Однажды в. СССР Книга 2 Глава 20. Тематика: Секс книга

—–

IX

А в это время Глеб Теплов испытывал ненамного меньшие муки. Такого странного романа, как получился у них с Верой, он бы и в страшном сне не мог себе представить.                 То в жар, то в холод его бросала рыжеволосая хиппачка, испытывая на прочность его чувства. Прошло уже больше года, а она не  позволяла Глебу ничего, кроме поцелуев, хоть он хотел её безмерно. Причём в разгар самых глубоких, самых страстных поцелуев и объятий могла вдруг отстраниться и с издёвкой выдать:                 — И это всё, Глеб? Тебе б на курсы поцелуев записаться не мешает. Прежде, чем на свидание идти с такой, как я. Врубился?                 А на другом свидании, когда, кроме холодного презрения, он ничего не ожидал, могла сказать:                 — Мне хорошо с тобой, Теплов… Уютно и спокойно. — Чем возносила его вновь на высоту, с которой вскоре приходилось падать. И это было очень больно.                 Вера квартировала вместе с подругой Ириной в большой двушке недалеко от своего института, и Глеб давно стал частым гостем, подружившись с Ирой тоже. Ирина отличалась редкой красотой — почти классические благородные черты лица и тонкая фигура.                 Она успевала бегать на три свидания в день, но, как и Вера, которая давно в уме держала Глеба, так и она крепко-накрепко привязала к себе своего жениха Ашота, семья которого обладала сказочным богатством. А о её отскоках к кавалерам Ашот, конечно же не знал.                

Однажды Глеб попал в крутую переделку. Они договорились с Верой, что он заберёт её из дому сходить в кино. К указанному времени он прибыл на место и увидел Веру, а рядом плечистого блондина с бульдожьей челюстью, размахивающего руками и что-то с пеной у рта доказывающего Вере.                 «Ещё один поклонник?! — Подумал Глеб, зная, что таких у Веры было немало. И хоть уже давно он не боялся драк, но при взгляде на бычью шею незнакомца, внутри зажглась красная лампочка.                 Увидев Глеба, Вера оторвалась от блондина и почти бегом уже через мгновенье была рядом:                 — Глеб, уходи! Пожалуйста! Потом всё объясню…                — Кто это чучело? —  Сквозь зубы процедил Глеб, наблюдая, как парень медленно движется к ним.                 — Глеб, он чемпион Москвы по боксу. Он мне не нужен. Только уходи! Я не хочу, чтобы тебя он изувечил.                 По взгляду приближающегося боксёра Глеб понял, разговора с ним не получится. Холодная решимость столько дней внушаемая ему Мишкой на тренировках до упада, в полном смысле этого слова, легла на сердце.                 И когда блондин приблизился на расстояние длинны ноги, но не руки, Глеб с криком и с прыжка нанёс любимый удар Яна — справа в голову.   В висок! Боксёр, как подрубленный, грохнулся на асфальт. Глаза его закрылись.                 — Глеб! Ты его убил?! — Вскричала Вера в ужасе, но с места не сдвинулась.                 Глеб подбежал к упавшему, приложил кончики пальцев к его запястью. Поднял голову и улыбнулся:                 — Жив! Но сотрясение, наверно, гарантировано.                 — Ну, ты даёшь! — И непонятно было Глебу, то ли упрекает его Вера, то ли восхищается. Схватив его за руку, она потащила его прочь от лежащего на асфальте чемпиона:                 — Давай быстрее! В кино опоздаем…                «И что за женщина?! — Спеша за ней, невольно восхитился Глеб. — Что у неё ко мне? То от боксёра увести хотела, то тут же пожалела чемпиона. Ну а сейчас вообще ей наплевать — лишь бы в кино успеть. Загадка… А, впрочем, ведь такой была она всегда…»                И сидя в темноте на заднем ряду полупустого кинотеатра, Глеб, едва опомнившись от целого каскада горячих поцелуев, почувствовал, как рука Веры опустилась на его бедро и медленно поползла вверх. Глеб сразу вытянулся в струнку. Её рука скользнула к змейке джинсов и опустила её вниз.                 Ну а потом… Шёлк пальцев Веры был таким приятным, таким неторопливо-нежным, что Глеб закрыл глаза и, мир покинув этот, замер. Буквально на минуту. Затем взорвался наслажденьем и, не помня себя, так сжал её в объятиях, что крик свой не смогла она сдержать.                 Потом опустошённый смотрел он на экран, но ничего не видел. И не понимал. «Ну всё! Теперь она моя! » — ликование заливало его с головой, как внезапно поднявшаяся волна морская. И как же был он вновь обескуражен, когда, покинув кинотеатр, спросил, увидятся ли завтра. Она довольно холодно произнесла:                 —  Ты что забыл? Суббота же завтра. И мы с Ириной катим на Сиреневый вечер. Сто раз уже я говорила: тебе там места нет! Пока…

_____________________ 

«Сиреневый вечер! Опять этот чёртов Сиреневый вечер! Все субботы у них Сиреневые вечера! » — Глеба аж трясло от злости.                 Он уже знал — Ирина просветила — что по субботам группа Московских хиппи, в которых Вера пользовалась немалым авторитетом, собираются у какой-то дочки дипломата, и чем они там занимаются, один Бог знает.                 В его воображении светились картины разнузданных оргий, в которых его Вера, с распущенным огнём волос на голом теле, как королева, как Маргарита на балу у Воланда, летает из комнаты в комнату, совокупляясь то с одним длинноволосым хиппи, то с другим.                 А Вера, хоть и высоко всегда ценила Глебов интеллект, но всё равно считала, что в этом элитарном клубе он будет смотреться провинциалом. А значит может бросить тень и на её авторитет.                 На этот раз Тепловское упрямство победило, и Глеб после обеда, приодевшись, как любила Вера, направился к ней на квартиру.                 Ему открыла Ира:                 — О, привет, чувак! Заваливай! А мы тут красоту наводим. Собираемся на Сиреневый вечер.                 Глеб тормознул её в коридоре и, наклонившись к самому уху, прошептал:                 — Ирочек! Уговори Веру взять меня с вами. Мне так охота посмотреть на сливки общества. Тогда и я на них равняться буду. А Ир?                 Ирина на секунду задумалась, а потом утвердительно кивнула головой. И когда Глеб прошёл в комнату, где у зеркала прихорашивалась Вера, Ира сразу взяла ту в оборот:                 — Верунь, давай прихватим твоего с собой.                 — Ещё чего! — Не поворачиваясь хмыкнула Вера. — Ты что, забыла? Сегодня же будет сам Франк!                 О Франке Глеб уже был наслышан. Кумир Московских хиппи.                 Глеб вспомнил, как захлёбываясь от восторга, Вера рассказывала ему, что как-то Франк босой и в брюках с одной штаниной белой, другой — оранжевой спокойно продефилировал по Красной площади мимо Спасской башни, за что был арестован и отсидел пятнадцать суток.                 — Пркидываешь, Глеб?! — Глаза у Веры полыхали неземным восторгом.                 Конечно, Глеб кивал. Но про себя он думал: «И в чём же подвиг? Ну повыпендривался Франк перед ментами. И что? »                И Вера чувствовала его настроение.                 — Ты что, не понимаешь? Он выразил протест на весь СССР! Он этим заявил, что молодёжь свободна и хочет жить свободно, а не ходить парадом, строем по указке партии. Врубился?!                 И Глеб опять кивал. Не стоит заводиться с ней по пустякам. Ну кто-то ж должен быть умнее.                 Задумавшись, он пропустил девчонок диалог, который складывался в пользу Иры.                 — Ну, ладно, Глеб. Поедешь с нами. Но при одном условии. В нашей толпе ты новичок. И там народ своеобразный. Поэтому сидеть тихонько и своих Кремнёвских штучек не выкидывать. Ок?                 — Как скажешь, Вер, — ответил Глеб смиренно. — Тихонько, так тихонько. Мне, главное, что я с тобой. Другие мне не надо.                 Через час они подъехали к высотке на Площади Восстания, и когда вошли в холл, Глеб обомлел: такой мраморно-шикарной красоты он ещё не видел. Ирина что-то сказала швейцару, и тот, кивнув, махнул рукой в сторону лифта.                 Они поднялись на восьмой этаж, прошли к квартире с дверью, обитой синим дерматином, и Ира позвонила. Дверь тут же отворилась, как будто их увидели, и на пороге показалась голубоглазая красивая полненькая девушка с копной длинных белых волос, ниспадающих почти до поясницы. Она радостно улыбнулась и бросилась целоваться в щёчку со всеми, включая Глеба, который был сражён таким мгновенным сближением с прекрасной незнакомкой.                 — Я Элла! — Представилась она. — А это чей чувак? Твой, Ира или Верин? — И Глеб заметил, как Вера вдруг резко покраснела, пробормотала что-то и, мимо Глеба первая протиснулась в квартиру. Там было аж целых четыре комнаты, и в наступающих сумерках в каждой из этих комнат горели сиреневые торшеры.                 «Так вот почему они их называют Сиреневые вечера…» — подумал Глеб.                 В квартире было около десятка парней и девчонок — одинаково худощавых и волосатых, в американской джинсе и майках, с надписями на английском. Большинство из них сидели и полулежали на толстых коврах, укрывавших пол всех четырёх комнат. Курили, выпивали, говорили. Какие-то пары целовались.   Из невидимого магнитофона мягко струилась «Мишел» любимых Глебом «Битлов».                 Ну ничего особенного. Быть может только большая развязность в общении и матерок, каких на вечеринках у юристов не бывает. Да и ещё запах! Какой-то незнакомый запах от тех, кто курил, передавая сигарету близ сидящим.                 Заметив свободное кресло в углу одной из комнат, Глеб бухнулся в него, взяв со стола журнальчик:                 «О, Плэйбой»! Откуда он у них? » — подумал Глеб. — А… у Эллы же предки дипломаты. Таскают из загранки. Их не проверяют».                 И поскольку Вера исчезла в другой комнате, где её появление было встречено радостными приветствиями, и Ира тоже не была видна, Глеб погрузился в мир моделей в купальниках и топлесс, мир роскоши, который он открывал для себя впервые.                 Неслышно появилась Ира:                 — Ты не скучаешь? Извини, но Вера запретила тебя с толпой знакомить. — Хмыкнула она. — Не знаю, почему, но не хочу с ней спорить.   Да, кстати, скоро Франк придёт. Он обещал нам принести улётные стихи — русский перевод американских хипарей. Там что-то запредельное! Ты ведь поэт? Мне Вера говорила. Тебе, наверное, вообще всё это будет в кайф?                 — Да я… Конечно, интересно… — промямлил Глеб. И в это время раздался резкий требовательный длиннющий звонок.                 — Франк! Франк! — ребята и девчонки поднимались с пола, глядя в сторону двери.                                 В квартиру стремительно ворвался длинновязый худющий парень лет двадцати пяти с чёрными волосами ниже плеч, в тёмных очках-велосипедах, вельветовых джинсах и невообразимой расцветки футболке.                 Сделав рукой общий «привет», он подбежал к буфету, достал бутылку коньяку и, не обращая ни на кого внимания, отхлебнул из горлышка несколько больших глотков:                 —  Фух, горло пересохло.                 Столпившиеся вокруг него ели глазами своего гуру, а он явно упивался их обожанием.

—  Франк,   принес ? – спросили сразу несколько голосов.

—  Принес – и он достал  общую тетрадь.

—  Давай! Читай!

Все опустились на ковёр, а Франк, усевшись прямо на стол, открыл тетрадь и неожиданно неприятно-тонким голосом, с повышением тона в конце каждой строчки, завыл.                 Это были стихи. Сюрреалистические стихи.

К тому времени некоторое понятие о сюрреалистической поэзии Глеб уже имел. Читал немного Бертона, Кропивницкого. Да, это было не его.   Но  он прочёл их не без интереса, какой-то отзвук вызвали в душе .                 «Стихи» же, которые завывал взгромоздившийся на стол Франк, были настолько слабы, насколько и пусты. Ну просто никакие! Ни уму, ни сердцу. Может неудачный перевод.

И с каждой прочитанной новой строфой Глебу становилось всё скучнее и скучнее. Он смотрел на Франка, на поклонников, восторженно внимавших его завываниям. И всё его любопытство, весь интерес узнать, что же такое особенное кроется в неизвестном и посему загадочном мире московских хиппи – таяли, как сахар в горячем чае.

Он смотрел на Веру, не глупую ведь в общем-то девчонку, и у него в голове не укладывалось, как могла она обожать и Франка, и эту тягучую безвкусную жвачку слов и бледных образов, не вызывающих совершенно никаких эмоций.                 Внезапно Франк прекратил читать.                 Взрыв восторженных возгласов сменился вопросами: а сколько будет стоить переписать эту тетрадку, и когда это можно будет сделать? Сумму Франк назвал приличную, но она была принята без обсуждений. И вдруг — звонкий голос Ирины:

— Толпа, а  среди нас сегодня есть и живой  поэт. Давайте попросим и ЕГО почитать свои стихи!   Не против, Франк?

Все резко повернулись к Глебу, будто только что заметили его присутствие, а потом к Франку.

—  Это кто? – процедил он.

—  Это Верин друг – поспешно представила Ира. – Он юрист и поэт.

—   Юрист и поэт — вещи несовместимые! — Безапелляционно заявил всезнающий гуру. Но потом смягчился, — Так говоришь, что Верин друг... — Фрак помолчал. — Интересно… ну пусть задвинет что-нибудь… — совсем смилостивился он.

Задумка Иры была ясна: Вера рассказывала ей о песнях Глеба. И если он сейчас прочтёт что-то лирическое, реалистическое — авторитет Веры в этой «толпе» серьезно пошатнется. Зависть есть зависть. А к «лучшей подруге» в особенности.

Глеб взглянул на Веру. Спрятавшись за спинами ребят, она знаками отчаянно показывала ему: только не вздумай ничего читать! Ни в коем случае!

Конечно, его ничто не обязывало — можно было просто встать и уйти. Но внезапное освобождение от иллюзий и азарт красиво хлопнуть дверью – подкинули идею.

Еще в школьные годы Глеб с Яном не раз играли в «чепуху». Брали лист бумаги, выбирали тему и определяли ритм стиха. Ян писал первые две строчки, заворачивал верх листа так, чтобы Глеб не видел то, что он написал, и говорил ему последние слова каждой строки, чтобы тот мог подобрать рифму.

Потом Глеб писал свои две строчки, так же заворачивал уже сильнее верхнюю часть листа, а Ян писал первые две строчки уже второго куплета. И т. д.   Один из таких опусов Глеб и вспомнил в тот момент под сиреневым светом торшера.

Медленно поднимается с кресла.

Скрещивает на груди руки.

Не глядя на присутствующих, тяжелым, низким, почти утробным голосом, с длинной паузой после каждого слова, начинает читать:

-     ИЗРАНЕННОЕ

НЕБО

ОБЛИВАЯСЬ

КРОВЬЮ

СОСАЛО

ЗЕМЛЮ,

БУДТО

ГЛЫБУ ЛЬДА.

КРОШИЛИСЬ

В   РАНАХ

ЗВЁЗДЫ

НА СОКРОВИЩА –

БЕЗЗУБЫЙ

МИР

ЗАГЛАТЫВАЛ

УДАРЫ

И ВДАЛЬ      

ВЫПЛЁВЫВАЛ

КУСКАМИ

БОЛЬ.

СУХОЙ,

КОСТЛЯВЫЙ

ЛЕС

ОБУГЛЕННЫМ

КОЛЕНОМ

В ХРЕБЕТ ГОРЫ

ВПИВАЛСЯ

И С МОЛЬБОЙ

ОРАЛ,

КАК ГРЕШНОЙ

ФРАЗОЙ

ИСКАЛЕЧЕННЫЙ.

И БЫЛО Б

ЛЕГЧЕ

ВОЗВРАТИТЬ

ЛЮБИМУЮ,

ЧЕМ РАЗОРВАТЬ

ОБНЯВШИЕСЯ

ВЕКИ:

МОЙ ДРУГ УСНУЛ.

УСНУЛ НАВЕКИ.

В мертвой тишине все головы поворачиваются к Франку. Пауза. Минута, другая.

И вдруг  он спрыгивает со стола, подходит к Глебу и, неожиданно крепко пожимая руку, спрашивает:

—  Сам написал? Классно, чувак ! И много у тебя  такой макулатуры?

—   Да пару тетрадок, как твоя, в общаге валяются.

—  Сколько хочешь за одну ?

—    Столько же, сколько и ты за свою.

—    Заметано. Деньги передам через Веру.

Франк обернулся к ней:

- А ты чё это от нас такого клёвого чувака скрывала? Да он же поэт от Бога! И как тонко нашу волну поймал! Сечёшь? —   и опять Глебу   —     Ждем тебя в следующую субботу с твоими виршами.

И тут вся «толпа», как по команде, бросилась знакомиться с Глебом: парни — хлопать по плечу, девчонки — целовать в щечку, задавать вопросы.

Полный абзац!   Занавес.

Извинившись и сославшись на дела, он двинулся в прихожую одеваться. Вера мгновенно оказалась рядом:

—   Я с тобой.

—   Оставайся, балдей дальше, все твои остались.

—   Нет. Хочу с тобой.

Они шли по вечерним московским улицам. И Вера впервые за все время их встреч взяла Глеба под руку, склонила головку к его плечу и всю дорогу нежно и счастливо щебетала ни о чем. Еще бы!   Сам Франк признал её провинциала! Теперь можно и поговорить о будущем. Серьёзно поговорить…

———————————————

Продолжение в Главе 21