Веритасдраго 2

1

— Лиам, мы уже говорили, что девочек за косички дергать нельзя, — я присела на корточки, чтобы быть на одном уровне с моим пятилетним сыном, и мягко, но настойчиво посмотрела ему в глаза. Мы возвращались домой из садика, и солнце ласково грело нам спины. — Ты же сильный мальчик, а Мие было очень больно. Представь, если бы тебя так дернули за волосы.

Мой сын, мое солнышко с темными, как смоль, непослушными кудрями, опустил голову. Его длинные ресницы скрывали взгляд — верный признак того, что он понимает свою вину и искренне раскаивается.

— Понимаю, мамочка, — прошептал он, его маленькая ручка потянулась к моей, ища прощения и поддержки. — Я больше не буду.

Он всегда так делал — это трогательное, абсолютно искреннее раскаяние просто таяло мое сердце. В свои пять лет Лиам рос, окруженный такой всепоглощающей любовью, что, казалось, она должна была согревать его даже в самую холодную погоду. Его обожала не только я и бабушка, но и его тети — мои сестры, а также его названные крестницы, мои лучшие подруги. Рей, Микки и Кора, хоть и разъехались по разным городам после окончания университета год назад, оставались постоянными и яркими персонажами в нашей жизни.

Рей, все так же сияющая от счастья с Нейтом, сейчас была поглощена подготовкой к свадьбе. Недавно он сделал ей предложение, и мы все с нетерпением ждали этого торжества. Кора, моя практичная и амбициозная подруга, вернулась в родной город и с головой ушла в карьеру. Она стала блестящим экономистом в крупной компании, и ее успехами я гордилась не меньше, чем своими. А история Микки до сих пор вызывала у меня улыбку. Та, что клялась никогда не связывать себя узами брака, два года назад тихо и без лишнего шума вышла замуж за Ника Хоупа — милого, спокойного парня из хорошей семьи. А недавно они стали родителями очаровательной дочурки. Жизнь расставляла все по своим местам, и, глядя на своих подруг, я ловила себя на мысли, что у каждого из нас нашлось свое, пусть и не всегда предсказуемое, счастье.

Неделю назад я наконец-то получила свой заветный диплом. Не скрою, учеба на дистанционном формате с маленьким ребенком на руках была настоящим испытанием. Сколько было бессонных ночей, когда плач Лиама смешивался со скрипом моего стула и шорохом переворачиваемых страниц учебников. Без помощи мамы я бы, наверное, не справилась. Но, глядя сейчас на своего не по годам смышленого сына, я ни о чем не жалела. Ни о одной потраченной минуте, ни об одной жертве. Эта вселенская, безусловная любовь, которую я к нему испытывала, была самой большой наградой и смыслом.

Однако, с каждым годом сходство Лиама с его отцом становилось все более явным и неуловимым одновременно. Это были не просто черты — это была сама суть, проступавшая в гордой посадке головы, в упрямом подбородке, в том, как он сосредоточенно хмурил бровки. Мама не могла не заметить. Помню, как однажды вечером, уложив Лиама спать, она села рядом со мной, взяла мою руку в свои и тихо спросила:

— Шона, родная… Ответь мне честно. Отец Лиама… это Картер Кинг, правда?

Я встретилась с ее взглядом, полным не осуждения, а тревоги и материнской заботы. Я просто молча кивнула, сжав ее пальцы. Больше нам не нужно было слов на эту тему. Лиам был моим сыном. Только моим. И я отдавала ему всю себя без остатка.

Он и правда был удивительным ребенком. В пять лет он уже вовсю читал, считал до ста и задавал такие вопросы, что мне приходилось лезть в интернет за ответами. Его энергия, казалось, не имела предела. Чтобы направить ее в нужное русло, мы записали его и на плавание, и на футбол. Он наслаждался каждой минутой своей насыщенной жизни.

Информация о Картере Кинге доходила до меня сама собой, без моего участия. Он стал не просто богатым; он стал одной из тех фигур, о которых говорят шепотом, с подобострастием и страхом. Он возглавил империю своего отца и преумножил ее состояние в разы. Однажды по телевизору я мельком увидела сюжет о нем. Он изменился — возмужал, стал еще более монументальным и… пустым. Его глаза, которые я когда-то помнила то полными страсти, то леденящего холода, теперь были просто двумя кусками антрацита, лишенными всяких эмоций. Рядом с ним, как тщательно подобранный аксессуар, сияла ухоженная и похорошевшая Мелани Санчес. Деньги, конечно, творят чудеса.

Я мысленно отгородилась от этих мыслей. Моя жизнь была здесь, с моим сыном. Финансово мы были более чем обеспечены — тот самый конверт, который Картер вручил мне в последний день, я отложила и тратила только на нужды Лиама. Это была не гордость, а своего рода принцип.

Вернувшись домой, Лиам, как большой, самостоятельно помыл руки и устроился за столом. Я разогрела ужин, налила ему компот в его любимую кружку с динозаврами. Он уже с полутора лет упрямо требовал есть сам, и сейчас ловко орудовал ложкой, хотя половина супа все равно оказывалась на нагруднике.

Тишину нашего уютного вечера нарушил звонок на мобильном. Незнакомый номер.

— Алло? — ответила я, приглушив звук телевизора.

— Шона Холл? — произнес вежливый мужской голос.

— Да, это я. Скажите, пожалуйста, кто беспокоит?

— Меня зовут Геворг Эрнандес. Я представляю кадровую службу холдинговой компании «Саммит Кэпитал». Вам удобно сейчас разговаривать?

Мое сердце пропустило удар. «Саммит Кэпитал»? Одна из ведущих инвестиционных компаний в мире! Я подавала им резюме почти наугад, не особо надеясь на ответ. Прошло всего пару дней!

— Да-да, конечно, удобно! — постаралась я, чтобы мой голос не выдавал волнения.

— Отлично. Мы рассмотрели ваше резюме на позицию младшего аналитика и были бы рады пригласить вас на очное собеседование. Оно будет проходить в нашей дочерней компании, которая расположена в вашем городе. Скажите, когда вам было бы удобно подъехать?

Мысли в голове закружились в вихре. Няня для Лиама, график, что надеть…

— Завтра? — почти выпалила я. — Я могу завтра.

— Прекрасно. Тогда ждем вас завтра в 10:00. Когда подойдете к ресепшен, просто назовите свое имя, вас будут ждать и проводят.

— Спасибо вам огромное! Я обязательно буду, — почти прошептала я, все еще не веря своему счастью.

— До свидания, удачи, — вежливо попрощался Геворг.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я опустила телефон и прислонилась к спинке стула, пытаясь перевести дух. По телу разлилась теплая волна радости, смешанной с диким волнением. Это был мой шанс. Настоящий, серьезный шанс начать карьеру, о которой я мечтала, не покидая родного города.

— Мама, ты почему такая красная? — обеспокоенно спросил Лиам, перестав есть и уставившись на меня своими большими, темными глазами, так поразительно похожими на глаза его отца.

Я улыбнулась ему, подошла и крепко обняла.

— Все хорошо, солнышко. Просто у мамы, кажется, начинается новая жизнь.

2

Первые лучи утреннего солнца робко пробивались сквозь щель в шторах, окрашивая комнату в нежные, персиковые тона. Я неспеша потянулась, глядя на спящего Лиама. Его темные ресницы отбрасывали легкие тени на щеки, а губы сложились в безмятежную улыбку — наверное, ему снилось что-то чудесное. Нежно, чтобы не испугать, я коснулась его плеча.

— Доброе утро, мой большой мужчина, — прошептала я. — Пора вставать.

К моему удивлению и гордости, Лиам не капризничал. Он бодро вскочил с кровати и с серьезным видом приступил к утреннему ритуалу: самостоятельно оделся, аккуратно застегнув все пуговицы на рубашке, и уверенно отправился в ванную чистить зубы. Я с теплым чувством наблюдала за ним, осознавая, как он стремительно взрослеет. Эти маленькие победы — его самостоятельность — согревали мое сердце куда сильнее, чем летнее солнце.

Позавтракав и наскоро приведя себя в порядок, мы вышли из дома, взявшись за руки. Дорога до садика пролетела в веселых разговорах и смехе. Воздух был свеж и прозрачен, и в такую погоду сорокаминутная пешая прогулка до места собеседования казалась не обременительной необходимостью, а приятной возможностью. Мысли о машине, о которой я так мечтала, снова закружились в голове. Права я получила три года назад, но с тех пор они лишь пылились в кошельке. Быть матерью-одиночкой без постоянной работы — не лучшая рекомендация для банка, выдающего автокредиты. «Ничего, — подбодрила я себя. — Если сегодня все сложится, может, уже через год я смогу купить себе хоть скромную, но свою машинку». От этой мысли по лицу расплылась беззаботная улыбка.

— Мам, ты красивая, — вдруг сказал Лиам, глядя на меня своими лучистыми глазами. — А когда улыбаешься, вообще очень-очень красивая.

Мое сердце растаяло. Я снова рассмеялась, присела на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне, нежно растрепала его упрямые темные кудри, притянула к себе и расцеловала в бархатную щечку. Лиам тут же обвил мою шею руками, и его объятие было таким крепким, безоговорочным и полным доверия, что у меня навернулись слезы. Боже, как же сильно я любила этого маленького человека. Он был моим главным достижением и самым большим счастьем.

Проводив его до дверей садика и получив на прощание еще один быстрый поцелуй, я вздохнула и настроилась на предстоящее испытание. До офиса дочерней компании «Саммит Кэпитал» — «Саммит Вектор», согласно карте, было около сорока минут пешком. Я решила не торопиться, используя эту прогулку как возможность собраться с мыслями и успокоить нервы.

Мир вокруг казался удивительно ярким и дружелюбным. Я разглядывала прохожих: влюбленную пару, зашедшую в цветочный магазин; делового мужчину, с упоением говорившего по телефону; пожилую женщину, кормившую с руки воркующих голубей. Каждая деталь складывалась в живописную картину, и мое настроение, вопреки волнению, оставалось на удивление приподнятым. Страх провалить собеседование, конечно, шевелился где-то глубоко внутри, но я гнала его прочь. «Все будет, как будет. Я справлюсь, что бы ни случилось», — твердила я себе мысленно.

По пути я заскочила в уютную кофейню с ароматом свежей выпечки и заказала большой раф. Взяв теплый стаканчик, я снова вышла на улицу, делая маленькие глотки. Сладковатый сливочный вкус кофе придавал уверенности. Так, не спеша, наслаждаясь моментом и своими мыслями, я добралась до места. Карта, как часто бывает, слегка слукавила: на дорогу ушло чуть больше часа. На часах было 9:50. Я вовремя.

Передо мной возвышалось современное стеклянное здание. На его фасаде строгими серебряными буквами сияла вывеска: «Саммит Вектор». Сделав глубокий вдох, я подошла к массивным стеклянным дверям, и они бесшумно разъехались передо мной, словно приглашая в другой мир.

Внутри меня ждало царство света и стиля. Все было выдержано в белоснежных и кремовых тонах. С потолка свисала граненая хрустальная люстра, отбрасывающая на стены радужные зайчики. На стенах висели абстрактные картины в тон интерьеру, а в зоне ожидания стояли диваны из белой кожи, выглядевшие так, будто на них никто никогда не сидел. Воздух был напоен едва уловимым ароматом дорогого парфюма и свежесваренного кофе. «Похоже на стерильную операционную или космический корабль», — мелькнула у меня мысль.

Мое внимание привлекла стойка ресепшена, выполненная из белого матового камня. За ней сидела девушка, чья внешность идеально гармонировала с окружающей обстановкой: прямая платиновая блондинка, убранные волосы в строгий пучок, и невероятно яркие, словно осколки летнего неба, голубые глаза. Когда она подняла на меня взгляд, ее лицо озарила ослепительная, идеально ровная улыбка, от которой стало светлее даже в этом залитом светом пространстве. Я скользнула взглядом по ее бейджику: «Вирджиния». Имя, подходящее ей безупречно.

— Здравствуйте, вам назначено? — спросила она с той же сияющей, но деловой улыбкой.

— Да, мне назначено собеседование. Меня зовут Шона Холл, — ответила я, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула ни одна нота.

— Секундочку, — вежливо кивнула она и погрузилась в изучение данных на мониторе. Пока она искала мою фамилию, я пыталась не вертеть головой, ощущая себя серой мышкой, забредшей в рай для глянцевых журналов. Наконец, она подняла глаза, снова улыбнулась, грациозно поднялась из-за стола и вышла ко мне. — Мисс Холл, пройдемте, пожалуйста.

На ней был безупречный бежевый костюм, от которого веяло дорогой простотой, и лодочки на умопомрачительных каблуках. Рядом с ее безупречным силуэтом моя скромная юбка и блузка, доставшиеся из прошлой, более успешной жизни, казались жалкими и безнадежно устаревшими. Пока мы шли по бесконечным, похожим на лабиринт, белым коридорам, на нас оборачивались сотрудники. Все они были словно на подбор: стильные, подтянутые, с целеустремленными взглядами. «Если меня возьмут, первым делом инвестирую в приличный кофейный костюм», — пообещала я себе, с тоской глядя на свою поношенную сумку.

Меня поражала чистота. Белоснежные стены, глянцевый пол без единой пылинки… «Интересно, сколько человек трудится, чтобы поддерживать здесь такую стерильность?» — пронеслось в голове.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наконец мы остановились у одной из многочисленных дверей.

— Можете пока присесть, вас скоро пригласят, — сказала Вирджиния. — Не желаете чаю или кофе?

— Нет, спасибо, я уже пила, — улыбнулась я в ответ, стараясь скрыть нарастающее напряжение.

— Тогда желаю вам удачи, мисс Холл.

Она развернулась с легкостью балерины и засеменила прочь на своих каблуках. Я осталась одна в тишине коридора, сжимая в потных ладонях ремешок сумки и с иронией думая: «Главное — теперь не заблудиться, пытаясь найти выход».

Меня вызвали в 10:12. «Ну и ладно, — успокоила я себя. — Главное, я не опоздала».

Кабинет, в который я вошла, был таким же строгим и минималистичным, как и все остальное. За широким письменным столом из светлого дерева сидела женщина лет сорока. Ее нельзя было назвать классической красавицей, но в ней была неоспоримая харизма и мощь. Темные волосы были убраны в элегантную прическу, а в ее спокойных, изучающих глазах читался острый ум. Она выглядела так, словно вся ее жизнь была подчинена безупречному порядку.

— Здравствуйте, мисс Холл. Меня зовут Лара Дэвис. Я директор по персоналу. Очень рада познакомиться, присаживайтесь, пожалуйста, — ее голос был ровным и спокойным, а вежливость казалась неотъемлемой частью ее натуры, а не просто формальностью.

«Это все — часть игры, стандартный профессионализм», — напомнила я себе, принимая удобную, но довольно жесткую позу в кресле напротив.

— Итак, расскажите, чем вас заинтересовала наша компания? — Она взяла в руки листок бумаги и дорогую ручку, приготовившись делать пометки, и устремила на меня свой пронзительный взгляд.

Я на секунду растерялась под этим взглядом, но, собрав волю в кулак, выдала заготовленную фразу:

— Вы являетесь дочерней компанией одного из мировых лидеров, «Саммит Кэпитал». Я считаю, что работа здесь даст мне бесценный опыт и откроет новые горизонты для профессионального роста.

Лара одобрительно кивнула, и собеседование началось. Она спрашивала о моих карьерных амбициях, о том, почему я выбрала именно позицию младшего аналитика. Я рассказывала о своей скрупулезности, любви к работе с цифрами и информации, о том, как мне нравится выявлять закономерности в, казалось бы, разрозненных данных. Она задавала каверзные вопросы, пытаясь вывести меня из равновесия, но аналитика была моей сильной стороной, и я чувствовала себя в этой теме уверенно, как рыба в воде. Она приводила сложные гипотетические ситуации, и я, не торопясь, обдумывала каждый ответ. По ее едва заметным кивкам и внимательному, заинтересованному взгляду я понимала, что произвожу хорошее впечатление.

И вот настал финальный, решающий аккорд.

— Хорошо, и последний вопрос. Как вы относитесь к возможности работы в другом городе?

Вопрос ударил меня, как обухом по голове. Я мечтала работать здесь, в этом городе, рядом с домом и сыном. Мысль о переезде пугала: вырывать Лиама из привычной среды, лишать его поддержки бабушки… Дети так тяжело переносят такие перемены. Но с другой стороны… этот шанс выпадает раз в жизни. Что, если это временная командировка? Год-два, и я смогу вернуться с бесценным опытом и более высокой должностью?

— Я… отношусь к этому положительно, — с трудом выдавила я, чувствуя, как предательски краснею. — Но, конечно, мне бы очень хотелось остаться в этом городе.

— Понимаю ваши пожелания, — парировала Лара, — однако на данный момент специалист с вашим профилем требуется не здесь, а в головном холдинге «Саммит Кэпитал».

Мир сузился до точки. Головной холдинг находился в том самом городе, из которого я сбежала шесть лет назад — разбитая, униженная и беременная. Городе, где остались мои самые горькие воспоминания. По телу пробежала ледяная дрожь, и я почувствовала, как кровь отливает от лица.

— Итак, мисс Холл, вам есть о чем подумать, — заключила Лара, откладывая ручку. — Сейчас мне предстоит побеседовать с другими кандидатами. В случае положительного решения мы с вами обязательно свяжемся.

Я поняла все с полуслова. Мой ступор, моя растерянность — все было написано у меня на лице. Я не смогла скрыть эмоции, а здесь ценился холодный, выверенный расчет. Вставая, я поблагодарила ее за уделенное время ровным, почти бесчувственным голосом и вышла из кабинета, не глядя по сторонам.

В холле я уже почти бежала, отчаянно пытаясь найти выход из этого белого лабиринта. Когда я наконец вырвалась на улицу, то прислонилась к прохладной стене здания и сделала несколько глубоких, прерывистых вдохов. Горло сдавили спазмы отчаяния. «Я все испортила! Из-за своей слабости, из-за старых ран я упустила такой шанс!» — винила я себя. Но постепенно дыхание выровнялось, а ум прояснился. «Нет, это не конец света. Это не последняя компания в городе. Я справлюсь», — снова и снова твердила я себе, отряхиваясь от оцепенения.

Поймав такси, я молча смотрела в окно, пока городские пейзажи сменяли друг друга. Дома я машинально включила телевизор, чтобы заглушить тягостные мысли. На экране шел репортаж о дне рождения Картера Кинга. Я замерла, не в силах оторвать взгляд. Он и правда сильно изменился: стал еще более уверенным в себе, его лицо, не выражало никаких эмоций , но теперь дышало властью и успехом. Репортаж рассказывал о его бизнес-империи, благотворительных фондах, о его дене, которая его всегда поддерживала и была рядом. И да, конечно, конец лета. Я никогда не могла забыть эту дату. Именно в ночь на его день рождения он застал меня в душевой женского общежития, а потом, как будто бы издеваясь, съел мои макароны с сыром, при этом дав мне двести долларов. Одна сотня - за еду. Вторая сотня - за мое молчание. Глупая, наивная студенческая история. С силой нажав на кнопку пульта, я выключила телевизор и с головой ушла в домашние хлопоты, пытаясь смыть волну нахлынувших воспоминаний.

Вечером, придя за Лиамом в садик, я снова ощутила тот самый прилив безграничной любви, который вытеснял все тревоги.

— Мама! — его радостный крик прозвучал для меня как спасительный гимн. Он бросился ко мне, и его крепкие ручонки снова обвили мою шею. Я прижала его к себе, вдыхая знакомый запах детских шампуня и лета.

— Я так по тебе соскучился!

— И я по тебе, мой хороший.

По пути домой он тараторил без умолку, рассказывая о своих детсадовских подвигах. Потом, застенчиво потупившись, сообщил важную новость:

— Я сегодня извинился перед Мией. И она меня простила.

— Молодец! Это очень мужественный поступок, — похвалила я его.

— Мам, а можем завтра купить цветы? — попросил он, все еще не глядя на меня. — Хочу подарить Мие. Чтобы она точно знала, что я больше не буду так делать.

Мое сердце снова растаяло. Какой же он у меня рыцарь растет!

— Конечно, зайдем в цветочный и выберем самый красивый букет, — пообещала я, сжимая его маленькую ладошку в своей.

Дома нас уже ждала мама. Лиам, важно вышагивая, сразу заявил:

— Бабуль, привет! Сейчас я переоденусь, помою руки и приду к тебе!

Пока он занимался своими важными делами, мама подошла ко мне, ее взгляд был полон вопросов.

— Ну как? Прошла? — тихо спросила она.

Я только тяжело выдохнула:

— Сказали, что рассмотрят всех кандидатов и перезвонят в случае чего.

Я подробно рассказала ей о собеседовании, не утаив и главного камня преткновения — возможного переезда в тот самый город. Я делилась сомнениями, страхом снова ворошить прошлое и, главное, ужасом от мысли о разлуке с Лиамом.

Мама выслушала меня молча, а затем, обняв за плечи, сказала то, чего я сама от себя боялась услышать:

— Шона, дорогая, если они предложат тебе это место, ты должна согласиться. Даже если это значит вернуться туда, откуда ты когда-то убежала. Это шанс, который дается раз в жизни. Лиама не обязательно везти с собой сразу. Он останется здесь, с нами. Мы с Диной прекрасно о нем позаботимся.

В груди поднялась буря противоречивых чувств: безмерная благодарность к ней и острая, щемящая боль при мысли о разлуке.

— Но я не смогу без него, мам. Он — мое все.

— Я знаю. Но иногда нужно проявить силу ради него же самого. Этот холдинг может дать тебе невероятные возможности. Стабильность, карьеру, уверенность в завтрашнем дне. И это не навсегда. Временная мера. Окрепнешь, встанешь на ноги — и заберешь его к себе. Я в тебя верю.

Она была права. Я это понимала умом, хотя сердце отчаянно сопротивлялось.

— Хорошо, — тихо сказала я. — Если позвонят, я все тщательно обдумаю.

Наш разговор прервал вернувшийся Лиам, и мы всей семьей сели ужинать под его веселый щебет.

Позже, уложив сына, я вышла из комнаты. Он уснул мгновенно, едва коснувшись головой подушки. В гостиной мама вязала, при свете торшера.

— Уснул? — спросила она, не отрываясь от работы.

— Мгновенно, — улыбнулась я. — Словно выключили.

И в этот момент тишину разрезала настойчивая вибрация моего телефона, лежавшего на столе. Я нахмурилась. Кто это может звонить так поздно? На экране светился незнакомый номер. Первым порывом было проигнорировать, но какое-то шестое чувство заставило меня поднять трубку.

— Алло? — осторожно сказала я.

— Мисс Холл, здравствуйте. Прошу прощения за столь поздний звонок, это Лана Дэвис. Мы сегодня с вами беседовали.

Голос ее был спокоем и деловитым. У меня перехватило дыхание.

— Да, конечно, я вас помню.

— Поздравляю, вы успешно прошли отбор, — прозвучало в трубке, и мир на секунду замер. — Сможете подъехать завтра в тот же офис к 12:00? Мы обсудим детали и дальнейшие шаги.

— Да, конечно! Смогу! — ответила я, и голос мой прозвучал чужим, переполненным эмоциями.

— Тогда еще раз извините за беспокойство. До завтра.

Связь прервалась. Я медленно опустила телефон, и по моему лицу расплылась неверующая, счастливая улыбка. Я повернулась к маме. Она уже смотрела на меня, отложив вязание, ее взгляд был полон ожидания и надежды.

— Взяли? — только и спросила она.

Я не смогла вымолвить ни слова, лишь радостно, по-детски кивнула. И в следующее мгновение я уже бежала в ее распахнутые, надежные объятия, в которых таяли все мои страхи и сомнения. Завтра начиналась новая жизнь.

3

Солнечный свет, падающий из огромной стеклянной стены, заливал кабинет, но мне казалось, что я снова во вчерашнем дне, в той же самой, давящей тишине. Я вошла, стараясь, чтобы дрожь в коленях не была заметна. Лара Дэвис сидела за своим идеально чистым столом и с тем же проницательным спокойствием смотрела на меня.

— Доброе утро, мисс Холл. Присаживайтесь, пожалуйста, — ее голос был ровным и приветливым, но за этой вежливостью я ощущала стальную волю.

— Здравствуйте, — ответила я, опускаясь в мягкое кожаное кресло напротив. Оно оказалось на удивление глубоким, и я почувствовала себя ребенком, пытающимся выглядеть взрослой.

— Итак, как я уже сообщала по телефону, поздравляю вас с успешным прохождением отбора, — начала Лара, сложив руки на столе. — Но, как мы и обсуждали, ваша позиция младшего аналитика актуальна исключительно в головном холдинге. Вы провели ночь в раздумьях. Готовы ли вы принять наше предложение и переехать?

Я сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в холодную воду.

— Да, я согласна. Я готова к переезду.

На губах Лары дрогнула легкая, одобрительная улыбка.

— Отлично. Вы должны понимать, мисс Холл, это не просто смена работы. Это трамплин. Возможность, за которую многие готовы бороться гораздо усерднее.

— Я это прекрасно понимаю, — постаралась я вложить в свою улыбку как можно больше уверенности, хотя внутри все еще метались сомнения. — И я очень благодарна за этот шанс.

— В таком случае, перейдем к организационным вопросам, — Лара перевела взгляд на монитор. — Ваш первый рабочий день — в следующий понедельник. Чтобы вы успели акклиматизироваться и подготовиться, вылет для вас забронирован на субботу, то есть послезавтра. Все расходы на перелет компания берет на себя.

Я кивнула, мысленно составляя список дел, которые нужно успеть сделать за эти полтора дня. Но следующая фраза Лары заставила меня замереть.

— Кроме того, вам будет предоставлена полностью меблированная квартира-студия на все время вашей работы в холдинге. Разумеется, за наш счет.

Мой рот непроизвольно приоткрылся от изумления. Я ожидала помощи с арендой или подъемных, но не готового жилья в другом городе. Лара, заметив мое потрясение, мягко улыбнулась.

— Мисс Холл, в этом нет ничего удивительного. Наша компания инвестирует в таланты. Мы проводим жесткий отбор и берем только лучших, а потому заинтересованы в том, чтобы наши сотрудники были сосредоточены на работе, а не на поиске жилья или решении бытовых проблем. Мы понимаем, что в новом городе вам негде будет жить. Ваша главная задача — отдаваться работе с полной самоотдачей. Мы, со своей стороны, создаем для этого все условия.

Я закивала, чувствуя себя сбитой с толку, но невероятно обрадованной школьницей. Масштабы такого отношения поражали.

— Я... я не знаю, что сказать. Спасибо. Это больше, чем я могла ожидать.

— Отлично. Теперь к деталям, — Лара снова посмотрела на экран. — В понедельник утром вас встретят в холле головного офиса и сопроводят в отдел кадров для окончательного оформления. После этого для вас проведут ознакомительную экскурсию, подробно разъяснят должностные обязанности и, конечно, покажут ваше рабочее место. На данный момент мне потребуется ваше удостоверение личности для оформления авиабилета.

Мои руки предательски дрожали, когда я полезла в сумку за паспортом. Я достала его, стараясь не уронить, и протянула Ларе. Та взяла документ, деловито открыла его на странице с фото, и ее пальцы заскользили по клавиатуре, перенося данные в систему.

Прошло несколько минут, заполненных тихим жужжанием компьютера. Наконец, Лара вернула мне паспорт, а затем распечатала посадочный талон.

— Вот ваш электронный билет, все данные там есть. Рейс в субботу, в 14:20, вылет из международного аэропорта. Рекомендую быть за два часа.

Вся встреча заняла не больше двадцати минут. Когда я поднялась, чтобы уйти, Лара встала вслед за мной и протянула руку для прощания.

— Удачи вам, мисс Холл. Уверена, вы прекрасно справитесь.

— Спасибо вам большое, — прошептала я, пожимая ее руку и чувствуя, как комок волнения подкатывает к горлу. — За все.

***

У мамы сегодня был выходной, и я мчалась домой, чтобы успеть поговорить с ней наедине, пока Лиам еще в садике. Я влетела в квартиру и застала ее на кухне за приготовлением обеда.

— Мам, — выдохнула я, прислонившись к дверному косяку.

Она тут же обернулась, и ее лицо сразу помрачнело от беспокойства.

— Шона? Что случилось? Ты белая как полотно!

— Меня взяли, — выдавила я, наконец-то опускаясь на стул. Словно ноги подкосились. — Официально. Все решено.

Мама на секунду замерла, а затем издала восторженный возглас. Она бросилась ко мне, обняла так крепко, что захрустели ребра.

— Доченька! Я так и знала! Я в тебе никогда не сомневалась! — она отстранилась, держа меня за плечи, и ее глаза сияли от гордости. — Расскажи все! Что сказали?

Я видела ее радость, разделяла ее, но где-то глубоко внутри уже шевелилась червоточина тоски.

— Мам, это... это невероятно. Они оплачивают перелет. И... предоставляют квартиру.

— Квартиру? — мама округлила глаза. — Сами? Без всякой аренды?

— Да. Говорят, так принято. Они вкладываются в сотрудников. Но... — мой голос дрогнул, — мне нужно уехать в субботу.

Эти слова повисли в воздухе, словно похоронный звон. Радость на лице мамы сменилась понимающей грустью.

— В субботу... Это же послезавтра. Как же Лиам?

— Я не знаю, как ему сказать, — призналась я, и голос мой снова стал слабым. — Это самая сложная часть.

Мы сидели молча, обе думая об одном и том же. Тишину прервал звук будильника на моем телефоне — пора было за Лиамом. Я быстро вызвала такси и поехала в садик, с каждым метром чувствуя, как тяжелеет камень на душе.

Вечерний ритуал повторился: Лиам, вернувшись домой, с важным видом удалился переодеваться и мыть руки перед ужином. Я смотрела на его уходящую спину, на эти уже крепкие, не по-детски широкие плечи, и меня накрывала волна такой щемящей нежности и грусти, что дышать становилось трудно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

За ужином он, сияя, рассказывал, как подарил Мие цветы.

— И знаешь, мама, она меня потом в щечку поцеловала! — объявил он, и на его лице появилась смесь смущения и гордости. Но тут же, заметив наши улыбки, он скомкал салфетку и с преувеличенным безразличием протер щеку. — Фу, слюняво.

Я рассмеялась, глядя на эту детскую, так плохо скрываемую симпатию. Но смех быстро затих. Откладывать было нельзя.

— Лиам, солнышко, мне нужно с тобой серьезно поговорить.

Он отложил вилку и посмотрел на меня своими большими, ясными глазами. И в его взгляде я увидела не детскую наивность, а неожиданную, пронзительную серьезность.

— Мам, я вчера слышал, как ты разговаривала с бабулей, — тихо сказал он. — Ты уезжаешь в другой город, да? Ты же... ты же вернешься?

Сердце мое разорвалось. Я подошла к нему, обняла его теплое, еще такое маленькое и такое родное тельце. В его позе была напряженность, он пытался быть сильным.

— Конечно, вернусь. Я не смогу без тебя и дня, мой герой. Я буду приезжать каждые две недели, на выходные. Мы будем постоянно звонить по видео. А как только я там все освою и стану настоящей бизнес-леди, я либо сразу перевезу тебя к себе, либо вернусь домой, но уже крутым специалистом. Это ненадолго. Обещаю.

Лиам помолчал, его темные бровки сдвинулись, и в эту секунду он был до боли похож на своего отца — то же упрямство, та же воля в уголках губ.

— Ну, хорошо, — сдавленно сказал он, и я поняла, что он изо всех сил сдерживает слезы. — Но звонить ты будешь каждый день. И перед сном тоже. Чтобы я тебе мог сказку рассказать.

Слезы наконец хлынули из моих глаз, но это были слезы облегчения и любви. Я рассмеялась сквозь них и, отстранившись, посмотрела ему прямо в глаза.

— Клянусь! Каждый день. Утром и перед сном. И ты будешь моим главным советником по всем вопросам.

Он кивнул, и в его глазах появилось что-то вроде взрослой, суровой решимости. Он принял мой выбор. И в этот момент я поняла, что смогу все. Ради него.

4

Дверь с мягким щелчком закрылась за мной, и я осталась стоять посреди незнакомого пространства, медленно поворачиваясь на каблуках. Мой взгляд скользил по стенам, потолку, мебели, и в груди застывал немой, оглушительный шок. Это была не просто квартира-студия. Это был крошечный, но безупречно отточенный мир, люкс-номер в пятизвездочном отеле или страница из журнала по интерьеру.

«Неужели это все… мое?» — прошептала я мысленно.

Пространство было действительно компактным, но каждый сантиметр был продуман с инопланетным, поражающим воображение комфортом. Я-то ожидала увидеть стандартную «казенку» с минимальным набором мебели, но тут… тут на обустройство явно не скупились. Вся студия была выдержана в утонченной гамме слоновой кости, песочных и пастельно-серых тонов. Та же палитра, что и в приемной «Саммит Вектор». «Наверное, это и есть корпоративный ДНК», — мелькнула у меня мысль. Стены были окрашены матовой краской, на полу — теплого оттенка ламинат, по которому приятно было ступать босыми ногами.

Справа от входа располагалась кухонная зона-миниатюра, оснащенная техникой бренда, о котором я только читала в обзорах: встроенная индукционная панель, мини-холодильник, стильная микроволновка и даже посудомоечная машина скромных размеров. Все панели были глянцево-белыми, без единой отпечатанной пылинки.

Центром комнаты, у большого панорамного окна, стояла широкая двуспальная кровать. Я не удержалась и присела на край. Матрас был в меру упругим, с эффектом памяти, и обещал королевский сон. Постельное белье, уже застеленное, оказалось неприлично высокого качества, мягкий сатин нежно касался кожи.

Слева, за полупрозрачной матовой перегородкой из стекла, пряталась ванная комната. Зайдя внутрь, я снова ахнула. При столь скромных размерах здесь умудрились разместить все: душевую кабину с тропическим душем, компактную раковину на стильной тумбе, унитаз и… мою давнюю мечту — вертикальную стиральную и сушильную машины, установленные друг на друга. Все было выдержано в светлом мраморе с позолоченной фурнитурой. Сомнений не оставалось — над этим проектом трудился дизайнер с безупречным вкусом.

Я опустила сумку на пол и медленно выдохнула. На часах было шесть вечера. Тишина в комнате была оглушительной, и в этой тишине на меня нахлынули воспоминания.

Перед глазами встало прощание в аэропорту. Лиам, пытавшийся быть храбрым, сжал мою руку так крепко, что кости хрустнули, а его нижняя губа предательски дрожала. Мама, смахивающая украдкой слезу, и ее последнее, сдавленное: «Держись, дочка. Мы справимся». Все прошедшие пять лет Лиам был не просто частью моей жизни; он был ее пульсом, ее смыслом, ее воздухом. Мы ни разу не расставались больше, чем на ночь. И теперь эта пустота, это физическое ощущение его отсутствия, сжимало сердце ледяной рукой. Прямо сейчас я готова была снова броситься в аэропорт и купить билет на первый же рейс домой, лишь бы обнять его, вдохнуть его запах — смесь детского шампуня, печенья и безграничной любви.

С этими мыслями, почти на автомате, я достала телефон. Мои пальцы сами нашли чат с мамой. Видеовызов был принят почти мгновенно, и экран осветился счастливым лицом моего сына.

— Мама! — его голос, такой живой и родной, прозвучал как бальзам на душу. Широкая, неконтролируемая улыбка растянула мои губы.

— Привет, мой большой мужчина! Я соскучилась как сумасшедшая. Что делал, пока твоя мама покоряла небеса?

— Я был на футболе! — с гордостью выпалил он, и его глаза засверкали. — И забил гол! Самый красивый! Пробил через себя и обвел двоих!

Воодушевление и радость переполнили меня. Он был так развит не по годам, так легко обыгрывал своих сверстников, что это вызывало удивление даже у тренера. Тот недавно отозвал меня в сторону и настойчиво рекомендовал перевести Лиама в группу к семи-восьмилетним ребятам. Я боялась, что его, новичка и «малыша», будут задевать. Но нет. Мой сын не просто влился в коллектив — он покорил всех своим талантом и завоевал уважение. Мой маленький гений.

— Ты просто супергерой! Я тобой безумно горжусь, понимаешь? Безумно!

Лиам залился счастливым смехом, его улыбка светилась на весь экран.

— Шона, как долетела? — в кадре появилось заботливое лицо мамы. — Как квартира? Неужели и правда все так хорошо?

— Мам, вы не представляете! — воскликнула я, переключая камеру на фронтальную. — Давайте, устрою вам виртуальную экскурсию.

И я пошла по комнате, комментируя каждый уголок: «Смотрите, какое окно! Вид на парк! А это кухня, вся техника встроенная! А вот спальная зона, кровать просто нереально удобная! А ванная… сейчас покажу ванную!» Я направила камеру в санузел. Послышались восхищенные возгласы.

— Божечки, это же роскошь! — ахнула мама.

— Ух ты, мама, тут как в отеле! — добавил Лиам.

Мы проговорили еще почти час, строя планы и обсуждая мой завтрашний день. Когда звонок закончился, в комнате снова воцарилась тишина, но теперь она была не такой давящей.

Решив обжить пространство, я принялась распаковывать вещи. Первым делом я достала из чемодана, тщательно завернутые в свитера, несколько фоторамок. Вот он, Лиам, в два года, весь перепачканный шоколадом; вот мы вместе смеемся в парке аттракционов; вот я с сестрами, Валери и Диной; вот мама, обнимающая нас всех; и наша общая семейная фотография, где каждый счастлив. Я расставила их на прикроватных тумбах и на небольшом, но элегантном комоде. Комната мгновенно наполнилась теплом, стала моей.

Приступив к разбору гардероба, я с сожалением констатировала, что мои скромные вещи выглядели сиротливо в этом шикарном шкафу-купе. Нужен был срочный шопинг. И я знала, к кому обратиться за помощью.

Я нашла в контактах номер и набрала его.

— Алло? — послышался бодрый, знакомый голос.

— Привет, Рей. Сто лет, сто зим…

— Шона? — она рассмеялась. — Где пропадаешь? Уже думала, ты в тайную разведку завербовалась.

Я фыркнула.

— У меня для тебя сюрприз. Насколько ты завтра неприкосновенна с утра?

— Завтра? Да я вольная птица. А что, нужно меня на что-то благородное сподвигнуть?

— Именно. Хочу прошвырнуться по магазинам. И мне срочно требуется помощь такого гуру стиля, как ты. Мой вкус плачет горючими слезами рядом с твоим.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На том конце провода наступила пауза.

— Стой… — растерянно протянула Рей. — Ты что, в городе? Ты приехала и не сказала?!

— Да, я здесь. И завтра все расскажу за кофе, все детали.

Раздался счастливый, пронзительный визг, от которого я на автомате отодвинула телефон от уха.

— Конечно! Я за тобой заеду! Где ты живешь?

Я продиктовала ей адрес.

— Отлично, жду тебя в восемь утра у парадной. — она тут же все записала. — Не вздумай проспать!

— Не просплю. Пока, Рей.

— Пока, командир.

Отключившись, я поняла, что единственное, на что у меня сейчас осталось сил, — это рутинные действия. Мысленно я корила себя: нужно было сесть за ноутбук и дотошно изучить историю «Саммит Кэпитал», полистать последние новости, подготовиться. Но эмоциональные качели дня — от тревожного перелета до шока от квартиры и щемящего разговора с сыном — вымотали меня досуха.

Меня буквально вырубило. Все, на что я оказалась способна, — это доползти до ванной, принять долгий, расслабляющий душ, смывая с себя напряжение и грусть, и, не утруждая себя надеванием пижамы, рухнуть на ту самую невероятно комфортную кровать. Я утонула в белоснежных простынях, и темнота накрыла меня почти мгновенно, унося в царство забытья, где не было ни тоски, ни тревог, только безмятежный, восстанавливающий сон.

5

Приятный гул голосов, струящийся аромат свежемолотого кофе и сладковатый запах выпечки — атмосфера кофейни была уютной и расслабляющей. Мы устроились у небольшого столика у окна. Рей, откинувшись на спинку стула, изучала меня взглядом, в котором смешались любопытство и нетерпение. Заказ был сделан, и наступила та самая пауза, которую я одновременно и ждала, и боялась.

— Ну вот, — плавно начала она, положив локти на стол и сложив пальцы в замок. — Теперь, когда никто не помешает, рассказывай всё, Шона. Почему ты решила вернуться? И, главное, где Лиам?

Я не могла не заметить, как она преобразилась за эти два года. Передо мной сидела не та вечно куда-то спешащая и немного тревожная Рей, какую я помнила. Она расцвела. Ее движения были полны новой, спокойной уверенности, а в глазах, таких же ярких и живых, теперь поселилось глубокое, взрослое счастье. Я видела это еще в машине, когда она за рулем своей дорогой иномарки — подарка Нейта — ловко маневрировала в потоке. Когда она произнесла его имя, ее голос дрогнул от нежности, а в уголках губ заплясали веселые морщинки. И я снова, как и много раз прежде, мысленно поблагодарила ее. Рей действительно ни разу не обмолвилась о мне или моем сыне при Нейте. Он знал, что мы общаемся, и этого было достаточно. Ее тактичность и преданность нашей дружбе были для меня бесценны.

— Ну, с чего бы начать... — выдохнула я, отводя взгляд к чашке с только что принесенным капучино, где барменша искусно вывела сердечко.

И я пошла по самому безопасному пути: работа. Я рассказала ей о жестком отборе в «Саммит Кэпитал», о своем волнении, о том, как тряслись руки перед собеседованием, о том, как ждала звонка с результатами. Я увлеклась, описывая масштабы компании и свою, пока что скромную, должность младшего аналитика.

— А как отреагировал Лиам? — мягко, но настойчиво вернула меня к сути Рей.

Вопрос застал меня врасплох. Я нервно рассмеялась, пытаясь скрыть внезапно нахлынувшую грусть.

— Знаешь, вроде бы неплохо. Держится молодцом. Но мне иногда кажется, что наша разлука... по мне ударила гораздо сильнее, чем по нему. Он такой сильный.

— Покажи его фото, — попросила Рей, и в ее голосе зазвучали теплые, материнские нотки. — В социальных сетях ты его не постишь, а я в последние месяцы с этой сумасшедшей подготовкой к свадьбе вообще выпала из жизни.

Я достала телефон, пролистала галерею и нашла ту самую, недавнюю фотографию. Аэропорт. Лиам, мой пятилетний сын, счастливо улыбается в объектив, заливисто смеется и машет рукой, а я, присев на корточки, крепко обнимаю его, пытаясь вобрать в себя его тепло и энергию перед разлукой.

— Он просто чудесный, — прошептала Рей, улыбаясь фото. Но затем ее взгляд стал серьезнее. — Шона, а ты когда-нибудь планируешь сказать Картеру, что у него есть уже такой взрослый сын?

Вопрос прозвучал как удар хлыстом. Во мне тут же поднялась знакомая, едкая волна негодования и страха.

— У него нет сына, Рей, — проговорила я с ледяной твердостью, отодвигая чашку. — Лиам только мой. Всегда был и будет.

Рей мягко улыбнулась и подняла руки в защитном жесте.

— Спокойно, малышка, спокойно. Но нельзя же отрицать очевидное. Он его маленькая копия, Шона. Достаточно одного взгляда сначала на Кинга, а потом на Лиама — никакой тест ДНК не нужен. А вдруг они когда-нибудь встретятся случайно? Мир тесен.

— Если такое и произойдет, то точно не в ближайшее время, — сквозь зубы процедила я, чувствуя, как сжимается желудок.

— Ладно, не будем о грустном, — легко сменила тему Рей, видимо, поняв, что затронула болезненную струну. — Просто хочу сказать, что твой сын невероятно красив. Еще немного — и он начнет разбивать девичьи сердца направо и лево.

Мои губы невольно тронула ответная улыбка. Да, Лиам и правда был очень красивым мальчиком. В его правильных чертах лица, в разрезе глаз безжалостно читались гены его отца, Картера Кинга. Но только внешне. Внутри мой сын был удивительно добрым, светлым и отзывчивым ребенком. Чего о Картере сказать было никак нельзя. Даже сейчас, когда я случайно видела его по телевизору в каких-то светских хрониках, по нему было видно — его взгляд оставался пустым, холодным и циничным.

— И знаешь, ты очень сильно изменилась, — заметила Рей, оглядывая меня с ног до головы.

— Что, одомашнилась? — пошутила я, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей.

— Нет, что ты! Внешне. Ты стала еще красивее. Материнство тебе явно к лицу, — заявила она с такой уверенностью, что я невольно нахмурилась.

Я не видела в себе никаких радикальных изменений. Те же волосы, только стали длиннее, и, поскольку я теперь изредка баловала их походом в салон, мои непослушные от природы кудри стали выглядеть более... элегантно, что ли. Фигура? Та же. Ничего особенного.

— Рей, ну кто бы говорил! Ты сама просто расцвела, как роза в саду Нейта, — парировала я.

Мы погрузились в воспоминания. Она с блестящими глазами рассказывала, как Нейт Смит сделал ей предложение — романтично, на ее день рождения, когда они остались одни, встав на одно колено с кольцом в руках. Кольцо, кстати, было эффектным — белое золото и россыпь бриллиантов, которое идеально подходило к ее длинным пальцам.

Незаметно пролетело несколько часов, и наша беседа стала иссякать вместе с третьей чашкой кофе.

— Так, ладно, переходим к практическим вопросам, — кокетливо щелкнула пальцами Рей. — Какая именно одежда тебя интересует?

— Деловой стиль. Строгий, элегантный. Для офиса, — ответила я.

— Отлично. Больше ни слова! — с деловым видом объявила она.

Следующие несколько часов превратились для меня в подобие стильного ада. Рей затащила меня в бутик какого-то очень известного дизайнера, от одного названия которого у меня зашевелились волосы. Мои робкие попытки протестовать, сославшись на скромный бюджет, она просто отмела легким взмахом руки.

И началось. Бесконечные примерки. Я то и дело металась между примерочной и подиумом, пока Рей, восседая на бархатном диване, как настоящий стилист, с наслаждением попивала апельсиновый фреш и командовала: «Повернись!», «Пройдись!», «Нет, это не твое, снимай!», «А это — да! Это твое!». Это была изнурительная, но эффективная пытка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В итоге, спустя три часа, «мы» определились. Вернее, определилась Рей. Я же вышла из бутика счастливой и немного оглушенной обладательницей целого гардероба успешной деловой женщины: два идеально сидящих костюма — кофейного и черного цвета, брюки которых магическим образом стройнили ноги и подчеркивали линию бедер, а пиджаки аккуратно обрисовывали талию; две роскошные рубашки из тончайшего шелка; две нежные блузки; три юбки-карандаша разной длины и даже великолепное осеннее пальто.

Когда Рей молча протянула продавцу свою платиновую карту, мне стало до слез неловко.

— Рей, я...

— Вернешь с первой же премии, — беззаботно улыбнулась она, прерывая мои попытки возразить. Но я для себя уже твердо решила — верну ей каждую копейку при первой же возможности.

На этом ее щедрость не иссякла. В моей коллекции появились три пары элегантных туфель на шпильке и — на секундочку — две пары осенних ботинок, тоже на каблуке. А еще... шесть пар чулок.

— Шесть? — невольно вырвалось у меня. — Это зачем же так много?

— Это еще мало, глупышка, — рассмеялась Рей. — Чулки — вещь одноразовая. Одно неловкое движение — и все, прощай, пара. Одна всегда должна быть на тебе, вторая — в сумочке, третья — про запас в ящике стола. Правило успешной женщины.

Когда же она решительно направилась в отдел нижнего белья, я взбунтовалась по-настоящему.

— Нет, Рей, только не это! Я сдаюсь!

— Молчи и иди за мной, — не оставила она шансов для возражений, буквально взяв меня под локоть.

В результате мои ящики пополнились тремя комплектами того, что на мой скромный взгляд выглядело как нечто невероятно соблазнительное и кружевное.

— Рей, я с тобой до конца жизни не расплачусь, — с комичным отчаянием в голосе сказала я, когда мы, наконец, рухнули на стулья в уютном ресторанчике, заказывая ужин.

— А я и не требую, малышка. Считай это моим запоздалым подарком... на рождение сына, — заявила она, подмигивая.

Я подняла удивленную бровь. Лиам-то родился больше пяти лет назад.

— Шона, мне было искренне приятно тебе помочь. Ты проделала огромный путь, устроилась в блестящую компанию. Ты должна выглядеть соответственно. И еще... — она замолчала, и ее взгляд стал загадочным.

— И еще что? — насторожилась я.

— Да так, ничего, — невинно отозвалась она, изучая меню.

— Рей, не делай такой вид. Говори, что за тайна?

— Скоро сама все узнаешь, — было все, что она сказала.

И как я ни пыталась ее разубедить, больше ни слова на эту тему она не произнесла.

После ужина Рей отвезла меня домой и помогла донестить до двери мои многочисленные покупки. Когда она переступила порог небольшой, но стильной квартиры, которую мне предоставил холдинг, она с восхищением присвистнула.

— Я, конечно, знала, что «Саммит Кэпитал» — многомиллиардная корпорация. Но даже не подозревала, что их служебные квартиры выглядят как интерьеры с обложек модных журналов.

— Да, я сама была приятно шокирована, — согласилась я, оглядывая интерьер. — Здесь есть все.

Мы решили выпить по чашке чая перед тем, как попрощаться. Было уже поздно. Когда мы наконец распрощались, и я снова попыталась выразить ей свою благодарность, она лишь махнула рукой, словно все эти траты были сущей мелочью. Возможно, для нее так оно и было.

Дверь закрылась. Тишина квартиры оглушила меня после шумного дня. Я посмотрела на время: без пятнадцати восемь. Мы провели с Рей почти двенадцать часов подряд.

Не раздумывая, я набрала маму по видеосвязи. Она ответила почти мгновенно, и через секунду на экране возникло сонное, но обрадованное личико моего сына.

— Мамочка!

Голос сжался от нахлынувшей тоски. Мы проговорили почти два часа. Я рассказывала о своем дне, опуская, конечно, шопинг с Рей и ее опасные вопросы, а они делились своими новостями. Слушая его смех, я чувствовала, как по мне растекается теплое, спокойное чувство. Это того стоило. Все это — разлука, работа — все ради него.

Пожелав им спокойной ночи, я, уставшая, но невероятно довольная, приняла долгий душ и рухнула в постель. Завтра предстоял важный день — мой первый полноценный рабочий день в новой роли. В восемь утра я должна была быть в офисе. И внутри, сквозь усталость, приятно и тревожно задрожало от предвкушения. Что ждет меня там? И что именно имела в виду Рей?

6

Утро началось с нервной дрожи в коленях и стука сердца, отдававшегося в висках. Я проснулась за час до будильника, и никакие попытки уснуть снова не увенчались успехом. Кофе, принятый почти на пустой желудок, лишь взвинтил нервы еще сильнее. Душ помог немного прийти в себя, а затем начался самый важный ритуал — сборы.

Я с особой тщательностью надела тот самый соблазнительный кружевной комплект от Рей. Вот кто бы что ни говорил, а качественное, красивое белье, скрытое от посторонних глаз, творит чудеса — оно придает женщине невидимую броню уверенности. Затем — новая белая блузка, шелковистая и струящаяся, которая подчеркивала грудь и талию, и юбка-карандаш кофейного цвета, сидевшая на мне безупречно. Чулки с бельевым швом, новые туфли на элегантной шпильке. Я вспомнила наказ Рей и положила в просторную сумку две запасные пары чулок — одну решила оставить в сумочке, вторую, если повезет, спрятать в рабочем столе.

Завершающим штрихом стали волосы. Я распустила свои непослушные кудри, дав им естественную волну, и нанесла безупречный макияж: стрелки, подчеркивающие разрез глаз, и яркая помада, добавляющая смелости. Отражение в зеркале меня удовлетворило: передо мной стояла собранная, деловая женщина, готовая покорять новые вершины. Вот только внутренняя тревога никак не хотела утихать.

Когда такси высадило меня у подножия небоскреба «Саммит Кэпитал», дыхание перехватило. Величественное здание, целиком состоящее из зеркального стекла и полированного металла, уходило в самое небо, ослепляя отражением утреннего солнца. Оно воплощало в себе мощь, успех и холодную, неумолимую эффективность. И в этот момент меня пронзила мысль, от которой ладони моментально стали влажными: «Черт! Я так до конца и не изучила историю и структуру компании вдоль и поперек». Для младшего аналитика это была непростительная оплошность. «Сегодня же, как только вернусь домой, засяду за это», — пообещала я себе.

Автоматические двели бесшумно разъехались, приглашая войти. Сделав глубокий вдох, я переступила порог и замерла. Холл поражал воображение. Вместо ожидаемых светлых, «дружелюбных» тонов здесь царила палитра темного шоколада, черного оникса и полированного дуба. Гигантская инсталляция из свисающих с потолка светодиодных нитей мерцала, имитируя биржевые графики. Воздух был наполнен тихим гулом серьезной работы, запахом дорогой кожи и свежемолотого кофе. «Чему удивляться? — мысленно усмехнулась я. — Вспомнить хотя бы ту квартиру, что они мне предоставили».

Мое одиночество прервала высокая, стройная девушка-администратор с безупречной осанкой и укладкой. Ее внешность дышала такой же безупречной эффективностью, как и весь холл.

— Здравствуйте. Вам назначено? — ее голос был низким, бархатистым и спокойным.

— Здравствуйте. Меня зовут Шона Холл, я новый сотрудник, выхожу на работу в аналитический отдел, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

— Одну минуточку, пожалуйста.

Она взяла с ресепшена тонкий планшет, ее пальцы быстро заскользили по экрану. Взгляд, быстрый и оценивающий, скользнул по мне, и на ее губах появилась легкая, профессиональная улыбка.

— Все в порядке. Пройдемте со мной, я провожу вас в отдел кадров для оформления.

И я отправилась за ней по лабиринтам бесконечных коридоров, где по стенам висели абстрактные картины, а в нишах стояли скульптуры из бронзы. С каждым шагом трепет перед могуществом корпорации только нарастал. Мое восхищение смешивалось с благоговейным страхом.

Наконец мы дошли до нужного кабинета. Девушка открыла дверь и жестом пригласила меня войти. Войдя, я обнаружила себя в огромном открытом пространстве, где за современными мониторами трудилось человек двадцать — и все женщины. Когда я вошла, на меня обрушился шквал быстрых, заинтересованных взглядов. В голове промелькнула ироничная мысль: «Смотрят, как на новую жертву». Это заставило меня едва заметно улыбнуться.

Мы подошли к одной из сотрудниц, и моя провожатая, кивнув, удалилась. Оформление документов заняло около получаса. Женщина из отдела кадров, представившаяся Викторией, была суховата и предельно внимательна. Закончив, она куда-то позвонила, и вскоре к нам подбежала, точнее, подпорхнула, миловидная, пышнотелая женщина с теплыми карими глазами и озорными ямочками на щеках.

— Привет! Я Джинни Мур. Я твой наставник, — она излучала такое дружелюбие, что моя тревога тут же отступила. — И буду им ближайший месяц. Помогу тебе освоиться, ввести в курс дела, дам базовые знания, а уж потом брошу в пучину самостоятельной работы! — Она широко улыбнулась, и я невольно ответила ей тем же.

С этого момента началось мое настоящее погружение. Джинни, оказавшаяся старшим аналитиком с 15-летним опытом в финансовом секторе, забрала меня с собой на небольшую экскурсию. Она рассказывала об истории холдинга, основанного как скромный семейный инвестиционный фонд и выросшего в международного гиганта с активами в десятках стран.

Она показала мне столовую — просторную, светлую, с панорамными окнами, где сотрудникам предлагали бесплатные завтраки и обеды от шеф-повара. Мы заглянули в комнаты отдыха, больше похожие на лаунж-зоны дорогого отеля: дизайнерские кресла, три кофемашины, предлагающие десятки видов напитков, холодильники, забитые водой и снеками, огромные телевизоры и даже несколько пар VR-очков для желающих отвлечься.

— У нас гибкий график, — объясняла Джинни. — Рабочий день с 9 до 18, но строго по часам никто не пасется. Главное — результат. Генеральный директор терпеть не может, когда сотрудники засиживаются допоздна. Он считает, что это признак плохого тайм-менеджмента.

— А какой он? — осторожно поинтересовалась я.

— Строгий. Холодный, как айсберг в северной Атлантике, — засмеялась Джинни. — Но гениальный. И, что важно, справедливый. Он действительно ценит тех, кто приносит результат. Бонусная программа здесь — одна из лучших в индустрии.

Здание занимало 7 этажей, и на каждом кипела своя, особая жизнь. Наш аналитический отдел, мозговой центр компании, располагался на пятом. Седьмой этаж был святая святых — там находились кабинеты генерального директора и его заместителей, каждый из которых курировал свое направление.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Гендир редко спускается вниз, — продолжала Джинни. — Он правит балом сверху. А вот директора отделов — наши частые гости. Он спрашивает с них, а они уже — с нас.

Аналитический отдел представлял собой огромное открытое пространство, разделенное на модули. Тридцать пять человек — мужчины в строгих рубашках, женщины в элегантных блейзерах — были погружены в изучение данных на мощных компьютерах, с нескольких больших экранов на стенах текли в реальном времени финансовые новости и котировки. Воздух был насыщен низким гулом сосредоточенной работы, звонким стуком клавиатур и ароматом свежего кофе. Интерьер, как и в холле, был выдержан в сдержанных, темных тонах, что создавало атмосферу серьезности и концентрации.

Джинни подвела меня к свободному, идеально чистому рабочему месту с новеньким монитором.

— Вот твой новый дом. Держи, — она протянула мне небольшую папку с документами. — Небольшой вводный тест. Изучи эту ситуацию, подойди и расскажи, как бы ты действовала и почему. Если твой ответ меня устроит, я начну по-настоящему заваливать тебя работой, — она снова подмигнула.

Я погрузилась в изучение кейса. Это была задача по оценке рисков потенциальной инвестиции в стартап из сферы зеленой энергетики. Нужно было проанализировать финансовую отчетность, маркетинговую стратегию и рыночные перспективы. Я чувствовала на себе взгляд Джинни, но это не давило, а, наоборот, мотивировало.

Примерно через час я с папкой в руках подошла к ее столу. Собрав все свое спокойствие, я изложила свой анализ: выделила ключевые риски, предложила методы их хеджирования и сформулировала условную рекомендацию — «покупать» с оговорками. Я старалась говорить четко, используя профессиональную терминологию, чтобы показать, что я не просто «красотка в юбке», а специалист, разбирающийся в своем деле.

Джинни слушала внимательно, кивая. Когда я закончила, она откинулась на спинку кресла, и на ее лице расплылась широкая, одобрительная улыбка.

— Ну что ж, — протянула она. — Ты не только красотка, Шона. Ты еще и умная красотка. Мне нравится. Добро пожаловать в команду.

Я почувствовала, как по моему лицу разливается румянец от комплимента и облегчения. Было приятно. Очень. Казалось, я сделала свой первый и, пожалуй, самый важный шаг в этом новом, пугающем и безумно притягательном мире под названием «Саммит Кэпитал».

Стрелки на часах неумолимо приближались к трем. Я с головой погрузилась в работу, разбирая очередной сложный дата-сет, под чутким, но доброжелательным контролем Джинни. Атмосфера в отделе была сосредоточенной, монотонный стук клавиатур напоминал ритмичный пульс огромного организма. Я еще не успела ни с кем познакомиться, полностью сконцентрировавшись на доказательстве своей компетентности.

Сделав последнюю пометку в отчете, я с облегчением откинулась на спинку эргономичного кресла и на секунду прикрыла глаза, пытаясь снять напряжение с переносицы. И в этот момент я почувствовала это — едва уловимое изменение в атмосфере, легкое движение воздуха. Я открыла глаза и увидела перед своим столом мужчину.

Он был светловолосым, с открытым и приятным лицом, а в его карих глазах плескалось добродушное любопытство.

— Привет, — его голос был тихим, чтобы не мешать коллегам, но в нем слышалась улыбка. — Меня зовут Джаред Гарсия. Я старший аналитик в соседней группе. Прости за бесцеремонность, но я сегодня периодически за тобой наблюдал, — на его скулы лег легкий румянец, выдававший небольшое смущение. — Ты новенькая? Или с другого отдела? Уверен, если бы мы пересекались раньше, я бы это запомнил.

Его прямота была обезоруживающей, но не наглой. Я улыбнулась в ответ.

— Да, я новенькая. Шона Холл. Очень приятно познакомиться, Джаред.

— Я вижу, ты уже вся в работе. Не хочешь сделать перерыв? Сходим в зону отдыха, выпьем кофе? — предложил он, и в его взгляде я не увидела ни капли подвоха, только искреннее предложение.

Мысленно я перебрала свои недавние попытки построить личную жизнь. После Картера Кинга было несколько свиданий, но они заканчивались ничем — легким флиртом и взаимным недопониманием. Я никому не рассказывала о Лиаме, интуитивно чувствуя, что для тех мужчин это было бы неподъемным грузом. Никто из них не вызывал и тени тех бурных эмоций, того головокружения и трепета, что когда-то дарил мне… отец моего сына. В итоге я разочаровалась и решила с головой уйти в материнство и карьеру. Но Джаред казался милым и безопасным. Невинный перерыв на кофе — почему бы и нет?

— Знаешь, это отличная идея. Я как раз не прочь освежиться, — согласилась я.

Мы направились к кофемашине. Джаред оказался приятным собеседником. Он расспрашивал о моем возрасте, о том, почему я выбрала «Саммит Кэпитал», об университете. Когда я назвала «Веритасдраго», его лицо озарила улыбка.

— Не может быть! Я тоже его оканчивал! Правда, я на два курса старше, но я уверен, что заметил бы тебя, — он подмигнул, и это вышло у него мило, без тени панибратства.

— Я училась на дистанционке, — мягко ответила я, давая понять, что эта тема закрыта для обсуждения. — Были личные причины.

— Понимаю. Кстати, наш гендиректор, — Джаред понизил голос, — тоже выпускник «Веритаса». Ты, наверное, в курсе.

Я лишь смущенно улыбнулась, опустив взгляд. Горячий стыд разлился по моей коже. Нет, я не была в курсе. Моя подготовка к первому дню оказалась халтурной, и этот пробел в знаниях был непростительным. «Сегодня же, — поклялась я себе, — первым делом изучу все, вплоть до биографии уборщицы».

Мы проговорили еще несколько минут, и я уже начала чувствовать себя спокойнее, как вдруг до меня дошло, сколько времени прошло. Пора было возвращаться.

Когда мы вошли в отдел, первое, что я увидела, — это взволнованное лицо Джинни. Она металась между столами, нашептывая что-то коллегам. Я поспешила к ней.

— Джинни, что случилось?

— Сейчас к нам спускается гендиректор! — выдохнула она, а затем, обернувшись ко всему отделу, произнесла громче, но все равно сдерживая волнение: — Так, ребята, все по местам! Приводим себя в порядок, погружаемся в рабочий процесс!

Эффект был мгновенным. Воздух в помещении наэлектризовался. Тихий гул сменился напряженной тишиной, нарушаемой лишь нервным щелканьем мышей. Молодые девушки стали лихорадочно поправлять прически, блузки, пудрить носы. Парни выпрямляли спины и делали максимально сосредоточенные лица. Во взглядах у всех читалось смесь страха, почтения и какого-то болезненного любопытства.

И вот раздался мягкий, но властный звук — двери лифта открылись. Первым вышел мужчина лет пятидесяти с проседью на висках, но обладающий внушительной осанкой и одетый в безупречно сидящий дорогой костюм. Я узнала его по фотографиям — это был номинальный глава холдинга, мистер Хейс. Он выглядел озабоченным и слегка нервным.

Я так увлеклась разглядыванием шефа, что почти не заметил фигуру, застывшую в тени за его спиной. Пока мистер Хейс не заговорил, обращаясь ко всему отделу:

— Всем добрый день! Мы с господином Кингом хотели бы ознакомиться с текущей работой отдела. Пожалуйста, не отвлекайтесь, продолжайте работать.

И в этот момент из-за его спины вышел Он.

Мир замедлился, а звуки отступили, словно кто-то выдернул штекер из розетки. Мое сердце сначала замерло, а потом рванулось в бешеную скачку, отчаянно стуча в ребра. По телу пробежала ледяная дрожь, и пальцы похолодели.

Картер Кинг.

Он стал еще массивнее, еще мощнее, чем пять лет назад. Его плечи, казалось, заполнили собой все пространство. Он был облачен в идеально сшитый серый костюм, под которым угадывалась тренированная фигура. На запястье поблескивали часы, стоимость которых могла бы покрыть ипотеку на несколько особняков. Но самое страшное — его взгляд. Он был устремлен в экран смартфона в его руке, и это был взгляд ледника — абсолютно пустой, отстраненный и пронзительно холодный.

И тогда, сквозь запах кофе и офисной техники, до меня донесся тот самый, забытый и родной аромат — его парфюм. Сложная композиция с древесными нотами, бергамотом и легкой дымкой. Аромат, от которого когда-то кружилась голова, перехватывало дыхание и все внутри плавилось от желания. Теперь же он ударил в голову, как удар хлыста, вызвав приступ тошноты.

Мне показалось, что я вообще перестала дышать. Я сидела, вжавшись в кресло, не в силах пошевелиться, не в силах отвести взгляд. Я бы узнала его из тысячи. Я бы узнала его с закрытыми глазами. Потому что в другом городе, за много миль отсюда, под присмотром моей матери росла его живая, дышащая, улыбающаяся маленькая копия.

7

Мир вокруг растворился, сжавшись до размеров бьющегося в истерике сердца. Каждый удар о ребра был похож на глухой удар кулака в запертую дверь — болезненный, гулкий, безысходный. Воздух перестал поступать в легкие, выдавленный наружу шквалом воспоминаний, нахлынувших с такой силой, что у меня потемнело в глазах.

И первым пришел его взгляд. Не тот холодный, пустой взгляд, что я только что видела, а тот, что был тогда — темный, почти черный, полный хищного огня и невыразимой неги. Воспоминание обрушилось на меня с такой физической силой, что я почувствовала сладкую, разрывающую спазм в низу живота. Я снова ощутила его руки — большие, сильные, с длинными пальцами, которые знали каждую линию моего тела. Они не просто ласкали; они владели, они открывали во мне такие глубины чувственности, о которых я и не подозревала. Его губы… Боги, его губы. Первое прикосновение, всегда неожиданно нежное, заставлявшее мое сердце замирать, а затем — влажный, требовательный поцелуй, который лишал воли, заставлял течь расплавленным медом, отключал мозг, оставляя лишь животный трепет.

Мое тело, которое за последние пять лет забыло, что значит гореть, что значит быть желанным и удовлетворенным, вдруг взбунтовалось. Оно, как высохшая пустыня после первого ливня, жадно впитывало эти призрачные ощущения. Каждая клетка вспомнила экстаз. Кожа вспыхнула и покрылась мурашками, будто по ней провели наэлектризованной рукой. Между ног зародилось знакомое, томительное тепло, пульсирующее и настойчивое. Разум затуманился сладким, опьяняющим ядом прошлого.

Я вспомнила, как замирала от одного его появления, как по телу разливалась жидкая теплота, как предательски темнел взгляд и слабели колени. Вспомнила те последние две недели — вихрь страсти, ночи, растянувшиеся в вечность, наполненные его шепотом, его телом, входящим в меня с такой силой и нежностью, что я плакала от переполнявших меня чувств. Как он доводил меня до края, снова и снова, заставляя кричать в подушку, цепляясь за простыни, теряя связь с реальностью в вихре оргазмов, которые смывали все, кроме него.

А потом пришла боль. Острая, как лезвие, разрушающая. Известие о его скорой свадьбе. Осколки, из которых я потом, с кровью и слезами, месяцами собирала себя заново. И сейчас, глядя на него, эта боль вспыхнула с новой силой, переродившись в яростный, бессильный гнев.

Я заметила обручальное кольцо на его безымянном пальце. Холодный, идеальный бриллиант, поймавший свет. Еще один гвоздь в крышку моего гроба. Но даже сквозь ненависть я не могла не признать — он был воплощением мужской силы и красоты. Он всегда был красив, но сейчас его красота обрела законченность, мощь и опасную шлифовку. Чувственные, пухлые губы, которые я помнила на своей коже. Волевой подбородок и скулы, покрытые щетиной, о которую так хотелось провести пальцами, а затем — щекой. Его глаза, почти черные, начали медленно подниматься от экрана телефона.

Я заметила это движение, как в замедленной съемке, и резко нырнула за монитор, словно под обстрелом. Мои волосы, словно защитная завеса, упали на лицо. «Только не он. Только бы не увидел». Хотя, скорее всего, он и не вспомнит. Три месяца по контракту. Он оплачивал лечение мои мамы, а я продавала ему свое тело и душу. Для него это была просто сделка.

Я уставилась в открытый на экране файл, но буквы сливались в хаотичные линии. Я не видела ничего, кроме его рук на своей коже, не слышала ничего, кроме памяти его низкого стона в ухе.

Не знаю, сколько прошло времени, но он прошел мимо. Волна его парфюма — того самого, с древесными нотами и дымкой, что был моим наркотиком, — накрыла меня с головой. Я инстинктивно сжала бедра, чувствуя, как между ними все сжимается и пульсирует. Кулаки сжались так, что ногти впились в ладони. Черт. Что это за черная магия? Что он делает с моим телом одним своим присутствием? И в этот момент до меня с ужасной ясностью дошло: мне срочно, до потери пульса, нужен мужчина. До этого я спокойно существовала в своем воздержании, а теперь, стоило ему появиться, все мое естество взбунтовалось, требуя ласк, грубости, заполненности — всего того, что когда-то дарил только он.

Они зашли в кабинет Джинни, и я, как и все, украдкой наблюдала сквозь прозрачную стену. Картер развалился на диване с видом повелителя вселенной, бросив телефон рядом. Он сидел ко мне спиной, и я могла безнаказанно изучать широкие плечи, линию спины, ту самую спину, по которой я когда-то впивалась ногтями в пиках наслаждения. Он и правда сидел как король, и, учитывая его состояние и власть, это было почти буквально.

Я резко отвернулась, пытаясь собрать разбегающиеся мысли, и решила бежать. В туалет. Глотнуть воздуха, не пропитанного им.

За дверью кабинки я наконец смогла дышать, опершись лбом о прохладную стенку. Сердце все еще колотилось, но дрожь в коленях понемногу отступала. Я думала, что выжгла в себе все к нему дотла. Наивная дура. Если бы я знала, что он — призрак, стоящий за этой компанией, я бы ни за что не пришла сюда. Но теперь теплилась слабая надежда: он редкий гость. Я буду избегать его, как чумы.

Я просидела слишком долго. Пора возвращаться. Резко открыв дверь, я опустила голову и быстрыми шагами пошла к своему месту, не глядя по сторонам. И врезалась во что-то твердое, теплое и невероятно знакомое. Мои каблуки предательски поехали по полу. Полет вниз был мгновенным. Мир накренился.

Перед моим лицом возникла рука — мужская, с длинными пальцами и широкой ладонью, с идеально подстриженными ногтями. Я, не глядя, инстинктивно вцепилась в нее. И тут же, будто меня ударило током, по руке разлилось жгучее тепло. Я резко подняла взгляд и утонула в бездне его холодных, черных глаз. Его запах снова окутал меня, густой и дурманящий.

Он смотрел на меня. Слишком долго. Разглядывал мое лицо, пока я, словно во сне, поднималась, чувствуя, как его пальцы смыкаются вокруг моей кисти. Его взгляд был изучающим, но пустым. В нем не было ни искры узнавания. Он смотрел на меня, как на незнакомку. Как на случайную сотрудницу, которая неуклюже упала к его ногам.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Вот урод. Я должна была радоваться. Но вместо этого по телу разлилась ледяная волна обиды и унижения. Неужели я стерлась из его памяти так бесследно?

Когда я окончательно встала на ноги, на его губах появилась легкая, высокомерная ухмылка. Он наклонился ко мне, и мое дыхание снова застряло в горле. Его губы оказались в сантиметрах от моего уха.

— Будьте осторожнее, мисс, — прозвучал его голос. Низкий, бархатный, тот самый, что когда-то шептал мне в темноте неприличные слова, от которых все внутри сжималось и плавилось.

И мое тело взбунтовалось окончательно. Внутри все сжалось в тугой, болезненно-сладкий комок желания. Меня затрясло мелкой, предательской дрожью, и я знала — он это заметил. Черт. Я была не готова к этой встрече лицом к лицу.

Собрав последние крупицы самообладания, я тихо, почти беззвучно, выдохнула:

— Извините.

И затем выдернула свою руку из его цепких пальцев, развернулась и пошла, не оглядываясь, чувствуя, как его взгляд прожигает мне спину. Все мое тело гудело, как натянутая струна. В глазах стоял туман, а между ног была настоящая, влажная, стыдная пульсация. Перед глазами снова поплыли картины: его голое тело над моим, его язык, скользящий по самым чувствительным местам, его бедра, вгоняющие в меня с той силой, что стирала грань между болью и наслаждением, его голос, хрипящий мое имя, когда он достигал пика.

Да что же это такое со мной творится? Мысль пронеслась яркой и четкой, как приказ: сегодня же. Сегодня же мне нужно найти кого-нибудь и переспать. Стереть его прикосновение чужим. Заглушить этот огонь, который он снова так легко разжег.

8

Последние лучи заходящего солнца золотили стеклянный фасад небоскреба, когда я, наконец, закрыла ноутбук. Рабочий день подошел к концу, и все задачи, которые дала мне Джинни, были не просто выполнены, а перевыполнены. Когда я зашла к ней в кабинет с отчетом, она с удивлением подняла брови, пробежавшись глазами по цифрам и выводам.

— Шона, ты просто молодец, — в ее голосе звучало неподдельное восхищение. — Я, если честно, не ожидала, что ты справишься так быстро. Эти задачи я дала тебе с запасом до конца недели, — она рассмеялась, и в уголках ее глаз собрались лучики морщинок.

Мне стало немного неловко от таких похвал.

— Извини, ты просто не уточнила дедлайны, а я привыкла работать на опережение.

— Что ж, это прекрасная привычка, — одобрительно кивнула Джинни. — Обязательно поговорю с начальником отдела, чтобы ты поскорее вышла из стажировки и приступила к самостоятельной работе. А сейчас — свободна, беги домой. Приятно видеть в нашем отделе не только красивое, но и такое умное лицо.

Я почувствовала, как по щекам разливается горячий румянец, пробормотала благодарность и поспешила ретироваться. Ее слова горели во мне приятным теплом, но это тепло тут же сменилось ледяным комком в груди, едва я вышла на улицу.

Вечерний воздух был теплым и густым, пах дымом, асфальтом после недавнего дождя и далекими цветами из городских клумб. Я закрыла глаза на секунду, вдыхая эту смесь, пытаясь сбросить напряжение дня. И в этот момент мой взгляд, скользя по почти пустынной плазе перед офисом, наткнулся на него.

Картер Кинг. Он шел к подземному паркингу один, его высокая, мощная фигура казалась инородным телом в этой умиротворяющей вечерней обстановке. Его шаги были быстрыми, отточенными и невероятно уверенными, будто тротуар принадлежал лично ему. Каждое движение — взмах руки, поворот головы — дышало безраздельной властью. Он подошел к низкому, агрессивного вида спортивному купе, которое блестело, как мокрый черный обсидиан. Дверь бесшумно открылась, он легко опустился в кресло водителя, и машина, рыкнув двигателем, начала выруливать.

Я не могла оторвать глаз. Это была гипнотическая, опасная картина. И тут ослепительный свет его фар выжег темноту, выхватив меня из тени, как прожектор на сцене. Сердце упало в пятки. Я резко отвернулась, делая вид, что что-то ищу в сумке, и, не оборачиваясь, почти побежала в сторону метро, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

Дорога домой прошла в тумане. Лишь когда я захлопнула за собой дверь своей студии, я смогла по-настоящему выдохнуть. Первым делом, не раздеваясь, я схватила телефон и набрала маму. Она ответила почти мгновенно, и ее лицо, озаренное улыбкой, стало лучшим лекарством.

— Привет, родная! Ну как, выжила в первый день? — ее голос звучал тепло и заботливо.

Но прежде чем я успела ответить, экран заполнило другое, самое дорогое лицо на свете.

— Мамочка, привет! — закричал Лиам, прижимая телефон так близко, что я разглядела каждую его веснушку. — Я по тебе соскучился! Ты такая красивая! Когда ты уже приедешь?

Он забросал меня десятками вопросов, перескакивая с одной темы на другую, и я смеялась, слушая этот жизнерадостный поток. В этот момент все тревоги и напряжение дня растворились без следа. Мне до боли захотелось обнять его, вдохнуть этот сладкий запах детских волос и никогда не отпускать. Наконец, выдохшись и выложив все новости, он с громким «Люблю тебя, мам!» выбежал из комнаты, очевидно, поглощенный чем-то более интересным.

— Чем это он так увлечен? Обычно он не отлипает от экрана, пока мы не закончим, — удивилась я.

— А мы сегодня купили ему новую железную дорогу, — с легкой виной в голосе призналась мама. — Уж очень он просил.

— Мам, у него их уже целая коллекция! Зачем еще одна? — спросила я без упрека, скорее с недоумением.

— Его главный аргумент был: «Я старые уже сто раз собрал и разобрал, они неинтересные». Что тут скажешь? В общем, теперь у нас дома строится сложнейший транспортный узел.

Я покачала головой, но улыбка не сходила с моего лица.

— Ладно, пусть строит. А день у меня прошел хорошо, если не считать одного «но»… — я запнулась, не зная, как подступиться.

— Что случилось? — лицо мамы сразу стало серьезным, в глазах загорелись огоньки тревоги.

Я глубоко вздохнула, собираясь с духом.

— Мам, я совершила глупость. Я не изучила как следует компанию, в которую устраивалась. Генеральный директор этого холдинга… Картер Кинг.

Глаза матери расширились, выражая такой шок, что не оставалось сомнений — она все прекрасно поняла.

— Ты… ты его видела? — выдохнула она.

— Да. И он видел меня. Но он меня не узнал, — поспешно заверила я ее, пытаясь убедить в этом и саму себя. — Так что все обошлось.

Мама покачала головой, и в ее взгляде читалось глубокое сомнение.

— Очень сомневаюсь, что он тебя не узнал.

— Почему? Прошло почти шесть лет! — возразила я. — Всякое могло случиться, он мог и забыть.

— Доченька, ты просто никогда не замечала, как он на тебя смотрит. Вернее, смотрел тогда. Я не говорила тебе этого, когда вы приезжали погостить, потому что ты уверяла, что он просто друг. А потом… потом ты вернулась такая разбитая, что поднимать эту тему не было и смысла. Но его взгляд… он был не случайным. Он был пристальным. Собственническим.

— Мам, ты многого не знаешь о наших с ним отношениях, — тихо сказала я, чувствуя, как по телу разливается знакомый холод. — Поверь, он не узнал меня. Никакого «взгляда» не было.

— Хорошо, хорошо, — сдалась мама, поднимая руки в умиротворяющем жесте. Но по упрямому складу ее губ и сомнению в глазах я поняла — она осталась при своем мнении.

Мы поговорили еще немного о пустяках, и, попрощавшись, я отложила телефон. Тишина квартиры снова оглушила меня. Встреча с Кингом, несмотря на все заверения, все еще отзывалась внутри мелкой, нервной дрожью, будто после удара током. Мне удалось успокоиться, загнать панику в самый дальний угол сознания. «Он не узнал. Это главное», — твердила я себе как мантру.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но где-то в глубине, как холодный червь, шевельнулся навязчивый вопрос моего же разума: «Надолго ли тебя хватит?»

И думать об этом я не хотела больше всего на свете.

9

Погруженная в водоворот цифр и отчетов, я не заметила его приближения. Лишь когда его тень упала на мой стол, а голос прозвучал совсем рядом, я вздрогнула и оторвалась от монитора.

— Ты идешь на обед? — спросил Джаред, склонившись над моим рабочим местом.

Я подняла глаза и встретилась с его взглядом. В его карих глазах плескалось добродушное любопытство и открытая симпатия. На его губах играла беззаботная, белозубая улыбка, и мои губы невольно потянулись ей навстречу. Джаред был действительно симпатичным — не той опасной, брутальной красотой, что сносила крышу, а чем-то теплым, светлым и… безопасным.

— А это вы так приглашаете меня составит вам компанию, мистер Гарсия? — позволила я себе легкую, игривую нотку в голосе, слегка склонив голову набок.

Он рассмеялся, и вокруг его глаз собрались лучики морщинок.

— Не только красивая, но еще и невероятно догадливая, — парировал он с тем же непринужденным флиртом.

Я с преувеличенной грацией протянула ему руку. Он принял ее, его пальцы мягко, но уверенно обхватили мои, и он с легким усилием помог мне подняться. Его прикосновение было вежливым, ненавязчивым — он поддержал меня, когда я вставала, и тут же отпустил, не переходя границ. Мне было приятно это простое, человеческое внимание. Непривычно. В моей жизни был лишь один мужчина, чьи прикосновения я помнила, — отец Лиама. И он никогда не был вежлив. Он брал то, что хотел, с грацией и жадностью хищника.

За легкой, ни к чему не обязывающей беседой мы спустились на первый этаж и направились в корпоративную столовую. Просторное, светлое помещение с панорамными окнами было заполнено негромким гулом голосов. Аромат свежеприготовленной еды витал в воздухе.

— Так почему же ты выбрала именно нашу компанию? — перейдя на более серьезный тон, спросил Джаред, откладывая в сторону вилку.

Я на мгновение замерла, переставая перебирать салат. Затем подняла на него взгляд, позволив губам растянуться в самой загадочной и кокетливой улыбке, на какую была способна.

— А что, если я скажу, что это судьба привела меня сюда, чтобы встретить именно тебя? — подмигнула я ему, чувствуя, как по щекам разливается румянец.

Джаред широко улыбнулся в ответ, его взгляд повеселел.

— Наконец-то. Кажется, я всю жизнь ждал, когда же ты появишься.

Мы оба рассмеялись, и в этот момент он казался мне идеальным противовесом всему, что происходило в моей жизни. Он был прост, понятен и приятен.

И в этот самый миг, словно по щелчку невидимого дирижера, атмосфера в столовой изменилась кардинально. Гул голосов, смех, звон посуды — все это сменилось гнетущей, звенящей тишиной.

Наш с Джаредом смех прозвучал особенно громко в этой внезапной тишине и так же резко оборвался. Я не понимала, что происходит, пока мой нос не уловил знакомый, как кошмар, аромат — дорогой парфюм с древесными нотами и легкой дымкой. Сердце в груди сначала замерло, а затем рванулось в бешеную скачку, яростно стуча в ребра. По спине пробежала ледяная дрожь, и я почувствовала, как немеют кончики пальцев. Мне даже не нужно было оборачиваться. Каждая клетка моего тела кричала, что сзади, в нескольких шагах, стоит Картер Кинг. Какой черт принес его сюда? Разве ему не носят обед в его чертоги на седьмом этаже?

Я наклонилась к Джареду так близко, почти касаясь его уха, и прошептала так, чтобы слышал только он:

— Я уже наелась. Может, сходим в комнату отдыха? Выпьем кофе.

Затем я откинулась назад и одарила его самой широкой, самой искренней улыбкой, на какую была способна, пытаясь убедить его и саму себя, что ничего не произошло. Джаред, немного ошарашенный, но польщенный, улыбнулся в ответ и кивнул.

Я снова, с напускной дерзостью, протянула ему руку. Его ладонь, теплая и надежная, снова обхватила мою, и он помог мне подняться. И в тот самый миг, когда наши пальцы сплелись, справа от нас возник он.

Джаред, заметив фигуру начальника, инстинктивно отпустил мою руку, словно обжегшись. Улыбка с моего лица испарилась мгновенно, не оставив и следа.

И тогда заговорил Картер. Его голос. Я помнила каждый его оттенок, но за эти годы он стал грубее, глубже, в нем появилась новая, опасная хрипотца. И от первого же звука меня бросило то в жар, то в холод, будто у меня началась малярия.

— Мистер Гарсия, — произнес он, и его тон был ледяным и надменным. — Вы уже разобрались с теми задачами, что я поставил вам вчера?

Я все еще не смела поднять на него глаза. Боковым зрением я видела, как затряслись руки у Джареда и задвигался кадык. Я не винила его.

— Мистер Кинг, полный отчет будет у вас сегодня вечером. Я отправлю все на вашу почту и буду на связи для любых уточнений, — голос Джареда дрогнул, но он держался молодцом.

Картер ничего не ответил. Вместо этого я почувствовала, как его тяжелый, обжигающий взгляд скользнул по мне. Он медленно, как сканер, изучал мой профиль — от прически до каблуков, надолго задерживаясь на линии бедер, которую так откровенно подчеркивали мои новые брюки. Я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, причиняя себе острую, прочищающую разум боль.

— Хорошо, — наконец отчеканил Картер, возвращая взгляд на Джареда. — Крайний срок — пять вечера. Жду.

Он развернулся на каблуках своих безупречно дорогих туфель, холодный блеск его часов и обручального кольца на мгновение ослепил меня, и удалился так же внезапно, как и появился.

Тишина в столовой продержалась еще с десяток секунд, а затем взорвалась приглушенным гомоном. До меня долетали обрывки фраз: «…никогда не спускается в столовую…», «…какой мощный…», «…если бы он посмотрел на меня так…».

Проходя к выходу рядом с Джаредом, я невольно услышала, как две молоденькие стажерки, лет двадцати двух, взволнованно шептались.

— Боже, я бы многое отдала, чтобы провести с ним ночь, — мечтательно вздохнула одна.

— А я бы сразу замуж вышла! — тут же откликнулась вторая.

Иррациональная, острая волна раздражения подкатила к горлу. Я резко выдохнула, сжимая сумку. «Удачи вам, девочки», — ядовито подумала я. «Он никогда не будет вашим».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тут же, словно эхо из глубины, прозвучал внутренний голос, холодный и безжалостный: «Но и твоим он тоже никогда не будет».

Это осознание ударило с новой силой, и я снова раздраженно выдохнула, пытаясь отогнать от себя и его образ, и едкое послевкусие его появления.

10

Пятница. Четыре часа дня.

Я с удивлением осознала, как незаметно пролетела неделя. Всего два часа отделяли меня от вожделенных выходных. Последние три дня прошли под знаком странного, зыбкого спокойствия. Я больше не видела Кинга. Ни в коридорах, ни в столовой, ни у лифтов. Его отсутствие было таким же ощутимым, как и его присутствие, но оно дарило мне глоток воздуха, возможность прийти в себя.

«Я была права, — убеждала я себя, глядя на залив солнцем небоскребы за окном. — Он не узнал меня. Спустя все эти годы я стала для него просто очередной сотрудницей, безымянной и незначительной». Эта мысль приносила облегчение, сладкое и обманчивое, как наркотик.

Мое общение с Джаредом тем временем перешло на новый уровень. Он был… приятен. Приятен своей предсказуемостью, своими теплыми глазами и не требующими ничего взамен улыбками. Мы вместе ходили на обеды, и в комнате отдыха он, смеясь, рассказывал забавные случаи из жизни отдела, а я слушала, изредка вставляя реплики. Он был блестящим рассказчиком, и его общество стало для меня своего рода терапией, убежищем от призраков прошлого. Я отвечала ему общими фразами, выстраивая стену из нейтральных фактов. Слишком мало времени прошло, чтобы говорить о Лиаме. Мысль об этом заставляла мое сердце сжиматься от страха. Я бы его поняла, если бы он отступил. Далеко не каждый мужчина готов принять чужого ребенка. Но вместе с этим страхом приходила и острая, физическая тоска. Я звонила им каждый вечер, но голоса и пиксели на экране были жалкой заменой теплу маленького тела, его смеху, который наполнял дом, его запаху, который пах детством и счастьем.

И все же я согласилась на свидание в субботу. Почему бы и нет? Это ведь ни к чему не обязывает. Ни к сексу, ни к обещаниям. Хотя, если честно, мое собственное тело, взбунтовавшееся после встречи с Кингом в понедельник, настойчиво требовало разрядки. Напряжение копилось, и его нужно было сбросить, как ток, иначе я сойду с ума.

Сегодня Джинни после обеда огорошила меня новостью: с понедельника моя стажировка официально заканчивается.

— Шона, я поговорила с начальником отдела. Ты более чем готова к самостоятельной работе, — заявила она, сияя как солнце.

— Джинни, ты уверена? — попыталась я возразить, в душе сомневаясь в своей готовности. — Может, стоит еще неделю…

— Перестань себя недооценивать! — резко, но без злобы оборвала она. — Ты талантлива, умна и схватываешь все на лету. Хватит это делать. Поверь в себя, как верю в тебя я.

Я лишь покорно кивнула, но внутри расцвело маленькое, гордое пламя. Может, у меня и правда все получится?

К четырем я закончила все задачи и с готовым отчетом снова направилась к Джинни. Та пробежала глазами по документам, и ее лицо снова озарила улыбка одобрения.

— Идеально, Шона. Спасибо.

— Всегда рада помочь, — улыбнулась я в ответ, чувствуя себя на седьмом небе.

И тут Джинни, порывшись в папке, протянула мне стопку бумаг.

— Шона, дорогая, не могла бы ты сделать мне еще одно одолжение? Отнести это наверх? У меня самой времени в обрез, голова кругом.

— Конечно, — с готовностью откликнулась я. — Кому?

— Мистеру Кингу. Его кабинет не пропустишь, он один занимает пол-этажа.

Мир замер. В ушах зазвенела тишина. Я почувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя кожу ледяной. Сердце, еще секунду назад бившееся ровно, теперь бешено заколотилось в груди, словно птица, попавшая в капкан. Отказаться сейчас? Сказать, что я внезапно плохо себя чувствую? Это будет выглядеть подозрительно и непрофессионально. Черт. Черт возьми.

Я молча, с каменным лицом, кивнула, взяла злополучные документы и, не глядя на Джинни, вышла из кабинета. В коридоре мне попался Джаред.

— Шона! Куда это ты так торопишься? — он сиял своей обычной улыбкой.

Я судорожно попыталась растянуть губы в ответ, но получилась лишь жалкая, болезненная гримаса.

— Поручение, — выдавила я и, не останавливаясь, прошла к лифту.

Дрожащими пальцами я ткнула в кнопку вызова. Двери открылись с мягким шелестом. Я вошла в пустую кабину. Воздух внутри показался спертым. «Слишком рано обрадовалась, — прошипел в голове внутренний голос. — Слишком рано решила, что пронесло. Жизнь всегда наносит ответный удар».

Лифт рванул вверх, и мои внутренности неприятно ёкнули. Мне отчаянно хотелось нажать на кнопку первого этажа, выбежать на улицу и бежать без оглядки. Но было поздно. Лифт плавно остановился. Седьмой этаж.

Двери разъехались. Я вышла на территорию, которая дышала иной, недоступной простым смертным жизнью. Глубокие, пушистые ковры, приглушенный свет, абсолютная тишина, нарушаемая лишь тихим гулом системы кондиционирования. Прямо напротив лифта возвышалась массивная, темная дверь из красного дерева. На ней — лаконичная табличка: «Генеральный директор. Картер Кинг».

Я подошла, чувствуя, как подкашиваются ноги. Перед глазами поплыли темные пятна. Я сделала глубокий, судорожный вдох, пытаясь унять дрожь. Не получалось. Решив, что дальше тянуть бессмысленно, я подняла дрожащую руку и постучала.

«Войдите». Его голос прозвучал отстраненно и властно, даже сквозь толщу дерева.

Я нажала на тяжелую ручку и вошла. Первое, что я увидела, — его фигуру у панорамного окна. Он стоял спиной ко мне, телефон у уха, и что-то негромко говорил. Спасительный шанс! Пока он отвлечен!

На цыпочках, затаив дыхание, я прокралась к его гигантскому, минималистичному столу из черного дерева. Воздух в кабинете был пропитан им — его дорогим парфюмом с нотами дерева, дымки и чего-то неуловимого, что было сугубо его, Картера. Этот запах ударил мне в голову, вызвав головокружение. Я бесшумно положила папку на край стола и так же тихо, как вошла, попятилась к выходу.

Рука уже тянулась к ручке, когда за моей спиной раздалось одно-единственное слово, произнесенное с ледяной интонацией, не терпящей возражений:

— Стой.

Я замерла на месте, словно вкопанная, все еще стоя спиной к нему. Сердце колотилось так громко, что, казалось, эхо разносится по всему кабинету. Ладони стали ледяными и влажными. Тишина затягивалась, становясь невыносимой. Он не говорил ни слова, и эта пытка ожиданием была хуже любого крика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наконец его голос, низкий и медленный, разрезал тишину:

— Может быть, вы соизволите повернуться лицом ко мне, мисс…?

Я опустила голову, пряча лицо за завесой волос, и медленно развернулась. Смотрела куда-то в район его дорогих туфель.

— Зачем вы пришли? — снова спросил он. Его голос был ровным, без эмоций.

— Миссис Мур попросила передать вам документы, — мой собственный голос прозвучал хрипло и тихо, словно я пробежала марафон.

— И где они?

— У вас на столе, мистер Кинг.

— Почему миссис Мур отправила именно вас? — в его тоне появилась легкая, колкая насмешка.

— Она… попросила. А я согласилась, — я чувствовала, как по спине бегут мурашки. «Пожалуйста, отпусти, просто отпусти».

— Я так понимаю, вы работаете в аналитическом отделе? — сменил он тему.

— Да. Я младший аналитик, мистер Кинг.

— Тогда уж представьтесь официально. Назовите ваше имя.

Это был приказ. Четкий и недвусмысленный. Волна леденящего ужаса накатила на меня. А что, если он знает? Что, если это ловушка? Соврать? Но это бессмысленно. Он все равно узнает из моих же документов, которые были у него в базе данных компании.

Я сделала еще один глубокий вдох, проглатывая ком в горле.

— Шона Холл.

Он снова замолчал. Я не видела его выражения, не видела, что он делает. Но вдруг почувствовала его движение. Он приблизился. Бесшумно, как хищник. Его запах, который до этого был фоном, теперь обрушился на меня стеной, опьяняющий и удушающий. Я почувствовала тепло его тела всего в сантиметрах от меня, его дыхание коснулось моей кожи. Внутри все сжалось, а затем расплавилось в знакомом, постыдном жаре. Он наклонился, и его губы оказались у самого моего уха. Он всегда так делал, чтобы добиться своего.

— Мисс Холл, — прошептал он так тихо, что это было похоже на ласку, но в ней таилась сталь. — Скажите, я настолько вам неприятен?

Я резко отпрянула и подняла голову. Он успел отклониться, иначе бы наши лбы столкнулись. И впервые за все время я прямо посмотрела ему в глаза. В эти темные, бездонные глаза, точь-в-точь как у нашего сына.

— С чего вы взяли? — выдавила я, и мой голос прозвучал резче, чем я хотела.

— С того, что с момента вашего появления в моем кабинете вы ни разу не посмотрели на меня. Создается впечатление, что сам вид мой вызывает у вас… физическое отвращение. Чем я заслужил такую честь? Я вас чем-то обидел?

Слово «обидел» прозвучало как пощечина. Оно было таким мелким, таким ничтожным по сравнению с той болью, которую он мне причинил. Внутри меня что-то сорвалось с цепи. Вся ярость, все унижение, все слезы, которые я подавляла все эти годы, хлынули наружу. Я почувствовала, как мой взгляд стал жестким, колючим.

Картер заметил это изменение. Он приподнял бровь, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на интерес.

— Я могу идти, мистер Кинг? — спросила я, и мой голос зазвучал ледяной сталью. Наваждение рассеялось, его сменил холодный, ясный гнев.

— Конечно, — он сделал паузу, и на его губах появилась та самая, хищная, уверенная ухмылка, что сводила меня с ума когда-то. — Но только после того, как отдашь мне свой долг, Шона.

Мир остановился. Я остолбенела, не в силах поверить в услышанное. Мой взгляд снова встретился с его. И на этот раз в его глазах не было и тени неведения. Там было четкое, безжалостное узнавание. И не просто узнавание. Там была ярость. Холодная, выдержанная, как старый коньяк. Его глаза потемнели, стали почти черными.

Он знал. Он знал все это время.

11

— Долг? — вырвалось у меня, голос прозвучал глухо и неестественно. Я отступала шаг за шагом, пока спиной не уперлась в прохладную стену. Сердце бешено колотилось, смешивая гнев, обиду и предательское желание в один коктейль, от которого кружилась голова.

Картер приближался без спешки, его движения были плавными и уверенными, как у хищника, знающего, что добыча уже в ловушке. Его пальцы расстегнули единственную пуговицу на идеально сидящем черном пиджаке. Он сбросил его на пол, не отводя от меня взгляда. Затем принялся закатывать рукава белоснежной рубашки, обнажая мускулистые предплечья с проступающими венами. Каждое его движение было выверенным, соблазнительным и опасным.

Когда он, наконец, подошел вплотную, я почувствовала исходящее от него тепло. Он уперся ладонями в стену по обе стороны от моей головы, заключив меня в клетку из своего тела и аромата дорогого парфюма и чего-то неуловимого, что было сугубо его. Этот запах опьянял, лишая воли, запуская в жилах огонь.

Он склонил голову, и его губы оказались в сантиметре от моих. Дыхание сплелось в единый горячий поток.

— Две оставшиеся недели, — прошептал он, и его голос был низким, хриплым от сдерживаемой страсти.

Я смотрела на него, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как предательски слабеют колени.

— О чем ты? — выдавила я, пытаясь сохранить остатки самообладания.

— По нашему соглашению, — его губы скользнули по моей щеке к уху, заставляя меня вздрогнуть, — я помог твоей семье, а ты три месяца принадлежала мне. Но прошло только два с половиной, Шона. Ты сбежала.

Его слова обожгли, как кипяток.

— Сбежала? — я попыталась вырваться, но он прижал свое бедро к моему, лишив меня возможности двигаться. — Ты должен был жениться! Это разбило мне...

Я замолчала, кусая губу, но было поздно.

— Разбило тебе что? — он отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза, и в его взгляде плясали черные демоны. — Сердце? Ты говорила, что любишь, а сама взяла и исчезла. Сбежала в другой город, как ворованная вещь.

Его слова вонзились в самое сердце.

— А что я должна была сделать? Ты женился, Картер! — во мне все закипело.

Он резко схватил меня за запястье, его пальцы впились в кожу почти болезненно.

— Если бы ты не ушла тогда... — он осекся, сжав челюсти.

— Что? Продолжай. — потребовала я, пытаясь высвободиться.

— Уже неважно, — прошипел он, и в следующий миг его губы грубо захватили мои.

Это был не поцелуй, а нападение. Наказание и утверждение власти. Его язык властно вторгся в мой рот, без спроса, без нежностей. И что-то во мне, глубокое и темное, ответило ему с той же яростью. Мои руки, которые секунду назад пытались его оттолкнуть, теперь впились в его плечи, притягивая ближе. Между нами вспыхнул пожар, который тлел все эти годы. Это было как вернуться домой после долгой, изматывающей дороги. Как глоток воды в пустыне.

Он оторвался, чтобы перевести дух, его глаза пылали темным огнем.

— Ты все еще отвечаешь мне, как тогда, — прохрипел он, прижимаясь лбом к моему. — Ты все еще моя.

Его рука скользнула к моей шее, большой палец провел по линии челюсти. И тут я почувствовала его. Холодный металл обручального кольца на его пальце.

Реальность ударила с леденящей ясностью.

Я рванулась назад, и звонкий хлопок разнесся по кабинету. Ладонь горела от удара, который я отвесила ему по щеке.

Он отшатнулся, по лицу пробежала тень шока и ярости. Этого мгновения мне хватило, чтобы выскользнуть из-под него и отпрыгнуть к двери.

— Ты урод! — выдохнула я, дрожа всем телом. Губы горели, в ушах стоял звон. — У тебя есть жена! Или в тебе не осталось ни капли уважения ни к ней, ни к себе? Больше не подходи ко мне. Я ненавижу тебя, Картер Кинг. Ты — самая большая ошибка в моей жизни.

Не дожидаясь ответа, я вылетела из кабинета, хлопнув дверью так, что стеклянная стена задрожала. Добежав до лифта, я с истеричной настойчивостью тыкала в кнопку вызова, пока створки не открылись. Только когда они сомкнулись, я прислонилась к стенке, пытаясь перевести дыхание. Тело трясло от адреналина, губы пульсировали, напоминая о его грубом поцелуе.

Если Джинни спросит, скажу, что плохо себя почувствовала. Но сейчас мне был нужен не оправдания, а глоток свежего воздуха и одиночество, чтобы собрать в кучу разорванные на клочья чувства. Ярость, стыд, и — предательское, неистребимое — желание.

***

Холодный металл дверной ручки врезался в ладонь, когда я, наконец, захлопнула за собой дверь своей квартиры. Тишина и одиночество, которых я так жаждала после побега из кабинета Картера, теперь давили на уши оглушающей тяжестью. Я прислонилась спиной к двери, пытаясь перевести дыхание, но в груди будто застрял колючий ком.

И тут же, словно насмешка судьбы, зазвонил телефон.

Первой мыслью была мама. Всегда чуткая, она, казалось, на расстоянии чувствовала, когда мне было тяжело. Но сейчас я не могла с ней говорить. Один только звук ее заботливого голоса мог разрушить хрупкую защитную оболочку, которую я с таким трудом выстраивала. Я сгребла телефон в охапку вещей, намереваясь проигнорировать звонок, но он замолк, чтобы через секунду зазвонить снова, настойчиво и раздражающе.

«Да что же такое?» — мысленно выругалась я, с раздражением выуживая аппарат из груды одежды. Незнакомый номер. Сердце на мгновение екнуло — а вдруг что-то с Лиамом? Сделав глубокий, судорожный вдох, я нажала на зеленую кнопку.

— Алло? — мой голос прозвучал хрипло и устало.

— Разве я тебя отпускал со своего кабинета, Шона?

Его голос. Низкий, бархатный, пропитанный ядом и властью, прошелся по моей коже электрическим разрядом, вызвав предательскую волну мурашек. Он звучал так, будто его губы все еще были у моего уха, а его руки сжимали мои запястья.

Мой взгляд упал на фотографию на тумбочке — Лиам, его беззаботная улыбка, его глаза, точь-в-точь... его глаза. Это придало мне сил.

— Ты, наверное, что-то недопонимаешь, — выдавила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Отвали, Картер. То, что ты сделал — грязно и низко. У тебя есть жена. А у меня, — я намеренно сделала паузу, — есть парень. Так что давай сделаем вид, что между нами ничего не было? Никогда.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

На другом конце провода воцарилась тишина, но я буквально чувствовала, как по нему передается его напряжение.

— Кто он? — его вопрос прозвучал тихо, но в этой тишине слышалась сталь.

— Это неважно.

— Важно. — его голос внезапно взорвался яростью, заставив меня вздрогнуть. — Назови его имя.

Какое право он имел? Какое право он имел терроризировать меня, врываться в мою жизнь, когда сам был связан узами брака?

— Я сказала — отвали от меня. — прошипела я, сжимая телефон так, что треснул корпус. — Ты прекрасно делал вид, что не знаешь меня последние дни. Сделай одолжение нам обоим — продолжай в том же духе.

Я резко нажала на красную кнопку, отрезая его голос на полуслове. Пальцы дрожали так, что я с третьего раза попала в меню, чтобы занести его номер в черный список. Когда это было сделано, я швырнула телефон на диван, но было поздно.

Стена, которую я выстраивала годами, дала трещину. Та самая боль, острая и свежая, будто все произошло вчера, накатила с новой, сокрушительной силой. Первая предательская слеза скатилась по щеке, оставив после себя горячий соленый след. Затем вторая, третья... Я не смогла сдержаться.

С рыданием, вырвавшимся из самой глубины души, я рухнула на кровать, уткнувшись лицом в прохладную шелковую наволочку. Я обхватила ее так крепко, будто это был спасательный круг в бушующем море отчаяния, и дала волю слезам, которые копились все эти годы. Слезам предательства, одиночества, несправедливости и той душевной боли, которую оставил после себя Картер Кинг. Я плакала о наивной девушке, которой была когда-то, о сломанных мечтах и о том невыносимом выборе, который мне пришлось сделать в одиночку.

Не знаю, сколько времени прошло, но в какой-то момент слезы иссякли, оставив после себя пустоту и тяжесть под веками. Я лежала, глядя в потолок, чувству себя выжатой и опустошенной, но странно спокойной. Как после грозы.

Именно в этой тишине до меня дошла простая, животная истина: мне нужно было отвлечься. Стряхнуть с себя его прикосновение, его вкус, его запах. Мне нужен был мужчина. Не чувства, не страсть, не обещания — только физиология. Осязаемое доказательство того, что я жива, что я могу чувствовать что-то, кроме этой старой боли.

С трясущимися руками я подняла телефон и нашла в контактах номер Джареда. Он ответил практически сразу, после первого гудка.

— Ну привет, моя судьба! — его голос звучал жизнерадостно и непринужденно. — Вот уж не ожидал твоего звонка так поздно.

— Джаред... ты сейчас можешь приехать ко мне? — спросила я прямо, без предисловий, и в своем голосе я услышала ту самую хрупкую уязвимость, которую пыталась скрыть.

На той стороне повисла оглушительная тишина. Я почти почувствовала, как он переваривает мои слова.

— Конечно, — наконец ответил он, и в его голосе появились новые, серьезные нотки. — Скинь адрес. Буду скоро.

Я отправила ему локацию, затем, с холодной решимостью, прошлась по квартире, убирая с открытых мест все фотографии Лиама в шкаф. Сейчас мне не нужны были лишние напоминания о моей реальной жизни, о моей ответственности. Мне нужен был побег. Джаред был идеальным кандидатом — красивый, внимательный, не обремененный багажом моего прошлого.

Я зашла в душ, и ледяные струи воды стали моим очищением. Я пыталась смыть с кожи следы Картера — его взгляд, его прикосновения, его поцелуй. Вода стекала по телу, смешиваясь со слезами, которые я больше не могла сдержать. Когда я вышла, завернувшись в большое мягкое полотенце, кожа горела, но внутри все еще оставалась ледяная пустота.

Ровно в тот момент, когда я собиралась сделать глоток воды, раздался звонок в дверь.

Сердце на мгновение замерло, но это был не тот лихорадочный стук, что вызывал Картер. Я распахнула дверь. На пороге стоял Джаред, его волосы были слегка растрепаны вечерним ветром, а в глазах читалось недоумение и ожидание.

Не говоря ни слова, я сделала шаг вперед, поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.

Он замер от неожиданности, его тело на мгновение окаменело. Затем что-то щелкнуло. Его руки обхватили меня за талию, прижимая к себе, а его губы начали отвечать — сначала неуверенно, потом все более страстно.

И я ждала. Ждала, что мир перевернется, что земля уйдет из-под ног, что в ушах зазвенит, а разум затуманится безумием. Так, как это всегда было с Картером. Даже от одного его взгляда.

Но ничего не произошло.

Было... приятно. Его губы были мягкими, его прикосновения — настойчивыми, но в голове у меня была идеальная, кристальная ясность. Я могла анализировать каждый его жест, каждое движение. Мое сердце билось ровно и спокойно. Не было того урагана, который обрушивался на меня при одном лишь присутствии Картера. И в этом отсутствии бури я нашла странное утешение. Мне был нужен контроль.

Я обвила руками его шею, углубляя поцелуй, и потянула его внутрь квартиры, пятясь к спальне. Мы упали на кровать, он оказался сверху, его вес был тяжелым, но не давящим. Его поцелуи переместились на шею, он оставлял влажные, горячие следы на коже. Он делал все правильно, технично, даже страстно. Мое тело начало отзываться на ласки — кожа покрывалась мурашками, дыхание сбивалось. Но это была лишь физиология, глухой отзвук настоящего желания. Не было того всепоглощающего пожара, который сжигал дотла, не оставляя места для мыслей. С Картером достаточно было его взгляда, чтобы между ног стало влажно и горячо. С Джаредом мне приходилось заставлять себя, уговаривать свое тело откликнуться.

— Ты прекрасна, Шона, — прошептал он, его губы скользнули ниже, к груди, срывая полотенце. — Твое тело создано для ласк.

Я закрыла глаза, пытаясь заглушить внутренний голос, и вцепилась пальцами в его волосы, притягивая его ближе, пытаясь утонуть в ощущениях, а не в мыслях. Он спускался все ниже, его поцелуи жгли кожу на животе, и я уже почувствовала, как мышцы пресса непроизвольно напряглись в ожидании...

И в этот самый момент оглушительно зазвонил мой телефон.

Джаред замер, приподнялся на локтях.

— Проигнорируй, — хрипло попросила я, пытаясь притянуть его обратно.

Но звонок прекратился и начался снова, настойчиво и тревожно.

— Ответь, — сказал Джаред, уже совсем отдаляясь от меня. Его дыхание было тяжелым, в глазах читалось разочарование, но он был джентльменом. — Вдруг это срочно.

Сдавленно вздохнув, я натянула полотенце и, чувствуя ледяной комок разочарования и дурного предчувствия в желудке, подошла к телефону. Мама.

Я собиралась сбросить, но звонок прекратился и следом пришло сообщение. Я открыла его, и кровь застыла в жилах.

«Шона, мы с Лиамом в больнице. Он катался на велосипеде, упал и сильно ушибся. Врачи говорят, что все в порядке, просто сильный ушиб и испуг, но... мне страшно».

Мир сузился до размеров экрана телефона. Все — и Картер, и Джаред, и мои душевные метания — мгновенно обесцветилось и исчезло. Остался только всепоглощающий, дикий, животный страх за моего ребенка.

Я подняла испуганный взгляд на Джареда, который смотрел на меня с вопросом в глазах.

— Тебе пора, — прозвучал мой голос чужим, плоским тоном.

— Что? — он не понял, моргнув.

— Извини, Джаред. Но тебе пора. Неотложные дела. — Я уже оттолкнулась от стены, набрасывая халат. — Извини, что так вышло. Давай... в следующий раз?

Я подошла к нему, взяла за руку и почти потащила к выходу. На его лице было написано полное недоумение и легкая обида.

— Мне правда очень стыдно перед тобой, — пробормотала я, открывая дверь, — но сейчас мне нужно побыть одной.

Он что-то попытался сказать, но дверь уже закрывалась. Я повернула ключ, прислонилась лбом к прохладному дереву и закрыла глаза, вытесняя из головы его образ. Со мной творилось что-то ненормальное. Я была разорвана на части, но один единственный звонок расставил все по местам с безжалостной ясностью.

Пальцы дрожали, когда я набирала номер мамы.

— Мам, как он? — мой голос сорвался на шепот.

— Все хорошо, родная, уже все хорошо, — ее голос дрожал от перенесенного испуга. — Просто сильный ушиб руки, плакал, бедный. Но сейчас спит. Просто... просто мне нужно было услышать твой голос.

Договорив с мамой и убедившись, что с моим мальчиком все в порядке, я сделала следующее, что диктовало мне материнское сердце. Не думая, не анализируя, я открыла приложение авиакомпаний и купила билет на ближайший ночной рейс. Домой. К сыну.

Спустя несколько часов я уже сидела в кресле у иллюминатора, глядя на удаляющиеся огни города. Где-то там остался Картер со своим маниакальным желанием владеть, Джаред со своим недоумением, моя карьера, только-только начавшаяся. Но все это теперь казалось далеким и незначительным.

За окном самолета расстилалась темнота, но впереди, в другом городе, меня ждал единственный человек, который имел значение. И судьба, жестко и безвозвратно, напомнила мне об этом, прервав мою попытку сбежать от самой себя в объятиях не того мужчины.

12

Первые лучи утреннего солнца робко пробивались сквозь кухонную занавеску, окрашивая столешницу в теплый, медовый цвет. В воздухе витал аромат свежесваренного кофе — единственное, что казалось реальным и незыблемым в моем шатком мире. Я сидела, сжимая в ладонях теплую чашку, как будто это был якорь, удерживающий меня от того, чтобы снова уплыть в море тревог и воспоминаний. Мама, молчаливая и понимающая, готовила завтрак, но я чувствовала ее взгляд на себе.

Тишина была настолько громкой, что, казалось, можно было услышать биение собственного сердца. Я набрала воздух в легкие, и слова вырвались наружу тихим, сдавленным шепотом, словно я боялась, что их услышит сам дом:

— Мам, я думаю уволиться из этой компании...

Звук собственного голоса, озвучивающего это решение, казался одновременно и кощунственным, и освобождающим. Мама перестала помешивать овсянку и повернулась ко мне. Ее лицо, обычно такое безмятежное, выражало глубокую озабоченность.

— Почему? — так же тихо спросила она. — Это из-за... отца Лиама?

Я не нашла в себе сил для слов. Мое молчание было красноречивее любого признания. Я просто кивнула, уставившись на темную гладь кофе, в которой отражалось мое искаженное тревогой лицо.

— Доченька, — мама подошла ближе и села напротив, ее рука легла поверх моей. — Скажи мне честно. Ты к нему что-то чувствуешь?

Горькая усмешка сама сорвалась с моих губ.

— Ага. Прекрасный микс. Ненависть и... благодарность.

Мама подняла удивленную бровь.

— И за что же благодарность? Я думала, там только боль.

— За сына, — выдохнула я, и в груди что-то болезненно сжалось. — Лиам... он самое светлое, что у меня есть. Но его заслуги были только в одном... — я резко оборвала себя, чувствуя, как по щекам разливается краска. Некоторые детали наших с Картером отношений моя мать, к счастью, никогда не узнает. Особенно те, что касались начала наших отношений и той цены, которую я заплатила за ее здоровье.

Мама, словно прочитав мои мысли, по-доброму хмыкнула, не настаивая.

— Ну а за что ненавидишь? Кроме очевидного.

Я закрыла глаза, и передо мной снова возникло его лицо — надменное, холодное, с темными глазами, которые прожигали меня насквозь.

— За то, что он уничтожил меня, мама. Не просто разбил сердце, как какой-то неловкий юноша. Он уничтожил мою веру в себя, в людей, в любовь. Он взял ту девушку, которой я была, и разобрал ее на части. А потом ушел, даже не оглянувшись. И я до сих пор собираю осколки.

— Мы никогда об этом нормально не говорили, — мягко сказала мама. — Как все начиналось? Что было между вами? Может, сейчас самое время рассказать?

Мой разум лихорадочно искал выход, оправдания, любую ложь, лишь бы не открывать старые раны и не признаваться, что наше начало было сделкой. Я готова была солгать, но в этот самый момент дверь на кухню скрипнула.

— Мама!

Этот звук был как бальзам на мою израненную душу. Лиам стоял в дверном проеме, сонный, с растрепанными кудрями и заспанными глазами. На его левой руке красовался фиолетовый синяк и небольшая припухлость. Увидев его, я почувствовала, как все внутри перевернулось, а тяжесть на сердце мгновенно сменилась всепоглощающей нежностью. Вот он — мой истинный маяк, мое спасение.

Он подбежал и крепко обнял меня, уткнувшись лицом в мой халат. Я прижала его к себе, вдыхая его детский, сладкий запах — смесь шампуня, сна и чего-то неуловимо родного.

— Осторожнее, боец, — прошептала я, гладя его по мягким кудряшкам. — У тебя же ранение.

— Мам, я даже не знаю, как так вышло, — его голос был приглушен тканью моего халата. — Я просто ехал на велосипеде, а потом уже лежал на земле... Я... я пытался проехать без рук. Только, пожалуйста, не ругайся.

Я рассмеялась, и этот смех прозвучал искренне и легко. Наклонившись, я поцеловала его в макушку, а потом, не отпуская, прошептала ему на ушко:

— Я не буду ругаться, мое солнышко. Просто в следующий раз будь аккуратнее. Я так за тебя переживала.

— Поэтому ты прилетела? — он поднял на меня свои огромные глаза. Глаза, которые были точной копией картеровских — такие же темные, глубокие, пронзительные. В них сейчас плескалось детское любопытство и бесконечное доверие.

— Я прилетела, потому что соскучилась до боли, — сказала я, и это была чистая правда. — А узнав о твоем падении, я не могла не приехать.

Лиам улыбнулся своей особой, сокровенной улыбкой и прошептал так тихо, что я скорее угадала, чем услышала:

— Тогда надо почаще падать.

Эти слова, сказанные с абсолютно серьезным и искренним выражением лица, снова поразили меня его сходством с отцом — та же прямолинейность, та же странная, извращенная логика. Я снова рассмеялась, но на этот раз в смехе слышались и слезы.

— Солнышко мое, не надо этого делать, — сказала я, смотря ему прямо в глаза. — Тебе будет больно. А мне и бабушке — еще больнее. Наше счастье — видеть тебя здоровым и смеющимся.

Мысли об увольнении снова нахлынули на меня, но теперь они были не паническими, а обдуманными. Я не могу быть в другом городе, пока он здесь. Он — центр моей вселенной. Здесь, в этих стенах, пахнущих домашней выпечкой и детством, была моя настоящая жизнь. А там, в стеклянных небоскребах, — лишь ее бледная, искаженная тень.

Эти выходные пролетели как один миг, наполненный светом и теплом. Я не отходила от Лиама ни на шаг. Мы смотрели мультфильмы, читали книги, и я часами наблюдала, как он, сгорбившись, увлеченно собирает новые конструкторы. Мы с мамой, пытаясь его подбодрить, устроили настоящий «конструкторский бум». Единственной помехой была его травмированная левая рука — для левши это была настоящая трагедия. Я видела, как он морщится от боли, пытаясь нажать на мелкую деталь, и тут же подсаживалась к нему, становясь его «правой рукой» в прямом и переносном смысле. Эти тихие, совместные вечера были лучшей терапией.

И в этой атмосфере покоя у меня наконец-то нашлось время и силы все проанализировать. История с Джаредом вызывала у меня чувство глубокой неловкости и стыда. Я использовала его. Использовала так же цинично, как когда-то использовал меня Картер, пусть и по иным причинам. Я не могла так оставлять. Ему были нужны извинения и честное объяснение. Он был хорошим человеком, и он заслуживал как минимум уважения. Я решила, что по возвращении предложу ему остаться друзьями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С Картером все было на порядок сложнее. Одно лишь упоминание его имени вызывало во мне бурю противоречивых реакций — от леденящего страха до обжигающего гнева и... постыдного, неистребимого влечения. Я цеплялась за надежду, что он оставит меня в покое, что мы сможем существовать в параллельных мирах, пересекаясь лишь на совещаниях. Но я понимала, что это утопия. Если он снова подойдет, на этот раз я не позволю эмоциям взять верх. Никаких пощечин, никаких истерик. Только холодный, деловой тон и четкие границы. Нам придется научиться взаимодействовать, как взрослые люди, похоронив призраков прошлого. Если, конечно, он сам этого захочет.

И вот, под занавес этих исцеляющих выходных, наполненных смехом Лиама и мудрым спокойствием мамы, наступил вечер воскресенья. Предстоящий отъезд давил на сердце тяжелым грузом. За ужином я снова заговорила с мамой о своем решении.

— Я не хочу уезжать, мам. Я не могу оставлять его. Я готова все бросить.

Мама отложила вилку и посмотрела на меня с той самой материнской мудростью, которая видела гораздо дальше моих сиюминутных страхов.

— Доченька, я понимаю тебя как никто другой. Но бегство — это не выход. Ты проделала огромный путь, чтобы устроиться в такую компанию. Этот опыт, это имя в резюме — они откроют перед тобой любые двери. Ты сможешь обеспечить Лиаму будущее, о котором мы с тобой могли только мечтать. Ты сильная. Ты справишься.

Она была права. Я это знала. Бегство от Картера было бы поражением. Поражением, которое отбросило бы меня на годы назад. Я не могла позволить ему снова отнять у меня что-то важное. Даже если это будет невыносимо тяжело, я должна была вернуться. Ради себя. Ради сына. Ради того, чтобы однажды посмотреть в его глаза и не почувствовать ни страха, ни гнева, а лишь равнодушие.

— Хорошо, — тихо сказала я, сдаваясь под напором ее логики и собственного упрямства. — Я справлюсь.

13

Стеклянные стены офиса казались мне клеткой, а монитор компьютера — серым, безжизненным прямоугольником, в котором тонули мои мысли. Я не видела ни графиков, ни цифр. Передо мной стояло бледное, обиженное личико Лиама, каким я оставила его вчера в аэропорту. Он не плакал, нет. Он лишь смотрел на меня своими огромными, картеровскими глазами, полными немого укора, и его маленький подбородок был упрямо поднят. Это сходство в минуты расстройства било по мне больнее всего. Я целовала его, обнимала, вдыхала его детский запах, давая обещания, которые сейчас, вдали от него, казались предательством.

— Шона, с тобой все в порядке?

Голос Джинни вырвал меня из водоворота вины. Я вздрогнула и медленно, будто сквозь вату, повернула к ней голову. На моем лице сама собой возникла привычная, дежурная улыбка — моя главная защита.

— Да, конечно, все хорошо. А что?

— Время-то уже второй час, а ты от стола ни разу не отходила. Даже на обед не спустилась. Застряла на какой-то задаче? — в ее голосе слышалась искренняя забота.

— Нет, все в порядке. Просто не хочется, — я снова улыбнулась, надеясь, что это выглядит убедительно.

— Так дело не пойдет, — Джинни покачала головой, принимая свой «наставнический» вид. — В этом отделе сотрудники не голодают. Мое прямое указание — немедленно иди и поешь. Пока не вернешься с тарелкой, на работу не выходи!

Спорить было бесполезно. Я с тем же поддельным энтузиазмом кивнула и направилась к лифту, чувствуя себя школьницей, которую выгоняют на перемену.

В кабине лифта мое внимание привлекло сообщение от Джареда. Его не было на месте, и на мою осторожную отписку он ответил, что его внезапно отправили в командировку в один из филиалов. «Сорван с места, как сорняк, даже предупредить не успел», — писал он. И я, к своему стыду, почувствовала не разочарование, а облегчение. Судьба давала мне отсрочку, время собраться с мыслями и придумать, как извиниться за тот позорный вечер, не разливая при этом вокруг себя море оправданий.

Столовая в этот час была пустынна и тиха, как гробница. Воздух, еще утром наполненный гулом голосов и аппетитными запахами, теперь был спертым и тяжелым. Я наскоро набрала легкий салат и кофе, выбрала самый дальний столик в углу и уткнулась в телефон, делая вид, что изучаю финансовые отчеты. Еда не лезла в горло, но надо было выполнить приказ Джинни.

Я не услышала его шагов. Сначала до меня лишь донесся тот самый, въедливый и дурманящий аромат — дорогой парфюм с нотами сандала, кожи и легкой дымки. Запах, который был вплетен в ДНК всех моих самых ярких и самых болезненных воспоминаний. Сердце в груди дрогнуло, замерло на секунду, а затем забилось в бешеном, неритмичном темпе.

Только потом я ощутила движение. Тень, упавшую на мой стол. Я медленно, преодолевая сопротивление каждой мышцы, подняла голову.

Он сидел напротив. Картер Кинг. Развалившись на стуле с видом полновластного хозяина, который обнаружил нечто интересное на своей территории. И он смотрел на меня. Не скользил взглядом, а именно смотрел — пристально, неотрывно, будто пытался прочитать мелкий шрифт моей души. Его взгляд был физическим прикосновением, от которого по коже бежали мурашки, а в низу живота зарождалась предательская, знакомая теплота.

Молчание затягивалось, становясь осязаемым, густым, как мед. Я должна была сказать что-то первой — он был моим боссом. Но слова застряли в горле комом.

— Не слишком ли поздний обед для столь усердной сотрудницы, мисс Холл? — наконец произнес он. Его голос был ровным, официальным, но в глубине темных глаз плескалась откровенная насмешка.

«Официально? — едко подумала я. — После всего, что было?»

— Здравствуйте, мистер Кинг. Разве в корпоративных правилах прописано время для приема пищи? — мой собственный голос прозвучал на удивление спокойно.

— Конечно, нет. Мне просто интересно, что заставило вас пропустить обеденный перерыв? Неужели работа в моей компании настолько захватывающа? — в его тоне зазвучал легкий, ядовитый флирт.

— Не поверите, но да, — я оскалилась в самой сладкой и фальшивой улыбке. — Я была поглощена процессом.

Его взгляд скользнул с моих глаз на губы, задержался там на секунду дольше приличий. Этот взгляд был горячим, как прикосновение, и я почувствовала, как набухают и заостряются соски, предательски вырисовываясь под тонкой тканью блузки. Спасибо Рей и ее любви к соблазнительному кружевному белью, которое ничего не скрывало, а лишь подчеркивало. Он это видел. Его зрачки расширились, поглощая радужку, а дыхание стало чуть более глубоким и шумным. Мое тело, проклятое предательское тело, реагировало на него с той же животной силой, что и шесть лет назад.

Я резко опустила телефон на стол и скрестила руки на груди, отрезая ему визуальный доступ. И в этот момент он перешел в атаку.

— Кстати, о вашей работе, — его голос снова стал тихим, но обрел новую, опасную гравитацию. Он наклонился вперед через стол, сокращая дистанцию до минимума. Его шепот был предназначен только для меня. — Я узнал, что вы приступили к обязанностям лишь на прошлой неделе, а наставника у вас уже нет. Это впечатляет.

— Разве самостоятельность — это нарушение? — парировала я, все еще пытаясь держать оборону.

— Нет. Просто... у вас, должно быть, незаурядные таланты, мисс Холл, — он произнес это с такой сладкой, хищной убежденностью, что по моей спине пробежал холодок.

И тогда его взгляд стал по-настоящему звериным. Полным неподдельной, голодной похоти. Он подвинулся еще ближе, и его шепот стал обжигающе тихим, проникая прямо в ухо, в мозг, в кровь.

— Я знаю все твои таланты, Шона. Особенно те, что проявляются в спальне. Я помню, как ты стонешь, когда я вхожу в тебя. Как закатываются твои глаза, когда ты кончаешь. Как ты кричишь мое имя, и твои ноги дрожат на моих плечах.

Я инстинктивно свела бедра, чувствуя, как между ног все сжимается и пульсирует от его слов. Дыхание перехватило. Он видел это. Он видел каждую мою физиологическую реакцию и играл на ней, как на инструменте.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И я хочу снова видеть это. Чувствовать. Слышать, как ты задыхаешься. Хочу снова ощутить, как ты сжимаешься вокруг меня.

Его слова, произнесенные тем низким, бархатным шепотом, были хуже любого прикосновения. Они наполняли голову пьянящим туманом, заставляли кровь стучать в висках. Соски болезненно ныли, упираясь в мои же руки, а внизу было мокро и горячо. Он добивался именно этого.

— Малышка, я вижу, как ты хочешь меня. Зачем эти детские игры? Пойдем ко мне. Сейчас.

Я смотрела на него, на его темные, почти черные глаза, полные обещания и унижения. Мое тело горело, умоляло сдаться. Разум утопал в его запахе, в памяти его прикосновений. Еще секунда — и я бы последовала за ним, как загипнотизированная.

Но где-то в глубине, сквозь этот туман, пробился образ Лиама. Его глаза. Его доверие.

Я резко встряхнула головой, отбрасывая чары, и ответила ему тем же тихим, ядовитым шепотом, впиваясь в него взглядом:

— Знаешь, что? Даже если бы ты остался последним мужчиной на Земле, а я — последней женщиной, и от нас зависело бы будущее человечества... Знай. Человечество бы вымерло.

С этими словами я поднялась, так и не опустив скрещенных на груди рук. Я не побежала. Я развернулась и пошла прочь от него ровным, гордым шагом, чувствуя, как его взгляд прожигает мне спину.

Позади раздался его тихий, уверенный смешок. И затем его голос, громкий и насмешливый, настиг меня у выхода:

— В этом я сильно сомневаюсь, мисс Холл!

Я не обернулась. Я просто вышла, оставив его в пустой столовой, сжимая кулаки и пытаясь загнать обратно в клетку разбуженного им зверя.

14

Картер сидел, вцепившись пальцами в столешницу, пока не побелели костяшки. Его взгляд, тяжелый и раскаленный, прожигал спину удаляющейся Шоны, впитывая каждый изгиб ее тела, каждый взмах волос. Внутри него бушевал хаос. Древний, первобытный инстинкт требовал настигнуть ее, схватить, перекинуть через плечо и унести в свое логово, заприходовать в самом сердце своей империи, где ничто и никто не посмеет к ней прикоснуться. Его. Она была только его.

Она изменилась. Проклятая, сладостная мука — заметить каждую перемену. Грудь, ставшая более пышной и соблазнительной под строгой блузкой. Талия, такой тонкой, что его ладони, помнившие ее форму, сжались от желания вновь ощутить этот изгиб. А волосы... эти темные, непокорные кудри, теперь еще длиннее. Память нанесла ему предательский удар: он снова ощутил их шелковистую тяжесть на своей коже, помнил, как наматывал эти локоны на кулак, прижимая ее голову к подушке, помнил ее сдавленный стон, когда он входил в нее сзади, погружаясь в горячую, влажную плоть, которая принимала его так жадно, будто искала в нем спасения.

«Я люблю тебя, Картер...»

Ее слова, сказанные когда-то на разбитом шепоте, прозвучали в ушах с такой ясностью, будто она стояла рядом. И этот шепот резанул по живым нервам, больнее любого упрека.

Он видел, как ее разрывало сегодня. Самое первое, что он прочел в ее глазах — это была не злость. Это была обида. Глубокая, старая, как мир, женская обида. Да, он женился. На другой. Он стал тем подлецом, который разбил ее сердце, растоптал их хрупкий мир и оставил ее одну собирать осколки.

Но, черт возьми, она думала, ему было легко? Эти годы без нее... они были выжженной пустыней. Он помнил ее. Каждый день. Каждую ночь. Ее образ был фантомной болью в ампутированной конечности. Когда она ушла тогда, что-то в нем надорвалось, треснуло, и эта трещина так и не затянулась. Он хотел ринуться за ней, найти, приковать к себе — его внутренний зверь рычал от этой потребности. Но он не мог. Были цепи, невидимые, но прочнее стальных.

Он, Картер Кинг, сам установил правила их игры. «Три месяца, Шона. Только три месяца». Но он не учел, что игра зайдет так далеко. Он не учел этих глаз, смотрящих на него с обожанием, в котором не было ни капли расчета. Он не учел, что эта девушка с запахом невинности и чистоты проберется сквозь все его бронированные стены и доберется до самого нутра. Его зверь хотел, чтобы она всегда была рядом. Всегда.

А потом — слезы. Тихие, безмолвные, от которых у него сжималось горло. Истерика, которую она пыталась подавить, превращаясь в тень. И ее уход. Безнадежное исчезновение. Он не нанимал детективов. Не искал. Он просто... отпустил. И этот акт воли стоил ему куска души. С того дня он был лишь функциональной версией себя — эффективной, холодной, пустой.

И вот, спустя годы, он спустился в аналитический отдел, механически просматривая отчеты на телефоне. Имя мистера Хейса было лишь фоном. Но потом... потом он уловил его. Тот самый аромат. Не парфюма, а самой ее сути — невинности, чистоты и чего-то неуловимого, что сводило его с ума. В его жизни, полной шикарных, ухоженных женщин, пахнущих деньгами и похотью, такой аромат был только у одного человека. У Шоны Холл.

У него было много женщин. До брака. И даже в его номинальном браке он мог позволить себе кого угодно. Но в те три месяца с ней... ему не нужно было никого. Он не обещал ей верности, но его тело, его разум, его зверь — все отвергало других. Он помнил ту поездку на острова с Мелани Санчес — его будущей, идеальной с точки зрения бизнеса, женой. Она была прекрасна, она заигрывала, ее руки скользили по его груди... а его тело оставалось холодным и равнодушным. Член, который всегда приходил в готовность от одного лишь взгляда Шоны, даже не дрогнул. Это было унизительно и отрезвляюще.

И вот он поднял взгляд. И увидел. Эти кудри. Этот профиль. Она.

Зверь внутри него взревел, оглушительно и триумфально. Каждая клетка его тела кричала: «ВЗЯТЬ! ЗАБРАТЬ СВОЕ!». Инстинкт требовал действий — схватить, прижать, заклеймить своим поцелуем на глазах у всех. Но годы железного самоконтроля сделали свое дело. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он просто смотрел. А она... она сидела, застывшая, и он видел, как вздымается ее грудь, как учащенно бьется пульс на ее шее. И он понял мгновенно: Шона узнала его. В ее глазах был не просто испуг, а шок, боль, вспышка прошлого.

А потом она врезалась в него. Это было так нелепо, так предсказуемо. И он... он сделал вид, что не узнал. Сыграл роль равнодушного начальника так искусно, что увидел в ее глазах сначала панику, а потом — леденящее разочарование и горькую веру в его неведение. Эта маленькая победа была отравленной.

Но настоящая ярость, черная, как смоль, поднялась в нем, когда она сама пришла в его кабинет. Думала, останется незамеченной? Наивная. Он узнал бы ее запах в многотысячной толпе, с завязанными глазами, на краю света.

Слово «парень», сорвавшееся с ее губ, стало спичкой, брошенной в бензобак его терпения.

Она только его. Всегда была. Всегда будет.

Да, он не имел права требовать этого. Его брак с женой — фикция, холодная, безжизненная сделка, на которую были свои, железные причины. Отказаться он не мог. Этот проклятый союз должен был просуществовать десять лет. Ровно десять. Иначе...

Мысль о последствиях заставила его снова сжать кулаки. Иначе рухнет все, что он выстроил, все, ради чего он жертвовал собой, своими чувствами, своей Шоной.

Он наблюдал, как она уходит, и его зверь бился в клетке его тела, оглушенный, ослепленный яростью и желанием. Она думала, что игра окончена? Она ничего не знала. Это был только пролог. И он, Картер Кинг, напишет следующие главы так, как посчитает нужным. А нужным он считал только одно — вернуть то, что принадлежало ему по праву. Любой ценой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

15

Сердце все еще бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди, как будто я только что пересекла финишную черту марафона, а не просто сбежала из столовой. Я сидела, уставившись в монитор, пытаясь заставить пальцы перестать дрожать и набрать хоть несколько осмысленных строк в отчете. Тело было одним сплошным нервным узлом — кожа горела, в висках стучало, а между ног все еще пульсировало низкое, предательское эхо от его слов, от его взгляда.

Именно в этот момент ко мне подошла Джинни. Ее лицо было серьезным, в руках она держала пухлую папку, которая выглядела зловеще.

— Шона, бросай все, что делаешь. Появилось срочное задание. И только для тебя.

Ее слова прозвучали как приговор. Я с трудом оторвала взгляд от экрана.

— Почему только для меня? — голос мой прозвучал хрипло.

— Мистер Хейс хочет лично проверить твою компетентность, — пояснила Джинни, и в ее глазах я прочла нечто похожее на сочувствие. — Он задает вопросы, почему ты, отработав так мало с наставником, уже работаешь самостоятельно. Это его личный тест.

Внутри все сжалось. Это была не проверка, это была ловушка, расставленная Картером. Косвенная, но оттого не менее очевидная. Я с вызовом посмотрела на Джинни и протянула руку.

— Давайте.

Она молча вручила мне папку. Я открыла ее, и с первых же строк по телу разлился ледяной ужас. Это было не просто задание. Это был приговор. Детальный анализ нового рынка, полное маркетинговое исследование, финансовая модель и стратегия выхода — все то, над чем команда старших аналитиков обычно работает неделями. Мне, младшему аналитику, на это давали… два дня. Сегодняшний, почти закончившийся, считался первым.

Вот так проверочка. Чистой воды саботаж.

Без лишних слов, стиснув зубы, я погрузилась в работу. Цифры плыли перед глазами, отчеты сливались в единый серый фон. Это была каторга. Невыполнимая, унизительная каторга, призванная сломать меня.

Не знаю, сколько времени прошло, но меня вырвал из транса звонок телефона. Мама. Я моргнула и посмотрела на время. Без четверти десять. Офис был пуст и тих, как склеп. Черт! Я совсем забыла о времени.

— Алло, мам, привет, — я схватила сумку и, почти бегом, направилась к лифту.

— Доченька, что случилось? Ты не позвонила, — в ее голосе слышалась знакомая, терзающая душу тревога.

— Все хорошо, мам, просто… очень сложное задание. Дедлайн горит. Я только сейчас вышла с работы.

— Лиам не дождался твоего звонка, уснул. Был очень расстроен, — ее слова вонзились в сердце острее любого ножа.

Чувство вины накрыло с головой. Я обещала. Обещала звонить каждый вечер.

— Передай ему, как только проснется, что я его безумно люблю. Что он… центр моей вселенной, — я попыталась вложить в голос всю нежность, на какую была способна, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза.

— Хорошо, родная. Береги себя. Я тоже пойду прилягу, день был тяжелый.

— Сладких снов, мам.

Разговор оборвался. Я вышла на улицу, и меня обдало прохладой. Начинал накрапывать дождь. Нужно было срочно вызывать такси. Метро в этот час и в такую погоду было не вариант. Я открыла приложение, пальцы дрожали.

И тут из темноты, как нож сквозь масло, прорезался его голос. Низкий, хриплый, налитый такой яростью, что у меня перехватило дыхание.

— И кого же это ты так сильно любишь? — он произнес каждое слово с ледяной отчетливостью. — И кто этот… центр твоей вселенной?

Я медленно обернулась. Картер стоял в тени, прислонившись к стене. Я не видела его глаз, только тлеющую точку сигареты, но его взгляд я чувствовала всем телом — он был тяжелым, как свинец, и обжигающим, как огонь. Сердце застучало с новой силой, дико и беспорядочно.

— Тебя это не касается, — я попыталась сделать голос твердым, но он предательски дрогнул. Я снова уткнулась в телефон, тыча в экран, чтобы вызвать такси. — Если тебе так нужны искренние ответы, иди к своей жене.

Пока я говорила, я успела ввести адрес и нажать кнопку вызова. В этот момент Картер вышел из тени. И я, как загипнотизированная, посмотрела на него. Это была ошибка. Он был воплощением ярости. Каждая мышца на его лице была напряжена, глаза пылали темным огнем, а мощное тело, обтянутое дорогим пиджаком, казалось, излучало чистую агрессию. Что вывело его из себя? Мои слова?

— Я вспоминаю, — он медленно, как хищник, начал приближаться, — что когда-то ты говорила эти слова мне.

— Какие? — вырвалось у меня, хотя я прекрасно понимала, о чем он.

— Что любишь, — он подошел так близко, что я снова почувствовала его дурманящий запах, смешанный с дождем и дорогим табаком. — Выходит, ты мне врала?

Врала? Это слово, как раскаленный прут, кольнуло меня в самое сердце. Внутри все закипело от негодования. Он подошел вплотную. Инстинктивно, чтобы отодвинуть его, создать хоть какую-то дистанцию, я уперлась ладонями в его грудь. Под тонкой тканью рубашки я ощутила твердые, напряженные мышцы. И там, где моя кожа касалась его, вспыхнул огонь — жгучий, живой, предательский.

Я собрала всю свою волю, всю накопленную за годы боль и обиду, и резко, изо всех сил, оттолкнула его. Картер лишь слегка отшатнулся, мое усилие было для него не больше, чем укус комара. Но в его глазах мелькнуло что-то — удивление? Ярость?

— Ты хоть и директор этой компании, — прорычала я, и голос мой дрожал от ненависти и слез, — но ты редкостный ублюдок! Я же сказала — отвали от меня! Ты не имеешь права ничего требовать или спрашивать! Ни-че-го!

Меня трясло мелкой дрожью. Картер не ответил. Он молча достал сигарету, прикурил, и в этом простом действии была такая грация и такая мощь, что у меня снова сжалось все внутри. Я снова взглянула в приложение. «Машин нет». Дождь усиливался, превращаясь в сплошную стену воды. Черт! Черт возьми! Я отступила под крышу главного входа, пытаясь укрыться от непогоды.

Картеру, казалось, было плевать. Он стоял под проливным дождем, сигарета в руке, и неотрывно смотрел на меня. Его промокший пиджак обтягивал плечи, волосы были взъерошены, и мне, к своему ужасу, захотелось провести по ним рукой, откинуть с его лица. Я с ненавистью отогнала эту мысль.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Позвонив в диспетчерскую, я услышала все тот же бесполезный ответ: «Свободных машин нет». Положение становилось отчаянным.

И тут Картер снова двинулся ко мне. Он вошел под крышу, с него стекала вода. Он стоял так близко, что я чувствовала исходящее от него тепло.

— Давай, подвезу, — его предложение прозвучало как приказ, не оставляющий пространства для возражений.

Я и он. В замкнутом пространстве его машины, пропитанном его запахом? Это было равносильно самоубийству. Но такси не было. Дождь не утихал. Отчаяние начало брать верх.

— Свою жену лучше подвези, — бросила я ему в лицо последний аргумент.

Его глаза сверкнули в полумраке. И вдруг его терпение лопнуло.

— Блядь! — его рык был тихим, но от этого еще более страшным. — Как же ты меня достала.

Он двинулся с такой молниеносной скоростью, что я не успела даже вскрикнуть. В следующее мгновение мир перевернулся с ног на голову. Он резко наклонился, подхватил меня и перекинул через свое плечо, как мешок с картошкой. Возмущение, крик — все застряло у меня в горле. Он не швырнул меня на сиденье, а опустил на него с какой-то странной, грубой бережностью, и тут же захлопнул дверь.

Пока он обходил машину, я быстро потянула за ручку. Заблокировано. Конечно.

Он сел за руль, и салон наполнился его густым, древесно-дымным ароматом. Голова тут же закружилась.

— Открой дверь, — потребовала я, но мой голос звучал слабо и потерянно.

— Нет.

— Я не скажу тебе адрес. Выпусти меня!

Он коротко хмыкнул, повернув ко мне голову. В темноте салона его лицо было похоже на маску демона — прекрасного и опасного.

— Хорошо. Тогда поедем ко мне. Так даже лучше.

Что оставалось? Силы были на исходе. День выдался невыносимым.

— Чего ты от меня хочешь? — прошептала я, и в голосе прозвучала вся моя усталость.

— Тебя, — его ответ был простым и безжалостным. — На две оставшиеся недели. Мы вернем наш долг.

— Нет.

— Центр твоей жизни не узнает, — он произнес это с ледяной, ядовитой усмешкой. — Если ты так переживаешь.

Меня начало трясти. Но это была уже не дрожь страха или гнева. Это была дрожь желания. Оно поднималось из самых глубин, сметая все на своем пути — обиды, принципы, память о его жене. Его запах, его близость, пьянящая темнота салона — все это сводило с ума. Шесть лет. Шесть лет я была пуста. А теперь каждая клетка моего тела кричала, требовала его.

Я закрыла глаза, пытаясь вдохнуть глоток воздуха, свободного от него. Но это было невозможно. Его сущность заполнила все. Соски болезненно затвердели, впиваясь в ткань белья, между ног стало горячо и влажно. Я проигрывала эту битву, и мы оба это знали.

Я резко открыла глаза. Они должны были пылать тем же огнем, что и его. Я наклонилась к нему так близко, что наши губы почти соприкоснулись.

— Никаких двух недель, — прошептала я, и мой голос звучал хрипло и чуждо. — Но здесь и сейчас. Да. Только один раз. И после… после ты для меня только генеральный директор. Согласен?

Он смотрел на меня долгими секундами, его темные глаза читали каждую эмоцию на моем лице, видели мою капитуляцию. Наконец, он медленно кивнул. Мне большего и не нужно было.

И я набросилась на него. Не с нежностью, а с голодом. Мой поцелуй был не вопросом, а утверждением, диким и жадным, полным всей той страсти, что копилась годами. Это было самоуничтожение. И это было сладко.

16

Этот поцелуй был не просто поцелуем. Это было землетрясение, стиравшее шесть лет боли, гнева и одиночества. Это было падение в пропасть, страшное и сладкое. Мое тело, все эти годы бывшее глухим и немым, вдруг взорвалось от диссонанса ощущений. Оно не просто отозвалось — оно взревело в унисон с ним, признавая своего единственного и непревзойденного хозяина. Картер прижал ладонь к моей щеке, его пальцы впивались в кожу, приковывая меня к месту, лишая воли к бегству. Его поцелуй был жадным, даже агрессивным, он не просил — он брал, завоевывал, напоминал. Его язык властно проник в мой рот, и знакомый вкус дыма и чистой, животной мужской силы смыл последние остатки разума.

И в этот миг мой палец случайно скользнул по его руке. Холодный, отполированный металл. Обручальное кольцо. Оно впилось в мое сознание, как укол ледяной иглы. Тот самый холодок, что отрезвил меня в его кабинете. Реальность, уродливая и неумолимая, пыталась прорваться сквозь пелену желания.

Я с силой оторвалась от него, мои губы горели, дыхание срывалось. Он смотрел на меня, его темные глаза, затуманенные похотью, выражали немое недоумение и вспышку раздражения от прерванного момента.

Я не сказала ни слова. Вместо этого я взяла его левую руку — ту самую, что только что ласкала мою кожу, — и подняла ее между нами. Мой взгляд сам указал на виновника нашего раздора — на холодное золотое кольцо, символ его верности другой женщине.

— Сними его, — прошептала я, и мой голос прозвучал хрипло и незнакомо.

Картер не спорил. Не оправдывался. Он смотрел мне в глаза, и в его взгляде читалось что-то сложное — вызов, стыд, облегчение? Легким, почти небрежным движением он снял кольцо с пальца и бросил его в подстаканник. Глухой, металлический лязг на мгновение заглушил стук моего сердца. Укол стыда пронзил меня. Где-то там была женщина, которая носила его фамилию, а я, в машине ее мужа, требовала, чтобы он снял символ их брака ради мимолетной интрижки. Но рациональные мысли тонули в накатывающей волне желания. Сейчас, в этот момент, я была не больше чем самка, жаждущая самца. Я знала, что завтра буду кусать локти от стыда и ненавидеть себя, но «завтра» было абстрактным понятием. «Сейчас» было реальным, и оно пахло им.

Он снова схватил меня, притянул так сильно, что у меня перехватило дыхание, и его губы снова нашли мои. На этот раз в его поцелуе не было ничего, кроме чистой, нефильтрованной животной страсти. Я отвечала с той же дикостью, кусая его губы, впиваясь ногтями в плечи. Мое тело не просто полыхало — оно было эпицентром вулкана.

Его губы спустились на шею, оставляя на коже влажные, горячие следы, которые тут же превращались в огненные точки. Его пальцы, ловкие и быстрые, расстегнули блузку, и ткань соскользнула с моих плеч. Затем последовала застежка лифчика, и он отшвырнул его куда-то на заднее сиденье. Он отстранился, чтобы посмотреть, его взгляд пылал таким неприкрытым восхищением и голодом, что мне стало жарко.

— Не смотри, — прошептала я, внезапно смущенная этой интенсивностью. — Не время.

Я сама схватила его за волосы и притянула к своей груди. Он без промедления, с низким стоном, принял мой приглашение. Его рот обхватил сосок, язык закрутился вокруг него, а зубы слегка сжали нежную кожу. Волна удовольствия, острая и почти болезненная, заставила меня громко, бесстыдно застонать. Это было слишком. Слишком интенсивно. Слишно давно этого не было.

Одной рукой он нащупал рычаг, и кресло с тихим шелестом отъехало назад, опускаясь почти в горизонтальное положение. Теперь я лежала на нем, прижатая к его мощному телу. Это ощущение — его твердость подо мной, его тепло, его запах — было тем, по чему я тосковала все эти годы, даже не позволяя себе в этом признаться. Я была голодна до его шепота, до его тихих стонов, до его рук, до его поцелуев.

Его рука скользнула по моему бедру, задрала юбку. Его пальцы уперлись в тонкое кружево моих трусиков. И тут его взгляд, только что полный страсти, вдруг потемнел. В его глазах вспыхнула та самая ярость, что я видела раньше. Что? Что его снова бесит?

Следующее, что я почувствовала, — это резкий треск ткани. Он просто порвал их. Одним резким движением. Его губы в это время снова захватили мой сосок, заставляя меня выть от смеси боли и наслаждения. А потом я почувствовала его палец. Один, уверенный, влажный палец вошел в меня. Я закричала, мое тело выгнулось, полностью открываясь ему. Я была настолько мокрой, что его палец вошел без малейшего сопротивления. Он почувствовал это, и на его губах появилась торжествующая, хищная улыбка. Он начал двигать пальцем, находя тот самый ритм, который сводил меня с ума когда-то.

— Ты… ты должен мне теперь новое белье, — прохрипела я, облизывая его мочку уха, кусая ее.

Он оторвался от моей груди, его лицо было совсем близко. Глаза горели.

— И давно ты носишь такое откровенное белье? — его голос был низким и ядовитым. — Для своего ублюдка наряжаешься? Хочешь, чтобы он потом разрывал его с тебя, как свой личный подарок? Хочешь, чтобы он трогал то, что я купил для тебя?

В любой другой ситуации я врезала бы ему. Но сейчас мой мозг отключился. Оставались только нервы, кожа и пульсирующая, влажная пустота внутри, которую мог заполнить только он.

Он яростно расстегнул ремень, ширинку. Приподняв мои бедра, он стянул с себя брюки и боксеры. И тогда я увидела его. Его член. Он был прекрасен в своей мужской, агрессивной мощи. Большой, с набухшими венами, с темно-багровой, влажной головкой, готовой к вторжению. У меня перехватило дыхание.

Он не дал мне опомниться. Он поднял меня, как перышко, и начал вводить. Медленно. Мучительно медленно. Я чувствовала, как он входит в меня, растягивая, заполняя. Было больно — я была узкой после долгого воздержания. Но за болью следовало такое наслаждение, такая полнота, что я застонала, запрокинув голову.

Когда он вошел полностью, мы застонали в унисон. Мой стон был громким, сдавленным, полным облегчения. Его — тихим, властным, победным рыком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он обхватил мои бедра своими большими ладонями и начал двигать мной, насаживая на свой член с такой силой, что стекла машины запотели от нашего дыхания. Это было восхитительно. Это было животно и прекрасно. Я стонала, а он дирижировал моим телом, то ускоряя, то замедляя темп, доводя до исступления. Он жадно целовал меня, кусал губы, шею, ключицы. Его ладонь с громким шлепком опустилась на мою ягодицу, и боль смешалась с удовольствием, рождая новый, извращенный восторг.

Это был не просто секс. Это было слияние, битва, признание и отрицание одновременно. Картер был невероятен. Его глаза, затянутые дымкой похоти, горели, не отрываясь от моего лица, считывая каждую мою эмоцию.

Во мне все сжалось в тугой, болезненно-сладкий комок. Оргазм накатил внезапно, сокрушительно. Меня затрясло, тело свела судорога наслаждения, мир поплыл. Я закричала, и на моих губах само собой сорвалось его имя: «Картер!». Он впился в мои губы, заглушая мой крик, и я почувствовала, как его тело напряглось, и он излился в меня, горячим и глубоким потоком. Проблема? Да. Завтра я куплю таблетку. Одного сына в моей жизни сейчас было достаточно.

Я рухнула на него, совершенно разбитая, его член все еще был внутри меня. Он обнял меня, его руки, только что такие грубые, теперь нежно гладили мою спину, его губы касались моего виска, мокрых волос от пота. Это была странная, несвоевременная нежность, от которой щемило сердце. Мне не хотелось говорить. Не хотелось двигаться. Хотелось раствориться в этом моменте, забыть, кто мы есть, и остаться здесь навсегда.

Но он разрушил заклинание. Его голос, хриплый и спокойный, прозвучал прямо у моего уха, пока его пальцы продолжали перебирать мои волосы.

— Ты слишком узкая… и слишком горячая. — Он сделал паузу. — Скажи мне, у твоего ублюдка вообще есть член? Или он только смотрит, как ты ходишь в этом кружеве?

Я должна была рассердиться. Оттолкнуть его. Но мое тело было расслаблено, разум — пуст. Я ответила с непривычной для себя покорностью, уткнувшись лицом в его шею:

— Есть. Не волнуйся.

— И как же ты теперь посмотришь ему в глаза? — в его голосе снова зазвучала знакомая колкость.

— А ты? — я подняла на него тяжелые веки. — Как ты посмотришь в глаза своей жене?

Он замолчал. Мы лежали, прислушиваясь к тому, как бьются наши сердца — его ровно и мощно, мое — все еще часто и беспокойно. Это была иллюзия мира, и мы оба это знали.

— Помнишь нашу сделку? — наконец прошептала я, заставляя себя вернуться в реальность. — Всего один раз. Теперь ты для меня только гендиректор. И, пожалуйста… не подходи ко мне больше.

С этими словами я заставила себя пошевелиться. Его член с мягким, влажным звуком выскользнул из меня, и я почувствовала странную, леденящую пустоту и одиночество. Картер не произнес ни слова. Я перебралась на пассажирское сиденье, и начался унизительный и неловкий процесс одевания. Руки и ноги не слушались, тело ныло в самых потаенных местах. Я чувствовала себя раздетой не только физически, но и морально, и все это — под пристальным, тяжелым взглядом Картера. Он молча поправил одежду, и я видела, как его глаза, темные и нечитаемые, скользят по мне, словно метя свою территорию.

Когда я наконец была одета, я повернулась к нему, стараясь придать лицу безразличное выражение.

— А теперь вези меня домой, — я откинулась на сиденье, демонстрируя показную расслабленность. — На улице все еще льет как из ведра.

Картер повернул голову, и мне показалось — на одно короткое мгновение — что в уголках его губ дрогнула почти нежная улыбка. Но когда я моргнула, его лицо снова стало маской невозмутимости. Он просто кивнул и вырулил на ночную дорогу, залитую дождем.

— И чем ты занималась все эти шесть лет? — внезапно спросил он, глядя прямо перед собой.

— Какая разница? — устало бросила я.

— Просто интересно.

Это было так странно. Мы разговаривали… почти нормально. Его спокойствие было пугающим. Оно будило во мне инстинктивную осторожность. Я смотрела на него украдкой. Он был чертовски сексуален. Одна его рука лежала на руле, другая — на рычаге АКПП, и я вспоминала, как эти пальцы касались меня. Он казался расслабленным, почти умиротворенным. И от этого осознания по моей коже снова побежали мурашки, а в низу живота затеплился знакомый огонек. Я резко отвернулась к окну.

Остаток пути мы молчали. Когда он остановил машину у моего дома, до меня наконец дошло.

— Ты знаешь, где я живу?

— Шона, — он произнес мое имя с легкой насмешкой. — Ты работаешь в моей компании. Я знаю, где мы предоставляем жилье нашим сотрудникам.

— И номер квартиры? — спросила я, чувствуя, как по спине бежит холодок.

Он опустил взгляд, и этого было достаточно. Он знал. Конечно, знал.

— И ключи тоже есть? — моя шутка прозвучала горько.

— Нет. — Он нахмурился. — Они только у тебя. Безопасность прежде всего. Нельзя, чтобы кто угодно мог вломиться к тебе.

— Хорошо, — я вздохнула. — Картер, я надеюсь, мы сможем… сосуществовать. В одном здании. Как коллеги.

Я взялась за ручку двери, но замерла, обдумывая последние слова.

— И… спасибо. За… разрядку, — я выдавила что-то похожее на улыбку, распахнула дверь и выскочила под холодный, пронизывающий ливень. Я бежала к подъезду, не оглядываясь, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

Только за дверью своей квартиры я прислонилась к стене, пытаясь перевести дыхание. Что, черт возьми, только что произошло? Но сожалений не было. Было лишь оглушительное, всепоглощающее опустошение.

Я пошла в душ, чтобы смыть с себя его запах, его прикосновения, его сущность. Вода была горячей и жесткой. Выйдя из душа, я поняла, что забыла полотенце. Насквозь мокрая, я прошла в спальню к шкафу. Включила свет.

И застыла.

В зеркале на меня смотрело мое отражение. И все мое тело, с шеи до бедер, было усеяно темно-багровыми, яростными следами. Засосы на шее, ключицах, плечах. Отпечатки его пальцев на бедрах. Синяк на груди, где он сжал ее слишком сильно.

Вот же сукин сын. Картер Кинг. Он не просто переспал со мной. Он заклеймил меня. Напомнил, кому я принадлежу. И самое ужасное было в том, что, глядя на эти следы, я чувствовала не только ярость, но и постыдную, темную гордость.

17

За окном буйствовала насмешливо-прекрасная погода. Ранняя осень, которая обычно лишь робко намекала на прохладу, в этот день решила притвориться поздним летом. Солнце палило с безжалостным, почти августовским зноем, расплавляя асфальт и заставляя воздух над городом плясать марево.

А я, как полная идиотка, сидела в душном вагоне метро, закутанная в блузку с длинным, плотно застегнутым рукавом и высоким воротником, доходящим до подбородка. Дополнял этот абсурдный наряд комплект строгих брюк, скрывающих даже лодыжки. На мне было больше ткани, чем на некоторых прохожих зимой. Я ловила на себе недоуменные, а где-то и сочувственные взгляды. «Должно быть, больна», — читалось в глазах одной женщины. «Или чудит», — предполагал взгляд студента.

И все это — живое, дышащее, зудящее напоминание о Картере Кинге. Он сделал это намеренно. Это была не просто страсть, не животный порыв в пылу момента. Каждый темно-багровый след на моей коже был хладнокровно поставленным клеймом, посланием: «Ты моя. И пусть об этом знает даже солнце, которому ты не смеешь показаться». Он метил свою территорию, пытаясь сделать так, чтобы я физически не могла прийти к другому, даже если бы он существовал.

С горькой усмешкой я представила, каков был бы его ответ, если бы я позволила себе то же самое с ним. Устроила бы ему такие же «украшения». Уверена, его драгоценная Мелани Санчес устроила бы истерику, увидев на своем идеальном муже следы другой женщины. Мысль об этом вызывала не злорадство, а странное, едкое удовлетворение.

И да, мне не было стыдно. Ни перед его женой, ни перед собой. Стыд — удел тех, кто сомневается. А я в своем решении не сомневалась. Вчерашняя ночь была взрывом, вулканом, похоронившим под пеплом шесть лет оцепенения. И как это ни парадоксально, я чувствовала себя... лучше. Живой. Каждая клетка, долгое время пребывавшая в спячке, теперь вибрировала, напоминая о себе. Но утолил ли он мой голод? Нет. Черт возьми, нет. Он лишь вскрыл плотину, и теперь во мне бушевала жажда, такая острая и изматывающая, что перехватывало дыхание. И, к моему величайшему ужасу и ярости, утолить ее мог только он. Только Картер.

В метро я, словно одержимая, изучала мужчин. Красивые, ухоженные, успешные — они были вокруг. Но все они казались блеклыми копиями, плоскими двухмерными изображениями. Одному не хватало его властной энергии, другому — этой опасной грации, третьему — того пронзительного, дикого взгляда, который прожигал насквозь. «Ага, — едко подсказало подсознание, — Картера им и не хватает. Целого Картера Кинга».

Погруженная в эти невеселые мысли, я почти не заметила, как подъехала к своей станции. И снова — ослепительное, палящее солнце. День решил взять реванш и раскалился донельзя. Я поплелась к небоскребу «Саммит Кэпитал», мысленно посылая его владельцу далеко не самые лестные эпитеты. Жара становилась невыносимой. Блузка прилипла к спине, воротник душил. Я попыталась ускорить шаг, чтобы скорее добраться до спасительного кондиционера, но стало только хуже — тело разом вспотело, в голове зашумело.

Свернув в аптеку, я купила ту самую, знакомую каждой женщине, маленькую коробочку — таблетку «на следующий день». Схватив заодно бутылку воды, я вышла на тротуар и, не глядя по сторонам, запила ею свой поступок. Одна нежеланная беременность в жизни была более чем достаточна. Снова возвращаться к матери с округлившимся животом — такого сценария я допустить не могла.

Добежав до стеклянных дверей офиса, я испытала чувство, сравнимое с попаданием в рай. Прохладный, сухой воздух обнял меня, как давно потерянный любовник. Стоя под струями кондиционера, я мысленно благословила Уиллиса Кэрриера, изобретателя этой божественной системы. Если рай существует и он там, то у него наверняка безупречный климат-контроль.

С облегчением выдохнув, я направилась к лифтам. И тут же, словно вызванный моими мыслями, справа возникло движение. Я повернула голову и встретилась взглядом с ним. Картер. Он уже стоял там, его взгляд — медленный, оценивающий, насмешливый — скользнул по моему душащему воротнику, длинным рукавам, скрывающим руки. В его глазах плясали те самые «чертята» — самоуверенные, довольные, прекрасно осведомленные о причине моего строгого дресс-кода.

Я сузила глаза, посылая ему безмолвный вызов, и коротко кивнула. Он ответил тем же — легким, почти небрежным движением подбородка. Двери лифта открылись, и мы вошли вместе. Я ткнула в кнопку пятого этажа, он — седьмого. И мир сжался до размеров кабины.

Створки закрылись с тихим шипением. И случилось это. Воздух, еще секунду назад бывший прохладным и безликим, вдруг стал густым, тяжелым, обволакивающим. Он был наполнен им. Его парфюмом, его теплом, самой его сутью. Дышать стало нечем. Я украдкой взглянула на него. Он стоял, прислонившись к стенке, его глаза были закрыты, а грудная клетка тяжело и глубоко вздымалась. Он чувствовал то же самое. Это пьянящее, отравляющее влечение, это магнитное поле, что снова с силой сомкнулось вокруг нас.

Лифт полз наверх мучительно медленно. Тишина между нами была гнетущей, звенящей, наполненной невысказанными словами и памятью вчерашней ночи. И я не выдержала. Мой голос прозвучал тихо, срывающе, но в тишине лифта он прозвучал громко, как выстрел.

— И для чего ты это сделал?

Он медленно открыл глаза. Повернул голову. Его взгляд, темный и горячий, впился в меня, словно пытаясь прочесть мои мысли.

— Ты вообще о чем? — его голос был низким, с легкой, притворной рассеянностью.

— О синяках. И засосах. По всему моему телу, — выдохнула я, чувствуя, как закипает гнев от его наигранного неведения.

Он что, серьезно собирается включать дурака?

Что ж, Картер. Если ты хочешь играть в эти игры...

— Если ты думаешь, что это доставит мне какие-то проблемы, то ты сильно ошибаешься, — сказала я с ледяной сладостью в голосе. — Мой мужчина сейчас в другом городе. И поверь, до нашей встречи на выходных, через неделю, от твоих... художеств не останется и следа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В этот самый момент лифт с мягким звонком остановился, и двери распахнулись на моем этаже. Я бросила на него свою самую ядовитую, самую победоносную улыбку, нарочито медленно подмигнула и вышла, чувствуя, как его взгляд, полный ярости и невысказанного желания, прожигает мне спину. Шаг за шагом, унося с собой его запах и удовлетворение от маленькой, но такой важной победы.

Солнечный свет, беззаботно лившийся из окон, казался насмешкой над моим состоянием. Середина рабочего дня, а я все еще билась над каторжным заданием, которое мне подбросили. Едва я переступила порог офиса с утра, как ко мне подлетела Джинни с лицом, полным беспокойства.

— Доброе утро, Шона! Ты что, заболела? — ее взгляд скользнул по моей одежде — той самой, скрывающей все следы вчерашней «встречи».

— Доброе. Нет, а что? — я почувствовала, как по щекам разливается предательский румянец, вызванный не жарой, а яростными воспоминаниями о том, что я наговорила Картеру в лифте.

— Просто ты одета как на Северный полюс, а сама вся красная. Может, температура? Давай я лучше отпущу тебя домой или к врачу.

Я заставила себя издать легкий, беззаботный смешок, который прозвучал фальшиво даже в моих ушах.

— Со мной все в порядке, не волнуйся. Просто проспала, собиралась впопыхах и не глядя надела не то. А когда вышла на улицу, было уже поздно возвращаться.

Джинни покачала головой, но улыбнулась.

— Как продвигается наша «проверочная работа»?

— Срок нереальный, Джинни, — вздохнула я, опуская голос. — Я боюсь, что не уложусь. Нельзя ли продлить до завтрашнего вечера?

Ее взгляд стал каким-то странным, уклончивым. Она покачала головой, избегая смотреть мне в глаза.

— Извини, но нет. Приказ есть приказ.

— Тогда, может, ты хотя бы немного подсобишь? Хоть советом? — в моем голосе прозвучала отчаянная мольба, которую я тут же возненавидела.

— Мне правда жаль, Шона. Но мистер Хейс был категоричен: ты должна справиться с этим в одиночку и ровно за два дня.

Я понимала, что Джинни просто пешка в этой игре, но осадок оставался горький. Неужели все новички проходят через такие адские проверки? Сильно сомневалась. Это была чистой воды несправедливость, целенаправленный саботаж.

— Ладно, — сдалась я. — До скольки он сегодня на работе? До которого часа я могу принести ему отчет?

— До полуночи. Но отчитываться ты будешь не перед ним, — Джинни запнулась, — а перед мистером Кингом.

У меня от этой новости похолодело внутри. Зачем гендиректору вникать в отчет младшего аналитика? Задачу-то ставил Хейс! Джинни, видя мое недоумение, поспешила добавить:

— Мистер Хейс сегодня отсутствует.

Отлично. Просто великолепно. Кому угодно, но только не ему. Осознание того, что мы дышим одним воздухом в этом гигантском здании, уже давило на меня. А после вчерашнего находиться с ним в одном кабинете было сродни пытке. Мое тело, предательское и жаждущее, выходило из-под контроля, стоило мне лишь представить его рядом. И тут в голове щелкнуло.

— Джинни, — я пристально посмотрела на нее. — Эта задача... ее действительно поставил мистер Хейс?

Она быстро, почти по-птичьи, кивнула, снова отводя взгляд. И в этот момент я все поняла. Так вот как ты решил поиграть, мистер Кинг? Что ж, принимаю вызов.

— Хорошо, я все поняла, — я выдавила подобие улыбки и направилась к своему столу, чувствуя, как по спине бегут мурашки от смеси ярости и азарта.

И вот я сидела, погруженная в цифры, графики и отчеты. Все вокруг перестало существовать. Я забыла о времени, о еде, о собственном дискомфорте. Мир сузился до экрана монитора и до цели — победить эту неподъемную задачу.

Внезапно справа от меня на стол с мягким стуком поставили бумажный стаканчик с дымящимся кофе. Я вздрогнула и обернулась. Рядом стояла девушка — Джоанна, кажется, или Дженна? Я смутно припоминала ее лицо.

— Просто заметила, что ты не была на обеде, — тихо сказала она. — Кофе хоть немного притупляет голод.

Искренняя улыбка сама появилась на моих губах.

— Спасибо тебе огромное! Ты, наверное, первая, кто это заметил.

Она улыбнулась в ответ и так же тихо удалилась. Времени анализировать ее мотивы у меня не было — лишь чувство глубокой, теплой благодарности за этот маленький жест человечности в аду корпоративных игр.

Я снова нырнула в работу. Время — самый изощренный мучитель. Когда хочешь, чтобы оно летело быстрее, оно ползет, как улитка. Когда отчаянно нуждаешься в лишней минуте, оно мчится с безумной скоростью.

Когда я наконец поставила последнюю точку в своем анализе, то с ужасом взглянула на время. Без двадцати девять. Офис был давно пуст и погружен в тишину. Черт. Я схватила телефон и, направляясь к лифту, набрала маму. Все свои выводы, расчеты и стратегические рекомендации я занесла в локальную систему, доступную с любого компьютера компании. Не сомневалась, что у Картера тоже был к ней доступ. Мне дико хотелось в душ, я была голодна как волк, но больше всего на свете мне хотелось услышать голос своего сына. Мама ответила почти сразу.

— Алло? — сказала я, нажимая кнопку вызова лифта.

— Мама! — в трубке послышался взволнованный голосок Лиама. — Почему ты вчера не позвонила? Ты заболела? Бабуля сказала, что ты плохо себя чувствовала и поэтому не смогла.

Волна стыда накатила на меня. Да, это была маленькая, спасительная ложь во благо, чтобы не расстраивать его. Лифт прибыл, и я нажала на зловещую цифру «7».

— Солнышко, прости меня, пожалуйста, что не позвонила. Да, вчера я правда немного приболела, — солгала я снова, чувствуя, как сжимается сердце.

— Мам, — Лиам понизил голос до конспиративного шепота, и я услышала, как он куда-то идет, — мне кажется, я влюбился.

Это заявление моего пятилетнего сына прозвучало так важно и серьезно, что я на мгновение растерялась.

— И в кого же, мой рыцарь? — спросила я, стараясь, чтобы в голосе звучала нежность, а не смех.

— В Мию. Когда мы вырастем, она будет моей женой, — заявил он с непоколебимой уверенностью.

— Солнышко, это такое прекрасное чувство, — осторожно начала я. — Но ты знаешь, люди растут, и их вкусы иногда меняются.

— Не с ней, — парировал он с взрослой рассудительностью. — Только ее я вижу своей будущей женой.

— А бабушка в курсе твоих планов? — поинтересовалась я, чтобы перевести дух.

— Нет, я хотел рассказать сначала тебе.

Иногда мне казалось, что Лиаму не пять лет, а все двадцать. Он был не по годам умен, чуток и рассудителен. В такие моменты я безмолвно благодарила вселенную за этого маленького человека.

Лифт остановился, и двери открылись. Мне нужно было заканчивать разговор, но я не могла заставить себя положить трубку. Я отошла к огромному окну на этаже. Пусть его высочество подождет. Он же дал мне время до полуночи.

А Лиам тем временем рассказывал. О футболе, о плавании, о новых друзьях. Он говорил без остановки, а я просто слушала, закрыв глаза, позволяя его голосу — самому дорогому звуку на свете — смывать с меня усталость и напряжение. Мама изредка вставляла комментарии, и я слушала их дуэт, чувствуя, как по щекам катятся тихие слезы тоски и любви.

Вскоре в его голосе появилась сонная усталость, и он начал зевать.

— Кажется, кто-то уже засыпает, — мягко сказала я. — Ложись спать, мой хороший. Завтра я обязательно позвоню. И помни, что я люблю тебя до самой далекой звезды и обратно. Увидимся на выходных.

— Я тоже тебя люблю, мам, и очень жду, — проговорил он, и в его голосе уже явственно слышалась дрема.

Мы попрощались на этой теплой, нежной ноте. Я опустила телефон, все еще чувствуя эхо его голоса в сердце. Эта маленькая передышка была глотком свежего воздуха перед нырянием в пучину.

И когда я, наконец, обернулась к массивной двери кабинета, я увидела его. Он стоял, прислонившись к косяку, скрестив руки на груди. Мое сердце тут же сорвалось в бешеный галоп. Я лихорадочно начала прокручивать в голове наш разговор с Лиамом. Я называла его по имени? Или говорила «сынок»? Перебрав в памяти каждую фразу, я с облегчением не нашла ничего. Слава богу. Картер не должен знать. Никогда.

Я сделала шаг навстречу, чувствуя, как ладони становятся влажными. Взгляд Картера был тяжелым, яростным. Его глаза сузились до хищных щелочек, а на скулах играли желваки. Это был очень, очень плохой знак.

Когда между нами осталось пару метров, он заговорил. Его голос был низким, обжигающе тихим и полным такой ненависти, что у меня перехватило дыхание.

— Трахаешься с одним, а в любви признаешься другому? — прошипел он. — Ты хоть знаешь, что такое верность?

Во мне тут же закипело возмущение.

— Это, во-первых, не твое дело, — парировала я, задирая подбородок. — А во-вторых, это ты мне будешь читать лекции о верности? — я бросила этот вызов, глядя ему прямо в глаза, давая понять, что прекрасно знаю о его браке.

Картер не ответил. Он просто молчал, и эта тишина была оглушительнее любого крика. Она была насыщена яростью, ревностью и чем-то еще, чего я не могла понять.

Наконец он оттолкнулся от косяка, подошел к двери, распахнул ее и жестом пригласил войти.

— Ух ты, — я не удержалась от колкости. — А ты, оказывается, джентльмен?

Он проигнорировал мое замечание, лишь молча указывая рукой на интерьер кабинета. Я прошла мимо него, и прямо на ходу, не сбавляя шага, сбросила с себя эту душную, ненавистную блузку. Из-под нее открылся сексуальный черный корсет — тот самый «сюрприз» от Рей, который я нашла после нашего шопинга. Никогда не думала, что надену его, а уж тем более здесь. Но если Кинг начал эту войну, отметив меня синяками, то почему бы и мне не ответить его же оружием?

Я небрежно кинула блузку на ближайший кожаный диван и опустилась в кресло напротив его стола, чувствуя, как прохладный воздух касается обнаженных плеч. Когда я подняла взгляд на Картера, у меня перехватило дыхание. Он был воплощением опасности. Его взгляд, темный и горящий, медленно, сантиметр за сантиметром, изучал каждый изгиб корсета, каждую лямку. Казалось, он физически ощущал его на моей коже.

— Мистер Кинг, надеюсь, вы не против? — сказала я, и мой голос прозвучал на удивление соблазнительно. — В той блузке было невыносимо душно.

Он медленно перевел взгляд с моего тела на лицо. В его глазах плясали чертики, а на губах играла та самая, хищная, уверенная ухмылка.

— Мисс Холл, — произнес он, и каждый его звук был наполнен скрытым смыслом. — Гораздо большее удовольствие мне доставит, если вы разденетесь догола. Возможно, в брюках вам тоже некомфортно?

— Нет, — парировала я, отвечая ему такой же сладкой, ядовитой улыбкой. — Теперь мне вполне комфортно. Так что, может, приступим к отчету?

— Хорошо, — он оттолкнулся от двери и сделал шаг в мою сторону. — Немедленно приступим.

И в том, как он это сказал, не было ни капли делового смысла. Это было обещание. И вызов. И начало новой, еще более опасной игры.

18

Воздух в кабинете сгустился до состояния сиропа — тяжелого, сладкого и удушающего. Каждая молекула была насыщена им — его запахом, его властью, его невысказанной яростью и желанием. Картер сидел напротив, его пальцы механически листали страницы отчета на планшете, а взгляд, казалось, был прикован к цифрам. Но это был обман. Я чувствовала, как его внимание, горячее и тяжелое, целиком сосредоточено на мне.

Собраться с мыслями было невозможно. Это была пытка. Каждая клетка моего тела восставала против необходимости говорить о рисках и стратегиях, когда единственным риском в этой комнате был он, а единственной стратегией — бегство или полная капитуляция. Я цеплялась за последние крупицы самообладания, как тонущий за соломинку, чувствуя, как они тают с каждой секундой.

Когда он задавал вопросы, его низкий, бархатный голос отзывался не в ушах, а где-то в самом низу живота — острым, знакомым уколом, который разжигал пожар, а не тушил его.

Внезапно он встал. Это не было просто движением. Это был ритуал. С грацией большого хищника он обошел стол, и на мгновение мне вспомнилось, как я танцевала для него— давно, в другой жизни, где он был опасным и самым желанным студентом и во время этих танцев создавалась наша собственная магия. Эта магия никуда не делась. Она висела в воздухе, не давая мне дышать. Интересно, он хоть на секунду чувствовал то же опустошающее головокружение?

— Мисс Холл?

Его голос, резкий и властный, вонзился в мои мысли, как нож.

— Да, мистер Кинг? — мой собственный голос прозвучал хрипло.

— Вы ответите на мой вопрос? — в его тоне сквозила опасная терпеливость.

Черт. Он что-то спрашивал. Что-то важное, связанное с работой. Но мой мозг отказался работать. Он залип на том, как Картер сбрасывал пиджак, как обнажались его предплечья — сильные, с проступающими венами, с той самой витиеватой татуировкой, по которой я когда-то водила губами. Я помнила до какого исступления могли довести эти руки.

— Какой… какой вопрос? — прошептала я, и в горле пересохло. Воздуха катастрофически не хватало.

Он тихо хмыкнул, и звук этот был похож на рычание. Он подошел так близко, что я почувствовала тепло его тела. Наклонился, и его губы почти коснулись моего уха, когда он прошептал:

— Мисс Холл, почему в вашем отчете именно такие цифры по рискам?

Его шепот, горячий и влажный, пробежал по моей коже мурашками. Соображать было нереально. Я дышала часто и прерывисто, грудь тяжело вздымалась, а между ног пульсировала навязчивая, влажная пустота. Я свела бедра, пытаясь унять это безумие, но это лишь усилило спазм желания. Голова плыла. Надо было уходить. Сейчас же. Лучше я все расскажу мистеру Хейсу. Завтра.

— Мисс Холл, вам нездоровится? — он продолжал шептать, его губы скользнули по моей шее. — Я могу поставить диагноз. И знаю точное лекарство.

— Какое? — выдохнула я, и это был стон.

Его рука скользнула по моему плечу, обнаженному корсетом. Прикосновение было как удар током. Он наклонился ниже, и его губы обожгли мою кожу у основания шеи.

— Шона, я тебя хочу, — его голос потерял всякую нить делового тона, став грубым и откровенным. — И не притворяйся, что не видишь, как твое тело отвечает мне.

Он развернул мое кресло, заставляя смотреть ему в лицо, и прежде чем я успела что-либо сказать, его губы захватили мои. Это не был поцелуй. Это было завоевание. И я, вся дрожа, откликнулась на него с той же дикой жаждой, что копилась годами. Это было невыносимо хорошо. Я встала, наши тела слились в одном порыве. Он легко приподнял меня на руки и понес через кабинет — к тому самому панорамному окну, где я впервые увидела его, повелителя этого стеклянного царства.

Свет в кабинете погас. Мягкий щелчок, и нас поглотила полутьма, нарушаемая лишь мерцанием ночного города и холодным светом луны. Он порвал мой корсет. Треск ткани прозвучал дико и возбуждающе.

— Когда же ты поймешь, что принадлежишь только мне? — его рык прозвучал прямо у моей груди, прежде чем он вобрал в рот мой сосок.

Волна удовольствия заставила меня выгнуться и громко застонать.

— Сложно это понять, — прохрипела я, цепляясь за последние остатки ясности, — когда у тебя есть законная жена. Это она принадлежит тебе.

Это была ошибка. Ядро правды, брошенное ему в лицо. Он изменился в одно мгновение. Его ласки стали грубее, почти яростными, но даже это, черт возьми, сводило с ума. Его рука резко опустилась, проникла под ткань брюк и кружево трусиков, и его палец нашел мой клитор.

— И все эти годы… для всех ты была такой же мокрой и горячей, как для меня сейчас? — его голос был полон гневной ревности.

— Не обольщайся, Картер, — я попыталась солгать, но он ввел в меня палец, и мое тело выгнулось в немом крике, — для всех.

Пусть думает. Пусть ему будет так же больно, как было когда-то мне. Пусть этот призрак сводит его с ума.

Он продолжал свою изощренную пытку — пальцы внутри меня, язык и зубы на моих сосках, сменяя друг друга. Вечерний город был немым свидетелем, лунным светом, выхватывающим из тьмы наши сплетенные тени, мои стоны, влажные звуки нашего действия. Это было порочно, страшно и невыносимо возбуждающе.

И тут, как удар обухом по голове, раздался стук в дверь. Твердый, настойчивый. И женский голос, холодный, отточенный и абсолютно трезвый, прорезал тишину:

— Дорогой, я знаю, что ты там. Открой дверь.

Этот голос, услышанный однажды, я запомнила навсегда. Мелани Санчес. Его жена.

Сердце в груди заколотилось с такой силой, что, казалось, его стук слышно на весь кабинет. Вместо логики мной двигал слепой, животный страх. Я резко схватила Картера за плечи и с силой притянула к себе, используя его высокую, мощную фигуру как живой щит между мной и дверью.

И что же Кинг? Он не сопротивлялся. Не оттолкнул. Он просто… обнял меня. Его руки обвили мою талию, одна ладонь легла на мою спину, прижимая так близко, что сквозь тонкую ткань его рубашки я чувствовала жар его кожи. А потом он опустил голову и уткнулся лицом в мои волосы, глубоко, с наслаждением вдыхая мой запах. Его дыхание обожгло макушку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Боже правый, — стучало в висках, — да его вообще волнует, что за этой дверью стоит его жена?» Его спокойствие было пугающим, неестественным. Вся его ярость была направлена не на нашу ситуацию, а на то, что нас посмели прервать. А на то, кто это сделал, ему было плевать. Трижды мысленно выругавшись, я попыталась отстраниться, но его хватка лишь усилилась.

— У тебя есть запасной выход отсюда? — выдохнула я, почти беззвучно, заглядывая ему в глаза. В них бушевала буря, но не раскаяния, а непомерной, хищной жажды.

Он медленно, как будто пробуя слово на вкус, ответил:

— Нет.

— Дорогой, я спросила охрану и знаю, что ты заходил, но не выходил, — снова донёсся за дверью настойчивый, мелодичный голос Санчес. Каждый её звук впивался в меня как игла.

Отчаяние и злость сдавили горло.

— Черт. Кинг, я тебя ненавижу, — прошипела я, вкладывая в слова всю накопившуюся ярость и страх.

В ответ он лишь провёл ладонью по моей щеке. Его прикосновение было до неприличия нежным, а во взгляде читалась какая-то странная, почти одержимая нежность, которая сбивала с толку и пугала ещё сильнее.

— Что ты смотришь? Сделай что-нибудь! — снова зашептала я, и мой шёпот звенел от напряжения.

Уголки его губ дрогнули в намёке на улыбку.

— А ты мне что за это сделаешь? — так же тихо прошептал он, и его большой палец медленно, с вызовом, провёл по моей нижней губе.

Я с силой отшвырнула его руку.

— Ты издеваешься? Давай-ка напомню. Там стоит ТВОЯ жена. Если она увидит меня тут в таком виде… — я отчаянным жестом указала на свою обнажённую грудь, — то больше проблем возникнет у тебя, нежели у меня. Я всего лишь твой сотрудник, а ты — глава холдинга «Саммит Кэпитал», у которого на горизонте скандал.

— Мне всё равно, — отрезал он, его глаза потемнели. — Я хочу тебя. Только тебя.

— Да что с тобой происходит? — я с силой оттолкнула его и отшатнулась, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Его одержимость была опасной. Я оглядела кабинет, ища спасения. Взгляд упал на большой, темный дубовый шкаф, встроенный в стену. «Вот же сюр. Прямо по классике. Прячусь в шкафу, как любовница. Молодец, Шона, чего уж там».

Быстро подобрав с пола свою блузку и разорванный корсет, я бросилась к нему. За спиной я почувствовала, а не увидела, легкую, самодовольную улыбку Картера. Шкаф оказался вместительным. Я вжалась в дальний угол, зарылась в ряд его висящих рубашек. Они были безупречно выглажены и пахли им — дорогим деревом, дымкой и чем-то неуловимо опасным. В следующую секунду я услышала его шаги, щелчок открывающейся двери и ледяной, как айсберг, голос:

— Зачем пришла?

— Ты тут один? — прозвучал недовольный женский голос.

— А ты видишь кого-то ещё? — откликнулся Картер, и его тон мог бы заморозить лаву.

— Картер, перестань быть таким холодным ко мне. Мы вместе почти шесть лет. А ты ведёшь себя так, будто мы с тобой просто случайные знакомые, — в голосе Мелани послышалась обида, настоящая, глубокая.

Что? Неужели он и правда холоден с женой? Значит, слухи о их идеальном браке — всего лишь фасад? В голове зарослись предательские ростки надежды, которые я тут же попыталась задавить.

— Сегодня была моя выставка, я же умоляла тебя прийти, мне нужна была поддержка мужа! — продолжала она, и в её голосе зазвучала неподдельная боль. — Вся публика была в шоке от твоего отсутствия. Я не понимаю, что делаю не так! Но я люблю тебя, Картер. Я любила тебя с самого детства.

— Мелани, — его голос пророкотал, низкий и опасный, — мне всё равно. И ты об этом знаешь.

Я услышала её тихий, сдавленный всхлип. «Вот же он чудовище». Жалость к этой незнакомой женщине кольнула меня, но следом пришла и моя собственная, старая боль. Я ведь тоже когда-то любила его, и ему было точно так же всё равно. Холодная волна прошла по спине. Если до этого во мне ещё тлел какой-то крошечный уголёк надежды, то теперь он погас, залитый ледяной водой его жестокости.

— Мне так больно, — голос Мелани дрожал. — Раньше, ещё за несколько месяцев до свадьбы, ты был другим. Даже секс между нами был другим. А потом… что случилось потом? Сначала ты вообще перестал прикасаться ко мне, а после брака делал это с такой неохотой… У тебя есть кто-то? Кто она?

«За пару месяцев до свадьбы? А потом вообще не спал с ней?» — пронеслось у меня в голове. Это был как раз тот период, когда мы с ним только начали наше тайное, порочное соглашение. Но не может быть. Он же уезжал с ней на острова. Гадкая, едкая ревность подняла голову. «Нет, — тут же одёрнула я себя, — мне не нужно его ревновать. Он мне никто».

— Мел, у меня много работы, — холодно оборвал её Картер. — Давай поговорим обо всём потом.

— Работа важнее для тебя, чем я? Ты даже не представляешь, как мне больно! Ты перестал ночевать дома. Где ты пропадаешь ночами?

— Я сказал, хватит, — он прорычал с такой силой, что мне самой стало не по себе, даже сквозь толщу двери. — Я тебя сюда не звал. Когда захочу тебя увидеть, тогда и сообщу. А теперь, будь добра, — свали.

Даже мне, скрывающейся в шкафу, стало жутко от такой жестокости. Это было за гранью.

Тихие, разбитые всхлипывания и отдаляющийся стук каблуков по мраморному полу. Ещё один щелчок — на этот раз дверь закрылась. Я отдышалась, дрожащими руками натянула блузку, не в силах застегнуть все пуговицы, и вышла из укрытия.

— Картер, какой же ты ублюдок, — выплюнула я эти слова, едва сдерживая дрожь.

Он стоял у своего стола, неприступный и спокойный, лишь одна бровь слегка поползла вверх, ожидая продолжения.

— Ты думаешь только о себе. Когда-то ты точно так же поступил со мной. Я ненавижу тебя.

— Ты хочешь меня, — заявил он с непоколебимой уверностью. — Хватит это отрицать. Я вижу, как ты реагируешь на меня. Сними кофту и давай продолжим.

— Нет.

— И почему же? — он сделал шаг вперёд.

— Причина только что покинула твой кабинет, — зло бросила я, направляясь к выходу. Я должна была уйти, пока не стало слишком поздно. — Дочитай моё задание. Если будут вопросы, пришли на почту. Отвечу в рабочее время.

Я резко открыла дверь и вышла, не оглядываясь. Он не пошёл за мной. Это было единственным проявлением милосердия с его стороны в тот вечер. Я почти бегом спустилась вниз, ворвалась в подъехавшее такси и, выдохнув адрес, прикрыла глаза.

Чувство полной беспомощности и отчаяния накрыло меня с головой. Сомнений не оставалось: самой большой ошибкой в моей жизни было согласиться работать в его компании. И самой опасной.

19

Тихий субботний вечер в моей квартире нарушал лишь голос, способный растопить любое сердце.

— Мама, а когда ты уже приедешь? Я так по тебе соскучился, — донесся из телефонной трубки голосок моего сына, Лиама. В его тоне была та самая детская тоска, от которой сжимается горло и наворачиваются слезы.

Я прижала телефон к уху, словно пытаясь сократить не только звуковое, но и физическое расстояние между нами.

— На следующих выходных, мой хороший, обязательно, — постаралась вложить в свой голос всю нежность, на которую была способна. Моя душа рвалась к нему, в наш маленький, уютный мирок, так сильно контрастирующий с холодным блеском этого города.

После того рокового инцидента в кабинете Картера я с удвоенной энергией взялась за поиски работы в своем родном городе. Малейшего желания продолжать работать на него не осталось. И, надо отдать должное судьбе, за эти дни мы ни разу не столкнулись. Он не появлялся на моем горизонте, и я мысленно благодарила за это небеса. Но странное дело — на смену облегчению пришла непонятная, ноющая тоска в груди. Предательское сознание то и дело выхватывало из толпы высокие фигуры, а сердце на секунду замирало, прежде чем с обидой уйти в пятки. Я слышала, что Картер исправно бывает в офисе, просто наши маршруты больше не пересекались. Я понимала, что его холдинг — трамплин к невероятным карьерным высотам. Но я также трезво осознавала, что этого же можно добиться и в другой, менее скандально известной на весь мир компании. Все упиралось лишь в меня саму. Пока что откликов не было, но я не отчаивалась. В конце концов, я не была безработной — у меня была стабильная должность, просто не там, где хотелось бы душе.

— Быстрее бы они уже наступили, эти выходные, — с грустью протянул Лиам.

Мое сердце сжалось еще сильнее. Мы еще немного поболтали по видеосвязи. Мне показалось, что Лиам немного подрос, изменились черты его лица — или это просто видят глаза скучающей матери? Но с каждым разом пугала все сильнее его поразительная схожесть с Картером Кингом. Единственное, в чем победили мои гены — это легкая, очаровательная кудрявость его темных волос. Все остальное — разрез его карих, почти черных глаз, линия бровей, овал лица — было точной копией отца. Тут и правда, любой тест ДНК был бы лишь формальностью. Но Картер никогда не узнает о нем. Я не позволю. Я сделаю все, чтобы оградить своего сына от этого хаоса.

Едва я положила телефон, как он снова задребезжал, нарушая тишину. На этот раз это была Рей.

— Привет, — ответила я, и на губах само собой расплылась улыбка.

— Привет, красотка! Прости сто раз, что пропала — чем ближе к свадьбе, тем меньше времени, кажется, что сутки состоят из десяти часов. Ты же помнишь, когда это великое событие?

— Разве такое можно забыть? — рассмеялась я в ответ.

Свадьба была назначена через две недели, в пятницу. Кстати, насчет этого — нужно будет отпроситься. В понедельник займусь этим вопросом и выясню, как в этой компании оформляют отгулы.

— Ладно, к делу. Какие планы на вечер? — бодро спросила Рей.

— То есть ты имеешь в виду… часа через три? — уточнила я.

— Ну да! — она весело рассмеялась.

— Да никаких, если честно. Планировала впасть в спячку перед телевизором с каким-нибудь фильмом.

— Какой-то у тебя отдых старушки в доме престарелых. Лови!

Я убрала телефон от уха, перевела на громкую связь и увидела новое сообщение с адресом.

— И что мне с этим сокровищем делать? — поинтересовалась я.

— Приехать! Мы с Нейтом ждем тебя в гости. Микки тоже будет. Правда, без мужа — ее благоверный с дочкой укатили на выходные к бабушке, а она, кажется, только рада, — Рей легонько хихикнула.

С Микки мы давно не виделись, и я была рада возможности пообщаться. Что касается радости от временного отсутствия семьи — я ее прекрасно понимала. Иногда каждой маме просто необходимо перевести дух и побыть просто женщиной.

— Во сколько мне быть на месте?

— Так ты согласна? — обрадовалась Рей.

— Ну конечно. Чем мне еще заниматься? Фильм никуда не денется.

— Здорово! В семь. Ждем!

— До встречи, — попрощалась я.

— Пока, малышка! — щебетнула Рей, и связь прервалась.

Последовал долгий, ритуальный процесс подготовки. Я забралась в душ и стояла под почти обжигающими струями воды, смывая с себя усталость прошедшей недели. Потом — скраб с запахом миндаля и кокоса, который сделал кожу шелковистой, маска для волос, пахнущая тропическими фруктами, и, наконец, увлажняющее молочко для тела. Эти спа-процедуры, эти минуты, посвященные только себе, были моим личным ритуалом очищения и восстановления сил.

На сборы у меня оставалось еще два часа, но я начала неторопливо. Макияж — дерзкие стрелки, подчеркивающие разрез глаз, легкие румяна на скулы и всего лишь блеск на губы. Они у меня и от природы были достаточно пухлыми, а с блеском становились просто вызывающе соблазнительными.

Затем настал черед главного вопроса — что надеть? Погода за окном все еще была по-летнему приятной, теплый воздух не желал уступать место осени, и я была ему только рада.

Перебрав половину гардероба, я наконец нашла то самое. Платье. То самое, которое много лет назад купил мне Картер Кинг. Я ни разу его не надела, но по какой-то необъяснимой причине всегда возила с собой, и оно сохранилось в идеальном состоянии. Черное, в пол, из воздушного фатина, скрывающего ноги, но приоткрывающего их с помощью дерзкого разреза сбоку, заканчивающегося высоко на бедре. Рукава отсутствовали, полностью открывая плечи. Спереди — глубокий V-образный вырез, доходивший почти до талии, откровенно демонстрирующий пышную, высокую грудь, которую не испортили ни беременность, ни роды. Встроенные чашечки слегка поддерживали ее, но от лифчика пришлось отказаться — его тут просто некуда было надеть. Легкие, почти невесомые лямки удерживали платье на плечах, а сзади открывался вид на обнаженную до поясницы спину. Хорошо, что я купила мазь от ссадин и синяков, а также исправно наносила эту мазь на метки Картера. И случилось чудо, они почти все сошли, не оставив и следа. «Заживает, как на собаке» - подкинуло колкость мое сознание. Я распустила свои кудри, уложила их волной на одно плечо. Последние штрихи — туфли на высоченной, смертоносной шпильке, массивный браслет на запястье и серьги-кольца, почти касающиеся плеч.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я подошла к зеркалу и застыла. Отражение мне нравилось. Оно дышало силой, соблазном и тайной. Легкая улыбка тронула губы. А вдруг сегодня я встречу свою судьбу? А первое впечатление, как известно, — все.

***

Такси плавно остановилось у могучих кованых ворот. Я замерла, глядя сквозь стекло на то, что открылось моим глазам. Это был не просто особняк. Это был дворец, прятавшийся в зелени старого парка.

Величественное здание в стиле неоклассицизма возвышалось на холме, подсвеченное мягкой вечерней подсветкой. Белоснежные колонны подпирали высокий портик, от которого к воротам вела широкая лестница, обрамленная каменными шарами. Огромные, в пол, панорамные окна отражали последние лучи заходящего солнца, а за ними угадывались теплые огни внутренних помещений. Черепичная крыша сложной формы, множество дымоходов, эркеры и балконы с ажурными решетками — все говорило о безупречном вкусе и баснословных деньгах. Размеры строения действительно поражали. Я знала, что этот особняк принадлежал Нейту и Рей. И они здесь жили. Не просто существовали, а жили в своем маленьком королевстве.

«Вау...» — это было единственное слово, которое мой мозг смог выдать наружу.

Я расплатилась с таксистом и, сделав глубокий вдох, направилась к воротам. Они сами собой плавно разъехались, приглашая меня внутрь. Дорога, выложенная светящейся в темноте плиткой, вела через безупречно ухоженный сад с фонтаном в центре. Воздух был наполнен ароматом ночных цветов. Поднявшись по лестнице, я оказалась перед массивной дверью из темного дерева. Еще один вдох для храбрости — и я нажала на кнопку звонка.

P.S.

Мои дорогие читатели, я рада приветствовать Вас!

Я не могу не выразить свою огромную благодарность за вашу удивительную активность. Знаете, именно вы, ваши отзывы и реакции стали для меня настоящим источником вдохновения и сил. ❤️

Эта история — моя первая, и поэтому я особенно волнуюсь и радуюсь каждому вашему комментарию. Ваша поддержка сейчас значит для меня больше, чем можно выразить словами.????

Давайте пообщаемся? Я буду ждать вас в комментариях и с огромным интересом прочту каждое ваше мнение. Не сомневайтесь — для меня оно бесценно.????

20

Дверь распахнулась, и прежде чем я успела что-либо разглядеть, меня стиснули в крепких объятиях.

— Шона! Наконец-то!

Я засмеялась, отвечая на порыв Микки с такой же искренностью.

— Я по тебе так скучала! — выдохнула я, отстраняясь, чтобы взглянуть на подругу.

Ее глаза сияли, но в них читалась легкая усталость.

— Прости, что не встретились раньше. Малышка Софи выжимает из меня все соки, — она произнесла это с такой нежностью, что все ее лицо озарилось теплой улыбкой.

— Не извиняйся. Я-то уж точно понимаю, как это бывает, — мы переглянулись и снова рассмеялись.

Это странное чувство — будто нас связала невидимая нить материнства, понятная только нам. Общий язык, на котором не нужны слова.

Микки понизила голос, делая глаза хитрыми щелочками.

— А я слышала, ты теперь в «Саммит Кэпитал». Прямо у самого источника, так сказать. — Ее взгляд стал многозначительным. — Устраиваешься в логове бывшего льва?

Мое сердце екнуло.

— Тсс, Микки! — я оглянулась. — Кто тебе сказал?

— О, у меня свои птички на дереве, — отмахнулась она, но тут же серьезнела. — Шона, а он?.. Лиам? Ты все еще не сказала ему?

Я потупила взгляд, ощущая знакомую тяжесть на душе.

— Нет. И не собираюсь. Если от меня это зависит, он так никогда и не узнает.

— Но как ты скроешь? Лиам... он же спрашивает?

И тут меня накрыло волной воспоминаний. Яркий солнечный день, мы идем из садика, он тянет меня за руку. Его детский голосок, такой доверчивый...

— Мам, а у меня есть папа?

Я чуть не поперхнулась молочным коктейлем. Отложив стакан, я присела на корточки, чтобы быть с ним на одном уровне.

— А с чего ты вдруг спросил, мой маленький принц?

— Плосто... длугих из садика забилают папы. А мой папа меня никогда не забилает. И я его ни лазу не видел, — в его голосе послышалась дрожь, от которой у меня сжалось сердце. — Он меня не любит?

Я притянула его к себе, целуя в мягкую щеку.

— Конечно, любит! Ты самый замечательный мальчик на свете, и тебя невозможно не любить.

— Тогда почему он не плиходит?

О, Боже, какие же сложные вопросы он задает в свои три года. Я вздохнула, глядя в его большие, полные доверия глаза.

— Сынок, это большой секрет. Обещаешь никому не рассказывать?

Он серьезно кивнул.

— Твой папа... он очень смелый и важный человек. Агент. Он на сверхсекретном задании, и я сама не знаю, когда он вернется. Но когда все закончится, он обязательно придет и вы познакомитесь. Он этого очень ждет. И он тебя безумно любит.

— Но как он может любить, если не видел меня? — не сдавался мой маленький логик.

— Я постоянно отправляю ему твои фотографии. А главное — ты его сын. Сердце родителей всегда бьется в унисон с сердцем детей, даже на расстоянии.

Его лицо вдруг озарилось сияющей улыбкой.

— Когда я выласту, я буду таким же клутым агентом, как мой папа!

Я улыбнулась в ответ, а в голове пронеслось: «Лишь бы только нет».

— Спрашивает, — тихо ответила я Микки, возвращаясь в настоящее. — Но для него папа — герой на секретном задании. Он в этом не сомневается.

— И ты не боишься, что правда всплывет? — озабоченно спросила Микки.

— Боюсь каждый день. Но сказать ему, что его отец... даже не подозревает о его существовании? Я не могу. Он все так же похож на него?

— Как две капли воды. От тебя ему достались только эти очаровательные кудри, — улыбнулась Микки. — Во всем остальном — вылитый Картер.

— Вот уж не завидую. Взгляни на свою Софи — вся в тебя, твои глазки, улыбка. Тебе повезло.

Микки странно на меня посмотрела, и мы снова рассмеялись, но в этот раз ее смех прозвучал немного натянуто.

Затянувшаяся беседа прервалась, и мы наконец переступили порог особняка. То, что я увидела, заставило меня замереть. Если снаружи дом казался впечатляющим, то внутри он был ошеломляющим.

Прямо перед нами вздымалась ввысь парадная лестница из темного, отполированного до зеркального блеска дерева. Но царицей этого пространства была она — грандиозная хрустальная люстра. Ее многоярусная композиция, усыпанная тысячами подвесок, переливалась и играла в свете, отбрасывая на стены с изящной лепниной и высокий потолок радужные блики. Я видела подобное лишь на картинках в глянцевых журналах, и то не верилось, что такое великолепие существует в реальности.

Пока я стояла, завороженная этим зрелищем, сзади раздались легкие шаги.

— Нашла, наконец, нашу беглянку?

Я обернулась и оказалась в объятиях Рей.

— Вы тут друг без друга не пропадете, — усмехнулась я.

— О, мы тут лишь гости, — ответила Рей, оглядывая роскошные интерьеры. — Это не наш скромный кров. Мы, конечно, не бедствуем, но до таких высот еще не доросли. Пока что, — ее взгляд стал заговорщическим, и она многозначительно подмигнула.

— Я была уверена, что это ваш дом.

— Нет, мы живем неподалеку. Куда скромнее.

— А чей же он? — не унималась я.

— Это... сюрприз, — таинственно протянула Рей. — Узнаешь совсем скоро.

Я перевела взгляд на Микки в надежде на подсказку, но та внезапно с огромным интересом принялась изучать узор на паркете. Что за секретность? От их загадочных улыбок стало немного не по себе.

Наш молчаливый диалог прервал бесшумно подошедший дворецкий — элегантный пожилой мужчина в безупречном костюме.

— Дамы, банкетный зал уже ждет гостей. Позвольте проводить вас.

Мы двинулись за ним через анфиладу комнат. Мой взгляд скользил по абстрактным полотнам в массивных золоченых рамах, по антикварным вазам и скульптурам, застывшим в изящных нишах. Мягкая мебель в глубоких тонах бирюзового и бордо, столики из черного мрамора с причудливыми золотыми прожилками — каждая деталь беззвучно, но красноречиво кричала о баснословном состоянии владельца.

И вот мы вошли в банкетный зал. У меня перехватило дыхание. Его размеры были ошеломляющими — здесь с легкостью поместилось бы пять-шесть моих скромных апартаментов от холдинга. Высокие арочные окна в резных рамах, тяжелые портьеры цвета спелого вина, длинный стол, сияющий белизной скатерти и сверкающий хрусталем и серебром. Девочки оживленно болтали, но их слова до меня не доходили — я была полностью поглощена этим зрелищем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И именно в этот момент, в ослепительном блеске зала, я увидела ее. Ту, чьего появления здесь я ожидала меньше всего.

Она двигалась нам навстречу с врожденной грацией — высокая, стройная, с огненно-рыжими волосами, уложенными в сложную элегантную прическу. Ее платье нежного персикового цвета мягко струилось по фигуре, а макияж безупречно подчеркивал ярко-зеленые глаза.

— Рейчел, Микаэла, как я рада вас видеть, — ее голос, мелодичный и уверенный, прозвучал для меня как удар грома среди ясного неба.

Я слышала этот голос несколько дней назад. Он звучал с обидой и болью, пока я, затаив дыхание, пряталась в шкафу кабинета ее мужа.

Мелани Санчес.

Она повернула ко мне свой взгляд, и ее улыбка не дрогнула.

— А это, я полагаю, ваша подруга, о которой вы так тепло отзывались?

— Да, это Шона, — представила меня Рей, и в ее голосе прозвучала легкая гордость.

Мелани протянула мне руку. Ее рукопожатие было легким и холодным.

— Мелани Санчес. Очень приятно познакомиться, Шона.

Ее взгляд был вежливым, даже дружелюбным, но где-то в самой глубине, в этих изумрудных глазах, я уловила мгновенную, едва заметную вспышку — острое, безошибочное узнавание. Или мне это показалось? Она не должна меня знать. Не может.

— Мне тоже очень приятно, — ответила я, надеясь, что мой голос звучит ровно.

«Приятно познакомиться с женой мужчины, в чьем шкафу я пряталась», — ядовито подумала я про себя. Это была встреча, которой никогда не должно было случиться.

После знакомства Мелани с изящной улыбкой ретировалась, и я мысленно выдохнула с облегчением. Строго говоря, я не держала на нее зла — она-то здесь ни при чем. Но она была живым воплощением моей боли, олицетворением разбитого сердца. Это она вышла за него замуж. Не я. Именно ее существование стало той невидимой стеной, которая не позволила Картеру предложить мне ничего, кроме тайных встреч. Я понимала разумом, что это всего лишь брак по расчету, устроенный их отцами. Но сердцу от этого понимания не становилось легче.

Как только Мелани скрылась из виду, я повернулась к Рей, понизив голос до шепота:

— Рей, будь добра, объясни, какого черта ты не предупредила, что она будет здесь?

Она сделала вид, что рассматривает люстру, избегая моего взгляда.

— Разве? Кажется, я просто забыла упомянуть.

— Не включай дурочку, тебе это не идет, — прошипела я, стараясь, чтобы никто из окружения не услышал наш напряженный диалог. — Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Рей наконец посмотрела на меня, и в ее глазах читалось упрямство.

— А какая, в сущности, разница, Шона? Вас с Картером уже ничего не связывает, кроме старой истории. Прошло шесть лет. Вы взрослые люди, и сейчас у вас совершенно разные жизни.

Она была права — с формальной точки зрения. Но, чёрт возьми, ничто не было забыто! К тому же, буквально некоторое время назад мы были вместе в его машине... Конечно, Рей не могла этого знать. Если я и дальше буду так остро реагировать, подруги могут начать что-то подозревать, а этого мне точно не хотелось. Я сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки.

— Ладно. Ты права. Я, наверное, слишком остро на все реагирую.

Микки мягко коснулась моей руки, ее голос прозвучал ободряюще и тихо, словно доверительный секрет:

— Расслабься, дорогая. Мы все понимаем. Но кто знает, — она игриво приподняла брови, — возможно, сегодня ты наконец-то найдешь Лиаму того отца, которого он заслуживает? С таким платьем, такой фигурой и таким лицом, как у тебя, это будет проще простого.

Я почувствовала, как по щекам разливается румянец, и тихо рассмеялась. Вот ирония судьбы — краснеть от комплиментов, сказанных подругой.

Гостей становилось все больше, и вскоре Рей умчалась встречать Нейта. Мы с Микки увлеклись разговором о маленькой Софи. Мне было искренне приятно слушать ее материнские истории — я нисколько не осуждала ее за то, что она говорила только о дочке. Ее мир сейчас вращался вокруг ребенка, и ей, конечно, хотелось делиться этим с кем-то, кроме мужа. Я с радостью стала ее слушателем.

И вдруг я почувствовала его. Этот взгляд — тяжелый, пронизывающий, от которого по коже побежали мурашки. Где-то в глубине души проснулось то самое горячее, запретное желание. Сердце забилось чаще, будто пытаясь вырваться из груди. Мне даже не нужно было оборачиваться — я знала, из-за чьих глаз горит моя спина. Такая реакция была только на одного человека. Картер Кинг.

Я не обернулась, но краем глаза заметила, как мгновенно преобразилось лицо Мелани — оно вспыхнуло счастливой улыбкой, и она стремительно направилась ко входу в банкетный зал.

«Что ж, меня ждет "превосходный" вечер», — с горькой иронией подумала я. Видеть счастливые лица этих двоих — одно удовольствие. Спойлер: это не так.

21

Мир сузился до точки. Я стояла как вкопанная, пока Микки что-то оживлённо рассказывала, жестикулируя бокалом с шампанским. Звук её голоса доносился до меня сквозь густую, плотную воду — я улыбалась и кивала на автомате, но всё моё существо было приковано не к ней, а к моей собственной коже. Она горела.

Спину прожигал его взгляд. Я чувствовала его физически, как прикосновение раскалённого металла — от лопаток до самой поясницы, где заканчивалось платье. Каждая пора кричала об его присутствии. Так, одному из нас нужно было покинуть этот праздник, и было абсолютно очевидно, что это буду я, а не он. В голове лихорадочно прокручивались варианты правдоподобных причин для бегства.

Вдруг Микки резко замолкла, и её улыбка застыла, превратившись в маску вежливости. В ту же секунду мой нос уловил знакомый, сводящий с ума аромат — дорогой древесный парфюм с едва уловимой дымкой и чего-то сугубо мужского, животного. Сердце сорвалось с ритма, забившись в панической аритмии. Поскольку взгляд Микки был устремлён за мою спину, сомнений не оставалось. Картер стоял позади.

Я обернулась медленно, будто в замедленной съёмке, давая себе секунду на подготовку. И увидела его.

Он смотрел на меня таким пристальным, пожирающим взглядом, что воздух перехватило в груди. В ту секунду, когда наши глаза встретились, в его взгляде вспыхнула такая откровенная, не скрываемая жажда, что у меня подкосились ноги. Его глаза, тёмные и тяжёлые, скользнули вниз, с наслаждением исследуя открытый вырез моего платья, задерживаясь на округлости груди, на полоске обнажённого живота. А я смотрела на него. На нём была чёрная рубашка из тончайшего шёлка, которая не скрывала, а подчёркивала рельеф мощных плеч и грудных мышц. Рукава были закатаны до локтей, обнажая сильные предплечья и тёмные линии татуировки. Серые брюки сидели на нём безупречно, подчёркивая каждую линию его тела. Он выглядел опасно, великолепно и так сексуально, что низ моего живота сжала горячая, влажная судорога желания. Я инстинктивно перекрестила ноги, пытаясь подавить это напряжение. Картер заметил этот жест, и уголки его губ дрогнули в едва уловимой, но победоносной улыбке.

Всё это заняло не больше пары секунд, но ощущалось как вечность — отдельная вселенная, где существовали только мы двое, измеряющие друг друга взглядами, полными старой ненависти и нового, неистового влечения.

— Шона, познакомься, это мой муж — Картер Кинг, — звонкий голос Мелани Санчес вернул меня в реальность. Она возникла рядом с ним, изящная и хрупкая. — Дорогой, а это Шона Холл, подруга Микаэлы и Рейчел.

Картер протянул ладонь. Моя рука, будто сама по себе, двинулась навстречу. В момент, когда его кожа коснулась моей, по всему телу пронзительно ударил разряд тока, сконцентрировавшийся в точке соприкосновения. Его пальцы были твёрдыми и тёплыми.

— Очень приятно с вами познакомиться, — выдавила я, опустив глаза, не в силах выдержать его взгляд.

— Мне тоже. Выглядите… великолепно, — его голос был низким и бархатным. Я рискнула поднять на него взгляд, но его лицо снова стало непроницаемой маской. Игра закончилась.

После этих слов он отпустил мою руку, и в ту же секунду Мелани с милой собственничностью взяла его под локоть, и они двинулись дальше, две идеальные половинки одной блестящей картинки. Ревность, дикая, иррациональная и горькая, поднялась во мне комом в горле. Я не имела на неё права, но в тот момент мне до боли хотелось, чтобы его рука была занята мной.

Мимо проплывал официант с подносом. Я схватила бокал с красным вином и осушила его почти залпом. Горло горело, но тепло, разлившееся по жилам, было желанным облегчением.

— Воу, полегче, крошка, — встревоженно прошептала Микки. — Ты, конечно, худенькая, но бесчувственное тело тащить довольно тяжело, независимо от размеров.

В голове закружился лёгкий, пьянящий туман. Я слабо улыбнулась.

— Всё будет хорошо, не переживай.

К нам подошли Рей и Нейт. Нейт изменился — в нём появилась взрослая, несколько жёсткая уверенность. Но то, как он смотрел на Рей, заставило моё сердце сжаться. Это была не зависть, а щемящая нежность к такой очевидной, полной любви.

— Нейт, это Шона Холл, вы как-то виделись, — представила меня Рей.

— Помню, — коротко кивнул он, его взгляд был оценивающим, но нейтральным.

Я покраснела, вспомнив свою первую истеричную встречу с ним.

— Дамы, оставлю вас наедине, мне нужно отойти, — сказал он и, наклонившись, с нежностью, от которой заныла душа, поцеловал Рей в макушку. Та засияла, как ребёнок, и он удалился. Прямиком к Картеру. Я видела, как они пожали друг другу руки, два альфы-самца, и начали беседу.

— Скоро начнётся нормальный вечер с танцами, — сообщила Рей, — как только хозяин особняка даст отмашку.

— А кто он? — спросила я, пытаясь не смотреть в ту сторону.

— Кинг.

Я остолбенела. Зачем ему такой дворец, если они живут вдвоём? Ладно, не моё дело.

Я с укором посмотрела на Рей. Та сделала невинное лицо.

— Шона, я понимаю, что у вас с ним есть общая история и даже… последствие этой истории, — она мягко намекнула на Лиама, — но правда, нельзя же вечно его избегать. Чёрт, ты работаешь в его компании! Хочешь сказать, вы там ни разу не пересекались?

Она была права. Но она не знала всего. Я тяжело выдохнула и кивнула, отходя за новым бокалом. Я взяла его и медленно потягивала вино, рассматривая толпу. Все эти люди выглядели так дорого и безупречно. Не знаю, сколько времени я простояла так, но вот, наконец, свет погас, и зазвучала музыка.

Идеальный шанс сбежать. Но ко мне подскочила Микки, таща танцевать. Я отказалась, сославшись на лёгкое недомогание.

После Картера я перестала танцевать. Танец был слишком интимным напоминанием о нём, о том, как наши тела двигались в унисон.

Рядом стояла элегантная женщина. Я повернулась к ней:

— Простите, не подскажете, где дамская комната?

— Конечно, — она объяснила маршрут.

Я вышла из главного зала и направилась по указанному пути. Лабиринт коридоров и бесчисленных дверей сбил меня с толку. «Как тут можно жить?» — промелькнуло в голове. Наконец, я подошла к нужной, как мне показалось, двери, толкнула её и тут же пожалела.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Это был не туалет. Это был его кабинет. И он был там. Один.

Как только я переступила порог, его взгляд, тяжёлый и прицельный, впился в меня. Сердце взорвалось бешеной дробью. Я рванулась было назад, но его голос, низкий и властный, разрезал тишину:

— Стой.

Я замерла, повернулась к нему и подняла бровь в немом вопросе, пытаясь скрыть панику.

— Что за блядское платье ты на себя нацепила? — в его глазах пылала ярость, но под ней читалось что-то другое, более тёмное и животное.

Я вспыхнула от несправедливого обвинения. Оно было прекрасно.

— Если не нравится, не смотри, — фыркнула я, гордо вскинув подбородок.

— Голой ты нравишься мне больше, — томно протянул он, и его голос приобрёл густой, медовый оттенок. Его глаза потемнели от желания, и в них уже не было ни капли злости, только чистая, неподдельная жажда.

Моё тело отреагировало мгновенно, предав все мои высокомерные позы. Соски налились и заныли, упираясь в тонкую ткань платья, между ног пробежала горячая, влажная волна. Алкоголь в крови ударил в голову, пьяня и лишая воли. Моя бравада испарилась, растворившись в этом густом, тягучем желании.

Я подняла на него взгляд. Он медленно, с ног до головы, оглядывал меня, и каждый дюйм моей кожи, которого касался его взгляд, вспыхивал и горел.

Атмосфера в кабинете сгустилась, стала плотной, душной и порочной.

Картер поднялся из-за стола и прошёл куда-то за мою спину. Раздался щелчок. Он закрыл дверь. Звук этот прозвучал как приговор. Я вздрогнула. Он так же медленно приблизился ко мне, его тело излучало опасное тепло. Он наклонился так близко, что его губы почти коснулись моего уха, и прошептал низким, хриплым шёпотом, от которого по телу побежали мурашки:

— Я хочу тебя. Сейчас. Давай забудем на этот вечер обо всех условностях.

Его губы обожгли мою кожу в том месте, где шея переходит в плечо, вызвав в теле настоящий пожар. Как он умудрялся так быстро менять своё настроение, переходя от ярости к неукротимому желанию, которое было слышно в каждом его вздохе?

Его губы были настойчивыми, но нежными, а язык выписывал на моей коже такие огненные узоры, что сознание начало мутиться. В глазах поплыла дымка, а в ушах зазвенело. И в этот миг во мне что-то окончательно сломалось, какая-то последняя защитная стена, которую я так отчаянно возводила все эти годы. Я просто устала. Устала бороться с тем, что мои чувства к нему, пройдя через боль и годы, не просто остались — они проросли во мне корнями, стали частью моей ДНК. Как бы я ни отрицала это в свете дня, я не могла не признать, как меня магнитом тянет к нему, как мои глаза сами ищут его в толпе, как всё моё существо взрывается адреналином и желанием от одного его взгляда. Это было жалко и отчаянно. Но в тот момент, под властью его губ и хмеля в крови, я перестала сопротивляться. Я хотела его. Хотела взять этот миг, этот час, эту ночь — всё, что он был готов мне дать. Возможно, завтра я проснусь в ужасе и горьком раскаянии, но сейчас мне было плевать.

Я медленно повернулась к нему, заставив его оторваться от моей шеи. Наши взгляды встретились — в его глазах бушевал ураган похоти и одержимости. Поднявшись на цыпочки, я приблизила свои губы к его и выдохнула в горячем шепоте, который был полон капитуляции:

— Хорошо. Давай.

И я впилась в его губы с голодом, который долго сдерживала. Это был не просто поцелуй — это было падение в бездну. Моё тело взорвалось волной одобрения, каждая клетка ликовала и требовала больше. Картер ответил мгновенно, его руки вцепились в мои бока, а язык захватил власть в моём рту, углубляя поцелуй до болезненности, до головокружения.

Он оторвался, чтобы перевести дыхание, и его губы спустились ниже — к ключице, к зоне декольте. Он отодвинул тонкий ремешок моего платья, и ткань соскользнула, обнажив грудь. Прохладный воздух кабинета коснулся обнажённой кожи, и соски затвердели от его взгляда и прикосновения.

Он поднял на меня глаза, в которых плясали дьявольские искры.

— Ещё и без лифчика? — его голос был низким, хриплым от желания. — Ты с самого начала планировала свести меня с ума?

У меня не было шанса ответить. Его губы с жадностью приникли к одному из сосков, а язык принялся выписывать вокруг него влажные, неистовые круги. Волна удовольствия, острая и почти невыносимая, пронзила меня от макушки до пят. Меня разрывало на части от желания, но я хотела не только получать, но и давать. Доставить ему неземное наслаждение было моей навязчивой идеей, инстинктом, вбитым в подкорку.

Я обхватила его лицо ладонями, приподняла и снова вцепилась в его губы, заставляя его отступить на шаг. Я напирала, а он отступал, пока его ноги не наткнулись на массивное кожаное кресло. Лёгкий толчок — и он рухнул в него. Не теряя ни секунды, я опустилась перед ним на колени, мои губы снова нашли его шею, я чувствовала под губами яростную пульсацию крови в его венах. Он не мешал, лишь тяжело, прерывисто дышал, когда мои пальцы расстегнули пуговицы его рубашки. Я распахнула её, и передо мной предстало его тело — загорелое, рельефное, идеальное. Я покрывала поцелуями каждый дюйм его кожи, каждый кубик пресса, чувствуя, как он вздрагивает под моими прикосновениями. Он запрокинул голову на спинку кресла, глаза закрыты, всё его существо было отдано на волю ощущений.

Мои поцелуи поползли ниже, к поясу. Я резко расстегнула ремень, пуговицу и молнию. Поцеловала твёрдый, напряжённый низ его живота, а затем обхватила бока его брюк и боксеров и стянула всё вниз. Картер приподнял бёдра, помогая мне. Когда последний барьер оказался на полу, я взяла в ладонь его член. Он был твёрдым, как сталь, и пульсирующим, готовым к действию. Я нежно, почти робко, провела языком по его головке, чувствуя солоноватый вкус его возбуждения.

Картер резко, с присвистом вдохнул, его пальцы впились в кожу подлокотников.

— Ты действительно хочешь свести меня с ума? — его голос был грубым, пропитанным похотью до последней ноты.

Я позволила себе дерзкую улыбку.

— Я сделала это уже давно, — прошептала я, и в этом была горькая правда, подтверждённая годами.

И тогда я приняла его в свой рот. Сначала нежно, исследуя каждый сантиметр, играя языком. Потом всё быстрее и глубже, подчиняясь ритму, который диктовало моё тело. Его пальцы вцепились мне в волосы, и вскоре он уже сам задавал темп, направляя мои движения. Тело моё горело, и я хотела большего. Будто прочитав мои мысли, он резко поднял меня, встал сам и одним точным движением стянул с меня платье. Я осталась лишь в тонких шёлковых трусиках. Его жадный, пожирающий взгляд заставил мурашки пробежать по коже. Он притянул меня к себе, развернул к столу и, наклонив, сдёрнул последнюю преграду. Я почувствовала горячую, влажную головку его члена у самого входа. Всё моё тело затрясла мелкая, предательская дрожь ожидания.

И он вошёл. Резко, без предупреждения, заполнив меня собой до предела. Из моей груди вырвался глухой, сдавленный стон. О, Боже, как я скучала по этому чувству — по этой совершенной, болезненной наполненности. Он наклонился, его губы прикоснулись к моей спине, а руки обхватили мои бёдра, и он начал двигаться. Я тут же откликнулась, двигаясь ему навстречу в неистовом, влажном ритме. Воздух наполнили наши прерывистые стоны, хриплое дыхание и влажные звуки наших тел. Он то замедлялся, мучая нас обоих, то ускорялся, доводя до грани.

Внезапно он выскользнул из меня, развернул и уложил на холодную, полированную поверхность стола. Я лежала перед ним распахнутая, полностью уязвимая. Он наклонился, страстно поцеловал меня в губы и прошептал, глядя прямо в глаза:

— Ты прекрасна.

И с этими словами он снова вошёл, и на этот раз его движения были ещё более целеустремлёнными, будто он хотел запечатать эту фразу в самой глубине моего тела. Я громко застонала, уже не в силах сдерживаться. Я не хотела, чтобы это когда-нибудь кончилось. Но волна нарастала, неумолимая и всесокрушающая. Оргазм накатил с такой силой, что мир поплыл перед глазами, а тело выгнулось в немом крике. В последний момент, прежде чем он достиг пика, я инстинктивно соскользнула со стола, и его горячая влажность выплеснулась мне на живот и бёдра. Беременность мне была не нужна.

Я осталась лежать на столе, полностью опустошённая, довольная, дрожащая. Картер куда-то ушёл и вернулся с влажными салфетками. Каждое его нежное прикосновение, когда он вытирал меня, снова будило на коже бег мурашек. И движимая какой-то внезапной, отчаянной надеждой, я задала вопрос, который не должен был прозвучать:

— Может, поедешь ко мне? До понедельника?

— К тебе? — он удивлённо поднял бровь, в его глазах мелькнула та самая, редкая улыбка.

— Да. Если быть точнее, к тебе. Квартира-то твоя. Но пока я в ней живу, она моя.

Он закончил вытирать меня, поднялся, коснулся моих губ в лёгком, почти нежном поцелуе и сказал:

— Тогда поехали.

Мурашки снова побежали по коже. Ещё немного. Всего пару дней. Благо, фотографии Лиама я убрала, и он ничего не увидит. Всё, что произойдёт в эти выходные, останется между нами. Это не имеет никакого отношения к моему сыну. Картер Кинг всё ещё женат.

Мы быстро оделись и покинули его кабинет и особняк тайными тропами, как два заговорщика, оставив за спиной гул праздника и тяжёлое бремя реальности.

***

Мелани Санчес потеряла мужа. Он растворился в толпе гостей, не утрудившись даже бросить ей на прощание взгляд или сказать пару слов. Впрочем, последнее её уже давно не удивляло. С самого первого дня их брака она была глубоко, пронзительно несчастна.

Она любила Картера. Любила его с той самой юношеской страстью, которая с годами не угасла, а лишь превратилась в хроническую, ноющую боль. А ему, казалось, было абсолютно всё равно. Он был ужасным мужем, если мерить брак шкалой тепла, заботы и участия. Он обеспечивал её деньгами, осыпал дорогими подарками, отправлял в самые роскошные путешествия. Но это было всё. Всё, на что он был способен. Ей же отчаянно хотелось нежности, простого человеческого тепла, того, чтобы он смотрел на неё так, как мужчина смотрит на любимую женщину. Но Картер либо не мог, либо не хотел ей этого дать.

Мелани давно подозревала, что в его сердце и мыслях прочно обосновался кто-то другой. Призрак, отнимающий у неё и без того скудные крохи его внимания. Заговорить с ним об этом она не решалась — это было выше её сил. Она смирилась с тем, что он не хранил ей верность. У него были женщины для удовлетворения физических потребностей, и, как ни грустно это осознавать, с некоторыми из них она была даже знакома. Со стороны их брак казался идеальным союзом — красивая пара, статус, деньги. Но в реальности Картеру Кингу не было никакого дела до Мелани Санчес.

Он даже не разрешил ей взять его фамилию. Только обручальное кольцо и штамп в паспорте — вот её удел.

В отместку Мелани и сама искала утешения на стороне, завязывая мимолётные романы. Но если бы Картер проявлял к ней хотя бы каплю настоящего интереса, этого бы никогда не случилось. Разве может нормальная женщина годами жить без интимной близости, без ласк, без того, чтобы чувствовать себя желанной?

Она не сомневалась, что ровно через десять лет, как того требовал их брачный контракт, он немедленно подаст на развод. Этот брак был навязан ему его же отцом через жёсткий шантаж. Всем кланам Кингов этот союз был не нужен — он был выгоден только семье Санчес. Когда-то отец Мелани спас жизнь отцу Картера, и старый Кинг, человек долга, посчитал себя обязанным породниться. А давление на самого Картера обеспечил его отец, за что сын ненавидел его лютой ненавистью.

Мелани знала, что Картер способен любить. В его жизни был один-единственный человек, кого он по-настоящему оберегал, кого ревниво прятал от всего мира, включая собственного отца…

Отбросив эти горькие мысли, Мелани ринулась на поиски мужа. Она обыскала бальные залы, террасы, курилки. Всё было тщетно. Последней точкой стал его кабинет. Подойдя к тяжёлой дубовой двери, она дёрнула ручку — та была заперта. И в этот миг из-за двери донёсся приглушённый, но совершенно отчётливый, пронзительный женский стон.

Это уничтожило её. Он… трахает кого-то здесь? В их доме? В своём кабинете, пока внизу бушует праздник, на который он привёл её, свою законную жену?

В жилах вспыхнул ядовитый коктейль из унижения и дикой ревности. Поскольку коридор был погружён в полумрак, она отступила вглубь, в тень арочной ниши, решив дождаться развязки. Среди множества гостей исчезновение одной персоны было действительно несложно не заметить.

Она простояла в темноте целую вечность, чувствуя, как капли её достоинства медленно стекают на паркет. Наконец, ручка двери повернулась. Дверь приоткрылась, и из кабинета вышла та самая девушка — Шона Холл. А следом за ней, держа её за руку, появился её муж. Они вышли в коридор, и он, словно не в силах сдержаться, грубо прижал её к стене, захватив её губы в жадном, властном поцелуе. Девушка тихо застонала в ответ, её руки вцепились в его плечи. Он опустил губы к её шее, и она рассмеялась — хрипло, по-кошачьи, прошептав ему что-то на ухо. Затем, сплетённые пальцами, они быстрыми шагами скрылись в конце коридора.

Мелани стояла как вкопанная. Она давно подозревала, что между Картером и этой Холл что-то было. Но тогда девушка просто исчезла со всех радаров, и Мелани решила не заморачиваться. Теперь же она увидела её вновь — и не могла не признать, что та была чертовски красива. Слишком красива. Идеальная фигура, длинные кудри, которые так страстно впивались в его пальцы всего минуту назад.

Ярость, дикая и всепоглощающая, сожгла в Мелани последние остатки здравомыслия. Она возненавидела Шону Холл всей душой, каждой клеткой своего униженного существа. И в её голове, опьянённой обидой и жаждой мести, начал созревать чёткий, холодный план. Она заставит его заплатить. А она… она уничтожит эту стерву.

22

Стекло автомобиля запотело от нашего дыхания, а город за его пределами растекался калейдоскопом размытых огней. Мы мчались по ночному городу в мою — нет, формально в его — квартиру. Этот факт вызывал горькую усмешку. С каждым поворотом колес мой разум, опьяненный вином и его близостью, начинал приходить в себя. Трезвая, леденящая мысль пронзила сознание, заставив содрогнуться.

— Нам нужно купить презервативы, — выдохнула я так тихо, что слова почти потонули в шепоте шин.

Его ладонь, нежно поглаживавшая моё колено через тонкую ткань платья, замерла. Я почувствовала, как его пальцы впились в мою кожу. Он медленно повернулся ко мне, и в полумраке салона его лицо было высечено из камня.

— Зачем? — его голос прозвучал низко и угрожающе, будто я предложила нечто немыслимое.

— А зачем они обычно нужны? — парировала я, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Их главная функция — не дать девушке забеременеть. Или ты подзабыл основы безопасности?

— Ну, шесть лет назад ты же не забеременела, — отрезал он, и его слова впились в меня как отравленные клинки.

Я вспыхнула, чувствуя, как по щекам разливается жгучий румянец. «Ну конечно, настолько не забеременела, что у нас растет пятилетний сын», — пронеслось в голове.

— Я была на противозачаточных, забыл? — сквозь зубы выдавила я, цепляясь за эти слова как за якорь спасения.

— А сейчас? Неужели ты со своим ублюдком предохраняешься презервативами? — он прорычал эти слова, и его взгляд стал ледяным, пронзающим меня насквозь.

Мозг на секунду отказался понимать. «Своим ублюдком»? Ах, да… Я же солгала ему о несуществующем парне. Я не собиралась сдаваться и раскрывать свои карты так легко.

— А ты со своей женой предохраняешься? — парировала я, вкладывая в голос всю язвительность, на которую была способна.

— Какое это имеет отношение к нам? — его голос зазвенел от злости.

— Ну, значит, и мне не задавай таких вопросов, если сам не готов давать ответы, — отрезала я, чувствуя, как закипаю.

Он смотрел на меня с таким холодным бешенством, что по телу пробежали мурашки. «Да, Картер, меня тоже не устраивает, что ты — книга за семью печатями, а от меня требуешь полной откровенности».

В салоне воцарилась гнетущая тишина, которую нарушал лишь рокот мотора. Казалось, мы дышали в унисон, наполняя пространство непроговоренными обидами и невысказанной болью. Спустя несколько долгих минут он нарушил молчание, и его слова прозвучали как приговор:

— Я не буду использовать с тобой презервативы.

— Прости, что? — я не поверила своим ушам. — Ты вообще понимаешь последствия?

— И что? — он отмахнулся с вызывающей простотой.

— Я не хочу детей, — заявила я, сжимая пальцы в кулаки.

— От меня? Или вообще? — напряжение между нами накалилось до предела, воздух стал густым и тяжёлым.

— Какая разница! Останови машину, я выйду. Зря я вообще тебе это предложила! Если ты не хотешь использовать презервативы, то никакого продолжения не будет! — воскликнула я, чувствуя, как паника сдавливает горло.

— Нет. Мы едем к тебе, — его тон был твёрдым и не допускающим возражений, как указ самодержца.

Я резко отвернулась к окну, и оставшийся путь мы проделали в оглушительной, взрывоопасной тишине. Я чувствовала, как от него исходит волна гнева. Его пальцы так сильно сжимали руль, что костяшки побелели. Взгляд, устремлённый на дорогу, был настолько тёмным и яростным, что, казалось, мог прожечь асфальт.

Когда мы наконец подъехали к дому, я выскочила из машины, не дожидаясь, пока он заглушит мотор, и быстрыми шагами направилась к подъезду. «Неужели так сложно уступить? Какой же он невыносимо упрямый!»

Картер молча шёл за мной, его присутствие ощущалось спиной — горячее, массивное, подавляющее. В лифте мы стояли, не глядя друг на друга, но пространство между нами трещало по швам от невысказанных слов и непотроганной страсти. Я вошла в квартиру, он — следом. Я понимала, что не выгоню его. Да и не хотела.

Не говоря ни слова, я, не сводя с него глаз, дёрнула за молнию на боку и сбросила чёрное платье. Оно упало на пол бесформенной тканью, оставив меня лишь в кружевных трусиках. Мурашки пробежали по коже от его тяжёлого, пожирающего взгляда. Я мельком увидела в его глазах не просто желание, а настоящую одержимость, готовую вырваться наружу.

— Я помню каждый изгиб, каждую родинку на твоём теле, — его голос был низким и хриплым. — Оно врезалось в мою память навсегда. Но сейчас… Твоя грудь стала пышнее, а талия тоньше. Ты что-то делала с собой?

От его слов сердце ушло в пятки. Как он мог помнить такие детали спустя шесть лет? Или это просто игра? Но он был прав — после родов моё тело изменилось, став более зрелым, более женственным.

— Ничего я не делала, — солгала я, отводя взгляд. — Тебе просто кажется.

С этими словами я повернулась и направилась в ванную, чувствуя, как его взгляд прожигает мне спину. Я вошла в душевую кабину, сбросила последнюю преграду и включила воду. Тёплые струи хлынули на меня, смывая лак для волос, духи и часть нервного напряжения. Рядом с Картером мой мозг всегда отказывался работать. «Я просто буду с ним спать. Просто полежу рядом. Как раньше…» — пыталась я убедить себя, но сердце бешено колотилось в груди, опровергая эту слабую попытку самообманывания.

Внезапно дверь душевой открылась, пропуская его мощный силуэт. Он вошёл, и его руки сразу нашли мою грудь, ладони с наслаждением сомкнулись вокруг упругих округлостей. Спиной я чувствовала его напряжённый, готовый член, упиравшийся в меня. Тело отозвалось мгновенно: внутри всё сжалось и тут же распахнулось, стало влажным и горячим. Его пальцы принялись массировать затвердевшие соски, и я невольно откинула голову ему на плечо, издав сдавленный стон.

— Мне нравится, насколько ты отзывчива, — прошептал он в самое ухо, и его горячее дыхание смешалось с потоками воды. — Я уверен, ты уже вся мокрая и готова принять меня.

Он резко, но без грубости наклонил меня вперёд, заставив упереться ладонями в прохладную стеклянную стену. Я почувствовала твёрдую головку его члена у самого входа, и следующее мгновение растворилось в боли и наслаждении, когда он вошёл в меня одним уверенным, глубоким движением, заполнив до предела. Из моих губ вырвался громкий, переходящий в стон крик. И он начал двигаться, задавая ритм, который сводил с ума — то медленный и мучительный, то яростный и неистовый. Вода лилась на нас, смешиваясь с потом, а звук наших тел, шлепки кожи о кожу и мои беспрерывные стоны оглашали маленькое пространство. Когда волна оргазма накрыла меня, мир взорвался белым светом. В последний момент он вышел из меня, и я почувствовала горячие всплески его семени на своих бёдрах и ягодицах. «Так лучше… так безопаснее».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мои ноги подкосились, и я бы рухнула, если бы не его железная хватка. Он держал меня, пока дрожь не отступила, а затем с неожиданной нежностью принялся мыть моё тело. Его прикосновения были такими бережными, почти благоговейными, что по коже снова побежали мурашки. Он целовал мои мокрые плечи, шею, и я понимала, что этот душ стал для меня откровением. Такого единения, такой всепоглощающей близости я не испытывала никогда.

Он не говорил ни слова, но его взгляд, скользящий по моему лицу, выражал какую-то странную, новую для него нежность. Решив ответить тем же, я взяла гель и начала мыть его. Под моими пальцами его мышцы напряглись, а взгляд потемнел, когда я скользнула ладонью вниз по животу. Его член, будто никогда и не утихал, снова начал наливаться силой и упругостью.

— Серьёзно? Снова? — удивлённо выдохнула я.

Он не ответил. Ответом стал новый поцелуй, жадный и властный, и мы снова потеряли счёт времени, предаваясь друг другу под тёплыми струями.

Мы вышли из ванной, закутанные в полотенца и в собственные мысли, но стоило нашим взглядам встретиться, как мы снова потянулись друг к другу, словно два магнита. Наши губы встретились в нескончаемом, сладком поцелуе. Моё сердце разрывалось от этой нежности, столь несвойственной ему. «Позволю себе хоть на эту ночь забыть обо всём и просто почувствовать себя счастливой», — приказала я себе, наглухо захлопнув дверь перед голосом разума.

На часах было уже два ночи, но сон и не думал приходить. Мы успели перекусить, снова целовались, как подростки, и снова занимались любовью — на этот раз на кухонном столе, с полнейшим забвением и криками, заглушаемыми лишь его губами. Он был ненасытен. Но, если честно, и я тоже.

Теперь мы лежали в постели, сплетённые конечностями, восстанавливая дыхание. Его пальцы лениво скользили по моей руке, вызывая табуны мурашек и разжигая внутри новое, тлеющее желание.

— Впервые нахожусь в квартире, построенной моим холдингом, — его голос, глухой и спокойный, нарушил тишину.

— Что? Разве ты тут раньше не был? — удивилась я.

— Нет, — он продолжил водить пальцами по моей коже, и это было почти гипнотическим. — Строительством, дизайном и приёмкой этого дома занимались доверенные люди.

В его словах не было ничего удивительного — империя Кинга слишком велика, чтобы он лично контролировал каждый объект. Я промолчала, слишком поглощённая магией его прикосновений. Желание снова заструилось по венам, но я встряхнула головой, пытаясь вернуть себе хоть крупицу рассудка.

— А чем ты занималась все эти годы? — его вопрос застал меня врасплох.

— Да ничем особенным. Училась. Проводила время с мамой и сёстрами.

— Почему взяла академ на год? — он спросил об этом так непринуждённо, что у меня внутри всё похолодело.

— Просто… нужно было восстановиться. Когда я уезжала, моё моральное состояние не располагало к учёбе. Я вообще хотела отчислиться, но декан предложил мне такой вариант, и я им воспользовалась.

— Почему для трудоустройства выбрала именно мою компанию?

— Потому что она одна из ведущих в мире, — ответила я, пожимая плечами. — Вообще, шанс попасть к тебе в компанию очень мал. Твои люди отбирают сотрудников невероятно тщательно.

Он смотрел на меня, слушая, и после моих слов кивнул — жест согласия и признания заслуг своей команды. Мы разговаривали о пустяках, о книгах, о музыке, и эта иллюзия нормальности была почти болезненной. Пока он не произнёс тихо, но чётко:

— Расстанься со своим ублюдком. Я уверен, он не вызывает в тебе и десятой доли того, что вызываю я.

Его глаза снова стали холодными, в них заплясали злые искорки.

— Расстанься со своей женой, — парировала я, чувствуя, как ревность, горькая и едкая, поднимается к горлу. — Уверена, если бы у вас всё было идеально, ты бы не оказался в моей постели.

Он ничего не ответил, лишь его дыхание стало тяжелее, выдав внутреннюю борьбу.

— Сколько мужчин у тебя было? — этот вопрос обжёг меня, заставив вспыхнуть.

— Какое это имеет значение? — огрызнулась я. — Я уверена, что за прошедшие годы ты тоже не был монахом.

Картер снова замолчал. Густая, тяжёлая тишина повисла между нами. И тут напряжение дня, поздний час и физическое истощение взяли своё. Мои веки стали тяжёлыми, сознание поплыло. Я устроилась поудобнее, чувствуя тепло его тела, и погрузилась в сон, где образы Картера и Лиама смешались воедино. Мне снилось, что Лиам катается на велосипеде, а потом падает. С криком его имени я бросилась к нему, подхватывая его и прижимая к груди, шепча, как сильно я его люблю, утешая и убаюкивая. Даже во сне моя тайна не давала мне покоя, разрывая сердце на части.

23

Сознание возвращалось ко мне медленно, тонущее в мягких перинах сна. Первым ощущением стало тепло другого тела рядом. Я резко перевернулась на бок — и сердце замерло. Картер. Он не спал. Он лежал на боку, подперев голову рукой, и его глаза, темные и бездонные, пристально изучали меня. В них не было утренней расслабленности — лишь густая, тяжелая буря, казавшаяся совершенно неуместной для раннего утра.

Мы молча смотрели друг на друга, и тишина между нами натягивалась струной. В конце концов, мои нервы не выдержали.

— Кто умудрился омрачить ваше настроение с самого рассвета, мистер Кинг? — попыталась я сыграть в легкомыслие, хотя внутри всё сжалось в комок. Забыла добавить — он лежал абсолютно голый, и его тело, освещенное утренним солнцем, выглядело как работа гениального скульптора. И, чёрт возьми, мне до боли захотелось снова почувствовать его внутри себя. Шесть лет аскезии, а теперь — будто щелчок переключил какой-то тумблер, и я готова была для него хоть на рассвете, хоть в полдень.

— Значит, его зовут Лиам? — его голос прозвучал тихо, но каждое слово было отточенным лезвием.

Моё сердце не просто ёкнуло — оно сорвалось с места и забилось где-то в горле. Откуда?!

— Ты о чём? — выдавила я, пытаясь выиграть секунду, чтобы соврать убедительнее. Может, он что-то перепутал?

— Твоего «парня», — это слово он выплюнул с таким ядовитым презрением, что по моей коже пробежал холодок, — зовут Лиам? И ты действительно настолько сильно его «любишь»?

— Откуда ты вообще узнал это имя? — голос мой дрогнул, выдав панику.

— Шона, — его тон стал низким, опасным, — не отвечай вопросом на вопрос. Кто. Такой. Лиам.

Мне конец. Я видела Картера злым, холодным, яростным. Но то, что творилось с ним сейчас, было за гранью — это была какая-то ледяная, контролируемая одержимость.

— А какая, собственно, тебе разница? — взорвалась я, переходя в контратаку — последнее прибежище загнанной в угол лисы. Лучше гнев, чем правда. Лучше ярость, чем признание, что Лиам — его плоть и кровь.

И тут, словно сама судьба решила надо мной сжалиться, зазвонил телефон. Я сорвалась с кровати, и от осознания своей наготы перед его горящим взглядом по телу пробежали мурашки. В его глазах буря гнева на секунду уступила место знакомому огню похоти. Я повернулась спиной, схватила телефон и увидела на экране: «Мама».

Чёрт. Сто процентов звонит сын.

Я ринулась в ванную, захлопнула дверь и, чтобы заглушить звук, с шумом открыла кран с водой. Палец дрогнул, нажимая на зеленую иконку.

— Алло? — прошептала я.

— Мама, привет! — тут же послышался голосок, от которого навернулись слезы. — Я вчера ждал твоего звонка и так и не дождался.

— Солнышко моё, — я говорила тише, чем шепотом. — Мы же днём разговаривали.

— Ну, я думал, вечером тоже… — он сказал это так грустно и потерянно, что у меня сердце перевернулось в груди.

Я ужасно по нему соскучилась.

— Мой хороший, вчера был очень важный вечер, он закончилось поздно, я не смогла позвонить, прости. Что вчера интересного делал?

И Лиам, мгновенно забыв грусть, с восторгом принялся рассказывать о походе в парк аттракционов с бабушкой. Идеальная тактика — отвлечь. Потом с гордостью заявил, что они вместе готовили пиццу, и тесто он замесил почти сам! Он говорил, а я слушала, закрыв глаза, просто наслаждаясь звуком его голоса, уже предвкушая, как на следующих выходных закрою его в своих объятиях.

— Ладно, мам, я побежал собираться. Бабушка говорит, мы на плавание опаздываем.

— Хорошо, любимый. Я уже жду выходные, — нежно сказала я.

— Я тоже.

Он положил трубку. Я хотела перезвонить маме, но решила сделать это позже. Взглянула на время и обомлела — мы проговорили почти полтора часа! А я тут заперлась, а вдруг Картеру нужно было в туалет или в душ?

Я выключила воду, накинула халат и вышла, чувствуя себя виноватой школьницей.

Картер сидел на барном стуле на кухне (если так можно назвать зону в студии). Он был уже одет в брюки, и его взгляд был таким же острым, как и утром.

— Может, стоит включить стоимость коммунальных платежей в твою зарплату? — произнёс он ледяным тоном.

— О чём ты? — не поняла я.

Его лицо исказилось от нового приступа гнева.

— С кем ты разговаривала?

— Неважно. Что это за допрос? — закипела я.

— Шона, — он произнёс моё имя так, будто это был приговор. — Либо ты говоришь мне, с кем ты только что час проговорила, закрывшись в ванной, либо я узнаю это сам. И поверь, когда я узнаю — тебе не понравится.

Раз он уже знал имя, я решила не врать. Пусть думает, что это мой парень. Переубеждать его я не собиралась.

— С Лиамом, — устало выдохнула я. — Что тебе это даёт?

— Брось его, — прозвучал безоговорочный приказ.

— Никогда.

— Хочешь сказать, ты настолько сильно его «любишь»? — он язвительно подчеркнул слово. — Ты трахаешься со мной, Шона. Это такая новая форма верности твоему возлюбленному?

— Отлично! Тогда разведись! — парировала я в том же тоне. — Картер, ты трахаешься со мной. А это ты так проявляешь верность и чувства к своей жене?

С чего он решил, что может что-то мне приказывать? Картер молчал. Молнии в его глазах могли бы испепелить меня на месте.

— Я не могу с ней развестись, — сквозь зубы выдавил он, словно слова обжигали ему губы.

— А причина? — мне и вправду стало интересно.

— Тебя это не касается, — отрезал он, и по его тону было ясно — тема закрыта. Неужели он её любит? Какой-то извращённой, больной любовью?

— Тогда давай поставим точку. Как ты сам сказал, мы просто занимаемся сексом. Я не лезу в твои отношения с женой, ты не лезешь в мои. И уясни раз и навсегда: я никогда в жизни не откажусь от Лиама.

Картер долго прожигал меня взглядом, и я не знаю, чем бы закончилась эта немая сцена, если бы не звонок в дверь. Я никого не ждала. В растерянности я пошла открывать. На пороге стоял молодой курьер лет двадцати, с несколькими фирменными пакетами в руках.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Здравствуйте, доставка.

— Я ничего не заказывала, — растерянно сказала я.

— Это я, — раздался голос Картера прямо у меня за спиной. Он прошел мимо, его плечо на секунду коснулось моей руки, и в этом месте вспыхнул пожар. Он забрал пакеты, сунул курьеру купюру, от которой у того округлились глаза, и закрыл дверь.

Потом он повернулся ко мне. От его близости, от его запаха я начинала сходить с ума. Мне снова захотелось его, дико и безумно. Соски заострились, и тонкая ткань халата откровенно выдавала мое возбуждение. Картер скользнул по ним взглядом, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь.

Но что он сделал? Он просто прошел мимо. На кухне он начал с холодным спокойствием расставлять на столе контейнеры с едой из невероятно дорогого ресторана.

— Я могла бы приготовить сама, не стоило тратиться, — пробормотала я.

Он проигнорировал меня. Воздух снова стал густым и колючим.

— Картер, ты меня игнорируешь? — не выдержала я.

— А какой смысл что-то говорить, если ты всё равно не отвечаешь на мои вопросы? — прорычал он, не глядя на меня.

— Может, нужно задавать правильные вопросы? — парировала я. — Ты тоже не отвечаешь на мои. Давай просто… перемирие. Хотя бы до завтра. Никаких вопросов.

Картер наконец поднял на меня взгляд. Медленный, оценивающий, с ног до головы. Под этим взглядом моя ярость начала таять, превращаясь в знакомое томное желание. Наконец, он коротко кивнул.

— Договорились. Никаких вопросов.

И в этот момент моё сердце снова ёкнуло, но уже по другой причине. Что он задумал?

24

Тишина, в которой мы завтракали, была густой и тягучей, как мёд. Мы сидели напротив друг друга, и единственным звуком был стук вилки о тарелку. Я украдкой наблюдала за Картером. Он был погружен в свой телефон, его брови сведены в сосредоточенной складке. Он кому-то писал, и его пальцы — длинные, умелые, с широкими костяшками — порхали по экрану с гипнотической грацией. Мне вдруг дико захотелось почувствовать их на своей коже, облизать, почувствовать их вкус. Он был не просто красив. Он был магнитом, притягивающим всё моё существо — каждую клетку, каждое нервное окончание.

Дыхание моё участилось, стало прерывистым. А он, казалось, был полностью поглощён своим делом. Этого не вынести. Мне нужен был холодный душ. Сейчас же.

— Я в душ, — бросила я в пространство, не ожидая ответа.

В ванной я включила воду на полную мощность, сделала её ледяной и подставила разгорячённое тело под ледяные иглы. Мурашки побежали по коже, но внутренний пожар они не потушили. Холод обжигал, но не охлаждал. Мысли о нём, о его руках, о его губах, о том, как его тело владело моим прошлой ночью, были сильнее любого душа. Капли воды стекали с моих сосков, с моей кожи, но струи не могли смыть это томное, навязчивое желание.

«Не помог душ, значит, поможет только он», — прошептала я своему отражению в запотевшем зеркале.

Я не стала вытираться. Я вышла из ванной полностью обнажённой, чувствуя, как прохладный воздух квартиры касается мокрой кожи. Капли воды скатывались по груди, по животу, по бёдрам.

Картер сидел на диване, откинув голову на спинку. И я замерла. На нём были мягкие спортивные штаны тёмно-серого цвета. И больше ничего. Его торс, рельефный и загорелый, был открыт. Но откуда штаны?

— Откуда штаны? — сорвался у меня вопрос, пока мой взгляд скользил по каждой черте его тела.

Он медленно поднял на меня глаза. Его взгляд был тяжёлым, томным, почти осязаемым. Он не спеша прошёлся по моим мокрым ногам, задержался на треугольнике между бёдер, скользнул по животу, по груди с налитыми, заострившимися от прохлады сосками, и, наконец, встретился с моим.

— Мой помощник привёз, — его голос был низким, хриплым, в нём слышалось сдерживаемое напряжение. Каждое слово было пропитано обещанием.

Этот звук, этот взгляд снёс все последние барьеры. Меня прошибла дрожь, и я быстро, почти бегом, преодолела расстояние между нами. Я забралась к нему на колени, усевшись верхом. В его глазах мелькнуло удивление, но его руки тут же легли на мои ягодицы, сильные ладони сжали их, прижимая меня ближе. Было не больно — было пьяняще, властно, правильно.

Он поднял голову, и наши взгляды встретились в немом диалоге, где было всё: и вчерашний гнев, и сегодняшняя жажда, и годы разлуки. Я не стала ждать. Я наклонилась и впилась в его губы. Это был не поцелуй, а нападение. Я тут же пустила в ход язык, вторгаясь в его рот со вкусом мятной пасты и чистой, мужской страсти. Он ответил мгновенно. Его руки вцепились в мои волосы, откинув голову назад, и он принялся целовать меня с такой яростью, что у меня перехватило дыхание. Он исследовал каждый уголок моего рта, его язык был требовательным и безжалостным.

Потом его губы сорвались с моих и опустились на шею. Он не целовал, а кусал, сосал, оставляя метки на влажной коже, и каждый его укус отзывался горячим электрическим разрядом где-то в самом низу живота. Мои пальцы дрожали, когда я потянула за резинку его штанов, высвобождая его. Он был твёрдым, пульсирующим, готовым. Я обхватила его ладонью, провела от основания к головке, и он рвано, с присвистом выдохнул моё имя.

— Я хочу тебя, — прошептала я ему прямо в губы, заглядывая в самые глубины его тёмных глаз. Я приподнялась на коленях, направляя его к своему входу. — Сейчас.

Я была настолько готовой, настолько влажной от желания, что он вошёл в меня без малейшего сопротивления. Одно плавное, но безжалостное движение — и он заполнил меня целиком. Чувство распирания, полного обладания, заставило меня громко, с надрывом застонать. Я не могла больше ждать. Я начала двигаться.

Сначала медленно, наслаждаясь каждым сантиметром, каждым движением. Я скользила вверх и вниз, чувствуя, как он проходит самые сокровенные точки внутри меня. Потом ритм начал нарастать. Я ускорилась, мои бёдра сами задавали этот неистовый темп. Я стонала, мои пальцы впились в его мощные плечи, я царапала его спину, чувствуя под ногтями напряжённые мышцы. Я целовала его шею, его ключицы, я пила воздух с его губ.

— Да, вот так, Шона, — его голос был хриплым шёпотом прямо в ухо. Его руки на моих бёдрах помогали мне, направляли, иногда он сам встречал мои движения резкими, глубокими толчками снизу, заставляя меня вскрикивать от неожиданности и наслаждения.

Мир сузился до точки. До звука нашего тяжёлого дыхания, до хлюпающих звуков нашего соития, до жара его кожи под моими ладонями. Я уже не контролировала себя. Я была животным, одержимым одним лишь желанием. Я чувствовала, как внутри всё натягивается, как нарастает невероятное давление. Его стоны, его запах — дорогой парфюм, смешавшийся с запахом чистого пота и секса — сводили меня с ума.

— Я сейчас… Картер, я… — я не могла даже договорить.

Я прижалась к нему, вцепившись в него, и мое тело взорвалось. Оргазм прокатился по мне волной за волной, выжимая из горла беззвучный крик, заставляя всё внутри сжиматься в бесконечных спазмах. В самый последний момент, прежде чем его собственное наслаждение настигло его, он резко вышел из меня. Горячая влажность брызнула на мой живот и бёдра, и я, совершенно разбитая, вспотевшая и безвольная, рухнула на него грудью, чувствуя, как его сердце колотится в такт моему.

Мы так и сидели несколько минут, слившись в одном дыхании. Его руки медленно, лениво гладили мою спину.

— Нам снова в душ, — наконец прошептала я.

Он лишь кивнул. Потом, без лишних слов, он легко перевернул меня, взял на руки, как ребёнка, и понёс в ванную. Я обвила его шею, прижимаясь лицом к его груди, наслаждаясь его силой, его заботой. И в этот момент начался наш настоящий марафон.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы пытались посмотреть фильм. Я устроилась у него на груди, но через двадцать минут его рука уже скользила у меня между ног, его пальцы находили ту самую чувствительную точку, и вскоре мы уже занимались сексом на диване, а телевизор становился немым свидетелем нашей страсти.

Мы пытались поужинать. Я накрыла на стол, но когда он подошёл сзади, обнял меня и начал целовать шею, оставляя влажные следы, всё было решено. Ужин подождал. Стол стал нашим следующим полигоном для исследований.

Мы почти не разговаривали. Напряжение от утреннего разговора о Лиаме всё ещё висело между нами незримой стеной. Но что было странно — Картер больше не возвращался к этой теме. Он был спокоен, почти умиротворён, и эта перемена настораживала больше, чем его гнев. Я решила не будить лихо. Молчание было золотом, особенно когда оно прерывалось только нашими стонами.

Лишь однажды я поймала себя на мысли о Мелани Санчес. Мне стало по-настоящему жалко её. Что она чувствует? Почему он даже не позволил ей носить свою фамилию? Но спрашивать Картера было бесполезно. Он был крепостью, и ворота её были наглухо закрыты для таких тем.

Так и прошёл наш воскресный вечер — в водовороте плоти, пота и подавленных эмоций. Когда часы показали уже далеко за полночь, мы лежали в постели, измождённые, но не насытившиеся. Его губы нежно покусывали мое плечо, а рука лежала на моей талии.

— Мне нужно ехать, — тихо произнёс он, и его слова прозвучали как приговор.

— Куда? — сонно спросила я, хотя прекрасно знала ответ.

— Завтра на работу, Шона. Смотри, не проспи. А мне нужно домой, там у меня вся одежда и документы.

— Может, тебе их привезёт твой помощник? — в моём голосе прозвучала отчаянная надежда продлить эту иллюзию нашего мирка.

— Нет, — его ответ был мягким, но окончательным.

Он встал. Я смотрела, как он собирается — каждое его движение было отточено и эффективно. Он сходил в душ, вышел, застегнул рубашку, надел пиджак. На пороге он обернулся. Его взгляд был тёплым, но отстранённым.

— До встречи, мисс Холл.

— До встречи, мистер Кинг.

Дверь закрылась. В квартире воцарилась оглушительная тишина. В груди расплылась тяжёлая, холодная пустота. Это были самые странные, самые порочные, самые незабываемые выходные в моей жизни.

С этими мыслями я повернула ключ в замке, сходила в душ, смывая с себя его запах, и погрузилась в беспокойный сон. Что-то тягостное, тревожное, не давало мне покоя. То ли это было предчувствие, то ли я просто сама себя накрутила до предела.

25

Неделя тянулась мучительно медленно, и к четвергу я чувствовала себя как на иголках. Офис «Саммит Кэпитал», обычно бурлящий энергией, казался пустынным и безжизненным без одного-единственного человека. Картер Кинг будто сквозь землю провалился. Мои глаза по старой, глупой привычке постоянно скользили по коридорам, выискивая его высокую, властную фигуру у лифтов или в стеклянных кабинках переговорных. Напрасная трата нервов.

Во вторник утром, зайдя за очередным отчетом к его помощнице, я набралась смелости и спросила, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более безразличным:

— Мистер Кинг сегодня не принимает? Мне нужно согласовать финальные цифры по проекту «Атлант».

Молодая женщина за столом подняла на меня усталые глаза.

— Мистер Кинг улетел, мисс Холл. В понедельник утром. Срочная конференция в другой стране. Вернется через две недели.

Две недели. Четырнадцать дней. Словно камень упал мне в грудь с глухим стуком.

— Ясно, — кивнула я, стараясь, чтобы моё лицо ничего не выдавало. — Спасибо.

Я вышла из приёмной, и коридор поплыл перед глазами. «Срочная конференция». Не оставил ни записки, ни сообщения. Ничего. После тех выходных, что мы провели вместе, после той животной страсти и странной, хрупкой близости — просто исчез. Разумом я понимала его статус, его обязанности, но сердце — это глупое, неподконтрольное устройство — сжималось от обиды и тоски.

И словно в насмешку над моим смятением, в эту брешь в моей жизни решил войти Джаред Гарсия.

В понедельник, в комнате отдыха, я стояла у кофемашины, безучастно наблюдая, как струйка чёрной жидкости наполняет кружку. Я так ушла в свои мысли, что не услышала шагов.

— Шона?

Я резко обернулась, и прежде чем я успела что-либо понять, он заключил меня в объятия. Его запах — лёгкий, цитрусовый, совершенно не похожий на густой, древесный аромат Картера — на секунду окружил меня.

— Джаред! Что ты…

— Я так по тебе скучал, — прошептал он, и его губы мягко, но настойчиво прикоснулись к моим.

Я остолбенела. Это длилось всего секунду, но показалось вечностью. Я отшатнулась, словно обожжённая.

— Джаред, что ты делаешь? — в голосе прозвучала паника, которую я не смогла скрыть.

Он улыбнулся, его глаза сияли неподдельной радостью.

— Что делаю? Здороваюсь с самой красивой девушкой, которую когда-либо знал. Ты выставила меня так внезапно тогда. Я был в отчаянии. А теперь ты и я здесь.

Мой желудок сжался в тугой узел. Вина подступила к горлу.

— Джаред, нам нужно поговорить. Давай сядем.

Мы устроились у столика у окна. Я собралась с мыслями, глядя на его открытое, симпатичное лицо.

— Слушай, я… мне нужно извиниться. За то, что тогда произошло. За то, что я выставила тебя так грубо. Это было ужасно с моей стороны.

— Не извиняйся, — он перекрыл мою ладонь своей. — Главное, что сейчас все хорошо.

— В этом-то и дело, — я глубоко вздохнула. — Я хотела тебе сказать, что в моей жизни сейчас нет места для отношений. Только карьера. Я должна многому научиться, многое доказать. В первую очередь — себе.

Его лицо помрачнело, но лишь на мгновение.

— Я понимаю. Но знай, — он сжал мою руку, — я буду ждать. Столько, сколько потребуется.

Это было так мило, так искренне, что мне стало по-настоящему больно. Потому что я-то знала правду. Правда была в том, что всё моё существо, всё моё внимание было приковано к другому человеку. К тому, кто, скорее всего, даже не вспоминал о моём существовании, разгуливая по другой стране.

Вечерами моя квартира казалась особенно пустой. Я ложилась в постель, и на меня накатывали воспоминания. Его руки на моей коже. Его тяжёлое, прерывистое дыхание у самого уха. Его запах, въевшийся тогда в подушки, но теперь уже полностью выветрившийся. Это была ненормальная, болезненная одержимость. В порыве отчаяния я достала его номер из чёрного списка. Просто чтобы увидеть его имя в списке контактов. Глупый, детский жест. Я ловила себя на том, что каждые пять минут проверяю телефон, надеясь увидеть его имя на экране. Но экран оставался чёрным и безразличным.

В пятницу вечером я, наконец, вырвалась из этого гнетущего состояния, улетев домой, к сыну. Когда я вошла в свою старую комнату, он уже спал, разметавшись по кровати. Я прилегла рядом, просто чтобы послушать его ровное дыхание, и сама почти сразу провалилась в забытье, впервые за неделю по-настоящему уснув.

Выходные пролетели как один миг, наполненный смехом, объятиями и счастьем в глазах моего мальчика. Мы гуляли в парке, до одури катались на каруселях, а дома собирали гигантский конструктор, и я слушала его восторженные рассказы о школе и друзьях. Это был мой личный островок спокойствия.

Именно там, за завтраком в воскресенье, я проверила банковское приложение и обомлела. Сумма на моём счету была как минимум в три раза больше той, что я ожидала увидеть. Я знала, на что подписывалась. Я прекрасно помнила цифру в своём трудовом договоре на позицию младшего аналитик.

«Накинул бонусом за то, что ты хорошо раздвигаешь ноги?» — ядовито прошипел внутренний голос. Я с силой тряхнула головой, пытаясь отогнать эту унизительную мысль. Но она засела глубоко, отравляя радость от первых самостоятельно заработанных денег. Это была его рука. Его молчаливая, властная подачка. От этого стало горько и противно.

Прощание в аэропорту было, как всегда, самым тяжёлым испытанием. Лиам вцепился в меня так сильно, что моё пальто смялось в его маленьких кулачках.

— Не улетай, мамочка, — хныкал он, уткнувшись лицом мне в живот.

— Мне нужно, солнышко. Обещаю, скоро снова прилечу. Очень скоро, — я целовала его макушку, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. — Будь умницей для бабушки.

Когда самолёт оторвался от земли, в груди снова образовалась знакомая пустота.

Был уже поздний вечер понедельника, когда я, вернувшись в свою пустую квартиру, скинула туфли и упала на диван. В тишине зазвенел телефон. Незнакомый номер. Наверное, спам. Я почти машинально открыла сообщение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И мир перевернулся.

Первым пришло фото. Чёткое, снятое на хорошую камеру. Мы с Лиамом в аэропорту. Он обнимает меня так крепко, что видна только его темно-кудрявая макушка, а я склонилась над ним, и на моём лице — маска боли и тоски. Его маленькое плечо, моя рука на его спине… всё было видно до мельчайших деталей.

Сердце не просто ёкнуло — оно сорвалось с места и забилось где-то в горле, перекрывая дыхание. Предательская дрожь пробежала по рукам.

Следом пришло второе сообщение. Короткое. Смертоносное.

«Неужели ты думала, что сможет скрыть сына от Картера?»

Текст поплыл перед глазами. Комната закружилась. Я вскочила с дивана, инстинктивно подбежала к окну и отшатнулась от стекла, словно за мной уже могли следить.

— Нет, — прошептала я в оглушительную тишину. — Нет, нет, нет…

Это был не вопрос. Это была констатация факта. Кто-то знал. Кто-то следил за мной. Кто-то сфотографировал моего сына.

«Картер не должен узнать. Он не должен», — стучало в висках, сливаясь с бешеным ритмом сердца. Но этот аноним уже знал. И эта мысль была страшнее всего. Кто он? Друг? Враг? И что он собирается делать с этим знанием?

Я осталась стоять посреди комнаты, сжимая телефон в ледяных пальцах, чувствуя, как почва уходит у меня из-под ног, а стены моей хрупкой безопасности рушатся с оглушительным грохотом.

26

Мир сузился до размеров экрана телефона, на котором пылало это сообщение. Ноги подкосились, и я грузно опустилась на холодный паркетный пол, не в силах оторвать взгляд от зловещих слов. «Неужели ты думала, что сможешь скрыть сына от Картера?» Каждая буква была отточенным лезвием, вонзающимся прямо в душу.

Дыхание перехватило. В ушах зазвенело. Я судорожно, как рыба, выброшенная на берег, пыталась вдохнуть воздух, но легкие отказывались работать. Пальцы онемели, и я слышала лишь бешеный стук собственного сердца, отдававшийся в висках гулкими ударами. Паника, холодная и липкая, поднималась по позвоночнику, сковывая каждую мышцу.

«Стоп. Стоп, Шона. Дыши. Глубоко. Вдох. Выдох». Я заставила себя сконцентрироваться на простом физическом действии. Уперелась ладонями в холодный пол, чувствуя его твёрдость. «Вдох. Раз-два-три. Выдох. Раз-два-три-четыре».

Так, сейчас не время для истерики. Истерика — это роскошь, которую я не могу себе позволить. Пока я дрожу тут на полу, кто-то там, в темноте, держит ниточки от жизни моего сына. Надо думать. Анализировать.

Кто? Кто это мог быть? Мозг, затуманенный адреналином, лихорадочно перебирал варианты. Номер неизвестный. Не из офиса, я бы узнала. Мелани Санчес? Первая, самая очевидная версия. Озлобленная жена, которая уже подозревала неладное. Но она бы сразу бросила это в лицо Картеру, а не играла с мной в кошки-мышки. Её отец? Мог нанять частного детектива, чтобы добыть компромат на неверного зятя и его пассию. Нейт? Но зачем? Чтобы убрать меня с дороги Рей? Бред. Ассистент Картера? Кто-то из коллег, кто меня ненавидит?

Я не знала, сколько времени провела так, в оцепенении, но постепенно дрожь в руках начала стихать, а сердцебиение — выравниваться, хотя в груди по-прежнему сидела ледяная глыба. И в этой пронзительной тишине отчаяния в голове зазвучали самые горькие, самые ядовитые мысли.

«Я сама во всём виновата. Не стоило возвращаться. Не стоило поддаваться этому гипнотическому притяжению, этой иллюзии, что я могу контролировать огонь, не обжигаясь. Не стоило оставлять Лиама, пусть даже на время. Ради чего? Ради карьеры, которая сейчас висит на волоске? Ради мужчины, который даже не потрудился предупредить об отъезде?»

Именно в этот момент, словно услышав мои саморазрушительные мысли, телефон в моей руке завибрировал и заиграл вызывающе громкий, назначенный только для него один рингтон. Я вздрогнула так, будто меня ударили током. На экране, пылая, как раскалённый уголь, светилось имя: КАРТЕР.

Нет. Только не сейчас. Не сейчас!

Сердце, только-только успокоившееся, снова сорвалось в бешеную скачку, теперь уже от страха. Он знает. Кто-то уже ему всё рассказал. Это звонок перед казнью. Это конец.

Палец дрожал, когда я повела им по экрану. Я нажала на зелёную иконку и медленно, с трудом выдохнула в трубку, мой голос прозвучал чужим, предательски слабым и надтреснутым:

— А… алло?

— Что-то случилось? — его голос обрушился на меня без всяких предисловий, без «привет» или «как дела». Резкий, прямолинейный, как удар кинжала.

«Конечно, случилось! — закричало во мне всё существо. — Кто-то шантажирует меня нашим сыном, а ты спрашиваешь, как будто у тебя сломался любимый карандаш!» Но я сглотнула этот крик. Язык отказался его произносить.

— Нет, — солгала я, и голос мой прозвучал неестественно ровно. — С чего ты это взял?

— Голос у тебя слишком потерянный, — отрезал он, и в его тоне не было ни капли сомнения. — Уверен, ты сейчас накручиваешь на палец прядь своих волос.

Я замерла, и взгляд мой сам собой упал на правую руку. Кровь отхлынула от лица. Он был прав. Мои пальцы с нервной одержимостью закручивали в тугой жгут тёмный локон, спадавший мне на плечо.

— Откуда… откуда ты знаешь? — выдохнула я, и в голосе моём послышался неподдельный, животный ужас. Он что, установил здесь камеры? Следит за мной?

— Значит, действительно что-то случилось, — заключил он с убийственной, холодной логикой. — Ты всегда так делаешь, когда сильно переживаешь. Ещё со времён… — он не договорил, но мы оба поняли. Со времён нашего старого соглашения.

Вау. Вот это наблюдательность. Спустя шесть лет он помнил эту мою дурацкую привычку. От этой мысли по телу пробежали противоречивые мурашки — часть от страха, что он так хорошо меня помнит и видит насквозь, а часть от какого-то тёплого, глупого чувства, что кто-то в этом мире знает такие мои мелочи.

— Так не расскажешь, в чём дело? — его голос снова ворвался в мои мысли. Он звучал… спокойно? Нет, не так. Сдержанно-заинтересованно. Как будто разгадывал сложную, но увлекательную головоломку.

— Да просто устала, — снова автоматически солгала я, отводя взгляд в пустоту комнаты. Мои мысли были за тысячи километров, в маленькой комнатке, где спал мой сын. — Почему ты не сказал, что уезжаешь?

Прозвучавшая пауза была такой густой, что её можно было потрогать.

— Сыграем в пять вопросов? — неожиданно предложил он.

Моё сердце сделало сальто в груди. Он помнил. Пять вопросов. Право на один вопрос без ответа. Лгать нельзя. Отвечать нужно только правду.

Я тихонько, с ноткой истерики в голосе, рассмеялась.

— Нет. Право наложить вето на вопрос у каждого — одно. А я уверена, что на все твои вопросы я захочу это самое вето применить.

Правда была в том, что во мне кипела сотня вопросов к нему. О его жене. О его чувствах. О том, что он ко мне чувствует. Но цена ответов была бы слишком высока — мне пришлось бы открыть ему свою душу, а вместе с ней и свою самую страшную тайну.

Этот диалог был странным. Почти… нормальным. Лишённым его привычного властного напора и моей оборонительной колючести. Мы говорили, как два старых знакомых, у которых за плечами общее, пусть и сложное, прошлое.

— Я прилечу через два дня, — его голос внезапно приобрёл новые, бархатные, опасные обертоны, от которых по коже побежали предательские мурашки. — Буду ждать тебя у себя в кабинете.

Я замерла, сжав телефон так, что пальцы побелели. Что я могу на это ответить? «Да»? «Нет»? «Мне нельзя, потому что какой-то незнакомец пригрозил раскрыть тебе тайну нашего сына»? Я молчала, слушая его ровное, чуть слышное дыхание в трубку, и этот звук был одновременно и пыткой, и наслаждением.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Внезапно на его фоне послышался приглушённый мужской голос, что-то сказавшее на другом языее. Картер ответил ему отрывисто и деловито, а затем снова обратился ко мне:

— Мне надо идти. Рад был тебя услышать, Шона. До встречи.

— До встречи, — прошептала я, и связь оборвалась.

Я сидела на полу, всё ещё сжимая в руке безмолвный телефон. Что это было? Зачем он позвонил? Не для того, чтобы отдать приказ, не для того, чтобы устроить разнос по работе. Просто… поговорить? Убедиться, что со мной всё в порядке? Эта мысль была настолько невероятной, что на секунду отвлекла меня от кошмара.

Но лишь на секунду. Как только я опустила руку с телефоном, реальность накрыла меня с новой, удвоенной силой. Злость — на себя, на ситуацию, на этого невидимого врага. Раздражение от собственного бессилия. И леденящий, всепоглощающий страх за Лиама.

Я снова открыла диалог с незнакомцем. Пальцы дрожали, но я заставила их печатать, вкладывая в сообщение всю свою ярость и напускное безразличие:

«С чего вдруг такая информация, что этот ребенок мой?»

Я не ожидала мгновенного ответа, но он пришёл почти тут же, словно мой собеседник не отрывал взгляда от экрана. На этот раз это была не фотография с улицы, а снимок документа. Больничная выписка. Та самая, из роддома. Чётко видны были мои данные, дата, время, и жирная надпись: «Родился мальчик, 3450 гр, 52 см». И самое ужасное — в графе «отец» стоял прочерк.

Следом пришло сообщение:

«Не строй из себя дуру, Холл. Мы знаем, что это твой ребенок.»

Ледяная волна прокатилась по мне. Они добрались до больницы. У них есть доступ к закрытой информации. Это не любитель. Это профессионал.

Отступать было некуда. Я написала, отчаянно пытаясь сделать последнюю, шаткую ставку:

«Хорошо, это мой ребенок. Но он не Картера.»

Ответ был молниеносным и безжалостным. Новая фотография. Мы с Лиамом в парке аттракционов в прошлые выходные. Я наклонилась к нему, держа его маленькую ладошку в своей, что-то говорю, а он смотрит на меня снизу вверх, и на его лице — смесь восторга и полного доверия. Солнце освещало его черты.

«Сходство тяжело не заметить, когда он — его вылитая копия», — гласило сообщение.

Вот и всё. Игра окончена. Они знают всё. Притворяться дальше было бессмысленно. Я чувствовала себя загнанным зверем, которого прижали к стене. Оставался один-единственный вопрос.

«Что ты хочешь?» — отправила я, и эти три слова были полны такой горечи и усталости, что, казалось, они могли отравить воздух вокруг.

Пауза на этот раз затянулась. Каждая секунда тишины была пыткой. Наконец, пришёл ответ. Короткий. Чёткий. Смертельный.

«Если ты хочешь, чтобы эта тайна оставалась тайной, то должна до конца этой недели написать заявление на увольнение, а также вернуться в свою дыру, чтобы твое лицо не мелькало в этом городе. И тогда Кинг ни о чем не узнает.»

Сердце сжалось так болезненно, что я вскрикнула. Вроде бы всё только начинало налаживаться. Работа, которую я так хотела. Город, в котором я снова начала дышать. Он. Всё это рушилось в одночасье. Кто-то, сидя в тени, просто взял и решил снести мою жизнь, как карточный домик.

Я прочитала сообщение ещё раз, потом ещё. И ничего не ответила. Слова застревали в горле комом гнева и слёз.

Спустя несколько минут телефон снова завибрировал, вырывая меня из ступора.

«Я жду твой ответ до завтра. Что ты решила.»

Ну вот. Ультиматум. Кому это всё надо? Кто настолько меня ненавидит? Мелани? Её отец? Кто-то из мира Картера, для кого я — угроза их планам?

Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Передо мной проплыло лицо Лиама — его счастливая улыбка, его доверчивые глаза. А потом — лицо Картера, его пронизывающий взгляд, его властные руки.

Выбор был очевиден. Он не был выбором вовсе. Это была необходимость. Если нужно снова возвести стены, снова бежать, снова похоронить свои чувства и амбиции ради безопасности моего ребёнка — я сделаю это. Без колебаний.

Но почему же тогда моё сердце разрывалось на части от этой, казалось бы, единственно верной решимости? Почему предательская надежда, что можно найти другой выход, жгла изнутри, словно раскалённая игла? Завтра мне предстояло дать ответ. А пока тишина квартиры давила на уши, и будущее теперь повисло в воздухе тяжёлым, грозовым туманом.

27

Тишина в его кабинете была не просто отсутствием звука, а густой, живой субстанцией, в которой зрели самые тёмные замыслы. Он сидел в кресле, отороченном кожей редкой породы, и его пальцы медленно барабанили по полированной поверхности стола. На экране монитора, вмонтированного в стену, горела фотография. Шона Холл. Её лицо, отмеченное следами недавних слёз и бессонницы, было для него открытой книгой. Идеальное состояние для начала конца.

Он знал о Шоне Холл всё. Его частные детективы, лучшие из тех, кого можно купить за деньги, не спускали с неё глаз вот уже шесть долгих лет. Наблюдение началось не из праздного любопытства, а с того самого момента, когда он узнал, что Картер Кинг, этот золотой мальчик, этот наследник всего и вся, поселил её в своей квартире. Сначала это была простая разведка — оценить угрозу, понять, кто эта никчёмная девчонка, сумевшая пробраться так близко к сердцу его заклятого врага. Но со временем наблюдение переросло в нечто большее. В стратегический расчёт, в долгосрочную инвестицию в собственное удовлетворение.

Он видел, как Картер, всегда такой холодный и неуязвимый, терял над собой контроль рядом с ней. Как его стальной взгляд смягчался, а в глазах вспыхивал тот самый первобытный огонь, который он, казалось, похоронил в себе навсегда. Это была не просто страсть. Это была одержимость, глубокая и всепоглощающая, сравнимая разве что с той ненавистью, что годами пылала в его собственной груди.

И он, в свою очередь, тоже приставил к ней своих людей. Не таких утончённых, как агенты Кинга, но более жестоких, беспринципных и абсолютно лояльных лично ему. Формально они следили за её безопасностью. Ирония судьбы — защищать ту, чьё унижение, а возможно, и исчезновение, было конечной целью его плана. Но действовать приходилось ювелирно. Любая оплошность, малейший шорох — и идеально отлаженная машина Кинга учуяла бы угрозу. Игра велась на лезвии бритвы, где одна из сторон даже не подозревала, что является разменной монетой в войне, начавшейся два десятилетия назад.

Он знал Картера с двенадцати лет. Помнил его нескладным, но уже невероятно надменным подростком, привезённым отцом на закрытое мероприятие в их загородный клуб. Ему самому было тогда всего восемь. Он, сын человека, который буквально создал этот клуб своими руками, но всё равно оставался для таких, как Кинги, всего лишь «удачливым выскочкой». Он пытался заговорить с Картером, предложить показать ему конюшни. В ответ получил ледяной, безразличный взгляд и фразу, отпечатавшуюся в памяти навсегда: «Отстань. Мне неинтересно твоё общество».

Четыре года разницы в том возрасте были пропастью. Картер был богом в их общем, но разделённом социальными барьерами мире. А он — пылью у его ног. Он наблюдал, как Картер взрослеет, хорошеет, как к нему липнут девушки, как отец хвалит его на каждом шагу, ставя в пример. «Вот как нужно держаться! Посмотри на Кинга-младшего!» И с каждым годом, с каждой такой фразой, зависть — тупая, едкая, разъедающая — пускала в его душе всё более глубокие корни. Она переросла в ненависть. Чистую, яростную, всепоглощающую.

И самое прекрасное, самое удивительное во всём этом было то, что Картер Кинг, с его маниакальной подозрительностью, даже не догадывался о его существовании. Для Картера он был тем самым «сыном выскочки», лицо которого стёрлось из памяти на следующий же день после их мимолётной встречи. Картер смотрел далеко вперёд, на своих истинных соперников — таких же титанов, наследников империй. Он же был для него никем. Ничтожеством. И в этой слепоте была его величайшая сила. Тень опаснее всего, когда о её существовании не подозревают.

Шесть лет назад он не был той влиятельной фигурой, той акулой, в которую превратился сейчас. Тогда он был голодным волчонком с горящими глазами, готовым вцепиться в глотку кому угодно за место под солнцем. А он действовал соответственно — жестоко, без сантиментов, пачкая руки в грязи, до которой такие, как Кинг, никогда не опустились бы. Если бы тогда ему понадобилось убрать Шону с дороги, он бы сделал это без тени сомнения. Грубо, эффективно, навсегда.

Он видел, во что превратился Картер после её бегства. Это не было простым отчаянием. Это было метаморфозой. Кинг-младший не просто замкнулся в себе. Он ожесточился, выковал из своей боли ледяной панцирь, стал бездушной машиной, движимой лишь холодной яростью и жаждой абсолютного контроля. Его брак с Мелани Санчес был верхом цинизма, фарсом, который он даже не пытался скрывать. И в этой новой, бесчувственной версии Картера таилась его уязвимость. Тогда, шесть лет назад, он не мог ею воспользоваться в полной мере. Картер был силён, защищён мощью своего имени и остервенелым отчаянием. Но сейчас... Сейчас баланс сил изменился.

Сейчас Картер Кинг был не просто силён. Он был смертельно опасен. Опасен для врагов, для конкурентов, для самого себя. Потому что у него было слабое место. Единственный человек, которого он по-настоящему оберегал, которого прятал ото всех, включая собственного отца-тирана. Тот, чьё существование было тщательно охраняемой тайной, ключом к которой владел лишь он один. До появления Шоны Холл этот человек был единственным, кого Картер любил. Любил с той безумной, саморазрушительной преданностью, на которую способен лишь тот, кто сам никогда не знал настоящей любви.

А теперь... Теперь у Картера был сын. Пятилетний мальчик с тёмными кудрями матери и пронзительным, темным взглядом отца. Информация о нём стоила целого состояния, но она того стоила. Она была тем самым спусковым крючком, на который он давил сейчас.

Почему Шона не рассказала? Этот вопрос поначалу вызывал у него раздражение. Обида? Гордость? Глупость? Узнав, что её возлюбленный женится на другой, она предпочла унести его ребёнка с собой, в безвестность и бедность, чем шантажировать его или умолять вернуться. Благородная идиотка.

Он был абсолютно уверен: если бы Картер узнал о существовании сына в тот момент, он бы бросил всё. Растоптал бы этот фиктивный брак, плюнул на карьеру, на отца, на свою драгоценную империю. Он бы рухнул на самое дно, но был бы с ней. С ними. Эта слепая, самоубийственная преданность была одновременно и его величайшей силой, и его ахиллесовой пятой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тот факт, что Шона промолчала, был для него подарком судьбы. Случайностью, которую он был намерен превратить в оружие. Сейчас у него была идеальная дубина, чтобы выбить её из игры. Она слаба. Эмоционально привязана. Ею легко манипулировать через её материнство. Заставить её снова бежать будет проще простого. Несколько анонимных сообщений, пара намёков — и она сама уничтожит свой шанс на счастье, лишь бы защитить сына. Она была пешкой, а пешки всегда расходный материал.

Внезапно на его телефон пришло уведомление. Он скользнул взглядом по экрану. Мелани. Уголок его губ дрогнул в подобии улыбки. Ещё один ключевой игрок в его игре.

Их альянс был столь же гнилым, сколь и эффективным. Она пришла к нему сама, отчаявшаяся, униженная холодностью мужа. Её отец, старый Санчес, когда-то вскользь упомянул о нём — «о том самом парне, который пойдёт далеко, потому что у него нет принципов». Мелани нашла его. Их сделка была проста: он помогает ей сохранить мужа и уничтожить Шону, а она... она платит ему той немногой валютой, что у неё осталась. Своим телом и доступом к некоторым секретам мужа.

Их интимные встречи были лишены какой-либо страсти. Для него это было актом глумления, ещё одним способом унизить Картера, даже если тот об этом и не знал. Он трахал его жену в дешёвых мотелях, чувствуя, как зависть и ненависть на время отступают, сменяясь сладостным ощущением власти. А она лежала под ним с закрытыми глазами, вероятно, представляя, что это Картер, и шептала ему на ухо обрывки информации, детали, которые помогали ему выстраивать стратегию.

Самое главное сейчас — чтобы ничего не сорвалось. Её исчезновение должно быть чистым, добровольным. Потому что с её возвращением Картер начал действовать с устрашающей решимостью. Он нанял новых, самых дорогих и беспринципных юристов. Он рылся в прошлом семьи Санчес, выискивая малейшую трещину, чтобы развалить этот брак. И он находил. Копал всё глубже и глубже, уже не обращая внимания на приличия. Даже Мелани в своих истеричных звонках признавала, что чувствует — почва уходит у неё из-под ног.

Кинг был готов отказаться от всего. От состояния, от репутации, от своей железной маски. Он был готов сжечь свои корабли, лишь бы быть с ней. Это видели все, кто обладал хоть каплей проницательности. Это видел он. Это, чёрт возьми, должна была видеть даже ослеплённая своей наивностью Мелани.

Все, кроме самой Шоны. Она всё ещё сомневалась. Всё ещё искала в его глазах подвох, обман. Её неверие, её собственная травма были его вернейшими союзниками.

Он медленно откинулся в кресле, и на его лице расплылась настоящая, безжалостная улыбка. Скоро, очень скоро Шона Холл получит его новый ультиматум. И она сделает именно то, что он от неё ожидает. Она сбежит. Потому что она — мать. А хорошая мать всегда выбирает безопасность своего ребёнка, даже ценой сломанного сердца и растоптанной собственной судьбы.

А он останется в тени, наблюдая, как рушится мир Картера Кинга. Снова. На этот раз — окончательно. И на этот раз его враг даже не будет знать, чью руку следует искать в обломках своей жизни.

28

Тишина в квартире давила на уши, становясь всё более невыносимой. Я сидела на краю кровати, сжимая в ледяных пальцах телефон, как тонущий — соломинку. За окном кипела жизнь, но до меня доносились лишь приглушённые, искажённые звуки, будто я находилась на дне глубокого колодца. Последние сорок восемь часов стали сплошным кошмаром, чередой паники, бессильного гнева и леденящего душу страха.

Я не видела другого выхода. Ничего, кроме бегства. Снова.

Собрав всю свою волю в кулак, я набрала знакомый номер. Трубку взяли почти сразу, словно мама ждала звонка.

— Мам, — мой голос прозвучал чужим, надтреснутым шёпотом. — Скорее всего, я уволюсь.

На другом конце провода повисла короткая, но густая пауза. Я представляла, как её лицо теряет краски, как в глазах загорается тревога.

— Шона? Что случилось, дочка? Что-то серьёзное? — её голос был мягким, но в нём ясно слышалась материнская паника.

Сегодня я не пошла на работу. С утра, чувствуя себя абсолютно разбитой, я позвонила Джинне, своему непосредственному начальнику, и, стараясь, чтобы голос звучал хрипло и слабо, сообщила, что плохо себя чувствую. Она, добрая душа, тут же согласилась, сказав: «Конечно, Шона, оставайся дома, приди в себя. Выкладываться до понедельника не нужно, главное — здоровье». Она наверняка подумала, что я подхватила вирус. Ирония заключалась в том, что накануне, в попытке загнать себя работой и не думать, я выполнила все свои задачи до конца недели. Теперь у меня было два дня. Два дня, чтобы собрать осколки своей решимости и написать заявление об увольнении.

Мысль об этом вызывала физическую боль. Я не хотела терять эту работу — интересную, перспективную, ту самую, о которой мечтала. Не хотела снова становиться беглецом, трусливо скрывающейся в тени. И больше всего... больше всего я не хотела отдаляться от Картера. При одной этой мысли сердце сжалось так мучительно, что я чуть не застонала. Чёрт возьми, почему всё должно быть так невыносимо сложно?

— Понимаешь... — я начала, и голос мой дрогнул, выдав всё моё отчаяние.

И тут во мне что-то надломилось. Те самую плотину, что я годами выстраивала, прорвало. Слова полились бессвязным, горьким потоком. Я рассказала ей всё. Всю правду, которую так тщательно скрывала все эти годы. Про Картера. Про наше порочное, страстное, невозможное соглашение. Про его жену, Мелани Санчес. Про то, как эти старые, невыносимые чувства ко мне вернулись с новой, удвоенной силой. И, наконец, самое страшное — про анонимные угрозы, про фотографии, про ультиматум: «Уходи, или Картер узнает о Лиаме».

Мама слушала. Не перебивая. Не осуждая. Не вставляя ни единого слова. Я слышала лишь её ровное дыхание в трубку — якорь, который не давал мне полностью уйти в пучину истерики. Когда я закончила, выдохнув последнее слово и чувствуя себя совершенно опустошённой, она не стала бросаться с советами или упрёками.

— Шона, моя девочка, — её голос прозвучал с той невероятной, всеобъемлющей нежностью, которая была способна залечить любую рану. — Я никогда не буду тебя осуждать. Ты слышишь меня? Никогда. Я буду любить тебя всегда, независимо от того, что ты, по своему мнению, считаешь ошибками. Но, дочка, я хочу тебе кое-что сказать. Как мать. Как женщина, прожившая жизнь.

— Что? — прошептала я, вытирая ладонью предательскую слезу, скатившуюся по щеке.

— Почему ты так рьяно, так отчаянно пытаешься сделать всё, чтобы Картер не узнал о сыне?

Вопрос повис в воздухе, такой простой и такой сложный одновременно.

— Он женился, мам! — вырвалось у меня, голос снова задрожал от нахлынувших эмоций. — Я ему была явно не нужна, раз он так легко женился на другой. А тут речь о его ребёнке! А если бы... если бы он заставил меня сделать аборт? Или отобрал бы его у меня? Или... — я не могла даже договорить, сжимая руку в кулак. — Я не представляю свою жизнь без Лиама. Это мой сын. Мой!

— А если бы он поступил наоборот? — мягко, но настойчиво парировала мама. — Если бы он, узнав о твоей беременности, не женился на той женщине? Если бы, несмотря на все твои предрассудки и обиды, он был бы счастлив? Если бы он оказался прекрасным отцом для нашего Лиама?

Её слова заставили меня замереть. Она пыталась подвести меня к чему-то. К чему-то, о чём я боялась даже думать.

— К чему ты клонишь? — осторожно спросила я, чувствуя, как в груди начинает шевелиться что-то тревожное и новое.

Мама глубоко вздохнула, и её следующий вопрос прозвучал как удар обухом по голове, переворачивая всё моё восприятие ситуации.

— Ты не знаешь, какой был бы исход, скажи ты ему правду тогда. Ты просто предполагаешь. Со своей стороны. Со стороны обиды на него, на ту боль, которую он тебе причинил. Понимаешь? Ты строишь всю свою жизнь, все свои решения на предположении, а не на факте.

Она сделала паузу, давая мне вдохнуть её слова.

— Ты уже взрослая женщина, Шона. И ты уже пять лет как мать. Ты должна это обдумать. Не как обиженная девочка, а как взрослая, сильная женщина, несущая ответственность за двоих. Возможно... стоит оставить все обиды в прошлом? И, — её голос стал ещё мягче, — я думаю, что Лиаму уже давно пора узнать, кто его отец. Он спрашивает. Часто. У меня уже заканчиваются ответы, которые бы его не ранили.

Вот оно. «У меня уже заканчиваются ответы». Эти слова добили меня. Я представляла своего сына, его умные, любознательные глаза, его вопросы, на которые я всегда отвечала уклончиво: «Папа далеко, он очень занят». Я видела тень разочарования в его взгляде. Я лишала его отца. Из-за собственного страха. Из-за гордыни. Из-за старой, съедающей меня изнутри обиды.

Вау. Действительно. Мама была права. Я так усердно занималась самобичеванием, так зациклилась на своей боли, что даже сейчас, спустя годы, эта обида не давала мне поступить правильно. Поступить смело.

— Я думаю, что лучший исход в этой ситуации — не бегство, — твёрдо продолжила мама. — А правда. Просто признаться Картеру. Рассказать ему о том, что у него есть сын. Взять на себя ответственность за прошлое и дать шанс будущему. Но... какое бы решение ты ни приняла, знай — я всегда буду на твоей стороне. Я всегда буду поддерживать тебя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Слёзы текли по моему лицу ручьём, но теперь это были не только слёзы отчаяния, но и слёзы облегчения, благодарности.

— Спасибо, мам, — прошептала я, и в голосе моём впервые за этот разговор прозвучала не надломленность, а искренняя, глубокая признательность. — Спасибо, что ты всегда рядом. Что ты не осуждаешь. Что любишь меня такой.

Мы ещё немного поговорили, и разговор плавно перешёл на Лиама. Мама с гордостью рассказывала о его успехах на плавании, о том, как ловко он забил гол на футболе. Я слушала, и сердце наполнялось теплом и такой сильной, щемящей любовью к своему сыну, что, казалось, вот-вот разорвётся от переполнявших его чувств. Я гордилась им. Безумно.

Когда мы закончили разговор, я осталась наедине с гробовой тишиной, но теперь она была не такой удушающей. Слова матери витали в воздухе, тяжёлые, полные смысла, как спелые плоды. Я понимала их. Понимала, почему она это сказала. Она не просто утешала меня — она открывала мне глаза.

И я провела так весь день, до самого вечера. Еда и вода отошли на последний план. Я не могла заставить себя проглотить ни кусочка. Горло сжимал нервный ком. Я пыталась отвлечься, включила сериал, но глаза скользили по экрану, не видя его. Мысли, как заезженная пластинка, возвращались к одному и тому же: к словам матери, к образу Картера, к лицу моего сына.

Но ближе к ночи, когда за окном стемнело и город зажёг свои огни, во мне что-то переключилось. Эгоистичная жалость к себе, это желание свернуться калачиком и позволить судьбе топтать меня, наконец отступило. Его место заняло нечто новое — холодная, стальная решимость.

Я поняла, что хотела донести до меня мама. Пора перестать быть жертвой обстоятельств. Пора перестать бежать.

Я приняла твёрдое, бесповоротное решение. Все обиды, вся боль, вся горечь прошлого — всё это остаётся позади. Здесь и сейчас. С этого момента я буду не беглецом, а воином. Я буду выгрызать себе и своему сыну место под солнцем. Не прося, а требуя.

И первым шагом, самым страшным и самым правильным, будет правда. Я расскажу Картеру Кингу о том, что у него есть сын. Я посмотрю ему в глаза и скажу всё. А дальше... дальше будет видно. Но что бы ни случилось, я буду готова. Впервые за долгие годы я чувствовала не страх, а странное, тревожное, но такое живительное чувство — предвкушение битвы за своё будущее.

29

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь жалюзи, казался насмешкой. Я проснулась не отдохнувшей, а измотанной, будто провела ночь не в постели, а на поле боя. И в каком-то смысле так оно и было — поле боя развернулось в моём сознании. Первой мыслью, пронзившей туман сна, как удар кинжала, был Лиам. Его доверчивая улыбка, его смех. А следом, неразрывно с ним, — образ Картера. Тёмные, пронзительные глаза, которые, казалось, видели меня насквозь.

Как сказать человеку, что он жил все эти годы, строил империю, достигал невероятных высот, а оказывается, всё это время, пока он подписывал многомиллионные контракты, где-то рос его сын? Пятилетний мальчик, который уже умеет читать, плавать и с нетерпением ждёт, когда мама расскажет ему наконец о папе.

Я проверила телефон с замиранием сердца. Ничего. Сообщений от того, незнакомого номера больше не приходило. Хотя по его ультиматуму я уже должна была дать ответ. Тишина была пугающей. Может, этот призрак уже всё рассказал Картеру? Мысль об этом вызвала странную, двойственную реакцию. С одной стороны, это было бы ужасно. С другой — мучительное ожидание и необходимость самой произносить эти слова были бы сняты с меня. Но нет. Если посмотреть правде в глаза, честно и прямо, то Картер должен узнать это от меня. От матери своего ребёнка. Хватит уже бояться. Будь что будет.

Решение созрело, горячее и пугающее. Я возьму телефон и позвоню ему. Сейчас.

Руки тряслись так, что я с трудом удерживала смартфон. Я нашла его номер в списке контактов — тот самый, что я недавно достала из чёрного списка. Палец дрогнул над кнопкой вызова. Долгие, бесконечные гудки. Каждый из них отдавался в висках учащённым стуком крови. «Он не ответит. Судьба даёт тебе шанс передумать», — шептал внутренний трус. Я уже была готова сбросить вызов, как вдруг в трубке воцарилась тишина, а затем раздался его голос.

— Не ожидал, что ты позвонишь, — прозвучало в телефоне. Его баритон, низкий, властный и неуловимо спокойный, обжёг меня, как прикосновение раскалённого металла.

— Я тоже, — выдохнула я, и тут же поняла, что это правда. Во рту пересохло, стало тяжело дышать, словно в лёгких не хватало места для воздуха.

— Что-то случилось? — спросил он, и в его тоне не было обычной холодности, скорее... настороженная готовность.

— Я... я хотела узнать, когда ты приезжаешь? — прошептала я ещё тише, чувствуя, как ладони покрываются липкой влагой.

— Соскучилась? — в его голосе явно прозвучала игривая, немного самодовольная нотка. Он явно был доволен этим звонком.

Я молчала, пытаясь взять под контроль своё тело, которое вышло из-под контроля. Это было ненормально. Просто от звука его голоса мои соски налились и заныли, упираясь в тонкую ткань шёлкового халата. Внизу живота, между ног, вспыхнул знакомый, влажный жар. В ушах стоял оглушительный рокот собственного сердца, яростно колотившего в грудную клетку, а в животе закружились бабочки, вызывая лёгкое, пьянящее покалывание. Вау. Вот это эффект. Что, чёрт возьми, происходит? Он сводил меня с ума на расстоянии тысяч километров.

— Ты меня слышишь? — его голос вернул меня к реальности, слегка отрезвив.

— Нам с тобой нужно поговорить, — выдавила я, цепляясь за эту фразу как за спасательный круг.

— Я весь во внимании, — отозвался Кинг, и я представила, как он откидывается в своём кресле, возможно, в каком-нибудь роскошном номере отеля.

— Не по телефону. Когда ты приезжаешь? — спросила я, задерживая дыхание в ожидании ответа.

— Данная конференция требует чуть больше времени, поэтому буду только во вторник.

Во вторник. Это была целая вечность. У меня не было столько времени, этот невидимый враг не будет ждать. Но я не могла выложить всё это по телефону.

— Хорошо, как прилетишь, тогда и поговорим.

— Это что-то срочное? — его голос мгновенно изменился. Игривость исчезла, сменившись властной, лёгкой обеспокоенностью. Он беспокоился? Обо мне?

— Нет, всё в порядке, — солгала я, и голос мой, должно быть, звучал фальшиво. — Ладно, мне нужно бежать. Сообщи мне, когда прилетишь, хорошо?

Картер помолчал, и в тишине я чувствовала его анализирующий взгляд, будто он видел меня сквозь телефон.

— Почему ты не выходишь на работу? — резко сменил он тему.

— Неважно себя чувствую, — пробормотала я. И это была чистая правда, просто причина моей «болезни» сейчас заключалась в нём, в его голосе, который запустил в моём теле бурю гормонов и желания. Оно горело и требовало его.

— Может, вызвать тебе врача? — его предложение прозвучало не как формальная вежливость, а с оттенком искренней заботы, что сбивало с толку ещё сильнее.

— Нет, уже становится лучше, но спасибо.

И в этот самый момент раздался настойчивый, громкий звонок в дверь. Сердце ёкнуло. Я никого не ждала.

— Ладно, я побежала, кто-то пришёл, — поспешно сказала я и, не дожидаясь его ответа, сбросила вызов.

Я осталась стоять посреди гостиной, прислушиваясь. Кто это мог быть? Я была в одном лишь шёлковом халате, накинутом на голое тело. После разговора с Картером я была вся на нервах, и моё возбуждение было слишком очевидным — соски отчётливо выпирали под тонкой тканью. Чёрт, надо было надеть что-то посерьёзнее. Звонок повторился, ещё более настойчивый. Может, притвориться, что меня нет? Но любопытство пересилило страх. Я на цыпочках подкралась к двери и прильнула к глазку.

То, что я увидела, заставило мир остановиться. Кровь отхлынула от лица, а потом снова прилила, заставив гореть щёки. На пороге, непринуждённо прислонившись к косяку, стоял он. Картер Кинг. В его руках был шикарный, пышный букет бордовых роз. Что? Это... мне? И он... улыбался. Не своей обычной холодной, насмешливой ухмылкой, а по-настоящему. Чисто, искренне, растягивая губы и заставляя морщинки лучиками разбегаться от глаз.

Я инстинктивно отступила назад, и дверь сама собой распахнулась. Он переступил порог, толкнул дверь ногой, и щелчок замка прозвучал как приговор. Все слова, все тщательно подготовленные фразы, которыми я собиралась выложить ему правду, утонули в одном мгновение. Их смыла дикая, всепоглощающая волна жажды. Жажды его прикосновений, его запаха, его тела. Я поняла в этот миг, как сильно, до физической боли, я по нему скучала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Картер протянул мне букет.

— Для разбавления интерьера, — произнёс он, и в его глазах плясали чёртики.

Сердце выпрыгивало из груди, поднимаясь к самому горлу. Я медленно, как во сне, подошла. Не говоря ни слова, я взяла цветы и, не глядя, положила их на прихожую тумбочку. А потом, не понимая, какой демон мной руководит, каким порывом безумия, я медленно, с вызовом, развязала пояс халата и сбросила его с плеч. Он упал на пол шелковым одуванчиком, оставив меня стоять перед ним совершенно обнажённой.

Его взгляд, тяжёлый и пристальный, медленно пополз вниз, задерживаясь на заострившихся, возбуждённых сосках, скользя по изгибам талии, по стройным ногам. Его глаза потемнели, стали почти чёрными, налитыми такой откровенной, животной похотью, что у меня перехватило дыхание.

Я подошла к нему вплотную, подняла руки и обвила его шею, мягко потянув его лицо к своему. Он позволил, чуть наклонившись. И я прикоснулась к его губам. Сначала нежно, вопросительно. Но это длилось лишь долю секунды. Картер ответил мгновенно. Его поцелуй был не ответом, а нападением. Голодным, безжалостным, властным. Он ворвался в мой рот, его язык был требовательным и безраздельным хозяином. Мир сузился до точки — до вкуса его губ, до запаха его кожи, смешанного с дорогим парфюмом.

Он обхватил мои ягодицы своими большими, сильными ладонями и с лёгкостью приподнял меня. Я вскрикнула от неожиданности, обвив его талию ногами. Он не отрывался от моих губ, продолжая этот опустошающий разум поцелуй. Спиной я почувствовала прохладную стену. Он прижал меня к ней, и его тело, твёрдое и горячее, вдавилось в моё.

Его губы сорвались с моих и принялись исследовать шею. Он кусал нежную кожу, сосал, оставляя метки, которые завтра будут напоминать об этом безумии. Потом снова возвращался к моим губам, и я отвечала ему с той же яростью, впиваясь в его плечи, в шею, отодвигая воротник его безупречно белой рубашки, чтобы добраться до кожи. Я чувствовала под пальцами напряжение его бицепсов, его горячее, мощное тело под дорогой тканью.

И в какой-то момент этого хаоса я почувствовала его руку между нашими телами, щелчок пряжки, шипение молнии. Потом — твёрдое, влажное прикосновение его головки к самому моему входу. Он вошёл в меня медленно, невыносимо аккуратно, растягивая этот момент, наполняя меня сантиметр за сантиметром. Когда он погрузился в меня до конца, из моей груди вырвался громкий, сдавленный стон. Чёрт. Как же было хорошо. Эта знакомая, пьянящая полнота, это чувство, что ты не просто близок, а становишься частью другого человека.

Он отодвинулся на несколько сантиметров, чтобы посмотреть мне в глаза. Я не знаю, что он там увидел — страх, желание, обречённость, любовь? Но то, что он увидел, заставило его снова обхватить меня и начать двигаться. Его ритм был медленным, почти мучительным. Он входил и выходил, не спеша, наслаждаясь каждым мгновением, каждым моим стоном, каждой судорожной гримасой на моём лице. Коридор наполнился влажными звуками наших тел, нашим тяжёлым дыханием, моими приглушёнными криками. Мне хотелось быстрее, жёстче, я пыталась двигаться ему навстречу, но он контролировал всё.

Потом, не вынимая себя из меня, он понёс меня в спальню. Его сила, с которой он так легко нёс моё тело, вызывала новый приступ желания. Я почувствовала прохладу простыней под спиной. Картер возвышался надо мной, продолжая свои размеренные, доводящие до безумия движения. Я смотрела на него. Боже, он был прекрасен. Его лицо, обычно такое холодное и замкнутое, сейчас было искажено гримасой наслаждения, по его виску струился пот. Я попыталась расстегнуть его рубашку, жаждая почувствовать его кожу, но мои пальцы не слушались.

В конце концов, я не выдержала. С рычанием, в котором было всё — и отчаяние, и страсть, и накопившееся напряжение, — я потянула на себя полы его рубашки. Раздался звук рвущейся ткани, и несколько пуговиц, с тихим стуком, упали на пол. Чувствуя его внутри себя, я приподнялась и начала покрывать поцелуями его грудь. Такую горячую, мощную. Его соски были твёрдыми. Я провела по одному из них языком, и он резко, с присвистом выдохнул.

Он резко вышел из меня, заставив меня стонуть от неожиданности и пустоты. Затем он сам сел на край кровати, посадил меня к себе на колени и направил на свой член. Когда он снова вошёл в меня, я застонала уже от блаженства. Теперь я управляла ситуацией. Я садилась на него с яростью, чувствуя, как он проникает в самые потаённые глубины. Он покрывал поцелуями мои щёки, шею, плечи, нашёл мои губы. Этот поцелуй был другим — не менее страстным, но более... нежным. Это было моим последним предупреждением, последней соломинкой, за которую я цеплялась, прежде чем волна накрыла меня с головой.

Оргазм пришёл внезапно и сокрушительно. Всё внутри сжалось в бесконечных, сладостных спазмах, выжимая из меня беззвучный крик. Я кончила, прошептав его имя. И в ту же секунду он издал низкий, хриплый стон, и я почувствовала внутри себя тёплую пульсацию его семени.

Я обвила его руками, прижалась к его груди, слушая, как его бешеное сердцебиение постепенно выравнивается. Он гладил мою спину большими, тёплыми ладонями, его лицо было уткнуто в мою шею, и он глубоко, с наслаждением вдыхал мой запах. Мы сидели так, не двигаясь, не говоря ни слова. Не знаю, сколько прошло времени — минута, пять, десять.

— И что это было? — наконец нарушил тишину его голос, прозвучавший прямо у моего уха.

— Я просто соскучилась, — неуверенно, как оправдываясь, прошептала я.

— Надо почаще куда-то уезжать, — он тихо, счастливо рассмеялся, и его грудь вибрировала под моей щекой.

Я ничего не ответила, просто сильнее прижалась к нему. Как же было хорошо в его объятиях. Как будто все тревоги, все страхи отступали, стоило ему прикоснуться ко мне.

Картер снова разрушил нашу идиллию, задав вопрос, от которого у меня сжалось всё внутри.

— О чём ты хотела со мной поговорить?

— Давай чуть позже, хорошо? — попросила я, отодвигаясь и целуя его губы в надежде отвлечь.

Он ответил на поцелуй, но без прежней страсти, скорее, задумчиво. Потом отстранился и просто кивнул, его взгляд стал изучающим.

Я начала вставать с его колен, и его член, мягкий теперь, с тихим, влажным звуком выскользнул из меня. Внутри сразу стало пусто и одиноко.

— Я в душ. Ты со мной? — спросила я, пытаясь вернуть лёгкость.

Он снова кивнул, и мы направились в ванную. Где принятие душа затянулось на неопределённое время, потому что всё началось с невинного поцелуя под струями воды, а закончилось тем, что он прижал меня к мокрой кафельной стене, и я, крича, кончила во второй раз, чувствуя, как его горячее семя смешивается с водой и стекает по моим бёдрам. Правда могла подождать. Сейчас был момент для нас. Только для нас.

30

Тишина, царившая в студии после страстной бури, была обманчивой. Она висела между нами густым, напряжённым покрывалом, сквозь которое пробивались лишь звуки нашего дыхания и тихий звон приборов. Мы сидели за небольшим столом — он в одних брюках, с обнажённым торсом, всё ещё влажными волосами после душа, я — в его рубашке, которая пахла им и была на несколько размеров велика.

Я приготовила стейк. Не знаю, что на меня нашло — может, инстинктивное желание заботиться, может, попытка оттянуть неизбежное, создав иллюзию нормальности, домашнего уюта. Картер испытал лёгкий шок, когда я поставила перед ним тарелку с идеально прожаренным мясом, но это была лишь секундная тень на его лице, тут же сглаженная. Он молча взял нож и вилку, и то, как он начал разделывать стейк, стало для меня завораживающим зрелищем. Его движения были выверенными, экономными, полными скрытой силы. Длинные пальцы уверенно держали приборы, острое лезвие ножа без усилия рассекало сочную мякоть. Это был танец, где каждое движение было отточено годами власти и контроля. Я не могла оторвать глаз, пила свой кофе и чувствовала, как в горле стоит комок. У меня не было ни малейшего аппетита.

— Так что же ты хотела мне рассказать? — его голос, низкий и спокойный, разрезал тишину, словно тот самый нож — мясо на его тарелке. Он не поднимал глаз, сосредоточенный на своей еде.

Сердце ёкнуло, уходя в пятки. Я отставила чашку, чувствуя, как ладони снова становятся влажными.

— Вкусно? — сдавленно выдавила я, отчаянно пытаясь оттянуть момент истины.

Он наконец поднял на меня взгляд. Его глаза, такие пронзительные, казалось, видели все мои уловки насквозь.

— Ты так и будешь переводить тему? — спросил он, и в его тоне не было нетерпения, скорее — холодная констатация факта.

Я обречённо вздохнула, опуская глаза на свои руки.

— Нет, просто... Сегодня всё было так идеально. После... всего. Я не хочу ничего портить. Давай поговорим об этом завтра? — в моём голосе прозвучала такая искренняя, детская мольба, что мне стало стыдно за свою слабость.

После моих слов Картер резко замер. Он медленно положил нож и вилку на тарелку. Звук металла о фарфор прозвучал невероятно громко в тишине комнаты. Он поднял на меня взгляд, и это был уже не взгляд любовника или соблазнителя. Это был взгляд хищника, почуявшего неладное. Он смотрел на меня пристально, не моргая, и я чувствовала, как под этим тяжёлым, анализирующим взглядом по моей коже бегут мурашки. В его ауре читалось нарастающее раздражение, его глаза, казалось, потемнели, стали цветом грозовой тучи. Он изучал меня, выискивая ложь, страх, скрытые мотивы. Не знаю, сколько длилась эта пытка — секунды или минуты. Наконец, он коротко, почти нехотя кивнул.

— Хорошо. Завтра.

Облегчение, сладкое и предательское, затопило меня. Я получила отсрочку. Ещё несколько часов иллюзии.

Но Картер не был бы собой, если бы позволил мне полностью уйти от ответа. Он снова взял вилку, но есть уже не стал.

— Ты рассталась со своим парнем? — спросил он с деланной небрежностью, которая не могла скрыть лезвие за этим вопросом.

Мозг засигналил тревогу. Вот он, момент, когда я могла бы начать говорить правду. Сказать, что никакого парня нет, никогда не было, что всё это — жалкая ложь, призванная защитить своё разбитое эго. Но вместо этого, движимая каким-то саморазрушительным инстинктом, я выпалила ответ, вложив в голос всю свою накопившуюся горечь и ревность:

— А ты расстался со своей женой?

Эффект был мгновенным и сокрушительным. Рука Картера, в которой он держал нож, с такой силой сжала рукоятку, что его костяшки побелели. Он завис в такой напряжённой позе, будто готов был воткнуть этот нож во что угодно. Воздух вокруг нас сгустился, наполнившись невысказанной яростью. Он медленно, с трудом выдохнул, и его голос, когда он заговорил, был тихим, но от этого ещё более опасным.

— Это не так просто сделать, как ты думаешь, Шона, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Каждое слово было обжигающей каплей кислоты.

Его слова пронзили меня, как раскалённые иглы. «Не так просто». Значит, всё именно так, как я и боялась предположить? Я — запасной аэродром? Удобная любовница, которая всегда под рукой, пока он решает свои «сложные» проблемы с законной супругой? Горький комок подкатил к горлу.

— Ну тогда зачем продолжать этот диалог? — прошептала я, и мой шёпот прозвучал как предсмертный хрип. — О чём нам вообще говорить?

— Я не хочу, чтобы тебя трогал кто-то другой, — его голос прозвучал с ледяной, безжалостной жёсткостью. Это был не вопрос, не просьба. Это был приказ. Ультиматум, высеченный на камне.

И тут во мне что-то сорвалось. Всё то, что копилось годами — боль, обида, унижение от его молчания, от его брака, от его права требовать чего-то от меня, — вырвалось наружу в самой ядовитой, самой лживой форме.

— Но это уже было... — солгала я, глядя ему прямо в глаза, вкладывая в эти слова вызов и намёк на несуществующий опыт. Я подливала масла в огонь, сама не понимая, зачем. Правда заключалась в том, что на протяжении почти шести лет меня не касался ни один мужчина. Моё тело, моё сердце принадлежали только ему, даже когда его рядом не было. Но сейчас мне хотелось его ранить. Так же, как ранил он меня.

Реакция была мгновенной и ужасающей. Картер не просто разозлился. В нём вспыхнула ярость, чистая, первобытная, почти неконтролируемая. Его глаза потемнели до цвета ночной грозы, в них плясали демоны. Он начал тяжело, с присвистом дышать, его ноздри раздулись, а могучее тело напряглось, как у тигра перед прыжком. Я увидела, как сжимаются его челюсти, и впервые за всё время наших непростых отношений мне стало по-настоящему страшно. Я поняла, что перешла черту, о существовании которой даже не подозревала.

«Идиотка! — завопил мой внутренний голос. — Всё было так идеально! Зачем ты это сделала?»

Картер резко, так, что стул отъехал назад с противным скрипом, встал. Его движения были резкими, отрывистыми, полными сдерживаемой силы. Он молча, не глядя на меня, начал одеваться. Каждое его движение как будто было обвинительным приговором в мой адрес. Я сидела, парализованная, не в силах вымолвить ни слова, и просто смотрела на него, чувствуя, как наша хрупкая, только то что возрождённая связь рвётся на куски.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда он был полностью одет, он направился к двери. Его походка была жёсткой, прямой, без намёка на сомнение. Его рука потянулась к ручке.

— Ты куда? — сорвалось у меня, и голос мой дрогнул от осознания собственной глупости и нарастающей паники.

Он остановился, но не обернулся. Его спина, прямая и неприступная, была обращена ко мне.

— Чтобы не натворить каких-либо глупостей и не наговорить тебе того, что может привести к серьёзным последствиям, сейчас я лучше уйду, — его слова были отточенными, холодными, как лезвие гильотины. В них не было ни капли эмоций. Только абсолютный, леденящий душу контроль.

И он ушёл. Дверь закрылась за ним с тихим, но окончательным щелчком. Звук этот отозвался во мне оглушительным грохотом.

Я осталась сидеть за столом, в полной тишине, глядя на его нетронутую тарелку, на его пустую чашку. Воздух всё ещё был наполнен его запахом, на моей коже всё ещё чувствовались следы его прикосновений, а внутри всё ещё горел огонь, разожжённый им. Но в комнате было пусто. Пусто и тихо.

«Неужели у нас так будет всегда? — пронеслось в голове, и это была не просто мысль, а стон разорванного сердца. — Неужели мы обречены раз за разом ранить друг друга, превращая страсть в поле боя, а нежность — в ядовитые упрёки?»

Идеальное утро превратилось в горькое послевкусие. А впереди был ещё целый день, который мне предстояло провести наедине с собственной трусостью и разрушительным упрямством. И с осознанием того, что завтра наступит, и правду уже будет не скрыть.

Последующие часы после ухода Картера растянулись в мучительную, бесформенную вечность. Я бродила по квартире-студии, этого идеального, бездушного куба, как призрак, не находя себе места. Каждый угол напоминал о нём: кровать, где мы совсем недавно занимались любовью; кухонный стол, где он сидел таким мнимо-спокойным; дверь, в которую он ушёл, хлопнув ею не громко, но с той финальностью, что отозвалась во мне ледяным эхом.

Это была не просто скука. Это была настоящая, изматывающая борьба с самой собой. Одна часть меня, истеричная и напуганная, отчаянно хотела схватить телефон, позвонить ему и выпалить всё: «Вернись! Прости! Там никакого парня нет, а есть твой сын, наш сын, он прекрасен, и я была глупой, трусливой дурой, что скрывала это все годы!» Слова жгли мне губы, рвались наружу.

Но другая часть, въедливая и ядовитая, держала меня на привязи. Она шептала о его гневе, о его холодности, о той ледяной стене, что выросла между нами за считанные минуты. «Он только что ушел, — шипел внутренний голос. — Он поверил в твою же ложь. Ты действительно думаешь, что сейчас подходящий момент?»

Я попыталась утопить этот внутренний диалог в звуках телевизора. Включила какое-то яркое, бессмысленное ток-шоу. Но экран мерцал призрачными картинками, а в ушах стоял только его голос, произносящий: «Я не хочу, чтобы тебя трогал кто-то другой». Властный. Собственнический. Ранящий.

Прошло несколько часов. Солнце за окном сменилось сумерками, а я всё ещё металась по комнате, как зверь в клетке. Нервы были натянуты до предела. В конце концов, я не выдержала. Решимость, горячая и отчаянная, пересилила страх. Я схватила телефон, уже набирая его номер, как вдруг экран осветился новым сообщением. От того самого, незнакомого номера. Ледяная волна страха сменила горячку решимости.

«Ты давно должна была дать ответ. Или ты хочешь, чтобы твоя тайна была раскрыта?»

Просто. Цинично. Без эмоций. Всего несколько дней назад эти слова вселили бы в меня животный, парализующий ужас. Они заставили бы меня паниковать, искать чемоданы, планировать побег. Но сейчас, после всей этой эмоциональной бури, после его ревности, его ухода, после моих собственных терзаний, что-то во мне щёлкнуло.

«Да пошёл он к чёрту», — пронеслось в голове с неожиданной, ясной холодностью.

Если раньше мной двигал страх — страх, что Картер, узнав, отнимет сына, или, что хуже, отвергнет его; страх, порождённый моими старыми обидами и болью, — то сейчас я поняла простую вещь. Прятаться дальше было бессмысленно. Эта тайна стала оружием в чужих руках, и единственный способ обезвредить его — вынести её на свет. Я не имела права лишать Лиама отца из-за своих собственных фобий и нерешённых проблем с его отцом.

Пальцы сами потянулись к экрану. Я набрала короткий, ёмкий ответ и отправила, не дав себе передумать:

«Иди к чёрту.»

Облегчение было мгновенным и оглушительным. Словно гиря с плеч. Теперь путь к отступлению был отрезан. Оставался только один вариант — говорить с Картером. Сейчас.

Я снова подняла телефон, чтобы набрать его номер, и в этот самый момент тишину квартиры пронзил настойчивый, громкий звонок в дверь. Сердце ёкнуло, замерло, а потом забилось с новой, бешеной силой. Картер. Это мог быть только он. Он почувствовал мою решимость сквозь пространство? Вернулся, чтобы заставить меня говорить?

Я почти побежала к двери, на ходу пытаясь придумать, с чего начать. «Картер, слушай, насчёт того парня... это неправда. Всё это время...» Я резко распахнула дверь, и все заранее приготовленные слова застряли у меня в горле, словно я проглотила раскалённый уголь.

На пороге, освещённые светом из коридора, стояли они. Две фигуры, которые я меньше всего ожидала увидеть в эту секунду в этом месте. Моя мама, с лёгкой, понимающей улыбкой на губах. И рядом с ней, держа в руках небольшой, немного помятый за время путешествия букетик полевых цветов, мой сын. Лиам.

Сердце не просто пропустило удар. Оно, казалось, остановилось, а потом рванулось вскачь, пытаясь выпрыгнуть из груди. Я издала какой-то нечленораздельный звук, не то вскрик, не то стон, и бросилась к нему, падая на колени и заковывая его в свои объятия так крепко, словно боялась, что он исчезнет. Он заливисто, по-детски рассмеялся, и этот звук был лучшим бальзамом для моей израненной души. Я покрывала его щёки, лоб, макушку быстрыми, беспорядочными поцелуями, вдыхая его чистый, детский запах, смешанный с запахом дороги.

— Мама, сюрприз! — громко, с гордостью провозгласил Лиам, когда я наконец немного его отпустила.

Улыбка, настоящая, широкая, сияющая, расцвела на моём лице сама собой, сметая всю тревогу и напряжение последних часов. Я поспешно впустила их в квартиру, суетясь и пытаясь отвлечься действиями: «Проходите, раздевайтесь, я сейчас чай поставлю...»

— Это я бабушку уговорил к тебе поехать, — Лиам, не снимая куртки, тут же принялся делиться впечатлениями. — А ещё я впервые летал на самолёте! — он понизил голос до доверительного шёпота, — Я так боялся... — и тут же, опять перейдя на громкий тон, добавил: — Только ты никому не рассказывай!

— Хорошо, хорошо, мой храбрец, — я погладила его по волосам. — А почему не сообщили, что приедете?

Мама молча разгружала сумки, давая сыну выговориться, её мудрый взгляд скользнул по моему лицу, читая на нём следы недавней бури.

— Мам, ну какой же сюрприз получится, если мы об этом скажем? — с лёгким снисхождением объяснил мне пятилетний сын, будто я была неразумной девочкой.

— Точно, — тихо рассмеялась я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы от этой внезапной, хрупкой радости. — Почему я сама не догадалась?

— Как ты, солнышко? — наконец обратилась ко мне мама, её голос был полон заботы и немого вопроса.

— Всё хорошо, — автоматически ответила я. — Вы надолго приехали?

— Нет, только на выходные. Ты... сделала то, что хотела? — она задала вопрос осторожно, но её взгляд был прямым и понимающим. Она спрашивала о Картере. О правде.

Я молча, чувствуя прилив стыда, покачала головой из стороны в сторону.

— А когда планируешь это сделать? — мягко, но настойчиво спросила мама.

— Что сделать? — вмешался Лиам, его бровки сдвинулись в милой, сосредоточенной гримаске, точь-в-точь как у его отца, когда тот был чем-то озадачен.

— Это дела взрослых, Лиам, — нежно сказала я ему, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

— Просто вы, женщины, — с комичной серьёзностью констатировал он, разводя руками. — Вечно у вас секреты.

Мы с мамой переглянулись и не сдержали смеха. Атмосфера на мгновение стала лёгкой и беззаботной.

— Вот когда мой папа вернётся с супер-секретного задания, — продолжал своё рассуждение Лиам, — тогда у нас с ним тоже появятся от вас секреты!

Мой смех резко оборвался. Я посмотрела на своего сына, на его наивные, полные веры глаза, и меня снова пронзила острая, режущая боль. Я не могла даже представить, какой будет реакция Картера. Но что бы ни случилось, я поклялась себе в тот миг, что сделаю всё, чтобы мой мальчик не разочаровался в жизни. Я подошла к нему, снова поцеловала в макушку и сказала, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Конечно, появятся. И мы будем с бабушкой гадать, что же вы от нас скрываете.

Мы поужинали. Поговорить с мамой наедине так и не удалось — Лиам буквально не отходил от нас ни на шаг, заряженный энергией путешествия и радостью неожиданной встречи. Когда стемнело, я предложила ему прогуляться, но он наотрез отказался, предпочтя исследовать новую, такую «крутую» по его мнению, квартиру. Потом его осенило:

— А давай поиграем в догонялки с завязанными глазами?

— Сынок, уже поздно, да и места тут не так много, как дома, — попыталась я возразить.

— Ну и что? — он подбежал ко мне и обнял за ноги, глядя снизу вверх своими огромными, темными, точь-в-точь картеровскими, глазами. — Мам, ну пожалуйста! Всего десять минут! И я сразу, честно-честно, лягу спать!

Как можно было устоять? В качестве повязки мы использовали мой лёгкий шарф. И началось безумие. Сначала я была с завязанными глазами, спотыкаясь о мебель и ловя воздух, пока Лиам визжал от восторга и уворачивался. Потом очередь дошла до него. Мама сидела в кресле, пила чай и с улыбкой наблюдала за нашей вознёй. Квартира наполнилась смехом, топотом маленьких ног и моими притворными возгласами: «Ну где же ты? Я тебя сейчас поймаю!» В эти мгновения я могла забыть обо всём: о Картере, об угрозах, о своём страхе. Существовал только смех моего сына.

Именно в самый разгар этого веселья, когда я, с завязанными глазами, почти наткнулась на книжную полку, раздался звонок. Чёткий, настойчивый, неумолимый. Ледяной ком снова сдавил мне горло.

Я сорвала с глаз повязку и пошла к двери, сердце бешено колотилось. Взглянула в глазок — и мир сузился до маленького искажённого изображения за дверью. Картер. Чёрт. Чёрт. НЕ СЕЙЧАС.

Меня бросило в паническую дрожь. Я метнулась обратно в комнату.

— Лиам, быстро, в кровать! Прямо сейчас! — мои слова прозвучали резче, чем я хотела.

Я посмотрела на маму с безмолвной мольбой во взгляде. Объяснять что-либо было некогда. Она всё поняла с полуслова. Её лицо стало серьёзным, она кивнула мне и мягко, но настойчиво повела озадаченного Лиама в сторону кровати.

Я промчалась мимо зеркала в прихожей и мельком увидела своё отражение: раскрасневшиеся щёки, растрёпанные от игры волосы, блестящие, почти лихорадочные глаза. Я бессознательно провела рукой по волосам, пытаясь их пригладить, но очередной, более нетерпеливый звонок заставил меня броситься к двери. Я глубоко вдохнула, вышла в коридор и тут же, повернувшись, прикрыла дверь за собой, оставив её приоткрытой на тонкую щёлочку.

Картер стоял напротив. Он был в той же одежде, что и днём, но казался другим — более собранным, более опасным. Его взгляд, тяжёлый и пронзительный, скользнул по мне, отмечая всё: мой лихорадочный румянец, сбитое дыхание, растрёпанные волосы. Он видел следы недавнего смеха, и это, казалось, злило его ещё сильнее.

Я не стала тянуть время.

— Ты не вовремя, — выпалила я, и голос мой прозвучал неестественно высоко и нервно.

— Почему же? — его голос был тихим, почти шепотом, но от этого он не становился менее угрожающим. Он был гладким, как лезвие, обёрнутое в бархат.

— У меня гости, — сказала я, пытаясь выглядеть увереннее.

— Я войду, — это прозвучало не как вопрос, а как заявление. — Познакомлюсь с твоими... гостями.

Его глаза стали тёмными, почти чёрными, в них плясали опасные искры. Он сделал шаг вперёд.

— Нет! — я почти вскрикнула, отступая и преграждая ему путь к двери.

— Что же это за такие гости, что я не могу войти? — он прошипел эти слова, и они повисли в воздухе между нами, ядовитые и тяжёлые.

Я молчала, не в силах вымолвить ни слова. Он продолжил наступать, а я — отступать, пока моя спина не упёрлась в холодную стену коридора. Я замерла, подняв на него взгляд, как заяц перед удавом. Он подошёл вплотную, его тело почти касалось моего, окутывая меня знакомым, дурманящим ароматом дорогого парфюма, дымки и чего-то сугубо мужского, картеровского. Сердце забилось где-то в горле, сдавливая дыхание. Он упёрся ладонями в стену по обе стороны от моей головы, заключив меня в ловушку, наклонился так, что его губы почти коснулись моего уха, и прошептал с тихой, обволакивающей яростью:

— Дай-ка угадаю. Приехал твой ублюдок?

Сердце упало, превратившись в ледышку. Он был не просто зол. Он был в ярости.

— Буквально с утра ты ещё скакала на моём члене, Шона, — его шёпот обжёг мне кожу. — А теперь прячешь за дверью какого-то засранца?

Вскипающее раздражение и обида смешались со страхом и вырвались наружу. Я оттолкнула его, насколько это было возможно в тесном пространстве, и прорычала в ответ, глядя ему прямо в глаза:

— Повторяю тебе вновь, моя жизнь тебя не касается, Картер.

Он не отступил. Напротив, его рука молниеносно взметнулась вверх. Я инстинктивно зажмурилась, ожидая удара, но он лишь резко, почти грубо, оттянул ворот моей кофты, обнажив шею и часть плеча. На них были видны свежие, тёмно-багровые следы — следы его поцелуев, его укусов, оставленные всего несколько часов назад.

— А что же ты ему сказала на счёт них? — его голос был хриплым от сдерживаемой ярости. — Или вы ещё не трахались? А то мне кажется, если бы он увидел, отговорка «пылесос» или «неудачно упала» не сработали бы. Или он просто тебя отодрал, снимая только свои и твои штаны, чтобы не видеть, какую пометку оставил на тебе другой мужчина?

Это было уже за гранью. Да, от его близости, от его шёпота моё тело, как всегда, предательски отзывалось дрожью и теплом. Но сейчас разум взял верх над физиологией. Я подняла руку и со всей силы влепила ему пощёчину. Звук хлопка оглушительно прозвучал в тишине коридора.

Он отшатнулся, больше от неожиданности, чем от боли. В его глазах мелькнуло неподдельное изумление.

— Соблюдай дистанцию, — прошипела я, сама дрожа от ярости и унижения.

И в этот самый момент, когда он на секунду отступил, я услышала скрип открывающейся двери. Мы с Картером, как по команде, резко повернули головы.

Из приоткрытой двери высунулась голова моего сына. Его волосы были взъерошены после игры, а на лице застыло вопросительное выражение.

— Мам, давай ты мне сказку на ночь расскажешь? — позвал он. — Бабуля это делает каждый день, а твои сказки я давно не слышал.

Он открыл дверь пошире, и его маленькая фигурка в пижаме с забавными динозавриками полностью оказалась в поле нашего зрения.

Я застыла, не в силах пошевелиться, а потом медленно, очень медленно повернулась к Картеру. Он стоял, не двигаясь, его взгляд был прикован к Лиаму. Он смотрел на него с таким интенсивным, таким всепоглощающим вниманием, что, казалось, перестал дышать. Не нужно было быть гением, чтобы увидеть сходство. Лиам был его миниатюрной, живой, дышащей копией. Тот же разрез тёмных глаз, те же тёмные волосы, тот же овал лица.

Лиам, заметив незнакомца, вежливо, как его учили, сказал:

— Здравствуйте, не заметил вас.

Потом он снова повернулся ко мне, и в его голосе послышалась лёгкая нотка нетерпения:

— Мам, ты же расскажешь?

И тут я почувствовала его взгляд на себе. Горячий, тяжёлый, прожигающий. Я заставила себя встретиться с ним глазами. И то, что я увидела, заставило мое собственное сердце сжаться от боли и страха. На его лице, обычно таком непроницаемом, бушевала целая буря эмоций. Шок, сменяющийся гневом, гнев, переходящий в полное, оглушительное непонимание, а в самой глубине — какая-то первобытная, инстинктивная узнаваемость.

Ну вот. Такова ирония судьбы. Я так тщательно готовилась рассказать ему о сыне, подбирала слова, боялась, терзалась. А в итоге правду ему показал сам Лиам. Сейчас, здесь, в тесном коридоре, под тусклым светом лампы. Игра была окончена. Тайное стало явным. И от этого становилось невыносимо страшно.

31

Мир сузился до щёлочки в приоткрытой двери, за которой стояло моё самое большое сокровище и моя самая страшная тайна. Воздух в коридоре стал густым и колючим, будто насыщенным осколками стекла. Каждый нерв в моём теле кричал от напряжения. Я медленно, как в замедленной съёмке, присела на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с сыном, пытаясь создать хоть какую-то иллюзию нормальности.

— Лиам, я сейчас немного занята, — начала я, и мой голос, несмотря на все усилия, предательски дрожал, выдавая внутреннюю бурю. — Как видишь, ко мне пришёл мой начальник по работе. Очень срочные дела. Давай сегодня тебе сказку расскажет бабушка, обещаю, завтра обязательно это сделаю я, расскажу самую лучшую. Хорошо?

Я смотрела на его лицо, такое открытое и доверчивое, и чувствовала, как сжимается сердце от вины и страха.

— Хорошо, — согласился он без капризов, и мое сердце сжалось еще сильнее от его покладистости.

Но его внимание уже было приковано к высокой, молчаливой фигуре позади меня. Лиам повернул голову и уставился на Картера. Его детский взгляд был чистым, изучающим, полным естественного любопытства к новому человеку. А вот взгляд Картера... Я видела его, даже не поворачиваясь. Он смотрел на Лиама с таким потрясённым, почти болезненным неверием, словно видел призрак. Его грудь тяжело вздымалась, дыхание было неровным, сдавленным, будто ему не хватало воздуха в этом тесном коридоре. Он не моргал, впитывая каждую черту маленького лица, и в его обычно непроницаемых глазах бушевала настоящая буря.

— А как вас зовут? — нарушил тишину звонкий голосок Лиама, обращаясь прямо к Картеру.

Вопрос, такой простой и невинный, прозвучал как выстрел. Картер вздрогнул, словно возвращаясь из глубокого транса. Он медленно, почти механически, повернул голову к Лиаму, и я увидела, как сходит напряжение с его могучих плеч. Он прочистил горло, и когда заговорил, его обычно уверенный баритон был непривычно сиплым, прокуренным и надтреснутым.

— Картер... Картер Кинг.

— А меня зовут Лиам Холл, — с детской важностью представился сын и, к моему ужасу, протянул ему свою маленькую, аккуратную ручку. Он так всегда делал, встречая новых людей, гостей мамы — это было частью его воспитания.

И тогда произошло нечто, от чего у меня перехватило дыхание. Картер, этот титан, этот ледяной король в мире финансов, без тени насмешки или нежелания, медленно присел на корточки прямо в коридоре, опустившись на уровень моего сына. Его дорогие брюки натянулись на мощных бёдрах, но он, казалось, не обращал на это никакого внимания. Всё его существо было сосредоточено на маленьком мальчике перед ним. Он так же медленно протянул свою большую, сильную ладонь, и их руки встретились.

Я замерла, наблюдая за этой картиной. Рука Лиама, такая крошечная и хрупкая, почти полностью исчезла в широкой, смуглой ладони Картера. Контраст был настолько разительным, настолько символичным, что по моей коже пробежали мурашки. Это было рукопожатие отца и сына. Первое в их жизни. Оно длилось всего секунду, но показалось вечностью.

Картер осторожно, будто боясь причинить боль, отпустил его ладонь. Лиам повернулся ко мне, подошёл, обнял меня за шею и, приподнявшись на цыпочках, прошептал мне прямо в ухо, но так, что в тишине коридора его слова отчётливо услышал и Картер:

— Я люблю тебя, мам.

Эти простые слова, сказанные в такой момент, прозвучали как самый страшный и самый прекрасный приговор. Я прижала его к себе, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слёзы.

— Я тебя тоже люблю, солнышко, больше всего на свете, — прошептала я в ответ, целуя его мягкие, пахнущие детским шампунем волосы. — Всё, беги, мой хороший. Спи крепко.

Лиам отпустил меня, развернулся к Картеру и, уже отступая к двери, вежливо бросил:

— До свидания.

— До свидания... Лиам, — прошептал Картер в ответ, и его голос снова сорвался на хрипоту. Он не отрывал от сына взгляда, пока тот не скрылся за дверью, и створка медленно, с тихим щелчком, не закрылась.

Тишина, которая воцарилась после этого, была оглушительной. Она была тяжёлой, леденящей, наполненной невысказанными обвинениями, болью и шоком. Я медленно поднялась с корточек, чувствуя, как подкашиваются ноги, и повернулась к Картеру. Он стоял ко мне спиной, его плечи были напряжены. Затем он резко, почти порывисто, отошёл к большому окну в торце коридора, распахнул его, впуская внутрь прохладный ночной воздух и городской шум. Я видела, как его пальцы чуть дрожат, когда он достал из внутреннего кармана пиджака сигарету и закурил. Пламя зажигалки осветило его профиль — сжатые челюсти, напряжённый рот. Он сделал глубокую, долгую затяжку, будто табак мог унять тремор внутри него, а затем медленно повернулся и впился в меня взглядом.

Это был уже не взгляд любовника, не взгляд начальника и даже не взгляд разгневанного мужчины. Это был взгляд человека, чью реальность только что перевернули с ног на голову. В его глазах читался шок, гнев, боль и какое-то лихорадочное, почти одержимое осмысление.

Я молчала. Меня била мелкая дрожь, и я чувствовала себя не взрослой женщиной, а провинившейся девочкой, пойманной на месте преступления. Я не хотела говорить первой. Боялась, что любой мой звук сорвёт в нём ту последнюю, хрупкую нить самообладания.

И он заговорил. Его голос, когда он наконец нарушил тишину, был низким, властным и настолько обезличенно-строгим, что панические мурашки побежали у меня вдоль всего позвоночника.

— Начну с чего попроще, — он снова затянулся, и дым вырвался из его губ серым облаком. — Сколько ему лет?

Вопрос повис в воздухе, простой и смертоносный.

— Чуть больше пяти, — выдавила я, и голос мой предательски задрожал, выдавая моё состояние.

Он кивнул, медленно, как будто производя в ухе сложные вычисления, сверяя даты.

— Я так понимаю, что это всё-таки он — твоя Вселенная? — его голос приобрёл металлический оттенок. — Тот самый «Лиам», о котором ты говорила с такой нежностью в голосе по телефону, закрывшись в ванной? Тот, кого ты «любишь»?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не стала ничего говорить. Просто молча кивнула, опустив глаза. Какой смысл было отрицать очевидное?

И тогда он задал вопрос, от которого у меня похолодела кровь и захотелось провалиться сквозь землю, забиться в самый тёмный угол и исчезнуть.

— Я... я уже всё понял. Рассмотрел каждую его черту. Видел свои глаза, смотревшие на меня. Видел свои черты на его лице. Но я всё равно хочу услышать это от тебя. — Он сделал паузу, и в тишине было слышно, как трещит бумага на его сигарете. — Шона. Это мой сын?

Его голос пригвоздил меня к полу. В нём не было вопроса, скорее, требование подтвердить ту страшную и прекрасную правду, что витала в воздухе. Всё внутри меня сжалось в тугой комок. Но врать дальше было бессмысленно. Да и как можно лгать, когда правда смотрела на тебя большими, темными, картеровскими глазами?

Я снова, с огромным усилием, просто кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

— И когда... — он сделал ещё одну затяжку, и его голос стал тише, но от этого ещё более грозным, острым, как отточенная бритва, — когда ты планировала мне рассказать о том, что у меня есть пятилетний сын?

«Вот он. Мой конец», — пронеслось у меня в голове. Я закрыла глаза, чувствуя, как по щекам катятся предательские слёзы.

— Никогда, — прошептала я так тихо, что это было почти неслышно. — Я... я боялась.

— Боялась? — он резко фыркнул, и в этом звуке слышалась вся его накопленная ярость. — И чем же я, по-твоему, заслужил это? Чем я заслужил, чтобы меня лишили пяти лет жизни моего ребёнка? — его голос снова приобрёл угрожающую мощь.

И это взорвало меня. Страх внезапно сменился яростью, старой, как мир, обидой, которая годами копилась в моей душе.

— Ты серьёзно об этом спрашиваешь? — я повысила голос, и он прозвучал визгливо и неестественно. — Ты! В тот самый момент, когда я узнала, что беременна, ты собирался жениться на другой, Картер! На Мелани Санчес! Что я должна была сделать? Прийти к тебе с тестом на беременность и упасть на колени, умоляя признать твоего ребёнка, пока ты примерял свадебный смокинг? — я почти кричала, но потом, увидев его потемневший взгляд, отвернулась и закончила уже чуть тише, сдавленно: — Ты сделал свой выбор. А я... я сделала свой.

Он резко, с силой швырнул недокуренную сигарету в открытое окно. Его лицо исказила гримаса чистой, неподдельной ярости. Он был пугающим в своём гневе. Он сделал шаг ко мне, затем другой. Моё сердце заколотилось в паническом ритме, предчувствуя взрыв. «Ну всё, сейчас он меня убьёт. Или скажет что-то, после чего мы больше никогда не сможем быть вместе».

Картер подошёл вплотную, его тело излучало опасное тепло. Я зажмурилась, готовясь к удару, к крику, к чему угодно... но не к тому, что произошло дальше.

Он резко, почти грубо, наклонился и захватил мои губы своими. Этот поцелуй не был ни нежным, ни страстным. Он был яростным, властным, почти карательным. В нём была вся его злость, всё его недоумение, вся боль. Его руки вцепились в мои бока, прижимая меня к стене так, что я не могла пошевелиться. Но затем, спустя несколько секунд, что-то в нём переломилось. Его губы смягчились. Жестокость уступила место чему-то другому — отчаянной, почти болезненной нежности. Его язык коснулся моего уже не как захватчик, а как молящий о прощении. Он оторвался на сантиметр, его дыхание смешалось с моим, он прижался лбом к моему, закрыв глаза.

— Спасибо, — прошептал он хрипло, и в его голосе не было больше гнева, только сокрушительное, всепоглощающее облегчение и что-то, похожее на благоговение. — Спасибо тебе... за нашего сына.

И он снова поцеловал меня. Уже совсем по-другому. Глубоко, медленно, с такой пронзительной нежностью, от которой у меня подкосились ноги, а всё внутри превратилось в трепетное желе. Как быстро менялись его эмоции! От ледяной ярости до плавящей нежности за считанные секунды. Моё сердце, ещё недавнее сжавшееся от страха, забилось в новом, сладостном ритме, и я начала отвечать ему, забыв обо всём на свете.

Я почувствовала, как его тело откликается на моё, как напрягается его мощный торс, и поняла, что он хочет меня так же отчаянно, как и я его. Но он снова оторвался, его глаза были тёмными, серьёзными.

— Что ты ему говорила обо мне? Об отце? — спросил он тихо, его большие ладони нежно лежали на моих щеках.

— Я... я говорила, что его папа — самый лучший человек на свете, — начала я, и голос мой дрогнул. — Что он очень-очень его любит, но... но он работает агентом под прикрытием, на очень важном и секретном задании. Поэтому он не может быть с нами, но он всегда думает о нас. — Я посмотрела ему прямо в глаза. — Лиам... он замечательный мальчик, Картер. Он такой добрый, умный, любознательный. И он... он постоянно ждёт встречи с тобой. Спрашивает о тебе. Он верит в этого «супер-агента».

Картер слушал, не перебивая, и в его глазах что-то менялось, становилось мягче, теплее, но при этом твёрже.

— Завтра, — твёрдо сказал он, всё ещё держа моё лицо в своих ладонях. — Завтра же мы всё ему расскажем.

— Картер, может, не так скоро? — робко попросила я. — Его нужно подготовить, это такой стресс для ребёнка... Я не хочу его травмировать.

— Нет, — его голос не допускал возражений. — Я и так уже упустил пять лет его жизни. Пять лет, Шона. Я не хочу терять ни секунды больше. Он мой сын. И он должен это знать.

— И... и ты не злишься на меня? — спросила я, заглядывая в его глаза, пытаясь найти в них ответ. — Неужели ты совсем не в ярости, что я всё это время скрывала его от тебя?

— Это... раздражает, — честно признался он, его пальцы провели по моим скулам. — Мы будем разбираться с этим. Но больше... больше я чувствую что-то другое. Если бы ты сказала тогда правду, сразу... — он замолчал, и его взгляд стал отстранённым, будто он прокручивал в голове альтернативную версию их жизни.

— То что? — тихо подтолкнула я его, замирая в ожидании.

Он покачал головой, и тень боли мелькнула в его глазах.

— Это уже неважно. Прошлое не изменить. Но я... я благодарен тебе. Безмерно. — Его голос снова стал шёпотом. — Что несмотря на всю боль, которую я тебе причинил, несмотря на мою женитьбу... ты сохранила нашего ребёнка. Ты родила его. И, судя по тому, какой он восхитительный, растила в любви и заботе. Одинокая, без моей поддержки. Спасибо.

Его слова растаяли тугим комом в моей груди. Я не ожидала этого. Ни капли.

— Я... я делала это не ради тебя, — решила быть до конца честной. — Я делала это ради себя. Я его хотела. Больше всего на свете.

— Главное — итог, Шона, — он мягко улыбнулся, и в его улыбке была какая-то новая, неизведанная нежность. — И я больше не намерен упускать ни одной минуты в жизни своего сына. Ни одной.

Я просто кивнула, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слёзы, но на этот раз — от облегчения. Он внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде снова мелькнула знакомая, ревнивая искорка.

— Последний вопрос на сегодня, — сказал он, и его тон снова стал властным, но без прежней угрозы. — Сколько мужчин у тебя было после меня?

Я резко подняла на него взгляд. Он был серьёзен, в его глазах читалось лёгкое раздражение, но не та опасная ярость, что была прежде.

— Какая разница? — попыталась я уклониться. — Это что-то меняет?

— Да, меняет, — отрезал он. — Меняет очень многое. Ответь. Сколько твоих «бывших» знает моего сына? К кому он мог привязаться?

Я почувствовала, как по щекам разливается горячий румянец. Стыд и какое-то странное облегчение смешались во мне. Правда уже не могла причинить боль.

— Расслабься, Картер, — выдохнула я, глядя ему прямо в глаза. — Ты можешь выбросить это из головы. Ты... ты был единственным. Единственным мужчиной в моей жизни. Во всех смыслах.

Он замер. Его пронзительный взгляд стал таким пристальным, таким изучающим, что мне захотелось отвернуться. Он, казалось, искал в моих глазах малейшую тень лжи. И, не найдя её, его лицо снова смягчилось. Он снова наклонился и поцеловал меня. На этот раз поцелуй был медленным, сладким, полным безмолвного вопроса и такого же безмолвного ответа. Моё сердце бешено застучало, в животе запорхали бабочки, и я полностью отдалась этому ощущению.

Он мягко отстранился, его глаза блестели в полумраке коридора.

— Собирай вещи. Переезжаешь ко мне.

Это прозвучало как приказ, но в нём слышалась и просьба.

— Нет, — тут же ответила я. — Там твоя жена, Картер. Я не могу.

— Я практически не бываю в том особняке, — тихо сказал он. — Это не мой дом. Это мавзолей, построенный для отчета перед общественностью. Я живу в пентхаусе. В той самой квартире, где мы жили с тобой, Шона.

От его слов у меня перехватило дыхание. Что? Почему?

— Почему? — выдохнула я.

Он увидел немой вопрос на моём лице и коротко улыбнулся, но в его улыбке была грусть.

— Потому что это единственное место, где мне всегда становилось спокойно. Где пахло тобой. Где остались наши призраки. — Он посмотрел на меня прямо. — Так что? Ты едешь? Со мной. С нашим сыном.

Я смотрела на него — на этого могучего, сложного, раненого мужчину, который только что узнал, что он отец, и который за несколько минут прошёл путь от ярости до благодарности. Я смотрела на дверь, за которой спал наш сын. И я поняла, что бегство окончено. Что бы ни ждало нас впереди — гнев Мелани, осуждение света, новые трудности, — сейчас важно было только это. Он, я и наш ребёнок.

И я просто кивнула. Слов не было нужно. В его глазах вспыхнул огонёк — смесь триумфа, надежды и той самой одержимости, что когда-то меня так пугала и притягивала. Что же ждало нас? Я не знала. Но впервые за долгие годы я была готова встретить это будущее не в одиночку.

32

Когда мы переступили порог той самой квартиры, время для меня остановилось. Воздух застыл в лёгких, а сердце совершило болезненный кульбит, застревая где-то в горле. Я замерла на входе, как вкопанная, позволив волне воспоминаний — и горьких, и сладостных — накрыть себя с головой.

Это было то самое место. Тот самый паркет, по которому я когда-то бегала босиком, заливаясь счастливым смехом. Та самая дверь, которую я захлопнула за собой шесть лет назад, с разбитым сердцем и слезами, стекавшими по щекам. Стены, которые были свидетелями нашей самой пылкой страсти и самого горького моего предательства — бегства.

Никогда, ни на секунду, я не могла предположить, что он сохранит это место. Не просто сохранит, а пронесёт через все эти годы, через всё своё головокружительное восхождение к вершинам власти и богатства. У него были особняки, пентхаусы, целые состояния, чтобы стереть эту скромную квартиру из своей жизни, как досадную оплошность молодости. Но он этого не сделал.

— Чего застыла? Пойдём внутрь, — его голос, знакомый и всё же новый, вернул меня в реальность.

Я встряхнула головой, словно отгоняя назойливых мошек прошлого. «Нельзя жить прошлым, — сурово приказала я себе. — Только настоящее. Только сейчас».

Сделав шаг вперёд, я окинула взглядом гостиную. И снова ощутила лёгкий шок. Квартира... не изменилась. Совсем. Ни на йоту. Казалось, не прошло ни шести лет, ни шести дней. Тот же минималистичный диван тёмного цвета, на котором мы засыпали в обнимку после долгих ночей. Та же картина с абстрактным пятном на стене. Те же строгие, мужские шторы, пропускающие сейчас мягкий свет вечерних фонарей. Это был не просто интерьер. Это была законсервированная во времени капсула нашей юной, неистовой, болезненной любви.

Неосознанно по лицу расплылась улыбка — странная смесь ностальгии, боли и невероятной нежности.

— И чего улыбаешься? — спросил Картер, наблюдая за мной с того самого места у барной стойки, где мы с ним вместе готовили.

Я прошла дальше, в спальню, и застыла на пороге.

— Ничего не изменилось, — прошептала я, окидывая взглядом знакомое до боли пространство. Мой взгляд упал на широкую кровать с тёмным деревянным изголовьем. — Ни единой детали. Так странно... будто я и не уходила.

Эта кровать. Сколько страсти, сколько откровений, сколько тихих, нежных слов она видела. Сколько раз наши спутанные тела оставляли на ней следы нашей жажды друг к другу.

— Я и не хотел ничего менять в этом месте, — его голос прозвучал прямо у меня за спиной. Он подошёл так близко, что я почувствовала исходящее от него тепло. — Но сейчас... сейчас я понимаю, что кое-что всё же нужно изменить.

Его руки легли на мои бёдра, и по моей коже пробежали знакомые мурашки.

— И что же? — выдохнула я, чувствуя, как дыхание сбивается от его близости. Сердце застучало в бешеном, хаотичном ритме, как будто пытаясь наверстать все те удары, что оно не сделало за годы разлуки.

— Наши воспоминания, — прошептал он соблазнительно, губы его коснулись мочки моего уха, а горячее дыхание обожгло кожу.

И после этих слов он развернул меня к себе и захватил мои губы в собственническом, жадном поцелуе. Это был не просто поцелуй. Это было заявление. Возвращение прав. В нём была вся ярость прошедших лет, вся боль разлуки и вся животная радость воссоединения. Моё сердце забилось ещё чаще, я вцепилась пальцами в его волосы, притягивая его ещё ближе, отвечая ему с той же дикой, неистовой страстью. Этот поцелуй стремительно набирал обороты, превращаясь в нечто первобытное и неконтролируемое. Картер вторгся в мой рот своим языком, устанавливая там свои безраздельные правила, а я с готовностью отдавалась ему, впиваясь в его губы, в его язык, пытаясь вобрать в себя самую его суть.

Он начал срывать с меня одежду с такой стремительной жадностью, что пуговицы на моей кофте, кажется, просто разлетелись в стороны с тихим щелчком. Кофта и лифчик улетели в угол. Он на секунду оторвался, его горячий, тяжёлый взгляд скользнул по моему лицу, а затем опустился на обнажённую грудь. Его глаза потемнели, стали почти чёрными, зрачки расширились, поглощая тёмную радужку. С низким, хриплым стоном он припал к моему соску, захватывая его губами, а язык тут же принялся выписывать вокруг ареолы стремительные, влажные круги. Я громко, с надрывом застонала, впиваясь пальцами в его волосы, прижимая его сильнее к себе. Всё моё тело горело, требовало его, умоляло о большем. Голова кружилась от этой смеси грубой силы и невероятной, почти болезненной нежности, которую он вкладывал в каждое прикосновение.

А потом я почувствовала, как его ладонь скользнула вниз, к поясу моих лосин, и властно упёрлась в промежность. Он начал водить пальцем по тонкой ткани, находя тот самый чувствительный бугорок и надавливая на него с таким расчётливым знанием моего тела, что ноги у меня чуть не подкосились. И всё это время его рот не оставлял мою грудь, его язык продолжал свою сладкую пытку.

— Ты... ты как всегда прекрасна, — он оторвался от моей груди, его дыхание было горячим и неровным. Его пальцы, всё ещё массирующие меня сквозь ткань, заставляли всё внутри сжиматься в предвкушении. — И, как всегда, готова принять меня, Шона.

Он убрал руку, и я чуть не закричала от протеста. Но он уже подхватил меня под ягодицы, я инстинктивно обвила его талию ногами, и он, не отрывая губ от моих в новом, жадном поцелуе, отнёс меня к кровати и опустил на прохладную поверхность покрывала. Он выпрямился над ним, его мощный торс заслонил свет, а взгляд, полный неподдельного, дикого желания, пригвоздил меня к месту.

— Всегда хотел только тебя, — прорычал он, и в этих словах не было лести. Это была голая, оголённая правда, выстраданная годами.

Моё тело отозвалось на эти слова судорожной дрожью. Раньше он не был так щедр на слова. Его признания, если они и были, толись в действиях, во взглядах, в молчаливом обладании. Слышать это сейчас, так открыто и так страстно, было и непривычно, и пьяняще. Всё моё нутро, каждая клетка, требовала его, умоляла о завершении.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он наклонился, и его пальцы впились в пояс моих лосин. Один резкий, уверенный рывок — и они вместе с трусиками оказались сброшенными на пол. Я лежала перед ним полностью обнажённая, уязвимая и пылающая. Но вместо того чтобы сразу взять меня, он опустился на колени у края кровати. Его руки, большие и тёплые, легли на мои икры. Он начал с них. Медленно, почти благоговейно, он покрывал поцелуями мою кожу, поднимаясь всё выше. Каждый его поцелуй был обжигающим и невероятно нежным. Колени, внутренняя поверхность бёдер... Он раздвинул мои ноги шире, и его взгляд, тёмный и властный, встретился с моим, прежде чем он опустил голову.

Следующее, что я почувствовала, заставило меня выгнуться на кровати с громким, перехлёстывающим через край стоном. Его язык. Горячий, влажный, невероятно умелый, он коснулся самых сокровенных, самых чувствительных мест. Боже правый, как же это было хорошо! Я вся горела, как в лихорадке. Он провёл языком по моим вздрагивающим, налитым влагой складкам, заставляя меня кричать. Я вцепилась пальцами в его волосы, притягивая его ещё ближе, теряя всякий стыд и контроль. Я почувствовала, как он хмыкнул от удовольствия прямо у меня между ног, и затем начал творить настоящую магию. Его язык вырисовывал замысловатые, безумные узоры, то кружась, то нажимая, то едва касаясь. Он доводил меня до такого неистовства, что я забыла своё имя, забыла всё на свете. Мир сузился до этого ковра, до его губ и языка, до нарастающего, невыносимого напряжения в самой глубине моего существа. Я стонала, я кричала, я выкрикивала его имя, умоляя, проклиная и благословляя его одновременно.

И когда я уже была на самом краю, когда всё внутри сжалось в тугой, готовый взорваться комок, он резко оторвался. Я услышала шуршание его брюк, щелчок пряжки, и следующее, что я почувствовала, было сильное, всепоглощающее распирание. Он вошёл в меня одним мощным, безжалостным движением. Я была настолько влажной, настолько готовой, что его внушительный размер не встретил ни малейшего сопротивления. И этого толчка, этого чувства полного, абсолютного заполнения и обладания оказалось достаточно. Моё тело взорвалось. Оргазм, мощный, сокрушительный, прокатился по мне волной за волной, выжимая из горла беззвучный, надрывный крик. Я билась в конвульсиях, чувствуя, как всё внутри сжимается вокруг него в бесконечных спазмах.

Он припал к моим губам, заглушая мой крик своим ртом, его язык снова нашёл мой, и я с диким возбуждением почувствовала на его губах свой собственный, солоноватый вкус. Это было до неприличити пошло и невероятно возбуждающе.

— Шона, — он оторвался, его губы были влажными, а голос — хриплым от страсти. — Ты невыносимо вкусная.

Эти грязные, пошлые слова вызвали во мне новую, свежую волну возбуждения, и Картер, почувствовав это, начал двигаться. Боже, как же он идеально мне подходил. Каждый его толчок, каждый уход и возврат попадал точно в цель, дополняя меня, как ключ замок. Его запах — дорогой парфюм, смешанный с запахом кожи, пота и секса — сводил с ума. Его слова, его тяжёлое дыхание у моего уха, его мощные, ритмичные движения — всё это вызывало во мне такой трепет, такую полную отдачу, что я готова была раствориться в нём.

Он продолжал в том же бешеном ритме, а потом вдруг перевернул меня, поставил на четвереньки и вошёл сзади. Новый, более глубокий, почти болезненный стон вырвался из моей груди. В этой позе я чувствовала его ещё острее, ещё полнее. Он продолжил свои движения, то шлёпая меня по ягодицам своей широкой ладонью, то опускаясь, чтобы покрыть поцелуями и укусами мою спину, то сжимая мою талию, то лаская мою грудь. Я сходила с ума, полностью отдавшись ему, двигаясь ему навстречу, подчиняясь его диктату. Я почувствовала, как внутри снова начинает нарастать знакомое давление, новая волна наслаждения. И через несколько неистовых толчков я снова кончила, на этот раз с тихим, сдавленным стоном, в котором было лишь его имя.

Я почувствовала, что он тоже на грани, и, захлёбываясь дыханием, успела прошептать:

— Только... только не в меня...

Но Картер, казалось, не услышал. Или проигнорировал. Следующее, что я почувствовала, была горячая пульсация глубоко внутри меня. Он излился, и его низкий, хриплый стон смешался с моим тихим всхлипом. Поскольку моё тело всё ещё билось в отголосках оргазма, я не нашла в себе сил ни для протеста, ни для упрёка. Мы рухнули на кровать, сплетённые, мокрые, тяжело дыша.

Он всё ещё был во мне. Вау. Что это было? Вроде бы всё как всегда — Картер, потрясающий, ошеломляющий секс, оргазмы, от которых темнеет в глазах. Но в этот раз... в этот раз в этом была какая-то новая глубина. Какая-то отчаянная нежность, смешанная с животной яростью, которая делала всё это не просто соитием, а каким-то священнодействием, актом воссоединения не только тел, но и душ.

Я медленно перевернулась на бок, и его член, мягкий теперь, с тихим, влажным звуком выскользнул из меня. Я поморщилась от странного ощущения пустоты и тут же припала к его губам в нежном, благодарном поцелуе. Он ответил мне с той же нежностью, его рука легла на мою щёку. Это простое прикосновение вызвало у меня новый табун мурашек. Как же он был прекрасен в этот момент — могущественный и уязвимый, удовлетворённый и до сих пор жаждущий.

— Картер, — прошептала я, глядя в его потухшие, но всё ещё тёмные глаза, — если мы не будем предохраняться, то ты такими темпами станешь дважды отцом.

Он не ответил сразу. Вместо этого он аккуратно подцепил прядь моих волос, выбившуюся из беспорядка, и нежно убрал её мне за ухо. Его пальцы задержались на моей щеке, и его взгляд стал каким-то... бездонным. Глубоким и спокойным.

— Я не против, — тихо сказал он. — Я не против ещё одного ребёнка, Шона. Только в этот раз... — он сделал паузу, и в его глазах мелькнула тень той старой боли, — в этот раз я хочу пройти через всё вместе с тобой. Всё, понимаешь? От первой до последней секунды.

Моё сердце забилось с такой силой, что, казалось, готово было вырваться из груди. От этих слов, от этого взгляда, от того будущего, которое они вдруг открывали. И сама не понимая, что делаю, движимая этим водоворотом эмоций, я посмотрела ему прямо в глаза и прошептала то, что так долго носила в себе:

— Я люблю тебя, Картер Кинг.

Он замер. Его взгляд стал пристальным, изучающим. Он не отвёл глаз, но и не ответил тем же. Вместо этого он просто обнял меня, прижал к своей груди, где его сердце стучало так же бешено и гулко, как и моё. Он опустил губы к моим волосам и прошептал в них:

— Я знаю, Шона. Я знаю.

Меня кольнула лёгкая, холодная игла разочарования. Я ждала ответа. Ждала этих трёх слов. Но он их не произнёс. «Не заморачивайся, — тут же одёрнула я себя, прижимаясь щекой к его горячей коже. — Он здесь. Он с тобой. Он хочет ещё одного ребёнка. Разве этого мало?»

И тогда, окончательно вымотанная невероятной эмоциональной и физической встряской этого дня, я закрыла глаза и погрузилась в сон в его объятиях, в этой квартире-призраке, которая вдруг снова стала нашим домом. А впереди был новый день и разговор, который изменит жизнь нашего сына навсегда.

33

Сознание возвращалось ко мне нехотя, цепляясь за остатки сладкого, беспечного сна. Где-то в упор, настойчиво и раздражающе, звенел телефон. Я с раздражением застонала, пытаясь уткнуться лицом в подушку, впитавшую запах его кожи и дорогого парфюма. Этот звук был чуждым, не принадлежащим моему одинокому миру. Я потянулась рукой, чтобы отшвырнуть телефон, но вместо холодного стекла наткнулась на теплое, твердое мужское плечо.

Над самым ухом раздался тихий, бархатный смешок, от которого по коже побежали мурашки.

— Вставай, соня. Тебе тут с раннего утра названивают, — его голос, низкий и чуть хриплый после сна, прозвучал как ласка и приговор одновременно.

Мозг, заторможенный и непослушный, отказывался складывать пазл. Нежный тон Картера… Его присутствие в моей постели… Потом воспоминания нахлынули обжигающей волной. Вчерашний вечер. Новости о сыне. Его пристальный взгляд. Его пальцы на моей талии. Его губы на моей коже. Его квартира. Его постель. Черт. Я не у себя. Я снова здесь, с ним. От осознания этого по телу разлился жар, и я почувствовала, как по щекам разливается румянец.

Я медленно, нехотя открыла один глаз, привыкая к слепящему утреннему свету, пробивавшемуся сквозь щели в шторах. Повернула голову и встретилась с его взглядом. Он лежал на боку, подперев голову рукой, и смотрел на меня с такой смесью нежности и скрытого торжества, что мне захотелось либо исчезнуть, либо снова утонуть в нем. В уголках его губ играла та самая улыбка, которая сводила меня с ума еще в университете.

— Что? — пробурчала я, голос был сиплым от сна и страсти, бушевавшей здесь же несколько часов назад.

— Ничего. Просто ты такая недовольная. Непривычно видеть тебя такой… беззащитной, — он проговорил эти слова, и его губы коснулись моего обнаженного плеча. Легкий, почти невесомый поцелуй, но он отозвался огненной искрой где-то глубоко в низу живота. — Держи, — он протянул мне телефон. — Тебе мама звонит. Уже несколько раз.

Осознание пришло мгновенно и резко, как удар током. Мама. Лиам. Реальность. Я резко отодвинулась, опираясь на руки, перевернулась и села на кровати. Одеяло соскользнуло с тела, обнажив грудь, и утренний воздух ласково коснулся кожи. Я не успела даже смутиться, как почувствовала на себе его взгляд. Он был тяжелым, горячим, полным нескрываемой похоти. Он медленно, с явным наслаждением скользнул по изгибам моего тела, от плеч к бедрам, задерживаясь на груди.

«Неужели ему всегда будет мало?» — пронеслось у меня в голове, и в ответ на эту мысль внутри все сжалось от сладкого предвкушения. Но сейчас было не время. Я решительно нажала на кнопку ответа.

— Шона, с тобой все в порядке? Где ты? — голос матери звучал встревоженно.

— Мам, да, все хорошо, прости, что заставила волноваться. Не было времени объяснять вчера, но я скоро буду, — я постаралась сделать голос максимально спокойным.

— Хорошо, а то Лиам проснулся и уже спрашивает, где ты.

Я инстинктивно пригнулась, будто сын мог меня услышать, и перешла на шепот:

— Мам, надеюсь, он нас не слышит?

— Нет, что-то случилось? — обеспокоенность в ее голосе возросла.

Я сделала глубокий вдох, глядя прямо на Картера. Он смотрел на меня, не отрываясь, и в его глазах читалась готовность.

— Я хочу познакомить его с Картером и рассказать ему… что он его отец.

С другого конца провода повисла короткая пауза, а затем я услышала легкий вздох.

— Ох… Мне нужно его как-то подготовить?

— Нет, я думаю, он готов. Он ждал этого, даже не зная, чего ждет.

— Хорошо. Через сколько вас ждать?

— Часа через два. Не больше.

— Тогда мы ждем, — в мамином голосе послышалась явная улыбка, и это придало мне уверенности.

Она положила трубку. Этот разговор, которого я избегала годами, наконец-то состоялся. Судьба была решена.

Я опустила телефон и посмотрела на Картера. Он все так же лежал, но в его позе читалось напряжение.

— Ну что ж, — начала я, — скоро тебя будут называть папой. Ты готов к этому?

Он медленно сел, его голый торс при дневном свете казался еще более рельефным. Он посмотрел на меня каким-то пронзительным, серьезным взглядом.

— Я готовился к этому с той самой минуты, когда вчера узнал о нем, Шона. Готов был всегда, просто не знал. А теперь нам нужно быстрее собираться. Я хочу заехать и купить ему какие-нибудь игрушки, — он произнес это с такой сосредоточенной важностью, будто планировал многоходовую финансовую операцию.

Я не сдержала смешка. Напряжение мгновенно улетучилось.

— Что? — он улыбнулся в ответ, и в его глазах заиграли веселые искорки.

— Да ничего. Просто у тебя такое серьезное лицо, будто речь идет о слиянии корпораций, а не о первом знакомстве с собственным сыном.

— Для меня это в тысячу раз важнее любого слияния, — парировал он без тени иронии. — Это ты была с ним все эти годы. А я… я даже не знаю, что ему нравится. С чего начать.

— Не переживай, по пути в магазин я тебе все расскажу. А сейчас, — я соскользнула с кровати, чувствуя, как его взгляд пылающим следом скользит по моей спине, ягодицам, ногам, — позволь пройти. Мне срочно нужен душ.

С этими словами я резко встала, полностью обнаженная, и направилась к двери в ванную. Картер приподнялся на локте, и его взгляд стал откровенно животным, пожирающим. Он медленно, с наслаждением окидывал меня с ног до головы, и по моему телу снова пробежала знакомая волна жара. Сладостная тяжесть наполнила низ живота, между ног заныло от внезапно нахлынувшего желания. «Я когда-нибудь смогу устоять перед ним?» — мелькнула в голове отчаянная мысль. Я тряхнула головой, отгоняя соблазн, и быстрым шагом скрылась за дверью ванной.

Стоя под прохладными струями, я пыталась привести в порядок мысли и тело. Вода омывала кожу, смывая следы его прикосновений, его поцелуев, его страсти. Как же все стремительно изменилось за одни сутки. Вчера я была одинокой матерью с тяжелым прошлым, а сегодня… Сегодня я была с ним. И от этого кружилась голова. Я чувствовала себя на вершине мира, самой счастливой женщиной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но тут, как ледяной укол, к сердцу подкралась другая мысль. Его жена. Мелани Санчес. Она была где-то там, в их огромном доме, возможно, ждала его. А я здесь, под его душем, мечтающая о том, чтобы стать для него единственной. Роль любовницы, тайной и запретной, меня больше не устраивала. Я не хотела делить его. Воспоминание о ней, о ее фотографиях в глянцевых журналах, заставило меня содрогнуться. «Она его любит. А я… я тут сплю с ее мужем». Мгновенное чувство грязи и стыда охватило меня. Я резко повернула кран, и вода стала почти ледяной. «Нет, — сказала я себе твердо. — Мы поговорим об этом. Сегодня же».

Я вышла из душа, закутавшись в пушистый халат, и замерла на пороге. Картер стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Он был уже одет в темные брюки, но торс оставался обнаженным. Его взгляд, темный и полный нескрываемого вожделения, снова заставил мое сердце бешено забиться.

— Сейчас не время, Картер, — прошептала я, и мой голос предательски дрогнул, выдавая все мое внутреннее смятение.

— Мы успеем. Недолго, — его голос прозвучал как соблазнительный обет. Он сделал шаг вперед, и его руки обхватили меня за талию через халат. Его губы выдохнули эти слова мне в самые губы, а потом впились в них с такой стремительной страстью, что у меня перехватило дыхание.

Мое тело взбунтовалось против доводов разума. Все внутри вспыхнуло и потребовало его. Немедленно. Халат распахнулся, его сильные руки прижали меня к прохладной стене, а его горячее тело вдавилось в мое. Его поцелуи были жадными, требовательными, его язык властно исследовал мой рот. Одной рукой он задрал мне ногу, обвив ее вокруг своего бедра, открывая ему доступ к самой сокровенной части себя.

— Картер… — успела я простонать его имя, прежде чем он вошел в меня одним резким, уверенным движением, заполняя пустоту, которую я ощущала все эти годы.

Это был быстрый, яростный, почти отчаянный секс. О стены, о его тело, о его губы разбивались все мои сомнения и страхи. В этом неистовом единении не было места прошлому и будущему, был только настоящий момент, полный огня, стонов и головокружительного наслаждения. Я впилась пальцами в его мощные плечи, чувствуя, как нарастает знакомое, сладкое напряжение, и через мгновение взорвалась, крича его имя. Он, с низким стоном, последовал за мной, его тело на мгновение обмякло, прижимая меня к стене.

Мы стояли так несколько минут, тяжело дыша, лоб в лоб. Голова действительно кружилась.

***

Чуть позже, уже сидя в его роскошном автомобиле, мчавшемся по направлению к крупнейшему торговому центру города, я набралась смелости и задала вопрос, который жёг мне душу.

— И что будет дальше, Картер?

Он на секунду оторвал взгляд от дороги и посмотрел на меня. Солнечный свет играл в его темных волосах, и он был до невозможности красив. Эта мысль всегда где-то тихо жила во мне, даже в годы разлуки.

— Ты о чем? — переспросил он, хотя прекрасно понимал.

— Я о твоей жене. О Мелани.

Его пальцы, лежавшие на руле, слегка сжались. В салоне повисло короткое, но ощутимое напряжение.

— Это все временно. Дай мне немного времени, Шона. Просто поверь мне, — его голос звучал спокойно, но в нем была стальная нота. Он опустил руку и положил ее мне на колено, его большой палец начал медленно, гипнотизирующе водить по внутренней стороне бедра, прямо по ткани лосин. Этот простой жест заставил кровь снова прилить к щекам.

И я поверила. Как дура, я решила довериться ему. Надежда, хрупкая и опасная, снова поселилась в моем сердце.

— Я очень скучала по тебе, Картер, — призналась я тихо, глядя на его профиль.

Он сильнее сжал мое колено, и на его губах расплылась та самая, редкая и потому бесценная, искренняя улыбка. Она преображала его суровое лицо, делая его молодым и беззаботным, каким я помнила его в университете. Мое сердце екнуло и застучало чаще.

— Как ты закончила университет? — спросил он, возвращая взгляд на дорогу.

Я вздохнула, глядя в окно на мелькающие здания.

— На дистанционном. После того дня… — мой голос дрогнул и стал тише. По боковому зрению я заметила, как его челюсть напряглась. Он понял, после какого дня. После того, когда я с разбитым сердцем захлопнула дверь той самой квартиры, — Я несколько дней просто лежала и не могла встать. Не могла думать, дышать. Начала стремительно терять вес, это напугало Микки, и она заставила меня обратиться к врачу.

Я говорила, и было странно — эти воспоминания уже не причиняли той острой, режущей боли, что еще пару недель назад. Они стали просто фактом, частью моей истории.

— Ну, и там я узнала, что беременна. Хотя предпосылки были: отсутствие месячных, низ живота тянуло… но я списывала все на стресс. Тогда я и приняла решение забрать документы, но декан, к счастью, предложил мне академ, а потом перевестись на дистанционное обучение. Вот и вся история.

— То есть, Микаэла, Рейчел и Кора… они знали о беременности? — его вопрос прозвучал обманчиво спокойно.

У меня перехватило дыхание. Я боялась этого разговора.

— Да. Они были единственными, кто знал, что я была с тобой. В тот период… — я снова перевела дух, собираясь с мыслями, — мне нужно было с кем-то поделиться. Я любила тебя. Да и до сих пор люблю. Но тогда я понимала, что это все временно из-за нашего соглашения. Особенно больно стало, когда я узнала, что у тебя есть невеста и что свадьба неизбежна. Вот тогда я все и выложила Микке. Кора знала и до этого. Рейчел — позже. Маме я ничего не говорила.

Картер молча слушал, не перебивая. Его лицо было маской невозмутимости, но его рука на моем колене выдавала его: пальцы то слегка сжимались, то расслаблялись, его большой палец продолжал свои гипнотические круги.

— Но когда родился Лиам… этого было уже не скрыть. Он твоя копия. Мама поняла сразу. Как и мои сестры. Но я не поднимала эту тему. Однажды она спросила меня прямо, и я просто кивнула. И все.

— И ты никогда не хотела рассказать мне, что у меня есть сын? — его голос прозвучал тихо, но в нем была какая-то опасная глубина.

— Если быть до конца честной… нет. Я видела тебя в новостях. Весь мир восхвалял успешного Картерс Кинга и его прекрасную жену. Я думала, у вас идеальная жизнь. И зачем мне врываться в нее со своим… — я запнулась, ладони стали влажными.

— С нашим сыном, Шона, — поправил он властно, и в его тоне не было места для возражений.

— Ну да, — я выдохнула. — С нашим. — Я медленно повторила это слово, пробуя его на вкус. «Наш сын». Оно звучало правильно. Цельно. Мне понравилось.

— А как проходила твоя беременность? — он снова вернулся к расспросам, будто хотел впитать в себя каждую потерянную минуту.

— Хорошо. Я старалась полностью погрузиться в материнство, читала книги, ходила на курсы. Старалась вообще не думать о тебе. И… почти получалось. Главным было, чтобы ребенок родился здоровым. Поэтому я была безумно счастлива, когда он появился на свет крепким, без единого осложнения.

Он сжал мое колено, и в его голосе прозвучала неподдельная, грубая нежность.

— Я благодарен тебе. Более чем. Что, несмотря ни на что, ты сохранила ему жизнь.

— Конечно, как я могла поступить иначе? — ответила я искренне. — Мысль об аборте, конечно, мелькнула. Один раз, от страха и отчаяния. Но она стала для меня настолько невыносимой, что я тут же ее отогнала. Я хотела этого ребенка. Ждала его.

Картер лишь молча улыбнулся, и мы доехали до торгового центра в тишине, полной невысказанных слов и новых обещаний.

***

Мы зашли в огромный детский магазин, и Картер с видом полководца, планирующего решающее сражение, окинул взглядом ряды ярких упаковок.

— Так, — сказал он, поворачиваясь ко мне. — Чем он увлекается? Что любит?

— Он обожает все разбирать и собирать. Просто живет этим. Любые конструкторы, от простых до самых сложных. Еще обожает железные дороги, чтобы поезда были большие, с рельсами, тоннелями. Из активностей — футбол и плавание. И там, и там у него хорошо получается. Он у нас умный, в свои годы уже читает, пишет и считает довольно прилично. Я с ним занималась сама, плюс водила на развивашки.

Картер внимательно слушал, кивая, а потом подошел ко мне, обнял за плечи и нежно поцеловал в висок. Этот простой жест был наполнен такой благодарностью и нежностью, что у меня навернулись слезы. Я быстро их смахнула.

Мы провели в магазине почти час. Картер скупал все, что, по его мнению, могло понравиться сыну: огромную, навороченную железную дорогу, несколько коробок конструкторов разных марок и уровней сложности, футбольный мяч с бутсами и новый купальный комплект. Потом мы зашли в дорогой ресторан, где он набрал целую гору разнообразной еды, постоянно переспрашивая: «А это он будет есть? А это?». Когда я сказала, что Лиам, в общем-то, непривередлив, он начал набирать то, что нравилось ему самому, словно хотел через еду поделиться с сыном своими вкусами.

Нагруженные пакетами, мы снова сидели в машине и ехали к моей скромной квартире-студии, которую, по иронии судьбы, предоставлял холдинг Картера. Я позвонила маме, предупредив, что мы уже в пути. Было около десяти утра.

По дороге я рассказывала ему о Лиаме. О его характере, о маленьких привычках, о его первой влюбленности в девочку Мию, и о том, что он может воспротивиться переезду, потому что не захочет бросать друзей и свою маленькую любовь. Картер слушал очень внимательно. Он сразу заявил, что его сын больше не покинет этот город, но, выслушав мои доводы о стрессе для ребенка, о необходимости мягкого перехода, он, к моему удивлению, согласился подождать и действовать постепенно.

И вот, мы подъехали к дому. Меня начало трясти изнутри. Ладони вспотели. Этот момент был для меня страшнее любых переговоров. Я не знала, как отреагирует мой маленький, но такой серьезный мальчик на известие, что незнакомый мужчина, который вдруг появился в его жизни, — его отец.

Я глубоко вздохнула, сжала в дрожащих пальцах ключ и вставила его в замочную скважину. Щелчок прозвучал как выстрел. Дверь открылась.

34

Дверь закрылась за нами с тихим щелчком, отсекая шум лестничной клетки и погружая нас в знакомую, уютную атмосферу моей маленькой квартиры. Воздух был наполнен ароматом свежесваренного кофе и сладким запахом ванилина — мама, как всегда, что-то пекла. Но эта идиллия длилась всего мгновение.

Из глубины коридора, с громким топотом маленьких ног, послышался стремительный бег. И прежде чем я успела что-то сказать, из-за угла вынырнул он — мой сын, мой Лиам.

— Мама! — его голос, звонкий и полный радостного упрека, прозвучал для меня как самая прекрасная музыка. — Ты где была?

Он уже почти подлетел ко мне, чтобы обнять, как вдруг его взгляд скользнул чуть позади меня и упал на Картера. И в этот миг я увидела, как меняется мой ребенок. Его стремительный бег замедлился, а затем и вовсе прекратился. Широкая, беззаботная улыбка сползла с его лица, уступая место настороженной серьезности. Он выпрямил спину, и в этой внезапной, почти инстинктивной горделивой позе он был до боли точной, уменьшенной копией своего отца. Его большие, такие же, как у Картера, карие глаза сузились, изучая незнакомца с высоты своего невеликого роста.

Сердце у меня упало куда-то в пятки и замерло. Я видела, как работает его детский, но уже не по годам проницательный ум. Он подошел не по-детски уверенно, с достоинством настоящего мужчины, охраняющего свой дом. Его взгляд был прямым и неуступчивым.

— Здравствуйте, мистер Кинг, — четко произнес Лиам, протягивая Картеру свою маленькую ручку.

В воздухе повисла напряженная пауза. Картер, застывший с горой разноцветных пакетов, казался на мгновение совершенно сраженным этим взрослым приемом. Но затем он медленно, не сводя с сына глаз, опустил все покупки на пол. Бумага зашуршала, нарушая тишину. Он присел на корточки, чтобы оказаться с Лиамом на одном уровне, и так же серьезно, с невероятной важностью, принял его рукопожатие. Его большая, сильная ладонь полностью поглотила маленькие пальчики сына.

— Здравствуй, Лиам, — голос Картера прозвучал непривычно тихо и, я бы сказала, почти с трепетом.

Он не отпускал его руку. Его взгляд, жадный и внимательный, скользил по каждому миллиметру лица мальчика: по темным, непослушным волосам, точно таким же, как его собственные, но с моими завитками, по форме бровей, по решительному подбородку. Он изучал его при свете дня, впитывая в себя каждую черточку, каждую деталь, которую пропустил за эти долгие годы. Я стояла, боясь пошевелиться, с замирающим от волнения и страха сердцем. Как? Как подобрать слова, чтобы разрушить эту стену формальности и сказать мальчику самую главную правду в его жизни?

Наконец, Картер медленно разжал пальцы, отпуская руку Лиама. И в тот же момент взгляд ребенка, оторвавшись от лица мужчины, упал на пакеты. Из одного из них соблазнительно выглядывала коробка с ярким изображением сложнейшего конструктора, из другого — блестящий рельс от железной дороги. Детское любопытство и восторг вспыхнули в его глазах ярким пламенем, затмив настороженность. Я видела, как ему хочется подбежать, рассмотреть все, потрогать, но его врожденное упрямство и сдержанность не позволяли ему этого сделать. Он просто стоял, сжимая и разжимая кулачки, пытаясь сохранить серьезную мину.

Я чувствовала себя абсолютно беспомощной, не зная, как разрядить эту ледяную паузу. К счастью, на выручку пришла мама. Она вышла из кухни, вытирая руки о фартук, и ее мудрый, спокойный взгляд сразу оценил ситуацию.

— Картер, здравствуй, — обратилась она к нему, и на ее лице расплылась теплая, искренняя улыбка. — Рада снова тебя видеть.

Картер поднялся с корточек, и я увидела, как он на мгновение растерялся под ее материнским, все понимающим взглядом. Но через секунду его врожденная уверенность в себе взяла верх.

— Здравствуйте, миссис Холл, — он кивнул, и в его улыбке появилась какая-то особая, почти сыновья мягкость. — Я тоже очень рад вас видеть.

Атмосфера все еще была натянутой, неловкой. Нужно было что-то делать.

— Вообще, мы приехали не с пустыми руками, — встряла я, стараясь говорить как можно более бодро. — Привезли целый пир на весь мир из ресторана, в котором готовят невероятно вкусно. Надеюсь, вы еще не позавтракали?

Лиам перевел вопросительный взгляд с меня на Картера, его детский ум пытался понять скрытый смысл этого визита и этих щедрых даров.

— А что за праздник? — спросил он прямо, без намеков.

— Солнышко, не всегда нужен праздник, чтобы порадовать близких вкусной едой, — не выдержав, я присела перед ним, притянула его к себе и принялась осыпать поцелуями его щеки, лоб, мягкие волосы. Он сначала заупрямился, пытаясь вырваться из моих объятий, отстаивая свой внезапно надетый «взрослый» образ, но вскоре не выдержал и рассмеялся, его смех прозвенел в прихожей, как колокольчик, растопив часть льда. Я оторвалась, глядя в его сияющие глаза. — Или ты против?

— Нет! — сразу ответил он. — Я уже проголодался.

— Ну тогда пойдем, Лиам, поможешь мне накрыть на стол, — мягко сказала мама, протягивая ему руку.

Он кивнул и послушно пошел за ней, на секунду оглянувшись, чтобы бросить последний заинтересованный взгляд на заманчивые пакеты. Они оставили нас с Картером одних в тесной прихожей, и я мысленно послала маме благодарность за это тактичное спасение.

Я обернулась к Картеру. Его лицо было непроницаемым маской, но я видела бурю в его глазах. Я молча показала взглядом на дверь. Он мгновенно понял и кивнул.

— Я, кажется, в машине телефон забыла! — сказала я достаточно громко, чтобы меня услышали мама и сын. — Мы сейчас сходим, вернемся через минуту!

— Хорошо, не задерживайтесь, еда остынет! — донесся голос мамы.

Мы выскользнули за дверь. Я почти бегом спустилась на пролет ниже, подальше от глаз и ушей, прислонилась спиной к прохладной стене лестничной площадки и, наконец, позволила себе выдохнуть, закрыв глаза. Адреналин, страх, надежда — все это смешалось внутри в один клубок.

Картер спустился за мной. Он не говорил ни слова, его молчание было оглушительным. Я открыла глаза и повернулась к нему. И тут же дыхание застряло у меня в горле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он стоял так близко, что я чувствовала исходящее от его тела тепло. Его знакомый, дурманящий аромат — дорогой парфюм, смешанный с его собственной, чисто мужской нотой — окутал меня, как плотное покрывало. Если минуту назад мое сердце бешено колотилось от страха и неопределенности, то теперь его удары стали тяжелыми, гулкими, отдаваясь глубоко внизу живота. Желание. Острое, почти болезненное. Оно всегда было где-то рядом, готовое вспыхнуть от одного его прикосновения, одного взгляда.

Картер смотрел на меня странным, нечитаемым взглядом. В его глазах смешались десятки эмоций: боль утраченных лет, ярость от собственного неведения, нежность к сыну и та самая, первобытная, хищная страсть ко мне. Он медленно поднял руку и нежно, почти с почтением, взял меня за подбородок большим и указательным пальцами. Его прикосновение обожгло кожу.

Он наклонился, и его губы коснулись моих. Это был не тот стремительный, поглощающий поцелуй, как утром в ванной. Этот поцелуй был медленным, глубоким, бесконечно нежным и от того — безумно чувственным. В нем была вся его тоска, все его обещания, вся наша сложная, переплетенная судьба. Я ответила ему с той же страстной нежностью, мои руки сами потянулись к нему, вцепившись в складки его дорогой рубашки. Я чувствовала, как все мое тело пробуждается, наливается тяжелым, сладким желанием. Мне хотелось большего. Сейчас. Здесь, у этой стены, несмотря ни на что.

Я не знаю, сколько длился этот поцелуй. Может, секунды, может, вечность. Когда он мягко отстранился, его дыхание было таким же сбитым, как и мое. Он не отпускал мое лицо, его большой палец поглаживал мою раскрасневшуюся щеку.

— Успокоилась? — его голос был низким, хриплым от сдерживаемых эмоций.

— Нет, — прошептала я, и мое признание вырвалось само собой. — Я просто… я захотела тебя.

Жар хлынул мне в лицо, я почувствовала, как горю от стыда и возбуждения одновременно. Картер тихо рассмеялся, и в его смехе звучала и ласка, и торжество.

— Малышка, это желание всегда было взаимно, — он наклонился и поцеловал меня в щеку, его губы были обжигающе горячими. Потом его рот скользнул к моему уху, и он прошептал так, что по моей спине пробежали мурашки: — С того самого дня в университете и до этой секунды. Всегда.

Я прижалась лбом к его груди, пытаясь отдышаться. Реальность снова накрыла меня.

— Картер, я не знаю, как ему сказать. Как произнести эти слова…

— Я тоже не знаю, — признался он, и в его голосе впервые зазвучала неуверенность. — Но давай сейчас просто вернемся. Будем действовать по обстоятельствам. Главное — быть рядом с ним.

— А если… если сегодня не представится подходящего момента? — выдохнула я, боясь его реакции.

Он отстранился, чтобы посмотреть мне в глаза. Его взгляд стал твердым, решительным.

— Тогда расскажем позже, Шона. Я только что наконец-то вернул тебя. Узнал, что у меня есть сын. Я не собираюсь отпускать вас. Никогда. Вы — мои.

От этих слов, сказанных с непоколебимой, властной уверенностью, мое сердце не забилось чаще, а, кажется, остановилось, наполняясь таким счастьем, что я едва могла дышать. Я бросилась ему в объятия, обвивая руками его шею, и прижалась к нему изо всех сил, вдыхая его запах, чувствуя под щекой биение его сердца. Он крепко обнял меня за талию, прижимая к себе, и в этом объятии была не только страсть, но и обещание. Обещание дома, семьи, будущего.

— Я люблю тебя, Картер Кинг, — прошептала я, уткнувшись лицом в его грудь.

Он не ответил взаимностью словами. Вместо этого он нежно погладил мои волосы, а потом поцеловал в макушку, и этот жест был красноречивее любых признаний.

— Я знаю, моя малышка, — тихо сказал он. — Я знаю.

Мы простояли так еще несколько минут, просто держась друг за друга, черпая силы в этом молчаливом единении. Наконец, с глубоким вздохом, мы разомкнули объятия и с новыми силами поднялись обратно к квартире.

Когда мы зашли внутрь, картина изменилась. Пакетов в прихожей уже не было. Мама, словно прочитав мои мысли, вышла нам навстречу.

— Все уже разложили и на стол поставили, — сообщила она с мягкой улыбкой. — Заходите, не стесняйтесь.

И в этот момент выбежал Лиам. Его лицо сияло, глаза горели таким восторгом, что, казалось, могли осветить всю комнату. Он подлетел ко мне и, схватив за руку, спросил, захлебываясь от волнения:

— Мам, это правда? Это ты мне купила? Все это?!

Я сразу поняла, о чем он. О тех коробках, что таили в себе миры бесконечных приключений.

— Нет, солнышко, — поправила я его мягко, глядя на Картера. — Это тебе подарок от Картера.

Эффект был мгновенным. Сначала Лиам нахмурился, переваривая информацию. А потом его лицо озарила такая широкая, безудержно счастливая улыбка, что мое сердце снова сжалось от переполнявших его чувств. Он резко развернулся и, подбежав к Картеру, с размаху обнял его за ноги, уткнувшись лицом в его брюки. Это был порыв чистой, детской, ничем не сдерживаемой благодарности.

Картер застыл. Я видела, как он буквально остолбенел от этого внезапного проявления чувств. Он растерянно посмотрел на меня, и в его глазах читалась такая буря — нежность, растерянность, гордость, — что у меня навернулись слезы. Он медленно, почти нерешительно, поднял руку и положил ее на голову сына.

Лиам так же быстро отстранился, его щеки пылали румянцем.

— Спасибо вам большое, мистер Кинг! — выпалил он. — Тогда… может, вы вместе со мной соберете железную дорогу? После завтрака?

Картер прочистил горло, и я заметила, как его собственный голос дрогнул.

— Конечно, Лиам, — он снова присел на корточки, чтобы быть с ним наравне. Его взгляд был серьезным и полным уважения к маленькому человеку перед ним. — И давай… давай перейдем на «ты», хорошо? Если ты не против.

Лиам внимательно посмотрел на его протянутую для нового рукопожатия руку, потом на его лицо. Он колебался всего секунду, а затем снова расплылся в счастливой улыбке и кивнул.

— Хорошо! — затем его взгляд упал на кухню, откуда шел соблазнительный запах. — Тогда пойдемте завтракать. Я уже очень-очень голодный!

Мы с Картером переглянулись, и оба не сдержали смеха. Это был смех облегчения, радости и зарождающейся надежды на то, что все, самое страшное, возможно, уже позади. И, наконец, мы вошли вглубь квартиры, где нас ждал завтрак и начало чего-то совершенно нового.

35

Я готовилась к худшему. Завтрак, который по всем законам жанра должен был проходить в половине одиннадцатого утра, казался мне минным полем. Я ожидала неловких пауз, напряженного молчания и сотни невысказанных вопросов, витающих в воздухе между тарелками с едой. Но реальность превзошла все мои ожидания, причем в совершенно противоположную сторону.

С самого начала инициативу взял в свои маленькие, но уверенные руки Лиам. Казалось, плотина молчания прорвалась, и хлынувший поток его слов готов был снести все на своем пути. Он болтал без умолку, его глаза горели азартом, а щеки раскраснелись от волнения. Он рассказывал Картеру обо всем на свете: о забитом мяче на последней тренировке по футболу; с гордостью, выпятив грудь, сообщил, что тренер перевел его в старшую группу, несмотря на то что он был там самым младшим.

— Они все большие, а я маленький, но я быстрее! — с вызовом в голосе заявил он, и я увидела, как в глазах Картера вспыхнула искорка одобрения и чего-то еще, очень похожего на отцовскую гордость.

Он рассказывал о плавании, о своих успехах в садике, и в его повествовании не было ни капли стеснения — лишь чистая, детская радость от того, что его наконец-то слушают с таким неподдельным вниманием. А потом, откусив кусочек блинчика, он посмотрел на Картера с внезапной серьезностью и произнес:

— Картер, потом я бы хотел с тобой поговорить. Чтобы мама и бабушка нас не слышали. Можно? — в его голосе звучала такая надежда, что невозможно было ему отказать.

Мы с мамой переглянулись, и на наших гузах появились сдержанные улыбки. Картер, не раздумывая ни секунды, кивнул.

— Конечно, Лиам. У нас будут свои мужские секреты.

— И что же это за секреты такие? — не удержалась я, все еще улыбаясь.

Лиам гордо вскинул подбородок, и в его позе было столько самодовольства, что я едва не рассмеялась.

— Мужские! — объявил он, и это прозвучало как окончательный и беспрекословный вердикт.

Затем последовал вопрос, от которого я чуть не поперхнулась чаем. Лиам, вытерев рот салфеткой, с деловым видом спросил:

— Картер, а кем ты работаешь?

Картер отложил вилку. Его взгляд встретился с моим, и в глубине его карих глаз я увидела озорной блеск, луч игривости, который я так любила.

— Знаешь, Лиам, до недавнего времени я работал агентом, — начал он с подобающей таинственностью в голосе. — Был на очень секретном задании. За границей. Вернулся только недавно. А так как у меня здесь был небольшой свой бизнес, — тут я не смогла сдержать едва слышный хмык. «Небольшой» — это он мягко сказал о своей империи. — Я решил уволиться с той работы и теперь полностью занимаюсь своим делом.

Лиам, услышав слово «агент», замер с открытым ртом. Его воображение, без сомнения, уже рисовало картины погонь, перестрелок и шпионских гаджетов. Он слушал, затаив дыхание, а потом выдал то, от чего у меня сердце ушло в пятки:

— Мой папа тоже работает агентом. И тоже на суперсекретном задании.

В его голосе прозвучала легкая, но отчетливая грусть. Картер наклонился к нему через стол, его выражение лица стало серьезным и сочувствующим.

— И ты по нему скучаешь? — тихо спросил он.

— Конечно, — кивнул Лиам. — Я ни разу в жизни его не видел. Но мама говорит, что он очень-очень любит меня и ждет нашей встречи. — Произнося эту заученную, утешительную фразу, которую я твердила ему все эти годы, он снова улыбнулся, и его вера в мои слова была безграничной. — Я тоже очень жду.

— Я уверен, что твоя мама права, — голос Картера был тихим, но каждое слово звучало четко и весомо. — Он и правда тебя очень любит. И ждет встречи с тобой сильнее, чем ты можешь себе представить.

Лиам сиял. Он быстро доел свой завтрак и, отодвинув тарелку, объявил:

— Было очень вкусно! Может, теперь пойдем собирать железную дорогу?

— Лиам, Картер еще не доел, — мягко остановила я его, но Картер тут же меня перебил.

— Все в порядке, я уже наелся. Веди, показывай, что у нас там за стратегический объект.

Лиам с радостным визгом соскочил со стула, подбежал к Картеру, схватил его за большую сильную руку и потащил в гостиную. Было до слез трогательно и смешно наблюдать, как могучий Картер Кинг, чье одно слово заставляло трепетать биржевых маклеров, безвольно сгибался в три погибели, чтобы его маленький сын мог вести его за руку. «Вот и тобой управляют, большой босс», — с нежностью подумала я.

Мы с мамой принялись убирать со стола. Я то и дело поглядывала в гостиную-спальню, где на ковре разворачивалась эпическая битва за установку рельсов. Они сидели, склонившись над инструкцией, их головы почти соприкасались. Картер что-то объяснял, а Лиам слушал с невероятной серьезностью, изредка вставляя свои комментарии.

Мама подошла ко мне поближе и тихо, так, чтобы слышала только я, сказала:

— Мне кажется, Лиаму очень нравится его отец.

На мои губы сами собой наплыла счастливая улыбка.

— Я тоже это вижу. Но я все еще не знаю, как сказать ему правду. Как произнести эти слова.

— Этот момент придет сам, — мама положила свою теплую руку на мою. — И я уверена на все сто, что Лиам будет безумно рад. Картер… он смотрит на него не как на чужого ребенка. Он смотрит на него как на свое продолжение. Как на божество.

— Ты правда так думаешь? — в моем голосе прозвучала надежда, которую я уже боялась в себе признать.

— Конечно. А теперь скажи, что происходит между вами?

Я вздохнула, откладывая тарелку.

— Я не знаю, мам. Но за все эти годы… ничего не изменилось. Чувства не просто не прошли. Они стали сильнее. Глубже. И меня это до смерти пугает.

— Из-за прошлого? Из-за того, как он тогда поступил?

— Да. И из-за того, что у него до сих пор есть жена. Мелани Санчес. Я не хочу быть любовницей на стороне. Я не могу.

Мама посмотрела на меня с безграничной нежностью и мудростью, которую я только сейчас начала по-настоящему ценить.

— Дочка, я не пророк, но мне кажется, статус «женатый» для него останется в прошлом уже очень скоро.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я посмотрела на Картера. Он в этот момент что-то говорил Лиаму, и на его обычно суровом лице играла такая светлая, беззаботная улыбка, что мое сердце сжалось от предвкушения счастья.

Мы допили чай, разговаривая о моих сестрах. Мама рассказывала, как поживает Валери в университете, как у Дины дела с новым бойфрендом. Я и так все это знала из нашего общего чата, но слушать мамины рассказы было по-другому, уютнее. Я действительно сильно по ним соскучилась.

Потом мы присоединились к нашим мужчинам на ковре в гостиной. Мы все вместе собирали этот бесконечный конструктор, прокладывали рельсы, спорили, куда поставить станцию. Атмосфера была настолько теплой, домашней и настоящей, что я ловила себя на мысли: «Вот так, наверное, и должна выглядеть обычная семейная жизнь». То, о чем я так долго мечтала втайне.

Идиллию нарушил звонок телефона Картера. Он достал его из кармана, взглянул на экран, и его лицо мгновенно преобразилось. Все тепло и мягкость исчезли, уступив место каменной, безжалостной маске. Его глаза стали холодными, а уголки губ напряженно опустились вниз.

— Мне нужно ответить, — бросил он, поднимаясь. — Отойду на минутку.

Он вышел из квартиры, и тревожная тень упала на мое настроение. Кто это мог быть? Деловые партнеры? Или… Но у меня не было времени строить догадки, потому что Лиам, отложив в сторону игрушечный вагон, посмотрел на меня своими большими, серьезными глазами и задал вопрос, который перевернул все с ног на голову:

— Мам, а Картер — мой настоящий папа?

У меня перехватило дыхание. Сердце заколотилось с такой силой, что я почувствовала его удары в висках. Ладони мгновенно покрылись холодной испариной. Откуда он мог догадаться? Что его навело на мысль?

— С-с чего ты вдруг так подумал, сынок? — выдохнула я, пытаясь взять себя в руки.

— Он же работал агентом, — невозмутимо пояснил Лиам, как если бы это было стопроцентным доказательством.

— Ну… много людей работают агентами, Лиам, — голос мой дрогнул. Я чувствовала, как сын загоняет меня в угол своей детской, но безошибочной логикой.

Его лицо вытянулось, в глазах мелькнуло разочарование.

— То есть… он не мой папа? — он произнес это так тихо и грустно, что у меня заныло сердце. — А я так хотел, чтобы он был моим отцом. Он мне очень нравится.

В его голосе была такая тоска, такая надежда, что любое мое колебание стало бы предательством. Я глубоко вздохнула, собираясь с духом. Мама замерла на кухне, прислушиваясь. В квартире воцарилась звенящая тишина.

— Лиам… — я начала, глядя прямо в его глаза. — Ты прав. Картер Кинг — твой отец.

Я ожидала всего: потока вопросов, слез, непонимания. Но реакция моего сына поразила меня до глубины души. Его темные глаза, точь-в-точь как у Картера, широко распахнулись. Он не сказал ни слова. Он просто резко вскочил, подбежал ко мне и с такой силой обнял за шею, что я едва не потеряла равновесие.

— Я так рад, мамочка! — его голос звенел от безудержного, чистого счастья. — Я так сильно рад!

И в этот самый момент дверь в квартиру открылась. На пороге стоял Картер. На его лице все еще застыла маска ледяной ярости и жестокости, видимо, после того разговора. Но он услышал. Он услышал слова Лиама.

И эта маска в одно мгновение рухнула. Словно ураган смыл все напряжение, оставив лишь оголенные, беззащитные эмоции. Его лицо смягчилось, в глазах появилось что-то трепетное, нежное, почти благоговейное.

— Папа! — воскликнул Лиам, отпуская меня и стремглав бросаясь к нему.

Картер успел присесть на корточки, и сын с размаху влетел в его объятия. Он подхватил его, прижал к своей широкой груди, закрыл глаза, погружаясь в этот миг. Они просто сидели на полу в прихожей, крепко обнявшись, и это молчаливое объятие было красноречивее любых слов. Потом Лиам что-то прошептал ему на ухо, Картер ответил, и сын рассмеялся, а на губах отца появилась та самая, редкая и прекрасная улыбка.

Эта картина сдавила мне горло. Грудь распирало от переполнявших ее чувств — облегчения, радости, любви. Все прошло. И прошло лучше, чем я могла представить в самых смелых своих мечтах.

До самого вечера Лиам не отходил от Картера ни на шаг. Они разговаривали, играли, и Картер рассказывал ему, как ждал этой встречи, как думал о нем все эти годы. Лиам светился от счастья, как маленькое солнышко. И когда он уже начал засыпать, уютно устроившись на диване, он задал свой последний на сегодня вопрос:

— А теперь мы будем жить вместе?

— Конечно, — твердо, без тени сомнения ответил Картер, поправляя на нем одеяло.

— А когда? Вы вернетесь завтра с нами? — голос Лиама был сонным, но полным надежды.

— Нет, Лиам, нужно немного времени, чтобы все уладить, — начал было Картер, но Лиам перебил его.

— Или мы будем жить в этом городе? — спросил он, борясь со сном.

— А ты как хочешь? — поинтересовался Картер, мягко отодвигая прядь волос с его лба.

Лиам закрыл глаза и, уже почти спящим, прошептал слова, которые стали для меня главным итогом этого дня:

— Если честно… мне все равно. Главное, что все вместе.

Картер улыбнулся, еще раз поправил одеяло и несколько минут просто сидел рядом, глядя на спящего сына с таким выражением нежности и обожания, что я почувствовала себя лишней на этом священнодействии. Наконец он встал. Мама ушла в ванную, и в гостиной остались только мы.

Картер подошел ко мне. Он не сказал ни слова, просто наклонился и поцеловал меня в висок, его губы были теплыми и мягкими. Потом он наклонился еще ниже, и его шепот обжег мое ухо, наполняя тело знакомым, сладким электричеством:

— Я бы очень хотел отблагодарить тебя сегодня, Шона.

— И как же? — мой голос прозвучал сипло от нахлынувшего желания.

— Я бы хотел, чтобы ты задыхалась от острых ощущений. Чтобы твое тело содрогалось от самого мощного оргазма в твоей жизни. Я бы целовал каждый дюйм твоей кожи… — его рука легла на мою талию, и в месте прикосновения будто вспыхнул огонь, разливаясь по всему телу жгучими волнами. — Но мне нужно идти.

Разочарование ударило по мне с почти физической силой. Тело, уже настроившееся на его ласки, взбунтовалось, но я лишь кивнула, стараясь скрыть дрожь в коленях. Картер поднял мой подбородок, заставляя меня посмотреть ему в глаза.

— Не расстраивайся, — его взгляд был темным и полным обещаний. — У нас на это будет время. Много времени. Завтра их самолет в шесть. Я буду в аэропорту.

Он повернулся и направился к двери. Я, как завороженная, поплелась за ним. На пороге он обернулся, снова наклонился и поцеловал меня. Это был не быстрый прощальный поцелуй. Это был глубокий, властный, полный невысказанной страсти поцелуй, который сжигал все остатки разума. Он сжал меня в объятиях так сильно, что у меня снова перехватило дыхание. Я ответила ему с той же жадностью, впиваясь пальцами в его плечи.

Потом он резко отстранился, улыбнулся своей хищной, соблазнительной улыбкой и вышел, закрыв за собой дверь.

Я прислонилась к косяку, все еще чувствуя вкус его губ на своих, жар его рук на своей талии. День и правда был до предела насыщенным. Но самое главное — он подарил мне то, чего мне не хватало все эти годы: надежду. Надежду на то, что наше «все вместе» уже не за горами.

36

Машина Картера бесшумно подкатила к подъезду особняка, больше похожего на холодный, бездушный музей, чем на дом. Огромное здание в стиле неоклассицизма с колоннами и идеально подстриженными живыми изгородями казалось отчужденным даже под мягким светом вечерних фонарей. Это было не жилище, а демонстрация статуса, тщательно срежиссированная иллюзия семейного благополучия, которую он годами терпел как неизбежное зло. Воздух внутри, пропитанный ароматом дорогих, но безликих освежителей, был таким же ледяным, как и взгляд Картера, когда он переступил порог.

Он надеялся пройти прямо в свой кабинет, избежав любых контактов, но его ожидание не оправдалось. Мелани, словно тень, возникла в арочном проеме гостиной. Она стояла, изящно облокотившись о косяк, в дорогом шелковом халате, который должен был выглядеть соблазнительно, но на ней смотрелся как униформа. Ее поза была вымученно небрежной, но по белизне костяшек ее пальцев, вцепившихся в дверной косяк, было ясно — ее напряжению нет предела.

— Где ты был? — ее голос прозвучал неестественно высоко, с натянутой легкостью, пытающейся скрыть подлинный вопрос: «С ней? Ты был с ней?»

Картер даже не остановился, снимая с себя пальто и перекидывая его на вешалку. Его движения были отточенными, лишенными суеты.

— Тебя это не касается, — его баритон, низкий и безразличный, прорезал тишину холла, как лезвие. — Что у тебя произошло настолько серьезного, что ты отрываешь меня от дел? В твоих звонках чувствовалась истерика.

Он, наконец, повернулся к ней, и его взгляд был ледяным шквалом. В нем не было ни капли тепла, ни тени того участия, которое хотя бы изредка проскальзывало между ними в первые, еще неоперенные годы их брака. Теперь он был неприступной крепостью, и Мелани билась о его стены в бесплодной ярости.

Его холодность обожгла ее сильнее, чем пощечина. Волна обиды, горькой и удушающей, подкатила к горлу. Слезы, которые она так старалась сдержать, выступили на глазах, делая ее взгляд блестящим и беспомощным.

— Я знаю, — выдохнула она, и ее голос задрожал. — Я знаю, что последнее время ты… трахаешь свою шлюху. Шону Холл.

Он не дрогнул. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Он лишь медленно поднял взгляд и уставился на нее, и в его глазах было не опровержение, не гнев, а бездонное, опасное спокойствие. Это спокойствие испугало ее больше, чем любая ярость.

— Я видела вас, — продолжала она, заламывая руки. — В тот вечер, когда мы собирали у нас гостей. Вы выходили из твоего кабинета в нашем доме. А до этого, когда я хотела постучать в твой кабинет, потому что потеряла тебя, услышала ее стоны через дверь. Зачем? — ее голос сорвался на крик. — Зачем ты все это делаешь? Чтобы унизить меня?

Картер сделал медленный, неспешный шаг в ее сторону. Он не суетился, его движения были плавными и хищными. Он подошел так близко, что она почувствовала исходящее от него холодное сияние ярости.

— Мелани, — его голос был шепотом, но от него застывала кровь в жилах. — Кого я трахаю, когда и где — тебя не касается. И, если уж на то пошло, я тебе никогда не давал повода ждать от меня верности. Наш брак с самого начала был договором. Ты получила все, о чем мечтала: деньги, положение. Не требуй теперь чувств, которых в сделке не предусматривалось.

Каждое его слово било точно в цель, словно пуля. Они задевали ее больнее, чем если бы он ударил ее. Горячие, предательские слезы потекли по ее щекам, смывая тщательно нанесенный макияж.

— А ей? — выкрикнула она, и в ее голосе была такая пронзительная боль, что ее мог бы почувствовать любой, но только не Картер. — Ей ты изменяешь?

В его сознании, словно вспышка, возник образ Шоны. Шоны, которая все эти годы была одна. Которая, будучи невероятно красивой и желанной, не подпустила к себе ни одного мужчину. Он был в этом уверен абсолютно. Она могла бы по щелчку пальцев иметь любого, но она хранила верность ему. Ей, у которой не было ничего, кроме его ребенка и памяти о нем. А Мелани, имевшая все — его богатство, его общественное положение — не могла удержаться от того, чтобы не разменивать это на постельные похождения с первым встречным. Он узнал об этом недавно, только ей ничего не сказал. Ирония судьбы была горькой и абсолютной.

— Тебя это не касается, — повторил он, и его терпение лопнуло. В его глазах, таких же карих, как у его сына, заплясали черные демоны ярости. — Это все, ради чего ты заставила меня приехать? Чтобы устроить истерику?

— Я ненавижу ее! — закричала Мелани, теряя последние остатки самообладания. Ее лицо исказилось гримасой чистой, неконтролируемой ненависти. — Чтоб она сдохла! В муках! Я хочу, чтобы ты почувствовал ту же боль, что чувствую я! Ведь ты любишь ее, да? Мерзавец! Ублюдок! Оказывается, у тебя вообще есть сердце, и оно бьется для этой нищей стервы!

Это было последней каплей. Преступлением, за которым должен был последовать немедленный приговор. Картер больше не сдерживался. Он не был больше холодным. Он был извергающимся вулканом.

Он двинулся с такой стремительной яростью, что она не успела даже отпрянуть. Его сильная рука впилась ей в горло, прижимая ее к холодной стене. Она вскрикнула от боли и шока, ее глаза расширились от ужаса. Он наклонился так близко, что их носы почти соприкасались, и прошипел, и каждый его звук был острой бритвой:

— Следи. За. Своими. Словами. Сука. — он говорил тихо, но каждый слог был отчеканен из стали. — Я не посмотрю, что на тебе мое обручальное кольцо. Я разорву тебя на куски и закопаю в такой безымянной могиле, что даже черви не найдут. Ты меня ясно услышала?

Вместо ответа она хрипло, истерично рассмеялась. Смех был полон отчаяния, боли и надвигающегося безумия.

— Да неужели? — просипела она, задыхаясь. — Попробуй. Сделай это.

Он с силой оттолкнул ее от себя, и она, пошатнувшись, едва удержалась на ногах, хватая ртом воздух. Он уже повернулся к выходу, его спина была прямым и безжалостным выражением его окончательного решения.

— Запомни, Картер! — ее крик догнал его у самой двери. — Тебе будет так же больно, как и мне! Я тебе это обещаю!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он не удостоил ее ответом. Тяжелая дубовая дверь захлопнулась за ним с оглушительным, финальным стуком, который прозвучал как приговор.

Он сел в машину, и только когда роскошный салон поглотил его, он позволил себе на мгновение закрыть глаза, сжимая пальцами переносицу. Запах кожи и тишина были бальзамом после того ада, который он оставил позади. Но ему было не до отдыха. Он завел двигатель и направился в свою настоящую квартиру — то место, где он мог дышать.

Оказавшись в своем кабинете, в кресле за массивным столом, он достал телефон. Его пальцы быстро пролистали контакты и набрали сообщение своему самому проверенному и безжалостному сотруднику службы безопасности, человеку, который знал все его грязные секреты и убирал самые сложные проблемы.

Картер: «Доказательств собрано достаточно?»

Ответ пришел почти мгновенно, как будто человек ждал этого сигнала.

Сотрудник: «Да, мистер Кинг. Фото, видео, финансовые транзакции. Все, что нужно. Более чем достаточно.»

На губах Картера появилась тонкая, безжалостная улыбка. Он посмотрел на время. Понедельник. Идеальный день, чтобы обрушить чей-то мир.

Картер: «Тогда начинай. В понедельник. В 20:00.»

Он отложил телефон, откинулся на спинку кожаного кресла и закрыл глаза. Образы, которые он так тщательно оберегал от грязи и ненависти своего «семейного гнезда», хлынули на него, смывая остатки напряжения. Лиам, его серьезные глаза, светящиеся от счастья, когда он обнимал его и называл папой. Шона, ее улыбка, ее доверчивый взгляд, ее тело, откликающееся на его прикосновения с такой страстью и нежностью, которые он думал, что навсегда утратил.

Они были его маяком. Его настоящей жизнью. И теперь, наконец, он сделает все, чтобы убрать последнее препятствие на пути к ним. В понедельник вечером игра будет окончена.

37

Аэропорт поглотил нас своим безликим гулом — объявления о рейсах, отголоски чужих разговоров, шуршание колес чемоданов. Но для меня весь этот шум отступил на второй план, превратившись в фон для моего внутреннего напряжения. Я сидела рядом с мамой, а Лиам, мой обычно такой неусидчивый сын, стоял, вцепившись пальцами в край моего пальто, и его взгляд был прикован к входу в зону регистрации.

Он уже в десятый раз за последние пять минут потянул меня за рукав и прошептал, его голосок дрожал от волнения:

— Мам, а папа точно придет? А то уже совсем скоро вылет. Ты же не забыла ему сказать?

Я притянула его к себе, обняла за плечи и прижала к боку, чувствуя, как часто-часто бьется его маленькое сердце.

— Конечно, придет, солнышко. Он же обещал. И папа всегда держит свое слово.

Я говорила это с абсолютной уверенностью, потому что это была правда. Еще днем мы с Картером говорили по телефону, и его голос, низкий и властный, не оставлял места для сомнений: «Я буду. И приготовься, Шона. После их отлета ты принадлежишь мне. На всю ночь. Никаких отговорок». От одних только этих слов по моей коже пробежали мурашки, и сладкая, трепетная дрожь предвкушения смешалась с грустью от предстоящей разлуки с сыном.

Я наклонилась, чтобы обнять Лиама еще крепче, прижаться щекой к его мягким волосам, вдохнуть его детский запах, но в этот момент он весь напрягся, выпрямился, его глаза широко распахнулись, а лицо озарила такая мощная волна восторга, что я сама обернулась.

— Папа!

Это был не просто крик, это был ликующий вопль, полный безграничной веры и счастья. Он вырвался из моих объятий и помчался вперед, лавируя между пассажирами.

И тогда я увидела его. Картер. Он шел к нам своим уверенным, неспешным шагом, который заставлял окружающих невольно расступаться. Он был одет в идеально сидящее темное пальто, и даже в этой суматохе аэропорта он выглядел так, будто только что сошел со страниц глянцевого журнала. Но вся его властная аура мгновенно испарилась, когда он увидел бегущего к нему сына. Его лицо преобразилось. Он мгновенно присел на корточки, опустившись на уровень Лиама, и широко раскинул руки.

Одна его сильная рука крепко обхватила мальчика, прижав к себе с такой трепетной нежностью, что у меня защемило сердце. В другой руке он держал большую, нарядную коробку. «Что бы это могло быть?» — мелькнула у меня мысль.

— Привет, чемпион, — я услышала его голос, такой мягкий и теплый, каким он говорил только с Лиамом и… иногда со мной.

Он показал коробку сыну, и тот, не веря своим глазам, замер. Это была огромная, роскошная машина на радиоуправлении, точная копия того суперкара, фото которого Лиам показывал мне неделю назад с восторженным вздохом. Счастью ребенка не было границ. Он вцепился в подарок, а Картер, не отпуская его, поднялся и направился к нам, ведя Лиама за руку.

— Добрый вечер, миссис Холл, — он обратился к моей маме, и в его голосе звучало неподдельное, глубокое уважение. — Очень рад снова вас видеть.

Мама, которая поначалу смотрела на него с некоторой настороженностью, теперь улыбалась ему самой доброй, сияющей улыбкой.

— И я рада тебя видеть, Картер. Спасибо, что приехал.

И тут я заметила еще одного человека. В паре шагов позади Картера стоял крепко сбитый, серьезный мужчина в безупречно сидящем костюме — один из его сотрудников службы безопасности. Он держал в руках огромный, потрясающий букет из белых орхидей и алых роз. Картер взял его и с легким, почти церемонным поклоном протянул моей маме.

— Позвольте мне выразить вам самую малую часть моей благодарности. За вашу дочь. За то, что воспитали такого человека. И за моего сына. За все те годы, когда вы были его опорой.

В его словах не было пафоса. Только искренняя, суровая признательность. У мамы на глаза мгновенно навернулись слезы. Она, обычно такая сдержанная, не выдержала и импульсивно обняла его. И Картер, к моему удивлению, ответил ей на объятие, мягко похлопав ее по спине. Лиам смотрел на эту сцену, сжимая свою новую машинку, и улыбался так широко, что казалось, его лицо вот-вот разорвется от счастья.

Затем сотрудник протянул Картеру небольшую, но изящную коробочку. Картер снова присел перед Лиамом, чтобы быть с ним на одном уровне.

— Лиам, ты уже совсем взрослый и самостоятельный, — сказал он серьезно. — И я хочу, чтобы у нас всегда была возможность поговорить, увидеть друг друга, когда захочется. Поэтому это — тебе.

Он протянул сыну коробку. Лиам открыл ее, и его глаза стали просто огромными. В бархатном ложе лежал новейший, сверхтонкий смартфон. Мы с мамой переглянулись в шоке. Это был не просто дорогой подарок. Это был символ. Символ связи, которая больше не будет разорвана.

— Папа… — Лиам, бросив коробку с телефоном на сиденье, снова набросился на Картера, обвивая его шею руками. — Спасибо! Я буду звонить тебе каждый день! Я научусь отправлять голосовые сообщения!

Картер прижал его к себе еще крепче, и я увидела, как он на секунду закрыл глаза, словно впитывая этот миг. Потом Лиам повернулся к нам с сияющим лицом.

— Мам, пап, я уже как можно скорее хочу жить с вами вместе! А пока… пока я буду вам звонить. Каждый день!

Мое сердце готово было разорваться от переполнявших его чувств — грусти, любви, надежды.

Именно с этими эмоциями мы и отправили их на самолет. Позже выяснилось, что Картер не просто пришел проводить. Он тихо и без лишних слов поменял их билеты из эконом-класса в бизнес-класс. Мама, конечно, начала возражать, говорила о ненужных тратах, но он лишь покачал головой, и его взгляд был непоколебим: «Для моей семьи — только лучшее». Он также нанял помощника, который проводил их до самого самолета, взяв на себя все заботы о багаже.

Прощаться было тяжело. Слезы снова накатили на меня, когда я смотрела, как Лиам, держась за руку бабушки, оборачивается и машет нам рукой. Но на этот раз в груди не было пустоты. Была твердая уверенность, что это — ненадолго.

***

Дверь в его пентхаус закрылась, отсекая суету мегаполиса. Тишина, нарушаемая лишь биением наших сердец, обрушилась на нас. Мы остались в просторной, погруженной в полумрак прихожей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Прежде чем я успела сделать вздох или сказать слово, его руки легли на мои плечи, разворачивая меня к себе. Он стоял так близко, что я чувствовала тепло его тела через одежду.

— А теперь, — его голос был низким, бархатным шепотом, который, казалось, вибрировал в самом воздухе, обволакивая меня, как физическое прикосновение, — я хочу отблагодарить тебя, Шона. За все. За нашего сына. За те годы ожидания. За то, что ты здесь.

Мурашки пробежали по моей спине, а в низу живота затеплился знакомый, сладкий огонек.

— И как же ты собираешься это сделать? — мой собственный голос прозвучал сипло и предательски дрогнул.

В ответ он лишь загадочно улыбнулся. Он взял мою ладонь, переплел свои длинные, сильные пальцы с моими и мягко, но неумолимо повел меня за собой, не в спальню, как я ожидала, а вглубь апартаментов. Мы прошли через гостиную, и когда он распахнул дверь на кухню-столовую, я замерла на пороге, и из моей груди вырвался тихий, восхищенный вздох.

— Вау…

Комната была преображена. Огромный стол, обычно строгий и минималистичный, сейчас ломился от изысканных блюд, похожих на произведения искусства. Стейки с розмарином, устрицы на льду, салаты со съедобными цветами, изящные десерты в бокалах. Повсюду, на всех доступных поверхностях, горели высокие тонкие свечи, их пламя отражалось в темных окнах и в бокалах с темно-рубиновым вином. В центре стола стоял огромный, потрясающий букет алых роз, их аромат смешивался с запахом воска и еды, создавая дурманящую смесь. Все было продумано до мелочей — от цвета салфеток до фоновой, едва слышной музыки, лившейся откуда-то из скрытых динамиков.

— Картер… это… невероятно, — смогла я выговорить, все еще не в силах оторвать взгляд от этой сказки.

Он, не отпуская моей руки, провел меня к столу, с джентльменской грацией помог сесть в кресло и только потом занял место напротив. Свет свечей играл на его чертах, делая их еще более резкими и в то же время невероятно притягательными. Мое сердце колотилось где-то в горле, бешеным, ликующим ритмом.

— Итак, — начал он, его взгляд стал серьезным, деловым, но в его глубине все так же плясали чертики страсти. — Я бы хотел обсудить с тобой несколько важных моментов. Наше будущее.

— Каких именно? — спросила я, с трудом заставляя себя сосредоточиться на словах.

— Во-первых, нам нужен дом. Настоящий дом. Не эта квартира, не твоя студия. А место с садом, где Лиам сможет бегать и играть в футбол. С большой гостиной, где мы будем собираться всей семьей. С нашей спальней, из окна которой будет открываться вид, достойный тебя.

От его слов, произнесенных с такой уверенностью и собственнической нежностью, я растаяла. «Наш дом». «Наша семья». Эти слова звучали как самая сладкая музыка.

— Но… эта квартира прекрасна, — слабо возразила я, оглядывая роскошные апартаменты.

— Нет, — он покачал головой, и его взгляд стал мечтательным, почти одержимым. — Я хочу больше пространства. Для нашего сына. Для нас. Для других детей, которые, я надеюсь, у нас появятся. Эта квартира останется нашей городской резиденцией. Мы будем приезжать сюда, когда захочется суеты. Но нашим настоящим домом будет другое место.

Его голос стал глубже, в нем зазвучали нотки возбуждения, когда он заговорил о будущих детях. Его глаза потемнели, стали почти черными, и по моему телу снова пробежала дрожь.

— Хорошо, — прошептала я, покоренная его видением. — Тогда… может, начнем выбирать прямо сейчас?

— Нет, — он отрезал, и его взгляд снова приковался ко мне, сжигая на месте. — Не сейчас. Сейчас у меня другие планы.

— И… какие же? — спросила я, чувствуя, как жар разливается по всему телу.

Он медленно, с наслаждением провел языком по нижней губе.

— Тобой, Шона. Исключительно тобой.

Пульс застучал в висках. Я покраснела, опустив глаза, и принялась нервно перебирать вилкой листья салата на тарелке. Аппетит мой куда-то испарился, уступив место совсем иному, более острому голоду.

— А второй момент? — пролепетала я, стараясь отвлечься и безуспешно пытаясь унять нарастающую, влажную пульсацию между ног. — Ты сказал, их несколько.

Я свела и развела ноги под столом, и этот жест не ускользнул от его внимания. Его взгляд сузился, пальцы, державшие вилку, сжались так, что костяки побелели. Он на мгновение прикрыл глаза, словно борясь с нахлынувшей волной желания, а когда снова открыл их, в них бушевала настоящая буря — нежность, животная похоть, благодарность и что-то еще, бесконечно дорогое. У меня снова перехватило дыхание.

— Второй момент, — его голос был хриплым от сдерживаемых эмоций, — я хочу, чтобы ты стала моей женой. Официально. Носила мою фамилию. И я хочу усыновить Лиама, стать его отцом не только по крови, но и по закону.

Время остановилось. Сердце сжалось в груди с такой силой, что я резко подняла на него глаза, пытаясь прочитать в его взгляде шутку. Но его лицо было абсолютно серьезным, его темные глаза смотрели на меня без тени сомнения, с одной лишь твердой, непоколебимой решимостью. Я онемела. Просто сидела и смотрела на него, а он смотрел в ответ, давая мне время осознать.

— А как же… твоя жена? — наконец выдавила я, и мой голос прозвучал хрипло и неестественно тихо.

— Она скоро перестанет быть моей проблемой. И твоей — тем более, — его тон был стальным. — Ее бы не было в моей жизни вообще, Шона, если бы ты тогда сказала мне правду о Лиаме.

— Зачем ты женился на ней, если брак был фикцией? — со смелостью отчаяния спросила я.

Картер внимательно посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула тень чего-то сложного и болезненного.

— В следующие выходные я отвезу тебя в одно место. И все тебе расскажу. Это… объяснит многое. Расставит все по своим местам.

— Почему бы не сделать это сейчас?

— Потому что сейчас, — он отодвинул стул и встал, его фигура в свете свечей казалась огромной и доминирующей, — я хочу заняться кое-чем другим.

Он подошел, взял меня за руку и поднял. Его прикосновение было обжигающим. Не говоря ни слова, он повел меня из столовой, миновал гостиную и толкнул высокую дверь, ведущую в его кабинет. Комната была погружена в полумрак, освещенная лишь мягким светом настольной лампы и лунным светом из панорамного окна.

Он прижал меня к двери, которая закрылась за нами, и его тело вплотную прижалось к моему. Он наклонился, и его губы захватили мои в поцелуе, который был не вопросом, а властным утверждением. В нем была вся тоска прошедших лет, вся ярость и вся нежность. Я ответила ему с той же страстью, вцепившись пальцами в его волосы, притягивая его ближе, глубже.

Но так же внезапно, как и началось, он оторвался. Его дыхание было сбитым, грудь тяжело вздымалась.

— Станцуй для меня, Розали, — прошептал он, и его голос был полон темной, соблазнительной магии.

Я резко подняла на него взгляд. «Розали». Выдуманное имя, которое я использовала много лет назад, еще в студенческие годы. Он помнил. В моих глазах вспыхнули искорки смеха и неподдельного удивления. Я улыбнулась и кивнула. Да. Сейчас я хотела станцевать для него.

Я взяла его за руку и отвела к массивному кожаному креслу, усадив его. Затем отошла на середину комнаты. Картер достал телефон, одно движение — и кабинет наполнился томными, ритмичными звуками танго, смешанными с современным электронным битом. Музыка была чувственной, полной скрытой угрозы и страсти.

Я решила, что сегодня он будет моим пилоном. Я подошла к нему, наклонилась, стремительно коснулась его губ своими и прошептала прямо в ухо, чувствуя, как он вздрагивает:

— Встань. Сегодня ты — мой шест.

Его глаза, и без того темные, стали цветом спелой ночи. Он медленно поднялся, и я начала.

Танец был откровенным вызовом. Я давно не танцевала, но мое тело, помнящее каждое движение, оживало с каждым тактом. Я кружилась вокруг него, касаясь его плеча кончиками пальцев, скользя бедром вдоль его ноги, позволяя своим распущенным волосам скользить по его руке. Я смотрела ему прямо в глаза, не отрывая взгляда, пока мои пальцы медленно расстегивали пуговицы моей блузки. Ткань соскользнула с плеч и упала на пол. Потом я, изгибаясь в такт музыке, сбросила брюки.

Осталась лишь в кружевном черном белье, которое почти ничего не скрывало. Картер протянул ко мне руку, его взгляд был пьянящей смесью одобрения и голода. Но я игриво оттолкнула его руку и продолжила танец, наклоняясь в соблазнительных позах, позволяя ему видеть все изгибы моего тела, каждую линию, каждую тень.

Затем я подошла к нему вплотную. Мои пальцы потянули за лацканы его пиджака. Он молча позволил мне снять его и бросить к моей одежде. Затем я принялась за пуговицы его рубашки. Каждое движение моих рук было частью танца, медленным, намеренным стриптизом. Рубашка упала, открывая его мощный, рельефный торс. Я прильнула губами к его груди, провела языком вокруг его соска, чувствуя, как он напрягается под моим прикосновением. Я опускалась ниже, целуя каждый кубик его пресса, чувствуя, как его живот вздымается от тяжелого, прерывистого дыхания.

Мои пальцы нашли его ремень. Щелчок пряжки, расстегнутая пуговица, ширинка… Его брюки упали на пол. Я присела перед ним, чтобы стянуть с него боксеры. И вот он стоял передо мной — абсолютно голый, могущественный и прекрасный. Его тело было произведением искусства — загорелая кожа, мощные мышцы, и его возбуждение, такое сильное и уверенное, что у меня перехватило дыхание.

Я сняла с себя нижнее белье и продолжила танец, уже полностью обнаженная. Мои руки скользили по моей собственной коже, возбуждая и его, и себя. Я сама расстегнула лифчик, позволив ему упасть, и томно стянула трусики. Воздух коснулся моей горячей, влажной кожи, и я знала, что он видит, насколько я готова к нему.

Я подошла вплотную, заставляя его сделать шаг назад, к креслу. Он сел, и его темный, горящий взгляд не отрывался от меня. Я опустилась перед ним на колени. Моя рука обхватила его твердое, горячее возбуждение. Я наклонилась и кончиком языка провела по самой чувствительной его части.

Картер резко вдохнул, и его пальцы впились в ручки кресла. Это ему нравилось. И я продолжила, взяв его в рот, сначала медленно и осторожно, наслаждаясь его вкусом, его реакцией, а затем все быстрее и настойчивее, подстраивая ритм под пульсацию музыки. Его тихие, сдержанные стоны были для меня лучшей наградой. Я сама была на грани, все мое тело кричало о необходимости его внутри.

В конце концов, я не выдержала. Я отпустила его, поднялась и уселась сверху на него, на его колени. Моя рука направила его внутрь меня, и я медленно, медленно опустилась, пока он не заполнил меня полностью.

Громкий, бессознательный стон вырвался из моей груди. О, Боже, как идеально он ощущался внутри. Он обхватил мои бедра своими сильными руками, его пальцы впились в мою плоть, и я начала двигаться. Вверх-вниз, задавая ритм, сходя с ума от этого сладкого, глубокого проникновения. Мы не занимались любовью всего сутки, но казалось, что прошла вечность.

Затем он взял инициативу в свои руки. Он поднял меня, не разрывая связи, и встал сам. Он прижал меня к массивному деревянному столу, разбросав лежавшие на нем бумаги. Его движения стали быстрыми, неистовыми, животными. Он входил в меня с такой силой и страстью, что я уже не могла думать ни о чем, кроме него. Мир сузился до точки, до этого стола, до его тела, впивающегося в мое, до его губ на моих губах, его рук на моей коже. Когда волна оргазма наконец накрыла меня, это было ослепительно, катарсисно. И он, с низким, хриплым стоном, последовал за мной, изливаясь глубоко внутри.

***

Мы лежали в его огромной кровати, наши тела уставшие, влажные и расслабленные после совместного душа, где мы снова, не в силах удержаться, ласкали друг друга под струями горячей воды. Тишину нарушил звонок моего телефона. Это была мама. Они добрались, все хорошо, Лиам уже спит, уставший, но счастливый. Мы договорились на видеозвонок завтра.

Я положила телефон на тумбочку и перевернулась к Картеру, касаясь его плеча.

— Мне нужно вернуться в свою квартиру.

Он приоткрыл один глаз, его выражение было ленивым и довольным.

— Зачем?

— У меня там вся одежда, все вещи. Завтра на работу, мистер Кинг, — попыталась я пошутить.

Его глаза мгновенно потемнели. Он наклонился и прильнул губами к моей груди, его язык медленно и соблазнительно обвел ареолу, заставив меня вздохнуть и выгнуться. Но затем он резко остановился.

— Я взял на себя смелость, — сказал он, его голос снова стал властным. — Стилист уже подобрал для тебя новый гардероб. Он будет здесь завтра утром. Так что сегодня, как и все последующие дни и ночи, ты будешь спать здесь. Со мной. Завтра мы заедем в твою студию и заберем твои личные вещи. Но это твой дом теперь, Шона. Здесь. Со мной.

Я смотрела на него, в его глаза, полные решимости и обещания, и чувствовала, как последние остатки страха и неуверенности тают.

— Ты в этом уверен? — прошептала я, все еще нуждаясь в подтверждении.

— Абсолютно, — он обнял меня, притянул к себе, и его голос прозвучал прямо над моим ухом, уже сонный, но не допускающий возражений. — Это навсегда.

И я уснула в его объятиях, с ощущением, что наконец-то, после долгих лет скитаний, я нашла свой настоящий дом. Не в стенах, а в этом человеке.

P.S.

Дорогие читатели, наша история с Шоной и Картером постепенно подходит к финалу ❤️ Признаюсь, мне нелегко будет прощаться с этими персонажами, которые стали мне так близки????

Но конец одной истории — это начало новой! Уже ждет своего часа книга, где правит балом совершенно иной герой. Он — воплощение страсти и власти, горяч и безжалостно требователен. Приготовьтесь окунуться в мир, где правит его железная воля.

Добро пожаловать в мою новинку????

38

Роскошный автомобиль Картера бесшумно скользил по утренним улицам мегаполиса, отражая в своих лакированных боках спешащих на работу людей и сверкающие витрины. В салоне пахло кожей и его дорогим парфюмом — терпким, с нотками кожи и дерева. Этот запах сводил меня с ума, напоминая о прошедшей ночи, о его прикосновениях, о том, как его тело властвовало над моим.

Я сидела, стараясь дышать ровно и сохранять хоть видимость спокойствия, но внутри все трепетало. Каждый взгляд, брошенный на его профиль, на его сильные руки, лежавшие на руле, вызывал прилив жара. Мы приближались к монументальному стеклянному зданию, которое было сердцем его империи — холдингу Кинга.

Сердце начало колотиться с новой силой, нарастала паника. Я не могла позволить, чтобы нас увидели вместе. Не здесь. Не так.

— Останови здесь, — сказала я, и мой голос прозвучал чуть более резко, чем я планировала.

Картер медленно повернул голову. Его взгляд был спокоен, но одна из его идеальных бровей была едва заметно приподнята.

— Мы еще не доехали до холдинга, — заметил он, его бархатный баритон был расслабленным.

— В этом и суть, — выдохнула я, сжимая пальцы на клатче. — Я не хочу, чтобы кто-то видел, как я выхожу из твоей машины.

Он на секунду полностью оторвал взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня. В его карих глазах читалось непонимание, смешанное с легким раздражением.

— Ты меня стыдишься, Шона? — в его голосе прозвучала самоуверенная усмешка. Он знал себе цену. Он прекрасно осознавал, какое влияние оказывал на женщин, и мои опасения, должно быть, казались ему смешными.

Но дело было не в нем. Дело было во мне.

— Картер, я работаю в твоей компании, — начала я, стараясь говорить максимально четко. — Если нас увидят вместе, то все, чего я добилась, все, над чем я работала, мгновенно обесценится. Все начнут говорить, что я получила свою должность не за свой ум и компетентность, а за то, что хорошо умею раздвигать ноги. Ты понимаешь это?

Он на мгновение задумался, его пальцы постукивали по рулю.

— Тебе действительно не плевать, что подумают другие? — спросил он, и в его тоне сквозило искреннее любопытство. Потом его губы растянулись в медленной, хищной улыбке. — И, кстати, ноги ты раздвигаешь действительно отменно, Шона.

Его голос понизился до соблазнительного, интимного шепота, который, казалось, физически коснулся моей кожи. Волна жара прокатилась по всему телу, сосредоточившись внизу живота. Черт. Мне нужно было сохранять голову холодной, особенно когда он включал свои чары.

— И твой официальный статус — «женат», — напомнила я ему, пытаясь вернуть хоть каплю здравомыслия в наш разговор. — Об этом ты забыл?

Его улыбка не исчезла, но в глазах мелькнула тень чего-то более серьезного.

— Ненадолго, — наконец сказал он. — Хорошо, я остановлю здесь.

Он плавно подъехал к тротуару, за пару кварталов от ослепительного небоскреба его холдинга. Мое замечание о статусе задело его, я это почувствовала. И это напомнило мне о детали, которую я заметила сегодня утром, когда мы завтракали: его левая рука, лежавшая на столе, была свободна. На том пальце, где все эти годы красовалось холодное золотое обручальное кольцо, теперь не было ничего. Лишь бледная полоска загорелой кожи. Когда я это увидела, внутри меня вспыхнула маленькая, но яростная надежда.

Я взялась за ручку двери, собираясь выйти, как вдруг его рука мягко, но решительно схватила меня за локоть. Его прикосновение было сильным, но не причиняло боли. Я обернулась, встретившись с его горящим взглядом.

— Что-то я не почувствовал твой прощальный поцелуй, Шона, — произнес он, и в его глазах плясали чертики озорства и желания.

Я не смогла сдержать улыбку. Его наглость не знала границ. Я наклонилась и быстро, почти по-дружески, чмокнула его в щеку. Он поморщился, словно от дурного запаха.

— Это, конечно, мило, — проворчал он, — но не совсем то, чего я жажду.

И прежде чем я успела что-то сказать, его рука скользнула мне на затылок, притягивая мое лицо к его. Его губы захватили мои в поцелуе, который был далек от нежности. Это был властный, требовательный, почти яростный поцелуй, который выжигал из моей головы все мысли, все тревоги, все сомнения. Мир сузился до него — до вкуса его губ, до запаха его кожи, до ощущения его языка, властно исследующего мой рот. Я ответила ему с той же страстью, мои пальцы вцепились в складки его дорогого пиджака, полностью отдавшись этому головокружительному моменту.

Когда он наконец отпустил меня, мы оба тяжело дышали. Он провел большим пальцем по моей распухшей от поцелуя нижней губе, его взгляд смягчился.

— Вот теперь можешь идти, — прошептал он.

С глупой, блаженной улыбкой на лице я вышла из машины. Он не уезжал сразу, а наблюдал, как я иду по тротуару, чувствуя его взгляд на своей спине, словно физическое прикосновение. Лишь когда я свернула за угол, я услышала тихий рокот двигателя, уносящий его прочь.

Пока я шла к офису, мои мысли вернулись к нашему утру. Оно было настолько насыщенным, что казалось сном. Я проснулась не от будильника, а от знакомого, сладкого давления внутри. Он был уже во мне, его твердое, горячее тело прижимало меня к матрасу, а его губы обжигали кожу на моей шее. Это был медленный, томный, невероятно чувственный секс, больше похожий на продолжение сна, на танец, в котором мы читали мысли друг друга. Мы двигались в идеальном ритме, и когда кульминация накрыла нас обоих, это было похоже на восход солнца — яркое, неизбежное и прекрасное.

Потом, когда я стояла под струями душа, смывая с себя следы нашей страсти, я услышала звонок в дверь. Выйдя, завернутая в полотенце, я увидела гору сумок и пакетов от самых роскошных брендов, которые заполнили весь коридор его пентхауса. Картер стоял рядом с сияющей, как рождественская елка, улыбкой.

— Это тебе, — просто сказал он. — Надеюсь, угадал с размерами.

«Угадал» — это было мягко сказано. Все было подобрано идеально: от нижнего белья до вечерних платьев. Каждый предмет сидел на мне так, будто был сшит на заказ. Конечно, для работы я выбрала что-то строгое и элегантное — темно-синие брюки со стрелками, шелковую белую блузку с жабо, лаконичные ботильоны на каблуке и длинное пальто. Распустила волосы, позволив им свободно лежать на плечах. Оценка во взгляде Картера, когда он увидел меня в полном облачении, была лучшим комплиментом. В его глазах я прочитала не только желание, но и гордость.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

С этими мыслями я и дошла до работы. Черный, полированный до зеркального блеска автомобиль Картера уже стоял на его именном месте у главного входа. Как много всего изменилось за эти выходные. Ощущение было такое, будто прошло не четыре дня, а целых четыре месяца. Я с легкой улыбкой вошла в прохладный, сияющий хромом и стеклом вестибюль, помахала охране и направилась к лифтам.

Когда я поднялась на свой этаж, меня у входа в отдел уже поджидала Джинни. Ее лицо озарилось широкой, но несколько пронзительной улыбкой.

— Шона, доброе утро! — воскликнула она, оглядывая меня с ног до головы. — Ты что-то с собой сделала?

Мое сердце екнуло. Неужели так заметно?

— Нет… а что? Что-то не так? — стараясь сохранить безмятежное выражение лица.

— Да нет, совсем наоборот! — засмеялась она. — Ты просто сияешь! Отдохнула, наверное, за эти выходные? Как здоровье?

— Мне уже гораздо лучше, спасибо, Джинни, — улыбнулась я ей, чувствуя, как легкий румянец заливает мои щеки.

— Очень рада слышать! Что ж, за прошедшие дни, пока тебя не было, работы скопилось немало.

И с этими словами она погрузила меня в пучину дел. Отчеты, сводки, аналитические данные, проекты, отложенные на мое возвращение. Она расставила приоритеты с безжалостной эффективностью: «Это нужно сделать в первую очередь, сегодня вернулся мистер Кинг, и его будут интересовать именно эти отчеты. Я его видела в лифте, у него, кстати, тоже прекрасное настроение, но лучше его не злить».

При упоминании его имени и его «прекрасного настроения» я снова покраснела и лишь кивнула, стараясь выглядеть максимально деловой.

Прошло около трех часов напряженной работы. Я уже погрузилась в мир цифр и графиков, как мой телефон вибрировал. Сообщение от Рейчел.

«Шон, я на почту отправила тебе официальное приглашение. Ты же не забыла, что у меня свадьба в эту пятницу? Ты ведь отпросилась с работы?»

Черт. Черт, черт, черт. У меня совершенно вылетело из головы. Я так увлеклась… всем этим, что забыла о самом важном событии в жизни моей лучшей подруги. Сердце упало. Я быстро ей ответила:

«Рей, конечно, я помню! Я буду, без сомнений. Все улажу».

И тут же, с решимостью, подпитываемой паникой, я вскочила и направилась к кабинету Джинни. К счастью, она была одна.

— Шона? Ты уже закончила с приоритетными отчетами? — спросила она, глядя на меня поверх очков.

— Да, Джинни. У меня к тебе просьба.

Она отложила ручку, которую вертела в пальцах, и с интересом на меня посмотрела.

— Какая?

— Я понимаю, что из-за болезни пропустила много дней на прошлой неделе, и сейчас не лучшее время, но… мне очень нужно взять отгул в эту пятницу.

Она нахмурилась, ее деловой вид стал еще суровее.

— Шона, ты знаешь правила. Отгулы запрашиваются за две недели. Это указано в регламенте.

Я почувствовала, как по телу разливается ледяной ужас. Но Джинни, постучав пальцем по подбородку, продолжила:

— Но… вот что ты сделай. Сходи к мистеру Кингу, отнеси ему готовые отчеты и… спроси насчет отгула лично. Если он даст свое устное разрешение, я точно не буду возражать. — Она подмигнула мне, и в ее взгляде промелькнуло что-то неуловимое, будто она что-то знала.

Облегчение и новая волна паники накатили на меня одновременно. Поблагодарив ее, я вернулась к своему столу, сохранила все файлы, собрала распечатанные отчеты и, сделав глубокий вдох, направилась к лифтам, ведущим на самый верх, в святая святых — его этаж.

Сердце бешено колотилось, когда я подходила к массивной двери с табличкой «Картер Кинг. Генеральный директор». Я постучала, слегка дрожащими костяшками пальцев.

Из-за двери донеслось холодное, отстраненное и безразлично-властное: «Войдите».

Я вошла. Его кабинет был таким же, как и он сам — огромным, впечатляющим, доминирующим. Он сидел за своим монументальным столом из темного дерева, уставившись в экран ноутбука, его поза была прямой и сосредоточенной. Когда дверь закрылась, и он поднял взгляд, его лицо было маской деловой строгости. Но в тот миг, когда его глаза встретились с моими, эта маска треснула. Строгость растаяла, уступив место теплу, удивлению и тому самому, знакомому до боли голоду.

— Шона? — его голос потерял начальную холодность, став глубже, мягче. — Что ты здесь делаешь?

— Принесла отчеты, которые вы запрашивали, — я подошла к столу и положила перед ним папку.

— Хорошо. Положи на стол. Я ознакомлюсь с ними в ближайшее время, — сказал он, но его взгляд говорил о совершенно ином. Он скользил по мне, пожирая меня, задерживаясь на линии бедер, на моей шее, на губах. Я почувствовала, как предательская, влажная теплота пробежала между ног, и мне пришлось слегка сжать их.

— Но у меня есть еще одна просьба, — добавила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

Его брови поползли вверх, в уголках губ заплясали знакомые смешинки интереса и азарта.

— Какая?

— В эту пятницу… у моей лучшей подруги Рейчел свадьба. Я приглашена. Можно ли мне взять отгул?

Он откинулся на спинку своего кресла, сложив пальцы домиком. Его выражение стало нарочито серьезным, деловым.

— По внутренней политике компании, Шона, ты обязана подать официальное заявление на предоставление отгула не менее чем за две недели до нужной даты, — произнес он строгим тоном, но его глаза, эти темные, пылающие омуты, смеялись надо мной. Они кричали: «И что ты теперь будешь делать?»

Хорошо, Картер. Раз ты хочешь играть…

Я медленно обошла его стол, подошла к нему вплотную. Наклонилась так, что мои губы оказались в сантиметре от его уха. Мое дыхание, должно быть, касалось его кожи.

— А если я забыла это сделать, мистер Кинг? — прошептала я, вкладывая в свой шепот всю соблазнительную невинность, на которую была способна. — Можно ли как-то… обойти всю эту скучную бюрократическую процедуру?

И прежде чем он успел ответить, я легонько, игриво взяла его мочку уха в рот, посасывая ее, покусывая кончиком языка.

Он резко, почти с рычанием, втянул воздух. Его рука сжала подлокотник кресла.

— Это… можно, — его голос был хриплым от нарастающего желания. — Но при одном условии. Ты должна быть очень, очень послушной.

— Все, что угодно, мистер Кинг, — беззастенчиво прошептала я ему в ухо.

В следующее мгновение он резко встал. Его рука схватила мою, и он быстро подвел меня к двери, щелкнув замком. Затем он развернулся и прижал меня к стене, а его губы снова нашли мои. Этот поцелуй был не таким, как в машине. Он был жадным, отчаянным, полным обещаний и требований. Когда он оторвался, мы оба тяжело дышали.

— Сними с себя брюки, — приказал он, его голос был низким и вибрирующим. — И трусики.

Мурашки побежали по моей коже. Я, не сводя с него глаз, расстегнула брюки и позволила им упасть на пол, а затем стянула с себя и кружевные трусики. Теперь я стояла перед ним в одной лишь блузке, жабо и ботильонах, с полностью обнаженным низом. Воздух в кондиционированном кабинете казался прохладным на моей горячей коже.

— Обопрись о стену, — его команда была тихой, но не допускающей возражений. — И выгни свою прекрасную попу для меня, Шона.

Все мое тело пылало. Я повернулась и послушно наклонилась, опершись ладонями о прохладную стену. Я услышала, как он опускается на колени позади меня, шелест его дорогих брюк. И потом… потом я почувствовала его. Его горячий, влажный язык медленно, с наслаждением провел по самой интимной части меня.

Я громко, бессознательно застонала, и моя голова откинулась назад. Пятна поплыли перед моими закрытыми глазами. Он был искусен, черт возьми. Его язык был и инструментом пытки, и орудием наслаждения. Он исследовал каждую складку, каждую чувствительную точку, то замедляясь, то ускоряясь. Он доводил меня до самого края, чувствуя, как мое тело напрягается в предвкушении оргазма, и затем… отступал, оставляя меня дрожащей и опустошенной. Это была самая сладкая, самая мучительная пытка.

Затем его язык сменился чем-то более твердым, более требовательным. Головка его члена, горячая и влажная, уперлась в меня. Одной рукой он грубо взял меня за шею, прижимая к стене, и вошел в меня одним резким, уверенным движением, заполняя меня до самого предела.

— Ах! Картер! — вырвалось у меня.

Он не стал ждать. Его движения были жесткими, неистовыми, животными. Он входил в меня с такой силой, что я едва могла удержаться на ногах. Мои стоны и крики заглушались его тяжелым дыханием у моего уха. Его рука на моей шее сжималась, и эта смесь грубости и абсолютной власти над моим телом заводила меня до безумия.

— Шона… ты слишком сладкая, — прошептал он, его губы коснулись мочки моего уха. — Я вообще не хочу, чтобы мой член когда-либо покидал тебя.

Эти слова, произнесенные хриплым шепотом в самый пик нашего соития, стали той последней каплей, которая свела меня с ума. Мое тело взорвалось в мощнейшем, сокрушительном оргазме, который выжег из меня все остатки сил и мыслей. Я кричала, вцепившись пальцами в стену, чувствуя, как волны удовольствия смывают все на своем пути. Через мгновение он с низким, победным стоном последовал за мной, изливаясь глубоко внутри, его тело на мгновение обмякло, прижимая меня к стене.

Он медленно вышел из меня. Его рука отпустила мою шею, и он нежно повернул меня к себе. Зрение было затуманенным, я едва могла дышать. Он посмотрел на меня сверху вниз, его взгляд был полон удовлетворения, нежности и торжества.

— Хорошо, — сказал он, его голос снова был ровным и властным, но теперь в нем звучала ласковая нота. — Я отпускаю тебя в пятницу.

Я была полностью истощена, разбита и невероятно счастлива. Я улыбнулась ему и, не в силах сдержаться, обняла его, прижавшись лицом. Его руки мягко обняли меня в ответ.

Я подняла на него взгляд, и слова вырвались сами собой, тихим, полным искренности шепотом:

— Я люблю тебя, Картер.

Он наклонился и поцеловал меня. На этот раз поцелуй был бесконечно нежным, почти благоговейным. В нем не было страсти прошлых минут, а была какая-то глубокая, тихая уверенность.

Потом я, все еще шатаясь, собрала свою одежду, надела ее и, стараясь привести себя в порядок, вышла из его кабинета. Возвращаясь на свой этаж, я посмотрела в зеркало и увидела, что мои распущенные волосы были растрепаны, губы запеклись от его поцелуев, а на шее, я была уверена, проступали красные следы от его пальцев. Но я не могла сдержать глупую, блаженную улыбку. Я была счастлива. Я была любима. И я была совершенно, бесповоротно, потрясающе «оттрахана» Картером Кингом. И в этот момент это было единственное, что имело значение.

Лифт с мягким шелестом опустил меня на мой этаж, и его двери раздвинулись, открывая вид на знакомый шумный отдел. Воздух, пахнущий кофе, оргтехникой и легкой офисной суетой, на мгновение показался мне чужим и нереальным после той бури страсти и интимности, что бушевала за массивной дверью кабинета Картера. Я все еще чувствовала сладкую ломоту в мышцах, влажную теплоту между ног и жгучее воспоминание его прикосновений на своей коже.

Сделать хотя бы пару шагов от лифта — и я уже столкнулась с пронзительным, всевидящим взглядом Джинни. Она будто поджидала меня, опершись о стойку администратора, с чашкой кофе в руках. Ее взгляд скользнул по моей фигуре, задержался на моих, вероятно, все еще запекшихся губах и на моих волосах, которые я, торопясь, пыталась привести в порядок в лифте.

— Ну что? — тихо спросила она, приглушив голос, чтобы не слышали коллеги. Ее глаза блестели от любопытства. — Он отпустил тебя?

Я заставила себя изобразить на лице легкую усталую досаду.

— Да, отпустил, — вздохнула я, стараясь, чтобы голос звучал естественно. — Правда, перед этим я выслушала целую лекцию о корпоративной этике и о том, что заявления на отгул, согласно внутреннему регламенту, должны подаваться за две недели. Очень поучительно.

Джинни удовлетворенно хмыкнула, и на ее губах появилась понимающая улыбка.

— Да, это очень похоже на мистера Кинга. Строг к правилам, но иногда… идет навстречу. Особенно тем, кто хорошо себя проявил.

Последняя фраза прозвучала с таким многозначительным подтекстом, что мне захотелось провалиться сквозь пол. Она что-то подозревала? Или это было лишь ее обычное, слегка сплетничающее, предположение? Я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и поспешила к своему рабочему месту, чувствуя, как ее взгляд следует за мной.

Уткнувшись в монитор, я попыталась с головой погрузиться в цифры и графики. Это был мой проверенный способ успокоиться и вернуть себе почву под ногами. Работа требовала концентрации, и я была благодарна ей за это. Часы пролетели незаметно, и я бы так и просидела до вечера, если бы Джинни, проходя мимо, не постучала костяшками пальцев по моему столу.

— Шона, обед! — напомнила она. — Ты и так чуть не пропустила. Иди подкрепись, а то побледнела вся.

Я поблагодарила ее и, с неохотой оторвавшись от отчета, направилась в столовую. Едва я переступила порог просторного, шумного зала, на меня обрушилась волна запахов. Аромат жареного мяса, пряных соусов, горячего хлеба и десятков разных блюд, смешавшись в один густой коктейль, ударил в ноздри. И тут же, без всякого предупреждения, из глубины моего существа поднялась тошнота. Резкая, неконтролируемая.

Я едва успела извиниться перед коллегами и, прикрыв рот ладонью, бросилась обратно к выходу, а затем бегом по коридору к дамской комнате. Я влетела в кабинку, едва успела опуститься на колени, как все содержимое моего завтрака — тот самый изысканный омлет, который мы ели с Картером, — мучительной волной вырвался наружу и оказался в унитазе.

Я стояла на коленях, дрожа, опираясь лбом о прохладную пластиковую стенку кабинки. Сердце бешено колотилось. «Неужели я отравилась?» — пронеслось в голове. Но мы завтракали вместе, и с Картером все было в порядке. Может, несвежий йогурт? Или нервы? Стресс от вчерашнего дня, от утренней сцены в кабинете?

С трудом поднявшись, я вышла из кабинки, подошла к раковине и умылась ледяной водой. Она освежила лицо, но странная слабость и легкое головокружение никуда не делись. Аппетит пропал напрочь. Решив, что лучше ничего не есть, я вернулась в отдел. На своем месте, в знакомой обстановке, мне стало немного легче. Тошнота отступила, оставив после себя лишь неприятный осадок и чувство опустошенности.

«Ладно, — подумала я, глядя на часы. — У меня еще есть время. Может, сходить в аптеку и купить что-нибудь от отравления? Что-нибудь успокаивающее для желудка».

Едва эта мысль сформировалась в голове, как слабый, но отчетливый рвотный позыв снова пробежал по горлу. Да, с этим лучше не шутить. Я решила не тянуть. Взяв сумку и накинув пальто, я снова направилась к лифту. По дороге я заметила, насколько обострилось мое обоняние. Я чувствовала запах духов секретарши за три метра, запах хлорки из кабинки уборщицы, насыщенный аромат кофе из кружки программиста. Мой организм, обычно стойко переносивший все офисные ароматы, сегодня вел себя так, будто я превратилась в сверхчувствительный сенсор.

Выйдя на улицу, я сделала глубокий вдох. Свежий, прохладный воздух, наполненный запахами асфальта, выхлопных газов и далекой выпечки, ударил мне в нос, но на этот раз не вызвал приступа тошноты. Наоборот, он понемногу начал возвращать меня к реальности. «Так, — сказала я себе. — Аптека в десяти минутах ходьбы. Пройдусь пешком, проветрюсь».

Пока я шла, мои мысли лихорадочно пытались найти причину моего состояния. Я перебирала в памяти все, что ела последние дни. Еда была свежей, я всегда внимательно слежу за этим. Картер тем более не стал бы держать на своей кухне что-то несвежее. Стресс? Да, его было предостаточно. Но чтобы до такой степени? У меня никогда не было проблем с желудком на нервной почве.

Подходя к аптеке, я заметила у входа пару. Молодой мужчина, бережно поддерживая под локоть женщину с огромным, круглым животом, помогал ей спуститься по ступенькам. Она что-то говорила ему, запрокинув голову и смеясь, а он смотрел на нее с такой безграничной нежностью и любовью, что у меня защемило сердце. Она была на сносях, до родов оставались считанные недели.

Я засмотрелась на них, забыв на секунду о своем недомогании. И в памяти, как вспышка, возникло мое собственное отражение пять лет назад. Я не была так счастлива. Моя беременность Лиамом была омрачена страхом, одиночеством, горькими мыслями о том, что я останусь одна, и мучительной тоской по Картеру, который даже не знал о существовании своего ребенка. Я улыбнулась, но улыбка вышла горькой, ноющей. Однако следом за горечью пришла новая, хрупкая, но яркая надежда. Теперь все иначе. Теперь Картер со мной. Он ценит меня. Он любит нашего сына. И если… если у нас будет еще один ребенок, я буду так же счастлива, как эта женщина. Я буду любима и защищена.

«Так, стоп, — вдруг очнулась я, и мысль ударила меня с такой силой, что я чуть не споткнулась. — Когда у меня были последние месячные?»

Я замерла посреди тротуара. В висках застучало. Я лихорадочно стала перебирать в памяти даты. Последние недели были настолько насыщенными, эмоциональными и сумасшедшими, что я просто не обращала на это внимания.

Дрожащими руками я достала из сумки телефон, с трудом найдя нужное иконку. Я веду календарь. Всегда. Привычка, оставшаяся после Лиама. Я открыла приложение. Цифры на экране плыли перед глазами. Я посчитала еще раз, потом еще.

Шестнадцать дней. Шестнадцать дней задержки.

«Черт, — прошептала я, и мир вокруг поплыл. — Может, это и не отравление?»

Меня начало трясти. Не от холода, а от внезапно нахлынувшей лавины эмоций — страха, надежды, паники, предвкушения. На негнущихся, ватных ногах я дошла до дверей аптеки и зашла внутрь.

Воздух здесь пах лекарствами, травами и стерильной чистотой. Я машинально подошла к стойке с желудочно-кишечными средствами, взяла первую попавшуюся упаковку таблеток «от отравления». А потом, сделав глубокий вдох, я повернулась к стеллажу, который всегда инстинктивно избегала взглядом. Тесты на беременность.

Мои пальцы потянулись к самой простой, дешевой картонной коробочке, но потом я передумала. Нет. Мне нужна точность. Я взяла дорогой цифровой тест. «Может, это все-таки стресс?» — последний раз отчаянно попыталась убедить себя я, подходя к кассе.

Продавец пробила покупки, я сунула чек в карман, а коробочку с тестом — на самое дно сумки, словно краденую драгоценность. Обратная дорога в офис показалась мне бесконечной. Я почти не помнила, как шла, как поднималась на лифте, как проходила через отдел, отвечая на чьи-то слова автоматической улыбкой.

Я почти бегом зашла в туалет. К счастью, он был пуст. Я заскочила в туалетную кабинку, заперла дверь и, опершись спиной о стену, закрыла глаза, пытаясь унять дрожь в руках. Потом, с трудом контролируя пальцы, я вскрыла упаковку, извлекла аккуратный белый приборчик и сделала то, что должна была сделать.

И наступили самые долгие минуты в моей жизни. Я сидела, уставившись на маленький экран, на котором мигал значок песочных часов. Каждая секунда тянулась как час. В ушах стучала кровь. Я думала о Лиаме. О Картере. О той беременной женщине. О нашей будущей жизни. О том, что скажет Картер.

Значок перестал мигать.

Сердце замерло. Я сжала тест в ладони так, что костяшки побелели. Сделала глубокий, дрожащий вдох. И медленно, так медленно, будто от этого зависела моя жизнь, перевернула его.

Я смотрела на результат, и меня затрясло с новой, невероятной силой. Слезы выступили на глазах, но я даже не сразу поняла — от счастья или от шока.

На маленьком, четком экране, без возможности ошибки, горело одно-единственное слово, которое навсегда меняло все.

«Беременна».

39

Мир за окном автомобиля плыл в вечерних огнях мегаполиса, расплывающихся и нечетких, как акварельный рисунок под дождем. Я сидела, уставившись в боковое стекло, но не видела ни сверкающих витрин, ни спешащих пешеходов. Перед моими глазами все еще горело то самое слово — «Беременна» — ослепительное и пугающее, менявшее все очертания привычной реальности. Оно звучало в такт стуку дворников о стекло, отгоняющих накрапывающий дождь, и билось в унисон с моим собственным, сбившимся с ритма сердцем.

Я чувствовала его взгляд на себе, тяжелый и изучающий, еще до того, как он заговорил. Его присутствие в салоне машины было таким же осязаемым, как и тепло, исходящее от его тела на водительском сиденье.

— Шона, что случилось? — его голос, обычно такой уверенный и властный, сейчас звучал приглушенно, с ноткой тревоги, которую я уловила, даже несмотря на гул мотора и шум дождя.

Я вздрогнула, словно меня выдернули из глубокого сна. Медленно, преодолевая невидимое сопротивление, я повернула к нему голову. Его профиль в полумраке салона казался высеченным из гранита — сильный подбородок, прямой нос, упрямый лоб. Сказать ему? Сейчас? Прямо здесь, в машине, под аккомпанемент дождя?

Нет. Нет, я не могу. Эта новость была слишком хрупкой, слишком личной. Мне нужно было самой обжиться с этой мыслью, принять ее, позволить ей пустить корни в моей душе, прежде чем я поделюсь ею с кем-либо. Даже с ним. Особенно с ним. Хотя бы несколько дней я хотела носить эту тайну в себе, как драгоценный и очень хрупкий секрет, принадлежащий только мне.

— Ничего не случилось, — прозвучал мой голос, и он показался мне неестественно высоким и отдаленным. — С чего такие вопросы?

Мы ехали домой, в его пентхаус, который понемногу начинал ощущаться и моим домом. Как и всегда, по моей настойчивой просьбе, он подобрал меня в паре кварталов от офиса, чтобы избежать лишних глаз и пересудов.

— Ты слишком отстраненная, — не отступал он. Его проницательность была поразительной. Он читал меня как открытую книгу, даже когда я пыталась захлопнуть обложку. — Словно ты не здесь. Ты ушла в себя.

Я закрыла глаза на секунду, изображая усталость.

— Да я сегодня просто вымоталась, — я нарочно сделала голос вялым и уставшим, надеясь, что это сработает. — Гормоны, наверное, или погода. А в целом все хорошо.

Я почувствовала, как его большая, теплая ладонь легла мне на колено поверх ткани платья. Его прикосновение, всегда такое уверенное и обладающее, на этот раз было удивительно нежным, почти успокаивающим.

— Слушай меня, Шона, — он сказал это тихо, но с той самой стальной интонацией, которая не допускала возражений. — Если тебя что-то тревожит, что угодно, даже самая маленькая ерунда, ты сообщаешь мне об этом сразу. Поняла? Я не хочу гадать. Я не хочу видеть эту тень в твоих глазах.

Я посмотрела на него, и мое сердце сжалось от волны такой сильной нежности, что стало трудно дышать. В его взгляде не было простого любопытства. Там была искренняя забота, желание оградить меня от любых невзгод. Я просто кивнула, не в силах вымолвить ни слова, боясь, что они выдадут все, что творилось у меня внутри.

— Кстати, я на свадьбу твоей подруги тоже иду, — сообщил он, меняя тему, но его рука оставалась на моем колене, как бы подтверждая его слова.

Это заявление вырвало меня из моих мыслей.

— Ты общаешься с Рей? — удивилась я. Я не помнила, чтобы они были хоть сколько-то близки.

Картер тихо рассмеялся, и в салоне стало светлее от этого звука.

— Не с Рей, а с Нейтом. Женихом.

Я с легким стоном хлопнула себя ладонью по лбу. Точно! Они же давние друзья, их дружба прошла через школу и университет. Как я могла забыть об их тесной связи.

— Ну что ж, — сказала я, пытаясь вернуть в голос игривые нотки. — Значит, там будем бросать друг на украдкой многозначительные взгляды из противоположных углов зала, как тайные любовники.

— Вообще-то, — он повернул голову, и его взгляд в полумраке был таким интенсивным, что у меня перехватило дыхание, — я планировал, что мы придем туда как пара. Вместе.

Мое сердце совершило в груди сальто и застучало с такой силой, что, казалось, было слышно в тишине салона.

— Но… как же твоя жена? — прошептала я, снова ощущая знакомый холодок страха. — Мелани? Все увидят нас вместе, и новости…

— Это должно быть моей проблемой, Шона. Не твоей, — отрезал он, и в его голосе вновь зазвучала та самая, непоколебимая уверность. — Я задаю тебе простой вопрос. Ты пойдешь на свадьбу со мной? Как моя спутница.

— Но ты же понимаешь, что это будет означать? — голос мой дрогнул. — Что все сразу узнают о наших отношениях. Все коллеги, все знакомые…

— И что? — он пожал плечами, и в этом жесте была вся его сущность — человека, который привык брать то, что он хочет, не оглядываясь на мнение толпы. — Я, наоборот, этого хочу. Чтобы все знали. Чтобы все видели, что ты со мной.

— Но что они скажут? — выдохнула я, представляя себе шепотки за спиной, косые взгляды в офисе. — Они будут говорить, что я…

— Шона, — он перебил меня, и его голос стал мягче, но не менее властным. — То, что скажут или подумают твои коллеги, должно интересовать тебя в самую последнюю очередь. Понимаешь? Для меня есть только мы. Ты, я и наш сын. Все остальное — просто шум.

При упоминании Лиама в моей груди расцвело знакомое тепло, смешанное с новой, острой болью от моей тайны.

— Кстати о сыне, — быстро сказала я, чтобы перевести разговор. — Как только приедем, нам надо позвонить ему.

— Уже звонил сегодня днем, — ответил Картер, и я услышала улыбку в его голосе. — Он очень ждет нашего вечернего звонка. Скучает по нам. Спрашивал, когда мы наконец купим тот дом с садом, где он сможет завести собаку.

Тепло разлилось по моей груди, такое сильное и яркое, что на глаза навернулись слезы. Почему же я тогда, пять лет назад, не нашла в себе смелости сказать ему? Почему позволила страху и гордости украсть у нас все эти годы? «Почему ты не говоришь ему сейчас?» — ехидно прошипел мой внутренний голос. Я мысленно заткнула его, прижав ладонь к еще плоскому животу, как бы защищая нашу тайну.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Когда мы поднялись в квартиру, первое, что я сделала, — это направилась в душ. Мне нужно было смыть с себя не просто пот и городскую пыль, а всю накопившуюся за день гамму эмоций — шок от новости, страх, надежду, усталость и это давящее чувство тайны.

Стоя под горячими, почти обжигающими струями, я наконец позволила себе думать. О беременности. О ребенке. О том, как изменится наша жизнь. Я посмотрела вниз, на свое тело, которое пока не подавало никаких внешних признаков происходящего внутри чуда. Потом медленно, почти благоговейно, я подняла руку и положила ладонь на низ живота. Кожа была горячей от воды.

— Солнышко, — прошептала я так тихо, что заглушила даже шум воды, — я еще даже не вижу тебя, но уже очень сильно люблю. И жду.

Что может быть прекраснее, чем дитя, зачатое в любви? Ребенок, который будет желанным и для отца, и для матери. Нам нужно будет подготовить Лиама. Я надеялась, что он обрадуется, что у него будет братик или сестричка. Мы сможем стать настоящей, большой семьей.

Когда я вышла из душа, завернутая в мягкий, пушистый халат, в квартире царила тишина. Я нашла Картера в кабинете. Он сидел за компьютером, но не работал, а разговаривал по видеосвязи с Лиамом. Я застыла у двери, не желая мешать.

— А еще, папа, — доносился из колонок звонкий голос сына, — я сегодня сказал Мие, что скоро уеду. Правда, меня немного расстраивает мысль, что придется попрощаться. Но мама говорит, что первая любовь всегда причиняет боль. Это правда?

Мои глаза широко распахнулись от удивления и умиления. Мой маленький мальчик, уже такой взрослый, уже говорящий о любви. Картер мягко рассмеялся, и его смех был таким теплым и отеческим.

— Не всегда, чемпион, — сказал он. — Иногда люди встречаются не в то время. А потом, когда становятся взрослыми и умными, находят друг друга снова. Так что никогда не знаешь, что готовит тебе судьба.

Лиам на том конце провода задумался, обдумывая его слова. В этот момент я не выдержала и подошла ближе. Сын увидел меня, и его лицо озарилось такой искренней, безоговорочной радостью, что мое сердце готово было разорваться от счастья.

— Мама!

И следующий час пролетел незаметно. Мы болтали втроем, и большую часть времени мы с Картером просто слушали, как Лиам с воодушевлением рассказывает, как он хочет поскорее переехать к нам, и засыпает нас вопросами: «А когда?», «А моя комната будет голубого цвета?», «А мы купим того щенка?». Картер терпеливо отвечал ему: «Скоро, сынок. Очень скоро». И я ловила себя на том, что мысленно повторяю эти слова, как мантру. Как же я тоже этого ждала.

Когда разговор подошел к концу и экран погас, в кабинете воцарилась умиротворенная тишина. Картер подозвал меня к себе жестом. Я подошла, и он усадил меня к себе на колени, обняв за талию. На мониторе были открыты десятки вкладок с фотографиями домов.

— Я начал подбирать варианты, — сказал он, прокручивая страницу. — Вот этот в пригороде, с большим садом и бассейном. А этот ближе к городу, но с собственной парковой зоной.

Домов было множество. Все — в престижных, экологически чистых районах с отличной инфраструктурой. Величественные особняки в колониальном стиле, современные виллы с панорамными окнами, уютные поместья в английском духе. У меня от такого изобилия и роскоши начала кружиться голова. Выбор был слишком огромным, слишком ответственным.

В конце концов, я сдалась. Я обвила его шею руками и прижалась лбом к его виску.

— Знаешь что? — прошептала я. — Пусть это будет твой сюрприз. Я тебе полностью доверяю. Я знаю, что ты выберешь для нас идеальный дом. Тот, который станет настоящим семейным гнездом.

Я поцеловала его в щеку. Он повернул голову и поймал мои губы своими, поцелуй был коротким, но полным обещания. Потом он снова обнял меня, и одна его рука легла на мой живот, прямо под ребра. Его большая, теплая ладонь казалась таким естественным, таким правильным дополнением там.

Я вся покрылась мурашками. Он еще не знал. Не знал, что под его ладонью, в глубине моего тела, уже зарождалась новая жизнь, наш общий ребенок. И тут, повинуясь внезапному порыву, я сказала, глядя на экран с домами:

— Только… выбирай дом с расчетом на нескольких детей. Вдруг… вдруг мы решим, что Лиаму нужна компания. Не один, а два или даже три ребенка.

Он замолк. Я чувствовала, как напряглись его мышцы. Он медленно повернул меня на своих коленях, чтобы посмотреть мне в лицо. Его взгляд был пристальным, изучающим, он будто пытался прочитать между строк, увидеть то, что я скрывала.

— Я захочу еще, — сказал он наконец, и его голос был низким и уверенным. — И не одного ребенка, Шона. Я хочу, чтобы наш дом был наполнен смехом. Чтобы в нем было тесно от любви.

Слезы снова подступили к моим глазам. Я обняла его, прижалась к его груди, слушая ровный, сильный стук его сердца. Он наклонился, и его губы вновь нашли мои. На этот раз поцелуй был не нежным, а жадным, полным страсти и какого-то нового, животного обладания. Он поднял меня на руки, как перышко, и все мысли о домах, о тайнах, о будущем утонули в нарастающем вихре ощущений. Мы снова занялись любовью — горячо, страстно, отчаянно, как будто пытались слиться в одно целое, чтобы ничто и никогда не могло нас разлучить.

Позже, уже глубокой ночью, я лежала рядом с ним, прислушиваясь к его ровному дыханию. Меня мучила жажда. Я осторожно выбралась из-под его руки, накинула халат и вышла из спальни. В гостиной, при свете луны, пробивавшемся сквозь панорамные окна, я пила воду, когда мой телефон на столе тихо вибрировал.

Это было сообщение от Рей.

«Шон, ты видела новости?»

Сердце упало. Какие еще новости? С Картером? С холдингом?

«Какие?» — быстро ответила я.

Через секунду она скинула ссылку. Я перешла по ней, и у меня перехватило дыхание. Это был не новостной портал, а один из тех грязных пабликов, которые специализируются на скандалах знаменитостей. Нарезка видео. Короткие, зацикленные ролики, на которых Мелани Санчес, жена Картера, была в постели с разными мужчинами. Лица мужчин были скрыты размытием, ее лицо — тоже, но ее было узнать невозможно. И самое ужасное — на ее безымянном пальце, в кадре, сверкало то самое обручальное кольцо. Все интимные детали были зацензурены, но и без них было предельно ясно, что происходит.

Что? Она… она изменяла Картеру? Будучи его женой? Я стояла, не в силах пошевелиться, смотря на экран, по которому прыгали эти отвратительные кадры. Это был бред. Безумие.

Адреналин ударил в голову. Я почти бегом бросилась обратно в спальню. Картер уже спал, но свет от моего телефона осветил его лицо. Он лежал на спине, и даже во сне его лицо сохраняло властное, непроницаемое выражение.

В этот момент его собственный телефон, лежавший на тумбочке, завибрировал. Он мгновенно проснулся, его глаза открылись, и в них не было и тени сна. Он взглянул на экран, и его лицо стало каменным. Он взял трубку.

— Да, — его голос был обжигающе холодным. Он слушал несколько секунд, его взгляд был прикован ко мне, стоящей в дверях с телефоном в дрожащей руке. — Перезвоню, — отрезал он и бросил телефон на кровать. — Все в порядке, Шона? — спросил он, но его тон говорил, что он уже все понял.

— Ты… ты знал? — выдохнула я, показывая ему свой телефон с открытым видео.

Он не отводил взгляда. Его глаза были темными, бездонными колодцами. Он медленно кивнул.

— Знал.

И в этот миг до меня дошло. Это не случайная утечка. Это не месть какого-то любовника. Масштаб, качество видео… Это он. Это его работа.

— Зачем? — прошептала я, подходя ближе. Я не обвиняла его, я просто не могла понять. — Это же ты слил это в сеть, да? Зачем? Чтобы унизить ее?

— Чтобы быстро и бесповоротно расторгнуть брак, — его голос был спокоен и циничен, как у хирурга, объясняющего необходимость операции. — В нашем брачном контракте есть железный пункт о супружеской неверности. Ее измены — это не просто повод, это гарантия того, что она не получит ни цента сверх оговоренного. Это серьезная зацепка, которая лишает ее любой возможности шантажа.

— Как давно? — спросила я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — Как давно ты знал о ее… связях?

— Практически с самой первой, — он пожал плечами, и в этом жесте было леденящее душу безразличие. — Но раньше меня это не волновало. У нас не было ни брака, ни совместной жизни. Я не считал, что она мне что-то должна. А сейчас… — его взгляд стал тяжелым и пристальным, — сейчас, когда в моей жизни есть ты, эта информация стала полезным инструментом. Самый быстрый и эффективный способ развязать себе руки.

Это было жестоко. Безжалостно. Но он был прав — действенно.

— Может… может, она делала что-то еще? — тихо спросила я, с ужасом понимая, что это лишь верхушка айсберга.

Картер снова кивнул, но на этот раз его лицо стало непроницаемой маской. Он ничего не сказал.

— И что это? — настаивала я, чувствуя, как страх сжимает мне горло. — Картер, что еще она сделала?

— Это не имеет значения, — отрезал он, и в его голосе впервые зазвучало стальное окончание. — Это не твои проблемы, Шона. И вообще, — он потянулся и погасил свет на тумбочке, погружая комнату в полумрак, — я устал. Давай спать?

Вот он, его коронный прием — уход от разговора. Я поняла, что сейчас бесполезно что-либо выпытывать. Он захлопнул ставни, и никакая сила не заставит его открыться. Но я должна была узнать. Я должна была понять, откуда у него эти видео. Кто их снимал? И как давно он собирал этот компромат на женщину, которая носила его фамилию? Эта мысль была неприятной, липкой, и она не давала мне покоя, заставляя смотреть на спящего рядом мужчину с новой, тревожной опаской.

40

Дождь хлестал по окнам роскошного пентхауса, расположенного в самом престижном районе города, не уступавшего по статусу апартаментам Картера. Но здесь не было уюта и тепла. Воздух был густым от запаха дорогого коньяка, сигарного дыма и невысказанных угроз. Мужчина у окна, его силуэт вырисовывался на фоне ночного мегаполиса, был воплощением холодной ярости.

Внезапно тишину взорвал истеричный стук в дверь. Настойчивый, отчаянный, переходящий в царапание. Мужчина не повернулся. Он сделал медленный глоток коньяка, давая ей помучаться еще несколько секунд, прежде чем дистанционно разблокировал дверь.

В квартиру ворвался вихрь из меха, размокшего от дождя, искаженного макияжа и животного страха. Мелани Санчес, когда-то сиявшая на обложках глянцевых журналов, сейчас была похожа на затравленного зверя. Ее волосы прилипли к щекам, смешавшись со слезами, дорогое платье было испачкано, а в глазах стоял такой ужас, что его почти было физически ощутимо.

— Он… он… — она пыталась выговорить, но ее голос срывался на хрип.

Мужчина наконец обернулся. Его лицо, красивое и утонченное, сейчас было искажено гримасой неподдельного отвращения.

— Заткнись, — его голос прозвучал тихо, но с такой ледяной силой, что Мелани инстинктивно отшатнулась. — И закрой дверь. Ты впустила в мой дом не только свою вонь страха, но и весь сырой воздух с улицы.

Она послушно, дрожащими руками, захлопнула дверь и прислонилась к ней, словно ища опоры.

— Ты видел? — выдохнула она. — Ты видел, что он сделал?

— Весь город это видел, дура, — он медленно подошел к ней, его глаза, холодные и безднущие, сканировали ее с ног до головы с презрением. — Нарезка, надо сказать, получилась весьма… впечатляющей. Особенно тот момент в бассейне с моим итальянским «другом». Очень живописно.

— Он знал! — закричала Мелани, и ее крик был полон настоящей боли. — Картер знал обо всех! С самого начала! Как долго он собирал этот… этот компромат?

— Очевидно, столько, сколько ты ему его исправно поставляла, подкладываясь под каждого, кто сулил тебе хоть какую-то выгоду, — он остановился в паре шагов от нее, скрестив руки на груди. — Вопрос не в том, как долго. Вопрос в том, какого черта ты, конченная шалава, не замечала камер? Они были везде! В спальне, в гостевой, в бассейне, в личном лифте! Ты что, вообще ничем, кроме как членом очередного проходимца, не думала?

Мелани разрыдалась еще горше, ее тело содрогалось от рыданий.

— Я… я не знаю! В такие моменты не до камер! Ты же понимаешь…

— Я понимаю только то, что ты — непроходимая, тупая сука, — перебил он ее, его слова падали как удары кнута. — Ты имела доступ к одному из самых влиятельных и опасных людей в этом городе. Ты могла бы стать королевой. Но вместо этого ты решила играть в шпионские игры, трахаясь с его врагами и сливая информацию, как дешевая проститутка с украденными у сутенера деньгами.

Ее слезы, казалось, его только распаляли. Он сделал шаг вперед, и его пальцы впились в ее подбородок, резко задирая ее голову.

— А теперь самое интересное, моя дорогая. Что, если твой благоверный муженек, помимо твоих сексуальных подвигов, узнает, кому именно ты сливала самые сочные кусочки? Что, если он узнает, что все это время ты работала на меня?

Глаза Мелани расширились от чистого, немого ужаса. Она пыталась вырваться, но его хватка была стальной.

— Нет… он не должен… он убьет меня!

— О, он тебя не убьет, — мужчина язвительно усмехнулся. — Он просто уничтожит. Он оставит тебя без гроша, без имени, без будущего. Ты станешь посмешищем, от которого будут шарахаться на улице. И самое ужасное, — он наклонился к самому ее уху, и его шепот был слаще яда, — ты будешь жить. Долго. И каждый день будешь помнить, как все просрала.

Он отпустил ее, и она рухнула на пол, рыдая в дорогой персидский ковер. Ее тело сотрясали конвульсии отчаяния. Он был прав. Каждая его слова была правдой. Она была дурой. Ослепленной жаждой мести Картеру за его холодность, за его безразличие, она сама втоптала себя в грязь, с которой уже не могла отмыться.

— Хватит этого театра, — он брезгливо отшвырнул ее ногу носком туфли. — Ты раздражаешь. Твои сопли меня не интересуют.

Он отошел к бару, снова налил себе коньяк и повернулся к ней, облокотившись на стойку.

— Картер нанес удар. Жестокий, но эффективный. Он вывел тебя из игры. Но он совершил одну ошибку. Огромную ошибку.

Мелани медленно подняла на него заплаканное лицо, в ее глазах теплился слабый огонек надежды.

— Какую?

— Он позволил себе привязанность, — произнес мужчина, и в его глазах вспыхнули опасные огоньки. — У него появилось слабое место. Эта… Шона Холл.

При этом имени Мелани снова содрогнулась, но на этот раз не от страха, а от ненависти. Именно из-за этой серой мышки, этой нищей сотрудницы, все и началось. Картер, который годами не обращал на нее внимания, вдруг ожил, увидев ее.

— Она должна исчезнуть, — холодно, без тени эмоций в голосе, заявил мужчина. — И я помогу тебе в этом.

Мелани замерла. «Исчезнуть». Это слово повисло в воздухе, тяжелое и зловещее.

— Что… что ты имеешь в виду? — прошептала она.

— То, что ты слышала, — он отхлебнул коньяк. — Шона Холл станет несчастным случаем. Нелепой случайностью, которая разобьет сердце нашему дорогому Картеру. И без того ослабленному этим скандалом. Представь: его любовница, мать его внебрачного сына, погибает. Общественность будет рыдать. Акции холдинга, возможно, даже поползут вверх на волне сочувствия. А он… он сломается. И когда он будет слаб и уязвим, мы нанесем решающий удар.

Он подошел к ней и снова присел на корточки, глядя ей прямо в глаза.

— Ты хочешь отомстить ему, Мелани? Хочешь заставить его почувствовать такую боль, по сравнению с которой твое нынешнее унижение покажется легким недоразумением?

Она смотрела на него, и в ее мокрых от слез глазах медленно, но верно, закипала ярость. Да. Она хотела. Она хотела видеть, как Картер Кинг страдает. Как он теряет все, что ему дорого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что мне нужно делать? — ее голос, еще недавно дрожащий от слез, теперь звучал хрипло и решительно.

Мужчина улыбнулся. Это была улыбка хищника, почуявшего кровь.

— Пока ничего. Сиди смирно. Изображай из себя жертву. Плачь в камеры, требуй справедливости. Пусть все думают, что ты — несчастная женщина, которую опозорил могущественный муж. А я… я займусь подготовкой. У меня есть человек. Очень эффективный и очень незаметный. Он сделает так, что не будет никаких следов. Никаких вопросов.

Он встал и протянул ей руку, чтобы помочь подняться. Его прикосновение было холодным и безжизненным.

— А пока… у меня есть для тебя небольшой подарок. Утешение.

Он подвел ее к большому телевизору на стене и взял пульт.

— Картер был тщателен. Но не до конца. Он выложил не все. Одно видео… самое пикантное… он придержал. Наверное, как козырь на будущее. Но я его раздобыл.

Он нажал кнопку. На экране возникло изображение. Та же спальня, тот же роскошный интерьер. Но на этот раз мужчина в кадре… был он сам. Их с Мелани страстное, дикое соитие было заснято с такого ракурса, что не оставалось сомнений — это они.

Мелани ахнула, отшатнувшись.

— Откуда?.. Как?..

— У меня свои источники в его окружении, — равнодушно сказал мужчина, выключая видео. — Теперь мы связаны не только общими интересами, моя дорогая. Мы связаны кровью. Вернее, грязью. Если я паду, ты падешь со мной. Если ты решишь повернуть назад… этот ролик появится в сети через пять минут после твоего предательства. Поняла?

Она смотрела на него, и ее охватило леденящее душу понимание. Она вырвалась из лап одного монстра, чтобы попасть в когти к другому, возможно, еще более жестокому и беспринципному. Но пути назад уже не было.

— Я поняла, — прошептала она, и в ее голосе не осталось ничего, кроме пустоты и покорности судьбе, которую она сама для себя выбрала.

— Прекрасно, — он повернулся к окну, снова оставляя ее одну в центре комнаты. — Теперь убирайся отсюда. И приведи себя в порядок. У тебя начинается новая роль. Роль скорбящей свидетельницей на похоронах любовницы своего мужа.

Мелани, не говоря ни слова, поплелась к выходу. Ее плечи были сгорблены, но внутри бушевала адская смесь страха, ненависти и предвкушения мести. Война только начиналась, и ставки в ней стали смертельно высокими.

41

Вечер четверга опустился на город тяжелым, свинцовым покрывалом. В его пентхаусе, обычно таком безмятежном, царила напряженная тишина, нарушаемая лишь приглушенными новостными сводками с большого экрана. Я сидела, закутавшись в плед, и наблюдала, как ситуация с Мелани Санчес раскручивается, словно гигантская спираль, затягивая всех в свою воронку.

Каждый телеканал был одержим этой историей. Вот она, Мелани, в траурном, но откровенно дорогом черном платье, с идеально уложенными волосами и подобранным до слез макияжем, давала очередное интервью. Ее голос дрожал, руки изящно взмывали в воздухе.

«Я не понимаю, кто мог так подло подставить меня!» — всхлипывала она, глядя в камеру так, словно обращалась лично к Картеру. — «Это монтаж! Ужасная провокация! Я всегда была верна своему мужу!»

Мое лицо исказила гримаса отвращения. Она прекрасно знала, чьих это рук дело. Каждая ее фраза, каждая слеза была тщательно продуманным ходом в этой грязной игре. Особенно цинично выглядели кадры, где на ее пальце, в моменты интимной близости с другими мужчинами, ярко сверкало то самое обручальное кольцо — символ верности, который она так легко растоптала.

Но Картер не оставался в долгу. Его молчание было красноречивее любых слов. Он не оправдывался, не вступал в публичную перепалку. Он действовал. Молча, жестко, с ледяной эффективностью. Исковое заявление о разводе, поданное им, было подобно разряду молнии. Учитывая его влияние и весомость собранных «доказательств», дело взяли в работу немедленно. Его команда адвокатов, лучшие из лучших, рвала в клочья жалкие попытки защиты Мелани.

И вот здесь во мне зародилось первое серьезное подозрение. Мелани, при всей ее изворотливости, не была стратегом. Ее защита была слишком… выверенной. Слишком хорошо профинансированной. У нее вдруг появилась целая коллегия высококлассных юристов, чьи услуги стоили целое состояние. Деньги, которых у нее, по логике вещей, быть не должно. Кто-то стоял за ее спиной. Кто-то мощный и опасный.

Она пыталась выйти на связь с Картером. Ее отчаянные звонки, сообщения — все оставалось без ответа. Он был безжалостен, как акула, учуявшая кровь. И глядя на это, я, к своему удивлению, чувствовала не торжество, а щемящую жалость. Я понимала ее мотивы. Брак-пустышка, отсутствие тепла и ласки… Но оправдывало ли это измену? Нет. Тысячу раз нет. Лучше уж гордо уйти, сохранив остатки достоинства, чем вот это жалкое шоу.

Я держалась рядом с Картером. Не лезла с вопросами, не устраивала истерик. Я была его тихой гаванью, местом, где он мог просто молчать. Но моя собственная тайна — крошечная жизнь, пульсирующая внутри меня, — все еще оставалась при мне. Я даже не успела записаться к врачу. Времена были не те.

Последние несколько вечеров Картер пропадал. Возвращался за полночь, истощенный, с темными кругами под глазами. Его проблемы с Мелани были лишь верхушкой айсберга. Что-то большее, более глобальное и угрожающее, зрело на горизонте.

Вчера ночью я проснулась от щелчка закрывающейся двери. Он вошел в спальню на цыпочках, стараясь не шуметь, но мой чуткий сон, обостренный беременностью, уловил его присутствие.

— Малышка, я не хотел тебя будить, — его голос был хриплым от усталости. Он действительно двигался бесшумно, как тень.

В последнее время пресса вовсю живописала его как безжалостного монстра, тирана, уничтожающего невинную жену. Но я-то видела другого человека. Того, кто заботился обо мне, кто звонил Лиаму каждый вечер, чьи прикосновения по-прежнему заставляли мое сердце трепетать.

— Я не спала. Ждала тебя, — призналась я, приподнимаясь на локте. — Мы в последние дни почти не видимся. Я по тебе скучаю.

Он тяжело вздохнул, скидывая пиджак.

— Понимаю, Шона. Поверь, я сам мечтаю о нормальном вечере с тобой. Но это судебное дело… Оно не такое простое, как кажется.

— Ты говорил, что у тебя есть подозрения насчет ее покровителя.

— Не подозрения, а уверенность, — он сел на край кровати и провел рукой по лицу. — Она сама по себе — ничто. Испуганная, озлобленная кукла. Но кукловод… Он очень умен. И очень хорошо спрятан. Ее защита выстроена безупречно. У нее внезапно появились деньги, связи, доступ к информации, которой у нее быть не должно.

— И ты не можешь его вычислить? — спросила я, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

— Это не просто, — он покачал головой. — Он прикрывает свои следы. Но каждый, кто играет в прятки, рано или поздно совершает ошибку. Я почти нашел его. Осталось потянуть за одну ниточку… — в его глазах, уставших и потухших, на мгновение вспыхнул знакомый, опасный блеск. Холодная, хищная решимость. — И когда я узнаю его имя… он пожалеет, что вообще родился на этот свет.

От его тона стало жутко. Я сделала глубокий вдох, решаясь задать вопрос, который глодал меня изнутри.

— Картер… Зачем? Зачем ты вообще на ней женился? Я знаю, я уже спрашивала. Но сейчас… мне нужно понять. По-настоящему.

Он замер. Тишина в комнате стала густой и давящей. Он сжал челюсти, и я увидела, как напряглись мышцы на его шее. Казалось, он вел внутреннюю борьбу, решая, сколько правды он может мне открыть.

— Это не было моим выбором, Шона, — наконец прозвучало его тихое, отстраненное признание. — Это была сделка. Между моим отцом… и ее семьей.

— И у тебя не было возможности отказаться? — не унималась я. — Ты же Картер Кинг. Даже тогда ты не был никем.

— Нет, — его голос прозвучал сокрушительно твердо. — Не было. Потому что была цена, которую я не был готов заплатить.

— Какая цена? — прошептала я.

Он отвернулся, его взгляд утонул в темноте за окном. Прошло несколько долгих минут, наполненных лишь нашим неровным дыханием.

— Есть… одна девушка, — начал он, и его голос, обычно такой уверенный, дрогнул, обнажив неприкрытую уязвимость. — Я берег ее всю свою сознательную жизнь. Она… она мне дороже всего на свете.

Мое сердце сжалось от внезапного, острого укола ревности. Кто эта женщина, что способна вызвать в нем такой трепет? Он уловил мою реакцию по изменению выражения моего лица. Его рука легла поверх моей, его пальцы сцепились с моими.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Шона, это моя сестра, — тихо сказал он, и мир вокруг меня перевернулся.

Я застыла, не в силах вымолвить ни слова. Сестра? У Картера есть сестра? Об этом не знал никто. Ни одна газета, ни один сплетник никогда не упоминал о ее существовании.

— Как?.. Что?.. Почему?.. — смогла я, наконец, выдавить из себя.

Он глубоко вздохнул, словно готовясь к исповеди, которую носил в себе долгие годы.

— Мой отец, Томас Кинг… он был не человеком, а исчадием ада. Он систематически избивал мою мать, Лару Кинг. Унижал ее, изменял ей при всем честном народе. Чтобы контролировать ее, он нанял ей личного охранника. Человека, который должен был следить за каждым ее шагом двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю.

Он сделал паузу, его взгляд стал отрешенным, он смотрел в прошлое, которое, казалось, жгло его изнутри.

— И, как это часто бывает в подобных историях, она… влюбилась в него. А он — в нее. Это была ее единственная отдушина, ее крошечный бунт. Позже она забеременела. Отец, поначалу, решил, что ребенок его. Издевательства на время прекратились. Мать с ее возлюбленным строили планы побега. Мне тогда было десять. Я был слишком поглощен собственной жизнью — престижная школа, бесконечные кружки, репетиторы. Меня готовили наследовать империю, не оставляя времени на обычные детские радости… или на то, чтобы заметить боль в глазах собственной матери.

Его голос стал жестче, металлическим.

— Сбежать у нее не получилось. Когда она родила, отец заподозрил неладное. Он сделал тест ДНК. Правда выплыла наружу. Он… пытал ее, Шона. Физически и психологически. И в конце концов она назвала имя отца ребенка.

Картер замолчал, его горло содрогнулось. Он сжал мою руку так сильно, что кости затрещали.

— Он убил его. Охранника. Своими руками. А потом… потом он убил и мою мать. Причину смерти объявили как «несчастный случай». Никто не посмел усомниться.

Во рту у меня пересохло. Я смотрела на него, не в силах осознать весь ужас услышанного.

— А девочка? — прошептала я.

— Оливия, — произнес он ее имя с такой нежностью, что у меня навернулись слезы. — Он не тронул ее. Не потому, что в нем проснулась совесть. Нет. В своем больном, извращенном уме он решил, что любил мою мать. И эту «любовь» он перенес на ее дочь. Он оставил ее, чтобы воспитать. Но с каждым днем его ненависть к ней росла. Он видел в ней живое доказательство измены, символ своего позора. Когда ей исполнилось десять, его ярость выплеснулась наружу. Он мог толкнуть ее, ударить, орать до хрипоты. А я… — его голос сорвался, — я стал ее щитом. С десяти лет. Я заслонял ее собой. Я принимал на себя его гнев, лишь бы он не трогал ее. Мысль о том, что он может сделать ей что-то серьезное, была для меня невыносимой.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела не мужчину, а того самого испуганного мальчика, вынужденного стать защитником.

— Когда отец потребовал, чтобы я женился на Мелани, я отказался. Тогда он привел меня в комнату к Оливии и сказал: «Согласишься — получишь над ней полную опеку. Откажешься — я выдам ее замуж за своего шестидесятилетнего партнера и ты больше никогда ее не увидишь». У меня не было выбора, Шона. Тогда я еще не был тем, кем являюсь сейчас. Моя империя только зарождалась. Я был слаб. Я продал свою свободу, чтобы спасти ее.

Он умолк, дав мне время переварить этот шквал откровений. Во мне кипела ярость. Яростная, бессильная ненависть к Томасу Кингу. Теперь все встало на свои места. Его холодность, его неспособность к доверию, его железная воля — все это было выковано в аду его детства.

— В начале этого года Оливии исполнилось восемнадцать, — продолжил Картер, и в его голосе послышались нотки облегчения. — Сейчас она живет недалеко отсюда, под вымышленным именем, учится в университете на искусствоведа. Ее охраняют мои лучшие люди. Сейчас она на каникулах, в безопасном месте. Но Томас… он в ярости от моего развода. Он понимает, что теряет над нами последний рычаг давления. И единственное, что ему остается… — Картер посмотрел на меня прямым, тяжелым взглядом, — это попытаться добраться до нее. Или до тебя. Чтобы уничтожить меня. Это его последний шанс.

— Оливия… — прошептала я, пробуя это имя. — Оливия Кинг.

Он кивнул, и на его губах на мгновение мелькнула слабая, гордая улыбка.

— Да. И она так же сильна, как и наша мать. Только умнее. Она не сломалась.

Я не могла больше сдерживать эмоции. Я поднялась и обняла его, прижавшись к его сильной, но такой израненной душе.

— Прости, — прошептала я ему в грудь. — Прости, что я не знала. Что сомневалась в тебе. Ты… ты поступил как настоящий мужчина. Благородный и сильный. Я люблю тебя.

Я подняла лицо и поцеловала его. Это был не страстный поцелуй, а поцелуй-обещание. Обещание быть с ним, что бы ни случилось.

После этого разговора что-то изменилось. На следующее утро он попросил меня не выходить из дому без крайней необходимости. Количество охраны вокруг нашего здания утроилось. Каждое окно, каждый подъезд, каждый черный ход были под пристальным наблюдением. Воздух был наполнен немой угрозой.

Когда я смотрела в окно, мне почудилось, что за одним из окон напротив на мгновение мелькнул блик — будто от объектива бинокля или подзорной трубы. Или это просто игра света?

Что же нас ждало? Тень Томаса Кинга, этого старого монстра, нависла над нами, грозя поглотить наше хрупкое счастье. И где-то там, во тьме, прятался другой враг — таинственный покровитель Мелани, чье имя вот-вот должно было быть раскрыто. Наша жизнь превратилась в поле битвы, а ставкой в этой войне были мы все: я, Картер, наш нерожденный ребенок, Лиам… и незнакомая мне девушка по имени Оливия, чья судьба навсегда переплелась с нашей.

42

День свадьбы Рейчел начался не с предвкушения праздника, а с густого, тяжелого напряжения, что витало в воздухе пентхауса Картера. Солнечные лучи, игравшие на глянцевых поверхностях, казались обманчивыми, не в силах развеять мрачную тень предостережений, которыми он окутал меня с самого утра.

Едва я спустилась к завтраку, как он, уже одетый в строгий деловой костюм, с чашкой черного кофе в руке, выдвинул свой ультиматум.

— Шона, насчет сегодняшнего вечера. Я против того, чтобы мы шли на эту свадьбу, — его голос был ровным, но в нем слышался тот самый, стальной оттенок, который не предвещал ничего хорошего.

Я попыталась возразить, сделать свой голос легким и убедительным:

— Картер, это же свадьба Рей и Нейта. Наших друзей. Там будет полгорода — влиятельные люди, папарацци, охрана. Ты правда думаешь, что кто-то решится на что-то в такой день, под прицелом сотен камер?

Он отставил чашку, и его пальцы с силой сжали край стола. Его взгляд, темный и пронзительный, заставил меня внутренне сжаться.

— Именно поэтому. Толпа — идеальное прикрытие. Шум, суета, всеобщее внимание, направленное на молодоженов. Идеальный момент, чтобы остаться незамеченным. Томас не брезгует ничем. А новый союзник Санчес… я до сих пор не вычислил, кто он и на что способен. Нет.

В его отказе была не просто властность. Была тревога. Глубокая, животная тревога хищника, чувствующего приближение другой стаи. Это заставило меня по-настоящему задуматься. Но мысль о том, чтобы подвести Рей в самый важный день ее жизни, была невыносима.

— Я не могу не пойти, — тихо, но твердо сказала я. — Рей для меня как сестра. Она была со мной все эти годы, когда тебя не было. Я обещала.

Он задумался, его взгляд сканировал мое лицо, ища слабину. Не найдя ее, он тяжело вздохнул. Он медленно повернулся ко мне, и в его глазах я увидела не просто согласие, а стратегическое решение.

— Хорошо, — уступил он, и это прозвучало как приговор. — Но будешь подчиняться мне беспрекословно. Не отходишь от меня ни на шаг. Ни на метр. Ты пьешь только то, что я тебе подаю. Ты идешь в туалет только с охраной. Поняла?

Я просто кивнула, глотая протест, который подступил к горлу. Спорить было бесполезно и опасно. Лучше уж такое, пусть и унизительное, соглашение, чем быть запертой здесь, в этой золотой клетке, под предлогом безопасности. По крайней мере, я увижу Рей.

Церемония была назначена на три часа дня. Сейчас же на часах было только 10:20 утра. Я только что позвонила Картеру, пока он был в офисе. Его голос в трубке был напряженным, отрывистым.

— Я подъеду за тобой в 14:15. К этому времени ты должна быть полностью готова. Одевайся. Жди.

В его тоне не было места для обсуждений. Я повесила трубку и погрузилась в странный ритуал подготовки, который больше походил на облачение в доспехи перед битвой, чем на сборы на праздник.

В спальне меня уже ждали две девушки — визажист и стилист, нанятые Картером. Они были удивительно милы и профессиональны, их легкие, беззаботные болтания о курьезных случаях с других свадеб и показов действовали как бальзам на мои издерганные нервы. Они смешили меня до слез, и на время я забыла о дамокловом мече, висящем над нами.

— Ваши волосы — это просто мечта, — восхищенно говорила стилист, Клара, укладывая мои непослушные кудри в элегантную, но слегка небрежную укладку. — Мы не будем их заливать лаком. Пусть живут. Просто добавим объема и формы.

Тем временем визажист, Ариана, с помощью кисточек и теней создавала на моем лице шедевр. — У вас идеальная кожа, миссис Холл. Я просто подчеркну ваши глаза. Сегодня они должны сиять.

Их работа была волшебством. Когда они наконец отступили, позволив мне взглянуть в зеркало, я застыла в немом изумлении. На меня смотрела незнакомка. Изящная, сияющая, невероятно красивая женщина. Мои волосы были уложены в сложную, но воздушную прическу, из которой живописно выбивались несколько завитков, обрамляя лицо. Платье… Ах, это платье.

Оно было из темно-синего бархата, цвета ночного неба, усыпанного звездами. Ткань струилась по моим бедрам, подчеркивая каждую линию, мягко облегая талию и расходясь внизу легким воланом. Оно было одновременно скромным и невероятно соблазнительным. Стилисты дополнили образ тонким серебряным колье с единственным сапфиром, который перекликался с цветом платья, и туфлями на достаточно удобом, но элегантном каблуке, делавшем мои ноги бесконечно длинными.

«Картер будет в шоке», — пронеслось у меня в голове. И тут же, более дерзкая мысль: «Сегодня ночью мы обязательно займемся сексом». После того кошмара с видео Мелани, между нами будто возникла невидимая стена. Напряжение, стресс, его постоянные отлучки — все это оставило нас на разных берегах. Но сейчас, глядя на свое отражение, я чувствовала, как внутри просыпается давно забытое желание. Острое, влажное. Я почти физически ощущала его руки на своей коже, его губы на своем теле. Легкие мурашки пробежали по спине и собрались в низу живота сладким, томительным комом. «Он захочет меня еще в машине», — с уверенностью подумала я, и от этой мысли стало жарко.

Ровно в 14:15, как и было приказано, я вышла во внутренний двор нашего дома. Прохладный осенний воздух обжег лицо, но внутри меня пылал огонь. И тут мое дыхание перехватило.

Он ждал меня, прислонившись к черному, полированному до зеркального блеска автомобилю. И был… великолепен. Словно сошедший со страниц самого дорогого глянца. Его костюм был того самого, глубокого ночного оттенка, что и мое платье. Идеально, он подчеркивал его широкие плечи и узкую талию. Белоснежная рубашка оттеняла его загорелую кожу, а галстук, того же синего цвета, был повязан с безупречной точностью. На его запястье сверкали массивные, но изящные часы. Сверху он накинул пальто, но оно было расстегнуто. Его волосы были уложены с небрежной элегантностью, и в его позе читалась та самая, хищная грация, которая сводила меня с ума.

Я не просила его подбирать костюм в тон моему платью. Я лишь вчера мельком показала ему платье на вешалке. И он… он запомнил. Он сделал это. Этот жест, казалось бы, такой незначительный, ударил по мне сильнее любого признания в любви. Это было молчаливое заявление. Заявление о том, что мы — пара. Единое целое.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я накинула меховую накидку, но сейчас она казалась невыносимо тяжелой и горячей. Мне хотелось сбросить ее, сбросить все эти слои ткани и прикоснуться к нему. Ощутить тепло его кожи через дорогую ткань костюма.

И в этот момент он поднял на меня взгляд.

Время остановилось. Его глаза, темные и бездонные, медленно, с нескрываемой, животной оценкой, скользнули по мне с ног до головы. Он не сказал ни слова. Он просто смотрел. Но в этом взгляде было все. Восхищение, потрясение, признание. И та самая, дикая, неконтролируемая похоть, которую я в нем так любила и так боялась. Этот взгляд был похож на прикосновение. Он обжигал, пожирал, лишал воли.

Жар, волнами накативший на меня, был таким интенсивным, что у меня потемнело в глазах. Кровь застучала в висках, пульсируя в такт бешеному ритму сердца. Я медленно, будто в замедленной съемке, сделала шаг к нему. Каждый мускул моего тела был напряжен, каждая клетка кричала о нем.

И я с ужасом и восторгом поняла, что сегодняшний вечер станет для меня настоящей пыткой. Пыткой желания. Пыткой необходимости сохранять лицо, улыбаться, вести светские беседы, в то время как все мое естество будет рваться к нему, требуя его прикосновений, его поцелуев, его властного обладания. Между нами растянулось невидимое поле напряженности, заряженное страстью и обещанием того, что должно случиться позже. И это ожидание было и мучительным, и сладостным одновременно.

Он выпрямился, его губы тронула едва заметная, но красноречивая улыбка. Он открыл дверь автомобиля.

— Мисс Холл, — произнес он, и в его голосе прозвучала та самая, опасная нота, что заставляла мое сердце замирать. — Боюсь, мы можем опоздать.

Я села в салон, и дверь захлопнулась, отсекая внешний мир. Мы остались одни в тесном, пропитанном его запахом пространстве. И я знала, что путь до свадьбы станет для меня первым, и самым трудным, испытанием на прочность.

43

Машина плавно затормозила у входа, и мое дыхание на мгновение остановилось. Огромный ресторан, больше похожий на дворец из светлого песчаника, возвышался перед нами, утопая в зелени. Его территория была поистине огромной: ухоженные газоны, цветущие аллеи, и все это было огорожено изящной кованой оградой, увитой плетистыми розами. Но внутри меня бушевала не эстетическая радость, а настоящая буря. Всю дорогу мы молчали, и это молчание было густым, насыщенным, его можно было резать ножом и подавать на блюдце. Воздух в салоне был наполнен электричеством невысказанного желания, и я едва сдерживала дрожь в коленях.

Моя рука потянулась к ручке двери, но прежде чем я успела ее толкнуть, его пальцы мягко, но неотвратимо обхватили мое запястье. Он притянул меня к себе, и его губы нашли мои. Это был не стремительный, жадный поцелуй, а медленный, глубокий, исследующий. В нем была такая нежность, что у меня закружилась голова. Я ответила ему с той же самоотдачей, позволив себе утонуть в этом ощущении. Моя душа трепетала, как пойманная птица, сердце отозвалось на его ласку пожаром, разлившимся по всему телу. Жар пробежал по коже, сосредоточившись внизу живота сладкой, томной тяжестью. Я почувствовала, как влажность между ног стала очевидной, а соски заострились, натирая о шелковую подкладку лифа.

Его губы скользнули с моих губ на шею, к чувствительному месту за ухом, и тихий, предательский стон вырвался из моей груди. В этот момент я готова была отдать все, лишь бы он продолжил, чтобы его руки разорвали этот проклятый бархат и коснулись обжигающей кожи.

Но разум, слабый и отдаленный, напомнил о реальности. Мой макияж, укладка, платье… Все это труды трех часов и тысяч долларов.

— Картер… — прошептала я, мягко отстраняясь. Мой голос звучал хрипло и прерывисто. — Сегодня ночью… Обещаю. Но нельзя, чтобы мой внешний вид был испорчен. Не здесь.

Он откинулся назад, его темные глаза пылали таким интенсивным огнем, что стало трудно дышать.

— Ты в любом виде самая красивая, — произнес он, и его слова прозвучали не как пустой комплимент, а как констатация факта, неоспоримого и вечного.

Это ли не признание в любви? Сердце сжалось от щемящей боли. Я все ждала этих трех заветных слов, но он их не произносил. Всегда — «ты мне нужна», «ты моя», «ты прекрасна». Но не «люблю». Маленькая червоточина грусти точила меня изнутри, но я тут же гнала ее прочь. Своими поступками, своей заботой, самой этой поездкой сюда, несмотря на все риски, он доказывал мою значимость гораздо красноречивее любых слов.

Мысль о предстоящей поездке к его сестре Оливии в воскресенье заставила меня на мгновение отвлечься. Мне не терпелось с ней познакомиться. Картер сказал, что она знает обо мне и тоже ждет встречи. Это была еще одна ниточка, связывающая меня с его таинственным, закрытым миром.

Я быстренько чмокнула его в губы, стараясь не смазать помаду, и с сияющей, хоть и немного дрожащей улыбкой вышла из машины. У входа собралось уже достаточно много гостей, и когда мы с Картером пошли к входу, я взяла его под руку, чувствуя, как на нас устремляются десятки взглядов. Вернее, на него. Он был тем, кого все хотели видеть — богатый, могущественный, невероятно привлекательный Картер Кинг. Я понимала, что желание многих женщин в его адрес не иссякло даже во время его «идеального» брака с Мелани. Да, я ревновала. Но я не могла запретить им смотреть. Однако мое сердце согревало то, что сам Картер, казалось, не замечал никого вокруг. Его внимание было полностью приковано ко мне, и это заставляло мои губы растягиваться в счастливой улыбке.

И тут я почувствовала его шепот у своего уха, его губы едва коснулись мочки:

— И что заставило тебя улыбнуться, малышка?

— Неважно, — так же тихо и с улыбкой ответила я.

— А мне важно, — настаивал он, и его голос был обволакивающим и нежным. Он снова коснулся губами моего уха, и все мое тело взорвалось фейерверком мурашек. Я почувствовала, как горячая кровь приливает к щекам. Картер заметил это и улыбнулся. Открыто, при всех. И снова наклонился ко мне:

— Ты уверена, что сможешь дождаться ночи?

— Нет, — призналась я с предельной искренностью, глядя ему прямо в глаза. — Когда я рядом с тобой, мое тело постоянно требует тебя. Все время.

Он снова улыбнулся, и я увидела, как на лицах окружающих отразился шок. «Чего удивляются? — подумала я с легким раздражением. — У них что, нет своих страстных отношений?»

Мы переступили порог ресторана, и я замерла, пораженная. Интерьер был великолепен. Высокие сводчатые потолки, украшенные лепниной, огромные хрустальные люстры, отбрасывающие на стены мягкий, теплый свет. Стены были окрашены в теплый персиковый цвет, а пол выложен полированным мрамором. Повсюду стояли изящные столы, накрытые белоснежными скатертями, на которых сверкали хрустальные бокалы и столовое серебро. Пространство было украшено композициями из белых орхидей и нежно-розовых пионов, их аромат смешивался с запахом дорогого парфюма и свежей выпечки.

Я хотела рассмотреть все детали, но не успела. Чьи-то руки внезапно обхватили меня сзади. Я инстинктивно напряглась и посмотрела на Картера, но его лицо оставалось спокойным. Значит, все в порядке.

Я быстро обернулась и увидела Кору. Ого! Она сильно изменилась. Ее заметные фиолетовые волосы сменились на огненно-рыжий цвет, который ей невероятно шел. Я с радостью обняла ее в ответ.

— Я так по тебе скучала, Кора!

— И я по тебе, детка! — она рассмеялась. — Судя по всему, у тебя накопилось полно новостей, — она игриво подняла брови, кивая в сторону отошедшего Картера. Он, заметив это, тактично ретировался в сторону Нейта, оставив нас наедине.

Мы с Корой направились к одному из столиков в стороне.

— Ну что, Кинг? — спросила она без лишних предисловий.

Я покраснела и просто кивнула.

— И как так вышло? — ее интерес был искренним, без капли осуждения. — Хотя, если честно, я всегда знала, что вы будете вместе.

— Что? — удивилась я. — Откуда?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Детка, это мое шестое чувство, — она загадочно улыбнулась и легонько ткнула меня пальцем в нос, от чего мы обе рассмеялись. — Оно никогда не подводит.

— Ну а если серьезно? — настаивала я.

— Как вы встретились спустя столько лет? И… он знает про Лиама? – Кора решила не отвечать на мой вопрос.

Я глубоко вздохнула и рассказала ей все. Как устроилась младшим аналитиком в «Саммит Кэпитал», не подозревая, что он — генеральный директор. Как врезалась в него. Как он, казалось, не узнал меня сначала, хотя позже признался, что понял все с первой секунды. Как он протянул руку, чтобы помочь мне подняться, и его прикосновение было как удар током.

Кора слушала внимательно, не перебивая.

— А про Лиама ты ему сама рассказала? — спросила она, когда я закончила.

— Нет, — я улыбнулась, вспоминая тот судьбоносный день. — Лиам все сделал сам. — И я рассказала, как мама привезла его в гости, как он открыл дверь и увидел Картера. Как лицо Картера стало маской изумления, когда он увидел свою живую копию.

— Я видела то видео с Санчес, — вдруг прорычала Кора, и ее лицо исказила гримаса злости.

— Почему ты так злишься? — удивилась я.

— Потому что она сука, — выдохнула Кора. — Из-за нее вы тогда не смогли быть вместе. Не было бы всех этих лет разлуки.

— Ты права, наверное, — вздохнула я. — Но кто знает, что было бы? Всему свое время. Ладно, хватит обо мне. Как твои дела?

Кора рассказала, как поначалу ей было тяжело вкатиться в экономику и все сопутствующие дисциплины. Про парня, имя которого я уже и забыла, из-за которого я пару раз ночевала не в нашей общаге, они расстались еще на предпоследнем курсе. Он, как и предыдущий «козел», ей изменил. Кора решила завязать с поисками «члена на всю жизнь» — это была ее любимая цитата — и с головой ушла в карьеру. Сейчас ее все устраивало, и менять ничего она не хотела.

Наше уединение прервал вихрь в облике Микки. Она подлетела к нам и принялась обнимать нас с такой силой, будто мы не виделись десятилетия. Как же я была рада ее видеть!

И вот мы сидели втроем, как в старые добрые времена в университете: я, Кора и Микки, не хватало только Рей. Мы обсуждали маленькую дочку Микки, карьерные взлеты Коры, смеялись над воспоминаниями. Это было так тепло и по-домашнему уютно. Эту идиллию нарушило появление наших кавалеров.

И снова, как и у входа, мое дыхание перехватило при виде Картера. Он был воплощением элегантности и мощи. Он подошел и протянул мне руку с такой естественной джентльменской галантностью, что сердце ушло в пятки.

— Церемония начинается, — мягко сказал он.

Мы направились в сад, принадлежавший ресторану. И снова я испытала эстетический шок. Это был не просто сад, а произведение ландшафтного искусства. Идеально подстриженный изумрудный газон раскинулся до самого горизонта, прерываясь аккуратными дорожками из белого гравия. По обеим сторонам от главной аллеи росли кусты, подстриженные в виде геометрических фигур и даже фантастических животных. Но главным украшением была сама зона церемонии.

Алтарь представлял собой изящную белоснежную арку, увитую живыми белыми розами и плющом. Сквозь нее открывался вид на искусственное озеро, в гладкой поверхности которого отражалось заходящее солнце. Перед аркой стоял небольшой подиум, на котором уже находился распорядитель церемонии. Рядом с ним, залитый золотым светом, стоял Нейт. Он выглядел потрясающе в своем белом костюме, который идеально сидел на его спортивной фигуре. Его светлые волосы были аккуратно уложены, а лицо светилось счастливым волнением.

Мы должны были разделиться, так как Картер был другом жениха, а я — невесты. Но Картер, не отпуская моей руки, твердо повел меня вперед, и мы устроились в первых рядах… со стороны жениха. На нас снова обрушился шквал любопытных и осуждающих взглядов. На сей раз мне стало действительно не по себе. Шепоток стало больше.

Картер, как будто чувствуя мой дискомфорт, снова наклонился ко мне.

— Шона, ты прекрасна, — его шепот был таким тихим, что его слышала только я. — И ты моя женщина. Я хочу, чтобы все об этом знали. Пусть эти люди пошепчутся сегодня и забудут завтра. Их мнение для меня — пыль.

Я посмотрела на него, и мои тревоги растаяли под теплом его уверенности. Он притянул меня к себе, и я уткнулась лицом в его плечо, вдыхая знакомый, успокаивающий запах его парфюма, смешанный с ароматом свежего воздуха. Как он всегда угадывал, что творится у меня в душе?

Я решила последовать его совету и отключиться от окружающих. Но странное, неприятное ощущение не покидало меня. С самого момента нашего появления в саду я чувствовала на себе чей-то пристальный, тяжелый взгляд. Он был полон не любопытства, а чего-то холодного, враждебного. По спине бежали ледяные мурашки. Я украдкой оглянулась, но среди нарядной, беззаботной толпы не увидела ни одного подозрительного лица. «Паранойя, — сказала я себе. — Просто паранойя».

— Что случилось? Ты выглядишь взволнованной, — тихо спросил Картер, его бдительность ни на секунду не ослабевала.

— Просто… переживаю за Рей, — соврала я, делая беззаботное лицо. — Представляю, как она волнуется там, внутри. — Я не могла признаться ему в своих глупых предчувствиях. Во-первых, он и так был против нашего прихода, а во-вторых… я сама была почти уверена, что мне показалось. — Картер, это место… оно невероятное. Такой огромный и красивый ресторан.

— Согласен, — кивнул он, его взгляд скользнул по окружающему великолепию с долей собственнической гордости.

— Интересно, кто его владелец, — заметила я. — У него прекрасный вкус.

— Хочешь с ним познакомиться? — спросил Картер, и в его голосе прозвучала игривая, немного грубоватая нотка.

Я рассмеялась.

— Нет, просто хотелось бы похвалить человека с таким безупречным чувством стиля.

— Что ж, — он повернулся ко мне, и его лицо стало серьезным. — Тогда знакомься. Это я.

Мои глаза расширились от изумления. Я смотрела на него, не веря своим ушам.

— Ты… ты шутишь.

— Нет, Шона, — он покачал головой, и на его губах играла та самая, хитрая улыбка. — Это действительно мой ресторан.

Я была в полном, абсолютном потрясении. «Ничего себе, — пронеслось в голове. — Вот это масштаб. И вот это вкус».

— Соглашусь, — снова прошептал он, как будто читая мои мысли. Его губы почти коснулись моего уха. — Вкус у меня действительно превосходный.

От его слов, от его тона, от самого его присутствия по моей коже снова побежали мурашки, на этот раз — сладкие и желанные, собравшиеся в том самом чувственном узле внизу живота. Я не удержалась и прошептала ему в ответ, целуя его в щеку:

— Я люблю тебя.

В тот же миг зазвучали первые торжественные аккорды свадебного марша. Все встали. Я обернулась и застыла.

По белой гравийной дорожке, под руку с отцом, шла Рей. Она не шла — она парила. Ее платье было шедевром. Сшитое из плотного шелкового атласа, оно имело глубокое, но элегантное V-образное декольте и длинные рукава-фонарики. Юбка, прямая и строгая спереди, сзади переходила в длинный, струящийся шлейф, расшитый мельчайшим жемчугом и хрустальными бусинами, которые сверкали в лучах заката. Ее волосы были убраны в низкий, небрежный, но невероятно изящный пучок, из которого выбивались несколько мягких локонов, обрамлявших лицо. В руках она держала скромный, но элегантный букет из белых калл. Она была воплощением стиля, грации и счастья. И в этот момент все, включая мои глупые страхи, перестало иметь значение.

Церемония бракосочетания проходила под открытым небом, и казалось, сама природа благословляла этот союз. Воздух был напоен ароматом роз и свежескошенной травы, а последние лучи заходящего солнца окрашивали небо в нежные персиковые и золотые тона, создавая живописный фон для белоснежной арки, увитой цветами. Когда Рей и Нейт, взявшись за руки, смотрели друг на друга, давая свои клятвы, в воздухе витала такая осязаемая любовь, что у многих наворачивались слезы. Их голоса, тихие и уверенные, звучали как самая прекрасная музыка. Они обещали быть друг с другом в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит их.

Я сидела, затаив дыхание, и не могла сдержать дрожи в подбородке. Слезы катились по моим щекам сами собой, оставляя соленые дорожки на губах. Я смотрела на Рей, на ее сияющее лицо, на то, как Нейт смотрит на нее, словно она — единственная во Вселенной, и в моем сердце шевелилось что-то теплое и одновременно щемящее. Это было так чисто, так искренне. Картер, сидевший рядом, незаметно сжал мою руку, и его большой палец провел успокаивающий круг по моей коже. Он не смотрел на меня, его внимание было приковано к жениху и невесте, но этот жест говорил о многом. Он понимал.

Позже, когда церемония завершилась бурными аплодисментами и осыпанием молодоженов лепестками роз, мы переместились в главный банкетный зал ресторана. Он был еще великолепнее, чем я могла представить. Высокие потолки с лепниной, огромные хрустальные люстры, отбрасывающие на стены мерцающие блики. Столы, накрытые белоснежными скатертями, ломились от изысканного фарфора и хрусталя. В центре каждого стола возвышались композиции из белых орхидей и свечей в высоких подсвечниках, создавая интимную и романтическую атмосферу.

Наш стол был одним из центральных. Я сидела между Картером и Корой, напротив Микки и ее мужа. Картер, к моему удивлению, быстро нашел общий язык с ним. Они обсуждали что-то связанное с новыми технологиями в строительстве, и я с теплотой наблюдала, как мой обычно замкнутый и властный Картер ведет светскую беседу, его лицо оживленное, жесты — спокойные и уверенные. Он выглядел… расслабленным. Немного.

Пока они были заняты разговором, мы с девочками устроили свой маленький совет. Микки, прищурив свои хитрые глаза, смотрела на мой бокал с фруктовым соком.

— Так, Холл, — начала она, подозрительно покачивая своим бокалом с шампанским. — Объясни нам. Почему ты не пьешь? Ты же обычно не отказываешься от хорошего Просекко. Что случилось? Боишься, что Кинг увезет тебя отсюда раньше времени, если ты расслабишься? — она подмигнула.

Я заставила себя рассмеяться, надеясь, что звук получился естественным.

— Нет, все проще. После рождения Лиама мой организм как-то резко начал негативно реагировать на алкоголь. Даже от одного бокала вина мне потом весь следующий день приходится несладко. Головная боль, тошнота… Решила, что игра не стоит свеч. Проще вообще не пить.

Моя ложь была выверенной и звучала убедительно. Кора и Микки понимающе закивали.

— А, бывает, — вздохнула Кора. — У моей тети так же. Ничего, зато у тебя цвет лица лучше, чем у нас, грешных. — Она подняла свой бокал. — За твое здоровье, даже если ты его бережешь с помощью сока!

Я улыбнулась и отпила своего апельсинового фреша. Картер, краем глаза наблюдавший за нашим обменом репликами, казалось, поверил моему объяснению. Чувство стыда снова кольнуло меня, но я тут же его подавила. «Завтра, — твердо пообещала я себе. — Завтра я все ему расскажу. После этой свадьбы, когда мы останемся одни».

Разговор плавно перетек на воспоминания о наших студенческих годах. Микки с Корой с упоением вспоминали, как они «отрывались» в клубах, а потом мучительно страдали от последствий.

— Помнишь, Кора, тот раз, когда ты перепила текилы и пыталась объяснить таксисту на ломаном английском, что ты — потерянная принцесса Нигерии? — хохотала Микки.

— А ты помнишь, как после трех коктейлей решила, что умеешь танцевать танго на столе в баре? — парировала Кора. — Мы чуть не были выгнаны оттуда навсегда!

Я смеялась вместе с ними, но внутри меня все сжималось от двойственности ощущений. С одной стороны — эта теплая, дружеская атмосфера, с другой — моя собственная тайна, которая отделяла меня от них невидимой стеной. Они жили своей беззаботной (насколько это возможно) жизнью, а я носила внутри себя новую жизнь, которая навсегда все изменит.

Я наблюдала за Рей. Она была подобно яркому солнцу, вокруг которого вращались все планеты-гости. То ее уводили родители, чтобы представить каким-то важным родственникам, то ведущий приглашал для традиционных конкурсов, то подружки окружали ее, желая сфотографироваться. Но сквозь всю эту суету я видела ее лицо — сияющее, абсолютно счастливое. И это счастье было настолько заразительным, что у меня в груди зашевелилось странное, сладкое предвкушение. На секунду мне показалось, что это я стою там, в белом платье, а Картер смотрит на меня тем же взглядом, полным обожания и собственнической гордости, что и Нейт на Рей.

Импульсивно я придвинулась к Картеру. Он мгновенно прервал разговор и повернулся ко мне, все его внимание фокусируясь на мне с такой интенсивностью, что у меня перехватило дыхание.

— Картер, — прошептала я, чтобы нас не услышали за общим шумом. — А когда я выйду за тебя замуж… мне нужно будет брать твою фамилию?

Он посмотрел на меня с таким выражением, будто я спросила, не мокрая ли вода. Легкая усмешка тронула уголки его губ.

— Конечно, — его голос был низким и уверенным. — Ты станешь Шоной Кинг. И Лиам тоже. У него будет моя фамилия. И у всех наших будущих детей, — он сделал паузу, и его взгляд стал темным, полным обещания. — Без вариантов.

Его слова, такие простые и властные, снова ударили по моей совести. «Нашим будущим детям». Он говорил об этом так уверенно, даже не подозревая, что один из них уже начал свой путь. Ладно, все еще впереди. Я улыбнулась ему, пытаясь скрыть смесь вины и радости.

— А Мелани? — не удержалась я от вопроса. — Она не хотела брать твою фамилию?

Его лицо мгновенно стало каменным. Все тепло исчезло из его глаз.

— Не имело значения, хотела она или нет. Я был против.

— Почему? — не поняла я.

— Потому что этот брак был фарсом с самого начала, — его голос стал ледяным, отстраненным. — Я не хотел, чтобы ее имя было хоть как-то связано с моим настоящим. Это была временная мера. И она закончилась.

Я поняла, что дело было не во мне, а в той горькой необходимости, на которую он пошел ради сестры. Я просто кивнула, давая ему понять, что тема закрыта. Потом, почувствовав легкое головокружение от нахлынувших эмоций и духоты в зале, я сказала:

— Картер, я отойду в дамскую комнату. Немного освежиться.

— Тебя проводить? — его бдительность, казалось, никогда не ослабевала.

— Нет, нет, — поспешно ответила я. — Я знаю дорогу. Всего пару минут.

Он кивнул, но его взгляд был настороженным. Он наклонился и мягко, почти невесомо, коснулся моих губ своими. Это был быстрый, но проникновенный поцелуй, полный невысказанной заботы. Я почувствовала, как на нас снова устремляются десятки взглядов, но мне было уже почти все равно. Его прикосновение было моим щитом.

Я вышла из шумного зала в прохладную, тихую галерею, ведущую к туалетам. Воздух здесь был свежее, и я с облегчением сделала глубокий вдох. Мое лицо горело — от выпитого сока, от эмоций, от его поцелуя. Я зашла в дамскую комнату. Она была такой же роскошной, как и все остальное: стены из темного мрамора, золотые смесители, огромные зеркала в позолоченных рамах. Было пусто.

Я подошла к одному из раковин и посмотрела на свое отражение. Глаза блестели, щеки пылали румянцем. Я выглядела возбужденной и немного потерянной. Решив привести себя в порядок, я наклонилась, набрала в ладони холодной воды и умыла лицо, а затем провела мокрыми пальцами по шее, пытаясь сбить жар. Капли воды стекали за воротник платья, вызывая приятную дрожь.

Я только начала выпрямляться, как вдруг за спиной раздался голос. Низкий, шипящий, полный такой незамутненной ненависти, что я вздрогнула и чуть не поскользнулась на мокром полу.

— Ну что, скажи мне, сука, — прошипел голос, и каждое слово было похоже на удар хлыста. — Как тебе трахаться с моим мужем?

Я медленно, словно в кошмарном сне, повернулась. В дверях, прислонившись к косяку, стояла Мелани Санчес. Она была бледна как полотно, ее идеальный макияж не мог скрыть темные круги под глазами и искаженное злобой лицо. На ней было черное облегающее платье, слишком вызывающее для свадьбы, словно вызов всему этому миру счастья и любви. Ее пальцы сжимали маленькую сумочку так сильно, что костяшки побелели. И ее взгляд… ее взгляд был устремлен на меня, и в нем была такая открытая, неприкрытая угроза, что по моей спине пробежал ледяной холод. Мое сердце замерло, а потом забилось с такой бешеной силой, что я услышала его стук в ушах.

44

Сердце колотилось где-то в горле, отчаянный, неподконтрольный ритм, от которого звенело в ушах. Я попыталась унять свой страх, вжавшись спиной в прохладную стену у раковины. Казалось, само воздушное пространство туалета сгустилось и стало вязким, как сироп, затрудняя каждый вздох. Но хуже всего были глаза Мелани. В них не осталось ничего человеческого, лишь первобытная, кипящая злость, черная и бездонная, как космос. Она пылала, и в этом плавильном котле ее взгляда таяли все мои надежды на мирный исход. Я не знала, на что она была способна в таком состоянии, и эта неизвестность сковывала хуже ледяных оков.

Моя ладонь инстинктивно легла на еще не округлившийся живот, на тот крошечный, беззащитный комочек жизни, который был сейчас моей единственной и главной миссией. Его безопасность — вот все, что имело значение. Мне нужно было успокоить эту бурю, эту разъяренную фурию передо мной. Не спровоцировать, не вступать в открытый конфликт, а найти ту хрупкую нить, за которую можно было бы потянуть, чтобы все это не рухнуло в бездну.

Собрав остатки сил, я заставила свой голос звучать мягко, почти шепотом, боясь резким звуком обрушить и без того шаткое равновесие.

— Мелани, пожалуйста, тебе действительно стоит успокоиться. Давай поговорим, как взрослые люди.

Ответом ей был не смех, а нечто гораздо более пугающее — низкий, грудной, глухой звук, который, казалось, рождался не в ее горле, а в самой преисподней. Он был полон такой неприкрытой угрозы, что по моей спине пробежал ледяной рой мурашек. Черт. Черт! Это был тот самый тревожный звоночек, который перерастал в набат. Вот оно, то самое неприятное ощущение чужих глаз в спине, которое преследовало меня последние дни. Надо было принять предложение Картера, чтобы он меня сопроводил. Надо было настоять, чтобы он подождал возле двери. Глупая, самонадеянная гордыня.

— Успокоиться? — ее голос был подобен лезвию, проведенному по шелку. — Успокоиться? Ты, ничтожная тварь, разрушила мою жизнь, ты это вообще понимаешь? Ты влезла своими грязными руками и разломала все, что у меня было!

Каждое ее слово било по мне, как плеть. Я сглотнула комок страха, подступивший к горлу.

— Я ничего не рушила, Мелани, клянусь. Давай сядем и нормально поговорим? Пожалуйста.

Но она не слышала. Ее лицо, некогда красивое, а теперь искаженное гримасой ненависти, все больше и больше заливалось багровым румянцем ярости. Она сжимала и разжимала кулаки, и я могла разглядеть, как белеют костяшки ее пальцев от нечеловеческого напряжения. Казалось, вот-вот, и ее кожа не выдержит, и наружу хлынет та самая тьма, что пылала в ее глазах.

— Ты? — она издала презрительный хриплый звук. — Ты трахалась с моим мужем, родила от него ребенка, а теперь он ходит, обнимает тебя, улыбается тебе той светлой улыбкой, которой никогда, слышишь, НИКОГДА не было для меня! Он смотрит на тебя так, будто ты его единственный лучик! А я что? Я — пыль у его ног!

От ее слов стало физически больно, но один обрывок фразы врезался в сознание острее остальных.

— Откуда... откуда ты знаешь о ребенке? — выдохнула я, и мир на мгновение поплыл.

Мы никому не говорили. Еще рано. Только мы вдвоем... Как она могла? Ледышка страха пронзила меня от макушки до пят. Она мерзко, по-кошачьи улыбнулась, и это осознание ударило по мне с силой обуха. Фотографии. Те самые анонимные снимки меня и Лиама в аэропорту.

— Это... это ты прислала те фотографии? — мой шепот был полон ужаса, а глаза, наверное, расширились до размеров блюдец.

Она снова рассмеялась — тот же леденящий душу, торжествующий смех.

— Пускай будет так. Ты должна была просто исчезнуть, испугаться и свалить. А ты что сделала? Ты все ему рассказала! Ты влезла в нашу жизнь, в наш брак, и теперь я сделаю все, чтобы вы оба пожалели об этом!

Ее голос взвизгивал, срывался на фальцет, и это было поистине жутко. Пока она изливала свой поток ненависти, мой мозг, отчаянно цепляясь за возможность спастись, выдал единственное более или менее разумное решение. Телефон был зажат в моей потной ладони. Не сводя с Мелани глаз, я скользнула большим пальцем по экрану, ориентируясь на память и тактильные ощущения. Одно движение... еще одно... Господи, только бы не заметила. Я почувствовала легкую вибрацию — запись на диктофоне пошла. Хоть какая-то улика, хоть какой-то след.

— Мелани, этот ребенок... он был зачат еще до того, как я узнала о тебе, — старалась я говорить четко, для микрофона, но голос предательски дрожал. — В то время я не знала, что Картер помолвлен. Это была ошибка, понимаешь?

— Да мне ПЛЕВАТЬ! — ее крик эхом отозвался в тишине кухни. — Все самое дерьмовое, все самое отвратительное в моей жизни случилось из-за тебя! Из-за твоего существования!

Пелена ярости перед ее глазами была почти осязаемой. Она ослепла от гнева, и меня это пугало до тошноты, до дрожи в коленях. Я чувствовала, как подкатывает спазм, и замерла, боясь пошевелиться.

И тут она заговорила снова, и ее слова обнажили всю глубину ее падения.

— Картер Кинг... — она произнесла его имя с такой ядовитой ненавистью, что мне стало холодно. — Он запретил мне брать его фамилию, ты представляешь? Официально я все еще Санчес. Он никогда не был мне настоящим мужем. Только по бумагам. Красивая картинка для папочки. Да, я искала ласку на стороне! И мне не стыдно! Я хотела быть любима, я жаждала этого, как умирающий от жажды — глотка воды! А его сердце... его сердце было занято тобой. Тобой! И ты виновата в том, что вообще родилась на этот свет!

Отчаяние и страх на секунду прорвались сквозь осторожность.

— И именно поэтому ты сливала информацию о его работе третьим лицам? — спросила я, все еще не веря в масштаб предательства. — Ты передавала данные его конкурентам?

Ее лицо исказила новая уродливая ухмылка.

— А почему бы и нет? Я хочу уничтожить его так же, как он уничтожил меня. Блять, я ЛЮБИЛА его! — ее крик, казалось, был рассчитан на то, чтобы его услышали все, кто находится в этом ресторане, но она уже не думала о последствиях. Она стояла на краю, и ее было не остановить. — А он... он никогда не видел во мне любимую. Никогда!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Тогда зачем? — прошептала я, пытаясь достучаться до остатков ее рассудка. — Зачем ты согласилась на этот брак? Разве ты не понимала, что он, холодный и недоступный, не даст тебе того, чего ты так отчаянно желала?

Она сделала шаг ко мне, и ее голос вдруг стал тихим, страшным в своем неестественном спокойствии.

— Я любила его с самого детства, — прошипела она, и в этом шепоте было больше угрозы, чем в предыдущих криках. — Мы росли вместе. У нас все было хорошо. ИДИЛЛИЯ! Пока не появилась ТЫ! Я ненавижу тебя! Я хочу, чтобы тебя не существовало!

От этой прямой, недвусмысленной угрозы все внутри меня перевернулось и упало в бездну. Мозг лихорадочно заработал, выискивая путь к отступлению. Дверь была за ее спиной. Окна тут не было. Она уже смотрела на меня с животным, хищным вниманием, словно вычисляя момент для прыжка. Черт. Надо было звонить Картеру, а не включать диктофон! Глупая, наивная дура!

Пытаясь выиграть время, я незаметно скинула телефон на мягкий пуфик у раковины. Если вдруг что... если случится самое страшное... у Картера будет зацепка. Пусть найдет запись. Пусть поймет.

— Мелани, давай... давай ты сейчас глубоко вдохнешь? — голос мой предательски дрогнул. — Давай мы позвоним Картеру, и вы все обсудите? Есть же выход!

— Обсудить? — она фыркнула, и в ее глазах вспыхнули бешеные искры. — Он уже опозорил меня на весь мир! Он выложил все эти кадры! Как я... с разными мужчинами! Мне не нужен диалог, Шона. Мне нужна месть. Я хочу, чтобы ему было так же больно, как мне.

И тут она резко, с кошачьей грацией, начала приближаться. Я инстинктивно отпрянула, прижимаясь к стене.

— Месть... месть это не выход, — бормотала я, чувствуя, как подкатывает паника. — Тебе станет легче только на время, это не решит твоих проблем, Мелани, поверь!

— Ничто не решит моих проблем, — ее голос стал металлическим и окончательно пустым. — Но зато Кингу будет так же плохо, как сейчас мне. Он потеряет тебя. И свое детище.

И прежде чем я успела среагировать, ее рука молнией взметнулась вверх. В сжатых пальцах я увидела маленький баллончик. Мир замедлился. Я увидела бледное, искаженное триумфом лицо Мелани, блеск металла, движение ее запястья...

Сначала я не поняла, что произошло. Резкий, химический запах ударил в нос. Лицо обожгла ледяная влага. Я хаотично, с глухим криком, начала вытирать глаза, кожу, но жгучая пелена уже застилала зрение. «Нет, нет, нет, только не это... ребенок...»

Потом накатила волна тошноты и головокружения. Ноги стали ватными, стены поплыли. Я попыталась ухватиться за раковину, но мои пальцы скользнули по гладкому фаянсу. Темнота на краю зрения сгущалась, превращаясь в бархатный, всепоглощающий мрак. Я чувствовала, как теряю опору, как пол уходит из-под ног.

Последнее, что я успела подумать, прежде чем сознание окончательно отключилось, был тихий, отчаянный мысленный крик, обращенный к тому, кто был сейчас так далеко: «Картер, прости… наш малыш… о котором я ничего тебе не сказала.»

45

Воздух в роскошном ресторане, одном из многих, что принадлежали ему, был густым и сладким от запаха дорогих духов, смешанного с ароматом изысканных блюд. Золотистое мерцание хрустальных люстр отражалось в полированном паркете, а за столиками, уставленными фарфором и серебром, сияли наряженные гости. Но для Картера Кинга весь этот блеск был не более чем дешевой мишурой, фоном, который лишь подчеркивал его внутреннюю пустоту.

Он сидел, отстраненно наблюдая, как его лучший друг Нейт обнимает свою новоиспеченную супругу. На лице Нейта сияла улыбка — широкая, беззаботная, идущая от самого сердца. Свадьба по любви. Слова отдавались в сознании Картера горьким эхом. Для Нейта этот день был стартом в вечное счастье. Для Картера же он стал лишь еще одним жестоким напоминанием.

Его собственный брак с Мелани Санчес был похоронен заживо. Он не был союзом двух сердец, а сделкой, скрепленной холодным расчетом и железной волей его отца. Томас Кинг не просил — он приказывал. И в качестве рычага давления использовал единственное уязвимое место Картера — его сестру, Оливию. На кону стояло ее будущее, ее благополучие. И Картер сломался. Он надел на себя маску послушного наследника и произнес роковое «да», похоронив в груди все, что было для него светлым.

И самое страшное — он отказался тогда от Шоны Холл. Тихой, искренней Шоны, чьи глаза смотрели на него без тени расчета, а лишь с доверием и… любовью. Он оттолкнул ее, заставив поверить, что все между ними было не больше, чем условия соглашения. А потом узнал, что самым болезненным последствием его малодушия стал не распавшийся союз, а маленький мальчик по имени Лиам. Его сын. Которого он впервые увидел, когда тому уже было пять лет. Пять украденных лет отцовства, пять лет жизни сына, прошедшие без него.

Мысль о Шоне пронзила его, как всегда, острой смесью вины, нежности и всепоглощающей благодарности за то, что она вообще позволила ему войти в их жизнь. Он оглядел зал. Где она? Ее не было слишком долго. Возможно, женские дела? Но с того момента, как она вышла, прошло уже минут двадцать. Зверь, дремавший в его груди — тот самый, что бушевал каждый раз, когда Шона или Лиам были вне поля его зрения, — начал беспокойно шевелиться.

Он попытался отвлечься, наблюдая за танцующими, но их счастье лишь ранило его. Нейт поймал его взгляд и широко улыбнулся. Картер в ответ напряг мышцы лица в подобии улыбки, чувствуя себя актером в дурной пьесе. Каждая минута ожидания тянулась, как резина. Десять минут. Зверь внутри зарычал, требуя действий. Его инстинкты, отточенные в мире жесткого бизнеса, кричали о том, что что-то не так. Шона не могла просто так исчезнуть.

Он резко встал, извинившись перед соседями по столу, и направился к туалетам. Его шаги были быстрыми и тяжелыми, гулко отдаваясь в пустом коридоре. Он подошел к дверям женской уборной. Тишина. Слишком гнетущая тишина.

— Шона? — его голос прозвучал резко, нарушая затишье.

Ни ответа, ни привета.

Он постучал костяшками пальцев, уже сдерживая рвущееся наружу нетерпение.

— Шона, ты там?

Снова тишина. Глухая, оглушающая.

Третий удар по двери был уже отчаянным, его кулак едва не оставил вмятину на дорогой древесине.

— Шона, с тобой все в порядке? Черт побери, ответь!

В ответ — лишь гулкое эхо. Зверь внутри взревел, сокрушая все преграды. Разум отключился, остались лишь первобытный страх и ярость. Он не думал о приличиях, не думал ни о чем. Он с силой толкнул дверь.

Первое, что он увидел, — это стерильный блеск кафеля и зеркал. И пустота. Но потом его взгляд, отточенный, как у хищника, уловил крошечные, алые капли на светлом полу. Кровь. Его сердце замерло, а потом забилось с такой силой, что боль отдала в виски. И рядом с этими каплями — телефон. Ее телефон.

Он подскочил к нему, подхватил его. Руки дрожали. Экран был активен, и он увидел значок диктофона. Запись. Бездумно, движимый инстинктом, он остановил ее, сохранил и тут же нажал «воспроизведение».

И лучше бы он этого не делал.

Из динамика полились голоса. Ее голос, мягкий, испуганный, пытающийся урезонить, успокоить. И другой — Мелани. Пронзительный, искаженный ненавистью, полный яда и обещаний расплаты. Он слушал, и каждый мускул в его теле напрягался до предела. Он слышал, как эта… эта стерва угрожала его женщине, слышал, как она изливала свою больную ненависть к нему самому. Но это было лишь прелюдией к тому ужасу, что ждал его впереди.

Фраза Мелани прозвучала, как похоронный колокол: «Ничто не решит моих проблем, зато Кингу будет так же плохо, как и мне. Он потеряет тебя. И свое детище.»

Детище. Она сказала «детище». Она знала. Она знала о ребенке.

За этим последовал короткий, отчаянный крик Шоны, который вонзился в его сердце лезвием ножа. И тут же — торжествующий, безумный смех Мелани. А потом… глухой, тяжелый стук. Будто тело ударилось о пол.

В этот миг внутри Картера что-то разорвалось. Это был не метафора, а физическое ощущение — будто стальной каркас, державший его всю жизнь, лопнул под невыносимой тяжестью. Холодный, животный страх за Шону, за Лиама, смешался с такой всепоглощающей, первобытной ненавистью, что у него потемнело в глазах. Он сжал телефон в руке с такой силой, что услышал отчетливый хруст пластика и стекла. Зрение прояснилось, он посмотрел на аппарат — треснул корпус, но экран еще работал.

Это не имело значения. Ничего не имело значения, кроме одного.

Он медленно выпрямился. Его лицо стало маской из холодного мрамора, но глаза пылали адским огнем. Зверь вырвался на свободу, и теперь ему нужна была добыча.

Он найдет свою Шону. Он отыщет эту суку Санчес.

И он заставит ее пожалеть. Не о том, что она сделала — для этого будет уже поздно. Он заставит ее пожалеть, что она вообще родилась на этот свет. И все, кто был с ней заодно, разделят ее участь. Мир для Картера Кинга в эту секунду сузился до одной-единственной цели: мести.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

46

Сознание возвращалось ко мне медленно и неохотно, будто пробиваясь сквозь толстый слой ваты и свинца. Первым пришло осознание темноты. Не просто темноты, а абсолютной, беспросветной, почти осязаемой черноты, которая давила на веки, заливала рот и уши, лишая меня одного из главных чувств — зрения. Я лежала на чем-то мягком, слишком мягком, и это была не моя кровать. Пружины не прогибались подо мной, а нежно обволакивали, словно пуховая ловушка.

Тишина. Оглушающая, звенящая тишина, в которой слышался лишь прерывистый, неровный стук моего собственного сердца и свист вдоха-выдоха. Голова раскалывалась на части, будто по черепу били молотком, и в висках отдавалась тупая, ноющая боль. Я резко села, и мир на мгновение поплыл, закружился, вызвав приступ тошноты. Я зажмурилась, пытаясь унять головокружение, и снова открыла, вглядываясь в непроглядный мрак. Ни единого лучика. Ни щели под дверью, ни отблеска в окне. Потому что окна, как я быстро поняла, здесь не было. Совсем.

Именно в этот момент, сквозь боль и дезориентацию, ко мне пришел страх. Не просто беспокойство, а дикий, животный, леденящий душу ужас. Он сковал легкие, сжал горло в тиски и застучал в висках новым, яростным ритмом. За себя. За Лиама, моего солнечного мальчика, который, наверное, уже спрашивает, где мама. За крошечную, беззащитную жизнь, которая только начинала теплиться у меня в животе.

Картер. Его имя вспыхнуло в сознании, как спасательный круг. Мысль о нем была одновременно и утешением, и новым источником агонии. Мы были на свадьбе. Свадьбе Рей и Нейта. Яркие огни, музыка, смех... Я отошла в туалет, и... Мелани. Ее лицо, искаженное ненавистью, ее ледяной, безумный взгляд. И баллончик в ее руке.

«Вот сука», — прошептала я беззвучно, и горло сжалось от ярости и бессилия. Это ее рук дело. Все ее.

Я инстинктивно прижала ладонь к еще плоскому животу, пытаясь почувствовать, уловить хоть какой-то знак. «Господи, пожалуйста, только бы с тобой все было хорошо. Держись, малыш. Держись ради меня».

Сколько времени прошло? Часы? Дни? У меня не было ни малейшего понятия. Где я? Холодный паркет под босыми ногами, прохладный, спертый воздух, пахнущий пылью и одиночеством. Я все еще была в своем вечернем платье — ткань теперь казался мне саваном. Хорошо хоть не раздели. Эта мысль, странная и неуместная, все же принесла тень облегчения. Но что с того? У меня не было телефона, ничего. Никакой возможности дать о себе знать Картеру, послать хоть какую-то весточку.

Паника, черная и липкая, начала подниматься из глубины груди, сжимая сердце ледяными пальцами. Я заставила себя сделать глубокий, дрожащий вдох. «Успокойся, Шона. Паника — твой враг. Она тебе ничем не поможет». Но думать об этом было проще, чем сделать. Сердце отказывалось слушаться, выпрыгивая из груди.

Нужно было действовать. Я осторожно свесила ногу с кровати и коснулась пяткой холодного, почти ледяного паркета. В тот же миг раздался резкий, громкий щелчок поворачивающегося замка.

Я инстинктивно отдернула ногу назад, сердце замерло. Дверь открылась, и в комнату ворвался ослепительный, режущий глаза свет. Я вскрикнула, закрыв лицо ладонями, пытаясь защититься от болезненного потока. Кто-то коротко и презрительно хмыкнул. Послышался мягкий щелчок выключателя, и комната озарилась тусклым, но уже не слепящим светом бра на стене. Дверь закрылась, и я поняла — я не одна.

Незнакомец молчал. Я, все еще щурясь, медленно убирала руки от лица, давая зрению привыкнуть. Слезы от яркого света застилали взгляд, но постепенно я начала различать очертания.

Передо мной стоял молодой мужчина. Думаю, он был младше Картера, лет двадцати пяти. Он был... симпатичным. Прямой нос, четко очерченный подбородок, чувственные, слегка пухлые губы, сложенные в насмешливую гримасу. Он был одет в просторную черную спортивную одежду, подчеркивавшую его крепкое, тренированное тело. Короткий, почти под ноль, «ежик» темных волос, легкая щетина, подчеркивающая острые скулы.

Но все это меркло перед его глазами. Они были карими, но в них не было ни капли тепла. Это были глаза хищника, полные холодной, расчетливой ненависти и... удовольствия. Удовольствия от моей беспомощности, от моего страха. Внутри у меня все сжалось в маленький, испуганный комочек.

Он молча изучал меня, его взгляд скользил по мне с откровенным, нескрываемым презрением, будто я была вещью, насекомым. Наконец, он заговорил, и его голос был таким же грубым и неуклюжим, каким был его взгляд.

— Теперь я понимаю, что он нашел в тебе.

Мозг, отупевший от страха, с трудом обрабатывал информацию.

— Кто? — прошептала я, почти не узнавая свой собственный голос.

— Чертов Кинг, — он выплюнул это имя, будто оно было отравой. — Такую красивую мордашку и хрупкое, слишком утонченное тело... Я бы тоже не отказался трахнуть. Всегда ему доставалось самое лучшее. Всегда.

Его слова, обезображенные завистью и злобой, обдали меня ледяной волной ужаса. Это был не просто похититель. Это был человек с личной, глубокой вендеттой против Картера. И я была разменной монетой.

— Кто вы? — спросила я, пытаясь придать голосу твердость, но слыша, как он предательски дрожит.

Уголки его губ поползли вверх, образуя мерзкую, самодовольную ухмылку.

— Твой ночной кошмар.

От этого определения по коже побежали мурашки.

— А ваше имя можно узнать? — продолжала я, понимая, что каждая крупица информации может быть оружием.

Он помедлил, наслаждаясь моментом.

— Торн Вейл. Но ни ты, ни твой ублюдочный Кинг не знает обо мне. Никогда не знал.

Растерянность смешалась со страхом.

— Если никто вас не знает, то тогда зачем все это?

— Это месть, Холл. Не более.

— Месть из-за чего? — настаивала я.

Странно, но он разговаривал. Спокойно, почти методично, хотя каждая фраза была пропитана ядом. Но это спокойствие было обманчивым, как затишье перед бурей. Я понимала: обычно информацию выдают тем, кого не планируют оставлять в живых. Эта мысль заставила меня похолодеть изнутри.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Торн Вейл медленно прошелся по комнате и устроился в кресле напротив кровати, как будто собирался рассказать мне сказку на ночь. Самую страшную сказку в моей жизни.

— Когда я был ребенком, то хотел подружиться с Кингом младшим, — начал он, и его голос приобрел отстраненные, но все равно злые нотки. — Мой отец, когда еще был жив, был союзником Кинга старшего. Постоянно, блять, восхищался его сыном. «Образован, умен, перспективный». А мне он говорил, что во мне этого недостаточно. Если у меня что-то не получалось в школе, в спорте, этот ублюдок постоянно ставил в пример «этого чертенка Картера». По мнению моего покойного отца, я вообще не дотягивал до уровня величественного Картера Кинга. Я захотел с ним познакомиться, подошел к нему на каком-то дурацком приеме... а он посмотрел на меня как на кусок дерьма на своей швейцарской туфле и даже толком не стал со мной разговаривать.

Он замолчал, и я молчала, пытаясь осознать эту... нелепость. Неужели вся эта ненависть, это безумие, коренилось в детской обиде? В том, что мальчик Картер не захотел с ним дружить?

Вейл, словно угадав мои мысли, продолжил, и его голос снова налился яростью:

— Я тогда захотел стать лучше него во всем. Учился, пахал, как проклятый, начал ходить на те же боевые искусства, что и он. Изучать то же, что изучал он. Бизнес, экономику, языки. Но я всегда был вторым. Всегда недотягивал. — Он сжал кулаки так, что костяшки побелели. — Со временем я вроде успокоился, завел свою жизнь... пока не случилось того, что моего отца убили. По заказу этой мрази.

Он посмотрел на меня, выжидая реакцию.

— Этот, блять, ублюдочный Картер Кинг нанял киллеров. Он был ему неудобен. Узнал о том, что тот сливал кое-какую информацию его конкурентам. Возможно, мой отец и играл нечестно, но это не давало никакого права его УБИВАТЬ! — он взревел, вскакивая с кресла, и я невольно отпрянула назад. Он был похож на разъяренного быка. Потом он снова сел, и в его глазах я увидела не только ненависть, но и боль. Подлинную, старую боль.

— С чего ты взял, что это сделал Картер? — осторожно спросила я, стараясь, чтобы в голосе не звучало вызова, лишь вопрос. Внутри же все клокотало. Я не верила. Не могла поверить.

Он невесело, коротко рассмеялся.

— Ты не веришь мне? Конечно. Ты видишь своего ублюдка только в хорошем свете. Ты не знаешь, как он на самом деле ведет свои дела. Какая грязь и кровь за ним тянется.

Я сомневалась в каждом его слове. Мерзко вел дела как раз он, сидящий передо мной. Но я промолчала. Одно неверное слово, и все могло закончиться здесь и сейчас. Для меня. И для моего ребенка.

— Я хочу уничтожить его так же, как он уничтожил меня, — продолжил Вейл, и его голос вновь стал тихим и опасным. — Убью тебя. И твоего ребенка.

Холодный пот выступил на спине.

— Лиама? — прошептала я, и меня затрясло от нового витка ужаса.

— Нет, — он усмехнулся, видя мой страх. — Твоего нерожденного ребенка. Я следил за тобой, Холл. Я знаю, что сейчас ты снова понесла от этого ублюдочного Кинга. Но прежде чем отправить тебя на тот свет, я хочу, чтобы он ЗНАЛ. Знал, что ты умрешь не одна. Это уничтожит его вдвойне. А потом... потом я доберусь и до твоего сына. До Лиама.

Он говорил это с такой леденящей душу убежденностью, с таким спокойствием, что мне стало по-настоящему, до костей, страшно. Это был не порыв безумца, это был четкий, выверенный план.

— Ты же понимаешь, что ни я, ни мои дети не при чем в твоей войне с Картером? — голос мой сорвался, в нем слышались слезы и отчаяние.

— Еще как при чем, — он парировал без тени сомнения. — Еще с того дня, как только ты оказалась в его постели. Он бережет тебя слишком сильно. Казалось бы, такой ублюдок, как он, не способен ни на какие чувства. Но он полюбил. И я ждал этого. Ждал, когда у него появится уязвимое место. И меня вознаградили. — Он встал, его тень нависла надо мной. — Но сейчас, можешь не переживать. Сначала Кинг должен испытать все муки. Для начала мы сделаем УЗИ. Я думаю, ему будет приятно получить фотографию своего наследника. Вместе с твоими последними словами.

От этих слов меня бросило в жар, а потом в холод. Он повернулся и пошел к выходу.

— А убивать... убивать в твоем стиле? — вырвалось у меня, прежде чем я успела подумать.

Он остановился у двери, не оборачиваясь.

— Бить беременных не в моем стиле, какой бы ублюдок ни был отец. Но готовься к врачу. А убивать... — он все же посмотрел на меня через плечо, и в его глазах я увидела пустоту. — Это просто месть. Ни больше, ни меньше.

Дверь закрылась. Ключ повернулся в замке. Свет погас, и я снова осталась одна в кромешной тьме, но теперь она была населена новыми, куда более страшными чудовищами. И самое ужасное было не в его угрозах, а в том леденящем, абсолютном спокойствии, с которым он их произносил. Он не был истериком. Он был палачом, который просто делал свою работу. И от этого не было спасения.

Время в кромешной тьме текло иначе. Оно не делилось на минуты и часы, а измерялось ударами сердца — гулкими, тревожными, отсчитывающими секунды моего заточения. Сначала я пыталась анализировать, строить планы, прислушиваться к малейшему шуму за дверью. Каждый скрип, каждый отдаленный гул — все казалось потенциальной надеждой или новой угрозой. Но прошло несколько часов, а может, и больше — я уже устала думать. Устала бороться с накатывающими волнами паники. Тело онемело от бездействия, а разум — от безысходности.

Я просто лежала на этом слишком мягком, удушающем ложе, уставившись в непроглядный черный потолок. Первой пришла стадия отчаяния — попытка смириться с неизбежным. Мысленно я прощалась с Картером, с Лиамом, с нашим нерожденным малышом. Это была слабая, сломленная версия меня, готовая принять любую участь, лишь бы прекратился этот ужас.

Но потом, из самых глубин души, поднялось что-то иное. Упрямство. Ярость. Материнский инстинкт, горячий и требовательный. Нет. Я не могу просто так сдаться. Я должна бороться. Для них. Для того, чтобы обнять сына и рассказать ему, что мама всегда возвращается. Чтобы родить этого ребенка и увидеть, как Картер будет держать его на руках.

Я снова села, пытаясь продумать каждый возможный вариант. Как выбраться? Дверь была единственным выходом, прочным и запертым. В комнате не было ничего, что могло бы служить оружием. Я даже не знала, где нахожусь. В своем ли городе? В подвале? На заброшенной вилле? Эта неизвестность душила сильнее цепей. Что там снаружи? Шумный мегаполис или глухая, безлюдная местность, где крик о помощи утонет в пустоте?

Проклятые «почему» вились роем в голове. Почему я не сказала Картеру о беременности сразу? Глупая, наивная романтика — хотела сделать это особенным, после красивой свадьбы друзей, в уютной обстановке, глядя в его сияющие глаза. А теперь... теперь он может узнать об этом вместе с известием о моей гибели. Ничего. Я не успела сделать вообще ничего из того, что планировала.

И тут, как по заказу моих мрачных мыслей, снова раздался тот самый, уже ненавистный щелчок замка. Дверь распахнулась, врывая в комнату полосу света, и в ее обрамлении стояла она. Мелани Санчес.

Внутри меня все закипело. Ненависть, которую я никогда раньше не испытывала, горькая и обжигающая, поднялась по горлу. Она стояла, наслаждаясь моментом, и ее губы растянулись в мерзкой, самодовольной ухмылке. Ей нравилось мое беспомощное состояние. Каждый мой вздох, полный страха, был для нее бальзамом на душу. «Сука», — пронеслось в моей голове, и это слово казалось слишком мягким для того, что я чувствовала.

Я молча смотрела на нее, впиваясь взглядом, надеясь, что вся моя ненависть сможет хоть как-то ранить ее.

— Ну что, Холл, — ее голос был сладким, как сироп, и ядовитым, как цианид. — Расскажи-ка мне, какого это было — спать с женатым мужчиной? Испытывала трепет от запретного плода? Чувствуешь ли ты себя теперь грязной шлюхой, которую использовали и выбросили?

Что-то внутри меня оборвалось. Казалось, я не способна ненавидеть сильнее, но ошиблась. Во мне проснулась какая-то дикая, отчаянная смелость. Я понимала, что это не время для дерзости, что это может быть опасно, но сдержаться было невозможно. Эмоции перехлестывали через край.

— Замечательно, — мой голос прозвучал хрипло, но твердо. — Картер великолепен в постели. Нежен, страстен, внимателен. Но ты, скорее всего, либо не знаешь об этом, либо это было настолько давно, что ты попросту забыла. А что до моих чувств... Я чувствую себя не шлюхой, а любимой женщиной. Единственной и желанной. Но тебе, кажется, и это чувство незнакомо.

Эффект был мгновенным, как удар тока. Ее лицо, еще секунду назад сияющее злорадством, исказилось. Маска благополучия рухнула, обнажив чистую, неприкрытую жестокость. Она не подошла, а подлетела ко мне, и ее ладонь со всей силы врезалась в мою щеку.

Звезды брызнули перед глазами. Голова отшатнулась, в ушах зазвенело. Я инстинктивно обхватила горящую щеку ладонью. Но странно — я почти не чувствовала физической боли. Ее затмила всепоглощающая ненависть, которая пылала во мне ярче любого синяка.

— Ты забрала мое, сука! — взревела она, ее голос сорвался на визг. — Если бы не ты и не твой выродок, он был бы со мной! Мы бы были вместе!

Я медленно, демонстративно подняла на нее взгляд. И улыбнулась. Такая же холодная и безжалостная улыбка, как и ее.

— Уверена? — спросила я тихо, подчеркивая каждый слог. — Если бы он хоть каплю хотел быть с тобой, он не подпустил бы к себе никого. Он бы сам горел от желания. Не думаешь, что в твоей идеальной картинке в голове — одна большая, зияющая брешь под названием «реальность»?

Она буквально тряслась от злости, дыхание срывалось. Я ждала нового удара, но вместо этого она резко развернулась и, пошатываясь, опустилась в то самое кресло, где недавно сидел Вейл. Ее пальцы впились в подлокотники.

— А ты, оказывается, очень острая на язык, — прошипела она, пытаясь взять себя в руки. — Но не находишь, что твое положение сейчас гораздо печальней моего? Ты сидишь здесь, в темноте, и не знаешь, увидишь ли еще рассвет.

— Ты права, — парировала я, чувствуя, как адреналин придает мне сил. — Но, несмотря ни на что, я остаюсь верна своему мужчине. Я не бегаю, как последняя шлюха, от одного члена к другому, пытаясь найти в чужих объятиях утешение от того, что меня не хочет единственный, кто имеет значение.

Ее взгляд мог бы убить. Я видела, как ее рука снова сжалась в кулак, как дрогнули скулы. Я мысленно приготовилась к новой боли, но удар не последовал. Она лишь сжалась, словно пытаясь вобрать в себя всю свою ярость, и произнесла ледяным тоном:

— Ты сдохнешь, Холл. Это неизбежно. Но перед этим... перед этим я организую для тебя небольшое представление. Я найму человек десять, может, больше. Самых грязных и грубых. Они пройдутся по тебе, как по вещи. И все это... все это будет записано на видео в отличном качестве. А потом, когда они с тобой закончат и тебя не станет. И я отправлю этот милый домашний ролик Картеру. Думаю, это разрушит его куда сильнее, чем просто известие о твоей смерти. Он сломается. Окончательно.

Комок леденящего страха снова подкатил к горлу. Она говорила это не в порыве гнева, а спокойно, обдуманно, с холодной жестокостью человека, который уже все решил. Это была не пустая угроза. Это был план.

Пытаясь отвлечь ее и выиграть время, я задала вопрос, который давно вертелся у меня в голове:

— Почему ты просто не отказалась от этого брака с самого начала? Зачем мучить себя и его?

Ее лицо на мгновение исказила гримаса чего-то, похожего на боль.

— Потому что я любила его! — выкрикнула она. — И я думала, что он тоже влюбится. Со временем. А нет. Он всегда думал о тебе. Трахал каких-то шлюх, но не меня. Не спал со мной в одной кровати, практически не приезжал в наш общий дом. Он был везде, но не со мной. А до твоего появления... до твоего появления все было иначе.

— Он был верен тебе тогда? — уточнила я.

Она горько, почти истерично рассмеялась.

— Нет, черт возьми, никогда! Но он, по крайней мере, подпускал меня ближе. Допускал мое присутствие. А потом... потом все превратилось в лед. Именно тогда, когда ты появилась. И ему больше никто не был нужен. Кроме тебя. Я тогда не знала о тебе, изводила себя, не понимая, что происходит! А потом все выяснила. Ты исчезла... И наступила пустота. Сука, зачем ты вернулась?! Зачем?!

— Но из-за того, что я уехала, у вас с ним не стало лучше, — мягко заметила я. — Так с чего ты взяла, что если меня не станет, что-то наладится?

Она замолчала. Ее взгляд стал отсутствующим, она задумалась, уставившись в стену. Неужели женская месть, обида и боль могли настолько ослепить человека? По моей спине пробежали противные, холодные мурашки. Когда все успело зайти так далеко? Когда простая ревность превратилась в это чудовищное, кровавое безумие?

Санчес медленно поднялась с кресла и, не говоря ни слова, направилась к выходу. Ее плечи были напряжены. Казалось, мой вопрос задел какую-то старую, не заживающую рану.

Когда ее рука легла на дверную ручку, она обернулась. Ее глаза снова были пустыми и безжалостными.

— Неважно, что было. Неважно, что могло бы быть. Важно лишь одно — твоя смерть.

Дверь захлопнулась. Свет погас, и тьма снова поглотила меня, но на этот раз она была гуще от отчаяния. Первая предательская слеза скатилась по моей горящей щеке, затем вторая. Я дала волю эмоциям на несколько секунд, позволив себе эту минутную слабость. Потом глубоко, с дрожью, вдохнула, смахнула слезы тыльной стороной ладони и выпрямила спину.

Хватит. Плакать и бояться сейчас — непозволительная роскошь. Эти эмоции не помогут мне выжить. Нужно было собрать всю свою волю, все свое мужество и думать. Анализировать каждое их слово, искать слабые места, ждать своего шанса. Для Лиама. Для моего малыша. Для Картера. Я должна выбраться. Я обязана.

47

Мир плыл и качался, пока я сидела на холодном кожаном кресле. Повязка на глазах, наконец, была снята, и наручники, которые сковывали мои запястья, холодным металлом впиваясь в кожу, тоже. Я моргала, пытаясь привыкнуть к резкому белому свету, исходящему от люминесцентных ламп на потолке. Воздух был насыщен стерильным, химическим запахом антисептика, смешанным с легкой нотой чего-то металлического и неуютного.

Кабинет был небольшим, без окон, обставленным с бездушной функциональностью. Серая мебель, глянцевые поверхности, которые должны были выглядеть современно, но лишь усиливали ощущение холода. На стене висели стандартные плакаты с анатомическими схемами, а на металлическом столике рядом стояло УЗИ-оборудование, его темный экран казался слепым и равнодушным глазом.

— Вашему плоду всего 3 недели, — произнес доктор, глядя на монитор, куда я не могла видеть. Его голос был ровным, профессиональным и абсолютно лишенным каких-либо эмоций. — Беременность протекает хорошо, но... вам категорически необходимо меньше стрессов. Это крайне важно на ранних сроках.

Стресс. Он произнес это слово так, будто говорил о легкой простуде, а не о том, что меня похитили, угрожают убить моего нерожденного ребенка и держат в темной комнате, не зная, что ждет в следующую минуту. Горькая усмешка застряла у меня в горле. Я даже не знала, в какой больнице мы находимся, в каком городе. Вейл привез меня сюда с завязанными глазами, а наручники не давали мне даже возможности сорвать повязку и украдкой выглянуть в окно машины. Он, как тень, сопровождал меня до самого кабинета, но на само УЗИ не вошел. Он ждал снаружи. Я чувствовала его присутствие за дверью, как хищник чувствует другого хищника. И в этой призрачной возможности, в этих нескольких минутах наедине с врачом, теплился крошечный, безумный шанс.

Сердце заколотилось в груди, словно пытаясь вырваться наружу. Я сделала глубокий, тихий вдох, собираясь с духом.

— Простите, доктор... — мой голос прозвучал хрипло и неуверенно.

— Шмидт, — коротко представился он, не отрывая взгляда от бумаг, которые заполнял. Он был мужчиной лет пятидесяти, с проседью на висках и в щетине, в строгих очках с тонкой металлической оправой. Его невысокая, немного сутулая фигура казалась воплощением врачебной рутины.

— Доктор Шмидт, — прошептала я, наклонясь ближе, чтобы мой голос не услышали за дверью. Каждое слово было риском. — Меня удерживают насильно. Меня выкрали. Эти люди... они хотят убить меня и моего ребенка.

Я замерла, жадно вглядываясь в его лицо, ожидая хоть какой-то реакции — шока, испуга, сочувствия, даже гнева. Но я точно не была готова к тому, что увидела. Полное и тотальное безразличие. Ни одна мышца на его лице не дрогнула. Он лишь медленно поднял на меня взгляд через очки, и в его глазах я не увидела ничего, кроме усталой апатии. И в этот миг до меня дошло. О, Боже. Ну, конечно же. Как я могла быть такой наивной и глупой? Вейл привез меня не в обычную клинику. Этот врач был куплен. Он знал. Он знал все с самого начала.

Отчаяние, острое и горькое, подкатило к горлу. Но я не сдавалась.

— Доктор, я понимаю, что вам, возможно, все равно, — продолжала я, уже почти не надеясь, но цепляясь за эту соломинку. — Но, пожалуйста... если вдруг... если вы решите мне как-то помочь. Может, не сейчас, может, вечером, может, через неделю, если я... если я все еще буду жива... сообщите обо мне, об этом ребенке, о Вейле... Картеру Кингу. Он генеральный директор холдинга «Саммит Кэпитал»...

— Я знаю, кто он, — холодно перебил он меня, откладывая ручку. Его взгляд был тяжелым и безжалостным. — Мисс Холл, я не буду влезать ни в чьи разборки. Мне действительно жаль, если вас и вашего ребенка постигнет такая участь. Но мне платят деньги не за помощь и сочувствие, а за молчание. И, на вашем месте, в будущем я был бы более предусмотрителен.

Его слова обрушились на меня ледяной лавиной. Как? Как люди могут так легко продавать свои души? Он же врач. Он давал клятву. Неужели в нем не осталось ничего человеческого?

— Единственное, — он добавил, и в его голосе прозвучала тень чего-то, что можно было принять за слабую искру профессиональной этики, — я не скажу об этом мистеру Вейлу, если вы больше не будете поднимать эту тему. Это... моя максимальная помощь.

Я просто закрыла глаза, чувствуя, как последние капли надежды покидают меня. Мир сузился до этого стерильного кабинета, до холодного взгляда доктора и до осознания полнейшей беспомощности. Я молча кивнула, сдаваясь.

— У вас можно сходить в туалет? — пробормотала я, больше чтобы выиграть время и прийти в себя, чем из-за реальной нужды.

— Конечно, — он протянул мне пачку бумажных салфеток. — Вытрите гель и одевайтесь. Я провожу вас, как раз отдам снимки УЗИ мистеру Вейлу.

Механическими движениями я вытерла холодную, липкую субстанцию с живота и натянула одежду, которую мне выдали. Джинсы, черная худи, кроссовки. Все новое, все простое и безликое. Даже странно, что они проявили такую заботу, позволив мне принять душ в чистой, современной ванной комнате. Это маленькое подобие нормальности лишь подчеркивало весь ужас моего положения.

Мы вышли из кабинета в белый, ярко освещенный коридор. Сразу же, как тень из ниоткуда, к нам подошел Вейл. Его поза была расслабленной, но взгляд, быстрый и оценивающий, скользнул по мне, словно проверяя, все ли в порядке.

— Я провожу мисс Холл до уборной, она попросила, — сказал доктор Шмидт своим ровным, бесстрастным тоном. — И сразу вернусь к вам, мистер Вейл.

— Нет, — ответил Торн, и мое сердце на мгновение замерло. — Проводим вместе и подождем возле двери.

Доктор лишь понимающе кивнул, как будто это было самым обычным делом — сопровождать пациента в туалет в компании его похитителя. Мы двинулись по коридору. Никто не произносил ни слова. Звук наших шагов гулко отдавался от гладкого пола. Я чувствовала на себе взгляд Вейла, тяжелый и неотступный, будто физическое прикосновение.

Когда мы подошли к дверям уборной, они остановились. Вейл повернулся ко мне, и его голос, низкий и безразличный, прорезал тишину:

— Дверь не закрываешь. У тебя есть пять минут. Попытаешься сбежать — поймаю и убью на месте. Поняла?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я посмотрела на него. Ни угрозы, ни злости в его глазах не было. Только констатация факта. Он говорил о моей возможной смерти так же спокойно, как о погоде. Я перевела взгляд на доктора Шмидта, надеясь увидеть хоть тень протеста или неодобрения, но его лицо оставалось невозмутимым каменным изваянием. Бесчувственные уроды.

Я зашла в уборную. Это была небольшая, но чистая комната с кафельным полом и несколькими кабинками. Я тут же бросилась к единственному подобию окна — вентиляционной решетке под потолком. Она была крошечной, намертво вмонтированной в стену. Никаких других выходов. Мои мысли метались в панике. Я не хотела в туалет, я хотела сбежать! Но это была ловушка. Красиво обставленная, чистая, но все та же ловушка.

Отчаяние сдавило горло. Сколько дней уже прошло? Двое? Трое? Время в темноте текло иначе, растягиваясь и сжимаясь. Я почти не видела людей. Только изредка Вейл или Санчес, приносящие еду и воду. Аппетита не было, но я заставляла себя есть. Каждый кусок был глотком жизни для моего ребенка, глотком силы для Лиама и Картера, ради которых я должна была выжить. Я много спала, пытаясь восстановить силы, и еще больше нервничала, прокручивая в голове все возможные и невозможные планы спасения. Однажды Санчес снова пришла, изливая свой яд, злорадствуя. На этот раз я молчала, не потому что боялась, а потому что поняла — она безнадежно больна. Спорить с безумием бесполезно.

Я ополоснула лицо ледяной водой, пытаясь привести мысли в порядок, и вышла.

Вейл и Шмидт о чем-то тихо разговаривали, но замолчали, когда я появилась. Их взгляды, холодные и оценивающие, уставились на меня. И тут, словно сама судьба подсказала мне, из глубин отчаяния родилась новая, отчаянная идея.

— Доктор Шмидт, — начала я, стараясь, чтобы голос звучал слабо и жалобно. — В последнее время я... я очень сильно нервничаю. Понимаю, что нельзя, но... не могли бы вы выписать мне какие-нибудь легкие успокоительные, которые можно принимать беременным? Я просто не могу больше...

Я смотрела прямо на Вейла, давая ему понять, что мое «нервничаю» — это следствие его действий. Он изучал меня несколько секунд, его карие глаза, лишенные всякой теплоты, скользили по моему лицу. Наконец, он коротко кивнул доктору. Согласие было получено.

Мы снова двинулись к кабинету. Я молилась всем богам, которых знала, чтобы Вейл не пошел с нами. И когда он остался стоять в коридоре, прислонившись к стене, я почувствовала, как внутри что-то отпускает. Маленькая, но победа.

Войдя в кабинет, доктор Шмидт прошел к своему столу.

— Я уже говорил, принимать лекарственные препараты во время беременности, особенно на ранних сроках, категорически нельзя, — сказал он, садясь и доставая рецептурный бланк. — Но можно попить сбор целебных успокаивающих трав. Я выпишу...

Он что-то говорил, но я уже не слушала. Мой взгляд упал на металлический штатив для капельниц, стоявший в углу. Он был тяжелым, солидным. Это был шанс. Единственный и последний.

Сердце заколотилось так, что я почти не слышала собственных мыслей. Действуя на чистом адреналине, я бесшумно подошла к нему сзади. Врач был погружен в писанину. Я схватила штатив обеими руками, и собрав всю свою силу, всю свою ярость, страх и отчаяние, я с размаху ударила его по затылку.

Раздался глухой, кошмарный стук. Его тело мгновенно обмякло, голова бессильно упала на стол, ручка выскользнула из пальцев. «Господи, я не убила его?» — пронеслось в голове панической мыслью. Но времени на проверку не было.

Я рванула к единственному окну в кабинете, которое раньше не заметила, скрытое за жалюзи. Черт! Второй этаж. Высота была приличной. Но, повернув голову, я увидела ее — пожарную лестницу. Она была в паре метров справа, до нее нужно было пройти по узкому, отвратительно скользкому карнизу.

Мыслей не было. Был только инстинкт. Какая разница, если я сорвусь и разобьюсь? Меня все равно ждет смерть. А здесь, возможно, быстрая. А там, внизу, — шанс. Хрупкий, безумный, но шанс.

Я перелезла через подоконник, цепляясь руками за раму. Холодный ветер сразу обжег лицо. Я прижалась к холодной стене, стараясь не смотреть вниз, и начала двигаться, приставными шагами, по этому проклятому карнизу. Каждый сантиметр казался вечностью. Камень крошился под подошвами кроссовок. Я молилась, чтобы Вейл не заглянул в кабинет.

Наконец, моя рука дотянулась до холодного металла лестницы. Я схватилась за нее, перевесившись, и почти упала на металлические ступени. Не останавливаясь, я начала спускаться, почти прыгая с пролета на пролет. Руки дрожали, ноги подкашивались. Последний отрезок. До земли оставалось около полутора метров. Я глубоко вздохнула и спрыгнула.

Острая, горячая боль пронзила лодыжку. Я чуть не вскрикнула, но сдержалась, закусив губу. «Черт!» Но это не имело значения. Боль была ничто по сравнению со свободой.

Я подняла голову и увидела то, о чем могла только мечтать — темную, густую стену леса прямо через дорогу от здания клиники. Это был знак. Это был мой путь.

И я побежала. Хромая, спотыкаясь, с горящими легкими и бешено колотящимся сердцем. Я уже почти достигла первых деревьев, когда сзади, из окна кабинета, раздался грозный, яростный рев, от которого кровь застыла в жилах:

— СУКА, СТОЙ!

Я не обернулась. Я просто побежала быстрее, впиваясь в землю даже поврежденной ногой. Еще несколько метров... еще...

И тут мир разорвал оглушительный, раскатистый хлопок выстрела.

Вслед за ним пришла боль. Ужасная, разрывающая, жгучая боль в плече. Она была такой силы, что я чуть не рухнула на землю. Пуля? Он попал в меня?

Но нет. Я не могла остановиться. Не сейчас. Не когда до леса оставались считанные шаги. Адреналин, как новая, нечеловеческая сила, затмил боль. Я продолжала бежать, вбегая под сень деревьев, в объятия темноты, оставляя позади крики, выстрел и белый, стерильный ужас клиники. Я не знала, куда бегу, не знала, что ждет меня впереди. Я знала только одно: я ранена, я в лесу, а за мной охотится убийца. Но я была на свободе. И это было главное.

48

Я бежала. Казалось, это длилось вечность. Ноги, сами по себе, отчаянно перебирали по холодной, промерзшей земле, спотыкаясь о невидимые корни и камни. В ушах стоял оглушительный шум собственного сердца и хриплого, сбившегося дыхания. Тело горело изнутри адским жаром паники и физического напряжения, но кожа покрывалась мурашками от пронизывающего ночного холода. Изо рта вырывались клубы пара, призрачные и короткие, как мои надежды. Они таяли в непроглядной, густой темноте, что поглотила меня с головой.

Я забежала слишком глубоко в лес, это осознание пришло ко мне, когда силы начали иссякать. Возможно, это было опрометчиво — бежать в неизвестность, в эту черную чащу. Но так просто лечь и ждать своей смерти у этих монстров? Нет. Я не могла. В этом был последний остаток моего «я» — упрямый, яростный протест против той жертвенной участи, которую они для меня уготовили.

Я остановилась, прислонившись спиной к шершавому, холодному стволу огромного дерева. Его кора впивалась в худи, но это было хоть какое-то ощущение опоры в этом качающемся мире. Вокруг была глухая, абсолютная тьма. Не то чтобы темно, а тьма. Та, что давит на глаза, заставляет их напрягаться впустую, выискивая несуществующие силуэты. Ни звезд, ни луны — лишь плотный полог голых, скрипучих ветвей над головой. И звуки... Боже, эти звуки. Завывание ветра, которое казалось голосом самого леса, злым и насмешливым. Шуршание чего-то в опавших листьях — может, мышь, а может, и нечто большее. Треск сучка где-то справа — от шагов или просто от мороза?

Адреналин, что все это время гнал меня вперед, как натянутая струна, начал отступать. И на смену ему, медленной, коварной волной, пришла боль. Сначала просто общее изнеможение, дрожь в коленях, огонь в легких. Потом — острее, локализованнее. Правое плечо. Оно горело, пульсировало раскаленной болью, отдавая в шею и ключицу. Я осторожно, почти боязненно, дотронулась до него левой рукой. Ткань худи была влажной, липкой и неприятно теплой. Даже в полной темноте я понимала — это кровь. Ее было много. Черт. Черт!

Я попыталась пошевелить рукой, но резкий, спазмирующий укус боли заставил меня глухо вскрикнуть и прикусить губу. Рука повисла плетью, непослушная и тяжелая. Я не могла даже нормально оценить масштаб раны. Пуля лишь задела меня? Или вошла глубоко? От этого зависело все. Но здесь, в этой ледяной темноте, я была так же беспомощна, как и в той комнате.

Мысли метались, пытаясь найти решение. Сколько времени прошло? Полчаса? Час? Я бежала без ориентиров, по наитию. Мне нужно было выбраться из этого леса, найти людей, попросить помощи. Позвонить Картеру. Это имя стало мантрой, единственной нитью, связывающей меня с реальностью.

Лесной холод пробирался до костей. Я вся взмокла от бега, и теперь пот, смешиваясь с кровью, леденил кожу. Я содрогалась от каждого порыва ветра. Идти дальше вглубь было безумием. Я не знала, что там, как далеко он тянется. Глупость моего первоначального порыва стала очевидна. Нужно было возвращаться. К больнице, к тому жалкому клочку цивилизации, что я увидела.

Я развернулась и пошла обратно, стараясь идти как можно быстрее, почти бегом, подгоняемая страхом. Но теперь этот страх обрел новые, чудовищные очертания. А если тут волки? Кабаны? Любой голодный зверь, привлеченный запахом свежей крови. Они чуют ее за километры. Меня разорвут. Или я просто сдохну от потери крови и переохлаждения, и мое тело кто-то найдет лишь весной. Нет, самое страшное было не это. Самое страшное — это маленькая, беззащитная жизнь внутри меня, которая целиком зависела от моей способности выжить. «Держись, малыш, — мысленно молилась я, — пожалуйста, держись. Ради брата, ради папы».

Я шла, и каждый шорох, каждый хруст ветки заставлял мое сердце бешено колотиться и замирать. Я вжимала голову в плечи, стараясь не шевелить правой рукой, но от каждого неверного шага по неровной земле боль пронзала плечо новым раскаленным лезвием. Чтобы не сойти с ума, я пыталась думать о них. О Лиаме, его солнечной улыбке, о том, как он обнимает меня. О Картере. О его сильных руках, в которых я чувствовала себя в полной безопасности. О его запахе — дорогой парфюм с нотками кожи и чего-то неуловимого, что было просто его, Картера. Я представляла, как прижимаюсь к нему, прячу лицо в его груди, и он гладит мои волосы, шепча, что все кончилось, что я в безопасности. Эти мысли были единственным источником тепла в ледяном аду, в котором я оказалась.

Я шла, не зная, сколько времени прошло. Тело онемело от усталости и холода, плечо горело нестерпимым огнем. Казалось, еще немного — и я рухну. Но в какой-то момент, сквозь ветви деревьев, я увидела его. Свет. Не холодный, обманчивый свет луны, а желтоватый, искусственный свет уличного фонаря.

Во мне, как из последних сил, вспыхнула новая искра надежды. Я зашагала быстрее, почти побежала, хромая и спотыкаясь, но не останавливаясь. Вот деревья стали редеть, и я вышла на обочину. Но это была не та дорога, не та больница. Передо мной расстилалось обычное пустынное шоссе, уходящее в темноту в обе стороны. Ни машин, ни огней вдалеке. Ничего. Я, должно быть, сбилась с пути, побежала не по той тропинке. Что я могла разглядеть в той кромешной тьме?

Отчаяние снова накатило, еще более горькое, потому что ему предшествовала надежда. Но даже это безлюдное, холодное шоссе было лучше, чем тот гнетущий, живой лес. Хоть какое-то направление. Хоть какой-то шанс, что проедет машина.

Я побрела направо, потому что нужно было выбрать хоть что-то. Холод пронизывал насквозь. Легкая худи и джинсы не спасали от ночного осеннего холода. Я дрожала крупной, неконтролируемой дрожью. Кровь сочилась из раны, и с каждой минутой я чувствовала, как силы покидают меня. Голова кружилась, в висках стучало. «Умру сейчас, — пронеслось в голове, — просто упаду и усну». Но мысль о том, что будет потом, с моим телом, с моим ребенком, была невыносима. Уж лучше умереть здесь, на холодном асфальте, от потери крови, чем быть пойманной Вейлом и Санчес. Умереть свободной.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дыхание сбивалось, превращаясь в прерывистые, хриплые всхлипы. Впереди, в метрах двадцати, я увидела темный силуэт. Пень. Обычный, большой, старый пень. Он показался мне тогда единственным пристанищем в этом безжизненном мире. Я кое-как добрела до него и почти рухнула на холодную, шершавую древесину.

Сидеть было блаженством. Мышцы ног, застывшие в напряжении, наконец-то отдыхали. Я закрыла глаза, прислонившись лбом к холодному дереву. Потеря крови, переохлаждение, нечеловеческое напряжение, эмоциональная буря... Все это смешалось в один тяжелый, неодолимый груз. Он давил на веки, на разум, на саму душу.

Темнота за моими закрытыми глазами стала гуще, плотнее. Она перестала быть пугающей. Она звала, сулила покой. Блаженное, безмятежное спокойствие, где не будет ни боли, ни страха, ни Вейла, ни Санчес. Где ничто больше не сможет меня тронуть.

И я отпустила. Позволила этой тьме поглотить себя. Последнее, что я почувствовала, прежде чем сознание окончательно отключилось, был леденящий холод подо мной и тихий, отчаянный шепот в глубине души: «Прости...»

49

Особняк, который он когда-то делил с Мелани Санчес, был похож на гробницу. Монументальный, холодный, наполненный призраками ненависти и вынужденных улыбок. Сейчас Картер сидел в своем бывшем кабинете, в кресле за массивным дубовым столом, но не работал. Он был парализован. Гнетущая, звенящая тишина давила на уши, становясь почти невыносимой. Она была густой, как смола, и в ней плавали лишь обрывки кошмарных образов, которые преследовали его уже пять дней.

Пять дней. Сто двадцать часов. Семь тысяч двести минут. Каждая из них проживалась в аду неизвестности.

Его взгляд, пустой и выжженный, блуждал по идеальным линиям комнаты. Все здесь было дорогим, безупречным и абсолютно бездушным, как и его брак. Он мысленно возвращался к тому моменту, когда все рухнуло. После паники, после первых безумных звонков, он вломился в серверную часть своего ресторана и вырвал у айтишников доступ ко всем камерам. И он нашел. Кадр за кадром, словно складывая пазл собственного кошмара.

Там была она. Его Шона. Ее тело, которое обмякло и было как безвольная кукла, выволокла из уборной Санчес. И эта… эта тварь, с лицом, искаженным триумфом, потащила ее, как мешок с мусором. Потом уличные камеры. Черный внедорожник без номеров. Из водительской двери вышел мужчина — высокий, крепко сложенный, в черной спортивной форме и с кепкой, надвинутой на глаза. Он ловко подхватил бесчувственное тело Шоны, закинул на заднее сиденье, как вещь. Мелани села рядом, и они растворились в ночи, словно призраки.

А потом он вспомнил запись. Тот самый диктофон с ее телефона. Он слушал его до дыр, пока слова не врезались в память огненными буквами. Угрозы Мелани. Ее безумный, полный ненависти монолог. И голос Шоны — испуганный, но пытающийся быть сильной. А потом… потом крик. Глухой стук. И тишина.

Он знал, что не застанет Санчес здесь. Эта хитрая, расчетливая сука не стала бы возвращаться в логово, которое знал он. Но он все равно примчался сюда, ведомый слепой яростью. И да, ее вещей не было. Ни платья, ни туфель, ни жалких безделушек, которые она так любила. Все было вычищено, как будто ее и не существовало. И это окончательно взбесило его.

Вспышка ярости, последовавшая за этим, была апокалиптической. Он не кричал. Кричать могли те, у кого оставались эмоции. Он молча, с животной силой, принялся крушить все вокруг. Дубовый стол пошел трещиной от удара тяжелой пепельницы. Фарфоровая ваза, подарок какого-то посла, разлетелась на тысячу осколков о камин. Он сбросил с полок книги, рвал портьеры, его кулаки оставляли вмятины на обоях. В нем кипела такая первобытная ненависть, такая всепоглощающая ярость, что было страшно. Он был не человеком, а воплощением мести, ураганом разрушения в дорогом костюме.

Но сейчас… сейчас был лишь холодный пепел. Ярость никуда не ушла, она выжигала его изнутри, тлела в глубине выжженных глаз. Она была его топливом, единственным, что не давало ему сколлапсировать.

Пять дней его лучшие люди, его личная охрана, наемные сыщики — все рыскали по городу, прочесывали каждый сантиметр. И тишина. Глухая, оглушительная стена. Где она? Что они с ней делают? Жива ли она? Эти вопросы сводили его с ума, кружились в голове бесконечной, мучительной каруселью.

И тут на его личный телефон, лежавший на осколках стола, пришло сообщение. Со скрытого номера.

Каждое его нервное окончание напряглось. Он медленно, будто боясь спугнуть призрак, взял устройство. Палец дрогнул, открывая сообщение. И мир рухнул. Окончательно и бесповоротно.

«Кинг, твоя шлюха у меня. А также не только она. Еще и твой ребенок внутри нее. Я отдам тебе ее, если ты будешь согласен полностью продать весь свой холдинг. Не мне. Вообще. Любым людям. Уничтожь все, что строил. Стань никем. Тогда, возможно, она проживет достаточно долго, чтобы родить.»

А ниже было прикреплено фото. Черно-белое, ультразвуковое изображение. Непонятный для непосвященного глаза размытый силуэт, маленькое пятно жизни. Его ребенок. Его кровь. Его наследник, зачатый в любви и оказавшийся в аду.

В правой руке Картера до сих пор был тяжелый хрустальный стакан с виски, недопитым реликтом из прошлой жизни. Когда он дочитал, его пальцы сжали стекло с такой нечеловеческой силой, что оно не просто треснуло, а взорвалось с глухим хлопком. Острые, как бритва, осколки впились в ладонь и пальцы, а темно-золотистая жидкость смешалась с алой кровью, залив руку и осколки стола.

Вспышка острой, режущей боли на секунду пронзила туман безумия. Она отрезвила. Он медленно поднял руку и посмотрел на нее без всякого интереса, как на чужую. Стекло торчало из порезов, кровь текла струйками по запястью. Ему было плевать. Физическая боль была ничто по сравнению с тем, что творилось у него в душе.

Он не стал вызывать врача. Он стряхнул с руки самые крупные осколки и, не обращая внимания на кровь, взял другой телефон, специальный, зашифрованный. Набрал единственный номер.

Ответ последовал после первого гудка.

— Мистер Кинг, — голос был спокоен и собран, как всегда.

— Он прислал сообщение. Номер скрыт. Фото УЗИ, — голос Картера был низким, хриплым от сдерживаемых эмоций. Он не тратил времени на лишние слова.

— Скоро буду, — так же коротко бросил Райан Фостер и положил трубку.

Картер ценил его именно за это. Никаких лишних вопросов, никаких соболезнований. Только действие. Такие люди были ему нужны сейчас.

Прошло пятнадцать минут. В дверь кабинета постучали.

— Входи, — прогромыхал Картер, не поднимая головы. Все это время он смотрел на залитое кровью и виском фото на экране. Она снова беременна. Знала ли она? Хранила ли этот секрет, чтобы сделать ему сюрприз? Или сама узнала об этом в заточении, от этих тварей? В груди поднималась дикая, неконтролируемая смесь эмоций: ужас, всепоглощающий страх за них обоих, и… крошечная, пылающая искра безумной радости. Ребенок. Их ребенок.

Дверь открылась, и в кабинет вошел Райан Фостер. Высокий, сухощавый, с лицом, которое ничего не выражало. В руках он нес свой верный укрепленный ноутбук.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мистер Кинг, можно ваш телефон? Мне нужно конкретно то сообщение, — он подошел к столу, бегло окинув взглядом последствия погрома без тени удивления.

Картер молча протянул ему окровавленный телефон. Райан взял его, не моргнув глазом, и подключил к ноутбуку тонким кабелем. Его пальцы заскользили по клавиатуре, строки кода мелькали на экране. Картер наблюдал, пытаясь дышать ровно, сжимая и разжимая неповрежденную руку. Внутри него бушевал тот самый кровожадный зверь, требуя действий, требуя крови, требуя найти и растерзать. Но он должен был сдерживаться. Сейчас нужен был холодный расчет. Каждая секунда ожидания казалась пыткой.

И вот, спустя долгие, мучительные минуты, Райан наконец поднял на него взгляд.

— Вы знаете человека по имени Торн Вейл?

Картер медленно приподнял бровь. Имя ничего не говорило, но фамилия… фамилия отдавала глухим, далеким звонком в памяти. Он поднял окровавленную руку и постучал окровавленными пальцами по губам, оставляя алые отпечатки. Вейл… Вейл…

И вдруг, как вспышка, в сознании возникло другое лицо. Надменное, жадное. Винсент Вейл. Компаньон его отца. Человек, который десятилетиями высасывал соки из их холдинга, сливая информацию конкурентам, строя собственные темные схемы. Когда Картер взял бразды правления в свои руки, он без сожаления и сантиментов вычистил из компании всех паразитов. Винсент Вейл был одним из первых. Он не просто его уволил — он уничтожил его репутацию, выставив на всеобщее обозрение все его грязные махинации. Старик не вынес позора. До Картера дошли слухи, что он покончил с собой. Его это тогда не волновало. Бизнес — это война.

— Я знаю только Винсента Вейла, — холодно произнес Картер.

— Но это сообщение пришло не от него, — констатировал Райан.

— Знаю, — голос Картера был ледяным. — С того света не пишут.

— Секунду, — пальцы Райана вновь запорхали по клавиатуре. Он что-то искал, сопоставлял. — Это его сын, мистер Кинг. Торн Вейл. Похоже, у него не самые теплые воспоминания о вас.

И в этот миг все пазлы сошлись в единую, ужасающую картину. Месть. Примитивная, животная месть за отца. И он, Картер, по своей слепоте, подставил под этот удар самое дорогое, что у него было. Шону. И их нерожденного ребенка.

Внутри него что-то щелкнуло. Ярость, холодная и целенаправленная, сменила собой отчаяние. Его глаза, еще секунду назад выжженные, засверкали стальным блеском.

— Адрес, — прозвучало как выстрел. Его голос был низким и не оставляющим пространства для возражений. — Мне нужен адрес этого ублюдка. Прямо сейчас.

Райан назвал адрес. Неблагополучный район на окраине города. Картер уже поднимался с кресла, набирая номер начальника своей службы безопасности.

— Собирайте группу. Встречаемся у машин через две минуты. Едем. Тихо и быстро.

И пока он отдавал приказы, в его голове сложилась и вторая часть пазла. Санчес. Эта мстительная, обиженная на весь мир стерва. Конечно. Кто, как не она, могла бы стать идеальным союзником для человека, жаждущего мести? Две ядовитые змеи, объединившиеся, чтобы ужалить его в самое сердце.

Он вышел из кабинета, не оглядываясь на разруху. Его шаги были быстрыми и твердыми. Окровавленная рука была стиснута в кулак. Охота началась.

50

Машины подъехали к особняку Торна Вейла без включенных сирен, словно призраки, выплывающие из предрассветного тумана. Район был неблагополучным, серым и безликим, но сам дом, стоявший за высоким кованым забором, был островком отчужденного вкуса и денег. Современная архитектура с элементами лофта, панорамные окна, сейчас темные и слепые, дорогая отделка из темного дерева и металла. Картер, стоя у подножья этого ледяного замка, с холодной яростью отметил про себя, что ублюдок обладал определенным стилем. Это лишь подливало масла в огонь его ненависти — этот человек не был простым головорезом; он был расчетливым, умным врагом, и это делало его в тысячу раз опаснее.

Группа из десяти человек, одетая в черную тактическую экипировку, замерла в ожидании. Воздух был холодным и густым от напряжения.

— Итак, идем на штурм. Все надели бронежилеты? — глухим, отточенным голосом спросил Кайл Шеннон, глава службы безопасности Картера, его лицо под шлемом было непроницаемой маской.

В ответ прозвучало десять беззвучных кивков. Этого было достаточно. Действовали они с сокрушительной эффективностью. Двое подкрались к массивным воротам, без лишнего шума установив заряд на петли и замок. Отход. Краткая пауза, нарушаемая лишь прерывистым дыханием Картера. И затем мир взорвался.

Оглушительный, разрывающий барабанные перепонки грохот потряс ночную тишину. Огненный шар на мгновение осветил фасад дома, и тяжелые кованые ворота с леденящим душу скрежетом рухнули внутрь, подняв облако пыли и щебня. Сразу же из дома высыпала охрана — три человека с пистолетами, их лица искажены шоком и яростью. Но они не успели даже прицелиться. Удары, точные и безжалостные, глухие стуки прикладов по головам, парализующие удары в нервные узлы. Приказ был четким — никого не убивать без крайней необходимости. Через несколько секунд охранники лежали без сознания, обезвреженные грудами мышц и тактического нейлона.

Картер прошел мимо них, не удостоив их даже взгляда. Его шаги были тяжелыми и мерными, словно шаги судьбы. Его собственный взгляд был страшнее любого оружия — в нем пылала холодная, бездонная жестокость, обещавшая то, что не могла обещать даже смерть. Он переступил через порог дома, и с ним внутрь вошли трое его лучших бойцов, образовав вокруг него живой щит. Их главным и единственным приоритетом была безопасность Картера Кинга.

Внутри дом был таким же безупречным и бездушным, как и снаружи. Минималистичная мебель, холодные бетонные стены, дорогие, но неуютные арт-объекты. Картер не видел этой красоты. Он видел лишь потенциальные укрытия, возможные ловушки. Он двигался по коридору, и каждая дверь на его пути становилась жертвой его ярости. Он не ждал, пока взломщики справятся с замками. Мощным ударом плеча, а то и просто вместе с одним из своих людей он выбивал их с петель. Древесина трескалась, металл скрипел, двери с грохотом отлетали внутрь.

Каждая комната — гостиная, кабинет, еще одна спальня — оказывалась пустой. С каждым новым провалом миля в его глазах сгущалась, смешиваясь с чистейшей, неразбавленной агрессией. Это была гремучая смесь, готовая взорваться в любой момент.

Он вломился в очередную спальню — просторную, с огромной кроватью и панорамным окном. Никого. Его ледяной взгляд скользил по безупречному порядку, и вдруг... его нос уловил знакомый, тошнотворно-сладкий аромат. Духи. Те самые, что он годами вынужден был терпеть. «Санчес», — прошипело у него в мозгу.

Он вошел внутрь, его люди последовали за ним. Он отшвырнул шторы, заглянул под массивную кровать, ворвался в смежную ванную комнату — везде пусто. Но запах не выветрился. Он висел в воздухе, как ядовитый след. И тут его взгляд упал на стену. Что-то было не так. Линия панелей была едва заметно неровной. Встроенный шкаф. Не просто шкаф, а потайная ниша.

Он подошел и резко дернул на себя. Дверь поддалась. И в тусклом свете, падающем из комнаты, он увидел их. Оленьи, полные животного ужаса глаза Мелани Санчес. Она прижалась в глубине, вся сжавшись в комок, ее изысканное платье было помято, а на лице застыла маска первобытного страха. Она боялась. И он смотрел на нее не как на человека, а как на низкопробное, презренное ничтожество, как на таракана, которого вот-вот раздавит каблук.

Он не сказал ни слова. Он просто грубо, с такой силой, что у нее вырвался сдавленный стон, впился пальцами в ее идеально уложенные волосы и рывком вытащил ее из укрытия. Она запуталась в собственных ногах и с глухим стуком рухнула на пол, больно ударившись коленями о твердый паркет. Картеру было плевать. Хоть бы она сломала шею — ему было бы все равно.

Он наклонился над ней, его лицо оказалось в сантиметрах от ее искаженного гримасой боли лица.

— Где Шона? — его голос был тихим, низким, и от этого в тысячу раз более угрожающим. В нем не было крика, лишь ледяная сталь обещания расплаты.

— Отпусти меня, Кинг! Ты делаешь больно, ты вырываешь мне волосы! — ее голос был визгливым, полным слез и паники.

Он разжал пальцы, отпуская ее волосы. Но прежде чем она успела вздохнуть с облегчением, его рука, сильная и безжалостная, как стальной капкан, обхватила ее шею. Он не стал ее душить. Он знал, как причинять боль. Его большие пальцы впились в определенные точки на ее шее, передавливая нервы. Боль была острой, пронзительной, невыносимой. Она вскрикнула, ее глаза закатились.

— Давай еще раз. Где, мать твою, Шона? — он повторил, не ослабляя хватку.

Она молчала, пытаясь вырваться, ее ноги беспомощно били по полу. Он усилил давление. Слезы ручьем потекли по ее щекам, ее лицо начало синеть. Он видел, как хрупки кости ее шеи под его пальцами, и ему было плевать. В конце концов, ее сопротивление сломалось.

— Не знаю! Мне больно! Отпусти, ублюдок! — она выкрикнула, захлебываясь слезами и болью. — Она уехала с Торном, а потом он вернулся, а ее нет!

— Куда они ездили? — его тон не изменился, он был все тем же ледяным лезвием.

— В больницу! На УЗИ!

— Когда это было?

— Два дня назад! — она выпалила, пытаясь вырвать свою шею из его железной хватки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Дальше? Где она сейчас?

— Спроси у него! Я не знаю! Он мне ничего не рассказывает! Он пользуется мной, как пешкой!

Картер с отвращением отпустил ее. Прикосновение к ее коже было осквернением, словно он добровольно погрузил руки в гниющую плоть. Она рухнула на пол, хватая ртом воздух, ее тело сотрясали рыдания и судороги. Но ее передышка была недолгой. Она вздрогнула и в ужасе отползла назад, когда Картер, не глядя на нее, бросил через плечо своим людям:

— Ее не убивать. Она нужна мне живой.

Один из бойцов кивнул, шагнул к ней и грубо, без всякой церемонии, поднял ее с пола. Она закричала, пытаясь вырваться, царапаясь, но ее руки были скручены за спину с такой легкостью, словно она была ребенком. Ее крики быстро затихли в глубине дома, куда ее поволокли.

Картер не смотрел им вслед. Он уже двигался дальше, его ярость не нашла выхода, она лишь сконцентрировалась, стала острее. С ним остались двое — безмолвные, смертоносные тени. Они проверили каждую комнату наверху. Все пусто. Ничего.

И тогда его взгляд упал на узкую, неприметную дверь в конце коридора, которая, судя по плану, вела в подвал. Лестница была крутой и темной. Он спустился первым, игнорируя тихий предостерегающий жест Кайла.

Подвал оказался не сырым погребом, а просторным, технологичным помещением, похожим на командный центр или личную мастерскую. Стеллажи с оборудованием, мониторы, дорогой ковер. И в центре этой комнаты, в кресле, сидел он. Торн Вейл. Он был одет в темные штаны и простую футболку, в его руке дымилась сигарета. Он не выглядел удивленным. Он просто сидел и смотрел на Картера, и в его взгляде была та же холодная ненависть, что и у Кинга, но приправленная каким-то болезненным, почти экзальтированным спокойствием.

И затем все произошло за долю секунды. Рука Вейла метнулась к пистолету, лежавшему на столе рядом. Два выстрела. Быстрых, как удар кобры, приглушенных глушителем. Две пули нашли свою цель с чудовищной точностью. Оба бойца Картера, стоявшие сзади, рухнули на пол, даже не успев вскрикнуть. На их лбах зияли маленькие, аккуратные отверстия.

Картер не дрогнул. Он не отпрянул. Его лицо не выразило ни страха, ни шока. Он лишь замер, его собственный пистолет еще был в кобуре. Он смотрел на Вейла, оценивая. Тот медленно, демонстративно, положил свое оружие обратно на стол и жестом пригласил к пустому креслу напротив.

— Присаживайся, Кинг.

— Я лучше убью тебя, — прорычал Картер, но его ноги не сдвинулись с места. Каждая клетка его тела требовала мести, но разум кричал, что ему нужны ответы.

— Ты как обычно, действуешь на эмоциях, — Вейл усмехнулся, затягиваясь сигаретой. Дым стелился между ними, как дым от погребального костра. — Расслабься. И я тебе все расскажу.

Картер не был глупцом. Пальцы его левой руки, спрятанной за спиной, незаметно нажали на тревожную кнопку на специальном браслете. Кайл и остальные уже знали. Но сейчас ему нужно было играть в эту игру.

— Что тебе нужно? — спросил Картер, его голос был ровным, но в нем бушевал ураган. — И зачем ты выкрал моего человека?

— Интересно получается, да? — Вейл снова усмехнулся, и в его смехе слышалось безумие. — Тебе никогда не было дела ни до кого. Ты шел по головам. А потом... ты влюбился. И как тебе это? Каково это — чувствовать?

— Не твое собачье дело, — рыкнул Картер.

Смех Вейла стал громче, гортанным и неприятным.

— Ну почему же не мое? Я давно за тобой наблюдаю. Искал слабость. И нашел.

— И зачем?

— Затем, что я ненавижу тебя, — просто сказал Вейл, и в этих словах была вся суть его существования.

Картер чувствовал, как пальцы сами собой сжимаются в кулаки. Ему хотелось разорвать ему глотку, вырвать язык. Но он стоял недвижимо.

— По какой причине?

— Ты убил моего отца.

— Он покончил с собой, — жестко, без тени сожаления, констатировал Картер. — Я лишь выставил на свет его грязное белье.

— Да! — Вейл внезапно взревел, его спокойствие лопнуло, как мыльный пузырь. — Но помог ему в этом ты, ублюдок! Ты уничтожил его! Ты отнял у него все!

— Это было его решение, — повторил Картер, не отступая ни на йоту. — Слабые люди не выживают в этом мире. Он был слаб.

— Я тебя всегда не мог терпеть, — прошипел Вейл, его пальцы сжали подлокотники кресла до хруста. — Всегда.

— Всегда? — Картер поднял бровь, и в этом жесте было столько ледяного презрения, что Вейл вздрогнул. — Я о тебе узнал только сегодня.

На губах Вейла появилась уродливая, кривая ухмылка, полная жестокости и боли.

— Ну, конечно. Ты даже не помнишь меня. Ты, великий Картер Кинг, никогда не замечал того, кто был ниже тебя. Это месть, Кинг. Прими ее достойно.

— Где Шона? — Картер произнес эти слова с такой силой, что, казалось, воздух в подвале задрожал.

Вейл посмотрел на него, и его глаза стали пустыми.

— Мертва. Скорее всего.

Что-то внутри Картера надломилось с оглушительным треском. Это был не просто щит, это была опора всего его мира. Но он не позволил этому чувству поглотить себя. Нет. Он не верил. Не мог поверить.

— Ты лжешь, — тихо сказал он.

— Зачем мне лгать? — Вейл пожал плечами, снова принимая маску равнодушия. — Она сбежала. Я выстрелил ей в спину. Она убежала в лес, почти раздетая, истекающая кровью. В такую ночь. Я даже не стал ее искать. Она была не жилец.

В этот миг что-то в Картере щелкнуло. Ярость, боль, неверие, отчаяние — все это слилось в один сокрушительный импульс. Его рука метнулась к кобуре с такой скоростью, что глаз не успел уследить. Вейл тоже потянулся к своему пистолету, но он был на долю секунды медленнее.

Выстрел Картера был точен. Пуля ударила Вейлу точно в правое запястье, раздробив кости. Тот взвыл от боли, его оружие отлетело в сторону. Прежде чем тот успел опомниться, прозвучал второй выстрел. На этот раз в колено. Сочащаяся кровь, разорванные связки, сломанная кость. Торн Вейл с оглушительным воплем рухнул со стула на пол, корчась в агонии.

— Гори в аду, Кинг! — он выкрикивал, захлебываясь собственной кровью и болью. — Чтоб ты сгнил в земле! Вместе со своей сукой!

Картер медленно подошел к нему. Он поднял пистолет Вейла, забросил его далеко в угол, а затем встал над своим поверженным врагом. Он присел на корточки, его лицо было близко к искаженному маской боли лицу Торна.

— Повтори. Где Шона? — его голос был тихим, но в нем звучала сталь, закаленная в аду.

Вейл, захлебываясь, повторил свою чудовищную историю. Побег. Выстрел в спину. Лес. Холод. Кровь.

И в этот момент в подвал ворвалась подмога. Кайл и остальные, с оружием наготове. Они увидели двух мертвых товарищей и своего босса, сидящего рядом с искалеченным, хрипящим человеком.

Картер медленно поднялся. Он посмотрел на Кайла, но его глаза были пусты. Он не видел их. Он видел лишь образ Шоны, одинокой, раненой, замерзающей в темном лесу. Он не принимал этого. Он не верил. Он найдет ее. Живую или мертвую, он найдет ее. Но тому, кто сделал это с ней, не будет пощады.

— Не дать ему умереть, — прозвучал приказ, произнесенный мертвым, безжизненным тоном, в котором не было ни капли человечности. — Я хочу, чтобы он чувствовал каждую секунду того, что будет дальше.

И он вышел из подвала. Каждый его шаг по лестнице отдавался в его душе оглушительной, душераздирающей болью. Он вышел на холодный утренний воздух, но не чувствовал его. Весь мир для Картера Кинга превратился в одну сплошную, незаживающую рану. И имя этой раны было — неизвестность.

51

Сознание возвращалось ко мне медленно и неохотно, как сквозь толстый слой ваты и тумана. Первым пришло осознание физического дискомфорта — невыносимая сухость во рту и горле. Казалось, кто-то насильно набил мое горло пеплом и пылью. Язык прилип к нёбу, и каждое глотательное движение давалось с трудом, вызывая новый приступ жажды.

Пока я еще не открывала глаза, но другие чувства уже начали подавать сигналы. Тактильные. Я лежала на чем-то мягком, но упругом — больничная кровать с накачанным матрасом. Голова утопала в прохладной, хрустящей наволочке. Слуховые. Ровное, монотонное гудение и периодические тихие щелчки откуда-то справа. Приглушенные голоса за стеной, звук катящихся колес. Обонятельные. Резкий, стерильный запах антисептика, смешанный с легким ароматом стирального порошка от белья.

Я резко открыла глаза, и мир на мгновение поплыл. Инстинктивно я попыталась приподняться, но резкое жжение в тыльной стороне левой руки заставило меня задохнуться. Я посмотрела вниз. В вене был аккуратно введен катетер, закрепленный пластырем, от которого тянулась тонкая прозрачная трубка к капельнице на металлической стойке. Жидкость медленно капала в камеру инфузии, ведя свой неторопливый отсчет.

«Капельница. Я в больнице?»

Паника, острая и мгновенная, заставила мое сердце бешено заколотиться, отдаваясь в висках. Я огляделась, переводя дыхание. Чистая, просторная палата, залитая холодным светом люминесцентных ламп на потолке. Но я была не одна. Рядом, за полупрозрачными голубыми занавесками, угадывались другие койки. Я смогла разглядеть четырех пациентов. На них были кислородные маски, а некоторые и вовсе подключены к аппаратам ИВЛ. Мониторы над их головами отображали прыгающие зеленые линии кардиограмм и постоянно меняющиеся цифры. Множество трубок, капельниц, датчиков.

«Господи... Я в отделении интенсивной терапии? Реанимации?»

В голове пронеслись обрывочные вопросы, как ураган. Как я сюда попала? Что случилось? Я попыталась приподняться на локте, но волна головокружения и слабости заставила меня снова рухнуть на подушку. Плечо... правое плечо отозвалось тупой, пульсирующей болью. Я осторожно дотронулась до него левой рукой — под тонкой больничной рубашкой я ощутила толстый слой бинтов.

И тут, как удар молнии, пришла самая страшная мысль. Я резко, почти судорожно, прижала ладонь к низу живота. «Ребенок. Мой малыш. С ним все в порядке?» Мысли разъедали меня изнутри, хуже любой физической боли. Картер? Знает ли он, что я здесь? Лиам! Мой мальчик. Он с моей мамой? Он защищен? Он знает?

И тут в палату вошла медсестра. Молодая девушка, лет двадцати пяти, в разноцветных хирургических штанах с мультяшными принтами и классической синей медицинской блузке. Ее лицо было приятным и открытым, пока ее взгляд не упал на меня. Ее глаза широко распахнулись от удивления.

— О! Вы пришли в себя! — воскликнула она, подходя к моей койке быстрыми, легкими шагами. Ее голос был бодрым и звонким, немного неуместным в этой атмосфере торжественной серьезности. — Здравствуйте! Как вы себя чувствуете? Мне позвать доктора?

Я открыла рот, чтобы ответить, чтобы выложить все свои вопросы, весь свой страх. Но из горла вырвался лишь хриплый, едва слышный звук, больше похожий на стон. Я снова попыталась сглотнуть, но горло было абсолютно сухим.

Медсестра поняла. Она внимательно посмотрела на меня, на мои пересохшие губы, и ее выражение лица сменилось на сочувственное.

— Ничего, ничего, не пытайтесь говорить. Я сейчас. Доктор здесь, на этаже.

Она вышла, и я осталась наедине с гудящей тишиной, нарушаемой лишь равномерным пиканием мониторов. Каждая секунда ожидания тянулась мучительно долго. Я вглядывалась в лица других пациентов, в их неподвижные тела, и меня охватывал леденящий ужас. Я была одной из них. На грани.

Прошло около пяти минут — они показались вечностью — когда медсестра вернулась в сопровождении другой женщины. Доктор. На вид ей было лет пятьдесят, с короткой, аккуратно постриженной седеющей стрижкой. У нее было умное, спокойное лицо с добрыми глазами за очками в тонкой металлической оправе. На ней был белый халат, нагрудный карман которого был набит ручками, а стетоскоп был небрежно перекинут через шею. Она подошла ко мне с уверенностью и легкой, ободряющей улыбкой.

— Здравствуйте, — сказала она, и ее голос был низким, размеренным, вселяющим необъяснимое доверие. — Меня зовут доктор Ребекка Кларк. Я ваш лечащий врач. Очень рада видеть вас в сознании. Как вы себя чувствуете?

Я собрала все свои силы.

— Нормально... — просипела я, и это слово было едва слышно. — Только... пить. Очень хочется пить.

Ее улыбка стала шире.

— Конечно. Это ожидаемо. Сара, — она кивнула медсестре, — принесите, пожалуйста, кусочки льда и воду. Пока только понемногу.

Медсестра Сара кивнула и вышла. Доктор Кларк тем временем взяла мою карту с подножья кровати и бегло ее просмотрела.

— Вы сейчас находитесь в отделении интенсивной терапии медицинского центра «Пресвитериан». Вас доставили к нам две женщины. Состояние было... критическим, — она говорила прямо, но ее тон был мягким. — Значительная кровопотеря из-за огнестрельного ранения в плечо, сильное переохлаждение, истощение. Вы были очень близки к тому, чтобы вас не стало. Но наша команда смогла стабилизировать вас. Вы — боец. Сейчас, когда вы проснулись, мы проведем полный осмотр, возьмем анализы. Если все показатели будут в норме, мы переведем вас в общее терапевтическое отделение для дальнейшего наблюдения.

Я слушала, и ее слова доносились до меня сквозь туман слабости. Но один вопрос горел во мне ярче всего. Я снова собрала все свои силы, цепляясь за ее слова как за спасательный круг.

— Доктор Кларк... — начала я, и голос снова подвел меня. Она наклонилась ближе. — До всего этого... я была беременна. Что... что с моим ребенком? С ним все...? — Я не могла договорить, комок подкатил к горлу.

Лицо доктора Кларк озарилось теплой, искренней улыбкой. Она положила свою руку поверх моей, и ее прикосновение было удивительно утешительным.

— С вашим малышом все в полном порядке. Нам удалось спасти вас обоих. Можете не волноваться. Плацента не была задета. Ребенок проявил невероятную стойкость, прямо как его мама.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

В тот миг гигантская, невыносимая тяжесть, которую я неосознанно несла все эти дни, будто с грохотом свалилась с моих плеч. Слезы благодарности и облегчения выступили на моих глазах, и я не стала их смахивать. Я просто закрыла глаза, позволяя этой волне отпущения накрыть меня. Он жив. Он сражался вместе со мной.

— Спасибо, — прошептала я, и это было единственное слово, которое я могла найти.

Последующие несколько часов прошли в больничной суете. Ко мне приходили и уходили медсестры, брали кровь, измеряли давление и температуру. Доктор Кларк сама провела тщательный осмотр, внимательно прослушала мое дыхание и сердцебиение, аккуратно проверила повязку на плече. К вечеру, когда анализы подтвердили стабильность моего состояния, меня, наконец, перевели в общую палату.

Это была просторная комната на три человека. Мою койку от соседок отделяли голубые шторы на потолочных направляющих, даруя иллюзию уединения. Мои соседки, обе женщины постарше, либо спали, либо тихо смотрели телевизор, приглушенный до минимальной громкости.

Когда доктор Кларк зашла вечером, чтобы сделать последний обход, я набралась смелости и задала вопрос, который меня мучил.

— Доктор, сколько дней я уже здесь нахожусь?

— Сегодня четвертый день, — ответила она, делая пометку в планшете. — И, кстати, этот вопрос подводит нас к следующей теме. При вас не было найдено никаких документов — ни водительских прав, ни страховой карты. Мы не знаем вашего имени и, соответственно, не смогли уведомить ваших родственников о том, что вы здесь находитесь. Также для оформления документов и оплаты лечения через страховку нам необходимы ваши данные.

Четверо дней. Меня бросило в жар от такого количества.

— Завтра, — продолжила доктор Кларк, — к вам приедет офицер полиции для допроса.

Мои глаза широко раскрылись от страха.

— Полиция? Зачем?

— Милая, у вас огнестрельное ранение, — мягко, но твердо напомнила она. — По закону, больница обязана сообщать о таких случаях. Никто не может закрыть на это глаза. Это стандартная процедура.

Полиция. Допрос. Это означало вопросы о Вейле, о Санчес, о похищении. Мысль о необходимости заново переживать весь тот ужас была невыносима. Но был и другой, более насущный вопрос.

— Доктор Кларк, — тихо сказала я. — Откуда здесь можно позвонить? Мне нужно... мне очень нужно позвонить одному человеку. У меня нет телефона.

Она внимательно посмотрела на меня, изучая мое испуганное, умоляющее лицо. Я видела, как в ее глазах борются профессиональная осторожность и простое человеческое сочувствие. Сочувствие победило.

— Знаете что, — сказала она, доставая из кармана халата современный смартфон. — Я могу дать вам свой телефон, если вы помните номер, который нужно набрать. Но, пожалуйста, постарайтесь недолго.

Я кивнула, чувствуя, как сердце снова начинает бешено колотиться. Да, я помнила. Эта комбинация цифр была выжжена в моей памяти навеки. Я дрожащими, все еще слабыми руками взяла протянутый телефон. Каждая клавиша на виртуальной клавиатуре казалась огромной, мои пальцы плохо слушались. Я набрала номер.

Он звонил. Один раз. Два. Три. «Возьми трубку, пожалуйста, возьми трубку», — я мысленно умоляла. Страх сковывал меня. А что если он не возьмет? А что если я ошиблась номером? А что если... с ним что-то случилось?

И вот, на четвертом гудке, связь установилась. Я услышала голос. Низкий, холодный, отстраненный, тот самый, который мог заставить трепетать целые советы директоров.

— Слушаю.

Это было одно слово, но его было достаточно. Мое сердце не просто забилось чаще — оно, казалось, выпрыгнуло из груди и застыло в воздухе. Ладони мгновенно стали влажными.

— Картер... — выдохнула я, и мой голос прозвучал хрипло, срываясь на полуслове.

На том конце провода наступила мертвая тишина, длившаяся, вероятно, всего секунду, но показавшаяся мне вечностью. И когда он заговорил снова, его голос преобразился. В нем не осталось и следа холодности. Он был напряженным, резким, полным неподдельной, животной тревоги.

— Шона? Это... это ты? Ты жива? Где ты, черт возьми? Где ты находишься?

Слезы снова навернулись на мои глаза, но на этот раз это были слезы безграничного облегчения.

— Да... это я. Жива, — прошептала я, смахивая их тыльной стороной ладони. Голос все еще отказывал мне. — Я в больнице.

— В какой? — его вопрос прозвучал не как просьба, а как немедленный, властный приказ.

Я назвала ему медицинский центр «Пресвитериан». И прежде чем я успела что-то добавить, я услышала его голос, уже отдающий кому-то распоряжения на фоне, и затем два коротких, самых дорогих слова в моей жизни:

— Скоро буду.

Связь прервалась. Я медленно опустила телефон и протянула его обратно доктору Кларк, которая наблюдала за мной с мягкой, понимающей улыбкой.

— Спасибо вам, — сказала я, и на этот раз в моем голосе появилась тень силы. — Большое спасибо.

Она кивнула и вышла. А я откинулась на подушки, и на мои губы наконец-то вернулась настоящая, невынужденная улыбка. С ним все хорошо. Со мной все хорошо. С нашим ребенком все хорошо. Ад позади.

Я закрыла глаза, но на этот раз не от слабости, а от предвкушения. Я ждала. Каждая клетка моего тела жаждала его присутствия. Я представляла, как он ворвется в эту палату, как я смогу, наконец, обнять его, вдохнуть его знакомый, надежный запах, прижаться к его сильной груди и почувствовать, что кошмар действительно закончился. Что рядом с ним я, наконец, в полной безопасности. И что я никогда, никогда больше не отпущу его от себя.

52

Ожидание стало самым изощренным видом пытки. Каждая секунда, отделяющая меня от него, тянулась, как резина, наполненная свинцом. Я прислушивалась к каждому звуку за дверью — к отдаленным шагам, скрипу колес каталки, приглушенным разговорам медсестер. Мое сердце замирало и вновь принималось бешено колотиться при каждом похожем шуме. Я смотрела на часы на стене, но цифры словно застыли. «Скоро буду», — сказал он. Но что для Картера Кинга означало «скоро»? Пять минут? Час? Вечность?

Прошло, наверное, не больше тридцати минут, но мне казалось, что прождала я всю ночь, всю жизнь. И вот, наконец, тихий, но властный стук в дверь. Не такой, каким стучат медсестры, — вежливый и предупредительный. Этот стук был твердым, уверенным, заявляющим о своем праве войти.

Дверь открылась, и в палату вошла доктор Кларк, а за ней…

За ней был он.

Картер.

Весь мир сузился до дверного проема, в котором он стоял. Он был одет не в свой привычный безупречный костюм, а в простые темные спортивные штаны и серую хлопковую футболку, на которую была накинута темная кожаная куртка. Волосы были всклокочены, будто он много раз проводил по ним рукой. На лице — маска усталости и такого напряженного ожидания, что оно было почти осязаемо. Но когда его взгляд, темный и стремительный, как штормовая туча, нашел меня, что-то в нем переломилось.

Наши глаза встретились, и у меня внутри все перевернулось, сорвалось с якорей и взлетело. Это был не просто взгляд — это было молчаливое падение в бездну облегчения, тоски и такой всепоглощающей любви, что у меня перехватило дыхание. Все мое тело, все клетки, каждое нервное окончание взбунтовалось, требуя одного — его близости. Я, наверное, не просто смотрела на него, а впивалась в него взглядом, умоляя, жажду, идя на него всем своим существом.

И он увидел. Увидел это немое, отчаянное послание. Он не стал ждать, не произнес ни слова, не кивнул доктору. Он просто пересек комнату двумя-тремя длинными, быстрыми шагами, и его руки, сильные и в то же время бесконечно осторожные, заключили меня в объятия.

Я вжалась в него, в его грудь, с таким чувством, будто возвращалась домой после долгой, страшной войны. Мое лицо утонуло в ткани его футболки. Я зажмурилась и глубоко, с дрожью, вдохнула. Его запах. Дорогой парфюм, смешанный с чистым ароматом его кожи, кожи, которую я так боялась никогда больше не почувствовать. И еще — прохладный, ночной запах улицы, зацепившийся за куртку, напоминание о той скорости, с которой он мчался ко мне.

Мое сердце начало биться о грудную клетку с такой силой, что, казалось, вот-вот вырвется наружу. По всему телу, от кончиков пальцев ног до макушки, поднялся жар. Не жар похоти или желания, а жар чистой, безоговорочной любви. Это было пламя, которое сжигало остатки страха, лед переохлаждения и боль воспоминаний. Я чувствовала его тело — твердое, надежное, настоящее. Я слышала, как под моим ухом, прижатым к его груди, бешено и гулко стучало его сердце. Его ритм был сбившимся, неровным, таким же, как у меня. «Он чувствует то же самое, — пронеслось у меня в голове, — он так же напуган, так же благодарен, так же не может поверить, что это не сон».

Я медленно, почти боязненно, подняла на него взгляд. Его темные глаза изучали мое лицо, впитывая каждую черточку, каждую бледность, каждую тень усталости. Он нежно, почти с благоговением, положил свою большую, теплую ладонь мне на щеку. Его кожа была слегка шершавой, и это прикосновение было самым прекрасным, что я чувствовала за эти бесконечные дни. Он наклонился, и его губы коснулись моих.

Это был не страстный, жадный поцелуй, а нечто большее. Легкий, почти воздушный, но вложивший в это мгновение всю его душу. Простое прикосновение его губ к моим взорвало во мне все эмоции, которые я пыталась сдержать. Это был поцелуй-обещание, поцелуй-прощение, поцелуй-возвращение. В нем была вся та невысказанная нежность, о которой он так редко говорил вслух.

Он отстранился, всего на сантиметр, и его дыхание смешалось с моим.

— Картер, — прошептала я, и мой голос дрогнул, предательски выдавая все мое волнение. — Я хотела сказать тебе… я беременна. Нашим с тобой ребенком.

Слезы, которые я пыталась сдержать, покатились по моим щекам сами, горячие и соленые. Он не отводил взгляда, и я видела, как в его глазах что-то меняется — тревога сменяется таким глубоким, бездонным чувством, что у меня снова перехватило дыхание.

— Я хотела сделать это красиво, сразу после свадьбы… — я продолжала, захлебываясь. — Но я не знала, что… что все так обернется. Прости меня. Прости, что не сказала сразу.

Он не ответил словами. Он просто нежно, большими пальцами, вытер мои слезы. Его прикосновение было таким бережным, будто он боялся меня сломать. Я прижалась щекой к его ладони, чувствуя его тепло, его жизнь. Затем он снова наклонился, и его губы оказались у самого моего уха. Его шепот был горячим, низким и предназначенным только для меня:

— Шона Холл, я люблю тебя.

От этих слов по моей спине пробежали мурашки. Я аккуратно отстранилась, чтобы снова посмотреть ему в глаза. И я увидела это. Действительно увидела. Не тень, не намек, а чистую, незамутненную любовь и нежность, сияющую в его обычно таких строгих и холодных глазах. Мое сердце стучало так быстро и громко, что, казалось, его слышно по всей палате.

— Тебе не за что извиняться, — продолжил он, его голос стал тверже, в нем зазвучала знакомая сталь. — Это все моя вина. Все, что произошло с тобой… это моя вина, Шона. Если бы я сразу… если бы я был предусмотрительнее…

Я не позволила ему договорить. Я не хотела слышать эти самообвинения. Я подняла руки, еще слабые и дрожащие, обвила его шею и притянула его к себе для поцелуя. Я понимала, что это может быть неприлично, что вокруг люди, но в тот момент мне было плевать. Мне нужно было ощутить его, доказать себе, что это реальность.

И он ответил. На этот раз поцелуй был глубже, продолжительнее. Это был медленный, полный любви и обещания поцелуй. Его губы двигались уверенно, но без спешки, словно он хотел запомнить вкус моего дыхания, форму моих губ. Я чувствовала, как тает все напряжение в моем теле, уступая место чувству абсолютной защищенности и принадлежности. Мир с его опасностями и болью отступил, оставив только нас двоих в этом маленьком, освещенном больничном уголке.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он аккуратно отстранился, и я увидела, что и его дыхание сбилось. Он прикоснулся лбом к моему, и мы просто стояли так несколько секунд, дыша одним воздухом.

— Собирайся, — наконец сказал он, его голос снова стал собранным и деловым, но в нем осталась несвойственная ему мягкость. — Дальше твое лечение будет происходить дома. Под моим наблюдением. Ну, — он с легкой, почти невидимой улыбкой тронул уголок моих губ, — а также там будут врачи. Лучшие.

Я улыбнулась в ответ, и на душе стало спокойно и тепло, как в самом надежном убежище. Но один вопрос, как заноза, сидел во мне.

— Что с Лиамом? — спросила я тихо. — Вейл… он угрожал, что уберет его.

Лицо Картера на мгновение стало каменным, в глазах вспыхнула знакомая опасная искра.

— Все хорошо, — он сказал твердо. — Как только ты пропала, я обеспечил твою маму, твою сестру и нашего сына лучшей охраной. Круглосуточной. С ними все в полном порядке. Лиам спрашивает о тебе каждый день. Он скучает по маме.

Волна благодарности, такая сильная, что от нее снова подступили слезы, накатила на меня. Я снова обняла его, прижимаясь к нему так сильно, как только позволяла рана на плече.

— Спасибо, — прошептала я ему в грудь. — Спасибо, что защитил их.

Потом я сделала глубокий вдох и задала последний, самый тяжелый вопрос, от которого в животе похолодело.

— А что… что с Санчес и Вейлом?

Картер сначала промолчал. Он отвел взгляд, и я увидела, как его челюсть напряглась. В воздухе повисла тишина, густая и многозначительная. Когда он снова посмотрел на меня, в его глазах не было ни капли сожаления или сомнения. Только холодная, абсолютная уверенность.

— Тебя больше никто и никогда не тронет, — произнес он тихо, но так, что каждое слово казалось высеченным из гранита. — Никто. И никогда. Это я тебе обещаю.

Он не стал вдаваться в подробности, и, возможно, это было к лучшему. В тот момент мне не нужны были детали. Мне нужна была его уверенность.

— А теперь, — он отступил на шаг, но его рука нашла и сжала мою, — собирайся. Я больше не могу находиться от тебя далеко, Шона. Пора домой.

И в этом слове — «домой» — был заключен весь смысл. Дом — это не стены, не место. Это он. Его объятия, его защита, его любовь. И я была готова идти за ним куда угодно.

53

Три недели. Двадцать один день. Пятьсот четыре часа. Это время растянулось для меня как странный, двойственной природы сон. Это были одновременно самые лучшие и самые мучительные три недели моей жизни.

Лучшие — потому что Картер был рядом. По-настоящему рядом. Он не просто находился в той же квартире; он был со мной каждой клеткой своего существа. Его присутствие стало тем воздухом, которым я дышала после долгого удушья. Он отложил все свои бесконечные дела, делегировал полномочия и превратил наше жилье в неприступную крепость, где я была его единственным и главным сокровищем.

Мы вместе ходили к врачу. Тот самый визит, когда нам показали крошечное пятнышко на мониторе УЗИ. Пять недель. Всего лишь комочек клеток, но для нас — целая вселенная, рожденная из любви и выстоявшая в аду.

— Смотри, — прошептала я, сжимая его руку, пока доктор водил датчиком по моему животу, смазанному холодным гелем.

Картер не отрывал взгляда от экрана. Его обычно непроницаемое лицо было беззащитным и ошеломленным. В его глазах, тех самых, что могли одним взмахом решать судьбы корпораций, теперь плавала какая-то новая, незнакомая нежность, смешанная с благоговейным страхом.

— Он такой маленький, — сказал он голосом, в котором дрожали несвойственные ему нотки.

— Пока еще просто «оно», — улыбнулась я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы счастья.

— Нет, — он покачал головой, и его взгляд наконец встретился с моим. — Это наш ребенок. Наше продолжение.

Физически я восстанавливалась с поразительной скоростью. Рана на плече затянулась, оставив после себя лишь розоватый шрам как напоминание о пережитом кошмаре. Слабость отступала, сменяясь приливом энергии, которую давало осознание безопасности и… его бесконечная забота.

Именно в эти дни Картер совершил то, о чем говорил давно — купил дом. Не просто апартаменты, а настоящий особняк на одной из самых престижных и тихих окраин города. Когда он впервые привез меня посмотреть, я застыла на пороге, не в силах вымолвить ни слова.

Это был не дом, это была крепость из стекла и бетона, утопающая в зелени, с панорамными окнами от пола до потолка, которые открывали вид на ухоженный сад и, как мне позже сказали, частное озеро.

— Картер, — наконец выдохнула я, оборачиваясь к нему. — Это… это великолепно. Но зачем нам настолько большой дом? Мы же втроем… вчетвером, — я поправилась, положив руку на живот.

Он хитро улыбнулся, его знаменитая ухмылка, которая сводила меня с ума с первой встречи. Он подошел, обнял меня сзади, и его большие, теплые ладони легли на мой еще плоский живот.

— Я хочу еще детей, — прошептал он мне на ухо, и его губы коснулись моей шеи, вызывая мурашки. — Много. Чтобы в этом доме всегда был слышен детский смех. Чтобы было куда бегать и играть в прятки.

Я рассмеялась, оборачиваясь к нему в его объятиях.

— Картер, ты даже не представляешь, о чем говоришь! — сквозь смех воскликнула я. — Дети, особенно когда они маленькие, не умеют говорить и требуют всего криком. Постоянно. Ночью, днем… Это не только смех и игры. Это бессонные ночи, вечный беспорядок и тонны пеленок.

Он смотрел на меня с такой непоколебимой уверенностью, что мой смех постепенно стих.

— Я к этому готов, — сказал он просто, но в этих словах была тяжесть обещания, высеченного в граните. — Я буду с ними. Всегда. Как и с тобой, Шона. Я упустил слишком много с Лиамом. Я не намерен повторять этих ошибок.

Мы остановились на этом доме. В нем вовсю кипел ремонт, но Картер наотрез отказался пускать меня туда, пока не будет идеально.

— Пыль, запахи краски, стресс от выбора обоев — это не для тебя сейчас, — заявил он, и в его тоне не было места для возражений. — Всем займусь я. Ты просто выбери, в какой цвет покрасить стены в нашей спальне.

Я сдалась. Зная его перфекционизм, я была уверена, что дом будет готов раньше, чем мы успеем моргнуть глазом. Сроки он озвучил четко: через две недели мы переезжаем. Лиам, который все это время жил у моей мамы, ждал этого момента с нетерпением, ежедневно звоня мне по видео-связи и расспрашивая о своей новой комнате и где можно будет гонять мяч.

Я, в свою очередь, с головой ушла в приятные хлопоты. Я уже нашла в том районе отличную секцию по футболу и бассейну для Лиама. И самое главное — школу. Ему уже почти шесть, и осенью ему предстояло идти в подготовительный класс. Я хотела выбрать самую лучшую, чтобы, поступив раз, он мог отучиться в ней до самого выпуска.

Как-то вечером я сидела в постели, укутанная в мягкий плед, и на планшете Картера («Пользуйся чем хочешь, все мое — твое», — сказал он как-то) просматривала сайты местных государственных школ. Я сравнивала рейтинги, программы, отзывы родителей.

В этот момент в спальню вошел Картер. Он только что принял душ, и с него капала вода на темные спортивные штаны. Он повалился на кровать рядом со мной, перевернулся на бок и уставился на меня.

— Что просматриваешь так сосредоточенно? — его голос был глуховатым от усталости, но заинтересованным.

— Школу для Лиама, — с гордостью ответила я, поворачивая к нему экран. — Хочу выбрать самую лучшую из возможных. Вот эта, кажется, неплохая, у них сильная программа по естественным наукам.

Он взял планшет из моих рук, его пальцы скользнули по экрану. Он пролистал несколько страниц, и его брови медленно поползли вверх. Он посмотрел на меня с таким странным, недоуменным выражением, будто я показывала ему сайт по разведению марсианских пингвинов.

— Что? — спросила я, теряясь. — Что не так?

— Это что? — переспросил он, тыча пальцем в экран.

— Школы, разве не видно? — я начала раздражаться. — Государственные. Рейтинги хорошие.

— Шона, — он произнес мое имя так, словно объяснял что-то очевидное очень маленькому ребенку. — Я хочу, чтобы мои дети ходили в самые лучшие школы. Без компромиссов. Мне не нравится, что ты смотришь государственные. Она будет частной. «Хэтфилд Академи» или «Сент-Джеймс». Я уже запросил документы для поступления.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я уставилась на него в изумлении.

— Картер, какая, в сущности, разница? Зачем тратить безумные деньги? Лиам — умный мальчик, он сможет получить хорошее образование и в государственной школе!

— Разница, — он отложил планшет и взял мою руку в свою, — огромная. И это не только в оснащении и размере классов. Это окружение, связи, возможности, которые закладываются с детства. Ознакомься с этой разницей в сети, если не веришь. Но, — он притянул мою руку к своим губам и поцеловал костяшки пальцев, — поверь мне. Я в состоянии обеспечить свою семью. Всех. Без исключений. Для меня это не «трата», это инвестиция в будущее моего сына. Нашего сына.

От его слов, от этого «моя семья», по моей душе разлилось такое теплое, умиротворяющее чувство, что все возражения растаяли, как дым. Я улыбнулась и кивнула.

— Хорошо. Посмотрим «Хэтфилд Академи».

— А еще, Шона, — его тон снова стал деловым, но в глазах осталась нежность, — ты уволена.

Я заморгала, не понимая.

— Что? Почему? С какой стати?

Он посмотрел на меня серьезно, почти строго. На секунду по моим венам пробежал холодок страха — старый, иррациональный рефлекс. Но я посмотрела в его глаза и тут же расслабилась. В них не было гнева. Была… забота. Гипертрофированная, властная, но искренняя.

— Я хочу, чтобы эта твоя беременность была самой спокойной и здоровой. Я не смог этого обеспечить в первый раз, так как даже не знал о ней. Я не был рядом. Но я намерен все исправить. С этой беременностью, — он положил руку мне на живот, — а потом еще и со следующей. Твоя работа сейчас — ты сама. И наш ребенок. Никакого стресса, никаких дедлайнов. Помни, я люблю тебя и хочу только самого лучшего для нашей семьи.

«Нашей семьи». Эти слова все еще отзывались в мне эхом, когда я позавчера утром проснулась и, потягиваясь, заметила на левой руке странную тяжесть. Я подняла руку перед лицом. На безымянном пальце сияло изящное, но безупречное кольцо. Платина, идеальной огранки бриллиант, окруженный более мелкими камнями. Оно было одновременно роскошным и утонченным, таким, какое я бы выбрала сама.

Картера рядом не было. Я вскочила с кровати и пошла его искать, накинув его же рубашку. Я нашла его на террасе, он пил кофе и смотрел на просыпающийся город.

— Это что? — спросила я, поднимая руку с кольцом.

Он обернулся, его взгляд скользнул по кольцу, а затем вернулся к моему лицу.

— Кольцо.

— Это я вижу, — я фыркнула, подходя ближе. — Откуда оно? Точнее, как оно оказалось на моем пальце?

— Я его одел. Ты будешь моей женой. Свадьба через две недели, все уже организовано.

Его тон был настолько безапелляционным, что у меня зашевелилось чувство противоречия.

— А вдруг я не хочу? — поддразнила я его, скрестив руки на груди.

Его темные глаза сверкнули тем самым опасным огнем, который я так хорошо знала. Ой, зря я это сказала.

— Мы это обсуждали, и ты была не против, — его голос стал тихим и угрожающе спокойным. — Ты будешь моей женой. Разговор окончен, Шона.

Вместо ответа я подошла и поцеловала его. Сначала это был нежный, почти извиняющийся поцелуй. Но он быстро превратился во что-то большее. Я чувствовала его ответное напряжение, его руки сжали мои бедра, прижимая к себе. Но как только мои пальцы вцепились в его волосы, пытаясь углубить поцелуй, он резко отстранился.

— Нет, — коротко бросил он, его дыхание было сбившимся.

— Почему? — выдохнула я, чувствуя, как по щекам разливается румянец обиды и непонимания.

— Не сейчас, — он отвернулся и сделал глоток кофе, демонстративно разрывая возникшую между нами интимную связь.

Это «не сейчас» растянулось на весь последующий день. Я дулась на него, отвечала односложно, но он, казалось, этого даже не замечал. И это подводило меня к самой мучительной части этих «лучших» недель.

Секса не было. Вообще. С того момента, как он забрал меня из больницы.

И, конечно, в то утро с кольцом он снова остановился. Я перепробовала все, что приходило в голову. Сначала я купила самое откровенное, кружевное белье, какое только смогла найти. Я вышла к нему в нем, и по тому, как потемнел его взгляд, как напряглись его пальцы, сжимавшие бокал, я видела — он хочет меня. Огонь в его глазах был таким же жарким, как и до всех этих ужасов. Но он лишь тяжело вздохнул, подошел, закутал меня в свой халат и сказал: «Ты простудишься».

Потом я, уже психанув, легла в кровать полностью голой, когда он зашел в спальню. Он остановился на пороге, и я увидела, как скулы на его лице напряглись до белизны. Он смотрел на меня несколько секунд, и в воздухе висело такое напряжение, что его, казалось, можно было резать ножом. Но затем он просто потушил свет, лег рядом и повернулся ко мне спиной, сделав вид, будто я одета в десять слоев пуховиков. Его дыхание было ровным и спокойным, но я-то знала, что он не спит.

В конце концов, я решилась спросить напрямую. Мы завтракали на кухне, и солнце заливало стол теплым светом.

— Картер, — начала я, откладывая ложку с йогуртом. — Мы можем поговорить?

— Конечно, — он не отрывал взгляда от утренней сводки на своем планшете.

— Мне кажется… между нами что-то изменилось. В физическом плане.

Он медленно поднял на меня глаза.

— В каком смысле?

— В том, что ты не прикасаешься ко мне. Как к женщине. Уже три недели. Я… я не понимаю. Я сделала что-то не так?

В его глазах промелькнуло что-то сложное — боль, вина, решимость. Он открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент его телефон, лежавший на столе, завибрировал с настойчивостью, не терпящей отлагательств. Он взглянул на экран, и его лицо снова стало маской деловой собранности.

— Мне нужно ответить, — сказал он, поднимаясь. — Это срочно.

Он вышел из кухни, и я осталась сидеть одна, с комом обиды и непонимания в горле. А когда он вернулся, тема была безнадежно упущена, и у меня не хватило духу поднимать ее снова. Эта стена, которую он выстроил между нами в интимном плане, была единственным темным облаком в том ясном небе счастья и безопасности, что он так тщательно для меня выстроил. И я не знала, как его разрушить.

***

Первые лучи утреннего солнца робко пробивались сквозь щели между шторами, окрашивая спальню в нежные, персиковые тона. Я проснулась раньше него, и мое тело уже было полно осознанным, выстраданным решением. Сегодня утром я возьму то, что так отчаянно хотела. То, в чем себе отказывала эти долгие, мучительные недели, и то, в чем он, по своим собственным, непонятным мне причинам, упорно отказывал мне.

Картер спал глубоким, спокойным сном, повернувшись ко мне спиной. Одеяло сползло до его талии, обнажив мощную, широкую спину, испещренную тенями от складок простыни. Я лежала и смотрела на него, и каждая клетка моего тела изнывала от желания. Беременность сделала меня сверхчувствительной, разожгла во мне внутренний пожар, который тлел все эти дни, и сейчас он готов был вспыхнуть с новой силой. Гормоны играли во мне дикий, первобытный танец, и их ритм был прост и неумолим: я должна была почувствовать его внутри себя.

Я придвинулась к нему ближе, ощущая исходящее от его тела тепло. Мои пальцы, дрожащие от волнения и предвкушения, первыми нарушили утреннюю тишину. Я коснулась его спины, провела ладонью по рельефу мышц, ощущая под кожей скрытую, стальную силу. Он не шелохнулся. Ободренная, я позволила своим рукам скользнуть выше, к его плечам, а затем вперед, к груди.

Его грудная клетка была широкой и крепкой. Я медленно, почти с благоговением, обвела кончиками пальцев ореолы его сосков, чувствуя, как они постепенно набухают и твердеют под моим прикосновением. Мое собственное дыхание участилось. Наклонившись так, чтобы не разбудить его, я коснулась губами его кожи, ощущая ее солоноватый, сонный вкус. Затем кончик моего языка вышел на сцену. Я медленно, соблазнительно обвела один упругий сосок, затем второй. Они откликнулись мгновенно, превратившись в твердые, чувствительные бугорки, приветствуя мое внимание.

Продолжая свой путь, я осыпала его торс нежными, влажными поцелуями, спускаясь все ниже, по линии напряженного живота. Я аккуратно откинула одеяло, и мой взгляд упал на то, что так долго было под запретом. Под темными боксерами четко вырисовывался мощный контур его эрекции. Он был огромным, красивым, пульсирующим от напора крови, и вид его заставил мое сердце бешено заколотиться, а между ног пробежала горячая, влажная волна.

Дрожащими от желания пальцами я взялась за резинку его боксеров и медленно, сантиметр за сантиметром, стянула их вниз. Его член, освобожденный от ткани, мощно выпрямился, упруго подпрыгнув. Он был великолепен — длинный, толстый, с набухшей, темно-багровой головкой, на которой блестела прозрачная, солоноватая на вкус капля его собственного сока. Мне дико захотелось облизать ее, почувствовать его вкус на языке.

Я украдкой взглянула на его лицо. Его дыхание, до этого ровное и глубокое, стало чуть более прерывистым, но глаза были все еще закрыты. Решив, что он спит, я, наконец, преклонилась перед ним. Наклонив голову, я провела кончиком языка по самой чувствительной части его головки, собирая ту самую каплю. Солоноватый, мускусный, чисто мужской вкус ударил мне в голову, усиливая мое возбуждение до головокружения. Я нежно обвила головку губами, а затем, медленно, принялась ласкать его весь, скользя губами вверх и вниз по его длине, одновременно работая языком.

Картер издал тихий, глубокий стон, и его бедра непроизвольно дернулись навстречу моим губам. «О да, — с торжеством подумала я, — вот это будет настоящее доброе утро». Я продолжила, погружаясь в ритм, становясь все более смелой. Я сосала его с жадностью, одна рука сжимала его основание, другая ласкала его мошонку. Но мое собственное тело, изнывающее от пустоты, уже не могло довольствоваться только этим. Им двигал свой собственный, неумолимый голод.

Я вынула его член изо рта, оставив его блестящим и мокрым от моей слюны. Не в силах больше ждать, я забралась на него сверху, оседлав его бедра. Мои руки дрожали, когда я взяла его пульсирующий член и направила его к своему влажному, горящему входу. В тот миг, когда его головка лишь коснулась моего чувствительного, набухшего клитора, по моему телу пронесся электрический разряд, и из моих губ вырвался тихий, прерывистый стон. О, Боже, как я соскучилась по этому ощущению.

И затем, медленно, опуская всем своим весом, я начала принимать его в себя. Ощущение было блаженно-мучительным. Он входил в меня, растягивая, заполняя до предела, и это сладостное распирание граничило с легкой болью после долгого воздержания. Он был так велик, что каждый сантиметр его погружения заставлял меня задыхаться. Я опускалась все ниже и ниже, пока, наконец, не села на него полностью, не оставив ни капли свободного пространства внутри себя. От этого чувства полного обладания и соединения я громко, без стыда застонала, запрокинув голову.

И в этот момент он открыл глаза.

Его темные, затуманенные сном глаза встретились с моими. В них не было ни удивления, ни гнева. В них плескалось что-то дикое, первобытное, животное. Его взгляд был темным, тяжелым, полным невысказанной страсти, которую он так долго сдерживал.

— Что ты делаешь? — прохрипел он, и его низкий, хриплый от сна голос прозвучал так соблазнительно, что новая волна возбуждения накатила на меня.

— Я трахаю тебя, Картер, — выдохнула я, глядя на него сверху вниз, чувствуя, как власть переходит ко мне. — Если ты этого не хочешь делать, то этим займусь я сама.

И, чтобы доказать свои слова, я медленно приподнялась на его члене, почти полностью освободив его, а затем с силой, со влажным, громким шлепком, снова опустилась на него, испуская новый, полный наслаждения стон. Я видела, как в его глазах идет борьба — последние остатки самоконтроля против нахлынувшего на него желания. И всего через секунду решимость затмила все остальное.

Его большие, сильные руки молниеносно обхватили мои бедра, впившись в плоть пальцами. Теперь он сам контролировал ритм. Он начал двигать мое тело вверх-вниз, мощно и властно насаживая меня на свой член. Его движения были сильными, почти грубыми, но именно такой я его и хотела — дикого, необузданного, сбросившего все оковы.

Я не сдерживалась. Мои стоны перерастали в громкие, отчаянные крики, которые эхом разносились по спальне. Воздух наполнился звуками нашего соития — влажные шлепки наших тел, его хриплое дыхание, мои вопли наслаждения. В какой-то момент он приподнялся, сменив положение, и его губы обрушились на мою грудь. Он впивался в мою нежную кожу то губами, то зубами, заставляя меня кричать еще громче, а его язык ласкал и дразнил мои чувствительные соски, посылая новые волны удовольствия прямо в низ живота.

Я продолжала двигаться на нем, мои бедра работали в унисон с его мощными толчками. Ноги затекли и онемели, но это было ничтожной платой за то неземное блаженство, что он мне дарил. Это было грязно, страстно, животно. И это было именно то, чего я жаждала.

Оргазм накатил на меня стремительно и неожиданно, как лавина. Все мое тело содрогнулось в мощных, бесконтрольных конвульсиях, сжимая его член внутри себя. Я закричала его имя, впиваясь ногтями в его плечи, и почувствовала, как в ответ его тело напряглось, и он с глубоким, сдавленным стоном излил в меня всю свою горячую, жидкую страсть, заполняя меня собой.

Обессиленная, я рухнула на него сверху, прижимаясь к его потной, горячей груди. Наши сердца выстукивали бешеный, синхронный ритм. Я была счастлива, опустошена и... все еще ненасытна. Огонь внутри меня лишь разгорелся сильнее.

Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил. Его рука медленно, лениво гладила мои волосы и спину.

— Что это было? — тихо спросил он, и в его голосе слышалась смесь удивления, упрека и нескрываемого удовлетворения.

Я приподняла голову и игриво улыбнулась ему, глядя в его темные, теперь уже спокойные глаза.

— Доброе утро для любимого мужчины, — сказала я. — Получилось?

Он рассмеялся, коротко и глухо, и потянулся, чтобы поцеловать меня. Этот поцелуй был нежным, но полным обещаний.

— Более чем.

— Почему ты не делал этого все это время? — спросила я, уже серьезнея. — Я думала, что ты меня больше не хочешь.

Он вздохнул, его пальцы продолжали перебирать мои волосы.

— Шона, во-первых, ты восстанавливалась. Не только физически, но и морально. Я... я сыграл главную роль в том кошмаре, что с тобой случился. Я чувствовал свою вину. Мне казалось кощунственным требовать от тебя близости после того, что ты пережила по моей вине.

— А во-вторых? — мягко спросила я.

— А во-вторых, ты беременна. Я боялся навредить. Навредить тебе или ребенку.

Я рассмеялась, легонько ударив его по плечу.

— Картер, уж точно не на таком сроке. Врач сказал, что все в порядке, если нет осложнений. А их нет. И слушай меня внимательно, — я приподнялась, чтобы смотреть ему прямо в глаза. — Я тебя ни в чем не обвиняю. Я люблю тебя и хочу быть с тобой. Мне все равно, что было раньше. Главное — что сейчас. А что касается секса... сейчас я хочу его постоянно. Он нужен мне даже больше, чем вода и еда.

Он улыбнулся, и в его глазах вспыхнули знакомые искорки.

— Ну, одним сексом нашего ребенка я не накормлю. Но... — он перевернул меня на спину, навис надо мной, и его тело снова прижалось к моему, — мне тоже не хватало тебя. Ужасно не хватало.

— Ты мне не изменял? — вдруг, неожиданно даже для себя, спросила я. — Вообще, когда-нибудь?

Его лицо стало серьезным. Он положил ладонь мне на щеку.

— Нет. И никогда не буду. Мне, кроме тебя, никто не нужен, Шона. Ты — мой воздух. Моя единственная и навсегда.

От этих слов мое сердце растаяло. Я счастливо улыбнулась и потянулась к нему для поцелуя. И на этот раз наш поцелуй не был ни нежным, ни спокойным. Он был жарким, влажным, полным языков и обещаний. Он был началом. Началом нового, страстного танца, в котором уже не было места сомнениям и запретам. И когда его рука скользнула между моих ног, чтобы снова разжечь во мне пламя, я поняла, что это утро станет для нас не просто добрым, а по-настоящему незабываемым.

***

Воздух в уютной гардеробной, отведенной под свадебные приготовления, был густым от аромата дорогих духов, цветочной пыльцы и легкого, сладковатого запаха лака для волос. Солнечные лучи, проникая сквозь огромное панорамное окно, играли в хрустальных подвесках люстры, рассыпая по стенам радужные зайчики. Я стояла перед зеркалом в полный рост, не в силах оторвать взгляд от своего отражения, а моя мама смотрела на меня, и в ее глазах стояли слезы, готовые вот-вот пролиться.

— Мам, ну ты чего? — мягко упрекнула я ее, поворачиваясь к ней. — Это же счастливый день.

— Просто не верю, что моя девочка выходит замуж, — ее голос дрогнул. Она подошла ближе, поправляя невидимую пылинку на моем плече. — Это такой серьезный, такой огромный шаг. Ты… ты его правда любишь? Всей душой? Не за дом, не за безопасность, а просто за него самого?

Я взяла ее руки в свои и посмотрела ей прямо в глаза, желая, чтобы она увидела всю правду, что была в моем сердце.

— Больше жизни, мама. Я люблю его за его сильную руку, которая всегда найдет меня в темноте. За его упрямство, с которым он строит для нас это будущее. За ту нежность, которую он прячет ото всех, но дарит каждый день мне и Лиаму. Это та любовь, ради которой не жалко ничего.

Я сделала небольшую паузу, понизив голос до доверительного шепота.

— Мам, я хотела тебе кое-что рассказать. Только никому пока.

Ее брови поползли вверх от любопытства.

— Что такое, родная?

— Я беременна, — выдохнула я, и слова, наконец сказанные вслух, наполнили меня новой волной счастья. — Срок уже семь недель. Врач говорит, что все прекрасно. Но я не знаю, как сказать об этом Лиаму. Как он это воспримет? — Нервозно, я принялась разглаживать пальцами роскошную ткань своего свадебного платья.

Лицо мамы озарилось такой радостью, что слезы, наконец, потекли по ее щекам, но теперь это были слезы восторга.

— Правда? Внучек или внучка! Почему ты раньше не сказала? Картер… он знает?

Само звучание его имени вызвало во мне прилив такой теплой, всеобъемлющей любви, что я невольно улыбнулась. Я была счастлива, и что самое главное — абсолютно удовлетворена во всех смыслах. После того утра, когда я решительно взяла инициативу в свои руки, в нашей жизни начался настоящий марафон страсти. Картер, оказалось, лишь ждал сигнала, чтобы сбросить оковы самоограничения. Он брал меня везде — в нашей постели на рассвете, в душе с горячими струями воды, стекающими по нашим телам, на огромном кухонном острове, пахнущем свежей полировкой, и даже в его личном кабинете, среди папок с документами, где его властность приобретала особый, пикантный оттенок. Оказалось, ему тоже было невыносимо трудно сдерживаться все эти недели.

Особняк, который Картер купил, был полностью готов и обставлен с безупречным вкусом. Мы переехали буквально вчера. Мама и Лиам прилетели вместе с нами. Как же я была рада снова обнять моего сорванца! Он был живой, уменьшенной копией Картера — те же темные, пытливые глаза, та же решительная линия подбородка. Новый дом привел его в полный восторг. Он был на седьмом небе от счастья, особенно осознавая, что теперь будет жить здесь, со мной и с Картером, которого он уже успел полюбить как отца. Они уже успели погонять мяч в нашем огромном саду, пока мы с мамой готовили ужин на новой, сияющей кухне. Мама тоже была в полном восхищении от особняка и от того, как Картер все продумал до мелочей. Мое сердце было готово разорваться от любви и благодарности к этому мужчине.

— Конечно, знает, — нежно ответила я маме. — И ждет этого ребенка так же сильно, как и я. Он уже строит планы, как переоборудует одну из комнат под детскую. Я только переживаю за Лиама.

Мама сжала мои руки в ответ, ее взгляд был полон уверенности.

— Он обрадуется, Шона, не сомневайся. Лиам — замечательный, добрый ребенок. В нем нет ни капли зависти или эгоизма. Он умеет любить по-настоящему. Ты воспитала прекрасного сына.

— Мы, мам, — поправила я ее, чувствуя, как и у меня на глаза наворачиваются предательские слезы. — Это мы сделали это вместе.

Мы обнялись крепко, по-настоящему, и в этот момент дверь распахнулась, и в комнату ворвалась, словно ураган, Рей.

— Ну нет, нет и нет! — воскликнула она, угрожающе размахивая кисточкой для румян. — Невеста, никаких слез! Я два часа колдовала над твоим макияжем, чтобы он поплыл в самый ответственный момент? Не позволю!

Я рассмеялась и повернулась к ней, а за ней в комнату вошли Микки и Кора — мои опора и поддержка, мои лучшие подруги.

— Ты просто невероятно красива, Шона, — искренне сказала Рей, и в ее голосе прозвучала легкая, добрая зависть. — Прямо с картинки. Картер просто потеряет дар речи.

— Девочки, — я с любовью окинула взглядом их сияющие лица, — мы все сегодня неотразимы. Каждая из вас — моя самая красивая подружка невесты.

Мы снова залились смехом, и началась приятная предсвадебная суматоха. Они помогали мне с последними штрихами. Это было жарко, весело и немного хаотично, но когда я снова посмотрела в зеркало, то застыла в немом восхищении.

Мое платье было настоящим произведением искусства. Белоснежный атлас и кружево ручной работы. Лиф, украшенный сотнями крошечных жемчужин и кристаллов Сваровски, идеально облегал торс, а затем платье ниспадало пышной, воздушной юбкой с многослойным тюлем, образуя изящный шлейф. Прическа… над ней Рей колдовала больше часа. Мои волосы были убраны в элегантный, но слегка небрежный пучок, от которого на лоб и виски были выпущены несколько мягких, вьющихся прядей, обрамлявших лицо. А макияж… он был безупречен. Кора, виртуоз кисти, сделала мои глаза еще больше и выразительнее с помощью дымчатых теней и идельно тонких стрелок. Губы, подкрашенные нюдовой, бархатистой помадой, казались пухлее и чувственнее. Я смотрела на свое отражение — кукольное, сияющее, абсолютно счастливое лицо невесты.

— Все, хватит любоваться! — весело скомандовала Микки, бросив взгляд на часы. — Время выходить! Картер уже, наверное, сходит с ума от нетерпения.

Свадьбу Картер организовал со своим обычным размахом и безупречным вкусом, но на сей раз — в стенах нашего нового дома. Он дал мне карт-бланш в выборе цветов и музыки, но все организационные хлопоты взял на себя, яростно оберегая мой покой. Церемония должна была пройти в огромном зимнем саду, который больше напоминал райский уголок. Под высоким стеклянным куполом, сквозь который лился мягкий солнечный свет, были высажены настоящие деревья, а между ними стояли изящные плетеные кресла для гостей. Проход между рядами был усыпан лепестками белых роз и уставлен высокими канделябрами с горящими свечами. Арка, под которой мы должны были произнести клятвы, была сплетена из живых гортензий, пионов и эвкалипта. В воздухе витали нежные ноты садовых цветов и аромат дорогих свечей.

Среди гостей были только самые близкие: наши друзья, несколько ключевых деловых партнеров Картера, которым он безгранично доверял, и, конечно, его сестра Оливия. Я познакомилась с ней всего неделю назад, и была покорена с первой же минуты. Она была миниатюрной, со светлыми, как лен, волосами и огромными голубыми глазами — полная противоположность своему темноволосому и суровому брату. Но в ее доброте и отзывчивости угадывалась та же сила характера. Мы мгновенно нашли общий язык, и она с упоением рассказывала мне забавные истории из детства Картера, рисующие его не таким уж неприступным великаном. После произошедшего Картер окончательно порвал все отношения с отцом, и Оливия, которая всегда была на его стороне, поддержала это решение.

Мысли о Мелани Санчес и Торне Вейле, чьи тела нашли в лесу несколько дней назад, не вызывали во мне ничего, кроме холодного спокойствия. Отец Мелани, как сообщали новости, был убит горем. А что до меня? Я понимала, чьих это рук дело. Но это знание не пугало и не отталкивало меня от Картера. Наоборот, оно было частью той темной, хищной стороны его натуры, которая была готова на все, чтобы защитить свое. И в этом я чувствовала себя в безопасности, как никогда.

И вот настал момент. Нежная мелодия струнного квартета заполнила зимний сад. Все гости встали, повернувшись к входу. Сердце бешено заколотилось в груди. Я сделала первый шаг по лепестковому ковру, и мир сузился до одной-единственной точки впереди — до него.

Картер стоял под аркой из цветов, и он был великолепен. Его строгий черный смокинг, сшитый на заказ, подчеркивал его мощные плечи и узкие бедра. Белая рубашка оттеняла загар его кожи. Но не одежда делала его таким неотразимым, а его взгляд. Взгляд, полный такого безграничного обожания, такого трепета и любви, что у меня снова перехватило дыхание.

Рядом с ним, серьезный и очень важный, стоял наш сын. Лиам, его маленькая копия. Он был одет в миниатюрную версию костюма Картера и с огромной ответственностью сжимал в руках бархатную подушечку с нашими обручальными кольцами. От этой картины мое сердце наполнилось до краев такой нежностью, что я едва сдержала слезы.

Я медленно шла к ним, чувствуя на себе восхищенные взгляды гостей, но видя только его. Когда я, наконец, оказалась рядом, он протянул мне руку, и его пальцы сомкнулись вокруг моих с такой силой, будто он боялся, что я исчезну.

Настал момент клятв. Он смотрел мне в глаза, и его голос, обычно такой твердый и властный, звучал тихо, но с той непоколебимой уверенностью, которая заставляла верить каждому слову.

— Я, Картер Кинг, беру тебя, Шона, в жены. Я отдаю тебе свое сердце, которое билось впустую до того дня, как ты в него вошла. Обещаю быть твоей крепостью в дни бурь и тенистым садом в дни зноя. Обещаю ценить каждую твою улыбку, как величайшее сокровище, и беречь каждую твою слезу, как самую хрупкую жемчужину. Я искал тебя всю свою жизнь, даже не зная, что ищу. И теперь, найдя, я даю клятву перед Богом и этими свидетелями: моя душа, мое тело и вся моя жизнь отныне и навеки принадлежат тебе. Я — твой. Всегда.

Воцарилась тишина, и в ней зазвучал мой собственный голос, чистый и звонкий от переполнявших меня чувств.

— Я, Шона Холл… — я сделала паузу и счастливо улыбнулась, — скоро Кинг, беру тебя, Картер, в мужья. Я отдаю тебе свое сердце, которое научилось любить и верить только с тобой. Обещаю быть твоим причалом после долгого пути и тихой гаванью в минуты усталости. Обещаю быть твоей верной спутницей в самых смелых мечтах и самой нежной отрадой в самые трудные дни. Ты — мое утро, мой день и моя самая звездная ночь. Ты — мое дыхание, мой смех, моя вселенная. Я выбираю тебя сегодня, завтра и во все времена, что нам отпущены. Я — твоя. Всегда.

Он не стал ждать разрешения священника. Он просто притянул меня к себе и поцеловал. Это был не просто церемониальный поцелуй. Это было торжественное скрепление наших клятв, страстное, нежное и бесконечно долгое. Зал взорвался аплодисментами, но для нас они звучали как отдаленный гул. Существовали только мы двое.

Когда мы наконец оторвались друг от друга, он прильнул к моему уху, и его горячий шепот был предназначен только для меня:

— Навсегда, Шона Кинг. Теперь ты моя. Навсегда.

И в этих словах не было собственничества. В них было обещание. Обещание вечной любви, вечной верности и вечного дома, который мы построили друг для друга. Наши руки сплелись, а маленькая ручка нашего сына уверенно вложилась в его ладонь. И я поняла — это не конец истории. Это самое прекрасное ее начало.

Эпилог

Пять лет спустя.

Утро в доме Кингов начиналось не с будильника, а с безудержного смеха и топота маленьких ног. Пять лет. Целая вечность и один миг одновременно. Они пролетели в вихре счастья, бессонных ночей, первых слов и шагов, которые плавно перетекли в уверенный бег по жизни.

Я стояла у панорамного окна нашей спальни, глядя на просыпающийся сад, и медленно водила ладонью по еще плоскому животу. В руке я сжимала маленький пластиковый тест с двумя четкими, безжалостно-яркими полосками. Беременна. Снова.

После рождения нашего второго сына, Лукаса, с его коликами и бесконечными требованиями внимания, мы с Картером решили: хватит. Нужна передышка. Нужно дать Лукасу подрасти, а нам — выдохнуть. Лиам, наш первенец, обожал своего младшего брата с какой-то трогательной, почти отцовской нежностью. В свои одиннадцать он был маленьким мужчиной — ответственным, умным и бесконечно терпеливым к проказам четырехлетнего Лукаса. Он проводил с ним часы, строя замки из конструктора или читая ему на ночь те самые сказки, что когда-то читала я ему.

А Картер… Картер был тем отцом, о котором я могла только мечтать в своих самых смелых фантазиях. Он не просто присутствовал в жизни детей — он жил ею. Его холдинг, «Саммит Кэпитал», процветал и расширялся, поглощая все его время и энергию. Но ровно в шесть вечера, если только не случалось чего-то поистине экстренного, его машина уже стояла у дома. Он не задерживался. Он мчался домой. К нам. Он мог провести целый день на изнурительных переговорах, а вечером, сбросив пиджак, ползать с Лукасом по ковру, изображая свирепого динозавра, или помогать Лиаму с сложными задачками по математике, его острый, стратегический ум находил простые и гениальные решения.

Я боялась, что со временем страсть между нами угаснет, превратившись в спокойное, привычное чувство. Как же я ошибалась. Она не угасла. Она трансформировалась. Она стала глубже, острее, осознаннее. Это была не просто физическая тяга, хотя и ее было в избытке. Это была страсть к самому его присутствию, к звуку его смеха, к тому, как он смотрел на меня через стол, полный орущих и размазывающих еду детей, как будто мы были одни в этой вселенной. Ее было слишком много. Любви, страсти, нежности. Я купалась в этом океане и была абсолютно, безоговорочно счастлива. И в этом своем счастье я желала того же всему миру.

Но эта новость… третья беременность… была не просто неожиданной. Она была оглушительной. Мы не планировали. Точнее, не планировала я. Картер же, с той самой минуты, как Лукас произнес свое первое слово, грезил о дочке. «Два наследника — это сила, Кинг, — поддразнивала я его, — зачем тебе принцесса?» Он лишь качал головой, и в его глазах загорались огоньки. «Чтобы я мог баловать ее так, как не баловал никого в жизни. Чтобы у нее были твои глаза, Шона».

Лукас, как и Лиам в его возрасте, был его вылитой копией — темноволосый, с серьезными темными глазами и упрямым подбородком. Две миниатюрные копии моего мужа носились по дому, и мне иногда казалось, что я живу в самом сердце маленького, бурлящего мужского королевства.

Кстати, о королевствах. Картер начал потихоньку общаться со своим отцом. Томас Кинг, сломленный и постаревший после всего случившегося, пошел на контакт. И движущей силой, конечно же, были внуки. Он был в настоящем шоке, узнав сначала о Лиаме, а потом и о Лукасе. Но Картер, хоть и позволил отцу входить в нашу жизнь, держал его на почтительной дистанции. Доверия не было и, я подозреваю, уже никогда не будет. Он позволял Томасу изредка навещать мальчиков, всегда под нашим неусыпным контролем, как бы наблюдая за хищником, у которого когти подпилены, но зубы все еще на месте.

Сегодня утром дом был непривычно тих. Лиам уехал в свою престижную частную школу, Лукаса отвезли в элитный детский сад с развивающей программой, похожей на курс для маленьких гениев, а Картер уехал в холдинг. И в этой тишине, стоя с тестом в руке, я поняла: я не могу сообщить ему эту новость по телефону.

Воспоминания нахлынули на меня, холодные и неприятные, как внезапный порыв ветра. Последний раз, когда я была беременна и хотела устроить ему сюрприз, рассказав все в особой обстановке, мир перевернулся с ног на голову. Тот сюрприз обернулся похищением, страхом, болью и темным лесом, где я чуть не умерла вместе с нашим еще не рожденным Лукасом внутри меня. Нет. На этот раз все будет иначе. Никаких тайн. Никаких отсрочек.

Я быстро собралась, набросив легкое пальто поверх простого, но элегантного платья. Спустившись в гараж, я села за руль своего автомобиля — потрясающего, стремительного «Астон-Мартин DB11» в цвете «мерцающий бриллиант». Картер подарил его мне в прошлом году на годовщину нашей свадьбы, прикрепив ключи к ошейнику нашего золотистого ретривера Бадди. «Каждой королеве — своя колесница», — сказал он тогда, целуя меня. Я не ожидала такого подарка и была счастлива до безумия, не столько из-за машины, сколько из-за того, что он вложил в этот жест — признание моей независимости, моего вкуса и нашей общей, завоеванной с таким трудом свободы.

Дорога до небоскреба «Саммит Кэпитал» пролетела в нервном, радостном ожидании. Подъехав к знакомому зданию, я на секунду закрыла глаза и выдохнула. Здесь когда-то началась наша история. Здесь все и завершится полным кругом.

Я вошла в холдинг, и знакомый запах дорогого парфюма, кофе и отполированного мрамора ударил мне в нос. Девушка на ресепшене, новая, я ее не знала, подскочила с места, узнав меня.

— Здравствуйте, миссис Кинг! — ее голос был полон почтительного восторга. Было непривычно и безумно приятно слышать эту фамилию, обращенную ко мне. Она была не просто фамилией. Она была символом всего, что мы прошли.

— Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, мистер Кинг на месте?

— Да, у себя в кабинете. Мне сообщить о вашем визите? — она уже потянулась к телефону.

Я улыбнулась, и на моем лице, должно быть, отразилось все мое нетерпение и тайна.

— Нет, спасибо. Я сама. Хочу, чтобы это был сюрприз.

Она понимающе кивнула, и я прошла к лифту.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я любила это место. Оно было для меня не символом денег и власти, а местом, где судьба свела нас с Картером вновь после пяти лет разлуки. Где я, наивная и полная надежд, устроилась на работу, даже не подозревая, что генеральный директор — это тот самый мужчина, что однажды разбил мне сердце и… подарил величайшую любовь.

Лифт бесшумно поднял меня на самый верхний этаж. Пол здесь был устлан густой, поглощающей звуки шерстяной дорожкой. Я подошла к массивной двери его кабинета из темного дерева. Она была приоткрыта. Я прислушалась. Ничего, кроме тишины. Осторожно толкнув дверь, я вошла внутрь.

Он стоял спиной ко мне у огромного панорамного окна, смотря на раскинувшийся внизу город. Он был одет в свой корпоративный «доспех» — идеально сидящий темно-синий костюм. В руке он сжимал телефон, но не говорил, а слушал, и его поза выдавала легкое напряжение.

Он повернулся на скрип двери, и его глаза, обычно такие собранные и пронзительные, расширились от чистого, неподдельного шока. Увидев меня, он мгновенно прервал разговор.

— Перезвоню. Обсудим позже, — бросил он в трубку и положил телефон, не дожидаясь ответа.

Он пересек кабинет двумя длинными шагами, и его руки обхватили меня, прижимая к себе. Его губы нашли мои в поцелуе, который был одновременно и вопросом, и утверждением. В моем теле, как и всегда при его прикосновении, вспыхнула знакомая, сладкая потребность. Когда он оторвался, его взгляд выискивал на моем лице ответы.

— Шона? Что ты здесь делаешь? — его голос был низким и обеспокоенным. — Что-то случилось?

— Да, — кивнула я, чувствуя, как сердце начинает колотиться в груди как сумасшедшее. — Я кое-что узнала. И это очень важно.

Глаза Картера мгновенно потемнели от тревоги. Его пальцы сжали мои плечи.

— Что-то с Лиамом? Или с Лукасом? Они в порядке?

— Нет, нет, с мальчиками все в порядке, — я поспешила его успокоить, кладя свою ладонь поверх его руки. — Но ты близок.

— Шона, черт возьми, что происходит? — в его голосе зазвучало нетерпение, смешанное со страхом.

Я сделала глубокий вдох, глядя прямо в его прекрасные, полные тревоги глаза, и выдохнула новость, которая навсегда изменит нашу жизнь.

— Я беременна.

Он не ответил. Он просто смотрел на меня. В его глазах мелькали молнии — шок, неверие, попытка осознать. А потом, медленно, как восход после долгой ночи, по его лицу расплылась улыбка. Широкая, беззаботная, по-настоящему счастливая улыбка, которая доходила до самых глаз и делала его похожим на того мальчишку, каким он, возможно, никогда и не был.

Он не сказал ни слова. Он просто подхватил меня на руки, как перышко, и закружил по своему импозантному кабинету. Я залилась смехом, вцепившись в его плечи.

— Картер, отпусти! — взмолилась я сквозь хохот. — Ты с ума сошел!

Он осторожно поставил меня на ноги, но не отпустил, прижимая к себе.

— Шона, — прошептал он, и его голос дрожал от счастья. — Я так счастлив. Я… я не знаю, что сказать. Я хочу дочку. Маленькую тебя.

Я откинула голову назад, глядя на него.

— А если снова сын? — поддразнила я его. — Третий маленький варвар, носиющийся по нашему дому?

Он нахмурился, изображая раздумье, но счастье в его глазах выдавало его с головой.

— Ну что ж… Значит, потом будет дочка. Я не сдамся, миссис Кинг. Пока не добьюсь своего.

Я поднялась на цыпочки и поцеловала его, вкладывая в этот поцелуй всю свою любовь, всю благодарность за эту безумную, прекрасную жизнь, что он мне подарил.

— Я люблю тебя, Картер Кинг.

Он прижал лоб к моему, и мы стояли так, в лучах солнца, заливавшего его кабинет золотым светом. За стеклом шумел огромный город, но для нас он замер.

— А я люблю тебя, моя прекрасная Шона. Больше, чем вчера. Меньше, чем завтра.

И в этих словах был весь наш роман. Со всеми его бурями, болью, страхом и тьмой. Но главное — с той бесконечной, сияющей любовью, что затмевала все невзгоды, превращая их лишь в ступеньки на пути к этому мгновению. К этому дому. К этой семье. К нашему вечному, нерушимому счастью.

P.S.

Дорогие мои читатели!

Вот и перевернута последняя страница истории Картера и Шоны. Эта книга заняла особое место в моём сердце, и я бесконечно благодарна вам за то, что были рядом — переживали, смеялись, волновались и поддерживали моих героев всей душой. Спасибо вам за эту удивительную совместную дорогу❤️

Но на горизонте уже зажигается новая звезда! Для вас открыта дверь в другой мир, где вас ждёт новая, не менее страстная история. Готовьтесь встретить горячего и властного главного героя и дать отпор его дерзкой и независимой избраннице. Искры между ними гарантированы????

Надеюсь, вы подарите им такую же частичку своего тепла.???????? Безумно рада новым встречам на страницах следующей книги????

Конец