Сталкер для оборотня

Глава 1. Лучше б не было этого дня

Меня зовут Ника и я вполне себе известная писательница романов 18+ про оборотней под псевдонимов Petite Louve (маленькая волчица) Да, да, знаю, ничего лучше придумать не могла. Все банально просто. Зато мои 12 любимейших романчиков, написанных в ночи, бьют все топы на онлайн ресурсах. Мне несказанно повезло. Я стала аспиранткой у молодого преподавателя, который только как два года сам закончил аспирантуру. Встречайте Артем Волков ( тут можно прыснуть от смеха, ибо да, фамилия говорит сама за себя) Он-мечта всех девочек, кто грезит оборотнями, темой настоящих пар, страстной любви и ко всему прочему - одинок. Высокий, накаченный блондин с голубыми глазами, в очках и боже, какой голос! Интересно, у всех волков такой томный голос. Когда он читает лекции, кажется, даже мухи не жужжат и внемлют ему…А я, я с ним провожу вечера на кафедре, наблюдаю, впитываю эту атмосферу и вайб и потом строчу романы.

Но сегодня, сегодня я так не выспалась, что при работе на кафедре над очередным романом уснула прямо за партой… Проснулась от рыка на ухо..

- Ой, - пискнула я, - Артем Валерьевич, простите, не выспалась я

- Ммм, я уже заметил, а ноутбук помог понять, чем ты занималась всю ночь, Ника, - и пальцем тыкает в монитор, где черным по белому виднеются заметки для очередной сцены 18+ с участием моей героини и Артема… Ну да, имена не поменяла, Артем и Ника, так и написано…Мне хана...

Сглатываю, краснею от кончиков пальцев до ушей и медленно поворачиваю голову. Сердце уходит в пятки, когда на уровне моей головы оказывается его голова и он впивается в меня своими глазами.

- А, о, это не то, что вы подумали!, - пыталась отмахнуться я и судорожно начала собирать ноутбук и вещи. Хотела встать, но он, положив мне руку на плечо, усадил обратно

- Сидеть! - сказал серьезно он, - И как это понимать, Ника. Ты используешь меня в своих романах для взрослых, а я то и не в курсе. Может тебе наглядное пособие нужно в пользование или на практике проверить, как там у оборотней эрекция и сколько времени я могу трахать свою самку, мм? Ты говори, не стесняйся ,я всегда готов помочь своей аспирантке, Petite Louve.

- Н-нет, не нужно… Я сама, в смысле, больше не буду, - боже, что я несу, мозг мой, ты гдееее

Сердце уходит в пятки, лицо горит от стыда, я просто не знаю, что сказать… Если меня не найдут завтра на кафедре, знайте, меня прибил волчара , - первые мысли, которые проносятся у меня в голове.

- Значит так, Ника, - и он снимает свои очки, расстёгивает верхнюю пуговицу рубашки и закатывает рукава.. Ну, секс ходячий. С замиранием слежу за его действиями и фиксирую в своей голове. Куда-нибудь вставлю в романе, если выживу, конечно.

- Кхе-кхе, не мешаю разглядывать?

- Не, не, не мешаете, то есть, ой , я не это хотела сказать., - сгорая от стыда только вымолвила я.

- Так, хватит, отныне теперь ты моя должница. Использовала меня в своих пошлых фантазиях, а я, может, приличный оборотень и у меня тонкая душевная натура.

Ну да, ну да, - думаю я.. Как же, вашу тонкую рельефную душевную натуру спереди и округлую накаченную сзади девочки на потоке обсуждают только так, и хихнула своим мыслям.

- Ой, простите, Артем В-валерьевич, я все понимаю! Только не рассказывайте в деканате и ректору… Хотите, я все удалю и больше не буду писать?, - строю глазки и прикидываюсь дурочкой, ну вдруг прокатит.

- Неее Ника, зачем удалять. Хорошо написано, живо, эмоционально, как я тебя и учил, особенно тот момент, где ты описывала, как мой член входит в тебя.

- Неее не в меня, там героиня, не я! Все имена вымышленные и любое совпадение - случайность, - пытаюсь оправдаться я.

- Ахахха ну да, ну да, я ж не дурак, Ника, так вот, понравилось, как описывала, какая ты тугая и мокрая, - и нависает надо мной, опираясь о парту. Ну все, всем пока, мои любимые 100500 фанатов, сейчас от меня волк не оставит и мокрого места. Вернее как раз таки и оставит.

- И, и что же вы со мной сделаете теперь? Уволите? Завалите работой? Я на все готова, только не убивайте.

- Ахахаха Ника, боже, откуда мысли, что я еще и убийца. Я думал, ты хорошо меня изучила, вон и примерный размер члена описала. Нее, дорогуша, теперь ты будешь в моем пользовании. Пока мы не пройдемся по всем твоим 12 романам и не разберем, что правда, а что вымысел, а то вдруг где-то ты меня оклеветала. Пройдемся по всем твоим речевым оборотам, разберем метафоры… Ммм, предвкушаю наши вечера на кафедре за обсуждением твоих романов с нами в главной роли. Звучит очень вкусно. Как тебе идея?)

Держите мои трусики, он что, намекает, что я теперь с ним трахаться буду? Я девственница!!! Ааа!

- А-артем, В-валерьевич, я, как бы это сказать, немножко против.

- Немножко против - это как? Трусики намокли, но не дам?

Зараза, учуял что ли… Распускает свои феромоны тут, а я что, я ничего, я двадцатидвухлетняя девственница.

Тут он наклоняется ко мне и шепчет:

- Ника, ты же знаешь, что волки чуят возбуждение. От тебя им сейчас за версту несет. Что там в твоей книге то было сказано? Я должен сейчас сорвать с тебя одежду, усадить на стол и трахать до изнеможения? - проводит рукой по моей щеке, поднимая подбородок и глядя мне в глаза. Мне кажется, я сейчас сознание потеряю, боже..

Памааагите, спасите, он уже не намекает, а в лоб говорит…

-А-артем Валерьевич. Я это, это… - Слова застряли в горле.. Какую отмазку придумать и выкрутиться! Тут по всем фронтам жопа…Собираюсь с духом и вываливаю на него:

- Это все просто фантазии, я не практикующая, совсем, ни разу, поэтому чуть-чуть против,- и зажмуриваю глаза, боясь даже смотреть на него.

- Ммм, так даже интересней и слаще, - говорит он. - Ну беги, маленькая волчица и помни, завтра у нас первый день обсуждения твоего романа, иначе я вспомню про свою тонкую душевную натуру где-нибудь в ректорате, - с улыбкой произнес он

Я тут же собралась и пулей вылетела с кафедры. Как, ну как меня так угораздило…Хотела поскорее выдать главу читателям и все, попала по самые уши…Не помню, как оказалась дома..Сердце бешено колотилось, ноги подкашивались, села на пол. Шок..А ведь завтра мне с ним еще работать..

- За что? – прохрипела я в пол. – Ну вот за что? Неужели нельзя было писать про вампиров? Или инопланетян! Или, на худой конец, про суровых баристов из кофейни! Но нет, мой внутренний извращенец требовал именно оборотней. И именно его.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я доползла до дивана и уткнулась лицом в подушку, пытаясь задохнуться. Не вышло. Предательское тело помнило каждый его жест: как он снял очки, как закатал рукава, как его пальцы коснулись моей щеки. А этот голос… Господи, этот голос, который мог читать лекции по квантовой физике и при этом звучать как порно-аудиокнига.

«Пройдемся по всем твоим речевым оборотам…» – эхом звучало в ушах.

Что это вообще значит? Он будет заставлять меня зачитывать вслух самые сочные места? А он будет сидеть, откинувшись на стуле, с тем же томным видом, и говорить: «Нет, Ника, в жизни я рычу громче. Давайте еще раз, с чувством»?

Я вскочила и начала метаться по комнате.

- Нельзя! – вслух сказала я своему отражению в окне. – Он твой научрук! Это… это непрофессионально! Аморально! Его уволят! Меня отчислят!

Отражение молчало. Оно знало, что я вру. Его не уволят. Он – звезда факультета, грант получает. А меня… меня сожрут его сородичи и выплюнут, если я его расстрою. Или не выплюнут. В общем, варианты плохие.

Мысли скакали, как бешеные обезьяны. Сбежать? В монастырь? В Антарктиду? Но он волк. Он везде учует. Сдать его? Так и скажу в деканате: «Артем Волков пользуется своими оборотневскими способностями и авторитетом и принуждает меня к интимным экспериментам в рамках проверки художественной достоверности моих романов». Мне поверят. Конечно. Сразу вызовут санитаров в белых халатиках.

Всю ночь не могла уснуть, ворочалась, а мой мозг рисовал в красках то, что со мной с утра сделает Артем...

Глава 2. Артем

- Артем, привет, давно не виделись, - дает мне руку Ден и обнимает по братски. Да, мой брат. Садимся за стойкой бара, заказываю себе виски

- А я к тебе с новостями и весьма пикантными. Я долго анализировал, даже не спрашивай, как ЭТО попало ко мне в руки, но там черным по белому написано твое имя и с тобой сходится примерно на 80% , - и кидает на стол несколько, с виду ничем не примечательных романов для девочек .

Беру в руки, открываю первую страницу: автор Petite louve, хм, маленькая волчица. Начинаю изучать первую страницу, а там: «Артем разорвал на мне блузку и прорычал: «Ника, ты теперь моя»» Стоп, Ника?! Серьезно? Аспирантка?

- Тём, либо у тебя завелся сталкер, либо ты от нас свою невестушку скрываешь, с которой ты 12 томов трахаешься во всевозможных позах, либо я даже не знаю, что и думать. Но точно уверен, сам бы ты про себя не стал писать, да ведь?

- Ден, то есть ты еще предполагал, могу ли я про себя ЭТО написать?

- Нууу, сестра на 40% была уверена, что ты сам их пишешь, а младший брат на 30%

- Ты серьезно?? Боже, вы еще это всей семьей обсуждали? Вам что, делать больше нечего?

- Да ну ладно, не каждый же день наш брат становится героем романа 18+. Уже есть мысли, кто это может быть?

- Появилась одна, вот буквально после прочтения первых строчек… Буду проверять, - задумчиво ответил я, а в голове сразу представил ее. С виду скромная, тихая, даже возбуждением от нее не пахнет. Только слегка уловимый запах ванили и еще чего то, но не внюхивался..Спокойная, вечно в своем ноутбуке..Стоп, ноутбук, он то мне и нужен..

- Тем, ты это, если сталкерша адекватная, то 100% запала на тебя и если она хоть на 50% такая горячая, как в книге, бери не раздумывая

- Ден, я тебя сейчас поколочу и не посмотрю, что ты мой брат.

- Ладно, ладно, остынь, судя по книге ты от злости тоже возбуждаешься.

- Денис Валерьевич Волков, последнее предупреждение от альфы тебе. Не закроешь рот и мысли свои не перестанешь крутить в эту сторону, хвост откушу и уши отдеру.

- Понял я, понял, уж и поржать нельзя. Это самая крутая новость из последних, которая касается тебя. Вообще то мы ждём, когда ты уже остепенишься. Столько невест отмел, а тут вот на, бери не хочу, сама в руки тебе прыгнуть готова, судя по главам. Ты главное не напугай там ее своим рыком, сбежит.

- Неее я пугать не буду, я что-нибудь интересное придумаю, изощренное, что б запомнила навсегда, не нужно наш секс, которого еще не было, выносить на всеобщее обозрение.

- Тём, мне уже за нее страшно стало.

Я ухмыльнулся своим пошлым мыслям, забрал книги и сказал:

- Возьму для ознакомления, мне нужно понимать, с чем я имею дело, вернее – с кем.

Распрощавшись с братом я отправился к себе домой, ввел в гугле имя этой писательницы и стал изучать. Боже, 12 томов, это ж когда она успела столько настрочить…

Погружаюсь в чтение а там: «Андрея, я хочу тебя! – сказала я ему, он схватил меня и прижал к доске…» - тааак. выдохнул я…Это жесть какая то. Плеснул себе виски. Без алкоголя тут не разберешься..

Так я не заметил, как прошла ночь. Поглотил разом все 12 романов. У последнего главы еще выходят..С этим точно нужно что то делать. Сегодня понаблюдаю, может, удастся что-то выяснить. Блин, мы с ней толком и не разговаривали даже, месяц работаем только, она меня пугается, как огня, в стороне держится..Как кролик, ей богу, очень пошлый кролик, оооочень, судя по книгам..И хоть бы мозгов хватило имена изменить, так нет, все свои фантазии на блюдечке с золотой каемочкой предоставила. А я что? Я вполне себе активный в плане половой жизни волк. Я что, теперь должен просто читать это и не попробовать? Уж больно хорошо пишет аспиранточка моя. Моя…Эта мысль вдруг появилась в моей голове. Волк внутри рыкнул одобрительно.

Думал, хоть в этом универе спокойно без подкатов поработаю. Но тут не просто подкат, здесь прям сшибла меня своими откровениями, запрыгнула на меня и оттрахала, правда пока только в книге. Вот тебе и тихая, скромная девочка…

Собрался быстро, сел машину и отправился на работу. В голове проносилось миллион мыслей и идей, что теперь с ней сделать и как. Я теперь даже мог не думать, просто взять рандомный том и идти по сценарию. Ух, пошлая, а с виду вся такая скромница. Не помню, как отвел 3 пары и наконец то зашел на кафедру в нашу аудиторию, где мы с Никой обычно работали. Она все так же сидела на последней парте и что то строчила в ноутбук.. Хм, новую главу что ли строчит так рьяно. Пока дописывал материалы к лекциям, смотрю, уснула за ноутбуком.

Медленно, что бы не разбудить, отодвинул стул и подошел с Нике. Встал за спиной, уставился в ноутбук и просто так и остался стоять в шоке от увиденного. На экране ноутбука были открыты заметки для новой главы с нами в главной роли.. Где я ее нагнул у парты, задрал юбку, спустил ее мокрые трусики…Глаза просто вылезли из орбит, челюсть готова была упасть на стол, а член тут же встал колом. Ну, супер, догадки подтвердились. Не удержался и рыкнул на ухо Нике в попытках сдержать возбуждение….

Она пискнула. «Ой, Артем Валерьевич, простите». Ее щеки залились таким алым румянцем, что захотелось проверить, не горячее ли они стали на ощупь. Я этого, конечно, не сделал. Пока что.

А потом она попыталась отмазаться. «Не то, что вы подумали!». Милая, я как раз подумал именно об этом. И твой ноутбук это подтвердил. Слова «разорвал блузку», «вошел в нее» и «моя влага залила ему пальцы» сложно интерпретировать как-то иначе. Когда я положил руку ей на плечо и приказал «Сидеть!», она аж пискнула. Ее сердцебиение я чувствовал сквозь кожу — бешеный стук маленькой, перепуганной птички. Или волчонка.

Маленькой волчицы, аромат то не спутать, только загнанная какая то

. Ирония судьбы просто изощренная.

«Может, тебе наглядное пособие нужно?» — спросил я, наслаждаясь ее паникой. Ее попытки оправдаться были смешны. «Я сама, в смысле, больше не буду». Боже, она просто очаровательна в своей беспомощности. Мне стало даже немного жаль ее. Немного. Но гораздо сильнее - интересно. Этот страх был густо замешан на возбуждении. От нее исходил такой концентрированный, сладкий аромат желания, что кружилась голова. Она боялась, но ее тело уже говорило «да». Волк внутри уже праздновал победу. Когда я назвал ее своей «должницей» и намекнул на «тонкую душевную натуру», я услышал, как хихикнула, боже, Ника, да ты даже в такой ситуации себе не изменяешь. Значит, не так уж и напугана, раз позволяешь себе мысленно подкалывать и хихикать. Мне это понравилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ее попытка прикинуться дурочкой с «глазками» была предсказуема и мила. Но когда я начал цитировать ее же тексты, про то, как мне в ней «туго и мокро», она чуть не испарилась от стыда. А я навис над ней, вдохнул ее запах - страх, стыд, ваниль и это пьянящее, густое возбуждение, боже, почему оно так пьянит. Идеальный коктейль.

И тогда она выпалила это. Главное. «Я девственница».

Волк внутри замер, а потом издал такой глубокий, одобрительный рык, что у меня в груди заурчало. Вот это поворот. Вот это сюжетный твист. Вся ее пошлая, развратная литература - это теория. Чистейшая, неиспорченная практикой.

«Немножко против. Это как? Трусики намокли, но не дам?» - я не удержался. Это было слишком заманчиво. И я учуял. О да. Она была мокрая. Сквозь одежду. От одного моего присутствия и намеков. Наклонившись к ее уху, я прошептал самые откровенные строчки из ее же первой главы. Я видел, как дрожат ее ресницы, как перехватывает дыхание. Она была на грани. И я… я отпустил ее.

Почему? Потому что охота только началась. Заставить ее силой - слишком просто, слишком по-скотски. Я не животное. Я интеллигентный оборотень, глава клана черных волков, альфа. Я хочу, чтобы она сама пришла. Чтобы ее любопытство, ее писательский азарт пересилили страх. Чтобы она захотела проверить свою же теорию на практике. Угроза ректоратом была последним штрихом. Пусть побегает, подумает. Побоится.

Она вылетела из аудитории, как ошпаренная. Я остался один, в тишине кафедры, пахнущей ею и ее страхом предвкушения и медленно сел на ее место. Стул был еще теплый. Я провел ладонью по парте, где она только что спала, представляя, как завтра посажу ее сюда, открою первую главу ее же романа и начну самую интересную «лекцию» в своей жизни.

Двенадцать томов. Я перелистывал в памяти самые яркие сцены. Та, где я беру ее в библиотеке, среди старых фолиантов. Та, где при свете луны у меня дома… Боже. Она описала все с такой точностью, будто была свидетелем. Размер члена угадала почти точно. Как? На глаз? Или она подглядывала в душевой спортзала? Мысль заставила меня хрипло рассмеяться.

Я позвонил Денису.

- Ну что, альфа, нашел свою писательницу?

- Нашел.

- И? Кто она? Мы жаждем узнать)

- Аспирантка. Ника. - в трубке повисло молчание, а затем раздался оглушительный хохот.

- Ты серьезно? Та самая тихоня, про которую ты говорил, что она на лекции тише мух?

- Она и есть.. И знаешь что? Она еще и девственница. - хохот прекратился так же резко, как и начался

- Чего? Откуда узнал? В книгах такого не было.

- Сказала сама. От страха, видимо, проговорилась. От нее пахнет неопытностью, чистотой… и диким, неосознанным желанием. Самое опасное сочетание

- Тем, ты же ее… не тронешь? В смысле, против воли…

- Придурок, – огрызнулся я. – Я что, маньяк в твоих глазах? Нет. Она сама все для этого сделала. Выложила приманку. Я просто клюнул. А теперь хочу посмотреть, хватит ли у нее смелости играть в эти игры дальше.

Мы закончили разговор. Я допил виски. Предвкушение завтрашнего дня было слаще любого алкоголя. Она попытается сопротивляться. Слова «немножко против» стали теперь моей любимой фразой. Я представлял, как она будет пытаться быть умной, язвительной, как будет строить из себя недотрогу, в то время как ее тело будет кричать правду. Ммм..Сладко, очень сладко. На грани.

Глава 3. Начало игры.

Глава 3. На следующий день. Артем.

Следующий день начался с того, что я проснулся с твердым членом и одной навязчивой мыслью в голове: «Немножко против». Черт возьми, это было гениально. Самая честная и одновременно самая лживая фраза, которую я когда-либо слышал.

Весь день на лекциях я ловил себя на том, что ищу ее в аудитории. Она сидела на последнем ряду, вжавшись в стул, словно пытаясь стать его частью. Но от нее по-прежнему тянуло этим сладким, ванильным возбуждением. Моя лекция о символизме в русской литературе явно прошла мимо ее ушей. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в которых читался чистый, животный ужас. И предвкушение. Всегда – предвкушение.

После пар я задержался, давая ей время дойти до кафедры первой. Давая ей время посидеть в тишине, понервничать, подумать о нашем вчерашнем «разговоре». Волк внутри меня нетерпеливо рычал, требуя действий.

Когда я, наконец, вошел в нашу аудиторию на кафедре, она сидела за своей партой, сгорбившись над каким-то конспектом. Притворялась, что усердно работает. Но ее поза была скованной, а пальцы дрожали.

– Добрый вечер, Ника, – произнес я, томным голосом, который так нравился поклонницам ее книг. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули и готовы к нашему… обсуждению.

Она вздрогнула и подняла на меня глаза. Боже, эти глаза. Огромные, испуганные, но с искоркой вызова где-то глубоко внутри.

– А-артем Валерьевич… я… мы ведь можем перенести? У меня голова болит.

– Вранье, – мягко парировал я, подходя к ее парте и садясь на край, прямо перед ней. – От тебя пахнет адреналином и страхом. Но не болезнью. И никогда – ложью.

Она сглотнула, ее взгляд метнулся к двери. Беги, маленькая волчица. Попробуй. Мне только интереснее станет.

– Так что, начнем? – я достал из портфеля распечатанные листы. Первую главу ее первого романа. – Том первый. «Пленник страсти». Захватывающее начало, надо сказать.

Она покраснела так, что казалось, вот-вот закипит.

– Может, без этого? Я поняла свою ошибку!

– Ошибку? – я притворно удивился, наклоняясь ближе. – Ника, в чем ошибка? Писать талантливо? Описывать… ммм… процессы так детально? Нет, дорогая, это не ошибка. Это дар. И мы с тобой сейчас проверим, насколько все это… реально.

Я положил распечатку перед ней.

– Читай, – приказал я мягко, но не допуская возражений. – С самого начала. Где ты, то есть твоя героиня, впервые видишь меня, Артема, и описываешь мое… как там? «Волчье, первобытное обаяние, от которого подкашиваются ноги».

Она смотрела на листы с таким видом, будто это яд.

– Я… я не могу.

– Можешь, – я провел пальцем по ее запястью, чувствуя, как под кожей застучал бешеный пульс. – Ты же написала это. Тебе должно быть проще всех это озвучить. Или ты стесняешься собственных слов, Petite Louve?

Имя ее псевдонима, произнесенное вслух, заставило ее вздрогнуть сильнее любого прикосновения. Она сжала губы, взяла лист дрожащими пальцами и, запинаясь, начала читать свой же текст. Ее голос был тихим, прерывистым.

«…его голубые глаза прожигали меня насквозь, а низкий, грудной голос заставлял сжиматься низ живота…»

– Стоп, – я перебил ее. Она замолчала, глядя на меня с испугом. – «Сжиматься низ живота». Это довольно размыто, Ника. Не по-филологически. Давай уточним. Что именно сжималось? Можешь описать точнее? Как писательница.

– Я не… не могу так…

– Можешь, – я наклонился еще ближе, так что наши лица оказались в сантиметрах друг от друга. Я видел, как дрожат ее ресницы. – Ты же в седьмом томе описала это куда детальнее. Цитирую по памяти: «сладкая пульсация в самой глубине, заставляющая сжиматься влажные стенки в предвкушении наполнения». Вот это уже лучше. Это конкретика.

Она аж подпрыгнула на стуле и закрыла лицо руками.

– Боже, прекратите…

– Я что, не прав? – я откинулся назад, наслаждаясь ее смущением. – Ты сама это написала. И сейчас, если я не ошибаюсь, у тебя там снова «сладко пульсирует». Я ведь прав?

Она ничего не ответила, просто издала тихий, беспомощный звук. Ее уши были пунцовыми. Победа. Маленькая, но победа.

– Ладно, с физиологией твоей героини мы немного разобрались, – сказал я, забирая у нее лист. – Теперь давай поговорим обо мне. Вернее, о моей литературной версии. Ты наделила меня… определенными качествами. Я хочу убедиться, что ты не принизила мое достоинство.

Я перелистнул несколько страниц.

– Вот, например. Сцена в библиотеке. Ты пишешь, что я, цитата, «с легкостью закинул тебя на стол, не опрокинув ни одной стопки с книгами». Хм. Сила, конечно, у меня есть. Но давай проверим твои расчеты.

Не дав ей опомниться, я встал, взял ее за талию и одним движением усадил на край тяжелого дубового стола, заваленного бумагами. Она вскрикнула от неожиданности, уцепившись за мои плечи.

– Вот так? – спросил я, не выпуская ее. – Легко? Без опрокидывания? Вроде, да. Значит, в этом ты не соврала. Молодец.

Она сидела, вся напрягшись, ее бедра оказались зажаты между моими. Я чувствовал исходящее от нее тепло. Дыхание перехватило, что то было в этом аромате...

– Д-да… – прошептала она.

– Что «да»? – я приподнял ее подбородок, заставляя смотреть на себя. – Я спросил: «Вроде, да?»

– Д-да… легко…

– Хорошо, – я ухмыльнулся. – Идем дальше. Следующий момент. Ты пишешь, что я… – я заглянул в распечатку, – «раздвинул ее ноги своим коленом». Это как? Покажи на мне.

Она смотрела на меня в ужасе.

– Я не… я не буду!

– Ника, – голос мой стал низким, почти рычащим. – Это же исследование. Научный подход. Ты хочешь, чтобы я пожаловался в ректорат на некорректные данные в твоих… хм… «трудах»?

Она зажмурилась, а затем, медленно, ее колено уперлось между моих ног, в упругий мускул бедра. Слабо, неуверенно. Но это был контакт. Прямой и вызывающий.

Волк внутри взвыл от одобрения. А я просто смотрел на нее, на ее полузакрытые глаза, на разгоревшиеся щеки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Ну что ж, – прошептал я, наклоняясь к ее уху. – С анатомией и физикой вроде разобрались. На сегодня достаточно. Завтра… завтра перейдем к лексике. Ты так красиво описываешь, что я делаю с тобой… языком. Буду ждать с нетерпением.

Я отошел от стола, давая ей возможность спрыгнуть. Она сделала это на дрожащих ногах, не глядя на меня.

– До завтра, Ника, – сказал я ей вслед, когда она уже почти выбежала из аудитории. – И не забудь перечитать главу про библиотеку. Вдруг вопросы появятся.

Дверь захлопнулась. Я остался один, с бешено колотящимся сердцем и твердым как камень членом. Черт. Эта маленькая выдумщица затеяла со мной опасную игру. Но я не намерен проигрывать.

Завтра мы поговорим о языке. И о том, как она описала мой.

Глава 4. Маленькая волчица Ника

Глава 4. На следующий день. Ника.

Его голос. Этот проклятый, томный, как мед, голос, произнесший «Добрый вечер, Ника», заставил мое сердце не просто уйти в пятки, а провалиться этажа на три ниже, в подвал. Я попыталась соврать про головную боль. Идиотка! Он же волк! Он чует ложь за версту!

И он принес распечатки. Мои же распечатки. Первую главу моего же позора. Увидев знакомые абзацы, я почувствовала, как земля уходит из-под ног. А потом он приказал читать. Вслух. Самое унизительное чтение в моей жизни.

Мои собственные слова, такие смелые и страстные на экране, в тишине моей комнаты, здесь, под его пристальным взглядом, звучали пошло, глупо и невероятно неприлично. Я запиналась, краснела и молилась, чтобы молния ударила в нашу кафедру и положила конец этому кошмару.

А он… он слушал. С абсолютно серьезным, академическим видом, как будто мы разбирали «Евгения Онегина». Пока не перебил меня.

«Стоп».

Один только этот звук заставил меня вздрогнуть. И понеслось. «Что именно сжималось?» -спрашивает он, глядя на меня своими голубыми глазами-буравами. Боже, да я готова была провалиться сквозь землю! А когда он процитировал мое же описание из СЕДЬМОГО тома… про «сладкую пульсацию» и «влажные стенки»… мне показалось, что я сейчас просто испарюсь от стыда. Я закрыла лицо руками, единственное, что оставалось - спрятаться.

Но это был еще не конец. Это было только начало ада.

Он встал. Подошел. И прежде чем я успела понять, что происходит, его руки обхватили мою талию, и я взлетела на воздух. Один миг - я сижу, пытаясь стать невидимой, следующий - я уже сижу на столе, а он стоит между моих ног, прижав меня к себе. От неожиданности я вскрикнула и вцепилась в его плечи. Они были такими твердыми… О Господи, Ника, соберись!

«Вот так? Легко?» - спрашивает он, и в его глазах пляшут чертики. А я, дура, только и смогла прошептать «д-да». Да что я, совсем офигела?! Надо было дать ему пощечину! Укусить! Что угодно! А я сижу, как истукан, и тупо смотрю на него, чувствуя, как между моих ног разгорается пожар, который он же и устроил.

И тут он выдает это. «Ты пишешь, что я раздвинул ее ноги своим коленом. Это как? Покажи на мне».

У меня в голове на секунду все потемнело. Он хочет, чтобы я… чтобы я… Мои мысли превратились в сплошную кричащую точку. А он, мерзавец, снова достает свою угрозу про ректорат! И я… я подчинилась. Как самая последняя тряпка. Я, медленно, как во сне, подняла ногу и уперлась коленом в его бедро. Через тонкую ткань его брюк я чувствовала жар его кожи и железные мускулы.

В этот момент я поняла: это не проверка достоверности. Это игра с кошкой. А я - та самая мышка, которую он ловко прижал лапой и теперь треплет, наслаждаясь ее беспомощностью.

И этот шепот у уха… про «лексику» и про то, что я делаю с ним… языком. У меня от одной этой мысли ноги подкосились бы, если бы я не сидела на столе.

Когда он наконец отпустил меня и отошел, я спрыгнула на дрожащие, ватные ноги и почти бегом бросилась к выходе, не глядя на него. Его последние слова «До завтра, Ника» прозвучали для меня как приговор.

Я вылетела на улицу, глотая холодный воздух. Щеки горели, тело дрожало, а между ног предательски пульсировало. Черт возьми, черт возьми, черт возьми! Он абсолютно контролирует ситуацию! Он знает каждую мою слабость, потому что я сама ему их вручила в своих романах!

Мой внутренний писатель, та самая Petite Louve, которая час назад строила планы, теперь сидела в углу моей души и тихо рыдала от бессилия. А моя внутренняя двадцатидвухлетняя девственница кричала от страха и… предвкушения.

Он сказал «завтра». И он сказал «про язык».

Боже. Что же мне делать? Перечитать главу про библиотеку, как он и велел? Или сжечь все свои тома, сменить имя и бежать в самый дальний угол страны, где нет оборотней и университетов?

Но даже убегая, я знала - это бесполезно. Он везде учует. И мысль об этом была не только пугающей, но и чертовски… волнующей.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 5. Вечер. Артем.

Она сбежала. Словно ошпаренный котенок, унося с собой шлейф из паники, стыда и того самого густого, сладкого возбуждения, что сводит с ума. Я остался в пустой аудитории, прислонившись к тому самому столу, на котором она только что сидела.

Я подошел к окну, глядя на темнеющий университетский двор. Она где-то там, бежит по улице, ее мысли путаются, щеки горят. Она переживает нашу сцену снова и снова. И, черт побери, я знаю, что она возбуждена. Так же, как и я.

Достаю телефон. Набираю Дениса. Он поднимает трубку после первого гудка, явно ждал звонка.

– Ну что, профессор порнолитературы? Как прошла первая пара? – слышу его хихиканье.

– Прекрасно, – отвечаю я, и в голосе слышится усталая ухмылка. – «Тихоня» оказалась с характером.

– Ооо, рассказывай!

– Заставил ее читать вслух ее же творения. Краснела до кончиков ушей. Потом посадил на стол, как в ее же первой главе. Проверили анатомию и физику. Сошлось.

В трубке повисает многозначительная пауза.

– Тем… Ты же ее не…

– Нет, Ден, не трахнул ее на столе, если ты об этом, – огрызаюсь я. – Пока что. Но она… она откликается и мой волк тоже... Она сопротивляется, боится, но ее тело говорит громче любых слов. И этот страх, смешанный с желанием… Боже, это самый пьянящий наркотик, который я когда-либо пробовал.

– Ты влюбился? – подкалывает брат.

– Не будь идиотом, – фыркаю я. – Я… заинтригован. Она – ходячее противоречие. Невинная дева с языком и фантазией опытной куртизанки. И я хочу докопаться до сути этого противоречия. Разобрать ее по косточкам. В прямом и переносном смысле.

– Звучит жутковато, брат.

– Звучит захватывающе, – поправляю я. – Завтра мы переходим к лексике. К тому, как она описывает, что я делаю с ней… языком.

Денис свистит в трубку.

– Бедная девочка. Я почти жалею ее.

– Не надо. Она сама этого хочет. Просто еще не поняла. А я ей помогу.

Мы заканчиваем разговор. Я отхожу от окна, подхожу к столу, где она сидела. Кладу ладонь на то самое место. Оно уже остыло. Но в памяти до сих пор жива ее дрожь, когда мои пальцы обхватили ее талию.

Я открываю на своем ноутбуке файл с ее романами. Прокручиваю до главы в библиотеке. Нахожу тот самый отрывок, который имел в виду.

«Его язык скользнул по моей шее, заставив меня содрогнуться. Грубый, почти как наждачка, и в то же время невероятно нежный. Он выписывал им замысловатые узоры на моей коже, заставляя меня стонать и выгибаться, а потом… потом он опустился ниже…»

Я закрываю ноутбук. Завтра. Завтра мы поговорим об этом. О языке. О его текстуре. О том, какие звуки он может издавать. И о том, какие звуки издает она, когда он касается самых скрытых, самых чувствительных мест.

Она думает, что это проверка достоверности. А для меня это… искусство. Искусство соблазнения. Шаг за шагом. Фраза за фразой. Пока она сама не попросит меня проверить на практике все, что она так красочно описала.

И она попросит. Я в этом уверен.

Волк внутри одобрительно рычит. Завтрашний день обещает быть еще интереснее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 6. Следующий день. Ника.

Я не спала всю ночь. В голове крутилась карусель из его слов, его прикосновений и моего унижения. «Завтра мы перейдем к лексике. Ты так красиво описываешь, что я делаю с тобой… языком».

От одной этой фразы по спине бежали мурашки, а между ног предательски теплело. Я ненавидела себя за эту реакцию. Ненавидела его за то, что он так легко играет на моих же струнах, которые сама же и настроила в своих романах.

Утром я выглядела как зомби. Под глазами – фиолетовые тени, в голове – туман. Я серьезно думала не приходить. Свалить. Объявить себя больной. Но мысль о том, что он воспримет это как слабость, как окончательную капитуляцию, заставила меня натянуть джинсы и свитер и поплестись в университет.

Вся его лекция прошла в каком-то тумане. Я сидела, уставившись в одну точку, и чувствовала на себе его взгляд. Он не смотрел на меня постоянно, нет. Но я ощущала его на себе, как физическое прикосновение. Тяжелое, теплое, владеющее.

Когда пары закончились, я слонялась по коридорам, оттягивая момент. Сердце колотилось где-то в горле. В конце концов, силы воли хватило только на то, чтобы дотащиться до двери нашей аудитории на кафедре. Я глубоко вдохнула, собираясь с духом, и вошла.

Он сидел за своим столом, в своих чертовых очках, с невинным видом и что-то печатал. Поднял на меня глаза, и на его губах появилась та самая, едва заметная улыбка, от которой у меня перехватило дыхание.

– Ника, – произнес он, и мое имя в его устах прозвучало как ласка и угроза одновременно. – Я начал думать, что ты сегодня не придешь.

– Я… у меня были дела, – выпалила я, отводя взгляд.

– Дела, – повторил он, отодвигая клавиатуру. – Ну что ж, раз уж ты здесь, давай разберем твои «дела». Садись.

Он указал на стул рядом с его столом. Не на мою привычную парту в конце, а прямо рядом с ним. В зоне досягаемости. Я медленно подошла и опустилась на край стула, готовая в любой момент сорваться с места.

Он достал те же злополучные распечатки. Сегодня он выглядел более… расслабленным. Рубашка с закатанными до локтей рукавами, расстегнутая верхняя пуговица. Секс-ходячий, а не преподаватель. Мой внутренний писатель снова делал пометки, а внутренняя девственница забилась в угол в панике.

– Итак, лексика, – начал он, откидываясь на спинку стула и наблюдая за мной. – Вчера мы остановились на твоем описании моего… голоса. «Низкий, грудной, заставляющий сжиматься внутри». Сегодня предлагаю копнуть глубже. Возьмем, к примеру, описание… прикосновений.

Я почувствовала, как щеки заливаются краской. Он листал страницы.

– Вот, например, – он нашел нужный абзац и посмотрел на меня поверх очков. – Ты пишешь: «Его пальцы, грубоватые и в то же время удивительно нежные, обвели мой сосок, заставив его затвердеть». Интересный эпитет – «грубоватые». С чем связана такая характеристика? С моими занятиями в спортзале? Или у тебя есть другие теории?

Он смотрел на меня, и в его глазах читалось чистое, неразбавленное любопытство. Как будто мы и вправду разбирали литературный прием.

– Я… это просто… для образности, – прошептала я, сжимая руки на коленях.

– Просто для образности? – он приподнял бровь. – Ника, Ника. Художественная литература должна быть основана на жизненном опыте. Или на очень хорошем воображении. Давай проверим твое. Описываешь ли ты то, чего не знаешь?

Он медленно протянул руку через стол. Я замерла, не в силах пошевелиться. Его указательный палец приблизился к моей руке, лежащей на колене. Он не касался меня. Он просто провел пальцем в сантиметре над моим запястьем, едва не задевая кожу.

– Вот, – сказал он тихо. – Это «грубовато»? Или «нежно»?

По коже побежали мурашки. Дыхание сбилось. Он был так близко. Его пахнуло лесом после дождя, кожей и чем-то диким, первобытным.

– Я… не знаю, – выдавила я, чувствуя, как горит все тело.

– Не знаешь? – он убрал руку, и мне вдруг стало до боли жаль этого мимолетного, несостоявшегося прикосновения. – Как же ты тогда пишешь? Может, тебе нужен… практический материал?

Он снял очки и положил их на стол. Без них его взгляд стал еще более пронзительным, голым и хищным.

– Давай поговорим о главном. О языке.

Он медленно встал и обошел стол, чтобы оказаться с моей стороны. Я вжалась в стул, сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Он остановился прямо передо мной

– Ты пишешь, цитата: «Его язык был шершавым, как у кошки, и когда он проводил им по моей коже, это вызывало странную смесь боли и наслаждения». – Его голос был густым и тягучим, как патока. – Интересное сравнение. Но, милая Ника, я же сейчас в человеческом облике. Или ты считаешь, что у нас всегда язык, как наждачка? – Он мягко улыбнулся, и в его глазах заплясали чертики. – Это заблуждение. Хочешь развеять его?

Я не могла дышать. Он наклонился, его лицо оказалось в сантиметрах от моего. Я чувствовала тепло его кожи, видела каждую ресницу.

– Давай проверим твою же теорию на практике, – прошептал он.

И прежде чем я успела что-то сообразить, он наклонился еще ниже. Я зажмурилась, ожидая поцелуя, но его губы прошли мимо моих. Я почувствовала теплое, влажное и абсолютно гладкое прикосновение к коже на шее, чуть ниже уха. Это был его язык.

Он провел им медленную, плавную линию от основания шеи к мочке уха. Не было никакой шершавости. Только бархатистая, обжигающая влага, которая заставила всё моё тело содрогнуться и покрыться мурашками. Ощущение было настолько реальным, настолько интимным и шокирующим, что во рту пересохло, а внизу живота ёкнуло, посылая по всему телу волну горячей слабости. Это была не «странная смесь боли и наслаждения». Это было чистейшее, концентрированное наслаждение, от которого темнело в глазах.

Я издала тихий, беспомощный звук, нечто среднее между стоном и всхлипом. Мои пальцы вцепились в сиденье стула.

Он выпрямился, его глаза сияли торжеством и чем-то темным, голодным.

– Ну что? – его голос был хриплым. – Насколько точным было твое описание, маленькая волчица? Я бы сказал... ты сильно погрешила против истины. Но, – он сделал паузу, давая мне прочувствовать каждый слог, – в твоей ошибке есть своя прелесть. Теперь у нас есть веская причина... переписать этот момент. Вместе. И сделать его идеальным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я сидела, парализованная, все еще чувствуя на шее влажный след от его языка. А потом он сделал нечто, от чего мой разум окончательно отключился.

Вместо того чтобы отойти, он медленно опустился на корточки перед моим стулом, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Его взгляд был невыносимо интенсивным.

– А теперь давай проверим другую деталь, – прошептал он. – Ты часто пишешь, как от моего прикосновения у тебя «подкашиваются ноги». Давай проверим, насколько это метафора верна.

Прежде чем я поняла его замысел, его руки легли на мои колени. Широкие, теплые ладони полностью накрыли мои коленные чашечки. Он не давил. Просто держал. А потом он медленно, с невероятной нежностью, раздвинул мои ноги.

Я не сопротивлялась. У меня не было сил. Я могла только смотреть на него широко раскрытыми глазами, чувствуя, как между моих раздвинутых бедер вспыхивает пожар. Пламя лизало самые сокровенные места, заставляя мое сердце бешено колотиться, а дыхание срываться.

Он смотрел на меня, заглядывая в самую душу, пока его руки все еще лежали на моих коленях, физически закрепляя эту неприличную, унизительную и невероятно возбуждающую позу.

– Да, – тихо, почти задумчиво произнес он, и его взгляд скользнул вниз, к тому месту, где сходились мои бедра. – Кажется, с физиологической реакцией ты угадала абсолютно точно. Дрожь, учащенное дыхание, покраснение кожи... и этот аромат. Боже, этот аромат, Ника..Я просто уверен, что в нем что-то есть...

Его пальцы слегка сжали мои колени, и по моим ногам пробежали мурашки.

– На сегодня, пожалуй, достаточно теоретических занятий, – он поднялся, разрывая этот порочный, сладкий гипноз. Его руки ушли с моих колен, оставив на коже ощущение жгучего холода. – Беги, Ника. И хорошенько подумай над домашним заданием. В следующий раз мы перейдем к... практическому закреплению материала.

На этот раз мне даже не пришлось притворяться. Я встала на дрожащие, ватные ноги и, почти не помня себя, выплеснулась из аудитории. Его смех, тихий и довольный, проводил меня до самой двери.

Я бежала по коридору, прижимая ладонь к тому месту на шее, которое он коснулся языком. А в голове стучало только одно: он был прав. Мои ноги действительно подкашивались.

Я не пошла домой. Ноги сами понесли меня в ближайший парк, и я рухнула на первую же скамейку, спрятавшуюся в густых сумерках. Дрожь не проходила. Напротив, она только усилилась, превратившись в мелкую, неконтролируемую вибрацию во всем теле.

Я сидела и тряслась. Просто тряслась, как в лихорадке, глотая холодный воздух и пытаясь прийти в себя.

Он раздвинул мне ноги.

Его слова громко звучали у меня в голове, заглушая все остальные мысли. Он не просто намекал, не просто говорил похабности. Он опустился передо мной на колени, взял мои колени в свои руки и раздвинул их. Как что-то само собой разумеющееся. Как что-то, что ему принадлежит по праву и эти слова про запах..Неужили он так чувствовал возбуждение...

Я сидела и смотрела на него, завороженная, пока он это делал. И мое тело… мое предательское тело не просто позволило. оно отозвалось на это диким, пошлым, влажным призывом.

Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь болью заглушить ту пульсацию, что не утихала между ног. Бесполезно. Ощущение его языка на шее было таким же живым и обжигающим, как минуту назад. Гладкого, влажного, такого настоящего.

«Переписать этот момент. Вместе. Сделать его идеальным».

Боже. Что он собирается делать? Как он собирается это «переписывать»? Моя же фантазия, обычно неиссякаемый источник, сейчас билась в истерике, выдавая обрывки самых откровенных сцен из моих же романов. Но теперь на месте героини была я. И это было невыносимо реально. Я досиделась до темноты, пока фонари не зажглись тусклым желтым светом. Дрожь понемногу утихла, сменившись тяжелой, томной слабостью. Все мышцы были расслаблены, как после долгого массажа, а внизу живота по-прежнему стоял тот самый сладкий, напряженный комок.

В своей квартире я включила свет и сразу же, не раздеваясь, прошла в ванную. Мне нужно было смыть с себя этот вечер. Его взгляд. Его прикосновения. Его запах, который, казалось, въелся в мою кожу и в волосы.

Я включила воду погорячее, сорвала с себя одежду и залезла под почти обжигающие струи. Вода текла по моей шее, по тому месту, где он… Я резко повернулась, подставив спину. Мысли путались. Обычно в такие вечера я уже сидела за ноутбуком, с жаром выплескивая накопившееся напряжение в новую главу. Но сегодня...Сегодня я впервые за долгое время не хотела писать.

Я не хотела выдумывать. Я хотела, чтобы это случилось наяву.

От этой мысли по спине пробежал холодок, совсем не неприятный. Я провела рукой по своему мокрому телу, по животу, чуть ниже. Кожа там была особенно чувствительной, будто наэлектризованной. Я представила, что это его рука. Его ладонь. Его пальцы, которые…Я резко выдернула руку, как от ожога. Нет. Так нельзя. Это замкнутый круг. Он доводит меня до такого состояния, а я… я только подпитываю это своей реакцией.

Я вышла из душа, завернулась в махровый халат и повалилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку, но даже здесь, в безопасности своей комнаты, я не могла убежать. От его слов. От его ухмылки. От памяти о том, как мои колени раздвигаются под давлением его рук.

Он сказал: «В следующий раз мы перейдем к практическому закреплению материала»...Боже...

Я застонала от стыда и перевернулась на спину, глядя в потолок. Завтра. Что он придумает завтра? И найду ли я в себе силы хоть как-то сопротивляться? Или мое тело, уже предавшее меня сегодня, сдастся без боя?

Одно я знала точно: Petite Louve молчала. Впервые. Потому что никакая фантазия не могла сравниться с леденящим душу и распаляющим кровь ожиданием реальности.

Глава 7. Следующее утро. Артем. Подготовка.

Проснулся я с четким планом в голове и с конкретным стояком... Ее реакция превзошла все ожидания. Эта дрожь, этот потерянный взгляд, тот сладкий, насыщенный страх и желание, что исходил от нее волнами… А еще...Что-то было еще что я понять никак не мог, или не хотел..Но меня тянуло, сильно тянуло. Эта игра уже не была просто придуманной пыткой для Ники..Я хотел ее и вынужден признаться себе..Она - лучший афродизиак в моей жизни.

На первой паре я едва мог сосредоточиться на теме лекции. Взгляд сам находил ее средистудентов. Она сидела, опустив глаза в конспект, но я видел – она вся напряжена, как струна. Чувствовал ее взгляд на себе, когда поворачивался к доске. Она думала, что я не замечаю. Милая.

После пары я поймал ее в коридоре, когда она пыталась проскользнуть к выходу.

– Ника, – окликнул я ее, и она замерла на месте, медленно оборачиваясь. На ее лице – маска паники. – Сегодня вечером у нас индивидуальное занятие. Явка обязательна.

– А-артем Валерьевич… – начала она.

– Библиотека, – перебил я мягко, но не оставляя пространства для возражений. – Зал редкой книги. В семь. Не опаздывай.

Не дав ей опомниться, я развернулся и ушел. Пусть думает. Пусть нервничает. Пусть представляет.

Следующим пунктом моего плана была Марья Ивановна, наша библиотекарша, женщина лет шестидесяти с строгими принципами и слабостью ко мне. Я зашел к ней в кабинет с самой обаятельной улыбкой.

– Марья Ивановна, добрый день! Будьте так добры, я сегодня вечером хочу поработать с аспиранткой над одним сложным проектом в зале редкой книги. Не могли бы вы одолжить мне ключ? Я сам потом все закрою и передам вам ключ завтра.

Она посмотрела на меня поверх очков.

– Артем Валерьевич, вы же знаете правила…

– Марья Ивановна, я умоляю, – наклонился я чуть ближе, понизив голос. – Девочка очень талантливая, но стеснительная. В тишине и уединении она раскроется лучше. А в обычные часы там народ ходит. Вы поможете нам сделать небольшой прорыв в литературе?

Она покраснела, суетливо завозясь с ключами.

– Ну, если для литературы… Только вы уж, Артем Валерьевич, смотрите там… Книги редкие!

– Обещаю, относиться к ним с величайшим почтением, – сказал я с полной искренностью, имея в виду вовсе не книги.

Ключ был у меня в кармане. Идеально.

Весь оставшийся день я провел в приятном предвкушении. Я представил, как она зайдет в полутемный зал, пахнущий старым деревом и пылью. Как будет нервно теребить край своей юбки. Как ее глаза будут искать меня в сумраке между стеллажами.

Я не собирался набрасываться на нее, как дикий зверь. Нет. Это будет урок. Медленный, методичный и невероятно эффективный. Урок, на котором она поймет, кто здесь задает правила.

Ровно в без пятнадцати семь я уже был в библиотеке. Осмотрел место действия. Массивный стол для работы с фолиантами, несколько дубовых стульев. И тишина. Гробовая тишина, которую не нарушить даже шепотом.

Я сел в кресло в дальнем углу, слившись с тенями, и стал ждать. Волк внутри замер в сладостном ожидании охоты. Скоро она придет. Моя маленькая, испуганная волчица с пылким воображением.

И сегодня мы начнем наш самый главный роман. Без черновиков. Без правок. Только чистая, неподдельная практика.

Она пришла. Ровно в семь. Я услышал ее шаги еще в коридоре – неуверенные, замедляющиеся у самой двери. Слышал, как она замерла на пороге, будто прислушиваясь к тишине за дверью. Я сидел в кресле в глубине зала, в тени, и ждал.

Дверь скрипнула. В проеме возник ее силуэт, такой же испуганный и прекрасный, как я и представлял.

– Артем Валерьевич? – ее голос прозвучал тихо, почти шепотом, затерявшись в просторном, темном зале.

Я не сразу ответил. Позволил ей постоять, дал ей прочувствовать атмосферу этого места – старые книги, пыль, тайна и полное одиночество. Позволил страху и предвкушению смешаться в ней в нужной пропорции.

– Закрой дверь, Ника, – наконец сказал я, и мой голос прозвучал низко и спокойно, идеально вписавшись в полумрак. – И подойди сюда.

Она послушно толкнула тяжелую дверь, и щелчок замка прозвучал как приговор. Теперь мы были одни. Совершенно одни. Она медленно прошла между стеллажами, ее взгляд метнулся ко мне. Я видел, как расширились ее зрачки в полутьме.

– Вы… вы сказали, занятие… – начала она, останавливаясь в паре метров от моего кресла.

– Так и есть, – я медленно поднялся, вышел из тени и подошел к массивному читальному столу, облокотившись на него. – Садись.

Я кивнул на стул по другую сторону стола. Она напряглась, но все же опустилась на край, пряча дрожащие руки на коленях.

– Сегодня мы займемся твоим стилем, Ника, – начал я, глядя на нее поверх сложенных рук. – Ты талантлива, но грешишь штампами. «Грудной голос», «сжималось внутри»… Это скучно. Я хочу, чтобы ты научилась описывать ощущения так, как переживаешь их сама. Прямо здесь и сейчас.

Она смотрела на меня, не дыша.

– Вот, например, – я обвел рукой пространство вокруг нас. – Опиши, что ты чувствуешь сейчас. Не придумывай. Просто скажи.

Она молчала, сжимая и разжимая пальцы на коленях. Я видел, как напряглись мышцы её бёдер под тканью юбки. Инстинктивная защита. Бесполезная.

– Не можешь? – я мягко улыбнулся. – Тогда я помогу. Сейчас по твоей коже бегут мурашки. Сердце бьётся где-то в горле, сбивая дыхание. В низу живота – тепло. Густое, тяжёлое. Оно пульсирует. С каждым ударом сердца волна расходится ниже, к клитору. Он набухает, становится чувствительным к каждому движению ткани твоих трусиков. Ты чувствуешь, как он увеличивается, наполняясь кровью, не так ли?

Она ахнула, и её рука дёрнулась, будто желая прикрыть то самое место. Её щёки пылали. Я продолжал, не меняя тона, как на лекции.

– Это называется вазоконгестия - прилив крови. У мужчин это вызывает эрекцию. У женщин – набухание клитора и половых губ, увеличение чувствительности. Ты сейчас чувствуешь это очень явно. И ты чувствуешь влагу. Не обильную ещё, но достаточную, чтобы твои трусики стали мокрыми на ощупь. Это твоё тело говорит за тебя, Ника. Оно говорит «да». Даже если твой рот молчит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я оттолкнулся от стола и медленно обошёл его. Она вжалась в стул, глядя на меня, как кролик на удава.

– Ты описала в своих книгах десятки таких реакций, – я остановился рядом с её стулом, глядя на неё сверху вниз. – Но ты никогда не чувствовала их по-настоящему. Ты не знаешь, каково это, когда каждый нерв заставляет тебя сосредоточиться только на одном – на пульсации между ног. На желании, чтобы кто-то прикоснулся. Снял это напряжение.

Я протянул руку и коснулся кончиками пальцев её щеки. Она вздрогнула, но не отпрянула. Её кожа была обжигающе горячей.

– Вот видишь, – прошептал я. – Твоя теория разбивается о практику. Ты писала, что от моего прикосновения «замирает сердце». А на самом деле… – я провёл пальцем по её скуле к мочке уха, – …оно начинает биться ещё чаще. И дыхание сбивается. И эта пульсация в клиторе… она становится только сильнее. Не так ли?

Она не ответила. Только её грудь высоко вздымалась, а глаза были полны стыда и того самого, непереносимого возбуждения. Она была на грани. И я собирался столкнуть её вниз.

– Молчание – знак согласия, – тихо произнёс я, не убирая пальцы с её кожи. – Но мне нужны слова, Ника. Ты же писательница. Дай мне определение. Опиши одним словом, что ты чувствуешь

там

, прямо сейчас.

– Я… не могу… – её голос был хриплым шёпотом.

– Можешь, – я наклонился ниже, так что наши лица оказались в сантиметрах друг от друга. Моя рука скользнула с её щеки на шею, чуть сжав её, не причиняя боли, а просто обозначая контроль. Её пульс бешено стучал у меня под пальцами. – Ты чувствуешь зуд? Жжение? Или просто… пустоту, которую нужно заполнить?

Она зажмурилась, и по её щеке скатилась слеза. Прекрасно.

– Хочешь, я угадаю? – мой голос стал ещё тише, интимнее. Я переместил руку ниже, положил ладонь ей на колено. Она вся вздрогнула. – Ты чувствуешь пульсацию. Настойчивую, надоедливую. Она требует внимания. Она хочет, чтобы на неё надавили. Сильнее. Вот так.

Я мягко, но неумолимо раздвинул её колени. На этот раз она даже не попыталась сопротивляться. Её бёдра разомкнулись, и я увидел, как напряглась тонкая ткань её юбки в районе промежности. Она инстинктивно прогнулась, подавшись тазом вперёд. Её тело кричало правду, которую она отказывалась произнести.

– Ты мокрая, Ника, – констатировал я, глядя прямо в её глаза. Я видел в них отражение собственной жажды. – И тебе стыдно. Но тебе также и нравится. Эта влажность, этот запах… он для меня. Ты выделяешь его для меня. Потому что твоё тело уже выбрало меня. Оно знает, что хочет, хочет, что бы сегодня ночью твоя девственность осталась на этих старых книгах. И оно ждёт этого с нетерпением.

Я убрал руку с её колена и выпрямился, разрывая контакт. Она аж ахнула от неожиданности, будто я отобрал у неё опору.

– Но не сейчас, – сказал я, возвращаясь на свою сторону стола. Я видел, как в её глазах промелькнуло разочарование, смешанное с облегчением. Слишком рано. Нужно, чтобы она сама попросила. – Сейчас ты сядешь за тот компьютер, – я кивнул на ноутбук, стоявший на соседнем столе, – и напишешь. Всё, что чувствуешь. Каждую деталь. Без прикрас. А я буду читать. И исправлять твои ошибки.

Буду рада, если поставите звездочки и сохраните книгу себе. Для меня это мотивация писать дальше)

Спасибо)

Глава 8. Библиотека. Ника. Бездна.

Он отошел. Физическое давление сменилось психологическим и оно было в тысячу раз хуже. Воздух снова хлынул в легкие, но дышать было нечем. Все мое тело кричало от протеста, от потери его прикосновения, от этой внезапной, ледяной пустоты.

«Ты мокрая, Ника». Эти слова горели в моей голове позорным клеймом. И самое ужасное – он был прав. Ткань трусиков намертво прилипла к коже, холодная и невыносимо постыдная. А та самая «пульсация», о которой он говорил… она никуда не делась. Она стала только сильнее, настойчивее, требовательной, как будто в самом центре моего тела завелся крошечный, ненасытный зверек, который требовал внимания.

И он знал. Он видел это во мне, как в открытой книге. Читал по расширенным зрачкам, по дрожи в руках, по тому, как мои бедра сами разомкнулись под его ладонью.

«Сядь за компьютер и напиши».

Я медленно, на автомате, поднялась и переместилась за указанный стол. Ноутбук был открыт. Чистая страница. Она слепила своей белизной, своим требованием исповеди.

Я положила пальцы на клавиши. Они дрожали. Я попыталась вспомнить какие-то литературные штампы, красивые метафоры. Но в голове был только его голос, безжалостный и точный, как скальпель.

«Опиши одним словом, что ты чувствуешь там».

Я прошептала его про себя, то слово, которое не посмела сказать вслух.

Нужда.

Это было оно. Не зуд, не жжение. Именно – нужда. Физическая, унизительная, всепоглощающая потребность, от которой сводило живот и темнело в глазах. Я набрала первое предложение, глядя в экран, но чувствуя его взгляд на себе, тяжелый и оценивающий.

«Он поставил меня перед фактом моего собственного тела».

Стоп. Слишком философски. Слишком отстраненно. Он потребует конкретики. Он хочет крови. Хочет, чтобы я сама себя препарировала на его глазах. Я стерла написанное. Сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях. Пахло старыми книгами и им. Его запах теперь будет ассоциироваться у меня с этим унижением.

Я начала снова, заставляя пальцы выводить буквы, каждая из которых была каплей стыда.

«Когда он раздвинул мне ноги, я почувствовала, как набухшие половые губы напряглись, стало мокро и горячо. Клитор пульсировал, и каждый удар сердца отдавался в нем ноющей, тщетной болью, будто его специально дразнили, но не давали того, чего он просит».

Я зажмурилась, чувствуя, как горит лицо. Боже, что я пишу… Это же… Это дневник самой последней шлюхи. Но я не могла остановиться. Его молчаливое присутствие за спиной заставляло быть честной. До конца.

«Он сказал, что я мокрая. Это правда. От его слов, от его взгляда, от одного только ожидания… Влага выступила сама, против моей воли, готовя меня к нему. И теперь, когда он отошел, между ног ноет пустота. Та самая, о которой он говорил. И мне… мне стыдно, что я хочу, чтобы он ее заполнил».

Я закончила и откинулась на спинку стула, совершенно разбитая. Написав это, я подписала себе приговор. Я призналась. Не только ему, но и самой себе. Во всем.

Теперь он прочтет это. Узнает все мои самые постыдные тайны. И будет владеть мной полностью.

Он двигался бесшумно, как и подобает хищнику. Я не слышала его шагов, лишь ощутила, как воздух за спиной сдвинулся, и на меня пала тень. Прежде чем я успела пошевелиться, он наклонился, уперев руки в стол по обе стороны от меня, заключив меня в клетку из своих рук. Его грудь почти касалась моей спины, а губы оказались у самого уха.

– Не останавливайся, – прошептал он, и его дыхание обожгло мою кожу. – Пиши дальше. А я пока прочту, что у нас уже есть.

Я застыла, не в силах пошевельнуться, пока он читал с экрана мое унижение. Он не просто пробегал текст глазами. Он начал читать его вслух. Его низкий, бархатный голос, который я так любила на его лекциях, теперь озвучивал мои самые постыдные признания.

– «Когда он раздвинул мне ноги, я почувствовала, как набухшие половые губы напряглись...» – он сделал паузу, и я почувствовала, как по его телу пробежала легкая дрожь. – Хорошо. Четко. Физиологично. Продолжаем... «...Клитор пульсировал, и каждый удар сердца отдавался в нем ноющей, тщетной болью...»

Он замолк, и я услышала, как он облизнул губы. Его рука скользнула с стола и легла мне на живот, ладонью вниз. Тепло от нее пронзило тонкую ткань свитера.

– «Тщетной болью», – повторил он задумчиво, и его пальцы слегка надавили на низ моего живота, прямо на тот самый ноющий, пустующий участок. – Сильное определение. Очень точное. Ты права, это именно боль. Напряжения. Ожидания.

Его рука лежала на мне, тяжелая и горячая, а голос продолжал читать, проникая прямо в мозг.

– «...И теперь, когда он отошел, между ног ноет пустота... И мне... мне стыдно, что я хочу, чтобы он ее заполнил».

Он замолк. В тишине библиотеки был слышен только его учащенный стук сердца и мое собственное предательское дыхание. Его губы коснулись моего уха.

– Вот видишь, – прошептал он, и в его голосе звенела победа. – Когда ты не пытаешься приукрасить, у тебя получается гениально. Прямо, честно и... невероятно возбуждающе.

Его рука на моем животе сжалась, прижимая меня к стулу. Я невольно выгнулась, и тихий стон вырвался из моих губ.

– Теперь, – его голос стал приказным, – продолжим. Следующий абзац. Опиши, что ты чувствуешь сейчас. Пока моя рука лежит на тебе. Пока ты ждешь, что я буду делать дальше.

Я закрыла глаза, пытаясь отгородиться от реальности, но это только обострило ощущения. Его дыхание на шее. Вес его руки. И эта всепоглощающая, постыдная потребность, которая росла с каждой секундой. Мне не нужны были слова. Мне нужно было, чтобы его рука сдвинулась ниже. Туда, где пульсировала та самая «тщетная боль».

Но он требовал слов.

Мои пальцы снова поползли по клавиатуре, выцарапывая признание.

«Его рука на моем животе. Она тяжелая. Я чувствую ее вес, и каждый раз, когда он вдыхает, его ладонь чуть сдвигается, и это сводит меня с ума. Я хочу, чтобы она двигалась. Вниз. Я хочу, чтобы его пальцы надавили сильнее, проникли под одежду, коснулись кожи. Мне кажется, если он этого не сделает, я сойду с ума. Эта пульсация становится невыносимой. Она требует, чтобы к ней прикоснулись. Чтобы ее успокоили. Или разожгли еще сильнее. Я не знаю. Я уже ничего не понимаю. Я просто хочу его руку там».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я закончила и безвольно откинула голову назад, прямо ему на грудь. Силы покинули меня. Стыд, возбуждение, отчаяние – все смешалось в один клубок. Я написала это. Я все ему отдала. Остаток гордости. Последние крупицы сопротивления.

Он замолчал, читая. Я чувствовала, как напряглись мышцы его груди, почувствовала, как изменилось его дыхание. Оно стало более прерывистым, горячим.

– Хорошо, – наконец прошептал он, и его губы коснулись моего виска. – Очень хорошо, Ника.

Его рука на моем животе наконец сдвинулась. Не вниз, как я умоляла, а вверх, под свитер. Его пальцы, грубоватые и такие горячие, коснулись обнаженной кожи у меня над пупком.

Я вздрогнула и издала звук, средний между стоном и рыданием. Его палец медленно, неотвратимо пополз вниз по моему животу, к краю моей юбки.

– Теперь, – его голос был хриплым, – давай проверим, насколько твое описание соответствует действительности.

Глава 9. Игра с огнем. Артем

Её стон, тихий и разбитый, был лучшей музыкой, которую я слышал. Она сдалась. Окончательно и бесповоротно. Её голова, откинутая на мою грудь, её дрожь, которую я чувствовал через одежду, её слова на экране – всё это было капитуляцией.

– Встань, – приказал я, мой голос прозвучал низко и неоспоримо.

Она послушно поднялась, её ноги дрожали. Я быстро поменялся с ней местами, усаживаясь на её ещё тёплый стул. Теперь она стояла передо мной, потерянная и покорная.

– Садись, – я указал на свои колени.

Она замерла в нерешительности, но я не стал ждать. Я взял её за талию и посадил ко мне на колени спиной к себе. Она была легкой, как пушинка. Её мягкая попа уперлась в мой напряженный член. Я слышал, как она резко вдохнула.

Мои руки скользнули под её юбку. Кожа её бёдер была бархатистой и горячей. Я добрался до резинки её трусиков. Тонкая, кружевная ткань была влажной на ощупь. Очень влажной. Я издал одобрительный горловой звук, от которого она вздрогнула. Волк во мне метался.. Хотел взять прямо здесь.

– Вот он, твой «аромат», маленькая волчица, – прошептал я ей в ухо. – Тот самый, что сводит меня с ума.

Я начал водить ладонью по шелку её трусиков, прямо по тому месту, где скрывались её половые губы. Я чувствовал их очертания, их набухшую полноту. Она лежала на мне вся напряженная, её голова была запрокинута мне на плечо, дыхание сбивалось. Я надавливал ладонью, и она издавала тихие, прерывимые стоны, её бёдра непроизвольно двигались, ища большего давления.

– Ты этого хотела, да? – я прикусил её мочку уха. – С самого начала. Когда писалла эти свои грязные романы. Ты мечтала, чтобы я вот так вот сел с тобой в библиотеке и трогал тебя через твои мокрые трусики.

– Артем... – это было не больше, чем выдох, полный стыда и мольбы.

– Молчи, – отрезал я. – Сейчас не время для слов.

Я засунул пальцы за резинку и оттянул ткань трусиков в сторону, открывая её. Кожа там была гладкой, горячей и совершенно мокрой. Я провёл указательным пальцем сверху вниз, от лобка к её щели, и почувствовал, как всё её тело затряслось в конвульсиях. Она вскрикнула.

– Тише, – приказал я. – Мы же в библиотеке.

Я нашёл её клитор. Тот самый, о «пульсации» которого она так поэтично писала. Он был твёрдым, набухшим, как крошечная спелая ягода. Я коснулся его кончиком пальца, и она застонала, её ногти впились в мои бёдра.

– Вот он, источник всех твоих проблем, – прошептал я, начиная водить пальцем по нему – медленно, плавно, с лёгким нажимом. – Именно он заставлял тебя писать эти похабности. Именно он сейчас заставляет тебя извиваться на моих коленях.

Она не отвечала. Она могла только стонать, тихо и бесконтрольно, её тело полностью отдалось на волю ощущений. Я ускорил движения пальца, и её стоны стали громче, отчаяннее. Её бёдра сами начали двигаться в такт моим прикосновениям, она теряла контроль.

Я видел её лицо, запрокинутое на моё плечо, её полуприкрытые глаза, полуоткрытый рот. Она была олицетворением разврата и невинности одновременно. И это сводило меня с ума.

– Кончай, – сказал я ей, прижимая палец к её клитору.

Я чувствовал, как её тело натянулось, как струна. Каждый мускул был напряжён до предела. Её дыхание превратилось в серию коротких, прерывистых всхлипов. Она была на грани, и я держал её там, на самом краю, не давая сорваться.

– Кончай, моя девочка, – прошептал я, и мой голос прозвучал как обжигающий шёпот в кромешной тишине библиотеки. – Покажи мне. Дай мне увидеть, как ты горишь.

– Не могу... – её голос был тонким, разбитым стоном.

– Можешь, – я убрал палец, и она издала звук, полный такой мучительной потери, что это заставило мой член болезненно пульсировать. – Для меня. Сделай это для меня, маленькая волчица.

И тогда я снова прикоснулся к ней, но уже не одним пальцем, а всей ладонью, прижимая её, вдавливая в её плоть, и одновременно грубо, властно захватил её губы своим ртом в поцелуе, чтобы заглушить её крик.

Её тело взорвалось. Оно затряслось на моих коленях с такой силой, что мне пришлось крепче держать её за талию. Глухой, сдавленный стон вырвался из её горла в мой рот, её пальцы впились в мои предплечья. Изнутри хлынула новая волна влаги, обжигающе горячей, заливая мои пальцы. Она кончила. Жёстко, безудержно, точно так, как она описывала в своих книгах – «как от удара током», вся отдавшись ощущениям.

Она обмякла у меня на руках, её дыхание было тяжёлым и разбитым. Я медленно вынул руку из-под её юбки. Пальцы блестели на тусклом свете. Я поднёс их к её губам.

– Чувствуешь? – прошептал я, касаясь её распухших губ своими мокрыми пальцами. – Это твоя правда. Не та, что в книгах. А настоящая. Ты кончила у меня на коленях. Ты – моя. И это только начало, моя маленькая волчица.

Она не сопротивлялась, её глаза были полны слёз, стыда и какого-то нового, животного понимания. Первый урок был окончен. И она сдала экзамен на отлично.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 10. Я пропала..

Он говорил «моя». Это слово звенело у меня в ушах, пока он убирал руку, пока я сидела, разбитая и влажная, на его коленях. Казалось, всё кончено. Но нет.

– А теперь, – его голос, снова обрёзший преподавательскую твердость, вернул меня в реальность. – Сядь за ноутбук. И опиши всё. Что ты чувствовала. Каждую секунду. Пока ощущения ещё свежи.

Он мягко, но неумолимо поднял меня с своих колен и поставил перед столом. Ноги едва держали. Я чувствовала, как как ноет и пульсирует между ног, руки дрожали

Я опустилась на стул. Экран всё так же слепил белизной. Но теперь всё было иначе. Теория закончилась. Началась практика. Самая постыдная и самая правдивая из всех.

Я положила пальцы на клавиатуру. Они всё ещё пахли им… и мной. И я начала писать. Не выдумывая. Не приукрашивая. Просто вываливая на экран свою сломленную, развращённую правду.

«Он посадил меня к себе на колени. Его руки под моей юбкой были уверенными и властными. Когда он дотронулся до меня через трусики, я поняла, что уже не могу думать. Есть только его прикосновения и эта нарастающая волна где-то внизу живота. А потом он отодвинул ткань в сторону. И коснулся меня там, где я была возбуждена жо предела. Его палец на моём клиторе был точным и безжалостным. Он водил им и мир сузился до этого движения. До этого жара. До стука собственного сердца. Я пыталась сопротивляться. Сжимала ноги. Но моё тело предало меня. Оно само двигалось, само искало его прикосновения. А потом он сказал мне кончить. И поцеловал меня, чтобы заглушить мой крик. И я кончила. В глазах потемнело, всё тело выгнулось и изнутри вырвалась такая судорога, какой я никогда не чувствовала. Это было на грани боли и приятных ощущений. Я кричала в его рот, а он держал меня, не давая развалиться на части. Когда всё закончилось, я была пустой. Разбитой. И я поняла, что он прав. Я – его. Потому что только он может заставить меня чувствовать такое. Только он.»

Я дописала последнее предложение и откинулась на спинку стула, выдохнув. Во мне не осталось ни стыда, ни страха. Только странное, оглушённое спокойствие и тяжёлая, приятная усталость.

Он встал позади меня, положил руки на мои плечи. Его пальцы были тёплыми.

– Иди домой, Ника, – тихо сказал он. – Выспись. Завтра у нас будет новый урок.

Я кивнула, не в силах говорить. Новый урок. Раньше бы эти слова заставили меня сжаться от ужаса. А сейчас… сейчас я чувствовала лишь одно – предвкушение.

Я не помню, как добралась до дома. Моё тело было чужим, движимым какой-то посторонней силой. Ноги были ватными, но при этом каждая мышца приятно ныла, напоминая о том, что случилось. О том, как они напрягались, как дрожали.

В квартире я не включила свет. Прошла в ванную в полной темноте, будто боялась, что яркий свет выжжет на мне клеймо позора. Но стыд… стыда почти не было. Его вытеснило что-то другое. Глубокое, животное, пугающее своим спокойствием.

Я снова залезла под душ. Вода текла по коже, смывая остатки его прикосновений, его запах. Но смыть ощущения было невозможно. Моя кожа всё ещё помнила вес его ладони на животе, грубоватую текстуру его пальцев. А между ног… там всё ещё жила та самая, сокрушительная разрядка. Призрачная пульсация, эхо от оргазма. Я не плакала. Я стояла, прислонившись лбом к прохладной плитке, и позволила воспоминаниям накрыть себя с головой.

Его голос. «Кончай, моя девочка». Его поцелуй, который был не лаской, а способом поглотить мой крик, сделать его своей собственностью. И моё тело, моё предательское тело, которое сдалось ему так полностью, так охотно, как никогда не сдавалось никому и ничему. Почему так?

Petite Louve, писавшая о страсти, была всего лишь бледной тенью. Картонкой. Сегодня я узнала, что такое настоящая страсть. Она грубая, властная, лишающая воли. И она невероятно, до боли сладка.

Он назвал меня «маленькой волчицей». И в тот момент, когда я кончала, я почувствовала, что это правда. Во мне мое о дикое, дремавшее всё это время, волчья суть, проснулась и признала в нём своего. Я так долго подавляла себя.. Так долго пыталась быть просто человеком..

Я вышла из душа и, не включая света, повалилась на кровать. Раньше мысль о нём, о его власти надо мной, вызывала панику. Сейчас же я чувствовала лишь странное облегчение. Я больше не должна бороться. Не должна притворяться. Он всё видит. Всё знает. И он… хочет этого. Меня. Такую, какая я есть – неопытную, запуганную, но с бушующей внутри пошлой фантазией, а моя волчица...Неужели она учуяла пару, раз так легко сдалась..

Он сказал: «Завтра у нас будет новый урок».

Я повернулась на бок и уткнулась лицом в подушку, сжимая бёдра, пытаясь удержать остатки ощущений. Новый урок. Что он придумает? Будет ли это больно? Будет ли это так же сокрушительно?

Страх был. Крошечная, живущая где-то на дне души искорка. Но её затмевало другое – жгучее, всепоглощающее любопытство. И желание. Не выдуманное, не описанное в романе. А моё собственное, дикое и настоящие.

Я заснула с одной мыслью, чёткой и ясной, как никогда: я его. И я не хочу быть ничьей другой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 11. Похоть.

Она вошла в мой кабинет ровно в назначенное время. На ней была белая рубашка, заправленная в юбку, – её обычная «униформа» аспирантки. Но сегодня в её глазах читалась не робость, а вызов. Смущённый, дрожащий, но вызов. Она уже приняла правила игры.

– Присаживайся, – я указал на стул перед своим столом, но сам облокотился о стол спереди, оставаясь на ногах. Мне нужна была высота. Нужен был контроль.

Она села, положила сумку на пол и посмотрела на меня, ожидая.

– Мы продолжаем наш литературный анализ, – начал я, скрестив руки на груди. – Твой третий том. Сцена в грозу. Цитата: «Он расстегнул её блузку, и его язык, горячий и влажный, обжёг сначала один сосок, потом другой. Он водил им круги, то медленно и нежно, то яростно и жадно, пока она не застонала, не в силах вынести это исступлённое наслаждение».

Я сделал паузу, давая ей вспомнить её же слова. Щёки её залились румянцем, но взгляд не отвела.

– «Горячий и влажный», – повторил я задумчиво. – «Водил круги». «Яростно и жадно». Очень эмоционально. Очень… поэтично. Но, как я уже говорил, – я наклонился к ней, упираясь руками в подлокотники её кресла, – теория требует практической проверки.

Я медленно, не сводя с неё глаз, протянул руку к первой пуговице её рубашки. Мои пальцы скользнули по прохладной ткани, нашли пуговицу и расстегнули её. Потом вторую. Третью. Она сидела не двигаясь, лишь дыхание её стало глубже. Я раздвинул полы рубашки, обнажив белый прозрачный кружевной ливчик. Сквозь неё виднелись не просто очертания груди...Да ты подготовилась, маленькая волчица

– Скажи, Ника, – прошептал я, проводя указательным пальцем по ткани прямо над её соском и чувствуя, как он тут же набух, откликаясь на моё прикосновение. – Когда ты это писала, ты представляла именно этот момент? Ты представляла, как я расстёгиваю твою рубашку в моём кабинете? Как я вижу, как ты краснеешь? Как твоё тело отзывается на меня, ещё до того, как я к нему прикоснусь?

Она не ответила, лишь прикусила нижнюю губу. Её грудь высоко вздымалась. Я наклонился ниже. Моё дыхание коснулось её кожи через тонкую ткань ливчика.

– Давай проверим твои эпитеты, – сказал я и, наконец, прикоснулся к ней языком.

Я провёл им по ливчику прямо над соском – медленный, влажный, горячий след. Она вся вздрогнула и подалась вперёд, в мою сторону. Её тихий стон был музыкой.

– «Горячий и влажный» – тут ты не соврала, – прошептал я, перемещаясь к другой груди и проделывая то же самое, заставляя ткань промокнуть и прилипнуть к её коже. – А вот насчёт «кругов»… Стоит уточнить.

Я отодвинул лямку ливчика в сторону, обнажив её плечо и часть груди. И снова наклонился. Теперь мой язык коснулся уже не ткани, а её обнажённой кожи. Я выписывал те самые круги – медленные, нежные вокруг ареолы, постепенно сужая спираль, приближаясь к самому чувствительному центру. Она закинула голову на спинку кресла, её глаза были закрыты, губы приоткрыты в беззвучном стоне.

– «Яростно и жадно»? – я прошептал у самого её уха, прежде чем сомкнуть губы вокруг её соска и наконец коснуться его кончиком языка. Она вскрикнула, её руки впились в подлокотники. – Нет. Не яростно. Нежно. С наслаждением. Потому что ты… ты слаще любого слова, которое ты когда-либо писала. , - боже, я на взводе ,мой волк, я буквально ощущал, как он готов выпрыгнуть. Мой волк в тот момент уже знал то, что я не готов был признать самому себе..Пара..

И я продолжил свою работу, доказывая ей на практике разницу между выдумкой и реальностью. Между фантазией писательницы и реальным мастерством её учителя.

Я не спешил. Её тело было самым увлекательным исследованием в моей жизни. Я чувствовал, как бьётся её сердце – частый, испуганный перезвон под тонкой грудной костью. Мой язык продолжал выписывать медленные, плавные круги вокруг её соска, всё сужая и сужая спираль. Кожа на её груди была невероятно нежной, бархатистой, и каждое мое прикосновение заставляло её вздрагивать.

– Ты так реагируешь на каждый мой шаг, – прошептал я, переводя дыхание на другую, ещё не тронутую грудь и заставляя её застыть в ожидании. – Как будто всё твоё тело стало одной сплошной эрогенной зоной. И всё… для меня.

Я вновь склонился над ней. На этот раз я не водил кругами. Я принялся ласкать её языком прямолинейно, чувственно – от подмышечной впадины к напряжённому бугорку, снова и снова, как бы намечая путь, по которому позже пройдутся мои губы и зубы. Она извивалась в кресле, тихо постанывая, её пальцы бессильно разжали подлокотники.

Наконец, я позволил себе добраться до цели. Я взял её сосок в рот, обхватив его своими губами, куснул. Она резко вскрикнула, её тело выгнулось, предлагая себя. Я начал работать языком именно так, как она описывала – то медленно и соблазнительно, водя кончиком по самой чувствительной верхушке, заставляя её стонать непрерывно, то усиливая нажим, покрывая всю ареолу жадными, влажными движениями, имитируя тот самый ритм, к которому в итоге придём.

– Артем… – её голос был хриплым, разбитым. Не просьба остановиться. Мольба не останавливаться.

Я сменил грудь, давая первой отдохнуть, пышущей жаром и влажная от моих ласк. Со второй я был менее церемонен. Я сразу захватил её сосок губами и начал нежно покусывать. Сначала просто кончиками зубов, едва касаясь кожи. Она замерла, затаив дыхание. Затем я усилил нажим, чувствуя, как упругий шарик поддается, а её ногти впиваются мне в плечи. Это была не боль. Это была интенсивная стимуляция, та самая грань между удовольствием и болью, которую она так любила описывать.

– Вот так? – я спросил хрипло, не выпуская её сосок из зубов, и провёл ладонью по её внутренней стороне бедра, чувствуя, как она вся затряслась. – Так ты это представляла? Когда писала, как твой герой покоряет свою волчицу?

Она не смогла ответить. Её ответом был новый, сдавленный стон, когда я снова сменил тактику, принявшись лакать её грудь широкими, жаждущими движениями языка, словно хотел впитать в себя сам её вкус, её запах, её суть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я поднял на неё взгляд. Её глаза были полны наслаждения, которое она не в силах была сдержать. Она была развратна и невинна одновременно. И вся принадлежала мне.

– Теория и практика, Ника, – прошептал я, прежде чем вновь погрузиться в ласки её тела. – Они так редко совпадают. Но в твоём случае… – я снова взял её сосок в рот, уже совсем по-волчьи жадно, и её тихий вопль стал для меня высшей наградой, – …кажется, твои фантазии были пророческими.

Она была вся в моей власти, размягченная и горячая от ласк, её грудь пылала под моими губами. Но этого было мало. Теория была изучена, теперь требовалось закрепить материал на практике. Властным движением я поднял её с кресла и, не прерывая поцелуя, усадил на край своего массивного дубового стола.

– Артем… – попыталась она протестовать, но её голос был слабым, потерянным.

– Молчи, – отрезал я, вставая между её разведённых мной же ног. Плотная ткань моих брюк с силой упёрлась в тонкую ткань её юбки, в то самое влажное, горячее место, которое я так старательно подготовил. Она ахнула, её глаза расширились, а пальцы впились в край стола.

Я не стал ждать, пока она опомнится. Я наклонился и захватил её губы в поцелуй. Это был не тот нежный поцелуй, что был прежде. Это было завоевание. Властное, требовательное, безжалостное. Мой язык вторгся в её рот, повелевая, подчиняя, заставляя отвечать мне той же дикой, животной страстью, что клокотала во мне самом. Она сопротивлялась секунду, а потом сдалась, её собственный язык встретил мой в отчаянном, беспомощном танце.

Я прижимался к ней всем телом, чувствуя, как её бёдра непроизвольно двигаются, ища большего соприкосновения, как её грудь прижимается к моей груди. Её стоны тонули в моём рту. Она была на столе, как на пьедестале, разложенная передо мной, как самая ценная книга, и я намеревался прочесть её всю, от корки до корки. И это было только начало моего чтения, которое я так старательно растягивал.

Я отстранился от неё так же резко, как и начал. Её губы остались приоткрытыми, влажными и опухшими от моих поцелуев, глаза – мутными от невыносимого возбуждения. Она сидела на краю стола, разгорячённая, растрёпанная, с раздвинутыми ногами, а я отступал, восстанавливая дистанцию. Я играл, на грани..Боги, знала бы она, как тяжело мне далось сохранить эту дистанцию..Мой член был готов сделать ее своей еще в библиотеке..

Воздух в кабинете сгустился, наполненный её тяжёлым дыханием и запахом нашей общей страсти. Она смотрела на меня с немым вопросом, с животной потребностью, которую я сам в ней разжег и теперь оставлял неудовлетворённой.

Не сводя с неё глаз, я медленно, с преувеличенной аккуратностью, принялся застёгивать пуговицы на её рубашке. Мои пальцы скользили по ткани, касаясь её обожжённой кожи, и она вздрагивала при каждом прикосновении, но не сопротивлялась. Я вернул её в состояние «аспирантки», скрыв следы своей страсти , но оставив их жар у неё под кожей.

Застегнув последнюю пуговицу, я отошёл к своему креслу, давая ей понять, что урок окончен.

– Домашнее задание, – произнёс я голосом, не терпящим возражений, садясь и принимая вид бесстрастного преподавателя. – Написать главу. О том, что было здесь только что. Со всеми физиологическими и эмоциональными подробностями. Без завуалированных прикрас. Я хочу увидеть, как ты анализируешь собственное возбуждение, свою потерю контроля и… ту пустоту, которую я сейчас в тебе оставил.

Она сидела на столе, всё ещё не в силах пошевелиться, её пальцы судорожно сжимали край столешницы. В её глазах читалась буря – стыд, злость, обида и всепоглощающая, неутолённая потребность.

– Всё, можешь идти, – я кивнул в сторону двери, разрывая последнюю нить, что ещё связывала нас в этом пространстве. – Жду текст завтра.

Она медленно, на дрожащих ногах, сползла со стола, поправила юбку и, не поднимая на меня глаз, почти выбежала из кабинета.

Я остался один. На губах ещё был её вкус, в ушах – эхо её стонов. Я знал, что текст, который она напишет, будет самым гениальным, самым откровенным и самым унизительным в её жизни. Потому что писать она будет не фантазию. Она будет писать свою собственную капитуляцию. И это доставляло мне удовольствие, по сравнению с которым любой оргазм был бы бледной тенью. Брюки больно давили на возбужденный член и я знал, чувствовал, скоро она станет моей. Без остатка..Тогда я оторвусь по полной...За ее игру со мной, за мою игру ,правила которой я навязал ей и себе, за все.

Глава 12. Откровение и то, что следует дальше

Я не шла, я бежала. По щекам текли горячие слезы злости, унижения и чего-то ещё, чего я не могла назвать. Его запах был повсюду – на коже, на одежде, в волосах. Запах кожи, дорогого одеколона и той дикой, животной власти, которую он имел надо мной. Боже, Ника, почему он..

В квартире я, не включая света, сорвала с себя одежду. Рубашка, которую он застёгивал своими спокойными, властными пальцами, полетела в угол. Я залезла в душ и включила воду по горячее, пытаясь сжечь с себя всё. Всё – его прикосновения, его поцелуй, который до сих пор жёг губы, память о том, как его напряжённый член давил на то самое чувствительное место между моих ног, обещая и не давая.

Струи воды били по коже, но не могли смыть ощущения. Тело, разбуженное им, требовало продолжения. Требовало завершения. Та самая «пустота», которую он оставил, ноющая и влажная, пульсировала, напоминая о себе.

И тогда я, впервые в жизни, сделала это. Я прислонилась лбом к прохладной кафельной стене, и моя рука, дрожа, скользнула вниз по животу. Я коснулась себя. Кончиками пальцев я нашла тот самый набухший, невыносимо чувствительный клитор, который он так методично доводил до безумия своими словами всего час назад.

Это было не похоже на то, что я описывала в книгах. Это было грубее, отчаяннее и… одиноко. Мои пальцы двигались, имитируя его властные, точные ласки, но этого было мало. Не хватало его веса, прижимающего меня, его дыхания на шее, его низкого голоса, приказывающего мне кончить. Я сделала это быстро, стыдливо, почти с ненавистью к своему собственному телу, которое предавалось без него. Спазм был резким, коротким и совершенно неудовлетворительным. Он оставил во мне пустоту, которую я сама заполнить не могла.

Я вышла из душа, промокла полотенцем и, не одеваясь, села за ноутбук. На мне был только халат. Текст должен был быть написан, пока воспоминания ещё остры. Пока я ещё чувствовала его руки на своей коже.

Я начала писать. Я описывала всё. Свой стыд. Свою ярость. Своё унижение от того, что он посадил меня на стол, как вещь. Свою потерю контроля в его поцелуе. Я выливала на экран всю свою боль и своё отчаяние.

А потом, сама не осознавая, как это произошло, я написала и про душ. Про то, как моя рука сама потянулась к себе, как я пыталась унять ту пульсацию, что оставил он. Как я кончила, представляя его, и как это ничего не дало, а только усилило потребность в нём.

Я закончила главу и, не перечитывая, отправила файл на печать. Принтер жужжал в тишине, выдавая листы с моим позором. Я сложила их в папку, даже не глядя. Сердце колотилось где-то в горле.

На следующее утро я зашла в его кабинет. Он стоял у окна, держа в руке дымящуюся чашку кофе. В его позе была та же неспешная, хищная грация. Он обернулся, его голубые глаза холодно и оценивающе скользнули по мне.

– Домашнее задание, – прошептала я, протягивая папку.

Он молча взял её своей свободной рукой, не выпуская чашки. Его пальцы слегка коснулись моих, и по спине пробежали мурашки. Он отпил глоток кофе, не сводя с меня взгляда, затем положил папку на стол и открыл её.

Я стояла, опустив глаза, слушая, как он перелистывает страницы. В тишине кабинета был слышен лишь шелест бумаги. Потом он остановился. На той самой странице. Я почувствовала это нутром.

Он начал читать вслух. Сначала мои описания унижения, потери контроля. Его голос был ровным, почти бесстрастным. А потом он дошёл до того места. До абзаца, который я написала на автомате, в полубреду, и который сама уже не помнила дословно.

– «...и тогда, в душе, моя рука сама потянулась вниз, к тому месту, которое всё ещё ныло и пульсировало от его прикосновений. Я коснулась своего клитора, пытаясь унять это безумие, но это лишь усилило его. Я кончила быстро и беспомощно, представляя его лицо, и поняла, что это ничего не изменило, а лишь заставило хотеть его сильнее...»

Услышав свои же слова, я онемела. Лёд пробежал по жилам. Я сама, своими руками, отдала ему эту последнюю, самую сокровенную и постыдную тайну. Я даже не поняла, как это написала. Это было безумием.

Я подняла на него взгляд, ожидая насмешки, торжества. Но он просто смотрел на меня. Его взгляд был тяжёлым, тёмным, полным какого-то нового, незнакомого мне голода.

Он медленно, не сводя с меня глаз, поставил чашку на стол. Звук фарфора о дерево прозвучал оглушительно громко в тишине кабинета. Потом он сделал шаг. И ещё один. Он приближался ко мне не как преподаватель к студентке, а как хищник, наконец-то решившийся закрыть лапу вокруг долгожданной добычи.

Я не могла пошевелиться, парализованная его взглядом и осознанием того, что он только что прочёл. Он знал. Он знал, как я трогала себя в душе, представляя его. Он знал о моём самом постыдном отчаянии.

Он остановился так близко, что его дыхание смешалось с моим.

– Собираемся, – произнёс он тихо, но так, что каждое слово отпечаталось во мне, как клеймо. – Едем на прогулку. И... заскочим в одно место.

Его рука поднялась, и он провёл тыльной стороной пальцев по моей щеке. Это прикосновение было одновременно ласковым и невероятно властным.

– Мне нужно показать тебе кое-что у меня дома, – его губы тронула чуть заметная улыбка, в которой читалось обещание чего-то неизбежного. – Там гораздо удобнее, чем на библиотечном столе. И гораздо... приватнее.

Он отступил на шаг, разрывая гипнотическую связь.

– Через пятнадцать минут у выхода. Не задерживай, маленькая волчица.

Он развернулся и снова подошёл к окну, словно выбросив меня из своего поля зрения, как будто наша судьба была уже решена и не требовала дальнейших обсуждений.

Я стояла ещё секунду, пытаясь перевести дыхание. "У него дома". Эти слова звучали одновременно как приговор и как самое сладкое искушение. Это была уже не игра, не урок. Это было начало чего-то настоящего.

Развернувшись, я почти побежала к выходу, чтобы собраться.

Машина была такой же, как и он – мощной, дорогой и пахнущей кожей и его дикой сущностью. Я сидела на пассажирском сиденье, глядя в окно на мелькающие улицы, пытаясь не смотреть на него. Но его присутствие заполняло всё пространство, было густым и осязаемым.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он ехал молча, одной рукой уверенно вращая руль. Потом, на светофоре, он повернул ко мне голову.

– От тебя опять тянет возбуждением, – констатировал он спокойно, как будто говорил о погоде. – Сладковатый, густой запах. Волк в тебе просыпается, Ника. И он реагирует на меня. Ты это понимаешь?

Я сглотнула, чувствуя, как по щекам разливается жар. Он снова включил преподавателя, но предмет был другим.

– Кстати, о твоих романах, – продолжил он, плавно трогаясь с места. – Ты часто вкладываешь в уста мужчин какие-то замысловатые, цветистые фразы. «Я жажду погрузиться в твою сладкую влагу». «Моя плоть требует твоей». – Он фыркнул. – Это звучит как плохой перевод с французского.

Он посмотрел на меня, и в его глазах плескалась насмешка.

– Мужчины, маленькая волчица, мыслят и говорят прямо. Особенно в моменты… напряжения. Мы называем вещи своими именами.

Он ненадолго замолчал, давая мне прочувствовать его слова.

– Например, – его голос стал тише, но от этого только весомее, – сейчас, глядя на то, как ты сидишь, сжав колени, и дышишь чуть чаще, чем нужно, я думаю не о «жажде погружения». Я думаю о том, что мой член в штанах стал каменным от одного только твоего запаха и мыслей о том, что будет, когда мы окажемся у меня дома.

От его слов у меня перехватило дыхание. Такая прямая, грубая физиологичность была шокирующей. И невероятно возбуждающей. В моих романах герои так не говорили. Они ходили вокруг да около. Он же вскрывал суть, без прикрас.

– Вот так, – он снова посмотрел на дорогу. – Без метафор. Без эвфемизмов. Просто факт. Мой член хочет тебя. И он получит то, что хочет. Потому что твоё тело, судя по исходящему от тебя аромату, хочет того же. Уловила разницу между художественным вымыслом и реальностью?

Я могла только кивнуть, не в силах вымолвить ни слова. Мой разум переваривал эту новую информацию, этот новый, шокирующий язык, на котором он со мной говорил. Это был язык власти, желания и полного отсутствия иллюзий.

И я понимала, что этот язык мне нравится. Нравится гораздо больше, чем все мои выдуманные красивости. Потому что он был настоящим. Как и он.

– Мужчины не думают «о сладком слиянии», – продолжил он своим низким, разборчивым голосом, который заглушал шум мотора. – Они думают: «Я хочу засадить в неё свой член. Глубоко. Чтобы она почувствовала каждый сантиметр».

От этих слов по телу пробежала смесь шока и такого острого возбуждения, что я непроизвольно сжала бёдра. В салоне стало нечем дышать.

– Они не мечтают о «страстном единении», – его губы тронула усмешка. – Они представляют, как их член входит в её мокрую киску, тугую плоть. Как он растягивает её, заполняет до самого предела. Как она стонет от каждого толчка.

Он посмотрел на меня, и его взгляд был физическим прикосновением.

– Я, например, сейчас думаю именно об этом. О том, как буду входить в тебя. Медленно, чтобы ты почувствовала каждый сантиметр. Чтобы твоё тело, не знавшее никого до меня, запомнило именно мой размер, мою форму. А потом… – он сделал паузу, давая мне прочувствовать каждое слово, – …потом я буду трахать тебя. Не «любить». Не «ласкать». А трахать. Жёстко. Глубоко. Так, как ты и описала в своих книжках, но боялась признаться, что хочешь этого наяву.

Он свернул в тихий переулок, ведущий к элитному дому, и остановил машину.

– Вот о чём мы думаем, Ника, – он выключил зажигание, и в наступившей тишине его слова прозвучали как приговор. – Прямо. Честно. Без прикрас. И сейчас… – его рука легла на моё колено, – …мы пойдём внутрь, и я покажу тебе, как эта прямота ощущается на практике.

Мой взгляд упал на его руку, лежащую на моём колене. Широкую, с длинными пальцами и проступающими венами. Руку, которая всего вчера заставляла мое тело содрогаться в конвульсиях. В ней была такая уверенная, спокойная сила.

И прежде чем страх или стыд успели овладеть мной, я сделала это. Медленно, почти в замедленной съёмке, я подняла свою руку и накрыла ею его. Мои пальцы дрожали, но решимость была железной. Я не просто позволила ему прикасаться к себе. Я сама ответила на его прикосновение.

Он замер. В салоне воцарилась тишина, напряжённая, как перед грозой. Я чувствовала под своей ладонью тёплую, живую кожу, твёрдые костяшки. Я смотрела на наши руки, не в силах поднять на него глаза. Это было согласие. Полное, безоговорочное и окончательное.

Я услышала, как он медленно выдохнул с рыком. Не насмешливый выдох, а глубокий, сдержанный, будто сбрасывая последние оковы контроля.

– Наконец-то, – прошептал он, и его голос прозвучал хрипло, почти с облегчением. – Маленькая волчица показывает свои желания.

Его пальцы развернулись и сомкнулись на моей руке, заключая её в крепкий, но не сковывающий захват.

– Пошли, – сказал он, и в этом слове не было уже ни урока, ни игры. Была только твёрдая уверенность в том, что должно произойти.

И я, всё ещё держа его за руку, кивнула.

Глава 13. Дороги назад нет.

Её пальцы коснулись моей руки. Лёгкие, дрожащие, но намеренные. Этот простой жест был громче любого её стона, любой мольбы. Это была капитуляция. Не вынужденная, не вырванная угрозами или властью. Добровольная.

В тот миг, когда её кожа коснулась моей, что-то внутри меня щёлкнуло. Охота была окончена. Волк, который рычал и требовал подчинения, успокоился, увидев, что добыча сама ложится к его ногам.

Я замер, чувствуя под своей ладонью её холодные, тонкие пальцы. Эта хрупкость, доверявшая себя моей силе… она была слаще любой победы. Я медленно выдохнул, выпуская из лёгких всё напряжение этих дней, всех этих игр и проволочек.

– Наконец-то, – прошептал я, и голос мой сорвался на хрипоту. – Маленькая волчица показывает свои желания.

Я переплел наши пальцы, чувствуя, как она сжимает их в ответ. Её рука была такой маленькой в моей. Хрупкой. И бесконечно дорогой в этот миг. Это был не просто жест согласия. Это было доверие. И я вдруг с ясностью понял, что не хочу его разрушать.

Все мои планы насчёт того, чтобы «трахать её жёстко», разом поблёкли. Сейчас, держа её руку, я хотел другого. Я хотел не взять, а принять. Не сломать, а раскрыть. Что со мной сделала она..

– Пошли, – сказал я, и это было уже не приказание альфы своей самке. Это было приглашение. Приглашение в мой мир, в моё логово. Туда, где игры закончатся и начнётся что-то настоящее.

Я вышел из машины, всё ещё не отпуская её руки, и обошёл, чтобы открыть ей дверь. Она посмотрела на меня снизу вверх, и в её глазах я увидел не страх и не стыд. Я увидел то же самое предвкушение, что горело и во мне. В этот момент я понял, что эти двенадцать томов её романов были всего лишь криком в пустоту. Попыткой вызвать к жизни того, кто сможет разжечь в ней этот огонь. И теперь, когда я держал её за руку, ведя к себе, я давал ей единственный отзыв, который имел значение. Не словами. Делом.

Я вёл её к лифту и мы молчали. Но в этом молчании было больше смысла, чем во всех её книгах, вместе взятых. Она была готова. И я, чёрт возьми, был готов, как никогда в жизни.

Лифт плавно поднялся на мой этаж. Я вёл её за руку по коридору, чувствуя лёгкую дрожь в её пальцах. Не страх. Нет. Волнение. Предвкушение. Я открыл дверь и ввёл её в свою квартиру.

Пространство было открытым, с панорамными окнами, за которыми вечерний город лежал в огнях. Я щёлкнул выключателем, и зажёгся мягкий, приглушённый свет.

– Ну вот, – сказал я, наконец отпуская её руку и поворачиваясь к ней. – Добро пожаловать в реальный мир, маленькая волчица. Не совсем «логово в глубине леса, пахнущее хвоей и дикой свободой», как ты писала в четвёртом томе, но, думаю, сойдёт.

Она осматривалась, и я видел, как её взгляд скользит по минималистичной обстановке, по книгам, по виду из окна.

– Здесь… очень чисто, – промолвила она.

Я усмехнулся.

– Разочарована? Ожидала шкуры на полу и костей в углу? – я подошёл к ней, остановившись в шаге. – В жизни всё прозаичнее. Но, – я провёл рукой по её щеке, заставляя её встретить мой взгляд, – это не значит, что здесь не может случиться того, о чём ты так красочно рассказывала своим читателям.

Я медленно повёл её к дивану.

– Помнишь седьмой том? Сцена, где мой литературный двойник прижимает героиню к стене в своей квартире? – я мягко развернул её и сам прислонился к спинке дивана, глядя на неё. – Ты написала: «Он прижал её к холодной стене, и его тело жгло её сквозь одежду». Поэтично. Но на деле… – я потянул её за талию, прижимая к себе, и она издала тихий вздох. – На деле всё гораздо проще. Я просто хочу чувствовать тебя рядом. Слышать твоё дыхание. Чувствовать, как ты дрожишь.

Я наклонился, и наши губы почти соприкоснулись.

– А потом… помнишь, что было дальше в той главе? – прошептал я. – «Он разорвал на ней платье». Я, конечно, не буду портить твою одежду. Я сниму её. Медленно. Чтобы насладиться каждым открытым сантиметром твоей кожи. Потому что реальность, Ника, всегда имеет преимущество перед фантазией.

Я не стал ждать её ответа. Мои губы нашли её губы, но это был не нежный поцелуй. Это было завоевание. Властное, требовательное, лишающее воли. Я вёл её к тому, чего она так боялась и так жаждала, заглушая последние остатки разума животной страстью.

Отрываясь от её губ, я перешёл к шее, оставляя горячие, влажные поцелуи в том самом месте, где пульсировала жилка.

– Ты так подробно расписывала, как я кусаю тебя за шею, – прошептал я, проводя языком по её коже и чувствуя, как она вздрагивает. – Но в твоих книжках я всегда останавливаюсь. А знаешь, что будет сейчас?

Я оттянул воротник её блузки и прикоснулся к коже уже не языком, а зубами. Лёгкий, предупредительный укус, обещающий не оставить синяк, но дающий понять – сопротивление бесполезно. Она вскрикнула, но не от боли, а от шока и пробежавшего по всему телу электрического разряда.

– В твоём пятом томе, – мой голос прозвучал низко и хрипло прямо у её уха, пока мои руки скользили по её бокам к застёжке юбки, – героиня в какой-то момент умоляет остановиться. Ты сейчас собираешься меня умолять, Ника? Умолять остановиться… или не останавливаться?

Я расстегнул юбку, и ткань с шелестом упала на пол. Мои пальцы впились в её бёдра через тонкую ткань трусиков, влажных от её возбуждения.

– Отвечай.

Мои пальцы впились в её бёдра, чувствуя, как они напрягаются. Влажность проступала сквозь шелк, и её запах, густой и сладкий, сводил с ума.

– Молчишь? – я прижал её к себе, давая почувствовать всю твёрдость своего возбуждения. – В твоих книгах героини всегда находят нужные слова в самый жаркий момент. Но на деле... на деле от страсти просто перехватывает дыхание. Правда? Я не стал ждать ответа. Моя рука скользнула между её ног, ладонь прижалась к самой горячей точке. Она застонала, её голова запрокинулась, а пальцы впились в мои плечи.

– Ты писала, как мой литературный двойник водит пальцами по шёлку, доводя до безумия, – я водил ладонью по влажной ткани, чувствуя, как она выгибается в моих руках. – Но это детские игры. Вот что по-настоящему сводит с ума.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я резко сорвал с неё трусики. Звук рвущегося шёлка прозвучал финальным аккордом. Она осталась стоять передо мной, дрожащая, готовая.

– В твоих фантазиях я всегда был джентльменом, – я приподнял её и усадил на край спинки дивана, грубо раздвинув её ноги. – Но сейчас ты увидишь, на что твой оборотень способен наяву.

Я не стал медлить. Мои пальцы, всё ещё хранящие запах её страсти, скользнули ниже, легко раздвигая её влажные, готовые губы. Кожа там была обжигающе горячей, бархатистой и совершенно мокрой. Я нашёл её клитор — тот самый набухший, пульсирующий бугорок, источник всей её муки и блаженства, — и коснулся его кончиком пальца.

Она вздрогнула всем телом, как от удара током, и тихий, сдавленный стон вырвался из её горла. Её ногти впились мне в предплечья.

— Вот он, — прошептал я, глядя, как закатываются её глаза от нахлынувшего ощущения. — Тот самый «источник исступлённого наслаждения», что ты так любила описывать. Только в твоих книжках он был просто словом. А сейчас... — я начал водить пальцем по нему — медленно, плавно, с неумолимым давлением, — ...сейчас это самая настоящая реальность. И она куда ярче любой твоей фантазии.

Она застонала громче, её бёдра сами по себе начали двигаться, подыгрывая ритму моих прикосновений. Я видел, как по её телу пробегает дрожь, как сбивается дыхание.

— Ты кончишь, Ника, — заявил я, и в моём голосе не было просьбы. Это был приговор. Констатация факта. — Сейчас. На моих глазах. Без всяких «сладких слияний» и «волн экстаза». Просто потому, что твоё тело больше не может этого выносить. И потому что я так хочу.

В тот момент, когда её стоны стали переходить в надрывные всхлипы, а тело затряслось в преддверии кульминации, я убрал руку.

Она ахнула от неожиданности, её глаза с укором встретились с моими. В них читалась мольба и недоумение.

– Не сейчас, – твёрдо сказал я. – И не здесь.

Прежде чем она успела что-то сказать, я наклонился, подхватил её на руки. Она инстинктивно обвила мою шею, а ноги – мою талию. Она была легкой, как пушинка, вся горящая и трепещущая в моих объятиях. Я нёс её в спальню, и каждый мой шаг отдавался в ней новой пульсацией.

– Ты помнишь, что писала в своей самой первой главе 8 тома? – спросил я, не сводя с неё глаз, переступая порог спальни. – «Он отнёс её на руках в опочивальню, и в его глазах горел огнь страсти». Ты была права насчёт огня. Но ошиблась в деталях.

Я осторожно опустил её на край своей большой кровати. Она лежала, смотря на меня снизу вверх, грудь высоко вздымалась, а в глазах плескалась смесь страха, доверия и всепоглощающего ожидания.

Я сел рядом, проводя рукой по её бедру.

– Ты описала десятки «первых разов». Но все они были выдуманы, – мои пальцы скользнули выше, к её внутренней поверхности бедра, заставляя её содрогнуться. – Сейчас всё будет по-настоящему. И я сделаю так, чтобы твой самый первый раз стал единственным, о котором ты захочешь помнить. Чтобы с этого момента слово «секс» для тебя означало только меня. Я наклонился к ней, и на этот раз мой поцелуй был нежным, почти что ласковым, но в нём была вся мощь обещания, которое я собирался выполнить.

Я лёг рядом с ней, чувствуя, как всё её тело напряжено в ожидании. Моя рука скользнула по её животу, вниз, снова к ее клитору. Я нашёл его и возобновил ласки, но теперь движения мои были нежными, почти исследующими. Я чувствовал, как она постепенно расслабляется под моими пальцами, её стоны становились глубже, менее отчаянными и более томными.

– Вот так, – прошептал я ей в ухо. – Просто расслабься. Отдайся ощущениям.

Когда её тело снова начало приближаться к пику, я убрал палец с её клитора. Она протестующе застонала, но я мягко прижал её бедро.

– Тише, маленькая волчица. Всё идёт по плану.

Затем я медленно, давая ей время привыкнуть к каждому миллиметру, ввёл в неё один палец.

Она замерла. Её глаза широко распахнулись, в них не было боли – лишь шок от нового, незнакомого ощущения полноты. Я видел, как её взгляд фокусируется на мне, будто ища подтверждения, что всё в порядке.

– Дыши, – мягко скомандовал я, оставаясь неподвижным, позволяя её телу принять меня. – Просто дыши и чувствуй.

Я начал двигать пальцем – медленно, осторожно, чувствуя, как её внутренние мышцы сжимаются вокруг меня, учась новому для себя ритму. Её дыхание снова участилось, но теперь в нём читалось не только возбуждение, а нечто большее – удивление, принятие, начало доверия к тому, что происходит.

Я наблюдал за её лицом, за каждой сменой эмоций, и понимал, что сейчас я закладываю фундамент. Не просто для её первого раза, а для всего, что будет после. И я сделаю всё, чтобы этот фундамент был прочным. Со мной..Я медленно вывел палец, и она издала тихий, жалобный звук — протест против пустоты. Но я уже отстранялся, вставая с кровати. Её взгляд, полный недоумения и желания, следил за каждым моим движением.

Я не спеша расстегнул пуговицы на своей рубашке, скинул её на пол. Потом принялся за ремень, пряжку, молнию. Каждый звук — щелчок, шелест — отдавался в тишине комнаты. Я стянул брюки и трусы, и наконец предстал перед ней во всей своей… готовности. Волчья эрекция, которую она постоянно описывала, была перед ней. Её глаза расширились, скользнув по мне, и в них читался не страх, а почти благоговейный ужас перед тем, что должно было случиться.

Я снова приблизился к кровати и навис над ней, опираясь на руки, cловно хищник, но уже не спешащий сжать челюсти. Моя тень накрыла её. Я видел, как учащённо бьётся пульс на её шее, как запотела кожа между грудями.

– Всё, что ты писала, – тихо произнёс я, глядя прямо в её глаза, – всё, что ты воображала… сейчас станет реальностью. Но я обещаю, реальность будет в тысячу раз лучше.

Я позволил ей почувствовать вес моего тела, моё тепло, но не давил на неё, давая возможность привыкнуть. Её ноги всё ещё были раздвинуты, приглашая. В воздухе витал её сладкий, возбуждающий запах, смешиваясь с моим.

– Готова? – спросил я, и это был не формальный вопрос. Это была последняя черта, за которой её мир должен был измениться навсегда.

Я прикоснулся к ней. Не входя, а лишь проведя головкой члена по её раздвинутым, влажным от возбуждения и моих ласк губам. Она вздрогнула, и тихий, прерывистый стон вырвался из её груди. Кожа там была невероятно нежной, обжигающе горячей.

Я повторил движение, медленно, целенаправленно, скользя по её щели, от самого низа к верху, чтобы в конце пути упереться в её напряжённый, пульсирующий клитор. Она аж подпрыгнула на месте, её пальцы впились в простыни.

– Видишь? – прошептал я, глядя, как её лицо искажается от нахлынувшей волны ощущений. – Это не описание в книге. Это настоящие нервы, настоящая плоть. И твоя реакция… она идеальна.

Я снова провёл по ней, наслаждаясь тем, как её тело отзывается на каждый мой жест, как её влага смазывает меня, готовя к главному. Её бёдра начали непроизвольно двигаться, ища большего давления, большей близости.

– Терпение, маленькая волчица, – я приостановился, заставляя её застонать от разочарования. – Самый лучший момент стоит того, чтобы его подождать.

Я замер, чувствуя, как её тело выгибается навстречу, жаждя завершения. Но я знал, что спешить нельзя. Этот миг нужно было высечь в памяти навсегда.

– Помнишь, – начал я, и мой голос прозвучал низко и влажно в тишине спальни, – свою седьмую главу 5 тома? Ты написала: «Он вошёл в неё одним медленным, неумолимым движением, заполняя её целиком, и мир разом сузился до точки боли и наслаждения».

Я прикоснулся головкой члена к её входу, почувствовав, как она вся затрепетала, ожидая этого «неумолимого движения».

– Красиво, – прошептал я, проводя головкой вверх, снова к её клитору, и наблюдая, как она зажмуривается от смешанного чувства фрустрации и блаженства. – Очень поэтично. «Мир сузился до точки». Но ты знаешь, в чём ошиблась?

Я снова вернулся к её входу, на этот раз слегка надавив, но не входя. Она издала сдавленный, нетерпеливый звук.

– Мир не сужается, Ника, – мои слова были едва слышны, но каждое впивалось в её сознание. – Он, наоборот, расширяется. Взрывается. Ты перестаёшь чувствовать что-либо, кроме этого… – я усилил нажим, на долю миллиметра продвигаясь внутрь, и она вскрикнула. – …кроме этого ощущения, как твоё тело, никогда не знавшее никого, принимает меня. Как оно растягивается. Приспосабливается. Как каждая клеточка кричит, осознавая, что теперь она принадлежит кому-то другому.

Я отступил снова, заставляя её стонать от невыносимого ожидания. Я смаковал её отчаяние, её дрожь, её полную зависимость от моего следующего движения.

– Ты готова почувствовать, как твой вымысел становится реальностью? – спросил я, и на этот раз в моём голосе не было игры.

Я понимал каждым фибром своего существа, что сейчас — решающий момент не только для нее. Тот, что определит всё её будущее восприятие близости и меня рядом с ней. Резкость была бы не просто ошибкой, это было бы предательством того хрупкого доверия, что она мне подарила.

– Шире, – мягко, но твёрдо скомандовал я, беря её за колени и помогая ей согнуть ноги, разведя их ещё больше. Это открывало её мне полностью, делая её уязвимой и невероятно прекрасной в этой уязвимости.

Я снова направил себя к ней. На этот раз я не отступал. Я смотрел ей в глаза, видя в них отражение собственной напряжённости.

– Дыши, – снова прошептал я. – И постарайся расслабиться.

И я начал входить. Не «неумолимым движением», как в её книге. А бесконечно медленно, с чуткостью хирурга, останавливаясь на каждом миллиметре, давая её телу привыкнуть, приспособиться. Головка моего члена преодолела сопротивление её девственной плевы, и я почувствовал, как всё её тело вздрогнуло, а в глазах блеснула слеза. Но это была не та сокрушительная боль, которую она, возможно, ожидала. Это был шок от нового, от вторжения, от начала.

Я замер, полностью погрузив в неё лишь головку. Внутри она была обжигающе горячей, невероятно тугой и влажной. Её внутренние мышцы судорожно сжимались вокруг меня, и я видел, как она зажмуривается, концентрируясь на ощущениях.

– Всё хорошо, – сказал я, и мой голос прозвучал хрипло от сдерживаемого напряжения. – Первый шаг сделан. Ты чувствуешь? Теперь ты моя. По-настоящему.

Да, это было невыносимо. Её внутренние мышцы сжимали меня с такой силой, с такой первозданной теснотой, что моё собственное тело дрожало от усилия сохранить контроль. Каждый сантиметр продвижения вперёд был и мукой, и блаженством. Я чувствовал каждую её складку, каждую пульсацию, и это сводило с ума.

Я продолжал двигаться, медленно, неумолимо, чувствуя, как её тело постепенно, с неохотой, но принимает меня. И вот настал тот самый момент. Я упёрся в самую её глубину. Не в поэтическую «бездну», как она могла бы написать, а в реальный, физический предел её хрупкого тела. Я вошёл в неё полностью.

В её глазах вспыхнула паника, боль и шок от осознания этой новой, всепоглощающей полноты. Её рот уже открывался для крика — не столько от боли, сколько от переполняющих её чувств.

Я не дал этому крику вырваться.

Наклонившись, я накрыл её губы своими в глубоком, властном поцелуе. Это был не поцелуй нежности. Это была печать. Печать, скрепляющая факт её принадлежности мне. Её крик превратился в сдавленный, глухой стон, потерявшийся в моём рту. Я чувствовал, как по её щекам текут слёзы, но её руки вцепились в мои плечи, не отталкивая, а удерживая.

Я оставался неподвижным, давая ей привыкнуть к этому новому, шокирующему состоянию — к тому, что она теперь полностью заполнена мной. И пусть в её книгах это было описано как «блаженное единение», на деле это было нечто большее. Это было завоевание. И её капитуляция. И для нас обоих это было идеально.

Почувствовав, как её внутреннее напряжение постепенно ослабевает, сменившись дрожащим, но уже не болезненным принятием, я начал двигаться. Не резко, а с той же неумолимой медлительностью, что и входил. Я вынул член почти полностью, чувствуя, как её влажные стенки нехотя отпускают меня, а потом так же медленно, с наслаждением растягивая её заново, вошёл обратно, до самого предела.

Она застонала — долго, глубоко, и в этом звуке уже не было паники. Была плохо скрываемая, шокирующая её саму волна удовольствия. Её тело, сначала сопротивлявшееся, теперь начало отвечать, подстраиваясь под ритм, её бёдра стали двигаться навстречу моим толчкам.

Я ускорился, но лишь слегка, всё ещё контролируя каждый миллиметр. Звук нашего соединения, влажный и интимный, заполнил тишину комнаты. Я смотрел, как её лицо преображается, как глаза теряют фокус, а губы приоткрываются в беззвучном стоне.

И тогда я опустил руку между наших тел. Мои пальцы легко нашли её набухший, затвердевший клитор, всё ещё чувствительный после предыдущих ласк. Я коснулся его, и всё её тело вздрогнуло, как от удара током. Её стон оборвался, превратившись в прерывистый, задыхающийся вздох.

Я установил ритм: плавные, но глубокие толчки, в такт которым работали мои пальцы на её клиторе — нежно, но настойчиво. Она начала терять контроль. Её стоны стали громче, отчаяннее, её руки беспомощно вцепились в простыни, а ноги обвились вокруг моих бёдер ещё туже, прижимая меня к себе.

– Кончай, – приказал я ей хрипло, чувствуя, как её внутренние мышцы начинают судорожно сжиматься вокруг меня.

И она кончила. Её тело выгнулось в мощной, долгой судороге, её крик, наконец, сорвался с губ, не сдерживаемый больше поцелуем. Она билась в моих руках, полностью отдавшись спазму, её внутренности ритмично сжимали мой член, выжимая из меня моё собственное, долгожданное семя. Я продолжал двигаться, продлевая её оргазм, пока её тело не обмякло, разбитое и полностью опустошённое.

Когда её тело окончательно обмякло, я мягко вышел из неё и, не давая опомниться, наклонился и поцеловал её. Уже не властно, а с какой-то новой, странной для себя нежностью, в которой было и одобрение, и обладание. Потом легко поднял её на руки — она была безвольной и податливой — и отнёс в ванную.

В душе я поставил её под тёплые струи, сам оставаясь рядом, поддерживая, чтобы не упала.

– Полотенце, халат и тапочки ждут, – тихо сказал я, смывая с её кожи следы нашей связи. – Всё новое. Только для тебя.

Я вытер её, укутал в мягкий халат и снова на руках отнёс обратно в спальню. На прикроватном столике лежал её ноутбук. Я открыл его, запустил текстовый редактор и поставил перед ней на колени.

– А теперь, – сказал я, и в моём голосе вновь зазвучали стальные нотки преподавателя, – твоё задание. Опиши это. Всё. Максимально физиологично. Без метафор, без «сладких слияний» и «волн экстаза». Как есть.

Я сел рядом на край кровати, наблюдая, как она смотрит на пустой экран, её пальцы лежат на клавиатуре без движения.

– Начинай, – мягко, но неотвратимо подтолкнул я её. – С того, как я раздвинул твои ноги. Как вошёл. Как ты почувствовала боль, а потом… как она сменилась чем-то другим. Опиши, как я трахал тебя. Как ты кончала, когда я стимулировал твой клитор. Как я вставил в тебя палец, готовя к себе. Каждую деталь. Я хочу видеть правду. Не вымысел Petite Louve. А отчёт Ники о её первом настоящем сексе.

Она вздохнула, и её пальцы наконец-то начали выводить первые буквы. Я откинулся назад, удовлетворённый. Её самое большое унижение и её самое большое откровение должны были быть запечатлены. И я был тем, кто заставит её это сделать.

Глава 14. Бегство

Он принёс меня в душ. Всё ещё на руках. Я была тряпичной куклой, разбитой, пустой, но... чистой. Каким-то странным образом чистой. Он смыл с меня всё: пот, его семя, следы слёз. Действовал молча, методично, и в этой его молчаливой заботе было что-то, что ранило сильнее любой грубости. Потом был мягкий халат, пахнущий свежестью, и тапочки. Всё новое, как он и сказал. Как будто я переступала порог в новую жизнь, где у меня есть своё место. Свои тапочки.

А потом он принёс меня обратно, поставил передо мной ноутбук и приказал описать. «Как есть».

И я пишу. Потому что не могу ослушаться. Потому что после всего, что было, это кажется единственно возможным завершением.

Он раздвинул мои ноги. Шире, чем мне казалось возможным. Я чувствовала, как напрягаются мышцы на внутренней стороне бёдер. Потом он прикоснулся ко мне головкой члена. Она была твёрдой и очень горячей. Он водил ею вверх-вниз, задевая клитор. От этого по телу бежали мурашки, и становилось мокро ещё сильнее.

Потом он начал входить. Медленно. Было больно. Не острая, режущая боль, а чувство сильного, неумолимого давления, растяжения. Я чувствовала, как его член буквально раздвигает меня изнутри. Он остановился, когда вошёл только на головку. Внутри всё сжалось, пытаясь приспособиться. Потом он двинулся дальше. Боль усилилась, и я зажмурилась. Когда он вошёл полностью, стало тесно и непривычно. Он заполнил всё. Дальше было некуда.

Потом он начал двигаться. Вытаскивал почти полностью и снова входил. С каждым разом боль отступала, а её место занимало странное, нарастающее тепло. Чувство растяжения стало меньше, а чувство трения — сильнее. Он был твёрдым и шероховатым внутри меня, и это трение заставляло моё тело отвечать, хотя разум протестовал.

Потом он опустил руку и начал водить пальцем по моему клитору. Сначала я вздрогнула, это было слишком. Но он не останавливался. Давление его пальца совпадало с толчками. Ощущения смешались — глубокие, внутренние, от его члена, и острые, поверхностные, от его пальцев. Всё это нарастало, как волна. Я перестала думать. Только чувствовала. Только ждала, когда эта волна накроет с головой.

И тогда я кончила. Это было не как в книгах. Никаких «вспышек» и «звёзд». Это была судорога. Долгая, мучительная и невероятно сладкая. Всё внутри сжалось так сильно, что у него вырвался стон. А я просто кричала, не в силах сдержаться, пока спазмы не стали слабее и не оставили после себя только тяжёлую, приятную пустоту.

Я поднимаю взгляд от экрана. Он сидит на краю кровати и смотрит на меня. Не на экран, а на меня. Его лицо спокойно.

– И? – спрашиваю я тихо, и голос мой звучит сипло. – Достаточно физиологично? Правдиво?

Он медленно подходит, заглядывает в экран, потом снова смотрит на меня. В его глазах нет насмешки. Есть что-то другое...

– Да, – говорит он. – Идеально.

Он обнял меня. Нежно, но так, чтобы не было сомнений — это объятие, из которого не вырваться. И не хотелось. Его рука легла на мою, всё ещё лежащую на клавиатуре, и мягко, но неуклонно закрыла ноутбук. Щелчок затвора прозвучал как точка. Конец отчёту. Начало чему-то новому.

Он притянул меня к себе, и моя голова сама устроилась у него на плече. Я вдыхала его запах — уже не возбуждение и власть, а просто кожу, мыло, его сущность. Потом его пальцы коснулись моего подбородка, приподняли его.

И он поцеловал меня.

Этот поцелуй не был похож ни на один из предыдущих. В нём не было голода, не было желания доказать своё превосходство. Он был… тихим. Спокойным. Уверенным. В нём было молчаливое «спасибо» за доверие и такое же молчаливое «теперь ты в безопасности».

Когда он оторвался, я не стала открывать глаза, просто прижалась к нему лбом.

– Всё, урок окончен, – тихо сказал он, и его грудь вибрировала под моей щекой.

И я поняла, что это была не ложь. Самый главный урок действительно был окончен. Я сдала экзамен.

Он не отпускал меня, его пальцы медленно водили по моей спине через ткань халата, успокаивая и в то же время снова пробуждая что-то глубоко внутри.

– А завтра, – его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий и обволакивающий, – мы с тобой будем исследовать другие грани твоих романов. Вне пределов этой комнаты.

Он сделал паузу, давая мне прочувствовать вес этих слов.

– Теперь, когда основы пройдены, – его губы коснулись моей мочки уха, заставляя вздрогнуть, – мы можем углубиться в детали. Например… – его рука скользнула с моей спины на бедро, ладонь легла на него тёплой тяжестью, – …проверим ту сцену из второго тома. Ту, что в старом заброшенном особняке, где я прижимаю тебя к холодному камину. Или… – его пальцы слегка сжали моё бедро, – …ту, где мы занимаемся любовью под дождём в залитом лунным светом лесу. Без метафор, разумеется. Только чистая, физическая практика.

Он отстранился ровно настолько, чтобы встретиться со мной взглядом. В его глазах снова горел тот самый хищный, заинтересованный огонь, но теперь в нём была и доля одобрения. Одобрения хорошей ученицы.

– Как думаешь, справишься? – спросил он, и в его тоне снова зазвучал вызов. Но на этот раз это был вызов, на который я

хотела

ответить.

Я смотрела на него, на этого человека-загадку, который был и моим грозным учителем, и моим одержимым поклонником, и теперь… кем-то ещё. Кем-то, чьё прикосновение стало необходимо как воздух.

– Да, – выдохнула я, и в этом слове не было ни капли сомнения.

Он улыбнулся – медленно, по-волчьи..

Слово «да» ещё висели в воздухе, а по спине у меня уже бежали ледяные мурашки. Этот взгляд, эта улыбка… Это было слишком. Слишком реально, слишком интенсивно. Слишком…

Он отпустил меня, чтобы пойти на кухню, бросив на прощанье: «Приготовлю нам чего-нибудь. Ты должно быть голодна». Его спина, уходящая в дверной проём, казалась такой уверенной, такой властной. Как будто моё место было предопределено – здесь, в его логове, в ожидании его ласк и его уроков.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И мое тело, всё ещё помнящее его прикосновения, кричало «да». Но что-то другое, какая-то старая, дикая часть меня, та самая, что заставила когда-то начать писать, чтобы сбежать от реальности, вдруг взбунтовалась.

Я не могу. Не сейчас. Не так быстро.

Пока с кухни доносились звуки холодильника и звон посуды, я двинулась как во сне. Быстро, почти бесшумно. Надела свои ещё вещи. Сердце колотилось где-то в горле, предательски громко. Каждый шорох ткани казался взрывом.

Я не оглядывалась. Добежала до прихожей, нащупала ручку двери, резко дёрнула её на себя и выскользнула в прохладный подъезд. Захлопнув дверь, я прислонилась к ней спиной, пытаясь перевести дух.

И тут же услышала. Из-за двери. Сначала – низкий, раскатистый смех. Не злой, не яростный. А… довольный. Как будто он этого и ждал. А потом – глухой, одобрительный рык, который прошёл сквозь толщу дерева и отозвался эхом в костях.

Он не стал меня останавливать. Он даже не вышел. Он просто дал мне понять, что моя попытка к бегству – всего лишь часть игры. Часть нашей игры.

Глава 15. Продолжение следует. Артем

Следующий день тянулся невыносимо медленно. Я вёл лекции, отвечал на вопросы, а сам всем нутром чувствовал её отсутствие. Её побег был предсказуем. Более того – я его спровоцировал. Нужно было дать ей передышку, позволить ей самой прийти к осознанию, что бежать некуда. А главное – не хочется.

Я отправил ей смс ближе к вечеру, без лишних слов:

«Спортзал. 21:00. Душ. Не опаздывай»

. Ответа не последовало. Но я знал – она придёт.

К девяти я был уже там. Пустой, освещённый лишь аварийными огнями зал, пах потом, металлом и антисептиком. Я стоял спиной ко входу, поднимая гантели, чувствуя, как работают каждые мускулы на спине, как напрягаются бицепсы. Я не просто качался. Я делал для нее шоу. Наглядное пособие.

И вот, в отражении зеркальной стены, я увидел, как дверь тихо приоткрылась. Она вошла. Замерла на пороге. Её взгляд скользнул по моей спине, по каплям пота, стекающим по позвоночнику, по игре мышц под кожей. Я услышал её сдавленный вздох.

Не оборачиваясь, я медленно опустил гантели на стойку. Звон металла прокатился по тихому залу.

– Ты опоздала на семь минут, – сказал я голосом, густым от напряжения и физической нагрузки. Наконец я повернулся к ней, позволяя ей увидеть всю картину – разгорячённое тело, впалый живот, взгляд, в котором не осталось и тени преподавателя. Только голод. – Но, учитывая вчерашние события, я готов это простить.

Я сделал шаг к ней, и она инстинктивно отступила, упершись спиной в дверной косяк.

– Третий том, Ника, – напомнил я, останавливаясь в паре шагов. – Сцена в душе после тренировки. Ты описала, как мой персонаж прижимает героиню к мокрой кафельной стене. Довольно клишированно, но… – я обвёл её взглядом с ног до головы, – …идея имеет право на существование. Пойдём проверим твою теорию о том, что от пара и горячей воды возбуждение становится только острее.

Она ахнула, когда я взял её за руку. Её пальцы были холодными и дрожали. Но она не сопротивлялась, позволив мне повести её в пустую, залитую кафелем душевую. Звук нашего эха отдавался под сводами.

Я остановил её посередине комнаты. Её глаза были огромными, в них читался страх, стыд и то самое порочное любопытство, что сводило меня с ума.

– Не двигайся, – тихо приказал я.

Мои пальцы нашли молнию на её платье. Я медленно, под мерный шелест, расстегнул её, позволив ткани соскользнуть с её плеч и упасть на мокрый пол. Под ним не было ничего. Только она. Бледная, хрупкая, с гусиной кожей от прохлады и волнения.

Затем я скинул свои шорты и трусы, оставаясь перед ней во всей своей… готовности. Её взгляд скользнул по мне, и она сглотнула, но не отвела глаз.

Я взял в руки гибкий шланг душа, включил воду. Сначала тёплую. Направил струю ей на ноги, поднимаясь выше – по икрам, бёдрам. Вода смывала с неё пыль дня, её страх, оставляя только чистую, трепещущую плоть. Потом я взял мочалку, нанёс на неё гель и начал мыть её. Грубо, методично. Спину, живот, грудь. Я тер её кожу, пока она не зарозовела, пока она не начала стонать от трения, а не от страха.

– Вот видишь, – прошептал я, водя намыленной мочалкой между её ног, заставляя её вскрикнуть и вцепиться мне в предплечья. – Чистота. Прямота. Никаких намёков. Только я, ты, вода… и то, что будет дальше.

Я развернул её спиной к себе, прижимая её влажную, скользкую кожу к своей груди. Одной рукой я продолжал водить намыленной мочалкой по её лопаткам, вдоль позвоночника, к пояснице, смывая с неё все остатки воли. Другая рука лежала на её животе, удерживая её на месте.

– Как там в твоём романе было? – прошептал я ей в ухо, мой голос глухо отражался от кафельных стен. – В шестом томе, кажется. «Он мыл её спину, а его возбуждённый член упирался в её ягодичную складку, обещая нечто большее».

Я прижался к ней сильнее, дав ей почувствовать всю твёрдость своего члена, который действительно упирался в межъягодичную складку. Она резко вдохнула, её тело напряглось, но не попыталось вырваться.

– Ты была права в деталях, – продолжал я, моя рука с мочалкой скользнула ниже, с мыльной пеной проходя по ягодицам. – Но опять не угадала с интенсивностью. В книге это был намёк. Предвкушение.

Я бросил мочалку, она с тихим шлепком упала на пол. Мои теперь уже голые, скользкие от мыла руки обхватили её бёдра. Я притянул её ещё ближе, так что её мягкие ягодицы вжались в мой пах

– А на деле, – мой голос стал хриплым, я провёл ладонью по её внутренней стороне бедра, чувствуя, как она дрожит, – на деле это не намёк. Это обещание, которое исполняется прямо сейчас.

Мой взгляд прилип к её позе — эта покорность, эти напряжённые ягодицы, эта влажная щель между ними. Разум очистился от всего, кроме животной, физиологической правды.

– Сейчас, – мой голос прозвучал хрипло и прямо, как удар, – я войду в тебя членом.

Никаких «соединюсь с тобой». Никаких «стану одним целым». Голая, грубая физиология, которую её же тело сейчас подтвердит лучше любых слов. Одной рукой я раздвинул её ягодицы, обнажая розовый, напряжённый анус и влажную, приоткрытую от возбуждения киску ниже. Другой рукой я направил свой член, твёрдый как сталь и пульсирующий от жажды, к её входу. Головка, скользкая от воды и её смазки, упёрлась в растянутые, готовые принять меня губы.

– Чувствуешь? – я прошептал, слегка надавив, но не входя, заставляя её внутренние мышцы сжаться в тщетной попытке подготовиться к неизбежному. – Это не метафора. Это головка моего члена. Следующим движением я раздвину твою плоть и войду внутрь. Ты почувствуешь, как я раздвигаю тебя. И это будет только начало.

Я не стал больше ждать. Слова были произнесены, обещание висело в воздухе. Осталось лишь его выполнить.Толчок моих бёдер был не резким, но и не нежным. Он был неумолимым. Головка моего члена, скользкая и твёрдая, преодолела сопротивление её вагинального входа и вошла внутрь. Она вскрикнула — коротко, глухо, — и её пальцы судорожно впились в кафель.

Я замер на секунду, дав ей и себе почувствовать этот момент. Чувство было сокрушительным. Её внутренности, горячие и невероятно тугие, сжимали меня с силой, от которой перехватывало дыхание. Это была не просто плотность. Это была первозданная теснота, принимающая в себя захватчика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Вот, – выдохнул я, и мой голос прозвучал как стон. – Чувствуешь? Я внутри. Всей своей длиной, всей толщиной.

Затем я начал двигаться. Медленно вытянул себя почти полностью, чувствуя, как её влажные стенки нехотно отпускают меня, цепляясь за каждый сантиметр моего члена. А потом так же медленно, с наслаждением растягивая её заново, вошёл обратно, до самого предела.

И повторил. Снова и снова. Устанавливая ритм. Глубокий, размеренный, проникающий. Звук наших тел — влажных, соединяющихся и разъединяющихся — заполнил душевую, сливаясь с шумом воды. Её стоны стали громче, потеряв оттенок боли и наполнившись тем самым «исступлённым наслаждением», о котором она когда-то так смело писала. Я смотрел на её согнутую спину, на то, как её тело отзывается на каждое моё движение, и знал — теория окончательно и бесповоротно стала практикой. И практика эта была идеальной.

Я вынул член из неё и она издала жалобный стон, но у меня были другие планы. Мои руки схватили её за талию, и я с силой развернул её к себе, прижимая спиной к мокрой, холодной стене. Её глаза, полные слез и наслаждения, широко распахнулись. Я придавил её своим весом, не оставляя пространства для манёвра, и поднял её, чтобы она села на выступ для мыла, оказавшись прямо передо мной.

– А теперь, – мой голос прозвучал хрипло, пока я снова входил в неё, на этот раз лицом к лицу, заставляя её вскрикнуть от нового угла проникновения, – давай вспомним ту самую сцену. Из твоего четвёртого тома. Где я прижимаю тебя к стене, и ты, цитата, «чувствуешь себя полностью поглощённой им, его сила входит в неё снова и снова, и она уже не может понять, где заканчивается её тело и начинается его».

Я начал двигаться быстрее, глубже, ударяя в самую её глубину. Мои руки держали её за бёдра, контролируя каждый толчок.

– Ты хорошо это описала, – я прорычал ей в губы, чувствуя, как её ноги обвиваются вокруг моей спины. – Но ты не знала, каково это на самом деле. Чувствовать не метафору, а настоящий вес моего тела. Настоящую глубину. И то, как твоё сознание действительно тает, пока от тебя не остаётся только одно это… ощущение, что ты – моя. Полностью. Без остатка.

Я входил в неё снова и снова, её стоны сливались с шумом воды, её ногти впивались в мои плечи. И тогда я, не останавливая движений, пригвоздил её к стене своим взглядом.

– Ника, – моё дыхание было тяжёлым, голос – хриплым от страсти. – Ты так часто и так… красочно описывала мой член в своих книжках. «Величественный», «исполинский», «иссечённый венами». – Я глубже вошёл в неё, заставив её вздрогнуть. – А сейчас, пока он внутри тебя, скажи мне. Какой он? Говори правду.

Она зажмурилась, её лицо исказилось от смеси наслаждения и мучительного стыда. Но я не отпускал её, продолжая свой размеренный, глубокий ритм, физически требуя ответа.

– Он… – её голос сорвался на шёпот, едва слышный под шум воды. – Горячий. Очень… твёрдый.

– И? – я ускорил движения, и её слова прервались стоном.

– И… он заполняет всё, – выдохнула она, и в её глазах стояли слёзы. – Чувствуется… весь он..

Вот оно. Не поэтичный вымысел, а голая, физиологическая правда, вырванная у неё из самой глубины. Это признание было для меня слаще любой похвалы.

– Правильный ответ, – прошептал я, наклоняясь к её уху и с новой силой возобновляя движение, уже не скрывая своей одержимости. – Теперь почувствуй, как он доводит тебя до конца.

Я не занимался с ней любовью. Не было ни нежности, ни ласки. Был только грубый, животный ритм. Я трахал её. Вгонял себя в её горячую, мокрую плоть с силой, от которой её тело било о кафельную стену. Каждый толчок был утверждением моей власти, каждого её стон — разрешением и безоговорочным проигрышем.

Она не просто позволяла. Она отдавалась. Её руки скользили по моей спине, не отталкивая, а притягивая ближе. Её ноги обвились вокруг моих бёдер так туго, будто боялись, что я остановлюсь. Её глаза закатились, губы приоткрыты в беззвучном крике.

Она была моим полем для экспериментов, моим самым откровенным романом, ожившим под струями воды. И в этот момент, глядя, как её сознание тает, я знал — она больше не Petite Louve, выдумывающая сказки. Она была самой собой. И вся её реальность теперь заключалась во мне.

Всё. Все барьеры, все условности, всё человеческое во мне было стерто. Это был не я. Это был Волк.

В самый пик её оргазма, когда её тело содрогалось вокруг моего члена, я наклонился к её плечу. Не для ласки. Для клеймения. Мои зубы сомкнулись на стыке её шеи и плеча. Плотно, глубоко, с хрустом, от которого её собственный крик оборвался, сменившись тихим, шокированным всхлипом. Я не просто кусал её. Я впивался, оставляя отметку. Метку принадлежности. Волчью метку.

Я чувствовал солоноватый вкус её крови на языке, чувствовал, как её кожа поддаётся под давлением моих клыков. Это был акт более интимный, чем любой секс. Более властный, чем любой приказ.

Отстранившись, я увидел на её коже чёткий, алеющий от крови отпечаток моих зубов. Знак. Моя метка. На моей самке. На моей женщине.

– Теперь ты моя, – прорычал я, и это был уже не голос человека, а хриплый, низкий рёв альфы, заявившего свои права навсегда. – Окончательно. Безвозвратно.

Я прижал её к себе, чувствуя, как её тело, всё ещё вздрагивающее в остатках оргазма, безвольно обмякло в моих объятиях. Вода лилась на нас, смывая пену, но не смывая свежую, алевшую метку на её плече. Я наклонился к её уху и мой голос был тихим, но в нём вибрировала вся мощь зверя, что только что заявил о своих правах.

– Эта метка, – прошептал я, проводя пальцем по краю укуса, заставляя её содрогнуться, – значит, что ты принадлежишь мне. Не как аспирантка – научному руководителю. Не как героиня – автору. Ты принадлежишь мне, как самка – своему самцу. Как волчица – своему волку. Как женщина - своему мужчине.

Я откинул мокрые волосы с её лица, заставляя её посмотреть на меня.

– Она значит, что отныне любой, кто посмотрит на тебя, любой, кто посмеет подумать о тебе, – почувствует мой запах. Узнает моё клеймо. Поймёт, что ты – моя собственность. Моя территория. Моя маленькая волчица.

Я прижал ладонь к её метке, как бы запечатывая её.

– И это навсегда, Ника. Даже если ты убежишь, даже если спрячешься – этот знак будет на тебе. Он в крови. В плоти. В самой твоей сути. И он будет звать тебя ко мне. Всегда.

Я прижал её ещё сильнее, так что почти почувствовал её рёбра. Мой голос упал до опасного, животного шёпота, в котором не осталось ничего человеческого.

– Эта метка – не просто знак. Это охотничье клеймо. И теперь, что бы ни случилось, куда бы ты ни бросилась бежать… – я провёл языком по свежей ране, чувствуя, как она вздрагивает от боли и чего-то большего, – …я найду тебя. Достану из-под земли.

Я отстранился ровно настолько, чтобы она увидела в моих глазах абсолютную, неоспоримую уверность хищника, для которого не существует преград.

– И когда найду, – мои пальцы впились в её бёдра, прижимая её к стене, – я не буду ничего слушать. Не буду ничего спрашивать. Я просто насажу тебя на свой член и буду трахать до тех пор, пока ты снова не забудешь своё имя и не вспомнишь единственное, что имеет значение – что ты моя.

В душевой повисла тишина, нарушаемая лишь шумом воды и её прерывистым дыханием. Слова были сказаны. Больше не было игр, не было уроков. Была лишь голая, первобытная правда, выжженная укусом на её коже и этим обещанием – обещанием, которое было и угрозой, и клятвой одновременно.

Я действовал методично, как после завершённого эксперимента. Выключил воду. Взял чистое полотенце и молча, без лишней нежности, вытер её тело, уделив особое внимание метке на плече. Кровь уже перестала сочиться, оставив после себя лишь багровый, отчётливый след зубов. Я видел, как она смотрит на него в зеркало, с широкими от ужаса и странного благоговения глазами.

Потом поднял с пола её платье и помог надеть, застегнул молнию на спине. Каждое движение было точным, лишённым эмоций. Я оделся сам, и снова стал Артемом Волковым, преподавателем, а не тем диким зверем, что только что клеймил её.

Проводив её до выхода из спортзала, я остановился, положив руку на дверную ручку.

– С тебя новая глава, – сказал я, и мой голос вновь приобрёл привычные, лекторские интонации, но в них теперь навсегда поселилось что то трепетное к ней. – О случае в душе. Со всеми физиологическими подробностями. И главное, – я посмотрел ей прямо в глаза, – не забудь написать, чья ты теперь. Завтра. Мне на стол.

Я открыл дверь, выпуская её в ночь. Она вышла, не оглядываясь. Но я знал – она придёт. И не только с главой. Она придёт, потому что метка будет жечь её плечо, а мои слова – душу. И единственное лекарство от этого огня – быть рядом с тем, кто его разжёг.

Глава 16. Осознание.

Твою ж мать. Твою ж мать.

Сидела я на своей кухне, вроде бы дома, в полной безопасности. А эта… эта метка на плече пылала, будто его зубы всё ещё впивались в меня. Не больно. Нет. Это было хуже. Она

горела

. Живым, пульсирующим огнём, который, кажется, доходил до самой кости.

Игра, думала я. Сначала была игра. Потом секс. Жёсткий, властный, стирающий границы. А теперь… это. Первобытный акт, от которого не отмахнуться, как от его похабных слов или грубых ласк. Это было вбито в меня.

Я потянулась за кружкой с остывшим чаем, и движение отозвалось ноющей тяжестью в мышцах — приятным напоминанием о том, как он трахал меня в душе. Но это было ничто по сравнению с этим проклятым знаком. Он не просто поставил на мне клеймо, как на вещи. Он вбил в меня

осознание

. Что я не сбегу. Что даже если я попытаюсь, эта метка будет тянуть меня назад, как поводок. Она

взывала

. К нему. К его запаху, к его грубой силе, к тому чувству полной, тотальной принадлежности, которое одновременно унижало и… возносило.

«Чья ты теперь».

Чёрт возьми. Я и сама теперь это знала. Не потому что он приказал написать. А потому что каждый раз, когда я смотрела в зеркало, багровый отпечаток его зубов безмолвно кричал ответ. И мне оставалось только сесть за ноутбук и вывести это чёртово признание, чтобы хоть как-то выплеснуть его из себя. Чтобы оно не разорвало меня изнутри.

Я села за ноутбук. Пальцы сами потянулись к клавишам, будто к спасательному кругу. Единственный способ не сойти с ума от этого огня на плече и в крови — облечь его в слова. Чёткие, сухие, физиологические. Без прикрас. Как он и требовал.

Я не писала «роман». Я писала отчет.

«Он развернул меня и прижал к стене. Кафель был холодным и мокрым. Его член вошёл сзади, глубоко, под таким углом, что я почувствовала, как он давит на какую-то новую точку внутри. Было больно, но боль почти сразу сменилась чем-то другим — ощущением, что он достаёт до самого дна, до самой сути.

Потом он укусил меня. Не цапал, не покусывал. Его зубы сомкнулись на стыке шеи и плеча с такой силой, что я услышала хруст — не кости, а чего-то другого, может, просто сдавили ткани. Было больно, да. Острая, режущая боль. А потом — тепло. Густая волна тепла, которая разлилась от укуса по всему телу. И пульсация. Стучало в такт его толчкам и моему сердцу.

Когда он отпустил, кожа горела. Не как при ожоге, а как будто изнутри. Я почувствовала, как по плечу течёт кровь, тёплая и липкая. Он слизал её языком. Его язык был шершавым.

Сейчас на плече остался чёткий след. Синяк вокруг и два прокола от клыков глубже остальных. Он болит, если дотронуться. И он… пульсирует. Словно под кожей осталась частичка его, и она живая.»

Я дописала последнее предложение и откинулась на спинку стула. Глава была готова. Правдивая, откровенная и унизительная. Но когда я посмотрела на текст, странное спокойствие накрыло меня. Да, это была правда. Его правда. И теперь она была и моей.

Дописала свой отчет, но пальцы не хотели останавливаться. Как будто эта метка открыла какой-то шлюз, и наружу хлынуло всё, что я боялась себе признать. Я начала новый абзац, уже не для него. Для себя.

«А теперь мои мысли. Все мысли, которые были до этого — о карьере, о романах, о том, как бы выжить в этой игре, — они просто ушли. Испарились. Как будто их смыло той водой из душа.

Теперь в голове одна, единственная, постыдная и навязчивая картина: я и он. В его постели. Не на столе, не в душе. В его постели. На его простынях, в его запахе. И мы не вылезаем оттуда. Совсем. Заниматься с ним сексом. Снова и снова. Пока тело не откажется работать, а сознание не отключится окончательно.

Почему? Почему теперь я думаю только об этом? О том, как он входит в меня. О том, как его руки держат меня. О звуке его дыхания. Это унизительно. Это сводит с ума. Но я не могу остановиться. Это сильнее меня. Как будто этот укус… он выпустил на волю какого-то зверя, который жил во мне всё это время, пока я писала свои романы. И теперь этот зверь хочет только одного — его.»

Я уставилась на написанное. Это была правда, ещё более страшная, чем физиологическое описание укуса. Потому что это была правда о том, что он сделал не с моим телом, а с моей душой. И я не знала, как с этим жить.

Проснулась. Первое, что почувствовала — не запах кофе, не солнечный свет из окна, а ту самую, уже знакомую пульсацию на плече. Как будто вживлённый чип, подключённый напрямую к нему. Проверила телефон. Сердце ёкнуло, прежде чем мозг успел обработать информацию. Одно новое сообщение.

«Сегодня в 18:00 в кабинете.»

Ни приветствия, ни имени. Просто приказ. И странное дело — моё тело отозвалось на этот приказ не страхом, а тёплой волной предвкушения. Предательское тело.

Распечатала главу. Листы были ещё тёплыми, пахли принтером и моим стыдом. Положила в папку. Ровно в 18:00 я уже стояла у двери его кабинета, сжимая в руках эту папку, как пропуск в новый, странный виток моей жизни. Я вошла, даже не постучав. Зачем? Он и так знал, что я приду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 17. Следующий шаг

Она вошла ровно в шесть. Без стука. Это маленькое неповиновение мне понравилось. Значит, дух ещё не сломлен, лишь приручен. Она молча положила на стол папку. Я молча взял её и начал читать.

Текст был безупречен. Холодная, отстранённая фиксация фактов. Вплоть до хруста тканей. И тогда… этот слом, этот внутренний вопль в конце.

«Почему теперь я думаю только об этом?»

Я отложил листы и посмотрел на неё. Она стояла, стараясь выглядеть спокойной, но я видел дрожь в кончиках её пальцев и слышал бешеный стук её сердца.

– Ты спрашиваешь, почему? – мой голос прозвучал тихо, но в нём была вся мощь знания, которое было мне дано от природы. – Потому что клеймо волка – не просто знак собственности. Это биологический императив. Это приказ, вшитый в плоть на уровне инстинкта.

Я встал и медленно обошёл стол, подходя к ней.

– Оно вызывает только одну единственную потребность, – я остановился перед ней, глядя сверху вниз. – Ту, ради которой его и ставят. Заниматься сексом. Снова и снова. Пока не исполнится его главная цель.

Я протянул руку и коснулся пальцами её метки через ткань блузки. Она вздрогнула, как от удара током.

– Зачать наследника, – прошептал я, и слово прозвучало не как романтичная мечта, а как суровая, животная правда. – Твоё тело теперь знает, что оно помечено альфой и оно будет жаждать только одного – чтобы моё семя проросло в тебе. Чтобы наша связь стала вечной. Вот почему ты не можешь думать ни о чём другом. Твой разум может бунтовать, но твоя плоть… твоя плоть уже принадлежит мне. И она требует своего.

Она пискнула. Тонко, по-звериному, как загнанный в угол мышонок, который понимает, что хищник – это не просто угроза, а ее новая, неумолимая реальность.

– Но… но вы же меня не любите, – выдохнула она, и в её глазах читалась не детская обида, а отчаянная попытка ухватиться за последнюю соломинку человеческой логики в мире, где правили звериные законы. – Так… так нельзя…

Я не стал спорить. Не стал отрицать. Я мягко, но неотвратимо притянул её к себе, заставив прижаться к моей груди. Её дрожь проходила сквозь одежду.

– Любовь, – я произнёс это слово тихо, как что-то несущественное, – это сложная человеческая абстракция. Для таких, как мы, есть понятия куда проще. Нужность. Принадлежность. Голод.

Я провёл рукой по её спине, чувствуя, как позвонки выпирают под тонкой кожей.

– Ты

нужна

мне. Твоё тело, твой дух, твоя способность принять моё семя. Ты

принадлежишь

мне. И я буду утолять свой

голод

по тебе снова и снова, пока этот инстинкт не будет удовлетворён. Всё остальное – лишь слова.

Я почувствовал, как её сопротивление тает, сменяясь тяжёлым, безвольным принятием. Она всё ещё не понимала. Не понимала всей глубины связи, которую я создал.

– Эта метка, – прошептал я, прижимая ладонь к её плечу, прямо поверх шрама, который теперь был частью её, – работает в обе стороны.

Она замерла, прислушиваясь.

– Она привязывает тебя ко мне. Но она также привязывает и меня к тебе. – Я позволил ей услышать в своём голосе не только власть, но и нечто новое – страсть, животную одержимость, которую уже не мог контролировать. – Я чувствую её постоянно. Как пульсацию. Как зов. Она напоминает мне, что ты – моя. И что я… твой. Это цепь. Прочнее стали. Глупее, чем любое человеческое слово.

Я отстранился, чтобы посмотреть ей в глаза, чтобы она увидела в них ту же всепоглощающую нужду, что горела теперь и во мне.

– Слово «любовь» можно взять назад. Его можно забыть. Его можно изменить. А эту связь… – я сжал её плечо, и по её лицу пробежала смесь боли и блаженства, – …эту связь не разорвать. Она в крови. В плоти. В инстинкте. Она заставляет меня хотеть тебя, защищать тебя, убивать за тебя. Это не эфемерно. Это самая настоящая реальность, которая у нас теперь есть. И она – навсегда. В тот момент, в душе, когда твоё тело кончало подо мной, а моё — изливалось в тебя, это был уже не я. Это был Волк. И в кульминации он признал тебя. Не добычей. Не игрушкой.

Равной

. Достойной самкой. Достойной носить мою метку, вынашивать моего ребенка, нашего, быть моей парой.

И теперь, остывая, глядя на след своих зубов на твоей коже… я не могу с ним не согласиться. Он, в своей дикой мудрости, увидел в тебе то, что я, зашоренный человеческими условностями, лишь подсознательно чувствовал. Он решил всё за нас. И его решение — единственно верное. Так что да. Ты не просто моя должница, моя аспирантка или моя любовница. Ты — моя пара. И этот разговор окончен.

Она стояла ошарашенная, сглатывая ком в горле, пытаясь переварить то, что только что услышала. Её мир, состоявший из книг, университета и выдуманных страстей, трещал по швам, заменяясь жестокой и прекрасной реальностью плоти, инстинктов и вечной связи.

И вдруг… её плечи расправились. Дрожь в руках стихла. Она подняла на меня взгляд, и в её глазах уже не было страха или растерянности. Был вызов. Принятие. И та самая хищная искра, которую я когда-то учуял в ней, но которую она сама в себе подавляла.

Она сделала шаг вперёд, её подбородок задорно поднялся, а в глазах вспыхнул тот самый огонь, который я когда-то читал лишь в её текстах.

– Постойте-ка, – её голос прозвучал твёрже, с лёгкой, вызывающей ноткой. – Значит, всё уже решено? Волк принял решение, Артем Валерьевич с ним согласен, а я, выходит, просто должна сказать «хорошо» и смириться? Просто принять, что теперь я ваша… пара, и точка?

Я слушал, облокотившись на стол, и не мог сдержать улыбки. Ах ты ж… Моя маленькая волчица вдруг решила превратиться в строптивую. После всего, что было. После метки. После тех слов, что я только что сказал. Это было… безумно забавно.

– И что же ты предлагаешь? – спросил я, с наслаждением наблюдая, как разгорается её пыл. – Оспорить решение альфы? Объявить забастовку?

Она упёрла руки в боки, и это детское, почти комичное движение выглядело на ней так естественно и так чертовски притягательно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Я предлагаю, чтобы с моим мнением тоже считались! – выпалила она. – Может, я ещё не готова к каким-то… детям!

Я рассмеялся. Тихим, глухим смехом, полным одержимости и предвкушения. О, это обещало быть куда интереснее, чем я предполагал.

И тут я сказал, всё ещё не скрывая улыбки:

– Поехали.

Она замерла, её боевой пыл на мгновение сменился лёгкой паникой.

– Куда?

– Представлю тебя своим братьям и сестре, – пояснил я, подходя к вешалке и накидывая куртку. – Маленькая строптивая волчица. Думаю, им будет… интересно с тобой познакомиться. Особенно после всего, что они начитались в твоих романах.

Глава 18. Семья

«…А вы тут всё за меня решили!»

Эти слова вырвались у меня сами, на гребне странной, истеричной смеси обиды, возмущения и… да черт возьми, да, предвкушения. Он посмеялся надо мной, конечно. Этот его тихий, одержимый смех, от которого по спине бежали мурашки.

А потом он сказал: «Поехали».

И всё. Воздух из моего паруса вышел с тихим шипением.

– Куда? – спросила я, уже чувствуя подвох.

– Представлю тебя своим братьям и сестре. Маленькая строптивая волчица.

У меня подкосились ноги. Братьям? Сестре?

И тогда он добил меня. Совсем. С невозмутимым видом он добавил:

– Думаю, им будет… интересно с тобой познакомиться. Особенно после всего, что они начитались в твоих романах.

В ушах зазвенело. Вся кровь отлила от лица, чтобы потом прилить обратно обжигающим стыдом.

Они читали

. Они читали все эти «исступлённые наслаждения» и «исполинские члены»! Они знали! Они… о Боже…Я издала тихий, беспомощный звук и закрыла лицо руками. Это был конец. Абсолютный, бесповоротный конец. Как я теперь посмотрю в глаза им? Стыд сжигал меня изнутри...

Мы сели в машину. Молчание в салоне было густым, как смола. Я вся ещё горела от стыда, представляя, как буду смотреть в глаза его родне, знающей обо всех моих литературных «подвигах».

Он завёл двигатель, но не тронулся с места сразу. Его пальцы постукивали по рулю.

– Они тебя очень ждут, – тихо произнёс он, глядя в лобовое стекло.

Я ничего не сказала, просто сжала сильнее папку на коленях. «Ждут», чтобы посмеяться? Чтобы оценить «находку» своего брата?

– За все мои сто пятьдесят лет, – его голос был ровным, без намёка на пафос, – я ни разу… ни на кого… не ставил метку.

От этих слов у меня перехватило дыхание. Сто… пятьдесят? Боже. И… ни разу?

– Для них это… многое значит, – продолжил он, наконец поворачивая ко мне голову. Его взгляд был тяжёлым и абсолютно серьёзным. – И для меня.

Вот так. Просто. Без возвышенных слов о любви или судьбе. Констатация факта, которая ударила сильнее любого признания. Я была не просто его «парой». Я была Первой. Единственной, кого он за века счёл достойной носить своё клеймо.

Машина плавно свернула с шоссе, и мы въехали в тихий, престижный район. Он остановился у высокого кованого забора, за которым угадывались очертания большого, основательного особняка, скорее похожего на старинную усадьбу, чем на просто богатый дом. В нём чувствовалась та же вековая прочность, что и в нём самом.

– Ну, вот, – он выключил двигатель и повернулся ко мне. – Готова, маленькая волчица?

В его голосе не было насмешки. Была та же твёрдая уверенность, что и прежде, но теперь в ней читалась и доля… поддержки. Как будто он понимал, каково мне сейчас.

Я посмотрела на особняк, на свет в окнах, за которым двигались тени. Там была его семья. Его стая.Сделав глубокий вдох и сжав в руке папку, как талисман, я кивнула.

– Готова.

Он вышел из машины, обошёл её и открыл мне дверь. Его пальцы сомкнулись на моей руке — твёрдо, не оставляя шансов на отступление, но без грубости. Это было ведение. Мы прошли по выложенной камнем дорожке к массивной дубовой двери. Он толкнул её без стука, и мы вошли внутрь.

Воздух в прихожей был другим. Тёплым, живым. Пахло старым деревом, кожей, каминной сажей и чем-то своим, уникальным. Это было его логово. Семейное гнездо.

Из гостиной донёсся смех и голоса. Он не отпустил мою руку, только сжал её чуть сильнее, и повёл на звук. Навстречу своей стае.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 19. Семья. Артем

Мы вошли в гостиную. Ден развалился на диване с пачкой моих, блин, распечатанных романов в руках, Кир что-то живо обсуждал с Линой, жестикулируя. Видимо, снова перемывали косточки моей личной жизни. Я чуть кашлянул.

Эффект был мгновенным. Как по команде. Ден так и застыл с листом в воздухе, Кир оборвал себя на полуслове, а Лина резко повернула голову. Три пары глаз уставились на меня. А потом, будто синхронно, все три взгляда скользнули за моё плечо, туда, где, прижавшись ко мне, смущённо выглядывала Ника.

Повисла тишина. Самая оглушительная тишина из всех, что я слышал. Ден медленно опустил бумаги на диван. Кир приподнял бровь. А Лина… Лина смотрела на Нику не с усмешкой, а с пристальным, изучающим интересом. Она первая учуяла то, что было важнее любых романов. Она учуяла запах моей метки на коже девушки.

Наконец, Ден нарушил молчание, его голос прозвучал с преувеличенной невинностью:

– Ну что, Тём, привел нам свою… писательницу познакомиться?

Я почувствовал, как Ника замерла у меня за спиной, её пальцы судорожно сжали мою руку. Я не стал уклоняться или смягчать удар. Прямота – вот что они поймут.

– Не просто писательницу, – ответил я, мой голос прозвучал ровно и весомо, заполнив собой гостиную. – Мою девушку. И избранницу вашего альфы.

Слова повисли в воздухе, тяжёлые и неоспоримые. Ден аж подбородок опустил. Кир присвистнул, но в его глазах читалось уже не просто любопытство, а уважение. Лина же медленно поднялась с кресла, её взгляд скользнул с моего лица на испуганное личико Ники, выглядывающее из-за моего плеча, и обратно.

– Ну что ж, – наконец произнесла она, и в её голосе зазвучали тёплые, властные нотки старшей сестры. – Раз так… добро пожаловать в семью, избранница. Кажется, нам есть о чём поговорить.

Я почувствовал, как Ника инстинктивно прижимается ко мне и по залу пробежала лёгкая, одобрительная ухмылка Дена, но Лина не отводила своего изучающего, чуть слишком заинтересованного взгляда. И это взбесило моего волка.

Из моей груди вырвался низкий, предупреждающий рык. Не громкий, но такой густой и вибрирующий, что по стеклам в гостиной заходили круги.

– Лина, – произнёс я, и мой голос приобрёл металлический оттенок альфы, не терпящего пререканий. – Не пугай её. Она и так напугана.

Я сделал шаг вперёд, слегка прикрывая Нику собой, и посмотрел на сестру прямым, жёстким взглядом, в котором не осталось места братским шуткам. Только приказ.

Лина замерла, затем медленно, демонстративно откинулась на спинку кресла, подняв руки в знак мира. Но в её глазах по-прежнему плескалось любопытство, теперь приправленное уважением к моей реакции.

– Не буду, не буду, альфа, – протянула она, но я видел – разговор ещё будет. Просто не сейчас. Сейчас её задача – принять, а не допрашивать.

Ден подошёл, его обычная развязность куда-то испарилась. Он медленно протянул руку Нике, не для рукопожатия, а скорее… как знак приветствия, признания. Я следил за каждым его движением, за микросмещением мускулов на его лице, читая малейший намёк на неуважение. В голове стучало:

Моя. Моя пара. Трогать могу только я.

Боже, когда мои мысли стали такими… метафоричными?

– пронеслось где-то на задворках сознания. Но это не были метафоры. Это была физиология, выверенная до миллиметра. Это был инстинкт собственности, обострённый до болезненной остроты.

Боже, никогда не думал, что метка так влияет,

– с отстранённым ужасом осознал я. Это была не просто символическая связь. Это был химический, гормональный капкан, захлопнувшийся для нас обоих. И теперь вид того, как другой самец, даже мой брат, протягивает руку к тому, что принадлежит мне, заставлял кровь стынуть в жилах, а зрачки – сужаться в щёлочки.

Ника неуверенно коснулась его ладони кончиками пальцев, и Ден тут же убрал руку, кивнув мне с лёгкой, понимающей улыбкой. Он всё понял. Понял без слов. И в его взгляде не было вызова. Было принятие новых правил.

Я медленно выдохнул, чувствуя, как адреналин понемногу отступает. Но знал – этот зверь внутри уже не уснёт. Никогда.

Я мягко подтолкнул Нику вперёд, в сторону Лины.

– Лина, познакомься получше, – сказал я, и в моём голосе прозвучал не приказ, а доверие. Я знал, сестра не переступит черту, которую я только что очертил.

Затем я кивнул Денису и Киру.

– Со мной. На кухню. Обсудим дела клана.

Они без слов последовали за мной. Атмосфера мгновенно сменилась с семейной на деловую. Оказавшись в просторной кухне, я облокотился о столешницу.

– Итак, – начал Ден, первым нарушив молчание. – Поздравляю, брат. Спустя пол века, как ты стал взрослм волком. Никогда не думал, что доживу.

– Да, – коротко бросил Кир, его практичный ум уже анализировал последствия. – Это меняет расстановку сил. Для всех. Особенно теперь, когда у тебя появилась… мотивация.

Я кивнул, глядя в окно на сад. Они были правы. С Никой в уравнении всё приобретало новый вес. Моя ярость, моя защита, мои амбиции – всё теперь было привязано к ней.

Ден, отхлебнув из своей кружки, поставил её со стуком.

– Ладно, с делами клана и новой священной миссией альфы всё ясно, – сказал он, и в его глазах заплясали знакомые чертики. – Но есть дела и поважнее. Теперь нужно познакомить её с Ирой.

Я кивнул.

– Да, обязательно..

– Моя Ира – единственная, кто смогла приструнить этого, – он кивнул в сторону Кира, который только фыркнул в ответ. – Она прошла огонь, воду и медные трубы, когда ее принимали в нашу стаю. Она знает, каково это – быть новенькой. Она сейчас отошла за близнецами в садик. Представляешь? Два наших сорванца и твоя… маленькая строптивая волчица. Думаю, это будет самое интересное знакомство за последние пятьдесят лет.

От одной этой картины у меня слегка закружилась голова. Моя Ника, ещё вся на нервах от встречи со стаей, два гиперактивных волчонка и мудрая, проницательная Ира…

И тут я услышал, как входная дверь мягко отворилась. Воздух в доме тут же сдвинулся, наполнившись новыми запахами. Сладковатый аромат печенья и детского шампуня, терпкий запах осенних листьев и… да, это она. Ира. Её запах был спокойным и тёплым, как свежеиспечённый хлеб.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Пришли, – тихо сказал Кир, тоже уловив знакомые сигналы.

Из прихожих донёсся топот маленьких ног и голос Иры, ровный и умиротворяющий:

– Сапоги на коврик, мальчики. Аккуратно.

Затем её шаги, твёрдые и уверенные, направились в гостиную. И запах… запах моих племянников, дикий, сладкий и полный энергии, ворвался в дом, смешиваясь с атмосферой напряжённого ожидания. Всё. Представление начиналось. И я понял, что сейчас увижу свою Нику в совершенно новом свете.

Я вышел из кухни и прислонился к косяку двери в гостиную, скрестив руки на груди. Картина, открывшаяся мне, была достойна кисти какого-нибудь мастера, пишущего жанровые сцены из жизни мифических существ.

В центре зала, словно два урагана в штанах, носились мои племяшки, с визгом запрыгивая на диван и спрыгивая с него. Ника стояла рядом с Линой, вся вытянувшись, с глазами, полными шока и умиления. А Ира… Ира стояла рядом, снимая пальто, и её спокойный, всевидящий взгляд скользнул с детей на Нику, а затем нашёл меня в дверном проёме. В уголках её глаз собрались лучики смешинок.

И тут я почувствовал это. Не просто интерес. Не просто одержимость. А дикое, почти болезненное любопытство. Всё во мне замерло в предвкушении того, как моя маленькая, строптивая волчица справится с этим настоящим испытанием — семьёй.

И вот это случилось. Два комочка гиперактивной энергии, мои пятилетние племянники, с диким воплем сорвались с дивана и, как два шкодливых волчонка, запрыгнули на Нику.

Она не успела даже пискнуть. Под их совместным напором она рухнула на мягкий ковёр с глухим «бух». И тут же на неё обрушилась атака. Маленькие, цепкие пальцы впились в её бока, щекоча без всякой пощады.

– Ата-та-та! – завопили они в унисон, пока она, задыхаясь между смехом и паникой, беспомощно извивалась под ними.

Я застыл у двери, не в силах пошевелиться. Я ожидал чего угодно – испуга, растерянности, может, даже раздражения. Но не этого. Не того чистого, беззаботного смеха, который вдруг вырвался у неё, когда она попыталась отбиться. Её страх куда-то испарился, сменившись чистой, сиюминутной радостью от этой детской атаки.

Она вскакивает, отряхиваясь, но не с испугом, а с совершенно новым, диким блеском в глазах. Тот самый огонь, что я видел лишь намёком в её строптивости, теперь полыхал в них в полную силу.

– Ах вы так?! – её голос звучал хрипло и весело, с ноткой настоящего, неподдельного рыка. – Ну, держитесь!

И она бросилась за ними. Два мелких сорванца с визгом разбежались, но она была быстрее. Она поймала одного, аккуратно прижала к полу, пощекотала, заставив хохотать до слёз, а потом, как метеор, рванулась за вторым. Я стоял, не в силах сдержать улыбку. Это было… идеально. Она не пыталась их укротить. Она

играла

с ними. На их языке. И в этой игре просыпалась её истинная суть – не робкой аспирантки, не напуганной девушки, а настоящей волчицы.

Глава 20. А когда свадьба?

Я отдышалась, опираясь руками на колени, чувствуя, как сердце колотится уже не от паники, а от бега и смеха. И тут до меня дошло. Тишина. Абсолютная. Я медленно выпрямилась.

На меня смотрели все. Лина с лёгкой, одобрительной ухмылкой. Ден и Кир с заинтересованными, оценивающими взглядами. Два волчонка, притихшие у ног Иры, с восторгом и любопытством. И сама Ира – её взгляд был спокойным, глубоким и… проницательным. Шесть пар глаз. Я почувствовала, как по щекам разливается жар.

И тут к моему плечу прикоснулась знакомая твёрдая рука. Артем встал рядом, его присутствие было как щит.

– Ира, – его голос прозвучал ровно и уважительно, – это Ника. Моя избранница. – Затем он повернулся ко мне и в его глазах я увидела не только одержимость, но и какую-то новую, твёрдую гордость. – Ника, это Ира. Моя невестка. И по совместительству жена Дена.

Я попыталась улыбнуться, чувствуя себя абсолютно потрёпанной, но… странно счастливой. Ира ответила мне тёплой, понимающей улыбкой, в которой не было и тени насмешки.

– Рада наконец познакомиться, Ника, – сказала она, и её голос был таким же тёплым, как её запах. – Добро пожаловать в семью.

Ира мягко взяла меня под локоть и повела на кухню, бросив через плечо братьям: «Разбирайтесь с этими сорванцами сами». Она поставила чайник и, облокотившись о столешницу, выдохнула:

– Ника, ты просто не представляешь, – её глаза блестели. – Я до сих пор в шоке. Что этот оболтус, – она кивнула в сторону гостиной, – наконец-то привёл девушку. Настоящую. И не просто девушку, а… – её взгляд скользнул по моему плечу, где под тканью скрывалась метка, – …избранницу.

Она покачала головой, наливая кипяток в заварочный чайник.

– Артем… он полвека, представляешь,

полвека

убегал от любой мало-мальски серьёзной связи. Самки вьются вокруг него, а он – как скала. Альфа не должен быть один, это противоестественно. Стая не может быть по-настоящему сильной, если её вожак одинок. Он был силён, да. Но не… целостен.

Ира посмотрела на меня, и в её взгляде читалась не только радость, но и огромное облегчение.

– А теперь… теперь с тобой он станет настоящим альфой. Полноценным. Тем, кому есть что защищать не только на словах. Я стояла, сжимая в руках кружку, и понимала, что моё появление здесь – это не просто личная драма. Это событие для всей их странной, древней семьи. И от этого становилось и страшно, и… невероятно важно.

Ира подлила мне чаю, её глаза сощурились от лукавой улыбки.

– Полнолуние-то, милая, уже на следующей неделе, – сказала она, как бы между прочим. – У нас в стае традиция – браки заключать в полнолуние. Сила связи крепчает. Вы уже дату назначили?

Я ойкнула. Прямо вот тихо, по-мышиному. Потом пискнула:

– Мы… мы ещё даже не говорили об этом! – мои щёки пылали. – Метку-то он вчера только поставил..

Ира залилась таким раскатистым, тёплым смехом, что, кажется, слышно было даже в гостиной.

– Вчера? – она вытерла слезу. – Ах, этот оболтус! Ну, типичный Артем. Сначала пометил, потом только думает. Не переживай, – она похлопала меня по руке, – он тебя теперь никуда не отпустит. Просто будь готова, что разговор о датах начнётся примерно… о, – она посмотрела на дверь, откуда доносились шаги, – думаю, прямо сейчас.

И правда, в дверном проёме появился Артем, его взгляд сразу нашёл меня.

– Всё в порядке? – спросил он, и в его тоне ясно читалось: «Если она тебя напугала, я с ней поговорю».

Я просто кивнула, чувствуя, как голова идёт кругом от чая, смеха Иры и осознания, что моя жизнь превратилась в самый безумный и захватывающий роман, который я когда-либо могла придумать. Артем вошёл на кухню, его взгляд скользнул с моего раскрасневшегося лица на улыбающуюся Иру и сузился.

– О чём болтаете? – спросил он, подходя ко мне и инстинктивно касаясь моей спины. В его голосе прозвучала лёгкая, но чёткая нотка собственности и вопроса: «Всё ли в порядке?».

Ира, не смущаясь, лишь шире улыбнулась.

– О традициях, Тём. О скором полнолунии. И о том, что некоторым сначала стоит думать, а потом уже метки ставить.

Артем покачал головой, но в уголках его губ дрогнула улыбка.

– Ира, хватит её смущать. У неё и так день выдался непростым.

– Ой, извини, альфа, – с притворной почтительностью сказала Ира, подмигивая мне. – Просто рада за тебя. И за нашу стаю.

Артем тяжело вздохнул, но я почувствовала, как его рука на моей спине слегка сжалась – не в раздражении, а скорее в смиренном принятии того, что его семья теперь будет частью и моей жизни. Со всеми её допросами, подколками и заботой.

Не успела я и рта открыть, как в дверном проёме кухни возникли силуэты Дена и Кира. Ден, с характерной ухмылкой, прислонился к косяку, а Кир занял позицию рядом, скрестив руки.

– Ну что, альфа, – начал Ден, с наслаждением растягивая слова. – Решил, когда событие-то? В эту луну или в следующую?

Кир, практичный как всегда, добавил:

– Если в эту, нужно срочно оповестить стаю и начать подготовку. Место, охрана, ритуал…

Я почувствовала, как по мне пробегает новая волна жара. Они говорили об этом так… буднично. Как о деле клана, о следующем пункте в повестке дня.

Артем вздохнул, но на этот раз в его глазах читалась не досада, а принятие неизбежного. Его рука на моей спине легла чуть тяжелее.

– Сначала, – сказал он твёрдо, глядя на братьев, но обращаясь ко мне, – нужно дать Нике привыкнуть к мысли, что она теперь здесь. А потом… потом решим.

Но по тому, как Ден и Кир переглянулись, было ясно – для них вопрос был уже решён. Оставалось лишь определиться с датой. И я понимала, что моего мнения на этот счёт, похоже, никто и не спросит.

Ден, подмигивая, сказал:

- Привыкай, невестушка. В этой стае все решения принимаются коллективно. Особенно такие.

А Кир тут же подхватил:

- Если точнее, они навязываются альфе всей стаей, пока он не сдастся. Проверено веками.

-

Боги. Я сейчас обоих вас прибью. Ника, не обращай на них внимания, - сказал Артем, зло зыркнув на братьев

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

-

Ой, оставь, Тём. Пусть девочка знает, в какую дружную семью попала. Так что, Ника, готова стать центром всеобщего внимания на главном празднике стаи за последние полвека?, - с улыбкой произнесла Ира

-

Я… я даже не знаю, что на это сказать, - а слов и правда не было..

-

Ничего и не говори. У нас есть время. Всё будет так, как ты захочешь, - лаского сказал Артем

Я сидела, слушая этот абсурдный диалог, и понимала — меня не просто приняли. Меня втянули. С ходу. И теперь единственный выход — плыть по течению этого безумного, дикого, но такого живого потока под названием «стая».

Глава 21. Важный шаг под прикрытием

Ира ловко отвела меня в угол кухни, под предлогом помочь донести торт. Поставив блюдо на стол, она наклонилась ко мне и понизила голос до шепота.

– Тём, – её голос звучал серьёзно, без и тени прежней веселости. – Ты же помнишь про кольцо?

Я нахмурился, мгновенно понимая, о чём она. Фамильное кольцо Волковых. Массивная вещь из белого золота с огромным лунным камнем, окружённым гравировкой в виде волчьей стаи. Оно хранилось в сейфе и передавалось по линии альфы его избраннице. Символ не просто брака, а единения с кланом.

– Помню, – коротко кивнул я.

– Оно ждёт её, – Ира посмотрела в сторону Ники, которая смущённо слушала что-то рассказывающего Дена. – Оно ждало полвека. Не затягивай. Полнолуние – идеальный момент.

Она положила руку мне на плечо.

– Это не просто украшение, Артем. Это знак для всей стаи. Знак, что ты нашёл свою половину. И что твоя власть теперь полна.

Я кивнул, глядя на Нику. Ира была права. Кольцо было следующим, неизбежным шагом. После метки, закрепляющим её статус. И мысль о том, чтобы надеть его на её палец, вызывала во мне не одержимость, а странное, глубокое спокойствие. Да. Так и должно быть.

Я посмотрел на Иру, и в моём голосе не осталось места для споров или сомнений.

– Я подготовлю для нас двоих вечер, – сказал я тихо, но так, чтобы каждое слово прозвучало как обет. – И всё будет правильно. Не в спешке, не под давлением стаи. Я всё сделаю как должно.

Ира изучающе посмотрела на меня, а затем её лицо озарила медленная, одобрительная улыбка.

– Хорошо, – просто сказала она. – Тогда я отстаю. Но торт с собой возьмёшь? Для вашего… вечера.

Я отошёл в дальний угол прихожей, достал телефон и забронировал столик. Не в пафосном центре, а в том самом ресторане на самой окраине, с верандой, уходящей в лес, и видом на тёмные силуэты гор на фоне закатного неба. Тишина, уединение, природа. Всё, что нужно, чтобы поговорить.

Закончив звонок, я прислонился лбом к прохладному стеклу окна.

Мда, – подумал я с лёгким внутренним сарказмом. – Проснулся во мне романтик.

Волк внутри не рычал от одобрения, он… мурлыкал. Потому что это было правильно. Не показной жест, а создание пространства. Места, где она не будет чувствовать себя загнанной в угол стаей, где она сможет услышать не альфу клана, а меня. И где я смогу задать ей самый важный вопрос в её жизни. Я мягко, но недвусмысленно выдернул Нику из центра семейного обсуждения наших гипотетических брачных планов, положив руку ей на плечо.

– Всё, забираю свою писательницу, – объявил я, встречаясь взглядом с немного разочарованной Ирой и ухмыляющимся Деном. – Её ждёт отдых.

В машине, тронувшись с места, я нарушил тишину:

– Завтра. В 18:00. Ты можешь не приходить на кафедру.

Она посмотрела на меня с удивлением.

– Но работа…

– Ты должна будешь ждать, когда я за тобой заеду, – продолжил я, не обращая внимания на её возражение. – Дресс-код… парадный.

Я почувствовал, как её любопытство загорелось, и позволил себе лёгкую, намеренную ухмылку, глядя на дорогу.

– Будем изучать твою новую главу. Только уже в более подходящей обстановке. В ресторане.

Это была наглая, откровенная ложь, и я знал это. Но видеть, как она заливается краской и сглатывает, пытаясь представить этот абсурд, было бесценно. Пусть немного понервничает. Завтрашний сюрприз будет того стоить. Я почувствовал, как напряжение в салоне сменилось на нечто более острое – на смесь стыда и того самого, знакомого уже возбуждения. Не удержался, чтобы не подлить масла в огонь.

– Кстати, – сказал я, делая вид, что вспоминаю, – я ведь помню. У тебя в седьмом томе была глава… про ресторан. Где я зажимаю тебе рот рукой и трахаю в туалетной кабинке.

Она аж подпрыгнула на сиденье.

– Артем!

– Что? – я притворно-невинно поднял бровь, бросая на неё быстрый взгляд. – Мы же проверяем достоверность. Просто… выберем столик поближе к уборным. На всякий случай.

Она просидела всю оставшуюся дорогу, ярко-красная и не в силах вымолвить ни слова. Идеально. Завтрашний вечер обещал быть ещё интереснее.

Я позволил себе довольную ухмылку, наслаждаясь её смущением до конца.

– И потом, – продолжил я, понизив голос до интимного, обволакивающего шёпота, – в той главе было столько… выразительных метафор. Про мой член. Про твои «набухшие соски, жаждущие грубых ласк»… – я намеренно сделал паузу, давая ей прочувствовать каждое слово. – Ммм… Думаю, стоит проверить и их на предмет реализма. Поэтапно.

Она издала тихий, беспомощный звук, полностью сгорая от стыда. Я видел, как пульсирует жилка на её шее. Прекрасно. Пусть вся ночь пройдёт в мучительном и сладком предвкушении. Завтра я покажу ей, что реальность может быть куда романтичнее её самых смелых фантазий. И что ужин при свечах – лишь начало.

Я довёл дело до конца, наслаждаясь её растущим смущением как изысканным десертом.

– А, и ещё кое-что, – добавил я с лёгкой небрежностью, поворачивая руль. – Ресторан… я снял его целиком. На весь вечер.

Она резко повернулась ко мне, глаза снова стали огромными.

– Персонал – свои, – продолжил я, отвечая на её немой вопрос. – Волки из клана. Они и за километр не подойдут, если не будет моего знака. Так что… – я посмотрел на неё, и в моём взгляде было обещание и вызов, – …можем проверять твои теории на практике. На столе, на полу, у камина… Столько, сколько захотим. Она откинулась на спинку сиденья, полностью раздавленная, сражённая и, я был готов поклясться, чертовски возбуждённая этим проявлением абсолютной, безраздельной власти. Идеальное завершение дня. Я медленно, не спеша, опустил правую руку с руля и положил её ей на бедро. Ладонь легла тёплой тяжестью на тонкую ткань её платья, чуть выше колена. Она вздрогнула, но не оттолкнула. Напротив, её мышцы под моей ладонью слегка напряглись, а затем расслабились, приняв моё прикосновение как нечто само собой разумеющееся.

Я не стал двигать рукой, не стал гладить. Ладонь просто лежала, чувствуя исходящее от неё тепло, ловя краем глаза, как её грудь вздымается в чуть более глубоком ритме. Это был простой, примитивный жест. Не требование, не начало ласк. А молчаливое напоминание.

Ты моя. Я здесь. И всё, что будет дальше, – только для нас.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мы ехали остаток пути в тишине, но теперь это молчание было наполнено не неловкостью, а густым, обжигающим спокойствием.

Глава 22. Игра началась

Проснулась. Первое, что почувствовала — не запах кофе, а ту самую, вечно пульсирующую метку на плече. Как татуировка, которую нельзя свести. Напоминание.

Ты самка волка.

Это до сих пор не укладывалось в голове. Всю жизнь я была Никой. Аспиранткой. Писательницей, прячущейся за псевдонимом. Все эти «неприличные» мысли, эта тяга к чему-то дикому, эта странная чувствительность к запахам и звукам… Это была не я-извращенка. Это была

она

. И я сама загоняла её в угол своими романами, позволяя вырываться на свободу только на страницах.

А теперь… теперь она вырвалась по-настоящему. И её пометил альфа. Не просто переспал со мной.

Пометил.

Слово, от которого скручивает желудок и предательски теплеет между ног. Он оттрахал меня по полной программе — на кровати, в душе… И теперь, по его и его стаи логике, я должна… должна буду родить ему щенят.

От одной этой мысли ноги стали ватными. Щенки. Волчата. В моей, блин, маленькой квартирке с книгами и ноутбуком. А ещё он познакомил меня с семьёй. Со всей этой безумной, шумной, невероятно чужой и до ужаса своей стаей. И они… приняли. Не как чужую. А как свою. Как его избранницу.

Я подошла к зеркалу, сдвинула бретельку майки. Багровый след его зубов. Шрам на всю жизнь. В прямом и переносном смысле. Сегодня вечером он за мной заедет. Дресс-код — парадный. А в голове у меня каша из страха, стыда и какого-то дикого, первобытного предвкушения. Потому что, кажется, впервые за всю жизнь я не должна ничего придумывать. Я должна просто быть. Его самкой. Его волчицей. И, кажется, часть меня… уже жаждет этого. Я открыла шкаф и, не раздумывая, достала оттуда короткое чёрное платье. Шифоновое, лёгкое, почти невесомое, на тонких-тонких бретельках. Оно оставляло плечи полностью открытыми.

Раньше я бы надела что-то закрытое. Свитер с высоким воротом. Пиджак. Спряталась бы. Но сейчас… сейчас в этом не было никакого смысла.

Смысл прятать метку нет,

– спокойно подумала я, глядя на своё отражение в зеркале. Багровый след его зубов резко выделялся на бледной коже. Это был не изъян. Это был знак. Факт.

Пусть видит,

– промелькнула дерзкая мысля, и по телу пробежали мурашки.

Пусть смотрит на этот след и помнит. Помнит, что я его. Что он меня выбрал. Что он меня пометил.

Я надела платье. Тонкие бретельки легли на плечи, нисколько не скрывая его клеймо. Напротив, они его подчёркивали, выставляли напоказ, как драгоценность. И впервые я смотрела на него не со стыдом, а с странной, зарождающейся гордостью. Это была моя новая кожа. И я была готова её показать. Я достала из коробки туфли. Чёрные лаковые шпильки, такие высокие и неустойчивые, что я в жизни бы не надела их в университет. Неудобно, непрактично, слишком вызывающе.

Но сегодня правила были другими.

«Раз сказал, что будем проверять главу на достоверность…»

– мысль пронеслась с лёгкой, истеричной иронией. Я надела одну туфлю, потом другую. Ноги стали длиннее, походка – другой.

«…проверим и насколько удобно в шпильках заниматься

этим

в туалете.»

Я посмотрела на своё отражение – высокая, в чёрном платье, открывающем метку, на этих дурацких, прекрасных каблуках. Я была готова к его безумному эксперименту. Готова проверить всё, что угодно. Лишь бы он смотрел на меня так, как смотрел вчера. Как на свою. Я распустила волосы. Они, волнистые от природы, тяжёлыми, русыми волнами упали мне на плечи, обрамляя лицо. Я провела пальцами по ним, привычным жестом укладывая непослушные пряди. И поняла, что они ложатся идеально – не скрывая, а лишь подчёркивая открытое декольте платья и… метку.

Тёмный след на коже теперь был не просто клеймом. Он был частью образа. Дерзким акцентом, который мои собственные волосы выставляли напоказ. Я сделала это неосознанно, но результат был именно таким, каким и должен был быть. Естественно. Принадлежно.

Я повертела головой, и волосы мягко колыхнулись. Да, так даже лучше. Пусть видит всё.

Ровно в 18:00 под окном плавно затормозил чёрный BMW. Сердце ёкнуло, узнав знакомый силуэт. Время вышло.

Я сделала последний взгляд в зеркало. Девушка в чёрном шифоновом платье, с распущенными волосами и дерзким следом на плече, смотрела на меня чужими, полными решимости глазами. Я повернулась и вышла из квартиры, щёлкая каблуками по лестничным пролётам.

Он уже ждал, прислонившись к машине. Его взгляд, тяжёлый и оценивающий, скользнул по мне с ног до головы, задержавшись на открытых плечах и метке. В его глазах вспыхнуло одобрение, смешанное с тем самым хищным голодом, что сводил меня с ума.

– То, что надо, – произнёс он, открывая передо мной дверь. Его пальцы слегка коснулись моей талии, когда я проходила внутрь. – Готова к исследованиям, маленькая волчица?

Я села в салон, пахнущий кожей и его дикой сущностью, и кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Готова. На всё.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 23. Она прекрасна. Кульминация

Машина была идеальна. Тихая, мощная, как и всё, что меня окружало. Но сегодня даже её привычный рёв не мог заглушить какофонию внутри меня. Я вёл нас к ресторану, к тому самому вечеру, который должен был всё изменить, а по спине бежали предательские мурашки.

Волнение.

Глупое, человеческое волнение. Я должен был вручить ей кольцо. Спросить. Просто спросить: «Будь моей волчицей. Официально». И от её ответа зависело… всё.

А потом я увидел её. Она вышла из подъезда, и мой мир перевернулся. Чёрное платье, облегающее каждый изгиб, такое короткое, что сводило с ума. Шпильки, от которых её ноги казались бесконечными. И волосы… боги, эти волосы, обрамляющие её лицо и то самое, моё клеймо на её плече. Она была воплощением всего, о чём я когда-либо мечтал, даже не зная того.

Мой волк взвыл. Глухо, изнутри, требуя не везти её ни в какой ресторан, а сорваться с места, затащить обратно в её квартиру и трахнуть до потери сознания, пометить заново, снова и снова.

Боже.

Мой член, предательский ублюдок, налился кровью и болезненно пульсировал, едва не выпирая из узких брюк. Один только её вид сводил меня с ума.

А она… она смущённо поправляла бретельку, которая так предательски соскользнула с её плеча, снова обнажая след моих зубов. Этот невинный, нервный жест был похлеще любой стриптизёрши. Я резко тронулся с места, едва она села. Мне нужно было доставить её в ресторан. И как можно быстрее. Потому что каждая секунда в этом замкнутом пространстве с её запахом и этим платьем была пыткой. И самым сладким искушением. Мысли неслись вихрем, опережая скорость машины.

Как только моё кольцо будет на её пальце…

Это было уже не желание, а план, выжженный в сознании. Я оттрахаю её везде. На том самом столе, что я заказал. На полу веранды, под звёздами. У камина. Я снова помечу её, сто раз, пока её кожа не запомнит мой запах, как единственно возможный.

И… боже. Я, который всегда с презрением смотрел на тех волков, кого их самки метили в ответ, оставляя свой шрам, как знак взаимной собственности…

Я хотел, чтобы она укусила меня.

Чтобы её зубы впились в мою кожу. Чтобы её запах, её суть смешалась с моей кровью. Чтобы на мне тоже остался её знак. Не как унижение, а как величайшая награда. Как доказательство того, что она не просто приняла моё клеймо, а отдала мне себя взамен. Добровольно.

Эта мысль была дикой, еретической для альфы моих лет и положения. И от того – ещё более желанной. Сегодня вечером я надену на нее кольцо, а потом… потом я бы попрошу её о самом большом даре, который она могла бы мне сделать. Её метку. На мне. Мои мысли плясали передо мной откровенными, похабными картинами. Я видел, как разрываю на ней это чёрное шифонное платье. Как она лежит на столе, среди хрусталя и серебра, её кожа контрастирует с тёмным деревом. Как её грудь вздымается, а глаза затуманены страстью. Я слышал её стоны. Не тихие и смущённые, как раньше, а громкие, влажные, разрывающие тишину ресторана. Как она выгибается, её тело напрягается в дуге, когда я вхожу в неё, заполняя до предела.

Я чувствовал под своими пальцами её клитор. Тот самый, набухший и пульсирующий. Я представлял, как вожу по нему круги, сначала медленно, заставляя её сходить с ума от ожидания, а потом быстрее, сильнее, пока её стоны не переходят в сплошной, бессвязный вопль, и её тело не сотрясает мощнейший оргазм. Эти образы были настолько яркими, что я едва не пропустил поворот. Я сжал руль, пытаясь вернуть контроль. Но знал – это лишь вопрос времени. Скоро фантазия станет реальностью. И я не упущу ни одной детали.

Машина плавно остановилась у входа в ресторан. Место и вправду было идеальным – уединённая веранда, уходящая в лес, последние лучи заходящего солнца окрашивали небо в багровые и золотые тона. Самый подходящий момент для того, чтобы изменить свою жизнь. Навсегда.

Я вышел, обошёл машину и открыл дверь Нике. Протянул ей руку. Она приняла её, её пальцы были прохладными и чуть дрожали.

Нас у входа уже ждал администратор. Не просто служащий. Волк из моего клана. Он не просто кивнул – он склонился в почтительном поклоне, взгляд был направлен не на меня, а чуть ниже, признавая не просто гостя, а своего альфу. Он

знал

. Знал, что сегодня у альфы важный день.

– Артем Валерьевич, – произнёс он тихо, но чётко. – Всё готово, как вы распорядились.

Я кивнул, всё ещё держа Нику за руку, и повёл её внутрь. Ника шла рядом, её пальцы всё так же нервно сжимали мою руку. Она озиралась по сторонам – на пустую, изысканно сервированную веранду, на застывший в почтительном отдалении персонал, на администратора, который вёл нас не к обычному столику, а к тому, что стоял в самом центре, под открытым небом, украшенный свечами и розами и тогда она посмотрела на меня. Не с предвкушением или страхом, а с чистым, неподдельным удивлением. Её большие глаза, в которых отражались последние лучи солнца, были полны вопроса. Она была единственной во всём этом ресторане, во всём этом вечере, кто до конца не понимал, что происходит. Она думала, что мы здесь для очередного «урока». Для проверки её фантазий на прочность. Она готовилась к сексу в туалете, к моим похабным намёкам, к проверке «метафор».

Она и представить не могла, что сейчас, здесь, под этим закатным небом, её ждёт предложение, которое навсегда изменит её статус. Не от аспирантки к любовнице, а к чему-то бесконечно более важному. И в её неведении была трогательная, уязвимая прелесть, которая заставляла моё сердце сжиматься. Я подвёл её к столику и мягко усадил. Свечи уже были зажжены, отбрасывая трепетные тени на её смущённое лицо. Она выглядела так хрупко и так невероятно красиво в этом платье, с моей меткой на плече, что на мгновение у меня перехватило дыхание.

Поймав взгляд старшего официанта, стоявшего на почтительном расстоянии, я едва заметно кивнул. Он тут же, бесшумно, как и подобает служащему в таком месте, приблизился.

– Шампанское, как мы договаривались, – тихо сказал я, не сводя глаз с Ники.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Она смотрела на меня, всё ещё пытаясь разгадать замысел, её брови были слегка сведены. Она ждала очередной провокации, похабного комментария. Она не знала, что самое важное в её жизни уже стояло на пороге, и ему оставалось лишь войти. В отдалении, словно эхо, зазвучали первые ноты живой музыки. Тихой, романтичной мелодии, которая идеально вписалась в шепот леса и трепет свечей. Вся атмосфера – уединение, закат, музыка – благоволила к одному. К кульминации.

Ника, всё ещё смущённая, уткнулась в меню, пытаясь найти в нём хоть какую-то опору в этом море непонятной ей роскоши. Её пальцы нервно перебирали страницы. Именно в этот момент, пока её взгляд был опущен, я медленно опустил руку в карман. Мои пальцы нащупали бархатную коробочку. Сердце заколотилось с непривычной силой. Не говоря ни слова, я отодвинул стул и встал. Потом, не сводя с неё взгляда, я опустился на одно колено прямо на тёплые доски веранды.

Звук музыки, казалось, стих. Весь мир сузился до её лица, до её глаз, которые медленно, с недоверием поднялись от меню и встретились с моими. Я открыл коробочку. Внутри, в свете свечей, загорелся огромный лунный камень в оправе из белого золота, окружённый гравировкой в виде бегущей волчьей стаи. Фамильное кольцо альфы Волковых. Её губы беззвучно шепнули: «Боже… Артем…» Это был не вопрос, не восклицание. Это был сдавленный, перехваченный дыханием стон полного потрясения. Все её догадки, все её страхи и ожидания «проверки глав» разбились в прах об эту бархатную коробочку в моей руке и моё колено на полу.

Она смотрела на кольцо, а потом на меня, её глаза стали огромными, влажными от навернувшихся слёз. В них читалась буря – неверие, паника, и где-то глубоко, под всем этим, – зарождающаяся, ослепительная надежда. Вся её поза, всё её существо кричало об одном: она наконец поняла. Поняла, для чего всё это было.

Я не сводил с неё взгляда, чувствуя, как бьётся её сердце — отчаянный, испуганный стук, сливающийся с музыкой. Воздух между нами дрожал от напряжения.

– Вероника, – произнёс я, и моё имя на её устах прозвучало как клятва. – Готова ли ты… – я сделал паузу, давая каждому слову обрести нужный вес, – …разделить со мной трон волков, нашу постель…

Я замолчал на мгновение, глядя в её широкие, полные слёз глаза, и закончил тихо, но так, чтобы каждый слог отпечатался в её душе навсегда:

– …и все рассветы, что нам отпущены судьбой?

В этих словах не было ни намёка на пошлость, только обет. Обещание власти, страсти и вечности, сплетённые воедино. И теперь всё зависело только от её ответа. Она покраснела. Вся. От кончиков ушей до пальцев, сжимавших край стола. Тот самый, знакомый мне до боли румянец, что заливал её лицо, когда я застал её за написанием романа.

Маленькая волчица...

И тогда, через силу, прерывающимся от нахлынувших эмоций голосом, она выдохнула:

– Д-да... – это было больше похоже на шёпот, но он прозвучал громче любого крика. – Да, Артем.

За этим коротким словом стояло всё. Согласие. Принятие. Я достал из бархатной коробочки массивное кольцо. Лунный камень поймал отсвет свечи и вспыхнул холодным, завораживающим блеском. Затем я осторожно, как будто боясь спугнуть, взял её дрожащую руку. Её пальцы были холодными и такими хрупкими в моей ладони. Я почувствовал, как она вздрагивает, когда холодный металл коснулся её кожи. Медленно, не сводя с неё глаз, я надел кольцо на её безымянный палец. Оно село идеально, будто было создано только для неё.

Теперь она была не просто помечена моим укусом. На её руке лежала тяжесть веков, власти и обещания, которое я только что дал. И она приняла его.

– Ника, – произнёс я её имя, и в нём растворились все титулы, все игры, всё прошлое. Осталась только она. Моя Ника.

И я поцеловал её. Не как альфа свою избранницу, не как хищник добычу. А как мужчина – женщину, которая только что согласилась стать его всем. Это был медленный, глубокий, невероятно нежный поцелуй, в котором было обещание всей той вечности, о которой я только что говорил. Когда я оторвался, по её щеке скатилась слеза. Но это были слёзы не боли и не страха. Это были слёзы облегчения и какого-то нового, рождающегося чувства. Моя маленькая волчица стала моей королевой.

Я посмотрел на неё – на её сияющие глаза, на кольцо на её пальце, на след слёз на щеке. И понял. Все эти планы «проверить главу», все эти игры… они были не для этого вечера. Не для этого настроя.

– Знаешь что, – сказал я, мои пальцы переплелись с её, – эксперимент с главой мы отложим. Сегодня… не тот день.

Она смотрела на меня с удивлением, но без протеста. Тогда я легко, как перышко, подхватил её на руки. Она вскрикнула от неожиданности, обвивая мою шею.

Я пронёс её через ресторан, мимо почтительно склонившегося администратора, и вышел в наступающие сумерки. Вместо того чтобы идти к машине, я повернул и шагнул в сторону леса, к той самой опушке, что виднелась за рестораном.

Там, в укромном уголке, на мягкой траве, уже был расстелен тёплый плед. Рядом стояло охлаждённое шампанское и две хрустальные фужеры.

– Возможно, – прошептал я, опуская её на плед и нависая над ней, – мы напишем новую главу. Такой у тебя не было. Про секс в лесу. Где я буду трахать тебя под луной. Где твои стоны будет слышать только лес. И где ты будешь кричать моё имя, пока звёзды не померкнут.

И я принялся воплощать свой новый сценарий в жизнь.Опустив её на мягкий плед, я почувствовал, как последние нити контроля лопнули. Моё тело требовало её, мой член, будь у него голос, выл бы от желания войти в неё, погрузиться в ту самую влажную тесноту, что сводила с ума.

Но сегодня… сегодня я хотел чего-то другого. Чего-то нового для неё. Я вспомнил, как она мечтательно, с придыханием писала о моём языке. О том, как он «играет с её клитором, доводя до исступления».

– Сегодня, – прошептал я, опускаясь между её раздвинутых ног и задирая подол её платья, – мы проверим именно это.

Я не стал медлить. Мои руки легли на её бёдра, прижимая их к земле, стянули ее трусики. Я наклонился и, наконец, прикоснулся к ней языком, нежно проводя им по всей длине её щели, от низа к самому клитору. Она вздрогнула и тихо застонала, её пальцы впились в плед.

А потом я начал «играть». Так, как она описывала. Мой язык выписывал круги вокруг её набухшего бугорка, то ускоряясь, то замедляясь, то слегка надавливая, то лишь едва касаясь. Я слышал, как её дыхание сбивается, как её стоны становятся громче, отчаяннее. Я чувствовал, как её тело изгибается, подставляясь мне, и как её соки обильно смазывают мои губы. Это было не просто ласка. Это было подтверждение. Каждым движением языка я доказывал ей, что каждая строчка, каждое её слово были не фантазией, а пророчеством. И что реальность может быть в тысячу раз слаще.

Я не прекращал свою работу, чувствуя, как всё её тело напряжено, как дрожат её бёдра. Но я поднял на неё взгляд, и в моих глазах, помимо голода, плескалась знакомая ей ирония.

– Ну что, Ника, – произнёс я, и мой голос, приглушённый её плотью, прозвучал хрипло и насмешливо, – вот так? Так ты чувствуешь? Как в той… ммм… кажется, пятой главе, где ты писала, что мой язык «заставляет её терять рассудок, выписывая на её плоти тайные иероглифы наслаждения»?

Я снова провёл языком по её клитору, на этот раз быстро и целенаправленно, заставляя её выгнуться с подавленным криком.

– «Иероглифы», – повторил я с притворной задумчивостью, перемещаясь чуть ниже, к её входу, и лакая её влагу. – Сильно сказано. Хотя, – я снова посмотрел на неё, – на вкус ты гораздо слаще, чем любые слова.

Я видел, как по её лицу разливается новая волна стыда и возбуждения от этого разговора. Она пыталась что-то сказать, но из её горла вырывались лишь прерывистые стоны. Её пальцы спутались в моих волосах, не отталкивая, а притягивая ближе.

– Говори же, писательница, – подначил я её, не останавливаясь. – Насколько твоё описание соответствует реальности? Я ведь должен проверить всё до мелочей.

«Артем, ах…» – её стон был одновременно и мольбой, и признанием поражения.

– Ты… будешь… должна мне… главу… – выдохнул я между ласками, чувствуя, как её клитор пульсирует у меня на языке. – Помнишь?

Я не стал ждать ответа. Вместо этого я взял её набухший, невероятно чувствительный клитор в рот и начал нежно посасывать. Её тело затряслось в мощной судороге, её крик разорвал вечернюю тишину леса.

– Моя… волчица… – прошептал я против её плоти, чувствуя, как из неё вырываются новые волны влаги, а её внутренние мышцы судорожно сжимаются в такт моим ласкам. Она была на грани, и я собирался отправить её туда. Словами, языком и всем, чем был. Я резко расстегнул ширинку, с трудом стянул штаны и боксеры, освобождая свой член. Он был напряжён до каменной твёрдости.

Я не стал церемониться. Не было времени на нежности. Её тело было готово, мокрое и горячее от моих ласк. Я направил его к её входу и одним мощным, неумолимым толчком вошёл в неё. Она вскрикнула – не от боли, а от шока, от этой внезапной, всепоглощающей полноты. Она была такой тугой, такой обжигающе горячей внутри. Я замер на мгновение, наслаждаясь этим ощущением, чувствуя, как её внутренности судорожно обжимают меня. А потом я начал двигаться. Глубоко, медленно, с животной силой, трахая её под открытым небом, как и обещал.

Я вошёл в неё не просто толчком, а медленным, неумолимым ввинчиванием, заставляя каждую складочку её влагалища растягиваться и принимать мою толщину. Она выдохла мой имя, и её ноги инстинктивно обвились вокруг моих бёдер, притягивая меня глубже. Я наклонился и захватил её губы в поцелуй. Это был не нежный поцелуй, а властный, голодный, в котором тонули её стоны. Её стоны… они были музыкой. Сначала тихие, прерывистые, а затем всё более громкие, отчаянные, животные. Они сливались с шелестом листьев, наполняя лес нашей страстью.

Я установил ритм – глубокие, размеренные толчки, от которых её тело вздрагивало, а пальцы впивались мне в спину. Она кончала первый раз внезапно – её тело выгнулось, изогнулось, и она сжала мой член с такой силой, что у меня потемнело в глазах. Она лежала, тяжело дыша, но я не остановился. И тогда я снова опустил руку между наших тел. Мои пальцы нашли её клитор, всё ещё гиперчувствительный после оргазма, и я начал стимулировать его снова – быстро, безжалостно, в такт своим толчкам. Она взорвалась. Не просто кончила, а её тело разорвало новой, ещё более мощной судорогой. Её крик был оглушительным. И в этот раз её внутренние мышцы сжали мой член с такой невероятной силой, выжимая из меня моё семя.

Я не смог сдержаться. С громким, хриплым рыком я вогнал себя в неё до самого предела и кончил, заполняя её тёплой, жидкой полнотой, чувствуя, как каждое её последующее содрогание выжимает из меня последние капли. Я рухнул на неё, прижимая к пледу, нашёл её метку и прижался к ней губами, пока наши тела медленно успокаивались. Я видел, как она сжимает кулаки, как её тело напрягается в попытке сдержать бушующую внутри неё волчью сущность. Её клыки, маленькие и острые, уже показались, выдавая ту борьбу, что кипела в ней. Она пыталась оставаться «Никой» – той самой аспиранткой, писательницей.

И тогда я, всё ещё находясь внутри неё, приподнялся на локтях и посмотрел ей прямо в глаза. Мои собственные клыки обнажились в ответ на её внутренний бой.

– Ника, – сказал я, и мой голос был низким, обволакивающим, полным разрешения и приказа одновременно. – Хватит сдерживаться. Поставь свою метку.

Я наклонил голову, подставляя ей шею, прямо над ключицей – самое уязвимое и сакральное место.

– Я твой. Так же, как и ты – моя. Докажи это.

В её глазах что-то щёлкнуло. Страх сменился решимостью. И тогда она, моя маленькая, строптивая волчица, впилась мне в шею. И в тот самый миг, когда её зубы впились в мою плоть, посылая по всему телу волну острой, сладкой боли, я ответил ей взаимностью. Я наклонился к её шее, с другой стороны, и мои собственные клыки, уже давно готовые к этому, легко вошли в её кожу.

Это был не просто укус. Это был симбиоз. Обмен. Пока её суть вливалась в меня через рану, моя входила в неё. Две метки. Два шрама. Два знака, которые теперь навсегда связывали нас воедино не просто узами альфы и самки, а чем-то гораздо более глубоким – взаимной, добровольной принадлежностью.

Когда мы оторвались, на наших шеях алели одинаковые следы. Она смотрела на меня, тяжело дыша, и в её глазах не было ни страха, ни сомнений. Только принятие. И любовь. Дикая, всепоглощающая, как и мы сами.

- Ника, когда ты в последний раз выпускала волчицу?, - спросил ее я

Её глаза расширились от шока, будто я вытащил на свет её самый постыдный секрет. Дыхание перехватило.

– Я… – голос сорвался на шёпот. – Я не помню. Лет в шестнадцать, наверное. Это было… страшно. Я не могла контролировать… – она замолчала, сглотнув.

– И с тех пор держишь её в клетке? – я провёл пальцем по свежей метке на её шее. – Пока писала о дикой страсти, сама боялась собственной сути?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

– Больше не надо, – я прижал ладонь к её метке, чувствуя, как под кожей бьётся её учащённый пульс. – Она – часть тебя. Та, что сделала тебя моей. И сегодня… – я обнажил клыки в обещающей улыбке, – …мы позволим ей выйти на прогулку.

Её глаза наполнились животным страхом. – Я боюсь… Она… я не могу её контролировать. Я как будто отключаюсь…

Я мягко, но настойчиво стянул с неё платье, затем быстро разделся сам, стоя перед ней во всей своей, теперь и её, первозданной сути.

– Знаешь, – сказал я, и в моём голосе не было осуждения, лишь констатация факта, – если волка оставлять голодать так долго, это естественно.

Я подошёл вплотную, заставляя её кожу касаться моей.

– Но теперь у твоей волчицы есть волк. И он не даст ей забыть, кто она.

Я посмотрел ей прямо в глаза, и в моём взгляде был не приказ, а позволение. Разрешение быть собой. Полностью.

– Обращайся.

Она вся залилась румянцем, её щёки пылали, и она поспешно отвернулась, пытаясь прикрыться руками.

– Не надо, – мягко, но твёрдо сказал я, убирая её руки. – Я хочу видеть. Всю.

Воздух вокруг задрожал, и там, где только что стояла смущённая девушка, теперь лежала волчица. Боже. Она была… белой. Чистейшего, ослепительного снежного цвета, без единой тёмной отметины. Её шерсть переливалась в лунном свете, а глаза, те самые, что смотрели на меня с вызовом и страхом, теперь сияли холодным, диким сапфировым огнём.

Я не видел белых волчиц. Очень, очень давно. Они были легендой, почти исчезнувшим видом, чья магия и чистота крови делали их желанной, но почти недостижимой добычей для любой стаи. И найти пару им было практически невозможно — их природа была слишком уникальной, слишком особенной.

И вот она. Моя Ника.

Мой собственный чёрный как смоль волк, что вырвался на свободу в тот же миг, смотрел на неё заворожённо. Мы были противоположностями. Абсолютными. Ночь и день. Тень и свет.

– Мы как инь и ян, – прорычал я, подходя к ней и касаясь своей чёрной мордой её белоснежной шеи, прямо над свежей меткой, которая теперь проявилась и на её шкуре. – Идеальное равновесие.

Ирония судьбы была изощрённой. Я, альфа стаи чёрных волков, чья сила заключалась в тени и мощи, нашёл свою пару в самом редком, самом чистом существе, какое только могло существовать. И в этот момент я понял, что наша связь была предначертана чем-то большим, чем просто случайность. Это была судьба.

Она вдруг вскочила, как ошпаренная. Её белое тело метнулось в сторону, и прежде чем я успел сообразить, она рванула вглубь леса, растворяясь в тенях между деревьями.

Инстинкт сжал меня стальными тисками.

Беглянка.

– Стой! – из моей груди вырвался громовой рык, от которого с ветвей посыпалась листва.

Мой чёрный волк рванул с места в погоню. Это была не игра. Это был древний танец – преследование и бегство. И я знал, что когда я её догоню… это будет не просто обладание. Это будет завоевание. Окончательное и бесповоротное.

Она неслась сквозь чащу, белое пятно её шкуры мелькало между тёмных стволов, как призрачный огонёк. Я мчался за ней, чёрная тень, поглощающая расстояние. Мои лапы с силой отталкивались от земли, мышцы горели.

Мой волк был в ярости, в шоке.

Самка убегает.

Это было против всех законов, против самой его природы. Но сквозь ярость пробивалось нечто иное – дикая, первобытная гордость. Она была не из робких. Она была сильной. Быстрой. И это делало её в тысячу раз желаннее.

И жадность. Жажда обладания, что пылала в нём, затмевала всё.

Не уйдёт,

– пронеслось в сознании, слитом с инстинктом.

Догоню. И прямо здесь, на земле, в папоротниках, под открытым небом, сделаю её своей. Снова. Только теперь – в истинной форме.

Я настигал её. Запах её страха и возбуждения ударил в ноздри, сводя с ума. Ещё один рывок – и я прыгнул. Я догнал её в небольшой ложбине, заросшей папоротником. Последний мощный прыжок – и я накрыл её своим телом, прижав к влажной земле. Она попыталась вырваться, отчаянно дернувшись подо мной, но мои лапы и вес были неумолимы.

Затем я закусил её за загривок – нежно, но твёрдо, так, как это делает волк, чтобы обездвижить самку. Её тело мгновенно обмякло, подчиняясь древнему инстинкту. Из её горла вырвался тихий, сдавленный визг – не боли, а капитуляции. Я чувствовал, как бьётся её сердце, как дрожит всё её существо. Она была поймана. Покорена. И теперь я собирался закрепить свой статус самым примитивным и самым честным способом, известным нашему виду.

Её тело инстинктивно подчинилось, задняя часть приподнялась, предоставляя мне доступ. Всё ещё прикусывая её холку, я вошел в неё. Её влагалище в этой форме было иным – более тугой, более дикой, обжигающе горячей оболочкой, сжимающейся вокруг моего члена.

Разум, ещё хранивший остатки человеческой логики, пытался просигналить:

«Главное – не кончить внутрь. Щенята появятся раньше времени…»

Но это была лишь искра, тут же затопленная ураганом инстинкта. Я трахал её, отдаваясь всей своей животной сутью. Каждый толчок был заявлением прав, каждый стон из её горла – музыкой подчинения. Она визжала, её тело выгибалось, принимая меня, и её внутренности сжимали меня с такой первобытной, неукротимой силой. И я… я не смог. Не смог пойти против природы. С оглушительным, победным рыком я вогнал себя в неё до самого основания и кончил, изливая своё семя глубоко внутрь, в свою самку, помечая её изнутри так же властно, как и снаружи. Это было сильнее меня. Сильнее разума. Это была сама жизнь, требующая продолжения.

Моя

жизнь, сплетённая с её.

Искра. Ослепительная вспышка, смешавшая воедино боль, наслаждение и животный триумф. А потом… тишина. Давление челюстей ослабло, массивные формы растворились в лунном свете.

Мы лежали на траве. Голые. Дыхание сбивчивое, кожа влажная от пота и… всего остального. Я чувствовал её под собой, её спину, прижатую к моей груди, её запах, теперь навсегда смешанный с моим.

Она не двигалась. Только грудь её высоко вздымалась. Я медленно, почти нежно, провёл рукой по её бедру, чувствуя, как она вздрагивает.

– Ника? – тихо позвал я.

Она не ответила. Но её рука поднялась и легла поверх моей, пальцы сцепились с моими. Этого было достаточно. Мы лежали так, под звёздами, два зверя, снова ставшие людьми, но навсегда изменившиеся. И где-то глубоко внутри неё, я знал, уже могла зарождаться новая жизнь. Наша жизнь.

- Артем ты ты кончил …

Её голос был тихим, прерывистым шёпотом, полным не столько упрёка, сколько осознания необратимости случившегося.

– Да, – ответил я, не пытаясь оправдываться или смягчать удар. Моя ладонь лежала на её животе, чувствуя под кожей лёгкую дрожь. – Кончил. Внутрь.

Я перевернул её ко мне, заставив встретиться взглядом. В её глазах не было ужаса. Было понимание. Принятие. И та же самая, дикая решимость, что горела во мне.

– Ты – моя самка, – сказал я, и это был не вопрос, а констатация свершившегося факта. – И теперь всё идёт своим чередом.

Она ничего не сказала. Просто прижалась лбом к моей груди, и её рука сжимала мою ещё сильнее. Ответ был ясен без слов. Она принимала всё. И меня, и последствия, и наше общее будущее, каким бы стремительным оно ни оказалось.

- Но...но рано..

Она произнесла это не с испугом, а с лёгкой, почти смиренной улыбкой в голосе. В её словах была не жалоба, а констатация факта, смешанная с странным облегчением.

Я рассмеялся. Коротко, глухо.

– Знаю, что рано, – провёл я рукой по её спине. – Но, кажется, мой волк решил, что ждать достаточно. Что все эти игры, все эти «проверки глав»… они были лишь прелюдией к главному.

Я приподнялся на локте, глядя на неё.

– Мы и правда только начали, Ника. Но начали – по-настоящему. Теперь у нас есть срок. И я обещаю, – я поцеловал её в макушку, – мы успеем всё. И романы проверить, и в туалетах пошалить… пока твой животик не станет мешать.

Она фыркнула, пряча лицо у меня на груди, но её плечи чуть вздрогнули от смеха. Да, всё шло не по плану. Но это был

наш

неплан. И он был идеален.

Мы дошли до опушки. Воздух был пуст, но не безмолвен. Он был наполнен тишиной, которую можно было пощупать – густой, почтительной, выстеленной на километр вокруг. Я чуял их – своих волков. Но не здесь, не рядом. Они отошли. Создали периметр. Охраняли зону. Не просто место для пикника. А священное пространство, где альфа помечал свою самку. Где решалась судьба стаи. Ни один звук, ни один запах чужого не должен был нарушить этот ритуал.

Я натянул штаны, глядя вглубь леса. Они были там. Мои стражи. Моя стая. И они обеспечили нам ту самую неприкосновенность, что полагалась нам по праву. Теперь, когда всё было кончено, они не бросятся с поздравлениями. Они будут ждать, пока мы сами не выйдем к ним. Потому что некоторые моменты – только для двоих. Я усадил Нику в машину и повёз. Не к ней, а к себе. В мою крепость, моё логово. Теперь её место было только рядом со мной. В моей постели. И никак иначе.

Пока она молча смотрела в окно, переваривая всё, что случилось, я достал телефон. Не стал скрывать, не стал тянуть. Решение было принято. Окончательно.

Набрал Иру.

– Через три дня, – сказал я, как только она подняла трубку, не давая ей вставить и слова. – Полнолуние. Наша свадьба. Готовьте всё.

В трубке повисла секундная тишина, а затем раздался её сдавленный, полный восторга смех.

– Наконец-то! Я же говорила! Детали, Тём, мне нужны детали!

– Детали обсудим завтра, – оборвал я, бросая взгляд на Нику. – Главное – готовьте всё. И передай братьям и сестре

Я положил трубку. Всё. Точка невозврата пройдена. Через три дня она станет моей женой перед лицом всей стаи. Официально. И навсегда.

Ника сидела, прижавшись лбом к прохладному стеклу, но я видел её отражение в нём. Её глаза были широко раскрыты, в них читалась не буря эмоций, а глубокая, оглушённая тишина. Тишина полного шока. Она переваривала. За неделю. Всего за неделю её жизнь превратилась в один из её же романов, только в тысячу раз более безумный и необратимый. Аспирантка, писавшая тайком порно… стала помеченной самкой альфы стаи волков. Её представили семье. Сделали предложение. И теперь… свадьба. Через три дня.

Она медленно повернула ко мне голову.

– Три дня? – её голос прозвучал хрипло, как будто она только что пробежала марафон.

– Три дня, – подтвердил я, не отводя взгляда от дороги. – В полнолуние. Так положено.

Она снова уставилась в окно, но теперь её плечи не были такими напряжёнными. В них читалась не борьба, а странное, начинающееся принятие. Шок ещё не прошёл, но он начал сменяться чем-то другим. Пониманием, что поезд тронулся и с него уже не сойти. И, возможно, даже… предвкушением.

Глава 24. Родители

Мы приехали ко мне. В его логово. Всё здесь дышало им – дорогая, минималистичная мебель, вид на ночной город, запах кожи и чего-то дикого, что теперь было и моим запахом.

Я стояла посреди гостиной, всё ещё чувствуя под ногами качающуюся палубу собственной жизни. И тогда я повернулась к нему.

– Артем, – сказала я, и мой голос прозвучал удивительно твёрдо. – Я должна сообщить родителям.

Он поднял на меня бровь, в его взгляде читалось одобрение.

Я достала телефон, набрала знакомый номер и, прежде чем кто-то успел ответить, добавила с лёгкой, ироничной улыбкой, глядя прямо на него:

– Они явно будут счастливы, что их дочка, наконец, остепенилась. Да ещё и… выпустила волка.

В трубке послышался голос мамы: «Алло? Ника, дорогая, ты где?» Я поднесла телефон к уху, всё ещё не сводя с Артема взгляда. Самое интересное начиналось сейчас.

Я поднесла телефон к уху, всё ещё не сводя с Артема взгляда.

– Мам, привет, – начала я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Ника, дорогая, что случилось? Ты где? – её голос был полон обычного материнского беспокойства.

– Всё в порядке, мам. Более чем. Я… я выхожу замуж.

В трубке воцарилась такая тишина, что я услышала, как на кухне у родителей капает кран.

– За… замуж? – наконец выдавила мама. – За кого? Ты же ни с кем не встречалась!

Я сделала глубокий вдох.

– Его зовут Артем. Артем Волков.

Пауза стала ещё громче. Потом я услышала, как телефон перехватил отец, его голос прозвучал низко и сухо:

– Волков? К какой стае он относится, дочка?

Я посмотрела на Артема. Он стоял, скрестив руки, и слушал с лёгкой, хищной ухмылкой. Я выпрямила спину.

– Стая Чёрных Волков, папа. Владыка Теней. И… альфа нашего города.

Из трубки донёсся резкий, сдавленный вздох отца, а потом – приглушённое мамино: «Боже правый…»

– Владыка… – голос отца дрогнул. – Ника, ты понимаешь, что это значит?

– Да, папа, – сказала я тихо, но чётко. – Понимаю. Всё. И он… он мой.

В трубке снова повисло молчание, но на этот раз в нём читалось не шокированное непонимание, а нечто иное… почтительное, даже пугающее принятие. Они поняли. Поняли раз и навсегда, что жизнь их дочери только что изменилась до неузнаваемости. И отката назад не будет.

Я протянула телефон Артему. Он взял его с той же небрежной уверенностью, с какой делал всё.

– Ну что ж, – его голос прозвучал в тишине комнаты низко и весомо, без тени сомнения или подобострастия. – Ваш Владыка и, по совместительству, жених вашей дочери, готов к знакомству. Назовите свою стаю и место.

В трубке послышался глубокий вдох моего отца. Его голос, когда он заговорил, приобрёл новые, формальные и уважительные нотки.

– Стая Белых Волков. Дом за границей Леса, близ Водопада. – Он сделал крошечную паузу. – Завтра. В 18:00.

– Буду, – коротко бросил Артем и положил трубку, даже не попрощавшись. Он посмотрел на меня. – Белые Волки. Редко встречаются. Интересно. Попрщался и повесил трубку

Он произнёс это не с угрозой, а с лёгким, искренним удивлением, откинувшись на спинку дивана.

– Честно, – сказал он, глядя в потолок, – даже не знал, что вы на моей земле. Белые Волки… Легенды. Призраки. Говорили, вы почти исчезли, ушли в самые глухие уголки.

Он повернул ко мне голову, и в его глазах загорелся тот самый, знакомый мне огонь охотника и стратега.

– Интересно, что заставило их выйти из тени. И почему именно сейчас.

Его взгляд скользнул по мне, по моей белой, в его представлении, шкуре, и его губы тронула медленная улыбка.

– Хотя… теперь я начинаю догадываться. Возможно, они всё это время ждали. Ждали тебя. И ждали, когда появится подходящий… волк.

Завтрашняя встреча приобрела новый, куда более глубокий и опасный оттенок. Это была уже не просто встреча родителей жениха и невесты. Это была встреча двух древних кланов. И я была живым мостом между ними.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 25. Миссия

Ника смущённо отвела взгляд, но я видел, как шевельнулись уголки её губ. Да, конечно, она знала. Что твой жених – Владыка Теней и альфа всего города, было невозможно не знать. Да я и не пытался скрывать.

– Мне этого хватало, – сказал я, пожимая плечами, глядя на огни города за окном. – Быть в центре, но под своей личиной. Читать лекции о Пушкине и Толстом, видеть, как загораются глаза у студентов… Это было моим хобби. Способом оставаться… частью чего-то нормального. Пока я не нашёл своё новое хобби. – Я повернулся к ней. – Оно оказалось куда увлекательнее.

Она покраснела, и я засмеялся. Да, быть альфой – это власть и ответственность. Но преподавать… это была та часть моей души, что ещё помнила, каково это – быть просто… человеком. И теперь, с ней, эти две части моей жизни наконец-то переплелись. И, чёрт возьми, это было идеально.

Я наклонился и коснулся губами её ключицы, чувствуя под ними тонкую, хрупкую кость. Затем я переместился чуть выше, к тому месту на её шее, где был свежий след моих зубов. Вторая метка. Я провёл по нему кончиком языка, ощущая лёгкую шероховатость кожи и её соль.

– Две метки, – прошептал я ей в кожу. – Мои. На тебе.

Это было больше, чем обладание. Это было наслоение. Первая – заявление прав. Вторая – взаимность, союз. И теперь они горели на её коже, как двойное клеймо, связывающее её со мной неразрывно. Я прижался лбом к её плечу, вдыхая наш общий запах, и понял, что никакая власть в мире не сравнится с этим чувством. Она уснула в моих объятиях, её дыхание стало ровным и глубоким, а тело полностью расслабилось, доверяя мне свою тяжесть. Я аккуратно высвободился, накрыл её пледом и вышел на балкон.

Ночь была прохладной. Я набрал Дена.

– Ден, – сказал я, как только он взял трубку. – У меня серьезный разговор.

– Слушаю – его голос тут же стал собранным, все шутки куда-то испарились.

– Ника… она подавляла волка. С детства. Боялась его. – Я сделал паузу, давая ему осознать. – И ещё кое-что. Она… из стаи Белых.

В трубке повисла такая тишина, что я услышал, как на другом конце города Ден затаил дыхание.

– Белых? – наконец выдавил он. – Серьёзно, Тём? Тех самых?

– Тех самых, – подтвердил я. – Завтра в восемнадцать часов едем знакомиться. К Водопаду.

– Чёрт, – тихо свистнул Ден. – Это… это меняет всё. Кир и Лина тоже должны знать. Будем готовы ко всему.

– Ден, Белые волки были не просто редки. Они - генетические узники собственной уникальности. Их особая кровь, их магия – всё это делает их замкнутой системой. Найти пару они могли только среди себе подобных, а их с каждым поколением становилось всё меньше. Всего пара десятков на весь мир. Смешение с другими стаями было биологически бесплодным – не рождались щенки, не было той самой «истинности», зова плоти, что заставляет волка признать самку.

- Да, знаю..

- Ден, но вот в чем суть,

Я

ощущаю её как пару. Мой волк, чёрный как ночь, учуял это мгновенно и взял своё, невзирая на цвет её шкуры.

В трубке повисло долгое, многозначительное молчание.

– Чёрт, – наконец выдохнул он, и в его голосе не было и тени привычной шутки. – Ты понимаешь, что это значит? Если это правда…

– Это значит, – перебил я его, – что брат и сестра не зря все эти десятки лет сидели в холостяках. Не из-за заносчивости. А потому что не могли найти пару.

– Боже, – прошептал Ден. – Альфа, это… это больше, чем брак. Это союз кланов. Исторический.

– Именно поэтому, – сказал я твёрдо, – завтра со мной едут Кир и Лина. Если это переговоры о судьбе целой стаи, мне нужны мои лучшие дипломат и стратег. И скажи Киру… – я сделал паузу, – …пусть готовится. Если всё так, как мы думаем, то у него и у других наших холостяков вскоре может появиться весьма… эксклюзивная очередь из женихов и невест.

Ден фыркнул, но это был нервный, взволнованный звук.

– Понял. Собираем совет. И, Тём… – его голос снова стал серьёзным, – удачи.

Я положил трубку. Да. Завтрашний день мог навсегда изменить не только нашу с Никой жизнь, но и всю карту волчьего мира. И я был готов сыграть эту партию.

Утром, пока мы собирались, атмосфера была напряжённой, но уже не из-за стыда или смущения, а из-за предстоящей миссии. Я аккуратно, застёгивая манжету, спросил:

– Ник, а у тебя есть… братья? Сёстры?

Она поправляла платье перед зеркалом и на секунду замерла.

– Да, – ответила она, встретив мой взгляд в отражении. – Старший брат и младшая сестра.

Она произнесла это просто, но для меня эти слова прозвучали как гром. Не просто семья. Потенциальные партнёры. Возможность для моих одиноких волков. Кир, с его холодным умом, и этот «родная сестра»… Лина и «старший брат Ники»…

– Понятно, – кивнул я, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально. – Буду рад познакомиться со всей семьёй.

Но внутри всё закипало. Эта поездка превращалась из знакомства с родителями в настоящую дипломатическую миссию по спасению вымирающего вида. И моя Ника была ключом ко всему

Мы вышли к машине, где уже ждали Кир и Лина. Они были серьёзны, собранны, в их позах читалась готовность к переговорам, а не к семейному ужину. Пока мы садились, я поймал себя на мысли, которая крутилась в голове с утра.

Только бы дождаться двух недель.

Двух недель, чтобы узнать, возымел ли эффект тот дикий, инстинктивный секс в лесу. Беременна ли она. Станет ли наша связь не просто союзом, но и биологическим доказательством того, что смешение кровей возможно.

И глядя на Кирилла на и на Лину, я подумал:

«И заодно… Кирилл и Лина могли бы найти себе пары там, в стае Белых.»

Эта мысль уже не была фантастикой. Она была стратегией. Планом по спасению. И сегодняшний визит был первым шагом. Мы ехали не просто свататься. Мы ехали с предложением, которое могло перевернуть мир обоих кланов. И от того, как мы себя поведём, зависело, увидят ли в нас Белые Волки угрозу или спасение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 26. Погоня

Мы ехали. Я смотрела на затылок Артема и понимала. Понимала, что эта поездка – с двумя целями. Да, познакомить меня с родителями. Но также… представить мою стаю его брату и сестре. Как потенциальных партнёров.

И знаете что? Я не расстраивалась. Потому что я помнила. Помнила грусть в глазах матери, когда она говорила о нашем вымирающем роде. Помнила своего двоюродного брата, такого же одинокого, как и я до недавнего времени. Помнила сестру, которая уже почти потеряла надежду.

Я волновалась. Не из-за расчёта Артема, а из-за надежды. Вдруг? Вдруг для них тоже найдётся тот, кто разбудит спящего внутри волка? Вдруг наша встреча станет не только моим спасением, но и спасением для других Белых?

Так что да, я понимала. И в этом понимании не было обиды. Была лишь тихая, трепетная надежда, что сегодняшний день изменит к лучшему не только мою жизнь, но и жизни тех, кого я любила.

– Артем, – тихо сказала я, нарушая напряжённое молчание в салоне. – Я поняла.

Он мгновенно напрягся, его пальцы сжали руль. Он, вероятно, ожидал упрёков, вопросов, может, даже слёз.

– Не переживай так, – продолжила я, и в моём голосе прозвучала лёгкая, почти невесомая улыбка. – От тебя разит волнением. Всё будет хорошо.

Он… опешил. Я видела, как его плечи дёрнулись от неожиданности, а в зеркале заднего вида мелькнуло его удивлённое лицо. Он привык всё контролировать, всё просчитывать. А тут его маленькая, якобы наивная волчица, не только раскусила его многоходовку, но и… успокаивала его.

Он медленно выдохнул, и некоторое напряжение покинуло его спину.

– Надеюсь, ты права, – тихо ответил он, и в его голосе впервые за всю поездку прозвучала не сталь альфы, а что-то более человеческое. – Надеюсь.

Машина плавно остановилась. Мы подъехали к… моему дому. Моему настоящему, семейному гнезду.

Оно стояло на самой окраине леса, у подножия невысоких холмов, откуда уже был слышен отдалённый рёв Водопада. Место было уединённым, скрытым от чужих глаз, вдали от основных территорий стаи Чёрных Волков. Дом был не большим и помпезным, а скорее старым, добротным срубом, вросшим в землю, с тёплым светом в окнах и дымком, поднимающимся из трубы.

Я вышла из машины, и знакомый запах – хвои, влажного мха и домашнего очага – ударил мне в нос, вызвав внезапный прилив ностальгии и волнения. Это было место моего детства. Место, где я училась скрывать свою истинную суть. И теперь я возвращалась сюда совсем другой. И не одна.

Я обернулась, глядя на Артема, Кира и Лину, вышедших из машины. Они стояли, оценивая взглядом это скрытое убежище Белых Волков. Для них это была неизведанная, почти мифическая земля. Для меня – возвращение домой, которое ощущлось как самый важный и самый страшный экзамен в жизни.

Нас встретили на пороге. Отец, Дмитрий Александрович, сдержанный и строгий. Мама с тревогой и надеждой в глазах. Мой брат Фил – вечный позёр и задира – с ухмылкой представился: «Филипп Дмитриевич». И Лиз… моя сестрёнка, уже не ребёнок, а двадцатилетняя девушка, робко выглядывающая из-за отцовского плеча.

И тут всё завертелось. Фил, с его обаянием наглеца, протянул руку Лине. И… что-то щёлкнуло. Лину буквально затрясло. Её глаза на мгновение стали чисто волчьими, жёлтыми и дикими. Она резко отпрянула, развернулась и, не сказав ни слова, бросилась в лес.

– Ух! – фыркнул Фил, и в его глазах вспыхнул азарт охотника. – Классная игра намечается!

Он тут же обратился и помчался за ней, два силуэта растворились между деревьями.

А я… я перевела взгляд на Кирилла. Он смотрел на Лиз. Не просто смотрел. Он

пожирал

её взглядом. И этот взгляд… я узнала его. Тот самый, первобытный, одержимый голод, что был в глазах Артема, когда он впервые по-настоящему посмотрел на меня.

Как у Артема,

– пронеслось у меня в голове. Эксперимент только начался, а уже дал первые, оглушительные результаты.

Мы с Артемом стояли, не в силах пошевелиться. Лиз, увидев этот голодный взгляд Кирилла, тихо пискнула – не испуганно, а с тем самым первобытным страхом-предвкушением добычи, что знает – её сейчас поймают. Она резко метнулась, её форма растворилась в сиянии, и на её месте оказалась белая волчица, которая рванула в другую сторону от той, куда умчались Фил и Лина.

А Кир… Кир не бросился сразу. Он стоял и наблюдал. С холодной, хищной улыбкой он следил, как его белая волчица отдаляется, давая ей фору.

Хотел побегать.

И вот, когда она почти скрылась из виду, он обратился. Его чёрный, массивный волк возник на том же месте. Он издал низкий, обещающий рык и бегом, мощным и неумолимым, помчался за ней.

Родители стояли в полном, оглушённом шоке, глядя на то, как их дочь и гости обратились и помчались в лес в дикой погоне. Мы с Артемом переглянулись. В его глазах читалось то же, что и во мне:

«Ну вот, началось…»

Наш «дипломатический визит» превратился в первобытную охоту в считанные секунды. Артем медленно перевёл взгляд с леса, где только что скрылись две пары, на моих родителей. Он выглядел… не то чтобы смущённым. Скорее, ошеломлённым мощью того, что только что произошло.

– Прошу прощения, – сказал он, и его голос, обычно такой уверенный, звучал приглушённо. – Я… не ожидал, что сила истинности проявится так… резко. И так оглушительно. Ни для брата, ни для сестры.

Он провёл рукой по волосам, редкий жест неуверенности.

– Мы предполагали возможность… но чтобы с первого взгляда, с первого запаха… – он покачал головой, глядя в ту сторону, где скрылся Кир. – Это сильнее любого из нас.

Мои родители молчали, всё ещё переваривая шок. Но в их глазах, особенно в глазах отца, помимо потрясения, начала проступать какая-то новая, сложная эмоция. Не гнев. Не страх. А… осознание. Осознание того, что они только что стали свидетелями не нарушения этикета, а проявления древней, неукротимой магии, которая, возможно, была единственным спасением для их рода.

Я не выдержала и бросилась к ним, обвивая руками и отца, и маму. Они были моей скалой, моим домом, и видеть их в таком шоке было невыносимо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мама, обнимая меня, отстранилась и её пальцы дрожа коснулись двух меток на моей шее – свежей и той, что была чуть старше.

– Боже, Ника, – прошептала она, и в её голосе читалась смесь ужаса и странного облегчения. – Он уже… отметил тебя. Дважды??? – Она покачала головой, но в её глазах мелькнула тень улыбки. – Ну и нравы у молодежи…

Отец, обычно такой сдержанный, тихо хихикнул, глядя на Артема с новым, уважительным интересом.

– Дважды, говоришь? – он хмыкнул. – Решительный парень. Одобряю.

И в этот момент, среди всего этого хаоса, я поняла – они приняли. Приняли его. Приняли нас. И безумие этого дня было лишь началом нашей новой, общей истории. И это было самым поразительным. Среди всей этой суматохи, первобытных погонь и шока, ни мои родители, ни сам Артем ни разу не обмолвились о его истинном статусе. Не прозвучало ни «Владыка», ни «Альфа Чёрной Стаи». Для них в этот момент он был просто Артемом. Волком, который пометил их дочь. Дважды. Будущим мужем. Они видели не правителя вражеской стаи, а того, кого их дочь выбрала сама. И кого их древняя кровь признала своим. Всё остальное – власть, территории, древние распри – в этот момент не имело никакого значения. Я вышла на крыльцо, чтобы перевести дух и оставить их обсуждать судьбы стай и детали свадьбы, которая из гипотетической стала неизбежной всего за пару часов. Воздух был холодным и чистым.

И тут я увидела их. Из чащи леса, откуда доносился лишь отдалённый рёв водопада, вышли Лина и Фил. И картина была… поразительной.

Фил, мой вечный задира и позёр, нёс на руках закутанную в большой шерстяной плед Лину. Вторым пледом он укутал себя поверх плеч. Лина, всегда такая бойкая, дерзкая и уверенная, теперь казалась маленькой и хрупкой. Она прижималась к его груди, а её глаза, обычно полные огня, были широко раскрыты и полны какого-то испуганного, шокированного благоговения. Она была абсолютно податливой, доверявшей ему каждое своё движение. Они молча прошли мимо меня, и Фил, обычно такой болтливый, лишь кивнул мне, его взгляд был серьёзным и… защищающим. Они скрылись в доме, и я осталась стоять, понимая, что ещё одна невероятная пара только что родилась на моих глазах. Игра определённо была «классной», как и предсказывал Фил. И, кажется, у него уже был выигрышный приз.

С другой стороны опушки я увидела Лиз. Она всё ещё была в облике волка – белым, почти светящимся призраком на фоне тёмного леса. Она медленно, крадучись, пробиралась между деревьями, явно пытаясь скрыться и затаиться. И тут раздался вой. Не просто вой, а мощный, протяжный зов Кира. Он не просто сообщал о своём местонахождении. Его вой был вызовом. Заявлением.

«Я здесь. И я тебя чую.»

И зная Лиз… она не из тех, кто сдаётся легко. Она была упрямой, независимой, и пометить себя она так просто не даст.

В этот момент, будто сама тень, Кир выпрыгнул на неё сверху, прямо со ствола старого дуба. Он с силой прижал её к земле своим весом, обездвижив. Белая волчица отчаянно дёрнулась под ним, но он был сильнее, тяжелее. Его чёрная шкура резко контрастировала с её белизной. Началась настоящая борьба. Не игра, а древний ритуал подчинения и сопротивления. И было ясно, что Кир не отпустит, пока не добьётся своего. Лиз на мгновение замерла под ним, её тело обмякло, будто она сдалась. Кир, почувствовав это, расслабил хватку на доли секунды, его рычание стало глуше, почти торжествующим. Он уже чуял момент, когда его зубы сомкнутся на её холке и в этот миг она действовала. Резким, змеиным движением она выскользнула из-под него, её белое тело метнулось в сторону, и она рванула прочь с новой силой, прямо к грохочущему Водопаду.

Я услышала, как Кир издал не раздражённый, а…

довольный

рык. Низкий, полный азарта и одобрения. Её уловка не разозлила его. Она лишь подлила масла в огонь охоты. Он рванул за ней, чёрная молния, преследующая белый призрак. Эта погоня была не просто про метку. Она была про завоевание. И оба, казалось, получали от этого невероятное удовольствие.

Да, братья так похожи, – промелькнула у меня мысль, пока я следила за этой дикой, прекрасной погоней. Та же одержимость, то же наслаждение от сопротивления, та же неумолимая воля.

И тут сзади меня обнял Артем. Его руки обхватили мою талию, а губы прижались к моей шее, прямо между двумя его метками.

– Наблюдаешь за младшим поколением? – прошептал он, и его голос вибрировал у меня в костях. – Скоро и у них всё решится. А пока… – он развернул меня к себе, и в его глазах горел знакомый огонь, – …может, повторим их опыт? Только без побега. Я уже нашёл то, что искал.

И он поцеловал меня, пока вдалеке затихал весёлый, азартный рык его брата, преследующего свою непокорную белую волчицу.

Мы отошли подальше от дома, вглубь старого леса. Свет луны пробивался сквозь кроны, окрашивая всё в серебристые тона. Артем, с его вечной уверенностью, помог мне снять платье, его пальцы скользнули по моей коже с привычной властной нежностью.

А потом… потом я обратилась. Не в страхе, не в бегстве. А в порыве чистой, дикой радости. Моя белая шкура вспыхнула в лунном свете, и я рванула прочь, в чащу, оставив его стоять с моим платьем в руках. Я чувствовала его ошарашенность через нашу связь. Он так и остался на месте, на секунду полностью выбитый из колеи. А мне было так смешно! Эта свобода, этот внезапный каприз… это было восхитительно. И тогда я почувствовала. Запах. Привычный, дикий, пьянящий. И тяжёлый, быстрый топот.

Бежит.

За мной бежит.

Игра началась. Снова. Но на этот раз – по моим правилам.

Я металась между деревьями, не просто убегая, а ведя его. Я знала каждую тропинку, каждый камень. Мой инстинкт вёл меня туда, в самую глубь леса, к тому месту, куда я бегала прятаться в детстве. К поляне светлячков, что скрывалась у самого ручья. А он… он бежал за мной. Я слышала его тяжёлое, ровное дыхание, чувствовала, как его мощные лапы с силой отталкиваются от земли. Он не просто преследовал. Он

нагонял

. С каждой секундой его запах становился гуще, громче, его присутствие – весомее. Он не пытался срезать путь или обогнать. Он просто неумолимо сокращал дистанцию, как настоящий охотник, знающий, что добыча уже почти в лапах.

И тут я выбежала на поляну. Воздух дрожал от тишины, нарушаемой лишь шепотом ручья. И вид… вид был точно таким же, как в детстве. Высокая, серебрящаяся от росы трава, тёмная лента ручья и… море. Целое море светлячков. Тысячи крошечных зелёных огоньков танцевали в воздухе, зажигая ночь волшебным, живым светом. Я остановилась, заворожённая, забыв на мгновение о погоне. И тогда Артем спокойно, без спешки, подошёл ко мне. Его чёрный волк возник на краю поляны, его силуэт был массивным на фоне этого хрупкого чуда. Он не рычал, не бросался. Он просто подошёл и встал рядом, его горячее дыхание коснулось моей шерсти. Мы стояли так – белая волчица и чёрный волк – в самом сердце танцующих огней, и всё было идеально. Погоня закончилась. Осталось только это – тишина, красота и он.

Его голос прозвучал прямо у меня в голове, спокойный и полный той самой, знакомой ухмылки.

«Ты всегда будешь от меня бегать?»

Я мысленно хихикнула, глядя на него своими волчьими глазами, в которых отражались тысячи светлячков.

«Ага,»

– ответила я, и в этом одном слове был и вызов, и обещание, и вся та дикая радость, что переполняла меня.

Он фыркнул, и это прозвучало как одобрение.

«Ну и хорошо. Охота – лучшее развлечение.»

А потом следующая его мысль донеслась до меня, и в ней не было упрёка, а лишь внезапная, острая забота, смешанная с лёгкой паникой.

«Ника, давай только это, аккуратно. Вдруг в тебе уже зарождается жизнь, а ты тут носишься…»

Я замерла. Вся моя игривая энергия куда-то испарилась, сменившись странной, тёплой тяжестью внизу живота. Он был прав. Совершенно прав. После всего, что было… это было более чем вероятно.

Я медленно подошла к нему и прижалась своей мордой к его могучей шее.

«Ты прав,»

– послала я ему, и в моей «голосе» теперь звучала не дерзость, а тихое, потрясённое осознание.

«Прости. Я забылась.»

Он мягко ткнулся носом в моё плечо, прямо над меткой.

«Ничего. Просто помни. Теперь возможно ты носишь не только мои метки.»

Подойдя к опушке, уже в нескольких шагах от дома, он вдруг развернулся и коротким, мощным рывком добежал до того места, где мы оставили нашу одежду. Его чёрный силуэт мелькнул в темноте, он подхватил что-то с земли и так же стремительно вернулся ко мне.

В зубах он держал мое платье и свои штаны. Он аккуратно положил их передо мной на траву, а затем сам обратился, стоя передо мной уже человеком.

– Нужно одеться, – сказал он просто, его голос был немного хриплым. – Чтобы не замёрзла.

Я взяла платье, и наша связь, только что бывшая такой звериной и необузданной, снова обрела человеческое, тёплое измерение.

Он не стал ждать, протянул руку и притянул меня к себе. Его объятие было не просто объятием. Оно было… утверждающим. В нём была вся мощь альфы, вся одержимость волка, но теперь, поверх всего этого, лёг слой чего-то нового. Защиты. Принадлежности.

– Всё, – выдохнул он мне в волосы, его губы коснулись моей макушки. – Игра окончена. Теперь ты дома.

Мы уехали с Артемом. Машина молча катила по тёмной дороге, увозя нас от эпицентра взрыва, который устроила природа, вмешавшись в наши тщательно построенные миры.

Я сидела, глядя в окно, но видела не ночной лес, а картины, оставшиеся позади. Мои родители, всё ещё бледные от шока, но с каким-то новым, осторожным светом в глазах. Фил, мой брат-забияка, который смотрел на Лину так, будто она была единственным существом во вселенной. А Лина… всегда такая дерзкая и независимая, теперь ходила за ним, как привязанная, с его свежей меткой на шее, и в её взгляде была не покорность, а… изумлённое принятие.

А Лиз… моя младшая сестра, которую Кир, холодный и расчётливый Кир, пометил. И не один раз, а дважды. Я видела, как она пыталась сохранить остатки своего упрямства, но её взгляд постоянно возвращался к нему, полный того же дикого смятения, что когда-то было и во мне.

Они все остались там. Родители оставили их у себя. Не как гостей, а как… стихийное бедствие, которое нужно переждать и осмыслить. Они даже толком не были знакомы! А уже были связаны узами, более прочными, чем любое человеческое знакомство. Узами истинности.

Артем положил свою руку на моё колено, прерывая мои мысли.

– Всё будет хорошо, – тихо сказал он. – Они разберутся. Как и мы.

Я кивнула, чувствуя странное спокойствие. Да, мир перевернулся с ног на голову. Но, кажется, он встал на свои, настоящие места. И теперь нам всем предстояло научиться в нём жить.

Глава 27. Борьба за пару

Мы приехали в родовое гнездо. Нас на пороге встретили Ден и Ира. Они стояли вместе, и в их позах читалось привычное, прочное единство. Ира смотрела на нас с лёгкой улыбкой, а Ден – с ожиданием самой сочной сплетни.

– Ну, герои, – тут же начал Ден, – рассказывайте! От родителей Ники такой винегрет в эфире, что ничего не понять! И где наш братец-молодец? Лизу хоть в целости и сохранности оставил?

Мы прошли в гостиную. И Артем всё рассказал.

Ира слушала, прикрыв рот рукой, а Ден сначала смотрел с недоверием, а потом его лицо озарила медленная, понимающая ухмылка.

– Ну, – выдохнул он, – вот это поворот. Значит, наш ледяной айсберг таки растаял. И, я смотрю, с размахом.

Атмосфера в доме была странной – смесь шока, неверия и зарождающейся надежды. Потому что если это правда, то будущее наших стай только что изменилось навсегда.

– Кир учудил по полной, – сказал Артем, глядя на Дена и Иру. – Мы только вышли из машины, я ещё рот не успел открыть, а он уже…

уставился

на Лиз. Как будто её взглядом хотел прожечь

– Уставился? – не понял Ден.

– Это была не просто симпатия, Ден. Это была «истинность». Та самая. С первой секунды. Он стоял, и его аж трясло. А Лиз… Лиз пискнула и обратилась. Прямо перед нашей машиной. И рванула в лес.

Ира ахнула, прижав руку к груди.

– О, Господи…

– А Кир, – продолжал Артем, – Кир даже не побежал сразу. Стоял, смотрел, как она убегает, с этой своей чёртовой ухмылкой. Дал ей фору. Потом обратился и… помчался. А Фил Лину в тот же миг сцапал. Она тоже обратилась, и они умчались в другую сторону.

– А где Лина сейчас? – спросила Ира, её голос дрогнул.

– С Филом, – коротко бросил Артем. – Остались у Белых. Родители Ники настояли. Кир там же..

Артем кивнул.

– Да. Так что, похоже, у нас в стае скоро будет пополнение. И не одно.

Ден поднял бровь.

– Остался? Наш отшельник? В логове у Белых Волков? Добровольно?

– Не просто остался, – Артем покачал головой, всё ещё не веря. – Когда мы уезжали, он стоял на пороге. Лиз за километр от него стояла, вся злая и красная. И на её ше …были две свежие метки.

Его

метки. Он её дважды пометил. И, кажется, никуда собирается уходить.

Ира медленно выдохнула, а на лице Дена расплылась широкая, понимающая ухмылка.

– Ну, надо же. Ледник не просто растаял. Он смёл всё на своём пути и основал новую колонию. Поздравляю, брат, – он хлопнул Артема по плечу, – похоже, твой брак породил целую цепную реакцию. Теперь у нас там, у Водопада, завёлся свой постоянный представитель.

Раздался резкий звонок телефона Артема. Он взглянул на экран, и на его лице мелькнуло удивление. Он поднял трубку и, не говоря ни слова, нажал на громкую связь.

– Говори, – коротко бросил он.

Из динамика донёсся голос Кира. Но это был не его обычный, холодный и собранный тон. Голос был сдавленным, хриплым от ярости и… бессилия.

– Эта… эта остервенелая белая волчица! – почти выкрикнул он, и на заднем плане слышался яростный скрёб в дверь. – Она заперлась в гостевом доме! Не пускает меня! Я тут под дверью, как какой-то побитый пёс!

В трубке послышался громкий удар, будто он ударил кулаком по косяку.

– Артем, ты должен что-то сделать! Или приезжай и прикажи ей, как альфа! Или… – его голос сорвался на рычащую ноту, – …или я сейчас вышибу эту дверь вместе с косяком!

В гостиной воцарилась оглушительная тишина. Ден, Ира и я переглянулись. Несокрушимый, всегда контролирующий себя Кир был в ярости из-за запертой двери. Это было одновременно и шокирующе, и до невозможного забавно. Похоже, Лиз нашла идеальный способ свести с ума своего нового, могущественного партнёра.

Из динамика телефона, поверх тяжёлого дыхания и рычания Кира, донёсся яростный, высокий крик Лиз. Она была где-то рядом, за той самой дверью.

– И не подойдёшь! Ни на сантиметр! – выкрикивала она, и в её голосе звенели и злость, и слёзы, и отчаянная попытка отстоять свою независимость. – Я тебя знать не знаю! И замуж за тебя, этакого… волкодава наглого, никогда не пойду! Я самостоятельная женщина! Две метки твои ничего не значат, понял!

За этим последовал оглушительный, яростный рык Кира.

– Слышишь? – прохрипел Кир в трубку, его слова почти тонули в этом рыке. – Самостоятельная женщина! В доме своих родителей! Заперлась, как мышь в норке!

Сложно было сказать, кто из них был в более неистовом состоянии – он от того, что не может добраться до неё, или она от того, что отчаянно пытается его от себя отгородить. Но одно было ясно: их «знакомство» перешло в фазу активных, весьма громких боевых действий.

– Кто мышь?! – разоралась Лиз из-за двери, её голос взвизгнул до пронзительных нот. –

Я

мышь?! Я тебе покажу мышь! Только попробуй пролезть сюда, я тебе… я тебе голову откушу! И хвост отгрызу! И… и все лапы пересчитаю!

Её крик был таким яростным и в то же время таким по-детски беспомощным, что Ден, не сдержавшись, фыркнул, а Ира прикрыла лицо ладонью, пытаясь скрыть улыбку.

Из трубки донёсся новый, уже почти истерический рык Кира, в котором смешались ярость, неверие и, возможно, зарождающееся помешательство.

– Слышите?! – завопил он. – Она мне угрожает каннибализмом! Голову откусить! В моём-то возрасте! Одичалая!

Артем сжал переносицу, явно представляя, во что превратилось некогда тихое и уважаемое логово Белых Волков.

– Кир, – попытался он вставить слово, но его голос потонул в очередном взрыве взаимных оскорблений и угроз из динамика.

Похоже, «истинность» для этой пары означала не только неистовое влечение, но и столь же неистовую, громкую войну. И перемирия пока не предвиделось.

Артем сначала фыркнул, потом его плечи задрожали, и наконец он разразился коротким, глухим смехом, потирая переносицу и повесил трубку.

– Боже, – выдохнул он, смех всё ещё дрожал в его голосе. – «Одичалая». – Чёрт, я ему почти сочувствую.

Он взглянул на меня, и в его взгляде мелькнула знакомая искорка.

– Но, по крайней мере, ты не угрожала мне каннибализмом. «Голову откушу»… – он снова фыркнул. – Думаю, мне всё-таки стоит позвонить её родителям. Пусть знают, что у них в гостевом доме идёт бой без правил. А Кир… пусть немного помучается. Возможно, это пойдёт ему на пользу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Артем, всё ещё с лёгкой ухмылкой, набрал номер моих родителей. Он кратко, опуская самые колоритные детали вроде угроз каннибализмом, объяснил ситуацию: «Кир и Лиз… э-э-э… весьма бурно пытаются наладить первый контакт».

В трубке послышался спокойный, даже слегка смущенный голос моего отца.

– Ничего, Артем, не волнуйся. Лиз у нас с характером, но она остынет. Уже остывает, просто виду не подаёт. – На заднем плане я услышала одобрительное мычание матери. – Мы поможем Киру. Подскажем, как к ней подход найти. Она, в глубине души, не так уж и против, просто напугана. И, видимо, ваш брат её сильно… впечатлил своими метками

Артем поблагодарил и положил трубку.

– Ну что ж, – сказал он, глядя на нас. – Похоже, у Кира появились союзники в стане «врага». И, кажется, его «одичалая» самка скоро сдастся. Думаю, мы можем быть спокойны. Насколько это вообще возможно в нашей семье.

Я отошла в сторону и набрала номер Фила. Трубку взяли почти сразу.

– Сестрёнка! – его голос звучал приглушённо, но в нём слышалось довольное, даже ленивое спокойствие, разительно контрастирующее с тем адом, что творился на другом конце усадьбы.

– Фил, у вас там всё… в порядке? – спросила я, слыша на заднем плане тихий, довольный вздох. Это была Лина.

– В порядке? – он рассмеялся. – Ника, у нас тут всё более чем в порядке. Мы… э-э-э… общаемся. Глубоко. – В его голосе зазвучала знакомая, наглая ухмылка. – В отличие от некоторых, – он кивнул, видимо, в сторону гостевого дома, откуда до сих пор доносились приглушённые возгласы, – мы предпочли сразу перейти к конструктивному диалогу. Без лишнего шума.

Я слышала, как Лина что-то тихо сказала, и Фил засмеялся.

– Да, дорогая, как скажешь. В общем, не переживай за нас. У нас тут идёт свой, тихий фронт работ. А вы там с владыкой не деритесь.

Он положил трубку. Я осталась стоять с телефоном в руке. Похоже, из двух новых пар одна выбрала тактику штурма, а вторая – тихую, но не менее эффективную осаду. И, судя по тону брата, его осада проходила весьма успешно.

Я повернулась к Артему. Он стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на меня. Не говоря ни слова, он лишь медленно, многозначительно кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. В его взгляде не было спешки, только твёрдая, спокойная уверенность и обещание.

«Здесь… здесь я ещё не видела его спальни,»

– промелькнуло у меня в голове, и по спине пробежали мурашки. Его логово. Самое сокровенное место. И он приглашал меня туда.

Я сделала шаг. Потом ещё один. Он не двигался, лишь следил за мной взглядом, пока я не поравнялась с ним. Затем он протянул руку, и его пальцы сплелись с моими.

– Пойдём, – тихо сказал он, и его голос был таким же тёплым и властным, как его прикосновение. – Покажу тебе, где спит твой волк в логове.

И он повёл меня наверх, в ту часть его мира, куда я ещё не ступала.

Глава 28. Пожар в спальне. Артем.

Я вёл её по лестнице, чувствуя лёгкую дрожь её пальцев в своей руке. Дверь в мою спальню была массивной, из тёмного дуба. Я толкнул её, и мы вошли.

Комната была большой, но не пустой. Всё здесь было моим, моей историей. Напротив входа, на стене, висел фамильный герб Волковых – чёрный волк на серебряном щите, впивающийся клыками в золотое солнце. Символ моей власти, моей ярости и моей обязанности. Слева стоял огромный дубовый стол, заваленный бумагами, книгами и одним-единственным, дорогим ноутбуком. Мой командный пункт.

Но её взгляд, скользнув по гербу и столу, прилип к главному объекту в комнате. К кровати. Широкой, низкой, застеленной тёмно-красным бельём. Она стояла в центре, как трон.

– Ну? – спросил я, отпуская её руку и подходя к столу. Я облокотился о него, глядя на неё. – Соответствует ожиданиям? Или твои литературные фантазии были пышнее?

Она покраснела, отводя взгляд.

– Я… я не представляла, что у тебя тут герб. Это… серьёзно.

– Это – моя жизнь, Ника, – сказал я просто. – Вся. И теперь – твоя.

Я видел, как она смотрит на кровать, и волк внутри меня заурчал от предвкушения. Но я решил сыграть с ней. Я провёл ладонью по гладкой, прохладной поверхности стола.

– А вот этот стол, – начал я, и в моём голосе зазвучала знакомая ей, хитрая нотка, – помнишь? В твоём третьем томе была сцена… где я беру тебя на подобном столе. Только там были какие-то викторианские завитушки. А тут… – я похлопал по дубу, – …всё проще. И, думаю, надёжнее. Мы ведь эту главу ещё не проверили.

Её глаза расширились, а по щекам разлился предательский румянец. Она поняла намёк.

– Артем… – её голос был слабым протестом.

– Что, маленькая волчица? – я мягко ухмыльнулся. – Боишься, что дерево будет жёстким? Или… – я сделал шаг к ней, – …что не сможешь сосредоточиться на проверке сюжета, когда я буду внутри тебя?

Она сглотнула, но не отступила. Её взгляд метнулся от стола ко мне, и в её глазах читалась уже не паника, а то самое, сладкое, порочное любопытство, что когда-то заставило её начать писать.

– Мы… мы можем начать с кровати, – прошептала она.

– Можем, – согласился я, подходя к ней вплотную и касаясь её горячей щеки. – Но рано или поздно мы доберёмся и до стола. И до ковра перед камином. И до многих других мест в этом доме. Потому что теперь это – твой дом. И все его уголки должны хранить наш запах.

Я наклонился и поцеловал её, уже не как соблазнитель, а как хозяин, вводящий свою хозяйку во владение. И знал, что эта ночь будет долгой. И что мы начнём, конечно же, с кровати. Но это будет только начало. Я легко опустил её на кровать, погрузив в мягкие простыни. Она утонула в них, вся розовая и сбитая с толку. Я навис над ней, опираясь на руки, и не сводил с неё глаз.

– А теперь, – начал я, и мой голос приобрёл тот самый, томно-соблазняющий оттенок, что она так любила описывать, – давай проверим ту самую… пикантную сцену из твоего, кажется, четвёртого тома. Ту, где

ты

, – я подчеркнул это слово, глядя, как загораются её щёки, – …страстными поцелуями спускаешься по

моему

животу… – мой палец медленно прочертил линию вниз по её собственному животу через ткань платья, заставляя её вздрогнуть, – …пока твои губы не находят… мой член.

Я видел, как она сглотнула, её взгляд стал влажным и потерянным.

– И потом, – продолжил я, уже почти шёпотом, опускаясь ниже по кровати, пока моё лицо не оказалось на уровне её пояса, – …ты нежно… почти благоговейно… берёшь его в рот.

Я посмотрел на неё снизу вверх, и в моих глазах горел вызов.

– Так что, писательница? Готова ли ты сегодня не просто описывать, а… исполнить свою же фантазию? Показать мне, насколько твои слова соответствуют твоим умениям?

Она замерла, и по её лицу пробежала целая буря эмоций – стыд, возбуждение, страх. Её пальцы сжали простыню. Это был момент истины. Сможет ли она перейти от слов к делу?

Я видел её панику, её внутреннюю борьбу. Она была готова к чему угодно – к моим ласкам, к моей власти, даже к грубости. Но к такой прямой, физической инициативе с её стороны – нет.

– Ника, – сказал я мягче, но не убирая вызова из голоса. – Если не готова – я пойму. Но ты же писала об этом. Думала об этом. А сама… – я покачал головой, – …ты даже ни разу не подержала мой член в руке. Я медленно, давая ей время отпрянуть, взял её дрожащую руку и положил её ладонь на плотную ткань моих брюк. Он пульсировал под её прикосновением.

– Давай начнём с этого знакомства, – прошептал я, прижимая её руку чуть сильнее. – Ну что? Размер… как в твоём романе? Или твоё воображение снова меня приуменьшило?

Её пальцы были холодными и неподвижными, но она не отдернула руку. Она лежала, вся алая, и смотрела на наше соединённые руки широкими глазами, в которых шла своя, тихая война. Война между страхом и желанием.

Её шёпот был таким тихим, что я скорее угадал его по движению губ: «Он… больше… В жизни больше…»

И тут во мне что-то щёлкнуло. Ухмылка сползла с моего лица, сменившись тёмным, одобрительным огнём.

– Ох, – я наклонился к её уху, и мой голос стал низким, обещающим. – Тогда ты меня там, в своей книжке, принизила. Не хорошо. Совсем не хорошо.

Я прикусил её мочку уха, заставляя вздрогнуть.

– За такое… надо бы наказать. Строго. Чтобы в следующий раз, когда будешь писать про мой член, – я вёл её рукой по всей длине, давая ей прочувствовать каждый твёрдый сантиметр, – ты знала

точные

параметры. Из первых рук.

Я почувствовал, как её пальцы наконец-то сжались вокруг меня, неуверенно, но уже не пытаясь убежать.

– И начнём мы это наказание, – прошептал я, снова поднимаясь над ней и глядя в её покорные глаза, – прямо сейчас.

Я не стал ждать. Всё её смущение, все её «не готова» – этого было достаточно. Действуя с той же животной стремительностью, что и в лесу, я перевернул её на живот, задрал юбку и одним резким движением стянул с неё трусики. Она вскрикнула от неожиданности, но не сопротивлялась, её тело уже знало, что сопротивление бесполезно. Я встал на колени, приподнял её бёдра и без прелюдий, одним мощным, неумолимым толчком, вошёл в неё. Из её горла вырвался сдавленный, дикий стон. Она была такой же мокрой и готовой, как и всегда, её тело само открывалось мне.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Дааа… – с рыком выдохнул я, начиная двигаться, глубоко и властно, входя в неё с каждым толчком до самого предела. – Я же сказал… что накажу.

Мои руки впились в её бёдра, контролируя каждый её дюйм. Это было не просто обладание. Это было утверждение власти. Напоминание о том, кто здесь задаёт правила. И о том, что её фантазии, какими бы смелыми они ни были, всегда будут бледнеть перед суровой, прекрасной реальностью моего тела внутри неё. Она кричала. Не в страхе, а в том самом, исступлённом экстазе, что она так красочно описывала в своих книгах. Её стоны рвались на части, смешиваясь с влажным звуком наших тел. Я чувствовал, как её внутренности сжимаются вокруг моего члена в мощном, долгом оргазме, выжимая из меня низкий, удовлетворённый рык.

Я не останавливался. Продолжал двигаться, чувствуя, как её тело вздрагивает в остаточных конвульсиях.

– Ника, – прорычал я, наклоняясь к её уху, мой голос был хриплым от напряжения и одержимости. – Да ты… любишь по-жёсткому. Искренне любишь.

Я глубже вошёл в неё, заставляя её снова вскрикнуть.

– Так расскажи, – потребовал я, мои пальцы впились в её кожу. – Что я ещё о тебе не знаю? Какие ещё тёмные уголки твоей души ждут, чтобы их открыли? Говори, пока я трахаю тебя в полном соответствии с твоими самыми пошлыми фантазиями.

Она уже не могла говорить. Из её горла вырывались только разбитые, надрывные стоны, переходящие в дикие крики, когда я достигал особенно глубоко. Её сознание, её слова – всё было сметено ураганом чистой, животной чувственности. И тогда это настигло и меня. Волна, начавшаяся в самых глубинах моего существа, вырвалась наружу с оглушительным, победным рыком. Я вогнал себя в неё до предела, чувствуя, как моё семя заполняет её, горячее и жидкое. Я рухнул на неё, прижимая к матрасу, нашёл метку и прижался к ней губами, пока наши тела медленно успокаивались. Ответа не требовалось. Её тело сказало всё, что было нужно.

Я перевернулся на бок, притянул её к себе, прижимая её спину к своей груди. А мой член… мой член, чёрт возьми, всё ещё был твёрдым как скала и пульсировал у неё между ягодиц. Волчья эрекция. Проклятие и благословение.

Я провёл рукой по её животу, чувствуя, как она вздрагивает.

– Кстати, об этом, – прошептал я ей в ухо. – Ника, что там ты в своих книжках писала про волчью эрекцию? Что член стоит долго? И что я могу трахать всю ночь? – я слегка двинул бёдрами, входя в неё, и она тихо застонала. – Все 8 часов, кажется, было в том отрывке.

Я услышал, как она сглотнула.

– Может… – мои пальцы скользнули вниз, к тому месту, где мы были соединены, – …проверим? Начинаем отсчёт. До утра. Пока ты не будешь умолять о пощаде… или не кончишь в сотый раз.

Она не ответила. Но её тело, её тихий, сдавленный смешок, больше похожий на стон, был ответом. Да. Она была готова. Готова к тому, чтобы её фантазии снова стали нашей реальностью. Самой долгой и самой изнурительной ночью в её жизни.

Я перевернул её на спину, мои руки скользнули под её колени, и я легко задрал её ноги, открывая её для себя полностью. Её взгляд был мутным от наслаждения, губы приоткрыты в беззвучном стоне.

– Не устал? – прошептала она, и в её голосе была не надежда, а скорее испуганное предвкушение.

– Волки не устают, – ответил я голосом, в котором не осталось ничего человеческого, только голод зверя. – Особенно когда перед ними такая добыча.

И я вошёл в неё. Не медленно, не нежно, а с новой, свежей силой, как будто и не было только что изнурительного оргазма. Её тело приняло меня с влажным, горячим объятием, и её крик замер где-то между болью и блаженством. Её ноги обвились вокруг моей спины, притягивая меня глубже.

– Так что, писательница, – я начал новый, неумолимый ритм, – готовься. Ночь только начинается. И я собираюсь проверить каждую строчку твоего романа. До последней точки.

Я потерял счёт времени. После кровати, где она кричала и кончала, пока простыни не стали мокрыми, мы перебрались на мой массивный дубовый стол. Я посадил её на него, и он выдержал наш вес и яростный ритм, лишь слегка поскрипывая, как бы одобряя наши эксперименты. Потом был ковёр у камина. Её спина на тёплой шерсти, а над нами – отблески пламени на потолке. Её пальцы впивались в ворс, а мои – в её бёдра. Затем – ванная. Горячая вода, пар, скрывающий наши тела, и её стоны, отражающиеся от кафеля, пока я держал её на весу, прижав к стене.

И теперь мы снова на кровати. Разбитые, мокрые, пропахшие друг другом. Её голова лежит на моей груди, а мои пальцы лениво водят по её спине.

– Ну что, – прошептал я, мой голос охрип от рыков и стонов. – Проверили достаточно гипотез? Или… – я почувствовал, как мой член, всё ещё полу-твёрдый, дёрнулся у неё на бедре, – …есть ещё непрочитанные главы?

Она лишь слабо хмыкнула, слишком измотанная, чтобы говорить. Но её рука опустилась и слабо сжала меня. Ответ был ясен. Ночь ещё не закончилась. Я легко перевернул её и усадил сверху на себя. Она ахнула, её уставшие мышцы с трудом удерживали её, но мои руки на её бёдрах не давали ей упасть.

– А вот эту главу, – прошептал я, глядя снизу вверх на её разгорячённое лицо, на её грудь, что оказалась прямо перед моими глазами, – …где ты скакала на мне… мы ещё не проверили.

Я провёл большими пальцами по её соскам, твёрдым и чувствительным, заставляя её выгнуться.

– А ты там так красиво описывала, – я продолжил, мои пальцы слегка сжали её грудь, – …как твои соски… – я провёл одним пальцем вокруг ареолы, – …тёрлись о мою грудь. – Я притянул её ближе, и её твёрдые соски действительно коснулись моей кожи, посылая по всему моему телу новый электрический разряд. – Вот так?

Она не смогла ответить, лишь застонала, когда я помог ей начать двигаться, задавая медленный, глубокий ритм. Её грудь действительно скользила по моей коже, и каждое трение её сосков заставляло её стоны становиться громче. Она писала правду. И сейчас, на моей кровати, под утро, она не просто проверяла свою фантазию. Она её проживала.Одной рукой я крепко держал её за бедро, помогая ей двигаться вверх-вниз, задавая ритм, от которого её глаза закатывались от наслаждения. Каждое её опускание было глубоким, каждый подъём – томно-медленным, заставляя её чувствовать каждый сантиметр моего члена внутри себя.

А другой рукой… другой рукой я ласкал её грудь. Мои пальцы скользили по набухшей, твёрдой плоти, находили её сосок и начинали играть с ним – то нежно пощипывая, то проводя подушечкой пальца по самой чувствительной верхушке, то слегка покручивая.

– Вот так? – я хрипло прошептал, наблюдая, как её лицо искажается от смеси боли и блаженства. – Так ты это представляла? Когда писала, как твои соски затвердевают от моего прикосновения, пока ты скачешь на мне?

Она могла только кивать, её дыхание срывалось на каждом толчке. Её тело было живым воплощением её же слов – чувственным, отзывчивым и полностью моим. И мы кончили. А потом оба упали на кровать. Разбитые, мокрые, пропахшие друг другом. Рассвет уже зажигал полоску света за окном. Её голова лежала на моей груди, а мои пальцы лениво водили по её спине.

– Ну что, – мой голос был глухим от усталости и удовлетворения. – Проверили достаточно гипотез, маленький учёный?

Она лишь слабо хмыкнула, слишком измотанная, чтобы говорить. Ответ был ясен. Она засыпала.

Я обнял её крепче, чувствуя, как её дыхание выравнивается и становится глубоким. Глаза сами закрывались от тяжести. Последнее, что я почувствовал, прежде чем сознание погрузилось во тьму, – это пульсацию двух её меток на моей коже и тихое, беззвучное эхо её стона в моей памяти.

Ночь, полная проверок, закончилась. Но наступало утро. И с ним – начало всего нового.

Глава 29. Утро

Проснулась от того, что в нос ударил знакомый, густой запах – кожи, волка и нас. Запах Артема. Запах дома. Я лежала, прижавшись щекой к его груди, и слушала ровный, мощный стук его сердца. В памяти всплывали обрывки вчерашней ночи – кровать, стол, ковёр, пар в ванной… Испытание всех моих фантазий на прочность. Я покраснела, пряча лицо в его кожу.

И тут меня накрыло. Не стыд. Не сладкая усталость. А осознание.

Завтра. Завтра моя свадьба.

Сердце ёкнуло, замирая между паникой и предвкушением. Я лежу в его постели, с двумя его метками на шее и кольцом на пальце, и завтра стану его женой перед лицом двух стай.

Я пошевелилась, и его рука тут же легла мне на спину, тяжёлая и тёплая, даже во сне.

– Уже проснулась, маленькая волчица? – его голос был низким, хриплым от сна. Он не открывал глаз, просто притянул меня ещё ближе.

– Артем… – начала я, и голос мой предательски дрогнул. – Завтра.

Он наконец открыл глаза. Золотые, как мёд на утреннем солнце. В них не было ни тени сомнения или спешки. Только спокойная, всепоглощающая уверенность.

– Завтра, – подтвердил он, как будто говорил о чём-то само собой разумеющемся. О дожде. О снеге. О нашем браке. – Всё готово. Тебе осталось только сказать «да» и надеть белое платье. Если, конечно, захочешь.

– Ты знаешь, что я хочу, – прошептала я.

– Знаю, – он коснулся губами моей метки, и по телу пробежали мурашки. – Но слышать это никогда не надоест. Мы лежали молча, и тревога понемногу отступала, сменяясь странным, мирным спокойствием. Потом мне в голову пришла другая мысль. Более острая.

– Лиз, – выдохнула я. – Интересно, как у них там…

Артем фыркнул.

– Держу пари, наш братец-стратег либо взял штурмом её крепость, либо устроил осаду.

Я осторожно выбралась из-под его руки и потянулась за телефоном на тумбочку. Набрала номер сестры. Трубку взяли не сразу.

– Алло? – голос Лиз прозвучал устало, но без вчерашней истерики.

– Лизи… Это я. Всё… в порядке?

С другой стороны послышался сдержанный вздох.

– В порядке. Если считать «в порядке» ситуацию, когда трёхсотлетний волк-переросток всю ночь проспал в кресле-качалке под моим окном.

Я застыла с открытым ртом, пытаясь представить эту картину. Кир. Холодный, расчётливый Кир. Спит в кресле на крыльце.

– И… что ты сделала? – спросила я осторожно.

– А что я могла сделать? – в голосе Лиз послышались нотки смущённой досады. – Утром выглянула, а он там, свернулся калачиком, а на лице… такое потерянное выражение. Мороз по коже. Я… я вышла и укутала его пледом.

От этой неожиданной, дикой и трогательной картины у меня перехватило дыхание. Я посмотрела на Артема. Он слышал всё по громкой связи, и на его лице застыла смесь шока и глубочайшего, безмолвного удивления.

– И… что он? – прошептала я.

– Проснулся, – голос Лиз стал тише. – Посмотрел на меня. Сказал: «Спасибо». И… пошёл умываться. Как ни в чём не бывало.

– Держись, сестрёнка, – сказала я наконец. – Похоже, у тебя появился свой личный… страж.

– Назови его хоть как, – буркнула Лиз, но я услышала в её голосе не раздражение, а то самое смятение, что когда-то было и во мне. – Ладно, мне надо… разбираться с этим.

Она положила трубку. Я опустила телефон и посмотрела на Артема.

– Кир. Спал на крыльце. В кресле, – проговорила я, всё ещё не веря.

Артем провёл рукой по лицу, и из его груди вырвался короткий, хриплый смех.

– Ну что ж. Похоже, мой брат окончательно спятил.

Он потянулся ко мне, и его улыбка стала мягкой, почти нежной, он аккуратно поцеловал меня и я тут же вырвалась из его объятий. Я дошла до двери ванной, щёлкнула замком и прислонилась к косяку, закрыв глаза. Сердце стучало где-то в горле. В ушах звенела тишина. И тогда я услышала. Тихий, почти неслышный шорох простыни. Мерные, уверенные шаги.

Он шёл за мной.

Я не двигалась, затаив дыхание. Дверь позади меня медленно отворилась. Я почувствовала его тепло, его запах, заполнивший маленькое пространство. Он не говорил ни слова. Его руки легли на мои плечи, большие пальцы провели по коже у основания шеи, прямо над его метками.

– Думала, убежишь? – его голос прозвучал прямо у моего уха, низкий и сонный, но от этого не менее властный.

– В душ, – выдохнула я, и это прозвучало как оправдание.

– Без меня? – он мягко развернул меня к себе. Его глаза были тёмными, полными того самого утреннего, ленивого голода, что сводил с ума не меньше, чем его ночная ярость. – Мы же партнёры по исследованиям, Ника. Каждую гипотезу нужно проверять вместе. Даже гипотезу об утреннем душе.

Он протянул руку и включил воду. Пар быстро заполнил комнату. Его пальцы стянули с меня футболку.

– Сегодня, – прошептал он, медленно стягивая с меня ткань, – мы будем проверять… как вода стекает по твоей коже. И как мои руки скользят по мокрому телу. И как твои стоны звучат в гуле воды.

Он вошёл со мной под струи, прижимая мою спину к прохладной плитке. Вода тут же сделала его волосы тёмными, а кожу – блестящей. Он был могущественным и диким, как сама стихия.

– Ну что, писательница, – он наклонился и провёл языком по струйке воды, бегущей от моей ключицы к груди. – Готова к новому протоколу?

Из моей груди вырвался рык. Низкий, горловой, первобытный. Непроизвольный. Я сама застыла от неожиданности, чувствуя, как вибрация проходит через всё моё тело. Артем замер на мгновение, его глаза вспыхнули ярким золотым огнём. И тогда его губы растянулись в медленной, одобрительной ухмылке.

– Вот так, – прошептал он, его голос стал густым, как мёд, и таким же сладким и опасным. – Вот именно так. Не сдерживай её.

Его руки скользнули по моим мокрым бокам, крепко держа меня.

– Мне это нравится, – признался он, прижимаясь лбом к моему. – Слышать твою волчицу. Знать, что она отвечает мне. Что ты не прячешь ее от меня.

– Теперь моя очередь, – прошептал он, и его собственный рык, тихий и обещающий, ответил моему, сливаясь с шумом воды в единую, дикую симфонию.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И тут же, следом за рыком, из моего горла вырвался короткий, высокий писк. Совсем как у загнанного зверька или щенка. Я тут же зажмурилась от стыда, чувствуя, как горит всё лицо.

Артем рассмеялся. Не тихим хищным смехом, а громко, открыто, от всей души. Этот звук был таким неожиданным и таким… обычным, что я открыла глаза от удивления.

– Вот это контраст, – выдохнул он, смахивая со лба капли воды и смеха. – От волчицы до мышки за секунду. Непередаваемо.

Я хотела что-то огрызнуться, но он не дал. Он наклонился и поцеловал меня. Это был нежный, ласковый поцелуй, полный той самой теплоты, что звучала в его смехе. В нём не было голода или требования, только мягкое, беззвучное «всё в порядке».

– Ты прекрасна, – прошептал он, отрываясь. – И в рыке, и в писке. Всякая. И всякая – моя.

Его поцелуй, сначала нежный, быстро сменился привычной властной требовательностью. Смех затих, сменившись густым, голодным рычанием. Вода лилась на нас, а его руки скользили по моему мокрому телу, зажигая кожу. Он развернул меня, прижав к стене. Плитка была прохладной, а его тело – обжигающе горячим. Одна его рука легла на мой живот, прижимая меня к себе, а другая опустилась между моих ног.

– Ты вся дрожишь, – прошептал он в самое ухо, и его пальцы нашли мою самую чувствительную точку, уже набухшую и готовую. – От воды? Или от меня?

Я не могла ответить, только вскрикнула, когда его пальцы начали свои знакомые, развратные круги. Моё тело выгибалось, подставляясь ему, предательски открываясь.

– Я думаю, от меня, – сам ответил он на свой вопрос, и я почувствовала, как твёрдый, знакомый упор его члена прижимается к моей пояснице.

Он не стал медлить. Направил себя и одним мощным, неумолимым движением вошёл в меня. Я вскрикнула, и мой крик потонул в шуме воды и его низком, удовлетворённом стоне.

– Да, вот так, – прошептал он, начиная двигаться. Глубоко. Медленно. Каждый толчок был точным и выверенным, будто он знал каждую складку внутри меня. – Мой член в тебе. Как и должно быть.

Его рука снова скользнула вперёд, к моему клитору, и я поняла, что долго не продержусь. Его движения, его прикосновения, его голос – всё сводило меня с ума. Мир сузился до струй воды, скрипа мокрой кожи о плитку и всепоглощающего ощущения, как он заполняет меня, трахает, владеет мной.

– Кончай, Ника, – приказал он, и его пальцы ускорились.

И я кончила. С громким, надрывным криком, который сорвался с моих губ без всякого стыда. Всё внутри сжалось вокруг него, волны удовольствия затуманили зрение. Я чувствовала, как он рычит от наслаждения, чувствуя мои спазмы, и его движения стали резче, быстрее, глубже.

С последним мощным толчком он вошёл в самую глубину, и я почувствовала, как его тело напряглось, а из груди вырвался хриплый, победный рёв. Тепло разлилось по мне, заполняя, метя изнутри. Смыв с себя и меня следы утра он вышел, мягко прикрыв за собой дверь.

Оставшись одна, я прислонилась к прохладной стене, пытаясь перевести дыхание. В воздухе всё ещё витал его запах, смешанный с запахом нашего секса. Я посмотрела на своё отражение в зеркале – растрёпанные волосы, запёкшийся след его поцелуя в уголку губ, и в глазах… в глазах не было прежнего смятения. Было странное, новое спокойствие. Признание. Принятие.

Он не просто брал. Он давал. Давал пространство. Давал возможность собрать осколки себя после того, как он разбивал меня на атомы. Это значило, что он видел не только свою волчицу, но и меня. Нику. И уважал нас обеих. Я вышла из ванной и направилась к шкафу, где уже была заботливо сложена Артемом моя одежда, всё ещё чувствуя на коже прохладу воды и его прикосновения. Достала платье и быстро накинула на себя., Обернулась и увидела его. Он сидел за своим массивным столом, уткнувшись в экран ноутбука. Лоб был слегка нахмурен, пальцы быстро стучали по клавиатуре. Сосредоточенный. Могучий. Такой безумно сексуальный в своей спокойной силе, что у меня перехватило дыхание. Ходячий грех. И весь мой.

И тут меня осенило. Я прошептала, больше сама для себя:

– Боже… Я не появлялась в универе целую неделю… Артем, что делать?!

Он не оторвался сразу от экрана, закончив набирать мысль. Затем медленно поднял на меня взгляд. В его золотых глазах не было ни тени беспокойства, только плотоядная, довольная ухмылка.

– Не переживай, – произнёс он так же спокойно, как если бы сообщал о погоде. – Я уведомил ректорат, что мы женимся. И что у тебя отпуск. – Он сделал паузу, давая мне осознать. – Довольно продолжительный.

Я застыла на месте, не в силах вымолвить ни слова. Он уведомил ректорат? О нашем браке? Как о свершившемся факте?

– Ты… что? – наконец выдавила я.

– Я сказал, что ты выходишь замуж за меня, – повторил он, откидываясь на спинку кресла с видом полнейшего удовлетворения. – И что твоё присутствие на кафедре в ближайшее время не потребуется. Со всеми вытекающими… академическими последствиями. Никаких вопросов не возникло.

От одной мысли о том, с каким лицом декан воспринял эту новость от самого Артема Волкова, у меня закружилась голова. Моя тихая, упорядоченная жизнь аспирантки была не просто перевёрнута с ног на голову. Она была официально и бесповоротно аннулирована. И заменена на эту – дикую, непредсказуемую и целиком принадлежащую ему.

Он наблюдал за моим онемевшим лицом, и его ухмылка стала ещё шире.

– Что, маленькая волчица? Сомневаешься в авторитете твоего будущего мужа? – Он поднялся из-за стола и пошёл ко мне. – Могу лично повторить. Для убедительности.

Я отступила на шаг, но это был жест чисто инстинктивный. Бежать было некуда. Да и не хотелось. Потому что он был прав. Это была моя новая реальность. И, кажется, в ней были свои безумные преимущества.

Я засмеялась, коротко и сдавленно, и вскинула руки в жесте капитуляции.

– Нет-нет, верю! Знаю! Не спорю! – выпалила я, отступая ещё на шаг, пока мои пятки не упёрлись в стену. Бежать было некуда. Да и не хотелось. Его уверенность была заразительной, как вирус, и я уже чувствовала его симптомы – лёгкое головокружение и странное, пьянящее чувство свободы.

Он подошёл вплотную, поставив руки по обе стороны от моей головы, запер меня в пространстве между своим телом и стеной. Его ухмылка стала мягче, но от этого не менее хищной.

– Умная девочка, – прошептал он, и его дыхание коснулось моих губ. – Принимаешь реальность без возражений. Это тебе зачтётся.

– Как? – рискнула я спросить, глядя в его горящие глаза.

– Продолжительность нашего медового месяца, – беззастенчиво ответил он, и его палец провёл по моей щеке. – И количество… практических занятий по изучению твоих же романов.

От одной этой перспективы у меня подкосились ноги. Аспирантура, лекции, дедлайны… Всё это растворилось в дымке, уступая место единственному, самому главному предмету – ему.

Я сглотнула. Громко, почти комично. Звук был таким отчётливым в тишине кабинета, что я сама покраснела.

И он снова рассмеялся. Этот открытый, искренний смех, который, казалось, грел самые дальние уголки этого огромного дома. Он не дразнил меня. В его смехе было одобрение. Признание.

– Ты неисправима, – выдохнул он, смеясь, и его лоб опустился на мой. – И чертовски прекрасна в этом.

Он выпрямился, всё ещё улыбаясь, и взял меня за руку.

– Ладно, хватит пугать тебя академическими перспективами. Пойдём, я покажу тебе кое-что. То, что не входило ни в один твой роман.

Он повёл меня из кабинета, и я последовала за ним без колебаний. Потому что даже если его «кое-что» окажется очередной проверкой моих фантазий на прочность, я была готова. Готова ко всему, что уготовила мне наша новая, безумная реальность. Он привёл меня вниз, в большую гостиную, и остановился у порога с той самой хищной ухмылкой, которая предвещала нечто совершенно непредсказуемое.

А там... там уже ждали они.

Лиз, моя сестра, с новыми, едва зажившими метками на шее и с выражением на лице, в котором смешались остаточный шок и зарождающаяся надежда. Лина, с сияющими глазами и таким же свежим следом от Фила на смуглой коже. И Ира – мудрая, спокойная Ира, с лёгкой улыбкой на губах.

Ира сделала шаг вперёд, её взгляд скользнул с моего растерянного лица на довольную физиономию Артема.

– Ну, всё, –сказала она твёрдым, не терпящим возражений тоном. – Мы тебя у Артема забираем. Пора.

– Куда? – успела выдохнуть я.

– На девичник, глупышка! – Лина радостно подпрыгнула на месте. – Ты что, думала, мы тебя так просто замуж отпустим? Без традиций?

Я обернулась к Артему. Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на всю эту женскую банду с видом человека, который с благосклонностью отпускает свою любимую игрушку на время.

– Они меня упросили, – пожал он плечами, но в его глазах читалось весёлое понимание. – Всего на несколько часов. Попробуй выжить.

И прежде чем я успела что-то понять или возразить, Лиз и Лина схватили меня под руки, а Ира возглавила наш маленький поход, бросив через плечо:

– Не скучай, альфа! Мы её вернем. Немного подвыпившую и с парой новых историй.

Артем только рассмеялся в ответ, а меня потащили прочь, в предвкушении безумия, которое, как я понимала, было неотъемлемой частью моей новой, волчьей семьи.

Глава 30. Мальчишник

Я смотрел, как они уводят Нику, и странное чувство – смесь облегчения и лёгкой ревности – шевельнулось во мне. Но оно тут же улеглось. Она была в надёжных руках. В руках стаи.

Повернувшись, я встретился взглядом с Деном, который уже поджидал у лестницы с парой охотничьих ружей.

– Ну что, вожак, – он бросил мне одно из них. – Пока дамы занимаются своими ритуалами, у нас есть свои. Охота. Сауна. И всё, что к ним прилагается.

В лесу, на своей территории, дышать стало легче. Не то чтобы я скучал по ней каждую секунду… Чёрт возьми, скучал. Но это была хорошая скука. Та, что напоминает о том, что у тебя есть что терять. И что защищать. Мы шли цепью, я, Ден, Кир и Фил. Последний вёл себя непривычно тихо, погружённый в свои мысли, видимо, о Лине. Кир же был мрачнее тучи. Я знал, что Лиз так и не пустила его дальше порога гостевого дома.

– Ну как, братец, – не удержался Ден, нарушая тишину. – Понравилось ночевать на свежем воздухе? Говорят, звёзды хорошо видны.

Кир бросил на него убийственный взгляд.

– Она укутала меня пледом, – пробурчал он сквозь зубы, как будто признавался в тягчайшем преступлении.

Фил фыркнул.

– А моя сама принесла мне завтрак в постель. Видимо, правильная тактика – не выть под дверью, а проявить немного… терпения.

– Терпения? – Кир остановился и повернулся к нему. – Ты продержался всего полчаса, прежде чем вломился к ней!

– И сработало! – парировал Фил с наглой ухмылкой.

– Хватит, – я вставил своё слово, и они оба замолчали, вспомнив, кто здесь альфа. – Каждая пара находит свой путь. Даже если этот путь лежит через кресло-качалку на крыльце.

Мы продолжили путь, и вскоре удача улыбнулась нам – старый кабан. Охота была быстрой, чистой. Волк внутри удовлетворённо рычал.

Позже, в сауне, обжигающий пар и струйки холодной воды смывали напряжение. Мы сидели с бокалами виски, и атмосфера наконец разрядилась.

– Завтра, – поднял я бокал, – я становлюсь мужем. Официально. После века одиночества.

– Один раз живём, – философски заметил Ден, чокаясь со мной. – И, кажется, ты живёшь сразу за всех нас.

– За твою одержимость, – добавил Кир, и в его голосе впервые за вечер прозвучала не насмешка, а нечто похожее на уважение. – И за то, что нашёл в себе силы не сломать её, когда она от тебя бегала.

– За волчиц, – тихо, но чётко произнёс Фил, поднимая свой бокал.

Мы выпили.. Горячий пар, холодный виски и понимание, что завтра всё изменится навсегда. Но это была хорошая перемена. Лучшая из всех, что случались за мои долгие века.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 31. Девичник с приключением

Ресторан был шикарным, шампанское – холодным, а смех Лиз и Лины – заразительным. Даже Ира, обычно такая сдержанная, отпускала колкости в адрес мужчин, от которых я хохотала до слёз.

– А помнишь, как он спал на крыльце? – Лина, уже изрядно подвыпив, тыкала пальцем в Лиз, которая заливалась румянцем. – Я бы на твоём месте сдалась сразу!

– А я не сдалась! – огрызнулась Лиз, но в её глазах светилось не раздражение, а азарт. – Я его пледом укутала! Это стратегия!

Потом была сауна. Горячий пар, ароматные масла для массажа, которые Ира втирала мне в плечи, ворча, что я вся в зажимах.

– Волчица, а напрягаешься как студентка на сессии, – ворчала она, разминая мои мышцы. – Расслабься. Завтра твой день.

Но расслабиться было сложно. Энергия била через край. Шампанское, смех и та дикая, волчья суть, что всё чаще просыпалась во мне, требовали выхода.

– А давайте… побегаем? – неожиданно для себя предложила я.

Лина встрепенулась.

– Идея! В лесу, в облике! Я знаю тут отличные тропы!

Ира хотела было возразить, но мы были уже не остановимы. Оставив одежду в сауне, мы обратились и рванули в ночной лес. Белая я, черная Лина, белая Лиз и черная Ира. Мы неслись сквозь чащу, чувствуя, как ветер свистит в ушах, а земля пружинит под лапами. Это было освобождение. Чистая, дикая радость.

Мы носились, не разбирая дороги, пока знакомый запах не ударил в нос – дым костра, виски и… мужчины. Мы выскочили на поляну и замерли.

Прямо перед нами, у горячего источника, который служил им импровизированной сауной, сидели они. Артем, Ден, Кир и Фил. Голые, с бокалами в руках, они уставились на нас с одинаковым выражением шока и восхищения. Повисла напряжённая пауза. И тут Артем медленно поднялся. Вода стекала с его могучего тела, а в глазах плясали знакомые чёртики.

– Ну что, девочки, – произнёс он, и его голос прозвучал низко и властно. – Заблудились? Или просто решили, что ваш девичник недостаточно… опасен?

Смех мужчин грянул громко и раскатисто, нарушив ночную тишину леса. Но это длилось всего секунду.

Особенно Кир. Его глаза, и без того тёмные, стали просто угольками, в которых пылала бешеная, нетерпеливая ярость. Он даже не смотрел на остальных – его взгляд был прикован к Лиз, которая застыла, как оленёнок в свете фар.

Он первым сорвался с места. Без звука, без предупреждения. Его форма растворилась в сиянии, и на том месте, где только что стоял человек, оказался массивный чёрный волк, который мощным прыжком ринулся вперёд.

Это было сигналом. Как по команде, остальные обратились и бросились в погоню. Артем – за мной, его чёрный силуэт слился с ночью, только глаза горели двумя золотыми точками. Ден с весёлым рыком кинулся за Ирой, а Фил – за Линой. Мы рванули в рассыпную, вглубь леса. Ветви хлестали, земля летела из-под когтей. Это была уже не игра, а самая настоящая охота. Но охота весёлая, азартная, полная смеха, который теперь звучал в наших мыслях, и предвкушения того, что будет, когда нас всё-таки поймают.

Я слышала за спиной тяжёлое, быстрое дыхание Артема. Он настигал. И я знала, что когда он меня догонит, девичник плавно перетечёт в самую дикую и страстную ночь в моей жизни.

Всё произошло мгновенно. Лес, смех, азарт погони – и вдруг мир поплыл перед глазами, почва ушла из-под лап, и я провалилась в тёмную, беззвучную пустоту. Последнее, что я успела осознать – это его голос, не рык, а испуганный, человеческий крик: «НИКА!»

Очнулась я от ровного, сильного стука. Стучало его сердце. Я лежала на траве, а он держал меня на руках, прижимая к своей груди. Его пальцы медленно, ритмично гладили меня. Он был спокоен. Не просто сдержан, а умиротворён, как озеро в безветренную погоду. Вся его обычная хищная энергия куда-то ушла, сменившись чем-то тёплым и прочным.

– Артем… – прошептала я, и мой голос прозвучал слабо - Что… что случилось?

Он наклонился

– Ничего страшного, – его мысль была тихой и обволакивающей, как шёлк. – Всё в порядке. Просто… ты удивила меня. Сильнее, чем обычно.

Он отстранился, и в его золотых глазах я увидела не тревогу, а… понимание? Как будто пазл в его голове наконец-то сложился.

– Ты просто переутомилась, маленькая волчица. Неделя эмоций, беготня… – он снова прижал меня к себе. – И, возможно, кое-что ещё. То, что требует от тебя сейчас больше сил, чем ты думаешь.

Я не понимала.

– Артем, не понимаю...

– Тшш, – сказал он, – Не мешай природе делать задуманное.

Его слова повисли в воздухе, густые и многозначительные. «Не мешай природе делать задуманное».

И прежде чем я успела их осмыслить, его большая, тёплая ладонь опустилась мне на живот. Нежно, но с таким осознанным, почти благоговейным весом. Всё внутри меня замерло. Лес, ночь, его спокойствие, его рука… В голове, будто вспышка, сложилась картинка. Внезапная слабость. Головокружение. Его странная, глубокая умиротворённость. И эта фраза…

Я застыла, не в силах пошевелиться, чувствуя под его ладонью плоть, которая, возможно, уже была не только моей. И в этот миг я не просто поняла. Я

почувствовала

. Ещё ничего не было видно, не было признаков, но где-то в самой глубине, под слоем страха, шока и неверия, зародилось тихое, безмолвное знание. Природа действительно сделала своё дело. И теперь нам двоим, а, возможно, уже и не только двоим, предстояло принять это задуманное.

– Ника, нам сейчас нужно обратиться обратно в волков, мы далеко убежали..больше не беги пойдем спокойно, - сказал он спокойно, но в его спокойствии была такая уверенность и сила, что спорить было не возиможно, да и не хотелось

Я кивнула, касаясь носом его шеи в знак согласия. Воздух вокруг него задрожал, и на том месте, где только что был человек, оказался его величественный чёрный волк. Он ткнулся мордой в моё плечо, мягко подталкивая.

Поняв, я закрыла глаза и позволила природе взять своё. Острая боль превращения, знакомая и быстрая, пронзила меня, и через мгновение я снова была белой волчицей. В этой форме слабость чувствовалась иначе – не как головокружение, а как приятная тяжесть в мышцах, призывающая к отдыху. Он издал короткий, одобрительный воркующий звук и тронулся с места. Не быстрым галопом, а спокойной, устойчивой рысью, постоянно оглядываясь, чтобы убедиться, что я следую за ним.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Бежать было уже не нужно. Мы просто шли домой. Он впереди, я – за ним, чувствуя под лапами знакомую землю и зная, что самый важный путь в моей жизни лежит не вперёд, а рядом с этим чёрным, могучим силуэтом.

Мы вышли из чащи на опушку, где располагалась сауна и бассейн. Картина, открывшаяся нам, была достойна кисти. Все три пары расположились у воды. Ден и Ира сидели на шезлонге, он обнимал её за плечи, а она с улыбкой что-то шептала ему на ухо. Фил и Лина плескались в бассейне, её счастливый смех звенел в ночном воздухе. И Кир с Лиз… Они сидели на самом краю, ноги в воде, и между ними было сантиметров тридцать, но напряжение, витавшее в этом промежутке, было почти осязаемым.

Наш выход не остался незамеченным. Все взгляды устремились на нас.

Мы не бежали. Мы шли. Спокойно. Рядом. Артем в своём волчьем облике был воплощением могучей, защищающей силы. А я… я просто шла рядом, чувствуя его тепло. И тут мой взгляд встретился с взглядом Иры. Он был не просто внимательным. Он был пронзительным. Острым, как скальпель, и тёплым, как летнее солнце. Её глаза, скользнули по мне, по Артему, по тому, как он шёл чуть впереди, прикрывая меня собой, и по тому, как я, чуть отставая, искала в его близости опору.

Ира медленно кивнула. Всего один раз. Но в этом кивке было всё. «Я знаю. Я вижу. И всё будет хорошо».

Мы отошли за деревянную ширму, чтобы обратиться обратно в людей и накинуть одежду – те самые полотенца, что остались от «мальчишника» и заготовленные халаты. Воздух между нами был густым от невысказанного. Артем двигался молча, его лицо было задумчивым, но спокойным.

Когда мы вышли, одетые, обратно к бассейну, на нас снова уставились все взгляды. Но на этот раз Ира не смотрела на меня. Её пронзительный, всё видящий взгляд был прикован к Артему. Она подняла одну бровь, безмолвно задавая вопрос. И я увидела невероятное. Артем, всегда такой уверенный и непробиваемый, на секунду смутился! Он опустил глаза, и по его скулам пробежал лёгкий румянец. Это длилось всего мгновение, но его было достаточно, чтобы все поняли – случилось что-то важное.

Он тут же опомнился. Плечи расправились, подбородок приподнялся, а на лицо легла привычная маска альфы – властная, непроницаемая. Но Ира уже всё поняла. И Ден, судя по его ухмылке, тоже.

Артем тяжело вздохнул, понимая, что отступать некуда. Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела не просьбу, а решение. Решение делиться этим с теми, кто для него важен.

– Ладно, – его голос прозвучал немного хриплее обычного. – Похоже, природа решила ускорить наши планы. – Он положил свою большую ладонь мне на живот, и его взгляд встретился с взглядом Иры. – Наш медовый месяц, судя по всему, будет не только свадебным.

В воздухе повисла секундная тишина, а затем его слова взорвались всеобщим восторгом. Но Артем не улыбался. Он смотрел на меня, и в его глазах была не просто гордость, а тихое, безмерное благоговение. Лиз ахнула. Резко, громко, как от внезапной боли. Её глаза, широко распахнутые, были прикованы к нам, к жесту Артема, к тому, что он только что сказал. Вся её былая дерзость, всё упрямство и попытки сохранить независимость разом испарились, сменившись оглушительным, почти детским шоком. Она так и осталась сидеть на краю бассейна, совершенно растерянная, уязвимая.

И этим мгновением тут же воспользовался Кир. Он не стал ждать, не стал произносить слов. Он просто двинулся, плавно и неумолимо, как ледник. Его рука обвила её плечи, притягивая к себе. Лиз вздрогнула, но не оттолкнула его. Она замерла, её спина прижалась к его груди, а голова в изнеможении упала ему на плечо. Она была слишком ошеломлена, чтобы сопротивляться.

Кир не говорил ничего. Он просто держал её, его подбородок касался её виска. И в его обычно холодных глазах горел странный, торжествующий огонь. Он не просто обнимал свою строптивую пару. Он обнимал будущую мать своих волчат.

Ден, не меняя позы, с широкой ухмылкой оскалился в нашу сторону.

– Ну что, Тём, – протянул он, явно наслаждаясь моментом. – Поздравляю. Получается, ты не только Луну свою нашел, но и наследника в придачу организовал. Без отрыва от производства, так сказать. – Он многозначительно хмыкнул. – Говорил же, что твоя писательница – девочка с сюрпризом. Но чтобы настолько...

Его слова повисли в воздухе, но в них не было ни капли злобы или насмешки. Лишь откровенное, братское восхищение и одобрение. Даже Кир, не отпуская Лиз, фыркнул, но в его фырканье слышалось что-то похожее на уважение. Артем лишь покачал головой, но ухмылка Дена, кажется, на секунду тронула и его собственные губы. Да, всё шло не по плану. Но, чёрт возьми, это был самый лучший сбой из всех возможных.

Фил лишь присвистнул, его глаза весело блестели.

– Тем, ты не теряешь времени! – крикнул он, подмигивая. – Наш род продолжается! Да ещё и с такой скоростью!

А Ира… Ира не сказала ни слова. Она просто смотрела на нас, и её лицо озаряла медленная, бесконечно тёплая и мудрая улыбка. В её глазах не было ни капли удивления – лишь глубокое, безмолвное понимание и безграничная нежность. Она смотрела на Артема, потом на меня, и её взгляд словно говорил: «Наконец-то. Всё идёт так, как должно было быть».

Она подняла свой бокал – в нём ещё оставалось немного виски – и молча произнесла тост, который был понятен без слов. За нас. За будущее. За новую жизнь, что уже начинала тихо пульсировать в такт нашему с Артемом сердцам.

Они еще продолжили отмечать, а мы поехали домой.

Машина катилась по ночным улицам в гнетущей тишине. Атмосфера в салоне была густой, насыщенной невысказанными мыслями и грузом внезапно свалившейся ответственности. Артем не отпускал мою руку, его большой палец медленно водил по моим костяшкам, но его взгляд был устремлён вперёд, в темноту за лобовым стеклом.

Он привёз меня в логово, в наш семейный дом. В прихожей он помог мне снять куртку, его движения были бережными, почти что церемонными.

– Ложись отдыхать, – тихо сказал он, его голос звучал глухо, лишённый привычных оттенков иронии или команды. – Тебе нужны силы.

– А ты? – спросила я, уже зная ответ.

– Мне нужно… подготовиться, – он отвел взгляд. – Съезжу в квартиру. Кое-что забрать.

Он не уточнял, что именно. Возможно, какие-то вещи. А, возможно, ему просто нужно было побыть одному. Осмыслить. Принять эту новую, оглушительную реальность не только сердцем волка, но и разумом человека. Он наклонился и поцеловал меня в лоб. Это был короткий, сухой поцелуй, полный обещания и какой-то странной, несвойственной ему робости.

– Завтрашний день, – прошептал он, уже отступая к двери, – должен быть правильным. Хотя бы немного.

И он ушёл. А я осталась стоять посреди тихого, огромного дома, прижимая ладони к ещё плоскому животу. Он был прав. Завтра – наша свадьба. И каким бы безумным ни был наш путь к этому дню, он должен был стать началом. Началом нашей настоящей, общей жизни.

_____________________________________________

Буду благодарна за звездочки и подписки.

Глава 40. Холостяцкая берлога

Я ехал к своей квартире, в которой все уже было готово для завтрашнего дня: костюм , ботинки и букет, для нее. Машина молча катила по спящему городу. Я ехал в свою квартиру, которая уже давно была не холостяцким убежищем, а скорее складом воспоминаний. Там висел мой заказанный смокинг, подготовлены ботинки. И… букет. Для неё. Белые розы, почти такие же белые, как её шкура в волчьем облике. Я приказал флористу сделать его белым, даже не зная, что «особенное» обретет для нас новый, оглушительный смысл. Приехав, я прошёл в спальню. Всё лежало там, идеально подготовленное, но я не смотрел на костюм. Я подошёл к окну и, глядя на огни города, достал телефон. Прокрутил контакты и набрал номер. Тот самый. Трубку взяли почти сразу, голос был собранным и настороженным.

– Да, Артем, слушаю.

– Добрый вечер, я звоню… чтобы официально попросить руки вашей дочери. Завтра. – я сделал паузу, давая ему осознать. – И… чтобы сообщить, что ваша дочь ждёт ребёнка. Моего ребёнка. Нашего с ней наследника.

В трубке повисла такая тишина, что я услышал собственное сердцебиение. Потом послышался медленный, глубокий выдох.

– Вы… уверены? – голос её отца дрогнул

– Да, – ответил я просто. – Природа сама дала нам знать сегодня. Я буду с ней завтра. И я буду рядом с ней всегда. Это моё слово. Как Волка. Как альфы. И как её мужа.

На другом конце снова помолчали, а затем прозвучал тихий, смиренный ответ:

– Она сделала свой выбор. И, кажется, природа – тоже. Береги их, Артем. Береги их.

– Обязательно, – выдохнул я, и в этом слове была клятва, выжженная в самой моей сути.– Я прошу вас пока не говорить Нике, что я вам сообщил, – добавил я, и в моём голосе снова зазвучали стальные нотки альфы, заключающего договор. – Завтра её день. Я хочу, чтобы он был… чистым. Без лишнего давления. Но вы, как глава её стаи, должны знать всю правду.

– Понимаю, – ответил Дмитрий, и в его голосе я услышал не только отцовские чувства, но и холодную расчётливость вожака, – Это мудрое решение. Новость подождёт. А я… я начну готовить почву. Наши стаи ждали этого столетиями.

Он сделал паузу.

– Завтра мы увидимся, зять.

Он положил трубку. Я отложил телефон, чувствуя тяжесть только что данного слова, и почти сразу же набрал другой номер. Ира ответила на первом гудке.

– Всё спокойно? – её голос был тихим, но собранным.

– Пока да, – ответил я, глядя на тёмный город за окном, - я сделал паузу, переходя к сути.

– Всё готово для Ники? Платье? Всё остальное?

– Всё на своих местах, Артем, – в голосе Иры послышались тёплые, одобрительные нотки, – Платье просто песня. Ты обалдеешь. Всё будет так, как ты и хотел. Или даже лучше.

– Хорошо, – я закрыл глаза, представляя её. Невесту. Мать моего ребёнка, – спасибо, Ира. За всё.

– Пустяки, – она мягко фыркнула. – Тебе стоит попытаться уснуть. Завтра тебе понадобятся силы, чтобы не упасть в обморок у алтаря. И да, она останется в логове, – сказала Ира, и в её голосе звучала твёрдая, неоспоримая уверенность. – Я присмотрю за ней. Уложу, напою чаем, прослежу, чтобы она выспалась. А ты… – она сделала многозначительную паузу, – …останься в квартире. Поспи последнюю ночь один.

Я хотел было возразить, что мне лучше быть рядом, что я должен быть там, если она… Но Ира, как всегда, была права. Эта ночь была рубежом. Последняя ночь, когда я был просто Артемом Волковым, альфой, холостяком. Последняя ночь, когда можно было побыть наедине со своими мыслями, со своей ответственностью.

– Ладно, – согласился я, и в моём голосе прозвучала непривычная усталость. – Проследи за ней.

– Обязательно, – её голос смягчился. – А ты… попытайся отключиться. Хотя бы на несколько часов. Завтра ты будешь нужен ей сильным. И собранным. Во всех смыслах.

Она положила трубку. Я остался один в тишине. Не в логове, не в окружении своей стаи, а здесь, в своей человеческой берлоге. Всё было готово. Костюм, букет, кольцо… всё, кроме меня самого. Мне предстояло провести эту ночь в одиночестве, чтобы утром окончательно и бесповоротно перестать им быть. Решил позвонить Киру, проверить, как у них дела. Как старший брат, я переживал за него

Трубку взяли не сразу, и когда он наконец ответил, его голос прозвучал приглушённо, будто он старался не шуметь.

– Кир, – начал я, отбросив церемонии. – Как у вас там? Всё… спокойно?

С другой стороны послышался короткий, сдержанный вздох.

– Спокойно, – ответил он, и в его голосе я уловил странную смесь раздражения и… удовлетворения. – Она спит. Наконец-то.

–А ты на диване? – уточнил я, зная его упорство.

– В кресле, – поправил он с лёгким фырканьем. – Рядом с её дверью. Она… не захотела пускать меня внутрь. Но и не прогнала окончательно, - он сделал паузу. – Это прогресс.

Я не мог сдержать лёгкой улыбки. Мой всегда холодный и расчётливый брат вёл себя, как упрямый подросток, но в его упрямстве сквозила какая-то трогательная преданность.

– Держись, – сказал я, и в моём голосе прозвучали искренние, братские нотки, а не голос альфы.

– А ты спи давай. Завтра тебе понадобятся силы, чтобы произнести «да» и не упасть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 41. Утро невесты

Я проснулась от того, что в спальню ворвался мягкий солнечный свет и… непривычный аромат. Не просто кофе и дома, а что-то свежее, дикое, сладкое. Я потянулась и села на кровати. И тут я увидела. Мою спальню… нет, нашу спальню, украсили. Не шарами и лентами, а живыми цветами. Небольшие букетики из лилий, роз и хризантем были аккуратно развешаны на стенах, лежали на туалетном столике. Они пахли летом, росой и… счастьем. Кто-то проделал эту работу ночью, пока я спала. Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась целая делегация.

Ира с подносом, на котором дымился чай и лежали тосты. Лиз, всё ещё с остатками сна в глазах, но с новой, твёрдой решимостью на лице. И Лина, уже сияющая и полная энергии.

– Подъём, невеста! – весело провозгласила Лина, подбегая к кровати. – Солнце уже высоко, а ты ещё не в белом!

– Кто… цветы? – спросила я, всё ещё ошеломлённая. – Это Филушка с Денисом, – ответила Ира, ставя поднос мне на колени. – Вчера заказали у флористов доставку.

От этих слов у меня сжалось сердце. Моя настоящая жизнь… которая сегодня начиналась.

– Ладно, хватит растекаться, – Лиз неожиданно взяла на себя командование. Её голос был твёрдым.

– Вставай, умывайся. Мы уже принесли платье. Его привезли из ателье час назад.

Она посмотрела на меня, и в её глазах я увидела гордость. И защиту. Она, как и все они, стала моей стеной. Моей стаей. Меня подняли, повели в душ, а потом усадили перед зеркалом и пока Ира заплетала мне волосы, а Лина болтала без умолку, я смотрела на своё отражение. На девушку, которую сегодня будут вести к алтарю и на ту тихую, новую жизнь, что уже пульсировала во мне, напоминая, что этот день – не конец, а самое настоящее, дивное начало.

Платье висело на ширме, и от него невозможно было оторвать глаз. Оно было не просто белым. Оно было соткано из света и воздуха. Легкое, струящееся, оно обещало обволакивать каждое движение. А шлейф… он был похож на лунную дорожку, что должна была тянуться за мной, но больше всего поражал лиф. Он был сконструирован так, чтобы мягко подчеркивать декольте, делая его соблазнительным и элегантным одновременно. И метки… обе его метки на моей коже оставались открытыми, будто становясь частью украшения. Не скрытые, а выставленные напоказ, как драгоценности. А потом была фата. Длинная, но её главная особенность была в том, что она могла полностью закрывать лицо. Старинная традиция, которую я никогда не думала, что захочу соблюсти. Но сейчас… сейчас это казалось правильным. Скрыть последние капли волнения, чтобы, когда её откинет Артем, он увидел только чистую радость и любовь.

– Ну что, – Ира положила руку мне на плечо, прерывая мои мысли. – готова надеть свою судьбу, маленькая волчица?

– Ир, а какая свадьба была у тебя? Ты волновалась?

Ира на мгновение задумалась, её пальцы на моих плечах замерли. В зеркале я видела, как её взгляд становится далёким, устремлённым в воспоминания.

– У меня? – она тихо рассмеялась. – Это была другая эпоха, Ника. И другой Ден. Молодой, горячий, не знающий ещё всей своей силы, она покачала головой, и на её губах играла нежная улыбка.

– Волновалась ли я? Боги, ещё как! Дрожала так, что фата колыхалась, как на ветру. Боялась, что споткнусь, что скажу что-то не то… что он передумает в последнюю секунду.

Она встретилась со мной взглядом в отражении, и её глаза снова стали тёплыми и живыми.

– Но когда я увидела его у алтаря… такого огромного, неуклюжего и смертельно бледного от страха, всё волнение куда-то ушло. Я поняла, что он боится не меньше моего. И что мы в этом – вместе, - она сжала мои плечи, – Так будет и у тебя. Стоит тебе увидеть Артема, всё остальное перестанет иметь значение. Даже этот великолепный шлейф.

Её слова были как бальзам. Они не обещали, что всё будет идеально. Они обещали, что я не буду одна в своём смятении и это было главнее любой уверенности.

– Ира, а вы давно с Деном? Он старший брат, но не альфа стаи. Как так вышло?

Ира усмехнулась, её пальцы снова принялись за работу, заплетая мои волосы в сложную, но элегантную причёску.

– Давно ли? – переспросила она. – О, да. Уже больше ста лет. А как вышло, что старший брат – не альфа? – Она на секунду замолчала, собирая мысли. – Видишь ли, сила альфы – это не просто возраст или физическая мощь. Это нечто… другое. Глубинное. Воля. Способность нести тяжесть решений за всех. Ден… – она улыбнулась, и в улыбке этой была бездна нежности и понимания, – …Ден силён. Очень. Он – правая рука Артема, его щит и его самый яростный защитник, но бремя абсолютной власти… оно не для него. Его стихия – действие, а не размышление. Страсть, а не холодный расчёт.

Она встретилась со мной взглядом в зеркале.

– Артем родился с этим. С этой тяжестью в крови. Ден это чувствовал всегда. И знаешь, что самое удивительное? Он никогда не оспаривал его право. Ни разу. Для него быть братом альфы, его главным воином – это его предназначение, его гордость, – ира вздохнула – Они дополняют друг друга, как день и ночь

– Лиз а как у вас с Киром, давай по чесноку, ну симпатичный же как и все в семье волковых. - спросила у сестры я

Лиз, которая молча помогала Ире с аксессуарами, вздрогнула и покраснела так, что её щёки стали цвета спелого персика. Она опустила глаза, нервно теребя край кружевной перчатки.

– По чесноку? – она фыркнула, но в её фырканье не было прежней огрызки, только смущение. – Да, симпатичный… если тебе нравятся высокомерные, замкнутые глыбы льда, которые сначала ставят на тебе метки, а потом спят под твоим окном, как бродячие псы!

Произнеся это, она вдруг подняла на меня взгляд, и в её глазах вспыхнули искорки того самого, порочного любопытства, что когда-то было и во мне.

– Но… – она прошептала, и голос её дрогнул, – …когда он смотрит на тебя, кажется, что этот лёд вот-вот треснет. И за ним… такая буря, что страшно и… чертовски интересно..

Она снова опустила глаза.

– И да, он чертовски красив. Все они в этой семье будто с картинки сошли, проклятые.

Лина радостно хихикнула.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Добро пожаловать в клуб! Волковы – ходячее нарушение всех правил приличия и спокойной жизни. Но, боже, какое же это захватывающее нарушение!

Лиз ничего не ответила, лишь покраснела ещё сильнее, но в уголках её губ дрогнула крошечная, смущённая улыбка.

– А как тебе мой братец? - тут же спросила Лиз у Лины, дабы перевести тему

Лина закатила глаза с таким драматизмом, будто играла в шекспировской трагедии.

– Твой братец? – протянула задумчиво она, - Этот ходячий пример мужской самонадеянности! Воображает, что может любым взглядом растопить лёд в сердце, а улыбкой разоружить. – Она сделала паузу, и её губы тронула та самая, дерзкая ухмылка, что мы привыкли видеть на лице у Лины. – Самое отвратительное, что у него это чертовски хорошо получается. Она метнула взгляд на Лиз, в котором плескалась смесь раздражения и нескрываемого восхищения. – Он бесит меня. С первой секунды. Своей развязностью, своими намёками, своей… абсолютной, непоколебимой уверенностью, что я уже его. – Лина наклонилась ближе, понизив голос до заговорщицкого шёпота, хотя в комнате были только свои. – И да, он трахает так, будто пытается доказать эту свою уверенность на практике. Доводя до такого упоения, что забываешь собственное имя.

Она выпрямилась:

– Но если ты кому-то проболтаешься о последнем, я тебе этого не прощу.

В комнате на секунду повисла тишина, густая и напряжённая после такой откровенной тирады. А потом всех прорвало на смех. Сначала это был сдавленный хрипок Лиз, которая не выдержала и фыркнула, прикрыв рот рукой. Затем к ней присоединилась Ира – её смех был тёплым и раскатистым, полным понимания и одобрения. Наконец, рассмеялась и я, не в силах сдержать улыбку перед этой бурей чувств, которую Лина так ярко обрисовала.

– Боги, Лина, – выдохнула Ира, вытирая слезу из уголка глаза. – Кажется, ты встретила свою пару. Не только по крови, но и по характеру. Два сапога пара, и оба – наглые и самоуверенные.

– Это ещё мягко сказано, – фыркнула Лина, но её ухмылка стала только шире. В её глазах плескалось удовлетворение от того, что её поняли без лишних слов. – Готовьтесь, дамы. Похоже, наша стая пополнилась не просто новыми членами, а целым ураганом по фамилии Белый.

Глава 42. Свадьба

Меня разбудил не будильник и не первый луч солнца, а оглушительный стук в дверь моей квартиры. Такой, будто пытались вышибить её вместе с косяком. Я открыл глаза, и на меня тут же накатила волна осознания. Сегодня. Свадьба.

Прежде чем я успел встать, дверь с треском распахнулась – я, конечно, не стал её запирать, кто посмеет вломиться к альфе? – и в комнату ввалились они. Все трое. Ден с идиотской ухмылкой и двумя кофейными стаканчиками в руках, Кир с привычной каменной маской на лице, но с тлеющей искрой в глазах, и Фил… Фил сиял, как ёлочная игрушка, его обычная наглая самоуверенность умноженная на десять.

– Подъём, жених! – прогремел Ден, шлёпая одним из стаканчиков мне в грудь. Я едва успел его поймать. – Солнце в зените, а ты ещё не в смокинге!

– Я думал, вы приедете чуть позжа, – проворчал я, отпивая глоток обжигающего кофе. Он был крепким и горьким, как раз то, что нужно.

– И пропустить все веселье? – Фил плюхнулся на подоконник, его глаза блестели. – Ты должен был видеть, как Кир тут вчера вечером изображал из себя цепного пса под окном своей невесты. Я думал, он сожжёт тот гостевой дом взглядом.

Кир бросил на него убийственный взгляд, но промолчал. Вместо этого он коротко бросил:

– Лиз не вышла. Но и не прогнала. Прогресс.

– А моя, – Фил невозмутимо продолжил, его ухмылка стала ещё шире, – сама принесла мне завтрак. В постель. Прямо скажу, не самый питательный, но самый сладкий завтрак в моей жизни.

Ден фыркнул, глядя на него с откровенным одобрением.

– Ну, будущий

зять

, – поправил он себя, с усмешкой качая головой, – похоже, ты быстро освоился в нашей стае. Нашёл к ней подход. В отличие от некоторых, – он снова кивнул в сторону мрачнеющего Кирилла.

Поправка Дена чётко обозначила новую реальность. Фил был не просто братом невесты Альфы или младшим членом стаи. Он был будущим мужем Лины, сестры Артема. Его статус теперь был иным – равным, своим, пусть и пришедшим извне.

Пока они перебрасывались колкостями, я одевался. Каждая деталь смокинка ложилась на меня, как доспехи. Каждый шаг приближал к тому моменту, когда я увижу её.

– Ну что, – Ден прервал болтовню, его взгляд стал серьёзнее. – Готов, брат?

Я посмотрел на своё отражение в зеркале. На человека, который через несколько часов станет мужем. И отцом. В груди что-то сжалось – не страх, а невероятная, всепоглощающая ответственность.

– Да, – ответил я, и моё отражение ответило мне твёрдым взглядом. – Больше, чем когда-либо.

Они обменялись понимающими взглядами. Никаких больше шуток. Только тихое, братское принятие и поддержка. Мы вышли из квартиры. Мои шаги были твёрдыми. Я вёл свою стаю. Навстречу нашей общей судьбе.

Процессия была не просто колонной машин. Это было заявление. Три чёрных BMW, безупречные и грозные, но сегодня смягчённые нежными гирляндами из белых цветов. Мы выехали из города и взяли курс на родовое поместье Волковых, где должна была состояться церемония. По мере нашего движения я чувствовал это. Не глазами, а другими, более глубокими чувствами. Волки города знали, сегодня был не просто день бракосочетания их альфы. Это был праздник для всех разрозненных стай, живущих в периметре наших владений. По обочинам дорог, в тени деревьев, у кромки леса – повсюду я видел их. Поодиночке и небольшими группами. Они не выходили на дорогу, не мешали движению. Они просто стояли. Молча. В знак уважения. В знак признания.

Серые лесные волки, рыжие горные, тёмные болотные… Все те, кто обычно держался обособленно, сегодня вышли, чтобы стать свидетелями. Они чувствовали то же, что и я – сдвиг. Рождение новой эры. Союз Чёрного Владыки и Белой Волчицы был не только личным делом. Это был акт объединения. Залог стабильности и силы для всех. Их молчаливое присутствие было красноречивее любых оваций. Это была самая высокая честь, которую они могли нам оказать.

Машины остановились не у парадного входа в поместье, а в стороне, у начала тропы, ведущей вглубь заповедного леса. Мы шли пешком – я, Ден, Кир и Фил. Волчий алтарь был скрыт в самой чаще. Не рукотворное сооружение, а огромный, плоский камень, отполированный веками и лапами сотен поколений. Перед ним на белых стульях, украшенных цветами, сидели самые близкие и важные люди: моя семье, ее родители, старейшины близлежащих кланов.

Я занял своё место у алтаря, спиной к древнему камню. Сердце стучало не от нервов, а от предвкушения. Я смотрел на тропу, по которой она должна была выйти. Заиграла музыка и тогда из-за деревьев появились они. Дмитрий, её отец, в строгом тёмном костюме. И она. Вся в белом, струящемся платье с шлейфом, что тянулся за ней, как лунный след. Фата скрывала её лицо, но я и так знал каждую его черту. Она шла, держась за руку отца, и весь лес, казалось, замер, заворожённый её появлением.

Это был тот самый момент. Момент, ради которого стоило прожить 100 лет одиночества, чтобы дождаться её.

Вот она. Идёт ко мне. Вся в белом, как её дикая, прекрасная сущность. И под этим платьем… наш наследник. Продолжение не только моего рода, но и её, почти угасшего.

Я видел, как Дмитрий, обычно такой суровый, смотрит на неё с бесконечной нежностью и… одобрением. Он вёл к алтарю не просто дочь. Он вёл надежду всего своего народа.

Она боится. Чувствую лёгкую дрожь в её пальцах, даже отсюда. Но она идёт. Не сбегает. Доверяет мне. Доверяет нам.

Мой взгляд скользнул по гостям. Ира с гордо поднятой головой, Ден с его редкой, мягкой улыбкой. Кир, чей взгляд был прикован к Лиз, стоявшей среди подружек невесты. И Фил, который не скрывал восторга, глядя на свою сестру. Мы все были здесь. Переплетённые. Изменённые.

Всего год назад я был один. Силён, могуществен, но пуст. А теперь… теперь у меня есть всё. И всё это зовут одним именем – Ника.

Они подошли к самому алтарю. Дмитрий остановился, его взгляд встретился с моим. В нём был не вызов, а передача. Передача самого ценного сокровища. Он взял её руку и положил в мою.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Коснувшись её пальцев, я почувствовал почувствовал пульсацию той самой новой жизни, что связывала нас теперь навеки.

Старейшина, древний волк с седой шерстью и глазами, полными многовековой мудрости, поднял руки. Тишина стала абсолютной, нарушаемая лишь шелестом листьев.

– Артем Волков, Владыка Теней, Альфа Чёрной Стаи, – его голос был низким и звенящим, как удар по хрусталю. – И Вероника Белая, дочь древнего рода, кровь исчезающей магии. Вы пришли сюда по зову крови и сердца, чтобы скрепить союз не только свой, но и двух кланов.

Его взгляд обвёл всех собравшихся, и в нём читалось благословение и надежда.

– Перед лицом предков, под открытым небом, я объявляю вас мужем и женой. – Он сделал паузу, и в его глазах вспыхнула искорка. – А теперь… скрепите свою любовь.

Это был момент. Тот самый. Я медленно, давая ей время отступить, если она захочет, приподнял её фату. Она не отводила взгляда, её глаза сияли, в них не было ни страха, ни сомнений. Только любовь и та самая, дикая решимость, что покорила меня. Я наклонился и коснулся её губ. Это был не страстный, жадный поцелуй, как в наших бесчисленных схватках. Это было обещание. Обещание верности, защиты и той тихой, прочной нежности, что мы только начинали открывать друг в друге.

Когда мы оторвались, лес взорвался радостным воем, рыками и аплодисментами. Но для нас в этот миг существовали только мы двое.

Пока мы стояли, принимая поздравления, и воздух гудел от радостных возгласов и волчьего воевания, мой нос уловил нечто чужеродное. Резкий, дикий запах, незнакомый и могущественный. Я инстинктивно напрягся, и моя рука сама потянулась, чтобы прикрыть Нику, заслонив её собой от возможной угрозы. Из чащи, прямо напротив алтаря, вышли они. Четверо. Огромные, с шерстью цвета тёмной меди и глазами, полными древней, нечеловеческой мудрости. Они были не из наших стай. Их размер и аура безмолвной силы заставили смолкнуть даже самых шумных гостей.

Я оскалился, готовясь к бою, чувствуя, как за спиной замирает Ника, но они не нападали. Они просто смотрели. На меня. На неё.

И тогда самый крупный из них, чей взгляд был старше самых древних дубов в этом лесу, заговорил. Его голос прозвучал не в ушах, а прямо в сознании, глубоко и весомо.

– Не прячь её, Альфа. Мы не воевать пришли.

Я не расслаблялся, но и не рычал в ответ, давая ему говорить.

– Мы – те, кто предрекает, – продолжил он, и его слова ложились в тишину, как камни в воду. – Мы пришли поздравить вас с новым началом.

Его взгляд скользнул по Нике, и в нём вспыхнуло что-то похожее на благоговение.

– Белые возродятся. Кровь к крови. Появятся новые волки. Новый, крепкий род. Чёрные и Белые больше не будут жить отдельно. – Он снова посмотрел на меня, и в его глазах читалось одобрение. – Это ваш удел. И вы – его творцы.

Сказав это, они медленно, не спуская с нас глаз, отступили назад, в чащу, и растворились в тенях, как будто их и не было. Воздух снова наполнился привычными звуками праздника, но атмосфера изменилась. Это было не просто предсказание. Это было благословение. И напутствие. Осознание того, что наша любовь была не просто личным счастьем. Она была судьбой.

Я отвел Дена в сторону, под сень древнего дуба, подальше от любопытных ушей. Музыка и смех доносились приглушённо, но напряжение от визита незнакомцев всё ещё висело в воздухе.

– Предсказатели, – Ден выдохнул, понизив голос до почти неслышного шёпота. Его обычная ухмылка исчезла, сменившись редкой серьёзностью. – Это не стая, Артем. Это… явление. Легенда. Говорят, они старше самых древних наших родов. Появляются раз в несколько столетий, только чтобы засвидетельствовать моменты, которые меняют судьбу не одной стаи, а нашего рода.

Он бросил взгляд в сторону леса, где они исчезли.

– Они не вмешиваются. Не воюют. Они… наблюдают. И говорят. И их слова всегда сбываются. – Ден посмотрел на меня. – Если они явились на твою свадьбу и сказали то, что сказали, то это больше, чем просто удача. Это печать. Подтверждение, что ты на правильном пути. Ты и она.

Он хлопнул меня по плечу, и в его гладах снова мелькнули знакомые чёртики, но на сей раз смешанные с неподдельным уважением.

– Так что принимай поздравления, жених. Похоже, ты не просто нашёл себе пару. Ты, чёрт возьми, начал новую главу в истории волков. Не каждому такое доводится.

Его слова действительно немного успокоили, но тревога, глубокая, животная, никуда не делась. Она сидела где-то под рёбрами, тихим, настороженным комком.

– В библиотеке нашей есть точно книга про них, – уверенно сказал Ден, видя мою озабоченность. – Отец показывал мне её в детстве, когда я слишком много задавал вопросов. Их всегда четверо. Не больше, не меньше. Всегда – коричневые, цвета старой меди. И всегда… – он сделал паузу, глядя на меня прямо, – …на порядок больше обычных волков. Даже больше альф.

Их размер был не просто физической характеристикой. Это был знак. Знак их возраста, их силы, их положения вне нашей иерархии.

– Они не враги, Артем, – повторил Ден, уже без тени сомнения. – Они – часть баланса. И если они пришли и благословили ваш союз… значит, баланс склонился в нужную сторону. В сторону жизни, а не вымирания.

Я кивнул, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь прогнать остатки напряжения. Он был прав. Нужно было принять этот дар судьбы, а не бояться его. Но осадок, лёгкая тень от прикосновения к чему-то бесконечно древнему и могущественному, оставалась. И, возможно, останется навсегда.

Я нашёл Нику в толпе взглядом. Она стояла в центре живого круга, образованного Лиз, Линой и ещё парой молодых волчиц из её стаи. Фата была откинута, и её лицо, озарённое счастливой улыбкой, сияло так, что, казалось, затмевало солнце, пробивающееся сквозь кроны. Она что-то оживлённо рассказывала, жестикулируя, а они слушали, заливаясь смехом. В этот момент она была не Белой Волчицей, не матерью будущего наследника и не ключом к спасению рода. Она была просто Никой. Счастливой, молодой девушкой в день своей свадьбы.

Я поймал её взгляд через толпу. Она на секунду замолкла, улыбка стала мягче, более интимной, и она чуть заметно подмигнула мне. Вечер постепенно стихал. Огни в гирляндах мерцали, словно уставшие светлячки, а последние гости с шумом и смехом разъезжались по своим логовам. Я задержался у входа в поместье, наблюдая, как исчезают в ночи огни машин.

Ко мне подошёл Дмитрий. Его лицо при приглушённом свете казалось ещё более строгим и отрешённым.

– Поговорим? – предложил он, и я кивнул, отходя с ним в сторону, подальше от суеты.

– Коричневые, – начал он без предисловий, и в его голосе звучало нечто большее, чем просто любопытство. – В наших летописях о них сказано мало. Лишь то, что они – вестники перемен. Но сегодня… сегодня они говорили не просто о переменах. Они говорили о слиянии двух кланов.

Я внимательно смотрел на него, давая высказаться.

– Мы веками жили обособленно, Артем. Скрывались. Многие кланы вообще не знали, существуем ли мы ещё или остались лишь в сказках. – Он посмотрел на тёмный лес, словно видя в нём тени своих предков. – Они сказали: «Чёрные и Белые больше не будут жить отдельно». Это не союз равных. Это… переход под одного Альфу, чья власть уже признана всеми. Мои люди… я их подготовлю.

Он выдохнул, и в его глазах читалась огромная, тяжёлая ответственность.

– Я готов к этому. Ради будущего нашего рода. Но это… это конец нашему уединению. Нашей старой жизни.

– Вы не будете уязвимы или подавлены нами, Дмитрий, – сказал я твёрдо. – Вы будете под защитой моей стаи. Ваша магия, ваша уникальность… они не растворятся. Они обогатят всех нас. И ваш внук, – я посмотрел в сторону дома, где осталась Ника, – будет мостом. Не между врагами, а между двумя мирами, которые наконец-то перестанут бояться друг друга.

Он молча кивнул, и в его молчании было принятие. Не поражение, а мужество начать всё заново. Мы стояли вместе в ночи, два альфы из миров, которые веками делили одну землю, не пересекаясь, и строили планы на будущее, где наши дети будут принадлежать обоим мирам сразу. Дмитрий кивнул и отошел в сторону.

Я подошёл к Нике сзади, пока она прощалась с последними гостями, и просто обнял, прижавшись к её спине. Она вздрогнула от неожиданности, но тут же расслабилась, откинув голову мне на плечо.

– Такая красивая, – прошептал я ей в волосы, вдыхая её смешанный аромат – цветов из её букета, её духов и той дикой, сладкой сути, что была только её. – Боже…

Она повернула голову, и её глаза, сияющие от счастья, встретились с моими.

– Ты тоже, – её голос был тихим и немного хриплым. – Очень даже ничего, жених мой.

Я рассмеялся и притянул её ближе, чувствуя, как бьётся её сердце в такт моему. Все эти разговоры о судьбах кланов, предсказания, тревоги – всё это отступило на второй план, растворившись в простом и ясном чувстве, что переполняло меня сейчас. Она была здесь. Она была моей. И это было единственное, что имело значение в эту секунду, в этот вечер, и, я знал, – на всю оставшуюся жизнь.

На руках я понёс её в нашу спальню наверху.

Она не протестовала, лишь обвила мою шею руками, прижимаясь ко мне. Я переступил порог и на мгновение замер. Комната, которая веками была лишь моим убежищем, моей крепостью, теперь принадлежала нам обоим.

Я осторожно опустил Нику на край нашей огромной кровати. Она смотрела на меня снизу вверх, её глаза в полумраке комнаты казались бездонными.

– Добро пожаловать домой, моя волчица, – прошептал я, опускаясь перед ней на колени и беря её руки в свои. – В наш дом.

И в этих словах был не просто жест. Это было посвящение. Признание её не просто женой, а равной хозяйкой в самом сердце моей власти. В логове Владыки Черной стаи отныне будет править и Белая Королева.

Глава 43. Забота и серые

Проснулась я от непривычных звуков. Не от голоса Артема и не от тишины его логова. Снизу доносился смех – раскатистый, довольный смех Дена, сдержанный ответ Иры, весёлые, перебивающие друг друга голоса Лины и Фила. И где-то в этой какофонии – тихий, но твёрдый голос Лиз и… возможно, даже отклик Кирилла.

Я лежала, прислушиваясь, и улыбка сама расплывалась по моему лицу. Дом не был пустым. Он был полон.

Нашей

стаей. Нашей странной, пёстрой, только что сформированной семьёй.

Артем спал рядом, его рука тяжёлым, тёплым якорем лежала на моём животе. Он был спокоен, его лицо в рассветных лучах казалось моложе, с него смылась привычная маска власти.

Аккуратно выбравшись из-под его руки, я накинула его халат – он был таким огромным, что я утопала в нём с головой, – и вышла на балкон.

Картина, открывшаяся внизу на веранде, была достойна кисти. Ден и Ира сидели рядом, он что-то рассказывал, жестикулируя, а она качала головой, улыбаясь. Фил и Лина наперебой пытались поделиться какими-то впечатлениями, постоянно перебивая друг друга. А в углу, у окна, сидели Лиз и Кир. Она – с чашкой чая, он – просто сидел рядом. Они не разговаривали, но пространство между ними уже не было ледяной пустотой. Оно было… спокойным.

Это было не просто утро после свадьбы. Это было утро после начала. Начала нашей новой, общей жизни. Жизни, в которой границы между Чёрными и Белыми навсегда стёрлись, уступив место чему-то гораздо более прочному – семье.

Я стояла на балконе, вдыхая прохладный утренний воздух, как вдруг за спиной раздался низкий, недовольный рык. Я обернулась.

Артем уже не спал. Он сидел на кровати, его золотые глаза горели хищным огнём, а на лице читалось суровое неодобрение.

– Ника! – его голос прозвучал хрипло и властно. – Ну-ка, брысь оттуда!

Но я не успела даже пошевелиться. Он поднялся с кровати с кошачьей грацией и в два шага оказался рядом. Прежде чем я успела пикнуть, он наклонился, перекинул меня через плечо, как мешок, и понес обратно в спальню, предусмотрительно закрыв балконную дверь.

– Артем! Пусти! – закричала я. Я болтала ногами и руками, но его хватка была железной.

– Молчать, – рявкнул он, но в его голосе не было злости, только та самая, одержимая забота, что сводила меня с ума. – Ты мне что, простудиться решила? В кровать!

Он донёс меня до кровати и с лёгкостью уронил на матрас, тут же накрыв своим телом, словно живым, тёплым и очень недовольным одеялом.

– Никаких балконов, – прошипел он мне в ухо, пока я, наконец, перестала брыкаться и просто залилась счастливым смехом. – Твоё место – здесь. Со мной. В тепле. Понятно?

Его слова повисли в воздухе, и мой смех мгновенно стих. Он говорил не как альфа, отдающий приказ. Он говорил тихо, почти умоляюще, прижимаясь лбом к моей щеке.

– Ника, в тебе мой ребёнок, – прошептал он и его голос дрогнул. – Пожалуйста… давай не надо рисковать. Я не хочу, что бы ты заболела, что бы вы заболели.

В этих словах не было его обычной железной воли. Была уязвимость. Тот самый, глубоко запрятанный страх, который, я знала, он испытывал за нас. За меня. За ту маленькую жизнь, что только начинала пульсировать внутри.

Я перестала упираться и обняла его за шею, прижимая к себе.

– Ладно, – выдохнула я, целуя его в висок. – Ладно, я буду хорошей. Никаких сквозняков и балконов. Только кровать. И ты.

Он тяжело вздохнул, и всё его тело на мгновение обмякло, будто с него сняли невыносимую тяжесть. Он не отпускал меня, а просто перевернулся на бок, удерживая в объятиях, как самое ценное сокровище.

Я фыркнула, пытаясь вырваться из его объятий, но он только крепче прижал меня к себе.

– Ну хоть одеться ты мне дашь? И прогуляться? – попыталась я вставить свои пять копеек. – Я беременна от силы пару дней! Ты мне так все девять месяцев не дашь из кровати выбираться, что ли?

Его ухмылка стала шире, хищной и обещающей. Он перевернулся, нависая надо мной, и его глаза загорелись знакомым огнём.

– А что? – прошептал он, его губы коснулись моей шеи. – Можем устроить марафон. По всем твоим… нашим… главам. Или, – он провёл языком по моей ключице, – ещё лучше… новые книги написать. С нуля. Ммм, маленькая волчица?

Я вспыхнула моментально, чувствуя, как жар заливает щёки и шею.

– Ты невыносим, Артем Валерьевич! – выпалила я, пытаясь скрыть смущение за показным возмущением.

Его глаза вспыхнули алым огнём, и он отстранился, чтобы посмотреть на меня с явным удовольствием.

– О-о-о, – протянул он с притворным восхищением. – Даже с отчеством. Хочешь ролевые игры устроить? Строгий преподаватель и непослушная аспирантка? Я только за.

Вырваться из кровати на этот раз он мне не дал. Его руки были повсюду – одна ласкала грудь, заставляя сосок набухать и твердеть, а другая скользила вниз, к тому самому месту , к клитору, что уже предательски пульсировал в ожидании.

– Это проигранный бой, а не война! – кричала я со смехом, пытаясь вывернуться, но мои попытки были тщетны и, если честно, не слишком убедительны.

– Ага, – его хриплый смех прозвучал прямо у моего уха, пока его пальцы находили мой клитор и начинали выписывать на нём те самые «иероглифы наслаждения», о которых я когда-то так поэтично писала. – Первый из многих. Смирись. Твоя война за независимость окончена. Капитуляция принята. Теперь… – он вошёл в меня одним плавным, но неумолимым движением, заставляя мой смех оборваться и превратиться в глубокий, дрожащий стон, – …начинается оккупация. И поверь, она тебе понравится.

Я вскрикнула, когда его толчок стал резче, глубже, попадая в самую суть. Это было настолько приятно, что по коже побежали мурашки, а в горле встал комок, просящийся вырваться воем. Он ускорил темп, его дыхание стало тяжёлым и горячим у моего уха.

– А что там, – прошептал он, и в его голосе снова зазвучала та самая, хитрая, развратная нотка, – в твоей книге говорится о попке? Ммм?

– Нееее, Артеееем! – взвыла я, и в моём голосе была не просто игра, а самая настоящая, острая паника, смешанная с шоком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но он лишь рассмеялся – низко, по-волчьи, и его движения стали ещё более властными, целенаправленными, входя в меня с новой силой, заставляя забыть о всяком сопротивлении.

– Не бойся, – он прорычал, и его губы прижались к моей шее прямо над меткой. – Это… мы оставим на потом. Когда ты будешь готова. А сейчас… – он вогнал себя в меня до предела, заставляя моё сознание поплыть, – …сосредоточься на том, как мой член заполняет тебя здесь и сейчас.

После серии таких «проигранных боёв», где счёт моих попыток выбраться из кровати уверенно стремился к нулю, а его – к бесконечности, он наконец смилостивился.

Я лежала, разбитая, мокрая и абсолютно счастливая, когда он поднялся надо мной, его глаза всё ещё пылали, но теперь в них читалась забота и нежность.

– Ладно, хватит, – он тяжело дыша, откатился на спину, но его рука тут же легла мне на живот. – С меня хватит. Пока.

– Ура! – слабо прошептала я, не веря в своё везение.

– Тебя, – продолжил он, поднимаясь с кровати с той же лёгкостью, будто и не было нескольких часов страсти, – срочно надо тебя накормить. – Он посмотрел на меня, и в его взгляде смешались одержимость и какая-то новая, почти отцовская серьёзность. – Тратить энергию – это одно. А оставлять тебя голодной – совсем другое. Не могу же я морить голодом будущую мать моего наследника.

Он протянул мне руку, чтобы помочь подняться. Счёт был 3:0 в его пользу.

Артем накинул на меня его тёплый, огромный халат, крепко завязал пояс, словно упаковывая самый хрупкий груз, и сунул мне в руки тапочки. Прежде чем я успела их надеть, он легко подхватил меня на руки, прижав к своей груди. Я чувствовала себя крошечным, завёрнутым комочком, совершенно беспомощным против его силы и упрямства.

– Артем! – взвизгнула я, когда он понёс меня по коридору к лестнице. – Ты так и будешь меня теперь всегда на руках носить? Я ж не больная! Ну пустиии! Пусти уже!

Он лишь фыркнул, не замедляя шага.

– Буду, – заявил он тоном, не терпящим возражений. – Пока не решу, что ты меня слышишь и заботишься о себе так же, как я о тебе. А ты, судя по утренним выкрутасам на балконе, ещё очень и очень далека от этого. Так что терпи, комочек.

Я беспомощно затопала ногами в воздухе, но это не произвело на него ни малейшего впечатления. Его объятия были стальной клеткой, из которой не было выхода.

Он усадил меня на кухонный стул с такой бережностью, будто я была хрустальной вазой, и опустился передо мной на корточки, положив руки мне на колени. Его золотые глаза пристально изучали моё лицо, в них читалась не просто забота, а полная, безраздельная сосредоточенность.

– Ну, – произнёс он, и его голос был тихим, но весомым. – И что хочется моей маленькой белой волчице? Говори. Что угодно.

В его взгляде была такая мощь и такая готовность немедленно исполнить любое моё желание, что я на мгновение растерялась. Весь мир сузился до этой кухни, до его внимания и до простого вопроса. Что я хочу? После всего, что случилось, после безумия и страсти, мне вдруг захотелось чего-то простого и настоящего.

– Малинового варенья, – выдохнула я, сама удивившись своему желанию. – С горячими… с горячими пышками. И молока.

Его лицо озарила медленная, тёплая улыбка. Он кивнул, как будто я только что озвучила самое важное и мудрое решение в мире.

– Будет исполнено, – Артем поднялся, и его пальцы на мгновение коснулись моего подбородка. – Сиди смирно.

И он повернулся к холодильнику, чтобы достать молоко, а потом к шкафчику, где Ира, я была уверена, припрятала банку своего знаменитого варенья. В этот момент он был не Владыкой Теней, а просто мужем, исполняющим странное желание своей беременной жены. И это было прекраснее любых титулов и пророчеств.

– И… огурец, соленый, – протянула я, чувствуя, как слюнки текут. – И мяса… И ещё мороженку… – я простонала от предвкушения этой невероятной смеси.

Но он ещё не успел отвернуться, как мир поплыл. Тошнота накатила внезапной, неумолимой волной. Предвкушение сменилось паникой.

– Артем… – успела я прохрипеть, и, оттолкнув стул, пулей помчалась в сторону ванной комнаты.

Он замер на месте, увидев, как я сорвалась со стула. На его лице на секунду отразилась полная, оглушительная растерянность, смешанная с испугом. Его Ника, которая только что с таким аппетитом заказывала себе невообразимую смесь, теперь…

Он бросился за мной. Ворвался в ванную и увидел картину: я сидела на холодном кафельном полу, вся дрожа, обняв унитаз и опираясь на него лбом.

– Ника… – его голос сорвался на шёпот. Он мгновенно оказался рядом, на коленях, его большие руки осторожно обхватили мои плечи.

– Всё… всё в порядке, – попыталась я выдохнуть, но новый спазм сковал горло.

Он не стал ничего говорить. Не стал спрашивать. Он просто притянул меня к себе, давая опереться на его грудь, и продолжал гладить мою спину твёрдой, уверенной ладонью. Его сердце билось часто-часто, выдавая его собственный, тщательно скрываемый страх.

– Воды… – процедила я, с трудом разжимая зубы после очередной сухой спазматической волны. Горло горело, а во рту стоял противный привкус желчи.

Он мгновенно сорвался с места.

– Держи, – его голос был непривычно тихим, почти срывающимся. Он аккуратно поднёс кружку к моим губам, поддерживая мою голову своей другой рукой.

Я сделала несколько маленьких, жадных глотков. Прохладная вода смыла часть гадкого привкуса и немного успокоила пожар в горле.

– Спасибо, – прошептала я, откидываясь назад и прижимаясь лбом к его плечу. Его рука снова легла на мою спину, твёрдая и тёплая.

Артем снова легко поднял меня на руки, одной рукой он держал меня, а другой протянул мне зубную щётку с уже нанесённой пастой.

– Вот, – сказал он

И Артем держал меня на руках, пока я, всё ещё слабая, чистила зубы, стараясь избавиться от противного привкуса. Потом отнёс меня в гостиную, на большой мягкий диван, уложил, укутал пледом и сел рядом на пол, прислонившись спиной к дивану. Его рука легла поверх пледа, на моё плечо, тяжёлая и спокойная.

– Теперь лежи, – приказал он, но это был приказ, полный нежности. – Никаких движений. Пока не пройдёт.

И я лежала, слушая его ровное дыхание и чувствуя его ладонь через ткань. Война с тошнотой была проиграна, но битва за комфорт – выиграна с подавляющим преимуществом. Он не сводил с меня взгляда, но его свободная рука потянулась к телефону. Артем быстро пролистал контакты и нажал на вызов.

– Ира, – его голос был низким и собранным, но я уловила в нём лёгкую, сдерживаемую панику. – Срочно. Приезжай.

Он помолчал секунду, слушая её вопрос с другой стороны.

– Нике плохо. Тошнит. – Он сглотнул, и его пальцы непроизвольно сжались на моём плече. – Я не знаю, что делать. Просто… приезжай.

Артем положил трубку и снова уставился на меня, его взгляд был полон такой щемящей беспомощности, что мне захотелось его обнять.

– Всё в порядке, – прошептала я, накрывая его руку своей. – Это просто токсикоз. Так бывает.

– Ничего в этом «бывает» нет нормального, – пробурчал он в ответ, но его пальцы разжались и переплелись с моими.

Ровно через пятнадцать минут мы услышали торопливые шаги в прихожей и щелчок открывающейся двери. Ира влетела в гостиную, скидывая на ходу куртку. На ней была медицинская форма, и она, видимо, сорвалась прямо со смены.

– Где она? – её взгляд мгновенно нашёл меня на диване, а затем переключился на Артема, который сидел на полу, всё ещё держа меня за руку с видом человека, ожидающего неминуемого апокалипсиса.

– Её вырвало, – доложил Артем, и в его голосе снова прозвучала та же напряжённая нота, что и в телефонном разговоре. – Она ничего не ела. Просто… вырвало.

Ира подошла ко мне, её движения были быстрыми и профессиональными. Она присела на корточки, положила прохладную ладонь мне на лоб, затем аккуратно отодвинула моё веко, чтобы посмотреть на реакцию зрачков.

– Ника, милая, как себя чувствуешь? Тошнит ещё? Голова кружится?

– Уже лучше, – честно сказала я. – Просто… прихватило резко.

Ира выдохнула и повернулась к Артему, который смотрел на неё, затаив дыхание.

– Артем, дыши. Это токсикоз. Ранний. Всё в пределах нормы, особенно для таких… особенных случаев, как ваш. Беременность у волков всегда стремительно набирает обороты. Организм готовится произвести на свет не людей, а волков – Она посмотрела на него с лёгкой улыбкой. – Ты не представляешь, сколько жён альф я видела в таком же состоянии. Это хороший знак. Значит, всё идёт своим чередом.

Артем медленно выдохнул, и его плечи наконец-то расслабились. Он смотрел на Иру, словно она только что совершила чудо.

– Значит… так и должно быть?

– Именно так, – подтвердила Ира, поднимаясь. – А теперь, альфа, твоя задача – не паниковать, а обеспечивать. Я сейчас приготовлю ей специальный чай, а ты принесешь всё самое лёгкое, что есть на завтрак. И никаких ядреных смесей типа огурцов с мороженым и мяса с шоколадом, – она строго посмотрела на меня, – пока этот шторм не утихнет.

Артем кивнул, и в его глазах снова появилась решимость. Врага опознали, тактику определили.

Ира заваривала травяной чай, отдавая тихие распоряжения, а Артем с редкой для него покорностью метался между холодильником и шкафами, выполняя их. Атмосфера была наполнена заботой, но она стала такой… густой, удушающей. Все эти взгляды, вся эта суета вокруг моего внезапно ставшего таким хрупким тела…Мне захотелось просто исчезнуть. Сбежать от этой доброты, которая вдруг стала похожа на клетку. Пока их внимание было приковано к чайнику и тостам, я тихонько соскользнула с дивана. Никто не заметил, как я подкралась к распахнутой настежь террасе. Один глубокий вдох, щемящая боль превращения – и вот я уже не беременная женщина, а белая волчица. И я умчалась. Стремительно, без оглядки, в спасительную чащу леса, оставив позади гул голосов и запах лекарственных трав. Мне нужна была не помощь. Мне нужна была тишина и знакомое чувство земли под лапами. И свобода. Хотя бы на пять минут.

Я неслась сквозь чащу, не разбирая дороги, чувствуя, как ветер свистит в ушах и смывает остатки тошноты и духоты. Чувствовала растерянность Артема где-то позади, но он не бросался в погоню. Он просто стоял и чувствовал моё бегство, не понимая его.

Когда я замерла, тяжело дыша, до меня дошло: лес вокруг был другим. Деревья стояли чаще, воздух пах чужими метками – резкими, предупреждающими. Я не видела, куда бежала в своём порыве, и теперь… теперь я стояла на чужой территории. Территории Серых Волков. Из теней между деревьями медленно вышли трое. Крупные, с шерстью цвета мокрого камня, с холодными, оценивающими глазами. Они молча окружили меня, их позы были не агрессивными, но и не дружелюбными. Это была проверка. Они учуяли Белую Волчицу на своей земле и ждали объяснений, которых у меня не было.

Из самой густой тени шагнул ещё один волк. Самый крупный. Его шерсть была цвета грозового неба, а глаза светились холодным, как сталь, огнём. Это был их вожак. Он обошёл меня, его тяжёлый, изучающий взгляд скользнул по моей белой шкуре, по моей позе, и, кажется, он учуял нечто большее, чем просто запах принадлежности к определенной стае.

Затем он издал низкий, предупреждающий рык, обращаясь не ко мне, а к своим сородичам.

– Она – самка Альфы Чёрных, – его голос, прозвучавший в наших головах, был лишён эмоций, лишь констатация факта. – Уходи отсюда. Мы не желаем войны.

В его словах было трезвое понимание силы, что стояла за мной, и нежелание ввязываться в конфликт, который может стоить им слишком дорого. Он давал мне шанс уйти. Чисто из прагматизма.

Я медленно, не делая резких движений, кивнула ему в знак понимания и благодарности. Затем, не поворачиваясь к ним спиной, я стала отступать, чувствуя на себе их пристальные взгляды, как вдруг моя спина наткнулась на что-то твёрдое и невероятно знакомое. Я обернулась и застыла.

Передо мной стоял Артем. В своём волчьем облике. Весь его чёрный, могучий силуэт был напряжён до предела. Но не это заставило меня замереть. Его взгляд… это был не просто гнев. Это была буря. Буря из ярости, паники, облегчения и той самой, всепоглощающей одержимости, что пугала и пленяла одновременно. Он не рычал. Он просто смотрел на меня. Его золотые глаза пылали, словно раскалённое солнце, выжигая во мне всё, кроме осознания собственной глупости.

Он медленно, с убийственной грацией, сделал шаг вперёд, заставляя меня инстинктивно отступить. Его морда оказалась в сантиметре от моей и тогда в мою голову ворвался его голос. Тихий, но такой мощный, что от него зазвенело в ушах.

–

Никогда. Слышишь? Никогда больше не убегаешь от меня так.

Серые Волки стояли неподвижно, наблюдая за разворачивающейся перед ними драмой. Я чувствовала их взгляды на своей шкуре и мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда и унижения. Их вожак наблюдал с каменным лицом.

Именно он нарушил тягостное молчание, его мысленный голос прозвучал спокойно и почти что приветливо, контрастируя с грозовой атмосферой, исходящей от Артема.

– Давно я тебя не видел, Артем.

Артем медленно, не отрывая от меня своего испепеляющего взгляда, повернул голову в его сторону. Его собственный ответный «голос» прозвучал ровно, но в нём чувствовалась сталь.

– Привет, Константин. Со времён учёбы за границей.

От этой простой фразы веяло такой историей, что мне стало ещё не уютней. Они знали друг друга. И не как враждующие альфы соседних территорий, а как… однокурсники? Союзники из прошлого? И тут я со своим побегом..

– Твоя самка заблудилась, – сухо констатировал Константин.

– Она не заблудилась, – парировал Артем, и его взгляд снова впился в меня. – Она сбежала. Но этого больше не повторится.

Он сделал шаг ко мне, и на этот раз его рык прозвучал и в ушах, и в голове, полный неоспоримой власти.

– Мы возвращаемся домой. Сейчас же.

Серый альфа стоял неподвижно, его взгляд был спокойным, но в нём читалось нечто большее, чем просто вежливость.

– Артем, – сказал Константин – Может, останетесь? Ненадолго. Вспомним старые времена. А твоя самка… – его взгляд скользнул по мне, и в нём мелькнуло что-то, похожее на уважение, – …отдохнёт. Вы оба выглядите так, будто только что сражались не на жизнь, а на смерть...

Артем молчал, явно взвешивая предложение. Его ярость понемногу оседала, уступая место холодному расчёту и, возможно, старой памяти. Он посмотрел на меня, и в его глазах я прочитала вопрос. Не приказ, а вопрос.

«Ты сможешь?»

Я, всё ещё дрожа от пережитого, слабо кивнула, потому что остаться здесь, в нейтральной, чужой территории, вдруг показалось куда безопаснее, чем вернуться в тот дом, полный давящей заботы. Константин тронулся с места, его серебристо-серая шкура сливалась с тенями леса. Он шёл впереди, задавая путь. За ним, на почтительном расстоянии, следовали трое его волков – живой, негромкий щит, замыкающий процессию.

А в центре этого живого коридора шли мы. Артем – всё ещё напряжённый, его чёрная шерсть взъерошена, но его шаги были твёрдыми. И я – белая волчица, зажатая между могуществом Серых и неумолимой волей собственного мужа. Мы шли в гору. Тропа была крутой, усыпанной камнями и корнями. Воздух становился прохладнее и разреженнее. И вот, на самой вершине, открылось их логово. Это был не дом в человеческом понимании, а скорее система пещер, искусно скрытых в скалах. Вход был широким, обрамлённым древними, покрытыми мхом камнями, и оттуда веяло запахом дыма, вяленого мяса и дикой, незнакомой магии.

Константин остановился у входа и обернулся к нам.

– Добро пожаловать в наше убежище, – прозвучал его голос в наших головах. – Входите. Здесь вы в безопасности.

Константин кивнул вглубь пещеры, в сторону, откуда тянуло чуть более тёплым воздухом.

– Комнаты для обращения – налево по коридору, – его мысль была чёткой и практичной, без лишних церемоний. – Там есть всё необходимое. Можете воспользоваться, чтобы принять человеческий облик. В такой форме… общаться удобнее.

Артем коротко кивнул в знак благодарности и мягко подтолкнул меня в указанном направлении. Тяжёлая шкура волка внезапно стала невыносимой, и возможность сбросить её, чтобы встретиться с хозяевами лицом к лицу, казалась сейчас самым правильным решением. Он буквально втолкнул меня в небольшую, освещённую современными лампами, пещерную комнату и сам зашёл следом, его массивное тело мгновенно заполнило собой проём.

Дверь – тяжёлая, деревянная – захлопнулась с глухим стуком, отсекая нас от внешнего мира.

Он обратился первым. Его человеческий облик возник в полумраке, и в нём не было и тени спокойствия, что звучало в голосе Константина. Он был напряжён, как струна, его глаза пылали в темноте.

– Ну что, – его голос прозвучал низко и опасно, пока я, всё ещё дрожа, заставляла своё тело принять человеческую форму. – Объяснись. Сейчас.

Я стояла перед ним, всё ещё дрожа, чувствуя, как по моей голой коже бегут мурашки – и от прохлады пещеры, и от его взгляда.

– Артем, я… я прости… – начала я, и голос мой дрогнул, но это была не мольба, а отчаяние. – Я не хрустальная! Я не хочу ТАКОЙ заботы! – я выкрикнула это, сжимая кулаки. – Я хотела тихого дня… а вы… вы все тут суетились, смотрели на меня, как на больную… мне стало тошно! Душно! Я не могла дышать!– Я не могу сидеть в четырёх стенах, как в клетке! Даже если эта клетка из самой лучшей заботы! Мне нужен воздух! Мне нужна… свобода! Хотя бы иллюзия!

Я стояла, всхлипывая, готовая к его гневу, к его рыку, к чему угодно. Но он просто смотрел на меня. И постепенно буря в его гладах начала утихать, сменяясь непониманием, а затем… медленным, трудным осознанием.

Он не сказал ни слова. Просто подошёл и обнял меня. Нежно, но так крепко, что между нашими телами не осталось и миллиметра пространства. Его тепло, его запах, его мощь – всё это обрушилось на меня, но на этот раз не как клетка, а как убежище. Одна его рука легла мне на спину, большая ладонь полностью закрывая лопатку, и начала медленно, ритмично гладить. Другая рука поднялась к моей голове, его пальцы запутались в волосах, мягко массируя кожу у висков.

Потом отстранился ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза. В его взгляде не осталось ни гнева, ни бури. Была лишь твёрдая, спокойная решимость.

– Хорошо, – и его голос снова приобрёл привычные, ровные интонации, но теперь в них слышалось не приказ, а договорённость. – Я тебя услышал.

– А сейчас, – его губы тронула лёгкая улыбка, – давай одеваться. Негоже гостям Константина являться перед ним в чём мать родила. И потом… – он взял с каменной полки сложенную одежду: простые, но чистые льняные рубахи и штаны, явно приготовленные для таких случаев. – …я хочу посмотреть, как ты будешь объяснять нашему старому знакомому, почему это ты сбежала.

В его словах не было упрёка. Была лёгкая, снимающая напряжение ирония. Он протянул мне рубаху, и я взяла её, быстро накинув на себя. Следом надела просторные штаны. Одежда напоминала пижаму.

Мы вышли из комнаты. В главном зале пещеры на нас смотрели Константин и его трое людей. Они сидели за каменным столом, на котором уже была выставлена еда, подготовлены фрукты, мясо, напитки.

Константин поднял на нас взгляд, и в его глазах мелькнула тень улыбки.

– Артем, – начал он, его голос был спокоен, но в нём чувствовался искренний интерес. – Я слышал, у вас вчера свадьба была. Поздравляю. – Он сделал небольшую паузу, его взгляд скользнул по мне, и кивок стал чуть более почтительным. – И тебя, Вероника.

Он отпил из своей чаши и снова посмотрел на Артема, и на этот раз в его глазах читался уже не просто светский интерес.

– И про Коричневых слышал. Это правда? Они действительно приходили?

Вопрос повис в воздухе. Все трое его людей замерли, их внимание было приковано к Артему. Визит Предсказателей был событием, которое не могло остаться незамеченным, даже в самых удалённых логовах.

Артем медленно кивнул, его лицо стало серьёзным.

– Правда, Константин. Они были. И сказали… они сказали, что это только начало.

Константин покачал головой, и на его обычно суровом лице расплылась редкая, открытая улыбка.

– Признаться, – сказал он, глядя на меня с нескрываемым любопытством и одобрением, – я впервые за пятьдесят лет вообще встретил белую волчицу. Думал, они остались только в сказках для щенков. – Его взгляд переключился на Артема. – И знаешь, я даже не удивляюсь, что она твоя жена. Ты всегда был… избирательным ценителем. Не из тех, кто бросается на первую попавшуюся самку.

– Она того стоит, – коротко и твёрдо ответил Артем, и его рука легла мне на пояс, притягивая ближе.

Константин кивнул, как будто это было единственно возможным заключением.

– В этом я не сомневаюсь. Иначе Предсказатели не потрудились бы явиться. – Он поднял свою чашу. – Так выпьем же. За избирательный вкус альфы. И за новое начало, которое он принёс всем нам.

Артем мягко, но настойчиво направил меня к отдельному, самому большому креслу у камина и усадил там. Затем он встал рядом, как страж, и его рука привычным жестом легла мне на плечо – тяжёлая, властная, заявляющая права. Я зыркнула на него. Всего один быстрый, испепеляющий взгляд, полный того самого негодования, что кипело во мне с утра.

И он… он тут же убрал руку. Медленно, почти неловко. Его пальцы разжались, и ладонь повисла в воздухе на секунду, прежде чем он убрал её за спину.

Константин, наблюдавший за этой немой сценой, фыркнул и поднял бровь.

– Что, Волков, уже и руку положить нельзя? – поддел он, но в его голосе звучало скорее веселье, чем упрёк.

Артем бросил на него убийственный взгляд, но промолчал.

Только я начала чувствовать себя комфортно в этой новой, более свободной динамике, как знакомый, противный холодок снова пополз из глубины желудка. Я инстинктивно сглотнула, пытаясь подавить его, но было поздно.

– Артем… – пискнула я, и мой голос был тонким и испуганным.

Этого было достаточно. Он не спрашивал, не сомневался. В одно мгновение он снова был рядом, его руки подхватили меня, и он уже нёсся обратно по коридору, к ванной

– Извините, – бросил он на ходу через плечо ошеломлённому Константину, даже не оборачиваясь.

Я мельком увидела лицо серого альфы. Его брови почти ушли в волосы, а рот был приоткрыт от чистого, неподдельного шока. Он наблюдал, как грозный Владыка черных, только что стоявший непоколебимой скалой, превратился в панически несущегося с самкой на руках волка, потому что та… пискнула.

Дверь в ванную комнату захлопнулась, оставив Константина и его людей в полном, оглушительном недоумении. Похоже, новости о «радостях» ранней беременности до их удалённого логова ещё не дошли. И первая демонстрация оказалась весьма… наглядной.

Я сглотнула противную слюну и, собрав остатки сил и воли, выдохнула:

– Артем... Выйди. Пожалуйста. Я сама.

Его руки на мгновение замерли, почувствовав сквозь дрожь моего тела не только слабость, но и твёрдое решение. Он привык командовать, привык контролировать, но сейчас во мне поднималась волна не просто тошноты, а отчаянного желания справиться с этим самой. Хотя бы с этим.

– Ника... – его голос прозвучал неуверенно, почти растерянно.

– Выйди, – повторила я уже твёрже, опираясь руками о холодный каменный пол. – Я справлюсь. Мне нужно... просто побыть одной. Минуту.

Он медленно, будто нехотя, разжал пальцы. Его тепло ушло, оставив за спиной ощущение пустоты. Я слышала, как он поднялся, как его шаги отдалились к двери. Скрипнула ручка, и на секунду в комнату ворвался гул низких голосов из зала, чтобы тут же стихнуть за притворённой дверью.

Я осталась одна. В тишине, нарушаемой лишь прерывистым дыханием и отдалённым гулом чужих разговоров. И в этой тишине, прислонившись лбом к прохладному камню, я почувствовала не только облегчение от того, что спазм отступает, но и крошечную, первую победу. Победу над его гиперопекой. Пусть и ценой очередного унижения.

Снаружи, за дверью, воцарилась напряжённая пауза. Я представила его – Артема, застывшего в коридоре, всего в паре метров от меня, сжавшего кулаки и чувствующего каждый мой судорожный вздох через связь, но не смеющего переступить порог и представила Константина, наблюдающего за этим немым спектаклем с ошеломленным лицом.

Глава 44. За дверью

Я стоял, прислонившись лбом к прохладной каменной стене рядом с дверью, вжав в неё кулаки. Каждая клеточка моего тела кричала, чтобы я ворвался обратно, подхватил её, заставил эту чертову тошноту отступить силой своей воли. Но её тихий, но твёрдый приказ висел в воздухе: «Выйди».

Чувствовал её через дверь – дрожь, слабость, горькую обиду на собственное тело. И своё полное, абсолютное бессилие. Я, который мог сломить волю любого врага, не мог защитить её от этого.

Ко мне приблизились шаги. Тяжёлые, уверенные. Я не поворачивался, уже зная, кто это.

Константин остановился рядом, последовав моему примеру и глядя на глухую поверхность двери.

– Значит, – начал он после паузы, его голос был нарочито спокоен, но в нём я уловил лёгкую, едва слышную ухмылку, – Нике шампанского не предлагать, как понимаю.

Я фыркнул, но звук вышел больше похожим на стон. Отвернулся от стены и провёл рукой по лицу.

– Только если хочешь, чтобы его содержимое украсило твой пещерный пол. И меня заодно.

Константин коротко, по-волчьи, хмыкнул.

– Понял. Ограничимся чаем. Или водой. Могу предложить кумыс, – он сделал паузу, явно наслаждаясь моментом, – но, полагаю, это будет похлеще шампанского.

Впервые за этот бесконечный день углы моих губ дрогнули в подобии улыбки.

– Лучше не надо. Спасибо, Костя.

Он кивнул, и его взгляд снова стал серьёзным.

– Она сильная. Чувствуется. Иначе не посмела бы выгнать тебя отсюда.

Его слова, как ни странно, стали бальзамом на рану. Он видел не моё унижение, а её силу. И нашу странную, новую динамику, которую мне ещё только предстояло освоить.

– Да, – хрипло согласился я. – Она сильная. Иногда даже слишком.

В этот момент дверь тихо приоткрылась. Ника стояла на пороге, бледная, но уже пришедшая в себя. Её глаза встретились с моими, и в них я прочитал усталую покорность и вопрос.

– Всё, – тихо сказала она. – Можно идти.

Константин мягко улыбнулся, его взгляд был спокоен и полон понимания.

– Я всё понимаю, – сказал он просто и в его голосе не было ни капли насмешки или неловкости. – У моей сестры была тройня. Помню, как она на первом месяце съела все наши зимние запасы вяленого мяса, а потом неделю не могла смотреть на еду без содрогания. Таков закон природы.

Его слова прозвучали как простое, житейское принятие. Он не видел в этом ничего постыдного или из ряда вон выходящего. Просто жизнь. Просто природа.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 45. Оракул

– Ну, теперь давай знакомиться, Ника. Расскажи, как ты нашла этого не в меру серьёзного волкодава?

Она посмотрела на меня с испугом, и в её глазах читалось: «А что рассказывать-то?». Я не сдержал короткого, хриплого смешка. Всё это было до абсурда нелепо. Я почувствовал, как она слабо бьёт меня кулаком в бок, но напряжение в её плечах немного спало.

– Расскажи, как мы познакомились, – предложил я ей мягче, глядя в её испуганные глаза. – Это хорошая история.

Ника вздохнула, но уголки её губ дрогнули. Она посмотрела на Константина, потом снова на меня, и в её взгляде появилась тень того самого дерзкого огонька, что покорил меня с первого дня.

– Ну… – начала она, и её голос, хоть и тихий, уже не дрожал. – Всё началось с того, что я… ну, я аспирантка на кафедре, где он преподаёт. И я, э-э-э… писала романы. Про оборотней. А он… оказался очень внимательным читателем.

Константин поднял бровь, явно заинтригованный.

– Романы? Какие, если не секрет?

– Любовные, – выдохнула она, снова краснея. – Очень… подробные. И я, кажется, немного… использовала его образ. Без спроса.

– «Немного»? – фыркнул я, не в силах удержаться. – Дорогая, ты посвятила мне двенадцать томов. Там расписано всё, вплоть до…

– Артем! – она снова ударила меня кулаком, на этот раз сильнее.

Константин рассмеялся, низкий и раскатистый смех эхом разнёсся по пещере.

– Понял! Значит, наш учёный муж не только лекции читает, но и вдохновляет на творчество! Продолжай, Ника, прошу тебя. Это лучше любой сказки.

И она, всё ещё алая, но уже с тенью улыбки, начала рассказывать. О том, как уснула над ноутбуком, как я нашёл её «творческие заметки», о нашем первом разговоре, где я назвал её своей «должницей». Она опускала самые пикантные детали, смущённо запинаясь, а я подхихихкивал. Ну раз сбежала, забрела сюда, давай, разруливай)

Ника сделала паузу, её взгляд стал задумчивым, а на щеках снова вспыхнул румянец, но на этот раз — смущенного счастья.

– А потом... – она пожала плечами, словно сама до конца не верила в произошедшее, – потом всё как-то завертелось. И как-то само так вышло, что он меня... заклеймил.

Она инстинктивно коснулась пальцами двух едва заметных шрамов на шее, скрытых под воротником рубахи. Константин проследил за её жестом, и в его глазах мелькнуло глубокое, почти отцовское понимание.

– А потом, – продолжила Ника тише, глядя куда-то в пространство, – он понял, что это волк в нём... учуял истинность. Во мне. С самого начала. Ну и... вот.

Она развела руками, словно этот простой жест мог объяснить всю ту бурю, страсть, сопротивление и неизбежное притяжение, что привело их сюда, в пещеру к Серому альфе.

– Итог, – подытожил я за неё, и моя рука сама легла ей на плечо, на этот раз не властно, а утверждая незыблемость нашего союза. В моём голосе не было иронии, только простая, оголённая правда. – Она — моя пара. По воле крови и по зову сердца. Всё остальное -просто предыстория.

Константин внимательно посмотрел на Нику, а затем на меня. В его глазах светилась тёплая, почти отеческая улыбка.

– А вы уже знаете, кто там, в животе, такие встряски устраивает? – спросил он, кивая в сторону Ники.

– Пока нет, – ответил я, и моя рука инстинктивно легла на её живот. – Мы не посещали ещё оракула.

– Мой сегодня в стае, – сказал Константин просто, как будто предлагал чаю, а не заглянуть в будущее. – Хотите, сходим? Это будет мой вам подарок. Не отказывайтесь, прошу.

Я почувствовал, как Ника замерла под моей рукой. Её взгляд встретился с моим, и в нём читалась смесь страха, надежды и того самого любопытства, что когда-то заставило её начать писать. Оракул… Это было больше, чем просто узнать пол. Это было прикоснуться к судьбе нашего ребёнка, к той самой «истинности», что связала нас.

Я посмотрел на Константина и увидел в его глазах не просто гостеприимство, а глубокое, братское участие.

– Хорошо, – я кивнул, сжимая плечо Ники. – Мы с радостью примем ваш дар. Спасибо, Константин.

– Тогда решено, идем, – Константин легко поднялся с места, его движения были плавными и беззвучными, как и подобает альфе. Он кивнул нам, приглашая следовать.

Мы вышли из главной пещеры и спустились по узкой, вытоптанной тропе к подножию скалы. Воздух здесь был особенно густым и тихим, словно сама природа затаила дыхание в ожидании чего-то важного. Неподалеку, в стороне от основного лагеря, стоял небольшой, но крепкий сруб, почти полностью скрытый зарослями горного можжевельника. От него веяло дымком сушёных трав и чем-то древним, нездешним.

– Дом оракула нашей стаи, – тихо произнёс Константин, останавливаясь перед низкой, резной дверью. – Она ждёт.

Он не стал стучать, а лишь толкнул дверь, которая бесшумно отворилась, впуская нас внутрь.

Дверь бесшумно отворилась, и нас встретил не полумрак, наполненный дымом и шепотом, а просторное, залитое мягким светом помещение в стиле хай-тек. Гладкие белые стены, минималистичная мебель из светлого дерева и металла, панорамное окно, открывающее вид на спящий лес. Воздух был чистым, пахло только свежесваренным кофе и легкой нотой озона, будто от современной системы очистки.

В центре комнаты нас ждала женщина. На вид ей можно было дать лет пятьдесят, с умными, лучистыми глазами и седыми волосами, собранными в элегантную белую гривку. Она была одета в простые льняные брюки и рубашку, и на ее лице играла приветливая, спокойная улыбка. Это была Сандра, оракул Серых Волков.

Она сначала почтительно склонила голову в мою сторону, а затем вся ее внимание обратилось к Нике. Она подошла к ней и взяла ее руки в свои, а ее голос прозвучал тепло и проникновенно:

– Ника. Это честь для меня. Для всех волков. Ты – та, кто соединила в себе чёрное и белое. Ты – первая в роду новой расы.

Она мягко подвела мою слегка ошеломленную жену к низкому дивану.

– Садись, дорогая. Ты должна выпить этот отвар, – Сандра указала на простую белую чашку, стоявшую на столе. В ней находилась прозрачная жидкость с легким золотистым отливом. – И дать мне свои руки.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ника посмотрела на меня, я кивнул, и она, сделав глубокий вдох, выпила содержимое чаши залпом. Затем она протянула ладони Сандра.

Оракул закрыла глаза, обхватив ее пальцы своими. Минуту, другую в комнате царила полная тишина, нарушаемая лишь ровным гулом климатической системы. Затем лицо Сандры озарилось широкой, сияющей улыбкой. Она открыла глаза, и ее взгляд, полный благоговения и радости, перешел с Ники на меня.

– Близнецы, – тихо, но четко произнесла она. – Мальчик и девочка. Новая кровь. Новое начало. Сила Чёрных и магия Белых, слитые воедино с самого начала.

Я почувствовал, как у меня подкосились ноги. Воздух словно выбили из легких. Близнецы. Не просто наследник. Двое. Новая раса. Голова пошла кругом от осознания мощи и тяжести этого дара. Я посмотрел на Нику. Она сидела с широко раскрытыми глазами, прижимая ладони к плоскому животу.

Я подошел к оракулу, и из моей груди вырвался сдавленный, почти беззвучный выдох:

– Близнецы...

Сандра встретила мой взгляд, и в её глазах горел твёрдый, как скала, свет знания.

– Да. Так и должно быть в начале. Два волка. Мужское начало и женское. Они дадут начало каждый своей ветке.

Она перевела взгляд на Нику, и её голос стал тише, но от этого только весомее, словно высекая слова в вечности.

– Они будут нести в себе и Белого, и Чёрного волка. Но не как смесь. Не как поглощение одного другим. Они – новая раса, в которой два цвета будут существовать вместе. Равные. Дополняющие. Две стороны одной силы, рождённые в одном сердце.

– Артем, их двое... понимаешь? – Ника уставилась на меня своими огромными глазами, в которых отражалась целая вселенная — наша вселенная, внезапно ставшая вдвое больше, сложнее и прекраснее.

Я не нашёл слов. Все слова казались пустыми и незначительными перед этим. Я просто опустился перед ней на колени, обхватил её лицо руками и прижал свой лоб к её лбу, закрыв глаза. Мы дышали в унисон, и сквозь нашу связь я чувствовал не один, а два крошечных, чистых ключа жизни, пульсирующих в такт её сердцу.

– Понимаю, – прошептал я наконец, и мои слова были обращены и к ней, и к ним. – Понимаю.

Мы вышли из прохладного, наполненного тишиной дома оракула на свежий лесной воздух. Константин ждал нас недалеко от входа, прислонившись к стволу старого кедра. Его взгляд, спокойный и вопрошающий, скользнул с моего лица на ещё бледное, но сияющее изнутри лицо Ники.

– Ну что, – тихо спросил он, отталкиваясь от дерева, – что сказал оракул?

Я посмотрел на него, и слова застряли в горле, слишком огромные, чтобы их просто высказать. Вместо меня ответила Ника. Её голос дрожал, но в нём звенела сталь и гордость.

– Близнецы, – выдохнула она, и её ладони снова легли на живот в бессознательном, защитном жесте. – Мальчик и девочка.

Константин замер. Его обычная, слегка отстранённая маска альфы на мгновение треснула, обнажив чистое, безмолвное изумление. Он медленно перевёл взгляд на меня, ища подтверждения. Я лишь молча кивнул, и в этом кивке было всё — шок, ответственность, и дикая, первобытная радость.

– Новая кровь, – добавил я наконец, и мои слова прозвучали в тишине громче любого крика. – Две ветки. С самого начала.

Константин медленно, почти ритуально, склонил голову. Это был не поклон подчинённого альфе. Это был жест глубокого, безмерного уважения к самой судьбе, что развернулась перед нами.

– Так и должно было быть, – произнёс он тихо, и в его голосе не было удивления, лишь принятие древней, как мир, истины. – Силам равновесия нужны были не просто союз, а двойная печать. Новое начало. Поздравляю вас. Обоих.

Он выпрямился, и его лицо снова стало невозмутимым, но в глазах остался тот самый, новый огонь — огонь человека, ставшего свидетелем истории.

Константин проводил нас до самой границы своих владений, до старого замшелого валуна, служившего метой. Мы обменялись короткими, но полными понимания кивками. Слова были уже лишними.

– Если что, вы знаете, где нас найти, – сказал он на прощание, и в его голосе сквозила не просто формальная вежливость, а обещание поддержки.

Мы пересекли невидимую черту, и почти сразу же мой телефон, до этого молчавший в зоне влияния Серых, взорвался от вибрации и звонков. Десятки пропущенных вызовов. Ира, Ден, Кир, Лина... Светившийся экран был немым криком их беспокойства.

Я вздохнул, поднося аппарат к уху. Первой набрала Ира.

– Артем! Где вы?! Что случилось? Мы все извелись!

На заднем плане слышались взволнованные голоса Дена и других.

– Всё в порядке, Ира, – сказал я, глядя на Нику, которая прислушивалась к разговору, прижимая к животу мою куртку. – Абсолютно. Мы... у нас были дела. У Константина.

– У Константина? – в её голосе смешались удивление и облегчение. – И что же вы там делали, если не секрет, что заставило вас сбежать посреди завтрака?

Я встретился взглядом с Никой. Она слабо улыбнулась и кивнула.

– Мы... консультировались, – ответил я, выбирая слова. – По очень важному вопросу. И у нас есть новость. Для всех. Большая новость.

В трубке на секунду воцарилась тишина, а затем голос Иры стал собранным и твёрдым, каким он бывал перед самыми важными событиями.

– Собирайте всех, – сказала она уже без паники, с лёгким трепетом в голосе. – Мы будем ждать вас в логове.

До логова пешком мы добрались за сорок минут. Ника, наконец-то получившая свою долю свободы, шла рядом, и кажется, только мои пристальные взгляды не давали ей пуститься в пляс или подпрыгнуть от переполнявших её эмоций. Она вдыхала полной грудью, улыбалась солнцу, пробивавшемуся сквозь кроны, и каждый её шаг был лёгким и пружинистым.

Я же шёл рядом, чувствуя себя её личной охраной, состоящей из одних только нервов. Каждый неосторожный шаг, каждый камушек под ногой заставлял меня внутренне содрогаться.

– Спокойно, – рыкнул я, когда она слишком развеселившись, сделала резкое движение, чтобы обойти лужу. – Ты не на спортивной прогулке.

Она фыркнула, но послушно сбавила темп.

– Я же не хрустальная ваза, Артем. Я могу просто идти.

– Можешь, – согласился я, не сводя с неё глаз. – Но пока ты носишь в себе наше будущее, ты будешь идти так, будто несешь две самые хрупкие вазы во вселенной. Поняла?

Она закатила глаза, но в её ухмылке не было злобы, лишь смиренное принятие моей вечной паранойи. И всё же, видя её такой – счастливой, раскрепощённой, с сияющими глазами – я понимал, что эти сорок минут были для неё лучшим лекарством. Даже если для меня они стали самым напряжённым марш-броском в жизни. Я не выдержал. Её эта внезапная свобода, это подпрыгивание и фырканье… Это сводило меня с ума. В хорошем смысле. В том смысле, что волк внутри требовал подтвердить свои права.

В два шага я сократил дистанцию, мощно притянул её к себе, прижав к груди так, что её смех оборвался на полуслове. Она ахнула, широко раскрыв глаза, но не сопротивлялась.

– Ника, – моё рычание прозвучало прямо у её губ, низко и властно. И прежде чем она успела что-то сказать, я захватил её рот своим в поцелуе. Это был не нежный, вопрошающий поцелуй. Это было напоминание. Жесткое, властное, животное. Напоминание о том, кто здесь альфа. О том, чья она самка. И о том, кто именно, – я положил ладонь на её живот, чувствуя под тканью её тепло, – сейчас носит в себе наше будущее.

Когда я отпустил её, она была вся розовая, запыхавшаяся, с распухшими губами и по-прежнему сияющими глазами.

– Поняла? – хрипло прошипел я, всё ещё не выпуская её из объятий.

Она кивнула, прикусывая нижнюю губу, но в её взгляде читался не испуг, а тот самый, порочный восторг, что всегда сводил меня с ума.

– Поняла, – выдохнула она. – Ты мой альфа. А я твоя… твоя самка. И я… я ношу в себе наших детей.

– Вот именно, – я провёл большим пальцем по её разгорячённой щеке. – Так что веди себя соответственно. Или я буду напоминать тебе об этом на каждой тропинке.

Она снова пискнула. Коротко, сдавленно, но на этот раз в её звуке не было протеста. Скорее... принятие. Сладкая, долгожданная капитуляция. Её тело обмякло в моих объятиях, напряжение от внезапной свободы и шалостей сменилось спокойной, глубокой умиротворённостью. Она прижалась лбом к моей груди, и я почувствовал, как ровный стук её сердца постепенно замедляется, сливаясь с ритмом моего.

– Ладно, – прошептала она прямо в мою рубашку, и её голос был тихим и послушным. – Буду хорошей.

Я не ответил, просто крепче прижал её к себе, позволив тишине леса и нашему общему дыханию сказать всё остальное. Буря миновала. На время. Но я знал, с этой маленькой волчицей покой будет всегда лишь временным, самым сладким перемирием перед новой, ещё более прекрасной бурей.

Так, в плотной, неразрывной обнимку, мы и вошли в гостиную логова. Картина, как и ожидалось, была красноречивой. Вся семья была в сборе.

Лиз, с лицом, пунцовым от возмущения, тут же набросилась на нас:

– Вы где пропали?! Я уже думала, вас волки лесные съели! Сестра пропала, а он, – она тыкнула пальцем в мою сторону, – даже телефон не берёт!

Ден, прислонившись к косяку, смотрел на нас строгим, испытующим взглядом альфы, чей покой был нарушен.

– Сначала жену мою с работы экстренно выдернули, – его голос был ровным, но в нём явственно читался упрёк, – а потом и сами испарились в неизвестном направлении. Объяснение будет?

А мы с Никой стояли посреди этой бури упрёков и переживаний, и, не сговариваясь, оба тихонько подхихикивали. Она прижималась ко мне, пряча улыбку в моём плече, а я чувствовал, как её тело слегка вздрагивает от сдерживаемого смеха. Мы были как два школьника, пойманных на шалостях, но абсолютно довольных собой.

– Объяснение, – сказал я, наконец поднимая руку, чтобы утихомирить собравшихся. В глазах у Ники плясали чёртики. – Будет. И оно того стоило.

Я мягко, но настойчиво усадил Нику в самое глубокое и мягкое кресло, стоявшее у камина. Она снова строго посмотрела на меня, молча протестуя против такой гиперопеки, но я не отступил, накинув на её колени тёплый плед. «На всякий случай».

Не обращая внимания на её возмущённый взгляд и натянутое молчание в комнате, я неспешно подошёл к столу, налил себе стакан воды, сделал глоток и только потом обернулся к замершей в ожидании стае.

– Успокойтесь все, – сказал я ровным, властным тоном, который мгновенно приглушил все шёпоты. – Мы были на дружеской беседе у Кости. А потом… – я сделал небольшую драматическую паузу, встречаясь взглядом с Ирой, а затем обводя взглядом всех присутствующих, – …мы сходили к его оракулу.

В гостиной повисла оглушительная тишина. Даже Лиз замерла с открытым ртом. Все понимали, что визит к оракулу, да ещё и у Серых, – это не просто «сходить в гости». Это нечто важное. Судьбоносное. Я намеренно медлил, наслаждаясь нарастающим напряжением в комнате. Вид замерших в ожидании лиц, широко раскрытых глаз и затаённого дыхания был сладкой наградой за все пережитые сегодня тревоги.

– Оракул рассказал, кто у нас будет, – произнёс я наконец, и мои слова повисли в воздухе, густые и значимые.

Все замерли, не дыша. Даже Ден перестал выглядеть строгим, его взгляд стал пристальным и заинтересованным.

Я сделал паузу, снова поднёс стакан к губам, растягивая момент. Это было слишком заманчиво.

И тут Кир, обычно молчаливый и сдержанный, не выдержал. Его голос, низкий и с рычащим подтекстом, прорезал тишину:

– Артем, я сейчас не посмотрю, что ты альфа, и укушу тебя. Хватит тянуть резину.

В углу гостиной кто-то сдавленно фыркнул. Даже Ника, сидевшая в кресле, не смогла сдержать улыбку, прикрыв рот ладонью.

Я медленно выдохнул, поставил стакан и посмотрел прямо на Кирилла, а затем обвёл взглядом всех остальных.

– Близнецы, – сказал я просто, без лишних эмоций, позволяя факту говорить самому за себя. – Мальчик и девочка.

На секунду в комнате воцарилась абсолютная, оглушительная тишина. А потом её взорвал шквал эмоций.

Тишина взорвалась.

– Я так и знала! – воскликнула Ира, хлопнув себя по коленям, её лицо озарила победоносная улыбка. – У вас в роду, Артем, сплошником близнецы ходят! У нас с Деном, у бабушки твоей двойня была! Я это с самого начала чувствовала!

– Боже мой, сестрёнка! – Лиз подскочила с места, её глаза сияли. – Двое! Это же… это же вдвое больше хлопот, вдвое больше смеха и вдвое… – она посмотрела на мой каменный, ничего не выражающий вид и хихикнула, – …вдвое больше причин для твоего помешательства!

Кир, стоявший у окна, не сказал ни слова. Он просто медленно, почти незаметно кивнул, и в его обычно холодных глазах вспыхнула редкая, одобрительная искра. Этого было достаточно.

– Не просто двое, – сказал я, и мой голос снова заставил всех замолчать. – Оракул сказал… они – начало новой расы. В них оба начала – Чёрное и Белое. Не смешанные, а равные. Две ветки от одного корня.

В гостиной снова воцарилась тишина, но на этот раз – благоговейная. Все смотрели на Нику, сидевшую в кресле с руками на животе и с такой мягкой, бесконечно нежной улыбкой, что сердце сжималось от переполнявших её чувств. Она была не просто будущей матерью. Она была колыбелью будущего. И все мы это понимали.

Ден, всё ещё с широкой ухмылкой, повернулся ко мне, и его брови поползли вверх от внезапно посетившей его мысли.

– Значит, – протянул он, явно пытаясь представить себе эту картину, – они будут… чёрно-белые? Как… панды, что ли? Половина шкуры чёрная, половина белая?

В углу Лиз снова фыркнула, прикрыв рот. Даже на строгом лице Кира дрогнул уголок губы.

Я покачал головой, но улыбка сама пробивалась сквозь мою серьёзную маску.

– Этого не знаю, но не думаю ,что оракул имела ввиду цвет шерсти. В первое обращение и увидим, какими они будут.

Ден, всё ещё сияя своей ухалкой, обнял Иру за плечи и с торжествующим видом宣布ил на всю гостиную:

– Ну, вот, видишь, Ир? Мы племянников дождались! Всё-таки дождались!

В его голосе звучала не просто бравада, а глубокая, искренняя радость и капля того самого облегчения, что витало в воздухе. Он смотрел на меня, и в его глазах читалось: «Наконец-то, брат. Ты нашёл своё место. И дал нам всех надежду».

Ира улыбнулась ему в ответ, положив свою руку поверх его.

– Дождались, Денис. И, кажется, они будут самыми необычными племянниками во всём мире.

В наступившей паузе, довольной и умиротворённой, Фил, до этого сидевший с Линой в стороне, поднялся с дивана. Он взял её за руку, и они вышли на «арену» в центре гостиной.

– Ну, раз главная новость вечера озвучена, – начал он с той своей, нагловато-обезоруживающей ухмылкой, – то и мы с Линой кое-чем поделимся.

Все взгляды переключились на них. Лина стояла рядом, сияя, но без тени стеснения, крепко держа его руку.

– Мы решили пожениться, – объявил Фил просто, без лишнего пафоса. – Но без всякого этого пафоса, свадеб и прочего. Нам Никиного хватило с лихвой. А потом... – он обменялся с Линой быстрым, горящим взглядом, – ...потом уедем в путешествие. Месяца на два. Погулять по миру, пока есть возможность.

Фил бросил многозначительный взгляд сначала на Нику, а потом на меня, и его ухмылка стала ещё шире и наглее.

– А то, видя вашу тенденцию к беременностям сразу после свадьбы, – он развёл руками, – потом уже никуда не поездишь. Надо успеть, пока мы ещё легки на подъём и свободны.

В гостиной снова раздался смех, на этот раз понимающий и немного подшучивающий. Лина звонко рассмеялась и толкнула его плечом.

– Филипп! – фыркнула она, но было видно, что она с ним полностью согласна.

Ну что ж, остался эпилог, состоящий из трех частей и история Артема и Ники будет завершена ????

Спасибо всем, кто читал и следил за историей, которая рождалась на ваших глазах????

Буду рада звездочкам, сохранениям в библиотеку и подпискам????Ваш отклик для меня бесценен????

Эпилог. Часть 1. Три месяца спустя. Ника

– Встаём, солнышко. Сегодня наш большой день.

Голос Артема прозвучал прямо над ухом, густой и недовольный. Я приоткрыла один глаз, уткнувшись лицом в подушку. В спальне царил мягкий утренний полумрак, но его огромный силуэт уже маячил у кровати, излучая волны почти осязаемого неодобрения.

– М-м-м, ещё пять минуточек, – пробормотала я, пытаясь зарыться глубже в одеяло.

Одной рукой он легко откинул одеяло, а другой уже подсовывал под меня тёплый халат.

– Никаких минут. Ты сама этого хотела. Помнишь? «Человеческое УЗИ», – он произнёс это с такой интонацией, будто речь шла о добровольном посещении камеры пыток. – Так что встаём, одеваемся и едем. Пока я не передумал и не запер тебя здесь на все оставшиеся шесть месяцев.

Я с неохотой поднялась, позволяя ему закутать меня в халат, как будто я была хрупкой фарфоровой куклой, а не беременной женщиной, носящей в себе двух будущих волчат.

– Я не понимаю, – ворчал он, пока я чистила зубы, стоя в дверях ванной и не сводя с меня взгляда, будто я могла раствориться в канализационной трубе. – У нас есть свой оракул. Лучшие целители стаи. Зачем тебе этот... человеческий аппарат? Чтобы посмотреть на два серых пятна?

– Это не серые пятна, – огрызнулась я, выплевывая пасту. – Это наши дети. И я хочу их увидеть. Не через пророчество или волчье чутьё, а вот так. По-человечески. Узнать, всё ли с ними в порядке. Нормально ли они развиваются.

– С ними всё в порядке, – его голос прозвучал как удар грома. Окончательно и бесповоротно. – Я это чувствую. Ты это чувствуешь. Они сильные. Они здоровы.

– Артем, это не просто «посмотреть», – вздохнула я, поворачиваясь к нему. – Это важно. Для меня. Это... делает всё более реальным.

Он фыркнул, но в его глазах мелькнуло понимание. Он до сих пор не мог до конца осознать мою потребность в этих «человеческих» ритуалах, но он научился им не препятствовать, если это делало его «маленькую волчицу» счастливой.

Час спустя мы уже сидели в его чёрном внедорожнике. Он вёл машину с концентрацией сапёра, разминирующего поле, объезжая каждую, даже самую мелкую кочку на дороге.

– Если тебя ещё раз укачает, мы разворачиваемся и едем домой, – заявил он, бросив на меня боковой взгляд.

– Со мной всё в порядке, – процедила я, глядя в окно. – Просто дыши ровнее. От тебя весь салон пропах адреналином.

В кабинете УЗИ царила стерильная, прохладная тишина. Артем стоял рядом с кушеткой, скрестив руки на груди, и смотрел на врача таким взглядом, что бедная женщина едва не роняла датчик.

– Расслабьтесь, папочка, – попыталась она шутить, нанося гель на мой живот. – Всё будет хорошо.

– С ними всё всегда хорошо, когда они со мной, – парировал Артем без тени юмора. – Просто делайте свою работу.

Я хотела его ударить, но в этот момент на экране монитора появилось изображение. Два тёмных овала. И внутри них... два крошечных, чётко различимых силуэта. Два быстро бьющихся сердца, пульсирующих как маячки.

Я застыла, затаив дыхание, прижимая ладонь ко рту. Всё моё нытьё, все страхи – всё исчезло, сменившись таким всепоглощающим благоговением, что перехватило дыхание.

И тут я услышала странный звук. Резкий, сдавленный вдох. Я повернула голову.

Артем стоял, не двигаясь, уставившись на экран. Его лицо, всегда такое собранное и непроницаемое, было бледным. Его глаза были широко раскрыты, а челюсть напряжена до предела. Он смотрел на эти два крошечных силуета, на их чёткие контуры, на эти пульсирующие точки, и в его взгляде не было ничего, кроме оглушительного, первобытного изумления.

– Вот... – прошептал он, и его голос сорвался. Он сделал шаг вперёд, его рука нерешительно потянулась к экрану, но он не посмел коснуться. – Вот они.

Врач, улыбаясь, передвинула датчик.

– А вот, смотрите, это мальчик. Видите? А это – девочка. Всё соответствует сроку. Развиваются прекрасно.

Артем не отвечал. Он просто смотрел. Смотрел на нашего сына и нашу дочь и в этой тишине, под мерный стук двух маленьких сердец, даже его железная воля дрогнула, уступив место чему-то более простому и бесконечно более мощному. Он наконец-то увидел. Не почувствовал. Не учуял. Увидел. И этого оказалось достаточно, чтобы обезоружить самого Владыку Теней.

– А можно... – он сделал паусту, сглатывая, словно слова застревали в горле. – Можно видео? Или снимки? Вдруг...

Он не договорил, но я поняла. «Вдруг это исчезнет. Вдруг это сон. Вдруг мне нужно будет доказать самому себе, что это было наяву».

Врач, улыбаясь, кивнула.

– Конечно. Распечатаем вам самые лучшие кадры. И запишем видео на диск. Папочкам всегда хочется показать всему свету.

Артем не стал её поправлять, что он не «папочка», а Владыка, и что его «свет» состоит из стаи свирепых оборотней. Он просто молча кивнул, его взгляд прилип к принтеру, который начал с лёгким жужжанием выдавать чёрно-белые изображения. Когда ему вручили плотный конверт и небольшой диск, он взял их с такой осторожностью, будто это были древние свитки с заклинаниями невероятной силы. Он не сунул их в карман, а продолжал держать в руках, время от времени бросая на них быстрый, почти что проверяющий взгляд.

Выйдя из кабинета, он не предложил немедленно ехать домой. Он остановился в коридоре, прислонился к стене и, не говоря ни слова, достал из конверта первый снимок. Два овала. Два силуэта.

– Вот, – он показал его мне, и в его голосе снова прозвучала та же, сбивчивая нотка. – Смотри. Они... они вот такие.

В этот момент он был не всемогущим альфой, а просто мужем, который впервые увидел лица своих детей и не мог в это поверить. И мне казалось, что эти распечатанные листки для него были дороже любого пророчества оракула. Потому что это было осязаемо. Потому что это можно было потрогать. И показать всему миру. Его миру.

Боже мой,

– пронеслось у меня в голове, и я не смогла сдержать лёгкой, счастливой улыбки, –

альфа вдруг стал таким трогательным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Этот властный, грозный волк, который мог одним взглядом заставить трепетать целые кланы, теперь стоял в больничном коридоре и с благоговением разглядывал узи-снимок, планируя, куда его повесить.

Эпилог. Часть 2. Артем. 6 месяцев

Мы вышли из медцентра, куда ходили на очередное УЗИ, на которое я уже сам бежал ,что бы увидеть своих малышей, наших малышей. Мы сели в машину, но мир вокруг потерял чёткость. Перед глазами всё ещё стояли те два чёрно-белых силуэта. Два сердца. Два отдельных, крошечных малыша, которые были частью меня. Частью нас. Я, видевший за свою долгую жизнь всякое, был в абсолютном, оглушительном шоке. Это было высшее чудо, перед которым меркли все битвы, вся власть, все открытия. И женщины... они делали это. Они просто... носили в себе такую тайну. Такую магию.

Мы ехали в тишине, каждый в своих мыслях, как вдруг Ника тихо «ойкнула».

Я резко, чуть не в пол, ударил по тормозам, съехав на обочину. Сердце в груди заколотилось бешено. Я уставился на неё, сканируя взглядом, ища признаки боли, паники.

– Что? Что случилось?

А она... она хихикнула. Её глаза сияли, а на губах играла смущённая, восторженная улыбка.

– В животе пинаются, – выдохнула она, и в её голосе было столько нежности, что у меня перехватило дыхание.

Я просто сидел, не в силах пошевелиться, с округлившимися глазами. Пинаются. Они... они двигаются. Осознанно.

– Правда? – мой собственный голос прозвучал хрипло и неуверенно.

В ответ она взяла мою руку – ту самую, что могла одним движением сломать хребет врагу, – и мягко, но настойчиво положила её ладонью на свой тёплый, уже заметно округлившийся живот.

– Жди, – прошептала она.

И я ждал. Всё моё существо было сосредоточено на кончиках пальцев. Сердце стучало где-то в висках. И тогда... тогда я почувствовал. Лёгкий, отдалённый толчок изнутри. Как будто крошечная рыбка бьётся о стекло аквариума. Потом ещё один. Чуть сильнее.

Я замер, не дыша. Глаза снова, против моей воли, предательски наполнились влагой. Это было не просто изображение на экране. Это была жизнь. Наша жизнь. Она билась, пиналась, заявляла о себе прямо под моей ладонью.

– Чёрт возьми, – выдохнул я сдавленно, не в силах оторвать руку. – Они... они настоящие.

Ника рассмеялась, и её смех был самым прекрасным звуком в мире.

– Да, альфа. Самые что ни на есть настоящие. И, кажется, они такие же упрямые, как их отец.

Я не спорил. Я просто сидел, прижав ладонь к её животу, чувствуя эти робкие, но такие мощные толчки, и понимал, что ни одна битва, ни одна победа не шла ни в какое сравнение с этим моментом. Это было сильнее любой магии. Сильнее любой власти. Это было чудо. Наше чудо.

– Артем, я не хочу домой давай погуляем

Её слова застали меня врасплох. Всё моё естество кричало, чтобы я немедленно отвёз её домой, укутал в десяток одеял и не выпускал из поля зрения ни на секунду. Но в её голосе не было каприза. Была тихая, но твёрдая просьба. И после того, что мы только что пережили... я не мог ей отказать

Я вздохнул, сжимая руль. Мой взгляд метнулся к её животу, где под моей ладонью ещё секунду назад билась новая жизнь.

– Ника, тебе нужен отдых. А не прогулки по городу.

– Мне нужен свежий воздух, – парировала она, и в её гладах читался тот самый, знакомый упрямый огонёк. – А не четырёхстенная темница нашей спальни. Мы только что увидели их, Артем! Я хочу подышать этим миром, в который они скоро придут. Хочу почувствовать солнце. Ненадолго. Пожалуйста.

Она произнесла это «пожалуйста» так, что у меня сжалось всё внутри. Она редко просила. Чаще всего она либо язвила, либо принимала мой диктат, как неизбежность. Но сейчас... сейчас она просила.

Я посмотрел на неё – на её сияющие глаза, на лёгкий румянец на щеках, на руки, всё ещё лежащие на животе. Она была полна жизни. И эта жизнь просила немного свободы.

– Хорошо, – сквозь зубы прорычал я, сдаваясь. – Но только в парке. И не дольше получаса. И шагом. И...

– И ты будешь держать меня за руку и скалиться на каждого голубя, который подлетит слишком близко, – закончила она за меня, и её губы тронула улыбка. – Знаю, знаю. Я согласна на все твои условия, альфа. Просто давай уже поедем.

Я снова вздохнул, но на этот раз – с обречённым облегчением и повернул руль, направляя машину не домой, а к центральному парку. Чёрт побери. Эта женщина будет до конца дней сводить меня с ума. И, что самое ужасное, я уже не представлял своей жизни без этого.

Мы подъехали к парку, и я, обойдя машину, открыл ей дверь. Мои движения были отточенными и осторожными, будто я помогал выйти из кареты королеве.

– Дай руку, – скомандовал я, протягивая свою.

Она с лёгким фырканьем, но послушно приняла мою помощь. Когда она выпрямилась, мой взгляд невольно упал на её живот. Боже ,там двое. Аккуратный, круглый холмик под мягкой тканью её платья, невозмутимо заявляющий о себе всему миру. Моя рука сама потянулась и легла на этот холмик, как бы инстинктивно проверяя и защищая одновременно.

– Ну что, – сказала она, глядя на меня с смешанным выражением нежности и насмешки. – Всё на месте? Никуда не делся?

– Молчи, – буркнул я, но пальцы мои слегка сжали ткань её платья, чувствуя под ней твёрдую, упругую поверхность. – Просто идём. И помни – шаг. Медленный. И если почувствуешь усталость...

– ...мы немедленно разворачиваемся и едем домой, – закончила она за меня, катя глаза. – Артем, я помню. Я уже не ребёнок.

– Ты носишь моих детей, – поправил я её, начиная неспешное движение по аллее и не отпуская её руку. – Так что для меня ты сейчас самый главный и самый хрупкий ребёнок на свете. Смирись.

Она ничего не ответила, лишь прижалась ко мне чуть сильнее, и её плечо упёрлось мне в бок. И в этом молчаливом жесте было больше согласия, чем в любых словах.

– Артем, расскажи, а каким ты был в детстве, ну что б я знала ,к чему готовиться, там явно у кого-то твой характер будет.

Она задала вопрос так легко, будто спрашивала о погоде, но он повис в воздухе, задевая что-то глубокое и давно забытое. Я шёл рядом, глядя вперёд на аллею, и на секунду позволил памяти отмотать плёнку назад.

– Несносным, – ответил я наконец, и в моём голосе прозвучала редкая нота самоиронии. – Если верить рассказам матери. Говорила, я с пелёнок пытался всеми командовать. Нянек заставлял строем ходить.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я помолчал, вспоминая.

– В три года устроил первую забастовку, потому что каша была недостаточно горячей. В пять – организовал «стаю» из щенков и соседских детей. Они таскали мне игрушки и слушались. Ден, кстати, был моим первым «бета». Вечно лез в драки, которые я затевал, а потом мы вместе получали взбучку от отца.

Я почувствовал, как Ника тихо хихикает.

– А ещё... я ненавидел проигрывать. Всё, во что играл, должно было заканчиваться моей победой. Шахматы, бег, даже сбор грибов в лесу. Если что-то шло не по моему плану, я мог впасть в такую ярость, что мать прятала все бьющиеся предметы.

Я посмотрел на неё, и уголок моей губы дёрнулся.

– Так что да, готовься. Если у них будет мой характер, тебе придётся туго. Они будут упрямы, своевольны и будут считать, что весь мир создан для их удобства. – Я сжал её руку. – Но они также будут бесконечно преданы тем, кого посчитают своими. И защищать их будут с яростью, не знающей границ. Как я тебя.

Я встретился с её взглядом.

– Довольна ответом? Теперь ты знаешь, какое будущее тебя ждёт.

– А ты какой была, рассказывай

Она фыркнула, но в её глазах вспыхнул озорной огонёк, будто она только и ждала этого вопроса.

– О, я была просто ангелочком, – начала она с притворной невинностью, и я тут же понял, что сейчас услышу всё, кроме правды. – Тихая, послушная, всё время с книжкой в руках. Никогда не спорила с родителями и уж тем более не закатывала истерик из-за каши.

Я поднял одну бровь, давая ей понять, что ей никто не верит.

– Ну ладно, ладно, – она сдалась, её улыбка стала шире. – Может, одна-две истерики и были. Но по делу! А так... да, с книжкой. Только вот книжки я не просто читала. Я переписывала сюжеты. Если мне не нравилось, чем всё закончилось, я брала тетрадку и придумывала свой финал. Герои должны были страстно любить друг друга, сражаться с чудовищами и жить долго и счастливо. По моему, так как я хочу.

Она посмотрела на меня, и в её взгляде мелькнула тень той самой девочки.

– А ещё я постоянно попадала в истории. То засмотрюсь на облако и упаду в лужу, то решу последовать за белым зайцем, как Алиса, и заблужусь в лесу. Родители с ума сходили. Говорили, что я витаю в облаках и совершенно не приспособлена к жизни. – Она пожала плечами. – Ну, в чём-то они были правы. Зато у меня было отличное воображение. Как видишь, – она многозначительно ткнула пальцем мне в грудь, – оно меня далеко завело.

Я слушал её, и понемногу собирался в голове образ маленькой, непоседливой девочки с огромными глазами и вечно работающей фантазией. Девочки, которая предпочитала вымышленные миры реальному и уже тогда, сама того не зная, писала сценарий своей собственной, будущей, невероятной жизни.

– Так что, – закончила она, глядя на меня с вызовом, – если у кого-то будет мой характер, готовься к тому, что этот кто-то будет упрямым мечтателем. Будет верить в чудеса, попадать в нелепые ситуации и перекраивать мир под себя. И, – она положила руку на живот, – наверняка будет очень, очень разговорчивым. В отличие от кого-то.

Я не смог сдержать ухмылки. Сочетание её «разговорчивости» и моего упрямства обещало породить поистине уникальное потомство.

Мы свернули с главной аллеи, и мои шаги автоматически замедлились. Взгляд упёрся в яркую, цветастую вывеску: «Одежда для новорожденных». Внутри, за стеклом, виднелись крошечные комбинезончики, похожие на кукольные, и пижамки с забавными зверюшками.

Я почувствовал, как Ника тут же оживилась, её пальцы слегка сжали мою руку.

– Ой, смотри! – прошептала она, и в её голосе зазвенел тот самый, детский восторг, что всегда появлялся, когда она видела что-то «мимимишное».

Мой внутренний волк насторожился. Это пахло не просто покупками. Это пахло проникновением в неизвестную, пугающе маленькую и хрупкую территорию.

– Ника, – начал я голосом, не терпящим возражений, – у нас всё есть. Ира уже закупила пол-магазина. У нас есть пелёнки, распашонки, целый склад...

– Но мы же не видели! – перебила она, таща меня к входу. – Мы не выбирали сами! Это совсем другое! Представляешь, какой крошечный этот комбинезон? Он будет как раз нашим малышам!

Она уже толкала дверь, и звонок весело прозвенел над нашими головами. Я оказался внутри. Воздух был густо пропитан запахом новой ткани, детской присыпки и чего-то сладкого. Повсюду, на полках и вешалках, висели эти... эти миниатюрные вещицы. Было ощущение, что я гигант, забредший в страну лилипутов. Ника тут же устремилась к стойке с крошечными носочками, не больше моего большого пальца. Я стоял посреди магазина, чувствуя себя абсолютно беспомощным и не в своей тарелке. Что я, Владыка Теней, делаю в этом царстве розовых зайчиков и голубых слоников?

– Артем, смотри! – она протянула мне два крошечных комбинезона – один с волчатами, другой с бабочками. – Правда же, прелесть?

Я взял их. Ткань была невероятно мягкой, а размер... Боги, они действительно были крошечными. Такими хрупкими. В моей большой ладони они казались игрушечными. И тут до меня окончательно дошло. В эти вещи скоро будут одеты наши дети. Те самые, что пинались у неё в животе. Они будут такими же маленькими и хрупкими, как эта одежда.

Внезапно комбинезон в моей руке перестал быть просто куском ткани. Он стал символом. Символом той колоссальной ответственности и той бесконечной нежности, что переполняли меня.

– Да, – хрипло произнёс я, всё ещё разглядывая маленьких волчат на бирке. – Прелесть. Бери.

Пока Ника с восторгом разглядывала ползунки с зайками, я отступил вглубь магазина, в более нейтральную, на мой взгляд, зону. Сначала я просто наблюдал, но потом мой взгляд упал на крошечную косуху из мягкой замши. Совсем как моя, только в миниатюре. И рядом – такой же маленький чёрный комбинезон с капюшоном, напоминающий мою повседневную одежду.

Что-то щёлкнуло во мне. Это же для мальчика. Для моего сына.

Я осторожно, почти с благоговением, снял их с вешалки и положил в корзину. Потом увидел крошечные джинсы. И майку с принтом «Little Alpha». Уголок моей губы дёрнулся. Я добавил и это.

Затем я перешёл к розовому сектору. Здесь всё было сложнее, но я увидел маленькое бархатное платье чёрного цвета с серебристыми звёздочками. Оно показалось мне... достойным. Достойным моей дочери. И крохотные розовые штанишки с кружевами, которые почему-то напомнили мне о чём-то нежном, о чём-то, что нужно защищать. Я добавил и их.

Я увлёкся. Положил пару пижам с волчатами – одну голубую, одну розовую. Несколько пар носков – таких маленьких, что они терялись на моей ладони. Шапочки. Слюнявчики с надписью «Daddy’s girl» и «Mommy’s boy». Корзина наполнялась с пугающей скоростью. Именно в этот момент, когда я стоял с двумя крошечными кедами в руках, раздумывая, не слишком ли они велики для новорождённого, я услышал сдавленный смешок.

Я обернулся. Ника стояла в проходе, упирая руки в бока, и смотрела на меня и на мою переполненную корзину с таким выражением лица, на котором смешались умиление, торжество и полнейшее веселье.

– Ну что, альфа, – протянула она, и её глаза сияли, – я вижу, ты быстро освоился в мире розовых зайчиков и голубых облачков. И, кажется, решил скупить всё, что попадалось на пути.

Я нахмурился, пытаясь сохранить остатки достоинства, но это было бесполезно. Доказательства моего «запоя» были у всех на виду.

– Они должны быть одеты... соответственно, – пробурчал я, отводя взгляд.

– Соответственно чему? – не отставала она, подходя ближе и заглядывая в корзину. – Гардеробу Владыки? О, я вижу тут целую коллекцию. – Она ткнула пальцем в мини-косуху. – Серьёзно?

– На всякий случай, – отрезал я, чувствуя, как нагреваются уши.

Она рассмеялась, взяла меня под руку и прижалась плечом.

– Ладно, ладно, не злись. Это мило. Очень мило. Я даже не думала, что ты... – она снова залилась смехом, – ...так втянешься.

Я лишь фыркнул, позволяя ей тащить меня к кассе с нашей, вернее, уже с моей, горой детских вещей. Чёрт возьми. Эта женщина и эти дети уже свели меня с ума.

Кассирша, милая девушка с розовыми волосами, с широко раскрытыми глазами наблюдала, как я вываливаю на ленту гору крошечной одежды.

— Первый ребёнок? — улыбнулась она, понимающе сканируя очередной комбинезон.

— Двое, — поправил я, и в моём голосе невольно прозвучала гордость.

— Ой! Двойня! Поздравляю! — её глаза загорелись ещё ярче. — Папочка, я вижу, решил не мелочиться.

Ника снова захихикала, пока я с предельной концентрацией упаковывал покупки в пакеты, будто это была не детская одежда, а стратегически важные припасы.

На улице я нёс все пакеты сам, не позволив ей взять ни один, даже самый маленький.

— Ну что, доволен, альфа? — спросила она, идя рядом и положив руку мне на локоть. — Обеспечил наших волчат гардеробом на ближайший год вперёд.

— Это только начало, — буркнул я, но мысленно уже представлял, как наш сын щеголяет в той самой мини-косухе, а дочка — в бархатном платье со звёздами.

Она потянулась и поцеловала меня в щёку, её губы были тёплыми и мягкими.

— Спасибо. За сегодня. За всё. Это был самый лучший день.

Эпилог. Часть 3. День родов

День Х. По всем графикам, по всем расчётам оракулов и врачей – сегодня. Сегодня должны были начаться роды.

Но ничего. Ровным счётом

ничего

.

Я ходил по спальне, как тигр в клетке, чувствуя, как каждый нерв натянут до предела. Воздух в комнате был густым и тяжёлым, будто перед грозой, которая всё не приходила. Ника сидела в кресле у окна, её руки лежали на огромном, каменном животе. Она выглядела спокойной, слишком спокойной, и это бесило меня ещё сильнее.

– Может, походишь? – предложил я, останавливаясь перед ней. – Или по лестнице вверх-вниз? Говорят, это стимулирует.

Она посмотрела на меня усталыми глазами.

– Артем, я за последнюю неделю исходила всё гнездо вдоль и поперёк. Они выйдут, когда будут готовы.

– Они должны были быть готовы

сегодня

! – прорычал я, снова пускаясь в шаг. – Всё было просчитано. Каждый день, каждый час!

– Дети, – вздохнула она, – не уважают графики. Даже твои.

Я подошёл к окну, уставившись на застывший пейзаж. Всё было готово. Машина с заведённым двигателем – на всякий случай. Команда лучших врачей и повитух стаи – на нижнем этаже. Всё было продумано до мелочей. Кроме одного – каприза двух маленьких упрямцев, которые решили игнорировать все прогнозы. Я повернулся и снова уставился на её живот. Никаких схваток. Никаких намёков. Только та же размеренная, невыносимая тишина. День Х превращался в самую обычную, самую мучительную пытку ожидания. И я, который привык всё контролировать, был абсолютно бессилен.

Она медленно поднялась с кресла и подошла ко мне. Её руки, тёплые и удивительно мягкие, легли мне на грудь, а потом обвили мою шею.

– Ну ничего, ничего, – прошептала она, её губы коснулись моей кожи где-то в районе ключицы. – Скоро. Наберись терпения, альфа.

Её спокойствие было осязаемым, как щит. Оно медленно, капля за каплей, гасило бушующее внутри меня пламя беспокойства. Я обнял её, уткнувшись лицом в её волосы, и глубоко вздохнул, вдыхая её знакомый запах – единственное, что сейчас могло меня хоть как-то успокоить.

– Они издеваются надо мной, – пробурчал я ей в макушку, но уже без прежней ярости, с долей усталого признания.

Она тихо рассмеялась, и я почувствовал, как её грудь вздрогнула у моей.

– Они просто готовятся к выходу. Как настоящие артисты. Нельзя же нарушать интригу.

Я закрыл глаза, просто держа её в объятиях, чувствуя под ладонями твёрдый шар её живота. Да, возможно, она была права. Может, и впрямь стоило набраться терпения. Но, чёрт побери, это было самое трудное, что мне приходилось делать в жизни.

– Ника, – мой голос прозвучал низко и сконцентрировано. Я отстранился ровно настолько, чтобы встретиться с её взглядом.

Вся моя предыдущая паника и нетерпение мгновенно кристаллизовались в единую, огненную цель.

Она смотрела на меня с лёгким вопросом, всё ещё убаюканная моментом нежности.

– Что?

– Я вспомнил, – сказал я, и в моих глазах, я знал, загорелся тот самый, знакомый ей хищный блеск. – Секс вызывает роды.

Её глаза медленно округлились. Сначала в них было просто непонимание, потом – осознание, а затем – паника.

– Что?! Артем, нет! Это... это миф! И я... я размером с планету!

– Это не миф, – парировал я, уже чувствуя, как адреналин прогоняет остатки беспомощности. Мои руки скользнули с её шеи на талию. – Это естественная стимуляция. И ты не с планету. Ты прекрасна.

– Но... – она попыталась отступить, но я мягко, но неотвратимо притянул её обратно.

– Ника, – мои губы оказались в сантиметре от её уха. – Ты только что просила меня набраться терпения. Но у меня другой план. Более... прямой. Мы ждали достаточно. Пора помочь нашим детям с выходом в свет.

И, не дав ей опомниться, я подхватил её на руки и понёс к кровати. Паника сменилась действием. И, чёрт возьми, этот план был куда лучше бессмысленного ожидания

Я поставил её на колени на кровати, одной рукой я задрал её платье, обнажая округлые ягодицы и напряжённую спину. Другой – стянул с неё трусики, и они бесшумно упали на ковёр.

Она ахнула, её тело на мгновение застыло в протесте, но я уже прижимался к ней сзади, мой твёрдый член упирался в её мягкую, горячую кожу.

– Тише, – прошептал я ей в ухо, чувствуя, как она вся дрожит. – Расслабься. Доверься мне. Я помогу.

Мои руки легли на её бёдра, крепко держа её. Я знал, что делаю. Каждое прикосновение было выверенным, каждое движение – продуманным. Это была не просто страсть. Это была миссия. Я вошёл в неё медленно, но без колебаний, заполняя её собой, чувствуя, как её внутренние мышцы судорожно сжимаются от неожиданности и нарастающего возбуждения.

– Вот так, – выдохнул я, начиная двигаться, задавая глубокий, неспешный ритм.

И в этот момент, когда её тело начало отвечать мне, подчиняясь древнему как мир инстинкту, я почувствовал не только желание, но и твёрдую уверенность - это сработает. Мы больше не будем ждать.

Я трахал её без всяких сдерживаний, вкладывая в каждый толчок всё своё нетерпение, всю накопившуюся за день ярость от бессилия и всю свою дикую, животную надежду и любовь. Её тело раскачивалось в такт моим движениям, податливое и горячее.

Ника стонала. Громко, без стеснения, её крики были смесью удовольствия, боли и полной потери контроля. Её пальцы впились в покрывало.

– Да... – её сдавленный голос был полон отчаяния и одобрения.

Я чувствовал, как её внутренние мышцы начали судорожно сжиматься вокруг меня, и знал, что она близка. Я наклонился над ней, впиваясь зубами в её плечо, не кусая, а просто фиксируя, заземляя нас обоих в этом хаосе.

– Кончай, – прошептал я хрипло ей в ухо.

Её тело взорвалось спазмами, громкий, надрывный крик вырвался из её груди. И в тот самый момент, когда она кончала, я почувствовал странное, глубокое напряжение в её животе, которое было иначе, чем мышечные сокращения оргазма. Это было... глубже.

Я кончил с низким рыком, заполняя её, всё ещё держась за её бёдра. Мы оба тяжело дышали, и в наступившей тишине я прислушался. И почувствовал это снова – лёгкий, но отчётливый спазм, пробежавший по её животу под моей ладонью.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Не схватка. Ещё нет. Но... намёк. Первый звоночек.

Я медленно вышел из неё и перевернул её на спину, глядя в её затуманенные глаза.

– Всё, – выдохнул я, проводя рукой по её мокрому от пота лбу. – Жди. Теперь они не заставят себя ждать

Но прошёл день. И снова – ничего.

Тишина.

Она была оглушительнее любого крика. Я стоял, уставившись на Нику, которая с тем же невозмутимым, почти отрешённым спокойствием сидела в своём кресле и читала книгу. Её живот возвышался непоколебимой громадой.

Вчерашняя ярость, страсть и надежда – всё оказалось напрасным. Всё, чего мы добились, – это заставили её устать и немного побаливать низ живота. Но не более того.

– Ника, – моё слово прозвучало как выстрел в гробовой тишине комнаты.

Она подняла на меня глаза, и в них я прочла понимание и... жалость. Она жалела меня. Меня, Владыку Теней, которого два собственных ребёнка довели до состояния загнанного зверя.

– Они нас просто водят за нос, – сказала она тихо, и в её голосе прозвучала тень улыбки. – Упрямые, как их отец.

Я не нашёл, что ответить. Вся моя логика, все мои планы, вся моя власть разбились о каменное упрямство двух ещё не рождённых волчат. Я медленно опустился на пол перед её креслом и упёрся лбом в её колени. Это была не мольба, это была капитуляция.

Она мягко положила руку мне на затылок.

– Всё в своё время, Артем. Их время ещё не пришло.

И я, впервые в жизни, понял, что есть вещи, которые невозможно контролировать, ускорить или подчинить. Оставалось только ждать.

– Ну всё, теперь ты не вылезешь из кровати

Моё заявление повисло в воздухе, тяжёлое и безапелляционное. Я уже видел её, прикованной к этой кровати, пока мои усилия не увенчаются успехом.

Но Ника, вместо того чтобы испугаться или смириться, медленно подняла на меня взгляд. И в её глазах я увидел не ужас, а знакомый, острый, как бритва, огонёк неповиновения. Она отложила книгу и с некоторым усилием поднялась на ноги, её рука легла на «непоколебимую громаду» живота.

– Ну уж нет, папаша, – заявила она твёрдым голосом, в котором не осталось и следа от недавней усталости. – Свои методы стимуляции оставь, иначе спать я буду одна! Без тебя!. – Она сделала шаг вперём, и я по инерции отступил. – А сейчас мы пойдём гулять. В парк.

Я ошеломлённо смотрел на неё. В её позе, в её взгляде была такая решимость, что все мои планы по её заточению рассыпались в прах.

– Ты с ума сошла? – вырвалось у меня. – После вчерашнего? Ты еле ходишь!

– Именно поэтому мне и нужен свежий воздух, а не ещё один раунд твоих отчаянных попыток их оттуда... выбить, – парировала она, уже направляясь к шкафу. – Так что, альфа, выбирай: либо ты ведёшь свою беременную жену в парк, как цивилизованный человек, либо она пойдёт туда одна. И тогда посмотрим, у кого из нас будет настоящая паника.

Она бросила на меня вызывающий взгляд, и я понял, что проиграл. С треском. Моя власть не значила ровным счётом ничего перед лицом материнского упрямства и усталости от четырёх стен.

Я тяжело вздохнул, потер переносицу.

– Хорошо. Но шагом. И не дольше получаса.

– Договорились, – она улыбнулась, и в её улыбке была победа.

Через пятнадцать минут мы медленно шли по аллее. На её лице появился румянец, а в глазах – не то чтобы покой, но некое перемирие с действительностью.

Мы как раз дошли до дальней скамейки у озера, и я уже собирался развернуться, чтобы идти назад, как Ника внезапно замерла. Её пальцы впились мне в предплечье с такой силой, что могло показаться, будто на нас напали. Затем раздался звук. Не привычное «ой» или сдавленный стон, а громкое, отчётливое, почти что испуганное: – ОЙ!

Это был не просто возглас. В нём была такая плотность, такая глубина, что у меня по спине пробежал холодок. Я тут же развернулся к ней, хватая её за плечи.

– Что? Что случилось?

Она не отвечала. Её глаза были широко раскрыты, она смотрела куда-то внутрь себя, прислушиваясь. Пальцы всё ещё сжимали мою руку как клещи.

– Артем... – её голос дрогнул. – Кажется... это оно.

Она медленно, почти невесомо, опустила руку себе между ног, и когда подняла её, кончики пальцев были мокрыми. Вода стекала по её ногам, оставляя тёмные пятна на асфальте.

Отошли воды. Здесь. Сейчас. В парке.

Всё замерло. Моя паника, моё нетерпение, все планы и графики — всё это исчезло, сменившись одной-единственной, оглушительно ясной мыслью. День Х наступил. Прямо сейчас.

– Всё, – сказал я, и мой голос прозвучал на удивление спокойно и собранно. Я уже подхватывал её на руки, чувствуя, как её тело напряглось от первой, настоящей, накатывающей волны схватки. – Всё, Ника. Мы едем. Прямо сейчас.

Я не помню, как мы добежали до машины. В памяти остались лишь отрывочные кадры: её побелевшие костяшки на моей руке, её сдавленное дыхание у самого уха. Я уложил её на заднее сиденье, чтобы она могла лежать, пока я буду вести.

Руки сами потянулись к телефону. Я набрал Иру. Трубку взяли сразу.

– Ира, – мой голос прозвучал чужим, металлическим, лишённым всяких эмоций, кроме чёткой команды. – У Ники отошли воды. Схватки начались. Оповести всех. Ждите нашего приезда. Сейчас.

Я не стал ждать ответа, бросил телефон на пассажирское сиденье и рванул с места. Глаза приковал к дороге, но каждым нервом чувствовал её за спиной – её тихие стоны, её учащённое дыхание. Всё остальное – сигналы, другие машины, крики пешеходов – не существовало. Был только маршрут. Только цель.

– Держись, – бросил я через плечо, вжимаясь в поворот. – Мы почти. Очень скоро всё закончится.

И я гнал машину так, как никогда в жизни, потому что на кону было всё

Мы вихрем ворвались на территорию больницы, и перед входом уже дежурила бригада. Машина ещё не успела полностью остановиться, как ко мне уже рванули санитары.

– Отошли воды, схватки с интервалом в пять минут! – коротко доложил я, распахивая дверь и осторожно помогая Нике выбраться.

Её лицо было бледным, покрытым испариной, но губы были плотно сжаты. Она перебралась на каталку, и её тут же окружили врачи. Я не отходил ни на шаг, держа её руку в своей, пока нас бегом катили по бесконечным белым коридорам.

– Всё в порядке, Ника, – говорил я, больше для себя, чем для неё. – Всё под контролем.

Когда двери начали закрываться, я резко шагнул вперёд, вклинившись в проём. Моя рука всё ещё сжимала Никину.

– Я с тобой, – заявил я, и это прозвучало не как просьба, а как приказ, обращённый ко вселенной. – Я буду рядом.

Один из врачей попытался что-то сказать про правила, но я повернулся к нему, и низкое, предупредительное рычание вырвалось из моей груди само собой. В воздухе запахло адреналином и сталью.

– Одежду, – прорычал я, и мои глаза, наверное, пылали тем самым первобытным огнём, который видели лишь враги на поле боя. – Сейчас.

Медперсонал засуетился. Через мгновение мне вручили комплект стерильной одежды. Я не стал уходить в сторонку. Прямо там, в коридоре, скинул куртку и начал переодеваться, не выпуская Нику из поля зрения.

– Никто не уйдёт, пока я не скажу, – бросил я в пространство, и это был не пустой звук. Это было обещание.

Затем я подошёл к каталке, снова взял её руку и прошёл рядом с ней в родильный зал. Моё место было здесь. Рядом с ней. И никакие правила этого не меняли.

Время тянулось мучительно. Каждая секунда была наполнена её стонами, сдавленными криками, хриплым, учащённым дыханием. Я стоял у изголовья, держа её руку, и чувствовал себя абсолютно беспомощным.

Я помогал, как мог: поддерживал её спину, когда её сажали на родильное кресло, подносил воду, вытирал пот со лба. Каждое её напряжение отзывалось во мне вихрем тревоги. Ира была нашим якорем, её спокойный голос направлял Нику, подбадривал.

– Молодец, Ника, так хорошо, дыши, вот так. Скоро, скоро уже.

Потом Ира перевела взгляд на меня. В её глазах читалась усталость, но и решимость.

– Артем, – сказала она чётко, перекрывая шум в палате. – Будем пуповину перерезать?

Вопрос повис в воздухе. Всё замерло. Даже Ника на мгновение приоткрыла глаза, уставившись на меня. Это был не просто медицинский ритуал. Это был акт признания отцовства, первый шаг, отделяющий их от неё, связывающий их со мной кровью и плотью.

Я посмотрел на Нику, на её измученное, но сияющее лицо, потом на врача, который уже готовил стерильные ножницы. Моё сердце колотилось где-то в горле.

– Да, – прозвучало хрипло, но твёрдо. – Я буду

Следующие несколько минут слились в калейдоскоп оглушительных звуков и ярких образов. Напряжение в палате достигло пика, крик Ники пронзил воздух, и тут же его перекрыл другой звук – первый, пронзительный крик новорождённого.

– Мальчик! – объявил кто-то. - 2,650

Мир сузился до крошечного, сморщенного, покрытого белым тельца, которое акушерка положила на грудь Нике. У меня перехватило дыхание. Потом снова усилие, ещё один крик, и:

– Девочка, 2,500.

И вот они оба лежали на ней, два кричащих, беспомощных комочка жизни. Моих. Наших.

– Артем, – голос Иры вернул меня к реальности.

Ко мне протянули стерильные ножницы. Моя рука дрожала, когда я брал их. Я встретился с её взглядом. В её глазах стояли слёзы, усталость и безграничная любовь. Она слабо кивнула.

Я сделал шаг вперёт, перевёл взгляд на пуповину и... перерезал. Тупой, упругий хруст под лезвиями отозвался во мне где-то очень глубоко. Это был акт отделения. Начало их собственного пути.

Потом я проделал то же самое для сына.

Когда я отложил ножницы, мир не перевернулся. Но что-то в нём безвозвратно изменилось. Я стоял, смотря на свою жену и двух наших детей, и понимал, что всё – все битвы, вся власть, вся жизнь – было лишь подготовкой к этому моменту

Всё произошло быстро и без лишних слов. Кто-то из медперсонала — я даже не разглядел, кто именно, — мягко, но настойчиво взял меня под локоть.

— Вам нужно выйти, — прозвучал спокойный, не терпящий возражений голос.

Я попытался протестовать, но слова застряли в горле. Взгляд мой был прикован к Нике и двум крошечным малышам на её груди, но ноги уже повиновались, ведомые к выходу. Дверь закрылась за мной, отсекая меня от самого важного момента в моей жизни. Я остался стоять в пустом, ярко освещённом коридоре, прислонившись лбом к прохладной стене. В ушах ещё стоял эхо их первого крика, перед глазами плыл образ их сморщенных личиков. Всё тело дрожало от переизбытка чувств — немыслимой гордости, всепоглощающего облегчения и какой-то первобытной, животной пустоты теперь, когда всё было кончено.

Они плакали. Мои дети. Мои сын и дочь. Всего в нескольких метрах от меня, за этой белой дверью.

Их крики вонзались в меня острее любого клинка. Каждый звук был одновременно и укором — ведь меня там не было, — и самым прекрасным, самым желанным звуком на свете. Они дышали. Они жили. Они заявляли о своём существовании всему миру. Я зажмурился, чувствуя, как по щекам катятся слёзы, которых я не мог и не пытался сдержать. Всё моё существо, всё моё внимание было приковано к этому плачу. Это была не просто звуковая волна. Это была сама жизнь, вырвавшаяся наружу после долгого ожидания.

Через какое то время Нику вместе с детьми перевели в палату

Как только двери палаты открылись и из нее вышли медики, я влетел внутрь, словно ураган. Всё моё существо было сконцентрировано на ней. Она лежала на больничной койке, бледная, почти прозрачная, с тёмными кругами под глазами и лопнувшими на щеках капилярами. Волосы были мокрыми от пота и прилипли ко лбу и вискам. Она выглядела так, будто её вывернули наизнанку, опустошили до самого дна.

– Боже, Ника... – вырвалось у меня хриплым шёпотом.

Я подошёл к кровати и опустился перед ней на колени, не в силах вымолвить больше ни слова. Я взял её руку – холодную, безвольную – и прижал её ладонь к своей щеке, чувствуя, как дрожу.

– Всё хорошо, – прошептала она, и её голос был тихим, как шелест листвы. – Всё... позади.

Я мог только качать головой, прижимая её руку крепче. Я видел, какой ценой далась ей эта победа. Видел её истощение, и это ранило меня глубже, чем любая физическая рана.

– Ты... – я сглотнул ком в горле. – Ты была великолепна. Я... – слов не было. Только это всепоглощающее чувство благодарности, облегчения и щемящей боли за её страдания.

Я наклонился и прижался лбом к её руке, закрыв глаза, просто дыша рядом с ней, пытаясь передать ей хоть каплю своих сил. В этот момент мир состоял только из неё, из её тихого дыхания и тишины, наступившей после бури

Поднявшись с колен, я сел на край кровати и продолжал осыпать поцелуями её руки, ощущая под губами прохладу её кожи и слабый пульс. Потом мои губы переместились выше — к её вискам, с которых я будто хотел стереть следы усталости, к её векам, к её щекам, ещё влажным от слёз и пота.

Она не сопротивлялась, лишь тихий, почти невесомый вздох вырвался из её губ. Её глаза были закрыты, но на лице застыла слабая, умиротворённая улыбка. Каждый мой поцелуй был немой клятвой, благодарностью, мольбой о прощении за всю ту боль, что ей пришлось пережить.

— Ты справилась, — шептал я, целуя уголки её губ. — Моя храбрая, моя маленькая волчица. Всё позади.

Я чувствовал, как под моими прикосновениями её тело понемногу расслабляется, отдаваясь нахлынувшему облегчению. В этой тихой, нежной буре поцелуев я отдавал ей всё своё существо, всю свою душу, пытаясь хоть как-то восполнить ту бездну, которую она прошла ради нас.

Она заснула почти мгновенно, её дыхание стало глубоким и ровным. Я ещё несколько секунд сидел, глядя на её мирное лицо, затем бережно поправил одеяло, укрыв её до подбородка, и на цыпочках отошёл от кровати. Сердце заколотилось с новой силой, когда я подошёл к двум прозрачным люлькам, стоявшим у стены. Двое. До сих пор не укладывалось в голове.

Я заглянул внутрь первой. Там, завёрнутый в белую пелёнку, лежал он. Мой сын. Его личико было красным и сморщенным, крошечный ротик приоткрыт в беззвучном зевке. Тёмные, влажные волосики прилипли к голове. Он был таким хрупким, что казалось, одно неловкое движение — и он рассыплется.

Затем я перевёл взгляд на вторую люльку. Наша дочь. Она была чуть меньше брата, с такими же крошечными пальчиками, сжатыми в кулачки. Её щёчки были пухлыми, а на лбу — та же складочка сосредоточенности, что бывала у Ники, когда она о чём-то сильно думала.

Я не решался прикоснуться, боясь нарушить их хрупкий покой. Я просто стоял, затаив дыхание, и смотрел. Смотрел на эти две новые, бесконечно важные жизни, которые теперь навсегда стали частью моего мира. В горле снова встал ком. Это были уже не слёзы паники или отчаяния. Это было что-то другое. Нечто огромное и необъятное, от чего перехватывало дыхание.

— Роман... Мила... — прошептал я, впервые обращаясь к ним по имени вслух.

И в тишине палаты, под аккомпанемент их ровного дыхания и дыхания моей Ники это прозвучало, как самая главная клятва в моей жизни.

Я отступил на шаг и опустился в кресло, стоявшее между кроватью Ники и двумя люльками. Спина была прямая, руки лежали на подлокотниках, ладони сжаты в кулаки, но не от напряжения, а от сосредоточенности. Мой взгляд скользил от лица Ники, мирного в своём истощённом сне, к личику Романа, затем к Миле, и снова по кругу. Я ловил каждый звук — их лёгкое, поверхностное дыхание, шуршание простыней, отдалённые шаги в коридоре, которые я тут же анализировал на предмет потенциальной угрозы.

Никакого сна. Никакой усталости. Только эта стальная бдительность, выкованная из инстинкта глубже, чем любая волчья природа. Я сидел в кресле, не двигаясь, чувствуя, как реальность перестраивается вокруг этого нового, неоспоримого факта. Больше не двое. Не Владыка и его Белая Волчица.

Нас теперь четверо.

_______________________________________________________

Спасибо, что прочитали мою книгу "Сталкер для оборотня"

Впереди еще много интересных сюжетов, любви, драмы, борьбы.

Оставайтесь со мной, подписывайтесь и ставьте звездочки книгам - это поможет им и мне. Вы моя мотивация. Каждый ваш отклик в моем сердце.

С любовью, Рина Рофи

Конец