Цена воспитания (Часть 7)

Раннее утро ещё таило в себе тьму ночи, когда полог моей палатки откинулся, пропуская внутрь холодный предрассветный воздух. В палатку ввалился Саша — его силуэт, высокий и напряжённый, заполнил тесное пространство. Он быстро застегнул полог за собой, и в полумраке, едва рассеянном лунным светом через ткань, я увидела его лицо: щёки горели, глаза блестели лихорадочным блеском, а дыхание было тяжёлым, как после бега.

"Мария Сергеевна, " — прошептал он хрипло, опускаясь на колени рядом со мной, — "от вчерашнего у меня жёсткий стояк. Всё утро. Не могу. Всё болит".

Я села в спальнике и уставилась на него, пытаясь собраться с мыслями. Сон ещё не отпустил меня полностью, и его слова повисли в воздухе, как что-то нереальное.

"А мне что делать?" — ответила я злобным тоном.

"Помогите, вы же наш преподаватель, " — умоляюще сказал Саша, придвигаясь ближе. Его глаза скользнули по моему лицу, вниз, к очертаниям тела под спальником, и я почувствовала, как его возбуждение передаётся мне.

"Я преподаватель по истории, а не по интиму!" — возмутилась я, отодвигаясь. Но внутри уже шевельнулось что-то тёплое, знакомое — воспоминания о вчерашнем, о его грубых руках, о том, как он брал меня. Стыд уколол, но он был смешан с любопытством, с этим проклятым жаром, который разгорался против воли.

"Ну пожалуйста, помогите, " — продолжал Саша, его голос стал ниже, почти жалобным. Он потянулся, коснувшись моей руки через спальник, и я отдёрнула её, но не слишком резко.

"Иди, порно посмотри, быстро расслабишься, " — сказала я, стараясь звучать практично, как учительница, дающая совет. Но как представила его одного, в своей палатке, с телефоном в руке, и эта картина только усилила мой собственный жар.

"Уже посмотрел, не то, " — ответил Саша, качая головой. Его глаза не отрывались от моих, и в них была такая мольба, смешанная с похотью, что я не смогла отвести взгляд. "После вас всё не то. Мария Сергеевна, ну пожалуйста, просто... позвольте мне быть рядом с вами. Я не выдержу, если не...".

"Саша, прекращай, " — прошептала я, но мой голос уже не был таким уверенным. Он придвинулся ещё ближе, его колено коснулось моего бедра, и я почувствовала тепло его тела сквозь ткань. "Головой думай! Нас могут услышать!" – сказала я, ругательным тоном.

"Никто не услышит, все еще спят" — перебил он, его рука легла на мою ногу, лёгким, но настойчивым движением. "Просто... позвольте... Я быстро, обещаю."

Снаружи еще было темно, но я понимала, что чем дольше он здесь, тем выше риск: кто-то может проснуться, услышать, увидеть, как ученик выходит из моей палатки. "Лучше уж быстро его довести, чем дождаться, пока нас застукают, " — подумала я, пытаясь убедить себя, что это прагматичный выбор, а не слабость.

Я молчала. Молчание длилось секунды три, но показалось вечностью. Потом я сама услышала тихий голос — свой, но чужой:

"Ладно. Только сделаешь всё сам. И быстро!" — выдохнула я, наконец сдаваясь, но всё ещё цепляясь за остатки контроля.

Я откинула спальник, чувствуя, как холодный воздух обдаёт кожу. Неуверенным движением задрала майку вверх, оголяя груди — они колыхнулись в полумраке, соски торчали, твёрдые и чувствительные, как будто умоляя о касании. Саша замер, его глаза расширились. Он ахнул тихо, как будто увидел что-то священное, и это только усилило мой стыд — и возбуждение. Он потянулся рукой к моей груди, но я её отдернула её и сказала: "Без прикосновений! Только подрочить".

Он встал на колени надо мной, расстегнул брюки, член вырвался наружу — твёрдый, набухший, с венами, проступающими под кожей, и каплей смазки на кончике. Он обхватил его рукой, начиная дрочить медленно, ритмично, его взгляд не отрывался от моего тела. Дыхание участилось, стоны вырывались тихие, хриплые, и я лежала, глядя на него, чувствуя, как его возбуждение передаётся мне, как мои собственные бёдра сжимаются.

"Мария Сергеевна... можно потрогать?" — прошептал он, его свободная рука снова потянулась к моей груди.

"Без рук!" — строго сказала я, отводя его руку. Мой голос был твёрдым, но внутри всё трепетало — я хотела его касания, но страх, что это зайдёт слишком далеко, удерживал меня.

"Пожалуйста... ну хоть разочек..." — умолял он, его движения ускорились, член пульсировал в кулаке, — "Так я быстрее кончу".

"Нет!" — сказала я твёрдо.

"Нуу... Мария Сергеевна, пожалуйста..." — продолжал он умолять.

"Нет, сказала! Или вот так, или уходи. Не трогай меня." – ответила я, но мой взгляд скользнул по его члену, и я почувствовала, как трусики увлажняются.

"Хорошо... как скажете..." – застонал он жалобно, почти по-детски, — и движения ускорились. Кулак летал вверх-вниз, с влажным шлепком.

Дрочка стала яростнее, кулак скользил вверх-вниз, с влажным звуком, его бёдра напряглись. Я лежала, наблюдая, как его тело дрожит, как мышцы на животе проступают, как лицо искажается от удовольствия. Это было так интимно, так запретно — мой ученик дрочит надо мной, а я позволяю это, чувствуя себя одновременно властной и уязвимой.

Я лежала неподвижно, но внутри всё горело. Соски ныли так, что хотелось самой их сжать. Трусики липли к телу. Я сжимала бёдра, чтобы не потереться ими друг о друга.

«Мария Сергеевна... я сейчас... » — выдавил он.

«Давай», — прошептала я, сама не понимая, кого подгоняю — его или себя.

Его стоны стали громче, прерывистыми, и наконец он выгнулся, член дёрнулся в руке — и первая струя ударила мне прямо в грудь — горячая, тяжёлая. Вторая — на живот.

Тишина. Только его тяжёлое дыхание и моё — прерывистое, как после бега.

"Спасибо... Мария Сергеевна, " — прошептал Саша, его голос дрожал от облегчения. Он торопливо застегнул брюки и выскользнул из палатки, оставив меня одну в полумраке. Его сперма остывала на моей коже — липкая, тёплая, она медленно стекала по рёбрам, оставляя следы. Её мускусный запах, смешанный с сыростью палатки и утренним дыханием сосен, обволакивал меня, и я ненавидела себя за то, как он будил во мне жар, как сама ситуация — ученик, кончивший на свою учительницу в предрассветной тишине — разжигала что-то дикое, неукротимое. Моя кожа горела там, где его семя касалось её, каждый след был как метка, как доказательство моего предательства, но при этом — о, Господи, — как же это возбуждало.

Дрожащими пальцами я коснулась живота, размазывая его сперму, и этот жест, такой порочный, разжёг искру, от которой моё тело вспыхнуло. Пальцы, против воли, скользнули ниже, к краю трусиков, влажных от моего собственного желания, и я сжала бёдра, пытаясь остановиться.

"Нет, Мария, остановись, " — шептала я, сжимая края спальника, словно он мог удержать меня от падения. "Ты же не такая, " — бормотала я, стиснув зубы, пытаясь прогнать образ Саши: его напряжённое тело, яростные движения руки, глаза, полные голода, смотрящие на меня, как на добычу.

"Ты только что победила себя, " — шептала себе — "не дала Саше даже дотронуться до тебя. Ты можешь и дальше контролировать себя." Но эти слова звучали, как заклинание монаха, пытающегося отогнать викингов, штурмующих его стены. Сколько бы я ин сопротивлялась, одна рука, словно ведомая чужой волей, скользнула в трусики. И я начала мастурбировать.

Я закрыла глаза, представляя, как Саша мог бы взять меня: его сильные руки прижимают мои бёдра, его член, твёрдый и горячий, входит в меня, грубо, безжалостно, заполняя до предела. Представляла, как он стонет, как его толчки разрывают меня, как я кричу, забыв обо всём. Пальцы тёрли клитор, быстрее, жёстче, и я кусала губу, чтобы не застонать вслух.

Почему я не позволила ему? Почему остановила его руку, его желание? Жалость накатила волной — я могла бы отдаться, могла бы почувствовать его внутри, и эта мысль, такая запретная, довела меня до оргазма. Он был резким, почти болезненным, и я задрожала, сжимая бёдра, пока волны удовольствия не отпустили.

Я заставила себя встать, привести в порядок, вытереть кожу влажной салфеткой. Нужно было возвращаться к реальности, к лагерю, к обязанностям. Я вышла из палатки, солнце уже вставало, окрашивая небо в розовые тона, и свежий воздух ударил в лицо, как напоминание о нормальности.

Продолжение следует...