забавные случаи.

Смотрю, как она фотографирует всё вокруг, и вдруг накрывает странное чувство. Будто время убегает сквозь пальцы. Будто нужно запомнить каждую секунду, сохранить в памяти каждую её улыбку.

Подхожу сзади, обнимаю за талию. Она откидывается на меня спиной с абсолютным доверием.

— Знаешь, о чём я думаю? — шепчу ей на ухо.

— М-м?

— Ты либо сделаешь меня лучше, либо уничтожишь. Третьего не дано.

Кира резко поворачивается в моих руках. В глазах мелькает боль, страх, вина. Всё исчезает так быстро, что я не успеваю поймать.

Но внутренне тревожусь. Будто тело знает больше разума. Отгоняю дурное предчувствие. Она моя и останется моей.

Часы бьют полночь. День рождения официально закончился, но я не готов отпускать её.

— Поехали ко мне? — предлагаю.

Она колеблется секунду, потом соглашается. Вызываю машину, помогаю ей накинуть пальто.

Галерея за нашими спинами погружается в темноту. Звёздная ночь гаснет, оставляя только обычные картины на стенах. Но волшебство вечера следует за нами.

В машине она засыпает у меня на плече, доверчиво прижавшись. Глажу её волосы, думая о будущем. О том, как она переедет ко мне рано или поздно. О том, как представлю её деду. О том, как однажды надену ей на палец кольцо.

Не знаю, что через несколько месяцев буду сидеть в этой же машине, сжимая в руке её фотографию и мечтая вернуть время назад.

Не знаю ничего. Счастливое неведение становится последним подарком судьбы перед бурей.

Глава 32

Алина

Машина останавливается у знакомых ворот. Бетонный забор, камеры по периметру, автоматические ворота. Дом отца выглядит как крепость посреди элитного посёлка. Чувствую себя здесь словно иду на осаду.

Охранник даёт знак одобрения, ворота открываются. Мурашки бегут по коже. Каждый раз, приезжая сюда после ночи с Ковалёвым, ощущаю себя предательницей. Хотя кого я предаю? Мужчину, которого должна уничтожить? Или отца, который превратил меня в оружие?

В гостиной уже все в сборе. Отец сидит в своём любимом кресле, Вероника устроилась на диване с ноутбуком на коленях, Денис притулился в углу, уткнувшись в планшет. Типичная картина семейного совета Вороновых. Только это не семья, а оперативная группа.

— Опаздываешь, — отец даже не поднимает взгляд от документов.

— Сергей задержал.

— Садись. У нас мало времени, — в голосе отца звучит ирония.

Сажусь напротив, скрещиваю ноги. Платье от вчерашнего свидания всё ещё на мне, колье с голубыми бриллиантами жжёт кожу. Вероника бросает на украшение выразительный взгляд.

— Итак, — отец откладывает бумаги, впервые смотрит на меня. — Ковалёв сделал предложение.

— Не то, о котором ты думаешь.

— Я знаю. Предложил стать его женщиной официально. И переехать к нему.

Замираю. Откуда он...

— У меня свои источники, Кира. Ты согласилась?

— Попросила время подумать.

— Глупо. Нужно было сразу соглашаться.

Сжимаю пальцы в замок. Спокойно. Он не понимает, как работает психология Сергея.

— Если бы я сразу согласилась, он бы заподозрил подвох. Мужчины его типа привыкли добиваться. Лёгкая добыча их не интересует.

— Мужчины его типа привыкли брать то, что хотят, — отец встаёт, подходит к окну. — Ты переедешь к нему завтра.

— Что? Отец, я же сказала...

— Завтра, Кира. Это не обсуждается.

Поднимаюсь, скрещиваю руки на груди. Защитная поза, но плевать.

— Хорошо. Допустим, я переезжаю. Как мы будем поддерживать связь? В его доме камеры в каждой комнате, кроме спальни и ванной. Я не смогу просто взять и позвонить тебе.

— Найдёшь способ.

— Найду способ? — голос срывается на более высокие ноты. — Ты понимаешь, с кем мы имеем дело? Это не какой-то мелкий бизнесмен, которого можно обвести вокруг пальца! Сергей Ковалёв контролирует половину теневого бизнеса Москвы. У него везде глаза и уши. Одна ошибка, и я труп!

— Не драматизируй.

— Я не драматизирую! Я видела, как он обращается с предателями. Видела, что осталось от человека, который пытался его обмануть.

Вспоминаю тот вечер в клубе. Сергей был абсолютно спокоен, когда перед ним лежало бездыханное тело.

— Могу я хоть что-нибудь предложить? — тихий голос Дениса заставляет всех обернуться.

Младший брат редко участвует в обсуждениях. Предпочитает отсиживаться со своими гаджетами. Но сейчас он поднимает голову от планшета, и в его глазах мелькает интерес.

— Я могу написать программу. Она будет временно отключать камеры. Или создавать помехи в записи. Никто ничего не заметит.

— Нет, — отрезаю резче, чем планировала. — Извини, Денис, но это худшая идея.

— Почему? — он выглядит обиженным.

— Потому что у Сергея есть Руслан.

— И что?

Сажусь обратно, потираю виски. Как объяснить?

— Руслан Асланов — правая рука Сергея. Я встречалась с ним только раз, на деловом ужине. Внешне он выглядит расслабленным, даже ленивым. Сидит, попивает виски, шутит. Но глаза... — вспоминаю тот пронзительный взгляд, от которого хотелось спрятаться. — Он замечает всё. Абсолютно всё. Малейший сбой в системе безопасности, и он начнёт копать.

— Ты переоцениваешь их возможности, — отец возвращается к креслу.

— Нет, это ты их недооцениваешь! Ты привык работать с политиками и бизнесменами. Они играют по правилам, пусть и грязным. Ковалёв — это другой уровень. Он выжил в девяностых, построил империю на крови и сохранил её. Таких не обманывают дешёвыми трюками с камерами!

— Кира, успокойся, — Вероника наконец вмешивается. — Давайте подумаем рационально. Тебе нужен способ связи, который не вызовет подозрений. Что если...

— Что если ничего! — отец резко встаёт. — Кира, я не буду ждать вечно. У тебя есть два месяца, чтобы дать мне результат. Если его не будет, тебе придётся действовать грязными методами. А ты знаешь, что это значит. Время пошло.

Леденею изнутри. Грязные методы. Знаю, что он имеет в виду. Компромат интимного и криминального характера. Видео. Фото. То, что уничтожит Сергея публично.

И уничтожит меня заодно.

— Отец...

— Два месяца, Кира. И я хочу еженедельные отчёты. Найди способ.

Молчим несколько секунд. В голове лихорадочно перебираю варианты. Телефон исключен. Личные встречи слишком рискованны. Электронную почту Руслан наверняка мониторит вместе со всем трафиком...

— Рабочие звонки, — произношу медленно, обдумывая на ходу.

— Что? — отец хмурится.

— Я работаю с финансовым отделом Ковалёва. У меня есть легальная причина звонить своему «начальнику» по работе. Если мы разработаем систему кодов...

— Продолжай, — в голосе отца появляется интерес.

Встаю, начинаю ходить по комнате. Мысли обретают структуру.

— Финансовые термины. Никто не удивится, если я буду обсуждать прибыль, расходы, инвестиции. «Квартальный отчёт готов» может означать, что я нашла что-то важное. «Проблемы с налоговой» — нужна срочная встреча. «Аудит прошёл успешно» — всё под контролем.

— Примитивно, — фыркает отец.

— Зато работает. Чем проще система, тем сложнее её раскрыть. Сергей и Руслан будут искать сложные схемы, хакерские атаки, двойных агентов. Обычные рабочие звонки даже не привлекут внимания.

Вероника согласно качает головой, что-то быстро печатает.

— Могу составить полный список кодов. Продумать варианты для разных ситуаций.

— Сделай это, — приказывает отец. Поворачивается ко мне. — Завтра сообщишь Ковалёву о переезде. Никаких «мне нужно время». Скажешь, что подумала и готова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Хорошо.

— И Кира? Помни — два месяца. Не разочаруй меня.

Соглашаюсь молча. Отец покидает комнату, Денис бредёт следом. Остаёмся с Вероникой вдвоём. Она выдыхает так громко, что её чёлка взлетает вверх.

— Боже, с каждым годом с ним всё сложнее.

Падаю на диван рядом с ней, откидываю голову на спинку.

— Это ещё мягко сказано.

— Два месяца и грязные методы? Правда? Он что, совсем крышей поехал?

— Видимо, он загнан в угол. Возможно, кто-то давит сверху, требует результатов. Иначе бы он не торопил.

Вероника закрывает ноутбук, поворачивается ко мне.

— Кир, а ты... Ты сможешь? Ну, если придётся?

Знаю, о чём она спрашивает. Смогу ли я переспать с Сергеем ради компромата. Смогу ли подставить камеры, записать видео, уничтожить человека, который...

Который называет меня «солнце» и смотрит так, будто я центр его вселенной.

— Не знаю, — честно отвечаю. — Надеюсь, до этого не дойдёт.

— Система с кодами умная. Должна сработать.

— Если Руслан не просчитает.

— Ты слишком много о нём думаешь, — Вероника хитро улыбается. — Может, дело не только в его наблюдательности?

— Ника!

— Что? Просто говорю.

Швыряю в неё подушку. Она уворачивается, смеётся.

— Я просто пытаюсь донести, насколько он опасен!

— Ага, конечно. «Внешне расслабленный, глаза пронзительные». Прямо роман пишешь.

— Идиотка.

— Сама такая. Но если говорить всерьёз, Кир... Будь осторожна. С ними обоими.

Понимаю, о чём она. Вижу по её взгляду, что она заметила. Заметила, как я говорю о Сергее. Как меняется мой голос. Как дрожат руки.

— Давай займёмся кодами, — предлагаю, чтобы сменить тему. — Нужно продумать всё до мелочей.

Следующий час проводим за составлением системы. «Рост прибыли на 10%» означает, что всё спокойно. «Падение на 20%» сигнализирует о проблемах. «Требуется дополнительное финансирование» говорит о необходимости срочной встречи. И так далее.

— А что если Сергей захочет увидеть эти отчёты? — спрашивает Вероника.

— Покажу настоящие. Буду вести двойную отчётность. Официальную для него, кодированную для отца.

— Сложно.

— Справлюсь. Не впервой вести двойную игру.

Вероника сохраняет файл, делает несколько копий.

— Кстати, как прошёл день рождения? Судя по камешкам на шее, неплохо.

Касаюсь колье. Бриллианты холодные под пальцами.

— Он арендовал целую галерею. Только для нас двоих. С проекциями картин Ван Гога.

— Ого. Размахнулся.

— И это ещё не всё. Ужин, шампанское, это колье... А потом попросил быть его девушкой. Официально. Без контрактов.

Вероника присвистывает.

— А ты?

— Попросила время. Отец прав, нужно было сразу соглашаться. Но я запаниковала.

— Понимаю. Одно дело изображать чувства по контракту, и совсем другое делать это без подстраховки.

Молчу. Потому что дело не в подстраховке. Дело в том, что когда он держал мою руку и говорил о чувствах, я на секунду забыла, кто я. Забыла о миссии, об отце, обо всём. Была просто девушкой, которой делает предложение мужчина её мечты.

И это чертовски пугает.

— Знаешь, что самое смешное? — продолжает Вероника. — Отец велел тебе соблазнить Ковалёва. Но судя по всему, это Ковалёв соблазнил тебя.

— Это не смешно.

— Да ладно тебе. Представь, если бы отец попробовал сам его очаровать.

Образ отца, пытающегося флиртовать с Сергеем, настолько абсурден, что не могу сдержать смешок.

— «Сергей Геннадьевич, не хотите обсудить квартальный отчёт при свечах?»

— «У меня к вам бизнес-предложение. И ужин. В основном ужин.»

Хохочем как ненормальные. Смеёмся до слёз, до боли в животе.

— Всё, — отдышавшись, говорю. — Хватит. А то отец услышит.

— Пусть слышит. Может, поймёт наконец, что его методы устарели.

Вытираю слёзы, встаю.

— Спасибо, Ник. Без тебя я бы с ума сошла.

— Эй, для этого подруги и нужны. Чтобы составлять шпионские коды и ржать над боссами.

Обнимаю её. Крепко, по-настоящему. Она единственный человек в этом доме, кому я доверяю.

— Будь осторожна, Кир, — шепчет она. — Я говорю всерьёз. Эти игры... Они не всегда заканчиваются хорошо.

— Знаю. Но выбора нет.

Отстраняюсь, беру распечатки с кодами.

— Мне пора. Нужно собрать вещи к переезду.

— Удачи. И помни, я всегда на связи. Если что-то пойдёт не так...

— Ты первая узнаешь. Обещаю.

Выхожу из дома отца с тяжёлым сердцем. Завтра начинается новый этап игры. Более опасный, более личный. Буду жить под одной крышей с человеком, которого должна уничтожить. Спать в его постели. Завтракать за одним столом. Изображать любовь двадцать четыре часа в сутки.

И самое страшное заключается в том, что с каждым днём мне всё сложнее понимать, где заканчивается игра и начинается правда.

Глава 33

Алина

Грузовик забит до отказа. Вероника стоит рядом, покачивая головой.

— Кир, ты правда собрала всю квартиру? Даже кастрюли?

— Только личные вещи, — оправдываюсь, наблюдая, как грузчики заталкивают последнюю коробку.

— Ага, личные. Включая кухонный комбайн и йогуртницу.

— Это подарки!

— От кого? От самой себя на прошлое Рождество?

Отворачиваюсь, чтобы скрыть улыбку. Она права. Половина вещей мне не нужна. Но когда начала собираться, не могла остановиться. Каждый предмет казался важным. Фотоальбомы с фальшивыми воспоминаниями. Книги, которые читала между заданиями. Даже дурацкая керамическая кошка с отбитым ухом.

— Он даже не удивился, — говорю, вспоминая утренний разговор с Сергеем.

— Что?

— Когда я позвонила и сказала, что готова переехать. Просто ответил: «Хорошо, пришлю машину». Будто знал, что я соглашусь.

— Может, и знал. Ты же сама говорила, он умеет читать людей.

Водитель подходит к нам. Крепкий мужчина лет сорока с лицом боксёра.

— Всё загружено. Можем ехать.

Соглашаюсь. Обнимаю Веронику напоследок.

— Будь осторожна, — шепчет она. — И не забывай про коды.

— Не забуду.

Сажусь в машину. Кожаный салон пахнет дорого и холодно. Грузовик трогается следом. Смотрю в окно на удаляющийся дом. Моя квартира. Моё убежище. Единственное место, где можно было снять маску Киры.

Теперь масок больше не будет. Теперь я должна быть Кирой двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. До конца миссии.

Сколько это продлится? Два месяца, как сказал отец? Или дольше?

Машина выезжает на шоссе. Москва проплывает за окнами. Серая, шумная, равнодушная. Сколько раз выполняла подобные задания в этом городе? Соблазняла мужчин, выведывала секреты, крала документы.

Но никогда раньше не переезжала к объекту.

Вспоминаю прошлые миссии. Банкир Соколов. Три недели флирта в фитнес-клубе, одна ночь в отеле, флешка с паролями. Депутат Крымов. Месяц случайных встреч, пара свиданий, компромат на телефоне. Бизнесмен Лебедев. Две недели переписки, корпоратив, документы из сейфа.

Всё было просто. Чётко. По инструкции.

С Сергеем всё иначе.

Во-первых, масштаб. Он не просто богатый мужчина с парой скелетов в шкафу. Он король преступного мира. Его империя строилась десятилетиями на крови и страхе.

Во-вторых, опасность. Предыдущие объекты максимум могли испортить мне репутацию или подать в суд. Сергей... Вспоминаю труп в его клубе. Спокойное лицо, когда он вытирал кровь с рук.

В-третьих...

В-третьих, чувства.

Проклятье.

Никогда раньше объект не вызывал во мне ничего, кроме профессионального интереса. Иногда отвращения, если человек был особенно мерзок. Иногда жалости, если попадался наивный романтик.

Но никогда не было дрожи в коленях от одного взгляда. Никогда не возникало желания просто сидеть и слушать его голос. Никогда не появлялся страх не оправдать ожидания.

Машина сворачивает с МКАД. Узнаю дорогу. Но мы едем не в Сити.

— Простите, — обращаюсь к водителю. — Мы не в пентхаус?

— Нет, госпожа Орлова. Хозяин велел везти вас домой.

— Домой?

— На Рублёвку. В семейное гнездо.

Семейное гнездо. Почему эти слова заставляют сердце биться чаще?

Рублёво-Успенское шоссе. Элитный посёлок за высокими заборами. Камеры на каждом столбе. Охрана на въезде.

— Давно работаете на Сергея Геннадьевича? — спрашиваю, чтобы разрядить тишину.

— Пятнадцать лет.

— Долго.

— Хозяин умеет ценить преданность.

Больше он не говорит ни слова. Профессионал. Таких не разговоришь.

Машина останавливается у массивных ворот. Кованые узоры, позолоченные вензеля. СК. Сергей Ковалёв. Скромно.

Охранник проверяет документы, одобряет. Ворота медленно открываются.

И я вижу дом.

Нет. Не дом. Дворец.

Трёхэтажный особняк в традиционном стиле. Белый камень, колонны, арочные окна. Подъездная аллея выложена брусчаткой. По бокам расположены идеально подстриженные газоны и клумбы.

— Ничего себе, — вырывается у меня.

Водитель ухмыляется в зеркало заднего вида.

— Хозяин любит жить красиво.

Красиво? Мягко сказано. Это демонстрация силы. Власти. Богатства.

И того факта, что Сергей Ковалёв неприкасаем.

Грузовик с вещами уже ждёт у парадного входа. Выхожу из машины, оглядываюсь. Слева находится гараж на десять машин. Вижу краем глаза коллекцию: Бентли, пара Мерседесов, что-то спортивное и низкое.

Справа расположен фонтан. Мраморная композиция с дельфинами и нимфами. Вода журчит успокаивающе.

А впереди дом. Мой новый дом.

На ближайшие два месяца.

Или навсегда, если миссия провалится.

Тяжёлые дубовые двери распахиваются. На пороге появляется женщина. Прямая спина, седые волосы, убранные в пучок, простое тёмное платье. Домработница?

— Кира Алексеевна? — спрашивает она с лёгким акцентом.

— Да.

— Добро пожаловать. Я Мария Ивановна.

Протягивает руку. Пожатие крепкое, ладонь тёплая.

— Сергей Геннадьевич много о вас рассказывал, — продолжает она, и в уголках глаз появляются морщинки от улыбки. — Наконец-то в этом доме появится женская рука.

Не знаю, что ответить. К такому приёму не готова.

— Спасибо, — выдавливаю.

— Пойдёмте, покажу ваши комнаты. Мальчики занесут вещи.

«Мальчики»? Двое грузчиков под два метра ростом? Соглашаюсь, следую за Марией Ивановной.

Холл встречает прохладой и полумраком. Мраморный пол, хрустальная люстра, широкая лестница с резными перилами. На стенах висят картины в тяжёлых рамах. Не репродукции. Оригиналы.

Сколько это всё стоит? Миллионы? Десятки миллионов?

И всё это нажито кровью.

Перестань. Ты не судья. Ты исполнитель.

Поднимаемся на второй этаж. Коридор, устланный персидскими коврами. Двери из красного дерева. Тишина, нарушаемая только тиканьем напольных часов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вот здесь будет ваша комната, — Мария Ивановна открывает одну из дверей. — Если, конечно, захотите жить отдельно. Комната Сергея Геннадьевича в конце коридора.

Заглядываю внутрь. Просторная спальня в пастельных тонах. Кровать с балдахином, туалетный столик, кресло у окна. Собственная ванная комната.

Красиво. Уютно. И абсолютно безлико.

— Спасибо, здесь замечательно.

— Ужин в семь, — продолжает Мария Ивановна. — Сергей Геннадьевич вернётся к восьми. Если что-то понадобится, кухня на первом этаже, вторая дверь направо. Или можете позвонить по внутреннему телефону.

— Вы давно работаете здесь?

Женщина заметно теплеет.

— Двадцать лет. Видела, как Сергей Геннадьевич совсем юнцом ходил. А теперь вот... — она оглядывает меня с головы до ног. — Дождался наконец своего счастья.

Своего счастья. Если бы она знала правду.

— Отдыхайте. Обустраивайтесь. Дом теперь и ваш тоже.

Она уходит, оставляя меня одну. Сажусь на край кровати. Матрас прогибается идеально. Наверное, ортопедический. Всё самое лучшее.

За окном виднеется сад. Яблони, груши, беседка в глубине. Идиллия.

Которая построена на криминальных деньгах.

Сколько человек пострадало, чтобы Сергей мог купить этот дом? Сколько семей разрушено? Сколько жизней загублено?

Но почему тогда Мария Ивановна смотрит на него с такой теплотой? Почему грузчики работают споро и без страха? Почему водитель говорит о преданности?

За окном щебечут птицы. Покой и благодать.

Грузчики вносят коробки. Работают тихо, профессионально.

Мой новый дом. Красивый. Богатый. Чужой.

Сколько масок придётся носить в этих стенах? Сколько лжи произнести? Сколько раз предать человека, который доверится мне?

Но выбора нет. Миссия есть миссия. А я являюсь идеальным оружием отца.

По крайней мере, была такой.

До встречи с Сергеем Ковалёвым.

Глава 34

Алина

Меня окутывает тишина, словно вата. Даже шаги по мраморному полу звучат приглушённо.

Решаю исследовать территорию. Первый этаж: гостиная размером с мою бывшую квартиру, библиотека с кожаными креслами, столовая на двадцать персон. Всё выдержано в тёмных тонах. Дерево, камень, металл. Мужской дом. Дом хозяина.

Кухня оказывается неожиданно уютной. Современная техника соседствует с деревянной мебелью. Пахнет выпечкой и кофе. На столе стоит ваза с полевыми цветами.

Мария Ивановна стоит у плиты, помешивает содержимое кастрюли.

— Проголодались? — спрашивает, не оборачиваясь.

— Немного.

— Садитесь. Сейчас чаю налью. И пирожки есть свежие.

Усаживаюсь за стол. Дерево тёплое под ладонями, отполированное тысячами прикосновений.

Мария Ивановна ставит передо мной чашку. Чай пахнет мятой и мёдом. Рядом появляется тарелка с пирожками. Румяные, золотистые. Как из детства. Которого у меня не было.

— С капустой и с мясом, — поясняет она. — Сергей Геннадьевич любит с мясом.

Беру пирожок. Тесто воздушное, начинка сочная. Вкусно до слёз.

— Спасибо.

Мария Ивановна садится напротив. Внимательно изучает меня. Взгляд цепкий, но не враждебный.

— Сергей Геннадиевич никого в дом приглашает, — продолжает Мария Ивановна. — Обычно в городской квартире встречается. А сюда...

Любопытно.

— Почему вы мне это рассказываете?

Женщина пожимает плечами.

— Чтобы вы понимали. Если Сергей Геннадиевич привёз вас сюда, значит, всерьёз. Он этот дом бережёт. Здесь его корни.

Корни. Криминальные корни, хочется добавить. Но молчу.

— Расскажите о доме, — прошу вместо этого.

Мария Ивановна заметно оживляется.

— Особняк построил ещё дед Сергея Геннадьевича. После войны. Тогда здесь глушь была, лес кругом. А он верил, что место будет золотым. И оказался прав.

— Дед был... бизнесменом?

Она усмехается.

— Бизнесменом. Да, можно и так сказать. Жёсткий человек, но справедливый. За своих горой стоял. И сына так же воспитал. И внука.

За своих горой. Воровской кодекс, переданный через поколения.

— А вы как здесь оказались?

Мария Ивановна наливает себе чаю. Пар поднимается между нами, как занавес.

— История длинная. Муж у меня погиб. Остались долги, дом хотели отобрать. Бандиты наезжали. — Она говорит тише. — Сергей Геннадьевич тогда молодым парнем ходил, власть только принял после отца. Но помог. Разобрался с бандитами. Долги покрыл. Дом вернул.

— И вы из благодарности...

— Из благодарности? — Она качает головой. — Нет, милая. Не из благодарности. Он мне жизнь вернул. Смысл дал. Я думала, всё, конец. А он пришёл и сказал: «Будете у меня дом вести. Я вам доверяю». И знаете, что самое важное?

— Что?

— Сдержал слово. Двадцать лет прошло, а я всё здесь. И дом веду. И ему доверяю, как он мне.

Доверие. Ключевое слово в мире Сергея Ковалёва.

И я собираюсь это доверие предать.

Меня мутит. Пирожок больше не лезет.

— Что-то не так? — Мария Ивановна наклоняется ближе.

— Нет, всё хорошо. Просто... много всего навалилось.

— Понимаю. Переезд всегда вызывает нервное напряжение. Но вы не переживайте. Освоитесь быстро. Дом хороший, добрый. И Сергей Геннадьевич... Он тоже добрый. Просто не всем показывает.

Добрый. Человек, который хладнокровно убивает предателей.

Но эта женщина искренне в это верит. Видит в нём спасителя. Героя.

Кто же он на самом деле?

— Покажете дом? — спрашиваю, чтобы сменить тему. — Хотелось бы знать, где что.

— Конечно. Пойдёмте.

Следующий час превращается в экскурсию. Мария Ивановна водит меня по комнатам, рассказывает истории. Вот здесь Сергей в порыве злости разбил вазу династии Мин. Вот тут он учился стрелять. До сих пор след от пули виден в стене. А в этом кресле любил сидеть его отец.

Музеем становится каждая комната. Историей оборачивается каждый предмет.

И я понимаю: это не просто дом. Это крепость. Святилище. Место, где Сергей Ковалёв может снять маску и быть собой.

И он впустил меня сюда.

Зачем?

— А это кабинет, — Мария Ивановна останавливается у массивной двери. — Сюда без разрешения нельзя. Сергей Геннадьевич не любит, когда трогают его бумаги.

— Понятно.

Кабинет. Святая святых. Там наверняка есть сейф. Документы. Компромат. Всё, что нужно отцу.

Но дверь заперта. И взламывать её равносильно самоубийству.

Пока что.

— Вот и всё, — Мария Ивановна разводит руками. — Дом большой, но обжитой. Не потеряетесь.

— Спасибо за экскурсию.

— Не за что. Располагайтесь как дома. — Она смотрит на часы. — Мне пора ужин готовить. Сергей Геннадьевич любит пунктуальность.

Возвращаюсь в свою комнату. Вещи уже разложены. Видимо, горничная постаралась, пока мы гуляли. Платья в шкафу, косметика на туалетном столике, книги на полке.

Выгляжу вполне обжившейся.

Сажусь у окна. Сад тонет в вечерних сумерках. Где-то вдали лает собака. Обычный загородный вечер.

Только я не обычная женщина. И это не обычный дом. И человек, который скоро вернётся, не обычный бизнесмен.

Мы все играем свои роли в этом спектакле.

Вопрос только в том, кто окажется лучшим актёром.

И что останется от нас, когда опустится занавес.

Смотрю на колье с голубыми бриллиантами. Подарок на день рождения. «Тебе идёт синий», сказал он тогда.

Что он скажет, когда узнает правду?

Если доживёт до этого момента.

Если доживу я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 35

Алина

В семь часов спускаюсь в столовую. Сергей уже там. Сидит во главе длинного стола, читает что-то на планшете.

Без пиджака. Без галстука. Рукава белой рубашки закатаны до локтей. Волосы слегка взъерошены.

Выглядит... по-домашнему.

Поднимает взгляд, когда вхожу. Глаза теплеют.

— Привет.

— Привет.

Откладывает планшет, встаёт. Подходит, целует в щёку. Губы обжигают кожу.

— Как прошёл переезд?

— Нормально. Мария Ивановна провела экскурсию.

— И как тебе дом?

Огромный. Чужой. Пугающий.

— Впечатляет.

Он усмехается, отодвигает для меня стул.

— Дипломатичный ответ.

Сажусь. Он возвращается на своё место. Мария Ивановна вносит первое блюдо. Салат из свежих овощей с козьим сыром.

— Приятного аппетита, — говорит она и исчезает.

Беру вилку. Сергей наблюдает.

— Что?

— Нравится смотреть, как ты ешь.

— Это странно.

— Возможно. Но ты делаешь это... изящно.

Смущаюсь. Опускаю взгляд в тарелку. Салат действительно вкусный. Свежий, с лёгкой кислинкой.

— Мария Ивановна готовит потрясающе.

— Она лучшая. Знаешь, — продолжает он, наливая вино, — ты так и не рассказала о сестре.

Рука замирает над бокалом. Вероника.

— А ты не рассказывал о тайном особняке.

Он смеётся. Настоящий, искренний смех. Звучит чудесно.

— Справедливо. У всех есть секреты.

Если бы он только знал.

— Расскажи о ней, — просит Сергей. — О Веронике.

Придумываю на ходу. Миксую правду с ложью.

— Она младше меня на два года. Программист. Гений компьютеров. Может взломать что угодно.

— Полезный навык.

— Она использует его только для хороших целей.

— Конечно.

В его голосе ирония. Понимает, что вру? Или просто не верит в «хорошие цели»?

Мария Ивановна приносит второе. Утка в апельсиновом соусе. Аромат кружит голову.

— Боже, как вкусно пахнет.

— Попробуй.

Отрезаю кусочек. Мясо тает во рту. Соус идеальный. Сладость апельсина уравновешивает пряности.

— Это восхитительно.

Сергей улыбается. Не ухмылка, не оскал. Настоящая тёплая улыбка.

— Рад, что тебе нравится.

Ужинаем в комфортной тишине. Иногда перебрасываемся репликами. Он рассказывает о своих поездках. Я делюсь впечатлениями от дома.

Обычный семейный ужин.

Только семья у нас ненастоящая.

— Почему ты смотришь на меня так? — спрашивает Сергей.

— Как?

— Будто видишь впервые.

Потому что так и есть. Дома он другой. Мягче. Человечнее. Без брони из костюма и власти.

— Ты выглядишь расслабленным.

— Дома можно себе позволить.

Дома. Он уже считает этот дом нашим общим?

— К кофе будет десерт, — сообщает Мария Ивановна, убирая тарелки. — Ваш любимый наполеон, Сергей Геннадьевич.

— Вы балуете меня, Мария Ивановна.

— А кого ещё баловать, если не вас?

Она исчезает на кухне. Мы остаёмся вдвоём.

— У тебя с ней особенные отношения.

— Она заменила мне мать. Когда отец погиб, она поддерживала меня. Верила в меня.

В его голосе боль. Старая, затянувшаяся, но всё ещё ощутимая.

Хочется коснуться его руки. Утешить.

Не смею.

— Сколько тебе было лет?

— Шестнадцать.

Шестнадцать. Ещё ребёнок. Которому пришлось стать мужчиной за одну ночь.

— Мне жаль.

Он пожимает плечами.

— Такая жизнь. В нашем мире взрослеют быстро. Или умирают.

Мария Ивановна возвращается с десертом. Наполеон выглядит как произведение искусства. Слои теста тончайшие, крем воздушный.

— Спасибо, Мария Ивановна.

— Кушайте на здоровье.

Пробую. Закрываю глаза от удовольствия. Идеальный баланс сладости и текстуры.

Доедаем десерт. Пьём кофе. Говорим о мелочах. Погода. Планы на завтра. Новый ресторан в центре.

Обычные темы обычных людей.

Которыми мы не являемся.

— Пойдём в гостиную? — предлагает Сергей. — Или ты устала?

Устала. Но миссия требует сближения.

— Пойдём.

Гостиная встречает полумраком. Сергей включает торшер. Мягкий свет заливает кожаные диваны.

— Налить тебе что-нибудь?

— Воды, пожалуйста.

Он подходит к бару, наливает воду мне, виски себе. Передаёт стакан, садится рядом. Не вплотную, но достаточно близко, чтобы чувствовать тепло его тела.

— Странно, что Вероника не приехала помочь с переездом.

Пожимаю плечами.

— У неё важный проект. Дедлайн горит.

— Она может приехать в гости. Когда захочет. Мне важно познакомиться с твоей семьёй.

Семья. Которой у меня нет.

— Это будет первый раз, когда мы по-настоящему расстаёмся. Всегда жили вместе или рядом.

— Ты будешь скучать.

Не вопрос. Утверждение.

— Да.

По крайней мере, это правда. Буду скучать по Веронике. По её шуткам. По её поддержке. По единственному человеку, который знает настоящую меня.

— Я рад, что ты здесь, — говорит Сергей тихо.

Поворачиваю голову, встречаюсь с ним взглядом. В его глазах что-то тёплое. Настоящее.

— Я тоже.

Ложь даётся легко. Слишком легко.

Он тянется ко мне, убирает прядь волос за ухо. Пальцы задерживаются на щеке.

— Знаешь, я думал твои вещи окажутся в моей комнате.

Сердце пропускает удар.

— Сергей...

— Почему ты выбрала отдельную спальню?

Потому что так проще сохранять дистанцию. Потому что в общей спальне сложнее притворяться. Потому что...

— Мне кажется, это здоровые границы. Мы только начинаем жить вместе. Нужно пространство для адаптации.

— Врёшь.

Прямо. Без обиняков. Типично для него.

— Не вру. Просто... не хочу торопить события.

— События, — повторяет он. — Любопытный выбор слов.

Отпиваю воду. Горло пересохло.

— Мы пара, Сергей. Но это не значит, что мы должны слиться в единое целое с первого дня.

— Пара, — он пробует слово на вкус. — Мне нравится, как ты это говоришь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что именно?

— «Мы пара». Звучит... правильно.

Ставлю стакан на столик. Руки дрожат.

— Мне пора отдыхать. День выдался утомительным.

Встаю. Он перехватывает мою руку.

— Останься. Просто посидим. Как обычная пара после ужина.

Обычная. Если бы.

Но сажусь обратно. Он включает телевизор. Новости. Экономика. Политика. Белый шум.

Его рука находит мою. Пальцы переплетаются.

Сижу. Смотрю в экран. Чувствую тепло его ладони.

И понимаю: это опасно. Слишком уютно. Слишком правильно. Слишком похоже на настоящую жизнь.

Жизнь, которой у меня никогда не будет.

— О чём думаешь? — спрашивает Сергей.

О том, что предаю тебя каждую секунду. О том, что разрушу твой мир. О том, что ненавижу себя за это.

— Ни о чём особенном.

Он целует мои пальцы. Губы обжигают кожу.

— Ты всегда что-то скрываешь. Но ничего. У меня есть время.

Время. Которое работает против нас обоих.

На экране премьер-министр что-то говорит о новых реформах. Сергей комментирует вполголоса. Я поддакиваю.

Обычный вечер обычной пары.

В необычном доме.

С необычными секретами.

И необычным финалом, который ждёт нас впереди.

Глава 36

Алина

Просыпаюсь в шесть утра. Привычка, вбитая годами тренировок. В новом доме царит безмолвие, давящее на уши. Нет шума машин за окном. Нет соседей за стеной. Только дыхание огромного особняка.

Накидываю халат поверх пижамы. Выскальзываю из комнаты. Коридор встречает полумраком. Спускаюсь вниз, ориентируясь по памяти.

Кухня пустая. Включаю свет, открываю холодильник. Идеальный порядок. Контейнеры с готовой едой. Свежие овощи. Фрукты. Молочные продукты.

Достаю яблоко. Мою под краном.

— Доброе утро.

Вздрагиваю. Яблоко выскальзывает из рук, катится по полу.

Мария Ивановна стоит в дверях. В халате, с аккуратно заколотыми волосами. Улыбается.

— Простите, не хотела пугать.

— Ничего. Я просто... не ожидала.

Поднимаю яблоко. Снова мою.

— Рано встаёте, — замечает она, подходя к плите. — Завтракать будете?

— Не хотела вас беспокоить.

— Какое беспокойство? Я всё равно встаю рано. Привычка.

Достаёт сковородку, яйца, бекон.

— Омлет подойдёт?

— Да, спасибо.

Сажусь за кухонный стол. Наблюдаю, как она готовит. Движения отточенные, привычные. Сколько лет она делает это каждое утро?

— Сергей Геннадьевич тоже встаёт рано?

— По-разному. Раньше мог всю ночь не спать. Ходил по дому, как привидение.

Разбивает яйца в миску. Взбивает.

— А сейчас?

— Сейчас лучше. С вашим появлением в его жизни спит спокойнее.

Ценные сведения. Полезные сведения. Но почему-то не радует.

Выливает яичную смесь на сковородку. Шипение заполняет кухню. Аккуратно переворачивает омлет. Достаёт тарелки. Выкладывает омлет, добавляет бекон и тосты. Ставит передо мной. Наливает чай. Садится напротив.

Ем омлет. Механически.

— Знаете, — продолжает Мария Ивановна, — многие думают, что Сергей Геннадьевич жестокий. И они правы. Он может быть очень жестоким. Но не со своими. Своих он защищает.

Еда встаёт комом в горле.

— Вы стали ему как мать.

— Он никогда так не говорил. Но да, наверное. У него ведь рано мама умерла. А отец... отец оказался сложным человеком. Жёстким. Требовательным. Не умел показывать любовь.

Встаёт, подливает мне чаю.

— Сергей Геннадьевич вырос без тепла. Поэтому и сам не умеет его показывать. Но внутри... внутри он способен на большую любовь. Просто боится.

— Боится?

— Любить. Привязываться. Он видел, как отец потерял мать. Как это его сломало. Не хочет повторить его судьбу.

Снова садится. Смотрит на меня внимательно.

— Но с вами он другой. Мягче. Человечнее. Я вижу.

Если бы она знала правду. Если бы знала, зачем я здесь на самом деле.

— Будьте с ним терпеливы, — просит Мария Ивановна. — Он не умеет доверять. Но если уж доверится... это навсегда.

Делаю утвердительный жест головой. Не могу говорить. В горле ком.

— Спасибо за завтрак. И за... разговор.

— Всегда пожалуйста, милая. Приходите, когда захотите. Я всегда рада поговорить.

Встаю из-за стола. Ноги ватные.

— Мария Ивановна... почему вы мне это рассказали?

Она улыбается. Тепло. По-матерински.

— Потому что вижу: вы хороший человек. И вы нужны Сергею Геннадьевичу. А он нужен вам. Даже если вы сами этого ещё не понимаете.

Выхожу из кухни. Поднимаюсь по лестнице. В груди тяжесть.

Ожидала получить информацию. Получила.

Но вместо торжества испытываю чувство вины. Острое, как нож.

Мария Ивановна. Добрая женщина, которая видит в Сергее спасителя. Которая любит его как сына.

Как она будет убита горем, когда узнает правду.

Когда узнает, что человек, которого она впустила в дом, пришёл его разрушить.

Возвращаюсь к себе в комнату. Нужно переодеться, привести мысли в порядок. Прохожу мимо спальни Сергея.

Слышу его голос. Громкий. Яростный.

— Мне плевать на твои оправдания, Руслан! Я сказал усилить периметр!

Останавливаюсь у двери. Прислушиваюсь.

— Нет, ты меня послушай! Если твои люди не могут выполнить простой приказ, найди других!

Звук удара. Раздаётся грохот.

— Созывай совет. Всех. Сегодня вечером. И найди мне того урода, который это сделал!

Наступает безмолвие. Потом тихое ругательство.

Толкаю дверь. Сергей стоит спиной ко мне. В одних пижамных штанах. Правая рука сжата в кулак. На костяшках кровь.

Зеркало на стене разбито. Осколки на полу.

— Сергей?

Оборачивается. В глазах бешенство. Но увидев меня, смягчается.

— Прости. Не хотел тебя разбудить.

— Что случилось?

Подхожу ближе. Беру его руку, рассматриваю порезы. Глубокие, но не критичные.

— Плохие новости.

— Какие?

Он молчит. Смотрит на меня оценивающе.

— Мой груз взорвали. Прямо на таможенном терминале. Сразу после прибытия.

Сердце пропускает удар. Груз. Тот самый груз?

— Боже. Кто-то пострадал?

— Двое охранников. В больнице, но выживут.

Веду его в ванную. Включаю воду, промываю раны. Он не сопротивляется.

— У тебя есть аптечка?

— В шкафчике.

Достаю антисептик, бинты. Обрабатываю порезы. Он морщится, но молчит.

— Кто мог это сделать?

— Если бы я знал.

Аккуратно бинтую руку. Стараюсь выглядеть заботливой девушкой, а не профессионалом, обрабатывавшим раны десятки раз.

— Что за груз?

Он смотрит на меня внимательно. Слишком внимательно.

— Оборудование для казино. Игровые автоматы, столы. Ничего особенного.

Врёт. Но я принимаю версию с пониманием.

— Большие потери?

— Несколько миллионов. Но дело не в деньгах.

— А в чём?

— В наглости. Кто-то решил, что может безнаказанно атаковать меня. Это требует ответа.

Заканчиваю с перевязкой. Глажу забинтованную руку.

— Поэтому семейный совет?

— Да. Нужно выяснить, кто за этим стоит. И показать, что такие вещи не прощаются.

Семейный совет. Все в одном месте. Отец испытал бы восторг.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Это опасно? Собирать всех вместе?

Сергей криво улыбается. Без веселья.

— Всё в нашем мире опасно, детка. Но иногда нужно показать силу. Единство.

Выходим из ванной. Он подходит к шкафу, достаёт рубашку.

— Мне нужно ехать. Много дел перед вечером.

— Понимаю.

Застёгивает рубашку. Левой рукой, поскольку правая болит.

— Помочь?

Подхожу, застёгиваю пуговицы. Он смотрит на меня сверху вниз.

— Спасибо.

— За что?

— За заботу. Давно никто не перевязывал мне раны.

В его голосе звучит уязвимость. На секунду.

— Будь осторожен сегодня.

— Всегда осторожен.

Целует меня в лоб. Быстро, почти небрежно.

Он уходит. Я остаюсь в его спальне. Смотрю на разбитое зеркало. На капли крови на осколках.

Груз. Взрыв. Таможенный терминал.

Вот оно. То, ради чего отец прислал меня сюда срочно. То, что должна найти.

Но почему вместо азарта охотника чувствую только тревогу?

Почему вместо радости от прогресса миссии хочется предупредить Сергея об опасности?

Что со мной происходит?

Глава 37

Сергей

Вертолет идет на снижение. Подо мной дымящиеся руины. То, что вчера было образцовым логистическим терминалом.

Руслан сидит напротив. Молчит. Знает, что сейчас лучше не лезть с вопросами.

Пилот сажает машину на асфальт в ста метрах от эпицентра. Выхожу, не дожидаясь полной остановки лопастей. Воздух пропитан гарью и смертью.

Алексей бежит навстречу. Мой троюродный племянник. Управляющий терминалом. Лицо серое, на лбу пот.

— Сергей Геннадьевич!

Не отвечаю. Иду к воронке. Десять контейнеров. Были контейнерами. Теперь груда искореженного металла.

— Сколько? — спрашиваю, не оборачиваясь.

— Трое погибших. Семеро в больнице. Двое в реанимации.

Об этом Кире лучше не знать. Поворачиваюсь к нему. Он съеживается под моим взглядом.

— Имена.

— Володя Серов, Миша Краснов, Толик... Толик Новиков.

Знаю всех троих. Серов работал на меня пятнадцать лет. У него двое детей. Были.

— Семьям выплатить по пять миллионов. Раненым необходимо лучшее лечение. Лучшие врачи.

— Уже распорядился.

Подхожу к остаткам контейнера. На обугленном металле еще видны следы маркировки. Мой груз.

— Что с основной партией?

— Компьютеры почти не пострадали. Склад Б был в стороне от эпицентра. Только три паллеты зацепило осколками.

Хоть что-то. Оборудование для майнинговых ферм на сотни миллионов долларов. И об этом тоже Кире знать не обязательно. Если бы потерял его...

— Покажи запись.

Алексей достает планшет. Пальцы дрожат, когда листает файлы.

— Вот. За час до взрыва.

Смотрю на экран. Качество хорошее, но толку мало. Фигура в рабочей одежде и каске. Лица не видно. Проходит мимо камер как свой.

— Дальше.

— Он... он зашел в туалет возле склада А. И не вышел.

— Личность установили?

— Нет. Документов не осталось. Тело... там почти ничего не осталось.

Самоубийца. Пришел умирать, забрав с собой моих людей.

— Как он прошел на территорию?

Алексей бледнеет еще больше.

— Мы проверяем. Возможно, подкуп охраны или фальшивые документы.

Хватаю его за грудки. Притягиваю к себе.

— Возможно? У тебя режимный объект, Алексей! Здесь крысы не должны проползти без моего ведома!

— Я... я найду, кто пропустил. Клянусь!

Отпускаю его. Он пошатывается.

— У тебя сутки. Не найдешь виновных, будешь отвечать сам. Понял?

— Да. Конечно. Найду.

Руслан подходит, разглядывая обломки.

— Профессиональная работа. Самодельное взрывное устройство, но мощное. И точный расчет места.

— Знали, куда бить.

— Или повезло. Туалет логичен для закладки. Никто не обращает внимания на человека, который туда заходит.

Достаю телефон. Набираю номер Марии Ивановны.

— Готовь большой стол на вечер. Человек на двадцать пять.

— Слушаюсь, Сергей Геннадьевич. Что-то случилось?

— Семейный совет. И приготовь тот коньяк из погреба. Старый.

Понимает без слов. Последний раз я просил его на похоронах деда.

Отключаюсь. Поворачиваюсь к Руслану.

— Обзвонил всех? К восьми вечера все будут в поместье?

— Да, это объявление войны?

— Это выяснение, кто начал войну со мной.

Иду обратно к вертолету. За спиной Алексей отдает распоряжения своим людям. Пусть копает. Может, повезет, и он действительно что-то найдет.

Но внутри я уже знаю. Это не случайный теракт. Кто-то метит в мою империю. Кто-то, кто знает, куда бить.

И я найду этого «кого-то». А потом покажу, почему со мной лучше не связываться.

Приземляюсь у дома. Вхожу через главный вход. Смех доносится из кухни. Женский. Не только Кира.

Иду на звук. Останавливаюсь в дверях.

Картина, которую вижу, выбивает из колеи. Кира в переднике стоит у стола, лепит пельмени. Рядом Мария Ивановна учит её правильно защипывать края. Две горничные режут овощи для салата. И все смеются.

Моя кухня. Мой дом. Где обычно царит напряженная тишина. Где слуги ходят на цыпочках.

Сейчас здесь тепло. Живо. Словно сам дом ожил.

— ...и тогда он говорит: «Мамочка, а почему у пельменей животики?» — Кира заканчивает какую-то историю.

Новый взрыв смеха. Даже Мария Ивановна утирает слезы.

Кира первой замечает меня. Лицо светлеет.

— Сергей! Ты вернулся!

Бросается ко мне. В руках мука. На щеке тоже. Обнимает, не думая о том, что пачкает мой костюм.

И мне плевать на костюм.

— Мы готовим ужин! Мария Ивановна учит меня делать пельмени. Смотри!

Тянет к столу. Показывает ровные ряды слепленных пельменей.

— Вот эти мои. Кривоватые, да? Но Мария Ивановна говорит, для первого раза очень даже неплохо.

Смотрю на неё. На её сияющие глаза. На муку в волосах. На искреннюю радость от такой простой вещи.

Ярость тает. Напряжение отступает. Остается только тепло.

— Красивые пельмени, — говорю, притягивая её к себе.

— Правда? Не смейся! Это мои первые в жизни пельмени.

— Не смеюсь. Попробую обязательно.

Мария Ивановна кашляет.

— Сергей Геннадьевич, вы же сказали большой стол на вечер?

— Да. Человек на двадцать пять.

— Мы управимся. Девочки уже готовят закуски. Горячее будет вовремя.

Кира смотрит на меня с любопытством.

— О! Не верится, что познакомлюсь с твоей семьей! Это же здорово!

Её энтузиазм обезоруживает. Она действительно рада. Действительно хочет узнать мою семью.

Если бы знала, какая это семья...

— Пойду переоденусь к ужину, — говорит она. — Что надеть? Что-то строгое? Элегантное?

— Просто будь собой.

Целует меня в щеку. Убегает наверх.

Мария Ивановна смотрит мне вслед. Потом на меня.

— Сергей Геннадьевич...

— Говори.

— Вы уверены? Девочка хорошая. Ей не место на таких... собраниях.

Знаю, что она права. Знаю, что должен оградить Киру от этой части моей жизни.

Но не могу.

Не хочу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Она будет со мной, — говорю жестко.

Мария Ивановна вздыхает. Знает, что спорить бесполезно.

— Посажу её рядом с вами. И прослежу, чтобы Валера с Игорем сидели подальше. Они после третьей рюмки язык не держат.

— Спасибо.

Поднимаюсь к себе. Нужно переодеться. Подготовиться.

Сегодня будет сложный разговор. Возможно, придется принимать жесткие решения.

Но сейчас, после того как увидел Киру на кухне, в моем доме, с моими людьми...

Понимаю, что буду защищать это. Любой ценой.

Потому что она принесла в мой мёртвый дом жизнь.

И я не позволю никому это отнять.

Глава 38

Алина

После душа возвращаюсь вниз. На часах половина седьмого. Останавливаюсь в дверях столовой. Мария Ивановна колдует над сервировкой. Скатерть из тяжёлого льна. Серебряные приборы. Хрустальные бокалы поблёскивают в свете люстры.

— Помочь? — предлагаю.

Женщина выпрямляется, оценивает свою работу.

— Спасибо, милая, но я сама справлюсь. Привыкла.

Подхожу ближе. На столе появляются салфетки, свёрнутые в сложные фигуры. Тарелки расставлены с точностью до миллиметра. Всё выглядит торжественно и парадно.

— Сколько будет гостей?

— Двадцать человек. Плюс вы с Сергеем Геннадьевичем.

Двадцать два места. Двадцать две тарелки. Двадцать две судьбы за одним столом.

— Мужчины любят поесть, — продолжает Мария Ивановна, расставляя фужеры для водки. — Особенно когда собираются по делам. Успокаивает нервы.

По делам. Занимательный эвфемизм для криминальной сходки.

— Может, всё-таки помогу? Много работы.

— Идите лучше прогуляйтесь по саду. Или найдите Сергея Геннадьевича. Он, наверное, в кабинете закрылся.

В кабинете. За той самой дверью, к которой нет доступа.

Выхожу из столовой и прохожу мимо библиотеки. За последние дни изучила здесь каждую полку. История России. Классика. Философия. Детективы. Даже несколько любовных романов в мягких обложках, явно выбранных не Сергеем.

Но ни одного документа. Ни одной папки и ни единого намёка на бизнес.

Умно. Держать работу и дом раздельно. Не смешивать семейное гнездо с офисом.

Для него это защита, а для меня тупик.

Толкаю стеклянные двери и выхожу на балкон. Вечерний воздух приятно холодит кожу. Сад тонет в сумерках. Где-то вдали лает собака. Должно быть, у соседей.

Облокачиваюсь на перила. Камень холодный под ладонями. Прошла пара дней с переезда. Пара дней в этом доме. Пара дней бесплодных поисков.

Пыталась подобраться к Марии Ивановне. Расспрашивала о прошлом, о семье и о бизнесе. Она охотно рассказывала о детстве Сергея, о его привычках и любимых блюдах. Но стоило коснуться работы, разговор сворачивал в сторону.

«Я в дела не лезу, милая. Это мужское. Моё дело содержать дом».

Старая школа. Чёткое разделение. Мужчины воюют, а женщины хранят очаг.

В библиотеке нашла альбомы с фотографиями. Сергей в детстве: серьёзный мальчик с внимательными глазами. Сергей-подросток с той же надменной посадкой головы. Сергей в двадцать лет на похоронах отца, лицо как маска.

Нашла документы о доме. Договор купли-продажи пятидесятилетней давности. План участка. Разрешение на строительство гаража. Квитанции об уплате налогов.

Всё легально. Чисто и бесполезно.

Даже личных вещей почти нет. Одежда. Часы. Парфюм. Книга на прикроватном столике: Ремарк, «Триумфальная арка». Закладка на середине.

Как будто Сергей существует только в моменте «здесь и сейчас». Без прошлого и бумажного следа. Призрак в собственном доме.

Шум мотора заставляет обернуться. К воротам подъезжает чёрный Гелендваген. За ним ещё один. И ещё. Процессия дорогих машин.

Братва съезжается на совет.

Прячусь в тени. Наблюдаю. Из машин выходят мужчины с женщинами. Дорогие костюмы и платья. Уверенная походка. Лица не разобрать в сумерках, но ауру чувствую даже отсюда.

Власть. Опасность. Деньги.

Охрана проверяет документы, пропускает. Машины выстраиваются на парковке ровными рядами. Немецкий порядок в русском хаосе.

— Наблюдаешь?

Оборачиваюсь резко. Сергей стоит в дверях. Тёмный костюм сидит идеально, но плечи напряжены. Под глазами тени.

— Заинтересовало, кто приехал.

Подходит и встаёт рядом. Пахнет парфюмом и усталостью.

— Семья. Ближний круг.

— Выглядишь уставшим.

Пожимает плечами. Движение отдаёт болью. Вижу его гримасу.

— Длинный день.

Беру его за руку. Та, что забинтована, уже без повязки.

— Как терминал?

Взгляд на секунду становится жёстким. Потом смягчается.

— Обошёл периметр. Поговорил с людьми. Оценил ущерб.

— И?

— И ничего. Разберёмся.

Разберёмся. Код для «не твоё дело».

Глажу его ладонь большим пальцем. Кожа тёплая, чуть шершавая.

— Ты же понимаешь, что можешь мне доверять?

Сергей поворачивается ко мне. В глазах мелькает тёмное и непонятное.

— Понимаю. Но некоторые вещи лучше не знать. Для твоей же безопасности.

Классика жанра. Защита через неведение.

— А если я хочу знать?

— Тогда придётся подождать. Не всё сразу, принцесса.

Принцесса. Это прозвище заставляет кожу покрываться мурашками.

Сергей притягивает меня к себе. Обнимает со спины, утыкается носом в волосы.

— Пахнешь хорошо. Ваниль?

— Гель для душа.

— Ммм. Так бы и съел.

В его голосе появляется игривость. Руки скользят по талии.

— У нас гости. И ужин. И твой важный совет.

— К чёрту совет.

Разворачивает меня к себе. В глазах голод, но не тот, что утоляют едой.

— Сергей...

— Знаю. Но ты в этом платье...

Платье простое. Тёмно-синее, по фигуре, длина до колена. Ничего особенного. Но то, как он на меня смотрит...

— Нам правда пора.

Вздыхает и отпускает. Но не отходит.

— После ужина поговорим. Хорошо?

Согласно качаю головой. После ужина. Если он будет в настроении говорить после встречи с «семьёй».

— Пойдём. Мария Ивановна расстроится, если мы опоздаем.

Беру его под руку. Чувствую напряжение в мышцах. Что бы он ни увидел на терминале, это выбило его из колеи.

Но спрашивать бесполезно. Стена между его миром и моим слишком высока.

Пока что.

Спускаемся. В холле уже слышны голоса. Басовитый смех. Звон стекла.

Семья в сборе.

Представление начинается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 39

Алина

Столовая встречает шумом голосов и звоном посуды. Останавливаюсь в дверях, оценивая обстановку.

Длинный стол заполнен людьми. Мужчины в дорогих костюмах громко смеются над чьей-то шуткой. Женщины в вечерних платьях сидят с прямыми спинами и вежливыми улыбками. Картина идеального светского раута.

Если не смотреть внимательно.

Замечаю детали. Выпуклость под пиджаком слева говорит о скрытой кобуре. Татуировка на костяшках пальцев, выглядывающая из-под манжета. Шрам через бровь. Сломанный и криво сросшийся нос.

Волки в овечьих шкурах.

Сергей ведёт меня к столу. Его рука на моей талии одновременно поддерживает и заявляет о собственности.

— Господа, позвольте представить. Кира.

Мужские взгляды скользят по мне оценивающе. От макушки до пяток и обратно. Некоторые задерживаются на вырезе платья.

— Красавица, — басит грузный мужчина справа. — Повезло тебе, Серёга.

— Да уж не так, как твоей Ленке, — парирует Сергей.

Мужчины ржут. Женщина рядом с грузным видимо, та самая Ленка, даже не моргает. Привыкла.

Сергей усаживает меня справа от себя. Место хозяйки дома.

— Это Иван, — он указывает на грузного. — Мой правая рука по югу.

— Алексей, — худощавый брюнет напротив. — Финансы.

— Михаил, — лысеющий мужчина с добродушным лицом. — Логистика.

Имена и лица проносятся мимо. Запоминаю автоматически. Годы тренировок.

— А это кто такая аппетитная? — молодой парень в конце стола облизывает губы, глядя на меня.

— Это женщина Сергея Геннадьевича, — ледяным тоном отвечает женщина рядом с ним.

— Наталья права, — Сергей наливает мне вина. — Следи за языком, Витёк.

Витёк ухмыляется, но замолкает. Пока.

Ужин начинается. Мария Ивановна с помощницами вносят блюда. Закуски, салаты, горячее. Стол ломится от еды.

Мужчины едят жадно, громко обсуждая какие-то дела. Женщины ковыряются в тарелках, изредка перешёптываясь.

— Давно с Серёжей? — спрашивает соседка слева. Блондинка с острым личиком и пустыми глазами.

— Несколько месяцев.

— Ого. Рекорд. Обычно он их быстрее меняет.

Кусок застревает в горле. Глотаю с трудом.

— Не слушай Катьку, — вмешивается Наталья. — Она всем завидует.

Катька фыркает, но замолкает.

Разговор за столом становится громче. Мужчины уже изрядно выпили. Шутки делаются грубее.

— ...а потом эта сука говорит: "Я в полицию пойду!" — рассказывает Иван. — Ну я ей и показал, куда она пойдёт.

Взрыв хохота. Даже не хочу знать подробности.

— Эй, красотка, — Витёк снова привлекает моё внимание. — А ты чем занимаешься?

— Художественным искусством и инвестициями.

— О, умная значит. Серёга любит умных. На одну ночь.

Сергей бросает на него предупреждающий взгляд. Парень поднимает руки в примирительном жесте.

— Шучу, шучу. Не кипятись, хозяин.

Пытаюсь есть, но кусок не лезет. Атмосфера за столом тяжёлая. Тестостерон, алкоголь и едва сдерживаемая агрессия.

— Хорошо выглядишь для москвички, — замечает Михаил. — Фитнес?

— Йога.

— Йога, — повторяет он, облизывая губы. — Гибкая, значит.

Его жена сидит рядом. Делает вид, что не слышит.

— Очень, — подтверждаю ровным тоном.

— Покажешь как-нибудь? — в его голосе появляется масляная нотка.

— Вряд ли вы потянете даже базовые асаны в вашей весовой категории.

За столом на секунду повисает тишина. Потом Иван начинает ржать.

— Ха! Обломала тебя, Мишка! Правильно, девка с характером!

Михаил краснеет, но тоже смеётся. Кризис миновал.

— Нравится мне твоя баба, Серёг, — Иван наклоняется ко мне. — Зубастая.

Его дыхание отдаёт перегаром. Отодвигаюсь незаметно.

— Это комплимент, детка, — поясняет он. — У нас тут овцы кругом, а ты волчица.

Взгляд скользит по женщинам за столом. «Овцы» сохраняют невозмутимость.

— А может, проверим? — Витёк снова лезет. — Поиграем в карты? На раздевание?

— Заткнись, — рычит Сергей.

— Да ладно тебе, хозяин. Делись добром.

Рука Сергея сжимается на бокале. Костяшки белеют.

— Хватит болтать, — вмешивается Руслан. Узнаю голос из телефона. — Дело есть.

Напряжение спадает. Мужчины переключаются на бизнес. Но взгляды продолжают раздевать меня.

Чувствую себя куском мяса на витрине. Дорогим куском, но всё равно мясом.

— Не обращай внимания, — шепчет Наталья. — Они всегда такие, когда выпьют.

Всегда такие. И их жёны всегда молчат. Правила игры.

В которую мне теперь тоже играть.

— А знаешь, что мне в тебе нравится? — Иван снова наклоняется ко мне.

Терпение Сергея на исходе. Вижу, как пульсирует жилка на его виске.

— Волосы, — продолжает Иван. — Шелковистые такие.

Его рука тянется к моим волосам. Толстые пальцы с перстнями.

Отклоняюсь, но он настойчив. Ловит прядь, наматывает на палец.

— Красивые. Серёг, где ты таких красоток берёшь?

Происходит слишком быстро.

Сергей даже не смотрит в нашу сторону. Просто делает короткое движение запястьем.

Свист рассекаемого воздуха у самой щеки. Ветерок от пролетевшего лезвия.

Вскрик Ивана.

Нож пронзает его ладонь насквозь, пригвождая к столу. Кровь растекается по белой скатерти.

— СУКА! — орёт Иван. — Ты охренел?!

Сергей спокойно отпивает вино. Будто ничего не произошло.

— Руки прочь от моей женщины.

Сердце колотится как бешеное. Нож прошёл в сантиметре от моего лица. Ещё немного влево, и...

Иван дёргается, пытаясь вытащить лезвие. Кровь хлещет сильнее.

— Да я просто... бля... просто потрогал!

— В следующий раз потрогаешь, отрежу. И не руку.

За столом стоит гробовая тишина. Потом Алексей начинает хихикать.

— Попал, Ваня. Надо было слушать хозяина.

— Сам дурак, — добавляет Михаил. — Знаешь же, как Серёга к своим бабам относится.

Своим бабам. Множественное число. Сколько их было до меня?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Иван наконец вытаскивает нож. Матерится сквозь зубы, заматывая руку салфеткой.

— Больно?

— Иди на хуй.

— Мария Ивановна! — зовёт Сергей. — Принесите аптечку. Иван опять подрался с ножом. И проиграл.

Мужчины ржут. Даже Иван криво ухмыляется.

Что за люди. Минуту назад он орал от боли, а теперь смеётся над шуткой.

Мария Ивановна появляется с аптечкой. Цокает языком, увидев кровь.

— Опять напились до драк. Сколько раз говорила...

Обрабатывает рану Ивана. Тот шипит, но терпит.

Смотрю на Сергея. Он уже переключился на разговор с Русланом. Будто метание ножей обычное дело за ужином.

Может, так и есть.

— Добро пожаловать в семью, — Наталья поднимает бокал с шампанским. — Похоже, Сергей Геннадьевич относится к тебе с особым уважением.

— Почему ты так думаешь?

— Обычно он просто ломает пальцы. А тут нож достал. Это уважение.

Уважение. Проткнутая ладонь как знак уважения.

В каком безумном мире я оказалась?

— Пей, — Наталья подталкивает мой бокал. — Тебе это понадобится.

Делаю глоток. Шампанское кислое на языке.

Женщины за столом продолжают есть. Разговаривают о детях, о шопинге, о новом спа. Будто проткнутая ножом рука явление обыденное. Будто кровь на скатерти часть сервировки.

А может, для них так и есть.

Жёны криминальных авторитетов. Они видели и не такое. Научились не замечать. Выживать.

Как научусь я?

Если научусь.

Глава 40

Алина

Ужин продолжается. Иван с перебинтованной рукой наливает себе водки. Здоровой рукой.

— За хозяина! — поднимает стопку. — И его меткость!

— За хозяина!

Пьют. Смеются. Обсуждают дела.

Сижу и наблюдаю. Пытаюсь вписаться в эту картину. Стать частью этого безумия.

Но пока получается плохо.

Слишком нормальная для их мира.

Или уже недостаточно нормальная для обычного.

Где-то посередине. В опасной серой зоне.

Где один неверный шаг, и нож прилетит уже в меня.

Мария Ивановна приносит десерт. Медовик, судя по запаху. В обычной ситуации съела бы с удовольствием. Сейчас кусок не лезет.

— Хозяин, может, того... — Витёк делает неопределённый жест. — Карасёва?

Все замолкают. Смотрят на Сергея.

— Что Карасёв? — спрашивает он ровно.

— Ну, задолжал он нам. Три месяца уже тянет. Может, пора показать, что так нельзя?

— Сколько должен?

— Пятьсот тысяч.

— Платит?

— По чуть-чуть. Тысяч по пятьдесят в месяц кидает.

Сергей хмурится. Барабанит пальцами по столу.

— У него семья?

— Жена, трое детей. Младшей два года.

Пауза. Все ждут решения.

— Он платит, — наконец говорит Сергей. — Медленно, но платит. У него трое детей. Оставьте его.

Слова бьют наотмашь. Жестокий человек, который только что проткнул ножом руку подчинённого, проявляет милосердие к должнику. Из-за детей.

Кто он на самом деле?

— Но хозяин... — начинает Витёк.

— Я сказал, оставьте. Найдите способ помочь ему больше зарабатывать. Дайте дополнительную работу. Но не трогайте.

— Понял.

Руслан достаёт папку. Толстую, набитую документами.

— К делу, господа. Вот что удалось выяснить по взрыву.

Передаёт папку Сергею. Тот открывает, быстро просматривает.

— Давайте всем.

Документы идут по кругу. Вижу краем глаза схемы, фотографии, какие-то списки.

Мужчины переходят на русский. Говорят быстро, перебивая друг друга. Ловлю обрывки фраз.

— ...таможенные регистрации за последний месяц...

— ...внутренняя информация, однозначно...

— ...проверить всех, кто имел доступ...

Телефон вибрирует в сумочке. Сообщение от отца? Нужно записать всё, что слышу.

Рука тянется к телефону. Включаю диктофон одним движением. Годы практики.

— ...список подозреваемых сузился до пяти человек...

— ...двое из таможенной администрации...

— ...один наш, к сожалению...

Палец замирает над кнопкой остановки. Эта информация стоит миллионы. Отец будет в восторге.

Смотрю на Сергея. Он сосредоточен на документах. Морщинка между бровей. Уставшие глаза.

Человек, который пощадил должника из-за детей.

Нажимаю стоп. Удаляю запись.

Что я делаю? Это же миссия. Моя работа. Моя жизнь.

Но не могу. Не сегодня. Не после его милосердия к Карасёву.

Предательство. Первое настоящее предательство миссии.

И, что хуже всего, даже не жалею.

— Дамы, — Наталья встаёт. — Оставим мужчин обсуждать дела. Пойдёмте в гостиную.

Женщины послушно поднимаются. Я тоже встаю.

— Кира, — Сергей ловит мою руку. — Не скучай.

— Постараюсь.

Целует пальцы. Губы обжигают кожу даже через миллисекунду прикосновения.

Выходим из столовой. Последний взгляд через плечо. Мужчины уже склонились над документами. Лица стали жёсткими, позы напряжёнными.

Воины на военном совете.

А мы их тыл. Их собственность. Их слабость.

Или сила?

Время покажет.

Гостиная встречает мягким светом торшеров и запахом дорогих духов. Женщины рассаживаются на диванах. Кто-то достаёт сигареты. Кто-то проверяет макияж.

Без мужчин атмосфера меняется кардинально.

— Наконец-то, — выдыхает Катька, стягивая туфли. — Ненавижу эти официальные ужины.

— Не ной, — одёргивает её Наталья. — Могло быть хуже. Помнишь прошлый раз? Когда Петрович с Костей подрались?

— О боже, да. Кровь, осколки, скорая помощь.

Женщины смеются. Расслабленно, по-настоящему.

— Кира, садись ближе, — Наталья похлопывает по дивану рядом с собой. — Выглядишь как пришибленная.

Сажусь. Всё ещё в шоке от сцены с ножом.

— Первый раз на семейном ужине?

Делаю утвердительный жест.

— Понятно. Не переживай, привыкнешь. Первое правило: когда мужики дерутся, мы не вмешиваемся. Это их дела.

— Второе правило, — добавляет рыжеволосая женщина, представившаяся Ларисой, — что происходит в семье, остаётся в семье. Никакой полиции, никаких больниц без разрешения.

— Третье правило, — продолжает другая, брюнетка с острыми скулами, — мы поддерживаем друг друга. Мужики воюют, а нам детей растить.

Правила. Кодекс. Свои законы в государстве беззакония.

— А главное, — Наталья наливает коньяк в хрустальные бокалы, — никогда не лезь в бизнес. Это святое.

— Но вы же знаете какие-то подробности? — осторожно спрашиваю. — О делах?

Женщины переглядываются.

— Знать и лезть разные вещи, — поясняет Лариса. — Конечно, мы в курсе. Трудно не заметить, когда муж приходит в крови. Или когда в дом врываются с обыском.

— Кстати, о делах, — Катька наклоняется ко мне. — Что там с взрывом? Серёга говорил подробности?

Пожимаю плечами.

— Только что это большие потери.

— Ха! — фыркает брюнетка. — Большие потери. Это мягко сказано. Весь груз к чертям. Миллионы долларов дыма.

Миллионы долларов. Не рублей.

— А что за груз? — спрашиваю как бы между прочим.

— Оружие, конечно, — отвечает Лариса. — Что ещё в контейнерах с двойным дном возят?

Наталья бросает на неё предупреждающий взгляд.

— Лариса.

— Да ладно тебе. Кира своя теперь. Видела, как Серёга за неё вступился?

— Мужчины ищут врага снаружи, — Лариса делает глоток коньяка, — но я думаю, предатель сидит с нами за одним столом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41

Алина

Лариса смотрит прямо на меня. В глазах мерцает хищный блеск.

Сердце пропускает удар. Она знает? Догадывается?

— Почему ты так думаешь? — спрашиваю ровным голосом.

— Слишком точно всё. Знали, когда и где. Кто-то слил информацию.

— Может, на терминале шпион? — предлагает Катька.

— Там у нас всё схвачено, — качает головой Лариса. — Нет, это кто-то из близких.

Близкие. Семья. Доверенные лица.

Как я.

— Хватит пугать девочку, — вмешивается Наталья. — Сергей Геннадьевич разберётся. Он всегда разбирается.

— Конечно, разберётся, — соглашается Лариса. — И тогда предателю конец. Помните, что было с тем бухгалтером?

Женщины синхронно вздрагивают.

— Не напоминай, — просит брюнетка. — До сих пор кошмары снятся.

Что было с бухгалтером? Хочу спросить, но боюсь выдать себя излишним любопытством.

— В любом случае, — Наталья поднимает бокал, — выпьем за то, чтобы крот поскорее нашёлся. И получил по заслугам.

— За это!

Пью коньяк. Обжигает горло. В голове звучат слова Ларисы.

«Предатель сидит с нами за одним столом».

Она права. Предатель действительно здесь.

И это я.

— Кира, дорогая, — Лариса снова фокусирует на мне внимание. — Расскажи о себе. Откуда ты? Где познакомилась с Серёжей?

Стандартный допрос под видом женской болтовни. Готова к этому.

— Москвичка. Инвестиционный консалтинг. Познакомились в «Эгоисте».

— Как романтично, — тянет она. — И давно вместе?

— Несколько месяцев.

— И сразу переезд? Быстро ты его окрутила.

В её тоне слышится зависть. Или подозрение?

— Это было его решение.

— Конечно, конечно. Серёжа всегда сам решает. — Лариса закуривает тонкую сигарету. — А семья у тебя есть?

— Сестра.

— Родители?

— Умерли. Давно.

— Как печально. Сирота, значит. Как в сказке.

В её тоне есть нечто настораживающее. Слишком пристальный взгляд. Слишком много вопросов.

— А твой муж чем занимается? — перехожу в контратаку.

Лариса напрягается на секунду.

— Павел? О, у него свой бизнес. Строительство. Очень прибыльно сейчас.

— Особенно с господрядами, — добавляет Катька. — Помнишь тот тендер на реконструкцию моста?

— Тише, — шикает на неё Лариса.

Любопытно. Нервничает. Почему?

— А не странно, что проблемы начались, как только Алексей возглавил терминал? — вдруг говорит Лариса, меняя тему.

Женщины затихают. Алексей финансист, сидевший напротив за ужином. Один из ближайших людей Сергея.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спрашивает Наталья.

— Ну, подумайте сами. Двадцать лет всё работало как часы. А тут новый человек на ключевой позиции, и бам взрыв.

— Алексей проверенный человек, — возражает брюнетка. — Сергей Геннадьевич ему доверяет.

— Сергей Геннадьевич многим доверял. А потом оказывалось, что зря.

Лариса раскидывает сети. Сеет сомнения. Зачем?

И тут меня осеняет. Она играет свою игру. Пытается ослабить позиции Алексея. Возможно, продвинуть своего мужа.

— Простите, я не разбираюсь, — говорю невинным тоном. — Но разве терминал не был атакован снаружи? При чём здесь внутреннее управление?

Лариса замирает с сигаретой у губ.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, если бы Алексей был предателем, зачем ему взрывать груз? Логичнее было бы просто украсть или перенаправить. А взрыв демонстрирует внешнюю атаку. Кто-то хотел не просто помешать, а послать сообщение.

Женщины переваривают мои слова. Вижу, как меняются их лица. Логика простая и убийственная.

— Хм, — Наталья смотрит на меня с новым интересом. — А ведь девочка права.

— Точно, — поддерживает Катька. — Если бы Алексей сливал информацию, то врагам выгоднее было бы захватить груз целым.

— Взрыв демонстрирует силу, — добавляет брюнетка. — Кто-то показывает, что может ударить в самое сердце бизнеса.

Лариса кусает губу. Её интрига разваливается на глазах.

— Может быть, — нехотя соглашается она. — Но всё равно странное совпадение.

— Мало ли совпадений, — пожимаю плечами. — Может, как раз поэтому и выбрали момент. Новый человек, перестройка системы, уязвимости.

— Умная ты, — Лариса смотрит на меня прищурившись. — Очень умная для... инвестиционного консультанта.

Угроза повисает в воздухе.

— Спасибо. В моей работе без мозгов никуда.

— Держу пари, — её улыбка острая как лезвие. — Держу пари, Серёжа оценил не только твои... мозги.

— Лариса! — одёргивает её Наталья. — Хватит.

— Что? Я просто делаю комплимент. Кира явно женщина многих талантов.

Встаю. Хватит с меня игр этой рыжей стервы.

— Пожалуй, пойду освежусь. Где здесь дамская комната?

— По коридору направо, — отвечает Наталья. — Вторая дверь.

Выхожу из гостиной. В коридоре тихо, только приглушённые мужские голоса доносятся из столовой.

Останавливаюсь у двери туалета. Но не вхожу. Вместо этого прислушиваюсь.

— ...нужно действовать жёстко...

— ...найти и наказать...

— ...пример для остальных...

Голос Сергея. Холодный, расчётливый. Совсем не похож на человека, который час назад пощадил должника.

Какой он настоящий?

Или оба варианта настоящие?

Толкаю дверь туалета. Нужно взять себя в руки. Миссия продолжается, несмотря на моё первое предательство.

Несмотря на чувства, которые не должна испытывать.

Несмотря на то, что с каждым днём всё труднее помнить, кто я на самом деле.

Кира? Алина? Шпион? Женщина?

Или уже нечто новое, рождённое из лжи и правды, долга и желания?

Смотрю на себя в зеркало. То же лицо, что утром. Но глаза другие.

В них появилось то, чего не было раньше.

Сомнение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 42

Сергей

Утро приносит не облегчение, а новый виток напряжения. Стою у окна кабинета, глядя на первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь кроны деревьев. Сна не было. Всю ночь провёл в кабинете, изучая отчёты, сопоставляя данные, пытаясь найти след предателя.

И думая о ней.

Три дня прошло с того злополучного ужина. Три дня Кира со мной практически не разговаривает. Односложные ответы, холодные взгляды и демонстративное игнорирование. Впервые в жизни сталкиваюсь с женской злостью такого масштаба.

Телефон вибрирует на столе. Сообщение от флориста. Доставка выполнена. Сто белых роз, как заказывал. Третий букет за три дня. Все предыдущие она отправила Марии Ивановне с просьбой поставить в гостиную.

Даже моя экономка ведёт себя враждебно. Вчера принесла завтрак и с таким грохотом поставила поднос, что кофе расплескался. На мой вопросительный взгляд только фыркнула и вышла, бормоча что-то про «мужчин, которые не думают головой».

Массирую виски. Голова раскалывается. Слишком много проблем одновременно. Взрыв на терминале, потери в миллионы, предатель в наших рядах, холодная война в собственном доме.

Но больше всего выводит из равновесия именно последнее.

Почему?

Привык контролировать всё. Любую ситуацию, любого человека. Деньги работали всегда. Угрозы ломали самых упрямых. Обещания покупали самых неподкупных. У меня есть инструменты для любой задачи.

Но с ней ничего не работает.

Вчера предложил съездить в Москву. Шопинг, рестораны, что угодно. Она посмотрела на меня как на умалишённого и вернулась к своей книге.

Книге!

Предпочитает читать какой-то любовный роман вместо того, чтобы поговорить со мной.

Сжимаю кулаки. Костяшки хрустят. Нужно сосредоточиться на деле. Найти крысу, выкопать её из норы, заставить заплатить за предательство.

Но мысли снова возвращаются к Кире.

К тому, как она вздрогнула, когда нож пролетел мимо. К ужасу в её глазах. К дрожащим губам.

Я напугал её. Впервые по-настоящему напугал.

И теперь не знаю, как это исправить.

Шаги в коридоре. Лёгкие, почти неслышные. Узнаю её походку из тысячи. Проходит мимо кабинета, не останавливаясь. Направляется на кухню.

Выхожу следом. Нужно поговорить. Объяснить. Заставить понять.

На кухне она стоит у плиты, помешивая что-то в сковороде. Омлет, судя по запаху. Длинные волосы собраны в небрежный пучок. Мой халат, который стал её любимой домашней одеждой, сползает с одного плеча.

Красивая. Даже когда злится, остается красивой.

— Доброе утро.

Молчание. Продолжает помешивать омлет, будто меня здесь нет.

— Кира.

— Доброе утро, Сергей.

Формально и холодно. Как с чужим человеком.

Подхожу ближе. Она напрягается, но не отступает. Упрямая.

— Нам нужно поговорить.

— О чём? — переворачивает омлет с хирургической точностью. — О том, как ты чуть не выколол мне глаз? Или о том, как демонстрировал меня своим дружкам как призовую кобылу?

Резко. В точку. Умеет бить словами.

— Я защищал тебя.

— От чего? От пьяного идиота, который просто потрогал мои волосы?

— Он не имел права прикасаться к тебе.

Выключает плиту и поворачивается ко мне. В глазах всё та же ярость, которая не утихает третий день.

— А ты имеешь право подвергать меня смертельной опасности?

— Я контролировал ситуацию. Ты не пострадала бы.

— Нож прошёл в сантиметре от моего лица!

Кричит. Впервые повышает на меня голос. Странно, но это лучше, чем холодное молчание.

— Я не промахиваюсь.

— А если бы промахнулся? Если бы рука дрогнула? Если бы Иван дёрнулся?

Хлещет вопросами в лицо. На каждый есть ответ, но понимаю, что она не хочет их слышать. Она хочет, чтобы я понял.

Понял что?

Что напугал её. Что показал ту сторону себя, которую старался скрывать. Что продемонстрировал всем и ей в том числе, что в моём мире она собственность. Красивая, дорогая, но собственность.

— Прости.

Слово даётся с трудом. Не привык извиняться. Не помню, когда делал это в последний раз.

Она замирает с тарелкой в руках.

— Что?

— Прости меня. Я не должен был... Не думал о последствиях.

Ставит тарелку на стол. Смотрит на меня долго, изучающе.

— Ты правда не понимаешь, в чём дело?

— Объясни.

Садится за стол. Жестом приглашает присоединиться. Сажусь напротив.

— Я не вещь, Сергей. Не собственность. Не трофей, который нужно защищать или демонстрировать.

— Я знаю.

— Нет, не знаешь. Иначе не стал бы устраивать цирк с ножами при мне.

— В моём мире...

— Я не хочу жить в твоём мире! — перебивает резко. — Где решают всё ножами и пулями. Где женщины молчат, когда их мужья лапают других. Где кровь на скатерти становится частью повседневности.

Слова бьют больнее любых пуль. Потому что она права. Это мой мир. Жестокий, примитивный, построенный на страхе и силе.

И я затащил её сюда.

— Что мне сделать? — спрашиваю прямо. — Чтобы ты простила.

Задумывается. Ковыряет вилкой омлет.

— Пообещай, что больше никогда не подвергнешь меня опасности. Никакого оружия в моём присутствии. Никаких разборок.

— Обещаю.

— И ещё. Я больше не буду присутствовать на семейных ужинах. Никогда.

Маленькая цена за её прощение.

— Хорошо. Что ещё?

Смотрит удивлённо.

— Ты правда готов на уступки?

— Ради тебя я готов на всё..

Впервые за три дня вижу, как её губы изгибаются в подобии улыбки.

— Тогда ещё одно условие. Научи меня стрелять.

— Что?

— Если я живу в твоём опасном мире, хочу уметь защищаться. Сама.

Логично. Опасно, но логично. Представляю Киру с пистолетом в руках. Картинка одновременно пугает и заводит.

— Договорились.

Протягиваю руку через стол. Она смотрит на неё секунду, потом вкладывает свою ладонь.

Тёплая. Живая. Моя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Не смей больше так меня пугать, — шепчет.

— Не буду.

Сжимаю её пальцы. Она не отстраняется. Прогресс.

— Сергей?

— Да?

— Розы красивые. Но хватит. Вся гостиная уже как оранжерея.

Улыбаюсь.

— Понял. Больше никаких роз.

— И украшений. У меня уже ящик этих коробочек.

— Хорошо.

— И перестань посылать водителя за мной по пятам. Я не сбегу.

Хмурюсь. Охрана является неотъемлемой частью нашей жизни, и это факт, который не подлежит обсуждению. Однако сейчас определенно не подходящий момент для споров на эту тему.

— Посмотрим.

Качает головой, но улыбается. Лёд тронулся.

Телефон вибрирует на столе. Сообщение от Руслана. «Срочно в офис. Есть зацепка».

Поднимаюсь.

— Дела?

— Да. Но вечером поужинаем вместе? Вдвоём?

— Посмотрим, — передразнивает мою интонацию.

Наклоняюсь, целую в макушку. Не отстраняется. Определённо прогресс.

Выхожу из кухни с чувством облегчения. Одной проблемой меньше.

Теперь можно сосредоточиться на поиске предателя.

А вечером... Вечером займусь самым важным. Восстановлением того, что чуть не разрушил своими руками.

Глава 43

Сергей

В кабинете уже собрались. Руслан за ноутбуком, Алексей с папкой документов, Михаил нервно барабанит пальцами по подлокотнику кресла.

— Что нашли? — спрашиваю без предисловий.

Руслан разворачивает ноутбук в мою сторону. На экране мерцают записи с камер наблюдения.

— Смотри. Это съёмка с терминала за три дня до взрыва. Видишь эту машину?

Присматриваюсь. Чёрный внедорожник без номеров.

— Вижу.

— А теперь смотри сюда. — Переключает файл. — Та же машина возле офиса Воронова два дня назад.

Воронов. Старое имя, которое всплывает как проклятие из прошлого. Думал, эта история закончилась двадцать лет назад.

— Уверен?

— На девяносто процентов. Модель, цвет, даже вмятина на заднем бампере совпадают.

— Воронов точно в городе? — спрашивает Алексей. — Последние данные были, что он в Европе.

— Его видели в Москве неделю назад, — подтверждает Михаил. — Мои люди проверили.

Откидываюсь в кресле. Анализирую информацию. Воронов. Человек, с которым мой дед воевал последние годы жизни. Умный, хитрый, беспощадный. Если он вернулся, это означает войну.

— Цель не грузы, — говорю вслух. — Цель заключается в том, чтобы подорвать бизнес. Заставить партнёров усомниться в нашей надёжности.

— Логично, — соглашается Руслан. — Один взрыв означал миллионные потери. После двух или трёх таких инцидентов партнёры неизбежно начнут искать других поставщиков.

— А дальше можно прийти с предложением, от которого не откажутся, — добавляет Алексей. — Безопасность, гарантии, может, даже цены ниже на первое время.

Классическая схема. Сначала дестабилизировать, потом предложить альтернативу.

— Нужна ловушка, — решаю. — Руслан, что у нас на подходе?

— Ничего крупного в ближайшие две недели. После взрыва все поставки заморожены.

— Отлично. Тогда создадим приманку. Распустите слух о новом грузе. Что-то особенное, эксклюзивное. Оружие нового поколения или что-то в этом роде.

— Но у нас ничего такого нет, — замечает Михаил.

— И не нужно. Ключевой задачей является информация. Пусть думают, что есть.

Руслан уже что-то быстро печатает.

— Могу организовать утечку через наши обычные каналы. К вечеру весь криминальный мир будет знать о «секретной поставке».

— Недостаточно. Нужно событие. Что-то громкое, где соберутся все игроки. — Встаю, начинаю ходить по кабинету. Так лучше думается. — Благотворительный вечер.

— Что? — Алексей смотрит на меня как на сумасшедшего.

— Закрытый благотворительный аукцион в поддержку фонда помощи детям с редкими заболеваниями. Соберутся все значимые игроки рынка. Наши партнёры, конкуренты, представители крупного легального бизнеса. Идеальная возможность между делом презентовать новые инвестиционные схемы для избранного круга клиентов.

Руслан медленно улыбается. Понял замысел.

— Гениально. Воронов не сможет пропустить. Слишком хорошая возможность собрать информацию.

— Именно. Алексей, займись организацией. Нужно место, кейтеринг и список гостей. У тебя неделя.

— Неделя? Серёж, это нереально...

— Сделаешь. Михаил, твоей задачей будет безопасность. Но незаметная. Камеры, микрофоны, люди в толпе. Весь зал должен быть под контролем.

— Понял.

— Руслан, кроме слухов нужны конкретные зацепки. Пусть информация выглядит правдоподобной. Даты, маршруты и контакты.

— Уже придумываю легенду.

Возвращаюсь за стол. План складывается в голове как паззл.

— И ещё. Никто не должен знать, что это ловушка. Вообще никто, кроме нас четверых.

Мужчины кивают, понимая важность секретности.

— А что с Вороновым делать, когда поймаем? — спрашивает Михаил.

Хороший вопрос. Двадцать лет назад дед решил бы его просто. Пуля в затылок и в реку. Но времена изменились. И я изменился.

— Посмотрим по ситуации. Сначала нужно доказать его причастность. И выяснить, работает он один или у него есть поддержка.

— Воронов никогда не работает один, — замечает Руслан. — У него всегда есть запасной план. И запасной план для запасного плана.

Знаю. Помню рассказы деда о войне с кланом Вороновых. Как они использовали власть, подкупали полицию, натравливали конкурентов друг на друга.

— Тем больше причин сделать всё чисто. Никакой самодеятельности. Действуем по плану.

Телефон вибрирует. Сообщение от Киры. «Ужин в восемь?»

Быстро печатаю ответ. «Договорились».

— У хозяина личная жизнь наладилась? — ухмыляется Руслан, заметив мою улыбку.

— Не твоё дело.

— Красивая у тебя баба, — вставляет Михаил. — Огонь. Особенно когда тебе отпор даёт.

Бросаю на него предупреждающий взгляд. Хватит одного Ивана с проколотой рукой.

— Всё, работаем. Через три дня хочу видеть план мероприятия. Через пять — первые результаты по слухам. Через неделю ловушка должна быть готова.

Мужчины расходятся. Руслан задерживается.

— Серёж, ты уверен насчёт Воронова? Может, это кто-то другой использует его имя?

— Возможно. Но интуиция подсказывает, что это он. Старые счёты.

— Тогда будь осторожен. Он не забыл твоего деда. И тебя не забыл.

Знаю о рисках. Но отступать некуда. Если Воронов решил вернуться в игру, я встречу его во всеоружии.

— И ещё, Серёж. Твоя девушка... Ты её проверял?

Вопрос бьёт под дых.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, появилась как раз перед началом проблем. Красивая, умная, быстро вошла в доверие. Не кажется подозрительным?

Сжимаю кулаки. Первый порыв врезать прямо сейчас жжёт костяшки. Но Руслан делает свою работу. Заботится о безопасности, как и положено правой руке.

— Она чистая. Проверял.

— Документы можно подделать...

— Руслан. Она чистая. Точка.

Поднимает руки в примирительном жесте.

— Ладно, ладно. Ты босс. Просто выполняю свою работу.

— Выполняй её с теми, кто действительно под подозрением.

Уходит, оставляя меня с неприятным осадком. Кира под подозрением? Абсурд.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но крошечное зерно сомнения всё же посеяно.

Отгоняю мысль. Нет. Кира остается единственным светлым пятном в моей жизни. Не позволю параноидальным идеям разрушить то немногое хорошее, что у меня есть.

Смотрю на часы. До ужина четыре часа. Время заняться другими делами. Отчёты, звонки, текущий бизнес.

Но мысли возвращаются к вечеру. К ужину вдвоём. К возможности всё исправить.

И к словам Руслана, которые, как заноза, засели в голове.

«Появилась как раз перед началом проблем».

Совпадение. Просто совпадение.

Должно быть совпадением.

Глава 44

Сергей

Поднимаюсь по лестнице к спальне. Уже поздно, ужин прошёл в относительном спокойствии. Говорили о мелочах, избегая острых тем. Но напряжение всё равно висело в воздухе.

Толкаю дверь. Кира уже в постели, свернулась под одеялом с книгой. Волосы рассыпались по подушке золотым веером. В свете прикроватной лампы её лицо кажется особенно нежным.

— Всё ещё читаешь?

— Увлекательный сюжет, — отвечает, не отрывая взгляда от страниц.

Сажусь на край кровати. Матрас прогибается под моим весом. Она автоматически отодвигается, создавая дистанцию.

— О чём книга?

— О любви. Настоящей. Где люди не размахивают ножами при первой возможности.

Укол точен. Заслужил.

— Кира, посмотри на меня.

— Зачем?

— Пожалуйста.

Вздыхает. Закладывает страницу, откладывает книгу. Поднимает на меня глаза. Всё ещё злится, но уже не так яростно, как утром.

— Я смотрю. Что дальше?

Беру её руку. Пальцы холодные. Грею их в своих ладонях.

— Я вырос в другом мире. Где сила — это всё. Где уважение завоёвывается кровью. Где женщина мужчины неприкосновенна, и любое посягательство карается жестоко.

— Варварство, — повторяет утреннее определение.

— Возможно. Но это мой мир. Я не знаю другого.

— Можно научиться.

— Ты готова учить?

Молчит. Смотрит на наши сплетённые руки. Её пальцы такие тонкие в моих ладонях. Хрупкие и беззащитные.

— Я испугалась, — признаётся тихо. — По-настоящему испугалась. Нож пролетел так близко... Я почувствовала ветер от лезвия на щеке.

Сердце сжимается. Представляю эту картину её глазами. Смертельная сталь в сантиметре от лица. Ужас. Беспомощность.

— Прости. Я клянусь, это больше не повторится.

— Как ты можешь быть уверен? Что если в следующий раз кто-то другой решит «защитить твою собственность»? Что если это будет не нож, а пуля?

Вопрос резонный. В моём мире опасность есть везде. Враги, конкуренты, предатели. Любой может ударить в любой момент.

— Я защищу тебя.

— От себя самого тоже?

Снова в точку. Учится бить по болевым точкам. Или всегда умела, просто раньше щадила?

— Научи меня, — поворачиваю её ладонь, целую запястье. Чувствую, как учащается пульс под губами. — Научи быть таким, каким ты хочешь меня видеть.

— А ты сможешь измениться? Ты же... — ищет слово, — укоренённый в своём мире.

— Для тебя смогу.

Смотрит изучающе. В голубых глазах мелькают сомнения, надежда, всё ещё остатки страха.

— Знаешь, что меня больше всего поразило?

— Что?

— Твоя двойственность. За ужином ты пощадил должника из-за детей. А через час проткнул человеку руку. Какой ты настоящий?

Вопрос, на который сам не знаю ответа. Оба варианта отражают мою суть. Человек, способный на милосердие и на жестокость в равной степени. Защитник для своих и разрушитель для врагов.

— Оба. Это две стороны одной монеты. В моём мире нельзя быть только добрым или только жестоким. Нужен баланс.

— А со мной? Какую сторону ты показываешь мне?

Притягиваю её ближе. Она не сопротивляется, позволяет обнять. Утыкается лбом в моё плечо.

— С тобой я хочу быть другим. Лучше. Но не всегда получается. Инстинкты, привычки, рефлексы... всё это срабатывает быстрее разума.

— Я заметила.

Глажу её по волосам. Шёлковые пряди скользят между пальцев.

— Дай мне шанс. Научиться. Измениться. Стать тем, кто не будет тебя пугать.

Поднимает голову. В глазах уже нет злости. Только усталость и что-то похожее на нежность.

— Собственник.

— Твой собственник.

Целую её. Сначала осторожно, готовый к отпору. Но она отвечает. Обвивает руками мою шею, притягивает ближе.

Когда отрываемся друг от друга, оба тяжело дышим.

— Это не решение всех проблем, — предупреждает.

— Знаю. Но это начало.

— Хорошее начало, — соглашается.

Ложусь рядом, притягиваю её к себе. Она устраивается у меня на груди, как делала до того злополучного ужина.

— Сергей?

— Да?

— Когда научишь меня стрелять?

— Завтра, если хочешь.

— Хочу. И ещё... Ты мне доверяешь?

Слова Руслана всплывают в памяти. «Появилась как раз перед началом проблем». Отгоняю мысль. Параноидальный бред.

— Доверяю. Но некоторые вещи лучше не знать. Для твоего же блага.

Изучает моё лицо. Ищет ложь? Сомнения?

— Ладно, — сдаётся. — Но если понадобится помощь...

— Ты первая, к кому обращусь.

— Врёшь. Первый будет Руслан. Потом остальные твои волки. А я так, украшение интерьера.

— Ты гораздо больше, чем украшение.

— Да? И кто же я?

Задумываюсь. Кто она для меня? Любовница? Слишком мало. Подруга? Слишком просто.

— Ты мой свет, — говорю честно. — В моём тёмном мире ты единственный источник света.

Глаза расширяются от удивления. Не ожидала такого признания.

— Красиво сказано. Научился у кого?

— У тебя.

Снова целую. Долго, глубоко, вкладывая все чувства, которые не умею выразить словами.

Когда отпускаю её губы, она выглядит ошеломлённой.

— Если это твой способ извинений, то он работает.

— Запомню.

Смеётся. Тихо и мелодично. Музыка для моих ушей после трёх дней ледяного молчания.

— Спи, — укладываю её обратно на грудь. — Завтра будет долгий день.

Засыпает быстро, доверчиво прижавшись ко мне. Лежу, слушаю её дыхание, чувствую тепло её тела.

Мой свет. Сказал правду. В мире крови и предательства она единственное, что удерживает меня от окончательного падения во тьму.

И я защищу этот свет. От Воронова, от врагов, от всего мира.

Даже от себя самого, если понадобится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 45

Алина

Лежу на его груди, слушаю размеренное биение сердца под щекой. Моё собственное ещё не успокоилось после поцелуя. Сергей гладит меня по волосам медленными, почти гипнотическими движениями.

Мой свет. Он назвал меня своим светом.

Если бы только знал, какая я темная внутри. Какая ложь скрывается за каждым моим словом, каждым прикосновением.

Закрываю глаза, пытаясь прогнать чувство вины, которое разъедает изнутри. Но воспоминание о ноже, пролетевшем в сантиметре от лица, возвращается снова и снова.

— Знаешь, что меня больше всего напугало? — спрашиваю, не поднимая головы.

Его рука замирает в волосах.

— Что?

— Не сам нож. А то, как близко он пролетел. Я почувствовала движение воздуха на щеке. Услышала свист лезвия. И поняла, что если бы ты промахнулся хоть на миллиметр...

— Я не промахиваюсь.

Поднимаю голову, смотрю в его серые глаза. В полумраке спальни они кажутся почти чёрными.

— Ты человек, Сергей. Люди ошибаются. Рука может дрогнуть, Иван мог дёрнуться в последний момент. Тысяча факторов могла всё изменить.

— Я контролировал ситуацию.

— Контролировал. — Повторяю его любимое слово. — А если бы не смог? Если бы случилось непредвиденное?

Молчит. В его глазах мелькает тень сомнения. Или страха? Сложно разобрать в темноте.

— Я никогда не допущу такой ошибки, — говорит наконец. — Клянусь тебе.

— Не клянись в том, что не можешь гарантировать.

Сажусь, подтягивая колени к груди. Простыня соскальзывает с плеч, и прохладный воздух касается кожи.

— Мне понадобится время, — признаюсь тихо. — Чтобы привыкнуть к твоему миру. К опасности. К... всему этому.

Сергей садится следом, обнимает меня сзади, притягивает к своей груди. Тепло его тела окутывает как кокон.

— Сколько угодно времени. Я подожду.

— А если я так и не смогу привыкнуть? Если твой мир окажется слишком жестоким для меня?

Его объятия становятся крепче, будто он боится, что я сейчас исчезну.

— Тогда я построю для тебя другой мир. Безопасный.

— Ты не можешь изменить то, кто ты есть.

— Могу попытаться.

Поворачиваю голову, целую его в щетинистую щёку. Колючая, тёплая и такая настоящая.

— Знаешь, что мне в тебе нравится больше всего?

— Что?

— Ты честный. Брутально, иногда жестоко, но честный. Не врёшь и не приукрашиваешь реальность.

— К чему это?

Разворачиваюсь в его объятиях и сажусь лицом к нему, скрестив ноги по-турецки.

— Будь честен сейчас. Я не люблю видеть кровь. Физически не переношу. Можешь обещать, что в нашей жизни её не будет?

Долгое молчание. Вижу, как работает его челюсть, как он обдумывает ответ. Мог бы соврать. Сказать то, что я хочу услышать. Но он остаётся собой.

— Нет. Не могу. В моём мире кровь неизбежна. Враги, конкуренты, предатели. Кто-то всегда будет пытаться отнять то, что у меня есть. И я буду защищаться.

Сердце сжимается от его слов, но одновременно я благодарна за правду.

— Но, — продолжает он, беря мои руки в свои, — я попытаюсь ограничить то, свидетелем чего ты станешь. Никаких разборок в твоём присутствии. Никакого оружия, если это не тренировка. Никакой крови там, где ты можешь её увидеть.

— Попытаешься?

— Это максимум, что я могу честно пообещать.

Смотрю на наши сплетённые руки. Его огромные ладони полностью скрывают мои. Сила и хрупкость. Опасность и защита. Всё в одном прикосновении.

— Ладно. Попытки засчитываются.

— Ты согласна с такими условиями?

— А у меня есть выбор?

— Всегда есть выбор.

Но у меня его нет. Не сейчас, когда миссия требует оставаться рядом. Не сейчас, когда сердце предательски сжимается от одного его взгляда.

— Я выбираю остаться с тобой. В твоём опасном мире.

Притягивает меня к себе, целует лоб, виски, щёки. Нежно, почти благоговейно.

— Я защищу тебя. От всего и от всех.

— А от себя самого?

— Особенно от себя.

Устраиваюсь обратно у него на груди. Усталость накатывает волной. Эмоциональные американские горки последних дней вымотали больше любой физической тренировки.

— Сергей?

— Мм?

— Завтра ты правда научишь меня стрелять?

— Если хочешь.

— Хочу. Если уж жить в мире, где летают ножи, лучше уметь ответить.

Чувствую его улыбку в темноте.

— Из тебя выйдет отличный стрелок.

— Откуда такая уверенность?

— Интуиция. У тебя твёрдая рука и холодная голова. Идеальное сочетание.

Если бы он знал, насколько прав. Если бы знал, сколько часов я провела на стрельбище под надзором Воронова.

— Спи, — шепчет Сергей. — Завтра начнём с малого калибра. Не хочу, чтобы отдача напугала тебя с первого раза.

Закрываю глаза, притворяясь, что засыпаю. Но сон не идёт. Слишком много мыслей, слишком много вины.

Я предаю его каждую секунду, что нахожусь рядом.

И самое страшное заключается в том, что больше не хочу этого делать.

Сергей ворочается во сне, и его рука ложится мне на плечо. Тяжёлая, горячая и защищающая.

Но прикосновение внезапно становится холодным, словно лёд.

Комната растворяется, и я снова там. На стрельбище. Мне десять лет.

Запах пороха и машинного масла. Бетонные стены, поглощающие звуки выстрелов. Флуоресцентные лампы, режущие глаза резким белым светом.

Стою перед мишенями. В руках пистолет Макарова, ещё слишком тяжёлый для детских пальцев. Перед глазами пять мишеней на разном расстоянии. Задача простая: поразить все центры за тридцать секунд.

Воронов стоит позади. Не вижу его, но чувствую присутствие как холодное дыхание на затылке. Он молчит. Всегда молчит во время моих тренировок.

Поднимаю оружие. Руки дрожат от напряжения. Прицеливаюсь, выдыхаю и нажимаю на спуск.

Промах. Пуля уходит влево от центра.

Тяжёлая рука ложится на плечо. Не больно, но от этого прикосновения холод проникает в кости. Воронов не говорит ни слова. Просто сжимает плечо и молча указывает на мишень.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Его молчание страшнее любого крика.

Снова поднимаю пистолет. Заставляю себя не думать о его руке на плече, о его взгляде, сверлящем затылок. Концентрируюсь на мишени.

Выстрел. Снова мимо.

Рука сжимается сильнее. Не до боли, но достаточно, чтобы почувствовать его недовольство.

— Дыхание, — единственное слово, которое он произносит за всю тренировку.

Понимаю. Дышу слишком часто, слишком поверхностно. Страх сбивает ритм.

Заставляю себя дышать медленнее. Вдох на четыре счёта, задержка, выдох на четыре. Как он учил.

Следующий выстрел ближе к цели.

Четвёртый попадает в десятку.

Пятый тоже.

Рука исчезает с плеча, но холод остаётся. Воронов обходит меня и встаёт сбоку наблюдаяя.

— Следи за дыханием, за пульсом и страхом. Держи всё под контролем, — говорит тихо, почти шепотом.

Перезаряжаю пистолет. Начинаю сначала. На этот раз все пять пуль попадают в центр.

— Лучше, — единственная похвала за день. — Но недостаточно хорошо. Ещё час. Потом рукопашная.

Уходит, оставляя меня одну. Но его присутствие всё ещё ощущается. Постоянно ощущается, даже когда его нет рядом.

Стреляю снова и снова. Пальцы немеют, плечо болит от отдачи. Но не останавливаюсь. Потому что знаю: он наблюдает откуда-то. Постоянно наблюдает.

Контроль. Полный контроль.

Воспоминание обрывается так же резко, как началось.

Снова в спальне. В объятиях Сергея. Его рука всё ещё на моём плече, но теперь она тёплая и живая.

Но холод от прикосновения Воронова остаётся. Въевшийся под кожу, в кости и душу.

Прижимаюсь к Сергею крепче, ища в его тепле спасение от призраков прошлого.

— Кира? — сонно бормочет он. — Всё хорошо?

— Просто сон, — шепчу в ответ.

— Плохой?

— Старый.

Целует меня в макушку, притягивает ближе.

— Спи. Я рядом.

Закрываю глаза, пытаясь заснуть, но перед внутренним взором всё ещё стоят мишени.

И я всё ещё чувствую холодную руку на плече.

Контроль

, шепчет голос Воронова в голове.

Сохраняй контроль.

Но рядом с Сергеем контроль рушится. Чувства берут верх над разумом. Сердце предаёт миссию.

И самое страшное в том, что мне уже всё равно.

Глава 46

Сергей

Просыпаюсь раньше Киры. Привычка сохранять контроль работает даже во сне, включает организм ровно в шесть утра, независимо от того, сколько часов удалось выспаться.

Она лежит на моей груди, одна рука запуталась в простыне, другая покоится на моём плече. Дышит ровно и спокойно. Лицо расслаблено, без тех напряжённых складок между бровями, которые я замечал последние дни.

Моя девочка вернулась.

Осторожно убираю прядь волос с её щеки. Она морщит нос, но не просыпается. Улыбаюсь.

Вчерашний разговор был необходим. Болезненный, но необходимый. Мы наконец прорвались сквозь стену молчания и страха, которую я же и построил своими действиями.

Нож. Чёртов нож.

Сжимаю челюсти, вспоминая её слова. Она почувствовала движение воздуха на щеке. Услышала свист лезвия.

Она была права. Я мог промахнуться. Рука могла дрогнуть. Иван мог дёрнуться.

Тысяча факторов.

Я рисковал её жизнью, доказывая свой контроль над ситуацией.

Никогда больше.

Кира шевелится, прижимаясь ближе. Её ладонь скользит с плеча на грудь, прямо над сердцем.

Я построю для неё другой мир. Безопасный.

Но сначала покажу ей свой. Настоящий. Не ночные клубы и пентхаусы. Не демонстрацию власти и жестокости.

Фундамент. То, на чём всё держится.

Дед построил империю, но я превратил её в другое качество. Законный бизнес, прикрывающий нелегальные операции. Сеть влияния, распространяющаяся на три континента.

И всё началось там. В лагере.

Кира вздыхает и открывает глаза. Моргает, фокусируясь на моём лице.

— Доброе утро, — шепчу, целуя её в лоб.

— Который час?

— Скоро семь.

— Ты сколько проспал?

— Достаточно.

Она улыбается и трётся носом о мою грудь.

— Лжец. Держу пари, ты проснулся в шесть и просто лежал здесь, как статуя, думая о делах.

Точно. Она меня уже раскусила.

— Не о делах. О тебе.

— Мило. — Приподнимается на локте, смотрит на меня сверху вниз. Волосы падают на лицо, и она убирает их за ухо. — О чём именно?

— Хочу кое-куда тебя свозить.

Брови взлетают вверх.

— Это звучит интригующе. Куда?

— В место, которое сыграло большую роль в моём воспитании. Хочу помочь тебе начать знакомство с моим миром именно оттуда.

Она молчит несколько секунд, обдумывая слова. Потом медленно кивает.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Ты ожидал отказа?

— Ожидал вопросов.

— Вопросы приберегу на потом. — Склоняется и целует меня в губы. Медленно, глубоко. Язык скользит по моему, а пальцы зарываются в волосы на затылке.

Отстраняюсь первым, пока не потерял контроль и не отменил все планы ради того, чтобы провести день в постели.

— Можем отложить поездку, если хочешь.

— Зачем? — Хмурится.

— Решил, что тебе может понадобиться время. После вчерашнего.

Закатывает глаза.

— Сергей. Мне нужен свежий воздух, солнечный свет и перемена обстановки вместо этих четырёх стен. Поэтому да, поехали хоть прямо сейчас.

Небольшая вспышка раздражения в её голосе заставляет меня улыбнуться.

Вот она. Моя живая, настоящая девочка.

— Тогда собирайся. Выезжаем через час.

Дорога занимает чуть больше часа. Выезжаем за город, сворачиваем с основной трассы на грунтовую дорогу, которая петляет между густых сосен. GPS уже давно не показывает наше местоположение.

Кира смотрит в окно, изучая пейзаж. Молчит, но вижу, как её пальцы сжимают край сиденья.

— Мы ещё в Московской области? — спрашивает наконец.

— Технически да.

— А практически?

— Посреди леса. Далеко от любопытных глаз.

Она поворачивает голову, смотрит на меня.

— Звучит зловеще.

— Звучит безопасно.

Машина выезжает на небольшую поляну, и впереди появляется массивное здание из серого бетона. Три этажа, узкие окна, забор с колючей проволокой по периметру. Больше похоже на военную базу, чем на жилое помещение.

Кира застывает.

— Что это?

— Тренировочный лагерь.

— Для кого?

— Для мальчиков из семьи. — Глушу двигатель и выхожу из машины. Обхожу вокруг, открываю дверь Киры и протягиваю руку. Она берёт её, но не сводит глаз со здания.

— Ты же шутишь?

— Нет.

— Это выглядит как тюрьма.

— Дисциплина требует жертв.

Она медленно выходит из машины, оглядывается. Лес вокруг тихий, только ветер шумит в кронах деревьев. Ни машин, ни людей.

— Сергей, что это за место?

Беру её за руку, веду к входу.

— Здесь тренируются мальчики из нашего клана. Приводят в тринадцать лет, обучают семейному бизнесу и обращению с оружием. Остаются до восемнадцати. В клан примут только после сдачи испытаний.

— Пять лет? — Голос у неё выше обычного. — Они проводят здесь пять лет без родителей?

— Раз в месяц разрешены визиты. Но в остальное время они здесь. Учатся, тренируются и становятся сильнее.

— Становятся солдатами, — поправляет она тихо.

— Становятся семьёй.

Подходим к массивной металлической двери. Рядом биометрический сканер. Кладу руку на панель, и механический голос требует подтверждения личности.

— Отпечаток принят.

Воспоминание вспыхивает на секунду. Дед держит мою руку, тринадцатилетнего мальчишку, над таким же сканером. Его пальцы сжимают моё запястье как тиски.

Дед не отпускает руку, пока система не подтверждает регистрацию. «Теперь ты часть этого места. Навсегда».

Моргаю, возвращаясь в настоящее. Сканер издаёт звуковой сигнал, и дверь открывается с механическим щелчком.

Кира смотрит на меня и на мою руку.

— Это обязательно?

— Биометрия. Никто посторонний не войдёт.

— Параноидально.

— Эффективно.

Заходим внутрь. Длинный коридор с бетонными стенами и флуоресцентными лампами на потолке. Пахнет свежей краской и оружейной смазкой.

Кира оглядывается, и её лицо становится всё более напряжённым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Сколько детей здесь сейчас?

— Ни одного. Сейчас каникулы. Вернутся через неделю.

— Каникулы. — Повторяет она медленно, будто пробует слово на вкус. — В военном лагере бывают каникулы?

— Даже солдатам нужен отдых.

Проходим через несколько дверей, пока не оказываемся в огромном куполообразном помещении. Почти пусто. Только несколько скамеек вдоль стен и татами в центре.

— Главный тренировочный зал, — объясняю. — Здесь проходят рукопашные схватки, тесты на выносливость и финальные испытания.

Кира медленно идёт к центру, изучая пространство. Её шаги эхом отдаются от стен.

— Ты провёл здесь пять лет?

— Да.

— И тебе было тринадцать, когда привели сюда?

— Да.

Она останавливается посередине зала и поворачивается ко мне.

— Как ты это выдержал?

Пожимаю плечами.

— Не было выбора. Это традиция клана. Каждый мальчик проходит через это.

— Традиция. — В её голосе звучит гнев. — Отрывать детей от семей и превращать их в бойцов называется традицией?

— Называется выживанием. В нашем мире, Кира, слабость убивает. Здесь учат не быть слабым.

Она смотрит на меня долго, изучающе. Потом медленно кивает.

— Понятно.

Но вижу в её глазах печаль и жалость одновременно.

Подхожу ближе, беру её за руку.

— Хочешь увидеть остальное?

— Остальное? — Усмехается без радости. — Здесь есть ещё помещения, кроме бетона и тренажёров?

— Есть.

Веду её дальше, в глубину комплекса. Хочу показать ей всё. Хочу, чтобы она поняла, откуда я пришёл.

И куда никогда больше не вернусь, если она попросит.

Выходим из зала, и массивная дверь закрывается за нами с глухим хлопком. Кира вздрагивает.

— Звуконепроницаемо? — спрашивает.

— Полностью. Можешь кричать там сколько угодно, снаружи не услышат ни звука.

Она оборачивается, смотрит на закрытую дверь.

— Я живу обычную жизнь, а ты живёшь в боевике. Звуконепроницаемые комнаты, биометрические сканеры и секретные базы в лесу.

— Тебе не нравится? — Ухмыляюсь.

— Я не говорила, что не нравится, — улыбается в ответ. — Просто отмечаю контраст. Моя самая большая проблема до встречи с тобой была выбрать, какой кофе заказать.

— А теперь?

— Теперь я пытаюсь понять, как не попасть под летящий нож.

Подхожу ближе и беру её за подбородок.

— Напомню, именно ты недавно держала меня на расстоянии, как заразного. А сейчас флиртуешь.

— Я не флиртую.

— Флиртуешь.

— Просто констатирую факты.

— Да, и при этом улыбаешься.

— Может, мне нравится тебя провоцировать.

Наклоняюсь, целую её быстро, жёстко. Отстраняюсь раньше, чем она успевает ответить.

— Провоцируй сколько хочешь. Мне нравится.

Она смеётся. Настоящий, лёгкий смех, который заставляет тепло разлиться в груди.

Моя девочка.

Беру её за руку и веду дальше по коридору.

— Экскурсия продолжается. Слева приёмная, где регистрируют новичков. Справа медицинский блок.

— У вас есть врач?

— Двое. Плюс хирург на случай серьёзных травм.

— Как часто бывают серьёзные травмы?

— Реже, чем раньше. Деда больше заботила закалка, чем безопасность. При нём ломали рёбра, выбивали плечи. Теперь стандарты другие.

Проходим мимо длинного ряда дверей.

— Общежития. Комнаты на четверых. Спартанская обстановка, но чисто.

— Ты жил в такой комнате?

— Пять лет.

Она останавливается у одной из дверей, заглядывает в маленькое окошко.

— Кровати, шкафчики, больше ничего. Никаких личных вещей?

— Только самое необходимое. Одежда, учебники, оружие.

— Оружие в комнате тринадцатилетних мальчиков?

— Разряженное. Но да. Учим уважению с первого дня.

Идём дальше. Показываю ей игровые комнаты, где стоят столы для настольного тенниса, стеллажи с книгами и несколько игровых приставок.

— По крайней мере, есть развлечения, — замечает она.

— Один час в день. Остальное время тренировки и учёба.

— Звучит жёстко.

— Формирует характер.

Проходим через учебный блок. Классы с партами, досками и проекторами. Ничем не отличаются от обычной школы.

— Здесь преподают обычные предметы? — спрашивает Кира.

— Математика, физика, языки, история. Стандартная программа плюс специализированные курсы. Стратегия, криптография, финансы.

— Готовите криминальных гениев.

— Готовим лидеров.

Она не отвечает, просто смотрит на пустые классы. Её лицо задумчиво.

Последняя остановка. Массивная металлическая дверь в конце коридора. Над ней табличка: «Зона обороны. Только авторизованный персонал».

Прикладываю руку к сканеру. Дверь открывается с шипением гидравлики.

— Что там? — спрашивает Кира.

— Самая важная часть обучения.

Входим.

Глава 47

Сергей

Помещение огромное, разделённое на зоны. Слева стеллажи с оружием. Пистолеты, винтовки, автоматы и дробовики. Всё аккуратно разложено по типам и калибрам. Справа стрелковый тир с мишенями на разных дистанциях. В глубине зал для тактических тренировок с препятствиями и укрытиями.

Кира замирает на пороге.

— Боже мой.

Захожу внутрь, жду, пока она последует за мной. Она делает несколько шагов, но останавливается на безопасном расстоянии от стеллажей.

— Это как в военных фильмах. Только реально.

— Арсенал клана. Каждый выпускник должен уметь пользоваться всем, что здесь представлено.

Она медленно оглядывает помещение. Любопытство борется с осторожностью. Вижу, как её взгляд задерживается на пистолетах, потом скользит к винтовкам.

— Ты правда научился стрелять из всего этого?

— Часть выпускного теста. Стрельба по целям из каждого вида оружия. Сборка и разборка вслепую. Тактические упражнения в команде.

Она качает головой.

— Невероятно.

Подхожу к стеллажу, достаю компактный пистолет Глок 19. Проверяю магазин. Пустой. Возвращаю на место.

— Здесь всё разряжено. Боеприпасы в отдельном хранилище. Двойная система безопасности.

— Разумно. — Она всё ещё не подходит ближе. Стоит у двери, словно готова убежать в любую секунду.

Наблюдаю за ней. Любопытство есть. Страх тоже. Если хочу, чтобы она научилась защищать себя, нужно действовать аккуратно. Слишком сильно надавлю, и она закроется.

— Хочешь посмотреть поближе?

Она колеблется.

— Не уверена.

— Можешь просто посмотреть. Без прикосновений и обязательств.

Несколько секунд тишины. Потом она делает шаг вперёд. Ещё один.

Подхожу к ней, протягиваю руку.

— Пойдём. Покажу тебе базовые модели.

Она берёт мою руку, и мы вместе идём к стеллажу. Её пальцы холодные, чувствуется напряжение.

— Это Глок. Самый распространённый служебный пистолет в мире. Простой, надёжный и лёгкий в обращении.

Она смотрит на оружие, но не тянется к нему.

— Почему ты привёз меня сюда, Сергей?

Прямой вопрос. Как всегда.

Поворачиваюсь к ней и беру её за обе руки.

— Потому что хочу, чтобы ты могла защитить себя.

— От кого?

— От любой угрозы.

Её глаза расширяются.

— Случилось нечто опасное? Ты в опасности?

— Всегда в опасности, Кира. Это мой мир. Но сейчас угроза растёт.

— Что ты имеешь в виду?

Медлю. Не хочу пугать её, но она заслуживает правды.

— Моему клану угрожает растущая опасность. Я до сих пор не выяснил, кто за этим стоит.

Её лицо бледнеет.

— Это связано со взрывом?

— Да.

— Но ты же сказал, что разобрался с этим. Что Артём...

— Артём был исполнителем. Но кто-то заплатил ему. Кто-то направил его руку. И этот кто-то до сих пор там, снаружи, планирует следующий удар.

Её дыхание учащается.

— Ты в опасности.

— Мой бизнес в опасности. Моя семья в опасности. — Делаю паузу, смотрю ей прямо в глаза. — Если враги нападают на мой клан, рано или поздно они поймут, что нужно бить туда, где мне больнее всего. Найдут мою слабость.

Она моргает, обрабатывая информацию.

— Твою слабость?

— Тебя.

Слово повисает в воздухе между нами. Тяжёлое и неизбежное.

Кира смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Страх, понимание и благодарность за честность смешиваются в её взгляде.

— Сергей...

— Я не хочу тебя пугать. Но ты должна знать правду. Ты со мной, а у меня много врагов. Это делает тебя мишенью.

Она молчит. Её руки дрожат в моих.

— Я справлюсь с угрозой. Найду того, кто стоит за атаками, и уничтожу его. Но пока это не произошло, ты должна уметь защитить себя.

— Вот почему ты привёз меня сюда, — шепчет она. — Не просто показать своё прошлое. Ты хочешь научить меня стрелять.

— Да.

— Но я же говорила тебе. Я не переношу кровь. Не могу...

— Я знаю. — Поглаживаю её руки большими пальцами, пытаясь успокоить дрожь. — И я не буду заставлять тебя делать то, к чему ты не готова. Но хочу, чтобы у тебя был выбор. Если ситуация станет критической, если кто-то попытается причинить тебе вред, ты должна знать, как ответить.

— Ты говоришь так, будто это неизбежно.

— В моём мире, принцесса, это всегда возможно.

Она закрывает глаза, делает глубокий вдох. Когда открывает их снова, в них решимость.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Научи меня. Не сегодня и не завтра, но когда я буду готова, научи меня защищаться.

Притягиваю её к себе, обнимаю крепко. Она прижимается лицом к моей груди, и её дыхание постепенно успокаивается.

— Обещаю, буду рядом на каждом шагу. Никакого давления. Только то, что ты сможешь вынести.

— Спасибо, — шепчет она в мою рубашку.

Целую её в макушку, вдыхаю запах её волос.

Моя храбрая девочка.

Но страх всё ещё грызёт меня изнутри. Я втянул её в этот мир. Эгоистично отказался отпустить её, даже зная, какой опасности её подвергаю.

И теперь она платит за мою слабость.

Отстраняюсь, смотрю на неё. Её лицо всё ещё бледное, но в глазах уже нет паники. Только усталая решимость.

Она поднимает руку, касается моей щеки. Пальцы тёплые, нежные.

— Не вини себя.

— Я втянул тебя в этот мир.

— Я сама выбрала остаться.

— Потому что я не дал тебе выбора. — Накрываю её руку своей. — Я эгоистичный ублюдок, Кира. Должен был отпустить тебя после первой ночи, но не смог. Не захотел.

— Сергей...

— Всю жизнь заботился только о себе. О клане, бизнесе и власти. Но ты изменила всё. — Целую её ладонь. — С тобой всё иначе. Не могу думать ни о чём другом, кроме твоей безопасности.

Её глаза становятся влажными.

— Если речь о защите семейного наследия, ты точно справишься. Ты же хозяин. Ты контролируешь всё.

Качаю головой.

— Не о наследии. О тебе. Только о тебе.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она моргает, и слеза скатывается по щеке. Стираю её большим пальцем.

— Инцидент с Иваном открыл мне глаза... — Замолкаю, не в силах закончить фразу. Воспоминание слишком свежее, слишком болезненное.

— Но ты же контролировал ситуацию.

— Контролировал. Но если я не смогу в следующий раз? Если кто-то доберётся до тебя, а меня не будет рядом?

— Тогда я буду бежать. Прятаться и звать на помощь.

— А если не успеешь?

Молчит. Понимает, к чему я веду.

— Я не прощу себе, если с тобой случится беда, — говорю тихо. — Не переживу. Потому что ты стала тем, ради чего я просыпаюсь каждое утро. Моим светом в темноте, которой я жил всю свою жизнь.

Её губы дрожат.

— Ты не можешь говорить такие вещи.

— Почему?

— Потому что от них невозможно защититься.

Улыбаюсь, несмотря на тяжесть в груди.

— А я и не хочу, чтобы ты защищалась от меня. Хочу, чтобы ты открылась полностью. Чтобы доверяла мне так же, как я доверяю тебе.

Она обнимает меня за шею, прижимается лбом к моему.

— Я доверяю тебе. Боже, как же я доверяю. И это пугает.

— Меня тоже пугает. Впервые в жизни у меня есть слабость. И эта слабость стоит сейчас в моих объятиях.

— Тогда мы оба уязвимы.

— Да, но вместе мы сильнее.

Целую её. Медленно и глубоко. Вкладываю в этот поцелуй всё, что не могу сказать словами. Всю свою любовь, страх, отчаяние и надежду.

Когда отстраняемся, она улыбается сквозь слёзы.

— Что теперь?

— Теперь возвращаемся домой. Отдыхаешь, обдумываешь всё, что я тебе сказал. А когда будешь готова, вернёмся сюда. Начнём с малого. Только базовые навыки. Без крови и стресса.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Она кивает, но вижу, как в её глазах вспыхивает беспокойство.

— Сергей, а если...

— Что?

— Если опасность станет слишком большой? Если твои враги действительно решат использовать меня против тебя?

Сжимаю челюсти. Хочу соврать и сказать, что этого не произойдёт, но обещал ей честность.

— Тогда я использую все свои ресурсы, чтобы защитить тебя. Каждого человека в моём клане. Каждый рубль. Каждую каплю крови.

— Но если этого будет недостаточно?

— Будет достаточно.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что другого варианта не существует.

Она тихо вздыхает. В её глазах мелькает паника.

— Может, нам стоит сделать перерыв? Я уеду на какое-то время, пока ты не разберёшься с угрозой. Так будет безопаснее для всех.

Слова бьют по мне как удар под дых. Отстраняюсь и смотрю на неё.

— Ты пытаешься меня бросить?

— Нет! Просто...

— Потому что если так, можешь даже не пытаться. — Голос становится жёстче. — Я не отпущу тебя. Не тогда, когда ты стала единственным, что имеет значение в моей жизни.

— Сергей, будь разумным. Если я рядом, я подвергаю тебя опасности. Твои враги могут...

— К чёрту моих врагов. — Беру её за плечи, крепко, но не больно. — Слушай меня внимательно. Я не расстанусь с тобой. Не позволю тебе расстаться со мной. Ты моя, Кира. И я не отдам тебя никому и ни за что.

— Но...

— Никаких «но». Мы останемся вместе. Я защищу тебя. Научу защищаться. Сделаю всё необходимое, чтобы ты была в безопасности. Но ты не исчезнешь из моей жизни. Понятно?

Её глаза расширяются. Вижу, как она глотает, пытаясь справиться с эмоциями.

— Ты не даёшь мне выбора.

— Даю. Выбор оставаться со мной и быть под моей защитой. Или оставаться со мной и научиться защищать себя. Третьего варианта нет.

— Это не выбор.

— Это единственный выбор, который я могу предложить.

Долгое молчание. Она смотрит на меня, изучает моё лицо. Ищет ложь, слабость, за что можно зацепиться.

Но я непоколебим. Это моя граница. Переступить через неё не позволю ни ей, ни себе.

Наконец она медленно кивает.

— К чему ты ведёшь всё это? Чего ты от меня хочешь, Сергей?

Отпускаю её плечи, беру за руки.

— Хочу, чтобы ты доверилась мне. Позволила мне научить тебя основам самообороны. Не для того, чтобы превратить в бойца. Просто чтобы у тебя был шанс, если дела примут плохой оборот.

— И ты думаешь, несколько уроков стрельбы помогут против профессиональных убийц?

— Думаю, это лучше, чем ничего. И пока ты учишься, я найду того, кто угрожает нам. Устраню угрозу. Навсегда.

Она закрывает глаза, делает глубокий вдох.

— Хорошо.

— Хорошо?

— Я останусь. Научусь. Буду делать всё, что ты скажешь. — Открывает глаза и смотрит на меня с такой серьёзностью, что становится не по себе. — Но ты тоже должен мне кое-что пообещать.

— Что?

— Обещай, что не будешь рисковать собой ради меня. Не будешь делать глупостей, которые могут тебя убить. Потому что если ты умрёшь, защищая меня, я не переживу это.

Её слова ударяют прямо в сердце. Притягиваю её к себе, обнимаю так крепко, будто хочу слить нас в одно целое.

— Обещаю. Буду осторожен. Буду умён. Сделаю всё правильно.

— Спасибо.

Целую её в макушку, в висок, в щёку. Ловлю её губы и целую медленно, вкладывая в поцелуй всю свою любовь и благодарность.

Моя. Навсегда моя.

И никто не заберёт её у меня. Ни враги. Ни судьба. Никто.

Глава 48

Алина

Два дня проходят в тумане. Мы вернулись, но часть меня, кажется, осталась там, в бетонных стенах тренировочного лагеря. Сергей стал ещё более внимательным, почти осязаемо заботливым. Он больше не оставляет меня одну надолго, постоянно звонит и пишет.

Подъезжаю к дому после бессмысленного дня в офисе. Солнце клонится к закату, окрашивая небо в оттенки апельсина и лаванды. Паркую машину и выхожу, собираясь вдохнуть свежий вечерний воздух.

Но воздух застревает в лёгких.

У ворот, рядом с моей машиной, стоит человек. Огромный. Гора мышц, затянутая в чёрный костюм. Короткая стрижка, бычий затылок, лицо, будто высеченное из гранита. Он не смотрит на меня, но я чувствую его внимание каждой клеткой кожи.

Замираю с ключами в руке.

Кто это?

Охранник Сергея? Но я знаю всю его личную охрану в лицо. Этот человек новый. И он стоит и смотрит прямо на меня.

Сердце пропускает удар, потом начинает колотиться с удвоенной силой.

Не показывая паники, обхожу незнакомца и иду к дому. Спиной ощущаю его взгляд. Тяжёлый и оценивающий.

Врываюсь в холл, хлопая дверью. Сергей спускается по лестнице, на ходу застёгивая манжеты рубашки.

— Что случилось? — спрашивает он, видя моё лицо.

— Кто этот человек у ворот?

Он останавливается, его лицо остаётся совершенно спокойным.

— Его зовут Андрей. Он твой новый телохранитель.

Его слова камнями падают в тишину.

— Мой кто?

— Телохранитель. Я нанял его сегодня утром. Он в прошлом служил в спецназе, один из лучших.

Против воли у меня вырывается смех. Нервный и злой.

— Ты это всерьёз? Телохранитель? Я не просила об этом.

— Я знаю. Но я так решил.

— Я могу сама о себе позаботиться, Сергей.

— Уроки самообороны это одно. Профессиональная защита это другое.

— Это привлечёт лишнее внимание. Люди будут задавать вопросы.

— Думай о нём как о водителе. Он будет отвозить тебя, куда нужно, и ждать. Незаметно.

Незаметно. Эта гора мышц и слово «незаметно» не могут существовать в одном предложении.

Чувствую, как стены сжимаются. Клетка, которую я почти перестала замечать, снова становится тесной. Золотой, но всё же клеткой.

— Я не хочу, чтобы за мной по пятам ходил надзиратель.

— Он не надзиратель, Кира. Он гарантия твоей безопасности.

Подхожу к нему вплотную, заглядываю в глаза, ищу хоть каплю сомнения. Но там только сталь.

— Я не могу так. Мне нужно личное пространство. Свобода.

Сергей берёт моё лицо в свои ладони. Его большие пальцы нежно поглаживают скулы.

— Пожалуйста, позволь мне позаботиться о тебе. Позволь мне быть уверенным, что ты в безопасности, когда меня нет рядом. Я не смогу нормально работать, зная, что ты беззащитна.

Его голос тихий, почти умоляющий. И это обезоруживает. Он не приказывает, а просит. И я не могу найти ни одного разумного возражения, которое не выдало бы мои истинные мотивы.

Ком паники подступает к горлу.

Сдаюсь. Соглашаюсь молча, не в силах произнести ни слова.

— Спасибо, — шепчет он и целует меня в лоб.

Мне нужен воздух. Мне нужно подумать.

Отступаю на шаг.

— Я… я поеду к Веронике. Мы договаривались пообедать.

— Конечно. Андрей тебя отвезёт.

Я лишь согласно склоняю голову и, развернувшись, выхожу из дома, чувствуя себя пойманной в ловушку.

Андрей, новый «водитель», материализуется из ниоткуда и открывает мне дверь. Молча. Сажусь в свою машину. Он закрывает дверь и садится за руль. Называю адрес Ники.

Выезжаем на дорогу. Достаю телефон. Пальцы дрожат от злости. Быстро набираю сообщение.

«Новые обстоятельства. У меня телохранитель. Постоянно».

Ответ приходит почти мгновенно.

«Ожидаемо. Встреча у Ники. Буду через час».

Час. Мне нужно дать отцу время, чтобы добраться до квартиры Вероники незамеченным. Андрей не должен его увидеть.

Прошу заехать в небольшой итальянский ресторанчик. Заказываю пасту и салат. Ем медленно, механически, не чувствуя вкуса. В голове роятся мысли.

Мы договорились о тренировках по самообороне три раза в неделю. Теперь телохранитель. Сергей методично затягивает петлю безопасности вокруг меня. И с каждым его действием моя собственная петля затягивается всё туже.

Через сорок минут мы выходим из ресторана и едем к Нике. Когда подъезжаем, Андрей провожает меня до двери и сообщает, что будет ждать в машине.

Врываюсь в квартиру подруги, как ураган.

— Он поставил мне хвост! — выпаливаю с порога.

Ника отрывается от монитора и снимает наушники.

— Тише ты. Отец уже здесь.

Прохожу на кухню. Отец сидит за столом с чашкой чая. Спокойный, как всегда.

— Я скоро сойду с ума, — говорю, опускаясь на стул напротив него. — Тренировки, теперь этот громила. Я чувствую себя заключённой.

— Он защищает то, что считает своим, — ровным голосом отвечает отец. — Этого следовало ожидать.

— Что мне теперь делать? Я не могу шагу ступить без этого Андрея.

— Успокойся, Алина. Паниковать сейчас глупо.

— Я не паникую! Я в ярости! — Взрываюсь. — Он не остановится. Он будет душить меня своей заботой, пока не будет уверен, что угроза устранена. А он её не устранит, потому что главная угроза для него заключается в тебе. Во мне.

Закрываю лицо руками. Я запуталась. Растеряна. Часть меня благодарна Сергею за заботу. Другая часть задыхается от его контроля.

Отец ждёт, пока я успокоюсь. Он молчит, и это молчание давит, заставляет взять себя в руки.

— Какие инструкции? — спрашиваю наконец, убирая руки от лица.

— Сосредоточься на незаметности. Никаких лишних движений. Вся информация теперь только через Веронику. Лично. Мне пишешь только в самом крайнем случае, когда речь идёт о жизни и смерти. Поняла?

Молча соглашаюсь.

— Грузы в Москве. Но я не знаю, где именно. И не знаю, каковы его планы. Он ничего не говорит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И не скажет. — Отец делает глоток чая. — Не дави на него. Веди себя как обычно. Твоя задача сейчас — быть рядом, слушать и наблюдать.

Его спокойствие удивительно. Я ожидала давления, требований, но он говорит так, будто у нас в запасе вечность. Это приносит странное облегчение.

После его ухода, который Ника организует через чёрный ход и соседний подъезд, я остаюсь с подругой наедине.

— Ну, рассказывай, — говорит она, подсаживаясь ко мне. — Как прошла поездка в логово зверя?

На моих губах появляется кривая усмешка.

— Это не просто логово, а целая империя. Старейшая русская «братва», сумевшая пережить девяностые и легализоваться.

Рассказываю ей всё. Про тренировочный лагерь для мальчиков. Про порядки в клане.

— Он метнул нож в своего родственника. За то, что тот просто прикоснулся к моим волосам.

Ника присвистывает.

— Ого. Помечает территорию?

— Именно так. Он сказал, что я его слабость. И теперь он эту слабость защищает.

— А что насчёт женщин в их мире?

— Во время «сходок» их высылают. У них нет права голоса. Дочерей с детства воспитывают как идеальных жён для таких же, как они. Их мир жесток и патриархален до мозга костей.

Ника смотрит на меня с сочувствием.

— И как ты себя чувствуешь во всём этом?

Пожимаю плечами.

— Словно я шпион на вражеской территории.

Но это ложь. И я знаю, что она это видит.

— Знаешь, с точки зрения психологии это удивительно занятный случай, — задумчиво произносит Ника, барабаня пальцами по столу. — Изучить социокультурные отношения в закрытой мафиозной среде. Написать диссертацию.

Криво улыбаюсь.

— Рада, что моя жизнь кажется тебе материалом для диссертации.

На мгновение позволяю себе задуматься. Какой могла бы быть наша жизнь с Сергеем, если бы не было отца, не было миссии? Если бы я была просто Алиной, а он просто Сергеем. Смогли бы мы быть вместе?

Он бывает таким нежным, таким заботливым. Но потом я вспоминаю его холодные глаза, когда он говорит о врагах. Вспоминаю нож, летящий в сантиметре от моего лица.

Он порядочный человек, попавший в жестокие обстоятельства? Или искусный манипулятор, который точно знает, какие слова говорить и за какие ниточки дёргать?

Быстро гоню эти мысли прочь. Они опасны.

— Что будем делать с телохранителем? — перевожу тему.

— Будем его усыплять. Бдительность, я имею в виду, — уточняет Ника. — Твой распорядок дня должен быть скучным до зевоты. Работа, дом, встречи со мной, редкие обеды с Юлей. Пусть он привыкнет, что ты предсказуема, как восход солнца.

— Я и так ничего не делаю на работе, — признаюсь я. — Просто сижу там для конспирации.

— Тем лучше.

Вздыхаю, проводя рукой по волосам.

— Я так устала, Ника. Устала от этой двойной жизни. Мне страшно.

— Боишься, что он тебя раскроет?

— Боюсь, что теряю себя. Я так сильно приспосабливаюсь к нему, к его миру, что начинаю забывать, кто я на самом деле. Эта маска прирастает ко мне. И это пугает больше, чем любой телохранитель.

Глава 49

Сергей

Чёрный «Гелендваген» без номеров замирает у складского комплекса в промзоне. Не глушу мотор. Распахиваю дверь и шагаю в промозглую ночную сырость. В горле першит от запаха мазута и гнили.

У ворот меня встречает один из моих людей. Он чуть склоняет голову.

— Говорит?

— Молчит, Сергей Геннадьевич. С момента захвата ни слова.

Пальцы сами собой сгибаются, ногти впиваются в ладонь. Этот ублюдок имел наглость явиться на благотворительный вечер. В мой мир. Он спрятал в запонке миниатюрную камеру, надеясь снять компромат. Идиотизм и отвага, которые равносильны самоубийству.

Прохожу внутрь. Голые бетонные стены отражают тусклый свет одинокой лампы. Спускаюсь по крутой лестнице в подвал. В нос бьёт густой запах сырости, пота и животного страха.

В центре подвала к стулу верёвками примотан мужчина. Его лицо превратилось в кровавую маску, а одежда висит клочьями. Он поднимает голову. Я припоминаю его. Он мелькал на вечере, пытался подобраться к столу министра финансов.

Пленник смотрит на меня с вызовом. Его взгляд пуст, в нём нет ничего человеческого. Только выжженная дотла ненависть.

Подхожу ближе. Он сплёвывает мне под ноги кровавый сгусток.

Руслан, стоящий в тени, делает шаг вперёд. Короткий выверенный удар наотмашь по лицу. Голова мужчины мотается. Он снова поднимает взгляд и кривит разбитые губы в подобии улыбки.

— Развязать, — бросаю команду.

Мои люди срезают верёвки.

— Раздеть.

Пленник не сопротивляется, когда с него срывают остатки дорогого костюма. Его тело испещрено шрамами. Старыми и новыми.

— Подвесить.

Через минуту он уже висит вниз головой. Цепи, закреплённые на потолочной балке, держат его за лодыжки. Кровь приливает к его лицу, делая его багровым.

Беру со стола металлический прут. Он холодный и тяжёлый.

— Имя, — мой голос глухо отдаётся от стен.

Молчание.

— Кто заказчик?

Молчание. Улыбка не сходит с его губ.

Подхожу и провожу прутом по его рёбрам. Легонько, едва касаясь кожи. Он вздрагивает всем телом, но продолжает молчать.

— Ты брат Адама, — констатирую я. — Того самого, что пытался взорвать мой терминал. Я проверил. У него был младший брат, который пропал уже как несколько лет. Он объявился в Москве месяц назад.

Улыбка на его лице гаснет. В глазах мелькает тень изумления.

— Дед любил повторять, что месть нужно подавать холодной. Но твой план, — качаю головой, — он даже не остыл. Он просто протух.

— Твой дед сжёг мою семью, — шипит он. — Моего отца и мою мать. Он оставил нас ни с чем.

— Мой дед много кого сжёг. Так он вёл дела. Но ты решил мстить мне. Глупо.

— Ты его кровь и его продолжение.

Внутри что-то обрывается. Я искал за этим кукловода, серьёзного игрока. А нашёл лишь пешку, ослеплённую прошлым. Семейная вендетта. Скучно.

Отворачиваюсь от него. Этот человек больше не существует. Он лишь следствие старых войн, которые я давно закончил.

Поворачиваюсь к Руслану.

— Он твой.

Протягиваю одному из своих людей нож.

— Убери его. И найди всех, кто носит его фамилию. Всех до единого. Вырви этот сорняк с корнем.

Мой человек принимает нож. Его лицо остаётся непроницаемым.

Выхожу из подвала, не оборачиваясь. Поднимаюсь по лестнице и вдыхаю ночной воздух. Он больше не кажется грязным. Пахнет свободой.

На улице уже за полночь. Сажусь в машину, но еду не домой, а в гараж. Рубашка в чужих кровавых пятнах. Мысль о возвращении в пустой дом, где нет Киры, кажется невыносимой.

Через двадцать минут выкатываю из гаража мотоцикл. Мотор взрывает ночную тишину рёвом. Намеренно выбираю самый длинный маршрут. Лечу по пустым улицам Москвы, мимо спящих зданий и неоновых вывесок. Ветер бьёт в лицо, выдувая из головы остатки допроса.

Скорость и холодный воздух. Мой ритуал очищения. Я должен вернуться к ней без запаха крови и смерти.

Возвращаюсь в особняк далеко за полночь. В доме темно и тихо. Загоняю мотоцикл в гараж и вхожу через боковую дверь. Не включая свет, прохожу на кухню. Во рту пересохло.

Наливаю стакан холодной воды из кувшина, осушаю половину одним глотком. В этот момент на кухне вспыхивает свет.

Резко оборачиваюсь. В дверях стоит Кира. Она скрестила руки на груди. На ней моя рубашка, которая ей велика, и короткие шорты. Её волосы собраны в небрежный пучок.

Она смотрит не на моё лицо. Её взгляд упирается в мою грудь. В рубашку. Чёрт.

Кровавые пятна на белой ткани расползлись уродливыми цветами.

Она медленно поднимает глаза. В них нет ни страха, ни отвращения. Только спокойное и внимательное ожидание.

— Это твоя кровь? — её голос тихий и ровный.

Качаю головой.

— Нет.

Она чуть заметно опускает плечи, будто ответ был очевиден.

— Это был он? Тот, кто напал на терминал?

— Да.

— С этим покончено?

— Да.

Она больше не задаёт вопросов. Не спрашивает, где я был или что делал.

Молча подходит к одному из шкафчиков и достаёт аптечку. Возвращается ко мне, ставит её на стол и открывает. Смачивает ватный диск антисептиком.

Кира берёт мою правую руку. Костяшки пальцев сбиты. Я даже не заметил.

Она аккуратно, без единого слова, обрабатывает раны. Её прикосновения лёгкие и почти невесомые.

Наши глаза встречаются. В этом взгляде тонет всё. Напряжение, вопросы и ответы. Она не осуждает, а принимает.

Закончив с обработкой, убирает аптечку.

— Приведи себя в порядок, — говорит так же тихо. — Ты похож на палача.

Кира разворачивается и уходит. Остаюсь один на залитой светом кухне. Её спокойствие сбивает с толку. Пугает и одновременно разжимает стальной обруч вокруг груди.

Плохо сплю... потому что без неё. Каждое её слово и каждый жест прокручиваются в голове. Её принятие пугает больше, чем осуждение.

На рассвете я уже в офисе. Мне нужно время.

Разбираю бумаги, вчитываюсь в контракты, но буквы расплываются. Перед глазами стоит лицо Киры. Её спокойный взгляд и слова «ты похож на палача».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дверь кабинета распахивается без стука. Врывается Руслан. Его лицо сияет.

— Ты не поверишь!

Он бросает на стол папку.

— Помнишь компанию Зильбермана? Ту, что мы купили почти за бесценок?

Заставляю себя оторваться от своих документов.

— Она окупилась. Сторицей.

Поднимаю на него взгляд.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне только что звонили. Крупнейшая строительная корпорация из Эмиратов. Они хотят войти на российский рынок. Им нужен надёжный партнёр с безупречной репутацией и готовой инфраструктурой. И угадай, чья дочерняя компания идеально подходит под это описание?

Руслан делает паузу, наслаждаясь моментом.

— Они предлагают нам эксклюзивное партнёрство. Строительство сети пятизвёздочных отелей по всей России. А потом выход на Азию. Это монополия, Сергей. Гребаная монополия на двух континентах.

Новость оглушает, но внутри пусто. Только гулкая усталость.

Руслан замечает моё состояние. Улыбка сходит с его лица.

— Что с тобой? Мы сорвали джекпот, а у тебя вид, будто кто-то умер.

— Почти, — бормочу себе под нос.

Он хмурится и подходит ближе.

— Это из-за неё? Из-за Киры?

Молчу. Это и есть ответ.

Руслан вздыхает.

— Я же говорил, бабы до добра не доводят. Что она опять учудила?

— Ничего. В этом и проблема.

Он смотрит на меня с недоумением.

— Ладно, разберёмся с этим позже. Что по сделке? Подписываем?

Мой взгляд падает на папку. На цифры с девятью нулями. На перспективы, которые открываются перед нами. Раньше я бы принял решение за секунду.

Но не сейчас.

— Я должен с ней поговорить, — говорю тихо.

— С кем? — не понимает Руслан.

— С Кирой.

Руслан замирает. Потом медленно качает головой. Уголок его рта дёргается.

— Ты это сейчас всерьёз? Хочешь посоветоваться с ней по поводу многомиллиардной сделки? Ковалёв, ты ли это?

Да. Это всё ещё я, но уже другой.

— Она разбирается в гостиничном бизнесе. Её мнение может быть полезным.

— Полезным? — Руслан тихо смеётся. — Да она тебя под каблук загнала, друг мой. Окончательно и бесповоротно.

Не отвечаю. Он прав. И самое страшное, что меня это устраивает.

— Подготовь все документы, — говорю ему. — Я дам ответ завтра. После разговора с ней.

Глава 50

Алина

Кроссовки мягко ударяют по утоптанной дорожке парка. Ноги работают автоматически, выбивая ровный ритм. Утренний воздух холодный и влажный, обжигает лёгкие. Ускоряюсь, заставляя мышцы гореть, пытаясь выгнать из головы навязчивые мысли.

Не получается. Сергей уехал в командировку четыре дня назад. Эмираты. Переговоры. Руслан, охранники, деловые ужины в ресторанах с видом на Бурдж-Халифу.

Без меня. Радость должна бы переполнять. Его отсутствие даёт пространство для маневра, время на связь с отцом, но вместо облегчения внутри зияет дыра. Тупая, ноющая, как незаживающая рана.

Ночью я просыпаюсь и тянусь рукой на его сторону кровати. Простыни холодные. Подушка пахнет стиральным порошком, а не его одеколоном. Сжимаю ткань в кулаке, пытаясь обмануть тело, но оно помнит. Помнит вес его руки на талии. Жар его кожи у меня за спиной. То, как он во сне притягивает меня ближе, зарывается лицом в мои волосы.

Закрываю глаза, делаю ещё один круг. Пот течёт по спине. Майка липнет к телу.

Телефон в кармане куртки вибрирует. Сердце подпрыгивает. Резко и предательски.

Сбавляю темп, достаю телефон. Его имя на экране. Провожу пальцем и подношу к уху.

— Доброе утро, — стараюсь, чтобы голос звучал ровно, не выдавал одышки.

— Бегаешь? — в его голосе звучит улыбка.

Мышцы внизу живота сжимаются просто от звука. От того, как низко и хрипло звучат эти два слова.

— Да. Ты меня приучил.

— Андрей с тобой?

— В машине, у входа в парк.

— Хорошо. Как спала?

Ложь соскальзывает с языка автоматически.

— Отлично.

На самом деле я ворочаюсь до рассвета. Кровать слишком большая без него, а когда всё-таки проваливаюсь в сон, вижу Сергея. Снится, как он входит в спальню, стягивает пиджак, расстёгивает рубашку. Подходит к кровати, наклоняется и целует. Его руки скользят под одеяло, находят мою кожу. Я просыпаюсь мокрая, с колотящимся сердцем и пульсацией между бёдер. Сжимаю их, пытаясь избавиться от наваждения, но оно не уходит.

— Я соскучился, — говорит он тихо.

Дыхание спирает. Воспоминание накатывает само. Его руки на моих бёдрах. Горячее дыхание на шее. Низкий рык у меня над ухом, когда он входит. Ощущение полноты. Мышцы сжимаются от одной только памяти.

Сжимаю телефон сильнее.

— Я тоже.

Это не ложь. И именно поэтому так страшно.

— Ещё три дня, — обещает он. — Максимум четыре. Переговоры идут хорошо.

— Это замечательно, Сергей.

— Руслан в восторге. Он уже видит империю от Владивостока до Калининграда.

— А ты?

Пауза. Дыхание долетает сквозь динамик. Он стоит у окна в своём гостиничном номере, смотрит на залитый солнцем Дубай. В одной руке телефон, другая в кармане брюк. Он не в пиджаке. Рубашка расстёгнута у ворота. На запястье часы, которые я подарила ему на прошлой неделе.

Мой.

Мысль прорывается сама, звериная и собственническая.

— Я думаю о тебе, — говорит он низко. — И о том, как хочу вернуться домой.

Сердце пропускает удар.

— Возвращайся. Я буду ждать.

Мы ещё немного говорим о мелочах, погоде, о том, как Мария Ивановна пытается откормить меня завтраками.

Его голос тёплый и спокойный. Он не проверяет меня и не спрашивает, чем занимаюсь. Доверяет.

От этого доверия внутри всё сжимается в узел.

Когда звонок заканчивается, стою посреди парковой аллеи, сжимая телефон. Вокруг бегуны, мамы с колясками, пожилые пары. Обычная жизнь.

Я скучаю по нему. Осознание приходит не впервые, но каждый раз бьёт так же больно.

Скучаю по его голосу. По тому, как он смотрит на меня, по ощущению его рук. Даже по молчанию, когда мы сидим в кабинете, каждый за своим делом, но вместе.

Ненавижу себя за это. Его отсутствие должно быть облегчением, шансом действовать, но вместо этого внутри зияет дыра.

Без него дом пустой. Без него пустая я.

Разворачиваюсь и бегу обратно. Быстрее. Злее. Пытаюсь убежать от собственных мыслей, но не получается.

Что со мной происходит?

Андрей открывает дверь машины с непроницаемым лицом.

— Домой, — бросаю коротко.

Он соглашается движением головы. Откидываюсь на сиденье и закрываю глаза. Пульс постепенно замедляется.

Отец прислал сообщение вчера вечером. Короткое, через зашифрованный канал:

«Воспользуйся его отсутствием. Встреться со мной. Нужно обсудить планы».

Я читала его десять раз, но так и не ответила.

Не хочу его видеть. Не хочу слышать инструкции. Не хочу вспоминать, зачем я здесь.

Предатель. Для обоих. Для отца, потому что не могу выполнить миссию. Для Сергея, потому что лгу ему каждый день.

Машина останавливается у ворот. Выхожу. Мария Ивановна встречает с полотенцем.

— Кира, милая, простынешь же. Иди душ прими, я приготовлю завтрак.

Принимаю полотенце.

— Спасибо, Мария Ивановна.

— Сергей Геннадьевич звонил?

— Да.

— Ну и слава Богу. А то он там, поди, с ума сходит.

Она уходит на кухню, а я поднимаюсь в спальню.

Нашу.

Слово стало естественным.

Стягиваю промокшую одежду и иду в душ. Горячая вода обжигает кожу. Закрываю глаза. Его образ всплывает сам. Как он заходит следом и прижимает меня к холодной плитке. Целует жёстко, требовательно. Руки скользят по мокрому телу.

Моя рука сама опускается вниз. Его пальцы вместо моих. Его голос у уха, хриплый от желания. Тело откликается мгновенно. Волна удовольствия накрывает быстро, почти болезненно.

Опираюсь лбом о стену тяжело дыша. Это не помогает. Становится только хуже. Выключаю воду, вытираюсь и одеваюсь.

Подхожу к окну. Внизу Андрей курит у машины. Достаю телефон и открываю сообщение отца.

Пальцы зависают над клавиатурой. Нужно ответить. Назначить встречу, но вместо этого удаляю сообщение.

Не сегодня.

Офис встречает привычным гулом. Телефоны, голоса, шипение кофемашины на кухне. Сажусь за свой стол у окна, включаю компьютер.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Три недели назад я подошла к Виктору Семёновичу и попросила дать мне настоящую работу.

Он удивился. Посмотрел с подозрением, явно думая, что это проверка от Ковалёва. Потом пожал плечами и дал мне проект.

Оказалось, мне это нравится. Открываю таблицы. Погружаюсь в цифры и графики. Это успокаивает и даёт ощущение контроля.

Здесь я не играю роль. Здесь моя работа материальна и осязаема.

Часы пролетают незаметно. К обеду доделываю маршрутную сетку и откидываюсь на спинку кресла. Смотрю на экран.

Может, это возможно. Мысль приходит внезапно и неожиданно светлая.

Может, я смогу это всё совместить. Сергей. Работа. Нормальная жизнь. Не нужно будет выбирать. Отец выведет меня из операции. Я останусь здесь. Не Кирой, а Алиной. Не шпионкой, а просто женщиной, которая встречается с мужчиной.

Я смогу быть настоящей. От этой мысли внутри разливается тепло. Почти счастье.

В три дня Виктор Семёнович заглядывает ко мне.

— Кира, как дела?

— Почти готово. К концу недели выдам финальную версию.

Он соглашается движением головы.

— Хорошо работаешь. Не ожидал, честно говоря.

Улыбка касается губ.

— Я тоже.

Он уходит, а я возвращаюсь к документам и вношу последние правки.

Может, всё наладится. Может, это возможно.

К вечеру собираю вещи. Выхожу из офиса. Андрей ждёт у входа.

— Заедем за мороженым, — прошу.

Он соглашается, и мы останавливаемся у кофейни. Покупаю два стаканчика. Один протягиваю Андрею. Он смотрит на мороженое, потом на меня.

— Спасибо, — произносит низким голосом.

Садимся в машину. Ем мороженое и смотрю в окно. Москва плывёт мимо, залитая тёплым вечерним светом.

Сегодня хороший день. Телефон вибрирует. Сообщение от Юлии.

«Не забыла про завтрашний ужин? Я уже соскучилась! Приходи к восьми, готовлю твою любимую пасту».

Губы растягиваются в улыбке, пока я набираю ответ.

«Конечно! Буду ровно в восемь. С вином».

«Ура! Жду не дождусь!»

Юлия. Единственная связь с жизнью вне миссий.

Раз в месяц мы собираемся у неё. Едим пасту, пьём вино, болтаем обо всём. Она знает о Сергее, но не знает правды. Для неё я просто подруга, которая встречается с успешным бизнесменом.

Когда мы сидим на её уютной кухне, я забываю. Забываю, что я шпионка и что моя жизнь построена на лжи. Я просто Алина.

Может, скоро это станет правдой. Не ролью, а реальностью. Машина останавливается у особняка. Выхожу и благодарю Андрея.

Мария Ивановна на кухне.

— Кира, милая, поела?

— Нет ещё.

— Садись, я тебе подам.

Сажусь за стол. Она ставит передо мной тарелку с супом. Запах поднимается паром.

Ем медленно. Мария Ивановна садится напротив с чашкой чая. Молча доедаю суп и поднимаюсь в спальню. Сажусь на кровать.

Достаю телефон и смотрю на пустой экран, Сергей так и не написал после утреннего звонка.

Хочу отправить ему сообщение, спросить, как идут дела, пожелать удачи на переговорах.

Пальцы сами набирают текст, прежде чем я успеваю остановить себя.

«Как прошёл день?»

Отправляю, не давая себе времени передумать. Ответ приходит почти сразу.

«Долгий. Переговоры затянулись. Как ты?»

«Работала. Доделала проект».

«Молодец. Скучаешь?»

Пальцы зависают над клавиатурой.

«Да».

«Я тоже. Ещё три дня».

Экран телефона освещает улыбку.

«Жду».

Откладываю телефон на тумбочку и ложусь на кровать, чувствуя, как тело с готовностью проваливается в мягкий матрас.

Может, всё действительно будет хорошо. Может, я смогу остаться здесь, рядом с ним, не убегать в очередной раз, не прятаться по съёмным углам и не оглядываться через плечо. Просто быть с ним, рядом, как нормальные люди.

Закрываю глаза, и темнота за веками кажется мягкой, а не гнетущей. Завтра ужин с Юлей, обычная встреча подруг, нормальный вечер в нормальной жизни, без паранойи и страха разоблачения.

Впервые за долгое время я засыпаю спокойно, без кошмаров и тревожного дежурства на границе сна.

Глава 51

Алина

Следующий день проходит в том же ритме. Работа, отчёты, звонки. К вечеру тело налито приятной тяжестью после продуктивного дня.

Собираю вещи и прощаюсь с коллегами. Андрей ждёт у машины.

— К Юлии Романовой, — говорю, садясь на заднее сиденье.

Он соглашается и заводит мотор, который откликается мягким рокотом.

Достаю телефон и вижу, что Юля прислала смешную гифку с котом, который тащит в зубах бутылку вина, выглядя при этом крайне довольным собой. Уголки губ сами ползут вверх, реагируя на абсурдность картинки.

Набираю ответ, перебирая пальцами по экрану.

«Уже еду! Вино с собой».

Отправляю и откидываюсь на сиденье.

Вечерний час пик, но движение относительно свободное. За окном витрины магазинов, залитые неоновым светом. Где-то справа воет сирена скорой.

Сегодня прошёл хороший день, и завтра будет ещё один такой же, а послезавтра Сергей вернётся домой.

Всё будет хорошо, обязательно будет. Эта мысль разливается внутри тёплой волной, почти убаюкивает.

Дописываю сообщение Юле и уже тянусь пальцем к кнопке «отправить».

Удар.

Чудовищный, оглушающий удар приходится сбоку, швыряя меня к противоположной двери. Мир взрывается звуком ломающегося металла и разбивающегося на тысячи осколков стекла, вдавливая меня в сиденье с такой силой, что лёгкие судорожно сжимаются.

Меня швыряет вправо. Ремень врезается в грудь. Воздух вырывается из лёгких и телефон вылетает из рук, а голова бьётся об окно.

Боль обрушивается волной, ослепляющей и разрывающей череп изнутри.

Машину швыряет в сторону, и Андрей цепляется в руль обеими руками, пытаясь удержать контроль. Шины визжат, протестуя против асфальта, а вокруг взрывается хаос из криков и автомобильных сигналов.

Второй удар приходится сзади, резкий и безжалостный, намного сильнее первого.

Андрей теряет контроль. Всё вокруг превращается в мелькающие огни и темноту. Внутренности подкатывает к горлу.

Мы врезаемся во что-то твёрдое, массивное. Громкий скрежет металла о металл разрывает воздух, а мир вокруг превращается в хаос из осколков стекла и летящих обломков.

Подушки безопасности взрываются прямо в лицо, выбивая остатки воздуха из лёгких и оглушая меня белым химическим облаком.

Тишина обрушивается внезапно, как удар кувалдой. Звенящая и тяжёлая, в которой слышен только писк в ушах и мой собственный хриплый вдох сквозь боль в рёбрах.

Моргаю. Мир расплывается. Тёплая липкая жидкость затекает в глаз. Поднимаю руку к виску. Пальцы скользят по крови.

Во рту металлический привкус. Дышать больно. Каждый вдох отдаётся острой болью в рёбрах.

— Андрей?

Голос хриплый и чужой. Андрей не шевелится. Голова откинута назад, а на виске кровь. Паника пробивается сквозь туман боли.

— Андрей!

Он стонет и открывает глаза, медленно поворачиваясь ко мне.

— Вы… живы?

— Да, что случилось?

— Нас… протаранили.

Дым. Тонкие серые струйки просачиваются из-под капота, стелятся по асфальту, поднимаются выше, затягивая вид на дорогу перед машиной. Запах горелой резины смешивается с едким пластиком, обжигает ноздри, скребёт горло.

Пожар. Адреналин пробивает боль острой волной, взрывается в груди.

— Выходим. Сейчас.

Толкаю дверь всем весом, но она остается неподвижной, словно заклинило намертво.

— Андрей!

Он расстёгивает ремень одним резким движением, толкает свою дверь, которая открывается со скрежетом металла о деформированный каркас, и выползает наружу, прежде чем обойти машину.

Дым становится гуще с каждой секундой, едкий и горький, глаза щиплет так, что слёзы текут сами собой, и я кашляю, пытаясь вдохнуть хоть немного чистого воздуха.

Андрей дёргает мою дверь один раз, потом второй с большей силой, и только на третий раз она поддаётся с противным хрустом.

— Давайте!

Хватаюсь за его протянутую руку, ощущая тепло чужих пальцев, сжимающих мои. Он тянет меня из машины, и я покорно следую за ним, но ноги словно становятся ватными, путаются в подоле платья. Его рука мгновенно подхватывает меня под локоть, удерживая от падения.

— Держитесь.

Опираюсь на него, и мы медленно идём прочь от машины.

Я не увижу его.

Мысль врывается внезапно, пронзает острее любой физической боли.

Сергей.

Он сейчас в Эмиратах, на другом конце мира, и понятия не имеет, что со мной происходит.

Если я умру здесь, он узнает об этом последним. Ноги начинают дрожать, колени подгибаются, и я чувствую, как тело теряет последние силы, не способное больше держать меня на ногах.

Оглушительный грохот разрывает ночь, и ударная волна мгновенно сбивает нас с ног. Андрей пытается прикрыть меня своим телом, но мы оба валимся на землю. Асфальт встречает жёстким, безжалостным ударом, и голова с размаху бьётся об тротуар, вызывая новую вспышку яркой, всепоглощающей боли. Уши закладывает так сильно, что всё вокруг звучит приглушённо, словно я погрузилась под воду.

Открываю глаза и вижу пламя. Огромные языки огня взлетают в чёрное небо. Обломки машины разбросаны по всей улице, горящий металл и пластик испускают едкую вонь паленой резины и химии. Вокруг люди кричат и беспорядочно бегут прочь, охваченные паникой. Андрей уже приподнимается рядом со мной, всё ещё пытаясь прикрыть собой.

— Вы целы?

Не могу ответить. Губы двигаются, но ни единого звука не вырывается из горла.

Бомба.

Это была бомба, настоящая чертова бомба. Кто-то хотел меня убить, или его, или вообще всех нас.

Сергея.

Острая боль пронзает грудь, и это не от ушиба о руль или осколков стекла. Это что-то другое, что-то глубже, что разрывает изнутри.

Если бы он был здесь, рядом со мной в машине, если бы поехал сам вместо того, чтобы отправить меня…

Его бы сейчас просто не было в живых.

Образ вспыхивает перед глазами с пугающей отчетливостью: Сергей в горящей машине, его тело охвачено пламенем, а я ничего не могу сделать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тошнота мгновенно подкатывает к горлу, и я с трудом сглатываю, пытаясь не дать ей вырваться наружу.

— Кира! — Андрей трясёт меня за плечи. — Оставайтесь со мной! Не закрывайте глаза!

Пытаюсь сфокусироваться на его лице, но черты расплываются, словно картинка под водой. Враги Сергея. Конкуренты из числа тех, кто мечтает занять его место. Люди из того самого мира, куда я проникла по заданию.

Или отец.

Мысль врывается, как ледяная вода в лёгкие, сбивая дыхание. Он не мог этого сделать, я же его дочь, его идеально отточенное оружие, солдат, которого он лепил годами. Но что, если в его глазах я уже больше не идеальна, если он разглядел трещины в моей броне, увидел, как я провалила миссию, влюбившись в свою цель вместо того, чтобы её уничтожить?

Холод разливается по телу медленной волной, сковывая мышцы. Вспоминаю его голос... всегда спокойный, выверенно ровный, лишённый даже намёка на человеческие эмоции.

«Провалившийся агент становится угрозой, Алина. Угрозу устраняют».

Он говорил это, когда мне было пятнадцать. Мы сидели в его кабинете, а он объяснял правила игры.

«Никаких привязанностей. Никаких чувств. Только миссия».

Я нарушила все правила, которые он мне вбил за эти годы. Тошнота поднимается волной, захлестывает горло, заставляет сглотнуть желчь.

Дело не в травме, не в боли от удара об стену. Дело в ужасе, который пробирает глубже любой физической раны. Он мог меня убить, и ничто бы его не остановило.

Мой отец, мой создатель, мог стереть меня без колебаний.

— Кира!

Андрей снова трясёт меня, но его лицо расплывается в какую-то бессмысленную мозаику красок и теней.

Голоса вокруг становятся тише, словно кто-то убавляет громкость реальности, погружая всё в ватную тишину.

Мир уплывает куда-то в сторону, погружаясь в вязкую темноту, которая наползает с краёв сознания.

Но перед тем, как она накрывает меня полностью, я вижу его лицо.

Сергея

.

Он смотрит на меня своими тёмными глазами, полными того редкого тепла, которое я видела всего несколько раз.

Он улыбается той самой улыбкой, которая стирает годы и жестокость, делая его почти мальчишкой, каким он, наверное, был когда-то давно.

Он протягивает руку, и я тянусь к нему всем телом, всей душой, пытаясь дотянуться до этого призрачного образа.

Но он тает, растворяется в наступающей темноте, как дым, как сон, как всё, что я когда-либо пыталась удержать.

Прости.

Не знаю, говорю ли я это вслух или слова остаются только в голове, где они звучат громче любого крика.

Прости, что солгала, что притворялась, что вошла в твою жизнь с ложью. Прости, что не смогу остаться, что снова сбегу, что не хватит у меня смелости быть рядом.

Прости, что полюбила тебя, когда не имела на это никакого права.

А потом ничего не остаётся... только бесконечная пустота, которая поглощает всё: боль, страх, вину и последние обрывки сознания.

И голос Андрея, отчаянный и испуганный, доносится откуда-то издалека, из другого мира, до которого мне уже не дотянуться.

— Кира! Чёрт! Кира, держись!

Но я уже не держусь. Я падаю в темноту, глубокую и безмолвную, словно провал в бездну, где нет ни звука, ни света.

И последнее, что проходит сквозь угасающее сознание, прежде чем провалиться полностью, это странная, почти невесомая лёгкость, будто груз, который я несла всю жизнь, наконец соскользнул с плеч.

Может, так даже лучше, чем продолжать эту бесконечную игру в прятки с правдой.

Может, так он никогда не узнает, что женщина, которую он впустил в свою жизнь, в свою постель, в своё сердце, с самого начала была лишь оружием, направленным прямо в него.

Глава 52

Сергей

Переговоры тянутся третий час.

Араб с ухоженной бородой в очередной раз возвращается к пункту о распределении прибыли, словно мы не обсуждали это дважды до этого. Его английский безупречен, акцент минимален, но манера говорить медленная, обстоятельная.

Поймав себя на том, что пальцы сами собой выбивают по столу нетерпеливую дробь, волевым усилием заставляю их замереть, чтобы не выдать своего состояния.

Третий день в Дубае. Конференц-зал на сорок втором этаже с видом на Бурдж-Халифу. Кондиционер работает на полную мощность, но воздух всё равно кажется спёртым. На столе графины с водой, нетронутые чашки кофе. Руслан сидит справа от меня, делает пометки на планшете. Двое арабов напротив, наши юристы сбоку.

Я веду переговоры автоматически, перебирая вслух цифры, условия и гарантии, но часть моего сознания неотступно занята совсем другим... мыслями о Кире.

Вчера я звонил ей дважды: утром застал её на пробежке, с немного охрипшим от одышки голосом, а вечером получил лишь короткое, непривычно скупое для последних недель сообщение о завершении проекта.

Мне не хватает её голоса и смеха, того особенного взгляда из-под ресниц, когда она думает, что я не замечаю, и того, как её тело откликается на мои прикосновения, а губы шепчут моё имя, когда я вхожу в неё.

Сжав челюсти, прогоняю нахлынувшие образы, ведь сейчас совсем не время для воспоминаний.

Телефон в кармане пиджака вибрирует, но я игнорирую вызов, убеждая себя, что ещё час или два, и эти переговоры закончатся. Сразу после подписания контракта, уже завтра утром, я вылечу домой. К ней.

Пока наш арабский партнёр переходит к вопросам логистики, а сидящий рядом Руслан отвечает, приводя расчёты, телефон вибрирует снова. Второй звонок подряд. Большая редкость, и это заставляет меня насторожиться. Незаметно достаю телефон под столом и вижу на экране имя Андрея.

Инстинкт срабатывает быстрее разума, обжигая ледяной догадкой о том, что что-то случилось именно с ней.

Резко встаю, и стул с тихим скрежетом отъезжает назад, заставляя всех за столом смолкнуть и удивлённо повернуть головы в мою сторону.

— Прошу прощения, господа. Экстренный звонок.

Араб приподнимает бровь, но вежливо склоняет голову.

Выйдя из конференц-зала в пустой коридор, принимаю вызов и подношу телефон к уху.

— Что случилось?

— Сергей Геннадьевич... — голос Андрей напряжён. — Авария. Кира в больнице.

Три слова разрывают реальность пополам.

Есть мир до этой фразы и мир после.

В первом я контролирую всё. Во втором я не контролирую ничего.

— Что?

Голос чужой и хриплый.

— Нашу машину протаранили час назад. Она без сознания. Я доставил её в частную клинику на Ленинградке.

Без сознания.

Стена за спиной внезапно становится единственной опорой. Опираюсь на неё ладонью.

— Травмы?

— Сотрясение точно. Ушибы, порезы. Врачи делают обследование. Точной информации пока нет.

В висках гулко стучит кровь, а дыхание становится прерывистым и рваным.

— Не отходи от неё ни на шаг. Хочу знать каждую деталь. Как это произошло?

— Пока неясно. Нас протаранил джип на перекрёстке. Второй удар пришёлся сзади. Машина загорелась.

Внутри вспыхивает огонь, от которого в груди застряёт воздух, а пальцы, невольно сжимаясь, впиваются в ладонь до белых костяшек.

— Она... она была в огне?

— Я вытащил её вовремя. Взрыв произошёл, когда мы были уже на расстоянии.

Стоит мне закрыть глаза, как перед внутренним взором возникает её лицо. Та самая улыбка и смех, что я видел всего позавчера вечером во время нашего видеозвонка. Этот светлый образ мгновенно сменяется другим, кошмарным видением. Она в ловушке пылающей машины, и волна тошноты тут же подкатывает к горлу.

— Самолёт через два часа. Буду в Москве к утру.

Сбрасываю вызов, не дожидаясь ответа.

Резко распахиваю дверь в конференц-зал, и разговоры мгновенно обрываются. Все взгляды устремляются на меня. Прохожу к изголовью стола, и воздух в комнате словно сгущается, наполняясь тяжелым напряжением, которое ощущает каждый присутствующий.

— Господа, вынужден прервать нашу встречу. Семейные обстоятельства.

Старший из арабов хмурится.

— Господин Ковалёв, мы почти закончили. Ещё пара пунктов...

— Мой партнер полностью уполномочен завершить переговоры и подписать контракт. Все условия согласованы.

В моем голосе звучит непререкаемая властность, и это чувствуют все, включая араба, который в наступившей тишине успевает лишь обменяться взглядом со своим коллегой.

— Надеюсь, ничего серьёзного?

— Надеюсь.

Стоит мне взять пиджак со спинки кресла, как Руслан тут же поднимается следом.

— Я провожу вас.

В коридоре он идёт рядом.

— Вылет в девятнадцать тридцать. Я уже связался с аэропортом, частный терминал, все готово. Ты здесь останешься. Заверши сделку.

— Сергей, может, тебе не стоит...

Останавливаюсь и резко поворачиваюсь к нему.

— Она лежит без сознания в больнице. Я буду там.

Он смотрит на меня долгим взглядом, потом соглашается.

— Договорились. Держи меня в курсе. Сделаю всё, что смогу.

Сжимаю его плечо.

— Спасибо.

Лифт везёт вниз бесконечно долго. Достаю телефон и пишу водителю.

Выхожу на залитую солнцем улицу. Жара бьёт как из печи, но я её не ощущаю. Чёрный мерседес уже подъезжает к входу. Сажусь на заднее сиденье.

— В аэропорт. Быстро.

Водитель молча принимает приказ и жмёт на газ.

Откидываюсь на спинку, закрывая глаза.

Держись, Кира. Я лечу.

Машина режет потоки трафика, перестраивается резко, но недостаточно быстро. Хочу оторвать руль из рук водителя и вдавить педаль газа в пол.

Снимаю пиджак, швыряю на соседнее сиденье. Расстёгиваю верхнюю пуговицу рубашки, стягиваю галстук. Воздуха не хватает. Кондиционер работает, но легче не становится.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Без сознания.

Два слова застряли в голове, крутятся на повторе, как испорченная запись.

Что она чувствовала? Увидела машину, летящую на неё? Успела понять, что сейчас будет удар? Был ли момент, когда она подумала обо мне? Или звала меня?

Стиснув челюсти до ноющей боли в скулах, достаю телефон, но его экран предательски пуст. Никаких новых сообщений. Пальцы сами набирают номер Андрея, и я вслушиваюсь в мучительно долгие гудки, отсчитывая их один за другим, пока на пятом он наконец не берет трубку.

— Что-то изменилось?

— Пока нет. Она всё ещё без сознания. Врачи делают обследование.

— Сколько это займёт?

— Точно не сказали. Может, час, может больше.

Час. Ещё шестьдесят минут неопределённости.

— Хорошо. Позвони, как только будут результаты.

— Конечно.

Сбрасываю вызов. За окном Дубай плывёт мимо: стеклянные башни, пальмы, рекламные щиты. Город, в котором я провёл три дня, кажется чужим и нереальным, словно декорация.

Она была одна. Если бы я не уехал, я был бы рядом. Или она поехала бы со мной. Или вообще осталась дома.

Ледяная вина скручивает внутренности узлом при одной мысли, что я оставил её, но я заставляю себя остановиться. Сквозь густую пелену паники пробивается тонкая струйка логики, твердящая, что это была всего лишь случайная авария, которую я никак не мог предотвратить.

Но что, если это не случайность? Эта мысль врезается в сознание с силой внезапного удара, пробуждая подозрения.

Врагов у меня всегда было много. Конкуренты, которым не нравилось моё растущее влияние, бывшие партнёры, затаившие смертельную обиду, и все те, кто давно хотел бы видеть меня мёртвым или сломленным. Её машину протаранили с двух сторон, после чего она загорелась. Всё это слишком похоже на хорошо спланированный заказ.

Если кто-то тронул её намеренно, пытаясь таким образом достать меня, то я клянусь, что найду виновного и уничтожу его медленно, заставив пожалеть о дне своего рождения и молить о смерти, которой я ему никогда не дарую. Но все эти клятвы бессмысленны, ведь сначала нужно главное, чтобы она была жива, и это единственное слово режет сознание острее любого ножа.

Никогда прежде я не испытывал подобного страха, потому что угрозы собственной жизни, с которыми сталкивался сотни раз, были совсем иными. Пули, взрывчатка и ножи всегда были лишь частью моего мира, привычным риском, который я научился принимать как данность, так что страх перед собственной смертью давно стал почти комфортным фоном.

Но этот страх за неё... совершенно иное чувство, новое, острое и абсолютно невыносимое. В воображении неотступно возникает картина, как она лежит на больничной койке, бледная и неподвижная, опутанная трубками и проводами под безразличное пиканье мониторов.

Представляю, как врач выходит и говорит:

Мы сделали всё, что могли.

Подавив тяжелым глотком внезапно подкатившую к горлу тошноту, снова беру в руки телефон и открываю последние сообщения от неё.

«Как прошёл день?»

«Работала. Доделала проект».

«Жду».

Последнее слово.

Жду.

Она ждала меня, и теперь, стоит лишь закрыть глаза, как я снова вижу её лицо и улыбку. Вижу, как она смотрит на меня по утрам, ещё сонная, с волосами, рассыпанными по подушке, как тянется ко мне, едва проснувшись, и как её тело идеально подходит к моему, словно было создано специально.

Прошу, не умирай, только не умирай.

Эта беззвучная мольба становится моей молитвой, и я, с детства не веривший в Бога, теперь готов обратиться к кому угодно, лишь бы она осталась жива.

Машина сворачивает к частному терминалу аэропорта, мимо чёрного забора и охраны у ворот, которая пропускает нас без малейшей задержки.

Выхожу из машины, не дожидаясь, пока водитель откроет дверь.

— Багаж...

— Не нужен.

Иду к трапу самолёта быстрым шагом. Стюардесса встречает с профессиональной улыбкой.

— Добрый вечер, Сергей Геннадьевич. Мы готовы к вылету.

Не отвечая, прохожу в пустой салон с кожаными креслами, приглушённым светом и баром. Заняв место у окна, наблюдаю, как самолёт начинает рулить по полосе. Из сумки, которую принёс водитель, достаю ноутбук. Контракт с арабами требует финальных правок перед подписанием. Однако буквы на экране расплываются, и вместо пунктов договора перед глазами встаёт её лицо.

К чёрту работу. Захлопываю крышку и достаю телефон, чтобы написать Андрею: «Вылетел. Держи в курсе». Ответ «Понял» приходит почти сразу.

Взлёт вдавливает меня в кресло перегрузкой, а Дубай внизу стремительно превращается в россыпь огней. Впереди шесть часов полёта и час на дорогу до больницы. Целых семь часов до того, как я её увижу. Невыносимо долго.

Закрываю глаза, пытаясь заставить себя думать рационально, проанализировать ситуацию и составить план, но в голове звучит лишь её голос и смех, то, как она произносит моё имя, и то, как выдыхает его, кончая подо мной.

Кира.

Подошедшая стюардеeссa молча ставит на подлокотник стакан с виски.

— Сергей Геннадьевич, может, вам что-то ещё?

— Нет.

Она уходит, а мой взгляд падает на стакан с янтарной жидкостью и льдом. То, что обычно помогает расслабиться. Но сегодня я не пью, решительно отставляя его в сторону, ведь я не хочу притуплять чувства. Наоборот, я жажду ощутить каждую секунду этого личного ада, чтобы запомнить его навсегда и больше никогда не оставлять её.

Сжимаю в руках телефон, неотрывно глядя на пустой экран в мучительном ожидании, пока время растягивается в бесконечность. Каждая минута кажется часом, а каждый час — вечностью. Снова проверяю. Ничего. Не находя себе места, встаю, мечусь по салону и вновь бессильно опускаюсь в кресло, замечая, как едва заметно дрожат мои руки.

Впервые в жизни я, человек, который всегда держал любую ситуацию под контролем и знал следующий шаг, чувствую себя абсолютно беспомощным. Мне остаётся только ждать и молиться.

Держись, Кира, я уже лечу, только дождись меня.

Глава 53

Сергей

Шасси самолёта касаются посадочной полосы, следует резкий толчок, и машина начинает тормозить. На часах четыре утра по московскому времени, за иллюминатором в густой темноте проплывают редкие огни.

Не дожидаясь полной остановки, поднимаюсь с места и направляюсь к выходу. Стюардесса распахивает дверь, впуская в салон порыв ледяного воздуха, который я почти не замечаю. Спустившись по трапу, вижу у его подножия чёрный внедорожник с водителем, ожидающим у открытой двери.

— В клинику на Ленинградке. Быстро, — бросаю, садясь на заднее сиденье, и машина срывается с места.

Достаю телефон. Три пропущенных от Андрея. Перезваниваю и он мгновенно отвечает.

— Я в Москве. Еду в больницу. Что с ней?

— Без изменений. Пришли результаты обследования: сотрясение мозга второй степени, ушибы рёбер, множественные ссадины и порезы. Внутренних кровотечений и переломов нет.

Выдыхаю, и часть давящего напряжения отпускает.

— Почему она до сих пор без сознания?

— Врачи говорят, это нормально при сотрясении, защитная реакция организма. Должна прийти в себя в течение нескольких часов.

Несколько часов. Снова неопределённость, которая сводит с ума.

— Хорошо. Буду через двадцать минут.

Сбросив вызов, смотрю на пустынные и тихие улицы Москвы. За окном проносятся редкие машины и заснеженные тротуары. Город спит, но я не смыкал глаз уже сутки. Накопившаяся усталость давит на плечи и туманит сознание, но я упрямо её игнорирую.

Внедорожник сворачивает к зданию частной клиники. Дорогой, лучшей в Москве. Машина останавливается у самого входа, и я выхожу, не дожидаясь водителя.

Автоматические двери бесшумно распахиваются, окутывая меня тёплым воздухом с резким запахом антисептика. Девушка за стойкой регистрации поднимает на меня глаза.

— Господин Ковалёв?

— Где она?

— Третий этаж, палата триста шесть.

Разворачиваюсь и иду к лифтам, нажимая кнопку вызова. Кабина, кажется, едет целую вечность. Наконец двери открываются на третьем этаже. В длинном коридоре с белыми стенами и приглушённым светом я вижу Андрея. Он стоит у окна в дальнем конце и говорит по телефону, но, заметив меня, тут же заканчивает разговор.

— Сергей Геннадьевич, — кивает он.

Подхожу быстрым шагом.

— Где палата?

Он указывает на дверь справа от него.

— Там. Врач разрешил зайти, но ненадолго.

Мой взгляд падает на закрытую дверь, сердце начинает колотиться, а ладони мгновенно потеют.

Кладу руку на холодный металл дверной ручки, делаю глубокий вдох и вхожу в палату.

Палату заливает мягкий свет ночника, его монотонность нарушает лишь тихий писк монитора да мерное капанье капельницы. При виде её, неподвижной и бледной на больничной кровати, у меня так сжимается грудь, что на секунду я перестаю дышать.

Её голову обвивает белый бинт, на котором у виска проступило тёмное пятно. Руки, безвольно лежащие поверх одеяла, «украшены» синяками на запястьях и ссадинами на костяшках, а на почти прозрачном лице залегли тёмные круги под глазами.

Передо мной не моя Кира, не та женщина, что всего три дня назад смеялась и смотрела на меня с вызовом и желанием, а лишь сломанная кукла в больничной койке. Ноги сами несут меня ближе, и каждый шаг отдаётся глухой болью где-то в глубине груди. Её лицо выглядит спокойным, почти безмятежным. Губы слегка приоткрыты, дыхание ровное и едва заметное.

Если бы не бинты и синяки, можно было бы подумать, что она просто спит, но это не сон. Сажусь на стул рядом и беру её холодную руку в свою, но её пальцы безвольно лежат в моей ладони, не отвечая на прикосновение.

Равномерное, успокаивающее пиликанье монитора подтверждает, что она жива. Эта мысль накатывает такой сильной волной облегчения, что на секунду перехватывает дыхание. Провожу большим пальцем по её запястью, нащупывая слабый, но стабильный пульс, который доказывает, что её сердце всё ещё бьётся.

Наклонившись ближе, вдыхаю чужой больничный запах антисептика и стерильных простыней, в котором нет ни намёка на её привычный аромат ванили с чем-то цветочным. Тот самый родной запах, что въелся в мою память и который я каждое утро тщетно ищу на своих подушках, отчаянно желая вернуть его, вернуть её саму.

Тихий скрип двери заставляет меня обернуться. В палату входит Андрей и врач, мужчина лет пятидесяти с седыми волосами и усталыми глазами за стёклами очков.

— Сергей Геннадьевич, — его голос тихий и профессионально спокойный. — Я доктор Соколов. Веду наблюдение за вашей... девушкой.

Склоняю голову, не выпуская руку Киры. Не собираюсь её отпускать.

— Как она?

— Обследование показало сотрясение мозга второй степени. Ушибы третьего и четвёртого рёбер слева, но без переломов. Множественные ссадины и гематомы. Внутренних повреждений нет.

— Почему она до сих пор без сознания?

— Это защитная реакция организма на травму. Мозгу нужно время на восстановление. Учитывая результаты КТ, я не вижу причин для беспокойства. Она должна прийти в себя в ближайшие часы.

Ближайшие часы вновь погрузят в неопределённость, заставляя томиться в ожидании.

— А если нет?

— Тогда проведём дополнительное обследование. Но повторяю, сейчас её состояние стабильное. Всё идёт так, как должно.

Смотрю на Киру. На бледное лицо, закрытые глаза. На то, как монитор отсчитывает удары её сердца.

— Что стало причиной аварии?

Андрей делает шаг вперёд.

— Водитель джипа был пьян. Протаранил машину на перекрёстке. Второй удар пришёлся от автомобиля сзади, который не успел затормозить. Водитель джипа погиб на месте.

Он погиб, а значит, я уже не смогу убить его сам, не смогу заставить заплатить за то, что он сделал с ней. Мои челюсти непроизвольно сжимаются, а пальцы так сильно впиваются в ладони, что костяшки белеют.

— Случайность?

— Похоже на то. Проверяем всё, но пока ничего не указывает на заказ.

Этот пьяный ублюдок сел за руль и едва не убил её, пробудив во мне слепую ярость, что теперь кипит и требует выхода. Хочется разнести эту комнату в щепки, ударить кулаком в стену, найти кого-то, чтобы наказать, но виновник мёртв, и месть невозможна, отчего остаётся лишь тонуть в собственном бессилии.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Если бы я был здесь..

Слова срываются с губ сами собой, а голос звучит хрипло и совершенно по-чужому. Чувство вины не отпускает ни на секунду, оно сжимает горло ледяными тисками и тяжело давит на грудь, мешая дышать. Стоящий рядом врач тихо кашляет, привлекая к себе внимание.

— Господин Ковалёв, вам стоит отдохнуть. Вы выглядите...

— Я в порядке, — мой резкий, как удар хлыста, голос заставляет его замолчать на полуслове.

— Я настаиваю, — не сдаётся доктор. — Хотя бы несколько часов. Мы немедленно позовём вас, как только она придёт в сознание.

— Я останусь здесь.

В палате повисает гнетущая тишина, которую нарушает лишь утвердительный кивок врача.

— Хорошо. Если понадобится что-то, нажмите на кнопку вызова.

Доктор уходит, но Андрей медлит у порога, бросая на меня обеспокоенный взгляд.

— Я буду в коридоре.

— Спасибо.

Когда за ним наконец закрывается дверь, тишина сгущается, становясь почти осязаемой. Теперь её нарушает только монотонный писк кардиомонитора и едва слышное, прерывистое дыхание Киры. Не отрываясь смотрю на её лицо, на плотно сомкнутые веки и бледные, бескровные губы.

Осторожно беру её холодную руку в свои, пытаясь согреть её теплом собственных ладоней. Наклонившись ниже, прижимаюсь губами к ледяной коже на костяшках её пальцев.

— Возвращайся, — срывается с моих губ отчаянный шёпот. — Прошу. Вернись ко мне.

Ответа нет. Кира лежит всё так же неподвижно, её грудь едва заметно вздымается в такт дыханию. Я медленно, раз за разом, провожу большим пальцем по центру её ладони, словно пытаясь нащупать нить, связывающую её с этим миром.

Моя. Она только моя.

Мысль о том, что я могу её потерять, так и не сказав самого главного, пробивает насквозь, оставляя после себя выжженную пустоту.

Сижу, сжимая её ладонь, и совершенно теряю счёт времени. За окном густая темнота медленно уступает место серому рассвету, и вместе с ним просыпается город, наполняя воздух шумом первых машин и далёкими голосами.

Тишину палаты нарушает лишь монотонный писк монитора, мерное капанье капельницы и её едва слышное дыхание. Андрей заходит дважды, приносит кофе и предлагает сменить меня, но я отказываюсь, не в силах уйти от неё именно сейчас.

Тихо говорю с ней о всяких пустяках, вспоминая, что где-то читал, будто люди в бессознательном состоянии способны слышать и реагировать на голоса близких. Не знаю, насколько это правда, но продолжаю говорить, потому что оглушающее молчание кажется совершенно невыносимым.

— Переговоры, кстати, прошли отлично, — делюсь последними новостями. — Руслан всё-таки закрыл сделку, он очень доволен. Уверен, ты была бы рада за него.

В ответ на мои слова... лишь долгое молчание, прерываемое равномерным писком больничного монитора.

— А погода в Дубае, знаешь, просто отвратительная, невыносимо жарко и душно. Наша Москва куда лучше, даже хмурой зимой.

Её пальцы в моей ладони кажутся ледяными, и я пытаюсь согреть их, накрывая сверху второй рукой.

— Мария Ивановна спрашивала о тебе и сказала, что приготовит твой любимый борщ со сметаной, когда вернёшься. Помнишь, как ты в первый раз добавки просила?

Провожу большим пальцем по её запястью, ощущая под кожей слабый, но стабильный пульс.

— В офисе все о тебе спрашивают, даже Виктор Семёнович звонил, хотел навестить. Я сказал ему подождать, пока ты не окрепнешь.

Наклонившись ближе, целую её руку, надолго задерживая губы на прохладной коже и вдыхая знакомый аромат.

— Тебе нужно проснуться, Кира. Я здесь, я жду тебя. И всегда буду ждать.

Ответом мне служит лишь оглушающая тишина палаты. Голова тяжелеет от усталости, глаза сами собой слипаются, и я опускаю лоб на наши сцепленные руки, позволяя себе закрыть их лишь на минуту. Сон наваливается резко, без всякого перехода, утягивая в вязкую темноту.

Просыпаюсь от слабого, почти незаметного прикосновения. Её пальцы неуверенно шевелятся в моей ладони. Резко вскинув голову, чувствую, как сердце сперва замирает, а затем начинает бешено колотиться в груди. Её глаза открыты и смотрят прямо на меня. Затуманенные, растерянные, но живые и открытые.

— Сергей...

Голос хриплый, едва слышный. Но это её голос. Моё имя на её губах.

Первобытный инстинкт внутри рычит от удовлетворения. Жива. Здесь. Моя.

Встаю. Наклоняюсь над ней, свободной рукой касаюсь её лица. Щека тёплая под ладонью. Не холодная, как час назад.

— Я здесь. Всё хорошо. Ты в больнице.

Она моргает медленно. Губы шевелятся, пытаясь произнести что-то ещё.

— Что... случилось?

— Авария. Тебя протаранили на дороге. Но ты в порядке. Врачи говорят, ты в порядке.

Её взгляд скользит по палате. Останавливается на капельнице, на мониторе, возвращается ко мне.

— Ты... вернулся.

— Конечно вернулся.

Слова выходят резче, чем планировал. Смягчаю тон, проводя большим пальцем по её скуле.

— Прилетел, как только узнал. Думал, ты знаешь, что я всегда вернусь к тебе.

Её рука слабо сжимает мою.

С ее губ срывается мое имя, произнесенное хриплым, едва слышным шепотом, но я безошибочно узнаю ее голос. Первобытный инстинкт внутри рычит от удовлетворения, подтверждая, что она жива, она здесь, она моя. Встаю и наклоняюсь над ней, касаясь ее лица свободной рукой и чувствуя под ладонью живое тепло ее щеки, а не холод безжизненной кожи, как час назад.

— Я здесь, все хорошо. Ты в больнице.

Она медленно моргает, ее губы беззвучно шевелятся в попытке произнести что-то еще.

— Что... случилось?

— Ты попала в аварию, тебя протаранили на дороге. Но сейчас ты в порядке, врачи говорят, что все обошлось.

Ее растерянный взгляд скользит по больничной палате, задерживаясь на капельнице и мониторе, и наконец возвращается ко мне.

— Ты... вернулся.

— Конечно вернулся. — Мои слова звучат резче, чем я того хотел, и я смягчаю тон, нежно проводя большим пальцем по ее скуле. — Я прилетел, как только узнал. Мне казалось, ты знаешь, что я всегда к тебе вернусь.

В ответ ее рука лишь слабо сжимает мою.

— Прости.

— За что?

— Напугала тебя.

Из груди вырывается короткий, почти истерический смех без капли юмора.

— Напугала. Да, пожалуй, это самое подходящее слово.

Наклоняюсь ближе, осторожно целуя её в лоб и стараясь не задеть повязку. На мгновение задерживаюсь, вдыхая родной запах, который едва пробивается сквозь антисептическую стерильность больничной палаты.

— Главное, что ты здесь, живая и со мной.

Её веки снова тяжело опускаются, и внутри меня мгновенно вспыхивает ледяная паника.

— Кира?

— Устала, — доносится её тихий шепот. — Просто... очень устала.

— Спи, я никуда не уйду, обещаю.

Её дыхание постепенно выравнивается, а пальцы, хоть и расслабляются в моей руке, но не отпускают её до конца. Сажусь обратно на стул, не сводя с неё глаз, и наблюдаю за мерным движением груди на вдохе и выдохе. Она вернулась.

Облегчение накатывает такой мощной волной, что на секунду перехватывает дыхание, и я закрываю глаза, полностью растворяясь в ощущении тепла её руки в своей. Достав телефон, быстро набираю сообщение Андрею: «Она очнулась. Позови врача».

Ответ «Уже иду» прилетает мгновенно, и не проходит и минуты, как дверь открывается, впуская доктора Соколова. Пока врач подходит к кровати, чтобы проверить монитор и осторожно взять Киру за запястье, я торопливо объясняю:

— Она проснулась ненадолго, спросила, что случилось, и даже узнала меня, но потом снова уснула.

— Это нормально, организм восстанавливается, — успокаивает доктор, светя фонариком в её закрытые глаза. — Главное, что она приходит в сознание, это очень хороший знак.

Кира морщится от света, но не просыпается, и врач, удовлетворенно кивнув, добавляет:

— Реакция зрачков в норме, пульс стабилен. Думаю, худшее позади.

От его слов напряжение, которое я даже не осознавал, наконец отпускает мои плечи, и я с надеждой спрашиваю:

— Когда она сможет вернуться домой?.

Доктор Соколов смотрит на меня с пониманием:

— Нужно ещё понаблюдать, минимум сутки она останется в клинике. Потом, если всё будет хорошо, выпишем с рекомендациями.

Сутки. Ещё двадцать четыре часа ожидания. Но уже не в неизвестности. Она вернулась. Остальное просто время.

— Хорошо.

Врач согласно наклоняет голову и выходит.

Встаю. Смотрю на Киру последний раз.

Подожди меня. Я скоро вернусь.

Выхожу из палаты.

Глава 54

Сергей

Через час я возвращаюсь, уже побритый и переодетый в чистую рубашку, которую привёз один из моих людей, и почти чувствую себя человеком. Тихо открываю дверь палаты и вижу, что Кира не спит. Она лежит с открытыми глазами, глядя в окно, и на тихий звук поворачивает голову. Лицо у неё всё ещё бледное, но во взгляде сквозят ясность, осознанность и жизнь.

— Ты вернулся, — произносит она хриплым, но уже более сильным, чем час назад, голосом.

— Обещал.

Подхожу к кровати, сажусь на стул рядом и, потянувшись к её руке, накрываю её своей ладонью, ощущая тепло, а не прежний холод.

— Как ты?

— Болит, — признаётся она. — Всё болит. Голова, рёбра... Даже пальцы.

— Врач сказал, это нормально. Пройдёт.

Она слабо наклоняет голову и морщится от движения, инстинктивно потянувшись рукой к повязке.

— Хочешь воды?

— Да. Пожалуйста.

Наливаю воду из графина, стоящего на прикроватной тумбочке, и, придерживая её за плечи, помогаю приподняться. Под моими ладонями её тело кажется хрупким и почти невесомым. Инстинкт требует немедленно прижать её к себе, но я сдерживаюсь, понимая, что сейчас ей нужна осторожность, а не моя эгоистичная потребность ощущать её рядом.

Кира делает несколько маленьких, жадных глотков и тут же начинает болезненно кашлять. Её хрупкое тело сотрясается, а лицо искажается от боли.

— Полегче, — тихо говорю я. — Не торопись.

Сделав ещё один глоток, она отстраняется и шепчет:

— Спасибо.

Осторожно опускаю её обратно на подушки. Она с тихим выдохом на секунду прикрывает глаза, а затем вновь смотрит на меня.

— Сергей... что случилось? Я помню дорогу, машину, потом сильный удар... а дальше пустота.

— Пьяный водитель протаранил твою машину, а следом в вас врезалась вторая. Андрей успел вытащить тебя за мгновение до того, как всё вспыхнуло.

Её глаза распахиваются от ужаса, а зрачки мгновенно расширяются, заполняя собой всю радужку.

— Загорелась?

— Машина взорвалась, но вы успели отойти. Ты в безопасности.

Она молчит, обрабатывая информацию, а её дыхание учащается, заставляя грудь подниматься и опускаться в тревожном ритме.

— Андрей в порядке?

— Да, с ним всё хорошо, лишь несколько ссадин. Он спас тебя.

Мысленно даю себе установку повысить Андрея. Он вытащил её из самого огня, вернул её мне.

— Хорошо.

После тягостной паузы она тихо произносит:

— Мне страшно вспоминать.

— Тогда не вспоминай, всё уже позади.

Беру её руку в свои ладони, согревая своим теплом, и чувствую, как она слабо, но всё же сжимает мои пальцы в ответ.

— Я думала, что умру.

Слова ранят острее любого клинка.

— Но ты не умерла, ты здесь, живая, рядом со мной.

Кира поднимает на меня взгляд, и в её глазах что-то неуловимо меняется, делая их мягче и уязвимее.

— Ты оставил переговоры из-за меня.

— Разумеется.

— Но та сделка была так важна...

— Ты важнее всего.

Произношу это как непреложный факт, ведь для меня это и есть истина. Наступает тишина, во время которой она отводит взгляд, но её пальцы по-прежнему сжимают мою руку.

— Я даже не знаю, что сказать.

— Ничего не говори, просто поправляйся.

Внезапно дверь открывается, и в палату входят врач с медсестрой, которая везёт каталку.

— Сергей Геннадьевич, нам необходимо провести повторное обследование, что займёт около сорока минут.

Поднимаюсь и, наклонившись к Кире, целую её в лоб, задерживая губы на её коже на секунду дольше необходимого.

— Я подожду снаружи. Обещаю.

Она едва заметно кивает в знак согласия. Выйдя в коридор, вижу Руслана, который стоит у окна и говорит по телефону, но тут же заканчивает разговор, заметив меня.

— Как она?

— Ей лучше, она говорит связно, хотя аварию помнит лишь частично.

— Это хорошо.

— Что там с виновником?

— Его проверили досконально: алкоголь в крови зашкаливал. Прежде чем врезаться в Киру, он протаранил ещё три машины. Полиция, опираясь на записи с камер на перекрёстке, классифицирует это как несчастный случай.

— Точно случайность?

— Настолько, насколько вообще можно быть уверенным. Он просто ехал как безумный и потерял контроль. Мы не нашли никаких признаков заказа или связей с нашими врагами и конкурентами.

С шумным выдохом из лёгких уходит и часть тяжёлого напряжения, которое давило на меня всё это время.

— Хорошо, — бросаю я в пустоту.

Руслан тут же подхватывает, с лёгкой усмешкой уточняя:

— Хорошо, что это случайность, или хорошо, что он мёртв?

Не колеблясь ни секунды, отвечаю:

— И то, и другое.

Он криво улыбается и понимающе качает головой, создавая между нами короткую паузу, которую я решаю прервать вопросом о делах:

— Как переговоры?

— Закрыли, — деловито отчитывается он. — Араб был недоволен твоим уходом, но я убедил его, что сделка выгодна им больше, чем нам, и сегодня утром подписал контракт.

С благодарностью киваю:

— Молодец.

— Спасибо, — принимает он похвалу, но тут же добавляет с ноткой укора, — только в следующий раз будь добр, заканчивай сам. Я не дипломат.

Его слова заставляют уголки моих губ впервые за последние сутки дрогнуть в улыбке.

— Постараюсь, — обещаю я и достаю телефон, на экране которого уже светятся несколько пропущенных от Марии Ивановны.

— Нужно позвонить домой. Мария Ивановна волнуется.

— Конечно. Я буду здесь, если что.

Подойдя к окну, набираю знакомый номер, и на том конце провода отвечают почти мгновенно, не дав первому гудку затихнуть.

— Сергей Геннадьевич! Как Кира? Что говорят врачи?

— Она в сознании, сейчас её обследуют. Всё будет хорошо.

— Слава Богу! Я так волновалась, всю ночь не спала, даже свечку в церкви поставила.

— Простите, что не позвонил раньше.

— Ничего, ничего. Главное, что она жива. Когда вы вернётесь домой?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Скорее всего, завтра. Врачи хотят понаблюдать за ней ещё сутки.

— Хорошо, я всё приготовлю к вашему приезду. Суп сварю, постелю свежую постель, комнату проветрю.

— Спасибо вам, Мария Ивановна.

— Не за что, милый. Береги её. И себя тоже.

— Я постараюсь.

Завершив звонок, чувствую, как следующие сорок минут ожидания растягиваются в вечность. Я бесцельно брожу по больничному коридору, пью безвкусный кофе из автомата и тщетно пытаюсь сосредоточиться на рабочей почте, но буквы расплываются перед глазами, не желая складываться в слова.

Наконец дверь палаты открывается, и в коридор выходит врач.

— Сергей Геннадьевич, можем поговорить?

От его слов я внутренне напрягаюсь, а сердце пропускает удар.

— Что-то не так?

— Нет, всё в порядке, — его спокойный тон немного разряжает обстановку. — Результаты обнадёживающие. Отёк мозга минимальный, внутренних кровотечений нет. Рёбра заживут сами. Ей очень повезло.

Напряжение спадает, и я медленно выдыхаю, чувствуя, как расслабляются плечи.

— Когда мы можем ехать домой?

— Потребуются ещё сутки наблюдения. Если динамика останется положительной, я выпишу её послезавтра с рекомендациями: постельный режим минимум на неделю, обезболивающие и полный покой.

— Я вас понял. Спасибо.

Вернувшись в палату, вижу Киру лежащей на кровати. Капельницу уже сняли.

— Всё хорошо? — с надеждой спрашивает она.

Киваю, подходя ближе.

— Врач сказал, что скоро сможешь домой. Послезавтра. Ещё один день здесь.

— Не хочу здесь оставаться.

Подхожу и сажусь на край кровати, осторожно беря её руку в свою.

— Знаю. Но это необходимо, потерпи ещё немного.

Кира долго смотрит на меня своим изучающим, пронзительным взглядом, и её вопрос застаёт меня врасплох.

— Почему ты так добр со мной?

— Что?

— Ты бросил все дела и прилетел, сидел со мной всю ночь. Почему?

Мысли проносятся в голове ураганом: потому что не могу дышать без тебя; потому что сама мысль о твоей смерти разрывает меня изнутри; потому что ты стала той частью меня, без которой я больше не буду целым. Но я не могу сказать это вслух. Не сейчас, не здесь, когда она, раненая, лежит на больничной койке.

— Потому что ты моя, — произношу просто, нежно проводя большим пальцем по её костяшкам.

Её глаза удивлённо расширяются, а на бледных щеках проступает едва заметный румянец.

— Сергей...

— Спи. Тебе нужен отдых.

Кира не спорит, послушно закрывая глаза, и её дыхание постепенно выравнивается. Я остаюсь рядом, продолжая держать её руку и наблюдать за тем, как мерно поднимается и опускается её грудь.

Моя.

Эта простая и неоспоримая правда окончательно утверждается в моём сознании.

Пока Кира спит после тяжёлого дня, я выхожу в вечерний коридор. В зоне ожидания сидит Руслан, погружённый в свой планшет, но тут же поднимает голову, услышав мои шаги.

— Как она?

— Спит. Врачи говорят, что прогресс хороший.

— Это радует.

Присаживаюсь рядом и устало откидываюсь на спинку кресла. Между нами повисает комфортная, не требующая слов тишина.

— Ты выглядишь лучше, — замечает он, откладывая планшет в сторону.

— И чувствую себя так же.

— Теперь, когда она в порядке?

Я лишь молча киваю в знак согласия. Руслан одаривает меня долгим, изучающим взглядом и произносит:

— Ты её любишь.

Это звучит не как вопрос, а как неоспоримое утверждение. Я уже открываю рот, чтобы возразить, но слова становятся комом, так и не сорвавшись с губ. Пальцы сами собой добела впиваются в колени. Инстинктивная защитная реакция на слишком точное и болезненное попадание в цель.

— Я... не знаю.

— Серьёзно? — уголки его губ ползут вверх, и он с укоризной качает головой. — Ты бросил многомиллионную сделку, пролетел полмира, не спал двое суток и был готов разнести эту больницу, случись с ней что-то. И после всего этого ты не знаешь?

— Я никогда... — обрываюсь на полуслове, с трудом подбирая слова. — Прежде я не был влюблён и не имею ни малейшего понятия, каково это.

— Сергей, ты сейчас серьёзно?

Мой взгляд падает на собственные руки, на костяшки пальцев, всё ещё белые от того, как я до боли сжимал их последние два дня.

— В моём мире любовь принято считать слабостью, ведь, как говорил дед, она делает мужчину уязвимым, превращая его в живую цель. Я сам видел, как люди теряли всё из-за чувств, становились мягкими и легко управляемыми.

— И ты решил, что это не для тебя.

— Я решил, что мне будет достаточно ответственности, долга, верности клану и делу, искренне полагая, что этого хватит.

— Но не хватило.

Медленно выдыхаю, и вместе с воздухом из груди вырывается тихое:

— Нет.

Руслан терпеливо выжидает, даруя мне драгоценные секунды, чтобы собраться с мыслями.

— Когда раздался звонок со страшной вестью, что она в больнице без сознания, я... — слова даются с неимоверным трудом, будто вырываю их из груди, — у меня перехватило дыхание при одной только мысли, что её нет, что я опоздал навсегда. В тот миг я отчётливо понял, что всё остальное... мои сделки, деньги, вся построенная империя, превратится в прах, если в этом мире не будет её.

Руслан внимательно слушает, не проронив ни слова.

— Все шесть часов в самолёте меня преследовала одна-единственная мысль: что если я не успею, что если уже не смогу сказать ей... — голос срывается, и я замолкаю.

— Что? — тихо спрашивает он.

— Что она стала для меня всем.

Воцаряется тяжёлая тишина, которую нарушает лишь скрип кресла, когда Руслан откидывается на спинку и устремляет взгляд в потолок.

— Значит, ты и вправду не знал, — наконец произносит он.

— О чём ты?

— Что ты по уши в неё влюблён. Я был уверен, что ты просто боишься себе в этом признаться, но ты, оказывается, действительно не понимал.

Его слова повисают в воздухе, и я не отрицаю их, потому что отрицать бессмысленно.

— Теперь я понимаю, к чему ты клонишь.

— И что ты собираешься делать?

Вопрос Руслана застает меня врасплох, заставляя растерянно переспросить:

— О чем ты?

— Ты признался ей в своих чувствах?

— Нет.

— Но почему?

— Мне кажется, сейчас не самый подходящий момент, — с трудом подбираю слова. — Она в больнице, ей и так тяжело...

— Сергей, опомнись, ты едва ее не потерял. Если не сейчас, то когда?

Мой взгляд прикован к безмолвной двери палаты, за которой она.

— А что, если мои чувства останутся без ответа? — слова с трудом срываются с губ.

Признаваться в страхе... непозволительная для меня слабость, которую я не показываю никому. Никому, кроме Руслана. Он единственный, кто видел меня в самые темные времена и знает, какой путь я проделал, чтобы стать тем, кто я есть сейчас.

На лице друга появляется кривая ухмылка, и он выносит свой вердикт:

— Боже, Сергей. Ты просто боишься.

С силой впиваюсь пальцами в колени, пытаясь выдавить из себя хоть слово.

— Я не…

— Боишься, — перебивает Руслан, и в его голосе звучит неприкрытое веселье. — Впервые за всю свою жизнь ты чего-то по-настоящему боишься, и это не вражеская пуля, а чувства обычной девушки.

Скулы сводит от напряжения, и я цежу сквозь зубы:

— Заткнись.

— Даже не подумаю, — усмехается он. — Это слишком забавно, чтобы молчать.

— Руслан… — предупреждающе тяну.

Он вскидывает руки в примирительном жесте, но нахальная улыбка так и не сходит с его лица.

— Ладно, ладно, молчу. Но если серьёзно, ты видел, каким взглядом она на тебя смотрит? Она же по уши влюблена, это заметит даже слепой.

— Откуда ты можешь это знать? — с сомнением спрашиваю.

— Потому что я не идиот и знаю, что женщины не одаривают таким взглядом мужчин, к которым равнодушны. Она выбрала именно тебя, Сергей, доверилась и открылась тебе, а это уже о многом говорит.

Мне отчаянно хочется верить его словам, хочется убедить себя, что она действительно чувствует то же самое, но липкий страх никак не отпускает, продолжая сидеть острой занозой где-то глубоко в груди.

— А что, если ты ошибаешься? Если за её чувствами стоит лишь привычка, а не настоящая любовь? Если я признаюсь, а она… — мысль обрывается, так и не находя своего завершения.

— Тогда ты, по крайней мере, узнаешь, — твёрдо отвечает Руслан, разрушая тишину. — Молчать и теряться в догадках гораздо хуже. В твоей власти могут быть империя, деньги и люди, но только не любовь. Её нельзя проконтролировать, можно лишь принять.

После его слов повисает напряжённая тишина, в которой я принимаю решение.

— Я скажу ей, как только она полностью придёт в себя.

— Хорошо.

Поднимаюсь с места и иду к двери палаты, но останавливаюсь, занеся руку над дверной ручкой.

— Руслан?

— Да?

— Спасибо тебе. За твою заботу и за ту правду, которую ты не боишься говорить, когда остальные предпочитают молчать.

Он в ответ лишь молча кивает, принимая мою благодарность.

— Всегда, брат.

Возвращаюсь в палату и вижу, что Кира всё ещё спит, её дыхание остаётся ровным, а лицо выражает полное спокойствие. Присаживаясь на край кровати, осторожно беру её тонкую руку в свою.

Любовь… Всю свою жизнь я избегал этого слова, считая его опасной ловушкой и проявлением слабости. Тем, что неизбежно губит мужчин в моём жестоком мире. Однако сейчас, не отрывая от неё взгляда, я осознаю, что это вовсе не слабость, а единственная сила, способная сделать меня по-настоящему непобедимым. Теперь у меня есть причина сражаться, есть ради кого жить и стремиться стать лучше.

Наклоняюсь и нежно целую её руку, на мгновение задерживая губы на тёплой коже.

— Люблю тебя, — произношу шёпотом, достаточно тихо, чтобы не потревожить её сон.

Это всего лишь репетиция, пробный запуск сокровенных слов. Но когда она окончательно проснётся, вернётся домой и наберётся сил, я произнесу их по-настоящему. С такой уверенностью, что у неё не останется ни тени сомнения.

Произнесу эти слова и замру в ожидании, готовый принять любой её ответ, ведь впервые в жизни я рискую не деньгами или властью, а собственным сердцем.

Глава 55

Сергей

Следующий день тянется мучительно медленно. Врачи вновь проводят осмотр, и, к счастью, результаты оказываются обнадёживающими. К вечеру в палату заходит доктор Соколов с добрыми вестями.

— Сергей Геннадьевич, — начинает он с лёгкой улыбкой, — думаю, завтра утром мы сможем выписать вашу девушку.

Кира сидит на кровати, облокотившись на подушки. Её лицо всё ещё остаётся бледным, но в глазах мелькает давно утраченная искорка жизни. Она больше не напоминает безжизненную куклу, как это было ещё вчера.

— Правда? — её голос звучит намного увереннее, чем днём ранее.

— Да, — подтверждает врач, — динамика выздоровления впечатляющая. Отёк практически ушёл, все показатели в пределах нормы. Дома вы восстановитесь гораздо быстрее.

На её губах появляется улыбка. Первая искренняя улыбка с самого дня аварии. Это почти осязаемое тепло нахлынувшей надежды разливается по моей груди, пробуждая одновременно острое и приятное чувство.

— Спасибо вам, доктор, — тихо произносит она.

Доктор Соколов чуть склоняет голову, принимая благодарность, но тут же добавляет с серьёзностью в голосе:

— Однако есть несколько условий. Минимум неделю строгого постельного режима, никаких физических нагрузок, приём обезболивающих строго по расписанию. И, что особенно важно, постоянное наблюдение. Желательно, чтобы кто-то находился рядом всё это время, по крайней мере в первые дни.

— Я буду с ней, — отвечаю без колебаний, твёрдо глядя ему в глаза.

Врач переводит взгляд на меня, словно оценивая мою решимость.

— Вы сможете организовать уход? Помогать с гигиеной, приготовлением еды, лекарствами?

— Смогу. Или наймём медсестру, — отвечаю после короткой паузы.

Доктор задумчиво кивает.

— Медсестра, конечно, хорошее решение, особенно на первые несколько дней. У вас есть опыт ухода за больными?

— Нет.

— В таком случае лучше пригласить специалиста. Я передам вам контакты проверенных людей.

— Отлично, — соглашаюсь.

Доктор делает несколько быстрых пометок в планшете.

— Я составлю рекомендации. Список лекарств, режим, на что нужно обращать внимание. Если заметите ухудшения, такие как высокая температура, сильные головные боли или тошнота, сразу звоните мне или везите её обратно.

— Понял. Спасибо.

— Тогда выписку оформим на завтра к десяти утра, — подытоживает он и уходит.

Кира с облегчением выдыхает и откидывается на подушки.

— Наконец-то.

— Устала от больницы? — спрашиваю, глядя на неё.

— Очень хочу домой, в свою нормальную кровать, к Марии Ивановне.

Подхожу к кровати и сажусь на самый край, осторожно беру её руку в свою.

— Она уже сегодня звонила три раза, чтобы узнать, что тебе приготовить.

— И что ты ей сказал?

— Сказал, что ты обожаешь её борщ.

Кира тихо смеётся, но тут же морщится, прижимая руку к больным рёбрам.

— Осторожнее, — говорю, накрывая её ладонь своей. — Тебе нельзя напрягаться, рёбра всё ещё болят.

— Я знаю, но это так смешно.

— Что именно?

— То, как ты обсуждаешь с Марией Ивановной мои предпочтения в еде.

— И что же в этом смешного?

— Ничего, просто… это очень мило.

Мило. Странное слово, когда оно относится ко мне, но на её губах оно звучит удивительно правильно.

— Как ты себя чувствуешь на самом деле?

Кира на мгновение задумывается, переводя взгляд в сторону.

— Мне уже лучше, — её голос звучит обманчиво бодро, — голова почти не болит, а ноющие рёбра вполне терпимы. Синяки просто цветут всеми цветами радуги.

Прошу показать, и она, помедлив секунду, закатывает рукав больничной рубашки. Её предплечье покрыто ужасающей россыпью пятен. Фиолетовых, жёлтых, зелёных, а некоторые кажутся почти чёрными. Осторожно, едва касаясь, провожу пальцами по краю самого большого синяка, чувствуя под подушечками пальцев тепло её живой кожи.

— Прости, — срывается с моих губ.

Кира удивлённо смотрит на меня, не понимая:

— За что?

— За то, что меня не было рядом, что не защитил.

— Сергей, ты же не можешь контролировать пьяных водителей.

— Но я мог контролировать, где находишься ты! — с горечью возражаю. — Должен был либо поехать с тобой, либо оставить дома, а не улетать в этот проклятый Дубай.

В ответ на мою тираду её тёплая ладонь мягко накрывает мою руку.

— Прекрати, это не твоя вина. Я взрослая женщина, которая просто поехала к подруге, в этом нет ничего предосудительного.

Мне хочется возразить, но её твёрдый взгляд заставляет меня замолчать.

— Хорошо, — неохотно соглашаюсь.

Возникает недолгая пауза, во время которой её пальцы находят мои и переплетаются с ними.

— Ты останешься со мной, пока я не поправлюсь? — тихо спрашивает она, и в её голосе проскальзывают непривычные, почти боязливые нотки. — Дома.

Кира смотрит так, словно действительно боится услышать отказ.

— Конечно, останусь. Куда я от тебя денусь.

— А как же твоя работа?

— Руслан прекрасно справится и без меня, а я буду на связи, если потребуется решить что-то срочное.

— Я не хочу тебе мешать...

— Кира, — обрываю её, сжимая ладонь чуть сильнее. — Ты никогда не будешь помехой. Ты — мой главный приоритет. Просто запомни это.

Её щёки заливает нежный румянец, отчего она выглядит совсем юной и уязвимой. Этот образ никак не вяжется с той уверенной и сильной женщиной, с которой я познакомился.

Мне нравится и эта её сторона, нравится, что она доверяет мне свою слабость.

— Спасибо.

Наклоняюсь и, на секунду задержавшись, целую её в лоб.

— Не за что.

Дверь открывается, впуская медсестру с подносом, на котором стоит ужин. Кира морщится, глядя на больничную еду.

— Ещё одна ночь, — говорю я. — Завтра Мария Ивановна накормит тебя как следует.

— Не дождусь.

Вечер проходит спокойно. Кира ест совсем немного и засыпает почти сразу после ужина. Я сижу рядом и смотрю в окно, за которым в свете огней кружится снег ночной Москвы. Завтра я заберу её домой, чтобы заботиться, восстанавливать её силы и защищать. И когда она окрепнет, когда к ней вернётся её сила, я скажу ей правду. Что люблю её, что она стала для меня всем и что я готов отдать ей всё, что у меня есть, если она захочет остаться.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Телефон вибрирует, принося с собой сообщение от Руслана: «Медсестра найдена. Приедет завтра к обеду. Опыт большой, рекомендации отличные».

Отправив короткое «Хорошо, спасибо», убираю телефон, и во мне зарождается хрупкая надежда, что всё наконец-то наладится, она поправится, и жизнь вернётся в свою, нашу норму.

Кира просыпается раньше меня. Открыв глаза, я вижу ее силуэт на фоне окна. Она сидит на кровати, задумчиво глядя на просыпающийся город.

— Доброе утро.

Услышав мой голос, она поворачивается и дарит мне слабую улыбку.

— Доброе. Не хотела тебя будить, ты так крепко спал.

Поднимаюсь с неудобного больничного кресла и разминаю затекшую шею. Две ночи в нем дают о себе знать.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — в её голосе слышится облегчение. — Голова ясная, и даже рёбра болят меньше.

— Отлично, потому что сегодня мы едем домой.

При этой новости её глаза загораются неподдельной радостью.

— Правда?

— Врач разрешил выписку к десяти. Сейчас уже девять, так что скоро должны принести документы.

Она облегчённо выдыхает, и её улыбка становится заметно шире.

— Не могу дождаться.

Поднимаюсь и подхожу к ней, склоняясь ближе.

— Тебе что-нибудь нужно? Может, воды? Или помочь дойти до душа?

— Воды, пожалуйста, — тихо отзывается она. — И… да, в душ было бы неплохо, но я боюсь, что сама не справлюсь.

— Я позову медсестру, — решаю, но не успеваю сделать и шага.

Кира резко хватает меня за руку, останавливая.

— Подожди. Я хочу тебя кое о чём попросить.

— О чём?

Она на мгновение колеблется, её взгляд опускается на наши сцепленные руки, и она говорит тише:

— Мой телефон… он пропал во время аварии. Мне нужно связаться с сестрой, с Вероникой. Она, должно быть, с ума сходит от беспокойства, мы как раз должны были созвониться.

Я сразу вспоминаю Веронику. Ту самую сестру, о которой Кира уже несколько раз упоминала.

— Конечно, диктуй номер. Я ей напишу.

— Спасибо, — с явным облегчением выдыхает она.

Под её диктовку набираю сообщение: "Привет, это Сергей, парень Киры. Она попала в аварию, но всё в порядке. Сегодня выписываем из больницы. Она свяжется с тобой, как только сможет. Телефон потерян."

Отправив текст, почти мгновенно получаю ответ: "Боже! Что случилось?! Она правда в порядке?!"

Молча показываю экран Кире, взглядом спрашивая, что написать. Она забирает у меня телефон и, медленно, морщась от боли в запястье, печатает: "Ника, я в порядке. Правда. Небольшое сотрясение и ушибы. Ничего страшного. Извини, что не написала сразу. Позвоню, как вернусь домой."

Отправив сообщение, она возвращает мне телефон, тихо поблагодарив. Зову медсестру, которая помогает Кире добраться до душа, а сам остаюсь ждать в коридоре.

Через пятнадцать минут дверь палаты открывается, и на пороге появляется Кира в чистой, присланной вчера Русланом одежде. Мягких штанах и свободной кофте. Её влажные волосы и свежее, отдохнувшее лицо говорят сами за себя.

— Лучше?

— Намного. Снова чувствую себя человеком.

Подхожу ближе и мягко провожу рукой по её щеке, ощущая нежную кожу.

— И выглядишь соответствующе.

Лёгкий румянец трогает её щёки, и она накрывает мою ладонь своей, прижимая к лицу в благодарном жесте.

— Скоро домой.

— Скоро.

Ровно к десяти в палату заходит врач, держа в руках папку с документами для выписки.

— Всё готово, — сообщает он. — Здесь рецепты на лекарства, подробные рекомендации и график приёма. Если возникнут вопросы, не стесняйтесь звонить, мой личный номер указан на листе.

Забираю у него бумаги, кивая.

— Спасибо, доктор.

— Пожалуйста. И берегите её, — добавляет он на прощание. — Ещё неделя строгого постельного режима обязательна.

— Непременно буду.

Сразу за ним медсестра ввозит в палату кресло-каталку, готовясь к нашей долгожданной поездке домой.

— Таковы правила клиники, — объясняет она, сопровождая нас. — Мы обязаны довезти вас до машины.

Кира недовольно морщится, но покорно садится в кресло-каталку.

Мы спускаемся на лифте на первый этаж, где у самого выхода нас уже ожидает автомобиль. Андрей стоит рядом, держа заднюю дверь открытой. Я помогаю Кире подняться, бережно поддерживая её под локоть. Она двигается с предельной осторожностью, обдумывая каждый свой шаг.

Аккуратно усадив её на заднее сиденье, устраиваю её поудобнее и подкладываю под спину мягкую подушку.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, спасибо, — тихо отвечает она.

Сажусь рядом, и Андрей, не говоря ни слова, плавно заводит мотор.

— Домой, — бросаю, и он в ответ лишь коротко моргает, принимая команду.

Кира устремляет взгляд в окно, за которым проносится яркая и живая Москва.

— Соскучилась? — нарушаю молчание.

— Очень, — выдыхает она. — Кажется, я провела в этой больнице целую вечность.

— Всего двое суток, — с улыбкой поправляю я.

— Они тянулись целую вечность.

Накрываю её ладонь своей, и она в ответ переплетает наши пальцы.

— Дома тебе станет лучше.

— Я знаю.

Дорога занимает сорок минут, после чего мы наконец останавливаемся у особняка. На пороге нас уже встречает Мария Ивановна с обеспокоенным лицом и влажными от слёз глазами.

— Кира, милая! Как же ты меня напугала!

Помогаю Кире выбраться из машины, и Мария Ивановна тут же заключает её в осторожные объятия, словно боится сломать.

— Всё хорошо, Мария Ивановна. Я в порядке.

— Какая же ты бледная и худая, — причитает она. — Надо срочно тебя кормить. Я и борщ сварила, и пирожки испекла.

— Спасибо.

Веду Киру в дом. Она двигается медленно, тяжело опираясь на меня, и каждый её шаг требует видимых усилий.

— Сможешь подняться по лестнице?

— Попробую.

Кладу руку ей на талию, бережно поддерживая, и мы начинаем медленный подъём по лестнице. Уже к середине пути её дыхание сбивается, становится тяжёлым, а лицо заметно бледнеет, заставляя её остановиться.

— Стой.

Не говоря ни слова, я одним плавным движением подхватываю её на руки, стараясь не задевать больные рёбра. Она кажется почти невесомой. Так сильно исхудала за эти дни.

— Сергей, я же тяжёлая... — пытается возразить она.

— Молчи.

Кира больше не спорит, лишь послушно обвивает руками мою шею и доверчиво кладёт голову мне на плечо, опаляя кожу тёплым, прерывистым дыханием. Поднимаюсь наверх, заношу её в нашу спальню и осторожно опускаю на кровать. Она устало откидывается на подушки, прикрывая глаза.

— Спасибо, — едва слышно шепчет она.

— Отдыхай, я сейчас принесу лекарства и воду.

Спустившись на кухню, застаю Марию Ивановну, которая суетится у плиты.

— Как она? — с тревогой спрашивает женщина.

— Очень устала. Ей просто нужно отдохнуть.

— Конечно, я сейчас подам лёгкий суп на курином бульоне, ей ведь нужны силы, — отзывается Мария Ивановна.

— Спасибо вам. Что бы мы без вас делали.

В ответ она с улыбкой машет рукой, словно отмахиваясь от благодарности:

— Ерунда. Вы моя семья, а о семье положено заботиться.

Слово «семья» отзывается тёплым грузом где-то в глубине груди. Поднимаюсь обратно наверх, неся поднос с дымящимся супом, стаканом воды и таблетками. Кира дремлет в кровати, но тут же открывает глаза, услышав мои шаги.

— Я принёс поесть.

— Совсем не голодна.

— Всё равно нужно, — мягко настаиваю. — Врач велел набираться сил.

Помогаю ей присесть, удобно устроив подушки за спиной. Она ест очень медленно, едва заметными движениями поднимая ко рту маленькую ложку.

— Вкусно?

— Очень. Мария Ивановна — настоящая волшебница.

— Обязательно ей передам.

Когда с супом покончено, протягиваю ей таблетки, и она послушно запивает их водой.

— Теперь спи.

— Ты останешься?

— Конечно.

Кира ложится обратно, и я, устроив её поудобнее, заботливо укрываю одеялом. Присаживаюсь на край кровати, и её пальцы тут же находят мою руку, слабо сжимая её.

— Сергей?

— Да?

— Спасибо. За всё. За то, что прилетел, за заботу. За то, что ты здесь.

Наклоняюсь и целую её в лоб, на мгновение задерживаясь, чтобы вдохнуть родной запах. Теперь она пахнет домом. Нашим общим домом.

— Всегда буду здесь. Обещаю.

Вскоре её глаза закрываются, а дыхание выравнивается, становясь глубоким и спокойным. Я продолжаю сидеть рядом, неотрывно глядя на мерное движение её груди. Достаю телефон, на экране которого светится сообщение от Руслана: "Проверили аварию ещё раз. Всё чисто. Случайность." Прочитав, убираю его в карман.

Смотрю на спящую Киру, и что-то тревожное не даёт мне покоя. Возможно, это интуиция, отточенная за годы жизни в мире, где не бывает случайностей, а может, просто всепоглощающий страх снова её потерять.

Наклонившись, осторожно целую её руку, и в сознании звучит одно-единственное слово, ставшее мантрой и неоспоримой правдой: моя. Когда она выздоровеет, я непременно скажу ей всё: что люблю, что она стала частью меня, и что без неё жизнь окончательно теряет смысл.

А пока я просто остаюсь рядом, крепко держу её ладонь и охраняю хрупкий сон, ведь сейчас это единственное, что действительно имеет значение.

Глава 56

Алина

Первые дни после больницы проходят как в тумане, но не от боли или лекарств, а от того количества заботы, которое обрушивается на меня со всех сторон, словно я внезапно стала центром вселенной, вокруг которого вращаются все остальные.

Мария Ивановна превращает кухню в целебный центр, и каждые несколько часов она появляется с новым подносом. Куриный бульон с домашней лапшой, протёртые супы, травяные чаи, от которых пахнет мятой и ромашкой. Когда я пытаюсь отказаться, ссылаясь на отсутствие аппетита, она качает головой с таким упрямством, что спорить бесполезно.

— Милая, тебе нужны силы, — говорит она, поправляя одеяло натруженными тёплыми руками. — Как ты поправишься на одной воде?

Её забота ощущается материнской, настоящей, и от неё в горле встаёт ком, потому что я не помню, чтобы кто-либо когда-либо так обо мне заботился.

Вероника практически переезжает ко мне, и первые три ночи она спит в кресле рядом с кроватью, несмотря на все мои протесты, которые она обрывает коротким и безапелляционным: «Заткнись и спи. Ты бы то же самое сделала для меня». Она права, сделала бы, и это знание согревает сильнее любого одеяла.

Днём Ника работает на ноутбуке, сидя в ногах моей кровати, периодически поднимая глаза, чтобы убедиться, что я дышу, а ночью просыпается от каждого моего движения с тревожным: «Всё нормально? Тебе больно? Принести воды?»

Рядом с ней легче дышать, проще расслабиться.

Руслан заглядывает дважды. Первый раз приносит белые розы и коробку швейцарского шоколада со словами: «Сергей сказал, ты любишь горький», а второй раз появляется с книгой, редким изданием Набокова в кожаном переплёте.

— Видел в букинистическом, подумал, тебе понравится, — говорит он, и его визиты выходят короткими, но искренними, словно он понимает, что моя батарея социального взаимодействия быстро садится.

Андрей мучается хуже всех, и каждый раз, когда он заходит проведать меня, вина застывает на его лице крупными буквами, а слова «Это я должен был лежать там, я за рулём был, моя работа защищать вас» звучат как заученная мантра. Повторяю ему, что он спас мне жизнь, вытащил из горящей машины, что он среагировал идеально, но он не верит и продолжает винить себя, несмотря на все мои слова.

Но больше всех удивляет Сергей, который практически переносит свой рабочий кабинет в нашу спальню. Ноутбук, документы, телефонные переговоры, всё происходит здесь, в нескольких метрах от моей кровати. Когда я пытаюсь протестовать, он обрывает меня взглядом: «Мне нужно быть рядом. Не спорь».

Он делегирует Руслану большую часть встреч и переговоров, сам остаётся дома, управляя империей через видеозвонки и электронную почту, словно весь его мир сжался до размеров этой комнаты.

Первые дни он кормит меня с ложечки. Буквально приносит суп, усаживает меня на кровати, подкладывая подушки за спину, и терпеливо подносит ложку ко рту.

— Я сама могу, — пытаюсь возразить, но он отвечает:

— Знаю. Но позволь мне, — и в его голосе звучит такая мольба, что заставляет меня замолчать и покорно открывать рот.

Он помогает мне дойти до ванной, моет мне волосы, стоя на коленях перед ванной и массируя кожу головы с такой нежностью, что глаза закрываются сами собой.

— Ты хорош в этом, — выдыхаю я, и он криво улыбается:

— У меня хорошая мотивация.

Когда я слишком слаба, чтобы дойти до гостиной, он переносит меня на руках, каждый раз как невесту через порог, осторожно, чтобы не задеть больные рёбра.

Однажды застаю его за просмотром видео на Рутуб — «Как заплести французскую косу», и когда я спрашиваю:

— Ты учишься плести косы?

Он даже не смущается.

— Мария Ивановна сказала, что тебе неудобно спать с распущенными волосами. Хочу научиться помогать, — объясняет он, и результат его первой попытки больше похож на птичье гнездо, но я ношу эту кривую косу весь день как корону.

Для девушки, выросшей в системе, где забота измерялась выполнением функций, а любовь была абстрактным понятием из книг, такое количество внимания кажется нереальным. Я не привыкла к тому, чтобы обо мне заботились, не привыкла быть в центре чьего-либо мира, и каждое утро просыпаюсь и несколько секунд не верю, что это реальность.

Что Сергей действительно здесь, что Мария Ивановна уже готовит завтрак, что Вероника спит в кресле, обнимая подушку, что у меня есть семья. Осознание этого одновременно согревает и пугает меня.

Однажды, когда все разошлись, я случайно упоминаю Сергею, как скучаю по природе, по свежему воздуху и солнцу.

— В больнице были только белые стены, а здесь, в спальне, я вижу только потолок, — говорю я, и он ничего не отвечает, просто соглашается молча, продолжая работать на ноутбуке.

В субботу утром он будит меня раньше обычного:

— Одевайся. Тепло.

— Куда мы? — спрашиваю, но он только криво улыбается.

— Увидишь.

Сергей помогает мне спуститься вниз и выводит через заднюю дверь на террасу, где я останавливаюсь на пороге, не веря глазам.

Весь задний двор превращён в зону отдыха. Мягкие пледы и подушки на шезлонгах, переносной обогреватель, создающий тёплый кокон, столик с термосами чая и кофе. Но главное — люди.

Мария Ивановна машет мне от мангала, где жарит ароматное мясо, Вероника сидит на пледе, обнимая кружку, Руслан разговаривает с Андреем у края террасы.

— Ты... — голос застревает в горле. — Ты организовал всё это?

— Ты сказала, что скучаешь по природе и людям, — отвечает он просто. — Вот природа. Вот люди.

Поворачиваюсь к нему, и слёзы жгут глаза:

— Почему ты так добр ко мне?

Сергей смотрит на меня долго, потом поднимает руку и убирает прядь волос с моего лица:

— Потому что ты моя. И я забочусь о своих, — эти простые слова переворачивают всё внутри меня.

Весь день проходит в окружении этих людей, их смеха, разговоров, заботы. Мария Ивановна кормит всех шашлыком, Вероника рассказывает смешные истории из университета, Руслан и Андрей спорят о футболе. А Сергей постоянно рядом, поправляет плед, когда я мёрзну, приносит чай и следит, чтобы я не переутомилась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

К вечеру, когда гости начинают расходиться, я понимаю, что никогда в жизни не была так счастлива и никогда так не ненавидела себя, потому что все эти люди заботятся о Кире, о девушке, которой не существует, а я самозванка, крадущая их любовь под чужим именем.

Следующим утром мой последний осмотр в больнице проходит быстро, доктор Соколов доволен результатами.

— Восстановление идёт отлично, можете возвращаться к обычной жизни, но без резких нагрузок ещё пару недель.

— Спасибо, доктор.

Выходим из клиники, где Андрей уже ждёт у машины, держа дверь открытой. Сажусь на заднее сиденье, Сергей устраивается рядом, и машина трогается с места. Смотрю в окно, наблюдая за проплывающей Москвой, и через несколько минут замечаю, что мы едем не в сторону дома.

— Сергей? Мы не туда поворачиваем.

Он не отрывает взгляда от телефона.

— Знаю.

— Куда мы едем?

— Увидишь.

Пытаюсь угадать по маршруту, но район незнакомый. Старые особняки соседствуют с современными зданиями. Наконец машина останавливается перед роскошным рестораном с вывеской в дореволюционном стиле: «Пушкинъ». Сердце пропускает удар.

— Это...

— Ресторан, о котором ты рассказывала, — Сергей выходит из машины и протягивает мне руку. — Помнишь?

Помню. Конечно, помню. Это было месяц назад, мы лежали в постели после секса, и я рассказывала о книгах, которые читала в детстве, о том, как зачитывалась романами в библиотеке детского дома.

— Однажды наткнулась на описание ресторана «Пушкинъ» в каком-то журнале, — говорила я тогда. — Интерьер в стиле дворянской усадьбы, библиотека с настоящими книгами, хрустальные люстры... Мне так захотелось там побывать, почувствовать себя героиней романа.

Он слушал, поглаживая мою спину, и я думала, что он забудет об этом через пять минут. Но он запомнил.

— Ты... ты действительно помнишь?

— Абсолютно. Пошли.

Беру его руку и выхожу из машины, ноги становятся ватными не от слабости после болезни, а от того, что он сделал. Входим внутрь, и я замираю. Интерьер ещё прекраснее, чем в моём воображении: высокие потолки с лепниной, книжные шкафы вдоль стен, заполненные старинными томами, хрустальные люстры, отбрасывающие мягкий свет на белоснежные скатерти. Официант в ливрее провожает нас через главный зал на второй этаж, в приватную комнату.

— Боже, — выдыхаю, оглядываясь. — Это как путешествие во времени.

— Тебе нравится?

Поворачиваюсь к Сергею, он смотрит на меня с лёгкой улыбкой, но в глазах читается напряжённое ожидание.

— Нравится? Сергей, это... я даже не знаю, что сказать.

— «Спасибо» подойдёт.

Смеюсь, подхожу к нему и встаю на цыпочки, целуя в губы.

— Спасибо, это лучший подарок.

Его руки обхватывают мою талию, притягивая ближе.

— Ты заслуживаешь большего.

Мы садимся за стол у окна, вид открывается на Тверской бульвар, и официант приносит меню в кожаных переплётах. Листаю страницы, но буквы расплываются. Слишком многое наполняет меня сейчас.

— Закажи за меня? — прошу я. — Я сейчас не могу выбрать.

Сергей соглашается и делает заказ на французском, его произношение безупречно, и я ловлю себя на мысли, что каждый раз открываю в нём новые грани. Когда официант уходит, Сергей откидывается на спинку стула и смотрит на меня.

— Знаешь, это место особенное для меня.

— Правда?

— Именно здесь я заключил свою первую крупную сделку в Москве, мне было двадцать три, я только приехал из Питера, полный амбиций и без связей.

Слушаю, затаив дыхание.

— Встретился с инвестором, который мог профинансировать мой первый проект, мы сидели в этой же комнате, и он тестировал меня три часа, задавал каверзные вопросы, проверял на прочность.

— И что случилось?

— Я убедил его, получил деньги, запустил бизнес, и всё, что у меня есть сейчас, началось с той встречи.

Его глаза смотрят куда-то вдаль, в прошлое.

— Я хотел построить независимую империю, не продолжение семейного дела, а то, что я смогу передать своим детям, как мой отец передал мне, и его отец ему.

При слове «детям» его взгляд возвращается ко мне и задерживается. Воздух в лёгких застывает.

— Это важно для тебя? Наследие?

— Очень. Я считаю эгоистичным не оставить следующему поколению больше, чем получил сам. Мой дед начинал с одной компании, я создал международную корпорацию, и мои дети должны получить ещё больше возможностей.

Мои дети. Он говорит об этом так естественно, как о чём-то неизбежном и желанном. Грудь сжимается, еда, которую только что принёс официант, вдруг кажется безвкусной, и я беру бокал воды дрожащей рукой.

— Кира? Всё в порядке?

— Да, просто... немного устала, длинный день.

Он хмурится, изучая моё лицо.

— Хочешь вернуться домой?

— Нет! Нет, всё хорошо, правда.

Заставляю себя улыбнуться, взять вилку и попробовать изысканное блюдо, которое сейчас ощущается как опилки во рту. Телефон в сумочке вибрирует. Сообщение. Украдкой достаю его под столом, от Вероники:

«Отец хочет встретиться. Завтра. Полдень. Важно».

Мир качается.

— Кира?

Сергей смотрит на меня с беспокойством.

— Извини, это Вероника, у неё проблема с проектом, просит помочь завтра.

Ложь слетает с губ так легко.

— Ты уверена, что готова работать? Доктор сказал избегать стресса.

— Это не стресс, просто консультация, пару часов, не больше.

Он не выглядит убеждённым, но соглашается молча.

— Хорошо, но если почувствуешь усталость, сразу возвращайся.

— Обещаю.

Ужин продолжается, но очарование момента разрушается. Я механически ем, соглашаюсь в нужных местах, улыбаюсь, а внутри нарастает паника. Отец хочет встретиться, важно, и это может означать только одно. Он хочет результатов и информацию, которую я обещала добыть, информацию, которую я не собирала последние недели, потому что была слишком занята тем, что влюблялась.

— Ты почти ничего не ела. — Сергей кладёт вилку. — Правда всё в порядке?

— Просто порции огромные, я не привыкла к такому количеству еды после больницы.

Ещё одна ложь. Он смотрит на меня слишком долго, словно пытается прочитать мысли.

— Когда я говорил о детях... ты как-то странно отреагировала.

Сердце колотится.

— Странно?

— Испугалась, я видел.

— Нет, я не...

— Кира. — Он наклоняется вперёд, беря мою руку. — Я не прошу тебя рожать мне наследника прямо сейчас, просто говорю о том, как вижу наше будущее.

Его большой палец поглаживает мои костяшки.

— Но если это пугает тебя, скажи, мне нужно знать.

Смотрю в его глаза полные надежды. Этот мужчина спас мне жизнь, заботился обо мне, изменил весь свой график ради меня, учился заплетать косы, и я плачу ему ложью.

— Не пугает, — слышу свой голос. — Просто... нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, это всё так быстро.

Облегчение на его лице режет острее ножа.

— Конечно, сколько угодно времени, я никуда не тороплюсь.

Он поднимает мою руку к губам и целует.

— Потребуется нечто посерьёзнее, чтобы меня отпугнуть.

Улыбаюсь или пытаюсь, потому что знаю. Когда он узнает правду, ничего серьёзнее уже не понадобится.

Глава 57

Алина

Официант убирает тарелки, заменяя их десертом. Изысканное пирожное с золотым листом сверху переливается в мягком свете свечей.

— Фирменный десерт ресторана, — Сергей наблюдает за моей реакцией. — Попробуй.

Отламываю кусочек. Вкус тает на языке, но я едва его чувствую сквозь туман мыслей, застилающий всё остальное.

Сергей продолжает рассказывать о своих планах: расширение бизнеса в Европу, новые проекты, сделки, которые изменят расклад сил на рынке. Его речь ровная и уверенная. Речь человека, который точно знает, чего хочет и как этого добиться. Эта уверенность обладает гипнотической силой.

— Я всегда смотрю на несколько поколений вперёд, — он отпивает вино и откидывается на спинку стула. — Не просто на ближайший квартал или год, а на десятилетия. Мой дед научил меня этому, говорил, что настоящее богатство не в деньгах, а в том, что ты оставишь после себя: семья, наследие, традиции.

Он смотрит на меня поверх бокала, и его взгляд вдруг открывает глубину, почти обнаженность.

— Я хочу построить то, что переживёт меня, то, чем мои дети будут гордиться.

Снова это слово. Каждый раз, когда он его произносит, грудь сжимается, будто невидимая рука медленно душит меня изнутри.

— У тебя всё распланировано, — пытаюсь сохранить лёгкий тон, хотя последний слог предательски дрожит.

— Не всё, — его взгляд становится мягче, почти нежным. — Некоторые вещи случаются неожиданно. Например, ты.

— Я?

— Я не планировал влюбиться, не искал отношений, моя жизнь была выстроена по чёткой схеме, но ты появилась, и всё изменилось.

Слова застревают комом в горле, не давая ни вздохнуть, ни ответить.

— Сергей...

— Я серьёзно, Кира. До тебя моя жизнь была работой: сделки, встречи, цифры, бесконечный поток задач и решений. Я думал, этого достаточно, что мне больше ничего не нужно.

Он ставит бокал и накрывает мою руку своей. Его пальцы тёплые и сильные, окутывают мою ладонь с удивительной бережностью.

— Но потом ты вошла в мой мир, и я понял: всё, что я строил все эти годы, бессмысленно без кого-то, с кем можно этим поделиться. Ты даёшь смысл всему этому. Дому, планам, будущему.

Его большой палец рисует медленные круги на моей ладони. Это простое прикосновение обжигает сильнее любого огня.

Стены комнаты сдвигаются, сжимая пространство до размеров гроба.

— Я... мне нужно в уборную.

Встаю слишком резко. Стул с неприятным скрипом отъезжает назад, разрывая интимность момента.

— Кира?

— Всё хорошо, просто... минутку.

На негнущихся, налитых свинцом ногах я выхожу из комнаты. Нахожу туалет и запираюсь внутри, прислоняясь спиной к холодной двери.

Хватаюсь за раковину. В зеркале отражается бледное лицо с расширенными зрачками. Дрожь в руках невозможно унять.

Ты даёшь смысл всему этому.

Закрываю глаза, пытаясь отдышаться, загнать панику обратно в клетку, где я держу все свои настоящие эмоции.

Он говорит о будущем, о детях и совместной жизни. Выстраивает передо мной картину мира, которого у меня никогда не будет, а я завтра встречаюсь с отцом, чтобы отчитаться о прогрессе миссии по уничтожению этого мужчины.

Достаю телефон. Снова и снова перечитываю сообщение Вероники.

«Твой отец хочет встретиться. Завтра. Полдень. Важно».

Набираю ответ, каждая буква даётся с трудом.

«Хорошо. Где?»

Ответ приходит мгновенно.

«Обычное место. Будь готова к разговору».

Обычное место. Конспиративная квартира на окраине, серая коробка в безликом доме, где отец проводит встречи, не оставляющие следов. «Будь готова к разговору» означает, что он будет спрашивать, проверять и требовать результатов. Я не смогу соврать ему так же легко, как вру Сергею.

Что я ему скажу? Что последние недели провела в постели объекта, наслаждаясь его заботой? Что влюбилась в человека, которого должна уничтожить? Что предала всё, чему он меня учил с того самого дня, как забрал из детдома?

Волна тошноты подкатывает к горлу. Вцепляюсь в раковину сильнее, борясь с желанием согнуться пополам.

Умываюсь холодной водой, ледяные брызги возвращают подобие контроля. Механическими движениями поправляю макияж. Заставляю дыхание выровняться, считая вдохи и выдохи по отцовской методике.

Возвращаюсь к столу. Сергей встаёт при моём появлении с той старомодной галантностью, которая всегда трогает меня до глубины души.

— Ты долго, я начал волноваться.

— Извини, просто прихорошилась.

Сажусь обратно, натягивая на лицо улыбку. Он изучает моё лицо долгим и внимательным взглядом, от которого хочется спрятаться.

— Ты бледная. Может, нам стоит вернуться?

— Нет, правда, всё хорошо. Просто устала немного.

— Тогда давай закончим с десертом и поедем домой.

Киваю и беру вилку. Он продолжает рассказывать про новый проект в Дубае, про партнёров и возможности. Киваю в нужных местах, улыбаюсь и поддерживаю разговор короткими репликами, но внутри звучит только один голос, монотонный и беспощадный.

Лгунья. Предательница. Самозванка.

Наконец ужин заканчивается. Сергей расплачивается, и мы выходим к машине. Водитель уже ждёт с открытой дверью.

Всю дорогу домой он держит мою руку, переплетая наши пальцы. Его большой палец рисует успокаивающие круги на моей коже, будто чувствует моё напряжение и пытается его растворить.

— Спасибо за сегодня, — я смотрю на огни города за окном.

— За что?

— За ресторан и за то, что вспомнил мою глупую мечту.

— Это не глупо. Я помню всё, что ты мне говоришь. Каждое слово.

Поворачиваюсь к нему. Полумрак машины делает его профиль похожим на высеченный из камня, идеальный и недостижимый.

— Почему ты так добр ко мне?

Он оборачивается, и наши взгляды встречаются. Его зрачки отражают такую искренность, на которую больно смотреть.

— Потому что люблю тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Три простых слова. Сказаны так спокойно, будто это очевидный факт, не требующий обсуждения или сомнений.

Сердце пропускает удар. Мир на мгновение застывает в этой точке.

— Сергей...

— Я знаю, мы не говорили об этом вслух, но я подумал, что пора начать.

Его рука сжимает мою сильнее, якорь в шторме, бушующем у меня внутри.

— Я люблю тебя, Кира. Хочу, чтобы ты знала это, чтобы у тебя не было сомнений.

Слёзы жгут глаза предательским огнём. Я отворачиваюсь к окну, чтобы он не видел, как рушатся все мои защиты.

— Эй, — он мягко поворачивает моё лицо к себе, его пальцы нежные на моём подбородке. — Я не жду, что ты ответишь то же самое прямо сейчас. Просто хотел, чтобы ты знала.

Но я хочу ответить. Хочу кричать, что тоже люблю его, что он стал самым важным человеком в моей жизни, единственным, кто заставил меня почувствовать себя живой.

Но не могу, потому что Киры не существует, а Алина не имеет права на эту любовь.

Остаток вечера проходит в тумане, размытый и нереальный, будто я смотрю на происходящее через мутное стекло. Мы приезжаем домой. Сергей помогает мне подняться в спальню, придерживая за локоть с такой заботой, что хочется выть.

— Тебе нужно отдохнуть, — он усаживает меня на край кровати и присаживается рядом на корточки, чтобы заглянуть мне в глаза. — Сегодня был длинный день.

— Да, устала.

Он целует меня в лоб. Этот невесомый поцелуй обжигает сильнее клейма.

— Тогда ложись. Я ещё поработаю пару часов внизу, не хочу будить тебя позже.

— Хорошо.

Тихий щелчок закрывшейся за ним двери становится сигналом. Я падаю на подушки, больше не в силах держать спину прямой.

Потолок плывёт перед глазами, белая гладь расползается волнами. Слова Сергея звучат на повторе, как заезженная пластинка, впиваясь в мозг с каждым новым проигрыванием.

Я люблю тебя.

Ты даёшь смысл всему этому.

Мои дети будут гордиться.

Каждая фраза ложится ударом ножа в грудь, медленным и точным.

Достаю телефон и смотрю на время. Одиннадцать вечера. Через тринадцать часов встреча с отцом, и у меня до сих пор нет ответа на главный вопрос: что я ему скажу?

Последние недели я использовала болезнь как оправдание, отправляя Веронике минимум информации, общие вещи, которые можно узнать из открытых источников или светской хроники. Отец не дурак, он знает, что я тяну время, саботирую задание. Это знание висит дамокловым мечом над моей головой. Но почему он молчит? Почему не требует отчёта, не давит, не угрожает? Это не похоже на него, и именно это пугает больше всего.

Телефон вибрирует в руке, заставляя вздрогнуть. Сообщение от Вероники.

«Ты готова к завтрашнему разговору?»

Пальцы зависают над экраном, парализованные честностью, рвущейся наружу.

Нет

, хочу написать.

Я не готова. Не знаю, что сказать. Не могу больше лгать

. Но вместо этого печатаю привычную, выверенную ложь:

«Да, всё под контролем».

Ещё одна капля яда в океан предательства.

«Хорошо. Увидимся завтра. И… будь осторожна. Он в странном настроении».

Странное настроение отца сродни предупреждению о шторме от капитана корабля. Отлично. Просто чертовски отлично.

Я ложусь в кровать, натягивая одеяло до подбородка, но сон не идёт, отступая каждый раз, когда я закрываю глаза. Ворочаюсь с боку на бок, прокручивая возможные сценарии завтрашнего разговора, каждый хуже предыдущего, пока простыни не скручиваются жгутом под моим телом.

Около часа ночи дверь тихо открывается, впуская в комнату полоску света из коридора. Сергей входит, стараясь не шуметь. Я инстинктивно закрываю глаза, притворяясь спящей, потому что не выдержу сейчас его взгляда.

Слышу шорох одежды, когда он раздевается, потом матрас прогибается под его весом. Его рука обвивает мою талию, притягивая к себе с осторожностью, будто я могу сломаться.

— Спокойной ночи, — шепчет он в мои волосы, и его дыхание согревает затылок.

Я лежу неподвижно, боясь пошевелиться и выдать себя. Тепло его тела ощущается за спиной. Его сердцебиение отдается в моей спине ровным, спокойным ритмом. Этот мужчина любит меня, заботится обо мне, строит планы на наше общее будущее, а я готовлюсь завтра встретиться с человеком, который хочет его уничтожить.

И худшее, разъедающее меня изнутри кислотой: я до сих пор не знаю, на чьей я стороне.

Глава 58

Алина

Просыпаюсь от запаха кофе, заполняющего спальню. Сергей сидит на краю кровати с подносом завтрака. Его присутствие кажется естественным и органичным, словно он занимал это место всегда.

— Доброе утро.

— Утро, — хрипота в голосе выдаёт глубину сна.

— Подумал, ты заслуживаешь завтрак в постель после вчерашнего дня.

На подносе круассаны, свежие ягоды, кофе и апельсиновый сок. Простая забота сжимает грудь невидимой рукой.

— Спасибо.

Сажусь, опираясь на подушки. Он ставит поднос мне на колени с осторожностью человека, боящегося причинить боль.

— Во сколько тебе к Веронике?

— В полдень.

— Андрей отвезёт.

— Не нужно, возьму такси.

— Кира. — Интонация не терпит возражений, узнаю в ней голос человека, привыкшего к беспрекословному подчинению. — Ты только вчера получила разрешение врача. Андрей отвезёт.

Спорить бесполезно.

— Хорошо.

Сергей целует меня в макушку и уходит готовиться. Я остаюсь наедине с завтраком, который не могу заставить себя съесть. Смотрю на еду, и желудок сжимается в тугой узел, но заставляю себя проглотить хотя бы круассан, чтобы не вызвать подозрений.

В половине двенадцатого спускаюсь вниз. Андрей уже ждёт у машины с невозмутимым выражением профессионального водителя.

— Куда едем? — спрашивает он, когда сажусь на заднее сиденье.

Диктую адрес конспиративной квартиры, стараясь, чтобы голос звучал обыденно. Он хмурится, глядя в зеркало заднего вида. Его взгляд оценивает меня.

— Не самый благополучный район.

— Там живёт Вероника, — ложь номер... я сбилась со счёта.

Дорога занимает сорок минут. Москва за окном яркая, шумная и полна жизни, кипящей вокруг. Я же ощущаю себя призраком среди живых. Наконец останавливаемся у серой многоэтажки на окраине, и Андрей оборачивается.

— Хотите, подожду?

— Нет, спасибо. Не знаю, сколько пробуду. Вызову такси, когда закончу.

Он выглядит недовольным, но соглашается с профессиональной выдержкой.

— Хорошо. Будьте осторожны.

Выхожу из машины и жду, пока он уедет, прежде чем войти в подъезд. Пахнет сыростью и кислым. Лифт не работает. Поднимаюсь по лестнице на пятый этаж, считая ступени, чтобы отвлечься от мыслей о предстоящем.

Квартира в конце коридора. Стучу три раза, делаю паузу, потом ещё два раза. Наш код. Дверь распахивается почти мгновенно. Вероника смотрит на меня с напряжением в глазах.

— Заходи быстро.

Вхожу внутрь. Квартира маленькая, обставленная по минимуму: стол, пара стульев, диван. Ничего лишнего. У окна стоит отец, глядя на улицу с видом человека, контролирующего ситуацию.

— Здравствуй, Алина. — Голос ровный. Чересчур ровный. Всегда означает опасность.

— Привет, папа.

Он оборачивается и изучает меня долгим взглядом, сканирующим каждую деталь лица.

— Хорошо выглядишь. Восстановилась после аварии.

— Да, врачи довольны прогрессом.

— Садись.

Сажусь на стул. Вероника устраивается на диване и открывает ноутбук, не глядя на меня. Отец остаётся стоять. Классическая тактика доминирования, которой он меня же и учил. Бьёт прямо в лоб. Без прелюдий и расспросов о здоровье или самочувствии.

— Расскажи о Ковалёве.

— Конкретнее?

— Всё: распорядок, связи, слабости.

Делаю глубокий вдох, собирая мысли.

— Он делегировал большую часть дел Руслану Асланову, своему партнёру. Сам редко выезжает на встречи последние недели.

— Почему?

— Из-за меня. Он... заботился обо мне после аварии.

Отец приподнимает бровь. В этом жесте читается всё его отношение к ситуации.

— Заботился.

— Да.

— И ты позволила ему. Использовала это время, чтобы углубить его привязанность. — Утверждение, не вопрос. Он ждёт подтверждения.

— Да, — лгу. Ложь выходит пугающе легко.

Вероника печатает на ноутбуке, не поднимая глаз. Её напряжение передаётся мне.

— Что ещё?

— Он доверяет мне. Рассказывает о планах, о расширении бизнеса.

— Конкретика.

Выдаю информацию, собранную месяц назад, до того, как всё усложнилось: проект в Дубае, переговоры с европейскими партнёрами, детали, звучащие убедительно. Отец слушает молча. Лицо остаётся непроницаемым, как маска. Когда заканчиваю, он подходит ближе и садится на стул напротив, сокращая дистанцию.

— Всё?

— Пока да.

— Алина. — Голос становится опасно мягче. — Ты понимаешь, что последние недели не предоставляла практически никакой новой информации?

Сердце колотится так громко, что кажется, он его слышит.

— Я лежала в больнице, потом восстанавливалась.

— Знаю. Дал тебе время. Теперь оно вышло.

Наклоняется вперёд, и буравит меня взглядом.

— Ты влюбилась в него.

Произносит не как вопрос, а как констатацию факта. Земля уходит из-под ног.

— Нет, я...

— Не ври мне. — Голос хлёсткий, как удар хлыста.

Замолкаю. Любое оправдание только ухудшит ситуацию. Отец смотрит на меня долго, потом откидывается на спинку стула. Выражение лица нечитаемо.

— Я ожидал этого.

— Чего?

— Что ты привяжешься. Ты всегда отличалась излишней эмоциональностью для этой работы. — Слова режут глубже любого ножа. — Но я также понимаю, что ты профессионал и осознаёшь разницу между чувствами и долгом.

Встаёт и подходит к окну, поворачиваясь спиной.

— Авария должна была сблизить вас, и она сблизила. Он теперь доверяет тебе больше, чем когда-либо.

Отец поворачивается. В его глазах холодная решимость.

— Используй это. Войди глубже. Узнай всё о его операциях, связях и слабых местах.

— Папа...

— У тебя две недели. Потом мне нужен полный отчёт.

Две недели. Приговор.

— А если не смогу?

Взгляд становится ледяным. Вижу в нём человека, не знающего жалости.

— Ты сможешь, потому что в этом твоя работа, миссия, то, для чего я тебя готовил всю жизнь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Подходит и кладёт руку на плечо. Жест можно принять за отцовскую заботу.

— Я верю в тебя, дочка. Не подведи меня. — В голосе звучит нечто похожее на нежность. Но я различаю истинный смысл... предупреждение.

Встаю на негнущихся ногах. Тело отказывается подчиняться.

— Поняла, две недели.

— Хорошая девочка.

Вероника провожает меня до двери. Когда оказываемся вне поля зрения отца, она шепчет:

— Держись. Всё будет хорошо. — В её глазах вижу то же, что ощущаю сама: сомнение.

Выхожу из квартиры и спускаюсь по лестнице на автопилоте, не замечая ступеней под ногами. На улице вызываю такси и жду, прислонившись к стене здания. Холод проникает даже сквозь куртку.

Две недели. Четырнадцать дней, чтобы собрать информацию, уничтожающую мужчину, которого люблю или чтобы найти способ всё это остановить.

Но как?

Такси подъезжает, сажусь внутрь, диктуя адрес особняка механическим голосом. По дороге смотрю в окно. Москва проплывает мимо, но я её не вижу. Вижу только лицо Сергея, его улыбку, то, как он смотрел на меня вчера в ресторане.

Я люблю тебя.

Закрываю глаза, и стыд жжёт изнутри. Не за то, что я шпионка. Не за миссию. А за то, что позволила себе влюбиться, позволила эмоциям взять верх над долгом.

Отец прав: я эмоциональна. Слаба.

Но он также ошибается. Теперь, когда я познала любовь, я не уверена, что смогу её предать.

Даже ради него.

Проходит неделя, семь дней, наполненных ложью до краёв.

Я улыбаюсь Сергею за завтраком, целую его перед сном, слушаю его планы на будущее, и каждую свободную минуту пытаюсь понять, как выбраться из этой ловушки.

В пятницу вечером Сергей заходит в спальню, где я читаю.

— У меня к тебе вопрос.

Откладываю книгу и смотрю на него.

— Завтра вечером у одного из моих партнёров закрытое мероприятие, бал-маскарад, и он настаивает на моём присутствии.

— И что с этим?

— Хочу, чтобы ты поехала со мной.

Сердце пропускает удар.

— Бал-маскарад?

— Эксклюзивное мероприятие. Маски, вечерние платья, весь этот антураж.

Сергей садится на край кровати.

— Но должен предупредить: это не обычная вечеринка, там будут специфические развлечения.

— Какие именно?

Он колеблется секунду, подбирая слова.

— Это элитный клуб для очень богатых людей с особыми вкусами. Я обычно избегаю таких мероприятий, но партнёр настаивает, важная сделка.

Холодная волна медленно накрывает меня с головой.

— Секс-вечеринка.

— Не совсем, скорее место, где люди могут позволить себе то, что не позволяют в обычной жизни, но там строгие правила. Никто не может принуждать, всё только по согласию.

Сергей берёт мою руку, его пальцы тёплые и крепкие.

— Ты можешь отказаться, я пойму, но мне было бы спокойнее, если бы ты была рядом.

Мозг лихорадочно работает, просчитывая варианты. Эксклюзивная вечеринка, богатые люди, связи Сергея. Именно то, что нужно отцу.

— Я поеду с тобой.

Он удивлённо приподнимает бровь.

— Уверена?

— Да, хочу быть с тобой.

Сергей целует мою руку, его губы задерживаются на коже чуть дольше обычного.

— Спасибо, обещаю, мы уйдём, как только я закончу с делами.

На следующий день Вероника приезжает помочь мне собраться.

— Ты уверена в этом? — спрашивает она, пока я примеряю платье, её голос звучит напряжённо.

— Нет, но это возможность.

— Возможность для чего? Собрать информацию или...

— Не знаю, Ника, честно не знаю, просто чувствую, что должна быть там.

Она вздыхает, застёгивая молнию на моей спине, её пальцы дрожат едва заметно.

— Тогда хотя бы будь осторожна.

Платье чёрное, длинное, с глубоким вырезом, элегантное и провокационное одновременно. Маска кружевная, закрывающая верхнюю половину лица, превращает меня в незнакомку.

Смотрю на своё отражение и не узнаю себя.

Кира. Сегодня ты Кира, не Алина.

Сергей ждёт внизу в смокинге и простой чёрной маске. Когда я спускаюсь по лестнице, его глаза темнеют, становятся почти хищными.

— Боже, Кира.

— Подходит?

— Более чем.

Он протягивает руку, помогая мне спуститься, и его пальцы сжимают мои чуть сильнее необходимого.

— Помни: если тебе станет некомфортно, скажи, и мы сразу уедем.

— Хорошо, я скажу.

Едем в машине молча, Вероника на переднем сиденье рядом с Андреем, тоже в вечернем платье и маске.

— Зачем Ника? — спросила я раньше.

— Чтобы тебе было спокойнее, — ответил Сергей. — И потому что там будут другие пары с компаньонами.

Машина останавливается перед старинным особняком в центре Москвы. Мягкий золотистый свет заливает фасад, превращая камень в медовую патоку. У входа охрана проверяет приглашения с невозмутимыми лицами.

Внутри роскошь граничит с декадансом. Хрустальные люстры, бархатные портьеры и приглушённый свет создаёт интимную атмосферу. И люди в масках, десятки людей. Шёлк и кружево скрывают их лица.

Сергей ведёт меня через холл в главный зал, его рука на моей пояснице направляет и успокаивает одновременно.

— Мне нужно поговорить с партнёром, это займёт минут двадцать, Андрей останется с вами.

— Хорошо, я подожду.

Он целует меня в висок и уходит, растворяясь в толпе масок.

Остаюсь с Вероникой и Андреем у края зала, наблюдая за происходящим. В центре сцена, где танцует полуобнажённая девушка. Её тело перетекает из позы в позу с откровенной чувственностью, мужчины бросают ей деньги. В углах пары замерли в откровенных позах, никто не обращает на них внимания, словно это само собой разумеющееся.

— Боже, — шепчет Вероника. — Это...

— Я знаю, что это.

Вдоль стен столики с шампанским и закусками, официанты в масках разносят напитки на серебряных подносах. Замечаю в углу стол с книгой. Список гостей в переплёте из тёмной кожи.

— Ника, видишь ту книгу?

Она следует за направлением моего взгляда, и её глаза расширяются.

— Да, вижу.

— Нам нужна копия этого списка.

Она смотрит на меня, и во взгляде читается внутренняя борьба.

— Ты о чём? Сейчас?

— У нас может не быть другого шанса.

Вероника сжимает губы, но соглашается кивком головы. Профессионализм берёт верх над сомнениями.

— Отвлеки Андрея на минуту.

Подхожу к охраннику, стараясь выглядеть слегка дезориентированной.

— Можно воды? Мне немного душно.

— Конечно, сейчас принесу.

Он отходит к бару, и Вероника быстро скользит к столу. Её шаги плавные и незаметные. Достаёт телефон, делает несколько фото страниц, её пальцы летают над экраном. Возвращается как раз когда Андрей приносит воду, на её лице ни тени волнения.

— Спасибо тебе.

Пью, наблюдая за залом. Атмосфера становится более откровенной с каждой минутой. Звуки громче, тела смелее, границы размываются. На сцене теперь две девушки, их танец граничит с порнографией, конечности переплетаются в немыслимых позах. Мужчины вокруг кричат, бросают деньги. Похоть искажает черты за масками.

Тошнота поднимается к горлу.

— Кира?

Оборачиваюсь и вижу незнакомого мужчину лет пятидесяти в дорогом костюме и золотой маске.

— Да, что вам?

— Вы очаровательны, составите мне компанию?

— Извините, я не одна.

— Жаль. — Его глаза скользят по моему телу, медленный и оценивающий осмотр. — Я мог бы сделать вам очень щедрое предложение.

— Нет, спасибо.

Пытаюсь отойти, но он хватает меня за запястье, его пальцы впиваются в кожу.

— Не спешите, даже не выслушав.

Его хватка слишком крепкая. Инстинкты кричат об опасности.

— Отпустите меня.

— Давайте обсудим...

— Она сказала отпустить.

Голос Сергея холодный как лёд, режущий воздух. Мужчина оборачивается, видит Сергея и бледнеет даже под маской.

— Ковалёв. Я не знал...

— Теперь знаешь.

Сергей отрывает его руку от моего запястья. Резкое и болезненное для мужчины движение.

— Прикоснёшься к ней ещё раз, потеряешь эту руку, понял?

— Я просто предложил...

Сергей бьёт его одним ударом в лицо, костяшки встречаются с костью и хрящом. Мужчина падает, и кровь течёт из носа, оставляя красные капли на мраморном полу.

Звуки смолкают, все оборачиваются, зал замирает в ожидании. Сергей поднимает голос, обращаясь ко всем присутствующим.

— Главное правило этого заведения: женщины свободны в своём выборе, никакого принуждения или домогательств.

Он смотрит на охрану, его тон не терпит возражений.

— Выведите его и занесите в чёрный список всех элитных клубов Москвы.

Двое охранников подхватывают мужчину под руки и выволакивают, его протесты тонут в возобновившемся шуме. Беседы тоже возвращаются, инцидент уже забыт.

Сергей поворачивается ко мне, и в его глазах всё ещё горит ярость.

— Ты в порядке?

— Да, спасибо тебе.

Его челюсть сжата, костяшки разбиты и кровоточат.

— Едем домой сейчас же.

— Но твоя встреча...

— К чёрту встречу, мы едем.

Оборачивается к Веронике, его тон смягчается лишь немного.

— Андрей отвезёт тебя позже, оставайся здесь, пока не будешь готова уехать.

Берёт меня за руку и ведёт к выходу, его шаги быстрые и решительные. В машине молчим, его дыхание тяжёлое, а ладони сжаты в кулаки на коленях.

— Сергей...

— Не надо, просто дай мне минуту.

Доезжаем до особняка, заходим внутрь, и в холле он останавливается, прислоняясь лбом к стене.

— Прости меня.

— За что именно?

— За то, что привёл тебя туда. Я знал, какое это место, но всё равно настоял.

Подхожу к нему, кладу ладонь на плечо, чувствуя напряжение его мышц.

— Ты защитил меня.

— Эта ситуация не должна была произойти.

Поворачивается ко мне, и в его глазах тёмная и разъедающая ярость, смешанная с виной.

— Пойдём, обработаю твои руки.

Веду Сергея в ванную, усаживаю на край ванны, где его массивное тело послушно складывается под моим прикосновением.

— Дай сюда.

Протягивает разбитые костяшки без слов, запёкшаяся кровь образует тёмные корки на коже. Набираю тёплой воды в раковину, выставляю антисептик и бинты на край с методичностью операционной сестры, готовящейся к процедуре.

Промываю раны, стараясь не причинить лишней боли, но его лицо всё равно искажается. Челюсть сжимается так, что желваки перекатываются под кожей.

— Сильно?

— Переживу.

Обрабатываю антисептиком, жидкость шипит на повреждённой плоти, и мышцы его шеи натягиваются стальными тросами.

— Зачем ты пошёл на это? — не поднимаю головы, сосредотачиваясь на бинтовании. — Рисковал репутацией, связями и сделкой.

Молчание затягивается, пока я наматываю белую ткань на его костяшки, потом он отвечает, и каждое слово звучит как удар молота по наковальне.

— Потому что никто не прикасается к тебе без твоего согласия, никогда и нигде.

— Но встреча была важной...

— К чёрту встречу, — обрывает он, интонация не терпит возражений. — Ты стоишь больше, чем десять таких встреч, больше денег, контрактов, всего остального дерьма, которым я занимаюсь.

Пульс учащается и стучит в висках барабанной дробью. Заканчиваю перевязку, но продолжаю держать его ладони в своих, не в силах отпустить этот якорь реальности.

Сергей поднимается, и теперь нависает надо мной, пока я сижу на краю ванны, его присутствие заполняет каждый сантиметр пространства вокруг. Забинтованные пальцы поднимаются к моему лицу, снимают маску с бережностью археолога, извлекающего древний артефакт.

— Ненавижу это дерьмо.

Срывает собственную маску, швыряет на кафельный пол, где та падает рядом с моей.

— Хочешь услышать правду? — срывается на хрипоту, каждое слово царапает горло. — Когда увидел его руки на тебе, захотел размазать ублюдка по стенам, прямо там, плевать на свидетелей и последствия.

Большой палец скользит по моей нижней губе, движение гипнотизирует, замедляя время.

— Единственное, что остановило, — ты. Не хотел, чтобы ты увидела меня таким, не хотел напугать тебя этой стороной.

— Сергей...

— Ответь честно, — лицо приближается, и дыхание обжигает губы. — Тебе нравится, когда я готов разорвать любого, кто посмеет к тебе прикоснуться?

Глава 59

Алина

Воздух в лёгких отказывается двигаться дальше. Тёмные зрачки расширены, в них горит первобытный огонь, обещающий одновременно защиту и разрушение.

Память подбрасывает картинку: его кулак встречается с чужим лицом, кость хрустит, кровь брызжет, а я стою в стороне и не испытываю ужаса. Только жар, растекающийся по венам.

Страшная правда, которую я пыталась игнорировать, выползает на свет. Меня возбуждает его готовность применить насилие ради моей защиты. Мысль о том, что я достаточно ценна, чтобы он пошёл на это, что именно за меня он готов сражаться, зажигает что-то тёмное и голодное внизу живота.

Неправильно радоваться мужской агрессии. Я должна стоять выше примитивных инстинктов, выше животного удовлетворения от роли защищаемой самки, но не получается. Колени подгибаются от одной только мысли о его руках, разящих за меня. И это осознание одновременно ужасает и освобождает от последних оков цивилизованности.

— Да, — выдыхаю, честность дрожит в голосе. — Нравится.

В его взгляде вспыхивает пламя, первобытное признание моих слов. Губы приоткрываются, обнажая зубы в хищном оскале.

— Тогда буду драться за тебя против кого угодно, хоть против всего гребаного мира.

Целует жёстко и требовательно, губы захватывают мои с голодом человека, слишком долго себя сдерживавшего. Ладони обхватывают талию, и пальцы впиваются в кожу через тонкую ткань, поднимая с края ванны. Я обвиваю его бёдра ногами, притягивая ближе всем телом, и чувствую твёрдость его возбуждения сквозь слои одежды.

Сергей несёт меня из ванной в спальню, не прерывая поцелуя, шаги уверенные несмотря на мой вес в руках. Опускает на кровать, и матрас прогибается, принимая нас. Он нависает сверху, создавая клетку из мышц и желания, коленом раздвигая мои бёдра.

— Хочу тебя сейчас, — рычит низко и гортанно, голос превращается в вибрацию на моей коже.

— Тогда возьми.

Срывает платье, и ткань трещит, швы не выдерживают нетерпения. Прохладный воздух касается обнажённой кожи, и соски мгновенно твердеют. Его взгляд скользит по телу, оставляя огненный след, и я выгибаюсь навстречу, предлагаю себя без слов.

Горячие и требовательные губы на шее. Зубы впиваются в кожу, оставляя метки владения, а язык проводит по пульсирующей вене. Стон вырывается из горла, и руки впиваются в его плечи.

Не ухаживание и не нежность. Требование, первобытное и безоговорочное заявление прав. Отвечаю тем же, ногти царапают спину, оставляя красные борозды. Кусаю плечо достаточно сильно, чтобы вырвать у него шипение, чувствую вкус его кожи на языке, солёный и мужской.

Сражаемся за доминирование, переворачиваемся на постели в борьбе за контроль. Сверху он, потом я, снова он. Грубые и требовательные ладони везде одновременно, изучают каждый изгиб с жадностью исследователя, открывающего новые земли. Его пальцы скользят между бёдер, находят влажное тепло, и я вздрагиваю всем телом.

— Уже готова для меня, — выдыхает в ухо, голос переходит в рык. — Так мокро.

Входит резко, одним мощным толчком, и крик вырывается из горла. Боль сплетается с удовольствием в единое ощущение, растяжение граничит с невозможным. Он замирает, мускулы напрягаются в попытке сдержаться, а вены вздуваются на шее.

— Больно?

— Не смей останавливаться, — выдыхаю и притягиваю ближе, сжимая внутренними мышцами.

Сергей закатывает глаза от удовольствия, сжимая челюсть..

Движется, и каждый толчок отдаётся где-то в самой глубине, задевая точку, от которой искры вспыхивают за веками. Я ловлю ритм, требую больше, сильнее, глубже, впиваясь пятками в его ягодицы.

Битва и страсть переплетена с яростью и отчаянием. Мы воюем друг с другом и за друг друга одновременно, тела сталкиваются с первобытной силой.

Лоб прижат к моему, и рваное дыхание обжигает губы. Пот скользит по коже, делая движения скользкими и неистовыми.

— Моя, — рычит он между толчками, голос срывается на хрип. — Только моя, навсегда моя, никому больше.

— Твоя, — вырывается помимо воли, и правда обжигает язык.

Темп ускоряется, становится безумным и беспорядочным. Древний танец управляет телами, стирает границы, где заканчиваюсь я и начинается он.

Волна удовольствия накатывает и поднимается всё выше, сжимая пружиной каждый мускул. Край уже близко, невыносимо близко, ещё секунда и я сорвусь.

— Сергей...

— Знаю, детка, я тоже, — срывается на стон, и толчки становятся отчаянными.

Сергей скользит рукой между нашими телами, находит набухший от возбуждения центр наслаждения и нажимает с точностью снайпера, круговые движения синхронизируются с толчками.

Белый свет взрывается за веками, стирая всё кроме ощущения его внутри. Имя срывается с губ криком, оргазм прокатывается волнами и сотрясает каждую клетку, заставляя сжиматься вокруг него в пульсирующем ритме.

Он следует за мной через несколько толчков, мускулы каменеют, а спина выгибается. Горячая влага наполняет изнутри, он вбивается до упора и замирает, содрогаясь. Потом всё тело обмякает, придавливая к матрасу своим весом, и я принимаю его тяжесть с благодарностью.

Лежим, тяжело дыша, его масса успокаивает и заземляет одновременно. Кожа прилипает к коже, сердца стучат в бешеном ритме, постепенно замедляясь.

Молчание нарушается только сбившимся дыханием и стуком двух сердец, пытающихся найти общий ритм.

Сергей поднимает голову и смотрит с такой открытостью, что хочется отвести взгляд и спрятаться, но я не прячусь. Встречаю его взгляд, позволяя ему видеть всю меня.

— Я люблю тебя.

Я слышала эти слова раньше, но сейчас они звучат иначе, как клятва перед алтарём, как печать на душе. Грудь сжимается болезненным спазмом.

— Я тоже люблю тебя.

Впервые произношу вслух, и это правда, страшная и разрушительная, меняющая всё. Люблю человека, которого должна предать.

Сергей целует нежно, губы мягкие и осторожные, полная противоположность тому, что творилось минуту назад. Наши языки переплетаются и медленно исследуют, смакуют.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Повтори.

— Люблю тебя.

— Ещё, — просит почти умоляюще, и в его голосе слышится что-то сломанное, нуждающееся.

— Люблю, люблю, люблю, — повторяю как мантру, как молитву грешницы, каждое слово в его губы.

Сергей улыбается настоящей открытой улыбкой, освещающей всё лицо и делающей его моложе. Морщинки у глаз углубляются, и сердце переворачивается в груди.

— Не думал, что три простых слова могут перевернуть всё с ног на голову.

Он прижимает крепче и выскальзывает из меня, оставляя пустоту и влажный след на бёдрах. Укладываю голову на грудь, слушаю биение сердца, ровное и мощное, как метроном, отсчитывающий наше украденное время. Его запах окутывает, смесь пота, секса и чего-то глубоко мужского.

— Кира?

— М?

— Запомни то, что сказал сегодня, — ладонь поглаживает волосы медленными успокаивающими движениями, пальцы массируют кожу головы. — Люблю тебя и буду любить всегда, несмотря ни на какое дерьмо.

Слова пронзают насквозь, оставляют кровоточащую рану в самом центре груди.

Несмотря ни на какое дерьмо.

Словно он чувствует приближение бури, которая разрушит всё построенное.

— Запомню, — шепчу в его кожу, целую место над сердцем, пытаясь сохранить момент навсегда.

Мы лежим в тишине, его ладонь продолжает медленные поглаживания, и я закрываю веки, позволяя себе раствориться в ощущении его тепла, силы и присутствия.

Впервые за долгое время позволяю себе просто существовать. Не Алиной и не Кирой, не шпионкой или любовницей. Просто женщиной, которая любит и любима в ответ.

Даже если это продлится только одну ночь, даже если завтра мир разлетится на осколки, сегодня у меня есть это. И этого хватает, чтобы продолжать дышать.

Глава 60

Сергей

Бутик Картье встречает приглушённым светом и ароматом новых портмоне на прилавке. Останавливаюсь перед витриной, позволяя миру за окном раствориться в небытии. Только стекло, бархат и россыпь бриллиантов, среди которых должно быть то самое. То, что скажет ей всё без единого слова.

Менеджер появляется бесшумно, как тень. Его костюм безупречен, улыбка профессиональна, но взгляд задаёт вопрос: очередной богач покупает игрушку любовнице или это что-то серьёзное?

— Господин Ковалёв, чем могу быть полезен?

— Обручальное кольцо. — Произношу это легко, без привычной осторожности. — Что-то особенное.

Он кивает и разворачивается к витрине. Я смотрю на его руки, раскладывающие варианты на чёрном бархате, но внимание уже переключилось на другое. На тот момент три месяца назад, когда я не верил в подобную хрень. Брак для меня был сделкой, союзом кланов, холодным расчётом, а теперь я стою здесь и выбираю кольцо для женщины, которая перевернула всё к чёрту.

Кира.

Её имя пульсирует в висках как молитва и проклятие одновременно, как единственная истина в мире лжи.

Она ворвалась в мою жизнь и разрушила все правила, все стены, которые я возводил годами. Я привык контролировать людей, ситуации и эмоции, но с ней контроль испарился в первую же ночь, когда она посмотрела на меня. Спокойно, бесстрашно, с вызовом, который я не мог игнорировать.

Я влюбился.

Признавать это самому себе всё ещё странно, как будто примерил чужую жизнь, которая неожиданно села идеально, обнажая части меня, о существовании которых я не подозревал.

— Возможно, вот это? — Менеджер протягивает кольцо с крупным бриллиантом. Красивое, дорогое и абсолютно безличное.

— Нет.

Мой взгляд скользит по витрине и замирает.

Вот оно.

Кольцо в стиле "Toi et Moi", два камня, расположенных рядом, почти касаясь друг друга в вечном танце. Бриллиант чистый, прозрачный, сияющий холодным светом, и сапфир глубокий, почти чёрный, поглощающий свет вместо того, чтобы отражать его.

Два мира, два человека, она и я.

— Это. — Голос хрипнет от эмоций, которые не привык выражать вслух.

Менеджер аккуратно достаёт кольцо и кладёт на бархат, где камни переливаются в свете ламп: бриллиант искрится, как её смех, а сапфир молчит. Тёмный и тяжёлый, как моё прошлое, которое я больше не хочу таскать в одиночестве.

Идеально.

Беру кольцо, чувствую прохладный металл на коже и представляю, как оно будет смотреться на её пальце, как она посмотрит на меня, когда я встану перед ней на колено. Я, Сергей Ковалёв, человек, перед которым преклоняются другие, встану на колено. Мне плевать на гордость, потому что она стоит этого. Стоит того, чтобы отбросить всё, открыться, рискнуть и впервые в жизни позволить себе быть уязвимым.

— Заверните. — Протягиваю кольцо обратно.

Менеджер улыбается шире, наверное, замечая в моём взгляде нечто необычное для клиентов: не жадность, не расчёт, а любовь. Странное, пугающее, всепоглощающее чувство, которое делает из меня совершенно другого человека.

Телефон вибрирует в кармане. Игнорирую его, но вибрация повторяется снова и снова, настойчиво требуя внимания.

Руслан.

Раздражение вспыхивает мгновенно. Если звонит так настойчиво, значит случилось нечто серьёзное.

Достаю телефон, смотрю на экран с четырьмя пропущенными вызовами. Пятый звонок входящий.

— Что? — рычу, поднося трубку к уху.

— Сергей. — Голос Руслана напряжён, как струна перед разрывом. — Тебе нужно приехать. Сейчас.

Ледяная волна прокатывается от затылка вниз, проникая под кожу и оседая в костях.

— Что случилось?

— Не по телефону. Приезжай в офис. Немедленно.

— Руслан, если это про очередной контракт, то...

— По шкале от одного до десяти, — перебивает он, и в голосе слышится нечто новое, тревожное, — это тысяча. Приезжай.

Гудки заполняют тишину. Смотрю на телефон, потом на менеджера, который деликатно отворачивается, делая вид, что занят упаковкой.

Тысяча.

Руслан не паникёр, никогда не был. Если он говорит "тысяча", значит, мир рушится. Но какой именно? Тот, что я построил, или тот, что только начал создавать?

— Быстрее. — Бросаю менеджеру.

Он кивает и ускоряется. Его пальцы дрожат, когда он заворачивает коробочку в фирменную бумагу и перевязывает лентой.

Плачу картой, не глядя на сумму, хватаю коробку и сжимаю в кулаке.

Кольцо... символ будущего, которое я только что начал строить. А в голове уже всплывает старая истина моего мира: каждый раз, когда жизнь становится слишком хорошей, она бьёт в ответ. Жестоко, точно и без предупреждения.

Выхожу из бутика. Холодный ветер бьёт в лицо, принося с собой ощущение надвигающейся беды, которое я не могу игнорировать.

Случилось нечто плохое.

Водитель открывает дверь, но я качаю головой и бросаю коротко: "Сам". Сейчас мне нужно быть одному, наедине с мыслями, которые начинают закручиваться во всё более тревожный узел.

Сажусь за руль и бросаю коробку с кольцом на пассажирское сиденье. Она лежит на чёрной коже, маленькая, изящная, как насмешка судьбы. Только что я выбирал будущее, а теперь мчусь навстречу чему-то, что это будущее может разрушить ещё до того, как оно начнётся.

Телефон снова вибрирует. Имя Руслана светится на экране настойчиво и тревожно.

— Я еду. — Не даю ему заговорить.

— Быстрее. — Его голос звучит глухо, как будто он говорит сквозь сжатые зубы. — Серьёзно, Серёга. Это... чёрт. Просто приезжай.

— Нападение? — Пальцы сжимают руль так, что костяшки белеют. — На кого? На Киру?

Пауза растягивается слишком долго. Каждая секунда наполнена непроизнесённым ужасом.

— Нет. Она в безопасности. Но...

— Но что, блять?!

— Не по телефону. — Он повторяет, и в голосе слышится нечто новое, похуже страха, похожее на жалость.

Гудки заполняют пространство. Швыряю телефон на торпеду, выруливая на дорогу с рёвом мотора, когда вдавливаю педаль в пол. Москва проносится мимо, серая, равнодушная и чужая. В голове прокручиваются варианты. Нападение снова, может, на кого-то из моих людей или на сам бизнес. Может, кто-то из конкурентов решил, что я отвлёкся на женщину и стал слабее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ошибка, чудовищная ошибка. Я никогда не был сильнее.

Потому что теперь есть что защищать. Киру, её улыбку, её голос. То, как она смотрит на меня, когда думает, что я не вижу. Мягко, доверчиво, так, как никто не смотрел раньше.

Она сделала меня человеком. Это пугает больше, чем любая война, потому что человек уязвим, а уязвимость в моём мире равносильна смерти.

Офис Руслана находится в деловом центре, в высотке из стекла и бетона. Влетаю на парковку, оставляя машину где попало. Охрана у входа узнаёт меня и кивает молча. Лифт ползёт вверх, и каждая секунда растягивается в вечность, наполненную дурными предчувствиями, которые я не хочу озвучивать даже в мыслях.

Случилось нечто из-за чего Руслан звонил пять раз подряд. То, о чём нельзя говорить по телефону.

Двери открываются. Коридор пуст. Иду к его кабинету, толкаю дверь и вижу Руслана, стоящего у окна спиной ко мне с напряжёнными плечами и стаканом виски в руке, хотя сейчас едва ли второй час дня.

Плохой знак. Очень плохой.

— Ну? — Голос получается резче, чем нужно. — Что за хрень не терпит до вечера?

Он оборачивается. Его лицо бледное, глаза такие, каких я не видел у него даже тогда, когда мы чуть не потеряли всё в войне с чеченцами.

— Садись. — Он говорит.

— Не надо.

— Сергей. Сядь.

Остаюсь стоять. Руки сжимаются в кулаки сами собой. Тело готовится к удару, который ещё не нанесён.

— Говори.

Он делает глоток, ставит стакан на стол и подходит к компьютеру, делая несколько кликов мышью.

— Помнишь последнее нападение? Того парня, который пытался взорвать склад?

— Помню. — Как забыть? Мы взяли его живым, но он сдох от передоза прежде, чем успел что-то сказать, унеся свои секреты в могилу.

— Я копал глубже. — Руслан смотрит на экран, а не на меня, избегая прямого взгляда. — Парень был сиротой. Без семьи и прошлого. Наркоман. Бывший зэк. Идеальная пешка.

— К чему ты ведёшь?

— Я проверил всех, кто нападал на нас в этом году. — Он поворачивается, и во взгляде что-то тяжёлое, то, что он не хочет произносить вслух. — Все они сироты. Все из одного региона. Все прошли через один детский дом.

Ледяная волна прокатывается по позвоночнику медленно и неотвратимо, как яд в крови.

— Кто-то их вербует. — Руслан продолжает, и каждое слово ложится камнем на грудь. — Кто-то, у кого есть доступ к детдомам, к бездомным. Кто-то, кто умеет делать из людей оружие.

— Имя. — Требую, и голос звучит чужим, мёртвым.

Он снова смотрит на экран. В паузе, которую он держит, слышится весь ужас того, что он сейчас скажет.

— Последний парень был гиком. Хорошим. У него был зашифрованный комп. Мои ребята взломали его вчера вечером.

Пауза тянется. Он не хочет говорить дальше, боится того, что эти слова сделают со мной.

— Руслан.

— Геннадий Воронов.

Мир останавливается. Время замирает. Это имя, это проклятое имя гулким эхом отзывается в черепе.

— Он мёртв. — Говорю, и голос похож на голос человека, пытающегося убедить себя в очевидной лжи. — Умер двадцать лет назад.

— Нет. — Руслан качает головой медленно, словно каждое движение причиняет боль. — Он жив. Скрывается в Подмосковье, и он за всем этим стоит.

Воронов.

Имя, которое я слышал в детстве как синоним зла, как воплощение всего, что может быть неправильным в этом мире. Человек, который развязал войну с моим дедом, человек, который торговал детьми, как скотом, человек, из-за которого погиб мой отец. Теперь жив и пришёл за мной.

Глава 61

Сергей

— Покажи. — Требую, и слово звучит как приказ, не терпящий возражений.

Руслан кликает мышью. На большом экране появляется лицо. Старое, изможденное, но узнаваемое даже спустя десятилетия.

Геннадий Воронов.

Седые волосы, глубокие морщины, прорезавшие кожу, как шрамы времени, но глаза те же. Холодные и пустые глаза человека, для которого люди всего лишь расходный материал в большой игре.

Я запомнил это лицо. Выжег его в памяти так глубоко, что теперь он смотрит на меня с экрана совершенно живым, дышащим, планирующим свою месть.

— Как? — Голос хрипнет.

— Видимо, промазал. — Руслан подходит ближе, и в его движениях осторожность, как будто он боится, что я взорвусь. — Или Воронов оказался живучим, как таракан. Он исчез. Залёг на дно. Изменил имя и подкорректировал внешность. Построил новую жизнь, и ждал.

— Ждал чего?

— Мести.

Слово тяжёлым грузом оседает в пространстве, неизбежное, как приговор, от которого нет апелляции.

Месть, конечно, что ещё может двигать человеком, который потерял всё, который прятался двадцать лет, как крыса в подвале, и строил планы, терпеливо выжидая своего часа?

— Он использует сирот. — Руслан говорит, и голос звучит устало, как у человека, увидевшего слишком много тьмы. — Детей, у которых нет никого. Он забирает их из детдомов, подсаживает на наркоту, обучает. Делает из них оружие. Одноразовое.

Желудок сжимается в тугой узел. Сжимаю челюсти, борясь с желанием разнести этот кабинет к чёртовой матери.

— Сколько?

— Не знаю. Десятки, может, сотни. Сколько детей прошло через его руки за это время...

Он не договаривает. Да и не нужно. Картина складывается сама собой: десятки искалеченных жизней, десятки детей, превращённых в оружие против меня.

Смотрю на экран, на это лицо. Ярость вскипает в венах, чистая и обжигающая, требующая выхода и крови.

Воронов, ублюдок, который убил моего отца, который развязал войну, стоившую жизней десяткам людей, который теперь калечит детей, превращая их в убийц, жив и где-то рядом.

— Где он? — Произношу тихо, но Руслан вздрагивает, потому что знает этот тон, знает, что за ним следует.

— Не знаю. Где-то на окраине Подмосковья. Адреса нет. Только...

Он снова кликает мышью. На экране появляется папка с файлами. Их десятки, может, сотни.

— Это всё, что было на компе того парня. Переписка. Финансы. Фотографии. Я ещё не всё изучил, но...

— Открывай.

Руслан колеблется, смотрит на меня так, будто хочет предупредить, но молчит и открывает папку.

Документы, десятки файлов с названиями, которые ничего не говорят. Смотрю на них, пытаясь найти нечто важное, то, что приведёт меня к этому ублюдку.

И вижу.

Фотография размытая, плохого качества. Семейный портрет из другой эпохи.

Воронов моложе, без седины, рядом дети разного возраста, а перед ними девочка лет десяти со светлыми волосами и серьёзным лицом. Его рука лежит на её плече собственнически, как на вещи, которой он владеет.

— Увеличь. — Приказываю, и пульс учащается, хотя разум ещё не понимает почему.

Руслан увеличивает изображение. Оно становится ещё более зернистым, но достаточно чётким, чтобы разглядеть лица и девочку с голубыми глазами, спокойными и пустыми, как у куклы.

Знакомыми.

Нет, нет, нет, нет.

— Улучши качество. — Говорю, и голос звучит мёртво, как у человека, который уже знает ответ, но отчаянно надеется ошибиться.

— Серёга...

— Улучши, блять!

Руслан молчит. Его пальцы летают по клавиатуре, программа обработки изображений запускается и начинает работу. Я стою и смотрю на экран, на лицо девочки, которое медленно, пиксель за пикселем, становится чётче.

И с каждой секундой ледяная волна внутри нарастает, потому что я знаю это лицо. Я целовал его, держал его в ладонях, смотрел в эти глаза и видел в них своё будущее.

— Это не она. — Руслан говорит, но голос звучит неуверенно, как у человека, пытающегося убедить себя в очевидной лжи. — Не может быть. Просто похожа...

— Запусти распознавание. — Перебиваю. Каждое слово отдельно. Чётко. Холодно.

— Серёга, подожди. Давай сначала...

— Запусти программу распознавания лиц.

Руслан смотрит на меня, потом на экран, делает вдох и роняет одно слово: «Хорошо». Он знает, что спорить бесполезно. Я уже на краю, и один неверный шаг столкнёт меня в пропасть.

Он открывает другую программу, загружает фотографию девочки, потом достаёт из папки на рабочем столе другой файл. Я знаю, что там: досье на Киру, то самое, которое он составлял, когда я попросил проверить её. Чистое и идеальное, без единого пятна. Слишком чистое. Как я мог не заметить?

Программа сканирует лица, анализирует черты, сравнивает пропорции. Я смотрю на экран, ощущая, как мир медленно, неотвратимо разваливается на части, как всё, во что я верил, превращается в прах.

Прогресс-бар ползёт: 20%, 40%, 60%. Руслан бормочет:

— Может, это ошибка, программа не идеальна, фото старое, качество хреновое.

Но я не слушаю, потому что знаю, что ошибки нет.

80%, 90%. Не дышу, застыв в ожидании приговора.

99%.

Результат появляется на экране. Буквы горят, как клеймо:

СОВПАДЕНИЕ: 99,4%

ИМЯ: Алина Геннадьевна Воронова

Дата рождения: 15.04.1999

Цвет глаз: голубой

Особые приметы: родинка на левом плече

Родинка, которую я целовал тысячу раз, не зная, что каждый поцелуй был предательством.

— Серёга... — Руслан делает шаг ко мне, но я поднимаю руку, останавливая его: не подходи, не говори, не пытайся это исправить, потому что ничего уже не исправить.

Алина Воронова, дочь Геннадия Воронова. Кира, моя Кира, женщина, которую я любил, которой собирался сделать предложение сегодня через несколько часов. Дочь моего врага. Шпионка. Предательница.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Всё встаёт на свои места, как пазл, который я был слишком слеп, чтобы собрать: нападения начались после того, как она появилась в моей жизни, она всегда была рядом, когда что-то шло не так, она знала мой распорядок, мои планы, моих людей, она была идеально расположена в том клубе, идеально одета, идеально подготовлена, чтобы зацепить меня.

И я клюнул, как последний идиот. Потому что она была красивой, умной и интересной. Потому что она смотрела на меня так, будто я не монстр. Потому что с ней я ощущал себя человеком.

Всё ложь. Каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение, каждый вздох в темноте, когда я думал, что она моя.

Ложь.

— Сергей. — Голос Руслана доносится издалека, как сквозь вату. — Послушай. Мы можем использовать это. Она не знает, что мы знаем. Мы можем...

Я разворачиваюсь и иду к двери. Каждый шаг отдаётся тупой болью в груди, как будто кто-то вырывает из неё куски.

— Куда ты?!

Не отвечаю. Хватаю ручку, распахивая дверь. Руслан догоняет меня, хватает за плечо, но я сбрасываю его руку одним резким движением.

— Серёга, стой! — Он встаёт между мной и выходом, преграждая путь. — Не делай глупостей. Подумай. Если ты сейчас поедешь к ней...

— Отойди.

— Нет. — Он не двигается, смотрит мне в глаза с упрямством, которое я обычно уважаю, но сейчас оно только бесит. — Ты сейчас не в себе. Ты наделаешь дел, о которых пожалеешь.

Из горла вырывается резкий, больной звук, похожий на рык раненого зверя.

— Пожалею? Я уже сделал то, о чём пожалею. Я впустил её в свою жизнь. Доверился ей. Я, блять, собирался жениться на ней!

Последние слова срываются на крик. Руслан бледнеет, глядя на меня так, будто видит впервые.

— Что?

Достаю из кармана коробочку. Маленькую и изящную. Символ будущего, которого больше нет. Швыряю ему под ноги.

— Вот. Кольцо. Купил час назад. Собирался сделать предложение сегодня вечером.

Он смотрит на коробку, потом на меня. В его глазах я вижу то, чего не хочу видеть: жалость к человеку, который был настолько слеп, что влюбился в дочь своего врага.

— Серёга...

— Заткнись. — Голос трескается по краям. — Просто заткнись и отойди.

Он не двигается, стоит на месте, как стена между мной и местью, которую я жажду.

— Она дочь Воронова. — Он говорит медленно, осторожно, как будто разговаривает с бомбой, готовой взорваться. — Да. Но может, она не...

— Не что? Не знала? Не участвовала? — Издаю резкий звук, режущий уши, разрывающий пространство. — Очнись, Руслан. Она появилась в моей жизни ровно тогда, когда начались нападения. Она идеально вписалась. Идеально сыграла. Она шпионка. Обученная, профессиональная шпионка. И я...

Дальше не могу. Произнести это вслух значит признать, что я влюбился в неё, отдал ей всё: сердце, душу, будущее, а она просто использовала меня.

Грудь сдавливает так, будто кто-то сжимает рёбра и ломает их одно за другим, медленно и методично.

— Пусти меня. — Говорю тихо, и в этой тишине больше угрозы, чем в любом крике.

— Что ты собираешься делать?

— Не твоё дело.

— Серёга...

— ПУСТИ МЕНЯ!

Из груди вырывается первобытный, животный звук. Руслан вздрагивает, но не отступает, стоит на месте с упрямством, которое в другой ситуации вызвало бы уважение.

— Ты убьёшь её. — Он говорит просто, констатируя факт. — Если поедешь сейчас, ты убьёшь её, и потом не сможешь с этим жить.

— Отойди или я уберу тебя с дороги.

Мы смотрим друг другу в глаза долго. Он видит во мне то, что я сам едва сдерживаю: ярость, боль, жажду разрушения, желание стереть с лица земли всё, что напоминает о предательстве.

Наконец он делает шаг в сторону, освобождая проход.

— Не делай того, что нельзя будет исправить. — Он говорит тихо, но я уже не слушаю.

Прохожу мимо, достаю ключи от машины, и сажусь за руль.

Завожу мотор и мчусь к ней, к женщине, которую любил, к предательнице, к дочери моего врага. Я не знаю, что сделаю, когда увижу её, но точно знаю одно: ничего уже не будет прежним, потому что любовь и ненависть просто две стороны одной медали, и сейчас эта медаль переворачивается, показывая свою тёмную сторону.

Глава 62

Алина

Уже который час я меряю шагами тесное пространство номера в транзитной зоне Шереметьево, пропахшего дешёвым освежителем и отголосками чужих жизней, отсчитывая семь шагов от кровати до окна и семь обратно.

Телефон лежит в ладони мёртвым грузом, его пустой экран лишь подчёркивает оглушительное молчание Вероники, от которой нет ни слова с самого утра, хотя на часах уже пять вечера, а мой рейс в восемь. Три часа до вылета, три часа до точки невозврата, а я всё ещё заперта в этой коробке с видом на взлётную полосу, совершенно одна.

Останавливаюсь у окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу и наблюдая, как самолёты с монотонной регулярностью взлетают и садятся, увозя людей к новой жизни или возвращая к старой. Мой должен унести меня туда, где никто не найдёт, в место, где я наконец смогу дышать без всепоглощающего страха, что каждый следующий вдох может стать последним.

Рука инстинктивно скользит к животу, ложась на ещё плоскую поверхность под толстовкой, где внутри меня растёт крошечная жизнь, наша с ним жизнь, которая одним своим появлением разрушила все планы и обнулила все правила.

Желудок сжимается в тугой узел от голода и токсикоза, который не отпускает ни на минуту, превращая каждый запах и каждый вкус в новую волну тошноты. Внезапная вибрация телефона в руке заставляет меня вздрогнуть так резко, что я едва не роняю его.

Это сообщение от Вероники:

«Я у двери. Открой».

Облегчение накатывает такой мощной волной, что колени подгибаются, и я бросаюсь к двери, дрожащими пальцами срывая цепочку и поворачивая замок.

Распахнув створку с силой, вижу на пороге Веронику, растрёпанную и уставшую, с большой сумкой через плечо. Она шагает внутрь, и я захлопываю за ней дверь, прислоняясь к ней спиной, не в силах сдержать дрожь.

— Боже, Ника, я думала, ты не приедешь.

— Пробки были адские, — выдыхает она, бросая сумку на пол и оглядывая комнату. — Что случилось? Почему ты...

Её голос обрывается на полуслове, когда взгляд останавливается на столе у окна, где в ряд выложены пять тестов на беременность. Все до единого положительные, с двумя яркими полосками на каждом, похожими одновременно на приговор и на благословение.

Вероника медленно поворачивается ко мне, её глаза расширены от шока, а с губ срывается единственное слово, полное неверия.

— Алина...

Вероника медленно подходит к столу и берёт один из тестов, её пальцы заметно дрожат, пока она изучает две полоски, словно надеясь, что при ближайшем рассмотрении они чудесным образом исчезнут.

— Сколько недель? — спрашивает она, не отрывая взгляда от пластиковой полоски.

— Не знаю точно, может, шесть или семь.

Она опускает тест обратно на стол с такой осторожностью, будто он может взорваться, и задаёт следующий, самый очевидный вопрос.

— Это... это от Ковалёва?

Истеричный и режущий смех вырывается из моего горла против воли, потому что абсурдность ситуации достигает своего пика.

— От кого же ещё, Ника?

Она подходит ближе, в её глазах плещется отчаянная попытка осмыслить происходящее, найти хоть какую-то логику.

— Хорошо, мы справимся. Может, это не так страшно. Ты в опасности? Он узнал? Отец узнал?

— Нет! — мой крик заставляет её вздрогнуть. — Никто не знает, никто, кроме тебя.

— Тогда почему ты бежишь? Мы можем всё решить, поговорить с отцом, объяснить...

В этот момент что-то внутри меня ломается, и все эмоции, которые я сдерживала последние дни, прорываются наружу с разрушительной силой цунами.

— Объяснить что?! — ору ей прямо в лицо, шагая вперёд и заставляя её отступить. — Как объяснить ему, что я ношу ребёнка от Сергея Ковалёва, криминального авторитета, которого должна была уничтожить? Что его идеальная, безупречно подготовленная шпионка не просто провалила задание, а влюбилась в объект, и вместо сбора ценной информации самозабвенно коллекционировала оргазмы в постели врага?

Голос срывается, слова вылетают как пули, а Вероника бледнеет, отступая ещё на шаг.

— Алина, успокойся...

— Успокоиться?! — истерика захлёстывает меня с головой, лишая остатков самоконтроля. — Отец убьёт меня, когда узнает, и не образно, а буквально засунет пулю мне в голову за такой провал!

Руки сами собой обхватывают живот, инстинктивно защищая то, что растёт внутри, а голос ломается от подступивших слёз.

— А Сергей... Сергей будет счастлив, ведь он так хочет детей, наследника, семью. Он будет радоваться этому ребёнку, даже не подозревая, что женщина, которую он полюбил, на самом деле не существует!

Ноги подкашиваются, и я опускаюсь на пол прямо посреди комнаты, обхватывая колени руками и позволяя рыданиям сотрясать всё моё тело.

— Я предала их обоих, Ника, и отца, и Сергея. Я стала предательницей для обеих сторон, и теперь ношу ребёнка, которому никогда не смогу дать ни отца, ни деда.

Вероника опускается рядом, крепко обнимая меня за плечи и прижимая к себе, пока мои рыдания не стихают до прерывистого, судорожного дыхания.

Наконец я отстраняюсь от Вероники, вытирая опухшее лицо рукавом толстовки. Слёзы закончились, оставив после себя лишь выжженную пустоту и холодную решимость.

— Мой рейс в восемь вечера, — говорю хрипло, поднимаясь на ноги. — Мне нужно успеть на регистрацию.

Вероника смотрит на меня долгим, изучающим взглядом, пытаясь прочитать в моих глазах хоть что-то.

— Куда ты летишь?

— Не скажу, — отвечаю я твёрдо. — Нет, Ника. Чем меньше ты знаешь, тем безопаснее будет для тебя, ведь когда они начнут меня искать, а они начнут, тебя будут допрашивать первой.

Она сжимает губы, но понимающе кивает, принимая мои правила игры.

— Хорошо. Тогда хотя бы скажи... ты думала о том, чтобы не оставлять ребёнка?

Её вопрос, деликатное предложение простого решения сложной проблемы, повисает в воздухе.

— Нет, — отвечаю, и мои руки снова ложатся на живот в защитном жесте. — Я не могу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Алина, это было бы проще...

— Я не могу, — повторяю, вглядываясь в её глаза и вкладывая в каждое слово всю свою непреклонность. — Я просто физически не способна навредить этому ребёнку, ведь он единственный, кто ни в чём не виноват в этой проклятой истории.

Вероника изучает моё лицо, словно ищет подтверждение моим словам, и, видимо, находит его.

— Тогда может поговорить с отцом? Объяснить, что это была ошибка, что ты...

— Это не была ошибка, — обрываю я её, и в этом признании заключается вся трагедия моей ситуации. — Вот в чём проблема, Ника. Это не было чертовой ошибкой.

Отворачиваюсь и подхожу к окну, за которым безразличные к моей драме самолёты продолжают свой бесконечный полёт.

— Я влюбилась в него. Сознательно, добровольно и полностью, и это не было частью плана или какой-то хитроумной манипуляцией. Это было реально.

Вероника подходит сзади, её шаги почти беззвучны на ковре.

— Тогда почему ты бежишь? Может, стоит рассказать ему правду?

Разворачиваюсь к ней так резко, что она вздрагивает, а сарказм в моём голосе режет, как стекло.

— И что же мне ему сказать? «Привет, Сергей, я тут, между прочим, шпионка, которую подослал человек, желающий твоей смерти. Ах да, кстати, я беременна от тебя. Поздравляю»? Он убьёт меня на месте или, что ещё хуже, заберёт ребёнка и оставит жить с осознанием моего предательства. Я даже не знаю, что из этого страшнее.

Вероника подходит ближе и берёт мои руки в свои, её прикосновение тёплое и успокаивающее.

— Алина, послушай меня. Ты не можешь бежать вечно, ведь рано или поздно они найдут тебя.

— Тогда пусть это будет поздно, — вырываю руки, и в груди разгорается отчаянная решимость. — Пусть у меня будет хотя бы немного времени, чтобы родить этого ребёнка и дать ему шанс на жизнь. Я не прошу тебя понять меня, Ника. Просто прошу помочь мне исчезнуть.

Вероника не отводит взгляда, и я вижу, как в её глазах борется долг перед отцом с преданностью мне, её подруге.

— Ты правда его любишь? — спрашивает она тихо, и этот вопрос бьёт точно в цель. — Или это просто гормоны и беременность?

Ноги снова отказываются меня держать, и я опускаюсь на край кровати, чувствуя, как рушится последняя линия обороны.

— Люблю, — признаюсь, и это слово вырывается с почти физической болью. — Боже, Ника, я так его люблю, что это ощущается как настоящая боль в груди.

Пальцы добела впиваются в ткань джинсов на коленях, пока я пытаюсь собраться с мыслями.

— Знаешь, что самое страшное во всём этом? Он стал первым человеком за всю мою жизнь, который увидел во мне не инструмент, оружие или шпионку. Он видел просто меня, обычную женщину.

Вероника садится рядом, её плечо касается моего, и её молчаливая поддержка даёт мне силы говорить дальше.

— Он заботился обо мне после аварии, терпеливо кормя с ложечки, когда я была слишком слаба, и даже учился заплетать мне косы по видео на Рутубе, просто чтобы мне было удобнее спать. Он устроил пикник на заднем дворе, потому что я случайно обмолвилась, что скучаю по природе, и говорил о будущем, о детях, о том, как хочет построить что-то, что переживёт его. И когда он смотрел на меня, в его глазах была такая неподдельная нежность...

Слёзы снова текут по щекам, но я уже не обращаю на них внимания, позволяя словам литься дальше.

— Он не монстр, Ника. Да, у него криминальное прошлое, и он может быть жёстким и безжалостным в бизнесе, но со мной он раскрывался совершенно иначе, становился настоящим.

Вероника молчит, переваривая моё откровение, а потом задаёт ещё один важный вопрос.

— И ты сохранишь ребёнка ради него? Ради памяти о нём?

— Нет! — резко поворачиваюсь к ней, потому что это принципиально важно. — Не ради него. Ради себя.

Моя ладонь ложится на живот, поглаживая несуществующий пока бугорок, который уже стал центром моей вселенной.

— Этот ребёнок — единственное настоящее, что у меня есть в этой жизни, построенной на лжи и манипуляциях. Я не могу от него отказаться, потому что если я это сделаю, то от меня самой не останется ничего реального. Всю жизнь я была Кирой, Алиной, кем угодно, только не собой, но этот ребёнок... он будет моим. По-настоящему моим. И я клянусь, что дам ему всё то, чего никогда не имела сама: любовь без условий, настоящую семью и безопасный дом.

Вероника обнимает меня, крепко прижимая к себе, и в её объятиях я чувствую не жалость, а принятие.

— Хорошо, — шепчет она мне в волосы. — Хорошо, я помогу тебе.

Глава 63

Алина

Мы сидим в обнимку несколько минут, пока моё дыхание окончательно не выравнивается. Вероника отстраняется первой, украдкой вытирая глаза.

— Мы ещё когда-нибудь увидимся? — спрашивает она, и её голос, ломающийся на последнем слове, превращает эту простую фразу в пытку.

Вопрос пронзает меня насквозь, ведь в спешке и панике я совсем не думала о тех, кого оставляю позади: о Веронике, которая была мне настоящей сестрой, о Юлии с её материнской заботой, о Марии Ивановне, которая кормила меня пирожками и делилась историями о молодом Сергее.

— Не знаю, — честность режет язык, но лгать ей я не могу. — Наверное, нет. Это будет слишком опасно для нас обеих.

Вероника сжимает губы, отчаянно борясь со слезами, которые всё равно находят дорогу наружу.

— Тогда хотя бы обещай мне одно. Когда родишь, просто дай знать, что у вас всё хорошо. Пожалуйста.

Встаю, подхожу к своей сумке и вытаскиваю одноразовый телефон, купленный в автомате в аэропорту, протягивая его Веронике.

— Возьми. Это чистый номер, о котором никто не знает. Я позвоню тебе перед родами, обещаю.

Она берёт телефон дрожащими пальцами, прижимая его к груди, как величайшую драгоценность.

— Я буду ждать.

Мы смотрим друг на друга, и реальность происходящего обрушивается с новой, оглушительной силой. Это прощание, возможно, навсегда.

— Ника... — начинаю, но она меня обрывает.

— Не надо, если ты сейчас скажешь что-то сентиментальное, я окончательно сломаюсь.

Шагаю вперёд и обнимаю её так крепко, что, кажется, хрустят рёбра, и она отвечает мне тем же, зарываясь лицом в моё плечо.

— Спасибо, — шепчу в её волосы, вкладывая в это слово всю свою благодарность. — За всё. За то, что была рядом, не осудила и помогаешь даже сейчас.

— Ты моя сестра, — всхлипывает она в ответ. — Не по крови, а по выбору, и я всегда буду на твоей стороне, что бы ни случилось.

Мы стоим так, пока слёзы снова не заканчиваются, а когда отстраняемся, то обе торопливо вытираем лица, пытаясь собрать остатки самообладания.

— Нам нужно действовать, — говорю, насильно переключаясь в рабочий режим. — У нас осталось очень мало времени.

Вероника решительно кивает, мгновенно переходя из режима убитой горем подруги в режим эффективного помощника.

— Что тебе нужно?

— В первую очередь, алиби для тебя, — начинаю, расхаживая по комнате и выстраивая в голове план. — Когда я исчезну, отец придёт к тебе первой, он будет давить, угрожать и требовать информацию. Тебе нужна безупречная история, которая не оставит у него ни тени сомнения в твоей непричастности.

Останавливаюсь и поворачиваюсь к ней, озвучивая родившуюся идею.

— Это будет ограбление. Простое, но жестокое. Мы встретились здесь, ты привезла мне вещи, а потом на тебя напали, связали и украли деньги и телефон.

Вероника хмурится, анализируя мой план.

— Отец не поверит в случайное ограбление в охраняемой зоне аэропорта.

— Оно и не будет случайным, а целенаправленным. Кто-то следил за мной, узнал о нашей встрече и решил использовать возможность, чтобы добраться до денег.

Подхожу к столу, достаю ноутбук и быстро вхожу в банковские приложения, переводя крупные суммы на разные карты для снятия.

— Сейчас я сниму по пятьсот тысяч с обеих наших карт, чтобы создать видимость, что грабители точно знали о деньгах. Ты скажешь отцу, что я была в панике, говорила о побеге, но не называла конкретного места. Потом тебя вырубили, и когда ты очнулась, меня уже не было.

Вероника внимательно слушает, её лицо становится серьёзным и сосредоточенным.

— А что насчёт Ковалёва? Он тоже придёт за мной.

Желудок сжимается при одном упоминании его имени, но я заставляю себя мыслить трезво.

— Ему скажешь то же самое, что я исчезла, и ты не знаешь, куда. Сразу же попроси защиты у отца, скажи, что боишься мести Ковалёва. Отец должен поверить, что ты жертва, а не моя сообщница, ведь это единственный способ сохранить тебе жизнь.

Она бледнеет при моих словах, но кивает, принимая свою роль в этом спектакле.

— Хорошо. Что дальше?

— Дальше ты поможешь мне изменить внешность, — иду к сумке, которую принесла Вероника, и вытаскиваю коробку с каштановой краской для волос. — Будешь красить мне волосы, пока я собираю вещи.

Следующий час проходит в лихорадочной, но слаженной деятельности, пока Вероника наносит краску на мои волосы, а я методично упаковываю в сумку самый минимум: немного одежды, документы на новое имя, которые я предусмотрительно достала ещё месяц назад, и всю имеющуюся наличность.

— Если родится девочка, я назову её Вероникой, — говорю внезапно, глядя на своё отражение в зеркале ванной. — Это красивое имя, и я хочу, чтобы моя дочь знала о замечательной женщине, которая была мне настоящей сестрой.

Кисть в руке Ники замирает, а на её глаза снова наворачиваются слёзы.

— Обещаю, — продолжаю, встречаясь с её взглядом в зеркале. — Я расскажу ей о тебе. О том, какая ты умная, смелая и преданная, и о том, как ты помогла её маме, когда та больше всего нуждалась в помощи.

Вероника обнимает меня сзади, осторожно, чтобы не испачкаться краской, и тихо спрашивает.

— А если будет мальчик?

— Дмитрий, — отвечаю без малейших колебаний. — В честь деда Сергея, о котором он рассказывал как о человеке чести.

Когда краска смыта и волосы высушены, я смотрю на своё отражение и не узнаю ту женщину, что смотрит на меня в ответ: каштановые локоны полностью изменили моё лицо, сделав его черты мягче и моложе, а купленные заранее очки в толстой оправе завершают это кардинальное превращение.

— Готова? — спрашивает Вероника, и в её голосе слышится горечь.

— Почти, — достаю из сумки заранее приготовленную порванную рубашку. — Прости меня за то, что сейчас сделаю.

Не давая ей опомниться, хватаю ворот её рубашки и срываю резким движением, создавая видимость борьбы, после чего переворачиваю стул и сбрасываю лампу со стола.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Ляг на кровать, — приказываю, доставая верёвку.

Она подчиняется, и я аккуратно, но достаточно туго связываю ей руки и ноги, чтобы на запястьях остались следы. Оценив результат, опускаюсь на колени рядом с кроватью.

— Через час позвони на ресепшен и скажи, что тебя ограбили. Помни, ты ничего не знаешь о том, куда я уехала. Ты жертва.

Вероника кивает, и слёзы текут по её вискам, впитываясь в волосы.

— Береги себя, Алина, и ребёнка.

— Обещаю, — наклоняюсь и целую её в лоб, это последнее прикосновение, последняя связь с прошлой жизнью. — Люблю тебя, сестрёнка.

— И я тебя.

Встаю, хватаю сумку и иду к двери, на пороге оборачиваясь в последний раз. Вероника лежит на кровати связанная, но в её глазах, полных любви, я вижу стальную решимость.

— До встречи, Ника.

— До встречи, Алина.

Выхожу из номера и иду к лифту быстрым шагом, не оглядываясь, потому что каждый шаг уносит меня всё дальше от прошлого и всё ближе к пугающему и неизвестному будущему.

Регистрация на рейс с новым паспортом на новое имя проходит без малейших проблем, и вскоре я уже сижу у окна в самолёте, наблюдая, как ночная Москва внизу превращается в золотой ковёр огней, а потом и вовсе исчезает за плотной пеленой облаков.

По мере набора высоты паника последних дней медленно отступает, уступая место холодному, всеобъемлющему страху и рою вопросов о том, что я делаю и как буду жить, но ответ приходит сам собой, стоит лишь моей руке лечь на живот. Я буду жить ради этого маленького существа, которое растёт внутри меня, найду работу, сниму квартиру и построю для нас новую жизнь с нуля.

Память услужливо подбрасывает картинки последних недель: тошноту по утрам, которую я списывала на стресс, и задержку, на которую не обращала внимания, будучи слишком поглощённой игрой в счастливую пару.

Осознание пришло не сразу, а по частям: когда меня вывернуло от запаха жареной рыбы, когда любимый бюстгальтер стал невыносимо тесным, и когда Сергей в очередной раз заговорил о детях, а моё тело отреагировало на его слова раньше, чем мозг успел их осмыслить.

Пять тестов, купленных в аптеке, лишь подтвердили то, что я уже знала. Я беременна от Сергея Ковалёва, мужчины, которого люблю всем сердцем и которого так жестоко предала.

Боль от этой мысли сжимает сердце физическим спазмом, и я закрываю глаза, пытаясь дышать ровно. Воспоминания о Сергее причиняют почти невыносимые страдания: его лицо, когда он впервые сказал, что любит меня, его сильные руки, нежно обрабатывающие мои раны, его горячее тело, накрывающее моё в постели.

Последние недели с ним были лучшими в моей жизни, временем, когда я была по-настоящему, до дрожи в коленях, счастлива. И я сама всё это разрушила.

Я лишила своего ребёнка замечательного отца, который носил бы его на руках и защищал от всего мира, и лишила отца возможности узнать и полюбить своё дитя. Слёзы снова жгут глаза, но я впиваюсь ногтями в ладони, заставляя себя не плакать, потому что острая физическая боль помогает удержать рыдания внутри.

Я предала двух самых важных мужчин в моей жизни. Первым был отец, человек, который вытащил меня из ада детского дома и, пусть и превратив в оружие, дал мне цель, образование и навыки, по-своему спасая меня. Я отплатила ему провалом главной миссии и предательством всего, чему он меня учил.

Вторым стал Сергей, мужчина, который научил меня любить и показал, что я могу быть не просто функцией, а женщиной, достойной заботы и нежности. Он доверил мне своё сердце и своё будущее, а я лгала ему с первого дня, превращая каждый поцелуй и каждое прикосновение в часть чудовищного обмана.

Предала их обоих, не найдя в себе смелости посмотреть им в глаза и признаться во всём, и это осознание клеймит меня позором. Я оказалась трусихой, которая просто поджала хвост и сбежала, как только ситуация стала невыносимо сложной, оставив за собой руины и хаос, не взяв на себя ответственность ни за один свой поступок.

Эта мысль жжёт меня изнутри, разъедая кислотой, ведь я всегда считала себя сильной, а на деле оказалась слабой и малодушной, но потом моя рука снова ложится на живот, и я всё понимаю.

Да, я трусиха и предательница, но я готова быть кем угодно ради этого ребёнка. Если для того, чтобы он жил, мне нужно стать беглянкой, я стану ей.

Если для того, чтобы он был в безопасности, мне нужно навсегда исчезнуть из жизни всех, кого я знала, я исчезну. Я принимаю эту роль и эту судьбу. Я буду жить с этой виной до конца своих дней, но мой ребёнок будет жить.

И это единственное, что сейчас имеет значение.

Глава 64

Сергей

Прошло два месяца с того дня, как мир раскололся на «до» и «после», два месяца я топлю её призрак в алкоголе.

Я, наивный идиот, всегда считал истории о разбитых сердцах дешёвой мелодрамой для слабаков, но реальность обернулась пыткой, для которой ещё не придумали названия. Стакан с водкой в руке стал единственным якорем в этом шторме, и хотя ледяная жидкость обжигает горло, она не может заморозить тупую, ноющую боль внутри и фантомные муки в ампутированной конечности.

Я оплакиваю не женщину, а призрак. Человека, которого никогда не существовало, созданного лишь для того, чтобы уничтожить меня.

Дом превратился в мавзолей. Её вещи лежат на своих местах: флакон духов на туалетном столике, книга на прикроватной тумбочке. Она не просто сбежала. Она намеренно оставила всё, чтобы я помнил, чтобы каждый день ходил по этим комнатам и задыхался от воспоминаний, отравленных ложью.

В первую неделю после её исчезновения я пытался работать, но срывался на всех, орал и крушил мебель в кабинете, пока мой хвалёный контроль и железная выдержка, фундамент моей империи, не рассыпались в прах. Руслану пришлось мягко, но настойчиво меня отстранить.

Я нанял психотерапевта, старика с седой бородкой, который два часа слушал моё молчание, а после выдал какую-то чушь про принятие. Я вышвырнул его вон и вернулся в боксёрский зал в надежде, что физическая боль вытеснит душевную, избил спарринг-партнёра до полусмерти, после чего тренер выставил меня и оттуда.

Теперь я просто сижу в доме, пью и смотрю в окно на город. Когда-то он принадлежал мне, а теперь ощущается чужим и враждебным. Каждый глоток водки, должный приносить забвение, вместо этого лишь обостряет воспоминания о её смехе, взгляде и о том, как она произносила моё имя. Всё это оказалось ложью, идеально срежиссированным спектаклем, где мне досталась роль главного зрителя и главного дурака.

Внезапная, ясная и чёткая мысль пронзает алкогольный туман. Проблема в доме. Его стены пропитаны её смехом, запахом и ложью. Бабушка говорила, что у мест есть память, что сильные эмоции, особенно боль и предательство, въедаются в камень и дерево, отравляя всё вокруг. Я должен продать его, сжечь, уничтожить, чтобы наконец избавиться от этого проклятого места, держащего меня в плену.

Голова кружится, но решение придаёт сил. Вскакиваю на ноги и, шатаясь, иду в библиотеку с единственной целью. Нахожу телефон, открываю контакт лучшего в городе риелтора, способного продать этот мавзолей за неделю. Но палец замирает над кнопкой вызова.

Холодное, как вода из проруби, осознание накрывает с головой. Дело не в доме. Я могу сжечь его дотла, уехать на другой конец света, но ничего не изменится. Её призрак живёт не в стенах. Он живёт во мне.

Эта боль не горечь расставания, а яд тотального обмана. Женщина, которую я полюбил, оказалась иллюзией. Она не просто ушла. Её никогда и не было. Каждое её слово, каждый взгляд и каждое прикосновение были всего лишь частью плана.

Я вспоминаю, как пытался измениться, учился доверять, впервые в жизни позволил себе быть уязвимым. И всё ради неё. Ради шпионки, игравшей свою роль.

Два раза в неделю приходит Мария Ивановна. Молча убирает пустые бутылки, меняет постельное бельё и оставляет на кухне еду, к которой я не притрагиваюсь. Она смотрит на меня с немой болью в глазах, но молчит. Она знает, что слова бесполезны. Я оплакиваю не любовь. Я оплакиваю собственную глупость и того человека, которым мог бы стать рядом с ней, окажись она настоящей.

Дверь библиотеки распахивается с такой силой, что ударяется о стену. На пороге появляется Руслан, и его лицо искажено яростью.

— Хватит.

Он бросает на стол толстую папку, из которой веером рассыпаются документы.

— Я дал тебе два месяца, Серёга. Два месяца, чтобы ты пришёл в себя, но ты решил утонуть в жалости к себе.

Он подходит ближе. В его глазах ни капли сочувствия, только холодный, трезвый гнев.

— Пока ты тут изображал страдальца, всё, что мы строили, летит к чертям. — Он тычет пальцем в один из документов. — Наша рыночная капитализация упала на тридцать процентов. Тридцать, блять! Один из наших ключевых людей, Соколов, уже сомневается, остался ли в этом доме "хозяин". А Воронов, тот ублюдок, из-за которого всё это началось, гуляет на свободе, и мы не знаем, где он и что планирует.

Каждое его слово бьёт, как удар под дых.

— Ты позволил женщине разрушить не просто себя. Ты позволил ей разрушить всё, что оставил тебе дед, всё, за что мы боролись.

Он разворачивается и уходит, оставляя меня одного с руинами моей жизни, разложенными на столе.

Когда дверь за ним закрывается, я подхожу к столу. Дрожащими руками изучаю бумаги. Графики, отчёты, сводки. Всё окрашено в красный. Всё демонстрирует картину полной катастрофы. Ситуация хуже, чем описал Руслан.

Европейские партнёры в панике требуют встречи, угрожая разрывом контрактов. В досье на Воронова подозрительная тишина. Ни одной новой зацепки за два месяца. Он затаился, и это пугает больше всего.

Смотрю на эти бумаги, и ледяной холод отрезвляет лучше любой водки. Приходит горькая правда. Алина разбила мне сердце, но империю я разрушаю сам, собственными руками. Наследие, построенное кровью и потом моего деда, отца и моих людей, я спускаю в унитаз из-за женщины-призрака.

Хватит.

Беру со стола телефон и набираю номер Руслана.

— Собирай всех, — говорю, когда он отвечает. Мой голос, хоть и хриплый, наполняется металлом, который отсутствовал в нём два месяца. — Общий сбор через час. И найди мне всё, что есть на Воронова. Каждую мелочь. Я хочу знать, чем он дышит.

Не дожидаясь ответа, вешаю трубку. Подхожу к бару, беру недопитую бутылку водки и выливаю её содержимое в раковину.

Она сломала во мне мужчину. Но "хозяина" ей не убить.

Война только начинается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 65

Алина

Три года спустя, Владивосток

— Митя, выключай мультики, нам пора! — кричу из крошечной ванной, одновременно пытаясь нанести тушь и не ткнуть себе в глаз.

— Ещё пять минут! — раздаётся в ответ детский голос, такой знакомый и родной, что внутри всё болезненно сжимается.

Смотрю на своё отражение в треснувшем зеркале. На меня глядит незнакомка с каштановыми волосами и зелёными глазами. Три года я крашу волосы и ношу цветные линзы, три года прячусь за чужой внешностью, но так и не привыкла к этому лицу.

Поправляю тёмные пряди, проверяя, не видно ли корни светлых волос, и накладываю ещё один слой тонального крема на шрам над бровью, оставшийся после той аварии.

— Дмитрий, я не шучу! — повышаю голос, выходя из ванной и направляясь в комнату.

Сыночек сидит на диване, уткнувшись в экран телевизора, где какие-то яркие персонажи носятся под визгливую музыку. Мой трёхлетний сын до мурашек похож на своего отца: те же тёмные волосы, тот же упрямый подбородок, те же пронзительные серые глаза, которые сейчас смотрят на меня с детской непосредственностью, но уже с намёком на будущую властность.

Каждый раз, глядя на него, я вижу Сергея, и это разрывает меня на части.

— Если сейчас же не выключишь, никаких мультиков вечером, — угрожаю, подходя и выхватывая пульт из его маленьких ручек.

— Ма-а-ам! — протестующе тянет он, но я уже выключаю телевизор.

— Одевайся. У мамы сегодня важное собеседование, и если всё пройдёт хорошо, я куплю тебе ту машинку, которую ты хотел.

Глаза Димки мгновенно загораются, и он соскакивает с дивана, бросаясь к стопке одежды, которую я приготовила с вечера.

— Большую красную?

— Большую красную, — подтверждаю, помогая ему натянуть футболку через голову.

Пока одеваю сына, вспоминаю первые месяцы после его рождения, тот кошмар, который едва не сломал меня окончательно. Меня поглотила послеродовая депрессия, превратив каждый день в борьбу за выживание. Дима постоянно болел, а я не знала, что делать, как помочь, и рыдала от бессилия и отчаяния в этой чужой квартире, где не было ни одной родной души.

Меня спасла Лиза, соседка с верхнего этажа, которая услышала детский плач и постучала в дверь. Она научила меня всему: как правильно держать ребёнка, как кормить, как успокаивать. Она стала мне подругой, сестрой и матерью одновременно, единственным человеком в той беспросветной тьме.

— Готов! — объявляет Димка, гордо демонстрируя застёгнутую наизнанку куртку.

Улыбаюсь, переворачивая её правильной стороной и застёгивая молнию.

— Молодец, теперь пошли к тёте Лизе.

Беру его за руку, хватаю свою сумку с документами и выхожу из квартиры, на автомате проверяя, не сползли ли линзы. За три года маскировки я выработала привычку постоянно контролировать свою внешность, ведь малейшая оплошность может стоить нам обоим жизни.

Поднимаемся на этаж выше, и сынок радостно стучит в дверь квартиры Лизы маленьким кулачком. Дверь открывается почти мгновенно, и на пороге появляется Лиза, полная женщина лет пятидесяти с добрыми глазами и вечно растрёпанными седыми волосами.

— Митенька! — восклицает она, широко распахивая объятия, и мой сын бросается к ней, обнимая за ноги.

— Тётя Лиза, мама обещала купить мне машинку!

— Вот как? — Лиза поднимает на меня взгляд, и в нём плещется тёплая поддержка. — Значит, собеседование сегодня?

— Да, — киваю, нервно перехватывая ремень сумки. — В десять. Я постараюсь вернуться к обеду.

— Не торопись, душа моя. Мы с Митей прекрасно проведём время, правда, солнышко?

Сыночек энергично кивает, уже увлечённый коробкой с игрушками в углу гостиной. Лиза выпрямляется и кладёт тёплую ладонь мне на плечо, сжимая ободряюще.

— Всё у тебя получится, Алина. Ты умная, образованная девушка. Они были бы дураками, если бы тебя не взяли.

От её слов на душе теплеет, хотя внутреннее напряжение никуда не уходит. Новая работа нам так нужна, особенно сейчас, когда Дима так быстро растёт, и расходы только увеличатся. Моей зарплаты из бара, где я работаю по вечерам, едва хватает на самое необходимое, а откладывать на будущее вообще не получается.

— Спасибо, Лиз. Не знаю, что бы я без тебя делала.

Иначе я просто не смогла бы работать, потому что оставлять трёхлетнего ребёнка одного невозможно, мест в садах нет, на няню денег нет. Да и не хочется лишний раз мелькать в базах. Лиза присматривает за Дмитрием, когда я на работе, и отказывается брать за это деньги, говоря, что ей в радость помогать.

— Ерунда какая, — отмахивается она. — Беги уже, а то опоздаешь на маршрутку.

Наклоняюсь, целую Дмитрия в макушку, вдыхая его запах, и выхожу из квартиры. Спускаюсь по лестнице, стараясь не обращать внимания на облупившуюся краску и граффити на стенах. У подъезда стоит дворник Юрий, пожилой мужчина с добрым лицом, который всегда здоровается первым.

— Доброе утро, Алина!

Вздрагиваю от имени, которое так и не стало по-настоящему моим, но заставляю себя улыбнуться.

— Доброе утро, Юрий Петрович.

Три года, а я всё ещё вздрагиваю, когда меня называют Алиной вместо Киры. Три года, а привычка оглядываться и вслушиваться в каждый шорох никуда не делась. Три года я живу в постоянном страхе, что меня найдут.

Выхожу на улицу и направляюсь к остановке, где уже собралась небольшая очередь. Утренний воздух свежий и прохладный, несёт в себе запах моря и выхлопных газов. Маршрутка подъезжает через пять минут, я забираюсь внутрь и нахожу свободное место у окна.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 66

Алина

Маршрутка трогается с места, и я достаю из сумки блокнот с заготовленными ответами на возможные вопросы собеседования. Повторяю их про себя в сотый раз, стараясь запомнить каждую фразу, каждую интонацию. В животе нарастает ледяной ком, ведь мне предстоит первое настоящее корпоративное собеседование.

Раньше отец всё устраивал за меня: подделывал документы, создавал легенды, внедрял в нужные места одним телефонным звонком. Мне не приходилось доказывать свою компетентность или убеждать кого-то в своей ценности. Я просто появлялась, и двери открывались.

Теперь всё по-другому. Теперь я обычная женщина с ребёнком, которой отчаянно нужна работа, чтобы свести концы с концами.

На заднем сиденье начинает плакать младенец, его пронзительный крик бьёт по нервам и усиливает головную боль. Мать пытается успокоить ребёнка, качая его на руках и что-то напевая, но плач только усиливается. Другие пассажиры бросают раздражённые взгляды, кто-то цокает языком, но никто не предлагает помощи.

Отворачиваюсь к окну, пытаясь абстрагироваться от шума, и снова погружаюсь в мысли о своей ненавистной жизни в нужде. Коммунальные платежи, которые нужно оплачивать каждый месяц. Продукты, которые приходится покупать по акциям и скидкам. Одежда для Димы, из которой он вырастает с катастрофической скоростью. Лекарства, когда он болеет. На всё это нужны деньги, которых катастрофически не хватает.

А ведь у меня есть деньги, целое состояние лежит на счетах, к которым я не могу прикоснуться. Любая транзакция немедленно выдаст моё местоположение. Отец отслеживает все мои старые счета, все мои контакты, все возможные пути к ним. Соверши я одно неосторожное движение, и он найдёт меня.

Связаться с Вероникой тоже слишком рискованно. Я обещала позвонить после родов, но так и не решилась, потому что любой контакт может поставить под угрозу не только меня, но и её. Отец наверняка следит за ней, ждёт, когда я дам о себе знать.

Меня накрывает волной собственного одиночества. Я снова одна, как в детдоме, когда не было ни родных, ни друзей, ни людей, которым можно доверять. Только теперь со мной ребёнок, я в бегах, и малейшая ошибка будет стоить несоизмеримо дороже.

Маршрутка притормаживает на светофоре. За окном люди спешат по своим делам, разговаривают по телефонам, смеются, ругаются, живут обычной жизнью. А я застряла в подвешенном состоянии между прошлым, которое не отпускает, и будущим, которого может не быть.

Убираю блокнот обратно в сумку и достаю телефон, почти на автомате открывая браузер. Утренняя проверка новостей превратилась в ритуал, который я не могу прервать, даже понимая его бессмысленность и опасность.

Набираю в поисковике: «Сергей Ковалёв Москва». Телефон послушно выдаёт ссылки, и я начинаю пролистывать новости и фотографии, жадно впитывая каждую крупицу информации о его жизни.

Вот он на корпоративном ужине, в безупречном чёрном костюме, с непроницаемым выражением лица. Вот на благотворительном мероприятии, пожимающий руку какому-то чиновнику. Вот на открытии нового бизнес-центра, разрезающий красную ленту.

Я изучаю каждое фото, выискивая признаки счастья или горя, но его лицо остаётся маской, не выдающей эмоций. Он стал старше, чем три года назад, у глаз углубились морщинки, а виски заметно посеребрило, но он всё такой же красивый, всё такой же властный и уверенный.

Особенно внимательно я просматриваю фотографии, где он не один, выискивая женщин рядом с ним. Но их нет. Ни на одном фото нет намёка на романтические отношения, нет сплетен в жёлтой прессе, нет слухов о новой пассии криминального авторитета, ставшего респектабельным бизнесменом.

От этого по телу разливается странное, почти болезненное удовлетворение. Я не имею права на ревность, я сама разрушила всё, что было между нами, но мысль о нём с кем-то другим причиняет физическую боль.

Окружающий мир перестаёт существовать, когда я погружаюсь в просмотр очередной статьи о его благотворительном фонде, помогающем детям-сиротам. Ирония ситуации не ускользает от меня: мужчина, которого я предала, помогает таким же брошенным детям, какой была я сама.

Закрываю браузер и прячу телефон обратно в сумку, чувствуя знакомую пустоту в груди. Эти ежедневные поиски не приносят ничего, кроме боли, но каким-то извращённым образом дают утешение.

Они подтверждают, что он существует, что он жив и здоров, что где-то далеко продолжает свою жизнь. Эта иллюзия связи с прошлым — единственное, что я могу себе позволить, не подвергая опасности нас с Димой.

Офисное здание в центре Владивостока поражает воображение: стеклянный фасад, мраморный холл, охрана на входе. Прохожу через рамку металлоискателя, получаю пропуск и поднимаюсь на лифте на двенадцатый этаж, где находится офис компании.

Секретарь, молодая девушка с безупречным маникюром, провожает меня в переговорную и предлагает кофе. Вежливо отклоняю предложение, потому что внутри всё скручено от нервов. Сижу на краешке кожаного стула, сжимая в руках папку с документами и пытаясь дышать ровно.

В переговорную входит мужчина лет сорока в дорогом костюме, с уверенной походкой и оценивающим взглядом. Он называет себя директором по персоналу и садится напротив, раскладывая передо мной моё резюме.

— Впечатляющий опыт работы, — произносит он, пробегая глазами по строчкам. — Три года в крупной московской корпорации на должности аналитика, отличные рекомендации, знание языков. Почему решили переехать во Владивосток?

Выдаю заранее подготовленную историю, которую отрепетировала до автоматизма.

— Семейные обстоятельства. После развода захотелось начать всё с чистого листа, подальше от столицы. К тому же, здесь море, лучший климат для сына.

Он кивает, делая пометки в блокноте, и задаёт ещё несколько стандартных вопросов о моих навыках, опыте и ожиданиях от работы. Отвечаю чётко и уверенно, используя заготовленные формулировки, и замечаю, как его лицо постепенно светлеет одобрением.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что ж, Алина Сергеевна, должен сказать, что вы нам подходите. Когда готовы приступить?

Моргаю, не веря собственным ушам. Неужели всё прошло так просто? Неужели я действительно получила работу с первой попытки?

— Я... в любой момент. Хоть завтра.

— Отлично. Тогда оформим документы прямо сейчас, и с понедельника ждём вас в офисе.

Он протягивает мне трудовой договор, и я беру его дрожащими от волнения руками. Пробегаю глазами по тексту: должность, оклад, график работы. Условия стандартные и вполне приличные. Беру ручку и расписываюсь, не вчитываясь в мелкий шрифт. Всепоглощающая радость затмевает всякую осторожность.

Наконец-то фортуна повернулась ко мне лицом.

Выхожу из кабинета. Сегодня самый радостный день с момента рождения Димочки, день, когда я наконец-то могу вздохнуть свободно и поверить, что мы справимся.

Я иду по коридору к лифтам, и в голове взрывается победный салют. Нужно немедленно поделиться новостью с Лизой и Митей, купить ему обещанную машинку, и, может быть, даже устроить себе королевский ужин в кафе вместо привычных пельменей из супермаркета. Я отсчитываю шаги до спасительной кабины лифта. Двадцать три.

Нажимаю кнопку вызова и жду, притопывая от нетерпения.

Лифт приходит почти мгновенно, и его металлические двери разъезжаются в стороны.

— Привет, принцесса.

Глава 67

Сергей

Три года.

Три года я выжигал её из себя калёным железом. Строил новую империю на Дальнем Востоке, подальше от московских призраков. Работал по двадцать часов в сутки, топил себя в сделках, переговорах и цифрах, лишь бы не оставлять в голове места для воспоминаний. Я почти поверил, что у меня получилось. Почти убедил себя, что шрамы затянулись, а фантомная боль утихла.

И вот она здесь.

На одном из двенадцати мониторов службы безопасности, в холле моего офисного центра во Владивостоке, стоит она. Кира. Алина. Призрак, от которого я бежал через всю страну.

Время замирает. Воздух в лёгких превращается в раскалённый свинец. Ярость, которую я так долго и тщательно хоронил под тоннами бетона, пробивается наружу с силой взрыва. Она не просто вернулась. Она пришла на мою территорию. В мою крепость.

Она перекрасила волосы в тёмный цвет. Одета в дешёвый, плохо сидящий костюм, который не может скрыть идеальную осанку и хищную грацию. Она выглядит старше. Усталой и потерянной, но это она. Без сомнений.

Рука сама тянется к селектору.

— Отдел IT. Соедините с начальником.

— Слушаю, Сергей Геннадьевич, — раздаётся в динамике голос молодого айтишника.

— Женщина в холле. Шатенка в сером костюме. — Мой голос спокоен, но внутри всё клокочет. — Мне нужен её профиль. Сейчас же.

— Уже работаем, Сергей Геннадьевич. Руслан Баширович дал указание отслеживать её с момента входа.

Руслан. Мой консильери и единственный друг. Нажимаю другую кнопку.

— Отдел кадров.

— Да, Сергей Геннадьевич.

— Через несколько минут к вам на собеседование придёт женщина. Алина. Вы её нанимаете.

— Но, Сергей Геннадьевич, у нас конкурс...

— Плевать. — Отрезаю её возражения. — Вакансия моего личного секретаря. Оформите её, и подготовьте особый трудовой договор. Я пришлю правки через пять минут.

Отключаюсь. Ловушка захлопнулась.

Три года назад она была охотницей, а я её добычей. Теперь роли поменялись. Добро пожаловать в мой ад, принцесса.

Откидываюсь в кресле, не сводя глаз с монитора. Боль утихла, оставив после себя лишь холодную, звенящую пустоту и предвкушение мести. Я думал, что восстановился, что смог пересобрать себя по кускам после её предательства. Какая самонадеянная ложь. Один её вид, даже на зернистом изображении с камеры, вскрыл старые раны.

В тех, первых отношениях, она была ведущей. Она дёргала за ниточки, играла на моих чувствах, на моём желании впервые в жизни кому-то довериться. Она была режиссёром, а я актёром, не знавшим своей роли. Теперь всё будет иначе. Я напишу новый сценарий.

На экране она заходит в переговорную. Садится на стул напротив кадровика. Нервно сжимает в руках дешёвую сумку. Её взгляд бегает по сторонам. Нет былого сияния, нет той уверенности, которая сводила меня с ума. Она сломлена, и это зрелище доставляет мне тёмное, жестокое удовольствие.

Руслан постарался на славу. Всплывает окно с досье. Алина Сергеевна Кравцова, 28 лет. За последние три года сменила десяток низкооплачиваемых подработок. Никаких связей или контактов с прошлым. Идеальная биография для призрака.

Но самое интересное — это то, что Руслан раскопал о её прошлом. Она не просто шпионка. Она — элитный агент, «чёрная вдова», на счету которой падение нескольких очень влиятельных фигур. Её готовили с детства. Идеальное оружие в руках Воронова.

Алина берёт ручку, подписывает договор, не читая мелкий шрифт. Не замечает пункта о неразглашении, который стоит ей десять миллионов. Не видит условия о двухлетнем сроке контракта без права на увольнение. Она просто подписывает свой приговор.

Теперь её судьба принадлежит мне.

Жду, пока она выйдет из переговорной. Поднимаюсь из-за стола, поправляю идеально сидящий пиджак и иду к лифтам. Время для личной встречи.

Двери лифта открываются, и она замирает на пороге. Я стою, небрежно прислонившись к стене.

— Привет, принцесса.

Её лицо вмиг теряет все краски. Глаза расширяются от ужаса. Она узнала. Конечно, она узнала. Этот голос она не могла забыть.

— Заходи. Не укушу. — На моих губах играет хищная улыбка. — Пока.

Алина делает шаг внутрь, как на эшафот. Двери закрываются, отрезая её от остального мира. Она стоит ко мне спиной, нажимает кнопку первого этажа. Её плечи напряжены.

— Как дела, Кира? — Произношу её имя медленно, с расстановкой. — Или как тебя правильно называть?

Она молча поворачивается. На её лице маска профессионального безразличия, но я вижу, как в её глазах плещется страх.

— Алина Воронова. Думаю, ты уже знаешь.

— Знаю. — Делаю шаг к ней. В тесном пространстве лифта она кажется такой хрупкой. — Вопрос в том, знаешь ли ты.

Она молчит.

— Я могу уволиться прямо сейчас, — её голос звучит ровно, но я слышу в нём дрожь. — Если моё присутствие тебя смущает.

Я смеюсь. Громко и от души.

— Уволиться? Куда ты пойдёшь, принцесса? — Наклоняюсь к ней, вдыхая запах её волос. Запах страха. — Забыл представиться? Сергей Ковалёв. Владелец и генеральный директор «Аврора Девелопмент».

Наслаждаюсь её шоком. Тем, как её маска трескается, обнажая истинные чувства.

— Ты попала, Алина. — Мой шёпот обжигает её ухо. — Попала намертво.

Она отшатывается к стене.

— Чего ты хочешь?

— Справедливости. — Смотрю ей в глаза. — Ты мне должна. И я намерен взыскать долг. Условия простые. Два года. Мой личный секретарь. График с семи утра до семи вечера. Никаких отгулов, больничных или отпусков. Договор ты уже подписала.

Лифт останавливается. Двери открываются, но я блокирую ей выход.

— Это рабство.

— Это справедливость. — Делаю ещё шаг, вторгаясь в её личное пространство. — Ты играла со мной,

Кира

. Теперь моя очередь играть.

Я жду слёз, истерики, мольбы, но она смотрит на меня спокойно. Слишком спокойно.

— Ладно, — говорит она тихо.

Эта реакция выбивает меня из колеи. Я ожидал чего угодно, но не этого. Не такого быстрого и безоговорочного принятия поражения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что изменилось? — Я хмурюсь. — Раньше ты дралась до последнего. А сейчас... сейчас ты сдалась, даже не начав драться.

В её глазах на мгновение мелькает то, чего я не могу прочитать. Какая-то бесконечная усталость.

— Раньше у меня был выбор.

Её ответ ставит меня в тупик. Он ломает мой идеальный план мести. Я хотел видеть её сломленной, но не такой... пустой.

— Завтра в семь утра. Не опаздывай, Алина. — Отступаю, освобождая ей дорогу. — Добро пожаловать в ад.

Она выходит из лифта, не оборачиваясь, а я остаюсь, глядя ей вслед. Чувство триумфа смешивается с непонятной тревогой. Что-то не так. Что-то изменилось не только в ней, но и во мне, и мне это совсем не нравится.

Глава 68

Алина

Три недели. Двадцать один день в личном аду Сергея Ковалёва.

Стою перед его массивным столом из тёмного дерева, сжимаю в руках очередной отчёт, который он вернул исчёрканным красной ручкой, будто по листу прошёлся маньяк.

— Шрифт. — Его палец постукивает по бумаге размеренно и методично, как метроном, отсчитывающий секунды моего унижения. — Times New Roman четырнадцатый, а я просил двенадцатый.

Взгляд скользит по документу. Четырнадцатый. Хотя вчера он требовал именно четырнадцатый, и я записала это в блокнот. Спорить бесполезно.

— Переделаю.

— И межстрочный интервал. — Он продолжает, не поднимая глаз. — Полуторный вместо одинарного, и поля неправильные.

Пальцы белеют от напряжения, сжимая листы так, что они начинают мяться по краям. Хочется швырнуть эту чёртову бумагу ему в лицо, хочется закричать, что это уже пятая версия этого отчёта, но я молчу.

— Проблемы, Алина? — Он наконец поднимает взгляд. Холод в его глазах обжигает, как сухой лёд на коже.

Ковалёв произносит моё имя так, будто это ругательство, каждый раз, каждый божий день моё настоящее имя в его устах звучит как приговор, как напоминание о том, кто я на самом деле.

— Всё в порядке, господин Ковалёв.

Называю его «господином» с особой интонацией, вкладываю в это слово столько холодной вежливости, сколько могу, делаю его оружием. Это моя тихая месть.

Его челюсть напрягается, мышца дёргается под кожей. Попала.

— К обеду нужен кофе, эспрессо, двойной, без сахара, и принесёшь новую версию отчёта.

— Слушаюсь.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но его слова останавливают меня у двери, как невидимая рука.

— Ах да, совсем забыл. — Пауза. — Вечером деловой ужин, будешь сопровождать.

Замираю, внутри всё сжимается в тугой узел. Это уже третий деловой ужин за неделю, третий раз, когда я возвращаюсь домой после полуночи, когда не могу уложить Димку спать, когда пропускаю наш вечерний ритуал чтения сказок.

— У меня...

— У тебя есть возражения? — Бархат в его интонации скрывает лезвие.

Оборачиваюсь. Он откинулся в кресле, сложив руки на груди в расслабленной позе, но глаза внимательные, хищные, ждущие моей реакции.

— Нет возражений.

— Отлично. — Он делает паузу, даёт словам повиснуть в воздухе. — И Алина? Надень чёрное.

Чёрное, всегда чёрное, это ещё одно его правило, которое он установил в первую неделю, превратив мой дресс-код в постоянный траур. Мой гардероб теперь состоит исключительно из таких деловых костюмов, платьев и обуви, будто я оплакиваю кого-то.

Может, так оно и есть, траур по моей нормальной жизни.

Выхожу из кабинета и закрываю дверь, прислоняюсь к ней спиной, закрываю глаза на секунду и просто дышу. В кармане вибрирует телефон, сообщение от Лизы: «Митя спрашивает, когда мама придёт, говорит, скучает».

Горло сжимается, дыхание становится поверхностным. Быстро печатаю ответ: «Сегодня поздно, поцелуй его от меня».

Три недели назад я думала, что получила работу мечты, стабильность, приличную зарплату и возможность обеспечить Димке нормальное будущее. Не знала, что продаю душу дьяволу.

Часы показывают одиннадцать тридцать, до обеда полчаса, и я сижу за своим столом в приёмной, пытаюсь в пятый раз переделать этот проклятый отчёт, когда дверь кабинета открывается.

Сергей выходит, застёгивая пуговицу на пиджаке, безупречен, как всегда, ни единой складки на рубашке, ни единого волоска не к месту, идеальная маска успешного бизнесмена.

— Алина. — Он останавливается у моего стола, нависая над ним. — К обеду мне понадобится заказ из ресторана.

Тянусь к блокноту, готовая записать, уже предчувствуя подвох.

— «Прованс», знаешь такой? — Он произносит это слишком небрежно.

Морщу лоб, перебирая в памяти названия ресторанов. «Прованс»... Кажется, слышала, французская кухня, где-то на окраине города.

— Да, кажется...

— Отлично. — Он перечисляет заказ быстро, как пулемётную очередь. — Салат «Нисуаз», утиная грудка с апельсиновым соусом, крем-брюле, и бутылку «Шабли».

Записываю, хотя в голове уже загорается красная лампочка тревоги, потому что «Прованс» находится на другом конце города, и в час дня там будут пробки. Добраться туда и вернуться за полчаса физически невозможно.

— Это для вашей гостьи?

— Именно, она будет в половине первого. — Он смотрит на часы демонстративно. — Так что у тебя примерно тридцать пять минут.

Поднимаю голову резко, не веря услышанному.

— Но «Прованс» находится...

— На Приморском проспекте, знаю. — Его лицо невозмутимо, как высеченное из мрамора. — Проблемы?

В животе скручивается тугой и болезненный узел. Даже если вызову такси прямо сейчас, даже если не будет пробок (а они будут), даже если в ресторане заказ уже готов (а он не готов, потому что я его ещё не сделала), я не успею.

— Я не успею.

— Тогда поторопись. — Он разворачивается, направляясь обратно в кабинет.

— Сергей...

Он замирает, медленно оборачивается, его глаза опасно сужаются.

— Господин Ковалёв. — Поправляюсь быстро, кусая язык. — Это физически невозможно, может, закажем доставку?

— Доставка займёт час, моя гостья будет через тридцать минут. — Он делает паузу, даёт мне время осознать безвыходность ситуации. — Справишься или мне искать более компетентного секретаря?

Сжимаю зубы так сильно, что челюсть начинает болеть. Понимаю, что это очередная игра, очередной способ поставить меня в безвыходную ситуацию, посмотреть, как я буду выкручиваться.

— Справлюсь.

— Вот и отлично. — Он уже у двери кабинета, но оборачивается снова, как будто вспомнив мелочь. — Ах да, чуть не забыл, после обеда нужно подготовить презентацию для встречи в шесть вечера, материалы на сервере.

Шесть вечера, значит, встреча продлится минимум два часа, и я вернусь домой не раньше девяти.

— У меня... — начинаю, но он перебивает.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да?

Хочу сказать, что не могу задерживаться, что у меня дома ребёнок, что я обещала Димке прийти пораньше, почитать ему новую книжку, которую купила на выходных, но слова застревают в горле, как осколки стекла.

— Ничего.

— Тогда почему стоишь? — Он смотрит на часы демонстративно, поднимая бровь. — У тебя осталось тридцать три минуты.

Хватаю сумку и выскакиваю из офиса, пальцы трясутся, когда вызываю такси. Первая компания не отвечает, вторая пишет, что ближайшая машина будет через пятнадцать минут.

Пятнадцать минут, которых у меня нет.

Выбегаю на улицу, пытаюсь поймать такси на дороге, но мимо проезжают занятые машины, одна, вторая, третья, и с каждой секундой воздух в лёгких тяжелеет, руки холоднее. Наконец останавливается жёлтая «Тойота», и я вскакиваю на заднее сиденье.

— «Прованс», Приморский проспект, быстро, пожалуйста.

Водитель оборачивается, окидывает меня оценивающим взглядом человека, видевшего всё.

— В час дня туда пробки, лучше объехать через...

— Мне всё равно как, просто быстрее. — Отчаяние прорывается в интонации.

Он пожимает плечами и трогается с места, а я смотрю на часы: одиннадцать сорок, двадцать минут до дедлайна.

Достаю телефон, набираю номер ресторана, слушаю длинные гудки, каждый из которых отсчитывает драгоценные секунды. Никто не берёт трубку, чёрт.

Перезваниваю, и наконец отвечает женский усталый и равнодушный тембр:

— «Прованс», слушаю вас.

— Добрый день, мне нужен заказ на вынос, срочно.

— На какое время?

— На двенадцать тридцать.

Пауза, слишком долгая, убивающая надежду.

— Боюсь, это невозможно, утиная грудка готовится минимум сорок минут...

— Пожалуйста. — Голос дрожит, контроль ускользает. — Это очень важно, удвою чаевые.

Ещё одна пауза, она совещается с кем-то на заднем плане, приглушённые разговоры, звон посуды.

— Хорошо, но только если вы будете здесь ровно в двенадцать тридцать, ни минутой позже.

— Буду, обещаю.

Диктую заказ, сбрасываю звонок, а такси ползёт в пробке, как раненое животное. Смотрю на часы: одиннадцать пятьдесят пять.

Чёрт, чёрт, чёрт.

Водитель сворачивает в объезд, петляет по узким улочкам между старыми домами, и наконец выезжаем на Приморский. Ресторан показывается впереди, его вывеска мерцает в дневном свете.

Двенадцать двадцать восемь.

Выскакиваю из машины, не дожидаясь сдачи, вбегаю в ресторан, где администратор уже ждёт с пакетом, её лицо выражает смесь раздражения и профессиональной вежливости.

— Ваш заказ, с вас восемь тысяч.

Протягиваю карту дрожащими руками, операция проходит мучительно, терминал думает, думает, и наконец чек распечатывается.

Хватаю пакет и выбегаю обратно. Двенадцать тридцать пять.

— Москва-Сити, башня «Федерация», и как можно быстрее.

Дорога обратно кажется бесконечной, сижу на краешке сиденья, сжимая пакет с едой, молясь всем богам, чтобы не было пробок, чтобы успеть, чтобы не дать ему повода.

Двенадцать пятьдесят восемь, когда влетаю в офис, лифт поднимается на наш этаж мучительно, каждая секунда тянется как час. Выскакиваю и врываюсь в приёмную.

У моего стола стоит женщина, высокая, стройная, в дорогом костюме, смотрит на часы, её губы поджаты в тонкую линию неодобрения.

— Простите за ожидание. — Выдыхаю, протягивая пакет.

Она окидывает меня холодным изучающим, оценивающим и презрительным взором, забирает заказ и направляется в кабинет Сергея, даже не поблагодарив.

Падаю в своё кресло, пульс бьётся в висках, в запястьях, в горле, блузка прилипла к спине от пота, ноги гудят. Успела, едва, но успела.

Дверь кабинета приоткрывается, и Сергей выглядывает, его лицо непроницаемо.

— Алина, презентация готова?

Смотрю на него, на его маску спокойствия, на лёгкую ухмылку в уголках губ. Он знал, что я едва успею, может, даже рассчитывал, что не успею.

— Сейчас займусь.

— Отлично, мне она нужна к пяти. — Он закрывает дверь.

Смотрю на часы: час дня, четыре часа на презентацию, которая обычно занимает целый день.

Открываю ноутбук, руки всё ещё дрожат от адреналина. В кармане вибрирует телефон, сообщение от Димки, Лиза научила его отправлять голосовые.

Нажимаю на воспроизведение, его тонкий тембр, такой родной и далёкий:

— Мама, когда придёшь? Я скучаю, хочу, чтобы ты почитала про динозавров.

Закрываю глаза, в носу щиплет, воздух застревает в груди.

— Скоро, малыш, скоро. — Шепчу в голосовое.

Но мы оба знаем, что это ложь.

Глава 69

Алина

Часы показывают девять вечера, и уже больше часа я сижу в дальнем углу ВИП-зала, пытаюсь стать невидимой и раствориться в тенях. Кожаный диван слишком мягкий, музыка слишком громкая, воздух пропитан дымом сигар и дорогим парфюмом, создавая удушливую атмосферу.

Сергей сидит за большим столом в центре зала с тремя мужчинами в костюмах, его партнёрами по какой-то сделке, и они уже час обсуждают условия контракта, пьют виски, смеются над шутками, которые мне не слышны из-за музыки.

А я сижу здесь, жду, как послушная собачка.

В кармане снова вибрирует телефон, уже третье сообщение за вечер. Не смотрю, знаю, что это Лиза, знаю, что Димка не хочет засыпать без меня, плачет, просит маму.

Сжимаю телефон в руке так сильно, что пластик трещит под пальцами.

Потерпи, малыш, ещё немного.

Один из партнёров Сергея поднимается, направляется к выходу, перекур, и Сергей бросает взгляд в мою сторону, делая небрежный жест рукой.

Подхожу к столу, взоры мужчин скользят по мне, оценивая и взвешивая.

— Да?

— Моим партнёрам скучно. — Он откидывается в кресле, глаза блестят от виски и ещё чего-то... опасного. — Организуй им развлечение.

Морщу лоб, не понимаю.

— Какое именно развлечение?

Сергей обводит взором зал, где у барной стойки стоят несколько девушек в откровенных платьях, их роль здесь очевидна. Уголок его рта приподнимается.

— Думаю, ты понимаешь, какое.

Понимание приходит как удар под дых, выбивая воздух из лёгких. Он хочет, чтобы я... чтобы я пригласила этих девушек, эскортниц.

— Вы серьёзно?

— Абсолютно. — Он делает глоток виски, не сводя с меня пристального внимания. — Проблемы?

Оглядываюсь на его партнёров, они смотрят на меня с ожиданием, и один из них, толстяк с красным лицом, откровенно раздевает меня взором.

— Я секретарь, а не сводница. — Говорю тихо, но твёрдо.

— Ты то, что я скажу. — Он поправляет меня холодно. — Или у нас будет разговор о несоответствии занимаемой должности.

Сжимаю зубы, хочу швырнуть ему в лицо бокал, хочу развернуться и уйти, хочу... Но вместо этого разворачиваюсь и иду к барной стойке, каждый шаг даётся с трудом.

Три девушки стоят там, потягивая коктейли, все молодые, красивые, в платьях, которые оставляют мало места воображению. Они сразу понимают, зачем я подошла, профессионалки.

— Господин Ковалёв и его партнёры хотели бы составить вам компанию. — Выдавливаю из себя, внутри всё сжимается, тошнота подкатывает к горлу.

Одна из них, рыжая с зелёными глазами, оценивает меня с ног до головы, её губы растягиваются в понимающей улыбке.

— Конечно, дорогая, сколько нас нужно?

— Трое.

Они обмениваются взглядами, поправляют декольте и направляются к столу, а я иду следом, ощущая грязь на коже.

Девушки рассаживаются рядом с мужчинами, и толстяк сразу обнимает брюнетку за талию, притягивая к себе. Второй партнёр, лысый мужчина лет пятидесяти, притягивает к себе рыжую, его рука скользит по её бедру.

А Сергей... Сергей смотрит на третью девушку, блондинку с голубыми глазами.

Грудь сжимается, как в тисках.

— Иди сюда, красавица. — Говорит он, похлопывая по дивану рядом с собой.

Блондинка садится, он обнимает её за плечи, притягивает ближе, и его рука скользит по её обнажённой спине медленно, намеренно.

Отворачиваюсь, возвращаюсь на своё место в углу, не смотрю на них.

Смотрю в телефон, четыре пропущенных от Лизы, открываю последнее сообщение: «Митя наконец уснул, плакал полчаса, говорил, что мама его не любит».

Слова расплываются перед глазами, превращаясь в размытые пятна.

— У босса явно есть тип. — Раздаётся рядом.

Поднимаю взгляд, рядом стоит помощник Сергея, Руслан, смотрит на стол, где Сергей целуется с блондинкой.

— Голубоглазые блондинки, всегда выбирает одинаковых. — Продолжает он задумчиво, как будто размышляет вслух.

Его слова впиваются в меня, как острые иглы под кожу.

— Мне всё равно. — Говорю холодно, пытаюсь убедить в первую очередь себя.

— Конечно, поэтому ты сидишь здесь уже час и не сводишь с него взора. — Он отпивает из бокала.

— Я жду, когда можно будет уйти.

— Ага, конечно. — Он не сводит внимания со Сергея. — Знаешь, он раньше таким не был, женщин, конечно, было много, но не настолько... демонстративно.

Не отвечаю, не хочу продолжать этот разговор, не хочу слышать то, что он скажет дальше.

— Любопытно, что его так изменило, или кто. — Он смотрит на меня многозначительно.

Руслан уходит, оставляя меня наедине с этой мыслью, которая въедается в сознание.

Поднимаю взгляд, Сергей целует блондинку, его рука скользит по её бедру, она смеётся, запрокидывая голову. А он смотрит прямо на меня, продолжая целовать другую женщину.

В его взоре вызов, вопрос, проверка.

Больно? А должно быть.

Встаю резко, кресло скрипит. Не могу больше это выносить, не могу сидеть здесь и смотреть...

Иду к выходу из зала, мне нужен воздух, мне нужно...

— Алина.

Его интонация останавливает меня у двери, как физический барьер.

Оборачиваюсь, он встал, оставив блондинку на диване, идёт ко мне.

— Куда собралась?

— В туалет, или это тоже требует вашего разрешения? — Отвечаю, вкладываю в слова всё накопившееся раздражение.

Его глаза сужаются опасно.

— Дерзишь?

— Просто хочу освежиться.

Сергей подходит слишком близко, нарушая личное пространство. Запах его одеколона смешивается с виски и женским парфюмом.

— Не нравится шоу? — Спрашивает он тихо, его дыхание касается моего лица.

— Мне всё равно. — Лгу я.

— Врёшь. — Он наклоняется, его губы почти касаются моего уха. — Замечаю, как ты смотришь, как сжимаешь кулаки.

— Вы ошибаетесь.

— Нет, я никогда не ошибаюсь насчёт тебя, принцесса. — Его интонация становится ещё тише и интимнее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Отстраняюсь, создавая между нами расстояние.

— Можно мне пройти?

Он смотрит на меня долгим изучающим и оценивающим взором. Потом отступает.

— Иди, но не задерживайся, вечер ещё не закончен.

Выхожу из зала, иду по коридору к туалету, захожу внутрь и запираюсь в кабинке. Прислоняюсь лбом к холодной двери, дышу, пытаюсь успокоить дрожь в руках.

Это не ревность, это не может быть ревность.

Я злюсь, потому что он держит меня здесь, пока мой сын плачет дома. Злюсь, потому что он использует меня как игрушку в своей игре мести, злюсь, потому что... Потому что когда он целовал ту блондинку, я представила себя на её месте.

И я ненавижу себя за это.

Возвращаюсь в зал через десять минут, умыла лицо холодной водой, привела себя в порядок и надела маску спокойствия. Но картина перед глазами разбивает эту маску вдребезги.

Сергей сидит на диване, блондинка у него на коленях, его руки под её платьем, она смеётся, запрокинув голову, а он целует её шею и плечи, оставляя след губами на её коже.

Его партнёры уже ушли со своими девушками в отдельные комнаты, остались только они двое. И я.

Он расстёгивает молнию на её платье медленно, намеренно, ткань сползает, обнажая спину.

Внутри меня всё ломается с треском.

Иду к ним быстрым шагом, каблуки стучат по полу, останавливаюсь у дивана.

— Убирайся. — Говорю блондинке, мой тембр чужой и жёсткий.

Она поднимает на меня озадаченный взор, моргая накладными ресницами.

— Что?

— Я сказала, убирайся, немедленно. — Повторяю медленно, отчеканивая каждое слово.

Уголок рта Сергея дёргается, но он не выпускает девушку, его рука всё ещё на её талии.

— Алина, ты прерываешь моё личное время.

— Мне плевать.

Блондинка смотрит на Сергея, ожидая его реакции, её взор бегает между нами. Он медлит секунду, потом кивает.

— Иди, я позову, если понадобишься. — Говорит он ей.

Девушка встаёт, поправляя платье, бросает на меня злой взор и уходит, покачивая бёдрами напоследок.

Остаёмся вдвоём в этом зале, наполненном музыкой и дымом.

— Если ты прерываешь моё развлечение, то должна предложить замену. — Говорит Сергей медленно, его интонация опасно мягкая.

— Иди к чёрту.

Его брови взлетают вверх, озадаченность мелькает в чертах.

— Что ты сказала?

— Я сказала, иди к чёрту! — Тембр срывается на крик, мне всё равно, накопившееся за три недели выплёскивается наружу, как прорвавшая плотину вода. — Ты ведёшь себя как чёртов подросток, заставляешь меня сидеть здесь и смотреть на... на это!

— На что именно? — Он встаёт, выпрямляется во весь рост, нависая надо мной.

— На порно в прямом эфире! — Размахиваю руками, теряю остатки самоконтроля. — У меня есть дела поважнее, чем наблюдать, как ты трахаешь очередную шлюху!

Слова вырываются прежде, чем успеваю их остановить. Грубые, злые слова, которые повисают в воздухе между нами.

Сергей делает шаг ближе, в его взоре загорается опасный тёмный огонь.

— Поважнее? — Повторяет он слишком тихо. — Какие дела могут быть важнее работы?

— Мои личные дела, которые не твоё чёртово дело! — Кричу, не сдерживаюсь больше.

— Всё, что касается тебя, моё дело, ты работаешь на меня, и принадлежишь мне. — Рычит он, его тембр становится низким и угрожающим.

— Я никому не принадлежу!

— Ещё как принадлежишь. — Он хватает меня за запястье, его пальцы сжимаются, как стальные браслеты. — Два года по контракту, помнишь?

Вырываюсь резко, кожа горит там, где он прикасался.

— Знаешь что? Можешь засунуть свой контракт себе в задницу! — Дрожь пробирает от ярости и слёз, которые я отчаянно пытаюсь сдержать. — Я увольняюсь, прямо сейчас.

— Попробуй, посмотрим, как далеко ты убежишь. — Бросает он вызов, скрещивая руки на груди.

— Дальше, чем ты думаешь. — Выдыхаю я.

Разворачиваюсь, хватаю сумку со стола дрожащими руками.

— Алина...

— Нет! — Оборачиваюсь, и всё, что я держала внутри три недели, вырывается наружу. — Хватит! Три недели ты издеваешься надо мной, три недели унижаешь, мучаешь, заставляешь прыгать по твоей указке, и знаешь что? Я устала!

— Устала? — Он смеётся, но смех злой и горький. — Ты устала? А каково было мне, когда ты...

Он обрывает себя, челюсть сжимается так сильно, что мышцы выступают под кожей.

— Когда ты что? Скажи! Говори... — Спрашиваю тихо, делая шаг к нему.

Тяжёлое и давящее молчание, наполненное невысказанным.

— Когда ты исчезла, без слов и объяснений, как будто тебя никогда не существовало. — Наконец произносит он, и в его интонации столько боли, что на секунду забываю дышать.

— Сергей...

— Нет. — Он поднимает руку, останавливая меня. — Не надо объяснений и извинений, уже поздно.

— Тогда отпусти меня, если ты так меня ненавидишь, просто отпусти. — Шепчу, слёзы жгут глаза.

Он смотрит на меня долгим пристальным взором, в его чертах война эмоций, борьба между ненавистью и...

— Не могу, даже если бы хотел. — Признаётся он наконец, его тембр становится тише.

— Почему?

— Потому что ты мне должна, и я заберу свой долг до последней капли. — Интонация становится жёстче и холоднее.

Качаю головой, отступая.

— Ты не получишь того, чего хочешь, как бы ты меня ни мучил.

— Посмотрим.

Иду к выходу, на этот раз он не останавливает, только смотрит мне вслед.

— Завтра в семь утра, не опаздывай. — Говорит он мне в спину.

Не оборачиваюсь, выхожу из клуба в ночную прохладу, которая обжигает разгорячённую кожу.

Только в такси позволяю себе расслабиться, откидываюсь на сиденье, закрывая глаза. Адреналин постепенно уходит, оставляя после себя опустошение.

Телефон вибрирует, сообщение от Сергея: «Это было глупо, завтра поговорим о последствиях».

Закрываю сообщение, не читая дважды. Смотрю в окно на проносящиеся мимо огни города.

Что я наделала?

Но где-то глубоко внутри ощущаю странное облегчение, почти эйфорию. Три недели я молчала, терпела и сносила всё, а сегодня я взорвалась.

И знаете что? Это было чертовски приятно.

Глава 70

Сергей

Квартира встречает меня тишиной и приглушённым светом торшера в гостиной, создавая иллюзию покоя, которого нет внутри. Скидываю пиджак на спинку кресла, расстёгиваю верхние пуговицы рубашки, и каждое движение даётся с трудом, будто тело налито свинцом после изнурительного боя.

— Выглядишь как после войны.

Голос Руслана доносится из глубины дивана, где он сидит, развалившись с бокалом моего виски в руке, изучая меня с любопытством антрополога, наблюдающего за редким видом на грани вымирания.

— Какого хрена ты здесь делаешь?

— Проверяю, живой ли ты ещё, а судя по виду, едва. — Он отпивает, не сводя с меня внимательного взгляда, который видит слишком много.

Иду к бару, наливаю себе двойную порцию того же виски, и алкоголь обжигает горло, но не приносит облегчения, которого жажду. Опускаюсь в кресло напротив Руслана, откидываю голову на спинку, закрываю глаза на мгновение.

— Как прошла встреча? — Спрашивает он небрежно, но я слышу настоящий вопрос за этими словами, тот, который он не произносит вслух.

— Контракт подписан.

— Не о контракте спрашиваю.

Закрываю глаза, но воспоминания о вечере накатывают волной, смывая хрупкие барьеры самоконтроля. Я не планировал брать Алину на эту встречу. Вообще не планировал, хотел отпустить её пораньше, даже уже открыл рот, чтобы сказать об этом.

А потом она произнесла эти слова.

«У меня планы на пятницу вечером».

Планы... у неё есть планы, свидание наверное, или встреча с подругами, какая разница. Она живёт дальше, строит новую жизнь, заводит новые связи, улыбается кому-то ещё, а я застрял три года назад, в той ночи, когда остался один в пустой постели с её запахом на подушке.

— Сергей.

Открываю глаза, и Руслан смотрит на меня с выражением, которое я не могу прочитать, смесью беспокойства и чего-то похожего на жалость.

— Зачем ты держишь её рядом?

Вопрос прямой, без обиняков, классический Руслан, который никогда не ходит вокруг да около.

— Она мне должна.

— Должна что? — Он наклоняется вперёд, ставит бокал на столик с тихим стуком. — Деньги? Извинения? Объяснения?

— Всё.

— И что ты получишь, когда заберёшь этот долг?

Молчу, потому что не знаю ответа, или знаю, но не хочу признаваться даже себе в том, что месть не принесёт облегчения.

— Она единственная, кто заставил меня поверить... — Обрываю себя, сжимаю челюсть. — Неважно.

— Важно, потому что сейчас ты выглядишь как человек, который мучает себя больше, чем её. — Руслан откидывается на спинку дивана, его взгляд становится жёстче.

Его слова впиваются в меня, как занозы под кожу, болезненные и точные. Хочу возразить, но не могу, потому что он прав, проклятая правда в том, что каждый раз, когда я вижу её, каждый раз, когда слышу её голос, внутри что-то ломается заново.

— Она разрушила меня, Руслан, впервые в жизни я позволил себе довериться, открыться, и она... — Признаюсь наконец, и голос звучит чужим и хриплым.

— Использовала это против тебя, знаю, но вопрос в том, что ты собираешься делать дальше? — Заканчивает он.

Встаю резко, иду к окну, где ночной город раскинулся внизу миллионами огней, миллионами жизней, которые продолжаются, не обращая внимания на мою боль. Где-то там она, возвращается домой после нашей встречи, думает ли она обо мне, или уже забыла, переключилась на свои планы, на свою новую жизнь без меня?

— Я не знаю. — Признание даётся с трудом, как вырванный зуб.

Руслан молчит, давая мне время собраться с мыслями, и его молчание тяжелее любых слов.

— Сегодня в клубе я хотел сделать ей больно, хотел, чтобы она почувствовала хоть малую часть того, что чувствовал я. — Начинаю, не оборачиваясь, продолжая смотреть на огни города.

— И получилось?

Вспоминаю её лицо, когда она увидела меня с той блондинкой. Боль в её глазах, которую она пыталась скрыть за маской безразличия. Ярость, с которой она выгнала девушку, и странное удовлетворение, которое это принесло.

— Да, но это не принесло облегчения. — Отвечаю тихо.

— Никогда не приносит, месть это как яд, который убивает того, кто его пьёт, медленнее, чем жертву. — Руслан встаёт, подходит ко мне.

Поворачиваюсь к нему.

— Что ты предлагаешь? Простить и забыть?

— Нет, предлагаю решить, что ты хочешь на самом деле — месть или... — Он качает головой.

— Или что?

Он смотрит на меня долгим изучающим взглядом, который видит насквозь все мои защиты.

— Или шанс понять, почему она это сделала.

Его слова повисают в воздухе между нами, тяжёлые и полные смысла. Шанс понять... но хочу ли я понимать, не проще ли продолжать ненавидеть её? Держать эту ненависть как щит между нами, как единственное, что защищает от новой боли?

— Иди домой, Руслан. — Говорю устало.

Руслан останавливается у двери, его рука уже на ручке, но он не уходит, оборачивается и смотрит на меня с выражением человека, который собирается сказать то, что я не хочу слышать.

— Зачем ты держишь её, Сергей, правда, без этой чепухи про долги?

Сжимаю бокал так сильно, что стекло трещит под пальцами, и алкоголь плещется у края.

— Месть, она заслужила каждую секунду того ада, который я ей устроил. — Выплёвываю слово, как приговор.

— Месть, знаешь, есть два способа бороться с крысами — первый: травишь сразу, быстро и эффективно, второй: ловишь, пытаешь, выбиваешь информацию, а потом всё равно убиваешь. — Повторяет Руслан задумчиво, прислоняясь к дверному косяку.

Он делает паузу, давая словам дойти, впитаться в сознание.

— Но ты не делаешь ни того, ни другого... ты посадил её в золотую клетку, платишь зарплату выше рыночной и любуешься, как она мучается, это не месть, Сергей, это мазохизм. — Его голос становится жёстче.

Ставлю бокал на стол резким движением, и алкоголь расплёскивается на полированную поверхность.

— Ты не понимаешь...

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Понимаю больше, чем ты думаешь, вопрос простой: она знает что-то о Воронове, что-то, что может помочь нам его уничтожить? — Перебивает он.

Молчу, потому что ответ очевиден, и мы оба это знаем. Алина была пешкой, инструментом, Воронов никогда не доверил бы ей реальную информацию о своих операциях, она знала только то, что ей было нужно для выполнения задания.

— Вот именно, тогда какой смысл держать её? — Руслан читает ответ на моём лице. — Отпусти с предупреждением, если попытается снова появиться в твоей жизни, тогда и разберёшься, но держать её рядом, мучить себя каждый день...

— Она предала меня! — Рычу, теряя остатки самоконтроля, и голос эхом отдаётся в пустой квартире. — Она вошла в мою жизнь, заставила поверить, что между нами что-то есть, а потом исчезла, как будто меня никогда не существовало!

— Знаю, и это дерьмо, но что изменится через два года? — Его голос становится мягче. — Ты почувствуешь себя лучше? Боль уйдёт?

Отворачиваюсь, не могу смотреть на него, потому что он прав, и это убивает. Ничего не изменится, боль никуда не денется, она просто станет другой, более глубокой и разрушительной.

— Отпусти её, Сергей, пока она не разрушила тебя окончательно. — Говорит Руслан тихо.

— Не могу.

— Почему?

Вопрос простой. Почему я не могу её отпустить? Потому что ненавижу, или потому что боюсь, что если отпущу, то потеряю последнюю связь с тем временем, когда был счастлив?

— Иди домой, Руслан. — Повторяю устало.

Он вздыхает, качает головой с выражением человека, который сделал всё возможное.

— Ладно, но подумай над моими словами. Что будет через два года? Ты получишь то, что хочешь?

Дверь закрывается за ним с тихим щелчком, оставляя меня наедине с вопросом, на который я не знаю ответа. Опускаюсь обратно в кресло, закрываю глаза, и его слова крутятся в голове, как заезженная пластинка.

Что будет через два года?

Представляю этот момент... последний день её контракта, она войдёт в мой кабинет, положит на стол заявление об увольнении, развернётся и уйдёт навсегда. И что я буду чувствовать? Облегчение? Триумф? Или ту же пустоту, что и сейчас, только глубже, темнее и безнадёжнее?

Руслан прав в одном: я не могу наказать её публично. Не могу объявить всему миру, что меня обманула какая-то девчонка. Это сделает меня посмешищем, покажет слабость, а слабость в нашем мире равносильна медленной и мучительной смерти.

Значит, остаётся только держать её рядом, медленно разрушать и наблюдать, как она ломается под весом моей ненависти. Но почему тогда каждый раз, когда я вижу боль в её глазах, что-то внутри меня ломается тоже, рассыпаясь на острые осколки, которые режут изнутри?

Встаю резко и иду в спальню, потому что нужен душ. Нужно смыть этот вечер, эти мысли, эту чёртову слабость. Но знаю, что вода не поможет, потому что грязь не на коже. Она внутри, въелась в душу и стала частью меня.

Глава 71

Сергей

Горячая вода обжигает кожу, превращая ванную в парилку, где пар клубится густыми облаками. Стою под струями, упираюсь ладонями в кафельную стену, пытаюсь вымыть из головы этот вечер, её лицо, её слова, но не получается. Воспоминания цепляются, как репейник.

Руслан прав, и я это знаю. Держать Алину рядом бессмысленно с точки зрения мести, она не знает ничего о Воронове, что могло бы мне помочь, она была просто инструментом, пешкой в чужой игре, которую использовали и выбросили.

Но отпустить её равнозначно признанию, что она победила, что вошла в мою жизнь, перевернула всё с ног на голову и ушла, не оглядываясь, оставив меня разбираться с обломками того, что когда-то было моим миром. А я не могу этого допустить, не могу дать ей эту победу, даже если это убивает меня изнутри.

Закрываю глаза, но вместо темноты вижу её сегодняшнюю, в том чёрном платье, с волосами, убранными в строгий пучок. Она изменилась, стала жёстче, острее, будто отшлифованная болью и временем, но когда я прижал её к стене в клубе, когда мои губы почти коснулись её рта, я увидел в её глазах ту же Киру. Ту, которая смотрела на меня три года назад в моей постели с выражением, которое я принял за любовь.

Идиот.

Вода течёт по лицу, смешиваясь с паром, и я вспоминаю, как её тело отозвалось на моё прикосновение, как участилось дыхание и расширились зрачки. Она чувствовала то же, что и я. Этот проклятый магнит, который тянет нас друг к другу, несмотря ни на что, несмотря на ложь и предательство.

И это бесит больше всего, потому что я единственный, кого затронули наши отношения. Она живёт дальше, строит планы на пятничные вечера, улыбается, дышит, существует в своём новом мире, а я застрял в той ночи, когда она исчезла, как призрак на рассвете.

Бью кулаком по стене, и боль взрывается в костяшках, но она реальная, физическая, не то что эта чёртова пустота внутри, которая разрастается с каждым днём.

Руслан спросил, что будет через два года, и это хороший вопрос, на который у меня нет ответа. Что я получу? Удовлетворение от того, что заставил её страдать? Компенсацию за свою боль, или просто ещё больше пустоты?

Нет.

Потому что её боль не уменьшит мою. Никогда не уменьшит. Это не математическое уравнение, где минус на минус даёт плюс.

Но есть кое-что ещё, то, о чём я не сказал Руслану, то, что не могу признать даже себе. Я не могу наказать её публично, не могу объявить миру, что Сергей Ковалёв, глава криминальной империи, был обманут какой-то девчонкой-шпионкой. Это сделает меня посмешищем и покажет, что я уязвим, слаб. А слабость убивает быстрее пули, таков жестокий и непреложный закон нашего мира.

Значит, остаётся только держать её рядом, в тени, где никто не увидит, не узнает, не посмеет осудить. Где я могу медленно разбираться с тем, что она со мной сделала.

Выключаю воду резким движением, и тишина обрушивается на меня, нарушаемая только каплями, падающими на кафель с мерным стуком. Вытираюсь, смотрю на своё размытое и нечёткое отражение в запотевшем зеркале, как и всё в моей жизни сейчас.

Главная борьба не с Алиной, а с Вороновым. Он тот, кто создал эту ситуацию, послал её, разрушил то, что могло быть между нами, и пока я не уничтожу его, не могу позволить себе разрушить всё остальное.

Даже если это означает держать рядом женщину, которая ломает меня каждым своим вздохом, взглядом и словом.

Выхожу из ванной, падаю на кровать и холодные, пустые простыни, как и каждую ночь последние три года. Закрываю глаза, но сон не приходит, вместо него приходят воспоминания: её смех, прикосновения и ложь. Всё смешивается в болезненный коктейль.

И вопрос Руслана, который не даёт покоя и звучит в голове, как приговор.

Что будет через два года?

Не знаю, но понимаю одно: я не могу её отпустить, ещё нет. Даже если это убивает меня медленно, по частям, день за днём.

Ровно в семь утра дверь моего кабинета открывается, и Алина входит с профессиональной улыбкой.

— Доброе утро, господин Ковалёв.

Её голос ровный И деловой, без намёка на вчерашние эмоции. Она научилась носить маску так хорошо, что интересно, сколько времени это заняло. Поднимаю взгляд от ноутбука, и она стоит в дверях в чёрном платье-футляре, волосы убраны в тугой пучок на затылке, макияж безупречен, выглядит как идеальный секретарь из глянцевого журнала.

Но я вижу больше: лёгкие тени под глазами, которые она пыталась скрыть консилером, вижу напряжение в плечах, едва заметную дрожь в пальцах, сжимающих планшет. Она не спала, как и я, провела ночь, вероятно, терзаясь теми же мыслями.

— Доброе утро, Алина, присаживайся. — Отвечаю таким же профессиональным тоном, закрываю ноутбук.

Она замирает, и настороженность вспыхивает в глазах, как сигнальная лампа.

— У нас встреча?

— Нет, но нам нужно обсудить вчерашний вечер. — Откидываюсь в кресле, складываю руки на груди.

Её челюсть напрягается, но она садится на край стула напротив моего стола, держа спину прямо, как солдат на допросе, готовый к худшему.

— Я уже извинилась за своё поведение...

— Нет, ты не извинялась, ты сбежала. — Перебиваю я.

Её пальцы сжимаются на планшете сильнее.

— Что вы хотите услышать?

— Правду.

Она смеётся, но смех получается горьким и надломленным, полным боли.

— Правду? Вы уверены, что готовы её услышать?

Наклоняюсь вперёд, упираюсь локтями в стол, и пространство между нами сокращается, воздух сгущается и становится почти осязаемым.

— Попробуй.

Алина смотрит на меня долгим изучающим взглядом, и в её глазах война эмоций: гнев, страх, усталость и глубокая боль.

— Хорошо, правда в том, что вчера вы вели себя как законченный мудак. — Произносит она наконец тихо.

Её тяжёлые и острые слова повисают в воздухе. Я ожидал многого, но не такой откровенности, не такого прямого удара.

— Продолжай.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Вы заставили меня смотреть, как вы... — Она обрывает себя, сжимая зубы. — Вы хотели сделать мне больно, и у вас получилось, поздравляю.

Её голос дрожит на последних словах, но она держит взгляд, не отводит глаз, и в этом есть что-то от солдата, который не сдаётся даже под пытками.

— Ты выгнала ту девушку, какое право ты имела? — Напоминаю я.

— Абсолютно никакого, но я не смогла сдержаться. — Соглашается она быстро.

— Почему?

Вопрос вырывается прежде, чем успеваю его остановить, и мне нужно знать, нужно услышать, что это значило для неё, что она чувствовала в тот момент.

Алина отводит взгляд, смотрит в окно, где утреннее солнце освещает её профиль, делая черты почти прозрачными и хрупкими.