Пляжное знакомство... ч. 3

Продолжение...

Их роман, если это можно было назвать романом, не был бурным и страстным водоворотом. Он скорее напоминал тихую, глубокую реку, текущую в обход шумных городов и оживленных трасс. Их встречи были редкими, выстраданными, выкроенными из плотной ткани повседневных обязанностей, и оттого каждая из них была на вес золота, каждая проживалась с интенсивностью, которой хватило бы на месяц обычной жизни.

Они не могли видеться часто. Реальность диктовала свои условия. Виктор был связан семейными узами, работой, своим положением в обществе. Катя, будучи свободной от брачных уз, была тоже  скована работой, заботами о взрослой дочери, живущей в другом городе, и своим, выработанным годами, распорядком.

Их связь существовала в узких промежутках между «надо» и «можно». Это были утренние часы в ее кабинете, пока санаторий не пробуждался ото сна. Иногда редкие вечера, когда Виктор мог сказать, что задерживается на работе, а Катя отменяла свои скромные планы. Они никогда не виделись ночью. Ночь принадлежала другим мирам, другим жизням.

Каждая их встреча состояла из двух, неразрывно связанных частей. Первая,   это разговор. Они наверстывали упущенное за дни или недели разлуки. Говорили обо всем: о прочитанных книгах, о просмотренных фильмах, о мелких происшествиях на работе, о грустных и смешных мыслях, которые приходят в голову в одиночестве. Эти беседы были для Виктора не менее, а может, и более важны, чем физическая близость.

В них он был самим собой,   без масок, без необходимости соответствовать чьим то ожиданиям. Он мог быть уставшим, раздраженным, скептичным, растерянным. И она принимала его таким, не пытаясь исправить или подбодрить пустыми словами. Она просто его слушала. И понимала...

Вторая часть,   это физическое единение. Оно никогда не было просто сексом, разрядкой напряжения. Это был продолжение диалога, его кульминация. За эти недели  их встреч они изучили тела друг друга до мельчайших деталей. Виктор знал, что Катя любит, когда ее целуют в основание шеи, и что легкое прикосновение к внутренней стороне ее бедра заставляет ее сильно вздрагивать. Катя знала, что медленные, нежные ласки успокаивают Виктора, снимая с него напряжение прошедшей недели, и что в момент наивысшего наслаждения он не кричит, а издает тихий, сдавленный стон, закусывая губы..

Их близкость была лишена всякой пошлости и показной страсти. В ней была какая-то древняя, мудрая нежность. Они не торопились, растягивая каждое прикосновение, каждый поцелуй, словно боялись, что это мгновение никогда не повторится. Иногда они просто лежали в обнимку на том самом потертом коврике в ее кабинете, молчали и слушали, как за окном шумит дождь или поют птицы. В эти моменты Виктор чувствовал себя по-настоящему, как  дома. В большей степени, чем в своей собственной квартире, с родными стенами и привычной обстановкой.

Однажды, холодным осенним утром, они сидели на подоконнике в ее кабинете, и пили чай из ее походной кружки. За окном сеял мелкий, тоскливый дождь, и море сливалось с небом в одну свинцово-серую массу.

— Знаешь, о чем я думаю? — тихо сказала Катя, глядя в окно.

— О чем?

— О том, что мы с тобой похожи на двух людей, которые нашли друг друга после страшного  кораблекрушения. Мы сидим на маленьком плоту посреди бесконечного океана. У нас есть еда и вода, нам тепло вдвоем под этим одеялом. Но у нас нет вёсел, нет карты. И мы не знаем, что впереди,   земля или еще большая глубина океана...

Виктор обнял ее крепче. Он понял ее сравнение. Их плот,   это их тайна, их редкие встречи, их разговоры. Все остальное  океан. Его семья, ее одиночество, общественное мнение, страх, чувство вины и  многое другое...

— Мне достаточно этого плота, — честно сказал он. — Без него я бы, наверное, утонул...

— Я тоже, — она прижалась к его плечу. — Но иногда так хочется увидеть землю на горизонте. Хотя бы какой -нибудь  маяк...

Маяком для них стали несколько поездок за город, которые они могли себе позволить, когда у Виктора выдавались, якобы, «командировки». Они брали машину напрокат и уезжали на весь день в маленькие прибрежные городки, где их никто не знал. Там они могли быть просто мужчиной и женщиной, гуляющими под руку по набережной, обедающими в маленьком кафе, смеющимися над шутками друг друга.

Однажды, в одном из таких городков, они сняли на сутки номер в небольшом домике с видом на море. Это была их первая и единственная ночь вместе. Весь вечер и всю ночь они говорили, любили друг друга, засыпали и просыпались в обнимку. Утром Виктор проснулся первым и долго лежал, глядя на спящую Катю. Ее лицо в рассветных лучах было беззащитным и умиротворенным. В нем не было и тени той собранности и уверенности, которые она обычно носила,   как доспехи рыцаря. И в его сердце, рядом с привычной нежностью, шевельнулось что-то новое, огромное и пугающее. Что-то, что было очень похоже сейчас  на любовь...

Он не сказал ей об этом. И она не говорила. Слово «любовь» было для них слишком тяжелым, слишком обязывающим. Оно могло потопить их хрупкий плот. Они предпочитали говорить «мне хорошо с тобой», «я скучал», «ты мне нужен». Эти слова были правдивее и намного безопаснее для них...

Но реальность, как океанская волна, постоянно грозила накрыть их с головой. Однажды Виктор заметил, что жена стала внимательнее прислушиваться к его телефону. Никаких, конечно,   сцен, просто ее иногда взгляд, скользящий по экрану, когда он получал сообщение. Он тут же купил приложение с секретным чатом и стал еще осторожнее с сообщениями.

Его жизнь превратилась в сложную шпионскую игру, где каждый шаг нужно было уже  просчитывать...

Катя, видя его напряжение, как-то сказала:

— Мы можем остановиться, если тебе станет слишком тяжело. Я это всегда  пойму...

— Нет, — ответил он резче, чем хотел. — Только не это!

Он боялся потерять это больше, чем боялся разоблачения. Эта связь стала его кислородом, его линией жизни в мире, который он давно перестал чувствовать своим...

Шли месяцы. Осень сменилась зимой, затем опять наступила весна. Их встречи стали еще реже, но и еще ценнее.

Они научились ценить каждую секунду, проведенную вместе.

Однажды весенним вечером они сидели в ее кабинете.

Было уже темно. Они не включали свет, и комнату освещал только голубоватый отсвет уличных фонарей.

— У меня есть новость, — сказала Катя после долгого молчания. Голос ее был ровным, но Виктор почувствовал напряжение. — Дочка ждет ребенка. Осенью. Она зовет меня к себе. Говорит, что будет тяжело одной с малышом первые месяцы. Просит пожить у них. Полгода. Может, год...

Виктор замер. Он чувствовал, как почва уходит у него из-под ног.

Полгода! Год. Целая вечность!

— И что ты ответила? — тихо спросил он.

— Пока что ничего. Сказала, что подумаю. Но я ведь поеду, Виктор. Я не могу не поехать. Она же  моя дочь...

Он кивнул согласно. Он всё  понимал. Так же, как понимал, что он тоже не может оставить свою семью. Они оба были пленниками своих жизней, своих долгов, своей любви к другим людям...

— Значит, у нас есть время  до осени, — констатировал он, и в его голосе прозвучала горечь.

— До осени, — повторила она.

Они молча сидели в темноте, держась за руки. Предстоящая разлука витала в воздухе, делая его густым и тяжелым. Но странным образом, она же придала их отношениям новую, пронзительную остроту. Каждая встреча теперь была похожа на прощание, и оттого каждый миг проживался с невероятной интенсивностью.

Лето было жарким и душным. Они почти не виделись на пляже, всё же  боясь случайных встреч со своими знакомыми...

Их убежищем по-прежнему оставался кабинет Кати, но теперь в нем пахло не только пылью и бумагой, но и грустью.

Их последняя встреча перед ее отъездом состоялась в конце августа. Она была не запланированной. Виктор просто не выдержал и в обеденный перерыв поехал в санаторий. Он знал, что она там, заканчивает сдачу дел перед отпуском...

Он вошел без стука. Катя стояла у окна, глядя во двор. Она обернулась, и он увидел, что ее глаза красны от слез.

Они ничего не говорили...

Они просто бросились друг к другу и слились в отчаянном, жгучем поцелуе, в котором была вся их боль, вся тоска, вся невысказанная любовь. Это была не ласка, а попытка впитать друг друга в себя, запомнить навсегда вкус, запах, тепло.

Они опять занимались любовью прямо на полу, среди разбросанных коробок с ее личными вещами. Это было стремительно, почти жестоко, и в то же время бесконечно нежно. Они плакали, смеялись, шептали друг другу бессвязные слова.

Потом они лежали, и Виктор гладил ее волосы.

— Я буду писать тебе, — сказала она. — В Вотсап. Ты сможешь?

— Смогу, — кивнул он. — Я буду очень ждать...

Они оделись в гробовом молчании. Прощальный поцелуй у двери был быстрым и горьким, как полынь.

— Прощай, Виктор.

— Прощай, Катя.

Он вышел и больше не оглянулся.

Он шел по кипарисовой аллее, и солнце, такое же яркое, как в день их первой встречи, слепило его. Но внутри у него была холодная, зимняя пустота.

Прошло полгода. Осень сменилась зимой.

Виктор вернулся к своей прежней жизни. Он был хорошим мужем, ответственным отцом, надежным сотрудником. Но что-то в нем изменилось безвозвратно. Он больше не чувствовал того гнетущего одиночества в браке, но появилась другая тоска,   тоска по тому, чего нет, и, возможно, уже не будет...

Они переписывались с Катей. Не часто, раз в неделю, иногда реже.

Короткие сообщения:

«Доброе утро. У нас тут первый снег». «Дочка чувствует себя хорошо, УЗИ показало, что будет мальчик». «Посмотрел тот фильм, о котором ты говорила. Понравился». «Скучаю».

Это «скучаю» было самым сильным, что они могли себе позволить...

Однажды зимним вечером Виктор сидел один в гостиной. Жена уехала к подруге. Он взял с полки книгу, тот самый сборник Стругацких, о котором они когда-то говорили с Катей. Из книги выпала старая, помятая визитка.

«Екатерина Волкова, главный бухгалтер».

Он взял ее в руки и долго смотрел на шрифт. Потом достал телефон. Их чат был надежно спрятан. Он пролистал его. Короткие, будничные фразы. Но за каждой из них стояло море невысказанного...

Он написал ей: «Добрый вечер. Как ты? »

Ответ пришел почти сразу: «Все хорошо. Малыш не спит, укачиваю. А у тебя? »

Они проговорили около часа. О ни о чем. И обо  всём.

И Виктор снова почувствовал то самое тепло, ту самую связь, которая, казалось, должна была ослабнуть от этого расстояния и времени, но она  не ослабла...

В конце разговора Катя написала:

— «Знаешь, я иногда выхожу вечером на балкон. Здесь, в городе у дочки, видно море. Вернее, полоску света на горизонте, где оно должно быть. И я смотрю туда и думаю, что где-то там, на другом конце, ты тоже смотришь в ту же сторону».

Виктор подошел к окну своей квартиры. За окном был спящий город, огни реклам. Море было недалеко, за сотню  метров. Но он тоже посмотрел в ту сторону, где оно должно было быть.

«Я тоже смотрю», — написал он.

Он не знал, что будет дальше. Вернется ли Катя через полгода? Сможет ли он, если она вернется, продолжить эти тайные встречи? Или эта связь постепенно сойдет на нет, превратившись в светлую и горькую память? А может, случится чудо, и он найдет в себе силы всё изменить? Он не знал никакого ответа...

Он знал только одно: та часть его души, которая ожила в те редкие, украденные у судьбы часы, уже никогда не уснет. Она будет тихим, теплым светом внутри него, маяком в океане обыденности, напоминанием о том, что он, Виктор, может быть не только тем, кем его считают окружающие, но и кем-то другим...

Он положил телефон и снова посмотрел в темное окно. За стеклом кружились снежинки, и ему показалось, что где-то там, мерцает отражение теплого  моря, на берегу которого когда-то летним днем к нему подошла женщина по имени Катя и спросила, можно ли с ним познакомиться...

И для него эта встреча, близость с такой женщиной в его то возрасте, он искренне считал для себя  подарком Бога и судьбы...

Такого подарка могло не быть вообще...

Если бы...

И этот свет по имени Катя был ему дороже всех близких и реальных огней. Потому что он горел сейчас только для него...

Пусть даже так далеко...